Офицерский мятеж
Леонид Смирнов


Империя #1






Человечество разлетелось по Галактике и обживает сотни планет. На Старой Земле остались жить лишь самые бедные народы. Русские мечтают возродить свою империю, но могучее государство ООН подавляет любые попытки народов освободиться. Лишь начавшаяся война с инопланетной цивилизацией хааров дает призрачный шанс на победу в мятеже. Знаменитый кавторанг, командир фрегата «Котлин» Петр Сухов встает во главе восставших. И вот Земля взята с боем. Начинается кровопролитная гражданская война. Теперь юнитам приходится сражаться на два фронта. И все же русские, казалось бы, обречены, ведь каждому их кораблю противостоят десятки вражеских. Спасти новорожденную Российскую империю может только чудо.






Леонид Смирнов

ОФИЦЕРСКИЙ МЯТЕЖ

		Империя умерла?



		Могильщиков — к высшей мере!



		Пусть перья ее орла



		На шляпах других империй.








* * *
		Мертва ли она? — До поры,



		Как в кровь обратятся реки,



		И вытащат топоры



		Железные дровосеки.







		Куда там — Берлин, Париж,



		Трофеи сдаем под опись.



		Империя сдохла? Шиш!



		Мечтатели… Не дождетесь!








    

Мария Протасова








Вместо пролога


Потеряв ход и возможность маневра, а заодно и искусственную гравитацию, русские корабли превратились в отличные мишени. Но огневые средства они сохранили. Командование юнитов не рассчитывало, что мятежники сдадутся без боя, и все же обратилось к русским по радио:

— Храбрые русские моряки! Я, командующий Шестым флотом адмирал Кобурн, — вещал старик из командно-штабной рубки флагманского корабля — линкора «Нагасаки». — Я — старый моряк и многое в жизни повидал. Выслушайте меня! Я знаю, что вы готовы умереть за Россию. Что вы не боитесь погибнуть в бою. Но боя не будет. Вас ждет безжалостный расстрел. Главным калибром мы сожжем ваши корабли — не спеша, по очереди. Я обращаюсь к господину Сухову. Ко всем русским командирам… Пощадите своих матросов. У них есть жены, дети, старые матери. Матросы — люди подневольные. Они ни в чем не виноваты, и мы отпустим их по домам. Это не мы, а вы послали их воевать с остальным человечеством. Не заставляйте их погибать за ваши идеи. Не хотите сдавать корабли — умрите. Ваше право. Но пусть рядовые матросы покинут борт на спасательных средствах… Я обращаюсь к старшим офицерам! Будьте милосердны! Спасите свои экипажи! Пощадите мальчишек!

Старик Кобурн говорил хорошо. Петр Сухов понимал, что это психологическая атака, но он не мог наплевать на слова юнитов и связался с командирами «Борисоглебска» и «Коломяг». Что они думали — неизвестно, но на словах согласились с его мнением.

Командующий Второй русской эскадрой обратился по корабельной связи, которую по старинной флотской традиции именовали «Каштаном», к собственному экипажу:

— Господа матросы и сержанты крейсера «Могилёв»! Боевые товарищи! Нашему кораблю предстоит последний бой. Я, ваш командир, клянусь… Я не буду на вас в обиде, если вы решите покинуть крейсер и сохранить свою жизнь. Ради жен и детей. Шлюпки — в вашем распоряжении. Даю на размышление три минуты. И еще две на то, чтобы уйти. Через пять минут шлюзовые камеры будут заварены.

— Дайте нам пять минут, — попросил кавторанг Сухов у юнитов.

— Мы ждем, — ответил адмирал Кобурн.

На «Могилеве» желающие выжить заполнили три шлюпки, на «Борисоглебске» — набрались еще на одну. Сухов почему-то надеялся, что с кораблей не уйдет никто. Но с какой, собственно, стати? Многие гражданские еще неделю назад преспокойно жили дома, со своими семьями, нянчили детей и внуков и не помышляли о гражданской войне.

Шлюпки ушли сдаваться. Затем Кобурн приказал атаковать. Ударил в самое слабое звено русского отряда. Два юнитских крейсера приблизились к «Коломягам». Средний десантник завис в хвосте конвоя — далековато от крейсера и фрегата и был почти беззащитен при атаке ударных кораблей Шестого флота.

Сухов не мог безучастно наблюдать за расстрелом десантника. Он скомандовал комендорам дать залп по крейсерам. Пущенные «Могилёвом» умные ракеты летели зигзагом, выбрасывая активные ложные цели. Однако все они были сбиты.

Крейсера открыли огонь. Но «Коломяги» все же продержался целых семь минут. Его зенитчики одну за другой сбивали юнитские ракеты класса «космос-космос», пока боеприпасы не подошли к концу. Орудийные башни огрызались, но были расстреляны врагом. После этого на средний десантный корабль накинулась целая стая юнитских катеров.

— Прощайте, товарищи, — передали с «Коломяг».

На борт ворвались бойцы абордажной партии, а через полминуты на корабле был взорван орудийный погреб. Фонтаны желтого пламени раскололи надстройки десантника. Юнитские катера просто испарились.

Сухов и дежурные офицеры в командной рубке молча наблюдали, как мимо крейсера «Могилёв» проплывает развороченный остов «Коломяг». Затем юниты взялись за крейсер. Корвет они оставили на закуску.

Огневая дуэль продолжалась двадцать минут. Линкоры и крейсера садили по «Могилёву» главным калибром. Русские отвечали, и не без успеха. Наконец огневые башни и ракетные батареи «Могилёва» были подавлены. Броневая обшивка на значительном протяжении разворочена прямыми попаданиями, треть отсеков разгерметизированы, половина экипажа вышла из строя.

Командующий Шестым юнитским флотом повторно обратился к мятежникам по радио:

— Храбрые русские моряки! Я, адмирал Кобурн, снова обращаюсь к вам! Ваши корабли превратились в решето. Ваши орудия разбиты. Ваши палубы завалены убитыми и ранеными товарищами… Вы уже доказали свою доблесть. Мы не будем захватывать ваши корабли — по сути, их больше нет. Бой закончен. Я прошу вас не оказывать сопротивления абордажным партиям. Они взойдут на борт, чтобы оказать медицинскую помощь раненым и переправить вас в фильтрационный лагерь. Я прошу вас: не стреляйте в своих спасителей. Я очень вас прошу. Иначе нам придется уничтожить русских до последнего человека.

Из-под прикрытия юнитских крейсеров вышел большой десантный корабль «Блэкпул». С его штурмовых палуб стали взлетать десантные катера. Их прикрывала эскадрилья истребителей с астроматки «Дакота». Ставший «беззубым» русский крейсер «Могилёв» собрались взять на абордаж, но даже сейчас его побаивались.

Рота морпехов, положенная крейсеру по штату военного времени, не дожидаясь приказа, заняла оборону у шлюзовых камер и на нижней палубе. В строю после обстрела остались пятьдесят человек.

Вооруженные бластерами военморы «окопались» в коридорах и рубках верхних палуб. Личный состав БЧ-два и БЧ-три (ракетчики, канониры и минеры) занимался минированием корабля. Командир приказал устанавливать фугасы, используя уцелевшие снаряды и головки торпед.

— Нельзя сдавать корабль врагу! — вернувшись с перевязки в командную рубку, объявил старпом Артем Пирожников.

Капитан третьего ранга был ранен в руку и горел желанием сражаться.

— Это честь свою офицерскую нельзя сдавать, а наше решето — можно, если с толком… — ответил Сухов и похлопал каплейта Пирожникова по здоровому плечу.

Кроме фугасов, военморы по всем коридорам и рубкам ставили и небольшие мины-ловушки. Корабль превратился в сплошное минное поле.

— Учись, пока я жив. Вот так корабли врагу сдают, — сказал кавторанг Сухов, проведя старпома по его собственному кораблю. Заодно он лишний раз показал военморам, что командир никуда не делся — и останется с экипажем до конца.

— Я понял, Петр Иванович. Только учение не впрок, — с грустью произнес после обхода Пирожников.

— Это еще почему? — удивленно поднял брови командир.

— Так ведь бой-то последний.

— Мы еще живы. Отставить хандру, господин капитан третьего ранга!

Сухову очень не хотелось умирать.

— Слушаюсь, командир. — Старпом вытянулся. Щелкнуть каблуками не получилось — магнитные подошвы ботинок не позволили. — Я буду на нижней палубе.

Кавторанг оглядел старпома: тяжелый боевой скафандр с индивидуальной огневой установкой, в руке штурмовая винтовка с бронебойно-зажигательными патронами от крупнокалиберного пулемета. Все честь по чести.

— Иди, Артем Ильич. И постарайся не умирать.

В Военно-космической академии Сухова не учили ближнему бою, хотя, разумеется, он умел стрелять из табельного оружия и штатных огневых средств морской пехоты. Кто бы мог подумать, что командующему эскадры предстоит отстреливаться в корабельном коридоре, прячась за трупами моряков! Пришлось…

Петр Иванович лежал за телом срезанного лазерным лучом морпеха, сжимая в руках его табельный «магнум». Ноги мертвеца застряли в люке с перекошенной взрывом крышкой, и он не мог уплыть по коридору.

Юниты, что залегли в двадцати метрах впереди, не знали, все ли русские мертвы, и не решались подняться — выжидали. Ждал и Сухов. Шевельнешься раньше времени — срежут, как в тире. Опоздаешь — головы будет не поднять. Приподняться и точно выстрелить нужно в единственную подходящую долю секунды. Это и называется: правильный момент.

Военмор слышал, как переговариваются вражьи морпехи. Интеллектуальная система его скафандра перехватила их волну. Они боялись — и это грело. Чуть-чуть. Главное было — вовремя поднять голову и выпалить из «магнума».

Переборки были испятнаны следами попаданий: черные кляксы, борозды, пробоины. Кое-где в них зияли глубокие дыры. В невесомости по коридорам плыли всевозможные незакрепленные предметы, обломки, мусор, куски человеческих тел. Попасть в кого бы то ни было, скрытого этим чертовым облаком, весьма непросто.

Сухов ощутил спиной движение. Повернул голову. Рядом примостился лейтенант Богун из БЧ-шесть. Он был без бластера, зато сжимал в руке термическую гранату. С потерей хода гипер-команда крейсеру больше не нужна. Ее техники разбрелись по кораблю в поисках геройской смерти.

— Прорвемся, командир! — с лихорадочной веселостью воскликнул Богун.

Поздно было подносить палец к прозрачному забралу шлема. «Дурак! — со злостью подумал Петр. — Они нас тоже слушают и теперь знают, что здесь копится народ. Сейчас чем-нибудь шарахнут».

«Валим», — показал кавторанг жестом и поднялся на ноги. Пригибаясь, он кинулся за переборку, которая на треть перегородила коридор. Медицинский отсек был разворочен прямым попаданием торпеды. Все лекарства, приборы и госпитальные койки улетели в космос.

Магнитные подошвы ботинок прилипали к полу, тормозя бег. Требовалось значительное усилие, чтобы сделать следующий шаг. Впрочем, Сухов быстро приспособился к новым условиям. А вот стрелять на таком бегу было несподручно.

Лейтенант Богун замешкался. А затем позади рвануло. Кавторанга что-то ударило в спину и повалило на пол. Не будь на нем магнитных ботинок, его покатило бы по полу. Интеллектуальная система пробубнила, что на спину и затылок шлема попали капли горящего фосфора. Спецкостюм выдержал.

Командир «Могилёва» так и не узнал: это Богун подорвал гранатой юнитов или же они попали в него и сдетонировал запал. Не исключено: кто-то из юнитов в очередной раз зацепил ногой растяжку противопехотной мины, а потом в коридоре все начало рваться.

Петр занял удобную позицию за приварившимся к полу контейнером и отстреливался минуты две. Справа из-за спины его поддерживал огнем начальник БЧ-три, потом замолк. Кавторанг отполз к развилке коридоров и залег под нависающим краем еще одной развороченной переборки. До сгоревшего реакторного отсека осталось всего ничего, а там сквозь огромные сквозные дыры в обшивке можно разглядеть зависшие рядом с «Могилёвом» юнитские корабли. Но дальше уйти можно только через космос.

Командир «Могилёва» решил больше не отступать. «А чем тут хуже, чем там?» — подумал Сухов и выстрелил в промелькнувшую в перекрестье прицела верхушку юнитского шлема. Попал или нет? «Главное: чем позже, тем лучше. Смерть не торопят — она приходит сама».

В ответ на его выстрел юниты открыли шквальный огонь. Лазерные лучи прожигали обшивку. На воздухе при искусственной гравитации она бы плавилась и стекала вниз, но в невесомости расплав кипел, собираясь в пузыри. Эти багровые пузыри беспорядочно летали по коридору. Прежде чем остыть в вакууме, они сжигали все на своем пути. Доставалось и нашим, и вашим.

Ситуация то и дело менялась. Теперь по правую руку от Сухова появился мичман Панин из БЧ-два. Он без остановки садил из ручного ракетомета. На «Могилёве» обнаружилось немало разного старья — давным-давно списанного оружия, которое прихватил на войну со Старой Земли личный состав. Порой это был удивительный антиквариат, но всегда в рабочем состоянии.

Реактивный выхлоп раскаленных газов гасил инерцию, и стрелка не отшвыривало назад при каждом выстреле. Ракеты бухали в коридоре, их осколки рвали и без того дырявые переборки в клочья.

Старый крейсер расползался на глазах. Вряд ли его хватит надолго. Рано или поздно он развалится на несколько кусков, и все люди (живые и мертвые) разлетятся в разные стороны. Они будут плыть в ледяной пустоте под безразличными взглядами звезд — до скончания веков.

Мичман менял кассету за кассетой, отправляя в юнитов ракеты с тепловыми головками, пока меткий выстрел из бластера не срезал ему голову вместе со шлемом. Обезглавленное тело Панина удержали магнитные подошвы ботинок, и оно продолжало стоять, сжимая рукоять ракетомета.

Ненадолго кавторанг остался один. Юнитские десантники притихли — то ли переводили дух, то ли решили перегруппироваться. А потом у них в тылу загрохотало. Петр увидел две ослепительные вспышки и услышал звуки, несмотря на царивший в коридорах вакуум. Звуковые волны легко распространяются по полу, потолку и переборкам. В том числе и по той искореженной переборке, к которой прислонился Сухов.

Петр увидел впереди по коридору военмора в спецкостюме. Тот призывно махнул рукой, а в наушниках раздался голос кондуктора Спивакова:

— Сюда, командир! Надо выбираться!

Перебежками кавторанг двинулся к нему. По дороге Сухов увидел тело разрезанного в поясе старпома Пирожникова. Его торс медленно несло к лежащим на полу убитым юнитским десантникам, а ноги уплывали в обратную сторону.

Адъютант позвал командира и тут же залег, но не стрелял — бой продолжался вдалеке. Когда Сухову оставалось до кондуктора не больше десяти шагов, что-то взорвалось у командующего эскадры прямо под ногами. Спецкостюм защитил Петра от осколков, но взрывная волна швырнула его в переборку. Бой для кавторанга был закончен.




Часть первая

ОФИЦЕР ФЛОТА





Глава первая

Прощание на берегу


Обнявшись, они медленно шли по набережной. Темнело в этих краях стремительно — космодромы с давних пор тяготеют к экватору, а военморов столь же традиционно селят поблизости от космодромов. Фонари здесь, у Малаккского моря, были облеплены пометом летучих крыс и светили слабо, прохожие почти не встречались и, приложив чуток фантазии, можно было убедить себя, что человечество куда-то испарилось с планеты. Остались лишь они двое — и накатывающиеся на каменную стенку теплые и густые, как флотский борщ, волны.

В угольно-черном небе над головами ярко светились три маленьких желтых серпа — естественные спутники планеты Малайя: Сандакан, Кучинг и Сибу. Кроме зенитных батарей и ретрансляторов тахионной связи, там не было ничего интересного. Звезды в северных широтах загораживало плотное пылевое облако — их могли разглядеть без фотоумножителя или телескопа только самые остроглазые. Чем ближе ты оказывался к южному полюсу, тем проще было смотреть…

В последний вечер и ночь перед расставанием в Марусе Кораблевой пробуждалась неистовая любовь и нежность, которые она словно бы приберегала, копила все предыдущие дни. Копила, чтобы бурно растратить в эти драгоценные часы. Петру было слегка обидно. Он становился ей по-настоящему дорог, лишь когда уходил в космос. Когда мог не вернуться из похода.

Маруся прижалась к Петру, вцепившись в него обеими руками, словно кто-то невидимый пытался ее оторвать. Жаркое тело Маруси обжигало правый бок. И остудить его не мог даже налетающий прохладный ветер. Свежий береговой бриз, как сказали бы морские моряки. Космическим морякам подобные тонкости знать необязательно. Но порой так хочется почувствовать себя не комочком плоти, летящим в хрупкой скорлупе кораблика сквозь пустоту межзвездных ям, а матерым морским волком за штурвалом парусного корабля, гордо рассекающего волны. Ведь как это здорово — плыть по бурному океану, который полон живой воды! Слышать плеск волн за бортом, любоваться их пенными гребнями и багровыми облаками на закате…

— Ты мой любимый. Мой хороший, — шептала Маруся, и Петр забывал обо всем. — Я не могу жить без тебя.

Счастье всякий раз длилось слишком недолго. Факт остается фактом: перед началом похода мысли настоящего командира заняты его кораблем. И каплейт Сухов то и дело ловил себя на вопросах: «А хорошо ли мы отладили маршевые? Ведь на ходовых испытаниях были неполадки. Справится ли механик? Не упустил ли я чего?» Ответ на все эти вопросы один: «Цыц!»

Маруся Кораблева прижималась щекой к плечу — она была высокой женщиной, но все же на полголовы ниже могучего военмора. Петр Сухов крепко держал любимую под грудью. Привяжи военмора стальным тросом к буксиру, дай самый полный вперед — не оторвешь.

У Маруси были слегка завитые темно-каштановые волосы, миндалевидные глаза с пепельным хрусталиком, густые ресницы и брови, маленькие уши без единого следа проколов, прямой нос и тонкие, покрытые телесной помадой губы. Любимая обладала почти идеальной фигурой: у нее было стройное тело с длинными руками и ногами, тонкая шея, точеная грудь с темными сосками, плоский живот и чуть широковатые бедра. А еще Маруся имела бархатную кожу, которую хотелось гладить снова и снова. Настоящая богиня из античного видеоэпика, правда, со средним специальным образованием.

Море плескалось у ног, чужое, крепко посоленное море, которое за пять лет службы на Малайе так и не стало для Петра родным. Красная от микроскопических водорослей вода, которая раздражала его при свете дня, ночью казалась черной — и гораздо более земной. Хорошо еще, от красной воды не пахло креветочным супом. Это убило бы всю прелесть прогулки у моря.

А чем вообще пахло это чужое море? Всегда по-разному. Нынешним вечером — немного тиной, едва-едва — очищенной от кожуры сырой свеклой, а еще мокрым песком. Неправда, что песок не имеет запаха — в зависимости от времени года и времени суток, а также от погоды от него веет то влажной рыбьей чешуей, то разогретыми на сковородке блинами, то вялеными крабами. Свой дух был и у облицованной бурым гранитом набережной. Она дышала на Петра горячим камнем и пряным духом корицы и гвоздики, исходящим от коры и листьев раскидистых псевдоплатанов, которые приходили в себя после дневного пекла.

Маруся Кораблева плохо разбирала запахи. Работа в госпитале у любого отобьет охоту впитывать рассеянные в воздухе ароматы. Хорошо хоть удалось спасти от парикмахерской машинки длинные волосы, которые охотно впитывают самую жуткую вонь. Вон военврачи — они почти все бреются наголо. И не только служащие судебно-медицинских лабораторий, где опознают трупы, выловленные в вакууме или уцелевшие после антипротонных атак. В хирургии и реанимации тоже не майскими розами пахнет.

Маруся боялась не понравиться Петру своими госпитальными запахами и на всякий случай душилась вне всякой меры. Это продолжалось до тех пор, пока военмор не добыл для нее настоящие французские духи, которые были сделаны вручную по технологии ветхозаветного двадцатого века. Теперь ароматный шлейф, который оставляла за собой Маруся, ловил и вел за ней гарнизонных офицеров, как флейта гаммельнского крысолова — стаю крыс.

Влюбленные шли по берегу вдоль гранитного парапета и не смотрели под ноги или по сторонам — только друг на друга. Весь мир для Петра Сухова сейчас сосредоточился в ней, его ненаглядной Марии, но при этом военмор был готов к любым неожиданностям, ведь он всецело отвечал за нее — так же, как на службе отвечал за свой экипаж.

Планета Малайя тем временем жила своей жизнью, не обращая внимания на людей. Из воды высунулась круглая голова на тонкой, длинной шее: малый змеюк высматривал добычу. Петр мгновенно среагировал и загородил Марусю своим телом. Одновременно он нащупал в кармане брюк именной браунинг, с которым не расставался на «суше».

Заметив людей, змеюк с ненавистью зашипел, плюнул в волну и нырнул. Связываться с двуногими строго-настрого запрещал силком записанный на генном уровне рефлекс. Но он, рефлекс, не мог помешать хищному зверю не любить этих назойливых созданий. И не любить очень сильно.

Земляне пришли на чужую планету без спроса. А потом бесцеремонно влезли в самое нутро всех ее хищников и другого опасного зверья. Люди изнасиловали враждебную им природу, изувечили ее и все равно не смогли полюбить — лишь терпели ее, униженную и посрамленную. Но при этом они подспудно ждали от нее любви или, на худой конец, дружбы — самовлюбленные нахалы. Как будто осчастливили ее каждым своим прикосновением, каждой операцией, сделанной без наркоза.

Мыслей, роившихся в круглой голове змеюка, Петр прочитать не мог, но ненависть чувствовал и зла на малайскую живность не держал. Каждый в своем праве… Главное, что люди могли бродить по любому закоулку планеты, не опасаясь, что им откусят ногу или брызнут в глаза ядом.

Хотя погибнуть можно где угодно и когда угодно — никто не отменял здешние болотные топи и бездонные пропасти, камнепады и наводнения, ураганы и извержения вулканов. Да и на бандитский нож можно напороться в любом уголке Галактики.

— Когда вернешься, съездим на Золотые Дюны. Мы там никогда не бывали, а ты ведь обещал, — шептала Маруся Кораблева, прижимаясь к Петру еще сильнее.

Он чувствовал биение ее сердца. Петр Сухов наклонил голову и поцеловал Марусю в висок, в маленькое, нежное ушко и снова в висок с тонкой голубой жилкой.

— Непременно съездим, деточка. И на Землю наконец слетаем. Я же говорил, что покажу тебе Москву и Париж.

Они целовались. Мимо проехала полицейская машина — черно-белый глайдер беззвучно плыл над пластфальтом, едва не чиркая днищем по дороге. Глайдер дружелюбно мигнул габаритными огнями и скрылся за темными купами деревьев.

— А еще ты обещал носить меня на руках, — напомнила Маруся, отстранившись на секунду.

— И не отказываюсь! — с готовностью воскликнул военмор и подхватил свою подругу на руки.

Ойкнув от неожиданности, Маруся оказалась высоко над землей.

— Предупреждать надо… — с притворным недовольством выговорила девушка Петру и легонько укусила за мочку уха.

— Одна трудность: как я буду отдавать честь? Руки-то заняты.

Он зарылся лицом в ее волосы. Вьющиеся каштановые пряди пахли цветущими ландышами. Правило проще некуда: если в чужом мире хочешь подышать земными запахами — обними настоящую женщину.

— Останется твоя драгоценная честь при тебе. Перетерпят, болезные… — пробормотала Маруся, обвив руками его крепкую, загорелую шею.

И как нарочно им навстречу попалась другая гуляющая парочка: мичман-ханец с подружкой-мулаткой. Мичман, продолжая обнимать красотку, неуклюже попытался отдать честь, каплейт небрежно кивнул в ответ. Два сапога — пара.

— Вот и вся недолга, — с усмешкой заметила любимая и принялась нежно целовать мускулистую грудь Сухова в вырезе полосатой, стилизованной под тельник футболки.

Такие легчайшие, почти невесомые поцелуи заводили Сухова гораздо сильнее неистовых ласк. Ему захотелось немедленно вломиться в ближайшие кусты и сорвать с Маруси платье. Но надо терпеть до дома: деточка любит мягкую постель и благодатный кондишн.

Нести любимую Петру было на удивление легко, хотя она отнюдь не походила на тростинку или пушинку: широкая в кости, высокая, сильная. В военном госпитале, не дожидаясь помощи, она порой ворочала таких бугаев… Сухов запретил ей надрываться — да куда там.

От воды донесся странный шелест, шипение, будто одновременно лопалось множество пузырьков. Море запахло говяжьим фаршем.

— Что это? — спросила Маруся, хотя, по идее, должна бы знать.

Петр подошел к парапету, чтобы она могла увидеть все сама.

— Начинается нерест морских фрикаделек.

Так на планете называют коротких и толстых псевдочервей, которые нерестятся четыре раза в год, выбирая для этой интимной процедуры тихие бухты. В открытом море слишком много желающих полакомиться сочными «фрикадельками» и их жирной икрой.

Скопления псевдочервей поднимались на поверхность и ярко светились. Миллиарды зеленоватых колечек, сливаясь, пробивали своим сиянием багровую толщу вод. Океанские волны у берега начинали напоминать рождественские витрины Нового Пинанга. Тамошние торговцы не жалеют денег на праздничную иллюминацию.

Икра взрывалась. Спелые икринки, похожие на кишмиш с прозрачной шкуркой, лопались при малейшем соприкосновении с «фрикадельками» или парапетом набережной, и заостренные споры разлетались в стороны, осыпая воду и набережную. Даже если одна из тысячи попадет во влажный песок и пустит побеги, продолжение рода «фрикадельке» обеспечено.

— Знаешь, что сказала бабуля, отправляя меня на курсы медсестер? — спросила Маруся. — «Запомни, милая. У каждой женщины в жизни должна быть только одна большая любовь». Я спросила ее: «А кто был твоей единственной любовью?» Бабуля ответила: «Моряки!»

Петр улыбнулся и поцеловал любимую. Он слышал этот анекдот еще лет десять назад.

Сверху раздалось громкое шуршание. Петр узнал нарушителя спокойствия по звуку. Расправив кожистые крылья, в черном небе парила летучая крыса — существо, похожее на гибрид птеродактиля и паука-фаланги. Крайне неприятное с виду создание, которое охотится на выползков — огромных плоских слизней, которые так и прут из земли после каждого тропического ливня.

— Он не нагадит нам на головы? — с тревогой осведомилась Маруся.

— Если только от восторга, — отшутился Петр.

На самом деле зверюга запросто могла заляпать их от макушки и до пят.

Сделав круг над людьми, летучая крыса решила полететь над морем. Там ее и настиг молниеносный бросок змеюка. Круглая его голова в доли секунды раздулась, как огромный капюшон, и накрыла летучую крысу. Живой капюшон сложился, пеленая жертву, потом раздался жутковатый хруст.

Девушка поежилась у военмора на руках и попросила:

— Уйдем отсюда, Петя. Что-то я устала.

Это означало, что Маруся Кораблева хочет в постель. И уж там-то ей придется забыть об усталости до самого утра.

Военмор опустил любимую на тротуар лишь на пороге дома. Электронный вахтер внимательно разглядывал припозднившихся жильцов, прежде чем открыть бронированную дверь. Таунхаус на четыре семьи, где жили флотские, считался военным объектом, и охраняли его в особом режиме.

Квартира давно ждала хозяина и успела соскучиться. Умная система управления «Домовой» относилась к своим жильцам с любовью и лаской — так было задумано с самого начала. Какая радость возвращаться туда, где тебя никто не ждет?

— Ну наконец-то! — встретил Петра ворчливо-довольный голос. — А я уж думал: случилось что.

— На нас набросилась летучая крыса, и Петя едва успел меня спасти, — пошутила Маруся и устремилась в душевую кабину. В глубине души она считала квартиру разумным существом и разговаривала с ней как с человеком.

— Ужас какой! То-то я места себе не нахожу, — подыграл ей «Домовой». — Ужин разогреть, хозяин? Нагуляли небось аппетит.

— Потом, — буркнул Сухов.

«Домовой» по интонациям улавливал настроение хозяина и старался соответствовать. Если хозяин не желал слушать безобидный треп собственного дома, «Домовой» тотчас замолкал. Вот и сейчас, поняв, что Петру не до еды, он скромно примолк.

Не так давно Петр купил огромную тахту. Он заказал ее в Новом Пинанге. Тамошние умельцы изготовили каркас из ребер пятнистого касатика, наполнили миканским пухом и обшили настоящим тайским шелком, доставленным со Старой Земли. На такое ложе было не стыдно пригласить красивую женщину. Тахту везли пятьсот миль на грузовом глайдере. Дорогое удовольствие, но зато Марусе Кораблевой понравилось.

Когда Маруся улетала с планеты навестить мать с отцом, когда была на стажировке или отправлялась на дежурство, Сухову вполне хватало и узкого диванчика на кухне. Но тахта впитала в себя запах Маруси, и его нельзя было растерять. Военмор лежал на «космодроме» и представлял, что рядом — его любимая…

«Домовой» застелил тахту прочными льняными простынями — любовную битву переживет далеко не каждый новомодный материал. Петр притушил свет.

Маруся Кораблева в силу своей морской фамилии с детства дружила с водой, а потому не спешила покинуть душевую кабинку. Сухов успел ополоснуться в ванной комнате, ожидая любимую, и теперь изнывал от нетерпения. Борясь с собой, он прошелся на руках из угла в угол спальни, с чувством вмазал по привезенной с Земли боксерской груше. Затем подошел к кабине и сел на корточки, качаясь с носков на пятки.

Наконец Маруся отодвинула дверцу и, осторожно переступив высокий порожек, вышла из душевой кабинки. Она была нага и прекрасна. Ее распущенные волосы блестели, как волны на закате, а глаза были лукавы и взыскующи. Оставшиеся капельки воды сверкали на Марусиной коже малюсенькими кусочками янтаря.

Петр не раздумывал ни секунды. Он подхватил ее на руки (такой уж сегодня был вечер) и понес на «космодром». Любимая обхватила его за шею и поцеловала в губы так, что военмора будто ударило током. Вы слышали о любви высокого напряжения?..




Корвет «Джанкой» висел над планетой Малайя на высокой орбите. Каплейта Сухова на борт доставит скоростной челнок, некогда конфискованный военным флотом у контрабандистов. Марусю, как и всех провожающих, на взлетно-посадочную полосу не пустили. Женщины и дети толпились на балконе, что опоясывал похожее на огромную шайбу здание космовокзала.

На корвет улетали пятнадцать человек: одни возвращались из увольнения, другие — из отпуска, а третьи — из госпиталя. Военморы в черных мундирах шли к сходням, клином рассекая сгрудившихся у входа пассажиров гиперлайнера.

Высокая, атлетическая фигура Петра выделялась даже среди подтянутых военморов. По пути к челноку Сухов несколько раз обернулся и помахал рукой, хотя вряд ли он видел свою любимую сквозь мутноватое бронестекло балкона.

Глядя на его широкую спину, обтянутую черным кителем, Маруся вдруг похолодела от необъяснимой тревоги. Странно: войны ведь нет, и кадровые офицеры погибают на борту военного корабля не чаще, чем на планете. Что-то случится — поняла она. Что-то непременно случится. И она вдруг испугалась — до боли в груди, до казавшихся забытыми слез.




Глава вторая

Стычка на границе


Торпеда попала в корвет ниже ватерлинии. Взрыв был такой силы, что Петр Сухов вылетел из командирского кресла и ударился лицом о панель наведения. Многослойная пленка разорвалась с оглушительным треском, а за ней вдруг обнаружилась пустота. Межзвездный вакуум. Лоб и щеки обожгло леденящим холодом. Петр вцепился в рваные края панели, которая невероятным образом граничила с вакуумом. Воздух, рвущийся из корабля, мощно толкал Сухова в спину, выдавливал наружу. Он держался из последних сил.

Давление воздуха нарастало. Кожа на ладонях была располосована острыми краями пленки. Наконец израненные пальцы не выдержали и разжались. Петр вынесся в пустоту. Он был без корабельного скафандра, и жить ему оставалось считаные секунды.

Но случилось новое чудо: Сухов почему-то не замерз и не задохнулся. Кровь его не закипела. Раскинув руки, он медленно плыл в вакууме, удаляясь от горящего корабля. Черноту небес украшало сияние мириад разноцветных звездочек, которые переливались и помигивали, будто гирлянды на тысячах новогодних елок. Эти восхитительные переливы катились волнами полярного сияния по окружавшему Петра небу.

Тишину полета в никуда разорвал резкий звук. Он спас Петра от неизбежной гибели, заодно лишив чудесного зрелища.

Военмор проснулся. Над ухом пронзительно верещал «будильник». Петр Сухов именно так называл связь с командной рубкой. Не открывая глаз и не поднимая головы с подушки, — вдруг удастся заснуть снова? — капитан-лейтенант произнес традиционную фразу:

— Командир на проводе.

На каждом корабле — свои традиции. Без них флотская служба становится пресной, как компот без сахара.

— Справа по курсу скоростной объект, — сообщил вахтенный офицер. — Заметил нас. Пытается уйти.

Голос лейтенанта Чепелева спокоен. Ситуация штатная — повторяется несколько раз в месяц.

— Сделал запрос?

— Сразу. На запрос не отвечает.

Значит, Чужой… Впрочем, своих здесь быть не должно. Если только каплейту Сухову в очередной раз не забыли сообщить о какой-нибудь секретной операции. Дальняя разведка Флота время от времени в тайне от всех отправляет беспилотник за черту Гепнера.

— Преследуем. Боевая тревога, — распорядился Сухов.

Оглушительно взревела сирена, корвет «Джанкой» тотчас пошел в разгон. Резкую прибавку ускорения Петр ощущать не должен был, но на долю секунды в него со страшной силой врезались предохранительные ремни. Корабельный гравитатор был старой модели и чуточку запаздывал.

Командир корвета вскочил с койки, стремительно натянул форму и выбежал из каюты. По коридору неслись встрепанные со сна военморы из подвахтенной смены, уже на бегу окончательно просыпаясь и герметизируя мягкие скафандры. Они один за другим исчезали в своих отсеках, занимая места согласно расписания по боевой тревоге.

Во время тревоги коридор всегда казался вдвое длинней, чем в тихую вахту. Каплейт Сухов почти летел над серым пластиковым покрытием под чередой матовых ламп, а командная рубка все не показывалась. Кошмарный сон наяву. Объяснение простое: опасность удваивала у Петра Сухова скорость восприятия.

Сирена уже не выла, а хрипло взревывала, когда Петр плюхнулся в свое кресло за командным пультом. Вместо того чтобы командовать погоней, первым делом надо было надеть жесткий скафандр. И каплейт натянул белый с синими полосами скафандр с титанитовой броней. На груди и спине его красовалась надпись «UN Navy». Писать по-русски на форме не положено.

В соседнем кресле сидел вахтенный офицер, лейтенант Сергей Чепелев из БЧ-один. Курносый, белобрысый, голубоглазый военмор, с фигурой Аполлона. Душа у него была широкая и загульная — карьеры с такой не сделаешь.

Чепелев уверенно вел «Джанкой». Пока Сухов добирался из каюты до рубки, корвет успел на четверть сократить дистанцию до Чужого. На экране радара зеленая точка пока не превратилась в крошечный силуэт корабля. Тогда его можно будет опознать.

Слово «Чужой» не обязательно означало «инопланетянин». Чаще всего это — неопознанный корабль. Человеческий или нет — дело второе. В галактике Млечный Путь живут десятки разумных рас, которые рано или поздно научатся летать. В темных углах Галактики, пользуясь слабостью колониальных властей, расплодились контрабандисты и пираты. Вдобавок в межзвездных безднах встречаются неразумные летуны: животные, которые могут обитать в безвоздушном пространстве. Создавая вселенную, Господь не поскупился на чудеса и диковины.

— Каким следует курсом? — спросил каплейт, прилепив последнюю липучку у горла скафандра.

— Прямиком на Малайю.

Там находится база Белой эскадры Шестого флота — оплот Объединенных Наций в этой галактической глуши. На планете живут пятьдесят миллионов переселенцев со Старой Земли: в основном малайцы и южные ханьцы из Гуандуна.

Взять такой курс могли клинические идиоты или наглые провокаторы. Вряд ли стоит ждать от хаарцев идиотизма. Значит…

— Запрос повторял?

— Так точно, командир.

— Беру управление, Сережа.

— Ухх! — с облегчением выдохнул Чепелев и откинулся на спинку кресла.

Попробуй пойми: искреннее это облегчение или показное? Плох тот вахтенный офицер, кто не любит порулить боевым кораблем, побыть на месте командира — первого после Бога.

Если ты служишь на краю юнитских владений, забудь о спокойной жизни. На границе всегда будь готов к неожиданной встрече. И приятных неожиданностей здесь не бывает. А уж если твой корвет стережет границу Объединенных Наций на окраине Галактики, ночью и днем жди внезапной атаки. Ведь совсем рядом, за чертой Гепнера — там, куда еще не забирались человеческие корабли, кишат невероятные опасности. Каждый год боевой флот теряет корабли, счет же пропавших торговцев и пассажирских лайнеров идет на десятки.

Петр смотрел на командный экран, куда выводились все данные по управлению ходом и огнем. Разобраться в сотнях непрерывно меняющихся иконок и десятках бегущих сообщений было непросто, однако привычный взгляд каплейта моментально выхватывал самое главное.

У «Джанкоя» было два маршевых двигателя, гравитационная подвеска и четыре маневровых движка. Сейчас корвет черпал энергию от реактора и разгонялся на плазменниках. Это куда быстрее, чем на старом добром фотоннике, надежном, как сормовский паровоз. Долго на нем идти нельзя из-за нехватки антивещества: оно слишком дорого, да и с собой много не утащишь.

— В штаб сообщить, командир? — негромко спросил вахтенный офицер.

— Погоди. Еще ничего не ясно.

— Вас понял.

Боевые командиры обычно докладывали в штаб эскадры или флота, когда операция уже закончена. Начни согласовывать с начальством, по три раза уточнять обстоятельства — оно тебе затормозит погоню и в конечном счете загубит все дело.

Нелюбовь русских военморов докладывать об изменении обстановки и своих действиях в штаб начальство считало патологическим упрямством или врожденным национальным дефектом. Но она имела под собой реальные корни. Общение с адмиралами замедляло принятие и, главное, реализацию правильных решений в разы. Кроме того, в штабах, за редким исключением, сидели инородцы, чьи головы устроены особенным образом. Их приказы редко совпадали с мнением русских военморов.

Стоило упрямым молчунам вроде Сухова прийти на Флот из кадетского училища, как их начинали жестоко наказывать. Без толку, разумеется. Русского человека не переупрямишь. Чем сильнее гнешь — тем хуже он сгибается.

Победителей не судят. Из успешных операций молчуны, как правило, выходили без потерь. У них не было строгачей в личном деле, объявлений о неполном служебном соответствии, отстранений от должности и разжалований. Но зато молчунам не давали орденов. Оставались они в прежних чинах и на старых должностях — не двигали их за строптивость. Ну а проигравшим… Им доставалась лишь вечная память.

В результате очень многие штабисты и — куда реже — боевые офицеры считали русских дикарями и боялись доверять серьезное оружие. И все же русские корабли считались самыми надежными на юнитском флоте. Поверьте, не зря.

У русских военморов имеется еще одна «придурь». На кораблях, где служили русские, умная электроника была не в почете. Все положенные по штату приборы, разумеется, стоят на своих местах. Вот только их провода зачастую никуда не подключены. Эти странные люди убедили себя, что экипаж корабля должен уметь делать все своими руками и управлять кораблем собственной, а не заемной головой. К тому же в космосе всегда есть риск, что искусственные мозги могут внезапно отказать, скажем, при мощных всплесках магнитного поля либо электронных атаках противника.

Головные системы русских кораблей продублированы ручным управлением, хотя такая подстраховка дорого стоит и требует тысяч человеко-часов упорного труда. Благо нашлось кому ударно трудиться — среди русских испокон веков были мозговитые инженеры и мастера золотые руки.

На русских кораблях компьютеры не соединены воедино, а потому в принципе не существует Корабельный Мозг, который может самостоятельно управлять кораблем. Русские командиры предпочитают иметь по отдельности ходовой компьютер, электронного наводчика, электронного штурмана — и далее по списку.

Разумеется, это грубейшее нарушение правил, однако юнитские адмиралы далеко не всегда фанатично следуют букве Устава. Как правило, они — люди прагматичные и ради пользы дела могут закрыть глаза на многое. И закрывают, пока кто-то из русских военморов не оступается. Вот уж тут спуску не жди. «Показательная казнь» — типичный конец флотской карьеры русского офицера.




Зеленая точка на экране медленно росла.

— Командиры БЧ, доложите о готовности, — приказал Сухов.

На корвете, по старой флотской традиции, было семь боевых частей.

— БЧ-один к бою готова, — раздался в рубке звонкий голос старлея Иванова-Третьего, начальника штурманской боевой части.

— БЧ-два к бою готова, — пробасил старлей Хвостенко. Он командовал двумя батареями ракет с разделяющимися аннигиляционными головками типа «космос — земля» и «космос — космос», а также артиллерийской антипротонной башней.

— БЧ-три готова, — доложил лейтенант Ваня Чонг, начальник минно-торпедной части.

После открытия гиперполя и начала полетов на сверхсветовой скорости было создано принципиально новое оружие: мины и торпеды, которые действуют в гиперпространстве. И когда «Джанкой» уходит из обычного космоса, русский кореец и его БЧ становятся главными на корабле.

— БЧ-четыре всегда готова, — бодро отчитался старший мичман Щепотков, управлявший тахионной связью.

— БЧ-пять к бою готова, — доложил младший лейтенант Гурко, в чьем ведении была зенитная БЧ: два лазерных излучателя, шесть пусковых установок ракет-перехватчиков и четыре автоматические пушки.

Он вспыхивал как порох, и на берегу с Васей Гурко часто происходили чрезвычайные происшествия. Хоть вовсе в увольнение не отпускай. Месяц назад командир БЧ-пять Василий Гурко уже в третий и, как видно, не последний раз был понижен в чине.

— Бээ-Чеэ-шэ-есть в па-арядкэ, — пропел старлей Шамраев, который возглавлял гипер-команду. Следовательно, «Джанкой» в любую секунду может уйти в прыжок.

— БЧ-семь готова, — доложил лейтенант Сидоров.

Его очередь была последней, а БЧ — мобильной. В нее входили четыре боевых катера, что крепились к корпусу «Джанкоя». Их задача: доставка десанта и досмотровых групп. А еще начальник БЧ-семь отвечал за ИБМ — индивидуальные боевые модули. Модуль — это такой большой скафандр или малюсенький кораблик, которым управляет один человек. ИБМ снабжены целым арсеналом космического оружия и порой решают судьбы сражений.

Электронный наводчик выводил на комендорские экраны и командирскую панель все новые и новые ряды цифр — непрерывно корректировал целик, без которого невозможно точное наведение орудий и ракет на цель. Целик — основа полного угла горизонтального наведения. Он включает угол упреждения на боковое перемещение цели, потоки солнечного ветра, вакуумные флюктуации и деривацию. Старый добрый боевой компьютер все фотоумножители выглядел на цель, а приказа стрелять пока не было.

Корвет нагонял нарушителя — это было видно невооруженным глазом. Чужой не очень спешил, либо по его движкам плакала космическая свалка. На старье обычно летают контрабандисты с периферийных планет. Но сейчас речь о людском корабле уже не шла.

Цейссовский фотоумножитель дал четкую картинку чужого корабля: впереди — пучок серебристых кальмаровых щупальцев, в центре — две улитки цвета индиго, позади них — покрытый резьбой и обвитый серебристой спиралью черный цилиндр и гроздь ярко-желтых шаров, а по бокам шесть красных «кеглей» с извергающими плазму соплами.

Все элементы конструкции, кроме шаров, Сухову были понятны. «Щупальцы» — органы чувств корабля, спираль на цилиндре — антенна тахионной связи, «улитки» задают координаты гиперпрыжка и сканируют гиперпространство. Ярко-желтые шары могли оказаться оружием или спасательными капсулами.

— Почему он не гипует? — спросил Сергей Чепелев.

Вахтенный офицер имел в виду уход в гиперпространство.

— Может, знаком с нашими торпедами.

Гиперторпеда, выпущенная с близкого расстояния, нагоняет самый быстрый корабль за два-три прыжка. И спасти его могут только хорошие зенитки или выброс умной АЛЦ — активной ложной цели.

Итак, в перекрестье прицела висел средний хаарский рейдер с обычной для боевых кораблей компоновкой двигателей. Рейдер пытался уйти от юнитского корвета на плазменных подвесках. Фотонного зеркала у него не наблюдалось, а гипердвижок, разумеется, был — тот самый обвитый спиралью цилиндр.

— Судно-нарушитель! Вы проникли в территориальное пространство ООН! Приказываю застопорить ход! Иначе открываю огонь на поражение! — Петр Сухов пытался избежать кровопролития.

Хаарцы и не думали останавливаться. Пришло время для предупредительного выстрела. Каплейт отдал команду БЧ-два. Артиллерийская башня выплюнула порцию антипротонов. Хвостенко метил в антенну.

Рейдер сбросил защитный экран. Антивещество попало в него, и экран испарился в ослепительной вспышке. Почерневшие для защиты глаз иллюминаторы и экраны обзора снова посветлели. Не обращая внимания на выстрел и взрыв, рейдер продолжал идти прежним курсом — в глубь юнитской территории.

— БЧ-два! Ракетную батарею — к бою!

Батарея ракет «космос — космос» была давно готова, но в мирное время не так-то легко отдать приказ об уничтожении инопланетного корабля.

— Жду приказа, командир, — глухо произнес старлей Хвостенко. — Мы не промахнемся.

Цивилизация хаарцев не имела дипломатических отношений с ООН. И не нашлось ни одной разумной расы, которая бы согласилась стать посредником между людьми и хаарцами. Однако неформальные контакты имели место уже лет тридцать. И все они были строго засекречены.

Территория, подконтрольная человечеству, граничила с обширными хаарскими владениями в двенадцати секторах Млечного Пути. Когда юнитские корабли-разведчики приближались к планетам хаарцев, те недвусмысленно давали понять: ПУТЬ ЗАКРЫТ. Продвижение людей к центру Галактики было остановлено.

— Будь у нас второй корабль, зажали бы в тиски и привели на базу, — мыслил вслух Сухов. — Неохота мне его топить. Но и отпускать нельзя…

Чувствовал, всей кожей чувствовал, что атака до добра не доведет. Какой-то подвох был во всем происходящем, а то и подстава.

— Может, в штаб сообщить? — во второй раз предложил вахтенный офицер. — Пусть у них голова болит. — Он тоже боялся за родной корвет.

— Слишком долго, — ответил Петр Сухов.

— Вы — рисковый человек, командир, — с уважением заметил лейтенант Чепелев.

Спецслужбы ООН десятилетиями ловили и изучали сообщения чужаков. Разведывательные киберзонды шпионили на орбитах населенных планет, гибли сотнями, но уцелевшие уже собрали море информации — зачастую непонятной, но от того казавшейся еще более ценной.

Миллиарды малюсеньких кибердатчиков, которые в народе называют кибермухами, усеяли поверхность приграничных планет, космических станций и звездных кораблей. В ослепительном сиянии и чернильной тьме, в адской жаре и космическом холоде, на твердой поверхности и в бездонной пустоте кибермухи непрерывно собирали сведения ОБО ВСЕМ. Ведь Адмиралтейство было убеждено: когда-нибудь враг непременно нападет, рано или поздно начнется Большая Война. И к этому великому столкновению надо быть готовым. А лучше всего — вооружиться как следует и ударить первым.

— БЧ-шесть! Доложите чистоту гипера, — распорядился командир «Джанкоя».

— Са-авсэм чиста, — доложил старлей Шамраев. — Все-эгда на страж-жэ.

Согласно Уставу, Джавдет Шамраев обязан непрерывно отслеживать ситуацию в гиперпространстве. От этого зависит жизнь корвета.

— Проверить снова! Быстро! — Сухов хотел удостовериться. Тревога не отпускала.

Командир БЧ-шесть должен запустить туда очередной гиперсканер. Сканер проверит, не подкрадываются ли к корвету враги, не засеяно ли гиперпространство минами, нет ли там торпеды, караулящей гиперпрыгуна. Если поверить в самое худшее, то последний запущенный сканер хаарцы взяли под контроль, и теперь он выдает на борт полную дезу. Теоретически это возможно, но на практике пока не случалось. Впрочем, похороненные в вакуумной могиле не расскажут о причинах своей гибели.

Петр Сухов ждал. В углу командирского экрана скакали секунды.

— Гипра чиста, командыр, — наконец отчитался старлей.

— БЧ-два, залп! — скомандовал каплейт.

Полосатые — красные с белым — ракеты пошли к цели. Разделяющиеся головки с антиматерией — страшное оружие в умелых руках. Третье по силе после Большого и Малого Доктора. Любой корабль защищается от таких ракет, расстреливая их и выбрасывая навстречу АЛЦ. Задача умной ракеты — уклониться от лазерных лучей и огня зениток и, не обращая внимания на ложные цели и огибая мобильные щиты, добраться до вражеского корабля.

На окраине юнитских владений случалось всякое. За тридцать лет там бесследно исчезли сотни человеческих и хаарских кораблей, яхт и мелких суденышек. Командир «Джанкоя» не сомневался, что на секретных базах ООН и Хаара томится немало пленников, из которых клещами вытягивают драгоценные сведения. Даже сон однажды такой видел.

Каплейт Сухов и его «Джанкой» еще никогда не воевали с кораблями Хаара, хотя в Белой эскадре служили несколько военморов, которые могли похвастаться потопленными хаарцами. И все же боевой опыт у корвета имелся. За спиной у экипажа «Джанкоя» была хоть и короткая, но самая настоящая война.




Красно-белые ракеты, не встречая сопротивления, приближались к рейдеру. Это Петру казалось, что летят они медленно, — время вновь для него растянулось. На самом деле с момента пуска прошли считаные секунды. И вдруг светящиеся точки исчезли с радарного экрана. Но и взрывов не было: р-раз — и нету.

— Куда?.. — подавился словами лейтенант Чепелев.

— БЧ-шесть! — гаркнул каплейт.

Кроме гиперпространства, ракетам деваться было некуда.

— Сканер пошел, — старлей Шамраев опередил приказ.

Хаарский рейдер продолжал свой нелепо-неспешный полет. Как ни в чем не бывало.

— Ракеты — там. Уже гикнулись, — доложил начальник БЧ-шесть.

Понимай так: ракеты ушли в гипер и там самоликвидировались.

«Хреновасто», — подумал Сухов.

Дистанционно отправлять в гипер вражьи снаряды люди не умеют. Значит, у хаарцев обнаружилось важное военное преимущество. И о нем должен узнать штаб эскадры. «А с другой стороны… Если возьмем его штурмом и узнаем секрет, можно сверлить в кителе дырку…» — Новая мысль каплейта была куда как веселей.

Корабли шли параллельными курсами, одним ходом. Будто неспешно прогуливались по бескрайним просторам родной галактики. Хаарский рейдер не пытался оторваться, «Джанкой» перестал форсировать движок.

«И все же надо убедиться», — решил каплейт.

— БЧ-два!

— Слушаю, командир.

Голос у старлея Хвостенко был мрачным. Его боевая часть вдруг оказалась бесполезной. И, если дело так пойдет и дальше, его самого могут списать на берег за полной ненадобностью.

— Попробуй испортить ему «улитку», Коля. Легонечко. Чтобы нырять разучился… Сумеешь?

— Постараюсь, Петр Иванович.

— Стреляй по готовности.

Николай Хвостенко взял на себя управление артиллерийской башней. Выцеливал он долго — секунд сорок. Командир «Джанкоя» терпеливо ждал, наблюдая в электронный визир, куда метит старлей. Наконец башня выплюнула в сторону хаарца аккуратненький пучочек антипротонов. Словно боевой излучатель «гарин-180» не поджарить хотел неприятеля, а лишь согреть.

Беззвучный выстрел. Его значок высветился на командирском экране. Скорость античастиц была близка к скорости света, так что для человеческого восприятия все произошло мгновенно. Выстрел… а потом ни-че-го. Нарушитель цел и невредим.

— БЧ-два, рапорт! — потребовал Сухов.

— Попадания нет, — понуро доложил Хвостенко.

— БЧ-шесть!

— Пучок — в гипере, начальник, — сообщил старлей Шамраев. — Хаарцы повторили фокус.

— Понял.

Пучок убийственных антипротонов будет до скончания века висеть в известной только экипажу «Джанкоя» точке гиперпространства. По крайней мере, до той поры, пока туда не угодит какой-нибудь корабль с гипердвижком. Правила хорошего тона требовали нейтрализовать «спящего убийцу», но сейчас «Джанкою» было не до того.

Петр Сухов сидел перед командным пультом, подперев голову руками. Беспомощность — унизительное чувство. Давно каплейт не чувствовал себя так мерзко. «Придется все-таки доложить начальству, — соображал командир „Джанкоя“. — Но пока они решают, рейдер уйдет… — Обхватил голову. — Что же, черт подери, делать? — Ответ был прост, как глоток дистиллированной воды: — Спрошу-ка я Петровича. Может, он чего подскажет?»

Первый помощник командира — единственный человек на «Джанкое», у которого Сухову было не зазорно попросить помощи. Семен Петрович Бульбиев — старпом в чине капитан-лейтенанта. Старпом — должность судовая, не корабельная, но Бульбиеву, как и всем русским первым помощникам командиров, нравилось, когда его так называл экипаж. Чужим подобная фамильярность не дозволялась.

— Семен Петрович! — гаркнул по корабельной связи каплейт Сухов. — Слышишь меня?

— Слышу, сынку, слышу, — в своей обычной манере ответил каплейт Бульбиев.

Чепелев усмехнулся в пшеничные усы. Разговоры командира и первого помощника, которые они вели в духе замшелой древности, немало забавили экипаж.

— Подойди-ка сюда, Семен Петрович, — попросил Сухов. — Пошептаться надо.

— Иду, сынку.

Каплейт Бульбиев был старше своего командира на двенадцать лет, а с виду и вовсе годился ему в отцы. Фигурой Семена Петровича бог не обидел: могучий торс, косая сажень в плечах, руки и ноги — как стволы деревьев. Голова круглая, стрижка короткая, а глаза веселые, хитроватые: обманет всенепременно; нипочем не догадаешься, что у него сейчас на уме.

Военная карьера у Семена Бульбиева не заладилась, потому как привык рубить начальству правду-матку. А кому это понравится? Поэтому Бульбиев в конце концов был переведен на самый тихоходный корабль, а потом и вовсе очутился на берегу — в самом дальнем гарнизоне. И очередные звания ему регулярно задерживали. Так что попадание на «Джанкой» можно считать большим везением, если не чудом.

— Зачем звал, командир? — спросил капитан-лейтенант с порога рубки.

— Мне выйти? — осведомился у Сухова лейтенант Чепелев.

— Погуляй маленько, голуба моя, — за командира ответил ему старпом.

Дежурный офицер вскочил с кресла и одним прыжком вылетел из рубки.

— Обиделся, что ли, хлопец? — пробормотал Бульбиев и сел в опустевшее кресло.

Командир «Джанкоя» не обратил внимания на лейтенантские обиды.

— Запутался я что-то, Петрович.

— Тогда давай по порядку.

— Хорошо… Узнали мы важную новость о хаарцах. И отпускать рейдер нам никак нельзя. Это раз. Если передать в штаб, закрутится бюрократическая машина. Будем ждать у моря погоды, а к рейдеру наверняка идет подмога. Потеряем хаарца, а вместе с ним и то секретное железо, что отправило наши торпеды и антипротоны в гипер. Это два. Взорвать его к чертовой матери не выйдет, да и права не имеем. Это три.

— Давай возьмем его тепленьким. — Старпом имел в виду десант.

— А он отправит катера тем же порядком — в гипер. Потеряем людей без всякого толку, — сказал командир «Джанкоя» и вдруг осознал с полной ясностью: десант доберется до рейдера без потерь. Почему, как — бог весть. Сработала его несравненная интуиция.

— Надо перехитрить хаарца, ёшкин кот. Или мы — не крутые умники?

— Ошибемся — угробим пацанов не за понюшку табака.

— Понял — не дурак. Не разжевывай, командир. А вот что мы сделаем…

Решение было принято. «Джанкой» пойдет на абордаж.

Корабельный десант военморы меж собой называли как встарь — абордажной партией. Стороннему человеку высадка десанта на современные боевые корабли может показаться очевидной глупостью, пережитком древних времен, когда Флот еще был морским. Операция, чреватая бессмысленными потерями. Однако это только кажимость. Если организовать абордаж умеючи — с должным прикрытием, стремительно и яростно, то потери окупятся. Захватить военный корабль чужой расы со всеми ее технологиями — что может быть ценнее?

— Кого поставим во главе?

Абордажную партию по боевому расписанию возглавляет командир взвода морской пехоты, то бишь лейтенант Кобылкин. Но сейчас особый случай — пацан может не справиться и загубит операцию.

— Пойду-ка я сам… Если ты не против, — вкрадчиво попросил Бульбиев, и лучше было не возражать.

К десантно-высадочным средствам «Джанкоя» относились четыре боевых катера, что крепились к корпусу «Джанкоя» в пределах главного броневого пояса, и ИБМ — индивидуальные боевые модули. Сейчас в бой шли катера.

Абордажная партия погрузилась на них, и четыре суденышка под плотной завесой огня устремились к рейдеру. Лазерные излучатели «Джанкоя» поливали пустоту перед катерами, надеясь защитить от зенитного огня. Катера неслись, выбрасывая десятки АЛЦ — активных ложных целей. Тратили они АЛЦ вроде без особой надобности — хаарцы даже не пытались стрелять по катерам.

— Что-то будет… Что-то будет… — бормотал лейтенант Чепелев, вцепившись в подлокотники кресла. Побледнел аж до синевы.

— Не зуди! — приказал Сухов.

Катера добрались до рейдера без потерь. Семен Бульбиев в боевом скафандре первым появился на штурмовых мостках. Абордажной сетки на вражеском корабле не было — вряд ли хаарцы вообще знали, что это такое. Броневая обшивка рейдера была испещрена попаданиями микрометеоритов и в нескольких местах покрыта заплатами. Хаарец явно знавал лучшие времена.

Морпехи плазменными резаками прорезали в корпусе рейдера отверстия. Поливая очередями грузовой трюм, они ворвались внутрь. Одни перебежками преодолевали зону поражения, другие надежно их прикрывали. Гранатометчики и снайперы расчищали дорогу впереди.

Ростом хаарцы оказались под два метра — прямоходящие, с четырьмя конечностями. Фигурами, на первый взгляд, они напоминали людей. Все как один были запакованы в черные скафандры, на головах — шлемы с поляризованными забралами. Хаарцы держали в руках блестящие изогнутые штуковины, которые исполняли роль бластеров.

Хаарцы оборонялись вяло — будто вполсилы. Попав под шквальный огонь, они тотчас начинали отходить. До рукопашной схватки дело не дошло ни разу. Будь на месте хаарцев люди, Сухов решил бы, что их боевой дух сломлен, и экипаж готов сдаться в плен. Но это были не люди.

Подавив сопротивление экипажа в трюме, десант ворвался в главный коридор. Там наших встретил залп огнеметов. Желтое пламя захлестнуло коридор, выжигая все живое. Морпехи понесли потери и остановились. Они залегли, а потом планомерно расстреляли позицию хаарцев осколочными гранатами. Экипаж рейдера снова попятился. Так он делал до тех пор, пока было, куда отступать.

Но рейдер невелик — меньше двухсот метров из конца в конец. И вот уже морпехи во главе с Бульбиевым и Кобылкиным вошли в командную рубку. И там не обнаружили живых. Надо отдать хаарцам должное: никто не сдался в плен.

На «Джанкое» видели все, что происходило внутри рейдера, благодаря видеокамерам, смонтированным на скафандре каплейта Бульбиева и лейтенанта Кобылкина. И Сухов с любопытством разглядывал внутренности вражеского корабля.

Командная рубка по форме напоминала полость огромной тыквы. Ее черные стены были покрыты разнокалиберными вздутиями и неглубокими, круглыми ямками. Рубка была пуста, если не считать одного мертвого хаарца. Он расположился на выступающем из пола сиденье, положив руки на колени, и словно бы глядел в стену перед собой. Сухов почему-то решил, что это командир рейдера.

Оборудования на рейдере было не видать: оно отсутствовало или его надежно спрятали в переборки. Да и корабельная мебель отсутствовала, словно экипаж работал, ел и спал на полу. Рейдер казался пустым корпусом — явной бутафорией, а не военным кораблем, предназначенным для сражений и галактических полетов.

— Петр Иванович! Корабль наш, — доложил Бульбиев.

— Не слишком легко? — спросил Сухов. Ему всюду чудился подвох.

— Слишком. Но не отдавать же его взад?

— И где тут ловушка?

— Всему свое время. Заказано — значит, будет.

Уцелевшие в бою хаарцы, согласно кодексу чести или еще какому священному правилу, все до одного покончили с собой. Их тела лежали повсюду. Они были плоские, будто на полу валялись «тряпочки» — пустые скафандры мягкого типа. Когда старпом срезал с одного из них шлем, внутри обнаружился лишь черный порошок вроде графита. И порошка-то этого было немного: едва ли пара килограммов на весь скафандр. Мертвые тела словно сгорели дотла и рассыпались в пыль. И уже не рассмотреть их лиц, голов, тел. Где находился мозг и был ли он вообще — вопрос. О наличии черепа тоже можно поспорить. Спецы в Адмиралтействе наверняка уже знают ответы на эти вопросы, но держат их в тайне. А простому русскому военмору жуть как любопытно.

— И как это понимать? — спросил старпом по рации, будто именно Сухов организовал весь этот цирк.

— Маленький зеленый человечек помещался в большом пустотелом костюме. Для солидности, верно. И для уверенности в себе.

— Все шутишь.

— Или так: когда сопротивление потеряло смысл, командир рейдера нажал на кнопку, а каждый хаарец был заминирован… Или так: мы, мерзкие людишки, не должны узнать Самую Страшную Тайну Хаара. Если рассмотрим труп хаарца, все сразу станет ясно.

«Никто не должен видеть хаарского лица». Быть может, именно так гласит священное правило. «Грязные взгляды да не осквернят наш чистый лик…» — говорят хаарцы и уходят, не убоясь смерти.

— Приборы осмотрел? — спросил каплейт Сухов механика лейтенанта Левкоева, который был включен в абордажную команду, чтобы без задержки заняться умной начинкой рейдера. — Что-нибудь понял?

— Ни хрена, командир, — ответил хмурый Левкоев. — Всюду наляпаны черные кружки. Разного размера. Отличаются совсем чуток. Вроде для нажатия рукой. То бишь конечностью. Я трогать боюсь — вдруг рванет? Запустим механизм самоликвидации — и кердык. Или скакнет корабль черт-те куда. Нужны ксенотехники из Адмиралтейства.

— Хорошо. Будем буксировать рейдер на Малайю. Там разберутся, — решил Сухов. — Стыкуемся.

Но состыковаться Петр не успел. Из гипера как чертики из шкатулки выскочили шесть хаарских кораблей.

— Атакован хаарской эскадрой! Координаты… Прошу помощи, — передал Сухов тахиограмму в штаб Шестого флота. Помощь опоздает на часы, если вообще придет — это было ясно заранее.

Хаарцы материализовались на равном расстоянии от корвета, охватив его сферой. Огневой мощью каждый из них был примерно равен «Джанкою». И огонь они вели слаженно — залпами. Отбиться было невозможно. И все же экипаж корвета о сдаче не помышлял.

Как и подозревал Сухов, удивительно уязвимый рейдер оказался всего лишь приманкой. И такой лакомой, что ни один боевой корабль ВКС ООН не смог бы устоять. Умная мышь в отличие от глупой знает, что перед ней мышеловка, но все равно сует в нее голову. Военморы были умными мышами.

«Джанкой» не мог подойти к рейдеру — Петр боялся вызвать на него огонь. Ну а так была хоть и мизерная, но надежда, что хаарцы еще не знают о захвате их корабля и не будут по нему стрелять. А Бульбиев, Левкоев и начальник БЧ-шесть Шамраев, который тоже попал на хаарца с десантом, тем временем попытают счастья.

— Делайте что хотите, но вы должны овладеть управлением хаарца, — настраивал их Петр Сухов. — Сдохни — но научись! Это понятно?

Послать сейчас катера с абордажной партией назад, на «Джанкой», значило отправить их на верную гибель. Хаарцы тотчас сожгут беззащитные посудинки. Да и штурм рейдера тогда, выходит, был напрасен, и его драгоценное железо останется у врага.

Вдалеке за бортом рвались зенитные ракеты, не давая вражеским ракетам добраться до корвета. Долбили зенитные автоматы, разнося те, что все-таки сумели прорваться. Взрывались, защищая «Джанкой», последние его АЦЛ.

— Слушай меня, командир. Уходи, спасай людей, — передал Семен Бульбиев с борта рейдера.

— А вы как?

— Как-нибудь… Мы знали, на что идем.




Сухов не мог подписать смертный приговор трем десяткам военморов и морпехов каплейт. Абордажная партия застряла на рейдере, и, пока она не будет спасена, корвет в гипер не уйдет. Первое правило Флота: своих не бросать.

Да и по правде говоря, у корвета был мизерный шанс на спасение. Хаарцы наверняка караулят «Джанкой» в гиперпространстве, выпустив туда свору торпед и насыпав сотни мин.

Корвет ловко маневрировал и отвечал на шквальный огонь редкими, но точными выстрелами. Результат был: в ходе неравного боя «Джанкой» сжег одного хаарца и повредил еще двоих. Теперь враги будут знать, что за уничтожение юнитских кораблей придется дорого платить. Но Сухову от этого было не легче. Ведь корвет подбили, и он потерял ход.

«Джанкой» превратился в отличную мишень. Хаарцы сменили тактику и перестали лупить по нему ракетами типа «космос — космос». Теперь корвет обстреливали гиперторпедами. Они уходили в гиперпространство и после томительного ожидания выныривали у самого борта. Попробуй сбей…

Электронный наводчик пока справлялся с таким темпом стрельбы — но начальнику БЧ-пять казалось, что он начинает запаздывать. Самонаводящиеся головки зенитных ракет хоть и умны, но даже им порой нужна помощь. В такой кутерьме и облаке электронных помех можно не расслышать ответ на запрос «свой — чужой» и попасть в свою же ракету. Или жахнуть в захваченный десантниками рейдер.

Младший лейтенант Гурко не выдержал напряжения и теперь кричал по внутренней связи «Каштан»:

— Справа — тридцать! — он подстраховывал электронику. Это означало: «Справа по борту торпеда — тридцать кабельтовых».

— Слева — восемь!

Пять хаарцев продолжали атаку. Торпеды шли на корвет волна за волной. А комендоры «Джанкоя» продолжали их сбивать, сбивать… все ближе и ближе к кораблю. Расстрелянные зенитными автоматами торпеды рвались, выдирая из «Джанкоя» шматы обшивки и ломая антенны. Жить корвету оставалось считаные минуты. Надо было эвакуироваться. Или драпать…

— Всем покинуть корабль! — приказал каплейт. — Уходим на хаарец.

Петр впервые терял собственный корабль — дом родной и боевого товарища. «Джанкой» был для него больше, чем корабль, это была половина мира. И вот теперь ее не станет.

Экипаж в авральном порядке грузился в спасательные шлюпки. Шлюпки, а вернее сказать, спаскапсулы направлялись к захваченному людьми хаарскому рейдеру. Другого шанса на спасение не было. Висеть в пустоте, ожидая, когда тебя подберут или сожгут хаарцы, — не для нас.

Пока что хаарцы не стреляли в захваченный людьми рейдер. Почему? Сухову было не до размышлений — потом разберемся, если живы будем… Хаарцы продолжали чудить. Они не стали бить и по спаскапсулам. Этого Петр Сухов понять не мог. Но он пользовался дурью противника, пока мог.

Спасательные шлюпки одна за другой проносились на предельной скорости через зону смерти и швартовались к рейдеру. А хаарские огневые башни и ракетные батареи по-прежнему лупили только по умирающему «Джанкою».

Сухов собирался покинуть корвет последним. Петр произнес кодовую фразу и повернул красный ключ на командирском пульте, запустив механизм самоликвидации. Враг не получит русский корабль. В распоряжении Петра Сухова было пять минут — огромный срок.

Каплейт взял с собой свернутый флаг «Джанкоя», ящичек с шифрами и электронными журналами: боевых действий, вахтенным, навигационным и прочими. И двинулся к единственной оставшейся на борту спаскапсуле. На ходу Сухов опустил прозрачный шлем-капюшон и теперь ему был не страшен вакуум.

Трах!!! Ударная волна сбила его с ног. Каплейт покатился под уклон по коридору, который вдруг стал дыбом. Грохот взрыва еще звучал в ушах, переборки еще сминались с диким скрежетом, а Бульбиев уже кричал в наушниках:

— Петя!!! Ты жив?!

Поток уносящегося за борт воздуха повлек каплейта к рваной дыре в переборке, но он сумел зацепиться за поручень. С остановкой реактора сдох генератор искусственной гравитации, и на «Джанкое» воцарилась невесомость.

От невесомости Сухов успел отвыкнуть. Лишь на редких тренировках в «нулевом» отсеке личный состав посменно «наплавывал» положенные часы. Куда чаще в журнал тренировок писали туфту и ставили жирные галочки.

— Петя!!! Ответь, черт тебя!!!

Голос старпома гремел в наушниках, но Сухов не сразу его услышал.

— Жив, — прокашлявшись, ответил каплейт.

Аварийный кибердиспетчер как ни в чем не бывало сообщил своему командиру о полученных корветом повреждениях. Торпеда ударила в корпус рядом со спасательным отсеком. Спаскапсула уничтожена вместе с погрузившимися в нее военморами. Корпус «Джанкоя» раскололся на границе шкафута и юта. Из коридора моментально ушел воздух. Затянуть эту пробоину смертельно раненный корвет уже не мог.

Поднявшись над полом и держась за поручень, Петр устремился в десантно-штурмовой отсек, где хранились индивидуальные боевые модули. Без ИБМ ему до рейдера не добраться. До взрыва корабля оставалось чуть больше двух минут.

Боевой модуль был полностью автоматизирован, имел сферический обзор и мог стрелять по всем направлениям. Его боезапас позволял вести непрерывный огонь в течение пятисот секунд. За такую прорву времени можно погибнуть раз сто. Запас хода его был четыреста тысяч миль — можно долететь с Земли на Луну и обратно.

— Ты не ранен? — спросил Семен Бульбиев.

— Я цел. Я остался один.

Петр Сухов запаковался в ИБМ, когда до взрыва «Джанкоя» было двадцать три секунды. Он катапультировался из десантного отсека и полетел в межзвездной пустоте — в тысяче парсек от дома. Позади беззвучно взорвался заряд и сдетонировали боеприпасы. Корвет превратился в россыпь разлетающихся в стороны обломков.

Видеокамеры модуля давали нужное увеличение, и каплейт видел висящие в безопасной дали от агонизирующего «Джанкоя» пять хаарских фрегатов (или как их там). Если учесть изувеченный остов шестого, то они полностью перекрывали небесную сферу вокруг «Джанкоя». Как выскочили из гипера, так больше и не двигались с места.

Впереди был плененный рейдер. Петр про себя называл его «Улитычем» из-за гипер-спиралей, так похожих на домики странного морского моллюска. Корабль приближался едва заметно. Хаарцы по-прежнему не стреляли — ни по рейдеру, ни по модулю. А ну как пальнут?.. Каплейт запретил себе об этом думать. Надо было долететь и возглавить экипаж.

Открывшаяся ему картина на удивление напоминала увиденный ночью кошмарный сон. Кошмар, о котором военмор за сегодняшними событиями напрочь позабыл. А тут вот вспомнилось… Воздух, рвавшийся из подбитого корабля, выдавил Петра наружу. И каплейт вынесся в пустоту. Раскинув руки, он медленно плыл в вакууме, удаляясь от горящего корабля. Черноту небес украшало сияние мириад разноцветных звездочек, которые переливались и помигивали, будто гирлянды на тысячах новогодних елок…

«Почему они не стреляют? — думал Сухов, сидя в жалкой скорлупке, которая застряла в перекрестье вражьих прицелов. — Быть может, хаарцы — азартные игроки? Они играют нашими жизнями и кораблями? Быть может, перед принятием любого решения они кидают кости — на чет и нечет? Чет-нечет: жить или умереть…»

В наушниках снова раздался голос Семена Бульбиева:

— Командир! Как ты?

— Лечу к тебе, дружище. Пока лечу, — с нервной веселостью ответил Петр Сухов.

— Шлю катер.

— Не надо. Я доберусь.

Сухов боялся, что хаарцы собьют десантный катер. Они были непредсказуемы.

— Надо, Федя, надо, — не послушался старпом.

И катер полетел навстречу модулю. Он летел, рассыпая в стороны АЛЦ, и был сбит. Умная ракета не метила точно в цель — она рванула неподалеку. Этого оказалось достаточно. Взрыв был такой силы, что бронированный катер насквозь прошило осколками, как лист фольги. Пилот погиб.

А целый и невредимый ИБМ двигался к рейдеру. Серебристо-черные хаарские корабли поворачивали дырчатые тарелки и витые антенны радаров вслед крошечному модулю. Их огневые башни тихонечко двигали стволами — провожали Сухова.

Он чувствовал себя голым и беспомощным. Индивидуальный боевой модуль был у врага как на ладони: хлопни второй рукой — только брызги полетят.

— Дай мне Шамраева, — попросил Сухов. Начальник БЧ-шесть лучше всех понимал в гипергенераторах и прыжках в гипер.

— Я на связи, командир. — На командирском экране модуля открылось окошко, в котором было смуглое лицо старлея Шамраева.

— Разобрался в управлении посудины?

— Пока нэт, командыр. Эти машины делали нелюди для нелюдей.

— Времени в обрез, Джавдет, — напомнил каплейт. — Мы должны убраться отсюда, как только я к вам доползу. — Тут ему в голову пришла светлая мысль: — Дай-ка мне Пупырского.

Варлам Пупырский, корабельный кибернетик, покинув корвет, остался без работы. Его дело — содержать в порядке электронные системы «Джанкоя», а также бороться с вирусными атаками и попытками вражьих ИскИнов просочиться на корвет по Сети. Подобных атак отродясь не случалось, и Пупырский успел привыкнуть к роли запасного игрока. На корабле он стал едва ли не вечным вахтенным. А теперь и «Джанкоя»-то нет.

— Младший лейтенант Пупырский слушает.

Испуганное лицо кибернетика появилось на экране переднего обзора. Он казался не строевым офицером, а неоперившимся гардемарином. На долю секунды Сухову стало его жаль, затем каплейт перешел к делу:

— Ты делал вирус, который мог просачиваться через электропитание, брать под контроль любой уснувший комп и даже поднимать из могилы сдохшее железо. Получилось?

— В первом приближении. Их называют «программа-насильник». Надо еще отлаживать…

— Слушай сюда. Возьми в помощь Шамраева и запускай свою зверюгу в мозги хаарца. Другого выхода нет. В лепешку расшибись, но заставь рейдер подчиниться. Он должен двигаться — или нам конец.

— Петр Иваныч! Я ведь на людское железо рассчи…

— Закрой рот!

Пупырский замолк.

— Упаси тебя боже болтануть эту глупость еще кому-нибудь. А себе скажи: «У меня все получится» — и сделай. Вот такая механика, дружок. Пора тебе взрослеть и становиться первым номером. Самое время.

Варлам Пупырский сдавленно булькнул, затем шумно сглотнул — раз, другой.

— Задача поставлена, лейтенант. Вы-ы-пол-няй.

— Есть, командир.

Младший лейтенант выполнил беззвучную команду: «Кругом, марш», и его стриженый затылок исчез с экрана. Там осталась лишь тусклая точечка рейдера и мириады безразличных звезд.

…ИБМ прошел треть пути до рейдера. Если сейчас ребята нажмут куда-то не туда и хаарец скакнет в гипер, Сухов останется один против пяти хаарских кораблей. Впрочем, у модуля имеется надежный и простой механизм самоподрыва. Не сдаваться же.

Место кибернетика на экране занял каплейт Бульбиев. Лицо у старпома было мрачное.

— Улыбнись, Петрович. Взбодри личный состав. Умирать нам рановато. Я ведь обещал Марусе, что вернусь и буду все время носить ее на руках. — Каплейт говорил благоглупости, заглушая страх. — Любимых женщин обманывать нехорошо…

— Я тоже умирать не спешу, — буркнул старпом. — Но хаарец нам не по силам.

— Еще посмотрим… Ты держи меня в курсе, как там Варлам кудесничает.

— Говорит: как его запустишь, если розеток нет?

— Сканирование корабля делали?

— Так точно.

— Сети питания в переборках протянуты?

— Есть такое дело.

— Так и не майтесь дурью! У Левкоева в чемоданчике импульсный генератор. Дистанционно модулировать токи — велика трудность!

Пока кибернетик возился с излучателем, хаарцы послали за каплейтом Суховым катер — плоскую штуковину со множеством раскоряченных красных захватов.

Экипаж «Джанкоя» не мог помочь своему командиру — разве что послать на выручку оставшиеся десантные катера. Но делать это каплейт Сухов строго-настрого запретил.

— Мало вам одного пилота?! — кричал он по связи. — Сколько я еще должен за собой народу утянуть?

Бульбиев матерился в пять этажей, но ослушаться командира не решился.

Хаарец шел к цели на полном ходу. Когда он был уже близко, Петр Иванович начал маневрировать, пытаясь уйти от треклятых захватов. Один из них Сухов сумел отрубить лазерным лучом. Катер в ответ огня не открывал. Дураку ясно: командир «Джанкоя» им нужен живой.

Хаарский пилот тоже был быстрым и умелым. Пользуясь двадцатикратным превосходством в скорости, он смог приблизиться к ИБМ вплотную и крепко захватил модуль. Петр яростно рубил из бластера его захваты, пока враг не отстрелил у модуля лазерный излучатель. Теперь ИБМ будет поднят на борт.

В распоряжении каплейта был ракетомет, шесть самоходных мин и плазменный резак. От резака толку мало, а вот мины еще могли пригодиться — когда враг вскроет модуль как консервную банку. Славная смерть — подорвать окруживших тебя врагов…

Петр Сухов прекратил сопротивление, чтобы усыпить бдительность хаарцев. Он дождался, когда захваченный модуль потащат внутрь катера, и выпалил в упор. Маленькая противокорабельная ракета ушла прямиком в шлюз. В недрах вражеского катера рвануло.

Вспышка. Чернота. Петр больше ничего не видел и не слышал.




Глава третья

Новое назначение


Когда Петра Сухова закончили штопать, начальник военного госпиталя пожелал ему счастливого пути и вручил предписание. Новоиспеченному капитану третьего ранга и кавалеру ордена «Военно-морской крест» по дороге домой надлежало побывать в стольном городе Брюсселе. Петра это предписание не обрадовало, но приказ есть приказ.

Побывка откладывалась на несколько часов — это не смертельно. Правда, у многих военморов случается «штабная» болезнь: от посещения штабов у них тело покрывает сыпь или начинается мигрень. Сухов не был вовремя привит.

Челнок забросил каплейта с планеты Новая Мальорка на гиперлайнер «Мария Целеста». Тот доставил Петра на орбитальную станцию «Галилей», зависшую над Цейлоном на Старой Земле. Это была грандиозная конструкция в форме велосипедного колеса с толстыми спицами и рифленым ободом.

С «Галилея» каплейт Сухов спустился на поверхность планеты на старинном, но весьма надежном космическом лифте. Затем новенький стратосферник «Коломбо — Брюссель» доставил его в главный город Старой Земли. В Брюсселе каплейт прибыл в Главный штаб Первого сектора. Именно так официально назывался кусок Млечного Пути, примыкавший к захолустной планете — никому не нужной прародине звездного человечества.

Здание Главного штаба состояло из восьми лежащих на грунте лопастей, соединенных в некое подобие гребня или старинной машины. Ему было немало веков. Когда-то именно здесь размещалась штаб-квартира легендарного блока НАТО.

Петр Сухов явился в Главный штаб вечером, и историческое здание испускало теплый медовый свет, напоминая пристань с пришвартованными круизными лайнерами. От него так и веяло романтическим началом третьего тысячелетия с первой высадкой на Марс и строительством лунной базы.

Каплейт без особых проблем миновал три контрольных рубежа и очутился в магистральном коридоре Главного штаба. Проверка была недолгой. «А вдруг я — агент хаарцев? — думал каплейт, шагая по залитому светом коридору. — Вдруг в меня подсадили чужое сознание и сейчас я взорву этот штаб к чертовой матери?»

Сухов направлялся к заместителю начальника контрразведки Первого сектора колонелю Ригерту. Колонель дожидался его в уютном кабинете на третьем этаже. Тисненные золотом пурпурные обои на стенах. Бронзовые светильники с настоящими стеклянными лампочками. Застекленные, полированные шкафы из натурального дерева, с тесными рядами бумажных книг. Двухтумбовый письменный стол, на нем бронзовая фигура казака на лошади и странные, позеленевшие от времени чернильницы, похожие на бирманские пагоды. Деревянные стулья с резными спинками, черный кожаный диван с подушками. Диван наверняка был старше всего этого здания. Он явно стоял здесь не для украшения — для сна. Похоже, кабинет заменял Ригерту родной дом.

Колонель встретил Сухова на пороге. Это был невысокий, плотный человек с румяными щеками, редкими волосами и большими залысинами на лбу. У него были глубоко посаженные голубые глаза и тонкие губы, которые чуть кривились в улыбке. Ригерт был в черном строгом мундире без ярких погон, нашивок и орденских планок — его украшали только три серебряные звезды в петлицах да серебряная эмблема Объединенных Наций на нагрудном кармане.

Колонель принял рапорт, крепко пожал руку.

— Присаживайтесь, Петр Иванович. Можете называть меня Порфирием Петровичем, — предложил хозяин кабинета. — Будьте как дома. Кофейку вам заварить или крепкого чаю?

Каплейт молчал, обдумывая линию поведения. От безобидного вроде бы Порфирия Петровича у военмора почему-то мурашки бежали по спине. Стыдное чувство. Под огнем вражеских батарей мурашек у Сухова не бывало.

— Или чего покрепче? — продолжал радушный колонель. — Вы — в отпуске, а я, считай, закончил рабочий день.

— Давайте чаю, — сказал Петр. Разговор, похоже, предстоял долгий. Питие, конечно, не заменит сигарету или трубку, но и стакан чая поможет выиграть время, если нужно будет покумекать. Наверняка у Ригерта заготовлен ворох каверзных вопросов.

В кабинет беззвучно вкатился кибер-официант — самоходная тумбочка серого цвета с двумя парами рук. Безукоризненными движениями он разлил крепкий чай по граненым стаканам в серебряных подстаканниках, выставил на стол сахарницу и блюдце с тончайшими ломтиками лимона. По кабинету поплыли чудесные запахи.

— Итак, чем обязан? — Каплейт избрал этакий дворянский тон — под стать окружающей атмосфере.

Колонель аккуратно размешал серебряной ложечкой сахар в стакане.

— Вы, Петр Иванович, — один из самых успешных офицеров флота. Русских офицеров, — уточнил он. — Сейчас командование решает вопрос о вашем продвижении по службе. Вам могут вверить новейший фрегат.

Удивительная новость. Петр Сухов прекрасно знал, что достиг своего потолка, и теперь должен командовать корветом вплоть до своей героической гибели или списания на берег. Выше определенного предела русских офицеров в чинах не поднимали.

— Ну, если чудо свершится… — протянул каплейт. Улыбнулся: — Что нужно сделать, чтобы оно свершилось? Спеть, сплясать?

— Чувство юмора — отличный козырь в колоде любого карьериста. Ценнее только умение его скрывать, — усмехнулся в ответ колонель и пригубил чай. — Я хочу понять, как вы будете вести себя в некоторых щекотливых ситуациях.

— Каких именно? — Петр положил в рот ломтик лимона. Кислятина.

— К знаменитому русскому военмору будет обращено повышенное внимание в обществе. К вам станут обращаться самые разные люди и порой с весьма заманчивыми предложениями. Например: возглавить какое-нибудь освободительное движение или баллотироваться на пост Генерального секретаря ООН от русской диаспоры. И в ваших интересах будет категорический отказ от подобных предложений. Категорический, — подчеркнул Ригерт. — Ведь блестящей карьере каплейта Сухова тотчас придет конец.

Глаза у Порфирия Петровича были умные, с хитрецой — глаза хорошего игрока. Ригерт разговаривал на языке Тютчева и Блока, но Петр Сухов все еще не был уверен, что перед ним русский человек. Колонель — большая шишка, а русаку шишкой не стать. Если, конечно, он не иуда. Как бы узнать?

— Что вы ответите, если самые уважаемые люди попросят вас встать во главе русского народа?

Петру не нужно было ломать голову, чтобы ответить собеседнику. Он страстно любил летать и рассчитывал заниматься любимым делом до самой отставки. Политику как профессию Петр презирал, а революционеров жалел, ведь эти неразумные юнцы обречены на неизбежное и жестокое наказание.

Сухов заговорил, неспешно выкладывая фразы одна за другой — словно карты на зеленое сукно:

— Я — патриот, но не самоубийца. Всемирное государство раздавит любых сепаратистов, как солдат — лобковую вшу. — Сухов любил военную историю. — А политика не вызывает у меня ничего, кроме тошноты.

Порфирий Петрович удовлетворенно покивал головой.

— Ну, если вы такой правильный, то ответьте еще на один вопрос, — задумчиво произнес колонель. — Что станете делать, если вайнахи спустятся с орбиты и примутся наводить порядок на Земле?

По старой имперской традиции большинство военных служат вдали от родины. И, как правило, охранять их любимую планету назначают старинных врагов ее народа. На Старой Земле живут сто миллионов русских. Бывшую метрополию охраняет Тридцать первая эскадра береговой охраны, куда набраны чеченцы, грузины и другие выходцы с Кавказа, а также волынцы, поляки и эстонцы. Правда, юнитам достало ума запретить этому «интернационалу» ходить в увольнение в бывшую метрополию. Береговая охрана отдыхала в купольных городах Луны и Европы — той, что вертится вокруг Юпитера.

— Странные вопросы задаете, господин колонель. — Сухов сверкнул глазами. — Если узнаю о таком деле, приведу корабль.

— А дальше?

— Дальше — будь что будет.

— Хотите еще чая? — спросил Ригерт.

— На поезд бы не опоздать.

— Вас подбросят, Петр Иванович, не спешите.

Колонель Ригерт встал из-за письменного стола и прошелся по кабинету, касаясь рукой отдельных предметов и обоев на стенах. Словно хотел удостовериться, что вся эта привычная, радующая глаз обстановка ему не привиделась, что она существует на самом деле.

— Хотите анекдот о тараканах, что заводятся в русских башках, когда нам негде сублимировать национальное чувство великороссов? — заговорщически подмигнув, вдруг осведомился контрразведчик.

Сухов махнул рукой, мол: валяйте. Хозяин кабинета принялся рассказывать на два разных голоса:

— Погода паршивая! — сказал ворчливый.

— Это из-за Гольфстрима, — объяснил спокойный.

— Он еврей? — подозрительно осведомился ворчливый.

— Нет. Течение.

— Масонское?

— Океаническое.

— Из Израиля? — продолжал допрос ворчливый.

— Нет. Из Америки, — терпеливо отвечал спокойный.

— Так я и знал. У них, у евреев, небось, солнышко светит, а мы тут гнить должны! — с обидой и злостью воскликнул ворчливый.

— Да нет. Там сейчас ночь.

— А ты откуда все знаешь? Ты что, еврей?

Ригерт мастерски отыграл сценку.

— Смешно, — сказал военмор, хотя ему было сейчас не до анекдотов.

Контрразведчик понимающе усмехнулся и вдруг спросил прежним, серьезным тоном:

— А если полиция уйдет с линии Кобольда?

Линия Кобольда — условная черта, разделяющая бывшие русские земли. Названа по имени Генерального секретаря ООН, который предотвратил казавшуюся неизбежной русско-ханьскую войну. Сибирь полностью отошла ханьцам, зато благодатные земли Европы были открыты для миллионов русских. На линии Кобольда сейчас стоят полицейские силы ООН, сформированные из мексиканцев и гватемальцев. Пограничные инциденты крайне редки.

— Если ханьцы хлынут на Урал, я приведу корабль, — без малейших раздумий ответил Петр. Он имел в виду, что даст прикурить наследникам Великого Кормчего.

— Вот и отлично! — хозяин кабинета от удовольствия потер руки.

В дверях появился кибер-официант с пузатой бутылкой коньяка и двумя рюмочками на серебряном подносе.

— Предлагаю тост, — с улыбкой объявил Ригерт, плеснув коньяка в рюмки. — За ваше новое назначение, Петр Иванович.

— Прозит.

Они чокнулись и выпили.

— Скажите мне, Петр Иванович… как на духу, — заговорил колонель.

— И скажу — без утайки и двойного дна, — в тон ему ответил Сухов.

— Вам не показалось странным, что хаарцы так легко отдали вам свой корабль?

— Я потерял «Джанкой» и двадцать семь человек убитыми. Вы это называете «легко»?

— Я не говорил, что рейдер вам легко достался. Я говорил исключительно о хаарцах, которые очень быстро сдали корабль, а потом даже не пытались его потопить. Вдобавок они могли высадить на рейдер десант и наверняка сумели бы его отбить. Их превосходство в людях и огневой мощи — неоспоримый факт.

— Вы хотите сказать, что неприятель специально отдал нам рейдер? Чтобы мы могли разобраться в их технике? И что потом? Дружить домами? Всем кагалом сдаться в плен? Версии — одна другой бредовее… Где вы видите подвох, Порфирий Петрович?

— Нельзя недооценивать врага. — Ригерт снова налил коньяку. — К тому же рейдер явно устарел. Вероятно, нам подбросили дохлую утку.

— Разве это единственный хаарец, попавший к нам… к вам? — спросил военмор. — Неужто не попадалось чего поновей?

— Увы, — с печалью в голосе ответил Порфирий Петрович и осведомился любезным тоном: — Что вы знаете о галактополитических раскладах, Петр Иванович? Не спешите отвечать. Нам понадобится промывка мозгов. — Он улыбнулся углами губ. Не поймешь: шутит Ригерт или говорит серьезно.

В кабинет снова вкатился кибер-официант, сменил стаканы в подстаканниках, разлил крепчайший чай.

— Я знаю то, что нам вбивали в головы в училище, — ответил Сухов, гоняя ложечкой куски сахара по дну стакана, — а потом на курсах переподготовки комсостава.

— Неужто опыт флотской службы ничего не добавил? Полтора десятка лет носитесь по Млечному Пути…

— Кроме хаарцев, я ни с кем не сталкивался.

— Ваше счастье…

Ситуация с инопланетными цивилизациями была и очень простой, и безумно сложной. До поры человечество осваивало Галактику в одиночестве, не зная, что за его успехами и провалами пристально следят чужие глаза. За первое столетие галактической экспансии люди обнаружили лишь несколько докосмических и нетехнологических цивилизаций. То есть одни были недостаточно развиты, чтобы оторваться от родной планеты, другие шли особым путем, и космос их не интересовал вовсе.

Генеральный секретариат ООН после долгих дебатов принял закон, запрещающий любые контакты с Иными. Блокаду их планет обеспечивал военный флот. Все корабли, которые прорывали блокаду, надлежало топить. Запрет, конечно же, был нарушен, и не однажды, однако закон оставался в силе. Кому из преступников повезло — тот сбежал, трупы неудачников плавают в вакууме или сгорели в плотных слоях атмосферы.

С годами у людей появилось ощущение, что хомо сапиенс — самая развитая раса Млечного Пути. Но потом Объединенные Нации натолкнулись на стену. Дорога в глубь Галактики была наглухо закрыта цивилизацией хаарцев. Граница образовалась как бы сама собой, без открытой войны. Теперь юнитские территории на площади в миллионы квадратных парсеков граничат с одной-единственной сверхдержавой. И почти все проблемы и конфликты человечества сосредоточены на Великом Хааре.

Но людьми и хаарцами список галактических рас не исчерпывается. Имеется еще как минимум три цивилизации, чьи корабли бороздят просторы Млечного Пути. Одна из них контролирует Магеллановы Облака и лишь изредка навещает Большую Спираль. Быстроходные, похожие на ледяные иглы, корабли выныривают из гипера и проносятся мимо юнитских эскадр или гиперлайнеров. А люди только провожают их испуганно-восхищенными взглядами. В разведке ВКС ООН этих «туристов» нарекли «облачниками».

Силовой контакт с «облачниками» случился лишь однажды. Командир эсминца «Нарвик», вопреки приказу Адмиралтейства, пошел на сближение с кораблем-нарушителем. Капитан третьего ранга Жан-Пьер Куртис передал ему требование остановиться, пригрозив открыть огонь на поражение. «Облачник» плевать хотел, и тогда эсминец выстрелил по нарушителю антипротонами. Пучок античастиц прошел сквозь «иглу», не причинив ей вреда, а вот юнитский корабль испарился вместе с экипажем. Испарился, не получив ни единого попадания, — мгновенно. Похоже, юнитский корабль просто-напросто забрали. Больше остановить «облачника» люди не пытались.

Вторая цивилизация была обнаружена зондами разведки ООН далеко за пределами юнитской территории — по периметру галактического ядра. Как постепенно выяснилось, хаарские владения охватывают не более четверти Млечного Пути — вокруг ядра и за ним располагаются территории, неподвластные Великому Хаару.

Юнитские зонды наткнулись на созданий, внешним видом напоминавших комки лягушачьей икры. Ксенологи из разведки долго подбирали им название и наконец остановились на «головастиках». Их корабли походят на морских медуз, чьи нежные, полупрозрачные щупальца со стрекалами бывают длиной до мили.

Таинственных «головастиков» люди, казалось, не интересуют вовсе. Быть может, они просто не обращают внимания на человеческие корабли, изготовленные из металла, пластика и керамики. Считают их чем-то вроде мелких астероидов. Есть версия, что вся техника «головастиков» — живая. И тогда они твердо убеждены, что перемещаться в космосе можно лишь на живых кораблях. Ведь разумные существа не могут находиться внутри косной материи.

О третьей расе людям известно совсем мало. Она контролирует мизерный участок Млечного Пути — около сотни звездных систем в сферическом скоплении на другом конце Галактики. Зато эта раса обладает флотом огромных кораблей-шаров, которые уничтожают любого, кто попытается проникнуть в их владения. Множество зондов-разведчиков закончили там свою службу. Ксенологи назвали пятую расу «сферниками».

«Облачники» и «сферники» в наши края не суются. А что до всяких там зондов, то их только ленивый не запускает. В Галактике все подглядывают за всеми. Вернее, пытаются.

Сухов мечтал захватить инопланетный зонд. Засекал их раз десять, если не больше. Но все без толку. При обнаружении зонды взрывались. Они не ждали физического контакта — сигнал к самоликвидации рождал луч юнитского радара. А потому нельзя было понять, кто именно их послал.

Вполне возможно, что короткий список сверхцивилизаций не полон. Автоматические зонды отправляются в путь тысячами, а тахиограммы приходят от считаных разведчиков. В Млечном Пути есть миллиарды звезд, у которых могут скрываться не склонные к экспансии и особо защищенные от слежки инопланетные расы.

Задумавшись, Сухов продолжал пить свой чай. Ригерт же сидел, искоса глядя на военмора и беззвучно барабаня пальцами по столу, и умудрился выстудить благородный напиток. А когда спохватился, приказал киберу заварить ему новый.

— Уверен, вы поняли главное: хаарцы служат для нас буфером, отделяя человеческую цивилизацию от неведомых опасностей. И надо быть им за это благодарным. Но человек — неблагодарная тварь. Слишком многим в Адмиралтействе хочется войны. А война с Хааром — сущее самоубийство.

— Но не мы это начали. Именно хаарские корабли все чаще нарушают границу…

Ригерт жестом остановил Сухова.

— Да, они зашевелились. Значит, есть на то причина. Однако хаарцы не топят наши корабли, если мы сами на них не нападаем. Или я не прав?

— Выходит, бой «Джанкоя» с хаарским рейдером еще на шажок приблизил войну?

— Не вы, так другой, — развел руками контрразведчик. — Флот настроен топить хаарцев — и он будет их топить.

Уже в дверях кабинета, попрощавшись, Ригерт неожиданно сказал:

— Уверен, мы с вами еще встретимся, Петр Иванович. И, надеюсь, вы обо мне не забудете.

Капитан третьего ранга Сухов шагал по коридору к выходу из здания и чесал коротко стриженный затылок. Было от чего.

Контрразведчик наверняка доволен разговором — узнал все, что хотел. Теперь он в курсе, чего можно ждать от Петра Сухова в пиковой ситуации. А сам военмор? Что важное вынес он из Штаба? То, что контрразведка не хочет войны с хаарцами? То, что она готовится к столкновениям на Старой Земле? То, что на него, военмора Сухова, хотят сделать ставку в непонятной политической игре? Большой вопрос. Сначала надо убедиться, что колонель говорил правду, а не провоцировал, не лгал напропалую, подбивая на откровенность.




Глава четвертая

Отпуск по ранению


Скоростной поезд на магнитной подвеске «Брюссель — Париж» почему-то катил не быстрее двухсот в час. Тренированным флотским взглядом можно было без труда рассматривать парижские предместья, выискивая в них изменения. И Петр Сухов приник к бронированному окну экспресса.

В предместьях сносили пустующие французские высотники. Надо было чем-то занять людей на общественных работах. На месте снесенных кварталов образовывались огромные пустыри, которые зарастали лопухами и репейником.

Еще на дальних подступах к городу появились огромные растяжки с яркими надписями на русском: «Добро пожаловать в рай!» и «Париж — столица Бистро». Растяжки были антивандальные и потому их не украшала ни одна народная надпись.

Арабские и негритянские бидонвили в предместьях смотрелись вполне достойно: ни тебе помоек, которые кишат бродячими собаками и крысами размером с собаку, ни хибар из картонных коробок и мятых листов дюраля, ни бескрайних барахолок. Вместо этой экзотики — скучноватые кварталы сборных пятиэтажек и шпили стандартных минаретов, так похожих на чудом уцелевшие дымовые трубы из эпохи чугуна и пара.

На Восточном вокзале, который в народе прозвали Московским, Петра встречал высоченный, худой кондуктор в парадной морской форме. Волосы у него были пегие, а усы — рыжие. Несмотря на белоснежный мундир и фуражку, золотые погоны и аксельбанты, вид у него был понурый: виски — седые, глаза — тусклые, губы обиженно поджаты. Он горбился, будто стесняясь своего большого роста.

Дылда отдал честь и представился:

— Кондуктор Спиваков Аристарх Львович. Прикомандирован к вам приказом начальника КЭЧ военной комендатуры Парижа на период отпуска.

Сухов был в курсе: на Старой Земле теперь такие правила.

— В походах были? — сам не зная зачем, осведомился капитан третьего ранга. Он мог сыпануть соль на рану, но все же спросил.

— Списан на берег по контузии, — ответил кондуктор с нескрываемой обидой. — Дослуживаю…

Кондуктору Спивакову было себя жалко. Петр Сухов не любил, когда себя жалеют — особенно здоровые мужики, но в отпуске адъютанта выбирать не приходилось.

Вновьиспеченный капитан третьего ранга решил называть кондуктора по имени-отчеству: Аристарх Львович. Отпуск как-никак, да и разницу в возрасте никуда не денешь.

— Зовите меня Петром Ивановичем, Аристарх Львович, — предложил Петр Сухов. — Так будет удобнее.

— Как скажете, Петр Иванович.

На перроне толпу пассажиров и встречающих изучали внимательные взгляды полицейских сканеров. Эти небольшие приборы, похожие на фасеточные глаза стрекозы, были развешаны на каждом фонарном столбе — неотъемлемой части исторического интерьера. Самих же парижских полицейских видно не было. Наверняка они появляются, лишь когда надо запротоколировать труп или произвести задержание.

— Сам-то вы здешний? — осведомился Петр Сухов.

— Жена моя тут жила… — отчего-то замялся кондуктор. — Каледонка она.

— А у меня здесь отец, — негромко произнес Петр. — Когда могилу матери снесли бульдозером, перебрался сюда из Мариуполя.

Кондуктор грустно посмотрел на капитана третьего ранга, но ничего не сказал.

Военморы двинулись по перрону к зданию вокзала. Внутри Восточного вокзала отчетливо попахивало давней войной. В память жестокой битвы под Верденом над кассами вокзала висели два здоровенных панно: «Патриоты уходят на фронт» и «Возвращение военнопленных». Сухову не преподавали в Академии Верденскую битву, но он изучил ее самостоятельно, по источникам двадцатого века. Это была отвратительная мясорубка — пример того, как не надо воевать.

Спивакову на помпезных патриотов и обшарпанных пленных было наплевать. Его задача — доставить отпускника до места назначения в целости и сохранности.

Командиру корвета по статусу полагалась кибертележка, но в нынешнем Париже с техникой явно был непорядок. Нескладный кондуктор, потешно семеня длинными ногами, сбегал к стойке военного администратора и вернулся не солоно хлебавши.

— Говорит, записал нас в очередь. Больно много отпускников сегодня. Когда вернется тележка — тогда и получим. — Голос у кондуктора был виноватый, словно это он сам загубил всех парижских киберов.

— Ждать не станем, — распорядился Петр Сухов. — Отпуск не резиновый — каждый час на счету.

В багажном отделении военморы получили серебристые чемоданы Сухова. Капитан третьего ранга поначалу не хотел отдавать свой багаж кондуктору, но тут же понял: обидится насмерть. В итоге каждому досталось по тяжеленному чемодану с подарками.

Таща багаж, военморы вышли на площадь через одну из стеклянных дверей под старинными часами. На площади перед сероватым трехэтажным зданием вокзала, сохранившимся с девятнадцатого века, выстроилась череда разнокалиберных такси с белыми коробками на крышах. Коробки эти сияли: СВОБОДНО.

Сухов выбрал глайдер не первый в очереди, а тот, что поновее. За рулем «фольксвагена» развалился угольно-черный негр с белыми кудряшками, в красной майке и темно-синих галифе с широкими красными лампасами. На груди его белела надпись на русском: «чапаев». Сверкающие хрустальные импланты делали рот негра похожим на кукольный сервант с малюсенькими рюмками и бокалами.

— Куда летим, начальник? — опустив стекло, почти без акцента осведомился таксист. — Погулять или подремать? — А сам косился на Спивакова. Похоже, негр его знал.

Кондуктор выразительно посмотрел на счетчик, где горела литера «В». Негр молниеносным движением переключил его на тариф «А», ведь Восточный вокзал — в черте города, а сегодня — будний день.

— Черемушки, Октагон шестнадцать, — ответил за Сухова Спиваков. — И без фокусов.

«Больно много он знает, — подумал Петр Сухов. — Какая у нас теперь служба эскорта — любо-дорого…» Он был уверен, что кондуктор работает на контрразведку Флота. Обычная практика на берегу, но радости от этого знания никакой.

— Зачем обижаешь, начальник? — с оскорбленным видом произнес таксист и одним нажатием кнопки распахнул двери и открыл багажник. — С детства люблю флот.

Он действительно домчал пассажиров без приключений и честно заработал свои полтора уника чаевых.

Но сначала глайдер беззвучно оторвался от тротуара и плавно устремился в небо. «Фольксваген» был юркий и ходкий. Он нырнул в грязно-серое облако, повисшее над Восточным вокзалом, пронзил его и, поднявшись в эшелон 360, с легкостью вписался в плотный поток такси и аэробусов. Ниже, в эшелоне 330, глайдеры шли в обратном направлении — с запада на восток. Выше зависли полицейские эскадрильи. Десятки грозных черных машин, словно стаи голодных воронов, глядели на парижан из поднебесья. Черные глайдеры менялись в небе каждые три часа.

Такси пролетело над церковью Святой Троицы, а потом над церковью Святого Августина. Большой и все еще красивый город был испятнан рекламными щитами, которые обещали яростную битву на принципиальном матче «Спартак» — «Зенит». Зубы футболистов были оскалены, лица перекошены, глаза горели безумным огнем.

В небесах, между эшелонами, висели объемные изображения точно таких же плакатов — не хочешь, а налюбуешься.

Всю дорогу Петру пришлось выслушивать жалобы, что туристов с Франции прилетает все меньше, а налоги растут день ото дня. Негр обязан был предложить капитану третьего ранга «лучших французских девушек», но так и не решился.

Пронесшись над свежепомытой Триумфальной аркой, такси вышло на прямую и полетело параллельно авеню Шарля де Голля. «Фольксваген» пересек Сену и начал спуск к Черемушкам — одному из первых русских районов.

Октагонами называли восьмиугольные высотки с крытым внутренним двором. С воздуха они казались деревянными городками из старинной русской игры. Пластик стен давно выцвел, и октагоны стали грязносерыми — под стать устилавшему землю пластфальту.

Взяв чемоданы, военморы двинулись к восемнадцатому номеру. Петр Сухов не был здесь долгих четыре года. Последние свои отпуска он провел в Малайе — рядом с базой Белой эскадры. Там жила его любимая Маруся. Маруся Кораблева. Эта молодая женщина была проверена контрразведкой Флота, и теперь ее охраняли — ведь в жен и подруг флотских командиров изредка стреляли или пытались взять в заложницы.

За эти годы здесь, в парижских Черемушках, кое-что изменилось. На внешних стенах Октагона появились новые надписи крупными, ровными буквами: «Париж — для русских» и «Мы еще вернемся». Двор, некогда крытый прозрачной крышей, теперь был открыт ветрам и дождям. Газоны вытоптаны и обрели твердость и гладкость камня. Зато на крыше виднелась новая рогатая антенна с длинной спиралью — кто-то в Октагоне пользовался дорогущей тахионной связью. Вряд ли тут мог жить крупный чиновник или нувориш. Скорее, антенна принадлежала спецслужбам.

В восьмиугольнике внутреннего двора была сооружена детская площадка с резвящимися под присмотром бабушек и мам детишками, и поставлены самодельные столы с лавочками, где культурно отдыхали пенсионеры.

Сухова и Спивакова тотчас обступили одетые по-домашнему жильцы Октагона. Среди расхристанных простолюдинов высокие военморы в фуражках с золочеными крабами и рантами, в отутюженной белой летней форме, со сверкающими шевронами, с разноцветными орденскими планками на груди и кортиками на боку казались истинными небожителями, выходцами из иного мира.

У одного из жильцов в руках была шахматная доска, у другого — ракетка для настольного тенниса. У усатого же здоровяка в футбольных трусах и флотской тельняшке — электронная гармонь.

— Здравствуйте, люди добрые, — улыбнувшись, поздоровался капитан третьего ранга. — Как живете-можете?

Добрые люди заулыбались в ответ — они не боялись военморов. Потому как военморы — не жандармы и не полицаи.

— И вы здоровы будьте, — ответил за всех гармонист. — К кому пожаловали?

— К Ивану Ивановичу Сухову. Сын Петр. В отпуск по ранению, — доложил все как есть.

К чему скрывать, если в этой большой коммуналке тайн нет?

— Петя? Это ты, что ли? — воскликнул усач-гармонист и попытался заключить его в объятия. Гармонь помешала.

Сухов хоть убей не помнил этого соседа, но с удовольствием пожал его могучую руку. Гармонист от избытка чувств прошелся пальцами по клавишам, нарисованным по краям символических мехов, и выдал первые такты знаменитого марша «По долинам и по взгорьям».

— Смерть юнитам! Россию продали! Твари поганые! — раздался с верхних этажей чей-то крик, и в толпу полетел некий предмет.

Стремительным движением Спиваков успел загородить Петра Сухова. Белые брюки и китель кондуктора оказались облиты оранжевой краской. Капли попали даже на рыжие усы кондуктора. Злобный жилец со снайперской точностью запустил вниз презерватив с несмываемой краской.

Народ ахнул, и несколько мужиков побежали бить морду идиоту.

— Вы как, Аристарх Львович?

— Ничего страшного, Петр Иванович, — произнес кондуктор, оглядев свой покрытый оранжевыми каплями и ручейками мундир. — Обычное дело… Мне выдали несколько запасных комплектов обмундирования. Гражданские — люди опасные.

Отец Петра Сухова жил на двадцать втором этаже. Обшарпанную дверь квартиры украшала наполовину отчищенная надпись по-русски «предатели». Петр с волнением поднял руку и нажал кнопку простого электрического звонка. Сухов-старший отпер дверь и отступил на шаг. Они обнялись в тесной прихожей. Спиваков с чемоданами ждал на лестнице.

— Вот и свиделись, сынок. А я ведь уже похоронку получил…




Пупырский запустил в «нервные сети» рейдера свой недоделанный вирус и стал ждать. Программа-насильник, стремительно распространившись по системам управления корабля, начала брать их под контроль.

Теперь без ее ведома ни одна хаарская мышь не пискнет. Вот только имелась единственная загвоздка: приблизительно опознать некие рычаги — полдела; нажимая на них, можно получить вовсе нежданный результат.

После гибели хаарского катера старпом Бульбиев принял опасное решение и выслал для спасения своего командира сразу два десантных катера. Они шли навстречу изувеченному модулю, разбрасывая свои последние АЛЦ. Как ни удивительно, хаарские фрегаты жечь катера не стали.

Тяжело раненного Петра Сухова вместе с раскуроченным ИБМ подняли на борт. Второй катер летел рядом. В случае ракетной атаки он должен был прикрыть командира своим корпусом. Вряд ли это спасло бы Сухова, и все же пилот был готов умереть за него. Однако хаарцы по-прежнему не стреляли. Внимательно следили за спасательной операцией, но больше и щупальцем не шевельнули. Их логику людям не понять.

Пять хаарских кораблей двинулись с места, лишь когда Петра доставили на рейдер. Они взяли захваченный людьми корабль в кольцо и явно хотели брать его на абордаж. Время у экипажа «Джанкоя» закончилось. И Семен Бульбиев скомандовал рискнуть.

Джавдет Шамраев выслушал путаные объяснения кибернетика. За передвижения рейдера в гиперпространстве отвечали пять черных кружков, на которые нужно было давить со строго определенной и неравномерно приложенной силой. Для хаарских конечностей, которых так никто и не видел, может, проблемы в этом никакой. А для военморов проблема была — и нешуточная.

Начальник БЧ-шесть решил, что вероятность успеха — в лучшем случае один к тридцати двум. Прыжок будет — но безо всякого прицеливания. Целиться в белый свет как в копеечку старший лейтенант Шамраев категорически не желал. Лучше уж полагаться на голую удачу. Ее никакая гиперфизика не отменяла.

Пока боевой корабль находится в евклидовом пространстве, личный состав минно-торпедной части и гипер-команды остается на вторых и даже третьих ролях. Военморы всем пытаются помочь, так что рано или поздно начинает казаться, что они только мешаются под ногами. Но стоит командиру принять решение об уходе в гиперпространство, как в один миг происходит чудесное превращение. Теперь «тройка» и «шестерка» — главные на корабле, цари и боги гиперпрыжка. Зато и отвечать им приходится за все на свете.

Старлей Шамраев понимал, что править балом ему предстоит недолго, и это его последний бал. Корабль вылетит за пределы Галактики, сгорит в короне одной из сотен миллиардов звезд или вынырнет в самом центре хаарских владений… Но все же это лучше, чем попасть в лапы ксенов или сдохнуть здесь и сейчас.

Начальник БЧ-шесть мысленно попрощался с женой и сыновьями, попросил помощи у всемогущего Аллаха, а затем последовательно, с одинаковой силой стал нажимать на черные кружки. Рейдер скакнул…

Скакнул он не в адское пламя, но и совсем не туда, куда мечтали запустить его Бульбиев и Шамраев.

Вокруг светили чужие звезды. Теперь надо было определить свое местоположение. Делать это пришлось с помощью переносного компьютера, ведь корабельные погибли вместе с корветом.

Рейдер остался в пределах Млечного Пути, очутившись в ста десяти парсеках от ближайшей юнитской планеты — Нового Орегона. Семен Бульбиев не решился на новый прыжок — вряд ли повезет дважды подряд.

Ну вот определились — дальше что? Тахиограмму на базу не послать, почтовые голуби тоже закончились.

Своим ходом, даже если понять, как работают чужие плазменные движки, не дойти и за тыщу лет. Дожидаясь чудесного спасения, можно торчать в этой глуши до морковкина заговенья. Единственный плюс: над душой больше не висят неприятельские фрегаты, и, значит, появилось время, чтобы поковыряться в хаарской жестянке.

Аварийный запас в десантных катерах и спасательных шлюпках был рассчитан на две недели дрейфа. С учетом потерь личного состава, воздух и воду можно растянуть на шестнадцать суток. Зато питательных таблеток хватит на полгода. Выходит, первейшая задача Бульбиева, который принял командование, — добыть на рейдере чистый воздух и воду. Или, что одно и то же, запустить систему очистки выдыхаемого воздуха и регенерацию собранной в скафандрах мочи и пота.

Емкостей с водой или содержащей воду жидкостью сканирование рейдера не обнаружило. Имевшийся в его помещениях воздух улетучился еще при захвате. После самоубийства хаарского экипажа регенерация воздуха прекратилась. Восстановить ее (равно как и очистку жидкости) было ничуть не легче, чем овладеть гипердвижком и системой наведения. А посему каплейт Бульбиев решил не отвлекать корабельного кибернетика и механика от главного дела.

Старпом поглядел на своих ребят, и ему представилась жуткая картина: младший лейтенант Пупырский и лейтенант Левкоев вкалывают не покладая рук, а остальные — шляются по «Улитычу», поют заунывные песни типа «Напрасно старушка ждет сына домой» и режутся в контрабандно пронесенные на рейдер карты.

Чтобы дисциплина не рухнула и не утянула личный состав на дно, каплейт Бульбиев заставил военморов нести вахты, отдыхать строго по расписанию и проводить политзанятия. Те, кто посмел возмутиться, пошли в наряд первыми.

А что же капитан-лейтенант Сухов? Он так и не пришел в сознание. Его индивидуальный боевой модуль был исковеркан взрывом и разгерметизирован. Обломок хаарского катера сломал каплейту четыре ребра. Скафандр его порвался с правого бока, и автоматическая заклейка опоздала — командир «Джанкоя» успел обморозиться и сильно обжег легкие. Дело усугубляла полученная при взрыве баротравма и тяжелейшая контузия. Попади он сразу в стационар, его бы подняли на ноги за три дня, включая психологическую реабилитацию. Но на борту «Улитыча» не было госпиталя. При эвакуации начмед Лукашин захватил с собой лишь походную аптечку, а его фельдшеры и медбратья — санитарные сумки.

Поврежденные покровы и органы неминуемо начнут отмирать. Даже если не будет заражения, без трети кожи и на искусственной вентиляции легких долго не проживешь. Лукашин сделал каплейту Сухову обезболивание, поддержал уколами сердце и погрузил его в искусственную кому — так у Петра было больше шансов дотянуть до прилета спасателей.

Бульбиев все еще надеялся, что Пупырский и Левкоев научатся управлять рейдером. Но чем дольше они возились с командными системами, тем меньше понимали, что к чему. Запутаться было немудрено: хаарская логика оставалась тайной за семью печатями. Одно и то же действие порождало разные последствия, и нельзя было понять, что к чему. Непредсказуемость хаарской техники бесила. У людей опускались руки. А время утекало…

Однако экипажу «Джанкоя» крупно повезло. На одиннадцатый день дрейфа рейдер обнаружила курьерская яхта «Либерти», которая везла спецгруз из Нового Орегона губернатору Новой Швейцарии. Аварийные передатчики состыкованных с хаарцем спасательных шлюпок подавали сигнал «SOS», и он был услышан на яхте.

Из соображений безопасности правительственная яхта имела право пройти мимо, и все же ее капитан решил остановиться и забрал тяжелораненых. За хаарским рейдером и остальной командой «Джанкоя» с ближайшей базы Четвертого флота вышла группа быстроходных кораблей.

Очнулся Петр Иванович Сухов в военном госпитале на Новой Мальорке. Доставили его сюда слишком поздно. Обожженные взрывом и обмороженные космическим холодом ткани лечению уже не поддавались — пришлось выращивать для каплейта едва не половину тела.

Врачи регенерировали кожу на правой руке и ноге, на правом боку, шее и лице, включая ухо и губы. Еще Петру пришлось пересадить легкие, роговицу и хрусталики обоих глаз. Эти органы были выращены из его собственных клеток, заранее взятых и хранящихся во флотском банке органов.

Военмор лежал в саркофаге-регенераторе, который лишь с большой натяжкой можно было называть госпитальной койкой. В его изголовье было вырезано прозрачное окошко, через которое очнувшийся пациент мог смотреть на склонившихся над ним врачей и голый потолок.

Палата у Сухова была отдельная, с затемненными окнами. Вдоль стен ее стояли белые металлические шкафы, от которых к саркофагу тянулись шланги и провода.

В покое военмора не оставляли ни на день. Раненого подолгу допрашивал начальник контрразведки Белой эскадры кавторанг Ли Сын Хо. Это был низкорослый, жилистый кореец с бритой головой, узким, морщинистым лбом и колющим взглядом глубоко посаженных глаз. Щеки его были покрыты пятнами от давних ожогов.

Он приходил каждое утро и в перерывах между процедурами вел нескончаемые допросы, пока в палату не врывался взбешенный главврач и матюгами не гнал корейца вон. Кавторанг подчинялся и молча уходил восвояси. И не мстил за свое унижение. Во всяком случае, неприятностей у военврача не было.

Вопросы Ли Сын Хо задавал вроде бы самые разные, но смысл их сводился к одному: не нашел ли кто-то из экипажа на вражеском корабле что-нибудь непонятное, удивительное, ценное? Не утаил ли это нечто от командования эскадры? Не припрятал ли на одном из катеров или шлюпок? И не выбросил ли за борт из страха попасться?

Сухов отвечал, постепенно теряя терпение. Отвечал, что во время захвата рейдера был на «Джанкое». А попал он на хаарца в полной отключке и ничего там не видел и не слышал. Но экипажу своему он верит безоговорочно.

— Абордажной партией командовал каплейт Бульбиев — моя правая рука. Если не доверяете мне, допросите старпома, — раз за разом повторял военмор.

— Непременно допросим, господин капитан-лейтенант, всенепременно, — с хищной улыбкой отвечал Ли Сын Хо, и дураку было понятно, что Семена Бульбиева в эту минуту «пытает» другой, столь же матерый контрразведчик.

Получив ответ-пустышку, кавторанг всякий раз морщился, словно раскусил дикое яблочко или горсть неспелого крыжовника, и чуть больше времени тратил на формулировку следующего вопроса. Он был упорен, этот Ли Сын Хо. И не собирался сдаваться. Допрос начинался сначала…

На седьмой день этого мучения душевные силы Петра Сухова иссякли. Кавторанг Ли Сын Хо в очередной раз уселся на стул около саркофага-регенератора. Кореец открыл рот, чтобы задать по новой один из обрыдлых вопросов, но не успел. Военмор шевельнулся в глубине саркофага, так что плеснула жидкость и заскрипели рифленые шланги, и тихо выговорил по-русски:

— А не пошли бы вы на хрен?

— Я недослышал. Вы что-то сказали?

И Сухов от души повторил на новом английском.




Глава пятая

Галлиполийские поля


Сухов-старший уже знал о приезде сына и пытался привести запущенную квартиру в божеский вид. Старик старался как мог, но до флотского порядка ему было далеко. Впрочем, Петр ехал сюда, в Париж вовсе не за этим.

Зато обедали в доме Суховых по всем правилам: Иван Иванович собственноручно сварил капитальный борщ с натуральной говядиной. Борщ следовало заправлять какой-то особенной сметаной — с деревенской фермы. В этой драгоценной сметане могла стоять большая ложка. К борщу полагался мягчайший ржаной хлеб домашней выпечки. На второе были жареные окуни и плотва, выловленные чуть ли не в речке Сене. Запивать их полагалось квасом. Чудесный этот напиток, впрочем, не должен был заслонять главное украшение стола — запотевший графинчик с традиционной водкой «Петровская» на пятьдесят «оборотов». А под водочку, разумеется, шли соленые белые грузди и малосольные огурчики.

Первый тост был за тех, кто в море. То бишь за тех, кто плывет сейчас в глубинах звездного океана. Второй (без паузы) — за тех, кого уже нет с нами. Перед тем как опрокинуть стопку, Иван Иванович посмотрел на фотографию покойной жены — Анны Сергеевны. Она погибла двенадцать лет назад. Пала от рук майора милиции, который напился до чертиков и начал расстреливать из табельного пистолета прохожих — как в тире.

Упившегося полицая порвала в клочья толпа. Говорят, там видели и Ивана Сухова. Но следователь, который вел дело о самосуде, его к себе не вызывал и допросов не вел. Когда рейдеры захватили кладбище, где была похоронена Анна, Сухов-старший продал дом и уехал из Мариуполя в далекий Париж. Он больше не женился, несмотря на то, что мужчина был видный и глаз на него положили несколько незамужних и вдовых бабенок.

После второго тоста дозволялось сделать перерыв и похлебать борща. Старик знал рецепты всего пяти или шести кушаний, но уж их-то он готовил мастерски. Аристарх Спиваков наворачивал за обе щеки — будто неделю во рту маковой росинки не имел. А Петр Сухов молча навис над большой фарфоровой тарелкой. Никак не мог свыкнуться с мыслью, что сейчас он — ДОМА, и бой уже закончился. Отец поглядывал на него, но ничего не говорил. Знал: сыну нужно время, чтобы снять броню.

Третий тост был за русский флот. Капитан третьего ранга и кондуктор выпили стоя. По полной. Затем Петр решил сбавить обороты и теперь отпивал по глоточку.

Спирт и лекарства, которыми его пичкали в военном госпитале, — вещи мало совместимые. Зато кондуктор глушил «Петровскую» полными стопками, ничуть не пьянея. Наверняка контрразведка снабжала своих людей правильными таблетками.

Наконец водка сработала — напряг прошел и Сухов-младший набросился на еду. Глядя, как сын уплетает борщ, который в былые годы не очень-то жаловал, старик осведомился с лукавинкой в голосе:

— А что, Маруся тебе не готовит?

— Почему? Просто я полтора месяца с ней не виделся, отвык от нормальной еды.

— На флоте-то небось все пилюлями питательными вас кормят?

— Не без того. Да и на Малайе попробуй купи русской еды… — пожаловался Петр. — Мясо в лучшем случае бачковое.

Он имел в виду то мясо, которое выращивают из клеток домашней скотины. Животных на Малайе не забивали — слишком много там жило тайских буддистов.

У отца обнаружился новый кот: старенькая Муська умерла, и ей на смену пришел молодой самец Васька — серый, в черную полоску. Увидев чужаков, Васька поначалу прятался за диваном, но, убедившись, что чужие люди поселились здесь всерьез и надолго, ближе к вечеру выбрался из своего убежища. Он долго обнюхивал Петра и наконец признал за своего — потерся боком о колени. А вот Спиваков Ваське не понравился: то ли запах у него был нехорош, то ли коты, как и большинство военморов, терпеть не могут контрразведку.

Кот время от времени проходил мимо кондуктора и громко шипел. Сухов-старший прикрикнул на него, и Васька угомонился — запрыгнул на диван и принялся вылизывать задние лапы.

— Органы — они и тварей божьих в испуг приводят, — подытожил старик. — Не в обиду будь сказано.

— Какой же из меня орган? — попробовал отшутиться Спиваков. — Название одно.

— Порой и названия хватает…

На этом хозяйские наскоки на кондуктора закончились. Гостеприимство — превыше всего.




После обеда полагалось пить чай. С пирогами. «Если сейчас съем еще хоть кусок, — понял капитан третьего ранга, — сразу лопну. Нужен технологический перерыв». Отец спорить не стал — ему хотелось поговорить.

Все трое разместились на обширной лоджии. С нее открывался прекрасный вид на Париж. Иван Сухов уселся в продавленное кресло, которое было едва ли не ровесником Пети, кондуктор притулился на неказистой самодельной табуретке, ну а Петр, облокотившись на металлопластиковые перила, рассматривал город.

Старик неспешно изготовил из настоящей бумаги и ароматной махорки огромную самокрутку и прикурил от лазерной зажигалки. Это был один из многочисленных сыновних гостинцев. Далеко не все из дареного можно было обнаружить в доме: часть старик передарил соседям или выбросил тайком — от греха. Разумные вещи — и особенно те, что начинают поучать хозяина, Сухов-старший и на дух не переносил.

Сухов-старший затянулся, выдохнул дым, окутав терпким облаком Спивакова, и зажмурился от удовольствия.

— Вчера опять градусник зашкалило: тридцать девять на дворе и страшенная духотень…

Сначала они поговорили о дурной парижской погоде, потом — о футболе, наконец речь зашла о политике.

Петр незаметно для старика скорчил рожу — дескать, терпи, Аристарх Львович. Кондуктор сохранял непроницаемое лицо — его выдрессировали терпеть любые разговоры. Повествовал Иван Иванович неторопливо и с большим чувством.

— Очередного комиссара уёновского нам давесь направили. Плюгавый такой, вежливый до тошноты, а глазки свинячьи все бегают и бегают…

— Не любишь ты начальство, батя. Сильнее некуда.

— А за что мне его любить? Если меня мордой в грязь тычут уже седьмой десяток лет, так и я готов кадыки грызть и зёнки выдавливать.

— Же-е-естко… — протянул Петр.

— А мягко только в землице сырой. Начальство совсем измельчало — за людей нас не считают, коли такой мусор на Землю шлют. Раньше-то посолидней было.

Старик откинулся на спинку кресла и молча курил. Сухов-младший решил было, что запал его иссяк. Но он ошибся.

— Мой батя рассказывал… Он тогда ребенком был, но запомнил на всю жизнь. Своими глазами видел, как в Грановитой палате сажали на царствование последнего нашего самодержца. Император сидел на золотом троне. Сжимал в правой руке золотой серп для скашивания вражьих голов — символ военной мощи, а в левой — золотой молот — символ технологического превосходства.

«Не знал, что ты такой хохмач, папа», — хотел сказать Петр, но вдруг понял, что за сегодняшний вечер отец ни разу не пошутил. Неужто русские парижане верят в то, что говорят? Неужто живут мифами, отгораживаясь ими от ненавистного реального мира?

— Мы были великой империей. Гагарин первым из людей ступил на Луну и водрузил красный имперский флаг с серпом и молотом. Ведь красный цвет испокон веков — символ великой славянской идеи, — с умным видом вещал старик.

— На Луне были Армстронг и Олдрин, — не удержался Петр Сухов. — А Гагарин погиб за год до их высадки.

— Это легенда, которую навязывают нам юниты, — отчеканил отец. — Они хотят подорвать русский дух и дурачат наших детей.

Петру такой Иван Иванович Сухов совсем не нравился. Когда-то Сухов-старший был кладезем народной мудрости и образцом трезвомыслия. И шутить он тоже умел, да еще как… Теперь же перед военмором сидел начетчик — сектант, который заучил ограниченный набор «священных» текстов, не хотел и не мог отступить от них ни на шаг. Но ведь это был его отец.

И капитану третьего ранга стало страшно. Страшнее, чем в бою с хаарцами, когда он летел в маленьком, беззащитном модуле под вражьими прицелами. Любой человек, самый проверенный и надежный, мог утратить себя — и без возврата. Телесно он был бы живехонек и даже вполне здоров, но душевно мог переродиться, стать фанатиком, кликушей — а значит, погибнуть для тебя, исчезнуть.

— Ты что, не веришь мне, сынок? — с подозрением посмотрел на сына Сухов-старший.

— Тебе я верю, папа. А вот истории твоей — нет, — попытался вывернуться Петр.

Не вышло.

— Э-эх, Петяй!.. — с горечью протянул отец. — Обработали там вас, дурачков. Умные дяди обработали, а иначе какие из вас юннаты?

Иван Иванович рывком поднялся с кресла и устремился в комнату. Сухов-младший обменялся со Спиваковым взглядами. Кондуктор сочувственно покачал головой.

— Вот смотри, фома неверующий!

Книги, которые отец решительно доставал с полки, висящей над постелью, конечно же, подтверждали его правоту. «Украденная победа» Измайлова, «Хронология предательства» Петрова-Боткина, «На обломках великой империи» Рычкевича и десяток других, в столь же ярких, глянцевых обложках.

Подтверждал правоту Сухова-старшего и бородатый эксперт с русского телеканала. У него был хорошо подвешенный язык, харизма и высокий рейтинг. А потому он ежедневно вещал с большущего стенного экрана, который Петр купил отцу пару лет назад. Великая Российская империя была первой во всех начинаниях, и пала она из-за мирового заговора и подлого предательства союзников.

Спорить с отцом было бесполезно. Это Петр отлично понимал, но и согласиться с ним для виду не мог. В доме Суховых не принято врать. Да и хреновый из военмора получился бы лжец. Не лжец, а одно недоразумение.

С немалым трудом капитан третьего ранга уговорил отца сесть и спокойно выслушать сыновьи аргументы.

— Пойдем по фактам, батя. Российская империя закончилась в 1917 году. Через год расстреляли императорскую семью. Дальше существовал Советский Союз. Если очень хочется, его можно называть советской империей. Так вот он просуществовал семьдесят четыре года. И в девяносто первом распался на восемнадцать частей…

— Янки договорились с саудитами и ударили нам в спину, — не выдержав столь очевидной неправды, Сухов-старший вскочил на ноги, уронил стул. — Но империя вскоре была возрождена. На смену династии Романовых пришли Путины.

«Откуда этот бред? — Петр мысленно схватился за голову. — Эх, батя-батя!..»

— Путин был Президентом России. Рулил страной долгих двадцать лет, но династии никакой не было. Он ушел в отставку после четвертого срока…

— Да ты сам-то слушаешь себя, сынок?! — Иван Иванович подскочил к Петру и в запале стукнул сына в грудь. — Головой ослаб, так хоть к сердцу своему прислушайся!

— С сердцем у меня полный порядок. И голова в норме. А ты считаешь зомби каждого, кто с тобой в чем-то не согласен. Эдак у тебя нормальных людей скоро не останется.

— У нас в Париже нормальных предостаточно, — обиделся отец. — Это вам на флоте мозги каждую вахту моют.

— Давай зайдем на сайт Сорбонны и посмотрим старинные книги на русском. Оригинальные издания двадцать первого века, — предложил Петр. — Не нравится эта библиотека — заглянем в Национальную. Ту, что в Санкт-Петербурге. Или в Президентскую.

— Ты ведь книжечки в электронной форме получишь, сынок. А значит, все сто раз подделано, — не сдавался Сухов-старший.

— Тогда пойдем, лично запишемся — и будем листать вживую.

— Все экземпляры в фондах давно заменены умело сфабрикованными подделками. На такое дело юннаты денег не жалели.

— Но это уже паранойя…

— Отца родного в психи записал! — всплеснул руками Иван Иванович. — Ну спасибо, сынок!

Именно в этот день и час в Петре Сухове стало прорастать понимание того, что мифы оказываются сильнее здравого смысла, сильнее человеческой памяти и даже самой смерти. Это могучее оружие — порой оно может победить целый космический флот. Его необходимо использовать в любой войне — особенно в гражданской.

Чтобы утвердиться в столь очевидной мысли, Петру пришлось взглянуть на их парижские разговоры как бы со стороны, позабыв на время о семейных проблемах. Жизнь все чаще ставила перед ним новые, зачастую неожиданные вопросы, и, к своей радости, военмор Сухов обнаружил, что его упрессованные многолетней службой мозги еще в состоянии работать. И, что самое главное, напряженно думать оказалось весьма приятным занятием.

…Спастись от тягостного разговора Петр смог, лишь отправившись на прогулку по городу. Разумеется, в сопровождении кондуктора Спивакова.

— Я разработал специальный маршрут для боевых офицеров. Пройдемся? — предложил кондуктор.

— Почему бы нет…

Вечерний Париж был прекрасен, хоть местами ощутимо попахивал дерьмом. Некоторые свободомыслящие горожане регулярно помечали свою территорию обычным для хищных животных способом: оставляли кучки на самых видных местах. Сухову поначалу хотелось вынуть из кобуры «магнум» и выжечь лазерным лучом и подсыхающие на жаре фекалии, и всех тех, кто паскудит в этом замечательном городе. Вскоре он привык не обращать внимания на мерзкие детали. Человек — именно такое паскудное существо, которое может привыкнуть ко всему на свете.

А в тот первый вечер Аристарх Спиваков поймал бешеный взгляд капитана третьего ранга и выцедил сквозь зубы:

— Когда-нибудь мы вычистим этот город.

Вот и понимай как хочешь.

На следующее утро, сразу после плотного завтрака, Иван Иванович возобновил попытки перетянуть блудного сына на свою сторону. Он едва не силком усадил военмора на продавленный диван и уселся рядом. Натянутый на татуированную грудь тельник, очевидно, должен был продемонстрировать сопричастность Сухова-старшего военному флоту.

— Вот ты мне скажи, Петя… Ты — командир боевого корабля. Бывал в бою, многое в жизни повидал. А зачем ты служишь, зачем жизнью рискуешь? Кого защищаешь?

Отец не дал Петру быстро ответить, сводя все к шутке. Он замахал корявым пальцем перед носом у военмора и прижал его к сыновним губам.

— Только не говори, что там, далеко за Малайей, ты спасаешь от чудовищ меня… и кота Ваську.

Петр Сухов крякнул от досады и начал думать. От политических баталий ему было не спастись — это капитан третьего ранга знал заранее. И он готовился к ним. Но теперь Сухов-младший понял: заготовленные по дороге в Париж аргументы никуда не годились.

Иван Иванович сидел на мягком стуле и в ожидании ответа сосредоточенно гладил Ваську. А сидящий у него на коленях кот, вместо того чтобы зажмурить глаза и довольно мурлыкать, внимательно следил за подозрительным гостем, который сейчас точил коготь на старого хозяина. Наконец каплейт придумал, что ответить отцу.

— Я просто служу, батя. Работа у меня такая. Ты ведь тоже вкалывал вдали от дома. Строил свои любимые станции черт те где. А мать тебя годами ждала.

Это был удар ниже пояса. Отец действительно много лет зарабатывал на жизнь сборкой пересадочных станций для гиперлайнеров — и, надо признать, не так уж плохо зарабатывал. Во всяком случае, хватило на учебу сыну в элитной школе и покупку квартиры в Париже.

Сухов-старший помрачнел, молчал полминуты, затем решительно мотнул головой и буркнул:

— Сделаем так… Ты ничего мне не говорил, а я не слышал. Давай-ка заново отвечай. Кого ты защищаешь, сынок?

Петр Сухов с шумом выпустил изо рта воздух и провел пальцами по лбу. На коже выступили бисеринки пота. Отец давал прикурить. Кот Васька наконец-то успокоился и замурлыкал, почуяв, что чужак посрамлен.

— А я, значит, должен поизворачиваться, а затем все же сдаться и признать, что защищаю проклятых империалистов. Тех самых, что угнетают нашу многострадальную родину? — осведомился Сухов-младший. Лучшая оборона, как известно, — нападение.

Прищурив глаза, Иван Иванович окинул сына внимательным взглядом.

— А ты растешь, сынок. Хоть сейчас давай тебе каперанга и — на линкор, — с издевкой произнес он. — Политически грамотный юннат у меня вырос. Гордость семьи и всего квартала.

«Нет, только не это, — с ужасом подумал Петр. — Отец — не враг мне и всему тому, чем живу. Отец — не враг!» — повторял снова и снова. Будто заклинание читал или заговор. Легче не становилось.




Пока Петр Сухов был с отцом, кондуктор Спиваков не показывался на глаза и даже не звонил. Но стоило капитану третьего ранга выйти из дома, кондуктор был тут как тут. Его нескладная фигура отделялась от стены соседнего Октагона и фланирующей походкой направлялась к Сухову. Одет Спиваков был чаще всего в какой-нибудь неяркий, светлый костюмчик а-ля рюс.

Парадная форма была припасена для торжественных случаев: встреч, награждений и проводов. А еще — для полива краской…

— Здравствуйте, Аристарх Львович, — с веселостью в голосе приветствовал адъютанта капитан третьего ранга.

— Здравия желаю, Петр Иванович, — в тон ему отвечал списанный на берег кондуктор.

Жена-каледонка, оказывается, его уже бросила. Жил Спиваков один-одинешенек, на другом конце города, но ни разу не пропустил выход каплейта на променад.

— А если мне будет нужен глоток интима? — спросил Сухов в первую такую встречу.

Каплейт вовсе не собирался идти в загул — на Малайе его ждала любимая подруга. И он был ей безусловно верен — в духе старого русского офицерства. Сомневайся он в себе, ни за что не полетел бы в этот чертов Париж. Даже стальные люди порой поддаются искушению. Но тогда Петр перестал бы себя уважать.

— Уединиться с дамой захотите? — уточнил Спиваков, подмигнув. — Значит, я тотчас испарюсь и буду со-о-овершенно не виден и не слышен. А потом опять… материализуюсь.

— С вами не соскучишься, Аристарх Львович.

— Это уж точно.

Кондуктор сопровождал капитана третьего ранга повсюду. Оторваться от него было невозможно — Сухов из интереса попробовал. Только зря взмок по здешней-то жаре. При всей видимой нескладности Спиваков был быстр, как гончий пес, и ловок, как обезьяна.

Париж казался Петру не слишком уютным, но уж точно мирным городом. Зачем ему постоянная охрана, Петр Сухов понял лишь за два дня до отъезда.

На них напали около уличного кафе с громким названием «Осада Севастополя». Крепкие чернокожие ребята с ножами и кастетами. За последние века в уличных драках мало что изменилось. Негры бросились на русских, не проронив ни слова. Вряд ли это были уличные хулиганы: они больше походили на профессиональных наемников.

У военморов, кроме собственных рук и ног, оружия не было — парадные кортики остались дома. Как назло, капитан третьего ранга позабыл там и свой браунинг.

Драться-то он умел, но не любил. Получить нож под ребра не хотелось, а потому Петр решил близко к себе никого не подпускать.

Сухов поймал первого на противоходе — нырнул у него под руками, одновременно подсекая ноги. Негр еще только заваливался на спину, как второй получил хук справа. Тем временем кондуктор успел повалить двоих.

Трое из четырех упавших негров снова поднялись на ноги, и все же нападавшие опешили — такого отпора они не ожидали. Сухов и Спиваков ринулись вперед, чтобы добить ошеломленного врага.

Было удивительно видеть, как кондуктор крутится в горизонтальной плоскости, опираясь на один лишь воздух. Тело его образовало стремительно вращающуюся мельницу двухметрового размаха. Мельница эта сшибала людей как кегли.

Все было кончено за четверть минуты. Шесть человек скорчились на земле. Кто стонал, прижимая к телу вывихнутые руки или ощупывая свернутые челюсти, а кто был без сознания. Главное — никто не подох.

Спиваков, несомненно, владел каким-то особым видом борьбы. Быть может, сам его изобрел или научился у какого-то экзотического народа. Кондуктор неожиданно для капитана третьего ранга оказался сильным, безжалостным бойцом.

— Странное нападение, — будто сам с собой заговорил Спиваков, когда они двинулись в бистро, чтобы запить нежданное приключение доброй порцией водки. — Если бы вас хотели убить, стрелял бы снайпер из укрытия. Если бы хотели попугать, то зачем ребятишкам ножи?.. Играет кто-то с нами. Нутром чую.

— Не ваше ли начальство, Аристарх Львович? — осведомился Сухов, пытаясь носовым платком стереть с костяшек пальцев чужую кровь.

— Мой начальник — военный комендант Парижа, — с усмешкой ответил кондуктор, осматривая порванную брючину.

— Как я мог забыть, что бригадный генерал Кроу — невиннее ягненка. — Петр имел в виду этого самого коменданта.

— Ну-ну…

Капитан третьего ранга, распив графинчик «Столичной», почувствовал в своих недрах жесточайшую засуху, которую следовало немедленно залить бочонком доброго пива. Вот только где его найдешь в русско-африканском Париже?

Пришлось пойти искать, проверяя по дороге все бары и бистро…




Сухов проснулся поздним утром, что себе позволял крайне редко: только если всю ночь общался с дамой. Голова раскалывалась. А за стеной гремел из динамиков марш «Под долинам и по взгорьям» — Сухов-старший культурно отдыхал.

У отца в огромном холодильнике была обнаружена трехлитровая бутыль с отличным рассолом. Иван Иванович сливал его из соленых огурцов. Под рассол неплохо шли таблетки «Антипохмелин-Экстра».

На стенном экране канал «Суворов» демонстрировал роскошно снятую батальную картину под названием «Галлиполийские поля». На взгляд Петра, в ней не было ни слова правды. Но если правда никому задаром не нужна, то чем ее меньше, тем популярнее кино.

Сухов-старший лежал на диване, положив голову на черную кожаную подушку, и краем глаза наблюдал за непутевым сыном. Он только делал вид, что внимательно следил за тем, как русскую армию снова и снова предавали союзники. Лишенный боеприпасов русский экспедиционный корпус во главе с доблестным Кутеп-пашой штыковыми атаками пытался выбить турок, окопавшихся на полуострове. А нашим цепям в спину подло стреляли англичане и австралийцы.

«Мазохизм какой-то, — с тоской подумал Петр. — Батя вместе с честным парижским народом упивается национальным унижением? Или такое кино — лучшее средство пробудить праведный гнев и ненависть к юнитам?»

Сухов-младший стоял в дверях, прислонившись к косяку, и допивал стакан рассола. На экране британская эскадра предательски топила крейсер «Аскольд». Пытающихся спастись русских моряков отпихивали веслами от шлюпок, били по головам, стреляли в упор…

— Враньем питаться не противно, батя?

— Твое блестящее знание истории льет воду на мельницу юнитской пропаганды, — Иван Иванович выдавал длинные фразы как с парламентской трибуны. — Ты только и делаешь, что пытаешься обелить этих мерзавцев. Любое слово, сказанное против «союзников», — для тебя нестерпимая ложь. До чего ты докатился, сынок?

Иван Иванович вдруг мазнул пальцем по небольшому пульту и перещелкнул телик на другой канал. Конечно, пульт этот был родом из каменного века. В техническом отношении Старая Земля безнадежно отставала от передовых планет не на годы — на века. Однако Петра мало волновало отсутствие в парижской квартире услужливых роботов и гениальных компьютерных программ, что контролируют каждый твой шаг и предугадывают любые желания. Военмор не без удовольствия вкушал жизнь человека из прошлого, ведь он, подобно многим русским военморам, восхищался героическим прошлым русского народа. А в былые века морская служба не обходилась без невзгод и лишений.

Экран мигнул. Теперь на нем возились в грязи две мощные девицы. Они окунали друг дружку с головой в жижу, били кулаками по лицу, с визгом и ревом топтали ногами.

— Ты эту благодать хотел смотреть? — со злостью спросил сына Иван Иванович. — На, смотри! Вершина юнитской культуры! — И демонстративно отвернулся к стене.

— А ты предлагаешь мне с утра до ночи упиваться ансамблем ложечников или оркестром балалаечников?

— Прекрати кривляться!

— И ты не передергивай!

Отец выключил телевизор, швырнул пульт на ковер и, поднявшись с дивана, ушел курить на лоджию. Петр остался в комнате — один на один с головной болью.

И вот тут капитан третьего ранга ощутил всеми фибрами моряцкой души, что больше не может терпеть подобные разговоры. Потратить на них драгоценный отпуск, когда на Малайе ждет его любимая, — явная глупость. И после завтрака военмор в сопровождении кондуктора отправился в комендатуру — выправлять проездные документы ДОМОЙ.




Это был торжественный прощальный обед. Отец, словно бы искупая свою непризнанную вину, расстарался на славу. Готовил все сам, от помощи категорически отказался. Заперся на кухне и кашеварил с ожесточением — будто сражался с невидимым врагом.

Петр пригласил отобедать с ними Аристарха Спивакова. Отец был не против. Он подсознательно искал в кондукторе союзника — сына хотелось победить, а победив, не растоптать, а перетянуть на свою сторону.

Первый тост Сухов-старший поднял за честное русское воинство. Чокнулись гранеными стопками. Выпили, не закусывая.

— Между первой и второй перерывчик небольшой, — скороговоркой пробормотал отец и снова наполнил стопки.

— За что пьем? — спросил Петр и сам себе ответил: — За тех, кто в море.

Выпили по второй.

Кислые щи были отменные. И деревенская сметана — выше всяких похвал. Спиваков наворачивал за обе щеки. А Суховы молча дырявили друг друга взглядами — словно в гляделки играли. Наконец Иван Иванович не выдержал и отвел глаза. Буркнул:

— Мертвые сраму не имут. — И взялся за ложку.

— Ты это о чем?

— Хорошо, что мать твоя не дожила…

Кондуктор замер над тарелкой.

— Ай-й! — только и вырвалось у Петра. Стыдить отца было бессмысленно.

— Народ тебя уважает, верит в тебя. Знали бы люди… — глухим голосом произнес Сухов-старший.

— Батя, и для чего ты мне все это говоришь? Что, по-твоему, я должен делать?

— А это уж что совесть тебе велит, сынок.

— Я присягал Объединенному Человечеству. И совесть велит выполнять данную мною присягу.

— Вот ка-ак… — протянул Сухов-старший. — А тебе не кажется: нет ничего зазорного в отказе поклоняться ложным богам? Они — ложные; поэтому клятва, данная им, не стоит и гроша ломаного.

— Я не верю в Бога, батя. Если я и готов поверить в некую высшую силу, то лишь в Великий Космос.

— Тем более.

— Тем более что?

— Ты давал присягу не богам, а обычным демагогам.

— Все до одного двадцать миллиардов человек — демагоги? Или имеются исключения?

— Не играй словами, сынок. Не уподобляйся юнитским политиканам. Ты отлично понимаешь, что я хочу сказать. Хоть и косноязычно, но я пытаюсь объясниться с теми, кто идет следом. С молодыми. С тобой и тебе подобными.

Иван Иванович резким движением отодвинул тарелку недоеденных кислых щей. Щи плеснулись на белую клеенку, украшенную орнаментом из якорей. У русскоязычных землян ветхозаветные клеенки снова вошли в моду. Кое-кто из философов даже нашел в этом факте очередную сублимацию пресловутого русского духа.

— Вот ты скажи мне: чем дышит молодое поколение русаков? Что для вас главное в жизни? Ради чего вы кладете свои буйные головы?

— Откуда мне знать? — Петр не собирался отвечать за целое поколение, а то и за два. — Чужая душа — потемки. Я — человек служивый.

— А твои офицеры и матросы? Ты обязан знать, что у них деется в черепушках. Иначе ты — никудышный командир.

— Это только в песне поется: «Кипит наш разум возмущенный». На самом деле люди просто хотят жить и вовсе не рвутся умирать — даже за самую красивую идею.

— А вот тут ты брешешь, сынок. — В глазах Сухова-старшего загорелся нездоровый огонь. — Ради дурных идей погибли сотни миллионов. Ради светлых — миллиарды. Так было и так будет.

На второе Иван Иванович подал тушеную зайчатину с жареной картошкой и моченой брусникой. Запивать это блюдо полагалось «Зверобоем» — покупной водкой, которую он настоял на десятке целебных трав.

— Не страшно туда возвращаться, сынок? — спросил отец, разливая настойку.

— С какой стати? — удивился Петр.

— С той самой — не прикидывайся дурачком. Твое лицо больше не твое — его склепали коновалы. Я трогал твою кожу — она чужая, гладкая как подошва утюга. — Сухов-старший дотронулся костяшками пальцев до щеки сына и тотчас отдернул руку. — Твои глаза стали зеленее и меньше размером — таких глаз не могло быть в семействе Суховых. Ты утратил половину своего тела — и ничего не заметил. Но я-то чую рядом с собой чужую плоть и кровь…

Иван Иванович остановился, перевел дыхание. А его сын против воли начал ощупывать правую щеку, висок, подглазье. Кожа как кожа. Разве что действительно гладковата. Но это бывает от непривычной воды или нового мыла.

— Ты возвращаешься назад — в обжигающий вакуум. Он ненавистен человеческому естеству. В бесконечную пустоту, которую можно заполнить только грязью и смертью.

— Это лирика, батя. А я — солдат. И другой жизни я не знаю. И не желаю себе.

— Плохо, сынок. Плохо, что ты не умеешь жить нормальной жизнью. Боишься ее — и уничтожаешь везде, где только можешь. Но помни: у тебя есть родина — и она ждет.

Голос у Ивана Сухова был глухой, но на туго натянутом нерве, за душу брал. Слушая отца, Петру завыть хотелось. Но плакать он разучился еще в сопленосом детстве.

И тут вдруг военмору подумалось: «А ведь в последний раз старика увижу. Плачь — не плачь». Поэтому эту встречу надо закончить правильно. Чтоб ворчливый старик почувствовал, что он не один на белом свете, что его любят и простят ему любые слова и дела.

Хотя с чего бы Ивану Сухову помирать? При нынешней-то медицине да в шестьдесят один год? Но Петр почему-то знал: в следующий приезд в Париж, он пойдет к отцу не в многоквартирный Октагон в Новых Черемушках, а на поросшее березками кладбище Новый Монмартр. И это предчувствие утраты было острым до боли.




Военмору предстояло лететь на стратосфернике «Париж — Коломбо». На тропическом Цейлоне сходились многие сотни маршрутов, ведь над Старой Землей висит лишь одна пассажирская станция для гиперперелетов и функционирует только один космический лифт. Считается, что такому захолустью достаточно и одного комплекта.

— Сроднился я уже как-то с вами, — пробормотал Петр Сухов, прощаясь с Аристархом Спиваковым в аэропорту Орли. — Жаль расставаться. Мы бы с вами отлично сработались.

— Да и я попривык… — Кондуктор печально вздохнул. — Но что поделаешь?

— У меня предложение, Аристарх Львович, — осенило капитана третьего ранга. — А не отправиться ли вам снова на флот?

Открыв рот, Спиваков, замер в центре просторного зала. Он явно не ожидал такого предложения.

— Пойдете служить ко мне на корвет? Корабельная служба не в пример тяжелее парижской, но ведь вы тоскуете по космосу.

— Спасибо за доверие, Петр Иванович, — наконец пробормотал кондуктор.

— Времени мало, Аристарх Львович. Решайтесь! Есть сомнения — оставайтесь тут.

— Да я двумя руками «за». Но размышляю, как бы начальству голову задурить. А то и к вам не отпустят, и здесь жизни не будет.

— Есть у меня один знакомец в контрразведке… Ваши начальники решат, что будет надежнее, если вы днем и ночью станете за мной приглядывать. Все равно ведь кого-нибудь ко мне приставят. Так пусть лучше вас. В адъютанты вас хочу записать.

— Хитро придумано. — Спиваков усмехнулся. — Договорились, Петр Иванович.




Глава шестая

Внутренний голос


Капитан третьего ранга Петр Сухов летел на трансгале к своему второму дому — на жаркую планету Малайя. Спроси сейчас Петра: «Куда ты летишь, моряк? К кому так спешишь?», он бы ответил без малейших сомнений: «К ней. К моей Марусе».

Трансгалактический гиперлайнер «Катти Сарк» тащился едва-едва — за каждый прыжок преодолевал по двести парсеков. Военмору стало невтерпеж, несмотря на тысячи фильмов на выбор и бесплатные коктейли, которые были в его распоряжении. Сухов поднялся из кресла в салоне первого класса и отправился прямиком на капитанский мостик.

Перед началом полета капитан трансгала пожелал пассажирам спокойного путешествия и представился: Сергей Павлович Беринг. «Почему бы одному русскому моряку не помочь другому русскому моряку?» — подумал Петр. Моряки дальнего плавания обычно уважают военный флот. Многие из них сами служили когда-то или мечтали служить.

У Петра Сухова на пути встал стюард. Он узнал знаменитого военмора, улыбнулся и попросил автограф, а потом вежливо посоветовал вернуться на свое место. Капитан третьего ранга с трудом уговорил стюарда вызвать кого-нибудь из пилотов. Из командного отсека к Петру вышел второй пилот: сухопарый индус с большими карими глазами, темной до черноты кожей и прической, похожей на два сложенных вороньих крыла. Сухов попросил встречи лично с капитаном Берингом. Индус был непреклонен:

— Правила гиперполетов запрещают контакты пассажиров с капитаном судна.

Сухов не собирался отступать. Переговоры тянулись бы еще долго, но в люке командного отсека показалась колоритная фигура. Это был типичный морской волк: в старинной капитанской фуражке с крабом, с кирпичным, иссеченным ветрами лицом, с жесткой седой бородой и зажатой в зубах курительной трубкой из верескового корня.

— Капитан Беринг к вашим услугам. Чем обязан, сэр? — произнес он на дробленом, раскатистом английском. У капитана был сиплый бас.

— Капитан третьего ранга Петр Сухов. Прошу нарушить священные правила… — Военмор не договорил, ибо Беринг приглашающе махнул рукой:

— Не стойте в дверях — тут жуткий сквозняк. Заходите-заходите, — заговорил по-русски, но тоже с сильным акцентом.

— Благодарю вас, сэр.

Командная рубка поражала своими размерами. Большущая, как спортзал. «Зачем здесь столько места?» — подумал Петр. Полдюжины вахтенных офицеров сидели вдоль переборок у пультов, упершись глазами в экраны. Середина рубки была пуста, если не считать лифтовую площадку. Колодец аварийного лифта вел в спасательный отсек с катерами и шлюпками.

Как выяснилось, капитан трансгала любил общаться с интересными собеседниками, чтобы коротать полет со множеством мелких прыжков, нудных подлетов и осторожных причаливаний. Суда на таких маршрутах прозвали «подкидышами», даже если этот подкидыш был размером с гору. И на прием и выгрузку пассажиров у трансгалов уходило больше времени, чем на сами прыжки.

Беринг разместил гостя в свободном кресле у экрана переднего обзора. Вахтенные были заняты делом и на Сухова внимания не обращали. Капитан же в управление полетом не вмешивался. Пока жареный петух не клюнет.

— Скажите мне, Петр Иванович, — начал Беринг после пары пустопорожних, произносимых ради приличия фраз. — Вот вы — боевой офицер и знаете ситуацию не понаслышке. Ради чего мы грыземся с хаарцами? Что не поделили?

— Большой империи всегда тесно. Это раз. Хаарцы все чаще нарушают наши границы. Это два.

— А вот нарушив границу, что они делают? Минируют дороги? Топят наши корабли? Минералы казенные выгребают из недр? Плюют и мусорят на перекрестках?

«Приятно говорить с человеком, у которого есть чувство юмора. Лишь бы не пришлось шутить с утра до ночи», — подумал Петр.

— Никто не знает, зачем они к нам лезут. Может, считают эту часть Галактики своей вотчиной. А может, им приспичило сделать в наших краях что-то такое, о чем мы и помыслить не в силах. Если б мы сумели увидеть это действо, то все равно ничего бы не поняли и даже слов нужных не подобрали.

— А почему мы до сих пор не начали с ними переговоры? Ведь худой мир лучше доброй ссоры.

— Это вопрос не ко мне, капитан. Будь моя воля, я посадил бы дипломатов за круглый стол. Если надо, силой принудил. Но, как говорится, бодливой корове… — Сухов развел руками.

— Жаль, что такие, как вы, здравые люди не правят миром, — посетовал Беринг.

— Дипломаты должны договариваться, военные — готовиться к битве, а…

— А политиканы — врать, делать глупости и разжигать войны, — закончил капитан трансгала.

Оба рассмеялись.

— Каждый должен выполнять свою работу, — заметил Петр. — Ту, что умеет делать лучше всего. Только благодаря профессионалам мир еще не погиб.

— Вот это верно, — согласился хозяин рубки.

За спиной его возник стюард в белоснежной форме. Он катил столик с закусками. Стюард поставил столик рядом с пультом и замер в ожидании дальнейших приказов. Капитан легонько ему кивнул, и тот испарился. Беринг сунул руку в бездонный карман белого кителя.

— К кому спешишь, моряк? — спросил он, протягивая Петру фляжку: настоящий ямайский ром.

Сухов не любил сладкие напитки, но обижать капитана отказом не стал. Сделал добрый глоток, вернул фляжку. Ром обжег горло и горячей волной покатился по пищеводу. Сам же капитан Беринг пить не стал — он был на службе.

— К девочке моей…

— Вот и славно, — пробасил Беринг.

И глядя, как на экране переднего обзора медленно растет золотистое пятнышко Малайи, они душевно, на два голоса исполнили русскую народную:

— Ро-о-оди-на! Еду я на Ро-о-одину! А она-а-а мне нра-а-авится, хоть и не краса-а-авица. Ла-ла-ла-ла-лала. Эй, началь-ник!




Маруся Кораблева ждала Петра не на планете Малайя, а на орбитальной станции «Новый Пинанг». Ей удалось попасть туда, не истратив ни доллара на взятку. Маруся раздобыла специальный пропуск в космодромной комендатуре. Героическому военмору Сухову симпатизировали многие.

Маруся стояла на балконе Первого терминала в развевающемся темно-красном платье. Каштановые волосы ее, прибранные в пучок, растрепались от порывов ветра, что влетали на балкон из центральной шахты. «Пинанг» был во власти сквозняков. Маруся стояла, будто на океанском пирсе, встречая настоящий плавучий корабль.

Пассажиры, прибывшие на «Катти Сарк», поднимались на трех эскалаторах со второго уровня. Стройную фигурку Маруси Кораблевой Петр приметил издалека. Сердце ёкнуло. «Не может быть. Померещилось. Без билета на трансгал сюда не попасть». Но нет. Это точно была она, его ненаглядная Маруся.

Сухов не выдержал — ринулся вверх по ступеням. Пассажиры не спешили посторониться. Они приходили в себе после «морской болезни», порожденной гиперскачками. Мысленно чертыхаясь, военмор застрял в людях и чемоданах. Наконец эскалатор вынес его в просторное фойе верхнего зала ожидания.

Маруся бежала ему навстречу. Петр пошире раскинул руки, будто она могла проскочить мимо, и поймал…




«Еще один день прошел — ну и… хрен с ним!» — вспомнил Сухов поговорку кадетских времен. Эту фразу надо было произносить каждый вечер, получив в курсантской столовой положенный в добавок обрыдлому питательному желе кусок сливочного масла и крутое яйцо.

Сейчас все было с точностью до наоборот. Каждый уходящий день приближал конец недолгого отпуска и расставание с Марусей. Петр Сухов и так виделся с ней урывками: любимая продолжала работать в своем треклятом госпитале, и прогуливать службу не могла. А посему Петр вынужден был мучительно ожидать Марусю с каждого дежурства, без дела слоняясь по квартире.

На улице пронзительно вопили кошапли. Сухов высунулся в открытое окно. Так и есть: сидят на газоне средь высокой оранжево-зеленой травы и, глядя на гоняющуюся друг за другом парочку бледных лун, отвратительно орут — соревнуются, кто громче и пронзительнее. Самому противному из кошаплей достанется самка. Во дворе живет только одна — на полдюжины ненасытных самцов.

Сухов не понимал, за что можно любить взъерошенные комки шерсти с длинными клювами, но и отвращения к ним не испытывал. Закрытые окна из пуленепробиваемого пластика надежно изолировали от посторонних звуков. Но Петру очень уж хотелось вдохнуть полной грудью порыв свежего ветра, а не глотать кондиционированные воздуся, которые лишены жизненной силы и, по сути, мертвы. Покушения военмор не боялся — нельзя жить в постоянном страхе. А потому окно у него в комнате всегда было нараспашку.

Скоро истечет отпуск по ранению. Затем пройдет еще пара недель — и придется лететь на Новую Британию, принимать фрегат «Котлин». А пока его почти укомплектованный экипаж сидел на берегу. Скучная береговая служба шла своей чередой и никакого экстренного участия в ней капитана третьего ранга не требовала. Каплейт Бульбиев отлично справлялся и не ждал подсказок.

Без любимой Маруси Сухову все было не в радость. Смотреть фильмы не хотелось, читать — тем более. Все, что требовало хоть каких-то интеллектуальных усилий, пошло под запрет. Жара. Тоска. Самое время бездумно послушать музыку, выглохтить банку-другую пива — и на боковую.

Проигрыватель наполнил небольшую квартиру Петра нежными переливами. Чудный — аж на четыре октавы — голос полузабытой Карины Золиной вышибал из головы последний остаток мрачных мыслей. Однако сейчас чрезмерная нежность раздражала, как и переливы. А слушать песни былых войн и походов — совсем не то настроение.

Петр Сухов негромко скомандовал, и киберсистема «Домовой» сменила запись. По комнатам поплыли заводные ритмы.

Петр был в одних трусах, несмотря на распахнутые настежь окна. В этих широтах на Малайе круглый год пекло. Он бродил по квартире — никак не мог угнездиться.

Военмор страсть как не любил долгое ожидание. Не выносил физически — с далекого детства. Память в минуты ожидания снова и снова возвращалась к самому страшному в его жизни дню.

Жила семья Суховых в двухкомнатной квартире в центре города Мариуполя. Семилетний Петя Сухов сидел на старом ковре перед большими напольными механическими часами с задремавшим маятником и секундной стрелкой и терпеливо ждал, когда вернется домой отец. Чтобы убить время, мальчик расставлял на полу солдатиков: не умеющих ходить — старинных, что выплавлены из олова, и пластмассовых — тех, что поновее, а также совсем новых — из «живого» пластика. Они могли двигаться по команде хозяина, стрелять малюсенькими пульками и петь строевые песни, однако Петя куда больше любил безгласных и недвижимых «старичков», что достались ему по наследству от дедов и прадедов.

Ивана Сухова в его законный выходной срочно вызвали на завод. Батя сказал, что на обещанный футбол они пойдут в другой раз. Случилась авария, и нужна его помощь. Мать встревожилась: уж она-то хорошо знала, что на самом деле это может быть вовсе не авария, а очередная диверсия.

Диверсии в русских землях случались довольно часто. С одной стороны, на ослабевших русаков наседали неисчислимые полчища ханьцев, и бомбы взрывали обезумевшие от отчаяния патриоты. С другой стороны, покоя который век не давали неистребимые и безжалостные муслимские моджахеды. Сынишка этих раскладов, разумеется, не знал, но настроение матери уловил.

Отец обещал кровь из носа вернуться к обеду. Время шло, а Иван Иванович не появлялся и даже не звонил. Мать пыталась связаться с мужем, но его мобильник был отключен. Позвонила начальнику — один хрен. Связалась с женой начальника — та была в панике и тоже ничегошеньки не знала.

Мать вся извелась от ожидания. Когда за окнами стемнело, она не выдержала и, несмотря на строгий запрет Ивана Сухова, понеслась в порт. Сынишка остался дома один.

Петя утомился снова и снова переставлять на позициях солдатиков, выстраивая их то в походный порядок, то для фронтальной атаки, то в глубоко эшелонированной обороне, и включил телик. Черноглазый красавец-диктор бодрым голосом уверял горожан, что авария на испытательном стенде будет устранена в считаные часы. Диктор мальчику не понравился, потому что явно врал. ЧП случилось вовсе не на стенде, а на воде. Это Иван Сухов успел сказать домашним, пока натягивал свитер и брюки.

Мальчишка знал, что орбитальный буксир с готовой монтажной секцией стартует с акватории Азовского моря. Пересадочную станцию для гиперлайнеров собирали на земной орбите из отдельных блоков, а потом — уже готовенькую — переносили в нужную точку Галактики с помощью пары гипертолкачей.

Петя перещелкивал телевизионные каналы, пока не наткнулся на программу «Новости дня». В комнате появился толстяк в расстегнувшейся на животе рубашке. Его пухлые щеки были залиты румянцем, широко расставленные глаза лихорадочно блестели, кудряшки, обрамлявшие лысину, намокли от пота и норовили встать торчком. Он облизывал губы и тараторил:

— Только на нашем канале можно узнать новости без вранья, передергивания и прикрас. Мы расскажем вам всю правду о террористической атаке на Мариупольский завод «Гипермех». Сегодня в десять пятнадцать группа боевиков неизвестной принадлежности вывела из строя заводскую охрану на центральной проходной и взяла в заложники дневную смену монтажников в составе шестнадцати человек. Затем боевики заминировали Небесную пристань, готовую к отправке секцию и буксир, который должен был поднять ее на орбиту. До сих пор они не выдвинули ни одного политического или финансового требования. Полицейский спецназ дистрикта Новороссия и группа «Бета» плотным кольцом окружили территорию завода…

Петя внимательно слушал диктора, но не сразу понял, что речь идет о его папе. А когда мальчик уразумел, что злые боевики могут сделать папе больно, перепугался. Ему захотелось бежать из дома и предупредить отца. Он не сообразил, что и мама может погибнуть. С мамой ничего случиться не могло — на то она и мама…

— В эти минуты взвод флотских саперов с помощью одного из рабочих пытается обезвредить минное заграждение, что установили террористы. Только сделав в нем проход, можно подобраться к самой бомбе. Как нам только что стало известно, на пирсе обнаружены умные взрывные устройства, которые знают в лицо своих хозяев и не дают приблизиться к себе чужакам. Саперам пришлось прекратить работу.

Петя вскочил на ноги, подбежал к входной двери, открыл ее и скатился по лестнице. В городе царила тревога. Люди с испуганными лицами спешили по улице. Мимо Пети в сторону порта пронеслась карета «скорой помощи» — медицинский глайдер с красными крестами на бортах.

И вдруг впереди грохнуло, да так, что дрогнула земля и уши заложило. Над крышами домов в небо поднялось грязное желто-бурое облако. Люди больше не бежали в порт, а только оттуда. Их обгоняли «скорые помощи», летящие из порта одна за другой. Пете было страшно, но он продолжал идти.

Мама отыскала его по вшитому в рубашку маячку. Мальчик стоял у полицейского поста перед центральной проходной завода «Гипермех» и вглядывался в каждого человека, появляющегося в воротах.

Анна Сергеевна Сухова занялась поисками сына, выйдя от Ивана Ивановича — из городской больницы. Папа каким-то чудом остался в живых. Но Сухов-старший получил при взрыве бомбы тяжелую контузию, сильно ударился позвоночником о пирс, на время оглох и ослеп.

Много позже Петр Сухов узнал, что саперов, которые стояли рядом с его отцом в момент взрыва, так и не нашли. Слишком страшная история, чтобы отмечать этот день как второе рождение.




Наконец диск закончился и музыка стихла. В воцарившейся тишине Сухова вдруг осенило: если он немедленно не сходит в море, быть беде.

Море по нынешним временам — это мелководье космического океана, самый крайчик звездной бездны. То место, где ты, ничтожная крупинка мироздания, в кои-то веки чувствуешь себя Человеком.

Петр Сухов поставил недопитую банку «Степана Разина» на стол и быстро оделся. На маленький пригородный космодром он примчался через пятнадцать минут. Глайдер у него был хоть и старенький, но надежный, с форсированным движком.

Ворота космодрома по ночному времени были заперты. Чтобы поднять сторожа Сергеича с продавленной кушетки, пришлось изрядно посигналить. Капитан третьего ранга хотел дать старику полусотенную купюру за причиненное беспокойство, но Сергеич отказался:

— С русских моряков денег не берем. Почту за честь… — Прозвучало как фраза из исторического фильма. О каком-нибудь Ушакове или Нахимове. Старик тоже, наверное, геройских фильмов о русском флоте насмотрелся.

— Скоро ли ждать назад? — осведомился сторож, провожая Сухова к катеру.

— Вот продышусь как следует…

Петр сам не знал, сколько времени потребуется на то, чтобы «продышаться». Он не собирался мчать на границу Дальнего Космоса. Ему хотелось погонять вокруг планеты, развеяться, провентилировать мозги и, мягко приземлившись, увидеть наконец Марусю.

Сергеич со своей вышки глядел, как по команде с наручного компа со скрипом отъезжают в стороны плохо смазанные половинки ворот и белоснежный катер медленно выплывает из персонального суховского ангара размером с хоккейную площадку.

Космический катер был именован в честь любимой подруги военмора — «Марией». В отличие от глайдера, он был новехонький и напичкан электроникой снизу доверху — нежданный подарок от самого богатого русского на Малайе.

Господин Васильев-Пятый владел горнодобывающими комбинатами и сетью термоядерных станций на океанском берегу. После того, как Сухова наградили Военным крестом и он должен был получить под команду фрегат «Котлин», промышленный магнат одарил «славного моряка морского же скорлупкою». Так звучал тост Васильева-Пятого в «Славянском базаре» — лучшем русском ресторане Нового Пинанга, где был устроен грандиозный банкет в честь доблестного экипажа геройски павшего в бою корвета «Джанкой».

«Скорлупка» по имени «Мария» была шестой или седьмой по скорости среди плавсредств, летающих под флагом Малайи, и имела запас хода до границы звездной системы и обратно. Целых два года можно было проплавать на катере без дозаправки воздухом и водой, благо он был снабжен регенераторами последней модели.

Получить разрешение на полет было плевым делом — в космопорте сегодня дежурил давний знакомый Сухова, отставной военмор Джей Вонг. Этот совсем еще молодой ханец жутко обгорел при крушении эсминца «Хайнань» и был списан на берег еще пять лет назад. В диспетчеры его взяли только благодаря ходатайству Флота.

Петр вырулил катер на стартовую позицию, ближнюю к ангару. Военмор повернул ключ зажигания. Стартовые ускорители опалили керамобетон. Они без труда обеспечат «Марии» вторую космическую скорость.

На катере было смонтировано отличное антиперегрузочное кресло. Оно обнимало пилота с любовью — как Маруся Петра в те дни, когда была в хорошем расположении духа. Антигравитаторов на такие «скорлупки» не ставили — слишком дорогое удовольствие. Да и какой полет в космос без перегрузки? Баловство одно.

Если смотреть на Малайю из космоса, планета похожа на бадью с разноцветной начинкой: грязно-бордовая жидкость с оранжево-зелеными разводами. Поверху все это добро присыпано узкими полосами стирального порошка — белыми перьями облаков. Не самое аппетитное зрелище, однако бывают планеты и похуже.

Петр сделал пару оборотов вокруг Малайи и решил облететь две главные луны: Саравак и Сабах. На естественных спутниках издавна стояли зенитные батареи и приближаться к ним было запрещено. Но яхту «Мария» хорошо знали и сбивать, разумеется, не станут.

Дежурный оператор батареи на Сараваке вышел на связь, заорал чуть не на весь звездный сектор:

— Куда прешь?! Свербит? Жена, что ли, не дала?

— Грубый ты, — укоризненно ответил Сухов. — Невоспитанный… А меня уже нет.

«Мария» ускорилась и за считаные секунды ушла из запретной зоны. Серая, изрытая оспинами метеоритных кратеров луна осталась позади. А впереди был Сабах — белесо-голубой «камушек», словно выкатившийся из сказки о Снежной королеве. Эту ледяную глыбу Малайя захватила совсем недавно — по астрономическим меркам, вчера: десять тысяч лет назад. Сабах медленно испарялся в лучах солнца, но, как говорят жители Малайи: «На наш век хватит…»

Подойдя впритык к запретке, катер сделал мертвую петлю и пошел выписывать кренделя. Голубоватая луна мелькала на переднем экране — не разглядишь. «Мария» бесподобно слушалась руля. Эх, так бы с корветами да фрегатами управляться!

В эфире вдруг заголосили. В одну секунду раздались несколько встревоженных голосов, и поначалу Петр ничего не понял. Кричала какая-то женщина, заглушая мужиков-диспетчеров и дежурных офицеров.

Наконец Сухову удалось разобрать: что-то взорвалось в самом центре военного городка. Есть разрушения и жертвы. Военмор погнал домой. Еще с орбиты он позвонил Марусе. На всякий случай. С ней ведь не могло ничего случиться. Но мобильник не отвечал. «Абонент временно не доступен…» Петра окатило холодом.

Он взял себя в руки, связался с госпиталем и попросил к телефону старшую хирургическую сестру Марию Кораблеву. «Это очень важно!» — настойчиво твердил Сухов и уговорил-таки дежурную. Она ушла искать и надолго пропала. Включенный телефон позволял слышать взвинченные голоса врачей. Кто-то потребовал список раненых, ему ответили, что идут операции, и врачам не до того.

Наконец дежурная вернулась и произнесла испуганным голосом:

— Она ушла домой. — И повесила трубку.

«С ней все хорошо», — твердил Сухов, пока сажал катер.

Самонаводящаяся ракета типа «земля — земля», — уловил знакомые слова в полицейских переговорах. Бросив катер у ангара, военмор запрыгнул в глайдер и помчался в военный городок. «С ней все хорошо», — продолжал уговаривать себя, когда прорывался сквозь полицейское оцепление.

На месте своего дома Петр обнаружил воронку метров семидесяти в диаметре. Дно ее еще дымилось, и в воздухе висел кислый запах взрывчатки. Полицейские установили прожектора и все было видно как днем.

Ракета попала точно в центр дома, пробила крышу и, пройдя сквозь перекрытия как нож сквозь теплое масло, взорвалась на уровне фундамента. Попади такая в «Джанкой», от корвета и мокрого бы места не осталось.

Сердце оборвалось. Сухов опустился на тротуарный бордюр. В голове была одна мысль: «Маруся… А где Маруся?»

Соседние таунхаусы сильно пострадали: взрывной волной у них выбило окна и двери, стены тут и там были рассечены трещинами. Вокруг воронки полиция натянула полосатые бело-красные ленты. Редкая цепь полицейских должна была сдерживать зевак. Впрочем, те не пытались сунуться в воронку, нюхнуть кислятины курящегося дымка.

Наконец военмор поднялся с пластфальта и побрел прочь от того места, где совсем недавно стоял его дом. Он не думал о том, что «внутренний голос» уже не впервые спас его. Мысль сейчас была все та же и только одна: «Где Маруся?» Она вспыхивала в его воспаленном мозгу, не получая ответа, снова и снова.

Когда его за плечи ухватили сзади чьи-то крепкие руки, Петр не остановился — он упорно продолжал идти сам не зная куда.

— Я тут, милый мой. Слава богу, ты жив!

Марусины слова возвратили его в мир.

— Деточка моя!..

Сухов подхватил ее на руки и закружил на улице, распугивая зевак.

— Твоя. Только твоя, — повторяла Маруся раз за разом.




Сухова допрашивал не констебль или следователь городской полиции, а офицер флотской контрразведки. Обстрел военного городка рассматривался как диверсия, направленная против военного флота ООН.

Лейтенант Койволайнен был медлительным и до крайности скрупулезным человеком. Вдобавок он оказался голубоглазым блондином — «идеальным представителем арийской расы». И рост имел соответствующий — под два метра.

Допрашивал контрразведчик военмора в гарнизонной гостинице — в номере, который выделили Сухову, пока он не подыщет себе новое жилье. Лейтенант расположился за обеденным столом, посредине которого высилась стопка чистых тарелок и неизменный хрустальный графин. Военмор сидел на потертом диване под громоздкой имитацией лосиных рогов. Маруся вяло копошилась на кухне — ждала, пока уберется незваный гость, чтобы подать поздний ужин.

Допрос тянулся уже почти час. Петр Сухов не мог понять, чего от него добивается въедливый финн. С первой минуты было ясно, что сказать капитану третьего ранга нечего. Но признать это и уйти ни с чем лейтенант не желал.

— Вы утверждаете, что вам никто не угрожал в течение календарного года?

— Так точно, — терпеливо ответил Петр, хотя терпение его стало иссякать.

Разговор шел по третьему кругу. Очевидно, лейтенант снова и снова перепроверял ответы военмора, пытаясь поймать его на лжи.

— И вы не замечали ничего подозрительного после вашего возвращения со Старой Земли?

— Так точно.

Койволайнен почесал розовый висок. Вся его кожа была розовой, как после сауны.

— Нестыковочка получается, господин военмор. — Голос контрразведчика из сонно-равнодушного стал ласково-подозрительным. — Вы ничего не рассказываете о покушении на вашу жизнь во дворе отцовского дома в Париже. Тогда могли серьезно пострадать вы и кондуктор Спиваков.

— Во-первых, вы меня не спрашивали о Париже. Во-вторых, дурацкую выходку пьянчужки я не считаю покушением. А если бы мне на китель капнул голубь — это тоже считалось бы нападением на командный состав Флота?

Контрразведчик оценил русский юмор.

— Если голубя специально напичкали дерьмом и навели на вас по спутнику, то да.

Сухов кашлянул в кулак. Койволайнен был непробиваем.

— Желай кто-то убить меня в Париже, я бы здесь не сидел и с вами не разговаривал. Устроив позицию на крыше дома, снайпер мог бы снять меня при любом выходе в город и незаметно ушел. Вряд ли один худосочный кондуктор загородил бы меня от пули.

— Я предлагаю вам снова напрячь мозги и подумать как следует: кто точил на вас зуб, кому вы мешали. Завтра я приду снова. Надеюсь услышать что-нибудь новенькое.

Наконец контрразведчик встал со стула, надел фуражку и, едва не задев тульей притолоку, вышел в коридор.

«Кто же на самом деле разнес мой дом? — подумал Петр. — И, главное, зачем? Убить? Припугнуть? К чему-то подтолкнуть? К чему?»

Маруся торжественно внесла в комнату блюдо с жареным кроликом. Петр Сухов достал из пакета бутылку коньяка «Слава». Следовало отметить очередной день рождения. Военмор родился сегодня не во второй и даже не в пятый раз. А вот его любимой к столь знаменательным событиям еще надо было привыкнуть.

У каждого человека — девять жизней, у военного моряка — и того больше.




Глава седьмая

Воспоминания о будущем


Капитан третьего ранга Петр Сухов принимал фрегат «Котлин» на верфях планеты Новая Британия.

Для русского моряка быть командиром фрегата или первым помощником на крейсере — карьерный потолок. И если Петр Иванович Сухов в тридцать семь лет достиг своего потолка, теперь его удел — героически погибнуть в бою, медленно спиться от тоски или броситься с головой в какую-нибудь самоубийственную авантюру. Спиваться и гробиться Сухов не собирался. Значит, ему оставалось только одно — положить голову на алтарь отечества. Но вот незадача: он никогда не считал ООН своим отечеством.

Военморы и морпехи в парадной форме выстроились на взлетно-посадочной площадке военного космодрома «Хитроу». Командир фрегата «Котлин» медленно обошел строй.

Экипаж «Котлина» был укомплектован заранее. Две трети ребят попали сюда с корвета «Джанкой». Они прошли с Суховым и Христианию, и захват хаарского рейдера. Остальных — по человечку, с самой тщательной проверкой подбирали среди выпускников училищ и резерва Шестого флота капитан третьего ранга Бульбиев и начальник БЧ-два старлей Хвостенко. В этом непростом деле Петр им всецело доверял.

В первом ряду, на крайнем правом фланге, стоял кондуктор Спиваков. Сухов забрал-таки его из парижского гарнизона и назначил своим адъютантом. Аристарх Львович в считаные дни помолодел лет на десять, расправил плечи и был теперь полон сил и желания жить. А уж в парадной форме он в свои сорок три года и вовсе казался завидным женихом.

Вытянувшиеся в струнку военморы поворачивали головы, следуя движению своего командира и ели его глазами. Традиция — дело святое.

Обойдя строй, Петр Сухов остановился, обвел взглядом боевых товарищей и новичков.

— Здравствуйте, господа военные моряки! — гаркнул он во всю мощь легких.

— Здравь, здравь, здрувь!!! — откликнулся экипаж.

— Друзья мои! Соратники! Поздравляю вас с новосельем! Уверен: честь свою на «Котлине» не посрамим!

— Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а! — проревел строй.

Потом военморы под развернутым флагом фрегата «Котлин» прошли торжественным маршем мимо своего командира. На самом корабле-то особо не помаршируешь, хоть фрегат — посудинка не самая малая.

Сухов отдавал честь парням, с которыми ему предстоит сражаться в новых войнах. А то что войны будут — и очень скоро — Петр не сомневался.




Этот небольшой парад разворошил память. Петру Сухову вспомнилась первая в его жизни война — та, что случилась больше года назад.

Воевал каплейт Сухов вроде бы с мятежниками. Но если копнуть глубже, то с инопланетным агрессором. Вот оно как порой бывает…

У лохов все неприятности происходят неожиданно. На сей раз новость оказалась совершенно неожиданной для вездесущей контрразведки ВКС ООН. Выяснилось, что с планеты Христиания перестали прилетать торговые и пассажирские корабли, а те суда, что ушли туда за последние недели, назад так и не вернулись. Адмиралтейство соизволило встревожиться.

Крейсер «Плимут» Шестого флота Объединенных Наций охранял Христианию в штатном режиме. За время его дежурства на околопланетное космическое пространство не посягнул ни один враг. В поле видимости не появлялись неопознанные или хотя бы подозрительные корабли.

Командиром крейсера был матерый кавторанг Пинчер-Васкес. По тахионной связи он получил приказ командующего Шестым флотом, подошел к планете и завис на высокой орбите. Оставалось взглянуть на злосчастную Христианию в фотоумножитель. Взлетно-посадочные площадки единственного на планете космопорта были тесно уставлены разнокалиберными кораблями. Видно, копились здесь уже не первый месяц.

Три десантных катера спустились на поверхность планеты, не встретив сопротивления. Морпехи без единого выстрела заняли здание космопорта. Начальник абордажной партии доложил кавторангу, что внизу все спокойно, сотрудники космопорта занимаются своими делами.

Переговорив с комфлота, Пинчер-Васкес решил связаться с губернатором провинции Христиания. Вскоре на экране возник кабинет господина Йоргена Свенсена. Губернатор неподвижно сидел в кресле.

Его седые волосы были коротко пострижены. Свенсен имел длинное, плоское, загорелое лицо с белесыми бровями и ресницами. Водянистые глаза смотрели в одну точку.

— Здравствуйте, господин губернатор. Успехов и процветания вашей прекрасной планете! — вежливо обратился к Свенсену кавторанг.

— Здравствуйте, — невыразительным голосом ответил губернатор. Лицо его было неподвижным. — Чем обязан в столь поздний час?

— Командование Шестого флота поручило мне задать вам несколько вопросов.

— С удовольствием отвечу на них. — На лице Свенсена нельзя было найти ни грамма раздражения или любого другого чувства. Это было лицо говорящего манекена, которых в древности делали из мертвого пластика.

— По какой причине Христиания прекратила космическое сообщение с соседними мирами?

— Участились случаи крушений. Пришлось поставить торговый флот на профилактику.

Пинчер-Васкес понял, что говорит с психом или зомби, но вопросы задавать не перестал.

— Почему с планеты не могут улететь чужие корабли? Их экипажи под арестом?

— Экипажи арестованы за провоз контрабанды. Идет следствие.

В логике губернатору было не отказать, но поверить ему мог только круглый идиот.

— Неужто все до одного корабли везли контрабанду? — не поверил командир «Плимута». — Так не бывает.

— Прежнее правительство смотрело на такие вещи сквозь пальцы. Вот у торговцев и возникло искушение.

У губернатора на любой вопрос имелся готовый ответ. Вот только с каждой следующей фразой он все меньше походил на живого человека.

— Я ответил на все ваши вопросы? — поинтересовался Свенсен.

— На сегодня — да, — выцедил кавторанг. — Благодарю вас.

Пинчер-Васкес доложил о разговоре в штаб Шестого флота и ждал дальнейших указаний. Время шло. Указаний не было. На Христиании тоже ничего не происходило.

Кавторанг решил провести глубокую разведку. Следовало посмотреть на Христианию изнутри. Но высадившихся на планету морпехов он задействовать не стал. В космопорт с «Плимута» прибыли еще два десантных взвода и отправились в увольнение «на берег». Морпехи уселись в глайдеры-такси и улетели в город.

Спустя шесть часов разведчики благополучно вернулись на крейсер. А еще через полчаса связь с «Плимутом» прервалась. И только тут штаб Шестого флота забеспокоился всерьез.

Когда тахионная связь была восстановлена, оказалось, что экипаж крейсера жив и здоров. Лишь одно насторожило начштаба: слишком сильно изменился кавторанг Пинчер-Васкес — стал абсолютно спокоен и безразличен. Похоже, ситуация на Христиании его больше не интересовала, однако такое равнодушие было совершенно не в его характере.

Штаб Шестого флота действовал по обычной схеме — обычной при ведении звездной войны. Сначала во главу угла встало флотское разведывательное управление. На Христианию были посланы тысячи роботов-разведчиков. В штаб полились ручейки, а затем и целые реки разнообразных сведений. Аналитики разведуправления пили кофе, глотали стимуляторы и сутки напролет фильтровали информацию.

Разведке хоть и не сразу, но удалось выяснить, что в тело каждого гражданина Христиании, а также всех торговцев и военморов, попавших на ее поверхность, вселилась некая инопланетная сущность.

Официально признать этот факт руководство Объединенных Наций не осмелилось. Во избежание паники и приступов изоляционизма, который пагубен для столь огромного, мультипланетного государства, как ООН. Многие планеты-провинции немедленно прекратили бы любые межзвездные контакты, дабы пресечь распространение смертельно опасной угрозы, и потребовали бы жесточайшей изоляции для всех участников христианского конфликта.

А посему жители Христиании во всеуслышание были объявлены мятежниками — отъявленными сепаратистами. Дескать, решили отделиться от ООН, захватили больше тысячи заложников и поставили ультиматум, мерзавцы.

К планете Христиания был направлен сводный отряд кораблей. В его состав включили корвет «Джанкой» под командованием старшего лейтенанта Петра Сухова. Правда, включили задним числом. Потому что «Джанкой» патрулировал сектор и оказался ближе всех к месту событий. Он вступил в бой, не дожидаясь подхода главных сил.




Крейсер «Плимут» был теперь основной ударной силой «мятежников». Кроме того, планета Христиания обладала собственной небольшой флотилией. Флотилия состояла из «галош» — кораблей планетарной обороны и орбитальных тральщиков, дивизиона зенитных платформ и трех эскадрилий орбитальных истребителей.

«Джанкой» подошел к Христиании и тотчас попал под обстрел.

— Прекратите огонь! Готов на переговоры! — передал по рации командир корвета и продублировал сообщение, просигналив бортовыми огнями.

Сражаться с юнитскими военморами не было ни малейшего желания. Но пришлось. «Плимут» не захотел разговаривать. Главный калибр крейсера продолжал лупить по «Джанкою». У экипажа корвета развеялись последние сомнения: врага нужно топить — и без всякой жалости.

Бой с крейсером длился долгих пять минут и ни к чему не привел. Измененный экипаж «Плимута» утратил часть боевых навыков и вел огонь куда хуже, чем раньше. Словно бы его команда заново училась управлять кораблем. Только это и спасло корвет. А иначе даже мастерство Сухова и его экипажа не помогло бы — слишком неравны были силы.

Корвет с огромным трудом отбивал ракетные и лучевые атаки. «Плимут» же с легкостью защищался от залпов более слабого противника. Боеприпасы на «Джанкое» подходили к концу. Но еще хуже было с АЛЦ и мобильными щитами, которые до сих пор принимали на себя удары «мятежников». Скоро корвету нечем будет обороняться, и первая же меткая ракета или пучок антипротонов разнесет его на куски.

Командная рубка содрогалась от близких разрывов, экраны то и дело чернели, защищая глаза экипажа от ослепительных вспышек. Казалось, выход один — немедленно уходить в гиперпространство. «Драпануть в гипер», — как говорят седые военморы.

Но была одна загвоздка: уходить из евклидова пространства рядом с планетой, которая имеет мощное гравитационное поле, — сущее самоубийство. «Джанкой» могло кинуть прямиком в солнце или черную дыру. Или выбросить на другой конец Вселенной. Туда, откуда нет возврата. И самое главное: драп не делает чести русскому моряку. Отступить без приказа невозможно — позор всегда хуже смерти. Оставалось только атаковать.

Командир «Джанкоя» Петр Сухов принял решение начать атаку, несмотря на всю ее обреченность. Корвет ринулся на врага.

Командир БЧ-пять Гурко тратил последние АЛЦ, уводя вражеские ракеты с траектории корвета. Активные ложные цели закончатся через полминуты. Петр об этом не думал — у него не осталось времени на дурные мысли. И на остальные — тоже.

«Джанкой» несся на всех парах, а вокруг словно рвалось в клочья само мироздание. Прошивая трехмерное минное поле, корвет сносил тралом умные мины, поставленные командой крейсера. «Мятежники» не сразу поняли, что «Джанкой» идет на таран. Это было против правил.

«Плимут» открыл шквальный огонь, но без толку — получая пробоины, корвет стремительно приближался. Команда крейсера словно бы растерялась.

— Жми, жми, салага! — ревел в машинное отделение старпом.

И «салага» лейтенант Иван Прохазка выжимал все, что можно и что нельзя. В реакторе начался перегрев, но командир и главный механик решили рискнуть…

Когда дистанция сократилась вдесятеро, крейсер начал маневр уклонения, пытаясь уйти от лобового столкновения. Сухову казалось, что огромная бронированная туша «Плимута» разворачивается неспешно, почти торжественно. Она была уязвима. Она притягивала нос корвета, как магнит — железные опилки.

И все-таки корвет проиграл эту гонку. Движки выдали даже больше, чем могли, однако «Джанкой» чуть-чуть не успевал протаранить борт неприятелю. Крейсер «разводил пары», и с каждой секундой скорость его нарастала.

«Он уходит, уходит, уходит!..» — металась в голове старлея Сухова единственная мысль. Но еще можно было нанести по уходящему «Плимуту» последний удар.

— БЧ-два, огонь из всех стволов! — рявкнул командир корвета.

— Пусто, командир! — в отчаянии крикнул старший лейтенант Хвостенко.

Батареи БЧ-два выпустили все боевые ракеты, а единственная артиллерийская башня расстреляла все заряды.

— За-алп!!! — ревел Петр Сухов, не слыша старлея.

— Зеро!

До Сухова дошло. Продолжая поливать «Джанкой» огнем, «Плимут» начал удаляться. На принятие решения у командира корвета оставались доли секунды.

«Джанкой» содрогнулся от носа до кормы, завибрировал, как танк под ударом болванки. От грохота у Петра заложило уши.

— Попадание во второй маневровый, — доложил Прохазка. — Пробоина в корпусе затягивается.

— БЧ-три, торпедный залп! — не обращая внимания на доклад, приказал Сухов.

Гиперторпеды не положено использовать в обычном пространстве — у них слишком маломощные движки. А потому если бить, то в упор. Почти обнявшись с врагом.

Торпеды шли страшно медленно — почти пешком, но уж слишком близко был сейчас «Плимут».

— Хитро придумал, — успел сказать старпом.

Три полосатые смерти были сожжены зенитными установками «мятежников», но четвертая тихоходочка поднырнула и ударила в борт — как раз между огневыми рубками. Боезаряд у гиперторпеды достаточен, чтобы пустить на дно огромную астроматку — не то что крейсер среднего класса.

Эта четвертая торпеда приговорила крейсер. В недрах «Плимута» рвался боезапас, пробивая в обшивке дыры и выплевывая в вакуум языки пламени. Ни одна спасательная шлюпка почему-то не отчалила с гибнущего крейсера.

А корвет, форсируя работу уцелевшего двигателя, уходил из зоны поражения. Подстрелить его могли и с мертвого крейсера — достаточно одного, не впавшего в панику стрелка.

Затем «Плимут» раскололся пополам. Огромный корабль был уничтожен маленьким корветом. Петр Сухов не сразу поверил своим глазам.

— Ну, ты как, командир? — хлопнув Сухова по плечу, осведомился старпом.

— Пысать хочу, — ответил Петр, смачно потянулся и, неуловимым движением отстегнувшись от командирского кресла, отправился в гальюн.

Памперсы, встроенные в боевой гермокостюм, он, как и все военморы, терпеть не мог. Шел быстро, пружинистой походкой. После всего ноги держали. «Ни-че-го… — прорвемся».




Корвет «Джанкой» в тот же день состыковался с плавучей базой снабжения, загрузил на борт топливо, провиант, воду и, главное, боеприпасы. И теперь в одной из кильватерных колонн русский корвет снова шел к Христиании.

Навстречу отряду кораблей Шестого флота с Христиании стартовали все гражданские суда. Гражданские капитаны дружно подавали сигналы «SOS». Они лишь чудом вырвались с опасной планеты, просили защиты у военных моряков.

Неровный строй гражданских судов приближался, охватывая корабли сводного отряда с четырех флангов. Проще говоря, пытался соткать мешок и натянуть на юнитские корабли.

Петру Сухову такой расклад сильно не нравился. Он не терпел, когда его окружают, — кто бы это ни был. Старлей связался с командиром колонны каперангом Манкузе, но тот лишь посмеялся над его дурацкими страхами.

— Если мятежники захватили наш крейсер, что им мешает заполучить кучу жестянок? — убеждал каперанга командир корвета. — Нельзя их подпускать на дистанцию выстрела.

— Не бзди, пацан! — громогласно вещал Альфред Манкузе по открытому каналу. Он любил публично учить жизни сопляков. — Перед кем ты трясешься? Это стадо испуганных баранов!

— Даже испуганные бараны могут затоптать сонного пастуха.

— Пусть попробуют!

Сухов еще минуту смотрел, как тесными рядами надвигаются суда с Христиании, затем объявил на корвете боевую тревогу. «Джанкой» шел третьим в колонне, так что отсидеться за чужими спинами ему не удастся.

Командир корвета снова и снова посылал радиограммы на идущие навстречу отряду кораблики, требовал остановиться, грозил открыть огонь на поражение. А их капитаны и не думали стопорить ход. Бубнили едва ли не слово в слово:

— Терпим бедствие. Просим помощи. За нами гонятся пираты. Спасите нас.

Контр-адмирала Синдзо Хашимото такой ответ, очевидно, устраивал, потому что он ни на йоту не стал менять ордер вверенного ему отряда и вообще пальцем не шевельнул. А вот каперангу Манкузе быстро надоели занудные переговоры каплейта Сухова со штатскими, и он язвительным тоном запретил занимать основные частоты.

Когда первая волна христианийских суденышек накатилась на головные корабли, на дистанции прямого пуска торпед оказались сразу пяток катеров, каботажников и буксиров. Сухов, не ожидая каких-либо приказов, скомандовал:

— БЧ-два! Огонь по движкам и ходовым отсекам!

Электронный наводчик огневой башни взял пять целей, антипротонные излучатели дали залп.

За доли секунды до этого рванул головной юнитский фрегат «Аделаида». Командир фрегата никак не ожидал, что безобидный пассажирский паром подойдет вплотную к грозному боевому кораблю и его экипаж подорвет ядерную головку от ракеты «земля-космос».

Электромагнитный импульс страшной силы разметал кильватерную колонну. Четыре боевых корабля столкнулись. Еще несколько перемешались с христианийскими суденышками, которые были под завязку напичканы взрывчаткой. Началась форменная мясорубка: десятки разнокалиберных плавсредств старались подойти вплотную к юнитам и подорвать заряды.

Отряд кораблей Шестого флота ответил шквальным огнем. Гражданские суда взрывались один за другим, нередко губя при этом и юнитские корабли. Надо было срочно выводить отряд из-под огня.

Синдзо Хашимото справился с испугом и приказал кораблям отступать. А когда христианийская флотилия осталась далеко позади, он отдал команду уничтожить ее ракетной атакой. Через минуту хищная стая мелких суденышек перестала существовать. В ход пошел главный калибр: у ракет класса «космос — космос» были самонаводящиеся головки с антиматерией. Вспышки аннигиляции не оставили от христианийцев ни обломков, ни трупов.

Пришло время подсчитать потери. Было потоплено шесть юнитских кораблей, включая легкий крейсер «Толедо». Вместе с крейсером погиб упрямый каперанг Альфред Манкузе. От личного состава «Толедо» уцелели не больше полусотни военморов. Еще десять кораблей получили повреждения, но семь из них остались на плаву и могли участвовать в десантной операции.

На следующий день корвет «Джанкой» поддерживал огнем и маневром высадку полномасштабного десанта на планету.

Контр-адмирал Синдзо Хашимото решил не тратить впустую время и отказался от полномасштабной огневой подготовки. И по-своему он был прав: когда все закончилось, с него не стали спрашивать за гибель лишней сотни военморов и морпехов — даже вручили золотой крест «За заслуги перед Флотом». С формулировкой «за умелое планирование и блестящее проведение планетарной десантной операции».

К поверхности Христиании устремились полсотни катеров и двенадцать десантных барж. Зенитные батареи на орбитальных платформах встретили десант плотным огнем. Зенитчики не боялись ракетных залпов и сражались ожесточенно — пока платформы не были уничтожены все до единой.

Подбитые христианийские истребители шли на таран, пытаясь напоследок утащить за собой хотя бы один катер. Пехотинцы, засевшие на космодроме, бились насмерть — цеплялись зубами за каждую пядь земли. Но уж больно велико превосходство юнитов в огневой мощи, технике и живой силе.

«Мятежники» были уничтожены до последнего человека. Несмотря на приказ Адмиралтейства, десант пленных не брал. Люди слишком боялись заразиться от жителей Христиании. Поэтому так и не удалось выяснить, кто именно захватил человеческую планету и в конечном счете погубил ее население. Это могли быть хаарцы или вовсе не известная человечеству и потому еще более опасная раса.

За Христианию Петр Сухов получил капитан-лейтенанта и Военно-морской крест. На какое-то время он стал самым популярным русским военмором. Несколько новостных каналов, несмотря на раздражение флотского начальства, взяли у него интервью.

Ушлый корреспондент агентства «Рейтер» добивался, чтобы Сухов признался под камеру: лобовая атака корветом крейсера «Плимут» была актом отчаяния. Петр Сухов стоял на своем:

— У меня был приказ. — Петр лукавил: приказа топить вражий крейсер «Джанкою» никто не давал. — И я выбрал единственную возможность выполнить его.

— Вам не жаль моряков с «Плимута»? — напирала рыжая репортерша из «Космополитен». Она была затянута в тончайшую черную кожу, которая делала ее похожей на женщину-кошку из феминистского сериала.

— А вы прикажете жалеть каждого вражеского солдата, убитого в бою? — разозлившись, контратаковал Сухов. — Может, вы — воинствующая пацифистка? Или вам не по душе Организация Объединенных Наций?

Девица молчала, лупала глазами. Скорей всего, она не поняла и половины его слов.

— Мятежников я убивал без малейшего сожаления, а вот людей мне было жаль, — решив не ждать ответа, произнес каплейт. — Но я — солдат, если вы еще не заметили.

Вскоре пресса забыла о Сухове. Наша Галактика велика — жареный материал всегда в достатке, а медийных лиц — больше, чем нужно.

Снова вспомнили о Петре Сухове после пограничного инцидента и захвата хаарского рейдера. Но тогда репортеров в военный госпиталь не пустили. Интерес к его персоне ко дню выписки угас, и можно было спокойно продолжать службу на флоте ООН.




Жизнь шла своим чередом. Плененный хаарский рейдер был доставлен в форт Абрахам. Там в обстановке глубокой секретности его винтик за винтиком принялись изучать светила юнитской науки. Но спокойно работать им не давали — то и дело приходилось отбивать наскоки сгорающих от нетерпения адмиралов, которые требовали немедленных результатов. Адмиралам страсть как хотелось узнать самую главную военную тайну Великого Хаара. Ученые злобно огрызались.

Нетрудно понять нетерпение, охватившее высший комсостав Флота. Академик Саркози Тер-Арутюнян, руководивший проектом, был вызван на ковер в Адмиралтейство. И там этого седого мужа и нобелевского лауреата едва не довели до истерики. Адмиралы требовали результата — и как можно скорее. Возражений они не принимали.

В бешенстве он саданул кулаком по дубовому столу так, что зазвенели стаканы, потом овладел собой и изрек: «Тот, кто требует понять чужую цивилизацию в считаные недели — глупец. Или саботажник. Среди вас дураков нет, значит, кто-то хочет помешать нашей работе. Я обращусь в контрразведку Флота, чтобы нас защитили от агентов Хаара…»

Адмиралы онемели, а затем дружно набросились на академика. Его обвиняли в наглой попытке переложить ответственность на чужие плечи, в преступном пацифизме и даже в государственной измене.

Тер-Арутюнян решил до времени запереть рот на замок. Он расправил плечи и, сверкая черными глазами, молча выслушал упреки. Когда поток обвинений иссяк, академик встал из-за стола и быстрыми шагами устремился к выходу из огромного кабинета Председателя Комитета Начальников Штабов. Его не осмелились задержать.

Выбравшись из монументального здания Адмиралтейства на гранитную лестницу, академик Тер-Арутюнян перевел дух. Его подташнивало. Он глядел на голубое небо в белых барашках облаков и уговаривал сердце остановить барабанную дробь. Сердце нехотя послушалось. На лбу выступила испарина. И только тут академик разглядел собравшуюся на нижних ступенях группу репортеров. Над их головами реяла темная стая кибер-видеокамер.

Кто организовал утечку информации и помог репортерам оказаться в нужное время в нужном месте — осталось неизвестным. Расследование, организованное по приказу начальника контрразведки ВКС ООН, ни к чему не привело.

Академик не спеша спустился по высокой лестнице.

— Как вы прокомментируете свой визит в Адмиралтейство? — перекричав конкурентов, спросил военный корреспондент агентства «Франс-пресс».

— Это позор! — выкрикнул Тер-Арутюнян, и толпа разом смолкла. — Наши адмиралы не компетентны. Все до одного. Коммандер Сухов — единственный моряк, кому бы я доверил управление нашим Флотом. Он честно делает свое дело — защищает нас с вами от врага. А в этом клоповнике умеют только вопить о патриотизме. Но они пальцем о палец не ударили, чтобы подготовиться к войне с Хааром. — О захваченном рейдере академик говорить не стал — с юности привык блюсти государственную тайну.

Петр Сухов, понятное дело, коммандером не был. Но эта оговорка в дальнейшем лишь усилила эффект тирады, которой разразился академик. Так в политическом лексиконе объединенного человечества появилось новое имя. Предвестника грядущих перемен звали хлестко и звучно: Коммандер Сухов.

— Вы обвиняете адмиралов в заговоре или они просто глупы? — задал вопрос корреспондент «Синьхуа». Ханьцы использовали любую возможность, чтобы куснуть Адмиралтейство. Причина проста — их неохотно пускали во флотскую верхушку.

Тер-Арутюнян понял, что перегнул палку:

— Я обвиняю их в пассивности. Если адмиралов заменить, положение еще можно исправить.

Репортеры зашумели с новой силой — большинству из них не понравилось, что академик дает задний ход. Пламя следовало не гасить, а раздувать.

— Поможет ли захваченный Суховым рейдер победить хаарцев? — спросил военный корреспондент агентства «Интерфакс».

Матерый журналюга не хотел ссориться с флотскими, чтобы не лишиться своего хлеба, но и отмолчаться не мог. Ударил вроде легонько, но зато в самое больное место.

— Поможет, если мне дадут работать. Вот вы скажите мне… — Тер-Арутюнян взыскующе протянул руки к репортерам. — Можно разобраться в чужом разуме, когда чувствуешь себя загнанной лошадью? Когда тебя гонят шенкелями?

Заявление Тер-Арутюняна вскоре дезавуировали, но дело было сделано. О военморе снова заговорили все новостные каналы первого разбора, его подноготную изучали информационные агентства, над его домом круглосуточно дежурили неутомимые кибер-видеокамеры, а за ним самим временами следили вездесущие папарацци.

Например, парад на космодроме снимали несколько человек, которые, сидя на холме, использовали длиннофокусную технику. Слава Космосу, гражданских на военный объект не пускали.

Ближе к вечеру все новостные каналы и сайты выдали на первых полосах красочные изображения могучего командира фрегата с шуршащей русской фамилией, который жгучим взглядом буравил строй грозных военморов. Такие спуска хаарцам не дадут…

Несмотря на тяжкую разлуку с Марусей, в глубине души Петр Сухов хотел побыстрее свалить с Малайи. Только в космосе он сможет избавиться от слежки и вздохнуть полной грудью, как бы ни были тесны отсеки звездного корабля. На борту «Котлина» Петр будет поступать без оглядки на прессу и общественное мнение. Быть самим собой — что может быть дороже?

* * *


Эти человеки — забавные создания. Их было бы любопытно поизучать пару сотен лет, поэкспериментировать всласть, пытаясь приучить к цивилизованному поведению, да времени в обрез. Время работает против нас.

Они очень забавны, но еще более они опасны. Не только для едва зародившегося разума, но и для развитых цивилизаций. Человеки не умеют проигрывать. Эта раса слишком молода, чтобы уважать своих врагов, находить союзников и здраво оценивать ограниченность своих возможностей. Быть может, именно поэтому наглые двуногие шагают по Галактике как по собственному лесу, сметая все на пути. Они норовят всюду навести свой собственный порядок, причесать разумные расы под одну гребенку. Они даже не пытаются услышать других. Зачастую человеки вовсе отказывают в разуме тем, кто не похож на них — на обезьян, которые недавно слезли с деревьев и, по сути, остаются покрытыми шерстью, сосущими молоко животными.

Человеки быстро осваивают чужие технологии, но куда быстрее они перенимают чужие пороки. Они неплохо умеют сражаться, что еще больше усиливает их и невероятную самоуверенность. Они всерьез считают себя непогрешимыми.

Толерантность — превыше всего. Можно повторять этот лозунг с утра до вечера, но так и не заставишь себя полюбить человеков. Или хотя бы примириться с фактом их существования. Этот гадкий народец воплощает в себе все, что ненавистно любому разумному существу: ограниченность, самовлюбленность, наглость и нетерпимость. Победоносный марш человеков по Галактике следует остановить — и как можно быстрее. Пока они не успели натворить великих бед.

Эти надменные и жалкие двуногие еще вчера лазали по деревьям и кидались друг в друга плодами и калом. И вот они уже пытаются вершить судьбы Галактики. Они успели переименовать ее согласно собственной физиологии — в Млечный Путь. То бишь путь сосущих гадкую белую жидкость, которая сочится из их рыхлых тел.

А мы, одна из величайших рас Галактики, стечением трагических обстоятельств вынуждены бежать, бросая насиженные гнезда, оставляя на поругание родные, любовно обустроенные планеты. Мы вынуждены терпеть злодеяния и мерзости, творимые человеками, ибо мы твердо знаем: возмездие не за горами. Дикое и гнусное человечество станет буфером между страшным злом и всей цивилизованной Галактикой. Оно неотвратимо будет затянуто в циклопическую мясорубку и перемолото… или же невероятным усилием, запредельным напряжением сил сломает ее.

В любом случае обе злокозненные силы будут ослаблены борьбой и перестанут угрожать самому существованию разума в нашей Галактике. Мы очень на это надеемся. Ведь больше Великому Хаару надеяться не на что.




Часть вторая

ЗАГОВОРЩИК





Глава первая

Дорога в один конец


Петра Сухова вызвал к себе командующий Шестым флотом адмирал Джеймс Гамильтон Кобурн. Вот такое звонкое было у него второе имя. Вызвал без объяснения причины. Пришлось лететь, оставив свой новый корабль на старпома.

В последние недели старик прочно окопался на головной базе Шестого флота в Нарвике — в том, что выстроен на планете Фенноскандия. Эта малонаселенная водная планета находилась далековато от солнца, и почти всю поверхность ее океанов сковывали вечные льды.

Город-крепость Нарвик поднимался изо льдов скальными уступами. Его крутые черные стены, увенчанные радарными решетками и зенитными батареями, массовый зритель не раз видел в голливудских фильмах. Именно так, по мнению режиссеров и продюсеров, должен выглядеть замок галактического злодея или инопланетного агрессора.

Из космопорта в Нарвик Сухова доставил глайдер береговой охраны. Летели на рассвете. Ледяной туман сгустился в непроницаемое облако в сотни километров длиной. Поднимающийся из-за ледяного панциря бледный диск солнца только к вечеру испарит туман, что дышал сейчас на людей убийственным холодом. А пока солнечные лучи лишь расцветили ледяную взвесь слабым желтоватым сиянием.

Машина неслась при нулевой видимости на одном радаре — чего проще врезаться на полном ходу в горный пик или хотя бы распороть о верхушку брюхо. Не о такой смерти мечтал славный военмор. Однако обошлось.

На посадочной площадке командира «Котлина» встречал адъютант командующего в чине кавторанга. Одет он был в утепленный комбинезон с капюшоном и все же, стоя на пронизывающем ветру, промерз до костей.

Отдали честь, поздоровались. Адъютант прихватил Сухова за локоть и повлек за собой.

— С-скажите с-спасибо туману, — пробормотал он сквозь плотную ткань ворота, что закрывала ему рот.

— За что? — осведомился Петр. Холодрыга начала пронимать и его.

— Б-беляны редко нап-падают, п-пока не расп-погодится. — У адъютанта уже зуб на зуб не попадал.

Военмор краем уха слышал о легендарных белянах — крылатых хищниках весом до полутонны. Они взлетали с помощью биологического реактивного движка и набрасывались не только на огромных полярных птиц, но и на все, что поднималось в воздух: глайдеры, боты и гравиплатформы.

Адъютант командующего подвел Петра к толстенным, броневым дверям штабного бункера, вызвал охрану и побежал отогреваться.

По пути к кабинету адмирала Петра Сухова проверили три раза. Сетчатка глаза и генетическая карта — пройденный этап. Эти методы безнадежно устарели. Современные спецы научились до последней клеточки и цепочки ДНК подделывать человеческое тело — мама родная не отличит. Проверять следовало личность. Так сказать, бессмертную душу.

Сухов знал, что уникальная психограмма человека давно расшифрована и поддается имитации. Самое очевидное и вроде бы самое простое — проверить человека на знание собственного прошлого: так называемого неформального «вчера», всяких там интимных деталек, о которых никогда не говорят посторонним людям. Но для успешной проверки нужно иметь под рукой кого-то из близких или хотя бы хорошего знакомого, который знает эти самые детальки.

Более трудоемкий, но и гораздо более реальный путь — проверка с помощью личностного теста. Человека помещают в «музыкальную шкатулку» и опрашивают несколько часов, сопоставляя нынешние ответы с полученными в прошлые проверки. При этом делают поправку на возрастные и ситуационные изменения. Одно плохо — слишком долгая история. А комфлота ждать не любит…

Потому Петра Сухова проверяли по укороченной и малоэффективной схеме — трижды проделали одну и ту же процедуру: брали образец ДНК и сверяли с имеющейся в базе данных генкартой, требовали старый и новый пароль, а еще спрашивали, как называли преподавателя баллистики в Морском кадетском корпусе. По сути, делали все это лишь для очистки совести и для галочки.

Сухов впервые лично встретился с комфлота. Высокая честь. Однако от такой внезапной чести явно попахивало опасным заданием. У Петра Ивановича на такие вещи нюх был отменный.

Адмирал Кобурн занимал кабинет заместителя начальника базы по снабжению. Тот был публично повешен два месяца назад. Вешали, разумеется, его безмозглого клона — казнить самого преступника не велит доведенный до абсурда гуманизм. А вот пожизненно гнобить вора в одиночной камере со всеми удобствами — вполне гуманно.

Кабинет, в отместку за прегрешения его бывшего владельца, был напрочь лишен былой роскоши и напоминал обиталище следователя военной прокуратуры. Главным его украшением служил висящий на стене военно-космический флаг ООН — белое полотнище с голубыми лучами, которые испускала помещенная в центр флага галактика Млечный Путь. Безбашенные военморы, которым флаг казался слишком мирным, случалось, пририсовывали под звездной спиралью скрещенные абордажные сабли.

Адмирал сидел у стены за квадратным столом, обшитым карельской березой — драгоценные пластины отдирать не решились. Перед столом выстроились четыре стула с низкими спинками. Петру они показались детскими.

— Господин адмирал! Капитан третьего ранга Сухов по вашему приказанию прибыл.

— Рад вас видеть, Пиотр, — произнес в ответ Кобурн и зашевелился на венском стуле, вроде бы собираясь встать, чтобы поприветствовать военмора, но в последний момент раздумал. — Вольно. Садитесь.

Петр Сухов выбрал стул прямо напротив адмирала, сел с опаской — выдержит ли его вес. Тот скрипнул, но устоял.

— Вы довольны кораблем, Пиотр? — осведомился Кобурн приличия ради.

— Спасибо, господин адмирал. Не жалуюсь, — коротко ответил капитан третьего ранга.

— Вот и славно. Ведь фрегату «Котлин» поручается ответственная миссия, — заговорил комфлота торжественно. Если вслушаться как следует, в голосе его звучала и нотка печали. — Вы должны проникнуть в звездное скопление Дриады, незаметно проскочить мимо хаарских патрульных судов и в назначенном месте подобрать десантный катер с разведроботами.

На Сухова дохнуло холодом. Дриады — гиблое место. Оттуда не вернулся еще ни один корабль.

— Вопросы есть, господин капитан третьего ранга?

— Так точно, сэр.

— Слушаю.

— Фрегат — слишком крупная цель. Не проще ли послать к точке рандеву глиссер?

Кобурн зажмурил глаза и сосредоточенно потер переносицу. Можно подумать, что ответ на этот очевидный вопрос не был заготовлен заранее.

— Катера малы и быстроходны, но в бою совершенно беззащитны. И вдобавок их командиры еще не нюхали пороху — в отличие от вас, матерого моряка.

Сухов хотел возразить адмиралу, что задача корабля — не победить в схватке, а избежать ее. В глубоком хаарском тылу у любого нашего корабля шансы прорваться с боем минимальны. Но по выражению адмиральского лица понял, что решение давным-давно принято.

— Еще вопросы?

Кобурн с любопытством следил за реакцией русского военмора. Поиграв желваками, Петр выдавил из себя:

— Нет, сэр.

— Тогда я хочу дать вам добрый совет.

— Слушаю, сэр.

— Когда поднимете на борт роботов, тотчас поместите их в санитарный изолятор. Не позволяйте им разговаривать с командой и сами не идите с ними на контакт. Поверьте: это окажется не так уж просто. Сенсорный голод любого сделает говорливым.

Наверное, у Сухова было удивленное лицо, и Кобурн пояснил:

— Существуют две опасности. Во-первых, весьма вероятно, что роботы будут располагать совсекретной информацией и что-то разболтают. Тогда слушателей придется изолировать. Жаль в такое время терять опытных бойцов. И во-вторых, эти роботы могли попасть в руки хаарцев. Тогда они уже перепрограммированы и стали оружием врага. А значит, смертельно опасны для вашего корабля. Это понятно?

— Так точно, сэр. — отчеканил Петр.

— Координаты и время получите в оперативном отделе. Свободны.

— Есть, сэр.

Петр Сухов вышел в коридор с ощущением, что его новенький корабль ни с того, ни с сего отправляют на убой. С другой стороны, ему оказано высокое доверие — поручено особо сложное и ответственное задание. Понимай как хочешь…




— Он же нас на верную гибель посылает, сволочь! — узнав о полученном приказе, воскликнул старпом Бульбиев. — И сам при любом раскладе в выигрыше: или хаарцам фитиль вставит, или гадких русских упокоит.

— Думаю, меньше всего он хочет нашей смерти, — возразил Сухов. — Просто мы — лучшие. Если кто и вытащит роботов из глубокого хаарского тыла, так это мы. Ну а что потерять нас ему не жалко, спорить не стану.

Фрегат «Котлин» был готов к рейду — хоть сейчас отчаливай. Однако до времени «Ч» оставалось двое суток. Легче легкого впасть в то душное состояние, когда время замерло и стрелки часов почти не двигаются, а в голову лезут идиотские мысли.

Чтобы экипаж не слонялся без дела, Сухов объявил полную приборку. А когда отведенное на аврал время истекло, он осмотрел корабль от носа до кормы, лично проверяя качество работы. Обычная процедура согласно многовековой традиции — провести белой тряпочкой по каждой подозрительной поверхности и глянуть, не осталось ли на ней следов.

В результате досталось на орехи всем — даже кибер-уборщикам, которые не сумели протереть внутренние швы воздуховодов. За них получил нагоняй корабельный кибернетик младший лейтенант Пупырский, который вовремя не подправил их тупые заводские программы, которые не учитывают корабельную специфику.

На вторые сутки ожидания Сухов устроил экипажу контрольную проверку: фрегат отражал одну за другой атаки трех стай хаарских гиперторпед. Тренировка очередная, но далеко не последняя. Век живи — век учись…

Вместо компьютерных симуляторов командир «Котлина» предпочитал тренировать людей в реальном космосе, используя учебные боеприпасы — с настоящим движком, но без боевого заряда. Попадание такой торпеды не повредит обшивку фрегата, зато вызовет у экипажа звон в голове и впечатляющий зуд в одном месте.

Этот звон и зуд порождают особые излучатели, что смонтированы на фрегате местными умельцами. Как показывает опыт, это едва ли не самое эффективное средство обучения моряков — даже тупых и упрямых.

Сухов был уверен, что, как ни натаскивай военморов на самых расчудесных тренажерах и симуляторах, в реальной боевой обстановке они будут действовать по-другому. Человеческий фактор никто не отменял: у людей, вот незадача, имеются нервы, и нервы эти перед лицом мчащейся на тебя смерти порой приходят в негодность, и тогда в организме неопытного воина начинается полный раздрай.

Русские вообще не слишком доверяли электронике, считая, что настоящие военморы обязаны иметь не только светлую голову, но и умелые руки. Экипаж должен знать свой корабль до последнего винтика и уметь им управлять в любой ситуации. Если позитронные мозги откажут, человеку придется вести огонь и управлять реактором в ручном режиме. В результате на русских кораблях не использовали в полной мере Корабельный Мозг, и ни одна умная железка не могла заменить командира из плоти и крови. Всем известно: если чувствуешь себя незаменимым, за плечами отрастают крылья.

На сей раз экипаж со своей задачей справился. На высоте были БЧ-пять Гурко и БЧ-шесть Шамраева. Корабль всякий раз успевал уклониться от гиперторпед, а затем их метким огнем сбивали зенитчики.

Сухов выстроил личный состав «Котлина» на верхней палубе и поблагодарил за службу. Военморы ответили троекратным ура. Потом капитан третьего ранга обратился к своему экипажу:

— Друзья мои!

Обращение было непривычным — чуть слышный рокот прошел по рядам.

— Нам предстоит опасный поход. Я договорился с начальником связи флота. В виде исключения нам сегодня предоставлена многоканальная тахионка. Каждый из вас сможет поговорить со своими семьями с пультов командной рубки. По пять минут. Командиры БЧ сейчас выстроят очередь. Одно прошу: пожалуйста, не расстраивайте родных, не прощайтесь навек. Я верю в наш успех. Вольно! Р-разойдись!




Погружаясь в глубину хаарской территории, фрегат шел на всех парах. Он делал прыжок за прыжком — почти без перерыва. Это было грубым нарушением полетных инструкций, но, как говорится: война все спишет. Если экипаж успешно справится с заданием, на детали никто не станет обращать внимание, если же «Котлин» не вернется из рейда — никто не узнает, как было дело и что именно погубило боевой корабль.

Военморы тяжело переносили такую гипергонку. Они передвигались по коридорам, пошатываясь и держась за стены. У многих кружилась голова, десятки людей тошнило, кто-то лежал пластом. Экипаж, несмотря ни на что, пытался нести вахту.

Лекарства от этой «морской болезни» не было. Корабельный врач Максим Лукашин, перебарывая собственную слабость и тошноту, ходил от больного к больному и утешал вместо корабельного священника:

— Уже недолго осталось терпеть, братцы. Скоро это безобразие кончится. Потерпите. Еще совсем немного…

Люди не роптали: чем быстрее корабль доберется до цели, тем меньше шансов, что его засечет враг. Лучше быть хворым, чем мертвым.

Петр Сухов с завидной регулярностью мерил фрегат шагами — проходил из конца в конец. И кто бы знал, чего стоили ему эти «прогулки»! Старпом тоже совершал обход. Он заглядывал в каждую рубку, отсек, кубрик и каюту и рассказывал что-нибудь веселое. Если военморы еще были в силах говорить, они пытались шутить в ответ. Если ребята могли только молча слушать, то моргали, показывая свою благодарность.

Придя в каптерку к боцману Павло Ставриде, Бульбиев обнаружил матерого космического волка лежащим пластом на койке. Каплейт сказал:

— А историю про хрен и торпеду ты слыхал?

Ставрида с трудом шевельнулся и серыми губами прошептал:

— Не помню…

— Тогда слушай. Капитан говорит боцману: «Иди развесели команду, на нас идет торпеда — это трындец». Боцман спускается на палубу: «Эй, братва! Спорим, я хреном наш крейсер разнесу!» — «Не-е-е-е, — отвечают ему, — не бреши». Боцман расстегивает ширинку, высовывает свой прибор — хрясть о палубу… Капитан подплывает к боцману среди обломков: «Ну, ты шутник! Торпеда-то ведь мимо прошла».

У Павло от смеха началась икота — пришлось отпаивать водой.

Затем старпом добрался до старлея Ивана Прохазки. Главный механик, стиснув зубы, долго стоял на вахте и потерял сознание прямо в машинном отделении. Матросы отнесли его в каюту. Доктор привел старшего лейтенанта в чувство и строго-настрого запретил вставать до следующей вахты.

Бульбиев начал свой рассказ:

— Два молодых лейтенанта, механик и штурман, поспорили, кому тяжелее служить. И решили поменяться постами. На одну вахту. Штурман стоит в машинном отделении, дуреет от рева дизелей. К нему подбегает матрос: «Господин лейтенант! У правого дизеля греется главный упорный подшипник!» — «Прибавить оборотов!» — командует штурман. «Господин лейтенант! Проплавим подшипник — все под суд пойдем». — «Ну, хрен с тобой, — отвечает лейтенант, — пойдем на мостик, с механиком посоветуемся». Поднимаются в ходовую рубку. Там царит ночь, горят слабые огоньки подсветки приборов. Над картой склонился механик и сосредоточенно чешет затылок. «Слушай, лейтенант, — говорит штурман. — В машине проблема — греется главный упорный подшипник правого дизеля». «И немудрено, — отвечает механик. — Второй час по суше идем…»

Прохазка открыл глаза:

— Это про меня.

Убедившись, что главный механик помирать не собирается, каплейт Бульбиев побрел в БЧ-шесть к старлею Шамраеву. Гордый сын Кавказских гор отказался покинуть отсек и сидел на полу, привалившись спиной к переборке. От него требовалось командовать прыжками — сейчас на фрегате не было человека важнее.

Старпом слышал, что Джавдет Шамиль-оглы Шамраев не любит грузин. Почему — никто не знал. И вот Бульбиев очень кстати вспомнил анекдот про грузина:

— Грузин-кадет стоит на вахте. Капитан спрашивает: «Сколько у нас на румбе?» — «Адын я на румбе!» — отвечает кадет. «Идиот! — приходит в ярость капитан. — Какой курс?» — «Пятый курс, бакинский мореходка».

Шамраев издал булькающий звук, и каплейту на секунду показалось, что начальник гипер-команды кончается. Слава Космосу, лишь почудилось. Шамраев всего-навсего пытался засмеяться.

Следующим на маршруте старпома была БЧ-два старлея Хвостенко. Его комендоры лежали влежку, а сам своенравный уроженец Крещатика сидел по-турецки на контейнере с умными головками ракет. Рвани такая — разнесет «Котлин» на кусочки. Вот только незачем головкам взрываться, пока они под присмотром.

Хвостенко был высоченный и худой — сущая жердина. И даже в сидячем положении его лысоватая макушка едва не касалась вмонтированного в потолок тусклого светильника. Старпом знал, что начальник БЧ-два давно метит на его место, но ничего против старлея не имел. Придет время — станет Хвостенко отличным старпомом. Не самое это кормное место на военном флоте.

— Зачем пожаловали, Семен Петрович? — басовито спросил Хвостенко. — Проверяете, склеил я ласты или нет?

— Анекдот про хохла думал рассказать, да надо ли?..

— Ну сыпьте, коли пришли.

— Матрос спрашивает капитана, старого морского волка: «Капитан, а правда, что вас акула укусила?» «Правда, матрос», — отвечает капитан. «А куда?» — «А вот это — неправда!..»

— Кто ж там хохол? — не понял старлей.

— Оба, наверное, — пробормотал Бульбиев и не выдержал — прыснул, глядя на недоуменное лицо Хвостенко.

В каюту к младшему лейтенанту Гурко в БЧ-пять старпом едва добрел — в коридоре потемнело в глазах и колени вдруг оказались из ваты. Но в кармане Бульбиев держал склянку с нашатырем. Старое, надежное средство от преждевременной смерти. Нюхнул раз, другой — и снова можно в бой.

Зенитчик лежал на койке и раз за разом прикладывался к бутылке с водой.

— Хреново, Вася?

— Восполняю потерю жидкости, Семен Петрович. Рвало при каждом прыжке.

— Ёшкин кот… Могу поддержать тебя анекдотом.

— И на том спасибо.

Гурко протянул Бульбиеву бутылку. Тот сделал добрый глоток, вернул емкость и приступил к делу:

— Рейс. Утро. Просыпается моряк. Не открывая глаз, щупает рукой слева от себя, затем шарит справа. Так никого не найдя, он приподнимает одеяло и говорит туда: «Ну, что стоим? Кого ждем?»

Василий Гурко подавился водой. «Видно, я неправильно рассказываю, — подумал старпом. — Так ведь можно пол-экипажа загубить… длинным моим языком».

Лейтенант Ваня Чонг из минно-торпедной части делал упражнения. Он стоял на одной ноге, а второй выписывал кренделя над головой. Начальнику БЧ-три помощь была не нужна.

— Проходите, Семен Петрович. Чего стоите в дверях как неродной? Я готов.

— К чему, Ваня?

— Слушать байки. Уже весь экипаж знает, что старпом ходит по кораблю и травит байки во здравие.

— Черт подери! — воскликнул Бульбиев. Хотя чего тут странного? Даже Земля слухами полнится, а «Котлин» — тесный кораблик. — Ну ладно, Ваня… У старого капитана запор. Он приходит к проктологу и просит, чтобы тот его осмотрел. Проктолог смотрит и молчит. Капитан с волнением спрашивает: «Доктор, что там у меня?» — «Да-а, батенька! — восклицает проктолог. — Неудивительно, что вы покакать не можете! Дырочка-то срослась! Всю задницу вам зализали!»

На последнем издыхании Бульбиев добрался до командной рубки. Командир БЧ-один старлей Иванов-Третий лежал в противоперегрузочном кресле с закрытыми глазами. Совсем измаялся штурман.

Старпом рухнул в соседнее кресло, вытер со лба пот, кое-как отдышался и произнес чуть слышно:

— Слушай сюда… Капитан входит в командную рубку. «Штурман, как приборы?» — «Семь, капитан», — отвечает штурман. «Что семь?» — не понимает капитан. «А что приборы?»

Иванов-Третий захохотал. Обход был закончен. «Кто бы мне чего рассказал?» — подумал каплейт Бульбиев и разрешил себе отключиться. Он не слышал, как штурман рассказывал ему байку про злого старпома. Рассказывал медленно, то и дело облизывая растрескавшиеся губы:

— Злой старпом проверяет приборку. Все блестит, везде чистота, придраться не к чему. Тогда он лезет рукой за комингс, стирает пальцем оставшуюся там пыль и со злорадной усмешкой поворачивается к матросу. «Ты знаешь подходящую случаю русскую пословицу?» «Так точно! — отвечает матрос. — Свинья везде грязь найдет!»




На третий день рейда «Котлин» миновал широкую пограничную зону, куда время от времени как бы случайно заплывали юнитские корабли. Теперь фрегат несся по глубинным секторам Великого Хаара — той вражеской территории, где нарушителей топили без жалости. До сих пор оттуда возвращались лишь единичные корабли ВКС ООН.

«Котлин» шел гиперзигзагом, чтобы сложнее было отслеживать его траекторию. Тахионные радары хаарцев и мириады рассыпанных меж звезд гипердатчиков непрерывно прощупывали гиперпространство в поисках упорядоченных колебаний. Колебания эти — своеобразное эхо каждого прыжка. По ним можно отследить любой скачущий корабль. Такая изломанная траектория, понятное дело, удлиняла рейд, однако переть напрямик было слишком опасно.

Тошнота выворачивала людей наизнанку. Несмотря на усилия кибер-уборщиков, почти во всех отсеках воняло рвотой. Люди не могли ничего есть и пить — организм тут же возвращал все обратно. В конце концов они настолько ослабели от голода и обезвоживания организма, что все чаще теряли сознание. Корабельный врач Лукашин битком набил лазарет и еще десятка два военморов подключил к капельницам прямо в кубриках и каютах — для внутривенного питания.

Петр Сухов понимал, что экипаж не железный и скоро некому станет управлять кораблем. Но другого пути он не видел — надо было гнать, гнать и гнать «Котлин», пока гипер впереди еще свободен от хаарских мин и торпед.

Вернувшись в командную рубку после очередного обхода вверенного ему фрегата, капитан третьего ранга обнаружил там доктора. Максим Лукашин оказывал помощь Бульбиеву, которого начало рвать уже не желудочным соком, а кровью.

Старпом безвылазно находился на боевом посту, терпел нестерпимое и наконец свалился. Сейчас Семен Петрович, скорчившись, сидел в командирском кресле. Доктор сделал ему укол, пытаясь расслабить мышцы желудка, снять начавшиеся судороги. Пока не помогало. Лицо у старпома было серо-зеленое, его усеивали бисеринки пота, которые сливались в ручейки и стекали по лбу, щекам и подбородку.

— Пе… Пе… — силился что-то сказать командиру Бульбиев.

— Да помолчи ты, ради бога, — остановил его Петр и принялся стирать носовым платком пот со лба старпома, чтоб не заливал глаза. — Мы идем по графику. Остались последние сутки.

— Господин капитан… Петр Иванович! — взмолился тут Лукашин. — Помилосердствуйте. Люди не выдержат. Еще час-два — и у нас будут первые потери. Надо остановиться и передохнуть. Надо переждать. Хотя бы одну вахту.

Командир «Котлина» и сам понимал: так продолжаться не может. Что лучше: погибнуть от хаарских торпед или убивать своих людей непрерывными прыжками? Так вопрос не стоял. Как выполнить задание, не теряя людей? Ответа на этот вопрос Сухов не знал. Помочь могло только пресловутое везение.

Немало людей на Флоте уверены, что русский военмор Петр Сухов — невероятный везунчик и сумеет выпутаться из самой безвыходной ситуации. Впрочем, никто не спорил со старинной русской поговоркой: везет тому, кто везет. Капитан третьего ранга Сухов, без сомнений, заслужил свое везение. При этом Петр твердо знал: полагаться на везение, когда от твоих действий зависят чужие жизни, — преступная глупость. Ведь всякое везение когда-нибудь да кончится.

— Экипаж! Слушай мою команду! — приняв непростое решение, объявил Сухов по «Каштану». — Ложимся в дрейф!

— Ну, слава богу! Спасибо, голубчик, — бормотал врач, продолжая заниматься Бульбиевым.

До Петра его слова не доходили. Командир «Котлина» слышал сейчас лишь одно: щелчки запущенного им секундомера. Слабый, механический звук двигающейся стрелки, что отмеряет секунды нашей жизни. Секундомер — прибор древний и вроде бы совершенно безобидный, но порой он бывает опаснее психотропного излучателя.

Незримый прибор, который материализовался в недрах лобастой башки военмора Сухова, должен отсчитать четырнадцать тысяч четыреста секунд, прежде чем фрегат снимется с якоря.

Фрегат «Котлин» висел на краю безымянной звездной ямы где-то в созвездии Каракатицы. Военморы начинали приходить в себя. Они не думали ни о хаарских сторожевых кораблях и юрких гиперторпедах, ни о своем еще не выполненном задании. Они радовались возвращению в нормальное пространство — в тот привычный мир, где под ногами твердый пол, где кондиционированный корабельный воздух без сопротивления идет в легкие, где еду и воду можно проглотить, не боясь, что они тотчас выскочат обратно, где постепенно рассасывается туман в голове. Какое счастье — снова ощутить себя живым, полноценным человеком, способным думать, говорить, двигаться.

Кто-то поел впервые за пять суток: больных кормили бульоном с гренками или рисовой размазней. Кто-то просто лежал на койке, уставившись в потолок, и глубоко дышал.

Измученный «морской болезнью» каплейт Семен Бульбиев провалился в сон. Матросы перенесли его из рубки в старпомовскую каюту. Упал без сил и доктор Лукашин, который не сомкнул глаз все эти дни. А Петр Сухов сидел в командирском кресле перед пультом и смотрел на яркие огоньки далеких звезд.

Оптический умножитель сейчас мог продемонстрировать скопление Дриады во всей его варварской красе, увеличить изображение любого его светила до краев экрана, но командир фрегата предпочитал глядеть на мутный, расплывающийся кружочек на пределе видимости. Пусть Дриады остаются лишь желтым пятнышком в центре большого экрана.

Цак, цак, цак… — щелкали секунды. Как сонные улитки, ползли минуты. Часовая стрелка почти не сдвинулась с места с тех пор, как фрегат лег в дрейф. До конца вахты было еще три с небольшим часа.

Семилетний Петя Сухов сидел на старом ковре перед напольными механическими часами с задремавшей секундной стрелкой и терпеливо ждал, когда вернется домой отец…




Шаровое звездное скопление Дриады состояло из двух миллионов звезд и чудовищного количества темной материи — впрочем, кто ее мерил и вешал? Оно было прекрасно, это чертово скопление, — подходящее местечко, чтобы погибнуть красиво.

Фрегат «Котлин» крался в назначенную точку в четырехугольнике безымянных светил. Звезды сияли ослепительно — будто галактические прожектора. Звезды — предатели, звезды — тайные слуги Великого Хаара. Какая только глупость ни лезет в башку…

После очередного прыжка Дриады заняли половину экрана. Теперь от их сияния в командной рубке стало светло, будто в летний полдень в самом центре Сахары.

— Командир, мы — как куропатка на снегу, — говорил старпом Бульбиев. — Стреляй не хочу.

И чего он хотел от своего командира? Чтобы тот погасил звезды или сделал «Котлин» невидимым?

— Идем прежним курсом, — буркнул Сухов. — Еще вопросы есть?

— Никак нет.

— Иди поспи, Семен Петрович.

Стоило кораблю выпрыгнуть из гипера в глубине скопления, звезды разбежалась — как положено по законам перспективы. И все же космический простор был лишь видимостью. Больше гипердвижок включать нельзя — густота звезд грозила кораблю гибелью.

— Обшарь-ка горизонт, — приказал Сухов штурману Иванову-Третьему.

— Горизонт чист, командир.

— Хреновато…

Петр Иванович Сухов боролся с дремотой. Этот поход дорого ему дался.

— Командир, впереди пусто, — через час доложил старлей Иванов-Третий. — Позади еще пустее.

— Продолжай шарить, — подтвердил приказ капитан третьего ранга и клюнул носом.

Радары «Котлина» обшаривали пространство в поисках десантного катера. Пусто, пусто, пусто… И вдруг некий объект возник словно бы из ничего — всего в трех с половиной тысячах километров от фрегата. Выходит, до сей поры умело прикрывался щитом невидимости.

— Неопознанный корабль! Дайте ваш позывной, — потребовал Сухов по рации. — Через пять секунд открываю огонь на поражение!

Судя по форме и размерам, это был десантный катер серии «Афалина» — именно тот, что искал «Котлин».

— Пять… четыре… три… два… — чеканил Петр, пока с катера не дали ответ.

— Я — Зу-лу Ван-Зироу-Ту.

Это был позывной разведроботов.

— Вас понял.

— Дайте свой позывной, — потребовали с катера, продолжая полным ходом идти к фрегату.

— Я — Танг-гоу Сикс-Ван-Севен, — назвался Петр.

Облегчения Сухов не испытал. Он нутром чуял: самое худшее — впереди.

— Готовьтесь принять на борт, — объявили с катера.

— Дело в шляпе, — сказал Петру старпом.

— Не говори «гоп»…

На подлете к «Котлину» десантный катер был пойман приемным устройством и попал на нижнюю палубу. Катер этот имел собственное имя: «Мадлен». Интересно, что о столь женственном имени думали роботы?

Космическое пространство вокруг фрегата казалось чистым. Подозрительно чистым, как заметил Бульбиев. И фрегат «Котлин» повернул назад. Путь домой был неблизкий.

Дежурная группа была в боевых скафандрах — на случай внезапной атаки. К тому же гости могли принести на себе какую-нибудь заразу. Матросы держали в руках бластеры с заряженными батареями, но стрелять без приказа Сухов строго-настрого запретил. У ног санитара стояла канистра с распылителем и дезинфицирующим раствором.

Матросы взяли катер в кольцо. Ждали. Роботы покидать свою скорлупку не спешили. Время шло, люди занервничали. Стволы бластеров начали гулять, нацеливаясь то на люк десантного отсека, то на выпуклость рубки.

— Ша, архаровцы! — Петр вклинился в дежурную группу. — Валерьянки не допили?

Наконец катерный люк распахнулся. По лесенке на пол трюма беззвучно спустились двое. Темно-серые, без скафандров и какой-либо одежды, без ручного оружия, но с большим серебристым чемоданом.

В высоту роботы были под шесть футов, весом (по прикидкам Петра) — килограммов под двести. Формой тела они походили на людей: две руки с пятью пальцами, две ноги с гибкими ступнями. На безволосой голове имелось лицо с глазами и ртом. Нос и уши были лишь обозначены. Органов чувств у них, надо полагать, имелось много больше, чем у людей из плоти и крови.

— Счастливы попасть к своим, — сказал разведробот на чистом русском языке.

Санитар начал санобработку: из распылителя он орошал роботов вонючей беловатой жидкостью. Они терпеливо ждали, когда душ иссякнет. На полу образовалась здоровенная лужа. Наконец канистра иссякла. Тела роботов были покрыты молочными разводами.

Роботы отряхнулись как собаки, а потом представились. Хотя они были из одной серии и походили на однояйцовых близнецов, различать их оказалось проще простого — из-за вмятины на груди. Вмятину оставил то ли удар носорожьим рогом, то ли взрыв кумулятивной гранаты. Того, что с вмятиной, звали Пауль, другого, целехонького, — Зиберт.

— Я — командир фрегата «Котлин» капитан третьего ранга Петр Сухов. Рад видеть вас на корабле — живыми и… здоровыми.

— Мы тоже очень рады, — сказал Пауль. — Вот записи, — он протянул Петру чемодан. — Их надо поместить в аварийную капсулу. Если корабль и мы оба погибнем, капсула должна уцелеть. Слишком ценные сведения.

— Дороже нашей жизни? — осведомился военмор, забирая ношу.

И чуть не выронил чемодан. Тот оказался на удивление тяжелым. Из-за покрывавшей его брони, наверное.

— И вашей, и нашей, — веско ответил Зиберт.

— Внутри — автономный гипермаяк и устройство самоликвидации, — предупредил Пауль. — Маяк заработает лишь за бортом фрегата, а заряд рванет, если чемодан попытаются взломать или открыть неправильным кодом.

— Вас понял. Следуйте за мной, пожалуйста, — произнес Сухов радушным тоном, чувствуя себя едва ли не предателем. — По прибытии на корабль вас положено осмотреть, а потом вы отдохнете… если это нужно, — добавил он, сообразив, что думает о разведроботах, как о живых людях.

— Боитесь инфекции? — осведомился Пауль. — Или хаарских кибермух?

— Таков протокол, — буркнул капитан третьего ранга.

— Да ведь мы не возражаем. — Робот развел руками совершенно по-человечески.

Командир «Котлина» первый раз в жизни столкнулся с андроидами, которые вели себя как люди, да и говорили они совсем как хомо растудыть их сапиенсы.

— Почему бы не зарастить эту вмятину? — не сдержав любопытства, Сухов спросил Пауля. — Вы же сделаны из «умного» металла.

— Она — часть моей индивидуальной истории, — с гордостью ответил разведробот. — Убрав ее, я нанесу ущерб своей неповторимой личности.

Зиберт издал звук, похожий на сдавленный смешок.

Они приближались к изолятору, куда следовало помещать военморов, которые заразились инопланетными болезнями или хотя бы побывали на чужих планетах или кораблях без герметичных скафандров. Внутри имелось все необходимое для долгого карантина.

На «Котлине» в изолятор еще ни разу никого не сажали. «Теперь обновим…» — подумал капитан третьего ранга.

— За нами была погоня, — рассказывал Пауль по дороге. — Мы едва сумели оторваться. И не факт, что за точкой встречи не следили хаарцы.

— Охота на живца? — спросил Петр.

— Сомневаюсь, господин военмор, — отвечал робот.

Глаза Пауля были словно стеклянные, но взгляд казался живым. Губы его при разговоре двигались, как у человека, а вот зубов во рту не было. Языка, нёба и гортани — тоже. Полезный объем головы был использован куда более рационально, чем у людей.

Робот по имени Зиберт безропотно вошел в изолятор. А Пауль не хотел забираться в люк. Он легко отодвинул матроса, который подталкивал его в спину, схватил Петра за рукав скафандра и затараторил, словно боясь не успеть и унести секреты в могилу:

— Мы узнали главную тайну хаарцев. Они сделают все, чтобы мы сдохли вместе с ней.

Матросы впихнули Пауля в изолятор следом за Зибертом и задраили люк.

«Главная тайна…» Детский лепет. Очевидно, разведробот повредился не только грудью, но мозгой. Позитронный мозг не намного прочнее человеческого. И радиации он боится, и жары с холодом, да и удара стальным ломом не выдержит.

Вернувшись к себе, Петр прилег на койку. Сон, как назло, слетел. И, вместо того, чтобы покемарить, пока есть время, военмор забивал себе голову дурацкими мыслями.

Сухову было страсть как любопытно: о какой такой тайне пытался рассказать ему «железный человек»? И после получасовых раздумий командир «Котлина» не выдержал, вскочил на ноги и пружинистой походкой двинулся к изолятору. На что он при этом рассчитывал? Разве на русское авось.

У входа в изолятор стоял усиленный пост. Три морпеха имели приказ командира фрегата никого не подпускать к люку. Но Сухова-то они пропустили. Капитан третьего ранга крутанул тугое колесо центрального задраивающе-винтового устройства и с громким скрипом открыл люк.

— Не стоит этого делать, командир, — остановил его на пороге пронзительный голос Зиберта. — Мы — не люди. Мы — роботы, и заводская программа нам врать не позволит, даже если очень захотим. — Молчаливый робот оказался вдруг очень разговорчивым. — Мы доложим по команде, что военмор Петр Сухов спрашивал нас про самый главный секрет. И фрегат лишится своего командира. Хорошо ли это? Иди-ка ты, Петр Иваныч, подобру-поздорову.

Капитан третьего ранга обругал себя последними словами и плотно закрыл люк. Робот был явно умнее человека. А что будет, если со всех позитронных мозгов убрать ограничители? Вытеснят нас эти «жестянки» из науки, с заводов и ферм, с эстрады и из кино. И с Флота тоже вытеснят…

Сухов уже был на пороге командной рубки, когда дежурный офицер закричал:

— Боевая тревога! Торпедная атака!

— Беру командование, — объявил Петр Сухов и тотчас крикнул: — БЧ-пять!

— АЦЛ запущены, — доложил Гурко. — Зенитные установки в готовности.

И вот началось…




На этот раз экипаж фрегата на удивление неплохо держался, хотя «морская болезнь» никуда не делась. Смертельная опасность и дохлого отмобилизует. Да и попривыкли уже малость.

Хаарские гиперторпеды поджидали «Котлин» и накидывались на фрегат при каждом его прыжке. В гиперпространстве расстояний в обычном понимании не существует, и потому все вражеские корабли, что находились в одном прыжке от русского фрегата, могли дотянуться до него и послать стаю быстроходных убийц.

Фрегат подстерегали и раскиданные тут и там гипермины. Они не могли самостоятельно двигаться, но чутко реагировали на приближение корабля.

В евклидовом пространстве военморы сбивали бы вражьи торпеды с курса, подбрасывая им ложные цели, лупили по ним из зенитных установок, резали лазерными лучами, пускали антиракеты. А в гиперпространстве возможностей борьбы с торпедами противника у фрегата было куда как меньше.

Сухов раздобыл на флотских складах двойной боекомплект, но для этих целей «Котлин» имел ограниченный запас антиторпед и АЦЛ — активных ложных целей с небольшими гипердвижками. Как говорят чиновники с золотыми погонами: «По штату не положено». На долгий бой этого добра фрегату не хватит. Легко сосчитать: через пять, максимум — шесть прыжков корабль останется беззащитным, и тогда у него будет только два пути — один другого хреновее: без долгих мучений погибнуть, сделав очередной гиперпрыжок, или тысячи лет плестись домой в обычном пространстве.

Впрочем, в этом случае люди умрут не от старости — от голода. Набитый мертвецами корабль еще долго будет по инерции тащиться меж звезд. И лишь долговечные разведроботы с уже никому не нужной информацией когда-нибудь попадут в юнитские владения, если те еще сохранятся.

Чтобы оторваться от преследователей, надо было придумать некий безумный кульбит. Ничего не придумывалось, и Петр решил созвать корабельный совет в кают-компании.

В тесноватой, но уютной кают-компании горели бра, стилизованные под керосиновые лампы. Стены по низу были облицованы панелями из мореного гаршеля — дерева ценной породы с планеты Лимпопо. Поверху они были покрыты тиснеными обоями цвета морской волны с золочеными крабами, трилобитами, морскими коньками и парусными кораблями. Вдоль стен разместились кожаные диваны, в центре стоял длинный обеденный стол.

На полу кают-компании был расстелен короткошерстный ковер из Парфии с подробным изображением битвы при Абукире. Британские линкоры стояли на кормовых якорях, взяв французов «в два огня», и расстреливали эскадру Брюэса. Почему парфянские ткачи забыли о пресловутой юнитской толерантности, понять еще можно. Но куда смотрело флотское начальство во время приемки корабля?

Ожидая офицеров, командир фрегата сел на полосатый кожаный диван, откинулся на мягкую спинку — и отключился. Сказалась череда бессонных суток. Ему перестали помогать взятые в санчасти стимуляторы — те самые, вредоносные, что так сокращают человеческую жизнь.

Петр по-прежнему оставался в кают-компании, но был уже не один. Теперь рядом с ним на диване восседали пятнистый осьминог с головой адмирала Кобурна. Вернее, это была ее дурная копия. Она имела провисшую кожу на шее и щеках, вывороченную нижнюю губу и большущие уши.

— Зачем тебе неприятности, Пиотр? — голосом адмирала Кобурна осведомился осьминог и протянул к военмору длинное липкое щупальце.

Сухов не удивился такому соседству, но фамильярностей он не терпел и отстранился. Почувствовав неприязнь, собеседник втянул щупальце в недра студенистой туши.

— Ты хочешь вернуться домой, Пиотр? Хочешь или нет?

— Что вам от меня надо? — спросил Петр.

— Ты сам знаешь. Зачем задавать глупые вопросы? — укоризненно проговорил осьминог. — Отдай нам железяк и ящик — и убирайся на все четыре стороны.

— Вы убьете роботов? — спросил Петр, чтобы выиграть время.

— Упаси боже! — Осьминог поводил пальцем перед носом у военмора. Похоже, он был искренне возмущен столь вопиющими подозрениями. — Мы лишь подотрем ненужные воспоминания и вернем этих голубчиков к тебе на корабль. Ну и чемодан, разумеется, стерилизуем. Всего-то дел. Мы же не убивцы какие-нибудь.

Сухов не собирался отдавать этому монстру разведроботов, но он по-прежнему не знал способ оторваться от погони и спасти фрегат.

— А если я откажусь?

— Придется потопить «Котлин». Как нам ни жаль, — посетовал осьминог.

Упершись руками в сиденье, капитан третьего ранга попытался встать с дивана. Это оказалось нелегким делом — задница прилипла к сиденью, словно оно было клеем намазано. Наконец Петр поднялся на ноги. И объявил своему жутковатому собеседнику:

— Если вы все сказали, я вынужден откланяться. Честь имею.

— Погоди, морячок, — остановил его осьминог мановением щупальца. — Очень уж не хочется, чтобы этот наш разговор стал последним. Давай поднатужимся и найдем какой-нибудь компромисс. Сможем — как думаешь?

Петр пожал плечами. Компромисс? Или ловушка для дурака? Нужно выспаться. Просто ему нужно выспаться. Хотя бы одну вахту. Тогда дельные мысли появятся сами собой.

— Ну, например… — словно бы додумывая на ходу, начал медленно говорить осьминог. — Мы подотрем записи в чемодане. И все. А роботы… пусть они сами подскоблят себе память. Они это умеют. Да, будет очень досадно получить пустышки. Но не тебе — юнитской разведке. Ты спасешь свой корабль и экипаж. Родных тебе людей. Тех, кто всецело тебе доверяет, тех, кто зависит от тебя.

— И как мне жить, зная, что я предал человечество?

— Ты будешь жить долго и счастливо — зная, что спас родной экипаж. И в каждой улыбке их матерей, в каждом рожденном младенце, в каждом поцелуе их жен ты будешь видеть свою окончательную правоту.

Капитану третьего ранга стало тошно. Хаарец слишком хорошо знал слабые места людей. А вот люди совсем не знали своего врага.

…Петр Сухов проснулся весь в поту. Встал с койки, подошел к умывальнику. «Надо же присниться такому бреду!» — подумал он, ополоснул лицо ледяной водой. Правда, в глубине души военмор понимал: гость привиделся ему неспроста.

И тут командир «Котлина» спохватился: «Я же был в кают-компании, ждал офицеров на военный совет. А теперь я в своей каюте. Что происходит?!» А происходило все то же — сон продолжался.

В ногах на койке сидела скользкая карикатура на адмирала Кобурна и с удовольствием ковыряла в носу. Добытые козявки хаарец наклеивал на вывернутую нижнюю губу.

— Мы все обговорили, — с отвращением произнес капитан третьего ранга. — Что вам еще надо?

Ему хотелось сбросить эту мразь с койки и пинком вышвырнуть в коридор. Но военмор помнил о возможных последствиях и терпел.

Осьминог с усмешкой взялся щупальцами за свои здоровенные уши и начал оттягивать их в стороны. Уши растягивались как резиновые.

— Я в последний раз прошу отдать нам роботов, Пиотр. По-хорошему. И мы вернем их через полчаса. Они даже не вспомнят, что побывали у нас в руках. А дальше будет по… по… — Он не договорил.

Уши его вдруг оторвались от головы — остались зажатыми в присосках. Раскинув щупальца, осьминог взмыл с койки к потолку, хотя на корвете сохранялась искусственная сила тяжести. Невидимая сила прижала его, распластала и расплющила, как блин. Мерзкий пришелец начал втягиваться в титанитовую обшивку, становясь ее частью.

В каюте возникла вибрация, так что зазвенел пустой стакан на откидном столике, поползла к краю выдвижной полки книга и задребезжали зубы. Заломило глаза, виски и затылок.

На корабле пробудился ревун боевой тревоги. Петр вскочил на ноги и, на ходу натягивая мягкий скафандр, понесся в командную рубку.

— Обстановка?! — прокричал он по «Каштану».

Командная рубка ответила голосом лейтенанта Сидорова:

— Обнаружил пять хаарских фрегатов. Взялись ниоткуда. С ними что-то происходит…

Капитан третьего ранга влетел в рубку. Дежурный офицер приник к командному экрану и с помощью фотоумножителя рассматривал вражеский корабль. Хаарец постоянно изменял свою форму, его изображение плясало, как если бы вместо вакуума забортное пространство наполнял раскаленный воздух.

— Огонь? Сигналы? — спросил Петр, прыгнув в командирское кресло.

— Ничего.

Другие фрегаты тоже менялись. Их колеблющиеся изображения все сильнее искажались — вытягивались по вектору движения. С «Котлиным» тоже было что-то не так. Петр Сухов глянул на приборы и понял: корвет с застопоренными движками стремительно несется неизвестно куда. Несется вместе с хаарцами, захваченный непонятной силой.

— Направление? — спросил Петр начальника БЧ-один Иванова-Третьего.

Штурман сбивчиво ответил по «Каштану»:

— Не могу… определиться. Приборы свихнулись, командир.

— Куда идем, мать твою?! Что там впереди?

— Похоже на черную дыру. Но ее там не бы…

— БЧ-шесть! Экстренный прыжок! — распорядился Сухов.

— Есть, командир!

Когда «Котлин» вышел из гиперпрыжка, приборы дружно показали, что никаких хаарцев отродясь не было, корвет никуда не летел, да и самой черной дыры в природе не существовало. Следовательно, людям все это привиделось. Ну что тут сказать? Чем скорее забудешь об этом мороке — тем лучше. Вот только у Петра, как назло, была слишком хорошая память…




Фрегат ВКС ООН «Котлин» под командованием капитана третьего ранга Петра Ивановича Сухова входил на рейд Нового Пинанга под бравурные звуки военного марша. Тупой нос корабля рассекал багряные волны, что лениво накатывались на песчаный берег. Красноватый блин солнца то погружался в мутные облака, то выныривал из них снова.

Находящиеся в городе и на базе ВКС военморы собрались на пирсе и встречали корабль так, словно он целым и невредимым вернулся с того света. Выстроившись вдоль кромки воды при полном параде, они отдавали честь.

Добравшись до Малайи, фрегат сделал один оборот вокруг планеты. А потом, ко всеобщему удивлению, он плавно вошел в нижние слои атмосферы и приводнился на акватории Малаккского моря. Он едва не причалил к берегу — ему бы фарватер пошире.

Сухов посчитал, что после такого тяжелого похода имеет право немного похулиганить. И прибыл к любимой Марусе вместе со всем экипажем. Впрочем, его любимая сейчас была на очередном дежурстве.

«Котлин» медленно двигался, подрабатывая двумя винтами, которые имеются на небольших кораблях для аварийных посадок на воду. Петр в парадном белом кителе стоял на броне огневой башни, приложив руку к козырьку фуражки с золоченым околышем. А когда фрегат остановился в двадцати метрах от берега, военморы на пирсе заорали ура во всю мощь легких и швырнули в воздух фуражки.

Разведроботов забрали с «Котлина» на дальних подступах к Малайе. Забирал их взвод спецназа ГРУ под командованием потертого жизнью гауптмана. Веснушчатый, рыжеволосый офицер пристально посмотрел на Сухова зелеными глазами и спросил на ломаном русском:

— Ви нье гофориль с робот? Пауль ист длинни йа-сик.

— Видеокамеры все записали. Можете проверить.

— Ай! — Гауптман досадливо махнул рукой. — Русише мастьер фсьегта йест.

— И пьет, — подмигнул ему Петр.

Гауптману шутка не показалась удачной.




Экипаж фрегата «Котлин» не был награжден, но не был и наказан за опоздание и разговоры с роботами — типичная ситуация для русских военморов. Петр Сухов так и не понял, дошли до начальства драгоценные сведения, спрятанные в бронированном чемодане и записанные в «железных» головах разведчиков, или были потеряны по дороге.




Глава вторая

Предчувствие войны


По Шестому флоту была объявлена повышенная боевая готовность. Личному составу боевых кораблей запретили сходить на берег, отменены были отпуска. Воцарившаяся неопределенность действовала на нервы. Военморы все с большим нетерпением ждали, когда же начнется эта треклятая война. Как говорится: чему быть — того не миновать. Или еще: раньше сядешь — раньше выйдешь. Скорей бы уж…




Хаарское государство (если у хаарцев вообще имелось такое образование) стороннему наблюдателю могло показаться своего рода «черным ящиком» или, того хуже, — черной дырой. Наши корабли-разведчики уходили в гипер, возвращались в евклидово пространство в глубине чужой территории, начинали передавать информацию и, за редчайшим исключением, вскоре замолкали.

Гораздо продуктивнее оказалась другая технология: корабль выныривает где-нибудь поблизости от хаарской планеты, выбрасывает в космическое пространство тысячи микроскопических роботов-разведчиков (кибермух) и тотчас уходит обратно в гипер. Спустя несколько дней или недель этот же корабль вновь появляется в глубине хаарской территории. В заранее назначенную точку слетаются уцелевшие кибермухи. Корабль забирает их и, нырнув в гипер, пытается вернуться домой. До юнитской территории добирался в среднем один из трех кораблей-разведчиков. Такой процент потерь Главное разведуправление ВКС ООН считало вполне допустимым.

Выпущенные с разведчика «мухи» собирают любые сведения: радиоволны, зрительные образы, звуки и запахи. И потом нужно немало труда, чтобы выцедить из триллионов байт информации что-то действительно ценное для командования Флота.

Главное разведуправление ВКС ООН и, уж тем более, соперничающая с ней дальняя разведка ООН не спешили делиться полученными сведениями с командирами кораблей. Разведчики боялись утечки: дескать, хаарцы не должны догадаться, что именно знает о них Флот человечества. С другой стороны, разведчики были уверены, что сведения не полны, а потому выстроенная картина может оказаться ошибочной. При этом они не столько боялись дезориентировать военморов, сколько выказать свою некомпетентность. Словом, сведения ГРУ выдавало в час по чайной ложке — и только под сильнейшим нажимом. При таком раскладе военморы никак не могли правильно готовиться к войне.

Посему боевые командиры занялись самодеятельностью и постепенно создали параллельную разведсеть, которая охватывала немалую часть хаарской территории. Снабжать добытой информацией Главное разведуправление военморы не собирались. Только баш на баш.

Разведка, конечно же, пыталась всеми правдами и неправдами узнать каждый бит информации, который стал известен военморам. Она усиленно внедряла в экипажи своих людей, шпиговала юнитские корабли «жучками» и «клопами». В конце концов получилось, что ГРУ в большей степени шпионило за своими, чем за чужими. Ну да ведь это гораздо проще.

Военморы, в свою очередь, постоянно искали на своих кораблях записывающую аппаратуру, рано или поздно выявляли и списывали на берег «крыс». Так что на Флоте все были при деле.




Какова технология корабельной разведки? Опытный, толковый командир боевого корабля старается добыть как можно больше гипердвижков. Их устанавливают на десантные катера, спасательные шлюпки и даже украденные гражданские яхты. Для разведки можно приспособить любое суденышко. Роль кибермух у военморов играли самоделки, ведь штатных роботов-разведчиков не сыщешь днем с огнем. Корабельные «кулибины» клепали их, припаивая реактивные движки размером со спичечный коробок к детекторам, что сняты с отправленных на слом кораблей.

В первую голову охотились юнитские военморы, конечно же, за хаарскими кораблями. Направляли разведчиков к хаарским военно-космическим базам, докам, учебным полигонам и боевым эскадрам и высыпали самопальные детекторы. Были детекторы относительно тихоходными и короткоживущими, так что выбрасывать их надлежало как можно ближе к вражьим кораблям и объектам. Отсюда и риск был максимальный.

Это особое искусство: незаметно подкрасться вплотную к неприятелю, выбросить детекторы и уйти незамеченным. Русские военморы не доверяли высший пилотаж автоматике — вели разведчиков сами.

Список пропавших без вести лейтенантов удлинялся с каждым месяцем. Потери мирного времени были ох как велики…




Что же удалось узнать о хаарском государстве Главному разведуправлению ВКС ООН? Разведка хранила эти сведении в глубокой тайне. А что сумели пронюхать о хаарском царстве-государстве флотские? Да почти ничего. Его словно бы не существовало вовсе. Каждая планета жила как будто по своим собственным законам, понять которые было невозможно.

У планет имелись свои корабли, часть из которых, несомненно, имели вооружения и по своим очертаниям были похожи на военные. Порой их насчитывалось до двух-трех десятков. Но военные корабли никогда не собирались в крупные флотские соединения. С этой точки зрения воевать с хаарцами будет легко: надо громить их планеты поодиночке. Однако, кто даст гарантию, что с началом войны ситуация не изменится и военморам не придется все-таки иметь дело с боевыми флотами, а не с отдельными эскадрами или флотилиями?

Противокосмическая оборона на хаарских планетах, по человеческим меркам, была организована хуже некуда, и это казалось крайне подозрительным. Нарочито беззащитные планеты уж слишком напоминали расставленные по Галактике ловушки. Правда, врагу не следовало столь явно демонстрировать уязвимость своих бастионов — и дурак поймет, что соваться туда опасно. Или такова была изощренная военная хитрость?

Впрочем, на орбитах и поверхности планет было обнаружено немало таинственных объектов, которые теоретически способны выполнять оборонительные функции. С одинаковым успехом они могли оказаться детскими аттракционами вроде «Диснейленда», хлебными элеваторами и хорошо замаскированными зенитными батареями. Пока не напорешься — не узнаешь.




На переборке в ногах койки висела в рамке из карельской березы плоская фотография улыбающихся отца с матерью. Они, совсем молодые, стояли в обнимку на берегу Черного моря. Отец — в джинсах и тельняшке, мать — в белом платье. Светило солнце, дул ветер, лохматя волосы… На тумбочке располагался объемный фотопортрет любимой. Маруся Кораблева в ярком сарафане стояла на огромном валуне, куда взгромоздил ее Петр, на фоне розового неба с желтыми облачками. Девушка раскинула руки, будто пытаясь обнять весь мир, и улыбалась в тридцать два зуба.

В каюте не было картин, и имелась всего одна бумажная книга. На выдвижной полке в изголовье койки лежал старинный «Морской устав», которую подарил отец в честь окончания кадетского корпуса. Петр любил почитать его перед сном — особенно в самые неудачные дни.

Рядом были старинные часы и барометр, который показывал парижскую погоду — правда, с небольшим опозданием. А еще каюту украшал хрустальный графин с гравировкой, который подарила Сухову команда в его тридцать седьмой день рождения.

Была в каюте и растительность. На второй выдвижной полке стоял небьющийся горшок с красным, бугрящимся чешуйчатыми отростками марсианским кактусом. Марсианин обретался в командирской каюте с того самого дня, как экипаж начал обживать «Котлин». Кто именно притащил его на фрегат, выяснить не удалось, хотя Спиваков провел самое настоящее расследование. И потому Петр Сухов решил, что это подарок от корабелов — неотъемлемая часть боевого корабля.

Кактус был молчалив и послушен — терпеливо ждал полива, изо всех сил стараясь не сохнуть, чтобы не огорчить хозяина. А когда о нем наконец вспоминали и давали воды с избытком, не чихал и не отплевывался, не начинал демонстративно раскисать или гнить, а, умудренный жизненным опытом, копил драгоценную влагу, запасая впрок. Петр не был кактусником и вообще цветоводом и потому марсианина не баловал. Но и не губил. Так себе хозяин…




Семен Бульбиев перед сном заглянул к командиру. Ради такого случая он припас бутылку настоящего армянского коньяка. Капитан третьего ранга был не против «прополоскать гланды», но сначала ему хотелось кое-чем поделиться со старпомом.

— Вот послушай, Семен Петрович, что писала семь веков назад Государственная Адмиралтейская коллегия… Устав морской. О всем, что касается доброму управлению в бытность флота на море. Книга первая. Глава первая. О генерале адмирале и всяком аншеф командующем. Та-ак… Ну вот хотя бы. «Пункт семь. Сверх потребы парусов не поднимать… Всякой аншеф командующий не имеет больше парусов подымать, только как нужда и случай требовать будет, дабы те корабли, которые на парусах не ходки, от флота не отстали».

— Ну да, уже тогда моряки соображали, что скорость конвоя определяется скоростью самого тихоходного судна… — заметил старпом.

— Предки это знали куда лучше нас.

— А что, книга твоя прямо из восемнадцатого века? Как дожила до нынешних времен?

— Перепечатали ее в конце двадцатого, а в двадцать первом страницы были залиты в пластик. Так что тыщу лет проживет.

Пока Бульбиев разливал коньяк по стаканам, Сухов открыл книгу на следующей закладке.

— Вот… «Пункт восемнадцать. О сушении парусов… Должен приказать своему капитану, дабы по вся дни, когда время допустит, парусы сушены были: как для збережения оных, так и для учения матрозов». Разве ж это не здорово?

— Так вот почему ты мучаешь экипаж бесконечными приборками и тренировками, — старпом цедил из граненого стакана коньяк.

— Идем дальше… «Пункт двадцать пять. Не стрелять по неприятелю прежде надлежащей дистанции… Капитаном, или командором кораблей не стрелять из пушек по неприятелю прежде, нежели они столь близко придут, чтоб можно вред учинить, под штрафом отнятия чина, ссылкой на галеру, или под потерянием живота, по разсмотрению дела».

— Подпустить как можно ближе — и расстрелять из всех стволов. Ёшкин кот… Сейчас такую тактику считают самоубийством.

— Это всегда было рискованно. Но, как известно, кто не рискует, тот не пьет шампанское… — Сухов глотнул коньяку, как простой воды. — А вот еще замечательный пункт. «Двадцать седьмой. Во время бою надлежит тщаться взойтить выше неприятеля… Когда флот к неприятелю в бой приближается, тогда аншеф командующему надлежит по крайней возможности тщатися так взойти, дабы неприятель у него всегда под ветром был. Однакож все с добрым порядком, дабы не отнял один у другова ветру и не помешал бы один другому по неприятелю стрелять, но держаться во ордер баталии и чинить промысл над неприятелем, под лишением живота». Ну как тебе, Семен Петрович? Неужто не греет душу?

— Коньяк ее греет, Петр Иванович… Я не очень понимаю твои исторические восторги, но согласен: предки наши были не дураки и дрались за Россию до последнего.

— А я о чем? О том, что память их посрамить никак не возможно.




Ночью Сухова разбудил топот над головой. В каюте было темно. На верхней палубе кто-то снова и снова громко стучал. Военмор прислушался и понял, что стук раздается с потолка его собственной каюты.

— Свет! — приказал Петр.

Зажегся ночник. Никого не видать.

— Полный свет!

В каюте засияли все четыре светильника. Потолок был пуст. И чист — ни единого следочка. А топот не прекращался.

«Я свихнулся?» — спросил себя командир фрегата.

Ответа не было.

Сухов поднялся с койки и быстро, но без лишней спешки оделся. На потолке топотали.

— Дежурный офицер! — позвал Петр.

Корабельный «Каштан» соединил его с командной рубкой. Посреди каюты возникло объемное изображение. Дежурный офицер в легком скафандре сидел в кресле перед командным пультом.

— Дежурный офицер старший лейтенант Иванов-Третий. За время моего дежурства происшествий…

— Отставить. Вот что, Коля. Послушай, пожалуйста, что у меня творится.

— Слушаю, Петр Иванович, — произнес штурман.

Топот, как назло, стих. Полминуты дежурный офицер вслушивался в тишину, нарушаемую лишь дыханием командира.

— Ничего не слышу, Петр Иванович.

— Стихло. Но надо бы проверить.

— Я пришлю дежурного механика.

В дверь каюты постучали.

— Разрешите войти, Петр Иванович? — раздался негромкий голос Спивакова.

— Входите, Аристарх Львович.

Адъютанта подняло с постели шестое чувство. Каким образом кондуктор чуял, что у командира возникла надобность в нем, оставалось загадкой и для Сухова, и для всего экипажа.

— Подожди, Коля, с механиком. Сейчас мой адъютант тут пошукает.

— Что случилось, Петр Иванович? — спросил кондуктор Спиваков.

Неведомый топотун снова забегал по потолку.

— Ага, — только и сказал адъютант.

И подпрыгнул. Махнул руками, пытаясь сгрести топотуна. Не вышло. Но теперь топотало уже не на потолке, а рядом с дверью.

— Компактный… — протянул Аристарх Львович. — И быстрый.

— Кто это может быть?

— А хрен его знает. В Галактике много чего водится.

— Дежурный офицер, — произнес Сухов.

— Здесь, Петр Иванович. — В каюте снова возник сидящий за пультом старлей Иванов-Третий.

— Коля, распорядись, чтобы сюда принесли инфракрасные очки или прицел.

— Слушаюсь.

Через минуту в дверь каюты постучали.

— Господин капитан третьего ранга. Тепловизор.

— Просунь в щель. Только очень осторожно.

Спиваков приоткрыл дверь. Матрос подал очки… Но топотун оказался проворней. Он выскочил в коридор, мазнув матроса по волосам.

В коридорах и на палубах фрегата была устроена настоящая барская охота на крупного зверя, организованная по всем правилам — с загонщиками и стрелками. В ней участвовал суточный наряд, усиленный изнывающими от безделья механиками машинного отделения и техниками БЧ-шесть.

Десятки матросов и сержантов были вооружены губными гармошками, трещотками и алюминиевыми кастрюлями и мисками, которые взяли на камбузе. По команде загонщики двинулись по коридорам «Котлина», изо всех сил колотя по посуде, вопя и производя всевозможный шум. Они гнали сбежавшего из командирской каюты топотуна на засаду, устроенную перед реакторным отсеком.

Разумеется, загонщики тотчас перебудили спящих подвахтенных. Из кают и кубриков полился отборный флотский мат. Впрочем, несколько любопытных матросов, сержантов и мичманов поспешно оделись, чтобы присоединиться к охоте. Раз уж сон слетел, почему бы не поучаствовать в празднике?

Стрелки были вооружены тепловизирами и инфракрасными очками — в расчете на то, что невидимая «дичь» не может мгновенно изменять температуру своего тела и нескольких секунд хватит, чтобы ее засечь и поймать. Они с нетерпением ждали, когда появится зловредное существо. Наготове была ловчая сеть и два полицейских станнера, не пойми для чего попавших на фрегат.

Однако топотун каким-то чудом сумел остаться невидимым для засады, прорвался сквозь ряды загонщиков и ушел на верхнюю палубу. Тогда облаву было решено повторить, и вот уже нарушителя спокойствия гнали по верхней палубе к командной рубке.

Петр Сухов сидел в каюте и следил по корабельной связи, как идет охота. При этом он поглядывал на пустую выдвижную полку и пытался вспомнить, чего именно там не хватает.

— Эврика! — наконец вскричал он. — Кактус сбежал!

— Какой еще кактус? — удивился находящийся с ним на связи кондуктор Спиваков.

— Красный такой, марсианский…

— Так ведь это не кактус вовсе, а зверь такой чудной! — воскликнул Аристарх Львович. — Марсианский ежик называется. Я думал: вы в курсе… Он на полгода впадает в спячку, а когда проснется, удержу не знает — носится, ищет корм, подругу и место, подходящее для устройства гнезда.

— Вот те раз… А почему он невидим?

— Лучшая маскировка — моментальная мимикрия.

Триста лет назад, когда земляне решили заселить «красную планету», у генетиков появилось много работы. Они создали десятки новых биологических видов, которые были максимально приспособлены к суровому климату Марса, но потом марсианские «уродцы» начали победоносное шествие по другим населенным планетам.

Охота закончилась неудачей. Топотун снова прорвался сквозь цепь загонщиков и словно испарился. Потные загонщики уселись на пол, кто где был, и потребовали от начальства двойную порцию компота из сухофруктов. Корабельному коку ничего не оставалось, как вскрыть неприкосновенный запас изюма, урюка и чернослива и поставить кипятиться воду.

Сухов и Спиваков отправились самолично осматривать фрегат. А что им еще оставалось? Терпеть на корабле присутствие неустановленного нарушителя означало провоцировать ЧП и подвергнуть сомнению самое главное, незыблемое правило флотской службы — власть командира на вверенном ему корабле абсолютна. Как говорится: на корабле без приказа капитана и муха не пукнет. А тут, понимаешь, партизанит целый кактус, то бишь ежик…

Командир фрегата и его адъютант продвигались по коридорам и палубам «Котлина» неспешно, внимательно смотрели по сторонам, стараясь не упустить ничего важного. Нарушителя обнаружить не удавалось, зато Петр Сухов в ходе инспекции обнаружил схрон с низкокачественными порнофильмами и большую кофеварку, которую корабельные умельцы переделали в самогонный аппарат. Капитан третьего ранга поставил сам себе на вид.

— Это лишняя лампа. Вчера ее тут не было, — вдруг объявил Спиваков.

— Вы уверены?

— У меня глаз — ватерпас.

Подозвали матроса с инфракрасными очками. На его взгляд, подозрительная лампа ничем не отличалась от своих соседок.

— Как это понимать? — осведомился у адъютанта командир фрегата.

— Значит, ежик меняет не только форму и цвет, но и температуру тела.

Суточный наряд приволок высокопрочную сеть для ловли экзотической рыбы и зазевавшихся диверсантов. Сняв обувь, матросы под командой Спивакова беззвучно подкрадывались к невидимому ёжику, но он хорошо видел, еще лучше различал запахи, а уж слышал и вовсе великолепно.

Одна была у ёжика проблема — топотал он громко, когда шел на прорыв. Поэтому кондуктор приказал матросам надеть боевые костюмы, вооружиться баллонами с усыпляющим газом и навострить уши. Заодно пришлось задраить все каюты, кубрики и рубки — морока еще та. Зато дело сразу пошло на лад.

В конце концов красного марсианского ежика все же поймали на подступах к камбузу и посадили в пустующий террариум. Ежик, при всей своей непохожести на земной прототип, за милую душу хлебал молоко и грыз сушеную рыбу. Ведь насекомых на «Котлине» не было. В террариуме он тосковал и просился на волю. Ежика было жалко, но выпускать его в корабельные коридоры было нельзя.




Война не была объявлена. Однако де-факто она велась — уже в двух десятках галактических секторов гремели взрывы и сверкали лазерные лучи. Эскадры и отдельные боевые корабли, принадлежащие людям и хаарцам, не торопились геройски погибнуть и крайне редко вступали в бой с равным противником. Зато, имея подавляющее превосходство в силах, обрушивались на врага всей мощью и топили без жалости. Мирные суда в боевых условиях все без исключения считались военными и подлежали захвату или потоплению. Пиратство стало тактикой флота.

Благородством от таких боев не пахло. Некогда главные для истинного офицера понятия «честь» и «совесть», казалось, умерли. Но вскоре выяснилось, что далеко не все военморы согласны воевать по новым правилам. Под трибунал угодили первые командиры, отказавшиеся выполнять приказ, но чаще имел место скрытый саботаж. И никогда — мятеж.

Русские офицеры с их идиотской порядочностью казались юнитам пережитком рыцарских времен. Сейчас они старались не лезть на рожон, педантично выполняли все параграфы боевых уставов ВКС и, разумеется, таким макаром никого потопить не могли. Когда-то подобную практику называли «итальянской забастовкой». Адмиралы были в бешенстве, но формально к действиям русских военморов не придерешься. Им (адмиралам) хватало ума на пороге Большой Войны не гнать волну и не пытаться снять с должностей отличных профессионалов.

Мелкие стычки и узаконенное пиратство на просторах Млечного Пути бесконечно продолжаться не могли. Широкомасштабные военные действия должны были начаться со дня на день.

Адмиралтейство выжидало. «Преступная нерешительность, граничащая с трусостью», — писали оппозиционные сайты и агентства новостей. На очередном заседании Генеральной Ассамблеи ООН с запросом к генсеку обратились сразу два десятка планетарных губернаторов. Они хотели знать, какие планеты могут подвергнуться хаарской атаке в случае войны и как именно Флот готовится к нападению врага.

Генсека ООН Алваро Перес-Альмейду, чей срок полномочий истекал в этом году, все сильнее раздражали высоколобые эксперты и закулисные советчики с их взаимоисключающими советами. Ему хотелось оставить след в истории — пусть и не выдающийся, но зато свой собственный. И потому, ни с кем не согласовав, он решительным шагом вышел на трибуну Генеральной Ассамблеи и провозгласил:

— Дамы и господа! Соплеменники! Терпение нашего народа не безгранично. Обладая правом законодательной инициативы и руководствуясь коренными интересами человеческой расы, я объявляю о проведении галактического референдума. Вопрос на нем будет стоять один: объявление войны хаарским агрессорам.




Историю общечеловеческого государства следует отсчитывать с далекого 1945 года — когда была создана Организация Объединенных Наций. Полтора века это международное учреждение не являлось правительством Земли, порой оно оказывалось на грани развала. Лидеры крупнейших держав ни в грош не ставили принятые большинством стран резолюции. Но затем ситуация стала меняться.

Природные ресурсы Земли были израсходованы уже к началу двадцать второго века. Месторождения углеводородов и металлов иссякли, а ученые еще не успели изобрести матричные синтезаторы и подобные им чудо-машины. Или же их продукция была слишком дорога и энергозатратна.

Дефицит пресной воды стал катастрофическим, и большинство населения было уверено, что виной тому термоядерные станции. Затем, как на беду, случилась авария на ТЯЭС под Шанхаем. Массовые протесты не дали покрыть сетью термоядерных станций всю планету и тем самым решить энергетическую проблему. Со спасительным гелием-3 тоже ничего не вышло. Переработать сто миллионов тонн для получения одной — слишком дорогое удовольствие. Человечеству пришлось снова и снова копаться в собственных отходах и экономить на всем. Цивилизация не могла больше развиваться.

Положение усугублялось глобальным потеплением, которое породило ураганы и засуху в тропиках, особенно в зоне Сахеля. Одновременно сотни миллионов человек бежали в глубь материков с затопленных океаном прибрежных низменностей. Полмиллиарда беженцев — страшная сила, способная разрушить сами основы цивилизации.

Именно тогда — перед лицом начавшихся жестоких войн за остатки ресурсов, когда неизбежной стала гибель миллионов, возникло общепланетное государство. Создавалось оно на основе уже существующей силы — Организации Объединенных Наций.

Драконовскими мерами ООН остановило крупные конфликты и превратило десятки мелких в полицейские операции. Но спасти человечество от голода и жажды мировое правительство не могло при всем желании. Нас спасли звезды. Чужие звезды и их благодатные планеты.

Звездная экспансия человечества развивалась стремительно. После открытия гиперпространства и создания гипердвигателя в середине двадцать второго века десятки и сотни разведывательных кораблей устроили настоящее соревнование, охотясь за богатыми на минералы планетами.

Желтые карлики принесли людям приятный сюрприз: в среднем у каждой двадцатой звезды крутилась землеподобная планета. Каждая сотая планета оказалась пригодной для жизни. И самое главное: за редким исключением на них не было разумных существ. Еще проще оказалось найти планеты, чьи недра набиты минеральным сырьем.

Богатые страны колоссальным напряжением ресурсов построили тысячи кораблей. И началась эра переселения. Большая часть их жителей (за исключением фанатичных патриотов Земли и глубоких стариков) была переправлена в лучшие миры. А нищие страны и народы остались бедовать на вылущенном шарике, который переименовали в Старую Землю.

Организация Объединенных Наций, правившая метрополией последние пять веков, превратилась в федеральное галактическое государство, состоящее из пятисот колонизированных и пяти тысяч горнорудных планет. Расползтись или разбежаться этому колоссальному государственному образованию не давали три решающих фактора: могучий военный флот, тахионная связь и гиперпрыжки. Любая планета, входящая в ООН, была в досягаемости — максимум на расстоянии двухнедельного перелета от соседей. Сепаратисты были обречены на быстрый и неотвратимый разгром.

Основная функция ООН изменилась: вместо умиротворения обезумевших беженцев и голодных бунтов, а также истребления религиозных фанатиков на первое место вышла защита людей от инопланетной угрозы. Военную функцию ООН выполнял Флот, состоящий из сотен новейших кораблей, пятидесяти бригад морской пехоты, укомплектованных тяжелой техникой и десантными судами, десятки тысяч корабликов планетарной обороны, тысяч боевых станций и планетарных крепостей.

У юнитских чиновников был теперь сильный аргумент: любые сепаратисты подвергали свой народ смертельной угрозе, ведь они не могли защитить его от пришельцев столь же эффективно, как огромный флот ООН. А посему разлетевшиеся по планетам народы вынуждены были мириться с отсутствием суверенитета и необходимостью платить солидные налоги в бюджет Объединенных Наций.

Поначалу военный флот ООН был весьма разнокалиберным. Отсталые планеты оказались почти безоружны, их боевая техника безнадежно устарела. О береговой обороне и говорить нечего — бедняки обороняли себя подлатанным на скорую руку старьем. Вернее сказать, делали вид, что обороняют. Богатейшие нации не желали обеспечивать кораблями нищих соседей и норовили придержать налоги. Долго такое положение продолжаться не могло.

Окрепнув, единое государство стало вкладывать огромные средства в оборону. К сегодняшнему дню ООН создала равновесную триединую военную структуру. Все элементы ее были в наличии: боевой флот, космическая пехота и береговая оборона.




Ждать приказа было непросто. Терпеливо ждать — никаких сил. Чтобы отвлечь экипаж, Петр Сухов объявил учебную тревогу, репетируя захват корабля абордажной командой неприятеля.

В роли стремительных, безжалостных и бесстрашных хаарцев выступил взвод корабельных морпехов. Фрегатом командовал каплейт Бульбиев. А Петр Сухов внимательно следил за происходящими событиями из своей каюты.

Морпехи лейтенанта Кобылкина покинули фрегат на десантных катерах, а потом вернулись. По условиям учений, десант под прикрытием вражеского крейсера вскрыл грузовые и аварийные люки и ворвался на корабль.

После короткого, ожесточенного боя «Котлин» был взят. Вернее, уничтожен. Ибо под угрозой захвата корабля начальник БЧ-два старлей Хвостенко подорвал боезапас ракетной батареи. При взрыве фрегат раскололся надвое. Уцелевших людей унесло в космос. Вероятно, хаарцы подобрали своих. Подбирать экипаж «Котлина» было некому.

Командир фрегата был в великом гневе. И гневался Сухов в первую голову на самого себя.

Капитан третьего ранга Петр Иванович Сухов объявил построение личного состава в грузовом трюме. Побежденные военморы и победившие морпехи стояли друг против друга. И те, и другие старались не смотреть на своего командира. Между шеренгами прохаживался Петр Сухов, теребя в руках черную фуражку. Наконец он надел ее и остановился.

— Экипа-аж! Равняйсь! Смир-на! Равнение нале-ево!

С посеревшим от позора лицом Бульбиев промаршировал вдоль строя к своему командиру и отдал рапорт:

— Господин капитан третьего ранга! Завершены корабельные учения по отражению вражеского десанта. Вверенный вам корабль… — каплейт не знал, чем завершить фразу. — Вверенный вам корабль…

— Больше не существует, — Сухов ледяным голосом закончил за Бульбиева рапорт. — Мне горько, господа. Мне больно и стыдно. Мы не готовы.

Капитан третьего ранга поставил экипажу отметку «неуд», объявил выговор первому помощнику и благодарность командиру десанта. Сделал вроде все правильно, но на душе было погано. Нет ничего хуже, чем уронить боевой дух экипажа перед началом рейда, заставить подчиненных чувствовать себя оплеванными.

Петр Сухов обвел глазами выстроившийся экипаж, всмотрелся в понурые лица и добавил:

— За никудышно проведенную подготовку экипажа фрегата «Котлин» объявляю выговор капитану третьего ранга Сухову.

Военморы оживились.

— Мы полны решимости ворваться в галактическое Ядро и разнести его к ядреной матери, — продолжал командир фрегата. — Замечательно. Но при этом мы не можем отстоять родной корабль. И что это значит?

Экипаж ждал, что командир ответит сам себе, да и Сухов особо не надеялся получить ответ от своих подчиненных.

— Я задал вопрос, архаровцы. Я слушаю объяснения.

Тишина в ответ.

— Кто может доложить, что экипаж делал неправильно?

Шаг вперед из строя сделал младший лейтенант Гурко, начальник БЧ-пять, и отчеканил:

— Экипаж не прочувствовал серьезность момента, господин капитан третьего ранга.

— Не понял, — глухо произнес Сухов. — Поясните, Василий Иванович.

— Десант сражался, а экипаж играл в военную игру. Бился в треть силы.

— Разве я приказывал играть в бирюльки?

— Никак нет, господин капитан третьего ранга, — ответил за всех Бульбиев. — Такого приказа не было.

— Так какого же черта, господа военморы?!

Экипаж молчал. Капитан третьего ранга Сухов медленно обошел строй, заглядывая в глаза каждому. Многие моряки боялись смотреть на своего командира — глядели в пол, мимо или сквозь него. Иные же с вызовом встречали взгляд командира — дескать, нечего искать виновных, коли сам напортачил.

— Чтоб это было в последний раз, — закончив обход, устало произнес Петр Иванович. — Вольно. Р-разойдись.

Референдум состоялся в среду пятнадцатого июля. А в пятницу генеральный секретарь объявил состояние войны с Великим Хааром с ноля часов восемнадцатого июля по среднегалактическому времени. Так и не поняв, что на самом деле нужно от них хаарцам, тридцать миллиардов хомо сапиенс в одночасье стали солдатами первой в истории человечества галактической войны.

Как проголосовали на референдуме русские, Петр Сухов не знал. Данные были то ли засекречены, то ли их никто не подсчитывал. Цифры имелись лишь по отдельным провинциям ООН (читай: по Солнечным Системам). Старая Земля проголосовала пятьюдесятью тремя процентами «за». Не слишком большое преимущество. Человечество в целом оказалось куда более агрессивным.

Объявление войны руководство ООН обставило как праздник галактического масштаба — с помпезным военным парадом, грандиозным фейерверком и гала-концертом звезд эстрады. С Новой Земли великий праздник транслировали все новостные каналы.

Петр Сухов в эти минуты находился в командной рубке «Котлина». На экран управления огнем вывели телевизионную картинку. Над брусчаткой бескрайнего Марсова Поля ряд за рядом беззвучно неслись новехонькие, украшенными яркими эмблемами машины крылатой пехоты. Был дан залп из всех стволов, и в небесах вспыхнул огненный ковер площадью в сотни гектаров. Впечатляющее зрелище — для малых детишек и восторженных дамочек.

Военный парад транслировали на треть Галактики, но в рубке «Котлина» он мало кого интересовал. Демонстрация истинной или мнимой мощи должна была успокоить налогоплательщика. И она уж никак не могла тронуть за живое боевых офицеров, которые лучше других знали, что почем сейчас на Флоте.

Офицеры, обсуждая начало войны, возбужденно переговаривались за спиной командира.

— Зато теперь узнали, что за умное железо сходит сейчас с конвейера. А то до отставки так и не поймешь, чем силен Флот, — сказал главный механик Прохазка.

— Показухой он силен, — буркнул Хвостенко, начальник БЧ-два.

— Так тебе и покажут новейшие образцы! — воскликнул Гурко.

— Не боись! Еще как покажут, — с усмешкой произнес Хвостенко. — Бутафории налепили — вот она крыльями и машет. Хаарские шпиёны должны поверить, что мы непобедимы. Там, на трибунах сейчас, небось, каждый второй — шпиён. — Хвостенко обычно помалкивал, но сегодня он рубил правду-матку, рискуя своей карьерой.

— Ну хоть теперь настоящее дело начнется.

— Скорей бы уж…

Капитан третьего ранга терпеливо выждал, когда офицерам наскучит языками чесать, а затем повернул голову и обратился сразу ко всем:

— Чему вы радуетесь? Глобальной войне? Погибнут миллиарды.

— Не могу согласиться, Петр Иванович, — возразил Вася Гурко. — Хаарцы беспомощны, как телята.

— Чепуха. Они втягивают нас в войну, умело маскируя свою мощь, — мрачно произнес Сухов. — Уже втянули — так что первая их задача выполнена. А вот какова вторая?.. — Командир фрегата обвел глазами рубку, потом добавил — неожиданно для самого себя: — Но я ведь не говорил, что миллиарды людей погубит Великий Хаар.

— Кто же тогда? — удивился зенитчик.

— Может, мы сами. Или еще кто… Тот, кто стоит за ширмой и с усмешкой смотрит на всю эту мышиную возню.

Сухов сам не знал, почему заговорил о некой третьей силе. И вообще — откуда у него взялась такая мысль.

— По крайней мере, теперь перестанут без толку гробить русские экипажи. На войне каждый корабль ценен, — выразил надежду начмед Лукашин.

— Помечтай! — со злостью воскликнул Хвостенко. — Юнитов не исправишь. Кого посылают в глубокий рейд? Нас. Кому поручают разведку боем или прикрывать отход? Тоже нам. Как кидали русских в мясорубку — так и будут. Перед нами всегда будут превосходящие силы противника, и у нас обязательно обнаружится некомплект экипажа и половинный боезапас.

— Ты из юнитов делаешь каких-то убийц, — возмутился доктор. Он был неисправимым идеалистом.

— Не убийц, а людей, для которых хороший русский — мертвый русский, — гнул свое начальник БЧ-два. — Пока возможно, они будут выжимать из нас максимум пользы, а потом швырнут в топку без малейшего сожаления. Сугубо прагматический подход. В таком грехе они никогда не признаются. Даже самим себе. Но разве нам от этого легче?

Это был правильный разговор: о ненужной войне, которую развязали юнитские адмиралы, и о том, что русские очень скоро встанут перед выбором. Петр Сухов только время от времени чуток подправлял его русло.




Глава третья

Пересвет и Челубей


Боевые флоты медленно сходились и, обменявшись серией ударов, снова расходились — столь же неспешно и чуть ли не торжественно. Они вроде бы сражались, но по сути лишь демонстрировали свою готовность к бою. Никто не стремился доблестно погибнуть, обе стороны не торопились применить свои главные козыри, к числу которых относились Малый и Большой Доктор.

Потери звездных флотов, столкнувшихся в сражении, были пока минимальны. Большинство ударов удалось отбить или погасить защитными системами. Военморы ломали головы: противники прощупывают друг друга в поисках слабых мест или все еще надеются договориться? Наши адмиралы отмалчивались. А хаарцев и вовсе не спросишь.

Все происходящее скорее можно было считать репетицией решающей битвы, а не самой битвой. И репетиция эта проходила на фоне роскошных декораций. Наша Галактика прекрасна сама по себе, но здесь она была украшена дополнительно — будто Создатель подобрал лучший задник для этого грандиозного спектакля.

В небесах отсутствовал черный цвет. Коричневые с красным отливом облака межзвездного газа, словно истлевшие от времени занавеси, были испещрены тысячами крохотных дырочек, сквозь которые на поле боя проникал свет разнокалиберных солнц. Это был густо населенный угол Млечного Пути. Если будет приказ зачистить его по всем правилам — замучаешься. Пяти юнитских флотов не хватит…

Впереди, в глубине хаарской территории, коричнево-красноватые дырчатые облака были прорезаны ослепительно-изумрудными языками, вздымавшимися от плоскости Галактики едва ли не до ее далекого края. Правда, это лишь казалось. Человеческий глаз непременно пытается исказить истинный масштаб любого предмета или явления, чтобы охватить взглядом с одного захода и понять без чрезмерных усилий.

Изумрудные языки были инкрустированы желтооранжевыми прожилками, которые начинали мерцать, стоило подольше задержать на них взгляд. Формой своей они были похожи на знаменитые черно-алые облака в туманности M16. Разноцветные кляксы, высвеченные на складках огромного «покрывала» яркими звездными огнями, и смутные тени давно потухших «костров», забытых катастроф и сгинувших цивилизаций делали небеса в этом секторе Млечного Пути пестрой, но детально выписанной картой. Картой почти не известного людям враждебного мира, который им еще предстоит завоевать.

Некоторые аналитики Адмиралтейства подозревали, что здесь человечество наблюдает продукт инопланетной инженерии — результат воплощения титанического проекта по переустройству Галактики. Что именно строили, осталось не понятым. Ясно было одно: нынешним хаарцам подобный размах не под силу.




Флагманом Шестого флота Военно-Космических сил ООН служил грандиозный, слегка устаревший линкор «Нью-Орлеан». В командно-штабном отсеке кипела работа. Адъютанты, денщики, офицеры связи сновали туда-сюда по его огромному пространству. И только командующий флотом адмирал Джеймс Кобурн не участвовал в этой суете.

«Сотни кораблей, десятки тысяч военморов и морпехов. Жаль, если все погибнут. Пусть не все, но очень многие… — думал седовласый Кобурн. — Враг слишком силен, чтобы победить его малой кровью. К концу битвы от Флота останутся обгорелые остовы, расколотые скорлупы и россыпь спасательных шлюпок. Вот если бы…» — Мысль его оборвалась.

Джеймс Кобурн смотрел на адмиральский экран, куда была сведена вся визуальная информация. Надо быть слепым, чтобы не заметить: хаарцы ведут себя совсем как люди. Они словно говорят юнитам: побоище нам не нужно, мы лишь поддерживаем равновесие — отвечаем ударом на удар.

Терять корабли и людей было жалко до слез. Особенно — корабли. «Отличное правило было в ветхозаветные времена: сходились два рыцаря и в поединке решали, чья армия сильнее», — вдруг подумал командующий флотом.

— А что проигравшая сторона? — раздался в голове адмирала беззвучный вопрос.

Командующий Шестым флотом вздрогнул, как от внезапного выстрела.

— Кто говорит? — севшим голосом спросил он.

Нет, Кобурн по кличке «Старый Лис» еще не сошел с ума. Куда вероятнее: кто-то влез к нему в голову. Если верить докладам спецов, современные технологии еще не позволяют делать это в защищенных помещениях вроде корабельной рубки. Но вполне может существовать некий совсекретный проект. И тогда телепатический излучатель достанет тебя сквозь любую броню и не то что за тысячи миль — за тысячи парсеков. Вопрос в том, кто именно набрался наглости и решил побеседовать с адмиралом накоротке: юнитская контрразведка или Чужие?

— Простите, господин адмирал. Задумался и не расслышал ваш вопрос, — повернул к нему голову сидящий в соседнем кресле первый заместитель вице-адмирал Курт фон Засниц. У него были огромные бледно-голубые глаза — глаза ангела, маньяка-убийцы или клинического идиота. — Что вы сказали?

«Что будет делать проигравший? Сдастся? Отступит?» — продолжал невидимый собеседник.

— Да вот бормочу себе под нос, Курт.

«В высокие хаарские технологии верится больше, чем в наши. Если со мной действительно говорит хаарец, от этих переговоров может быть толк, — напряженно думал комфлота. — Если же меня затеяли проверять свои, то лучше отмолчаться и побыстрей доложить начальнику Особого отдела».

— Можно спросить, господин адмирал? — Фон Засниц поднял на командира глаза.

— Давай.

— Мы так и будем вальсировать или все же ударим?

Этот вопрос задавали командирам и себе самим все пятьдесят тысяч собранных на поле битвы моряков и десантников. Старый Лис не знал ответа.

— Я думаю…

— Из Адмиралтейства торопят с рапортом.

Штаб юнитского Флота битый час забрасывал флагманский линкор грозными тахиограммами.

— Подождут, — буркнул Кобурн.

— Скоро у Обамы лопнет терпение. — Фон Засниц имел в виду начальника Штаба Военно-Космических сил генерал-адмирала Обаму Фостера.

Адмирал не ответил, он вел переговоры.

«Проигравший оставит сектор», — Кобурн постарался четко выстроить мысль и подольше удержать ее в голове, чтобы она была услышана.

«А потом снова битва? И снова отход?» — допытывался таинственный собеседник.

«Не знаю. Нам бы сейчас разобраться…»

«Кого выставишь?»

«Да хоть сам пойду».

«Нет. Ты — уже старик. Выбери молодого. Только скорее».

«Хорошо. Я выбрал».




Фрегат «Котлин» под командованием капитана третьего ранга Петра Сухова несся навстречу врагу. «Победить или умереть», — сказал Старый Лис, и Сухов собирался растереть хаарца в межзвездную пыль. Впрочем, сделать это было непросто.

Хаарский корабль оказался такого же класса и по вооружению и скорости был примерно равен новенькому юнитскому фрегату. Так что бой предстоял равный. И результат этого боя, скорее всего, ожидается такой: соприкоснувшись бортами, в межзвездной яме будут дрейфовать два развороченных прямыми попаданиями, изувеченных остова, а вокруг, в ледяном вакууме — парить обломки сожженных спасательных шлюпок и трупы военморов… По опыту боевых действий в Дальнем Космосе — самый вероятный сценарий.

Петр Сухов особо не задумывался, почему для показательного боя был выбран именно его корабль. Фрегат недавно спущен со стапелей, успешно прошел ходовые испытания, на «отлично» провел боевые стрельбы на космическом полигоне. А его команда, костяк которой перешел на фрегат со знаменитого корвета «Джанкой», считалась одной из лучших на Шестом флоте. «Котлин» достоин представлять флот. Так, по крайней мере, думал его командир.

Для боя с равным противником Сухову надо было придумать какой-то отвлекающий прием, чтобы обескуражить хаарца, выиграть время для убийственного удара. Каждый уважающий себя командир мечтает изобрести некий коронный маневр, особенный боевой прием — такой, что повысит шансы на победу и заодно станет его визитной карточкой на флоте. Военмор обязан быть хорошим тактиком, а не бездумным исполнителем приказов — пусть даже умнейших.

Кому-то удается придумать что-нибудь действительно стоящее, кому-то — нет. Любой незнакомый корабль может преподнести тебе неприятный сюрприз. И поэтому, чтобы уцелеть, ты должен непрерывно отслеживать военную ситуацию в Галактике, отличать те корабли, что прославились успешными боями, изучать их боевые приемы и придумывать эффективную защиту.

И что в конечном итоге знал Петр Сухов о тактике хаарских фрегатов? Совсем немного. Они предпочитают сражаться группами по шесть, в крайнем случае — по три корабля. Стремительно выбрасываются из гипера в евклидово пространство, создавая преимущество на фланге или в тылу эскадренного строя. Сферой или треугольником смерти они охватывают выбранную жертву, молниеносно разделываются с ней, расстреливая до сотни ракет и торпед, и снова уходят в гиперпространство.

Крупных сражений хаарцы избегают — равно как и поединков. Но данный фрегат сам вызвался попытать счастья в одиночном бою. Значит, этот корабль чем-то отличается от других технически или дело в его особенном командире. И тогда все собранные Петром сведения и ломаного гроша не стоят. В любом случае у военмора Петра Сухова выбора не было. Его назначили для смертного боя, а не для долгих размышлений.




А боя… Боя как раз-то и не было.

Окружающий Сухова мир изменился. Вдруг. Командная рубка фрегата дрогнула перед глазами, расплылась и опять стала прежней. Военморы ничегошеньки не заметили. Все, кроме капитана третьего ранга. Потому что теперь он видел одновременно две картинки — два разных корабля…

Фрегат «Котлин» несся навстречу врагу, а в его командной рубке уже стояли чужие моряки. Они помещались в каких-то странных, вертикальных, рамчатых устройствах черного цвета — ничуть не похожих ни на ложементы, ни на командирские кресла.

Хаарцы выглядели как и при штурме рейдера: ростом под два метра, с человекоподобным телом, в мягких черных скафандрах и черных гермошлемах. Что за начинка скрыта под защитными оболочками, можно только догадываться. Во всяком случае, вряд ли это был разумный студень или пчелиный рой.

Хаарцы смотрели на людей — и не видели их. Они ведь оставались на своем корабле. Все, кроме командира хаарского фрегата. Это существо присутствовало сразу в двух местах — как и Петр Сухов. Две корабельные рубки непонятным образом наложились друг на друга.

Хаарец уставился на человека, человек — на хаарца. Сухов поймал себя на инстинктивном движении: рука потянулась к кобуре. Он заставил руку вернуться на подлокотник кресла.

«Мы должны драться?» — мысленно спросил Петр.

Желание растереть хаарца в пыль пропало. Словно это был морок, а не естественное желание каждого честного солдата. Вместо него возникло любопытство и сожаление — ему не хотелось нести смерть чужим военморам.

«Зачем?» — вопросом на вопрос ответил хаарец.

«Чтобы выяснить, кто сильней».

«Мы знаем и так».

«А мы — нет».

«Жаль».

Поединок начался прямо тут, в полете — на пересечении двух рубок, где-то в межзвездной бездне. Поединок двоих воинов, вовсе не рвущихся сражаться, но вынужденных это делать.

«Проигравший корабль будет уничтожен, — вдруг понял Сухов. — Проигравший флот уйдет. Проигравшая цивилизация растает в солнечном сиянии, сгинет в пылевых облаках…» Он твердо знал, что исход боя зависит от того, чья воля окажется сильней.

«Речь идет о пассионарности? — беззвучно задал вопрос Петр. — Мы должны выяснить, кто из нас самее? Кто сильнее хочет жить? Не политическая воля все определит, а воля к жизни? Стоять, упершись друг в друга лбами, и давить что есть силы?»

Хаарец не ответил. Он атаковал. Удар был вроде бы не очень сильным, но разил без промаха. Ты — никто, ты — пустое место, тупое животное, назначенное в забой. И ты обязан освободить дорогу другим: тем, кто умнее, настойчивее, здоровее…

Сухов стиснул зубы и выдержал удар — он знал себе цену и не мог поверить в собственную ничтожность. В глубине его космической души сидела уверенность: раз летаю среди звезд и веду за собой людей — значит, уже живу не зря.

Петр не собирался сдаваться и ответил хаарцу: «Уйди с дороги, иначе мы сметем тебя и вас всех. Ваше время ушло. Мы шагаем по Галактике — и нас никто не остановит. Прочь!..»

Петр Сухов не знал, что ощущает враг, получив его ментальное послание. И чувствует ли он вообще хоть что-нибудь. Но капитан третьего ранга Сухов хотел жить. Страстно. И еще он хотел победить и сделать свой мир просторнее, здоровее, сильнее. И потому он мысленно давил, давил на хаарца…

«Откуда такая ярость? — вновь раздался в голове голос врага. — Где вы берете столько?»

«Молодая раса, — заговорил другой хаарец — тихим, шелестящим голосом. — Мы тебя предупреждали. Они — еще животные».

«Мы — животные! Животные!» — продолжал давить военмор, заставляя себя не слушать их беззвучный разговор. Он должен был победить во что бы ни стало.




И противник не выдержал напора, пошатнулся, отступил на шаг, еще на один, и еще…

Фрегат «Котлин» приближался к исходной позиции. Хаарский флот, за исключением одного корабля, стоял на месте. Экипажи юнитских кораблей ждали сигнала к атаке. Они ничего не знали о начавшемся поединке фрегатов.

Адмирал Кобурн на секунду задремал. Уронил голову на грудь, вздрогнул и поднял веки. Обвел взглядом рубку: заметил ли кто-нибудь из подчиненных его конфуз? Все военморы уперлись глазами в экраны. Им было не до Старого Лиса.

Джеймс Гамильтон Кобурн снова посмотрел на адмиральский экран. Если не считать непрерывно меняющейся на краях текстовой информации, экран был пуст. Коричнево-красноватые дырчатые облака, изумрудные языки с желто-оранжевыми прожилками, тысячи скрытых за декорацией звезд…

— Засниц! Сбой в системе! — воскликнул командующий Шестым флотом.

— Никак нет, господин адмирал, — ответил вице-адмирал. — Враг исчез.

…По итогам этого странного боя капитан третьего ранга Петр Сухов получил орден «За стойкость и мужество», а его экипаж был награжден серебряными медалями «За военно-морские заслуги». Популярность Сухова выросла еще больше. Теперь о нем узнали не только пятьсот миллионов жителей Старой Земли, но и свыше пяти миллиардов рассыпанных по Галактике граждан ООН.

Популярности командир «Котлина», понятное дело, не искал и с раздражением наблюдал, как невидимая рука колонеля Ригерта из флотской контрразведки умело организует рекламную кампанию. Однако Сухов Порфирию Петровичу Ригерту не звонил и не писал, прекратить ее не требовал. Понимал, что это неотъемлемая часть войны.

На вопросы докучливых репортеров, за какой именно подвиг награжден командир «Котлина», Петр Сухов всякий раз заученно отвечал:

— За участие в генеральном сражении при Изумрудной туманности.

— И что вы там делали?

— Бодался…




Глава четвертая

Хаарское пленение


После проигранного поединка хаарцы ушли только из одного сектора. В остальных война продолжалась.

…Вражеская эскадра спешно выдвигалась в район переменной звезды Желтая Гадалка. Шла в кильватерной колонне, без поисково-ударных и обеспечивающих групп. В наши дни таким строем не движутся — слишком он уязвим.

В боевом порядке хаарцев были три астроматки, битком набитые термоядерными бомбардировщиками, линейный корабль — флагман эскадры, пять крейсеров, включая три ударных, два больших десантника с шестью баржами-самоходками и две дюжины небольших кораблей (фрегатов, корветов и тральщиков). В состав эскадры также входили два транспорта, плавучий док, автономная энергостанция на мощном буксире и плавучий госпиталь — весьма тихоходные суда. В результате и вся эскадра двигалась медленно и выглядела отличной мишенью.

Командующий Белой эскадрой Шестого флота вице-адмирал Синдзо Хашимото решил атаковать немедленно — причем малыми силами. Был уверен: победа будет за ним. Победа малой кровью. А случись поражение, за утрату корабельной мелочи с должности не погонят.

У Желтой Гадалки сейчас явно концентрировались основные силы хаарского флота. Так что поход эскадры не был отвлекающим маневром, не грозил он и западней. Сотни вражеских кораблей и судов мчались, летели, сползались в этот район к началу массированного наступления.

До подхода главных сил Шестого флота юнитские корабли могли только потрепать хаарцев, вывести из строя не больше десятка самых захудалых посудин. Но Хашимото был чрезвычайно амбициозным флотоводцем и не жаловал военную историю. Был уверен: главный его козырь — несравненная интуиция. Потому даже самые здравые возражения он и на дух не переносил. Вице-адмиралу не терпелось вступить в бой и первым отправить в Адмиралтейство победные реляции.

Фрегат «Котлин» выскочил из гиперпространства в сотне кабельтовых от хаарского флагмана. Петр Сухов ничего не успел разглядеть. Кибернаводчик все сделал сам. Ракетный залп — и снова нырок в гипер.

Вместе с «Котлиным» такой же маневр выполнили еще одиннадцать фрегатов и корветов Белой эскадры. Два из них были сразу подбиты и уйти не смогли. Экипажи взорвали себя, чтобы не попасть в плен к инопланетянам. Подобная участь казалась людям хуже смерти.

Эту самоубийственную тактику боевые корабли ВКС ООН применили еще раз. И еще. После третьей атаки из дюжины кораблей-смертников в строю остались лишь два фрегата: «Котлин» и «Пхукет»; они оба получили повреждения. Потери хаарской эскадры оказались минимальны: был подбит один из транспортов и несколько кораблей получили пробоины, но остались на плаву.

По логике вещей, имело смысл наносить удары по вспомогательным судам, но Хашимото стремился вывести из строя лучшие корабли противника. Те, что были способны постоять за себя. И вице-адмирал приказал нападать на крейсера и фрегаты. Хаарцы понять такую блажь не могли, перестроились и прикрыли броней и огневыми башнями четыре уцелевших тихохода.

Петр Сухов радировал на флагман Белой эскадры:

— Господин адмирал! Эффект внезапности окончательно исчерпан. Гипер на подступах к эскадре усеян минами, шныряют десятки хаарских гиперторпед. У нас боеприпасы на исходе. Заградительный огонь противника выбивает десять наших ракет из десяти. Дальнейшие атаки утратили смысл. Прошу разрешить отход к основным силам.

Вице-адмирал Синдзо Хашимото ответил тахиограммой:

— Прекрати панику! Не будь бабой! Выполняй боевой приказ!

Когда пришел ответ, каплейт Бульбиев находился рядом с Суховым в командирской рубке «Котлина».

— Самое время, — шепнул он на ухо командиру.

— Для чего? — Петр зыркнул на него. — Для чего, старпом?

Тот помолчал, подбирая слова, затем ответил:

— Расплеваться, ёшкин кот.

— Мы не готовы.

Сухов снова связался с флагманом.

— Господин адмирал! Вы сознательно губите боевой состав эскадры — это прямая измена. Выполнять преступный приказ отказываюсь. Оставляю за собой право обратиться с рапортом напрямую к командующему Шестым флотом. — И оборвал передачу.

Затем радировал на «Пхукет»:

— Самоубийством жизнь кончать не желаю. Возвращаюсь на базу. Предлагаю следовать за мной.

Командир «Пхукета» Маха Тинчанан откликнулся не сразу — советовался с офицерами:

— Получил приказ Хашимото: «Всеми средствами принудить экипаж „Котлина“ к подчинению. При попытке выхода из боя — потопить». Приказ выполнять не стану. Но и с вами не пойду. Трибунал — не для меня. Продолжаю атаку.

— Спасибо… Но ведь это конец, — Сухов тщательно подбирал слова. — Пожалейте ребят, командир. Они ни в чем не виноваты. Это нас с вами могут судить, карать. А они — люди подневольные.

Капитан третьего ранга Тинчанан ответил одним словом:

— Прощайте.

«Котлин» пошел на базу Белой эскадры Шестого флота — планету Малайю, где Сухова ждала Маруся Кораблева. Последний прыжок был рискованным — Петр Сухов хотел выйти в евклидово пространство поближе к планете. Он опасался, что фрегат расстреляют на дальних подступах к базе.

Но его поджидали и здесь. На выходе из гипера фрегат «Котлин» был атакован двумя фрегатами Синей эскадры. Не было ни запроса, ни предложения сдаться. Так на Старой Земле отстреливают бешеных собак.

Массированная ракетная атака и лучевой залп с двух направлений. А зенитные ракеты и снаряды на «Котлине» израсходованы в недавнем бою. Значит, защититься от юнитского огня нечем. Диспозиция хуже некуда. Шансов на спасение — ноль.

Сухов сделал маневр уклонения, прикрылся мобильными щитами, передал в штаб Шестого флота:

— Фрегат «Котлин» атакован двумя кораблями на подходе к Малайе. — И снова ушел в гипер.

Прыжок был совершен в опасной близости к планете. Ее гравитационное поле изрядно искажает гиперимпульс, а значит, и координаты прыжка. Точка выхода может находиться где угодно. Но Сухову опять повезло: фрегат уцелел и даже не покинул пределы Галактики.

Незнакомыми звездами военмора не удивишь. За время службы он прыгал сотни раз. И очень часто без помощи электронного навигатора ему было не узнать небо, которое воцарялось на корабельных экранах и в иллюминаторах.

На сей раз «Котлин» выкинуло в самом центре хаарских владений — неподалеку от укрепрайона под кодовым названием Красная Яма.

— Что будем делать, командир? — спросил Семен Бульбиев, когда штурман определился с местоположением. — Назад нельзя, а вперед куда? Не в плен же сдаваться.

Капитан третьего ранга пока не знал, что ответить.

Начальник БЧ-шесть старлей Шамраев доложил:

— Гипера савсэм чиста, командир. Как билюдечко голодного кота.

— Что ты знаешь о котах, Джавдет? — спросил Сухов.

И вместо ответа старлея вдруг услышал язвительный отцовский голос:

— Ну ты и влип, сынок.

Голос бати был громким и четким. Казалось, он раздался с расстояния в пару метров. Капитан третьего ранга вскинул глаза: рядом, в соседнем кресле находился дежурный офицер. Сухов-младший огляделся: в просторной командной рубке были только военморы. При исполнении. Померещилось…

Воздух перед ним словно бы замерцал. Изображение распалось на строки и заплясало — как при наведенных помехах на экране целеуказателя. Затем посреди рубки возникло старенькое кресло, что стояло на лоджии в парижской квартире Суховых. И в этом шатком кресле сидел Иван Иванович Сухов собственной персоной.

— Что ты здесь делаешь? — оторопело спросил Петр.

— Не задавай глупых вопросов, — раздраженно буркнул старик. — Разумеется, я тебя спасаю.

— От кого?

Никаким вселенским колдовством Иван Иванович не мог попасть в рубку. С Суховым-младшим говорил враг. Если, конечно, военмор просто не съехал с катушек.

— От этого. — Сухов-старший провел рукой по воздуху, будто стирая пыль с зеркала.

Командир «Котлина» глянул на экран и оцепенел. Фрегат был окружен. Нет, пока еще не хаарцами, а «ловчей сетью» — устройством, которое глушит гипердвигатель, не давая кораблю покинуть евклидово пространство. Люди редко используют эту штуковину. Крупноячеистая сеть слишком велика и тяжела, чтобы незаметно отбуксировать ее к вражескому кораблю и синхронно развернуть отдельные секции в непосредственной близости от него. Сделать это было практически невозможно.

Но сейчас невесть откуда взявшиеся многокилометровые секции почти сошлись, помещая «Котлин» в огромную сферическую клетку. А Петр, как ни пытался, не смог разглядеть с помощью фотоумножителя ни их собственных движков, ни буксиров, которые бы толкали эти колоссальные конструкции массой в десятки тысяч тонн.

Ивана Ивановича Сухова не видел никто, кроме его сына. Не видели офицеры и «ловчей сети» — иначе на фрегате давно бы ревела сирена боевой тревоги и звучали по «Каштану» взволнованные голоса начальников боевых частей.

— Надо объявить тревогу, — глухо произнес капитан третьего ранга.

— Нет смысла. Ты все равно опоздал, — возразил некто, принявший вид его отца.

— Кто тебя послал?! — потребовал Петр Сухов.

— Ты сам. Кто же еще? — удивился мнимый отец.

— Я ТЕ-БЯ НЕ ПО-СЫ-ЛАЛ, — звенящим от напряжения голосом произнес командир фрегата.

— Только не надо нервничать. — Сухов-старший укоризненно покачал головой. — Так ты скоро станешь записным психопатом.

— Ты — агент врага.

— Разве ты объявлял войну хаарцам, или они — тебе? — удивился Иван Иванович. — Паны дерутся — у холопов чубы трещат. Тебе-то что делить с такими же подневольными офицерами, только хаарского флота?

— Делить нечего. Но где гарантия, что меня отпустят подобру-поздорову?

Отец ответил не сразу — видно, советовался с кем-то.

— Гарантии нет, — признал он.

— То-то и оно.

— Гарантии нет, но есть надежда, — добавил Иван Иванович. — Та самая, что подыхает последней.

— БЧ-два! Батарея — огонь по «ловчей сети»! — скомандовал Петр.

Ответа не последовало.

— Экипаж! Слушай мою команду! — Сухов обратился по «Каштану» к своей команде. — Доложиться по отсекам!

Тишина. Командир фрегата обвел глазами командную рубку. Офицеры замерли у пультов и даже Бульбиев был недвижим, словно окаменел. Сухов подошел к нему, хотел тронуть его за локоть и обнаружил, что рука скользит, не касаясь мягкого скафандра.

Итак, на «Котлине» двигаться мог лишь Петр Сухов. «Ничего страшного не произошло: все живы, — подумал он. — Эти паскуды украли у меня экипаж. Ладно. Тогда я все сделаю сам». Он решил в одиночку открыть огонь и пробить брешь в «ловчей сети».

Петр отдал команду электронному наводчику. Тот не ответил. Капитан третьего ранга повторил приказ. Нулевая реакция. Корабельные системы не замечали своего командира. Время на «Котлине» остановилось — для всех, кроме Сухова.

— Может, хватит дурью маяться? — осведомился отец. — Я позволил тебе воздух сотрясать, потому как бесполезно объяснять дураку. Чтобы дурак понял, что перед ним каменная стена, а не картонка, он непременно должен себе лоб расшибить. Убедился, что «Котлин» поимели? Успокоишься теперь-то? Или снова будешь пробовать?

Петр Сухов в сердцах плюнул под ноги. Плевок остался висеть над полом. Военмор достал из кармана носовой платок и убрал слюну — нехорошо мусорить на корабле. И только тут заметил, что сам ходит по командной рубке, не касаясь подошвами титанитовых плит, которыми устлан ее пол. Хорошо хоть воздухом по-прежнему можно дышать.

Капитан третьего ранга снова уселся в командирское кресло — вернее, завис над ним.

— Если вы, сукины дети, всемогущи и можете управлять временем, что вам мешает вышибить из меня дух? — спросил Петр у Сухова-старшего.

— Хоти мы твоей смерти, ты был бы мертв еще тогда, на «Джанкое».

— Ну ладно… Что вам от меня надо?

— Тебя хотят кое-чему научить, сынок. Ты не против?

— Кто?

— Да эти… типы, — усмехнулся Сухов-старший.

— И чему же?

— Не сказали. Вроде как сюрприз.

— Детский сад какой-то…

«Что толку допытываться, если они все равно сделают то, что хотят? — подумал Петр. — Из упрямства? Просто я не могу сдаваться без боя. А как сражаться в нынешней ситуации? Как им нагадить? Пустить пулю в лоб? И кому от этого будет хуже?»

— Поехали, — едва слышно прошептал Иван Иванович и сгинул.

Капитан третьего ранга непостижимым образом покинул корабль. И в своем мягком скафандре с откинутым капюшоном он летел над хаарской планетой. Сухов глядел на несущуюся внизу поверхность, словно сквозь прозрачную стену — встречный ветер не хлестал ему в лицо, ледяной воздух стратосферы не морозил гортань и легкие.

Мелькали пейзажи — один причудливее другого. Проплыло скалистое плато, тут и там иссверленное большущими воронками сине-стального цвета. Зачем сверлили? Что это за сооружения? Жерла пушек, нацеленных в зенит, или тщательно раскрашенные воронки от упавших ракет?

Воронки порой плевались в небо розовой жижей. Сотни тонн чего-то похожего на йогурт превращались в вышине в узорчатые хлопья, которые парили, медленно опускаясь на землю. У самой земли хлопья взрывались и горелыми, черными ошметками осыпались на скальный грунт.

Скалы закончились, на смену им пришли бескрайние заросли кустарника. Темно-коричневые ветки сплелись в непроходимую чащу. И сквозь эти кусты проросли тысячи тонких бирюзовых колонн с синими воронками на вершинах.

Вот из этих воронок йогурт в небеса не вылетал. Для чего они? Дождь собирают? Слушают Глас Неба?

Колонны раскачивались от ветра. Казалось, что из густого, потемневшего от засухи мха торчат синие сыроежки на длинных ножках. Но Петр уже понял, какого размера эти «грибочки». До сотни метров высотой. Солидно…

Потом заросли оборвались, и в поле зрения попали круги. Огромные, аккуратно прочерченные круги с ровной поверхностью. Они были тесно уставлены лимонно-желтыми объектами, которые больше всего напоминали красивые, но малосъедобные ханьские груши. Размером «груши» были поменьше ворончатых колонн — метров по пятьдесят-шестьдесят в высоту. Время от времени они резко вздрагивали, будто скрытые под скорлупой детеныши толкали изнутри ногами, били клювами, но вылупиться пока не могли.

Между кругами росла пушистая трава — бордовая с сероватыми верхушками. Трава метров пяти в высоту. В ней паслись оранжево-синие гусеницы с массивными черными головами. Они все время что-то жрали. По крайней мере, Сухову поначалу виделось именно так. Но вскоре он понял, что эти медлительные существа вроде бы расчесывают шерсть. Трава оказалась исполинской шерстью. И вся холмистая равнина, над которой он пролетал, — одно колоссальное живое существо. Тогда выходит, что с помощью «груш» хаарцы то ли кормили этого монстра, то ли, напротив, — доили. А может, они брали у монстра анализы. Или все три дела разом.

Неожиданно Петр осознал, что ощущает запахи. Хаарская планета пахла. Каждый ее участок пах по-разному, но всегда непривычно. Синие воронки испускали сильный запах корицы, смешанной с канифолью, «груши» нестерпимо воняли тухлыми боровиками, но сквозь эту удушливую вонь с порывами ветра просачивались ароматы цветущего жасмина и подсыхающей персидской сирени. От гусениц несло машинным маслом и молочной отрыжкой насытившегося младенца, а травяная шерсть каждой шерстинкой-стебельком источала сложносочиненный аромат гречишного меда, спелого гриба ивишеня, давно не мытого бродильного чана и медной патины.

Удивить опытного космопроходца поразительными ароматами — задача трудная. В Галактике есть великое множество веществ и существ, чьи запахи не передать словами. «К чему мне все это показывают? — подумал Петр. — Зачем парфюмерию развели? Зря только голову морочат».

Полет замедлился. Сейчас Сухов планировал над хребтом хаарского монстра, протянувшегося от горизонта до горизонта. И вдруг, ни с того ни с сего, огромная спина лопнула, с треском и хрустом разбросав по сторонам рваные, окровавленные лопасти. Трудолюбивые гусеницы, кувыркаясь, летели по небу, «ханьские груши» втягивались в монстрову плоть, оставляя после себя круглые проплешины.

Военмора втянуло в разрыв, будто могучим насосом, и понесло в глубь грандиозного существа. По лохматым стенам рожденного прохода струилась бордово-фиолетовая жидкость. Кровь или смазка. Из прогрызенных в монстровой плоти дыр в проход вываливались метровой длины куколки, покрытые беловатой паутиной и прозрачной слизью. Куколки остро пахли горчицей и пронзительно пищали.

Позади края прохода уже сблизились и дыра начала затягиваться. А впереди, в глубине чудовища, обнаружилось маленькое светящееся пятнышко. Оно росло, и вскоре стало ясно: Петра несет прямиком в расплавленный металл. В лицо командиру «Котлина» все сильнее дышало жаром.

Затормозить было невозможно. Вцепиться в плоть чужой планеты не удавалось — Сухов летел далеко от стен прохода, да и скорость его была велика. Он мысленно попрощался с отцом, Марусей и со своим верным экипажем. Знать, суждено погибнуть в чужих краях. И что лучше: сгореть или утонуть? Один хрен. Противнее всего медленно и мучительно подыхать от удушья. Но сейчас все будет быстро…

Военмор хотел опустить на лицо капюшон скафандра. Капюшон пропал — хаарцы знали свое дело. Жар нарастал, становясь нестерпимым. Петр инстинктивно зажмурился. Обожженная кожа на лице и руках пошла пузырями. Волосы на голове, ресницы и брови вспыхнули. Военмор больше не мог втягивать раскаленный воздух в горло. Все-таки ему суждено задохнуться.

Сухов закашлялся, сжег себе рот, гортань, опалил бронхи и от дикой боли должен был потерять сознание, но внешняя сила, которая влекла его в ад, каким-то образом удержала Петра в сознании. Быть может, хаарцам было интересно наблюдать, что чувствует хомо сапиенс, когда распадается его тело. Возможно, шел один из экспериментов по созданию стратегически важного оружия в борьбе с человечеством — оружия под названием БОЛЬ.

Магма была уже совсем близко. Голова, руки, грудь военмора запылали. Он горел как факел — но не умирал. И вот уже весь превратился в пламя.

Отныне Сухов не был человеком из плоти и крови. Он стал разумным огнем, всепожирающим пламенем. Он питался окружающей его косной материей. Он мог испепелить любого. Он любил и умел испепелять и никогда не пренебрегал этим пронзительным удовольствием…

Сухов распластался на полу. Он не пытался двинуть рукой или ногой — наслаждался покоем. И живительной прохладой. Пил ее всей кожей и каждым волоском, глотал, наполняя легкие, и все не мог напиться.

Он лежал на спине и смотрел на потолок, который был гладок, сер и пуст. Затем военмор ощупал себя: похоже, он цел и невредим. А вот душа насквозь прогорела и нужно время, чтобы зарастить дыры.




Сгорев дотла в недрах планеты, капитан «Котлина» возродился, чтобы вскоре снова погибнуть — теперь уже в морской пучине. Он тонул и становился водой, наполнившей его рот, горло, легкие. Он бурлил, тек, плескал, пенился и растворял в себе…

Затем его пытали космическим холодом, превращали в кусок льда. И он сам сделался леденящей стужей и с великим удовольствием морозил все вокруг. Хаарский эксперимент продолжался…

Петр понятия не имел, что в это время происходило с его экипажем. Сам он не пил, не ел и не спал которые сутки, но не испытывал от этого никаких мучений или хотя бы желаний. Его разум был оторван от тела, как и сам Петр Сухов — от вверенных ему военморов. Хотя выглядело так, будто его тело осталось при нем — целехонько. И оно безропотно подчинялось командам мозга: двигало руками-ногами, вертело шеей, разглядывало хаарские чудеса и мерзости.

Хаарский плен был вроде и не плен вовсе. Петр потом, как ни старался, так и не смог отделить воспоминания о реальных событиях от насыщенных деталями снов или весьма правдоподобных видений.

…Петр Сухов шел по серому коридору, который казался бесконечным. В стенах его не было дверей, на потолке не висели лампы, не видать было полос люминофора и светодиодов, но коридор этот оказался равномерно и не слишком ярко освещен.

Сухов шел вперед, потому что надеялся куда-нибудь прийти, — не оставаться же здесь (незнамо где), чтобы сдохнуть от жажды, голода и одиночества.

Вдруг из стены выступил черный человек без лица.

— Сюда нельзя, — мысленно произнес он.

— Почему? — военмор остановился.

— Тебе сюда нельзя, — с напором повторил Черный.

— А куда можно?

Черный не ответил. Петр развернулся и пошел обратно. Метров через сто из стены выступил точно такой же человек и сказал:

— Прохода нет.

— Я только что здесь проходил.

— Прохода больше нет, — Черный был непреклонен.

Сухов потоптался немного. Имело смысл без дальнейших разговоров двинуть Черного под дых, а потом рубануть по шее. Но безоружному военмору не хотелось начинать здесь войну. Тем более, он отнюдь не был уверен, что сумеет голыми руками прошибить Черного. Вдруг перед ним робот, скроенный из титанитовой брони, сгусток силовых полей или вовсе мираж?

Петр снова развернулся. Пошел в сторону того, первого Черного. На сей раз страж возник на его пути уже через два десятка шагов.

— Сюда нельзя.

Сухов не остановился. Он ударил плечом в грудь Черному и одновременно нанес удар в ровную, матовую поверхность его шлема — как раз в том месте, где у человека находится лицо. Черный лишь слегка покачнулся. Военмор бил снова и снова. Короткие, резкие удары в самые уязвимые места. Уязвимые для человека — не для инопланетянина.

Черный сдачи не давал. Он молча держал удар. У военмора рука устала. Оттолкнувшись от стража, он ударился в стену, скользнул по ней и оказался у Черного за спиной. Петр бегом устремился дальше по проклятому коридору. И вдруг понял: бежать-то некуда: впереди и позади плечо к плечу стоят Черные, намертво перекрывая путь.

«Они вынуждают меня убить кого-нибудь из них, — сообразил Сухов. — Но зачем? А если я не хочу убивать?»

— Пропустите, гады! Христом богом прошу! — мысленно воззвал к Черным Петр.

— Прохода нет, — ответ был прежний.

— Ну тогда не взыщите!

Военмор разбежался, насколько позволил свободный отрезок коридора, и, взлетев в воздух, ударил ногой в шлем ближнего Черного. Под каблуком что-то хрустнуло. Черный качнулся назад и наверняка упал бы на спину, но сгрудившиеся соратники удержали. Он сполз на пол, не издав ни звука.

Черные сомкнули строй. Перед Суховым снова была живая стена. Пришлось отступить. А позади теперь всего в шести шагах молча стояли еще пятеро Черных.

Если от Петра ждали убийства, они его получили. Командир «Котлина» бил Черных яростно, бил насмерть — пока впереди не осталось живых. И вдруг он обнаружил, что поверженные Черные исчезли. Военмор обернулся. Коридор позади тоже был пуст.

— Сволочи! — прошипел Петр и пошагал дальше — в никуда.

Чем дольше он шел, тем яснее понимал: это был психологический тест. И он, капитан третьего ранга Петр Сухов, этот хаарский тест провалил.




Сухов снова сидел в командирском кресле. Рядом застыли его товарищи. Время для них по-прежнему не существовало или было остановлено — не суть важно. Вражий эксперимент продолжался.

В голове Петра кто-то ковырялся, рылся, копошился. И капитан третьего ранга ничего не мог с этим поделать. Собственная башка оказалась ему не подвластна. Ощущения были мерзкие и особенно бесило чувство полной беспомощности. Было страшно: а вдруг они, эти копуны, испортят ему мозги, сделают идиотом, того хуже, своей марионеткой? Или засунут ему в башку «жучка» с ретранслятором и станут на другом конце Галактики слушать все до одной мысли. Тогда на командных должностях, да и вообще на Флоте военмору Сухову делать нечего.

Копошенье это продолжалось долго — по внутренним ощущениям, минут тридцать. Часы у Петра Сухова, как и вся остальная корабельная электроника, не работали. В теле военмора тоже что-то происходило. Словно кто-то незаметно просочился в организм и теперь трогал внутренние органы и аккуратно, но все же ощутимо, двигал их.

— Что вам от меня нужно?! — прокричал Петр, но ответа не получил.

Тогда он задал этот вопрос мысленно и куда как спокойнее. Ему сразу же ответили:

— Тебя нужно исправить.

— Зачем?

— Чтобы мы могли разговаривать. Ты слишком закрыт. И ничего не умеешь.

Что они имели в виду?

— Оставьте в покое мое тело.

— Мы его чиним.

Спорить с хаарцами было бесполезно.

— Я хочу остаться человеком, — попросил Сухов. Ему стало стыдно за проявленную слабость, но мысль произнесенную обратно не воротишь.

— Не бойся. Ты останешься лысой обезьяной.

— Я не стану хаарским шпионом. Я убью себя.

— Мы не нуждаемся в шпионах. Нам нужно понимание. — Звучало обнадеживающе, но где гарантия, что это правда? И одинаковый ли смысл обе стороны вкладывали в одни и те же фразы и слова?

Перед глазами замелькали черные полосы. Тонкие, короткие — их было множество. Глаза начало саднить, будто в них сыпанули песку, потом защипало, как от попавшего мыла. Голова была налита чугуном и слегка кружилась. Петра затошнило. «Либо они меня угробят, либо наконец оставят в покое», — решил он.

— Ну вот и все, — наконец сказали ему.

— Что все?

— Мы сделали, что смогли.

— И?

— Можете лететь домой.

— На расстрел? Как хаарские шпионы?

— А вдруг вам повезет? Нам было бы жаль потратить усилия впустую.

— И что вы будете делать тогда?

— Повторим по новой.

Военморы, сидящие рядом с Суховым, зашевелились. На экране не было ни хаарских боевых кораблей, ни «ловчей сети». Чистый космос до пределов видимости, сияние далеких звезд.

Капитан третьего ранга вспомнил доклад начальника БЧ-шесть старлея Шамраева: «Гипера савсэм чиста, командир. Как билюдечко голодного кота». В тот момент никто еще не видел опасности, да и боевую тревогу не объявляли. Потом экипаж отключился. А теперь можно спокойно лететь дальше. Вот только куда?

— Слушай мою команду! Командиры БЧ, проверить работу всех систем и доложить о готовности, — объявил Сухов по корабельной связи.

Ему надо было собраться с мыслями. Да и убедиться, что фрегат после хаарского плена в полном порядке, не помешает.




Фрегат «Котлин» возвращался домой. Шел на верную смерть. И все же военморы понимали: это лучше, чем попасть в плен. Экипаж не роптал.

— Если сразу не прикончат, еще побарахтаемся, — пробормотал Бульбиев.

— Даже если доберемся до дома, нас сгноят в карантине, — посетовал Сухов.

Они сидели в кают-компании и попивали крепкий чай с ромом. Могли себе позволить, миновав хаарскую границу. Тем более что этот ром может оказаться в их жизни последним.

— И за что нам такая немилость? — осведомился старпом, добавляя в чашку очередную порцию рома. Доля чая неуклонно снижалась и скоро приблизится к нулю. — Хаарцев в глаза не видели — значит, ничем заразиться от них не могли. Ни телесно, ни, ёшкин кот, духовно.

— Ты в этом уверен, Семен Петрович?

— Как в том, что у меня есть верхняя губа, на ней — усы, а нижние вовсе не отросли, — усмехнулся Бульбиев.

— Да ну тебя! — досадливо отмахнулся Петр. — Ёрник!

Поначалу Сухов не мог решить: говорить старпому о своих приключениях или нет. Пока не сообразил: «Чего я дурью маюсь? Зачем гробить мужику флотскую карьеру? Из нас правду вытянут по-любому — не клещами, так сканерами. Сейчас старпом честно может сказать, что ничегошеньки не знает. И с него взятки гладки. Пусть девственность Семена останется не потрескавшейся. Аминь».

— Хоть мы и святее папы римского, а все одно нам никто не поверит, — сказал Бульбиев.

— А ты поставь себя на место контрразведки. Поднапрягись, стисни зубы — и поставь, — посоветовал Сухов. — Если мы в сговоре с хаарцами, то они как следует подправили нам мозги. И тогда даже самый навороченный полиграф проверяльщикам не поможет. Все видеозаписи от приборов наблюдения, черные ящики и бортовой журнал подчищены. Если же мы обработаны хаарцами и сами о том не помним, — один хрен. Мы — то ли шпионы, то ли ходячие бомбы, а с виду кристально чистые военморы, спасители человечества…

— Ты все о контрразведке печешься — чтоб ей лапши ненароком не навешать. О нас бы кто подумал.

— А что было на самом деле, Семен Петрович? — спросил Сухов и залпом выпил чай, который вдруг потерял всякий вкус.

— На самом деле мы прыгнули в опасной близости от звезды и очутились в глубоком хаарском тылу, в одном прыжочке от укрепрайона Красная Яма. Потом дрейфовали сутки, пока ты не приказал идти домой.

— Да-с… — выдохнул командир «Котлина».

«Интересно было бы знать, сколько часов или суток мы провели тут на самом деле? И какого числа мы вернемся по среднегалактическому времени? Или хаарцы отдали мне фрегат в ту же секунду, из которой его изъяли?»

Когда сгинул хаарский морок, Петр Сухов поглядел на циферблаты корабельных и своих ручных часов — тех, что подарил отец в день окончания школы: старинных, механических, с секундной стрелкой и с земным календарем. Разница в их показаниях составляла сущий пустяк — полторы минуты. Но ведь механизм отцовского подарка до сих пор работал безукоризненно. Антикварные часы никогда не отставали и не спешили. И заводил их Петр ежедневно, в одно и то же время.

Все-таки чуток ошиблись хаарцы, подчищая следы своего присутствия, дуря головы экипажу и его кибернетическим помощникам. Трещинка образовалась между склеенными кадрами корабельной жизни. Зазорчик…

— Что ты все отцовские часы рассматриваешь? — осведомился старпом, перехватив взгляд командира. — Если убежали, надо пружину подправить. Механика — штука капризная. Гиперпрыжки для нее — сущий кошмар.

— Очень смешно. Но дома-то наши часы сверят. И кого будет тягать контрразведка?

— Всех, надо полагать. Всех, Петр Иванович… Не желаешь ли еще чайку?

— Да иди ты куда подальше, — беззлобно послал Бульбиева Сухов. — Языком мелешь напропалую, а в котелке мысли так и бурлят. Какой по счету вариант спасения изобретаешь?

— У меня конкретное предложение, Петр Иванович. Давай подведем твои драгоценные часики. И сразу всем станет жить спокойнее. Прыгали-то рядом со звездой — значит, флуктуации четвертого измерения наука нам дозволяет. Потому корабельное время, ядрён батон, и не совпадает со среднегалактическим. И все наши часы синхронно отстали. Или я не прав?

Сухов молча кивнул и подкрутил колесико на часах. Не было никаких хаарцев. И духу их не было, и странных кораблей с ловчей сетью…




Глава пятая

Искушение военмора


Корабль вернулся к планете Малайя через семь дней после юнитской атаки и экстренного ухода в гипер. Деваться-то некуда: не поднимать же «веселого Роджера» и двигать на большую дорогу. Надо идти на базу. Ждать суровой кары и лелеять слабую надежду на помилование. Или быть потопленными — без единого слова или сигнала. По уже отработанной схеме.

Однако охоту на фрегат «Котлин» и лично на Петра Сухова никто не вел. «Котлин» лег в дрейф на высокой орбите над планетой. Экипаж, за исключением дежурных, сошел на берег.

Сухова и его офицеров в космопорте, против ожиданий, не поджидали наряды военной полиции. Казалось, неделю назад вовсе ничего не случилось. Сейчас они были никому не нужны. Опять какой-то морок…

Петр Сухов вместе с первым помощником отправились в штаб Шестого флота с рапортом. В бункере, где располагался штаб, их встретили холодно и настороженно, однако обвинений выдвигать не стали.

Адмирал Кобурн разговаривать с Суховым и Бульбиевым отказался, сославшись на занятость. К Петру вышел начальник оперативного отдела Шестого флота контр-адмирал Эужениу Батишта. Это был смуглый, черноволосый человек лет пятидесяти. Он был мрачен и сверлил мятежного военмора пронзительным взглядом черных глаз из-под косматых бровей.

— Вот предписание в Главный штаб Первого сектора на Старой Земле. Вами снова заинтересовалась контрразведка. Надеюсь, вы придержите язык и не наболтаете лишнего.

— Не сомневайтесь, господин контр-адмирал.

— Тогда летите с богом.




Перед отбытием Сухова на Старую Землю и за сутки до прилета грозных проверяльщиков экипаж фрегата «Котлин» по инициативе старпома и боцмана и при поддержке начмеда обмывал свое чудесное спасение. Столы были поставлены на второй палубе, чтоб уместились все. Никого не обидели — только дежурная служба будет трезва этой ночью.

И хаарская эскадра била фрегат — не добила, и юнитские корабли расстреливали — не потопили, и во вражьем тылу удалось от плена уйти. Да и сейчас, по возвращении, укокошить могли за милую душу. Что-то в этом духе говорил старпом Бульбиев, подняв граненый стакан с мутноватой, пахучей жидкостью, что рождена была бывшей кофеваркой, а ныне славным самогонным аппаратом.

— А все мы живы, братцы!

Военморы стали чокаться, расплескивая налитую до краев самогонку. Сухов, который сидел рядом с каплейтом. Он выпил до донца вместе со всеми и вдруг сам удивился, как же это он до сих пор жив. Чудо, одно слово: чудо…

— Между первой и второй… — заспешил Семен Петрович, не давая экипажу закусить. — Выпьем за непотопляемость русского флота! Мы ведь — русский флот, как ни крути.

Выпили и за русский флот — дело святое. Военморы потянулись за тарелками с закуской: килька в томате, ставрида с добавлением масла, салат из морской капусты, говяжья тушенка и печенье «Мария». Скромность закуски искупалась ее политической правильностью. На Старой Земле появились несколько фирм, которые по старинным рецептам производили еду и питье для тех русских, кто ностальгировал по прошлому.

— А вы что молчите, командир? — спросил повеселевший от двух стаканов старлей Хвостенко.

Петр Сухов глянул на него, поднялся с титанового табурета, поднял стакан и сказал:

— Друзья мои! Мы все чаще нарушаем старые флотские традиции, но сейчас я предлагаю этого не делать. Обязательный третий тост для русских моряков, которые в море. Выпьем же за тех, кто нас ждет на берегу!

— Ура! — дружно ответил экипаж.

Выпили стоя. «А ведь я не верил, что мои ребята увидят своих родных и любимых, — подумал Петр. — Значит, все не зря…» После трех стаканов и расчувствоваться — не грех.

Когда подошли к концу выделенные командиром и принесенные из каптерки запасы спиртного, с табурета с удивительной легкостью поднялся кондуктор Спиваков.

— Я хочу произнести старинный тост русских космонавтов, — заговорил он громко, чтобы услышали расшумевшиеся военморы за дальними столами. — Сначала искали умных, но они оказались не очень здоровыми. Затем подбирали здоровых, но среди них было мало умных. И наконец, пришли к компромиссу — стали отбирать в отряд космонавтов в меру умных и здоровых. Так выпьем же за нас — надежду и опору русского флота!




Каплейт Бульбиев остался на фрегате за командира. На «Котлин» частями прибывала большая комиссия, в которую вошли контрразведчики, а также лучшие техники и психологи Шестого флота. Небось попытаются разобрать корабль и его экипаж по винтикам.

Дома побывать Сухов не успел. Смог лишь заскочить в госпиталь к Марусе Кораблевой и обнять ее. Поздоровался и сразу попрощался.

Любимая выбежала к нему на улицу через приемный покой. Маруся была в голубой госпитальной униформе — в шапочке, халате, шароварах и тапочках, поверх которых были натянуты прозрачные бахилы. Она крепко обняла Петра за шею и поцеловала в губы.

— Я знала, знала, что ты вернешься, — шептала Маруся ему на ухо. — Мне говорили: фрегат сгорел, но я не верила. Тебя не могут сбить, любимый. Ведь ты — заговоренный…

— Это ты меня заговорила, деточка. Ты одна…

…Петр Сухов отправился на Старую Землю уже привычным маршрутом. Он летел на том же гиперлайнере «Катти Сарк», на котором возвращался на Малайю из отпуска по ранению. На сей раз в рубку к Берингу он не просился — не хотел подводить старика, ведь за ним, Суховым, наверняка следит немало глаз.

Капитана третьего ранга забрали на орбитальной станции «Галилей» — сразу после того, как он сошел с трапа гиперлайнера.

К Петру подошли шестеро бойцов в черных спецкостюмах, в шлемах с поднятыми забралами, в черных матерчатых масках с прорезями для рта и глаз — дань многовековой традиции русских спецподразделений.

— Следуйте за нами, — сказал старший и протянул к нему руку в броневой перчатке.

— В чем дело, бойцы? — только и успел спросить Сухов. Что-то ледяное коснулось его шеи. Свет померк.

Челнок отчалил от станции, похожей на огромное велосипедное колесо, и устремился к Земле.

— Просыпайтесь, Сухов. Просыпайтесь, — в ушах назойливо, как матерый комар-кусака, звучал чей-то неприятный голос. Какой-то гад не хотел оставить в покое, не давал полежать в мягкой постели среди большого, неуютного мира.

Потом военмора ударили по щеке. Потом снова — хлестко, но не больно. Петр, не открывая глаз, ответил наугад. Ткнул кулаком — и попал.

— Ч-черт!

Сухов попытался вскочить, однако ноги подогнулись.

— Все силы высосали, гниды! — пробормотал капитан третьего ранга, схватился за что-то крепкое и все-таки встал. Мир закружился, земля норовила вырваться из-под него.

Оказывается, когда Петр был в отключке, он лежал на койке, застеленной белой простыней. В глазах была муть, стены комнаты ходили вправо-влево. «Какой отравой меня накормили? — подумал командир „Котлина“. Затем сообразил: — Это плоды тройной проверки. Наизнанку вывернули, чтобы правду узнать. Хорошо хоть что себя помню…» А помнил ли он себя на самом деле?

Сухов напряг извилины и последовательно назвал про себя имена своего деда и прадеда, годы жизни адмирала Нельсона и подводника Лунина, а также столицу давно исчезнувшего государства Буркина-Фасо. Вроде с памятью порядок.

Петр огляделся. Он находился в служебной комнате с зеленовато-серыми стенами из звукопоглощающего пластика, низким потолком и расставленной по углам казенной мебелью. В центре комнаты находилась койка и небольшой стол, на котором лежал стандартный биосканер для быстрого считывания физиологических параметров.

Потом Сухов сделал шаг и пошатнулся. Капитана третьего ранга поддержал под локоть невзрачный человек в форме гауптмана флотской контрразведки со смутно знакомым лицом. «Кажется, я его видел в приемной Ригерта, — наконец сообразил Сухов. — Значит, без колонеля тут не обошлось…» Правый глаз у контрразведчика начал распухать.

— Прошу прощения, гауптман, — кашлянув, извинился Петр. — Я думал: меня все еще пытают.

— Неужто вас пытали, Петр Иванович? — Голос у одноглазого оказался не таким уж мерзким — просто он дребезжал и срывался на фальцет.

— Хм. Не помню, — вынужден был признать командир «Котлина». — Химией травили — это точно. А потрава — разве не пытка?

— Порфирий Петрович не одобряет насильственные методы дознания. Однако вы же не будете отрицать необходимость проверки… Вас следовало прозондировать на предмет хаарских имплантов или психотропного программирования.

— А лично вы… против пыток? — осведомился Сухов и снова попытался шагнуть.

Колени дрогнули, но не подогнулись. Можно идти на прорыв.

— Лично я считаю, что цель оправдывает средства.

Гауптман легонько придерживал капитана третьего ранга за локоть — и это было не лишним.

— Ну и что обнаружили ваши проверяльщики? Я инфицирован?

— Вы, против ожиданий, оказались чисты и непорочны, как девственница в глыбе льда.

«Интересное сравнение, — подумал Петр. — Неужто они повышали обороноспособность ООН, вмораживая девочек в лед?»

— Значит, кишка тонка раскурочить ржавыми железками и дедовскими приемами передовую хаарскую технику? — усмехнулся он.

— Значит, тонка, — со злой усмешкой подтвердил контрразведчик.

«Найти-то не нашли — если, конечно, не врет, — подумал Сухов. — Но веры мне не будет. Хотя неужто доселе была? Не удивлюсь, если теперь меня попросят с флота. Но если оставят — тоже не удивлюсь».




Колонель Ригерт занимал тот же кабинет на третьем этаже похожего на восьмилопастный гребень здания — бывшей штаб-квартиры блока НАТО.

Пурпурные с золотом обои, бронзовые светильники, деревянные шкафы, набитые старинными книгами, двухтумбовый письменный стул с покрытыми патиной чернильницами и фигурой казака, стулья с резными спинками и черный кожаный диван, на котором контрразведчик частенько ночевал.

«Одноглазый» гауптман, что проводил Сухова в кабинет, вышел и плотно прикрыл за собой дверь.

Порфирий Петрович Ригерт мало изменился с их первой встречи. Разве что волосы на голове стали еще реже. Колонель улыбался гостю одним лишь узким и тонким ртом. Голубые глаза были усталые и будто пустые. Но Петр Сухов первому впечатлению не поверил. Контрразведчик — хороший артист.

— Вот мы и встретились снова, кавторанг, — Ригерт просмаковал последнее слово.

— Уже присвоили? Или только примериваете ко мне новый чин? — Сухов уселся на стул. — А не слишком ли много придется заплатить за очередное повышение?

Усмехнувшись, колонель Ригерт сел на свой любимый деревянный стул, заменявший ему рабочее кресло, — с высокой спинкой и мягким сиденьем. Поерзал, удобнее устраиваясь.

— Я понял… — с веселостью в голосе продолжал Петр. — Вы суете морковку под нос ослу и смотрите его реакцию. Отдернете, потом приблизите снова. Не боитесь, что осел придет в ярость и отхватит вам пальцы?

— У вас работает фантазия. Вы не боитесь вслух отрабатывать гипотезы. Это хорошо, — удовлетворенно сказал контрразведчик. — С прошлой нашей встречи вы успели пройти огонь, воду и медные трубы, — неспешно говорил он, внимательно разглядывая собеседника. — Мне вас теперь опасаться нужно.

Командир фрегата «Котлин» помалкивал. Пусть Ригерт сначала сообщит что-нибудь важное. Общий треп Сухова ничуть не волнует. Он его и не слушает вовсе.

Напольные часы со здоровенным маятником начали бить шесть часов. Громогласный их бой почему-то напоминал Петру о бренности человека. Время ограничено — надо спешить. Спешить, спешить… Бомм-бомм…

Колонель продолжил как ни в чем не бывало:

— У меня для вас имеется ряд новостей. Доблестный вице-адмирал Хашимото и его первый помощник трагически погибли в транспортной катастрофе. Объединенные Нации глубоко скорбят. Это раз. Атака малых кораблей на хаарскую эскадру признана неэффективной, а ее участники награждены орденами и медалями «За стойкость и мужество» — посмертно. Это два. Экипаж «Котлина» в этой операции участия не принимал, так как находился совсем в ином секторе. Это три. Обстрел фрегата «Котлин» юнитскими фрегатами места не имел. Жертв среди личного состава и капитального ремонта на военных верфях не зафиксировано — значит, и самого события не было. Это четыре.

За проведение успешного разведывательного похода в глубь хаарской территории экипаж «Котлина» представлен к боевым наградам. Петру Сухову светит орден «За военно-морские заслуги» и досрочное присвоение кавторанга. Приказ на подписи у начальника Генштаба ВКС ООН. Это пять.

Теперь Ригерт улыбался не только ртом, но и глазами. И в его улыбку можно было поверить.

Крайне любопытные новости — и требуют осмысления.

— И, конечно, все произошедшее — исключительно ваша заслуга, — заговорил Сухов. — Влияние господина Ригерта на Адмиралтейство безгранично.

— Вольно вам глумиться над пожилым человеком.

Порфирий Петрович ничуть не обиделся. Весь его вид говорил: я доволен, я страшно доволен, лучше не бывает.

— Вы ведь не просто так заставили меня пролететь четверть Галактики. Не только, чтоб порадовать новостями и получить в ответ полный ушат благодарностей. Я вам очень нужен. Не вы мне, а я — вам. И потому извольте не юлить, господин полковник. Не тяните время впустую. Что вы можете предложить, Порфирий Петрович? Я готов торговаться.

— Ваша роль… — Колонель подавился воздухом и закашлялся. Такой конфуз случился с Ригертом едва ли не впервые; ему пришлось глотнуть боржоми. — Ваша роль в новом государстве будет велика. Вы — национальный герой, символ русского военмора — безрассудно смелого и на удивление умного. Парадоксальный образ, который особенно близок русскому сердцу.

Петр Сухов покачал головой. От слов контрразведчика веяло не то что бы презрением, а совершеннейшей отстраненностью от русского народа — очень странного, по-своему опасного, но со своими слабостями и потому вполне управляемого.

«Новое государство, значит. А откуда ему взяться? — спросил себя кавторанг. — Юнитское государство погибать не собирается. Значит, Ригерт уверен, что я приму участие в офицерском мятеже. Веселый разговор…»

— Вы так говорите, Порфирий Петрович, будто сами не из России вовсе. Вы изучали нас — как муравьев под микроскопом, научились манипулировать целым народом и вам понравилась роль всевластного кукловода.

— Если хочешь повести за собой людей, для начала их надо понять. А понять можно, лишь изучив. Я не обладаю отличной интуицией — в отличие от вас, Петр Иванович, — продолжал хозяин кабинета. — У меня в груди, господин военмор, тоже бьется русское сердце. В силу этого факта вы расположили меня к себе — заочно. И с первого знакомства пришлись мне по душе. Именно поэтому я сделал ставку на вас, а не на какого-нибудь другого русского моряка. И ставку свою я менять не намерен. Если, конечно, вы не пошлете меня по матушке и не скажете категоричное «нет».

— Вы меня почти убедили, Порфирий Петрович. — Сухов вскинул руки, как бы сдаваясь. — Продолжайте свою вербовку. Я слушаю.

Колонель удовлетворенно кивнул и продолжил.

— Образ военмора Сухова как нельзя лучше подходит на роль временного лидера. И внешность, разумеется, тоже. Вы красивы неброской мужской красотой. Итак: смелость, сила, ум, красота. Такой блестящий набор качеств нужно использовать на полную катушку. А значит, ваше место — на верху пирамиды. Я предлагаю вам, Петр Иванович, ответственный пост — стать членом Имперского Совета.

Это было весомо. И полностью неожиданно.

— Хорошо, не государя императора, — попробовал отшутиться капитан второго ранга.

— Династический вопрос — один из самых трудных. Мы еще намучаемся с персоналиями, — Ригерт воспринял шутку всерьез.

Петру захотелось выпить. Немедля и чего покрепче.

— А можно прямой вопрос, полковник? — Сухов поднялся со стула, обошел его сзади и встал, опершись локтями на крепкую спинку.

— Валяйте.

— Уж простите великодушно, Порфирий Петрович, но на роль вершителя мировых судеб вы не годитесь. Флот особистов на дух не переносит. Народ их тоже терпеть не может. Кого вы вообще представляете? Только не говорите: определенные круги или значительную группу высокопоставленных лиц.

— Группа эта велика, и состав ее весьма разнороден. И далеко не все участники заговора — русские по национальности. Колосс на глиняных ногах по имени ООН опротивел очень и очень многим. Проблема в том, что свести воедино всех его противников нет возможности. А так… качнули бы разом — рухнул бы и разлетелся на мелкие черепки. Но стоит русакам поднять голову, как большая часть идейных противников ООН тотчас объединится против нас и будет яростно защищать доселе ненавистное им государство. Готовы живот положить, лишь бы на карте Млечного Пути никто не смог написать: «Российская империя».

— Ну, это как раз понятно и логично. И все же вы не ответили: кто за вами стоит?

— Мы мониторим общественное мнение. За нашей спиной — двести миллионов человек, которые хотят возродить российское государство. Причем треть из них не принадлежит к титульной нации. Такая поддержка помогает острее думать и смелее действовать. А думать и действовать есть кому. В заговоре участвуют представители тех слоев общества, что при любом раскладе ведут за собой инертную массу: военные, чиновники, журналисты, магнаты, ученые, менеджеры.

— Красиво говорить вы умеете — без сомнения. А вот как заставить вас, истинного патриота и умелого конспиратора, сказать что-нибудь конкретное? Назовите хотя бы пяток известных мне имен. И тогда я прозондирую почву. Вдруг вы блефуете, и на самом деле воду мутит лишь кучка параноиков в золотых погонах?

— До чего ж вы нас любите… — пробормотал Ригерт.

— Кого это «нас»? — спросил Сухов, выпрямившись во весь рост. Сейчас он, казалось, был выше колонеля на две головы.

— Особистов.

— При чем здесь ваша каста? Передо мной — не пресловутые Органы, передо мной сидит конкретный человек: Порфирий Петрович Ригерт. И этот самый полковник Ригерт вешает мне лапшу на уши. А я пытаюсь уши свои от лапши очистить.

— Терпеть не могу лапшу… — буркнул Ригерт. — Вы хотели список — получайте. Колонель Онищенко, командующий Семнадцатой бригадой морской пехоты, кавторанг Иванов-Шестой, заместитель начальника штаба Четвертого флота, каперанг-инженер Голиков, начальник базы ВКС на Малайе, — стал перечислять контрразведчик.

По лицу его было видно: по плану беседы озвучивать эти имена он не собирался.

— Кавторанг Кабаев, первый заместитель командира астроматки «Виргиния», — продолжал Порфирий Петрович, — генерал-майор Вяземский, начальник криминальной полиции Московской агломерации, кавторанг Бычков, начальник БЧ-два линкора «Висконсин», колонель Кургузин, начальник береговой обороны на Каледонии.

Должности и чины были не слишком высоки, но Сухов понимал: если эти господа, несмотря на все препоны, смогли достичь «русского потолка», им под силу вершить дела куда масштабнее. Каждый военмор мог бы командовать эскадрой, морпех — экспедиционным корпусом, а береговой артиллерист — обороной целого сектора. Начальник полиции вполне справился бы с управлением всеми силовиками Старой Земли — дай только волю.

На шестой фамилии Ригерт замолк. Промокнул платком лоб, повертел головой, словно удостоверяясь, что в кабинете отсутствуют ненужные свидетели. Свидетелей не было, бесконтрольной прослушки — тоже. Но контрразведчику все равно хотелось поскорей замолчать.

— Я назвал тех, кого можете знать по службе или сообщениям в СМИ. И довольно… Ежели вас арестуют, то вытрясут все имена до единого.

— А этих военморов вам не жалко?

— Мне всех жалко. Но вы же вцепились в меня как клещ.

— Сейчас вы напоите меня химическим чаем, и я напрочь забуду все, о чем здесь говорилось.

— Может, и так. — Пожал плечами Ригерт. — Но одно вы будете помнить наверняка — свой ответ на главный вопрос.

— Мы все время говорим о второстепенных вещах, — задумчиво произнес Сухов. — И пока ни слова не сказали о самом важном: есть ли у нас шансы на успех? Чем и как ответят русским Объединенные Нации?

Порфирий Петрович поежился и нервно зевнул.

— Начнись восстание до войны с хаарцами, шансов не было бы вовсе. А сейчас надо выбрать самый подходящий момент. Военно-политическая ситуация меняется каждый день.

— И каковы наши шансы в самом лучшем случае? Двадцать, тридцать?

— От силы десять-двенадцать.

Петр покивал и снова уселся на стул. Он мысленно поймал из воздуха число двенадцать, подбросил пару раз на ладони: почти невесомо. Затем положил его на язык и попробовал на вкус: горчило, но слегка.

— Я — человек военный и привык опираться на факты. Вам как оракулу у меня веры нет. Давайте я уж сам посчитаю расклады, — предложил Сухов.

— Я не против, — с готовностью ответил колонель Ригерт.

— В военном отношении у юнитов изначально будет тридцатикратное превосходство в силах. Конечно, даже в мирное время собрать в одном секторе весь флот — дело нереальное. Во время войны — тем более. Но ведь хватит двух эскадр, чтобы слопать нас со всеми потрохами. Такие силы Адмиралтейство высвободит без труда. Если только не начнется генеральное наступление хаарцев. У вас есть надежные контакты в генштабе Великого Хаара? Насколько достоверны ваши разведданные о начале их решительного наступления?

— Издеваетесь, Петр Иванович? Дальняя разведка вообще не располагает агентами. А зонды обеспечивают нас лишь косвенными данными.

— Что удалось собрать кибермухам? Вы ждете это чертово наступление? Если нет, то и говорить не о чем.

— Наступление будет. Но не сейчас. Конкретную дату мы определим по концентрации хаарских флотов.

— Предположим, я вам поверил. И будем считать, что вы меня успокоили. Тогда я иду дальше по списку вопросов. Номер два — пропаганда… Не сомневаюсь: юнитская пропаганда будет работать на полную катушку. И далеко не все аргументы ей придется высасывать из пальца. Какие серьезные козыри против нас? Мы разделяем Флот перед лицом инопланетной агрессии, а значит, заведомо ослабляем Звездное Человечество.

Порфирий Петрович Ригерт слушал Сухова, откинувшись на спинку кресла.

— Хуже того: мы отвлекаем часть юнитского флота на подавление мятежа, — продолжал военмор. — По сути, мы играем на руку врагу. Это предательство интересов человеческой расы, прямая измена.

— Непременно скажут, что у нас сговор с хаарцами, — добавил контрразведчик. — Что подлый враг обещал нам тридцать сребреников. Враг обманет, конечно, но мы, дурачки, верим посулам инопланетных монстров.

— Но это же бред!

— Вспомните Геббельса, Петр Иванович: «Чем чудовищнее ложь, тем легче верят в нее массы».

Спорить с профессионалом Геббельсом было глупо. Капитан второго ранга кашлянул в кулак и продолжил:

— Теперь — экономическая сторона. Сможет ли Старая Земля выжить без стратегических материалов, без военных верфей и при остром дефиците энергии? Так называемое прогрессивное человечество сбежало отсюда не просто так — по исчерпанию жизненных ресурсов. А мы на старом пепелище собираемся строить Четвертый Рим?

— На этот вопрос ответить просто: Российская империя должна включать в себя десятки планет. Рудники, промышленные комплексы, верфи, военные базы. Иначе у нас ничего не выйдет.

— Хорошее слово: «должна». Кто нам отдаст эти планеты? Даже при наилучшем раскладе, если мы выдержим первый натиск и война с ООН затянется, как долго мы сможем воевать, не имея собственных ресурсов? Пиратствовать начнем? Будем захватывать сухогрузы и контейнеровозы? И русскими пиратами будут пугать детей по всей Галактике?

Контрразведчик заложил руки за голову.

— А почему бы и нет? — произнес он мечтательно. — Ничего страшного не вижу, если какое-то время мы будем пробавляться пиратством. Захваченное добро принадлежат нам по праву — это наша доля… — ненадолго задумался, подбирая подходящие слова, — в разграблении недр Галактики.

«Чем дальше в лес, тем больше дров», — подумал Сухов, почесав в затылке. Ригерт не переставал удивлять. Вопиющий рационал и отъявленный циник на поверку оказался кабинетным мечтателем. И нет ничего хуже для судеб мира, чем власть, попавшая в тонкие, ухоженные руки такого вот фанатика идеи. Были у нас уже и Ленин, и Хайрулла, и Мендес.

— Вы меня разыгрываете, — с укоризной произнес военмор. — Или…

— Я еще никогда не был так серьезен, — снова усмехнулся Ригерт. К краям его губ и углам глаз как будто приклеилась кривая улыбка. — Ведь нам некуда отступать.

— Дело зашло так далеко?

— При множестве участников предотвратить утечку информации невозможно. Как говорят юниты: то, что знают двое, знает свинья. Меня уже вызывал второй зам начальника контрразведки Флота. Исключительно по старой дружбе он дал послушать в записи заявления троих военморов. Эти трое сдали всех, с кем были в контакте. Под угрозой расстрела или по идейным соображениям — уж не знаю. И пришлось мне на ходу сочинять байку, дескать, мы осведомлены о заговоре и нащупываем ниточки, ведущие к его сердцу. Пока не сообщали наверх, опасаясь предательства в центральном аппарате. Я доложил, что нам, хоть и не с первой попытки, удалось внедрить своих людей в ряды заговорщиков.

— И что теперь?

— Теперь счет идет на дни.

Контрразведчик смотрел на военмора. Глаза у Ригерта были нехорошие: они могли принадлежать то ли приговоренному к смертной казни, то ли матерому провокатору гестапо. И еще одно: Порфирий Петрович не был уверен, поддержит его Сухов или сдаст.

— Ответ вы должны дать сейчас. Если скажете «нет», я возьму с вас обещание не разглашать наш разговор. Если же «да»…

Сухов остановил его взмахом руки.

— Нет, Порфирий Петрович. Мой ответ: нет. Считаных дней для подготовки не хватит. И назначение времени «Ч» не должно быть вынужденным. Вы сами говорили: нужно выбрать подходящий момент. — Пару секунд подбирал нужные слова: — Вам надо разрулить ситуацию… — Военмор хотел добавить: «Любой ценой», но передумал. Это подразумевалось. — Иначе этот проект следует отложить. До лучших времен.

Колонель Ригерт смотрел мимо Сухова. Он поставил локти на столешницу, уперся кулаками в скулы и напряженно думал. Военмор тоже молчал — он уже сказал главное. Наконец хозяин кабинета разжал губы и произнес устало:

— Идите, Петр Иванович… И ждите моего звонка.

До отлета на станцию «Галилей» и пересадки на трансгалактический лайнер у Петра Сухова оставался час. Долететь из Брюсселя до Парижа и встретиться с отцом он никак не успевал, зато мог поговорить с ним по телефону.

Ригерт предоставил Сухову комнату со стационарным телефонным аппаратом, который обеспечивал мощный сигнал и на обоих концах провода давал объемное изображение во весь рост — с полным эффектом присутствия. На богатых планетах такая техника стоит в каждом доме, да и мобильники там не хуже. А на Старой Земле как жили в каменном веке, так и живем…

Звонок застал Ивана Ивановича на кухне. Отец стоял у плиты и что-то мешал на сковородке. Одет он был в старые треники, выцветшую тельняшку и смешной фартук с оранжевыми утятами. Петру показалось, что отец сильно постарел с прошлой встречи, хотя с чего бы?

Сухов-старший не сразу понял, что сын звонит ему не из галактических далей, а из соседнего Брюсселя.

— Чего ж ты, сынок, не заехал?

— Да меня тут взяли в оборот… Прилетел — и сразу обратно. Прости, батя, — повинился кавторанг. — В следующий раз — кровь из носу.

— То-то я смотрю: выглядишь хреновато.

— А ты как себя чувствуешь? Стареть-то не больно спешишь?

— Заживаться в этом раю не очень хочется, Петя. Совсем русским прохода не стало.

— Все изменится к лучшему…

— Ты мне баки-то не забивай, — перебил Иван Иванович. Он выключил плиту и сел на табурет. — Если знаешь что — все равно сказать не можешь. Не сотрясай впустую воздуся.

— Как приятно с тобой говорить, батя, — усмехнулся военмор. — Ты полон боевого задора.

— Скажи лучше, как поживает Маруся?

— Хорошо поживает. Твоими молитвами. Виделся с ней позавчера — только и успел, что обнять да поцеловать.

— Держись за нее, сынок, — посоветовал Сухов-старший. — Такие барышни на дороге не валяются.

— Само собой, батя. Я ж не дурак!

— Ты ведь что-то важное хотел сообщить, сынок, — вдруг совсем иначе, негромко, тревожно произнес Иван Иванович. — Самое время сказать, а то у меня картошка стынет.

— Ты пореже выходи из дома, папа. И не пропускай парижские новости.

Сухов-старший помолчал, сглотнул:

— Вот даже как…




Глава шестая

Главный вопрос


Петр и Маруся лежали на новой кровати, которая в подметки не годилась взорванной суховской тахте, и смотрели на потолке галактические новости без звука. Они были обессилены любовной игрой и переводили дух, чтобы опять приняться за дело. Военмор вскоре уйдет в поход, и бог весь когда они смогут обняться снова.

Перекур — и опять в бой. Новый перекур — и новая схватка… И так до рассвета. Поэтому влюбленные даже не пытались вникнуть в происходящее на экране, в сменяющиеся под потолком кадры новостей. Но приглядеться и включить звук следовало. Спецназ штурмовал трехэтажный особняк. Из окон дома бойцов встречал плотный огонь. В застилавшем экран дыму зажигались и гасли десятки вспышек — разрывы кумулятивных гранат. Наконец по особняку ударила ракетная установка. Стены здания поднялись в небо и разлетелись на четыре стороны.

Сухов лег на спину. Любимая дотронулась до его предплечья, желая остановить, но тотчас отдернула руку. Чувствовала, когда ее мужчине лучше не перечить.

— Повтор. Три минуты. Звук, — приказал военмор, и «Домовой» пустил сюжет с начала.

Взволнованный голос диктора комментировал происходящее:

— Специальная операция флотской контрразведки… В частном доме на окраине Москвы на планете Старая Земля… засели заговорщики, готовившие государственный переворот. В ответ на предложение сдаться… оказали яростное сопротивление. Чтобы избежать лишних жертв, командование приказало использовать тяжелое оружие. В результате огневого контакта все заговорщики погибли. Проводится опознание тел. Идет следствие…

Спецназовцы на вопросы репортеров не отвечали. Начальство интервью не давало. Пока. Потом будет много воплей и визга. Возможно, начнется большая политическая кампания. И чистка рядов. Или напротив — Адмиралтейство решит спустить все на тормозах, чтобы не накалять обстановку еще сильнее. Не трогать Флот в разгар галактической войны.

Экран погас. Комната провалилась во тьму. Так, по крайней мере, показалось Петру.

— Что случилось, Петя? — испуганно спросила Маруся и обняла за плечи. — На тебе лица нет.

— Ничего не случилось, милая. Страшного — ничего… — пробормотал он.

«Это ведь я виноват. Несколькими фразами я убил этих людей, русских моряков, — думал Петр, схватившись за голову. — И разве не догадывался, чем дело кончится, когда открыл свой поганый рот? Неужто надеялся: как-нибудь рассосется само собой? Это ведь я сказал Ригерту: „Вам надо разрулить ситуацию“. Никто за язык не тянул. Или это не я подписал им смертный приговор? Может, он был подписан еще при разговоре Ригерта с начальником? И эти бедняги были обречены в любом случае? Поди разберись… А полковнику небось на руку, если я буду считать себя виновным. Теперь нам придется работать вместе — и мы начинаем строить наш альянс с этого убийства».

— Ты мне не ври, Петенька, — не отступалась Маруся. — Я же тебя знаю.

— Русских заговорщиков убили, — неохотно произнес военмор. — Таких, как я.

— Теперь по проверкам затаскают?

— Пусть попробуют, тыловые крысы! — буркнул Петр, выпуская пар. — Уйду в дальний поход — год не достанут.

— А как же я? — с нежданной слезой в голосе спросила Маруся.

— Будешь терпеливо ждать меня на берегу, — с наигранной веселостью ответил Петр и протянул к ней руки.

Любимая не давалась. Сухов придвинулся к Марусе и резким движением прижал к себе. Любимая дернулась, но вырваться ей не удалось — военмор держал надежно. Тогда она наоборот, крепко прижалась к Петру плечами, грудью, животом и бедрами.

— Все будет хорошо, милая. Все будет хорошо…

В комнате зазвонил телефон.

— Закрытый разговор, — приказал Сухов «Домовому».

Тот незримой стеной отделил хозяина от Маруси. Она видела своего любимого, могла дотронуться, но не слышала ни слова.

— Капитан второго ранга Сухов слушает, — отчетливо произнес Петр.

— Добрый вечер. Говорит лейтенант Койволайнен. Мне бы очень хотелось с вами побеседовать. Приходите сегодня ко мне — в штаб базы.

Командир «Котлина» понимал, что, несмотря на негласную тройную проверку, которую выдержал на Старой Земле, разговора с контрразведкой Шестого флота ему не избежать. И все-таки в глубине души надеялся, что как-нибудь обойдется. Не обошлось…

— О чем мы должны говорить? — осведомился Сухов. — Вы нашли террористов, что взорвали мой дом?

— Нет, не нашли. Но, поверьте, у нас найдутся темы для разговора.

— Я верю… — пробормотал военмор. — Вот только я служу на флоте — в отличие от некоторых. И не могу в ущерб делу шататься по кабинетам. Обращайтесь к командующему эскадры. Если он прикажет, я к вам приду. Честь имею. — Сухов оборвал связь.

На душе было тревожно. Начинаем пожинать плоды «сорванного заговора». Русских будут проверять по всем флотам. Современный детектор лжи сбоев не дает. Нас, недовольных, выловят по одному. И о нашей участи человечество ничего не узнает. Личные дела и кадровые приказы сотрут — будто и не было таких.

— Петенька, — позвала Маруся, которая встревожилась, глядя на помрачневшее лицо любимого.

Он не отозвался.

— Петенька, — позвала снова, дотронулась до локтя. Затормошила.

— Я за него, — нехотя ответил Петр.

— Вчера о тебе говорили в госпитале.

— Кто? — спросил он без особого интереса.

— Военврачи. Начальник хирургического отделения и ординаторы.

— И что же они говорили? — Сухову стало любопытно, что могло сказать о нем Марусино начальство. И вообще: что думают о нем люди.

— Ты им нравишься, Петя.

— Разве я — барышня, чтоб нравиться или нравиться? Или поп-звезда?

— Ты теперь у нас национальный герой.

— Герой — башка с дырой, — буркнул Сухов.

— Дырявые герои тоже в дело пойдут… — замурлыкала Маруся и начала взбираться на могучий торс Петра — как опытная альпинистка на марсианскую гору Олимп.

Но гора вовсе не желала быть покоренной. Одним движением она перевернула ситуацию и обрушилась на альпинистку. Маруся была погребена под шестью пудами любви.




Новый командующий Белой эскадры контр-адмирал Пауль Гецнер решил не связываться с контрразведкой. Хоть он и терпеть не мог сыскарей и стукачей, но предпочитал не конфликтовать с ними, а откупаться. Русский военмор — не слишком дорогая цена собственного спокойствия. В результате Сухов получил приказ отправиться на допрос к Койволайнену.

Звонок из Брюсселя застал Сухова по дороге к штабу базы Шестого флота. Ригерт вышел с межзвездной линии на мобильник военмора.

— Я выполнил ваше требование, Петр Иванович. Теперь жду ваше слово.

— Без моего экипажа я — никто. Мы должны принять решение сообща, — твердо произнес Петр. — Это мое категорическое условие.

«Судьбы многих людей решаются сейчас. Нельзя дать слабину. Нельзя ошибиться», — подумал военмор.

Ригерт неожиданно для Сухова не стал упираться — буркнул недовольно:

— Хорошо. Но, пожалуйста, поспешите.

— Поспешу, если выйду отсюда.

— Где вы находитесь?

— В нескольких шагах от штаба. Иду к Койволайнену.

— Не бойтесь этого увальня — он делает свою работу. Как умеет.

— А детектор лжи?

— Вы еще не под следствием, Петр Иванович. И пока что никто не посмеет пропустить вас через детектор. В случае чего пригрозите, что пожалуетесь мне. Тотчас отстанут.

— У вас настолько дурная репутация, Порфирий Петрович?

— Да. И я много работал, чтобы ее создать, — вдруг развеселившись, ответил Ригерт и дал отбой.




Кабинет контрразведчика действительно насквозь пропах копченостями. Молодой финн страсть как любил грудинку и балык. В обеденный перерыв он запирал дверь на ключ и предавался чревоугодию, вызывая зависть и раздражение сослуживцев.

Лейтенант Койволайнен уселся за стол и указал Сухову на стул напротив себя. Контрразведчик положил руки на столешницу и начал допрос.

— Я получил информацию, что на пересадочной станции «Галилей» на вас совершила нападение группа неизвестных. Что вы можете сказать по этому поводу?

Порфирий Петрович инструктировал Петра Сухова, как надо отвечать на неизбежный вопрос.

— Мне потом объяснили, что это была операция флотской контрразведки. Инсценировав захват, спецназовцы без проблем доставили меня в штаб Первого сектора. У контрразведки имелись сведения о готовящемся покушении.

— В каком часу вы попали в здание Главного штаба?

— Не знаю. В это время я дрых без задних ног. — Командир «Котлина» играл святую простоту.

— И сколько времени вы там провели? — продолжал допрос Койволайнен. Он заранее знал, что правды от Сухова не дождешься, но обязан был довести процедуру до конца.

— Восемь часов.

— Так долго шел допрос?

— Допроса не было. Мы разговаривали с Ригертом. Потом меня покормили обедом, и с разрешения колонеля я подремал на кожаном диване. До следующего трансгала было много времени. — Военмор обезоруживающе улыбнулся.

Контрразведчик не верил ни одному слову военмора, но он не позволял даже самым сильным желаниям взять верх над собой и служебным долгом.

— Разговор с колонелем вы, конечно, мне пересказать не можете, — утвердительным тоном произнес Койволайнен.

— Почему нет? — вроде как удивился Сухов. — Ригерт рассказал мне о трагической гибели вице-адмирала Хашимото и о том, что мой экипаж награжден за выполненный рейд в тыл противника. Затем он предупредил меня о предстоящем разговоре с контрразведкой Шестого флота. Он не знал, что это будете вы, лейтенант.

Лейтенант с ненавистью смотрел на кавторанга. Молчание затягивалось.

— Я могу быть свободен, сэр? — наконец осведомился Петр Сухов.

— Убирайтесь… — выдавил Койволайнен.

«Мы еще встретимся, мерзавец!» — читалось на его лице. «Вот и славно», — подумал Петр.

…И что получилось в сухом остатке? Командира «Котлина» не только не попросили с Флота, но даже оставили на прежней должности.




Фрегат стоял на бочке в полста трех тысячах километрах от планеты Малайя — в окружении юнитских кораблей и, казалось, ему ничто не угрожало. ЧП случилось среди ночи, когда Петр Сухов досматривал третий сон.

Дежурным по кораблю на сутки заступил главный механик старлей Прохазка. Согласно расписанию суточного наряда, он находился в командной рубке. В начале третьего ночи он обнаружил на экране радарную метку. Умный радар предупредил о приближении неопознанного объекта с параметрами противокорабельной торпеды. Прохазка приказал дежурному механику сделать маневр уклонения и объявил боевую тревогу. Ревун разбудил спящих, по коридорам фрегата загремели каблуки заспанных военморов.

Мичман Полторанин сидел в БЧ-пять. Командир «Котлина» считал: когда корабль на стоянке, самое верное для дежурного по боевой части — находиться у зенитных орудий. Получив сигнал от дежурного офицера, Вадим Полторанин голосовой командой включил счетверенную пушку, поймал в целеискатель цель и выпустил по несущейся к фрегату торпеде полсотни снарядов.

Торпеду разнесло на кусочки недалеко от «Котлина». Ударной волны в вакууме не бывает. Зато была вспышка, на время ослепившая корабельную электронику, — бешеный скачок электромагнитного поля. А потом десятки осколков долетели до фрегата и повредили бортовую обшивку. Впрочем, современный корабль сам умеет заращивать царапины и мелкие пробоины.

Корабельный вычислитель определил траекторию выпущенной торпеды. Она пришла с крейсера «Рейкьявик». Петр Сухов приказал сниматься с бочки и уходить подальше от базы — на всякий пожарный.

Как показало следствие, проведенное контрразведкой Белой эскадры, начальник БЧ-три крейсера «Рейкьявик» каплейт Рейно Вейтель, чья ненависть к русским стала притчей во языцех, в изрядном подпитии вошел в торпедный отсек, отослал дежурного матроса, включил один из торпедных аппаратов и пустил торпеду с антипротонной головкой в левый борт «Котлину». Вейтель действовал в одиночку и якобы в невменяемом состоянии. Вполне вероятно, что вместо тюрьмы он отправится в психиатрическую лечебницу.

Когда с фрегата убыли эксперты и дознаватели, в кают-компании собрались несколько офицеров и старший мичман Щепетнев.

— Кого позовем на совет? — спросил Сухов Бульбиева.

— Ты уверен, что здесь нет прослушки? — вопросом на вопрос ответил старпом.

— Наверняка есть, но это дружеская прослушка.

— Мне, ядрён батон, не нравится, когда правила игры устанавливает кто-то другой и даже для приличия не спрашивает у нас разрешения.

Щепетнев, управлявший тахионной связью, достал из глубокого кармана рабочего комбинезона прямоугольную серебристую коробочку и прошелся вдоль стен кают-компании. Писк раздался в трех местах — там были установлены датчики.

— Ты сможешь их подавить? — спросил командир «Котлина» Щепетнева.

— Должен.

— Они обидятся, — пробормотал Сухов, задумался. — Но перетерпят. Это хорошее решение, — подвел он черту. — Если мы ввязываемся в бой, то сами будем диктовать его правила. С первого дня.

— Все верно, командир.

Этот разговор военморы выдавали под запись. Затем Бульбиев сделал очень быстро и просто: расплавил начинку «жучков» излучателем, словно бы поместив их в микроволновку.

— Можно говорить, командир.

— Повторяю вопрос, Семен Петрович: Кого зовем?

— Да всех… Всех наших офицеров и Спивакова.

«Слишком много, — подумал Петр. — В очередной раз встаешь перед дилеммой: что хуже: обидеть честного человека или нарваться на предателя? Хотя зачем обижать людей, если у нас нет предателей?»

— Согласен.




В кают-компании собрались все офицеры «Котлина», кроме оставшегося на вахте лейтенанта Сидорова, а также старший мичман Щепетнев и кондуктор Спиваков. Петр Сухов обвел глазами подчиненных и объявил собрание открытым.

— Я получил сведения, что в ходе предстоящего сражения все русские корабли будут направлены в самое пекло, — заговорил командир фрегата. — И мы один за другим лишимся русских экипажей. Уцелеют лишь те военморы, что рассыпаны по чужим кораблям. А еще «Котлин» — его оставили в резерве Шестого флота.

— А мы-то им зачем?

— Нас с вами станут время от времени предъявлять миру как живое опровержение подлых наветов. Вот как они берегут этих разнесчастных русских!.. Мы же будем бессильно наблюдать, как гибнут наши братья. Позорная участь… А может, одним выстрелом убивают и второго зайца: в штабах боятся, что, отправленные на верную гибель, мы откажемся выполнить приказ и поднимем русские экипажи. Мы ведь однажды плюнули на приказ командира эскадры. И все это знают.

— Старый как мир принцип: разделяй и властвуй, — подач голос каплейт Бульбиев.

— То, что нас боятся, надо использовать. Ведь колода наших козырей небогата.

— А что за козыри?

— Любовь народная, — ответил за командира старпом. Произнес он эти слова с явной усмешкой. Уж больно напыщенно прозвучало — надо было смягчить эффект.

— Любовь народная, — передразнил старлей Хвостенко. — Любовь, говоришь… Это сила великая. А потому использовать ее можно лишь в самом крайнем случае — когда решается, жить нам или помирать.

— А разве сейчас речь идет не о жизни и смерти? — удивился Сухов. — Так что вы посоветуете мне, господа?

Кавторанг посмотрел на военморов. Его соратники были не то чтобы понурыми — скорее, погруженными в себя. Размышляли над неразрешимой проблемой или пытались разобраться в сумятице, разом воцарившейся в голове. Исключение составляли лишь Сухов, Бульбиев и Спиваков.

Старпом вел себя так, будто с младых ногтей не ведал сомнений и в любой ситуации знал, что делать. Это весьма опасное свойство для человека военного, вдобавок наделенного властью, однако Семен Петрович всякий раз ухитрялся с честью выходить из испытаний, что уготовила ему жизнь-жестянка.

Кондуктор подавил зевок, деликатно прикрыв рот рукой. Он с любопытством следил за реакцией офицеров на слова командира, вертел в пальцах серебряный мундштук. Сам он табак не курил, но с этой изящной вещицей никогда не расставался — обычно она помогала ему думать. Петр присмотрелся к нему и понял: на сей раз ответ у Спивакова готов заранее. И ничто сказанное на этом совещании не могло свернуть адъютанта с пути.

Офицеры молчали. Командир «Котлина» повторил свой вопрос — совсем уж конкретно:

— Сможете ли вы безропотно наблюдать, как гибнут русские корабли? Стискивать зубы, материться… и терпеть. Как терпели наши предки, когда враг топтал русское государство. Терпелка-то у нас броневая.

И тут зазвонил телефон на браслете Петра. Звук показался оглушительным.

— Капитан второго ранга Сухов — на проводе.

— Мы так не договаривались, Петр Иванович, — раздался в ухе военмора голос Ригерта.

— Наступает время перемен. Отныне нам всем будет очень трудно, — ответил командир «Котлина».

— Я оценил ваш юмор… Что вы там делаете? — осведомился контрразведчик.

— Обсуждаем ваше предложение. В спокойной обстановке.

— Когда примете решение, звякните мне, пожалуйста.

— Непременно, сэр.

Петр Сухов заблокировал телефон, окончательно отрубив связь с внешним миром.

— Согласитесь, господа: не самое хреновое на свете — чувствовать себя чьей-то головной болью? — с улыбкой произнес старпом.

— Ничего нового мы не наблюдаем, господа офицеры. Так было во все времена, на всех войнах, где Россия участвовала в коалициях… Ну, напрягите если не свою, то память предков, — заговорил кондуктор Спиваков. — В одна тысяча девятьсот четырнадцатом русские спасли Париж, потеряв в Восточной Пруссии целую армию. Потом мы гробили ради Франции свой экспедиционный корпус. А в сорок пятом, когда союзников разбили в Арденнах, нам пришлось прервать подготовку наступления и положить в Польше десятки тысяч жизней.

— Разве у нас есть выбор, командир? — спросил начальник БЧ-пять Гурко.

— Не пытай людей, Петр Иванович, — буркнул Бульбиев. — Говори уж все.

— Пришло время действовать, — заговорил Сухов. — Мне сделали предложение… — командир «Котлина» не закончил фразу.

— Руки и сердца? — усмехнулся старпом.

— Почти… Весьма заманчивое предложение. Если я соглашусь, шансов выжить у меня будет не больше, чем у солдата, наступившего на мину-лягушку.

Офицеры переглянулись.

— Значит, ёшкин кот, надо соглашаться не раздумывая, — снова усмехнулся каплейт старпом. — А если серьезно, то с первой минуты возникает главный вопрос: в этой смертельной игре мы — игроки или марионетки?

— Я еще не сказал, что нам предлагают…

— И так ясно: офицерский мятеж.

Бульбиев смотрел на Сухова ясными серыми глазами — и взгляд его был невинней, чем у младенца.

— Ну вот мы согласились… и что? По мановению волшебной палочки Флот восстанет? — спросил начальник БЧ-два Хвостенко.

— Флот будет против нас. Русских кораблей в лучшем случае дюжина. Найдется еще полсотни, где наших — от одной десятой до трети экипажа. Корабли придется брать силой — отбивать у своих боевых товарищей. Мы к этому готовы?

— Наша естественная база — Старая Земля. Сначала нужно захватить оборонительную систему метрополии. Без этого нас раздавят за пару дней, — заговорил Спиваков.

— Это уже не стратегия — тактика, — прервал его кавторанг. — А нам сейчас надо принять принципиальное решение. План восстания разработан в деталях. И придуман он не нами. И давно выполняется — шаг за шагом. С нами или без нас…

— Не лукавь, Петр Иванович, — покачал головой старпом. — Без нас заговорщикам не видать Флота как своих ушей. А без Флота любой мятеж обречен. Твои… кхм… друзья сознательно принижают нашу роль в предстоящих событиях, чтобы мы ни на что не претендовали и позволили себя водить как бычка на веревочке.

— Все надо обмозговать заранее, — поддержал Бульбиева штурман Иванов-Третий. — Потом будет поздно извилины напрягать.

— Прежде чем вдаваться в детали, я обязан спросить: все ли согласны пойти со мной? Если кто-то против, пусть скажет сейчас. Он поклянется держать язык за зубами и уйдет с корабля. Ни за кем следить мы не будем. Предателей у нас нет.

— Я не уверен в успехе, — пробормотал начальник БЧ-три Ваня Чонг. — Но я пойду с вами, командир. До конца.

— А ты, старпом?

— Я всегда мечтал о чем-то таком… Умереть русским, а не юнитом.

— Красиво говоришь, Семен Петрович! — усмехнулся Сухов и крепко хлопнул его по плечу. — Быть тебе министром пропаганды.

Все рассмеялись.

— А вы, Аристарх Львович? — спросил Сухов кондуктора.

— Я вообще только жить начинаю… А какая жизнь без драки? Конечно, я — «за».

— Все думал, когда же встанет вопрос ребром? Когда к стенке прижмут и надо будет решать? Ну наконец-то… Сразу на душе легче стало, — пробасил Хвостенко. — Я с вами, командир.

Ни один офицер не сказал «нет». К заговорщикам присоединился и старший мичман Щепетнев. Командир «Котлина» протянул правую руку к центру стола. Старпом и все остальные сделали то же — и, пусть неловко, но сцепили руки в общем пожатии.

— Вот и ладно… — удовлетворенно выдохнул Сухов.

Военморы пойдут за своим командиром куда угодно, даже на верную смерть. И потому за их жизнь отвечает именно он, кавторанг Петр Сухов.

— Наверняка тебе понадобится выйти на командиров русских кораблей, — заговорил Бульбиев. — Требуй у своих друзей закрытый тахионный канал. Тебе придется говорить с каждым, но не беспокойся — особо уговаривать не придется. Ведь флаг уже будет поднят.

— Какой флаг?

— Государственный флаг Российской империи — черно-желто-белый. Корабль с поднятым флагом выйдет на траверз Парижа и передаст по флотским частотам призыв к восстанию.

— Красивая была бы картинка — спору нет. Для театральной постановки. А в реальной жизни нужна полная секретность. Мы должны подготовиться и выступить на всех флотах и базах одновременно, чтобы застать врага врасплох. Внезапность — вот второй из наших козырей.

— Как нам спасти одиночных русских, что раскиданы по сотням кораблей, военно-космических баз и батальонов морской пехоты? — спросил Хвостенко. — Они станут заложниками.

— А мы их поменяем, — сверкнув глазами, ответил старпом. — Надо взять в плен нужное количество юнитов — и желательно в золотых погонах.

— И верно! — подхватил мысль младший лейтенант Гурко. — У нас заложников будет не меньше — наоборот. И глупо отпускать их без пользы. Пусть хоть раз в жизни поработают на Россию.

«Какой-то детский лепет, — вдруг со стыдом ощутил Сухов. — Сидят пятнадцать взрослых дядек, боевых офицеров, и с превеликим удовольствием играют в бирюльки».

— Пора принести водки. И закуски. — Бульбиев дотронулся до его руки. — Твои друзья подскажут, что надо делать и в какой последовательности. Хватит нам впустую ломать голову. Все равно придумаем не то и не так. Они ведь профессионалы тайной войны.

— Вот опять посторонние дяди будут решать за нас…

Они не ушли из кают-компании, пока не допили водку. А водки хватило до пяти утра. Когда дверь закрылась за последним из военморов, Сухов произнес имя «Ригерт» и телефон сделал звонок. Колонель «поднял трубку», и кавторанг произнес одно слово: — Да.




Глава седьмая

Чемпионат по боям без правил


Лучшим способом собрать в одном месте сразу всех боевых командиров, разумеется, был флотский чемпионат по борьбе. Но в условиях войны, пусть даже очень странной войны, провести чемпионат в масштабах всех Военно-Космических сил ООН было нельзя. Адмиралтейство встало бы насмерть. Не исключено, что полетели бы головы. А на уровне одного из флотов — причем временно выведенного в резерв — это более реально, хоть и требовало больших усилий, включая политическую пропаганду.

Безумная, на первый взгляд, идея зародилась в голове каплейта Бульбиева, который наблюдал за тренировками кондуктора Спивакова в спортзале «Котлина». Развил и транслировал ее Порфирию Петровичу Сухов, а непосредственно организацией чемпионата занялись контрразведчики из команды Ригерта. Колонелю и его таинственным покровителям идея очень понравилась.

Дело было за малым: убедить флотское начальство и, в первую очередь, адмирала Кобурна, что это их собственная гениальная задумка. Звучит ведь громко и звонко: надо сплотить личный состав Шестого флота, доказать всем ВКС, каждому из пятнадцати миллиардов юнитов и даже всей чертовой Галактике, что человечеству не страшны ни война, ни хрен в ступе и его дух сломить невозможно — в принципе.

Разумеется, многомиллиардному человечеству и Галактике в целом было плевать на флотские забавы, однако чем дурнее мысль, тем легче бывает ее внедрить, тем охотнее ее принимает чиновничий ум, настроенный на компанейщину и вечную показуху. А ведь большой флотский начальник — тот же чиновник, только при золоченом кортике, лампасах и шевронах.

Ригерт и его люди на флотах были профессионалами: они умели играть на человеческих слабостях и пристрастиях. А иногда и игры-то никакой не требовалось. Командующий Шестым флотом адмирал Кобурн с юных лет был пленен смешанными единоборствами. До войны присутствовал на всех флотских состязаниях и лично возглавлял флотскую команду на чемпионатах ВКС. Его стоило лишь слегка подтолкнуть.

Кобурн был отнюдь не дурак и особой храбростью не отличался. Посоветовался с начальником штаба и командующими эскадр. Те сочли, что старик то ли приболел головой, то ли устроил проверку на лояльность. Их ответы были примерно одинаковы: все наши мысли и наше время заняты боевой подготовкой, мы готовимся дать отпор врагу, нам не до чемпионата.

Пришлось Кобурну взять ответственность на себя. Хоть адмирал и загорелся идеей, устроить чемпионат он решился не сразу: раздумья заняли пару сутолочных дней и бессонных ночей. Наконец Кобурн закончил обмозговывать свою смелую, оригинальную идею и принял решение. Флотский чемпионат пройдет на борту самого большого корабля Шестого флота — астроматки «Мадейра» с пятнадцатого по семнадцатое июля по среднегалактическому времени. Победители получат медали и внеочередное повышение в чине, а делегировавшие их корабли — наградные кубки и по ящику настоящего шотландского виски с планеты Эдинбург.

Адмирал Кобурн горы своротил, чтобы организовать флотский чемпионат как следует. У него даже мысли не было, что он действует с чьей-то подачи, — так ловко все было подстроено.

Традиционно соревнования на Флоте проводились в нескольких дисциплинах: классический бокс, рукопашный бой, дзюдзюцу и, пожалуй, самые востребованные — бои без правил. На сей раз адмирал решил ограничиться боями без правил или, как принято называть у юнитов: «эм эм эй» — смешанными боевыми искусствами. Затягивать сверх меры без того не слишком популярные в глазах Адмиралтейства соревнования во время войны — себе дороже.

Правила чемпионата таковы: каждый боевой корабль может выставить только одного бойца. Как только участник боев выбывает из соревнования, вся корабельная делегация отправляется обратно. Боеспособность флота не должна падать из-за праздного любопытства военморов.




— Кого направим морды бить? — осведомился Бульбиев. — От «Котлина» должен быть собственный представитель. И неплохой — чтоб продержался хотя бы пару дней.

Он заранее знал ответ, но предпочитал, чтобы фамилию единственного реального кандидата назвал кто-то другой.

Петр Сухов обвел глазами собравшихся в кают-компании офицеров — тех, что были свободны от вахты, и произнес:

— Предлагаю кондуктора Спивакова.

— Да он же старик! — вырвалось у начальника БЧ-семь лейтенанта Сидорова.

Судя по выражениям лиц, молодые военморы были с ним согласны. Кавторанг молча покачал головой. Сидоров покраснел как рак и, встав, сказал изменившимся голосом:

— Прошу прощения.

Он разом просил прощения у всех членов экипажа, кому было за сорок.

— Так-то лучше. Предлагаю провести отбор. Желающие отправиться на чемпионат сразятся с моим адъютантом. Бой укороченный: три раунда по три минуты. Начмед имеет право остановить поединок, если возникнет опасность жизни бойца. Вопросы есть?

Офицерам хватило ума воздержаться от дурацких вопросов типа: «Вы шутите, командир?» И от всех прочих — тоже. По голосу Сухова было ясно: он совершенно серьезен и готов всыпать шутникам по первое число.

— Решение принято, — подытожил Бульбиев. — Желающие сломать руки-ноги и нести вахту в гипсе приглашаются в спортзал.

Офицеры заулыбались.

Кавторанг Петр Сухов, разумеется, заранее поговорил с адъютантом. Получив столь неожиданное предложение, кондуктор Спиваков сначала удивился, затем попросил время подумать. Адъютант сел на табурет, поскреб подбородок, почесал переносицу, собрал морщины у глаз — думал недолго.

А потом кавторанг услышал совсем иные возражения, чем ожидал:

— Опасно это, Петр Иванович. Могу покалечить парней.

Бить своих пацанов ему было не с руки. И все же отступать некуда: молодняк жаждал помериться силами. Ребята ни жить ни быть желали попасть на флотский турнир, и теперь их придется остановить.

— Давай рискнем, Аристарх Львович. Вы уж постарайтесь бить полегче — если соперник слабоват. Поддаваться не надо — только смягчать удар. Это ведь для дела нужно. Поверьте.

И кондуктор поверил.

Объявление, сделанное старпомом, корабельная связь «Каштан» донесла в каждое помещение фрегата. Откликнулось человек десять. Начмед Лукашин отсеял двоих — из-за недавних ранений и травм.

Восемь здоровяков разделись до пояса и разминались в спортзале под наблюдением боцмана Павла Ставриды. Они были молоды и уверены в своих силах.

— Пусть сначала пацаны разберутся между собой, — предложил старпом. — А то Аристарху придется попотеть, ёшкин кот. Незачем это перед серьезным делом.

— И то верно, — согласился Сухов. — Пусть останутся двое, — решил он. — Спиваков проверит каждого. Начнем…




Флотские бои без правил, конечно, проводились по вполне определенным правилам — иначе поединки заканчивались бы смертоубийством. Однако эти правила имели мало общего с регламентом Всемирной федерации ММА. На флоте главным была не зрелищность поединков, а проверка боеготовности военморов. По крайней мере, так заявляло флотское начальство. Рядовые военморы, разумеется, хотели зрелищ. Ведь хлебом их кое-как, но кормили.

Офицеры разместились на матах. Матросы, которых в зал не пустили, толпились в первом кубрике. Сухов приказал вывести изображение на стенной экран. Старпом зачитал основные правила боя: не выламывать пальцы, не кусаться, не вырывать куски мяса, не бить в пах и горло, по затылку и позвоночнику.

Бульбиев вызывал матросов парами и сам судил поединки. Особо смотреть было не на что: парни дубасили друг друга сильно, но некрасиво. Кто-то владел приемами борьбы, но в основном шел кулачный бой, с которым только на улицу в увольнении выйти не стыдно.

Угловых на ринге не назначали и некому было выбросить полотенце. Доктору пришлось трижды останавливать бои, когда у военморов начинала сильно идти кровь — из носа или изо рта. Всякий раз он ужасно ругался и требовал прекратить соревнование.

Спиваков следил за боями с судейской вышки, что стояла рядом с волейбольной сеткой. С этой позиции ему было хорошо видны достоинства и недостатки бойцов. Главный недостаток, понятное дело, — это отсутствие опыта и неумение правильно воспользоваться своей недюжинной силой. Он сразу определил фаворитов и не ошибся. Победители уже участвовали в эскадренных соревнованиях и успели познать вкус победы.

Скоро в списке претендентов остались двое: каратист и самбист. Ребята крепкие: первый — невысокий, поджарый, смуглый кореец, второй — мощный, с ногами-колоннами и железными ручищами, настоящий русский богатырь из ветхозаветной былины. Попробуй повали такого…

Спустившись с вышки, кондуктор разулся и снял форменку. Худой и нескладный, он не произвел впечатления ни на бойцов, ни на зрителей. Но его противники были настороже — они ждали от старика подвоха.

Первым в очереди был Сергей Подшивалов, самбист-перворазрядник со Старой Земли. Поединщики поклонились. Бульбиев дал команду, и бойцы сошлись в первом раунде.

Тяжеловесный самбист оказался на удивление гибок. Он не спешил атаковать и стремительно передвигался по импровизированному рингу — кружил вокруг противника. Спиваков стоял на месте и только поворачивался, чтобы не подставлять борцу спину.

Потом кондуктору надоело стоять и ждать у моря погоды. Неуловимым движением он взвился в воздух. На уровне головы Подшивалова мелькнули ноги — смыкающиеся концы «ножниц». Самбист успел отскочить. А когда Спиваков начал опускаться на пол (ведь у него нет вживленного в тело антигравитатора), матрос кинулся на него, словно хотел смести с ринга.

Бросок Подшивалова был молниеносным, но кондуктора в этом месте не оказалось. Непонятным образом Спиваков, еще не опустившись на ринг, переместился на метр в сторону. И тотчас взлетел в воздух снова. Один размашистый удар двумя ногами — и ловкий парень рухнул на татами. Чистый нокаут в первом раунде.

Аплодисментов не было — зрители в тревоге вскочили на ноги. К поверженному самбисту подбежал доктор. Подшивалов был без сознания. По счастью, дело ограничилось небольшим сотрясением мозга, а потом фиолетовым синяком на виске.

Нанеся удар, Спиваков опустился на пол, сделал несколько наклонов в стороны, разминая мышцы, и тяжко вздохнул. Он ведь предупреждал…

Когда матроса привели в чувство, начмед напустился на командира корабля:

— Господин капитан второго ранга! Почему вы позволяете калечить свой экипаж?!

Он весь побелел и трясся. Оставаясь сидеть на стопке матов, Сухов рявкнул:

— Прекратить истерику!!! — И уже спокойнее добавил: — Вы же не баба, Максим Алексеевич, а боевой офицер. И у нас тут война.

Теперь начмед побагровел. Он явно что-то хотел сказать в ответ, но не решился. Санитары унесли матроса на носилках в медсанчасть, и пришло время начинать второй поединок.

Кондуктору противостоял мастер спорта по карате, старшина Николай Ли. Он зауважал Спивакова, но отказываться от боя не собирался.

Офицеры снова уселись на маты, каплейт Бульбиев дал команду, громко свистнув в старинный пластмассовый свисток. Свисток этот был одним из множества артефактов, которые команда принесла на «Котлин». Военморы ценили и пуще глаза берегли уникальные пережитки эры морских кораблей.

Первый раунд снова оказался последним. Аристарх Спиваков мощно оттолкнулся левой ногой от татами и за пару секунд сделал несколько перелетов навстречу противнику. Это были именно перелеты, а не прыжки — с зависанием над рингом и вычерчиванием в воздухе странных фигур. Смысл их был непонятен: перелеты требовали бешеной энергии, но мало приближали кондуктора к старшине.

Четвертый перелет качнул воздух, передав воздушному потоку сатанинскую силу. Ноги Николая Ли подломились, он упал на колени, но тотчас поднялся с татами.

Не успев нанести ни одного удара, старшина-каратист был оглушен. И при этом никак не мог набрать в грудь воздуха. Спиваков стоял на противоположной стороне ринга и сочувственно смотрел на него.

Старшина хрипел, он развел руки и водил ими, словно бы отгребая воду, а потом повалился на спину. Все закончилось, не успев начаться. Публика онемела.

— Что это за изуверство такое?! — воскликнул начмед.

Доктор вскочил с матов и ринулся к проигравшему — делать ему искусственное дыхание. Вернувшиеся в зал санитары забрали вторую жертву жесткого спорта. Начмед сопровождал носилки с оскорбленным видом.

Зрители встали с матов, с озадаченными лицами поклонились Спивакову и, тихо переговариваясь, вышли из спортзала. С адъютантом остались только Сухов и Бульбиев.

— Мне очень жаль, — сказал кондуктор, утирая полотенцем капельки пота со лба, шеи, плеч и груди. — Но лучше получить здесь, чем там.

— К вам у меня никаких претензий, Аристарх Львович. Спасибо за урок, — мрачно проговорил Петр Сухов. — А вот с экипажем придется провести разъяснительную работу. Чтоб не было недопонимания.

Команда явно переоценивала свои возможности. В космическом бою это самая короткая дорога к поражению.

— Я этим займусь, — вызвался старпом. — У вас своих забот достаточно.

— Хорошо, — пробормотал Сухов. — Теперь о чемпионате. Как думаете, Аристарх Львович, у многих бойцов будут в загашнике такого рода сюрпризы?

— Я — не спортсмен, Петр Иванович. И за боями без правил слежу вполглаза. Когда попал в контрразведку, меня направили в спецподразделение «Мангуст». В детали не посвящали, но, как я понял, оно предназначалось для захвата боевых кораблей. Юнитских кораблей. Меня обучили стрельбе изо всех видов оружия, включая лазерные пушки, и обороне без оружия. Инструктором был интересный тип: узкоглазый, низкорослый, худющий, чуть сгорбленный человечек. Чина я его не знаю, как и настоящего имени. Кличка у него была «Морчелла». Так вот он и научил меня этой странной борьбе. Мало у кого получалось — координация движений была не та, да и мать-земля от себя не отпускала. Тут ведь надо в воздухе зависать. Большинство отсеялись с самого начала, некоторые — по ходу. Им стали преподавать дзюдзюцу. Только я и еще один старший лейтенант прошли курс Морчеллы до конца. Самое любопытное началось потом: нас стали учить ручному управлению кораблями. И вдруг меня перевели в эскортную службу.

— Так уж и «вдруг»? — не поверил каплейт Бульбиев.

Кондуктор усмехнулся в рыжие усы и произнес:

— Вы же читали мое личное дело.

— О вашей службе в «Мангусте» там нет ни слова.

— Вот ка-ак… — удивленно протянул кондуктор. — Зачем же я тогда все военные секреты вам разболтал? — посетовал с нарочитой веселостью. — Так вышло… Я много грешил в прошлой жизни. Попав в контрразведку, решил сдуру, что старые грехи списаны и прошлое меня не достанет. И вдруг в Особый отдел приходит письмецо. Дескать, моральный облик кондуктора Спивакова исключает возможность…

— А как звали того старлея из «Мангуста»? — спросил Сухов.

— Артем Гарнет, с Новой Таврии.

— И что с ним стало?

— Не знаю. Тогда он остался в «Мангусте». А потом… — Спиваков развел руками.

— Хорошо. Идите, отдыхайте, Аристарх Львович. Сейчас вас заявим, а завтра отправляемся.

Легким пружинящим шагом Спиваков двинулся к выходу. «Он без труда мог бы еще пяток бойцов положить, — подумалось Петру. — С таким человеком надо быть на одной стороне».

— Думаешь, сдюжит? — осведомился старпом, когда дверь за кондуктором закрылась.

— Мы же его не за медалями посылаем.

Но сам подумал: «А почему бы и нет?»




Когда спортивная делегация с фрегата «Котлин» прибыла на астроматку «Мадейра», дежурный офицер предложил Петру Сухову пройти в командно-штабную рубку. Остальных котлинцев отвели в один из матросских кубриков, где размещали прибывающих бойцов, их массажистов, врачей и тренеров.

В рубке кавторанга встретил адмирал Джеймс Кобурн собственной персоной. Адмирал был в прекрасном расположении духа и сиял как начищенная офицерская кокарда.

В центре обширного стола стояли четыре сверкающих кубка с аляповатой чеканкой, и лежали вынутые из коробочек четыре медали на бело-голубых лентах — цветов юнитского флага. Золото, серебро и бронза — три металла, три степени отличия. Как и пятьсот лет назад. Флотские традиции святы.

— Господин адмирал! Капитан второго ранга Сухов прибыл в ваше распоряжение для участия в чемпионате флота, — доложился Петр.

Адмирал был одет в черный мундир без нашивок, эмблем, погон и наград. Из знаков отличия имелись только золотые шевроны на рукавах. Сшит мундир был явно по личному заказу — из мягкой, на вид невесомой ткани. Белоснежный воротничок, выглядывающий из кителя, резко контрастировал с темно-кирпичной морщинистой шеей Кобурна.

— Вольно, мой капитан. Мы сейчас не на службе, — с улыбкой произнес комфлота и жестом предложил командиру «Котлина» сесть за стол.

— Спасибо, сэр.

Сухов сел в мягкое, какое-то очень домашнее кресло, принесенное, скорей всего, из кают-компании. Кроме них, в командно-штабной рубке были четыре дежурных офицера. Огромное помещение казалось пустым ангаром, где недавно стояли то ли десантные катера, то ли контейнеры с боеприпасами.

— Давно хотел побеседовать с вами в неформальной обстановке, Пиотр, — заговорил Кобурн, усевшись в кресло.

— Я слушаю, сэр. — Командир фрегата был порядком озадачен.

— Хочу пригласить вас провести эти три дня со мной. Будем смотреть бои из адмиральской ложи — там прекрасный обзор. Что скажете?

«Хреново… Все переговоры придется вести Бульбиеву и Хвостенко, — с раздражением подумал Сухов. — Доверенным лицам всегда меньше веры. Разговор пойдет медленно и трудно. Если вообще пойдет».

— Спасибо, сэр. Это заманчивое предложение. Однако я не привык бросать своих людей.

— Уверен, ваши люди справятся и без вас. Иначе вы были бы плохим командиром, Пиотр, а это не так. — Кобурн оказался непреклонен.

Пришлось подчиниться:

— Почту за честь, сэр.

— В вашем распоряжении каюта начлета. Он сейчас в госпитале. Так что сможете выспаться. А сегодня вечером, после боев приглашаю вас на банкет. Я хотел бы пригласить на него всех старших офицеров, но места в кают-компании не хватит. Пришлось кидать жребий… — Джеймс Кобурн усмехнулся. — Обедать я приглашаю вас за свой стол. Стюард предупрежден.

— Спасибо, сэр. За что мне такая милость?

Адмирал прекрасно понимал, что русский язвит, но не стал отвечать колкостью. Все еще пребывая в благодушном настроении, Кобурн лишь погрозил кавторангу волосатым пальцем.

— Меня заинтересовала история с захватом хаарца, Пиотр. Хочу расспросить вас и вообще поговорить по душам. Вы ведь не против?

— Разумеется, сэр.

«Неужто комфлота не доложили в подробностях? Старику просто интересно или у него есть некие планы в отношении меня? А может, он врет, глядя мне в глаза, и причины совсем иные?» Ответы на эти вопросы Петр надеялся получить до конца соревнований.




Торжественное открытие флотского чемпионата состоялось в огромном спортзале астроматки, в центре которого был оборудован боксерский ринг, а вокруг — трибуны для зрителей. Кубки и медали заранее перенесли в спортзал, и они красовались на столике судейской бригады и висящем над головами здоровенном экране.

Рядом с рингом выстроились тридцать два бойца. Двадцать восемь военморов были делегированы кораблями, еще трое — базами флота. Штаб Шестого флота направил на «Мадейру» только одного человека — каплейта Гарнета.

Командующий Шестым флотом адмирал Джеймс Кобурн подошел к столу с призами. Разговоры на трибунах смолкли.

На сей раз Кобурн был в белоснежном мундире с эполетами. На груди — строгие значки военно-морских академий и несколько рядов орденских планок. На поясе висел адмиральский кортик в золотых ножнах.

— Соратники! Рад видеть всех вас на «Мадейре» живыми и здоровыми! — Старик разом скинул лет двадцать, глаза блестели. — Надеюсь, в следующий раз в наших рядах не появятся бреши… Война объявлена, — говорил в микрофон комфлота. — Самое время помахать кулаками.

В зале засмеялись. Адмирал перевел дыхание и продолжил:

— Мы докажем всей Галактике, что готовы к бою и незачем мурыжить нас в глубоком тылу.

Зрители на трибунах зашумели и заулюлюкали.

— Восемнадцатый чемпионат Шестого флота по смешанным боевым искусствам объявляю открытым!

Адмирал вскинул руку и выпалил в потолок из музейного револьвера. Выстрел был холостым, но облако дыма получилось что надо. Зрители захлопали. Кто-то крикнул:

— Ура!

Крик подхватили. Адмирал Кобурн вопил вместе со всеми.




Начался первый круг боев. Из объявленных бойцов Сухова заинтересовал тот самый Артем Гарнет из штаба флота. Но в своем первом поединке Гарнет не показал ничего особенного: сделал молниеносную подсечку и измолотил упавшего противника чугунными кулаками.

Начальный бой Спивакова состоялся в одиннадцатой паре — под занавес первого дня соревнований. Красный угол ринга занял чернявый мексиканец с линкора «Нью-Орлеан», по имени Педро Гомес. Аристарху Спивакову достался черный угол. Угловым кондуктора был назначен лейтенант Ваня Чонг, начальник минно-торпедной части фрегата «Котлин».

Чонг умело массировал кондуктору шею, плечи и спину, не обращая внимания на шум в зале. Спиваков сидел неподвижно, с закрытыми глазами — будто дремал. Своей худобой и высоким ростом он отличался от большинства бойцов и многим болельщикам казался весьма уязвимым.

Затем судья свел бойцов и предупредил:

— Джентльмены! Помните: запрещены укусы, тычки в глаза, удары в пах, горло, по затылку и хребту, ломка малых суставов и «рыболовные крючки».

Говоря о «рыболовных крючках», он напоминал бойцам традиционный запрет рвать пальцами уши, рот, ноздри или выщипывать куски кожи.

Мексиканец был среднего роста, мускулистый и очень подвижный. Выше пояса его тело покрывали странные шрамы, словно военмора когда-то пытали каленым железом. После удара гонга он затанцевал в красном углу, соображая, как подступиться к противнику.

А вот кондуктор тратить время на раздумья не стал. Против ожиданий Сухова, кондуктор не стал летать по воздуху — тремя широченными, стремительными шагами он подошел к Гомесу и нанес один-единственный удар открытой рукой — прямо в лоб. Мексиканец упал. Бой был закончен.

Зал поначалу ничего не понял. Зал недовольно зашумел. Гомес неподвижно лежал на ринге. Нанеся сокрушительный удар в голову, Аристарх Львович отступил и стал ждать решения рефери. Тому ничего не оставалось, кроме как громко сосчитать до десяти и поднять вверх руку Спивакова. Тем временем секундант и его помощник уносили поверженного мексиканца в санчасть.

Когда до публики дошло, она взревела от разочарования и восторга.

— Ну, вы даете, Пиотр, — восхищенно протянул Кобурн. — Так ведь можно и победить.

…Перед сном Петру удалось ненадолго освободиться и посмотреть, как разместили котлинцев, а заодно расспросить Бульбиева о ходе переговоров. Сухов и старпом заранее знали, какие помещения на «Мадейре» не прослушиваются — вернее, где прослушка находится под контролем людей Ригерта, а где участников чемпионата слушают другие подразделения контрразведки.

Семен Бульбиев заметно устал — все силы высосали трудные переговоры. С непривычки ему пришлось несладко.

Командиры чисто русских кораблей уже общались с колонелем Ригертом. С ними не было бы особых проблем, да вот только на чемпионат, кроме Сухова, никто из них не попал. Переговоры шли с младшими офицерами ударных кораблей Шестого флота — теми, кто прибыл сюда вместе со своими юнитскими командирами.

Так вот эти русские военморы неохотно шли на контакт. Они явственно ощущали шаткость своего положения, его предельную уязвимость. Ерзали, ждали, что начальство вот-вот вызовет и даст нагоняя. А, пойдя на откровенность, сразу давали понять, что мало кому могут довериться даже среди своих, что не верят в успех дела. Ну не смогут они с несколькими десятками единомышленников нейтрализовать многочисленные экипажи своих кораблей — и все тут.

Старпому приходилось снова и снова излагать им свои аргументы. Они были сформулированы Ригертом, а ему самому помогали лучшие психологи. В военморов следовало вселить уверенность в своих силах, настроить, убедить, что так дальше жить нельзя и более подходящего момента для восстания уже не представится. И Бульбиев из кожи лез…

— Крепись, Семен Петрович, — напутствовал его кавторанг, прежде чем отправиться к себе в каюту. — Был ты отличным боевым офицером, а теперь станешь настоящим командиром, которому и эскадру вверить не страшно.




Второй день чемпионата открывали последние предварительные бои. Петр Сухов снова наблюдал за поединками, сидя рядом с адмиралом Кобурном. Сегодня командующий Шестым флотом казался не выспавшимся и желал зрелищ погорячее. Как назло, поединки вгоняли в сон.

На ринге обменивались ударами два смуглых бойца. Один был одет в черные шорты, другой — в красные. Это казалось единственным существенным отличием — оба были приверженцами ударной техники. Совершенно равный и довольно скучный, на взгляд Сухова, поединок. Кобурна он тоже не радовал — адмирал едва подавил зевок.

— Вот что мне в вас нравится, Пиотр, — задумчиво произнес командующий Шестым флотом. — При всей вашей известности вы не качаете права, не требуете послаблений и привилегий по службе.

— Я — русский, сэр.

— Ну и что? — удивился адмирал. — Разве русские — не живые люди?

— Пока живые, сэр. Наше положение на Флоте…

— Бросьте, Пиотр, — Кобурн махнул рукой, едва не повалив один из кубков. — Не надо давить на жалость, бесконечно причитая о дискриминации гениальных русских. Как это вы называете? Страдания Саратова?

— Я не буду причитать, сэр. Предпочитаю носить боль в себе. — Кавторанг постучал костяшками пальцев по груди.

— Хорошо сказано, Пиотр. Почти как в Большом театре. Но мы совсем забыли об этих несчастных, — адмирал указал пальцем на ринг.

В конце третьего раунда один из бойцов наконец сумел нанести противнику пару точных ударов в челюсть и заработал судебное решение в свою пользу. Кобурн разочарованно покачал головой. Он терпеть не мог вялые бои, где победа дается по очкам. Ему подавай нокаут или болевой прием.

— Вы любите морские байки, Пиотр?

— Кто же их не любит, сэр?

— Тогда послушайте… Старый английский лорд приходит к врачу. «Доктор, полгода назад я женился на прелестной молодой особе, но она никак не может забеременеть. Посоветуйте что-нибудь». — «Сколько вам лет, сэр?» — «Семьдесят пять». — «А вашей жене?» — «Двадцать пять». — «Вот что я вам посоветую. Возьмите вашу жену, наймите молодого секретаря и отправляйтесь на яхте в путешествие месяца на два или три. Морской воздух порой творит настоящие чудеса». Проходит полгода. Старый лорд появляется у доктора. «Огромное вам спасибо, доктор! Морской воздух действительно творит чудеса! Моя жена беременна!» — «Хм, а как поживает молодой секретарь?» — спрашивает доктор. «Вы знаете, она тоже беременна! Морской воздух творит чудеса!»

Командир «Котлина» поднял большой палец правой руки. Адмирал остался доволен и через полминуты осведомился:

— А чем ответите вы, Пиотр?

Сухов знал немало флотских баек и анекдотов, но все больше неприличные или понятные только истинно русскому человеку. Комфлота надо было рассказать что-нибудь невинное и общедоступное. Сухов порылся в памяти.

— Ну хорошо, сэр. Это правдивая история из нашего славного прошлого.

Адмирал в предвкушении потер волосатые руки.

— Императрица Екатерина Великая любила встречать летние рассветы на собственной яхте в Финском заливе. Яхта выходила в залив, Екатерину сажали на специальную доску на веревочках, которую моряки называли «беседкой», и через блок поднимали на верхушку мачты. Там императрица наблюдала рассвет на несколько минут раньше остальных, потом ее спускали, и она шла отдыхать. И вот однажды какой-то матрос, проходя по своим делам под висящей царицей, ненароком поднял голову и обомлел…

У командующего Шестым флотом удивленно поднялись брови.

— Юбки в то время были длинные и пышные, но панталон дамы не носили, — пояснил Сухов. — И зачастил матрос под мачтою ходить. Туда пройдет — глаза к небу поднимет, обратно пройдет — взглянет… Заметила это императрица, велела себя спустить: «Капитана ко мне!» Подбегает бравый офицер: «Капитан второго ранга Иванов-Седьмой!» — «Господин капитан! Что это нахальный ваш нижний чин мою царскую задницу рассматривает? Немедленно наказать!» «Есть!» — вытянувшись в струнку, отдает честь капитан. «Поднимайте меня наверх, а то из-за вас рассвет пропущу». Посмотрела она восход, спустили ее на палубу… Подлетает бравый Иванов-Седьмой: «Ваше величество! Матрос Кондрашкин наказан согласно статье второй Военно-морского устава!» «Хорошо-хорошо, голубчик», — говорит императрица. И спать пошла.

Петр рассказывал неспешно, подбирая английские слова. Кобурн расслабленно слушал, почти не глядя на ринг.

— Через несколько дней, на балу, Екатерина рассказывает об этом случае своим фрейлинам, — продолжал повествовать командир «Котлина». — «…и наказали его по второй статье Военно-морского устава». «А что это за статья?» — интересуются фрейлины. «Не знаю, — говорит императрица. — Вон идет генерал-адмирал Апраксин. Его и спросим». Подзывает старичка Апраксина. «Господин генерал-адмирал! Вы знаете Военно-морской устав?» «Так точно, ваше величество!» — отвечает генерал-адмирал и пытается втянуть живот. «А о чем говорится в его второй статье?» «Статья вторая Военно-морского устава гласит, — бодро рапортует Апраксин, — „Всякий нижний чин, заметивший на корабле щель и не заткнувший ее, наказывается битьем линьками — десять раз и арестом на гауптвахте — на десять суток!“».

У адмирала Кобурна случилась истерика. Легонькая такая — впокатуху. От хохота командующий Шестым флотом сполз из кресла на ковер. К нему на выручку прибежал могучий адъютант в чине каперанга. Подняв адмирала с помощью Сухова, адъютант укоризненно посмотрел на русского и молча удалился.

Утерев со щек слезы и с трудом отдышавшись, командующий Шестым флотом произнес восхищенно:

— Давно заметил, что вы, русские, знаете толк в английском юморе.

К концу второго дня чемпионата все случайные люди были сметены с ринга. К стадии одной четвертой финала не осталось ни одного любителя подраться — только те военморы, кто тренировался годами. В третий день должны состояться лишь семь поединков, но публика была уверена, что это будут яростные, по-настоящему роскошные схватки.

Ханец с крейсера «Картахена» блестяще владел приемами тайского бокса. Во втором раунде упорного поединка он сумел нанести Спивакову несколько болезненных ударов в корпус и по ногам кондуктора.

Петр Сухов видел, что его адъютант выдыхается, и уж было решил: вот ты и спекся, Аристарх Львович… Спиваков раз за разом взлетал в воздух, но прыгучий противник скакал по рингу, успевая уклониться от ударов. И все же один из полетов кондуктора достиг цели — ступня правой ноги попала противнику в нижнюю челюсть. Челюсть хрустнула, и ханец в болевом шоке упал на ринг.

Победа далась нелегко — Спиваков был порядочно изнурен, весь покрыт потом и тяжело дышал.

Сухов продолжал следить и за Артемом Гарнетом из штаба Шестого флота. Так вот Гарнет закончил свой бой еще в середине первого раунда. Он пробился сквозь веерную защиту и сдвоенным ударом срубил канадского бойца, серьезно повредив ему шею. Гарнет, как считал командир «Котлина», будет самым серьезным противником Спивакова.

Вечером Петр Сухов опять навестил делегацию с «Котлина». Все котлинцы оказались на месте. Герой дня Спиваков лежал на матросской койке и спал, невзирая на царящий в кубрике шум и гам. Ваня Чонг, как обычно, занимался своими упражнениями и сейчас стоял на голове. А начмед Лукашин упрямо пытался читать книгу. Несмотря на беруши, у него плохо получалось.

Бульбиев молча пожал Сухову руку и поднял глаза к потолку кубрика — это был знак: говорить о деле в кубрике нельзя. Утром подозрительного вида техники чинили проводку на всей палубе. Но едва начались бои, в нескольких отсеках люди Ригерта снова установили защиту. Там и собирались заговорщики, когда экипаж астроматки рассаживался вокруг ринга и надрывал глотки.

Старлей Хвостенко поздравил командира с выходом адъютанта в следующий круг. Он уже легонько принял на грудь и казался добродушным увальнем. Его глуповатое широкое лицо многих вводило в заблуждение. На самом деле начальник БЧ-два был отнюдь не дурак.

— Выпить хотите, Петр Иванович? — предложил он.

— А почему бы и нет?..

Старлей протянул кавторангу кружку с дурно пахнущей жидкостью. Здесь, на «Мадейре», народ пил всякую гадость.

Старпом был сегодня на себя не похож — будто язык проглотил. Неужто так наговорился за день?

— Кондуктору надо продержаться как можно дольше — таков приказ по «Котлину». Я правильно понимаю? — наконец-то заговорил Бульбиев. Язык у него слегка заплетался — не от выпитого, а от усталости.

— Тебе видней, Семен Петрович, — ответил Сухов и хлебнул отравы под названием «виски». — Тебе видней…




Утро третьего дня чемпионата началось с принципиального поединка: Аристарх Спиваков против Кшиштофа Вишневского. По физическим данным этот молодой лях не выделялся среди бойцов, так почему же он раз за разом выигрывал схватки? Сухов задумался и нашел ответ: лях бился яростно, будто в каждом бою решалось, жить ему или умереть.

В схватке с русским кондуктором польский лейтенант сражался с удвоенной силой. Быть может, у пана Вишневского был особенный счет к «москалям». Кшиштоф сразу пошел вперед, и весь первый раунд Спивакову приходилось отбиваться. Вишневский снова и снова бросался на русского, осыпая его ударами. Энергия ляха не иссякала.

Спиваков чувствовал, как немеют измолоченные противником руки. От удара в грудь перехватило дыхание, и было не набрать воздуха в легкие. В глазах потемнело. Спасительный удар гонга дал ему короткую передышку.

— Где ваши атаки? — разминая плечи Аристарха, спросил Ваня Чонг. — Или вы свалите его первым же ударом, или он нокаутирует вас во втором раунде.

— Я не могу вспомнить… как бил наповал, — наконец отдышавшись, пожаловался Спиваков. — Этот мальчик мешает мне думать.

Секундант Чонг не понял шутки. На самом деле объяснение было простое: от усталости Аристарх Львович терял способность к своим полетам.

— Тренируйте память, кондуктор, — сказал секундант. Пора было убирать стул.

Спиваков вставил в рот капу, собрался и, чуток подвигав лопатками, двинулся навстречу ляху. На конопатом лице Вишневского читалось нетерпение. Лейтенант был уверен: упрямый старик сможет отбить не больше пары ударов. Он предвкушал скорую победу и не хотел оттягивать удовольствие.

Кшиштоф Вишневский ничего не понял. В воздухе что-то крутанулось — Аристарх Львович впервые в этом бою применил прием из своего странного арсенала. Тело кондуктора крутанулось, ноги молниеносно сделали стригущее движение — этот прием назывался «тупые ножницы». Лях не был разрезан пополам, его поразил мощный удар пальцами ноги. По кадыку.

Вишневский еще падал на спину, а опустившийся на ринг Спиваков уже отступил к канатам. Его шатало, и нужна была опора.

Итак, кондуктор дошел до полуфинала. Да, победы давались ему все тяжелее. Похоже, Аристарх Львович начал сдавать — все-таки годы не те…

Когда в соревновании остались восемь лучших бойцов, адмирал Кобурн прекратил посторонние разговоры. Теперь он неотрывно следил за поединками. В конце концов старый болельщик не выдержал и начал громко кричать, взывая к бойцам, ругая и хваля их, комментируя происходящее на ринге. И публика орала все громче, так что в третий день боев Петр Сухов стал глохнуть от наполнившего зал рева и свиста.

По окончании четвертьфиналов адмирал Кобурн не спешил идти на обед. Хитровато прищурив глаза, он пристально посмотрел на Сухова. Адмиралу явно хотелось рассказать еще одну байку.

— Я слушаю, сэр.

— Вы меня видите насквозь, Пиотр, — с кислой улыбкой произнес Джеймс Кобурн. — Значит, я теперь ясен, как открытая книга. Старею…

— Просто вы ненадолго сняли защиту, сэр, — уважительным тоном заговорил Сухов. Он хотел умаслить адмирала. — Если в другой раз вы не станете ее снимать, никто даже и… — он не стал договаривать, поймав благодарный взгляд Кобурна.

Командующий Шестым флотом начал рассказывать:

— Эта история случилась лет двадцать назад. Я был старпомом на астроматке «Вайоминг». Идем мы к месту флотских учений через Пояс Астероидов в системе Тау Кита. И вдруг по радио — прямым текстом на плохом английском: «Говорит Висс Ки Эйт Файв Файв. Пожалуйста, поверните на пятнадцать градусов в любом направлении, во избежание столкновения с нами. Вы движетесь прямо на нас, расстояние двадцать пять тысяч километров». Дежурный офицер «Вайоминга» — в ответ: «Это мы советуем вам повернуть на пятнадцать градусов, чтобы избежать столкновения с нами». Получаем новую радиограмму: «Ответ отрицательный. Повторяем: поверните на пятнадцать градусов во избежание столкновения». Тут уже подключается контр-адмирал Хоук, мой командир: «С вами говорит капитан боевого корабля Организации Объединенных Наций. Поверните на пятнадцать градусов во избежание столкновения». И получает в ответ: «Мы не считаем ваше предложение здравым. Советуем повернуть на пятнадцать градусов, чтобы не врезаться в нас». Хоук заводится с пол-оборота и начинает вопить: «С вами говорит контр-адмирал Ивэн Бут Хоук! Командующий большого космонесущего корабля „Вайоминг“! Военно-Космических сил Организации Объединенных Наций! Второго по величине военного корабля ООН! Нас сопровождают два крейсера, шесть фрегатов, четыре тральщика и корабли поддержки! Я вам не советую! Я вам приказываю изменить курс на пятнадцать градусов! В противном случае мы будем вынуждены принять необходимые меры для обеспечения безопасности нашего корабля! Немедленно убирайтесь с нашего курса!!!»

Кобурн перевел дух, глотнул из бокала содовой. Сухов терпеливо ждал окончания.

— Хоуку отвечают: «С вами говорит Хуан Мануэль Салас Алкантара. Нас два человека. Нас сопровождают пес, ужин, две бутылки пива и канарейка, которая сейчас спит. Нас поддерживают радиостанция „Cadena Dial de La Coruna“ и сайт „Экстремальные ситуации в космосе“. Мы не собираемся никуда сворачивать, потому что находимся на астероиде Мучача и являемся гипермаяком Висс Ки Эйт Файв Файв Пояса Астероидов Системы Тау Кита. Можете принять все сраные меры, какие считаете необходимыми, и сделать что угодно для обеспечения безопасности вашего сраного корабля, но он вдребезги разобьется о скалу. Поэтому еще раз настоятельно рекомендуем вам сделать наиболее здравую вещь: изменить ваш курс на пятнадцать градусов во избежание столкновения». Контр-адмирал: «О’кей, принято, спасибо».

История была смешная, но уж больно долгая.




После обеда восемнадцатый чемпионат Шестого флота ВКС ООН по смешанным боевым искусствам был продолжен. К этой минуте на ринге остались четверо бойцов. В полуфинале противником Спивакова оказался его старый знакомый — Артем Гарнет.

Этот полуфинальный бой по очереди был вторым. Кондуктор имел несколько лишних минут для отдыха, но вряд ли они что-то могли изменить. Выглядел Спиваков хреновато — под глазами черные круги, смотрел все больше в пол, начал горбиться — как при первой встрече на Земле. Хотя некоторые зрители были уверены: русский хитрец только прикидывается немощным. А потом ка-ак даст…

Кавторанг помнил рассказ Спивакова об инструкторе по кличке «Морчелла». Странный уродец учил Аристарха Львовича обороне без оружия в спецподразделении «Мангуст». Как выглядел второй ученик Морчеллы Артем Гарнет, кондуктор ничего не упоминал. Но если верить словам Спивакова, сейчас у ринга стоял никакой не Гарнет, а Морчелла собственной персоной: ростом не вышел, кожа да кости, грудь впалая, сероватое лицо покрыто морщинами, глаза узкие, с белесым хрусталиком.

«Интересно, к какой нации принадлежит этот тип?» — подумал Петр Сухов. Если бы в занятых людьми секторах Млечного Пути жили гуманоиды, которые могли скрещиваться с хомо сапиенс, капитан «Котлина» не сомневался бы: перед ним метис. — «Неужто владение особыми приемами так сильно меняет человека?»

Выйдя на ринг, Гарнет внимательно посмотрел на Спивакова и слегка развел руки. Что означал этот жест? Удивление, возмущение или сочувствие? Кондуктор будто ничего не заметил — он готовился к своему последнему поединку.

Судья свел бойцов. Не откладывая выяснение отношений в долгий ящик, они двинулись навстречу друг другу. Аристарх Львович распрямил спину и теперь казался выше противника на полметра.

А затем бойцы одновременно оторвались от ринга. Две мельницы столкнулись в воздухе. С неслышным скрежетом. Сцепились, прокрутились еще немного и распались… Два человека лежали на ринге. Потом один медленно встал, а второй — нет.

Кавторанг Сухов испугался. Он решил, что его адъютант мертв. Судья нарочито медленно считал до десяти. Публика вопила. Начмед Лукашин, не дожидаясь конца отсчета, выскочил на ринг и склонился над лежащим на спине кондуктором. Гарнет, маленький и нестрашный, терпеливо ждал решения в своем углу. Наконец судья поднял его руку вверх.

— Жаль, — произнес адмирал Кобурн. — Я надеялся, что ваш дойдет до финала. И все же бронзовый кубок полетит на «Котлин».

— Наш боец сделал все, чем мог, — сказал Петр.

— Он даже больше русский, чем вы, — неожиданно для самого себя произнес командующий Шестым флотом. — Хотя я думал, что это невозможно.




Глава восьмая

Эхо Сорбонны


В кают-компании фрегата «Котлин» собрались все офицеры, кроме командира, вахтенных и уснувших после вахты.

Помещение освещали бра, стилизованные под керосиновые лампы. Офицеры сидели на диванах и стульях, попирая ногами парфянский ковер с изображением битвы при Абукире. Матрос принес из буфета бутылку рома и красного вина, расставил рюмки и стаканы. Повар расстарался и сделал роскошную закуску — бутерброды с псевдотреской горячего копчения, тарталетки с салатами и икрой.

Младший лейтенант Гурко начал было перебирать струны на антикварной гитаре, но игра как-то сразу не задалась. Гитарой душевное напряжение не снимешь. Экипаж выпил по первой. И сразу же по второй. А потом — слово за слово — у военморов стали развязываться языки…

— Вы знаете, я никогда не брешу. Все истории — из жизни, — начал штурман Иванов-Третий. — Это был мой первый учебный поход. Допотопный эсминец проекта «Жерминаль». Гальюны устроены, как на подводной лодке. В космосе ими пользоваться нужно по особой инструкции. Главное — вовремя проверить, открыт ли в отсек клапан вентиляции у емкости для говна. Это через вонючий фильтр — ну, вы понимаете… Старые моряки любили пошутить над салагами: закрыть клапан и надуть емкость воздухом высокого давления. Если нарушишь инструкцию — эффект сногсшибательный.

Офицеры не забывали выпивать. Если что и забывали, так закусывать. Матрос только и делал, что бегал за новыми бутылками. Благо командир фрегата не выходил из своей каюты и не мешал пиршеству.

— В пятом отсеке народу мало, поэтому перед вахтой выстраивается очередь из обитателей других отсеков, — отхлебнув настоящего ямайского рома, продолжал начальник БЧ-один. — Очередной посетитель не желает обоссаться — молотит в дверь гальюна. В ответ — тишина. Время идет. Моряк снова стучит. Тишина. Очередь растет. Терпение у людей не железное. А снаружи можно остановить вентилятор гальюна и выключить там свет. Первый в очереди не выдерживает и вырубает фонарь. Дверь открывается, выходит страдалец, мокрый с ног до головы, и орет: «Вы что, совсем охренели? Я говно из глаза достаю, а вы свет выключили!!!»

— Ну да… мужик сдуру повернулся лицом к унитазу и нажал педаль, — подхватил мысль старлей Хвостенко. — Знаю такое.




Кавторанг Петр Сухов в это время лежал на койке в командирской каюте и смотрел на потолочном экране «Последние известия» от канала «Звезда». Плоский экран давал объемное изображение с эффектом присутствия.

Петр Иванович отдавал короткие команды, и каналы менялись. На смену текущим новостям пришли аналитические обзоры за неделю и месяц. И затем он снова вернулся к сегодняшним новостям с разных концов Галактики. Планет у космического человечества было много, разнообразной информации — выше крыши, а все не о том.

Командир «Котлина» пытался нащупать в бесконечной череде кадров и комментариев какую-нибудь зацепку, сигнал, что заговор раскрыт, начались аресты или мятеж пришлось начать прежде времени.

Круговерть каналов остановилась на университетской планете Сорбонна, откуда вели прямую трансляцию телекорпорация Си-Эн-Эн и канал «Эль-Джазира».

Петр Сухов смотрел, как дюжий констебль валит на пластфальт хрупкую девушку в куртке с надписью «Хочу быть русским» и лупит ее дубинкой по голове. Снова и снова — с размаху, будто пытаясь вколотить маленькую девичью голову в уличное покрытие. Бьет до тех пор, пока студентка не перестает вскрикивать и шевелиться. А потом констебль непонимающе смотрит на то, что натворил. Роняет дубинку и пошатываясь, выходит из кадра.

Кавторанг глядел, как бронированный глайдер, разогнавшись над широким бульваром, влетает в толпу студентов, разбрасывая их, как тряпичные куклы. Подскакивает в воздух, поднимается метров на пятьдесят и опять ныряет вниз. Снова бьет мордой и пропахивает, как бороной, плотное скопление людей, превращая его в кровавое месиво…

Сухов никого не позвал в свою каюту, не передал по «Каштану», чтобы включили телики. Да, парни были бы злее. Но кавторанг не хотел портить парням настроение в последний мирный вечер. Они еще навоюются…




— Что вы все о говне, да о говне, — укорил механик Левкоев — самый молодой из собравшихся офицеров. — Давайте лучше о любви.

— Можно и о любви, — согласился Иванов-Третий. — Парнишка поступает на корабль. Стартовали, скачут по гиперу. «А что, на корабле совсем нет женщин? — спрашивает парнишка капитана. — Как же вы обходитесь?» «Сейчас покажу», — говорит капитан, заводит его в кубрик. Там на стене висит стереография роскошной голой бабы. И у бабы этой на самом интересном месте дырка просверлена. «Попробуй». Парнишка пробует. «Ну как?» — спрашивает капитан. «Офигительно!» Парень в восторге. «Вот видишь! И так можешь в свое свободное от службы время — ежедневно, кроме среды». «А в среду почему нельзя?» — спрашивает парнишка. «В среду твоя очередь за картиной стоять».

Военморы покатились со смеху. Лейтенант Левкоев покраснел, икнул от возмущения, закашлялся, глотнул вина.

— Не подавись, сынок, — хлопнул его по плечу каплейт Бульбиев. — Ладно… Коли все такие нежные, расскажу самую невинную историю. Было это лет десять назад. Служил я тогда начальником БЧ-один на новеньком тральщике. И вот однажды решили мы отдохнуть как следует и почти всей командой махнули на Старую Землю. В городе Северодвинске хотели взять напрокат большой катер, да нашлись только какие-то лоханки. Тогда мы перетрясли старый порт и обнаружили настоящую подводную лодку, на которой предки возили туристов. Заправили мы ее, загрузили ящиками с «белой головкой» и копченой рыбой, плывем себе по Белому морю…

Офицеры затихли — из уважения к старпому. Да и рассказывать он умел здорово.

— А командир наш, каплейт Поскребышев, царство ему небесное, очень любил пострелять. Даже в космос с собой дедову двустволку брал. А уж если отпуск да на дикой природе — тем более. Какую дичь заметит — все застрелить норовит. Видать, предки его были сибирскими охотниками. И сам он стрелок был отменный. Так вот, всплыла лодка у скалистого берега. Когда заканчивался очередной ящик водки, каплейт поднимался наверх подышать морским воздухом. И вдруг заметил он, что на утесе олень стоит, да так красиво: гордый, одинокий, на фоне хмурого северного неба. Принесли мы командиру его винтовку, он прицелился. Мы все… ну, кто еще на ногах был, сбежались посмотреть на это представление, даже ставки делать стали: попадет или нет. Раздается выстрел, олень падает с обрыва в воду. «Ура!» — кричит экипаж. А за оленем следом летят нарты с чукчей… И тотчас команда: «Срочное погружение!»




Заговор вошел в решающую стадию. Объекты нападения заранее расписаны, разработаны планы действий для каждого корабля, отряда, боевой группы, назначены пароли и явки. Подготовлены люди и техника, добыты оружие и боеприпасы.

На Старой Земле все было на мази. Сотня тщательно подготовленных бойцов, взятых из спецназа флотской контрразведки и морской пехоты, под видом мирных граждан поселились в тихом городе Брюсселе. Они шатались по улицам, провожая глазами каждую юбку, пили газировку, ели мороженое и ожидали сигнала, чтобы захватить Главный штаб Первого сектора Галактики и Парламент планеты.

В Москве две тысячи вооруженных до зубов отставных военных были готовы взять штурмом Кремль, где с недавних пор размещался губернатор провинции Старая Земля и его многочисленная свита. Губернатору здесь нравилось гораздо больше, чем в скучном, сонном Брюсселе. В Белокаменной можно было побаловаться с девочками без последствий для карьеры и погулять на полную катушку.

В «русском» городе Париже мятежники собирались захватить Академию Генерального Штаба и старый космопорт «Де Голль». Боевые дружины были организованы из бравых отставников, которых здесь пруд пруди. На другие столичные мегаполисы вроде Токио, Пекина, Лондона, Мехико, Сан-Паулу и Каира должны были десантироваться сводные отряды полицейского спецназа и береговой обороны. Их поддержит ополчение, тайно сформированное в русских кварталах и обученное военспецами.

На космическом лифте в Цейлоне уже полностью сменена охрана. На орбитальной станции «Галилей» такая же смена произойдет сразу после времени «Ч». На законсервированные базы ВКС и зенитные батареи на Луне будет сброшен десант с нескольких частных яхт, что участвуют в специально устроенной регате, и с круизного лайнера. А еще мятежникам предстоит захватить ремонтные доки Норфолка, галактические верфи в Портсмуте и базу морской пехоты в Мадрасе.




Офицеры пили без тостов — по своему усмотрению. Иногда закусывали — они ведь не жрать собрались.

— Я про чукчей тоже историю знаю, — подал голос лейтенант Сидоров, начальник БЧ-семь. — И про подлодки, кстати. Рассказать?

— Валяй, — разрешил старпом.

— Плывет наш противолодочный корабль, акустик докладывает командиру: «Под нами неопознанная подводная лодка!» Командир вызывает аквалангиста, приказывает погрузиться и выяснить принадлежность лодки. Через несколько минут тот выныривает. «Лодка японская». «Почему?» — спрашивает командир. «На корпусе нарисованы иероглифы». «Чепуха, — заявляет командир. — Сейчас японцы производят половину всей подводной техники. У кого ее только нет. Ныряй по новой». Аквалангист ныряет, выныривает, докладывает: «Лодка английская». — «Это почему?» — «Я ухо к борту приложил — там по-английски разговаривают». — «Треть человечества говорит по-английски. Ныряй по новой», — говорит командир. Аквалангист ныряет, выныривает, докладывает: «Лодка была чукотская». — «Почему?» — «А я постучал в люк — они и открыли…»

— А почему именно чукчи? — не понял Ваня Чонг, начальник БЧ-три. Он, как видно, плохо знал российскую историю и особенно культуру, да и немудрено.

— Чукчей, конечно, жалко, — осушив стакан чая с ромом, ответил за всех присутствующих Бульбиев. — Но ты пойми, голуба мой, у каждого народа есть свои чукчи. Это всего лишь фольклорные персонажи. У финнов их роль играют шведы. А у шведов… Вот послушай анекдот, что рассказал мне один шведский моряк.

Офицеры с удовольствием приготовились слушать.

— Как потопить норвежскую подводную лодку? Надо подплыть, постучать сверху. Норвежцы откроют и спросят: «Кто там?..» А как финскую? Надо стучать, стучать, пока они наконец не откроют и не скажут: «Ну, мы же не такие дураки, как норвежцы!..» Ну, и как потопить шведскую подводную лодку? Посадить туда норвежцев…

Военморы захохотали.

— Ты понял, о чем я толкую, сынок? — обратился старпом к Чонгу.

— О чем?

Карие, слегка навыкате глаза — и ни грана понимания. Вот оно, молодое поколение — одни бицепсы и музычка из вживленного чипа, вечно звучащая в тебе…

— О теории относительности, голова ты садовая.




На планете Малайя много русских моряков — действующих и отставных. Захватить тамошнюю базу ВКС не составит труда — равно как и космопорт, доки и зенитные батареи на каменистых островах. Орбитальная оборона уже под контролем.

Гораздо сложнее поднять мятеж в боевых порядках юнитских флотов. Командиры военных кораблей и доверенные лица среди офицеров и мичманов ждали сигнала. Русские корабли должны помочь русским военморам на кораблях со смешанными экипажами. И сделать это непросто — тут уж как карта ляжет… А вот овладеть теми кораблями, где русских в экипажах можно пересчитать по пальцам, шансов нет вовсе.

Маленьким быстроходным суденышкам поручено захватывать лайнеры-трансгалы и гипербаржи со стратегическими грузами. Космические десанты будут высажены на десятки горнодобывающих планет. В руки мятежников попадут стратегические объекты, в том числе и на большом удалении от Старой Земли — изначально отрезанные расстоянием и юнитским флотом. Специфика этого мятежа и новизна в истории человечества — его рассеянность по Галактике. Место действия — треть Млечного Пути.




Бульбиев хватанул рома из граненого стакана и занюхал его головкой зеленого лука, который выращивали в корабельной оранжерее вместе с петрушкой и укропом. Есть свежий, сочный лучок было жалко, а нюхать — в самый раз.

— Хохмить-то можно о чем угодно. Соврешь — недорого возьмешь… А ты чистую правду вспомни да расскажи — так расскажи, чтоб все от смеха упали, — настаивал лейтенант Сидоров. — Случилось это на захолустной планете с гордым именем Тмутаракань. Сейчас там ничего не осталось после взрыва Сверхновой, а когда-то была база Седьмого флота. И вот представьте себе… Очередная годовщина Объединенных Наций. На планете разгар зимы. Праздничный парад флотского резерва и гарнизона — словом, все тыловики и планетарный отстой. С покрытой ледяной коркой площади перед трибуной вымели грязный песок и для эстетики присыпали тонким слоем чистенького снега. Это была первая стратегическая ошибка…

Начальник БЧ-семь отхлебнул винца — для чистоты звучания.

— Сочная картина: стройные, тонкоусые красавцы каплейты, убеленные сединами каперанги, слегка хмельные от морозца и вчерашнего розовощекие лейтенанты. Все выглажены, кортики на боку «чух-чух» в такт уверенному шагу, боевые знамена приготовлены, золотые погоны сверкают, как вершина Эльбруса на рассветном небе. На трибуне, до особой торжественности утыканной серебристыми шишками микрофонов, командующий Седьмым флотом — полный адмирал Жан-Пьер Паризьон. Короче — самый цвет, ну просто элита юнитского Флота!.. До сих пор не пойму, зачем адмирал решил впервые за историю гарнизона вывести на парад и офицеров военно-строительного батальона. Только по странному стечению жизненных обстоятельств они считались офицерами флота со всей атрибутикой.

Это славное воинство носило пыльные шинели, мятые погоны, бесформенные головные уборы, брюки, напрочь позабывшие о стрелках… О ремнях скромно умолчу. Командир строителей с какого-то перепугу прибыл в фуражке с белым чехлом, перепачканным красной и зеленой краской. Он отменно смотрелся на фоне белоснежных кашне и перчаток, антрацитовой черни шинелей и золота погон, кортиков и «капусты» лакированных козырьков. Одним словом, — картина Верещагина «Войска атамана Ермака перед штурмом Бастилии». Вокруг войскового каре на площади перед штабом базы толпились скучающие гражданские.

Командующий флотом прочел здравицу славному юнитскому государству, толерантному человечеству, мудрому руководству Генеральной Ассамблеи и лично его высокопревосходительству генсеку ООН. Прозвучала команда: «Первая шеренга — прямо, остальные — напра-аво! На одного линейного, ма-арш!» И тут в центр нашего каре ворвалась стая бродячих собак, а их главковерх начал отмечать праздник Весны и Любви со своей хвостатой подругой. Толпа гражданских радостно загудела. Комфлота недоуменно крякнул. Патруль бросился растаскивать кобелька и сучку. Войска оживились. Сучонка лаяла и визжала, кобелек гавкал и пытался кусаться.

Дирижер оркестра, стоящий спиной к происходящему, взмахнул руками. Грянул марш «Янки Дудль». Знаменная группа, печатая шаг, двинулась строевым вдоль трибуны. Чистенький снежок, которым был присыпан гололед перед трибуной, сделал свое дело. Знаменосец с ассистентами, как Тарас Бульба в гопаке, всплеснув руками и ногами, «прилег отдохнуть» на импровизированный каток. Нестройная толпа строителей, налетев на них, увеличила кучу-малу. Дирижер, не сразу поняв, почему оркестр внезапно поперхнулся, сделал страшные глаза и вновь взмахнул руками. Музыканты грянули «Марсельезу».

Гражданские заходились от хохота. Командир батареи, отвечавший за салют, замахнулся сигнальным жезлом на приблизившуюся собачью свадьбу. Вышколенные матросики, приняв это движение за сигнал, дали залп. Разноцветные ракеты фейерверка усилили праздничное настроение участников торжества. Комфлота метался по трибуне, предчувствуя поросшей ракушками задницей звездопад со своих погон. Короче — праздник удался на славу…

Офицеры от души веселились. Но Сидоров еще не закончил.

— Теперь вы спросите: «А где же мораль этой басни?» Естественно, был и приказ, ибо ничто на Флоте не может произойти, не будучи подкрепленным приказом. Со следующего утра всем патрулям была вменена новая обязанность — не допускать «расплода и свободного перемещения по территории базы животных природного происхождения».




Прямая трансляция с планеты Сорбонна шла без перерывов на рекламу. Си-Эн-Эн могла себе позволить такую роскошь. Петр Сухов неотрывно смотрел на потолок, где продолжались столкновения студентов с полицией, и думал о грядущем смертоубийстве.

Кто первым нанесет решающий удар? Вот вопрос. Если ударим первыми мы, мятеж начнется согласно плану. И вероятность его успеха рассчитана: один к десяти. Если юниты, то мятежа не будет. После многотысячных арестов и казней русские корабли поставят в доки, экипажи расформируют и опальных военморов спишут на берег. Дорога на Флот русским людям будет заказана.

В заговор вовлечено слишком много народа, и потому утечка информации неизбежна. Внедренные в русские экипажи агенты контрразведки ВКС должны были попасть под колпак наших людей. Русские офицеры флотской контрразведки и их агенты обязаны перехватывать отправленные осведомителями донесения. Но они не сумеют перекрыть все каналы. Надо готовиться к худшему и полагать, что о заговоре уже известно наверху. Тогда аресты могут начаться в любую минуту.




— А я расскажу вам романтическую историю, — заговорил потертый жизнью зенитчик Гурко. — Что может быть романтичнее, чем девушка в четырнадцать лет? Но спрашивается: кто их просил приезжать на экскурсию по крейсеру за час до назначенного времени? Пока девочки, не замеченные дежурными, выпрыгивали из аэробуса на летном поле, на кораблях нашей эскадры проходил телесный осмотр. В теплое время года он, как известно, проводится на пандусах кораблей, и со взлетных площадок всё отлично видно. Этот телесный осмотр был приурочен к появлению на Седьмом флоте марсианского сифилиса. Какая-то береговая «бабочка» опылила шестерых моряков с «Ла-Рошели», и в результате они намотали себе на «пестики». А всё потому, что недостаточно ведётся воспитательная работа среди личного состава, — изрек назидательно начальник БЧ-пять.

— Да-а… Ну, значит, девочки высыпают на поле и смотрят на наш легкий крейсер. А там стоят две сотни бравых военморов в трусах и тапочках. И тут звучит команда дежурного по кораблю: «К медицинскому осмотру на предмет сифилиса трусы спу-стить!» И все четыреста человек в три секунды остаются в одних тапочках. Очень красиво получилось. То есть я хотел сказать — некрасиво. Страшно представить, какое впечатление произвёл этот военно-космический стриптиз на неокрепшие детские умы. Кстати, девочек потом еле загнали на крейсер.

Старпом одобрительно похлопал Васю Гурко по плечу. В левой руке Семена Петровича был непочатый стакан с ромом. Все видели, как Бульбиев пил, но никто не видел, как он наливал или подливал себе «горючее».

— Служил я на корвете, — начал рассказывать байку мичман Щепетнев. — Вот однажды сели мы на космодром. Поднялся я в командную рубку и слышу разговор нашего командира и первого помощника. «Слушай, Сеня, — говорит каплейт помощнику. — Уже три месяца прошло. Когда на управление кораблем сдашь?» Тот в ответ: «Петр Иванович, я еще не готов, не умею…» «А че тут уметь? Вот — нос, вот — корма. В люк центрального крикнешь: „Вы что тут — охренели?!“ Вот и все управление».

Связист, понятное дело, имена поменял, прикалываясь. Про старпома Бульбиева и командира Сухова вроде как байку рассказывал. Старпом юмор этот оценил — Щепетнева он тоже хлопнул по плечу, да так ловко, что шутник корабельным воздухом подавился — всерьез.

Целую минуту в кают-компании раздавалось только характерное бульканье. Матрос упарился бегать за бутылками и теперь носил спиртное коробками.

— А я хочу рассказать о науке, — заговорил начмед Лукашин. Он еще не утратил слабую надежду, что экипаж, слушая байки, напьется поменьше. — Психология называется. Для долгих полетов — важнейшая штука. Когда фрегаты серии «Баренцбург» — ну, для дальней разведки — начали спускать со стапелей, «умники» вдруг озаботились: экипажам по много месяцев находиться в космосе, в тысячах парсеков от родных, нагрузка на психику огромная. Начали изобретать, как облегчить военморам жизнь. Одни «умники», недолго думая, предложили всяких там птичек-рыбок разводить. Другие придумывали разные хитрожопые методики, чтобы сохранять душевное здоровье военморов. Но, ей-богу, никто еще не придумал лучшего лекарства от хандры и стрессов, чем здоровый смех.

Итак, подходит к концу наш долгий полет. Побывали мы на другом конце Млечного Пути, насмотрелись разных чудес и ужасов — аж тошнит. Нам бы на всех парах домой, но локаторы засекли на пределе видимости неопознанную эскадру. И, как говорится, легли мы на грунт — ибо береженого бог бережет. Прячемся за камушком — двадцать на тридцать верст, а эти гаврики уходить не собираются. Ждем… В отсеках — полный расслабон. Уже выявлены чемпионы по трехмерным шахматам, домино и нардам, по третьему кругу просмотрены взятые с собой фильмы и прослушаны аудиозаписи. Народ идет на вахту с радостью — хоть какое-то разнообразие. В каюте замтолера, то бишь заместителя командира по обеспечению толерантности, двухголосый храп сменяется бряцанием кубиков о фанеру. Это старлей-замтолер и гауптман-контрразведчик из штаба Четвертого флота, что прикомандирован к экипажу на время разведывательного похода, режутся в нарды.

И вот мичман, начальник БЧ-четыре, штатный наш юморист и прикольщик, решает расшевелить команду. Мол, кто, если не я? И направляется прямиком в каюту к командиру. По должности начальник БЧ-четыре ведает тахионной связью — особа, приближенная к верхам, свободный вход к командиру имеет в любое время.

Командир слушает мичмана, прыскает в рукав и благословляет его на подвиг.

Выделенная по приказу Сухова выпивка кончилась. Бульбиев пошел на камбуз — переговорить с коком. У хорошего кока всегда есть скрытые резервы… Тем временем начмед продолжал свой рассказ:

— Через полчаса мичман подстерегает у гальюна замтолера, который закончил суточный обход боевых постов, и шепчет ему на ухо. Глаза зама лезут на лоб. Экстренная информация такова: контрразведчик, с которым он живет в одной каюте, тронулся умом. Дело понятное, человек третий месяц без работы мается. Залез, мол, в шкаф, достал бластер и хаарских диверсантов в засаде поджидает. Замтолер, полчаса назад видевший гауптмана в добром здравии, бежит к командиру докладывать о происшествии. Начальнику БЧ-четыре не верить нельзя — человек надежный, к самым секретным секретам допущенный. А мичман тем временем тихо, как настоящий стукач, скребется к заму, проскальзывает внутрь. Мичман с суровым и непроницаемым лицом докладывает контрразведчику: у замтолера круто съехала крыша. Он ходит с бластером по кораблю и досматривает на предмет выявления хаарских шпионов. Скоро и до вашей каюты доберется… Вы его уж как-нибудь обезвредьте. Можно в шкафчик залезть — он как раз в рост человека. Оттуда и кидайтесь. А я побегу командиру доложу.

Замтолер получает «добро» у командира на то, чтобы обезвредить тронувшегося контрразведчика. И идет брать его со всей идейной убежденностью спасителя Объединенных Наций. Возле каюты останавливается, прислушивается. Тишина. Тихонько открывает дверь. Та предательски скрипит. Сжимая в потной ладони рукоять «магнума», зам входит внутрь. Гауптмана на привычном месте, на койке второго яруса, нет. Ни спящего, не бодрствующего. Зато в шкафу кто-то нервно сопит… В это время контрразведчик, вцепившись обеими руками в такой же незаряженный бластер, наблюдает из шкафа через вентиляционную сетку за сбрендившим замтолером, который тихо крадется с «магнумом» в руках. Гауптман уже примеряется, как ухватить бластер, чтобы шарахнуть искателя хаарских шпионов по голове… Дикий двухголосый крик «Руки вверх!» поднимает с коек всех, кто в этот час спит между вахтами. Подвахтенным приходится разнимать в каютной тесноте замтолера и контрразведчика, переплетшихся в схватке и молотящих друг друга рукоятками «магнумов»…

Пару недель до окончания похода весь экипаж рассказывал эту историю каждый на свой лад. И еще месяца два после прихода на базу весь экипаж, включая командира, таскали в контрразведку давать подписку о неразглашении…

Закончив рассказ, Лукашин поискал взглядом свой нетронутый стакан с вином. И не нашел.




Трезвомыслящие, обученные азам военнокосмической стратегии офицеры задают себе принципиальные вопросы — не могут не задавать. И вопросов этих много. Даже слишком.

Как отреагируют на русский мятеж большие нации? Те же ханьцы или индусы? Попытаются пойти нашим путем? Но они-то в любом случае еще не готовы действовать или даже помыслить о мятеже боятся. Займут выжидательную позицию, рискуя нарваться из-за этого на юнитские репрессии? Будут симулировать военную активность, а сами копить силы — на случай, если ООН зашатается и настанет удобный момент для выхода?

Или все наоборот: накопленную за века ненависть к русским можно выплеснуть под предлогом борьбы за нерушимость ООН? Ханьцы начнут истреблять нас в ходе боев и просто под шумок, а затем получат бонусы в виде кораблей, станций и планет?

Главный вопрос: чего ждать от атлантистов? Они сильны своей вековой солидарностью и будут стоять за ООН насмерть… или пока не возникнет крайняя необходимость драпануть. И что будут делать наши давние союзники: сербы и болгары, осетины и белорусы? Поддержат идею воссоздания Империи, разведут руками или помогут нашим врагам?

Позицию враждебных народов необходимо знать заранее, иначе можно очень сильно пострадать. Значит, надо зондировать почву. Тут Ригерту и его сотоварищам карты в руки…

Если напрячь маленькие серые клеточки, каждую конкретную проблему наверняка можно решить. Например, ханьский вопрос. Все подданные бывшей Поднебесной, что обитают на Старой Земле, в случае успешного мятежа станут нашими заложниками. И активных боевых действий со стороны ханьских кораблей ждать не придется…




Кок выслушал старпома и покачал головой. Излишества он не любил, однако пошел навстречу каплейту Бульбиеву. У кока была отличная интуиция, и по интонациям Семена Петровича он понял: очень скоро заначка может не понадобиться.

Каплейт вернулся в кают-компанию, прижимая к груди две трехлитровые бутыли самогонки. Офицеры встретили его аплодисментами. И пока прозрачный напиток разливали, старпом начал рассказывать очередной анекдот:

— В гарнизонном доме офицеров проходит ежемесячный бал. Молодой лейтенант только что вернулся с дальнего похода и приглашает на танец молодую девушку. Во время танца девушка обращает внимание: у лейтенанта что-то выпирает из штанов. «Что это?» — спрашивает она. Лейтенант, слегка сконфуженно: «Я сошел на берег прямо с вахты и забыл сдать свой „магнум“. Вот и засунул его в карман». На следующий танец девушку пригласил адмирал. «Вы представляете, танцую я с лейтенантом, смотрю, а у него что-то из штанов выпирает. Спрашиваю, что это. Он говорит: „магнум“. Адмирал, а у вас есть „магнум“?» Адмирал, задумчиво: «Да, был „магнум“, а теперь одна кобура осталась».




Мятеж готовили тщательно, не полагаясь на случайности, не приурочивая его ни к каким политическим или военным событиям. А тут идиотское восстание, которое подняли русские студенты на учебной планете Сорбонна.

Ребятишки требовали сделать русский язык государственным на Старой Земле, а самые радикально настроенные призывали ООН самораспуститься и возродить национальные государства, включая Российскую империю. Многие студенты иных национальностей в душе были на стороне русских, но не решились их поддержать.

Мирные демонстрации быстро переросли в погромы. Неизвестные лица в масках подожгли несколько кампусов и атаковали прибывшие туда подразделения полиции. В ход пошли традиционные уличные средства: бутылки с зажигательной смесью, светозвуковые гранаты и баллоны с веселящим газом. Детские игрушки по сравнению с силовыми щитами, психотропными излучателями и «глушилами» — акустическими генераторами. Но и этих спецсредств юнитским силовикам показалось мало: они применили винтовки с резиновыми пулями и парализующий газ.

Волнения русских студентов на планете Сорбонна были подавлены с неоправданной, даже необъяснимой свирепостью. Кто-то провоцировал молодежь на бессмысленные акции, а полицейских и солдат — на жестокие репрессии. Кто-то целенаправленно подталкивал сто пятьдесят миллионов русских к восстанию. Кто именно? Сухов не сомневался, что это устроили люди из контрразведки. Замешан ли в Сорбоннском побоище лично господин Ригерт? Бог весть.




Закончились офицерские посиделки песнями под гитару. Военморы драли глотки что есть мочи. Наверняка голоса были слышны всей эскадре.
		Как истребитель, ты красива,



		Как буи, грудь твоя полна,



		Как датчик топливный, правдива,



		Как бронепластик, хороша!







		Твои глаза, как фары, светят,



		И, как компрессор, дышит грудь,



		Как диффузор, трепещут губы,



		Как я хотел бы к ним прильнуть!








Военморы разошлись по каютам. Порфирий Петрович будто дожидался этого момента. Через пять секунд он вышел на связь по защищенному каналу.

— Что случилось, Кассир? — спросил Сухов, назвав кодовое имя Ригерта.

Сам же он именовался Игроком.

— Начинаем, — донесла тахионная волна через сотни парсек. — Начальник контрразведки ВКС дал на подпись Председателю Комитета Начальников Штабов приказ о немедленном расформировании русских экипажей и превентивных арестах русского комсостава. К Старой Земле сегодня двинется Черная эскадра Восьмого флота.

— По-о-ня-ятно, — протянул Сухов.

В груди заледенело.

— Сегодня в восемнадцать тридцать по среднегалактическому. Выбора уже нет. Зато есть очевидный плюс: пришел конец любым сомнениям.

Петр Сухов поглядел на старинные ручные часы, что подарил отец, отправляя его в школу гардемаринов. До начала мятежа — чуть больше четырех часов.

— Не забывай, Игрок: ты — наше знамя, — напомнил Ригерт, желая польстить.

— А знаменем размахивают, у него не спросясь.




Часть третья

МЯТЕЖНИК





Глава первая

Эскадра номер раз


Обе абордажные партии стартовали с малого десантника «Анадырь». Первая на семи ботах двинулась к крейсеру «Картахена», вторая на двух ботах пошла к фрегату «Бушир». К «буширской» партии присоединились морпехи и военморы с русского корвета «Сиваш».

Подойдя вплотную к «Картахене», десантные боты жались к правому борту, едва не чиркали его обшивкой. Пилоты вели свои суденышки плавно и полностью бесшумно. Любой случайный звук мог сорвать всю операцию — русские боты будут тотчас расстреляны. По этой же причине абордажная партия действовала в режиме радиомолчания.

Корабельный борт был серый, в тысячах оспин от ударов микрометеоритов. Он надвигался, заполоняя обзорный экран, нависал все сильнее, создавая ощущение, что ты — козявка, которую вот-вот раздавит слон. Крейсер «Картахена» был огромен и ничуть не казался слепым. Однако этот участок борта не обладал средствами наблюдения — лишь бронированная обшивка десантной палубы.

Зато неподалеку, ближе к командной рубке, борт бугрился аккуратными выростами, в которых скрывались всевидящие детекторы и антенны. Сейчас прока от них не было, как и от радаров, — десантные боты шли под «шапкой-невидимкой», то бишь покровом невидимости. Колонель Ригерт обеспечил Малайскую боевую группу новейшими приборами, похищенными со складов Стратегического резерва Адмиралтейства.

В абордажной команде было восемьдесят четыре человека; в экипаже юнитского крейсера — чуть меньше пятисот. Один к шести — преимущество врага велико. Но и великана можно одолеть, ведь рысь порой побеждает медведя.

Пока кибер-ремонтники резали титанитовую обшивку крейсера, взятые в команду инженеры с «Котлина» готовились пустить в коридоры «Картахены» усыпляющий газ. А потом они попробуют закачать его в вентиляционную систему, чтобы добраться до рубок, кают, кубриков и трюмов. Если получится, абордаж пройдет бескровно. Если нет — рубки и батареи придется брать штурмом, теряя людей и рискуя вывести из строя необходимый мятежникам корабль.

Датчики при первом же контакте должны были передать Корабельному Мозгу крейсера сигнал о нарушении герметичности обшивки. Но благодаря запущенной кибернетиком Пупырским программе-обманке они сообщали о встрече «Картахены» с облаком микрометеоритов и заращивании мелких пробоин в верхнем слое обшивки.

Умное железо можно перехитрить, безмозглое приходится взрывать или резать. Когда корпус будет вскрыт, в командной рубке от других датчиков получат сигнал о разгерметизации. И счет пойдет на секунды.

Глубоко утопленная в корпусе «Картахены» огневая рубка ближнего боя со счетверенной автоматической пушкой вдруг шевельнулась и начала медленно поворачиваться, подрагивая короткими стволами, будто инвалид — культями. Пушка явно нацеливалась на десантные боты.

Кибер-ремонтники лишены нервов. Не получив приказ остановиться, они продолжали резать титанитовую броню. А вот у пилотов десантных ботов и бойцов нервы имелись в достатке. Если юниты заметят их суденышки — расщелкают в два счета. Уже заметили…

Что чувствовали десантники, следя за дергаными движениями четырехствольной пушки, — нам неведомо. По крайней мере, никто не психанул. Ни один бот не ударился в бегство и не открыл огонь. А ведь абордажная партия не знала, что юнитский канонир просто-напросто решил опробовать барахлящие сервомоторы огневой рубки.

Вскрыв крейсер, как консервную банку, киберремонтники стали закачивать газ на корабельные палубы и в коридоры. Настало время действовать живым людям. Морпехи и военморы в спецкостюмах и с оружием наперевес стремительно влетали на борт через три прорана, чтобы тотчас ринуться вперед. Первым делом морпехи должны блокировать в рубках ходовую вахту, а инженеры с «Котлина» — заняться вентиляционной системой «Картахены».

Петру Сухову пришлось выключить трансляцию штурма, которую он получал по кодированному каналу. Пора самому — в бой. Адмиральский катер, на борту которого находился кавторанг, садился на палубу гигантской астроматки «Мадейра».

Ригерт дал в распоряжение кавторанга Сухова небольшую группу спецназовцев из контрразведки Флота. Эти бойцы полчаса назад без единого выстрела реквизировали один из катеров, возивших адмирала Кобурна.

— Готовность раз! — объявил кавторанг, едва катер коснулся баковой надстройкой причальной фермы.

Манипулятор захватил адмиральский катер и направил в раскрывающийся люк стыковочного отсека. Катер плавно втянуло в отсек. Как только закрылся внешний люк, Петр Сухов бросил пилоту катера лишь одно слово:

— Давай!

Кавторанг въезжал на верхнюю палубу, стоя на выдвижном трапе. Сухов был одет в адмиральский скафандр с прозрачным забралом. На голову ему натянули маску, которая имитировала лицо и прическу адмирала Кобурна. Неважно, что старик в это время находился в Нарвике — вряд ли кто из экипажа астроматки засомневается в подлинности командующего флотом. А чтобы не обратили внимание на слишком высокий рост «адмирала», Петр старательно горбился.

«Кобурн» рявкнул на кинувшегося с докладом дежурного офицера:

— Цыц, салага!.. Труби общее построение!

Его голос был получен с помощью простого акустического преобразователя — идентификацию на входе в командно-штабную рубку «адмиралу» не пройти, но на первых порах сойдет.

Матросы принесли «Кобурну» кресло и он уселся, не снимая шлем, вальяжно закинул ногу на ногу. Тем временем прилетевшие вместе с Суховым техники минно-торпедной части минировали астроматку — с самым невозмутимым видом, будто это они проделывали каждый раз, когда комфлота посещал боевые корабли. Никто из экипажа не решался спросить, что именно они делают.

Русские морпехи, одетые в форму штабных офицеров, нарочито неспешно покинули адмиральский катер и стали разбредаться по верхней палубе. А там шло построение.

И вот уже личный состав астроматки «Мадейра» за исключением ходовой вахты выстроился на пустовавшей доселе верхней палубе, откуда стартовали флуггеры — космические истребители и бомбардировщики. Ровные ряды военморов в повседневной и рабочей форме протянулись от одной корпусной переборки до другой.

Русские морпехи встали по периметру палубы. У ног их стояли массивные титанитовые чемоданы с надписями «Приписано к штабу Шестого флота».

— Равняйсь! Смирна-а! — прокричал командир корабля контр-адмирал Хуанг Ли.

Ростом, фигурой и выражением лица он чрезвычайно походил на одного из главных ханьских святых — Дэн Сяо-пина. Хуанг Ли был маленький, крепкого телосложения, с короткими руками, с широким, скуластым лицом и большими залысинами на покатом лбу.

«Адмирал» нехотя поднялся с кресла. Вскинув руку к козырьку фуражки и высокого задирая короткие ножки, Хуанг Ли промаршировал к Сухову-Кобурну, чтобы отдать рапорт.

— Господин адмирал! Личный состав астроматки «Мадейра» для строевого смотра построен!

— Построил — вот и ладно. Теперь отдыхай, — добродушно пробормотал «командующий Шестым флотом», даже не думая козырять в ответ. Это было одно из любимых выражений настоящего адмирала Кобурна.

Хуанг Ли лязгнул зубами. Вытянувшись в струнку, он встал слева от «адмирала». Со стороны могло показаться, что рядом с астронавтом поставили ребенка.

Сухов-Кобурн окинул взглядом экипаж «Мадейры», потом своих людей. «Пора».

— Господа военморы и морпехи! — обратился Петр Иванович к экипажу астроматки. — Корабль заминирован и захвачен русским десантом. Прошу не оказывать сопротивления.

Морпехи врубили генераторы ультразвука и выхватили бластеры. Шлемы русских скафандров были снабжены шумогасителями, но все равно наших тоже крепко ударило.

Юнитский экипаж катался по палубе, хватаясь за головы и зажимая уши. А бластеры понадобились, когда из люков на палубу выскочили несколько матросов во главе с решительным лейтенантом. Они были вооружены табельными «магнумами».

Морпехи открыли шквальный огонь. Перестрелка быстро закончилась. Лейтенант с жженой дырой в голове лежал, раскинув руки. Трое вахтенных были ранены и взяты в плен, остальные — убиты. Очень печально, но могло быть много хуже. На этом «битва» за «Мадейру» была окончена.




По всей Галактике заранее подобранные и подготовленные штурмовые отряды и абордажные партии выдвинулись на рубежи атаки. Чтобы не возникла путаница в умах, бойцам было приказано выполнять задание любой ценой, стараясь избегать лишних жертв. Каждый командир должен был сам решить, какие жертвы считать лишними, а какие — необходимыми.

Наступило время «Ч», и события помчались вскачь. Мятеж начался одновременно в разных концах юнитских владений. На дюжине планет восстали части береговой обороны и подразделения морской пехоты. Русские пытались захватить четыре десятка боевых кораблей со смешанными экипажами. От того, сколько вымпелов удастся взять под контроль за первые минуты мятежа, зависит его конечный успех.

Трем русским кораблям Шестого флота (фрегату «Котлин», корвету «Сиваш» и малому десантнику «Анадырь») поставили задачу атаковать на стоянках юнитские корабли, пока их экипажи ничего не подозревают. Мятежники должны были под любым предлогом добиться принятия на борт катеров с личным составом (на самом деле десантом), а если обман не удастся — идти на абордаж. Кавторанг Сухов, который командовал Малайской боевой группой, сразу направил на «Картахену» и «Бушир» абордажные партии.

Немногочисленными козырями мятежников были внезапность и бешеный натиск. Но эффект внезапности был исчерпан к исходу первого часа — когда весь Млечный Путь узнал о самоубийственной акции русских военморов. А дальше… пушки оказались против пушек, излучатели — против излучателей. Все бы ничего, одна беда: у мятежников оружия было на порядок меньше.

События завертелись в бешеном темпе и понеслись по непредсказуемой траектории — словно детская карусель, соскочившая с оси на предельном раскруте. Огневые контакты и гиперпрыжки, высадки абордажных партий и бомбардировки космодромов, яростные поединки боевых кораблей, молниеносные партизанские наскоки, рейды по тылам противника и стремительное бегство от превосходящих сил противника…

Что такое партизанская тактика в масштабах Галактики, придется изучать непосредственно в боях. В регулярных сражениях юнитский флот не победить. При этом нельзя дать противнику даже минутную передышку, его следует непрерывно беспокоить, наскакивать, щипать…

Заданный с первых минут темп должен был рано или поздно довести военморов до полного изнеможения. Кто быстрее потеряет силы, утратит волю к борьбе? Тридцать экипажей или тысяча? У юнитского Флота есть возможность выводить корабли из боя, давая людям отдых. Мятежники не могут себе позволить такой роскоши. Кто быстрее израсходует запасы топлива и боеприпасов? Ресурсы русских в десятки раз скуднее.

В момент «Ч» Петр Сухов находился у Малайи и не имел возможности отслеживать, что происходит на других флотах и планетах. И когда три боевых корабля Шестого флота были захвачены, кавторанг вернулся на фрегат «Котлин» и связался с полковником Ригертом.

— Что по Шестому флоту? — спросил контрразведчик.

— В назначенное время мы атаковали корабли Белой эскадры на малайском рейде. Хитростью захватили астроматку «Мадейра» с экипажем. Крейсер «Картахена» и учебный эсминец «Илойло» взяли на абордаж. Еще у нас — корвет «Диксон» и два тральщика. Это хорошие новости. Теперь плохие… Тяжелый крейсер «Дар-эс-Салам» сжег два десантных бота. Командир пригрозил ударить главным калибром по кораблям и береговым батареям. Обещал уйти без боя — пришлось отпустить.

Порфирий Петрович с раздражением крякнул.

Петр не стал докладывать, что вместе с «Дар-эс-Саламом» с рейда без единого выстрела ушли два юнитских фрегата и три корвета. Утешал себя мыслью: «В любом случае нельзя объять необъятное. Переварить бы захваченные корабли».

Вряд ли правда понравится Ригерту, ведь его первоначальный приказ гласил: «Если корабли не удастся захватить, их нужно пустить на дно». Но Сухов не собирался гробить своих братьев — военморов лишь потому, что они имели несчастье родиться не в русских, а в итальянских или пакистанских семьях.

— Сколько у вас пленных?

— На кораблях полторы тысячи. На планете не считал, — доложил Сухов и в свою очередь спросил: — Что со Старой Землей?

Старую Землю обороняли корабли и орбитальные батареи, чьи экипажи формировались из враждебно настроенных к русским народов. И защищали они вовсе не землян от хаарцев и другой инопланетной сволочи, а юнитские институты власти — от жителей Земли.

— Катера со спецназом захватили дежурные корабли планетарной обороны — кроме одного, с чеченцами. Он попытался таранить наш фрегат, пришлось сбить. На космодромах и орбитальных батареях было еще проще. Почти вся планета под контролем. Казармы восьмой бригады морской пехоты взяты в кольцо. Командир думает над ультиматумом. Генералы в Брюсселе напрягают остатки мозгов, взвешивая, что выгоднее: сдаться или перейти на нашу сторону. В любом случае, у нас будет достаточно золотопогонников для обмена.

— Что по Белой эскадре?

— Большинство кораблей эскадры — на патрулировании и учебных стрельбах. На рейде у Старой Земли остались фрегат «Порт-о-Пренс» и дивизион из шести минных заградителей. Мы навели на них антипротонные излучатели — удалось без боя приземлить всех.

— И то дело.

— Жаль, проку от этой мелочи немного, — посетовал Ригерт. — Нам категорически не хватает ударных кораблей.

— Что с «Иокогамой»?

— Спустим со стапелей через пять дней.

В главном ремонтном доке Норфолка стоял линкор «Иокогама» — некогда могучий корабль, судьбу которого обсуждали в «Адмиралтействе», но так и не решили: пилить на металлолом или попытаться привести в рабочее состояние. А линкор, оказывается, был еще годен к бою — усилиями контрразведки Флота, с него были сняты лишь приборы управления и наведения. «Иокогаму» предстояло наладить на скорую руку.

В авральном порядке для линкора набирали экипаж из списанных на берег и уволенных в отставку военморов, из береговых механиков и артиллеристов. В береговой охране имелось немало людей, мечтавших выйти в Дальний Космос — под любым, пусть даже русским, флагом. В экипажах гражданских катеров, буксиров и барж тоже были моряки, которые мечтали бороздить просторы Галактики и ради этого были готовы повоевать за Российскую империю.

— Генерал-губернатор? — Сухов имел в виду руководителя провинции Старая Земля.

— Старик Додж-Меркьюри — крепкий орешек. Его позиция нам известна. Он симпатизирует идее возрождения российского государства, но уверен, что любая наша попытка приведет к неизбежной гибели нации. Сейчас он под домашним арестом. Пройдет время — может, и одумается. Нам нужны столь авторитетные и опытные чиновники. Несмотря на их маленькие слабости и тараканы в башке, — добавил Ригерт веско.

Генерал-губернатор Старой Земли прославился на весь Млечный Путь своей страстной натурой. Без молодой девочки под боком он просто не мог заснуть. Додж-Меркьюри красиво ухаживал, сорил деньгами… Юные дурочки и молодые хищницы слетались в его объятья как мухи на мед.

— Как там «Сиракузы» и «Ольборг»?

Русские корабли Четвертого флота — средний десантник и корвет новой серии — во время «Ч» должны были поднять Андреевский флаг. Под командой вице-адмирала Плугеля были еще девять кораблей со смешанными экипажами. Если б удалось увести все, мятежники получили бы целую эскадру.

— Идут к Земле. Вольются в Первую эскадру. С ними — три тральщика и помехоустановщик. Остальных кораблей ждать не стоит. Фрегат «Лимасол» взорвался, четыре вымпела ушли на базу флота. Связаться с их экипажами не удалось. Дело дрянь. Мы недосчитались половины вымпелов, и в первый же день погибли сотни военморов.

— Перехваты были?

— Разумеется. Судя по расшифрованным тахиограммам, все наши перебиты или арестованы.

— Что с Седьмым флотом?

— Это как посмотреть, — усмехнулся контрразведчик. — Оптимист скажет: плюс восемь. Пессимист: минус восемь.

— А что скажет суровый реалист полковник Ригерт?

— Терпимо.

Получив кодовый сигнал, восемь вымпелов Седьмого флота, из трех эскадр, что участвовали в боевом походе, подняли Андреевский флаг и ушли к планете Монтенегро. Их экипажи смешанные — русских военморов меньше половины, а где и вовсе каждый пятый. Но мятежники смогли завладеть командными рубками, реакторными отсеками и огневыми рубками. После этого экипажи сдались.

Еще на восьми кораблях мятеж провалился. Захватывать чисто юнитские корабли наши и не пытались — на стороне противника полное превосходство в силах.

Восставшие корабли, включая три тральщика, стали гордо называться Третьей русской эскадрой, которая, по сути, была эскадрой лишь на бумаге. Огневая мощь этих корабликов, вместе взятых, меньше, чем у одного тяжелого крейсера. Однако со временем вокруг них, как вокруг ядра кристаллизации, выстроится настоящая эскадра. Если, конечно, эти корабли не погибнут в ближайшие дни.

— Так… По Восьмому флоту: три из шести. Корветы «Фуншал» и «Нассау» и средний десантник «Гаосюн». Движутся к Малайе, — озвучил Сухов полученную от Бульбиева информацию. — Ну и, наконец, Второй флот?

— Два русских корабля из четырех: «Самаринда» и «Порт-Элизабет». Идут к Земле. Собираем тут кулак, — сообщил контрразведчик.

— Какой же итог? У нас двадцать пять вымпелов плюс десять захваченных. Да еще «Иокогама». Тридцать шесть. Из них четырнадцать тральщиков и заградителей. И только два корабля первого ранга. А мы делим их на три эскадры.

— От такой арифметики одна головная боль, — раздраженно указал Ригерт. — Теперь слушайте приказ Военно-Революционного комитета. Вы, Петр Иванович, нужны на Старой Земле. Здесь будет создана Вторая русская эскадра. Немедленно формируйте экипажи «Мадейры» и «Картахены». На каждый корабль — несколько десятков ребят с «Котлина» плюс отставники, береговушники и гражданские с опытом космоплавания. Отлет — по готовности. Постарайтесь управиться до пяти утра.

Легко сосчитать: Вторая эскадра будет включать восемнадцать вымпелов и станет самой мощной на русском Флоте. Но как ни тасуй корабли, соотношение сил — один к двадцати.

«Одно хорошо — батю повидаю, — подумал Петр. — Попрощаемся хоть по-человечески».

В распоряжении кавторанга было восемь с половиной часов.




Особенно чувствительным для юнитов оказалась потеря трех кораблей на рейде Малайи и захват русскими стратегических складов на планете Дешге-Кевир. Правда, переправить все захваченное добро не удалось — планету вскоре заблокировала юнитская эскадра. Но и тем, что успели вывезти, можно вооружить небольшую армию.

Спустя три часа после начала восстания в руках мятежников оказалось шесть планетных систем. Еще через два часа их стало семь. Через восемь часов после времени «Ч» это число не изменилось. Мятежники исчерпали эффект внезапности и все остальные разовые преимущества.

Тем временем кавторанг Сухов сформировал экипажи астроматки и крейсера — основной ударной силы русского флота. Для их усиления Петр Сухов взял с «Котлина» на «Мадейру» младшего лейтенанта Гурко — командовать зенитчиками и лейтенанта Сидорова — БЧ-семь с ее катерами и боевыми модулями. «Картахене» достались лейтенант Левкоев — на должность главного механика, младший лейтенант Пупырский — заведовать электронными мозгами, мичман Щепетнев — на тахионную связь и старлей Хвостенко — возглавлять БЧ-два. Еще больше раздевать родной фрегат кавторанг не стал. На «Котлине» и без того осталась треть офицеров.

На всю шестерку кавторанг собственноручно написал представления на присвоение следующих чинов. Кто теперь их должен подписывать — бог весть.

А потому сам представления и подписал. Дело сделано…

Его офицерам пришлось попотеть, набирая из разношерстной публики боеспособные экипажи. Верить электронным досье нет желания, а проверить в деле некогда. Пришлось офицерам ненадолго стать великими психологами и принимать решения после короткого разговора.

Главное, что юнитская атака на Малайю до сих пор не началась — а ведь ждали ее с минуты на минуту.

Кавторанг в полночь связался с полковником Ригертом:

— Почему юниты не атакуют? Перегруппировка Флота закончена еще два часа назад.

Свои осведомители были не только у контрразведки, но и у военморов.

— Нам удалось их притормозить. На время, — устало ответил контрразведчик. — Мои люди заранее переправили на Новую Землю Большого Доктора. В момент «Ч» его привели в боевое положение.




Штаб-квартира ООН располагалась на правительственной планете Новая Земля. Для русского человека название «Новая Земля» звучит двусмысленно, ведь эти полярные острова на планете Земля — символ лагерной жизни, термоядерной угрозы и вырождения человечества. Однако прочие народы не видели в словах «Новая Земля» ничего особенного.

Это была планета чиновников и их обслуги. Чиновники представляли все провинции ООН, а обслуживали их в основном негры, арабы, турки, ханьцы и мексиканцы — словом, те самые народы, что когда-то наводнили Европу и Америку и занимались черновой работой в богатых странах. Русских на Новой Земле жило немного.

Столица галактического человечества была превращена в один огромный благоустроенный парк и застроена роскошными виллами, обустроенными по последнему слову техники. Там отдыхали от трудов праведных современные небожители — чиновники ООН.

На Новой Земле был воздвигнут лишь один город в традиционном понимании — Либертия, чьи высоченные небоскребы протыкали облачный слой, едва не достигая стратосферы. Это был город сбывшейся технотронной мечты. Город воплощенного в металл, керамику и пластик постиндустриального общества.

В Либертии не было бедных, однако ее население четко делилось на две неравные части. Ооновская номенклатура жила в земном раю. Те же, кто обслуживал чиновников, в сравнении с ними чувствовали себя нищими.

Миллионы жителей отсталых миров мечтали попасть на Новую Землю и получить там работу. Безбедная жизнь их семей была бы обеспечена. И только попав туда и как следует осмотревшись, иммигранты начинали понимать, сколь широка и глубока пропасть, разделяющая небожителей и их слуг.

А слуг на Новой Земле было много. Номенклатура предпочитала, чтобы ее обслуживали не бездушные киберы, а живые люди. Ведь так приятно вершить судьбы, унижая или возвышая других людей, самоутверждаться, помыкая другими личностями, а не бездушным железом…




— Почему вы раньше не сказали? — разозлился кавторанг.

— От многая знания — многая печаль, — выдержав паузу, ответил контрразведчик. — Лишние сведения могут лишь навредить. Информация должна поступать к человеку вовремя, и тогда он постоянно будет на пике боеготовности.

— Эти басни оставьте для политтехнологов, — выцедил Сухов, стараясь взять себя в руки. — И где Большой Доктор сейчас?

— На вилле Полномочного представителя Старой Земли при ООН господина Джонаса Нгомбо.

— Вам удалось его уговорить?

— Мы пытались решить дело добром. Но полпред сорвался с катушек и впал в истерику. К сожалению, мои люди проявили нерасторопность. Нгомба выбросился из окна. В результате на Новую Землю пришлось направить его двойника.

— Неужто вы готовы запустить Доктора?

— Нет, конечно. Но юниты этого не знают.

— Тогда зачем было приводить его в боевое состояние? Мало ли что…

— Чуткие детекторы определят, что Доктор — на предохранителе. Виллу взяли бы штурмом — и нашей сказке конец.

— А пока что вы…

— Пока мы гарантируем жизнь населению Новой Земли и Генассамблее ООН в обмен на отказ от военных действий.

— Почему бы сразу не потребовать признания Российской империи?

— Шантажом такие вопросы не решаются. Стоит юнитам обезвредить Доктора, как принятое под силовым давлением решение будет дезавуировано.

— Вам не приходила в голову мысль одним ударом обезглавить юнитов?

— Разумеется, приходила. Но ведь рано или поздно нам придется договариваться с руководством ООН. Если мы устроим бойню, нас проклянет либеральная общественность и все официальные конфессии. И юниты никогда не сядут с нами за стол переговоров.

— Только поэтому?

— И еще из любви к прислуге, которая испарится вместе с зажравшимися сановниками. — Порфирий Петрович усмехнулся. — К тому же боевые адмиралы сейчас на флотах, а не на Новой Земле. Управление ВКС не пострадает от маленького апокалипсиса. Власть перейдет в руки военных — и пушки станут стрелять еще громче…




Сухов и его команда расположились в дирекции гражданского космопорта. Петр сидел в просторном директорском кабинете и пытался побыстрее закончить отбор специалистов в экипажи «Мадейры» и «Картахены».

Тем временем с Малайи на орбиту стартовали один челнок за другим, отвозя уже набранных людей. А за дверями кабинета стояла изрядная очередь. Желающих было много, да только военморы из большинства претендентов никакие. В пехоту бы их, а еще лучше — в комендантские роты…

В соседних кабинетах тем же самым делом занимались подчиненные кавторанга: Василий Гурко, Виктор Сидоров, Герберт Левкоев, Варлам Пупырский и Николай Хвостенко. Проще всех было лейтенанту Пупырскому — толковых электронщиков на гражданке пруд пруди. Старлей Левкоев тоже быстро справился с задачей. Среди штатских астронавтов имелись неплохие механики. А вот лейтенанту Гурко и капитан-лейтенанту Хвостенко не позавидуешь: чтобы получить хороших ракетчиков и артиллеристов, курсантов надо обучать годами, а старики умеют палить только из мортир и пищалей.

Старлей Сидоров, узнав о новом назначении, и вовсе схватился за голову: в его ведении оказались все истребители и бомбардировщики на астроматке «Мадейра». И необходимо где-то сыскать для них боеспособные экипажи. Пришлось кинуть клич среди владельцев личных яхт и катеров. Хорошо хоть на Малайе нашлись несколько пилотов-отставников, сохранивших малую толику здоровья.

Как следует попрощаться с Марусей опять не хватило времени. Петр знал, что кругом виноват, но до отлета на Землю остались считаные часы и некогда было ехать в госпиталь или к себе домой. И потому он вызвал девушку в космопорт.

Марусю Кораблеву привез на флаере кондуктор Спиваков. Он проводил ее до дверей кабинета и сам же вытолкал оттуда военморов. «Технический перерыв!»

Чудесные темно-каштановые волосы любимой были коротко обрезаны, красные глаза без следа макияжа, бледные щеки с пятнами лихорадочного румянца. Сухов увидел Марусю и ему аж грудь сдавило — не вздохнуть.

— Здравствуй, деточка, — проговорил с трудом.

— Здравствуй, милый. Я уж думала, не увидимся.

— Что за глупости?

Петр обнял любимую. Она была словно неживая: глаза тусклые — ни искорки, ни живинки, руки опущены безвольно, вялые, холодные губы не отвечали на поцелуй.

— Что с тобой? — встревожился Сухов, не выпуская Марусю из объятий.

— У меня было видение… — шепнула она.

— Ну и?

— Ты стоял у ярко-красной стены. — У нее дрожал голос. — Тебя держали под руки твои друзья. А потом вас всех расстреляли.

И тут она как вцепится в Петра — словно прощалась навсегда. Вот прямо сейчас конвоиры оторвут ее от любимого и поведут его убивать. От неожиданности кавторанг онемел, затем принялся успокаивать Марусю, целуя ее от макушки до кончиков пальцев.

— Все будет хорошо, глупышка. Если привиделось, уже не случится. Помнишь мудрость вековую? Предупрежден — значит, вооружен…




Худо-бедно экипажи были набраны. Люди постепенно притрутся друг к дружке — в боевых походах это происходит гораздо быстрее, чем в мирное время. Хуже со слабаками и неумехами — их придется терпеть. Пока что… Искать им замену в ходе боев будет некогда.

Астроматке «Мадейра» в сопровождении крейсера «Картахена» пришла пора улетать к Старой Земле. Переименовывать их Сухов был не властен — этим займется верхушка нового российского флота.

Командовать Первой русской эскадрой оставили капитан-лейтенанта Бульбиева. Своим флагманом он сделал «Котлин», хотя большей огневой мощью обладал эсминец «Необоримый» — бывший «Илойло». Также в состав Первой эскадры вошли корветы «Сиваш» и «Диксон», малый десантник «Анадырь» и два тральщика из Шестого флота. Бульбиев с нетерпением ждал подхода трех русских кораблей из Восьмого флота. Итого будет десять вымпелов.

Прощаясь, Сухов наказал Бульбиеву:

— За Марусю отвечаешь головой.

— Взял бы ты ее с собой — на Старую Землю, — крепко пожимая ему руку, посоветовал капитан-лейтенант.

— Безопаснее для нее здесь. На Земле слишком много ядовитых змей и пауков. А меня рядом не будет…

— Ну, тебе виднее.

Они обнялись. Друзья представить не могли, до чего же скоро и при каких печальных обстоятельствах им предстоит встретиться вновь.

Сухов связался с Ригертом, доложил о готовности. И вот «Мадейра» и «Картахена» поскакали через гипер. Кавторанг не давал экипажам передышки. Испытав этот прием на «Котлине» во время экспедиции в хаарский тыл, Сухов был уверен: военморы выдержат как минимум сутки. Новичкам, конечно, будет несладко, но перетерпят. Зато уже завтра к вечеру они выйдут к Старой Земле.




Глава вторая

Козыри в рукавах


Если пушки на время замолчали, то информационная война шла враскрут. По всем каналам трансвидения и на новостных порталах Сети вещало объятое праведным гневом юнитское руководство:

— Только предатели Рода Человеческого могли поднять мятеж в столь трудный час! Это подлый удар в спину нашей расе перед лицом инопланетной агрессии! Гнусные изменники…

Военно-Революционный комитет садил в ответ из всех калибров:

— Антинародный юнитский режим окончательно разложился. Коррупция превзошла все мыслимые пределы. На руководящих постах — чьи-то родственники, друзья, а вовсе не лучшие из лучших управленцы. Командные должности на Флоте продают и покупают. Обороноспособность ООН стремительно падает. Чтобы победить в войне с инопланетным агрессором, необходимо очистить от гнили военный механизм. Только союз независимых национальных государств может противостоять смертельной угрозе…

Матросы, старшины и офицеры юнитского флота вряд ли вслушивались в эти вопли с экранов и из уличных репродукторов. Они твердо знали одно: до сих пор военморы готовились к битве с чудовищами, были готовы умереть, но не отступить, защищая человечество. А теперь им придется воевать против своих — тех, с кем учился в одном училище, вместе ходил в самоволку, с кем ел из одного котла, сидел на одной губе, жил в соседнем доме военного городка, участвовал в боевых походах…

— Озверевшие русские экстремисты грабят достояние ООН. Они расхищают богатства, что накоплены объединенным человечеством за пять веков неустанного созидания. Эти мерзавцы…

— Трусливая юнитская верхушка, сознавая собственную ничтожность и не веря в победу над врагом, спешно готовят сепаратный мир с хаарцами. Эти временщики готовы пожертвовать половиной территорий ООН и богатейшими планетами, лишь бы сохранить свою ублюдочную власть…

Поливать друг друга грязью можно без конца. Однако словесам политиков, чтобы они вошли и в разум, и в душу солдата, нужны реальные подтверждения. Репортажи из сожженных напалмом городов, из разгромленных госпиталей с изувеченными телами раненых и с изнасилованными юными медсестрами, из детских больниц, куда свозят изувеченных бомбардировками детишек… Показывать пока было нечего.

Первое время после начала мятежа юниты оказались растеряны, ведь их застали врасплох. Поначалу они ожидали национальных восстаний в разных концах Млечного Пути и боялись уводить корабли из проблемных секторов Галактики. Но потом, когда Адмиралтейство убедилось, что русские действуют на свой страх и риск, адмиралы успокоились и занялись стратегическим планированием.

Главные силы Военно-Космических сил ООН в составе четырех флотов (двенадцать эскадр полного состава и больше сотни вспомогательных судов) ушли в боевой поход и не могли атаковать русских. Великий Хаар логично представлялся Адмиралтейству куда более грозным противником, чем мятежники.

Лишь восемь эскадр были оставлены прикрывать юнитские тылы. Именно они грозили кораблям и планетам мятежников. Однако юнитские корабли были раскиданы по Млечному Пути, и на решающих направлениях их превосходство в огневой мощи над русскими было двойным или того меньше. Такого противника новорожденный русский флот не боялся — и не прекращал активных действий.

Тридцать пять русских кораблей занялись пиратством на галактических маршрутах. Они захватывали контейнеровозы и танкеры со стратегическими грузами. Они высаживали десанты на горнорудные планеты, захватывали космодромы и склады и на огромных баржах вывозили обогащенное сырье. Они тысячами брали пленных, чтобы менять на своих соплеменников.

Адмиралтейство тем временем разрабатывало операцию «Каскад». Мятежные корабли планировалось уничтожать по частям — последовательно, чтобы не снимать с хаарского фронта ни одной эскадры. Юнитские адмиралы надеялись решить русский вопрос силами одного флота, малой кровью и без лишней спешки. Резервные эскадры ВКС ООН должны блокировать мятежников. Тем временем, строго по очереди, у захваченных русскими планет будут сосредоточены ударные кулаки, которые и нанесут по мятежникам убийственные удары.

Первый удар был нацелен, разумеется, по Старой Земле. Начать операцию «Каскад» не давало одно — Большой Доктор на столичной планете ООН.

Наконец Большой Доктор на Новой Земле был уничтожен. Юниты решили рискнуть. Вилла Полномочного представителя Старой Земли при ООН Джонаса Нгомбо была поражена умной ракетой. Ракета класса «воздух — земля» несла контейнер с вырожденным пространством. На краю элитного поселка осталась воронка диаметром полтора километра, испарились десятки вилл, но ведь цель оправдывает средства…

Больше развертыванию широкомасштабных боевых действий ничто не мешало. Адмиралтейство отдало приказ Восьмому флоту.




Выстроенные тральным ордером юнитские корабли должны были сойтись на лунной орбите. Как бы много мин ни разбросали русские на подступах к Старой Земле, рано или поздно они закончатся.

Сначала десятки юнитских тральщиков расчистили гиперпространство, а теперь принялись за пространство евклидово. Тральщикам помогали ударные корабли Восьмого флота. Время от времени линкоры «Дурбан» и «Портленд» били главным калибром в самую гущу минных заграждений, и от взрывов ракет разом детонировали десятки мощных мин. В вакууме они рвались беззвучно и потому совсем не страшно — последовательные вспышки в ночном небе казались даже не фейерверком, а миганием праздничных гирлянд. «Лампочки» вспыхивали все ближе к Земле.

Юниты двигались не спеша и до последней минуты вовсе не имели потерь. Не теряли кораблей и русские, которые пока не пытались атаковать юнитский флот. Но такое положение было не в нашу пользу, ведь соотношение сил оставалось прежнее: пять к одному.

Будь на месте русских какая-нибудь цивилизованная нация, командующий мятежной эскадрой, просчитав варианты, непременно поднял бы белый флаг. Но чертовы русские, как видно, не владели элементарной логикой и не обладали здравым смыслом. Они против всех правил явно собирались сражаться и доблестно погибнуть в бою.

Когда тральщикам оставалось пробить проходы в последней минной сфере перед Старой Землей, командующий Восьмым флотом адмирал Санджай Рау обратился к командованию русских с предложением сложить оружие и получить статус военнопленных согласно Женевской конвенции. Жизнь и гуманное обращение гарантированы всем сдавшимся — даже главарям мятежников. В противном случае захваченные с оружием в руках члены мятежных экипажей будут объявлены вооруженными террористами и уничтожены на месте по законам военного времени.

Прежде чем дать официальный ответ, кавторангу Петру Сухову следовало посоветоваться с командирами кораблей. И он попросил у Рау отсрочки. Тот не возражал. Четыре его эскадры продолжали двигаться вперед, неторопливо сжимая кольцо.

Вторая русская эскадра дрейфовала среди минных полей, не делая попыток вырваться из окружения. В ее состав входили девятнадцать вымпелов во главе с флагманским крейсером «Могилёв» и астроматкой «Кандалакша», еще совсем недавно носившей имя «Мадейра».

Сухову категорически не нравилось новое «могильное» имя «Картахены», ведь моряки знают: название корабля во многом определяет его судьбу. Но корабль поименовали в честь родного города контр-адмирала Выготского, который возглавил русский флот, и тут ничего не попишешь.

Помимо боевых кораблей, у Сухова имелось небольшое, но очень ценное «суденышко» — корабль-помехоустановщик. Формой своей он напоминал леща, которого пробила насквозь берцовая кость овчарки. Помехоустановщик имел камуфляжную раскраску, как будто в космосе есть свои зеленые поля и леса, и неофициально назывался «тахионной глушилкой» или «тушилкой».

Команда Ригерта приложила немало сил, чтобы его раздобыть. Это был самый мощный помехоустановщик в Первом секторе Млечного Пути, и он намертво заглушил всю тахионную связь в радиусе ста тысяч километров. Юнитов это не слишком встревожило — у Старой Земли корабли прекрасно могли переговариваться с помощью радиоволн.

Были в составе русской эскадры и четыре десантные баржи с морской пехотой и спецназом контрразведки флота. Именно эти пять судов должны были сыграть главную роль в предстоящем сражении.

Наконец командиры кораблей дали свой ответ Петру Сухову, и он передал его командующему Восьмым флотом:

— Погибнем, но не сдадимся.

И все же адмирал Рау не верил, что мятежники поголовно решили покончить жизнь самоубийством. Он надеялся, что с уничтожением флагмана русский форс испарится и к нему выстроится очередь из желающих сдаться в плен военморов. Глядишь: кортики будет некуда складывать.

Поэтому командующий Восьмым флотом не стал выстраивать свои силы во фронтальную плоскость согласно Боевому уставу и окружил кучку мятежников. Восьмому флоту предстояло не регулярное сражение — бойня.

Юнитские корабли выстроились четырьмя эскадренными плоскостями, которые плавно изгибались и постепенно расползались, сливаясь в сферу. Она была велика и просторна — эта сфера. Вырваться за ее пределы невозможно.

Сухов наблюдал за построением и печально улыбался. А потом вдруг оказалось, что корабли Восьмого флота один за другим стопорят ход и замирают. Впрочем, некоторые продолжали двигаться — вразнобой, рывками, затем начали сталкиваться… Отделались они, правда, царапинами, вмятинами, мелкими пробоинами и поломкой антенн — без серьезных повреждений. Так или иначе, но строй юнитов был сломан.

Русские же корабли, напротив, прекратили выжидать. Один за другим они срывались с места. Разделились на группы и стали атаковать. Так гиены кидаются на упавших без сил львов. Боевые корабли Восьмого флота не отвечали на огонь. Их ракетные батареи, лазерные излучатели и автоматические пушки мертвенно молчали.

От Старой Земли на помощь Второй русской эскадре двинулся целый караван судов: впереди неслись десятки устаревших ракетных катеров, а позади мощные буксиры волокли две дюжины орбитальных батарей — главную огневую силу береговой обороны.

Четыре десантные баржи под прикрытием крейсера, фрегатов и корветов без потерь приблизились к парализованным юнитским кораблям и доставили абордажные партии. Десантные катера и боты подошли к кораблям вражеского авангарда. Морпехи взломали стыковочные узлы и грузовые люки. Начался штурм.

Два могучих линкора и два новеньких крейсера были взяты на абордаж почти как в грандиозных блокбастерах, что снимают на планете Голливуд: быстро, шумно и красиво. Юниты сопротивлялись вяло, словно по неприятной обязанности. Чувствовали свою обреченность и, за редким исключением, не желали погибать зазря. Экипажи быстро сдавались в плен, ведь русские были напористы, веселы и демонстративно вежливы.

Во вторую четверку юнитских кораблей, на которые десантировались русские, входили три крейсера и астроматка. За прошедшие с начала атаки минуты их экипажи спешно заново учились управлять своими вооружениями. И треть десантных судов были расстреляны на подходе. Русские корабли открыли шквальный огонь, пытаясь подавить юнитские огневые рубки и батареи. Начались комендорские дуэли с неизбежными потерями с обеих сторон.

Попав под перекрестный огонь, десантники были вынуждены отойти. Все равно захват изрешеченных юнитских кораблей потерял всякий смысл.

Но один корабль был нужен Сухову во что бы то ни стало. Астроматка «Джакарта» несла целое астрокрыло — семьдесят два быстроходных истребителя и орбитальных бомбардировщика. Слишком ценный приз, чтобы не рискнуть людьми.

Без потерь не обошлось. Десять юнитских истребителей смогли подняться с верхней палубы. Семь машин русские сбили еще на взлете. Три уцелевшие, прежде чем попасть под антипротонный залп «Могилёва», обстреляли десантную баржу и подбили два катера с морпехами. Баржа получила четыре ракетных попадания и потеряла ход.

А потом абордажной партии пришлось штурмовать «Джакарту». Оборону астроматки возглавил командир Белой эскадры контр-адмирал Гжегож Пшибетальский. На палубах корабля завязалось ожесточенное сражение. Оборвалось оно лишь со смертью храброго ляха. Потери русских десантников и военморов при захвате «Джакарты» составили более сотни человек убитыми и около пятидесяти ранеными и контужеными.

Амбициозные планы Ригерта захватить дюжину юнитских кораблей развеялись во сполохах разрывов. В плен удалось взять лишь пять вымпелов. Впрочем, командир Второй русской эскадры был уверен, что и это несказанный успех.

Время абордажей истекло. Петр Сухов отдал Второй эскадре жестокий, но неизбежный приказ: остальные корабли Восьмого флота расстрелять к чертовой матери. Захватить их нет никакой возможности. Ведь очень скоро преимущество мятежников окончательно исчезнет. Через полчаса после начала операции корабельные мозги станут один за другим выходить из спячки, и тогда русским кердык.

— Я — командир Второй русской эскадры капитан второго ранга Петр Сухов, — заговорил он по рации на английском языке. — Я обращаюсь ко всему личному составу Восьмого флота. Предлагаю немедленно покинуть свои корабли на спасательных средствах. Все корабли, вторгшиеся в космическое пространство Старой Земли, будут уничтожены.

Он перевел дыхание и пояснил для шибко непонятливых:

— Это первое и последнее предупреждение. Огонь открываем через двести секунд. Время пошло…

Доставленные от Старой Земли орбитальные батареи рассредоточились, выстраиваясь сферой, чтобы покрыть неровный строй кораблей Восьмого флота. Прорехи в сфере будут заделаны ракетными катерами береговой бороны. Вторая эскадра тоже не осталась в стороне — сейчас каждая огневая башня и торпедный аппарат придутся кстати.

Юниты не спешили покидать свои корабли. Надеялись на чудо? Или их командиры рассчитывали, что мятежники не посмеют расстрелять корабли вместе с экипажами? Они не знали, как долго продлится сон электронных мозгов, но были уверены, что рано или поздно механики и канониры овладеют ручным управлением, и Восьмой флот пойдет на прорыв.

— Огонь! — разнесся по радиоэфиру приказ Сухова.

Русские канониры с ожесточением лупили из всех стволов. Прицельно били по реакторным отсекам, огневым рубкам и ракетным батареям. И далеко не все юниты сумели спастись на шлюпках и в аварийных модулях.

Эта бойня изменила всех и каждого. Иллюзий больше не было. Равно как и пути назад. Многим военморам потом казалось, что их руки по локоть в крови.




А начиналась операция так…

— К Земле на всех парах мчит Восьмой флот, — по телефону сообщил Сухову Ригерт. — Я жду вас в Штабе. Прилетайте немедленно. — Он имел в виду штаб Военно-Революционного комитета.

Петр Сухов, хоть и занимал высокий пост на флоте Новой России, до сих пор и знать не знал, кто именно входит в состав ВРК. При подготовке восстания был установлен режим строжайшей конспирации. После захвата Старой Земли он был сохранен и теперь назывался военной тайной. Разумеется, секретность обеспечивалась не просто так, а дабы предотвратить террористические атаки на руководство Российской империи.

Кавторанг подозревал, что никакого Комитета на самом деле нет, а рулят всем именно полковник Ригерт и его подчиненные из контрразведки флота.

Штаб Военно-Революционного комитета располагался в бывшем здании Главного штаба Первого сектора ВКС ООН. Сухов впервые посетил его в начале своего парижского отпуска по ранению. Теперь это историческое здание-трансформер накрывал силовой зонтик, пожиравший энергию целой атомной станции, обороняли четыре зенитных комплекса «Пэтриот» и батальон спецназа в хамелеонской форме.

Документы у командующего Второй русской эскадрой проверяли быстро, небрежно. Офицеры на блокпостах почему-то были уверены, что перед ними настоящий кавторанг Сухов, а не его двойник, выращенный в чане, или специально изготовленный киборг.

Порфирий Петрович встретил Петра Ивановича в холле у парадного входа. Поздоровался с искренней теплотой и пригласил пройти в Спецхран. Так в контрразведке назывался бывший бункер противоатомной защиты, который в далеком двадцатом веке был построен глубоко под фундаментом здания.

Просторный лифт с молчаливым охранником в кабине опустил их в земные недра. Спецхран не удивил военмора — бункер как бункер: армированный железобетон, стальные переборки, многослойные бронированные двери с центрально-винтовыми задрайками, многократно дублированные системы аварийного освещения и вентиляции, десятки установленных под потолком видеокамер и кибер-стрелков.

Пройдя два длинных коридора, Ригерт и Сухов попали во второй лифт, гораздо меньшего размера. Спуск был совсем недолгий. Они вышли из лифта. На площадке с тремя бронированными дверями сидел насупленный охранник в черном спецкостюме. Петр слышал об этой новинке: в костюм могут быть встроены интересные штуковины вроде бесшумного пулемета и плаща-невидимки. Под потолком было подвешено шестиствольное орудие.

«Зачем столько стволов? — подумал Петр. — Или каждый стреляет разным?»

И тут военмор разглядел, что у охранника на коленях лежит десинтор. «Опасная игрушка, — подумал Петр. — Не ровён час…» Десинтор одним выстрелом может разнести целый квартал. На месте Ригерта кавторанг не стал бы рисковать штабным зданием и отобрал у охраны оружие, стреляющее антиматерией.

— Вам куда? — спросил охранник. Значит, имел право спрашивать.

— В актовый зал.

— Будете смотреть или выносить?

— Выносить.

— Понял, — безразличным тоном произнес охранник, продолжая сидеть.

Рядом на тумбочке стоял старинный пластмассовый телефонный аппарат. Охранник без спешки снял трубку и сказал в микрофон:

— Готовьте контейнер.

Средняя дверь ушла в стену. Ригерт и Сухов зашагали по коридору. Вскоре они уперлись в дверь с новейшей системой распознавания и ликвидации нарушителей. По ее сторонам стояли два охранника в спецкостюмах и тоже с десинторами. Эти ничего не стали спрашивать. Они были неподвижны и как будто спали с открытыми глазами.

Помещение ничем не напоминало актовый зал: ни трибуны, ни стульев, ни длинного начальственного стола. Посредине стояли металлические столы — четыре ряда по три. Как в морге. На каждом из них лежало нечто, закрытое невесомыми покрывалами из наноткани.

Массивная дверь за спиной закрылась. Загремели стальные задрайки. Полковник Ригерт прошел к дальнему от входа столу, отогнул покрывало, взял и затем протянул Сухову странной формы черную с серебристыми накладками штуковину. Гибрид морской раковины и металлического термоса. Длиной сантиметров сорок пять и в диаметре — тридцать с небольшим.

— Осторожней. Тяжелая, — предупредил контрразведчик.

Петр взял штуковину двумя руками — и, несмотря на предупреждение, едва не уронил. Весила она килограммов десять, а то и двенадцать.

— Что это?

— Один из ваших трофеев, Петр Иванович. С того самого хаарского рейдера. Оч-чень полезная штука. Можете собой гордиться, — с улыбкой произнес Порфирий Петрович.

— Но как вам удалось?..

— Сокрыть от юнитов? — договорил за военмора Ригерт. — С трудом. Едва успели все провернуть… С курьерским глиссером, что вез захваченные экипажем «Джанкоя» артефакты на Новую Землю, случилась авария. Драгоценные артефакты погибли вместе с корабликом и его экипажем. Возможно, это была хаарская диверсия. Весьма умелая — все следы замели, мерзавцы… — Ригерт продолжал улыбаться.

— И много их было, этих артефактов?

— Не будем отвлекаться, Петр Иванович. Времени в обрез, — резко сменил тон полковник. — Мы не знаем механизм действия, но при включении эта хреновина надежно стопорит все позитронные мозги в радиусе двух тысяч километров. Этакая кибернетическая бомба. Наше секретное оружие.

— Полный эффект можно достичь лишь однажды, — раздумчиво произнес кавторанг. — Надо использовать их в самом крайнем…

— Во-первых, это и есть крайний случай. И во-вторых. Если некому будет сообщить о проблеме, то эту хрень можно включать снова и снова, — страшновато блеснув глазами, возразил контрразведчик. — Связь надо подавлять. Всякую. И ни один свидетель применения артефакта не должен попасть к юнитам. Вот главная сложность. Сложность поменьше: вы сами должны уметь воевать в ручном режиме. И мой приказ такой: все системы на кораблях эскадры немедленно перевести на ручное управление. Даже чистку корабельных гальюнов. И опробовать в деле каждую пушку и каждый ботик.

— А как это включить?

— Надо потереть руками ее бока. Обеими сразу.

— Как лампу Аладдина?

— Что-то в этом роде.




На Старую Землю двинулись все четыре эскадры Восьмого флота — стратегический резерв юнитов. Казалось, победа над мятежниками неотвратима, как восход солнца. Но русские достали из рукава козырной туз, которого быть у них никак не могло. Хаарский артефакт сработал и блокировал Корабельные Мозги и прочие интеллектуальные системы на каждом корабле, который очутился в зоне его действия.

С чего русские получили решающее преимущество, смогли атаковать врага? Почему полный отказ позитронных мозгов не вывел из строя мятежные корабли? Ответ прост. Русские корабли уже давно снискали славу самых надежных на юнитском флоте. Там, где служили русские, умная электроника не была в особом почете. На новых русских кораблях ее было даже меньше, чем на старых. Приборы, разумеется, стояли на положенных местах, но их провода никуда не были подключены.

Эти странные люди уверены: настоящие военморы должны уметь делать все собственными руками и управлять кораблями собственной, а не заемной головой. К тому же в космосе всегда есть риск, что искусственные мозги могут внезапно отказать, например, при мощных всплесках магнитного поля и электронных атаках противника.

Все головные системы русских кораблей были продублированы ручным управлением, хотя такая подстраховка дорого стоила. На них компьютеры принципиально не были соединены в сеть — не существовал как таковой Корабельный Мозг, который может самостоятельно управлять кораблем. Русские командиры предпочитали иметь по отдельности ходовой компьютер, электронного наводчика, электронного штурмана и далее по списку. А экипажи умели летать и стрелять в ручном режиме. В отличие от юнитов — рациональных поборников технического прогресса.




Глава третья

Пиратское счастье


Во время расстрела Восьмого флота погибли линкоры «Дурбан», «Портленд» и шесть крейсеров. Были расстреляны астроматки «Александрия», «Филадельфия» и «Лима». Общий счет уничтоженных юнитских кораблей достиг полусотни.

Хорошо, что без боя сдались все вспомогательные суда, включая четыре космических дока, плавучий госпиталь, заправщики и ремонтники. Понадобились два предупредительных залпа, чтобы подняли белый флаг корабли с морской пехотой. Несколько десантных катеров пытались прорваться и были сожжены. Куда они хотели уйти, не имея гиперпривода? Бог весть.

Многочисленные спасательные катера и шлюпки, аварийные плоты и ботики, которые отчаливали от гибнущих кораблей, никто топить не собирался. Юнитов вскоре подобрали и подняли на борт. В плен попали свыше десяти тысяч военморов и морпехов.

Атака Старой Земли обернулась не просто поражением одного из пяти флотов, а настоящей катастрофой. Гибель Восьмого флота настолько потрясла Адмиралтейство, что оно приостановило широкомасштабные боевые действия, пока не будет выработана новая тактика борьбы с мятежниками. Одно дело — вести регулярные сражения с грозным противником — хаарцами и одновременно бороться с партизанскими группами в собственном тылу. И совсем другое — сражаться на два фронта. Трагическая судьба Германской империи, которая дважды в течение двадцатого века попадала в такую ситуацию, заставляет задуматься…

Воспользовавшись наступившим затишьем, мятежники попытались вступить в переговоры с Адмиралтейством. Военно-Революционный комитет передал по тахионной связи официальное послание Адмиралтейству и Генеральному секретарю ООН. Ответа не последовало. Копию послания отправили на катерах-автоматах на ближайшие юнитские планеты. Все три катера были сбиты.

Увы. Руководство ООН наотрез отказалось садиться за стол переговоров с «уголовными преступниками».

Если кто-то из адмиралов был другого мнения, он оставил свои возражения при себе. Юниты были единогласны: только безоговорочная капитуляция гарантировала жизнь бунтовщикам.

Комитет Начальников Штабов после долгого и нервного совещания принял решение атаковать мятежников во всех пунктах наличными кораблями, не дожидаясь завершения войны с Великим Хааром и высвобождения главных сил Флота. Нельзя было допустить разрастания мятежа. Для этого пришлось объявить мобилизацию резервистов, расконсервировать устаревшие боевые корабли, а главное — отозвать с фронта почти весь Четвертый флот, а также часть кораблей Шестого и Второго флотов.




После гибели Восьмого флота многие русские военморы ходили как в воду опущенные. И это в разгар всеобщего ликования. Ведь люди полковника Ригерта с помощью средств массовой коммуникации организовали на Старой Земле праздничное безумие.

Жители городов вышли на улицы, как в далекой древности — после разгрома Третьего рейха или полета Гагарина. Люди кричали, свистели, улюлюкали. Они обнимались, угощали друг друга выпивкой, пели старинные русские песни. Женщины дарили военным цветы. Прямо на проезжей части начались танцы…

Порфирий Петрович был недоволен флотскими настроениями и не преминул сказать об этом Сухову в первом же телефонном разговоре.

— Не ворчите, господин полковник. Мои люди безоговорочно выполнили самый страшный в своей жизни приказ. Оставьте их в покое… Дайте прийти в себя.

— Какие-то кисейные барышни, а не бойцы! — фыркнул контрразведчик. — Не ожидал я, никак не ожидал, что так раскиснете. Великую победу омрачаете своими кислыми рожами. Это политически неправильное поведение. Сами-то хоть понимаете?

— Люди должны оставаться людьми — вне зависимости от политической ситуации, — буркнул кавторанг.

— А вы надеялись, что враг вас облобызает и благословит на свободную жизнь?! — язвительно воскликнул полковник. — Вы что — дети малые?

— Мы еще не научились стрелять по своим.

— Значит, юнитские моряки — «свои», — утвердительно произнес Ригерт.

— Вам это было отлично известно — с самого начала, — разозлился Сухов. — Ваши аналитики знают свою работу. Или вы пропустили их слова мимо ушей?

— Не зарывайтесь, Петр Иванович, — беззлобно сказал полковник. — Да, я заранее знал, чем дело кончится. Но я обязан поворчать.

— У вас каждый шаг распланирован на месяц вперед?

— Имейся возможность, я бы распланировал на целый век. Увы… — вздохнул Ригерт. — Не терплю неопределенности.

Замолчали оба. Затем полковник сказал:

— Вы, Петр Иванович, что-то хотели у меня спросить. Самое время.

— Да… — выдавил кавторанг. Трудно было перестроиться и начать совсем другой разговор. — Восьмой флот разбит. Еще вчера. Почему я до сих пор не получил приказа идти в пиратский рейд? Кого должен захватывать? Кого грабить? Брать в заложники?

Лишь толстокожий тупица не почувствовал бы в его голосе горечь.

— Вынужден вас разочаровать. Грязную работу возьмут на себя другие. Уже взяли. А вы, голубчик, должны остаться чистеньким. С незапятнанной репутацией.

— Белым, значит, и пушистым, — горько усмехнулся военмор. — А что будут делать замаравшиеся?

— Молча служить Империи — каждый на своем посту. У вас другая стезя — вести за собой.

— От победы к победе, разумеется?

— Или от поражения к поражению. Это уж как выйдет…

— Тогда чем я должен заниматься сейчас?

— Неужто позабыли план? Установкой минных полей на подступах к Старой Земле. Юниты вскоре повторят массированную атаку.

— Для этого есть минные заградители и эсминцы. На худой конец — тральщики и корветы. Гражданские корыта тоже вполне годны. А крейсера и астроматки должны выполнять серьезную работу.

— Шутки разучились понимать, господин командующий эскадрой? — пристыдил Ригерт. — Через пару минут получите приказ. Старт ударной группы — в двадцать один ноль ноль по Москве.

— Так бы сразу и сказали… — раздраженно буркнул Петр. Ему было не до шуток.




После разгрома Восьмого флота русские корабли с новой силой обрушились на юнитские конвои. Атакам подверглись десятки танкеров и рудовозов. Первая и Третья русские эскадры после яростных боев смогли увести дюжину тяжело груженных судов. Остальные транспорты были сожжены — как и корабли эскорта. Наши потери составили два корвета и шесть десантных ботов. Повреждения разной степени получили все русские корабли.

Вторая эскадра имела особую задачу. Адмиралтейство приняло стратегически верное, но тактически пагубное решение: перебазировать часть флотских складов ближе к зоне боевых действий с хаарцами. Наступающие на Великий Хаар юнитские флоты нуждались в топливе, продовольствии, кислороде и воде, а также в генераторах излучения, запчастях для огневых установок, в ракетах, снарядах и торпедах. В том же самом нуждались и русские корабли.

На подходе к Желтой Гадалке, где с недавнего времени стояла Красная эскадра Четвертого флота, русские подстерегли конвой из двадцати большегрузных контейнеровозов. В эскорт конвоя входили два легких крейсера и пять фрегатов. А в распоряжении Сухова были три крейсера, средний десантник и астроматка — очевидное превосходство в силах.

Русский помехоустановщик успешно подавил тахионную связь, и хаарский артефакт снова решил судьбу боя. Корабли, охранявшие транспорты, были обездвижены. Кавторанг решил для себя: больше он не потопит ни один вражеский крейсер или фрегат. Расстреливать корабли вместе с экипажами невыносимо. Можно сколько угодно твердить, что спасаешь тысячи русских жизней — тех военморов, что погибнут в грядущих сражениях от рук этих самых юнитов, но сердце не обманешь…

Конечно, среди русских военморов были и такие, кто топил юнитов с великой радостью. Для них немецкие, американские и индусские моряки — враги, а вовсе не боевые товарищи. Дескать, а-ля гер ком а-ля гер… Но их оказалось меньшинство. Поэтому люди с пониманием восприняли приказ командира брать юнитов на абордаж, хотя он и обрекал на гибель десятки русских бойцов.

Вряд ли этот приказ понравился морпехам, но никто из них не стал жаловаться. Все русские морпехи — профессионалы. Их работа — брать чужие корабли. Дело чести…

У медали была и вторая сторона. Расстреливать вражьи корабли — чудовищное расточительство. Они должны стать частью русского флота. Каждый крейсер или фрегат был на вес золота.

Густо разлитое по небосводу «молоко» галактического диска, шесть расплывшихся бело-голубоватых пятен на фиолетовом облаке межзвездного газа — словно отпечаток лапы вселенского зверя, след, оставленный при прыжке из нашей галактики в соседнюю, и сверкающие жемчужные россыпи ярких звезд… Роскошная картина, на которую военморы вовсе не обращали внимания — в бою не до того, да и привыкли давным-давно.

К уснувшим боевым кораблям и транспортам Красной эскадры были отправлены не только десантные катера и боты, но и почти все спасательные плавсредства. В абордажные партии Сухов включил морпехов и половину личного состава русских кораблей.

Боевые корабли юнитов надлежало брать морской пехоте, которая была усилена спецназом контрразведки Флота. Военморы оставались вроде как на подхвате. Но судьба распорядилась иначе: экипажи семи юнитских кораблей оказали яростное сопротивление. Потери атакующих были велики, и без помощи военморов операция бы провалилась.

Один из юнитских крейсеров полностью вышел из строя и после эвакуации сдавшегося в плен экипажа был взорван. На одном из фрегатов сдох реактор, и корабль был взят на буксир. Остальные вымпелы ушли к Старой Земле своим ходом.

На все спящие транспорты эскорта высадились небольшие десантные группы, сформированные из военморов. Сценарий был один: русские в считаные минуты захватывали управление, жестко и быстро приводили в чувство команду. Дождавшись, когда работа корабельных мозгов восстановится, они уводили суда, набитые ценным грузом, в наши сектора Галактики.




Силы русского флота крепли, и это категорически не устраивало Адмиралтейство. Был издан секретный приказ о начале операции под кодовым названием «Зыбучий песок». Для ненасытных русских был приготовлен лакомый кусок, от которого они не смогут отказаться, но будут не в силах его проглотить.

Что может быть проще, чем крепкая ловушка с хорошей приманкой? Человечество научилось их приготовлять десятки тысяч лет назад — еще до изобретения колеса. И, несмотря на давность традиции, люди не перестали в такие ловушки попадаться.

Хотя связи со штабом флота у парализованных юнитских кораблей не было, Адмиралтейство в конце концов узнало главную военную тайну русских — сработало Главное разведывательное управление ВКС ООН. Осведомители были, есть и будут всегда. Глубоко внедренных и надежно законспирированных агентов имеет любая мало-мальски серьезная разведка.

Козырь юнитов был очевиден — на сей раз они оказались готовы к удару. А вот русские все еще надеялись на свою безнаказанность.




Капитан второго ранга Петр Сухов находился в командной рубке крейсера «Могилёв» — флагмана Второй эскадры. У Российской империи имелись только две эскадры, укомплектованные современными кораблями, оружием и боеприпасами для ведения космической войны. Третья эскадра, сформированная из пяти корабликов, существовала лишь на бумаге и в начальственных речах — исключительно с целью приободрить гражданское население.

Многие включенные во Вторую эскадру юнитские корабли требовали ремонта, и для них пока не удалось набрать полноценные команды. Плененные экипажи отправлены в фильтрационные лагеря, доверять им управление кораблями нельзя. А посему в боевых действиях принимали участие одни и те же корабли — без отдыха и пополнения личного состава. Причем даже на этих русских кораблях экипажи на три четверти состояли из бойцов береговой охраны, отставных военморов и штатских пилотов. Учить и переучивать новичков приходилось непосредственно в бою.

Зато с высоких трибун звучали успокаивающие речи: «Российская империя располагает боевым галактическим флотом в составе трех полнокровных эскадр». Ха-ха… Вот и получается, что судьбы сотен миллионов людей зависят от исхода сегодняшней операции. И завтрашней, и послезавтрашней… Если возрожденная Империя потеряет свою самую мощную ударную группировку, это будет равносильно поражению в войне. Данный факт командующий Второй эскадрой понимал яснее некуда.




Оперативный отряд Второй русской эскадры, который возглавил лично кавторанг Сухов, действовал по прежней схеме. Три крейсера, средний десантник и астроматка выскочили из гипера, отрезав юнитам путь к планетам Большая и Малая Кариба с их космическими крепостями и стратегическими складами. Отряд ринулся навстречу поистине драгоценному конвою, который вез расщепляющиеся материалы, редкоземельные металлы и титанитовый прокат.

На сей раз эскорт оказался на удивление грозен: Петру Сухову противостояли четыре крейсера, астроматка и два быстроходных фрегата. Но для него не имело особого значения, кто охранял десяток юнитских транспортов. Русские атаковали конвой при любом раскладе.

Хаарский артефакт в руках Петра Сухова сработал, как швейцарские часы, но без толку. Ходовые и боевые системы юнитских кораблей были заранее переведены на ручное управление. Дорогостоящая и многотрудная процедура, но все усилия экипажей окупились сторицей.

Могучие корабли готовились дать отпор мятежникам, а ударная группа в составе шести крейсеров и четырех фрегатов должна была выйти из гиперпространства и довершить разгром врага. Командующий Четвертым флотом вице-адмирал Ганс Плугель лично командовал операцией. Победа над русскими принесет ему очередной чин и проложит дорогу к руководству Военно-Космических сил.

Юнитские экипажи до последней минуты должны притворяться, что их корабли потеряли ход, а огневые рубки неуправляемы. Русские подойдут на дистанцию прямого выстрела и попадут под шквальный огонь… Все так и было бы, но кавторанг Сухов подстраховался и сначала послал к юнитскому корвету абордажную команду на трех десантных ботах.

Странно молчаливые юниты вдруг стали нервно переговариваться по радио. Юнитские шифры до начала мятежа были раскодированы нашей контрразведкой. Командующий Второй русской эскадрой по радиоперехватам понял, что очутился в ловушке. Он тотчас дал приказ к немедленному общему отступлению. А вот десантников было уже не спасти — корвет расстрелял боты из лазерных пушек.

Потеря преимущества стала для Петра Сухова неприятным сюрпризом, но он знал: рано или поздно полученный благодаря артефакту козырный туз будет утрачен. Слишком рано… Кавторанг готовился к этой перемене — и все же оказался не готов.

Обнаружив, что обман раскрыт, вице-адмирал Плугель пришел в ярость. Крейсера открыли ураганный огонь вслед уходящим русским кораблям. Юниты рванулись в погоню. Дистанция была мала, и шансы оторваться от преследования невелики.

Однако у русских оставалось другое преимущество перед вражеской эскадрой — всего одно, но весьма ощутимое: они отлично натренировались летать и стрелять без участия корабельных мозгов. Юниты же только начали переучиваться. Без стремительно соображающих позитронных помощников все команды исполнялись медленно и коряво.

Начались крейсерские дуэли. В вакууме рвались ракеты, сбитые лазерными установками или зенитными автоматами. Пучки антипротонов натыкались на мобильные щиты, вовремя выведенные на линию огня. Увертливые торпеды пытались прорваться сквозь плотную огневую завесу и перехитрить активные ложные цели.

Имея полуторное превосходство в огневой мощи, юниты проигрывали в меткости стрельбы и подвижности. Неуклюжие маневры кораблей тяжелых классов походили на балет гиппопотамов и нередко кончались столкновениями. Ганс Плугель, у которого уплывала победа, утратил над собой контроль. Он орал и ругался по радиосвязи, еще больше дезорганизуя управление эскадрой. Сражение потеряло столь любимую начальством внешнюю стройность и разделилось на множество поединков.

Эскадрильи космических истребителей сразу после взлета с астроматки «Вирджиния» распались на отдельные кораблики, которые с разным успехом нападали на русский средний десантный корабль «Коломяги». С «Кандалакши» им навстречу устремились десятки русских ястребков. В космосе в стороне от крейсеров закружилась настоящая карусель.

Жизнь снова подтверждала известные истины: личное мастерство непременно скажется в бою, талант летуна и поединщика не пропьешь, а скорость реакции можно увеличить в несколько раз при наличии хороших генов, опытных учителей и при условии изнурительных каждодневных тренировок.

Фигуры высшего пилотажа на ручном управлении удавались русским летчикам куда как лучше. Через три минуты головокружительного боя юниты лишились почти всех истребителей. И тогда русские ястребки накинулись на «Вирджинию». Ее пришлось выводить из боя, прикрывая зенитным огнем обоих юнитских фрегатов.

Петр Сухов был жестким, но не жестоким учителем. Заставляя вспомнить исторические сражения древних армий — даже не двадцать первого, а двадцатого века, он окунал военморов в докомпьютерную эпоху безмозглых машин, быстрых глаз и умелых рук. День за днем он гонял пилотов и канониров до седьмого пота. И результат был. Смертельные бои казались им долгожданным праздником после тяжких будней.

Бой вели четыре юнитских крейсера против трех русских. Наши комендоры попадали в цель куда чаще. Флагманский корабль вице-адмирала Плугеля «Неаполь» лишился половины огневых рубок и разворачивался, чтобы прикрыть изувеченный борт. Крейсер «Сплит» потерял маршевые двигатели и, огрызаясь пучками антипротонов, ковылял в тыл на коррекционных. Еще два крейсера держались из последних сил.

Казалось, еще немного — и судьба боя будет решена. И тут наконец сработал замысел вице-адмирала. Из гипера выпрыгнула ударная группа Четвертого флота в составе десяти вымпелов. Помощь подоспела вовремя: Ганс Плугель был готов вовсе отказаться от преследования русского отряда.

Ситуация на поле боя изменилась коренным образом: ударная группа юнитов с работающей автоматикой ударила в тыл мятежникам. Через две минуты русский отряд был окружен четырнадцатью кораблями. Казалось, мятежникам оставалось лишь сдаться или открыть кингстоны.

Сухов напряженно думал. Прорваться с боем нет возможности. Превосходство в огневой мощи у противника четверное. Уйти через гипер тоже не удастся — вражеские корабли находились в непосредственной близости от оперативного отряда и легко могли отследить его групповой прыжок. Без особого труда они прыгнут следом и продолжат разгром мятежников в новой точке Галактики.

Бой ненадолго прекратился. Юнитские и русские корабли неподвижно висели в пустоте, окруженные облаками мелких обломков и стреляных гильз. И только звездам было плевать на разборки крошечных человечков. Они сияли вдалеке: раскаленные шары, казавшиеся пятнышками холодного света.

Командующий Четвертым флотом вице-адмирал Плугель не спешил с разгромом мятежников, не отдавал приказ о начале атаки. Получив подкрепление, он успокоился и решил подождать. Коньячным спиртам нужно настояться, чтобы получился достойный напиток. Вице-адмирал считал себя мудрым флотоводцем и был уверен, что неплохо знает противника. Русские должны дозреть до капитуляции. Давить на них нельзя — они не прогнутся и скорее затопят свои корабли, как было с печально знаменитым «Варягом», чем спустят Андреевский флаг.

Сухов связался с командирами кораблей по кодированному каналу:

— Господа офицеры! Выход один — будем атаковать. Бьем по флагману. Однако нам нужно связать ударную группу, что вцепилась нам в хвост. Все истребители и бомбардировщики — к бою.

У командующего Четвертым флотом нервы были отнюдь не железные. Когда к его флагману понеслись разом пять русских кораблей во главе с «Могилёвом», Плугель дрогнул и попытался уйти из-под огня. Крейсер «Неаполь» и так был сильно поврежден и сохранил лишь треть ракетных батарей и огневых башен. Без помощи других кораблей ему было не отбиться.

Русские не отвечали на залпы, зато они бросили на юнитские крейсера тучу маленьких корабликов — весь боевой состав уцелевших к этой минуте флуггеров. Сухов приносил пилотов в жертву, чтобы спасти большую часть отряда. И боевые летчики повели свои истребители и бомбардировщики в последнюю атаку.

Командующий Четвертым флотом отдал приказ, и крейсер «Гуанчжоу» попытался заслонить собой флагманский корабль. Поздно. Строенные залпы русских ракет разворотили уцелевший борт «Неаполя». Канониры продолжали добивать врага, и уже через десять секунд от прямого попадания торпеды с антипротонной головкой рванул его ходовой реактор.

Вице-адмирал Плугель спасся в отстреленной аварийной капсуле. Вместе с ним уцелели два десятка военморов.

Потеряв флагман, корабли ударной группы продолжали дожигать русские флуггеры, но преследовать отряд Сухова не спешили. На его пути был только крейсер «Гуанчжоу», который яростно огрызался и серьезно повредил астроматку «Кандалакша».

Лишившаяся флуггеров, подбитая астроматка пошла на таран юнитского крейсера. «Гуанчжоу» выпустил в упор дюжину торпед, которые распороли ей нос и днище, но движение огромной массы металла было уже не остановить. Рвануло страшно — сдетонировали оба реактора. От двух ударных кораблей почти ничего не осталось.

Три русских крейсера во главе с «Могилёвом» и средний десантник «Коломяги» вырвались из окружения и нырнули в гипер…




Глава четвертая

Имперский Совет


Старый матрос с ветхой гармонью прошел через Горбатый мост и расположился у входа в Белый дом — тот самый, что высится на Краснопресненской набережной Москва-реки. Ветеран военного флота был одет в штопаный-перештопаный черный бушлат, пятнистые штаны от маскировочного костюма и резиновые сапоги с загнутыми голенищами. На голове у него лихо сидела заношенная бескозырка с некогда золотистой надписью «Рюрикъ».

Матрос поплевал на ладони и развернул меха. Электронная гармонь, ровесница своего хозяина, издала жалобный, дребезжащий звук. Матрос пошептал что-то в микрофон, тот передал команду процессору. Гармонь булькнула, затем выдала несколько чистых нот. Ветеран удовлетворенно крякнул. Вобрал воздуха и заиграл на мотив марша «Прощание славянки». А потом запел хрипловатым баритоном:

— Хрен соба-ачий пари-ит над Москво-о-о-ю. Это ру-усское зна-а-амя труда…

Охрана Белого дома, доселе не обращавшая внимания на уличного музыканта, ведь старик смотрелся вполне патриотично, кинулась затыкать ему глотку. Три здоровяка в черных костюмах с кобурами под мышками скатывались по парадной лестнице, крича:

— Ах ты, гнида! Удавлю!

Петр Сухов, вопреки запрету Порфирия Петровича, сидел на подоконнике открытого настежь окна и следил за разворачивающимися внизу событиями. Ему стало жалко старого матроса — то ли запредельно наивного, то ли на удивление наглого. Военмор связался по телекоммуникационному браслету с полковником контрразведки. Ригерт, в свою очередь, вызвал начальника охраны Белого дома и сказал:

— Отставить!.. Не стоит омрачать торжественный день. В памяти народной он должен остаться Днем Возрождения Империи. Дайте этому на бутылку хорошей водки и проследите, чтобы он живым и невредимым добрался до дому.

— Слушаюсь, ваше превосходительство.

Кавторанг Сухов не участвовал в сегодняшнем голосовании. Принципиально. Он мало кого знал из кандидатов в Имперский Совет и не хотел выбирать кота в мешке. И даже тех соплеменников, о ком он слышал, выбирать не хотелось. Во власти люди слишком быстро меняются. Голосуешь за одного, глядь — а это уже совсем другая особь. Был человек как человек, а стал — скользкий тип… Политика вообще грязное дело. И люди, если хотят остаться чистыми, в политику не лезут. Это военмор знал с детства.

По широкому коридору под чередой хрустальных люстр мимо него то и дело проносились вышколенные официанты с подносами, которые были прикрыты силовыми крышками, бдительно-сосредоточенные контрразведчики в штатском (Петр узнавал их по характерному выражению лица: я при исполнении). Еще по коридору бегали взмыленные клерки — с пластиковыми урнами для тайного голосования и сканерами для подсчета голосов. Кибер-носильщиков в этом здании явно не жаловали. То ли диверсии боялись, то ли не умели с ними обращаться…

С утра над городом сгустились тучи, но обещанного синоптиками дождя все не было. Грязно-серые тучи клубились, быстро катясь от горизонта к горизонту. Этаж был довольно высокий, и лежащий у подножия Белого дома кусочек Москвы был виден как на ладони. Тесно уставленные магазинами, публичными домами и дешевыми гостиницами улицы старого города. Пробивающиеся сквозь толпу народа яркие пятна велорикш. Увешанная светящимися иероглифами торговой рекламы Пресня казалась одним из тысяч чайна-таунов, которые покрывали добрую половину Старой Земли. А над крышами домов, утыканных антеннами тахионной связи и украшенных сигнальными огнями, неслись нескончаемые потоки флаеров и глайдеров. Они летели в разных направлениях, объединенные в десятки разновысотных эшелонов, и не сталкивались, казалось, лишь каким-то чудом.

Петр Сухов второй раз в жизни оказался в древней Москве, и она произвела на него противоречивое впечатление. С одной стороны, Кремль с Большим губернаторским дворцом, Красная площадь с заколоченным Мавзолеем, покосившийся собор Василия Блаженного, Лобное место, где по традиции казнили проворовавшихся столичных мэров, монументальные руины Московского университета и мрачный Путинский замок с островерхими башнями. Это все памятники давно ушедших эпох, символы невозвратного величия Российской империи.

С другой стороны — бесконечные торговые ряды, где круглые сутки не смолкают ханьские и тюркские диалекты, Бульварное кольцо с его двенадцатью мечетями и частоколом минаретов, ларьки с электронным кокаином, стоящие на каждом углу, и наконец варьете «Большой театр» с сотнями голых танцовщиц и танцоров. Что могут они породить в русском человеке, кроме гнетущего ощущения чужеродности?

Белый дом, прикрытый зенитными батареями и барражирующим звеном стратосферных истребителей, каменным утесом возвышался над пеной мирской суеты. Сейчас он сам кипел — но уже от политических страстей. Вселенский Собор, созванный неизвестно кем и по непонятно какому принципу, именно в эти судьбоносные часы решал архиважную задачу: спустя шесть темных веков возрождал Российскую империю. И во главе нового государства на первых порах должен стоять совершенно удивительный орган — Имперский Совет.

— Петр Иванович, вас просят пройти в зал, — раздался бархатный голос.

К Сухову подошел солидный господин в отлично сшитом сером костюме с золотым двуглавым орлом в петлице — их выдавали на входе в Белый дом. Хватило, разумеется, не всем. Кавторанг положил свой значок в карман.

— Уже выбрали, любезный? — осведомился Сухов, спрыгнув с подоконника.

Господин, манерами и лицом похожий на короля лакеев, кивнул:

— Точно так, господин капитан второго ранга.

Два дюжих охранника в штатском, стоящие у дверей зала, вытянулись. Сухов неторопливо зашел в огромный, залитый светом хрустальных люстр зал. Ряды кресел спускались вниз, к большущей сцене. На ней стоял длинный стол, застеленный пурпурной тканью. Над ним вился на ветру огромный желто-черно-белый стяг — официальных цветов Российской империи. Чрезвычайно убедительное и при этом драматически напряженное изображение.

В президиуме сидели пятеро внушительных мужчин со знакомыми лицами. Но ни одного имени Сухов, как назло, вспомнить не смог. Все они время от времени мелькали в новостях — на совещаниях, торжественных приемах или светских раутах, все они были стопроцентно русскими, но при этом бесконечно далекими от своего народа.

Делегаты Вселенского Собора уже не сидели, равномерно распределяясь по десяткам поднимающихся амфитеатром рядов. Собравшись кучками, они что-то шумно обсуждали.

Петр не стал уходить далеко от входа, прислонился к стене. Минуты три на него никто не обращал внимания. Затем люди стали оборачиваться, указывать на него собеседникам. Гул голосов усилился. Потом в зале раздались единичные, робкие аплодисменты.

— Что, собственно, случилось? — спросил кавторанг у солидного господина, который остался стоять рядом с ним.

— Россияне приветствуют вновь избранного члена Имперского Совета. — На губах «короля лакеев» проскользнула непонятного свойства улыбка.

Уже сотни делегатов, отвернувшись от сцены, глядели наверх — в сторону этой двери, искали глазами Сухова. И вдруг принимались хлопать. Один заражал другого… Вот уже почти весь собравшийся в зале «цвет нации» бил в ладоши.

— Ну и?.. — недопонял Сухов.

— Кивните согражданам.

И только тут Петр Сухов осознал, в какую угодил западню. Благодаря Порфирию Петровичу, разумеется.

Военмор кивать никому не стал. Он огляделся, пытаясь найти затененный уголок, — тщетно. Нащупал в проходе откидное сиденье, приткнулся кое-как и, не обращая внимания на происходящее внизу, вызвал по браслету треклятого контрразведчика.

— Слушаю, Петр Иванович, — тотчас откликнулся полковник.

— Это я вас слушаю, — грозным шепотом произнес кавторанг.

— А-а… Вы уже в курсе, — протянул Порфирий Петрович. — Вы самолично столкнулись с народным волеизъявлением, господин военмор. Впервые в жизни, небось?

— Хватит паясничать, — буркнул Петр. Ему было не до смеха. — Извольте объясниться.

Полковник кашлянул, будто прочищая запершившее горло.

— У всякой великой нации должна быть Совесть. На сегодняшний день Совестью Нации выбрали вас, Петр Иванович. Вы вправе отказаться. Решайте сами.

В голосе контрразведчика прозвучало неожиданное сочувствие.

— Скуден же ваш выбор… — пробормотал Сухов.

Из браслета раздались короткие гудки — Ригерт прервал контакт.

Контрразведчик недвусмысленно намекнул, что возвышение Петра еще не закончилось. Членство в Имперском Совете — только первый шаг. Кавторанг не мог с бухты-барахты возглавить сотни миллионов людей. Но не мог он и с ходу отказаться, наплевав на политические расклады и искреннее (как он надеялся) желание делегатов поднять на самый верх достойного человека. Не в его это характере — уходить в кусты.

Все последние месяцы военмор ясно видел, как команда Ригерта шаг за шагом создает образ народного героя. И отдавал себе отчет, что добром эта кампания не кончится. Но что сделал он, кавторанг Сухов, чтобы поломать этот дурацкий процесс? Ни-че-го. И вот пришло время расхлебывать.

— Дамы и господа! — возвестил через громкоговорители оперный бас. — Прошу занять свои места.

Хлопки смолкли, в зале стало намного тише. Народ быстро рассаживался.

— На трибуну приглашается командующий Второй русской эскадрой капитан второго ранга Петр Иванович Сухов, — прогремело под сводами зала, словно военмору сейчас будут вручать адмиральские погоны и орден Андрея Первозванного.

Петр оторвался от стены и, не чуя ног, устремился по наклонному проходу — к трибуне, вперед и вниз. То бишь наверх… Он шел к сцене, стараясь не торопиться, и сидящие у прохода люди провожали его взглядами. В большинстве своем это были зрелые мужи — от тридцати до шестидесяти лет, некоторые в военных мундирах, многие — в костюмах, что носят чиновники среднего ранга. В зале присутствовали известные артисты и спортсмены, музыканты и ученые. Краем глаза Сухов заметил несколько православных священников в черных рясах и даже муллу в золоченом халате и чалме.

«Ничего не меняется за века, — подумал кавторанг. — Представительство всех сословий и народностей — строго по списку и процентовке. Небось, еще за месяц, а то и два до мятежа все расписали…»

Люди начали вставать со своих мест и стоя рукоплескать ему, военмору, убивавшему других военморов. Возникла настоящая овация — из тех, что Петр Сухов видел лишь в исторических фильмах. Вот уж ее, похоже, никто не репетировал.

У Сухова мурашки побежали по коже. Он чувствовал, что багровеет — щеки горели огнем. Но видеозапись показала, что военмор внешне был спокоен — как перед отдачей приказа о лобовой атаке. Ведь тогда он должен был вселять уверенность в свой экипаж. Стальной блеск в глазах, плотно сжатые губы, чуть заметно играющие желваки на скулах.

Кавторанг поднялся по лесенке на сцену, взошел на трибуну. Обвел взглядом стихший зал. Делегаты Вселенского Собора ждали, какую великую истину изречет спаситель отечества. И тут Петру Сухову стало страшно.

— Добрый день, — заговорил он, и негромкие его слова разлетелись по залу, всем коридорам, холлам и комнатам Белого дома — работала трансляция. — Я надеюсь, что мне, как и охране, и обслуге этого огромного здания, сообщат результаты выборов. А до тех пор мне нечего вам сказать.

По залу прокатился рокот. Председательствующий был бородатым, грозного вида мужчиной. Военмор его вспомнил: Поликарп Кушнерёв, некогда знаменитый нуль-физик, а ныне сенатор верхней палаты Земного парламента. Словом, выставочный образец. Нуль-сенатор пророкотал в виртуальный микрофон:

— Р-результаты голосования по пер-рсональному составу Импер-рского Совета сейчас пер-репр-ровер-ряет независимая счетная комиссия, выбр-ранная жр-ребием из числа пр-рисяжных заседателей Московского гор-родского суда. Потом р-результаты будут р-распечатаны и р-розданы всем желающим. Пока могу сказать, что в Совет единогласно избр-раны вы, Петр-р Иванович. В числе делегатов Вселенского Собор-ра не нашлось ни одного человека, кто не сознавал бы вашу р-роль в обретении свободы и независимости р-русским нар-родом.

Он перевел дыхание. Рокот в зале не смолкал.

— До той пор-ры у нас есть вр-ремя для обмена мнениями. И все мы с большим удовольствием послушали бы вас, Петр-р Иванович. Ваше мнение о военнополитической ситуации в Галактике, котор-рая сложилась на сегодняшний день — день возр-рождения р-русской государ-рственности. — Ни одной фразы председательствующий не мог сказать в простоте и его рокотание только усиливало эффект искусственности, будто ко Вселенскому Собору сейчас обращался робот.

Нуль-сенатор вопросительно поглядел на кавторанга.

— Ну, хорошо… — выдавил Сухов. — Коли уж я, волею судеб, командую эскадрой, обязан отчитаться.

Он ждал, что в эту секунду зазвонит коммуникационный браслет, полковник Ригерт начнет давать ему руководящие указания, а военмор станет их упрямо игнорировать. Звонка не было. Зато Петр ловил на себе напряженные взгляды делегатов — многие были готовы слушать его, как мессию. Ох ты, боже мой…

— Мы сидим в одной лодке и имеем право знать всю правду. Политическая ситуация такова: мы находимся в полной изоляции. Ни одна политическая сила на юнитских планетах не осмелилась выступить в нашу поддержку. Налицо единый фронт борьбы с сепаратистами и предателями объединенного человечества, как нас называют. И когда удастся расшатать камни и проделать в этой стене первую трещину, мне, как флотскому офицеру, неведомо.

В зале зародился встревоженный гул. Делегатам не нравились его слова. Но кавторанг продолжал:

— Теперь о ситуации на фронтах. С начала боевых действий мы захватили четырнадцать боевых кораблей и около сотни транспортов противника. Мы отбили первые атаки юнитов. Отбили сначала чудом, затем ценой больших потерь. Сейчас основные силы юнитского Флота связаны хаарцами. И пока Великий Хаар сопротивляется, у нас будет возможность выживать. Если же он падет, ничто не помешает юнитам собрать эскадры в кулак и раздавить нас. Даже безусый гардемарин знает: если у врага пятнадцатикратное превосходство в силах, победить его невозможно.

— Спасибо, Петр-р Иванович, — поблагодарил нуль-сенатор. — Вот что значит военный человек — никаких р-ревер-рансов и экивоков. Никаких дипломатических выр-ражений, от котор-рых скулы сводит. А ведь мы истосковались по инфор-рмации из пер-рвых уст, высказанной пр-рямо и сугубо конкр-ретно.

Сухов не мог понять, брешет ли председательствующий по всегдашней привычке держать свое мнение глубоко при себе или все ж таки раз в жизни сподобился говорить правду.

— Скажите, Петр-р Иванович, — продолжал нуль-сенатор. — Если наше положение столь беспр-росветно и вы с самого начала ясно сознавали неизбежность пор-ражения, зачем вы ввязались в др-раку?

«Этот вопрос наверняка не понравится Ригерту», — подумал кавторанг. И действительно, на лацкане пиджака председательствующего тотчас замигал синий огонек — это зазвонил его мобильник.

Сухов снова обвел взглядом делегатов. Они в напряженной тишине ждали ответа. Простые и непростые, русские и нерусские лица. Зачем эти люди собрались здесь? Чего ждали от Империи? Быть может, в эти минуты впервые осознали, что, придя сегодня в Белый дом, они разделили свою жизнь надвое или, того хуже, подписали себе смертный приговор.

Петр Сухов хотел сказать, что для офицера утрата чести страшнее смерти. Но прозвучало бы слишком напыщенно, как будто специально для прессы. А потому он ответил просто:

— Так уж вышло…

В зал принесли распечатку результатов голосования. Эти же сведения были выведены на большой стенной экран, висящий над сценой. Трехмерное трепетанье имперского триколора сменил список фамилий и число голосов. Военмор тихо сошел с трибуны.




Получив ответный удар и понеся потери, русские обрели нежданную передышку. Исключительно благодаря активным действиям хаарцев.

Коварный враг незаметно для юнитской разведки расчистил проходы в минных полях и, обойдя систему орбитальных крепостей в районе Лазурного Ожерелья, внезапно прорвался в глубину юнитской территории. Хаарцы стали наносить разящие удары по тыловым базам флота, космодромам, пересадочным и орбитальным станциям. Они угрожали перерезать основные тыловые коммуникации юнитского флота и лишить его снабжения. Без топлива и боеприпасов долго не провоюешь. Председатель Комитета начальников штабов был вынужден перебросить в район прорыва все наличные силы из соседних секторов Галактики.

Сил Второго, Четвертого, Шестого и Седьмого юнитских флотов было недостаточно для скорого разгрома вторгшихся хаарцев. Похоже, начиналась долгая и изнурительная позиционная война не только на фронтире, но и в глубине человеческих территорий.

В результате хаарского рейда юнитские тылы были изрядно потрепаны. И все же большая часть баз снабжения уцелели. Гораздо сильнее он повлиял на ход гражданской войны. Воспользовались ослаблением юнитов русские корабли, блокированные у горнорудных планет, прорвались с боем и в сопровождении целых флотилий маленьких гражданских суденышек и грузовых судов ушли к Малайе, Старой Земле и Монтенегро — трем главным оплотам мятежа. Удержать все захваченные планетные системы не представлялось возможным.

Несмотря на то что мятежники вывели из-под удара свои эскадры и смогли перегруппировать силы, в штабе русского Флота царило уныние. Прозвучало даже предложение покинуть Малайю и Монтенегро и сосредоточить силы у Старой Земли — праматери человечества, однако это привело бы к неминуемому поражению.

После жаркого спора было решено удерживать три планетные системы до последней возможности. Умереть, но не отступить. Кавторангу Сухову сразу дышать стало легче. Хоть и говорят: перед смертью не надышишься. Космическая кубатура страны позволяла…

Перед лицом хаарской угрозы Адмиралтейство приказало флотам перейти к обороне. И вдруг противник столь же неожиданно, как и вторгся, покинул район Лазурного Ожерелья.

Смертельный враг человеческой расы лишний раз показал, насколько уязвимы наши планеты при использовании противником большого флота быстроходных, ударных кораблей, путь которому расчищают сотни гипертральщиков.

А Петр Сухов, мобилизовав имеющиеся у него знания по военной истории, пытался понять: чего добиваются хаарцы своей странной тактикой ведения войны? Если за нею не стоит некая глубоко продуманная стратегия, то это — тактика идиотов или самоубийц.

Великий Хаар не пытался уничтожить человеческую Метрополию. Выходит, хаарцы знают, что де-факто она состоит из десятков наиболее населенных и экономически развитых планет. Новая Земля — конечно, столица, но с ее гибелью человечество не рухнет и даже не дрогнет. И в этом большое преимущество человеческой расы.

Главные планеты можно планомерно уничтожать одна за другой или, используя все наличные корабли, попытаться сжечь разом как можно больше. В любом случае, обороняющиеся вынуждены распылить свои силы — они ведь заранее не знают, какие именно планеты подвергнутся атаке первыми. Но хаарцы вообще обошли вниманием главные форпосты человечества.

С другой стороны, наши враги не избрали и заранее проигрышную оборонительную стратегию. Они не окопались, прикрыв важнейшие планеты и, в первую очередь, собственную Метрополию. Напротив, они бросили планеты на произвол судьбы.

Что же хаарцы делали на галактических просторах, кроме демонстративного бряцания оружием? Они снова и снова наскакивали на юнитские флоты, будто свора охотничьих собак, которые хотят раздразнить льва или гризли. Нет, с чисто военной точки зрения действия хаарцев Петру было не понять. Надо копать глубже.

Ну вот раздразнила свора льва — и что дальше? Он рассвирепеет и кинется на собак. Те бросятся врассыпную. Тут пора вступить в дело сидящему в засаде охотнику с его крупным калибром. И где снайперски точный выстрел в глаз или в сердце, валящий хищника с ног? Выстрела нет. А имеется ли сам охотник? Нам неведомо.

Чем еще отметились хаарцы? Пытались навести эфемерные мостики, вступив в неофициальные контакты с командирами нескольких кораблей. Имел место ментальный контакт с адмиралом Кобурном. Состоялся ментальный поединок между Суховым и неким хаарским командиром корабля. И во главе угла — пленение фрегата «Котлин», о котором можно говорить очень долго, но лучше помолчать. Наверняка хаарцы предпринимали еще какие-то шаги, о которых кавторанг не слышал. Людей зондировали на всех уровнях сознания, провоцировали, проверяли на прочность, доводили до белого каления.

Ригерт сообщил Сухову, что Великий Хаар имел тайные сношения с генсеком ООН. Инопланетный посол хотел, чтобы мы пропустить хаарские флоты сквозь человеческие территории. Что это: ультимативное требование или замаскированная просьба? Провокация галактического масштаба? Ловушка, каких свет не видывал? Или признание безоговорочного поражения? Начало бегства, за которым последует сдача на милость победителя сотен планет?

Как бы там ни было, у русских появилась нежданная отсрочка, и они со свойственной им непредсказуемостью решили потратить выигранное время не на рытье окопов, не на прощание с родными и близкими и даже не на грандиозный пир во время чумы, а на политические игры.




После оглашения официальных результатов голосования по выборам Имперского Совета в работе Вселенского Собора был объявлен перерыв. Делегатам следовало отобедать в знаменитой столовой Белого дома. И каждый из них мог очутиться за тем самым столом, где когда-то сидел первый президент России Ельцин.

Петр Сухов почувствовал неодолимое желание проветриться. Постаравшись не привлекать ничьего внимания, он вышел на улицу. Очень скоро кавторанг заметил, что за ним неотступно следуют два человека в серых плащах. «Придется терпеть, — подумал он с тоской. — Новый пост обязывает».

Сухов решил перекусить в русской блинной, которые непременно должны были остаться на Пресне. Сладкую ханьскую пищу он не любил, зато блины со сметаной или селедкой и густой клюквенный кисель пошли бы за милую душу.

Октябрьский воздух холодил голову. Хлеставший утром дождь вычистил небеса от копоти, и сейчас Москва казалась Петру почти нормальным городом. Вот только жить ему тут не хотелось ни капельки, а столицу такую иметь — тем более. Уж больно чужим, совсем не русским был этом город.

Первая попавшаяся Сухову блинная на поверку оказалась рюмочной, где над высокими столиками без стульев висел многодневный перегар. Вторая блинная не понравилась кавторангу своей публикой — здесь явно была штаб-квартира какой-то местной банды. В зале не нашлось ни одной женщины, старика или ребенка — только здоровенные мужики, с покрытыми татуировками плечами и лицами. За стоящими в глубине зала столиками тесно сидели подозрительные личности, которые тотчас впились глазами в военмора. Зато столики у окна пустовали все до одного.

Убедиться в правильности этого ощущения оказалось нетрудно: когда Петр Сухов подошел к стойке, возникшие в дверях его охранники вытащили из правых карманов плащей небольшие автоматы «узи», а из левых — станнеры, то бишь парализаторы системы «дубок». Завсегдатаи блинной сразу надели на свои рожи скучающие маски и стали глядеть теперь мимо военмора — на стены зала или на улицу.

Третья блинная, что стояла на оживленном перекрестке, служила местом встречи и дележа добычи у водителей велорикш. Ничего опасного для жизни, но от громкой ханьской и тюркской речи у кавторанга сразу пропал аппетит. Он уже на несколько километров удалился от Краснопресненской набережной. В задачу охраны не входила уличная навигация, и дюжие молодцы не пытались остановить блинный марш Сухова.

Петр не привык сдаваться. Он нашел-таки подходящую блинную под вывеской с затейливым названием «Костерок Инь и Янь». Если представить Инь в виде свернутого в трубочку блина, а Янь — в виде его засохшей начинки, то некий смысл в названии отыскать было можно.

Сухов съел две порции блинов с красной икрой, запив двумя рюмками «Путинки». Нормального (сваренного из живых ягод) киселя в «Костерке» не нашлось.

Икра припахивала машинным маслом, зато блины были хороши.

Едва военмор вытер рот салфеткой, пронзительно зазвонил его браслет.

— Господин кавторанг, — раздался незнакомый женский голос — глубокое контральто. — Мы нигде не можем вас найти. С трудом узнали этот номер. Если вы не в курсе, Петр Иванович, обеденный перерыв уже закончился.

— Хорошо. Я иду, — буркнул командующий Второй русской эскадры.

В результате блинной экспедиции Петр Иванович опоздал к началу первого заседания Совета на целых сорок минут.

…Подходя к актовому залу, Сухов услышал два мужских голоса. Один из них был ему знаком — даже слишком. Как и спина в черном кителе без знаков различий. Кавторанг остановился, прислушиваясь.

— И это очень хорошо, что он — не адмирал и стать им не рвется, — говорил Ригерт невидимому собеседнику, который стоял в дверях. — Народ не терпит, если ты, получив власть, тотчас навешаешь себе звезд и шевронов. Самые большие должности можно занимать, оставаясь в низких чинах. К примеру, последний наш самодержец, помазанник Божий Николай Второй был не маршалом или генералиссимусом, а всего лишь полковником.

— Кавторанг равен сухопутному подполковнику, — проскрипел второй, стариковский голос. — Самое то… Передай привет своему выкормышу.

— Непременно.

Скрипнула, закрываясь, массивная дверь. Военмор сделал десять шагов и оказался нос к носу с контрразведчиком, который остался в коридоре. Тот перекатывал улыбку из одного угла рта в другой.

— Значит, все продумано с самого начала? — спросил Сухов. — И звездочки, и ордена мне вручали с дальним прицелом?

— Да как-то само собой вышло, — засмеялся Ригерт. — Чудеса случаются: иногда зелень на грядках прет без посева и полива.

— Если эта зелень — сорняки, — уточнил военмор. — И вы тоже до гробовой доски останетесь полковником, Порфирий Петрович? Или ради себя любимого нарушите правила игры?

Контрразведчик состроил улыбку солнечной яркости.

— Чины нам будут повышать на общих основаниях — согласно выслуге лет. Так что вы дослужитесь в конце концов до каперанга. А я к отставке надеюсь доползти до бригадного генерала.

Петр не поверил ни одному слову Ригерта. В последнее время военмор вообще перестал понимать, когда контрразведчик говорит правду, а когда врет.

С некоторых пор Сухов ненавидел ложь. В славном юнитском государстве людям врали повсеместно, круглосуточно — с телеэкранов, плакатов, со страниц книг, газет и через Сеть, врали с трибун съездов, на построениях, в казенных кабинетах, в офицерских кают-компания и матросских кубриках, на брачном ложе и за кухонным столом. Врали политики и эксперты, начальники и подчиненные, ученые, писатели, репортеры, охранники и дворники…

Люди давно разучились отличать ложь от правды. Либо верили всему — любой, самой отъявленной нелепице, если она адресована миллионам, либо утратили веру даже в самые очевидные вещи, а значит, потеряли твердую почву под ногами. Эти, разуверившиеся, больше не верили ни одному сказанному слову, подозревали во лжи ближних своих. Рано или поздно они оставались в одиночестве и нищете, сходили с ума или кончали с собой.

В конце концов тысячи людей стали объединяться не по политическим взглядам или личным пристрастиям, а на почве категорического отказа от всякого вранья. Сухов не привык впадать в крайности, но порой ему очень хотелось вступить в этот легион правдолюбцев.




— Пойдемте в зал, Петр Иванович, — прихватил его за плечо контрразведчик. — Вас заждались.

…Присягал Сухов на «Уставе морском», ибо древней российской конституции не нашлось. Наверняка юнитские спецслужбы давным-давно уничтожили в библиотеках все экземпляры. «Устав» был у военмора свой собственный.

Положив левую руку на выцветшую зеленую обложку, кавторанг неторопливо заговорил:

— Вот текст, подписанный Петром Великим тринадцатого января одна тысяча семьсот тринадцатого года. — И зачитал с листа, что держал в правой руке: — «Устав морской. Часть первая. Разделение первое. О всем, что касается доброму управлению, в бытности флота на море… Должен каждый, как вышней, так и нижней во флоте Нашем, в службу приходящей прежде учинить присягу в своей верности как следует: и когда оное учинит, тогда он в службу Нашу принят будет… Каким образом присягу или обещание чинить. Положить левую руку на Евангелие, а правую руку поднять вверх с простертыми двумя большими персты».

Он сделал небольшую паузу, отделяя собственно текст присяги. Обвел глазами сидящих в зале. Чиновники в строгих костюмах и офицеры в парадных мундирах, деятели культуры с узнаваемыми лицами и бородатые священники в торжественных одеждах, богатейшие промышленники и знаменитые ученые слушали его в полной тишине.

Рядом со сценой сидели далекие потомки последнего императора. На противоположном конце зала Петр Сухов углядел враждующих с ними членов императорской фамилии. Эти две группы выглядели встревоженными и с подозрением смотрели на противников.

Кавторанг продолжил размеренно зачитывать текст:

— Присяга или обещание всякого воинского чина людям. Я (имярек) обещаюсь Всемогущим Богом, верно служить Его Величеству Петру Великому, Императору и Самодержцу Всероссийскому, и прочая, и прочая, и прочая; и Его наследником со всею ревностию, по крайней силе своей, не щадя живота и имения. И долженствую исполнять все уставы и указы сочиненныя, или впредь сочиняемые от Его Величества, или командиров над нами учиненных в деле Его Величества и его государства. И должен везде и во всяких случаях Интересов Его Величества и государства престерегать и охранять и извещать, что противное услышу, и все вредное отвращать. А неприятелем Его Величества и его государства, везде всякой удобовозможной вред приключаешь, о злодеях объявлять и их сыскивать. И все прочее, что к пользе Его Величества, и его государства чинить по доброй христианской совести, без обману и лукавства, как доброму, честному и верному человеку надлежит: как должен ответит дать в день судный. В чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий.

Сухов отложил лист бумаги, поднял вверх правую руку и объявил:

— Так присягали первому российскому императору Петру Алексеевичу. А теперь моя короткая присяга… Я, командующий Второй русской эскадрой, капитан второго ранга Петр Иванович Сухов обещаю служить Русскому государству и его народу, не щадя живота своего — на любых постах, куда буду назначен. Я клянусь защищать интересы России, невзирая на обстоятельства, чины и должности.

Зал как один человек поднялся на ноги. Раздались овации. Петр навытяжку стоял на сцене рядом с трибуной. Офицер в парадном мундире, стилизованном под драгунский, в сопровождении почетного караула вынес новенький имперский флаг. Сухов, преклонив колено, поцеловал его край. В зале недружно закричали «Ура!». Потом крики окрепли и слились воедино: «Ура-а-а! Ура-а-а!»




Брифинг в связи с официальным созданием Имперского Совета и выборами его председателя состоялся на лестнице перед Белым домом. Это было желание Петра Сухова.

Серая пелена над городом развеялась, будто нарочно для этого случая, и на белесом небе проглянуло тусклое солнце. На ступенях собрались сотни две репортеров, которые были тщательно проверены при аккредитации и на подходе к месту брифинга. Кибернетические камеры охрана не допустила. Так что снимать ход брифинга пришлось вживую.

Пресс-секретарь Имперского Совета Пьер Васильефф раньше служил по ведомству культуры — в бюрократическом монстре ЮНЕСКО. После мобилизации он был возведен в офицерский чин. Сейчас обер-майор Васильефф был одет в отлично сшитый черный мундир с новенькими золотыми погонами. Он был бодр и постоянно улыбался. Ведь сегодня не ему придется отвечать на ядовитые вопросы и парировать колкости.

Пьер Васильефф объявил хорошо поставленным, глубоким, бархатным голосом:

— Дамы и господа! Имею честь представить вам вновь избранного председателя Имперского Совета капитана второго ранга Петра Ивановича Сухова.

Кавторанг вышел вперед и, постаравшись придать голосу торжественность, объявил:

— У меня для вас хорошее известие: Военно-Революционный комитет только что передал всю полноту власти в государстве в руки Имперского Совета и самораспустился. В результате у русского Общества появилась возможность контролировать власть, ибо Совет в отличие от Комитета — это власть публичная.

Петр Сухов оглядел разместившихся на ступенях репортеров. Они с нетерпением ждали, когда можно будет задать вопросы. Откашлявшись в кулак, кавторанг произнес негромко и буднично:

— Не будем отнимать друг у друга время. Прошу задавать только неприятные вопросы.

На лестнице засмеялись. Стоящий позади Сухова, у самой стеночки полковник Ригерт зацокал языком — пока что военмор превосходил все его ожидания. Работать с кавторангом — одно удовольствие.

Вверх тянулась сотня рук с микрофонами, похожими на карандаши и соломинки. От репортеров исходила столь мощная энергия, что пресс-секретарь на секунду растерялся. Васильефф ткнул пальцем наудачу.

Первый вопрос был от встрепанного худющего парня. Этот жердина представлял новостной портал «Россия сегодня». У него оказался тонкий, пронзительный голос:

— Господин председатель! Когда будет созвано Учредительное Собрание и что вам мешало провести всенародный референдум в Сети? Вы боитесь собственного народа?

— Я насчитал три неприятных вопроса, — удовлетворенно констатировал Петр. — Отвечаю по порядку. Учредительное будет созвано, едва закончится активная фаза войны. В боевых условиях провести свободные выборы физически невозможно. Раз.

Конечно, кавторанг не должен импровизировать все шестьдесят минут, на которые был рассчитан брифинг. Ригерт и Сухов отрепетировали ответы на полсотни самых неприятных вопросов, но, разумеется, все предусмотреть они не могли.

— Сетевой референдум можно провести хоть сейчас, но какой с него толк? — продолжал кавторанг. — Легитимность власти — штука капризная. Чтобы ее обеспечить, нужно соблюсти целый набор жестких требований. Иначе любой гражданин вправе оспорить ее в суде. И среди этих требований — персональное участие в выборах с непременной личной идентификацией. Не так сложно запустить в Сеть программу, которая проголосует от имени миллионов. И как потом отделить зерна от плевел? Это два.

Ригерт раздумывал: пойти ему делать неотложные дела, которых великое множество, или дослушать до конца? За военмора вроде бы можно не беспокоиться, но уж больно ответственный сейчас момент — прямо скажем: исторический.

— Лично я нашего народа не боюсь. Не могу ответить за всю свою эскадру. Люди в экипажах разные… Я дураков боюсь. И в русском народе их ничуть не меньше, чем в испанском или английском.

Пресс-секретарь снова ткнул пальцем. Настал черед молодой женщины в брючном костюме цвета хаки. Она представляла сайт «Андреевский флаг» и была сама решительность.

— Господин председатель, а что лично вы будете делать, если юниты победят в войне? Сдадитесь в плен? Удерете на другой конец Галактики? Застрелитесь?

Сухов не стушевался и произнес с вызовом:

— Вы спрашиваете и сами за меня отвечаете? Может, нам местами поменяться? — Классический ответ вопросом на вопрос.

Порфирий Петрович улыбался в недавно отпущенные пегие усы, которые были похожи на одежную щетку. Репортершу удалось смутить. Когда она собралась возразить, председатель Имперского Совета не дал:

— Я, знаете ли, привык сам отвечать за свои поступки и слова. Сумею — и за мысли… Я, кавторанг русского Флота Петр Иванович Сухов, по доброй воле сдаваться в плен или драпать не намерен. Если только без сознания буду… Пулю в висок пускать? Да никогда. Она для дела пригодится. Значит, мне одна дорога — встретить смерть в бою.

— Следующий, пожалуйста, — подал голос пресс-секретарь.

— Имперский Совет мы получили, — заговорил немолодой, подтянутый репортер с канала «Сверхновое ТВ». — А когда сможем лицезреть и самого венценосца?

— Вам нужен хороший император или неважно кто, но главное, чтоб побыстрее?

На лестнице снова засмеялись.

— Будет ли у России император, должна решить Учредиловка. Это мы уже поняли. А Учредиловку можно откладывать до бесконечности, ведь война с юнитами не закончится никогда, — не сдавался «сверхновый». — Зато Совет у нас уже имеется. Отсюда вопрос: вы, рафинированные временщики, воцарились навсегда или только пожизненно?

Это было прямое оскорбление. Петр Сухов со спокойной душой мог на него не отвечать. Но он не из таких — непременно должен отбить удар. Ригерту стало любопытно, как военмор выкрутится. Не будет же давать в морду.

«Злобный, как цепной пес, — подумал Сухов, глядя в прищуренные глаза репортера. — Мог бы — вцепился в горло. И он тоже — наш народ…»

— Если вы спрашиваете, как долго будут управлять Россией русские люди, то я отвечаю: всегда. Что же касается Имперского Совета, не сомневаюсь: скоро вы увидите совсем другой состав. Офицеры имеют свойство погибать на фронтах.

— Журналисты — тоже, — бросили ему из толпы.

— И журналисты — тоже, — согласился кавторанг. — Тогда непонятно, что нам с вами делить.

— Вы, пожалуйста, — выбрал очередного репортера пресс-секретарь.

«Он у меня еще получит, — с внезапной злостью подумал Ригерт о Васильеффе. — Дилетант хренов!.. Думать надо, кого и когда выбирать. Или он вообще лиц в толпе не различает? Знать не знает, от кого чего ждать, уродец. А мне говорили, что удивительно гибок, остроумен и все ловит на лету. Пока не видно».

Вопрос задавал пожилой бородач могучей комплекции, который стоял в предпоследнем ряду. Сначала он представился:

— Георгий Ямпольский, сетевой журнал «Военная история».

Полковник Ригерт переменился в лице. Он неплохо знал этого Ямпольского.

— Я — как и все, здесь присутствующие, патриот своей Родины. Однако не могу не задать такой вопрос. Подняв мятеж, мы вольно или невольно ударили в спину объединенному человечеству. Сейчас впервые в современной истории решается, жить нашей расе или исчезнуть с лица Галактики. Военные эксперты считают, что хаарцы теперь непобедимы. — Репортер говорил долго, но его не перебивали и не торопили. — Что вам дороже, Петр Иванович? Свобода для русских или выживание человеческой расы?

Сухов задумался — впервые за этот вечер. Хотя ответ на подобный вопрос они с Ригертом проговаривали. И звучал он так: «Только содружество свободных наций может противостоять инопланетной агрессии. Да, именно сейчас решается судьба человечества. Но решается она не только на полях сражений с хаарцами, но и на фронте борьбы за свободу. Если рухнет прогнившее ооновское государство, у миллиардов людей появится шанс победить в войне. В противном случае люди обречены». Военмор не спешил с ответом. «Неужели он пошел в отказ?» — встревожился контрразведчик.

На лице кавторанга можно было прочитать борение чувств. Наконец он принял решение и заговорил:

— Лишь добровольный союз свободных наций…




Глава пятая

Бегство Земли


Вторая Русская эскадра оставалась под началом капитана второго ранга Петра Ивановича Сухова — теперь уже председателя Имперского Совета. Кто бы знал, чего стоило ему, военному моряку до мозга костей, доказать командованию Российского Флота свое законное право водить корабли в бой.

Поначалу командование отказывалось наотрез. Вернувшийся из запаса контр-адмирал Иннокентий Павлович Выготский (бывший командующий базой Седьмого флота на Новой Калифорнии) исполнял обязанности комфлота, а такой же военный пенсионер, бывший заместитель начальника штаба Второго флота, каперанг Герман Оскарович Сергеев-Спасский стал его начальником штаба. Эти два седовласых, уважаемых и в высшей степени достойных ветерана стояли, как гранитная стена. Глава российского государства, пусть временный, пусть даже сугубо номинальный, не имеет права подвергать свою жизнь смертельной опасности. Интересы Священной Родины превыше личных желаний, они превыше всего.

Сухову страсть как хотелось устроить грандиозный, как океанский шторм, скандал, разругаться в пух и прах с упертыми стариками, но он сдержался. Кавторанг был нарочито вежлив и несгибаемо тверд. Старики не уступали ему в твердости, но были горазды повышать голос и грозно жестикулировать. Первая, вторая, третья попытки пошли прахом. Петру ничего не оставалось, как предъявить командованию ультиматум: или он, Петр Сухов, остается строевым офицером, боевым командиром, или подает в отставку с поста председателя Совета. И будь что будет.

— Ну и вали!!! — рявкнул загнанный в угол Сергеев-Спасский. Сам понимал, что перегибает палку, но остановиться уже не мог. — И из Флота… тоже уматывай! Шантажисты Флоту не нужны!

— С Флота уходить не собираюсь, — отчеканил Петр. — Об этом и не мечтайте.

Выготский был спокоен. Ему по прежней своей должности приходилось быть дипломатом не меньше, чем штабистом. Командуя базой, Иннокентий Павлович то и дело мирил военморов с береговой охраной, боевых офицеров с тыловиками, военных с гражданскими, калифорнийцев с интернационалом, который служил на базе. Каперанг умел подавить в себе праведный гнев и не выказывать свое отчаяние.

— Не надо драматизировать, господа, — негромко заговорил Выготский, потирая дужку фотоумножителя, стилизованного под доисторическое пенсне. — И тем более не стоит вносить раскол между Вселенским Собором, Имперским Советом и командованием Флота. Реальных поводов ссориться еще будет предостаточно… Насколько я знаю Петра Ивановича, он не отступит. В том числе за это его и ценит русский народ. Итак, у нас патовая ситуация. Хочешь не хочешь, а придется идти навстречу друг другу.

Сломив сопротивление флотских стариков, Петр торжественно поклялся не лезть на рожон, быть предельно осторожным и всегда помнить свой долг перед Родиной. Как будто он и его экипаж дожили бы до нынешнего дня, ищи они смерти в боях и походах.




Кавторанг прибыл с инспекцией на линкор «Владивосток» (бывший «Дурбан»). Принял рапорт командира — капитана третьего ранга Рыбникова. До мятежа этот худощавый военмор служил старпомом на фрегате «Турку». Так что взлет грандиозный. Справится ли?

Павел Андреевич Рыбников был лысоват и невысок. Его карие глаза словно бы вели самостоятельную жизнь, ни на секунду не оставаясь в покое. Сам он тоже двигался очень быстро и почти бесшумно, так что Сухов то и дело терял его из вида. Приходилось окликать. Рыбников возвращался из-за угла или из соседнего отсека, извинялся, но рано или поздно пропадал снова.

Главной трудностью был отнюдь не ремонт «Владивостока», пострадавшего во время абордажа. Самое сложное — набрать профессионалов в его тысячный экипаж. Конечно, на Старой Земле живет полмиллиарда человек и можно найти мастера для любого дела. Но когда нужно разом снабдить командами пять ударных кораблей, впору завыть на Луну.

За вербовку военморов отвечали недавно назначенные командиры линкоров, астроматок и крейсеров. И каждый сам изобретал правила вербовки. Порой офицеры даже схватывались из-за особо нужного специалиста, но чаще приходилось тупо и изнурительно фильтровать бесконечную очередь желающих служить на Флоте. Патриотический подъем был велик — народ валом валил записываться в моряки.

Кому только не пришлось отказывать!.. Адреналиновые наркоманы, готовые ради удовольствия угробить любой корабль, дряхлые старики, грозно размахивающие наградными кортиками, капитаны каботажных посудин, никогда не бывавшие в Дальнем Космосе, шизофреники, желающие уничтожить юнитов до последнего человека, мастера компьютерных симуляторов, впервые в жизни увидевшие реальный корабль, и огромное количество самого разного люда, не годного по здоровью.

Сначала претенденты заполняли на компьютере тесты. Здесь был самый большой процент отсева. С теми, кто их прошел, разговаривали офицеры Флота. Уцелевшие после беседы работали на тренажерах, демонстрируя физическую форму, и на симуляторах, доказывая способность управлять техникой…

Как бы там ни было, капитан третьего ранга Рыбников с задачей справился — экипаж набран. А уж как он покажет себя в бою — бог весть.

Попав на вторую палубу, командующий эскадрой объявил учебную тревогу и с хронометром в руке отслеживал, как военморы занимают свои места согласно боевого расписания. Могло быть и хуже, хотя в норматив уложилась лишь треть личного состава. Командир линкора нервничал, порывался ускорить движение медлительных подчиненных на боевой пост толчком пониже спины.

Пришлось осадить Рыбникова:

— От-ста-авить! Командир должен головой думать, а не матросов в зад пинать.

Капитан третьего ранга вытянулся и уже ни на шаг не отходил от своего прямого начальника.

Осмотрев линкор от реакторного отсека до спасательных шлюпок, Сухов прошел в командно-штабную рубку. Дежурные офицеры, сидящие перед пультами, терялись в огромном помещении. Здесь впору было устроить что-нибудь вроде чемпионата Империи по боям без правил.

Кавторанг приказал включить «Каштан» и спросил:

— Что нужно сделать, Павел Андреич, чтобы «Владивосток» не стал «Титаником»?

Вопрос и ответ должны были слышать все на линкоре.

— Освоить ручное управление! — с готовностью воскликнул Рыбников.

«Они считают, что я свихнулся из-за этого самого ручного управления, — с раздражением подумал Петр Иванович. — Но это до первого боя…»

— В том числе. Но не только. Линкор должен слушаться вас, как прогулочный катер. Реагировать на каждое ласковое движение, словно влюбленная женщина. Это понятно?

— Так точно, господин капитан второго ранга.

— Вот и хорошо…

Потом Сухов приказал связать его с командиром Первой русской эскадры. Капитана третьего ранга Бульбиева искали долгих пятнадцать минут. Тем временем командир «Владивостока» развлекал господина Председателя космическими байками.

— Я с детства люблю читать о первых астронавтах. Все, что уцелело в памяти народной с далекого двадцатого века. Вот история от космонавта Гречко. В космосе нужно было каждый день по два часа заниматься физкультурой. Для этого у астронавтов имелись специальные костюмы. Они быстро изнашивались, поэтому в полет их брали несколько штук. И вот как-то раз в сменном костюме для физкультуры экипаж нашел полуторалитровую флягу с надписью «Элеутерококк Б». Когда флягу открыли, обнаружили коньяк. Экипаж высчитал, что можно каждый день перед сном выпивать по восемь с половиной граммов. Но астронавты сумели выпить только половину фляги: остальное не получалось вылить. Жидкость имеет такой же нулевой вес, как воздух, и поэтому не выливается. А если ее выдавливать, смешивается с воздухом в пену. Поэтому полфляги пришлось оставить там же, где ее нашли. Каково же было удивление Гречко, когда следующие космонавты вернулись на Землю и сказали, что допили коньяк! Как?!! Оказалось, они придумали способ. Один поднимался к потолку и брал флягу губами, а второй бил его по голове. Космонавт опускался вниз, а жидкость по инерции выливалась к нему в рот. Потом космонавты менялись местами. Мораль: кроме высшего образования, нужно иметь еще хотя бы среднее соображение.

— Теперь-то мы хлещем коньяк по любому поводу и без повода, — буркнул Сухов. — А вот сломайся гравитатор — будем беспомощны как дети.

— И еще… Космонавт Владимир Ляхов славился чувством юмора. Однажды, когда его в очередной раз спросили члены «высокой» зарубежной делегации: «Как стать космонавтом?» — он ответил: «Совместить несовместимое — красный диплом и красную морду!»

Петру Сухову было чем ответить:

— В старой флотской библиотеке я нашел документ под названием «Профессиональные требования к офицерам флота». Там написано, что на флоте обязанности строго распределены. Все до старшего лейтенанта включительно должны уметь работать самостоятельно. Капитан-лейтенант должен уметь организовать работу. Капитан третьего ранга должен знать, где что делается. Кавторанг должен уметь доложить, где что делается. Каперанг должен уметь самостоятельно найти место в бумагах, где ему нужно расписаться. Адмирал должен уметь самостоятельно расписаться там, где ему укажут. Главком Военно-Морского флота должен уметь ясно и четко выразить свое согласие с мнением министра обороны. Министр обороны должен уметь в достаточно понятной форме высказать то, что от него хочет услышать Верховный Главнокомандующий. А Верховный Главнокомандующий, то бишь Президент, должен периодически, но не реже одного раза в пять лет (желательно перед выборами) интересоваться тем, какая армия в данный момент находится на территории его государства. Если выяснится, что своя, то постараться выплатить ей жалованье за последние годы и пообещать его повысить (потом, может быть) процентов на десять-пятнадцать.

— Значит, вам пора научиться расписываться, Петр Иванович, — усмехнулся Рыбников. — Должность-то у вас адмиральская.

Наконец на экране возникло сосредоточенное лицо Бульбиева.

— Здравия желаю, господин председатель Имперского Совета, — отчеканил командующий Эскадрой Номер Раз.

— А — в лоб, старпом? — осведомился Сухов. — Здравствуй, дорогой товарищ.

— Здравствуй, Петр Иванович, — уже по-человечески ответил Семен Бульбиев. — Что случилось?

— Да вот хотел на тебя посмотреть. Вдруг больше не придется… И с Марусей моей парой слов переброситься.

— Мария здесь. Сидит на флагмане, ждет.

— Тогда давай…

Семен Петрович переключил связь на командирскую каюту.

— Привет, деточка. Я соскучился.

— Здравствуй, — тихо ответила Маруся.

Она была в госпитальном халате и шароварах, хотя явно успела бы переодеться после дежурства. Это плохой знак. Любимая смотрела на Петра большими печальными глазами, и ему стало не по себе. «Уходить, что ли, собралась?»

— Ты теперь большой начальник, — сказала девушка.

— Ха-ха, — невеселым голосом произнес кавторанг. — Самой не смешно?

— Не спорь со мной, — упрямо произнесла Маруся. — Изволь дослушать.

— Ну, хорошо, — подчинился Сухов. На самом деле он не ждал от ее слов ничего хорошего.

— Теперь ты — вождь нации, и очень скоро бросишь простую медсестру. Даже если еще будешь любить меня, тебя вынудят это сделать…

— Кто сказал тебе эту глупость?

— Не перебивай! — воскликнула Маруся. — У вождя должна быть достойная подруга. Медсестра с Малайи — никудышный выбор. Ей подыщут замену.

— Если кто-то попробует подыскать мне другую, тотчас спишу на берег — любого, не глядя на чины. Космосом клянусь — бескрайним и всемогущим, — на полном серьезе отвечал Петр. — И больше желающих не будет. Ты веришь мне?

— Я верю только тебе и начальнику госпиталя, — негромко произнесла девушка.

— Вот и хорошо…




Военный Совет вооруженных сил Российской империи — звучит грозно, но на деле это дюжина старших офицеров, которые взвалили на себя ответственность за судьбы нового государства и полумиллиарда его жителей.

Военный Совет включал командование Флотом, береговой обороной и морской пехотой, а также начальника Генерального штаба, начальников флотской разведки и контрразведки, министров внутренних дел и чрезвычайных ситуаций. Входили в него и командиры трех эскадр. Сейчас из трех «комэсков» в наличии был лишь кавторанг Сухов. Разумеется, в Совет по должности входил и председатель Имперского Совета. Так что Петр Иванович Сухов был един в двух лицах и обладал двумя голосами.

Военный Совет, несмотря на предложение Ригерта, заседал не в Брюсселе — в хорошо оснащенном и охраняемом здании Главного штаба Первого сектора, а в Москве — в просторном дворце бывшего Министерства обороны Российской Федерации. До недавнего времени тут размещались штаб-квартира общества «Русский ветеран» и музей обороны Москвы. Была ведь не только битва под Москвой в одна тысяча девятьсот сорок первом, но и осада города ханьскими ополченцами в конце двадцать первого века.

Огромный кабинет, где заседал Военный Совет, был надежно защищен от прослушивания и подглядывания. Окна здесь отсутствовали, потолок и стены обшиты пузырчатым керамопластиком, на пол постелен тусклый ковер с высоченным ворсом. Наверняка этот ворс тоже защищал от юнитских шпионов и диверсантов.

За длинным столом из мореного дуба сидели насупленные члены Военного Совета. На голой столешнице лежали звездные карты, стояли граненые стаканы и хрустальные графины с водой.

На стенной экран вывели кадры из тахионной шифровки, посланной из района Синей Петли. Прежде чем исчезнуть во вспышке аннигиляции, робот-разведчик успел передать на Старую Землю несколько драгоценных кадров. Неподалеку от густого облака на месте взорванной звезды Альберта из гиперпространства один за другим возникали огромные боевые корабли.

При внимательном рассмотрении их можно было узнать: линкоры «Маракайбо» и «Триполи», астроматки «Калькутта» и «Гуанчжоу», тяжелые крейсеры «Кальяри» и «Эль-Кувейт», легкие крейсеры «Антофагаста» и «Гетеборг»… Это заканчивал очередной скачок Седьмой флот ВКС ООН. Эскадры двигались параллельными курсами: Черная под командой контр-адмирала Ким Ге Муна, Белая — под командой контрадмирала Санчеса-Викариа, Синяя — вице-адмирала Мбанданаике, Красная — контр-адмирала Абдул-Гафара. Командующий Седьмым флотом адмирал Паризьон находился на флагмане — линкоре «Брест» в середине каре кильватерных колонн.

Командующий российским Флотом контр-адмирал Выготский, который сидел во главе стола, пояснил для туго соображающих:

— Седьмой флот юнитов в составе четырех эскадр полным ходом движется сюда. Ориентировочное время прибытия — послезавтра в полдень. Встретить врага на дальних подступах к Земле мы можем, но остановить его не представляется возможным. — Помолчал немного, затем сказал хрипло: — Прошу высказываться, господа.

— А другие флоты? — осведомился кавторанг Сухов.

Каперанг Корбут, бывший заместитель начальника разведки Шестого флота, а ныне начальник флотской разведки Российской империи, потер подбородок и откашлялся.

— Согласно оперативным данным, три других флота юнитов остаются в районах дислокации. На хаарском фронте идет разведка боем. — Он говорил медленно, набираясь уверенности с каждым следующим словом. — Вам мало Седьмого?

Петр Сухов этот выпад проигнорировал.

— Стратегическая ситуация такова, — заговорил начальник Генерального штаба каперанг Сергеев-Спасский. Бледное лицо его покрылось красными пятнами. — Даже если мы соберем к Старой Земле все наличные корабли и отбуксируем сюда все орбитальные батареи, у противника останется значительное преимущество. Вдобавок это будет означать потерю остальной территории, всех наших планет с военной инфраструктурой и десятью миллионами резервистов.

— Что вы предлагаете, Герман Оскарович? — спросил Выготский.

Сергеев-Спасский ответил не сразу:

— Пока ничего…

— Я знаю единственно верное решение, — веско проговорил полковник Ригерт — начальник контрразведки Флота. — Но его следует выстрадать. Обсудить все возможные варианты и распроститься с иллюзиями. Сейчас от моих слов будет один вред. — И верно, до конца заседания Порфирий Петрович не проронил ни слова.

Выслушав столь странное выступление, члены Военного Совета переглянулись. Сухов же глядел на контрразведчика, пытаясь понять, что за игру тот ведет. Петр не сомневался, что в рукаве Ригерт прячет козыри — хаарские артефакты. Военмор хорошо помнил ряды закрытых покрывалами столов в подземном бункере. Что там лежало? Сушеные трупики хаарцев или оружие, способное испепелить Млечный Путь?

Самое время достать очередной козырь и кинуть на сукно. Ан нет. Ригерт делал вид, что рукава его пусты, и Землю придется сдать. Сухов не стал при всех спрашивать Порфирия Петровича об артефактах. Кто его знает: а вдруг полковник чист и не ведет никакой игры? Но что-то подсказывало Петру: Ригерт плетет свою паутину, как матерый паук-крестовик.

— Надо встретить корабли авангарда на выходе из очередного прыжка. Мы пошлем сотню брандеров с Малыми Докторами. Если хотя бы десяток сумеют прорваться в зону поражения, Паризьон дрогнет и повернет назад, — уверенно предложил полковник Клячин, министр по чрезвычайным ситуациям. Раньше он возглавлял пожарную службу Восточно-Европейского дистрикта. — Если мы спалим десяток ударных кораблей, у адмирала взыграет очко.

Большой Доктор — это генератор вырожденного пространства, а Малый Доктор — всего лишь контейнер с таким «неправильным» пространством, своего рода мирозданческий фугас с небольшим радиусом действия.

— Господин министр, — презрительно скривил губы Сергеев-Спасский. — В своем блестящем плане вы не учли одну немаловажную деталь: мы не умеем точно определять конечную точку гиперпрыжка. Брандеры наверняка окажутся в тысячах километров от юнитского авангарда. У юнитов будет достаточно времени, чтобы расстрелять наши кораблики, как в тире. Мы впустую потеряем ценнейшие боеприпасы, «галоши» и, главное, лучших людей.

Анатолий Клячин насупился. Он уже ругал себя за то, что сдуру полез во флотские дела, в которых не смыслит.

— Впрочем, атака брандеров может иметь смысл на околоземной орбите, — продолжал Сергеев-Спасский. — Вы готовы повести за собой смертников?

— Разумеется, — нахмурив брови, ответил министр. — Странный вопрос.

— Прошу прощения за резкость, Анатолий Жерарович, — извинился начальник Генштаба.

— Еще предложения, — попытался растормошить мрачных офицеров контр-адмирал Выготский.

С места поднялся командующий береговой обороной полковник Марушкин-Зорге. Это был старый вояка с искусственными глазами и следами лазерных ожогов на лице. Почему-то он не стал делать пластику.

— Я предлагаю не мудрствовать, растрачивая драгоценное время, а действовать по учебнику. Вспомните, господа, как организуется планетарная оборона. Хорошая традиция лучше плохой новации…

Традиционный прием космической обороны — заманить вражеский флот как можно ближе к хорошо защищенной планете, под огонь орбитальных крепостей и зенитных батарей, расположенных на поверхности планеты, на спутниках и орбитальных платформах. Это как минимум вдвое усилило бы огневую мощь Второй русской эскадры. Соотношение сил оказалось бы не столь катастрофическим, и наша агония могла затянуться.

Правда, активная оборона Старой Земли приведет к массированным обстрелам и бомбардировкам ее зенитных батарей. А Праматерью человечества рисковать нельзя. Ракеты с термоядерными боеголовками и лучевые удары разрушат атмосферу, вскипятят океаны. Даже если так далеко не зайдет, все равно погибнут миллионы людей, и жизнь на планете станет тяжелым испытанием для ее уцелевших граждан.

Значит, Второй эскадре следует занять невыгодные позиции и встретить юнитский флот в открытом космосе. Это самоубийство. Ну а вслед за тем, как погибнет последний русский корабль, Старая Земля будет захвачена врагом. Так зачем же впустую гробить те немногие корабли, что у нас есть?

И вот после долгих, яростных споров осталось единственное решение, которое должен был обсудить Военный Совет. Решение чудовищное с точки зрения политики, но стратегически единственно верное — то самое, что изначально подразумевал полковник Ригерт.

— Старую Землю придется сдать, — объявил командующий флотом контр-адмирал Выготский. — Нам не впервой сдавать свою столицу. Москву отдавали четырежды: татарам, полякам, французам и ханьцам.

— Но тогда русская армия имела возможность для маневра, — возразил командующий бригадой морской пехоты полковник Селиверстов. — Позади оставалась половина страны со стратегическими ресурсами. Там можно было собраться с силами, перегруппироваться, чтобы начать контрнаступление. А сейчас речь идет о целой планете. Эвакуировать население Земли невозможно. Мы потеряем верфи, оружейные заводы, склады Резерва Главного Командования. Их придется уничтожить либо подарить юнитам. Мы отдаем врагу самое дорогое, что у нас есть, и остаемся с горсткой кораблей, испуганно мечущихся по Галактике. По сути, мы идем путем барона Врангеля, который покинул Крым в одна тысяча девятьсот двадцатом. И что: вернулся он в Россию победителем? Он даже в гробу в нее не вернулся!

«Исторический опыт Кутузова по сдаче Москвы вселяет надежду, — думал Сухов, слушая Селиверстова. — Когда-нибудь мы станем сильнее, разгромим юнитские флоты и победоносно возвратимся на родную планету… Полная чушь! Отступив сейчас, мы утратим политическое и моральное преимущество, лишимся людских резервов и нашей единственной промышленной базы. Мы уподобимся скрывающимся в горах моджахедам, которые ведут партизанскую войну десятилетиями, но победить в ней не могут никогда».

— А вы что скажете, Петр Иванович? — спросил Сергеев-Спасский.

Ему казалось, что он знает позицию Сухова, но не спросить контр-адмирал не мог. Кавторанг долго отмалчивался, но озвучить свою позицию должен каждый из участников. Тем более что Петр был не просто командующим эскадрой, а номинальным руководителем российского государства.

Кавторангу особо нечего было сказать. «Я — против!» Это не аргумент. Необходимо прорывное решение. Спасительное решение. Но его нет. Нет ни у кого.

— Господа офицеры! Вы бросаетесь из одной крайности в другую. Кто еще недавно предлагал оставить все наши планеты и сосредоточить силы на Старой Земле? Разве не вы? А теперь вы готовы сдать Землю и рассыпаться по Галактике. О чем это говорит? О панике, в которую вы впали. В таком настроении победить нельзя — будь у нас даже в десять раз больше кораблей.

Петр Иванович перевел дыхание. Члены Совета пристально смотрели на него. Одни, похоже, ждали от него чуда. Другие — какой-нибудь чепухи.

— Оборонять Землю и погубить эскадру — откровенная глупость, — продолжал говорить он, сам еще не зная, чем закончит свое выступление. — Сдать Старую Землю — преступление. Пока я не вижу выхода. Согласно кодексу офицерской чести, всем нам следовало бы сейчас застрелиться. И тем самым трусливо переложить ответственность на чужие плечи. Этот путь не для нас… Вот что я прошу вас сделать: учитывая тупиковую ситуацию, сейчас не стоит принимать окончательное решение. У нас имеются еще одни сутки. Разойдемся по домам и подумаем как следует. Пусть лопнут или закипят мозги, но нам придется найти выход. Тем временем надо подготовить эвакуацию правительства и складов оружия. Вот такое мое предложение.

В зале ненадолго воцарилась тишина. Офицеры и адмирал переглядывались или смотрели на стены и потолок.

— Интересное мнение… — пробормотал Сергеев-Спасский. — Однако мозги наши уже лопнули от напряжения. И безо всякого толку. Эксперты из Академии наук тоже ничем не помогли. И полковник Ригерт, похоже, исчерпал список хаарских чудес. Жаль, коротковат оказался список… Терять время нельзя. Прошу голосовать, господа.




Решение оставить Старую Землю приняли большинством в три голоса, но Сухов не хотел ему подчиняться. Необходимо было придумать способ, как спасти Родину.

На выходе из зала Сухов дождался Ригерта.

— Разговор есть, — буркнул кавторанг. — Отойдем.

— Хорошо, — с усмешкой согласился контрразведчик.

Они прошли мимо усиленного поста охраны и пошагали по длинному коридору.

— Как Маруся поживает, как отец? — осведомился полковник.

— Вашими молитвами.

Остановились у окна, ведущего во двор. Оно было бронировано и снабжено защитой от подслушивания. На подоконнике стояли два горшка с цветущей геранью.

— Спрашивайте, Петр Иванович. Да и поеду я домой — жена приготовила ужин, сидит, ждет. И дети папу заждались.

— Зачем вы показали мне актовый зал? — заговорил Петр. — Похоже, я один из всего Военного Совета знаю, что начальник контрразведки, глядя нам в глаза, врет и тем самым приговаривает родную планету.

Ригерт слушал военмора, почесывая пальцем бакенбард.

— Актовый зал… — задумчиво произнес полковник. — Я показал его вам, чтобы вы, Петр Иванович, твердо знали, что у меня нет от вас ни-ка-ких тайн.

— В какую игру вы играете, Порфирий Петрович?

— Я всего-навсего хотел заставить нашу верхушку думать. Думать головой. Чтобы она решала задачи напряжением собственного ума, а не всегдашним российским упованием на чудо. На авось. В нашем случае чуда ждут от вашего покорного слуги, который якобы сидит на груде хаарских волшебных палочек, магических шаров и философских камней.

— А если верхушка ничего не придумает?

— Тогда… — контрразведчик оборвал фразу и сказал совсем другое: — Зачем нам победа, если лучшие из лучших — тупые служаки? Мы строим государство профессионалов или чугунных задниц?

Порфирий Петрович оседлал любимого конька. Гремучая смесь двух «Д»: диалектики и демагогии. Разговор утратил смысл.




Крейсер «Могилёв» стоял на банке на высокой орбите. Спешно залатанный после недавнего боя, с пополненным на скорую руку экипажем. Этот бой в районе Большой и Малой Карибы дорого обошелся кораблю: флагман Второй эскадры потерял убитыми и ранеными четверть личного состава и треть боевой мощи.

На Старой Земле были организованы ускоренные курсы подготовки военморов для пополнения экипажей. Преподаватели и инструкторы перешли на казарменное положение, но при нынешнем уровне потерь решительно не успевали обучить военных моряков. Качество подготовки падало с каждым новым выпуском.

Старушка-Земля уютно светила обширным белоголубым боком в корабельные иллюминаторы. Дежурный офицер отдал рапорт. Происшествий нет. Нет — и не будет. Сдача Старой Земли — не происшествие…

Сухов добрался до своей каюты на «Могилёве» в третьем часу ночи — по корабельному, а значит, по московскому времени. Закрыл дверь, огляделся. Все вещи на месте, а будто что-то пропало. «Давненько я здесь не был», — подумал кавторанг.

В последнюю неделю он стал разрешать себе непозволительную роскошь: по три-четыре часа сна каждые сутки. Полудохлый, до бровей накачанный стимуляторами стратег — хуже предателя. Сухову удавалось прикорнуть то в своем роскошном кабинете в Белом доме, то на кожаном диванчике в штаб-квартире контрразведки Флота в Брюсселе, то в гостевой комнате Главного штаба, то в командирской каюте на борту астроматки «Кандалакша», где был обустроен Оперативный штаб Флота.

А Петр Иванович любил спать на своей койке. Оказывается, он уже начал забывать, что это такое — собственная флотская койка, которая знает каждый изгиб тела своего владельца. Койка, которая безгранично предана хозяину, ведь любить и всячески ублажать его требует заводская программа.

Военмор снял форму и забрался под одеяло. Койка зафиксировала его ремнями — на случай внезапного старта или утраты тяготения. Сделала она это очень бережно, почти неощутимо. Пуховая подушка приняла форму головы. Она была напичкана сенсорами и чипами — как и матрац.

Петр моментально заснул. Он просто не мог не заснуть в столь приятном обществе.

…Сухов сидел в командной рубке, перед пультом управления огнем. «Черт подери! Опять дежурство. А так хотелось вздремнуть».

Рубка была пуста. Вопиющий непорядок, но Сухова это не удивило и не насторожило. А потом вдруг оказалось, что рядом с ним у пульта сидел какой-то человек в мягком скафандре без опознавательных знаков, с откинутым на спину матовым шлемом. Он был знаком Петру, хотя кавторанг понятия не имел, как его зовут, но точно знал: гость не опасен.

— У тебя есть одно желание, — не разжимая тонких губ, беззвучно произнес тот.

Череп, верхняя губа, щеки и подбородок гостя казались гладко выбритыми. Лицо было неподвижно, и только в темных глазах обнаружилась жизнь — там светилась усмешка.

— У меня много желаний, — ответил кавторанг. — И главное из них…

— Нет, — перебил гость. — Победу в войне тебе придется добывать самому. Это долгая история. С низкой, но отличной от нуля вероятностью успеха. Я же выполняю только разовые, конкретные желания. Те, что не противоречат законам физики и природе вещей. Подумай, чего ты сейчас хочешь больше всего.

Петр задумался. Вроде бы он понял знакомого незнакомца. И поверил, что тот действительно может исполнить самое несбыточное желание.

— Я хочу вывести планету из-под удара. На несколько дней. Мне нужно спрятать планету без вреда для ее жителей. Такое вот простое и конкретное желание, — усмехнулся он.

— Выходит, я сам себя загнал в ловушку! — Всплеснул руками незнакомец.

— Уйдешь в кусты? — осведомился Сухов. — Тогда проваливай.

— Не могу, раз обещал. Насколько это срочно?

— Послезавтра днем.

Итак, Петр нашел ответ во сне. Бред сумасшедшего? Лучше бред, чем капитуляция.

Ранним утром Сухов позвонил начальнику Генерального штаба каперангу Сергееву-Спасскому и договорился о немедленной встрече. Подлетел на глайдере прямо к его дому. Двухэтажный каменный особняк еще совсем недавно принадлежал коменданту Кремля.

Каперанг был одет в тренировочный костюм и кроссовки — вроде как вышел на пробежку. Выглядел каперанг хуже некуда — за ночь постарел лет на пять. Морщины бороздили его лицо, вокруг глаз — черные круги.

— Доброе утро, Петр Иванович, — поздоровался Сергеев-Спасский.

— Доброе, Герман Оскарович, — ответил кавторанг.

Уселись на деревянной скамеечке на садовой лужайке. Неподалеку стояла беседка с резными колоннами и балясинами, но командующий Второй эскадрой подумал, что там проще организовать прослушку.

— Вы решили задачку?

— Я не буду сдавать Землю, — объявил Петр Сухов. — И не пытайтесь меня отговорить. Потом за невыполнение боевого приказа можете снять меня с должности, разжаловать и отдать под трибунал. А пока вам придется выполнять мои команды.

— Вы собираетесь ввести меня в курс?

— Так точно.

Выслушав кавторанга, Сергеев-Спасский долго молчал, потом произнес:

— Это очень рискованная операция. Мы можем потерять ВСЁ.

Голос каперанга был мрачен. Его вымотали непрерывные двухнедельные бои, хотя сам Герман Оскарович и не принимал в них непосредственного участия — если не считать штурм московского Кремля в первый день мятежа. В глубине души он уже смирился с нашим поражением. Он не боялся смерти — успел попрощаться с жизнью прежде, чем сказал Ригерту «да».

— Все, кроме чести, — ответил Петр.

— Ради бога, не сотрясайте воздух, — взмолился начальник Генштаба. — Вам не жалко полмиллиарда землян? Так у них без единого выстрела сменится власть. И только-то. А ваш план погубит их всех. И сразу.

— Без выстрела, говорите?.. Активным участникам пощады не будет. Ну да, расстреляют тысяч двадцать или тридцать — цена небольшая. Мы-то с вами — не в счет, мы знали, на что шли. А вот весь цвет русского офицерства вырубят под корень — впрочем, какое вам до этого дело?..

— Хватит меня агитировать, — выцедил Сергеев-Спасский. — Я согласен.




Двадцать юнитских гипертральщиков под прикрытием главных сил Седьмого флота, не встречая сопротивления, неспешно расчищали подступы к Старой Земле. Они пробивали четыре коридора в огромной сфере, состоящей из многих тысяч гипермин. Десятки земных кораблей устанавливали их в течение недели, опустошив все минные склады на планете.

Сухов даже не пытался вывести русские корабли в гиперпространство и вступить в бой. Соотношение сил было один к пяти. Угробить в бессмысленной бойне все боеспособные корабли — не проблема. Куда сложнее удержать экипажи и их командиров от самоубийственной атаки. С криками «ура» военморы готовы бросить свои «лоханки» под огонь главного калибра юнитских линкоров и с гордо поднятой головой испариться при взрыве реакторов…

Военморам погибать запретили, и только один из командиров — старший лейтенант Максим Драчев, что командовал фрегатом «Тикси», нарушив приказ, ринулся в бой. Не выдержал напряжения момента, от отчаяния потерял голову — объяснения его поступку найти можно. Оправдания — нет.

Призывы Сухова прекратить атаку и вернуться в строй командир фрегата пропустил мимо ушей. Быть может, он вовсе отключил связь. Драчев мчал свой «Тикси» в лоб одной из кильватерных колонн юнитов. Экипаж не попытался или не сумел его остановить.

Антипротонный залп с линкора «Триполи» буквально испарил русский корабль. Кончено…

— Славной смерти захотелось?! — ревел кавторанг Сухов по радиоканалу, адресуя свой гнев не старлею Драчеву, который был уже на пути в Чистилище, а всем командирам оставшихся кораблей. — Славы посмертной? Нет ничего славного в самоубийстве! Сдаться врагу гордость не позволяет? Так не сдавайтесь! Но и погибать беспутно не смейте! Сдохнуть без пользы — это не гордость. Это глупость несусветная. А глупость сейчас равна предательству.

— Но, господин кавторанг!.. Петр Иванович! — срывающимся голосом прокричал в ответ командир крейсера «Североморск» капитан третьего ранга Бахарев. — Нет же сил смотреть, как эти гады подбираются шаг за шагом… Мы должны ударить! Сделать хоть что-нибудь!

— Атаковать противника не дозволяю! — рявкнул Сухов, а сам тем временем выслушивал негромкие, но очень вразумительные отчеты о подготовке флотилии брандеров. — Будете терпеть, пока не придет ваше время. И тогда вы получите боевой приказ и пойдете драться за Отчизну. А пока терпите — вы же мужики, офицеры, хрен вас раздери, а не истеричные бабы! Не можешь терпеть — закуси губу до крови, вцепись зубами в кортик — и молчи, черт тебя!.. Конец связи.

Теперь Петр Сухов мог спокойно руководить операцией.

Он держал свой штаб на «Кандалакше». Именно туда стекались все сообщения со Старой Земли, где тысячи специалистов трудились сейчас на пределе человеческих возможностей.

Командующий Второй русской эскадрой торопил людей, ведь резерв времени таял, как сливочное масло на солнцепеке. Юниты неотвратимо надвигались. «Русские печки» не успевали к сроку — хоть ты тресни!




Итак, объект главного удара юнитов — Старая Земля. Молниеносно снять все четыре эскадры Седьмого флота с хаарского фронта и, пока враг не разобрался, не поверил в такую авантюру, перебросить к Земле. Там собрать ударные корабли в кулак и жахнуть со всей силы. А потом столь же быстро вернуть корабли на прежние позиции. Просто как день.

Если разгромить мятежников не удастся, можно под шумок сбросить на Старую Землю Большого Доктора. Ну и плевать, что это наша праматерь — тотальная война все спишет.

К бывшей метрополии объединенного человечества с четырех сторон выходили в кильватерных колоннах крейсера и линкоры — один за другим, как на параде. Это было величественное зрелище. Даже для русского глаза, которому ненавистно все юнитское.

Выходили из гиперпространственного небытия в межзвездную бездну, наполненную понятной и привычной пустотой. В евклидово пространство, где царствуют не законы «новой физики», а элементарный здравый смысл. Выходили, чтобы уничтожить все живое.

Русские корабли по-прежнему висели в околоземном пространстве, не пытаясь атаковать надвигающиеся юнитские эскадры. А вот вокруг Старой Земли началась непонятная суета: сотни маленьких суденышек суетливо выстраивались в самую экономичную геометрическую фигуру — сферу.

А потом стало происходить невозможное. Огромная планета, бело-голубой геоид диаметром более двенадцати тысяч километров, медленно растворялась в черноте космоса. Это было хорошо видно на обзорных экранах и в иллюминаторах боевых кораблей. Старая Земля уходила из нашего мира, из обычного пространства. И в конце концов исчезла из поля зрения людей, радаров, фотоумножителей и телескопов.

Командующий Седьмым флотом Паризьон оцепенело глядел на опустевшее звездное небо. Объект атаки растворился без следа. Он не верил своим глазам — победа уплыла из рук, и ничего было не сделать. Русские в очередной раз сумели улизнуть, перехитрить Адмиралтейство, подставить лично его, адмирала Жан-Пьера Паризьона…




Идея Сухова заключалась в том, чтобы вывести Старую Землю из-под удара. Сделать ее на время невидимой и неслышимой. Даже если каким-то чудом удалось бы перебросить планету через гипер, флот противника тотчас прыгнул в том же направлении и Земля снова очутилась бы под ударом. Отсрочка нападения не превысит получаса. Значит, этот маневр — бессмысленная трата титанических усилий и огромного количества энергии. Нужно было найти принципиально иное решение. Такое, о котором даже помыслить не могли юнитские аналитики. И кавторанг его нашел.

Сначала Петр Сухов провел генеральную репетицию. Он отправился на орбитальную станцию, к ней подошли несколько брандеров, окружили со всех сторон и включили Малых Докторов… Выдавить из нашего мира станцию куда проще, чем целую планету.

Правда, контр-адмирал Выготский был непреклонен и первой в мир иной отправилась морская свинка его адъютанта — искать подопытных крыс или собак было некогда.

Генераторы вырожденного пространства, которые принято называть Большими Докторами, на сей раз были запущены в режиме медленного преобразования. Вместо того чтобы изменить мировые константы так, что сложноорганизованная материя немедленно распадется, они в течение многих часов небольшими порциями производили вырожденное пространство, которое можно капсулировать в Малых Докторах — про запас.

Через двадцать семь минут после своего исчезновения из небытия космическая баржа-автомат возвратилась в подлунный мир. На ее капитанском мостике стоял титанитовый контейнер для переноски животных. Флотские механики проверили судно, военноврачебная комиссия — героическую свинку. Настало время отправляться в никуда Петру Ивановичу Сухову. Вместе с ним убыл адъютант Спиваков, который едва не силком заставил кавторанга взять его с собой.

Разумеется, Сухову не дали бы рисковать жизнью, если бы не помощь влиятельных людей. Церемония отправки была обставлена с суровой торжественностью военного времени. Срочно вызванная Ригертом группа проверенных репортеров засняла с катера, как председатель Имперского Совета, подвергаясь смертельному риску, проверял на себе самом безопасность предстоящей операции. Полковник решил, что этот репортаж сильно укрепит авторитет лично Петра Сухова и всего Имперского Совета.

Связи с исчезнувшей орбитальной станцией не было. Репортеры терпеливо дожидались возвращения кавторанга. И дождались… Сухов и Спиваков вернулись в наш мир через два с половиной часа — целые и невредимые.

После съемок репортеров сытно накормили и напоили, а потом взяли под усиленную охрану. До последней минуты их не отпускали на Землю, чтобы избежать утечки информации.

Тем временем на Старой Земле вовсю кипела работа. Десятки термоядерных станций работали на пределе мощности, обеспечивая энергией Больших Докторов. Ради этого пришлось на сутки остановить все энергоемкие производства на Старой Земле, включая титанитовые конвертеры и матричные синтезаторы, — иначе генераторам вырожденного пространства не хватило бы тераджоулей. Но за спасение планеты эта цена невелика.

Кавторангу Сухову потребовались сотни «галош» — мелких и безоружных, но достаточно ходких и маневренных суденышек. На Старой Земле оставалось полным-полно космического старья — летательных аппаратов, копившихся на складах и в ангарах едва не с первых лет космической эры. Теперь главное было — отделить живые посудины от явной рухляди, подлатать и опробовать их, а также убедиться, что экипажи готовы рискнуть собой ради спасения Родины.

Малые Доктора (небольшие контейнеры с вырожденным пространством) поместили в эти «галоши».

Одна тысяча двадцать четыре суденышка были направлены в расчетные точки околоземного пространства. Его заранее очистили от любых космических объектов. Те же спутники или орбитальные станции, что не удалось или не имело смысла спускать на поверхность Старой Земли, оказались приговорены к расстрелу — как и весь космический мусор. Ничто не должно помешать «галошам» выполнить свою работу.

В операции участвовали пять тысяч моряков. Все пилоты и механики, без кого можно было обойтись во время операции, остались на планете. Зачем рисковать людьми?

Кораблики, ведомые опытными капитанами, подрабатывали слабенькими плазменными движками, корректируя свое положение. Дальше настал момент перевести «галоши» в режим автопилотирования. Их малочисленные команды спешно эвакуировались: усевшись в спасательные средства, они устремились к кораблям Второй эскадры.

Кавторанг Сухов пообещал всем штатским морякам, кто не хочет сдаваться в плен, взять их на боевые корабли и уйти вместе с ними. Времени у моряков было в обрез. Расчет был на растерянность, которая охватит юнитов, когда они обнаружат, что планета исчезла.

Контейнеры должны были приоткрыться строго одновременно. Обычное пространство следует «переваривать» в медленном — «тающем» режиме. Разумеется, полной синхронности при таком количестве судов добиться невозможно, но технология допускает определенный люфт.

Процесс ускорялся. Оптические изображения одной тысячи двадцати четырех суденышек стали мерцать на экранах, запульсировали все сильнее. Потом «галоши» начали распадаться на фрагменты, те — на молекулы, на атомы, на элементарные частицы…

Боевые корабли Второй эскадры и подвалившие к ним спасательные шлюпки находились за пределами зоны поражения, но все же их потрепала пространственная буря. По вакууму, словно по обычному морю, гуляли волны. Хотя трепка эта была видна лишь стороннему наблюдателю. Экипажи, попавшие в шторм, ничего не чувствовали, ведь внутри каждой волны пространство оставалось неизменным.

Тонкая кожура вырожденного пространства, окружившая Старую Землю, не просто отгородила планету от юнитского флота. Она как бы оторвала материнскую планету от Солнечной системы, от всего Млечного Пути и в конечном счете выдавила ее из евклидова пространства. Уйдя из нашего пространства, но не добравшись до гипера, Земля очутилась где-то в междумирье.

— Она вернется? — во второй раз за короткое время спросил Петра старпом.

Это был каплейт Артем Пирожников, бывший начальник БЧ-один на легком крейсере «Кардифф».

— Должна, — буркнул кавторанг.

Маленькие суденышки, отправившие нашу планету за грань мира, распались на элементарные частицы. Изображение Старой Земли, в отличие от «галош», не дрожало. Планета медленно таяла на экранах и наконец полностью исчезла. А неприкаянная спутница ее как ни в чем не бывало продолжала вращаться вокруг пустого места. Кавторангу некогда было узнавать, что о таком феномене говорят астрофизики. Он окончательно успокоился: если Луна продолжает служить своей исчезнувшей хозяйке, значит, старушка-Земля непременно вернется.

— А что сейчас там, на поверхности? — продолжал донимать вопросами Пирожников. — Летят небось вверх тормашками — без силы тяжести…

— С силой тяжести все в порядке. Земля по-прежнему имеет массу, вращается вокруг своей оси и вокруг солнца.

— Но солнце здесь, а Земли не видно.

— Я не знаю тонкостей, Артем Ильич. Я не физик. Да и вряд ли они что-то нам объяснят. Это за пределами современных знаний… Как бы там ни было, гравитационное поле сохраняется.

— И что видят земляне, если солнце исчезло? Там вечная ночь?

— Небо переливается всеми цветами радуги и сияет — красота неописуемая… Вы уже связались с Москвой? — Петр знал ситуацию со связью, но пытался спастись от вопросов.

Находясь на орбитальной станции, Петр Сухов и Аристарх Спиваков видели весь процесс своими глазами и снимали на видеокамеры скафандров. Там были установлены десятки приборов: от магнитометра до люксометра. Ученым будет чем заняться на досуге.

— А-а… — Каплейт был сбит с толку. Потом приказал: — Связь с Главным штабом!

Радист вызвал Землю. Связи не было. Начальник БЧ-четыре послал в Штаб тахионную депешу. Ответа не последовало.

— Ничего нет, Петр Иванович, — потерянно произнес старпом.

— Вот и хорошо, — ответил Сухов. — Как и должно быть…

Он был почти уверен, что Старая Земля через некоторое время вернется в наше пространство-время, ведь посыл, изгнавший ее отсюда, слишком слаб и кратковремен. Планета проявится, как изображение на древней фотопластинке. И все вернется на орбиты своя. Будто и не было этого ловкого маневра, поломавшего привычные законы физики.

— Подбор спасательных средств закончен, — радостно доложил дежурный офицер.

Ни один штатский моряк не попадет в руки врага — и это здорово.

— Уходим! — отдал Сухов долгожданный приказ.

Корабли Второй эскадры дружно ушли в гипер, направляясь к Малайе на соединение с Эскадрой Номер Раз.




Глава шестая

Ленский расстрел


После отражения русских атак в трех секторах Адмиралтейство было уверено, что изменившаяся стратегическая ситуация вынудит неуемных русских хотя бы на время перейти к обороне. Мало кто из юнитских адмиралов верил, что, несмотря на всю свою безрассудность и нелогичность, проклятые мятежники осмелятся снова перейти в решительное наступление. Наверняка попытаются закрепиться на уже захваченных планетах, создавая глубокоэшелонированную оборону, которая необходима для ведения длительной позиционной войны.

Неудачное нападение Седьмого флота на Старую Землю не смогло поколебать эту уверенность, ведь русские лишь пассивно оборонялись, предпочитая отступать перед превосходящими силами противника.

Юниты опять просчитались. Для русских единственный шанс победить в неравной борьбе — неожиданно атаковать противника во всех точках. Молниеносно. С бешеной яростью. Вопреки всему. Лучшая оборона — это нападение. Тем более если ты, по существу, находишься во вражьем тылу.

Седьмой флот не стал преследовать Вторую русскую эскадру. Адмирал Паризьон не пытался овладеть Малайей. Не добившись своих целей у Старой Земли, он поспешил вернуться на прежние позиции. Ведь хаарцы в любой момент могли обнаружить открытый фронт и нанести удар. Выказав нерешительность, сильно отдающую слабостью, юниты сами подтолкнули русских к активным действиям.




Прибыв на Малайю, кавторанг Петр Иванович Сухов немедленно приступил к действиям. Создал мощный кулак из восьми ударных кораблей Второй эскадры и приказал атаковать юнитов в районе Зеленой Лампы. Там на нескольких астероидах и искусственной планете располагалась перевалочная база Четвертого флота, где хранились стратегические запасы топлива и вооружений ВКС ООН.

До сих пор командующий Второй русской эскадрой берег с таким трудом захваченные у юнитов линкоры и крейсеры Восьмого флота. Он ждал, пока для них наберут и получше натренируют экипажи. Надеялся, что новобранцы сплотятся на тактических учениях и боевых стрельбах, командиры отсеют случайных людей… Теперь пришло время пустить могучие корабли в бой.

Одновременно кавторанг решил нанести серию отвлекающих ударов в дальних секторах Млечного Пути. Один из отрядов возглавит лично председатель Имперского Совета Петр Иванович Сухов. Двумя другими, сформированными из кораблей Первой эскадры, руководили капитан третьего ранга Семен Бульбиев и Олег Пестуновский — бывший начальник БЧ-два крейсера «Хоккайдо».

Сухов по-прежнему водил в бой крейсер со звучным названием «Могилёв». Впрочем, он был почти уверен: такое название до добра не доведет. Рано или поздно придется идти на дно…




Вместе с «Могилёвом» в операции участвовали корвет «Борисоглебск» и средний десантник «Коломяги», рассчитанный на транспортировку полубригады морской пехоты и тридцати двух десантных катеров.

Операция началась успешно. Три боевых корабля Второй русской эскадры угнали юнитские транспорты с титановой рудой, плутонием и другим высокообогащенным сырьем прямо из космопорта планеты Дафур. Кроме того, в соседней Солнечной системе у горнорудной планеты Арес-2 была захвачена «плавучая» термоядерная электростанция и контейнеровоз с запчастями для бесценных матричных синтезаторов. И вот уже русские вели за собой целый караван судов.

На «Коломягах» оставался лишь флотский экипаж и два взвода морпехов. Почти все десантные катера были пристыкованы к транспортам. Морская пехота брала на абордаж сухогрузы и контейнеровозы, а затем морпехи остались на захваченных транспортах — следить, чтобы их экипажи не баловали.

Отряд в составе трех юнитских фрегатов поджидал русских на выходе из очередного прыжка — на дальних подступах к Старой Земле, в двух астрономических единицах от кислородной планеты Лена.

При виде крейсера «Могилёв» юнитский отряд бросился врассыпную. Преследовать фрегаты, бросив на произвол судьбы транспорты с ценным грузом, было нельзя, и кавторанг Сухов скомандовал: «Следуем прежним курсом».

Однако фрегаты не собирались ударяться в бегство и уходить в гипер. Они развернулись и пошли на сближение с конвоем. Под русским огнем они непрерывно маневрировали, пытаясь выманить крейсер и фрегат. Явно хотели подкрасться к беззащитному каравану и отбить хотя бы часть транспортов.

В какой-то момент одному из юнитских фрегатов удалось приблизиться к конвою на расстояние прямого выстрела, и тут русские корабли потеряли ход. Через секунду стало ясно: реакторы одновременно заглохли и у взятых на абордаж транспортов, и у всех трех вражеских фрегатов.

Экстренные попытки запустить реакторы результата не дали. Объяснение было одно: хаарские артефакты имелись не только у Ригерта. Русский отряд попал в засаду. Передовой фрегат юнитов задействовал некую штуковину, по сути, пожертвовав собой.

— Беглый огонь! — приказал кавторанг комендорам «Могилёва» и «Борисоглебска».

Юниты отвечали недружными залпами, вскоре их огневые башни были подавлены. Началась эвакуация личного состава на спасательных шлюпках и ботах. Им дали спокойно уйти.

Командующий Второй русской эскадрой кавторанг Петр Сухов отправил тахионную депешу командующему русским Флотом контр-адмиралу Выготскому. Доложил ситуацию и предупредил, что возможно ее повторение на других театрах военных действий.

Потом Сухов связался по радио с Сергеем Мочаловым, командиром «Борисоглебска», и Мехметом Башировым, командиром «Коломяг».

— Этот бой выигран, но долго праздновать нам не дадут. Готовьтесь встретить абордажные партии.

Вскоре Сухов получил ответ от Выготского:

— Вас понял. Десять минут назад потеряли ход все корабли Бульбиева. В том числе и ваш «Котлин», Петр Иванович. Мне очень жаль. Помощь к вам отправлена. Корвет «Корсаков» и гиперлайнер «Мария Целеста» — для эвакуации личного состава.

— Спасибо, Иннокентий Павлович. Вряд ли они успеют.

И тут из гипера один за другим стали выныривать ударные корабли Шестого флота ВКС ООН, его лучшие силы. Ловушка захлопнулась.




Потеряв ход и возможность маневра, а заодно и искусственную гравитацию, русские корабли превратились в отличные мишени. Но огневые средства они сохранили. Командование юнитов не рассчитывало, что мятежники сдадутся без боя, и все же обратилось к русским по радио:

— Храбрые русские моряки! Я, командующий Шестым флотом адмирал Кобурн, — вещал старик из командно-штабной рубки флагманского корабля — линкора «Нагасаки». — Я — старый моряк и многое в жизни повидал. Выслушайте меня! Я знаю, что вы готовы умереть за Россию. Что вы не боитесь погибнуть в бою. Но боя не будет. Вас ждет безжалостный расстрел. Главным калибром мы сожжем ваши корабли — не спеша, по очереди. Я обращаюсь к господину Сухову. Ко всем русским командирам… Пощадите своих матросов. У них есть жены, дети, старые матери. Матросы — люди подневольные. Они ни в чем не виноваты, и мы отпустим их по домам. Это не мы, а вы послали их воевать с остальным человечеством. Не заставляйте их погибать за ваши идеи. Не хотите сдавать корабли — умрите. Ваше право. Но пусть рядовые матросы покинут борт на спасательных средствах… Я обращаюсь к старшим офицерам! Будьте милосердны! Спасите свои экипажи! Пощадите мальчишек!

Старик Кобурн говорил хорошо. Петр Сухов понимал, что это психологическая атака, но он не мог наплевать на слова юнитов и связался с командирами «Борисоглебска» и «Коломяг». Что они думали — неизвестно, но на словах согласились с его мнением.

Командующий Второй русской эскадрой обратился по корабельной связи, которую по старинной флотской традиции именовали «Каштаном», к собственному экипажу:

— Господа матросы и сержанты крейсера «Могилёв»! Боевые товарищи! Нашему кораблю предстоит последний бой. Я, ваш командир, клянусь… Я не буду на вас в обиде, если вы решите покинуть крейсер и сохранить свою жизнь. Ради жен и детей. Шлюпки — в вашем распоряжении. Даю на размышление три минуты. И еще две на то, чтобы уйти. Через пять минут шлюзовые камеры будут заварены.

— Дайте нам пять минут, — попросил кавторанг Сухов у юнитов.

— Мы ждем, — ответил адмирал Кобурн.

На «Могилеве» желающие выжить заполнили три шлюпки, на «Борисоглебске» — набрались еще на одну. Сухов почему-то надеялся, что с кораблей не уйдет никто. Но с какой, собственно, стати? Многие гражданские еще неделю назад преспокойно жили дома, со своими семьями, нянчили детей и внуков и не помышляли о гражданской войне.

Шлюпки ушли сдаваться. Затем Кобурн приказал атаковать. Ударил в самое слабое звено русского отряда. Два юнитских крейсера приблизились к «Коломягам». Средний десантник завис в хвосте конвоя — далековато от крейсера и фрегата и был почти беззащитен при атаке ударных кораблей Шестого флота.

Сухов не мог безучастно наблюдать за расстрелом десантника. Он скомандовал комендорам дать залп по крейсерам. Пущенные «Могилёвом» умные ракеты летели зигзагом, выбрасывая активные ложные цели. Однако все они были сбиты.

Крейсера открыли огонь. Но «Коломяги» все же продержался целых семь минут. Его зенитчики одну за другой сбивали юнитские ракеты класса «космос-космос», пока боеприпасы не подошли к концу. Орудийные башни огрызались, но были расстреляны врагом. После этого на средний десантный корабль накинулась целая стая юнитских катеров.

— Прощайте, товарищи, — передали с «Коломяг».

На борт ворвались бойцы абордажной партии, а через полминуты на корабле был взорван орудийный погреб. Фонтаны желтого пламени раскололи надстройки десантника. Юнитские катера просто испарились.

Сухов и дежурные офицеры в командной рубке молча наблюдали, как мимо крейсера «Могилёв» проплывает развороченный остов «Коломяг». Затем юниты взялись за крейсер. Корвет они оставили на закуску.

Огневая дуэль продолжалась двадцать минут. Линкоры и крейсера садили по «Могилёву» главным калибром. Русские отвечали, и не без успеха. Наконец огневые башни и ракетные батареи «Могилёва» были подавлены. Броневая обшивка на значительном протяжении разворочена прямыми попаданиями, треть отсеков разгерметизированы, половина экипажа вышла из строя.

Командующий Шестым юнитским флотом повторно обратился к мятежникам по радио:

— Храбрые русские моряки! Я, адмирал Кобурн, снова обращаюсь к вам! Ваши корабли превратились в решето. Ваши орудия разбиты. Ваши палубы завалены убитыми и ранеными товарищами… Вы уже доказали свою доблесть. Мы не будем захватывать ваши корабли — по сути, их больше нет. Бой закончен. Я прошу вас не оказывать сопротивления абордажным партиям. Они взойдут на борт, чтобы оказать медицинскую помощь раненым и переправить вас в фильтрационный лагерь. Я прошу вас: не стреляйте в своих спасителей. Я очень вас прошу. Иначе нам придется уничтожить русских до последнего человека.

Из-под прикрытия юнитских крейсеров вышел большой десантный корабль «Блэкпул». С его штурмовых палуб стали взлетать десантные катера. Их прикрывала эскадрилья истребителей с астроматки «Дакота». Ставший «беззубым» русский крейсер «Могилёв» собрались взять на абордаж, но даже сейчас его побаивались.

Рота морпехов, положенная крейсеру по штату военного времени, не дожидаясь приказа, заняла оборону у шлюзовых камер и на нижней палубе. В строю после обстрела остались пятьдесят человек.

Вооруженные бластерами военморы «окопались» в коридорах и рубках верхних палуб. Личный состав БЧ-два и БЧ-три (ракетчики, канониры и минеры) занимался минированием корабля. Командир приказал устанавливать фугасы, используя уцелевшие снаряды и головки торпед.

— Нельзя сдавать корабль врагу! — вернувшись с перевязки в командную рубку, объявил старпом Артем Пирожников.

Капитан третьего ранга был ранен в руку и горел желанием сражаться.

— Это честь свою офицерскую нельзя сдавать, а наше решето — можно, если с толком… — ответил Сухов и похлопал каплейта Пирожникова по здоровому плечу.

Кроме фугасов, военморы по всем коридорам и рубкам ставили и небольшие мины-ловушки. Корабль превратился в сплошное минное поле.

— Учись, пока я жив. Вот так корабли врагу сдают, — сказал кавторанг Сухов, проведя старпома по его собственному кораблю. Заодно он лишний раз показал военморам, что командир никуда не делся — и останется с экипажем до конца.

— Я понял, Петр Иванович. Только учение не впрок, — с грустью произнес после обхода Пирожников.

— Это еще почему? — удивленно поднял брови командир.

— Так ведь бой-то последний.

— Мы еще живы. Отставить хандру, господин капитан третьего ранга!

Сухову очень не хотелось умирать.

— Слушаюсь, командир. — Старпом вытянулся. Щелкнуть каблуками не получилось — магнитные подошвы ботинок не позволили. — Я буду на нижней палубе.

Кавторанг оглядел старпома: тяжелый боевой скафандр с индивидуальной огневой установкой, в руке штурмовая винтовка с бронебойно-зажигательными патронами от крупнокалиберного пулемета. Все честь по чести.

— Иди, Артем Ильич. И постарайся не умирать.




В Военно-космической академии Сухова не учили ближнему бою, хотя, разумеется, он умел стрелять из табельного оружия и штатных огневых средств морской пехоты. Кто бы мог подумать, что командующему эскадры предстоит отстреливаться в корабельном коридоре, прячась за трупами моряков! Пришлось…

Петр Иванович лежал за телом срезанного лазерным лучом морпеха, сжимая в руках его табельный «магнум». Ноги мертвеца застряли в люке с перекошенной взрывом крышкой, и он не мог уплыть по коридору.

Юниты, что залегли в двадцати метрах впереди, не знали, все ли русские мертвы, и не решались подняться — выжидали. Ждал и Сухов. Шевельнешься раньше времени — срежут, как в тире. Опоздаешь — головы будет не поднять. Приподняться и точно выстрелить нужно в единственную подходящую долю секунды. Это и называется: правильный момент.

Военмор слышал, как переговариваются вражьи морпехи. Интеллектуальная система его скафандра перехватила их волну. Они боялись — и это грело. Чуть-чуть. Главное было — вовремя поднять голову и выпалить из «магнума».

Переборки были испятнаны следами попаданий: черные кляксы, борозды, пробоины. Кое-где в них зияли глубокие дыры. В невесомости по коридорам плыли всевозможные незакрепленные предметы, обломки, мусор, куски человеческих тел. Попасть в кого бы то ни было, скрытого этим чертовым облаком, весьма непросто.

Сухов ощутил спиной движение. Повернул голову. Рядом примостился лейтенант Богун из БЧ-шесть. Он был без бластера, зато сжимал в руке термическую гранату. С потерей хода гипер-команда крейсеру больше не нужна. Ее техники разбрелись по кораблю в поисках геройской смерти.

— Прорвемся, командир! — с лихорадочной веселостью воскликнул Богун.

Поздно было подносить палец к прозрачному забралу шлема. «Дурак! — со злостью подумал Петр. — Они нас тоже слушают и теперь знают, что здесь копится народ. Сейчас чем-нибудь шарахнут».

«Валим», — показал кавторанг жестом и поднялся на ноги. Пригибаясь, он кинулся за переборку, которая на треть перегородила коридор. Медицинский отсек был разворочен прямым попаданием торпеды. Все лекарства, приборы и госпитальные койки улетели в космос.

Магнитные подошвы ботинок прилипали к полу, тормозя бег. Требовалось значительное усилие, чтобы сделать следующий шаг. Впрочем, Сухов быстро приспособился к новым условиям. А вот стрелять на таком бегу было несподручно.

Лейтенант Богун замешкался. А затем позади рвануло. Кавторанга что-то ударило в спину и повалило на пол. Не будь на нем магнитных ботинок, его покатило бы по полу. Интеллектуальная система пробубнила, что на спину и затылок шлема попали капли горящего фосфора. Спецкостюм выдержал.

Командир «Могилёва» так и не узнал: это Богун подорвал гранатой юнитов или же они попали в него и сдетонировал запал. Не исключено: кто-то из юнитов в очередной раз зацепил ногой растяжку противопехотной мины, а потом в коридоре все начало рваться.

Петр занял удобную позицию за приварившимся к полу контейнером и отстреливался минуты две. Справа из-за спины его поддерживал огнем начальник БЧ-три, потом замолк. Кавторанг отполз к развилке коридоров и залег под нависающим краем еще одной развороченной переборки. До сгоревшего реакторного отсека осталось всего ничего, а там сквозь огромные сквозные дыры в обшивке можно разглядеть зависшие рядом с «Могилёвом» юнитские корабли. Но дальше уйти можно только через космос.

Командир «Могилёва» решил больше не отступать. «А чем тут хуже, чем там?» — подумал Сухов и выстрелил в промелькнувшую в перекрестье прицела верхушку юнитского шлема. Попал или нет? «Главное: чем позже, тем лучше. Смерть не торопят — она приходит сама».

В ответ на его выстрел юниты открыли шквальный огонь. Лазерные лучи прожигали обшивку. На воздухе при искусственной гравитации она бы плавилась и стекала вниз, но в невесомости расплав кипел, собираясь в пузыри. Эти багровые пузыри беспорядочно летали по коридору. Прежде чем остыть в вакууме, они сжигали все на своем пути. Доставалось и нашим, и вашим.

Ситуация то и дело менялась. Теперь по правую руку от Сухова появился мичман Панин из БЧ-два. Он без остановки садил из ручного ракетомета. На «Могилёве» обнаружилось немало разного старья — давным-давно списанного оружия, которое прихватил на войну со Старой Земли личный состав. Порой это был удивительный антиквариат, но всегда в рабочем состоянии.

Реактивный выхлоп раскаленных газов гасил инерцию, и стрелка не отшвыривало назад при каждом выстреле. Ракеты бухали в коридоре, их осколки рвали и без того дырявые переборки в клочья.

Старый крейсер расползался на глазах. Вряд ли его хватит надолго. Рано или поздно он развалится на несколько кусков, и все люди (живые и мертвые) разлетятся в разные стороны. Они будут плыть в ледяной пустоте под безразличными взглядами звезд — до скончания веков.

Мичман менял кассету за кассетой, отправляя в юнитов ракеты с тепловыми головками, пока меткий выстрел из бластера не срезал ему голову вместе со шлемом. Обезглавленное тело Панина удержали магнитные подошвы ботинок, и оно продолжало стоять, сжимая рукоять ракетомета.

Ненадолго кавторанг остался один. Юнитские десантники притихли — то ли переводили дух, то ли решили перегруппироваться. А потом у них в тылу загрохотало. Петр увидел две ослепительные вспышки и услышал звуки, несмотря на царивший в коридорах вакуум. Звуковые волны легко распространяются по полу, потолку и переборкам. В том числе и по той искореженной переборке, к которой прислонился Сухов.

Петр увидел впереди по коридору военмора в спецкостюме. Тот призывно махнул рукой, а в наушниках раздался голос кондуктора Спивакова:

— Сюда, командир! Надо выбираться!

Перебежками кавторанг двинулся к нему. По дороге Сухов увидел тело разрезанного в поясе старпома Пирожникова. Его торс медленно несло к лежащим на полу убитым юнитским десантникам, а ноги уплывали в обратную сторону.

Адъютант позвал командира и тут же залег, но не стрелял — бой продолжался вдалеке. Когда Сухову оставалось до кондуктора не больше десяти шагов, что-то взорвалось у командующего эскадры прямо под ногами. Спецкостюм защитил Петра от осколков, но взрывная волна швырнула его в переборку. Бой для кавторанга был закончен.




Нанесенный русским удар был внезапен и неотразим. Нет, не только полковнику Ригерту достались артефакты с захваченного Суховым хаарского рейдера. У юнитов был целый набор непонятных вещиц.

После гибели Восьмого флота Адмиралтейство в одночасье призвало на флот сотню «головастиков» из Массачусетского технологического института. «Чтобы разобраться наконец во всем этом дерьме», — как сказал начальник Штаба ВКС генерал-адмирал Обама Фостер. И они, вырванные из лабораторий, свежеиспеченные лейтенанты и каплейты, разобрались довольно быстро. Получив карт-бланш, «головастики» разобрали артефакты на винтики и кое-что даже сумели собрать снова.

Среди совершеннейших непоняток обнаружилась пара действующих приборов, которые могли застопорить все работающие реакторы в радиусе тридцати одной тысячи четырехсот пятнадцати километров. Откуда взялось такое число? Быть может, это радиус материнской планеты хаарцев. Или любимое число изобретателя. Кто их знает…

Юниты нанесли ответный удар, и мятежники оказались к нему не готовы. Это ведь типично для русских. В России и выпавший снег — сущая катастрофа, хоть ложится он каждую зиму. А тут действительно было что-то новенькое.

Юниты ударили одновременно на двух фронтах. В течение четверти часа были парализованы три корабля Первой русской эскадры, выдвигавшиеся для атаки базы Четвертого флота на планете Сьерра-Морена, которая якобы потеряла прикрытие, и конвой, ведомый к Старой Земле крейсером «Могилёв».

В результате тяжелых боев в плен попали три тысячи военморов, включая высший комсостав Российской империи. Маятник качнулся в другую сторону. Не удержать…

Их построили вдоль пластбетонной стенки, которую недавно покрыли очередным слоем красной краски. Кровавые брызги не должны быть видны приговоренным. Таково правило военных расстрелов.

Краска сильно воняла и не хотела сохнуть. Она была положена на свежую кровь — слой на слой. Такая технология применялась со вчерашнего утра, когда начались первые расстрелы. Утоптанная земля под ногами была посыпана белыми пластмассовыми опилками, которые хорошо впитывали кровь. Давала о себе знать высокая юнитская культура.

Над головами нависло сизое, однотонное небо. Мир был плоский. Со всех сторон до горизонта простиралась голая степь. Холодный ветер гонял по ней шары перекати-поля. От такой картины веяло беспросветной тоской и безнадежностью, но это всего лишь декорация для трагедии под названием «Ленский расстрел».

Толстый колонель с перепачканным засохшей грязью лицом нервно расхаживал вдоль строя приговоренных. Стеком он выравнивал строй: колонель любил порядок. Даже в смерти. Особенно в смерти.

— По одному! Я сказал: в ряд по одному! — с усталой злостью шипел он, но проклятые русские бараны не понимали человеческого языка. Впрочем, оно и к лучшему — расстреливать нормальных людей куда как неприятнее.

Из-за расстрельной стены раздался негромкий лязг и оглушительная ругань. Привезли новую партию, а еще с этой не закончено.

— Где взвод?! — хрипло рявкнул толстяк и понял, что может сорвать голос. И все из-за этих русских свиней!

Комендантский взвод изволил обедать. Согласно распорядка дня. И пока десерт не съеден, никто даже слушать колонеля не станет. Он из другого рода войск — чужак. И вообще с другой планеты.

Спецназовцы в черных скафандрах держали приговоренных на прицеле. Расстреливать русских они не имеют права, даже если б очень захотели. Согласно Уставу гарнизонной службы, в расстреле участвует назначенный приказом коменданта ближайшего гарнизона и прикомандированный к фильтрационному пункту комендантский взвод. Спецназ контрразведки Флота только охраняет мятежников от праведного народного гнева и не позволяет им бежать. Да и стрелять в приговоренных надлежит из церемониальных полуавтоматических карабинов, а не из ручных бластеров системы «магнум» и тем более не из ракетометов.

Лейтенант-спецназовец поднял забрало шлема, открыв белокожее веснушчатое лицо.

— Господин колонель! Разрешите обратиться?

— Обращайтесь, — буркнул толстяк, ходивший взад-вперед вдоль строя русских.

— Только что передали из штаба обороны. Высадка русских началась.

— Где? — сипло спросил колонель.

— В пятидесяти милях к северо-востоку. Время еще есть.

«Для чего? — подумал толстяк. — Сбежать или перебить русских к чертовой матери? Первое вряд ли удастся, а вот второе — почти наверняка».

— Кто защищает периметр лагеря?

— Рота гауптмана Колера.

— Сколько времени она может продержаться?

— При ракетном обстреле — пять секунд. При рукопашном бое — пару минут.

— Вы умеете ободрить, лейтенант.

— Рад стараться, ваше благородие, — весело ответил спецназовец и опустил забрало.

Бронестекло его шлема было прозрачным. Его изнутри освещала улыбка. Колонель отвернулся. Он вспомнил жену и двоих детей. Дома сейчас готовят ужин. Электронные слуги подадут на стол пирог с запеченным окороком, жареную фасоль и салат из спаржи. Главе семьи полагался кувшин темного пива или бутылка красного вина. А он, боевой офицер, орденоносец, заместитель начальника военной базы Пауль Зигмунт, вынужден торчать здесь в степи, на пронизывающем ветру, продрогший и голодный, и ждать кучку идиотов, застрявших в гарнизонной столовой.




Абордажный бой на крейсере «Могилёв» непозволительно затянулся. Адмирал Джеймс Кобурн устал ждать и приказал атаковать корвет «Борисоглебск».

Когда огневые башни на корвете были окончательно подавлены, к изувеченным русским кораблям подошли большой десантный корабль «Блэкпул» и астроматка «Дакота». От борта десантника регулярно отчаливали новые катера с морпехами. Надо было восполнять растущие потери.

Астроматке тоже нашлась работа. С ее верхней палубы то и дело стартовали флуггеры. Командующий Шестым флотом приказал летунам помогать абордажным партиям ракетными ударами. Истребители зависали рядышком с «Могилёвым» и «Борисоглебском» и, наблюдая за ходом боя с помощью сканеров и видеокамер на шлемах морпехов, поддерживали их прицельным огнем. Правда, в такой кутерьме нетрудно было и выпалить по своим.

В распоряжении начальника БЧ-семь старлея Майгурова не осталось ни одного катера. Из десятка индивидуальных боевых модулей, положенных по штату крейсеру «Могилёв», уцелели три штуки. И три лучших морпеха (два комвзвода и комроты) погрузились в модули, на которых была спешно восстановлена юнитская символика.

ИБМ набили взрывчаткой и они беззвучно покинули борт крейсера и устремились к «Блэкпулу». Это была последняя контратака русской эскадры. Юниты ее не ожидали — мятежникам надлежало яростно обороняться и умереть с честью.

В общей суете и неразберихе, когда в пространстве вокруг двух русских кораблей крутились истребители, от десантного корабля продолжали отчаливать катера, занимались уборкой мин и другого взрывоопасного мусора тральщики, модули почти добрались до стартовых площадок «Блэкпула».

В напряженном ожидании уцелевшие русские военморы следили за движением модулей. Борт большого десантного корабля был все ближе, ближе, ближе…

Пролетая мимо, какой-то юнитский истребитель удосужился послать запрос «свой — чужой». В ответ борт-стрелок ИБМ забормотал невнятицу о подбитой машине и вышедшем из строя компе. Каждая выигранная секунда хоть на чуток, но увеличивала шансы модулей. А потом радиоэфир был разорван криком юнитского пилота:

— Это рус!..

Рот ему заткнул ракетный залп с ИБМ. Истребитель вспыхнул. Другие машины открыли огонь по русским модулям. Но позиции у большинства флуггеров были невыгодные — модули заслонял корпус большого десантника или огромная астроматка.

Экипаж «Могилёва» видел, как испарился ИБМ под номером восемь, когда в него попал лазерный луч.

Два уцелевших модуля сумели прилепиться к борту «Блэкпула». Юнитские истребители прекратили огонь.

На несколько секунд все стихло. Казалось, эти секунды растянулись до бесконечности. Никто на «Могилёве» не знал, что происходит на юнитском десантнике. А потом он взорвался. Дважды: в районе реакторного отсека и зенитных батарей. Начали рваться ракеты, и вскоре «Блэкпул» раскололся на три части.

Русские моряки рванулись вперед по коридорам «Могилёва», сметая вражеский десант. Несмотря на ожесточенное сопротивление, абордажная партия была сброшена в космос. В живых остался лишь каждый пятый морпех из тех, что штурмовали русский крейсер, и каждый десятый русский военмор.

Петр Сухов был без сознания и не видел, как после потери «Блэкпула» адмирал Кобурн направил к русским кораблям свои главные силы. К «Могилёву» приблизился линкор «Нагасаки», к «Борисоглебску» — тяжелый крейсер «Тулуза». И они начали в упор расстреливать мятежные корабли.

Через десять минут на связь с Кобурном вышел старший из выживших офицеров «Могилёва» — начальник медицинской службы каплейт Бирюков. У него обгорели руки. Военврач обратился с просьбой прекратить огонь и эвакуировать с борта раненых. Командующий Шестым флотом к тому времени уже утратил гнев и нашел в себе мужество прекратить огонь. К русским кораблям снова отправились десантные катера…

Всех пленных мятежников свезли на планету Лена — неподалеку от того места, где был разгромлен отряд кораблей Второй русской эскадры под командованием кавторанга Петра Сухова.

Терраформирование этой горнорудной планеты еще не закончилось, и условия жизни на Лене были не самые лучшие. Главное — воздух уже был пригоден для дыхания.

Часть пленных думали, что Адмиралтейство хочет превратить унылую планету в огромный концлагерь и им предстоит провести в этой пустыне весь остаток лет. Более оптимистичные военморы были уверены: их продержат здесь лишь до вынесения приговора и неизбежного расстрела.

Петр Сухов не думал ни того, ни другого. Он то и дело впадал в беспамятство. Начмед Бирюков диагностировал ему тяжелейшую контузию. Медицинской помощи от юнитов не дождешься — они решили не тратить лекарства на захваченных военморов и морпехов. Русские не считались военнопленными и не подпадали под действие Женевской конвенции. Они были террористами и подлежали скорому суду.

В условиях военного времени были созданы военно-полевые суды, которые, обходясь без долгих заседаний, оформляли приговоры сразу для целой партии арестованных. С каждым русским в отдельности возиться не было времени — мятежники могли атаковать планету в любой момент.

Кавторанга Петра Сухова и офицеров еще вчера отделили от матросов, сержантов, кондукторов и старшин. И сейчас Сухов стоял в строю между своим бывшим старпомом капитан-лейтенантом Бульбиевым и бывшим начальником БЧ-два фрегата «Котлин» старшим лейтенантом Хвостенко. Кавторанга пошатывало. В голове второй день кряду гудели церковные колокола, и не было сил их унять.

— Я знаю порядок, — шептал на ухо Петру Сухову Семен Бульбиев. — Появляется расстрельная команда, и спецназ сразу сваливает. Когда взвод выстроится, но еще не успеет снять с плеч карабины — бросаемся на них. Может, кому и повезет.

— Согласен, — ответил кавторанг, хотя не уловил и половины сказанного.

Одно это слово потребовало от него слишком больших усилий. В глазах поплыло. Петр качнулся вперед, но соседи по строю не дали ему упасть.

— Все будет путем, — шепнул Бульбиев.

Колонель Пауль Зигмунт напряженно прислушивался. Издалека явственно доносились раскаты. На базе флота шел бой. И вдруг все смолкло. «Неужто отбились? Неужто пронесло?» У колонеля забрезжила надежда.

Не отбились… Через полминуты на северо-востоке загремело снова. На горизонте вспыхивали зарницы, канонада быстро приближалась. А комендантского взвода все нет.

Вопреки запрету цепь шевелилась — арестованные русские переминались с ноги на ногу. И что еще хуже — эти мерзавцы переговаривались. Наверняка готовили побег. «Даст бог, не успеют», — с надеждой подумал колонель.

Зигмунт терпел очень долго. Еще в юнкерском училище его приучили выносить любые неудобства, связанные со службой, и свято блюсти устав. Кто не умел терпеть, вылетал со службы с волчьим билетом.

Наконец терпение его лопнуло, и колонель Зигмунт связался с командиром комендантского взвода.

— Если вы немедленно не приведете своих людей, я отдам вас под трибунал!

— Если доживете, сэр! Удачи вам, сэр! — нервно выкрикнул в ответ комвзвода и оборвал связь.

Колонель опешил от такой наглости, но ненадолго.

— Лейтенант! — крикнул Зигмунт командиру спецназа.

— Слушаю, сэр.

— Трусы сбежали. Придется нам с вами разгребать это дерьмо… Пора открыть огонь.

— Мы — не палачи, сэр. Мы — солдаты.

— Именно эти ублюдки подняли мятеж. Они — его сердце. На их совести тысячи смертей наших товарищей. Их нельзя отпускать!

— Боюсь, нам придется меняться, сэр.

— Как? — не понял колонель.

— Менять этих мерзавцев на наши жизни.

— Тогда надо пристрелить хотя бы одного…

Правая рука колонеля потянулась к кобуре с его личным оружием — карманным бластером, батарея которого обеспечивает пять минут непрерывной стрельбы. Бульбиев, не раздумывая, прикрыл Петра Сухова своим телом. Лазерный луч, конечно, пройдет сквозь грудную клетку каплейта, будто через бумажный лист, и убьет Сухова. Но если есть хотя бы один шанс из миллиона…

Пауль Зигмунт вскинул руку с бластером — и рухнул как подкошенный. Лейтенант спецназа двинул его прикладом «магнума» по затылку.

— Ничего личного, — пробормотал он по-английски.

Никто из его отряда, понятное дело, даже бровью не повел. Действия командира не обсуждаются. Лейтенант хотел что-то сказать арестованным и открыл было рот. Но тут мир озарился: все стало желтым, красным, а потом черным.

Вспышка эта была ярче солнца. А воцарившаяся затем в глазах чернота была гуще черноты на дне океанской впадины. Через секунду барабанные перепонки едва не порвал сатанинский грохот. Потом раздался русский мат — он был как ангельская музыка для полуослепших и оглушенных людей.

— Полундра!!! — прогремел вслед за ним громовой глас.

Фигуры в боевых скафандрах появлялись словно бы ниоткуда. Они спрыгивали на землю из прикрытых сеткой невидимости десантных ботов и с бластерами наперевес бежали к строю пленных.

— Бросай свои пукалки! — рявкнул командир десанта и шмальнул в небеса пучком осветительных ракет.

Спецназ безропотно побросал на землю бластеры и ручные ракетометы.

— Мы сберегли ваших людей! Мы не позволили убивать! — на внятном русском затараторил лейтенант. — Мы сдаемся! Не стрельять!

И получил прикладом меж лопаток.

— Ах ты, гнида!

Лейтенант качнулся вперед и упал на колени.

— Так-то лучше, — буркнул десантник и поднял забрало.

На приговоренных к расстрелу смотрели прищуренные глаза командующего морской пехотой российского флота полковника Онищенко.

— Здорово, братва!

* * *


Эти непредсказуемые человеки не устают нас удивлять. В самый ответственный момент своей не столь долгой истории они умудрились передраться. И теперь даже непонятно, радоваться нам этому или нет. Если б над нашей цивилизацией нависла смертельная угроза в лице этих дикарей, то, разумеется, мы радовались бы любому событию, что их ослабляет. Но ведь такой угрозы нет. Пока нет.

Не станут ли они слишком слабы для выполнения своей галактической миссии? — вот как стоит вопрос. Хотя нет смысла скрывать: существует и иное мнение. Дескать, этот шумный, выставленный напоказ раскол — лишь искусная мистификация. Человеки только притворяются слабыми, не способными найти общий язык между собой, а сами собираются с силами, выбирают подходящий момент, чтобы нанести нам разящий удар. Великий Хаар настолько ненавистен этим мерзким существам, что они готовы на любую подлость и хитрость, только бы нанести нам поражение, погубить цивилизацию-конкурента.

Маловероятно… Мы так не думаем. И все же когда на кону судьба нашего уникального народа, нашей великой культуры, следует предусмотреть любую возможность, даже самый сомнительный поворот событий.

Человеки ограниченны, самонадеянны, но отнюдь не глупы. Поначалу мы явно их недооценивали. Они неистребимы, как и те существа, с которыми они вынуждены сражаться с возникновения расы, с которыми они живут в одних жилищах и делят свой хлеб. Крысы и тараканы — вечные спутники человечества. Лишь бы человеки, подобно этим многочисленным, прожорливым и жизнестойким животным, не стали спутниками хаарцев — отныне и до скончания времен!