Вслед за луной
Линда Кук


Это — история о женщине, которая избегала соблазнов, но однажды была вынуждена довериться самому опасному мужчине Англии…

Это — история о мужчине, который поклялся не выбирать средств в борьбе за титул и фамильный замок, но однажды понял, что любовь к женщине — важнее гордости и амбиций…

Это — история мужчины и женщины, которые любили друг друга пламенно, страстно и неодолимо. Любили наперекор опасности, угрожавшей не только их счастью, но и их жизни…


Линда КУК

ВСЛЕД ЗА ЛУНОЙ


Глава 1


Нант, Бретань


15 октября 1193 года


Паэну не терпелось поскорее добраться до места встречи, и ему даже не приходило в голову, что попытка выкупить свое законное наследство в одном из притонов Нанта может закончиться для него плачевно. Лишь теперь, когда с руки его стекала кровь и каждый удар сердца отдавался мучительной болью, он начал корить себя за то, что не стал возражать против места и часа переговоров, тем самым поставив под удар не только собственную жизнь, но и жизнь Матье. Как только Матье, неуклюже привалившийся к запертой на засов двери, придет в себя, Паэн честно скажет ему об этом.

Он снова окинул взглядом убитых, лежавших в разных позах на деревянном полу. Между их телами зловеще поблескивало оружие. Двое из нападавших успели скрыться, как только поняли, что удача в этой схватке от них отвернулась, однако они могли возвратиться в любой момент. Кроме того, там, в ночной тьме, возле дома блудницы, их с Матье наверняка подстерегали разбойники. Поэтому сейчас ему некогда было предаваться напрасным сожалениям.

Тонкая льняная скатерть на столе хозяйки дома была залита кровью. Паэн отрезал кинжалом чистый кусок ткани и принялся перевязывать рану. По мере того как его затянувшееся ожидание близилось к концу, он все более утрачивал бдительность. После десяти лет, которые ему пришлось провести в изгнании, живя среди людей, чьи понятия о чести сильно расходились с его собственными, ему следовало помнить, что он может получить удар в спину в самый важный, самый решающий для него момент. Но вместо этого он пошел навстречу желанию Мальби, который просил сохранить их первую встречу в тайне, и угодил прямо в ловушку, имея при себе лишь одного человека для охраны. Впрочем, если бы Матье вовремя не заметил вооруженных людей, скрывавшихся в спальне блудницы, они оба были бы убиты и ограблены, а их мертвые тела очень скоро оказались бы на илистом дне ближайшей реки.

Среди лежавших на полу шестеро были уже мертвы, а еще один тяжело ранен и, похоже, находился при последнем издыхании. Этот умирающий был тем самым человеком, который первым вынул оружие, и он же первым пал от удара клинка Матье. Теперь он уже не узнает о том, что он и шестеро его сообщников потерпели поражение от рук всего двух людей, которых им ведено было прикончить.

В пылу схватки Паэн совсем забыл о блуднице. Внимательно, не спеша осмотрев комнату, он наконец обнаружил ее, спрятавшуюся за подстольем в виде козел и почти скрытую от глаз распростертым на полу трупом Ольтера Мальби.

— Эта женщина…

Услышав его слова, Матье с трудом приподнялся и, пошатываясь, шагнул к нему.

— Она все еще здесь? — произнес он, проследив за направлением взгляда Паэна. — Она все видела. Паэн опустил меч.

— Иди сюда, дитя мое.

Женщина испуганно вжалась в стену.

Паэн вытер кровь с руки и бесцеремонно вытащил ее из-под стола, поморщившись от боли.

— Послушай меня, девушка…

Малиновый подол дорогого платья блудницы, сотканного из светлого полупрозрачного шелка, потемнел от пыли. Ее лицо над перепачканной одеждой казалось мертвенно-бледным от страха.

— Послушай меня, — повторил Паэн. — Следом за этими людьми могут явиться и другие. Если они найдут тебя здесь, вряд ли ты останешься в живых после их допроса.

Женщина испуганно вскрикнула.

— Мой господин, я никому ничего не скажу…

— Разумеется, не скажешь. — Паэн опустил меч и вытащил свою испачканную кровью седельную сумку из-под какого-то безымянного трупа. С неожиданным проворством блудница отпрянула в сторону, увернувшись от предмета, который швырнул ей Паэн. Затем опустилась на корточки в тени, прикрыв лицо руками.

Этим предметом оказался кожаный мешочек, из которого прямо к ее ногам высыпались золотые монеты. Они упали на грязный пол и покатились по нему, нарушая своим звоном воцарившуюся тишину, Блудница опустила руки и уставилась непонимающим взором на золото, а затем отпрянула в страхе при виде золотого денье [1 - Мелкая монета в средневековой Франции.], который случайно упал на ее грязный ботинок.

Эти деньги составляли лишь небольшую часть той суммы, которую он посулил Мальби, — вполне достаточно, чтобы показать юному глупцу, что Паэн относился к сделке серьезно, однако слишком мало для того, чтобы послужить поводом для ночной резни. Паэн вздохнул.

— Отдай их ей — все до последнего денье. Потом выведи ее отсюда и устрой так, чтобы она сегодня же ночью села на корабль, отправляющийся вниз по реке. Дороги сейчас небезопасны.

Матье пробормотал несколько слов на ухо блуднице. Та зажала деньги в кулаке.

— А как же мы, Паэн?

— Те двое, которым удалось бежать, к этому времени наверняка уже добрались до развилки. Скоро они вернутся сюда с подкреплением, чтобы спасти Мальби. — Паэн вытер меч остатками скатерти и тут заметил, что его друг уже твердо стоит на ногах.

— Уведи ее отсюда, Матье.

— А ты?

Он покачал головой.

— Для меня все кончено. Мне не удастся вернуть мои земли. Только не сейчас. Если еще прольется кровь, я окажусь вне закона, и тогда мои родные могут пострадать.

— И что ты намерен делать?

— Ничего. Для начала выберусь из Нанта, если сумею. — Он прикрыл плащом раненую руку. — Пережить бы весну, а там будет видно… — Он отмахнулся от протянутой руки Матье. — Проводи эту женщину до гавани и потом, когда зайдет луна, отыщи меня, если захочешь, на северной дороге, там, где она проходит мимо хлева.

— На северной дороге? Уж не, собираешься ли ты…

— А куда еще нам податься? Кто нас примет, кроме… — Паэн вдруг замолчал и бесшумно отодвинул засов. Узкая тропинка перед домом выглядела темной и тихой, так что даже если разбойники и притаились где-нибудь поблизости, едва ли они осмелятся приблизиться к дому. — Отправляйся поскорее и постарайся найти меня еще до рассвета.

Паэн ждал, сжимая в руках меч, пока Матье и блудница не исчезли за поворотом дороги. Перед тем как покинуть дом, он перевернул тело Ольтера Мальби на спину и поднес к его лицу свечу. Мальби был еще молод — лишь недавно начал брить бороду — и явно питал пристрастие к роскоши. Этот болван надел дорогую тунику, замышляя предать и убить Паэна. А его меч, с отменным лезвием и рукояткой, усыпанной драгоценными камнями, лежал тут же, рядом, почти не , запятнанный кровью.

Паэн уже решил, что Матье передумал и ему не стоит его ждать. Но когда луна почти зашла, тот наконец, показался из-за поворота дороги и нарочито тяжелой поступью приблизился к условленному месту встречи, чтобы Паэн по ошибке не принял его за подкрадывающегося врага.

— Она уехала, — сообщил ему Матье. — Я разбудил капитана одного из торговых судов, которое следует вниз по течению реки к морю, и поручил ему доставить ее в Динан. Он отплывет на рассвете.

— Хорошо.

— Мы можем переночевать в хлеву. Нам не мешало бы отдохнуть.

— Нет. Когда мы покинем пределы Нанта, тогда и будем думать об отдыхе, а потом отправимся прямо к Меркадье [2 - Историческая личность; был предводителем одной из банд наемников, состоявших на службе у английской короны, и окончил свои дни сеньором Перигора.]. Он говорил мне, что намерен перенести свой лагерь поближе к побережью.

Они вывели своих коней из небольшой дубравы, служившей им укрытием.

— Стало быть, он знает, что мы вернемся? — спросил Матье.

Издав приглушенный стон, Паэн взобрался в седло.

— Одному дьяволу ведомо, что именно знает Меркадье. Во всяком случае, я ничего не сказал ему о Мальби. И о замке Рошмарен тоже.

* * *


Меркадье в последнее время весьма легкомысленно относился к охране рубежей лагеря. Любой человек, у которого хватило бы храбрости отправиться на поиски главаря, мог беспрепятственно проникнуть на его территорию — причем без всякого оружия, — и многим из этих людей, хотя и не всем, удавалось столь же благополучно оттуда выбраться. Слава предводителя армии наемников росла год от года, так что лишь очень редкие смельчаки отваживались ему досаждать, и уж тем более никто не посмел бы напасть на него в самом центре лагеря, окруженного целой ордой опытных и хорошо оплачиваемых убийц.

Часовые не выказали никакого удивления при виде Паэна и Матье, въехавших в лагерь в покрытых грязью плащах и кольчугах, измазанных засохшей кровью. Они небрежно махнули им рукой, а затем вернулись к своей забаве с каким-то богато одетым юношей, сидящим верхом на великолепном черном муле, криками приказывая наезднику убираться вон из лагеря и в то же время пугая бедное животное своим насмешливым рычанием и волчьей головой на пике, которой они потрясали перед самым его носом. Юноше все это явно не доставляло удовольствия, поскольку тяжелый сверток на крупе мула при каждом движении издавал неприятный дребезжащий звук.

Паэн осадил Арсуфа и поднял здоровую руку, указывая на мула и наездника:

— Неужели Меркадье платит вам за то, чтобы вы мучили животное? Или он все же требует от вас следить в оба за лагерными укреплениями? Я только что заметил позади лошадей двух псов. Это могли быть и волки — пришли проведать свою родню.

Пока часовые осматривали заросли в поисках предполагаемых хищников, мул проскочил мимо охранников, унося юношу и его арфу в сторону западной дороги.

— Им нужна хорошая война, — проворчал Паэн. — Или по крайней мере небольшой бунт, чтобы им было чем себя занять. Когда Плантагенет [3 - Ричард I Плантагенет по прозвищу Львиное Сердце (1157 — 1199) — король Англии с 1189 г.] вернется домой, у них будет слишком много других забот, чтобы приставать к арфистам.

Матье вздохнул, — Наверное, ты прав, Паэн, а пока нам не стоит тут слишком задерживаться. Ведь Меркадье в любой момент может повести свою армию на очередное задание. Будет очень жаль, если ты, оказавшись так близко от своих владений, умрешь, так и не увидев их.

* * *


К вечеру лекарь в лагере залатал раны Паэна и объявил, что шрам у него на голове почти зарубцевался. Меркадье пригласил Паэна откушать вместе с ним у его костра рядом с роскошной кожаной палаткой, в которой предводитель наемников благодаря стараниям слуг устроился даже с большим комфортом, чем многие землевладельцы в этой овеваемой всеми ветрами провинции.

— Извини, хлеба у нас нет, — вздохнул Меркадье. — Это самая неприятная сторона кочевой жизни, — пробормотал он, — поиски еды.

— Если бы вы заплатили крестьянам, — заметил Паэн, — они попросили бы своих жен испечь столько хлеба, сколько вам нужно.

— А с какой стати я должен им платить? Эти крестьяне должны быть признательны мне уже за то, что мои люди их охраняют. Никакие разбойники не посмеют на них напасть, пока моя армия стоит здесь лагерем. — Меркадье осушил кружку эля и поставил кувшин перед собой. — Это самое малое, чем они мне обязаны. Кроме того, старая королева Элеонора [4 - Элеонора (Алиенора) Аквитанская (1122 — 1204) — королева Англии, супруга короля Генриха II из династии Плантагенетов.] поручила мне присматривать за ее землями здесь и в Нормандии до тех пор, пока не вернется король Ричард. Она платит щедро, но мои люди рвутся в бой. Им необходимо размяться, и для этого мне волей-неволей придется ввязаться в какую-нибудь войну. — Он налил себе третью кружку эля, после чего передал кувшин Паэну. — Я слышал, будто вы получили от королевы золото за то, что взяли на борт корабля ее епископов для переговоров с этим жалким трусом Гогенштауфеном [5 - Генрих VI Гогенштауфег (1165 — 1197) — император Священной Римской империи с 1190 г.]. И что, они добились успеха?

Паэн пожал плечами:

— Король Ричард вернется домой, как только Гогенштауфену выплатят половину выкупа. А затем император оставит себе заложников, пока не получит остальные деньги.

— Если бы меня подпустили к этому разряженному ублюдку, я бы с радостью выпустил ему кишки своим кинжалом.

— Вот потому-то вы и оставлены здесь на случай осложнений, а не обедаете в обществе Гогенштауфена. Вы слишком неопытны во всем, что касается политических интриг, Меркадье.

Предводитель наемников тяжело вздохнул.

— Зато кое-кто, похоже, не прочь воспользоваться услугами моих головорезов. — Он взглянул на повязку на руке Паэна. — Кстати, если вы хотите подзаработать немного золота, пока ваши раны не зарубцевались, есть одно грязное дельце, с которым вы справитесь шутя даже при вашей больной руке.

Паэн покачал головой.

— Мне нельзя здесь долго задерживаться.

— Тем лучше. Вы можете отказаться от поручения, да и мне самому хотелось бы поскорее о нем забыть. До сих пор я еще ни разу не посягал на жизнь женщины, однако за эту обещана солидная награда. Тот молодой арфист, которого вы видели, дал мне десять золотых монет только за то, чтобы я подумал над его предложением. Он сказал, что еще пятьдесят монет получит тот, кто возьмет эту задачу на себя.

— Вы говорите о юноше с арфой верхом на муле? Неужели он хотел нанять вас для убийства женщины? — Паэн отпил еще глоток эля. — Зря я не позволил часовым украсть его мула.

— Нет, не он. Арфист прибыл сюда от имени другого человека — знатного господина, назвать которого он отказался. Он оставил мне золото и имя той женщины, которую нужно устранить. Судя по ее титулу, она из благородных.

Паэн нахмурился:

— И кто же она?

— Джоанна Мерко, вдова юного сира Мальби. Хозяйка замка Рошмарен.

Паэн изумленно посмотрел на Меркадье.

— Неужели вы способны поднять руку на женщину?

— По словам юноши, она того заслуживает. Паэн отшатнулся.

— Почему? С какой стати кому-то понадобилось убрать ее с дороги?

— Она подослала наемных убийц к своему супругу. Паэн помолчал, а потом равнодушно спросил:

— Вы уже нашли человека, который согласен ее прикончить?

Меркадье покачал головой.

— Пока еще нет. Должен признаться, мне не слишком хочется этим заниматься.

Паэн не мог предотвратить убийство, отговорив Меркадье от взятой на себя миссии. У этого негодяя имелись свои понятия о чести, и раз уж он получил за это дело крупную сумму золотом, то непременно доведет его до конца. Паэн, нахмурившись, посмотрел на Меркадье.

— Тогда поручите это задание мне. Проницательный взгляд наемника скользнул по раненой руке Паэна.

— Раньше вы ни за какие деньги не согласились бы участвовать в подобном деле! Неужели вас так прельщает золото? Или вы знаете эту женщину и желаете ей зла?

Паэн поднялся.

— Нет, я ее не знаю. Значит, ее можно найти в замке Рошмарен?

— Да. Вам знакомо это место? Он кивнул:

— Знакомо.

— Когда вы.., то есть когда все будет кончено, арфист привезет оставшуюся сумму в Динан и будет ждать вас там. Я уже предупредил его о том, что если он меня обманет, то умрет следующим. — Меркадье указал на нетронутую тарелку Паэна:

— Ваше мясо остыло. Уж не собираетесь ли вы отправиться в путь прямо сейчас?

Паэн поставил свою кружку на стол и взял меч.

— Я уеду сегодня вечером вместе с Матье.

— Тогда выберите себе людей для охраны.

— Я доверяю только Матье. Меркадье кивнул.

— Да вы сядьте. Пока вам некуда спешить. Тот юноша сказал, что все должно произойти на дороге, ведущей из Рошмарена в аббатство — кажется, Святого Мартина. Особа, о которой идет речь, будет проезжать по этой дороге около полудня в день праздника Всех Святых. Там, по его словам, вы и должны ее убить.

Паэн через силу улыбнулся:

— Я не настолько глуп, чтобы выполнить поручение именно в то время и в том месте, как того требует хозяин парня. Я не хочу быть повешенным за убийство женщины.

Меркадье нахмурился.

— Ну что же, дело ваше. Только проследите за тем, чтобы тот малый заплатил вам сполна.

— Я его найду.

Паэн встал и отправился на поиски Матье. Однако еще долгое время после того, как он покинул костер возле палатки Меркадье, его преследовал озадаченный взгляд предводителя наемников.


Глава 2


Ее разбудила луна, бледный манящий свет которой, едва коснувшись лица, устремился дальше через всю спальню в сторону пустого камина. Ставни на окнах оставались открытыми всю ночь. И как только в такое смутное время она забыла их запереть?

Луна уже стояла довольно низко на небосклоне, и ее отблески проникали в глубину спальни — туда, где рядом с потухшим камином неподвижно стоял закутанный в черный плащ человек.

Сон мигом слетел с нее, сменившись леденящим душу страхом. В течение одного мгновения, отмеренного громким, болезненным ударом сердца, Джоанна решала, стоит ли ей извлечь из-под подушки кинжал, всегда лежавший наготове, но затем отказалась от этой мысли. Незнакомец находился слишком близко, а запертая дверь спальни — слишком далеко от нее. Испуганный взгляд Джоанны метнулся к деревянному засову. Тот был на месте. Если даже она закричит, стражники не смогут попасть в комнату. И как только этот человек… — Я вижу, вы проснулись.

У нее перехватило дыхание. Ужас ледяным обручем сдавил ей грудь.

Незнакомец слегка пошевелился, однако по-прежнему держался на расстоянии.

— Если вам дорога ваша жизнь, не двигайтесь. Воздух с хрипом вырвался из ее легких.

— Посмотрите сюда. Рядом с вами.

На тростниковой циновке лежал меч. Его озаренная луной сталь служила надежной преградой между Джоанной и призраком в дальнем углу спальни.

— Мой меч возле вашей кровати. И мой кинжал — тоже.

— Зачем? — От звука собственного голоса ее охватила дрожь.

Лицо незнакомца оставалось в тени, и только в глазах отражался лунный свет. Его немигающий взор был прикован к Джоанне, но он даже не попытался приблизиться к ней. Пока.

— Зачем? — снова спросила Джоанна.

— Чтобы вы не позвали на помощь стражу. И еще для того, чтобы показать, что я не желаю вам зла.

Он говорил тихо, тщательно подбирая слова; в голосе его слышалась легкая хрипотца, словно кто-то потирал шелковой тканью о плохо отесанный камень.

— Что вам нужно?

— Я хочу с вами поговорить. Вы готовы меня выслушать? Затянувшееся молчание становилось невыносимым.

— Так да или нет?

Джоанне показалось, что она уловила в его тоне намек на желание, и потому снова вернулась к мысли, которую уже совсем было выбросила из головы.

— Если вам нужна женщина, — произнесла она наконец, — отправляйтесь в деревню. У меня дурная болезнь. Его зубы блеснули в ослепительной улыбке.

— Можете оставить вашу болезнь при себе, Джоанна Мерко. Лучше выслушайте меня не перебивая.

— И тогда вы уйдете?

— Если вы этого захотите.

Джоанна уселась на постели, закутавшись в одеяло, и украдкой сунула руку под подушку, чтобы достать кинжал.

— Говорите, — ответила она, — и убирайтесь вон. Лицо незнакомца с крупными резкими чертами не выражало никаких чувств.

— У вас есть враг, мадам. Человек, который готов дорого заплатить за вашу гибель.

Еще недавно ей казалось, что она снова обрела способность дышать, однако после его слов она почувствовала, как жизнь постепенно покидает ее тело. Судорожным движением Джоанна просунула руку еще дальше, шаря под подушкой, пока не нащупала наконец холодную рукоятку кинжала. Она положила его на простыни рядом с собой. Если ей суждено умереть, то не раньше, чем она оставит несколько шрамов на этом угрюмом, бесстрастном лице.

— Кому? Вам? — спросила она, помолчав. — Вы и есть тот самый убийца, которого купили за большие деньги?

— Я согласился принять его золото лишь для того, чтобы он не нанял кого-либо еще. Однако ваш враг может очень скоро потерять терпение и найти другой способ разделаться с вами. А пока этого не случилось, вам нужно отсюда уехать.

Он умолк. Джоанна была, так напугана, что испытывала жгучую потребность поддерживать с ним разговор.

— И сколько всего людей вам ведено убить?

Легким, неуловимым движением незнакомец отделился от стены.

— Что вы имеете в виду?

— Мой муж недавно пал от рук разбойников. А теперь, судя по вашим словам, я обречена стать следующей жертвой. Неужели ваш хозяин хочет уничтожить всех, кто носит фамилию Мальби?

— А что, в замке есть еще кто-нибудь?

— Нет.

Он вздохнул.

— Вам незачем лгать мне, мадам. Я знаю, что с вами живет юная сестра Ольтера Мальби.

— Но ведь ей всего шестнадцать лет!

— И пусть доживает до старости. Меня это не заботит. Деньги были предложены только за вашу жизнь, мадам.

— И вы взяли это золото…

В голосе незнакомца послышалось раздражение:

— Уж не хотите ли вы упрекнуть меня в том, что я вас не убил?

— Скажите, кто ваш хозяин? Кто дал вам деньги? — ответила она вопросом.

Из темноты донесся слабый вздох.

— Для женщины, которой только что подарили жизнь и в придачу предложили помощь, чтобы сохранить ее в будущем, вы, пожалуй, слишком разговорчивы.

— Вы можете назвать мне его имя?

— Оно мне не известно. Он послал для переговоров какого-то юнца арфиста, который и привез золото для подкупа убийцы. Вы не догадываетесь, кто бы это мог быть?

— Нет.

Предполагаемый убийца прислонился к стене, скрестив руки на широкой груди.

— Мадам, ваши стражники напились и спят без задних ног внизу в зале, а у лестницы, которая ведет в вашу спальню, вот уже две ночи подряд нет ни одного часового. Очевидно, они уже знают о том, что дни их госпожи сочтены.

— Люди из гарнизона преданы мне. Они все норманны — все до единого. К тому же получают плату из моих рук.

— И не упустят случая заработать еще несколько монет, заснув именно в тот момент, когда убийца будет рядом. О чем они не знают, — продолжал он, — так это о том, что я должен убить вас во время праздника Всех Святых к югу от замка, по дороге в аббатство.

Джоанна вытерла вспотевшие ладони об одеяло и покрепче сжала рукоятку кинжала.

— И вы явились сюда раньше срока… — начала она.

— Для того чтобы предупредить вас, а не причинить вам зло. — Из темноты до нее донесся короткий смешок. — Страх затмил ваш рассудок. Подумайте еще раз. Если бы я собирался убить вас, вы были бы уже мертвы.

— Это было бы не так занятно.

— Поверьте, здесь и впрямь нет ничего занятного.

— И вместо этого вы решили меня помучить. Незнакомец вздохнул.

— Я не люблю мучить беззащитных людей. Если бы я и в самом деле хотел вас убить, вы не только не проснулись бы, но даже не почувствовали мой нож. — Он шагнул к ней. — А теперь, Джоанна Мерко, оставьте ваши страхи и слушайте меня внимательно. Через два дня праздник Всех Святых. Все должно произойти именно в этот день, примерно в двух милях отсюда, по дороге в аббатство Святого Мартина, когда вы отправитесь туда с пожертвованиями. Вы меня поняли? Если я не нанесу удар до этого времени, то человек, который ищет вашей смерти, найдет другой способ расправиться с вами. В следующий раз вы можете и не получить предупреждения.

Джоанне показалось, что при этих словах взгляд его смягчился.

— Я вас поняла.

Он протянул ей руку.

— Поедемте со мной. Прямо сейчас. Я доставлю вас в любое безопасное место по вашему желанию. Даю вам слово…

— Не двигайтесь! — Резкость ее тона заставила его поморщиться. — Я.., я вам очень признательна. Но все равно лучше не двигайтесь. И я никуда с вами не пойду!

— Стало быть, вы предпочитаете остаться здесь и ждать следующего убийцу?

— Я сумею за себя постоять. Последовало долгое молчание.

— Я сейчас заберу свое оружие, — наконец сказал он. — Не для того, чтобы пустить его в ход, но лишь для того, чтобы удалиться. А вы, — добавил он, — окажите мне любезность — не всаживайте свой кинжал мне в спину, когда я отвернусь.

— У меня нет…

— Вы слишком крепко спите, мадам. Я знаю, что лежит у вас под подушкой. Думаю, сейчас он у вас в руках. Под одеялом.

От этих слов она пришла в ужас.

— Тогда почему вы не забрали его у меня?

— Потому что тогда вы подняли бы крик, разве не так? — Он нерешительно посмотрел на нее:

— Пожалуй, вам следует об этом знать. Некоторое время назад, еще до того как вы проснулись, кто-то пытался открыть дверь вашей спальни.

— Это.., это случалось и раньше.

— И тем не менее вы не желаете уезжать? Она отрицательно покачала головой.

— Тогда держите ваш кинжал под рукой. Удачи вам, мадам. Уверен, она вам понадобится.

Издав приглушенное ругательство, он одним быстрым движением подобрал с пола свой меч и нож, подошел к узкой амбразуре — и исчез.

До нее донесся чуть слышный шорох — и воцарилась тишина. Джоанна подкралась к открытому окну, держа перед собой кинжал. Прямо у нее под рукой из амбразуры свисала веревка, раскачивавшаяся из стороны в сторону в холодной безветренной ночи. Внизу, за высокими стенами замка Рошмарен, не было видно ничего — даже легкой тени.

Ощутив рукой влагу, Джоанна поднесла ладонь к лицу и ощутила медный запах горячей крови. Либо ночной гость ободрал руку, карабкаясь по стене, чтобы добраться до нее, либо он был ранен еще до того, как начал свой подъем. Его кровь осталась на подоконнике ее спальни.

Позвать его обратно она не могла. Как только рассветет, не обнаружат ли стражники кровавый след, который приведет их к убийце?

Кинжал выскользнул у нее из пальцев. Джоанна опустилась на тростниковую циновку и закрыла лицо руками. За все долгие месяцы, прошедшие со времени ее прибытия в замок, за те горькие, томительные дни, которые последовали за гибелью ее брата, даже за последние две недели, миновавшие после убийства ее супруга, она никогда еще не была так напугана. Джоанна была одинока в стране, жители которой относились враждебно к ее народу, и сейчас где-то там, в ночи, спал некто, желавший ее смерти. А другой человек, которому было заплачено золотом за ее кровь, — наемный убийца, по какой-то непонятной прихоти решивший оставить ее в живых, — уже успел скрыться. Она даже не знала его имени и не спросила о том, куда он намерен отправиться после Рошмарена.

В первый раз с тех пор, как Ольтер Мальби ушел в мир иной, его вдова разразилась слезами.


Глава 3


Джоанна провела бессонную ночь, обдумывая свои дальнейшие действия, и за час до рассвета, когда первые трели птиц достигли погруженных во мрак стен замка, она приняла решение вернуться домой, в Гандейл.

Там, в Гандейле, в графстве Йоркшир, она будет в полной безопасности. Однако чтобы попасть туда, ей придется проделать путь в сотни миль через дремучие леса Бретани и пересечь холодное море. Если Бог и его святые позволят ей благополучно добраться до дома, она никогда больше его не покинет.

Джоанна поднялась с постели и открыла сундук с приданым. Теплое малиновое платье, которое она надевала лишь однажды за все время своего замужества, лежало поверх остальной одежды. После недолгого колебания она натянула его прямо на сорочку. Джоанна решила сегодня же покинуть Рошмарен, но убежать отсюда тайком, оставив сундук вместе с его содержимым и взяв с собой только маленький мешочек с золотом, который ей удалось припрятать от Ольтера Мальби, да еще платье, которое она наденет в дорогу.

Джоанна подошла к окну и, высунувшись наружу, попыталась найти на стене хотя бы следы обуви человека в черном, но, кроме пятен крови на подоконнике, ничто не свидетельствовало о его недавнем присутствии. Она не смогла бы объяснить даже самой себе, почему ее охватило странное, необъяснимое желание позвать его обратно.

Конечно, с ее стороны было бы чистым безумием просить ночного гостя, чтобы тот вернулся, или допытываться о его имени. Он пробыл в ее спальне всего несколько минут, пытаясь довести до ее заторможенного, онемевшего от страха рассудка угрозу, нависшую над ее жизнью, и мысль о необходимости побега. Однако и этого времени Джоанне хватило, чтобы у нее появилось нелепое ощущение, что она может ему доверять.

Напуганная до смерти, близкая к безумию, она ни на миг не усомнилась в правдивости его слов. Всех сокровищ, спрятанных за высокими крепостными стенами Йорка, не хватило бы, чтобы заставить ее покинуть спальню и последовать за ним, однако она ему верила и не собиралась пропускать его предостережение мимо ушей.

Джоанна глубоко вдохнула, всматриваясь в холодное осеннее утро, и принялась заплетать косу.

Раздался быстрый, легкий стук в дверь, и сердце в ее груди подскочило от страха. Усилием воли она заставила себя оторвать взгляд от стены за окном и затворила деревянные ставни, под которыми на подоконнике отчетливо проступало кроваво-красное пятно.

— Ты еще спишь? — донесся до нее голос Агнес Мальби. Джоанна подняла засов и открыла дверь, впустив в спальню свою золовку. Лицо юной Агнес было омрачено тревогой, а пар из глиняного кувшина с горячей водой, который она несла перед собой, не способен был скрыть следы недавних слез на покрасневших глазах. Она передала кувшин Джоанне.

— У тебя такой удрученный вид, — произнесла Агнес. — Ты опять вспоминала Ольтера этой ночью? — Она прошла мимо Джоанны и уселась на сундук с приданым. — Почему ты заперла дверь на засов? Или ты боишься спать одна?

— Ольтер всегда ее запирал. Я просто следую его примеру, — ответила Джоанна.

— И ставни плотно закрыты… Ты уверена в том, что не заболела?

Джоанна подошла к столу, стоящему рядом с окном, и раскинула свой плащ поверх подоконника, чтобы спрятать пятно, после чего приоткрыла одну створку. В комнату ворвался поток свежего прохладного воздуха раннего утра.

— Благодарю тебя за воду, Агнес. Тебе не стоило так… Пухлые губки Агнес изогнулись в застенчивой улыбке.

— Тебе пришлось бы долго ждать, пока ее принесут. Служанки этим утром совсем забыли о своих обязанностях.

— Почему?

Улыбка на лице Агнес сделалась шире.

— Они не подали вовремя воду для умывания даже мне, и когда я пошла узнать, в чем дело, оказалось, что они прямо-таки одержимы всей этой чепухой насчет Самхейна [6 - Самхейн, или Самайн, — календарный праздник у кельтских народов, знаменующий начало зимы (1 ноября).]. — Девушка прислонилась к стене и пожала плечами. — Мой отец попытался положить конец этим нелепым суевериям, когда только вступил во владение замком, но бретонцы — народ упрямый, и аббат посоветовал ему оставить их в покое. По его словам, это отвратит их от кровопролития и других тяжких грехов — ведь они боятся, что духи тех людей, которым они причинили при жизни зло, явятся в канун Самхейна, чтобы им отомстить… — Агнес вздохнула. — Мне пришлось умыться возле очага на кухне, а остальную воду я принесла тебе.

— Спасибо, Агнес.

— Я хотела переговорить с тобой наедине.

Джоанна, вздрогнув, отвернулась и устремила взор на густой лес за стенами Рошмарена.

— Что-нибудь случилось?

Не дождавшись ответа, она посмотрела на Агнес, которая вытирала глаза широким узорчатым рукавом. Улыбка исчезла с ее лица так же быстро, как и появилась.

— Что тебя беспокоит, Агнес?

Агнес вскинула голову и попыталась улыбнуться.

— Могила, — пояснила она. — Вся эта суета насчет Самхейна напомнила мне о могиле Ольтера. Мне бы хотелось, чтобы на ней как можно скорее установили каменное надгробие с его изображением.

Если на то будет воля Божья, Джоанне уже никогда не придется увидеть это надгробие. Она успокаивающим жестом положила руку на плечо Агнес.

— Раз уж ты так хочешь, найди каменщика для работы в часовне. Возможно, Молеон поможет тебе в этом… Агнес улыбнулась:

— Да, я непременно его спрошу. Он приедет к нам сегодня? Если нет, завтра я сама к нему отправлюсь.

Завтра… Завтра в лесу ее должен подстерегать убийца. Если Агнес поедет вперед…

Джоанна сжала ее плечо.

— Лучше жди его здесь. Не надо ехать одной к Молеону.

— Почему?

"Деньги были предложены только за вашу жизнь” — так, кажется, говорил ей человек в черном.

Джоанна уже подумывала о том, не сообщить ли Агнес о предостережении незнакомца, но затем отвергла эту мысль. Если вследствие праздных сплетен или злого умысла по замку распространится слух, что вдова Мальби знает об угрожающей ей опасности, ее враги могут прибегнуть к иным способам, чтобы добиться своей цели. Ночной гость рисковал жизнью, чтобы ее предупредить, и она не собиралась сводить его усилия на нет из-за собственной болтливости. Тем не менее она предпочла бы, чтобы завтра Агнес оказалась как можно дальше от Рошмарена.

— Агнес, почему бы нам с тобой не отправиться завтра утром в Динан, чтобы найти там каменщика? Ты ни разу не покидала замок с тех пор, как я впервые появилась здесь. Разве тебе не хочется снова побывать в Динане?

— Адам Молеон приносит мне все новости из Динана. Мне незачем ехать туда самой. Давай попросим Адама привезти нам заодно и каменщика. Ты дашь мне золото?

Джоанна, посмотрев на Агнес, нахмурилась. Похоже, девушка настолько влюблена в Адама Молеона, что не сделает ни шага без его совета. Не Молеон ли был тем человеком, который предложил золото наемному убийце? Его помолвка с Агнес превращала его в хозяина замка Рошмарен. И в качестве супруга юной наследницы Молеон мог присоединить Рошмарен к собственным владениям, как только обнаружится, что Джоанна не носит под сердцем ребенка покойного сеньора.

Но если бы Адам Молеон хотел ее гибели, зачем же тогда ему было намекать Джоанне, что он не прочь на ней жениться? Он не производил впечатления человека, способного убить женщину, однако кто еще мог извлечь выгоду из ее смерти? И не будет ли лучшим выходом для Агнес, если Джоанна просто уедет отсюда, предоставив в распоряжение Молеона свои земли и наследницу?

Она вздохнула.

— Я напишу своему дяде, Агнес, и попрошу его о помощи. Те сбережения, которые у нас сейчас есть, пойдут на твое приданое, сестренка.

— Адам уже говорил с тобой об этом? — взволнованно спросила Агнес.

— Он говорил с Ольтером, — ответила Джоанна. — Разве он тебе ничего не сказал?

— Но после того как Ольтера не стало, у нас не было возможности…

— Сейчас еще слишком рано заводить речь о свадьбе, — сказала Джоанна. — Вряд ли Молеон захочет оскорблять тебя излишней поспешностью.

— Когда земли остаются без хозяина, поспешность бывает необходима. Ты не знаешь.., ну, словом.., как это водится среди знати.

Джоанна пропустила обидное замечание мимо ушей.

— Тогда он очень скоро поговорит с тобой сам. Не пройдет и месяца, как…

— Ты ждешь ребенка?

— Ты уже не раз задавала мне этот вопрос, Агнес. Я полагаю, что нет.

— Тогда так прямо ему и скажи. Он спрашивает меня об этом всякий раз, когда приезжает сюда. Может быть, поэтому он и тянет со свадьбой.

Джоанна глубоко вздохнула. Видя нетерпение Агнес и ее юное, безрассудное увлечение, она не знала, как ей убедить девушку в необходимости отправиться в Динан, где она могла бы оставаться за надежными стенами города под опекой Адама Молеона. Для самой же Джоанны единственная возможность спасения заключалась в бегстве. Тайном бегстве.

Агнес поднялась с места и одарила Джоанну обворожительной улыбкой.

— Ты спустишься вниз вместе со мной?

— Нет, Агнес. Я приду позже.

Джоанна заперла дверь на засов, вернулась к окну, из которого любовалась рассветом, и ее, как и каждое утро, охватила мучительная тоска по дому, по просторным полям и крутым склонам Йоркшира. После гибели ее супруга эта тоска превратилась почти в одержимость. Стоя на коленях на каменном полу часовни и слушая погребальную мессу по Ольтеру Мальби, Джоанна Мерко испытывала невольный стыд оттого, что горе ее от разлуки с домом было таким острым, а скорбь по мужу столь незначительной.

Будучи замужем в течение всего одного короткого, стремительно пролетевшего года за нормандским рыцарем с неукротимыми желаниями зеленого юнца, чья умственная зрелость значительно уступала телесной, Джоанна испытала почти облегчение, когда Ольтер Мальби объявил о своем намерении отправиться в Нант. За минувшую зиму и начало весны Мальби успел растратить почти все деньги Мерко, доставшиеся ей в приданое, якобы на восстановление разрушенных строений Рошмарена, однако большая их часть пошла на приобретение предметов роскоши, без которых, как он полагал, род Мальби не мог вновь обрести былую славу.

Когда от приданого ничего не осталось, Ольтер Мальби начал поговаривать о том, что не следовало ему брать в жены дочь простого торговца шерстью — женщину, которая не смогла зачать от него ребенка и, похоже, вообще не способна подарить ему наследника.

Слыша от мужа подобные упреки, Джоанна начала подумывать о возвращении домой. Она надеялась, что вскоре Мальби сам оставит ее и возьмет себе другую женщину. А когда это случится, она получит наконец право покинуть мрачные, кишащие нечистой силой леса Бретани и вернуться в родной Йоркшир.

Потом, всего за день до того, как мертвое тело Ольтера Мальби внесли через ворота Рошмарена, до нее докатились невероятные слухи — будто бы он пал жертвой негодяев, которые забрали все золото, которое при нем оказалось. Джоанне пришлось на время отложить свой отъезд и вместо этого взвалить на себя множество разных печальных обязанностей, какие обычно выпадают на долю недавно овдовевшей женщины.

И вот теперь из слов незнакомца Джоанна поняла, что ее желание покинуть Бретань превратилось в необходимость. За ближайшие сутки она должна составить план побега и осуществить его на деле, пока не наступил праздник Всех Святых — день, на который было намечено покушение.

Джоанна коснулась резной крышки сундука с одеждой и снова вспомнила о своей старой спальне в Уитби, окна которой выходили на берег реки. Два дня назад, когда приступ тоски по дому оказался особенно острым, она уже готова была отправиться в Динан, где можно было найти корабль, следовавший вниз по реке к морю и оттуда к берегам Англии. И только Агнес Мальби, совсем молоденькая и на редкость простодушная для своих лет, удерживала пока Джоанну в Рошмарене. Юную Агнес, которая с обескураживающей искренностью меняла свои увлечения, нельзя было оставлять без присмотра ни на один день.

В Адаме Молеоне, самой давней и глубокой привязанности Агнес, Джоанна видела выход из того затруднительного положения, в которое попала. Еще до гибели Ольтера Адам попросил руки Агнес, и помолвка между ними считалась делом уже почти решенным, но именно тогда Ольтер отправился в Нант. Его смерть положила конец длительным переговорам относительно приданого, платы за невесту и вдовьей доли; более того, во время своих частых визитов в Рошмарен Молеон осторожно намекал, что теперь, когда Джоанна стала свободной, он охотнее отдаст предпочтение вдове Мальби. Агнес, слава Пресвятой Деве, как будто не догадывалась о внезапной перемене в настроении Адама и по истечении первых дней траура только и говорила, что о своем желании выйти за него замуж.

Джоанна вздохнула. Если ей удастся убедить Молеона объявить о своей помолвке с Агнес официально, тогда вопрос безопасности девушки отпадет сам собой и Джоанна сможет наконец сесть на корабль и отплыть в Англию.

Взяв свой самый теплый плащ, Джоанна открыла дверь и спустилась по лестнице в длинный узкий коридор. Если она будет избегать встреч с людьми, окружавшими ее в Рошмарене, это даст пищу подозрениям и может заставить ее врагов нанести упреждающий удар. Уж если она поверила сообщению незнакомца о покушении на ее жизнь, то должна была принять на веру и его слова касательно места и времени предполагаемого убийства. Если он говорил правду, у Джоанны оставалось в запасе чуть больше суток, чтобы составить план побега и покинуть Рошмарен.

Она пересекла огромный зал и направилась во двор конюшни, чтобы выяснить, где хранится ее седло. Когда она оставит замок, рядом не будет никого из конюших, чтобы подвести ей лошадь.

Адам Молеон застал ее в конюшне.

— Мне сказали, что вы здесь. Что-нибудь случилось? Джоанна выступила вперед в тусклом свете осеннего дня, не забыв одарить гостя улыбкой.

— Я уже начала опасаться, что моя кобыла перестанет меня узнавать, — пояснила она. — Последние две недели я ни разу не выезжала за ворота Рошмарена.

Волосы Молеона, чуть тронутые лучами солнца, казались золотистыми. То же самое говорила о кем Агнес, когда впервые призналась невестке в своем чувстве к Адаму.

Джоанна снова улыбнулась.

— Агнес сейчас в зале. Не угодно ли вам пройти туда со мной?

Они вместе пересекли двор замка.

— Завтра, — сообщил ей Молеон, — когда вы отправитесь в аббатство с пожертвованиями, я поеду туда вместе с вами и Агнес.

Итак, он знал. Адам Молеон знал о планах убийцы. Джоанна глубоко вздохнула.

— В этом нет необходимости. Молеон изумленно посмотрел на нее.

— Агнес говорила мне, что в праздник Всех Святых вы сами повезете дары в аббатство Святого Мартина, как это делал прежде ваш муж. Или вы решили отказаться от поездки? Ходят слухи, что Меркадье со своей армией расположился лагерем всего в трех сутках пути отсюда, так что лучше мне быть с вами на случай каких-нибудь осложнений.

Ни во взгляде серо-голубых глаз Молеона, ни в его спокойной, неторопливой речи не было и намека на враждебность. Возможно ли, чтобы этот знатный сеньор, не обделенный ни богатством, ни славой, принимал участие в заговоре, направленном против нее?

* * *


Джоанна съела полную миску похлебки и вышла из-за стола, оставив Молеона в обществе млеющей от восторга Агнес. Одна из служанок, заметив, как она спускалась по лестнице, метнула на нее вопросительный взгляд.

— Вам нездоровится, госпожа? — осведомилась она.

— Нет, — ответила Джоанна. — Просто я очень устала. Луна всю ночь не давала мне уснуть.

— В этом году в канун Самхейна сила луны особенно велика. Постарайтесь сделать так, чтобы ее свет не падал на вас.

— Как вы поступаете в ночь Самхейна, когда луна становится особенно могущественной? — спросила Джоанна. — Неужели ваши мужчины не боятся оставаться на страже всю ночь?

— Когда наступает Самхейн, страх охватывает всех — мужчин, женщин, даже малых детей. Это луна мертвых, госпожа. И в ночь Самхейна она возвращает мертвых к жизни и поднимает их из могил.

Лицо Ольтера Мальби, лежащего в выдолбленном из камня саркофаге, последние две недели неотступно преследовало Джоанну. Если призраки мертвых и впрямь способны были выходить из могил, как в то верили все обитатели Рошмарена, не поднимется ли Ольтер Мальби по лестнице в спальню своей вдовы убедиться в том, что она до сих пор оплакивает его гибель?

Лицо горничной побледнело от испуга.

— Я вижу, вы вспомнили нашего покойного хозяина, госпожа. Вы уже прочли молитвы у его могилы, так что ему не в чем будет вас упрекнуть.

Она молилась не столько за мужа, сколько за саму себя — за свое благополучное возвращение домой и избавление из этого мрачного, населенного нечистой силой места.

— Нет, — произнесла Джоанна. — Он не станет нас беспокоить.

* * *


Агнес встала со скамьи и направилась к лестнице. Бросив напоследок взгляд на Молеона, она повернулась к Джоанне:

— После нашего разговора я сразу пошла в часовню.

Джоанна заставила себя улыбнуться.

— И конечно, ты придумала прекрасный надгробный памятник для Ольтера.

— Прошлой ночью я молилась за него. А золотое кольцо, доставшееся мне от матери, я отдам настоятелю аббатства Святого Мартина, чтобы тот отслужил мессу за упокой его души. До тех пор, пока убийцы не будут найдены, это все, что мы можем сделать. Это и еще надгробие.

Агнес вбила себе в голову, что люди, убившие и ограбившие ее брата, были не простыми разбойниками. В последнее время она слишком часто списывала все на интриги королевского двора и неких тайных недоброжелателей. У Джоанны просто не хватало духа рассказать ей о том, что Ольтера вместе с его людьми нашли в самом обычном притоне и золото, за которым он отправился в Нант, — старый долг, который он должен был забрать у друга своего отца, недавно вернувшегося из Палестины, — пропало из его кошелька. В ту же ночь некая молодая блудница бесследно исчезла из своего залитого кровью дома. Либо она была убита теми же разбойниками, либо ее похитили сразу после резни.

— У Ольтера наверняка были враги, — продолжала Агнес. — Влиятельные враги, которые хорошо его знали и следили за каждым его шагом. Адам согласился подать прошение судьям графства, чтобы те помогли нам выяснить правду.

— А ты не боишься? — спросила Джоанна. — Если у твоего брата действительно имелись враги, кто может поручиться, что ты или я не станем их следующими жертвами?

Агнес вздрогнула.

— Да, это вполне возможно.

— Тогда нам лучше поехать в Динан и искать помощи там, — небрежно бросила Джоанна. Глаза Агнес вспыхнули оживлением.

— Мессир Адам поможет нам. Он уже предложил нам свою защиту.

Адам Молеон между тем поднялся из-за стола и, проследовав через весь огромный зал, остановился рядом с Джоанной.

— Может быть, вы с Агнес согласитесь остановиться в моих владениях сразу же по возвращении из аббатства? — заметил он. — Моя сестра примет вас с радостью и, как и я сам, без сомнения, станет настаивать на том, чтобы вы провели эту зиму с нами. Я пришлю сюда своих людей, чтобы навести порядок в гарнизоне. Вряд ли для этого понадобится больше одного сержанта — разве что Меркадье опять примется совершать набеги в наших краях. Бледное лицо Агнес порозовело от волнения.

— Что скажешь, Джоанна? Мы обе будем чувствовать себя в большей безопасности под опекой Адама.

— Разумеется, — ответила Джоанна и посмотрела прямо в чистые глаза Адама Молеона. — Вы останетесь у нас на ночь в канун Самхейна?

Искорка тепла вспыхнула в его взгляде и тут же погасла.

— Нет, — ответил он. — У меня есть много неотложных дел, которые требуют решения. Но завтра, еще до полудня, я вернусь, чтобы сопровождать вас в аббатство.

* * *


Джоанна решила этой же ночью под покровом темноты покинуть Рошмарен, уповая на то, что суеверные страхи, связанные с Самхейном, помешают бретонским часовым последовать за ней в чащу леса, простиравшегося за стенами замка.

Как только ей удастся благополучно добраться до Динана, она сможет прислать сюда небольшую армию, чтобы увезти Агнес подальше от опасности.


Глава 4


Огромный сучковатый дуб, похожий на безмолвного часового, с которого ловкий, шустрый мальчуган лет десяти от роду часто наблюдал за далеким двором замка, до сих пор стоял на прежнем месте и даже не лишился своих раскидистых ветвей под пронизывающими ветрами восемнадцати зим, пролетевших с той поры. Все короткие дневные часы Самхейна Паэн провел, сидя на ветке и следя за окрестностями, но в сумерках он покинул свой пост, чтобы повидаться с Матье и услышать от него последние известия о хозяйке Рошмарена.

За три дня перед тем Матье поступил на службу в гарнизон замка, и пока что ему удавалось не попасться на глаза кому-либо из тяжеловооруженных всадников, которые могли узнать в нем одного из людей Меркадье. Находясь в ночном дозоре, обычно выпадавшем на долю новичков, Матье провел Паэна во внутренний двор Рошмарена и надежно укрыл на чердаке конюшни. Там Паэн днем спал, а по ночам совершал вылазки, пока наконец не сумел установить, где находится окно спальни вдовы Мальби, и тайком пробраться туда. Затем, не дожидаясь рассвета, он выскользнул за ворота замка и снова скрылся в лесу.

— Что ты наговорил этой даме? — осведомился Матье. — Не далее как сегодня утром она появилась во дворе крепости и удостоила каждого из нас долгим, пристальным взором. Некоторые из мужчин решили, что она не в своем уме, а другие уже начали надеяться, что ей нужно нечто большее, чем просто телохранители.

— Она искала себе телохранителей? Я ведь предупреждал ее о том, чтобы она никому не доверяла!

—Нет. Вдова просто осмотрела каждого из нас и поговорила с теми, кого не смогла узнать. Должен признаться, ее расспросы доставили мне несколько неприятных минут, однако она ни о чем не догадалась.

— А аббатство? Она по-прежнему собирается лично отвезти пожертвования в аббатство Святого Мартина?

— Трудно сказать. Она выбрала себе четырех человек для эскорта и велела им быть готовыми завтра к полудню покинуть замок, как только приедет мессир Молеон, чтобы сопровождать ее в аббатство. Кроме того, она говорила с конюшими насчет своей кобылы. Ее золовка, девица Агнес, тоже поедет туда вместе с ней.

Паэн швырнул в кусты упавшую ветку.

— Если эта женщина всерьез рассчитывает бежать из замка, покинув его стены в сопровождении всего одного рыцаря, молоденькой девушки и четырех охранников, которые, по всей вероятности, находятся на содержании у ее недругов, она не проживет и дня. Или она намерена скрыться раньше?

— Вполне возможно, — задумчиво протянул Матье. — Сегодня утром она довольно долго суетилась возле конюшни, проверяя, на месте ли седло и в порядке ли седельные сумки, — она, мол, не хочет потерять по дороге кошелек с пожертвованиями. Парни с конюшни уже начали на нее дуться — по их словам, прежде она всегда им доверяла.

Паэн нахмурился:

— Она может сбежать уже этой ночью, когда дозорные будут, как обычно, дежурить возле своих костров.

— Или завтра, по дороге в аббатство. Вероятно, она выбрала себе в провожатые людей, которым у нее есть основания доверять, и как только они отъедут на достаточное расстояние от Рошмарена, она прикажет им доставить ее к берегу моря.

— Я уже говорил ей, что в течение двух последних ночей они оставляли ее без охраны. Наверняка по крайней мере некоторые из ее людей подкуплены, если не все.

— И что, твои слова на нее подействовали? Паэн покачал головой:

— Трудно сказать. Она выслушала мое предостережение и, кажется, приняла его близко к сердцу. Однако, похоже, отказалась последовать моему совету.

— Я же говорил тебе, Паэн! Если бы ты послал к ней какого-нибудь монаха из аббатства Святого Мартина, ты бы избавился от необходимости лазать по стенам, а даму — от лишнего страха. Женщины обычно склонны прислушиваться к духовным лицам.

— Я не хочу вмешивать в это дело монахов аббатства. Не забывай, Матье, что я прекрасно знаю это место и у меня свои причины проявлять осторожность. А теперь расскажи, что делала вдова, покинув двор конюшни. Заперлась у себя в спальне?

— Прибыл мессир Адам Молеон. Вдова встретила его у ворот и проводила в зал, где его уже ждала сестра Мальби.

Ходят слухи, что Агнес Мальби и Молеон скоро объявят о своей помолвке.

— Теперь многое становится понятным. Не исключено, что Молеон хочет видеть вдову Мальби мертвой, чтобы расчистить себе дорогу к наследству невесты.

— Ты думаешь, это он? Паэн покачал головой.

— Нет. Это было бы слишком просто. Чутье подсказывает мне, что ее враг находится далеко отсюда, хотя у него есть свои люди в стенах Рошмарена.

— Но зачем ее убивать? Она слишком молода, чтобы иметь врагов.

— Молю Бога, чтобы мы никогда об этом не узнали. Как только она окажется за воротами замка, мы позаботимся о том, чтобы она благополучно добралась до побережья. Если нам повезет, она сядет на корабль, отправляющийся в Англию, и никогда больше сюда не вернется. Только так она сможет спасти свою жизнь.

— Было бы гораздо проще увезти ее с собой прошлой ночью. Паэн вздохнул.

— С такой, как она, не так-то просто договориться. Она на редкость проницательна и держится настороже, даже при обычном разговоре.

Матье отвязал своего коня от ствола дерева.

— Тогда ей не составит труда самой покинуть Рошмарен.

— Это как сказать. Вдова никому не доверяет, но может переступить через свои подозрения, когда начнет действовать. — Паэн, придержав коня Матье, ждал, пока тот неуклюже вскарабкается в седло. — Возвращайся в замок и не спускай с нее глаз, — приказал он.

— Когда она решит бежать, я буду следовать за ней по пятам.

* * *


Еще никогда за все годы его детства ночь Самхейиа не была такой холодной, а небо — таким ясным. Серебристый лунный поток озарял главную башню замка Рошмарен и делал белой лесную тропинку в тех местах, где темный полог деревьев приоткрывался, пропуская свет.

Обитатели Рошмарена, свято верившие в то, что в эту ночь мертвые встают из своих могил, испытывали нарастающее беспокойство по мере того, как луна поднималась все выше и выше.

Следуя старому обычаю, самые молодые и дерзкие из мужчин Рошмарена — те, у кого не было ни жен, ни детей, чтобы присматривать за ними в эту страшную ночь, — разожгли огромный костер под стенами замка, на расстоянии полета стрелы от сулившей им относительную безопасность небольшой часовни. Этот костер, намного превосходивший те, которые пылали во внутреннем дворе замка и рядом с караульными будками возле ворот, должен был указать путешественникам вход в Рошмарен и помочь им благополучно добраться до его стен, если они случайно заблудятся в лесу.

* * *


Судя по всему, вдова всерьез подумывала о бегстве. Впервые за все те ночи, в течение которых Паэн наблюдал за ее комнатой, ставни на окнах были открыты и ярко пылающий огонь в камине озарял далекие стены комнаты мерцающим золотистым светом, как будто хозяйка замка спокойно расположилась у своего уютного, встроенного в стену очага. У всех, кто в этот миг наблюдал за ее окном, должно было сложиться впечатление, что вдова Мальби решила в ночь Самхейна оставаться в своей спальне.

Паэну не пришлось долго ждать. Вскоре после наступления темноты, когда напускная храбрость дозорных у костра уже начала понемногу их покидать, в огромных воротах Рошмарена мелькнула чья-то бледная тень. Серая кобыла со своей закутанной в плащ ношей незаметно миновала ворота и устремилась вперед, бесшумно переступая копытами.

Старший из дозорных поднялся с места и встал посреди дороги, повернувшись спиной к мерцающим языкам пламени, жар которого делал теплее холодную осеннюю ночь.

— Это англичанка, — донеслись до Паэна приглушенные голоса сторожей. — Не иначе как у вдовы с горя помутился рассудок.

В следующее мгновение вдова исчезла, свернув с дороги в чащу леса. Леса, полного призраков.

— Госпожа! — крикнул ей старший из мужчин. — Госпожа, не надо ехать в лес! Вернитесь лучше к огню!

Ответом ему было гробовое молчание.

— Это не госпожа, — отозвался другой. — Будь это и впрямь вдова покойного хозяина, она бы не стала отдаляться от костра.

— Если это вдова, то, похоже, она пошла на сговор с самим дьяволом.

— Просто она немного не в себе, как и все англичане. Она скоро вернется.

— Что ж, подождем, — сказал один из лучников и направился к костру.

Остальные последовали за ним.

* * *


Паэн остановился недалеко от костра и привязал Арсуфа к молодому деревцу, росшему на обочине дороги, которая вела к замку. До него доносились испуганные голоса стражников, и он тоже начал испытывать страх, который в эту ночь охватывал всех: и коренных обитателей Рошмарена, и норманнских воинов.

Неожиданно рядом с ним появился Матье.

— Силы небесные! — только и смог выговорить он, вытирая пот со лба. — Я готов подставить ради тебя под удар свою шею, но только никогда больше не заставляй меня слоняться по округе в ночь Самхейна… Она сейчас в лесу, но я потерял ее из виду.

Паэн перехватил у Матье поводья и осадил его лошадь, не сводя взгляда с сигнального костра.

— Похоже, ты тоже поверил в эти глупые суеверия, не так ли, Матье?

— Боже милостивый! Если столько людей верят в то, что мертвые этой ночью бродят по земле, кто я такой, чтобы с ними спорить?

— Тебе больше следует опасаться стрел живых. Быть принятым за призрак в такую ночь, как эта, означает совершить роковую ошибку.

С этими словами Паэн схватил поводья своего коня и ловко вскочил в седло. Стражники у сигнального костра тут же повскакали с мест, держа оружие наготове и не спуская глаз с опушки леса. Один из них, самый смелый, схватив факел, ринулся в темную гущу леса и крикнул своим товарищам, чтобы те следовали за ним.

Вдова Мальби выбрала именно это мгновение, чтобы покинуть свое убежище позади сигнального костра и, пришпорив кобылу что было сил, пустить ее вскачь по лесной тропе в сторону от Рошмарена. Лучник рядом с костром вынул стрелу и поднес ее к тетиве…

Где-то далеко позади костра, на высоких стенах Рошмарена, послышались окрики часовых. Над воротами ярко запылал факел. Очень скоро здесь появятся люди из гарнизона, чтобы внести свою лепту в общую суматоху…

Паэн вынул меч из ножен и вывел своего скакуна на дорогу, откуда был виден костер. Там, за языками пламени, раненая кобыла вдовы, обезумев от боли, вставала на дыбы, стараясь держаться подальше от огня, который высоко вздымался к небу как раз между стенами Рошмарена и узкой тропинкой, ведущей к свободе.

Паэну с трудом удавалось сдерживать своего норовистого коня. Спокойно, без каких-либо признаков страха он подъехал к поляне и поднял меч.

— Прекратите! — крикнул он. — С каких это пор мужчины Рошмарена стали проливать кровь своих женщин?

Как он и предвидел, неожиданность в эту ночь господства нечистой силы сыграла ему на руку. Паэн снова наполнил воздухом легкие и выкрикнул ругательство на бретонском языке — те самые богохульные слова, которые пускал в ход его отец, когда ему кто-нибудь досаждал.

— Господи Иисусе! — воскликнул человек с факелом. — Не иначе как старый хозяин восстал из могилы.

Паэн, приблизившись к костру, поднял меч и осадил Арсуфа. На языке своего детства он отдал распоряжения людям, сбившимся перед ним в испуганную кучку.

— Отпустите женщину! — рявкнул он. — Дайте ей дорогу, не то я заберу вас с собой прямо в ад!

Тот смельчак из толпы, который держал в руках факел, выступил вперед и шлепнул по крестцу упирающуюся кобылу, ударив ладонью по кровоточащей ране на ее крупе. С неистовым ржанием, которое вполне могло сравниться с громким криком Паэна, лошадь начала отчаянно брыкаться и как безумная завертелась из стороны в сторону, пытаясь дотянуться до больного места.

Женщина держалась, как могла, однако чуть было не свалилась с седла прямо под бешено бьющие копыта. Взревев от ярости и размахивая мечом, Паэн расчистил к Джоанне путь, стащил ее со спины взбесившейся кобылы и помчался вместе с ней к лесу.

В пылу схватки плащ Джоанны обмотался вокруг ее головы, заглушая отчаянные крики, когда лошадь Паэна стремительно неслась прочь от Рошмарена.

— Тише, — проворчал он. — Не пугайтесь, это я. Ее обернутая плащом голова тут же взметнулась вверх, а руки, запутавшиеся в складках, пытались освободить лицо.

— Моя лошадь…

— Поскакала назад к воротам. — Он откинул капюшон с ее волос и усадил перед собой в седло. — Стрела угодила ей в круп. Вы все равно не смогли бы далеко на ней уехать.

Джоанна вдруг напряглась, затем издала предостерегающий возглас:

— Сзади!

Паэн извлек из ножен меч и резко развернул Арсуфа. Вывалившись из седла, женщина с приглушенным стоном рухнула на опавшую листву и, быстро вскочив на ноги, бросилась бежать под защиту деревьев — Вернитесь! — крикнул ей Матье.

Паэн соскочил с коня и вложил меч в ножны. Будет трудно найти ее в полной темноте, тем более что в суматохе она может случайно напороться на обнаженное лезвие.

Он бросил беглый взгляд через плечо. Костер остался далеко позади, его бледный свет казался призрачным мерцанием, пробивавшимся сквозь заросли. Луна над их головами уже стояла в зените, бросая тревожные отблески на узкую просеку, в которой исчезла вдова Мальби. Из ночного мрака до него доносились слабые звуки человеческой речи Очень скоро бретонские дозорные у костра наберутся смелости и последуют за ними выяснить, что сделал призрак их Покойного хозяина со злополучной англичанкой.

Паэн остановился. Однажды он уже забыл об осторожности во время той роковой стычки в Нанте, и это едва не стоило жизни ему и Матье. Повернув обратно, он взял в руку поводья Арсуфа.

— Поезжай дальше один, Матье. Если она не вернется до захода луны, я буду ждать тебя у стен аббатства.

— Если бретонцы увидят вдову выходящей из леса, они могут со страху ее застрелить.

— Она сама должна это понимать, — отозвался Паэн и повернулся к лесу. — Будь у нее ума чуть больше, чем у козы, а смелости больше, чем у наседки, она бы давно уже объявилась, тем самым избавив нас от стрел дозорных, — громко сказал он.

Услышав робкий шорох приближающихся шагов, Паэн сделал знак Матье соблюдать тишину и держать наготове меч. Джоанна ступила на залитую лунным светом поляну и остановилась так, чтобы Паэн не мог до нее дотянуться.

— Вы не говорили мне, что вас двое. Может быть, с вами есть еще кто-то?

— Нет. Только Матье и я. Женщина обернулась к Матье:

— Я узнала ваш голос. Вы тот самый новичок из гарнизона замка.

— Да, — ответил Матье. — Мне даже еще не успели выплатить жалованье.

— А я не плачу шпионам.

— Шпионам?! — вскричал Матье. — Если я и шпионил, то ради вашего же блага, мадам!

— Говори громче, — огрызнулся Паэн, — и тогда, быть может, дозорные вернут тебе твое жалованье на кончике стрелы. — Он вскочил в седло и осадил Арсуфа рядом с вдовой. — Если вы хотите ехать с нами, поторопитесь.

— Я еду с вами. — Джоанна отвела лицо в сторону, подальше от лунного света. Спустя мгновение она снова обернулась к Паэну и протянула ему руки.

— Я готова, — произнесла она Паэн положил ладонь на круп Арсуфа и, окинув вдову Мальби испытующим взглядом, высвободил сапог из стремени.

— Тогда взбирайтесь в седло сами. Я и так уже достаточно проявил о вас заботы, но вы не выказали мне никакой признательности…

Она опустила руки и отступила на шаг.

— Я отблагодарю вас, как только выберусь из этого места. У меня дома найдется достаточно золота для вас и вашего приятеля, клянусь вам.

— О золоте мы поговорим позже, мадам. А сейчас поскорее взбирайтесь в седло.

Джоанна не колебалась больше ни мгновения. Ухватившись за луку, она вставила ногу в изящном башмачке в стремя и даже не поморщилась, когда Паэн бесцеремонно подхватил ее под мышки и усадил перед собой.

— Если на нас нападут, — прошептал он, — не пытайтесь слезть с лошади и не двигайтесь. Я скажу вам, когда надо спуститься вниз, если это вообще потребуется.

Джоанна чуть подалась вперед и, согнув ноги в коленях, пристроила их на луку седла.

— Только не сочтите меня неблагодарной, — обратилась она к Паэну. — Я знаю, что там, у сигнального костра, вы сделали все, что могли…

— Все, что мог? — насмешливо протянул он. — Я спас вам жизнь, мадам!

— Я как раз собиралась проехать мимо костра, когда появились вы.

— И вас чуть было не подстрелили. Неужели вы не понимаете, что те, кто рискует путешествовать в ночь Самхейна, не должны пробираться тайком — иначе их могут принять за призрак? Почему вы не отвечали на окрики дозорных? Стоило вам назвать свое имя…

— И сделаться легкой добычей для врагов?

— Тогда почему вы выехали через главные ворота? Вы же знали, что там сейчас полно воинов.

— Я не встретила ни одного из них, пока не миновала ворота. Откуда мне было знать про костры? Обычно огни Самхейна зажигают внутри стен замка и в домах, то есть там, где собираются порядочные люди. Что же до сигнальных костров, то их разводят и оставляют без присмотра, потому что никто, кроме воров и разбойников, не станет бродить по округе глубокой ночью — по крайней мере так поступают у нас в Йоркшире.

За их спинами чуть слышно фыркнул Матье. Паэн пожал плечами. Джоанна зашевелилась, устраиваясь поудобнее.

— Я направлюсь в Динан, — сказала она. — Мой дядя продает шерсть в этом порту, и я смогу найти там торговца, который хорошо его знает и охотно одолжит мне золото, чтобы оплатить дорогу домой.

— Только не в Динан! — отозвался Паэн. — Там вы не будете в безопасности. Лучше я отвезу вас в Нормандию.

— Нет, я поеду к своим знакомым в Динан. Уверяю вас, там мне ничто не грозит.

— Если вам угодно расстаться с жизнью в Динане после всех усилий, которые я затратил, чтобы спасти вам жизнь, тогда добирайтесь туда сами! — заявил Паэн. — Советую остаться со мной до рассвета, — помолчав, добавил он, — а завтра утром мы решим, как с вами быть.


Глава 5


Не прошло и часа после ее бегства из Рошмарена, как Джоанна уже лишилась своей кобылы и оказалась в обществе двоих разбойников, один из которых явился к ней в спальню посреди ночи, чтобы предупредить о грозящей опасности, а другой за несколько дней до того нанялся в гарнизон Рошмарена, чтобы шпионить за обитателями замка.

По правде говоря, она была признательна им обоим за своевременное появление возле сигнального костра. Не знакомая с обычаями Самхейна, бытующими в Рошмарене, Джоанна никак не ожидала застать недалеко от главных ворот большую группу вооруженных людей. —Когда же ее обнаружили, она даже предположить не могла, что один вид вдовы Ольтера Мальби верхом на хорошо знакомой всем кобыле испугает дозорных настолько, что они решатся напасть на нее. По-видимому, первый из двух разбойников — тот, на чьей лошади она сейчас ехала, — был прав, утверждая, что у нее имелись враги среди людей ее покойного мужа.

О том, чтобы продолжить путешествие самостоятельно, и речи быть не могло. Ее лошадь исчезла, и, кроме того, у нее не было никакого желания оказаться одной на дороге, ведущей в аббатство, даже если бы ей удалось отыскать ее в темном лесу. Эти разбойники спасли ей жизнь, более того — ни разу не пытались угрожать или оскорблять действием и объезжали стороной крохотные деревеньки, ютившиеся под стенами Рошмарена. После часа езды сквозь ночной мрак Джоанна поняла, что непосредственной опасности для ее жизни нет, но тем не менее не отнимала руки от небольшого кинжала, который спрятала под широким узорчатым поясом платья.

Они продолжали свой путь среди посеребренных луной дубов, следуя друг за другом между толстыми стволами деревьев, углубляясь все дальше и дальше в лес. Один раз они остановились, и мужчины обменялись несколькими словами насчет убежища, однако Джоанна не заметила поблизости никаких признаков тропинки или человеческого жилья.

По-видимому, убежищем для наемных убийц служила какая-нибудь потайная пещера или лачуга, расположенная далеко от тех дорог, по которым путешествовали порядочные люди, — настолько уединенная, что никто, кроме разбойников и бандитов, о ней и не подозревал. Люди, в чьем обществе она находилась, казались ей ничуть не менее опасными, чем беглые преступники, нередко встречавшиеся в этих Богом забытых местах.

Джоанна напомнила себе, что сейчас уже слишком поздно сожалеть о том, что она доверилась своему спутнику, и вряд ли имело смысл строить догадки по поводу его порядочности. Он не захотел посягнуть на жизнь женщины и даже взял на себя труд проникнуть в замок, чтобы ее предостеречь. Во всем остальном он оставался для нее загадкой.

Эти люди вправе были рассчитывать на золото за свои труды, не говоря уже о ее признательности, но лишь тогда, когда они доставят ее в Динан в целости и сохранности. Почему они отказались отвезти ее туда? Неужели они пользовались настолько дурной славой, что опасались быть узнанными в большом городе при свете дня?

Она исподволь пыталась выведать у своих спутников, куда они направляются, однако ответом ей были молчание и вежливые расспросы о ее самочувствии.

Наконец Джоанна задремала в седле, а когда проснулась, оказалось, что они все так же едут вперед в слабом свете клонившейся к закату луны. В холодной безветренной ночи цоканье лошадиных копыт, ступающих по сухой листве, казалось особенно громким и могло навести хищников на их след. Когда луна зайдет, на несколько часов воцарится полный мрак, и тогда лесные звери смогут подкрасться к ним незамеченными.

— Мы уже близко?

— Близко от чего?

— От вашего логова.

— У меня нет логова.

— Тогда от вашего дома.

— Дома у меня тоже нет.

Повисло молчание, и Джоанне захотелось вновь услышать голос своего спутника.

— Как ваше имя, сударь?

— Паэн.

— Вы бретонец?

— Да.

И опять последовало долгое молчание, которое вот уже в который раз нарушила Джоанна:

— У вас в Динане есть враг, который может причинить вам вред, если вы появитесь там открыто? В таком случае вы можете покинуть меня, не доезжая до города…

— У меня в Динане нет врагов, зато у вас они есть — по крайней мере один. Я не повезу вас навстречу гибели, от которой едва спас этой ночью.

— Откуда вам известно, что они ждут меня в Динане? Он направил коня в обход каменной глыбы, а затем чуть слышно прошептал прямо в ухо Джоанне:

— В Динане, в одном из прибрежных трактиров, юноша с арфой ждет человека, чтобы вручить ему пятьдесят золотых монет, когда он принесет весть о вашей смерти. По моему убеждению, Джоанна Мерко, это и есть ваш враг. Вам не стоит отплывать в Англию из этого порта.

— Я могла бы получить там помощь от одного из друзей моего дяди — золото для вас и вашего приятеля, а также корабль, который доставит меня домой. Во всей Бретани нет другого порта, где бы я могла встретить знакомых…

— И где ждет человек с золотом, предназначенным для вашего убийцы.

Они остановились возле глубокой пещеры в гранитной скале и спрятали там лошадей. Словно в насмешку подражая манерам благородного рыцаря, Паэн протянул Джоанне руку, чтобы помочь ей слезть с седла и поддержать ее, пока ее затекшие ноги делали первые шаги по земле. Затем он попросил ее подождать, а сам сгреб опавшие листья в мягкую кучу.

— У нас нечем разжечь костер, — пояснил он. — Воспользуйтесь листьями, чтобы согреться, и, если вдруг возникнут какие-нибудь осложнения, укройтесь в пещере, в самом темном углу. Там вас никто не заметит.

Джоанна опустилась на сухие листья и повернулась к Паэну.

— А вы где будете?

— Тут же, рядом. А теперь спите. До рассвета уже недалеко.

Желтая луна опустилась за кроны деревьев, и в этот последний миг ее свет проник сквозь плотную листву, обрисовав силуэты древних исполинских дубов. Затем все вокруг погрузилось во мрак.

В темноте Паэн и Матье тихо беседовали друг с другом. Джоанна пыталась уловить смысл их слов, но, прежде чем ей это удалось, незаметно погрузилась в сон.

* * *


Паэн разбудил ее, когда было еще темно, и она начала протестовать, что спала совсем недолго и до рассвета осталось несколько часов. Наконец она поднялась со своего ложа и, удалившись на некоторое расстояние от лагеря, воспользовалась драгоценным мигом уединения, чтобы кое-как умыться росой, скопившейся в трещине на холодном камне. Затем встряхнула косу, чтобы освободить волосы от застрявших в них листьев, и вернулась к месту ночлега.

К этому времени уже совсем рассвело, и Джоанна в первый раз увидела лицо Паэна. Оно оказалось именно таким, каким она его представляла, разглядывая при лунном свете две ночи назад: яркие, глубоко посаженные глаза лазурно-голубого оттенка, темные волосы — в густых прядях застряли капельки утреннего тумана — и рельефные, превосходно вылепленные черты прирожденного аристократа.

Его губы медленно изогнулись в улыбке — той самой, которую она заметила тогда в своей залитой серебристым сиянием спальне.

— — Как видите, — произнес Паэн, — я вовсе не сатана, явившийся по вашу душу.

Джоанна приняла у него бурдюк с водой, а Матье протянул ей большой кусок хлеба.

— Не беспокойтесь, — сказал он. — Мы позавтракаем, как только доберемся до аббатства.

Джоанна отложила хлеб, даже не попробовав.

— Аббатства? Вы имеете в виду аббатство возле раки Святого Мартина? Матье кивнул.

— Именно туда мы и направляемся. Джоанна покачала головой.

— Сестра моего покойного мужа и Адам Молеон должны в полдень выехать в аббатство Святого Мартина. Паэн нахмурился:

— После вашего исчезновения — вряд ли. Мы доберемся до аббатства через пару часов. Если мы заметим там кого-нибудь, кроме монахов и паломников, мы просто проедем мимо и никто не узнает о том, что мы там были. Если опасности нет, мы найдем для вас еду и купим лошадь.

— Далеко ли мы от того места, где вы.., где вы должны были меня подстерегать?

— Вас должны были убить на большой дороге к северу отсюда, примерно на полпути от Рошмарена до аббатства. Если даже кто-нибудь установил слежку за этим местом, они находятся слишком далеко к северу от нас, чтобы услышать цокот копыт наших лошадей. — Он посмотрел на светлеющее небо и взял у нее из рук хлеб. — Поедемте. Вы с тем же успехом сможете перекусить в дороге. Нам нужно успеть закончить наши дела в аббатстве еще до полудня.

Джоанна последовала за Паэном к его лошади и была приятно удивлена, когда он подсадил ее в седло и снова сунул ей в руку кусок хлеба.

— Монахи непременно меня узнают, — заметила она. — Я уже привозила им пожертвования на Пасху и еще раз в середине лета.

Паэн вскочил в седло позади нее и провел рукой по ее волосам. Затем протянул ей ладонь, на которой лежал крохотный листочек.

— Я сомневаюсь, что монахи узнают вдову Мальби в женщине, которая сидит в седле впереди меня и выглядит так, словно ей пришлось путешествовать через все герцогство. — Он взял в руки ее тяжелую косу. — Ваши волосы напоминают по цвету молодое дерево, — заметил он. — И листья смотрятся на них великолепно.

Странные слова для наемного убийцы. Джоанна в изумлении обернулась к нему, и хлеб упал на покрытую листьями землю.

Матье хотел было слезть с седла, чтобы подобрать хлеб.

— Не надо, — остановила его Джоанна. — Благодарю вас, я не голодна.

Паэн направил коня из убежища в скалах.

— Неужели страх отбил у вас аппетит?

— А я нисколько не боюсь. Паэн пожал плечами.

— До аббатства не так уж далеко. Там вас ждет горячая еда. — Он отпустил ее косу, и та снова легла ей на плащ. — Я не смогу доставить вас к побережью, если вы и дальше будете отказываться от еды. Вы потеряете силы от голода и тогда наверняка не выдержите путешествия.

— Выдержу. Главное — найти хороший корабль, большое купеческое судно, вроде тех, которые отплывают из Динана.

Паэн за ее спиной вздохнул.

— Мне еще ни разу не приходилось встречать человека, будь то мужчина или женщина, который с таким упорством рвался бы навстречу собственной гибели. Если вам угодно умереть в расцвете лет, мадам, — воля ваша, но только после того, как я сам посажу вас на корабль, отплывающий в Англию из любого другого порта, кроме Динана. И если вы все же решите вернуться в Динан, молю Бога, чтобы мне не пришлось больше услышать ни единого слова о вашей судьбе. Я буду считать себя круглым дураком, избавив вас от быстрой и легкой смерти в Рошмарене и отпустив на все четыре стороны лишь для того, чтобы вы снова угодили в ловушку.

— Если бы я могла послать весточку знакомому моего дяди…

* * *


Они выехали из леса и вскоре оказались на пустынной дороге, ведущей к аббатству Святого Мартина. Спустя несколько минут, въехав в узкие монастырские ворота, Паэн и Матье сняли со своих коней седла и седельные сумки и привязали животных к деревянному столбу во дворе конюшни вместе с другими лошадьми, принадлежащими гостям аббатства. Легкое пожатие руки предупредило Джоанну, что ей не следует разговаривать ни с монахом у дверей странноприимного дома, ни с многочисленными паломниками, которые провели ночь Самхейна в безопасности за оградой святой обители.

Джоанна приняла хлеб и сыр из рук рябого послушника и отыскала свободную скамью у стены. Она уселась как можно дальше от группы пожилых дам и принялась за еду. Паэн оказался прав. С плащом, покрытым дорожной пылью и сухими листьями, капюшон которого почти полностью скрывал ее лицо, хозяйка Рошмарена вполне могла остаться не узнанной монахами, которые еще совсем недавно принимали золото из ее рук.

Матье вскоре присоединился к Джоанне, встав между ней и длинным столом, предназначенным для состоятельных гостей аббатства, заплативших за хлеб и место в трапезной, Заметив следы ударов на кольчуге Матье и перстни с драгоценными камнями на его длинных пальцах, пожилые женщины дружно поднялись со скамьи и перешли в самый дальний угол деревянного строения. Сквозь легкий дымок, поднимающийся от ямы с горящим углем, они пристально разглядывали Джоанну и ее спутника, о чем-то тихо переговариваясь между собой.

— Пойдемте, — обратился к ней Матье. — Нам нужно отнести хлеб Паэну и поскорее уехать отсюда. Эти старые ведьмы заметили вас.

— Они заметили перстни у вас на руке, — возразила Джоанна, однако поднялась и вышла вслед за ним во двор. — Это что, трофеи, доставшиеся вам от ваших жертв?

Матье пожал плечами.

— Паэн выпустит мне кишки, если узнает, что мы с вами разговаривали внутри этих стен. Вам лучше молчать, мадам.

— Где он? Где Паэн?

— Покупает лошадь.

Во дворе конюшни Паэна не оказалось. Зато между огромным черным мерином, который доставил ее в аббатство, и гнедым жеребцом Матье она обнаружила серую в яблоках кобылу с небольшим седлом на спине.

— Садитесь, — приказал ей Матье.

— Да, но где же…

— Он скоро придет. — Матье подвел кобылу к крупному камню у конца частокола и протянул руку Джоанне, помогая забраться в седло. Когда Матье отошел от нее, чтобы оседлать собственного коня, Джоанна бросила взгляд через низкий забор и увидела у дверей конюшни Паэна, занятого разговором с каким-то дряхлым сгорбленным монахом. Паэн вложил в его паучьи руки кошелек с деньгами и коснулся руками сутулых плеч в быстром, нежном объятии.

Капюшон упал с головы монаха, открывая взору густые черные волосы, такие же темные, как и у самого Паэна, и бледное улыбающееся лицо, лучившееся радостью. Он до того был похож на Паэна, что вполне мог оказаться его родственником.

У Джоанны перехватило дыхание.

Паэн поднял глаза и увидел ее. Пробормотав на прощание несколько слов, которые Джоанне не удалось разобрать, он оставил монаха у дверей конюшни и направился к воротам.

Джоанна выехала из аббатства следом за Паэном и не решалась заговорить с ним в течение целого часа, пока он гнал коня рысью по узкой тропинке через лес. У разбойников — даже у самых кровожадных из них — тоже могли быть семьи, а судя по тем трофеям, которые носил на своих пальцах Матье, они оба достаточно преуспели в своем ремесле и могли позволить себе отдать часть с таким трудом заработанного золота своим близким.

Молчание Джоанны не слишком понравилось ее спутникам. Паэн становился все более подозрительным и часто оглядывался назад убедиться, что она следует за ним. Матье держался на почтительном расстоянии за ее спиной, не спуская с нее глаз на случай, если ей вдруг придет в голову от них оторваться. Они пренебрегали проторенными дорогами и углублялись все дальше в лес. Джоанна не пыталась свернуть в сторону и старалась не обращать внимания на мурашки, пробегавшие вдоль спины. Она чувствовала себя гораздо спокойнее во мраке ночи, сидя в седле впереди Паэна и выслушивая его короткие ответы на свои многочисленные вопросы.

Около полудня они остановились на берегу полноводной быстрой реки и отвели животных на водопой. Паэн снял с коня седельную сумку и, положив ее на пень поваленного ветром дерева, подозвал к себе Джоанну.

— Можете перекусить и отдохнуть, если вам угодно. Матье останется на страже.

— Вы нас покидаете? — спросила она. Он с рассеянным видом смотрел то в сторону реки, то в глубь леса, словно искал какую-то ему одному известную примету.

— Мы заблудились? — осведомилась она. Паэн повернулся к ней и покачал головой.

— Я скоро вернусь.

Он направился пешком вверх по течению реки и больше не оборачивался.

Матье, похоже, не удивило исчезновение Паэна.

— Кто был тот монах во дворе конюшни? — спросила Джоанна, чтобы нарушить затянувшееся молчание.

— Просто какой-то монах.

— Почему Паэн отдал ему деньги? Матье приоткрыл один глаз и бросил раздраженный взгляд на Джоанну.

— Он заплатил за вашу лошадь, мадам. Мы же не какие-нибудь воры.

— Он отдал монаху довольно увесистый кошелек: Думаю, денег там было гораздо больше, чем требуется на покупку лошади.

— Она славная кобылка. Кроме того, женщины не разбираются в подобных вещах. — Матье зажмурился от яркого солнечного света.

Джоанна поднялась с места и пересекла поляну, направляясь к реке. Затем проследовала вниз по течению, в сторону, противоположную той, которую избрал для себя Паэн. Она не осмеливалась отходить слишком далеко от лошадей или выпускать из виду Матье: невзирая на их грубоватое расположение к ней, Джоанне не верилось, что Паэн и Матье станут ее ждать, если решат покинуть это место до ее возвращения.

Увлекаемая скорее инстинктом, нежели непонятными звуками, она продолжила свой путь и вышла на другую, более широкую поляну, усеянную огромными, поросшими мхом камнями, которые образовывали большой неровный круг, почти незаметный для глаз из-за зарослей бука, загораживавших вид.

Внезапное движение у основания самого крупного камня заставило Джоанну ринуться под защиту леса и спрятаться за кустом боярышника. Осторожно выглянув, она увидела Паэна, который копал землю рядом с языческим святилищем при помощи сухой ветки. Губы Джоанны зашевелились в безмолвной молитве. Неужели она покинула Рошмарен и уехала так далеко вместе с ним только для того, чтобы окончить свои дни в этом забытом Богом месте? Неужели ее телу суждено покоиться в неосвященной земле?

Перестав копать, Паэн сунул руку в неглубокую яму и вынул оттуда перепачканный грязью кожаный мешок, из которого ему на руку посыпались сверкающие золотые монеты. Неожиданно в другой его руке ярко блеснула отточенная сталь. Взгляд его упал на место, где скрывалась Джоанна, и кинжал снова скользнул в ножны.

— Если вы хотите добраться до побережья невредимой, — проворчал он, — не надо вертеться поблизости — ведь я запретил вам следовать за мной.

Джоанна вышла из-за куста боярышника, пытаясь выглядеть невозмутимой.

— Я вовсе не собиралась красть ваше золото. Паэн пожал плечами и снова занялся монетами. Большую их часть он снова спрятал в мешок и, опустив его в яму, принялся засыпать ее тучной бретонской землей.

— Давно вы спрятали здесь золото? Паэн, сложив оставшиеся монеты в кошелек, обернулся и посмотрел на нее.

— Несколько лет назад.

Джоанна подошла к Паэну и помогла ему прикрыть свежевыкопанную землю слоем упавших листьев.

— Почему вы храните их здесь? Отдайте свое золото какому-нибудь надежному ювелиру, и вы получите его в любой момент, когда вам будет нужно, не опасаясь, что ваш тайник расхитят воры или вы забудете его местонахождение.

— Я никогда о них не забываю.

— О них? Значит, у вас несколько таких тайников?

— Они все находятся в разных местах, далеко отсюда. Если даже один из них обнаружат, другие будет не так-то легко найти, — неохотно ответил Паэн.

— А если вам вдруг понадобится золото, когда у вас не будет возможности его откопать, — что тогда? По-моему, просто глупо так обращаться со своими деньгами, разбрасывая их как попало по всему графству, где от них все равно нет никакого прока, а потерять их можно очень легко, и по самым разным причинам.

— Похоже, мадам, у вас уже вошло в привычку осыпать упреками людей, которые желают вам только добра. Так вот какова ваша благодарность за то, что я спас вам жизнь!

— Я говорю только то, Паэн, что сказал бы на моем месте любой хоть сколько-нибудь здравомыслящий торговец. Вам следует забрать по крайней мере часть своего золота и отдать его на хранение ювелиру либо купить на него землю или скот, которые могли бы принести вам еще больший доход.

— Я смотрю, вы неплохо разбираетесь в подобных вещах.

— Я дочь простого торговца и потому многое знаю о золоте и о том, как сделать так, чтобы оно всегда находилось под рукой в целости и сохранности, а вы, сударь, нет.

— Дочь торговца? Тогда неудивительно…

— Что?

— Неудивительно, что вы не поняли, зачем я положил меч на пол рядом с вашей кроватью, пока вы спали.

— Я могла поранить себе ногу, если бы попыталась слезть с кровати.

— Я положил его, чтобы тем самым дать понять, что не желаю вам зла.

Джоанна потупила взгляд.

— Я так и не сказала вам спасибо за все, что вы сделали.

— Бога ради, мадам, давайте не будем больше говорить об этом.

Джоанна присела на камень, пытаясь осмыслить ситуацию. Вряд ли этому человеку так уж были нужны пятьдесят золотых монет, предложенные за ее гибель. Ровно столько же или даже больше денег находилось в грязном мешке, который он только что выкопал из земли. Тем не менее он проделал путь через всю Бретань, чтобы проникнуть за стены Рошмарена и предупредить женщину, которую до сих пор никогда и в глаза не видел. Зачем ему вообще понадобилось вмешиваться в это дело?

Может быть, Паэн хотел увезти ее подальше от посторонних глаз и жениться на ней, чтобы таким образом завладеть Рошмареном? Не эту ли цель он преследовал, спасая ее?

В лесу по-прежнему царила полная тишина, и если Паэну вздумается напасть на нее, никто, кроме Матье, не услышит ее криков. Пожалуй, ей следует подождать с расспросами, пока они не доберутся до “ближайшей деревни, а еще лучше — до хорошо укрепленного города с гарнизоном, к сеньору, к которому она может обратиться за помощью.

— Почему, когда речь заходит о Динане, вы отказываетесь мне верить? — неожиданно спросил Паэн. — Ведь вы же доверяете мне во всем остальном.

— Вовсе нет!

— Вы доверяете мне куда больше, чем любому из обитателей Рошмарена. Я не спускал с вас глаз, мадам, в течение двух дней, прежде чем с вами заговорить. Вы явно нервничали в присутствии бретонцев и держались крайне настороженно с сестрой вашего мужа. Кроме того, как мне показалось, вы избегали общества Адама Молеона. По вечерам вы едва притрагивались к вину за столом и рано удалялись к себе в спальню. Вы запирали дверь вашей комнаты на засов и не только не звали к себе служанок, но и не открывали им дверь от заката до рассвета.

— И вы все это видели? Он пожал плечами.

— Кое-что я видел сам, а остальное узнал от Матье.

— Ах да, конечно. Матье.., Он поднялся и смахнул листья с колен.

— Я не волшебник, Джоанна Мерко, и не способен проходить невидимым сквозь стены вашей спальни.

Если бы она отказалась принять предложенную ей руку, он наверняка бы почувствовал, как в ее душе нарастает страх. Он помог ей подняться и произнес, не выпуская ее руки:

— Я прятался на чердаке конюшни и в течение двух дней наблюдал за двором замка и видел, как вы беседовали с Молеоном, когда он появился у ваших ворот. А ночью…

Джоанна высвободила руку из его ладони, сделав вид, будто хочет отряхнуть листья с юбки.

— Так что было ночью? — спросила она.

— Ночью я пробрался мимо часовых, переодетый в тунику Матье. Я проник к вам в спальню, спустившись по стене при помощи веревки.

— Я видела веревку. И еще кровь на подоконнике.

— Старая рана, — небрежно процедил Паэн. Старые раны обычно не открывались, если только плоть вокруг них не начинала гнить и жертва не была близка к гибели. Вряд ли в этом случае Паэн сумел бы одолеть стену замка.

— И насколько старая? — осведомилась она.

Взгляд его вдруг сделался жестким.

— Уж не хотите ли вы перевязать ее, мадам?

Заметив враждебность в его глазах, она, побледнев, отшатнулась.

— Не утруждайте себя, — ответил он. — Вряд ли дочь торговца шерстью знает, как надо лечить раны, полученные в честной схватке.


Глава 6


Весь остаток пути в тот короткий осенний день Джоанна проделала молча. Отъехав мили на три от поляны с камнями, они свернули из леса на узкую дорогу, которая вела, петляя и расходясь в разные стороны, мимо подножия самого крутого из многочисленных холмов, защищавших аббатство с севера.

Дважды им по пути попадались паломники — люди из простонародья, которые медленно брели по дороге, сгибаясь под тяжестью своей ноши, поскольку никаких вьючных животных при них не было.

Джоанна даже не пыталась заговорить с паломниками, и лицо ее по-прежнему закрывал капюшон плаща. Паэн отдавал должное ее выдержке: несмотря на то что вдову напугала их встреча возле древнего каменного святилища, она по-прежнему доверяла ему и осталась непоколебимой в своем решении следовать за ним.

Они подъехали к прочному мосту, перекинутому через узкую реку между маленькой, тихой деревушкой и оголенными ветром деревьями фруктового сада. По другую сторону реки, возле самого моста, возвышалась старая деревянная мельница с водяным колесом, которое слегка покачивалось под порывами холодного осеннего ветра. Позади мельницы, на самом краю сада, виднелся крохотный домик, и оттуда до путников доносился аппетитный запах жареного мяса.

Матье улыбнулся:

— Полагаю, стол у здешнего мельника не так уж плох.

Вдова Мальби, похоже, не возражала провести ночь на чердаке мельницы. Паэн предполагал, что она предпочтет общество других женщин и постарается устроиться на ночлег вместе с большой семьей мельника перед теплым, покрытым сажей очагом. Он уже не раз прокручивал в уме свои возражения, пытаясь найти такие слова, которые могли бы успокоить Джоанну и вместе с тем убедить ее в том, что ей не следует спать слишком далеко от него. Однако, как оказалось, в этом не было нужды. Джоанна не только охотно осталась рядом с ним, но и не стала возражать хозяину дома, когда тот принял ее за жену Паэна. Путников пригласили к столу, предложив им жареного поросенка и яблоки нового урожая.

Трапеза проходила в молчании, и, только когда Паэн поднялся из-за стола, поблагодарив хозяйку дома за угощение, Джоанна упросила жену мельника продать ей одну из их драгоценных восковых свечей, упрятанных для безопасности в небольшой ларчик, хранившийся рядом с очагом. Чтобы предохранить чердак от пожара, она поместила свечу в неглубокую глиняную миску, чтобы искра не упала на деревянный пол.

Как бы сильно ему ни досаждали настойчивые расспросы Джоанны этим утром, нынешнее ее молчание вызывало у Паэна все большую тревогу. Впереди им предстояло еще двое суток пути, прежде чем они доберутся до побережья, и Паэн твердо намерен был выпытать у своей спутницы все, что ей было известно о делах ее покойного супруга. Она должна была знать, что именно вызвало гнев этого человека и побудило его устроить Паэну засаду: неожиданное известие о том, что законный наследник Рошмарена жив, или простая алчность. Неужели этот хилый юнец был так одержим честолюбием и так высоко ценил свое умение держать в руках меч, что решил, будто может сразиться с каким-то безземельным бретонцем, ничем при этом не рискуя? И собирался ли он вообще заключить честную сделку с Паэном или, отправляясь с ним на встречу в Нант, уже знал, что не отпустит его живым?

Несмотря на юную внешность и невинные, как у ребенка, глаза, вдова Мальби производила впечатление женщины, куда более умудренной жизнью, чем молодой болван, который волею судеб стал ее мужем. Не могла ли она, хотя бы в малой степени, участвовать в заговоре своего супруга против Паэна, предложив убить его, вместо того чтобы получить выкуп законным путем? И понимала ли она, что явилась причиной гибели Мальби в нантском притоне?

Паэн взял миску со свечой из рук Джоанны и нес ее перед собой, освещая путь, пока вдова поднималась по приставной лестнице на чердак. Матье поймал взгляд Паэна, прикованный к вдове Мальби, и нахмурился.

— Я встану на стражу первым, — объявил он. Джоанна подняла голову, словно собираясь возразить, но затем отвернулась, так и не сказав ни слова. Паэн вздохнул. Ему нужно было заставить эту женщину разговориться, иначе у нее войдет в привычку отвечать на его вопросы молчанием. Он кивнул Матье.

— Хорошо. Позовешь меня, когда луна поднимется высоко в небе.

* * *


Джоанна устроилась рядом с маленьким квадратным люком, к которому была приставлена лестница, и села, прижавшись спиной к стене. Она держала одну руку под плащом, где в глубоких складках был спрятан кинжал. Почувствовав на себе пристальный взгляд Паэна, она переменила позу, и он услышал едва уловимое звяканье тяжелых монет, зашитых в подоле ее зеленого плаща. Эта женщина имела при себе больше серебра, чем он мог бы найти в любой из тех ювелирных лавок, о которых она не так давно упоминала, а также остро отточенный кинжал, чтобы защитить его в случае угрозы.

Если Джоанна этой ночью не выспится как следует и лишится сил, прежде чем они доберутся до побережья, ее болезнь или даже смерть лягут на его совесть бременем куда более тяжким, чем убийство молодого дворянина, который некогда был ее мужем. Но в то же время он должен был с ней поговорить.

Паэн прочистил горло и неуверенно начал:

— Прошу меня извинить, если мои слова о золоте показались вам обидными.

Она удивленно подняла на него глаза.

— Вы меня нисколько не обидели.

— Я не наемный убийца, мадам. То золото, которое вы видели, я заработал честным путем — на полях сражений и в мелких стычках. Я никогда не всаживал кинжал врагу в спину.

Незадачливый сир Мальби получил один удар в живот и резаную рану в горло в самом конце схватки. Паэну хотелось бы думать, что он умер еще до того, как был нанесен второй удар.

Джоанна посмотрела на него так, словно прочла его мысли. Эта женщина обладала отменной выдержкой и, чтобы не выдать страха, прятала дрожащие руки под складками плаща. Когда очередной порыв сквозняка поколебал пламя свечи, она даже не вздрогнула.

— Зачем вы явились в Рошмарен? — спросила Джоанна. Опять тот же вопрос, который она уже не раз задавала ему, хотя и в менее явной форме, с той страшной ночи Самхейна.

— Чтобы предостеречь вас, — ответил Паэн.

— Но почему?

Ее глаза странного оттенка — то карие, то зеленоватые при свете дня — казались ярко-золотистыми в отблесках крохотного пламени свечи, медленно оплывавшей в глиняной миске.

— Я не поднимаю руку на женщин, — ответил он. — Я уже не раз говорил вам об этом, мадам, и у вас есть все основания доверять моему слову.

Она на миг прикрыла глаза, с трудом подавив страх в своем голосе.

— Почему вы взяли на себя труд меня предостеречь? Одно дело — отказаться от намеченного убийства, и совсем другое — предупредить о нем свою жертву.

Эта женщина наблюдала за ним с таким же напряжением, которое Паэн не раз замечал на лицах часовых в осажденных крепостях.

— Как только мне поручили вас прикончить, — произнес Паэн, — я решил сделать все возможное, чтобы вина за вашу гибель не пала на меня или моих родных. Кто-нибудь другой мог согласиться взять на себя эту задачу, а слухи указали бы на меня.

Ее немигающий взгляд по-прежнему оставался прикован к нему.

— Вы мне не верите? — осведомился он наконец.

— Я думаю, вы сказали мне правду, — ответила Джоанна. — Но ведь за вашим поступком кроется и кое-что еще, не так ли?

Паэн пожал плечами. Неудивительно, что дозорные из замка Рошмарен пытались эту женщину застрелить. Для многих бретонцев ее невозмутимый взгляд мог служить признаком колдовских чар.

— Что вы имеете в виду?

— Мой муж и шестеро вооруженных всадников, которые были вместе с ним, пали жертвами каких-то негодяев, — задумчиво произнесла она. — Полагаю, их обманом завлекли в Нант, чтобы расправиться там с ними при помощи наемных убийц, которым щедро заплатили за их труд.

Паэну с большим трудом удалось сохранить невозмутимый вид.

— Клянусь вам, мадам, меня никто не нанимал для убийства вашего мужа.

На некоторое время воцарилась тишина. За стеной огромное водяное колесо мельницы поскрипывало под порывами холодного ветра.

— И что же привело его в Нант? — спросил Паэн.

— Старый долг.

— У него было при себе золото?

— Когда он выехал из замка — нет, — ответила Джоанна. — Ему самому были должны. Кто-то пообещал наконец с ним расплатиться деньгами, полученными за участие в крестовом походе. Мой муж отправился в Нант в сопровождении дюжины вооруженных людей и взял с собой восемь человек, когда отправился на место встречи. Двоим из них удалось спастись, и на рассвете они привели туда остальных, чтобы найти Ольтера. Однако он к тому времени уже скончался от многочисленных ран, а его спутники лежали бездыханными на полу рядом с ним.

Паэн закрыл глаза. Все оказалось именно так, как он и предполагал. Этот негодяй Мальби вовсе не собирался уступать ему Рошмарен. Он рассчитывал вернуться в свои владения с золотом Паэна, и никто не усомнился бы в том, что речь идет о его собственных деньгах — о возвращенном долге. Мальби не допускал и мысли, что Паэн может остаться в живых после их встречи. Паэн пришел к этому выводу уже давно, пытаясь сопоставить факты во время долгого путешествия до лагеря Меркадье, однако услышать подтверждение своей догадки от вдовы самого Мальби было для него тяжелее всего. Почувствовав на себе внимательный взгляд Джоанны, Паэн открыл глаза. Ее золотистые зрачки казались темными в потускневшем пламени свечи.

— И вы, конечно, думаете, будто его убил я, — с вызовом заявил он.

Взор ее по-прежнему оставался неподвижным.

— Я уверена, что вас, Матье и кого-то еще наняли, чтобы прикончить нас обоих, однако вы почему-то решили сохранить мне жизнь и прямо из Нанта явились в замок, чтобы меня предостеречь.

— Но если это так, то неужели, по-вашему, мои сообщники — те самые люди, с которыми я должен был разделить награду, — позволили бы мне поехать вперед, чтобы убедить вас покинуть Рошмарен?

Джоанна покачала головой.

— Не может быть, чтобы неизвестный враг Мальби нанял убийцу только для меня одной, а не для нас с мужем. Одно связано с другим. Кто-то хотел видеть моего супруга мертвым, а я обречена была стать следующей жертвой. Вероятно, это тот самый человек, который был ему должен и который обманом завлек его в Нант. Но кто именно предложил вам награду за мою гибель? Как его имя?

Паэн покачал головой.

— Я уже говорил вам, что мне не называли никаких имен. Джованна слегка подалась вперед.

— Не исключено, что один и тот же человек сначала приказал убить Ольтера, а потом заплатил вам, чтобы вы…

Ветер все усиливался, проникая сквозь щели между бревнами. Паэн убрал свечу подальше от сквозняка.

— Ваш враг полагает, что именно вы приказали убить собственного мужа, мадам. Это все, что мне о нем известно. Дыхание вырвалось из груди Джоанны одним коротким, громким всхлипом — Так вот что вам обо мне сказали? — изумленно спросила она.

Паэн утвердительно кивнул.

— И вы поверили?

Он сидел, вытянув ноги на усыпанном соломой деревянном настиле.

— Когда дело касается тайных интриг, я не склонен доверять словам. Люди, которые в поисках выхода из своих затруднений обращаются к наемным убийцам Меркадье, как правило, редко говорят правду. Все сказанное ими вполне может оказаться ложью от начала до конца, за исключением имени мужчины — или женщины, — которых нужно устранить. — Он протянул руку к меху с вином и предложил его Джоанне. — И даже это имя часто оказывается ненастоящим.

Джоанна отказалась от вина. Паэн отпил глоток.

— Я солдат, а не наемный убийца! — отчеканил он. — И пожалуйста, не надо больше говорить об этом. — Голос его смягчился:

— Вы можете быть уверены, что я доставлю вас домой целой и невредимой? Согласны ли вы не упоминать больше о Динане и подыскать себе корабль в каком-нибудь другом порту?

— В каком именно? Паэн пожал плечами.

— Мне все равно. Мы можем отправиться на север, в Алет…

— Тогда мы так или иначе будем проезжать мимо Динана. Я хочу передать послание одному человеку, который охотно мне поможет и найдет для меня место на своем корабле. Если вы согласитесь отнести весточку от меня другу моего дяди, я вместе с вами поеду, куда вы скажете, и там буду ждать корабль, который он пришлет за мной.

Все оказалось проще, чем он ожидал. Паэн улыбнулся. — Ладно, будь по-вашему. И кто же этот человек, к которому вы намерены обратиться за помощью?

Джоанна нервно теребила подол плаща. Тяжесть зашитых в нем монет была настолько заметна, что могла ввести в заблуждение разве что совсем бестолковых воришек.

— Он покупает шерсть у моего дяди. Паэн нахмурился.

— Так вот каким образом ваша семья сумела выдать вас замуж за Мальби!

Джоанна закрыла глаза и прислонилась головой к стене.

— Ольтер Мальби оказался дорогостоящей партией, поскольку Рошмарен нуждался в ремонте. Его оплатили из моего приданого…

Стены Рошмарена выдержали двухнедельную осаду, в течение которой на них сыпался беспрерывный град камней из катапульт Генриха Плантагенета [7 - Генрих II Плантагенет (1133 — 1189) — король Англии с 1154 г., которому также принадлежали обширные владения во Франции.]. Когда норманнам наконец удалось ворваться в замок, добрая четверть его укреплений была уничтожена. Те, кто находился во дворе крепости, когда надвратная башня рухнула…

— Ну а потом? — спросил он, когда Джоанна закончила свой рассказ.

Джоанна гордо вскинула голову.

— Я уже говорила вам, что, как только сяду на корабль, отплывающий в Англию, вас обоих ждет щедрая награда.

Если он откажется от ее денег, у нее могут возникнуть новые подозрения, которые расцветут пышным цветом за то время, которое ей потребуется, чтобы добраться до берегов Англии. А это только усложнит его задачу.

— Если у вас еще останется золото после того, как вы заплатите за свое место на борту корабля, мы с Матье примем его с благодарностью.

— Я дам вам двадцать золотых монет.

Паэн вздохнул.

— У нас уже есть десять монет, полученных от юноши с арфой, который передал их Меркадье в качестве задатка. Не надо доводить общую сумму до тридцати. У меня нет никакого желания разделить участь Иуды.

Ее маленький изящный ротик тронула робкая улыбка.

— Ни вам, ни Матье незачем опасаться призрака Иуды за своей спиной, имея дело со мной. Вы уже спасли мне жизнь и, без сомнения, будете вторично вознаграждены за свой поступок из рук Господа в Судный день.

— Я вовсе не святой, мадам. И вряд ли мой жребий в Судный день окажется таким уж приятным. Возможно, то обстоятельство, что благодаря мне вы остались в живых, избавит меня от худшей доли, но мои грехи и без того достаточно велики.

— Вы же давали пожертвования монахам, — заметила Джоанна.

Он знал — она видела, как он передал кошелек Алену.

— Время от времени я жертвую деньги в их копилку, — бросил он небрежно, — однако вряд ли это поможет очистить мою совесть.

С этими словами Паэн закрыл глаза и притворился спящим. Возможно, это и к лучшему, что она решила покинуть Рошмарен и вернуться в Англию. Так по крайней мере есть гарантия, что слухи о старом монахе из аббатства Святого Мартина и о золоте, полученном им от неизвестного благодетеля, не начнут расползаться по всему графству и не дойдут до ушей его недоброжелателей. Вдова Мальби может стать причиной гибели всех троих — его самого, Алена и даже незадачливого Матье, — если проронит хотя бы слово о том, что видела и слышала в тот день. Паэну придется все время держаться начеку, отражая ее настойчивые расспросы, иначе в конце концов он будет вынужден ее убить.

* * *


Джоанна сидела, прислонившись к стене и плотно зажмурив глаза. Прошлой ночью ей удалось вздремнуть часок на своем ложе из опавших листьев, но сейчас, посреди огромного чердака над рабочим механизмом мельницы, она так и не смогла заставить себя прилечь рядом с этим разбойником по имени Паэн. Она все еще испытывала перед ним страх — но уже не как перед человеком, которому было поручено ее убить. Она до сих пор не могла понять, что именно побудило его увезти ее из Рошмарена, но это беспокоило ее сейчас гораздо меньше, чем боль, которую она заметила в его глазах. Боль и некое подобие страстной тоски. Позапрошлой ночью, когда он явился к ней в спальню, воздух между ними был до такой степени насыщен страхом, что ей едва удалось запомнить его слова и справиться с охватившим ее ужасом. Проведя в его обществе день и две ночи, Джоанна поверила наконец в то, что он говорил ей правду, и перестала ощущать угрозу с его стороны. Зато теперь ее пугало другое — то неожиданное действие, которое его приглушенная ворчливая речь оказывала на ее рассудок. При одном звуке его голоса у нее кровь начинала бурлить в жилах, и ей стоило больших усилий напоминать себе время от времени о том, что он говорил с ней о нависшей над ней опасности — о смерти и предательстве. Однако она подспудно чувствовала глубокую, затаенную нежность, которая звучала в его голосе.

Джоанна посмотрела на мужчину, лежащего по другую сторону люка.

— Паэн?

Он поднял голову.

— Мадам?

— Сколько дней займет путь до Динана?

— Три. Самое большее четыре.

Он протянул руку к свече и зажал пальцами кончик фитиля, чтобы ее погасить. Еще мгновение она видела тлеющий огонек, после чего все вокруг погрузилось во тьму.


Глава 7


На рассвете крышка люка с треском захлопнулась, и Матье очнулся от сна, а Паэн взлетел вверх по приставной лестнице на чердак. Джоанна проснулась лишь тогда, когда последние отголоски эха внутри пустого закрома заглохли, и невольно отпрянула при виде угрюмого лица Матье и стали, поблескивавшей в тусклом утреннем свете в руках Паэна.

Она с трудом поднялась на ноги, мысленно проклиная увесистые монеты, оттягивавшие подол ее плаща.

— Сколько раз… — пробормотала она.

— Что? — Голос Паэна был хриплым от гнева, смешанного с облегчением.

— Сколько раз мне придется переступать через ваш меч? Матье снова опустился на свою походную постель и провел рукой по лицу.

— Уже дважды — дважды! — за последние трое суток я просыпалась по утрам в опасной близости от вашего меча… — начала Джоанна.

Паэн вложил клинок в ножны.

— И если вы до сих пор живы, то лишь потому, что однажды ночью я вынул его для вашей защиты. Матье ухмыльнулся.

— Я не знаю никого, кто был бы столь же ловок в обращении с мечом, как Паэн, — заметил он. — Он никогда не станет рубить сплеча.

Джоанна уселась на своем ложе.

— Что вас беспокоит? — осведомился Паэн. Матье заложил руки за голову.

— Можете поверить мне на слово. С Паэном вы находитесь в такой же безопасности, как…

— Что вас беспокоит? — вскричал Паэн. — Неужели вы до сих пор думаете, будто я намерен лишить вас жизни? И это после того, как я чуть было не разбился, спускаясь по стене Рошмарена, и чуть ли не силком тащил вас за собой через все герцогство?

Джоанна вздрогнула.

— Нет, — ответила она. — Не вы лишите меня жизни. Скорее я сама могу потерять ее из-за того, что вы так небрежны с оружием.

Матье засмеялся:

— Что за глупость! Паэн — и вдруг небрежен с оружием! Немедленно возьмите свои слова назад!

Паэн жестом заставил его замолчать и, подойдя к Джоанне, опустился на колени рядом с одеялом.

Щеки Джоанны от стыда вспыхнули румянцем. Она была укрыта одеялом Паэна, которое он отдал ей, когда настал его черед сторожить ее сон.

— Я жив благодаря своему мечу, — произнес он, — и неплохо умею с ним обращаться. Вполне достаточно, чтобы благополучно доставить вас до побережья и не причинить вам вреда, когда я вынимаю его из ножен. Скажите мне, Джоанна Мерко, почему вы доверяете мне меньше, чем какому-нибудь неопытному молодому оруженосцу?

Неопытному молодому оруженосцу… Кровь, хлынувшая на песок, покрывавший двор крепости. Искусство обращения с мечом, будучи переданным в неопытные руки, может привести к гибели тех, кто находится рядом…

— Итак, мадам? — Голос Паэна понизился до шепота. Джоанна подняла голову и храбро взглянула ему прямо в лицо.

— Возможно, вы и в самом деле умеете обращаться с оружием и не представляете для меня угрозы. Но если вы не оставите меня в покое, я сама перережу себе горло этим мечом — лишь бы наконец выспаться. Неужели нельзя подождать с разговорами до утра?

Матье хихикнул и прикрыл лицо плащом. Однако Паэн и не думал уходить.

— Дайте мне руку, — произнес он тоном, не допускавшим возражений. И когда она поднялась, помог ей спуститься по лестнице. — Вы все равно не уснете, — продолжал он, — поэтому лучше послушайте, как я намерен поступить, когда мы доберемся до побережья. Это поможет вам справиться со страхом, и вы наконец поверите, что я твердо намерен сделать вес для вашей безопасности.

Джоанна выдернула руку из его сильных пальцев и отступила на шаг. Неужели теперь он скажет ей то, в чем так и не решился признаться минувшей ночью, и тогда недостающая часть его замысла сама собой встанет на место? Неужели этот закаленный в боях, покрытый шрамами наемник и впрямь надеялся взять ее в жены, чтобы заполучить земли ее покойного мужа? Или же до него дошли слухи о богатом приданом, которое она принесла Ольтеру Мальби, и он возомнил, будто может получить столь же большое состояние для себя самого — все равно, в качестве приданого или в качестве выкупа? А когда он добьется своего, не может ли случиться так, что этот человек будет представлять для нее еще большую угрозу, чем дозорные Рошмарена, от стрел которых он спас ее в ту памятную ночь Самхейна?

— Я уже говорил вам, — начал Паэн, — что видеть вас здоровой и невредимой по пути в Англию выгодно для нас обоих. Я должен обеспечить вашу безопасность ради того, чтобы никто потом не мог обвинить меня в убийстве, для которого меня наняли. Как только мы окажемся на побережье, я отведу вас в дом местного священника или в монастырь — мне все равно — и попрошу первого попавшегося церковника составить документ, подтверждающий, что он видел вас живой и на свободе.

— А потом?

— А потом я сам посажу вас на корабль, отправляющийся в Англию. Разве вы не расслышали моих слов?

— А это неизвестное духовное лицо, составив нужную вам бумагу, не предложит обвенчать нас, чтобы вы могли вернуться в Рошмарен и предъявить на него права?

Сила его взгляда была такова, что, казалось, могла ее испепелить.

— Ни король, ни знатные сеньоры не станут брать в вассалы простых наемников, мадам! Даже дочь торговца шерстью должна бы это понимать.

Мрачное выражение его лица и обидный тон не испугали Джоанну. За те несколько месяцев, что она провела в Рошмарене, ей пришлось выслушать столько оскорбительных намеков по поводу занятия ее дяди, что высокомерное замечание со стороны обыкновенного наемника уже не могло ее задеть.

— Зато дочь торговца шерстью кое-что знает про наемников. Мы брали к себе на службу людей вроде вас охранять груз на кораблях моего дяди, а также для безопасной доставки золота из Бретани и Фландрии. Мой дядя делал все, чтобы они держались от меня подальше, и настоятельно советовал мне не полагаться на их преданность, если только я не посулю им достаточно золота в обмен на их мечи и не обладаю достаточным состоянием, чтобы сдержать свое обещание.

Джоанна тяжело вздохнула, борясь с внезапной ноющей болью в груди. Гаральд, ее юный брат Гаральд, не последовал советам их дяди. Он приходил в восторг при виде мечей, старательно подражал грубоватой речи наемников и с удовольствием слушал их рассказы о добытых во время войны трофеях. И тогда в нем пробудилась жажда иной жизни, далекая от сараев с шерстью и стен дядюшкиной конторы…

Тут человек по имени Паэн заговорил снова:

— Ваш дядя был по-своему прав. Но разве он не говорил вам, что у любого, даже самого малоопытного солдата, получившего приказ, хватит ума не перечить тому, кто ему платит?

Джоанна устремила взгляд туда, где сквозь отверстие в стене брезжили первые проблески рассвета, подальше от тьмы, в которой перед ней до сих пор маячило окровавленное лицо Гаральда.

— Нет, не говорил.

— В таком случае он, должно быть, жил в постоянном страхе перед нами. И он привил вам эту глупую привычку зеленеть от ужаса, стоит кому-нибудь при вас вынуть из ножен меч. Я знал принцессу королевской крови десяти лет от роду, которая вела себя в подобных случаях куда спокойнее, чем вы. Даже такая крошка смогла понять, что меч предназначен для ее защиты.

Джоанна, вздохнув, направилась к приставной лестнице.

— Я принесу ваше одеяло.

— Матье захватит его с собой. — Он поравнялся с ней и положил руку ей на плечо. — Если вдруг по дороге возникнут какие-нибудь осложнения и нам придется сражаться, прошу вас, не надо от меня убегать, если только я сам вам не прикажу. Вы можете ринуться очертя голову навстречу опасности и в конечном счете лишитесь жизни.

— Я не настолько глупа, чтобы от вас бегать. — И Джоанна принялась взбираться по лестнице.

* * *


Они следовали вдоль берега реки до холмов чуть повыше Динана, где небольшая речка Ране, вбирая в себя потоки более мелких речушек, сбегавших с крутых склонов долины, разливалась, образуя глубокое устье, по которому корабли даже с большой осадкой могли плыть на север, в сторону моря.

Они обнаружили открытую лужайку рядом с садом и соорудили на скорую руку укрытие из сорванных ветром кривых веток вековых деревьев. Пока Паэн и Матье работали, Джоанна подобрала с земли несколько побитых морозом яблок — последние остатки осеннего урожая — и сложила их в подол своего изрядно забрызганного грязью плаща.

Они уже находились достаточно далеко от Рошмарена и рискнули разжечь костер. Пока Матье собирал сухие листья, чтобы поддержать пламя, Паэн успел раздобыть несколько жирных перепелов.

— Как вам удалось их поймать? Паэн ухмыльнулся и взял одно подмерзшее яблоко с плаща Джоанны.

— Чистая случайность. Я подбил их лезвием меча, пока стреноживал коней, — отозвался он. — Иногда какой-нибудь неуклюжий фехтовальщик тоже может оказаться полезным.

Джоанна покраснела. Их недавняя ссора на мельнице постепенно забывалась, перейдя сначала в грубоватые шутки, а затем в добродушное подтрунивание.

Паэн нанизал перепелов на вертел и повесил их жариться над костром, который Матье сложил из яблоневых веток.

— Здесь, под защитой холма, вы будете в полной безопасности, даже несмотря на холод. Я оставлю вам свое одеяло и плащ.

По плечам Джоанны пробежал озноб.

— Разве вы проведете эту ночь не с нами? Паэн нахмурился:

— Луна пока еще достаточно яркая, чтобы осветить мне путь до Динана, а дорога широкая и наезженная. После ужина я отправлюсь в город и еще до рассвета сумею отыскать знакомого вашего дяди.

— Вы все запомнили?

— Да, — не задумываясь, ответил он. — Деревянный дом на развалинах старой крепостной башни у самого берега реки, рядом с церковным двором.

— Его имя…

— Ги. Дряхлый старик с седыми волосами. Вы не дадите мне пароль, Джоанна? — — Я его не знаю.

— Неужели ваш дядя отправил вас в Бретань, чтобы выдать там замуж, и не назвал при этом пароля, которым он пользовался, общаясь со своим компаньоном в Динане?

Джоанна подняла глаза к небу.

— Паэн, луна скоро скроется за облаками. Почему вы не можете подождать до рассвета?

— Зачем? — возразил он. — Неужели к рассвету вы станете больше мне доверять?

Этот человек не оставит ее в покое до тех пор, пока не выяснит все. Его требование было вполне разумным: вряд ли Паэну могли грозить осложнения со стороны одного из самых влиятельных граждан Динана, и едва ли его заподозрят в том, что он желает завладеть фамильным состоянием Мерко, но без пароля старый Ги не ответит ему ни на один вопрос. Весть об исчезновении Джоанны уже наверняка достигла Динана, и потому купец Ги будет весьма недоверчиво относиться к любому человеку, утверждающему, будто он явился от ее имени.

Джоанна вздохнула.

— Вы уже как-то упоминали, что ваше приданое составляло значительную сумму. Не было ли оно выплачено через посредство компаньона вашего дяди в Динане?

— Нет, я привезла его с собой из Йоркшира. Ги не имел к этому никакого отношения.

— А ваш дядя, очевидно, не хотел, чтобы ваш муж наложил руки на казну Ги из Динана, перекачав золото, предназначенное для Йоркшира, в казну замка Рошмарен.

Джоанна побледнела. Человек, которого она знала под именем Паэн, явно не был простым солдатом. Уж слишком хорошо он разбирался в подобных вещах.

— Возможно, — ответила она медленно. — Так или иначе, это не имеет значения. Мое приданое было достаточно велико, к тому же выплачено сразу и в полном размере. У Ольтера Мальби не было нужды…

— Права, — проворчал Паэн.

— Не было нужды, — упрямо повторила Джоанна, — просить о большем. Сомнительно, чтобы он вообще знал что-нибудь о нашей торговле с Динаном. Он был не из тех людей, которые станут уделять внимание подобным мелочам.

— Тогда расскажите мне побольше о вашем дяде. Что-нибудь такое, чтобы этот самый Ги из Динана поверил, что меня прислали именно вы.

— “Рог Локи” [8 - Локи — в древнескандинавской мифологии божество, олицетворявшее хитрость, злокозненность и коварство.].

— Это еще что такое? Название пивной?

— Просто передайте ему эти два слова и скажите, что вы явились по поручению Джоанны Мерко и ей нужна помощь.

— Откуда мне знать, что это не условный знак, который ваш дядя использует в переговорах с компаньонами, чтобы те немедленно схватили человека, произнесшего эти слова, и обвинили его в дурных намерениях?

Джоанна улыбнулась.

— Вам придется мне довериться. Это не больше того, о чем вы сами просили меня в ту ночь, когда появились в Рошмарене.

Паэн медленно повернул вертел и снова прилег на свой плащ.

— Я пришел к вам из чистого великодушия с предложением помощи.

— Я ведь обещала вам золото. — Джоанна выбрала себе яблоко и поднесла его поближе к пламени костра. — А это золото можно найти только в Динане.

Паэн протянул руку к меху с вином.

— У вас в платье и в подоле вашего плаща зашито вполне достаточно золота.

Джоанна открыла рот от изумления.

— Когда я однажды переносил вас на руках через сломанный мостик, я почувствовал его тяжесть на собственных коленях. Тяжесть да еще позвякивание зашитых в плащ монет — этого вполне достаточно, чтобы я мог обо всем догадаться.

— Это серебро, — ответила она смущенно. — И его недостаточно для того, чтобы оплатить путь до Англии. Паэн приподнял брови.

— Не угодно ли вам показать его мне?

— И уничтожить плоды того труда, который я затратила, чтобы его спрятать?

Он пожал плечами.

— Ну что ж, я не думаю, чтобы вы отправили меня в Динан без причины, и потому не буду подвергать сомнению ваши слова.

В который уже раз Джоанна испытала чувство стыда, общаясь с этим загадочным человеком! Она сняла с мизинца перстень с драгоценным камнем.

— Вот. Покажите этот перстень Ги из Динана и попросите его выручить меня в память о “Роге Локи”.

— Что это? Кубок какого-то древнего божества? Джоанна улыбнулась и взяла из его рук мех с вином.

— Нет, название корабля. Того самого корабля, который превратил моего отца и его брата в торговцев.

— А! — Паэн, держа перстень на ладони, внимательно рассматривал его. — Первое судно в их флоте?

— Да, “Рог Локи” стал нашим первым кораблем, и именно его появление навело моего отца на мысль заняться продажей шерсти. Однажды, когда я была еще ребенком, на побережье Йоркшира нагрянули пираты. То были пираты с севера, с полуострова Ютландия. При жизни моего деда они не раз опустошали Йоркшир, но те морские разбойники, которые находились на борту “Рога Локи”, так и не сумели пристать к берегу, чтобы спалить отцовские амбары.

— Ага! Стало быть, у вас на ферме тоже имелась пара-другая людей, которые знали, с какого конца браться за меч. Джоанна покачала головой.

— Нет, ни одного. Самое большее, что они могли сделать, — это метать в незваных гостей вилы, не давая им взобраться на холм. Пираты с “Рога Локи” погибли в море, когда их корабль разбился о прибрежные скалы, а команда утонула в волнах прибоя. Еще два дня судно оставалось на прежнем месте, затем вырвалось на свободу и стало дрейфовать к берегу. Мой отец и дядя обнаружили его, когда оно село на мель примерно в одной лиге [9 - Приблизительно 5,5 км.] от Гандейла, и заявили свои права на спасенное имущество. Они пообещали половину летнего настрига шерсти корабельщику, согласившемуся починить судно, а остальное отдали в качестве платы людям из Уитби, которые отплыли на нем во Фландрию. Паэн нахмурился.

— А как же товар? Они же отдали весь свой годичный запас шерсти?

Джоанна нетерпеливо взмахнула рукой.

— Товаром была шерсть их соседей-фермеров. В то лето их прибыль оказалась ничтожной, зато в следующем году она заметно возросла. Тогда они купили еще один корабль и начали вести торговлю с Динаном.

— А когда вы достигли брачного возраста, они купили вам в мужья бретонского рыцаря, чтобы сделать вас благородной дамой.

— Да, — ответила она после некоторого колебания. — Так оно и было.

Паэн взял мех с вином у нее из рук.

— Я восхищен тем, мадам, что им удалось убедить вас пересечь море и отдать ваше фамильное золото иноземцу, которого, как я погляжу, вы не слишком-то и оплакиваете.

— Я оплакивала его…

— Всего несколько дней.

— Неужели вы и впрямь думаете, что я желала ему гибели? Или вы снова хотите вернуться к тем сплетням, которые распускал арфист, предлагавший вам убрать с дороги злополучную вдову Ольтера Мальби и получить за это золото?

Паэн вытер губы.

— У меня просто не хватит смелости снова касаться этой темы, мадам. Я имею в виду, что мне трудно представить, как ваш дядя, сколь бы суровым он ни был, мог заставить вас выйти замуж против вашей воли. Почему вы согласились отправиться в Бретань, в замок Рошмарен?

Чтобы сделать приятное ее любимому дурачку Гарольду, ее брату, который мечтал стать рыцарем. Чтобы привезти с собой Гаральда в Рошмарен, где он мог выучиться воинскому искусству и манерам у своего зятя, Ольтера Мальби. Чтобы Гаральд в конце концов оказался на крепостном дворе Рошмарена и там распростился со своей юной жизнью из-за одного неосторожного взмаха мечом в руках какого-то пьянчуги. Чтобы по прошествии всего трех месяцев замужества оказаться одной в замке, где никто, кроме ее глуповатого мужа и его робкой сестрицы Агнес, не понимал ее языка, — одной среди бретонцев, которые с неприязнью, относились к своим норманнским сеньорам и откровенно презирали свою неумелую хозяйку из далекого Йоркшира.

— Я сама выбрала себе мужа и вышла замуж за Ольтера свободно и без принуждения.

И овцы Йоркшира однажды станут подобны чайкам и научатся летать.

Уголки губ Паэна дернулись в слабой улыбке, как будто он мог прочесть ее мысли. Как будто… Джоанна невольно напряглась.

— Вы знали моего мужа?

— Нет.

Его тон утратил ту сердечность и шутливость, по которым она безошибочно узнавала, когда он чувствовал себя непринужденно. Ночь вдруг показалась ей еще холоднее.

— Вы собираетесь уехать еще до того, как перепела будут готовы?

Он пожал плечами.

— Я возьму с собой одного из них — и сразу в путь. Я сохраню ваш перстень, мадам, и верну его вам завтра утром. Матье, — обратился он к другу, — оставайся этой ночью на страже и позаботься о том, чтобы наша дама была в безопасности.

Паэн направился через лужайку к своему коню и удалился, не удостоив больше Джоанну ни словом, ни даже взглядом.


Глава 8


Старый Ги из Динана отнюдь не брезговал использовать наемников для охраны своих богатств, и Паэну пришлось столкнуться с ними еще до рассвета. Он оказался перед странным на вид сооружением, похожим на дровяной склад, построенным на остатках рухнувшей башни. Привязав Арсуфа к забору позади какого-то строения, он спрятался под навесом ветхой лачуги чуть дальше по дороге и стал наблюдать за домом, дожидаясь, пока кто-нибудь не выйдет из него. Там-то его и нашли дозорные старого купца. Будучи столь же бдительными, сколь и неуловимыми, они появились прежде, чем узкую улочку залил яркий свет утра.

Паэн позволил людям торговца отвести его, разоруженного, но не связанного, прямо в приемную Ги из Динана, расположенную в помещении торгового дома…

Там он молча протянул старику перстень Джоанны и спокойно ждал, пока купец отпустит охранников и запрет за ними дверь. Затем Ги, поднеся к губам палец, провел Паэна из приемной в контору — небольшую комнату, до отказа забитую приходными книгами, седельными сумками и небольшими металлическими сейфами.

— Где она? — шепотом спросил Ги.

— Недалеко отсюда. Ей нужно срочно найти корабль, отплывающий в Англию. Старик помрачнел.

— До меня дошли слухи, что она мертва.

— Она жива и просит вас о помощи. Джоанне требуется какое-нибудь надежное судно, на котором не было бы других пассажиров, кроме нее, а также золото, чтобы заплатить капитану.

— Сначала я должен ее увидеть. Доставьте ее сюда…

— Здесь она не будет в безопасности. Над ее жизнью нависла смертельная угроза — какой-то неизвестный предложил Меркадье золото за то, чтобы он ее прикончил. Я не могу исполнить вашу просьбу.

— Тогда отведите меня к ней.

— Чтобы нас выследили? Нет, вам придется поверить мне на слово.

— Возьмите с собой кого-нибудь из моих людей, и они привезут ее сюда.

— Вы можете им довериться? Всем до единого? Разве среди них нет таких, кто был бы новичком в вашем доме и кого вы еще плохо знаете? Вы готовы положиться на своих домочадцев, когда речь идет о жизни Джоанны Мерко?

— Я не дам вам золота до тех пор, пока лично не удостоверюсь в том, что вы не сняли этот перстень с пальца Джоанны — все равно, живой или мертвой.

— Тогда помогите мне в память о “Роге Локи”. Черты лица старика понемногу начали смягчаться.

— Что это, молодой человек? Название таверны?

— Нет, корабль Мерко, который превратил простых фермеров в торговцев шерстью.

Ги из Динана опустился на корточки и достал с нижней полки какой-то ларец.

— Они уже были здесь, — прошептал старик. — Сказали мне, что Джоанны почти наверняка нет в живых, и просили отдать Мальби все золото, которое я был должен ее дяде Мерко, чтобы нанять побольше вооруженных людей и найти ее убийц. Я спровадил их не далее как два дня назад.

Паэн удивленно посмотрел на небо.

— Ольтер Мальби погиб! Кто явился к вам от его имени? Старик вложил в руку Паэна мешочек с золотом, накрыв ладонью монеты и перстень Джоанны.

— Его сестра. Совсем еще молоденькая и трусливая, как кролик. Она приехала сюда вместе со своим женихом, Адамом Молеоном, земли которого расположены по соседству с Рошмареном. А теперь слушайте меня внимательно. Мое собственное судно, “Броселиан”, покидает Динан через два дня и сделает стоянку в Алете, чтобы взять на борт груз, прежде чем направиться в Уитби. Если мадам Джоанна будет ждать его в Алете, никто не узнает, что она там, до тех пор пока она не окажется в полной безопасности в море.

— Решено. — Паэн замешкался возле двери. — Вы были к этому готовы?

— С того самого дня, когда Джоанна вышла замуж за это титулованное ничтожество. После гибели ее младшего брата я ждал ее здесь, но она так и не появилась.

— Вы говорите, ее брат погиб? Ги из Динана покачал головой.

— Во дворе крепости, когда он учился обращаться с мечом. Несчастный случай, который произошел всего несколько дней спустя после начала обучения. Мадам Джоанна была подавлена чувством вины.

— Из-за того, что отправила его учиться?

— Потому что из-за нее это стало возможным. Я сомневаюсь, что она согласилась бы выйти замуж за молодого Мальби, если бы ее брат не грезил о сражениях и славе. В обмен на золото Мерко, полученное Джоанной в приданое, Ольтер Мальби согласился принять Гаральда в свой круг и обучить его рыцарскому искусству.

Старик снова покачал головой, после чего проследовал вместе с Паэном к выходу мимо служанки, ожидавшей в коридоре.

— Вы не хотите перекусить со мной?

— Я не могу. Джоанна ждет. Ги из Динана вздохнул.

— Уж лучше бы она осталась в Уитби и вышла замуж за какого-нибудь местного купца или овцевода. За кого угодно, только не за этого мота Мальби. Я желаю Джоанне благополучного плавания. Можете так ей и передать.

* * *


Слуги старого Ги нашли для Арсуфа местечко в их собственной конюшне и дали ему добрую меру овса, однако никто из них не осмелился подойти к животному достаточно близко, чтобы снять с него упряжь.

— Как только вдова Мальби окажется в безопасности в море, — пробормотал Паэн в шелковистое ушко своего любимца, — мы с тобой сможем провести денек-другой без седла.

Никем не потревоженный, он ехал обратно вдоль берега реки, а оттуда по крутой тропинке, ведущей через предгорья в сторону высокого уединенного холма, рядом с которым Матье и Джоанна должны были его ждать.

* * *


Не доезжая мили до лагеря, Паэн увел своего коня в дубовую рощицу и, привязав Арсуфа к стволу молодого дубка, притаился в зарослях на опушке леса, наблюдая за дорогой. Ги из Динана показался ему человеком осторожным и вполне заслуживающим доверия, однако за долгие годы сурового существования Паэн уже успел убедиться в том, что видимость часто бывает обманчива. И даже если сам старик желал Джоанне только добра, штат у него был большим и некоторые из младших слуг в его доме вполне могли состоять на содержании у ближайших торговых партнеров Ги — Мерко. Чем богаче купец, тем больше соглядатаев у него на кухне.

На дороге, идущей по склону холма, не было заметно никаких признаков движения, никаких следов прохожих. Паэн вскочил на коня и пустил его легким галопом по возвышенностям, окаймлявшим узкий вход в долину.

— Вам нет смысла наблюдать за дорогой, — заметил Матье. — Паэн слишком умен, чтобы ехать по ней, зная, что ваши враги могут в любую минуту выследить его и таким образом добраться до вас. Он наверняка направится через поля, возвращаясь на дорогу лишь для того, чтобы убедиться, что за ним нет погони.

Джоанна кивнула и снова погрузилась в созерцание зеленой долины, посреди которой лежал Динан. Как бы сильно ее ни беспокоила близость этого человека по имени Паэн в последние четыре дня, его отсутствие тревожило ее еще больше. Прошлой ночью, свернувшись калачиком внутри укрытия из яблоневых веток, когда лишь могучие плечи Матье служили преградой между ней и призраками ночи, взиравшими на нее из темноты горящими глазами, Джоанна поняла, до какой степени зоркий глаз Паэна и его воинский опыт защищали ее от всех опасностей путешествия. Подчас его способность просыпаться ночью от любого шороха и тотчас хвататься за меч внушала ей страх, однако она не сомневалась, что он, не колеблясь, нанесет удар, если понадобится встать на ее защиту.

Матье вынул из седельной сумки завернутый в грязную тряпку сыр и принялся счищать позеленевшую корку.

— Однажды Паэну удалось перехитрить самого Саладина [10 - Саладин (Салах-ад-Дин) (1138 — 1193) — египетский султан с 1175 г., основатель династии Айюбидов.]. — Он сделал паузу, вдыхая свежий запах бледно-золотистой сердцевины сыра, и улыбнулся. — Это потребовало от него изрядной отваги, потому что если бы сарацины вернулись по прежнему пути, после того как потеряли его след, они бы наверняка столкнулись с ним и Паэн получил бы двенадцать ножей в горло. Он бы не остался тогда в живых, чтобы везти нас через все герцогство, жить, довольствуясь малым, и питаться заплесневелым сыром.

Джоанна взяла у Матье сыр и принялась срезать плесень.

— Паэн сражался с войсками Саладина в Палестине? — небрежно спросила она. Матье пожал плечами.

— Он участвовал в нескольких схватках и, кроме того, занимался шпионажем. Со своей смуглой кожей он легко мог сойти за сарацина, пока не открывал рта. Он даже начал учиться их языку и почти усвоил его, когда пал Аскалон и король Ричард вывел свою армию из Палестины.

Джоанна сосредоточила взгляд на сыре.

— Он был одним из шпионов короля Ричарда? Матье усмехнулся:

— Для Паэна это было бы слишком просто. Нет, он сражался в рядах тамплиеров [11 - Тамплиеры (храмовники) — члены католического духовно-рыцарского ордена, основанного в Иерусалиме около 1118-1119 г.] и шпионил для них, как только в военных действиях наступала передышка.

Она выронила нож.

— Вы хотите сказать, что Паэн — тамплиер? Матье едва не подавился куском яблока, который не успел до конца проглотить.

— Паэн — тамплиер? Нет, вряд ли. Тамплиеры гордые и не станут принимать в свои ряды рыцарей без громкого имени, не прославившихся на полях сражений. Нет, Паэн примкнул к тамплиерам ради золота и, несмотря на свое низкое положение, пользовался даже большими преимуществами, чем многие из членов ордена. Ведь он мог в любую минуту их покинуть, как только очередная схватка останется позади, и вернуться домой, забрав свое золото.

Стало быть, вот откуда взялись те деньги, которые Паэн прятал по всему герцогству! Золото тамплиеров, доставшееся ему с таким трудом в сражениях и тайных вылазках. Джоанна невольно вздрогнула.

— А потом он вернулся со своим богатством домой и нанялся к Меркадье. Разве он не мог купить себе землю и уйти на покой? Вряд ли многие из знатных сеньоров настолько разборчивы, что откажутся взять к себе в вассалы бывшего наемника. — На лицо Матье набежала тень. Он поднялся и стал палкой ворошить костер. — Он просто не захотел. Как и многие другие.

На этом их разговор закончился, и Матье продолжал заниматься своим делом молча, словно захлопнул между ними обитую железом дверь. Джоанна снова принялась наблюдать за тропой, проходившей через долину, одновременно краешком глаза следя за разрумянившимся лицом Матье, стоящего рядом с небольшим бивачным костром. Вид у этого человека почему-то был виноватым. Неужели он так боялся навлечь на себя неудовольствие Паэна, что сожалел даже о тех немногих сведениях, которые успел ей поведать о прошлом своего друга?

Короткий мелодичный свист, донесшийся из-за деревьев, возвестил о возвращении Паэна. Джоанна перевела изумленный взгляд с его лица на дорогу, спускающуюся в долину.

— Я вас не заметила. Как вам это удалось?

— Многолетний опыт! — отозвался он весело. Улыбка его была широкой и беззаботной, а выражение лица — более благодушным, чем когда бы то ни было на памяти Джоанны. Паэн достал из седельной сумки буханку хлеба и кинул ее Матье. — Нам сегодня крупно повезло — всем троим. Никто не следовал за мной от самого Динана, у нас есть хлеб и сыр, которые мне посчастливилось раздобыть на одной из пригородных ферм, а вы, мадам, можете без опаски отплыть в Англию из Алета, что расположен всего в двух днях пути отсюда, — для вас приготовлено место на одном из судов Ги из Динана.

Все это были приятные для нее вести. Почему же они вызвали у нее тупую, ноющую боль, неожиданно шевельнувшуюся в груди?

Паэн все так же широко улыбался.

— Разве я не говорил вам, Джоанна, что мы найдем способ доставить вас домой?

Она заставила себя улыбнуться.

— Я очень признательна вам, Паэн. И Матье — тоже. Джоанна устремила взгляд мимо широких плеч Паэна в глубь сада и оттуда в сторону далекого Динана и зеленой реки, впадающей в море. Дым от жестких яблоневых веток казался особенно едким на холодном ноябрьском ветру, и ей вдруг захотелось вернуться на свое ложе внутри небольшого, но сухого и теплого укрытия, которое соорудил для нее Паэн.

— Мы переночуем здесь? — осведомилась она. Паэн рассмеялся:

— Неужели вам наконец пришлась по вкусу кочевая жизнь? Нет, Джоанна, мы воспользуемся хорошей погодой и направимся, минуя Динан, вверх по реке, к Алету. Вдоль ее берегов есть множество верфей, а также временных пристанищ для тех, кто возвратился из дальнего плавания. Если на то будет Божья воля, мы проведем эту ночь под крышей.

Джоанна в последний раз взглянула на бивачный костер.

— Пусть догорает, пока мы завтракаем, — произнес Паэн. — А я тем временем расскажу вам о вашем старом друге Ги.

— Он вам поверил?

Паэн уселся рядом с тлеющим костром и развязал мешочек с деньгами. На его раскрытой ладони Джоанна увидела свое кольцо.

— Ваш перстень оказался очень кстати, однако Ги мне поверил лишь после того, как я назвал пароль “Рог Локи” — именно он заставил его открыть сейф с деньгами. У меня есть для вас золото, Джоанна. Вдвое больше того, что требуется, чтобы доставить вас домой.

Как бы мало нравилась Джоанне угрюмая настороженность этого человека в первые, самые напряженные дни их путешествия, его нынешнее бодрое настроение раздражало ее гораздо больше, словно ей сыпали соль на рану.

— В таком случае я отдам весь излишек вам, — ответила она. — И тогда вы оба сможете отметить успешное выполнение вашей задачи. Кроме того, — продолжала Джоанна странно безжизненным тоном, — я не уверена, смогу ли выслать вам ваше золото из Уитби. Насколько мне известно, наемник волен идти куда пожелает, не оставив своим прежним хозяевам никаких сведений, которые навели бы их на его след.

Ответом на ее слова с противоположной стороны костра было мертвое молчание. Наконец Матье откашлялся и произнес:

— Вы знаете, мадам, что мы с Паэном время от времени работаем на Меркадье. Если вам когда-нибудь понадобится послать за нами, то достаточно передать вашему гонцу, чтобы он отыскал лагерь Меркадье. Старая королева Элеонора, мать короля Ричарда, всегда знает, где его найти.

— Боюсь, что дочери простого торговца из Йоркшира будет еще труднее добраться до королевы Элеоноры, чем до вашего приятеля Меркадье, — возразила Джоанна. — Для меня куда проще достать луну с неба.

— Тогда мы возьмем ваше золото, выпьем на него за ваше здоровье и расстанемся с вами прежде, чем достигнем Алета, — ответил Паэн. — И если мне однажды удастся выяснить имя того человека, который предложил Меркадье золото за вашу гибель, я попрошу какого-нибудь писца занести его на пергамент и отошлю его вам, во двор Мерко в Уитби.

— Если вы сделаете это, — отозвалась Джоанна, — я щедро отблагодарю вас. Пусть только писец укажет, как передать вам золото.

Паэн пожал плечами.

— Как вы сами только что заметили, невозможно что-либо предсказать заранее. Тем не менее я выполню свое обещание, притом совершенно безвозмездно. Вы можете оставить ваше золото при себе.

Они молча поели, после чего Матье снова улегся на траву и закрыл глаза. Паэн сидел неподвижно, время от времени бросая на Джоанну взгляды, полные откровенного любопытства. Она старалась не обращать на них обоих внимания и больше не смотрела в сторону сада. Погожее утро почему-то показалось ей куда холоднее, чем это было в действительности.


Глава 9


В тот день они так и не достигли Алета, да и Паэн не слишком торопился добраться до побережья. Они задержались на постоялом дворе, расположенном меньше чем в миле от гавани, куда пронизывающий морской ветер доносил запах соленых брызг. Это место давно было облюбовано как странствующими торговцами, так и знатными паломниками, возвращающимися из плавания в заморские земли, поскольку там имелись спальни с чистыми постелями, которые человеку со средствами не приходилось делить с посторонними людьми. Паэн заплатил за две такие спальни на верхнем этаже над общим залом, жарко натопленном и шумном, три серебряных монеты, дав понять хозяину, что они с Джоанной — муж и жена. Еще до наступления ночи среди торговцев и пьяниц, собравшихся в зале, разойдется слух, что эта женщина в перепачканном грязью платье уличной девки и с суровыми чертами лица северной королевы замужем за суровым наемником с холодным взором и приближаться к ней значило поставить под удар свою жизнь.

Из окна комнаты Джоанна видела, как Паэн отвел лошадей через внутренний дворик к просторной конюшне, после чего остановился поговорить с одной из служанок — женщиной с волосами цвета воронова крыла, такими же темными, как и у самого Паэна. Джоанна следила за ними до тех пор, пока глаза ее не покраснели от резкого ветра, дувшего со стороны далекого моря. Она увидела, как Паэн коснулся рукой плеча служанки и с улыбкой взглянул сверху вниз на ее блестящую головку. Затем указал на окно спальни и снова улыбнулся.

* * *


Со стороны коридора послышался звук шагов и глупое хихиканье служанки, после чего в дверь тихо постучали. Джоанна стиснула зубы. Если даже Паэну вздумалось поразвлечься с этой девицей, он не имел права просить ее уступить ему для своих забав собственную спальню. В конце концов, обе комнаты на постоялом дворе были оплачены золотом Мерко, и она…

Дверь открылась, и на пороге возник хмурый Паэн.

— Вам следовало бы запереть дверь, — обратился он к Джоанне.

— До сих пор меня никто не беспокоил, — отозвалась она, — кроме вас.

Он отступил в сторону и пригласил служанку войти.

— Это Урсула, — объявил он.

Джоанна вдруг осознала, что так и не сняла грязный плащ, а ее распущенные волосы совсем свалялись от пыли. Служанка, улыбнувшись, несмело шагнула к ней.

— Это моя комната, Паэн! — заявила Джоанна, гордо вскинув голову.

— Разумеется. Я оставлю с вами Урсулу. Она согласилась продать вам одежду из своего приданого за мешочек с серебром.

— Мои платья не так хороши, как у вас, — вставила служанка, — зато они чистые.., моя госпожа, — добавила она поспешно.

Джоанна села и положила руки на непривычно дрожащие колени.

— Благодарю вас, — только и смогла ответить она. Паэн повернулся, собираясь уйти, но вдруг остановился.

— Вам нездоровится?

— Нет, нет! — ответила Джоанна, опустив взгляд на замызганный подол платья. Ей нужно во что бы то ни стало сохранить плащ — и платье тоже, — поскольку в них было зашито слишком много серебра, чтобы доставать его оттуда сейчас, в слабом свете угасавшего дня. Джоанна подняла голову и улыбнулась взволнованной служанке.

Из-за двери снова донесся шум шагов и голос Паэна, обсуждавшего с Матье часы стражи. Боль в груди Джоанны сменилась теплой, лучезарной радостью — внезапной и совершенно беспричинной.

* * *


Паэн не мог позволить ей обедать за общим столом, так как в тот вечер под крышей постоялого двора было слишком много гостей, и если хотя бы один из них принадлежал к приходу аббатства Святого Мартина, он легко мог узнать хозяйку Рошмарена и распустить слухи о ее появлении прежде, чем она окажется в море. Поэтому Паэн отправил туда Матье, чтобы тот присмотрелся к лицам постояльцев, решивших провести ночь в трактире, и прислушался к сплетням за столом, а если удастся, то и на кухне тоже. Он отправил Урсулу на кухню, чтобы она принесла еду для Джоанны.

Через несколько минут горничная вернулась с большим подносом, на котором лежало столько мяса, что его хватило бы для небольшой армии, — по-видимому, служанки с кухни решили, что Джоанна после путешествия была столь же голодна, сколь грязной была ее одежда.

— Я принес вино, — услышала она знакомый голос. — Вы не откроете мне дверь?

Прежде чем исполнить его просьбу, Джоанна сделала два глубоких вдоха, чтобы прогнать с губ глупую улыбку.

Войдя в спальню, Паэн произнес, бросив взгляд на столик:

— Все здесь уверены, что мы с вами муж и жена. Думаю, нам стоит придать этой истории видимость правдоподобия, устроив по крайней мере совместную трапезу. — Он подошел к камину и поставил рядом с ним глиняный кувшин с вином.

— Вы правы, — отозвалась Джоанна, пытаясь найти хоть какие-нибудь слова, чтобы заполнить молчание, повисшее между ними.

— Здесь отменное вино, — сообщил Паэн, — которое привозят в Алет морем с юга.

Джоанна приняла невысокую чашу из протянутых рук Паэна, стараясь не касаться сильных загорелых пальцев, затем поднесла чашу к губам, вдыхая пряный аромат крепкого вина, и мысли ее неожиданно переметнулись к волосам Паэна, отражавшим яркий свет солнца в то утро, когда он вернулся, чтобы отвезти ее в окрестности Динана.

— Ваши волосы… — начал он.

Джоанна замерла. Неужели она говорила вслух, тем самым невольно выдав ему свои чувства?

— Ваши волосы того же цвета, что и мед. Джоанна коснулась своей перехваченной лентой косы и нахмурилась.

— У меня слишком темные волосы…

— Мед Палестины такой же темный, но отливает золотом при свете огня.

Она поставила чашу рядом с тарелкой, чтобы он не видел, как задрожали ее руки.

— Раньше вы утверждали, что мои волосы по цвету больше похожи на кору дерева. Паэн пожал плечами.

— Да. Молодого дерева, источающего мед. Пламя, пылавшее в камине, делало комнату жаркой, словно в погожий летний день. Джоанна вдруг почувствовала себя неловко в новом платье, сожалея о том, что не могла распустить шнуровку, чтобы хоть немного охладить кожу.

— Южное вино очень крепкое, — заметил Паэн. — Вам для начала лучше пить его небольшими глотками.

— У моего дяди есть такое вино, — отозвалась она. — Он каждый год обменивает часть шерсти на вино и каждую зиму увозит его из Уитби на продажу.

И он предостерегал свою племянницу, когда та стала достаточно взрослой, чтобы она не притрагивалась к дорогим, дурманящим напиткам юга, не то лишится в один прекрасный момент не только рассудка, но и девственности. Рассудок ей удалось сохранить, а свою девственность она потеряла в пропитанной потом постели своего супруга — человека с грубыми наклонностями юнца и способностями молотобойца, которого попросили извлечь звуки из арфы. За время своего недолгого супружества ей часто не хватало крепкого южного вина ее дядюшки Мерко, чтобы выдержать очередную нелегкую ночь в замке Рошмарен. И вот теперь, когда Джоанна осталась вдовой и лишний жар в крови ей был вовсе ни к чему, большой кувшин этого вина стоял у очага и рядом находился мужчина, который мог наполнить ее чашу.

Паэн между тем снова перевел разговор на ее дядю:

— И конечно, он мог продать его вдвое дороже настоящей цены людям, которые верят рассказам о его чудодейственных свойствах.

Джоанна вопросительно приподняла бровь.

— Каким рассказам? — спросила она, не решаясь признаться в том, что ее мысли зашли так далеко. Паэн развел руками.

— Когда я был в Лондоне на празднике урожая, виноторговцы продавали это провансальское зелье целыми бочками в качестве напитка для влюбленных — чтобы пробудить в них страсть и сделать их влечение друг к другу еще сильнее.

Джоанна поставила чашу на стол.

— Зачем же тогда вы принесли его мне? Он внимательно посмотрел на нее.

— Просто в этом заведении не нашлось ничего другого. Это вино ничем не отличается от всех остальных, разве что букет у него лучше, чем у многих, однако оно не обладает волшебным свойством воспламенять любовные чувства. Эти рассказы, — небрежно продолжал Паэн, — обязаны своим появлением песням арфистов, а также богатой и изобильной жизни на юге. Провансальцы умеют ухаживать за своими женщинами с поэтическим изяществом и утонченностью, и так было всегда, независимо от того, пьют ли они это вино или воды Раиса.

Жар от огня неожиданно обрел силу, распространившись по всей спальне и покрывая лицо Джоанны ярким малиновым румянцем. Она поднесла чашу к губам и отпила большой глоток. Паэн отломил ломоть от золотистого каравая и протянул его Джоанне.

— Южные вина, — сказал он, — лучше пить закусывая.

Она возразила.

— Вы же не провансалец.

— Я бретонец, как уже говорил вам. Но мне приходилось жить и на юге.

Его взгляд, прикованный к ее лицу, пронзил ее с неожиданной силой. Согретая теплом очага, разгоряченная вином, Джоанна совсем забыла, что человек, сидевший по другую сторону стола, был хищником среди себе подобных и ни за что не поддастся на ее глупые попытки вытянуть из него все его секреты.

— Вы думаете, в рассказах об этом вине есть хотя бы доля правды?

Паэн усмехнулся.

— Вино не несет в себе страсти, — сказал он, — а только истину. — Он бросил взгляд на аккуратно застеленную, нетронутую постель у противоположной стены спальни, после чего с явным сожалением поднялся. — Желаю вам спокойной ночи, Джоанна Мерко.

— Вы же совсем ничего не ели! — воскликнула она, поразившись поспешности и необдуманности слов, сорвавшихся с языка.

— Я найду все, что мне нужно, в общем зале, когда Матье займет свой пост у двери. Один из нас будет сторожить вас всю ночь, мадам. Можете спать с легким сердцем, потому что здесь вы в полной безопасности.

Джоанна, поднявшись с места, поблагодарила его, и они уже не заговаривали больше ни о вине, ни о страсти, ни об истине. Едва Паэн закрыл за собой дверь, она заперла ее на засов и, зажмурившись, пыталась представить себе, что могло бы произойти, если бы он задержался в комнате еще хотя бы на минуту. Он оставил ее одну, в то время как его слова могли бы согреть ее. И этих невысказанных слов было достаточно, чтобы она провела без сна всю долгую осеннюю ночь.

* * *


Будь на месте Джоанны любая другая женщина, вдова любого другого человека, кроме Ольтера Мальби, Паэн непременно попросил бы ее пустить его на ночь к себе в постель, добился бы от нее согласия разделить с ним в эти долгие часы мрака то ослепительное блаженство, которое, как он знал, они могли обрести в объятиях друг друга.

Было одно мгновение — всего одно мгновение перед тем, как он нашел в себе силы покинуть ее, — когда ему показалось, что Джоанна Мерко хотела его удержать. От его внимания не ускользнули ни румянец, ни промелькнувшее любопытство во взгляде, сменившееся мечтательным выражением. Тогда он и оставил ее, прежде чем они оба успели совершить непоправимую глупость.

Он молча стоял у двери, зная, что она так от нее и не отошла. Сейчас их разделяли лишь толстые дубовые доски — и кровавые призраки замка Рошмарен.

По тому, как дрожала рука вдовы, когда та отворяла ему дверь, Паэн решил, что Джоанна восприняла его уход скорее с облегчением, чем с сожалением. Почему же он до сих пор торчал возле ее спальни, словно томящийся от любви юноша, не в силах оторваться от женщины, к которой он не имел права прикасаться? Горничная Урсула, принимая от него полученное в Динане серебро, ясно дала ему понять, что он пришелся ей по нраву.

Паэн тяжело вздохнул и зашагал к открытой галерее над общим залом, наблюдая сверху за изящной фигуркой служанки, суетившейся между очагом и столом, в блестящих черных волосах которой отражались языки пламени. Он видел, как она ударила по рукам одного не в меру дерзкого певца, пристроившегося рядом с очагом, резко прервав занудные жалобы деревенского парня на неверность какой-то знатной дамы из Динана. В другом конце зала о чем-то громко разговаривали женщины.

Темноволосая служанка подняла глаза на галерею и улыбнулась. Паэн покачал головой и вернулся в свою холодную спальню, откуда мог следить за дверью в комнату вдовы.

Если бы он остался в обществе Джоанны Мерко чуть дольше, то неизвестно, к чему бы это привело. Похоже, он должен радоваться, что завтра увидит ее на набережной Алета в последний раз.


Глава 10


Спустя час после рассвета, когда туман над морем начал понемногу рассеиваться, они увидели примерно в миле от постоялого двора порт Алета и две галеры, направлявшиеся в гавань, весла которых мелькали в ярком солнечном свете над холодным безветренным морем. Среди шума и суматохи, производимых двадцатью путешественниками, покидавшими постоялый двор в сопровождении навьюченных до отказа животных, горничная Урсула с угрюмым видом распрощалась с Паэном, а Джоанна Мерко держалась при встрече с ним настолько невозмутимо, что ему оставалось лишь до боли стиснуть зубы.

Паэн помог Джоанне забраться в седло и вручил ей поводья.

— Где же Матье? — пробормотал он себе под нос и обернулся, чтобы позвать приятеля. Матье стоял возле конюшни, пунцовый, как яблоко в августе, беседуя со служанкой Урсулой.

* * *


Паэн, Матье и Джоанна направились в сторону Алета, а впереди них плелся тяжело нагруженный мул, рядом с которым ехал на лошади хозяин.

— Золото у вас при себе? — осведомился Паэн.

— Часть в мешочке у меня на поясе, а остальное — в моем платье, — ответила она. — Почему вы сразу не взяли вашу долю?

Он пропустил ее вопрос мимо ушей.

— А ваше серебро?

— По-прежнему в подоле моего плаща, — отозвалась Джоанна.

У них оставалось слишком мало времени, а между тем у него еще имелись вопросы, которые он не успел ей задать.

— Похоже, вы готовились к побегу заранее, — заметил Паэн. — Вы хотели покинуть замок еще до того, как я проник в вашу спальню?

Вдова Мальби помолчала, а затем решительно произнесла:

— Я разработала целый план, как одной добраться до побережья. Теперь-то я понимаю, что сделать это без посторонней помощи гораздо труднее, чем я предполагала.

Паэн пожал плечами:

— Если бы не суматоха, связанная с Самхейном, вам удалось бы добиться своего. Но почему вы решили уехать? Вам кто-то угрожал?

Джоанна помрачнела.

— Просто настала пора покинуть это место.

— На вас кто-то покушался? У вас были враги?

— Нет, ни разу. Что до врагов, то их у меня было много. Ни у одного из них не хватило бы смелости посягнуть на меня, зато им всем было безразлично, жива я или мертва. Люди из Рошмарена — вот кто заставил меня уехать оттуда. Они ненавидели моего мужа и перенесли эту ненависть на меня.

— Но вы не делали им ничего плохого, — возразил он. — За то время, что мы с Матье провели в замке, я не слышал на вас ни единой жалобы.

— Они хотели, чтобы их норманнский хозяин и его жена-англичанка покинули это место и дали им возможность жить так, как они жили раньше. Если бы моя золовка Агнес хоть немного отдавала себе в этом отчет, я бы предложила ей уехать вместе со мной. Однако она была слепа ко всему и, кроме того, без памяти влюблена в нашего соседа, мессира Адама Молеона. Весной должна состояться их свадьба, и я молю Бога, чтобы ему удалось оградить ее до этого времени от всех опасностей.

Паэн поморщился. Сколько еще людей могли слышать о планах Джоанны? Не были ли дозорные у сигнального костра подкуплены ее недругами, чтобы предотвратить побег? И что заставило их выпустить в нее стрелы — страх или злой умысел? Просто чудо, что в ту ночь эта женщина осталась жива. Он понизил голос, собрав всю свою волю, чтобы сохранить прежнюю невозмутимость:

— Вы говорили с сестрой Мальби? Она знала о вашем намерении покинуть Рошмарен?

— Нет, она бы не стала слушать и наверняка попыталась меня остановить, — ответила Джоанна. — Надеюсь, что в самом скором времени она выйдет замуж за Молеона и переедет вместе с ним в его владения, где жизнь намного спокойнее, чем в замке Мальби. — Она обернулась к нему, и ее губы чуть дрогнули. — Вы не могли бы сообщить Агнес о том, что я жива и невредима, как только я окажусь на борту корабля? Я подумывала послать за ней из Динана, но поскольку она уже приезжала туда вместе с Адамом Молеоном и поехала дальше, вряд ли мне удастся разыскать ее до своего отплытия.

Паэн кивнул.

— Я отправлю ей письмо, как только вы покинете Бретань.

— Благодарю вас, — сказала Джоанна. — Агнес, наверное, очень беспокоится за меня.

Паэн с трудом выдавил из себя улыбку.

— Не пытайтесь вытаскивать из подола плаща ваши монеты на борту корабля, — предостерег он ее. — Кто-нибудь из матросов может застать вас за этим занятием. Как бы хорошо ни была подобрана команда и как бы щедро им ни платили, все равно никому нельзя полностью доверять. По крайней мере один человек из двадцати…

— ..может оказаться бывшим преступником, а то и убийцей, — подхватила Джоанна, вздохнув. — Я слышала ваши слова, Паэн, и обязательно их запомню. Но и вы не забывайте, что я — дочь купца и прекрасно знаю, чего можно ждать от команды торгового судна.

— В таком случае постарайтесь сделать так, чтобы их ожидания не оправдались.

Джоанна Мерко улыбнулась и с неожиданной сердечностью протянула ему руку.

— Я буду осторожна, — заверила она Паэна. — И я никогда не забуду ни доброту Матье, ни вашу заботу обо мне. Я непременно перешлю вам золото через торговый дом Ги из Динана. Можете принять его с чистой совестью, потому что я очень хочу, чтобы вы оба были вознаграждены за ваши усилия.

Они молча продолжали свой путь, пока Джоанна вдруг не обернулась к нему с обеспокоенным выражением лица.

— Ваш документ… Нам нужно будет найти какого-нибудь церковника, чтобы он мог сделать запись о том, что я жива и отправляюсь в Англию…

— Вы можете сделать это в Уитби. Пришлите мне пергамент вместе со следующей партией груза Ги из Динана.

Джоанна начала было возражать, но Паэн довольно резко заявил, что с этим делом можно повременить, а вот если она опоздает в Алет, то не сможет отправиться в Англию на корабле Ги.

Паэн намеренно старался сохранять между ними дистанцию. Прошлой ночью он убедился, что вдова Мальби могла навлечь на него беду, куда более страшную, чем обвинение в убийстве: она могла склонить его остаться с ней, и он очутился бы в постели единственной женщины во всей Бретани, которую не имел права любить.

Вдова Мальби весело болтала о своем возвращении домой и о том золоте, которым она осыплет Паэна за его заботу о ней. Он наблюдал, как улыбка на ее лице становилась все шире по мере того, как они приближались к Алету, и поражался, как ей удавалось сохранять такое безмятежное выражение лица перед предстоящим расставанием. У этой женщины был такой вид, словно у нее не имелось других желаний, кроме как поскорее подняться на борт корабля, отплывающего в Англию, и еще до конца зимы сполна расплатиться за свое спасение с людьми, которые постоянно сопровождали ее в течение последних четырех дней, и в частности с человеком, который больше всего на свете хотел накрыть ее хрупкое тело своим и раствориться в великолепии ее цветущей юной плоти.

Ко всем тем мукам, которые в то холодное утро по вине вдовы испытал Паэн, добавилась еще одна: Джоанна Мерко ехала рядом с ним, то и дело дотрагиваясь до него и каждым новым выражением признательности поощряя его ей отвечать. Улыбаться в ответ на ее улыбку, когда разлука была так близка, оказалось еще более трудным делом, чем его первое в жизни сражение, и ничуть не менее болезненным, чем раны, полученные в тот далекий день. Если она не перестанет, как нарочно, улыбаться ему, то он сойдет с ума от безрассудного желания ею обладать.

Паэн обернулся к Матье.

— Когда мы достигнем гавани, — сказал он, — ты останешься с дамой, а я переговорю с лодочниками, чтобы убедиться, что все в порядке.

Джоанна по-прежнему улыбалась. Должно быть, на этом прелестном личике в конце концов появятся морщины из-за того, что ей все утро приходилось растягивать ротик, изображая веселье.

— Вы не вернетесь попрощаться со мной?

— Матье останется с вами и проследит, чтобы вас благополучно доставили на борт корабля, — ответил Паэн. — Там вы будете в безопасности.

Будь он проклят, если станет прощаться с ней на виду у всех, посреди переполненного людьми причала!

— Паэн, вы на меня сердитесь?

Наконец ослепительная улыбка на ее лице померкла, сменившись тенью сожаления. Справедливость требовала, чтобы Джоанна была опечалена их разлукой не меньше самого Паэна, поскольку она тоже должна была почувствовать влечение к нему во время их беседы минувшей ночью. Человек, лишенный чести, мог бы взять ее тогда же и удержать при себе, отговорив от возвращения в Англию и коротая вместе с ней долгие зимние вечера.

Паэн вытер пот со лба. Наверное, он и впрямь нездоров. Та еда, которой потчевал их трактирщик, — то самое мясо — наверняка стала причиной недуга. Грязная кухня на постоялом дворе привела к тому, что они заболели оба, сделавшись жертвами необузданных фантазий. Как только ему удастся сбыть с рук вдову Мальби и отъехать на несколько миль от Алета, он возблагодарит всех бретонских святых за то, что так и не разделил с этой женщиной ложа.

* * *


Набережная Алета была переполнена торговцами и рыбаками, спешившими сбыть с рук утренний улов. Капитан “Броселиана”, желая оградить их от этой суеты, велел им отправляться к узкому пляжу на окраине городка и ждать там шлюпку, которая должна была доставить Джоанну на борт корабля.

Паэн коротко попрощался с ней и, оставив ее на берегу вместе с Матье, устремился к порту проверить, нет ли за ними погони. Никто из шумной толпы, собравшейся на набережной, не преследовал их, и никто не следил за ними с тропинки, вившейся от пляжа к высоким холмам над Алетом. Он почти завершил свою миссию, не потеряв при этом ничего, кроме рассудка и своего сердца.

Джоанна села в шлюпку, помахав Матье на прощание рукой. Крохотное суденышко понеслось на веслах вдоль берега, держась в нескольких футах от отмели и направляясь к ближайшему причалу, где уже стоял капитан корабля в ожидании, пока его перевезут на борт. Само судно, довольно крупное для торгового корабля, стояло на якоре за пределами гавани, где зеленые воды Раиса встречались с серыми волнами Ла-Манша.

В конце пляжа показался знакомый фермер, сидящий верхом на пегой лошаденке и понукающий своего непослушного мула. Строптивое животное вырвалось на свободу и бросилось бежать в сторону прибрежных песков.

Паэн был согласен на все, даже на укрощение упрямого мула, лишь бы не думать о том, что Джоанна Мерко покидает его навсегда. Он пустил Арсуфа вскачь и, догнав упиравшееся, жалобно кричавшее животное, отвел его к хозяину — лысому мужчине, отчаянно размахивающему руками.

— Клянусь, я снесу голову тому молодому негоднику, который всучил мне этого мула, заявив, что он обучен перевозить тяжести! — шумно негодовал фермер.

Паэн пробурчал что-то в ответ и снова бросил взгляд на море. Маленькая лодка уже находилась на полпути к порту, легко скользя по волнам и стараясь держаться подальше от быстрого речного течения, которое могло отнести ее в сторону от стоявшего на якоре судна. Джоанна сидела на скамье в носовой части шлюпки, отвернувшись от берега и любуясь безбрежной гладью моря.

— Какая мне польза от этой господской забавы, если мул не способен доставить мои корзины с цыплятами на ярмарку? И какому глупцу пришло в голову приспособить мула для верховой езды, не приучив его при этом перевозить грузы?

Паэн снова взглянул на робко ступавшего мула. Животное показалось ему на редкость красивым, а его шкура была такой же чистой и гладкой, как…

Как у того великолепного черного мула, на котором арфист прибыл в лагерь Меркадье!

— Где вы его взяли?

Крестьянин прервал свою тираду и только развел руками.

— Прошу прощения, мой господин. И спасибо вам за то, что вы вовремя остановили этого зверя. Я вовсе не хотел вас сердить.

— Где и у кого вы купили этого мула? — грозно прорычал Паэн.

Фермер в страхе отшатнулся и крепче ухватился за поводья.

— Я не крал мула, мой господин! Он мой. Я заплатил за него добрую сумму серебром. Парень с арфой вам подтвердит. Паэн схватил его за горло.

— Тот человек.., юноша с арфой.., где вы его видели?

— Вчера вечером, мой господин. На постоялом дворе, — прохрипел, задыхаясь, фермер.

Паэн отпустил фермера и, пришпорив Арсуфа, помчался прямо через пляж наперерез шлюпке, которая должна была доставить Джоанну к кораблю.

Увидев скачущего к ним всадника, матросы в лодке сначала застыли в недоумении, потом, не на шутку перепугавшись, принялись грести прочь от берега, туда, где вода была глубже. Однако они были слишком неповоротливы, страх помешал им последовать громкому приказу Паэна пристать к пляжу. Он заставил коня войти в воду и, догнав шлюпку, перерубил мечом лопасти у двух весел, затем, ударив одного из гребцов по голове, так что тот сразу потерял сознание, схватил Джоанну в охапку и повернул к берегу. Слаба Богу, он успел вовремя перехватить ее, не дав ей подняться на борт корабля, где ее, возможно, поджидал убийца, нанятый неизвестным хозяином арфиста.

* * *


Джоанна не смогла сдержать рыданий. Странные, неожиданные и оттого еще более постыдные слезы струились по ее лицу, не давая ей бросить последний взгляд на Паэна, оставшегося на берегу. Ей потребовалась вся ее воля, чтобы улыбаться Паэну и Матье во время их пути длиной в милю, показавшуюся ей бесконечной, от постоялого двора до порта, и это усилие оказалось для нее чрезмерным.

Поскольку ей так и не довелось — не представилось случая — обменяться перед расставанием хотя бы несколькими словами с Паэном, Джоанна попрощалась с Матье и тут же отвернулась от берега, чтобы ее внезапно хлынувшие горячие слезы остались не замеченными никем, кроме гребцов, сидевших по левому борту шлюпки.

Вдруг по воде до нее донесся громкий голос, и Джоанна узнала Паэна, который звал ее по имени. Она вытерла глаза подолом плаща и, обернувшись, увидела, что он мчится прямо к ней, крича и подгоняя выбившегося из сил Арсуфа. Его конь замешкался лишь на миг, оказавшись у кромки воды, после чего ринулся прямо в волны, так что пенные брызги летели двумя мощными фонтанами, а Паэн чуть не попал под весла в руках перепуганных гребцов.

Паэн снова что-то крикнул, Потом вынул меч и с размаху ударил по ближайшим веслам, разрубая прочную древесину.

— Ко мне! — крикнул он. — Джоанна, ко мне!

Она взглянула на обнаженную сталь в его руке, а затем увидела, что он протягивает другую руку ей, чтобы вытащить ее из лодки и усадить в седло. Она порывалась что-то сказать, однако не смогла вымолвить ни слова.

В это мгновение гребцы, сидящие по правому борту, дружно отпрянули от Паэна и нечаянно повалились на остальных, перегружая своей тяжестью левую сторону. Лодка накренилась, и зеленая вода стала перехлестывать через борт шлюпки, не давая крохотному суденышку выровняться.

Джоанна отодвинулась по скользкой скамейке подальше от гребцов, которые отчаянно пытались восстановить равновесие. Рука Паэна крепко сжала ее ладонь, и она осторожно поставила одну ногу на борт шлюпки, а другую в стремя и забралась в седло Арсуфа. Как только она выбралась из лодки, та перевернулась на мелководье и гребцы попадали в воду, которая едва доходила им до пояса. Они посылали в адрес Паэна ругательства, способные сделать знойным даже это холодное ноябрьское утро, одновременно безуспешно пытаясь поймать лодку, которую течение неуклонно относило в сторону.

Яростные вопли гребцов и окрики Матье преследовали их все время, пока они мчались через сухой песок дюн к каменистой тропинке над пляжем. Когда же они оказались на вершине холма, Джоанна соскользнула с седла и прислонилась к взмыленному боку Арсуфа. Паэн посмотрел на крохотные фигурки матросов, затем на корабль, который все еще стоял на якоре в широком полноводном устье реки.

— Похоже, вас выследили, — произнес он наконец. — Юноша с арфой — тот самый, что привез золото Меркадье, — вчера вечером был на постоялом дворе.

А она-то по глупости решила, что он не смог вынести разлуки и явился за ней, чтобы провести вместе хотя бы одну ночь!

Паэн еще раз окинул взглядом пляж и узкую тропинку под ними, но не заметил погони. Да и кто из тех людей, которые не раз видели, как ловко он орудует мечом, решились бы открыто преследовать их?

— Позвольте мне вернуться и сказать гребцам, что я решила повременить с отплытием, — обратилась к нему Джоанна. — Иначе они подумают, что вы меня похитили…

— Пусть думают что угодно. — Паэн опять посмотрел в ту сторону, где гребцы вытаскивали лодку на узкую полосу серого песка, протянувшуюся вдоль побережья.

— Скажите, вы видели его в порту?

— Нет, но он где-то рядом, и его хозяин, судя по всему, тоже. Этот парень продал своего мула на постоялом дворе какому-то фермеру.

— На том самом…

— Да, — ответил Паэн. — На том самом постоялом дворе, где мы провели ночь.

Он пробормотал себе под нос ругательство, настолько грязное, что щеки Джоанны вспыхнули ярким румянцем. Она смущенно отвернулась и вдруг заметила далеко внизу, на мелководье за пляжем, темное пятно, которого совсем недавно там еще не было.

— Мой плащ!.. — воскликнула она.

— Забудьте о нем.

— В нем мои деньги.., и ваш кошелек с золотом.

— Пусть их. Нам нельзя туда возвращаться.

— И что теперь? Вы отвезете меня обратно в Динан, к Ги? В его доме полно слуг, среди которых есть и охранники. Там я буду в полной безопасности, пока мой дядя не пришлет мне помощь.

— Помощь? У вас уже есть помощь, мадам. И я не стану снова везти вас к старику. Вас предали, Джоанна.

Тот арфист нашел вас вовсе не случайно: один или даже несколько слуг в доме Ги могли обмолвиться о вас либо ему самому, либо его хозяину. Золото заставит любого человека забыть о своем долге — и о клятвах верности тоже.

— У меня не хватит золота, чтобы купить верность команды даже обычной речной барки, не говоря уже о судне, которое может доставить меня домой. Без помощи Ги…

— Золото тут не… — Паэн вдруг замолчал, увидев Матье, который поднимался по склону холма, ведя под уздцы кобылу Джоанны.

— Как ему это удалось? Паэн пожал плечами:

— Матье хорошо показал себя в бою и еще лучше — при отступлении. Он умеет исчезать столь же быстро, если не быстрее, чем любой бретонский колдун.

— Если мы останемся здесь у всех на виду, — крикнул им Матье через всю поляну, покрытую чахлой от морской соли травой, — у них может хватить ума последовать за нами! Надеюсь, — добавил он, обращаясь к Паэну, — у тебя были веские причины, чтобы перевернуть шлюпку и похитить даму?

* * *


Они ехали на восток до тех пор, пока тусклое, подернутое облаками солнце стояло у них над головами, и остановились на вершине высокого холма над белой полосой дюн, тянувшихся вдоль берега моря, чтобы перекусить едой, купленной ими у встречного пастуха.

— Я должна найти корабль в ближайшем порту, — сказала Джоанна. — Никто не последовал за нами…

— Вы будете ждать меня здесь, — ответил Паэн, — до тех пор, пока я не выясню, есть ли за нами погоня, и не переговорю с арфистом, чтобы узнать, кто послал его в лагерь Меркадье.

— Если я успею сесть на корабль прежде, чем они меня найдут, это положит конец их преследованию. Дома мне ничто не грозит.

— Вы испугались? — спросил он.

— Нет, — ответила Джоанна, и, как ни странно, она действительно не испытывала страха. — Но я должна вернуться домой. Я не могу провести здесь всю зиму, скрываясь от людей, которым ничего не стоит меня узнать.

— Вам нельзя возвращаться домой, где любой человек может вас найти, пока мы не выясним, кто те люди, которые желают вам гибели.

— Помочь мне в этом деле может только мой дядя, и это больше не должно заботить вас.

При виде помрачневшего лица Паэна Матье вскочил с места, однако Джоанна не обратила на это внимания.

— Вы и так уже сделали все, чтобы спасти мне жизнь, но теперь я должна избавить вас от лишних хлопот, иначе люди, которые видели, как мы проезжали мимо, могут обвинить в моем побеге вас. — Она глубоко вздохнула и обратилась к Матье:

— И если хорошая погода не продержится достаточно долго, чтобы я успела вернуться домой, если корабль так и не доберется до берегов Англии и мне суждено погибнуть безымянной, вам понадобится документ, подтверждающий, что вы довезли меня до этого места целой и невредимой.

— Вы не тронетесь с места, мадам! — Паэн поднялся на ноги и сурово взглянул на нее. — Матье будет вас охранять. Вы, конечно, думаете, что отныне ваша безопасность не должна меня беспокоить, но попробуйте хотя бы представить себе, как неприятно мне будет узнать — после всех усилий, которые я потратил на ваше спасение, — что вас нашли в какой-то деревенской харчевне с перерезанным горлом, после чего ваше мертвое тело закопали на окраине рыбацкой деревушки.

Он замолчал и принялся седлать Арсуфа.

— Паэн! — Матье шагнул к нему. — Паэн, позволь мне отправиться вместе с тобой.

— Ты останешься с ней.

— Паэн, служанка трактирщика, Урсула, поможет мне добраться до арфиста. Я ведь тоже видел его тогда, в лагере Меркадье. Пошли на его поиски меня.

На губах Паэна промелькнула улыбка.

— Я видел, как ты беседовал с ней этим утром во дворе трактира. Что ж, поезжай, но только постарайся не слишком задерживаться в ее постели.

Матье покраснел и понизил голос:

— Она спрашивала о тебе, Паэн. Я пообещал ей привезти тебя обратно сразу после того, как вдова окажется на борту корабля.

Он не пытался говорить тихо, и его слова достигли ушей Джоанны. Однако она сделала вид, будто ничего не слышала.

Паэн пожал плечами и вскочил в седло Арсуфа.

— Тогда поеду я. Если мне не удастся сразу найти арфиста, я попрошу о помощи Урсулу.

По его виду нельзя было судить, порадовала ли его весть, принесенная Матье, или нет.


Глава 11


— Он сказал Урсуле, что в кошельке у него совсем пусто и он ищет какую-то даму, с которой должен был встретиться в Динане. Он не мог больше ее ждать и потому направился в Алет, так как до него случайно дошли слухи, будто она там. По его словам, эта дама, когда он ее найдет, поможет ему пополнить кошелек. Два дня назад он истратил последнее золото, которое у него было, на комнату для себя и место в конюшне для своего мула. А сегодня утром он продал мула и заявил Урсуле, что подождет эту даму еще дня три, после чего вернется в Динан и станет зарабатывать там себе на жизнь песнями, пока не сумеет ее найти. — Паэн нахмурился. — По-видимому, он искал вас, Джоанна. Негодяй явно намеревался убить вас сам, чтобы забрать всю награду себе. Только благодаря удаче, да еще тому обстоятельству, что он мог не знать вас в лицо, он не попытался прикончить вас прошлой ночью на постоялом дворе.

— Он тоже был там?

— Да. Он прибыл туда из Динана. Откуда еще он мог узнать о том, куда вы направляетесь, если не от Ги? И зачем ему вообще понадобилось следовать за вами, если не по прямому указанию Ги?

Джоанна принялась расхаживать около костра, погрузившись в размышления.

— Ги из Динана, — наконец сказала она, — самый доверенный из всех торговых партнеров моего дяди, будь то здесь, в Бретани, или где-либо еще. Кроме того, он был близким другом моего отца. Он бы никогда меня не выдал. Ги никогда не проявлял к моей семье ни малейшей враждебности — ни сейчас, ни прежде. И он не стал бы продавать меня за золото. Он и так достаточно богат!

— Я тоже склонен ему доверять, — заявил Паэн. — Старый Ги во время нашей встречи держался крайне настороженно и не слишком охотно согласился помочь незнакомцу, хотя я и сослался на вас. Но его дом полон слуг, некоторые из них молоды, и их преданность еще не проверена на деле. Кто-нибудь вполне мог вас предать. — Он взял ее за руку. — Завтра же утром мы поедем в порт Сен-Мишель, чтобы найти там корабль.

Джоанна кивнула.

— Но этой ночью, — продолжал Паэн, — я хочу, чтобы вы взглянули на арфиста. Не исключено, что он уже приезжал в Рошмарен или в аббатство, когда вы там гостили. Если так, вы могли его запомнить — и его хозяина тоже.

Джоанна вздрогнула:

— Вы что, привезли его с собой?

Паэн выхватил из охапки валежника сухую ветку и поднес ее к огню. Затем поднял свой небольшой, ярко горевший факел над их головами.

— Он сейчас в часовне, к востоку от постоялого двора. Мы можем добраться туда менее чем за час, если держаться главной дороги.

Матье тут же вскочил на ноги.

— Паэн?

Тот в ответ пожал плечами.

— Этот человек мертв.

— Вы убили его? — раздался в темноте сдавленный вскрик Джоанны.

Паэн обернулся к ней и покачал головой:

— Нет, я его не убивал, хотя негодяй вполне этого заслуживал, раз посмел посягнуть на жизнь женщины. Он умер около полудня, когда на постоялом дворе все было тихо. На его теле, если верить словам Урсулы, не нашли никаких следов насилия. Вероятно, причиной смерти был яд.

Или страх.

— А кто еще там был? Она кого-нибудь запомнила?

— Несколько путешественников, которые заехали, чтобы купить еду, и сразу после этого продолжили путь. Урсула говорит, что двоих или троих из них сопровождали слуги. Ничего особенно примечательного.

Матье пробормотал несколько слов, которые Джоанне не удалось разобрать.

— По-твоему, — добавил он уже громче, — с нашей стороны разумно туда возвращаться?

— Постоялый двор был пуст, когда я туда приехал, и оставался пустым, когда я его покинул. Часовня небольшая, а подступы к ней хорошо просматриваются со всех сторон. Поблизости нет другого жилья, кроме домика священника. — Паэн снова обернулся к Джоанне:

— Завтра утром священник совершит над этим парнем погребальный обряд, и после этого уже ни одна живая душа не сможет узнать, кто он такой и как зовут его хозяина. У вас осталась последняя возможность, Джоанна, взглянуть в лицо вашему врагу. Говорят, внешность у него не бретонская. Если он англичанин и прибыл сюда из Уитби, вам следует об этом узнать до того, как вы подниметесь на борт корабля. Вы сможете это сделать? — спросил он.

— Мне ничего другого не остается, — ответила она и отвернулась.

* * *


Тело арфиста — совсем незнакомого Джоанне человека, привезшего золото в обмен на ее гибель, — поражало своей холодной загадочностью. Из-за деревьев у самого края церковного двора Джоанна смогла различить в окне только кусок сваленной в груду белой материи, понимая, что из всех смертей, которые ей пришлось видеть за свою короткую жизнь, эта стала для нее самым действенным предостережением и самым ярким напоминанием о ее собственной незавидной участи.

— Священник, должно быть, в часовне, — прошептала Джоанна.

— Вряд ли. Арфист — чужой человек в этих местах, поэтому священник, наверное, мирно спит в своем доме.

— Но ведь ставни в часовне открыты, — возразила Джоанна. — Наверняка внутри кто-то есть.

— Ставни должны быть открыты, чтобы душа умершего могла свободно покинуть здание, — пояснил Паэн. — Если этого не сделать, она останется там, чтобы потом преследовать живых.

— Я никогда не слышала об этом…

— Вы же не воспитывались в Бретани, — отозвался Паэн и, обернувшись к ней, коснулся ее руки. — Вы готовы?

Джоанна перегнулась в седле и положила руки на плечо Паэна, чтобы спуститься на холодную землю. Матье перехватил поводья ее кобылы, пообещав спрятать животных в безопасном месте и сразу привести их обратно, если услышит звук человеческих голосов или цокот лошадиных копыт, приближающихся к часовне.

Паэн поддерживал Джоанну за руку, пока она шла по неровной почве церковного двора, после чего притянул ее к себе, одновременно приоткрыв узкую дверь часовни:

— На его теле нет следов насилия. Со стороны может показаться, что он спит.

С этими словами он ступил, увлекая ее за собой, на голые каменные плиты пола. И в этот миг пламя свечей ударило, словно два ярких солнца, прямо в ее широко распахнутые глаза, и она замешкалась, ослепленная, на пороге часовни.

— Нам нужно торопиться, — тихо сказал Паэн. — Повернитесь лицом ко мне, и я приведу вас.., я приведу вас к нему.

Джоанна почувствовала, как наклонился Паэн, и увидела, что он откинул покров с лица умершего — совсем юного лица, на гладкой коже которого только начал пробиваться первый пушок. Арфист оказался красивым юношей с правильными чертами, облик которого можно было бы назвать ангельским, если бы не крупный капризный рот, на котором навечно застыла довольная ухмылка.

— Взгляните еще раз, — прошептал Паэн. — Вы его не узнаете?

Джоанна покачала головой:

— В Рошмарен часто приезжали менестрели, среди которых были и арфисты, до того как…

— Как — что?

— До того, как мой брат погиб там.

Джоанна снова посмотрела на лицо юноши. Если бы не бледно-голубой оттенок кожи, наводивший на мысль о смерти, со стороны и впрямь могло показаться, что он просто спит.

— Нет. Я никогда не видела этого человека у нас в замке.

— А где-нибудь в другом месте? — Голос Паэна был тихим, но настойчивым, не давая горьким воспоминаниям отвлечь ее от главной цели. — Подумайте еще раз. Но только не о менестрелях с их арфами, а о тех нескольких месяцах, что вы провели в Рошмарене, и о ваших домочадцах. Вам когда-либо приходилось встречаться с ним раньше?

Она непременно запомнила бы эти большие, оттопыренные губы, так резко выделявшиеся на худом лице юноши.

— Нет, никогда.

Паэн прикрыл лицо арфиста тканью.

— Нам пора уходить, — произнес он.

Когда они покинули озаренное сиянием свечей святилище и снова вышли в ночь, тьма уже сгустилась. Джоанна оступилась на последней ступеньке, и тут же сильная рука Паэна удержала ее от падения.

— Сядьте, — предложил он ей. — Сядьте здесь и положите голову на колени.

— Я не собираюсь падать в обморок, — возразила она.

— Разумеется. — Паэн коротко свистнул, подражая щебету птицы, и когда Джоанна подняла голову, Матье уже стоял рядом, держа за поводья Арсуфа. Паэн подсадил ее в седло и занял место позади нее. Матье на миг покинул их, после чего снова появился, озаренный мягким светом, лившимся из двери часовни.

— Моя лошадь…

— Матье приведет ее, — ответил Паэн.

* * *


Они не спеша продвигались к своей брошенной стоянке, и Джоанне удалось даже вздремнуть в объятиях Паэна, однако она очнулась сразу же, как только ее начали мучить кошмары, и всю остальную часть пути бодрствовала, любуясь темным, усыпанным звездами небом у них над головой. Их кони, похоже, без труда находили дорогу в темноте, и Джоанна уже не сомневалась, что они очень скоро окажутся рядом с лагерем, где Матье всего несколько часов назад разжег для нее костер.

Когда они достигли цели, костер уже догорал, и Паэн, вручив ей сверток с одеялом, чтобы ей было на чем сидеть, вместе с Матье занялся сбором сухого валежника, чтобы заново разжечь огонь.

— По-моему, это было пустой тратой времени, — буркнул Матье.

— Да, пожалуй, — отозвался Паэн.

— Нет. — Джоанна расстелила одеяло и села на него. — Это было необходимо. Если бы я узнала арфиста, это могло бы положить конец всем моим тревогам. Паэн оказался прав: я должна была его увидеть.

Матье покачал головой.

— Я-то сразу узнал этого юного негодника. Вчера вечером я видел его на постоялом дворе в общем зале, пьяного в доску. Он цеплялся за юбки служанок и пел таким голосом, от которого скисло бы даже самое свежее молоко. Жаль, что я не обратил внимания на слова песни, потому что в ней шла речь о какой-то знатной даме из Динана.

Паэн повернулся к нему:

— Ты думаешь, он имел в виду Джоанну? Матье пожал плечами:

— Он пел о даме, которая… Джоанна насторожилась.

— Что?

— ..которая слишком легко расточала знаки внимания другим мужчинам, — смущенно пробормотал Матье.

Они замолчали, прислушиваясь к потрескиванию пламени костра.

— Наверное, это какая-то старая песня, — промолвил Паэн.

— Да, — согласился Матье. — Очень старая песня. Снова воцарилось молчание, которое нарушила Джоанна:

— Вы полагаете, меня хотели убить за измену? Паэн даже не шевельнулся.

— А что, по-вашему, такое возможно? — спросил он наконец.

— Вы можете думать что угодно, — заявила Джоанна, — но прелюбодеяние не входит в число моих грехов.

— А ваш покойный муж, мадам? Он никогда не сомневался в вашей верности?

— Нет, — ответила Джоанна. Когда он вообще о ней вспоминал. Она посмотрела Паэну прямо в глаза:

— Вы же сами сказали мне всего несколько дней назад, что арфист обвинял меня в покушении на жизнь мужа. Намекнул ли Меркадье хоть словом о прелюбодеянии, когда нанимал вас?

Паэн потупил взор.

— Нет, — признался он. — Меркадье ничего не говорил мне о вашей добродетели. Матье откашлялся.

— По-видимому, тот арфист и в самом деле пел какую-то очень старинную балладу, — произнес он. — Не о вас.

Джоанна пожала плечами и поплотнее завернулась в плащ. Она снова почувствовала на себе пристальный взгляд Паэна, и воспоминания о крепком южном вине и теплом полумраке спальни, в которой она провела предыдущую ночь, снова вернулись к ней, и ее щеки вспыхнули густым румянцем. Что могло бы произойти между ними, если бы Паэн и впрямь считал ее неверной женой? Быть может, тогда он закрыл бы на засов дверь спальни, отгородив их от всего мира, и вернулся к ее очагу и ее ложу, чтобы остаться с ней до рассвета? Разве отказался бы он провести с ней всю долгую осеннюю ночь, если бы относился к ней как к обычной распутнице?

Словно в ответ на ее мысли рука Паэна коснулась ее плеча.

— Ложитесь рядом со мной-, — предложил он. Одеяло уже было разложено поверх смятой сухой травы, и плотная жесткая шерсть была открыта жару, идущему от костра.

— Я хочу уберечь вас от простуды, — добавил Паэн, — и ничего больше.

Если бы в его взгляде присутствовала хоть капля жалости к ней, Джоанна ответила бы ему со всей резкостью, на какую только была способна. Однако в его глазах, помимо скрытого тепла, было и нечто большее — забота о ней, далеко выходившая за рамки долга, невольное уважение, которое убеждало ее лучше любых слов в том, что он не сомневался в ее порядочности.

Паэн оттащил от огня седельные сумки, чтобы на них не попали случайные искры, разлетавшиеся в темноте, и, опустившись на одеяло рядом с Джоанной, прикрыл им ее плечи. Его тело, прижавшееся к ней, казалось таким большим и теплым, что она уже не чувствовала пронизывающего ветра, дувшего со стороны далекого моря и проносившегося мимо их уединенного лагеря. Он не сделал попытки придвинуть ее к себе, однако одна его рука обнимала ее за талию, а подбородок покоился у нее на макушке.

Матье поднялся с места и потянулся. Джоанна увидела, как его сапоги исчезли в тени за низкими языками пламени.

— Костер, — произнесла она. — Если они заметят костер, то могут легко нас найти.

Паэн слегка пошевелился и крепче обхватил ее рукой.

— Судя по всему, за арфистом следовал лишь один человек, следя, чтобы тот не проболтался о порученном ему задании. Вряд ли их было много, так как на теле парня не было никаких следов борьбы, к тому же он даже не пытался сбежать с постоялого двора.

— Их могло быть и больше, и они явятся сюда ночью, чтобы убить нас всех.

Она почувствовала, как он в ответ пожал плечами.

— Маловероятно. Кроме того, если бы их было много и им стало известно о том, что вы здесь, они бы уже явились сюда и наверняка нашли нас. Матье останется на страже, но вряд ли он услышит что-нибудь на таком расстоянии от дороги — что-либо, кроме воя волков. А костер, Джоанна, убережет нас не только от хищных зверей, но и от холода.

— Как же вы с Матье умудрились не заболеть, половину ночи проводя на ногах и не ложась спать до тех пор, пока другой не сменит вас на посту?

— Солдат спит крепко, если ему не грозит опасность. Когда мы с вами.., когда все останется позади и вы благополучно доберетесь до дома, я охотно съем хоть целую дюжину жареных перепелов и просплю две недели подряд.

Ветер усиливался, задувая огонь костра и оставляя на своем пути струйку бледного дыма, поднимавшегося к темному небу. Никогда еще Джоанна так не жалела об отсутствии стен, будь это даже стены самой убогой лачуги во всем Гандейле, как в тот миг. Если бы не тело Паэна, защищавшее ее спину от ледяного морского ветра, она бы продрогла до костей. Короткие осенние дни скоро должны были смениться зимними морозами, и им следовало подыскать себе надежное укрытие, прежде чем выпадет снег. Ее собственный дом находился так далеко отсюда, по другую сторону холодного моря, за продуваемыми всеми ветрами вересковыми пустошами Йоркшира…

— И куда же вы намерены отправиться, чтобы проспать две недели подряд?

Паэн ответил не сразу.

— К тамплиерам, — произнес он неохотно. — В их общину, расположенную на побережье. Она улыбнулась:

— Да, там вы можете чувствовать себя спокойно. А они позволят вам Остаться?

— Да.

Что-то в его голосе заставило ее поколебаться, прежде чем задать следующий вопрос:

— Вы их знаете?

— Они учили меня сражаться.

Бессменный черный плащ, который он носил, был знаком, который она так и не сумела разгадать.

— Вы тоже тамплиер?

— Нет.

— Не были ли вы членом их ордена до того, как…

— До того, как я стал наемником? — Он вздохнул. — Нет. Тамплиеры не принимают в свой орден людей низкого происхождения или незаконнорожденных.

— Но ведь вы говорили, что они учили вас сражаться.

— Да, когда я был еще подростком и у меня не было иного способа обеспечить свое будущее, кроме меча, они сделали из меня воина. Впоследствии, когда я отплатил им за все сторицей, они предложили мне золото в обмен на мой меч, когда им требовалось больше солдат, чем мог выставить их орден.

Только ночной мрак да еще то обстоятельство, что она лежала к нему спиной, придали Джоанне смелости продолжать свои расспросы. Ей очень не хотелось потерять расположение этого человека, но она должна была наконец узнать, как он превратился в наемника, хладнокровно убивающего ради мести или выгоды.

— А потом вы покинули тамплиеров, чтобы вступить в армию Меркадье?

— Я никогда не покидал ни тех ни других, — ответил он без тени раздражения. — Когда король Ричард повел свое войско в Палестину, я находился в рядах тамплиеров. Там было много таких людей, как я, нанятых за деньги для того, чтобы их мечи послужили во славу ордена. А после возвращения у нас еще прибавилось забот из-за пленения короля Ричарда.

— Вы пытались его освободить? Паэн покачал головой.

— Нет, но именно я доставил эмиссаров старой королевы на переговоры с сарацинами, которые держали его в заточении. И сама она, и ее посланники щедро платили мне за услуги. А потом я на некоторое время вернулся к Меркадье…

— ..где узнали о том, что можете заработать лишнее золото в замке Рошмарен.

Паэн поплотнее закутал ее в одеяло и тихо выругался.

— Если вы не хотите спать, мадам, тогда смените Матье на его посту. Не могли бы вы хоть немного помолчать и дать мне отдохнуть?

Джоанна затихла. Последним видением, промелькнувшим перед ее глазами, прежде чем она погрузилась в сон, были раскаленные малиновые искорки от костра, жар которого уносился северным ветром в бескрайнюю пустоту ночи.

Он крепче прижал ее к себе, согревая в эту холодную осеннюю ночь, пока не почувствовал, как дыхание ее стало ровным, а тело обмякло, приноровившись к его близости.

Если бы Паэн не знал, что Джоанна Мерко была замужем и проводила каждую ночь в постели Ольтера Мальби, он мог бы принять ее за нетронутую девственницу. Сколько бы времени ни продолжался ее брак и как бы глубоко она ни была посвящена во все, что касалось отношений между мужчиной и женщиной, по ее поведению никак нельзя было сказать, что ей был знаком тот тонкий язык чувств, который подразумевал близость без страсти и прикосновение без настойчивости. Хотя он вправе был ожидать, что она, как порядочная женщина, не захочет спать вместе с ним, ему тем не менее казалось, что ее тело будет стремиться согреться возле него. Однако вдова Мальби, похоже, не представляла себе, что значит просто делиться друг с другом теплом, когда кругом царят холод и мрак.

Перед мысленным взором Паэна по-прежнему маячило мертвое лицо Ольтера Мальби. Не будучи невинным подростком, убитый им Мальби тем не менее не производил впечатления зрелого мужчины в полном расцвете сил. На его лице, когда он лежал, прижавшись щекой к пыльному полу в доме блудницы, застыли раздражение и какой-то ребяческий гнев. Каким он был мужем для умной, утонченной Джоанны Мерко? И как он утешал свою юную супругу после того, как ее брат погиб во дворе замка Мальби? Часто ли он держал ее в объятиях, согревая своим теплом, когда любовная близость оставалась позади?

Паэн почувствовал, как в нем нарастает возбуждение. Выходит, он ничем не лучше вероломного сеньора Мальби, если не может отдать ей собственное тепло, не допуская при этом греховных мыслей. Он поднял глаза к небу и принялся считать драгоценные камни в поясе Небесного Охотника [12 - Небесным Охотником называли созвездие Ориона.] и бледные огоньки, образовывавшие лезвие его занесенного для удара меча. Яркая, разжигающая похоть звезда Венера, как он надеялся, уже давно зашла за горизонт, однако Паэн на всякий случай избегал смотреть в ту часть неба, где она обычно появлялась.


Глава 12


Джоанна проснулась от звуков мужских голосов и тихого ржания кобылы. Все следы их лагеря, кроме одеяла, принадлежавшего Паэну, и заново разожженного костра, уже были уничтожены, а вещи сложены в кучу рядом с деревом, возле которого их лошади провели ночь. У ее ног, завернутые в плотное шерстяное одеяло, лежали гладкие, согретые огнем костра камни.

Арсуф, огромный черный жеребец Паэна, яростно противился попыткам Матье подтянуть подпругу на его седле, в то время как Паэн довольно успешно навьючивал коня Матье, перекинув седельные сумки вместе со свернутым в рулон одеялом через деревянную луку седла и закрепляя их веревками. Серая кобыла, которую Паэн приобрел для Джоанны в аббатстве Святого Мартина, уже оседланная и нагруженная единственной сумкой, старалась держаться как можно дальше от суеты, окружавшей ее более крупных собратьев.

— Держись крепче за поводья и не позволяй ему оборачиваться, не то он укусит тебя за ногу, — говорил Паэн, обращаясь к Матье. — После первых нескольких миль он успокоится. Если сможешь, не слезай с него всю дорогу, а своего коня веди под уздцы. Арсуф не любит, когда его ведут, и непременно постарается вырваться на свободу.

— Не беспокойся. Я доставлю его целым и невредимым в лагерь Меркадье и буду ждать тебя там.

— Только не продавай его Меркадье! Я уже ответил ему отказом два месяца назад, хотя он предлагал мне за Арсуфа хорошую цену, и он в мое отсутствие наверняка захочет…

— Клянусь тебе, Паэн, что, когда ты вернешься, твой зверюга будет со мной, такой же злонравный, как и всегда.

— И побереги собственную шкуру, Матье. Не ввязывайся в драку, которую ты не выбирал сам.

Джоанна, услышав их разговор, вскочила со своего ложа и стала натягивать ботинки.

— Не уезжайте! — крикнула она. — Матье…

— Я должен отвести животных, мадам, а Паэн посадит вас на корабль.

— Почему вы уезжаете?

Паэн придерживал голову Арсуфа, пока Матье взбирался в седло.

— Нас могут узнать, — ответил он, — если мы все вместе появимся в следующем порту. Достаточно одного Арсуфа, чтобы привлечь к нам внимание и оживить воспоминания тех, кто уже видел нас на постоялом дворе.

Матье стойко противился попыткам Арсуфа укусить его за ногу.

— Прощайте, мадам! — крикнул он. — Надеюсь, вы найдете себе надежное судно и благополучно вернетесь домой еще до того, как выпадет снег.

— Прощайте, Матье! Я никогда не забуду вас… Издав короткий возглас, Матье схватил за поводья своего коня, одновременно не давая Арсуфу прижать его к единственному на холме дубу с кривыми ветвями. Паэн отвернулся, чтобы не видеть, как расшалившийся Арсуф спускается по склону холма к тропинке, идущей вдоль берега. Он вернулся к костру и принялся свертывать шерстяное одеяло.

— Мне очень жаль, — грустно сказала Джоанна.

— Вы не сделали ничего такого, о чем могли бы сожалеть, — ответил Паэн. — Там, у костра, есть остатки хлеба, которым снабдил нас трактирщик. Нам необходимо как можно скорее тронуться в путь.

— Ради меня вам пришлось расстаться со своим конем.

— Я найду его снова в лагере Меркадье. Матье сумеет привести его туда живым и невредимым.

Джоанна с сомнением посмотрела на свою легко навьюченную кобылу.

— Вы думаете, она выдержит нас двоих?

— Нет, — отозвался Паэн. — Я пойду пешком. Отсюда не так уж далеко до берега.

— У меня еще остался кошелек, который я ношу под платьем. Это половина того золота, которое вы получили в Динане.

Паэн только пожал плечами.

— Мы могли бы купить себе еще одну лошадь, — добавила Джоанна.

— В этом нет необходимости. Нам нельзя показывать, будто мы в состоянии позволить себе еще одну лошадь. Если мы привлечем к себе внимание, нам придется продать и эту кобылу в первой попавшейся деревне и продолжить путь пешком.

— Вы совсем не похожи на бедняка, Паэн. Он вынул плащ из седельной сумки и накинул его на плечи так, чтобы складки прикрывали видавшие виды ножны и простую самодельную рукоятку его меча.

— Никто не обратит внимания на меня, когда мы будем проезжать мимо, — сказал он. — Все будут смотреть только на вас.

Джоанна опустила глаза на свой замызганный плащ и лучшее платье служанки Урсулы, покрытое в некоторых местах крупными пятнами морской соли.

— Вряд ли они примут меня за состоятельную женщину, — грустно промолвила она.

Паэн натянул ей на голову капюшон, чтобы скрыть волосы.

— Они увидят перед собой прекрасную женщину, — ответил он. — Так давайте же по крайней мере сделаем все, чтобы они не могли вспомнить при допросе ни цвета ее волос, ни дивного зеленого оттенка ее глаз.

Они не раз оставались наедине друг с другом и раньше, когда Матье занимал свой пост на некотором расстоянии от лагеря, и были совершенно одни и недосягаемы для посторонних глаз прошлой ночью, в спальне Джоанны на верхнем этаже постоялого двора. Однако они еще никогда не находились в полном одиночестве так далеко от обитаемых мест, когда рядом не было никого, даже Матье. Она могла закричать, и ни одна живая душа не откликнулась бы на ее зов. Ничто не мешало им посидеть подольше возле догоравшего костра, стараясь обрести в обществе друг друга нечто большее, чем просто тепло их тел. Никто не увидит их здесь, и никто никогда не узнает об этом.

Паэн назвал ее красавицей. Он так и сказал: когда она будет проезжать мимо, люди увидят перед собой прекрасную женщину. Джоанне достаточно было посмотреть ему в глаза, чтобы понять, что он говорил это от чистого сердца.

— Джоанна… — начал Паэн.

Она опустила взгляд на свои руки, совсем недавно покрывшиеся веснушками. Тогда, на постоялом дворе, сидя в уютном свете камина в новом чистом платье, она не казалась ему красавицей. По-видимому, он надеялся таким способом отвлечь ее от их нынешнего нелегкого положения.

— Почему вы не едите хлеб? Вам придется проехать несколько миль, прежде чем мы доберемся до ближайшей деревни.

Образ комнаты на постоялом дворе и слабого света огня исчез как не бывало.

— Лучше ешьте его сами, — ответила она. — Ведь вы собираетесь идти пешком.

Паэн разбросал угольки потухшего костра и, завернув хлеб в кусок ткани, положил его в седельную сумку.

— Там, в стороне от дороги, есть ручей, — произнес он. Они вместе отвели кобылу на водопой к стремительно бегущему потоку и наполнили водой два меха, которые оставил им Матье.

* * *


Со всех сторон их окружали возделываемые земли, с садами и полями, подступавшими так близко к берегу, как только позволяла им морская соль. Миновав две деревни, они остановились наконец в рыбацком поселке, располагавшемся в небольшой бухточке рядом с широкой полосой белого песка. Джоанна надвинула на голову капюшон и отвела кобылу в буковую рощицу между деревней и морем, в то время как Паэн зашел в одну из грязных хижин на окраине поселка, чтобы купить там хлеб, яблоки и кувшин свежего молока.

— Мы уже проделали большую часть пути, — повернулся он к ней. — Если хорошая погода продержится еще немного и мы будем двигаться быстрее, то, пожалуй, ночь мы проведем в покое и безопасности.

Джоанна вздрогнула.

— Я так замерзла! Лучше уж спать на постоялом дворе, полном грабителей, чем провести еще одну ночь возле большой дороги.

— То место, куда я собираюсь вас отвезти, надежнее любого постоялого двора. У тамплиеров есть своя резиденция рядом с портом, а также странноприимный дом, где разрешается жить корабельщикам и купцам, прибывшим сюда по своим делам. Джоанна покачала головой.

— Меня они не пустят. Когда я впервые прибыла в Бретань, моему кораблю из-за сильных ветров пришлось пристать к берегу довольно далеко от Динана. Несмотря на то что у тамплиеров имелся в ближайшей гавани странноприимный дом, они наотрез отказались предоставить мне ночлег.

Паэн улыбнулся:

— Черные рыцари делают вид — по крайней мере при посторонних, — что они чураются женщин и весьма умеренны за столом. Однако тем, кого они хорошо знают, они нередко оказывают вполне достойный прием за счет богатств, которые им удалось утаить от короля.

Джоанна нахмурилась.

— Я не хочу обращаться за помощью к тамплиерам. Они жестокосердны и внушают страх всем, кто имеет с ними дело.

— Да, они умеют отпугнуть посторонних, — ответил Паэн, — когда это им выгодно. Они терпят меня лишь потому, что прибегают к моей помощи всякий раз, когда им нужен лишний меч. Если я привезу вас с собой, они не причинят вам вреда, Джоанна.

Она опустила глаза на его руку, лежавшую на ее седле.

— Сколько вам было лет, Паэн, когда вы начали учиться воинскому искусству у тамплиеров?

— Двенадцать, — ответил он. — Намного старше того возраста, когда мальчиков принято отдавать на воспитание.

Только знатные семейства могли позволить себе отдавать своих отпрысков на воспитание людям, которые обучали их как мирской премудрости, так и обращению с оружием. Такая фраза из уст простого наемника звучала по меньшей мере странно.

Паэн поднял на нее глаза.

— Они хорошо ко мне относились, — добавил он. — Если бы не они, я бы мог умереть с голоду.

По-видимому, он был крестьянином по рождению — незаконным сыном какой-нибудь простолюдинки, разделившей ложе с рыцарем и давшей затем жизнь воину…

— А сколько лет было вашему брату, когда он погиб в Рошмарене?

Джоанна была настолько погружена в размышления, что не сразу расслышала его вопрос. Когда же он повторил его, она побледнела и отвернулась от его пристального взгляда.

— Ему было всего четырнадцать, но по росту он не уступал зрелому мужчине, — неохотно ответила она. — Его никто не отдавал на воспитание и не обучал воинскому ремеслу.

— Почему? Он был болезненным от природы? Усилием воли Джоанне удалось сохранить прежний спокойный тон.

— Нет, Гаральд был очень здоров, к тому же крепок и силен, как молодой бычок.

— Почему же тогда его не учили обращаться с оружием?

— Гаральд обучался ремеслу моего дяди в его конторе и помогал ему вести счета, — сказала она. — Но он всегда мечтал стать рыцарем, могучим и непобедимым воином. Он постоянно донимал нас своими просьбами, пока я наконец…

— Пока вы не вышли замуж за человека, который мог исполнить его желание?

Джоанна пошатнулась в седле и прикусила губу, чтобы унять дрожь. Ей уже не раз говорили те же слова… Однако когда она услышала их от Паэна, ей показалось, будто кто-то вонзил ей кинжал прямо в сердце. Ей нужно было любой ценой заставить его замолчать.

— Мой дядя — человек богатый, — высокомерно заявила она. — У него есть свои торговые интересы в разных странах за пределами королевства, и у него были свои причины выдать меня замуж за Мальби — причины слишком непростые, чтобы вы могли их понять. Мои собственные желания и честолюбивые устремления Гаральда занимали среди них далеко не первое место. Подобные решения принимаются не так просто, как вы, должно быть, думаете.

Она даже не поморщилась, разговаривая подобным тоном с Паэном, человеком низкого происхождения, который наверняка гнул бы всю жизнь спину на полях и в садах Бретани, если бы не тамплиеры, которые приняли его к себе и научили сражаться. Она старательно подбирала слова в надежде, что Паэн прекратит свои расспросы, однако ее выпад, нацеленный на то, чтобы сильнее уязвить собеседника, не достиг цели. В действительности воображение Паэна было не настолько ограниченным, чтобы его можно было обвинить в недостатке утонченности.

Паэн в ответ на ее пылкую речь лишь коротко вздохнул.

— Я очень признательна вам за помощь, — продолжала Джоанна тем же тоном, — и позабочусь о том, чтобы вы получили за те дни, что проведи рядом со мной, больше золота, чем могли бы добыть в военных кампаниях.

Паэн скривил губы в улыбке.

— Не беспокойтесь из-за того, что ваши слова задели меня, Джоанна. Мы с вами слишком разные люди, поэтому размолвки между нами неизбежны. Вы родились в богатой семье, а я явился к тамплиерам сиротой без средств к существованию. Мы оба сами прокладывали себе путь в жизни, но во всем остальном нам трудно понять друг друга.

Должно быть, у нее вырвался вздох разочарования, потому что он поднял голову и улыбнулся:

— Тем не менее мы вполне можем поладить друг с другом. Мы вместе пережили несколько тревожных дней и, как видите, уцелели.

Джоанна наклонилась вперед и накрыла его руку своей.

— Вы правы, Паэн. Мы уцелели только благодаря вам. — От ее высокомерия не осталось и следа.

Он извлек руку из-под ее пальцев и накрыл их своей ладонью.

— Вы не доставили мне особых хлопот. Я знавал времена и похуже, — пробурчал он.

— Женщины? — вырвалось у Джоанны прежде, чем она успела себя сдержать.

— Женщины, — улыбнулся он. — И еще пара-другая толстых торговцев. Многие из них причиняли мне куда больше неудобств, чем вы, Джоанна. Вы никогда не жаловались и держали свои страхи при себе.

Она смущенно потупилась:

— Вряд ли я могла чего-нибудь опасаться, когда вы с Матье находились рядом. Он пожал плечами.

— Согласитесь, были такие мгновения, когда вы больше боялись союзника, которого знали, чем врага, о котором вам ничего не было известно.

— Вы были моим… — Джоанна заколебалась. — Я вас нисколько не боялась. Паэн рассмеялся:

— Я все же думаю, что в ту ночь, когда я проник в вашу спальню, вы с трудом сдерживались, чтобы не пырнуть меня кинжалом. В подобной ситуации только женщина, потерявшая рассудок, не испытала бы страха, увидев рядом с собой незнакомого мужчину.

— Насколько я помню, вы покинули мою спальню еще до того, как я успела окончательно проснуться. Когда вы ушли, мне все еще казалось, что я вижу сон.

— Когда я появился в вашей комнате, вы спали сном младенца. — Он слегка приподнял бровь. — Не знаю, слышали ли вы, как я неоднократно звал вас по имени? Я был совсем близко, готовый заглушить ваши крики и объяснить вам все прежде, чем вы позовете на помощь. Уж не приняли ли вы на ночь сок из маковых зерен, чтобы избавиться от бессонницы?

— Нет.

— Я ни разу не замечал, чтобы вы спали так крепко с тех пор, как покинули Рошмарен. По-видимому, наше путешествие приучило вас даже во сне держать ухо востро ради собственной безопасности. Прошлой ночью вы постоянно ворочались и просыпались несколько раз.

— Просто я не привыкла делить постель с другим мужчиной.

Он поднял на нее удивленный взгляд.

— Я совсем забыла… — покраснев, пробормотала Джоанна, смутившись оттого, что ее брак оставил у нее так мало воспоминаний.

Паэн долго молчал, о чем-то задумавшись.

— Когда состоялась ваша свадьба? — вдруг спросил он.

— В прошлом году, перед самыми святками. Мой муж покинул меня, отправившись в Нант, вскоре после начала второй жатвы, а спустя десять дней погиб. Его тело привезли в замок на телеге… — Джоанна, вздохнув, попыталась выбросить тот злосчастный день из головы. Она стала такой же болтливой, как старухи из Гандейла во время стрижки овец.

— Вторая жатва закончилась не так давно. Вы ждете ребенка?

Рыцарь, будь то норманн или бретонец, задал бы тот же вопрос куда более деликатно. Торговец шерстью, даже самого низкого происхождения, непременно предварил бы его извинениями, если женщина, к которой он обращался, не принадлежала к числу его домочадцев. Джоанна ждала, что Паэн попросит у нее прощения, но вместо этого он обернулся к ней, ожидая ее ответа. Судя по всему, он не считал свои слова дерзостью или неуважением по отношению к ней. Джоанна вздохнула. В конце концов, этот человек пересек все герцогство, чтобы спасти жизнь женщине, которую даже не знал, и потому она вряд ли могла винить его за грубость.

— Если бы я и в самом деле ждала ребенка, — ответила она, — то к этому времени я бы его уже потеряла.

Он отшатнулся от нее так резко, словно она замахнулась на него мечом.

— Неужели я причинил вам вред? Вчера, на пляже… Она покачала головой:

— Нет. Со мной ничего не случилось, и я вовсе не в тягости.

— Вы еще так молоды, Джоанна. Вы можете снова выйти замуж, и у вас будут дети. — Не дождавшись ответа, он слегка коснулся ее руки. — Вы выберете себе в мужья какого-нибудь порядочного торговца из Уитби и будете спокойно жить у себя дома. Никто больше не вытащит на ваших глазах меч, а наше путешествие с годами станет лишь далеким воспоминанием.

— А вы? Вы способны забыть все убийства.., все то, через что вам пришлось пройти? Паэн покачал головой.

— Нельзя изгладить из памяти собственные деяния, все равно, добрые или злые, милосердные или кровавые. Они остаются с тобой навсегда и возвращаются к тебе в твоих снах. — Он вздохнул и перевел взгляд на береговую линию, видневшуюся вдали. — Выходите замуж за купца, Джоанна, если хотите спокойно спать по ночам.

Слова Паэна отозвались болью в ее душе. Если она станет женой этого человека, ей почти не придется спать долгими зимними ночами, и ни одно из множества видений, которые ждут ее впереди, нельзя будет назвать сном. Слишком поздно Джоанна вспомнила о том, что Паэн иногда умел читать ее мысли. Она прикрыла лицо капюшоном и, опустив глаза на чепрак под седлом лошади, принялась пересчитывать нити в его бахроме. У нее не хватило решимости взглянуть на его руку, такую сильную и загорелую, покоившуюся на загривке ее кобылы.

* * *


Они покинули главную дорогу неподалеку от крепости тамплиеров, поскольку Паэн зарыл здесь часть золота. Похоже, этот человек рассеял свое богатство по всему герцогству, так как за время их путешествия, которое он не обдумывал заранее, они уже успели миновать два таких секретных склада. Насколько могла судить Джоанна, он нашел свой второй тайник с той же легкостью, с какой голодный хищник находит зимой пищу, запасенную им еще минувшим летом.

Джоанна ждала, сидя верхом на своей кобыле, пока Паэн обходил по окружности место давно потухшего сигнального костра, и видела, как он нашел ту примету, которую искал, — почерневший, неровный круг, выжженный на поверхности камня. От этого плоского куска гранита Паэн отсчитал по прямой линии несколько шагов до другого, меньшего по размерам булыжника и достал из промерзшей земли мешочек с деньгами, зарытый внутри каменного круга, устроенного древними жителями этих мест. Джоанна огляделась по сторонам и вдруг обнаружила, что в расположении этих покосившихся, покрытых инеем камней, лежавших рядом с местом сигнального костра, присутствовал определенный порядок. Паэн показал ей облепленный сырой глиной мешочек, до отказа набитый монетами.

— Я забрал оттуда все золото, — объяснил он. — И я твердо намерен доставить вас домой целой и невредимой. Если мне для этого придется купить целый корабль, я так и сделаю.

Похоже, этому человеку так не терпелось поскорее от нее избавиться, что он готов был истратить целое состояние, лишь бы она наконец покинула берега Бретани.

— Разве вы не довольны? Женщина должна улыбаться при мысли о том, что у нее хватит денег, чтобы купить себе безопасность.

Джоанна отвернулась, устремив взор на самый дальний из камней.

— Вы не боитесь использовать эти круги в качестве тайника для своих сокровищ? — спросила она. — Бретонцы из Рошмарена старались обходить такие места стороной.

Он приблизился к ней и открыл сумку, притороченную к седлу под самым коленом Джоанны.

— Разве вы не знали, что они наведываются к этим камням каждый раз в середине лета, а также во время сева и после сбора урожая?

— Я никогда не замечала там скопления людей…

— Только потому, что они тщательно скрывали свои визиты от вас, как, впрочем, и от всех остальных. У вас в Англии тоже есть такие каменные круги, устроенные древними, и ваш народ их не забывает.

Она покачала головой.

— Каждое утро в мае туда кладут цветы, а в середине лета на камни возливают молоко. И ничего больше. Он рассмеялся.

— В таком случае не понятно, как вашим родственникам удалось разбогатеть. Если вы будете пренебрежительно относиться к своим божествам, те откажут вам в помощи, и тогда никакие пожертвования в монастыри и прочие богоугодные заведения не вернут вам удачи.

Джоанна истово перекрестилась.

— Человеку, который живет так, как вы, нельзя богохульствовать, иначе вы можете умереть без покаяния. Он пожал плечами:

— Женщине, путешествующей в обществе грубого солдата, не стоит слишком придираться к его речам, если она не хочет остаться одна.

— Я.., я уже сказала вам, что в состоянии продолжать путь самостоятельно…

— И кроме того, такая женщина должна понимать, когда этому сквернослову, которого судьба дала ей в спутники, просто хочется пошутить. — Паэн поднял голову и вздохнул. — Я не покину вас, Джоанна, до тех пор, пока вы снова не окажетесь в Йоркшире, пренебрегая древними божествами и оскорбляя их чувства пустяковыми дарами из увядших цветов и прокисшего молока.

— А что приносите им вы? Разумеется, не золото, поскольку вы только что забрали его… — И тут до нее дошел смысл слов Паэна. — Вы собираетесь подняться вместе со мной на корабль?

Он положил руку на седельную сумку.

— Здесь хватит золота и для меня тоже.

— Но вы не можете… Это уж слишком.

— Я буду торговаться до последнего с капитаном корабля. У нас еще останется достаточно золота.

— Я имею в виду не золото. Вы не можете.., у вас есть долг перед… Меркадье…

— Я отыщу его армию, как только вернусь назад. Меркадье знает, куда послать мне весточку — в то место, где я всегда могу узнать от него новости.

В сознании Джоанны тут же всплыл образ Паэна, стоящего рядом со скрюченным монахом в аббатстве Святого Мартина. Она готова была поставить на пари половину состояния Мерко, что стены обители дали приют родственнику Паэна и что это было единственное место на всем Божьем свете, где можно было связаться с Паэном в случае нужды — через его брата-монаха.

Паэн поднял глаза на облака.

— Западный ветер усиливается. Я успею побывать в Англии и вернуться обратно, прежде чем Меркадье ввяжется в какую-нибудь очередную войну.

Похоже, Паэн не шутил. Он и впрямь собирался проделать вместе с ней весь путь до берегов Англии. В горле Джоанны встал болезненный комок, и она не могла выговорить ни слова. Она будет не одна во время плавания. Она будет не одна…

— Вам нет нужды меня сопровождать.

— Разве вы не рады? Разве вы не… — Паэн вдруг замолчал и изумленно посмотрел на нее:

— Вы плачете? — спросил он. — Полно, мадам. Я не возьму с вас ничего, кроме тех денег, которые нужны, чтобы оплатить мое место на корабле. Вам не придется жертвовать золотом Мерко, чтобы вернуть мне свой долг.

— Да пропади оно пропадом, это золото!

— Клянусь мизинцем святого Петра, мадам, неужто я слышу такие слова от дочери купца? — Он накрыл ее похолодевшие, сжатые в кулачок пальцы теплой ладонью. — Успокойтесь. Эта дорога ведет в порт Сен-Мишель. Если патруль тамплиеров обнаружит нас здесь, они подумают, что я вас похитил или, того хуже, изнасиловал. Не могли бы вы сделать мне одолжение и перестать плакать?

— Я вовсе не плачу.

— Тогда утрите слезы с вашего лица. Со стороны может показаться, что вы плачете.

— Неужели вы не можете хоть немного помолчать?! — вскричала она. — Мне соринка попала в глаз.

— В таком случае мне жаль соринки, потому что в таком потоке она непременно утонет.

Джоанна рассмеялась, и слезы хлынули из ее глаз с новой силой, сменившись новым приступом смеха. Кобыла под ней попятилась в сторону и остановилась.

В тот миг ей показалось вполне уместным и ничего не значащим жестом положить руку ему на плечо, затем снять колено с луки седла и посмотреть прямо в его обращенное к ней лицо. Джоанна не помнила, как соскользнула вниз, очутившись в его объятиях, и не знала, кто из них первым решился коснуться губами сначала ладони другого, а затем зажмуренных в порыве страстной тоски век.

Его ладонь обхватила ее подбородок, притягивая к себе нежные губы. Морской ветер овевал густой румянец, вспыхнувший на бледных щеках, и не мог изгладить жар любви с ее лица. Она была подобна сухому листу, вспыхивающему от малейшей искры, лишенная возможности выбирать или раздумывать, и лишь его прикосновение и слова, которые он прошептал ей на ухо, помогли ей снова прийти в себя, не давая этому огню спалить ее дотла.

Паэн оторвался от ее губ и притянул Джоанну к себе, не выпуская из объятий и все время повторяя одни и те же слова, которые она не могла разобрать — так сильно у нее стучало в висках. Слова эти повторялись в такт стремительно нараставшему желанию, становясь все настойчивее, неразличимые из-за отчаянного биения сердца, жара в крови и неистовой страсти. Лишь когда Джоанна притянула его лицо к себе, она поняла, что он был охвачен тем же безумием и прибегнул к словам, чтобы не потерять голову в ее объятиях. Он повторял их снова и снова, и тогда ее ум вернулся из тех сфер, где слова уже не имели никакого значения.

— Вы этого не хотите, — шептал Паэн, и Джоанна догадалась, что именно эти слова он твердил все вновь и вновь, прижимая ее к себе. — Вы этого не хотите, — повторил он вот уже в который раз и по ее лицу увидел, что она наконец-то его поняла.

Паэн закрыл глаза и положил ее голову себе на плечо, прижав к подбородку, уже покрывшемуся жесткой щетиной. Позади нее теплый круп серой кобылы заслонял их от ветра. Ей казалось достаточным стоять рядом с ним так, как сейчас, в кольце его объятий, и чувствовать быстрое биение его сердца под своей щекой.

— Вы этого не хотите, — повторил он снова и вдруг умолк. В этом хриплом, приглушенном шепоте слышалась покорность судьбе, и когда он провел пальцами вдоль тонкой жилки на ее шее, Джоанне вдруг стало ясно, как будто он сам сказал ей об этом, что это прикосновение должно было стать для него последним. Что он хотел навсегда запомнить этот миг, потому что подобных ему уже не будет. Никогда…

Джоанна перехватила его руку и прижала к лицу.

— Мы оба свободны — вы и я. На несколько дней, пока я снова не стану Джоанной Мерко, дочерью торговца шерстью, мы с вами совершенно свободны. Неужели мы не можем…

— Нет. Вы этого не хотите.

— Я не настолько глупа, чтобы мне нужно было объяснять, чего я хочу, а чего нет, — возразила она.

— Вы далеко не глупы, — вздохнул Паэн, — но вы не знаете о многих вещах, которые могут оттолкнуть вас от меня.

— Я уже была замужем, — напомнила ему Джоанна. — Я не девственница, и мне не нужны ни страж, чтобы оберегать мою добродетель, ни наставник, чтобы думать за меня. Я знаю вас, Паэн, как никогда не знала своего мужа. Только не говорите мне, что я несведуща в подобных вещах. — Она перевела дух. — Лучше объясните мне, почему вы отталкиваете меня.

Он хотел было что-то возразить, но вместо этого пробормотал какие-то слова на незнакомом Джоанне языке, после чего устремил взор мимо нее на дорогу.

— Наше путешествие может окончиться очень скверно, — заметил он, — если мы будем стоять здесь и говорить о страсти, когда наши враги наверняка уже разыскивают нас.

Страсти… Никогда за все время короткого замужества Джоанны Ольтер Мальби не считал ее способной на настоящую страсть.

— А эта ночь? — спросила она. — Уж не собираетесь ли вы провести всю ночь за разговорами о моем невежестве, пытаясь убедить меня в том, что вам лучше известно, чего я хочу?

— Эта ночь, — нахмурился он, — станет для меня настоящим адом.

Паэн просунул руки под плащ Джоанны, провел ими по ее телу, и на какой-то блаженный миг ей показалось, что она ощутила в этом прикосновении восторг влюбленного. Однако он обхватил ее за талию и снова усадил в седло. Она едва удержалась от того, чтобы не дотронуться до него.

— Вы полагаете, — заявила она, — что один-единственный поцелуй способен привести нас обоих в ад? И что мы будем прокляты навеки, если станем ближе друг другу?

— Да.

— Тогда объясните мне почему. Он посмотрел на нее, и по его взгляду Джоанна поняла, что его желание было так же велико, как и ее собственное.

— Я скажу вам все, когда мы окажемся под защитой тамплиеров и найдем корабль, отправляющийся в Англию. Но не раньше.

— Вы должны сделать это еще до того, как оплатите свое место на корабле. — Джоанна встретилась с ним взглядом, пытаясь увидеть в глубине его глаз те тайны, которые он упорно от нее скрывал. — Вы так и не ответили мне, зачем вам понадобилось пересечь все герцогство, чтобы спасти мне жизнь. За этим стоит нечто большее, чем страх перед тем, что вас могут обвинить в моей гибели. Уже одно то, что вы привезли меня сюда, является актом милосердия, который, без сомнения, избавит вашу душу от адского пламени в Судный день. Но если вы отправитесь со мной в Англию, это будет больше чем просто христианским милосердием, и я не настолько глупа, чтобы согласиться на ваше присутствие, ничего не зная о ваших намерениях. Паэн пожал плечами.

— В таком случае мы с вами поговорим, когда доберемся до крепости тамплиеров. — Хмурая складка на его лбу разгладилась, а уголки губ скривились в улыбке. — Вы на редкость упрямы, Джоанна Мерко, и не склонны к чрезмерным выражениям признательности.

— Когда придет пора, моя признательность принесет вам достаточно денег, чтобы отплатить вам сторицей за ваши усилия.

— Тогда добавьте к ним еще пару-другую золотых монет за мои сапоги. К тому времени, когда мы достигнем побережья, мне наверняка понадобятся новые.


Глава 13


Они снова выехали к берегу моря и устремили взоры на восток, поверх широкого, затянутого облаками залива. Прямо под ними на каменистом берегу ютился маленький порт, переполненный торговыми судами и рыбацкими лодками. Чуть поодаль, на узкой прибрежной полосе, виднелся корпус недостроенной галеры, подпираемой вкопанными в песок деревянными брусьями.

— Где же они? — спросила Джоанна.

Паэн указал на небольшую, прямоугольной формы крепость, возвышавшуюся над селением и построенную в стороне от моря.

— Вот наше пристанище. Здесь мы можем укрыться от наемных убийц. Только постарайтесь не напугать своим хмурым видом стоящих на страже часовых, — засмеялся он.

* * *


Для женщины, которая до смерти боялась черных рыцарей, Джоанна Мерко проявила поистине поразительную способность найти к ним подход. Она молча ждала, пока Паэн обратился к привратнику с просьбой предоставить им комнату в странноприимном доме, построенном внутри крепостных стен, и ничем не выразила своего недовольства, когда в ответ на расспросы тамплиера Паэн представил ее как свою жену. Вернувшись из конюшни, куда он отвел кобылу, Паэн обнаружил, что Джоанна уже успела найти и выторговать кусок хорошей ткани, чтобы заменить им свой истрепавшийся в пути плащ, и принялась объяснять сержанту, запиравшему дверь кладовой, что с его стороны было глупостью закупать в больших количествах грубую шерсть из Корнуолла, в то время как прекрасное руно. йоркширских овец было почти столь же дешево.

Стоя в тусклом свете бретонского солнца, Паэн мысленно возблагодарил судьбу за то, что они сумели благополучно добраться до единственного места во всем герцогстве, где Джоанна могла передвигаться по своей воле, не опасаясь нападения. Тамплиеры, эти рыцари-монахи, несмотря на свои тщательно скрываемые тайны и плохо скрываемую гордость, обычно держались в стороне от мирских забот и не стали бы помогать ни одному сеньору, даже самому знатному и богатому, в делах, связанных с политическими интригами или личной местью. Они незыблемо хранили верность князьям церкви и тем немногим светским монархам, которые завоевали их уважение своими воинскими подвигами и суровостью правосудия. Все остальные, сколь бы обширными ни были их владения и каким бы влиянием они ни пользовались при дворах христианских королей, опасались обращаться со своими мелочными дрязгами к одетым в черное рыцарям-храмовникам. Вряд ли негодяй, подославший арфиста, чтобы тот подстроил гибель Джоанны Мерко, осмелится приблизиться к их крепости на берегу моря.

Несмотря на то что в крепости не было бойких служанок, чтобы подсунуть ему горячительные напитки и разжечь похоть, Паэн очень скоро убедился, что странноприимный дом с его скудной обстановкой таил в себе еще более опасное искушение: когда на поселок опустится ночь, они с Джоанной останутся вдвоем внутри этих толстых, скрепленных известковым раствором стен.

Паэн швырнул седельную сумку на пол рядом с кроватью и откашлялся.

— Я скоро вернусь.

И, не дожидаясь ответа Джоанны, отправился на поиски своего бывшего наставника, старого Амо Стронбоу.

Узнав юношу, Амо приподнял брови и жестом указал ему на маленькую скамейку, стоящую около стены. Он молча ждал, пока Паэн усаживался, после чего бросил взгляд на узкую амбразуру в стене, за которой можно было рассмотреть караульную будку во дворе крепости.

— Я видел, как ты въезжал в ворота, Паэн из Рошмарена. Ты взял с собой жену?

— Нет, — ответил Паэн. — Эта женщина — беглянка, для защиты которой я вынужден прибегать ко лжи даже здесь. Старик вздохнул.

— А ты пользовался в дороге облачением тамплиера?

— Нет.

— Тогда я спокоен, потому что не хочу, чтобы по округе поползли слухи, будто рыцари нашего ордена привозят своих любовниц или мнимых жен в эти стены. — Он метнул взгляд в сторону Паэна, после чего продолжил свое наблюдение за воротами крепости. — Мои английские собратья передали мне, что еще совсем недавно во время своих путешествий ты носил поверх доспехов плащ тамплиера.

— Это правда, — признался Паэн. — У меня были на то веские причины. Я выполнял задание, которое требовало большой осторожности.

— Надо полагать, ты уже справился с этим заданием? Паэн улыбнулся:

— Я доставил епископа Юбера Ольтера к месту его переговоров в Испанию и обратно в Кентербери. Он должен был встретиться там с посланцем асассинов [13 - Асассины — члены мусульманской секты, образованной в конце XI в.], которые обещали нам кое-какую помощь весьма деликатного свойства, чтобы помочь королю Ричарду уже этой зимой выйти на свободу.

Старик зашевелился в своем кресле и обратил вспыхнувшие оживлением глаза на Паэна.

— Ты сам знаешь, что для тебя всегда найдется место в наших рядах, как только ты перестанешь скрывать свое имя и происхождение. Твой род весьма знатен и благороден, хотя ты и лишился наследственных земель.

— Я не могу.

— Твое настоящее имя можно сохранить в тайне и заменить на другое, когда ты вступишь в орден.

— Это не мое призвание.

— У тебя есть способности, и ты умеешь обращаться с оружием. Кроме того, судя по слухам, которые до меня дошли, тебя не слишком интересуют плотские удовольствия, и тебе еще не раз представится случай и возможность утолить свое влечение к женщинам, если в этом возникнет нужда.

Паэн вздохнул:

— Из меня выйдет плохой тамплиер. Я не могу обещать вам полную и безраздельную преданность. Старик выпрямился в высоком кресле.

— А! Ты еще не отказался от честолюбивого намерения вернуть назад земли.

— Надеюсь, мой брат вернется со временем в Рошмарен в качестве его законного хозяина.

— Матье уже вернул тебе свой долг? — спросил, помолчав, тамплиер.

— Никакого долга не было в помине, — буркнул Паэн. — Только в его воображении.

— Сарацинские всадники за спиной Матье отнюдь не были игрой воображения. Никто другой не осмелился бы прийти на помощь этому глупцу, кроме тебя.

Паэн нахмурился.

— Почему глупцы должны погибать, в то время как умники преспокойно отсиживаются в тылу, прячась за сундуками с золотом? С тех пор как мы вернулись из Палестины, Матье отплатил мне за все сторицей.

— А эта женщина? Она-то тебе что должна?

Лицо Паэна еще больше помрачнело.

— Она ничего мне не должна, да я и не приму от нее никаких выражений признательности.

— Думаю, ты возьмешь вместо этого саму даму. Я уже заметил, какими глазами ты на нее смотрел. Рано или поздно ты получишь ее признательность вместе с ее золотом. — Амо закашлялся. — Уже почти зима, и мои кости соскучились по солнцу Палестины. Ничего удивительного, что многие люди покидают свои очаги и отправляются в паломничество. Нигде так не греет солнце, как на родине Христа.

Паэн подошел к камину и, поворошив кочергой дрова, подбросил в огонь два больших дубовых полена. Амо вздохнул.

— Благодарю тебя, Паэн. Но сейчас меня донимает не возраст и даже не холод, а шрамы и боль в костях, плохо сросшихся в седле, да еще дизентерия, от которой я так и не избавился после Аскалона. — Он накрыл своей бледной, ссохшейся клешней руку Паэна. — Если ты не собираешься стать членом ордена, тогда постарайся забыть о мече и поищи себе место в этом мире. Не трать остаток своей жизни на сражения, Паэн. Остановись, пока твое здоровье не будет окончательно подорвано из-за скверно залатанных ран и незаживших переломов.

— Именно так я и намерен поступить.

— Что ж, тогда попроси свою спутницу найти тебе лучшее применение. Если кто-нибудь и может это сделать, так только она. Ты видел, как она услала молодого Поля с каким-то поручением? Насколько я мог заметить, он даже не попытался ей возразить. Такая женщина, мой друг, не побоится вставить слово, если сочтет это необходимым.

* * *


Джоанна выторговала у молодого монаха отрез великолепной шерстяной ткани, которую могла носить вместо плаща. Она искренне радовалась своей победе и выглядела вполне довольной, когда Паэн пришел ее проведать в их холодной маленькой келье. Если не считать легкой дрожи в ее голосе, Паэн мог бы подумать, что предстоящая ночь не вызывала в ней ни малейшего беспокойства.

Она медленно, аккуратно расправила плащ и с рассеянным видом обратилась к Паэну:

— Вы обещали рассказать мне о своем прошлом.

— Я буду спать внизу, а комнату оставлю вам, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы узнали об этом прежде, чем я начну свой рассказ.

— Поступайте как вам угодно, — отозвалась она. — Все равно между нами ничего не было, кроме объятия, и то не без оговорок. С вашей стороны, — добавила она. — Не с моей.

Несмотря на то что Паэн держал в руках горящую головню, чтобы разжечь дрова, сложенные в небольшом камине, он так и не решился переступить порог кельи.

— Напротив, между нами было все, — ответил он, стоя в дверях. — И есть множество причин, по которым нам никогда больше не следует прикасаться друг к другу.

Задетая его словами, Джоанна уселась на койку — теплый островок чувственности посреди пустой каменной комнаты.

— Вы помните, — начал Паэн, — как дозорные в Рошмарене тут же отступили, едва я выехал на свет костра и принялся бранить их за то, что они на вас напали?

— Я никогда об этом не забуду, — ответила она.

— А вы не задумывались о том, почему они так легко мне подчинились?

Настороженность исчезла из ее глаз. По-видимому, Джоанна полагала, что признание Паэна имело отношение к разбойникам, колдовским чарам и его темному прошлому. Он помолчал немного, наслаждаясь этим мгновением, после которого она уже будет смотреть на него только как на врага.

— Они приняли вас за призрак, — прошептала она, — или за живого человека, пользующегося такой дурной славой, что никто не смеет ему прекословить?

— Они приняли меня за моего отца, — ответил он. — За последнего законного хозяина замка Рошмарен.

С этими словами Паэн прошел мимо нее в келью и поднес головню к сложенным в очаге дровам. Комната быстро наполнилась светом, жаром и треском вспыхнувшего пламени.

Джоанна молча наблюдала за тем, как он швырнул головню в огонь. Когда он снова обернулся к ней, она все еще озадаченно хмурилась.

— Вы приходитесь родней Ольтеру Мальби? — осведомилась она.

— Последний законный владелец замка не был нормандцем, — ответил Паэн. — Его звали Ален из Рошмарена, и я — его сын.

— А Мальби…

— Явились туда, чтобы предъявить свои права на землю, когда взбунтовавшийся народ успокоился, а мои отец и мать лежали мертвыми в аббатстве Святого Мартина. Нормандцы ни за что бы не позволили им покоиться в фамильной часовне.

Джоанна повернула к нему лицо, и ее вопросы были написаны на нем так ясно, как будто она задала их вслух.

— Первым из нормандцев, появившихся в замке Рошмарен после подавления последнего мятежа, был отец вашего мужа. Ольтер Мальби был следующим за ним. Обитатели замка не видели моего лица уже в течение двух десятков лет и знали меня еще ребенком, зато многие из дозорных, собравшихся вокруг сигнального костра, хорошо помнили моего отца, и большинство из них наверняка не забыли те проклятия, которые он выкрикнул на бретонском языке, когда пал под ударами нормандской армии, втрое превосходившей по численности гарнизон Рошмарена. Я унаследовал его внешность, Джоанна, и перенял его ругательства. И то и другое помогло мне нагнать страха на дозорных.

Джоанна наконец заговорила:

— Значит, вы — его наследник? Если бы не явились нормандцы, земля стала бы вашей? Он покачал головой.

— Будь я наследником, выход для нас обоих оказался бы совсем простым. Вы — вдова Ольтера Мальби, который умер, не оставив потомства, а так как со дня его гибели прошло слишком мало времени, никто не может утверждать с уверенностью, что вы не носите под сердцем его дитя. Выйдя за меня замуж, вы можете дать жизнь ребенку от нашего брака раньше срока, и если это будет мальчик и он родится в самом скором времени, Рошмарен перейдет к нему. Если он появится на свет в Йоркшире, ни один бретонец не сможет указать в точности дату его рождения. А если никто не в состоянии будет определить, мой ли это сын или Ольтера Мальби, все равно земли по праву достанутся ему — во-первых, потому, что я его отец, и во-вторых, потому, что вы были последней новобрачной из рода Мальби в Рошмарене.

— Значит, я нужна вам ради этого ребенка?

— Нет. Судьба никогда не дает нам в руки такое простое решение, как то, которое я только что описал. Я не являюсь законным наследником, Джоанна. Если моя семья когда-нибудь вернет себе родовые владения, то Рошмарен должен перейти не ко мне, а к моему старшему брату — если только он будет в состоянии вступить во владение замком.

— Если он… — Она вдруг заколебалась. — Ваш брат все еще в монастыре? В аббатстве Святого Мартина?

— Да. Его зовут Ален, как и моего отца. Земли по праву должны принадлежать ему.

— Но ведь он монах и у него не может быть детей. К тому же он…

— ..вполне способен, как я думаю, произвести на свет собственных наследников, несмотря на ранения, которые сделали его калекой после падения Рошмарена. Он не монах, а только послушник и останется им до тех пор, пока не умрет или не оставит обитель, чтобы вступить во владение замком. Если земли снова станут нашими, он будет волен вступить в брак.

— И вы действительно верите, что после стольких лет вашей родне удастся вернуть себе Рошмарен? Ольтер Мальби получил их от молодого герцога, внука короля Генриха Плантагенета. Все знатные вельможи Бретани в этом поколении либо нормандцы, либо бретонцы, которые связаны с правителями из династии Плантагенетов вассальной присягой. Сестра Ольтера скоро выйдет замуж за Адама Молеона, и земли перейдут к их детям.

— Значит, вы хотите, чтобы сестра Мальби стала наследницей? Вам приятно будет видеть, как Адам Молеон присоединит Рошмарен к своим владениям?

— Все равно это лучше, чем носить под сердцем вашего ребенка, зная, что я была нужна вам лишь как один из способов вернуть вашу кровь в Рошмарен, если у Алена не будет детей.

Тогда он закрыл глаза и повторил те самые слова, которыми совсем недавно, по дороге к морю, унял вспыхнувшую между ними страсть:

— Вы этого не хотите! Теперь вы знаете почти всю правду обо мне. Вам был нужен Паэн, простой наемник, которому не суждено получить ничего, кроме плотского удовольствия, если переспит с вами. Паэн, изгнанный отпрыск законных владельцев Рошмарена, — совсем не тот человек, к которому вам следует прикасаться.

— А чего хотите вы?

— Мои желания не должны вас беспокоить.

— Чего хотите вы? — настойчиво повторила она. Он снова прикрыл глаза.

— Я хочу взять вас этой ночью в свою постель и держать "при себе в качестве подруги или возлюбленной до тех пор, пока эта так некстати вспыхнувшая между нами страсть не угаснет. Я хочу вас не ради ребенка, вернее, не только ради него одного. В противном случае я бы не стал препятствовать вам отдаться мне сегодня утром возле дороги, когда кровь в ваших жилах бурлила так, что помутила ваш рассудок.

Она не пошевелилась и ничем не выказала своего согласия с ним.

— Тогда зачем же вы меня остановили? Или ваша кровь оказалась холоднее моей? Только ли мое желание заставило нас зайти так далеко?

— Вы и так уже познали на этой земле достаточно горя, чтобы в довершение ко всему обнаружить перед самым отплытием, что попали в западню, сотканную из плотского влечения и призраков прошлого. Вам не нужен Рошмарен, но вам поневоле придется туда вернуться, если вы родите мне ребенка, а у моего брата детей не будет.

Джоанна поднялась с места и смерила его взглядом, более холодным, чем волны зимнего моря.

— Если я рожу вам ребенка, — промолвила она сухо, — я не допущу, чтобы он нес бремя старой вражды и мести в Рошмарене. Я буду воспитывать его в Гандейле, где воспитывалась я сама, и научу его самостоятельно пролагать свой путь в жизни, не прибегая при этом к кровопролитию — ни ради Рошмарена, ни ради мелочных интересов других людей. Вы не заберете у меня моего сына, чтобы везти его туда, куда я ехать не хочу, и приучать его к образу жизни, уже ставшему причиной гибели моего брата, который сам был почти ребенком. В этом мире есть множество других — более безопасных — способов выжить.

Паэну вдруг захотелось расхохотаться, и он с трудом сдерживал себя. Джоанна стояла перед ним посреди холодного серого полумрака их комнаты в странноприимном доме тамплиеров с пылающим гневом лицом над ярко-розовой тканью платья и стиснутыми в кулачки пальцами поверх пышных юбок и отказывала ему еще до того, как он успел прикоснуться к ее нежной юной плоти, в праве на ребенка, который, возможно, уже в середине будущего лета будет сосать ее грудь. Она была в ярости — и у нее были на то основания!

Он прислонился к дверному косяку и наконец разразился хохотом. Джоанна, вздрогнув, отшатнулась, словно услышала от него бранное слово.

— Неужели вы не можете понять, что Рошмарен отнюдь не является началом и концом тех надежд, которые я связываю со своим ребенком? Или вы хотите вовлечь вашего сына в такую же затею с кровной местью, которая двигала вами после гибели родителей? Неужели вы не можете поверить в то, что я не разделяю вашей любви к этой проклятой Богом земле?

Теперь лицо ее стало пунцовым, а волосы поднялись на голове, как перед надвигающейся грозой. Паэн рухнул на скамью, пытаясь подавить смех, однако не мог остановиться. Уже очень давно он так не веселился и не мог вспомнить, когда смеялся в последний раз.

Джоанна направилась к двери, но Паэн схватил ее за руку, умоляя остаться, и снова зашелся неудержимым хохотом. Она отступила назад в комнату и захлопнула дверь с такой силой, что у него дрожь пробежала по спине.

— С какой стати я должна оставаться тут и видеть, как вы смеетесь надо мной? — выпалила она.

— Дело не в вас, — еле выговорил он, содрогаясь от смеха. — Мы оба…

— Что — мы оба?

Ему стоило огромных усилий подавить свой смех, чтобы объяснить ей:

— Мы оба ссоримся из-за ребенка, которого еще только предстоит зачать, а для этого нужно нечто большее, чем один случайный поцелуй. Такая.., дальновидность, мадам, далеко превосходит все, что я мог себе вообразить, опасаясь того часа, когда мне придется беседовать с вами на эту тему.

— Такая дальновидность присуща мне не с сегодняшнего дня и даже не со вчерашнего, — парировала она. — Ведь я и впрямь думала, Паэн, что у нас с вами могут быть общие дети. И я уже давно решила, что ни один мой ребенок не унаследует ваш образ жизни, чтобы погибнуть ни за что в сражении или вернуться со шрамами и дизентерией из очередного похода короля Ричарда в Святую землю.

Он усадил Джоанну к себе на колени, затем, взяв в ладони ее лицо и неотрывно глядя в прекрасные зеленые глаза, спросил:

— Вы хотите сказать, что, если я разделю с вами ложе и у нас будет ребенок, вы не ждете от меня, что я останусь с ним, чтобы заняться его воспитанием?

— Я и не предполагала ничего подобного. Ваша жизнь…

— Моя жизнь, как вы сами уже заметили, достаточно сурова. Но неужели вы всерьез думали о том, что, родив от меня ребенка, вы будете растить его в Йоркшире? Вы правда этого хотите?

Теперь уже во взглядах обоих не было ни малейшей искорки смеха.

— Да, я хочу ребенка. Если это случится сейчас, до моего возвращения в Йоркшир, все решат, что это ребенок моего покойного мужа, и тогда мне не придется снова вступать в брак.

Паэн отвел руки от ее лица.

— Разве вы не собираетесь снова выйти замуж?

— Я не желаю, чтобы моя жизнь или жизнь моего ребенка зависела от глупых прихотей. Если я и выйду замуж, то лишь за человека, который не станет подвергать опасности моих родных. Я намерена жить в Гандейле или в Уитби, и никто никогда не заставит меня вновь покинуть свой дом.

— Как видно, ваш покойный муж не смог исцелить вас от тоски по дому. Неужели он не служил для вас утешением? — участливо спросил Паэн.

Джоанна вскочила.

— Я не намерена обсуждать с вами моего покойного супруга!

Паэн схватил ее за руку и опять усадил к себе на колени.

— Нет, мы будем сидеть здесь и спорить из-за ребенка, который нам обоим вовсе ни к чему, — ребенка, которого мы не сможем зачать, так как слишком сердиты друг на друга.

И смех, и ярость разом исчезли, не оставив в прохладном воздухе кельи ничего, кроме этих последних слов. Эта непостижимая смесь из желания и недомолвок стала для них своего рода поворотной вехой, за которой начиналось безрассудство страсти.

Отвага и неукротимый дух Джоанны, которые еще совсем недавно, при ясном свете дня, так пленили Паэна, вдруг покинули ее, и по ее напряженной, неподвижной спине и побледневшим щекам Паэн понял, что миг, когда выбор был еще возможен, навсегда остался позади. Он отнял руки от ее талии, усилием воли умерив отчаянное биение сердца.

Она подошла к камину, долго смотрела на огонь, затем, повернувшись к нему, задала вопрос:

— Как вы собираетесь поступить после того, как мы с вами расстанемся в Англии? Если Адам Молеон женится на Агнес, станете ли вы требовать у него назад свои земли?

Он вздохнул.

— Пусть оставит их себе. Если Молеон сумеет их удержать, я навсегда забуду о Рошмарене.

— А ваш брат?..

— Говорит, что вполне доволен жизнью в аббатстве. Как вы уже заметили, это не самая тяжелая участь.

— Значит, вы готовы отказаться от наследства? — удивленно спросила Джоанна.

Паэн не хотел лгать Джоанне Мерко, и у него не хватило духу признаться ей, что в тот самый миг, когда он увидел мертвое тело Ольтера Мальби на полу нантского притона, ему пришло в голову, что он, возможно, навсегда лишился Рошмарена. Паэн подошел к ней и положил руки ей на плечи.

— Земля и так уже для нас потеряна, — промолвил он. — Скорее всего мои родные больше никогда туда не вернутся. — Он сжал ее плечи. — Все, что у нас есть, Джоанна, — эта комната и эта ночь. От силы еще несколько ночей, но не так много. В Англии мы должны будем расстаться.

— А ребенок?

— Если у нас появится ребенок, вы оставите его себе и будете воспитывать так, как вам угодно. Я пришлю для него золото, но он никогда не станет частью моей жизни.


Глава 14


Джоанна задумчиво смотрела на Паэна. Если на свете и существовали слова, которые следовало сказать мужчине, раз уж она согласилась пустить его в свою постель без благословения священника, она их не знала, и едва ли у нее хватило бы сил в то первое мгновение встретить на себе его испытующий взгляд.

Паэн поднес ее руку к губам, щекоча нежную чувствительную кожу у нее на запястье поцелуями, такими легкими, что они вполне могли сравниться с биением ее собственного пульса в такт прерывистому ритму нараставшего в нем желания.

— Вам холодно? — прошептал он ей на ухо.

Она отрицательно покачала головой. Ей было куда проще говорить с ним о страсти и о предстоящей ночи, сидя у него на коленях, когда его лицо находилось совсем рядом с ее собственным. Теперь он стоял, возвышаясь на целую голову над Джоанной, которая сама была далеко не маленькой, и она не могла прочесть что-либо по его лицу, не подняв голову и не поощряя его тем самым ее поцеловать.

Паэн отодвинулся от нее и, стянув через голову тунику, швырнул ее в тень за очагом. Его руки коснулись шнуровки на ее платье, и она спокойно ждала, пока его пальцы с намеренной медлительностью двигались по ткани, скрывавшей ее стройное тело от его взора. Свет пламени сделал более заметными шрамы на его руке, среди которых выделялась одна совсем недавно зарубцевавшаяся рана. Джоанна осторожно дотронулась до его кожи рядом с припухшей багровой полосой и вздохнула.

— Эта рана до сих пор причиняет вам боль? — заботливо спросила она.

Его руки вдруг застыли на месте.

— Теперь уже нет, — ответил он и внезапно шагнул в сторону.

Джоанна молча стояла в свете камина, не зная, как ей следует воспринимать этот его поступок. Он вынул из сумки мех с вином, подошел к ней и, взяв ее за руку, усадил рядом с собой, протянув ей кожаную флягу.

— Чтобы забыть, — пояснил он.

Джоанна взяла у него мех и отхлебнула глоток того самого крепкого красного вина, которым снабдила их горничная Урсула на постоялом дворе.

— Забыть о чем?

Паэн тоже выпил немного вина, затем впился в нее горевшим желанием взглядом.

— Обо всем, — ответил он. — Я хочу, чтобы этой ночью, Джоанна, никакие призраки прошлого нас не тревожили.

Джоанна снова взглянула на ужасные шрамы, покрывавшие его руку — ту самую руку с тугими, превосходной формы мускулами, в которой он сжимал меч, — и почувствовала, как Паэн нахмурился под ее пристальным взором.

— В моем прошлом, — промолвила Джоанна, — есть много такого, за что я должна быть вам признательна.

Паэн сделал еще глоток и отложил мех с вином в сторону.

— Я не шучу. У нас с вами не может быть будущего — ничего, кроме этой ночи и еще нескольких подобных ночей, если удача нам улыбнется. Так давайте же оставим наше прошлое за дверью этой кельи.

Он снова потянулся к ней, и Джоанна напряглась в предвкушении того мига, когда он снимет с нее платье и бросит его рядом со своей туникой. Но вместо этого он осторожно оголил ее плечи, высвободил руки из рукавов и бережно и осторожно обнажил нежную грудь, прикасаясь теплыми губами к каждому новому открывавшемуся перед ним кусочку тела. В замке Рошмарен, в высокой постели Ольтера Мальби, она не познала блаженства медленной любовной игры. За тот захватывающий промежуток времени, который понадобился Паэну, чтобы оголить ее грудь и согреть ее томительно-сладкими поцелуями, ее муж уже оставил бы в ней свое семя и погрузился в сон. Здесь, в странноприимном доме тамплиеров, она неожиданно для себя открыла нежного и страстного любовника в человеке, зарабатывавшем себе на жизнь войнами и убийствами.

Паэн почувствовал внезапную перемену в ее настроении. Взяв ее лицо в ладони, он посмотрел ей в глаза.

— Сейчас у нас нет прошлого, — произнес он. — Это время принадлежит только нам, и для нас все ново и все возможно. Ответьте мне, что вы хотите получить?

— Все.

Он улыбнулся:

— Тогда с чего мы начнем? Она потупилась.

— Я хотела бы сама выбрать время.

Паэн слегка отстранился от нее. Небольшая морщинка у него на лбу могла бы сойти за хмурую складку, если бы не тень улыбки, промелькнувшая на губах:

— Вы имеете в виду — не этой ночью? Что ж, выбор за вами, Джоанна. Я всегда готов пойти навстречу любой вашей просьбе.

— Я не против сегодняшней ночи, — ответила она. — Просто я предпочла бы сама решить, когда мы…

Паэн подтянул ворот платья, чтобы прикрыть ее грудь, и положил ее ладонь на шнуровку. Затем откинулся на койке, заложив руки под голову и уставившись на нее снизу вверх. Хотя он больше не улыбался, в его взгляде тем не менее не было и намека на враждебность.

— В таком случае, — сказал он, — нам с вами придется прибегнуть к словам. Мне показалось, что вы только что дали мне свое согласие.

Джоанна покачала головой.

— Я имела в виду, что хочу сама выбрать тот момент, когда вы…

— Когда я проникну в вас?

— Да.

— И вы дадите мне знать словами, когда этот момент наступит? Когда вы будете готовы?

— Да, — ответила она. — Именно этого я хочу больше всего.

Хмурая складка на его лице сделалась глубже.

— Вы думаете, нам нужны слова? — спросил он наконец.

Она кивнула.

Он, не выдержав, рассмеялся:

— Вы странная дама, Джоанна Мерко! Она подняла голову и нахмурилась.

— Не надо со мной шутить.

— Я и не думал шутить, — ответил он. Запустив пальцы в густые пряди, он повернул ее голову так, что их взгляды встретились. — Пообещайте мне, что, когда вы дадите мне позволение войти, вы сделаете это без малейшего сожаления. — Поцеловав Джоанну, он отстранил ее от себя. — Я не могу до бесконечности обуздывать свои желания…

В том, как обращался с ней Ольтер Мальби, не было никакой узды. Никаких ограничений.

Паэн приподнял брови, ожидая ее ответа.

— Сожалений не будет, — ответила она. Он с присущей ему неспешной грацией взял ее руку и положил к себе на грудь.

— Вы можете прикасаться ко мне сколько вам угодно, — заявил он. — Сегодня ночью, Джоанна, я не стану просить вас сдерживать ваши желания.

Джоанна улыбнулась:

— А потом?

— А потом, — ответил он, — мы будем уже в море. Там мы сможем договориться.

Он положил ее вторую руку рядом с первой поверх черных шелковистых волос, покрывавших его грудь, и Джоанна с очаровательной застенчивостью принялась поглаживать тугие мускулы, плечи, шею Паэна.

Он мягко дотронулся пальцем до ее нижней губы.

— Вы готовы меня впустить, Джоанна?

Она слегка ущипнула его за кончик пальца, после чего приникла к нему губами. Его губы были плотно сомкнуты, и она почувствовала, как они изогнулись в улыбке. Джоанна подняла голову.

— Я же дал вам слово, — пробормотал он. — Я не овладею вами до тех пор, пока вы сами мне этого не позволите.

— А вы, оказывается, жестоки, — отозвалась она.

— Я обещал вам, — возразил Паэн.

— Тогда — да! — воскликнула Джоанна. — О да!

Он обхватил руками ее подбородок и провел большим пальцем вдоль очертаний ее нижней губы. Когда она приоткрыла губы, чтобы вкусить запах дыма и морской соли, исходивший от его кожи, он прижал ее к себе и дал своему рту довершить то, что начали его руки. Ловкими, едва уловимыми движениями языка ему удалось заставить ее губы затрепетать от удовольствия, посылая слабые волны тепла в нижнюю часть ее живота.

До этого момента Джоанна даже не задумывалась о том, насколько грубой была ткань ее платья и как плотно оно прилегало к коже. Жара в комнате стала невыносимой, и ей не терпелось поскорее избавиться от сковывавшей ее одежды.

Паэн улыбнулся при виде той лихорадочной поспешности, с которой она принялась стаскивать с себя платье, открывая его пылкому взору свое великолепное тело. Она спустила его до тонкой-тонкой талии, и над его многочисленными складками ее юные груди купались в свете пламени. Он легко, будто перышком, коснулся губами одного из сосков и вновь отодвинулся от нее. По выражению его лица Джоанна поняла, что от нее требовалось. Взяв его широкую ладонь, она принялась чертить незатейливый узор на загрубевшей от мозолей коже.

— Вы готовы? — прошептала она.

— Да, — пробормотал он в ответ, добавив что-то невразумительное, едва она поднесла его руку к своей груди и подвинулась к нему поближе. Его губы тут же приникли к ее соску, а широкие ладони легли ей на спину, чтобы удержать рядом с собой. Он не спеша пил из источника наслаждения, берущего начало в самой глубине ее души и достигавшего пика в нежной плоти у него под губами. Это был единый порыв блаженства, сменившийся сначала ноющей болью в нижней части ее живота, а затем ощущением утраты.

Тогда Джоанна освободилась из рук Паэна и почувствовала под собой грубую ткань, покрывавшую их постель. Комната вдруг снова показалась ей холодной. Сильнейший жар, охвативший ее существо, уже ослабел, и ее начал бить озноб. Потянувшись к руке Паэна, она опустила его на себя, чтобы согреться под тяжестью его крепкого, сильного тела.

Прикосновение его губ к ее шее снова оживило пламя внутри ее, и оно распространилось по жилам с молниеносной быстротой и вспыхнуло с новой силой в ее лоне. Она заворочалась под ним, пытаясь стащить платье с бедер, но в этот момент его руки одним долгим, мягким движением сняли с нее одежду и отшвырнули куда-то в тень.

Она открылась ему, наученная опытом, и, наученная все тем же опытом, ждала.

Его руки скользнули вниз вдоль линии ее бедер и принялись ласкать с неспешной, утонченной деликатностью тонкую кожу внутри ее теплого, нежного лона.

— О да! — прошептала она и ощутила мягкое давление его руки, подбиравшейся все ближе к средоточию ее страсти.

Паэн тяжело дышал, мускулы на его спине казались горячими под ее ладонями. Джоанна открылась ему, насколько могла, и выгнулась дугой, впуская в себя шелковистое тепло его мужского органа.

— Да, — стонала она. — О да!

Он проник в нее еще и еще раз, после чего осушил губами покрывшуюся потом кожу у нее на плече.

— Мне так хорошо, Паэн…

Паэн испустил долгий вздох, и где-то в глубине своего естества Джоанна почувствовала, как он еще больше заполнил ее собой.

— Не пора ли нам остановиться? — спросил он.

— Остановиться? — переспросила она изумленно, и только тогда до нее дошел смысл его слов.

На его лбу крупными каплями выступил пот. Когда он заговорил снова, голос его звучал очень нежно:

— Я могу остановиться, если вам угодно.

— Но ведь есть…

Паэн заглушил ее слова поцелуем.

— Есть и нечто большее, — подхватил он дрожащим от возбуждения шепотом. — Вы готовы?

— Да, — ответила она и прижалась к нему, с нарастающим изумлением в душе осознавая его силу.

Время для них перестало существовать. Ей казалось, что Паэн целую вечность мог подавлять свое желание и держать ее в напряженном ожидании, пока она мольбами не вынуждала его проникнуть глубже. Затем, прежде чем случайная искорка, вылетевшая из камина, успевала погаснуть в воздухе, он снова возвращал ее в состояние бездумного блаженства и, крепко прижимая к себе, ожидал, пока страсть ее не вспыхнет с новой силой.

Наконец он отбросил всякую сдержанность и подвел Джоанну к вершине наслаждения.

Потом рухнул на нее без сил, заключив в объятия, перевернулся на спину, и она оказалась поверх него. Он поднял грубое одеяло тамплиеров, которое они сбросили на пол, и прикрыл им Джоанну. Она покачала головой, сбросила его с себя, однако Паэн натянул одеяло снова.

— Здесь очень холодно, — сказал он. — И вы скоро это почувствуете.

— Теперь уже никогда, — ответила Джоанна, положив голову ему на плечо, и погрузилась в крепкий счастливый сон.

* * *


В течение всей долгой холодной ночи Паэн не выпускал Джоанну из своих объятий. Он равнодушно наблюдал за тем, как догорал огонь в камине, не решаясь даже на мгновение покинуть ее мягкое, стройное тело, чьи изящные изгибы так изумительно подходили к его собственному. Ноги ее были слегка раздвинуты, и ее жаркое лоно оказалось уютно прижатым к его чреслам, и пару раз за ночь, очнувшись от сна, он обнаруживал себя в таком же возбуждении, как в тот миг, когда полная грудь Джоанны впервые предстала перед ним во всей своей красе. Она тоже время от времени пробуждалась, но каждый раз он нежным шепотом заставлял ее снова погрузиться в сон, чтобы дать ей как следует отдохнуть. Если бы Джоанна не была настолько изнурена после их многодневного путешествия и если бы она бодрствовала достаточно долго, чтобы вновь заговорить о желании, он мог бы овладеть ею не один раз, прежде чем первый луч рассвета коснется их постели.

Одно?” ночи для них было явно недостаточно.

Паэн погладил волосы Джоанны, упавшие ему на плечо, и улыбнулся, вспомнив, как она смутилась в первые мгновения их близости. Он едва начал проникать сквозь мягкий узкий проход в глубину ее тела, как она вдруг замерла и поблагодарила его, словно они достигли вершины блаженства после целой ночи пылкой страсти. Ее нескрываемое удивление, а также выражение лица, озаренного пламенем камина, когда она с радостью отвечала на каждое новое движение их долгой любовной прелюдии, едва не заставили его рассмеяться и чуть не привели к преждевременному концу. А когда все осталось позади и он избавил ее от своей тяжести, она неожиданно замерла в его объятиях, словно полагала, что после тех чудных мгновений, которые они провели вместе, он оставит ее в покое до конца ночи. Впрочем, когда его намерения стали ей ясны, она с видимым удовольствием разделила с ним скромное ложе, положив голову ему на грудь.

Ольтер Мальби незримо присутствовал рядом с ними в течение всей этой долгой холодной ночи. Воспоминания о равнодушном совокуплении без всяких проблесков чувств омрачали Джоанне первые мгновения их близости. И позже, когда ее изумление сменилось радостью, Паэна охватила ярость при мысли о том, что такая женщина, как Джоанна Мерко, отдала свое тело зеленому юнцу, который не потрудился проявить по отношению к ней хотя бы капельку нежности.

Одной ночи казалось Паэну недостаточным для того, чтобы доставить этой женщине то блаженство, которого она заслуживала, но так до сих пор и не познала. Одной ночи казалось ему недостаточным для того, чтобы насладиться сполна стройным телом и так и не укрощенным до конца духом вдовы Мальби.

Когда Паэн проснулся, ему почудилось, что он слышит биение ее сердца рядом со своей щекой, и его удивило, почему оно вдруг стало таким быстрым и неровным. Он приподнялся на постели и понял, что этот шум производят волны.

Паэн бережно отстранил от себя Джоанну, подоткнув под нее плотное шерстяное одеяло, и подошел к узкой амбразуре, закрытой ставнями, сквозь которые проникал холодный осенний ветер.

Звук прибоя отсюда казался еще громче. Паэн принялся собирать свою одежду, разбросанную как попало по всей келье. Он разворошил золу в камине, подбросив туда побольше дров, затем выпрямился и с улыбкой посмотрел на Джоанну Мерко, мирно спавшую на койке в странноприимном доме тамплиеров.

В первый раз в жизни Паэн был признателен судьбе за то, что пронизывающий северный ветер и сопутствующие ему штормы помешают им покинуть порт. Если удача ему улыбнется, буря продлится не один день, и, если на то будет Божья воля, он проведет еще несколько долгих ночей рядом с Джоанной Мерко.

Паэн улыбнулся. Северные ветры в этих краях славились тем, что дули не переставая по две недели кряду. Если ему повезет, то шторм задержит его в порту на очень, очень долгое время.


Глава 15


Паэн не стал продавать серую кобылу и вместо этого спрятал ее в одной из конюшен тамплиеров. Каждый день он выезжал за ворота крепости верхом на гнедом жеребце своего наставника, несказанно довольный тем, что его борода к этому времени отросла настолько, что он вполне мог сойти за одного из рыцарей Амо. Вряд ли кто-нибудь из тех, кто видел его верхом на Арсуфе в обществе прелестной светловолосой женщины, смог бы сейчас узнать в нем прежнего Паэна. Да он и сам перестал себя узнавать.

Еще никогда с тех пор, как Рошмарен пал под ударами армии норманнов, он не испытывал страха, подобного тому, который преследовал его в последние дни, когда он ехал вперед, опасаясь услышать имя Джоанны Мерко в какой-нибудь придорожной таверне. Но еще сильнее он опасался того, что не сумеет найти ее врагов раньше, чем они найдут их.

* * *


Северный ветер дул с такой силой, что те немногие суда, которые как-то ухитрялись пробиться сквозь холодный бушующий пролив к берегам Бретани, растеряв по пути все паруса, старались по возможности пристать к земле западнее крепости тамплиеров, где широкое устье реки Ране могло укрыть их от непогоды. Однако один из кораблей, который либо не смог добраться до другого порта, либо был ведом глупцом, попытался войти в небольшую гавань прямо под наблюдательным пунктом Паэна и встретил свой конец посреди белых бурунов примерно в миле от берега. Ни одной из крохотных фигурок, отчаянно размахивавших руками и призывавших на помощь, не удалось уцепиться за обломки такелажа и добраться до полосы прибоя, захлестывавшего причал, — их всех разметало волнами в разные стороны.

Паэн видел, как далеко внизу, у подножия холма, четверо корабельщиков-тамплиеров попытались выйти в море на небольшой шлюпке, однако не успели они забраться в нее, как утлое суденышко перевернулось, накрыв собой мужчин, и людям в черном с большим трудом удалось выбраться на берег. Когда взгляды собравшейся на берегу толпы снова обратились к следам кораблекрушения, крохотные беспомощные фигурки уже исчезли в пенных бурунах волн.

Находясь слишком высоко над гаванью, чтобы успеть прийти на помощь, Паэн бессильно наблюдал за разворачивавшейся на его глазах трагедией, и ему казалось, что он слышит крики погибающих, приносимые сюда холодным ноябрьским ветром. Эти несчастные не могли избежать своей судьбы, их гибель была неизбежна, и они нашли свою смерть в волнах спустя всего лишь час после того, как корабль наткнулся на прибрежные рифы.

Джоанна Мерко в замке Рошмарен должна была чувствовать себя столь же обреченной, как жертвы кораблекрушения, до которых Паэн не в силах был добраться. Благодаря своему имени и браку с Ольтером Мальби она оказалась в точно такой же ловушке, и если бы не те несколько слов, которые случайно проронил Меркадье, коротая октябрьский вечер за добрым вином, она бы уже попала в лапы наемных убийц и погибла, так и не узнав, кто и почему приказал нанести этот удар и была ли у нее возможность спастись.

Паэн невольно поежился, когда очередной порыв леденящего осеннего ветра пронесся над останками далекого кораблекрушения и достиг вершины холма. Когда-то Рошмарен удерживал в своих стенах множество таких же невинных и обреченных на гибель душ. Мать Паэна и его юные братья оказались в западне в этом замке со столь же слабой надеждой на спасение, как и матросы с затонувшего корабля.

Паэн отвернулся от зрелища холодного, бездушного моря. Если ему удастся убедить Джоанну отказаться от своего предубеждения против людей с оружием, она сможет найти себе мужа, который сделает все ради ее счастья и поможет выйти невредимой из всех опасностей, которые ожидали ее впереди.

Сам он не мог стать этим человеком.

* * *


Конь Паэна шарахнулся в сторону от его яростного ругательства. Даже если он спрячет свой меч и научится считать мешки с шерстью на складе Мерко, Джоанне ни в коем случае не следует впускать его в свою жизнь. Рано или поздно ей попадется кто-нибудь, знающий его в лицо, и спросит Джоанну, что заставило ее выйти замуж за человека, привыкшего получать от жизни все, что ему было нужно, проливая кровь других. И тогда ей непременно захочется узнать, где был Паэн в ту ночь, когда Ольтера Мальби убили в доме нантской блудницы. А если правда выйдет наружу, Джоанну могут заподозрить в том, что она заплатила Паэну за гибель собственного мужа. Ведь по герцогству уже давно ходили слухи, что не кто иной, как Джоанна Мерко, подослала к своему супругу наемных убийц, и эти слухи достигли лагеря Меркадье, служа для ее врагов объяснением, почему вдова Мальби должна умереть.

Паэн вывел своего коня на узкую тропинку, спускавшуюся с вершины холма к морскому побережью. Убийственный шторм, сокрушивший галеру и потопивший всю ее команду, дал Паэну столь драгоценную для него сейчас передышку — пройдет еще немало дней, прежде чем корабли тамплиеров осмелятся выйти из порта и отправиться через пролив в Англию. У Паэна и Джоанны не оставалось другого выхода, как только ждать, пока буря не уляжется, находясь в относительной безопасности внутри толстых серых стен холодной кельи, где никто не мог подслушать их любовные забавы. Еще несколько дней должно было продлиться это райское блаженство, подобного которому Паэн никогда не знал за всю свою жизнь.

При мысли о Джоанне Мерко, сидящей возле уютного очага в их келье, засов которой был закрыт для всех, кроме него, кровь вскипела в его жилах. Даже далекая страшная картина кораблекрушения не могла подавить его влечения к этой женщине с гладкой светлой кожей и белокурыми волосами уроженки Йоркшира. Как только она снова окажется в безопасности в своей холодной земле, под защитой дяди, чтобы никогда уже больше не вернуться в Бретань, он покинет ее, поцеловав лишь один-единственный раз на прощание, и постарается на обратном пути забыть об их близости, о том чувстве, которое пробуждали в нем ее волосы, блестевшие у него на плече с первыми лучами зари, спутанные после их любовных игр и наполняющие своим дивным ароматом холодный воздух кельи. Забыть о ее глазах странного зеленоватого оттенка, вспыхивающих золотистым блеском при свете огня и отражающих малейшие оттенки пылавшего в камине пламени.

* * *


Когда Паэн вернулся в их комнату, Джоанны там не оказалось.

В первое мгновение он решил, что ее похитили, но вдруг увидел, что огонь в камине присыпан золой, а койка аккуратно застелена. Тогда он заставил себя внимательно оглядеть комнату и заметил, что плащ Джоанны отсутствует, Он в лихорадочной спешке прошел по всем комнатам странноприимного дома и с болью в сердце убедился, что ее нигде нет. Когда он пересекал двор крепости, комок, вставший у него в горле, помешал ему спросить у конюших, не видели ли они его жену.

Он нашел Джоанну за пределами крепости тамплиеров. Она стояла с подветренной стороны под защитой высоких стен и смотрела на море. Прямо перед ней находились застрявшие между скалами обломки разбившейся галеры, узкий нос которой до сих пор был обращен к небу, словно в отчаянной попытке вырваться из черной пасти далеких рифов.

— Я снова слышала их минувшей ночью, — промолвила она.

Паэн заметил, что Джоанну била дрожь.

— Пойдемте в дом, — предложил он. — Мы все равно не могли им помочь.

— Если я отправлюсь домой до наступления весны, это может погубить нас обоих.

— Мы оба останемся в живых, чтобы увидеть Уитби, — возразил Паэн. — Как только шторм утихнет, плавание снова станет безопасным.

— Я не хочу, чтобы вы были со мной, — сказала Джоанна. — Я отправлюсь в Англию одна. Обещайте мне, что не последуете за мной!

— А я и не собираюсь следовать за вами, — ответил Паэн. — Я буду рядом.

— Не надо играть словами! Я не хочу, чтобы вы меня сопровождали.

Он взял ее за руку.

— Вы совсем замерзли. Лучше вернитесь в дом, Джоанна.

— Если вы не останетесь здесь, я отказываюсь покидать порт. Я задержусь здесь до весны, чего бы мне это ни стоило… Паэн привлек ее к себе и повел к воротам крепости.

— Я слышала их голоса в ночь перед их гибелью, а прошлой ночью они снова звали меня.

— В ночь накануне кораблекрушения они находились далеко в море. Галера разбилась на рассвете.

— Я слышала их, Паэн…

Он остановился и стянул с себя плащ, чтобы прикрыть ее плечи.

— Ладно, — произнес он. — Допустим, вы их слышали.

— Не надо так говорить. Я чувствовала их приближение. Это было предостережением. Если мы выйдем в море, мы погибнем… — Джоанна замолчала и посмотрела на него. — Вы мне не верите?

Его смех поразил ее.

— Вы спрашиваете об этом выросшего на суевериях бретонца? Уроженца страны, где до сих пор чтут духов камней, человека, который уже навлек на себя упреки белокурой дамы из Йоркшира своими разговорами о древних божествах? Если демоны моря и впрямь взывали к вам прошлой ночью, Джоанна, кто я такой, чтобы с вами спорить?

— В ту первую ночь, когда я слышала крики, все казалось мне таким настоящим. Утром вы исчезли, а потом зазвучал колокол, и я увидела разбившийся корабль…

Они миновали сторожевой пост и свернули к длинному строению, в котором находилась их келья.

— В ту ночь дозорные заметили в море огонь и предупредили своих товарищей, чтобы те помогли галере добраться до порта. Я услышал их голоса и спустился, чтобы переговорить с ними, но к тому времени свет уже исчез. Они не знали в точности, как далеко от берега находилось судно, и в темноте у дозорных не было возможности их спасти. Скорее всего именно в этот момент вы и проснулись. Это был не сон, Джоанна, и уж тем более не предостережение. Когда море успокоится, мы с вами покинем Бретань. Вместе.

— Если вы подниметесь со мной на борт корабля и утонете…

— Если я останусь здесь и, чтобы убить время, ввяжусь в какую-нибудь очередную междуусобицу, то могу погибнуть в бою. Каково вам будет сознавать тогда, Джоанна Мерко, что вы, бросив меня, обрекли на верную смерть?

Она провела краешком плаща по лицу, а затем обернулась к нему с покрасневшими от слез глазами.

— Я буду считать вас низким, жестокосердным негодяем уже за одно то, что вы заговорили со мной об этом, и охотно потрачу целое состояние, чтобы купить побольше месс за спасение вашей души. Понадобится доход от двух удачных сезонов стрижки, чтобы избавить вас от адского пламени.

Он снова рассмеялся:

— Похоже, Джоанна, вы и впрямь меня любите, раз готовы расстаться с таким количеством золота ради спасения моей души.

— Это не предмет для шуток.

Она была права. Если Джоанна не сумеет справиться с собой и даст волю слезам, Паэн совсем расстроится. Он бросил беглый взгляд на дверь кельи, мысленно выругав себя за трусливое желание обратиться в бегство. Затем поцелуями осушил слезы Джоанны и отстранил ее от себя лишь тогда, когда она пожаловалась, что его борода царапает ей лицо, отчего может создаться впечатление, что она вот-вот расплачется.

Отойдя от него, Джоанна подбросила побольше дров в огонь и разложила плащ на скамье, чтобы он побыстрее просох.

— Та галера не принадлежала ордену тамплиеров, — произнес Паэн. — Если мы с вами отплывем в Англию, то только на борту одного из их грузовых кораблей, который доставляет за море вино на продажу. С нами не будет других пассажиров — лишь команда, целиком состоящая из тамплиеров. Как только небо прояснится, мы покинем гавань и двинемся сначала к южным портам, а затем вдоль берега до Сандвича и оттуда в Уитби. Если штормы начнутся раньше обычного и команда решит перезимовать в каком-нибудь английском порту, мы оставим их там и верхом направимся на север. Для вас, Джоанна, это самая благоприятная возможность опередить ваших врагов. Они не знают, что вы собираетесь отплыть из Бретани. Амо не обмолвится об этом ни единым словом, к тому же он не знает вашего настоящего имени.

Джоанна кивнула и снова повернулась к камину, любуясь языками пламени.

— Каждого из нас ждет свой конец, Джоанна, но я все же сомневаюсь, что мы встретим его в море, прежде чем достигнем берегов Англии, тем более если это корабль тамплиеров. Рыцари ордена нанимают для своих судов самых искусных моряков, и даже сам король Ричард не доверился никому, кроме них, когда нужно было доставить его армию в Палестину.

Джоанна пожала плечами.

— Они потеряли его по пути домой. До меня уже доходили слухи об этом. Их галера разбилась о скалы, и они не нашли ничего лучшего, как выдать короля Ричарда людям Леопольда Австрийского [14 - Герцог Австрийский, вассал императора Генриха VI Гогенштауфена, арестовавший по его приказу Ричарда I Львиное Сердце.].

— Король оставил свою свиту и нанял какого-то пирата, чтобы тот вывез его с Кипра. Это его судно пошло ко дну. Джоанна снова пожала плечами.

— Все равно тамплиеры не сумели благополучно доставить короля домой, а сумма, которую требуют за его выкуп, так велика, что разорит нас всех.

Паэн вздохнул. Уж лучше бы он позволил ей выплакаться. Эта женщина становилась совершенно невыносимой, когда пыталась удержаться от слез.

— Тамплиеры ни за что не осмелятся потерять вас, мадам, и не позволят кораблю, перевозящему вас, разбиться о скалы, потому что, живая или мертвая, вы будете преследовать их своими речами до конца их дней.

Джоанна поднялась и направилась к двери.

— Я хотела бы переговорить с вашим бывшим наставником Амо.

— Что еще вы затеяли? — вздохнул он. Джоанна приподняла брови.

— Неужели вы не доверяете мне, даже когда речь идет о вашем старом приятеле Амо?

— Нет.

— Тогда мне придется найти его самой. Он оказался рядом с ней прежде, чем она успела отодвинуть засов.

— Скажите мне, что вы от него хотите, и тогда я сам попрошу Амо прийти сюда;

— Разве вы забыли о том, — ответила Джоанна, — что вам нужен документ, составленный писцом и скрепленный подписью духовного лица, удостоверяющий, что я целой и невредимой достигла побережья и по доброй воле решила отплыть в Англию?

— Нет, это вы забыли о том, что я не хочу, чтобы ваше имя трепали по всему побережью. Когда мы доберемся до Англии, тогда я и получу свой документ. А пока что никто, даже Амо, не знает, кто вы, и если мне придется силой удержать вас от разговора с ним, чтобы сохранить тайну, я так и сделаю.

— Весь смысл вашей помощи заключался в том, чтобы на вас не пало обвинение в моей гибели.

— Весь смысл вашего настойчивого желания оставить документ у Амо заключается в том, чтобы очистить свою совесть, а потом подкупить команду и пробраться на корабль тамплиеров одной. Уверяю вас, Джоанна, у вас ничего не выйдет. Они не станут помогать женщине.

— У нас с вами был план, Паэн…

— Да, но гибель арфиста все изменила. Вас предали, Джоанна. И если вы будете сновать по двору крепости, во всеуслышание выкрикивая свое имя, то можете свести мои усилия на нет, и тогда окажется, что нам незачем было прятаться. С тем же успехом вы могли остаться у трупа арфиста и ждать, пока его убийцы не придут за вами.

Ее глаза потемнели, и их зеленый оттенок исчез в пламени охватившего ее гнева.

— Я не собираюсь сновать по двору! И я сомневаюсь, что ваш наставник Амо так несдержан, как вы его описываете.

— Джоанна…

— Я не сную где не надо, и уж тем более не кричу, — проворчала она. — Вы делаете и то и другое за нас обоих.

Паэн прислонился к косяку двери, с трудом воздержавшись от ответа.

— Вы не оставляете мне другого выхода, — промолвила она, — как только закричать.

— Никто не придет, — ответил он, — Половина рыцарей в этой крепости ненавидят женщин, и все они боятся меня. Она подошла к ставням, чтобы их открыть.

— У вас есть два выхода, — быстро сказал Паэн. — Либо вы отплывете вместе со мной на корабле с вином, либо останетесь здесь и будете ждать, пока ваши враги не пронюхают о двух гостях в крепости тамплиеров. Думаю, они услышат о нас еще до святок и в канун Крещения явятся сюда. Они прибудут в крепость как обычные гости и поселятся в этом самом доме. И однажды ночью, проснувшись, вы можете обнаружить, что сквозь доски в полу проникает дым и половина из них уже охвачена огнем. Тогда у меня тоже останется два выхода: либо выбросить вас в окно, уповая на то, что вы не сломаете себе шею, а люди во дворе не поспешат вас прикончить, либо прикончить самому, чтобы избавить вас от лишних мук в лазарете, пока наемные убийцы не сделают это за меня.

Руки Джоанны безвольно опустились, и она стояла неподвижно, потупив голову. На сей раз он зашел слишком далеко и говорил с ней как солдат с солдатом.

— Скажите… — Голос ее был слабым, но ровным. — Есть какие-нибудь признаки того, что они нас нашли?

— Нет. Иначе я бы вас предупредил. Джоанна обернулась к нему. Румянец исчез с ее щек, однако глаза ее были сухими. Паэн сделал шаг вперед.

— Обещайте мне, — попросила она, — что вы никогда не будете мне лгать.

— Обещайте мне, — отозвался он, — что вы не прогоните меня до тех пор, пока мы не достигнем Уитби.

Джоанна кивнула и позволила ему заключить себя в объятия. Сквозь толстые дубовые ставни до них донесся приглушенный звук чьих-то неторопливых шагов и голоса людей, занятых на строительстве галеры и теперь возвращающихся с верфи.

— Никто не знает, — пробормотал Паэн, — где и когда его настигнет смерть. Мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы вернуть вас домой, и зорко следить за малейшими признаками опасности. Что же до всего остального, то, полагаю, нам сейчас нет смысла гадать о будущем.

— Я совсем забыла об этом.., на время.

— Я тоже, — улыбнулся Паэн, — на время. Прошлой ночью, прежде чем луна поднялась на небе, я испытал такое сладостное чувство свободы, подобного которому никогда не знал прежде.

Джоанна подняла голову и робко посмотрела ему в глаза.

— Мне кажется, Паэн, у вас в прошлом уже были подобные ночи сладостной свободы, и притом не один раз.

— Ни одна из них даже отдаленно не сравнится с тем, что было между нами, — ответил он и поцеловал ее, чтобы изгладить последние следы сомнения с уголков ее рта.

Джоанна приложила палец к его губам:

— Не говорите так. Для меня эта ночь стала откровением. Для вас…

Паэн взял ее руку в свою и коснулся поцелуем ладони.

— Для меня, — произнес он, — она была райским блаженством. Никогда не сомневайтесь в этом, Джоанна.

Тогда она улыбнулась и подняла на него глаза, сиявшие удивлением и счастьем. Однако щеки ее по-прежнему оставались бледными.

Паэн взял ее за руку.

— Не могли бы вы подождать меня здесь? Я постараюсь найти кого-нибудь из слуг и принесу вам еду из трапезной.

Теперь тень тревоги окончательно исчезла из глаз Джоанны.

— Я пойду с вами, — объявила она. — Раз уж мы назвались мужем и женой, будет лучше, если я перестану прятаться в келье.

Он улыбнулся и мягко отстранил ее от себя.

— Никто из тех людей, кто видел вас въезжающей в ворота, не удивится, что в такую непогоду я предпочту держать вас поближе к своему очагу и к своему ложу.

Джоанна бросила беглый взгляд на камин.

— В таком случае прикажите слугам принести побольше дров. И еще два ведра воды, чтобы нагреть ее перед огнем. — Она улыбнулась. — Это довершит в их воображении картину нашего семейного гнездышка.

Паэн ухмыльнулся. Никакое воображение не способно было передать всю прелесть этого мига.

— Оставайтесь здесь и держите дверь запертой на засов, пока не услышите мой голос. И прикрывайте ваши волосы капюшоном, прежде чем отодвинуть засов.

— Хорошо, я буду осторожна. Уже на пороге Паэн обернулся:

— Я попрошу старого Амо сегодня же принять нас, и тогда вы сможете задать ему любые вопросы о корабле и обо всем остальном. Только, пожалуйста, не называйте ему своего настоящего имени.

Она была явно обрадована его словами, и ему понадобилась вся воля, чтобы закрыть дверь при виде ослепительной улыбки на лице Джоанны Мерко.

* * *


В отличие от их кельи в скудно обставленном, хотя и прочном, странноприимном доме, личные апартаменты командора [15 - Командором назывался глава общины любого рыцарского ордена (тамплиеров, госпитальеров или Тевтонского), организованной по монастырскому образцу.] Амо представляли собой сочетание восточной роскоши и буйства красок, какого Джоанне еще ни разу не приходилось видеть с тех пор, как она покинула дом своего дяди в Уитби, — с той лишь разницей, что все эти гобелены и столовое серебро были не товарами, выставленными напоказ для привлечения внимания покупателей, а трофеями, захваченными орденом в Палестине у сарацинов.

— В дни моей молодости нам не раз случалось одерживать громкие победы и привозить домой из Святой земли богатую добычу. — Амо вздохнул и указал ей на залатанный на скорую руку шлем, висевший на стене. — Однако все, что мне досталось после последнего крестового похода короля Ричарда, — вот этот продырявленный шлем, да и то мне еще повезло, что он скатился с моей головы прежде, чем в него угодил камень сарацина, когда наша армия осаждала Акру. За все последующие месяцы, — продолжал Амо, — мне так и не попалось в руки достаточно золота, чтобы я мог отдать его в починку хорошему кузнецу. Наши оружейники попытались, как могли, его исправить, но они были далеко не столь искусны, как сарацины, которые сделали этот шлем.

Паэн поднял кубок с вином, любуясь изысканной резьбой, покрывавшей гладкую поверхность рога.

— Итак, мадам, я бы хотел услышать побольше о вас и ваших невзгодах Насколько я понял, вы не собираетесь оставаться на зиму в Бретани?

— Нет, командор. Я хочу поскорее вернуться в Англию. На лице старого рыцаря появилась улыбка.

— Я уже уловил в вашей речи северный акцент. Но вы не беспокойтесь, мадам. Я не желаю ничего знать ни о вашем имени, ни о семье, ни о цели вашего путешествия. Как вы видите, я уже стар и могу легко забыть, о чем мне следует говорить, а о чем нет, если вдруг кто-то станет вас разыскивать.

Джоанна улыбнулась ему.

— Я ничуть не сомневаюсь, что вы сумеете сохранить мои секреты, командор. Но Паэн убедил меня в том, что для вас будет гораздо спокойнее, если мы избавим вас от необходимости прибегать ко лжи.

— Вот как? В таком случае Паэн сильно изменился со времени нашей последней встречи, успев перенять манеры и образ мыслей настоящего придворного. В прошлом он не часто бывал столь предупредителен к своим друзьям. Более того, его подвиги порой доставляли нам множество лишних хлопот.

Джоанна не скрывала своего восторга.

— Каких хлопот?

— Вы обратили внимание на то, что за последние два дня его борода заметно отросла? Паэн не раз пользовался облачением тамплиера, когда считал это необходимым, и своими переодеваниями ухитрялся ввести в заблуждение даже самих рыцарей ордена. Если вам мало этого свидетельства, мадам, поройтесь в его седельных сумках — и вы найдете там тунику и плащ тамплиера. Он носит их, когда ему это выгодно, чтобы таким способом облегчить себе путь. С подстриженными волосами и бородой он легко может сойти за одного из нас.

— Амо…

— Он должен стать одним из нас, — пробормотал себе под нос старый рыцарь. — Кто знает, быть может, в один прекрасный день так и случится.

Паэн протянул руку к кубку Амо и наполнил его вином из высокого кувшина, стоявшего на столе.

— Выпейте еще вина, мой друг, и тогда к концу нашего разговора вы произведете меня в приоры всех английских командорств.

Амо выпил глоток вина и смерил Паэна угрюмым взглядом.

— Будь на то моя воля, я бы охотно произвел тебя в рыцари ордена. И сделал бы тебя командором нашей общины, когда я сам покину этот мир. — Он обернулся к Джоанне:

— Паэн просто создан для этого! Лучшего рыцаря не найдешь во всей империи Генриха Плантагенета. Однако он отказывается от рыцарского звания, предпочитая следовать за этим старым стервятником Меркадье, не думая о том, откуда берутся его деньги.

От внимания Джоанны не ускользнула тень, набежавшая на лицо Паэна.

— Я слышала, этот разбойник Меркадье щедро платит своим наемникам и к тому же пользуется благоволением короля Ричарда. Для человека незнатного происхождения…

Амо поморщился:

— Паэн достаточно знатен, чтобы стать членом ордена. Ах да, конечно. Амо начал учить Паэна воинскому искусству вскоре после того, как Рошмарен перешел в руки норманнских завоевателей. Он прекрасно знал его семью и положение, которое она прежде занимала. Джоанна перевела взгляд на Паэна. Его лицо выражало непреклонность и вместе с тем доброту, которая не позволяла ему обидеть своего старого наставника.

Паэн отставил в сторону кубок и взял Джоанну под руку.

— Мы очень признательны вам за вино и ваше общество, — произнес он. — Однако после стольких дней путешествия я чувствую себя утомленным. Спокойной ночи, командор Амо.

— Вы еще вернетесь сюда, чтобы вступить в орден? — спросила Джоанна, когда они приблизились к двери их кельи. — Это все же лучше, чем возвращаться к Меркадье после того, как вы исполните свой долг перед братом.

— Восстановить права моего брата будет не так-то просто. Из всей нашей родни в живых не осталось никого, кроме нас двоих. Если Адам Молеон женится на сестре Мальби и откажется уступить нам землю, король Ричард даже пальцем не пошевелит, чтобы нам помочь. И даже если нам удастся вернуть свое законное наследство, нам придется постоянно оборонять его против Молеона и других ему подобных, которые вторгнутся в замок при малейших признаках нашей слабости.

— Ваш брат не может даже поднять меч.

— Зато я могу и сделаю это. Я готов отстаивать Рошмарен для его сыновей до тех пор, пока они не станут совершеннолетними и не вступят во владение замком.

— А что же тогда останется вам?

— Справедливость.

— Это слабое утешение, к тому же весьма недолговечное. Тогда вашим сыновьям придется сражаться на стороне короля или преемников Меркадье.

— Мои сыновья рано или поздно найдут себе новые земли и сумеют удержать их за собой.

— Как поступили бы вы сами, если бы вам не приходилось защищать интересы вашего брата?

Ее слова задели Паэна за живое, разбередив давно таившуюся в душе боль. Он обернулся к ней и с чувством горького удовлетворения заметил, что его взгляд заставил ее отпрянуть.

— Меня не интересуют никакие другие земли, кроме Рошмарена, а он должен перейти к сыновьям моего брата. Если у меня будут внебрачные дети от одной из тех женщин, с которыми я делю ложе, я дам им столько золота, чтобы оно могло прокормить их и предоставить им возможность самим выбрать свой путь в жизни. Если они окажутся достойными своего содержания, то со временем станут хозяевами собственных поместий, и тогда им не придется подбирать крохи, падающие со стола их кузенов в Рошмарене.

Она не отвела от него взгляда, несмотря на его гнев.

— И куда вы собираетесь отдать на воспитание своих внебрачных отпрысков, чтобы те стали настоящими мужчинами?

— Мои дети будут учиться у тамплиеров, как и я сам.

— А если их матери не захотят отдать их в орден?

— Тогда они могут оставить у себя мое золото, купить себе обручальные кольца и найти для своих сыновей какое-нибудь другое занятие.

— Как должна поступить я.

— Как, судя по вашим словам, вы намерены поступить в любом случае, независимо от того, хочу я этого или нет.

— Вы же обещали мне, что, если у меня будет от вас ребенок, вы откажетесь от всяких прав на него.

— Да, обещал, — огрызнулся Паэн.

— И вы не явитесь в Уитби, чтобы забрать моего сына, если ваш брат вдруг умрет, не оставив наследников?

Неудивительно, что дозорные в Рошмарене приняли Джоанну Мерко за ведьму. Эта женщина могла довести любого мужчину до исступления, используя его же слова, чтобы умножить его муки.

Паэн открыл дверь кельи и пропустил Джоанну вперед.

— Если ваш сын унаследует ваш упрямый нрав и острый язычок, я охотно оставлю его на ваше попечение и пожелаю вам удачи с вашим маленьким торговцем шерстью.


Глава 16


На третий день буря улеглась и линия прибоя отступила от прибрежных скал прежде, чем на землю спустилась тьма. К счастью, корабль тамплиеров, который должен был доставить в Англию вино, не пострадал от непогоды, и корабельщики, потратив полдня на его осмотр и еще три часа на то, чтобы выкачать из неглубокого трюма воду, дали добро на отплытие. К вечеру семьдесят крупных бочек с вином были привязаны канатами к нижним планкам обшивки под скамейками для гребцов, а низенькая деревянная каюта, уютно пристроившаяся на носу судна, ждала двух путешественников, которые, заплатили командору Амо крупную сумму золотом за то, чтобы пересечь Ла-Манш.

Незадолго до рассвета Паэн и Джоанна были доставлены на борт грузового судна в маленькой шлюпке, управляемой четырьмя гребцами. Тьма еще не рассеялась, когда якорный камень был с шумом поднят на свое место перед каютой на носу, и галера полетела по волнам, удаляясь все дальше и дальше от прибрежных рифов.

Когда они поднялись на палубу, обломки затонувшего корабля уже остались далеко позади, едва различимые за темными валами набегавших волн.

Паэн вернулся в каюту и вынул из седельной сумки просторную кожаную рубаху.

— Это для вас, — обратился он к Джоанне.

— По ее виду этого не скажешь, — отозвалась та. Паэн поднял кожаную рубаху над головой Джоанны и натянул ее поверх шерстяного плаща.

— Это кольчуга, правда, еще недоделанная. Оружейник не успел нашить на нее броню, и я подумал, что она может защитить вас хотя бы от холода.

Джоанна оглядела несоразмерно большое одеяние и улыбнулась, коснувшись рукой мягкой кожи.

— Вы сами видите, что кольчуга не такая уж тяжелая. Зато она не даст вам промокнуть.

— Спасибо, — ответила она. — Я верну ее вам, как только мы доберемся до побережья, и тогда вы сможете ее закончить. Должно быть, она стоит дорого, Паэн пожал плечами.

— Без брони — не очень. Я обменял у оружейника эту кольчугу на кобылу и небольшую сумму серебром в придачу.

Джоанна кивнула и подошла к поручням, чтобы полюбоваться бескрайними морскими просторами, открывавшимися их взору. Паэн встал рядом, думая о том, что еще никогда за многие годы рассвет не казался ему таким холодным — и таким прекрасным.

Со своего наблюдательного пункта Паэн видел, как гребцы из команды тамплиеров увлекали скрипящее, отчаянно протестующее судно в открытое море, еще не до конца успокоившееся после недавнего шторма. Легкий ветерок, пришедший на смену буре, дул им навстречу, и потому огромный полосатый парус, свернутый и накрепко привязанный к гику, лежал в проходе между рядами скамеек.

Гребцы с ближайших к Паэну скамеек выгнули шеи при виде странного одеяния Джоанны, отпуская замечания по поводу кожаной кольчуги, надетой поверх ее плаща. Джоанна сердито нахмурилась и вернулась в холодную тень каюты, чтобы немного вздремнуть, опустив бледную щеку на седельную сумку, где хранились те немногие новые предметы одежды, которые Паэну удалось приобрести в крепости тамплиеров.

Он накрыл ее своим плащом и покинул каюту, любуясь постепенно исчезающим из виду побережьем Бретани. Теперь уже темные утесы и окутанные туманом холмы можно было увидеть лишь тогда, когда корабль вздымался на гребень очередной быстро набегавшей волны.

Когда земля скрылась за горизонтом и впереди не осталось ничего, кроме безбрежного пространства серой воды, Паэн уговорил Джоанну съесть большой ломоть хлеба, надеясь, что эта нехитрая еда сможет поддержать ее силы.

Если погода не изменится в течение ближайших дней, то их плавание к северу при сильном встречном ветре неминуемо затянется. Гребцы не могли поддерживать заданный темп больше нескольких часов, а людей, готовых сменить их у весел, не хватало. После первой же стоянки в одном из портов к северу от Сандвича им следует покинуть корабль и ехать дальше на север верхом. До первых снегопадов оставалось чуть меньше месяца, однако в интересах безопасности Паэн предпочел бы, чтобы они застали их уже на берегу, где ему не составит труда найти для Джоанны убежище в придорожных усадьбах и на постоялых дворах. Там они могут не опасаться погони, поскольку неведомый враг Джоанны, подославший к ней в Бретани наемных убийц, не может знать в точности, когда именно она отправится в Уитби. А если им повезло, то Джоанну уже сочли погибшей и погоня за ней прекратилась задолго до того, как они покинули берега Бретани. Впрочем, самым благоразумным решением с их стороны будет покидать время от времени большую дорогу и пользоваться окольными тропами, несмотря на то что это замедлит их продвижение вперед. По правде говоря, Паэн был совсем не прочь провести побольше времени в обществе Джоанны Мерко.

Еще не так давно ему казалось, что Джоанна уже никогда больше не подпустит его к себе. Это случилось две ночи назад, когда между ними вспыхнул жаркий спор из-за решения Паэна восстановить брата в правах сеньора Рошмарена. Его слова вызвали негодование Джоанны, а после того как Паэн упомянул в разговоре о своем обете поддерживать наследников брата вместо собственных внебрачных отпрысков, он заранее смирился с тем, что его ждет череда холодных ночей, проведенных на полу за дверью их каюты. Однако едва последние гневные слова повисли между ними в воздухе, вдова Мальби, неожиданно обернувшись к нему, протянула ему руку:

— Вы милый, благородный дурачок, раз готовы поступиться собственными интересами, чтобы вернуть Алена в Рошмарен, зная, что вам придется защищать брата до конца его жизни. Так неужели из-за этого мы лишим себя тех немногих дней, которые нам суждено провести вместе? — Она улыбнулась, несмотря на то что ее глаза подозрительно блестели. — МЫ тут наговорили друг другу достаточно обидных слов по поводу вашего незаконного ребенка, а моего сына, так давайте же по крайней мере дадим бедняжке возможность появиться на свет.

В его воображении предстал образ Джоанны Мерко, одинокой и с раздавшимся животом, которой в середине будущего лета придется рожать в какой-нибудь уединенной йоркширской усадьбе, давая жизнь его ребенку. К тому времени слабая надежда на то, что ему удастся вернуть Рошмарен, может окончательно развеяться, и тогда он вернется к Джоанне, чтобы быть рядом с ней на период родов. Впрочем, он тут же отбросил эту мысль как нелепую, поскольку никакого ребенка может и не быть. Джоанна была замужем за Мальби почти год, но так и не понесла. Тем не менее этот образ упорно преследовал его..

Должно быть, эта женщина и впрямь была ведьмой — прекрасной, светловолосой ведьмой, явившейся с сурового севера, чтобы отвлечь его от главной цели всей его жизни. Ей достаточно было просто улыбнуться ему в робкой, застенчивой попытке его соблазнить и стянуть рукав платья с прелестного белого плеча, чтобы Паэн тут же погрузился в забытье. Сладостное забытье…

* * *


Паэн поднялся со скамьи и ощупью пробрался между рядами скамеек к корме, где двое дюжих мужчин крепко вцепились в рулевое весло. На долю этих людей выпала самая трудная задача — удерживать огромное весло над зеленой поверхностью воды и поднимать его всякий раз, когда судно неуклюже переваливалось через гребень вала и стремительно падало вниз, чтобы его не вырвало из их рук и не унесло в море. Если бы рулевое весло сломалось или матросы не сумели удержать судно под прямым углом к набегавшим волнам, последствия могли бы оказаться самыми печальными.

Отсюда, с кормы, нос корабля казался таким маленьким и хрупким, и если он хотя бы в одном месте даст течь и морская вода хлынет внутрь…

Паэн направился к каюте, на ходу бормоча извинения, когда ему случалось наступить на ногу кому-нибудь из гребцов. Джоанна спала в той же позе, в какой он ее оставил, однако ее недавняя бледность уже прошла. Если он уговорит ее съесть побольше хлеба и выпить побольше воды, ей не страшна будет морская болезнь.

— Джоанна… — пробормотал Паэн. — Проснитесь, Джоанна.

Теперь ее глаза казались зелеными — зелеными, как море.

— Что-нибудь случилось? — испугалась она. Паэн подтянул к себе сумку с провизией и нащупал в ней завернутую в ткань буханку хлеба.

— Ешьте, — произнес он. — Вам надо есть как можно чаще, чтобы не свалиться от морской болезни. Джоанна кивнула и села.

Паэн развернул ткань и вдруг с неприятным ощущением подступающей тошноты обнаружил, что достал из сумки сыр.

— Это не хлеб, — пробормотал он.

Она подняла на него зеленые глаза и улыбнулась.

— Что ж, тогда я отведаю сыра.

— Нет. Хлеба.

Джоанна взяла у Паэна сыр и, положив на колени, развернула ткань, в которую он был завернут. Затем, вынув из-за пояса маленький кинжал, принялась нарезать золотистую массу на куски.

— Погодите. Хлеб лучше…

— Ваши друзья тамплиеры делают превосходный сыр. Я никогда не пробовала ничего вкуснее. — Джоанна отрезала толстый ломоть и протянула его Паэну.

— Нет, — скривился он.

— Здесь его более чем достаточно, чтобы…

— Нет, — повторил Паэн и опрометью выскочил из каюты, чтобы вобрать в свою тяжело вздымавшуюся грудь немного свежего морского воздуха. Он все же успел ухватиться за поручень, свесив голову через край. Сквозь щелочки прищуренных глаз он видел зеленую морскую воду, обтекавшую корпус корабля, и переднее весло, мелькавшее то вверх, то вниз в темпе более быстром, чем резкая пульсирующая боль у него в висках.

Чья-то рука легла ему на плечо, а другая потянулась к его запястью.

— Назад! — рявкнул Паэн. — Иначе я могу заблевать вам все лицо. Если вы хотите помочь, лучше смотрите внимательнее за женщиной, чтобы она ненароком не упала в море. — Он сделал последний отчаянный вдох и зажмурил глаза.

— Она не упадет в море, если только вы сами ее туда не отправите, — раздался рядом твердый голос Джоанны Мерко.

— Убирайтесь! — с трудом выговорил он. Она провела по его щекам куском ткани, смоченной в пресной воде, и вытерла ему лоб.

— Ну же, давайте, — обратилась к нему Джоанна. — Я буду рядом.

Словно издалека до Паэна донесся кашель одного из гребцов. Он резко отстранил от себя Джоанну, с наибольшей скоростью, на какую только был способен, ринулся на противоположный борт судна и оставил весь свой завтрак на гладкой поверхности моря. Затем набрал в рот воды из бурдюка, который кто-то сунул ему в руку, и сплюнул ее вниз. Влажная ткань снова легла ему на лоб.

— Почему бы вам не прилечь? — предложила Джоанна. — Я помогу вам добраться до каюты.

— Я не шучу, — процедил он сквозь зубы.

— О чем вы?

— Убирайтесь! — прошипел Паэн. Взгляд его был прикован к куску ткани у нее в руках. — Клянусь грязной мошной святой Елены, это обертка от сыра!

— Нет. Вы ошибаетесь…

— Это обертка от сыра, будь он трижды неладен!

— Нет, Паэн. Сыр здесь ни при чем.

— Неужели вам так уж необходимо произносить это слово вслух? — простонал он.

Тошнота постепенно отступала, и перед взором Паэна снова предстало лицо Джоанны — румяное, как лепестки розы, и здоровое, как у деревенской молочницы в середине лета.

— Я мог бы возненавидеть вас за ваш румянец и бодрый вид, — проворчал он, — Знаю, — усмехнулась она. — А теперь, может быть, вы вернетесь в каюту?

Паэн покачал головой.

— Скверная мысль.

— Если хотите, я выброшу сыр.

— Умница. Вы просто умница, Джоанна.

Для них было большой удачей, что они находились на борту корабля тамплиеров, команде которого, по словам Амо, они могли полностью доверять. Если бы кто-нибудь из этих людей пробрался в каюту, чтобы похитить вдову Мальби, у Паэна едва ли хватило бы сил поднять меч на ее защиту.

* * *


У него почти не осталось воспоминаний ни об этом дне, ни о долгой ночи, которая за ним последовала. Несколько раз он просыпался и видел, как слабый луч заходящего солнца проникает сквозь узкое окошко в каюту, после чего он оказывался в полной темноте. И каждый раз Джоанна Мерко была рядом с ним, держа наготове бурдюк с водой и накрыв их обоих его плащом, чтобы согреться.

Когда уже на заре Паэн снова открыл глаза, ветер сменился на попутный и, чтобы поймать его, на корабле был поднят огромный полосатый парус. Прямо на скамейках под заткнутыми пробками уключинами весел спали гребцы, а сами весла, блестевшие от морской соли, были сложены в строгом порядке в единственном проходе между рядами скамеек. Место возле руля уже заняли другие матросы, такие же рослые и крепкие, как и двое первых, которые прилагали все силы, чтобы удержать галеру прямо по ветру.

— Где мы?

— В стороне от крупных островов. Пока вы спали, поднялся ветер, и гребцы, свернув на восток, оставили весла, чтобы пройти как можно дальше под парусом. И еще я видела костры. Большие костры, которые разжигают на берегу для того, чтобы корабль не налетел на скалы.

Паэн поднес руку ко лбу.

— А я все это проспал!

В тесном, темном пространстве каюты раздалось приглушенное ругательство.

— Прошу прощения, — поспешно добавил он. — Я никак не ожидал, что просплю так долго.

— Напротив, этого следовало ожидать, — ответила Джоанна. — С тех пор как мы оставили Рошмарен, вы спали лишь урывками. А после того как Матье нас покинул…

Он выдавил из себя улыбку, несмотря на то что голова его раскалывалась от боли.

— После того как Матье нас покинул, я был бы круглым болваном, если бы проспал наши с вами ночи.

Она поднесла к его губам мех с вином и торопливо поправила плащ.

— Можете говорить, что вам угодно, но даже бравый наемник иногда нуждается в отдыхе, и я была рада тому, что вы наконец-то смогли выспаться как следует.

— И вам не было страшно? Джоанна покачала головой.

— Никто не пытался приблизиться ко мне и не сказал мне ни слова. Лишь однажды старший рулевой зашел в каюту, чтобы спросить, не нуждаемся ли мы в еде. Он так и не вернулся.

Паэн снова улегся и вытянул руки.

— Клянусь коленями святой Радегунды, до чего же чудесно снова оказаться среди людей, которым ты доверяешь, и иметь возможность отдохнуть. Прошло уже много недель с тех пор, как…

— А где вы были до Рошмарена?

Неужели он проговорился во сне? Или Джоанна, перебирая в памяти обстоятельства гибели покойного супруга, связала их с угрозой, нависшей над ней самой? Паэн пожал плечами с самым равнодушным видом, на какой только был способен.

— В лагере Меркадье, разумеется. А перед тем в Палестине. “И в Нанте, если уж быть до конца честным. В том самом доме, где был убит ее муж”.

На лице Джоанны, озаренном, лучами утреннего солнца, окруженном ореолом густых, медвяного цвета волос, подчеркивавших красоту ее светлой кожи, не заметно было никаких признаков недоверия. Паэн мысленно обратился к святой Радегунде с ее стройными коленями и ко всем прочим святым, которых он успел помянуть всуе с тех пор, как покинул крепость тамплиеров. “Клянусь, — молился он про себя, — я никогда впредь не буду оскорблять ни ваших имен, ни ваших атрибутов, но только, пожалуйста, сделайте так, чтобы Джоанна никогда не узнала о том единственном проступке в моем прошлом, который может оттолкнуть ее от меня навсегда”.


Глава 17


Море по-прежнему было неспокойным, а волны теперь вздымались высокими валами от сильного ветра, подувшего с запада. На вторые сутки их плавания, около полудня, капитан целый час управлял главным веслом, после чего снова передал управление рулевым и направился в каюту, чтобы переговорить с Паэном.

— Он сейчас спит, — ответила Джоанна.

— Тогда передайте ему, что мы не станем заходить в южные порты, но постараемся добраться прямо до Дувра, пока позволяет ветер. — Он указал ей на темный, похожий на бесформенную глыбу берег, показавшийся по правому борту:

— Мы должны были пристать к земле еще прошлой ночью, однако наше плавание затянулось из-за того, что нам пришлось идти на веслах через открытое море.

За спиной Джоанны Паэн зашевелился и приподнялся с постели.

— Что-нибудь не так? — осведомился он.

— Мы направляемся в Дувр и, если установится холодная погода, останемся там на зиму. Командор Амо предоставил нам самим выбирать, где мы продадим наше вино, и приказал перезимовать на побережье, если снегопады начнутся раньше обычного. В Юэлле, совсем недалеко отсюда, есть община тамплиеров, где нас охотно примут, а вы сможете купить себе лошадей. — Капитан вынул из-за пояса небольшой мешочек с деньгами. — Если мы не сумеем проделать весь путь до Уитби, я отдам вам обратно ваше серебро, оставив себе только десять денье.

Палуба закачалась у них под ногами, когда набежавшая с севера шальная волна разбилась о борт корабля, окатив всех присутствующих фонтаном из крупных брызг и зеленой водяной пыли. Капитан вернулся к своим матросам, приказав им отвязать самые дальние от середины бочки с вином и закрепить их вдоль узкого прохода между опустевшими скамейками для гребцов.

Джоанна обернулась к Паэну:

— Теперь вы можете съесть немного хлеба? Он улыбнулся:

— Я могу съесть две буханки зараз, и тот самый злосчастный сыр в придачу. Морская болезнь уже миновала.

Мимоходом коснувшись руки Джоанны, Паэн проследовал на палубу, чтобы помочь команде перекатить самые крупные из бочек поближе к проходу.

Пока матросы работали, ветер поднялся с новой силой, и капитан решил, что гребцы могут отдыхать, пока галера не достигнет порта. Джоанна наблюдала за тем, как последние бочки были извлечены из-под скамеек и надежно закреплены веревками вдоль прохода. Затем Паэн поднял голову и, посмотрев на нее, осторожно прошел мимо скамеек и встал рядом.

— Вы совсем замерзли, — заметил он. — Сейчас ваша очередь прилечь.

Джоанна ухватилась за одну из деревянных подпорок каюты, чтобы не упасть.

— Нам грозит опасность?

Улыбка осветила лицо Паэна.

— Даже если и так, мы наверняка успеем спилить одну-две скамейки и доплывем на них до самой Фризии [16 - Историческая провинция на территории нынешних Нидерландов.], чтобы там перезимовать.

Огромный парус колыхался над их головами, а мачта громко скрипела в своем пазу. Ветер стряхнул с гика целый душ дождевой воды, который упал на палубу вместе с градом из мельчайших кусочков льда.

— Вы думаете…

Паэн покачал головой.

— Это корабль тамплиеров, построенный для перевозки грузов, и он гораздо прочнее многих других. — Он указал ей на плоский кусок сланца, установленный под ахтерштевнем на корме. — И команда судна оказалась настолько предусмотрительной, что даже отказалась разводить огонь, чтобы приготовить горячую пищу. Они благополучно доставят нас в порт. Пожалуй, нам стоит поделиться с ними каютой, — добавил он после некоторого раздумья. — Матросы могли бы согреваться в ней по очереди, если бы мы не оплатили наше место на корабле.

Джоанна кивнула в знак согласия.

* * *


Прежде чем сгустилась тьма, капитан заметил неясные очертания островов, быстро исчезавших за кормой, и объявил, что, если погода не переменится, корабль может спокойно идти по ветру все долгие часы ночи.

Джоанне пришлось спать сидя, пристроившись в самом дальнем углу каюты между коленями Паэна, сжимавшего ее в объятиях. Дважды в течение ночи матросы из команды корабля, битком набившиеся в тесную каюту, вставали и менялись местами со своими товарищами, которые присматривали за парусом и время от времени гонялись за какой-нибудь шальной бочкой вина, сорвавшейся с привязи. Каюта была переполнена настолько, что людям пришлось спать, тесно прижавшись друг к другу и согнувшись в три погибели, и лишь рулевым было оставлено достаточно места, чтобы те могли по крайней мере вытянуть ноги. Дважды Джоанна просыпалась, заслышав чьи-то голоса, звавшие ее по имени, однако, очнувшись, обнаруживала, что это было всего лишь море, перехлестывавшее через края обшивки. Когда она окончательно проснулась, уже на рассвете, прежний мерный плеск волн сменился шипением и яростными ударами, готовыми разрушить дубовые планки.

И затем она услышала другой шепот, мягкий и мелодичный, обдувавший теплом ее щеку. Паэн крепче сжал ее в объятиях, ограждая своим телом от холода и от неприятных последствий качки, сотрясавшей корабль тамплиеров.

На рассвете третьего дня они заметили большой сигнальный костер дуврского порта, языки которого высоко вздымались в небо и окрашивали слой тумана над берегом в багровые и золотисто-розовые тона. Ветер теперь стал южным, однако не принес с собой тепла. Развернуться и направиться к Дувру, подвергнув корпус галеры действию сильного ветра и волн, быстро набегавших на нос корабля, значило обречь корабль на крушение. Поэтому они следовали за надвигающимся штормом и, когда стемнело, увидели, как огни Дувра исчезли во мраке ночи.

Паэн вынул из седельной сумки мех с вином и протянул его Джоанне:

— Это вас согреет.

Джоанна отхлебнула глоток крепкого напитка, и, когда жжение в горле прошло, по всему телу распространилось чувство приятной истомы. Впервые за все время после наступления сумерек ей не нужно было сидеть согнувшись и обхватив себя руками.

— Хорошо, как возле камина, — промолвила она.

— И намного лучше, чем грезить о теплой постели в порту Дувра.

— Я дала себе слово не думать ни о каминах, ни о горячей пище, пока мы не высадимся на берег, — отозвалась Джоанна.

— А я дал себе слово, — подхватил Паэн, — не думать о теплых постелях и отблесках света в ваших роскошных волосах.

За тонкой перегородкой в их каюте на носу корабля находилось, шестеро мирно похрапывающих матросов, и еще два десятка их собрались на палубе возле рулевого, обсуждая возможность войти ночью в широкое устье Темзы.

Джоанна слегка коснулась пальцами губ Паэна:

— Тс-с! Если вы будете так говорить, у меня начнется озноб.

Он схватил ее за руку и покрыл поцелуями каждый из ее онемевших от холода пальцев.

— Прижмитесь ко мне, — прошептал он. — Со мной вам будет тепло, и вы смело сможете грезить о чем вашей душе угодно.

На рассвете Паэн поплотнее укутал Джоанну одеялом и уговорил ее не выходить на палубу. Всю ночь дул сильный ветер, и у них не было возможности узнать, как далеко их пронесло мимо устья Темзы. Побережье было скрыто густым туманом, ограничивавшим видимость, и его серая муть отражала цвет моря и холодных земель, лежавших за ним. Свернуть сейчас к западу, чтобы отыскать устье реки, значило подвергнуться риску сесть на мель, и до тех пор, пока на землю снова не спустится ночь и на длинной прибрежной полосе не вспыхнут сигнальные костры, им трудно было судить о том, где именно к западу от них лежала более или менее безопасная гавань.

Около полудня, когда бледное ноябрьское солнце стояло у них над головами, а на корабле тамплиеров сменились вахтенные, Паэн выпроводил матросов из каюты и убедил Джоанну еще немного поспать. Сам он, выйдя на палубу, занял место рядом с рулевым, чтобы помочь ему удерживать галеру по ветру.

* * *


Когда Джоанна снова очнулась от сна, рядом никого не было. Солнечный свет, струившийся сквозь деревянную обшивку каюты, падал на смятую постель и два насквозь промокших плаща, оставленных здесь, чтобы она могла согреться. До нее доносились скрип весел в уключинах и треск сталкивавшихся над морской пеной деревянных лопастей, заглушавшие свист ветра в снастях. Затем раздался сильный грохот от падения якорного камня, после чего корабль перестал крениться и лишь лениво покачивался с боку на бок.

Наконец она услышала голос Паэна, перекрывавший весь этот шум, и скоро он уже был рядом с ней в каюте.

— Теперь мы в безопасности, — объявил он.

— Что? Корабль уже встал на якорь?

— Да, и как только наступит прилив, шлюпка доставит нас в порт Орфорда.

— Орфорда? Кажется, это севернее устья Темзы?

— Значительно севернее, — подтвердил Паэн. — Что ж, тем лучше для нас. Меньше ненужных вопросов со стороны портовых властей.

Джоанна поднялась на ноги, поеживаясь от холодного сквозняка, проникавшего сквозь щели в стенах каюты.

— Прошлой ночью, когда погода испортилась, я дала обет пожертвовать двадцать золотых монет на украшение раки святого Кадмона в Уитби. Теперь, я думаю, он вполне заслуживает сорока.

Паэн заключил ее в объятия.

— У нас с вами хватит золота, чтобы купить себе лошадей у самых алчных конюхов во всей Англии и уплатить за ночлег на всем пути отсюда до Уитби. А если и этого окажется мало, я…

Она развела руками.

— Неужели у вас здесь поблизости есть мешок-другой денег, зарытых в земле?

— И нам вовсе незачем обращаться к ювелирам или торговцам шерстью, чтобы я мог их забрать. Они спрятаны здесь, в освященной земле, где я могу откопать их в любую минуту, не опасаясь, что кто-нибудь застигнет меня за этим занятием. И никто, кроме вас, мадам, не сможет пересчитать мои монеты.

— И сколько всего у вас таких тайников, Паэн? Он пожал плечами.

— Меньше, чем вы думаете.

— А в Англии?

Паэн приподнял брови.

— Что за нескромный вопрос, мадам? Уж не собираетесь ли вы потребовать с меня выкуп?

Она не обратила внимания на его вымученную шутку.

— Так сколько? Он вздохнул:

— От силы пять. Они разбросаны вдоль всего побережья.

— А в Бретани?

— Больше. В основном поблизости от крупных портов.

— Вы богатый человек, — заметила Джоанна. — Лишь очень немногие землевладельцы или купцы могут похвастаться таким количеством золота. Я удивлена, что старая королева не потребовала львиную долю ваших денег на выкуп короля Ричарда.

— Безземельному наемнику не приходится платить десятину, — ответил Паэн. — А что до короля Ричарда, никто не может сказать, что я не помог ему своими деньгами.

— Ваш командор Амо что-то говорил при мне о выкупе… Паэн вынул из седельной сумки тяжелую кольчугу и нахмурился, заметив по краям налет ржавчины.

— Только не здесь. Я расскажу вам все по дороге, раз уж вы так хотите услышать от меня эту историю. — Он связал обе сумки веревкой. — Если вы готовы, мы можем покинуть корабль на рассвете, когда они ненадолго приблизятся к берегу, перед тем как подняться вверх по реке к Орфорду.

Джоанна кивнула:

— Мне все равно, где мы высадимся, лишь бы там были горячая еда и теплая постель.

— Все эти удобства проще найти в окрестных деревнях. У кастеляна короля Ричарда в Орфорде был довольно скудный стол, когда я в последний раз проезжал этим путем.

* * *


Всю ночь их корабль стоял на якоре в виду сигнальных костров, горевших со стороны далекого Орфордского мыса, прямо у входа в узкое устье реки Ор. Когда взошла луна и вода начала прибывать, команда, подняв якорь, взялась за весла и направила корабль вверх по течению, чтобы снова встать на якорь возле небольшой рыбацкой деревушки, ютившейся под защитой длинной наносной дамбы, расположенной в некотором отдалении от берега.

Уже на рассвете удары весел и постукивание по обшивке корабля возвестили о прибытии двух шлюпок. Капитан и старший рулевой направились к берегу, оставив команду ждать их возвращения. Дождавшись капитана, Паэн и Джоанна попрощались с матросами, и шлюпка доставила их на берег.

Когда они наконец ступили на твердую землю, у Джоанны закружилась голова и она чуть не упала. Паэн обнял ее рукой за талию и усадил прямо на сваленные в груду седельные сумки, которые он перенес из лодки.

— Это скоро пройдет, — заверил он ее. — Просто посидите здесь и подождите немного, пока земля не перестанет раскачиваться у вас под ногами.

— Я никогда больше не покину Англию, — заявила Джоанна.

— Жаль, — пробормотал Паэн.

Она подняла голову, заслоняя глаза от тусклого солнечного света, пробивавшегося сквозь густой туман.

— Ваш желудок прямо-таки создан для морских путешествий, — добавил он. — Не пройдет и часа, как вам станет значительно лучше.

— И тем не менее я никогда больше не поднимусь на борт корабля, — ответила Джоанна. — И вам тоже не советую, потому что в первый день плавания мне показалось, что вы вот-вот отдадите концы.

— Ничего, я справился.

— Потому что я за вами ухаживала.

— А позже, когда вы промерзли до костей, Джоанна? Кто уберег вас от простуды?

Она вздохнула.

— В холодную погоду вы держались отлично. В более благоприятное время мы с вами смогли бы составить отличную пару.

Взгляд Паэна вдруг стал таким же пронзительным, как ветер, дувший с моря.

— Вы же говорили, что это плавание станет для вас последним! Как только вы доберетесь до дома, то никогда больше не покинете Уитби.

— Я не собираюсь покидать Англию, но мне придется время от времени наведываться в Йорк. Он улыбнулся:

— И вы готовы в одиночку проделывать весь путь до Йорка?

— И в Лондон тоже. Мой дядя слишком стар, чтобы добираться до Лондона самостоятельно.

— Понятно.

Паэн подобрал седельные сумки и направился к песчаной косе, чтобы понаблюдать за тем, как корабль тамплиеров входит в устье реки Ор. Затем отыскал сухое место в песке подальше от линии прибоя, вырыл неглубокую ямку и, положив туда свою кольчугу, аккуратно и бережно расправил ее, прикрыв сверху слоем сухого песка. Хорошенько утрамбовав поверхность ногами, он вынул из ямки кольчугу и окинул ее хмурым взглядом.

— Ржавчина от морской воды может в считанные дни испортить хорошую кольчугу, — проворчал он. — Мне бы следовало промаслить седельную сумку.

— А ваш меч?

Он вынул из ножен потускневший клинок и, осмотрев его, вложил обратно.

— Ни единого следа ржавчины. Я уже почистил его сегодня на рассвете.

Джоанна дрожала под порывами холодного ветра. Паэн перекинул кольчугу через плечо и подобрал седельные сумки.

— Пойдемте, — обратился он к ней. — Я не хочу, чтобы вы свалились с простудой.

* * *


Впервые за много дней пути они смогли насладиться горячей пищей — густой похлебкой из ячменя, рыбы и приправ, — сидя у очага в рыбацкой хижине. В деревне нельзя было купить лошадей, однако сын рыбака вызвался добраться вверх по реке до фермы, принадлежавшей одному свободному землевладельцу, который совсем недавно приобрел кобылу для своей прелестной молодой жены. Примерно через час, когда они, насытившись, задремали, вытянув ноги у очага, вернулся сын рыбака, ведя в поводу великолепную чалую кобылу. Спустя еще час кошелек Паэна стал легче на две золотых монеты, кобыла досталась им, и они узнали, что ближайшим местом, где путешественники могли за деньги найти себе пристанище, был женский монастырь, расположенный в пяти милях к западу от деревни, и что туда можно было добраться по широкой мощеной дороге, построенной в незапамятные времена, когда древние божества еще не покинули землю.

* * *


Монахини воспротивились тому, чтобы муж и жена провели ночь вместе под их крышей, и отправили Паэна спать на чердак амбара, расположенного у входа в обитель. Когда настала ночь, выяснилось, что теплая еда и сухая одежда, купленные у монахинь, не помогли унять дрожь, сотрясавшую Джоанну. Паэну пришлось еще раз переговорить с суровой на вид аббатисой и опустить в ящик для пожертвований два серебряных денье, чтобы выторговать себе право остаться в небольшой келье, которую монахини предоставили Джоанне.

— Я пришел, чтобы быть рядом с вами на тот случай, если ночью вы почувствуете себя плохо, — обратился он к ней.

— Вам лучше уйти.

— Аббатиса дала мне свое согласие. Джоанна вздохнула:

— В этом нет необходимости.

Паэн опустил седельные сумки на покрытый грубыми деревянными досками пол.

— Вряд ли я посмею даже прикоснуться к вам, Джоанна, когда аббатиса рыщет за дверью.

— Тем лучше, — пробормотала она.

Он уселся рядом с ней на койку и укрыл ее одеялом.

— Неужели я чем-нибудь вызвал ваш гнев? Почему вы меня отталкиваете?

Когда Джоанна снова заговорила, ее голос дрожал так, словно она по-прежнему находилась на корабле тамплиеров и холодный ветер с моря дул ей прямо в лицо.

— Нет, вы не сделали мне ничего плохого, — ответила она. — Просто вам будет гораздо лучше на чердаке. Эта койка жесткая и к тому же слишком узка для нас двоих.

— Вам нездоровится, — не отступал Паэн. — Пожалуй, я попрошу аббатису прислать к вам кого-нибудь из женщин. Джоанна покачала головой:

— Это скоро пройдет. Он поднялся с места.

— Со мной такое бывает, — добавила она. Паэн покачал головой.

— За все те ночи, что мы с вами провели под открытым небом, и за все наши дни на корабле я еще никогда не видел вас в таком состоянии.

Джоанна отвернулась от него и проговорила, обращаясь к стене:

— У меня обыкновенное женское недомогание. В такие дни меня поначалу всегда знобит. Надеюсь, теперь вы меня покинете?

— Вы хотите, чтобы я ушел?

— Да. — Она снова повернулась к нему и произнесла уже мягче:

— Всего несколько дней…

Всего несколько дней — и он уже не вправе будет к ней прикасаться, потому что ребенок, зачатый тогда, не родится раньше следующего лета, около времени первой жатвы, и ни один человек, способный сосчитать на пальцах до девяти, не примет этого ребенка за законного сына Ольтера Мальби.

Джоанна дотронулась до его руки.

— Пожалуйста, не сердитесь на меня. Но сейчас вам лучше оставить меня в покое.

Паэн оттащил седельные сумки в дальний угол.

— Я вернусь на рассвете, — пообещал он.

— Вы в самом деле на меня не сердитесь?

Он через силу улыбнулся.

— Нисколько. Не хотите выпить немного коньяка?

— Нет. Лучше возьмите его себе.

Паэн оставил свои вещи в келье, взяв с собой только меч. Пересекая двор обители, он обнаружил в слабом свете факелов, что пошел мелкий моросящий дождь со снегом. Снегопады в этом году обещали начаться раньше обычного. Улегшись на соломенный тюфяк и натянув на себя вместо одеяла пустой мешок из-под шерсти, Паэн попросил Бога о том, чтобы тот помог ему поскорее раздобыть вторую лошадь. Им нельзя было терять время, если они хотели добраться до Уитби раньше, чем сугробы и лед сделают дорогу опасной. Что же касается другой опасности — если Паэн забудет о своей сдержанности и сделает Джоанне ребенка слишком поздно, чтобы он мог сойти за дитя ее покойного мужа, — то чем раньше закончится их путешествие, тем скорее соблазн останется позади.

* * *


Утром аббатиса, увидев, что Паэн появился в дверях амбара, тут же направилась к ящику для пожертвований. Подхватив под мышку небольшой сундучок, она с вызывающим видом прошествовала в его сторону.

— Те деньги, которые я получила от вас, были даны вами по доброй воле. Если вы предпочли не возвращаться в келью, которую мы отдали вашей жене, меня это не касается.

Паэн перевел взгляд с убогого ящика на раскрасневшиеся щеки аббатисы и затем снова на ящик.

— Я и не собирался забирать обратно свое серебро, — ответил он. — Как вы могли заметить, это был мой добровольный дар в пользу бедняков вашего прихода.

— В таком случае мы с вами сходимся во взглядах, — последовал невозмутимый ответ.

— Я был бы вам очень признателен, — продолжал Паэн, — если бы вы позволили моей жене остаться в келье и провести весь день в постели, а я тем временем поеду вперед, чтобы найти для нас еще одну лошадь.

— Ваша кобыла мне знакома, — заметила аббатиса.

— Я купил ее у одного крестьянина на побережье.

— Вот как? И вы готовы заплатить крупную сумму серебром за другую такую же?

Паэн невольно отвел глаза от поджатых губ аббатисы. Складывалось впечатление, будто эта женщина принимала его за грабителя. По-видимому, многие из бывших здесь раньше путешественников, вполне порядочных людей, предпочитали прибегнуть к воровству, чем иметь дело с аббатисой и терпеть ее холодный взгляд.

— Разумеется, — ответил он. — Я готов дорого заплатить за хорошую лошадь, лишь бы она была смирной и выносливой.

— У меня есть то, что вам нужно, — заявила аббатиса, — но я не расстанусь со своей любимицей даже за все монеты в вашем кошельке.

Если в тот день и могла идти речь о воровстве, то только со стороны этой старой монахини — с таким жаром она принялась торговаться с Паэном.

— У меня здесь достаточно серебра, чтобы купить двух лошадей сразу, — возразил он.

— Вам понадобится столько же, и не каким-нибудь жалким серебром, а золотом, чтобы приобрести такую славную и крепкую кобылку, как моя Хротсвита.

Паэн пожал плечами.

— Все, о чем я прошу, — это позволить моей жене подождать меня здесь, пока я не сумею найти вторую лошадь и не приведу ее сюда. Сколько еще монет я должен пожертвовать беднякам в знак признательности за это одолжение?

Аббатиса прижала к себе ящик и протянула Паэну раскрытую ладонь:

— Наступающая зима обещает быть очень суровой, и беднякам нашего прихода понадобятся теплые плащи.

Паэн вспомнил огромные, набитые шерстью мешки, подвешенные к балке на чердаке амбара, хотя время, когда шерсть следовало промыть перед весенним прядением, уже давно миновало.

— Понимаю, — промолвил он.

— Боюсь, мне придется ради помощи бедным продать свою кобылу, — продолжала аббатиса. — Я готова уступить ее вам за пятнадцать денье, но только из симпатии к вашей молодой супруге.

— А сколько лет вашей кобыле? — вмешалась в разговор Джоанна, которая как раз в этот момент появилась на пороге аббатства, столь же изящная и грациозная, как всегда, благо длинная кольчуга больше не скрывала платья, ниспадавшего складками вдоль бедер, и плаща, прикрывавшего ее прелестную грудь.

— Пять.

Джоанна приподняла брови.

— Я купила ее пять лет назад, — добавила аббатиса. — Она такая красавица, белая как снег.

— У меня была белая кобыла несколько лет назад, — задумчиво промолвила Джоанна. — Она тоже казалась очень красивой на вид…

— Леди Кэтрин Бигод ездит только на белых кобылах…

— ..до тех пор, пока не умерла от старости. На ней невозможно было заметить никаких признаков возраста, разве только посмотрев на ее зубы…

— Здесь, на побережье, много песка, а Хротсвита паслась на таком пастбище еще жеребенком. Это оттачивает зубы и делает их ровными, но зато они быстро стираются.

— Если кто-нибудь вообще сумел бы заглянуть ей в рот, не рискуя потерять при этом палец. Белые кобылы отличаются дурным нравом. Я бы не осмелилась путешествовать на такой кобыле через все графство без хорошей, прочной уздечки и надежно закрепленного седла…

Паэн тихо отошел в сторону, не замеченный обеими женщинами, которые словно стремились превзойти друг друга по части прижимистости и купеческой смекалки. Какая-то монашка с добродушным лицом жестом предложила ему пройти в зал и там подкрепиться миской похлебки и кружкой эля, а также погреть ноги возле ямы с горящим углем. До чего же приятно было ощущать жар пламени и спокойно наслаждаться едой, не бросая поминутно взгляды на дверь из страха перед возможным нападением! Несмотря на то что Англию Ричарда Плантагенета никак нельзя было назвать безопасным местом, у Паэна не было врагов по эту сторону пролива, а что до Джоанны, то ее враги скорее всего остались по ту сторону пролива, в Бретани.

Паэн положил в опустевшую миску деревянную ложку и поставил ее на стол. Да, ему было приятно сознавать, что они вовремя покинули Бретань, и еще приятнее видеть рядом прелестную женщину, которая в эту минуту торговалась вместо него со старой черноглазой аббатисой, чтобы потом проделать вместе с ним весь путь к Уитби. Конечно, он предпочел бы любую адскую пытку отказу от близости с ней, однако все равно не мог отпустить ее от себя, как бы ни было велико искушение совершить подобную глупость.

Паэн допил остаток эля и направился к конюшне, чтобы избавить старую аббатису от неясного упрямства Джоанны.


Глава 18


Когда Паэн снова вышел во двор обители, Джоанна уже сидела верхом на великолепной кобыле с приличной сбруей и дамским седлом — довольно изящной конструкцией с двумя стременами и прочной подставкой, на которую можно было поставить ногу. С передней и задней луки седла свисала серебристо-зеленая бахрома, искрившаяся в лучах солнца, пока грациозная кобылка гарцевала по двору аббатства.

Джоанна осадила миниатюрное животное рядом с Паэном и протянула к нему руки, чтобы он снял ее с седла.

— Во сколько она вам обошлась? — осведомился Паэн. Джоанна улыбнулась.

— Поставьте меня на землю и поскорее седлайте вашу лошадь. Нам пора в путь.

— Сколько? — не отступал Паэн.

— Я отдам вам золото, как только мы доберемся до Уитби, — уклонилась она от ответа.

Аббатиса уже направлялась через весь двор в их сторону.

— Мне нужно будет хоть что-нибудь ей дать, — буркнул Паэн. — Скажите мне, сколько я ей должен.

— Двадцать денье.

Он опустил ее на землю.

— Двадцать?! — изумился он.

— Она славная кобылка, к тому же такая красивая. Я оставлю ее у себя и буду ездить на ней дважды в год по дороге между фермой и Уитби, чтобы она не застоялась без дела…

— Положим, она и впрямь хороша, но все же не стоит двадцати денье.

— А седло?

— Седло будет привлекать воров, как мед мух, — отозвался Паэн. — Разве вы не могли купить одну лошадь, без седла? Я найду вам другое, ничуть не хуже…

— На нем нет драгоценных камней, — возразила Джоанна. — Просто оно по краям покрыто росписью и позолотой.

— Лучше объясните это грабителям, когда те набросятся на вас, выскочив из чащи леса, и тогда, быть может, они оставят вас в покое и будут ждать другого, менее тщеславного путешественника.

Аббатиса уже стояла рядом с улыбкой предвкушения на губах. Зажмурив глаза, Паэн протянул ей мешочек с деньгами.

— Вы можете взять себе все золото и кошелек в придачу, — пробурчал он, — если дадите моей супруге кусок ткани попроще, чтобы она могла прикрыть всю эту.., роскошь.

Он не успел еще договорить, как аббатиса уже опустила мешочек в ящик для пожертвований и скрылась в аббатстве. Вскоре из-за дверей показалась молоденькая послушница с отрезом коричневой ткани.

— Это хорошая материя, — пояснила она, — сотканная специально для наших облачений.

— А теперь она будет украшать седло, предназначенное для дамы совсем иного сорта, — пробормотал себе под нос Паэн. Он обернулся к Джоанне, которая почесывала загривок кобылы, и прошептал ей на ухо:

— Мне казалось, что такая здравомыслящая женщина, как вы, к тому же дочь торговца шерстью, не позволит этой вредной старухе всучить вам седло куртизанки.

— Оно досталось мне вместе с кобылой по разумной цене, — ответила Джоанна, — и подходит ей как нельзя лучше.

— Так вот как вы распоряжались дома вашим серебром? Мне с трудом верится, что у вас осталось хотя бы су на ваше приданое.

— Нет, — ответила Джоанна. — Такое случилось впервые. Что-то в ее голосе заставило Паэна всмотреться внимательнее в ее улыбающееся лицо.

— То есть?

— Я никогда раньше не тратила деньги на собственные удовольствия. — Джоанна погладила серебристую гриву кобылы.

— Но ведь вы же носили платья из узорчатой шерсти и шелка…

— Только потому, что этого требовало мое положение. Если бы я оделась во что-нибудь попроще, мой дядя стал бы возражать, а муж счел бы себя оскорбленным. Эта лошадь, — продолжала Джоанна, — настоящая красавица, к тому же на вид смирная, и я купила ее потому, что она пришлась мне по душе. — Она неожиданно смутилась и посмотрела на него. — Я собиралась расплатиться с вами в Уитби. Если не ошибаюсь, вы говорили, что у вас где-то поблизости есть тайник.

Паэн с улыбкой кивнул. Если Джоанне и впрямь так хочется приобрести это вычурное седло для своей кобылки, он позаботится о том, чтобы оно попало в Уитби, не доставшись наглым разбойникам.

— Как удачно, не правда ли, что мне пришло в голову зарыть деньги в землю именно здесь, недалеко от северной дороги? И нам не придется ехать до самого Джипсуика мимо придорожных таверн, кишащих конокрадами, чтобы забрать их у какого-нибудь подвыпившего ремесленника, который может вспомнить, а может и не вспомнить о том, что я отдал ему свои деньги на хранение.

Джоанна улыбнулась:

— Да, это большая удача. Готова держать пари, что, если бы посаженное в землю золото давало всходы, ваши тайники превратились бы к этому времени в пышные сады, с которых любой из окрестных жителей мог бы собрать себе целое состояние.

Даже в их келье в крепости тамплиеров она не улыбалась так весело и непринужденно. Он положил руку на загривок лошади.

— Вы не шутите, Джоанна? Неужели до этой кобылы вам ни разу не довелось купить себе что-нибудь просто ради собственного удовольствия?

Она отрицательно покачала головой.

— Но ведь вы же богаты! Вы принесли в приданое Ольтеру Мальби полные сундуки золота…

— И никогда за всю жизнь не видела более бездарной траты денег. Даже если бы мой дядя выбросил их в море, я и то чувствовала бы себя куда более счастливой. Так что теперь, когда у меня больше нет сундуков с золотом, дожидающихся, пока в Уитби нагрянет очередной алчный до чужих богатств вельможа, я могу позволить себе купить любую вещь, которая мне приглянулась. Если я снова выйду замуж, у меня уже не будет приданого.

Паэн робко коснулся рукой ее плеча. Никогда больше ему не суждено делить ложе с Джоанной Мерко. Она была не для него, и он не мог подвергать ее риску забеременеть, зная, что у него не было никакой надежды дать ребенку свое имя. В один прекрасный день Джоанна выйдет замуж за какого-нибудь достойного человека, который разделит с ней ее взгляды на жизнь и будет счастлив стать ее мужем — все равно, с приданым или без. В это мгновение Паэн отдал бы все на свете, лишь бы этим человеком стал он сам.

* * *


В тот же день они покинули аббатство, несмотря на то что Паэн уговаривал Джоанну задержаться здесь еще на несколько дней. Она, судя по всему, пребывала в прекрасном расположении духа, а два теплых плаща, в которые она закуталась, спасали ее от пронизывающего ветра, со свистом проносившегося вдоль северной дороги. Ее огромная кольчуга, высушенная, смазанная маслом и привязанная к задней луке седла, была здесь же наготове на тот случай, если холод еще усилится.

За первые дни их путешествия в Уитби Паэн успел оценить по достоинству прелестную кобылку, на которой ехала Джоанна, поскольку явная дороговизна животного давала ему удобный предлог проводить каждую ночь возле конюшни, чтобы отпугнуть воров. Таким способом ему удавалось удержаться от соблазна оказаться в постели Джоанны, не объясняя ей причину, по которой он ее избегал.

По прошествии четырех дней пути Джоанна намекнула Паэну, что ее женское недомогание прошло, и, робко извинившись за свою недавнюю холодность, предложила ему разделить ложе в небольшой усадьбе, куда они заехали в поисках ночлега. Паэн внимательно следил за лицами слуг, сопровождавших их к своему хозяину, однако не заметил никаких признаков того, что кто-то из них узнал Джоанну. По-видимому, они приняли их за купца и его жену, которые в Лондоне продавали свой товар перекупщикам, а теперь возвращались домой. Он убедился в том, что Джоанна проведет ночь в безопасности в алькове, встроенном в толстую стену главного зала усадьбы, в то время как слуги должны были спать поближе к яме с горящим углем, а сам владелец поместья с супругой — в просторной постели, стоящей за высокой деревянной ширмой.

Когда наступила ночь и Паэн направился следом за Джоанной к алькову, где она должна была ночевать, ее близость распалила его до такой степени, что он был вынужден отвернуться от нее и мысленно представил себе, что между ними высокая прочная преграда. Однако и это не помогло. Паэн забрал свою седельную сумку и объявил Джоанне, что будет спать в конюшне на тот случай, если кому-либо придет в голову покуситься на их животных. Прежде чем она успела задать ему вопрос, так ясно читавшийся в ее глазах, он посоветовал ей открыть ставни окна над кроватью и позвать его, если ей что-нибудь понадобится, после чего сразу удалился, даже не обернувшись в ее сторону. Он долго купался в темных водах реки, вившейся тонкой лентой вокруг приусадебных полей, и только когда жар начал понемногу оставлять его тело, вернулся на чердак конюшни и задремал.

С тех пор Паэн каждую ночь старался подыскивать им пристанище в аббатствах и монастырях, где ему легче было найти предлог, чтобы держаться от нее в стороне. Джоанна больше не предлагала ему разделить с ней ложе. При свете дня ее настроение было прекрасным: она непринужденно беседовала с ним и улыбалась так, словно они были старыми друзьями. Однако в сумерках, когда они проезжали мимо придорожных харчевен с незатейливой обстановкой и теплом очагов, останавливаясь на ночлег в какой-нибудь святой обители со строгим уставом, она замолкала, а улыбка, не сходившая с ее лица, становилась фальшивой.

Как-то раз, проехав Уэдерби, они обнаружили, что дорога забита людьми, направляющимися в Йорк, и Паэну очень не понравились лица некоторых их попутчиков. За час до наступления ночи они свернули с дороги в сторону сулившего им относительный покой аббатства, окруженного обширным болотом, где бурые деревенские овцы паслись тесными испуганными группками на небольших клочках суши. Однако Паэн уже устал от скудной монастырской пищи, к тому же ему не внушали доверия пилигримы, с почти непристойным любопытством наблюдавшие за приближением Джоанны. Поэтому они покинули овеваемый всеми ветрами монастырь и направились дальше к северу и уже в сумерках увидели приземистую башню, расположенную так близко к дороге, что издали казалось, будто она перегораживает путь.

— Я хорошо помню это место, — обратился Паэн к Джоанне. — Мне уже приходилось бывать здесь однажды, выполняя поручение епископа Юбера Ольтера.

Джоанна нахмурилась при виде огромных неотесанных камней, из которых были сложены стены.

— Кажется, будто эти камни перетаскал сюда какой-нибудь сказочный великан.

— Говорят, что во времена Вильгельма Рыжего [17 - Вильгельм II Рыжий (Руфус) — король Англии в 1087 — 1100 гг., второй сын Вильгельма Завоевателя.] здесь была главная башня крепости. Поскольку прежние хозяева этих мест строили на совесть, думаю, здесь найдется пара-другая комнат, достаточно надежных, чтобы мы могли там запереться и чувствовать себя в безопасности.

Джоанна обернулась к нему с выражением робкого изумления на лице.

— И вы разделите со мной комнату, оставив наших животных без присмотра?

Паэн пожал плечами, стараясь не обращать внимания на немой вопрос в глазах Джоанны.

— Я готов заплатить здешнему конюху звонкой монетой, если лошади и сбруя останутся целыми до завтрашнего утра.

Кроме того, забаррикадируем дверь на тот случай, если хозяину трактира ночью вздумается нас ограбить. В этих местах встречаются разбойники и похуже, чем обычные конокрады.

Не слезая с лошадей, они договорились о плате с владельцем харчевни и спустились на раскисшую землю лишь тогда, когда Паэн убедился в том, что этот малый постарается соблюдать в сделке с ними хотя бы видимость честности. Они вместе отвели лошадей в находившийся рядом низенький хлев и показали косоглазому конюху краешек золотой монеты.

— Он нас не подведет, — заверил ее Паэн.

Джоанна остановилась в нерешительности возле широкой деревянной лестницы, которая вела к высоко расположенному входу в бывшую крепость. Сама дверь уже давно исчезла, и круглый зал, в котором за грязным столом собрались постояльцы харчевни, был открыт всем ветрам. Паэн вынул факел из держателя в стене и, запрокинув голову, оглядел крутые скользкие ступеньки, высеченные прямо в толще стен старой башни.

Едва они вошли в озаренный светом камина зал, разговор за столом прервался, сменившись недружелюбным молчанием, когда Паэн остановился у нижней ступеньки и, обернувшись, высоко поднял факел, как бы для того, чтобы лучше рассмотреть лица собравшихся. Как он и предполагал, путешественники, сидевшие у камина рядом со своими коробами и свертками с одеялами, тут же испуганно отвели от него взгляды. Некоторое время спустя двое подозрительных типов, занимавших грубо сколоченную скамейку перед самым очагом, вернулись к своим кружкам с элем, и очень скоро зал снова заполнился голосами мужчин, праздно проводящих свободное время.

* * *


Джоанна взбиралась по ступенькам, опираясь на руку Паэна, чтобы не оступиться и не упасть через непроглядную тьму вниз, в переполненный зал. Как им и обещали, комната оказалась сравнительно чистой и была отдана в их единоличное пользование. По словам хозяина, она предназначалась лишь для благородных господ и никогда не предлагалась тем, кто привык ночевать сидя на лавке, вытянув ноги перед очагом. Солома в тюфяке захрустела, едва Джоанна поднесла к ней руку, а на стене почти не было заметно следов влаги. Приподняв факел повыше, Паэн убедился в том, что деревянные перекрытия потолка не прогнили и не грозят свалиться им на голову. Когда-то здесь имелась еще одна деревянная лестница, доходившая до старого люка, через который можно было попасть на крышу башни, но теперь она обвалилась и ее обломки валялись бесформенной грудой возле стены. Самый крупный из этих обломков был вставлен в единственную в башне бойницу, загораживая вид ночного неба и заглушая свист вездесущего ветра.

— Я рада, что вы решили оставить лошадей на попечении конюха, — обратилась к нему Джоанна. — Мне бы не хотелось оказаться ночью одной в таком месте.

Паэн протянул ей факел.

— Заприте дверь на засов, я скоро вернусь. Он снова спустился вниз по высоким ступенькам, чтобы попросить служанку принести им кувшин эля и большую буханку свежего хлеба, покрытую сверху слоем грубой овсяной муки. Он отрицательно покачал головой при виде копченого мяса и сыра, предложенных ему служанкой, поскольку у них в седельных сумках имелся собственный сыр без налета плесени на корке и мясо, более свежее, чем жесткая, почерневшая от сажи свинина, подвешенная к крюку возле очага.

Когда Паэн снова появился в зале, мужчины, сидящие на скамейке, старательно избегали его взгляда. Как и раньше в подобных случаях, вид меча Паэна с его потертыми, покрытыми царапинами ножнами и рукояткой, еще хранившей на себе следы недавних битв, мог отпугнуть "кого угодно, за исключением разве что самых отпетых негодяев или просто глупцов. Первый урок, преподанный старым Амо неопытному юнцу Паэну двадцать лет назад в Юэлле, в общине Ордена тамплиеров, состоял в том, чтобы научить его подмечать малейшие намеки на движения в пределах досягаемости для его меча. Это умение не раз в прошлом спасало ему жизнь — заметив его бдительность, лишь очень немногие разбойники с большой дороги, которым вообще когда-либо приходило в голову ограбить Паэна, решались на подобную попытку, которая могла стоить им головы. К счастью, эти подозрительные типы у камина не догадывались о том, что вдова Мальби не оставила от его прежней бдительности камня на камне. Правда, в том, что касалось ее безопасности, Паэн по-прежнему держался начеку, однако ум его в последнее время слишком часто возвращался к воспоминаниям о прикосновении теплых ладоней Джоанны. Если он и дальше будет проводить каждую ночь, терзаясь от бессонницы и беспросветной тоски, то охранник из него скоро станет совершенно никудышный. Он позволил себе сблизиться с ней, возжелать ее, а затем овладеть ею, несмотря на то что она была единственной женщиной во всей Бретани, к которой ему ни в коем случае не следовало прикасаться. То, что должно было стать всего одной ночью любовных утех, средством, призванным избавить его от безрассудной похоти, превратилось в воспоминание, настолько яркое и захватывающее, что, даже просто взглянув на эту женщину, он как будто снова ощущал себя в ее теле.

Существовал лишь один способ навсегда отвратить ее от себя, подорвать ее доверие к себе настолько, чтобы она уже никогда не подняла на него свои дивные глаза и не посмотрела на него с улыбкой. Если он признается Джоанне Мерко в том, что меч, который ныне призван ее защищать, в прошлом лишил жизни ее мужа, она больше никогда не захочет иметь с ним дела.

Паэн остановился на верхней ступеньке, глядя сверху вниз на людей, сидящих в зале, и пытаясь выбросить из головы образ Джоанны Мерко, спускающейся по лестнице со слезами гнева на зеленых глазах. Если он расскажет Джоанне о том, что она делила ложе с убийцей собственного мужа, это может избавить его от соблазна, но зато навсегда оттолкнет от него любимую женщину и заставит ее ринуться очертя голову навстречу опасности.

Подойдя к их комнате, Паэн окликнул Джоанну, чтобы та открыла ему дверь, одновременно пытаясь придать своему лицу равнодушное выражение.

Джоанна так и не выпустила из рук факел.

— Здесь нет ни камина, ни держателя в стене — ни одного подходящего места, куда его можно было бы поместить, не рискуя вызвать пожар.

— Паэн взял у нее из рук чадящий факел и осмотрелся. Если в этой комнате когда-либо и было место для очага, дающего свет и тепло, от него уже давно не осталось никаких следов. Факел зашипел от сквозняка, и в воздух тонкой лентой посыпались красноватые искры. Если хотя бы одна из этих искр упадет на ветхие, покрытые соломой доски, их келья превратится в погребальный костер.

Он пробрался мимо сваленных в груду обломков старой лестницы и вынул из окна деревянный клин. Порыв холодного ночного ветра, ворвавшегося в узкое отверстие, освежил его разгоряченное страстью лицо. Паэн вставил в амбразуру черенок факела, установив его так, чтобы удержать пламя внутри каменной рамы.

— Мне придется оставить его здесь, пока мы ужинаем, — пояснил он Джоанне. — Как только с едой будет покончено, я снова вставлю клин в отверстие, чтобы уберечь вас от холода.

— Холод мне не страшен, — ответила она. — Мы с вами столько времени провели на открытом воздухе, что я уже успела превратиться в ледышку. Когда мы доберемся до Уитби и усядемся перед большим камином в доме моего дяди, я, наверное, растаю.

В его объятиях она превратится в создание из огня, таящее от нежной страсти.

Чтобы заставить себя оторвать наконец взгляд от ее лица, Паэн снова вызвал в памяти образ длинной неосвещенной лестницы, ведущей из их комнаты вниз, где каждое неосторожное движение было чревато падением во тьму. Он направился к тому месту, где оставил хлеб и эль, и подтащил к ним поближе седельные сумки. Джоанна уселась напротив него на одну из сумок.

— У нас есть коньяк? — спросила она.

Коньяк способен был не только возбудить чувства, но и помутить рассудок. Паэн нашел мех с вином и передал его Джоанне, наблюдая со странным ощущением жжения внутри, как она отпила глоток, после чего протянула ему мех.

— Нет, — отрезал Паэн, поморщившись при виде выражения ее лица. — Нет, — повторил он уже более мягким тоном. — Сегодня ночью мне нельзя спать слишком крепко.

— Мне кажется, — заметила Джоанна, — вы еще ни разу не спали крепко с тех пор, как мы высадились на этот берег.

Подняв на нее глаза, он заметил неуверенность, промелькнувшую в ее взгляде, и мысленно выругал себя за то, что заставил ее сомневаться в своих чувствах.

— Джоанна, мы не можем…

— Это не имеет значения.

— Я не могу подвергать вас риску забеременеть. Только не сейчас. Ребенок появится на свет не раньше чем после первой жатвы следующим летом, и никто не поверит в то, что это законный сын Мальби.

Джоанна посмотрела ему прямо в глаза, словно пытаясь найти ответ на вопрос, который не осмеливалась задать вслух.

— Никто не знает точной даты гибели Мальби, — произнесла она наконец. — Только не здесь, так далеко от Рошмарена.

Те две недели после резни в Нанте — сначала дорога на восток, в лагерь Меркадье, а затем долгий мучительный путь до замка Рошмарен — накрепко запали в память Паэна, словно высеченные резцом искусного скульптора. Он слишком хорошо знал точную дату смерти Ольтера Мальби.

Джоанна по-прежнему не сводила с него взгляда. Если бы она умела читать его мысли, в это мгновение она бы, без сомнения, узнала в нем убийцу своего мужа. Затем она опустила глаза на черствый хлеб, лежавший поверх седельной сумки. Мерцающий свет факела упал на ее великолепные, растрепавшиеся в дороге волосы, словно побуждая Паэна убрать блестящие непослушные пряди с ее висков. Она разломила хлеб и протянула ему кусок побольше.

— К тому времени я уже могу выйти замуж. Даже удар в живот показался бы ему менее болезненным.

— Вот именно, — отозвался он. — И ваш новый муж вряд ли будет доволен, обнаружив, что вы предстанете перед алтарем, уже нося под сердцем ребенка.

Она даже не взглянула в его сторону.

— Это зависит от того, кого именно я возьму себе в мужья. Если он промолчит, не омрачится ли лицо Джоанны Мерко и не погаснет ли огонь оживления в ее глазах от сознания того, что она разделила ложе с безземельным наемником, чтобы всего две недели спустя обнаружить, что он не собирается возвращаться в ее постель и даже не заговаривает с ней о браке?

— Вы же сами сказали, что не собираетесь больше выходить замуж.

Она взмахнула рукой.

— Не исключено, что я передумаю, если только смогу сама выбрать себе супруга.

— В таком случае будьте осторожны при выборе мужа, — посоветовал ей Паэн. — Лишь очень немногие мужчины заслуживают чести просить вашей руки, и еще меньше таких, которые достойны вашей благосклонности.

Джоанна подняла к нему лицо и нахмурилась, слегка озадаченная, словно его слова были для нее безделицей, не имеющей значения.

— Я очень устала, — прошептала она, — и начинаю болтать глупости. Эта постель слишком узка. Сможем ли мы поместиться на ней вдвоем, не стесняя друг друга?

Паэн отвернулся, сделав вид, будто прикидывает на глаз ширину соломенного тюфяка.

— Думаю, да.

Джоанна подняла кувшин с элем, держа его между ними.

— Здесь нет кубков, — заметила она. — Пожалуй, я выпью первой.

Следом за Джоанной и Паэн тоже выпил эля из узкого горлышка, а она между тем вертела в руках кусок хлеба, счищая с него заплесневелую корку. Затем она поднялась со своего места и улеглась на убогой постели, один плащ обернув вокруг бедер, а другим прикрыв плечи.

Тлеющий факел начал дымить и наконец совсем погас. Паэн вышвырнул его наружу и снова вставил на место деревянный клин, преграждая доступ ветру и сиянию звезд на ночном небосклоне. Он достал свой меч и положил его на пол возле лежанки — на случай, если тем двум головорезам в общем зале или самому хозяину харчевни вздумается проверить дверь на прочность. Услышав царапанье стали, вынимаемой из жестких кожаных ножен, Джоанна приподняла голову с тюфяка.

— Если ночью к нам пожалуют гости, немедленно падайте на пол и спрячьтесь между постелью и стеной. — Она вздохнула, и Паэн услышал чуть слышное шуршание, когда она снова опустила голову на покрытую тканью солому. — Еще два дня, — добавил он, — и вы окажетесь в безопасности в доме своего дяди.

В комнате воцарилась напряженная тишина, нарушаемая лишь чуть слышным дыханием Джоанны, слишком быстрым и неровным, чтобы сойти за спокойный сон.

С тех пор как они покинули надежные стены крепости Амо, Паэн не решался спать обнаженным, как обычно поступали все мужчины. Все те холодные ночи, которые ему пришлось провести на чердаках конюшен или монастырских амбаров, он не снимал одежды, держа под рукой меч, готовый в любую минуту отразить возможное нападение. Сейчас же холод был настолько пронизывающим, а их враги находились так близко, что Паэн и Джоанна не стали снимать даже верхнюю одежду, согревавшую их в скудном свете северного солнца. Они лежали без одеяла на простом соломенном тюфяке, одетые и готовые к бегству. И само собой разумеется, что сквозь несколько слоев плотной шерсти он не мог насладиться теплом нежного тела Джоанны или коснуться гладкой, чистой кожи у нее на бедрах.

Паэн повернулся к Джоанне и привлек ее к себе. Она не сопротивлялась и даже положила голову ему на плечо, однако не свернулась рядом с ним уютным клубочком, как вошло у нее в привычку за те долгие осенние ночи, которые они провели вместе в крепости тамплиеров.

— Чтобы вам было теплее, — прошептал ей на ухо Паэн.

— Понимаю.

— Вы можете спать спокойно. Если бы те разбойники вздумали нагрянуть сюда, они бы уже это сделали. Я разбужу вас, как только услышу шаги на лестнице.

Она вздохнула и заворочалась на соломе. Очень скоро ею овладела дремота, и напряжение, которое заставляло их сторониться друг друга, исчезло. Она пристроила голову под его подбородком, а ее дивные волосы легли тяжелой массой ему на грудь. Когда же ее дыхание замедлилось и она погрузилась в глубокий сон, Паэн поднес ее волосы к лицу и уловил исходивший от них аромат весенних трав. Тогда он закрыл глаза, зная, что эту холодную ночь ему не забыть до конца своих дней.


Глава 19


Когда на следующее утро они покинули заброшенную башню и направились дальше к северу, Паэн мог бы чувствовать себя вполне довольным. Их лошади остались целыми и невредимыми под присмотром конюха, сбруя не была похищена ворами и даже вычищена по мере сил мальчиком с конюшни. Двое подозрительных типов, показавшихся ему при свете камина матерыми разбойниками, все еще крепко спали в общем зале, вытянув ноги перед присыпанной пеплом ямой с углем и распространяя вокруг себя сильный запах прокисшего эля. Тем не менее Паэн не выказывал никакой радости по поводу их удачи и как будто не обращал внимания на то, что день выдался на редкость погожим для этого времени года, а дорога оказалась куда суше, чем мог надеяться путешественник, пробирающийся к северу через необъятные вересковые пустоши.

После первой же мили пути Джоанна оставила все попытки заставить его разговориться. Лишь когда тропа сделалась совсем узкой и распалась на целую сеть маленьких тропинок, более подходящих для погонщиков овец, чем для лошадей, Паэн нарушил молчание. Повернувшись в седле, он окинул взглядом заросли вереска, протянувшиеся на многие мили, после чего указал ей на зазубренный силуэт старой башни, которую они покинули:

— Хорошо, что за нами никто не последовал. Похоже, выбираться отсюда нам придется долго, и я боюсь, как бы к ночи мы не заблудились в пути далеко от населенных мест. Уитби должен находиться где-то к северо-востоку отсюда, но ничего более определенного я сказать не могу.

Джоанна нахмурилась и подняла глаза на утреннее солнце.

— Судя по всему, мы находимся в нескольких милях к югу от Уитби, так как я не вижу здесь сколько-нибудь заметных троп. Эти места кажутся мне очень похожими на окрестности Гандейла, хотя он расположен еще дальше к северу, за рекой.

— Неужели здесь совсем нет дорог?

— Только груды камней, и то лишь на возвышенностях. Когда мы доберемся до реки, постараемся найти там тропу, которая идет вдоль берега на восток до самого порта.

— И это все? Судя по всему, ваш Уитби — просто большая деревня. И как только вашему дяде удалось разбогатеть в таком месте?

— Его отец, а мой дед стал хозяином корабля.

— “Рога Локи”? Джоанна кивнула.

— Как только у них появился собственный корабль, вместе с ним пришло и золото. Фермеры целыми повозками привозили овечью шерсть в Уитби, а судовладельцы потом продавали ее в заморские страны. Корабли приносят с собой богатство, Паэн.

Он нахмурился и отвернулся, глядя на бескрайнее море вереска, колыхавшегося под порывами ветра.

— Если мы будем ехать прямо на север, мы доберемся до реки?

Джоанна кивнула.

— Местность начинает казаться мне знакомой, хотя я никогда не заезжала настолько далеко к югу от Гандейла, чтобы наткнуться на развалины башни.

— И слава Богу, что вы этого не делали. Вряд ли такой прелестной девушке удалось бы пробраться невредимой мимо разбойников, которыми кишат здешние окрестности.

Они пришпорили лошадей и свернули на ту из тропинок, которая, как им показалось, уходила дальше других к северу.

— Кстати, о разбойниках, — продолжал Паэн. — Когда мы окажемся в виду Уитби, я вас покину и вы въедете в город одна.

"Кстати, о разбойниках…” Неужели он и впрямь смотрел на себя как на разбойника, лишь изредка играющего роль телохранителя? Джоанна вздохнула:

— Вам совершенно незачем…

— Раз там есть порт, то должны быть и харчевни. Я найду себе какое-нибудь пристанище поприличнее и заночую в нем. Если я вам понадоблюсь… — Голос его вдруг сделался сиплым, и он начал снова:

— Если вам понадобится моя помощь, я пробуду там всю ночь и весь день. Я отправлюсь в обратный путь не раньше вечера следующего дня.

— Вы не должны остаться без награды, Паэн. Поедемте со мной в дом моего дяди, и вы получите его признательность вместе с его золотом.

— Вы можете прислать его на постоялый двор. Будет меньше разговоров, если я уеду раньше, чем вы и ваш дядя объявите о вашем возвращении.

— Мой дядя — добрый, порядочный человек. Он наверняка захочет лично отблагодарить вас…

— Ваш дядя, порядочный или нет, сразу поймет, что между нами что-то есть.

— Между нами ничего нет — по крайней мере с тех пор, как…

— Неужели вы и впрямь полагаете, будто это можно остановить, как можно прервать песню или снять со стены гобелен?

— По-видимому, да, Паэн, поскольку вы упорно избегаете меня, притом уже не первый день.

Он осадил свою лошадь и ухватился за поводья кобылы Джоанны.

— И вы сами верите в свои слова? Вы думаете, будто я этого хочу? Мое влечение к вам не угасло и не угаснет, несмотря на то что мне уже никогда больше не придется к вам прикоснуться. — Паэн поднял глаза к небу, словно ждал оттуда помощи, и когда он снова обернулся к ней, его темные глаза потускнели от печали. — Ваш дядя сразу поймет, как сильно я вас хочу — хочу созерцать ваше чудесное тело, слышать звук вашего голоса, вдыхать аромат ваших волос…

Джоанна замерла в седле, опасаясь, что малейшее ее движение может положить конец речам Паэна, а вместе с ними и той нестерпимой боли, которую они ей причиняли. То, что он так и не решился ей сказать, лежа рядом с ней во мраке ночи, Паэн говорил сейчас, в слабом свете разгоравшегося утра, когда лишь отдаленное пение птиц нарушало безмолвие в промежутках между его словами.

— Мне нельзя к вам прикасаться, — продолжал он, — потому что иначе жажда обладать вами может пересилить доводы рассудка. Я люблю вас, Джоанна Мерко. Каждую ночь до конца моих дней я буду вспоминать о том, что было между нами, и одного этого воспоминания будет для меня достаточно, потому что ничего подобного в моей жизни больше не повторится.

Пение птиц внезапно прервалось, затем возобновилось уже на иной ноте, словно там, вдали, кто-то горько заплакал.

— Не исключено, что я бесплодна, — прошептала чуть слышно Джоанна.

— Вряд ли. Когда вы вернетесь домой и выйдете замуж за достойного человека, который обеспечит вам спокойную и безбедную жизнь, у вас появится ребенок. И тогда, оглядываясь назад и вспоминая ночи, которые мы провели вместе, вы не раз возблагодарите судьбу за то, что не произвели на свет темноволосого мальчугана с повадками воина.

— Мое будущее принадлежит мне одной, — отрезала она. — И не воображайте, будто вы лучше меня знаете, что мне нужно в жизни и где именно я смогу найти то, что ищу!

Несмотря на то что свет солнца падал теперь прямо на лицо Паэна, его черты ничем не выдавали печали, которой были полны его слова. Однако стоило ему услышать от Джоанны, что та отказывает ему в праве заботиться о ее будущем, как глаза Паэна вспыхнули с такой силой, какой она никогда не замечала в них прежде, даже в те последние безнадежные часы в Алете.

— Вы должны жить в мире, — сказал он. — Не забывайте, Джоанна, что я спас вам жизнь, когда вы могли ее потерять, и потому ради меня вы обязаны вернуться домой и жить там долго и счастливо.

— Я обязана вам больше, чем могу выразить словами, — возразила она, — однако я сама в состоянии решить, какой путь мне выбрать.

— В таком случае, — вздохнул он, — вы должны понимать и то, что не в вашей власти заставить меня остаться. Она собрала всю свою волю, чтобы не отвести глаза в сторону.

— Я не просила вас…

— А вам и не нужно просить меня. Я прочел это в ваших глазах и буду помнить увиденное до конца моих дней.

И ей тоже не забыть до конца своих дней того, что Паэн из Рошмарена однажды завладел ее сердцем, а затем оттолкнул ее, предоставив ей жить своей жизнью и вспоминать с тоской в душе прикосновение его покрытых шрамами, загрубевших на войне ладоней.

Паэн между тем прищурил глаза, глядя поверх ее плеча в сторону бесформенного контура башни далеко на горизонте. Ее кобыла испуганно шарахнулась в сторону, когда Паэн неожиданно выпустил ее уздечку и развернул свою лошадь лицом к югу, приподнявшись в стременах.

— Проклятие! — пробормотал он.

От серой массы башни отделились две темные фигуры. Только по их движению можно было догадаться, что то были всадники, направляющиеся к северу, однако на таком большом расстоянии от башни, да еще при низко стоявшем на небе солнце, Джоанне больше ничего не удалось рассмотреть.

Она ухватилась за поводья и развернула лошадь к северу, одновременно подвернув подол платья выше колен и перекинув одну ногу через загривок животного, чтобы ехать дальше верхом. Кобыла то гарцевала, то осторожно ступала бочком, находясь в крайнем замешательстве.

— Что вы делаете?

Несмотря на то что голос Паэна по-прежнему оставался спокойным, в нем уже не было ни следа недавней нежности. Человек, который еще несколько минут назад обещал ей помнить выражение ее глаз до конца своих дней, теперь отбросил всякую учтивость и снова обращался к ней тем же грубоватым тоном, каким опытный воин может говорить с новобранцем перед началом решающего сражения.

— Верхом я могу ехать быстрее, — ответила Джоанна.

— Не надо. Мы продолжим путь как ни в чем не бывало, так, словно мы их не заметили.

Он подъехал к ней поближе, чтобы поддержать ее за плечо. Джоанна приподнялась в седле и снова поставила оба ботинка на боковую планку седла. Затем он попросил ее отпустить поводья и успокаивающе положил руку на загривок белой кобылы.

— Поезжайте рядом со мной чуть быстрее, чем раньше, и не оборачивайтесь назад.

— Но ведь они нас догонят…

— Тем хуже для них. Мы выберем место поудобнее и, когда они поравняются с нами, будем готовы дать им отпор. В горле Джоанны встал комок.

— А вдруг они не желают нам зла, Паэн? Может быть, они такие же путешественники, как и мы с вами?

— Прошлой ночью я не встречал подобных людей среди постояльцев харчевни, однако мы дадим им возможность объяснить нам свои намерения. Не бойтесь, Джоанна. Я никогда не убиваю людей, если они того не заслуживают, и не совершу оплошности и на этот раз.

При этих словах лицо Паэна помрачнело, словно он неожиданно для себя вспомнил какую-то кровавую бойню, оставшуюся в далеком прошлом.

Джоанна пустила свою лошадь галопом, и Паэн последовал ее примеру, стараясь от нее не отставать.

— Неужели вас совсем не заботит, — спросила она, — что, если это действительно те самые разбойники, которых мы встретили в харчевне, вам придется столкнуться с двумя противниками сразу?

Он в замешательстве поднял на нее глаза, и Джоанна была вынуждена повторить свой вопрос.

— Нет, — ответил наконец Паэн. — Если дело дойдет до схватки с теми людьми, которых мы видели спящими возле очага, только какая-нибудь несчастная случайность может помешать мне взять над ними верх. — Он умолк, однако спустя мгновение снова обернулся к ней:

— Вы ничего не увидите, Джоанна. Вас рядом не будет.

— Я не настолько труслива, чтобы…

— Вас рядом не будет! А если вы станете мне перечить, я отдам вас тем бродягам, чтобы вы впредь докучали им, а не мне.

По мере того как они ровным галопом продвигались все дальше к северу, Джоанна ни разу не заговорила с ним и не обернулась назад, чтобы бросить взгляд на всадников за их спинами. Она не без некоторого злорадства задала себе вопрос: каким тоном Паэн отдал бы ей те же распоряжения, если бы всего за несколько мгновений до того не признался, что любит ее больше жизни?

* * *


Паэна гораздо больше беспокоило движение солнца по небу, чем разбойники, устремившиеся за ними в погоню. Каждый раз, когда они останавливались возле одного из ручьев, чтобы напоить лошадей, Паэн бросал хмурый взгляд на солнце, а затем смотрел вперед, словно прикидывая, как низко оно будет стоять над горизонтом, когда они доберутся до очередного водного потока.

Лишь однажды он заговорил с ней, когда заметил впереди на вершине холма к северу от них небольшой круг из камней.

— Это и есть ваша главная примета? Тот самый круг, который виден с вашей фермы?

Взглянув, Джоанна убедилась в том, что стоящие вертикально камни были ниже тех, которые украшали возвышенность над Гандейлом, и не такими покосившимися.

— Нет, — ответила она наконец. — Это не они. Мы зовем те камни, которые стоят у нас на холме. Клыками Ведьмы, потому что они по форме кривые и продолговатые.

— Предупредите меня, если местность вдруг покажется вам знакомой. Неужели тут совсем никто не живет? Если не считать наших друзей с юга, мы до сих пор не встретили ни единой живой души.

— Пастухи на зиму отводят свои стада в низину, где расположены фермы. Это летнее пастбище, и в такое время года оно обычно пустует.

— Значит, Гандейл тоже лежит в низине, у берега реки? Джоанна покачала головой.

— Нет, он находится на возвышенности, и зимы там довольно суровые. Когда-то там была ферма, до тех пор пока мой дед не стал продавать шерсть и не сделался богатым человеком. — Теперь Гандейл — всего лишь летняя усадьба, и там сейчас никто не живет.

Паэн посмотрел на юг и изрек ругательство более ужасное, чем любое из тех, которые Джоанна слышала от него до сих пор.

— Они все еще следуют за нами, — произнес он. — Неужели эти болваны не могли выбрать себе более удобной жертвы? Похоже, им просто не терпится еще до заката расстаться с жизнью.

Джоанне показалось, что фигуры всадников уменьшились в размерах и находились дальше от них, чем в прошлый раз.

— Разве мы не можем их обогнать?

— А завтра снова оказаться с ними лицом к лицу? Нет, уж лучше я разделаюсь с ними прямо сейчас, чтобы этой ночью спать спокойно. — Он снова выругался и покачал головой. — Как так вышло, что ваша родина, где ваш дядя умудрился разбогатеть, ни разу не подняв меча, чтобы получить себе состояние или отстоять его от разбойников, дала приют подобным негодяям? Более гнусных типов, чем те двое у камина, мне еще не приходилось встречать ни разу после норманнских бараков в Палестине.

— До своего замужества мне ни разу не приходилось бывать на юге, — ответила она. — По слухам, жители южных графств усваивают ремесло грабителя с молоком матери.

Паэн снова повернулся лицом к северу.

— Тогда давайте поедем быстрее и будем готовы положить конец их домогательствам.

* * *


Джоанна наблюдала за надвигающимися сумерками с неудобного сиденья на ветке намного выше костра, который Паэн ухитрился разжечь при помощи точильного камня, притупленного железа на рукоятке кинжала и охапки сухой соломы, извлеченной из тюфяка на постоялом дворе и привезенной им в седельной сумке. Всего лишь один блаженный миг ей довелось наслаждаться теплом от костра, сложенного из соломы и валежника, после чего Паэн обернулся к Джоанне и предложил ей выбирать между тремя деревьями, росшими в стороне от их лагеря на опушке небольшой рощицы, тянувшейся вдоль берега реки Эск.

Деревья уже стояли голыми, так как всю листву с них сдуло ветрами, проносившимися по вересковой пустоши. Джоанне не хотелось покидать теплое местечко у костра на берегу реки, и она указала Паэну на то, что, как бы высоко ей ни удалось забраться по раскидистым ветвям, ее все равно будет видно с земли.

— Они не станут смотреть вверх, — заверил ее Паэн. — Они увидят мои постельные принадлежности вот на этом бревне и вашу седельную сумку поверх груды листьев и решат, что мы оба у них в руках. Как только костер привлечет их внимание, они уже не будут продолжать поиски. — Он подсадил ее на нижнюю ветку и высвободил прядь волос, зацепившихся за сук. — Я останусь рядом и сам буду знать, когда они появятся. Не пытайтесь кричать, чтобы меня предостеречь, потому что даже шепот может достигнуть их ушей.

Джоанна поплотнее завернулась в два плаща и отодвинулась как можно дальше от длинного кинжала, который Паэн воткнул в широкую ветку рядом с ней.

— Воспользуйтесь им, если они вас найдут и захотят стащить с дерева, — распорядился он.

— А если они выстрелят в меня из лука?

— Я не подпущу их к вам так близко. Но если все же случится немыслимое, сначала сделайте вид, будто сдаетесь, а потом, как только представится возможность, пустите в ход тот самый кинжал, который вы прячете под складками плаща. Только не пытайтесь слезть вниз, держа его в руках, потому что в темноте вы можете на него напороться — На вас нет кольчуги, — заметила Джоанна.

— Если я ее надену, они могут меня услышать. Тишина — лучшая защита в ночи.

Джоанне показалось, что в голосе Паэна присутствовал лихой задор, словно он смотрел на предстоящую схватку как на простое развлечение без каких-либо серьезных последствий. У него имелись все основания чувствовать себя более уверенно, чем Джоанна, — он находился ближе к костру, его присутствие невозможно было обнаружить благодаря темной одежде и листьям, которыми он себя замаскировал, и кроме того, ему не приходилось наблюдать за происходящим со стороны, чувствуя себя бессильным помочь своему спутнику, если грабители вытащат свои мечи и набросятся на него из темноты.

Несмотря на то что ветер уже улегся, лес был полон звуков: мелкие животные, шмыгавшие среди сухих листьев, производили больше шума, чем шаги человека, и не раз заставляли Джоанну вздрагивать и тревожно всматриваться в темноту ночи, ожидая нападения врагов.

Грабители оказались более хитрыми, чем она предполагала: стремительно и бесшумно подкравшись к бивачному костру, они отбросили всякую осторожность и, ринувшись вперед, принялись кромсать в клочья шерстяное одеяло, в которое Паэн завернул бревно, чтобы ввести их в заблуждение.

Джоанна с нараставшим страхом в душе наблюдала за тем, как один из нападавших скрылся в темноте, предоставив своему сообщнику возиться с мечом, который накрепко застрял в дереве. И тут из-под покрова листвы неожиданно поднялся Паэн и метнул в первого разбойника камень. Затем с быстротой молнии он пронесся мимо растянувшегося на земле и громко стонущего противника, извлек его меч из сучковатого бревна и встал рядом, глядя на валявшегося у него под ногами оглушенного человека. Он пока не вытаскивал собственный меч, держа вместо этого в руке меньшее по размерам оружие грабителя. Похоже, Паэн совсем забыл о втором нападавшем. Неужели он заметил из своего укрытия только одного?

Из-за деревьев по правую сторону от Джоанны послышались шаги второго разбойника, направлявшегося к лагерю. Она увидела, как его тень промелькнула мимо дерева, на котором она пряталась, однако Паэн по-прежнему никак не реагировал на его приближение. Он пнул ногой упавшего противника и задал ему какой-то вопрос, который Джоанне не удалось разобрать.

Ей ни в коем случае нельзя было повышать голос. Паэн специально предупредил ее об этом, и Джоанна понимала: если она издаст хотя бы звук и оставшийся невредимым разбойник захочет ее найти, Паэну придется отойти от лежащего на земле человека, рискуя при этом получить нож в спину.

Если бы Паэн поднял меч негодяя и прикончил его, Джоанна могла бы криком предупредить его о новом противнике. Почему же он медлил?

Тень второго грабителя сделалась меньше и отчетливее, когда он подкрался к бивачному костру. Теперь он находился почти за спиной у Паэна, не более чем в десяти шагах от него. Неужели тот до сих пор его не заметил? Держа наготове короткий клинок, разбойник внезапно выпрямился и шагнул вперед.

Джоанна извлекла кинжал, торчавший из ветки рядом с ней, соскользнула по толстому стволу вниз и бесшумно опустилась на землю. Только простая удача, и ничего больше, помешала ей упасть, сжимая в руке обнаженное лезвие. Еще немного удачи — и она успеет добраться до второго разбойника прежде, чем тот набросится на Паэна.

Разумеется, грабитель ее услышал и бросил взгляд через плечо в чащу леса, а затем выскочил на поляну, высоко подняв меч и нацелившись прямо в беззащитную спину Паэна.

Издав предостерегающий возглас, Джоанна устремилась следом за нападавшим и поравнялась с ним как раз в тот момент, когда он оказался рядом с бивачным костром. Тут она снова закричала и занесла для удара длинный кинжал, потом опустила его, когда от грабителя ее отделяло расстояние, равное одному крупному шагу. До нее донеслось приглушенное ворчание, затем пронзительный крик, и чья-то рука сомкнулась вокруг ее запястья, оттащив в сторону от жертвы.

— Назад! — рявкнул Паэн. — Не вздумает к ним приближаться!

Первый вор по-прежнему лежал у ног Паэна, сапог которого прижимал его к земле. Второй — он упал, когда бретонец, развернувшись, нанес ему удар в бок — валялся рядом, умоляя Паэна вытащить из тела кинжал. По железному лезвию стекала тоненькая струйка крови, казавшаяся почти черной при свете костра. Эта кровь на холодной земле могла быть кровью Паэна. Паэн, а не разбойник, мог лежать сейчас на земле, если бы она не отвлекла на себя одного из них. И если он отвернется от них хотя бы на миг, они снова постараются его убить — и на сей раз не промахнутся.

— Ну же! — обратилась к нему Джоанна. — Чего вы ждете? Они же убьют вас!

Паэн не сводил глаз с разбойников у себя под ногами.

— Убьют меня? — переспросил он. — Как такая неотесанная деревенщина сможет со мной справиться?

— Не надо так шутить! — взмолилась Джоанна. Он метнул на нее быстрый взгляд и снова обернулся к грабителям:

— Подойдите поближе к костру и присядьте, пока вы не лишились чувств.

Один из лежавших на земле изумленно приподнял голову.

— Это я не тебе! — огрызнулся Паэн. Джоанну охватила дрожь.

— Я не упаду в обморок, — сказала она. — Я знаю, что вы собираетесь сделать, и не хочу, чтобы мое присутствие вам помешало. Они пытались убить вас, Паэн, и наверняка попытаются снова. Я понимаю, что вам придется…

— Прикончить их? Для дочери торговца шерстью вы, пожалуй, слишком уж кровожадны. — Он улыбнулся. — И на редкость отважны, Джоанна.

Ее от страха била дрожь.

— Я…

— Снимите лямки с седельных сумок и принесите их сюда. Потом сядьте поближе к костру и опустите голову.

Со стороны деревьев раздался какой-то звук, и красные глаза уставились на них из темноты за костром.

— Это их лошади, — произнес Паэн.

Она уселась спиной к нему, прислушиваясь к приглушенному бормотанию пленников. Очевидно, Паэн решил повесить обоих, чтобы она не видела, как он замахнется на них мечом и их кровь хлынет обильным потоком на покрытую инеем землю. Паэн между тем обратился к разбойникам:

— И если хоть кто-нибудь из вас откроет рот, чтобы умолять меня о снисхождении, я прикончу вас тут же на месте! — Он выпрямился во весь рост. — Мне следовало убить вас уже за то, что вы помешали нашему отдыху и изрубили мечами мое одеяло. Из-за паразитов, которыми вы кишите, я не стану обыскивать ваши седельные сумки, чтобы найти ему замену.

Паэн привязал разбойников друг к другу, из чего следовало, что решение их участи откладывается до утра.

* * *


Джоанна проснулась на рассвете под жалобные крики пленников и резкий приказ Паэна не смотреть в их сторону. Закрыв лицо плащом и зажав уши, Джоанна почувствовала, как земля под ней содрогнулась, когда Паэн отводил лошадей разбойников в лес. Когда наконец она подняла голову, то не увидела ни мертвых тел, ни крови на опавших листьях. Где-то вдалеке, между стволами деревьев, мелькали две обнаженные спины, постепенно исчезая в тонком утреннем тумане.

Паэн осмотрел мечи грабителей и ухмыльнулся:

— Такими лезвиями невозможно резать даже цыпленка, разве что попросить птиц сидеть смирно, пока им не оттяпают головы. Сомнительно, чтобы на совести у этих болванов было много христианских душ.

Джоанна вздрогнула.

— Они изрезали в клочья ваше одеяло… Он улыбнулся:

— Да, верно. Может быть, нам стоит сохранить эти мечи для вашего дяди, чтобы открывать ими мешки с шерстью? — Он внимательно осмотрел стальные лезвия. — Работа и впрямь недурна. Если их заточить, они вполне сгодятся для продажи.

— Вы сделали это ради меня. Вы рисковали собой, сохранив им жизнь, лишь бы не оскорблять мою чувствительность. Паэн пожал плечами:

— Мне не было никакого смысла их убивать. Зачем совершать бесчестный поступок, если в том нет никакой нужды?

— В прошлом вы…

— В прошлом я никогда не поднимал руку на человека без веской причины. Правда, на войне я убил свою долю врагов и еще несколько людей в мирное время, но все они этого заслуживали. — Он вдруг обернулся к ней и пронзил ее острым взглядом. — Вы запомните мои слова, Джоанна? Вы не забудете о том, что я никогда не убиваю человека, который не заслуживает смерти?

Она улыбнулась:

— Да, я не забуду.

Паэн кивнул и положил мечи разбойников рядом с костром. Он даже не улыбнулся ей в ответ.


Глава 20


К середине дня они достигли того отрезка реки Эск, где она была достаточно широкой и полноводной, чтобы по ней могли плыть небольшие лодки. Две шлюпки, управляемые гребцами, уносили вверх по течению сбившихся в тесную кучку путешественников, ежившихся под порывами ветра. Паэн и Джоанна ехали по утоптанной дороге, проложенной вдоль берега реки, мимо рядов обнаженных деревьев, чьи стволы и переплетенные ветви заслоняли их от холодного ветра.

Когда они уже подъезжали к городу, их взору предстали массивные стены аббатства, возвышавшегося над рекой, за которыми Паэну удалось рассмотреть клочья тумана, свидетельствующие о близости моря. Они нашли себе приют в последней из небольших усадеб на самом краю вересковой пустоши и уплатили служанке за еду и горячую воду для умывания. Джоанна вынула из седельной сумки гребешок и уселась перед очагом, на котором готовилась еда, чтобы расчесать свои блестящие каштановые волосы, прежде чем снова заплести их в толстую косу.

Паэн отказался от предложения служанок принести ему горячей воды и острый нож, чтобы он мог побриться. Обратное путешествие через вересковые пустоши обещало стать долгим, приближались зимние морозы, и густая борода поможет ему уберечь лицо от снега и льда. Поэтому он ждал возле двери кухни, наблюдая, как Джоанна перебирает непокорные пряди волос, и мысленно твердя себе, что этот день — последний, который они проведут наедине, и ему совсем не обязательно предаваться впоследствии воспоминаниям о ее роскошных волосах.

Оставив ее на кухне, Паэн захватил на конюшне щетку и направился во двор усадьбы, где его лошадь и кобыла Джоанны, все еще оседланные, ели овес из ведра, принесенного молодым конюшим. Он принялся распутывать гриву маленькой кобылы и вычищать колючки с ее белоснежной шкуры, слегка отстранив плечом своего ревнивого коня и поглаживая рукой загривок Хротсвиты.

Когда Джоанна въедет в Уитби и появится на пороге дома Мерко, ее путешествие неизбежно вызовет интерес со стороны родных, которые начнут допытываться, как ей удалось добраться до дома и кто ее сопровождал. Будет легче избежать лишних вопросов, если ей удастся хотя бы отчасти скрыть следы ночей, проведенных под открытым небом посреди болот.

— Напрасно вы это делаете.

Джоанна стояла рядом с ним. Ее волосы были расчесаны на прямой пробор и прикрыты тонкой вуалью, которую он раньше не видел, — куском полупрозрачной ткани, которая уже давно превратилась бы в клочья, если бы Джоанна надевала ее в море или во время их путешествия через вересковые пустоши. Завтра в богатом доме Мерко она, без сомнения, добавит к этой вуали тяжелую серебряную диадему, теперь же ей пришлось скрепить этот небольшой предмет роскоши, явно купленный у горничной с постоялого двора в Алете, тесьмой из трех шерстяных ниток разных цветов, переплетенных между собой.

Паэн снова поднес щетку к теплому загривку кобылы.

— Когда вы въедете в Уитби, ваша лошадь не должна выглядеть словно какая-нибудь дикарка. Может создаться впечатление, что вы проводили ночи прямо на земле, а у кобылы не было крыши над головой.

— Так оно и есть.

— Вам не следует давать вашему дяде повод для ненужных вопросов, — возразил Паэн, продолжая чистить щеткой отливающую серебром шкуру. — Его и так не обрадует известие, что вам пришлось бежать из Рошмарена.

Джоанна положила ладонь ему на запястье.

— Мой дядя будет очень признателен вам, Паэн. И он поймет, каким нелегким было наше путешествие.

Он повернулся к ней, чтобы ответить, однако ему достаточно было посмотреть ей в глаза, чтобы лишиться дара речи. Перед ним, под тонкой вуалью поверх аккуратно уложенных кос, стояла женщина, которую он любил, и он отдал бы все на свете, лишь бы она осталась с ним. Паэн закрыл глаза и снова мысленно представил себя в Алете, когда их долгое путешествие только начиналось, Джоанна была рядом с ним и жаркие ночи в крепости тамплиеров с их восторгами и тайнами еще ожидали их впереди…

Отложив в сторону щетку, он ласково хлопнул кобылу по крестцу.

— Мне нужно отнести ведро конюху, — буркнул он и направился через двор в спасительный полумрак конюшни с низкой крышей, куда не проникал холодный ветер. Но даже это не облегчило боль, сквозившую в каждом его прерывистом вздохе, напоминая ему о том, что обратный путь не будет для него радостным.

Год назад, на берегу Сарацинского моря перед стенами Акры, один из менестрелей короля Ричарда пел в кругу воинов о рыцаре, лишившим себя жизни из-за любви к женщине, которая ему не принадлежала. Тот юный глупец из баллады умер не от ран, которые получил, защищая честь своей дамы, но от сердечной тоски, вызванной ее долгим отсутствием. Тогда эта история показалась Паэну сущей нелепицей и он попросил менестреля выбрать песню получше — о войне, о страсти и о прочих вещах, которые только и имели значение для настоящего мужчины.

Теперь, посреди серого северного пейзажа, в преддверии близкой зимы, когда боль от предстоящей разлуки ледяным холодом сковывала его сердце, Паэн начал понимать слова той песни и очень жалел о том, что не дослушал ее до конца.

* * *


Джоанна хотела попросить его провести с ней в Уитби всю зиму, а если ему нужен предлог, чтобы остаться, она готова была предложить ему помочь ее дяде отыскать заслуживающих доверия наемников, чтобы охранять корабли с грузом.

Через несколько недель южные порты станут недоступными из-за свирепых штормов, обрушивающихся на побережье, и тогда Паэну волей-неволей придется провести зиму в Англии, дожидаясь, пока они не утихнут. Зачем ему в такое ненастное время года вновь пересекать вересковые пустоши, когда в Уитби его ждут все мыслимые удобства и круглая сумма золотом? Пусть даже он не захочет оставаться рядом с ней — он не раз давал ей это понять за время их путешествия, — но вокруг имелось множество мест, где он мог найти себе пристанище, а также женщин, которые охотно разделят с ним ложе.

Паэн мог снять себе комнату в одном из домов, сгрудившихся вдоль берега реки Эск, а так как город был достаточно велик, ничто не мешало ему поселиться подальше от двора Мерко, чтобы Джоанна не видела из окна своей большой квадратной спальни, смотревшего на устье реки, как он входит и выходит из дома ее дяди.

План показался ей вполне разумным, и она много раз повторяла про себя свои доводы, причесывая волосы на кухне перед очагом и заплетая их в косу, пока в комнату не зашел Паэн. Бросив на нее сердитый взгляд, он объявил, что им пора уезжать. Она отложила в сторону гребешок и обернулась, чтобы поговорить с ним, но он вдруг отвернулся и крупными шагами вышел, словно ему и впрямь не терпелось поскорее покинуть это место и оставить последние несколько миль их пути позади.

Джоанна последовала за ним во двор и застала его возле своей кобылы со щеткой в руках. Рукава его туники были закатаны выше локтей, открывая взору мускулистые руки, все еще покрытые загаром после пребывания на жарком солнце далекой Палестины. Несмотря на то что он хмурился и явно торопился с отъездом, его пальцы, касавшиеся шкуры ее любимицы, были нежными и ловкими и осторожно выбирали застрявшие в ней колючки, не дергая за роскошную белую гриву. Паэн посмотрел на Джоанну так, словно она носила рога вместо тонкой вуали, которую хранила в седельной сумке с самого Алета, и заговорил с ней о необходимости скрыть то обстоятельство, что весь долгий путь на север они проделали вместе. Она уже собралась было с духом, чтобы предложить ему задержаться на зиму в Уитби, но тут он покинул ее, пробормотав что-то насчет конюшни и ведра с овсом. Когда же они наконец выехали за ворота усадьбы, лицо Паэна выражало такую мрачную решимость, что Джоанна не отважилась заговорить с ним о будущем.

Холодный взгляд Паэна заставлял тех немногих людей, которых они встретили на своем пути, воздерживаться от разговоров с ними. Однажды среди кавалькады всадников, следовавших из города, Джоанна заметила знакомое лицо и догадалась, что старый корабельщик Джон хотел о чем-то ей сказать, однако стоило ему посмотреть на Паэна, как он предпочел удалиться, не обмолвившись с ней ни словом.

— Неужели вам так необходимо их пугать? Паэн пожал плечами.

— Этот человек хотел со мной поговорить…

— Но, как видно, передумал.

— Вам вовсе незачем…

— Вы хотите, чтобы мы въехали в Уитби ночью? Ни один здравомыслящий человек не станет задерживать вас разговорами, зная, что нужно добраться до дома до наступления темноты, поскольку только там вы будете в безопасности. А когда мы расстанемся и меня не будет рядом, вы можете позволить себе любую глупость — ведь я об этом ничего не узнаю.

Тон его был таким резким, что Джоанна невольно вздрогнула и закусила губу, дав себе слово не раздражать лишний раз Паэна в этот последний час их путешествия. Даже когда они продвигались вперед под моросящим дождем или спасались от холодного, пронизывающего ветра, Паэн никогда не выглядел столь сердитым. Теперь, в самом конце пути, он как будто решил разрубить те узы, что связывали их до сих пор.

Джоанна еще сильнее прикусила губу. Гордость не позволяла ей расплакаться в такую минуту, к тому же слезы могли еще сильнее рассердить Паэна.

Он смотрел на дорогу с таким видом, словно готов был удушить первого встречного прохожего, и она окончательно отказалась от мысли заговорить с ним о предстоящей зиме. И уж конечно, теперь и речи не могло быть ни о любви, ни о страсти. Они оставили все далеко позади, в тумане, который уже смыкался за их спинами над необъятными вересковыми пустошами.

* * *


Очень скоро они увидели перед собой улицы Уитби, и время разлуки настало.

— Мы уже сказали друг другу все, что можно было сказать, и дом вашего дяди должен быть где-то близко. Думаю, будет лучше, если дальше вы поедете одна.

Голос Паэна не выдавал никаких чувств, и Джоанна могла бы поверить в то, что их прощание оставляло его равнодушным, если бы у него хватило сил посмотреть ей в глаза.

— Ваше золото, — напомнила ему она. — Куда мне его прислать?

— Назовите мне какой-нибудь постоялый двор.

— Корабельщик Джон содержит трактир, расположенный к востоку от аббатства, недалеко от берега моря. — Джоанна опустила глаза на свои усеянные веснушками руки. — Это тот самый старик, которого мы встретили на дороге около часа назад. Его жена сейчас дома, и она охотно предоставит вам комнату.

— Хорошо, я его найду. Поезжайте вперед, Джоанна.

— Я…

— Вы должны уехать. — Голос его смягчился:

— Вы же сами понимаете, что это необходимо.

— Я надеюсь, Паэн из Рошмарена, что за вашей суровой внешностью скрываются совсем другие чувства…

— Не надо сейчас говорить об этом.

— И еще я очень благодарна вам за все, и золото, которое я вам пришлю, лишь в ничтожной мере сможет выразить мою признательность.

Он с облегчением вздохнул и улыбнулся:

— Попросите вашего дядю уберечь вас от беды и передайте ему большое спасибо за золото.

И так как она не спешила развернуть свою кобылу, чтобы отправиться домой, Паэн коротко кивнул ей на прощание и продолжил путь.

* * *


Пока Джоанна в одиночестве добиралась верхом до дома дяди, ей пришло в голову, что зря она так укоряла Паэна за суровые взгляды, которые он бросал на проезжавших мимо путешественников при въезде в город. Теперь, когда она была уже почти на месте и многие люди останавливались, чтобы поглазеть на нее, а некоторые даже осмеливались приблизиться и заговорить с ней, Джоанна вдруг обнаружила, что тоже предпочла бы избежать лишних разговоров, и ее настроение, судя по всему, отражалось на лице.

Солнце уже опустилось низко за ее спиной, и его лучи падали на восточный приток Эска, слегка касаясь взбаламученной воды в том месте, где река впадала в море, и отражаясь от поверхности волн мириадами сверкающих искорок, от которых глаза Джоанны заслезились. Впереди, над сверкающей, бурлящей водой, вырисовывался темный силуэт дома Мерко, прорезанный узкими, глубокими амбразурами. Однако из трубы огромного камина не поднимался, как обычно, легкий дымок, а в длинной кухне, примыкавшей к залу, окна которой по чьему-то недосмотру не были закрыты ставнями, она не заметила света. По-видимому, их новая служанка, дочка местного фермера, которая появилась в их доме всего за месяц до свадьбы Джоанны, относилась к своим обязанностям спустя рукава. Не иначе как глупая девчонка сейчас спускалась по узкой улочке к дому пекаря, чтобы выпросить у его жены горшок с углями и снова развести огонь в очаге. Кухарка и посудомойки, судя по всему, тоже куда-то ушли, оставив бедного дядюшку Хьюго одного в нетопленом доме. Слава Богу, что она вернулась домой еще до начала снегопадов, потому что вряд ли Хьюго останется в добром здравии при таком к себе отношении…

Джоанна осадила лошадь у поворота дороги и соскользнула с седла. Возле причала не было видно ни корабля, стоявшего здесь на якоре, ни шлюпок, вытащенных на илистый берег реки под складскими помещениями Мерко. Она, побледнев, выронила из рук поводья и бросилась бежать вверх по склону холма к темному дому дяди.

* * *


Паэн сделал все возможное, чтобы скрыть свою причастность к появлению в городе Джоанны Мерко. Он поехал сначала в сторону аббатства, расположенного на возвышенности, а затем дальше к берегу моря, где ему удалось обнаружить узкую тропку, проложенную в иле над гонимой ветром водой. Он провел там добрый час, готовый продолжить путь, если его заметят, выжидая до тех пор, пока солнце не склонилось к горизонту, после чего снова взобрался в седло и въехал в Уитби. Дом корабельщика находился рядом с аббатством, как и описывала ему Джоанна, и в двух крохотных комнатушках над общим залом не было других постояльцев.

Паэн попросил служанку вскипятить два котла с водой и поставить рядом с камином большую лохань для мытья. Горничная предложила принести для Паэна самые лучшие льняные полотенца корабельщика и задержалась в комнате, ожидая его одобрения и наблюдая за тем, как он раздевался и влезал в горячую воду.

Когда Паэн, прищурившись, искоса взглянул в ее сторону сквозь струйки пара, поднимающегося от лохани, ему вдруг представилось, что возле очага стоит не служанка, а Джоанна и не отрываясь смотрит на него. Пламя освещало женщину со спины, и она могла бы показаться ему воплощением соблазна, будь на ее месте Джоанна.

Паэн вздохнул и прислонил голову к краю дубовой лохани. Завтра у него будет достаточно времени, чтобы найти себе женщину по вкусу. А если ясная погода продержится и он решит задержаться еще на день, перед тем как отправиться на юг, то ему нужно только набраться терпения и найти какую-нибудь потаскушку поприличнее в первом же городе, который попадется ему на пути. Или же он может подождать до Ноттингема, где когда-то делил ложе с одной покладистой и опытной в своем ремесле блудницей, проведя там две недели в качестве телохранителя при королевских сборщиках налога на крестовый поход для старого короля Генриха за два года до того, как его сын, король Ричард, повел свое войско в Палестину. А если девки в нотгингемском притоне окажутся ни на что не годными, он наверняка встретит кого-нибудь получше в Лондоне…

Паэн смачно выругался и с головой погрузился в, воду. Если он и дальше будет предаваться воспоминаниям о Джоанне Мерко, о ее стройном теле и чудесной улыбке, то непременно разыщет ее в доме дяди, затащит в постель и никогда больше не отпустит от себя. Ради своей возлюбленной и ради собственного душевного покоя ему нужно найти себе другую женщину, чтобы навсегда забыть о Джоанне.

Словно прочитав его мысли, служанка отделилась от стены и подошла к нему с кружкой эля в руках. Кружева на вырезе ее платья сбились набок, губы застыли в самоуверенной улыбке. Если бы она оставалась по другую сторону кухни, скрыв лицо в тени, Паэн мог бы и дальше воображать, будто перед ним была Джоанна, и довести себя до состояния острого возбуждения, прежде чем она к нему приблизится. Однако служанка слишком поторопилась, и ее улыбка не имела ничего общего с улыбкой Джоанны. Паэну достаточно было взглянуть на нее, чтобы желание остыло в нем еще быстрее, чем вода в лохани.

Но Паэну необходимо было получить кое-какие сведения от этой женщины, при этом не задавая прямых вопросов о купеческом доме Мерко и здоровье его обитателей. Если слухи об исчезновении Джоанны из замка ее мужа еще не достигли Уитби, с его стороны будет глупостью проявлять интерес к ее семье, чтобы потом по городу поползли слухи о бретонском наемнике, который неожиданно объявился в тот самый день, когда Джоанна Мерко вернулась домой. Поэтому Паэн как бы между прочим завел разговор о городе, о местных моряках и торговцах шерстью, которые нередко посещали дом старого корабельщика. К его невольной досаде, служанка болтала без умолку о всех купцах в Уитби — о всех, кроме старого Хьюго Мерко.

Наконец, когда вода уже совсем остыла, а его терпение подошло к концу, Паэн вытерся полотенцем, натянул на себя одежду, которую служанка разложила для просушки перед очагом, и пешком отправился взглянуть на тот дом, куда только что возвратилась Джоанна. Ничего страшного не случится, если он посмотрит на него хотя бы издали.

* * *


Со стороны могло показаться, будто в доме побывали грабители и обобрали его дочиста, вынеся все богатства вместе с мебелью и не оставив после себя ничего, кроме голых стен. В длинной кухне не нашлось даже дров для растопки, а сам очаг был забит пеплом, который из-за отсутствия огня, поглощавшего влагу, спекся в густую, отвратительно пахнувшую массу.

Усилием воли Джоанна заставила себя подняться наверх, в спальни, пока еще позволял дневной свет. Без роскошных сундуков и кроватей, которыми обставил свои апартаменты ее дядя, комнаты выглядели совсем маленькими, однако здесь, как и на кухне и в зале, не было видно никаких следов борьбы, а на стенах она не обнаружила отметин, свидетельствующих о спешке, с которой из дома выносились огромные сундуки с одеждой и сейфы, хранившие фамильное состояние Мерко.

Со стороны зала послышались чьи-то шаги, отдававшиеся гулким эхом в холодной пустоте верхнего этажа. Джоанна спустилась по узким ступенькам вниз и в первую минуту подумала, что это ее дядя Хьюго стоит в коридоре, ведущем на кухню, изумленно уставившись в ее сторону и разинув рот. И вдруг незнакомец издал хриплый стон:

— Неужто сама Джоанна Мерко воскресла из мертвых? Джоанна отступила на шаг и оперлась рукой о стену, чтобы не упасть. Судя по всему, этот человек служил матросом на корабле, принадлежащем дяде Хьюго.

— Я не привидение, я действительно Джоанна Мерко.

— Тогда вам придется вернуть мне долг.

— Где сейчас мой дядя?

Мужчина умолк, потом зашелся сухим, прерывистым кашлем и сплюнул на пол.

— Умер, само собой. И на следующий же день его наследники забрали все золото, прежде чем я успел потребовать с них жалованье, которое мне так и не выдали. Не в правилах вашего дяди было оставлять человека без его законного заработка.

Джоанна без сил опустилась на ступеньку и поднесла руки к вискам. Моряк неуклюже переминался с ноги на ногу.

— Аббат обещал написать им и сообщить, сколько именно ваш дядя был мне должен.

Она подняла голову, пытаясь сосредоточиться на словах собеседника.

— Кто?

— Я — Марк, капитан фландрского корабля.

— Нет, я имею в виду наследников, о которых вы говорили. Тех самых, которые явились сюда и забрали деньги. Кто они такие?

Марк долго рассматривал носок своего ботинка, после чего снова сплюнул на пол.

— Насколько я понял, наследницей должны стать вы. Это будет справедливо. Выходит, они ошиблись и вы не умерли.

— Кто эти наследники, которые приезжали сюда?

— Ваша родственница и ее супруг.

— Но у меня нет.., — У нее не было никаких родственниц. Только со стороны мужа…

— Аббат сказал, что, поскольку эта женщина приходится вам золовкой, а ее муж — один из приближенных короля Ричарда, он разрешил им взять с собой все золото, оставив в аббатстве небольшую часть, чтобы уплатить налог, если этого потребует король.

Агнес. Агнес и ее муж явились сюда и, представив ее мертвой, забрали с собой все ее достояние. А ее кровный родственник.., ее дядя Хьюго…

— Как именно скончался Хьюго Мерко? Коренастая фигура моряка сгорбилась, изображая глубокую задумчивость.

— Трудно сказать. Некоторые говорят, что он заболел от горя, когда до него дошли слухи о вашей гибели в ночь Самхейна. Ваш дядюшка Мерко был стар и отличался буйным нравом, к тому же его одолевала астма — еще с прошлой весны, когда он меня нанимал. Он умер — вот все, что мне известно, а остальное я утверждать не берусь. И ему будет гораздо спокойнее в его могиле, если вы отдадите мне деньги, которые он мне задолжал.

— Я найду их.

Капитан отвернулся и зашагал прочь. Уже в конце коридора он снова обернулся к ней:

— Уж не больны ли и вы тоже? Ночь будет очень холодной, Джоанна Мерко.

Она вытерла лицо рукавом.

— А куда делись остальные? Он пожал плечами:

— Те, кто постарше, вернулись в деревню.

— Вы хотите сказать — на ферму? Они перебрались в Гандейл?

Капитан снова пожал плечами:

— Мерко никогда не ставили меня в известность о таких вещах.

— А корабли? Где корабли?

— Уплыли на юг вместе с вашей родней. Аббат наверняка подтвердит, что теперь они ваши — если только вы сумеете их найти.

Джоанна нашла свою кобылу, которая мирно паслась над рекой на последнем клочке высушенной летним солнцем травы. Подведя ее к крупному камню, она взобралась в изящное седло, которое купил для нее Паэн целую вечность назад — до того, как весь мир вокруг нее обратился в прах. Если гордость помешает ей прямо сейчас отправиться на поиски Паэна, она может никогда больше его не найти. Джоанна пришпорила кобылу и направилась вверх по холму к дому корабельщика.

* * *


Паэн дошел до берега реки, вдоль которого в окнах купеческих домов вспыхивали один за другим теплые огоньки каминов, после чего снова гасли, когда хозяева закрывали их на ночь ставнями. В какое-то мгновение к нему вернулась способность рассуждать здраво, и он уже повернул было обратно к дому корабельщика, не желая портить впечатления от благопристойного прощания с Джоанной случайной встречей возле торговых рядов, однако, пройдя несколько шагов, снова остановился и задумался. Было уже далеко за полночь, и ни одна порядочная женщина не станет бродить в такой час по улицам. Даже если он до рассвета простоит под окнами Джоанны Мерко, она никогда об этом не узнает. Паэн вернулся обратно, чтобы еще раз внимательно осмотреть городские дома, утешая себя тем, что он ничего плохого не делает.

Взошла луна, осветив серебристым лучом торговые ряды, и Паэн двинулся вперед по озаренной ее светом узкой дорожке, ступая очень медленно и прислушиваясь к приглушенным звукам, доносившимся из-за закрытых ставень. В конце улицы, недалеко от того места, где он простился с Джоанной, Паэн развернулся и зашагал обратно, поклявшись себе, что возвращается в последний раз и что теперь-то уж он точно успеет внимательно рассмотреть каждый дом, ничего не пропустив. Прямо перед ним в лунном свете маячила его громадная тень, и Паэну пришло в голову, что он может напугать любого, кто попадется ему на пути.

Когда он дошел до последнего в ряду дома, ставни на его окнах оказались открытыми, а огонь внутри очага скорее всего был обыкновенным костерком, возле которого греются нищие, так как свет его не достигал улицы. В дверях дома стоял странного вида старик, бормоча какую-то околесицу насчет аббатов, родственников и кораблей, которые ушли на юг без него. Паэн уже прошел было мимо, но затем вернулся, чтобы расспросить этого болвана, не знает ли он, какие именно дома вдоль набережной принадлежат торговцам шерстью.

* * *


— Лучше спросите у Алис, — сказал корабельщик. — Она весь вечер строила ему глазки, сама купала его у меня на кухне и хвасталась тем, что славно проведет эту ночь в его постели.

Джоанна побледнела.

— Значит, этот человек сейчас с вашей служанкой?

— Он у себя в спальне, тут уж не может быть сомнений, Это самая дальняя комната в том месте, где коридор делает поворот. Постучите в дверь.

Как видно, Паэн, расставшись с ней, не стал зря тратить время на переживания. Возможно, в эту самую минуту он предавался постельным забавам со служанкой всего в нескольких шагах от нее. Обернувшись к выходу, Джоанна обнаружила, что на седло ее кобылы уже начали падать хлопья снега.

Корабельщик Джон кивком указал ей на дверь:

— Этой ночью будет сильный мороз, а может быть, и метель. Я дам вам другую комнату.

Завтра к вечеру Паэн навсегда исчезнет из Уитби — и из ее жизни тоже. “Если вам понадобится моя помощь, я пробуду там всю ночь и весь день до вечера” — так, кажется, он сказал. Кроме того, он сказал, что, если она захочет отдать ему золото, ей следует прислать его сюда, в дом корабельщика Джона, потому что сам Паэн никогда больше к ней не придет. Она должна объяснить ему, почему не сможет сегодня вечером вручить ему награду. Но даже больше, чем в крыше над головой и теплом очаге, она нуждалась сейчас в его объятиях, и ей не терпелось рассказать ему о том, какую безрадостную картину она застала в родном доме.

— Дайте мне свечу, — попросила она Джона.

— Я охотно предоставлю вам комнату и сам отведу вашу лошадь в конюшню.

— Нет. Только свечу.

— Ну вот что, Джоанна Мерко. Вы не можете помешать мужчине предаваться удовольствиям, а этот, как видно, крутого нрава. Лучше держитесь от него подальше…

Не дослушав его, Джоанна взяла у корабельщика свечу и, держа ее в вытянутой руке, подошла к двери комнаты Паэна. Внутри было тихо.

— Паэн! Пожалуйста, выйдите и поговорите со мной. Ответа не последовало. Джоанна постучала в дверь, затем для верности два раза пнула ее ногой, после чего, взяв за ручку, распахнула ее.

— Я должна вам кое-что сказать. — Она не отрывала глаз от тростниковых циновок на полу. — Не могли бы вы отослать ее хотя бы на время?

И опять ни слова в ответ. Никакой служанки в комнате не оказалось, и сам Паэн не лежал в постели и не притаился за дверью, чтобы разобраться с непрошеной гостьей. Он ушел, но его седельные сумки лежали на кровати.

Джоанна, сев на постель, провела пальцами по покрытой царапинами и пятнами крови коже. Всего на одно мимолетное мгновение ей почудилось, что эта ночь ничем не отличалась от многих других за время их путешествия и что скоро она заснет в этой самой комнате, свернувшись в надежных объятиях Паэна… Но нет, этой ночью Паэн не придет к ней и не прижмет ее к своей груди. Он находился в другой спальне, в постели другой женщины, и этой ночью ей уже не удастся его найти.

К горлу ее подступили рыдания, и Джоанна дала волю слезам, но быстро осушила лицо и вернулась к старому Джону, чтобы отдать ему свечу и отвести кобылу в темную холодную конюшню рядом с пустым домом у реки.

Ей уже не суждено увидеть Паэна до того, как он покинет Уитби и отправится на юг. Возможно, в один прекрасный день он пришлет к ней кого-нибудь за золотом, которое она ему обещала. Если нет, то она так никогда и не узнает, где он и что с ним сталось Джоанна отвела кобылу в стойло, сняла с нее седло и насухо вытерла лошадь старой соломой из освещенных луной яслей у дверей конюшни. У нее не было никаких оснований предпочесть конюшне пустой дом, поэтому она вынула из яслей остаток соломы и приготовила из нее постель на полу.

* * *


Капитан Марк сообщил Паэну, что дом Мерко опустел, старый Хьюго скончался, а его племянница скорее всего обратится за помощью в аббатство, где мнимые наследники оставили часть золота Мерко, чтобы уплатить весной королевские налоги. Что же касается друзей старого Хьюго, торговцев шерстью, то вряд ли они могли быть сейчас ей полезны, поскольку двое из них вместе со своими кораблями отправились в Лондон, чтобы провести зиму в обществе богатых столичных купцов, а еще один уехал в Йорк на свадьбу сына.

Паэн обошел весь дом и стойла, однако не нашел никаких признаков того, что Джоанна собиралась сюда вернуться. По всей вероятности, вид пустых стен и конюшни, все обитатели которой давно исчезли, вынудил ее удалиться, не оставив после себя никаких следов.

Он помчался через залитый лунным светом ночной город к аббатству и стучал в его дверь до тех пор, пока ему не отворили, чтобы поскорее от него избавиться Ему пришлось поверить аббату на слово, когда тот ответил ему, что Джоанна Мерко здесь не появлялась. Судя по лицу церковника, тот явно не поверил ему, что слухи о смерти Джоанны были ложными, и даже склонен был сомневаться в здравом рассудке Паэна.

Когда Паэн бросился бежать через темноту обратно к дому корабельщика, ему вдруг пришло в голову, что аббат был не так уж далек от истины.


Глава 21


Холод был для нее благословением, поскольку вынуждал ее сосредоточить все свои силы на выживании, вместо того чтобы повторять снова и снова имена родных, которых ей уже никогда больше не суждено увидеть.

Холод осушил ее слезы, превратив их в крохотные льдинки на лице, и сковал душу страхом смерти в эту долгую морозную ночь. Холод притупил все ее чувства, отодвинув далеко назад даже боль от разлуки с Паэном.

В эту бесконечную, бессонную ночь Джоанна приняла решение отправиться верхом в Гандейл, пока зима еще толь-, ко начиналась. Несмотря на то что она могла рассчитывать на радушный прием во многих домах здесь, в Уитби, ей не хотелось оставаться в городе до весны, зная, что Молеон может вернуться, чтобы свести с ней счеты. И тогда на всем свете не останется никого, кто бы помнил доброту старого Хьюго Мерко и взгляд ярко-зеленых глаз юного Гаральда Мерко. Кроме того, ее безвременный уход положит конец надежде когда-нибудь снова увидеть Паэна.

Всю ночь Джоанна мерила шагами глиняный пол конюшни, расхаживая от двери к стене и обратно, чтобы не дать ногам окоченеть, и одновременно пытаясь осмыслить то, что ей пришлось услышать. Она не знала, с какой целью Молеон и Агнес предприняли путешествие в Уитби, однако поспешность, с которой они присвоили себе имущество Хьюго Мерко, ее пугала. Неужели именно Молеон предложил золото Меркадье за то, чтобы тот подстроил смерть Джоанны, а потом женился на Агнес, чтобы получить права на состояние Мерко? Не допустила ли Джоанна ошибку, оставив девушку на попечении Молеона, и не следовало ли ей убедить юную сестру Ольтера покинуть Рошмарен вместе с ней?

Однако самым пугающим из всех был вопрос о смерти старого Хьюго Мерко. Почему он скончался именно в тот момент, когда Молеон находился в его доме, готовый захватить его золото и корабли?

Незадолго до рассвета луна скрылась за тучами и повалил снег. Устав от беспрестанной ходьбы, Джоанна опустилась на убогое ложе из соломы и попыталась собраться с силами для дальнейшего путешествия.

Когда она поднялась снова, еще не рассвело. От холода кровь застывала у нее в жилах, а резкая боль в ногах напомнила о том, что ей нельзя было спать до тех пор, пока она не доберется до Гандейла. Ее снова стало одолевать искушение поискать себе приют в доме какого-нибудь местного купца, хорошо знавшего ее дядю. Однако когда боль в ногах несколько поутихла и колени перестали ныть при каждом шаге, Джоанной снова овладела решимость покинуть город. Она не должна была делать то, на что рассчитывали ее враги, и обременять еще один дом в Уитби своими бедами — не говоря уже об опасности, которая грозила ей со стороны Молеона.

Судя по всему, слуги ее дяди вернулись в Гандейл, где узы, связывавшие семью Джоанны с их соседями-фермера-, ми, восходили к незапамятным временам, еще до того, как в северные земли вторглись норманны, чтобы ими править. Усадьба в Гандейле была небольшой и принадлежала дальним родственникам Мерко. Другое, меньшее по размерам, владение в Гандейле, на той самой земле, откуда ее дед впервые начал вывозить мешки с шерстью на борту “Рога Локи”, чтобы затем продавать их за границу, включало в себя приземистый дом, который зимой обычно пустовал. Если Молеон весной вернется в город, никто не подумает отправить его следом за ней в Гандейл, а если он все же явится туда, обитатели усадьбы никогда не выдадут ему Джоанну.

Паэн наверняка одобрил бы ее решение. Он не отказался бы сопровождать ее до Гандейла, если бы, оказавшись вместе с ней в доме Хьюго Мерко, обнаружил, что комнаты опустели, а слуги куда-то исчезли…

Джоанна стряхнула с плаща соломинки и снова принялась мерить шагами конюшню. Паэн и так уже много для нее сделал: он заботился о ее безопасности, странствуя с ней долгие недели по суровым дорогам севера, чтобы привезти ее в Уитби. Если он сегодня же не отправится назад, то может оказаться пойманным в ловушку снегами и гололедом посреди вересковых пустошей, и тогда ему придется задержаться здесь до конца зимы. С ее стороны будет недостойным поступком вернуться сейчас в дом корабельщика, разыскать там Паэна и рассказать ему о том тяжелом положении, в которое она попала. Он помог ей выжить, и теперь честь требовала от нее отпустить его в Бретань, куда его призывали родной брат и долг перед семьей, Откуда-то с реки до нее донеслись голоса лодочников; готовивших шлюпки к дневным трудам. Если ей повезет, то даже в этот ранний час она сможет найти барку, чтобы переправиться вместе с лошадью на противоположный берег реки, откуда начиналась длинная тропа, ведущая к усадьбе Гандейла.

Джоанна подвела кобылу к двери и, сняв седло, накрыла ее спину двумя плотными одеялами, чтобы уберечь животное от холода в эту морозную ночь. Пальцы Джоанны настолько замерзли, что ей пришлось отогревать их дыханием, чтобы закрепить на месте седло и подтянуть подпругу.

Бросив последний взгляд на обезлюдевший дом, она вывела кобылу через ворота и побрела вниз по побелевшему от снега склону в сторону пустого причала на берегу реки, где когда-то стояли две большие галеры Хьюго Мерко, принимая на борт мешки с шерстью.

К востоку от причала на приколе стояли барки; некоторые из них были достаточно большими, чтобы там могла поместиться лошадь. Барочники наверняка узнают Джоанну и охотно переправят ее на противоположный берег, даже несмотря на то что у нее совсем не осталось денег, чтобы расплатиться с ними. При необходимости Джоанна могла выменять свое дорогое седло на еду и еще один теплый плащ. Все остальное она найдет в Гандейле.

* * *


Старого капитана, рассказавшего о смерти Хьюго Мерко, нигде не было видно, когда Паэн снова вернулся на знакомую узкую улочку, идущую вдоль берега реки. За то время, пока он в отчаянии искал по всему городу Джоанну, луна успела пройти половину своего пути по небосклону, и Паэн уже начал опасаться, что не успеет найти ее до рассвета.

Он зашагал обратно к дому корабельщика, чтобы забрать из спальни седельные сумки. На кухне он застал служанку, дремавшую на скамье возле очага, и почувствовал укол совести, когда та проснулась и предложила подняться вместе с ним в его комнату. Когда он ответил ей, что не может задерживаться, девушка вздохнула, взяла у него серебро для хозяина дома и вручила ему на дорогу сверток с холодным мясом и сыром.

Паэн ехал верхом по узким улочкам Уитби, пробираясь при свете заходящей луны обратно к дому Мерко. Несмотря на то что у него не было при себе факела, он все же обошел еще раз пустой дом на тот случай, если Джоанна вернулась туда. В конюшне он обнаружил солому, вынутую из яслей и разбросанную по глиняному полу, и разразился страшными проклятиями, когда увидел на снегу едва различимые следы маленьких ботинок и лошадиных копыт, спускающиеся вниз к реке.

Следы вели к востоку и заканчивались там, где вытащенные на берег лодки закрывали землю от снега. Паэн пытался найти какие-нибудь признаки того, что Джоанна повернула назад в город, но следы вели только в одну сторону.

Луна уже почти зашла, а небо на востоке еще оставалось темным, однако он все же заметил на противоположном берегу мерцание факелов и услышал отдаленные человеческие голоса. Паэн закричал что было силы, подзывая лодочника, и мысленно обругал команду за медлительность, с которой та взялась за шесты и перегнала барку на его сторону. Хотя барочники согласились переправить его вместе с лошадью на другой берег, Паэну так и не удалось добиться от них ответа, не перевозили ли они до него через реку молодую даму. Суровые лица и прищуренные глаза мужчин, озаренные слабым светом лампы на палубе, ясно дали понять Паэну, что они старались оградить свою недавнюю пассажирку от излишнего любопытства со стороны чужаков. Племянница покойного Хьюго Мерко из Уитби вполне могла вызвать в этих людях чувство симпатии, и Паэн начал надеяться, что его решение переправиться через реку приведет его прямо к Джоанне.

* * *


Паэн уже отдал лодочникам несколько серебряных денье и свел свою лошадь на берег, как вдруг заметил на палубе дорогое миниатюрное седло.

— Где она? — взревел он.

Барочники, переглянувшись, молча уткнулись глазами в палубу. Паэн чуть было не поддался искушению вытащить из ножен меч, чтобы оживить их память, но вместе с тем был признателен этим людям за то, что они готовы были любой ценой пресечь слухи о бегстве Джоанны Мерко из города, несмотря на то что ей нечего было предложить им взамен, кроме седла.

— Это седло Джоанны Мерко. Она продала его вам?

Один из лодочников приподнял голову и буркнул еле слышно:

— Нет.

Хотя утренний снег сделал заметными ее следы, под лучами дневного солнца они очень скоро могут растаять. Паэну нужно было во что бы то ни стало узнать, как добраться до Гандейла, поскольку он не сомневался, что Джоанна решила искать себе убежище на этой маленькой ферме Он указал им на седло:

— Я его покупаю.

Лодочники разом вскинули головы, и их глаза в свете факелов превратились в узкие щелочки.

— Продайте мне это седло и еще какой-нибудь плащ потеплее, покажите мне, в какую сторону поехала дама, и вы получите серебро за все ваши труды.

Низкорослый лодочник прочистил горло и принялся сворачивать якорный канат.

— Метель усиливается, а у нее нет даже седла, чтобы удержаться на спине лошади, — произнес Паэн — Куда она поехала?

С этими словами он вынул из седельной сумки кошелек с деньгами и принялся отсчитывать серебро прямо в ладонь, терпеливо дожидаясь, пока барочники не закончат вполголоса совещаться между собой.

* * *


Когда Джоанна добралась до крутого склона на северном берегу, ей пришлось ехать верхом, чтобы не соскользнуть вниз со спины кобылы, которая вела себя без седла беспокойно, а один раз даже начала упираться, когда над покрытой снегом холмистой равниной перед ними на низкой высоте промелькнул кречет. Прямо перед собой она пристроила седельную сумку и ехала вперед, держась одной рукой за поводья, а другой за сумку, потому что если та незаметно упадет на землю, ни у самой Джоанны, ни у ее лошади не останется еды, чтобы поддержать свои силы во время долгого, трудного путешествия, которое им предстояло.

Несмотря на то что из всего имущества у нее остались только ее лошадь, три шерстяных плаща и сумка с провизией, Джоанна воспрянула духом при мысли о том, что скоро она будет в Гандейле. Ее кузены наверняка поселились в небольшой усадьбе, так же как и Хадвин с другими служанками. А в стороне от усадьбы, за высоким гребнем холма, на котором, словно безмолвные часовые, возвышались Клыки Ведьмы, находилось длинное приземистое строение, когда-то служившее домом ее предкам, пока они не оставили землю и не занялись торговлей шерстью. Именно там она и собиралась поселиться.

Джоанна старательно избегала мыслей об очаге с горящим углем и толстых стенах. И она выбросила из головы образ Паэна из Рошмарена, расположившегося вместе с ней в этом же доме, с его нежными взглядами и сильными руками, в которых она чувствовала себя защищенной.

Ее кобыла испуганно отпрянула в сторону, когда на пути ей попались заросли дрока, обледеневшего и покрывшегося на ветру инеем. Джоанна успокоила свою любимицу, положив руку ей на загривок. Порывистый ветер, несущий с собой снег, усиливался с каждой минутой, ноги Джоанны выше ботинок замерзли, а поскольку она ехала верхом, то не могла прикрыть их плащом. Неожиданно кобыла фыркнула и развернулась к востоку, в ту сторону, откуда дул ветер. Поддавшись уговорам, она продолжила путь в прежнем направлении, но уже следующий порыв ветра заставил ее снова обратиться мордой к востоку, тревожно навострив уши.

С лета прошло еще не так много времени, чтобы на лошадь и наездницу могли напасть волки. Джоанне приходилось слышать истории об изголодавшихся хищниках, подстерегавших одиноких путников в лютые крещенские морозы, но в начале зимы — никогда. Тем не менее она ухватилась за поводья обеими руками, покрывшимися потом даже несмотря на холод, оставив седельную сумку покачиваться перед ней на спине кобылы или упасть на землю — как повезет. Если Хротсвита действительно учуяла волка, то Джоанне ни в коем случае нельзя было соскользнуть вниз с одеяла, покрывавшего спину животного, потому что если она упадет, то может уже никогда не подняться.

Кречет снова устремился вниз, и, проследив за его полетом, она увидела другую фигуру — темную, на четырех лапах, быстро двигавшуюся в их сторону с востока. Кобыла завертела головой, и седельная сумка свалилась на землю. Джоанна прищурила глаза и, присмотревшись, поняла, что к ним приближалась лошадь — лошадь с наездником на спине.

Кобыла рысью устремилась к востоку, в ту сторону, откуда ехал всадник. Джоанна потянула за поводья и ударила ботинком в бок лошади, чтобы ее развернуть, однако безуспешно. Одетый в черное наездник стремительно приближался и вот-вот должен был с ними поравняться.

Чей-то голос окликнул ее из темноты, слишком искаженный ветром, чтобы принять его за…

Джоанна выронила из рук поводья, и кобыла тут же бойко поскакала навстречу своей соседке по стойлу.

— Я привез ваше седло, — услышала она голос Паэна из Рошмарена.

Джоанна молча кивнула в ответ.

— У вас замерзнут ноги, если вы будете ехать верхом в платье, развевающемся на ветру.

Она снова кивнула. Паэн спешился и подошел к ней.

— И если вы будете плакать в такую погоду, ваши глаза заледенеют и мы с вами никогда не сумеем найти Гандейл.

Он поднял ее с одеяла на спине кобылы и крепко прижал к себе, бормоча какие-то клятвы, ругательства и признания в любви. Его поцелуи горели на ее щеках. Он отодвинулся от нес, чтобы смахнуть лед с бороды, и снова прижался к ее губам.

— Вы ничего не хотите мне сказать? — произнес он наконец.

— Я дала вам свободу, — только и могла промолвить Джоанна, — но вы сами от нее отказались. — Она улыбнулась и притянула его к себе. — Видно, холод лишил вас рассудка.

Он ответил ей улыбкой, затем отстранил от себя и принялся отвязывать высокий громоздкий сверток за своим седлом.

— Смахните снег с одеял. Мы доставим вас домой на вашем роскошном седле.

Он закрепил седло на спине лошади и быстрыми, ловкими движениями подтянул подпругу.

— Моя седельная сумка… — обратилась к нему Джоанна. — Она лежит там, на земле. В ней еда и зерно для лошадей.

Он подсадил ее в седло и обернул ноги плащами. Затем, ведя обеих лошадей под уздцы, вернулся по следам кобылы, которые быстро исчезали под снежными заносами. Найдя сумку, он привязал ее к седлу Джоанны и снова вскочил на лошадь.

— Я не видел по пути никаких груд камней — только ваши следы. Вам знакома эта дорога?

— Да, — ответила Джоанна. — Нам нужно ехать как можно быстрее, чтобы добраться до фермы, пока не наступила ночь. Иначе нас ждет быстрый конец от обморожения. — Она заколебалась. — Я пошла на такой риск, потому что мой дядя…

— Знаю, — ответил он. — Вы поступили правильно, уехав из Уитби. Лучше терпеть мороз, чем быть пойманной в ловушку в городе, если туда снова явится Молеон.

Они продолжали путь, и ледяной ветер дул им в спины, а торфяники прямо на глазах покрывались густой снежной кашей. Сильный ветер не давал снегу скапливаться на возвышенностях, и Джоанна могла вести их от одного ориентира к другому, медленно, но верно приближаясь к дому.

* * *


Паэну еще никогда не приходилось заезжать так далеко на север, и еще ни разу в жизни он не испытывал столь лютого холода. Когда ветер усилился, Паэн уже начал опасаться, что Джоанна не выдержит, и предложил найти какое-нибудь надежное укрытие, чтобы переждать там, пока буря не утихнет. Однако Джоанна, помнившая рассказы своего дяди о зимах на этих поросших вереском холмах, настояла на том, чтобы продолжить путь, потому что если они остановятся, то умрут от переохлаждения и следующей весной их обнаружат спящими вечным сном на склонах какой-нибудь возвышенности.

Они ехали вперед молча, поскольку ветер относил их слова в сторону и им приходилось кричать, чтобы услышать друг друга. Лишь однажды они сделали короткий привал, съели по куску мерзлого хлеба и покормили обеих лошадей овсом. Копченое мясо превратилось в кусок льда, и Паэн отложил его в сторону, сказав, что из него выйдет отличная еда, когда они дадут ему возможность оттаять возле очага в Гандейле.

Однако между ними так и осталось невысказанным опасение, что они не успеют до ночи найти себе Приют и так никогда и не почувствуют на своей коже жар горящего в очаге пламени.

К концу дня ветер начал стихать. Снег лежал сугробами на торфяниках и становился все глубже по мере того, как Паэн и Джоанна продвигались вперед. Чтобы не увязнуть в нем, они выбрали для своих лошадей дорогу повыше, проходившую как раз над узкой долиной, ведущей в усадьбу Гандейла, где их ожидал радушный прием со стороны кузенов Джоанны.

Луна в ту ночь была полной и взошла вскоре после того, как снегопад прекратился. Судя по всему, они забрели выше, чем намеревались, чтобы избежать глубоких сугробов, потому что, когда лунный свет озарил дорогу перед ними, они увидели прямо на своем пути белые камни на вершине холма, склоны которого были погружены в непроглядный мрак. Камни образовывали неровный круг, отбрасывая причудливые тени; некоторые из них покосились, словно горькие пьяницы, другие уже давно потрескались от морозов и распались на части, и лишь немногие по-прежнему стояли прямо, увенчанные коронами из белого снега.

— Это и есть Клыки Ведьмы?

Джоанна опустила пониже капюшон плаща, чтобы прикрыть лицо, оставив лишь узкую щель для глаз.

— Да, это они, — ответила она. — Рядом с ними старая ферма. Мы успеем туда добраться.

— Где она?

Джоанна указала на юг, в сторону неглубокой ложбины, врезавшейся в пологий склон холма, где луна освещала крышу длинного, приземистого строения. Паэн разглядел узкую дверь, заклиненную при помощи приставленного к ней короткого бревна, рядом с которой, как сказала Джоанна, была еще одна, пошире, закрытая на засов. Они подъехали к усадьбе, и Джоанна показала ему на широкую дверь:

— Это дверь в хлев. Давайте отведем туда лошадей. Они оставили двери открытыми, поскольку в доме оказалось еще холоднее, чем на заснеженном холме, посреди которого он возвышался. Тот конец дома, который Джоанна назвала хлевом, сообщался с остальной его частью, и только низенькая деревянная перегородка мешала лошадям забрести на жилую половину, где в глиняном полу была выкопана глубокая яма для очага, а возле грубой каменной стены валялись стулья и козлы, на которые когда-то водружали столешницу.

Они трудились целый час не покладая рук, пытаясь поджечь пучки соломы при помощи искр, которые Паэн высекал, потирая рукояткой кинжала о грубую поверхность камня, и затем откололи ножку от валявшейся в углу полусгнившей табуретки, чтобы развести огонь. Когда же наконец тонкие струйки дыма начали виться вокруг деревянной щепки, Паэн взобрался на крышу и убрал прижатую камнем заслонку дымохода. Он смахнул с крыши снег, сколол лед с деревянной планки и с трудом отодвинул ее в сторону, открыв неровное, почерневшее от сажи отверстие. Где-то внизу под ним горел ярким огоньком костер — этот островок тепла в кромешной мгле, и в его свете волосы Джоанны блестели подобно темному меду.

Когда Паэн вернулся, она уже лежала рядом с очагом, по-прежнему завернутая в несколько плащей, и крепко спала. Он достал из седельной сумки зерно, накормил лошадей и, подбросив еще две ножки от скамеек в огонь, заключил Джоанну в объятия и заснул вместе с ней, согревая ее своим телом.


Глава 22


Когда Джоанна проснулась, сквозь трещины в ставнях и в двери пробивался дневной свет, а рядом с ней в очаге ярко горел огонь. Лошади спокойно стояли в своем загоне за деревянной перегородкой, седло лежало у края ямы с горящим углем рядом с открытыми седельными сумками, а в воздухе плыл аппетитный запах копченого мяса.

Раздался глухой удар, затем какое-то царапанье и звук сапог, ступающих по деревянному настилу. Дверь распахнулась, впуская в помещение поток яркого солнечного света, и в комнату протиснулся Паэн, держа в руках охапку дров для растопки. Бросив дрова рядом с очагом, он вернулся к двери, чтобы закрыть ее, затем с улыбкой посмотрел на Джоанну:

— Я нашел хорошее применение для мечей тех воришек. Если их заточить, они не уступят любому топору.

Джоанна посмотрела на отколотый кусок старой древесины.

— Где вы нашли дрова?

— В полуразрушенной хижине, чуть ниже по склону.

— Там нет никакой хижины. Паэн нахмурился.

— Она очень старая, того и гляди развалится. Вам она наверняка знакома…

— Это, наверное, загон для овец…

— Может быть, но без дров мы с вами не проживем и суток при таком морозе.

Джоанна сунула чурку в огонь и, подойдя к нему, положила ему руки на плечи.

— Я поеду в усадьбу и попрошу там о помощи. Паэн смотрел, как пламя в очаге взметнулось вверх, затем поднял глаза к дымоходу.

— Неужели вам обязательно самой ехать туда? Ваши родные очень скоро появятся у наших дверей, потому что небо сейчас ясное и они наверняка заметят дым.

— Им незачем утруждать себя дорогой. Скорее всего они примут нас за обычных путников, которым нужно было найти себе укрытие на ночь.

— И они не опасаются, что в ваше жилище могут нагрянуть воры?

Джоанна рассмеялась:

— Здесь им нечем поживиться, да и вряд ли грабители нанесут ферме какой-нибудь ущерб, разве что спалив ее дотла. С тех пор как мой дед переехал в Уитби, этим домом пользуются только пастухи, перегоняющие летом стада на возвышенности.

— А если воры захватят их овец?

— Им очень скоро надоест с ними возиться, и они прирежут пару-другую для своих походных котелков, а мои кузены через несколько дней найдут остальных и приведут их домой. Конечно, они станут громко требовать возмездия, однако вряд ли смогут преследовать воров, разыскивая стада по окрестным холмам. Паэн рассмеялся.

— Сомневаюсь, что мне удалось бы заработать много золота, состоя на службе у вашей родни. Джоанна пожала плечами:

— Только когда мой дед стал владельцем “Рога Локи” и начал продавать за море шерсть, мы начали нуждаться в охранниках и укрепленных домах. А до тех пор у нас было мало серебра и совсем не было золота, которое требовалось защищать.

Улыбка исчезла с лица Паэна.

— Я сделаю все, чтобы вы получили назад ваше золото, Джоанна. Как только наступит весна, я уеду на юг и разыщу там Молеона. Если король уже вернулся, я буду хлопотать о том, чтобы вам вернули все, что у вас отобрали, — золото, корабли…

Джоанна приложила палец к его губам:

— Не надо. Знаете, Паэн, во время нашего долгого путешествия я почти ни о чем не думала, кроме золота… Он улыбнулся:

— Почти?

— Выслушайте меня, Паэн. Чем больше я над этим размышляла, тем больше склонялась к выводу, что золото Мерко не принесло мне и моей семье счастья.

— Золото приносит то, что вы сами хотите за него купить. Оно дало вам хороший дом в Уитби, роскошные наряды, уверенность в том, что вашим детям никогда не придется голодать… — Паэн окинул взглядом залитое солнечным светом помещение. — Вы предпочитаете жить здесь и разводить овец?

— Если бы когда-то, очень давно, те пираты не заблудились в тумане и если бы мой дед потом не заявил права на спасенный корабль и не начал возить на нем шерсть за море, моя семья по-прежнему жила бы на этой ферме, не имея ничего, кроме нескольких клочков земли да еще стада овец. У нас не было бы золота, а мой брат не стал бы оруженосцем, чтобы вскоре лишиться жизни в замке Рошмарен.

Он взял ее руку в свою.

— Джоанна…

— Нет, Паэн, не перебивайте меня. Не будь этого золота, Мальби не позарился бы на мое приданое и я никогда не вышла бы за него замуж. Я могла бы погибнуть в Рошмарене, как и мой брат, если бы не вы. Вы, Паэн, единственная радость, которую когда-либо принесло мне золото Мерко.

— Стало быть, вы готовы расстаться со всем, что имели, и вести здесь жизнь обычного фермера? Джоанна улыбнулась:

— Я уже сделала это, Паэн. Вот почему мне так нужен будущей весной загон для овец. Его лицо расплылось в ухмылке.

— Тогда мне лучше не раскалывать оставшуюся часть на дрова. Где находится усадьба?

— В нескольких милях к северу, по другую сторону холма, за Клыками Ведьмы.

Он слегка коснулся поцелуем ее лба.

— И сколько всего у вас кузенов?

— Двадцать. Ни один из них не приходится мне близким родственником, но все они для меня все равно что братья и сестры.

Он озадаченно взглянул на нее.

— Двадцать человек — это слишком много, Джоанна. Я бы хотел, если возможно, сохранить вас для себя. Ничто не мешает нам провести здесь всю зиму вдвоем.

Она отстранилась от него и посмотрела ему в глаза.

— Вы же сами дали мне понять, что никогда больше не подпустите меня к себе. По вашим словам, ребенок может навлечь беду на нас обоих. Вы предлагаете нам жить отдельно от моих родных, словно мы с вами муж и жена?

Он не опустил глаз, услышав ее вопрос.

— Ребенок может навлечь на нас беду, но и разлука тоже станет для нас бедой. Что бы мы ни решили, риск все равно остается. — Он коснулся ее щеки, и она почувствовала запах свежей древесины и дыма. То был аромат зимнего дома и животворного огня. — Я устал жить так, словно земли Рошмарена или золото Мерко имеют для нас решающее значение, вынуждая нас расстаться. Я был глупцом, Джоанна. Прошлой ночью, когда я вас потерял и думал, что уже никогда больше не смогу найти…

— Но вы нашли меня. И пусть Молеон забирает себе золото и корабли — я никогда больше вас не покину. Оставайтесь со мной, Паэн, — а там будь что будет!

"Оставайтесь со мной”.

Вытянувшись во весь рост на глиняном полу, в ярко-зеленом плаще, оживлявшем своим цветом серые стены их жилища, Джоанна казалась видением весны среди однообразного зимнего пейзажа. Ее гладкие каштановые волосы при свете огня приобрели более густой оттенок, а зеленые глаза поверх плаща, в которых отражались золотистые искорки огня, притягивали его к себе как магнитом.

Он хотел сказать ей об этом, однако не смог произнести ни слова. Бросив взгляд на очаг, Паэн увидел в его пламени лица из его прошлого и разоренный врагами Рошмарен. Лицо Джоанны побледнело, огонек оживления погас в ее глазах.

— Сейчас не пришло еще время для клятв и обещаний. У нас впереди целая зима, Паэн, и пока этого вполне достаточно.

— Нет. — У него перехватило горло, и он начал снова:

— Нет, у нас впереди больше чем одна зима — намного больше, если на то будет Божья воля. Но весной мне придется вас покинуть и снова пересечь море. Я обязан позаботиться о безопасности моего брата и его месте в аббатстве, потому что это все, на что он когда-либо может рассчитывать.

— Я не допущу, чтобы вам пришлось выбирать между долгом перед братом и моей любовью! — взволнованно воскликнула Джоанна. — Если бы мой брат был жив, я бы охотно отдала все свое имущество и даже жизнь, лишь бы уберечь его от беды. Делайте что считаете нужным, Паэн, а потом, если сможете, возвращайтесь ко мне. У нас впереди целая жизнь, и если вы вернетесь…

— Я непременно вернусь.

— ..я буду ждать вас здесь, у этого очага. Он привлек Джоанну к себе и посмотрел в ее прекрасные зеленые глаза, полные надежд на будущее, на то, что весна когда-нибудь вернется в эти холодные, заснеженные края — и в его суровую, отягощенную войной жизнь.

— В летнее время до усадьбы можно не спеша добраться за час, — промолвила она. — Но сейчас, когда на полях лежат сугробы…

Паэн вздохнул:

— В таком случае нам лучше поехать туда не откладывая, чтобы вернуться до наступления ночи. — Он взглянул на нее. — Если бы мы с вами были в раю, Джоанна, то не покидали бы этот очаг две недели подряд.

Джоанна улыбнулась:

— Когда нагрянут крещенские морозы, вот тогда мы с вами и поговорим о рае.

— А как мы с вами будем проводить время, пока зима еще в самом начале? — лукаво спросил он.

Ее тонкие брови приподнялись над бездонными зелеными очами.

— Мы наколем побольше дров в рощице, которая находится прямо под нами на берегу реки, и заменим старые доски в загоне для овец. И…

— И?

Улыбка на лице Джоанны стала шире.

— В конце концов может оказаться, что нам не понадобится слишком много дров, чтобы согреться.

* * *


Усадьба Гандейл представляла собой внушительных размеров строение, сооруженное в том же духе, что и скромное жилище Джоанны по другую сторону холма. Ее дверные косяки, когда-то покрытые росписью, стершейся со временем от прикосновения множества рук, были украшены вырезанными из дерева изображениями людей с суровыми нордическими чертами.

Обитатели Гандейла не имели ничего общего с этими хмурыми, жесткими лицами на дверных косяках. Они оказались именно такими, какими и описывала их Джоанна, — трудолюбивыми, преуспевающими фермерами, не ведающими страха, которых мало тревожили долгие отлучки их норманнского короля из Англии. Несмотря на то что Паэн успел выучить язык англосаксов за те годы, что он провел в армии короля Ричарда, ему было трудно понять речь обитателей Гандейла с их странным грубоватым акцентом, и это обстоятельство дало ему повод не торопиться с ответами на неизбежные вопросы, смысл которых было нетрудно угадать, даже не зная языка. Пусть Джоанна сама с ними разбирается.

Старый Рольф и его семья уже слышали о кончине Хьюго Мерко и о безвременной гибели Джоанны Мерко в бретонских лесах, когда отвозили налоги королевскому сборщику в Уитби. Последнему утверждению они, однако, не поверили, поскольку в часовне аббатства не было никакой плиты с надгробной надписью.

Нахмурившись, старый Рольф пообещал Паэну, что, если кто-нибудь явится в Гандейл за Джоанной, он ответит, что ему ничего о ней не известно, и тайно пошлет сообщение в домик за гребнем холма.

— И вы заставите этих бретонских воров вернуть Джоанне ее состояние? — обратился Рольф к Паэну.

— Ворами были не бретонцы, а норманны, — ответил Паэн. — Те самые норманны, которые ограбили моего отца-бретонца.

Рольф широко улыбнулся, обнажив ряд желтоватых зубов, и подозвал к себе сыновей, чтобы те услышали слова гостя.

— Похоже, родные Паэна так же пострадали от норманнских захватчиков, как и наш народ, — пробурчал он. — Неужели им мало тех земель, которые у них уже есть? — Старик взял Паэна за рукав и, притянув его к себе, хриплым шепотом добавил:

— Каждое утро в день Самхейна я, как когда-то мои деды и прадеды, поднимаюсь к Клыкам Ведьмы, оставляю ей эль и зерно для наших мертвых и прошу ее устроить так, чтобы норманны никогда больше сюда не вернулись. И сколько я себя помню, она меня еще ни разу не подводила. Я советую вам, молодой человек, сделать то же самое ради вашей дамы и ради собственного блага.

* * *


Рольфа и его домочадцев мало заботило все, что происходило за пределами их маленькой долины. Они относились к Паэну как человеку их круга, однако не спрашивали, по крайней мере в его присутствии, как могло случиться, что он прибыл сюда вместе с Джоанной.

Женщины обращались с Паэном так, словно он был мужем Джоанны, и сам он не делал ничего, чтобы опровергнуть их убеждение. После первого часа осторожных расспросов мужчины стали задавать вопросы о его прошлом, нахваливая его воинскую сноровку с тем же невозмутимым видом, с каким они давали ему советы, как лучше подготовить загон для овец Джоанны к весне.

Помимо всего прочего, обитатели Гандейла оказались людьми щедрыми и прислали им целых две телеги с провизией и инструментами из амбаров, аккуратным четырехугольником окружавших усадьбу. Копченое мясо, зерно, эль и бруски сушеного торфа перекочевали в тот же день через гребень холма к дому Джоанны.

— Это самое малое, чем мы вам обязаны, — пояснил Джоанне почтенный патриарх Гандейла. — Хьюго Мерко никогда не присваивал себе доход от продажи нашей шерсти и отдавал всю выручку нам, оставляя себе лишь столько, сколько было нужно, чтобы уплатить команде. Он делал это по старой дружбе, потому что когда-то мы помогли его отцу найти деньги на ремонт корабля, на котором впоследствии он стал вывозить шерсть за границу. И ради старой дружбы мы сделаем все, чтобы вы благополучно пережили эту зиму, и еще будем считать себя перед вами в долгу.

Мужчины из усадьбы проводили их до фермы, таща телеги, до отказа набитые всевозможными припасами. Они помогли им перенести в дом солонину и мешки с зерном и подвесили их к низким стропилам, затем прикатили большую бочку дорогого заморского вина, поместив ее в самом дальнем углу. За ними последовали широкий соломенный тюфяк, вязанка дров, инструменты, чтобы соорудить простой деревянный остов для кровати, и, наконец, глубокий, прочно сколоченный чан для варки эля.

Джоанна, у которой еще недавно в сундуках имелось достаточно золота, чтобы купить множество таких усадеб, как Гандейл, проявляла искреннюю радость при виде каждого нового мешка с зерном, каждого шерстяного одеяла, принесенного с телег. Казалось, она забыла о том, что когда-то ее семья владела чем-то большим, нежели этот скромный домик в тени Клыков Ведьмы. Для мужчины, подобного Паэну, никогда не имевшего собственного очага и жены, о которой ему отныне придется заботиться, каждая вещь и каждый горшок стали приметами жизни, еще более непривычной, чем даже сарацинские шатры в Палестине. На его глазах холодное, пустое жилище превращалось в уютное гнездышко, где ему предстояло провести всю долгую зиму рядом с женщиной, которую он любил.

Они провожали взглядом длинный караван из телег, когда тот отбыл обратно в Гандейл, с привязанными к задкам телег лошадьми, которым предстояло провести зиму в конюшне усадьбы, где их ждали удобные стойла и полные кормушки овса на зиму. На всем огромном заснеженном поле, окружавшем приземистый домик Джоанны, не осталось ни единого живого существа, кроме нее и Паэна. Они стояли перед дверью, наслаждаясь последним скудным теплом клонившегося к закату солнца.

Это был самый счастливый день в его жизни. Лицо Джоанны порозовело от счастья, а ее глаза радостно поблескивали в слабом свете солнца. Если и впрямь среди этих вересковых пустошей, куда еще не успела добраться новая вера, жила богиня весны, то Джоанна была ее служительницей, в крепком стройном теле которой заключались вся сила и волшебство, о которых пели в своих балладах древние.

Она улыбнулась Паэну и погрузила руки в мягкий сугроб, нанесенный ветром возле каменной стены их жилища. Джоанна расстелила на земле плащ, чтобы набрать в него побольше снега, и затем ринулась к яме с горящим углем, чтобы высыпать свою холодную ношу в чан, стоящий рядом с очагом. Схватив на ходу ведро, она погрузила его в тот же сугроб и, наполнив снегом, снова направилась к чану. Паэн взял ведро из рук Джоанны.

— Неужели вам известно какое-нибудь колдовское заклинание, превращающее талую воду в эль? Джоанна рассмеялась и взяла второе ведро.

— Зачем нам эль, когда еще до захода солнца у нас будет полный чан горячей воды, сдобренной сухими лепестками роз из запасов Хадвин?

— Вы можете простудиться…

— Нет, поскольку у меня есть теплый матрас и одеяла из Гандейла…

Паэн забрал у нее ведро.

— Я сам наполню чан, а вы тем временем достаньте одеяла.

Джоанна покачала головой. Теперь, когда все страхи остались позади, ее вдруг охватила робость, и близость Паэна вызывала в ней невольную дрожь.

— Они отдали нам свой топор, — удивилась она. — Не могли бы вы нарубить побольше дров из тех бревен, что мы привезли из рощи?

Ветер со свистом пронесся под низкими балками, и тяжелые мешки с зерном медленно закачались в полумраке.

— Сначала я вскрою бочку, — отозвался Паэн, — и налью нам вина. Затем займусь дровами.

— Я пока согрею воду…

— Как только я покончу с делами, — продолжал Паэн, — я поднимусь наверх, к Клыкам Ведьмы, и окроплю ваших древних богов вином, чтобы отблагодарить их за помощь. А вернувшись, залезу в этот чан, смою с себя всю грязь и лягу рядом с вами. Если вы заснете, я не стану вас будить, Джоанна.

Она принялась сосредоточенно осматривать мешочки с сухими травами, привезенные из Гандейла.

— Я вовсе не собиралась вас прогонять.

— А я не собирался просить ни о чем, кроме теплой постели. Джоанна улыбнулась и подняла на него глаза.

— Думаю, еще до того, как мы с вами поднялись на борт корабля, наши отношения зашли гораздо дальше желаний и просьб. Путешествие было долгим, и, надо полагать, мы уже не те люди, какими были, когда впервые встретились в Бретани.

Паэн кивнул, однако не сделал даже движения, чтобы дотронуться до нее.

— Вы не жалеете о том, что отдали свое сердце чужаку?

— Не больше, чем вы жалеете о том, что последовали за совершенно чужой вам женщиной и поселились в доме таком низком, что ваша голова задевает потолочные балки. — Она подошла к нему и погладила маленькой холодной ладонью его щеку. — К весне, Паэн, мы уже не будем чужими друг другу и вы успеете узнать все мои секреты.

Он коснулся ее губ мягким, нежным поцелуем, но она отстранилась от него и заговорила снова:

— А я буду знать все ваши секреты — все до единого, вплоть до имени последней сарацинской пленницы, которая научила вас тем приемам, от которых у меня захватывает дух. Все ваши секреты, Паэн. Думаю, целой зимы нам на это хватит.

* * *


Секреты. Секреты в конце концов могли привести его к гибели.

Он облегчил бы свою душу, если бы поведал Джоанне Мерко последний и единственный из секретов, имевших для него значение, — а именно, что это он убил ее мужа и оставил его холодное окровавленное тело лежать на полу Нантского притона.

Зная природную жестокость Ольтера Мальби, Джоанна наверняка поймет, что у Паэна не оставалось иного выбора. Зная алчность Ольтера Мальби, Джоанна не усомнится в том, что норманнский дворянчик отправился в Нант отнюдь не для того, чтобы принять предложенную Паэном крупную сумму золотом в обмен на земли Рошмарена. Зная беспощадность Ольтера Мальби, Джоанна охотно поверит в то, что с того момента, как он выехал из ворот замка в сопровождении вооруженной до зубов охраны, он уже знал, что Паэн и все прочие, кто прибудет вместе с ним к месту встречи, должны умереть, а его золото перекочует в кошелек Мальби, как только тело Паэна окажется на дне Луары.

У него были все основания полагать, что Ольтер Мальби погиб, имея на совести грех куда более тяжкий, чем предательство. Из рассказа Джоанны он сделал вывод, что именно Мальби подстроил смерть молодого Гаральда Мерко во дворе замка Рошмарен. Ни один рыцарь, сколь бы неопытным и беспечным он ни был, не позволит неопытному юнцу упражняться иначе, как только с тупым оружием, и уж тем более не вложит заостренный меч в руку того, кому поручено было его обучать. Он догадался об этом еще несколько дней назад, в маленькой рощице на берегу Эска, когда показал Джоанне мечи разбойников, презрительно заметив, что ими нельзя зарезать даже цыпленка. Судя по тому, что он узнал, брат Джоанны скончался от ран, полученных во время тренировки на третий день после его прибытия в Рошмарен. На третий день…

Это не было несчастным случаем. Это было преднамеренное убийство — ведь после смерти молодого Мерко Джоанне и ее мужу достались бы все корабли и все состояние ее дяди Хьюго. Вскоре после того, как его люди хладнокровно прикончили младшего брата Джоанны, Ольтер Мальби оседлал коня и отправился в Нант, чтобы забрать у Паэна заработанное с таким трудом золото, а затем убить и его тоже.

Паэн громко выругался. Сколь бы недостойно юный сир Мальби ни прожил свою жизнь, сколько бы преступлений, порожденных алчностью, ни отягощали его совесть, Паэн не должен забывать, что он был мужем Джоанны. И Джоанна не знала о том, что теперь она делила постель с человеком, который сделал ее вдовой. Более того, она никогда не узнает об этом, если они проведут остаток своей жизни здесь, в тени Клыков Ведьмы. Она ни о чем не догадается, если только сам Паэн случайно не обмолвится о своем поступке во сне или в бреду или если чье-нибудь неосторожное слово, достигнув ушей Джоанны, не заставит нарыв его тайны прорваться наружу.

Разумеется, с его стороны это было трусостью. Первую из двух тайн — предполагаемое убийство Мальби молодого Мерко — он готов был хранить исключительно ради блага самой Джоанны, чтобы избавить ее от страданий. Что же касается второй — гибели Ольтера Мальби от его собственных рук, — ее он обязан хранить как ради Джоанны, так и ради себя самого, потому что если она когда-нибудь узнает правду, то будет настолько потрясена, что никогда больше не взглянет в его сторону.

Да, он трус — и постарается остаться им навсегда ради спокойствия Джоанны.

Лучи заходящего солнца падали на покрытую снегом крышу, и на ее фоне особенно бросалась в глаза тонкая струйка дыма, поднимавшаяся из отверстия над очагом. Если бы и его воспоминания могли бы вот так же исчезнуть, улетучившись в холодное темное небо, где их некому было оплакивать, кроме круглой сиротливой луны! За одну возможность забвения он бы без колебаний отдал жизнь.

Однако ни Бог, ни его святые, ни даже древние божества, взиравшие на него с высоты Клыков Ведьмы, не могли подсказать ему никакого средства очистить свою совесть.


Глава 23


Март 1194 года


Новые колья для загона лежали наготове внутри небольшой хижины, служившей им вместо сарая, а рядом со стенами их жилища был свален в кучу месячный запас дров.

— Ты будешь жить в доме Рольфа, пока я не вернусь, — уже в который раз повторил Паэн.

— Я перееду туда, как только пастухи перегонят свои стада через холм.

— Ты не останешься здесь одна.

— Или?..

— Или я силой приволоку тебя к Рольфу и скажу ему, что Джоанна Мерко выжила из ума и нуждается в присмотре, иначе она угодит прямо в руки своих врагов.

Джоанна посмотрела на маленькие квадратные грядки возле западной стены фермы, на которых уже пробивалась первая зелень.

— Травы нуждаются в уходе.

— Они уцелели даже несмотря на то, что ваши пастухи совсем не заботились о них в течение двух поколений подряд, — возразил Паэн. — Надеюсь, эти проклятые травы не завянут до моего возвращения. Оденься потеплее, Джоанна. Мы отправляемся в Гандейл.

Она в ответ улыбнулась и стала снимать с плеч плащ.

— Лед на реке уже тронулся, Паэн. И погода сейчас стоит теплая. Пожалуй, даже слишком теплая. — Она вынула из связки две веточки чабера с листьями и поднесла их к носу Паэна. — Давай лучше перестанем спорить и спустимся вместе к реке. Говорят, что чабер оказывает чудесное действие на кожу.

Паэн взял у нее из рук веточки и сунул их за ухо Джоанны.

— Я говорю вполне серьезно. До тех пор, пока ты не переедешь в дом Рольфа, я не смогу отправиться в Бретань. А если я отложу свое путешествие и следующей зимой застряну по ту сторону пролива, то сойду с ума от желания и однажды ночью утону, бросившись в море, чтобы доплыть до тебя.

Она извлекла из волос веточку чабера и начала не спеша отрывать от нее листочки.

— Я не хочу, чтобы мы с тобой расстались в усадьбе, на глазах у целой толпы обитателей Гандейла. Паэн выхватил веточку у нее из пальцев.

— Позволь мне помочь, — предложил он. Джоанна пришла в ярость:

— Неужели ты не можешь оставить свои шуточки и выслушать меня? Это прощание и без того дается мне нелегко, а ты еще больше все усложняешь. Я не собираюсь ехать в усадьбу, чтобы только тебя проводить… — Она быстро сглотнула. — Когда ты уедешь, я отправлюсь в усадьбу и останусь там до твоего возвращения. В хорошую погоду я могу приезжать сюда…

— ..с молодым Рольфом…

— ..с молодым Рольфом, чтобы он охранял меня от Клыков Ведьмы и проследил за тем, как пастухи справляются со своими обязанностями.

— И каждую ночь, без всяких отговорок…

— ..я буду проводить в усадьбе в обществе двадцати людей, храпящих в зале, не говоря уже о Хадвин, которая своей болтовней не даст мне уснуть.

Паэн улыбнулся:

— Что-то прежде я не замечал, чтобы вы так ревностно оберегали свой сон, мадам. Не далее как три ночи назад мой сон был нарушен из-за вашей неугомонности, так что у меня возникло сильное желание заставить вас замолчать. Такое сильное, что… — Он отскочил, шутливо уклоняясь от ее удара, затем шагнул вперед и, схватив ее за запястье, поцеловал мягкую белую кожу над ним, еще не тронутую загаром и мелкими царапинами, оставшимися после прополки.

— Только возвращайся ко мне, Паэн.

Ее глаза блестели от едва сдерживаемых слез. Паэн коснулся губами уголка рта в том месте, где обычно начинались ее улыбки.

— Я вернусь, обещаю тебе.

— И ты не будешь участвовать в сражениях? Паэн закрыл глаза. Король Ричард к этому времени уже должен быть выкуплен из австрийского плена. Об этом он знал из самых достоверных источников.

— Хотя у меня и нет своих земель, Джоанна, но я принес присягу верности королю Ричарду. Если кто-то посягнет на его интересы, я буду сражаться на его стороне.

— Король все еще жив, да? Даже в Гандейле мы бы услышали…

— Я не сомневаюсь, что он жив и на свободе и находится сейчас на пути в Англию… — Он с улыбкой погладил Джоанну по голове. — Король Ричард непременно вернется, Джоанна, и хотя он любит эту землю немногим больше, чем самое ничтожное из своих поместий в Нормандии, тем не менее окажет Англии хорошую услугу, если останется жив и таким образом предотвратит неизбежную войну между наследниками. Тогда нас ждут долгие годы мирной жизни.

— Если королю не понадобится твой меч, ты вернешься к середине лета?

— Если Меркадье ввяжется в очередную войну или даже если речь будет идти о судьбе Рошмарена, я не буду принимать участия в драке — только ради защиты короля. — Он поцеловал ее. — Если брат короля снова поднимет мятеж после всех бед, которые нам пришлось пережить в прошлом году, то он еще больший глупец, чем я предполагал. — Паэн взял в ладони ее лицо и приподнял его так, что их взгляды встретились. — Дожди еще не начались, поэтому дороги должны быть в хорошем состоянии. Если мне повезет, то уже через две недели я доберусь до южных портов и сяду на корабль, отплывающий в Бретань. Еще две недели понадобятся для того, чтобы исполнить мой долг перед братом. Уже перед Пасхой, Джоанна, я могу вернуться домой. Ты обещаешь, что будешь ждать меня здесь?

Она улыбнулась:

— Нет, я буду сидеть у ног старой королевы Элеоноры и вышивать салфетки своими холеными белыми ручками.

— Джоанна, тебе нельзя ехать в Уитби…

— Я не настолько глупа, чтобы…

— ..даже если я не вернусь вовремя и тебе захочется узнать, что происходит на юге… — он крепче сжал ее лицо, — ты пошлешь вместо себя молодого Рольфа и будешь ждать от него вестей в Гандейле.

— Но молодой Рольф не сможет вспомнить даже имя собственной невесты, после того как побывает в пивных Уитби! — вскричала она.

Его руки соскользнули ей на плечи, и он крепче прижал ее к себе.

— И тем не менее ты даешь мне слово?

— Я не поеду в Уитби, даже если услышу, что Молеон там и разбирает наш дом по камешку, и Паэн лукаво улыбнулся:

— До полудня еще далеко, Джоанна. У нас с тобой хватит времени, чтобы прогуляться к реке…

— Чтобы поплавать?..

Он припал губами к мягкой коже в том месте, где ее стройная шея переходила в изящную линию плеча, и проворчал:

— Ты хочешь лишить меня мужественности, Джоанна, заставляя плавать в ледяной воде? Как, по-твоему, я смогу усидеть в седле, если отморожу себе…

— Так же легко, как и я, Паэн, после того как полежу с тобой на берегу реки.

Он расшнуровал ее платье и уже начал потихоньку спускать его с плеч Джоанны, как вдруг до них донесся чей-то крик. Подняв головы, они увидели всадника, который звал их издалека, с вершины холма, со стороны Клыков Ведьмы.

Паэн поспешно поправил платье Джоанны и отодвинул се себе за спину, положив руку на рукоять меча.

— Это молодой Рольф, — произнесла Джоанна. — И он наверняка расскажет во всех подробностях о том, что увидел, как только вернется в усадьбу. А потом мне придется выслушивать от них колкие замечания все время, что ты будешь отсутствовать. — Она завязала шнуровку на платье и встала рядом с ним. — Попроси его спуститься вниз, Паэн. На таком расстоянии мы ничего не услышим.

Даже с далекой вершины холма лицо Рольфа под шапкой рыжих волос казалось багровым. Он быстро спустился вниз по склону и осадил лошадь на некотором расстоянии от Паэна и Джоанны.

— В Уитби появился какой-то незнакомец! — крикнул Рольф. — Он ищет вас, Паэн, и ваше имя ему тоже знакомо, Джоанна Мерко!

— Молеон, — буркнул Паэн и махнул рукой Рольфу, предлагая ему подъехать ближе. Однако юноша не сдвинулся с места.

— Я лучше останусь здесь! — крикнул он. — Что вы прикажете нам делать? Этот человек поселился в доме корабельщика Джона и говорит, что не вернется на юг до тех пор, пока не переговорит с Паэном.

Джоанна приоткрыла рот от изумления.

— Молеон знает тебя по имени, Паэн? — Она быстро направилась к Рольфу и схватила за уздечку его лошадь. — Кто-нибудь видел этого человека? Он высокий, с белокурыми волосами?

— Джон сам говорил мне, что он среднего роста, уже Немолодой, с огненно-рыжей бородой. По-видимому, этот человек — горький пьяница, или по крайней мере так показалось Джону, потому что в первую же ночь после своего прибытия в Уитби он бродил по улицам города, громко окликая Паэна или кого-нибудь, кто видел Паэна, и еще звал какого-то Мэтью. Он шумел так две ночи подряд во всех городских пивных, а вчера успел изрядно надоесть аббату своими расспросами. Много раз он пытался выведать у Джона, куда уехали Мерко, но тот ничего ему не сказал, как мы его и предупреждали.

— Мэтью? Этот человек звал Мэтью?

— Должно быть, это Матье, — задумчиво произнес Паэн. — Наверное, он окликал меня по имени и называл свое собственное. — Он повернулся к Рольфу:

— Через час я буду в Гандейле, чтобы забрать свою лошадь. И потом поеду в Уитби, чтобы увидеть этого пьяного буяна собственными глазами. Я не могу уехать на юг, не убедившись в том, что этот рыжий тип не представляет для нас угрозы. — Он посмотрел на Джоанну. — А вам, мадам, самая пора переехать в Гандейл, и я не желаю больше слышать никаких разговоров ни о толпах, ни о храпе.

Джоанна через силу улыбнулась:

— Наверное, это Матье. Паэн кивнул.

— Молю Бога, чтобы так оно и было. — Он бросил взгляд вниз, где на берегу реки, у подножия холма, виднелась рощица оголенных деревьев. — Летом, Джоанна, я вернусь к тебе…

— ..и тогда деревья будут покрыты листвой, а берега зарастут травой по пояс. — Она положила руку ему на сердце:

— Я буду ждать тебя здесь.

Даже если бы женская половина общего зала в Гандейле не была так переполнена и если бы Хадвин не проговорила добрую половину ночи о недавней поездке своей дочери в Уитби и о тех чудесах, которые она там видела, Джоанне все равно не удалось бы заснуть. Она лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к долгому, навевающему дремоту рассказу Хадвин, после чего принялась подсчитывать количество низких гнусавых голосов, храпевших в дальнем конце зала, стараясь не думать о том, что именно Паэн обнаружит в Уитби. Если это действительно был Матье, разыскивающий Паэна, он наверняка принес новости о какой-нибудь новой войне, для которой Меркадье собирал своих самых лучших воинов, либо какие-нибудь дурные вести о замке Рошмарен или о его брате-послушнике.

К рассвету Джоанну совершенно измучила бессонница, и у нее едва хватило сил открыть покрасневшие заплаканные глаза навстречу утреннему свету. Она оставалась в постели и после того, как Хадвин уже поднялась, и вынуждена была терпеть игривые намеки насчет тех женщин, которые имели привычку подолгу залеживаться по утрам в первые дни беременности. Эти слова вызвали у нее новый приступ тихих слез, которые ей с трудом удалось подавить, уткнувшись носом в соломенный тюфяк.

Наконец Джоанна встала с постели и резко прервала намеки Хадвин, заявив, что ее глаза слезились потому, что в них попала пыль из тюфяка. Возмущенный голос Хадвин преследовал ее даже во дворе, а потом возле тазов для умывания, установленных рядом с очагом, где стряпуха пекла хлеб.

Выйдя во двор, Джоанна направилась к одному из амбаров, где хранилась шерсть, и, чтобы хоть чем-то занять себя, принялась выметать оттуда прошлогоднюю пыль, после чего присоединилась к Хадвин, пересчитывавшей и латавшей огромные мешки, которые в июне будут подвешены к стропилам, набитые шерстью нового настрига. Она первой заметила из дверей амбара Паэна и Матье, которые направлялись вниз по покрытому мокрым снегом склону холма в обществе третьего человека верхом на лошади, закутанного в несколько плащей. Она выбежала им навстречу из ворот и, поравнявшись с ними на полпути к усадьбе, узнала, что Паэн и Матье привезли с собой в Гандейл священника.

* * *


— Итак, я отправился на поиски Паэна, чтобы убедиться в том, что он не застрянет надолго на севере, и привезти его к Меркадье, который собирает армию для усмирения бунтовщиков. — Матье улыбнулся Джоанне. — Любой человек, который надеется в ближайшие годы добиться милости короля Ричарда, должен быть готов дать ему ответ, где он находился, когда армии короля осаждали Ноттингем, чтобы подавить мятеж своего брата Иоанна.

Джоанна тяжело вздохнула:

— Вам лучше уехать от нас, Матье. Паэну вовсе незачем… Паэн накрыл ее руку своей.

— Джоанна, я должен ехать. Речь идет о моем короле, который сражается за свою корону…

— А достоин ли он этой короны? Его правление не принесло нам ничего, кроме новых налогов, и он говорил торговым партнерам моего дяди, что с удовольствием продаст Лондон хоть самому дьяволу, лишь бы цена оказалась достаточно высокой, чтобы он мог набрать себе крупную армию для новых крестовых походов. Неужели тебе так необходимо вставать под знамена такого короля, Паэн?

Паэн нахмурился:

— Независимо от того, захочет ли король видеть меня в своих рядах, я поеду на юг, чтобы сражаться на его стороне. Когда мы собирались отплыть в Палестину, я принес ему клятву верности и теперь обязан защищать его до тех пор, пока он не будет восстановлен на троне Англии. Даже Меркадье не отвернулся бы от него в такую минуту. — Его голос смягчился:

— Ведь я поклялся тебе, Джоанна, что подниму свой меч только в том случае, если он понадобится моему королю. Сейчас это время пришло.

— И ты привез к нам в дом священника, чтобы он отслужил побольше месс за спасение твоей души, пока ты сражаешься на юге?

Паэн улыбнулся:

— Неужели ты еще не догадалась?

Джоанна перевела взгляд с Паэна, не спускавшего с нее глаз, на дрожащую фигуру, съежившуюся возле ямы с горящим углем.

— Мы ведь с тобой решили, что не можем пожениться, иначе твое имя, как и то, что я жива, станет известно всей округе, а нам сейчас нельзя рисковать.

Матье рассмеялся.

— Этот священник прибыл на север на том же корабле, что и я, — пояснил он. — Он сейчас направляется к шотландской границе, и вряд ли ему по дороге представится случай рассказать о венчании в Уитби. — Матье понизил голос до шепота. — Вряд ли ему вообще представится случай рассказать о чем бы то ни было, если он попадет в руки скоттов.

Джоанна вздохнула:

— Если этот священник — иностранец, ему следует за две недели до свадьбы огласить наши имена в ближайшей церкви, чтобы убедиться в том, что у тебя, Паэн, нет шестерых жен, которые еще живы, а я не содержу публичный дом и не замечена в сношениях с нечистой силой.

Паэн откинулся назад и улыбнулся с видом ленивого удовлетворения.

— Джоанна, святой отец нуждался в деньгах, а у Матье в кошельке нашлось достаточно золота, чтобы его подкупить. Так что вопрос с оглашением мы уже уладили. Ну а теперь не угодно ли тебе обвенчаться со мной, прежде чем я отправлюсь к королю?

Джоанна перевела взгляд с Паэна на Матье. Тот встал со стула.

— Пожалуй, я займусь своей лошадью. Паэн откашлялся.

— Несмотря на то что он сейчас находится далеко от своего прихода, этот человек действительно священник, и притом самый настоящий! Матье знает его уже не первый год. У него есть при себе пергамент, и он передаст тебе брачное свидетельство, которое ты спрячешь здесь или на нашей ферме за холмом. Когда все трудности останутся позади, мы отвезем его в город и отдадим на хранение аббату.

Джоанна бросила взгляд на группу женщин, сгрудившихся вокруг чана для варки зля и оттуда наблюдавших за ними.

— Было бы нелепо венчаться здесь, когда эти люди с самого начала считали нас мужем и женой и никогда не спрашивали…

— Думаю, они уже обо всем догадались. — Улыбка на лице Паэна померкла. — Джоанна, если у нас будет ребенок…

— Нет, не будет. К этому времени я уже должна была бы почувствовать признаки…

— ..или если я погибну, может настать день, когда звание моей жены окажет тебе добрую услугу… Нет, не перебивай меня. Сейчас не время делать вид, будто смерть существует для кого угодно, только не для меня, — продолжал он. — Король Ричард наверняка помнит, что я принимал участие в деле его освобождения прошлой осенью, прежде чем снова оказался в Бретани. Наш новый архиепископ, Юбер Ольтер, тоже об этом осведомлен. Если я не вернусь и если тебе когда-нибудь понадобится обратиться с ходатайством к королю, покажи наше брачное свидетельство Юберу Ольтеру, и он не откажет тебе в помощи.

— Я не ради этого выхожу за тебя замуж! Паэн тяжело вздохнул:

— Но это единственное, что я в состоянии тебе дать, Джоанна. Неужели ты не примешь от меня даже такой малости?

Ничто в его лице не выдавало того внутреннего напряжения, которое она так явственно слышала в его словах. Ничто, кроме боли, омрачившей его голубые глаза.

— Хорошо, — ответила она. — Но я хочу, чтобы свадьба состоялась у нас на ферме, с одним Матье в качестве свидетеля. Паэн окинул взглядом зал.

— А Хадвин? Нам понадобится еще один свидетель, из Гандейла, а эту женщину, похоже, прямо-таки распирает от любопытства. Будь снисходительной, Джоанна, и позволь своей Хадвин поехать вместе с нами.

* * *


Маленький свадебный кортеж по пути к дому Джоанны должен был проследовать мимо Клыков Ведьмы, и Хадвин настояла на том, чтобы они остановились и вылили эль на самый крупный из камней.

Паэн наблюдал за тем, как Хадвин повернулась лицом к высокому камню и начала тихо бормотать молитвы древним божествам.

Слушая Хадвин, он думал о том, что, женившись на Джоанне, взял на душу еще один грех, вынудив ее стать женой человека, убившего ее мужа.

* * *


Они произнесли слова брачного обета, стоя перед южной стеной их дома на недавно оттаявшей под лучами солнца почве. Священник, который начал было брюзжать по поводу того, что он приехал в Гандейл, ожидая найти там часовню, в которой мог бы обвенчать грозного, одетого в черное наемника с хрупкой зеленоглазой женщиной, заметив устрашающий блеск в глазах этого головореза, вынужден был согласиться с тем, что за отсутствием освященной по всем канонам церкви один склон холма ничем не хуже другого и церемония имеет такую же силу здесь, возле скромного пастушеского домика, как и в усадьбе Гандейла.

Старый Рольф щедро снабдил новобрачных на дорогу элем, хлебом и мясом и предложил им вернуться на следующее утро для небольшого праздничного пиршества, прежде чем Паэн и Матье отправятся в свое путешествие на юг.

Вот так получилось, что они обвенчались на склоне холма, спускавшегося к реке, где деревья на берегу еще не пустили почки в преддверии наступающей весны. Хадвин стояла возле Джоанны, поднеся к лицу краешек платка, чтобы скрыть веселье или слезы, а может быть, и то и другое. Матье занял место возле священника, держа наготове руку, чтобы поддержать святого отца на тот случай, если из-за избытка выпитого зля тот потеряет равновесие и покатится вниз по склону.

Стоя за спиной священника, Матье видел, как тот составил на куске дубленой телячьей кожи запись о браке между Джоанной Мерко, вдовой Ольтера Мальби, и Паэном, сыном бывшего хозяина замка Рошмарен. Затем он протянул пергамент Джоанне:

— Вы можете разобрать буквы? Верно ли священник указал ваши имена? Не забыл ли он указать, что теперь вы муж и жена?

Джоанна прочитала документ и объявила, что он был составлен по всем правилам. Широким жестом, достойным монаршей особы, Матье высыпал содержимое своего кошелька в ладонь священника, после чего, нахмурившись, взял обратно несколько серебряных монет для предстоящего путешествия. Затем вместе с нетвердо державшимся на ногах священником и плачущей Хадвин они подошли к тому месту, где оставили лошадей, и, вскочив на них, вскоре скрылись за гребнем холма.

Паэн и Джоанна смотрели вслед трем всадникам, которые как раз миновали на своем пути Клыки Ведьмы.

— Ты счастлива? Джоанна улыбнулась:

— Да. У нас с тобой впереди есть еще одна ночь, Паэн. Он взял у нее из рук пергамент и при свете угасающего солнца увидел, как на нем подсыхают чернила.

— А у тебя есть вот это, Джоанна. Ты спрячешь пергамент в стене, за расшатанным камнем? Она покачала головой:

— Нет. Я отдам его Рольфу, когда мы вернемся в Гандейл. Я хочу, чтобы он был у меня под рукой, пока тебя не будет рядом.

— Я вернусь к тебе, Джоанна. — Он увлек ее за собой к двери. — И я хочу, чтобы в памяти у тебя осталось еще кое-что, прежде чем я тебя покину.

Внутри их жилья высокие, буйные языки яркого пламени поднимались над очагом, возле которого на низком столе на козлах лежали мешки с провизией, привезенные из Гандейла.

— Единственное, что заставляет меня сожалеть о падении дома Мерко, — произнес Паэн, — так это то, что обитатели Гандейла уже не могут предложить нам в дар вино. Старый Рольф очень расстроился, когда последние остатки его были выпиты.

— Он отдал нам одну из последних бочек в тот день, когда мы впервые приехали туда. — Джоанна наполнила кубки элем и поставила их на стол. — Когда ты вернешься, Паэн, нам обоим придется пить только эль до конца наших дней.

— Когда я вернусь из Бретани, у нас будет золото. Я решил достать его из своих тайников по обе стороны пролива и привезти его сюда, выделив часть денег на нужды моего брата.

Джоанна вынула из мешков копченое мясо и хлеб, испеченный руками Хадвин.

— В таком случае спрячь золото так, чтобы оно не попалось на глаза королю Ричарду, пока ты сражаешься на его стороне. Мой дядя Хьюго говорил, что наш молодой король более жаден до золота, чем его отец и все аббаты его королевства, вместе взятые. Он приходит в ярость, когда видит перед собой богатого человека, который хочет сохранить свои деньги для себя.

Паэн рассмеялся:

— Ты хочешь сказать, женушка, что, если вдруг начнется свара, мне лучше зарыть свое золото в безопасном месте? Еще не так давно ты утверждала, что я поступил глупо, не отдав его на хранение ювелиру.

Лицо Джоанны залил густой румянец.

— В такое смутное время, как сейчас, ювелиры обязаны отдать королю столько золота, сколько он потребует, и не слишком роптать, если даже после наступления мира они не получат его обратно. Но среди них есть несколько мудрых людей — я могу назвать тебе их имена, — которые знают, как сохранить в целости золото своих клиентов.

— В яме под полом, не иначе. — Паэн поставил свой кубок на стол. — Когда я вернусь, мы спрячем наше золото там, где сможем легко его найти, — если только моя жена, торгующая шерстью, со мной согласится.

— Я больше не торгую шерстью, Паэн. Я собираюсь разводить овец.

Паэн взял у нее из рук сумку с провизией и отложил в сторону.

— Вот поживем с тобой годик среди этих самых овец, тогда и посмотрим — Он поднес ее пальцы к губам. — Зачем ты ставишь на стол еду, Джоанна, когда наша постель до сих пор стоит пустой, а очаг растоплен жарко — настолько жарко, что мы можем спокойно сбросить одежду, не почувствовав при этом холода?

— До ночи еще далеко, Паэн.

— Тем лучше. Неужели тебе никогда за всю эту долгую зиму не хотелось вместе со мной полежать на кровати, не опасаясь, что холод ущипнет нас за нос, стоит нам высунуть его из-под одеяла?

— Конечно, хотелось! — воскликнула она. Он увлек ее за собой на постель и начал быстро раздеваться.

— Скажи, а лето у вас на севере достаточно теплое, чтобы мы могли доставлять удовольствие друг другу, лежа на траве?

— Да, если только ты не имеешь ничего против нескольких сот овец, которые будут на тебя глазеть.

Джоанна нетерпеливо отбросила одежду Паэна в дальний угол комнаты. Ее собственное платье вскоре последовало туда же, приземлившись в тени позади очага.

— Тогда мы подыщем себе место, где овцы не пасутся, и оставим его для себя.

— Такого места нет. — Джоанна приподняла одеяло и уселась на гладкое полотно, которым был накрыт соломенный тюфяк. — Тебе придется смириться с присутствием овец, Паэн, если мы будем совокупляться на летней траве.

Паэн уложил ее на постель.

— Я думаю, что пастушеская жизнь покажется нам не такой уж скучной, — ухмыльнулся он, — если только ты позволишь нам время от времени смущать овец своим присутствием.

— Сколько тебе будет угодно, — пробормотала она в ответ.

На рассвете, когда небо начало уже светлеть, они спустились к реке и искупались в чистой, прозрачной воде, подпитываемой снегами с возвышенностей, расположенных далеко на севере.

— Вода совсем не такая холодная, как ты говорила.

— По-моему, она просто ледяная, но огонь в очаге и ночь вроде нашей так воспламеняют кровь, что тело совсем не чувствует холода.

Он подхватил ее на руки и понес в сторону дома.

— В таком случае, если ты согласна, женушка, мы вернемся, чтобы снова согреть друг друга.

Она провела рукой по его груди так нежно, что Паэн затрепетал.

— Я готова, Паэн, но мне казалось, что после того, что между нами было, ты…

Он медленно опустил ее на землю, так, что она скользила вниз дюйм за дюймом, тесно прижавшись к его телу.

— Вижу, — прошептала она. — Теперь вижу.

— Будущим летом, — сказал Паэн, — мы с тобой вернемся сюда, чтобы предаваться любви при свете луны.

— Ты обещаешь мне это?

— Обещаю.

В какой-то момент ему показалось, что она вот-вот разрыдается. Но Джоанна лишь всхлипнула, а затем грустно улыбнулась, проведя рукой по его бороде.

— И вы по-прежнему будете носить вашу бороду, сэр, когда вернетесь домой?

Он поднес руку к подбородку.

— А тебе этого хочется?

Вместо ответа Джоанна вывернулась из его объятий и бросилась бежать вниз по склону холма к их жилищу, в окнах которого виднелся мерцающий свет очага.


Глава 24


После отъезда Паэна Джоанна осталась в Гандейле. Даже когда пастухи перегнали своих овец, а заодно и стада Мерко на возвышенность, где находилось весеннее пастбище, она не захотела вернуться в свой домик на склоне холма, где каждая мелочь напоминала ей о Паэне и о его отсутствии.

— Ваш муж выбрал самое подходящее время для того, чтобы оставить вас одну в усадьбе, — заметил Рольф. — Вряд ли вам обоим пришлось бы по вкусу общество восьми пастухов с их собаками, когда те перегонят овец на ваш участок, — и это после того, как вы провели вдвоем целую зиму и вашему мужу все время хотелось уединиться с вами где-нибудь в укромном уголке, чтобы рядом не было никого, кроме вас двоих. — Рольф издал хриплый смешок и указал рукой на юг:

— К следующей весне вашему мужу придется соорудить еще одну хижину для пастухов, не то он выгонит их под дождь, как только на него нападет любовный зуд.

Джоанна покраснела, а Рольф расхохотался.

— Когда в канун Крещения вы на рассвете выскочили с ним за ворота усадьбы и стали пробираться через сугробы к своему дому, я сказал Хадвин, что ваш бретонец столь же привередлив, сколь и страстен. Если бы всем нам требовалось отдельное пустое помещение, чтобы совокупляться со своими женами, среди нас было бы чертовски мало свадеб. Неужели все мужчины в Бретани похожи на вашего Паэна?

Джоанна покачала головой:

— Таких, как мой Паэн, больше нет нигде — ни в Бретани, ни где-либо еще.

Тут вперед выступила Хадвин и, положив руку на плечо Джоанны, гневным взглядом прервала насмешки Рольфа.

— Ваш муж вернется еще до начала июньской стрижки, Джоанна, вот увидите сами. И даже если он выгонит пастухов из вашего дома, мы не будем на вас в обиде. Эти парни слишком любят сквернословить, и им не мешает время от времени помокнуть под дождем.

Здесь, в усадьбе Рольфа, в окружении шумной толпы его домочадцев, ей так легко было представить себе, что она приехала в Гандейл всего лишь погостить на денек и Паэн находится тут же неподалеку, дожидаясь в сумерках ее возвращения.

Джоанна без устали трудилась на полях Гандейла. Она высевала в землю семена ячменя, обходя борозды с коробом, прикрепленным к талии, в промежутках между проливными дождями, проносившимися над тихой долиной, и только по ночам позволяла себе предаваться воспоминаниям о Паэне. Лежа на тюфяке рядом со спящими женщинами, она видела за боковой ширмой огромный просторный зал и наблюдала за тем, как искры, разлетавшиеся в стороны от очага, то гасли, то вспыхивали снова с каждым новым порывом ветра, проникавшего через дымоход. А когда ночи стали теплее и начались дожди, она слышала шипение капель, падающих на тускло горевшее пламя, и невольно спрашивала себя, как далеко на юг успел уехать Паэн и не приходилось ли ему ночевать под холодным весенним небом, не имея крыши над головой.

Когда Джоанна провожала взглядом Паэна, отъезжавшего на юг, ей казалось, что ночи станут для нее самыми томительными часами ожидания, однако очень скоро она обнаружила, что стоило ей только зажмурить глаза и приложить щеку к подушке, которую они еще так недавно делили, чтобы снова вообразить, что он с ней рядом. В эти блаженные часы она словно грезила наяву, слыша в тишине его голос, и просыпалась на рассвете, шепча нежные слова ему в ответ.

Прошло уже две недели со дня их разлуки, когда дожди зарядили в полную силу, затопляя борозды на поле, по которым случайно просыпавшиеся семена плыли в темных потоках грязи. Джоанна теперь много времени проводила в доме, подрубая длинную льняную скатерть, сотканную зимой для стола Рольфа. И вот в одну из таких минут Хадвин, подняв голову, увидела молодого Рольфа, который что-то взволнованно говорил своему отцу, в то время как дождевая вода ручьями стекала с его плаща прямо на выскобленные доски пола.

— Будь у тебя хоть чуть-чуть больше мозгов, чем у гусенка, ты бы не стал стоять здесь в мокрой накидке и портить из-за своей глупости хороший пол в отцовском доме. Если ты простудишься, я скажу, что ты… — Хадвин внезапно вскочила на ноги, не заметив, что клубки цветной шерсти скатились с ее колен. — Что? Что еще стряслось?

Джоанна, подняв голову, увидела, что лицо молодого Рольфа посерело от тревоги, а его отец выглядел как никогда мрачным. Она отложила в сторону скатерть и, быстро встав со скамьи, подошла к ним.

— Паэн? Это Паэн, да? Отвечайте мне! Сейчас же! Рольф покачал головой:

— Мы не знаем, действительно ли это Паэн.

— Расскажите мне все, прошу вас! Молодой Рольф прочистил горло.

— Вчера я поехал в Уитби, чтобы поговорить с местными торговцами шерстью, поскольку теперь, когда ваш дядя… — он быстро перевел дух, — теперь, когда ваш дядя ушел от нас, нам нужно найти на наше руно другого покупателя. Речь шла о вас, Джоанна Мерко. Какой-то корабль недавно прибыл с Сандвича с известием о вашей гибели.

Хадвин раздраженно взмахнула рукой и нагнулась, чтобы поднять с пола клубки шерсти.

— Ну, это для нас не новость, ты, юный болван! Джоанну считали умершей еще прошлой осенью, и ее родственники забрали с собой все золото на юг, прежде чем она сюда вернулась.

Рольф покачал головой.

— Капитан корабля сказал мне, что видел в порту Сандвича одну из галер Мерко, и среди команды ходят слухи, будто тот норманнский лорд, который присвоил себе корабль, — муж сестры Ольтера Мальби — присоединился к армии короля Ричарда, отправившейся в Ноттингем для подавления мятежа. На Сандвиче, откуда они должны были выступить в поход, этот самый норманн обвинил одного из воинов короля, наемника из отряда Меркадье, в том, что он будто бы убил Джоанну.

Джоанна схватила молодого Рольфа за плащ.

— Где он? Ради всего святого, скажите мне, что он жив…

— Он жив и находится сейчас в армии Ричарда. Говорят, король заявил норманну, что ему нужно как можно больше мечей, чтобы отбить Ноттингемский замок у своего брата, Иоанна Безземельного. Обвиняемый дал королю честное слово, что останется в его рядах до тех пор, пока восстание не будет подавлено, и ответит на предъявленные ему обвинения в Ноттингеме. А норманнский лорд со своей стороны поклялся в том, что не поднимет свой меч на обидчика, пока битва не будет выиграна и королевское правосудие не решит его судьбу.

Хадвин ласково обнял Джоанну.

— Успокойтесь, дитя мое. Может быть, это вовсе не Паэн.

* * *


Она отдала все стада Мерко старому Рольфу, невзирая на его протесты, приняв от него в дар сумку, набитую серебряными монетами, и крепкую вьючную лошадь, чтобы вести ее позади своей кобылы. С разрешения отца двое его сыновей вызвались проводить ее до Ноттингема. Не прошло и часа, как Джоанна, молодой Рольф и Эдвин под проливным дождем покинули усадьбу и направились на юг.

Еще до захода солнца они достигли берега реки Эск и обнаружили, что вода на месте брода сильно поднялась. Не долго думая Джоанна заставила свою кобылу войти в реку и вскоре оказалась на южном берегу, промокшая насквозь и дрожащая от холода. Сыновья Рольфа последовали за ней через бурный поток, но на все их уговоры сделать привал и разжечь костер, чтобы высушить одежду и Седельные сумки, она отвечала молчанием и упрямо ехала перед, пока не настала ночь, а с ней и холод Они отыскали небольшую усадьбу на самом краю вересковых пустошей и въехали в деревянные ворота, проделанные в грубо сколоченном частоколе. Сейчас Джоанна не думала об опасности, поскольку и она, и оба сына Рольфа устали, проголодались и могли простудиться, путешествуя в мокрой одежде под пронизывающими весенними ветрами. Она не могла допустить, чтобы болезнь задержала их в пути, и готова была, если потребуется, пойти на сделку с грабителями и убийцами, чтобы Приобрести для себя все необходимое.

Джоанна вручила хозяевам несколько серебряных денье за еду и постель для трех путников и ясно дала понят” им, что ни она, ни люди, которые ее сопровождают, не дадут спуску воришкам, которые попытаются взять больше, чем им было предложено. Кроме того, она пообещала показать острие своего кинжала любому, кто осмелится приблизиться к ней и ее спутникам, когда они устроятся на ночлег возле очага. А поскольку Джоанна понимала, что их путешествие будет нелегким и ей понадобится вся ее смекалка, когда они доберутся до Ноттингема, она не могла позволить себе в ту ночь лежать без сна, рассматривая вероятность того, что хозяева усадьбы захотят их ограбить. И чтобы сохранить здравый рассудок, она старалась не думать о том, что ожидало ее в Ноттингеме. Поэтому, нагнав побольше страха на ошеломленных владельцев усадьбы, Джоанна погрузилась в глубокий сон и не проснулась до самого рассвета.

* * *


К полудню они оставили позади раскисшую от дождей почву И выехали к длинному крутому склону, который отделял вересковые пустоши с их бездорожьем от более обжитых земель на юге. Когда впереди показались покрытые зеленью холмы, Рольф и Эдвин отважились нарушить долгое молчание — Сегодня ночью нам наконец удастся выспаться как следует, — заметил Эдвин — Если дорогу не размыло дождями, мы преодолеем оставшиеся десять миль еще до захода солнца.

Джоанна кивнула — И будет лучше, если вы оставите все угрозы и переговоры о ночлеге на нашу долю, — добавил молодой Рольф.

Джоанна взглянула на лица своих спутников и заметила на них плохо скрываемое раздражение.

— Вы хотите сказать, что намерены сами везти наше серебро?

— Дело не в серебре, — ответил Эдвин. — Просто негоже женщине сидеть перед очагом и на виду у всех затачивать кинжал, угрожая прирезать каждого, кто осмелится близко подойти к ней.

— Однако это подействовало. Они оставили нас в покое и не пытались обчистить наши седельные сумки. И наши животные утром были нам возвращены в целости и сохранности.

Эдвин упрямо продолжал гнуть свое:

— И все же будет лучше, если впредь вы не будете забывать, что мы мужчины и охраняем вас. Женщине не подобает вести себя подобным образом…

— Если даже они приняли меня за волчицу, явившуюся, чтобы задрать их ягнят, меня это нисколько не волнует. Мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы помешать этим людям нас ограбить, и если вид женщины, готовой в любой момент пустить в ход кинжал, уже дает им повод для колебаний, то мужчины, которые путешествуют вместе с ней, тем более должны держать их на расстоянии. — Она взглянула на их хмурые лица. — Ну же, давайте, выкладывайте все начистоту. О чем вы там шепчетесь между собой?

Молодой Рольф осадил свою лошадь и поравнялся с кобылой Джоанны.

— Тут все не так просто, как вам кажется, — ответил он. — Прошлой ночью, когда вы уже уснули, хозяин усадьбы спросил меня, не лишились ли вы, часом, рассудка и не собираетесь ли прирезать его прямо в постели.

Джоанна усмехнулась:

— Вот видите! Это помешало ему позариться на наше имущество.

— Говоря по правде, Джоанна Мерко, тот человек сказал нам, чтобы на обратном пути мы держались в стороне от его земель. Если вы и дальше будете так стращать людей, то мы можем оказаться для них нежеланными гостями, когда будем возвращаться домой — с Паэном, разумеется.

— Когда Паэн снова окажется рядом со мной, меня абсолютно не будет волновать, каким путем мы доберемся до Гандейла. Если вам угодно, я могу пустить в ход остаток серебра, полученного от вашего отца, чтобы купить себе маленький домик в Ноттингеме и сказать Паэну, что не желаю отлучаться из города.

Эдвин, искоса взглянув на Джоанну, расхохотался.

— Смейтесь сколько вам угодно, — заявила Джоанна, — но, как только Паэн снова будет в безопасности, я согласна поселиться прямо на улицах Ноттингема, лишь бы уберечь его от беды.

Эдвин вздохнул:

— А кто нас убережет от беды, когда Паэн узнает, что мы привезли вас в осажденный город? Он поцелует вас при встрече, Джоанна Мерко, а затем набросится на нас с обнаженным мечом из-за того, что мы посмели так рисковать вашей жизнью!

— Сначала мы вызволим его, а потом подумаем, как лучше укротить его гнев. Эдвин снова вздохнул.

— А что вы будете делать, если король не поверит вам, что вы действительно Джоанна Мерко? Вдруг он решит, что вас специально наняли для того, чтобы выгородить Паэна…

— Я сделаю все, чтобы он мне поверил. Кроме того, если там окажется Молеон, я уверена, что он меня узнает. Он всегда был щепетилен в вопросах чести — по крайней мере до сих пор.

— Дай Бог, чтобы так оно и случилось. Но лучше бы вам оставить свой кинжал у нас, прежде чем вы обратитесь с ходатайством к королю.

Джоанне показалось, что она слышит рядом с собой смех Паэна. Ради его спасения она взяла в руки кинжал, чтобы припугнуть хозяина усадьбы, и сделала это настолько успешно, что теперь Рольф и Эдвин всерьез опасались, что она может ввязаться в драку в присутствии самого короля Ричарда. Да, это была уже не та женщина, которая в далекую памятную ночь Самхейна покинула замок Рошмарен.

* * *


В десяти милях от Ноттингема они столкнулись с толпой горожан, спасавшихся бегством от войск короля Ричарда, которые осадили замок, а теперь пытались взять его штурмом. Длинный ряд повозок и людей, медленно бредущих по дороге, тянулся так далеко, насколько мог видеть глаз, и никто из них не в состоянии был предсказать, каким окажется следующий шаг короля.

Штурм был коротким, но беспощадным, я ярость короля еще более усиливало то обстоятельство, что его подданные в Ноттингеме не оказали ему подобающего приема, когда он появился у их ворот. Жители города оставались верными Иоанну и, заслышав звуки труб королевского кортежа, поверили в то, что их осаждает армия мятежников, возглавляемых дерзким самозванцем, выдающим себя за короля Ричарда.

Джоанна уже слышала рассказы о том, как несколько охранников короля были застрелены лучниками с городских стен Ноттингема, и об ужасе, обуявшем воинов, когда они поняли, что перед ними не самозванец, а их законный король, людей которого они убили в нескольких шагах от его шатра. Когда же Ричард схватил лук и колчан и встал на виду у всех перед городскими укреплениями, осыпая бранью и стрелами защитников Ноттингема, жители решили покинуть город из страха, что разгневанный монарх прикажет учинить на его улицах кровавую резню, как только воинам удастся пробить брешь в воротах.

Джоанна выслушивала все эти леденящие кровь рассказы с поразительным а данных обстоятельствах спокойствием. Город сдался только на рассвете, и если ей повезло, то у короля Ричарда еще не было времени, чтобы вникнуть в подробности обвинений, выдвинутых против Паэна. Мысль о том, что Паэн мог погибнуть во время осады, она вообще отказывалась допускать. Только когда впереди показалась огромная скала, на которой располагался Ноттингемский замок, и они увидели ряд виселиц за его воротами, Джоанна наконец дала волю слезам. Не исключено, что обвинения Молеона и королевское правосудие уже решили судьбу Паэна.

На виселицах уже болталось около двадцати трупов, но лица мертвецов были скрыты от тех, кто вынужден был на них смотреть, слоем жирного пепла, поднимающегося от тлеющих руин городских строений. Стая ворон, рассевшихся на поперечной перекладине и взиравших сквозь клубы дыма на проходивших мимо, оглашала округу пронзительным карканьем.

В самом конце пути, где дорога становилась круче перед подъемом на скалу и виселицы стояли скорбными рядами, какая-то женщина в рваном шелковом платье разговаривала с казненным; ее речь представляла собой невообразимую смесь из нежных слов и проклятий. Она устремила невидящий взор на Джоанну, пробормотав что-то бессвязное в ответ на ее вопрос, после чего снова повернулась к виселице, обращаясь к трупу, болтавшемуся на ней. И тут Джоанна заметила, что число казненных было намного больше двадцати: вокруг стен Ноттингема стояли и другие виселицы, тела с которых были уже срезаны и свалены в кучу рядом с поспешно сколоченными остовами. Многие люди нашли в тот день смерть от рук мстительного монарха — слишком многие, чтобы их можно было пересчитать.

— Джоанна отдала несчастной свой плащ и с трудом заставила свою кобылу въехать в городские ворота, от которых остались лишь тлеющие головешки. Если Паэн был среди повешенных, ей незачем больше было заботиться о своем здоровье.

На узких улочках Ноттингема царило смятение. Тяжеловооруженные воины короля собрались перед тесными лачугами, пристроенными к скале, и перед входами в древние пещеры, пронизывающие песчаниковое основание замка. Под угрозой применения оружия граждане Ноттингема выносили из пещер свои скромные сбережения, оставляя их на мощенных булыжником улицах, а то и просто бросая в грязь. Один одетый в кольчугу пехотинец отделился от остальных и протянул руку к поводьям кобылы, на которой ехала Джоанна.

— Назад! — крикнула она Эдвину и Рольфу, которые ринулись было на ее защиту.

— Ноттингемским предателям не нужны лошади! — огрызнулся воин. — Благодарите судьбу за то, что вас не повесили вместе с остальными изменниками.

— Но мы не…

Джоанна повысила голос, чтобы отвлечь внимание пехотинца от протестов Эдвина.

— Я здесь для того, чтобы увидеть короля Ричарда! — крикнула она. — Мы явились сюда по вопросу, интересующему его величество.

Она почувствовала у своей шеи зазубренное лезвие меча.

— Если вы лжете, — последовал ответ, — то еще до захода солнца лишитесь ваших лошадей — а заодно и жизни.

Их окружили вооруженные воины, распространяя вокруг отвратительный запах пота, крови и дыма, от которого к горлу Джоанны подступила тошнота.

— Я должна увидеть короля, — с трудом выговорила она.

— Он сейчас занят, моя прелесть. Вешает предателей.

— Эти люди приехали вместе со мной, чтобы взывать к королевской милости. Дело касается Паэна из Рошмарена и тех обвинений, которые выдвинул против него лорд Молеон.

Выслушав ее, воины начали о чем-то вполголоса переговариваться.

— Он жив? Паэн из Рошмарена жив? Ответом ей был грубый хохот. Солдат опустил свой меч и сплюнул на землю.

— Если он ваш родственник, вам стоит хорошенько подумать, прежде чем просить короля о снисхождении. Говорят, будто он убил женщину и теперь ее родные явились сюда, чтобы собственными глазами увидеть, как свершится правосудие. Вы его не спасете, и дело может кончиться тем, что вам придется уплатить денежный штраф семье убитой.

— Но он жив? Скажите мне, он еще жив? Воин жестом приказал своим товарищам взять под уздцы лошадей Джоанны и ее спутников.

— Он жив, и я заберу ваших животных как плату за то, что вас доставят к королю.

Эдвин собрался протестовать, однако Джоанна гневным взглядом вынудила его замолчать и снова обернулась к грабителю в кольчуге:

— Вы клянетесь всеми святыми и спасением вашей души, что проводите нас к королю?

Тот снова сплюнул на землю.

— Да, — ответил он наконец. — И поверьте, я не окажу вам этим услугу. Помните, что я предупредил вас, леди! А теперь следуйте за мной или убирайтесь ко всем чертям.

И поскольку Джоанна не видела другого способа добраться до короля, ей ничего не оставалось, как только подчиниться.


Глава 25


Вооруженные до зубов воины толпились во дворе замка, выкрикивая приказания и суетясь вокруг повозок с захваченным оружием. Услышав их голоса, Джоанна уже решила, что их проводник привел их на место бойни, где сражение было еще в самом разгаре. Даже если бы отвага вдруг покинула ее, она не смогла бы повернуть обратно, поскольку воины, окружившие трех путешественников, забрали их лошадей и оружие.

Она видела улицы Ноттингема, представлявшие собой мещанину из перевернутых повозок, протестующих горожан и вооруженных до зубов воинов, требующих впустить их в ветхие домишки, тесно сгрудившиеся в тени замка. Вряд ли в такой обстановке Джоанне и ее спутникам удалось бы пробраться невредимыми через весь город к воротам на другом его конце.

Пехотинец, захвативший кобылу Джоанны, оставил их во дворе замка, пригрозив самыми страшными карами, если они посмеют двинуться с места, и скрылся в главной башне. Его приятели отвели лошадей в дальний угол двора и привязали их к задку разбитой телеги. Едва ли кобыле Джоанны и двум лошадям Рольфа когда-нибудь снова доведется увидеть конюшни Гандейла.

— Вы только посмотрите на этих людей! — воскликнул Эдвин. — Они всего два дня осаждали город, выдержали несколько часов боя, а уносят с собой оружия и доспехов столько, что могут считать себя богачами.

— Не все, — возразила Джоанна. — Некоторые из них не найдут под стенами Ноттингема ничего, кроме своей смерти.

— Да, но таких немного. У них теперь есть добыча, которую они могут продать, и наши лошади, чтобы ее увезти. Да и кровь на их кольчугах пролита не ими. — Молодой Рольф подтолкнул Эдвина в бок:

— Видишь вон того, рядом с катапультой? У него на руке осталось всего три пальца, зато рукоятка его меча усыпана драгоценными камнями. Если бы мне только представилась возможность…

Джоанна встала между братьями.

— Королю Ричарду не требуются юные пастухи, не умеющие обращаться с оружием, — сказала она, моля Бога о том, чтобы это оказалось правдой.

Молодой Рольф нехотя оторвал благоговейный взгляд от воинов короля.

— Мой отец говорил то же самое, когда отправлял нас вместе с вами. Он приказал доставить вас домой целой и невредимой, не то будет считать нас с братом трусами.

Эдвин наблюдал за воинами, стоящими рядом с лошадьми из Гандейла.

— Как вы думаете, они вернут нам хотя бы седельные сумки? Если они найдут там серебро…

— Тс-с! — перебила его Джоанна. — Я зашила его у себя в подоле.

Юноши обернулись и уставились на ее платье.

— Если приглядеться, видно, где монеты оттягивают ткань, — заметил Рольф.

— Поменьше об этом болтайте и не таращите глаза на мою одежду, и тогда никто ни о чем не догадается, — прошептала Джоанна и прикрыла плащом платье, уповая на то, что тяжесть монет, из-за которых ее подол волочится по земле, не слишком бросается в глаза окружающим.

Если Паэн жив и если король до ночи не отпустит его на свободу, Джоанна собиралась подкупить тюремщиков, чтобы они помогли ему бежать. Но поскольку тюремщики могли запросто ее ограбить и затем прирезать Паэна в его камере, она решила, как только представится возможность, спрятать кошелек с серебром в толстом слое грязи возле каменных стен. Она передаст охранникам Паэна обещанную взятку, лишь когда он окажется на воле.

— Похоже, о нас совсем забыли, — пробормотал молодой Рольф. — Мы можем простоять здесь до ночи, и никто не отведет нас к королю. Да и с какой стати? Они наверняка думают, что уже забрали все, что у нас было. Вот если бы вы, Джоанна, предложили им…

Эдвин ткнул брата локтем в бок.

— Она ведь предупреждала, чтобы мы не заикались о деньгах! Джоанна сама знает, когда предложить их норманнам.

— Она бросила на них сердитый взгляд и приподняла повыше отягощенную серебром юбку, чтобы та не волочилась по грязи.

— Если вы вдруг увидите, что я обронила кошелек, ради всего святого, не надо его поднимать! Пусть лежит там, где он упадет.

Лицо Эдвина расплылось в улыбке.

— Понял! Теперь я понял, что вы собираетесь делать.

— И что же именно собирается делать эта дама? Двое рыцарей остановили своих коней как раз за их спинами, и у них была возможность подслушать конец разговора. Джоанна, скрестив на груди руки, повернулась к ним. Несмотря на то что оба были покрыты кровью и грязью после битвы, на них были дорогие кольчуги и накидки, из чего она заключила, что перед ней стояли явно не простые воины.

— Мы приехали сюда из Уитби, чтобы увидеть короля, — спокойно ответила она.

Старший из двух рыцарей нахмурился:

— Как вы, наверное, догадались, у короля сейчас и без того очень много дел. Приходите через два дня, когда соберется его совет, и тогда, быть может, в конце дня он согласится выслушать вашу просьбу.

— Тогда будет слишком поздно. Речь идет о жизни человека, Рыцарь указал на груду трофейных доспехов, валявшихся прямо в грязи, покрывавшей двор замка — Слишком многие сегодня подвергли свою жизнь риску, и большинство из них оказались в проигрыше. Не был ли человек, о котором вы говорите, среди тех предателей, которых король Ричард захватил на улицах города, когда взял его штурмом?

Тут Джоанна увидела на руке собеседника массивный перстень с восковой печатью и камнем, на котором был выгравирован крест. Она присмотрелась и в ужасе отпрянула: то, что она приняла за воск, оказалось засохшей кровью. Рыцарь уловил ее взгляд и потер перстень о плащ, счищая кровь.

— Даже слуга Господа обязан сражаться на стороне короля, — заявил он торжественно. — И перстень может покрыться кровью, если его владелец служит своему законному повелителю.

Эдвин и Рольф отступили к стене.

Джоанна перевела взгляд с перстня на усталое лицо человека, который его носил. Если ее собеседник говорил правду, то он должен был пользоваться значительным влиянием при дворе, и ей проще будет добраться до короля, обратившись за помощью к этому священнику-воину.

— Мой муж обвиняется в убийстве… — храбро начала она. — Он сражался в рядах армии короля Ричарда, и теперь, когда Ноттингем взят, должен будет предстать перед судом. Если бы я сумела отправить сообщение королю, это могло бы спасти жизнь моего мужа.

— Каким образом? Джоанна глубоко вздохнула.

— Его обвиняют в том, что он убил меня.

— Здесь у нас действительно есть один бретонец, обвиненный в убийстве женщины. — Во взгляде архиепископа промелькнуло любопытство, смешанное с сочувствием, и Джоанна вдруг испугалась, подумав о причине этого сочувствия.

— Он жив?

Архиепископ внимательно посмотрел на нее.

— Да, он жив.

Она отступила назад и ухватилась за руку Рольфа.

— Я та самая женщина, которую он якобы лишил жизни, — сказала она. — Как только король услышит мое имя, он сразу поймет, что обвинения, выдвинутые против моего мужа, ложны. Я — Джоанна Мерко, а этот человек, по имени Паэн, — мой муж.

— А я — Юбер Ольтер, архиепископ Кентерберийский и верховный юстициарий королевства. У меня уже была возможность побеседовать с Паэном из Рошмарена, и он подтвердил, что леди Джоанна Мерко мертва, хотя и отрицает, что ее убил он. Вы, мадам, либо просто глупое, добросердечное создание, либо женщина, подкупленная Матье, приятелем Паэна, с тем чтобы помочь ему выйти на свободу. Так или иначе, вы — самозванка, и я советую вам, пока не поздно, покинуть этот город и не пытаться повторить вашу ложь в присутствии короля. Сегодня он не особенно склонен к снисходительности.

Джоанна подняла было руку, чтобы помешать ему ехать дальше, но тут же отдернула ее, когда священник, презрительно посмотрев на нее, отвернулся.

— Погодите! — крикнула она ему вслед. — Не было ли среди убитых во время сражения Адама Молеона? Если Молеон жив, он наверняка узнает меня.

Архиепископ остановился и снова обернулся к ней:

— Именно Молеон и выдвинул обвинение против Паэна. Он жив и может ответить нам, действительно ли вы Джоанна Мерко, поскольку приходится родственником покойной через жену. Оставьте свою ложь при себе, потому что этим вы только ускорите смерть Паэна. Наш король не терпит обманщиков — а равно и их близких. — Он посмотрел куда-то вдаль и покачал головой.

Джоанна проследила за его взглядом и увидела женщину, которая входила в ворота замка, опустив голову и утирая слезы складками дорожного плаща. Из груди Эдвина вырвался сдавленный крик.

— Это ваш плащ! — воскликнул он. — Это ваш плащ на той женщине у ворот!

Джоанна снова взглянула на несчастную. Это действительно оказалась та самая женщина, которую она видела рыдавшей возле виселицы. Теперь она брела куда глаза глядят, в плаще, который отдала ей Джоанна, и оплакивала своего супруга. Джоанна вздрогнула. На ее месте могла оказаться она сама, если бы увидела Паэна повешенным у стен Ноттингема.

Юбер Ольтер все еще стоял рядом с ней, и в его хмуром взгляде промелькнула жалость.

— Я бы не хотел, чтобы Паэн из Рошмарена умер позорной смертью убийцы. Этот человек всегда оставался верным своему королю и в прошлом не раз оказывал мне услуги в деле его освобождения. Будьте осторожны, мадам, и постарайтесь не предпринимать никаких необдуманных шагов, не то вы восстановите короля против вас обоих.

— Я не самозванка! — гордо вскинула голову Джоанна. — И Молеон, когда мы его разыщем, подтвердит, что я говорю чистую правду. Пожалуйста, проводите меня к королю, сэр. Умоляю вас!

* * *


Паэн отдал свой меч на хранение Юберу Ольтеру сразу после окончания осады Ноттингема и теперь сидел в тюрьме, дожидаясь королевского суда. В слабом свете лампады, которую стражники оставили в его камере, он убедился в том, что милость короля дала ему больше, чем мог ожидать человек, обвиненный в умышленном убийстве, — скромное ложе, кувшин с водой и кусок мяса поверх толстого ломтя хлеба. Вряд ли многие жители Ноттингема могли надеяться хотя бы на такую малость в этот день капитуляции и сведения счетов.

В приговоре королевского суда по его делу Паэн уже не сомневался. Невзирая на то что ему удалось заслужить уважение Ричарда Плантагенета и признательность Юбера Ольтера за свои прошлые деяния — славные подвиги, совершенные под жарким солнцем Палестины, и другие, оставшиеся неизвестными окружающим, в те темные времена, когда король Ричард находился в австрийском плену, — Паэн понимал, что былые заслуги не избавят его от нынешнего бесчестья.

Он мог бы спасти себе жизнь, заявив судьям, что Джоанна Мерко вовсе не погибла у стен замка Рошмарен. Более того, он чуть было не признался во всем Юберу Ольтеру, так как архиепископ располагал достаточной властью, чтобы оградить Джоанну от любых посягательств со стороны Молеона. Однако после некоторого размышления он пришел к выводу, что если Молеон и впрямь хочет видеть Джоанну мертвой, он найдет способ добиться своей цели и та сможет чувствовать себя в безопасности, только если убийца будет считать свою жертву давно погибшей. Джоанна и сама прекрасно это понимала, отказавшись от всяких притязаний на фамильное достояние и поселившись в Гандейле, в деревенской глуши, чтобы жить там в безвестности, возделывая поля и выращивая овец. Если Паэн сообщит своим обвинителям о том, что Джоанна жива, он подвергнет ее жизнь опасности, при этом не имея возможности ее защитить.

Поэтому он предпочел хранить молчание, и король Ричард взял с него слово, что он останется в рядах его поспешно собранной армии, направлявшейся маршем на север для подавления мятежа в Ноттингеме, и если уцелеет во время битвы, то сразу после сдачи города предстанет перед судом.

Матье присоединился к походу вместе с двумя десятками воинов из отряда Меркадье за два дня до того, как армия достигла Ноттингема, и привез королю послание, в котором говорилось, что в Нормандии вспыхнул вооруженный мятеж. Паэну удалось разыскать своего старого друга, и он взял с него слово, что тот никогда и никому не обмолвится об удачном побеге Джоанны из замка Рошмарен.

* * *


В коридоре раздался топот ног, затем лязг поднимаемого стражником засова, и дверь распахнулась, пропуская в камеру свет факелов и звуки гневного голоса. Он увидел перед собой знакомый силуэт.

— Болван! Ты просто болван!

Матье вошел в камеру и сразу обернулся, чтобы обругать стражника, захлопнувшего за ним дверь. Паэн вздохнул:

— Что такого ты натворил, чтобы удостоиться таких роскошных апартаментов?

Матье скрестил руки на груди и, нахмурившись, взглянул на друга.

— Ничего. Я здесь для того, чтобы поговорить с тобой, и мне пришлось уплатить за эту честь целых пять денье. А теперь слушай меня внимательно. Времени у меня в обрез.

Паэн принялся мерить шагами камеру.

— Заплати им еще пять, если наш разговор затянется. Я охотно возмещу тебе затраты из своих тайников, если ты…

— Да пропади оно пропадом, твое золото! Я оставлю твои мешки с деньгами гнить в земле, и пусть лежат там хоть до Страшного суда. Если у тебя хватит глупости пойти на виселицу за убийство, которого ты не совершал, я…

Паэн развернулся и схватил Матье за ворот туники.

— Ты же обещал мне, дружище! Никому ни слова о.., об этой женщине. Если ты кому-нибудь проболтаешься о том, что она жива, и она из-за этого лишится жизни, которую мне с таким трудом удалось ей сохранить, я не оставлю тебя в покое до конца твоих дней.

— Ты, чертов болван! — только и мог вымолвить Матье, переводя дух. — Я поклялся тебе сохранить тайну и сдержу слово. Но поскольку ты уверен, что будет лучше, если все сочтут твою даму погибшей, я попытался найти иной способ спасти твою дурацкую шею… Здесь, под замком, много пещер…

— Мы как раз находимся в одной из них.

— Да, но есть еще и другие, намного больше этой, и они ведут наружу, Паэн. Прямо на улицы Ноттингема.

— Стражники не настолько глупы. Они наверняка перекрыли выходы.

— Только не эти! Они такие же солдаты короля, как и мы, и впервые увидели это место всего два дня назад. Охранники из гарнизона замка либо погибли, либо покинули город.

Паэн перестал расхаживать по камере.

— А кто сейчас стоит на посту? Их можно подкупить?

— Они все норманны — все до единого. Я никого из них не знаю. Что касается подкупа, я могу попробовать. Однако приставить нож к горлу будет куда быстрее. И надежнее.

— Неужели я пойду на такое? Прирезать людей, которые сражались с нами бок о бок?

— Зато я пойду, — буркнул Матье. — Потому что вижу перед собой болвана, потерявшего от любви голову, у которого не хватает духа предстать перед королем и сказать ему, что дама, о которой идет речь, жива. Подумай хорошенько над моими словами, Паэн. С одной стороны — ее секреты, а с другой — жизнь двух или даже трех охранников, которых мне придется убить, чтобы вызволить тебя отсюда. Выбирай одно из двух… — Матье поморщился:

— Какой же ты болван!

— Ты уже называл меня так, и не один раз.

— Неужели ты готов рисковать жизнью, уповая лишь на милость короля? Черт побери, Паэн! Либо с тайной будет покончено, либо ты отсюда сбежишь. Я не позволю тебе погубить себя! — Он вздохнул и прислонился к стене. — Расскажи мне, что, собственно, произошло? Как получилось, что обвинения Молеона пали на тебя?

— Молеон привел с собой целую армию, состоявшую из его вассалов и из гарнизона Рошмарена. Среди них был один молодой бретонец, который в ту ночь находился возле костра. Он узнал меня и донес обо всем Молеону. — Паэн отвернулся при виде исказившегося лица Матье. — Тебе пора уходить. Мы с тобой об этом поговорим позже.

— Когда? Когда ты будешь стоять на виселице с петлей вокруг своей дурацкой шеи? Я не намерен ждать, пока это случится. Если мне не удастся подкупить стражников, их придется убрать.

— Поклянись мне…

— Хватит уже обещаний, заверений и клятв! Ты обращаешь их все против меня, заставляя спокойно смотреть на то, как ты себя губишь…

— У меня нет никакого желания умирать. Бог свидетель, сейчас мне, как никогда, хочется жить — больше, чем многим другим людям. Но если ты действительно хочешь мне помочь, Матье, лучше держись от меня подальше. Все должно произойти еще не скоро, потому что пэры королевства, которых Ричард созвал на совет, еще не прибыли, а завтра король собирается на охоту.

— Король не станет дожидаться совета, чтобы разобраться с этим делом. Он примет решение сам, как только этот негодяй Молеон заставит его себя выслушать. Это может произойти уже завтра, во время охоты. И тогда Ричард вынесет тебе приговор прежде, чем тебе удастся вставить хотя бы слово. Как ты можешь допустить подобную несправедливость? И могу ли я спокойно сидеть и слушать, как они решают твою судьбу, зная, что ты ни в чем не виноват?

— Ты ничего не услышишь. Тебя там не будет. Я не позволю тебе…

Матье горько усмехнулся:

— Ты сейчас не в том положении, Паэн, чтобы позволять мне или не позволять. Паэн прикрыл глаза.

— Я еще не все тебе сказал, Матье. Молеон обвинил меня в смерти Ольтера Мальби. По его словам, среди людей, которых он привез с собой из Бретани, есть двое, которые были с Мальби в Нанте, — те самые двое, которым удалось ускользнуть во время резни. Если ты попадешься им на глаза, Матье, они обвинят и тебя тоже…

— Если только у них на это хватит времени…

— И если они обвинят тебя, королю станет ясно, что мой товарищ по армии Меркадье находился вместе со мной в нантском притоне, и тогда моя участь будет решена.

— Я убью их сегодня же вечером — прежде чем они успеют заговорить.

— А если с тобой что-нибудь случится, я умру от отчаяния, зная, что мне некого будет отправить к Джоанне, чтобы позаботиться о ее безопасности. Ты должен поклясться мне, Матье, что не будешь присутствовать на суде и не станешь предпринимать никаких шагов против Молеона. И еще…

— Что?

— Дай мне слово, что ты никогда не обмолвишься Джоанне о том, что я не стал избегать расставленной мне ловушки только из-за нее. Скажи ей, что я пал в сражении. Скажи, что я погиб во время осады.

Матье что было силы стукнул кулаком по двери.

— Я уже поклялся тебе, что не буду опровергать ложь, которая неминуемо приведет тебя на виселицу! — вспылил он. — И еще я поклялся найти твое золото и отдать его тем двоим негодяям, ради которых ты умер. И я согласен дать тебе слово не показываться на глаза свидетелям Молеона, чтобы не сунуть собственную шею в петлю. Но лгать твоей жене о том, как именно ты умер… — Матье снова ударил кулаком в дверь, — этого ты от меня никогда не добьешься, ты, чертов болван!

— Матье…

Стражники уже открывали тяжелую дверь, и Матье отвел от него налитые кровью глаза.

— Спасибо, — прошептал Паэн.

Матье снял с пояса мех с вином и поставил его на пол.

— Это коньяк, — буркнул он. — Чтобы скрасить твои последние часы.

С этими словами Матье удалился, в ярости хлопнув дверью. Паэн привалился спиной к стене. Много раз за недолгие часы осады его одолевало искушение подойти поближе к лучникам на городской стене, чтобы те застрелили его в упор. Если бы он погиб на поле брани, это избавило бы его от разбирательства в присутствии короля и необходимости лгать своим судьям, а Джоанна и дальше продолжала бы жить в безвестности, недосягаемая для своих врагов. И Матье не пришлось бы тогда давать скрепя сердце клятвы, которых требовал от него Паэн. Однако Паэн был настоящим воином, преданным Ричарду Плантагенету, и у него не хватило решимости рисковать понапрасну своей жизнью, когда им еще только предстояло выиграть сражение и вернуть трон Англии законному монарху.

И поскольку он уцелел в кровавой схватке, у него имелось в запасе несколько часов тишины и одиночества, чтобы наконец подумать о себе.

За годы своей взрослой жизни Паэн уже свыкся с мыслью о том, что он может умереть в бою от удара меча или, что хуже, от яда, попавшего в рану. Он был готов к таким превратностям судьбы и воспринимал их как закономерные вехи на своем суровом жизненном пути. Однако смерть на виселице не посещала Паэна в этих видениях из его тревожных снов, и петля внушала ему больший страх, чем укол холодной стали. Если в этот последний миг он сумеет сосредоточить все свои мысли на Джоанне, представив себе ее дивные зеленые глаза, обращенные на него, то, быть может, ему и удастся взойти на виселицу с высоко поднятой головой. О тех долгих зимних ночах, которые он провел в чудесном уединении со своей любимой, и о тех годах, которые он мог бы провести рядом с ней, если бы вернулся невредимым из своей поездки на юг, Паэн старался не думать. Сознание того, что он никогда больше не увидит Джоанну, не услышит ее голоса, не коснется рукой ее блестящих шелковистых волос, было для него сейчас мучительнее всего — мучительнее даже самой смерти.

Паэн поднялся с пола и принялся расхаживать взад и вперед по тесной камере. Мех с вином, принесенный Матье, лежал там же, где он его оставил, рядом с дверью. Что ж, Паэн выпьет весь коньяк — и с большой охотой, — после того как король выслушает его дело и примет решение. А пока что Паэну нужно было собрать всю свою волю, чтобы каким-нибудь неосторожным словом не выдать тайну, которую он обязан хранить ради блага своей жены.


Глава 26


Юбер Ольтер предложил им подождать во дворе замка, и за это время Джоанна успела выронить кошелек с серебром на землю рядом с воротным столбом и втоптать его поглубже в жидкую грязь. Когда Эдвин сказал ей, что священник уже вернулся, она подняла голову и увидела Ольтера в обществе какого-то высокого рыцаря, на чьем лице была написана усталость после недавней битвы.

Адам Молеон, явившийся сюда прямо с поля сражения, весь в пятнах крови, покрывавших его голубую накидку и руки, остановился рядом с Джоанной. Выражение неуверенности на его лице сменилось застенчивой улыбкой.

— Это вы, — сказал он и протянул забинтованную руку, чтобы прикоснуться к ней. Джоанна услышала как будто со стороны собственный испуганный возглас.

Молеон прижал раненую руку к груди.

— Я не сразу поверил в то, что вы живы. Тот бретонец — человек по имени Паэн — утверждал, будто вы погибли и он сам видел, как ваше тело предали земле.

Джоанна обернулась к архиепископу.

— Вы должны немедленно его освободить! Как вы только что убедились, я не самозванка, а Паэн — не убийца. Надеюсь, теперь вы его отпустите?

Молеон и архиепископ переглянулись с многозначительным видом.

— Король призвал его к суду, — ответил Юбер Ольтер, — и он же освободит его — если сочтет возможным.

Молеон окинул взглядом заполненный солдатами двор замка и снова обернулся к Джоанне:

— Не угодно ли вам пройти в главную башню, Джоанна? Мои люди уже предъявили права на один дом, расположенный недалеко отсюда. Как только они вернутся, я отправлю вас в безопасное убежище.

На лицах Рольфа и Эдвина отразилась тревога.

— Мое предложение не содержит в себе ничего бесчестного, — сказал он. — Моя супруга должна прибыть сюда еще до захода солнца; она находится в свите королевы-матери, которая выехала в Ноттингем сразу, как только до нее дошли слухи о том, что король созывает большой совет. — Видя нерешительность Джоанны, он холодно проговорил:

— Агнес была очень обеспокоена вашим исчезновением. Она непременно захочет оставить вас при себе.

Агнес… Она увидит Агнес, которая вышла замуж за этого безжалостного человека, невзирая на все предостережения Джоанны. Если повезет, то, быть может, ей удастся убедить простодушную сестру Ольтера оставить Молеона и просить покровительства у королевы Элеоноры, пока вопрос о его порядочности не будет окончательно разрешен.

— Я согласна пойти с вами, — ответила она, — но только в том случае, если вы поклянетесь в присутствии архиепископа его кольцом, знаком его священного сана, в том, что вы никогда не посылали гонца в лагерь Меркадье с предложением золота для любого, кто согласится прирезать меня в замке Рошмарена. Вы готовы принести мне такую клятву, Адам Молеон? И можете ли вы также поклясться в том, что мои люди и я будем этой ночью в полной безопасности под вашей крышей?

Взгляд Молеона стал ледяным.

— Что за глупости вы тут несете?! — вскричал он. — Не хотите ли вы сказать, что Меркадье должен был вас убить? Джоанна отступила на шаг.

— Именно это и заставило меня покинуть Рошмарен! И спас меня от рук заговорщиков как раз тот самый человек, которого сейчас обвиняют в моей гибели. Незадолго до Самхейна он явился в замок, чтобы предупредить меня о том, что некий знатный господин, чье имя ему не известно, отправил к Меркадье своего посланца с золотом для подкупа убийцы.

— И вы ему поверили?

— Поначалу нет, но когда в ночь Самхейна я решила бежать из Рошмарена, меня чуть не убили, и тогда я поняла, что все сказанное им было правдой. — Джоанна обернулась к архиепископу:

— Юный менестрель прибыл в лагерь Меркадье, чтобы уговорить кого-нибудь за крупную сумму золотом меня прикончить, причем сделать это следовало в праздник Всех Святых. Паэн услышал об этом и посоветовал мне покинуть Рошмарен раньше этого срока, после чего благополучно доставил меня домой. А теперь, в награду за все его старания, вы обвиняете его в убийстве! Молеон побледнел.

— Это невозможно!

— И тем не менее это правда.

— Вся эта история — ложь, придуманная человеком, который хотел увезти вас из Рошмарена и жениться на вас, чтобы вернуть себе земли, утраченные его отцом!

— Нет, это не было ложью. Кто-то вручил Меркадье десять золотых монет для найма убийцы и пообещал заплатить намного больше, как только поручение будет выполнено. Тот менестрель мог бы назвать нам имя своего хозяина, если бы не встретил свой конец еще до того, как мы покинули Бретань.

— Удобная смерть, которая положила конец всем вашим расспросам, — презрительно бросил Молеон. Джоанна обернулась к Юберу Ольтеру:

— Мы с вами говорим об убийстве, которое так и не состоялось. Какими бы ни были его мотивы, Паэн из Рошмарена вовремя меня предостерег и тем самым спас мне жизнь. Не могли бы вы распорядиться немедленно его отпустить?

И опять священник обменялся взглядом с Молеоном.

— Расскажите мне об этом менестреле.

Джоанна посмотрела на Молеона и испугалась. На его лице застыло выражение глубокой печали, словно весть о гибели арфиста явилась для него тяжким ударом. Несмотря на свой страх, Джоанна прониклась невольным состраданием к этому человеку. Неужели тот юноша с арфой был его посланцем и Молеон до сих пор не знал о смерти своего слуги?

Губы Адама превратились в бледную линию над покрытым щетиной подбородком. Со стороны могло показаться, будто это известие потрясло его даже сильнее, чем выдвинутые против него обвинения. Может быть, тот арфист значил для Молеона гораздо больше, чем она могла предположить?

— Он был еще молод и имел при себе арфу, — ответила она. — Я видела его тело в небольшой придорожной часовне недалеко от Алета.

Молеон отвернулся, и до ушей Джоанны донес лось приглушенное ругательство.

— Вы можете поклясться в присутствии архиепископа в том, что никогда не покушались на мою жизнь? — снова спросила Джоанна.

Молеон посмотрел на нее так, словно видел в первый раз.

— Вы меня оскорбляете! — ответил он наконец. — Я родственник вашего покойного супруга — муж Агнес Мальби, — и вы требуете от меня клятвы в том, что я не намеревался проливать вашу кровь! Подобные обиды не прощаются.

Джоанна молча ждала. Молеон обернулся к Юберу Ольтеру.

— " Клянусь, — произнес он хрипло, старательно выговаривая каждое слово, — клянусь этим перстнем, знаком вашего сана, и моей бессмертной душой в том, что я никогда не искал смерти этой дамы и готов защищать ее, как подобает христианскому рыцарю и ее родственнику.

Юбер Ольтер перевел взгляд с Молеона на Джоанну:

— Теперь вы удовлетворены, сударыня?

За спиной Джоанны по-прежнему раздавались звуки уличных потасовок. Если она не примет покровительство Молеона, ей и сыновьям Рольфа придется искать себе прибежище в завоеванном городе, и вряд ли им тогда удастся предстать перед королем Ричардом. Она посмотрела в искаженное от гнева лицо Молеона.

— Я согласна пойти с вами, — ответила она, — если только вы позволите мне оставить моих людей при себе.

Молеон равнодушно взглянул на Эдвина и Рольфа.

— Можете взять их с собой, когда я пришлю за вами. Он повернулся и зашагал прочь по узким улочкам Ноттингема.

Священник посмотрел ему вслед.

— Умоляю вас, не раздражайте еще больше лорда Молеона. Он поклялся в том, что не желает вам зла, и вам не стоит лишний раз испытывать его терпение, подвергая сомнению его слова.

— Если вы сейчас же отпустите моего, мужа, мне не придется больше тревожить лорда Молеона, — возразила Джоанна. — Почему вы не отдали приказ освободить Паэна? Вы уже получили доказательство того, что я не самозванка, а он не совершал никакого убийства…

Юбер Ольтер вздохнул.

— Это не такое простое дело… — он поднял руку, предупреждая вопрос Джоанны, — и больше я пока ничего вам сказать не могу. Но как только Молеон пришлет за вами, попросите его проводить вас в палату над большим залом замка, которую выбрал для себя король. И если его величеству будет угодно, он выслушает вас сегодня же вечером, перед сигналом к тушению огней.

Джоанна радостно улыбнулась:

— Благодарю вас.

Епископ воздел глаза к нему.

— Молю Бога, чтобы для вас все кончилось благополучно. — И направился к главной башне замка, не обернувшись больше в ее сторону. Только тогда Рольф и Эдвин осмелились отделиться от стены.

— Я ему не доверяю, — заявил Эдвин.

Рольф взглянул на брата.

— Которому из двух?

— Обеим. Вы заметили, как они смотрели друг на друга, когда епископ отказался освободить Паэна? — Эдвин коснулся рукава Джоанны. — Вам не кажется, что сейчас самое время подкупить норманнскую стражу?

Та покачала головой:

— Если даже моего появления живой и невредимой недостаточно для того, чтобы отпустить человека, обвиненного в моем убийстве, дело обстоит куда хуже, чем мы предполагали. — Джоанна незаметно посмотрела туда, где в грязи валялся кошелек с деньгами:

— Пусть лежит здесь. Сейчас нам остается уповать только на королевское правосудие.

Он подобрала полы плаща и побрела вместе с сыновьями Рольфа через обширный двор капитулировавшего замка. Где-то там, за этими серыми каменными стенами, находился ее муж — а также король, который одним своим словом мог положить конец заточению Паэна.

Путешествие, предпринятое ею поначалу для того, чтобы доказать, что она жива и что человек, обвиненный в ее убийстве, по самой очевидной причине должен быть признан невиновным, теперь обернулось невероятным сплетением из судебной волокиты и еще не до конца раскрытой загадки. Почему даже после того, как Молеон установил ее личность, епископ не приказал немедленно выпустить Паэна из тюрьмы? И что означали эти хмурые взгляды, которыми Юбер Ольтер обменивался с Молеоном?

* * *


Ричард Плантагенет, получивший от своих воинов прозвище Львиное Сердце, вполне заслуживал и это прозвище, и репутацию хищника. То был золотоволосый, широкоплечий воин с желтовато-карими глазами и грацией настоящего льва.

Лицо короля, сидевшего в большой палате над главным залом замка в окружении рыцарей, слишком явно демонстрировало следы его многомесячного пребывания в тюрьме Леопольда Австрийского. Человек, сидящий на троне Англии, сейчас, пожалуй, походил не на льва, а на изголодавшегося волка — настолько глубокие шрамы оставили в его душе превратности судьбы.

Джоанна не сразу отыскала взглядом короля среди норманнских рыцарей, собравшихся возле огромного, встроенного в стену камина, поскольку по их одежде невозможно было отличить простого воина от командира. Однако, присмотревшись внимательнее, она заметила среди них человека, перед которым все остальные стояли навытяжку, ловя каждое сказанное им слово. Рыцарь выглядел измученным и постаревшим, и его трудно было принять за золотоволосого сына Генриха Плантагенета, а его лицо было настолько худым и изборожденным морщинами, что с трудом верилось, что перед ней самый могущественный монарх во всем христианском мире. Лихорадочно блестевшие глаза окидывали присутствующих настороженным взглядом. Со стороны он вполне мог сойти за разбойника, попавшегося в западню, или загнанного зверя, до которого северный ветер донес надвигающуюся беду.

Священник приблизился к сидящему королю и произнес тоном, странно сочетавшим в себе почтительность и фамильярность:

— Сир, здесь Адам Молеон и вдова Ольтера Мальби — та самая женщина, в убийстве которой подозревается Паэн , из Рошмарена.

Ричард Плантагенет поднял узкие, налитые кровью глаза на Ольтера.

— Паэн утверждает, будто он сам видел, как она погибла и гроб с ее телом был опущен в землю. Однако, похоже, дама жива и здорова. А ее супруг? Неужели он тоже чудесным образом воскрес из мертвых?

Юбер Ольтер откашлялся, бросив хмурый взгляд на короля, и на одно ужасное мгновение Джоанне показалось, что церковник сейчас начнет отчитывать своего монарха за богохульственный намек, содержавшийся в его словах, Ричард Плантагенет откинулся на спинку высокого резного кресла.

— Вам удалось разобраться этой истории, Юбер?

— Ольтер Мальби действительно погиб, сир, и эта дама — его вдова. Адам Молеон уже подтвердил под присягой, что женщина, которую вы видите перед собой, — Джоанна Мерко, супруга покойного Мальби.

Взгляд короля остановился на Джоанне.

— Итак, мадам? По словам Молеона, вас в последний раз видели в ночь Самхейна, когда человек по имени Паэн увез вас из Рошмарена. Вы последовали за ним по доброй воле?

— Да, — ответила она. — Он предупредил меня о том, что у меня есть враги, которые желают моей гибели, и доставил меня домой, в Уитби. — Джоанна выступила вперед, несмотря на предостерегающий взгляд Юбера Ольтера. — Не могли бы вы отпустить его? — И, заметив, как прищурились глаза монаршей особы, добавила робко:

— Сир…

— Стало быть, Паэн знал о том, что вы живы, и даже вступил с вами в брак, — произнес Ричард Плантагенет. — Однако нашим судьям он заявил, что вы погибли.

Что-то тут было неладно. Хуже, чем просто неладно. Когда король окинул взглядом палату, Джоанна похолодела, и рвущееся наружу дыхание вызывало болезненное жжение в груди. Светло-карие глаза короля снова остановились на Джоанне.

— Значит, вы вдова Ольтера Мальби? Неужели Ричард был до такой степени не в себе после сражения, что не помнил ее слов?

— Да, сир, — ответила она.

— Вашего Паэна обвиняют в убийстве вашего мужа. Джоанна всматривалась в лица советников короля, однако эта неожиданная новость, похоже, их нисколько не ошеломила.

— Сир, — произнесла она, собравшись с духом. — Я Джоанна Мерко, вдова лорда Мальби, и именно в моей смерти обвиняется Паэн из Рошмарена.

Король беспокойно зашевелился в кресле.

— Да, но, кроме того, речь здесь идет и об обстоятельствах гибели вашего супруга, Ольтера Мальби.

— Паэн не убивал моего мужа. Он даже не был с ним знаком.

Архиепископ, стоявший рядом с Джоанной, сделал ей знак молчать.

Ричард Плантагенет взял кубок с элем и залпом осушил его.

— Паэну из Рошмарена предъявлены обвинения в том, что он зарезал вашего покойного мужа, после чего похитил и убил вас. Он хотел, чтобы замок снова перешел к его родне. Мы запретили ему трогать норманнского хозяина Рошмарена, однако он пренебрег нашей волей, выступив против Мальби.

— ,Нет…

— Теперь нам ясно, что он оставил вас в живых, мадам, и женился на вас — но при этом так и не поставил в известность ни архиепископа, ни даже своего короля о том, что вы целы и невредимы. — Ричард очень бережно поставил кубок на стол. — Странная забывчивость для человека, обвиняемого в вашей гибели, вы не находите, мадам? Быть может, он хотел тем самым оградить вас от нашего дознания?

Джоанна смутилась. Адам Молеон приблизился к ней и положил ей на плечо руку.

— Он оберегал меня в пути и помог добраться до дома…

— Уж не сговорились ли вы с Паэном из Рошмарена убить вашего супруга, чтобы потом выйти за него замуж? Джоанна поднесла дрожащие пальцы к вискам.

— Нет, сир. Он никогда не был знаком с моим мужем. Ольтер Мальби и шестеро его спутников погибли в Нанте от рук разбойников.

Юбер Ольтер выступил вперед:

— Ваша милость, эта женщина вне себя от горя. Быть может, позже она…

Кулак короля опустился на высокий резной подлокотник кресла.

— У меня есть город, который еще предстоит занять, и горстка английских лордов, которых нужно будет обложить налогом, так что на это дело у меня совсем нет времени. Будь на месте Паэна из Рошмарена любой другой человек, я бы давно уже отправил его в цепях к сеньору Динана, чтобы тот судил его сам, однако я согласен выслушать его, потому что он служил мне верой и правдой, когда все остальные уже считали меня погибшим.

Молеон сжал плечо Джоанны. В зале воцарилась тишина. На лицах советников короля читались неуверенность и — страх. Только Юбер Ольтер, успокоенный сознанием того, что никто не приложил столько стараний, как он, чтобы вызволить своего короля из плена, оставался невозмутимым посреди всеобщего молчания.

Ричард взмахнул рукой.

— Эта женщина хотела скорого суда, не так ли? Что ж, она его получит. Я уже послал за Паэном из Рошмарена, и, как только он явится, мы покончим с этим делом раз и навсегда. — Затем король обернулся к седому воину в кольчуге, стоявшему рядом с его креслом:

— Уильям, пошлите двадцать человек к южным воротам, чтобы встретить кортеж моей матери. К этому времени она уже должна была бы прибыть в Ноттингем. И передайте лордам… — Ричард что-то прошептал ему на ухо.

Адам Молеон отвел Джоанну к скамье, стоявшей возле стены.

— Сядьте, — сказал он. — Сядьте и не вмешивайтесь в разговор, если к вам не обратятся с вопросом. Наш король отличается вспыльчивым нравом, который отнюдь не изменился к лучшему после его недавних злоключений. Не пытайтесь вставить слово, пока до вас не дойдет очередь.

— Кто обвинил Паэна в смерти Ольтера? — взволнованно спросила она.

Адам жестом указал ей на скамейку.

— Присядьте, и я все вам расскажу. Джоанна тяжело опустилась на скамью и ждала, боясь даже вздохнуть.

— Когда я отплыл в Англию, чтобы сражаться на стороне короля Ричарда, со мной были двое тяжеловооруженных всадников из вашего гарнизона в Рошмарене. Через день после Самхейна, когда мы выступили маршем из Кентербери, к армии короля присоединился бретонец по имени Паэн, и люди из Рошмарена узнали его. Они видели его в нантском притоне, когда он и его спутник напали на вашего мужа.

— Его спутник?

— Человек, который дрался вместе с ним.

— Двое против шестерых или даже семерых из Рошмарена? Молеон нахмурился.

— Не такая уж трудная задача, если более многочисленный отряд был захвачен врасплох… — Он отвернулся от нее и посмотрел на дверь палаты.

* * *


Джоанна ни за что не узнала бы Паэна, не будь рядом с ним двух охранников. Он был гладко выбрит, впервые после Бретани открыв взорам окружающих волевую линию подбородка, которая была скрыта густой бородой в тот день, когда он расстался с ней в Гандейле. Его взгляд был ужасающе холоден — такого взгляда она ни разу не замечала в нем с той памятной ночи Самхейна, когда он смотрел на нее при свете луны и говорил о смерти, золоте и необходимости побега.

На лице незнакомца, который был ее мужем, при виде Джоанны промелькнуло удивление, сменившееся ужасом — леденящим душу ужасом от того, что он встретил ее здесь. Джоанна поднялась с места и направилась к нему, не обращая внимания на резкий приказ Молеона остановиться. Однако что-то в глазах Паэна помешало ей дотронуться до него. Он посмотрел мимо нее в сторону короля, после чего снова обратил мрачный взор на Джоанну и произнес лишь одно слово:

— Уходи.

— Паэн…

— Я видел там внизу, в зале, сыновей Рольфа.

— Они привезли меня сюда…

— Забирай их и уезжай отсюда! Оставь меня и никогда больше не возвращайся.

— Слишком поздно. — Молеон последовал за ней и встал рядом, сурово глядя на Паэна. — Вы обвиняетесь в убийстве Ольтера Мальби, и вашей.., вашей жене придется отвечать вместе с вами.

— Чтоб вашей черной душонке вечно гореть в аду! Моя жена тут ни при чем…

— Ольтер Мальби погиб в нантском притоне. Паэн тут ни при чем!.. — воскликнула Джоанна, взяв мужа за руку. Молеон повернулся к королю:

— Двое людей из Рошмарена ждут внизу. Они могут опознать…

Ричард Плантагенет поднялся с кресла. Молеон прервался на полуслове и молча ждал вместе с остальными Блестящие глаза хищника были устремлены на Паэна.

— Паэн из Рошмарена, приблизьтесь.

Джоанна отпустила руку Паэна, и тот один подошел к камину, чтобы предстать перед королем. Гордо выпрямившись, бретонец смотрел в полные горечи глаза Плантагенета и ждал, пока его повелитель заговорит.

Король поднес к лицу Паэна рукоятку меча.

— Поклянитесь, что будете говорить правду и только правду, Паэн из Рошмарена, — сказал Ричард Львиное Сердце.

— Клянусь.

— Это вы убили Ольтера Мальби? Паэн не колебался ни мгновения.

— Я, — ответил он.

Слабый вскрик Джоанны потонул в ропоте, поднявшемся в зале. Паэн не осмелился взглянуть в ее сторону. Все так же бесстрашно глядя в глаза Ричарда, он произнес:

— Это не было убийством — по крайней мере предумышленным. И моя.., и Джоанна Мерко ничего об этом не знает.

— Вот оно что? Разве вашей целью не было возвращение ваших земель — пусть даже ценой жизни Мальби?

— Нет.

Советники короля ахнули.

— Это не было убийством, — повторил Паэн. — Просто стычка в доме блудницы. — Он покосился на Джоанну. — В Нанте меня ждала засада, в которую я попал не по своей вине. Если бы я не прикончил Ольтера Мальби, он убил бы меня. — Он снова повернулся к королю:

— Мальби напал на меня первым. Я клянусь в том вашим мечом и моей надеждой на спасение. Один из нас должен был погибнуть в этой схватке, и, к несчастью, это оказался Мальби.

Король Ричард окинул взором рыцарей:

— Есть и среди присутствующих человек, который считает, что Паэн из Рошмарена лжет?

Адам Молеон, стоявший рядом с Джоанной, сделал шаг вперед.

— Сир. — Он поклонился королю. — Может ли этот человек объяснить нам, зачем ему понадобилось встречаться с Мальби?

Король вопросительно посмотрел на Паэна.

— Мы должны были встретиться с ним, — ответил Паэн, — чтобы обсудить условия, на которых Рошмарен может быть возвращен моему брату. Золото, которое я привез с собой, было лишь первым взносом из той суммы, которую я пообещал Мальби. Приняв от меня эти деньги, он тем самым давал свое согласие покинуть Рошмарен в обмен на те владения, которые вы, сир, собирались ему предложить после возвращения в свое королевство. Он получил бы тогда золото за свою верность слову и новые земли в графстве Девон.

Ричард Плантагенет кивнул:

— Да, я действительно предлагал ему это перед нашим отплытием из Палестины, чтобы вознаградить вас за службу. И если верить Юберу Ольтеру, я до их пор в долгу перед вами за те секретные поручения, которые вы брали на себя, чтобы ускорить мое возвращение в Англию. — Он снова поднял меч. — Можете ли вы поклясться мне, Паэн из Рошмарена, в том, что неукоснительно придерживались моих указаний и не имели намерения вернуть себе наследственные земли посредством кровопролития?

Паэн наклонил голову — Я клянусь в том, что все сказанное мной — правда.

— И тем не менее вопреки моей воле дело кончилось кровопролитием. — Король отыскал взглядом Джоанну. — А ваша жена, Паэн…

— Она ничего не знала о случившемся в Нанте вплоть до сегодняшнего дня. За ее голову была предложена награда — мне так и не удалось выяснить почему, — и я ее предостерег. Потом.., потом она… — Голос Паэна понизился до хриплого шепота:

— Я женился на ней, сир Но не по расчету.

Да, он женился на ней не по расчету. Не по расчету, а по любви. И тем не менее он так и не открыл ей всей правды… Не объяснил ей, почему из всех людей именно ему суждено было снова пробудить в ней горькие воспоминания, связанные с гибелью ее первого супруга. Джоанна не сводила взгляда с Паэна, пытаясь понять причину его скрытности. Он должен был рассказать ей, и она бы его поняла… Должен был как-то ее предупредить… Однако это незнакомое ей лицо с гладко выбритым подбородком, взглядом затравленного зверя и впалыми щеками не могло дать ей ключа к разгадке.

Король между тем повернулся к Молеону.

— Итак, Молеон, вы готовы привести сюда двух свидетелей, чтобы доказать, что Паэн лжет?

— Нет, сир. Раз этот человек поклялся на вашем мече, я не стану оспаривать его утверждения.

— А женщина?

— Должна быть полностью оправдана. Вне всяких сомнений.

— В таком случае обвинение снято. — Король кивнул в сторону Паэна:

— Ваш меч находится у Юбера Ольтера. Вы можете получить его обратно и носить с честью, как делали это до сего дня. — Он снова сел в кресло и прислонил голову к резным львам, венчавшим высокую спинку, — Если вам угодно, оставайтесь с нами и присоедините свой голос к нашим, когда мы будем обсуждать, как нам заставить раскошелиться английских лордов, которые через два дня прибудут сюда на совет. — Ричард Плантагенет устремил пылающий взгляд на рыцарей, собравшихся возле камина. — Для начала мы потребуем от наших ноттингемских подданных, чтобы те одолжили нам кресла, на которых сможет разместиться Большой совет. Похоже, горожане прячут их вместе с золотом в пещерах под замком… — Он вдруг замолчал и подозвал к себе Паэна:

— Ваш меч.

Священник протянул ему на раскрытых ладонях тот самый меч, который еще не так давно пронзил тело Ольтера Мальби, лишив его жизни. Стальная поверхность лезвия в свете камина покрылась малиновыми отблесками, словно на нем до сих пор оставалась кровь. Как когда-то блестела кровь на другом мече, валявшемся в пыли во дворе замка Рошмарен радом с телом ее умирающего брата. Как когда-то…

Взяв из рук епископа оружие, Паэн посмотрел на Джоанну и опустил голову при виде того, что прочел в ее глазах.

Молеон взял ее за руку.

— Я поклялся в присутствии Юбера Ольтера, что буду оберегать вашу даму от опасности, — произнес он. — Надеюсь, вы с уважением отнесетесь к моим словам, точно так же как я принял на веру ваши.

— Джоанна? — Взгляд Паэна молил ее о прощении.

— Я пойду с Молеоном, — ответила она. И, высоко подняв голову, чтобы никто не видел ее слез, Джоанна покорно последовала за Адамом.


Глава 27


— Вы подождете Агнес здесь?

— Мне все равно.

— Ваши люди дожидаются вас в главном зале. Джоанна краешком глаза заметила там, внизу, в общем зале, Рольфа и Эдвина. Она совсем забыла о том, что они ее ждут. Она совсем забыла…

— Вы хотите спуститься к ним?

— Не сейчас, — отозвалась Джоанна. — Я пока останусь здесь. Паэн скоро должен появиться…

— Вы не знали?

— Нет. И за все наши.., за все месяцы, что мы провели вместе, я ни разу его не заподозрила. Молеон тяжело вздохнул:

— Я верю ему.

— Я… — Джоанне стоило немалого труда собраться с духом. — Я тоже ему верю. Но почему он никогда мне об этом не говорил?

— Может, ради вашего блага?

— Возможно.

— По-видимому, он опасался, что подобное признание навсегда оттолкнет вас от него. Джоанна покачала головой:

— Я бы не… Если бы он все мне рассказал, я бы все равно не бросила его, потому что… — Она не выдержала и расплакалась. Страшные, разрывающие душу рыдания вырывались из ее груди, и она не могла их остановить. Сила их оказалась столь велика, что Джоанна начала задыхаться.

Молеон привлек ее к себе и отвел в тень коридора. Джоанна рыдала, уткнувшись в его плечо, и выкрикивала в промокшую от слез тунику Молеона всю ярость, охватившую ее, когда Паэн произнес одно-единственное слово, после которого весь мир вокруг них рухнул. Теперь уже ничто между ними не может быть по-прежнему.

Наконец ее рыдания утихли, и она услышала, как Молеон произнес что-то хриплым, мрачным голосом совсем близко от ее щеки.

Джоанна подняла голову.

— И ради этого человека, Джоанна, вы оттолкнули меня! Я бы женился на вас, если бы вы не сбежали от меня в ночь Самхейна. Если бы вы только сказали мне…

Вдруг Джоанна уловила запах роз.

— Что? Что именно она должна была сказать вам, Адам? — Агнес Мальби поднялась по лестнице и шагнула к ним.

— Агнес…

Супруга Адама Молеона приблизилась к мужу и поцеловала его со всем жаром юной новобрачной, которая счастлива в своем замужестве. Наконец, оторвавшись от него, она посмотрела на Джоанну. Та раскрыла ей объятия, и Агнес запечатлела на ее щеке холодный, легкий поцелуй. Рука об руку они спустились по лестнице в ярко освещенный зал. Слегка сжав пальцы Джоанны, Агнес подвела ее к нише, встроенной в толстую северную стену. Там, в сиянии множества свечей, расположенных вдоль всего периметра уютного помещения, Агнес внимательно вгляделась в лицо Джоанны и испуганно воскликнула:

— Ты плачешь! Наконец-то мы нашли тебя, дорогая сестра, и все-таки ты плачешь. Должно быть, ты натерпелась страха, находясь так далеко от семьи — обеих своих семей.

Ты, конечно, уже знаешь о том, что твой дядя…

— Да, я услышала об этом еще до святок. Агнес коснулась рукой щеки невестки.

— Ты, должно быть, провела эту зиму в Уитби? Джоанна, дорогая моя, мы все считали тебя погибшей, и когда твой дядя скончался, а рядом не было никого, кто.., кто мог бы занять его место, мы забрали с собой корабли и имущество, поскольку думали, что ты сама распорядилась бы именно так. Не было никакого смысла оставлять их без присмотра…

Джоанна накрыла руку Агнес своей.

— Успокойся. Ты сделала то, что считала правильным. Ведь вы были уверены в том, что меня.., нет в живых.

— Адам всю прошлую зиму говорил только о мести. И лишь по чистой случайности люди из Рошмарена сумели опознать убийцу Ольтера среди воинов короля… — Тут Агнес заколебалась и смахнула с ресниц слезинку. — И когда, прибыв в Ноттингем, я узнала, что ты здесь и хочешь спасти своего мужа, я все поняла. О, Джоанна! Как ты, должно быть, сейчас страдаешь!

Если Агнес расплачется, Джоанна тоже не сможет удержаться от слез. Она положила руки на плечи золовки и слегка отстранила ее от себя.

— Агнес, скажи, ты счастлива с Молеоном? Агнес улыбнулась и принялась разглаживать складки на дорогом шелковом платье.

— Он полностью оправдал мои надежды, Джоанна. Давным-давно, когда я была еще девчонкой, я полюбила его и знала, что рано или поздно он станет моим. И я оказалась права, Джоанна. Я оказалась права. — Она вдруг взволнованно воскликнула:

— Как мы можем сидеть тут с тобой и спокойно разговаривать, зная, что тебя хитростью вынудили выйти замуж за убийцу? Убийцу моего брата… — Агнес выглянула из ниши и увидела поджидавшего их Молеона. — Видишь, Джоанна? Адам уже здесь и готов отвести нас в наш дом в городе. — Она с отвращением посмотрела на толпу вооруженных людей в главном зале. — Там мы будем в безопасности.

Джоанна бросила взгляд на широкую лестницу на другом конце зала, которая вела в личные покои короля. До сих пор еще никто из окружавших Ричарда рыцарей не спустился вниз.

— Я лучше подожду, — ответила она. — Мой муж здесь, и нам еще многое нужно сказать друг другу. Агнес дотронулась до щеки Джоанны.

— Он осужден?

— Нет. Он поклялся в присутствии короля Ричарда в том, что убил Ольтера в схватке, когда тот напал на него из засады с превосходящим числом воинов. Король вернул ему свободу.

— Ольтер никогда бы не…

— Разумеется, нет. Должно быть, это какая-то ошибка — в ночной тьме так легко все перепутать. Так или иначе, король отпустил Паэна на свободу.

— И ты оставила его там? Джоанна покачала головой.

— Он задержался с королем и его советниками, чтобы поговорить с ними насчет волнений в Нормандии.

Губки Агнес выпятились вперед, после чего медленно сложились в улыбку:

— В таком случае он отправится сражаться на стороне короля, а ты поедешь к нам домой, чтобы ждать его там. Молеон не будет возражать. Он относится к тебе с большим уважением, Джоанна, и, возможно, женился бы на тебе, если бы ты в ту ночь не сбежала из замка.

— Агнес…

— Тс-с! — ответила она. — Я не имею ничего против. Я люблю его таким, какой он есть, и прекрасно отдаю себе отчет в том, что никогда не буду для него единственной… — Агнес криво усмехнулась. — В конце концов, я его жена и в , один прекрасный день могу стать матерью его детей. Во всем, что имеет для меня значение, он мой, и я приложу все старания, чтобы он моим и остался.

— Агнес, я…

Она приложила пальцы к губам Джоанны:

— Ни слова больше. Прошу тебя.

Агнес заключила Джоанну в объятия из шуршащего шелка и запаха роз.

— Молеон ждет нас. Пойдем со мной, а потом мы пошлем кого-нибудь к твоему мужу, чтобы он знал, где тебя искать. Но имей в виду, Джоанна: при желании для тебя всегда найдется место в нашем доме. Всегда.

* * *


Ей чудилось, будто она опять находится в Рошмарене, и та далекая ночь Самхейна теперь казалась ей страшным сном. Агнес была рядом, застенчивая в присутствии Молеона, заботливая и предупредительная по отношению к Джоанне, становясь упрямой лишь тогда, когда разговор касался гибели ее брата. И Молеон оставался таким же, как всегда, — осторожным в словах, любезным с юной Агнес и задумчивым, когда смотрел на Джоанну. Теперь в его речах, обращенных к ней, уже не было никаких намеков на близость и на возможность брака между ними, о которой он упомянул тогда, стоя в темном коридоре возле палаты короля. Напротив, он держался с ней с подобающей учтивостью и ловил каждый жест своей супруги, чего Джоанна никогда раньше за ним не замечала.

Да и сама Агнес, похоже, решила больше не вспоминать о тех словах, которые ей случайно удалось подслушать и которые, как никакие другие, могли задеть гордость юной новобрачной. Джоанне предстояло провести долгий вечер в обществе Агнес, и, быть может, ей представится случай снова упомянуть в разговоре о Молеоне, заверив его жену в том, что его сердце всегда принадлежало лишь ей одной.

Агнес настояла на том, чтобы ее невестка поселилась вместе с ними в доме ноттингемского виноторговца, который после возвращения короля Ричарда бежал из города. В скале под домом был выдолблен погреб, сообщавшийся через деревянную дверь с другими тайниками и складскими помещениями, расположенными в пещерах, которыми изобиловал Ноттингем, и вина, хранившегося в нем, оказалось вполне достаточно, чтобы утолить жажду Молебна и его людей.

Как только они переступили порог временного жилища, Агнес скрылась в погребе и вскоре появилась оттуда с бутылкой вина для Молеона, заявив, что они с Джоанной выпьют приправленного пряностями меда из кувшина, который она отыскала в кладовой.

— Я покину вас на минуту, — сказала Агнес и вышла из комнаты.

Молеон, похоже, не надеялся на то, что Джоанна с ним заговорит. Он уселся в кресло и долго смотрел на груду одежды и седельные сумки, которые Агнес, торопясь спуститься в погреб, бросила на пол у двери. Затем он поднялся и, подойдя к небольшому столику перед камином, взял в руки кубки, которые Агнес поставила сюда, чтобы согреть вино.

— Куда вы направились, — спросил он, стоя к Джоанне спиной, — после того как добрались до Уитби и узнали, там о кончине вашего дяди?

— Я была в Гандейле, — ответила она. В Гандейле, где она познала страсть и душевный покой с человеком, который оказался убийцей ее мужа.

Молеон вернулся к креслу и, усевшись в него, поставил ноги на небольшой дорожный сундук.

— А бретонец? Он тоже провел там всю прошлую зиму? Джоанна кивнула. Всю прошлую зиму. Воспоминания о прикосновении его рук, о его тепле, спасавшем ее в постели от зимнего холода, снова вызвали у нее на глазах слезы. Сделав над собой усилие, она пожала плечами:

— Я вышла за него замуж по собственной воле. Он никогда не пытался угрожать мне и не причинял мне вреда.

— Ему не было нужды ни в том ни в другом, — ответил Молеон. — Он хотел получить вас и благодаря своему терпению добился своего.

— Его совсем не привлекала жизнь простого фермера или торговца шерстью, и он не нуждался в моем золоте. Рошмарен — земля его предков, и это все, к чему он стремился, и то не ради себя, а ради своего брата, — возразила Джоанна. — Что бы ни делал Паэн перед тем, как появиться в Рошмарене, он хорошо ко мне относился и помог мне благополучно добраться до дома. Без него я могла погибнуть — либо в самом замке, либо по пути на север.

— Стало быть, вы считаете, что если у вас и есть враг, то это не ваш бретонец? Неужели даже несмотря на то что именно он убил Мальби, у вас не возникло подозрения, что он использовал вас ради собственной выгоды?

— Он хотел, чтобы обвинение в моей гибели не пало на него и его родных. Во всем остальном ему не было от меня никакой выгоды.

Молеон пристально взглянул на Джоанну, и она поежилась под его взглядом — она не доверяла ему и не скрывала этого. В первый месяц ее вдовства, пока сохранялась возможность того, что у нее родится ребенок, Адам мог желать ее гибели. Когда же она ему отказала, он женился на Агнес.

Адам Молеон был богат — намного богаче Мальби — и не нуждался ни в землях Рошмарена, ни в золоте Джоанны Мерко, чтобы пополнить свои сундуки. Его имя пользовалось уважением повсюду, а о его предках стали слагать легенды. Зачем такой человек стал бы нанимать наемных убийц для женщины, которая — в том случае, если бы она носила под сердцем наследника Мальби, — могла стать преградой между ним и оскудевшей сокровищницей Рошмарена?

Наконец вернулась Агнес и с улыбкой обратилась к супругу:

— Не надо смотреть так на Джоанну, мой господин. Вы можете ее напугать.

— Джоанну не так легко напугать, любовь моя. — Молеон ждал, пока Агнес наливала ему вино в кубок в виде рога, который она отыскала на полке у купца, после чего поднялся с места и взял кубок, стоявший рядом с Джоанной.

— Мед? — спросил он. Агнес нахмурилась.

— Это напиток из меда, приправленного ароматными травами, — ответила она.

— У меня с первого дня осады раскалывается голова.

Думаю, это питье поможет мне снять боль. Агнес забрала у него кубок.

— Эти травы специально подобраны так, что возвращают женщинам здоровье. Поверьте, супруг мой, напиток предназначен не для вас.

Джоанна повернулась к Молеону:

— Если вам угодно, вы можете его выпить. Молеон улыбнулся:

— Агнес найдет для меня что-нибудь другое. — Он взял рог с вином и поднял его перед собой. — Желаю вам счастливого пути, Джоанна. Я пришлю ваши корабли, а заодно и золото, которое оставил у лондонских ювелиров, обратно в Уитби.

Джоанна встала со своего места. Отныне вся ее жизнь пройдет в стенах Гандейла и серого каменного замка в Уитби. И каждый уголок в этих домах будет напоминать ей о Паэне. Она взяла свой кубок и дружелюбно взглянула на Агнес.

— А я желаю вам всяческого процветания и множества сыновей. Надеюсь, вы навестите меня, когда в следующий раз отправитесь в путешествие на север? Вы найдете меня в Уитби, в доме на берегу реки.

Агнес, с улыбкой ответила:

— Обещаю, Джоанна, мы непременно приедем к тебе погостить — и наши сыновья тоже. — Она отпила из своего кубка и кивнула в сторону невестки:

— Твое здоровье.

Джоанна глотнула приправленного пряностями меда и поставила кубок на стол.

— Выпей еще, — предложила ей Агнес, — а потом я уложу тебя в постель. Я уже приказала затопить в спальне камин и достать теплое одеяло, которое мы привезли из дома твоего дяди. — Она поднесла кубок к губам.

Джоанна залпом выпила крепкий сладковатый напиток и даже проглотила фиалковые лепестки, осевшие на дне кубка.

Молеон отставил в сторону свой рог с вином и забрал у жены пустой кубок.

— Не угодно ли вам лечь в постель, мадам? Лицо Агнес покрылось густым румянцем.

— Чуть позже, Адам. Он обернулся к Джоанне:

— Я должен позаботиться насчет охраны. Здесь вам ничего не грозит, потому что внизу спят мои люди, а возле дома будут дежурить часовые. Мы не допустим, чтобы в наше жилище ворвалась орда вооруженных пьяниц, будь то мятежники или люди короля.

— А если…

Он вопросительно взглянул на нее.

— Если Паэн.., если мой муж придет сюда…

— Он не знает, где мы остановились, — ответил Молеон. — Вряд ли он захочет беспокоить вас этой ночью, а завтра утром мы вместе обсудим ваши планы.

— Дайте мне слово, что не причините ему никакого вреда! — взмолилась Джоанна — Ни я, ни мои люди не станем поднимать на него оружия! — поклялся Молеон. — Однако до рассвета я его к вам и близко не подпущу.

Агнес сделала шаг к мужу и взяла его за руку.

— Когда вы расставите часовых и вернетесь в дом, я буду сидеть здесь, у камина, — улыбка на ее лице сделалась шире, — и ждать вас.

Адам взглянул сверху вниз на полное обожания лицо жены:

— Я обязательно приду за вами. — И он удалился.

* * *


Король долго не отпускал его от себя. А когда же наконец они с Ричардом обсудили условия будущей службы Паэна, людям Юбера Ольтера потребовалось время, чтобы отыскать седельную сумку и кошелек с деньгами.

Матье упустил из виду Молеона после того, как тот покинул зал для приемов в сопровождении жены и невестки, и ему пришлось сполна испытать на себе гнев Паэна, когда он столкнулся с ним на главной улице, проложенной у подножия огромной крутой скалы, на которой возвышался замок.

— С ним было десять вооруженных до зубов людей! — оправдывался Матье. — Вряд ли мне имело смысл рисковать своей шеей, тем более что я уже знал, куда они направляются.

— Как ты мог это узнать? Матье улыбнулся:

— Джоанна увидела меня и заговорила со мной. Потом вернулась мадам Агнес, и от нее-то я и узнал, где они остановились. По ее словам, она ни на миг не допускала, что ты желал ее невестке зла. Впрочем, — добавил он, — не нужно обладать большим умом, чтобы это понять, — ведь тебе пришлось пересечь чуть ли не половину всей империи Ричарда Плантагенета. Тут появился Молеон, чтобы отвести женщин домой.., заявил, что собственноручно прирежет любого, кто осмелится хотя бы прикоснуться к рукаву Джоанны.

Паэн поднял руку, — Лучше ответь мне, Матье, где я могу найти жену?

— Мадам Агнес сообщила мне, что они поселились в доме местного виноторговца, недалеко от реки. Они пробудут там до окончания Большого совета, после чего в свите короля Ричарда отправятся на север, в Клипстоун, на встречу с королем скоттов.

— А Джоанна? Она тоже поедет с ними?

— Об этом она мне ничего не сказала. Надо полагать, они отошлют ее на север в сопровождении надежной охраны… — Он вдруг замолчал и дернул за рукав Паэна. — Я пересек холодное море, следуя за тобой и твоей дамой! — негодовал Матье. — Неужели ты не можешь остановиться и выслушать меня? Молеон с явным вожделением смотрел на твою жену. Я сам это видел. Однако, думаю, не стоит из-за этого проливать его кровь. Он с уважением относится к своей супруге и вряд ли попытается соблазнить твою жену, находясь под одним кровом с юной Агнес.

Паэн быстро шагал вперед.

— Агнес сообщила тебе о том, где они остановились, лишь для того, чтобы избавить Джоанну от необходимости делить постель с Молеоном — а может быть, и от его ножа. Она сделала это потому, что неравнодушна к этому негодяю и не хочет, чтобы Джоанна этой ночью оставалась рядом с ним. Она поступила правильно, позвав нас, и ее желание будет исполнено. Я не позволю Джоанне провести хотя бы одну ночь в доме Молеона.

— И что ты собираешься делать? Ведь Молеон невиновен… Паэн резко развернулся и схватил его за грудки.

— Или ты забыл, с чего все началось? — прорычал он. — Если бы нас с тобой не было в лагере Меркадье в тот вечер, когда туда прибыл арфист, Джоанна уже давно была бы мертва. Возможно, сейчас Молеон искренне желает Джоанне добра, поскольку она так и не родила сына Ольтеру Мальби. Но в ночь Самхейна, спустя две недели после гибели Мальби, Адам Молеон хотел видеть Джоанну мертвой. Кто еще это мог быть? Кто?

Матье закашлялся, и Паэн отпустил его.

— А как насчет Агнес Мальби? Более хладнокровной стервы я в жизни не встречал!

Презрительно фыркнув, Паэн отвернулся и, больше не останавливаясь, крупными, стремительными шагами ринулся вперед, к дому виноторговца. Матье выбился из сил, чтобы от него не отстать.

— Лучше оставь пока свою жену на попечении родственников и вернись за ней утром, чтобы у нее было время поразмыслить. Силы небесные, Паэн, ведь она же только сейчас узнала о том, что мы убили ее первого мужа! Как, по-твоему, Джоанна смогла бы этой ночью разделить с тобой постель — если бы она вообще у тебя была? Жена Молеона сумеет его развлечь. Эта Агнес — та еще штучка, несмотря на все свои улыбки…

— Ты выгораживаешь заведомого преступника и обвиняешь во всем его молодую жену? — Паэн вдруг выругался и, ударив с размаху кулаком по угловому столбу, свернул с главной улицы в узкий переулок. — Не досаждай мне своей болтовней, Матье! Если ты не хочешь мне помочь, возвращайся в главную башню. Ты ничем мне не обязан!

Паэн бежал по пустынному, залитому лунным светом переулку, а Матье тяжело пыхтел сзади.

— Да, ты прав. Я ничем тебе не обязан. Но клянусь всеми демонами Бретани, я не позволю тебе так терзать себя из-за дамы, которая наверняка не захочет больше тебя видеть. Мы убили ее мужа, Паэн! Мы убили Мальби. Теперь, когда она узнала об этом, вполне возможно, что между вами все кончено.

— Это еще не значит, что она должна погибнуть от рук Молеона.

Они останавливали всех, кто попадался им на пути, чтобы спросить у них дорогу к дому виноторговца. Паэн расшвыривал золото направо и налево, пытаясь выяснить у прохожих, не видели ли они рыцаря в сопровождении двух прекрасных светловолосых женщин, однако те лишь пожимали плечами. Так при свете факелов они постепенно приближались к винной лавке. Когда же Паэн и Матье наконец вышли к реке и поняли, что цель близка, они помчались вперед, перепрыгивая через валяющиеся трупы и сшибая случайных прохожих. Они бежали навстречу мечам в руках воинов Молеона. Прямо в ловушку.

* * *


Паэн дрался как одержимый, однако людей Молеона было слишком много и они напали на него из темноты, окружив его прежде, чем он успел вытащить из ножен меч.

Они швырнули его на землю и втроем навалились сверху, заглушая его яростные протесты. Когда они схватили Паэна за волосы и приподняли его голову, он решил, что настал его смертный час и ему сейчас перережут горло, как поступил бы он сам, если бы хотел убить кого-нибудь быстро и без шума. Однако вместо этого ему сунули в рот кляп, и он оказался бессилен помешать им, будучи прижат к земле тяжестью трех дюжих мужчин.

Поскольку они, судя по всему, не собирались расправиться с ним немедленно, Паэн завертел головой, пытаясь найти Матье, и увидел его лежащим на булыжнике мостовой, тоже с кляпом во рту. И в этот момент ему крепко связали за спиной руки прочной веревкой.

Паэн с трудом поднялся на ноги, но едва он попытался оттолкнуть одного из охранников, как тут же получил удар в колено. Он знал, что, даже если бы ему удалось избавиться от кляпа, кричать бесполезно — лишь очень немногие из жителей, спящих в соседних домах, проснулись бы от его крика. И уж подавно никто из них не осмелился бы прийти ему на помощь — незнакомцу, окруженному двумя десятками вооруженных до зубов воинов в недавно покоренном городе.

Почему же они медлили?

За его спиной появились факелы, и в их свете неожиданно возникла фигура человека, столь же высокого, как и он сам. Некоторые факелы горели так близко от него, что он почувствовал их жар. Паэн попытался оценить на глаз расстояние, отделявшее его от вновь прибывших, прикидывая возможность наброситься на них и повалить на землю, вызвав суматоху в рядах нападавших. Если они выронят факелы и те вспыхнут у них под ногами…

Неожиданно он услышал знакомый голос:

— Вас, наверное, интересует, почему вы до сих пор живы? Люди, держащие Паэна, грубо развернули его, так что он оказался лицом к лицу с Адамом Молеоном. Он стоял в окружении четырех телохранителей, и проскочить мимо них было невозможно — они перегородили собой всю улицу.

— Попробуйте догадаться, почему вы до сих пор живы, — снова обратился к нему Молеон.

Если Молеон находился здесь в окружении большого числа вооруженных слуг, то дом, где он поселился, наверняка был где-то рядом. Он должен найти способ предупредить Джоанну, прежде чем стражники снова набросятся на него. За своей спиной Паэн услышал, как Матье проковылял вперед и встал рядом с ним.

— Вы можете дать мне слово, что не закричите и не разбудите весь город, если я выну кляп? — обратился к нему Молеон.

Паэн смотрел мимо него на очертания домов, проступавшие за светом факелов. В одном из них, совсем близко, могла находиться Джоанна…

Молеон вздохнул:

— Вижу, вы не хотите давать никаких обещаний. В таком случае мне придется говорить самому. Мадам Джоанна сейчас лежит в постели в доме виноторговца, который находится на этой самой улице не более чем в пятидесяти шагах за моей спиной. В доме нет никого, кроме нескольких вооруженных охранников и моей жены Агнес… — Молеон помолчал. — У вас такой взгляд, словно вы готовы меня придушить, даже несмотря на связанные руки. Послушайте меня, Паэн. Мадам Джоанна в добром здравии, хотя и чувствует себя несколько подавленной после того, что ей довелось сегодня услышать. Надеюсь, со временем она сумеет справиться со своим горем и забыть о том, что перед тем, как жениться на ней, вы вспороли живот Ольтеру Мальби.

Взгляд Паэна переметнулся на людей, стоявших позади Молеона. Если этот человек и дальше будет тратить время на болтовню, ему может повезти и он прорвется мимо них. Правда, рот его был заткнут кляпом, но он мог ударить плечом в дверь или по закрытым ставням на окне и таким образом разбудить весь дом. Но какой именно?

Молеон подал знак, и охранники снова толкнули Паэна в жидкую грязь, покрывавшую переулок.

— Похоже, — произнес Адам, — вы пропустили мои слова мимо ушей, пытаясь отыскать мое жилище. Но выслушать меня вам все равно придется, и притом внимательно, не то я начну сожалеть о том, что взял на себя труд прийти сюда, чтобы побеседовать с вами и сообщить вам нечто такое, о чем вы даже еще не догадываетесь и о чем эти люди знать не должны. — Резким жестом Молеон приказал стражникам оставить их одних.

Пнув напоследок Паэна в плечо, люди Молеона оставили его лежать на мостовой и оттащили Матье в глубину переулка, подальше от того дома, который их хозяин занял после падения города..

При свете далеких факелов Паэн увидел, как в руке Молеона блеснула сталь кинжала — оружия милосердия, которым обычно добивали поверженного врага.

— А теперь слушайте меня внимательно и не пытайтесь на меня напасть. Если вы осмелитесь сделать хоть шаг в мою сторону, ваша жизнь окончится прямо здесь и сейчас, и когда ваша тень достигнет врат ада, его хранители сообщат вам нечто такое, что будет терзать вашу душу до скончания века — как, впрочем, и мою тоже.

Молеон нагнулся и поднес кинжал к горлу Паэна. Тот закрыл глаза и в отчаянии воззвал ко всем святым, которые способны были его услышать: “Пожалуйста, не дайте этому безумцу выжить, чтобы причинить вред Джоанне, Не дайте ему…"

— Я бы счел справедливым, если бы уже к утру моя тень оказалась в аду. Но вам, Паэн из Рошмарена, предстоит куда более долгий путь, и я советую вам меня выслушать, не то вы отправитесь в ад этой же ночью.

Когда Молеон приблизился к нему, занеся кинжал для рокового удара, у Паэна еще оставалась надежда уцелеть. Если в самый последний момент он успеет отвести голову в сторону, чтобы нож сначала скользнул по черепу, где рана наверняка окажется неглубокой… Если ему удастся подняться на ноги и броситься к дому, вынудив стражников закричать прежде, чем они собьют его с ног, это может послужить предостережением для Джоанны.

Молеон слегка отодвинул кинжал от его горла.

— Как я уже сказал, ваша жена находится в спальне в доме виноторговца, всего в пятидесяти шагах отсюда. Она последовала в наш дом по собственной воле и сидела с нами за одним столом, а моя жена.., моя Агнес принесла ей меда, чтобы ей легче было заснуть. — Голос Молеона стал хриплым. — Агнес всегда заботилась о страждущих и приготовила точно такое же питье для старого Хьюго Мерко, чтобы помочь ему справиться с горем, вызванным вестью об исчезновении Джоанны. — Рука, державшая кинжал, чуть дрогнула. — Вскоре после этого, той же ночью, старик скончался.

Тело Паэна содрогалось в отчаянной попытке подняться — даже несмотря на кинжал Молеона — и бежать к этому дому смерти, чтобы заставить Джоанну очнуться от ее последнего сна…

Молеон поставил свой сапог на спину Паэна, прижав его к земле, и тот снова ощутил возле яростно пульсирующей жилки на шее лезвие кинжала.

— Можете мне не верить, если вам угодно, но я ничего не знал о смерти старика, кроме того, о чем знали все его соседи, — что он был старым и дряхлым, к тому же подавлен горем из-за смерти племянницы. Но сегодня вечером…

Кинжал снова шевельнулся возле горла Паэна.

— Сегодня вечером, — дрожащим от волнения голосом продолжал Молеон, — Агнес достала кувшин с медом, который возила с собой в седельной сумке, и предложила Джоанне выпить вместе с ней. А я.., я незаметно для нее переставил кубки.

Из глубины переулка до них донесся какой-то звук. Он стих на мгновение и затем раздался снова, устремляясь мимо них все дальше в ночь. То была арфа. Кто-то с томительной неспешностью перебирал струны, и звуки постепенно складывались в мелодию — мелодию, которая когда-то плыла в воздухе над переполненным, пропахшим элем залом Нантского трактира. Тогда ее пел молодой менестрель — он был слишком пьян, чтобы удержать инструмент на коленях.

Хрип, вырвавшийся из горла Паэна, мало походил на человеческий. Молеон убрал кинжал, и теперь холодное лезвие уже не давило ему на шею.

— Если я срежу кляп, вы сможете говорить шепотом. Но если вы повысите голос, чтобы ее спугнуть, я убью вас — быстро и без всякого сожаления.

Молеон разрезал ткань, удерживающую кляп, и Паэн выплюнул его изо рта, однако руки его все еще были связаны.

— Песня, — проскрежетал он через силу. — Та самая песня, которую он пел…

— Кто?

Голос Молеона словно вобрал в себя всю боль, которую Паэн испытывал несколько мгновений назад.

— Арфист, — шепотом ответил Паэн. — Человек, который привез золото Меркадье, чтобы тот подстроил смерть Джоанны Мерко. Это его песня. Я сам слышал, как он пел ее в Алете, но лишь позднее понял, что именно он и был тем посредником.

Молеон побледнел как смерть и принялся вертеть в руках кинжал. На какой-то миг Паэну показалось, что Адам собирается пустить его в ход против себя самого.

— Агнес? — спросил он чуть слышно.

— Агнес, — ответил Молеон. Паэн с трудом поднялся на ноги.

— Но вы не можете допустить…

— Я давно об этом догадывался, — прошептал Молеон. — Впервые эта мысль пришла мне в голову, когда я увидел у нее в руках кувшин с медом, который она предлагала тому несчастному старику в Уитби.

Паэн бросился бежать в сторону дома, но охранники преградили ему путь. Молеон схватил его за запястье и снова швырнул на землю.

— Я поменял местами кубки! Вы слышите меня, глупец?! Я переставил кубки! — Он посмотрел в сторону дома. — Теперь мне остается только ждать. И вы тоже ждите. Если мои самые мрачные предположения подтвердятся и Агнес действительно хотела, чтобы ваша дама заснула.., надолго, то моя жена этой ночью обретет вечный покой. И я не позволю вам ее пугать.

. — Если Джоанна выпила хоть глоток…

— Нет. Кубки были приготовлены заранее, и я поменял их местами. Агнес ничего не заметила. И раз уж ей суждено умереть, пусть она встретит свой конец без страха. Если мне придется вас убить, чтобы помешать вам поднять тревогу, я сделаю это без малейших колебаний.

Никогда еще Паэну не казалось, что, кровь его холодна как лед.

— Если только вы мне солгали, — прошептал он, — я найду вас и вырву жизнь из вашего тела дюйм за дюймом. Взгляд Молеона заставил его отшатнуться в ужасе.

— Вряд ли вы сможете причинить мне боль сильнее той, на которую я сам обрек себя.

Он поднял глаза на освещенный прямоугольник окна высоко над мостовой. Паэн тоже посмотрел в ту сторону и заметил в окне силуэт молодой женщины, держащей в руке арфу.

— Это она?

Молеон отвел глаза от окна, словно не в силах вынести этого зрелища.

— Это моя жена.

Мягкий женский голос зазвучал снова, продолжая песню арфиста, после чего, быстро доведя ее до конца, замер перед тем, как перейти к следующей затейливой мелодии.

— А инструмент? — спросил Паэн.

— Куплен, по ее словам, у одной служанки в трактире недалеко от Алета.

Паэн уже начинал верить в немыслимое.

— Если это правда и она выпила яд… Неужели вы позволите ей умереть без покаяния? Адам Молеон покачал головой.

— По-видимому, она использовала сок мака, потому что старый Хьюго Мерко незаметно погрузился в сон, не издав ни звука, а утром мы нашли его в постели мертвым. Вряд ли можно желать для себя более легкой смерти. — Голос его стал хриплым от горя. — У меня еще будет время привести к Агнес священника, чтобы исповедовать ее перед тем сном… Когда яд начнет действовать, ей не придется корчиться от страха, поскольку сок мака притупит все ее чувства, как телесные, так и душевные. — Молеон отвернулся от света в окне. — Она еще слишком молода, и я не позволю, чтобы ее судили обычным порядком.

Паэн поежился, слушая нежный голос, напевающий что-то в Ночи.

— Это не может быть правдой! Зачем такой женщине убивать?

— По-видимому, ей стало известно о том, что я собирался сделать предложение Джоанне в первые дни ее вдовства, — ответил Молеон. — Именно с этого.., моего выбора и начались все беды. Когда Джоанна исчезла и мы уже решили, что она погибла в лесу, Агнес явилась ко мне и заговорила о помолвке, которую задумал для нас ее брат за несколько недель до своей смерти. И" еще она добавила, что теперь, когда к ней перешло состояние Джоанны, она может принести мне хорошее приданое. Тогда я женился на ней, не ради состояния Мерко — ведь я богат, — но потому, что к моменту гибели Мальби наш брак был делом уже почти решенным. Она… — Голос изменил Молеону.

Мелодия песни постепенно затихала.

— Вам ничего другого не оставалось, — прошептал Паэн. — Теперь я понимаю, что для нее уже ничего больше нельзя сделать.

Молеон перерезал веревки, связывавшие руки Паэна.

— В таком случае уходите и возвращайтесь за вашей женой на рассвете. Увезите ее подальше отсюда, чтобы она никогда не узнала о том, что Агнес…

Паэн покачал головой:

— Джоанна должна все узнать — не сейчас, позже, перед тем как я отправлюсь в Нормандию. Если она пожелает принять меня обратно, я вернусь к ней и между нами уже не останется никаких тайн. — Он бросил последний взгляд на свет в верхнем окне дома. — Я приведу к вашей двери священника и подожду здесь до утра.

Откуда-то сзади к ним приблизились охранники вместе с Матье, все еще связанным и с кляпом во рту. Он ошеломленно переводил взгляд с искаженного мукой лица Молеона на слезы в глазах Паэна.

— Итак, на рассвете забирайте вашу даму вместе с ее спутниками и уезжайте из города, — произнес Молеон. — Я передам королю, что вы вернетесь, чтобы присоединиться к его армии, когда он отплывет в Нормандию.

Паэн кивнул.

— А вы? — спросил он. Молеон убрал кинжал в ножны.

— Если я не погибну в Нормандии, у меня еще будет время подумать о будущем.

Адам побрел к дому виноторговца и долго стоял под окном, не в силах оторвать взгляда от молодой жены. Как только она закончила свою песню, он открыл дверь и вошел в дом.


Глава 28


Джоанна не хотела покидать дом виноторговца, не попрощавшись с Агнес. Тем не менее она покорно встала с постели, оделась в слабом свете заходящей луны и осторожно спустилась по темной лестнице. Эдвину и молодому Рольфу не терпелось покинуть переполненную комнату внизу, где они провели шумную, беспокойную ночь вместе с двадцатью воинами Молеона. Самого Адама, похоже, тоже терзала бессонница, и он был непривычно резок с ней, когда она последовала за ним в горницу. Он поклонился ей и, подведя к окну, жестом указал на узкий переулок перед домом.

— Здесь ваш муж, — сказал он, — вместе со своим другом Матье. Они хотят отвезти вас в Уитби и готовы пуститься в путь уже на рассвете.

— Агнес будет…

Молеон накинул на плечи Джоанны теплый плащ.

— Сейчас не время об этом, — ответил он коротко. Паэн ждал на улице и увидел ее в первое же мгновение, как она появилась в окне. Если бы он махнул рукой, предлагая ей выйти к нему, или смущенно отвел глаза в сторону, Джоанна, наверное, вернулась бы в свою в спальню. Но, едва почувствовав на себе безмолвный пристальный взгляд Паэна, она поняла, что муж ее устал больше, чем мог выразить словами, и твердо намерен поскорее увезти ее из недавно завоеванного королем города.

Джоанна посмотрела на Молеона и поняла, что осада явилась для него не менее тяжким испытанием, чем для Паэна. Он тоже выглядел усталым, а глаза его были налиты кровью, словно он не спал уже много суток подряд.

— Передайте, пожалуйста, Агнес, что я… Он вздрогнул как от удара.

— Она знает. — Молеон взял арфу Агнес и какое-то время рассматривал ее, словно забыв о присутствии Джоанны. Наконец он поднял голову и с трудом улыбнулся. — Пошлите ей весточку, когда доберетесь до Уитби. — Он подошел к окну и сделал знак Паэну.

— Тогда я поеду, — произнесла Джоанна.

Молеон кивнул:

— Перед отплытием в Нормандию я верну вам корабли и золото, как мы с вами и договаривались.

— Оставьте себе достаточную сумму, чтобы у Агнес было приличное приданое, — тут же отозвалась Джоанна. — Выходя за вас замуж, она должна была получить часть моего приданого, однако Ольтер потратил все до последнего денье, и Агнес сильно сокрушалась из-за того, что на вашу долю ничего не осталось. Скажите ей, что я…

— Для меня это не имеет значения, — покачал головой Молеон. — И никогда не имело. — Он положил арфу на низенькую скамейку рядом с окном. — Вам пора.

— Если мои корабли понадобятся вам для того, чтобы отправить ваших людей в Нормандию, можете воспользоваться ими и вернуть их мне позже, в июне, когда у нас появится новая шерсть для продажи, — предложила Джоанна.

Молеон молча поклонился. Попрощавшись с ним, Джоанна на цыпочках прошла мимо спальни Агнес и спустилась по узкой лестнице к двери.

Паэн ждал ее и от нетерпения не мог устоять на месте. Глаза его были затуманены бессонницей, а черты лица казались резкими в слабом свете зари и столь же мрачными, как у Молеона.

Она подошла к Паэну и заглянула в его темные глаза.

— Я не против того, чтобы отложить отъезд до завтрашнего утра. Похоже, вы оба совсем не спали.

— Мы уже готовы, — ответил он, — и хотим как можно скорее покинуть Ноттингем, если только ты согласна.

Тон его, хотя и не был требовательным, не допускал возражений. Сейчас не время было обсуждать прошлое или принимать решения на будущее, за исключением их возвращения в Уитби. Когда они шли по переулку, Паэн говорил о вьючной лошади, которую ему удалось выкупить у норманнов, и о том, как долго ему пришлось торговаться, чтобы Джоанне вернули ее кобылу вместе с седлом. Матье между тем присоединился к Эдвину и Рольфу, объяснив им, где они могут найти своих животных и сколько серебряных денье им стоит предложить охранникам возле конюшни в качестве взятки.

Они направились мимо главной башни к городской стене, где еще недавно находились ворота, захлопнувшиеся перед Ричардом Плантагенетом. Дымок от догорающих ворот все еще вился над укреплениями, поднимаясь тонкой струйкой в холодном утреннем свете, и, расплываясь серой пеленой, загораживал низко стоявшее над горизонтом солнце.

Эдвин и молодой Рольф последовали за Матье на конюшню. Звук их голосов, о чем-то споривших с охранниками, то усиливался, то затихал, сопровождаемый звоном монет, сыпавшихся из одной ладони в другую. Паэн и Джоанна ждали их в тени дома, любуясь восходящим солнцем.

— Мне следовало рассказать тебе обо всем раньше, — тихо сказал он.

— Если бы я узнала об этом сразу, между нами ничего бы не было.

Он положил руки ей на плечи и развернул лицом к себе.

Под глазами у него залегли темные круги.

— Из всех моих секретов, — произнес он, — этот больше всего отягощал мою совесть.

— Теперь я понимаю, что ты не мог поступить иначе, и если бы у тебя был выбор, ты бы не убил его.

— Убийство Мальби — еще не самый страшный мой грех, — отозвался Паэн. — Мой главный грех состоял в том, что я умышленно держал тебя в неведении о содеянном и позволил тебе хотя бы ненадолго полюбить меня. — Он опустил руки и отступил назад. — Когда мы в первый раз предавались любви, то думали, что время, отведенное нам, будет коротким. Когда я отправлюсь в Нормандию, ты должна будешь дать мне ответ, Джоанна, ошиблись мы или нет.

Слышать эту кроткую покорность судьбе в его голосе, не чувствовать больше мягкого прикосновения сильных рук к своим плечам было для Джоанны невозможно. Она шагнула к нему.

— Ты никогда не лгал мне, Паэн. Тогда, в лесу возле Рошмарена, я спросила тебя, не ты ли убил Ольтера Мальби, и ты ответил, что никто не предлагал тебе деньги за то, чтобы ты его прикончил.

— Я намеренно исказил смысл слов, чтобы помешать тебе бежать одной. А потом, когда опасность миновала, я все равно ничего тебе не сказал. С моей стороны это было равноценно лжи.

— И что бы ни двигало тобой тогда, я признательна тебе за эту ложь, потому что если бы не она…

Она прервалась, услышав громкие голоса и цоканье копыт, свидетельствующие о том, что Матье удалось наконец получить обратно лошадей из Гандейла.

— Одному из ваших парней пришлось вернуться! — крикнул Матье, подъезжая к ним. — Он говорил что-то о кошельке с серебром, спрятанном в грязи. Неужели у тебя и здесь есть тайники, Паэн? Во дворе замка, под самым носом у короля Ричарда? Как видно, приятель, женитьба окончательно помрачила твой рассудок. В следующий раз ты спрячешь свое золото прямо в сапогах у графа Джона.

Паэн проверил подпругу на кобыле Джоанны и подсадил ее в седло.

— Да, это было глупым поступком, — согласился он и в слабом свете наступавшего утра улыбнулся жене:

— Я уже пытался учиться уму-разуму у моей несравненной супруги. Видно, мне придется попросить ее начать все сначала.

Джоанна коснулась его волос.

— Первый урок заключается в том, чтобы не тратить понапрасну время, которое у нас есть. — Ее рука скользнула вниз, к покрытому жесткой щетиной подбородку мужа. — А второй, — продолжала она, — в том, что впредь тебе следует советоваться со своей женой во всем, что касается твоей бороды.

Вернулся Эдвин с кошельком серебра, который он с трудом отыскал во дворе замка. Джоанна поблагодарила его, и, пришпорив лошадей, они тронулись в путь.

* * *


Они пересекли огромное поле, на котором еще совсем недавно, перед капитуляцией Ноттингема, располагалась лагерем армия короля Ричарда, и, едва миновав сторожевые посты, пришпорили лошадей, чтобы побыстрее покинуть этот город. Два раза, когда они делали привал, чтобы дать отдохнуть животным, до них доносились звуки королевской охоты из густого леса, по которому проходила дорога, и каждый раз после этого всадники еще сильнее пришпоривали лошадей, оставляя Ричарда Плантагенета и его рыцарей далеко позади.

К полудню они остановились на гребне пологого холма и увидели приютившуюся в долине под ним небольшую усадьбу. Поднявшийся северный ветер принес с собой гряду кучевых облаков, заслонявших свет солнца. Паэн нахмурился.

— Надвигается гроза, и нам лучше найти себе убежище сейчас, пока еще нет дождя. Матье пожал плечами:

— С каких это пор тебя стал смущать слабый дождик?

— С тех самых, как я обнаружил, что есть куда более приятные способы проводить время. — Он обернулся к Джоанне и указал ей на ферму в долине:

— Как ты думаешь, эти люди согласятся предоставить нам место на чердаке, если мы предложим им серебряные монеты, вымазанные в грязи?

— Я охотно отдам им половину всех денег, если они уступят нам спальню.

Матье фыркнул и, оглянувшись назад, увидел, что Эдвин и Рольф ведут вьючную лошадь по узкой тропинке.

— В таком случае я возьму с собой парней и попрошу, чтобы нам позволили устроиться в амбаре. Мы разбудим вас завтра на рассвете. — Матье обернулся и понял, что ответа ему не дождаться. — Или на следующий день, — буркнул он себе под нос.

* * *


Из всех ночей, которые им довелось провести вместе, эта оказалась первой, которая началась без длительных любовных игр, скрашивавших их ночи в крепости тамплиеров и долгую зиму в Гандейле.

Они едва успели взобраться на чердак и убрать приставную лестницу, как Джоанна заглушила его невысказанный вопрос поцелуем, настолько жадным и полным страсти, что он не оставлял места для каких-либо сомнений или сожалений. Здесь, в самом дальнем, погруженном в тень углу их временного убежища, огонь, вспыхнувший в их сердцах, перерос в жаркое пламя, и они слились в одно живое, трепещущее существо.

Они не слышали, как обитатели усадьбы вернулись домой, и не обращали внимания на доносившиеся снизу голоса Матье и сыновей Рольфа. Лишь когда их сладостное безумие начало понемногу ослабевать, они осмотрелись и поняли, что так и не достигли удобного ложа в виде широкого соломенного тюфяка, лежащего под сушеными травами, подвешенными к стропилам.

Паэн улыбнулся:

— Если бы мы потерпели еще немного, то обнаружили бы под собой постель.

— А разве тебя это заботит? — лукаво посмотрела на него Джоанна.

Он рассмеялся:

— Нет. А разве тебя будет заботить, если утром окажется, что твое платье все покрыто соломой, а плащ порвался, зацепившись за приставную лестницу?

— Утром, — ответила Джоанна, — я приду в такое бешенство, что ты пообещаешь мне все, что угодно, лишь бы меня успокоить.

— И конечно, ты возьмешь с меня слово побриться, — ухмыльнулся Паэн.

— Я возьму с тебя слово никогда больше меня не покидать.

Паэн вздохнул и прижал ее к груди.

— Обещаю, это в последний раз. Я должен отправиться в Нормандию, чтобы сдержать клятву, данную королю. А потом я вернусь, чтобы уже никогда больше с тобой не разлучаться.

— Неужели тебе обязательно уезжать?

— Только еще один раз, и больше уже никогда. — Он погладил ее по волосам. — Ты ведь знаешь, что теперь тебе ничто не грозит. В Гандейле или в Уитби ты будешь в полной безопасности.

Она кивнула:

— Да, я знаю. Значит, это был не Молеон?

— Нет, не Молеон.

— Я так и поняла. Я поверила ему, когда он поклялся в присутствии Юбера Ольтера в том, что никогда не искал моей смерти.

Паэн глубоко вздохнул и обнял ее за плечи.

— Я тоже ему поверил.

— Он всегда очень хорошо относился к Агнес.

Она его боготворит.

Рука Паэна на ее плечах напряглась.

— Похоже, она действительно его любит.

Джоанна придвинулась к нему и почувствовала рядом тепло его тела.

— Он был ее самой заветной мечтой, и с тех пор, как я впервые появилась в замке Рошмарен, она ни о ком больше не говорила. Даже служанки с кухни остерегались смотреть в сторону Молеона, если Агнес находилась рядом. Но теперь…

— Продолжай.

— Теперь, когда мы встретились в Ноттингеме, она, как мне показалось, ревновала его даже больше, чем прежде, несмотря на то что они были уже женаты. Так, словно…

— ..словно она опасалась, что Молеон обратит свой взор на тебя и отдаст тебе свою любовь. — Паэн нахмурился. — Кроме того, если бы ты умерла, твое состояние перешло бы к ней, и от такого приданого не отказался бы никто — даже Адам Молеон.

— Возможно ли, чтобы…

Он поцеловал ее в лоб.

— Да, это вполне возможно. Если Агнес решила, что ты стоишь между ней и Молеоном, не важно, идет ли речь о приданом или о чувствах ее жениха, у нее могло возникнуть искушение ускорить твой конец. Джоанна выпрямилась на полу.

— Агнес была всего лишь влюбленной девушкой. Юной, влюбленной девушкой…

— И она была довольна, выйдя замуж за Молеона?

— Не похоже, чтобы Агнес была довольна, несмотря на то что она казалась столь же преданной ему, как и раньше. Она сказала мне нечто странное… — задумчиво произнесла Джоанна.

Паэн принялся вынимать соломинки из ее волос.

— И что же она тебе сказала?

— Она говорила о верности Молеона — сначала расхваливала его, а потом заявила, что ее не интересуют его отношения с другими женщинами. То она казалась холодной, то вдруг впадала в ярость, словно лишилась рассудка…

— По-видимому, она была больна. Лихорадка часто влечет за собой помрачение рассудка.

— Да, — отозвалась Джоанна. — Все это очень походило на признаки начинающейся лихорадки.

Паэн решил перевести разговор в более безопасное русло:

— Когда твои корабли направятся в Уитби, Молеон постарается передать тебе с ними послание.

На чердаке воцарилась тишина. Джоанна провела пальцами по покрытому жесткой щетиной подбородку Паэна. Он перехватил ее пальцы и поднес к губам.

— Скажи мне, чего ты хочешь, Джоанна. Должен ли я вернуться из Нормандии с бородой или без нее?

В этот момент Джоанна услышала голоса Матье и Рольфа, доносившиеся из зала. Скоро она покинет это убежище, а еще через две недели Паэн уедет от нее и у них уже не будет возможности провести вместе ночь…

— Поклянись мне.,. — произнесла Джоанна.

— В чем угодно, — прошептал Паэн.

Она улыбнулась, глядя в его бездонные голубые глаза.

— Поклянись, что ты никогда больше не оставишь меня вдовой.


Глава 29


Уитби, Англия


Август 1194 года


Стоя на пороге конюшни, Джоанна любовалась галерами, плывущими вверх по реке.

Ей возвратили только один из ее кораблей в начале этого лета. Молеон отправил его на север вместе с золотом и извещением о том, что другой корабль затонул в гавани Портсмута в первые дни мая, когда на побережье обрушился сильный шторм, из-за чего воинам короля Ричарда пришлось задержаться в Англии. По пути из Портсмута в Барфлер английский флот сполна испытал на себе ярость стихий, так что один раз даже вынужден был вернуться в гавань, и лишь со второй попытки армии короля удалось высадиться в Нормандии.

В другом послании, подписанном Амо, командором Ордена тамплиеров, сообщалось о том, что Паэн высадился вместе с королем в Барфлере, однако не стал там задерживаться, а отправился защищать интересы короля в каких-то тайных делах, где требовалось умение молчать и искусно владеть мечом. Он поручил Амо передать Джоанне, что надеется на скорое перемирие в Нормандии и, как только оно будет достигнуто, вернется домой.

Прошло уже шесть недель с тех пор, как слухи о мире достигли Уитби, однако о Паэне по-прежнему не было никаких вестей. На корабле, который снова стал ее собственностью, Джоанна отослала шерсть из Гандейла во Фландрию и, когда он вернулся, отправила следующую партию груза в Динан, в надежде на то, что купец Ги сможет поделиться с ней какими-нибудь новостями о Паэне. Однако на борту корабля оказались только деньги — крупная сумма золотом, которую Джоанна с радостью отдала бы за одно-единственное слово, лишь бы оно означало, что Паэн жив.

Некоторые торговцы шерстью на севере сумели добиться процветания, и многие из них благодаря вновь обретенному хрупкому миру получили обратно свои корабли, реквизированные у них королем Ричардом для военных целей. Теперь, когда установилась прекрасная летняя погода, каждый день в устье Эска появлялись все новые и новые суда; одни из них заходили в гавани и бросали там якорь, а другие продолжали свой путь, не приставая к берегу. И на каждый из этих кораблей Джоанна отправляла своих слуг, чтобы узнать последние новости и расспросить гребцов о бретонце по имени Паэн, который должен был присоединиться к отряду Меркадье, чтобы сражаться на стороне короля Ричарда. Однако каждый раз ее посланцы возвращались ни с чем.

В то теплое августовское утро Джоанна смотрела на реку, любуясь галерой, которая как раз повернула свой изящный резной нос к пологому берегу и бросила якорь недалеко от гавани, посреди сверкающего на солнце мелководья.

— Вы совсем ничего не ели, — обратилась к ней Хадвин. Джоанна улыбнулась служанке.

— Я скоро приду. Не могли бы вы…

— Я уже отправила Эдвина к реке, чтобы он переговорил с командой вновь прибывшего судна. Ну что, теперь вы согласны пойти и перекусить?

— Взгляните, Хадвин. У этой галеры на палубе есть навес для лошадей. Там, на борту, могут находиться рыцари, вернувшиеся из Нормандии.

Хадвин мягко коснулась руки Джоанны.

— Эдвин задаст им все вопросы, которые вы ему перечислили. Полагаю, к этому времени он уже успел их выучить наизусть.

— Я что-то его не вижу.

— Эдвин сейчас на пути к гавани. А теперь пойдемте со мной, и пусть ваш бедняжка наконец подкрепится хлебом и сыром. — Джоанна пригладила складки платья над округлившимся животом и улыбнулась Хадвин. — Мы и так прекрасно пообедали вчера вечером благодаря вашему поварскому искусству.

— Перестаньте смотреть на реку и позавтракайте, иначе я отвезу вас в Гандейл и уложу в постель. — Голос Хадвин смягчился. — Пойдемте. Вы сами знаете, что он вернется сразу же, как только представится возможность.

— Знаю. Но этот корабль может оказаться тем самым…

— Если вы будете стоять здесь, голодная и издерганная, это не принесет вам никакой пользы.

Джоанна кивнула и вместе с Хадвин направилась к дому.

— Я видела, как они выводили лошадей из-под навеса на палубе, — заметила она. — Очевидно, капитан корабля намеревается их продать.

— Вам не нужна лошадь, Джоанна. Во всяком случае, не сейчас. Если вы останетесь здесь до святок, роды пройдут легче. Она улыбнулась Хадвин.

— Если вы будете рядом, ребенок не замедлит появиться на свет и не доставит мне особых хлопот в любом из моих домов. Но я все же останусь в Уитби до тех пор, пока он не родится.

Хадвин фыркнула и проследовала за хозяйкой на кухню.

— Вы хотите остаться в Уитби, чтобы и дальше терзать своими вопросами каждого капитана или моряка, попавшегося вам на пути, обрушивая их на него так же быстро и в таком же количестве, как те стрелы, которые королевские лучники выпустили по Ноттингему. Если вы и дальше будете продолжать в том же духе, корабли начнут избегать нашего порта.

Обе женщины уселись за невысоким столом рядом с очагом, на котором готовилась еда. Повернув голову, Джоанна почувствовала сквозняк, проникавший на кухню из другого конца длинного коридора.

— Кто-то открыл заднюю дверь, — сказала она.

— Наверное, это Эдвин.

— Если это Эдвин, попросите его вернуться и передать капитану корабля, что я хочу приобрести самую лучшую лошадь у него на борту.

— Она не продается.

Голос принадлежал не Эдвину. Джоанна обернулась и увидела стоящую в дверях высокую фигуру.

— Капитан не осмелится продать даже нитку шерсти, не посоветовавшись с новой хозяйкой корабля, — произнес Паэн из Рошмарена. — Она весьма упрямая особа и всегда торгуется до последнего — если только у нее нет при себе для обмена расписного седла.

Джоанна вскочила с кресла и очутилась в объятиях мужа прежде, чем Хадвин пришло на ум его предупредить.

— Ты здесь! — воскликнула она. — Ты вернулся ко мне!

— Вернулся, чтобы остаться, — ответил Паэн. — Я исполнил до конца свой долг перед королем и распрощался с Меркадье. Теперь я торговец шерстью — если, конечно, моя жена согласна взять меня в долю.

— Она согласна, — прошептала ему на ухо Джоанна. — И в те долгие ночи, которые ей пришлось провести одной, она пришла к выводу, что любит тебя настолько, что готова поселиться вместе с тобой в Рошмарене.

Паэн улыбнулся и покачал головой.

— Отныне законный хозяин Рошмарена — Ален, и Молеон дал слово жить с ним в мире. Как только клятвы были принесены, я оставил половину своего золота Алену, а остальное взял с собой, чтобы купить новую галеру у Амо. Это мой тебе свадебный подарок, Джоанна.

У Хадвин лопнуло терпение.

— Отпустите же ее! — возмущенно воскликнула она. — Отпустите, не то вашему сыну может стать дурно от вашей глупости.

Паэн перестал кружить Джоанну по комнате и поставил на пол.

— Неужели это правда? Ты ждешь ребенка?

— Да, к святкам у нас появится малыш, — шепнула она. Хадвин с трудом подвинула скамейку:

— Сядьте.

— Я прекрасно себя чувствую, — ответила Джоанна. — Просто прекрасно!

— Это я не вам, — проворчала Хадвин. — Ваш муж, похоже, вот-вот лишится чувств.

* * *


Они лежали на великолепной постели в спальне Джоанны, любуясь через открытые ставни ночной рекой. Там, под домом Мерко, лунный свет падал на легкую рябь, покрывавшую ее поверхность, и речную птицу, плывущую по серебристому потоку.

— Это все, чего я хочу, — уже в третий раз повторил Паэн. — Жить здесь с тобой и помогать тебе в торговых делах.

— И держать свой меч наготове на тот случай, если в дом вдруг нагрянут грабители, чтобы унести все то золото, которое принесет нам наш новый корабль.

Паэн улыбнулся в слабом сиянии луны:

— Вот именно.

Джоанна прильнула к мужу.

— Я хотела построить второй корабль и отправиться на нем в Бретань, чтобы убедиться в том, что теперь, когда в Рошмарен вернулись его законные хозяева, там царят покой и благоденствие. Но у меня есть для этих целей твой свадебный подарок.

— И это после того, как я приложил столько усилий, чтобы доставить тебя на север? — Паэн пощекотал щеку Джоанны кончиком шелковистой пряди. — Мне потребуется много времени, чтобы прийти в себя.

— До святок, — ответила она и улыбнулась, когда он накрыл ладонью изящную округлость ее живота.

— Не раньше будущего лета, — возразил Паэн, — когда море успокоится.

Джоанна коснулась рукой щеки мужа и подняла голову навстречу его поцелую.

— У нас с тобой теперь достаточно времени, чтобы это обсудить.

Он поцелуем заглушил ее слова и улыбнулся ей при свете луны.

— У нас с тобой впереди целая жизнь, любимая.


notes


Примечания


1


Мелкая монета в средневековой Франции.


2


Историческая личность; был предводителем одной из банд наемников, состоявших на службе у английской короны, и окончил свои дни сеньором Перигора.


3


Ричард I Плантагенет по прозвищу Львиное Сердце (1157 — 1199) — король Англии с 1189 г.


4


Элеонора (Алиенора) Аквитанская (1122 — 1204) — королева Англии, супруга короля Генриха II из династии Плантагенетов.


5


Генрих VI Гогенштауфег (1165 — 1197) — император Священной Римской империи с 1190 г.


6


Самхейн, или Самайн, — календарный праздник у кельтских народов, знаменующий начало зимы (1 ноября).


7


Генрих II Плантагенет (1133 — 1189) — король Англии с 1154 г., которому также принадлежали обширные владения во Франции.


8


Локи — в древнескандинавской мифологии божество, олицетворявшее хитрость, злокозненность и коварство.


9


Приблизительно 5,5 км.


10


Саладин (Салах-ад-Дин) (1138 — 1193) — египетский султан с 1175 г., основатель династии Айюбидов.


11


Тамплиеры (храмовники) — члены католического духовно-рыцарского ордена, основанного в Иерусалиме около 1118-1119 г.


12


Небесным Охотником называли созвездие Ориона.


13


Асассины — члены мусульманской секты, образованной в конце XI в.


14


Герцог Австрийский, вассал императора Генриха VI Гогенштауфена, арестовавший по его приказу Ричарда I Львиное Сердце.


15


Командором назывался глава общины любого рыцарского ордена (тамплиеров, госпитальеров или Тевтонского), организованной по монастырскому образцу.


16


Историческая провинция на территории нынешних Нидерландов.


17


Вильгельм II Рыжий (Руфус) — король Англии в 1087 — 1100 гг., второй сын Вильгельма Завоевателя.