Никогда не влюбляйся в повесу
Лиз Карлайл


Семья Невилл #3






Киран, барон Ротуэлл, — мот и бонвиван, кумир дам лондонского полусвета. Однако за внешним легкомыслием скрывается израненное сердце человека, много страдавшего и глубоко разочарованного в жизни.

Его страсть — рискованные развлечения, а потому в азартной карточной игре он охотно принимает необычную ставку — незаконнорожденную красавицу дочь разорившегося виконта Камиллу Маршан.

Теперь судьба девушки в руках Кирана. Однако барон не желает легких побед. Он намерен не просто покорить Камиллу, но пробудить в ней настоящую женщину — любящую и преданную, способную подарить ему счастье…






Лиз Карлайл

Никогда не влюбляйся в повесу


Филу и Роско, активному дуэту,

посвящается эта книга






Пролог

На плантациях сахарного тростника


Жаркое солнце Вест-Индии немилосердно поливало огнем покрытые нежной зеленью поля, будто вознамерившись испепелить все живое на земле. Разбросанные тут и там белоснежные, с кружевными галереями дома плантаторов на фоне буйной растительности сверкали в его лучах, словно бесценные жемчужины, рассыпанные чьей-то щедрой рукой по зеленому шелку. Внутри любого из этих чудесных домов с их широкими коридорами царил прохладный сумрак, ставни на окнах были открыты, чтобы дать доступ слабому ветерку, а маленькие невольники без устали приводили в движение веера, и те трепетали под потолком, словно крылья каких-то исполинских диковинных птиц.

Эта страна была невероятно щедра к своим обитателям; дивный, волшебный край, где золото буквально можно было выжимать из земли, где его капля за каплей выдавливали скрежещущие челюсти мельниц, где даже пот, выступавший на телах мужчин и женщин, работавших на плантациях сахарного тростника, имел привкус денег. Это был край сахарных баронов и богатых судовладельцев. Далекий колониальный форпост, куда не доставала рука короля, он давно уже жил по своим собственным законам.

Однако помимо английских леди, привыкших спасаться от солнца в домах и нежившихся на своих диванах, и несчастных рабов, которые, невзирая на палящий зной, усердно трудились на плантациях, на этой благословенной земле жили и другие люди. Истосковавшиеся по родине моряки, которым не суждено было уже вернуться домой. Слуги, бывшие некогда свободными людьми, со временем волею обстоятельств превратившиеся в рабов. Портовые шлюхи, уличные воришки и попрошайки, бездомные дети-сироты, безгласные и незаметные, словно тени…Этот мир богатства и нищеты, ленивого ничегонеделания и тяжелой работы до кровавого пота был неожиданно нарушен. Двое мальчишек стремглав бежали вдоль узких рядов зеленого сахарного тростника, не замечая того, что острые, словно лезвия бритвы, листья его режут им руки и лицо, — оба запыхались и жадно хватали воздух пересохшими губами.

— Сюда! — Тот, что повыше, хлопнул второго по плечу. — Гляди, начинается болото. Уж там он нас ни в жисть не поймает!

Повернувшись, они бросились бежать вдоль края плантации, отчаянно работая худенькими локтями. Младший из мальчиков поднырнул под низко нависшую ветку дерева и стрелой понесся вперед.

Внезапно чей-то пьяный рев разорвал повисшую над плантацией сонную тишину. Знойное марево вздрогнуло, и дядюшка, топая, словно разъяренный бык, вырвался им наперерез, топча и ломая хрупкие стебли. Мальчишки обернулись и робко подались назад. Но из гущи сахарного тростника выскользнул костлявый негр, отрезав им путь к отступлению, — лицо его было бесстрастным, точно маска, только в глубине глаз пряталось что-то похожее на жалость.

— Ага, попались, маленькие ублюдки! Ну, теперь держитесь! — прорычал дядюшка, направляясь к ним твердой походкой, что было удивительным для человека, в чьих жилах вместо крови тек ром.

Младший из мальчиков испуганно всхлипнул, старший, закусив губу, молчал.

Дядюшка остановился, его глубоко посаженные, похожие на свиные глазки сузились, превратившись в две щелки. Глядя на обоих мальчишек, он игриво взмахнул хлыстом для верховой езды.

— А ну, Одиссей, давай-ка мне вон того, младшего! — скомандовал он, утирая струйку слюны, тянувшуюся из угла рта. — Я отучу этого поганца дерзить мне!

Долговязый негр шагнул вперед, протянул было руку к малышу и внезапно заколебался.

В воздухе свистнул хлыст, раздался крик — и на костлявом лице цвета эбенового дерева вспухла кровавая полоса.

— Клянусь Богом, ты схватишь этого маленького оборванца, стянешь с него рубашонку и будешь держать его, Одиссей, — и держать крепко! Иначе получишь сорок ударов кнутом, слышишь? А потом я велю швырнуть тебя в подземную тюрьму, где у тебя будет неделя на то, чтобы раскаяться в собственной глупости!

Его слова сделали свое дело — схватив малыша, Одиссей вытолкнул его вперед.

Увидев это, старший из мальчиков решительно заслонил его собой.

— Он не дерзил, сэр, — плачущим голосом пробормотал мальчуган. — Он… он не делал ничего такого. Ни словечка не проронил. Сэр, ему ведь всего восемь лет! Прошу вас, пожалуйста!

Ухмыльнувшись, дядюшка наклонился к нему, обдав мальчика запахом перегара.

— Всегда торопишься выгородить его, да, маленький кусок дерьма? — просипел он. — Ну, если уж ты такой чертовски благородный, можешь подставить свою задницу вместо его, я не возражаю! А ну, Одиссей, задери-ка ему рубашку!

Старший из мальчиков испуганно отшатнулся, но стоявший позади негр успел перехватить его.

— С-сэр… — вытаращив глаза, пробормотал он, — я… я только хотел объяснить. Ни один из нас не пытался надерзить вам. М-мы… мы ни словечка не сказали… клянусь вам! И мы вовсе не пытались передразнивать вас! Это все павлин! Это же он закричал, сэр, разве вы не помните?

Но Одиссей, не слушая его возражений, уже стягивал ветхую рубашонку через его голову. Мальчишка извивался ужом, но все было напрасно. Младший из мальчиков испуганно прижал кулачки к губам — упав на землю, он сжался в комок и затрясся в беззвучных рыданиях.

В темных глазах мальчика заблестели слезы. Одиссей, содрав с него рубашку, швырнул ее в раскисшую под ногами грязь, потом заломил ему руки вверх, не давая шевельнуться. Щуплые плечи мальчишки выгнулись, словно крылья цапли.

— Ну, маленькие ублюдки, клянусь, вы будете проклинать этот день до конца своей жизни, — отвратительно ухмыляясь, прорычал дядюшка, поглаживая хлыст, словно в предвкушении развлечения. — Да-да, я имею в виду тот день, когда вы сошли с корабля, чтобы издеваться надо мной!

Старший из мальчиков покосился через плечо.

— Прошу вас, сэр, — взмолился он. — Отошлите нас обратно! Мы уедем. Даю вам слово, вы больше нас не увидите!

В ответ тот только хрипло расхохотался и взмахнул хлыстом. По окровавленному лицу Одиссея пробежала судорога. Он молча отвернулся.

Хлыст со свистом рассек воздух и посыпались удары, размеренные и оттого еще более безжалостные. Малыш, заткнув уши и закрыв глаза, старался не слышать криков старшего брата… омерзительного звука разрываемой хлыстом кожи. А пока длилась эта пытка, жаркое солнце все так же заливало обжигающими лучами землю, поднялся легкий ветерок и богачи в своих белоснежных особняках, подставляя истомленные жарой тела опахалам, приказывали слугам принести им холодного лимонада. Здесь, на островах, Господь Бог пребывал в своем собственном раю, и все шло своим чередом, как и должно было быть.

Когда малыш осмелился снова открыть глаза, Одиссей уже осторожно перекинул его брата через плечо и широкими шагами направился к дому, бесшумно ступая по мягкой земле, на которой рос сахарный тростник. Дрожа от страха, мальчик боязливо покосился на дядюшку.

И опрометью бросился бежать.




Глава 1

Ротуэлл встречает доктора Реддинга


В октябре в Лондоне обычно царят сырость и промозглый холод. Костлявые ветки деревьев на площадях зябко дрожат на ветру, а немногие уцелевшие листья, вместо того чтобы живописно кружиться в воздухе, липнут к мостовой или цепляются к кованым железным оградам, образуя возле них неопрятные коричневатые вороха.

Слушая, как колеса кареты с легким шорохом разбрызгивают воду, Ротуэлл сунул в рот тонкую черуту[1 - Черута — манильская сигара, сорт сигар с обрезанным концом.] и, попыхивая ею, невидящим взглядом уставился на проносившийся за окном тротуар. В это время дня город выглядел опустевшим — только иногда за стеклом мелькали чернильные пятна зонтиков, когда припозднившийся клерк или слуга пробегал мимо, спеша куда-то по своим делам. Ни одного знакомого лица, подумал барон. Впрочем, и неудивительно, усмехнулся он про себя, — он ведь почти никого не знал в Лондоне.

Дождавшись, когда экипаж свернет на угол Кавендиш-сквер и Харли-стрит, он постучал в потолок бронзовой рукояткой дорожной трости, приказывая кучеру остановиться.

— Возвращайтесь на Беркли-сквер. — В густом тумане звучный, низкий голос барона напоминал раскаты приближающегося грома. — Я вернусь домой пешком, как только покончу с делами.

Кучер почтительно тронул сложенным вдвое кнутом шляпу, хлестнул лошадей и карета покатила прочь.

Стоя на краю тротуара, барон молча размышлял. Уж не свалял ли он дурака, явившись сюда? Возможно, его нетерпеливый нрав сыграл с ним дурную шутку, думал он, неторопливо шагая вверх по Харли-стрит. Да, возможно, все дело в этом. А в результате его ждет впереди еще одна бессонная ночь.

Накануне он вернулся домой из клуба «Сатир», когда небо на горизонте только-только начало сереть — в тот предрассветный час, когда все вокруг кажется призрачным. Приняв ванну и неприязненно покосившись в сторону накрытого к завтраку стола, он скривился, изо всех сил стараясь прогнать подступившую к горлу тошноту, после чего уселся в карету и отправился в Доклендс, в контору компании, принадлежащей их семье, с единственным желанием убедиться самолично, что в отсутствие сестры все идет как надо. Однако визиты в «Невилл шиппинг» неизменно приводили барона в дурное расположение духа — главным образом потому, что он — как он сам постоянно твердил — не желал иметь с проклятой компанией ничего общего. Так что он будет только счастлив сдать дела сестре, повторял Ротуэлл, и сделает это, как только Ксантии и ее новоявленному супругу надоест шляться по свету — пусть только объявятся, как он мигом переложит эту тяжкую ношу со своих на ее плечи, а дальше пусть делает с компанией, что ей заблагорассудится!

Однако мрачное расположение духа, в котором пребывал барон, не имело никакого отношения к его нынешним заботам, и в самой глубине сердца он отлично это понимал.

Вскоре он оказался на углу Девоншир-стрит и понял, что его путешествие подошло к концу. Ему и в голову не пришло спрашивать у кого-то дорогу — не хватало еще отвечать на вопросы, которые неизбежно последуют.

И хотя Ротуэлл пробыл в Лондоне всего несколько месяцев, ему уже было хорошо известно, что Харли-стрит, где он находился, мало-помалу становится местом обитания самых модных и процветающих из числа современных Гиппократов.

В глаза ему бросилась латунная табличка с надписью: «Джеймс Дж. Реддинг, доктор медицины».

Что ж, сойдет и этот, решил он.

Он поднялся по мраморным ступеням и постучал, и через мгновение дверь приоткрылась: на пороге стояла круглолицая служанка в опрятном сером платье. Ей пришлось запрокинуть голову — так он был высок, — а потом глаза ее удивленно распахнулись. Видимо, сообразив, что имеет дело со знатной особой, горничная поспешно распахнула дверь и низко присела, после чего бросилась принять у барона пальто и шляпу.

Ротуэлл протянул ей визитную карточку.

— Я бы хотел видеть доктора Реддинга, — невозмутимо заявил он с таким видом, будто произносить подобную фразу было ему не в диковинку.

Похоже, девушка умела читать. Бросив взгляд на визитку, она снова присела в реверансе, не поднимая глаз.

— Доктор ожидает вас, милорд?

— Нет! — рявкнул он. — Но дело не терпит отлагательства.

— М-может быть, вас устроит, если доктор зайдет к вам домой? — робко предложила она.

В ответ Ротуэлл наградил девушку испепеляющим взглядом.

— Ни в коем случае, — процедил он. — Об этом не может быть и речи. Надеюсь, это понятно?

— Да, милорд. — Слегка побледнев, девушка сглотнула. — Извините, милорд, но в настоящий момент доктора нет дома. Он поехал к пациентам с визитами, — вежливо объяснила она. — Вероятно, он вернется чуть позже.

К такому повороту событий Ротуэлл был не готов. Он давно уже привык всегда получать все, что он хочет, причем немедленно. Должно быть, это было написано у него на лице, потому что девушка поспешно добавила:

— Возможно, вы предпочитаете подождать, милорд? Тогда я подам вам чай.

Но чай его не интересовал. Охваченный раздражением, Ротуэлл сорвал шляпу с вешалки и повернулся к двери. С него хватит, решил он.

— Может быть, что-нибудь передать? — Девушка с нерешительным видом протянула ему пальто. — Возможно, вы заглянете еще раз… завтра утром?

Ротуэлл почувствовал непреодолимое желание бежать отсюда как можно скорее. Вероятно, кто-то сочтет терзающие его страхи глупыми — пусть так, он будет и дальше бороться с ними в одиночку.

— Нет, благодарю вас, — буркнул он, открыв дверь. — Только не завтра. Как-нибудь в другой раз.

Он так торопился поскорее уйти, что не заметил высокого, худощавого мужчину, как раз в этот момент поднимавшегося по ступенькам, и в результате едва не сшиб его с ног.

— Добрый день, — проговорил незнакомец, отодвинувшись в сторону и вежливо приподняв шляпу. — Я доктор Реддинг. Могу я быть вам чем-нибудь полезен?




— Дело, не терпящее отлагательства, вот как? — десятью минутами позже задумчиво проговорил доктор Реддинг. — Но если вы убеждены, милорд, что дело настолько срочное, то почему тянули так долго? Вот что мне непонятно.

Доктор оказался темноволосым костлявым мужчиной с крючковатым носом и глубоко посаженными глазами. Словом, типичная Старуха с Косой, правда, в мужском варианте и без капюшона на голове.

— Если это случается и тут же проходит бесследно, сэр, — запротестовал Ротуэлл, — вы бы тоже решили, что особой срочности нет. Вот и я так подумал. Решил, что пройдет и теперь.

— Хм-м… — неопределенно промычал доктор, оттянув Ротуэллу нижние веки. — Кстати, а что именно вы имеете в виду, милорд?

Ротуэлл обиженно нахохлился.

— Диспепсия, — наконец раздраженно выплюнул он. — Подцепил эту дрянь в Малайзии. Надеюсь, вы понимаете, о чем я?

При этих словах взгляд доктора вдруг непонятно почему стал пустым.

— Ну, думаю, дело тут не только в одной диспепсии, милорд, — пробормотал Реддинг, пристально разглядывая левый глаз Ротуэлла. — Иначе… Кстати, мне очень не нравится этот цвет…

Ротуэлл раздраженно крякнул.

— Я совсем недавно вернулся из Вест-Индии, — недовольно буркнул он. — Наверное, слишком много времени проводил на солнце.

Доктор наконец оставил в покое его глаз и, отодвинувшись, скрестил руки на груди.

— Обычный загар, говорите вы? — с легким раздражением в голосе повторил он. — Нет, сэр, думаю, вы ошибаетесь. Кстати, говоря о цвете, я имел в виду ваши глаза, а отнюдь не кожу. Так вот, что касается глаз… мне не нравится желтоватый цвет белков. Это весьма неприятный симптом, и вы это отлично знаете. Иначе такой человек как вы, милорд, никогда не пришел бы сюда.

— Такой человек, как я?..

Доктор пропустил эти слова мимо ушей. Вместо ответа он провел пальцами под нижней челюстью Ротуэлла, после чего принялся ощупывать его горло.

— Скажите, милорд, вы случайно не могли подцепить там малярию?

Ротуэлл рассмеялся.

— Малярию? Слава Богу, нет! По-моему, это единственное, чего мне удалось избежать, — хотя малярия считается проклятием тех мест.

— Вы много пьете?

По губам Ротуэлла скользнула мрачная усмешка.

— Возможно, — пробурчал он.

— Вдобавок вы употребляете табак, — продолжал доктор. — Во всяком случае, я чувствую характерный запах.

— И что? Какие-то проблемы?

— Излишества любого рода всегда заканчиваются проблемами, — туманно ответил доктор.

Ротуэлл опять издал какое-то невнятное ворчание. Еще один моралист на его голову, недовольно подумал он. Только этого ему не хватало!

Доктор быстрым движением отдернул тяжелую портьеру, прикрывавшую часть стены возле двери в кабинет. Звякнули металлические кольца.

— Прошу вас, пройдите сюда, милорд. Снимите пальто, сюртук, жилет и рубашку. А когда разденетесь до пояса, ложитесь на стол.

Ротуэлл принялся расстегивать шелковый жилет, мысленно проклиная доктора, отвратительную, тянущую боль в желудке, изводившую его вот уже сколько дней, а заодно и самого себя. Жизнь в столице сведет его в могилу, мрачно подумал он. Праздность, словно яд, отравляла кровь в его жилах, сводила его с ума. Он чувствовал, как этот яд разливается в его жилах, но ему не хватало решимости встряхнуться и покончить с этим навсегда.

Он, к счастью, всегда был здоров как лошадь. И не нуждался ни в чьей помощи — ни врачебной, ни какой-то другой.

Он слышал, как доктор Реддинг открыл дверь и вышел из кабинета. Барон разделся и, повесив одежду на вбитый в стену крюк, принялся оглядывать комнату. Неожиданно она оказалась роскошной — мраморный пол, тяжелые бархатные портьеры, всю дальнюю часть комнаты занимал массивный письменный стол. Посреди комнаты возвышался еще один стол — высокий, обтянутый кожей. Ротуэлл саркастически хмыкнул — похоже, пациентам доктора Реддинга удавалось прожить достаточно долго, чтобы оплатить подобную роскошь. Что ж, выглядит обнадеживающе, решил он.

Ротуэллу бросился в глаза стоявший позади стола поднос с разложенными на нем медицинскими инструментами. Воровато покосившись через плечо, барон на цыпочках подкрался к нему и принялся разглядывать блестящие металлические штучки. По спине у него пробежал холодок, кожа покрылась мурашками. Скальпель и целый набор стальных ланцетов угрожающе сверкнули, и барон невольно попятился. Кроме них он заметил ножницы, хирургические щипцы, пинцеты и иголки — и кучу каких-то еще инструментов, предназначение которых оставалось для него тайной. Ротуэлл почувствовал, как его бьет дрожь.

Господи помилуй, какой черт принес его сюда?..

Но сегодня утром… сегодня утром его вдруг скрутило, как никогда до этого. Ротуэлл скривился. Он до сих пор чувствовал кислый металлический привкус во рту… помнил едкую горечь, подкатившую к горлу, и дикую боль, когда судорожные спазмы выворачивали его наизнанку так, что, казалось, вот-вот затрещат и сломаются ребра. Ад и все его дьяволы! Придется остаться и выслушать все, что этот доктор Реддинг с его угрюмой физиономией соблаговолит ему сказать. Чтобы выкинуть из головы все мысли о том, что ему довелось пережить этим утром, барон взял с подноса наиболее устрашающий из медицинских инструментов и принялся разглядывать его. Что это за чертовщина такая, озадаченно подумал он. Средневековое орудие пыток?

— Хирургическая пила для трепанации черепа, — невозмутимо проговорил голос у него за спиной.

Подпрыгнув как ужаленный, Ротуэлл швырнул проклятую железяку обратно на поднос. Потом обернулся — доктор, неслышно войдя в комнату, стоял позади него.

— Впрочем, могу вас успокоить, милорд, — так же бесстрастно продолжал доктор, — не думаю, что сегодня у нас возникнет необходимость проделать в вашем черепе дырку.




Хотя пик лондонского сезона миновал уже несколько недель назад, джентльмен, элегантно откинувшийся в блестящем черном ландо, ловил на себе немало взглядов, что было и неудивительно, ведь он был весьма привлекателен, даже красив, и его хорошо знали в свете. Увы, даже его красота не мешала лондонскому светскому обществу относиться к нему весьма прохладно, а представители столичного бомонда не упускали случая снисходительно заметить, что он, мол, не слишком приятный человек.

Граф де Валиньи — хотя лучшая пора его жизни давно прошла и к тому же его по пятам преследовали нетерпеливые кредиторы — был одет с чрезвычайной изысканностью: внимательный взгляд тут же отметил бы стремление графа строго следовать велениям парижской моды. Свои безупречные туалеты граф носил с той аристократической небрежностью, которая свойственна преимущественно французам. Рядом с ним, гордо расправив плечи, сидела молодая женщина поразительной красоты, которую окружающие, само собой, принимали за его последнюю возлюбленную, ведь всем в свете было хорошо известно, что граф де Валиньи меняет женщин как перчатки.

День между тем клонился к вечеру, а поскольку стоял как-никак октябрь и к тому же довольно промозглый, неудивительно, что толпа желающих подышать в Гайд-парке свежим воздухом постепенно стала редеть. Вскоре в парке не осталось никого, кроме парочки жизнерадостных юнцов, гарцевавших верхом, да ландо, битком набитого вдовушками — те неодобрительно поджимали губки, но не удостаивали сидевшую возле графа красавицу ни единым взглядом. А это, с точки зрения самого графа де Валиньи, было самым настоящим позором. Повернувшись, он бросил нетерпеливый взгляд на обоих юных джентльменов, и в глазах его появилось какое-то тоскливое выражение.

— Боже мой! Камилла! — жалобно простонал он, с горечью взглянув на ее прекрасное лицо. — Выше голову! Смотри веселей! Кто захочет еще раз взглянуть на женщину, если она не стоит и одного-единственного взгляда? А ты сидишь с таким видом, будто я везу тебя на гильотину!

— А разве нет? — процедила его спутница, смерив графа взглядом. — Сколько я уже здесь? Шесть недель, n'est-ce pas[2 - Не так ли? (фр.)]? Шесть недель — в этой промозглой сырости, от которой выть хочется! Да еще все эти ханжи при виде нас обоих воротят нос! Тоска такая, что скоро и гильотина покажется развлечением.

— Проклятие, Камилла! — Взбешенный граф щелкнул кнутом, и лошади помчались рысью. — Ты просто неблагодарная маленькая дрянь!

Женщина высокомерно расправила плечи, даже сейчас не желая откинуться на мягкую спинку сиденья.

— Возможно, ну и что? — пробормотала она себе под нос — обращаясь не столько к нему, сколько к себе. — Жалко, что сейчас не весна. Может быть, тогда твой идиотский план и сработал бы.

Услышав это заявление, граф расхохотался во весь голос.

— Сладкая моя! Боюсь, ты можешь просто не дождаться весны!

В ответ она смерила его презрительным взглядом.

— Да, возможно, — согласилась она. — Впрочем, как и ты… папочка!




Памела, леди Шарп, стояла в гостиной у окна. Облокотившись на спинку стула, она любовалась городской суетой Мейфэра, где в этот час кипела жизнь. Она так засмотрелась, что не сразу заметила в толпе высокого мужчину в темном плаще, который, похоже, куда-то спешил. Скользнув по нему беглым взглядом, она тут же забыла о нем, потому что как раз в этот момент дождь перестал наконец моросить, тучи, с утра обложившие небо, раздвинулись и между ними блеснул лучик солнца.

Возможно, завтра появятся первые посетители, подумала она. Да, наверняка. К тому же она уже достаточно хорошо себя чувствует — во всяком случае, настолько, чтобы принимать гостей. Сказать по правде, она умирала от желания насладиться своим торжеством. Для нее это была поистине судьбоносная неделя — впрочем, если уж начистоту, то и весь этот год оказался для нее знаменательным. Она представила ко двору только что начавшую выезжать кузину Ксантию, которая, к ее радости, имела в свете оглушительный успех, и почти сразу же после этого события чрезвычайно удачно выдала замуж свою единственную дочь Луизу за наследника графского титула.

И наконец после двадцати лет вполне счастливого брака с обаятельным лордом Шарпом Памела, ко всеобщему удивлению, решилась на такое, чего от нее точно уж никто не ожидал, — она подарила своему мужу сына и наследника, очаровательного голубоглазого мальчугана, точную копию своего отца.

— Миледи? — Неслышно появившаяся горничная подхватила графиню под руку. — Может быть, вам лучше лечь?

Именно в этот самый момент человек в темном плаще проходил мимо окна ее гостиной.

— О! — ахнула Памела, указав на него пальцем. — Смотри! Энн, останови его! Беги же за ним, слышишь? Немедленно приведи его ко мне! И поторопись!

— Мадам? — Энн озадаченно нахмурилась.

— Ротуэлл! — Леди Шарп, как безумная, забарабанила по стеклу. — Я ведь только вчера послала ему письмо! Что ты стоишь столбом, глупая?! Я должна увидеть его — немедленно, слышишь? Да беги же за ним, Энн!

Энн слегка изменилась в лице — однако перечить хозяйке не осмелилась. Сбежав вниз, она велела младшему лакею бежать во весь дух по Ганновер-стрит вдогонку за лордом Ротуэллом. Лакей слегка поломался — репутация барона, его вспыльчивый, тяжелый нрав были известны всему Лондону, — но потом все же послушался. Однако, как ни странно, все обошлось. Похоже, лорд Ротуэлл уже успел расквасить носы всем, кому считал нужным это сделать, поэтому он почти безропотно позволил лакею отвести себя в дом.

Графине приняла его в своей собственной маленькой гостиной — ради такого случая она не стала переодеваться, оставшись, как и была, в домашнем платье и изящном чепце. Когда барон вошел, она сидела, положив ножки на любимый стул своего мужа — тот самый, на котором обычно сидел лорд Шарп, когда у него разыгрывалась подагра.

— Киран, дорогой! — пробормотала она, подставив ему щеку для поцелуя. — Надеюсь, ты меня извинишь? Видишь ли, я еще не встаю.

— Конечно! — Ротуэлл уселся в кресло напротив нее. — Памела, я не понимаю, с чего на тебя вообще напала блажь принимать гостей?

Леди Шарп ослепительно улыбнулась:

— Знаешь, почему я всегда любила тебя больше всех остальных моих кузенов? За эту твою грубую откровенность, мой мальчик!

За его грубую откровенность? Похоже, эта фраза будет преследовать его весь день.

Но глаза леди Шарп сияли искренней радостью.

— Ну, мой дорогой, может, объяснишь все-таки, с чего это тебе вздумалось меня избегать?

— Видишь ли, Памела, со вчерашнего дня я практически не был дома.

— Да уж, я чуть в обморок не упала от удивления, увидев тебя на улице в дневное время. — Леди Шарп сморщила нос. — Я не в восторге ни от общества, которым ты предпочитаешь окружать себя, ни от твоего ночного образа жизни. Впрочем, не стоит об этом. Кстати, не хочешь меня поздравить?

При этих словах Ротуэлл чопорно выпрямился.

— Конечно, дорогая. Прими мои поздравления. Я благодарю Бога за то, что все обошлось, — добавил он. — Это было чертовски опасно для тебя, Памела. Я искренне рад, что все уже позади.

Леди Памела удивленно подняла свои изящно очерченные брови.

— О чем это ты? Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего особенного, Памела, — ответил он. — Просто надеюсь, тебе не придет охота повторить это еще разок.

— В моем-то возрасте? — Леди Памела метнула в его сторону насмешливый взгляд. — Я бы сказала, что это маловероятно.

— Держу пари, что все эти волнения здорово сократили Шарпу жизнь.

— Да, знаю. Поверь, мне очень жаль. — Леди Шарп, опустив глаза, играла с лентой, которой был обшит ее носовой платок. — Но, Киран, ты же сам понимаешь — Шарпу нужен был наследник.

— А что в конце концов будет с моим титулом, Памела? — наконец спросил он.

— Ты имеешь в виду — когда тебя не станет? — Леди Памела с досадой отбросила в сторону платок. — Думаю, и титул и все остальное унаследует кто-то из твоих кузенов Невиллов. Впрочем, тебе ведь это безразлично, разве не так?

— Ты права. Совершенно безразлично, — пробормотал Ротуэлл.

Леди Шарп бросила на него удивленный взгляд.

— По-моему, тебе следует немедленно этим заняться, — резко заявила она. — И не делай непонимающее лицо, Киран! Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

Однако Ротуэлл старательно делал вид, что не понимает. Даже уперся руками в колени, словно собираясь встать.

— Ну, старушка, мне пора. А тебе, думаю, лучше немного отдохнуть.

— Фи! — бросила леди Шарп, повелительным жестом заставив кузена вновь опуститься в кресло. — Если кто-то из нас и нуждается в отдыхе, так это ты! Да, я в жизни не видела тебя таким измученным. — Она повернулась к горничной. — Ступайте, Энн, скажите Торнтон, чтобы она принесла сюда виконта Лонгвейла. Я хочу представить его своему кузену.

Ребенок? О Боже… только не это!

Ротуэлл обычно под любыми предлогами старался избегать общения с детьми. Ему казалось, все ждут, что он немедленно придет в телячий восторг. А он никакого восторга не испытывал.

Но это был не просто младенец, а сын кузины Памелы, к которой Ротуэлл был искренне привязан. В итоге барон остался — больше того, даже умудрился выдавить из себя улыбку, после чего, поколебавшись немного, склонился над пышным свертком, который нянюшка доставила сюда из детской специально для того, чтобы он имел возможность им полюбоваться.

И вдруг непонятно почему у него перехватило дыхание. Этот малыш был очарователен. Бархатистая кожа ребенка была так нежна, что казалась прозрачной, а круглые, пухлые щечки покрывал румянец того оттенка, для которого в человеческом языке просто не существовало слов.

В гостиной настала такая тишина, что Ротуэлл боялся дышать.

Внезапно малыш моргнул, и на Ротуэлла уставились два голубых глаза. Потом вдруг сжал свои крохотные кулачки, сморщился и разразился таким пронзительным воплем, которому позавидовала бы и иерихонская труба. Странное очарование, владевшее Ротуэллом, мгновенно рассеялось.

— Боюсь, лорд Лонгвейл уже по горло сыт моим обществом, — объявил он, улучив момент между двумя особенно громкими воплями.

— Чушь! — безапелляционно заявила ее светлость. — Уверена, он просто желает произвести на тебя впечатление. Признайся, Киран, тебе когда-нибудь доводилось слышать младенца с такими здоровыми легкими?

Ротуэлл честно признался, что нет. Несмотря на бесчисленные пеленки и свивальники, в которые он был туго завернут, младенец умудрялся безостановочно размахивать кулачками и при этом не переставал вопить так, словно его резали. Ротуэлл был до глубины души поражен той силой воли и упорным стремлением добиваться своего, которая исходила от этого крохотного создания — и даже почувствовал нечто вроде невольного уважения к малышу. Внезапно Ротуэлл поймал себя на том, что его губы непроизвольно растягиваются в улыбку.

В конце концов, возможно, он ошибается, и отнюдь не всё и вся в Лондоне хиреет и чахнет. Взять хотя бы этого маленького проказника — вон как орет!

Что ж, похоже, круговорот жизни, смерти и возрождения действительно представляет собой нечто вечное и неизменное. Но что он сам испытывал при мысли об этом, успокоение или гнев, Ротуэлл затруднился бы сказать.

Леди Шарп протянула руки к сыну.

— Дайте мне подержать его хоть немного, Торнтон, — попросила она, прижав извивающийся сверток к груди. — Всего несколько минут, хорошо? А после этого, думаю, будет лучше отнести его в детскую. Боюсь, мы и без того заставили лорда Ротуэлла чувствовать себя довольно неуютно.

Вместо того чтобы снова усесться в кресло, Ротуэлл подошел к одному из окон, выходивших на Ганновер-стрит. Он чувствовал, как что-то дрогнуло в его душе — и сам удивлялся этому.

Он так и остался стоять, взявшись одной рукой за ставень и невидящим взглядом уставившись на сгущавшиеся сумерки за окном. Одна мысль не давала ему покоя… Что такого необыкновенного было в этом малыше, что поразило его до глубины души? Голос Памелы вернул его к действительности.

— Киран! — В ее обычно мягком голосе сейчас слышались металлические нотки. — Мой дорогой… с тобой все в порядке?

Словно застигнутый на месте преступления, Ротуэлл вздрогнул и обернулся. Его кузина, снова устроившись в кресле, с любопытством разглядывала его. Кроме них, в гостиной уже не было ни души.

Леди Шарп склонила головку на плечо — и сразу стала похожа на любопытную птичку.

— По-моему, ты не слышал ни слова из того, что я сказала!

— Извини, Памела, — пробормотал он. — Я задумался.

Хмыкнув, леди Шарп похлопала по стоявшему возле нее стулу.

— Иди-ка сюда, — позвала она. — И постарайся быть хоть немного серьезным, хорошо? Это важно.

Ротуэлл, хоть и неохотно, выполнил ее просьбу. От его внимания не укрылось напряжение, сквозившее в голосе кузины. И почему-то это ему страшно не понравилось.

— Киран, — тихо проговорила она, — ты по-прежнему встречаешься с Кристиной?

Вопрос застал Ротуэлла врасплох. Кристина Эмброуз приходилась Памеле золовкой, но они были так же несхожи между собой, как небо и земля. Памела редко решалась о чем-то его просить, собственно говоря, он вообще не помнил, чтобы такое случалось.

— Мы с миссис Эмброуз изредка встречаемся — когда у нас появляется такое желание, — недовольно буркнул он. — А в чем дело? Шарп снова чем-то недоволен?

— Господи, конечно, нет! — отмахнулась леди Шарп, — Моему мужу хорошо известно, что он не имеет никакого права читать нотации сводной сестре, да он и не пытается. Но вы двое… послушай, Киран — надеюсь, дело не зашло… м-м-м… слишком далеко? Кристина не из тех женщин, которые готовы с легкостью согласиться… Господи, даже не знаю, как сказать…

Ротуэлл помрачнел. Он не имел привычки обсуждать с кем-то свою личную жизнь.

— Боюсь, Памела, мои отношения с миссис Эмброуз никого не касаются, — холодно заявил он. — Но если ты имеешь в виду какие-то постоянные отношения, то об этом и речи нет.

Лицо леди Шарп внезапно прояснилось.

— Нет-нет… конечно, нет, — повторила она, словно уговаривая себя. — Кристина, безусловно, очаровательна, но…

— Памела, — решительным тоном перебил он, — ты вступаешь на опасную почву. Мне показалось, ты собиралась о чем-то меня попросить? Тогда давай.

— Ах да, конечно, — спохватилась Памела, оправив складки своего изящного домашнего платья. — Во вторник крестины, Киран. И я бы хотела… да, я уже все решила. И хочу попросить тебя быть крестным моего сына, юного лорда Лонгвейла. Знаешь, я так радовалась, когда после всех этих долгих лет ты наконец оставил Барбадос и вернулся в Англию. О, так ты согласен, дорогой? Прошу тебя, скажи «да»!

Ротуэлл, вскочив с кресла, вновь подошел к окну. Повернувшись спиной к Памеле, он долго молчал.

— Нет, — наконец пробормотал он, тихо, но решительно. — Нет, Памела. Прости. Это совершенно невозможно.

Он услышал за спиной слабый шелест шелка, словно его кузина встала. Он не ошибся — через мгновение ее рука легко легла ему на плечо.

— О, Киран! — воскликнула она. — Кажется, я догадываюсь, о чем ты думаешь.

— Нет, — хрипло буркнул он. — Нет… уверяю тебя, ты не можешь этого знать.

— Ты считаешь, что из тебя не получится хороший крестный моему мальчику. — Леди Шарп сжала его плечо. — Но уверяю тебя, ты ошибаешься, мой дорогой! Больше того, я просто уверена, что это не так. Ты — замечательный человек, Киран, умный, волевой, целеустремленный. Ты не умеешь лукавить. Ты всегда привык говорить то, что думаешь. Ты…

— Нет! — Барон с силой ударил кулаком по подоконнику, словно надеялся, что от боли в голове у него прояснится. — Проклятие, ты разве не слышала, что я сказал, Памела? Нет. Это абсолютно невозможно!

Леди Шарп отпрянула, по ее лицу было видно, как больно задел ее отказ.

Почувствовав это, Ротуэлл повернулся к ней, ласково провел рукой по ее волосам.

— Прости меня! — отрывисто бросил он. — Мне нужно следить за своим проклятым языком…

— Это не важно, — перебила Памела. — Я-то ведь знаю, что в глубине души ты добр и великодушен, Киран. А слова… это не главное.

— Умоляю тебя, не утруждай себя перечислением моих добродетелей, Памела, — уже более мягким тоном попросил он. — Тем более что список получится весьма коротким. Благодарю тебя за оказанную мне высокую честь, но подыщи для этого кого-то другого.

— Но… Но нам бы хотелось, чтобы крестным был ты, — тихо сказала она. — Мы с Шарпом долго обсуждали эту тему. И мы оба считаем, что более подходящего человека для этой роли…

— Прошу тебя, Памела, оставим это, — перебил он. — Не нужно меня просить — я не могу. Бог свидетель, мне с моим отвратительным характером подобная задача вряд ли по плечу — хоть ты и не можешь с этим смириться.

— Послушай, ты не понима…

— Нет, моя дорогая. — Ротуэлл с удивительной нежностью взял ее руку в свои и подвел ее к креслу. — Это ты не понимаешь, Памела. А теперь садись и положи ноги вот сюда. Тебе необходимо отдохнуть. А мне пора уходить.

Добравшись до кресла, леди Шарп, опершись рукой о подлокотник, устало опустилась в него.

— Когда возвращаются Нэш с Ксантией? — спросила она. — Очень надеюсь, они не откажутся стать крестными моего мальчика.

— Завтра, — ответил барон, ласково похлопав ее по плечу. — Попроси Нэша быть крестным отцом. Вот увидишь, он будет в восторге и сочтет это за величайшую честь. Нэш ведь до сих пор не уверен, что он нам нравится.

— А он нам нравится? — Леди Шарп вскинула на него глаза.

Ротуэлл подумал.

— Более или менее, — кивнул он. — И потом — мы обязаны уважать выбор Ксантии, не так ли? К тому же чем больше я об этом думаю, тем больше радуюсь, что в случае чего под рукой всегда есть Нэш.

— В случае чего? Что ты имеешь в виду? — Графиня растерянно моргнула.

Ротуэлл заставил себя улыбнуться:

— Да ничего особенного, Памела. Ну а теперь я должен идти.

Его кузина огорченно шмыгнула носом.

— Жаль. Я надеялась, ты пообедаешь с нами, — пробормотала она, снова взявшись расправлять складки своего домашнего платья. — И куда тебе торопиться? Тебя ведь никто не ждет дома к обеду, верно?

Ротуэлл, наклонившись, поцеловал ее в щеку.

— Нет. Ты ведь знаешь, что я волк-одиночка.

И, проговорив это, он стремительно вышел из комнаты прежде, чем Памела успела что-то возразить.




Глава 2

Граф де Валиньи устраивает у себя карточную игру


Граф де Валиньи, небрежно держа колоду, с привычной ловкостью тасовал карты, и тонкие пальцы его своей гибкостью смахивали на клубок копошащихся угрей. В этих движениях было что-то завораживающее — усталые и пресыщенные взгляды гостей были прикованы к его рукам. Забыв обо всем, они зачарованно следили, как с легким шорохом, сменяя друг друга, мелькают карты, а огромный рубин в перстне графа, вспыхивая при каждом движении, бросал на них кроваво-красные отблески, придавая всей этой сцене какой-то зловещий оттенок.

В эту ночь их было пятеро за карточным столом в доме графа, и каждый из этих пятерых своей распущенностью мог поспорить с остальными. Игра, которую затеял Валиньи, именовалась «двадцать одно», минимальная ставка составляла пятьдесят фунтов, и после нескольких часов, которые эти пятеро провели за карточным столом, воздух в комнате, пропитанный табачным дымом, несвежим дыханием и испарениями разгоряченных человеческих тел, казался спертым. Наконец барон Ротуэлл, весь вечер остававшийся в выигрыше, не выдержав, встал и поднял вверх створку окна.

— Merci, mon ami,[3 - Благодарю, мой друг (фр.).] — с легкой усмешкой бросил граф де Валиньи в сторону Ротуэлла, и последняя карта, выпорхнув из его пальцев, с легким шелестом легла на украшенную золотой инкрустацией крышку стола. — Чертовски напряженная игра, вы не находите?

На лицах двух сидевших за столом джентльменов ясно читалось отчаяние. Собственно говоря, примерно те же чувства должен был бы испытывать и сам хозяин, однако за все те долгие месяцы, на протяжении которых барон Ротуэлл оказывался с графом де Валиньи за карточным столом, ему ни разу не доводилось видеть, чтобы на лице графа отразилась хотя бы тень сомнения — даже в тех случаях, когда тому случалось проиграться в пух и прах. Валиньи всегда играл по-крупному, часто проигрывал все до последнего гроша, но при этом неизменно подписывал долговые расписки той же твердой рукой, что и сдавал карты. Правда, в тех случаях, когда ему случалось выигрывать, суммы выигрыша были фантастическими. Граф был прирожденным игроком — игроком до мозга костей.

— Удачи, господа. — Карты были снова сданы. Объявили ставки, и игра началась. Граф небрежно сбросил первую карту — даму пик — и на губах его появилась легкая усмешка.

— Будь я проклят! — заплетающимся языком пробормотал сэр Ральф Генрис, в остолбенении уставившись на черную даму. — Второй раз подряд! Послушайте, Калверт, вы ручаетесь, что хорошо перетасовали колоду? Вы уверены в этом?

— Вы же своими глазами это видели! — огрызнулся тот. — Господи помилуй, вы-то чего жалуетесь, хотел бы я знать? В отличие от вас я вот-вот пойду ко дну. Дайте ему еще одну, граф. Может, после этого он перестанет ныть.

Сэр Ральф поднял на него мутный взгляд.

— И вовсе я не ною, — с трудом пробормотал он, едва ворочая языком. — Стойте… а куда подевались все эти девки?! Настоящие шлюхи, конечно, но… черт возьми! Мне приглянулась та, с… как вы назвали ту штуку? Ну, ту, из черной кожи, и еще другую… нет, погодите-ка, сейчас вспомню… проклятие, Валли, что-то я плохо соображаю…

— Это было позавчера, мой друг, — услужливо подсказал граф де Валиньи. — А сегодня у нас карточная игра, Ральф. Берите карту или отправляйтесь домой.

Бегло взглянув на свои карты, Ротуэлл отвернулся от стола и без особого интереса окинул глазами комнату, где по углам, куда не доставал свет свечей, уже потихоньку сгущались тени. Он до сих пор не мог понять, почему поддался уговорам де Валиньи приехать к нему сыграть в карты. Тем более что общество, в котором вращался граф, даже по меркам Ротуэлла, выглядело весьма сомнительным. Однако в последнее время он стал замечать за собой явное тяготение к подобной сомнительной компании — в поисках развлечений барон опускался все ниже и ниже, словно испытывая странное и болезненное желание изучить ту грязь, что обычно скапливается на дне клоаки, высокопарно именуемой светским обществом.

Повинуясь этому стремлению, он и наткнулся на Валиньи — сейчас он даже затруднился бы сказать, когда и где произошла их встреча. Он бы нисколько не удивился, если бы это случилось в Сохо — граф, которого не пустили бы ни в один великосветский карточный клуб, уже стал постоянным обитателем этого адского котла, пожравшего немало азартных душ. Впрочем, коль скоро уж об этом зашла речь, стоит отметить, что перед ним уже давно захлопнулись двери всех более или менее приличных клубов. И если барона Ротуэлла высший свет едва знал, то графа де Валиньи столичное общество попросту не желало знать. К тому же в его прошлом числилась парочка давнишних скандалов — поговаривали об одной опозоренной графине и о дуэли на пистолетах, которая вслед за этим последовала.

— Еще карту, милорд? — Граф небрежным движением большого пальца наполовину выдвинул карту из колоды, щегольской кружевной манжет при этом движении сполз вниз, закрыв ему руку до основания пальцев. Ротуэлл, наклонив голову, с интересом следил затем, что будет дальше. Валиньи легким щелчком отправил карту через весь стол.

Где-то в глубине дома часы пробили час. Игра продолжалась, азарт охватил всех. Сидевшие за столом, казалось, с каждой минутой становились все беспечнее. Мистер Калверт, самый приличный из всей этой пестрой компании, очень скоро обнаружил, что проигрался в дым — вот вам награда за добродетель, с циничной иронией подумал Ротуэлл. В отличие от него Валиньи везло — графу дважды подряд пришло двадцать одно, один раз благодаря пиковой даме, — но потом счастье вновь отвернулось от него.

Неслышно появившийся в комнате лакей принес новую бутылку бренди и еще не распечатанную коробку черных горьких черут, которым отдавал предпочтение граф. Ротуэлл прикурил одну из них. Второй лакей поставил на стол блюдо с небольшими сандвичами.

Лорд Эндерс, один из пяти сидевших за столом, мог смело считаться наиболее злобным и порочным из всех. Ему были хорошо известны все колкости, способные заставить графа выйти из себя, и он не брезговал ничем, чтобы добиться своего. Вскоре Ротуэлл понял, что незаметно для себя спустил шесть тысяч фунтов — сущая ерунда по сравнению с проигрышами Валиньи и Калверта. Не отрываясь от игры, он сделал знак лакею, чтобы тот подлил ему бренди в бокал.

Следующим сдавать должен был он. Валиньи, вошедший в азарт, поднял ставку, словно надеясь, что Ротуэлл принесет ему долгожданную удачу. Барон окинул взглядом свои карты — две черви и король бубен. И две трефы уже вышли. Похоже, удача окончательно отвернулась от него, угрюмо подумал он.

— Откуда эта нерешительность, друг мой? — с насмешкой в голосе бросил Валиньи. — К черту сомнения! Смелее! В конце концов, это всего-навсего деньги!

— И это говорит человек, которому никогда не приходилось ломать голову, как заработать себе на хлеб! — мрачно буркнул Ротуэлл. После чего поднес к губам бокал и сделал большой глоток бренди, гадая про себя, не пора ли преподать Валиньи хороший урок.

— Возможно, мошна у нашего друга Ротуэлла не столь пухлая, как утверждают слухи? — проговорил Эндерс тоном, в котором звучала — а может, ему только почудилась — нескрываемая насмешка.

Граф с улыбкой взглянул на Ротуэлла.

— Может быть, вам стоит поберечь наличность, милорд? — хмыкнул он. — В самом деле, если хотите, можем сыграть на что-нибудь менее интересное, чем презренный металл.

Этого было достаточно, чтобы барон мгновенно ощетинился.

— Очень сомневаюсь, — проворчал он. — А что вы предлагаете?

В ответ граф беззаботно передернул плечами.

— Не знаю… можно провести вечер за дружеской беседой, например. Чем плохо?

— Вынужден огорчить вас, Валиньи, у нас нет общих интересов, — фыркнул барон. Вытащив из кармана пухлую пачку банкнот, он небрежным жестом швырнул ее на середину стола.

— О-о, вы меня не так поняли, друг мой, — промурлыкал граф, слегка коснувшись мизинцем руки Ротуэлла, изысканное кружево его манжет на фоне загорелой кожи барона казалось особенно белоснежным. — Заберите свои деньги — и карты на стол! Если вы проиграете, я попрошу вас всего об одной маленькой услуге.

Ротуэлл убрал руку.

— И что это за услуга?

Граф насмешливо поднял брови.

— Хотите знать? Что ж… у меня очень скромная просьба. Один вечер — всего один — с восхитительной миссис Эмброуз.

Ротуэлл пришел в ярость — но, как ни странно, ничуть не удивился.

— По-моему, вы заблуждаетесь насчет моих отношений с этой леди, — хмуро проговорил он. — Миссис Эмброуз — не моя собственность.

— Non? — озадаченно переспросил граф. Похоже, он на самом деле растерялся.

— Нет, — подтвердил Ротуэлл, вернув пачку денег на прежнее место. — Так что она вольна расточать свои милости кому ей нравится.

— И именно это она и делает, — игривым тоном ввернул Эндерс.

— Ах, дорого бы я дал, чтобы знать, что это за милости! — Валиньи шутливо поцеловал кончики пальцев. — Ну, раз так, милорд, значит, по-прежнему играем на деньги. Думаю, ваше золото мне не помешает. Ведь, судя по ее виду, миссис Эмброуз обходится весьма недешево.

— Готов поклясться, она стоит этих денег, — ухмыльнулся Эндерс, бросив в сторону Ротуэлла косой взгляд. — Если, конечно, сыщется любитель дам с лошадиными зубами.

Граф расхохотался, но в этом смехе явно чувствовалась нотка нервозности. Ротуэлл, повернувшись к Эндерсу, надменно поднял брови.

— Надеюсь, сэр, говоря это, вы не имели в виду ничего оскорбительного? — невозмутимо холодным тоном осведомился он. — Мне бы очень не хотелось прерывать игру, чтобы договориться о встрече с вами на рассвете в гораздо менее приятной обстановке.

При этих словах Эндерс словно прирос к стулу.

— Если так, прошу меня извинить, — выдавил он из себя. — Ваша репутация… хм, и ваш бешеный нрав хорошо известны, Ротуэлл. Я бы сказал, ваша слава опередила вас. Но в отличие от вас миссис Эмброуз хорошо знают в столице. Все мы знаем ее уже много лет. Могу вас заверить, что сам я лично предпочитаю дам помоложе.

— Mais oui[4 - Да уж, конечно (фр.).], это точно — намного, намного моложе. Если слухи не лгут, конечно, — насмешливо промурлыкал Валиньи. — Мне говорили, милорд отдает предпочтение совсем птенчикам, едва выпорхнувшим из детской. Впрочем, насколько я слышал, подобными вкусами отличаются многие мужчины.

Лорд Эндерс давно уже заслужил репутацию извращенца. Он был дородным, немолодым вдовцом с толстыми губами и еще более пухлыми, похожими на сосиски пальцами. Ротуэлл с первого взгляда почувствовал к нему антипатию, и со временем это чувство только усилилось.

Эндерс в упор посмотрел на графа, глаза его потемнели.

— Когда в карманах достаточно денег, мужчина без труда может получить все, что ему нужно, Валиньи, — проговорил он. — Уж вы-то должны это знать, как никто другой.

Валиньи в ответ снова рассмеялся, только на этот раз беззаботно, без прежнего напряжения в голосе.

Эту партию Ротуэлл каким-то чудом выиграл; казалось, удача снова повернулась к нему лицом, поскольку за первым выигрышем последовало еще несколько. Но от этого разговора у него во рту почему-то остался привкус желчи.




Внезапно Ротуэлла охватило неудержимое желание положить в карман свой выигрыш и уйти. Деньги в его глазах никогда не имели особой цены — а с годами и вовсе перестали его волновать. Но его вдруг почему-то с непонятной силой потянуло домой.

Увы, он заранее знал, что, вернувшись к себе, снова примется мерить шагами пустые, одинокие комнаты, где его никто не ждет, и очень скоро тоска и одиночестве вновь погонят его на улицу. Он опять будет изнывать от желания куда-то пойти… что-то сделать — лишь бы избавиться от терзающих его каждую ночь демонов.

Он снова подал знак лакею графа де Валиньи наполнить его бокал и усилием воли заставил себя расслабиться. Следующие несколько часов он не столько играл, сколько пил, решив, что с него довольно, и не желая вновь искушать судьбу, когда она повернулась к нему лицом. Калверт благоразумно решил выйти из игры, но остался сидеть возле карточного стола, потягивая портвейн. Зато сэр Ральф к этому времени был уже слишком пьян, чтобы почувствовать нависшую над ним опасность.

Вскоре азарт достиг того предела, когда игроки с лихорадочно трясущимися руками уже забывают обо всем. И если граф с самого начала играл как сумасшедший, то сейчас, казалось, он окончательно спятил, с каким-то маниакальным упорством просаживая последние деньги. Овладевшее им безумное отчаяние — одновременно с желанием во что бы то ни стало своими глазами увидеть, как вырвавшийся на свободу поток увлекает его в пучину, — уже бросалось в глаза. Можно было не сомневаться, что впереди его ждет долговая тюрьма — это было вопросом нескольким дней, если не часов.

Внезапно граф Валиньи сделал непростительную ошибку, прикупив восьмерку к имевшейся у него на руках даме пик и пятерке червей. Лорд Эндерс подсчитал свой выигрыш — две тысячи фунтов за один раз.

— Увы, моя темная королева подвела меня! — простонал граф. — О женщины! Такие ненадежные создания, вы согласны со мной, лорд Ротуэлл? Играйте, господа!

Игра продолжалась. В следующий раз всем пришлось прикупить по одной лишней карте. Через минуту сэр Ральф, когда настала его очередь ходить, внезапно запустил палец за воротник и судорожно рванул галстук, как будто ему не хватало воздуха. Типичный жест дилетанта, не сознающего, что этим он выдает себя. И, конечно, это движение не укрылось от острых глаз графа. Подобравшись, словно зверь перед прыжком, он тут же предложил вновь поднять ставки.

Сэр Ральф, рыгнув, уныло рассматривал свои карты.

— Ральф! — окликнул его Валиньи. — Вы пропускаете?

— Пропади все пропадом! — взревел тот, швырнув карты на стол. — П-перебор! Эх, и дурак же я! Нужно было остановиться еще в прошлый раз! — Воровато отведя глаза в сторону, он смущенно поерзал на стуле. — Знаете, друзья… я, п-пожалуй, п-пойду. На с-сегодня с меня д-достаточно.

Ротуэлл незаметно покосился на разбросанные по столу карты. Ральф не ошибся — у него действительно оказалось на руках двадцать три. Вдобавок лицо его позеленело до такой степени, что, казалось, его вот-вот вывернет прямо на стол. Валиньи добродушно пожал плечами, после чего, подхватив спотыкающегося гостя под локоток, выпроводил его за дверь и вывел в холл.

Теперь, когда Ральф убрался восвояси, граф явно занервничал — в глаза Ротуэллу бросились крупные капли пота, выступившие у него на лбу. Да, похоже, Валиньи позарез нужны были деньги, причем срочно. Однако рассчитывать, что он сможет их раздобыть, садясь играть с Эндерсом — да и с самим Ротуэллом, — было чертовски глупо с его стороны. И тот и другой были известны в столице как одни из сильнейших игроков. Не пройдет и часа, как они вдвоем пустят графа по миру, мрачно подумал Ротуэлл, мимоходом отметив при этом, что подобная мысль не доставляет ему ни малейшего удовольствия.

Собственно говоря, весь этот вечер оказался сплошным разочарованием. Он только попусту тратил время — какая несправедливость судьбы, не так ли? Что толку пускаться во все тяжкие — пытаться одурманить себя вином, продажной любовью или чем-то еще из бесчисленного множества порочных удовольствий, если они вначале доводят тебя до скотского состояния, а после заставляют понять, во что ты в итоге превратил свою жизнь?

Но найдись у него мужество быть честным с самим собой, мысленно продолжал Ротуэлл, ему пришлось бы признать, что эти поиски запретных удовольствий бессильны помочь ему забыть, в кого — или, вернее, во что он превратился. А спиртное уже не могло заставить его отупеть до такой степени, чтобы он перестал соображать.

Когда же это началось? С отъездом сестры? Нет… не совсем. Но какая разница, черт возьми, когда именно это произошло, если вся его жизнь так или иначе пошла вкривь и вкось?!

Как бы там ни было, мрачно подумал он, нет никакого смысла торчать тут и дальше. И уж коль скоро пучина греха, в которую он кинулся, оказалась бессильна накрыть его с головой, может быть, пуля поможет ему забыться? Если человек жаждет поторопить Всевышнего, почему бы ему просто не отправиться домой, чтобы приставить к виску пистолет и не покончить разом со всем этим — вместо того чтобы сидеть здесь, слушая, как Валиньи с Эндерсом изводят друг друга ядовитыми колкостями?

Лицо графа выражало досаду и разочарование.

— Увы, джентльмены. Фортуна сегодня, похоже, окончательно покинула меня.

Барон Ротуэлл отодвинулся от стола.

— Итак, джентльмены, предлагаю забрать деньги и разойтись по домам. Будем считать, что вечер удался на славу.

— Non! — В глазах графа де Валиньи промелькнуло что-то очень похожее на страх. Он едва ли не силой вновь усадил Ротуэлла за стол, и на губах у него появилась улыбка. — Прошу вас, джентльмены! Мне кажется, Фортуна вновь готова обратить ко мне свое лицо. Может быть, вы, как и положено джентльменам, дадите мне последнюю возможность вернуть себе то, что я сегодня проиграл?

— А какие ставки? — тут же бросил Эндерс с вызовом в голосе. — Имейте в виду, Валиньи, никаких расписок от вас я больше не приму. Даже если произойдет чудо и вы вдруг на этот раз выиграете, это же какие-то жалкие гроши по сравнению с тем, сколько вы мне должны.

Граф недовольно поджал губы.

— Не волнуйтесь, милорд, — самое ценное я оставил напоследок, — поспешно объявил он. — Я намерен поставить на кон нечто такое, что будет небезынтересно для вас — и, возможно, выгодно мне самому.

Мистер Калверт воздел кверху руки.

— Я — только зритель, — со вздохом заявил он.

— Конечно, конечно, — закивал граф. — Я имел в виду только Эндерса. Ну и, возможно, Ротуэлла.

— Так говорите, — пожал плечами барон. — А то я уже потихоньку начинаю скучать.

Валиньи, вцепившись руками в стол, выпрямился.

— Теперь, когда сэр Ральф ушел, предлагаю аннулировать последнюю игру и сыграть заново, — проговорил он, переводя взгляд с одного лица на другое. — Победитель заберет все, что стоит на кону. Калверт, поскольку он отказался участвовать, будет сдавать. Только одну игру, джентльмены. Что скажете?

— Чертовски странный метод отыграться, — пробурчал, пожав плечами, Калверт.

— Что именно вы собираетесь поставить, Валиньи? — осведомился Эндерс.

Граф поднял руку, призывая к молчанию, потом, оглянувшись через плечо, подозвал к себе лакея.

— Тафтон, — рявкнул он, — где мадемуазель Маршан? В своей гостиной?

Лакей, похоже, слегка растерялся.

— Простите, милорд, не могу точно сказать…

— Бог мой, так поди и отыщи ее! — велел Валиньи.

— Не имею ни малейшего представления, что за пакость вы тут задумали, Валиньи, — проворчал Эндерс, взяв в руки налитый доверху бокал. — Мы с Ротуэллом остались в выигрыше, так что нам обоим есть что терять, верно? Надеюсь, то, что вы решили поставить на кон, окажется достаточно соблазнительным, иначе я лично тут не останусь.

Граф воровато покосился через плечо.

— О, милорд, на этот счет можете не беспокоиться, уверяю вас, — медовым голосом пропел он. — Еще каким соблазнительным, пальчики оближете! Думаете, я забыл, какие у вас вкусы и какие, осмелюсь сказать, аппетиты?

— Какого дьявола? Что это еще за Маршан такая? — нетерпеливо осведомился Ротуэлл.

— Ах да, вы желаете знать, о какой особе идет речь? — Граф, покружив по комнате, уселся за стол и поднял бокал, словно желая произнести тост. — Что ж, скажу… Мадемуазель Маршан — это моя прелестная дочь. Моя незаконная дочь… она наполовину англичанка. Готов поспорить, вы еще не успели позабыть те старые слухи?

— Ваша дочь?! — перебил ошеломленный Эндерс. — Господи, спаси и помилуй, да вы что?! Вы предлагаете сыграть в карты на собственную дочь?

— В самом деле, это уж слишком, Валиньи, — присоединился к нему Ротуэлл, изучая содержимое своего бокала. — Порядочной, хорошо воспитанной девушке нечего делать в подобном месте.

Их хозяин снова тем же небрежным жестом вздернул плечи.

— О, к чему эти церемонии, джентльмены? — с циничным равнодушием бросил он. — Девушка, о которой вы печетесь, большую часть своей жизни провела во Франции — с этой гусыней, своей матушкой, которая имела глупость забеременеть от меня. Не сомневаюсь, она выросла достаточно искушенной, чтобы сообразить, что к чему.

Эндерс вытаращил глаза.

— Уж не хотите ли вы сказать, что эта девушка — дочь леди Холбурн? — возмутился он. — Вы что, Валиньи, окончательно сошли с ума?!

— Я — нет. А вот за вас не поручусь, особенно когда вы ее увидите, — На лице Валиньи появилась хорошо знакомая им всем ухмылка. — Vraiment[5 - В самом деле (фр.).], друзья мои, эта девушка — настоящая жемчужина, вылитая мать. Какое личико, какие зубы, какая грудь… в ней все безупречно, клянусь вам! Все, что ей нужно, — это мужчина, который даст ей возможность занять то положение, которого она заслуживает, и позволит вести соответствующий образ жизни.

В этот момент дверь гостиной распахнулась, как от толчка, и ворвавшаяся в гостиную девушка быстрыми шагами направилась к графу.

— Чем вы сегодня развлекались, Валиньи? По своему обыкновению, проигрались в пух и прах?

Граф произнес несколько быстрых, трескучих французских фраз. Ротуэлл не разобрал слов, но успел заметить, как внезапно помрачнело лицо Валиньи. Девушка в ответ разразилась возмущенной тирадой и потрясла перед лицом Валиньи кулачком. Ее голос, звучный, глубокий, с едва заметной хрипотцой, был одним из тех женских голосов, какие способны заставить затрепетать мужское сердце.

На этот раз Валиньи не солгал. Жаркая волна незнакомых доселе чувств захлестнула Ротуэлла — смесь вожделения и тоски, почти нестерпимого желания, чего-то такого, чему он и названия не смог бы найти. Девушка была необыкновенно хороша собой. Маленький подбородок с ямочкой был высокомерно поднят. Тонкий, изящный аристократический носик, широко распахнутые темные глаза, роскошная грива черных волос, высоко зачесанная со лба назад, и смуглая, цвета светлого меда, кожа.

К удивлению Ротуэлла, эта юная на вид девушка обладала роскошными формами.

Ротуэлл отодвинул в сторону бокал с бренди. Ему страшно не понравилось, как его тело отреагировало на появление этой женщины.

— Будьте добры, объяснитесь, Валиньи, — сухо потребовал он.

Граф, вздрогнув, отвесил ему шутовской поклон.

— Я принимаю ваши ставки, друзья мои, — объявил он. — И заявляю о своем намерении поставить на кон прелестную и вдобавок очень богатую невесту. Надеюсь, вы не потребуете от меня, чтобы я водрузил ее на стол?

— Вы, должно быть, спятили! — рявкнул Ротуэлл. — Уведите отсюда девушку. Это неподходящее общество для леди, несколько совершенно пьяных, опустившихся мужчин.

Граф всплеснул руками.

— Но, мой дорогой лорд Ротуэлл, у меня ведь был план! — плаксиво протянул он.

— Да, великолепный план! — перебила девушка. — И теперь, когда я здесь, позвольте мне сделать все, как полагается. Добро пожаловать в дом моего любезного, снисходительного и любящего papa. Думаю, что сейчас мне лучше всего удалиться — как это вы говорите? — на время, пока будет идти аукцион, oui? Увы, должна признаться вам, что я настоящая мегера, но и в самом деле очень богата…

Ротуэлл озадаченно поскреб подбородок, чувствуя себя единственным нормальным человеком в компании явных психов.

Он бросил незаметный взгляд на Эндерса. Впрочем, тот не смотрел в его сторону — слегка приоткрыв рот, Эндерс пожирал жадным взглядом стоявшую у стола девушку. Живое олицетворение скотской, неприкрытой похоти, скривился Ротуэлл.

— Послушайте, Валиньи, — вмешался барон, яростно попыхивая черутой. — Между прочим, хочу напомнить вам, я пришел сюда выпить и сыграть в карты, а вовсе не…

— Во сколько вы намерены ее оценить? — перебил вдруг Эндерс. — Но должен предупредить сразу — я не намерен терпеть ее дерзкие выходки. Имейте в виду, мне не нравятся сварливые особы. Просто скажите, сколько мне принесет эта красотка, если я выиграю ее, — это все, что меня интересует.

«Если я выиграю ее». Эта фраза покоробила Ротуэлла.

— Как я уже сказал, господа, у этой девушки неплохое приданое, — поспешил успокоить его граф. — Уверяю вас, оно намного превышает любую из сделанных сегодня ставок.

— Вы нас тут за идиотов держите, что ли? — презрительно фыркнул Эндерс. — Всем известно, что Холбурн вышвырнул жену за дверь, а потом и вовсе развелся с ней. Держу пари, мать этой девчонки была бедна, как церковная мышь!

Валиньи выразительно всплеснул руками.

— Да, джентльмены, это чистая правда, — признался он. — Только вот одна маленькая деталь, дорогой лорд Эндерс. Видите ли, дело в том, что мать Маршан была богатой наследницей. Прядильные фабрики! Угольные шахты! Бог мой, поверьте, никто не знает этого лучше, чем я!

— Не думаю, что нам это интересно, Валиньи, — небрежно бросил Ротуэлл.

— Да? А зря! Уверен, очень скоро, друг мой, вы измените свое мнение, — весело хмыкнул граф. — Потому как, видите ли, часть всего этого богатства досталась девушке. Она — последняя из семьи, к которой принадлежала ее мать. Однако, чтобы все это перешло в ее руки, она обязана найти себе мужа — мужа-англичанина, и при этом человека благородного происхождения.

— Иисусе Всемогущий, Валиньи! Она ведь ваша дочь! — задумчиво протянул Ротуэлл.

— Да, конечно — но разве не вы, англичане, имеете обыкновение воспитывать своих дочерей, словно они не женщины, а племенные кобылы, а после торгуете ими? — Граф расхохотался. — Только я в отличие от вас не лицемерю, а делаю это открыто.

— Вы свинья, Валиньи, — не поворачиваясь, равнодушно бросила девушка через плечо. — Довольно костлявая, надо признать, но все равно свинья.

— А кто же тогда ты, моя душенька? — издевательски ухмыльнулся он. — Если я свинья, тогда ты хорошенький, аппетитный поросеночек, n'est-ce pas'!

Калверт, который до этой минуты хранил упорное молчание, хрипло прокашлялся.

— Послушайте, Валиньи, — пробормотал он. — Если вы предлагаете мне быть банкометом, то заранее хочу предупредить, что и пальцем не шевельну без согласия мадемуазель Маршан!

Валиньи снова захохотал.

— О, она согласна, не так ли, душенька?

При этих словах девушка, вздрогнув, повернулась, а потом наклонилась над столом и окинула мужчин взглядом, в котором вспыхнуло пламя.

— Mon Dieu, конечно, я согласна! — крикнула она, стукнув кулаком по столу так, что бокалы жалобно звякнули. — Один из вас, пьянчуги и бездельники, сделает меня своей женой — немедленно! А потом я поступлю с ним так, как сочту нужным! И мне плевать, кто из вас это будет, потому что все вы друг друга стоите!

Эндерс внезапно начал смеяться, издавая какие-то гнусавые, пронзительные звуки, весьма напоминающие ослиный рев.

— Горячая штучка, не правда ли, Валиньи? Забавно, очень забавно. Давно я так не смеялся.

Девушка выпрямилась, собираясь отойти от стола, — и вдруг замерла, перехватив устремленный на нее взгляд Ротуэлда. На мгновение их взгляды встретились. Он ждал, что она с презрением отвернется — но она, словно завороженная, продолжала смотреть на него в упор. Эти широко раскрытые глаза сейчас были черны, как море в грозу, — гнев, ярость, еще какие-то чувства, которым он даже не смог бы подыскать названия, переполняли их… но потом внезапно в самой их глубине вспыхнула и пропала какая-то искорка, и у Ротуэлла перехватило дыхание. Что это было? Вызов? Ненависть? Но что бы это ни было, оно сослужило барону хорошую службу, помешав ему опустить глаза ниже, где низкий вырез платья приоткрывал соблазнительную грудь, которая сейчас возмущенно вздымалась, грозя в любую минуту разорвать тесный корсаж и вырваться на свободу.

— Давай, душа моя! — насмешливо бросил граф. — Стань прямо, расправь плечи и, главное, следи за своим язычком! Помни, если кое-кому проиграю, ты очень скоро сможешь стать баронессой!

— Проклятие! — прошипела она, отодвинувшись от стола. — Ну так проигрывай! Я хочу покончить с этим наконец — и поскорее!

— Очень хорошо, — смущенно пробормотал Калверт. Было заметно, что ему неловко. — Думаю, можно начинать.

Ротуэлл отшвырнул карты в сторону.

— Нет! — прорычал он. — Это безумие!

— Чем возмущаться, сначала послушайте, что я предлагаю, Ротуэлл, — остановил его граф, снова принявший чрезвычайно деловой вид. — Сейчас на кону восемь тысяч фунтов, не так ли?

— Да? Ну и что с того?

— А у Эндерса сколько? Еще восемь?

— Примерно так, — согласился Эндерс.

— Итак, моя ставка — право взять в жены мою дочь. Девушка — против всех тех денег, что сейчас на кону, — объявил граф. — Выиграю я, тем лучше. В этом случае вы отправляетесь домой слегка беднее, чем были, когда переступили порог этого дома. А если я проиграю, тогда победитель получает возможность жениться на моей дочери — но не позже, чем через месяц, с вашего позволения. По завещанию ее деда в день своей свадьбы она получит пятьдесят тысяч фунтов, половину из которых вы отдадите мне. Можете считать это моими комиссионными.

— Половину от пятидесяти тысяч? — Эндерс даже подскочил от неожиданности. — Ну-ну… стало быть, вы в любом случае остаетесь в выигрыше!

— Однако если выиграете вы, милорд, то получите куда больше, чем какие-то жалкие восемь тысяч, — парировал граф.

— Это, конечно, так, — не отступал Эндерс. — Однако если поделить эту сумму пополам, то она становится ничтожной!

— Бросьте, Эндерс, о чем вы толкуете? Двадцать пять тысяч — вполне приличные деньги. Достаточные, чтобы человек имел право считать себя если и не богатым, то хотя бы вполне обеспеченным, — запротестовал граф. — И к тому же это намного больше ваших собственных ставок!

Ротуэлл с силой сжал бокал с бренди и поспешил отставить его в сторону, испугавшись, что тот хрустнет у него в руке.

— Что ж, должен сказать, лично я меньше всего думал о том, чтобы обзавестись женой, — мрачно хмыкнул он. — Готов поспорить на что угодно, что и Эндерсу супруга нужна не больше, чем прошлогодний снег.

— Нет, нет, весьма интересное предложение, — запротестовал словно прилипший к столу Эндерс. В маленьких глазках его вспыхнуло вожделение. — Эта девушка — весьма лакомый кусочек. Подведите-ка ее сюда, Валиньи. Да-да, к свету.

Граф, подхватив дочь под руку, потащил ее к столу — оказавшись в ярко освещенном свечами кругу, девушка напоминала ягненка, предназначенного в жертву какому-то жестокому божеству.

Эндерс, поманив девушку пальцем, сделал ей знак повернуться, чтобы дать ему возможность оглядеть ее со всех сторон.

— Помедленнее, моя сладкая, — выдохнул он. — Очень, очень медленно…

Дождавшись, когда она окажется к нему спиной, он принялся бесстыдно разглядывать ее бедра, полноту которых не скрывали складки платья из темного шелка. В глазах Эндерса вспыхнул похотливый огонек. Ротуэлл похолодел — ему вдруг представилось, как Эндерс попросит Валиньи задрать девушке юбку, чтобы иметь возможность полюбоваться ее обнаженными бедрами. И вновь, стоило ему только подумать об этом, как обжигающая волна, вожделения мгновенно поднялась в нем, захлестнув его с головой.

Впрочем, это не его дело, остановил себя барон. Он в любую минуту может встать и уйти. Послать все это к дьяволу и уехать домой, предоставив Эндерсу и Валиньи заниматься своими мерзостями.

И тем не менее что-то мешало ему уйти… Но что?

Возможно, причина в том, что она кого-то ему напоминает. Или во всем виноваты темные омуты ее глаз — ему достаточно было один раз заглянуть в них, чтобы почувствовать, как его с неодолимой силой влечет к ней. Идиот! О Господи, какой же он идиот, с бессильной злобой подумал Ротуэлл.

Чтобы избавиться от этого наваждения, барон плотно закрыл глаза.

Но была и еще одна причина, заставляющая его остаться. Причина гораздо более серьезная, чем вся эта ерунда. Ротуэлл хорошо понимал, что это такое — быть брошенным на растерзание псам, как будто ты не человек, а просто кусок мяса. Святители небесные, ну почему шрамы в его душе, давным-давно зарубцевавшиеся, как он привык считать, вдруг напомнили о себе именно в эту минуту?!

Да потому, что Эндерс, похоже, вбил себе в голову заполучить эту прелестную девушку. Затащить ее к себе в постель и превратить в… одному Богу известно, во что он намерен превратить бедняжку… А ведь девушка невинна. Даже если бы Ротуэлл усомнился в ее добродетели, страх, на мгновение промелькнувший в этих прекрасных глазах, когда она бросила взгляд на Эндерса, убедил бы его в этом лучше всяких слов.

Неприятный холодок пробежал у него по спине при этой мысли. О, мадемуазель Маршан, возможно, сегодня полна жизни и огня… однако Эндерс, к несчастью, принадлежит к числу тех, кому хорошо известно, как можно задушить в женщине и то и другое, и он — Ротуэлл нисколько не сомневался в этом — сделает это с наслаждением.

— Стало быть, тебе нужен супруг, которым бы ты могла вертеть, как тебе вздумается, да, моя кошечка? — сюсюкающим тоном гнусавил Эндерс. — Забавно… с каждой минутой эта затея кажется мне все более интригующей.

Девушка так и не открыла глаз — но при этих словах ноздри ее затрепетали и с губ ее сорвался судорожный вздох. Ротуэлл вдруг перепугался не на шутку — на мгновение ему показалось, что колени у нее подогнутся и она рухнет на пол. И тут, в этот миг, на Ротуэлла словно снизошло озарение — что это было, он не знал… какая-то вспышка, и он словно перестал быть самим собой, а вместо этого превратился в незнакомца, в человека, которого он никогда не встречал и которым уж точно никогда не мог быть — и в этот момент он с обжигающей ясностью понял, чем это может закончиться. Вернее, как это должно закончиться.

От этой мысли у него неожиданно словно камень с души упал. Ну, почти, поправился он. Благодарение Богу, он никогда не считал себя ни героем, ни рыцарем в сверкающих доспехах. Скорее всего он сейчас так же безумен, как и они все.

Эндерс с Валиньи, похоже, забыв о его существовании, продолжали разглядывать девушку словно лошадиные барышники. Калверт отвернулся.

Взгляд Ротуэлла незаметно скользнул по столу — между двумя дощечками застрял плотный картонный треугольник.

— Клянусь Богом, девчонка будет моей! — Громовой голос Эндерса словно ножом вспорол воцарившееся в комнате напряженное молчание.

Ротуэлл незаметно шевельнул пальцами, и одна из карт Валиньи исчезла у него под жилетом.

— Что ж, джентльмены, при ее красоте, думаю, девчонка стоит этих двадцати пяти тысяч. И к черту ее характер, — продолжал Эндерс. — В любом случае я давно уже подумывал подыскать себе жену. Может, договоримся и так, Валиньи? И ну их, эти карты?

Лицо графа мгновенно просветлело.

— Нет уж, — угрюмо проворчал Ротуэлл, властным жестом указав на стол с разбросанными по нему картами. — Так не пойдет. Сдавайте, Калверт. Клянусь Богом, мы будем играть.

Глаза Эндерса подозрительно сузились.

— Вы желаете сыграть? — осведомился он.

— Конечно — почему бы нет?

— Однако, помнится, поначалу вы отказывались…

— Ну и что? — надменно вскинул брови Ротуэлл. — Я поставил кучу денег и намерен рискнуть ими еще раз. В конце концов, Валиньи сам это предложил, — холодно добавил он.

— Разумеется, — поспешно согласился граф. — Еще одна игра и незаинтересованный банкомет, чего же лучше? Давайте, Эндерс. А вы, Калверт, хорошенько перетасуйте колоду.

Ротуэлл бросил взгляд на хозяина.

— Так садитесь, Валиньи, чего вы ждете? Вы ведь предложили сыграть в эту дьявольскую игру — так давайте сыграем! — Повернувшись, он пододвинул ему ближайшее кресло. — И ради всего святого, давайте покончим с этим поскорей!

К счастью, все закончилось достаточно быстро. Калверт протянул каждому из них по карте, потом замялся.

— Продолжайте, Калверт! — резко бросил Ротуэлл. — Мы ведь, кажется, договорились, что ставим на карту все.

Калверт, кивнув, снова взялся за колоду. Мужчины один за другим приоткрывали доставшиеся им карты. И в этот миг Ротуэлл сделал незаметное движение.

— Лорд Эндерс, еще карту? — осведомился Калверт.

В комнате стояла такая тишина, что было слышно даже слабое потрескивание свечей. В конце концов Эндерс решился:

— Нет, спасибо. Мне, пожалуй, достаточно.

Граф задумчиво побарабанил костяшками пальцев по столу, потом кивнул, и Калверт протянул ему карту.

— Милорд? — Он вопросительно вскинул глаза на Ротуэлла. — Еще?

Ротуэлл покачал головой:

— Достаточно. — После чего быстрым движением пальцем выложил на стол свои карты.

Где-то в углу слабо охнула девушка. Валиньи издал какой-то странный горловой, клокочущий звук.

— Джентльмены, — негромко объявил Ротуэлл, — по-моему, у меня двадцать одно.




Глава 3

Лорд Ротуэлл получает весьма заманчивое предложение


Еще не успели карты с легким шелестом лечь на стол, как с губ Эндерса посыпались проклятия. Валиньи в каком-то тупом оцепенении не мог оторвать от черной королевы — своей счастливой карты — глаз, а потом вдруг разразился визгливым истерическим смехом. Дочь графа закрыла глаза, затем внезапно судорожным движением поставила на стол пустой бокал, и он протестующе звякнул о серебряный поднос. Изящные плечи девушки устало поникли, голова упала на грудь — казалось, она беззвучно молится.

Итак, она свободна, с внезапным чувством облегчения подумал Ротуэлл. Что бы там ни было, она свободна. Хоть в чем-то он смог ей помочь.

Смог ли? Девушка, на его взгляд, достаточно быстро пришла в себя. Граф, отсмеявшись наконец, с довольным видом потер руки.

— Неплохо проделано, лорд Ротуэлл. Что ж, поздравляю вас! — Он повернулся к дочери. — Мои поздравления, милая! Весьма рад, что имею возможность первым пожелать тебе счастья. А теперь, дорогая, проводи его светлость в гостиную. Жениху и невесте наверняка хочется немного побыть наедине, не правда ли?

Не удостоив Ротуэлла даже взглядом, девушка резко повернулась на каблуках и выскочила из комнаты — словно ожившая дама пик, почему-то подумал Ротуэлл. Обуреваемый непонятными самому себе чувствами, Ротуэлл поднялся из-за стола и вслед за ней вышел из комнаты.

Надменно расправив плечи, мадемуазель Маршан толкнула бедром дверь в гостиную и, распахнув ее, влетела в комнату. Потом зажгла лампу и указала лорду Ротуэллу на стул — все это было проделано настолько быстро, что не дало ему времени опомниться.

Убедившись, что сама она не намерена садиться, Ротуэлл также остался стоять. Он окинул взглядом гостиную — она оказалась довольно маленькой, в камине весело потрескивали поленья, возле изящного старинного стула с потертой обивкой рядом с тем, что предложили ему, горела еще одна лампа. Ротуэлл продолжал неторопливо разглядывать комнату, как будто ее обстановка могла помочь ему лучше понять характер ее хозяйки.

В отличие от кричащего, аляповатого великолепия позолоты, которая резала ему глаз в гостиной графа, крохотная гостиная, со вкусом обставленная изящной, хоть и не новой, французской мебелью, выглядела даже элегантно. Одну из стен сплошь покрывали книжные полки, гнувшиеся под тяжестью книг в старинных кожаных переплетах. Вместо сигарного дыма, винного перегара и запаха мужской плоти тут витал аромат лилий. Можно было не сомневаться, что эта комната не принадлежит графу — тут явно жила его дочь. И если Ротуэлл не ошибается — а внутреннее чутье обычно не подводило барона — отец с дочерью по мере возможности старались избегать друг друга. Он повернулся к ней.

— У вас есть имя, мадемуазель? — отвесив ей сухой поклон, осведомился барон. — Потому что мне показалось, вам не слишком нравится, когда к вам обращаются «ma chou»?

В ответ на его слова она улыбнулась — но сколько горечи было в этой улыбке!

— Какая вам разница, как меня зовут? — с вызовом бросила она. — Можете звать меня мадемуазель Маршан.

— Скажите мне ваше имя, — с нажимом в голосе повторил он. — При сложившихся обстоятельствах, думаю, я имею право его знать.

В ее прекрасных глазах вспыхнула искорка досады.

— Камилла, — наконец неохотно выдавила она из себя.

И Ротуэлл вновь поразился ее низкому, звучному голосу.

— А меня зовут Киран, — мягко сказал он.

Казалось, имя Киран ничего ей не говорит. Отвернувшись от него, девушка подошла к окну и невидящим взглядом принялась разглядывать улицу, залитую светом газовых фонарей.

Ротуэлл заколебался, гадая, что же ему делать. Попытаться и дальше ломать эту комедию? Но зачем? Для чего ему вообще понадобилось ввязываться в эту историю? Что толкнуло его на это — похоть? А может, жалость? Еще одна, последняя попытка облегчить свою черную душу? Или просто гнусное любопытство, извращенное желание вкусить нечто неизведанное, что-то такое, чего ему еще не довелось испытать?

Что же довело это прекрасное создание до столь жалкого состояния? Но если девушка и была в отчаянии, Ротуэлл вынужден был признать, что она научилась мастерски это скрывать.

Ротуэлл опустил глаза. Возле ее стула он заметил старинный круглый столик с рельефной крышкой, а на нем бокал с остатками чего-то явно покрепче кларета и возле — открытую книгу. Ротуэлл украдкой бросил взгляд на обложку. К его удивлению, это оказался не роман, как можно было бы ожидать, а «Исследование о природе и причине богатства народов» Адама Смита.

Господи помилуй… Вот уж повезло! Неужто судьба послала ему «синий чулок»? Ошеломленный Ротуэлл украдкой покосился на ее лицо, обращенное к нему профилем — девушка по-прежнему смотрела в окно.

Нет… невозможно! «Синий чулок» — это с такими-то губами?! Чушь! К тому же она слишком умна. И вдобавок типичная француженка — утонченная, искушенная и очень современная.

— Мадемуазель Маршан, — мягко сказал он. — Может, вы объясните мне, для чего вам понадобилось подыгрывать вашему отцу, когда он объявил о своей дьявольской затее? Почему вы не отказались в ней участвовать?

Наконец она соизволила оторваться от окна — она повернулась к Ротуэллу, ее руки, одна поверх другой, скромно были сложены на поясе.

— Я поступила так из тех же самых побуждений, что и вы, месье, — невозмутимо ответила она. Теперь ее французский акцент чувствовался гораздо меньше. — Потому что углядела в этом определенную выгоду для себя.

— И что же вы надеялись заполучить? Титул, наверное? — язвительно бросил Ротуэлл. — Вынужден вас огорчить, дорогая — мой титул громким не назовешь. Так что вам, похоже, не повезло.

— Меня абсолютно не интересует ваш титул, сэр! — невозмутимо бросила она в ответ. И снова высокомерно вздернула подбородок. — Мне всего лишь нужен был муж — муж-англичанин, я имею в виду, к тому же способный выполнить свой супружеский долг.

— Простите? — растерялся Ротуэлл.

— Господи, ну что тут не понять?! Мне нужен был муж, который был бы в состоянии сделать мне ребенка — причем чем быстрее, тем лучше. — Она придирчиво оглядела его с головы до ног, и Ротуэлл окончательно смутился: пришла его очередь почувствовать себя выставленным на аукцион племенным жеребцом. — Хочу надеяться, месье, что это вам по силам — хотя по виду не скажешь. Какой-то вы изможденный, знаете ли…

Ротуэлл почувствовал себя задетым. Но не тем, как она отозвалась о его внешности, а безразличием, с которым это было сказано.

— Какого дьявола… — разъярился он. — Если вам позарез понадобился ребенок, мадемуазель, так в Лондоне достаточно порядочных холостяков, которые были бы только счастливы удовлетворить ваше желание!

— Увы! Мне объяснили, что все приличные мужчины в это время разъезжаются по своим загородным имениям, чтобы поохотиться, — рассмеялась она, но под этой нарочитой беззаботностью угадывалась горечь. — О, да будет вам, месье! Найти приличного мужа… мне? Это при репутации Валиньи-то?! А моя мать?.. Бросьте… Даже мое появление на свет, милорд, сопровождалось скандалом. Но вы… да, похоже, вы не из тех, кого может отпугнуть такая мелочь, как скандал.

— У вас ядовитый язычок, мадемуазель, — не остался в долгу Ротуэлл. — Может, проблема в этом?

— Да, милорд, но поверьте, я не стану долго обременять вас, — равнодушно бросила она. — Просто женитесь на мне и выполните свой супружеский долг. Уверяю вас, вы заключили достаточно выгодную сделку — если, конечно, не считать, что часть этих денег вам придется вернуть Валиньи. Но вы в накладе не останетесь. Клянусь, я заплачу вам вполне приличные деньги — разумеется, после того, как мой ребенок живым и здоровым появится на свет. А после этого вы вольны идти своим путем и жить как вам нравится.

— Господи помилуй! — вспылил он, почувствовав, что его гнев вот-вот вырвется наружу. — Вы что же, мисс Маршан, считаете, что в наши дни мужчины пали так низко, что готовы продавать свое семя, так? И почем же, если не секрет? Назовите свою цену, будьте добры!

Она на мгновение смешалась.

Я готова хорошо заплатить вам за эту небольшую услугу, милорд, — бросила она. — Сто тысяч фунтов. Надеюсь, вас это устроит?

— Господи помилуй! — опять вырвалось у него. — Я начинаю верить, что вы такая же бессердечная, как и ваш отец.

По чувственным губам девушки скользнула улыбка, полная горечи.

— А вы, похоже, все-таки превыше всего ставите свой драгоценный титул! — буркнула она. — Уж эти мне английские аристократы со своим проклятым высокомерием…

— Да к черту аристократов! И к черту высокомерие, о котором вы тут толкуете! — рявкнул Ротуэлл, направившись к ней. — В любом случае никакого ребенка не будет! Бог мой, уверяю вас, милочка, если вы рассчитываете на брак, то сильно ошибаетесь, потому что брака тоже не будет! И что это за вздор насчет сотни тысяч фунтов, которые вы намереваетесь мне заплатить? Валиньи говорил только о тех деньгах, которые вы получите в день вашей свадьбы…

— Ах вот как? — Ее темно-карие глаза расширились, но это удивление показалось Ротуэллу наигранным. — Похоже, Валиньи позаботился рассказать вам только часть правды — вернее, ту часть, которая известна ему самому.

Ротуэлл придвинулся поближе — теперь он стоял так близко, что мог полюбоваться густой бахромой черных ресниц, окаймлявших ее глаза, цветом напоминавших ему горький шоколад, — и его рука тяжело опустилась ей на плечо.

— Раз так, мисс Маршан, очень надеюсь, что вы расскажете мне остальную часть правды, о которой не подозревает Валиньи, и притом незамедлительно.

Ее шоколадные глаза внезапно вспыхнули гневом.

— Проклятие, вы ничем не лучше тех, с кем предпочитает водить дружбу Валиньи! — Ее низкий, волнующий голос дрогнул. — Неужели вы не задумывались, откуда возьмутся эти пятьдесят тысяч, которые были обещаны мне в день свадьбы? И с какой стати, собственно говоря, я должна выходить за вас замуж?

Действительно, подумал он, с какой стати она должна выходить замуж? Что именно она должна получить в том случае, если сделает это? Из тех пятидесяти тысяч, которые она получит в день, когда у нее на пальце появится обручальное кольцо, половину заберет ее отец, а вторую половину — законный муж.

— Я хотел бы услышать правду, — холодно бросил Ротуэлл.

В глазах мисс Маршан сверкнуло что-то очень похожее на ненависть.

— Что ж, я вам ее скажу, — кивнула она. — Три месяца назад Валиньи вдруг узнал, что по завещанию, оставленному моим дедом, в день своей свадьбы я должна буду получить крупную сумму — и с тех самых пор мысль об этом не давала ему покоя. Верите ли, месье, он ни есть, ни спать не мог — все думал об этом. Впрочем, вы ведь знаете, мой отец — игрок. Неисправимый игрок — и к тому же невезучий. Он весь в долгах. Чтобы заполучить эти деньги, которые дадут ему возможность снова играть, он готов на все.

Ротуэлл незаметно окинул ее взглядом — теперь, когда она была так близко, он мог чувствовать исходивший от нее пряный аромат каких-то незнакомых духов, видеть, как бьется жилка на ее нежной шее.

— Да, я понимаю, — уже мягче сказал он. — Продолжайте.

Она поспешно облизала пересохшие губы, и Ротуэлл успел увидеть мелькнувший кончик розового язычка.

— Это еще не все. — Голос ее упал. Теперь она говорила запинаясь и осторожно подбирая слова. — Есть еще кое-что, о чем Валиньи даже не подозревает. Но я не знаю… не знаю, могу ли я вам доверять.

— Нет, конечно! — отрезал он.

Какое-то время она, похоже, обдумывала его слова.

— Черт! — процедила она сквозь зубы. — Вы взяли меня за горло, месье! Могу ли я по крайней мере положиться на вашу честь джентльмена?

— На мою честь? Увы, это слишком хрупкая и ненадежная вещь, чтобы на нее полагаться, моя дорогая мадемуазель, — хмыкнул он. — Но попробуйте!

Ее глаза яростно сверкнули.

— Бог мой, вы… вы дьявол! — вспыхнула она. — Дьявол с глазами волка! Но я рискну… тем более что выхода у меня нет.

— Конечно, — кивнул он. — К тому же можно ли быть большим дьяволом, чем ваш отец?

— Да, тут вы правы. — Лицо девушки исказилось от гнева. Похоже, она все еще колебалась. — Конечно, речь идет не только о тех деньгах, которые я должна была получить в день моей свадьбы, — нерешительно продолжала она. — Поверенный моего деда объяснил мне, что его английские… как это вы называете… propriété?..

— Вы имеете в виду — его собственность?

Она энергично закивала.

— Да-да, принадлежавшие деду земли, дом, титул — все это переходит в собственность его кузена. Зато все остальное — а это намного больше — станет моим. Да, речь идет о деньгах, конечно, об огромных деньгах… а кроме этого, еще прядильные фабрики и угольные шахты. Я не слишком хорошо разбираюсь в подобных делах — пока. Но все это стоит много сотен тысяч фунтов.

Ротуэлл изумился. Выходит, Валиньи их не обманул?! Только этот подонок даже представить себе не мог, какое сказочное сокровище он так бездумно проиграл в этот раз!

— И Валиньи, выходит, ничего об этом не знал? — уточнил он.

— Нет. — Девушка изящно вздернула обтянутое тонким шелком точеное плечико. — Я не настолько наивна, чтобы рассказывать ему об этом!

Ротуэлл вдруг почувствовал, как в нем шевельнулись подозрения.

— Если вы настолько богаты, — задумчиво проговорил он, — то для чего вам вообще выходить замуж?

При этих словах мадемуазель Маршан недовольно поджала губки.

— Увы, в этом-то и есть — как это говорят у вас в Англии? — ложка дегтя в бочке с медом, — проворчала она. — Мой покойный дед, как мне говорили, был человеком мстительным. По условиям его завещания я не получу ни гроша, если не вернусь домой — то есть в Англию — и не выйду замуж за достойного человека. Под достойным мой дед подразумевал, разумеется, какого-нибудь английского аристократа, — криво усмехнулась она.

— Ах, нуда, конечно! Английский джентльмен, — хмыкнул Ротуэлл.

По губам девушки скользнула горькая усмешка. Однако непохоже, чтобы замечание Ротуэлла хоть сколько-нибудь смутило ее.

Она невозмутимо кивнула.

— И вдобавок даже для того, чтобы получить те пятьдесят тысяч, я должна не только выйти замуж за англичанина, но и произвести на свет ребенка. Мой дед сделал все от него зависящее, чтобы ужасная французская кровь, доставшаяся мне в наследство от отца, как можно скорее растворилась в доброй английской крови его наследников.

Ротуэлл слегка отодвинулся.

— Боюсь, моя дорогая, вы выудили не ту рыбку, — с иронией бросил он. — Идея вашего дедушки кажется мне… не слишком удачной. И я не испытываю ни малейшего желания способствовать ее воплощению.

Девушка метнула в его сторону испепеляющий взгляд.

— Чушь! — бросила она, с вызывающим видом скрестив руки на груди. — Неужели вы откажетесь? Вы ведь заядлый игрок, не так ли? Так рискните! В конце концов, шансы, что родится девочка, пятьдесят на пятьдесят, не так ли? И тогда ваш драгоценный титул так и останется при вас.

— О, вот как! — прорычал он. — А если мне вовсе не безразлично, кто станет носить мой титул после меня, что тогда?

Она с чисто французской беспечностью пожала плечами.

— Тогда, monsieur, вы просто разведетесь со мной, вот и все! — бросила она. — Уверяю вас, я с большим удовольствием предоставлю вам все необходимые для этого основания. До сих пор мне никто никогда не делал предложения о замужестве, c'est vrai[6 - Это верно (фр.).], зато других предложений было хоть отбавляй. А уж тех, которые делают глазами, и того больше! Так что будь у меня желание принять одно из них, я могла бы с легкостью это сделать, поверьте!

Она еще не успела договорить, как Ротуэлл, молниеносным движением руки сжав ее запястье, рывком развернул ее лицом к себе.

— Только попробуйте, мадемуазель! — угрожающе прорычал он. — Если вам когда-нибудь придет в голову сыграть подобную шутку со мной, уверяю вас, одним разводом вы не отделаетесь!

Он думал, она испугается. В ответ она только рассмеялась ему в лицо.

— О, вот как? Оказывается, даже у вас есть принципы!

Ротуэлл заставил себя отпустить ее руку. Но девушка и не думала отодвинуться — взгляды их скрестились, как острия шпаг. Пряный запах ее духов защекотал ему ноздри.

— Возможно, я действительно не слишком дорожу своим титулом, мадемуазель Маршан, — рявкнул барон, — зато я сделаю все, чтобы избежать жалкой роли рогоносца!

— О, все имеет свою цену, не так ли, Ротуэлл? — Ему показалось, в ее голосе проскользнула нотка грусти. — Вы, Валиньи, Эндерс… да, барон, даже я. Разве я только что не доказала вам это? — высокомерно бросила она.

— Цену? — переспросил он. — Знаете, мадемуазель, возможно, во мне не так уж много того, что достойно уважения, но мне нет никакой нужды жениться на женщине ради ее денег. Собственно говоря, в данный момент я не испытываю и особого желания жениться.

— Какой вздор! — Она снова смерила его взглядом, полным ледяного высокомерия. — Разве не поэтому вы остались сыграть еще одну партию, когда мой отец вздумал поставить на кон меня? — ехидно бросила она.

— Проклятие! Нет, конечно! — рявкнул барон.

Мадемуазель Маршан заморгала, словно ей в глаз попала соринка.

— Нет? — недоверчиво пробормотала, снова отойдя к окну. — Тогда ради чего вы согласились сыграть с Валиньи, а, барон? Какая еще причина могла быть у вас, хотела бы я знать?

Ответ вертелся у него на кончике языка — ему хотелось сказать, что ему нестерпима была сама мысль о том, что этот похотливый козел Эндерс заполучит столь очаровательную и столь невинную девушку, но… нет! Так не пойдет, угрюмо подумал Ротуэлл.

Он вдруг почувствовал на себе ее пытливый взгляд: девушка наблюдала за ним, как кошка за мышью.

— Почему, Ротуэлл? — настойчиво повторила она. — Теперь моя очередь требовать, чтобы вы открыли мне правду.

— Правду? — с горечью бросил он. — Хотел бы я знать, способен ли кто-то из нас распознать ее?

Она шагнула к нему, глаза ее вспыхнули.

— Почему вы рискнули сыграть с Валиньи? — потребовала она ответа. — Скажите мне. Если вас не интересуют деньги — тогда зачем вам все это?

Раздражение, уже давно копившееся в нем, наконец вырвалось наружу. Пальцы его, словно тиски, сжали руку девушки, и он рывком притянул ее к себе.

— Потому что я хочу вас, вот почему! — рявкнул он, глядя ей в глаза. — Довольны? Да, я ничем не лучше Эндерса! Я желаю заполучить вас в свою полную власть, мадемуазель! Затащить к себе в постель!

Неожиданно в ее глазах вспыхнуло удовлетворение.

— Прекрасно, — с довольным видом промурлыкала она, потом, почувствовав, что его пальцы, сжимавшие ей руку, разжались, отодвинулась. — Что ж, по крайней мере теперь я хоть знаю, чего ждать.

Ротуэлл с трудом подавил клокотавший в нем гнев. Да, он лгал — и теперь, когда его вывели на чистую воду, его внезапно охватили усталость и стыд.

— О нет, мадемуазель Маршан, уверяю вас, вы и понятия не имеете, с кем вас свела судьба. Готов поспорить на что угодно, что у вас никогда не было ничего общего с таким человеком, как я. Я помог вам разорвать условия глупой и безнравственной сделки, навязанной вам вашим отцом. Вы свободны. Теперь он уже не имеет возможности снова выставить вас на торги — вне зависимости от того, что придет ему в голову, когда он вновь проиграется в пух и прах.

Все это время мадемуазель Маршан в гордом одиночестве стояла у окна, повернувшись к нему спиной. Ротуэлл украдкой бросил на нее взгляд — и вдруг ему пришло в голову, что он еще никогда не видел человека, столь безнадежно одинокого.

Потом она медленно повернулась и снова подняла на него глаза — барон слегка поежился, почувствовав, как этот взгляд ощупывает его лицо.

— Нет, — чуть слышно проговорила она. — Нет, лорд Ротуэлл. Благодарю вас, но я предпочитаю сдержать данное отцом слово. И выполню все условия этой сделки.

С губ барона сорвался хриплый смешок.

— Думаю, вы не понимаете, мадемуазель, — пробормотал он. — Видите ли… мне не нужна жена.

На лице девушки отразилось сомнение. Она прошлась по комнате, потом снова повернулась к нему лицом.

— Если вы хотите меня, лорд Ротуэлл, — понизив голос до едва слышного шепота, проговорила она, — вы меня получите.

— Простите? — растерялся он.

Придвинувшись к нему, мадемуазель Маршан взяла барона за лацканы сюртука и притянула к себе. Ресницы ее затрепетали.

— Вы меня получите, — с волнующей хрипотцой в голосе проговорила она. Барон, словно завороженный, не мог оторвать глаз от ее сочных губ. — Если вы поклянетесь мне… если вы дадите мне слово истинного джентльмена, что женитесь на мне и разделите со мной все, чем я владею, то… тогда я стану вашей. Сегодня же вечером. Сейчас.

— Вы, должно быть, сошли с ума, — наконец с трудом произнес он. Но исходившее от нее благоухание — этот густой, смешанный аромат орхидей и горячего, возбужденного женского тела — ударило ему в голову, и он понял, что пропал. Его собственное тело предало его.

Она прижалась грудью к его груди. Ее голос, теплый и чувственный, словно летняя ночь, шелестел у самого его уха. — Я в полной твоей власти, — прошептала она. — Готова исполнить любую твою прихоть. Ты ведь об этом мечтаешь?

Ротуэлл, собрав в кулак все, что еще оставалось от его самообладания, поднял руку и обхватил ее затылок.

— Попади вы ко мне в руки, мадемуазель, — прошептал он, едва не касаясь губами ее уха, — да еще будь у меня желание исполнить кое-какую из моих прихотей, клянусь, вы были бы сильно разочарованы, потому что тогда я задрал бы вам юбки да отшлепал по мягкому месту так, что ваши крики были бы слышны отсюда до самой Хай-Холборн-стрит!

Она отпрянула в сторону, как ужаленная.

— Нет, — насмешливо продолжал он, — это не то, о чем вы подумали. Но если вы вознамерились вести себя как глупый, избалованный ребенок, мадемуазель Маршан, то ничего другого вы и не заслуживаете.

— Хорошо, милорд, — пробормотала она на удивление невозмутимым голосом. — Вы выразились достаточно ясно. Вы не знаете, лорд Эндерс еще здесь?

Ротуэлл пожал плечами:

— Думаю, да. И что с того?

Она решительными шагами двинулась к двери.

— Тогда, видимо, мне придется выйти за него, — бросила она через плечо. — Вряд ли он откажется, учитывая, какую кучу денег он получит благодаря мне. Впрочем, и мой отец тоже, — добавила она.

Ротуэлл, опередив ее, захлопнул дверь перед самым ее носом, да еще для верности припер ее ногой.

— Вы с ума сошли! Эндерс — грязный развратник! И это еще мягко сказано! — прорычал он, вне себя от ярости.

— Да? А какое вам до этого дело, позвольте спросить?

Он навис над ней, точно скала.

— А теперь послушайте меня, мадемуазель! — гаркнул он. — Этот человек даже не знает, что такое честь! Если вы решили, что сможете заключить с ним сделку, можете заранее выкинуть из головы эту мысль. О, конечно, он с радостью женится на вас — а потом, призвав себе на помощь закон, постарается обобрать вас до нитки… выудит у вас все до последнего пенни — и вы окажетесь в полной его власти и будете вынуждены исполнять все, даже самые грязные его прихоти.

Прислонившись спиной к двери, девушка смерила его взглядом. Она смотрела ему в глаза — и барон, сколько ни пытался, не увидел в них страха. Можно было не сомневаться — она не боится ни его, ни Эндерса. Черная королева, с невольным восхищением подумал он. Он давно уже не помнил, чтобы кто-то смотрел на него так, как эта девушка.

Ротуэлл уперся ладоням в дверь, и она оказалась в западне его рук.

— Похоже, вы загнали меня в угол, лорд Ротуэлл, — ледяным тоном заявила она. — И что вы намерены теперь делать?

Собственно говоря, он намеревался поцеловать ее. Что он и сделал — с какой-то дикой, первобытной жадностью он впился в ее рот, прижав ее голову к двери, и попытался приоткрыть ее губы своими. Она инстинктивно подняла руку, чтобы оттолкнуть его — но было уже слишком поздно.

Кровь ударила Ротуэллу в голову. Пригвоздив ее к двери всей тяжестью своего мощного тела, он смял ее губы своими губами, яростно прокладывая себе путь в сладостные глубины ее рта.

Мадемуазель Маршан забилась под ним — и вдруг сдалась. Приоткрыв губы, она позволила его языку скользнуть внутрь, а потом мучительно-сладостным, дразнящим движением коснулась его своим. Он снова и снова целовал ее и чувствовал, как постепенно погружается во что-то темное и неизведанное. Тепло, исходившее от ее тела, сжигало его. Он понимал, что теряет голову. Мягкая тяжесть ее груди… упругость ее живота… тугие мышцы ее бедер — все то, что он чувствовал своим телом, сводило его с ума. Жаркое, иссушающее безумие внезапно овладело Ротуэллом.

В сумраке комнаты слышалось ее частое, прерывистое дыхание. Ротуэлл готов был поклясться, что она отвечает на его поцелуи… причем с не меньшим пылом, чем он сам. Приподнявшись на цыпочки, она обвила его шею руками, он слышал слабый шелест шелка, когда ее корсаж терся о плотную шерстяную ткань его сюртука.

Ротуэлл настолько потерял голову, что даже не сразу заметил, что уже не прижимает руками дверь — вместо этого он обхватил ладонями ее лицо — и руки его как-то подозрительно дрожат. За окном послышался грохот колес — вероятно, промчалась, спеша куда-то, почтовая карета. Город просыпался. Стук колес по булыжной мостовой, развеяв горячечный туман, вернул Ротуэлла к действительности. Скрепя сердце, он в последний раз коснулся кончиком языка ровного ряда ее белоснежных зубов, потом неохотно поднял голову — тяжело дыша, с раздувающимися ноздрями, они по-прежнему не могли оторвать друг от друга глаз.

Она тоже дрожала. О да… вот теперь в глазах ее появился страх. Но кого она боится? Только не его, подумал барон.

Мадемуазель Маршан неуверенно облизала пересохшие губы.

— Итак, милорд, — прошептала она, опустив глаза, и уставилась выразительным взглядом куда-то вниз. — Как насчет того, чтобы перекинуть меня через колено? Вы по-прежнему намерены это сделать?

В голосе ее чувствовалась бравада — он мог бы поклясться в этом. Но, будучи опытным игроком, Ротуэлл ощутил за этой бравадой и другое… панику. По мере того как туман в его голове рассеивался, он начал потихоньку понимать, что ей страшно, — и разжал руки. Его взгляд еще раз ощупал ее очаровательное лицо, вбирая в себя широко раскрытые, цвета темного шоколада глаза и изящно очерченные высокие скулы.

— А теперь скажите мне, дорогая, сколько времени еще остается в вашем распоряжении? — пробормотал он. — Мне кажется, я слышу звук тикающих часов, со всей неумолимостью отсчитывающих секунды — как вы понимаете, я не имею в виду те часы, что стоят у вас на каминной полке.

Она замялась.

— Шесть недель, — наконец неохотно прошептала она.

— Шесть недель?! — эхом повторил он. — Всего? Но почему так мало?

Ее выразительное лицо приняло обреченное выражение.

— В моем распоряжении было десять лет, — пробормотала она. — Десять лет на то, чтобы найти — как это вы говорите? — рыцаря в сверкающих доспехах, да?

— Примерно так, — кивнул он.

По губам ее скользнула горькая улыбка.

— Эта мысль пришла в голову моему деду, когда я была совсем еще маленькой. Однако письмо, в котором его поверенный сообщал об условии в его завещании, отыскалось совсем недавно — вскоре после того, как умерла моя мать.

— Понятно. — Ротуэлл проглотил вставший в горле комок. — Итак, у вас осталось шесть недель. А что будет потом?

— Потом? Потом наступит мой — как вы говорите? — мой день рождения. Двадцать восьмой.

— Ваш день рождения? — Ротуэлл снова решил, что ослышался. — Итак, получается, вы должны выйти замуж до того, как вам исполнится двадцать восемь лет?

— Да — чтобы получить те деньги, которые дед оставил мне к свадьбе. Я обязана выйти замуж до достижения двадцати восьми лет и в течение следующих двух лет родить своему мужу ребенка.

— Понимаю, — пробормотал барон.

— Итак, что же вы решили, лорд Ротуэлл? — тихо спросила она. — Согласны вы жениться на мне? Или мне придется примириться с тем, что в моей постели вместо вас окажется этот развратник лорд Эндерс?

Господи помилуй… так она, выходит, и впрямь намеревается выйти замуж за кого-то из них двоих? И теперь слово за ним?

Ротуэлл заглянул в ее бездонные глаза. Да, похоже, она это серьезно. Совершенно серьезно.

Он вдруг почувствовал, что ему стало нечем дышать.

А мадемуазель Маршан — Камилла, все так же не отрываясь, смотрела ему в глаза. Если бы не руки, которые она снова по привычке скрестила на груди, он сказал бы, что она смахивает на сирену-обольстительницу — столько соблазна было в ее лице. Она явно ждала—ждала его решения. Он глубоко вздохнул, потом снова оглядел ее с головы до ног. Она была так красива, что могла бы и мертвого соблазнить… да, могла бы. И несмотря на все события этой безумной, отвратительной ночи, Ротуэлл понимал, что безумно хочет ее — отрицать это было бы глупо, да он и не пытался этого делать. А поцелуй, которым они обменялись, лишь раздул пламя, вспыхнувшее в его груди в тот самый миг, как только он увидел ее.

Что ж, в конце концов, он сам ввязался в эту авантюру, не так ли? Значит, ему и решать. Бог свидетель, до какой степени ему все это безразлично.

— У вас есть горничная? — резко осведомился он.

— Разумеется, — с легким удивлением кивнула она. — А что?

Ротуэлл решительно, почти грубо схватил ее за локоть.

— Потому что сейчас вы пойдете и отыщете ее, — мрачно проговорил он. — А после этого отправитесь вместе с ней укладывать свои вещи.

— Прямо сейчас, ночью? — Голос ее дрогнул. — Но почему?

— Да, прямо сейчас, ночью. — Распахнув дверь, Ротуэлл чуть ли не волоком вытащил девушку из комнаты. — Потому что будь я проклят, если позволю вам провести еще хоть одну ночь в доме вашего отца!




Тафтон снес по лестнице последний сундук, потом остановился и с каким-то сомнением бросил взгляд на дверцу кареты. Убедившись, что сундук надежно привязан к задку экипажа, Ротуэлл подошел к уличному фонарю, вытащил из кармана визитку и протянул ее лакею.

— Если что-то понадобится, я живу на Беркли-сквер, — пробормотал он. — Можете не беспокоиться — пока она со мной, она в безопасности. Даю вам слово.

— О Боже! — только и смогла воскликнуть Памела двумя часами позже. Набросив на себя свободный утренний пеньюар, она спустилась в гостиную — и теперь расхаживала взад-вперед перед камином. Полы пеньюара с легким шуршанием обвивались вокруг ее ног при каждом резком движении, но она этого не замечала. — Наверху?! Дочь графа де Валиньи, ты сказал?

— Сплошное безумие, конечно. Можешь не говорить — я сам это знаю, — проворчал Ротуэлл, сидя в кресле за чайным столиком.

Памела перестала метаться из угла в угол. Нахмурившись, она остановилась и бросила на него недоуменный взгляд.

— С кем поведешься, Киран, от того и наберешься. — Банальная, до дыр затертая поговорка, даже не упрек, а лишь намек на него — все, что позволила себе графиня Шарп в адрес любимого кузена.

Барон воздел руки к небу.

— Я и не думаю обманывать себя, Памела, — вздохнул он. — Мне заранее известно, что станут обо мне говорить. Мы с Валиньи частенько играли и пили вместе и вместе таскались по шлю… в общем, разными способами прожигали жизнь, что не делает чести ни одному из нас — и так продолжалось довольно долго. В какой-то степени это бросает тень и на нее, — угрюмо добавил он.

Памела снова прошлась по комнате, потом придвинула к себе кресло и уселась рядом с бароном.

— Мы не имеем права осуждать эту девушку только потому, что ей не повезло с отцом, — твердо сказала она. — Думаю, мы даже не можем вообразить тот ад, в котором пришлось ей жить, — сухо добавила она, подливая ему кофе. — Точно так же, как я не собираюсь осуждать тебя лишь потому, что у тебя не совсем… м-м-м… подходящие друзья.

— А я никогда и не считал Валиньи своим другом, — резко бросил Ротуэлл. — Что же до того, чтобы кого-то судить… Поздно, Памела, дело сделано. Именно поэтому я и привез ее к тебе.

— А все-таки почему не к Ксантии? — пробормотала леди Шарп.

По губам барона скользнула кривая усмешка. Он терпеть не мог просить об одолжении.

— Потому, дорогая, что ты как сугроб: чиста, как снег, и при этом тебя очень трудно сдвинуть с места. А мадемуазель Маршан — в ее-то положении — едва ли может позволить себе общаться с людьми, на чьей репутации можно обнаружить хоть малейшее пятнышко. Представляешь, если бы я отвез ее на Беркли-сквер? Ее репутация погибла бы окончательно.

— Совершенно верно, мой дорогой, полностью с тобой согласна! — согласилась леди Шарп, вскочив с кресла. — Итак, что мы можем сделать? Остается только уповать на то, что та несчастная история с ее матерью уже забыта.

Ротуэлл хрипло рассмеялся.

— Это в лондонском-то свете? Даже не надейся, моя дорогая! В Лондоне слишком любят сплетничать.

— Да, думаю, ты прав. — Памела подняла руку, приставила палеи к щеке, потом задумчиво побарабанила по ней. — А тут еще эти карточные ставки, о которых ты мне рассказал, Киран. Это, знаешь ли, уже ни в какие ворота не лезет! — фыркнула она.

Барон угрюмо потер подбородок.

— Думаешь, я сам не понимаю, Памела? — Он тяжело вздохнул. — Сейчас, днем, все это выглядит совсем в ином свете. Видишь ли, я и сам уже начинаю потихоньку жалеть, что пошел на поводу у Валиньи. Если бы можно было вернуться в прошлое, я бы сразу поставил точку в этом деле.

На губах леди Шарп мелькнула понимающая улыбка.

— Ну, в каком-то смысле именно это ты и сделал, разве нет? — усмехнулась она. — Во всяком случае, ты вырвал бедную девушку из его рук — а это уже немало. Но вот что я хочу тебе сказать, мой дорогой, — эта история с карточной игрой, в которой ставкой была она, не должна никогда выйти за пределы этой комнаты. Надеюсь, хоть это ты понимаешь? Иначе девушка будет навеки опозорена.

Ротуэлл только бессильно сжимал и разжимал кулаки. Он до сих пор был смущен той ролью, которую он сыграл в этом злосчастном фарсе.

Какого дьявола? Похоже, он окончательно спятил, когда посреди ночи затолкал мадемуазель Маршан в свою карету и увез из отцовского дома. Не иначе как она его околдовала, раз он решился на столь безумный поступок. А ведь поначалу он всего лишь собирался оказать даме небольшую услугу, полагая, что это причинит ему минимум неудобств.

Подняв голову, он увидел, что Памела внимательно рассматривает его.

— Познакомь меня с этой девушкой, — попросила она. — Я обязательно придумаю какое-нибудь очень умное объяснение, почему она вдруг решила погостить у нас. Только умоляю, скажи мне, что ты собираешься делать с этой бедняжкой дальше?

— О, что до этого… — Ротуэлл замялся было, потом решительно оторвал взгляд от чашки и посмотрел ей в глаза. — Что до этого… Боюсь, Памела, что я собираюсь на ней жениться.

Леди Шарп застыла, точно пораженная громом — у нее даже язык отнялся от удивления. В первый и, возможно, в последний раз в своей жизни она не нашлась что сказать.

Ротуэлл, естественно, не замедлил этим воспользоваться. Вместо того чтобы выслушивать бесконечные охи и ахи кузины, он в двух словах объяснил ей свои намерения, еще раз поблагодарил за помощь и ринулся к двери, рассчитывая исчезнуть до того, как к Памеле вернется дар речи.

Пора домой, подумал он, сбегая по ступенькам. Сейчас он поедет к себе и первым делом выпишет Валиньи чек на двадцать пять тысяч фунтов. На этом первую часть этого безумного фарса можно будет считать законченной. Ублюдок получит свои деньги — и тогда, что бы ни случилось и чем бы ни закончилась эта авантюра, это уже, черт возьми, будет не его дело!




Камилла, чинно расправив плечи, смирно сидела на стуле возле окна, разглядывая утренний поток пешеходов и экипажей, запрудивший Мейфэр. Убедившись, что не уснет, она поднялась на рассвете, умылась, расчесала волосы и уселась на стул в ожидании своей судьбы.

Рано или поздно, решила Камилла, лорд Ротуэлл вспомнит о ней и вернется. А если нет… что ж, к этому она тоже была готова. Камилла решила, что тогда ей придется самой решать свою судьбу. По-прежнему ждать у моря погоды было просто нелепо — так же нелепо, как слишком долго полагаться на какого-нибудь мужчину. Этому ее научили ошибки, которые в свое время наделала ее мать. Что, ж. Ротуэлл по крайней мере был достаточно честен, чтобы сразу предупредить, что ей не стоит слишком уж ему доверять.

Камилла очень смутно представляла себе, что ждет ее впереди, если она свяжет свою судьбу с бароном Ротуэллом, зато она отлично представляла себе, как сложилась бы ее жизнь, останься она в отцовском доме. Нет, решила она, жизнь с лордом Ротуэллом вряд ли будет ужаснее, чем те три последних месяца, которые она провела под крышей Валиньи. И потом… вряд ли это продлится особенно долго, утешала она себя. Поспешная, на скорую руку свадьба… а потом, если Господь будет милостив к ней, появится ребенок, которого она сможет любить. И тогда она наконец-то будет свободна. Свободна, как птица, — от матери, от Валиньи. И конечно, от лорда Ротуэлла. Его серые сверкающие глаза, его дикий нрав, нелегкие вопросы, которые он имеет обыкновение задавать, способны отпугнуть любую женщину.

А тот, другой мужчина — лорд Эндерс, припомнила она, — о, этот тип мужчин был ей хорошо знаком! Обычная похотливая свинья, к тому же испорченная до мозга костей. Ей не нужен был совет лорда Ротуэлла, чтобы догадаться, что представляет собой его соперник — слава Богу, она слишком долго жила в Париже, проводя время в тесном кругу нескольких чересчур нарумяненных дам, приятельниц своей матери, и крутившихся вокруг распутных повес.

Легкий шум за спиной заставил ее очнуться — это Эмили, проснувшись, заворочалась в постели. Обернувшись, Камилла смотрела, как горничная, сонно щурясь, закрыла глаза рукой, когда луч утреннего солнца упал ей на лицо.

— Простите, мисс, — смущенно пробормотала она. — Я нечаянно проспала.

— Все в порядке, Эмили. — Камилла снова вернулась на свой наблюдательный пункт у окна. — Тебе ведь прошлой ночью не удалось поспать.

— Да и вам, мисс, тоже, — вздохнула горничная. Камилла прислушивалась к легкому шороху за спиной, говорившему о том, что горничная поспешно одевается. Скорее всего Эмили сейчас тоже гадает, что их ждет впереди, — а ей по-прежнему нечего сказать. Наконец, почувствовав, что молчание явно затянулось, Камилла обернулась и со вздохом посмотрела на Эмили.

— Не стоит так переживать, — пробормотала она. — Вот увидишь, у нас все получится.

— Да, мисс. — Послушно кивнув, горничная принялась складывать ночную сорочку. — Конечно, вам виднее…

Камилла закусила губу, чтобы не разразиться истерическим смехом.

— Что ж, будем надеяться, что все закончится хорошо, — пробормотала она. — И конечно, выйду я замуж или нет, я бы очень хотела, чтобы ты и дальше оставалась со мной, Эмили.

Но ей придется выйти замуж… она обязана это сделать!

Нет, конечно, у нее оставалась и другая возможность… она всегда могла вернуться обратно в Лимузен, продать то, что еще оставалось от драгоценностей покойной матери, и, возможно, этих денег хватило бы, чтобы протянуть какое-то время. В свои без малого двадцать восемь лет оказаться без гроша за душой и без каких бы то ни было источников существования? К тому же вернуться во Францию, к прежней жизни в качестве бедной родственницы, смиренно донашивать чьи-то обноски?.. Нет, ни за что! Об этом нечего и думать. Ей наконец представился шанс, за который она ухватилась обеими руками — и она ни за что не упустит его.

Приняв решение, она глубоко вздохнула, Камилла машинально сжала кулаки, чувствуя, как ее вновь охватывает та же безнадежность, которая преследовала еще в Париже. Лорд Ротуэлл действительно был ее последней надеждой. Вчера ей на мгновение почудилось, что в глазах Ротуэлла мелькнула искра жалости… какие-то остатки порядочности — и она рискнула доверить ему свою судьбу.

Но что, если она ошиблась и он просто решил сыграть с ней злую шутку? Возможно, Ротуэлл еще хуже, чем ей казалось? У этого человека была мрачная аура. Нет, не аура зла, поправилась она, — это бы она почувствовала. Просто в душе этого человека царил мрак, окружавший его подобно темному облаку.

С губ Камиллы сорвался истерический смешок. Эмили, вздрогнув, бросила на хозяйку странный взгляд.

Нет, она точно сошла с ума, решила Камилла. Напридумывала тут бог знает что! Прежде она что-то не замечала за собой страсти к мелодраматическим фантазиям. Пора положить этому конец, не то, чего доброго, она очень скоро станет похожей на свою мать.

В этот момент в дверь негромко постучали. Эмили кинулась открывать. На пороге вырос лакей — Графиня Шарп желает видеть мадемуазель Маршан, сурово объявил он. Камилла сильно сомневалась, что эта леди была счастлива узнать, что незаконная дочь самого распутного из светских негодяев Лондона провела ночь под крышей ее дома.

Не прошло и десяти минут, как Камилла, держа в руках я чашку кофе, уже сидела в маленькой гостиной леди Шарп. Сам этот кофе уже говорил о многом. Не то дешевое пойло, которое по требованию Валиньи подавали у них в доме в отсутствие гостей, а настоящий ароматный кофе.

Сидевшая напротив леди Шарп улыбалась ей с приветливостью, которая, конечно, не могла быть искренней. Но странное дело — даже после того, как они обменялись несколькими словами, Камилла почему-то не чувствовала ни враждебности, ни даже просто неудовольствия с ее стороны. Графиня оказалась полненькой миловидной женщиной, не слишком молодой, но достаточно жизнерадостной, с ровным, спокойным характером и, как показалось Камилле, достаточно здравомыслящей.

— Итак, дорогая, если я правильно поняла, вы воспитывались во Франции, в провинции, да? — осведомилась графики, наклонившись, чтобы подлить себе кофе. — Как это мило!

«Мило» было последнее слово, которое пришло бы в голову Камилле, возьмись она описывать свое детство, но она решила, что возражать будет невежливо.

— У дядюшки Валиньи было маленькое шато в окрестностях Лимузена, — объяснила она. — Он был так добр, что предложил моей матери время от времени пользоваться им. А также его домом в Париже, когда тот был ему не нужен.

— Как это благородно с его стороны, — пробормотала графиня.

Да, это был действительно благородный жест — но, как и большинство мужчин, делая его, он, естественно, рассчитывал получить кое-что взамен.

— Да, мадам, — кивнула Камилла. — Моя матушка была очень ему благодарна.

— Что ж, дорогая, теперь, когда мы немного познакомились, — проговорила графиня, — пожалуйста, расскажите мне поподробнее об этой вашей… м-м-м… помолвке с моим кузеном. Мне бы хотелось узнать, как это произошло.

Камилла надменно вздернула подбородок.

— Мне кажется, вы не одобряете этого, madame. Я понимаю…

Глаза леди Шарп широко распахнулись.

— Ничуть, — покачала головой она. — Наоборот, я крайне признательна вам, что вы остановили свой выбор на нем. Просто я несколько удивлена… Видите ли, Ротуэлл никогда не выказывал ни малейшей склонности к семейной жизни.

— Лорд Ротуэлл сообщил вам, madame, что вопрос об этой помолвке решался между ним и моим отцом? — наконец спросила она.

Леди Шарп смущенно отвела глаза в сторону.

— Да, что-то такое говорил, — созналась она. — А вы до этого были знакомы с моим кузеном?

— Я познакомилась с ним только сейчас, — лаконично бросила Камилла.

— И вы… действительно хотите выйти за него замуж?

— Да, мадам, — кивнула Камилла. — Я дала ему слово.

Леди Шарп поджала губы.

— Но… почему?

— Видите ли, мне нужен муж. И к тому же я не питаю ни малейшей склонности к романтическим отношениям.

— О-о! — задумчиво протянула леди Шарп. Потом вдруг ее лицо просветлело. — Но тогда вы, наверное, как нельзя лучше подходите моему кузену, ведь менее романтически настроенного человека, чем мой кузен Ротуэлл, и представить себе трудно. И раз уж вам так мало от него нужно… что ж, думаю, вы не будете разочарованы.

По губам Камиллы скользнула очаровательная улыбка.

— Да, мадам, согласна. Практичное решение, не так ли?

Леди Шарп слегка замялась — было видно, что она в нерешительности.

— Тем не менее, моя дорогая, боюсь, ваша совместная жизнь не обещает быть гладкой, — вздохнула она наконец. — Ротуэлл один из немногих людей, кого я по-настоящему люблю… видите ли, в отличие от других я вижу то хорошее, что в нем есть — однако он не тот человек, которого легко любить. Вы меня понимаете?

Камилла широко раскрыла глаза.

— Да, мадам. Но ведь я этого от него и не жду, — пробормотала она. — Эта наша помолвка — просто сделка, не более того.

На лице леди Шарп внезапно отразилось нечто вроде испуга.

— О Боже, моя дорогая девочка! — схватившись за грудь, воскликнула она. — О чем вы говорите? Вы ни в коем случае не должны давать согласие на брак с человеком, если вы не уверены, что со временем сможете его полюбить.

— Пардон, мадам? — удивилась Камилла.

Леди Шарп, перегнувшись через ручку кресла, склонилась к ней.

— Да, да, я знаю, такое происходит сплошь и рядом. Но если вы видите, что мужчина не стоит вашей любви, вы ни в коем случае не должны выходить за него замуж.

— Но, мадам, — возразила Камилла, — я ведь уже сказала вам, что не питаю ни малейшей склонности к романтическим чувствам…

— Стало быть, вы не испытываете к нему ни малейшего расположения, так?

— Расположения? — Камилла задумалась, что на это сказать, чтобы не обидеть эту почти незнакомую ей женщину. — Видите ли, лорд Ротуэлл показался мне порядочным, достойным всяческого уважения человеком. Разве это не замечательно? И уверяю вас, мадам, что пока мы вместе, я постараюсь быть ему хорошей женой.

Облачко, набежавшее на лицо леди Шарп, исчезло. Мгновенно смягчившись, она снова схватилась за кофейник.

Камилла, зажмурившись, проглотила вставший в горле комок. Господи помилуй, похолодев, подумала она, неужели она совершает страшную, непоправимую ошибку?! Что, если она вот-вот выпустит из бутылки джинна, совладать с которым у нее попросту не хватит сил? Она еще не успела забыть вырвавшегося у Ротуэлла признания… исходившего от него жара, когда он всем телом прижал ее к двери.

Странное возбуждение вдруг охватило ее…

Графиня окинула ее оценивающим взглядом.

— Видите ли, мадемуазель Маршан, Ротуэллу нужен наследник, — негромко проговорила она, поболтав ложечкой в чашке. — Надеюсь, вы ничего не имеете против детей?

— Нет, мадам, — честно ответила Камилла. — Я тоже хочу ребенка. И чем скорее, тем лучше.

Леди Шарп сложила руки на коленях.

— Что ж, моя дорогая, вы, похоже, женщина разумная. Ну а теперь, когда вам почти удалось убедить меня, что вы вполне сознаете серьезность того шага, который намерены сделать, давайте обсудим все детали. Так вот, насчет вашей свадьбы — мне кажется, начало весны самое подходящее вре…

— Нет! — отрезала Камилла. — Простите, — поспешно спохватилась она. — Я имела в виду… Еще раз прошу прощения, мадам, но мне бы хотелось, чтобы наша свадьба состоялась немедленно. Лорд Ротуэлл не возражает.

— В самом деле? — Леди Шарп бросила на Камиллу странный взгляд. — Ну, впрочем, это дело ваше. Что ж, тогда давайте поговорим начистоту, не возражаете? Насколько я поняла из слов Ротуэлла, моя задача… о Господи, даже не знаю, как сказать! В общем, мне нужно сделать так, чтобы ваше имя, дорогая, никак не связывали бы с именем вашего отца. Не так ли?

— Да, мадам. Боюсь, Валиньи не пользуется особым уважением в обществе.

— О, дорогая, — запротестовала графиня, — уверяю вас, это не совсем так.

— Это именно так, — покачала головой Камилла. — И поверьте, мадам, я совсем не чувствую себя задетой. Если не считать последних трех месяцев, я редко когда проводила больше двух недель подряд в обществе своего отца — я имею в виду в детстве. И слава Богу. Но мне всегда хотелось жить в Англии. И в конце концов я решила, что лучше уж мириться с его обществом, чем остаться совсем одной.

— И вы совершенно правы, дорогая, — Леди Шарп, добродушно улыбнувшись, с материнской нежностью похлопала ее по руке.

А ведь она по-настоящему добра, с теплым чувством подумала Камилла.

Она сделала глубокий вдох и подняла глаза на кузину своего будущего мужа.

— Мадам… могу я задать вам один вопрос? — набравшись храбрости, выпалила она.

— Конечно, мое дорогое дитя. — Графиня вопросительно посмотрела на нее. — О чем вы хотели спросить?

Камилла замялась.

— Лорд Ротуэлл рассказывал вам о моей матери? — тщательно взвешивая каждое слово, спросила она. — Я имею в виду — какой она была?

На лице леди Шарп мелькнуло сочувствие.

— Да, конечно, дитя мое. Я никогда не была знакома с вашей матушкой, но мне говорили, что она была необыкновенной красавицей.

— А о ее муже… о лорде Холбурне… вам рассказывали? Вы его знали?

Леди Шарп покачала головой.

— По-моему, Шарп как-то раз встречался с ним, — пробормотала она. — Но, насколько я знаю, Холбурн жил отшельником, его редко видели в Лондоне.

Из груди Камиллы вырвался долгий вздох — по ее лицу было видно, что она испытывает неимоверное облегчение.

— Да, Валиньи говорил мне то же самое, — прошептала она. — Но я не была уверена, что… — Она осеклась.

— Можно ли ему верить? — подсказала графиня. Так и не дождавшись ответа, она снова похлопала Камиллу по руке. — Что ж, думаю, в данном случае он сказал вам чистую правду.

— Значит, я могу надеяться, что не увижу Холбурна? Что мне не грозит опасность… как это правильно сказать… наскочить на него?

— Столкнуться с ним, — поправила графиня. — Нет, моя дорогая. Очень сомневаюсь, что такое возможно.

— Мерси, мадам! — вырвалось у Камиллы. — Мерси, мадам.

Однако лицо графини приняло задумчивое, слегка печальное выражение. Мысли ее, похоже, витали где-то далеко.

— Когда я была девочкой, у меня была гувернантка-француженка, — наконец проговорила она. — Очень воспитанная дама… ее фамилия была, если не ошибаюсь, Виньо. А ее семья, если не ошибаюсь, откуда-то из Сент-Леонарда. Скажите, дорогая, деревня, в которой вы жили в детстве, случайно, не в тех краях?

— Да, мадам, — кивнула Камилла. — Совсем рядом. Семья Виньо хорошо известна в тамошних местах.

— Мадемуазель Виньо пробыла у нас совсем недолго, — продолжала графиня. — Я была очень привязана к ней, но, увы, ее родственники настояли на ее возвращении — видите ли, им удалось подыскать ей блестящую партию… насколько я помню, ее просватали за кого-то из местных дворян.

— Да, ей повезло, — пробормотала Камилла.

— Не только ей, но и нам с вами. — Леди Шарп задумчиво побарабанила по столу. — Думаю, мне не составит большого труда воспользоваться этим, чтобы объяснить, откуда мы вас знаем. Я имею в виду — чтобы никто не удивлялся, почему вы остановились именно в нашем доме.

Внезапно за дверью послышался какой-то шум. Камилла, бросив взгляд через плечо леди Шарп, увидела стоявшую на пороге очень высокую, тонкую и гибкую, как тростинка, женщину в темно-синем дорожном костюме. Графиня, проследив за ее взглядом, повернулась к двери.

Незнакомая леди залилась краской и заметно смешалась.

— О Господи! — смущенно пробормотала она. — У тебя гостья. А я нарочно приехала пораньше, надеялась застать тебя одну. Простите, ради Бога!

Леди Шарп, вскочив с кресла, бросилась к ней с распростертыми объятиями.

— Моя дорогая, как я рада! Входи же! — радостно воскликнула она. — Конечно, для посетителей еще слишком рано. Но мадемуазель Маршан — не гостья, она какое-то время поживет у нас. Входи же! Сейчас я вас познакомлю.

Молодая женщина, переступив порог, стала нетерпеливо развязывать ленты шляпки. Камилла украдкой окинула незнакомку взглядом — судя по мягко округлившемуся животу, та была на втором или третьем месяце беременности.

— Я действительно должна извиниться, — снова пробормотала та, стащив с себя шляпку, и целая копна темных блестящих волос упала ей на плечи. — Вместо того чтобы ждать, когда тебе доложат о моем приезде, я просто незаметно прошмыгнула мимо бедного старого Строзерса. Понимаешь, я надеялась, что ты, возможно, сидишь тут с малышом…

— Я попрошу принести его сюда, но немного погодя, — пообещала леди Шарп, подтолкнув незнакомку к Камилле. — А теперь… Ксантия, позволь представить тебе мадемуазель Маршан. Камилла, это моя кузина, леди Нэш.

Молодая леди, широко улыбаясь, приветливо протянула руку.

— Вы ведь француженка, не так ли?! — восторженно воскликнула она. — Ну конечно, я сразу догадалась. Достаточно взглянуть на ваше платье и мантилью. Чисто парижский шик! Стоило мне только вас увидеть, как я тут же почувствовала себя такой неуклюжей, такой толстой!

— Вы слишком добры, мадам, — пробормотала Камилла.

— Ну а теперь садись, моя дорогая, — добродушно сказала леди Шарп, наливая гостье кофе.

— Ой, я только на минутку! — воскликнула молодая леди, осторожно опускаясь в кресло. — Карета ждет меня у дверей. Вообще-то я собиралась в Уоппинг.

— Понятно. — Камилле показалось, что леди Шарп вдруг смутилась. — А твой брат… он ничего тебе не говорил о… м-м-м… нашей гостье?

— Киран? — переспросила леди Нэш. На лице ее появилось слегка озадаченное выражение. — Господи… нет. А что? Разве он уже успел познакомиться с мадемуазель Маршал?

— Э-э-э… да, — туманно пробормотала графиня, — успел. И даже успел сделать мадемуазель Маршан предложение. И она приняла его.

Молодая леди застыла и машинально обхватила руками живот.

— Я… я, наверное, ослышалась… — заикаясь, пролепетала она. — Как ты сказала?..

— Киран и мадемуазель Маршан — Камилла — собираются пожениться, — повторила графиня. — Так что можешь поздравить невесту своего брата.

На лице леди отразился самый настоящий ужас.

— Это что — шутка?! — выдавила она.

Камилла почувствовала, что ее лицо запылало. Разве можно надеяться, что семья Ротуэлла примет ее? Да они возненавидят ее с первого взгляда. Наверное, она окончательно рехнулась, раз осмелилась мечтать о подобном! Имея такого отца, как Валиньи, глупо даже смотреть в сторону Англии — а она вознамерилась обосноваться тут навсегда.

— Ксантия! — резко прикрикнула леди Шарп. — По-моему, ты должна порадоваться за них!

Лицо леди Нэш внезапно утратило свой прелестный румянец.

— Так, стало быть, ты это серьезно?! — выдохнула она. — Э-э-э… да… конечно. Мадемуазель Маршан, примите мои поздравления. Желаю вам обоим счастья. Надеюсь, вы извините меня… просто для меня это было полнейшей неожиданностью.

— Мерси, мадам, — кивнула Камилла. Натянуто улыбнувшись, она встала. — Насчет нашего брака существовала предварительная договоренность. А познакомились мы совсем недавно. Простите, сейчас, думаю, мне лучше подняться к себе. Наверное, вам не терпится поговорить наедине.

Она направилась к двери, но леди Нэш порывисто схватила ее за руку.

— Не уходите, моя дорогая, — взмолилась леди Шарп. — Просто мы с вами здорово удивили Ксантию, вот и все. Можете не сомневаться, я еще устрою Кирану хорошую головомойку! Негодник поставил нас всех в такое неловкое положение, а сам сбежал!

Повернувшись, Камилла изящно присела в реверансе перед леди Шарп.

— Благодарю вас, мадам, за вашу доброту, — холодно проговорила она. — И за ваше гостеприимство. Но сейчас, думаю, будет лучше, если я вернусь в свою комнату.

Провожаемая взглядами обеих дам, она поспешно бросилась к двери — ей казалось, эти взгляды выжгут дыру у нее в спине.

* * *


Когда Ксантия вихрем ворвалась в дом на Беркли-сквер, первый, на кого она наткнулась, был Трэммел — подняв голову вверх, темнокожий дворецкий следил за тем, как одну из тяжелых люстр снимают, чтобы стереть с нее пыль.

— Доброе утро, мисс Зи, — невозмутимо бросил Трэммел через плечо. — Стоп, стоп! Ни шагу дальше! — вдруг завопил он так, что она вздрогнула.

— Что такое? — резко бросила Ксантия. Господи, да что сегодня за день такой, промелькнуло у нее в голову… все словно с ума посходили!

Дворецкий с трудом оторвался от созерцания целого водопада сверкающих хрустальных подвесок, после чего обернулся наконец, и лицо его мгновенно просветлело.

— О, мисс Зи, простите? Видите ли, дело в том, что эта люст… — При этих словах хрустальные подвески издали протестующий звон. — Проклятие, я же сказал, довольно! — заорал дворецкий, задрав голову вверх и явно обращаясь к кому-то на самом верху лестницы. — Хватит. Теперь опускай вниз, слышишь?

Жалобное позвякивание хрусталя, словно по мановению волшебной палочки, мгновенно прекратилось. Видимо, успокоившись, дворецкий отошел от лестницы и заторопился к Ксантии.

— Прошу прощения, мэм! — пробормотал он, умоляюще всплеснув кофейного цвета руками. — Сегодня все в доме просто вверх тормашками!

— Кто бы сомневался, — пробормотала Ксантия, разглядывая сверкающую хрустальную сосульку, угрожающе раскачивающуюся в воздухе у нее перед глазами. — Послушай, тут полно пыли! Но с чего это тебе вздумалось тащить этакую тяжесть вниз? К тому же мы практически никогда не зажигаем эту люстру. По-моему, мы даже никогда не замечаем ее.

Услышав такое, дворецкий снова воздел руки к небу.

— Я тут ни при чем, мэм! — простонал он. — Очередная прихоть хозяина.

— Что, снова навеселе, да? Опять раздает направо и налево дурацкие приказы?

— Вообще говоря, миледи, сдается мне, хозяин сегодня относительно трезв, — осторожно просеменив на цыпочках к ней, шепнул ей на ухо дворецкий. — Во всяком случае, был, когда отдавал мне распоряжения насчет дома.

— Что за распоряжения? — насторожилась Ксантия.

Трэммел страдальчески закатил глаза.

— Нам велено вымыть дом «сверху донизу», — уныло пробормотал он. — Выбить все ковры, снять и вытряхнуть все гардины, протереть все до единой тарелки… даже проветрить чердак — и все это до конца недели, вы представляете, мисс Зи?! — возопил он.

— А где он сейчас?

Из груди Трэммела вырвался шумный вздох облегчения.

— У себя в кабинете, мэм, — сказал он. — Только умоляю вас, осторожнее! Обельенна говорит, его светлость сегодня в очень странном настроении.

— Да уж… держу пари, так оно и есть, — пробормотала Ксантия, взбегая по лестнице.

Им с Кираном здорово повезло, что Трэммел и мисс Обельенна согласились вместе с ними переехать с Барбадоса в Лондон. Похоже, эти двое — единственные из всех слуг—были готовы по-прежнему мириться с чудовищным нравом ее брата. Остальные, едва услышав о том, что Ксантия намеревается выйти замуж, оставили их дом еще несколько месяцев назад.

Идя к брату, Ксантия с удовольствием вдыхала аромат мастики, исходивший от натертого до зеркального блеска паркета из кедрового дерева, и пряных специй из кухни Обельенны. Это все были запахи их детства — ее и Кирана. Переехав из Вест-Индии в Лондон, они привезли их с собой, и даже теперь, когда их детские годы остались далеко позади, эти ароматы всякий раз возвращали их в прошлое.

Она нашла Кирана у одного из окон, выходящих в сад, — широченные плечи брата почти полностью загораживали свет. Держа в руках бокал с бренди, он стоял, глядя в окно — и не удосужился повернуться, пока она не окликнула его.

— Господи помилуй, Киран! — возмутилась она. — Еще ведь и одиннадцати нет! Не слишком ли рано ты начинаешь?!

Он неторопливо повернулся — но вид у него при этом был на удивление трезвый.

— Одиннадцать, говоришь? — Он поднес бренди к губам, посмотрел на сестру через стенки бокала, после чего сделал осторожный глоток. — Тогда уж не рано, а скорее поздно. Если честно, я еще не ложился.

Ксантия раздраженно дернула ленты шляпки — опять запутались, как назло!

— Нет, это черт знает что такое! Киран, ты что, окончательно спятил?! — завопила она, всплеснув руками и не заметив при этом, что шляпка сползла ей на один глаз. — Я только что была у Памелы! И знаешь, что я от нее услышала?! Нет, отвечай!

В глазах Ротуэлла промелькнуло что-то странное.

— Ах, это… — негромко пробормотал он. Потом, поставив бокал на массивный стол красного дерева, со вздохом повернулся к сестре. — Стой смирно! — рявкнул он. — Не то ты того гляди придушишь себя. Оттого, что ты злишься, узел быстрее не развяжется.

— Нет, это просто возмутительно! — снова прошипела она, задрав подбородок, пока ловкие пальцы брата распутывали окончательно затянувшийся узел. — О чем ты только думаешь, хотелось бы мне знать?! Сделать предложение первой попавшейся женщине… нет, это ни в какие ворота не лезет! И потом, я вообще не верю, что ты собрался жениться!

Он с усмешкой вздернул вверх густую темную бровь.

— Неужели? — вполголоса пробормотал он, искоса глянув на раскрасневшуюся от возмущения сестру. — Оказывается, ты обладаешь даром ясновидения, моя дорогая? Почему же ты скрывала это от меня, Зи? — В конце концов ему удалось-таки распутать проклятый узел. С той же странной усмешкой Ротуэлл осторожно стянул с сестры шляпку.

Все то время, пока он возился с лентами, Ксантия буравила его негодующим взглядом.

— Насколько я помню, ты никогда не выказывал ни малейшей склонности к семейной жизни, — кипятилась она. — Поправь меня, если я ошибаюсь, но, по-моему, тебя даже ни разу не видели в обществе порядочных женщин! И вот теперь вдруг эта несчастная девушка!

— С чего это тебе, позволь узнать, вздумалось назвать ее несчастной? — осведомился Ротуэлл. Направившись к письменному столу, он выдвинул один из ящиков и вытащил из него тонкую черуту.

Ксантия в отчаянии всплеснула руками:

— О, ради всего святого, убери эту гадость! Предупреждаю тебя — меня вырвет, слышишь?!

— Понятно. — Ротуэлл вернул черуту обратно в ящик.

— Ничего тебе не понятно! — Ксантия подскочила к столу — она понимала, что визжит, как базарная торговка, но ничего не могла с собой поделать. — У меня челюсть отвисла, когда я услышала, что ты намерен на ней жениться… а бедняжка наверняка вообразила, что я невзлюбила ее с первого взгляда. Она была в ужасе. Вообще говоря, я тоже была в ужасе, — мрачно добавила она.

— А она и в самом деле тебе не понравилась? — В голосе брата проскользнуло что-то похожее на предостережение.

— Понятия не имею, — фыркнула Ксантия. — Откуда мне знать! Но зато я точно знаю, что мне не хочется, чтобы ты женился на этой девушке!

— Почему? — Он, словно в насмешку, опять вскинул одну бровь.

— Потому, Киран, что ты сломаешь ей жизнь! — объявила она. — А то ты не знаешь свой отвратительный характер?! Или ты намерен с завтрашнего дня стать совсем другим человеком?

— Боюсь, для этого я уже слишком стар — так что поздно меня перевоспитывать, Ксантия, — буркнул Ротуэлл. — Или ты забыла, как сама называла меня погрязшим в грехах распутником?..

Ксантия, обойдя стол, уселась в стоящее рядом с ним кресло и тяжело вздохнула. Разговор с братом явно пошел не так, как надо, недовольно подумала она. По мере того как ребенок рос у нее в животе, она становилась все более беспокойной и раздражительной.

— Ради всего святого, Киран, скажи хотя бы, как тебя угораздило нарваться на дочку Валиньи? — уже спокойнее поинтересовалась она. — Неужто он обнаглел до такой степени, что официально представил ей тебя?

— Нет, конечно. Я просто выиграл ее в карты, — невозмутимо объявил Ротуэлл, глотнув бренди.

— О Господи! — Глаза у Ксантии едва не выпали из орбит. Она снова машинально схватилась за живот, почувствовав, что голова у нее пошла кругом. Кожа у нее вдруг покрылась испариной, ноги стали ватными. — О Боже… кажется, я рожаю! Честное слово… рожаю! А все из-за тебя! — зажмурившись, плаксиво простонала она.

К ее величайшему изумлению, Киран позеленел и подскочив как ужаленный, бросился к ней с каким-то журналом в руках.

— Ты просто немного устала, — твердил он, заботливо обмахивая ее журналом, словно опахалом. — Дыши же, Зи, черт тебя возьми! О чем ты толкуешь? Тебе же еще рано рожать… или нет?!

— Наверное, да, — не открывая глаз, пробормотала Ксантия. — Хотя откуда мне знать? У меня такое ощущение, будто я сейчас упаду в обморок. Умоляю тебя, Киран, скажи, что я ослышалась! Не мог же ты в самом деле сказать, что выиграл мадемуазель Маршан в карты!

— Ну вообще-то выиграл — правда, не ее, а право жениться на ней, — уточнил Ротуэлл. — Мне кажется, это все-таки не одно и то же.

Ксантия, приоткрыв глаза, усилием воли заставила себя выпрямиться.

— Похоже, ты серьезно… — протянула она.

— Совершенно серьезно, — подтвердил он. — Прошлым вечером я как раз был у Валиньи.

— Да, я знаю, — сухо буркнула Ксантия. — И кто еще присутствовал при этом спектакле?

— Эндерс и Калверт.

— Лорд Эндерс?! Ужас какой! — ахнула Ксантия. — Этот развратник! О, черт! А если один из них проболтается? Ты ведь понимаешь — если это случится, девушка будет опозорена!

— Я как раз думал об этом, — бесстрастным тоном проговорил Ротуэлл. — Калверта — хоть и с натяжкой — можно назвать джентльменом, так что он будет молчать. А вот Эндерса придется припугнуть. Да и Валиньи тоже, причем чем быстрее, тем лучше.

Господи, как можно с таким ужасающим равнодушием рассуждать о собственной женитьбе, с отчаянием подумала Ксантия.

— Стало быть, ты серьезно? — криво усмехнулась она. — Ты действительно намерен пройти через это?

Киран открыл ящик письменного стола, выудил оттуда плотный листок бумаги и швырнул на стол. Ксантия поднесла его к глазам. Это было специальное разрешение на брак — несколько строк, выведенных крупным твердым почерком фиолетовыми чернилами, — должным образом подписанное и заверенное всеми необходимыми печатями.

— Что это? — ахнула Ксантия, пробежав глазами бумагу. — Как тебе удалось это раздобыть… да еще так быстро?

— С помощью нашего старого друга лорда де Венденхейма, который по-прежнему обитает в Уайтхолле, — ответил ее брат. — Он знаком с кем-то, кто, в свою очередь, водит дружбу еще с кем-то из нужных людей. Так уж случилось, что он оказался у меня в долгу, поэтому нынче утром я заехал в Уайтхолл и сообщил ему, каким образом он может этот долг вернуть.

— Между прочим, он и у меня тоже в долгу, — оскорбленным тоном напомнила его сестра. — Меня, если ты помнишь, едва не прикончили из-за его делишек с контрабандистами.

— Ну уж нет, девочка моя! — возразил Кран, присев на стол. — Насколько я помню, единственное, что случилось с тобой, это то, что ты вышла замуж и забеременела — поправь меня, если я перепутал, в каком порядке произошли эти два события — и уж во всяком случае ни за одно из них Венденхейм ответственности не несет.

— Но почему, Киран? — не слушая его, воскликнула она. — Просто объясни мне, для чего ты это затеял! Честно говоря, я начинаю кое-что подозревать. Я хочу… нет, я требую, чтобы ты немедленно убедил меня, что все не так, как я думаю.

— Что до твоего вопроса, Ксантия… вряд ли ты поверишь, если я скажу, что мне просто стало жаль эту девушку…

— До такой степени, что ты решил жениться на ней?! — саркастически хмыкнула Ксантия. — И ты хочешь, чтобы я тебе поверила? Да никогда в жизни!

Звякнул стоявший на столике хрустальный графин. Ксантия молча смотрела, как Ротуэлл подлил себе бренди, мимоходом отметив, что рука его ничуть не дрожит. Впрочем, так было всегда. Похоже, все его вредные привычки влияли исключительно на его характер, портившийся с каждым годом. Киран никогда не спал, когда должен был спать, никогда не ел, когда должен был есть, и имел отвратительную привычку пить в те часы, когда ни одному нормальному человеку не пришло бы в голову это делать. Слово «умеренность» в его лексиконе явно не значилось. Впрочем, как и слово «женитьба». Ксантия могла бы поклясться, что это так.

Внезапно он с грохотом поставил графин на стол.

— Ты носишь ребенка, — проговорил он, вцепившись руками в шкафчик — сейчас он смотрел не на сестру, а на висевшее на стене большое зеркало. — Наследника Нэша, насколько я понимаю. А Памела совсем недавно сделала то же самое для Шарпа. Так вот, Зи, иной раз бывает, что мужчина — даже до такой степени погрязший в пороках, как я, начинает задумываться о продолжении своего рода. О том, кому он передаст то, что имеет. И спрашивает себя, что он оставит на земле после себя, когда… когда его самого уже не станет…

— Нет, — наконец с трудом произнесла она. — Тебе всегда было плевать, кому достанется то, чем ты владеешь, и я никогда не поверю, что тебя вдруг стало это волновать. И потом… не забывай, Киран, я-то видела ее. А Памела — нет.

Ротуэлл как-то странно посмотрел на нее.

— Не смеши меня, — заявил он. — Ты только что сказала, что встретила ее у Памелы.

Ксантия слегка покачала головой.

— Нет, нет, я сейчас имела в виду не мадемуазель Маршан, — проговорила она. — Я говорила об Аннамари.

Ротуэлл окаменел.

— Какого дьявола?! — прорычал он. — Что ты имеешь в виду?

Однако он прекрасно понимал, что она имеет в виду — Ксантия видела это по тому, как разом потемнело его лицо, а возле губ залегли суровые складки. Ротуэлл стиснул зубы так, что на скулах заходили желваки.

— Я имела в виду нашу незабвенную невестку, — невольно смягчившись, пояснила она. — Разве ты не заметил, что твоя мадемуазель Маршан до ужаса похожа на покойную жену Люка? Эти черные волосы… и потом, глаза… Эта прелестная смуглая кожа. Может, она не так похожа на Аннамари, как их с Люком родная дочь… и все равно, сходство просто поразительное!

Брат посмотрел на нее в упор, его глаза, обычно серые, внезапно заблестели, словно полированное серебро.

— Я был бы крайне признателен тебе, Ксантия, если бы ты в будущем воздержалась от подобных сравнений, — с горечью произнес он. — А теперь уходи. Поезжай домой. Я устал, и у меня нет никакого желания и дальше слушать весь этот вздор.

Ксантия воздела руки к небу.

— Ты ведь даже в мыслях этого не допускаешь, верно? — бросила она. — Но ты обязан об этом подумать, Киран. Эта бедная девочка заслуживает того, чтобы выйти замуж по любви. Потому что кто-то полюбит ее — а не пожалеет, как ты только что тут говорил. И не потому, что она напоминает тебе ту, которую ты когда-то любил, а…

— Я сказал — уходи! — взорвался он. А потом, к ее ужасу, размахнулся и швырнул бокал в камин. Осколки хрусталя брызгами разлетелись по комнате. — Уходи, Ксантия! Оставь мертвых в покое, черт возьми! Проклятие, они не могут вернуться с того света… думаешь, я этого не знаю?!

Лицо Ротуэлла исказилось от ярости. Бренди из разбитого бокала залило камин и вспыхнуло ярким пламенем. Ксантия, покачнувшись, поднялась на ноги, ухватившись за край стола, чтобы не упасть. Господи помилуй, с раскаянием подумала она. На этот раз она, похоже, хватила через край.

— Киран, успокойся, я вовсе не имела в виду…

— Уходи, слышишь? И ни слова больше! — прогремел он. — Именно это ты и имела в виду, Ксантия… впрочем, как всегда. Сколько лет прошло, а ты все никак не успокоишься. — Он прижал ладонь к виску, словно голова у него раскалывалась от нестерпимой боли. — Будь я проклят, у меня такое чувство, будто тебе доставляет удовольствие поворачивать нож в ране, чтобы полюбоваться, как потечет кровь. Люка и Аннамари уже нет в живых. А для их дочери я сделал все, что мог. Все, что обязан был сделать. Будь все проклято, я выполнил свой долг.

Ксантия положила дрожащие пальцы на его руку.

— Просто подожди немного, Киран, — взмолилась она. — Это все, о чем я прошу. Подожди до тех пор, пока вы с мадемуазель Маршан не узнаете друг друга получше.

— Для чего? — с горечью бросил он. — Чтобы она смогла отказать мне? Чтобы у нее было время придумать, как избавиться от той ловушки, в которую она угодила? Именно это ты имеешь в виду, да?

Ксантия неуверенно махнула рукой.

— Извини, — срывающимся голосом проговорила она, не отрывая глаз от ковра на полу. — Ты, конечно, прав. И это действительно не мое дело, не так ли? Хорошо, Киран, я ухожу. Только пообещай мне… дай мне слово, что ты хоть немного отдохнешь, хорошо?

Не услышав в ответ гневного окрика, Ксантия робко подняла глаза на брата. С лица Ротуэлла вдруг разом схлынули краски, и оно стало мертвенно-белым, глаза, еще минуту назад сверкавшие, точно расплавленное серебро, сейчас были плотно закрыты. Внезапно его всего передернуло — но не от ярости, а как будто от нестерпимой боли.

— Киран! — Сестра с тревогой вцепилась в его руку. — Киран, что с тобой?!

Она почувствовала, как его тело сотрясает неудер-жимая дрожь.

— Аа-а-а-а… Господи! — вскричал он. А потом вдруг сложился у нее под руками — точно колода карт, в ужасе подумала она, — колени у него подогнулись, и Ротуэлл медленно сполз на пол, одной рукой вцепившись в край стола, а другую прижав к боку под ребрами.

Ксантия, обезумев от страха, ринулась к дверям и уже распахнула их — еще до того, как успела подумать, что теперь делать.

— Трэммел! — завопила она, свесившись через перила. — Трэммел! Помогите! Ради всего святого, скорей!

Дворецкий примчался через какие-то доли секунды. При виде хозяина лицо его исказилось от страха. Опустившись возле него на колени, он одной рукой подхватил безвольное тело Ротуэлла.

— Вы можете встать, сэр? — пропыхтел он. — Я помогу вам добраться до постели.

Ксантия округлившимися глазами смотрела на их склоненные головы, курчавые седые завитки на голове Трэммела резко контрастировали с черной шевелюрой Ротуэлла. Ее брат хрипло прорычал что-то, когда Трэммел попытался ему помочь, и попробовал подняться самостоятельно, но покачнулся и рухнул на колени. Каким-то образом дворецкому удалось поставить его на ноги.

— Все в порядке, миссис Зи, — пробормотал дворецкий, бросив взгляд на Ксантию. — С ним такое иногда случается.

— И как часто? — грозно осведомилась Ксантия.

— Время от времени, — туманно ответил Трэммел. — Вашему брату, миссис Зи, нужно хорошенько отдохнуть. Если не ошибаюсь, он не ложился в постель… — на лице дворецкого при этих словах скользнула слабая улыбка, — вот уж дня три, никак не меньше. И если он и спал за это время, то не в этом доме.

Ксантия провожала их взглядом, пока они шли к двери: Трэммел — медленно и осторожно, Киран — тяжело опираясь на его плечо, хотя и достаточно уверенно. Ее глодало беспокойство. Да что там — она была в панике. Вся эта история с мадемуазель Маршан… Чем больше она думала о ней, тем более бессмысленной она ей казалась.

Киран — несмотря на свои многочисленные недостатки — всегда обладал острым умом. Да и в здравом смысле ему нельзя было отказать. Ротуэллу случалось грешить, и не раз, однако он принадлежал к числу тех, кто несет бремя своих грехов, словно крест на Голгофу, не жалуясь и не пытаясь переложить его на кого-то другого. А его любовь к Аннамари… она давно уже превратилась в цепь, сковавшую его сердце.

Так что же изменилось с того дня, как Ксантия покинула этот дом?

Изменился Киран.

Теперь она яснее, чем когда-либо, сознавала, как мало она знает его и — что хуже всего — как мало сам Киран понимает себя.




Глава 4

Прогулка в саду


Леди Шарп удалось убедить Ротуэлла, что двухнедельная отсрочка свадьбы ничего не изменит, зато может сослужить им обоим добрую службу. Камилле давно уже было все равно, что о ней думают в свете. Но сама графиня искренне переживала по этому поводу.

Поэтому во вторник всю вторую половину дня Камилла посвятила посещению магазинов, куда они поехали вместе с леди Шарп и ее дочерью, леди Луизой, жившей в двух шагах от родителей. В пятницу состоялось посещение Королевской академии, куда Камилла отправилась в сопровождении лорда Шарпа, крупного, вежливого, обходительного мужчины, который ничего не понимал в искусстве, зато с радостью составил ей компанию и поспешил представить Камиллу всем своим знакомым. Промежутки между этими вылазками были отмечены небольшим званым вечером в Белгревии, литературным приемом в Блумсбери и визитом в Кью-Гарденз.

И во время каждого такого выхода в свет леди Шарп усиленно знакомила ее со все новыми и новыми людьми, большинство которых, отойдя в сторонку, наверняка принимались шушукаться у них за спиной. Вовремя рассказанный графиней анекдот о проделках ее последней гувернантки сошел довольно гладко, но вопроса о родителях Камиллы, конечно, избежать не удалось — он всплыл сам собой.

— Не обращайте внимания, дорогая, — всякий раз принималась утешать ее графиня. — Уверяю вас, к следующему сезону, когда все это благополучно забудется, никому уже больше и в голову не придет поднимать брови при упоминании вашего имени.

И в самом деле, несмотря на все шушуканья и перешептывания, леди Шарп, знавшая каждого, кто хоть что-то собой представлял, обладала завидной способностью извлекать приглашения словно из воздуха, в точности как фокусник — кролика из шляпы.

Что же до самого Ротуэлла, то он продолжал удивлять Камиллу, неизменно являясь с визитом каждый день — как правило, такое случалось во второй половине дня. Говорил он мало, обычно, усевшись в углу, просто разглядывал ее своими поблескивающими серебристо-серыми глазами, пока леди Шарп разливала чай и беззаботно щебетала о своих планах.

По большей части во время этих визитов Ротуэлл казался таким же угрюмым и опасным, что и всегда, напоминая Камилле запертого в клетке зверя. К ее вящему неудовольствию, поймав на себе его взгляд, она вся сжималась, чувствуя, как внутри у нее все переворачивается. Камилла многое отдала бы, чтобы навсегда забыть тот пылкий, бесстыдный поцелуй, которым они обменялись в ее гостиной… забыть о том, каким жаром обдало ее, когда он всем телом прижал ее к двери.

Но забыть этого она не могла… и, что еще хуже, она частенько ловила себя на том, что не может оторвать глаз от этого ужасного человека. О нет… не может быть, чтобы она влюбилась в лорда Ротуэлла! Только этого ей еще не хватало! Этот мужчина даст ей свое имя. А еще он даст ей ребенка, о котором она так страстно мечтает. Но он никогда не отдаст ей свое сердце… и она не настолько глупа и наивна, чтобы мечтать об этом.

В субботу Камилла получила приглашение покататься в парке в обществе зятя лорда Ротуэлла, лорда Нэша, человека столь элегантного, что одно его появление могло бы заставить большинство парижских модников рвать на себе волосы от отчаяния. Несмотря на небрежную легкость, с какой он справлялся с четверкой нервных породистых рысаков, Камилла сидела как на иголках — стоило только колесу экипажа угодить в какую-нибудь рытвину, как она бледнела, с ужасом представляя, что их изящный экипаж опрокинется и они упадут в грязь. К счастью, в лорде Нэше она нашла не только приятного человека, но и родственную душу.

Видя, что девушка смущается, он принялся непринужденно болтать, рассказывая ей о своем детстве, которое провел на континенте, о том, как его семья была вынуждена бежать от ужасов Наполеона, о смерти дяди, которая и вынудила их перебраться в Англию. И она сама не заметила, как ей стало легко и свободно.

— Наверное, это было невыносимо тяжело, да, месье? — спросила она. — Временами вы чувствовали себя как рыба, выброшенная на берег?

Он добродушно рассмеялся.

— Да уж, наше светское общество изрядно попортило мне кровь, — признался он, осторожно попридержав лошадей у Кумберленд-Гейт. — Я бы до сих пор чувствовал себя изгоем, если бы вовремя не понял одну достаточно простую вещь — чтобы стать в нем своим, нужно только повыше задирать нос, вот и все!

— Повыше задирать нос? — переспросила Камилла.

— Конечно. Поскольку высокомерие — это единственное, что они привыкли уважать, — кивнул он. — Видите ли, мадемуазель Маршан, на мой взгляд, понять, что представляет собой наш столичный бомонд, проще всего, если смотреть на него, как на… хм… лошадиный зад.

— Лошадиный зад? — с трудом подавив смешок, переспросила Камилла.

— Именно! — с той же забавной серьезностью в голосе подтвердил лорд Нэш. — Видите ли, лошадь — весьма могучее и при этом достаточно опасное животное, однако она проникается уважением к тому, кто хотя и не обладает столь же внушительной силой, как она, тем не менее при случае готов пустить в ход хлыст и способен продемонстрировать это. — При этих словах лорд Нэш, подмигнув, поднял вверх хлыст. — А все, что для этого нужно, — лишь держаться уверенно, но при этом чуть снисходительно. Вот и вся хитрость!

— О Боже! — давясь смехом, пробормотала Камилла. — Не знаю, получится ли у меня…

— Господи помилуй, женщина, вы ведь наполовину француженка! — фыркнул лорд Нэш. — Кто же и способен на это, если не вы?

— Прекрасно! — улыбнулась она. — Я попробую.

Лорд Нэш с улыбкой окинул ее взглядом — глаза его смеялись. Сердце Камиллы радостно забилось — похоже, она ему нравилась. Собственно говоря, даже его жена накануне приехала к леди Шарп, и они с Камиллой чинно пили чай в гостиной. Да, возможно, в роли мужа лорд Ротуэлл окажется грубияном, негодяем и мерзавцем — это вполне вероятно, — но по крайней мере его семья добра к ней.

Наконец экипаж лорда Нэша остановился у тротуара перед Ганновер-стрит. Ее будущий родственник спрыгнул на землю и помог Камилле выйти.

— Ваша жена рассказала мне о том счастливом событии, которое вскоре произойдет в вашей жизни, — улыбнулась она. — Примите мои поздравления.

Лорд Нэш улыбнулся в ответ — но было видно, что за этой улыбкой он пытается скрыть тревогу за жену.

— А вы — мои, — негромко проговорил он. — Насколько я понимаю, вы ведь через пару дней собираетесь объявить о своей помолвке, не так ли?

— Мерси, месье! — Вспыхнув, Камилла заставила себя улыбнуться. — Я ведь пускаюсь в опасное плавание — я имею в виду замужество. И была бы благодарна за любой совет, который вы сочтете возможным мне дать.

Лорд Нэш замялся — по лицу его пробежала тень сомнения.

— Простите, — негромко проговорил он. — Видите ли, я плохо знаю лорда Ротуэлла. Я ведь женился на его сестре всего несколько месяцев назад. Единственное, что мне известно, — это то, что моя жена обожает своего брата — при том, что он доставляет ей немало страданий. Так что я искренне желаю вам удачи, мадемуазель Маршан… и моя жена тоже.

Идя к дому, Камилла задумчиво взвесила то, что только что услышала от лорда Нэша. Он пожелал ей удачи, как если бы ей предстояло объездить норовистую лошадь или вложить деньги в какой-то рискованный проект. Однако лорд Ротуэлл — это Камилле подсказывало чутье — способен закусить удила почище любой лошади. И справиться с ним будет посложнее, чем внушить уважение лошадиному заду. Да уж… чтобы добиться этого, ей понадобится очень большой хлыст.




К исходу второго дня, проведенного Камиллой на Ганновер-стрит, удалось отыскать детскую, а в ней — радостно агукающего маленького лорда Лонгвейла. Конечно, ребенок был еще в столь юном возрасте, что в основном спал, но Камилла была счастлива уже и тем, что, прихватив шитье, могла просто сидеть возле него.

Теперь, как только няньку посылали с каким-то поручением, Камилла тут же шла в детскую, чтобы предложить свои услуги. Случалось, малыш иногда просыпался и даже пару раз хватался за протянутый ею палец. После чего, подняв на нее бледно-голубые, словно незабудки, глаза, важно выдувал пузырь или весело дрыгал пухлыми ножками до тех пор, пока не выкручивался из пеленки. В глазах Камиллы это было самое поразительное — и самое трогательное — зрелище из всех, что ей случалось видеть.

В один из таких дней Камилла, собираясь почитать, прихватила с собой книгу, но очень скоро отложила ее в сторону. Луч утреннего солнца, украдкой пробравшись в щель между занавесками, закрывавшими окна в детской, пролился золотым дождем на нежное личико спавшего малыша, сделав его похожим на ангела. Лорд Лонгвейл и в самом деле был очарователен. От восхищения у Камиллы захватило дух. Она была бы на седьмом небе от счастья, если бы небеса послали ей такого сына. Глаза у нее защипало. Да, она несдержанна на язык, глотая слезы, думала Камилла, а может, у нее просто такой характер — но при всем при том она остается женщиной. А что может быть более естественным для женщины, чем желание иметь ребенка?

Она вдруг почувствовала, как крохотные, пальчики вцепились в ее палец. Закрыв глаза, Камилла молила Бога, чтобы ее время еще не ушло. Возможно, если бы она как следует постаралась, кто знает, может быть, ей удалось бы обзавестись мужем намного раньше, подумала она. И тогда она не попала бы в столь унизительное положение, как сейчас. Ей не пришлось бы выходить замуж за человека, которого она совсем не знает… и который не пытается даже сделать вид, что испытывает к ней хоть какие-то чувства.

Что ж, пусть так. Что толку лить слезы, если другого выхода все равно нет? Осторожно высвободив палец, Камилла склонилась над колыбелькой и поправила сбившееся одеяльце. Замужество. Ребенок. Ну что ж, очень скоро, возможно, у нее будет и то, и другое.

Лорд Ротуэлл, вне всякого сомнения, уверен, что ребенок нужен ей исключительно из меркантильных соображений — если, конечно, ему вообще случается вспоминать о ней. Потому что если он похож на Валиньи — а многое говорит о том, что так оно и есть, то его волнуют только деньги, которые она принесет ему, и те наслаждения, которые он сможет на них купить.

Печальные размышления Камиллы были внезапно прерваны легким скрипом приотворившейся двери. Оглянувшись, она увидела проскользнувшую в комнату леди Шарп.

— Ротуэлл приехал с визитом, — негромко сказала графиня. В голосе ее послышались властные нотки. — Он просил передать, что желает прогуляться с вами по саду.

Камилла вдруг почувствовала, как в душе ее шевельнулся страх.

— Но малыш…

Графиня протянула ей руку.

— Нет-нет, идите, дорогая. Только не забудьте прихватить с собой шаль. А я посижу с ним, пока не вернется Торнтон.

Камилла встала. Леди Шарп материнским жестом похлопала ее по руке.

— Послушайте, Камилла, вы вовсе не обязаны выходить за него, — тихонько шепнула она. — Никому и в голову не придет упрекнуть вас, если вы ответите моему кузену отказом. Но по крайней мере поговорите с ним, прошу вас.

Прихватив шаль и книгу, Камилла спустилась по лестнице вниз, где ее поджидал ее будущий супруг. Она молила Бога о том, чтобы сегодня он оказался более трезвым и более доброжелательным, чем в тот день, когда она впервые увидела его. В тот раз он показался ей достаточно вспыльчивым и сердитым. Конечно, трудно требовать от человека, чтобы он пил и играл в карты всю ночь напролет и при этом оставался неизменно свежим, опрятным и добродушно настроенным. Она надеялась также, что он воздержится от своей странной манеры поглядывать на нее своими похожими на жидкое серебро глазами, от чего у нее кружилась голова и ноги становились ватными. Уж не такая она дура, чтобы купиться на это… Или нет?

Лорд Ротуэлл ждал ее в небольшой, залитой солнцем гостиной в задней части дома. Когда вошла Камилла, он стоял, широко расставив ноги, отвернувшись к окну и заложив руку за спину — в другой руке барон сжимал тонкий черный хлыст, которым нетерпеливо похлопывал по сапогу для верховой езды. Застыв на пороге, Камилла в который раз поразилась, какой же он огромный — этот человек, который совсем скоро станет ее мужем.

До этого она успокаивала себя тем, что он показался ей таким просто потому, что она была напугана злостью, клокотавшей в нем в ту ночь, когда они впервые увидели друг друга. Но теперь она могла убедиться, что первое впечатление не обмануло ее. Ее будущий муж не только оказался настоящим гигантом — можно было не сомневаться, что он человек властный и привык повелевать. Темное пальто барона едва не лопалось на его широченных плечах, а сапоги для верховой езды из черной кожи, плотно облегавшие его икры, любому нормальному мужчине наверняка доходили бы до самых бедер.

Что ж, в этом смысле барон, наверное, мог бы даже считаться весьма привлекательным — но, хотя одежда его явно была от дорогого портного, никому бы и в голову не пришло назвать его элегантным. В сущности, во внешности лорда Ротуэлла было что-то от деревенского сквайра — огромный и неизящный, он явно не вписывался в аристократическую атмосферу Мейфэра. И все-таки при одном только взгляде на него у Камиллы непонятно почему вдруг перехватило дыхание.

Она довольно долго мялась у дверей, не решаясь переступить порог.

— Доброе утро, мадемуазель! — не поворачиваясь, бросил барон. — Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете?

Камилла застыла.

— Да, благодарю вас, — холодно ответила она. — А вы, месье?

Барон неторопливо обернулся.

— Да, вполне, — бесстрастным тоном сообщил он. Отойдя от окна, он предложил ей руку. — Могу я надеяться, что вы доставите мне удовольствие прогуляться со мной по саду?

— О да. — Камилла, положив книгу на столик возле двери, накинула на плечи шаль.

Ротуэлл бросил взгляд на книгу и слегка поднял брови, прочитав ее название — книга была посвящена ведению бухгалтерского учета методом двойной записи.

— А у вас, как я вижу, своеобразные литературные вкусы, мадемуазель Маршан, — бросил он, слегка проведя кончиком пальца по корешку.

Камилла ответила ему равнодушным взглядом.

— А вы, вероятно, ожидали увидеть какой-нибудь любовный роман, месье? — невозмутимо обронила она. — Именно деньги правят этим миром — вам не кажется, что даже те, у кого их нет, должны хотя бы понимать законы, которые тут действуют?

В первый раз за все время Камилла заметила в его обычно холодных глазах что-то похожее на улыбку.

— Да, но очень скоро у вас их будет более чем достаточно, — хмыкнул он. — Если все пойдет по плану, конечно.

— Oui, но много ли проку от состояния, если оно попадет в руки глупца? — бросила Камилла. — Если мне повезет и я получу эти деньги, то постараюсь как следует распорядиться ими.

— Должен признать, вы очень умны, мадемуазель, — к ее удивлению, с самым серьезным видом заявил барон. — Никогда не доверяйте кому-то настолько, чтобы позволить постороннему человеку распоряжаться вашей судьбой или вашим состоянием.

Камилла удивленно вскинула на него глаза. Она ожидала, что барон примется возражать. Насколько она знала английские законы, как только они обвенчаются, все, что у нее есть, перейдет в руки ее мужа. Конечно, в этом был определенный риск, но тут уж ничего не поделаешь.

Они молча спустились по лестнице — у входа в сад Ротуэлл ловко повесил хлыст на створку ворот. В саду оказалось довольно свежо, в осеннем воздухе витал легкий запах дыма. Скоро зима, подумала Камилла, искоса глянув на Ротуэлла. Дай Бог, чтобы зимняя стужа не коснулась ее сердца!

На полпути им попалась террасированная лужайка, но ступеньки, выложенные шероховатым речным камнем, оказались довольно крутыми. Ротуэлл грациозным, каким-то кошачьим движением спрыгнул на землю, потом, обернувшись, ловко обхватил ее за талию.

— Merci, monsieur, но я… — пробормотала Камилла, почувствовав, как его руки пробрались под ее шаль.

Слишком поздно. Барон легко поднял ее в воздух. Руки Камиллы инстинктивно ухватились за его плечи, потом сомкнулись у барона на шее, и время, казалось, остановилось. Они вдруг очутились лицом к лицу — его блестящие серые глаза совсем рядом с ее собственными. Сердце Камиллы застучало, как молот.

Не отводя от нее глаз, барон медленно поставил ее на землю. Но та вдруг словно уплыла из-под ее ног, и Камилла инстинктивно ухватилась за его плечи. Ротуэлл про должал держать ее за талию, его сильные, тяжелые ладони обжигали ей кожу даже через ткань платья. Камилла так и стояла, молча глядя ему в глаза, забыв обо всем. Только какой-то шум в конце аллеи заставил их очнуться.

Ротуэлл, не сказав ни слова, убрал руки с ее талии.

Пока они шли по саду, Камилла изо всех сил пыталась привести мысли в порядок и унять, наконец, колотившееся сердце. Чуть дальше, между стволами высоких самшитов, пряталась клумба с розами, которые уже начали осыпаться, — возле них Ротуэлл остановился и накрыл своей ладонью ее руку.

Когда он снова заговорил, Камилла невольно поразилась, как неожиданно мягко звучит его голос.

— Мадемуазель Маршан, я приехал сообщить вам, что послал вашему отцу чек на двадцать пять тысяч фунтов, — своим низким, звучным голосом проговорил он. — Теперь у вас больше нет перед ним никаких обязательств.

Камилла, словно споткнувшись, застыла, глядя ему в глаза.

— Боже мой! — выдохнула она. — Но… откуда у вас такие деньги?!

Ротуэлл на мгновение замялся.

— Ах, это! — сухо проговорил он. — Вот вы о чем… видите ли, я ограбил почтовый дилижанс в Блэкхите. Пригрозил кучеру пистолетом и забрал деньги.

Она вдруг заметила искорку раздражения, вспыхнувшую в его глазах, и почему-то почувствовала невероятное облегчение.

— Правда, месье? — фыркнула она. — Тогда вам повезло, что кучер оказался таким трусом. Потому что, окажись я на его месте, непременно бы проверила, как далеко вы способны зайти!

— Не сомневаюсь, — кивнул Ротуэлл. — Французы в таких случаях вообще склонны глупо рисковать. Но поверьте, мадемуазель Маршан, я неплохо стреляю. Ваша затея могла бы стоить вам жизни.

Камилла благоразумно решила сменить тему.

— И вы по-прежнему намерены жениться на мне, monsieur? — осведомилась она. — Потому что, видите ли, иначе у меня не будет возможности вернуть вам долг.

Он посмотрел ей в глаза.

— Я ведь здесь, разве нет? — произнес он. Бросив на нее взгляд, лорд Ротуэлл неторопливо зашагал дальше. Лицо его хранило непроницаемое выражение.

Господи, в растерянности подумала Камилла, почему он по-прежнему намерен жениться на ней, учитывая, что он с такой легкостью смог швырнуть двадцать пять тысяч ее отцу? Ведь собрать такую огромную сумму, да еще всего за несколько дней не так-то просто. Но ему это удалось — и теперь она наконец свободна и может навсегда забыть об этой чудовищной сделке, которую заключила с Валиньи. У нее словно камень с души упал. Теперь она вдвойне его должница, промелькнуло в голове у Камиллы.

Нет, мысленно одернула она себя. Она не должна так думать. Он никакой не герой — и она совершает ошибку, романтизируя ситуацию. У Ротуэлла хватает причин, чтобы жениться на ней, ведь она была настолько глупа, что выболтала ему то, что скрывала от Валиньи, — действительные размеры своего состояния.

Они дошли уже почти до конца сада, и тропинка стала постепенно сужаться. Лорд Ротуэлл снова оказался совсем рядом. Рука его внезапно коснулась ее руки, и сердце Камиллы вновь ухнуло вниз и закатилось в пятки. Она вдруг поймала себя на желании повернуться и броситься бежать.

И убежать от него навсегда.

Должно быть, Ротуэллу каким-то образом удалось прочесть эти мысли, потому что он остановился и встал так, что они оказались лицом к лицу.

— Мадемуазель Маршан, попросив отложить нашу свадьбу, Памела дала мне время подумать, — сообщил он, и в следующую минуту Камилла почувствовала, как его тяжелая, горячая рука легла ей на плечи. — Вам вовсе не обязательно выходить за меня замуж. Ваша сделка с Валиньи — дело прошлое. Так что вы вольны уйти, когда пожелаете.

— Да, месье, но куда мне идти? — просто спросила она. — Ведь у меня никого нет.

— По-моему, у вас есть кузен, или я ошибаюсь? — подсказал барон. — Тот самый, который унаследовал титул вашего деда. Может быть, благодаря своим связям он сможет подыскать вам более подходящую партию?

Она с горечью рассмеялась.

— Боже милостивый, я даже не знаю его имени, впрочем, как и он моего, я уверена, — пробормотала она. — Вас это удивляет, месье? Ведь речь идет о незаконной дочери женщины, опозорившей всю их семью. А если я не выйду замуж и не рожу ребенка, то он унаследует все — а не только титул и большой дом.

Ротуэлл поморщился.

— Я вижу, вы хорошо знаете человеческую природу, — проговорил он. — Других предложений нет?

— Вы имеете в виду — работать? Например, стать компаньонкой или… как это сказать…

— Гувернанткой. Но ведь это значит обречь себя на жизнь, полную нужды, разве не так?

— Я не боюсь тяжелой работы, месье, — с подкупающей искренностью сказала Камилла. — Я уже думала об этом. Зарабатывать деньги своими мозгами — об этом можно только мечтать. Но мне никогда не позволят заниматься тем, что я умею лучше всего, — просто потому, что я женщина. А то, чем общество снисходительно позволяет женщине заниматься — нет, для дочери человека с весьма сомнительной репутацией… об этом нечего даже и думать.

Он снова всмотрелся в ее лицо, словно пытаясь прочесть ее мысли.

— Памела говорила мне, что вы обожаете детей, Камилла. Это правда?

— Да, — невозмутимо кивнула она. — Но если вы надеетесь, что кому-то придет в голову нанять к своим детям побочную дочь всем известного графа Валиньи…

— Нет, я сейчас не об этом. — По губам барона скользнула слабая улыбка. — Я хотел бы знать, мечтаете ли вы о собственных детях? То есть я имел в виду — если бы в завещании вашего деда не было этого условия…

— Вы хотите спросить — хотела бы я тогда иметь детей? Почему бы и нет?

Камилла зябко поежилась — ей вдруг пришло в голову, что она лучше понимала его, когда он был пьян. А этот сильный, суровый мужчина гораздо лучше владеет собой — и выглядит до ужаса непредсказуемым.

— Вы как-то раз обмолвились, что хотели бы жить одна, — продолжал барон все тем же низким, звучным голосом. — Не скажу, что мне это по душе, но ведь мы с вами живем в мире, где может случиться все, что угодно. Вы уверены, что у вас достаточно сил, чтобы растить ребенка одной?

— Да, — твердо ответила она. — Можете поверить мне на слово, милорд. Я достаточно сильная, чтобы все выдержать. Чтобы выжить. Чтобы добиться того, чего я хочу.

Помолчав немного и убедившись, что она сказала все, что хотела сказать, Ротуэлл подвел ее к скамейке, стоявшей в глубине розариума, сел и усадил Камиллу рядом.

— Мне хотелось бы кое-что понять, — продолжал он. — Я хотел бы узнать, как вы оказались в Англии. Что заставило вас столь круто изменить свою жизнь?

Вполне разумное требование — учитывая все обстоятельства. Лорд Ротуэлл желает знать о ней как можно больше. Получается, он все же намерен жениться на ней. Очень может быть, она подарит ему ребенка. Но в душе Камиллы уже успел поселиться страх перед лордом Ротуэллом. Она поклялась себе, что не позволит, чтобы ее сердце было разбито, как когда-то случилось с ее матерью. Она просто хочет иметь ребенка. Своего собственного, которого сможет любить. И чтобы сразу после этого ее оставили в покое — и этот Ротуэлл, и весь остальной мир тоже…

Но Ротуэлл по-прежнему смотрел ей в глаза — и Камилла почувствовала, как ее вновь захлестнуло то же самое непонятное ощущение… как будто в самой глубине ее существа вдруг шевельнулось что-то. Она догадывалась, что это, хотя почти никогда не испытывала ничего подобного. Нет, лорда Ротуэлла нельзя было назвать красавцем. Но ему трудно было отказать в своеобразной привлекательности, вынуждена была признать она… Глубоко посаженные серые глаза и резкие черты лица не только не портили его, а, напротив, делали его лицо особенно выразительным.

Камилла опустила глаза. Помолчав немного, неохотно сказала она.

— Так что вас конкретно интересует, месье?

— Пока еще сам не знаю, — сознался он.

Внезапно Камилла заподозрила, что он смущен ничуть не меньше ее самой.

— Наверное, в первую очередь мне хотелось бы выяснить, что произошло между вашей матерью и Валиньи, — наконец сказал он. — Она ведь была графиней Холбурн, не так ли?

— Да, по крайней мере она велела называть себя именно так, — кивнула Камилла. — Правда, Холбурн развелся с ней, когда мне было года два. Или, может, три. Возможно, у нее не было законного права носить его имя?

Ротуэлл пожал плечами.

— Понятия не имею, — признался он. — Там, откуда я приехал, разводов просто не бывает.

— А откуда вы приехали? — Камилла бросила на него удивленный взгляд. — Разве вы родились не здесь?

Барон покачал головой.

— Нет, всю свою жизнь — или по крайней мере большую ее часть — я прожил в Вест-Индии, — объяснил он. — А в Лондоне я меньше года. Так что чувствую себя здесь чужеземцем, — скупо усмехнулся он.

Эти слова заставили Камиллу задуматься. Очень может быть, у них с лордом Ротуэллом куда больше общего, чем ей поначалу казалось.

— Моя мать умерла этой весной, — проговорила она. — Думается, не так уж важно, имела она право так себя называть или нет.

— Сочувствую вам, — кивнул Ротуэлл. — Могу я узнать, от чего умерла ваша матушка?

— Вас интересует причина ее смерти? Тяжелая жизнь, месье, — резко бросила Камилла. — Тяжелая жизнь, сознание, что красота ее увяла, и, осмелюсь предположить, разбитое сердце.

Губы его чуть заметно дрогнули, словно он пытался подавить улыбку. А Камилла непонятно почему вдруг попыталась представить, как бы он выглядел, если бы улыбнулся во весь рот. Наверное, намного моложе, подумала она.

— Разбитое сердце? — переспросил он. — И кто же его разбил? Уж, наверное, не Валиньи!

— Она… обожала его, — честно призналась Камилла. — Но он, к несчастью, оказался не тем человеком, которого она могла получить, во всяком случае, навсегда.

— Вот оно что… — протянул Ротуэлл. — Значит, вы никогда не жили вместе?

На Камиллу внезапно нахлынула грусть.

— Очень недолго, — неохотно сказала она. — А после этого маме была отведена роль всего лишь одной из его любовниц. Конечно, у maman тоже были любовники. Но мне всегда казалось, месье, что она просто хотела заставить его ревновать и надеялась, что в один прекрасный день он предложит ей стать его женой.

— Они вполне могли пожениться, ведь Холбурн дал вашей матери свободу.

— О да, но к тому времени Валиньи уже успел придумать причину, почему он не в силах это сделать, — бросила она. — Он твердил, что церковь ни за что не позволит ему жениться снова — очень удобное объяснение, не так ли?

Ротуэлл удивленно воззрился на нее.

— Неужели Валиньи — такой убежденный католик? — недоверчиво протянул он.

Камилла рассмеялась полным горечи смехом.

— Скорее уж убежденный лжец, — бросила она. — Спустя много лет maman узнала, что его жена умерла вскоре после их развода, так что Валиньи больше не был связан церковными обетами и ему ничто не мешало жениться снова. Зато развод с лордом Холбурном стал… как вы это называете? Последней соломинкой на спине у верблюда?

Ротуэлл спрятал улыбку.

— Последней соломинкой, которая сломала спину верблюду, — поправил он.

— Ну да, — кивнула Камилла. — После того как он развелся с мамой, дедушка написал ей, что больше не хочет ее знать. И тогда Валиньи понял, что рассчитывать на ее наследство ему не приходится. И она не сможет оплачивать его карточные долги. И тогда он исчез из маминой жизни. Нам еще повезло, что его родственники не отвернулись от нас — по крайней мере окончательно, так что у нас была крыша над головой и небольшое содержание, позволявшее хотя бы не умереть с голоду.

— А потом ваш дед завещал вам львиную часть своего состояния, — пробормотал Ротуэлл. — Но жестко оговорил условия.

— Да, он решил это много лет назад. Еще когда порвал с maman. Что же до условий… что ж, это все-таки лучше, чем ничего.

Ротуэлл больше не смотрел на нее — отвернувшись, он разглядывал кипарисы, возвышавшиеся позади розария.

— Расскажите мне о вашей матери. О том, как она познакомилась с Валиньи и решилась уехать с ним во Францию.

С губ Камиллы сорвался полный горечи смешок.

— Maman встретила его, когда только начала выезжать. Валиньи потом сказал, что для него это была любовь с первого взгляда.

Ротуэлл поднял брови.

— И она поверила, не так ли? Камилла пожала плечами:

— Наверное. Особенно поначалу. И она тоже влюбилась в него. Отчаянно. Даже не видела — или не хотела видеть, — что это за человек.

— Как случилось, что они уехали во Францию?

— Maman была уже помолвлена с Холбурном. Против своей воли, естественно, поскольку она предупредила, что любит Валиньи. Но ее отец на дух его не переносил и, после того как о ее помолвке было объявлено в свете, запретил ей видеться с ним. Мама неожиданно дала согласие выйти за Холбурна — наверное, чтобы избавиться от опеки деда, — а вскоре после свадьбы ускользнула из дома, чтобы встретиться с Валиньи. В ответ Холбурн швырнул Валиньи в лицо перчатку.

— В лицо, вот как? — пробормотал Ротуэлл. — Значит, они стрелялись из-за дамы?

— Да, — кивнула Камилла. — Лорд Холбурн был ранен Валиньи не пострадал. Когда maman услышала об этом, то решила, что это очень романтично.

— А вы так не считаете?

— Нет. — Камилла потихоньку начала злиться. — Я думаю, что это была глупость и безответственность. Да еще и трусость вдобавок.

— Понимаю. — Какое-то время Ротуэлл невозмутимо разглядывал ее. — А что было потом?

— Они бежали во Францию. Это случилось в первые годы войны.

— Господи! — пробормотал Ротуэлл. — Наверное, боялись, что Холбурн не выживет?

— Да, врачи сказали, что шансов мало. А это значило, что Валиньи никогда не сможет вернуться в Англию. Однако Холбурну каким-то образом удалось выкарабкаться. А встав на ноги, он тут же развелся с моей матерью.

— Представляю, какой разразился скандал! — присвистнул Ротуэлл.

— Да… К тому же не очень приятный для лорда Холбурна, — виновато пробормотала Камилла. — А теперь, когда я вернулась, эта история снова вспомнится… поползут сплетни и проснется старая вражда.

— Вряд ли вы встретитесь, — покачал головой Ротуэлл. — И потом, какие у Холбурна основания обвинять вас? Возможно, он продолжает ненавидеть Валиньи, но это вас не касается.

— После того как война закончилась, Валиньи снова стал бывать в Англии, — пожав плечами, проговорила Камилла. — Если у них с Холбурном что-то и было, я об этом ничего не слышала.

— Тогда, выходит, Холбурн куда больше склонен к всепрощению, чем я думал. — Какое-то время он молчал. Потом взялся за край скамьи, словно намереваясь встать. — Что ж, ясно. Теперь, как я понимаю, мы должны принять решение. Скажите, Камилла, вы по-прежнему твердо настроены выйти за меня замуж?

— Да. Мне казалось, это решено.

Он окинул ее внимательным взглядом.

— Вы действительно готовы выйти за такую старую развалину, как я? — тихо спросил он.

— А сколько вам лет, месье?

Он как будто слегка опешил. По лицу Ротуэлла было видно, что он что-то подсчитывает в уме.

— Тридцать пять, если не ошибаюсь. Или вроде того. Глаза у нее удивленно расширились.

— Всего тридцать пять?!

— Моя дорогая, сегодня вы просто осыпаете меня комплиментами, — пробормотал Ротуэлл. — Жду не дождусь, когда вы станете моей женой.

— Простите, месье! — смутилась она. — Просто вы выглядите… В общем мне показалось…

— Да, я знаю, — перебил он. — Старым и изможденным. Щеки Камиллы заполыхали.

— Нет, не совсем так, — забормотала она. — Вы очень привлекательный мужчина… впрочем, вы и сами это знаете. Но у вас вид человека, который многое повидал в этой жизни.

— Да уж, куда больше, чем хотелось бы, — задумчиво протянул Ротуэлл. — Когда бы вы хотели обвенчаться?

— Завтра, — ответила она. — Я не желаю больше терять время.

— Что ж, ваши чувства мне понятны, — сухо кивнул Ротуэлл. — А вам не кажется, Камилла, что было бы лучше, если бы мы сделали вид, что я уже какое-то время за вами ухаживаю?

— Лучше для кого, monsieur? — усмехнулась она. Ротуэлл поджал губы.

— Для вашей же собственной репутации. Я имею в виду на будущее.

— А вам-то какое дело до моей репутации? — вспылила она.

— Мадемуазель, не забывайте, что вы будете моей женой! — отрезал он.

— И вам не нужны сплетни, — подсказала Камилла.

В глазах Ротуэлла блеснуло раздражение.

— Если бы вам хоть немного была известна моя репутация, Камилла, вы сочли бы безумием саму мысль о браке со мной, — резко произнес он. — Но когда речь идет о моей жене, возможно, о моих будущих детях — да, мне не нужны сплетни!

Он сделал движение, собираясь подняться со скамейки. Камилла вдруг схватила его за руку — чем немало удивила себя.

— Милорд, я спрашиваю еще раз — почему вы это делаете?

— Скажем так — меня убедили, что человеку моего возраста и положения пора обзавестись женой, — с непроницаемым выражением лица проговорил он. — И позаботиться о наследнике.

— Пардон, месье, но вы не произвели на меня впечатления человека, привыкшего прислушиваться к тому, что ему говорят, — возразила она, поднимаясь вслед за ним. — Давайте не будем лицемерить друг с другом.

Не получив ответа, Камилла тронула его за локоть, почувствовав, как бугрятся тугие мускулы под тканью его пальто. Ротуэлл резко обернулся.

Глядя ей в глаза, он долго молчал.

— Моя сестра недавно вышла замуж, так что теперь некому вести хозяйство в моем доме, — наконец неохотно буркнул он. — Полагаю, это достаточно уважительная причина?

Какое-то мгновение Камилла придирчиво разглядывала его — Ротуэлл явно лгал. И она это знала.

— Стало быть, это будет обычный брак по расчету? — осведомилась она. — Своего рода сделка — я займусь хозяйством, а вы подарите мне ребенка?

Ротуэлл коротко кивнул.

— Что ж, — пробормотала она. — Я согласна. Но я не позволю себе зависеть от вас.

Ответом ей было молчание. Камилла догадывалась, что сейчас услышит очередную ложь. Но Ротуэллу снова удалось удивить ее.

— Я и сам посоветовал бы вам позаботиться о том, чтобы ни в чем и никогда не зависеть от меня, — сухо бросил он. — Вы должны жить собственной жизнью, Камилла. И не рассчитывать на меня.

Почувствовав на себе его настойчивый взгляд, Камилла подняла глаза. Лицо лорда Ротуэлла было сурово, тяжелая челюсть словно окаменела. Вдруг, к ее удивлению, он поднял руку и кончиком пальца осторожно провел по ее щеке — жест получился на редкость интимный.

— А ведь вы красавица, Камилла — несмотря на свой ядовитый язычок, — пробормотал он. — Я заметил это еще в ту ночь… хотя был сильно пьян.

Взгляд Ротуэлла скользнул по лицу Камиллы, и на мгновение в его глазах промелькнуло какое-то непонятное чувство. Нет, не вожделение, подумала она, что-то более глубокое и непостижимое. Страстное желание чего-то? Тоска? Или, может быть, сожаление?

Ротуэлл смотрел ей в глаза, взгляд его серебристо-серых глаз завораживал ее.

Весь остальной мир вдруг как будто отодвинулся, а потом и исчез совсем — остались только они двое, окруженные увядающими розами и осыпавшимися пожелтевшими листьями, — а все остальное разом перестало существовать. Да и сам лорд Ротуэлл… стал каким-то другим. Опасным. О да, этот человек опасен… для ее спокойствия… душевного равновесия, возможно, даже ее сердца.

Он вдруг нежно обхватил ладонями ее лицо, и у Камиллы все поплыло перед глазами.

— Скажите, Камилла, у вас есть какой-нибудь любовный опыт? Или я стану вашим первым мужчиной?

— Я достаточно повидала в своей жизни, я слишком хорошо знаю, какую ценность имеет в глазах мужчины девственность невесты, чтобы бездумно расстаться с подобным сокровищем!

— Я так понимаю, что «да», — пробормотал Ротуэлл. — Но меня с такой силой тянет к вам, Камилла, что я бы в любом случае согласился жениться на вас.

Камилла чувствовала, что ее бьет неудержимая дрожь — но вдруг какая-то теплая волна захлестнула ее.

— Вам вовсе не обязательно флиртовать со мной, месье, — сухо буркнула она. — Я хорошо представляю себе, в чем состоит супружеский долг. И я исполню его, клянусь.

— А я и не пытался флиртовать. — Голос Ротуэлла внезапно стал хриплым. — Поцелуйте меня, Камилла.

— Зачем? — прошептала она.

— Мне хочется попробовать вкус невинности, — прошептал он.

Пальцы Ротуэлла сжали ее руку. Камилла не ответила ни «да», ни «нет». Даже с закрытыми глазами она чувствовала, как его губы приближаются к ее губам. Чувствовала обхватившие ее сильные руки… потом он прижал ее к себе, и она разом забыла обо всем.

То, что случилось, должно было случиться. Странно, но Камилла сейчас уже ничего не боялась. Она хотела его. Ее руки обвились вокруг талии барона, горячее дыхание Ротуэлла коснулась ее уха.

— Научите меня, Камилла, — взмолился он. — Я хочу научиться быть нежным.

Ее тело само откликнулось на его зов. Камилла прижалась к Ротуэллу, но в этот раз его губы прикоснулись к ее губам так осторожно и бережно, будто их коснулось крыло бабочки. От этого поцелуя исходил непреодолимый соблазн. Как странно, промелькнуло в голове у Камиллы. Эти огромные руки, мощное тело, нависшее над ней, как скала, — и такой нежный поцелуй, от которого вся она плавилась, точно воск в пламени свечи. Да, он намеревался соблазнить ее — теперь она это уже поняла.

С каждой минутой его поцелуй становился все более пылким, все более требовательным. Камилла запрокинула голову. Хриплый звук вырвался из его груди — полувздох, полустон, — а в следующее мгновение он властным движением разжал ей губы. И Камилла забыла обо всем.

Ее руки погладили его по спине, и он задрожал, почувствовав ее прикосновение. Это было сильнее его. С трудом оторвавшись от ее губ, он прижался к ее бархатистой щеке.

— Камилла, — едва слышно пробормотал он.

Горячая мужская ладонь обхватила ее затылок, вторая тяжело легла на бедро, сминая тонкую ткань платья. Внезапно Камилла почувствовала, что ей нечем дышать. А еще через мгновение его ладонь, пробравшись под шаль, осторожно коснулась груди. Губы Ротуэлла скользнули по ее шее вниз, припали к нежным полушариям груди, которую он успел высвободить из корсажа. Камилла застонала, ощутив, как его затвердевшая плоть — явное свидетельство его желания — вжимается ей в живот. Она задыхалась, чувствуя, как оглушительно стучит ее сердце.

Ветер, словно дожидаясь этого момента, промчался по саду, свистнул по-разбойничьи, собрал охапку сухих листьев и погнал по дорожке прямо к ногам. Этого оказалось достаточно, чтобы вернуть Камиллу к реальности.

Ротуэлл, вздрогнув, резко отодвинулся. Прикосновение ветра к обнаженному соску оказалось мучительно болезненным. Открыв глаза, Камилла резко отпрянула, испуганная тем, как охотно ее тело откликнулось на его призыв. Она задыхалась, хватая воздух полуоткрытым ртом. А потом на нее нахлынула паника.

Резким движением Ротуэлл притянул ее к себе и несколькими быстрыми движениями привел в порядок ее платье.

— Прости меня, — хрипло пробормотал он, тяжело дыша. Потом, снова прижав ее к себе, погладил по спине. — Прости меня, Камилла, — повторил он, уткнувшись лицом в ее волосы. — Я немного поторопился.

Сейчас он казался ей надежным, как скала. Но несмотря на это, охватившая ее паника внезапно сменилась ледяным страхом — ни нежные слова, ни ласковые прикосновения Ротуэлла ничего не могли изменить. От него по-прежнему веяло опасностью. Похолодев, Камилла спрашивала себя, уж не так ли мужчинам удается заставить слабых или слишком сильно любящих женщин отдаваться им душой и телом?

Порывы ветра, поначалу слабые, с каждой минутой становились все сильнее. Холод, пробравшийся в ее сердце, постепенно разлился по телу, пробирая ее до костей.

Камилла, опустив голову, зябко натянула шаль.

— Холодно, — пробормотала она.

Лорд Ротуэлл предложил ей руку.

— Тогда нам нужно как можно скорее вернуться в дом.

Она вскинула на него глаза.

— Вы говорите по-французски?

Лицо Ротуэлла вновь превратилось в непроницаемую маску.

— Да, говорю. Пойдемте, мадемуазель Маршан.

Она неуверенно взяла его под руку. Итак, она снова превратилась в «мадемуазель Маршан». Камилла вздохнула — она не должна была обижать его, как не должна была ни при каких обстоятельствах поддаваться исходящему от него соблазну. О чем она только думала, когда с такой жадностью подставляла ему губы для поцелуев?! Неужели она такая же дура, какой была ее мать? На мгновение ей стало стыдно. Нет, не своего желания — а того, что, поддавшись ему, она на миг забыла об осторожности.

Они подошли к створке задних ворот, где Ротуэлл оставил свой хлыст. Камилла бросила на барона задумчивый взгляд.

— Может, нам стоит обвенчаться немедленно? — пробормотала она. — Я не хочу больше ждать.

Какое-то время барон молча смотрел на нее, похлопывая хлыстом по сапогу.

— Через неделю — просто приличия ради, — наконец бросил он. — Я предупрежу Памелу.

— Хорошо, — кивнула она, опустив глаза. — Благодарю, месье.




Не успела леди Шарп устроиться в кресле возле сына, как появилась Торнтон с горячей водой для купания маленького лорда Лонгвейла. Вручив драгоценный сверток нянюшке, графиня с трудом подавила досаду — распорядок дня в ее глазах был делом священным.

— Если я понадоблюсь, я буду в кабинете лорда Шарпа, — предупредила она.

Внизу ее, как обычно, дожидался поднос с целой кипой писем и записок с приглашениями. Леди Шарп улыбнулась — ей нравилось думать, что у нее в доме все идет раз и навсегда заведенным порядком. Усевшись, она внимательно прочитала все письма, касавшиеся их загородного имения в Линкольншире, потом продиктовала мистеру Бигему, секретарю ее мужа, ответы на часть из них, велев отдать оставшиеся лорду Шарпу.

Она как раз перешла к приглашениям, когда на пороге появился лакей.

— Миссис Эмброуз, миледи, — мрачно объявил он.

Золовка леди Шарп, приходившаяся лорду Шарпу сводной сестрой, оттеснив его, протиснулась мимо Бигема в комнату — щеки у нее разрумянились, ярко-зеленая шляпка кокетливо сбилась набок, а из-под нее струились бледно-золотистые локоны.

— Пэм, дорогая моя! — воскликнула она, обежав вокруг стола, и звонко чмокнула графиню в щеку. — Только что вернулась — провела неделю в Брайтоне, это было… о Боже, ты снова работаешь за Шарпа?! Эх, будь я на твоем месте, ни за что бы не стала!

— Каждый делает что может, — пробормотала графиня, жестом указав Кристине на стул по другую сторону стола. — В это время года в загородном имении столько дел! А мы с Шарпом никак не можем сейчас уехать из Лондона.

Кристина нетерпеливо дернула сухощавым плечиком.

— Ну конечно, куда уж тебе сейчас путешествовать — обрюзгла, растолстела да и выглядишь хуже некуда! Рожать в твоем возрасте — чистое безумие!

Леди Шарп с трудом спрятала улыбку. Бессмысленно пытаться объяснить давно овдовевшей и ребячливой сестрице лорда Шарпа, как мало значит в ее глазах фигура — особенно по сравнению с возможностью подарить мужу долгожданного сына и наследника. Сейчас главное — поскорее сплавить Кристину домой.

— Извини, дорогая, я как раз собралась отправиться на Стрэнд, — солгала она. — Может, составишь мне компанию? Мне понадобилась… эээ… новая подставка для дров в камине. Или лучше две. Да, набор подставок.

— Как это скучно! — капризно надув губы, протянула Кристина. — Вот если бы ты согласилась поехать в торговую галерею Берлингтон… Мне к этой шляпке нужна сумочка. Ой, подожди!.. А кстати, где Шарп? Пусть сначала одолжит мне сто фунтов.

Все, что угодно, лишь бы сплавить Кристину из дома.

— Сейчас принесу шкатулку с наличными, — кивнула графиня, сделав движение, чтобы встать. Но мистер Бигем в этот момент подсунул ей еще одну бумажку. — Что это? — озадаченно спросила графиня.

— Приглашение от леди Нэш, принес ее лакей, — уныло объяснил секретарь. — Званый обед в честь возвращения вашего брата и его помолв…

— Да-да, Бигем, достаточно. Я все поняла, — нервно перебила графиня.

— Званый обед в честь Ротуэлла? — Кристина коршуном ринулась к столу, норовя схватить пригласительную карточку. — Какая глупость! Готова поспорить, ему это не понравится. Я-то сама, конечно, пойду — надо же подразнить его! Званый вечер — подумать только!

Леди Шарп, не позволяя Кристине прочитать карточку, рухнула на стул.

Кристина подозрительно уставилась на приглашение.

— В чем дело, Пэм? Почему я не могу посмотреть на нее?

Из груди леди Шарп вырвался тяжелый вздох.

— Я-то лично ничего не имею против, — пробормотала она. — Но боюсь, Кристина, что на этот обед тебя вряд ли пригласят.

Кристина забегала по комнате.

— Ротуэлл… он так странно себя вел! — пробормотала она, но в голосе ее чувствовалась скорее злость, чем искренняя озабоченность. — Отказывался видеть меня. Не ел. Витал где-то в облаках. То и дело менял планы. А один раз у него было такое лицо, словно он страдает от боли. О Боже, вот уж некстати!

— Некстати?

Кристина капризно надула губы.

— Мы с ним получили приглашение на загородный прием, в Хэмпшире, — объяснила она. — Готова поспорить, Ротуэлл использует это как предлог, чтобы не поехать.

— Да, думаю, ни на какой прием он точно не поедет, — подтвердила леди Шарп. — Кристина, дорогая, мне очень неприятно это тебе говорить, но… м-м-м… Ротуэлл собрался жениться.




Камилла проводила лорда Ротуэлла взглядом. Расправив широченные плечи, он решительной поступью устремился в сторону Ганновер-стрит.

Она злилась… Его поцелуй… это было уж слишком! К тому времени, как он оторвался от ее губ, колени у нее стали ватными, а тело превратилось в один пылающий сгусток желания — нечто такое, через что лорд Ротуэлл без труда мог переступить, чтобы затащить к себе в постель очередную понравившуюся ему женщину.

Камилла закрыла за собой дверь, даже не догадываясь, насколько близка в этот раз оказалась к истине — и не догадалась бы, если бы в этот самый момент не услышала леденящий душу вопль, доносившийся из кабинета лорда Шарпа.

— Мадам? — окликнула Камилла, бросившись на крик. Она вихрем пролетела по коридору, даже не заметив, что шаль на бегу сползла с ее плеч.

Она так спешила, что едва не сбила с ног худощавую блондинку. Пулей вылетев из кабинета, та ринулась к выходу, а за ней по пятам бежала леди Шарп.

Камилла остановилась как вкопанная, уронив на пол шаль. Но блондинка, уже заметив ее, тоже будто приросла к полу — лицо ее перекосилось от злобы.

— Это ради нее он бросил меня, словно ненужную вещь?! — с негодующим воплем ткнув в девушку пальцем, бросила она через плечо. — Ради этой невзрачной серой мышки, которая носится тут по дому, как полоумная?

Графиня с мученическим видом схватилась за голову.

— Ради всего святого, Кристина! — взмолилась она. — Где твое достоинство?!

— Что случилось? — вмешалась Камилла. — Мадам, с вами все в порядке? — спросила она, подчеркнуто обращаясь к леди Шарп.

— Да, дорогая, — опустив руки, величественно кивнула графиня. Но в глазах ее пылало возмущение.

И тут фраза, которую она поначалу пропустила мимо ушей, поразила Камиллу в самое сердце. «Это ради нее он бросил меня?!» — словно во сне, услышала она.

Расправив плечи, Камилла приняла полный холодного достоинства вид.

— Пардон, мадам, — повернувшись ко второй леди, высокомерно бросила она. — Мы знакомы?

Глаза блондинки превратились в две узкие щелочки.

— Да еще вдобавок француженка! — взорвалась она. — Эта… эта кошелка — француженка?! Ну знаете, у меня просто слов нет! Как он смел?!

— Кристина, ради всего святого, успокойся! — прошипела леди Шарп. Бросив сочувственный взгляд на Камиллу, она пожала плечами. Но по ее лицу было заметно, что она раздосадована и слегка смущена.

К несчастью, ситуация явно вышла из-под контроля. Камилла не намерена была отступать. Надменно улыбнувшись, она приняла брошенную ей в лицо перчатку.

— Вы, вероятно, его любовница? — вздернув подбородок, ледяным тоном поинтересовалась она. — И вероятно, только что узнали о моем существовании? Несправедливо, не так ли?

— Что… Как… Да кто вы такая?! — вспылила блондинка.

Камилла постаралась изобразить смущение:

— Ну… э-э-э… как это вы изволили выразиться? Обычная серая мышка. Боюсь, я не совсем понимаю значение слова «кошелка»…

Лицо блондинки с угрожающей скоростью пошло красными пятнами. Она просто задыхалась от ярости.

У леди Шарп был такой вид, будто она не знала, плакать ей или смеяться. Вдруг она оглянулась, и лицо ее разом просветлело.

— О, посмотрите! — воскликнула она, махнув рукой в сторону окна. — Кажется, Ротуэлл пришел. Так что, Кристина, если у тебя есть какие-то претензии, лучше всего высказать их…

Она еще не успела договорить, а блондинка уже выскочила на крыльцо.

Камилла успела придержать распахнувшуюся дверь прежде, чем та стукнула графиню по лбу.

— Оревуар, мадам! — звонко крикнула она вдогонку, после чего аккуратно прикрыла дверь.

Ротуэлл обернулся. Краска разом сбежала с его лица, и оно стало пепельно-серым. Камилла, ухмыльнувшись, помахала ему рукой, прежде чем захлопнуть дверь.

— Итак, мадам, серая мышка с радостью выпила бы глоток шерри, если не возражаете, — проговорила она, даже не пытаясь скрыть охвативший ее гнев. — А может, даже чего-нибудь покрепче. А потом, может быть, вы все-таки объясните мне, кто эта леди?

Леди Шарп, бросив на разгневанную Камиллу взгляд, вдруг звонко рассмеялась.

— Ладно, пойдемте. — Графиня направилась в кабинет. — Знаете, Камилла, выпью-ка и я с вами шерри. Не то я, пожалуй, своими руками придушу Ротуэлла!

— Действительно, вышло скверно, — согласилась Камилла. — Мужчина должен спрятать любовницу подальше и уж потом делать предложение. Вы согласны, мадам?

Леди Шарп поставила на поднос две рюмки.

— Да! — весело бросила она. — Должен, конечно. Если намерен оставить все как есть.

— Вы так считаете? — с сомнением в голосе протянула Камилла.

Леди Шарп., протянув ей рюмку, подняла свою к глазам и принялась задумчиво разглядывать Камиллу.

— Конечно, — с самым серьезным видом кивнула она. — Совершенно в этом убеждена.

— Убеждены? Но в чем?

— Что Ротуэлл встретил наконец женщину, которая достойна его, — отсалютовав Камилле рюмкой, подмигнула графиня.




Глава 5

Лорд Нэш устраивает прием в честь помолвки


— Как сказал кто-то из великих, женитьба — весьма безрассудный шаг, — пробурчал лорд Ротуэлл, задрав подбородок вверх, чтобы Трэммел мог повязать ему шейный платок. — Клянусь Богом, еще немного, и я с этим соглашусь!

— Женитьба — очень сложное дело, — поправил дворецкий, отойдя на шаг, чтобы полюбоваться делом своих рук. — А сказал это, если не ошибаюсь, Селдон, выдающийся знаток английских законов.

— В самом деле? — Ротуэлл придирчиво оглядел себя в зеркале. Зеркало было огромное, в тяжелой золоченой раме. — Кстати, Трэммел, вам не кажется, что это несколько унизительно — знать, что твой дворецкий в чем-то образованнее тебя самого?

Взгляд Трэммела задержался на правой манжете барона. Вокруг пуговицы болталась нитка.

— Я бы сказал — куда унизительнее терпеть, что дворецкий помогает вам одеваться, — проворчал он, потянувшись к шкафчику, где лежали ножницы. — Надеюсь, хоть теперь, милорд, когда вы наконец надумали жениться, у вас найдется время нанять себе лакея, как все нормальные люди!

— Для чего! Зачем мне лакей? — прорычал лорд Ротуэлл. — Осталось только пережить этот чертов прием, а потом саму свадьбу! А после этого, Трэммел, можете снова всласть муштровать слуг. Займетесь любимым делом.

Трэммел аккуратно обрезал нитку, после чего помог барону облачиться в парчовый жилет. Но не успел Ротуэлл вдеть в него руки, как услышал неодобрительное цыканье, которое издал дворецкий.

— Что теперь? — рыкнул Ротуэлл. — Что вам опять не нравится, Трэммел? У меня что — видна нижняя юбка?!

Дворецкий невозмутимо обошел его кругом, еще раз окинул хозяина придирчивым взглядом, после чего поднял на барона глаза.

— Вы сильно потеряли в весе, — ворчливо заметил он. — Вам нужно регулярно питаться, милорд.

— Проклятие, дай мне сюртук и хватит об этом, слышишь?! — буркнул Ротуэлл. — Небось Обельенна снова наябедничала, так?

Пожав плечами, Трэммел подал хозяину сюртук.

— Когда тарелки возвращаются на кухню практически нетронутыми, любая кухарка примет это близко к сердцу. Естественно, мисс Обельенна обижена.

— Дьявол вас всех побери! — заорал барон. — Тогда отыщи где-нибудь собаку, и пусть сидит под столом, пока я ем, — тогда тарелки вернутся на кухню вылизанными до блеска!

Трэммел, вместо ответа бросив на него полный немою упрека взгляд, засеменил в гардеробную.

— Скоро вы станете женатым человеком, милорд, — сокрушенно покачал он головой. — Советую вам с большей снисходительностью относиться к женским причудам.

Дворецкий подал Ротуэллу аккуратно сложенный носовой платок.

— Довольно, Трэммел, — буркнул барон. — Ты свободен.

— Да, сэр! — Трэммел с поклоном удалился.

Барон, подойдя к буфету, достал из него хрустальный графин с бренди, подумал — и вернул графин на прежнее место. Стоит ему выпить хотя бы рюмку, как за ней последует другая… вряд ли он сейчас сможет остановиться. А появиться перед мадемуазель Маршан пьяным, да еще в вечер помолвки было бы чертовски унизительно.

Нет, имея дело с этой женщиной, он должен быть трезв как стеклышко. Ротуэлл сильно подозревал, что его будущая жена не только красива, но и умна — удалось же ей сделать так, что он согласился жениться на ней и вдобавок готов наградить ее ребенком! А как он целовал ее… среди бела дня, словно какую-то дорогую шлюху! Даже сейчас, стоило ему только закрыть глаза, как экзотический, немного пряный аромат ее тела вновь дурманил ему голову. Одному Богу известно, что за этим последует. Впрочем, возможно, ничего. Возможно, им будет не о чем даже разговаривать друг с другом. Скорее всего мадемуазель Маршан очень скоро поймет, за кого она вышла замуж, и будет только счастлива никогда больше его не видеть.

Как бы там ни было, сегодня лучше оставаться трезвым.

Барон пересек комнату и уставился на каминные часы. Он должен был появиться у Нэшей не раньше чем через полчаса, а от его дома до Парк-лейн не больше десяти минут хода.

Ротуэлл окинул взглядом пустую, какую-то голую комнату — одну из многих в его нелепом доме, — и ему вдруг почему-то стало до того жутко, что похолодела спина. Ощущение было знакомым — до такой степени, что избавиться от него с каждым днем становилось все труднее. Прожив тут почти год, он так до сих пор и не привык считать это место своим домом. Впрочем, а где он чувствовал себя дома — на Барбадосе? Тоже нет. Его отослали туда после смерти родителей — отправили, как какой-то груз, а вместе с ним и Люка с Зи, которая в те годы была совсем крохой. И они попали на эту чертову плантацию, которая оказалась сущим адом. В этом аду они и жили — в аду, ужасы которого невозможно даже представить себе — если, конечно, вы не раб.

Они работали, он и Люк, работали до тех пор, пока из пальцев у них не принималась сочиться кровь. Им приходилось терпеть пьяную брань и удары хлыстом, но это было не самое страшное. Муки, которым подвергалась его душа, были гораздо страшнее, и ему приходилось испытывать их намного чаще, чем физическую боль.

Даже сейчас Ротуэлл не понимал, как это произошло. Родители любили их — это было единственное, что он помнил из прежней жизни.

Невиллы всегда были бедны, но это была так называемая благородная бедность. Их отец был обычным деревенским сквайром, мать — шестой дочерью захолустного баронета. Они умерли также просто и незаметно, как и жили, — обоих унесла эпидемия холеры, выкосившая половину деревни.

Никто из их английских родственников не выразил желания взять к себе троих осиротевших ребятишек — даже мать Памелы, леди Бледсо, их тетушка Оливия, одинокая, бессердечная женщина. И в конце концов их отослали в Вест-Индию, где обитал старший брат их покойного отца — злобный, вечно пьяный и жестокий сукин сын, немногим лучше самого дьявола.

Таким было его детство — ни любви, ни родственников, которые имели бы право называться таковыми. Тридцать лет прошло с той поры, а у него так до сих пор и не было дома. Так неужели он настолько глуп, что вообразил, будто эта нынешняя попытка обзавестись семьей изгонит из его дома пустоту, мрак и одиночество, казалось, поселившиеся в нем навсегда?

Расхохотавшись, он снова глянул на бутылку с бренди. Неужто уже дошло до этого? Нет, если его жизнь пуста, так только потому, что он сам сделал ее такой — сознательно и по собственной воле. Даже боль, от которой время от времени у него сводило внутренности, возникла не на пустом месте — такова была цена, которую он должен был платить за тот образ жизни, который он ведет.

Ротуэлл бросился в кресло и еще раз пробежал глазами записку, присланную Памелой. Слова «поставил в очень неловкое положение» и «преступное легкомыслие» снова хлестнули его, как пощечина. А кроме этого, там говорилось еще о «чудовищных оскорблениях» и «немыслимом унижении» — первое, понятное дело, относилось к Кристине Эмброуз, второе — к мадемуазель Маршан.

Ротуэлл задумчиво погладил свежевыбритый подбородок. Он терпеть не мог слышать упреки в свой адрес — пусть даже заслуженные. Но на этот раз его ругал не кто-то, а Памела. К тому же Кристина как-никак приходилась ей золовкой. Ему следовало подумать об этом еще до того, как он водворил мадемуазель Маршан в дом леди Шарп.

Но эта простая мысль даже не приходила ему в голову. Ведь между ним и Кристиной ничего серьезного не было. Каждый из них заводил себе любовников на стороне, да и эти короткие связи были уже в прошлом, а при мысли об их отношениях с Кристиной невольно напрашивалось сравнение со старыми шлепанцами — разношенные, но такие удобные, что рука не поднималась выкинуть их на помойку.

Увы, как выяснилось, сама Кристина смотрела на это по-другому. Ротуэлл вспомнил, как она выбежала из дома Шарпов — глаза сверкали злобой, а в голосе был такой холод, что и кипяток обратился бы в лед. «Ну, ты мне за это заплатишь, Ротуэлл! — прошипела она. — Можешь даже не сомневаться!»

Он подумал, что Камилла куда более опасна для него — благодаря своему самообладанию. Ему нечего бояться — ни вспышек дурного настроения, ни дурацких сцен не будет. Камилла — крепкий орешек. Резкая, он бы даже сказал безжалостная. Забавно встретить почти точную копию самого себя, криво усмехнулся он.

Как бы там ни было, сейчас он рискует не деньгами — он рискует собственным душевным спокойствием. Кто знает, возможно, ему суждено прожить остаток дней со сварливой мегерой. Мегерой, которая не желает, чтобы ее целовали, но при этом мечтает забеременеть. Боже правый, что он наделал?!

Сегодня им предстоит принимать поздравления от членов их семьи — вернее, от тех ее представителей, которых удалось собрать лорду Нэшу и Памеле. Все ожидают, что они с Камиллой будут улыбаться друг другу, может быть, даже отправятся танцевать. Что будут лучиться счастьем и гордостью. Но Ротуэлл не испытывал ничего даже близко похожего на счастье и сильно подозревал, что и мадемуазель Маршан тоже.

Может, все-таки выпить? Ротуэлл поднял глаза и понял, что уже опаздывает. Проклятие! Опаздывает на прием по случаю собственной помолвки!

Впрочем, вряд ли кто этому удивится.




Сидя в элегантной карете лорда и леди Шарп, Камилла нервно разглаживала складки своего атласного травянисто-зеленого платья — скорее бы уж приехать, думала она. Ей не терпелось вновь увидеть лорда Ротуэлла. Возможно, она обязана извиниться перед ним — но и он также должен по меньшей мере дать ей кое-какие объяснения.

О, конечно, если он намерен и дальше иметь любовницу, вряд ли она сможет этому помешать. Но будь она проклята, если позволит этой драной кошке вновь кидать оскорбления ей в лицо — и чем раньше он это поймет, тем проще будет их совместная жизнь.

Глядя прямо перед собой, Камилла твердила себе, что и не думает ревновать к миссис Эмброуз. Ни безупречная, цвета слоновой кости кожа, ни светлые локоны этой дамы не имеют в ее глазах ни малейшей ценности. Но потом она вдруг вспомнила, как губы Ротуэлла прижимались к ее губам, и ту странную, тянущую боль, которую она ощутила в этот миг… и похолодела. Попытавшись отогнать это воспоминание, она повернулась к леди Шарп.

— Как мило со стороны лорда Нэша устроить этот прием, — светским тоном проговорила она. — Но я немного… о, даже не знаю, как это сказать…

— Нервничаете, — подсказала леди Шарп. — Бедное дитя! Еще несколько дней — и вы станете женой человека, которого вы почти не знаете. А сегодня вам предстоит увидеть всех его родственников.

— Oui, madame, — кивнула Камилла. — Немного страшно.

— Страшно, но необходимо. — Перья на элегантной шляпке леди Шарп величественно качнулись. — Там будут мачеха Нэша, вдовствующая леди Нэш, и ее сестра, леди Хенслоу. Кстати, самые большие сплетницы в Лондоне.

— Сплетницы? — переспросила Камилла. — Да, это ухудшает дело.

Графиня подняла пальчик.

— Нет-нет, дорогое дитя, — возразила она. — От сплетен все равно никуда не деться. Зато можно направить их в нужное русло. Завтра все только и будут говорить, что о помолвке Ротуэлла и… увы, о том скандале, который в свое время вызвал побег вашей матушки. Но не больше пяти минут, уверяю вас. А потом, убедившись, что семья Ротуэлла приняла вас с распростертыми объятиями, сплетницы очень скоро забудут о вас — такова участь любой невесты, уверяю вас.

Камилла была вынуждена признать, что определенная логика в этом есть.

Карета остановилась, и Камилла почувствовала, как у нее запылали щеки. Скоро, подумала она. Скоро она снова у видит его.

У дверей их встретила сестра Ротуэлла — увидев на пороге Камиллу, она с улыбкой сжала ее руки в своих. Похоже, леди Нэш успела примириться с мыслью о женитьбе брата. Камилла, с трудом заставив себя улыбнуться в ответ, поцеловала хозяйку в щеку.

Камиллу закружил поток желающих немедленно познакомиться с невестой Ротуэлла — каждый раз при этом звучала та же история с гувернанткой-француженкой леди Шарп.

Мачеха лорда Нэша оказалась красивой, но глупой дамой, а ее сестра — тучной, добродушной матроной лет шестидесяти. За спиной матроны маячил ее муж, лорд Хенслоу, рядом с ним стояли две хорошенькие девушки, сводные сестры лорда Нэша. После этого Камиллу представили красивому светловолосому джентльмену — как оказалось, это был деловой партнер леди Нэш — и его жене, спокойной, поразительно красивой женщине. Супруги носили титул герцога и герцогини Уорнемов. После них настала очередь Энтони Хейден-Уэрта, известного политика и не менее известного дамского угодника, приходившегося лорду Нэшу младшим братом.

Гостей собралось неожиданно много… и они вели себя не совсем так, как ожидала Камилла. Она заранее была готова, что ее встретят с легким пренебрежением, а вместо этого они отнеслись к ней на удивление доброжелательно. Можно даже сказать, тепло. К столу ее повел лорд Нэш, и те два часа, которые она провела в его обществе, были самыми приятными, какие только можно было себе представить.

Камилла то и дело поглядывала через стол на своего жениха. Конечно, она больше не питала иллюзий на его счет. Но тогда почему их поцелуй в саду по-прежнему не шел у нее из головы. Почему она не могла забыть вкус его губ… прикосновения его сильных рук, от которых все ее тело будто плавилось, как воск в пламени свечи?

Она на мгновение закрыла глаза. Нет, он не для нее, этот смуглый черноволосый дьявол с худым суровым лицом и немного сонным взглядом. Конечно, она выйдет за него, но будет полной дурой, если допустит, чтобы он вскружил ей голову. Камилла имела возможность наблюдать мужчин, подобных Ротуэллу, — за каждым из них тянулся целый шлейф разбитых женских сердец.

Итак, взгляд Камиллы — помимо ее собственной воли — все время возвращался к Ротуэллу. Вместо того чтобы есть, он брезгливо ковырялся вилкой в тарелке. Странно, удивилась Камилла. Ротуэлл был мало похож на аскета — напротив, он производил впечатление человека, обладающего завидным аппетитом, причем во всем.

Вдобавок он еще умудрился опоздать, и Камилла даже, подумала, что Ротуэлл, возможно, вообще не придет, как он ворвался в гостиную. Как обычно, Ротуэлл был во всем черном. Дополнительную мрачность его облику придавал серебристо-серый муаровый жилет, а завершало картину угрожающее выражение лица.

Заметив Камиллу, он немедленно направился к ней, взял ее руку и молча поднес к губам — чем, признаться, потряс ее до глубины души. Впрочем, и поцелуй его тоже был странный, какой-то чересчур уж пылкий. Камилла моментально поймала себя на том, что краснеет, — к вящему удовольствию мачехи и тетушки лорда Нэша.

Наконец обед подошел к концу. Дамы нетерпеливо ждали, когда джентльмены, покончив с портвейном, наконец присоединятся к ним. Камилла смотрела, как сестра Ротуэлла, разлив кофе, углубилась в разговор с сидевшей возле нее дамой. Отвернувшись, она подошла к роялю, на который обратила внимание сразу же, как только приехала. Инструмент поражал размерами и красотой — его остов из резного дерева с позолотой покоился на изящных ножках. С чувством, похожим на благоговейный восторг, Камилла осторожно коснулась кончиками пальцев деревянной крышки.

— Красив, правда?

Вздрогнув от неожиданности, Камилла вскинула глаза — и увидела стоящего сзади Ротуэлла. Она так увлеклась, что не заметила, как вернулись джентльмены и Ротуэлл подошел к ней. Внезапно в ней проснулась злость.

— Действительно, невероятно красив, — холодно согласилась она.

Ротуэлл замолчал. А Камилла, добавив холоду во взгляд, выразительно поджала губы. Ротуэлл заметно помрачнел — естественно, он не мог не понять, что она злится.

— Конечно, я мало разбираюсь в музыке, — как ни в чем не бывало проговорил он. — Но оценить искусную работу резчика могу.

— Должно быть, одна резьба по дереву и позолота стоят целое состояние, — принужденно поддержала разговор Камилла.

Какое-то время Ротуэлл молча разглядывал ее.

— Вы сегодня очаровательны, Камилла, — произнес он. — Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете? Вас тут не обижают?

Ей показалось — или она действительно почувствовала нотку беспокойства в его голосе?

— Мерси, милорд. — Она понемногу начинала остывать. — Вы напрасно тревожитесь — все были исключительно добры ко мне. Но я оценила вашу… заботу.

Заметив их, лорд Нэш приблизился к ним с чашкой кофе в руке.

— Вы играете, мадемуазель Маршан? — любезно спросил он.

— О да, — кивнула она. — На фортепьяно.

— Это шестиоктавный бем, — похвастался лорд Нэш. — Сделан на заказ в Вене. Зато резьба по дереву и позолота по заказу моей мачехи.

— Боже, обладать подобным сокровищем… — благоговейно выдохнула Камилла.

— Так попробуйте на нем сыграть, — предложил лорд Нэш. — Держу пари, вы влюбитесь в него с первого взгляда.

От этой фразы спина у Камиллы покрылась мурашками. А может, в этом был виноват взгляд Ротуэлла, который она чувствовала на себе. Откинув крышку, Камилла осторожно тронула клавиши. Чуть слышный звук, которым отозвался инструмент, оказался на редкость глубоким и мощным. Потрясающе, подумала она.

— Ну вот, теперь вы поняли, что такое настоящий бем. — Лорд Нэш с любопытством наблюдал за ней поверх своей чашки. — Даже позолота и искусная резьба по дереву — ничто по сравнению с этим, согласны?

Камилла взяла несколько нот.

— Да, звук… резонанс… у меня просто нет слов, милорд! Это настоящее чудо.

— Конечно, я понимаю, как неучтиво просить почетную гостью сыграть… но я надеюсь, вы нам не откажете, мадемуазель Маршан? — попросил лорд Нэш.

Камилла покосилась на Ротуэлла — тот ничего не сказал, только едва заметно кивнул головой. Она сделала глубокий вдох и улыбнулась. Потом подняла руки и сильно, но мягко ударила по клавишам. Как обычно, она не знала заранее, какую выберет пьесу. Лавина звуков затопила комнату — и потрясенная Камилла даже не сразу поверила, что это играет она сама.

Весь мир как будто перестал существовать — единственное, что чувствовала Камилла, это взгляд Ротуэлла, прикованный к ее рукам. А вскоре она позабыла и о нем, музыка захватила ее до такой степени, что она почти не замечала, что играет. Музыка всегда служила ей убежищем. Средством выжить. Так было всегда — а за последние три года, после того как умерла ее мать, Камилла так часто искала в ней утешения, столько долгих часов проводила за роялем, что не заметила, как превратилась в настоящего мастера.

Прозвучал последний аккорд. Камилла, уронив на колени руки, подняла глаза и увидела стоявшую в двух шагах сестру Ротуэлла. На другом конце комнаты кто-то негромко захлопал.

— Замечательно! Просто замечательно! — воскликнула мачеха лорда Нэша, вставая. — Будь у меня на голове шляпа, я бы сняла ее перед вами, мадемуазель Маршан.

Одобрительный гул пролетел над толпой гостей, послышались аплодисменты, после чего все вернулись к кофе и разговорам. Барон по-прежнему не сводил с нее глаз, его лицо приняло странное выражение какой-то холодной отстраненности. Потом, очнувшись, он повернулся и отошел к окну — и стоял там в полном одиночестве, вглядываясь в темноту за окном.

— Это было потрясающе, мадемуазель, — пробормотал лорд Нэш. — Гайдн, если не ошибаюсь?

— Да, соната № 54, соль-мажор, — бросила она, не отрывая глаз от спины Ротуэлла.

— Allegretto innocente[7 - Аллегретто невинным (ит.).], — пробормотал Нэш. — Прекрасный выбор.

— Вы слишком добры, милорд. Благодарю вас.

— Нет, это действительно было потрясающе! — вмешалась молчавшая до сих пор сестра Ротуэлла. — Может, сыграете что-нибудь еще, мадемуазель Маршан?

Камилла резко вскинула подбородок.

— Прошу вас, называйте меня Камилла.

Улыбка леди Нэш потеплела.

— Конечно, Камилла.

— Я бы с удовольствием, но надо же знать меру. — Камилла с улыбкой встала. — И дать и другим возможность насладиться этим прекрасным инструментом.

Леди Нэш весело рассмеялась.

— Дорогая моя, сильно сомневаюсь, чтобы кто-то решился сесть к роялю после вас, — бросила она. — К тому же… не хотите подняться со мной наверх? Я покажу вам нашу будущую детскую.




Ротуэлл сам не знал, сколько он так простоял у окна.

Господи… это ведь просто музыка! И прекрасная женщина за роялем. Но она отдавалась игре, как влюбленная женщина — объятиям любовника. Тонкие пальцы порхали по клавишам с таким чувственным изяществом, что он невольно представил, как эти пальцы ласкают его тело. Захочет ли она когда-нибудь коснуться его так, как сейчас касалась инструмента?

Нет. Нет… да и с чего бы? Этот брак — чудовищная ошибка. В ней было все, чего не хватало ему. Изящество. Блеск. Грация. А под этой восхитительной оболочкой скрывалось пламя. Камилла была воплощением страсти. Никогда еще он не встречал женщину, от которой исходило бы ощущение света и тепла.

Сегодня ее роскошные черные волосы снова были зачесаны наверх, давая ему возможность полюбоваться нежной ямочкой чуть ниже уха, где под тонкой кожей как будто бился пульс. Словно завороженный смотрел он на Камиллу, не в силах оторвать от нее глаз, и чувствовал, как внутри у него будто распускается тугой узел.




Вслед за сестрой Ротуэлла Камилла поднялась по широкой винтовой лестнице на второй этаж.

Пройдя несколько шагов по коридору, леди Нэш толкнула какую-то дверь — и Камилла оказалась в просторной комнате, благодаря высоким потолками и трем огромным окнам казавшейся полной света и воздуха. Внутри приятно пахло пчелиным воском и мастикой для натирки полов. Камилла огляделась. Возле окна стояло удобное кресло-качалка и рядом обычное кресло, а в самом центре комнаты красовалась детская колыбелька. Перед камином — высокая латунная решетка, со всех сторон обитая кожей. Кроме этого, в комнате не было ничего.

Леди Нэш обвела комнату рукой.

— Ну вот, Камилла, это и есть детская, — улыбнулась она. — Выглядит как чистый лист, верно? Жаль, я не знаю, с чего начать. На самом деле я увела вас, чтобы сказать кое-что. Понимаете, Камилла, я просто… наверное, мне хотелось извиниться.

— Пардон, мадам? — Камилла подняла брови. — Извиниться? Но за что?

Леди Нэш с улыбкой провела рукой по слегка выпуклому животу и с довольным вздохом опустилась в кресло-качалку.

— Должна признать, что поначалу не слишком обрадовалась вашему браку, — пробормотала она. — Но это никак — слышите? — никак не связано с вами, Камилла. Даю вам честное слово.

Камилла уселась в кресло напротив.

— Что ж, мерси, мадам — невозмутимо проговорила она. — Для меня большое облегчение услышать об этом.

— Да, — с отсутствующим видом кивнула леди Нэш. Было заметно, что мысли ее далеко. — Сначала я боялась… впрочем, это не важно. Мне кажется, вы на редкость здравомыслящая женщина, Камилла. Возможно, именно такая, какая нужна моему брату. Но вот нужен ли он вам?

— Мне нужен муж, — так же невозмутимо ответила Камилла.

Сжав руками подлокотники кресла, леди Нэш покачала головой.

— Но ведь женщине нужен не просто муж, — бросила она. — Каждая из нас втайне ждет прекрасного принца, который полюбит ее. И которому она отдаст свое сердце. Разве вы не мечтаете об этом?

— Я ни о чем подобном не мечтаю, мадам, — покривила душой Камилла.

Леди Нэш поджала губы.

— Ну, раз так, вы должны научиться держать Кирана в узде, — предупредила она. — Не позволяйте ему предаваться своим отвратительным привычкам. Ваш долг — любить его. И защищать — иногда от него же самого. Раз уж вы решились на этот брак, значит, обязаны сделать все, чтобы никогда об этом не пожалеть. Только тоща у вас появится надежда.

Камилла бросила на нее удивленный взгляд.

— Надежда? На что, мадам?

Леди Нэш удобно пристроила голову на подголовник кресла-качалки.

— Можете называть меня Ксантия, — улыбнулась она. — Или Зи.

— Merci, — кивнула Камилла. И осторожно добавила: — Ксантия.

Взгляд леди Нэш снова устремился куда-то.

— Знаете, Камилла, я очень люблю брата, — пылко заявила она. — Люблю всем сердцем! Никогда не сомневайтесь в этом! Он — человек необыкновенно сильный, пылкая, страстная натура. Он способен любить так, как вы даже представить себе не можете!

— Я… боюсь, тут мне придется поверить вам на слово, мадам.

Леди Нэш порывисто повернулась к ней.

— Видите ли, он не всегда был таким, как сейчас, — поспешно проговорила она. — Таким суровым, холодным и бесчувственным, каким он вам кажется. Раньше он никогда не вел себя так, будто ему наплевать на всех… и на самого себя тоже. Не пил и… и не распутничал. Поверьте, Камилла, в глубине души он совсем не такой!

— Наверное, у вас была любящая семья, да, мадам? — спросила Камилла. — Но иногда даже этого мало, чтобы направить на путь истинный заблудшую овцу.

С губ леди Нэш сорвался горький смешок.

— Господи, о чем вы?! — Она всплеснула руками. — Да я и родителей-то своих почти не помню! Возможно, вам есть в чем упрекнуть своего отца, Камилла, но вы по крайней мере знаете его. И уверены, что он вас любит.

Камилла ничуть не сомневалась, что если Валиньи и способен кого-то любить, то лишь одного себя, но благоразумно оставила это мнение при себе.

— Но… если вы не знали своих родителей, то как… где же вы росли? Кто вас воспитывал?

Казалось, взгляд леди Нэш устремился в прошлое.

— Нас отправили на Барбадос к старшему брату нашего отца, — объяснила она. — Он был шестой барон Ротуэлл — и самый отъявленный мерзавец из всех, каких только носит земля.

— На Барбадос? — поразилась Камилла. — Значит, ваш дядя был губернатором? Или дипломатом?

Леди Нэш так яростно замотала головой, что ее волосы рассыпались по спинке кресла.

— Нет-нет. Насколько я помню, когда он был еще совсем молодым, случился какой-то скандал и его отец услал его с глаз долой. Ему купили плантацию — она уже тогда дышала на ладан, но все-таки из нее можно было выжать достаточно денег, чтобы ему хватало на ром и на его дружков.

— Понимаю, — сочувственно пробормотала Камилла. — Наверное, у вас было нелегкое детство?

Мысли леди Нэш были далеко.

— Ужасное, — наконец чуть слышно пробормотала она. — А могло бы быть еще хуже — по крайней мере для меня. Но братья сделали все, чтобы избавить меня от самого худшего — иначе говоря, приняли удар на себя. Тяжелее всего пришлось Кирану. К несчастью, он никогда не умел держать язык на привязи. А наш дядя был… не слишком добрым человеком. И это еще мягко сказано.

Что-то похожее на угрызения совести шевельнулось в душе Камиллы.

— Но если так, почему же вас отправили к такому ужасному человеку?

— В основном это была идея моей тетки — матери Памелы — отправить нас к нему. Видите ли, ни жены, ни детей у дяди не было, значит, наследником всего, что у него было, и титула в том числе, должен был стать Люк.

— А Люк… он тоже ваш брат? — уточнила Камилла. — Пардон, я не поняла…

Глаза леди Нэш омрачились.

— Да, наш старший брат, мой и Кирана, но он умер несколько лет назад, — объяснила она. — Это произошло внезапно. И Киран унаследовал почти все: плантации — к тому времени их у нас было уже три — и большую часть акций «Невилл шиппинг». Ну и, конечно, баронский титул.

Камилла вытаращила глаза.

— Правда? — ахнула она. — Выходит, Ротуэлл богат? Никогда бы не подумала, что он — владелец плантаций!

Леди Нэш как-то странно посмотрела на нее, потом разразилась смехом.

— Боже милостивый, Камилла! — пробормотала она. — Неужели вы боялись, что я подумаю, будто вы выходите за него замуж исключительно ради денег?!

Камилла застыла. Мысли лихорадочно закружились у нее в голове. Ротуэлл вовсе не нищий авантюрист, каким она его себе представляла?

— А эта компания… «Невилл шиппинг»… — пробормотала она. — Она… э-э-э… очень большая? Вероятно, дела у вас идут хорошо?

В ответ — все тот же переливчатый смех.

— Могли быть и лучше, — пробормотала леди Нэш. — Во всяком случае, я ради этого работала, как проклятая. Люк научил меня вести бухгалтерию, читать судовые декларации и прочее. Нам с Кираном принадлежит четвертая часть акций, еще четвертью владеет наша племянница, а все остальное — собственность герцога Гарета.

— Племянница? — Камилла порылась в памяти. — Дочь вашего покойного брата?

Камилла улыбнулась:

— Приемная дочь. Ее зовут Мартиник. Она уже замужем, живет в Линкольншире. Люк женился на ее матери, когда Мартиник была еще ребенком. Наверное, вы уже запутались во всех этих именах? Ничего страшного, не стоит пока забивать всем этим голову.

Леди Нэш внезапно резко выпрямилась, словно собираясь подняться на ноги.

— Пообещайте мне кое-что, Камилла, — негромко бросила она. — Дайте мне слово, что станете ему хорошей женой — по крайней мере насколько это в ваших силах. Вы же видите, как я люблю его. И… И мне очень хочется, чтобы и вы тоже полюбили его. Поклянитесь… обещайте, что будете добры к нему. Что постараетесь полюбить его.

Камилла, не в силах смотреть ей в лицо, смущенно отвела глаза в сторону. Да и что она могла ей обещать?

— Никто не может заранее знать, что сулит нам будущее, — наконец прошептала она. — Я… я постараюсь стать ему хорошей женой. В этом вы можете быть уверены, Ксантия. И я буду добра к нему.

Она намеренно не сказала ни слова о любви — и, естественно, это не осталось незамеченным. Лицо Ксантии стало печальным. Словно повинуясь неясному побуждению, она порывисто обняла Камиллу и тут же поспешно оттолкнула ее, будто устыдившись своих чувств.

— Боюсь, я совсем забыла о своих гостях, — торопливо бросила она. — Пойдемте, Камилла.




Большинство гостей уже сидели за картами, приспособив для этого один из двух столов, который поставили в центре гостиной. Камиллу карты не интересовали, поэтому она принялась разглядывать украшавшую стены коллекцию восхитительных французских пейзажей. Она так залюбовалась одним из них, что не сразу почувствовала, как кто-то тронул ее за руку.

Обернувшись, она узнала одну из младших сестренок лорда Нэша.

— Карты — это всегда скука смертная! Согласны, мадемуазель Маршан? — с улыбкой бросила девушка.

— Иногда, — улыбнулась в ответ Камилла.

— Леди Федра Нортхэмптон, — протянув руку, представилась девушка. — Вряд ли вы запомнили, как меня зовут — слишком много новых имен, верно?

— Да, вы угадали, — призналась Камилла.

На вид леди Федре было чуть больше двадцати — ни унылое желто-коричневое платье, ни золотое пенсне на носу не могли скрыть бьющую через край жизнерадостность девушки.

— Вижу, вы поклонница французского классицизма, мадемуазель? — Она кивком указала на стену с пейзажами.

Камилла бросила взгляд на полюбившуюся ей картину.

— Всегда любила Пуссена, — призналась она. — Посмотрите, какие тончайшие оттенки цвета… и какое точное знание рисунка…

— А вы уверены, что это Пуссен? — легкомысленно бросила леди Федра. — Насколько я помню, он практически никогда не подписывал свои полотна.

Камилла, решив, что над ней подшучивают, нахмурилась.

— Конечно, я могу ошибаться. Но вряд ли. Знаете ли, мне повезло — я видела слишком много его картин, чтобы спутать с кем-то еще.

Возле них вдруг, как из-под земли, появился Ротуэлл.

— Не сдавайтесь, — пробормотал он, подойдя к Камилле. — Эта маленькая негодница считает себя умнее всех нас, вместе взятых.

Леди Федра от возмущения даже привстала на цыпочки.

— По крайней мере я могу отличить розу дамасскую от шиповника, чего нельзя сказать о большинстве моих знакомых! — фыркнула она, смерив Ротуэлла насмешливым взглядом. Потом повернулась Камилле. — Что же до этой картины, мадемуазель Маршан, то я, если честно, и сама не знаю, Пуссен ли это, — уже более мягким тоном объявила она. — Два эксперта, которых пригласил мой отец, так и не пришли к единому мнению. А Нэш так любит живопись, что ему безразлично, кто на самом деле автор картины.

К ним подплыла мать леди Федры.

— Эту я всегда любила больше других, — проговорила она, кивком головы указав на висевшее на стене полотно. — Холмы, деревья… миниатюрные лошади… очаровательно! Но еще больше мне нравятся те, которые Нэш повесил наверху. Ну, те… с блюдами, полными фруктов и всего такого.

— Мама права — наверху, в библиотеке, у Нэша собрана замечательная коллекция натюрмортов. Если хотите, могу вам показать, — сказала Федра.

— Отличная мысль. — Это был Ротуэлл, о котором все уже успели забыть.

Резко обернувшись, Камилла с некоторым удивлением заметила, что барон, стоя перед предполагаемым Пуссеном, разглядывает полотно с таким видом, будто надеется разгадать скрытую там тайну Вселенной. У него был такой напряженный взгляд, что у нее вдруг перехватило дыхание.

— Ну и чудесно, — подхватила леди Федра. — Тогда пойдемте наверх.

Вдовствующая леди Нэш легонько похлопала дочь веером по руке.

— Какая ты глупышка, Федра! — весело хихикнула она. — Влюбленные наверняка предпочтут полюбоваться картинами без нас.

— Превосходная мысль, мадам, — кивнул Ротуэлл. — Похоже, я начинаю замечать за собой определенный интерес к живописи.

Вдовствующая леди Нэш взяла Камиллу под руку.

— Картины находятся в дальнем конце библиотеки, — объяснила она. — Если она окажется заперта, ключ лежит под вазой — той, что возле двери. — И, подмигнув, игриво добавила: — Обещаю, мы не станем высылать поисковую партию, даже если вы немного задержитесь.

Лорд Ротуэлл краем глаза глянул на Камиллу, гадая, как она отреагирует на столь прозрачный намек. Мысль о том, чтобы уединиться, выглядела столько же соблазнительной, сколь и пугающей. Повернувшись, он подал своей невесте руку, и они стали подниматься по лестнице.

Темные глаза Камиллы загадочно блеснули.

— Скажите, вы действительно испытываете особый интерес к живописи?

Барон, похоже, ничуть не смутился.

— Нет, — с подкупающей искренностью ответил он. — На самом деле меня не интересуют картины.

— А, понятно, — кивнула Камилла. — А вы вообще хоть немного разбираетесь в живописи? — коварно поинтересовалась она.

— Ну… — Ротуэлл замялся. — Я способен отличить синий цвет от красного. — заявил он. — А масляные краски от… в общем, от других.

— И тем не менее вы пожелали полюбоваться картинами?

— Единственное, чего я желаю, — это получить возможность поговорить с вами без посторонних ушей, — выйдя из себя, огрызнулся он. — А другой возможности сделать это у меня не было. Так что прошу извинить. Или вы предпочли бы не оставаться со мной наедине?

— Почему? Разговор с глазу на глаз устраивает меня как нельзя больше, — невозмутимо проговорила Камилла. — Ведь мне тоже нужно кое-что сказать вам, месье. И я нисколько вас не боюсь. Впрочем, вы и сами это, наверное, уже поняли.

Отыскать библиотеку оказалось нетрудно: у входа, словно часовые, стояли две высокие вазы. Найдя под одной из них ключ, Ротуэлл пропустил Камиллу вперед, после чего запер за ними дверь. Внутри, как и положено в библиотеке, слегка пахло пылью. У самой двери стояли два канделябра с зажженными свечами, но остальная часть комнаты тонула в полумраке. Отыскав свечу, Ротуэлл зажег ее и двинулся в глубь комнаты. Одна из стен в библиотеке была целиком отведена под коллекцию картин, через каждые два фута были предусмотрительно расставлены подсвечники.

— Зажечь их? — спросил Ротуэлл.

— Мерси, но одной свечи вполне достаточно, — сухо бросила она. — К тому же, насколько я помню, вы привели меня сюда не затем, чтобы любоваться картинами.

— Вы правы. — Поставив свечу на журнальный столик, Ротуэлл повернулся к Камилле. — Я привел вас сюда потому, что хочу извиниться перед вами.

Изящно изогнутые брови Камиллы поползли вверх. Вот уж этого она точно не ожидала.

— Это из-за миссис Эмброуз, не так ли?

Она неторопливо принялась разглядывать картины. Ротуэлл двинулся за ней.

— Да, — кивнул он. — Та сцена, которая произошла у Памелы… это случилось по моей вине, Я не должен был этого допустить. Это было несправедливо по отношению к вам.

— Да. — Она глянула на него через плечо. — И по отношению к миссис Эмброуз тоже.

— Согласен, — мрачно ответил он.

Камилла повернулась к нему, и ему на мгновение показалось, что в ее бездонных глазах мелькнула боль.

— Я, конечно, не могу помешать вам иметь любовниц, милорд, — помолчав немного, сказала она. — Но с того дня, как мы станем жить вместе, я не потерплю, чтобы мне тыкали в нос этими вашими амурными делишками! Вы меня поняли? Я не позволю, чтобы меня унижали, как в свое время унижали мою мать!

Голос ее дрогнул, но если не считать этого, Камилла стояла перед ним, сияя красотой, словно изящная стеклянная статуэтка, которую страшно взять в руки. Ему вдруг захотелось схватить ее и целовать, целовать до тех пор, пока она не оттает. Почувствовать, как струятся между пальцами ее шелковистые волосы. Как будут таять эти губы под его поцелуями. Как затуманятся желанием ее глаза. Собственная слабость неожиданно привела его в ярость. Сделав над собой усилие, он постарался отогнать эти мысли прочь.

— Я извинился перед вами.

Взгляд Камиллы стал колючим.

— Этого недостаточно, месье, — фыркнула она. — Я хочу, чтобы подобное не повторялось.

Пальцы барона впились в ее плечи.

— Я попросил вас стать моей женой! — прорычал он. — А сейчас, в свою очередь, прошу лишь об одном: вести себя достойно и хранить мне верность. Больше я ничего не требую от вас, мадемуазель. И будьте добры, по крайней мере называйте меня по имени! Мне надоело, что вы обращаетесь ко мне «месье», словно видите меня впервые в жизни!

— Договорились, — кивнула Камилла. — Надеюсь, обращение «лорд Ротуэлл» вас устраивает?

— Нет! — рявкнул он. — Называйте меня Киран! Если вы испытываете праведное негодование при мысли о том, что у меня имеется любовница, возможно, наши отношения можно уже считать настолько близкими, чтобы вы решились называть меня по имени!

При этих словах в нем вдруг как будто лопнула какая-то пружина. Рванув Камиллу к себе, он впился в ее губы поцелуем, в котором было больше злости, чем нежности. Вожделение жаркой волной прокатилось по всему его телу. Он хотел ее — хотел до такой степени, что не мог думать ни о чем другом. Овладеть ею — и стереть из памяти горькую правду, звучавшую в ее словах. Запрокинув голову, Ротуэлл властно раздвинул ее губы… словно давая Камилле понять, что отныне она принадлежит ему. Он сделал это резко, почти грубо — когда он отпустил ее, глаза Камиллы сверкали, она с трудом хватала воздух ртом.

— Вот, — задыхаясь, бросил он. — Убедились? Так что больше не пытайтесь притворяться ледышкой, Камилла! И впредь называйте меня по имени. А заодно прекратите ломать эту идиотскую комедию и изображать из себя овечку, ведомую на заклание!

Она покраснела так, что даже шея пошла пятнами.

— Вы просто самонадеянный глупец, Киран! — выпалила она. — И вы напрасно вообразили, что перед вами кроткая овечка.

— Ну уж нет, какая из вас овечка? — понизив голос, пробурчал барон. — И тем не менее очень скоро нам предстоит стать мужем и женой.

Камилла не сводила с него глаз. На мгновение маска упала, и она предстала перед ним такой, какой в действительности была, — очень одинокой и отчаянно цепляющейся за это одиночество, поскольку попросту боялась быть самой собой. В его душе вновь проснулась жалость. В другое время, с горечью подумал он, у них все могло сложиться по-другому…

— Камилла, — прошептал он, — может, хотя бы попытаемся поладить? — Такие простые слова — но это, насколько он помнил, была первая его просьба, обращенная к женщине. Почему-то при этой мысли Ротуэллу сделалось неловко.

— Я… я не знаю… — Камилла порывисто прижала руки к груди, и Ротуэлл со щемящей жалостью заметил, как устало сгорбились ее плечи. — Но я уверена в одном: я никогда не позволю себе привязаться к вам. Зависеть от вас? Нет, ни за что! Вы достаточно ясно выразились, и, Бог свидетель, я могу только уважать вас за честность, но…

— Но я сказал только…

Камилла покачала головой.

— Позвольте, я закончу. Не поддавайтесь этому… этому мещанскому чувству вины. Потому что это было бы глупо. Да, вы хотите меня — но не стоит делать вид, что вами движет что-то помимо обычной похоти. Мне казалось, вы достаточно честны, чтобы не опускаться до этого.

— Господи… — Ротуэлл запустил руку в волосы. — Именно этого я и хочу…

— Что? — прошептала Камилла, опустив глаза, словно для того, чтобы не выдать себя. — Чего вы хотите, Ротуэлл? Чтобы в жизни все было справедливо? Но это невозможно.

Он покачал головой:

— Нет — просто жалею, что мы не встретились при других обстоятельствах. До того, как я стал тем… кем я стал. До того, как вы стали такой… холодной.

Снова положив руки ей на плечи, барон привлек ее к себе.

— Камилла, вы выходите за меня просто потому, что выбора у вас нет, — негромко сказал он. — Думаете, я этого не понимаю? Но прежде, чем мы с вами произнесем наши обеты, вы должны хотя бы знать, чего я от вас жду.

Темные глаза Камиллы сузились.

— И чего же вы ожидаете от меня?

— Поцелуев. — прошептал он. — И чем больше, тем лучше.

— А-а-а… Похожих на те, которыми вы осыпали меня пару минут назад?

— Да… что-то вроде того. — Похоже, она не стремится облегчить ему задачу, сообразил барон. — Камилла, нельзя же просто завести ребенка, как заводят комнатную собачку, — выдавил он из себя.

— Понимаю, — тихо пробормотала она. — Намереваетесь соблазнить меня, да?

— Э-э-э… да. Наверное, — признался он.

И тогда Камилла отвела глаза в сторону, словно давая понять, что готова признать свое поражение.

— Мне действительно нужен муж, милорд, — судорожно вздохнув, произнесла она. — И, как вы, должно быть, поняли, я действительно слаба. Да, я тоже хочу вас. Ваши прикосновения… они сводят меня с ума. Боюсь, соблазнить меня будет несложно.

Ротуэлл покачал головой: он был зол — и сам толком не мог понять почему. Почти то же самое он ощутил и в тот день, когда впервые увидел Камиллу — когда она с таким откровенным бесстыдством выставила себя на торги. Он был взбешен — и вместе с тем испытывал острое, почти непреодолимое желание.

На память ему пришла другая красавица, которую ему тоже в свое время пришлось спасать, однако в тот раз инициатива исходила от него самого. Изысканные наслаждения, которые могло подарить роскошное тело Аннамари — в обмен на его вечную любовь и свободный доступ к его кошельку. Вряд ли он был первым, кто сделал ей подобное предложение. А она… она была очень рада поскорее скрепить их договоренность — и сделала это старым как мир способом. После долгих лет, проведенных во мраке, ему показалось, что его жизнь внезапно озарилась светом. Но так было только до того дня, когда между ними встал его брат Люк.

Однако Камилла — не Аннамари, что бы там ни говорила Ксантия. О нет, сходство, несомненно, есть — те же черные волосы, сверкающие глаза, кожа цвета светлого меда… тот же волнующий, невероятно чувственный французский акцент, от которого у него мгновенно пересыхало в горле. Что толку отрицать — едва бросив взгляд на Камиллу, барон был потрясен сходством этих двух женщин. Очарован — и понял, что не в силах противиться соблазну. Но даже самые смелые эротические фантазии Аннамари наверняка побледнеют перед той оргией наслаждений, которую способна подарить в постели Камилла Маршан. Пылкая, страстная, да еще с характером — куда до нее Аннамари!

Молчание несколько затянулось, но Камилла не делала ни малейшей попытки прервать его. Повинуясь какому-то неясному порыву, барон протянул руку и неловким жестом погладил ее по щеке.

Ресницы Камиллы затрепетали и опустились, отчего на щеки легли голубоватые тени.

— В одном вы правы, — проговорил Ротуэлл. — Я действительно хочу вас. Больше, чем могу выразить словами… Поцелуйте меня еще раз, Камилла!

Зажмурившись, она привстала на цыпочки и подняла к нему лицо. Ротуэлл склонился над ней — медленно, стараясь запечатлеть в памяти каждое мгновение… сохранить его до того времени, когда он, возможно, навсегда лишится этого счастья.

Губы их встретились, он успел почувствовать, как дрогнули губы Камиллы, ощутив его прикосновение. С нежностью, удивившей его самого, Ротуэлл прижался губами к ее губам. Лишь на мгновение заколебавшись, Камилла ответила на его поцелуй. Приоткрыв губы, она позволила его языку скользнуть внутрь. Это было сладостное ощущение — до такой степени сладостное, что Ротуэлл почувствовал, как все его тело горит от наслаждения.

Почти в точности копируя его жест, Камилла обхватила ладонями его лицо. С каждым мгновением им все труднее становилось дышать. Барон скрипнул зубами. Он хотел ее. Бог свидетель, как он хотел ее! Нет, похоть тут была ни при чем. В конце концов, Камилла не Аннамари. Он ясно сознавал, что хочет эту женщину — причем с такой неудержимой силой, которая испугала бы его, не потеряй он голову от ее поцелуя. Руки Ротуэлла сжали ее грудь.

Камилла слабо ахнула, но ничего не сказала… не пыталась запротестовать, когда пальцы барона скользнули за вырез ее корсажа, только откинула назад голову, прижавшись затылком к стене. Она чувствовала, как ноги у нее вдруг стали ватными, понимала, что оказалась полностью в его власти — но сейчас это почему-то не волновало и не возмущало ее. Сжав Камиллу в объятиях, барон сорвал с нее шемизетку, и розовые соски вырвались на свободу.

Он вдруг заколебался, словно ожидая чего-то. Возмущения. Гнева. Попытки оттолкнуть его. Но в темноте библиотеки стояла тишина, прерываемая только их вздохами. Камилла молчала — у нее уже не было сил бороться с желанием, которое неудержимо тянуло ее к Ротуэллу. Кем бы ни был этот человек, по какой бы причине он ни хотел заполучить ее, ей уже было все равно — она сама сгорала от желания. И когда он, наклонившись, обхватил губами ее сосок, наслаждение оказалось настолько острым, что она едва удержалась, чтобы не закричать.

Почувствовав, как она трепещет всем телом, Ротуэлл решил, что имеет полное право расценивать это как поощрение. Она тоже хотела его — и это было как бальзам на душу Ротуэлла.

— О-о-о… да, — задыхаясь, пробормотала она, цепляясь за его плечи.

Затаив дыхание, он осторожно потянул за рукав ее платья.

— Позволь мне, Камилла, — прошептал барон, спустив его с плеча.

Она не пыталась протестовать… принимать вид оскорбленной невинности. Вместо этого Камилла с готовностью подчинилась ему, отдаваясь его умелым прикосновениям, и открыла глаза, только когда ее груди, выскользнув из корсажа, легли в ладони Ротуэлла.

— Боже! — чуть слышно выдохнула она.

Опустив голову, Ротуэлл поцеловал ее долгим, страстным поцелуем. Камилла, сама не понимая, что с ней, вдруг забилась в его руках.

— Киран, я хочу… — мучительно покраснев, прошептала она, — я… о, сама не понимаю, что со мной!

— Кажется, я догадываюсь, — усмехнулся он.

Сжав одной рукой ее грудь, он снова впился в нее поцелуем. Но когда другая его рука скользнула ей под юбку, Киран внезапно осознал, что зашел слишком далеко. Он помнил о том, что имеет дело с девственницей. Все это он знал, но… вместо того чтобы отодвинуться, он скомкал в кулаке ее юбки и, раздвинув другой рукой ноги Камиллы, осторожно коснулся сокровенного местечка между ними.

— Камилла, — хрипло прошептал он, — не пройдет и нескольких дней, как ты станешь моей женой. Всего через пару дней мы обвенчаемся, да?

— О да… — Она с трудом сглотнула. — Просто я так… да. Да.

Ротуэлл осторожно раздвинул пальцами тугие завитки у нее между ног и почувствовал, как они стали влажными.

— О Боже, — едва слышно пробормотала она.

— Ах, Камилла, — застонал он, зарывшись лицом в ее волосы.

Очень бережно, стараясь не спешить, он раздвинул ей ноги, пальцы его пробрались внутрь, ощущая шелковистую гладкость горячей кожи. С губ Камиллы сорвался чуть слышный стон, и Ротуэлл весь затрепетал. Больше всего на свете он хотел подарить ей наслаждение. Восхитительное, ни с чем не сравнимое наслаждение. Такое, что заставило бы ее забыть обо всем и пойти к алтарю.

Он слегка надавил языком, стараясь проникнуть глубже, — и снова услышал ее стон. Потом Камилла вдруг снова вскрикнула — но едва слышно. Этот слабый звук мог означать только одно — она готова сдаться. Ротуэлл слышал, как тяжело и часто она дышит. Наконец он почувствовал, как крохотный бугорок, который он нащупал языком, напрягся и задрожал, превратившись в тугой бутон.

— Киран… Киран… — прошептала она, ухватившись за его плечи, чтобы не упасть.

Ротуэлл почувствован, что пик ее наслаждения уже близко. Камилла чуть слышно бормотала что-то по-французски, но так тихо, что он не мог разобрать слов. Она запрокинула голову, дыхание ее стало частым и хриплым. Движения его языка стали дразнящими — и вот наконец он услышал ее крик, а потом чуть слышный стон. Задрожав всем телом, она вдруг напряглась, словно туго натянутая струна, застыла на миг — и по ее телу пробежала судорога наслаждения.

Дождавшись, когда Камилла, все еще хватавшая воздух пересохшим ртом, немного придет в себя, барон поднялся на ноги, и руки его коснулись застежки брюк. Одним быстрым движением расстегнув пуговицы, он спустил их и повернулся к Камилле.

— Позволь, я подниму тебя, любовь моя, — выдохнул он. — Обхвати меня ногами за талию… Да… вот так…

— Да, — прошептала она.

Ему показалось, она ничего не весит. Камилла была легкой, как перышко… божественно невесомой. Он приподнял ее, и горячий кончик его копья скользнул во влажную щель. Ротуэлл напомнил себе, что ему не следует торопиться. Он почувствовал, как она вдруг напряглась, ощутив его плоть в себе, — но потом снова расслабилась в его руках.

— Камилла, я могу сделать тебе больно, — сдавленно прошептал он, не в силах оторвать глаз от ее лица. — Господи помилуй… Я не знаю…

Она уткнулась лицом ему в плечо.

— Киран… Я хочу этого. Я хочу почувствовать тебя внутри себя.

— Ах, Камилла! — пробормотал он, не в силах противостоять искушению. Шелковистое тепло ее тела тянуло его, точно магнитом. Скрипнув зубами, Ротуэлл чуть продвинулся вперед — и вдруг почувствовал возникшую на его пути преграду. Камилла, втянув в себя воздух, чуть слышно вскрикнула от боли.

— О, дьявол! — прохрипел Ротуэлл сквозь зубы.

— Ничего, — прошептала она. — Пожалуйста… не останавливайся.

Зажмурившись, он одним рывком прорвался глубже… и вдруг почувствовал, как Камилла, расслабившись, приняла его. Она приняла его! Едва сдерживая пьянящую радость, Ротуэлл задвигался внутри ее, упиваясь своей победой. Потом вдруг руки Камиллы обвились вокруг его шеи, и она по-целовала его долгим поцелуем. Ротуэлл наслаждался каждым ее движением, каждым звуком, срывавшимся с ее губ. Он обезумел… он был ослеплен страстью — и одновременно с пронизывающей четкостью видел и слышал все, что происходило между ними. И знал, что никогда не забудет этого.

— Камилла, — прохрипел он, частыми, резкими толчками все глубже врываясь в ее тело. Камилла запрокинула голову, глаза ее были закрыты, обнаженная грудь судорожно вздымалась при каждом вздохе. — Камилла, прошу тебя… я хочу услышать, как ты называешь меня по имени.

— Киран… — чуть слышно выдохнула она.

Он был готов благословлять блаженный миг освобождения, который обрушился на него через мгновение, потому что еще немного — и сердце у него не выдержало бы. Наслаждение было слишком острым…

А потом, словно проснувшись, он почувствовал нежные руки Камиллы, обвивавшие его шею, тяжесть ее головы, лежавшей у него на плече… ощутил исходившее от нее тепло и аромат их страсти — и разом пришел в себя.

Теперь они с Камиллой связаны навсегда… и помоги Бог тому, кто попробует встать между ними, стиснув зубы, поклялся про себя Ротуэлл.




Разглядывая из окна кареты элегантный особняк барона на Беркли-сквер, Камилла могла только удивляться, с чего это она вбила себе в голову, что у ее будущего мужа нет ни гроша. Тогда для чего ему эта авантюра с женитьбой, гадала она? Срочно понадобились наличные? Или, как любой азартный игрок, он просто не смог устоять перед соблазном? Но то, что барон — человек небедный, было совершенно очевидно.

Парадная дверь распахнулась, и на пороге появился дворецкий, худощавый негр с внешностью джентльмена в элегантном темном костюме.

Ротуэлл, однако, не торопился выйти из кареты — взгляд его был прикован к сидевшим напротив него леди и лорду Шарп.

— По-моему, — едва слышно проговорил он, — мы уже достаточно долго ждали этой свадьбы…

— Прости, не поняла… — оцепенела леди Шарп. Ротуэлл повернулся к Камилле.

— Я хочу, — проговорил он, не сводя с нее глаз, — чтобы мы обвенчались нынче же утром.

— Утром?! — ахнула леди Шарп. — Но, Киран… еще же ничего не готово!

— Главное, что мы сами уже готовы, Памела, — твердо отрезал Ротуэлл. — И я желаю, чтобы свадьба состоялась немедленно. Шарп, ты позаботишься об этом?

По лицу лорда Шарпа скользнула усмешка — было заметно, что ему все это доставляет немалое удовольствие.

— Конечно, раз уж тебе так невтерпеж, — кивнул граф. — А специальное разрешение у тебя есть?

— Да, получил пару дней назад. — Ротуэлл покосился на притихшую Камиллу.

Наверное, считает своим долгом поторопиться со свадьбой, раз уж лишил ее девственности, сообразила она. Странно… а по нему и не скажешь, что он такой старомодный, удивилась она.

— Думаю, нет смысла больше тянуть, дорогая, — на удивление мягким тоном проговорил барон. — Надеюсь, вы мне доверяете?

«Вы мне доверяете?»

Камилла с трудом проглотила вставший в горле комок.

Взгляд этих серых, отливающих серебром глаз, смотревших на нее из полумрака кареты, завораживал — на мгновение ей показалось, что они снова одни. Вот он… ее последний шанс отказать Ротуэллу.

Лорд и леди Шарп, видимо, ожидая, что она скажет, молча смотрели на нее.

Камилла закрыла глаза. Нет… слишком поздно, подумала она. И не из-за того, что случилось сегодня. Поздно — потому что он оказался именно тем, кто был ей нужен. Боже, помоги ей… Он действительно был тем, кого она так долго хотела… кого ждала столько лет.

— Да, месье, — сделав глубокий вдох, на удивление твердым голосом сказала она. — Почту за честь стать вашей женой.




Глава 6

Ротуэлл вкушает супружеское блаженство


Барон Ротуэлл и его невеста встали, чтобы обменяться брачными клятвами. Венчание наконец состоялось — в середине дня перед жарко горящим камином в гостиной лорда и леди Шарп. В качестве свидетелей выступали Ксантия и ее муж.

Как бы там ни было, леди Шарп сделала все возможное, чтобы создать атмосферу праздника. Несмотря на то что дел оказалось невпроворот, а в ее распоряжении было всего несколько часов, невзирая на мерзкую погоду и небо, сплошь затянутое серыми тучами, графиня успела украсить гостиную букетами белых лилий и гирляндами свежей зелени, отчего в гостиной сразу запахло весной. В соседней комнате был сервирован холодный ужин, который сделал бы честь султанскому дворцу.

Впрочем, Камилла вряд ли даже обратила внимание на благоухающие повсюду цветы. Несмотря на хладнокровие, которое ей удалось продемонстрировать накануне вечером, она до утра не сомкнула глаз — мысли ее вертелись вокруг того, что произошло между нею и Ротуэлл ом в библиотеке. Похоже, эта свадьба будет не просто формальностью, как ей представлялось раньше. Происходящее оказалось настоящим таинством. Она уже успела подарить этому мужчине свое тело, думала Камилла. И сейчас, когда они c Ротуэллом в сиянии свечей рука об руку стояли перед алтарем, она не видела и не чувствовала ничего — кроме того, что ее неудержимо тянет к нему.

Священник, открыв молитвенник, торжественно проговорил нараспев:

— Дорогие мои, мы собрались здесь…

Перед глазами у Камиллы внезапно все поплыло — она судорожно вцепилась в рукав Ротуэлла.

Ротуэлл, вероятно, ощутив ее состояние, положил ладонь на ее руку и незаметно привлек Камиллу к себе. Как ни странно, она сразу почувствовала себя лучше, колени вдруг перестали дрожать. Ей даже каким-то образом удалось вполне внятно пробормотать слова брачной клятвы. Когда же над ухом у нее раздался шепот Ротуэлла: «Дай мне руку», — Камилла чисто механически повиновалась. И онемела, глядя, как он надевает ей на палец кольцо с кроваво-красными, ослепительно сверкающими рубинами.

— Да снизойдет благословение Твое на этих Твоих слуг, на этих мужчину и женщину, которых мы благословляем во имя Твое, — монотонно читал священник, — чтобы они, как некогда Исаак и Ревекка, честно и добродетельно жили вместе многие годы, сдержав брачные клятвы, ныне данные ими перед алтарем, и помоги им жить в любви, мире и согласии по законам Господа нашего Иисуса Христа. Аминь.

«В любви, мире и согласии…» Камилла зажмурилась, пытаясь осмыслить эти слова.

Но возможно ли такое? Она навсегда отдала себя этому мужчине, по-прежнему остававшемуся для нее незнакомцем, от которого исходило ощущение опасности, возможно, ей так и не суждено узнать его до конца.

Священник, замолчав, закрыл Библию. Рука Ротуэлла, сжимавшая ее руку, опустилась. Кроваво-красные камни обручального кольца сверкнули, и Камилла вдруг поняла, что с трудом сдерживает слезы.

Последовала еще одна, последняя молитва, потом вдруг кто-то порывисто обнял ее, и Камилла, смутившись, не сразу сообразила, что все поздравляют их.

Двумя часами позже, после многочисленных объятий, поцелуев и благословений, Камилла, вся дрожа, сидела в карете Ротуэлла. Высунувшись в окно, она махала на прощание своим новообретенным родственникам — Ксантии и графине, такой доброй, такой благородной, что у Камиллы не хватало слов, чтобы выразить, как она благодарна ей за все. Несмотря на то что было не по сезону прохладно, леди Шарп стояла на крыльце, провожая взглядом карету с новобрачными. Но вот лошади тронулись и с места и пошли легкой рысью. Итак, подумала Камилла, то время, когда она могла чувствовать себя в относительной безопасности, истекло.

— Ну, Камилла, — своим низким, звучным голосом объявил ее супруг, — похоже, нам все-таки это удалось.

Камилла прерывисто вздохнула.

— Да, нам это удалось, — эхом повторила она, мысленно моля Бога о том, чтобы ни один из них никогда не пожалел об этом.




К тому времени, как они добрались до особняка на Беркли-сквер, над Лондоном начали понемногу сгущаться сумерки. Холодало, в промозглом воздухе ощутимо чувствовался горьковатый металлический запах угля, которым отапливались дома и кофейни в столице. Новобрачные вошли в полутемный холл, где их приветствовал тот же самый темнокожий дворецкий, которого Камилла увидела из окна кареты еще накануне.

Ротуэлл познакомил их, назвав темнокожего слугу Трэммелом. Внутри полупустого холла витали ароматы каких-то неизвестных Камилле пряностей. Единственным украшением холла был чудесный персидский ковер, темно-красный с золотым орнаментом, который закрывал пол до самого подножия лестницы. Дворецкий, склонившись в почтительном поклоне, тепло приветствовал Камиллу, после чего, распахнув дверь, пригласил ее в огромную, но такую же полупустую гостиную.

— Учитывая, какой стоит холод, — проговорил он, — думаю, миледи не откажется выпить чашечку горячего чаю?

— Или чего-нибудь покрепче, может быть? — предложил Ротуэлл. — Уверяю вас. Трэммел, моя молодая жена — крепкий орешек. И не чурается крепких напитков. Насколько мне помнится, вы предпочитаете кларет, не так ли?

— Мерси, — кивнула Камилла, несколько удивленная тем, что он запомнил — точнее, вообще заметил, — что именно она пьет. — Я действительно продрогла. Так что красное вино — как раз то, что надо.

В камине уже горел огонь, но как только глаза Камиллы привыкли к свету, она заметила, что на диване что-то зашевелилось — пушистый черно-белый клубок мягко шлепнулся на пол и подкатился к ногам дворецкого. Остановившись возле Трэммела, крохотное существо задрало голову и с самым жизнерадостным видом высунуло язык.

— Проклятие, это еще что такое?! — оцепенев, рявкнул Ротуэлл.

— Какая прелесть! — ахнула Камилла, мигом позабыв все свои страхи. — Это что — кот?

— Это собака, миледи, — учтиво поправил дворецкий. — Мне говорили, эта порода называется азиатский спаниель. Его зовут Чин-Чин.

— Как это… собака?! — Ротуэлл с сомнением воззрился на непонятного вида существо. — Черта с два! Крысы у нас в саду и то вдвое больше. И вообще — что он тут делает?

Трэммел вытянулся в струнку и сразу как будто стал выше ростом.

— Вы же сами, сэр, велели раздобыть какую-то собаку, — объяснил он, пока Камилла с Ротуэллом устраивались на диване перед камином. — Вчера вечером, если не ошибаюсь.

— Дьявольщина! — с чувством буркнул Ротуэлл. Опустившись на диван, он слегка поморщился, точно от боли.

Чин-Чин, вспрыгнув на кушетку возле дивана, где сидел Ротуэлл, положил узкую мордочку на передние лапы и радостно завилял хвостом.

Камилла потянулась погладить его.

— Бонжур, Чин-Чин, — ласково проворковала она. — Какой же ты маленький!

— Где вы его откопали, дьявол вас побери?! — брюзгливо поинтересовался Ротуэлл — Впрочем, не важно. Надеюсь, к завтрашнему утру его уже здесь не будет.

— Увы, милорд, Чин-Чину, бедняжке, некуда идти, — с самым похоронным видом сообщил Трэммел. — Лорд Твидейл, наш сосед, невзлюбил бедного малыша и приказал леди Твидейл вышвырнуть его вон. Сказал, что лучше уж заведет себе бульдога.

— Бог мой! — возмутилась Камилла. Подхватив песика на руки, она ласково почесывала ему подбородок. — Какая жестокость! Как же можно выгонять на улицу беспомощное животное?!

В этот момент появился лакей, державший в руках серебряный поднос, на котором красовался хрустальный графин, наполненный рубиново-красным вином, и два изящных бокала. Словно оскорбившись тем, что о нем забыли, песик спрыгнул с колен Камиллы и одним махом взлетел на диван, где с удобством устроился барон. Покрутившись, он вспрыгнул на колени к Ротуэллу, прижался к нему и удовлетворенно вздохнул, всем своим видом давая понять, что выбрал себе хозяина. Судя по всему, Чин-Чин был совершенно доволен и твердо намеревался выбросить из головы трусливо предавших его прежних хозяев.

Камилла, переглянувшись с дворецким, подавила улыбку и налила себе вина.




Спальня барона поразила Камиллу аскетизмом обстановки — ни ковров на полу, ни драпировок на постели — да и спальня, особенно по сравнению с остальными комнатами дома, выглядела на удивление тесной и маленькой. На этом жалком фоне особенно нелепой казалась хозяйская постель — величественное сооружение из массивного красного дерева на таких же массивных ножках и с изголовьем, покрытым причудливой резьбой явно туземной работы. Она была застлана толстым бежевым покрывалом, на окнах — плотные занавеси того же цвета. В целом же спальня выглядела довольно тусклой и какой-то безликой, однако отсутствие ярких красок подействовало на Камиллу успокаивающе. Не исключено, что это было устроено намеренно, промелькнуло у нее в голове.

Трэммел помог Ротуэллу снять сюртук, после чего сердито потряс в руке колокольчиком.

— Похоже, горничные вашей милости еще не прибыли, — извиняющимся тоном проговорил он, обращаясь к Камилле. — Услышав о свадьбе барона, мы собирались прямо с утра приготовить для вас смежную спальню.

Комната, которая должна была стать ее спальней, примыкала к спальне Ротуэлла, отделенная от нее чем-то вроде то ли гардеробной, то ли крохотной гостиной. На пороге Камилла остановилась и подозрительно повела носом.

— Свежая краска, мэм, — объяснил Трэммел — Прошу прощения. Дверь сделали только на этой неделе.

Камилла, повернувшись к нему, удивленно подняла брови.

— Дверь?

— Видите ли, в доме не было смежных спален, — пояснил дворецкий, как только они оказались в гораздо более просторной и намного более светлой комнате. — Его милость приказал отвести вам ту, что побольше. А сам перебрался в маленькую.

Кровать в ее спальне оказалась поменьше и более изящной работы, чем в хозяйской спальне. Кроме нее, были еще небольшой письменный стол и изящная кушетка. Все свечи были зажжены, две горничные суетились, расстилая на полу ковры и развешивая шторы.

В комнате пахло чистотой и свежестью, нигде не было ни пылинки. Ее сундуки, которые уже успели принести наверх, стояли у дверей, один из них был открыт, и видны были аккуратные стопки ночных сорочек Камиллы.

— Я уже приказал принести вам горячей воды, миледи, — сказал Трэммел, стоя у двери в спальню Ротуэлла. — Ваша горничная на кухне готовит вам легкий ужин. Послать ее наверх, чтобы она прислуживала вам за столом?

— Нет, не сегодня, мерси. — Камилла окинула взглядом полупустую комнату, и ее вновь охватило щемящее чувство одиночества. — Передайте Эмили, что до утра она может быть свободна. Сундуки можно разобрать и завтра.

* * *


Приняв ванну, Камилла натянула на себя ночную сорочку и принялась одну за другой тушить свечи. Придет ли Ротуэлл к ней? Или, может быть, предпочтет позвать ее к себе? В любом случае она согласится. В основном потому, что это ее долг. И конечно, ради ребенка, которого она так отчаянно хочет. Но была еще одна, гораздо более важная причина, по которой она никогда ему не откажет, причина, в которой она даже самой себе не хотела признаться…

Впрочем, долго ломать над этим голову Камилле не пришлось. Не успела она подойти к двери, как услышала негромкий стук. А через мгновение дверь распахнулась, и Камилла увидела на пороге силуэт своего мужа, в свете свечей казавшийся почти черным, — он был так высок и широкоплеч, что заполнил собой весь дверной проем. Ротуэлл переоделся в черный шелковый халат, под которым, как подозревала Камилла, не было ничего.

Он молча протянул ей руку — и Камилла вложила в нее свою, как будто ничего естественнее и быть не могло. Рука была теплая, сильная и мускулистая кое-где на ней чувствовались мозоли — одним словом, настоящая мужская рука. Все так же молча Ротуэлл потянул Камиллу за собой, в свою спальню.

Трэммел уже ушел. В спальне было совсем темно, если не считать ночника на столике возле кровати. Там же, на столике, стояла наполовину полная бутылка бренди. Теплые отблески от огня в камине делали комнату уютной.

К удивлению Камиллы, Ротуэлл вдруг произнес:

— Надеюсь, вы не пожалеете об этом. Мне кажется, я все сделал правильно.

— О чем вы волнуетесь? Вы ведь сделали только то, что я сама просила вас сделать, — пожав плечами, бросила она.

Что-то промелькнуло в глазах Ротуэлла, но Камилла так и не поняла, что это было.

— В один прекрасный день я, возможно, напомню вам эти слова, дорогая.

Камилла дернула плечиком.

— Ну, если у меня и возникнут причины сожалеть об этом, то кого мне винить, кроме себя, верно?

Браво! В первый раз за все время ей, похоже, удалось его смутить. Ротуэлл отвел глаза в сторону.

— Прошлым вечером, в библиотеке… — помолчав немного, хрипло сказал он, и ей вдруг показалось, что он с трудом подбирает слова. — Словом, если бы я тогда не потерял голову, в столь поспешной свадьбе не было бы нужды…

— Смею напомнить вам, monsieur, что тогда, в библиотеке, нас с вами было двое, — с легким раздражением в голосе бросила Камилла. — Только не нужно говорить, что у меня не было выбора! Я прекрасно знаю, что он был, — и я поступила так, как мне хотелось.

Ротуэлл опустил глаза на свою руку, в которой по-прежнему лежала ладонь Камиллы.

— Я хочу, чтобы вы знали, Камилла, — вплоть до прошлого вечера я… мне не раз приходило в голову плюнуть на все и разорвать помолвку. Конечно, это недостойно джентльмена и все такое, но… Скажите, вы согласились бы вернуть мне мое слово?

— Да, конечно. — Камилла пожала плечами. — Не могу сказать, что с радостью, но…

— Памела помогла бы вам, — снова заговорил он. — Попроси мы ее, она наверняка что-нибудь придумала бы. Она успела вас полюбить. И я уверен — в глубине души ей очень не хотелось, чтобы вы связали свою жизнь со мной.

— Но она ведь ваша кузина, месье, — удивилась Камилла. — Как же такое возможно?

— Просто Памела хорошо понимает, какой из меня получится муж, — вздохнул Ротуэлл. — Отвратительный, можете не сомневаться. Впрочем, вы ведь тоже это знаете, разве не так? Надеюсь, вы не ждете многого от меня, потому что тогда вы не будете разочарованы.

— Кое-чего, конечно, жду, милорд, — чуть слышно прошептала Камилла. — Впрочем, вы и сами, наверное, догадываетесь, что я имею в виду…

Он посмотрел на нее с какой-то странной печалью в глазах и вдруг, наклонившись, очень нежно сжал ее лицо в ладонях. Чем, признаться, весьма взволновал ее.

— Вы ведь не станете пробовать на мне… какие-нибудь глупые женские штучки, а, Камилла? — пробормотал он. — Нет, я уверен, для этого вы слишком умны.

Она попыталась отодвинуться, но Ротуэлл, вместо того чтобы отпустить ее, привлек Камиллу к себе и порывисто сжал в объятиях.

— К дьяволу все сожаления… все дурные предчувствия — теперь мы муж и жена, — прошептал он. — Очень надеюсь, что надолго. Давайте попробуем — хоть на несколько часов — представить себе, что для нас еще есть надежда. Что счастье возможно — даже для таких измученных и ни во что уже не верящих людей, как мы с вами.

Камилла не ответила. Тогда Ротуэлл запустил руку в ее волосы и, слегка отодвинувшись, залюбовался ею.

— Какая роскошь! — восхищенно пробормотал он.

Она непонимающе распахнула глаза.

— Я имею в виду ваши волосы, — объяснил он. — С той минуты, как я увидел вас, я все время мечтал увидеть вас с распущенными волосами. Они окутывают вас до талии, словно черный шелковый плащ. Вы сделаете для меня кое-что, Камилла?

Ей с трудом удалось проглотить вставший в горле комок.

— Я… да, возможно. А что вы хотите?

Ротуэлл прижался губами к ее щеке.

— Пообещайте мне, что, пока я жив, вы никогда не отрежете их, Камилла, — прошептал он. — Дайте мне слово. Или, по-вашему, муж не имеет права требовать от жены столь многого?

Выбор слов показался Камилле несколько странным.

— Да нет… почему же… — Она пожала плечами. — Хорошо, раз это так важно для вас.

Словно только и дожидаясь этого, Ротуэлл снова привлек Камиллу к себе и поцеловал — очень нежно, одними губами, но так, словно впереди у них была вечность. А сама Камилла не могла думать ни о чем, кроме того, что произошло накануне в библиотеке. О том пламени, которое сжигало их обоих. Вся дрожа, она прижалась к нему, гадая, как она могла отдать этому мужчине свое тело — и при этом надеялась сделать все, чтобы ее сердце никогда не принадлежало ему.

— Приоткрой губы, Камилла, — хрипло попросил Ротуэлл.

Он крепко прижал ее к себе, и Камилла почувствовала, как где-то в самой глубине ее тела пробуждается уже знакомое ей желание.

И тогда свет ночника и отблески огня в камине слились в огненный круг, который завертелся у нее перед глазами. Ладони барона обхватили ее за ягодицы, он с силой прижал ее к себе, и Камилла забыла обо всем, кроме желания, которое влекло ее к этому мужчине.

Ноздри его раздувались — с хриплым стоном Ротуэлл отодвинулся от нее. Его руки нетерпеливо шарили по ее телу, сминая пеньюар и сорочку. В конце концов он одним рывком сорвал их с Камиллы, с рычанием отшвырнув в сторону — и вот она уже стоит перед ним, полностью обнаженная.

Горячий взгляд Ротуэлла скользнул по ее телу.

— Ты такая красивая, — выдохнул он. — Я хочу тебя, Камилла. Хочу, чтобы сегодня ночью ты была в моей постели.

Она молча повернулась, отбросила одеяло и вытянулась на кровати.

Его взгляд снова обежал ее, и в нем вспыхнуло голодное пламя. Ротуэлл потянул за пояс, и халат, соскользнув с его плеч, упал на ковер. Камилла едва не ахнула, увидев его полностью обнаженным. Ротуэлл был потрясающе мужественным. Несмотря на широкие плечи, он оказался худощавым и гибким, как кошка, а по сравнению с плечами его талия выглядела неправдоподобно тонкой. Мускулистая грудь, большие, сильные руки, какие редко встретишь у джентльмена благородного происхождения, могли бы принадлежать человеку, которому пришлось тяжко потрудиться на своем веку.

Ротуэлл опустился на одно колено возле постели, склонился к ней, бережно сжал в ладонях ее лицо и очень нежно поцеловал Камиллу в губы.

Осторожно приподняв пальцем ее подбородок, он заставил Камиллу посмотреть ему в глаза.

— Ты очень страстная женщина, дорогая, — улыбнулся он. — Не нужно стесняться этого, Камилла. Это не слабость. Ты ведь этого боишься, верно?

Но Камилле не хотелось думать об этом. Поэтому она сделала то единственное, что могло отвлечь Ротуэлла, — она подставила ему губы для поцелуя.

Долгое время в спальне слышались лишь звуки их дыхания. Ротуэлл умело и осторожно ласкал ее, ласкал губами и руками.

Потом он ворвался в нее — чуть более резко, чем ему хотелось бы. Камилла со свистом втянула воздух сквозь стиснутые зубы, сама не понимая, что она чувствует — боль или наслаждение?..

— Господи помилуй… — хрипло выдохнул он. — Прости меня.

Обхватив ее запястья одной рукой, он завел руки Камил- лы за голову и задвигался в ней тяжелыми, мощными толчками. Движения его стали ритмичными, и с каждым толчком в ней волной поднималось наслаждение, захлестывая ее, увлекая за собой в пучину страсти.

Он любил ее, любил каждой клеточкой своего тела, любил до тех пор, пока она не стала задыхаться, и крики страсти, которые она уже больше не могла сдержать, огласили тишину спальни. Этот крик сказал ему о многом. Камилла больше не хотела думать — она хотела только чувствовать. Забыть о терзающих ее сомнениях — и полностью погрузиться в свои ощущения.

С каждым толчком он все глубже и глубже погружался в нее. Жар его тела, исходивший от него запах окутывали ее. Дыхание Ротуэлла стало прерывистым, толчки — все более мощными. Изогнувшись дугой, Камилла отдавалась ему без остатка. И когда она наконец достигла пика экстаза, то успела еще удивиться, насколько это не похоже на то, что она пережила накануне вечером, когда они занимались любовью в библиотеке. Вместо ослепительной вспышки острого наслаждения, чего ждала Камилла, ей показалось, будто ее захлестнула какая-то волна, и, увлекаемая ею, она мягко скользит, с головокружительной силой погружаясь в пучину, которой нет названия. Душа Камиллы, выпорхнув из тела, рванулась к Ротуэллу, и он, успев напоследок выкрикнуть ее имя, вместе с ней достиг вершины экстаза.

Никогда еще она не чувствовала себя такой живой, как сейчас, — как будто вся ее жизнь до этой самой минуты со всей ее пустотой, унижениями и одиночеством была лишь ожиданием сегодняшнего дня. Того абсолютного и полного счастья, которое она только что испытала в объятиях Ротуэлла.




Глава 7

Робкая надежда


Ротуэлл проснулся на рассвете — его разбудили звуки и шорохи просыпающегося дома — и посмотрел на женщину, спавшую рядом. Камилла Маршан, нет, уже баронесса Ротуэлл, лежала, свернувшись калачиком, на боку, и ее темные волосы разметались по подушке, словно шелковый плащ. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы в нем снова вспыхнуло нетерпеливое желание, и от этой мысли Ротуэлл разом помрачнел. Со стоном рухнув на подушки, он зажмурился — даже серенький утренний свет, пробивающийся в окно спальни, больно резал глаза. По всему его телу разлилась неприятная слабость. Бог свидетель, до вчерашнего дня у него не было оснований считать себя каким-то идиотом, способным распустить слюни из-за юбки… Однако сейчас он впервые усомнился в этом. Господи, это же был просто секс, напомнил он себе. И не более того. И тем не менее глубина чувств, которые ему довелось испытать прошлой ночью, заставила Ротуэлла похолодеть.

Камилла… Он и помыслить не мог, что с ним может такое произойти, но… Что толку обманывать себя — с ним это случилось: прошлой ночью из-за нее он утратил какую-то часть самого себя, и вряд ли кто мог быть потрясен этим больше, чем он сам.

Как странно — проснуться и увидеть ее в своей постели, продолжал размышлять Ротуэлл. А тут еще этот пес, который мирно спит у нее в ногах! Святые угодники, как такое могло случиться?! До сего дня его дом был своего рода крепостью, куда не допускалась ни одна живая душа, кроме него самого. И вот за эти неприступные стены впервые проникла незнакомка… более того, она решила остаться здесь навсегда! А тут еще этот треклятый Джим-Джим, или как там его… еще до завтрака пусть отправляется назад, к Твидейлам.

Ротуэлл не мог сдержать в себе раздражение. Однако это не помешало ему повернуться на бок и позволить себе удовольствие полюбоваться спящей Камиллой. Лицо ее разрумянилось во сне. Сочные, чувственные губы слегка приоткрылись, сейчас она казалась намного моложе своих двадцати семи лет.

Ротуэлл начинал потихоньку подозревать, что его жена совсем не такая расчетливая и циничная особа, какой хотела казаться. К несчастью для него. Потому что тогда начнутся проблемы. В конце концов, он не нуждается ни в чьем сочувствии… и вовсе не мечтает, чтобы его нежили, баловали и гладили по шерстке. У него и в мыслях не было заставить эту девушку привязаться к нему. Да, он согласился подарить ей ребенка, все верно. Но Ротуэлл и сейчас проклинал тот день, когда впервые положил глаз на эту маленькую чаровницу. Возможно, он просто был тогда не в себе. Однако сейчас что-то в самой глубине его души будто сдвинулось… или оторвалось? Нет, изменилось — и это он сознавал совершенно четко.

Малышка так невероятно хороша собой. И так полна жизни. Настоящий, живой человек, с собственной волей и желаниями — воплощенная надежда, свет, невинность, словом, в Камилле было все то, чего сам Ротуэлл никогда не знал. И вот теперь эта удивительная… эта прекрасная женщина… Господи спаси и помилуй, еще немного, и он превратится в тряпку, ужаснулся Ротуэлл.

Он внезапно поймал себя на мысли, что неплохо было бы заняться с Камиллой любовью — конечно, не теряя при этом головы.

Впрочем, времени на размышления уже не было — повернувшись к ней, барон наткнулся на взгляд Камиллы. Широко распахнув глаза, она с тревогой вглядывалась в его лицо — как будто искала в нем что-то и не находила.

— Доброе утро, — пробормотал Ротуэлл. Ни один из них не понял, как это произошло, но в следующее мгновение Камилла оказалась уже в его объятиях. С трудом разомкнув руки, он опрокинул Камиллу на спину и рухнул сверху. Он не был ни груб, ни холоден с ней — нет, Ротуэлл поклялся, что никогда не позволит себе этого. Оказавшись сейчас в ней, он старался держать свои чувства в узде, но… ему это стоило немалых усилий, в особенности когда она извивалась под ним, в минуты наивысшего наслаждения снова и снова выкрикивая его имя.

Спустя какое-то время, когда он благополучно завершил начатое и обессиленная Камилла вытянулась рядом с ним на постели, у Ротуэлла вдруг непонятно по какой причине испортилось настроение. Почему? Он сам не знал.

Наверное, Камилла почувствовала, что что-то не так.

— Ротуэлл? — Ее теплая рука легла ему на грудь.

С мрачным видом он отшвырнул в сторону одеяло и сел, подперев руками голову.

И тут же пожалел, что не позаботился натянуть на себя рубашку. Даже не оборачиваясь, он чувствовал у себя на спине ее взгляд. Камилла тихонько ахнула. Он готов был поклясться, что ей до смерти хочется задать ему какой-то вопрос. И когда ее рука, коснувшись его спины, осторожно погладила шрамы, паутиной покрывавшие его плечи, он даже не вздрогнул.

— Ротуэлл? — снова окликнула она. Голос Камиллы дрожал.

Боже милостивый! Только не сейчас, взмолился он про себя. Тяжело вздохнув, он повернулся к ней.

— Что? — спросил он.

Она смущенно поерзала, в темных глазах Камиллы он заметил тревогу.

— С тобой все в порядке?

— Да, вполне, — буркнул он.

Она снова оглядела его с ног до головы — Ротуэлл мог бы поклясться, что слышит, как мысли вихрем кружатся у нее в голове.

— Твоя… твоя спина… — наконец выдохнула она. — Эти шрамы… Боже, я и не догадывалась…

Ротуэлл почувствовал, как его губы скривились в горестной усмешке.

— У меня была довольно бурная молодость, — процедил он. — «Пожалеешь розгу — испортишь ребенка». Слышала такую поговорку?

Она молча смотрела на него — но в глазах ее Ротуэлл прочел жалость.

— Мне кажется, это были не розги, — прошептала она, осторожно проведя рукой у него по спине.

— Нет. Вернее, не только — мой дядюшка имел обыкновение лупцевать меня всем, что попадалось под руку. Палкой, хлыстом для верховой езды, тростью. Он был горячим сторонником подобных методов воспитания.

— Как ты можешь так спокойно об этом говорить?! — ужаснулась Камилла.

Вскочив с постели, Ротуэлл принялся нетерпеливо собирать разбросанную по всей комнате одежду. Пес, соблаговолив выбраться из своего теплого гнездышка, подошел поприветствовать его.

— Я тут ни при чем, дорогой, — пробормотал Ротуэлл, наклоняясь к псу. — Такая уж была у него философия — так он обращался с каждым, кто имел несчастье оказаться у него на пути.

Камилла молча смотрела, как он, ее муж, одевается, гадая, что она такого сказала, что привело его в раздражение. Облачившись наконец в брюки, Ротуэлл обернулся. Сегодня он казался ей совсем другим — не таким, как вчера. Чужим.

— Мы с Нэшем и Уорнемом собирались нынче утром заглянуть на «Таттерсоллз», — буркнул он, с недовольным видом проведя рукой по подбородку, где уже успела пробиться щетина. — Скажи Трэммелу, чтобы он представил тебя прислуге.

— Хорошо, — пробормотала Камилла, стараясь не выдать охватившего ее разочарования.

Наклонившись, Ротуэлл подхватил пса и швырнул его на постель.

— Найди кого-нибудь, кто бы позаботился о нем, хорошо? — буркнул он. Это было сказано не то чтобы грубо — просто равнодушно. — Ну… я хотел сказать — с ним ведь нужно гулять, кормить его, и все такое.

— Да. Конечно, непременно. — Спрятав обиду, Камилла откинула одеяло и встала с постели. Подобрав ночную сорочку, она натянула ее на себя, набросила пеньюар и подошла к окну. — Когда тебя ждать домой? — как можно равнодушнее бросила она.

— Не знаю, — так же бесстрастно обронил он. — Я привык возвращаться поздно. А теперь, если не возражаешь, я позвоню, чтобы принесли горячую воду.

Пожав плечами, Камилла направилась к себе. Хочет вести себя так? Ради Бога, это его дело. Она уже взялась за ручку двери, когда что-то заставило ее обернуться. Явившийся на зов Трэммел что-то вполголоса обсуждал с хозяином. Бросив на них вороватый взгляд, Камилла подошла к ванне, подняла висевшее сбоку маленькое полотенце и поднесла его к глазам. И у нее перехватило дыхание.

Кровь… Она не могла ошибиться. Не те красные пятнышки, которые остаются на полотенце, если мужчина порежется во время бритья, а чуть розоватые пятна, словно кровь смешалась с водой. Впрочем, одного взгляда на Ротуэлла было достаточно, чтобы убедиться — он еще не брился.

Камилла сама не знала, сколько она простояла, разглядывая слабые следы крови на полотенце. Но когда она наконец очнулась, то поймала устремленный на нее взгляд Ротуэлла. Он выглядел… нет, не взбешенным — скорее недовольным. Как будто заранее злился, что она опять пристанет к нему с вопросами. Вскинув голову, Камилла демонстративно повернулась к нему спиной.

Аккуратно вернув полотенце на место, она взялась за ручку двери. И услышала, как Ротуэлл негромко чертыхнулся у нее за спиной. Обернувшись, Камилла ахнула, увидев, как Чин-Чин безмятежно задрал лапку возле вечерних туфель своего нового хозяина.

Камилла отправилась в свою комнату. И обрадовалась, увидев свою горничную со стопкой белья в руках.

— Бонжур, Эмили!

— О! — Горничная слегка вздрогнула от неожиданности. — Это вы! А я уж было подумала… Господи, сама не знаю, что я подумала.

— Тебя никто не обижал? — спросила Камилла.

— Нет, что вы! Я познакомилась со служанками на кухне, с лакеем, который принес ваши сундуки, да еще с дворецким… только он, мисс, совсем не похож на дворецкого, верно?

Камилла, отойдя к окну, окинула взглядом площадь.

— Мистер Трэммел родом с Барбадоса, — объяснила она. — По словам леди Нэш, здешняя кухарка — его жена. Уверена, оба отлично справляются со своими обязанностями.

— Отлично! — просияла Эмили. — Прикажете приготовить вам ванну, миледи?

— Да, наверное, — бросила Камилла, рассеянно покусывая ноготь. — Да, конечно, ванну, — спохватилась она. — А потом достань голубое муслиновое платье. Пора одеться и пойти познакомиться со слугами.




Пропустив мимо ушей назойливое брюзжание Трэммела и его совет никуда не ходить, а полежать спокойно, Ротуэлл в приступе упрямства решил дойти до Гайд-парка пешком. Черта с два он станет лежать, да еще спокойно, возмущался про себя барон, тем более в двух шагах от Камиллы! Он по ее глазам видел, сколько вопросов вертится у нее на языке — а у него не было ни малейшего желания на них отвечать. И он в очередной раз возблагодарил Господа, что она не проснулась, когда его скрутило под утро.

Вопреки мрачным прогнозам Трэммела — и его собственному предчувствию — ни прогулка пешком, ни промозглый холод, который стоит в Лондоне по утрам, не прикончили Ротуэлла. Даже напротив — холодный ветер как будто разогнал туман у него в голове. Конечно, обыкновение засыпать на рассвете имеет свои неоспоримые преимущества, но Ротуэлл совсем не хотел, чтобы это вошло у него в привычку. Собственно говоря, он сильно сомневался, что, явившись домой, будет еще способен держаться на ногах и что ему удастся добраться до постели раньше, чем запоет петух, — конечно, все это только если эта тварь, поселившаяся у него внутри, не набросится на него, как это случилось прошлой ночью, чтобы глодать его внутренности.

Да, подумал он на ходу, каждый получает то, что ему предназначено — судьбой или Господом. Человек сам готовит себе ложе — супружеское или смертное, — на которое потом и должен ложиться, не хныча и не жалуясь.

Свернув на узкую улицу, которая вела на «Таттерсоллз», Ротуэлл вскоре обнаружил обоих друзей в «Жокей-клубе» — уткнувшись носом в бумаги, они читали описание выставленных на сегодняшний аукцион лошадей. «Таттерсоллз» был известен всему Лондону — здесь можно было купить самых чистокровных лошадей, здесь вечно толпились завсегдатаи скачек. Лорд Нэш практически дневал и ночевал в клубе.

Сегодня он сидел, элегантно закинув одну затянутую в сапог ногу на другую, его темноволосая голова почти касалась светлой шевелюры Гарета — оба были так поглощены разговором, что даже не заметили барона.

Ротуэлл был рад, что Гарет и Нэш стали друзьями. В свое время он боялся, что этого не случится, особенно когда эти двое умудрились по уши влюбиться в Ксантию. Однако она отдала свое сердце темноволосому франтоватому лорду Нэшу.

Всего несколько недель назад Гарет, носивший титул герцога Уорнема, тоже обзавелся женой. Только сейчас, глядя на нынешнего Гарета, буквально лучившегося любовью и счастьем, Ротуэлл начал потихоньку понимать, как же несчастен тот был, бедняга, все эти долгие годы, пока они были вместе.

Да, много лет они, все трое, Ротуэлл, Ксантия и Гарет, были одной семьей — горькое, сиротское детство, беды, свалившиеся на их головы, когда они были еще детьми, связали их узами, которые были гораздо крепче родственных. И все же… все же какая-то часть души Гарета была недоступна для них. И теперь только слепой не заметил бы, как Гарет изменился за последнее время.

— Доброе утро, джентльмены.

— Ротуэлл! — радостно улыбнулся лорд Нэш. — Присоединяйся к нам. Знаешь, дружище, по-моему, я вот-вот пойду по миру.

Ротуэлл сунул трость в угол и уселся рядом.

— Только не рассчитывай, что я стану хватать тебя за руки, — буркнул он. — Моя дражайшая сестрица достаточно богата, чтобы скупить тебе лучших лошадей в Лондоне.

— Да, знаю. — Нэш усмехнулся, блеснув белоснежными зубами. — Все-таки брак — хорошая штука, верно?

— Откуда ему знать? — хмыкнул Гарет. — Рано еще.

— Вообше говоря, я уже имею свое мнение по этому исключительно важному вопросу, — пробурчал Ротуэлл, оглядываясь в поисках слуги. — Дадут мне тут, наконец, кофе, Нэш? Я бы сейчас выпил целый кофейник.

Нэш, не поднимая головы, кивнул слугам, и те кинулись выполнять его заказ.

— Ну а теперь, — негромко сказал он, подняв глаза на Ротуэлла, — думаю, тебе пора рассказать свои новости Уорнему, поскольку я до твоего прихода держал язык за зубами.

— Что такое, Киран? — встрепенулся Гарет — Что ты еще натворил?

— Женился, — со вздохом проговорил Ротуэлл.

Герцог на мгновение онемел.

— А-а-а… — выдавил он, обретя наконец дар речи, — что-то припоминаю. Как я догадываюсь, речь шла о чести… м-м-м… леди, верно?

— Нет, не совсем, — покачал головой Ротуэлл. — Просто я решил, что жизнь слишком коротка. И поэтому нет смысла тянуть, если все равно придется жениться.

— Что ж… — промямлил Гарет, — раз так, мы оба желаем тебе счастья. А леди Ротуэлл?..

— Что — леди Ротуэлл? — нахмурился барон.

— Ей мы тоже желаем счастья. — Откашлявшись, герцог набрался смелости и вдруг выпалил: — А она… она будет счастлива?

— Камилла получила все, о чем просила. Думаю, мы отлично поладим.

Появился слуга с подносом и поставил его на стол перед друзьями. Нэш, наливая кофе в чашку, не поднимая глаз, негромко сказал.

— Знаешь, иногда женщина заслуживает немного больше того, о чем она осмелилась попросить. Таких женщин немного, конечно, но, уверяю тебя, они есть. Советую тебе об этом подумать.

Ротуэлл взял протянутую ему чашку.

— Это ты о любви и верности, так, что ли? — поинтересовался он. — Это не в моем характере. Может, когда-то давно я и был способен на подобные глупости, но теперь, слава Богу, повзрослел.

Гарет возмущенно фыркнул.

— Гром и молния! — вырвалось у него. — Помилуй Бог, Киран, это твой последний шанс! Такая красивая, такая милая и изящная девушка! В твоей власти сделать так, чтобы она влюбилась в тебя без памяти, ты и сам это знаешь. И что, скажи на милость, мешает тебе самому полюбить ее?!

Ротуэлл медленно поднял на него глаза.

— Кажется, я не лез к тебе с советами? И буду весьма признателен, если ты последуешь моему примеру, — ледяным тоном произнес он.

Лицо Гарета вдруг окаменело — Ротуэлл на собственном опыте давно уже понял, что это не предвещает ничего хорошего.

— Знаешь, Киран, скажу тебе честно — иной раз ты ведешь себя как полный идиот! — низким, дрожащим от едва сдерживаемого негодования голосом бросил в сердцах герцог. — До сих пор оплакивать женщину, которая слезинки твоей не стоит! Господи, да ведь ты тогда был зеленым юнцом, а Аннамари водила тебя на поводке. Пойми ты это наконец! И в конце концов она получила все, чего хотела, — только это был не ты!

Ротуэлл со стуком поставил чашку на стол.

— Нет, Гарет, ты ошибаешься — в конце концов она оказалась в могиле, — сухо сказал он. — И вместе с ней мой брат. И что-то мне подсказывает, что она мечтала совсем не об этом, когда согласилась стать его женой.

Нэш вскинул руки, давая понять, что сдается.

— Ладно, хватит об этом, — примирительно проговорил он. — Вообще-то я приехал сюда купить лошадь. А после этого спокойно вернусь домой с пустыми карманами и обещаю, что буду нем как рыба.

Но Ротуэлл продолжал сверлить его мрачным взглядом.

— Желаю успеха, Нэш, — рявкнул он, резко отодвинув в сторону стул. — Что же до меня, то я ухожу.

Гарет вскочил на ноги.

— Какого дьявола? Куда ты идешь?

— К черту на рога, — рявкнул Ротуэлл, схватив трость. — Туда, где найдется колода карт, бутылка хорошего бренди и парочка пухленьких бабенок, готовых кувыркаться в постели до самого утра!

Даже хладнокровный лорд Нэш возмутился, услышав подобное заявление.

— Не рановато ли?

Не удостоив его ответом, барон направился к двери.

— Проклятый идиот! — услышал он за спиной сердитый возглас Гарета. — Пожалуй, пойду-ка я с ним…




Камилла отыскала миссис Трэммел на кухне — держа в руках сверкающий нож, от одного вида которого бросало в дрожь, та сурово отчитывала судомойку. Кухарка оказалась высокой, гибкой, как хлыст, женщиной неопределенного возраста — Камилла невольно отметила высокие скулы, кожу цвета эбенового дерева, намного темнее, чем у ее супруга. Изъяснялась она на каком-то певучем наречии, в котором Камилла не понимала ни слова. На голове кухарки красовался белый тюрбан, обмотанный блестящим плетеным шнуром, из-под которого выглядывали скромные сережки в виде небольших золотых колец. Каждое ее величавое движение ясно говорило о том, что она сознает высоту занимаемого ею положения в доме, а кухонная прислуга при виде ее молча вытягивалась в струнку, поедая ее глазами, словно новобранцы строгого сержанта.

Камилла, сделав глубокий вдох, расправила плечи, вскинула голову и, войдя на кухню, представилась.

— Можете звать меня мисс Обельенной, мадам, — предложила кухарка, когда они с Камиллой уединились в ее крохотной гостиной. — Могу я предложить вам чашечку чаю?

— Мерси, — кивнула Камилла.

Обельенна, присев, выскользнула за дверь, чтобы через мгновение вернуться с чайником, который уже исходил паром. Чай, хранившийся в шкатулке под ее рабочим столиком, пах какими-то неизвестными Камилле цветами и травами. Обельенна заварила чай, а пока он настаивался, тоненькими кусочками нарезала что-то, что выглядело как кекс, обсыпанный кокосовой стружкой.

— Я так понимаю, что экономки в доме нет? — осведомилась Камилла.

Кухарка покачала головой:

— Уволилась две недели назад. Хозяин… с ним трудновато ужиться, коли кто не привык. Ну, она и сбежала. Ничего, и без нее обойдемся.

Камилла с некоторым удивлением узнала, что с тех пор обязанности экономки разделили между собой миссис Трэммел и ее супруг. Что до продуктов, то каждое утро в дом приходят двое разносчиков, яйца и молоко тоже каждое утро привозят с фермы в Фулеме, а хороший мясник живет буквально в двух шагах, возле Шепердс-Маркет.

Взгляд Обельенны упал на стоявшую перед Камиллой нетронутую тарелку.

— Вам не понравилось?

— Вкус уж очень необычный, — призналась Камилла. — В нем так много пряностей. Как это называется? Кекс?

— Нет, это не кекс, мадам, это лепешка из маниоки, — своим певучим голосом объяснила кухарка. — Такие пекут у нас на островах. Когда-то хозяин любил их больше всего на свете. — Уголки ее губ вдруг печально опустились.

— Что вы говорите? — пробормотала Камилла. — Действительно — необычный вкус.

Судя по всему, кухарка приняла это как комплимент.

— Мисс Ксантия велела, чтобы капитаны ее судов привозили мне разные специи и корешки, которые можно достать только за морем, — похвасталась она.

— Да, я чувствую аромат имбиря и мускатного ореха, — кивнула Камилла, смахнув прилипшую к губам крошку. — А что такое маниока?

Обельенна, кивком головы предложив Камилле следовать за ней, провела ее к запертому шкафчику. Потом, порывшись в объемистой связке ключей, открыла створки, и взгляду Камиллы представились многочисленные полочки и ящички. Она выдвинула один из них и вытащила какой-то клубень.

Кухарка разломила его, и Камилла увидела, какой он мясистый и нежный внутри.

— У нас на островах из него делают муку.

— Можно попробовать? — протянула руку Камилла.

Обельенна проворно перехватила ее руку.

— Нет, мадам. Если не знать, как его готовить, маниокой можно отравиться.

Камилла испуганно убрала руку за спину.

— Отравиться?!

Чуть заметно усмехнувшись, кухарка убрала клубень обратно.

— Сейчас покажу вам специи. — Камилла отметила, что Обельенна держится хоть и сдержанно, но достаточно дружелюбно. Один за другим она принялась открывать маленькие ящички, по ее лицу было заметно, что все это — предмет ее особой гордости. Воздух наполнился экзотическими ароматами. — Мускатный орех, корица, имбирь, гвоздика, — перечисляла она. Дальше пошли названия, которые Камилла никогда не слышала. — Анис, тмин, ямайский душистый перец, тамаринд, шафран… — Камилла насчитала их не менее тридцати.

Она была потрясена.

— И все это — из Вест-Индии? Кухарка покачала головой.

— Куда там — со всего света! — гордо сказала она. — Мисс Ксантия лично распорядилась, чтобы их привозили для меня. А кое-что я отыскала на рынке. — Открыв еще один ящичек, она извлекла из него полотняный мешочек, испещренный какими-то черными иероглифами — Камилла решила, что это какое-то восточное наречие.

— А это что такое?

Обельенна потянула завязки, и ей на ладонь упали два корявых, причудливой формы корешка.

— Женьшень, — с какой-то двусмысленной ухмылкой пробормотала она. — Мужской корень. Из Китая.

Камилла смутилась.

— Женьшень, — повторила она, чувствуя, что краснеет. — Это приправа, да? Или что-то сладкое?

— Ну, не совсем приправа, — хмыкнула кухарка, сунув корешок Камилле под нос, чтобы та имела возможность рассмотреть его. — Эта штука делает мужчину… э-э-э… сильнее. Придает ему мужскую силу.

С пылающими щеками Камилла осторожно понюхала корешок. И не почувствовала ничего особенного — кроме обычного аромата земли и трав. Оставалось только гадать, зачем он Обельенне.

— Его тоже привозят вам из-за океана по приказу мисс Ксантии?

— Нет, мадам. — Кухарка проворно сунула оба корешка обратно в мешочек. — Это с рынка Ковент-Гарден.

Наконец они вернулись к чаю, который за это время почти совсем остыл.

— В прежние времена, — своим певучим голосом продолжала кухарка, — мисс Ксантия всегда сама говорила мне, что готовить. Составляла меню на неделю. Возможно, мадам, вы захотите, чтобы все так и было?

Камилла немного подумала.

— А как вы поступали, когда мисс Ксантия уехала из дома?

Из груди Обельенны вырвался тяжкий вздох.

— Хозяин… он почти ничего не ест, — горестно прошептала она. — Вы должны придумать, как это исправить.

По губам Камиллы скользнула слабая улыбка.

— Попробую, — кивнула она. — Только, боюсь, он вряд ли будет в восторге от этой идеи.

— Да, мадам, но вы все равно должны попытаться. — Обельенна схватила с рабочего столика пухлую книгу, на которой значилось «Меню», и протянула ее Камилле. Та быстро пробежала глазами аккуратные записи — большинство блюд были явно французского происхождения, остальные, как сильно подозревала она, принадлежали к вест-индской кухне.

— Как я вижу, вы отдаете предпочтение континентальным блюдам, — пробормотала она.

Обельенна с царственным величием слегка наклонила голову.

— Я родом с Мартиники, — объяснила она. — А моя мать в свое время служила кухаркой в одном очень знатном французском семействе.

В глазах Камиллы вспыхнул интерес.

— Тогда вы, наверное, говорите по-французски?

— Да, мадам, — со слабой улыбкой покачала головой кухарка. — Но вообще-то я говорю на родном креольском, который вы, возможно, не понимаете.

Ах вот, значит, как называется это напевное наречие, подумала Камилла. Но было еще кое-что, что она хотела узнать.

— Вы, наверное, служили в семье Невиллов еще на Барбадосе?

Снова едва заметный кивок.

— Да, мадам, но моя хозяйка была родом с Мартиники. Ее отправили на Барбадос, ну и меня с ней, естественно. Тогда я была совсем еще молоденькой — служанка на все руки, так, кажется, тут говорят. А потом, спустя какое-то время, моя хозяйка вышла замуж. За одного из Невиллов.

— За одного из Невиллов? — повторила Камилла.

— О да, — кивнула кухарка. — За Люка Невилла, мадам. Старшего брата хозяина. Он уже умер.

Камилла попыталась припомнить, что Ксантия рассказывала ей о старшем брате.

— К сожалению, я о нем почти ничего не знаю, — призналась она. — Лорд Ротуэлл никогда не говорит о своем брате.

— Да, мадам, вместо этого хозяин пьет бренди, — бесстрастным тоном бросила кухарка. — Чтобы его не мучили кошмары. Чтобы прогнать демонов, которые являются из прошлого. Но они все равно слетаются, чтобы его терзать.

— Ну, — с вымученной веселостью объявила Камилла, — похоже, кухня находится в надежных руках. Наверное, теперь мне следует ознакомиться с расходами по дому?

И снова Обельенна с царственным величием чуть заметно склонила голову. Вытащив еще одну книгу, она открыла ее и положила перед Камиллой.

— Как вы сейчас напоминаете ее… — негромко проговорила она.

— Пардон? — не поняла Камилла.

— Мою хозяйку. — Бесстрастный взгляд Обельенны устремился куда-то в прошлое. — Нет, не лицом. Я не о ее дочери. Но сходство определенно есть…

— О какой дочери? — окончательно растерялась Камилла. — Вы имеете в виду племянницу моего мужа? — догадалась она.

Обельенна кивнула.

— У вас такие же темные волосы. И вы тоже очень красивая, — тихо сказала она. — Как моя покойная хозяйка… Аннамари. Поэтому я буду молиться за вас, мадам.

— Молиться? — Камилла бросила на нее внимательный взгляд. — Почему?

— Я буду молиться, чтобы ваша красота не легла тяжким крестом вам на плечи.

Эта фраза прозвучало бы как оскорбление, не будь это сказано с такой искренностью. Но Камилла уже была сыта по горло и именами совершенно незнакомых ей людей, и этими зловещими предупреждениями.

— Мерси, — смущенно выдавила Камилла и, решив перевести разговор на что-то более понятное, пододвинула к себе расходную книгу. — Итак, что тут у нас? Это счета от зеленщика, верно?

Обельенна, как будто ничего не произошло, тоже уткнулась носом в книгу и принялась объяснять.

* * *


Остаток утра Камилла провела в обществе дворецкого, который — к большому облегчению Камиллы и в отличие от своей жены — не выглядел словно ходячая энциклопедия семейных тайн. Трэммел одного за другим представил новой хозяйке лакеев, служанок и горничных, поминутно спрашивая, что бы ей хотелось изменить. Чин-Чин все это время вертелся у нее под ногами, а если и осмеливался отойти, то лишь для того, чтобы сунуть куда-то свой любопытный нос. Камилла, задрав подбородок и расправив плечи, старательно делала вид, что понимает все, о чем говорит ей дворецкий. Судя по всему, ее уверенный вид сделал свое — слуги почтительно кланялись и расшаркивались перед молодой хозяйкой, словно ее скоропалительный брак с Ротуэллом был самым обычным делом.

Что может быть естественнее — сестра лорда Ротуэлла вышла замуж и уехала, значит, хозяину пришлось жениться, чтобы кто-то присматривал за домом. Вероятно, примерно так и рассуждали слуги.

— Вы давно служите их семье, Трэммел? — полюбопытствовала она, пока они рассматривали какой-то китайский сервиз.

— Да, мэм, — кивнул Трэммел, распахнув перед ней очередной шкаф. — Еще мальчишкой попал к ним в услужение.

Камилла поставила обратно на полку чашку, которую перед этим рассеянно вертела в руках.

— Значит, вы тоже с Барбадоса, — задумчиво протянула она. — Скажите, Трэммел, а вы, случайно, не были… ну, я имею в виду, в молодости…

— Вы хотите сказать — рабом, мэм? — подсказал Трэммел, бросив на нее какой-то странный взгляд. — Нет, мэм Меня нанял мистер Невилл — мистер Люк Невилл, естественно, к этому времени он уже унаследовал титул. Ему нужен был кто-то, кто бы мог приглядывать за домом. Мы с ним были знакомы.

— Вы с ним подружились?

— Да, вроде того, — кивнул он. — Мистер Невилл — он был старше брата с сестрой — в те годы уже владел в Бриджтауне компанией «Невилл шиппинг». А мой отец в те годы занимался починкой заходивших в порт кораблей. А еще ему принадлежала гостиница, где я служил управляющим.

— О, вот оно что! — Камилла, задумавшись, машинально погладила вертевшуюся у ног собаку. — Такая ответственность! Наверное, вам приходилось нелегко, когда все это перешло к вам.

Трэммел сухо улыбнулся.

— Нет, у отца были и другие дети, кроме меня, — бросил он, невозмутимо разглядывая свою темную кожу. — Белые дети, я имею в виду. Законные наследники.

— Так вы… — ахнула Камилла. — И он вас так и не признал?

Пожав плечами, Трэммел снял с полки тяжелый серебряный кубок.

— Естественно — как и всех, кого прижил от любовницы, — бесстрастно сказал он. — Видите ли, мэм, Барбадос — это не Англия. На островах можно встретить людей с самым разным цветом кожи — и с самой разной кровью.

— Понимаю, — тихо пробормотала Камилла. Похоже, у них с Трэммелом было кое-что общее. — А их дядюшка? — спросила она. — Я имею в виду — старый барон… Вы его знали?

— Только то, что о нем рассказывали, — покачал головой Трэммел. Но его лицо — и в особенности тон, которым это было сказано, — говорило о многом.

— Он был довольно жестоким человеком, — словно невзначай обронила Камилла. — По-моему, лорд Нэш рассказывал об этом.

Трэммел невозмутимо разглядывал кубок.

— Этот человек был одержим дьяволом — по крайней мере, среди рабов ходили такие слухи, — неохотно пробормотал он наконец. — Впрочем, как еще они могли это объяснить.

«Одержим дьяволом». Почти то же самое, во всяком случае очень похожее, говорила Обельенна и о Ротуэлле…

Остаток дня прошел в ничем не примечательных хлопотах. К обеду Ротуэлл не появился. Камилла, сделав вид, что нисколько не удивлена, попросила одного из лакеев вывести Чин-Чина на прогулку, после чего пообедала холодным цыпленком — в полном одиночестве.

Жуя его без всякого аппетита, она разглядывала столовую, которая, как все остальные комнаты в доме, выглядела несколько голой. Или, точнее, унылой и безликой, решила Камилла. О нет, в доме было достаточно мебели, и вся обстановка была роскошной, прекрасного качества. Вот только в ней не чувствовалось отпечатка личности хозяина. Его души. Ни картин, ни семейных портретов на стенах. Ни цветов, ни даже мало-мальски завалященькой вазы. Словно у семьи, жившей здесь, не было никаких воспоминаний. Не было прошлого.

Или оно было… но его старательно пытались забыть?.. И она вдруг будто вновь увидела исполосованную шрамами спину Ротуэлла.

Она так глубоко погрузилась в свои невеселые мысли, что вздрогнула, когда дверь неожиданно открылась.

— Камилла! — Сестра Ротуэлла, вихрем влетев в комнату, бросилась обнимать ее. — Я только на минутку… проезжала мимо. Вчера… мы ведь так и не договорили.

— Не договорили? — Камилла с улыбкой обняла Ксантию.

— Киран такой бессовестный! — возмущенно объявила его сестра, но глаза ее весело блестели. — Не представляешь, как он иногда меня бесит! А я так надеялась, что у вас будет пышная свадьба!

— Ну уж нет! Я сама этого не хотела. Да и твой брат, думаю, тоже.

Ксантия, высвободившись из объятий Камиллы, отодвинулась и заглянула ей в глаза.

— Ну? — потребовала она. — Где он?

Камилла округлила глаза.

— Как?.. Он сказал, что должен встретиться с Нэшем. А он тебе нужен?

Глаза Ксантии потемнели.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что он сбежал? В первый же вечер после свадьбы! — возмутилась она.

Камилла опустила голову.

— Ты не должна обвинять его, Ксантия. Наш брак — всего лишь сделка. Нужно просто с этим примириться.

Ксантия, стащив с плеч шаль, швырнула ее на спинку кресла, явно давая понять, что раздумала уходить.

— Вы оба могли бы постараться превратить его в нечто большее, и тогда мой брат не удирал бы из дома, — буркнула она. — И потом — мне не нравится, как он выглядит. Ему нужно больше отдыхать. В вечер вашей помолвки мне даже показалось, что у него вот-вот случится очередной приступ.

— Очередной? — Камилла не верила своим ушам. — И часто они случаются?

Ксантия, не дойдя до дивана, резко обернулась.

— Ну… точно не знаю. Киран, упрямый осел, никогда ничего не говорит. Твердит, что у него, мол, обычное расстройство желудка — ничуть бы не удивилась, зная, как наплевательски он к нему относится.

Камилла протянула руку к звонку.

— Ты побудешь у нас? — спросила она. — Тогда я прикажу подать чай. Сегодня довольно холодно.

Ксантия криво усмехнулась.

— Мои поздравления, дорогая. Ты быстро учишься. Во всяком случае, уводить разговор в сторону у тебя получается ничуть не хуже, чем у моего дражайшего братца.

Камилла невозмутимо улыбнулась.

— Так как насчет чая, Ксантия?

В ответ та с досадой закусила губу.

— Ладно, — буркнула она. — Все понятно.

— Извини, — тут же раскаялась Камилла. — Ты же понимаешь — мое положение в данном случае не из легких. Твой брат не любит меня. Думаешь, он меня послушает? Я ведь не имею на него никакого влияния — пока.

— Пока… — Губы Ксантии расплылись в улыбке. — Что ж, звучит многообещающе. Послушай, почему бы нам не отправиться на прогулку в парк? Я весь день проторчала в Уоппинге. А доктор только и твердит, что мне нужно больше бывать на свежем воздухе. — И она уже хорошо знакомым Камилле очаровательным жестом вновь положила ладонь на живот. Камилла почувствовала легкий укол зависти.

— Хорошо. Я только схожу за плащом.

Камилла вдруг поймала себя на мысли, что рада хоть ненадолго вырваться из этого дома — дома, в котором она надеялась найти убежище от всех жизненных бурь. На который заранее смотрела как на крепость, где она сможет укрыться от своего одиночества. А вместо этого ее ждало там одиночество еще более страшное, чем то, которое она знала прежде. Поэтому она приняла предложение Ксантии.

Не прошло и нескольких минут, как они шли вниз по Беркли-сквер. Редкие попадавшиеся им прохожие кутались в плащи и теплые пальто; подняв воротники до ушей, они старались укрыться от пронизывающего ветра с реки.

А чуть дальше, на Пиккадилли, жизнь била ключом, несмотря на промозглый холод, тротуары были запружены гуляющими, а на мостовой было не протолкнуться из-за экипажей и карет всех мастей. У воза с сеном сломалась ось, и оно золотисто-коричневой лавиной хлынуло на землю. Возчик ахнул, кучера, грозя ему кулаками, так и сыпали проклятиями, повозка, нагруженная бочонками с пивом, тщетно пыталась проехать, свернув на Сент-Джеймс-стрит, но застряла, и это окончательно ухудшило дело. А в самой гуще этого вавилонского столпотворения метались мальчишки-газетчики — вопя во всю глотку, они словно соревновались между собой, кому удастся обрушить на голову прохожих самые сенсационные новости.

Ксантия на всякий случай взяла Камиллу за руку, и обе женщины принялись проталкиваться сквозь толпу, стараясь не потерять друг друга в этой мешанине лошадей и карет. Но как только они, свернув за угол, оказались в Грин-парке, шум и гвалт остались позади, впрочем, и ветер тоже стих. Камилла улыбнулась — сестра Ротуэлла с каждой минутой нравилась ей все больше.

— Сколько тебе еще осталось до родов? — вдруг спросила она.

— О, еще несколько месяцев, — беззаботно бросила Ксантия. — А я уже растолстела как корова.

— Одно могу сказать — ты счастливая…

Ксантия как-то странно покосилась на Камиллу.

— Значит, ты хочешь иметь детей, — заключила она. — А сколько, если не секрет?

Камилла зябко закуталась в плащ. Щеки у нее вспыхнули.

— О, одного! — прошептала она смущенно. — Я была бы совершенно счастлива, если бы у меня был хотя бы один.

— Зная, что собой представляет мой брат, дорогая, я бы поспорила, что вряд ли дело ограничится одним, — сухо хмыкнула Ксантия.

— Ротуэлл любит детей?

— Нет. Скорее, он любит… — Ксантия, осекшись, вдруг заморгала. — О, выкинь это из головы! — спохватилась она. — Я просто хотела сказать, что Ротуэлл полюбит детей, как только они появятся на свет. Просто позволь ему с надеждой смотреть в будущее, хорошо?

— А что, сейчас он уже не надеется? — спросила Камилла. — Прости, Ксантия, но твой брат выглядит… как бы это сказать?..

— Измученным? — с кривой улыбкой подсказала Ксантия.

— Нет, — нахмурившись, пробормотала Камилла. — Мы, французы, обычно в таких случаях говорим desole.

— Печальным?

Камилла покачала головой:

— Это больше, чем просто печаль. Вернее, печаль, которая остается в душе после большого горя. Та, которая оставляет пустоту в сердце.

— Ах, вот оно что. — И Камилла вновь заметила, что Ксантия как-то странно поглядывает на нее.

Они шли не спеша. Разговор сам собой угас. Налетевший откуда-то легкий ветерок игриво трепал волнистую прядь, выбившуюся из-под шляпки Ксантии. Камилла зябко передернула плечами — на душе у нее почему-то стало тяжело. Как будто между ними осталось что-то недосказанное.

Вдруг Ксантия, глубоко вздохнув, схватила Камиллу за руки.

— Послушай, ты любишь моего брата? — в упор спросила она.

Камилла покачала головой.

— Не знаю, — пробормотала она, очень надеясь, что не покривила душой. — Я ведь почти не знаю его.

— Многие женщины считают, что он очень красив, — буркнула Ксантия. — Особенно те, кому по душе суровые, немногословные мужчины. А таких женщин немало, ты же знаешь.

— Например, миссис Эмброуз, — подсказала Камилла. — Боюсь, твой брат влюблен в нее.

Ксантия резко остановилась, глянула на Камиллу и вдруг разразилась смехом.

— Господи, конечно, нет! В эту драную кошку?!

Они заметили одиноко стоявшую скамью. Повинуясь внезапному импульсу, Ксантия, схватив Камиллу за руку, потащила ее за собой.

— Давай посидим, — предложила она. — Знаешь, я хочу кое-что тебе сказать.

— И что же это? — спросила Камилла, невольно заинтригованная таким началом.

Ксантия нерешительно покусывала губу.

— Вообще-то я не должна тебе этого говорить, — призналась она. — Но я считаю, ты должна это знать.

— Что заставляет меня предположить, что речь пойдет о чем-то таком, что обязан был рассказать твой брат, — вздохнула Камилла. — Думаю, я вряд ли ошибусь, если предположу, что он не станет этого делать.

По тому, с каким облегчением улыбнулась Ксантия, Камилла поняла, что угадала.

— Ты ведь уже поняла, что я не сплетница.

— Мне бы это и в голову не пришло.

Ксантия помолчала, будто собираясь с мыслями, взгляд ее затуманился, устремившись в прошлое.

— Когда-то мой брат был влюблен, — запинаясь, проговорила она. — Во всяком случае, мне так казалось. На самом деле все было гораздо хуже — он был просто одержим ею. Но тогда он был еще очень молод — и поэтому наделал кучу ошибок.

— С молодыми это случается, — грустно кивнула Камилла. — Любить вообще тяжело, а когда ты очень молод, особенно. Кажется, что весь мир против тебя. Все превращается в трагедию.

— Да… трагедию. — Ксантия кротко, словно маленькая девочка, сложила руки на коленях. — Так вот, Киран окончательно потерял из-за нее голову… Из-за матери Мартиник, — призналась она. — Впрочем, из-за нее многие теряли голову: достаточно было мужчине только увидеть ее, как все — пропал, — хмыкнула она.

Камилла озадаченно нахмурилась.

— Да, но разве она не была… женой вашего брата?

— Нет. — Ксантия покачала головой. — Нет, тогда еще не была. Сначала Люк просто жалел ее. Ее звали Аннамари, и она была необыкновенной красавицей.

— Француженка?

Ксантия опять как-то странно посмотрела на нее.

— Нет, не француженка, — пробормотала она. — Вернее, не совсем. В юности Аннамари была на содержании у одного весьма богатого человека, судовладельца. Они жили во французской Вест-Индии. Это и был отец Мартиник.

— Бог мой! — ахнула Камилла, немедленно проникнувшись сочувствием к девушке. — Надеюсь, об этом никто не знает? Нужно держать это в тайне — хотя бы ради вашей племянницы.

— Здесь, в Англии, об этом не известно ни одной живой душе, — сказала Ксантия. — Но на островах об этом догадывались. Ходили сплетни. Когда Аннамари надоела ему, этот француз отослал ее — и ее, и ребенка, а вместе с ней и нескольких слуг — на Барбадос, подарив ей на прощание парочку старых судов. Сказал, пусть, мол, продаст их, когда доберется до Барбадоса. Но Аннамари не стала их продавать. Она решила, что станет перевозить на них ром и сахарный тростник — сама станет судовладельцем, — и даже наняла двух капитанов. Вот так она и познакомилась с Люком. Он вечно торчал в порту, к тому же у него была деловая хватка. Люк попытался научить ее зарабатывать деньги, чтобы она больше не нуждалась ни в ком.

— Красивым женщинам обычно это не нужно, — сухо бросила Камилла. — Неужели она не могла найти мужчину, который бы содержал ее?

— Киран предлагал ей это, — поспешно сказала Ксантия. — Много раз. В те годы он был совсем мальчишкой… а она вскружила ему голову, впрочем, как и всем мужчинам в Бриджтауне. Но Аннамари понимала, что красота не вечна — любовники не всегда будут осаждать ее. Она из кожи вон лезла, чтобы наладить свой собственный бизнес, но очень скоро погрязла в долгах. Ее обманывали все кому не лень: капитаны, торговцы — каждый хотел поживиться за ее счет. Стервятники! Только и ждали случая урвать свой кусок. Ремонт судов, закупка провианта — ей выставляли двойные счета, а она даже не замечала этого.

Камилла, не совсем понимая, о чем речь, на всякий случай кивнула.

— Люк пытался ей помочь. — Плечи Ксантии печально поникли. — Но тут все кредиторы, словно сговорившись, набросились на нее. Аннамари была в отчаянии. Держу пари, Киран решил, что это его единственный шанс. Никогда не забуду этот вечер! Он рано вернулся с плантации, что бывало нечасто, надел свой лучший костюм и отправился в город.

— О… — выдохнула Камилла. — Наверное, у истории будет грустный конец, да?

Глаза Ксантии затуманились печалью.

— Да, — кивнула она. — Конечно, Киран не рассказывал мне о своих планах, но я, как все младшие сестренки, вечно подслушивала. Как он сказал, он собирался сделать ей последнее предложение — у нее будет дом в городе, экипаж, слуги и гувернантка для дочери. Все это он мог позволить себе с большим трудом, ведь мы еще не успели оправиться от того ущерба, который нанес дядюшка, и по-прежнему балансировали на грани разорения. В конце концов она согласилась.

Камилла ахнула.

— Да, — грустно кивнула Ксантия. — Да, она согласилась. Киран пробыл у нее до вечера — а когда вернулся, мне показалось, не было на земле человека счастливее его.

— Боже! — Камилла пришла в ужас. — А потом?

Печальное лицо Ксантии еще больше помрачнело.

— А потом вернулся Люк. Он уезжал из города по делам. Вечером, за ужином, Киран пыжился от гордости, как петух. В конце концов Люк, заметив, как он сияет, поинтересовался, в чем дело. И когда Киран сказал… Господи, я никогда не видела Люка в таком бешенстве! Даже когда дядя был еще жив. Узнав обо всем, он накинулся на Кирана — обвинил его в том, что он, мол, просто воспользовался бедственным положением Аннамари…

— И что Киран ответил на это?

Ксантия закрыла глаза.

— Насколько я помню, он тогда сказал: «Она ведь всего лишь sangmèlé, Люк. Sangmèlè, которая спит с мужчинами ради денег. А что, по-твоему, я мог ей предложить? Выйти за меня замуж?»

— Вот это да… — ошеломленно пробормотала Камилла.

Ксантия поджала губы.

— Ты знаешь, что означает это слово, да?

— Да, — кивнула Камилла. — Женщина, в чьих жилах течет смешанная кровь. Мистер Трэммел тоже sangmèlé. Полукровка.

— Что-то вроде этого, — кивнула Ксантия. — Но он имел в виду совсем не это, Камилла. Он не хотел сказать, что она шлюха. Просто, как попугай, повторил то, о чем болтали в порту. Глупый мальчишка! Он тогда был даже моложе Аннамари. Но она… почему она не сказала ему «нет»? Она могла просто поцеловать его в щеку, дать ему пинка под зад и отправить домой. Но она не сделала этого. Она сказала «да».

— А Люк? — негромко спросила сгоравшая от любопытства Камилла. — Что он сделал?

Ксантия покачала головой.

— Швырнул салфетку на пол и велел седлать лошадь. Вернулся он только на следующее утро. И объявил, что все кончено — он женился на ней. Мне кажется, он уже тогда был тайно влюблен в нее. Люк… он ведь был для нас с Кираном не только старшим братом, но и отцом. Он был уверен, что всегда поступает правильно. Киран вечно дразнил его за это — называл «рыцарем на белом коне»… было время, когда он считал это наивысшей похвалой. У Камиллы заныло сердце.

— Какая грустная история… — прошептала она.

— Да. Только это еще не конец, — с тяжелым вздохом проговорила Ксантия.

— Что ты имеешь в виду? — Камилла вскинула на нее глаза. Неприятное предчувствие кольнуло сердце.

Ксантия отвела глаза в сторону.

— Боже, помоги мне… я до сих пор уверена: Аннамари прекрасно знала, что она делает, — прошептала она. — Держу пари, она знала — или подозревала, — что Люк тоже влюблен в нее. И она просто использовала Кирана — чтобы подтолкнуть Люка… заставить его сделать решительный шаг.

— Боже! — Камилла пришла в ужас. — Как это подло!

В ответ Ксантия лишь покачала головой:

— Мы не можем ее судить… кто знает, что бы сделали мы, окажись на ее месте. Если бы меня довели до крайности… — вздохнула она. — Но сейчас мне кажется, что, если бы Аннамари действительно искала богатого покровителя, она могла бы найти кого-нибудь получше Кирана. Сахарные бароны в те годы купались в деньгах — любой из них был бы счастлив заполучить такую женщину. А Киран… он ведь гнул спину от рассвета до заката, словно раб, лишь бы очистить плантацию от долгов. Да, он был очень хорош собой, это верно. В те годы его считали самым красивым молодым человеком на всех островах. Но будь она шлюхой, что бы она, по-твоему, предпочла: красивого любовника или деньги?

— Это верно, — пробормотала Камилла. — Аннамари, с детства познавшая нищету, этим и отличалась от своей матери, которая, казалось, едва появившись на свет, была уверена, что нужно лишь найти мужчину, который бы смог обеспечить ей жизнь, полную роскоши, и совершенно пала духом, когда ей это не удалось.

— Так вот, после всего этого Киран, естественно, ушел из дома.

— Куда?

— Перебрался в домик смотрителя, он как раз тогда пустовал, — тихо сказала Ксантия. — По-моему, это был первый раз, когда мы расстались, — до этого такого не случалось. Конечно, я ужасно скучала по нему, хотя он и жил совсем близко. Потом, спустя какое-то время, он стал появляться в доме, иногда приходил к обеду… А потом на остров приехал Гарет — он теперь стал герцогом Уорнемом, — и Люк предложил ему вступить в дело. Но с тех пор все изменилось… и уже никогда не было по-прежнему.

— Но оба твоих брата продолжали работать вместе?

— О да. — Камилле показалось, Ксантия смахнула набежавшую слезу, но был ли в этом виноват пронзительный ветер или грусть, она не могла сказать. — Однако Люк в основном занимался морскими перевозками, он был судовладельцем, а я взялась помогать ему. Что же до Кирана, он мечтал вернуть семье состояние, поэтому он взял на себя работу на плантациях. Киран хорошо потрудился — мы многим ему обязаны. Они — Люк и он — сделали нас богатыми.

— А его жена? Люка, я хочу сказать? — не утерпела Камилла. — Она была счастлива?

— Думаю, да… Хотя местное общество встретило ее в штыки.

— Из-за того, что она была полукровка?

Ксантия покачала головой.

— Аннамари никогда не говорила об этом, хотя кое-кто знал… или догадывался, — негромко сказала она. — Цвет кожи у нее был… как кофе со сливками, только еще светлее. Прелесть что такое. Но то, что в свое время она была на содержании у богатого француза да еще и родила от него бедняжку Мартиник, — такое ведь не спрячешь, верно? Я хорошо помню тот день… да что там день — ту минуту, когда она впервые переступила порог нашего дома… Помню ее лицо в тот момент. На нем было написано торжество. Как будто она получила наконец то, чего хотела.

— Неприятно звучит.

— Поэтому мне так грустно, — кивнула Ксантия. — На самом деле Аннамари вовсе не была такой. Она была преданной матерью… и она была по-настоящему добра ко мне, хотя никто не ждал и не требовал этого от нее. Но ей приходилось нелегко. Босоногая девчонка, выросшая в грязи и нищете, которой вдруг привалило счастье — она стала любовницей богатого мужчины. Он бросил ее — и она готова была на все, лишь бы не скатиться снова вниз, в ту же грязь и нищету, из которой он ее поднял. Готова была на все, лишь бы подняться наверх. К несчастью, поднимаясь вверх по общественной лестнице, она использовала вместо ступеньки Кирана. И он никогда — никогда! — не смог этого забыть.

— Да, это многое объясняет, — пробормотала Камилла. — Должно быть, он безумно ее любил.

— Нет, не думаю, — покачала головой Ксантия. — Это, скорее, была не любовь, а какое-то наваждение. Вся его вина в том, что он позволил ненависти и чувству вины угнездиться в его сердце… не вырвал их сразу же — позволил им пустить глубокие корни, а сам даже не понял и не почувствовал этого. Впрочем, не только он — все мы дорого заплатили за это: я сама, бедняжка Мартиник… даже Гарет.

— Но… кого же он так ненавидел?

Ксантия посмотрела ей в глаза — лицо ее было полно такой угрюмой суровости, что по спине Камиллы пополз холодок.

— Себя, — прошептала она. — Понимаешь, Камилла, он ненавидит себя.

Странное дело — распутник и повеса, чьей женой Камилла, как она считала, стала, куда-то исчез, уступив место человеку гораздо более сложному и порядочному. Самые разные чувства теснились в душе Камиллы — раздражение, гнев, обида, влечение… И вдруг она почувствовала, как в ней проснулась какая-то странная нежность к этому непостижимому пока для нее мужчине.

Ксантия поднялась вместе с ней на крыльцо.

— Зайдешь? — предложила Камилла.

В ответ та весело улыбнулась.

— Ну уж нет — ты небось соскучилась по Кирану, — рассмеялась она. — Аукцион на «Таттерсоллз» давно закончился.

Однако муж Камиллы так и не вернулся домой.

Что ж, хорошо, решила Камилла. Намек понят.




Глава 8

Ротуэлл получает совет, который он меньше всего хотел услышать


Завернув около полудня в клуб «Сатир», Ротуэлл провел изрядное количество времени в обществе одной обнаженной едва ли не до пояса девицы, известной среди завсегдатаев под именем Барвинок, чьим основным достоинством было — как позже с брезгливостью сообщил герцог Уорнем своей супруге — умение, сидя на коленях у Ротуэлла, с хихиканьем вливать в себя невероятное количество омерзительной бурды, которой здесь угощали клиентов, выдавая ее за шампанское.

Окинув взглядом прокуренное помещение, герцог внезапно почувствовал, как по спине у него поползли мурашки. В противоположном углу две «ночные бабочки» у рояля, стараясь придать заведению налет изысканности, дуэтом пели арию из оперетки, которая в это время была невероятно популярна в Уэст-Энде. Третья их подружка пыталась танцевать под музыку, правда, без особого успеха — тем не менее толпившиеся вокруг разгоряченные джентльмены подбадривали ее криками.

Словом, заведение представляло собой жалкую пародию на те клубы для джентльменов, вроде клуба «Уайтс», где собирались представители высшего общества. От потертого бархата обивки попахивало плесенью, а тусклый свет не мог скрыть царапин и пятен на мебели. Всеобщую картину запустения довершали стены, обитые выцветшим шелком, и изношенные ковры, кое-где усеянные подозритель-ными пятнами. Испарения продажной любви и греха наполняли комнату. Переступить порог подобного заведения мог лишь человек, ни в грош не ставящий тот круг, к которому он принадлежал по рождению. Тот, кто привык удовлетворять самые низменные свои прихоти и самые темные свои желания.

— Это самый настоящий позор! — возмутился Гарет, обращаясь к развалившемуся на диванчике Ротуэллу. — Полуодетые девицы, которые задирают ноги на сцене, и совсем раздетые — в отдельных кабинетах наверху! Не говоря уж о запахе опиума, который я почувствовал, едва переступив порог этой клоаки!

— Опиума? — лениво переспросил Ротуэлл, вытащив из портсигара черуту.

— О, только не нужно изображать оскорбленную невинность, Киран! — рявкнул Гарет. — Ты не был за океаном столько, сколько я, и все равно наверняка еще с порога почувствовал вонь этого зелья. Только вот я не думал, что эта зараза проникла уже и в Лондон.

— В самом деле? — с усталым видом пробормотал Ротуэлл.

— И где? В Лаймхаусе, Бог ты мой! — продолжал кипеть от возмущения Гарет. — Кому из порядочных людей придет в голову сунуться в такое место? Правда, шел бы ты домой, Киран, к жене!

Окинув друга невозмутимым взглядом глубоко посаженных глаз, Ротуэлл затянулся черутой и какое-то время молчал.

— Я веду себя так, как мне нравится, — проговорил он наконец. — Я не хочу, чтобы моя жизнь изменилась. Послушай, Гарет, не сравнивай меня с собой. Я ведь женился не по любви, как ты.

— Ну, если ты намерен и дальше вести себя как сейчас, то о любви можешь смело забыть. — Гарет, брезгливо поморщившись, обвел рукой комнату. — Зачем тебе все это, Киран? И ведь ты даже не пытаешься изменить все к лучшему!

— Изменить к лучшему? Самое лучшее для нее, по-моему, это избежать разочарования. — Ротуэлл раздраженно побарабанил пальцами по спинке дивана. — И потом… женщины задают слишком много вопросов.

Герцог бросил на друга многозначительный взгляд.

— И что же это за вопросы? Неужели такого рода, что ты не мог на них ответить?

Ротуэлл по-прежнему оставался безучастным.

— Нет, просто я не обязан на них отвечать. Впрочем, и на твои тоже.

Лицо герцога омрачилось. Он начинал злиться.

— А тебе и не нужно, Киран! — рявкнул он, — благо ответы мне и так известны. Ты явился сюда, поскольку считаешь, что ничего лучшего ты не заслуживаешь. А еще потому, что хочешь забыться.

Внезапно Ротуэлл сорвался с места.

— Оставь меня в покое, Гарет! — буркнул он и направился к двери.

Герцог со вздохом поднялся на ноги.

— Куда ты теперь?

— В Сохо! — заорал барон. — Играть в карты! И не вздумай отправиться за мной, слышишь?! Проклятие, мне не нужна нянька!

Но если Ротуэлл надеялся обрести там душевное спокойствие, то его надежды пошли прахом. В самом дальнем конце Карлайл-стрит за табачной лавочкой было когда-то на редкость мерзкое злачное местечко, которое он хорошо знал. Это была самая настоящая «крысиная нора», где всем заправлял ушедший на покой карточный шулер, известный под кличкой Честный, а лавочка являла собой настоящий притон, где в задней комнате можно было без шума сбыть краденые часы или табакерку.

Ротуэлл был уверен: ежели кто-то хотел избежать шума и суеты так называемого света, то для этой цели не существовало лучшего места, чем эта дыра.

Очень скоро ему удалось подыскать себе троих партнеров — опустившихся шулеров из Ист-Энда, чьи трюки давным-давно были ему известны, — которые как раз подыскивали четвертого игрока. Прошло не так уж много времени, и большая часть бутылки бренди перекочевала к нему в желудок, а несколько сотен фунтов — в карманы его партнеров. Ротуэлл не считал, сколько именно он проиграл, — ему было все равно.

На каминных часах пробило полночь. Ротуэлл загасил черуту.

— Джентльмены, — проговорил он, не особенно задумываясь над тем, что слишком вольно употребляет это слово, — похоже, фортуна сегодня отвернулась от меня.

— Возможно, — кивнул Петтингер, тип, который держал банк. — Но одна маленькая птичка у Лафтона сегодня прочирикала мне одну интересную новость.

— Что за новость? — заинтересовался другой игрок.

— Что вчера нашему другу Ротуэллу фортуна улыбнулась — да как! Во весь рот, можно сказать, — захихикал Петтингер. — Ну, если, конечно, верить Валиньи.

На скулах Ротуэлла заходили желваки.

— Не советовал бы вам особенно доверять тому, что гoворит Валиньи, — прорычал он. — По-моему, вы достаточно часто играете с ним за одним столом, Петтингер, чтобы хорошо это знать.

Петтингер рассмеялся.

— Очень верно сказано! Но разве он солгал и на этот раз, а, Ротуэлл?

Барон резким движением поднялся из-за стола. Ему очень не понравился тон, которым это было сказано.

— Можете поздравить меня, джентльмены, — невозмутимо объявил он. — Дочь Валиньи оказала мне честь, согласившись стать моей женой. А теперь, надеюсь, вы извините меня — я хотел попробовать счастья, сыграв разок в кости.

И он с поклоном перешел к другому столу.

— Помоги ему Бог, — невнятным голосом кто-то пробормотал ему вслед.

О его жене уже поползли неприятные слухи, и вина за это лежит не на ней, а на нем самом. Любой здравомыслящий человек — иначе говоря, счастливый молодожен — сейчас летел бы домой, к жене.

Ротуэлл машинально бросил кости — но мысли eго были далеко. Из головы у него не шел Валиньи. Кому же еще могло прийти в голову распускать грязные сплетни о Камилле? С одной стороны, в этом не было никакой логики… Но о какой логике могла идти речь, когда родной отец выставляет дочь на торги?! Ротуэлл скрипнул зубами — больше всего на свете ему хотелось избавить Камиллу от этого. Бог свидетель, она уже достаточно настрадалась в прошлом. Но если о той достопамятной карточной игре в доме Валиньи станет известно… Боже милостивый, какое унижение ждет Камиллу! И все это — все это — исключительно по его, Ротуэлла, вине.

Тычок локтем в бок прервал его невеселые размышления.

— Проснитесь, Ротуэлл, — нетерпеливо бросил какой-то юнец, всунув ему в руку стаканчик с костями. — Вы мечете!

Петтингер, который вслед за Ротуэллом подошел к столу, тут же поставил против него двести фунтов. Кто-то удивленно присвистнул.

— Джентльмены? — Ротуэлл невозмутимо поднял брови. — Кто-нибудь еще?

Ставки были сделаны, и Ротуэлл швырнул кости на стол. Двойная четверка.

— Восемь! — проговорил мужчина, сидевший во главе стола. — Еще раз.

Ротуэлл колебался — он сильно подозревал, что нынче вечером удача не на его стороне. Но отступать было уже поздно. Небрежным движением руки он швырнул кости.

— Будь я проклят! — пробормотал кто-то. — Одиннадцать!

Ротуэлл застонал — и не он один. Одиннадцать означало, что он автоматически потерял свои деньги. Что ж, расплата последовала быстро и незамедлительно, философски подумал он. А чего еще желать человеку в его положении?

Передав стакан с костями другому игроку, он машинально пожелал ему удачи. После чего принялся пить. Прихватив с собой бренди, Ротуэлл перебрался в темный уголок, где можно было спокойно пить и курить в свое удовольствие. Однако его по-прежнему снедало какое-то странное беспокойство. Тревога острой иглой засела в сердце. Гарет ошибся, угрюмо подумал он. Он бежал сюда не от Камиллы. От самого себя.

К тому времени, когда от бренди оставалась всего лишь половина, а толпа у игральных столов, напротив, стала вдвое гуще, Ротуэлл наконец сдался. Смысла притворяться не было — сегодня ему тут больше нечего делать.

Поднявшись из-за стола, он мельком увидел в толпе Кембла — тот, как всегда, выглядел превосходно — и, помахав ему рукой, двинулся дальше, к выходу, — такой же одинокий и обозленный, каким и пришел. Оставалось надеяться, что ему удастся отыскать кого-то из слуг, кто возьмет на себя труд принести ему пальто. По твердой поступи Ротуэлла никто бы не догадался, сколько он выпил.

Вдруг он почувствовал, как что-то теплое прижалось сзади к его плечу. Обернувшись, барон увидел блондинку в поношенном атласном платье — одна из «курочек» Честного, решил он. Эдди держал их ради клиентов — чтобы те подольше не вставали из-за игорных столов. Женщина была невысокая, с хорошеньким, кокетливым личиком.

— Лорд Ротуэлл! — Влажно блеснув глазами, женщина склонила головку на плечо и сразу стала похожа на какую-то экзотическую птичку. — Вы меня не помните?

Не желая попасть в неловкое положение, Ротуэлл замялся.

— Конечно, дорогая, — наконец соврал он. — Разве мужчина может тебя забыть?

— Мне вдруг захотелось посмотреть, как играют в фараон, — капризно бросила она, повиснув на его руке. — Возможно, такому джентльмену, как вы, не хватает только общества леди, чтобы счастье повернулось к нему лицом?

У Ротуэлла просто не хватило духу сказать ей, что леди ее можно назвать с большой натяжкой и что если она и может чем-то «одарить» его, то в лучшем случае триппером, а то и чем похуже.

— Спасибо, дорогая, нет, — мягко отказался он. — Уже слишком поздно.

Но блондинка только крепче прижалась к нему.

— Тогда, может, поднимемся наверх? — промурлыкала она. — Всего на пару минут… только чтобы я подняла тебе настроение?

Это окончательно добило Ротуэлла. Он решительным жестом отцепил от себя ее руку и отодвинул девицу в сторону. Внезапно по ее лицу скользнула тень страха.

— Извини! — твердо отрезал он. — Не сегодня!

Страх — если это был страх — мгновенно пропал. Не сказав ни слова, она повернулась и скрылась в толпе.

Ротуэлл перебросился парой слов с Честным, отыскал свое пальто, после чего вышел на улицу и двинулся к дому. До Беркли-сквер было не больше мили, но барон уже успел горько пожалеть, что оставил экипаж дома. Ему хотелось поскорее оказаться дома.

Интересно, что он скажет? «Прости, дорогая, я пьян как свинья и мне ужасно жалко себя»? Ну уж нет! К дьяволу сантименты! Он никогда не унизится до этого.

Подгоняемый нетерпением, Ротуэлл быстрыми шагами подошел к фонарю и принялся шарить по карманам в поисках часов. Однако жилетный карман был пуст. Похлопав по карманам сюртука, он понял, что часов там тоже нет. Странно, нахмурился Ротуэлл. Он никогда не выходил из дома без часов.

И тут его осенило. Та женщина в поношенном платье! Ротуэлл разразился проклятиями. Льнула к нему, заглядывала в глаза… Шлюха обчистила его, словно какого-то деревенщину! Пропади все пропадом! С таким невезением ему самое время вернуться домой. И утрата часов — самое меньшее, о чем ему следует волноваться.

Ночь выдалась холодная, однако, подстегиваемый бешенством и немалым количеством бренди, которое он успел проглотить, Ротуэлл шел быстрым шагом. Сквозь серые клубы липкого тумана, накрывшего Сохо, кое-где слабо мерцали фонари.

В одном из последних домов по Портланд-стрит, застроенной старыми, сохранившими былую респектабельность домами, еще светилось одно окно. Даже несмотря на туман, можно было разглядеть яркие желтые и фиолетовые анютины глазки, выплескивающиеся из ящика под окном. Ротуэлл, остановившись, переминался с ноги на ногу, вглядываясь в льющийся из окна мягкий свет. Вдруг до него донесся смех — едва слышный, но звонкий. Сквозь прозрачный тюль шторы можно было разглядеть силуэт сидящей женщины, волосы ее были свернуты мягким узлом на шее. Вдруг она повернулась и протянула к кому-то руки. Мужчина, наклонившись к ней, ласково обнял ее за плечи. На мгновение их силуэты слились, являя собой очаровательную картину домашнего уюта и любви.




Глава 9

Заговор молчания


К тому времени как Ротуэлл добрался до дверей собственного дома, он уже напрочь забыл об украденных часах. Как забыл, кстати, и о том, что уступил Камилле собственную спальню. Чтобы не будить слуг, он отпер дверь своим ключом, повесил пальто на вешалку и поднялся по лестнице наверх.

Вот уже почти год он поднимался по этой лестнице в мутном свете зарождающегося дня, но даже выпив больше обычного, барон безошибочно находил дорогу — словно лошадь, привыкшая возвращаться в родное стойло, он машинально поворачивал сначала направо, потом налево, после чего открывал вторую по коридору дверь и оказывался у себя в спальне. Вот и сегодня все было как обычно.

Переступив порог спальни, он обнаружил, что никто из слуг не позаботился оставить зажженным свет. Не было слышно и стука собачьих когтей по паркету… Проклятие, у него совершенно вылетело из головы, что он собирался вернуть маленького пройдоху Твидейлам. Пожав плечами, Ротуэлл выбросил это из головы, стащил с себя сюртук и привычным жестом швырнул его на стул — только на обычном месте стула почему-то не оказалось. Сюртук с мягким шорохом приземлился на ковер. Ругаясь вполголоса, Ротуэлл принялся раздеваться, швыряя одежду поверх сюртука, — очень скоро на ковре возле него выросла внушительная кучка.

Раздавшийся поблизости шорох простыней оторвал его от этого увлекательного занятия.

— Кто тут? — прошептал по-французски испуганный женский голос.

Ад и все дьяволы! Камилла!

— Это я, — пробормотал он, ощупью пробираясь к кровати. — Мои извинения, дорогая.

В комнате повисло молчание.

— Извинения? — холодно переспросила она. В непроглядном мраке, который царил в спальне, Ротуэллу показалось, будто его окатили ледяной водой. — А за что ты, собственно, извиняешься? За то, что вломился ко мне в спальню посреди ночи, да еще без приглашения? Или ты вдруг вспомнил, что сбежал на весь день и явился домой под утро?

Ротуэлл застыл.

— Ты теперь моя жена, Камилла, — каменным тоном проговорил он. — Я не обязан спрашивать разрешения войти к тебе в спальню.

Мрачный тон, которым это было сказано, неприятно поразил Камиллу. Но больше всего ей не понравилась странная хрипотца в его голосе и то, как у него заплетался язык. Сев, она потянулась, собираясь зажечь свечу. Должно быть, Ротуэлл догадался, что она хочет сделать.

— Не думаю, что тебе понравится то, что ты увидишь, — предупредил он.

— Нет? — переспросила она, чиркнув спичкой. — Почему?

— Потому что я голый.

Камилла медленно обернулась, постаравшись принять невозмутимый вид — насколько это было в ее силах.

— И в самом деле, — пробормотала она, — окинув его взглядом с головы до ног. — Как жаль, Ротуэлл! Зря старался!

Какое-то время он стоял, молча разглядывая жену, — зрелище, которое представлял собой в этот момент полностью обнаженный Ротуэлл, могло бы напугать и более храбрую женщину, чем Камилла.

— Понятно, — наконец протянул он. — Наверное, подумала, что я явился сюда… зачем, как ты думаешь, я пришел?

Камилла, раздраженно дернув плечом, постаралась сделать вид, что не замечает его широких плеч… темных завитков волос на скульптурно вылепленной массивной груди. Взгляд ее невольно устремился ниже… Боже милостивый!

— Я подумала то же, что и любая женщина на моем месте, если бы увидела у себя в спальне обнаженного мужчину. — Она спустила ноги с кровати. — Но если ты решил, что я опущусь до того, чтобы…

— Стоп! — Ротуэлл предупреждающим жестом вскинул руку. — Проклятие! Подожди минуту…

— Ну уж нет! — крикнула она, поворачиваясь к нему спиной. — Это ты подожди! И не смей больше приходить ко мне после того, как ты где-то пил целый день и развлекался со шлюхами!

Ротуэлл с мрачным видом двинулся к ней.

— Послушай, Камилла, я не…

— Даже не думай врать! — вспыхнула она, повернувшись к нему лицом. — Я даже отсюда чувствую, как от тебя воняет шлюхой!

— Ничего подобного! — отрезал он. — Не можешь ты этого чувствовать!

— И к тому же ты пьян, — бросила она, не желая уступить ни пяди твердой почвы, которую чувствовала под ногами.

— Немного есть, — согласился он.

— Немного?! — возмутилась она. — Человек либо пьян, либо нет. Так вот, ты сейчас пьян как сапожник!

На губах Ротуэлла появилась ухмылка.

— Двойные стандарты, а, Камилла? — процедил он. — Кстати, я был пьян и когда согласился жениться на тебе. Но тогда ты, по-моему, не возражала. Знай я в тот день, что условия сделки включают в себя не только сварливую жену, но и трезвость до конца моих дней, то скорее всего постарался бы избежать этой участи.

Камилла вздрогнула, как от удара. Не сознавая, что делает, она вскинула руку, чтобы дать ему пощечину, но Ротуэлл успел перехватить ее.

Впав в ступор, барон какое-то время ошеломленно разглядывал жену. Потом, стиснув ее руку, рывком привлек ее к себе.

— Боже тебя упаси когда-нибудь сделать это! — проскрипел он. В сумраке спальни этот звук неприятно царапнул слух Камиллы. — Никогда — слышишь? — никогда не пытайся меня ударить, Камилла!

Они стояли так близко, что она могла чувствовать жар его тела… ощущать исходящий от него запах гнева. Но вместо того чтобы испугаться, Камилла внезапно разъярилась.

— Я не боюсь тебя, Ротуэлл, — низким гневным голосом проговорила она. — Ты — всего лишь обычный распутник и грубиян, и я тебя не боюсь!

Он смерил ее взглядом — глаза его превратились в узкие щелки, ноздри раздувались.

— Проклятие, Камилла! — взревел он. — По-моему, ты спутала меня со своим отцом. Так вот, я — не Валиньи, и заруби себе это на носу!

— Неужели? — едко бросила она. — Не вижу большой разницы!

Ротуэлл посмотрел жене в глаза. Да, она была зла на него. Он бросил ее одну — в доме, где все было ей чужим, — трусливо сбежал, чтобы утопить в вине свои собственные проблемы. Гарет был прав… прав во всем. Это было подлостью с его стороны. Тогда чем же он лучше Валиньи?! Проклятие… да ничем, с горечью признался он себе. Ротуэлла обжег стыд.

Не сводя с нее глаз, он начал лихорадочно подыскивать подходящие слова, чувствуя, как гнев его мало-помалу стихает. Камилла выглядела такой одинокой… такой беззащитной.

— Ладно, Камилла, оставим это, — примирительно прошептал он, прижав ее к себе. — Прости. Не нужно, чтобы слуги слышали, как мы ссоримся.

— Почему? — строптиво возразила она. И тут лицо ее сморщилось, словно она собиралась заплакать. — Пусть слышат! Мне все равно!

Ротуэлл нежно погладил ее по голове.

— Не смей! — гневно прошептала она. — Не смей притворяться добрым. Когда ты так ведешь себя, я уже перестаю понимать, какой ты на самом деле!

Он посмотрел на нее с высоты своего роста — и вдруг с ошеломляющей ясностью понял, что же все-таки заставило его вернуться домой. Боже правый! Ротуэлл с трудом проглотил вставший в горле комок.

Приподняв ей пальцем подбородок, он заставил Камиллу посмотреть ему в глаза.

— Послушай, все верно — ты действительно вышла замуж за негодяя. Я ведь и не пытаюсь это отрицать. Прости, если обидел тебя. Мне очень жаль, правда.

— Правда? — фыркнула она. — И что ты рассчитываешь от меня услышать? «Спасибо, что был честен со мной», да?

Ее взгляд обжег его — нет, желание тут было ни при чем, Ротуэлл видел, что Камилла по-прежнему кипит от злости, — и все равно ему казалось, он тонет в глубине ее глаз. Что, погружаясь в их бездонную глубину, он пытается отыскать что-то, названия чему он не знает. Чувствуя, что вот-вот сойдет с ума, Ротуэлл медленно опустил голову и прижался губами к ее губам, почти не сомневаясь, что разъяренная Камилла выцарапает ему глаза. А в следующее мгновение, забыв обо всем, он уже целовал ее.

Камилла попыталась вырваться — упершись ладонями ему в плечи, она яростно отталкивала его. Но ее губы… ее гибкое тело… О, с какой готовностью они откликнулись на его поцелуй! Губы ее подались, и что-то в глубине души Ротуэлла дрогнуло.

Но даже сейчас, когда она с такой пылкостью прильнула к нему, отвечая на его ласки, Ротуэлл не мог не чувствовать, что она в смятении. Все ее тело дрожало, как осенний лист. Когда же она отодвинулась, он заметил, что в глазах Камиллы стоят слезы.

Ротуэлл с нежностью провел рукой по ее густым, спутанным волосам. Она хотела его… Да, пропади все пропадом, она хотела его так же отчаянно, как и он, — только вот саму Камиллу это ничуть не радовало.

Она попыталась отвернуться. Склонившись к ней, Ротуэлл с нежностью провел губами по ее изящной шее.

— Камилла… — прошептал он. — Камилла, прошу тебя. Ты — моя жена…

В ответ она неразборчиво прошептала что-то по-французски. Наверное, снова проклинает себя за слабость, решил он.

— Господи, что ты делаешь со мной, Камилла? — хрипло застонал он. — Ты будто околдовала меня… Я почувствовал это еще в тот день, когда впервые увидел тебя!

Ему показалось… или она на самом деле вздрогнула при этих словах?

— О Боже! — едва слышно прошептала Камилла. Ресницы ее затрепетали. — Ты… ты тоже сводишь меня с ума. Я даже думать не могу, когда ты рядом.

Ротуэлл, расценив эти слова как знак того, что Камилла готова сдаться, впился в ее губы — может, немного грубо, с раскаянием успел подумать он. Но в ответ Камилла, привстав на цыпочки, с не меньшей пылкостью вернула ему поцелуй. Чувствуя, что теряет голову, Ротуэлл припал к ее губам, как умирающий от жажды — к живительному роднику.

Руки Камиллы впились, в его плечи — погладили рельефные бугры мышц, потом неуверенно скользнули ниже, коснулись ягодиц. Этого было достаточно, чтобы из груди Ротуэлла вырвался хриплый стон.

Он начал эту игру хладнокровно и готов был поклясться, что все его хваленое самообладание в тот момент было при нем… Но потом оно вдруг стало неудержимо таять, как сахар в чашке с горячем чаем. Клятва держаться от нее на расстоянии, которую он только утром дал самому себе, была мгновенно забыта. Камилла была, словно лед и пламень в его руках. Тела их сплелись, сердца бились одно возле другого, его возбужденная, горячая плоть вжималась в ее живот. Он хотел ее… хотел безумно. Кровь его вскипела — сейчас он подхватит ее на руки и бросит на постель. И пусть она только попробует сказать «нет»! Он найдет способ убедить ее. Станет ласкать ее до беспамятства, если потребуется.

И вдруг она оттолкнула его — оттолкнула так, что он понял: игра закончилась.

— Довольно, — задыхаясь, бросила она. — Хватит! Просто… просто делай то, зачем пришел.

— Делать — что? — не понял Ротуэлл.

— Просто… возьми меня, и все. Ведь ты именно за этим пришел. — Повернувшись к нему спиной, Камилла направилась к кровати. — Я женщина, и я слаба. И к тому же я… хочу ребенка. Поэтому давай… просто покончим с этим, и поскорее.

Ноги Ротуэлла словно приросли к полу.

— Я просто… Это так мучительно… каждый раз, когда ты рядом… — сбивчиво пробормотала она. — Я не могу позволить себе потерять…

— Потерять — что? — напрягся Ротуэлл. — Проклятие, Камилла, чего ты так боишься?

Вздрогнув, она подняла голову — в глазах ее стояла такая мука, что Ротуэлл похолодел.

— Себя, — едва слышно прошептала она.

В полном отчаянии Ротуэлл смотрел в залитые слезами глаза Камиллы мучительно гадая, что сказать. Какие найти слова, чтобы в ней снова вспыхнула страсть? Что сделать, чтобы получить то, чего он хотел больше всего на свете, — ее? Всю ее. Увы, Ротуэлл был не силен в словах. Он был слишком груб и прямолинеен, чтобы уметь ухаживать за женщинами.

— Пропади все пропадом, Камилла! Просто поцелуй меня, и все! — взорвался он наконец. — Ведь только что все было хорошо!

Прерывисто вздохнув, Камилла снова затрясла головой.

— Нет! Я всего лишь хочу, чтобы все это поскорее закончилось, и не нужно… не нужно всех этих эмоций, — пробормотала она. — Мне казалось, это будет обычная сделка, Ротуэлл, где каждый получит свое. Ты — деньги моего деда. Я — твое семя.

— Проклятие, Камилла, я не племенной жеребец!

— Да, напротив, — негромко бросила Камилла. Потом, оттолкнув Ротуэлла, резко встала. — Ну как ты не понимаешь, Ротуэлл? Кем еще ты можешь быть в моих глазах?

Смерив его уничижительным взглядом, Камилла отвернулась, собираясь уйти.

— Просто выполни свою часть сделки, Ротуэлл, — процедила она. — Мне нужен ребенок.

Опустив руки ей на плечи, он рывком развернул ее к себе.

— Ах, значит, тебе нужен ребенок?! — прогремел он. — Ладно, будь по-твоему — ты получишь ребенка! Сегодня же я запрусь с тобой в спальне и не выпущу оттуда, пока ты не понесешь. Помяни мое слово — ты сама еще запросишь пощады.

— Ты и вправду это сделаешь? — сладким голосом проворковала она. — Как мило! Но если ты осмелишься…

Она не договорила — он закрыл ей рот поцелуем. Ротуэлл сам не мог сказать, когда именно это решение пришло ему в голову. Единственное, что он понимал, — это что у него нет больше сил терпеть обвинения, которые он читал в ее глазах. Знать, что она считает его кем-то похожим на Валиньи, что она давно примирилась с тем, что она никогда не будет с ним счастлива…

Не выпуская Камиллу из объятий, Ротуэлл упал на постель, обрушившись на нее всей тяжестью своего тела. Камилла задрожала. Забыв обо всем, Ротуэлл впился в ее рот, словно заранее давая понять, что он намерен с ней сделать.

Тяжелые веки Камиллы опустились, пушистые черные ресницы, затрепетав, легли на щеки, оттеняя смуглую кожу. Ротуэлл обхватил ладонью ее грудь, слегка сжал упругий сосок, чувствуя, как он напрягся под его прикосновениями. Камилла чуть слышно ахнула.

Он с трудом заставил себя оторваться от ее губ.

— Прости меня, Камилла… — прошептал он. — Прости…

Она лежала навзничь, молча, безвольно раскинув руки, позой и выражением лица напоминая карающего ангела. Ротуэлл, бросив на нее взгляд, внезапно похолодел. Видит Бог, она и была этим ангелом! Похоже, сам Господь Бог послал ее преподать ему страшный урок. Потому что ничего нет страшнее муки, которую испытываешь, не имея возможности получить то, чего желаешь больше всего на свете… когда обречен давиться сухой коркой, изнывая от желания дотянуться до пиршественного стола.

Горло Камиллы задвигалось — но она не произнесла ни слова. И тут до Ротуэлла наконец дошло: он, дурак эдакий, мечтал, чтобы она тоже хотела его. Мечтал, чтобы в ее сердце нашлась хоть капля нежности…

Пустая надежда! Сухая корка — вот и все, что она может ему дать, и, Бог свидетель, он согласен это принять.

Постаравшись не думать об этом, Ротуэлл потянул вверх подол ее ночной сорочки, медленно, не торопясь, стащил ее с Камиллы. Потом, перекинув через нее ногу, встал на колени, ни на мгновение не отрывая от нее глаз. Святители небесные, как она хороша, мысленно ахнул он. Выпуклые упругие груди. Длинные, стройные ноги, изящно раздвинутые…

— Господи… — прошептал он, сгорая от нетерпения. Больше всего на свете ему хотелось оказаться внутри нее. Заявить свои права на нее. Она была его женой — и он хотел ее.

Невероятным усилием воли сдерживая свое напряжение, он перекатился на бок. Рука его погладила плоский живот Камиллы, коснулась тугих завитков — раздвинув их, он нащупал напрягшийся комочек плоти и двинулся дальше. Глубже. Дыхание Камиллы участилось. Он почувствовал, как его пальцы становятся влажными. Но этого ему было мало — Ротуэлл хотел, чтобы она изнывала от желания. Чтобы она стонала, извиваясь под ним. Чтобы хотела его так же, как он — ее.

Приподняв голову, он осторожно провел губами по ее шее. Потом его губы скользнули вниз, обхватили нежный сосок.

Ротуэлл жадно втянул его в себя — и Камилла вскрикнула, а потом, к изумлению Ротуэлла, вдруг задрожав, выгнулась дугой. Пальцы ее вцепились в одеяло — и он, потрясенный, замер, не сводя с нее глаз. Это был миг чистейшего, незамутненного восторга. Неприкрытого наслаждения. Что-то похожее на благоговение вдруг шевельнулось в его душе.

Дождавшись, когда она, задыхаясь и ловя воздух пересохшим ртом, упала на кровать, Ротуэлл вновь припал к ее губам, поцеловав долгим поцелуем.

Ленивый взгляд Камиллы был полон нескрываемой чувственной неги. Горькая складка, портившая ее губы, разгладилась, лицо сразу стало мягче. Ее тело взывало к нему — притягивало его к себе, как притягивает океанская пучина, капля за каплей высасывая из него жизнь. Опустив голову, Ротуэлл снова поцеловал ее. Он осыпал поцелуями ее лицо, ее шею, рассыпавшиеся по подушке волосы. Внезапно она шевельнулась под ним, а в следующую секунду, раздвинув колени, закинула одну ногу ему на спину, словно призывая его войти в нее. И Ротуэлл откликнулся на этот призыв.

— Боже… — выдохнула она.

Он мощными толчками задвигался в ней. С губ Камиллы срывались крики — и Ротуэлл жадно упивался ими, словно песней сирены. Они одновременно достигли вершины наслаждения — словно океан, закружив обоих, выбросил их на гребень волны. И внезапно Ротуэлл ощутил, что впервые за много лет в душе его воцарились мир и покой.

Когда он пришел в себя, руки у него тряслись.

— Все… — пробормотал он, припав лбом к ее плечу. — Все, Камилла. Я сделал все, что ты хотела.

— Что, дорогой? — Взгляд ее темных глаз впился в его лицо. — Что ты сделал?

— Дал тебе то, что ты просила, — рявкнул вдруг он. — Ребенка, о котором ты мечтаешь. А если нет… что ж, не беда, попытаемся снова. И снова. Пока у меня не получится все как надо.

— Я хочу кое о чем тебя спросить… — нерешительно пробормотала Камилла.

Ротуэлл поздравил себя с тем, что в последний момент успел проглотить негодующее «нет». Стареет, наверное, с усмешкой подумал он.

— О чем?

— Я спрошу только один раз. — Камилла, лежа на боку, задумчиво разглядывала тлевшие в камине угли. — Если ты не сможешь или не захочешь ответить, я не обижусь. И спрашивать больше не буду.

— Прекрасное качество, особенно в жене, — одобрил Ротуэлл.

Краем глаза он следил, как Камилла играет бахромой покрывала, наматывая ее на палец. Молчание длилось так долго, что он уже решил, что она передумала. Но тут она вновь открыла рот и задала ему всего один очень короткий вопрос:

— Ты болен?

Когда он не ответил, Камилла повернула к нему голову — в ее широко распахнутых глазах он прочел тревогу.

Какое-то мгновение он смотрел ей в глаза. Потом, не в силах выдержать ее взгляд, отвернулся.

— Что-то серьезное? — тихонько ахнула она. Ротуэлл, сцепив зубы, разглядывал потолок, словно надеялся прочитать там ответ.

— У меня была нелегкая жизнь, Камилла, — наконец проговорил он. — Однако до сих пор это меня не убило.

Его слова будто повисли в воздухе.

— Ты болен, — глухо повторила она. На этот раз совсем другим тоном.

Отшвырнув одеяло, Ротуэлл сел — по его мнению, продолжать разговор не было смысла, тем более что главное было сказано.

— Светает, — буркнул барон. — Я пойду к себе. А ты отдыхай.

Молча собрав с пола разбросанную одежду, Ротуэлл, не оглядываясь, прошлепал к двери. Ему не нужно было смотреть на Камиллу, чтобы понять, что она обижена. Опять, чертыхнулся он… опять он сделал что-то не так! В первый раз с того треклятого дня, как он впервые побывал на Харли-стрит, к глазам Ротуэлла подступили слезы. Он оплакивал упущенные возможности и свою жестоко исковерканную жизнь… того наивного юношу, которым когда-то был, и очаровательную молодую женщину, которая заслуживала гораздо лучшей участи.

Стоило ему только взяться за ручку двери, как Камилла села, и он снова услышал ее голос.

— Ротуэлл, — тихонько окликнула она, — ты не забыл, что я только что сказала?

Обернувшись, он увидел ее лицо, смутно белевшее в свете свечи.

— О чем?

— О том, что задам этот вопрос всего один раз. — Голос ее дрогнул. — Повторяю, я не стану больше спрашивать. Я не унижусь до того, чтобы просить тебя — ни о чем. И никогда. Даже об этом… о том, чем мы только что занимались… несмотря на все наслаждение, которое ты даришь мне. Ты понял?

И тут, стоя, голый, с сильно бьющимся сердцем, он наконец догадался. Она пыталась заставить его сделать выбор — выбор между настоящей близостью, которая может быть между мужчиной и женщиной, и просто утолением страсти.

Камилла, не отрываясь, смотрела ему в лицо. Он видел ее глаза, полные невыплаканных слез. Проглотив комок в горле, Ротуэлл молча кивнул на прощание и выскользнул за дверь.




Глава 10

Чин-Чин отправляется в Сити


Странная атмосфера воцарилась в последующие дни в доме на Беркли-сквер. Камилла жила и двигалась как автомат, не чувствуя ничего, кроме боли в сердце.

К вящему изумлению прислуги, Ротуэлл почти не покидал дом, большую часть дня просиживая у себя в кабинете в компании книг, бутылки бренди и маленького спаниеля, которого он при каждом удобном случае проклинал на чем свет стоит. Иногда, проходя мимо двери кабинета, Камилла случайно слышала его голос — и понимала, что он разговаривает с собакой. Как ни странно, она ловила себя на том, что начинает испытывать нечто вроде ревности.

Бывали дни, когда Ротуэлл выходил к столу совершенно больным, но если он и страдал от внезапных приступов — а Камилла готова была поклясться, что так оно и было, — то предпочитал это скрывать. По молчаливому уговору ни один из них не возвращался к недавнему разговору.

Поразмыслив хорошенько, Камилла решила, что не станет вмешиваться. В конце концов, Ротуэлл не требовал от нее ничего, кроме верности… ну, и еще известной вежливости. Он с самого начала твердо дал понять, что намерен жить своей жизнью.

«Ты должна жить собственной жизнью, а не зависеть от меня», — сказал он как-то раз. И она согласилась. К тому же она ведь сама этого хотела, разве нет? Тогда почему ее так ранили его слова?

Как она успела заметить, Ротуэлл почти не спал — однако неизменно приходил к ней почти каждую ночь. Обычно это бывало под утро, когда он, прошатавшись всю ночь бог знает где, возвращался домой. Она больше не пыталась выяснить, где он пропадает, и почти не видела его. Камилла твердила себе, что это ничего не значит. Если не считать ночей, которые они проводили вместе, да редких встреч за столом, их разделяла пропасть, которую ни один не пытался переступить. И хотя это было обидно, Камилла не делала попыток перекинуть через нее мост. Ее муж сам этого хотел — и в конце концов, убеждала она себя, так даже лучше. Она вовсе не мечтает о сердечной близости с ним. Больше того, именно этого она когда-то поклялась избегать.

Но сердце ее упорно отказывалось с этим примириться. Камилла начала понимать, что пришло время взглянуть правде в глаза: несмотря на широкие плечи и могучее телосложение, ее муж болен, причем серьезно. Даже за те несколько недель, что прошли со дня их свадьбы, его лицо заметно осунулось.

Были и другие признаки — те самые, которые Камилла в свое время замечала и у матери. Бессонница. Постоянно возбужденное состояние. Отсутствие аппетита. Раздражительность. К тому же Ротуэлл много пил и глухо тосковал — и Камилла боялась, что все это сведет его в могилу.

Камилла пыталась не думать о его жарких объятиях. О том, как она каждую ночь лежит в постели, считая минуты до его прихода. В полупустом неуютном доме Ротуэлла дни тянулись мучительно медленно.

Конец этой тоскливой жизни пришел в тот день, когда Ротуэлл отвез Камиллу к поверенным ее покойного деда, чтобы, так сказать, подтвердить ее статус замужней дамы. То, что этой встречи не избежать, Камилла поняла, когда среди вещей покойной матери обнаружилось письмо деда, — и с тревогой ждала этого дня. Но странное дело… в присутствии угрюмого, с суровым лицом Ротуэлла весь ее страх куда-то исчез.

Старший партнер адвокатской фирмы встретил их сдержанно.

— Позвольте поблагодарить за то, что вы нашли для нас время, леди Ротуэлл, — с натянутой улыбкой проговорил он. — Примите мои поздравления по поводу вашего замужества. Милорд, как только утром откроются банки, мы позаботимся о том, чтобы со счета покойного графа на ваш были переведены пятьдесят тысяч фунтов.

Ротуэлл, с рассеянным видом смотревший в окно, обернулся.

— Вы имеете в виду приданое? — бросил он. И небрежно махнул рукой. — Мне не нужны эти деньги. Пусть ими распоряжается моя жена. Или, если она не против, пусть останутся нашим с ней детям.

— Мы еще обсудим это, — поспешно проговорила Камилла, — и дадим вам знать.

На лице поверенного отразилось сильнейшее замешательство.

— Тогда мы будем ждать вашего решения. — Он поднялся проводить их до выхода, но у самых дверей вдруг замялся. — Надеюсь, вы понимаете, что все имущество вашего покойного дедушки перейдет к вам только после рождения вашего первого ребенка — полагаю, этого не долго ждать.

— Конечно, — кивнула Камилла.

Адвокат принялся благодарить Камиллу за то, что взяла на себя труд приехать и прояснить дело о наследстве.

Ротуэлл предложил ей руку и помог спуститься по лестнице. Провожаемая почтительно кланявшимся стряпчим, Камилла уселась в карету и впервые ясно чувствовала себя внучкой графа и супругой барона.

Зато Ротуэлл, подсаживая ее в экипаж, выглядел озабоченным. Он молча забрался вслед за женой в карету, и заждавшийся их Чин-Чин тут же прыгнул ему на колени. Песик так отчаянно скулил, когда они собрались уезжать, что Ротуэлл, которому очень скоро надоело слушать эти истошные вопли, просто взял его за шиворот и бросил в карету.

— Ты вовсе не обязан это делать, — заговорила Камилла, едва экипаж отъехал от дома поверенного.

— Это ты о деньгах? — поинтересовался он, почесывая Чин-Чина за ушами. Потом выудил что-то из кармана пальто и сунул собаке в рот.

— Да, ты ведь уже заплатил двадцать пять тысяч Валиньи, поэтому было бы только справедливо, если бы вторая половина…

— Я просто поступаю так, как считаю нужным, — перебил ее Ротуэлл. — Впрочем, как и всегда.

Прошло несколько мгновений, прежде чем Ротуэлл снова заговорил.

— А о чем шла речь в том старом письме? — поинтересовался он, рассеянным жестом поглаживая шелковистую шерсть песика.

Камилла бросила на него удивленный взгляд.

— Да, собственно, ни о чем. — Она пожала плечами. — Обычный вздор… упреки желчного старика.

— Это и есть то письмо, которое ты никогда не показывала Валиньи?

— Да, — кивнула она. — Я еще девочкой поняла, что ему нельзя верить. А почему ты спрашиваешь? Хочешь его прочитать?

Ротуэлл уставился в окно.

— Да, хотелось бы.

— Я поищу его.

Экипаж въехал в Чипсайд. Камилла молча следила за тем, как по суровому лицу мужа пробегают тени. В карете стояла тишина, прерываемая только ритмичным цоканьем подков и грохотом колес по булыжной мостовой.

Камилла украдкой бросала взгляды на мужа — и скрепя сердце вынуждена была признать, что, несмотря на суровость, ему никак нельзя отказать в привлекательности. Есть ли у них надежда стать ближе друг другу? Будет ли их связывать что-то еще — кроме постели? И потом… как сделать первый шаг? Как уничтожить ту преграду, что стоит между ними? Камилла не знала.

— Когда мне было пять лет, — вдруг заговорила она, — я почему-то решила, что теперь меня будут звать Женевьева.

Ротуэлл, повернувшись к ней, изобразил на лице вежливое удивление.

— Неужели?

— Да, и что я принцесса, которую похитил злой волшебник Валиньи, — продолжала она, чувствуя себя на редкость глупо. — Я объяснила няне, что мой настоящий отец — великий и могущественный король, который в один прекрасный день разыщет меня и заберет к себе.

По губам Ротуэлла скользнула слабая улыбка.

— Ну да, и тогда они все примутся рыдать от горя, — пробормотал он. — Это ты имела в виду?

Камилла помрачнела.

— Да, — чуть слышно проговорила она. — Ты угадал — у сказки был как раз такой конец.

— Я не угадывал — я знал, — усмехнулся он. — Просто потому, что в свое время мне самому нравилось говорить, что мой отец — непобедимый турецкий корсар, которому пришлось отправить меня на Барбадос лишь для того, чтобы со мной не смогли расправиться его многочисленные враги. А когда он вернется, твердил я, и увидит, как дядюшка обращается со мной, то вытащит свой ятаган и отрубит ему голову. Кажется, я даже имел глупость сказать об этом ему самому — или кому-то из его прихлебателей.

Камилла сочувственно покачала головой.

— Держу пари, он рассмеялся тебе в глаза.

— Нет. — Лицо Ротуэлла вдруг словно застыло. — Нет, он велел швырнуть меня в ту же крысиную нору, где держал провинившихся рабов, и оставить на три дня без хлеба и воды. А потом, когда он, по своему обыкновению, напился, Люк стащил у него из кармана ключ. Ну а когда пропажа ключа обнаружилась, дядюшке уже было не до меня — он поклялся, что спустит с Люка шкуру кнутом, и так увлекся, что совершенно забыл обо мне.

— Бог мой! — Камилла зажала ладонью рот, чтобы сдержать крик. — Но вы… вы ведь были совсем дети!

— О, уверяю тебя, мы быстро повзрослели, — негромко проговорил он. — Очень быстро…

Все то время, пока карета катилась по улочкам Сити, оба молчали. Только когда колеса экипажа загрохотали по мосту Темпл, Ротуэлл очнулся, вынырнув из трясины воспоминаний.

— Ты счастлива, Камилла? — внезапно спросил он. — Я хочу сказать — на Беркли-сквер? Ты довольна?

Камилла даже растерялась.

— У меня ведь никогда не было дома, — запинаясь, пробормотала она. — Да, мне здесь нравится.

— Я рад, — так же тихо проговорил он. — Мне очень этого хотелось.

— Если бы только можно было… — смутившись, Камилла закусила губу.

— Да? — Ротуэлл поднял брови. — О чем речь?

— У меня в Лимузене остались кое-какие вещи… — нерешительно проговорила Камилла. — Так, пустячки, которыми я дорожу только из-за связанных с ними воспоминаний. Если бы можно было послать за ними…

— Да ради Бога! Конечно, пошли. А о чем речь?

— Да так, обычные безделушки, — смутилась она. — От которых в доме становится… теплее, что ли. Уютнее. Пара моих любимых пейзажей, несколько статуэток. Вышитые крестиком подушки. Портрет моей матери. Десяток-другой самых любимых книг.

Ротуэлл задумался над ее словами.

— Да… думаю, ты права, — пробормотал он, разглядывая застроенный магазинами Стрэнд. — Если хочешь, можешь заново обставить наш дом, как тебе нравится.

Разговор снова увял, и Ротуэлл молча уставился в окно. Так прошло какое-то время. И вдруг Ротуэлл, словно проснувшись, велел кучеру остановиться.

— Почему мы остановились? — удивилась Камилла.

— Сюрприз, — своим обычным, чуть хрипловатым голосом угрюмо буркнул Ротуэлл.

Подождав, пока лакей опустит подножку, Ротуэлл сошел и, подхватив на руки немало заинтригованную этим заявлением Камиллу, легко, будто перышко, поставил ее на тротуар. Чин-Чин, жалобно завывая вслед хозяевам, скакал на сиденье кареты, словно обезумевшая белка.

— Ох, ну и хлопот с тобой, приятель! — буркнул Ротуэлл. — Ладно, иди сюда, надоеда! — С этими словами он выудил Чин-Чина из кареты и не долго думая сунул его в карман.

Должно быть, они представляли собой любопытную компанию, какую не часто встретишь на Стрэнде, — Ротуэлл с обычным для него хмурым, даже слегка зловещим выражением смуглого лица, возвышавшийся над женой, словно утес, Камилла, казавшаяся особенно миниатюрной и хрупкой рядом с гигантом-мужем, и крохотный песик, утонувший в кармане Ротуэлла, так что наружу торчала одна его голова.

Взяв Камиллу под руку, он не спеша повел ее — мимо магазинов, где торговали тканями, модной мужской одеждой, китайским фарфором, пока наконец не остановился перед одним из них. Камилла широко открыла глаза — в окне элегантного, с арочным входом магазина красовался скрипичный ключ. Рядом на двери сверкала небольшая полированная латунная вывеска, гласившая: «Джос Гастингс. Музыкальные инструменты».

Внутри магазина приятно пахло пчелиным воском и свежими опилками. Ошеломленная Камилла вертела головой по сторонам — арфы, клавесины, даже небольшой спинет, правда, последний явно нуждался в починке. Пока она разглядывала их, из-за конторки вышел высокий джентльмен с бледным лицом и направился к ним.

— Добрый день, — учтиво поздоровался он. — От этих арф невозможно оторвать глаз, не так ли?

— О, они прелестны! — У Камиллы от восхищения захватило дух.

Хозяин хрустнул пальцами.

— Прекрасный вкус, мадам! Таких в наше время уже больше не делают. — Он отвесил легкий поклон в сторону Ротуэлла. — Желаете узнать цену, сэр?

— Нет, благодарю вас, — ответил тот, подавая ему визитку. Другой рукой Ротуэлл придерживал вертевшегося в кармане Чин-Чина. — Нам нужно фортепьяно. Точнее, рояль.

На мгновение в глазах хозяина мелькнула жадность — но тут же исчезла, точно ее стерли платком, и лицо его вновь приняло подобострастное выражение.

— Тогда вы пришли именно туда, куда нужно, милорд! — воскликнул он, пробежав глазами визитку, поданную ему Ротуэллом. — Могу предложить вам чудесный бэбкок — доставят из Бостона через пару недель.

— Нет-нет, только не американский, — с легким раздражением в голосе возразил Ротуэлл. — Мы хотели бы приобрести инструмент наподобие того, что вы продали в прошлом году маркизе Нэш.

— Боже! — ахнула Камилла, уцепившись за руку Ротуэлла.

Хозяин, и без того бледный до синевы, побледнел еще больше.

— О Господи! — пробормотал он. — Шестиоктавный бем! Исключительный инструмент!

— Совершенно с вами согласен, — кивнул Ротуэлл, делая вид, что не чувствует, как Камилла незаметно щиплет его за руку. — Сколько времени это займет?

Бледный человечек вздрогнул, и вдруг лицо его сморщилось, точно он собирался заплакать.

— Их делают в Вене, — прошелестел он. — Достать такой инструмент чрезвычайно сложно…

— Сколько? — решительно перебил Ротуэлл.

— Господи… не меньше нескольких месяцев, милорд, — забормотал тот. — Американский бэбкок заказывают обычно за полгода, хороший английский рояль — за три месяца. Но бем… Тот, что сейчас у нас, делался на заказ, и заказывали его еще чуть ли год назад.

— Значит, у вас имеется такой? — спросил Ротуэлл, в голосе которого внезапно прорезались резкие нотки.

— Э-э-э… да, — признался хозяин. — Но он уже заказан.

— Кем? — Ротуэлл извлек бумажник.

— М-м-м… супругой французского посла, — промямлил продавец.

Ротуэлл невозмутимо сунул ему в руку банкноту.

— Так закажите для нее другой.

Бледный хозяин глянул на банкноту и судорожно глотнул. Камилла сдавленно пискнула.

— Ну… — неуверенным тоном промямлил хозяин. — Что ж, раз такое дело… конечно… задержка в доставке всегда ведь возможна… — Он нервно облизнул губы. — В конце концов, послы приходят и уходят, не так ли?

— Вот именно, — с мрачным видом кивнул Ротуэлл. — А мы остаемся.

С беспокойством покосившись в его сторону, хозяин сунул банкноту в карман.

— Ну, значит, по рукам, — с довольным видом объявил он. — Примите мои поздравления, милорд.

— Мы живем на Беркли-сквер, — сообщил Ротуэлл. — Когда вы сможете доставить его?

Засуетившись, хозяин беспокойно глянул через плечо.

— В любое время на следующей неделе, — прошелестел он. — Но не с парадного входа, милорд, вы меня понимаете? Только не с парадного входа.

— Боже! — прошептала Камилла, когда Ротуэлл вел ее к экипажу. — Для чего ты это затеял? В этом не было никакой необходимости!

Ротуэлл, удобно устроившись на сиденье, вытащил из кармана уже успевшего соскучиться Чин-Чина.

— Поезжай! — крикнул он кучеру. Потом, повернувшись к Камилле, негромко сказал: — Ты — моя жена, дорогая. И я хочу, чтобы у моей жены было только все самое лучшее. Ну а рояль… о, его я покупал для себя.

— Для себя, милорд? — склонив голову набок, Камилла с любопытством посмотрела на мужа.

Он невозмутимо оглядел ее с головы до ног.

— Естественно. Чтобы иметь удовольствие слушать, как ты играешь, — понизив голос, объяснил он. — Что необычного в том, что муж желает насладиться талантами своей супруги? — пророкотал он.

Камилла вдруг почувствовала, как от этого низкого звучного голоса в ней снова пробуждается желание. Она смутилась — но заставила себя смотреть ему в глаза.

— Вы считаете, я ими обладаю, милорд? — прошептала она. — Что ж, буду стараться, чтобы вы не были разочарованы…

Какое-то время Ротуэлл молча смотрел на нее.

— Думаю, ты и сама знаешь ответ на этот вопрос, — бросил он наконец.

Странно польщенная. Камилла откинулась на сиденье и ничего не ответила.




На следующей неделе Ротуэлл в очередной раз удивил Камиллу, предложив заехать в «Невилл шиппинг». Поездка в Доклендс привела Камиллу в восторг — впервые она оказалась в той части столицы, где еще никогда не бывала. Запахи, витавшие в воздухе, показались ей восхитительно первобытными — ароматы протухшей рыбы, гниющих водорослей, горячих пирогов, от которых в воздух поднимался пар, йодистые испарения моря… Караваны тяжеловесных купеческих судов толпились у причала.

Пробираясь вслед за ним по Уоппинг-Уолл, Камилла с любопытством озиралась по сторонам. А тут было на что посмотреть: пирамиды бочек сменялись шеренгами клеток, откуда доносился истошный ор домашней птицы, а между ними сновали мужчины с задубелыми от ветра и солнца лицами в грубых матросских куртках, привыкшие к штормам и не гнушавшиеся лондонских трущоб. Ротуэлл протянул руку, указывая на показавшуюся впереди контору «Невилл шиппинг» — четырехэтажное здание, зажатое между бондарной мастерской и лавкой, где торговали снастями и матросскими куртками.

Подхватив Камиллу на руки, он перенес ее через тротуар и аккуратно поставил на крыльцо. Камилла с любопытством покосилась вниз — оказалось, тротуар перед домом был покрыт какой-то слежавшейся массой, похожей на смесь рыбьих потрохов и гнилой соломы.

— Неприглядное местечко, — пробормотал Ротуэлл, носком сапога отшвырнув в сторону рыбью голову. — Зря я привез тебя сюда.

— Наоборот, — запротестовала Камилла. — Здесь все так… интересно!

Внутри их радостно приветствовала Ксантия — судя по всему, появление брата стало для нее полной неожиданностью. Захлопнув увесистую бухгалтерскую книгу, которую она как раз изучала, Ксантия кинулась им навстречу.

— Проклятые счета! — с гримаской отвращения бросила она. — Явились оторвать меня отдел, да? Ну и слава Богу, а то у меня уже глаза на них не смотрят.

Представив им мистера Бейкли, занимавшего должность главного клерка, Ксантия устроила родственникам нечто вроде краткой экскурсии. Первый этаж представлял собой одно большое помещение, на удивление хорошо оборудованное и залитое светом, проникавшим сюда через широкие окна. Камилла насчитала не менее полудюжины клерков, не преминув отметить, что все они старательно избегали встречаться взглядом с Ротуэллом. А вот Ксантию, когда та проходила мимо их столов, приветствовали улыбками и почтительными поклонами.

— Пойдемте наверх, — предложила Ксантия, когда они закончили с осмотром. — Мистер Бейкли, принесите мне остальные бухгалтерские книги, я просмотрю их позже. И пришлите кого-нибудь наверх с чаем, хорошо?

Держа тяжелую книгу под мышкой, Ксантия двинулась вверх по лестнице. Последовав за ней, Камилла с Ротуэллом оказались в кабинете — просторном, роскошно обставленном, из окна которого открывался прекрасный вид на участок Темзы между Лондонским и Тауэрским мостами с прилегающими набережными. Вдоль стен тянулись застекленные книжные полки, большую часть кабинета занимали два массивных, красного дерева стола — один казался пустым, тогда как другой ломился под грудами бухгалтерских книг и сложенных в аккуратные стопки писем.

Ксантия пристроила сверху ту, что держала под мышкой. Немного удивленная всем этим Камилла подошла к окну.

— А среди этих судов есть и ваши? — спросила она, разглядывая порт.

— Да, одно — вон та быстроходная красавица из Бостона. — Ксантия, обняв Камиллу за плечи, высунулась в окно. — Вон та, «Принцесса Покахонтас».

— Всего одно судно? — Камилла рассчитывала увидеть целую флотилию.

Ксантия рассмеялась.

— Здесь — да. Еще одно стоит в доке в Вест-Индии, а другое — в доках Святой Екатерины, это немного выше по реке. Видишь ли, дорогая, держать здесь судно стоит немалых денег. — Она шутливым жестом приложила руку к груди и поклонилась. — В этом и состоит мой священный долг — следить, чтобы мы оставались на плаву.

Камилла чувствовала тепло стоявшего у нее за спиной Ротуэлла — это почему-то действовало на нее успокаивающе.

— Зи у нас всему голова, — объяснил он, обняв Камиллу за талию. — Составляет сметы, ведет бухгалтерию, короче, планирует всю нашу деятельность. А Гарет занимается инвентарными ведомостями. Кроме этого, он отвечает за наличие товаров — во всяком случае, раньше отвечал.

Камилла обернулась:

— Герцог Уорнем?! — Слова Ротуэлла ошеломили ее.

Ксантия криво улыбнулась:

— Гарет получил титул герцога совсем недавно и еще не привык нему. Но сейчас, когда Антония — герцогиня Уорнем — носит ребенка, ему волей-неволей придется помнить об этом.

— В самом деле? — бросил Ротуэлл. — А я-то думал, почему он в таком… своеобразном настроении?

Ксантия как-то странно покосилась на него.

— Я так счастлива за нее, — продолжала она. — Но теперь Гарету, естественно, приходится больше времени проводить в Селсдоне. Так что мы наняли мистера Уиндли, он очень опытный человек.

— Значит, ты им довольна? — поспешно спросил ее брат. В ответ — все та же кривая улыбка.

— А разве у меня был выбор? — вздохнула она. — Нет, он вполне справляется. Но ты же не станешь спорить, что ни один даже самый опытный служащий не будет лезть из кожи вон, как на его месте делал бы хозяин. — Она выразительно покосилась на Ротуэлла. — К тому же, мне кажется, мистеру Уиндли вообще не нравится работать в Доклендсе. Кстати, вчера в Милл-Ярде произошел прискорбный случай — объявился вор-карманник. Мистеру Уиндли все это очень не по душе.

— Ну, будем надеяться, он все же останется, — поморщился Ротуэлл.

— Я тоже на это надеюсь, — недовольно бросила Ксантия.

Губы Ротуэлла тронула грустная улыбка.

— Я должен где-то расписаться, Зи?

Она кивнула в сторону письменного стола.

— Там кое-какие бумаги из банка, — буркнула она. — И будь любезен, прочитай их на этот раз, хорошо? — с нажимом в голосе добавила она.

С этими словами она шлепнула перед ним на стол внушительную пачку документов.

Ротуэлл со стоном уселся за стол.

— Свою драгоценную бухгалтерскую книгу можешь дать Камилле, — проворчал он. — Это по ее части. Моя жена как раз изучила до конца очередной пыльный том по ведению домашних счетов и теперь скучает.

Судя по всему, Ксантия была приятно удивлена.

— Что ж, лишние руки для этой проклятой работы нам явно не помешают, — радостно проговорила она. — Если ты сможешь просмотреть эти цифры и подбить баланс, я навечно у тебя в долгу, Камилла. Можешь воспользоваться столом мистера Уиндли.

— С удовольствием попробую, — кивнула та.

Слегка удивленная неожиданным предложением Ротуэлла, Камилла взяла пухлую бухгалтерскую книгу и, прихватив с соседнего стола карандаш, взялась за дело. Брат с сестрой последовали ее примеру. Ксантия, стоя за плечом у Ротуэлла, отмечала для него пункты, которые считала особенно важными. Какое-то время Ротуэлл послушно читал, потом его терпение явно иссякло, и он принялся с остервенением черкать свою подпись в тех местах, где указывала сестра.

Дождавшись, когда они закончат, Камилла встала.

— Вот, — смущенно сказала она, протянув Ксантии открытую книгу. — Тут ошибка — клерк забыл провести по счетам стоимость парусины. А вот тут — видишь, на этой строчке, где идут расчеты за провиант, — он перепутал две цифры.

Ксантия подняла вверх брови.

— Да ну? — изумленно протянула она. — И верно! А баланс сошелся?

— Oui, должен сойтись, — кивнула Камилла. Снова присев за стол, она с карандашом в руках пробежала глазами ровные колонки цифр, что-то подсчитывая в уме. — Да, все в порядке, — обрадованно вздохнула она и, захлопнув книгу, протянула ее Ксантии.

— Замечательно! — просияла Ксантия. — А как быстро!

Камилла смущенно разглядывала пол.

— В Лимузене я вела все счета, — неловко объяснила она. — Экономия… и умение хорошо считать — без этого мы не выжили бы.

На пороге появился молодой слуга с тяжело нагруженным подносом. Все трое с чашками в руках уселись за столик возле окна. Еще добрых полчаса, пока все они болтали о самых обычных вещах, Камилла исподтишка оглядывала комнату. Все здесь — книжные полки, едва не падавшие под тяжестью толстых бухгалтерских книг, чертежи и в особенности огромная карта с воткнутыми тут и там желтыми булавками, занимавшая добрую часть противоположной стены, — удивляло ее. Это был новый, совершенно неизвестный ей мир, мир морских путешествий и торговли. И этот мир потряс ее воображение.

То и дело мимо двери грохотали чьи-то шаги; кто-то взбегал вверх по лестнице или мчался вниз, маленький колокольчик у дверей каждую минуту весело звенел, когда очередной посетитель врывался в контору или закрывал за собой дверь. Все казалось Камилле странным и волнующим, даже крики и перебранка лодочников под окном. Жизнь в этом месте буквально била ключом, и Камилла вдруг поймала себя на том, что отчаянно завидует золовке.

— Похоже, ты не часто делаешь им честь своим появлением, пробормотала она, когда Ротуэлл подсаживал ее в карету. — Мне даже показалось, что служащие в твоем присутствии чувствуют себя неловко.

Выражение лица Ротуэлла стало непроницаемым.

— Я никогда особенно не старался вникать в эти дела, — буркнул он, усаживаясь. — Судовыми перевозками всегда занимался брат. Конечно, если Зи нет в городе, мне волей-неволей приходится торчать в конторе и заправлять всем. Но обычно я стараюсь лишний раз туда не соваться.

Камилла только молча смотрела на него.

— «Невилл шиппинг» всегда был чем-то таким… — он какое-то время молчал, — чем-то особенным, понимаешь? Еще одной ниточкой, которая связывала Люка и Ксантию, — с легкой грустью добавил он. — Она обожала заниматься всем этим. Мне и в голову никогда не приходило, что это может оказаться ей не под силу…




Подъехав к дому, они увидели у дверей открытый экипаж, а в нем — лорда и леди Шарп, дожидавшихся их возвращения. Камилла, высунувшись в окно, с восторгом разглядывала изысканную, цвета лаванды, шляпку леди Шарп и теплый плащ насыщенного пурпурного оттенка.

— А вот и наши новобрачные! — воскликнула графиня. — Мои дорогие, как я рада вас видеть! Мы с Шарпом собираемся покататься в парке. Не хотите составить нам компанию?

Но Камилла продрогла до костей, к тому же возможность побыть дома с мужем казалась ей намного более заманчивой. Бросив на жену быстрый взгляд, Ротуэлл отказался, предложив вместо этого присоединиться к ним за чаем. Лакей, спрыгнув с запяток, бросился помочь леди Шарп выйти из экипажа.

Краем глаза Камилла внезапно заметила какое-то движение. Трость Ротуэлла с грохотом скатилась по ступенькам кареты. Камилла резко обернулась к мужу — и в ужасе округлила рот. Колени у Ротуэлла подогнулись, и он медленно осел на землю. Пронзительный крик леди Шарп испугал лошадей. Карета дернулась, едва не подмяв под себя лакея.

— О Боже! — Испуганная Камилла упала на колени.

— Проклятие! — Не обращая внимания на бивших копытами лошадей, лорд Шарп бросился к ним.

— Киран! — кричала леди Шарп. — Господи… что с ним?!

В этот момент дверь распахнулась и на крыльцо выскочил Трэммел. Шарп и дворецкий опустились на колени перед Ротуэллом. И тут Камилла увидела его лицо. Сердце у нее упало — ее муж был смертельно бледен.

— Как ты, дружище? — шепотом спросил лорд Шарп.

Камилла была слишком испугана, чтобы услышать, что ответил Ротуэлл. В конце концов Шарпу с помощью дворецкого удалось помочь ему подняться на ноги. Поддерживая Ротуэлла с двух сторон, они повели его к дому.

— Все нормально… — с трудом выдавил из себя Ротуэлл. — Просто… голова закружилась…

— В библиотеку, сэр, если не возражаете, — пробормотал дворецкий, обращаясь к Шарпу.

Ротуэлл сделал слабую попытку отпихнуть их в сторону, твердя, что отлично обойдется без их помощи, однако было ясно, что он испытывает сильную боль. С искаженным мукой лицом он не столько сел, сколько упал на кушетку перед камином. Время от времени по всему его телу пробегала судорога. Губы у Ротуэлла посинели, рукой он схватился за бок.

— Разожгите камин, Трэммел, — приказала леди Шарп. — И немедленно пошлите за доктором.

Ротуэлл, скривившись, со стоном схватил ее за руку.

— Никаких… докторов… — прохрипел он.

— Ротуэлл, хоть сейчас прекрати валять дурака! — Леди Шарп с тревогой заглянула ему в глаза. — Где у тебя болит? Тебя тошнит?

— Да, — с трудом выдавил Ротуэлл.

Дворецкий привел лакея, который принялся торопливо разводить огонь в камине.

— Мне кажется, боль скоро пройдет, мэм, — почтительно вмешался он. — Все, что ему сейчас требуется, — это тепло и отдых.

Леди Шарп от возмущения приоткрыла рот.

— Что это значит, Трэммел? Получается, это уже не в первый раз?!

Камилла, придвинув к кушетке стул, села возле мужа, положив руку ему на плечо. Через какое-то время она с радостью заметила, что сведенные судорогой мышцы понемногу расслабились, и лицо его как будто стало спокойнее.

Не обращая внимания на остальных, она опустилась возле кушетки на колени.

— Где болит? — чуть слышно спросила она, взяв его руку в свои. — Сердце, да?

Ротуэлл покачал головой.

— Нет, не сердце, — прохрипел он. И, сморщившись от боли, с трудом вдохнул сквозь стиснутые зубы. — Проклятие… до чего ж унизительно…

— Просто скажи, где у тебя болит.

— Мне казалось… — У него перехватило дыхание, — мне казалось, ты поклялась, что не станешь задавать вопросов… что не будешь вмешиваться…

— А ты и поверил, да? — проговорила Камилла, стараясь, чтобы голос ее не дрожал. — Поверил, что я позволю тебе медленно убивать себя? Ну уж нет! А теперь скажи мне, где у тебя болит.

На лице Ротуэлла отразилось смирение.

— Ребра… точнее, под ребрами. Черт… А если уж честно, то везде.

Отпустив его руку, Камилла принялась торопливо расстегивать ему жилет. Жаль, что рядом нет Ксантии, подумала она, может, хотя бы ей удалось повлиять на своего упрямого брата. Но Ксантия ждала ребенка… ее ни в коем случае нельзя волновать!

— Что ты сегодня ел? — спросила она.

— Тост, — прошептал Ротуэлл, и голова его упала назад. — И яйца… кажется…

Стащив с Ротуэлла жилет и рубашку, Камилла принялась осторожно ощупывать его грудь, постепенно спускаясь все ниже. Но стоило ей нажать чуть ниже последнего ребра, как ее муж снова сморщился от боли.

— Тебе срочно нужен доктор. — Руки Камиллы слегка дрожали. — Ты слышишь, Ротуэлл? Я настаиваю!

— Проклятие… никаких докторов! — выругался он. — Не сейчас. Слышишь, Камилла, только не сейчас… потом.

Камилла в растерянности обвела взглядом остальных.

— Мадам, думаю, вам с лордом Шарпом лучше уйти, — наконец решилась она. — Очень может быть, что это… как бы это сказать… заразно.

— Заразно? — Лицо леди Шарп исказилось от ужаса. — О нет… только не это!

— Тем не менее вы должны думать о своем малыше! — решительно заявила Камилла.

В этот момент из груди Ротуэлла вырвалось сдавленное рычание, и он снова скорчился от боли.

— Боже милостивый! — закричала леди Шарп. — Нужно что-то делать! Есть в доме настойка опия?

Камилла, склонившись к нему, обхватила его лицо ладонями.

— Киран…

— Бренди!.. — прошипел Ротуэлл.

Леди Шарп порывисто склонилась к нему.

— О, ради всего святого, Киран! Нельзя же лечиться одним только бренди!

Камилла, подняв голову, одними глазами отдала Трэммелу приказ. Сообразив, что она хочет сказать, он замер.

Спустя какое-то время боли, по-видимому, отступили — Ротуэлл вытянулся на кушетке, лицо его немного разгладилось, дыхание было уже не таким хриплым. Камилла бросила взгляд на их сплетенные руки и едва не разрыдалась.

— Держись, дорогая, — выдохнул он, слегка пожав ее пальцы. — Если я умру, у тебя по крайней мере останется Чин-Чин.

— Боже, как ты можешь шутить такими вещами?! — Скорчившись у его ног, Камилла с умоляющим лицом подняла глаза на леди Шарп. — Пожалуйста, мадам, уходите! — смахнув со щек слезы, взмолилась она. — Я прослежу, чтобы он лег в постель, и посижу возле него до утра. А завтра утром я дам вам знать, как он себя чувствует, хорошо?

В конце концов графиня сдалась. После недолгого препирательства лорд Шарп наконец увел ее. Камилла с облегчением закрыла за ними дверь.

Сидя возле мужа, Камилла размышляла. Слова Ротуэлла ничуть не успокоили ее. Боль в боку была чревата многими опасностями. Запущенный аппендицит, к примеру, или что-то такое, что не поддается лечению, — и тогда к утру Ротуэлл может умереть. Или встанет совершенно здоровым — кто знает? Ей стало страшно. Камиллу преследовали воспоминания о бесчисленных днях и ночах, которые она провела у постели больной матери.

— Рэндольф, — окликнула она застывшего в дверях лакея. — Помогите Трэммелу уложить вашего хозяина в постель.

— Да, миледи.

— Проклятие, я сам могу… — прохрипел Ротуэлл, снова пытаясь встать.

— Рада это слышать! — едко бросила она. — Тогда они будут просто поддерживать тебя за плечи.

Слуги, выполняя приказ Камиллы, подхватили угрюмо чертыхавшегося Ротуэлла и почти на руках вынесли его из библиотеки.

— И еще, Трэммел, — вслед им бросила Камилла. — Не забудьте сразу же послать за доктором, пожалуйста.

— Никаких докторов! — запротестовал Ротуэлл. Он оглядел лестницу, словно прикидывая, хватит ли у него сил взобраться по ней.

Камилла и Трэммел обменялись взглядами.

— Пошлите кого-нибудь за доктором.




Глава 11

В которой лорд Ротуэлл обедает на свежем воздухе


К большому облегчению Камиллы, на следующее утро Ротуэллу значительно полегчало. Правда, ночь прошла неважно — Камилла это знала, поскольку он хоть и выставил ее из спальни, однако она настояла, чтобы дверь, соединяющая их комнаты, на ночь осталась открытой. Дважды его рвало, и он вставал с постели.

Незадолго до рассвета Камилла на цыпочках прокралась к нему в спальню. Ротуэлл, держа на коленях собаку, сидел в постели. Камилла, присев на краешек постели, имела удовольствие полюбоваться, как Обельенна самолично пичкает его овсяной кашей и поит горячим чаем.

В конце концов, отослав ее обратно на кухню, барон снова улегся в постель, а довольный Чин-Чин свернулся калачиком у него под мышкой. Камилла, придержав дверь, чтобы помочь кухарке, у которой руки были заняты тяжелым подносом, выскользнула за ней в коридор.

— Цвет лица у него сегодня получше, — с надеждой проговорила Камилла.

Обельенна тревожно покосилась на дверь.

— Вроде да, — понизив голос, прошептала она. Камилла взяла ее за руку.

— Как вы думаете, что это с ним такое? — спросила она. — Неужели из-за того, что он пьет?

Обельенна покачала головой.

— Если бы! — сокрушенно вздохнула она. — Нет, это демоны прошлого — они, проклятые, не дают ему покоя. Пожирают его живьем, точно рак!

Вздохнув, Камилла вернулась в спальню, чтобы вновь попробовать уговорить Ротуэлла позвать врача. Но ее попытка была заранее обречена на провал. Едва перешагнув порог, она увидела, что ее супруг и повелитель встал и собирается бриться.

Камилла устроилась в кресле и молча смотрела, как слуги принесли ему горячей воды для бритья и положили на постель чистую одежду. Ротуэлл, не глядя на нее, широкими взмахами водил по щекам бритвой, и Камилла с удивлением заметила, что его рука совсем не дрожит.

— Я ненадолго выйду, — предупредил он, и Камилла перехватила взгляд, устремленный на ее отражение в зеркале. — Ненадолго, — успокоил он ее. — И вернусь не поздно.

Все зря, вздохнула про себя Камилла. Спорить с ним бесполезно.

— Я договорился встретиться в клубе с Нэшем и Хейден-Уэртом, его братом, — продолжал Ротуэлл, завязывая перед зеркалом шейный платок. — Мы собирались сыграть в карты. Надеюсь, ты не будешь скучать.

В первый раз за все время он соизволил сообщить ей о своих планах. Камилла, встав, направилась к двери. Уже взявшись за ручку, она оглянулась.

— Да, попробую новый рояль, — негромко сказала она. — Мне ведь еще нужно попрактиковаться, не так ли?

Ротуэлл слегка улыбнулся — и эта улыбка странным образом осветила его лицо.

— О, какие грандиозные планы! — хмыкнул он. — Ну, раз так, постараюсь прийти еще раньше.




После внезапного приступа загадочной болезни, свалившего ее мужа, минуло два дня. Наутро, спустившись в столовую, Камилла не обнаружила никаких приготовлений к завтраку — ни накрытого стола, ни лакеев, ожидающих, когда можно будет подавать на стол. Кроме Обельенны, в столовой не было ни души. В руках кухарка держала кожаную сумку, смахивающую на походный мешок.

— Что это? — спросила окончательно сбитая с толку Камилла.

Обельенна прищурилась — лицо у нее было упрямое.

— Еда, — объявила она, кивнув на мешок. — Ему нужно убраться из дома, пока на дворе еще день. А наступит ночь — и демоны вновь сорвутся с цепи. Отвезите его на прогулку в парк.

Камилла нахмурилась.

— Я… Что-то я ничего не понимаю. В парк? — Она лихорадочно подыскивала подходящее слово. — Это… вроде как на пикник?

— Да, — кивнула кухарка. — В общем, на воздух. Сегодня хороший день — Господь послал нам солнце.

Внезапно у нее за спиной послышался голос Ротуэлла:

— Камилла, Ксантия прислала записку. — В руках он держал сложенный листок бумаги. — Она просит… — Увидев обеих женщин, он замер, точно прирос к полу, и озадаченно захлопал глазами. — Что это у вас, мисс Обельенна?

— Цыплята со специями. Сыр. Яблоки. Лепешки из маниоки. — Бросив на хозяина вызывающий взгляд, кухарка шлепнула мешок на стол — сразу стало понятно, что весит он немало. — Ваш второй завтрак, сэр!

Камилла с улыбкой потупилась.

— Похоже, милорд, мы с вами отправляемся на пикник, — пропела она.

Упрямо выдвинув челюсть, Обельенна скрестила руки на груди. Взгляд Ротуэлла упал на мешок.

— На пикник? — изумленно протянул он. — Это в Лондоне-то?

— Да! — отрезала кухарка. И указала пальцем на дверь, словно он был Чин-Чин, которого за какие-то проказы решили выставить из комнаты. — Отправляйтесь. Нагуляете аппетит на свежем воздухе.

В конце концов Ротуэлл не выдержал и рассмеялся.

— Обельенна сказала свое слово, — хмыкнул он, вскинув руки вверх. — Ладно. Сейчас пошлю заложить кабриолет.

Камилла окинула его взглядом.

— Ну и ну! — пробормотала она. — Придется мне почаще прислушиваться к советам мисс Обельенны.

Ротуэлл повернулся к двери, и в обычно бесстрастном взгляде кухарки мелькнуло облегчение. Только сейчас до Камиллы дошло, чего стоила Обельенне ее бравада. Не зная, купится ли на ее хитрость хозяин, она, возможно, рассчитывала, что присутствие Камиллы заставит барона держать свой бешеный норов в узде. Смелый план.

Не прошло и получаса, как они уже устроились под раскидистым деревом в тихом уголке Серпентайна. Лошадь Ротуэлла паслась неподалеку. Светские завсегдатаи парка редко заглядывали сюда — вот и сейчас вокруг не было ни души.

Камилла подняла лицо к солнцу и блаженно зажмурилась. Было довольно прохладно, но день выдался на удивление ясный, что было тем более странно, поскольку такие дни в это время года в Англии редкость — и Камилла вдруг почувствовала, как от свежего воздуха у нее слегка кружится голова.

Сидевший рядом Ротуэлл разворачивал один за другим свертки с едой, раскладывая ее поверх своего плаща, который он специально для этой цели разостлал на земле. Прихватить с собой одеяло они, естественно, не додумались — ни он, ни Камилла.

Сама она не помнила, чтобы ей случалось когда-нибудь завтракать на свежем воздухе.

— Хочешь цыпленка?

— Пардон? — Камилла, повернув голову, увидела возле самого своего носа куриную ножку, которую подсунул ей Ротуэлл. Растерявшись, она откусила маленький кусок.

— Ваш личный слуга, миледи, — бросил он.

Улыбнувшись, Камилла покорно прожевала курятину, потом в растерянности обвела глазами импровизированный стол.

— Мы не догадались прихватить ножи с вилками! — ахнула она.

— Похоже, тебе никогда не доводилось есть руками, я угадал? — Ротуэлл оторвал себе другую ножку и принялся энергично жевать.

— Non, никогда. — Камилла аккуратно промокнула рот платком. — Впрочем, ты тоже не особенно похож… на любителя пикников. Я правильно выразилась?

Ротуэлл принялся хохотать так, что даже забыл про курицу. Сердце у Камиллы подпрыгнуло. Вероятно, Обельенна владеет некоей тайной, о которой она и не подозревала, потому что свежий воздух, похоже, и впрямь вернул ее мужу аппетит. Мысленно перекрестившись, Камилла отломила крохотный кусочек сыра и тут же поморщилась. От слишком резкого запаха ее замутило — впрочем, в последнее время такое случалось довольно часто. Камилла всегда обладала аппетитом голодного волчонка, но сейчас пища порой вызывала у нее тошноту. Если так пойдет и дальше, уныло подумала она, скоро они с Ротуэллом будут походить на тени.

Украдкой покосившись на мужа, Камилла увидела, что он развалился на траве и любуется живописными полями Кенсингтона с разбросанными тут и там домиками фермеров. Легкий ветерок с Серпентайна игриво взъерошил ему волосы, на мгновение придав барону мальчишеский вид. Сейчас он казался совсем молодым — и очень грустным.

— Нет… я уже забыл, когда в последний раз устраивал пикник. По-моему, это было лет пятнадцать — двадцать назад.

— Неужели? — удивилась Камилла. — А мне казалось, у вас в Англии люди постоянно устраивают пикники.

— Полагаю, что так. — Взгляд Ротуэлла затуманился. — Знаешь, мне вовсе не кажется таким уж забавным, когда кто-то чаще ест под открытым небом, а не в доме…

— Правда? — поразилась она. — Почему? Он бросил на нее какой-то странный взгляд.

— Я ведь вырос на плантациях сахарного тростника, Камилла. Так что я — просто фермер, только разбогатевший.

Камилла какое-то время молчала.

— А кто же управляет рабами… я имею в виду сейчас, когда ты в Англии?

— Никто, — пожал плечами Ротуэлл. — Сейчас все они — свободные арендаторы.

— Значит, ты… ты дал им свободу? — спросила она. — Благородный поступок!

— Причем тут благородство? — Ротуэлл поморщился. — Это было разумно. Нужно было сделать это сразу же после смерти дяди, но тогда мы были по уши в долгах, и Люк сказал… — Взгляд его снова устремился в прошлое.

— Да? — заинтересовалась Камилла. — Что сказал твой брат?

Ротуэлл покачал головой.

— Он хотел расплатиться с долгами дяди, — объяснил он. — А потом… потом мы долго спорили — все трое. Мы всегда все решали вместе. Видишь ли, все остальные — я имею в виду остальных плантаторов — встретили идею в штыки. Освободить сразу столько рабов…

— И что в этом страшного?

— Они боялись еще одного взрыва народного возмущения, — объяснил Ротуэлл. — Рабы, получившие свободу, могут стать неуправляемыми. И тогда одному Богу известно, что может произойти. Но сейчас все это уже не важно.

— Почему?

— Рабству давно пора положить конец, — пожав плечами, бросил Ротуэлл. — Это язва, которая разъедает общество изнутри, и очень скоро оно будет запрещено законом — если то, что говорит Энтони Хейден-Уэрт, является правдой. Этот проект — его любимое детище, он изо всех сил старается протащить его через палату общин.

— Может быть, тебе следует поддержать мистера Хейден-Уэрта? — неуверенно проговорила Камилла. — Beдь если бы многие думали так же, как ты, покончить с рабство удалось бы быстрее.

Пожав плечами, Ротуэлл отвернулся.

Камилла вспомнила о покойной жене его брата — женщине, которую он когда-то любил — и, возможно, любит до сих пор. Скорее всего именно она в свое время заставила Ротуэлла посмотреть на рабство другими глазами.

— Ксантия рассказывала мне о женщине, на которой женился твой брат, — вдруг выпалила она, уставившись на руки, которые судорожно сцепила на коленях. — Что в ее жилах текла смешанная кровь и что поэтому ее отказывались принимать в обществе. Наверное, это было ужасно.

На скулах Ротуэлла заходили желваки. Плохой знак, решила Камилла.

— У Ксантии слишком длинный язык, — прорычал он.

— За что, позволь спросить, ты рассердился на Ксантию? — потеряв терпение, бросила она. — В конце концов, я твоя жена, и раз это имеет отношение к твоей семье, значит, я имею право знать. Я должна об этом знать, особенно потому, что мне предстоит родить тебе ребенка.

По чувственным губам Ротуэлла скользнула неприятная усмешка.

— Какой пафос — особенно в устах женщины, которая еще совсем недавно собиралась использовать меня исключительно в качестве племенного жеребца! — не без злости проговорил он. — Насколько я помню, в свое время ты считала, что брак — это всего лишь сделка… или я ошибаюсь?

— Ротуэлл, это нечестно…

— Нет, это правда, — перебил он. Теперь он смотрел на нее в упор, в глазах его горело пламя.

— А что изменилось? Ты передумал? Хочешь, чтобы наш брак перестал быть сделкой?

Ротуэлл отвернулся. Лицо у него стало отстраненное.

— Нет, — чуть слышно выдохнула она. — Похоже, нет.

Пробормотав сквозь зубы какое-то ругательство, Ротуэлл вскочил на ноги и зашагал прочь.

Не оборачиваясь, он дошел до того места, где берег спускался к самой воде. И долго стоял там, ероша волосы и думая о чем-то своем. Плечи его устало поникли, как будто на них лежала неимоверная тяжесть. Но когда Камилла, не сводившая с него глаз, уже решила, что муж готов вернуться. Ротуэлл вдруг, не глядя на нее, зашагал по тропинке, которая змейкой вилась вокруг пруда.

Что делать? Бежать за ним… просить прощения? Но за что? возмутилась Камилла. Почему она должна извиняться? Он сам виноват — и вдобавок упрямо отказывается это признать.

Она бросилась навзничь на разостланный на земле плащ и закрыла глаза. Ротуэлл был прав — но крайней мере в одном. Давая согласие на этот странный брак, она сама толком не знала, чего хотела. Она требовала от него одного — а втайне сама желала другого — того, что пугало и одновременно возбуждало ее. Она мечтала о его любви. Мечтала, чтобы их брак стал настоящим. И дьявол ее дернул коснуться этой опасной темы — его первой любви! Да уж, ничего не скажешь, пикник получился на славу!

Камилла не знала, долго ли она пролежала, пытаясь понять, когда именно почувствовала, что любит его. Но потом вдруг чья-то тень легла ей на лицо, и она испуганно открыла глаза.

Ротуэлл стоял в двух шагах от нее — он не смотрел в ее сторону. Взгляд его прищуренных глаз был устремлен куда-то вдаль, поджатые губы придавали лицу суровый и мрачный вид.

— Какого дьявола?! — рявкнул он. — Чего ты от меня добиваешься? Можешь ты мне сказать наконец?

Выпрямившись, Камилла села.

— Хочу, чтобы ты был счастлив, — глядя ему в глаза, сказала она. — Чтобы ты жил полной жизнью, вместо того чтобы мучиться от боли и злиться… злиться на весь мир. Хочу, чтобы у тебя была цель в жизни. Чтобы ты радовался, а не страдал.

Лицо у Ротуэлла напряглось.

— Брось, тебя ждет разочарование, Камилла, — тихо проговорил он. — Я не смогу стать таким, кто тебе нужен. Это просто не в моей натуре.

— Подожди! — Она вскинула руку. — Разве я просила тебя измениться?

— Оставь… я знаю, чего ты хочешь, — угрюмо бросила Ротуэлл. — Но я разочаровывал всех женщины, которых знал, — кроме разве что моей сестры.

Какое-то непонятное, но сильное чувство промелькнуло в его глазах — на мгновение на лице Ротуэлла появилась гримаса, будто он собирался заплакать, и тут уж Камилла перепугалась не на шутку. Однако Ротуэлл был сделан из более крепкого материала. Он моргнул пару раз, на скулах его заходили желваки, а взгляд устремился куда-то вдаль, на другой берег реки.

— И что теперь? — с вызовом бросила Камилла. — Думаешь, я не слышу, как ты иногда до утра расхаживаешь по своей спальне? Конечно, когда соизволишь вообще вернуться домой! Ты не ешь, не спишь — только хлещешь свой бренди да упорно цепляешься за свое одиночество! Боже, я уже видела, как один близкий мне человек загнал себя в могилу таким способом — только потому, что жизнь без любви для нее ничего не значила! И не желаю, чтобы это повторилось!

— Проклятие, что ты хочешь от меня услышать? — взорвался Ротуэлл. — Правду? Только правду — и ничего, кроме правды? Или заодно и все те дурацкие выдумки, которыми она обросла с тех пор? Подумай хорошенько, Камилла, прежде чем ответить. Потому что если ты скажешь «да», тебе придется с этим жить. И ты будешь вспоминать об этом всякий раз, как будешь смотреть на меня.

— Нет, я…

— Да, — перебил Ротуэлл, и ледяная уверенность в его голосе поразила Камиллу. — Я тебя предупреждаю. Ты станешь вспоминать этот день всякий раз, как я буду ложиться в твою постель.

— Неужели? — вздернула плечи Камилла. — Что ж, рискну, пожалуй. Только, будь добр, сядь.

Ротуэлл по-прежнему не смотрел на нее — однако послушно сел на разостланный плащ и подпер руками голову. Он долгое время молчал — молчала и Камилла.

— Ее звали Аннамари, — вдруг выдохнул он. — Впрочем, Ксантия, наверное, уже говорила тебе…

— Да, это мне известно, — проговорила Камилла.

— Аннамари была старше… старше меня и намного более искушенной. — Взгляд Ротуэлла затуманился, будто устремился в прошлое. — Насколько я могу судить, она была… падшей женщиной. А я воображал, что влюблен в нее без памяти.

Камилла с трудом подавила желание взять его за руку — боль и отчаяние в его глазах разрывали ей сердце.

— Она казалась небесным созданием… и одновременно была очень земной. Темноволосая, настоящая француженка, а ее глаза… Господи, как они сияли! Мужчины готовы были перегрызть друг другу глотку только ради того, чтобы иметь честь проводить ее до дома. И она была моей любовницей — еще до того, как вышла замуж за Люка.

— Ксантия это подозревала, — кивнула Камилла.

Глаза Ротуэлла внезапно потемнели — в них вспыхнуло пламя, кулаки его сами собой сжались, точно он только и ждал возможности броситься на кого-нибудь с кулаками. Гнев, который он едва сдерживал, готов был в любую минуту выплеснуться наружу, словно лава из вулкана.

Внезапно в душе Камиллы шевельнулся страх. Она сказала, что готова рискнуть… но что, если Ротуэлл прав? Что, если теперь все изменится? Разве искусный любовник и друг, которого она временами чувствовала в Ротуэлле, не лучше, чем ничего? Она с ужасом вспомнила, как еще недавно у нее не было и этого…

Камилла неуверенно облизала пересохшие губы.

— Киран, возможно, ты был прав… — робко пробормотала она.

— Нет. — Ротуэлл жестом остановил ее. — Ты сама этого хотела, Камилла, — хрипло добавил он. — Ты это начала — вернее, вы с Ксантией. Так что теперь сиди и слушай. Слушай историю, которую я мечтал похоронить вместе с Аннамари. Я расскажу тебе ее — но потом… потом я больше не желаю слышать об этом. Никогда. Ты меня поняла?

— Хорошо… раз ты этого хочешь. — Камилла сунула руки в складки юбки, чтобы он не видел, как они дрожат. — Насколько я могу судить, мне довелось встречать немало женщин, похожих на твою Аннамари.

Ротуэлл с трудом сглотнул.

— Она не была… моей! — прорычал он. — Никогда не была. Я просил ее стать моей любовницей — да, много раз. Я предлагал ей деньги, драгоценности — да, это было. Но она все никак не могла решиться. Она тоже хотела меня — как мужчину, я имею в виду. О, она даже плакала… клялась, что любит меня. Но, увы, я не мог дать ей то, чего она хотела.

— И чего же она хотела?

— Мужа. — Ротуэлл потряс головой. — Спокойствия, уверенности в завтрашнем дне. А я… — Он горько рассмеялся, — я был слишком молод и слишком высоко ценил себя, чтобы это понять. А потом в один прекрасный день мой брат предложил ей стать его женой. И она… она согласилась.

И хотя Камилла уже знала об этом со слов Ксантии, услышать обо всем из его собственных уст было совсем другое дело. Боль до сих пор разрывала ему сердце, заставляя его истекать кровью… она не могла этого не чувствовать. Он потерял единственную женщину, которую любил, и отнял ее его собственный брат, которого он уважал и любил. Они оба предали его — каждый по-своему.

— А ты догадывался, что твой брат тоже влюблен в нее? — шепотом спросила Камилла.

Ротуэлл покачал головой, его черные волосы в свете заходящего солнца блеснули синевой.

— Нет… хотя мог бы, — признался он. — Они были знакомы… и я не мог не знать, что он восхищается ею.

— Боже, должно быть, ты был раздавлен, когда узнал…

— Нет, я был в бешенстве, — скривился он. — Я воздвиг между нами стену — и так было до того самого дня, когда умер Люк. А он… он считал, что своим предложенйем взять ее на содержание я оскорбил Аннамари, что онa заслуживала лучшего. Он даже обвинил меня в том, что я, мол, играл ее чувствами. Мы подрались — это случилось после их свадьбы. Я сломал ему нос, а он мне — два пальца. А потом я ушел из дома.

— А потом? — спросила Камилла. — Что было потом?

Плечи Ротуэлла устало поникли.

— Ничего — по крайней мере внешне. Мы все старательно притворялись, что все это уже в прошлом. Потом Люк занялся морскими перевозками, а меня оставил управлять плантациями.

— И тогда ты… вернулся домой?

Наконец он решился посмотреть на нее. В глазах его стояла беспредельная печаль… И что-то еще. И от этого ей стало страшно.

— Домой? — с горечью повторил он. — Разве я мог снова переступить порог этого дома? Мои руки сами тянулись к ней… Мог ли я поклясться, что у меня хватит сил не поддаться искушению? Ведь она… она была женой моего брата.

Словно чья-то ледяная рука коснулась ее спины. Выходит, Ксантия знала не все, с ужасом подумала Камилла. Было что-то еще… она это чувствовала.

— Аннамари была вполне счастлива, — фыркнул Ротуэлл. — Да и как иначе — она ведь придумала, как заполучить свой лакомый кусочек… и была твердо намерена насладиться им.

Камилла затрясла головой.

— Какой лакомый кусочек… не понимаю.

Ротуэлл снова уставился на реку.

— Мы с ней по-прежнему оставались любовниками, — с трудом выдавил он из себя.

— Боже мой! — ахнула Камилла, зажав ладонью рот.

— Она пользовалась любым предлогом, чтобы ускользнуть из дому и прийти ко мне, — безжизненным голосом продолжал Ротуэлл. — Я твердил себе… мол, это ее дело, я тут ни при чем. Сам я никогда не искал этих встреч. Никогда, клянусь тебе. Никогда не пытался встретиться с ней глазами, когда мы сидели за столом — в тех редких случаях, когда я заходил домой. Но… Господи, помоги мне!.. стоило ей постучаться в мою дверь, как я… у меня не было сил.

К горлу Камиллы подкатила тошнота.

— Каждый раз я говорил себе — и ей тоже — больше никогда! — продолжал Ротуэлл. — Это сводило меня с ума… лишало последних сил. Я умолял Бога о прощении, клялся порвать с ней. А потом… потом на пороге появлялась она. И смотрела на меня с отчаянием в глазах. Я кричал, чтобы она уходила… и она принималась плакать. Она все повторяла… повторяла, что до конца своих дней будет жалеть о том, что сделала. Что это была ошибка. Что Люк не любит ее так, как любил я. Что жизнь ее кончена и что единственное, чего она хочет, — чтобы я просто обнял ее…

— Mais non, — печально пробормотала Камилла. — Но этим, естественно, не ограничивалось?

С трудом проглотив вставший в горле комок, Ротуэлл покачал головой:

— Конечно. Я не мог устоять. И каждый раз сдавался. А она все повторяла, что любит меня, и все оставалось как раньше. Но ведь на самом деле все изменилось. Она была леди Ротуэлл. А я… всего лишь младший брат ее мужа.

Камилла дотронулась до его руки.

— Она… ей нужен был титул?

— Господи… откуда мне знать?! — проговорил он каким-то тусклым, невыразительным голосом. — Скорее, ей просто не хотелось снова стать содержанкой богатого человека. Оглядываясь назад, я пытаюсь понять ее. Ее обесчестили, когда она была совсем еще юной, лет тринадцати, может, четырнадцати. Доброе имя ее погибло. Он был очень богат и к тому же белый, она — нищая полукровка. Ее согласия никто и не думал спрашивать. А когда она ему надоела, он просто вышвырнул ее вон — и ее, и ребенка, Мартиник. И тогда… с ней что-то произошло. Я не могу этого объяснить.

А Камилле, как ни странно, вновь вспомнилась мать. Раны, которые всеобщее презрение и одиночество оставили в ее душе, когда надежда окончательно умерла, а любовь осталась в далеком прошлом, кровоточили в ее сердце. Ее мать нашла утешение в бренди. Аннамари, похоже, оказалась умнее. Или была более отчаянной по натуре.

— А твой брат… Он догадывался? — осторожно спросила она.

— Мог бы. — Ротуэлл с горечью рассмеялся. — Но — нет, мы, все трое, безоговорочно доверяли друг другу. В противном случае мы бы просто не выжили. Люк почти все время торчал в Бриджтауне, дневал и ночевал в конторе — а очень скоро он стал брать с собой и Ксантию. А я жил в полумиле от их дома. На плантациях. Нет, он ни о чем не подозревал.

— Сколько тебе было лет, когда это все началось?

— Проклятие… я был достаточно взрослый, чтобы понимать…

Камилла поджала губы.

— И все-таки мне бы хотелось знать.

— Восемнадцать, — дернув пледом, буркнул Ротуэлл. — Или девятнадцать.

— И ты считал, что предал своего брата? — мягко спросила она. — Так?

— Я не считал — я действительно предал его. Вот за кого ты вышла замуж, Камилла. Впрочем, ты сама это поняла — в самый первый день. Помнишь, ты сказала, что я сам дьявол. А потом предложила мне сто тысяч фунтов за то, что я сделаю тебе ребенка. Да, ты уже тогда точно знала, кто я такой.

— Да, — невозмутимо кивнула Камилла. — А потом пообещала завести любовника, чтобы у тебя появился предлог развестись со мной, не так ли? — с той же безмятежностью добавила она. — Но ведь мы уже не те, что тогда, не так ли? Уже не такие бессердечные и черствые?

— Пытаешься отыскать во мне остатки порядочности, да? — хрипло хохотнул Ротуэлл. — Напрасный труд! Я спал с женой собственного брата — снова и снова, пока не собрался с духом и не положил этому конец. Но было уже поздно. У меня язык не поворачивается признаться тебе, сколько боли и мучений я причинил бедняжке Мартиник — и все из-за моего эгоизма и желчи, которая скопилась у меня в душе. Я ведь даже не гнушался мошенничать в карты! Да-да, в ту ночь, когда мы встретились, я сплутовал, чтобы обыграть Валиньи. Ты ведь об этом не догадывалась, верно?

Камилла онемела и какое-то время только молча хлопала глазами.

— Non, — беззвучно прошептала она. — Я тебе не верю!

Ротуэлл угрюмо хохотнул.

— Валиньи придерживал даму пик, — буркнул он. — Я начал подозревать, что он собирается спрятать ее в рукаве. Он ведь считал, что она приносит ему удачу. Многие шулеры так поступают. Я обратил на это внимание — и стащил ее. И сунул между своими картами, сделав вид, что прикупил ее. Да, я украл ее и… проклятие, знать бы еще, зачем мне это понадобилось!

Камилла погладила его руку.

— Может, чтобы спасти меня? — прошептала она. — Может, ты знал, как знала и я, что ты — моя единственная надежда?

Глаза Ротуэлла сузились.

— Только не нужно пытаться обелить меня! — жестко бросил он. — Хочешь подсластить пилюлю, чтобы мне не было так противно вспоминать прошлое? Так вот, я в этом не нуждаюсь. Я такой, какой я есть! И ради всего святого, давай покончим с этим!

— То, что произошло с твоим братом, — трагедия, — пробормотала Камилла. — Ты поступил плохо, это так. Но мы оба знаем, как сильно ты его любил.

Руки Ротуэлла сжались в кулаки, подбородок упрямо выпятился.

— Люк… он был для нас всем! Можешь ты это понять?! И отцом, и страшим братом. Он сделал все, чтобы нас не разлучили. Господи, если бы не он, дядя давно запорол бы меня до смерти! Сколько раз он брал вину на себя, избавляя меня от порки, хоть и знал, что дядя спустит с него шкуру! А Ксантия… — Ротуэлла передернуло. — Одному Богу известно, что этот ублюдок мог сделать с ней… Он сам или его вечно пьяные дружки. Видела бы ты, как он иной раз поглядывал на нее! У меня кровь стыла в жилах. До тех пор пока она не привыкла держать под подушкой пистолет, один из нас спал на полу в ее комнате. Сначала Люк. Потом я.

— О Боже! — возмутилась Камилла. — Чудовищно!

Ротуэлл по-прежнему смотрел на нее пустыми глазами.

— И что с ним произошло, с твоим дядюшкой? — осторожно спросила Камилла. — Быстрая и безболезненная смерть?..

— Да… — Горькая усмешка скользнула по губам Ротуэлла. — Как ты угадала?

— Все они заканчивают жизнь примерно одинаково, — с той же горечью пробормотала Камилла. — Остается только надеяться, что Господь милосердный, чью чашу терпения они переполнили, заставит их заплатить за все свои мерзости — если уж не на этом, так хотя бы на том свете!

— Да, — угрюмо кивнул Ротуэлл, — я тоже частенько думал об этом.

Взяв его руку в свои, она погладила судорожно сжатые в кулак пальцы. Мог ли мальчишка, выросший без материнской любви и отцовского совета, в девятнадцать лет считаться мужчиной? Может, он отчаянно хотел кого-то полюбить— и просто ошибся в выборе?

Да, наверное, она действительно старается выгородить его… ну и что? Камилла давно уже отбросила мысль о том, что впереди их с Ротуэллом неизбежно ждет развод. В глубине души она, как ни странно это звучит, мечтала, чтобы брак ее длился как можно дольше — даже если ей придется ходить за больным мужем, пока он не вгонит себя в могилу, а этого, учитывая его образ жизни, недолго осталось ждать, напомнила себе Камилла. Но другого выбора у нее нет. Она сама его себе не оставила.

Наконец кулак Ротуэлла разжался, и ладонь спокойно легла на колени.

— Как умер твой дядя? — осторожно спросила Камилла.

— Люк… — ровным, безжизненным голосом прошептал он. — Это он столкнул его с лестницы.

Камилла вдруг поймала себя на том, что ожидала услышать нечто подобное.

— Возможно, он это заслужил.

Ротуэлл снова коротко фыркнул.

— Еще бы! В тот вечер дядя поссорился с Ксантией — Господи, сейчас даже не помню, из-за чего. Под конец он обозвал ее дерзкой маленькой шлюхой и с размаху ударил по лицу. Кровь… она приоткрыла рот, а там — кровь! Наверное, Люк потерял голову. Он толкнул дядю, вернее, оттолкнул его — и тот упал. Они стояли на самом верху лестницы. И дядя, конечно, был в стельку пьян. Ну и сломал себе шею.

Камилла даже не знала, что сказать. Порыв ледяного ветра, налетев из-за деревьев, взметнул ее юбки и принялся играть волосами, выдергивая из них шпильки. Они были совершенно одни — лишь чириканье какой-то птахи да шорох оголенных ветвей порой нарушали тишину.

— У Люка были неприятности? — осторожно спросила Камилла. — К вам нагрянула полиция?

— Нет, просто задали обычные в таких случаях вопросы, — покачал головой Ротуэлл. — Репутация дяди была хорошо известна. Чудо еще, что он вообще дотянул до таких лет.

Камилла прищурилась — солнце слепило глаза.

— Сколько тебе было лет, когда тебя отослали к нему? — задумчиво спросила она. — Ты помнишь своих родителей?

— О да, — кивнул он. — Но как обычно помнит ребенок… обрывки смутных воспоминаний. Просто… ощущение счастья. Запахи. Я помню, как пахло от моей матери — лавандовой водой. Я обожал этот аромат, Лицо его сразу смягчилось.

— Какое очаровательное воспоминание, — улыбнулась Камилла. — А я еще девочкой запомнила: если от maman пахнет духами, значит, либо она собирается уезжать, либо ждет гостей. В любом случае это означало, что она надолго забудет о моем существовании. И я возненавидела духи. Наверное, поэтому я до сих пор не пользуюсь ими.

Ротуэлл, как-то странно глянув на нее, придвинулся вплотную.

— Как же так? — прошептал он. — Не может быть. Ты пахнешь… Даже не знаю, как описать этот аромат… какие-то пряности и розы. В общем, что-то экзотическое.

Камилла покачала головой.

— Ты ошибаешься, — пробормотала она. — Наверное, ты путаешь меня с кем-то.

— Ну уж нет. Бог свидетель, я не мог бы спутать тебя ни с кем! — вдруг с неожиданной страстностью перебил Ротуэлл. Потом взгляд его смягчился, но лицо оставалось по-прежнему суровым. Он взял ее руку в свои — на мгновение Камилле даже показалось, что он собирается поднести ее к губам. — Я бы узнал твой запах где угодно. Даже в полной темноте… даже если бы в комнате было полным-полно других людей, — Голос Ротуэлла упал до хриплого шепота. — Да, Камилла, узнал бы. И не спутал бы ни с чьим другим.

Камилла услышала, как голос его дрогнул, как будто у Ротуэлла на мгновение перехватило дыхание. У нее вдруг закружилась голова — весь мир перед глазами словно куда-то поплыл. Она отчаянно вглядывалась в его лицо, пытаясь заглянуть в душу этого странного человека, чьей женой по прихоти судьбы ей довелось стать. Он точно просит ее… но о чем? Неужели… в груди ее робко шевельнулась надежда.

Выпустив ее руку, Ротуэлл снова уставился в пространство, словно жалея о тех словах, что сорвались с его губ, а Камилла поймала себя на том, что ей вдруг ужасно захотелось прижаться губами к его щеке. Сказать, что она все равно любит его, несмотря ни на что. Что ни его слова, ни поступки уже не смогут ничего изменить. Да, очень может быть, она еще глупее, чем когда-то была ее мать, с горечью подумала Камилла.

И тут она внезапно услышала скрип гравия — кто-то шел по тропинке, огибавшей пруд. Вспомнив, что они как-никак в парке, Камилла резко отодвинулась от Ротуэлла и принялась поспешно оправлять юбку. Краем глаза она заметила элегантно одетого джентльмена в блестящем шелковом цилиндре — изящно помахивая тросточкой, он явно направлялся к ним.

Ротуэлл, разглядев его, вдруг фыркнул, словно рассерженный кот.

— Кто это? — шепотом осведомилась Камилла.

— Один знакомый, — буркнул он. — Друг семьи, так сказать.

Джентльмен уже был совсем рядом. Ротуэлл в знак приветствия вскинул руку — однако без особого энтузиазма, — и незнакомец свернул с тропинки.

Камилла незаметно посматривала на него.

— Очень привлекательный джентльмен, — пробормотала она. — Только немного слишком денди, ты согласен?

Ротуэлл опять раздраженно фыркнул. Однако, как заметила Камилла, чем ближе подходил незнакомец, тем меньше в нем оставалось от денди — худощавый и гибкий, словно ивовый прут, он двигался с грацией лесного кота. Темные глаза его смеялись, а в изгибе губ чувствовалось что-то… немного циничное, показалось ей.

— Добрый день! — проговорил он, приподнимая шляпу. — Насколько я понимаю, мне выпала честь приветствовать леди Ротуэлл?

— Именно так, — проворчал, поднимаясь, Ротуэлл. — Камилла, это Джордж Кембл, Кембл, моя молодая жена.

— Бонжур, месье Кембл, — протянув руку, проговорила Камилла.

— Я в восторге, мадам! — прошептал он, склонившись к ее руке. — Как жаль, что с такой красотой и грацией вы достались этому варвару. Но, несмотря на это, мои поздравления!

— Рад тебя видеть, Кембл. — Ротуэлл отодвинул в сторону корзинку, которой снабдила их Обельенна. — Присоединишься к нам?

Мистер Кембл, сморщив нос, с сомнением разглядывал траву, на которую ему предлагали сесть.

— Опасное это дело — сидеть на земле. — Улыбка его вернулась так же быстро, как исчезла. — Но разве можно беспокоиться о том, что перепачкаешься в грязи, когда тебе предоставился шанс провести время со столь очаровательной леди? Ротуэлл, я просто сражен твоим радушным приглашением!

Ротуэлл не выдержал и расхохотался.

— Далековато ты забрел от Стрэнда, — хмыкнул он, пока Кембл осторожно устраивался на краешке плаща. — Можно узнать, что привело тебя в парк?

— Я собирался заскочить ненадолго в район порта. Мне говорили, прошлой ночью там были беспорядки.

— Ищешь неприятностей на свою голову? — Ротуэлл внезапно помрачнел. — Будь осторожен, Кембл.

— Не могу сказать, что это мой любимый район, — усмехнулся тот. — Однако чего не сделаешь, чтобы задобрить правительство, верно?

— Ну, я бы лично не стал утруждать себя, — хмыкнул Ротуэлл.

— Да уж, ничуть не сомневаюсь. А если уж говорить о тех районах, что пользуются дурной славой… — Кембл принялся рыться в карманах. Вытащив какой-то предмет, завернутый в чистую салфетку, он небрежно бросил его барону. — По-моему, это твое. Я так понял, ты потерял их у Эдди.

Ротуэлл развернул салфетку — и увидел свои золотые часы. Метнув на безмятежно улыбающегося Кембла мрачный взгляд, он сунул их в карман..

— Может, желаете немного подкрепиться, мистер Кембл? У нас тут цыплята, яблоки и очень вкусный сыр. И еще лепешки из маниоки. — Камилла сделала приглашающий жест.

И снова ей показалось, что Кембл как-то странно покосился на Ротуэлла.

— С удовольствием возьму яблоко, — объявил Кембл и, выбрав одно, впился в него белыми, острыми, как у волка, зубами…

Ротуэлл улегся на спину, закинув ногу на ногу. Возможно, появление мистера Кембла и было неожиданным — зато с его приходом атмосфера заметно разрядилась.

— Я тут подумал — возможно, мне скоро понадобится твоя помощь, — приподнявшись на локте, небрежно заявил Ротуэлл.

Кембл от удивления даже перестал жевать.

— Не может быть! — едва не подавившись яблоком, пробормотал он. — Чтобы ты попросил кого-то о помощи?! Быть такого не может! Я весь внимание!

— Мне тут намекнули, что моему дому не хватает уюта, — сухо процедил Ротуэлл.

— И тепла, — с понимающим видом кивнул Кембл. — Собственно говоря, другого такого дома, где было бы исключительно только самое необходимое, во всем Лондоне не сыщешь! Ну, если не считать работного дома в Смитфилде, — подмигнул он. — Просто верх прагматизма!

— Мерси, мистер Кембл, — рассмеялась Камилла.

— Прагматизма? — скривился Ротуэлл. — Я предпочитаю называть это практичностью. Простота и лаконичность — вот мой девиз.

— Наглая ложь! — возмутился Кембл, для пущей выразительности округлив глаза. — Да ты вообще не думаешь о таких вещах — ни ты, ни твоя сестра! Нет, я нежно ее люблю… но леди Нэш искренне считает, что вкус — это нечто такое, что требуется исключительно за обеденным столом.

— Пардон, — неуверенно проговорила Камилла, — но чем тут может помочь мистер Кембл?

— У него на Стрэнде небольшой музей… или, точнее, антикварный магазин, — объяснил ее муж, — битком набитый разными… любопытными вещицами…

— Предметами обстановки, — важно перебил Кембл. — Я продаю их тем, кому нужен дом… а не просто крыша над головой.

— Правда? — рассмеялась Камилла. — И как же вы доставляете эти ваши «предметы обстановки» новым хозяевам? В картонках? В чемоданах? Или в бутылках?

— Ну, — усмехнулся Кембл, — если необходимо, то и в фургонах. Я ведь знаток и к тому же ценитель прекрасного — я умею ценить красоту, особенно когда она у меня перед глазами!

Он вдруг посерьезнел.

— А вы были в нашем доме на Беркли-сквер?

— О да! — кивнул он. — Одно время мне доводилось работать с леди Нэш. Что же касается дома… — Он содрогнулся. — Брр… голые стены, от которых веет холодом… все такое серо-буро-коричневое! Просто смесь вчерашней овсянки и речного ила. Жуткое местечко!

В самую точку, расхохотавшись, подумала Камилла.

— А что бы вы могли нам предложить? — с любопытством спросила она.

Мистер Кембл почесал подбородок.

— Ну-ка, дайте подумать, — пробормотал он. — Я совсем недавно приобрел прекрасный серебряный канделябр, который будет просто восхитительно смотреться в центре стола и сразу украсит вашу унылую столовую. А еще у меня есть пара великолепных китайских напольных ваз из нефрита на подставке красного дерева. Три полных комплекта средневековых рыцарских доспехов — причем один работы миланских оружейников, очень редкий.

— Нет-нет, доспехов не нужно, — улыбнулась Камилла. — Но я бы с удовольствием полюбовалась ими.

— Хорошо, тогда канделябр я оставлю за вами. — Мистер Кембл с улыбкой сунул руку в карман сюртука. — Почему бы вам, леди Ротуэлл, не заглянуть ко мне в магазин? Скажем, на следующей неделе. — Отыскав небольшую серебряную коробочку тонкой работы, он вытащил из нее визитку и протянул Камилле.




«Мистер Джордж Джейкоб Кембл Элегантные безделушки, диковинки и изящные пустячки.

Стрэнд, 8».




— Только приезжайте одна, умоляю, — протянул мистер Кембл, хитро покосившись на ее мужа.

— Да уж, умоляю — без меня, — пробурчал Ротуэлл. — Увольте меня от этого, Кембл. Просто пришлите мне все счета — и я буду считать, что еще легко отделался.

— Вот и замечательно. — Пружинистым движением мистер Кембл поднялся на ноги. — Значит, жду вас к чаю, баронесса.

К тому времени, как мистер Кембл, откланявшись, скрылся за поворотом тропинки, ветер стал заметно холоднее. Какой странный день, подумала Камилла.

— Чем займемся? — пробормотала она, исподтишка поглядывая, как порывистый ветер треплет волосы Ротуэлл, которые вдруг от этого почему-то стали казаться гораздо мягче, чем всегда. — Но сначала, думаю, нужно что нибудь съесть.

— О да, Обельенна постаралась на славу, — проговорил он, снова принимаясь копаться внутри. Потом он по большей части молчал — Камилла весело болтала о разных пустяках, и вскоре мрачное настроение Ротуэлла, казалось, рассеялось. Он даже заслушался до такой степени, что незаметно для себя съел большую лепешку маниоки, заел ее ломтем сыра и принялся хрустеть яблоком.

Камилла, поздравив себя с этой маленькой победой, взялась убирать еду в корзинку. Мир снова заиграл яркими красками. Однако радостное оживление ее длилось недолго.

Убедившись, что еда убрана, а Камилла сидит в фаэтоне, Ротуэлл подобрал плащ, и через пару минут фаэтон выехал на дорогу, которая вилась вдоль берега Серпентайна.

С тех пор как они распрощались с Кемблом, Камилла больше не делала попыток вернуться к прежнему разговору, но Ротуэлл очень подозревал, что она расстроена гораздо сильнее, чем хочет казаться.

Его терзали горечь и сожаление. Они обволакивали его душу как плащ, сквозь который не проникали радости жизни, потому что под ними образовался толстый слой скорби. Эта скорбь много лет грызла его изнутри, словно ядовитый паук, поселившийся у него в животе — во всяком случае, так представлялось порой Ротуэллу. И вот теперь он имел глупость поделиться своими постыдными чувствами с тем единственным существом, которое он не должен был обременять эти знанием. Для чего он это сделал? Чтобы она тоже мучилась, как мучается он? Или чтобы помешать ей думать о нем лучше, чем он заслуживает?

Все эти мрачные мысли, клубившиеся у него в голове, мало-помалу убедили Ротуэлла, что день окончательно испорчен.

Он случайно повернул голову в сторону Гросвенор-Гейт и вдруг заметил хорошо знакомый ему фаэтон, несущийся им навстречу. На мужчине, державшем в руках вожжи, был плащ, отделанный красной каймой, а черная шляпа была лихо сдвинута набок — не узнать его Ротуэлл не мог.

Будь все трижды проклято! Это был Валиньи. На этот раз он был, увы, не один.

— Кого я вижу! Лорд Ротуэлл! — ухмыльнулся Валиньи. — И моя милочка! В жизни не видел более очаровательной новобрачной! Полагаю, вы знакомы с моей приятельницей?

Ротуэлл, краем глаза наблюдавший за Камиллой, заметил, как ее подбородок задрался вверх. Отлично, с одобрением подумал он. Она не доставит им удовольствия насладиться ее унижением.

— Бонжур, папа, — безразлично бросила она. — Да, я уже имела удовольствие встречаться с миссис Эмброуз.

— Кристина, — хмуро кивнул Ротуэлл. — Валиньи.

Валиньи с заговорщическим видом подался вперед.

— Знаете, Ротуэлл, — подмигнул он, — мы с миссис Эмброуз сегодня, похоже, привлекаем всеобщий интерес. Как вы думаете, почему? Возможно, все думают, что мы с вами заключили прелюбопытную сделку, а? Обменяли мою дочь на вашу любовницу?

Кристина беззаботно тряхнула золотистыми локонами.

— Пусть болтают, что им нравится! — кокетливо проворковала она. — Никогда не обращала внимание на сплетни — и сейчас не собираюсь!

Лошадь Ротуэлла нетерпеливо дернулась и заплясала на месте. Успокоив ее, он наклонился к своей собеседнице.

— Признайся честно, Кристина, — негромко проговорил он. — Ты ведь сама хочешь, чтобы люди как можно больше говорили о тебе, верно? Иначе с чего бы тебе вздумалось кататься с ним по парку?

— Друг мой, похоже, вы решительно не желаете отдать должное моей красоте и невероятному обаянию! — смеясь, бросил Валиньи.

Кристина не слушала его — презрительно поджав губы, она смотрела на Камиллу и Ротуэлла, и он вдруг заподозрил, что у нее на уме какая-то пакость. По спине Ротуэлла пополз холодок.

— Знаете, Ротуэлл, Валиньи рассказал мне поразительную историю! — рассмеявшись своим мелодичным смехом, проговорила она. — Бог мой, представляю, что будут говорить в обществе, когда узнают, где вы познакомились с вашей женой!

Холодные пальцы страха скрутили желудок Ротуэлла, превратив его в ледяной ком.

— Ты не посмеешь.

В улыбке Кристины появилась издевка.

— Ты так думаешь?

— Одно слово об этом, — понизив голос, угрожающе прошептал Ротуэлл, — и я сделаю так, что от твоей репутации ничего не останется, и помоги мне Бог! Кстати, недостатка в свидетелях не будет. Интересно, как ты думаешь, Кристина, чью историю в свете сочтут более захватывающей?

Кристина смерила его уничтожающим взглядом.

— Возможно, ты передумаешь — ради блага своей же собственной жены, — процедила она сквозь зубы. — Кстати, может, ты еще не знаешь… лорд Холбурн вернулся в Лондон — совершенно неожиданно! И, как говорят, собирается пробыть в городе до конца лондонского сезона. О-о-о… если не ошибаюсь, это он и есть — вон там, возле Серпентайна, видишь? Тот джентльмен с газетой в руках.

Камилла резко повернулась — лицо ее помертвело и сейчас было похоже на маску ужаса.

— Да-да, это Холбурн! — Прижав руку к груди, Валиньи бросил на супругов исполненный самого искреннего сочувствия взгляд. — Вот увидишь, милочка, кое-кто никогда и ничего не забывает — особенно старых знакомых!




Глава 12

Тучи сгущаются


Камилла вихрем летела по коридору в спальню — юбки путались у нее в ногах, она не замечала, как догнавший ее на лестнице Ротуэлл, пытаясь успокоить жену, пару раз на ходу погладил ее по плечу.

— Нет! — крикнула она, наконец отмахиваясь от него. — Просто… просто оставь меня в покое! Пожалуйста! Прошу тебя!

Даже Чин-Чин, точно почувствовав неладное, вспрыгнул на ее постель и молча лег, настороженно шевеля пушистыми ушами, его смахивающий на страусовое перо хвост, которым он обычно бешено вилял, на этот раз смирно лежал поверх одеяла. Ротуэлл почувствовал, как в нем поднимается злость, но уходить, однако, не собирался.

— Не думаю, что в таких обстоятельствах муж должен оставлять жену одну, — твердо проговорил он.

Камилла подняла на него залитые слезами глаза.

— Боже, как он мог? Он ведь мой отец! — воскликнула она, заметавшись по комнате. — Как он мог смеяться надо мной! Какой бы он ни был… даже при том, что я его внебрачная дочь… разве я — не его собственная плоть и кровь? Какой же он бессердечный!

Сердце Ротуэлла разрывалось от жалости. Видит Бог. Камилла не заслуживала такого мерзавца-отца.

— Похоже, пришло время остановить Валиньи, — словно разговаривая сам с собой, негромко бросил он. — Я уже начинаю думать, что окажу тебе услугу, если вызову этого негодяя на дуэль и сделаю тебя сиротой.

Похоже, он выбрал не лучший способ успокоить жену. По лицу Камиллы пробежала судорога.

— О да, замечательный способ! — с горечью бросила она. — Разом решишь все мои проблемы, верно? А ты подумал, что будет, если ты оставишь меня вдовой? Валиньи станет прыгать от радости… впрочем, ты и так это знаешь… А если ты всадишь ему в сердце пулю, тебе придется бежать из страны? Таким способом ты намерен положить конец сплетням?

Ротуэлл выругался сквозь зубы.

— О, Киран, ну как ты не понимаешь? — Камилла схватилась за голову. — Не в твоих силах сделать так, чтобы мой отец меня полюбил!

И тогда он сделал то, что должен был сделать с самого начала, — обнял и крепко прижал ее к себе. Если он думал, что она начнет вырываться, то ошибался — Камилла со вздохом облегчения припала к его груди.

— Мне очень жаль, дорогая, — пробормотал он, слыша, что она плачет, уткнувшись в него носом. — И если я и зол сейчас, то лишь на себя, не меньше, чем на этого мерзавца Валиньи.

— Почему? — всхлипнув, пробормотала Камилла. — При чем здесь ты?

Ротуэлл никак не мог отыскать подходящие слова.

— Мне следовало сразу положить конец этой карточной игре, — наконец глухо проговорил он. — Дать понять Валиньи, что, не намерен терпеть его дурацкие насмешки над тобой. Но я не сделал этого… потому что был пьян. А еще потому что потерял голову, едва увидев тебя, и оставил все как есть. И в результате все это ударило по тебе.

— Да, конечно, ты мог просто взять и уйти! — саркастически фыркнула она. — И оставить меня с ними. По-твоему, это было бы лучше?

Ему скова захотелось выругаться — но он сдержался. Он вдруг почувствовала, как дрожит Камилла.

— Я должна была предвидеть приезд лорда Холбурна. Я должна была подумать об этом еще в тот день, когда ступила ногой на берег в Гавре. Нет, раньше — когда обратилась к Валиньи с просьбой о помощи. Да, уже тогда я обязана была знать…

— Камилла, уверяю тебя…

— Да, и не спорь со мной! — воскликнула она. — Мне не следовало так поступать — но я сделала это, потому что хотела получить свое наследство. Я думала… я надеялась, что смогу стать независимой. Смогу защитить себя — и своего ребенка, если он у меня будет… если Господь Бог подарит мне такое счастье!

— Камилла….

— О, только ничего не говори! — перебила она. — Да, это безумие — но выбора у меня не было. Я знала, что не смогу жить так, как жила моя мать. Но я обязана была понимать, что мое появление в Лондоне напомнит всем ту старую историю. И вот теперь лорд Холбурн в Лондоне… а я… мне страшно! Страшно подумать, что он — а вместе с ним и весь Лондон — станут перешептываться о том, как Валиньи поступил со мной! Боже, Киран, неужели мало того, что мой собственный отец издевается надо мной?! Неужели обязательно, чтобы об этом узнали все?

Ротуэлл потянул ее к кровати.

— Присядь, Камилла. — Усадив ее рядом, он осторожно смахнул слезы с ее заплаканного, несчастного лица. — Мне очень жаль, что так вышло. Ты чудесная, очаровательная женщина. И если Валиньи не понимает, как ему повезло иметь такую дочь, и если ты по-прежнему не хочешь, чтобы я вбил ему в голову эту мысль вместе с пулей, то позволь мне по крайней мере поговорить с лордом Шарпом.

— С лордом Шарпом? — Камилла шмыгнула носом. — А зачем?

— Ну, если мои слова для Кристины ничего не значат, то к словам Шарпа она прислушается, можешь быть уверена. Ведь это он выплачивает ей содержание, а помимо этого, еще и оплачивает кое-какие ее счета. И как бы Валиньи не был увлечен ею, он никогда не женится на ней — просто потому, что у него нет денег, чтобы ее содержать. И Кристина, черт бы ее побрал, отлично это знает.

Камилла пожала плечами.

— У Валиньи за душой ни гроша, — прошептала она. — Но снова вмешивать лорда Шарпа? Боже, стыд какой!

— Это Кристине должно быть стыдно, а не тебе. — Ротуэлл сжал ее руку. — Тебе нечего стьдиться, дорогая, поверь мне. В этой истории ты оказалась единственной жертвой.

Камилла долго смотрела ему в глаза, словно пытаясь прочесть в них правду. А потом губы у нее вдруг задрожали. Бросившись на грудь Ротуэллу, она разрыдалась.

— Ну-ну, успокойся, — бормотал он, укачивая ее, словно ребенка. — Я не позволю, чтобы что-то омрачило твое будущее. Слышишь, Камилла? Даю тебе слово.

Она резко вскинула на него взгляд, сразу перестав плакать. Слезы моментально высохли, и в глазах Камиллы вспыхнула злость.

— А если тебя не будет рядом? — хрипло прошептала она. — Только не лги мне, Киран! Зачем давать слово, которое ты, возможно, не сможешь сдержать!

Бог свидетель, герой из него еще тот, подумал Ротуэлл, но теперь уж ничего не попишешь. Обхватив ее лицо ладонями, он нежно поцеловал ее в губы.

— Сдержу, вот увидишь, — пробормотал он, с трудом заставив себя ненадолго оторваться от ее губ. — Даю тебе слово. Я позабочусь о тебе. Клянусь тебе. Могу даже увезти тебя из Лондона, если хочешь, — спохватился он. — Э-э-э… в Чешир, например. Там у меня поместье.

— А это далеко? — спросила Камилла, когда губы Ротуэлла скользнули по ее щеке.

— В двухстах милях от Лондона, — ответил Ротуэлл. — А если тебе покажется, что это недостаточно далеко, можем уехать на Барбадос.

С ее губ сорвался странный звук — то ли смешок, то ли рыдание, Ротуэлл так и не понял. Впрочем, ему было все равно — низко наклонив голову, он снова поцеловал ее, решив, что в данном случае поцелуй окажется более веским аргументом, чем любые слова.

Он вдруг поймал себя на том, что гордится ею.

С первого взгляда на Камиллу он догадался, что перед ним — женщина, которая не позволит никому распоряжаться своей судьбой. Но теперь, когда он узнал ее, узнал по-настоящему, ему стало понятно, что она выросла такой лишь потому, что, в сущности, тоже была брошенным ребенком. И теперь она ни за что не согласится стать игрушкой в руках мужчины — до тех пор, пока сможет этого избежать.

Теперь она леди Ротуэлл. Значит, он должен сделать все, что в его силах, чтобы защитить ее.

— В твоей ситуации есть и преимущества. Вспомни о них, дорогая, — прошептал он, пальцем приподняв ей подбородок. — Конечно, я понимаю, что этого мало, но у тебя есть я. И Джим-Джим — или… проклятие, как его там?

И тут Камилла наконец рассмеялась — только глаза у нее слегка припухли и покраснели от слез.

— Чин-Чин, — смахнув с кончиков ресниц еще не просохшие слезинки, поправила она. — По-моему, ты поклялся вернуть его леди Твидейл. А вместо этого он спит у тебя в постели и день ото дня толстеет.

Ротуэлл отвел глаза в сторону.

— Никак не могу застать Твидейла дома, — смущенно промямлил он.

Камилла блаженно замерла в его объятиях — лицо ее немного разгладилось, в глазах искрился смех. И в этот момент раздался бой каминных часов.

— Только посмотри, сколько времени! — ахнула Камилла, вскакивая на ноги. — Пора переодеваться к обеду.

Киран, по-прежнему сидя на постели, не сводил с нее глаз.

— А может, не будем? — внезапно охрипшим голосом негромко предложил он. — Если ты и вправду… испытываешь ко мне хоть какие-то чувства… тогда разденься, Камилла. Позволь, я попробую сделать так, чтобы ты забыла о том, что произошло сегодня.

Он все смотрел на нее — и в глазах его была такая нежность, какой ей до сих пор еще не доводилось видеть.

— Запри дверь, Камилла, — велел он. — И ложись в постель. Между прочим, приказываю тебе как муж!

Это был тот единственный приказ, которому она готова была охотно повиноваться. После всех событий этого дня измученная Камилла мечтала только об одном — забыться в его объятиях.

Она заперла дверь на ключ, а потом привалилась к ней спиной, словно для того, чтобы не дать бедам и горестям ворваться в комнату.

Киран пожирал ее глазами. Почувствовав на себе этот жадный взгляд, она слегка вздрогнула, точно он обжигал ее.

Встав у изножья постели, она принялась вытаскивать из прически шпильки.

— Подожди. — Киран схватил ее за руку. — Позволь мне…

Подойдя к ней сзади, он прижался губами к ее шее. Камилла, закрыв глаза, бездумно наслаждалась ощущением, будто ее подхватывает теплая волна.

— Помоги мне забыть, — пробормотала она. — О Киран, помоги мне не думать об этом…

Одну за другой он вытаскивал шпильки, наслаждаясь тем, как тяжелые, шелковистые пряди волос обвиваются вокруг его пальцев. Потом, покончив с этим, прижался губами к ее уху.

— Пойду-ка я предупрежу, что мы не будем ужинать, — пробормотал он, — не то Трэммел еще, чего доброго, примется разыскивать нас по всему дому.

— Хорошо, — кивнула Камилла.

И тут его взгляд упал на собаку.

— Джим! — рявкнул Ротуэлл, ткнув в нее пальцем. — Иди погуляй, старина.

Крохотный спаниель послушно соскочил на пол. Камилла с легкой улыбкой смотрела, как Киран направился к двери, стараясь не наступить на вертевшегося у его ног песика.

К тому времени как он, вернувшись, запер за собой дверь, на Камилле уже не было ничего, кроме чулок и сорочки. Он замер, глядя на нее, и суровое лицо его немного смягчилось.

— Что? — прошептала она. — Что-то не так?

— Ничего, — с чувственной улыбкой пробормотал он, обхватив ее лицо ладонями. — Просто… ты такая красивая. Слишком красивая…

Приподнявшись на цыпочки, Камилла обвила руками его шею.

— Киран, почему ты говоришь…

Поцелуй помешал ей договорить. Губы Кирана были жадными и требовательными. Камилла вглядывалась в его лицо и видела, как в свете угасающего дня в нем проступают растерянность и печаль.

Она не сомневалась, что Киран хочет ее — но при этом упорно старается держаться на расстоянии, словно боится подпустить ее слишком близко. Терзаемый угрызениями совести, он убедил себя, что у него нет будущего. И вот сейчас Камилла взглядом молила его позволить ей стать частью его жизни.

Темные ресницы Ротуэлла, словно в ответ на ее взгляд, затрепетали — повинуясь женскому инстинкту, она подняла руку и осторожно погладила его щеку, кончиком пальца обвела изгиб твердых, чувственных губ.

Ноздри Ротуэлла чуть заметно затрепетали. А потом, словно отвечая на ее молчаливый призыв, он уткнулся лицом в ее ладонь и она услышала его вздох.

— Киран, — прошептала она. — Дорогой…

Ротуэллу казалось, он тонет в ее нежности, в которой не было и намека на навязчивость или соблазн. Его, в свою очередь, переполняла нежность к этой удивительной женщине, смешанная с сожалением о том, что он так бездарно растратил свою жизнь.

Будто во сне, он протянул руку, дотронулся до ее плеча. Пальцы его погладили нежную шею, потом осторожно коснулись крохотной ямки между ключицами, почувствовали, как бьется ее сердце — только для него, вдруг с какой-то безумной надеждой подумал он.

Опустив голову ей на плечо, Ротуэлл прижался губами к горлу Камиллы, чувствуя щекой ее нежное плечо. Когда-то он искренне считал ее холодной… Боже, какой же он был глупец! Она не была холодной — она была сильной, но тогда он этого не понимал. Камилла выжила бы, и не будь его рядом. А вот он… Выжил бы он без нее? Сейчас он уже сильно сомневался в этом. С пугающей ясностью он вдруг понял, что любит ее… любит всей душой, всем сердцем. Он не хотел этой любви — но это случилось помимо его желания. И изменить что-либо было уже не в его силах.

Он молчал так долго, что Камилла встревожилась. Услышав, как она шепчет его имя, Ротуэлл вскинул голову. Она заглянула ему в глаза — и прочла в них такое отчаянное желание, что у нее на мгновение сжалось сердце.

— Господи, Камилла, — хрипло выдохнул он. — Иди ко мне… Я не могу… без тебя…

Облегчение, охватившее ее, было настолько сильным, что она едва не рассмеялась.

— Киран, дорогой, я здесь, — прошептала она. — Я с тобой. И так будет всегда.

Он вдруг снова заговорил.

— Я хочу тебя, как ничего и никогда не хотел прежде, — коротко бросил он. — Впрочем, нужно ли это говорить?

Сердце Камиллы едва не разорвалось от счастья.

— А почему бы и нет? — улыбнулась она. Ротуэлл вдруг отвернулся. Камилла вглядывалась в его лицо: странно, сейчас она не могла бы сказать, молод он или стар — просто красивый и мужественный человек, и при этом невероятно одинокий…

— Наверное, это эгоизм с моей стороны — говорить такое… — буркнул Ротуэлл.

Камилла стащила с него рубашку и молча швырнула ее в сторону. Ротуэлл так же молча проводил ее глазами.

В комнате было уже почти совсем темно. Пока Киран сбрасывал с себя остатки одежды, Камилла окинула взглядом его мускулистое, стройное тело. Несмотря на то что в последнее время Киран очень похудел, он по-прежнему выглядел огромным. Его покрытое тяжелыми плитами мускулов тело говорило о многих годах изнурительной работы, а исполосованная шрамами спина свидетельствовала о бесчеловечной жестокости, которую ему довелось испытать. И все же своеобразная грация в нем была. В глазах Камиллы Ротуэлл был прекрасен. А когда он повернулся, чтобы сбросить с себя последние остатки одежды, и она вновь увидела его рубцы, глаза у нее защипало от слез.

— Ложись в постель, любовь моя, — прошептала она.

К ее удивлению, Киран вдруг подхватил ее на руки и опустил на постель, будто она не весила ничего. Потом склонился к ней — в глазах его горело желание, а его возбужденная мужская плоть трепетала от нетерпения. Камилла, повинуясь безотчетному импульсу, протянула ему губы, а потом ее руки сомкнулись на его талии, и она нетерпеливо прижала его к себе.

— Я хочу тебя, Киран, — прошептала она. — Я сгораю от нетерпения.

Руки у него задрожали.

— Я тоже. И я не уверен, что смогу сейчас быть нежным, — прошептал он в ответ. — Ты уверена, что хочешь этого?

— О да, — Руки Камиллы обвились вокруг его шеи. — Совершенно уверена.

Не говоря больше ни слова, Киран вошел в нее.

— Иисусе сладчайший, Камилла… — пробормотал он. — Ты такая… О Господи! Когда я в тебе — я словно вернулся домой!

Она почувствовала, как ее сердце, подпрыгнув в груди, рванулось к нему. Тело ее мгновенно расслабилось, готовое принять его. Он снова припал к ее губам — но теперь это был властный поцелуй мужчины, уверенного, что любимая женщина душой и телом принадлежит ему. Знакомое желание захлестнуло ее, и Камилла чуть слышно вздохнула.

— Ты моя, Камилла, — хрипло выдохнул он. — Скажи мне, что ты моя!

— Да, Киран, да! — прошептала она. — Навсегда!

Снова и снова он врывался в нее — бугры мышц на его бедрах точно окаменели, глаза были закрыты. Жар, исходивший от его напряженного тела, передался Камилле, и она вдруг почувствовала, что растворяется в нем.

Желание становилось все острее, нарастая с каждой минутой, — Камилле казалось, что где-то глубоко внутри ее словно раскручивается тугая пружина, и она взлетает все выше. Теперь она уже не принадлежала себе. Захваченные страстью, они не замечали, как день постепенно перешел в вечер, как в комнате сгустились сумерки.

Внезапно глаза его широко распахнулись — от взгляда этих похожих на расплавленное серебро глаз у Камиллы закружилась голова.

— Я не смогу оставить тебя, Камилла, — прохрипел он. — И не хочу!

Потрясенная странным ожесточением, с каким это было сказано, Камилла застыла.

Словно в подтверждение своих слов, Киран снова припал к ее губам.

— Не уходи от меня, Камилла! — пробормотал он. — Прошу тебя, не оставляй меня одного.

Вместо ответа Камилла только обняла его и молча притянула к себе.

Кираном вдруг словно овладело какое-то безумие… сумасшедшее, отчаянное желание обладать ею. Тот момент, когда все еще можно было повернуть вспять, остался в прошлом — Киран давно уже отдал ей всего себя, целиком и без остатка.

В сердце Камиллы больше не оставалось ничего, что бы не принадлежало Ротуэллу, человеку, которого она когда-то считала неспособным любить… и рассчитывала держать на расстоянии.

Какой же глупой она была… Как могла до такой степени недооценивать его! Из груди Камиллы вырвался прерывистый вздох.

Приподняв голову, Киран ласково потерся щекой о ее щеку.

— Камилла, — шепотом окликнул он, дунув ей в ухо. Когда она не отозвалась, он заглянул ей в глаза. Уголки губ его тронула лукавая усмешка.

— А теперь-то что не так? — шепнул он.

Камилла зажмурилась.

— Боже мой, Киран! — с неожиданной резкостью выпалила она. — Неужели ты не понимаешь, что я боюсь?! Боюсь, что ты совсем отберешь у меня мое сердце!

Ротуэлл вдруг убрал руку, и Камилла съежилась, будто этот жест причинил ей физическую боль.

— Я знаю… знаю… Я сама говорила, что такое невозможно, — каким-то сдавленным, так непохожим на ее собственный голосом продолжала она. — Но та граница, которую я мысленно провела для себя… она стирается.

Обхватив лицо Камиллы ладонями, Киран осыпал поцелуями ее губы, ее щеки, хрупкие скулы. Потом со вздохом уткнулся лбом в ее плечо.

— Моя чудесная девочка, — пробормотал он. — Моя красавица! — Он горько рассмеялся. — А я-то считал тебя такой восхитительно хладнокровной, даже бессердечной, — пробормотал он, зарывшись носом в ямку на ее плече. Похоже, я тебя переоценил, верно? Потому что под этой броней, которой ты окружила себя, бьется на редкость нежное сердце. И мне очень жаль, поверь.

— Просто поцелуй меня, Киран, — прошептала она. — Vraiment, по-моему, мы слишком много думаем!

Он послушно выполнил ее просьбу, потом перекатился на бок и вытянулся на постели рядом с Камиллой. Она краем глаза озабоченно поглядывала на мужа. И заметила, как его взгляд остановился на ее мягко округленном животе. Она уже открыла было рот, как вдруг тяжелая и горячая рука Ротуэлла легла ей на живот.

— Как ты думаешь, дорогая, — шепнул он, — может быть… Такое возможно?

— Слишком рано, милый, — поколебавшись ответила она.

Должно быть, от слуха Ротуэлла не укрылась легкая нотка неуверенности, проскользнувшая в ее голосе.

— А когда будет не рано? — встрепенулся он, прижав ее к себе и заглядывая в глаза.

— Я… я не знаю, — закусив губу, пробормотала Камилла. — У меня не слишком много опыта в подобных делах.

Он порывисто сжал ее руки.

— Но такая возможность есть? — настойчиво повторил он. — Я хотел сказать… есть какая-то надежда, что…

— Oui… — выдохнула она. — Да, надежда есть. Но пока… Откинувшись на подушки, Ротуэлл заложил руку за голову и задумчиво уставился в потолок.

— Девять месяцев, — пробормотал он. — Целая вечность…

Для любого другого человека этот срок не казался бы вечностью. В сущности, какие-то несколько месяцев… так мало, а уж по сравнению с жизнью и вовсе пустяк. Но в глазах Кирана этот срок действительно казался вечностью.

Дав себе слово не думать об этом, чтобы ничто не посмело отравить эти минуты радости и ничем не замутненного счастья, Камилла прижалась к мужу и провалилась в беспокойный сон.




Всю ночь ее мучили кошмары. А поутру, когда Эмили принесла ей горячую воду и раздвинула шторы, она с неудовольствием обнаружила, что лежит в постели одна. Дверь в спальню Кирана была плотно закрыта — и хотя она не слышала, когда он встал и ушел к себе, все же у Камиллы осталось смутное чувство, что это случилось задолго до рассвета. Она догадывалась, что Ротуэлл ушел из дома — за недолгие недели их брака она научилось безошибочно чувствовать его присутствие.

Выбрав для прогулки самый нарядный туалет из всех, что у нее был, редингот глубокого винно-красного цвета, который, как она надеялась, немного оживит ее бледные щеки, Камилла спустилась к завтраку. Но не успела она переступить порог столовой, как к горлу вновь подкатила уже знакомая тошнота, поэтому Камилла решила ограничиться чаем и ломтиком поджаренного хлеба.

Вернувшись к себе в комнату, она услышала, как Чин-Чин царапается в дверь, соединяющую ее со спальней мужа. Обрадованная Камилла распахнула ее — и увидела стоявшего возле раковины дворецкого. Лицо его было встревоженным.

— Доброе утро, Трэммел, — кивнула он, подхватив на руки радостно скакавшего песика. — Как я понимаю, его милость ушел довольно рано, не так ли?

— Да, миледи. — Подняв валявшееся на полу полотенце, Трэммел скомкал его и поспешно затолкал в корзину. Камилла подозрительно наблюдала за ним, не обращая внимания на Чин-Чина, который пытался запечатлеть на щеке хозяйки слюнявый поцелуй.

— Вы не знаете, случайно, куда он отправился?

— Нет, миледи, не могу сказать, — степенно ответил дворецкий. — Знаю только, что милорд велел заложить фаэтон, и было это еще до рассвета.

— Свой фаэтон? — эхом повторила Камилла. — Странно. А вам не показалось, что он торопится?

— Очень возможно, — кивнул Трэммел. — Но ведь его милость обычно держит свои дела в секрете.

— Да, я уже заметила, — с недовольным видом кивнула Камилла.

Трэммел замялся — было заметно, что он колеблется.

— Его милость приказал запрячь пару лошадей, — наконец решился он. — И еще… он велел мне положить в саквояж смену белья и еще кое-что из вещей.

— Стало быть, заранее предполагал, что может задержаться до завтра, — нахмурилась Камилла.

Трэммел несмело улыбнулся.

— А теперь, если вы извините меня, мадам, я, пожалуй…

— Нет, подождите… — Камилла, войдя в комнату, ткнула пальцем в полотенце. — Как вам показалось, Трэммел, он утром плохо себя чувствовал? И пожалуйста, не пытайтесь обманывать меня — как-никак я все-таки его жена.

По темному лицу Трэммела скользнула тень сочувствия.

— Только легкая тошнота, мэм, — пробормотал он. — Будем надеяться, ничего страшного.

Камилла, прислонившись плечом к дверному косяку, с грустью посмотрела на него.

— Думаю, мы оба с вами прекрасно понимаем, что дело тут гораздо серьезнее, — негромко проговорила она.

Трэммел каким-то неуверенным движением поставил корзинку с грязным бельем на пол, и на этот раз Камилла заметила на скомканном полотенце кровавые пятна.

— Право, не могу сказать, мэм. Его милость не имеет обыкновения поверять мне свои секреты. Собственно говоря, он вообще никому ничего не рассказывает… разве что леди Нэш.

— Но сам он догадывается, в чем дело? — не отставала Камилла.

Трэммел дернул плечом.

— Думаю, у его милости имеются на этот счет кое-какие подозрения, — кивнул он. — Но он… так и не изменил своим привычкам, и можно подумать…

— Вы хотите сказать, что он по-прежнему много пьет? — перебила Камилла. — Не говоря уж о том, что он почти не спит, да? И практически ничего не ест?

Дворецкий опустил глаза.

— Да, именно так, — кивнул он. — Мне тоже показалось странным… но с другой стороны, это ведь не мое дело, верно? А его милость… трудный человек — и это еще мягко сказано.

Камилла смерила его взглядом.

— Ах вот оно что! — протянула она. — Трудный, значит… А вам не кажется, Трэммел, что пришло время положить этому конец?

Трэммел бросил на нее странный взгляд, словно желая сказать «Удачи!», после чего подхватил корзинку с бельем и поспешно удалился.




Из Лимузена наконец прибыли сундуки с ее вещами, которые по просьбе Камиллы прислала ее старая экономка. Заручившись помощью Эмили, Камилла принялась pacпaковывать их.

Пейзажи она с помощью Трэммела и одного из лакеев повесила в смежной с ее спальней комнате. Вышитые крестиком подушки положила на постель Кирана, решив, что это придаст его комнате более жилой вид, чего явно не хватало. На этом ее энтузиазм угас. Решив оставить разборку остальных сундуков до лучших времен, Камилла поднялась в маленькую гостиную и всю вторую половину дня просидела у камина с Чин-Чином на коленях.

Во имя всего святого… что заставило Кирана сбежать из дома в такую немыслимую рань? Камилла готова была голову дать на отсечение, что ни в клуб, ни в один из притонов, где карточная игра длится до утра, он не поехал. Вряд ли для этого ему бы понадобилось брать фаэтон — экипаж, предназначенный исключительно для скачек да еще запряженный сразу парой лошадей. И зачем он велел Трэммелу уложить его вещи… да после очередного приступа своей загадочной болезни?

Ей вдруг вспомнилась настойчивость, с которой ночью Киран расспрашивал ее… и она машинально положила руку на живот тем же самым жестом, который так часто замечала у леди Нэш. «Еще слишком рано об этом говорить», — сказала она Ротуэллу. Но она ведь знала. Помоги ей Бог, если она ошиблась, но она была почти уверена. Да, она носит под сердцем ребенка — в мире, где у нее не было ни одной родной души… а муж ее тяжело болен… возможно, умирает…

Камилла принялась разглядывать мир за окном — аккуратные кирпичные городские особняки, пролетающие мимо окна щеголеватые экипажи, на запятках которых стояли вышколенные лакеи в ливреях. Это и есть мир, в котором суждено расти ее будущему ребенку, мир английского высшего света. Не какое-то сельское захолустье в Богом забытом уголке Франции, не крошечный островок на самом краю света, где-то в Вест-Индии… как было у нее и у Кирана.

Камилла вдруг вспомнила, как вчера в Гайд-парке она впервые в жизни увидела лорда Холбурна. Какой он, этот человек, за которого когда-то ее мать вышла замуж? В ее памяти всплыл темный плащ… шляпу он, кажется, снял, приветствуя двух молодых дам возле пруда. Волосы лорда Холбурна были белы, как снег, он показался ей высоким и очень худым, но насчет роста Камилла была не слишком уверена, потому что в этот момент он как раз наклонился погладить крохотного черного пуделя, сидевшего на коленях у одной из дам.

Камилла пожалела, что не слышала, что он сказал… не слышала даже его голоса. Какой он? Наверное, добрый, решила она — иначе вряд ли ему пришло бы в голову гладить чужую собаку, верно? Этого явно не много, но ведь это все, что ей было известно об этом человеке. Услышав, как часы пробили четыре, Камилла, собрав все свое мужество, спустилась вниз. Завернувшись в плащ и натягивая перчатки, Камилла сообщила Трэммелу, что намерена выйти подышать свежим воздухом. Нет, лакей ей не потребуется, решительно отказалась она. То, что ей предстояло, было личным делом, и аудитория ей не нужна.




К полудню тучи, которые ветер пригнал сюда с континента, двинувшись в направлении столицы, разразились проливным дождем, настолько сильным, словно первейшей его задачей было утопить все на своем пути. Вынужденный по этой причине остаться дома, в Селсдон-Корт, герцог Уорнем коротал время в компании своего дворецкого, когда со стороны дорожки, ведущей к дому, вдруг раздался оглушительный грохот колес.

— Какого черта? — возмутился он, оторвавшись от документов, которые как раз просматривал. — Кого это принесло в такую погоду?

— Сейчас посмотрю, ваша светлость. — Коггинс услужливо засеменил к окну. И тут же вернулся. — Это фаэтон, едет достаточно быстро. По-моему, только что снес стойку ворот.

— Дьявольщина! — снова выругался герцог, бросившись к двери. Через мгновение он был внизу.

Два дюжих лакея уже успели открыть парадную дверь и спустились с крыльца, позаботившись прихватить внушительных размеров зонт, призванный защитить приехавшего, а заодно и его вещи — от непогоды.

Уорнем, прищурившись, разглядывал остановившийся перед крыльцом знакомый черный экипаж, впрочем, руки в черных перчатках, натянувшие вожжи, чтобы удержать двух холеных вороных лошадей, тоже были ему хорошо знакомы.

Лорд Ротуэлл, неловким жестом уцепившись за край фаэтона, сделал попытку выбраться из экипажа, однако покачнулся и рухнул вниз прямо на усыпанную гравием дорожку.

— Боже милосердный! — Герцог опрометью слетел по ступенькам и бросился к нему.

К тому времени как он подбежал к своему другу, лакеи уже успели подхватить барона под руки — один из них при этом держал над ним зонтик.

— Боже милостивый! — повторил герцог, стараясь перекричать ветер. — Что произошло?

Ротуэлл промок до нитки, шляпа превратилась в уродливый блин, густые черные волосы облепили мокрое лицо. Встряхнув головой, он поднял глаза. Лицо его было суровым и мрачным. И очень бледным, отметил про себя герцог.

— Пусти меня в дом! — рявкнул Ротуэлл. — Мне нужно срочно поговорить с тобой!

— Какого дьявола тебе понадобилось ехать на юг, да еще в такую бурю?! — возмущался герцог, убедившись, что барона препроводили в маленькую гостиную, где было тепло и уютно.

— Кто же знал, что разразится такая буря? — буркнул Ротуэлл. Завернувшись в сухое одеяло, он придвинулся поближе к камину. Лицо у него было задумчивое и печальное. — У меня там в пальто кое-какие документы, — продолжал он. — Речь идет об одном деле, которое я хотел с тобой обсудить.

— Что, твое дело не могло подождать? — брюзгливо бросил герцог. Отойдя к буфету, он разлил в бокалы бренди. — Плюнь ты на эти документы, Ротуэлл. Лучше посмотри на себя — ты ведь болен, едва на ногах стоишь! Нужно быть полным идиотом, чтобы в таком состоянии скакать сюда из Лондона в бурю, да еще в открытом экипаже!

Он сунул барону в руку бокал с бренди — Ротуэлл, очнувшись, поднял голову. Взгляды их встретились. Какое-то мгновение они смотрели друг другу в глаза.

— Да, черт возьми, я болен, — неохотно проворчал Ротуэлл. — Так что, друг мой, это дело никак не могло подождать.




А в самом центре города, на Беркли-сквер, дождя еще не было, но холодный воздух, насыщенный жирной копотью газовых фонарей и ароматами конского навоза, казался спертым. Камилла видела, как с юга быстро надвигается череда туч, понемногу начал накрапывать дождь, а невесть откуда взявшийся пронзительный ветер быстро гнал по улицам пожухлые листья. Улицы вмиг опустели — редких прохожих словно бы сдуло тем же самым ветром. Зонтик, который она прихватила с собой, упорно старался вырваться у нее из рук, а ветер, словно издеваясь, дергал и рвал полы ее плаща.

Стоявший на Гросвенор-сквер городской особняк лорда Холбурна даже издалека производил внушительное впечатление — раздвинув плотную пелену тумана, он грозно возвышался над нею, словно древняя сторожевая крепость. При одном только взгляде на него сердце Камиллы сжалось. Перед ней был дом, в котором когда-то жила ее мать, ставшая графиней Холбурн. Неужели эта жизнь респектабельной дамы, полная комфорта и бесчисленных привилегий, которые дают богатство и титул, была такой унылой и безрадостной, как рассказывала maman?

Слуга, открывший ей дверь, оказался настолько стар и дряхл, что Камилла даже ужаснулась на мгновение — высохшее лицо смахивало на череп, костюм дворецкого висел на костлявых плечах, как на вешалке. Увидев Камиллу, он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но вдруг, к ее ужасу, в горле у старика заклокотало, и он отшатнулся от нее с таким видом, будто увидел привидение.

— Месье?.. — шагнув к нему, неуверенно пробормотала Камилла. — Могу я вам чем-нибудь?..

Глаза у дворецкого закатились, и он медленно сполз на ковер, будто тряпичная кукла.

Камилла не помнила, как оказалась внутри, но к тому времени, как с лестницы кубарем скатился лакей, свернутый в несколько раз плащ Камиллы уже лежал у старика-дворецкого под головой.

— Боже мой, он лишился чувств! — крикнула она лакею, присевшему возле нее на корточки.

— Нет, просто он очень стар, бедняга, — сочувственно вздохнул лакей и осторожно похлопал дворецкого по щеке. — Фотеринг? Фотеринг, вы меня слышите?

— Mon Dieu, — ошеломленно прошептала Камилла. — Наверное, нужно послать за доктором?

Не успела она это сказать, как чья-то высокая фигура, появившись, точно из-под земли, с испуганным криком бросилась к ним.

— Фотеринг! Господи помилуй! Что тут произошло?

Камилла подняла голову — и прямо перед собой увидела глубоко посаженные карие глаза лорда Холбурна. Она обратила внимание, что пустой левый рукав его домашнего жакета аккуратно заколот булавкой.

Она поспешно поднялась на ноги, чувствуя, как ее лицо полыхает огнем.

— Мне очень жаль, — запинаясь, выдавила она. — Ваш дворецкий открыл мне дверь и почти сразу же лишился coзнания. Очень надеюсь, что это не сердце…

— Кто вы такая?! — спросил лорд Холбурн.

От его резкого тона Камилла съежилась, точно он дал ейпощечину. Взяв себя в руки, она поспешно вытащила свою визитку. Тут в прихожей появился второй лакей, и они вдвоем попытались приподнять старика-дворецкого. Он слабо застонал.

— Я леди Ротуэлл, — проговорила Камилла. — Боюсь, моя визитка несколько устарела… — смущенно улыбнувшись, добавила она.

Она протянула ему карточку. Он взял ее, и она увидела, как у него задрожала рука.

— Понятно… — внезапно осипшим голосом пробормотал он. — Кхм… да… О Господи…

Хозяин дома повернулся, толкнул дверь, и Камилла увидела перед собой большую, ярко освещенную гостиную. Лорд Холбурн был смугл от природы, но сейчас в его лице не было ни кровинки.

— Прошу вас, садитесь. Я только поднимусь к Фотерингу, а потом присоединюсь к вам.

— Мерси, милорд.

Пытаясь взять себя в руки, Камилла принялась разглядывать комнату. Гостиная, куда ее провели, поражала изысканной элегантностью: шелковые обои в бледно-голубых тонах приятно гармонировали с резной мебелью потрясающей красоты, а высокие потолки были украшены лепниной, сделавшей бы честь любому музею. К удивлению Камиллы, украшенная позолотой мебель в гостиной оказалась французской, тогда как плафоны на потолке, с райскими кущами и головками херувимов, явно были творением местных мастеров.

На стене возле камина висели портреты в полный рост: на полотне слева была изображена очаровательная женщина в высоком елизаветинском воротнике, подхватившая одной рукой крошечного щенка терьера. На портрете справа был изображен благородного вида джентльмен с остроконечной черной бородкой в парчовом камзоле по моде начала столетия. На письменном столе возле него красовались глобус и секстант. Похоже, род Холбурнов уходит корнями в глубокую древность, подумала Камилла. А учитывая роскошную остановку, древность рода подкреплялась изрядным богатством.

Камилла залюбовалась очаровательным фортепьяно розового дерева. Неясный шорох у нее за спиной заставил ее обернуться — в дверях стоял лорд Холбурн. Ей показалось, он разглядывает ее с опаской, как какое-то диковинное существо, причем стоит там уже довольно долго…

— Как ваш дворецкий, милорд? — вежливо осведомилась она.

— Он поправится, — коротко бросил Холбурн, входя наконец в комнату. — Прошу вас, леди Ротуэлл, садитесь.

— Такое случалось раньше? — поинтересовалась Камилла, опустившись в предложенное хозяином кресло.

Холбурн, все еще держа в руке ее визитку, сел напротив.

— Что вы от меня хотите, леди Ротуэлл? — в упор спросил он.

Камилла смущенно отвела глаза.

— Стало быть, вы знаете, кто я?

— О, думаю, догадываюсь, — ответил он. — Но предпочел бы все-таки услышать ваши объяснения.

Камилла собралась с духом.

— Я — дочь Дороти, — заговорила она, стараясь, чтобы голос не выдал ее волнения. — Приехала в Лондон всего несколько недель назад. И полагала, что долг предписывает мне нанести вам визит вежливости, милорд, но узнала, что вас нет в городе.

— Совершенно верно. — Холбурн прищурился. — Могу я спросить, почему вы после всех этих лет решили вернуться в Лондон?

Камилла замялась.

— Я приехала, чтобы выйти замуж, — коротко сказала она. — Мой отец…

— Ваш отец? — резко перебил он.

Краска бросилась ей в лицо. Никогда еще Камилла не чувствовала себя до такой степени глупо.

— Oui, monsieur, я имею в виду графа де Валиньи. — Камилла сорвалась с кресла. — Прошу прощения, милорд, это была ошибка! Я пришла, чтобы заранее извиниться… за те слухи, которые вызвало мое появление… и приезд отца тоже; — сбивчиво пробормотала она. — Поверьте, если бы я могла избавить вас от этого, я бы…

— Боюсь, я не совсем понимаю, леди Ротуэлл, — спокойно сказал он.

Камилла уже направилась к двери, но эти слова заставили ее обернуться. Рука Холбурна стиснула подлокотник кресла, словно он собирался вскочить и броситься за ней. Однако он этого не сделал.

— Моя мать была не очень мудрая женщина, месье, но я любила ее, — опустив голову, пробормотала Камилла. — Трудно отрицать, что ее поступок поставил вас… в очень неловкое положение. Я понимаю, какие неудобства… Поверьте, я очень сожалею об этом. Это все, что я хотела сказать.

При этих словах лорд Холбурн резко встал.

— Бог ты мой! — вырвалось у него. — Неудобства, вы сказали?! — Он заходил из угла в угол. — Неудобства?!

Камилла подняла на него глаза.

— Возможно, кто-то назвал бы это по-другому, более резко, но мне не хочется этого делать, — негромко пробормотала она. — Всего доброго, лорд Холбурн. Не нужно меня провожать.

— Подождите, — хрипло бросил он, по-прежнему не глядя на нее. — Что… Что она рассказывала вам обо мне?

Камилла смущенно затопталась на месте.

— Очень мало, милорд, — чуть слышно проговорила она. — Вообще говоря, моя мать редко говорила о своей жизни в Англии.

— Редко? — рявкнул он. — Значит, она даже не рассказывала вам, как мы познакомились? Не говорила, сколько времени я ухаживал за ней? Не пыталась даже меня описать?

Камилла с трудом проглотила вставший в горле комок.

— Нет, месье.

Он наконец повернулся к ней.

— Она хотя бы объяснила вам, почему мы расстались?

Камилла помялась, потом грустно кивнула.

— Да, — прошептала она. — Потому что она хотела уехать с Валиньи во Францию…

Холбурн обхватил голову руками.

— Он никогда не любил ее. Никогда. Она всегда была для него… игрушкой. — Он весь дрожал. — Всю жизнь… Ради всего святого, неужели никто не понимает, что он собой представляет?!

— Maman этого не понимала, месье, — тихо сказала Камилла.

Отойдя от окна, лорд Холбурн вновь принялся расхаживать по комнате. Растерянная Камилла понятия не имела, что делать. Остаться? Или незаметно уйти? Она поймала себя на том, что понимает гнев и смущение старого лорда и в глубине души сочувствует ему. Внезапно Холбурн остановился.

— Она просто была очень молода, — пробормотал он. — Семнадцать лет… Боже ты мой! А мне было за тридцать… Я был слишком суров — теперь-то я это понимаю. И, Господь свидетель, я был не слишком привлекателен. Но после всех этих месяцев, когда она наконец сказала мне «да», я… я подумал, что она полюбила меня.

Камилла не знала, что сказать. Она уже начинала жалеть, что пришла сюда — видеть боль, разрывающую сердце этого немолодого уже человека, было невыносимо.

— Мне очень жаль, месье, — прошептала она.

Лицо Холбурна помрачнело, на скулах заходили желваки.

— Я простил ее сначала, — буркнул он, повернувшись к Камилле. — Вы знали об этом? Или она вам так ничего и не сказала?

— Нет, месье, — Камилла опустила глаза. — Мама об этом не говорила.

Единственная рука старого лорда сжалась в кулак.

— Валиньи не оставил мне другого выбора, кроме как вызвать его на дуэль, — проворчал он. — Я привез Дороти домой. Чтобы мы могли начать все снова. Переждать тут, пока стихнут сплетни, которые неизбежно вызовет эта дуэль. Поверьте, я действительно простил ее. Я так ее любил! А она… даже тогда она думала только о Валиньи. Умоляла меня пощадить его.

— Мама даже представить себе не могла, что он выстрелит первым, — сочувственно улыбнулась Камилла.

— Выстрелит первым?! Он?! — Холбурн, отшатнувшись, вытаращил глаза, словно не веря своим ушам. — Какая чушь! У меня была репутация отличного стрелка — я бы просто не позволил ему этого сделать. Нет, моя дорогая, я выполнил просьбу Дороти. Я выстрелил в воздух…

— Вы — что?!

— Я выстрелил в воздух, — медленно повторил лорд Холбурн. — А потом этот мерзавец поднял пистолет и хладнокровно всадил в меня пулю.

— Боже! — Ошеломленная Камилла рухнула в кресло. Ничего более позорного даже представить было нельзя.

Стрелять в безоружного? В человека, настолько великодушного, что он нашел в себе силы простить того, кто нанес ему смертельную обиду?! По закону чести такому нет прощения.

— Вы… ваша рука?.. — едва слышно прошептала Камилла. В лице ее не было ни кровинки.

Холбурн угрюмо кивнул.

— Пуля задела артерию, — объяснил он. — Врачи ничего не смогли сделать. Я был на волосок от смерти. А Дороти… Дороти вместе с Валиньи бежала во Францию…

Камилла с трудом сглотнула — в горле у нее пересохло.

— Какое безумие! — прошептала она.

По-видимому, граф понял ее слова иначе.

— А разве у меня был выбор? — возмутился он. — Убей я его, как он заслуживал, мерзавец отправился бы на тот свет с нимбом мученика вокруг головы… эдакого романтического героя, дьявол бы его побрал! И Дороти никогда бы не простила мне этого. Я не мог выйти из этой дуэли победителем. Сейчас я это понимаю.

Он был прав. Камилла, не в силах поднять на него глаза, мечтала только об одном — провалиться сквозь землю. Она попыталась что-то сказать… и не смогла.

Лорд Холбурн подошел к ней.

— Но все эти годы, леди Ротуэлл, я спрашивал себя…

— О чем?

— Почему ваша мать так и не вышла за него замуж? — севшим от волнения голосом проговорил он. — Разве не этого она хотела? Я ведь дал ей развод. Бог свидетель, я дал ей свободу. А она… почему она?..

Камилла облизнула пересохшие губы.

— Валиньи тоже был разведен, — прошептала она. — Он обманул ее, сказал, что церковь не даст ему разрешения жениться вновь. Maman узнала, что это была ложь, только много лет спустя. Это стало для нее… последним ударом.

Да, последним ударом, уничтожившим ее любовь к Валиньи… уничтожившим всю ее жизнь. Но если Камилла рассчитывала увидеть в глазах лорда Холбурна торжество, то ошиблась. В его лице не было ничего, кроме жалости.

— Значит, она поняла, — хрипло выдохнул он. — Под конец она все поняла. Наши жизни — моя, ваша, ее собственная — были сломаны. Все пошло прахом. А ради чего? Ради пустого адюльтера…

Камилла отвела глаза в сторону.

— Думаю, именно это и свело ее в могилу.

Холбурн рухнул в кресло.

— Стало быть, она умерла? — глухо спросил он. — Я, конечно, догадался по вашим словам, что ее больше нет…

— Да, месье, — тихо проговорила Камилла. — Она умерла. — Лорд Холбурн молчал. — Месье?

Перед ней был сломленный человек. У него не было сил даже поднять на нее глаза.

Камилла так и ушла, оставив его сидящим в кресле: устало ссутулившись, лорд Холбурн уставился куда-то невидящим взглядом. Она попрощалась — но он, казалось, не слышал ее.




Глава 13

Леди Ротуэлл твердо стоит на своем


Когда лорд Ротуэлл наконец вернулся из Суррея, время уже близилось к обеду. Конечно, он сделал глупость, вбив себе в голову, что сможет обернуться за один день. Остановив фаэтон перед домом на Беркли-сквер, барон бросил поводья и спрыгнул на землю, надеясь в этот раз проделать это с большей грацией, чем в Селсдон-Корте. Изо всех сил стараясь держаться прямо, он сунул поводья подбежавшему лакею и с трудом взобрался на крыльцо — чтобы в дверях столкнуться с поджидавшим его Трэммелом.

— Милорд. — Дворецкий испуганно отшатнулся. — Позвольте заметить, что выглядите вы…

— Потом. — Отстранив его в сторону, Ротуэлл поморщился. — Где моя жена?

Трэммел вслед за ним засеменил к лестнице.

— К чаю приезжала леди Шарп, — объяснил он. — Она уговорила леди Ротуэлл отобедать у нее на Ганновер-стрит.

Плечи Ротуэлла устало поникли. Господи помилуй… ему казалось, он вот-вот умрет. Он хотел видеть ее. Он нуждался в ней. Покачнувшись, Ротуэлл медленно двинулся по пустому, точно вымершему дому, прислушиваясь к гулким отзвукам своих шагов. Звукам пустоты и одиночества. Еще одно свидетельство того, во что превратилась его жизнь.

Неужели уже слишком поздно, и для них с Камиллой все кончено?

И в этот момент волна ослепляющей боли вновь нахлынула на него — охнув, Ротуэлл согнулся вдвое. Стены коридора надвинулись на него с двух сторон, перед глазами все поплыло.

— Иисусе! — прохрипел он, судорожно вцепившись рукой в перила.

— Милорд! — подоспевший Трэммел подхватил его сзади. — Вам нужно лечь в постель.

Ротуэлл, заставив себя разогнуться, оттолкнул дворецкого.

— Принеси мне бренди! — просипел он. — Проклятие… не вздумай изображать из себя сиделку, Трэммел! Я сам в состоянии добраться до кровати…

Но тварь, глодавшая его изнутри два последних дня, с каждым мгновением набирала силы. Прошлую ночь в Селсдоне Ротуэлл ни на секунду не сомкнул глаз и к утру настолько ослаб, что едва смог проглотить крошечный кусочек тоста.

К его удивлению, Трэммел категорически отказался принести ему бренди, и Ротуэлл очень скоро убедился, что спорить с ним бесполезно. Вместо этого дворецкий молча и быстро делал то, что обязан был, по его мнению, сделать: разобрал постель, стащил с барона сапоги, помог ему переодеться в чистую рубашку. Возможно, Трэммел лучше его самого догадывался, что за этим последует: не прошло и часа, как у Ротуэлла началась кровавая рвота, что еще удесятерило его муки. Когда приступ закончился и жгучая боль, разрывавшая его внутренности, слегка притупилась, совершенно обессиленный Ротуэлл рухнул в постель. Чин-Чин, положив узкую мордочку на лапы, испуганно таращился на хозяина.

— Ну и что ты об этом думаешь, Джим? — сипло прошептал Ротуэлл, улучив момент, когда Трэммел ненадолго вышел. — Как, по-твоему, эта гадина с косой явится за мной уже сегодня? Или решит помучить еще немного?

Крохотный спаниель издал какой-то тоскливый звук — нечто среднее между стоном и воем — и поглубже зарылся в одеяло. Ротуэлл, закрыв глаза, погладил шелковистую голову собаки. Ему тоже хотелось завыть. Много лет подряд он медленно убивал себя, стараясь поскорее свести счеты с опостылевшей ему жизнью, — и, похоже, его желание вот-вот исполнится — по горькой иронии судьбы именно теперь, когда он вдруг стал ценить ее…




А в доме на Ганновер-стрит Камилла как раз очень удачно взяла подряд три взятки и ждала, когда лорд Шарп будет сдавать, когда в гостиную на цыпочках прокрался дворецкий с серебряным подносом в руках. Почтительно склонившись к ее плечу, он подал ей сложенную записку.

— Вам письмо, миледи, — пробормотал он. — От мистера Трэммела.

— О Господи! — всполошилась леди Шарп. — Что-то случилось?!

Камилла поспешно пробежала записку глазами.

— Ротуэлл заболел, — вскочив на ноги, пробормотала она. — Боже мой, я должна идти!

Не прошло и двух минут, как она, закутавшись в плащ, выскочила из дома — леди Шарп предложила поехать с ней, но Камилла вежливо, но решительно отказалась. Сердце у нее заледенело от страха — должно быть, Кирану очень плохо, в противном случае Трэммел не послал бы за ней.

На крыльце, дожидаясь ее приезда, топтался лакей.

— Где Трэммел? — крикнула она, поспешно стаскивая с себя перчатки.

— Наверху, мэм. — Лакей бросился принять у нее плащ. — Велел вам передать, что его светлости лучше и он сейчас отдыхает.

— Мерси. — Камилла вихрем взлетела по лестнице. У дверей спальни ее поджидал Трэммел, лицо у него было озабоченное. — Как он? — с тревогой спросила она. — Что случилось?

Трэммел склонился к ее уху.

— Он ездил в Селсдон-Корт, миледи, — прошептал он, воровато оглянувшись на дверь. — Я так понял, ему стало плохо уже в дороге. Но в этот раз боль долго не утихала. Думаю, она не отпускала его всю ночь… он очень измучен.

Войдя в спальню, она обнаружила, что лампа у изголовья постели погашена — в комнате было бы темно, если бы не разожженный камин, где ярко пылал огонь. Ротуэлл, до середины груди укрытый одеялом, лежал с закрытыми глазами, сбоку примостился Чин-Чин, рука Ротуэлла лежала у него на спине. Увидев хозяйку, песик радостно заскулил и застучал хвостом. Киран тут же открыл глаза.

— А… он все-таки послал за тобой? — пробормотал он, разглядывая ее. — Чертов упрямец, вечно суется, куда не просят! Со мной уже все в порядке.

Камилла пристроилась на краешке постели и вязала его руку в свои. Лицо у него было пепельно-бледным и как будто слегка припухшим, а в остальном он выглядел как обычно.

— Если у тебя достаточно сил, чтобы проклинать слуг, дорогой, возможно, их хватит и на то, чтобы рассказать мне, где ты был? А заодно и почему тебе вдруг стало плохо, — мягко попросила она. — Только уж будь так добр, не говори, что это меня не касается, хорошо? Потому что я решила, что теперь это меня очень даже касается, — с нажимом добавила она.

Взгляд Ротуэлла немного смягчился. Закрыв глаза, он ласково погладил ее руку.

— Я ездил в Селсдон. Это в Суррее. Там у Уорнемов поместье.

— Понятно, — кивнула она. И невозмутимо добавила: — Будь так добр, впредь предупреждай меня, когда уезжаешь надолго, хорошо?

Ротуэлл тяжело вздохнул:

— Знаешь, раньше никто и никогда не беспокоился обо мне.

— А Ксантия? — мягко возразила она. — Она беспокоится… когда ты ей позволяешь.

Но в глубине души она знала, что, в сущности, он прав. За долгие годы Киран уже успел привыкнуть к мысли, что никому нет дела до того, жив он или нет.

Словно догадавшись, о чем она думает, он высвободил руку и резким движением попытался сесть.

— Если уж ты заговорила о моей сестре… — пробормотал он, кивком головы указав на стул, где висела его одежда, — там, в кармане сюртука, лежат кое-какие бумаги. Будь добра, достань их.

Камилла заколебалась.

— Нет, — решительно бросила она. — Никаких бумаг! Они подождут — сейчас меня интересует твое здоровье.

Он со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

— Нет, Камилла… просто сделай, как я сказал, — попросил он. — А потом… ладно, там видно будет.

Камилла неохотно поднялась — Чин-Чин тут же спрыгнул с кровати и засеменил за ней. Его коготки весело застучали по полу, и почему-то этот звук неприятно поразил Камиллу — очень уж неуместным он сейчас казался. Сунув руку в карман сюртука Кирана, она извлекла пачку каких-то бумаг. После чего, вернувшись к постели, протянула их мужу, втайне ругая себя за то, что послушалась. У нее оставалось еще немало вопросов — и что-то подсказывало ей, что он уже достаточно созрел, чтобы ответить хотя бы на один из них. А получив ответ, она вновь будет настаивать, чтобы он показался доктору, и пусть только попробует отказаться!

Подав ему бумаги, она погладила мужа по щеке и вновь примостилась рядом.

— Я хотел сначала обсудить все это с Гаретом, — объяснил он, передав ей несколько листов. — Вот это — документы о передаче тебе прав на мою часть акций «Невилл шиппинг». А это — документы на дом, тоже на твое имя. Тут понадобится подпись Ксантии, но она подпишет. И еще один — в нем я назначаю Гарета распорядителем наследства.

— Я… — Камилла растерянно заморгала. — Я не понимаю…

— Теперь это все твое, — тихо сказал он. — Возьми их…

— Pourquoi? — смутилась она. — Послушай, Киран, я ничего не понимаю! Я ведь твоя жена.

Он вдруг закрыл глаза.

— Камилла, — твердо сказал он, — я хотел, чтобы все это было оформлено на твое имя. Все остальное… все, чем я владею, перейдет к моему сыну. А если у меня не будет сына — одному дальнему родственнику, настолько дальнему, что я даже не помню, как его зовут.

— Да! — Камилла кивнула, начиная понимать. — Ну да, таковы английские законы.

Он снова взял ее руку в свои.

— И если, упаси Бог, произойдет худшее, я хочу, чтобы хотя бы эта часть не досталась ему вместе с баронским майоратом и титулом, — пробормотал он. — Я не хочу, чтобы впоследствии возникли какие-то вопросы на этот счет. Этот дом — твой, и моя доля «Невилл шиппинг» теперь принадлежит тебе. Это не родовое имущество, и я могу свободно им распоряжаться. Поэтому я завещаю его тебе.

— Киран, но я не хочу… — запротестовала она.

— Камилла, послушай, — перебил он. — Если я умру бездетным…

— Нет, — тихо возразила она, отшвырнув бумаги, — Ты ведь женился на мне, чтобы иметь детей. Неужели ты думаешь, я так глупа, что не понимала этого с самого начала?

Судорога стыда исказила лицо Кирана.

— Кое-что меняется, Камилла, — пробормотал он. — Иногда бывает, что все получается совсем не так, как мы думали…

К его смущению, из глаз Камиллы вдруг брызнули слезы.

— У нас с тобой будет ребенок, — прошептала она, инстинктивным жестом положив руку на живот. — Я знаю… Я это чувствую!

— Камилла… — Он вопросительно посмотрел на нее. — Ты же сама недавно говорила, что не уверена…

— У нас будет ребенок, — твердо сказала она. — Рано или поздно, но будет.

— Камилла… а что, если я не доживу до этого? — беззвучно прошептал он.

Об этом она не желала даже думать. Но сейчас ей было ясно одно — Киран всего лишь старается защитить ее. Но почему тогда ее сердце разрывается от боли, словно он своей рукой вонзил в него нож?!

— Любой нормальный отец настоял бы на заключении брачного договора, чтобы ты после смерти мужа не осталась без гроша, — продолжал Киран. — А вместо этого… единственное, на что ты можешь рассчитывать, — это какие-то жалкие пятьдесят тысяч твоего деда, которые хранятся у его поверенного…

— Пятьдесят тысяч — огромные деньги.

— Этого недостаточно, Камилла, — покачал головой он. — Во всяком случае, для того чтобы вести ту жизнь, какую ты заслуживаешь. Пусть Ксантия, как и прежде, управляет компанией или занимайтесь делами вдвоем, если хочешь. Ты справишься, я уверен в этом. Гарет сейчас уже почти отошел от дел, но он всегда сможет дать тебе добрый совет. И еще — я хочу, чтобы ты…

— Так, — перебила Камилла, отобрав у него документы. — Может, теперь ответишь на мои вопросы?

Его глаза потемнели.

— Я болен, Камилла, — тихо проговорил он. — Болен уже много месяцев. И этим все сказано. Тут уж ничего не поделаешь.

Камилла вдруг почувствовала, что терпение у нее лопнуло.

— Бог мой, Киран, что за дурацкая страсть к мученичеству?! Нет, это просто безумие какое-то! — возмутилась она. — Ну почему… почему, объясни мне, Бога ради — почему ты такой бесчувственный?! И… и совершенно другой, когда занимаешься со мной любовью? Как такое возможно? Мне кажется, ты что-то скрываешь от меня, Киран. Это так?

Он прикрыл глаза — точно отгородился от нее. Только молча покачал головой.

Камилла встряхнула его за плечи.

— Неужели ты навсегда потерян для меня, Киран? — с болью в голосе прошептала она. — Неужели это и есть то, что ты пытаешься мне сказать?

— Камилла, я…

Опустив голову, она заглянула ему в глаза.

— Такой человек, как ты, — прошептала она, — и сдаешься без боя?! Даже не пытаешься бороться?! Святители небесные, Киран! Ты ведь сильный человек, я знаю! Нет, ты обманываешь меня… а может, и себя тоже!

— Камилла, — наконец не выдержав, бесцветным голосом проговорил он. — Каждый из нас когда-то делает свой выбор. И живет с этим. Что же до честности… а ты-то сама всегда честна перед собой?

— Да. Я принимаю жизнь такой, какая она есть! — выпрямившись, бросила Камилла. — Но я борюсь… и я не позволю ей уничтожить меня.

— А как же письмо твоего деда? — тихо напомнил Ротуэлл.

— При чем тут оно? — встрепенулась Камилла.

— Я очень внимательно прочел его, — прошептал он. — Ведь именно из-за него ты осталась ни с чем, Камилла, так? Я до сих пор не понимаю, как ты можешь так спокойно говорить об этом.

— А на кого мне сердиться? — удивилась она. — На деда? Вздор! Жизнь и так слишком коротка, чтобы тратить время на подобные глупости.

— Нет, — покачал головой муж. — На свою мать — за то, что спрятала его от тебя. Господи помилуй, ты разве не читала его? Ведь речь там шла не только о наследстве! Этот человек — твой дед — предлагал взять тебя к себе. Хотел воспитывать тебя. Мечтал избавить тебя от отца, который тебя ненавидел, от жизни, полной одиночества и унижений. Твой дед мечтал о другой жизни для своей внучки — о жизни, полной роскоши, заботы, любви…

Камилла отвела глаза в сторону.

— Мать боялась потерять меня, — тихо проговорила она. — У нее ведь, кроме меня, никого не было. Я поняла это только теперь.

— Ладно, пусть так. — кивнул Ротуэлл. — Давай будем считать, что это не злой умысел, а всего лишь обычный эгоизм с ее стороны. Но тогда почему она не отдала тебе это письмо, когда поняла уже, что дни ее сочтены? Почему? Сколько времени прошло, прежде чем ты отыскала его? Шесть недель? А может, больше? Полгода? Сколько, Камилла?

Камилла опустила голову.

— Немного больше, — прошептала она.

— А время все шло… утекало, как песок сквозь пальцы, — неумолимо продолжал Ротуэлл. — И к тому времени, как мы встретились, у тебя оставалось всего несколько недель, чтобы найти себе мужа, верно? Тебя просто загнали в угол. В результате тебе ничего не оставалось, кроме как броситься в мои объятия — просто потому, что ничего лучшего не нашлось. И что же? Получается, я единственный, кого это приводит в бешенство? Почему, Камилла?!

Камилла сложила руки на коленях.

— Моя мать… — Камилла замялась, подыскивая подходящее слово. — Под конец жизни она стала… алкоголичкой. Все последние несколько лет я смотрела, как она убивает себя… Она не хотела больше жить — ведь красота ее увяла и Валиньи уже не любил ее. — Камилла судорожно вздохнула. — Бывали дни, Киран, когда моя мать вряд ли даже помнила, как ее зовут — что уж говорить о каком-то письме? А под конец. Боже… Она даже меня не узнавала.

На какое-то время Ротуэлл потерял дар речи.

— Прости. Камилла… мне очень жать, — порывисто пробормотал он, сжав ее руку. — Я не знал этого.

Камилла с горечью пожала плечами.

— Не обижайся. Киран, просто я иногда не понимаю, когда мы можем быть откровенны друг с другом, а когда нет. Это так сложно.

— Камилла, я ведь говорил тебе, когда мы поженились…

— Я помню, что ты говорил. — Камилла жестом заставила его замолчать. — Тот наш брак… забудь о нем, потому что я так решила! Что бы мы с тобой ни говорили, о чем бы ни договаривались — все, с этим покончено. Разве ты еще не понял этого, Киран? Разве ты не прочел этого в моих глазах? Я… теперь ты нужен мне, — прерывающимся голосом проговорила она. — И нашему ребенку тоже. Я не прошу тебя… я просто говорю тебе об этом. Я хочу, чтобы ты это знал.

Боль и слабость вдруг одновременно навалились на Кирана, разливаясь по его телу, лишая последних сил.

— Камилла, возможно, если ты… Она покачала головой.

— Возможно, я просто не желаю больше снова впустую растрачивать свою жизнь у постели умирающего, который сам старается вогнать себя в гроб? — прошептала она. На ресницах Камиллы повисли слезы. — Тебе не приходило в голову, Киран, что это… это несправедливо?

А ведь она злится, вдруг с удивлением подумал он. И у нее на это есть полное право — как ни горько это сознавать. Слава Богу, она хоть не сказала, что любит его… этого Ротуэлл бы не пережил.

— Камилла, — негромко пробормотал он, — я такой, какой я есть. Я ведь тебя предупреждал…

— Лжец! — Камилла сорвалась с постели. — Лжец! — повторила она. — Ты не такой. Ты сам превратил свою жизнь в ад, Киран, — и сам же страдаешь от этого. Ты нигде не находишь покоя. Ты почти не ешь. Ты почти не спишь. И вот теперь я хочу сказать, что это жизнь труса!

— Труса?..

— Да, труса. Человека, который не желает бороться, — кивнула она, склонившись к нему. — Ни с болезнью, ни с демонами, поселившимися в его душе. Ты пообещал подарить мне ребенка — ребенка, которого ты должен помочь мне вырастить в любви, ты слышишь меня?! А сам лежишь тут и умираешь! Решил трусливо оставить меня одну?!

Слово «трус» похоронным звоном отдалось в его голове.

— О… кажется, я начинаю понимать, — тусклым, бесцветным голосом проговорил он. — Теперь я догадываюсь, к чему ты клонишь…

Камилла, скрестив руки на груди, повернулась к нему спиной.

— К чему бы я ни клонила, по-твоему, — негромко бросила она, — это уже не важно. Ты мне обещал. Ты дал мне слово. Вряд ли ты сможешь сдержать его, если умрешь! — Из глаз Камиллы брызнули слезы. — Кровь Христова, Киран! — прошептала она. — Неужели ты думаешь, что я вот так просто позволю тебе умереть?!

— Похоже, особого выбора у нас нет, дорогая, — с горькой усмешкой в голосе бросил он. — Тут уж не нам решать. Господь Бог…

— Нет! — резко оборвала она. — Нет! Я не верю. Господь дал нам мозги именно для того, чтобы мы могли решать, что нам делать!

Она порылась в карманах — наверное, разыскивает носовой платок, решил Ротуэлл. Будь все трижды проклято!

— В верхнем ящике шифоньера, — подсказал он. — Возьми сама, хорошо?

— Merci. — Отвернувшись, Камилла зашмыгала носом. Ротуэлл стиснул кулаки, чувствуя, как раздражение, не находя выхода, переходит в глухую ярость. Его душил гнев — на судьбу… на себя самого.

— Прости, Камилла, — смиренно сказал он. — Может, мы могли бы хоть на время забыть об этом? Хотя бы до завтра? А потом можешь проклинать меня сколько твоей душе угодно — если, конечно, я доживу до утра. Иди ко мне, дорогая.

Решительно высморкавшись, Камилла снова подсела к нему. Муж протянул к ней руки и она прижалась к его груди, уткнувшись носом ему в плечо.

— О Киран! — Ее маленькие, нежные руки обхватили его за шею.

Ротуэлл, закрыв глаза, зарылся лицом в ее волосы и глубоко вдохнул — от Камиллы пахло розами… и еще какими-то неизвестными ему пряностями. Пахло ею.

Он любил этот запах. И он любил ее. Пришло наконец время признаться в этом.

И не важно, достоин он ее или нет, он вернется к этому потом. А сейчас ему было достаточно знать, что он любит ее… любит глубоко и нежно. Это было странное чувство, горькое и одновременно сладостное, отравленное сожалением о том, чего уже нельзя изменить. Это была любовь, о которой он никогда не мечтал и от которой ему уже никогда не избавиться, — любовь, которая всегда будет с ним, даже если он уедет на край света. И которую он унесет с собой в могилу.

Но если судьба подарила ему эту любовь, что дурного, если он исполнит ее желание и сделает ее счастливой? Какой смысл теперь стараться держать ее на расстоянии? Сейчас он уже больше не может ни защитить ее, ни скрывать от нее правду.

— Ладно, будь по-твоему, — пробормотал он, уткнувшись лицом в ее волосы. — Можешь завтра прямо с утра послать за доктором, если тебе так будет спокойнее.

— Завтра? — Голос ее оборвался.

Он ласково погладил ее по голове.

— Камилла, неужели одна ночь имеет какое-то значение? — тихо спросил он. — Уверяю тебя, мне значительно лучше. Честное слово. Просто… побудь со мной, хорошо? Здесь, в моей постели. Прошу тебя.

Она подняла к нему мокрое от слез лицо, и он увидел, что она улыбается.

— Très bien, — прошептала она, проглотив слезы. — Но я не знаю, за каким доктором послать? Может, Трэммел сможет кого-то посоветовать?

Ротуэлл уставился в камин — огонь в нем почти догорел и только несколько углей слабо мерцали в темноте.

— Есть один доктор на Харли-стрит, — наконец неохотно выдавил он из себя. — Доктор Реддинг. Номер дома не помню… в самом конце улицы. Прямо с утра попрошу Трэммела послать за ним.

Камилла резко отодвинулась. Ротуэлл зажмурился — взгляд Камиллы не предвещал ничего хорошего.

— Ты его знаешь, — голосом обвинителя бросила она. — Ты ведь уже бывал у него раньше, так?

Ротуэлл неохотно кивнул.

— За пару дней до того, как мы встретились.

В глазах Камиллы вспыхнуло понимание.

— Понимаю, — протянула она. — И… что он сказал?

Ротуэлл криво усмехнулся.

— Что я слишком много пью и слишком много курю, — пробормотал он. — Что много лет не щадил себя… Что слишком долго тянул. Что скорее всего у меня рак желудка или рак печени, и метастазы уже проникли в желудок. И что — учитывая, сколько крови я потерял, — дело зашло… слишком далеко.

Он смотрел, как исказилось ее лицо, как дрожат у нее губы, когда она старается справиться с собой.

— Oui? — пробормотала она. — И какое лечение он тебе назначил?

Ротуэлл обхватил ее лицо ладонями, заглянул в глаза.

— Камилла, — тихо пробормотал он, — мы ведь оба с тобой знаем, что никакое лечение тут уже не поможет. Все, что может доктор, — это немного приглушить боль, когда она станет нестерпимой.

Она яростно замотала головой.

— Нет! — прошептала она. — Этого не может быть! Должно же быть что-то. Или… А вдруг это просто пройдет, если ты станешь беречься? Доктора ведь часто ошибаются, верно? — Она умоляюще посмотрела на него, словно цепляясь за соломинку.

Ротуэлл зажмурился. Внезапно ему отчаянно, до боли захотелось в это поверить. Господи, подумал он про себя, ну почему я не спохватился еще тогда, когда закрыл за собой дверь приемной доктора Реддинга?! Почему не послушался? Но тогда это его не волновало. Это была судьба, которую он ожидал. Кара, которую он заслужил.

Но может быть, сейчас настало время подумать о других? Или уже слишком поздно? Он вдруг вспомнил слова Камиллы… Нет, стиснув зубы, подумал Ротуэлл, он никогда не был трусом — и, черт возьми, он попробует! Скакать под проливным дождем, когда все его внутренности разрывались от боли, было легко. Куда труднее было отвечать на вопросы Камиллы. Она ведь не просто просила его начать лечиться — она просила его вновь поверить! Поверить в будущее. Поверить в них. Поверить в себя.

Ротуэлл, повернув голову, прижался губами к виску жены.

— Пошли утром за доктором, Камилла, — прошептал он. — Раз уж ты этого хочешь, пошли за ним. И если Реддинг скажет, что можно еще что-то сделать… что ж, клянусь, я это сделаю!




Глава 14

На сцене появляется доктор Хислоп


Уже на рассвете Камилла послала Трэммела заложить фаэтон барона и велела дворецкому лично отправиться на Харли-стрит и привезти доктора Реддинга. Киран в это время метался из угла в угол, меряя шагами спальню, — под утро его вновь стали мучить сильные боли. Однако когда часом позже Трэммел появился на пороге спальни, он был один.

Камилла отставила в сторону тарелку с овсянкой, которую она ложка за ложкой более или менее успешно впихивала в супруга и, плотно прикрыв за собой дверь, вышла в коридор, чтобы поговорить с дворецким.

— Боюсь, нам не повезло, мэм, — неуверенно забубнил Трэммел. — Доктора дома не оказалось — уехал к кому-то из своих пациентов и вернется только к утру.

Сердце Камиллы упало.

— Думаю, Трэммел, нужно срочно найти другого, и поскорее, пока его милость не передумал.

— Я так и подумал, мэм, и взял на себя смелость привезти другого доктора, — кивнул он. Однако по лицу Трэммела было видно, что его раздирают сомнения. — Велел ему ждать на улице. Доктор Хислоп — так его зовут — бывший армейский врач, в свое время служил в военном госпитале, как он сказал, недавно вернулся из Индии. Немного грубоват, и манеры у него так себе, но я подумал… в общем, я подумал, что уж лучше такой, чем вообще никакого.

— Правильно, Трэммел! — с облегчением воскликнула Камилла. — Ступайте за доктором и проведите его наверх.

Доктор Хислоп, однако, не спешил — пыхтя и отдуваясь, он тяжело взобрался по лестнице, потом остановился отдышаться и наконец появился на пороге спальни с увесистым саквояжем в руке. Камилле достаточно было одного взгляда, чтобы понять терзавшие Трэммела сомнения. Доктор оказался дородным мужчиной неопределенного возраста, с сутулыми плечами, в костюме, который выглядел так, словно он и спал в нем. Седые волосы почтенного эскулапа были взлохмачены, а на затылке вообще стояли дыбом.

Представившись, доктор Хислоп по-птичьи склонил голову набок и покосился на Камиллу.

— Э-э-э… ну-с, так где же мой пациент? — жизнерадостно осведомился он. — Как я всегда говорю, лучше поторопиться, чтобы успеть повидаться с ним до прихода гробовщика, хе-хе!

Слегка сбитая с толку, Камилла с некоторым сомнением провела его в спальню. При виде незнакомца Чин-Чин сорвался с постели и кинулся к доктору, намереваясь обнюхать его самым тщательным образом. Не обращая никакого внимания на собаку, доктор Хислоп отставил в сторону свой видавший виды саквояж, обменялся с Ротуэллом приветствиями и, велев ему снять ночную сорочку и сесть на край кровати, спросил Трэммела, где он сможет помыть руки.

— Проблемы с желудком, я так понимаю? — хмыкнул он, вернувшись обратно в спальню. — На редкость неприятная штука, согласны, милорд? Острые боли, наверное, так?

— Да, временами, — поморщился Киран.

Что-то буркнув себе под нос, Хислоп принялся один за другим доставать из саквояжа какие-то медицинские инструменты — весьма устрашающего вида. Пару раз при этом он покосился в ее сторону, словно ожидая, что она поспешит удалиться. Вместо этого Камилла, скрестив на груди руки и вызывающе расправив плечи, взглядом дала ему понять, что никакая сила в мире не заставит ее сдвинуться с места. Чин-Чин, застывший у ее ног, явно намеревался до последней капли крови защищать хозяйку. Угрожающе опустив голову, крохотный спаниель издал глухое рычание.

Киран с явным интересом наблюдал за ними обоими.

— Боюсь, моя жена и наша собака твердо решили остаться, Хислоп, — добродушно бросил он. — И, вне всякого сомнения, дворецкий тоже.

Трэммел, фыркнув, выскользнул в коридор, плотно прикрыв за собой дверь.

Наконец из саквояжа появилась длинная деревянная трубка. Увидев ее, Чин-Чин одним прыжком взлетел на кровать и замер возле Кирана, предостерегающе оскалив зубы и издав леденящий душу рык. Крохотный песик явно давал понять, что хозяин находится под его защитой и любому, кто захочет его обидеть, придется иметь дело с ним, Чин-Чином.

Доктор с интересом покосился в его сторону.

— Маловат ты, приятель, — хмыкнул он. — Вряд ли я тебе по зубам. А имя у тебя есть?

— Джим, — буркнул Киран.

— Чин-Чин, — одновременно с ним сообщила Камилла.

Лицо доктора расплылось в улыбке.

— Ага, молодожены! Так я и думал!

Брови Ротуэлла поползли вверх.

— С чего вы это взяли?

— Будь вы давно женаты, милорд, — ухмыльнулся доктор, извлекая из саквояжа внушительный набор инструментов, — наверняка знали бы, что собачку зовут Чин-Чин. Ничего, скоро поймете, что жена всегда права и спорить с ней не следует. Ну а теперь будьте добры, лягте на кровать.

Чин-Чин без особых уговоров согласился подвинуться и оттуда следил за действиями доктора весьма неодобрительным взглядом.

Ротуэлл уже начал потихоньку жалеть, что поддался на уговоры Камиллы, — доктор Хислоп ему не понравился. Но слово есть слово, поэтому, бросив на доктора еще один косой взгляд, барон расстегнул застежку панталон и вытянулся на постели.

Следующие четверть часа оказались сущей пыткой — Хислоп придирчиво расспрашивал его о таких сугубо интимных и личных делах, о которых мужчины предпочитают не говорить, и при этом тщательно ощупывал и простукивал его сверху донизу, начиная от шеи и кончая нижней частью тела. Все это было чертовски унизительно, учитывая, что Камилла ни на минуту не сводила с него глаз, и к тому же очень больно, особенно под самыми ребрами.

— О, черт… проклятие! — Взревев от боли, Ротуэлл попытался оттолкнуть доктора и сесть. Чин-Чин тут же взвился и угрожающе зарычал, шелковистая шерсть собачки на холке встала дыбом.

— Тихо, Чин-Чин! — шикнула Камилла, согнав его с постели.

Холодная рука, нажав Ротуэллу на плечо, осторожно, но твердо заставила его снова откинуться на постель.

— Больно? А вот так? А здесь? — Доктор, внимательно следя за реакцией больного, продолжал свои ощупывания и расспросы.

Новый приступ боли скрутил Ротуэлла, заставив его застонать. На этот раз ему удалось сесть.

— Осмотр окончен, — хмуро бросил он.

Хислоп с хитрой улыбкой ткнул пальцем в ту сторону, где с собакой на руках стояла Камилла.

— Ну, что молчите? Кто из вас готов покусать его? — невозмутимо поинтересовался он.

Камилла шагнула вперед.

— Я! — свирепо пообещала она. Глаза ее сверкнули.

Ругаясь сквозь зубы, усмиренный Ротуэлл вновь вытянулся на постели.

Хислоп взял деревянную трубку, одним концом прижал ее к груди Ротуэлла, к другому приложил ухо.

— Ага, хорошо… Отличное, здоровое сердце! — просияв, объявил он. Потом распрямился и убрал трубку обратно в саквояж. — Можете надеть рубашку и халат, милорд.

Через мгновение Ротуэлл, взвившись с постели, уже сунул голову в рубашку.

Камилла, спустив собаку на пол, подошла поближе.

— Как вы думаете, доктор Хислоп, что с ним? — волнуясь, проговорила она. — Это… это и в самом деле рак, как предположил доктор Реддинг? Неужели все так плохо?

— О, конечно, рак неизменно приводит к летальному исходу, — почти весело поспешил заверить ее доктор Хислоп. — И он пока не лечится, это верно. Только вот рак ли это? Трудно сказать. Но кое-какие симптомы есть.

Плечи Камиллы бессильно поникли. Ротуэлл с трудом подавил желание броситься к ней, сказать, что все будет хорошо. Конечно, это было ложью, и он это знал. Хислоп, конечно, тоже знает — несмотря на всю напускную веселость доктора, Ротуэлл почувствовал, как в комнате сгущается напряжение. Барон жестом предложил им пересесть к камину. Доктор Хислоп со вздохом тяжело опустился в кресло, колени его протестующе хрустнули.

— Как вы уже знаете, моего мужа постоянно рвет кровью, — заговорила Камилла, едва они сели. — Насколько я понимаю, это очень серьезно. Такие симптомы могут говорить о многом. Умоляю вас, скажите, что это еще может быть?

— Ох ты Господи, да все, что угодно! — проворчал доктор. — Возможно, ваш дворецкий, милорд, решил подсыпать вам в кофе толченое стекло. А может, ваш муж, миледи, случайно проглотил за завтраком вилку и просто забыл вам об этом сказать. Или…

— Принято к сведению, — перебил Ротуэлл, выдавив из себя хмурую улыбку. — Ну, думаю, мы закончили. Весьма признателен вам за откровенность, доктор.

Но доктор и ухом не повел.

— А еще это может говорить о том, милорд, — невозмутимо продолжал он, — что вы медленно, но верно убиваете себя спиртным.

— Спиртным? — Сдвинув брови, Ротуэлл потер ладонью подбородок, на котором уже проступила щетина. — Очень сомневаюсь. Видите ли, я годами пытался вогнать себя в гроб именно этим способом — но без особого успеха.

Доктор Хислоп только пожал плечами.

— Люди, которые слишком много пьют, милорд, не имеют обыкновения следить за здоровьем и обычно спохватываются, когда уже слишком поздно. Дурные привычки, знаете ли… Скажите, случалось ли вам какое-то время вообще обходиться без бренди? И когда это было в последний раз?

Ротуэлл немного подумал.

— Пару недель назад, — честно ответил он. — Я просто… словом, мне нужно было, чтобы голова была ясной.

Правда состояла в том, что за две недели до свадьбы Ксантии Ротуэлл бросил пить вообще. Ему хотелось быть уверенным, что он сможет разобраться, что за человека выбрала в мужья любимая младшая сестренка, а для этого нужна была известная трезвость. В другой раз он бросил пить за два дня до того званого вечера, который Ксантия давала в честь их помолвки — опять-таки потому, что ему нужна была ясная голова.

Доктор, спокойно сложив руки на пухлом животе, задумался.

— А когда вы бросили пить, случалось вам страдать от каких-то побочных эффектов подобного воздержания? Может, у вас тряслись руки? Или вас мучили галлюцинации?

— Господи помилуй! Вы имеете в виду судороги, какие бывают от рома?

— Нет, белую горячку, — невозмутимо поправил доктор. — Ужасная штука! Вам такое знакомо?

— Естественно, нет, — оскорбленно буркнул Ротуэлл. По его мнению, белая горячка была уделом исключительно горьких пьяниц и хилых сопляков — иначе говоря, тех, кому во-обще было противопоказано употреблять спиртное.

Доктор весело закивал.

— А когда до этого вы делали перерыв?

— Люди моего типа, доктор, время от времени отказываются от одного порока, чтобы иметь возможность предаться другому, — кисло улыбнулся Ротуэлл. — Я тоже так делал — естественно, пока был холостым, — поспешил уточнить он. — Бывало, я на несколько дней вообще забывал о бренди — если случалось нечто такое, что меня отвлекало.

— Хе-хе! А могу я поинтересоваться, милорд, что могло вас отвлечь, кроме плотских забав, естественно? — Хлопнув себя по коленке, доктор весело подмигнул Камилле.

— Помню, — задумался Ротуэлл, — как-то во время плавания из Барбадоса несколько человек на борту заболели. И я в том числе. Тогда у меня не было никакого желания не только пить, но и вообще жить. Что бы это ни было, мы в тот раз потеряли кока.

— Так это было на корабле? Кто бы мог подумать! — Доктор почесал затылок. — Как бы там ни было, похоже, милорд, вы еще не превратились в законченного алкоголика.

— Бренди — отличный слуга, — буркнул Ротуэлл. — Но нельзя позволить ему превратиться в хозяина.

— Похвальная мысль, — кивнул доктор. — Однако следует признать, милорд, что вы слишком много пьете — и, что самое неприятное, отдаете предпочтение крепким спиртным напиткам. Так что с этим придется покончить — по крайней мере на какое-то время.

— И это поможет? — встрепенулся Ротуэлл. Лицо его осветилось надеждой. Бренди — ничтожная жертва в игре, где на карту поставлена жизнь.

— Трудно сказать, — благодушно пожал плечами Хислоп. — Но в любом случае, милорд, человек в вашем возрасте не может позволить себе столько пить — тем более когда у него такая прелестная молодая жена… а может, и малыш уже в проекте? Как бы там ни было, диагноз, который я могу вам поставить после столь беглого осмотра…

— Пропади он пропадом, этот ваш беглый осмотр, — простонал Ротуэлл. — Ладно, молчу. Итак, доктор, ваше мнение?

Доктор устремил взгляд в потолок.

— Ну, насчет острого приступа гастрита могу ручаться, — кивнул он. — Помимо этого, с большой вероятностью могу предположить язву в двенадцатиперстной кишке. Это, чтоб вы знали, то самое место, где ваш желудок соединяется с пищеварительным трактом.

Ротуэлл поморщился.

— Это может привести к летальному исходу?

— О Господи… конечно! — Судя по всему, Хислоп пришел к выводу, что Ротуэлл принадлежит к тому типу людей, с которыми не следует деликатничать. — Особенно если язва кровоточит, — это чревато прободением. Как бы там ни было, поскольку вы пока еще живы, у вас нет лихорадки и от вас не воняет, очевидно, что прободения у вас нет. Однако не исключаю, что вы испытываете такую боль, как будто кто-то грызет вас изнутри.

Та самая тварь, подумал Ротуэлл.

— А что вызывает эту язву? — спросила Камилла.

— Спиртное, курение, тревога — вот наиболее частые причины, миледи, и, уверяю вас, справиться с этим бывает непросто.

— Очень хорошо, — решительно вмешался Ротуэлл. — А если это не язва, тогда что это может быть?

Доктор снова покачал головой.

— Как предположил доктор Реддинг, рак печени — или, возможно, рак желудка, добравшийся уже и до печени. И то и другое весьма вероятно.

— Рак… — глухо пробормотал Ротуэлл.

Итак, вот оно — грубо и откровенно, как он и хотел. Господи Боже! Он ведь в самом расцвете лет, у него наконец-то есть все, ради чего стоит жить, — правда, он понял это только сейчас — жена, дом, сестра, любящая семья. Ротуэллу отчаянно захотелось жить. Любить свою жену. Заботиться о ребенке, которого она, как он надеялся, носит под сердцем. Такие нехитрые желания…

Одно время он и в самом деле хотел умереть, хотя до сих пор этого не сознавал. Возможно, поэтому он с холодной уверенностью в сердце терпеливо ждал приговора, не чувствуя ни страха, ни отчаяния, давно приготовившись к худшему. Все это и будет с ним позже, если худшие подозрения подтвердятся. Мужчины частенько боятся встречи с Творцом. Бог свидетель, он тоже боится. Но когда он заговорил, голос его звучал, как обычно, твердо.

— Весьма признателен за вашу откровенность, доктор. Что-нибудь еще?

Доктор Хислоп всплеснул руками.

— О, да к дьяволу все это! — вскричал он. — Лично я уверен, что у вас кровоточащая язва желудка. Готов поставить пару моих лучших лошадей, что я прав, — в конце концов, черт побери, я занимаюсь этим делом почти сорок лет! Вы слишком много пьете, милорд. И слишком много курите. Судя по всему, вы почти не спите — и одному Богу известно, что вы едите — или, точнее, что гложет вас самих. Хотите знать мое мнение? Так вот, все, что вам нужно, — это воздержание!

Камилла громко охнула.

— Вы так думаете? — чуть слышно спросил Ротуэлл. В груди у него робко шевельнулась надежда.

Хислоп сурово сдвинул косматые брови.

— Только не вздумайте радоваться, милорд, поскольку это не так-то просто, как вам кажется! — рявкнул он. — Эта чертова язва может с легкостью свести вас в могилу, и при этом очень быстро, учтите! Вам предстоит лечить желудок, а это будет нелегко.

— Просто скажите, доктор, что нужно делать. — Камилла, стиснув подлокотники кресла, подалась вперед, умоляюще глядя ему в глаза. — Скажите, а я уж лично прослежу, чтобы это было сделано!

Хислоп оглядел ее с головы до ног и понимающе хмыкнул.

— Да уж, нисколько не сомневаюсь, — добродушно проворчал он. Потом вытащил из кармана смятый листок и огрызок карандаша и, положив бумажку на колени, принялся писать. Ротуэлл попытался успокоиться. Его глаза не отрывались от лица Хислопа. Похоже, доктор не врет, подумал он. И вдруг поймал себя на том, что верит ему. Больше того, грубоватый здравый смысл доктора Хислопа пришелся Ротуэллу по душе.

Закончив писать, доктор откашлялся.

— Итак, — объявил он, — вот тут я перечислил, что вам следует есть, милорд. И запомните: вы ни на йоту не должны отступать от этой диеты! Отварные корнеплоды — картофель, пастернак и тому подобное. Слизистые каши, рисовая например, говяжий бульон…

— Бульон?! — взвыл Ротуэлл. — Бульон?! Какого дьявола? Чем мне поможет бульон?

Хислоп взглядом моментально поставил его на место. Барон послушно захлопнул рот.

— Укусите его! — бросил он, обращаясь к Камилле.

Ротуэлл замахал руками.

— Все, все, сдаюсь. Попытаюсь привыкнуть к нему, — проговорил он. — Давайте дальше.

— Тушеные цыплята, яйца всмятку, пюре из горошка или фасоли — только как следует протертое, вы меня поняли? Ну и, может быть, тоненький ломтик хлеба.

— Боже милостивый! — застонал Ротуэлл.

— Ах да, и минеральная вода, конечно, — жизнерадостно добавил доктор, торопливо внеся еще один пункт в свой список. — Она должна нейтрализовать желудочный сок, и это будет смягчать боль. Никакой другой жидкости, вы меня поняли? Даже вина с водой. На этой диете вам, милорд, предстоит прожить следующие шесть недель.

— Шесть недель?!

Хислоп, словно желая помучить Ротуэлла, помахал своим листком перед носом барона.

— Да, и при этом строгий постельный режим всю первую неделю, — неумолимо добавил он. — Полный покой и отдых! После этого еще неделю под домашним арестом, и тоже — покой и отдых! Никакой физической активности — я надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду, когда говорю «никакой»? — добавил он, бросив многозначительный взгляд на Камиллу. — А уже потом — и только потом — можете ненадолго выходить из дома. Легкий моцион, не более того. А после всего этого, милорд, вы либо почувствуете себя лучше, либо умрете.

— С голоду, — похоронным тоном предрек Ротуэлл. — Или от скуки.

Хислоп сделал вид, что не слышит.

— Если по прошествии этих шести недель вы вое еще будет живы, — невозмутимо продолжал он, — и если кровотечения и боль прекратятся, думаю, мы сможем с уверенностью предположить, что никакого рака у вас нет.

Камилла, облегченно вздохнув, закрыла глаза.

— С другой стороны, — продолжал доктор, — если вы будете вести прежний образ жизни, иначе говоря — пить, курить и изводить себя, одному Богу известно по какому поводу, то ваша язва закончится прободением, и тогда вы очень пожалеете, что у вас не рак.

— Он будет все делать, как вы велели, — выхватив у доктора из рук исписанный лист, сказала Камилла. — Я сама за этим прослежу.

Ротуэлл только молча ухмылялся.

— Значит, вы двое решили попросту уморить меня голодом, так? — ехидно буркнул он наконец. — И при этом даже лишили меня бренди? Господи, доктор, да любой мужчина от такой жизни тут же протянет ноги.

В ответ доктор Хислоп имел дерзость покровительственно похлопать барона по колену.

— Тогда продолжайте жить как раньше, милорд, — сурово отрезал он, — и очень скоро у вас появится шанс лично засвидетельствовать свое почтение Творцу. И я, черт побери, буду бессилен вам помочь, так что уж сделайте одолжение, не посылайте за мной, ладно? Терпеть не могу наблюдать агонию молодых людей вроде вас — а это мучительное и страшное зрелище, поверьте, тем более что благодаря воздержанию этого вполне можно было избежать.

— Хорошо, — ответила Камилла, бросив на Ротуэлла грозный взгляд. — Все, что следует делать, будет сделано, доктор.

Хислоп подхватил свой саквояж.

— Ну и отлично. С вас десять фунтов шесть пенсов за визит, милорд, — бодро проговорил он. — И был бы крайне вам признателен, если бы вы расплатились сразу.

— Десять фунтов шесть пенсов?! — Глаза Ротуэлла округлились от удивления. — Да вы просто разбойник с большой дороги!

— Понимаю ваше недоумение, милорд, но я заметил, что высокая плата за визит заставляет пациентов с гораздо большим вниманием относиться к моим советам, — ухмыльнулся доктор. — А с тяжело больных я требую деньги немедленно. Причем наличными. Мало ли что, сами понимаете…

Ротуэлл ошарашенно заморгал.

— Но… — заикаясь, проговорил он, — вы же сказали… если я стану есть отварных цыплят и…

— Хе-хе! — рассмеялся доктор, с хитрой ухмылкой взглянув на Камиллу. — Помните, милорд! Шесть недель — и не вздумайте жульничать!

Камилла самолично проводила доктора вниз и велела Трэммелу принести шкатулку с деньгами. Уже у двери она взялась вновь благодарить Хислопа.

— Рано радоваться, миледи, — фыркнул он. — Предупреждаю сразу, это будет нелегко. Я повидал немало таких людей, как его милость, — уж мне ли их не знать!

— Да, возможно, — кивнула она. — Зато вы не знаете меня.

Доктор Хислоп улыбнулся и лакей предупредительно распахнул перед ним дверь. Пока они прощались, возле крыльца остановилась элегантная двуколка и из нее с огромным свертком в руках выпорхнул сияющий мистер Кембл.

Камилла поначалу опешила.

— Доброе утро, мистер Кембл, — спохватилась она. — Если честно, мы вас не ждали.

Кембл рассеянно кивнул доктору, тот в ответ приподнял шляпу.

— Все верно, зато я вас ждал, — весело бросил он. Но потом, присмотревшись к ней, испуганно схватил ее за руку. — Какой ужас!

— Это долгая история, — хмуро сказала она.

Чуткий Кембл тут же сменил тему.

— Могу я на минутку зайти? Я привез вам кое-что показать.

— Только ненадолго, — предупредила она. — Боюсь, мой муж серьезно болен.

Кембл помрачнел.

— Тогда мне тем более стоит зайти, — пробормотал он, решительно протиснувшись мимо нее и поставив сверток на пол.

— Что это у вас? — смущенно спросила Камилла.

Кембл молча развернул бумагу — и ошеломленная Камилла ахнула, когда у ног ее словно вдруг выросло искусственное дерево, серебряные ветки которого были украшены хрустальными подвесками дивной работы, при малейшем движении воздуха издававшими мелодичный звон. От восторга у нее перехватило дыхание.

— Канделябр! — гордо объявил мистер Кембл. — Ну разве он не великолепен? Жан-Клод имел неосторожность выставить его в зале, и леди Соллуорт уже успела положить на него глаз. Поэтому, когда вы так и не приехали, я решил, что будет лучше, если я сам привезу его… впрочем, не важно. А где Ротуэлл? Что он сотворил с собой на этот раз?

— На этот раз? — выразительно переспросила Камилла.

Кембл криво улыбнулся.

— Ну, он ведь точно сам ищет смерти, — буркнул Кембл. — Очень надеюсь, миледи, что вам удастся выбить у него из головы эту дурь.

— Да, конечно, — мрачно кивнула она. — Можете на меня положиться.

Кембл уверенным шагом двинулся вверх по лестнице, словно бывал тут не раз.

Киран с трудом оторвал голову от подушки.

— Господи помилуй! — ахнул он. — Ты?

— Да, это я, — весело проговорил Кембл. — Только умоляю, постарайся сдержать радость, которую ты испытываешь при виде меня!

— Присаживайтесь, месье Кембл, — предложила Камилла.

Кембл покосился на Камиллу и сел на стул возле кровати.

— Видите ли, я предупреждал его, что этот самый клуб «Сатир» — просто грязная крысиная нора и бывать там опасно, а этот бедняга чуть не поселился там, и вдобавок он пьет и курит столько, что теперь лицо его выглядит так, словно пьяный каменотес пытался высечь его, держа нетвердой рукой молоток и стамеску.

— О Боже! — Ротуэлл закатил глаза. — Что за чушь ты мелешь? Ничего подобного ты не говорил!

Шутовская улыбка слетела с лица Кембла.

— Нет, мой дорогой, говорил, и ты прекрасно это знаешь, — бросил он, с упреком взглянув на барона. — Впрочем, если ты забыл, у меня отличная память. Тебе достаточно только сказать, и я тотчас тебе напомню.

— Еще одно слово — и я дам тебе такого пинка под зад, что ты мигом вылетишь за дверь!

— Что ж, рискну. — Кембл с невозмутимым видом закинул ногу на ногу.

Камилла обошла вокруг постели и пристроилась возле ног Кирана.

— Боюсь, Кембл, у моего мужа… как это сказать? Язва. Доктор считает, что это очень опасно, и теперь Ротуэллу предстоит провести в постели несколько недель подряд.

В этот момент один из лакеев внес в спальню тяжело нагруженный поднос.

— Прошу прощения, милорд, — вытянувшись в струнку, проговорил он. — Мисс Обельенна сказала: раз вы не спустились вниз, то она прикажет подать вам второй завтрак в спальню.

— Черт! — пробормотала Камилла себе под нос. — Пора сообщить мисс Обельенне, что у Кирана с этого дня будет совсем другая диета.

Киран жестом указал на пустой столик возле постели.

— Поставь это сюда, Рэндольф, — предложил он. — А мисс Обельенне мы ничего не скажем, чтобы она не обиделась.

— Что за дьявольскую приправу добавили в рыбу? — произнес Кембл. — От этого запаха у меня безумно чешется в носу.

— Наверное, что-то из того, что нам присылают из Вест-Индии. Видишь ли, Обельенна слишком увлекается разными пряностями.

Кембл скривился с таким видом, словно его сейчас стошнит.

— Погодите-ка! — Он ткнул пальцем в тарелку с лепешками из маниоки. — Собака ведь к ним не притрагивалась, так?

Киран покачал головой.

Мистер Кембл подмигнул Камилле.

— Собаки — на редкость умные создания, — с нажимом проговорил он, глядя ей в глаза. — А маниока, или касеава, как это растение называют на Островах, может стать отравой, если не знать, как ее правильно готовить.

— Месье, — Камилла покачала головой, — Обельенна очень осторожна с маниокой.

Кембл снова уселся на стул — теперь лицо его был о очень серьезным.

— Давно она у вас служит? — отрывисто спросил он, повернувшись к Ротуэллу. — И нет ли у нее, случайно, причин желать тебе зла — ну, кроме обид на твое вечное ворчание?

— О черт! — взорвался Ротуэлл. — Что за вздор ты несешь? Да этой женщине цены нет! У нее золотое сердце!

Но у мистера Кембла, как показалось Камилле, было иное мнение касательно темных сторон человеческой натуры.

— Не важно. — Мистер Кембл вдруг сорвался со стула. — Думаю, мне стоит побеседовать с Обельенной. Вы позволите, леди Ротуэлл?

Камилла покосилась на мужа.

— Да, конечно, — кивнула она. — Мне все равно нужно спуститься на кухню — поговорить с ней насчет диеты, которую предписал доктор Хислоп. Киран, я оставлю тебя ненадолго?

Они отыскали Обельенну на кухне — она гладила салфетки. Появление мистера Кембла было встречено подозрительно.

Камилла поспешно принялась объяснять, что за диету назначил барону доктор Хислоп. Это было воспринято с явным неудовольствием.

— Но на такой диете невозможно жить, мэм! — бурно запротестовала кухарка. — Все такое безвкусное! Никаких специй, никакой души!

— Вот в этом-то и проблема, мисс Обельенна. — Камилла твердо стояла на своем. — Я боюсь, доктор Хислоп высказался на этот счет достаточно ясно.

Обельенна с недовольным видом затолкала листок с диетой в карман фартука.

Камилла поблагодарила кухарку улыбкой.

— Месье Кембл умолял позволить ему задать вам несколько вопросов о маниоке, — проговорила она. — Может, вы будете так добры, расскажете ему, а заодно и покажете вашу знаменитую кладовую.

— Хорошо, месье. — Кухарка с видом королевы поднялась из-за стола.

— Ах, я так волнуюсь! Подумать только — своими глазами увидеть маниоку, которую привозят с Островов! — тараторил Кембл. — Это ведь такая редкость! А откуда вы ее берете?

— Мисс Ксантия распорядилась, чтобы мне регулярно ее доставляли — либо уже в виде муки, либо клубни в ящиках с влажной землей. — С этими словами кухарка повернула ключ в замке и, распахнув массивные двери красного дерева, с горделивым видом продемонстрировала им многочисленные полки. — Маниока на Островах — основной продукт питания. Замечательная вещь, только ни в коем случае нельзя есть ее сырой, — с глубокомысленным видом объяснила она.

Мистер Кембл с интересом разглядывал перепачканный в земле клубень.

— И как же вы ее готовите, миссис Трэммел? — осведомился он.

Кухарка пожала плечами.

— Зависит от того, сэр, в каком виде вы желаете есть маниоку. Но в любом случае необходимо удалить яд, который содержится в ней. Иногда ее варят, иногда заквашивают.

Кембл вернул ей клубень.

— А как узнать, когда маниоку можно без опаски употреблять в пищу? — полюбопытствовал он.

— Если она чуть-чуть горчит, значит, ее нельзя есть, — разволновавшись, объяснила кухарка.

— Ну что ж, теперь мне совершенно ясно, — закивал Кембл. — Спасибо, миссис Трэммел — вы так замечательно все объяснили.

— Мисс Обельенна, а почему бы вам не похвастаться мистеру Кемблу великолепной коллекцией душистых трав и специй? — желая задобрить кухарку, льстивым голосом проворковала Камилла. — В жизни своей ничего подобного не видела!

Мистер Кембл снова засиял как солнце.

— О да, конечно! — с энтузиазмом воскликнул он. — Умоляю вас, позвольте мне взглянуть на нее хоть одним глазком! Готов поспорить, корабли леди Нэш привозят вам всякие чудеса со всего света! О-о-о… кажется, я чувствую аромат шафрана… — Он блаженно закатил глаза. — И… о нет! Неужели у вас имеется даже тамаринд?!

Слегка оттаяв, кухарка принялась один за другим выдвигать крохотные ящички, перечисляя экзотические названия, которые Камилле уже доводилось слышать, и охотно позволяя мистеру Кемблу трогать и нюхать все, что он пожелает.

Вдруг мистер Кембл вздрогнул и напрягся, точно гончая, почуявшая дичь.

— Что это, миссис Трэммел? — резко спросил он, подозрительно принюхиваясь к странного вида корню. — Женьшень, если не ошибаюсь? Где вы его взяли? — Вся напускная восторженность мигом слетела с него. В голосе Кембла прорезалась сталь.

Обельенна слегка опешила.

— На рынке Ковент-Гарден, — словно оправдываясь, пролепетала она. — Там им торгует один китаец по имени Лин.

— А вам не случалось давать лорду Ротуэллу сырой женьшень, а, миссис Трэммел? — сурово осведомился он.

Обельенна вздернула подбородок и сразу стала как будто выше ростом.

— Да, конечно, — кивнула она. — Мистер Лин говорил, что от этого он станет сильнее — как мужчина, вы понимаете? Мой муж все время твердит, что хозяину нужен сын. И вот теперь у него появилась наконец жена. И я сразу же принялась искать женьшень. — Она сурово поджала губы.

— Как вы ему его даете, миссис Трэммел? — резко спросил он. — И как часто? Вспомните хорошенько!

Лицо Обельенны внезапно исказилось от страха.

— Я… я добавляю чуточку в маниоку. — испуганно забормотала она. — Щепотку, не больше, как корня имбиря. Щепотку туда, щепотку сюда. Всюду, куда добавляю пряности, которые отбивают его вкус.

Кембл и Камилла переглянулись.

— Женьшень в сыром виде безвреден для большинства людей, — негромко сказал он, — однако считается, что слишком большое количество его вызывает кровотечение…

Обельенна сдавленно ахнула и тут же испуганно прикрыла ладонью рот. Связка ключей со звоном покатилась по полу.

— Боже! — выдохнула она. — Кровотечение?! Я… это все из-за меня?!

— Нет, — твердо заявил Кембл. — Нет, вашей вины тут нет. Лорд Ротуэлл сам убивал себя, вернее, его убивали его же собственные пагубные привычки. Но когда у него начались кровотечения… о, тогда давать ему сырой женьшень было… м-м-м… не слишком правильно.

В конце концов Обельенна, обливаясь слезами, поклялась всеми святыми строго придерживаться предписаний доктора Хислопа и дала клятву, что ноги ее больше не будет в лавке мистера Лина.




Ротуэлл в полном одиночестве сидел в постели — поглаживая шелковистые уши Чин-Чина, он размышлял о том, что, похоже, в этот раз смерть прошла стороной. Бог свидетель, он уже ощущал ее зловонное дыхание на своей щеке. И опасность пока еще не миновала. Однако Хислоп считал, что Ротуэллу под силу справиться с его недугом — этой злобной тварью, вгрызавшейся в его внутренности. Хислоп подарил ему надежду.

И уж коли так, он, черт побери, сделает все, чтобы не упустить предоставленный ему шанс. Да, будь все проклято, он согласен сидеть на этой чертовой диете, согласен неделями покорно лежать в постели, он готов даже к тому, что ему придется безропотно смотреть, как его невероятно соблазнительная жена суетится вокруг него, зная, что ему нельзя и пальцем ее тронуть, — Бог свидетель, Ротуэлл догадывался, что за пытка его ждет. Но он поклялся, что сделает все, чтобы побороть болезнь и вновь вернуться к полноценной жизни, в которой больше не будет никаких запретов. Потому что теперь у него есть ради чего жить. У него и раньше это было, но почему-то только Камилла смогла заставить его это понять.

Закрыв глаза, он проклинал собственную глупость. За этот год он потерял чертову пропасть крови — больше, чем кто-то мог догадываться. Он превратил себя в развалину — ради чего? Теперь он сам этого не знал. Но он не такой дурак, чтобы упустить свой единственный шанс теперь, когда ему снова подарили надежду, — он намерен отчаянно цепляться за жизнь, и помоги ему Бог!




Глава 15

Снова на «Таттерсоллз»


Ротуэлл устроился в музыкальном салоне — наслаждаясь положением больного, он блаженно вытянулся на кушетке, греясь в лучах утреннего солнца, и даже не сразу заметил, как в комнату заглянула жена. Лицо ее сияло. Со дня визита доктора Хислопа прошло всего две недели, и все это время она нянчилась с ним, как с ребенком, но при этом третировала его нещадно. Что же до Ротуэлла, то он упивался каждой минутой такой жизни.

Сегодня на Камилле было платье из желтого шелка, цвет которого выгодно подчеркивал роскошную гриву ее черных волос, на прелестном лице сияла ослепительная улыбка — улыбка, которой он до сих пор не уставал любоваться.

В сущности, профессиональные советы Хислопа, вмешательство Кембла и нежные заботы Камиллы, во всем следовавшей рекомендациям доктора, спасли ему жизнь. И Ротуэлл не мог этого не понимать. Сейчас он чувствовал себя так, как не чувствовал уже многие годы. И ему было глубоко безразлично то, что он питается исключительно отварными цыплятами и яйцами, да еще запивает это говяжьим бульоном. Все эти дни он вставал с петухами, а укладывался в постель с курами, словно какой-то деревеншина-фермер. Зато сейчас он хоть немного, но ел, а едва коснувшись щекой подушки, засыпал как убитый.

От размышлений о своем состоянии Ротуэлла оторвал стук в дверь. Один из лакеев с почтительным поклоном подал Камилле серебряный поднос, на котором лежата визитная карточка.

— К вам посетитель, мэм, — пробормотал лакей. — Граф Холбурн.

Рука Камиллы дрогнула.

— Лорд Холбурн?

Ротуэлл выпрямился.

— Тебе не обязательно встречаться с ним, дорогая, — проворчат он.

— Нет, — объявила она. — Я приму его.

— Что ж, будь по-твоему. — Ротуэлл кивнул лакею. — Проводите его сюда.

Ротуэлл молча наблюдал за тем, как Камилла тщательно расправляет складки юбки. Ей явно было не по себе.

Вид появившегося на пороге салона лорда Холбурна заставил Ротуэлла слегка опешить. Элегантный, явно от дорогого портного сюртук висел на нем как на вешалке — граф показался ему еще более щуплым и высохшим, чем он ожидал, хотя, насколько Ротуэлл знал, тому еще не было шестидесяти.

Ротуэлл поднялся на ноги, ожидая, когда жена представит его старому графу.

— Присаживайтесь, лорд Холбурн, — холодно предложил он.

— Леди Ротуэлл, благодарю вас, что уделили мне время, — негромко сказал лорд Холбурн.

Камилла слабо улыбнулась:

— Надеюсь, ваш дворецкий уже оправился?

Холбурн заморгал и вдруг стал до смешного похож на сову.

— Видите ли, именно поэтому я и решился сегодня приехать к вам.

В глазах Камиллы вспыхнула тревога.

— Ему до сих пор плохо?

— Нет-нет — Холбурн вскинул руку, и этот властный лаконичный жест показал, что перед Ротуэллом человек, которого знали все как аристократа до кончиков ногтей — Я вовсе не это имел в виду.

Камилла слегка побледнела.

— Умоляю вас, продолжайте, милорд. — взмолилась она.

Казалось, Холбурн никак не может найти подходящие слова.

— Как я вам уже говорил, Фотеринг уже старик, — смущенно произнес он. — В свое время он служил моему покойному отцу, а до него — хотя и недолго — моему деду. И когда он увидел вас, леди Ротуэлл, стоящей на пороге моего дома, он вдруг понял то, что было известно, возможно, только одному-единственному человеку — графу де Валиньи.

— Что?! — Ротуэлл потемнел лицом. — Проклятие! Что может быть общего между вашим дворецким и моей женой?!

На лице старого лорда вдруг отразилось мучительное смущение.

— Потому что ваша жена, Ротуэлл, — тихо произнес лорд Холбурн, — в действительности моя родная дочь.

В салоне воцарилось тягостное молчание.

— Вы сошли с ума! — беззвучно выдохнула Камилла. — Как вашему дворецкому такое в голову пришло? Но вы, милорд… как вы могли этому поверить?!

Холбурн покачал головой.

— На самом деле все очень просто, леди Ротуэлл, — со спокойным достоинством сказал он. — Стоило Фотерингу прийти в себя, как он вспомнил, что именно он увидел. Собственно говоря, я и сам подозревал это — с той минуты, как прочел на карточке ваше имя и фамилию, а потом увидел ваше лицо. Но мне нужно было все проверить. Господи… после всех этих лет… я обязан был убедиться! — Его голос упал до едва слышного шепота. — Дело в том, что я никак не мог понять, как такое могло случиться. Прошло почти две недели, а я все еще… потрясен до глубины души.

— Это невозможно! — Камилла затрясла головой. Лицо ее стало мертвенно-бледным.

Ротуэллу вдруг пришло в голову, что такое действительно возможно. Мать Камиллы, должно быть, была не в своем уме, раз решилась променять такого человека, как Холбурн, джентльмена в полном смысле этого слова, на мерзавца Валиньи. Что, если она так страстно хотела иметь от Валиньи ребенка, что сама поверила, будто Камилла — его дочь?!

Взгляд Холбурна ни на мгновение не отрывался от лица Камиллы — казалось, он не может налюбоваться ею.

— Возможно, Дороти и сама этого не знала, — извиняющимся тоном проговорил он. — Или просто убедила себя в том, во что ей отчаянно хотелось верить.

В глазах Камиллы заблестели слезы.

— Non, с'est impossible![8 - Нет, это невозможно! (фр.)] — тихо сказала она. — Такого не может быть. Вы утверждаете, что вы — мой отец?! Вы, а не тот человек, которого я всю жизнь считала отцом? Но как вы можете… после всех этих лет?..

— Моя дорогая девочка, прости меня. — Лицо Холбурна исказилось гримасой боли. — Мне совсем не хотелось огорчать тебя, поверь! Но у меня возникло подозрение, что ты… м-м-м… не настолько привязана к графу… ну, ты понимаешь. Конечно, я знаю, прошло слишком много времени, чтобы можно было надеяться исправить прошлые ошибки. — Он криво улыбнулся. — Тогда только скажи — я уйду и больше никогда не побеспокою тебя.

Взгляд Ротуэлла был по-прежнему прикован к жене.

— Нет, — вдруг сказал он, подойдя к Камилле. — Думаю, будет лучше, если мы узнаем наконец правду.

— Да! — Камилла бросила на него быстрый взгляд, и он заметил, как в ее глазах вспыхнула надежда. — Да, конечно, так будет лучше для всех.

— Согласен. — Сунув единственную руку в карман сюртука, старый граф извлек крохотное шелковое саше. — Знаете, что в первую очередь так поразило Фотеринга? Ваше темно-красное платье, — продолжал он, неловко пытаясь развязать шнурок. Из саше выпал изящный золотой медальон. — Ему, видите ли, показалось, что перед ним призрак — С этими словами он протянул Ротуэллу медальон.

Барон осторожно открыл его — и едва сдержал возглас изумления. Женщина, смотревшая на него с миниатюры, казалась двойником Камиллы. Такие же черные, как у Камиллы, волосы незнакомки были уложены в высокую прическу, низкий вырез винно-красного платья того фасона, какой был в моде лет шестьдесят — семьдесят назад, обнажал смуглые плечи. Темно-карие сверкающие глаза… восхитительно гладкая кожа оттенка светлого меда.

Он молча протянул медальон Камилле. И услышал, как она сдавленно ахнула.

— Боже мой! — прошептала она. — Кто это?!

— Моя мать, — тихо сказал Холбурн. — Ее звали Изабелла, и она всегда обожала красный цвет. Красива, не правда ли?

— Необычайно, — кивнул Ротуэлл. — Просто дух захватывает.

— Еще юношей Фотеринг был ее лакеем. Он был очень привязан к ней.

— Изабелла… — прошептала Камилла, все еще не в силах отвести глаза от миниатюры. — Она… была француженкой?

— Андалузкой, родом из Кадиса, — покачал головой Холбурн. — Из очень богатой купеческой семьи, но ее отец был дипломатом. Это не был брак по любви… и длился он недолго. Моя мать умерла, когда мне не было еще и семи.

Брови Ротуэлла поползли вверх.

— Сходство просто поразительное… — прошептал он, покачав головой.

Холбурн сухо хохотнул.

— Да уж! — бросил он. — Незадолго до моего рождения знаменитый Гейнсборо написал портрет моей матери. Он висел в библиотеке моего загородного дома, пока на прошлой неделе я не послал за ним. Мне очень хотелось бы, чтобы вы оба увидели его. Готов поклясться, кто угодно будет поражен, сравнив портрет с леди Ротуэлл. Одно и то же лицо — волосы, высокие скулы, изящный нос. Те же глаза. Неудивительно, что, увидев тебя на пороге, девочка, бедняга Фотеринг лишился чувств.

Но на лице Камиллы до сих пор было написано недоверие.

— Но моя мать… говорила, что я родилась в Париже почти через десять месяцев после того, как она навсегда оставила Англию.

— А откуда тебе об этом известно? — встрепенулся Ротуэлл. — Только с чьих-то слов?

Она нерешительно покачала головой.

— Я читала запись об этом в каких-то документах.

Которые легко подделать, мрачно подумал Ротуэлл. В груди у него внезапно шевельнулось подозрение… во всем этом должен был быть смысл.

Суровое лицо Холбурна смягчилось.

— Иной раз дети сами решают, когда приходить в этот мир, — сказал он. — Девять с половиной месяцев — не такая уж редкость.

— Но для чего ей было обманывать меня? — всплеснула руками Камилла. — Зачем ей это?

На лице лорда Холбурна отразилось замешательство.

— Я далек от того, чтобы защищать вашу мать, леди Ротуэлл, — смущенно пробормотал он. — Поймите, мы были вместе так недолго… Одно могу сказать — она никогда не видела портрета моей матери. И понятия не имела, как выглядела моя покойная мать.

— Вы должны простить мне мои сомнения, милорд. Возможно, речь идет о простом сходстве.

— Что ж, ваши сомнения говорят только в вашу пользу, моя дорогая, — мягко произнес Холбурн. — Признаюсь, когда вы впервые переступили порог моего дома, я… я, честно говоря, подумал о другом.

Глаза Камиллы потемнели.

— Понятно… вы решили, что я явилась потребовать…

Лорд Холбурн помрачнел.

— Я был совершенно сбит с толку, — кивнув, признался он. — Сам в точности не понимал, что я вижу. Не понимал, чего вы хотите от меня. И… да, я не был уверен — а вот Фотеринг был, поскольку в свое время хорошо знал мою мать.

Холбурн неловко шевельнулся.

— В тот же вечер я вызвал мистера Уайта, своего поверенного, и отправил его во Францию, — пробормотал он. — Велел выяснить все, что можно, о Валиньи и его прошлом.

— И что ему удалось узнать? — В низком голосе Ротуэлла слышалась горечь. — Очередную кучу лжи, я так понимаю?

Холбурн сдвинул кустистые седые брови.

— Напротив — правду, — ответил он. — Видите ли, мать Валиньи была родом из одной Богом забытой деревушки где-то в Пиренеях, ее семья до сих пор живет там, вот туда-то и отправился Уайт. Оказывается, еще юношей Валиньи женился на дочери богатого шахтовладельца.

— Воображаю! — фыркнул Ротуэлл.

Холбурн едва заметно усмехнулся.

— Думаю, родные этой девушки быстро раскусили Валиньи. И кстати, моя дорогая, знаешь, что интересно? Они потребовали не развода — а аннулирования брака!

— Аннулирования? — ахнула Камилла. — Признания его недействительным? А на каком основании?

По губам Холбурна вновь скользнула слабая усмешка.

— Оказывается, в возрасте семнадцати лет Валиньи переболел свинкой — а для мужчин эта болезнь может иметь весьма скверные последствия. Однако он скрыл это — и богатые родственники его невесты даже не подозревали о его тайне. Католическая церковь придирчиво регистрирует подобные случаи.

— Господи… выходит, он утратил способность зачать ребенка? — недоверчиво протянул Ротуэлл.

— Похоже на то. — Старый граф пожал плечами. — Как бы там ни было, богатый отец его бывшей жены моментально выдал ее замуж за какого-то кузена, очень скоро после этого она подарила своему мужу ребенка, но сама умерла во время родов.

— Но для чего ему было лгать? — растерянно прошептала Камилла. — Для чего ему было обманывать мою мать?

Улыбка Холбурна стала грустной.

— Мужчины не очень-то любят признаваться в таких деталях, моя дорогая, — со вздохом ответил он. — Даже самим себе… ведь способность зачать ребенка — это, так сказать, предмет особой мужской гордости. Кстати, у Валиньи было множество любовниц, и мне всегда казалось странным, что за все эти годы ни от одной из них у него не было детей.

— Да, это верно, — горько усмехнулась Камилла. — Помню, как под конец он сам говорил об этом maman.

— Этот лживый пес с самого начала знал правду — просто не говорил тебе, — проскрежетал Ротуэлл сквозь зубы. — Да, теперь многое становится понятным. — В том числе и бессердечие Валиньи, с которым он не постеснялся выставить тебя на аукцион, и та злая шутка, которую он сыграл с остальными, — ведь в действительности ты была ему чужой!

— Прости, моя дорогая, мне очень жаль, — извиняющимся тоном проговорил Холбурн. — Знай я тогда о твоем появлении на свет, я бы забрал тебя к себе — ведь закон в этом случае был бы на моей стороне — и позаботился бы о том, чтобы ты получила соответствующее воспитание.

Камилла едва сдерживала слезы.

— А мою мать?

Холбурн неловко отвел глаза в сторону.

— Да простит меня Бог, вряд ли бы я нашел в себе силы простить ее, — прошептал он. — После того как она оставила меня умирать одного… а сама вместе с любовником уехала во Францию, покрыв позором нас обоих… нет, я никогда бы не согласился принять ее назад. Но я бы никогда не развелся с матерью своего ребенка.

Внезапно Ротуэлла осенило.

— Стало быть, вы женились во второй раз? — спросил он. — Наверное, у вас есть другие дети? Камилла… У Камиллы есть братья, сестры?

Граф грустно покачал головой.

— Да, я думал об этом. Но после Дороти… я так и не смог никого полюбить. Ну, как бы там ни было, у меня есть племянник, к которому после и перейдет титул, есть и другие племянники и племянницы. И я не сомневаюсь, леди Ротуэлл, что все они с радостью примут вас, как члена нашей семьи.

Голос старого графа дрогнул.

— Словом… добро пожаловать в мой дом! Все мои близкие примут вас с распростертыми объятиями — и вас, и вашего мужа, и его семью, разумеется. Приезжайте… дайте мне возможность узнать вас получше… обнять свою дочь. Господи… у меня есть дочь! После всех этих лет! Ведь я до сих пор не знаю о вас почти ничего, и вы даже представить себе не можете, какой это ад для меня!

Как ни странно, Ротуэлл мог это понять. Может быть, благодаря надежде, которая теплилась в его сердце, надежде, что у них с Камиллой скоро будет ребенок… а там, Бог даст, и не один. Сам он никогда не знал родительской любви и уже много лет назад примирился с этим. Но сейчас сердце его разрывалось на части от жалости к жене — а возможно, и к Холбурну.

Старый граф, перегнувшись через подлокотник кресла, ласково сжимал руку Камиллы своей единственной рукой.

— Конечно, то, что когда-то украли у нас, уже не вернуть, — с грустью в голосе говорил он. — О Господи… как мне хочется узнать о тебе побольше! Как ты росла… чему тебя учили. А когда у вас появится собственный… — голос Холбурна дрогнул, и он на мгновение прикрыл глаза, — когда у вас появятся собственные дети… и если в вашем сердце найдется хоть капля жалости ко мне… если вы поверите, что все, что я говорил, правда, тогда вы позволите мне стать им дедушкой? Умоляю вас! Вы сделаете это ради меня? Подарите старику счастье, которого он не знал последние три десятка лет!

На глаза Камиллы вновь навернулись слезы, но на это раз это были слезы радости. Вдруг Ротуэлл резким движением поднялся на ноги.

Камилла, вздрогнув, бросила на мужа неуверенный взгляд и поспешно отерла слезы.

— Куда ты, Киран?

Он с нежностью посмотрел на нее.

— Хочу немного прогуляться, любовь моя, — пробормотал Ротуэлл, ласково погладив ее щеку. — Думаю, не ошибусь, если предположу, что вам двоим есть о чем поговорить. Граф, буду очень рад, если вы останетесь к обеду. А пока вы тут… что бы такое предложить, а? Кстати, может быть, вам вдвоем покататься в парке? Холбурн улыбнулся.

— Ничто не доставит мне большего удовольствия, чем возможность проехаться вместе с дочерью по Гайд-парку!

Камилла, вскинув глаза на мужа, нервным движением стиснула руки и натянуто улыбнулась. Он знал, о чем она думает, — о том, до чего это будет не похоже на ту их прогулку, когда они случайно увидели в парке лорда Холбурна. Но внезапно лицо ее омрачилось.

— Mais non, Киран, — встревожилась она. — Мне кажется, тебе еще рано выходить!

Ротуэлл благодушно улыбнулся.

— А помнишь, что говорил доктор Хислоп насчет легкого моциона? — возразил он. — К тому же всего две недели назад я делал кое-что и похуже, да и чувствовал себя отвратительно. А сейчас я полон сил. Думаю, легкая прогулка мне не повредит.

— Да, возможно, ты прав, — неуверенно согласилась Камилла, все еще держа отца за руку. — Но ты должен дать мне слово, что не будешь переутомляться. Легкий моцион — и все!

— Конечно, конечно, дорогая! — с готовностью согласился он. — Сегодня на «Таттерсоллз» торги. Я немного погуляю там на свежем воздухе.




На «Таттерсоллз» яблоку негде было упасть — зал, где заключались пари, был забит до отказа. Однако солидные покупатели и любители лошадей толпились снаружи, ожидая результатов сегодняшнего аукциона. Как обычно бывало в такие дни, лорд Нэш устроился за столиком в углу, болтая о чем-то с завсегдатаями скачек. Сбившись в тесный кружок, они горячо обсуждали какое-то пари, запись о котором появилась в книге клуба. Кое-кто из джентльменов, узнав проталкивающегося сквозь плотную толпу Ротуэлла, кивал в знак приветствия, другие просто молча приподнимали шляпы. Обшаривая взглядом лица собравшихся, Ротуэлл рассеянно кивал в ответ.

Едва ему удалось пробраться до середины, как лорд Нэш, приметивший его издалека, окликнул его по имени. Ротуэлл только махнул рукой в знак приветствия, но продолжал пробираться дальше. Наконец возле арки, за которой был выход во двор, ему удалось обнаружить человека, которого он искал. Валиньи, небрежно прислонившись плечом к стене, с ухмылкой на все еще красивом лице рассказывал очередной анекдот толпившимся вокруг юнцам — которым явно не хватало ума подыскать более приличную компанию, подумал Ротуэлл.

Возможно, почувствовав на себе тяжелый взгляд барона, Валиньи обернулся, и на лице его заиграла издевательская усмешка.

— Милорд Ротуэлл! — Граф приветствовал его взмахом руки. — Джентльмены, позвольте представить вам моего зятя.

— Валиньи, — с холодной ненавистью в голосе буркнул Ротуэлл.

— Друг мой, как это вы решились покинуть нашу очаровательную новобрачную? — хохотнул Валиньи. — Надеюсь, вы не собираетесь вернуть ее назад? Сделка есть сделка!

Один из юнцов разразился визгливым смехом. Угрожающий взгляд Ротуэлла заставил его поперхнуться. А дальше все произошло настолько быстро, что Валиньи даже не успел испугаться. Ротуэлл вновь повернулся к нему, а в следующее мгновение кулак барона врезался ему в лицо.

Это вышло ненамеренно, зато оказалось чертовски приятно, для Ротуэлла, разумеется. Глаза графа широко распахнулись, голова резко дернулась назад, и он, широко раскинув руки, спиной вперед вылетел во двор и рухнул навзничь.

В зале, где принимались ставки, разом наступила гробовая тишина. Покрепче ухватив графа за пышный шейный платок, Ротуэлл рывком поставил его на ноги.

— С каких пор, — процедил он сквозь зубы, — тебе известно, что Камилла на самом деле дочь Холбурна?

Валиньи явно запаниковал, но быстро взял себя в руки.

— Oui, пусть весь мир увидит, что вы, Ротуэлл, — всего лишь грязная свинья! — презрительным тоном бросил он. — Боюсь, как джентльмен, я вынужден настаивать, чтобы выдали мне удовлетворение!

— Сейчас ты получишь свое удовлетворение, мерзавец! — Ротуэлл с силой встряхнул Валиньи, как терьер встряхивает крысу. — Только полный идиот согласится стреляться с тобой — а я не идиот. Поэтому предпочитаю придушить тебя голыми руками.

— Aidez-moi![9 - Помогите! (фр.)] — заверещал в страхе Валиньи, глаза его судорожно забегали по сторонам в поисках хоть одного сочувствующего лица. — Этот человек сошел с ума! На помощь! Это насилие!

Однако репутация Валиньи была хорошо известна. Джентльмены, толпившиеся во дворе, как ни в чем не бывало вернулись к своему разговору. С губ Валиньи сорвался нервный смешок.

— Проклятие, так ты будешь отвечать или нет? — Ротуэлл, сцепив пальцы на горле Валиньи, тряхнул его так, что у графа клацнули зубы. — Повторяю вопрос, — медленно проговорил он, — как давно тебе известно, что Камилла — дочь графа Холбурна?

Уголки губ Валиньи дернулись. Откинувшись назад, насколько это было возможно, он занес кулак, чтобы ударить Ротуэлла в челюсть. Удар не попал в цель, а лишь скользнул по лицу Ротуэлла.

Ротуэлл даже как будто не заметил этого — вместо того чтобы ответить, он приставил палец к груди графа.

— Я задал тебе вопрос, сукин ты сын! — рявкнул он. — И я намерен получить ответ!

— Бог мой! — глумливо ухмыльнулся Валиньи, — Ждешь, что я отвечу? По-твоему, я такой дурак?

Что-то вдруг словно взорвалось в душе Ротуэлла — ярость с такой силой ударила ему в голову, что он на миг перестал соображать. Глаза застлала кроваво-красная пелена, в ушах зашумело. Кулак Ротуэлла мелькнул в воздухе и врезался Валиньи в челюсть. Удар был сокрушительный — голова графа судорожно дернулась, в груди застрял сдавленный крик. Тридцать лет Ротуэлл глушил в себе ярость — и вот она вырвалась наружу, а подвернувшийся под руку Валиньи оказался идеальной мишенью.

Валиньи, как полураздавленный червяк, корчился посреди двора, диким взглядом озираясь по сторонам в поисках помощи. Так и не найдя никого, кто выразил бы желание заступиться за него, он с трудом поднялся и неуверенно двинулся к Ротуэллу. Тот небрежно ударил его в ухо. К удовольствию Ротуэлла, граф размахнулся и нанес ответный удар — кулак его скользнул по челюсти. Барон возликовал. Именно этого он и дожидался. Теперь он наконец получил благовидный предлог, чтобы избить мерзавца до полусмерти.

Это была уже не драка, а избиение — Ротуэлл раз за разом швырял Валиньи в грязь, в то время как в двух шагах от них два десятка джентльменов, невозмутимо покуривая, обсуждали лошадей, как будто ничего необычного не происходило. Обхватив Ротуэлла за пояс, Валиньи попытался что есть силы пнуть его коленом. Однако барон уклонился, а мощный ответный удар заставил графа вновь распластаться на земле. Ротуэлл, встав коленом ему на грудь, пригвоздил его к почве, однако Валиньи дернулся, и барон потерял равновесие.

Они одновременно вскочили на ноги, Валиньи, тяжело дыша, хватал воздух ртом. Ротуэлл угрожающе надвинулся на него, и тогда Валиньи последним, отчаянным усилием поставил ему подножку. Оба оказались на земле, молотя друг друга кулаками, но Валиньи был почти на тридцать стоунов легче барона и к тому же явно не привык кулаками отстаивать свое право на жизнь. Так что вскоре он, избитый до крови и оглушенный, вновь распростерся ниц. Только железная воля удержала Ротуэлл от того, чтобы забить его до смерти.

— Тихо! — прорычал он. — Не двигайся, если хочешь жить. — Поставив колено ему на грудь, он отодвинулся.

Валиньи судорожно замахал руками.

— Только не по лицу, умоляю! Mon Dieu, только не по лицу! — завизжал он.

Ротуэлл ударил его в лицо. Кровь хлынула из носа Валиньи и залила пышный некогда галстук.

Этот удар доставил барону удовольствие, словно глоток шампанского.

— Это, — процедил он сквозь зубы, — от меня. А вот это — за Камиллу.

Ухватив Валиньи за шиворот, он с хрустом вывернул ему голову и ткнул графа лицом в лужу крови, перемешанной с грязью. Потом нагнулся пониже. — А теперь отвечай, — хрипло прошептал он, едва не касаясь губами его уха. — Когда ты узнал, что Камилла — дочь Холбурна?

В ответ — только нервный смешок. Валиньи дернул головой, глаза у него косили, как у насмерть перепуганной лошади.

— Я обманул ее, oui! — наконец прохрипел он. — Иначе на кой черт мне сдалась дочь Холбурна?!

— Леди Холбурн говорила, что ребенок — от тебя?

Валиньи дернул плечом.

— Она предположила, что такое возможно. — Он издевательски расхохотался. — Какой смысл было это отрицать? Что я терял? Возможность заполучить леди Холбурн в свою постель? Или шанс заполучить денежки ее отца — если у меня хватит терпения дождаться, когда придет мой час?

— Итак, ради того, чтобы урвать свои тридцать сребреников, ты, Иуда, исковеркал девушке жизнь, лишив ее отца, который бы любил ее и заботился о ней, — бросил ему в лицо Ротуэлл. — Да ты недостоин слизывать грязь с ботинок Камиллы! Ты подлец, Валиньи. Единственное, чего ты боялся, — что правда выплывет на свет. А правда состоит в том, что ты не способен зачать ребенка, даже если тебе за это заплатят!

— Да, дочь этой шлюхи не моя плоть и кровь! И я каждый день благодарю Бога за это!

Ротуэлл рывком поставил Валиньи на ноги, после чего втащил его обратно в зал. Нэш, прислонясь к стене, стоял в окружении других завсегдатаев, с интересом наблюдая за развитием событий.

— Жестоко, но справедливо, дружище, — проговорил один из джентльменов, когда они проходили мимо. — Впрочем, давно пора было это сделать.

Ротуэлл ухмыльнулся, провел Валиньи через зал, после чего открыл дверь и пинком под зад вышиб графа на улицу. Валиньи отчаянно замахал руками, стараясь удержать равновесие, но ткнулся носом в грязь.

— Валиньи, даю вам срок до утра, чтобы навсегда покинуть Англию, — ледяным тоном бросил Ротуэлл ему вслед. — Потому что если вы когда-нибудь снова попадетесь мне на глаза, трепка, которую я задал вам сегодня, покажется вам дружеской щекоткой по сравнению с тем, что я с вами сделаю!

— Вы не можете мне приказывать! — злобно прошипел Валиньи. — Эти джентльмены видели, что вы сделали со мной. Вы моложе, Ротуэлл. И вы сами согласились на эту сделку. И сейчас вы только лишний раз продемонстрировали, кто вы есть на самом деле — жестокое чудовище.

Ротуэлл смерил его презрительным взглядом.

— Упомянутые джентльмены узнают, что когда-то вы предательским выстрелом ранили на дуэли Холбурна, едва не отправив его на тот свет! — прорычал он в ответ. — А скоро они узнают и другое — что вы обманом лишили дочь родного отца. Единственное, о чем они не знают, так это о том, что вас кто-то избил. Не верите, Валиньи? Тогда ступайте в магистрат и посмотрим, удастся ли вам отыскать хотя бы одного свидетеля.

Валиньи спесиво надулся, как бантамский бойцовый петух. Но потом вдруг его плечи поникли. Бросив на Ротуэлла исполненный бессильной злобы взгляд, он молча повернулся и зашагал в сторону Гайд-парка.

Ротуэлл уже собрался вернуться в зал, как вдруг наткнулся на стоявшего у него за спиной Нэша. Скрестив руки на груди, его зять провожал взглядом сгорбленную фигуру ковыляющего по грязи Валиньи, Глаза его смеялись, но где-то в самой глубине их Ротуэлл вдруг заметил искорку сочувствия.

— Пусть это станет для всех нас уроком, — наставительно проговорил он. — Sic transit gloria mundi…[10 - Так проходит земная слава (лат.).]

Нэш усмехнулся.

— Неплохо сработано для больного, — одобрительно хмыкнул он. — Но, черт меня побери, Ротуэлл, как ты оказался здесь?

— Вспомнил, что мне предписан легкий моцион, — ухмыльнулся барон, утирая белоснежным платком взмокший лоб.




Глава 16

День рождения


— Что произошло? — уже лежа в постели, шепотом спросила Камилла мужа. Вопрос, естественно, касался синяка, который уже потихоньку начал наливаться под левым глазом Ротуэлла.

Киран притянул ее к себе — теперь их головы лежали на подушке рядом.

— Случайно ударился о фонарный столб, — объяснил он, стараясь не отводить глаза в сторону. — На редкость коварная штука, дорогая, особенно те, что на Сент-Джеймс!

Камилла подскочила от удивления.

— Боже, как такое могло случиться? — всполошилась она. — Кстати… а что ты делал на Сент-Джеймс? Насколько я помню, ты сказал, что собираешься прогуляться по Гайд-парку…

Ротуэлл с нежностью погладил ее по щеке.

— Ну да, сначала пошел в Гайд-парк, — с невинным видом объяснил он, — а потом двинулся в сторону Сент-Джеймс. Понимаешь, было одно дело, которое срочно требовалось уладить.

— И это ты называешь легким моционом? — заволновалась Камилла. — Остается только радоваться, что, когда ты вернулся домой, я все еще каталась по парку с… — она замялась, — с лордом Холбурном.

Ротуэлл обхватил ладонями лицо жены и заглянул в ее глаза.

— Надеюсь, дорогая, что в один прекрасный день ты сможешь назвать его отцом, — негромко проговорил он. — Могу только догадываться, как он жаждет услышать это слово.

Камилла, перекатившись на спину, задумчиво уставилась в потолок. И глубоко вздохнула.

— Мне пока еще трудно к этому привыкнуть, — объяснила она. — И потом… мы ведь вряд ли сможем узнать это точно.

Киран улегся на бок — он долго молча разглядывал жену, освещенную только отблесками догорающих в камине углей, потом с нежностью поцеловал ее в губы.

— Я встретился с ним, Камилла, — прошептал он. — Я имею в виду с Валиньи.

Камилла встрепенулась.

— Да? — вопросительно прищурилась она. — На «Таттерсоллз»?

Ротуэлл кивнул.

— Поговорили с ним… м-м-м… по душам. Ну, и Валиньи понял, что игра окончена. И признался — нет, не в том, что не может иметь детей, конечно, да я этого и не ждал. Но — да, он сказал, что все это время знал, что твоим отцом был другой человек. Он подтвердил это, Камилла. То, что сказал Холбурн, — правда, от первого до последнего слова.

Из груди Камиллы вырвался долгий вздох облегчения.

— Слава Богу! — выдохнула она. — О, Киран! Если бы ты знал, как я мучилась при мысли о том, что в моих жилах течет его кровь! Что я стану похожа на него. А теперь… теперь я могу забыть об этом.

— В любом случае завтра утром он вернется во Францию.

— Ба! — пренебрежительно фыркнула Камилла. Может быть, она и была на четверть испанкой, однако речь ее по-прежнему изобиловала французскими словечками, а умению презрительно фыркать могла бы позавидовать любая парижанка. — Валиньи никогда подолгу не засиживается на одном месте. Кредиторы скоро начнут хватать его за пятки. Он вернется.

— Только не на этот раз. Мне удалось убедить его, что сейчас воздух континента будет ему полезнее.

— Боже, Киран. Что ты с ним сделал?

— Ничего особенного, — пожав плечами, бросил он. И, не в силах справиться с искушением, намотал на палец один из ее локонов и поцеловал ее долгим поцелуем.

— Теперь это мечта всей моей жизни, — проговорил он, почувствовав, что губы ее шевельнулись, отвечая ему, — сделать тебя счастливой.

Закусив губу, Камилла покачала головой.

— Ты хороший человек, Киран, — прошептала она. — И я всегда знала, что из тебя получится хороший муж.

— Верный, преданный и надежный муж, — поправил он. Потом он легонько чмокнул ее в кончик носа.

— У меня кое-что есть для тебя, — охрипшим от волнения голосом проговорил он. — Погоди минутку.

Перекатившись на бок, Ротуэлл принялся копаться в ящиках ночного столика. Когда он обернулся, в руке у него была резная шкатулочка розового дерева.

— Вот, — смущенно проговорил он, вложив ее в руку Камиллы.

Она растерянно моргнула.

— Что это? Он улыбнулся.

— Это и есть то самое срочное дело, ради которого я оказался на Сент-Джеймс, — объяснил он. — С днем рождения, дорогая! Правда, он только завтра, но… в конце концов, терпение никогда не входило в число моих добродетелей.

Камилла рассмеялась счастливым смехом.

— Mon Dieu, даже не помню, когда получала подарки на день рождения!

Муж кончиком пальца приподнял ей подбородок.

— По-моему, это ужасно, — тихо и очень серьезно проговорил он. — Я люблю тебя, Камилла. Ты изменила мою жизнь… да нет, что я говорю? Ты вернула меня к жизни! И пока мы вместе, мы будем праздновать твой день рождения каждый год.

— Я ошибалась насчет тебя… — забормотала она.

— Нет, ты была права, — резко перебил Ротуэлл.

Камилла нежно закрыла ему рот ладонью.

— Я ошибалась насчет тебя, — повторила она, глядя ему в глаза. — И, что еще хуже, ты сам ошибался — очень-очень долго, mon amour. Я люблю тебя, Киран.

— Правда? — едва слышно выдохнул он.

Взгляд Камиллы стал мечтательным.

— Да, дорогой. Мне кажется, я полюбила тебя еще в тот день, когда увидела тебя в гостиной леди Шарп, — смущенно призналась она. — Ты стоял, нетерпеливо похлопывая себя по ноге хлыстом для верховой езды, и выглядел… о-ля-ля! Таким огромным и таким опасным…

— О, перестань! — отмахнулся Ротуэлл. — Что ты такое говоришь?

— Нет, это чистая правда! — запротестовала Камилла. — Ты… От одного взгляда на тебя у меня перехватило дыхание. Честное слово, Киран. Я смотрела на тебя, и мне было трудно дышать. Да, даже тогда я уже знала… знала, что это будет нелегко. Я имею в виду — быть с тобой. Я боялась влюбиться в тебя. Наверное, мое сердце уже тогда догадывалось о том, чего я в то время еще не знала, — что на самом деле ты добрый и благородный человек. Что я могу довериться тебе — и никогда не пожалею об этом.

— Камилла… — Ротуэлл обхватил ладонями ее лицо. — Камилла, любимая…

Взгляд его случайно упал на шкатулку, о которой оба совсем позабыли.

— Ты собираешься ее открыть? Или предпочитаешь подождать до завтра, чтобы все было чин по чину?

— Нет, — усмехнулась Камилла. — Нет, дорогой, до завтра ждать я не смогу.

Она осторожно подняла крышку шкатулки… и из груди ее вырвался восторженный возглас. На фоне белого бархата ослепительно сверкали и переливались бриллианты. Изумительной работы колье украшала рубиновая подвеска каплевидной формы. Камилла ахнула.

— Под пару твоему обручальному кольцу, — прошептал Ротуэлл. — Он осторожно вынул колье из шкатулки. — Ну же, дорогая, повернись!

Камилла покорно повернулась, и он снова залюбовался изящной линией ее шеи. В отблесках камина бриллианты вспыхивали и сияли нестерпимым блеском, и из груди Камиллы снова вырвался радостный вздох. Ротуэлл осторожно надел колье ей на шею и защелкнул рубиновый замочек.




Эпилог


Леди Ротуэлл сидела за письменным столом — она настолько глубоко погрузилась в изучение очередного судового отчета, что не слышала ни слабого скрипа дверных петель, ни дуновения холодного воздуха, ворвавшегося в комнату с улицы и заставившего зябко дрогнуть широкие портьеры.

— А где моя маленькая принцесса? — раздался звучный голос у нее за спиной.

Только это заставило Камиллу очнуться — вздрогнув, она обернулась и увидела появившееся в дверях знакомое худое лицо.

— Отец! — радостно воскликнула она, отбросив в сторону карандаш. — Какой приятный сюрприз!

— Доброе утро, моя дорогая! — Лорд Холбурн, войдя в комнату, раскрыл объятия, и дочь бросилась ему на шею.

— Не ожидала сегодня тебя увидеть, — пробормотала она, слегка отодвинувшись, чтобы видеть его изрезанное глубокими морщинами лицо. — Господи… что привело тебя в Уэппинг?

На лицо старого лорда легла тень печали.

— А ты как думаешь? — спросил он, бросив на спинку стула сложенный плащ. — Конечно, желание повидать мою маленькую принцессу! Я ведь уже старый человек, моя дорогая, поэтому будь ко мне снисходительней, позволь мне взглянуть на нее.

Камилла со смехом поцеловала его в сморщенную щеку.

— Ничто не может быть приятнее, чем побаловать тебя, отец, — проворковала она. — Твоя принцесса в детской. А может, сначала выпьешь со мной кофе?

— С удовольствием, дорогая. — Взгляд Холбурна скользнул по комнате. — Знаешь, девочка, чего я до сих пор не понимаю… — задумчиво пробормотал он, — так это твоей страсти часами сидеть здесь и корпеть…

— Папа! — перебила она, усадив его на стул. — И вовсе не каждый день, а всего лишь дважды в неделю! И потом, уверяю тебя, мне действительно это нравится.

— Нет-нет, дорогая, — Холбурн любовно похлопал дочь по руке, — у меня и в мыслях не было тебя осуждать. Возможно, я и не понимаю, чем именно ты занимаешься, зато я вижу, что тебе это действительно по душе.

— Merci. — Камилла ответила отцу улыбкой, полной любви.

Взгляд Холбурна упал на карту, занимавшую почти всю противоположную стену комнаты.

— Просто в свое время я несколько по-другому представлял ту жизнь, которая тебя ждет, — извиняющимся тоном пробормотал он. — Жизнь, полную неги и роскоши. Конечно, теперь я понимаю, что такая жизнь не для тебя… Но твой музыкальный талант…

— Так я и веду такую жизнь! — рассмеялась Камилла. — Целых пять дней в неделю, честное слово!

— Ты ведь сама не веришь тому, что говоришь, — покачал головой старый граф. — Потому что оставшиеся дни ты проводишь, закопавшись в бумагах и счетах, которыми тебя регулярно заваливают стряпчие твоего покойного деда. В твоем кабинете на Беркли-сквер их целые горы! Не спорь, мое дорогое дитя, я видел их собственными глазами.

— Ну, в этом мне помогает Киран, — возразила она. — В конце концов, какая разница, что выращивать, — хлопок или сахарный тростник? Так ведь? Так что мы с ним учимся вместе.

Взгляд отца вернулся к ее лицу, и лицо старого графа сразу смягчилось.

— У тебя замечательный муж, дорогая, — с улыбкой сказал он. — Если бы мне выпала честь самому подыскивать тебе супруга, я бы и тогда не смог сделать лучшего выбора. Остается только радоваться, что ты прекрасно справилась с этой задачей, причем без моей помощи.

Камилла моргнула, стараясь, чтобы отец не заметил так некстати подступившие к глазам слезы. Ее отец, которого она совсем недавно обрела и которого так сильно полюбила, стал для нее еще одним неожиданным, но оттого не менее драгоценным подарком судьбы. А с того дня, когда на свет появилась Изабелла, с невольной иронией подумала Камилла, она превратилась в настоящую плаксу — и это она-то, привыкшая считать, что давно уже разучилась плакать!

За кофе отец с дочерью беззаботно болтали, обсуждая недавнюю поездку Холбурна в свое загородное поместье. Теперь старый граф большую часть года проводил в столице, даже иногда отваживался показаться в свете — исключительно для того, чтобы лишний раз доставить себе удовольствие появиться там под руку с дочерью. Сплетни, в которых фигурировал Валиньи и его внезапный отъезд, стихли очень скоро, а вместе с ними бесследно исчезла и глубокая печаль старого графа.

Холбурн как раз погрузился в обсуждение игрушечной лошадки-качалки, которую он уже приглядел для любимой внучки Изабеллы, когда, деликатно постучав, явился мистер Бейкли, сгибаясь под тяжестью утренней почты, которую он аккуратно распределил по трем письменным столам.

— Что ж, ладно, вижу, тебе есть чем заняться, Бейкли позаботился об этом, — вставая, улыбнулся Холбурн. — Так что пойду-ка я, пожалуй, к Изабелле. Надеюсь, ее няня позволит мне немного ей почитать?

— Ну что ты, у нее язык не повернется тебе отказать! — усмехнулась Камилла и, встав, поцеловала отца на прощание. Ее дочка, которой на днях исполнилось три месяца, естественно, мало интересовалась книгами, зато глубокий, звучный голос деда знала отлично. — Ты придешь в среду к обеду, как обычно?

Как только Холбурн, подтвердив, что явится непременно, скрылся за дверями детской, Камилла вновь вернулась к столу, намереваясь заняться счетами, однако вскоре ее опять прервали. Не прошло и нескольких минут, как в комнату вихрем ворвался ее муж — в руках у него была плетеная корзинка.

— Апельсины! — объявил он, бережно водрузив корзину на свой письменный стол. — Только что пришвартовалась «Королева Анна» — я набрал тебе самых лучших, вот, полюбуйся!

— Киран, любовь моя! — Выскочив из-за стола, Камилла бросилась мужу на шею и крепко поцеловала его в губы. — Как дела в порту?

— Все, слава Богу, по графику, как и обещала Ксантия. — Киран уставился на серый плащ, висевший на спинке стула. — Холбурн заезжал?

Камилла улыбнулась в ответ.

— Только что вернулся из поместья — сказал, что не мог дождаться, когда увидит Изабеллу.

— Свою маленькую принцессу, да? — спросил Киран, не сводя глаз с лица жены.

Она рассмеялась.

— Да, он действительно относится к ней как к принцессе!

Киран вновь поцеловал ее — нежно, но крепко.

— Думаю, кто-то должен увидеть принцессу в тебе, — задумчиво проговорил он. — Возможно, прямо сегодня.

Камилла прижалась к его груди.

— Я не против, особенно если это будешь ты, любовь моя, — проворковала она. — Только ведь никакая я не принцесса…

К ее удивлению, Киран закрыл ей рот ладонью.

— Конечно, принцесса! — уверенно возразил он. — Уверен, в глубине души ты и сама об этом догадывалась.

Она расхохоталась.

— О чем это ты?

— Помнишь ту сказку, которую ты сама когда-то придумала? О похищенной принцессе?

Она кивнула.

— Детские фантазии. Боюсь, одинокие девочки часто воображают себя принцессами.

Руки мужа легли ей на плечи.

— Но если подумать, эта сказка легко может оказаться правдой, Камилла, — сказал он, заглянув ей в глаза. — Тебя ведь действительно похитил злодей Валиньи. Украл тебя у отца.

— Да, только на самом деле меня спас от злодея не добрый отец-король, а прекрасный темноволосый принц на белом коне. Мой Принц.

— Нет, дорогая, на самом деле это ты спасаешь нас всех. Ты — центр нашего маленького мира, где мы все так счастливы.


notes



Примечания





1


Черута — манильская сигара, сорт сигар с обрезанным концом.




2


Не так ли? (фр.)




3


Благодарю, мой друг (фр.).




4


Да уж, конечно (фр.).




5


В самом деле (фр.).




6


Это верно (фр.).




7


Аллегретто невинным (ит.).




8


Нет, это невозможно! (фр.)




9


Помогите! (фр.)




10


Так проходит земная слава (лат.).