Проклятое клеймо Лев Романович Шейнин Сборник общественно-политических документальных рассказов о врагах СССР и всего прогрессивного человечества. Суд идет!. 1 В ту полночь, когда кончались последние сутки апреля и наступило Первое мая 1960 года, никто не мог бы предположить, что этот день войдет в историю не только как праздник, вот уже много лет отмечаемый трудящимися всего света, но и как дата самого бесстыдного и злобного покушения против мира на земле. Да, никто на свете, кроме нескольких человек, тайно замысливших и секретнейшим образом подготовивших эту зловещую операцию американской разведки, не мог бы это предположить! Весна 1960 года предвещала, казалось бы, только хорошее. Всего за несколько месяцев до этого глава Советского правительства впервые с момента существования Советского государства посетил Америку. Искренне, публично и торжественно он заявил, что приехал туда с открытой душой, и эти его слова не расходились с делом. Пребывание товарища Н. С Хрущева в Америке было поистине демонстрацией дружбы и стремления к миру. Недаром так тепло и сердечно встретил его американский народ. Вот почему народы всего мира со вздохом облегчения читали газеты, посвященные этому визиту. Вот почему с такими надеждами сотни миллионов людей ждали встречи — такой долгожданной и важной встречи! — глав правительств в Париже. Она должна была состояться 17 мая 1960 года. Но меньше чем за три недели до этой, имевшей все шансы стать исторической встречи, на рассвете Первого мая, была совершена одна из гнуснейших в истории последних лет провокаций… Это был шпионский полет американского летчика Френсиса Гарри Пауэрса над территорией Советского Союза на специально оборудованном для шпионских целей американском военном самолете «У-2». Уже не раз до этого правительство Советского Союза заявляло правительству США самые решительные протесты против преступного нарушения американскими военными самолетами воздушных границ СССР. Уже не раз правительство США в ответ на эти протесты, вытекающие из элементарных норм международного права, ссылалось в одних случаях на «печальное недоразумение», в других случаях — на «погоду» и опять-таки «случайное стечение обстоятельств», ссылалось на ветры и туманы, на плохую видимость и трудность определения воздушных границ. Но эти ссылки и объяснения были сами по себе «туманом», которым Госдепартамент пытался затмить подлинные и неопровержимые факты и обстоятельства. Да, все это было, было!.. Но в мае 1960 года, после бесед в Кемп-Дэвиде, после торжественных и публичных речей американского президента, горячо заверявшего, что он и его правительство искренне стремятся к миру и дружбе между США и Советским Союзом, и перед встречей глав правительств в Париже, вызывавшей огромный интерес и самые светлые надежды сотен миллионов людей, казалось, что уже никому в США не может прийти в голову безумная, кощунственная, подлая мысль осуществить новую провокацию. Увы, это только казалось!.. Когда на рассвете Первого мая 1960 года Советскому правительству стало известно о том, что воздушную границу СССР пересек с преступными, явно шпионскими целями американский военный самолет, последовал единственно возможный при этих условиях приказ: сбить этот самолет! И он был сбит первым же выстрелом советского ракетного оружия. Самолет Пауэрса нарушил государственную границу СССР Первого мая 1960 года в 5 часов 36 минут по московскому времени, в пункте, расположенном в 20 километрах юго-восточнее города Кировабада Таджикской ССР, на высоте двадцати тысяч метров, и направился в глубь советской, территории. С момента нарушения советской государственной границы этот самолет был взят под неослабное наблюдение частями противовоздушной обороны СССР. Оказалось, что он летит над крупными промышленными центрами и важными оборонными объектами Советского Союза. Оказалось, что на всем протяжении своего полета этот самолет держится на той высоте, на которой гражданские самолеты полетов никогда не совершают. Оказалось, что, забираясь все глубже и глубже в воздушное пространство Советского Союза, самолет преследует явно враждебные и преступные цели. Лишь после того как это выяснилось с предельной ясностью, был отдан соответствующий приказ, и в 8 часов 53 минуты самолет был сбит на той же высоте в 20 тысяч метров в районе Свердловска, т. е. на расстоянии свыше 2 тысяч километров от места пересечения границы СССР. 3 часа 17 минут летел американский шпионский самолет над советской землей, и ни одной минуты в течение этого полета он не был вне наблюдения советской противовоздушной обороны. 3 часа 17 минут советские власти проявляли необходимую выдержку и спокойствие для того, чтобы окончательно убедиться, что выстрел будет произведен не по случайно залетевшей в советское воздушное пространство машине, а по самолету, который упорно и последовательно осуществляет вполне определенные шпионские задания. Когда советская ракета поразила этот самолет, то его пилот сумел выброситься на парашюте и был задержан в момент приземления советскими людьми. Он оказался американским летчиком Френсисом Гарри Пауэрсом. Тогда же были осмотрены упавшие на советскую землю в том же районе остатки сбитого самолета. Оказалось, что это был американский самолет типа «Локхид У-2», специально построенный для полетов на больших высотах и специально приспособленный для шпионских целей. В числе остатков самолета было обнаружено специальное оборудование для производства аэрофотосъемок и радиоразведки с больших высот. Больше того, были обнаружены фотографические пленки, на которых уже были засняты советские аэродромы и многие важные военные и промышленные объекты СССР. Была обнаружена также ферромагнитная пленка с записью сигналов некоторых советских радиолокационных станций, входящих в систему противовоздушной обороны страны. 5 мая 1960 года глава Советского правительства товарищ Н. С. Хрущев сообщил об этом происшествии в своем докладе на сессии Верховного Совета СССР. В тот же день Государственный департамент США признал, что «вполне возможен» факт нарушения границы СССР американским самолетом, но что это, дескать, носит случайный и вовсе не предумышленный характер. Как всегда в таких случаях, Госдепартамент США сослался на «верхние слои атмосферы» в районе советско-турецкой границы и на то, что пилот будто бы «из-за неисправности кислородного питания сбился с курса». И опять-таки Госдепартамент заверял, что это был самый «мирный» и невинный полет в целях «исследования погоды», для чего американский пилот «брал пробы воздуха в верхних слоях атмосферы». Госдепартамент даже высказал скорбное предположение, что пилот, вероятно, «потерял сознание» и потому самолет, управляемый автопилотом, залетел на территорию СССР отнюдь не по воле летчика… Наконец, Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства поспешно опубликовало сообщение, что им организованы поиски пропавшего самолета «Локхид У-2» в районе озера Ван (Турция). Вся эта неуклюжая и лживая от начала до конца версия, спешно сочиненная в США, была изложена и в ноте американского посольства в Москве, врученной Министерству иностранных дел СССР 6 мая 1960 года. Но Госдепартаменту очень не повезло. Пытаясь еще раз обмануть общественное мнение всего мира, Госдепартамент исходил из уверенности, что пилот самолета погиб и, следовательно, никому и никогда не удастся разгадать тайну первомайской провокации. Случилось, однако, иначе, и 7 мая 1960 года, т. е. на следующий день после получения официальной ноты американского посольства и через два дня после официального заявления Госдепартамента США, товарищ Н. С. Хрущев вторично выступил на сессии Верховного Совета СССР и рассказал правду, вызвавшую бурю возмущения у всех честных людей мира. Госдепартамент был пойман с поличным. В тот же день, 7 мая, будучи приперт фактами, Госдепартамент сделал новое заявление. Он признал разведывательный, т. е. шпионский, характер полета самолета «Локхид У-2», но добавил, что, «насколько эго касается вашингтонских властей, никакого разрешения на такой полет, который был описан Н. С. Хрущевым, не было дано». Будущий историк, разбираясь в этом инциденте, имевшем серьезнейшие политические последствия, в недоумении разведет руками, когда столкнется с последующими фактами. 8 самом деле, попавшись на первой неуклюжей лжи и оказавшись вынужденным в этом публично признаться буквально на следующий день, Госдепартамент США еще мог бы удержаться на позициях своего заявления от 7 мая. Однако он не сделал и этого. Своеобразная логика падения неудержимо влекла его вниз, и кривая американской политики в этом вопросе падала, как говорят, вполне отвесно… 9 мая государственный секретарь США Гертер выступил с заявлением от имени правительства США. В этом заявлении Гертер цинично сообщал, что президент Эйзенхауэр, в соответствии с законом 1947 года о национальной безопасности, ввел в действие директивы о проведении. разведывательной деятельности против СССР, и что на основе этих директив были разработаны и проведены в жизнь программы, предусматривающие вторжение американских разведывательных самолетов в воздушное пространство СССР. Не нужно быть ученым правоведом для того, чтобы понять, что такое заявление является крупнейшим вызовом самым элементарным нормам международного права. Не нужно быть дипломатом для того, чтобы понять, что ссылка на закон 1947 года о национальной безопасности не может оправдать покушение на национальную безопасность другого государства, с которым США поддерживает дипломатические отношения. Не нужно быть историком для того, чтобы понять, что этим своим заявлением Гертер не только расписался в лживости заявлений, сделанных правительством США 6 и 7 мая, но и в лживости всех объяснений, ссылок и отписок, которые правительство США неоднократно делало в прошлом в связи с официальными протестами правительства СССР по поводу нарушений американскими самолетами воздушных границ Советского Союза. Заявление Гертера оскорбило весь мир, и прежде всего оно нанесло удар по престижу самой Америки. Но Гертер есть всего лишь Гертер, и государственный секретарь США, при всей ответственности его положения, есть всего лишь член правительства США. У американского президента еще оставалась возможность публично и прямо отмежеваться от этих грязных дел, осудить эту провокацию и наказать виновных. В сущности, это был уже последний шанс. Но американский президент не воспользовался, как это ни странно, и этим последним шансом. И опять-таки в недоумении разведет руками будущий историк, когда подойдет к заявлению Эйзенхауэра от 11 мая 1960 года: Эйзенхауэр заявил, что осуществление разведывательных полетов американских самолетов над территорией СССР было и останется «рассчитанной политикой США». Если вспомнить, что это заявление президента Эйзенхауэра было сделано за шесть дней до совещания глав правительств в Париже, если добавить, что это самое заявление правительство США повторило в ноте Советскому правительству на следующий день, т. е. уже за пять дней до открытия совещания в Париже, то кто сможет хотя бы попытаться отрицать, что все эти заявления, беспрецедентные по своему характеру, бессмысленные по своему содержанию, оскорбительные по своему существу, не были рассчитанной и упорной политикой любыми путями, любой ценой, хотя бы ценой публичного позора для правительства США, торпедировать совещание в верхах? Простые советские люди — шофер Сурин, рабочий Черемисин, шофер Чужакин и инвалид Асабин — задержали американского шпиона Пауэрса, едва он опустился на советскую землю. Сурин показал: «…я выбежал на улицу, чтобы узнать, в чем дело, и в это время услышал взрыв, а также увидел… столб пыли… В это время высоко в небе я заметил клуб дыма и белое пятно, которое опускалось вниз. Я стал за ним наблюдать и, когда оно опустилось ниже, рассмотрел, что это опускается парашютист. Во время этого происшествия ко мне на легковой автомашине… подъехал шофер Чужакин Леонид, с которым мы знакомы по работе. Когда он вышел из кабины, я ему сразу же показал на опускавшегося парашютиста, и мы стали вместе наблюдать за ним, куда он приземлится. Через некоторое время стало видно, что он приземляется… на берегу речки возле высоковольтной линии. Чужакин меня пригласил в машину, и мы поехали к месту приземления парашютиста. Не доехав примерно метров 50, Чужакин машину остановил, и мы побежали к месту приземления парашютиста». Помимо Сурина и Чужакина к приземлившемуся парашютисту подбежали Черемисин и Асабин и некоторые другие жители этого района. Они сняли с Пауэрса шлемофон с каской, и он обратился к ним на английском языке, которого они не понимали. Тем не менее, они догадались, что приземлившийся парашютист иностранец, и это насторожило их. Черемисин тут же изъял у парашютиста висевший у него на поясе в кожаной кобуре длинноствольный бесшумный пистолет и финский нож. На процессе свидетели изложили эти обстоятельства. Подсудимый Пауэрс подтвердил показания свидетелей: «Председательствующий: Подсудимый Пауэрс, у Вас есть вопросы к свидетелю Асабину? Пауэрс: Вопросов нет. Председательствующий: У Вас есть какие-либо замечания по показаниям свидетеля? Пауэрс: Его показания правдивы, и, если разрешите мне, я хотел бы поблагодарить его за то, что он сделал для меня тогда». После допроса свидетелей Сурина и Черемисина Пауэрс показал: «Председательствующий: Подсудимый Пауэрс, имеются ли у Вас вопросы к свидетелям? Пауэрс: Нет, вопросов нет. Председательствующий: Замечания имеете? Пауэрс: Я хочу выразить свою благодарность за помощь, которая была оказана мне всеми этими людьми в тот день, Это первая возможность поблагодарить их, которая мне представилась, и я рад сделать это». Благодаря свидетелей за помощь, Пауэрс имел в виду, что они после его задержания дали ему пить, а затем, когда он пожаловался на головную боль, вызвали врача, оказавшего ему необходимую помощь. На суде по этому поводу Пауэрс показал: «Адвокат Гринев: Оказали ли Вы сопротивление при задержании и намеревались ли вы вообще оказать сопротивление? Пауэрс: Нет, сопротивления я не оказывал и не намеревался оказывать. Гринев: Как к Вам отнеслись при задержании и впоследствии? Пауэрс: Гораздо лучше, чем я ожидал. (Оживление в зале). Очевидно, когда меня впервые увидели, то не подумали, что я иностранец. Когда я приземлился, мне помогли погасить парашют, помогли снять шлем. Я попытался объясниться, и они, естественно, решили меня задержать. По дороге, когда, очевидно, меня везли к властям, я попросил попить. Машину остановили и дали мне воды. Мне также предложили сигареты. Мы пытались беседовать, но друг друга не поняли. Мне кажется, что я понял слово «Америка» или «американец» и дал понять знаками, что я американец. Думаю, что они это поняли. Когда меня привезли — я не знаю, как называлось то учреждение, где были власти, — я пожаловался на головную боль, ибо я ударился головой, когда был сбит самолет. Был вызван врач. Он осмотрел голову и оказал необходимую помощь. У меня были царапины, ссадины на правой ноге. Пытались со мной беседовать на немецком языке, но я не понимаю по-немецки. Оттуда меня повезли в Свердловск. Там был переводчик, мне дали воды, и я ответил на несколько вопросов. Из Свердловска меня привезли сюда и на протяжении всего этого времени со мной очень хорошо обращались. Гринев: Являются ли данные Вами показания искренними и правдивыми? Пауэрс: Да, но я не могу ручаться за те предположительные утверждения, которые я делал. Иногда я высказывал свое мнение или просто излагал предположение по тому или иному вопросу. Гринев: Как Вы сейчас относитесь к своей работе в Центральном разведывательном управлении (оживление в зале) и понимаете ли Вы, какую опасность представлял Ваш полет? Пауэрс: Да, сейчас я понимаю гораздо больше, чем раньше. Сначала я колебался, продлить ли мне контракт или нет. Я не хотел продлевать контракта. Будь у меня работа, я бы его не продлил, так как я сейчас немного знаю о последствиях моего полета. Правда, всех последствий я не знаю. Несколько минут тому назад я упоминал о срыве совещания в верхах и увеличении напряженности в мире. Искренне сожалею, что причастен ко всему этому». 2 Все было обставлено, как в детективном романе. Самолет «У-2», на котором летел Пауэрс, был нарочито лишен опознавательных знаков. Его пилот Пауэрс в период подготовки в штате Невада к шпионским полетам был лишен своей фамилии и превращен в Палмера. Подразделение американской разведки, в котором служил Пауэрс, было зашифровано наименованием «10–10». Трудно сказать, почему это подразделение называлось такой круглой цифрой. Потому ли, что таких подразделений имеется тысяча? Или потому, что две единицы и два ноля должны служить выразительным символом этого подразделения? Или потому, что руководители американской разведки везде, всегда, и во всем пытаются напустить как можно больше тумана? Пауэрс перед его вылетом был снабжен не только финским ножом и бесшумным, согласно последней шпионской моде, пистолетом; ему, кроме того, начальник подразделения «10–10», полковник Шелтон преподнес на дорогу булавку, отравленную мгновенно действующим ядом. Эта булавка была преподнесена Пауэрсу его заботливым начальником. Увы, не полковнику Шелтону принадлежит приоритет столь выдающегося шпионского изобретения: до Шелтона и американской разведки такие отравленные булавки и мгновенно действующие яды в крохотных ампулах преподносил своим подчиненным рейхсфюрер СС Гиммлер. Вероятно, полковник Шелтон и его руководители рассчитывают на то, что давно истлевший в земле рейхсфюрер СС не сможет обвинить их, так сказать, в плагиате. Но история хорошо помнит методы Гиммлера и отметит, что эти методы переняли после его смерти американские гестаповцы. Не станем перечислять всех других подробностей снаряжения шпионского самолета «У-2» и его неудачливого пилота. Они уже подробно известны по материалам судебного процесса. Приведем, однако, еще одну выдержку из судебной стенограммы: «Руденко: Кто Вам вручил булавку с ядом? Пауэрс: Ее мне вручил полковник Шелтон, когда он инструктировал меня перед вылетом. Руденко: Для какой же цели вручили Вам эту булавку? Пауэрс: Она мне была выдана для того, чтобы я применил ее в случае, если попаду в плен и буду подвергнут пыткам. Если бы я не выдержал пыток, тогда я должен был бы покончить с собой. Руденко: Значит, Ваши хозяева, направляя Вас в шпионский полет, не щадили Вашей жизни? Пауэрс: Они предоставили мне выбор — использовать булавку или нет. Руденко: Но все-таки они дали булавку, которая была снабжена ядом? Пауэрс: Да. Руденко: Они, очевидно, хотели, чтобы Вы взорвали самолет, уничтожили себя и скрыли следы преступления? Пауэрс: Мне никто не говорил, чтобы я покончил с собой. Руденко: Но булавка была дана, чтобы Вы покончили с собой? Пауэрс: Если бы были применены пытки. Руденко: Вам говорили о том, что в Советском Союзе пытают? Пауэрс: Я не помню, чтобы речь шла о том, что в Советском Союзе применяют пытки, но я ждал этого. Руденко: Ну и что же, применяли к Вам пытки? Пауэрс: Нет. Руденко: Как относились к Вам следственные власти? Пауэрс: Со мной обращались очень хорошо. Руденко: Я хочу спросить Вас о следующем. 17 мая в Центральном парке культуры и отдыха имени Горького Вам была показана выставка всего оборудования и остатков Вашего самолета? Пауэрс: Да. Руденко: Вам показали остатки самолета? Пауэрс: Да, мне показали их. Руденко: Это тот самый самолет «Локхид У-2», на котором Вы летали? Пауэрс: Я уверен, что это именно тот самолет». 3 Человек, оказавшийся на скамье подсудимых в Колонном зале, где происходил этот процесс, привлекший, без всякого преувеличения, внимание всего мира, в сущности ничем не примечателен — это рядовой американский шпион, выполнявший задание американской разведки. Однако его биография и обстоятельства, при которых он был завербован американской разведкой, представляют несомненный интерес. Пропаганда США и пресловутый «Голос Америки» любят распространяться изо дня в день касательно преимуществ «американского образа жизни». Расписывая прелести капиталистического рая, бессчетные дикторы, радиокомментаторы, журналисты, лекторы, ученые-экономисты, «публицисты-социологи», «эксперты по общественному мнению», обозреватели, фельетонисты, «социальные психологи» и философы — огромная, многотысячная армия пропагандистской машины империализма с поразительным упорством, не щадя затрат, в невиданных масштабах пытается обмануть и оболванить сотни миллионов людей. Но вот дает свои показания Военной коллегии Верховного Суда СССР на гласном процессе рядовой американской разведки, «средний американец» Френсис Гарри Пауэрс. Эти показания слушают не только члены суда, прокурор и защитник; их слушают многие иностранные и в их числе американские корреспонденты, юристы, приехавшие из многих стран, родители и жена подсудимого, приехавшие на этот процесс с разрешения советских властей и получившие возможность присутствовать на процессе; их слушают московские рабочие и писатели, инженеры и ученые, служащие и студенты; их слушает в сущности весь мир. Вот как выглядит пресловутый американский рай, если вдуматься в показания подсудимого: «Адвокат Гринев: Какое образование Вы получили? Пауэрс: Я окончил колледж Миллиган близ города Джонсонсити. Гринев: По какой специальности? Пауэрс: Основными предметами были биология и химия. Гринев: Работали ли Вы по найму во время учебы? Пауэрс: Да, во время учебы мне приходилось мыть посуду и зарабатывать таким образом на учение. Во время летних каникул я выполнял любую работу, какая подвернется. Гринев: Что вынуждало Вас на это? Пауэрс: Мое обучение стоило довольно дорого, и мне хотелось внести свой вклад в расходы семьи, связанные с моей учебой. Гринев: Принимали ли Вы участие в политической жизни Вашей страны и принадлежали ли Вы к какой-либо партии? Пауэрс: Нет, я не участвовал в политической жизни своей страны и ни к какой политической партии не принадлежал. Я даже никогда не принимал участия в голосовании на выборах. (Оживление в зале). Гринев: Бывали ли Вы когда-либо до 1 мая 1960 года в Советском Союзе и интересовались ли вообще когда-нибудь Советским Союзом? Пауэрс: Нет, я в Советском Союзе до 1 мая никогда не бывал, политическими вопросами не интересовался; я больше интересовался научными достижениями Советского Союза. Думаю, что все мои познания о Советском Союзе я черпал из газет и журналов. Гринев: Из Вашего объяснения видно, что Ваш отец хотел, чтобы Вы стали врачом. Почему же Вы не выполнили его желания, а поступили в военно-воздушные силы? Пауэрс: Отец хотел, чтобы я стал врачом, но я считал, что подобная деятельность мне не подходит. Кроме того, это требовало, чтобы я гораздо больше учился, и стоило бы дороже. Окончив колледж Миллиган, я приближался к тому возрасту, когда призывают в пехоту. Не знаю, когда бы меня призвали, но это, вероятно, произошло бы через несколько месяцев после окончания колледжа. Трудно получить хорошую работу, когда ты допризывник, никто не хочет тебя брать, потому что работа будет очень скоро прервана из-за твоего призыва в армию. У меня была временная работа в летнее время в службе спасения на воде. Когда я покинул эту работу, то вместо того, чтобы ждать, когда меня призовут в пехоту, решил добровольно поступить в военно-воздушные силы, так как всегда интересовался авиацией. Гринев: Каковы причины, побудившие Вас поступить на работу в Центральное разведывательное управление? Была ли это Ваша инициатива? Пауэрс: Нет, ко мне первыми обратились с этим предложением. Когда окончился срок моей службы в военно-воздушных силах, я хотел получить работу на какой-нибудь гражданской воздушной линии, но в это время мне уже было слишком много лет, чтобы меня могли принять в гражданскую авиацию. Мне предложили работу в Центральном разведывательном управлении с жалованьем, равным жалованью первого пилота гражданского самолета. Я подумал, что мне просто повезло, и был счастлив, что могу получить такую работу. Гринев: Брали ли Вы на себя перед Центральным разведывательным управлением какие-либо дополнительные обязательства после подписания с ним контракта? Пауэрс: Нет, я должен был выполнять только обязанности пилота. Чтобы заполнить время между полетами, я выполнял функции офицера по безопасности в полетах: распространял соответствующую литературу, вел работу среди других офицеров. Гринев: Что давала работа в Центральном разведывательном управлении в материальном отношении? Пауэрс: Это дало мне возможность расплатиться с долгами, довольно хорошо жить и сберечь деньги на будущее. Я рассчитывал на эти сбережения купить дом и, может быть, начать какое-нибудь собственное дело, чтобы не зависеть от родителей. Гринев: При каких условиях Вы могли получить дополнительное вознаграждение по контракту? Пауэрс: Было договорено, сколька я буду получать в месяц. Однако согласно контракту я не получал каждый месяц всю сумму денег на руки. Определенная часть моего жалованья откладывалась, с тем, чтобы быть выплаченной после успешного завершения задания. Гринев: Какую должность Вы занимали в подразделении «10–10»? Пауэрс: Должность пилота. Гринев: Выполняли ли Вы какие-либо руководящие или административные функции? Пауэрс: Нет, я был только пилотом». Так лишний раз выясняется, что в современном «американском раю» дети рядовых американцев для того, чтобы оплачивать свое обучение в средней школе, вынуждены зарабатывать деньги мытьем посуды и «любой работой, какая подвернется», не говоря уже о том, что высшее образование для такого американца почти недоступно, потому что, как показал Пауэрс, это стоит гораздо дороже… Типичный продукт американского образа жизни и современного американского воспитания, Пауэрс, которому уже за тридцать лет, заявляет на суде о том, что он не только не участвовал в политической жизни своей страны, но даже за всю свою жизнь никогда не принимал участия в голосовании на выборах! Любому советскому человеку такое признание Пауэрса кажется невероятным. Наконец, представляют психологический интерес и вполне определенные мотивы, по которым Пауэрс принял предложение стать шпионом: «Мне предложили работу в Центральном разведывательном управлении с жалованьем, равным жалованью первого пилота гражданского самолета. Я подумал, что мне просто повезло, и был счастлив, что могу получить такую работу». В этих нескольких словах горький и глубокий смысл. Так выглядит «счастье» в представлении рядового американца и так выглядит рядовой американец, добивающийся этого «счастья»! Дурацкая вера во всемогущую силу денег сказалась не только в том, что Гарри Пауэрс продал за две с половиной тысячи долларов и свое будущее, и свою честь, и почти самую жизнь — ведь он мог и не спастись. Эта дурацкая вера сказалась и в том, что полковник Шелтон, отправляя Пауэрса в шпионский полет, дал ему на всякий случай советские деньги, золотые монеты и золотые часы. Шелтон надеялся, что если с Пауэрсом стрясется беда и он окажется на советской территории, то ему удастся подкупить советских людей и уйти от ответственности. Вот еще одна выдержка из судебной стенограммы: «Руденко: Среди предметов Вашего снаряжения обнаружено обращение на четырнадцати языках. Прошу суд предъявить подсудимому Пауэрсу это обращение. Председательствующий: Товарищ секретарь, прошу предъявить подсудимому это обращение. (Секретарь суда предъявляет подсудимому обращение). Руденко: Это обращение принадлежит Вам, подсудимый Пауэрс? Пауэрс: И в данном случае это обращение было найдено при мне, но я не знал, что имел его. (Оживление в зале). Руденко: Прошу суд огласить русский текст этого обращения. Председательствующий: Товарищ адвокат, Вы не возражаете? Гринев: Нет. Суд, совещаясь на месте, определил огласить текст обращения. (Председательствующий зачитывает текст обращения). «Я американец и не говорю по-русски. Мне нужны пища, убежище и помощь. Я не сделаю Вам вреда. У меня нет злых намерений против Вашего народа. Если Вы мне поможете, то Вас вознаградят за это». Председательствующий: Прошу зачитать английский текст. (Переводчик зачитывает английский текст обращения). Руденко: Подсудимый Пауэрс, кто вручил Вам это обращение? Пауэрс: Это обращение полковник Шелтон мне не вручал. Я не знаю, быть может, оно было включено в мое снаряжение. Видимо, те, кто занимался моим личным снаряжением и помогал мне одеваться, вложили обращение, как и другие предметы, в мои карманы: карты в сложенном виде, которых я не видел, часы, которые должны были находиться в моем кармане, компас, советские деньги, золотые монеты. Не знаю, может быть, еще какие-нибудь предметы. Я не помню. Руденко: Все эти предметы предназначались для подкупа советских людей? Пауэрс: Это должно было помочь мне любыми средствами выбраться из Советского Союза. Руденко: Я спрашиваю: для подкупа? Пауэрс: Если бы мне это удалось, видимо, я бы прибег и к подкупу. Если бы мне удалось покупать пищу на эти деньги, я бы сделал и это, так как мне пришлось бы идти 1400 миль. Иными словами, я должен был воспользоваться деньгами и ценностями для того, чтобы помочь себе. Руденко: Но Вы, конечно, убедились, что Вам не удастся использовать эти деньги для подкупа советских людей. Первые же советские граждане, которые Вас встретили, обезоружили Вас и доставили в соответствующие органы власти. Пауэрс: Я и не пытался подкупить их. Руденко: Не пытались? Пауэрс: Нет. Руденко: Но Ваши попытки все равно были бы безрезультатны. Пауэрс: Я тоже так считаю. Руденко: Очень хорошо. (Смех в зале). В порядке уточнения вопроса о вознаграждении: Вы уже свидетельствовала суду, что, проходя службу в военно-воздушных силах США, получали ежемесячно 700 долларов. Это так? Пауэрс: Да, примерно такую сумму. Руденко: Вы также показывали на суде, что после заключения контракта с Центральным, разведывательным управленцем Вам был установлен оклад в сумме 2500 долларов. Пауэрс: Да. Руденко: Вы получали все эти деньги на руки? Пауэрс: Нет. Руденко: Когда, при каких условиях и сколько получали Вы на руки? Пауэрс: Каждый месяц я получал 1500 долларов минус налоги. Руденко: А остальные 1000 долларов? Пауэрс: Они удерживались и должны были быть выплачены мне после успешного выполнения контракта. Руденко: Если бы Вы нарушили контракт, и в частности отказались бы от полета 1 мая, Вам бы выплатили эти доллары? Пауэрс: Я не знаю, сочли бы они это несоблюдением контракта. Руденко: То есть не выплатили бы остальные доллары? Пауэрс: Точно не знаю». Приведенные показания Пауэрса проливают свет и на ту дьявольскую кабалу, в которой оказываются люди, связавшие свою судьбу с американской разведкой. Даже система оплаты их «труда» носит поистине сатанинский характер: из двух с половиной тысяч долларов, за которые Пауэрс продал душу черту, у него удерживалась тысяча долларов ежемесячно для того, чтобы он безропотно выполнял свой ужасный «контракт»… Так судебный процесс над Френсисом Пауэрсом обнажил многие язвы американской действительности. Так провалилась еще одна ставка американской разведки — ставка на золото, на подкуп, основанная на бессмысленной вере в то, что все на этом свете продается и покупается, дело только в цене… Эта поразительная примитивность мышления, эта идиотская «философия» проявляется, к сожалению, не только в деятельности американской разведки, но и в политике правящих кругов США, опять-таки основанной на тупой уверенности во всемогуществе его величества доллара и в его праве на мировое господство или, как округленно любят выражаться некоторые американские деятели, на «руководящее положение США в мире». В своих нелепых притязаниях на это мировое господство политика США опять-таки имеет своих предшественников — ведь именно об этом вопил в свое время бесноватый Адольф Гитлер. Вот почему, слушая обвинительную речь генерального прокурора СССР Р. А. Руденко, произнесенную им на этом судебном процессе, нам подумалось, что есть что-то символическое в том, что американского шпиона Пауэрса и тех, кому он служил, обвиняет тот же самый человек, который 15 лег назад, в Нюрнберге, на историческом процессе главных немецких военных преступников, выступал в качестве Главного обвинителя от имени советского народа. 4 Любопытно, что один из американских обвинителей на Нюрнбергском процессе, известный американский юрист Телфорд Тейлор в статье, опубликованной журналом «Нью-Йорк таймс мэгэзин», сравнил упавший самолет Пауэрса с «кометой, имеющей длинный хвост». К в самом деле, этот самолет был удивительно «хвостатой кометой» как в смысле своих далеко идущих политических последствий, так и в смысле многочисленных соучастников Пауэрса, которые незримо, но так явственно сидели впереди него, рядом с ним, на позорной скамье подсудимых. Провал Пауэрса разворошил муравейник Центрального разведывательного управления, в котором, по свидетельству газеты «Вашингтон пост энд таймс геральд», были пожертвованы «сотни человеко-часов квалифицированных экспертов анализу катастрофы с самолетом «У-2» и возможных последствий суда». Другая американская газета — «Ньюс» — прямо указывает в статье своего корреспондента Тейлора, что «возможно, есть некоторые лица, которые хотели бы, чтобы Пауэрс не предпочел остаться в живых и предстать перед советским судом, чтобы рассказать всему миру об американских самолетах «У-2». Этот мотив подхватила голландская газета «Де-телеграф», осуждающая Пауэрса за то, что он «в нашу эпоху холодной войны, получив приказ в области шпионажа, не выполнил его и в критический момент оказался не в состоянии уничтожить вещественные доказательства, как ему было приказано». Так американские и проамериканские газеты не в силах скрыть свою досаду от того, что тайное стало явным. Еще задолго до открытия судебного процесса над Пауэрсом некоторые американские газеты начали, как по команде, клеветническую кампанию против предстоящего суда. Высказывались самые нелепые выдумки о том, что Пауэрса в стадии следствия будут пытать, что он подвергнется «психологической обработке», «промывке мозгов» и т. п. Но еще за девять суток до начала процесса, а именно 8 августа, в американском журнале «Ньюсуик» были опубликованы письма Пауэрса к его жене — Барбаре, которые он писал ей в стадии следствия по его делу, с разрешения советских следственных органов. Вот выдержка из одного письма Пауэрса: «…Лучших условий, чем те, которые у меня здесь, нельзя было и ожидать. Еды я получаю больше, чем могу съесть, и достаточно сплю. Я мною читаю. Ко мне относятся гораздо лучше, чем я ожидал…» Когда в Москву, опять-таки с разрешения советских властей, приехали родители и жена Пауэрса и увидели его на процессе, они были окружены целой толпой иностранных корреспондентов, настойчиво выпытывавших у них, в каком состоянии они нашли Френси Пауэрса? Его отец прямо сказал корреспондентам: «Мой сын такой же, как всегда. Каждое слово — его собственное», Судебный процесс над Пауэрсом вызвал огромный и понятный интерес во всем мире. В Москву, чтобы присутствовать на процессе, приехало большое количество крупных юристов Америки, Дании, Франции и других стран. Вот что говорят эти иностранные юристы о своих впечатлениях на процессе. Мэри Кауфман, крупная американская юристка, заявила: «На меня произвело большое впечатление беспристрастие судебного процесса. Ввиду характера преступления и политического значения дела Пауэрса можно было ожидать, что прокурор постарается разжечь страсти. Этого, однако, не произошло. Отсутствовала также какая-либо личная враждебность и мстительность по отношению к подсудимому. Судебное следствие велось с большим достоинством и корректностью. Обвинительное заключение было составлено объективно. Подсудимый имел полную возможность отвечать на предъявленные ему обвинения. Виновность подсудимого была установлена собственным его признанием и подтверждена бесспорными уликами в виде обнаруженных остатков самолета и приборов. Я считаю, что советский адвокат обеспечил самую лучшую возможную защиту и произнес великолепную защитительную речь с призывом к снисходительности. Было очевидно, что подсудимый полностью владеет своими умственными способностями. Он оказался очень умным и осторожным. И не поколебался высказать свои возражения против некоторых выводов обвинительного заключения. Я была очень рада, что г-н Руденко не потребовал высшей меры наказания. И я полагаю, что аплодисменты, которыми была встречена речь г-на Руденко и его требование о мере наказания меньшей, чем смертная казнь, говорят о том, что русский народ также не хотел казни Пауэрса. Я хочу отдать дань гуманности советского подхода к подсудимым, даже когда они оказываются виновными». Известный копенгагенский адвокат Кристиан Хагенс в свою очередь отметил: «Это был беспристрастный процесс. Он проводился чрезвычайно основательно. Приговор Пауэрсу вынесли на основании неопровержимых доказательств. Отношение к подсудимому было вежливое, даже любезное, причем не только со стороны судей, но и со стороны прокурора. Пауэрсу разъяснили его права, и он имел полную возможность выдвигать возражения по каждому пункту обвинения и задавать вопросы. Как профессиональный юрист, я хочу отметить, что прокурор воздерживался от наводящих вопросов, а допрашивал вполне корректно, давая подсудимому возможность свободно отвечать. Даже когда Пауэрс говорил явную чушь, не было попыток поиздеваться над ним, например после его ответа относительно пистолета, который якобы нужен был ему для охоты. Подсудимый имел хорошего защитника. Тот задавал очень умные вопросы и произнес превосходную речь. Все говорит за то, что Пауэрс давал показания добровольно, что его не подвергали никакому давлению и не давали ему никаких воздействующих на психику медикаментов. Впрочем, он сам подтвердил, что следствие велось корректно. Говорил Пауэрс очень обдуманно, кое-что скрывал. Нельзя, например, поверить, что ему не была заранее точно известна цель полета и что он не знал, что является шпионом. Такими делами не занимаются только на основании договора, обеспечивающего хорошую оплату. Весьма маловероятно также, что он прошел лишь подготовку в специальной летной школе и не побывал в школе для шпионов. Вряд ли американская разведка использовала бы для такого задания человека, не прошедшего соответствующей подготовки. С американской стороны еще до начала процесса делались попытки заранее его дискредитировать. Так, например, раздавались жалобы на то, что Пауэрсу не разрешили иметь американского защитника. Но такое требование совершенно беспочвенно. У нас в Дании защитник не может быть иностранцем, да и далеко не каждый датчанин имеет право выступать в суде в качестве защитника. Функции защитника может выполнять только датский адвокат или ближайший родственник подсудимого, либо его прямой начальник или подчиненный. Представитель Государственного департамента сетовал на то, что Пауэрсу не разрешили встретиться до суда с американскими дипломатами. Но и у нас в Дании с находящимся под стражей обвиняемым до суда может общаться только его защитник. С разрешения судебных властей подсудимому могут быть позволены свидания с самыми близкими родственниками и только на короткое время, притом под контролем полиции. В данном процессе главными виновниками были в сущности американские власти. Можно было поэтому опасаться, что в случае встречи их представителей с Пауэрсом они попытаются даже при самом, казалось бы, безобидном разговоре дать ему в зашифрованном виде указания. Американские сетования звучат поэтому смехотворно. Общий мой вывод таков, что и с точки зрения западной юриспруденции процесс велся безупречно». Представитель Всемирной федерации профсоюзов Сатиш Чаттерджи написал: «Нет надобности объяснять, почему Всемирная федерация решила послать своего наблюдателя на процесс Пауэрса. Наша организация, объединяющая более 100 миллионов трудящихся, не может оставаться безучастной, когда враги мира идут на открытые провокации. Рабочий класс, широкие слон народа прежде всего заинтересованы в сохранении мира. Отстаивать мир, защищать принцип сосуществования и добиваться разоружения — вот задача нашей Федерации. Рабочие всего мира возлагали большие надежды на Парижское совещание. Они верили, что эта встреча приведет к укреплению мира и развитию международного сотрудничества. Действия правящих кругов Соединенных Штатов, пославших шпионский самолет «У-2», — провокационная акция. И как бы ни шумела западная печать, она не в силах скрыта от народа, кто действительно несет ответственность за срыв совещания в Париже и обострение международной обстановки. И если у кого-либо были сомнения, то после суда над Пауэрсом они не могли не рассеяться. Разве не ясно, что этот шпионский полет был заранее спланирован в Вашингтоне! Судебный процесс над летчиком-шпионом в Колонном зале еще раз показал подлинную природу правящих кругов Соединенных Штатов. Мне думается, что разоблачение американского шпиона и тех, кто его послал, придаст новые силы всем тем, кому дорог мир и кто понимает исторический смысл политики сосуществования. Трудящиеся всех стран должны извлечь из этого случая урок для себя: нужно быть бдительными. Нельзя давать свободу действий поджигателям войны и милитаристам. Я уверен, что во всех странах внимательно следили за этим процессом. И люди могли увидеть, как совершается правосудие в стране социализма. Это был поистине справедливый суд. А если иметь в виду тяжесть совершенного Пауэрсом преступления, то не трудно понять, что приговор очень мягкий. Суд учел не только тяжесть преступления, но и взвесил человеческие стороны этого дела…». Французский адвокат Шарль Ледерман также заявил: «Как активный участник движения в защиту мира, я полностью оценил, какое большое значение придавал проблемам мира в своей обвинительной речи генеральный прокурор Руденко. Совершенно очевидно, что если бы американские правящие круги не проводили такую политику, которую они проводят, и наиболее ярким выразителем которой был Джон Фостер Даллес, то процесса Пауэрса не было бы вовсе. Если бы Центральное разведывательное управление, руководимое другим членом семьи Даллеса, Алленом Даллесом, не играло такой большой роли в политической жизни Соединенных Штатов, то советским судьям не надо было бы определять тяжесть преступления, совершенного американским гражданином Френсисом Гарри Пауэрсом. Как правильно заметил генеральный прокурор Руденко, Пауэрс не просто робот. Даже если он полностью не осознал смысла своих действий, то он все равно должен нести за них ответственность. Но, конечно, он был только исполнителем, и неизмеримо большую ответственность должны нести те, кто вдохновляет политику, одним из проявлений которой явилось вторжение шпионского самолета в воздушное пространство Советского Союза. Это — одна из истин, вытекающих из процесса Пауэрса, которая, на мой взгляд, правильно подчеркнута в обвинительной речи генерального прокурора и в приговоре. Неоднократное напоминание священного характера некоторых принципов международного права, и в особенности принципа, который касается недопустимости нарушения национального суверенитета, этой основной гарантии мирных отношений между народами, найдет широкий отклик, я в этом уверен, в общественном мнении всех стран. Очень важным мне представляется также постановка вопроса о международном соучастии. Я думаю, что это побудит народы оказывать давление на свои правительства с тем, чтобы они проводили более миролюбивую политику». Мы могли бы продолжать эти высказывания ряда западноевропейских и американских юристов и общественных деятелей, присутствовавших на процессе и единодушно отмечающих, что он проводился самым безупречным образом, в условиях глубокой и полной объективности и строгого соблюдения процессуальных норм и прав подсудимого. Попытки набросить тень на советское правосудие, начатые задолго до судебного процесса над Пауэрсом, провалились так же скандально, как и его шпионская миссия. Весь мир признал гуманность приговора, который вынесла военная коллегия Верховного Суда СССР Френсису Гарри Пауэрсу. Он осужден на десять лет лишения свободы, с отбыванием первых трех лет в тюрьме. Однако Белый дом счел возможным сделать еще один, поразительно лицемерный и удививший всех разумных людей шаг: он опубликовал заявление, в котором выражает сожаление по поводу «суровости приговора», вынесенного советским судом, и сочувствие семье осужденного… Те самые круги, которые снабдили Пауэрса, направляя его в шпионский полет, отравленной булавкой для того, чтобы он мог в случае неудачи покончить с собой, те самые круги, которые после провала этой авантюры не смогли сдержать своего раздражения от того, что Пауэрс не выполнил эту «инструкцию» и остался жив, — теперь лицемерно «выражают сочувствие» семье Пауэрса и сетуют на «суровость приговора»!.. Может быть, правительство США постарается вспомнить о собственной судебной практике, о том, как, вопреки протестам многих миллионов людей, были отправлены на электрический стул и казнены крупные ученые, супруги Розенберг, обвиненные без всяких оснований и без каких бы то ни было доказательств в шпионаже? Может быть, правительство США постарается вспомнить о десятках других «судебных приговоров», как именовалась противозаконная и самая жестокая расправа с сотнями прогрессивных деятелей Америки, которых, без всяких оснований, заключали в каторжные тюрьмы или отправляли на электрический стул? Может быть, правительство США вспомнит зловещую деятельность пресловутой Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, занимавшейся «охотой за ведьмами», доводившей людей до самоубийства и вызывавшей негодование и ярость не только во всех странах света, но и в самой Америке?.. 5 Судебный процесс над американским летчиком, шпионом Френсисом Гарри Пауэрсом закончен. По понятной и естественной в данном случае ассоциации мне вспомнился в дни судебного процесса над Пауэрсом другой судебный процесс, над другим иностранным летчиком, также незаконно прилетевшим в Советский Союз. Это было более 20 лет тому назад. В июне 1938 года газеты всего мира опубликовали сенсационные сообщения об английском инженере-нефтянике Брайане Монтегю Гровере, нарушившем советскую границу и незаконно, без разрешения советских властей, прилетевшем на спортивной авиэтке из Лондона в СССР. «Летающий Ромео», «На крыльях любви», «Самое романтическое дело XX века», «Любовь англичанина способна на чудеса», «Даже пространство дрогнуло перед любовью» — кричали заголовки газетных сообщений об этом действительно необычном деле. Гровер, как было установлено следствием, в начале 30-х годов работал в качестве иностранного специалиста в Грозном. Там он познакомился с Еленой Петровной Голиус, работавшей в качестве фармацевта в одной из грозненских аптек. Они полюбили друг друга. В 1934 году контракт Гровера истек, и он вернулся в Лондон. К тому времени уже отпала необходимость в приглашении иностранных специалистов и предложение Грозера вновь приехать на работу в СССР было отклонено. — Я хотел снова приехать в Россию, — показал на следствии Гровер, — но не было нового контракта, и в России к этому времени появились свои инженеры-нефтяники, выросшие на моих глазах… Поэтому я не мог получить визы, да… Но без Елены я, Брайан Монтегю Гровер, жить уже не мог и никогда не смогу… Поэтому я решил прилететь к ней без визы, отсутствие которой не уменьшило моей любви, да… Гровер вступил в один из лондонских аэроклубов и в несколько месяцев овладел техникой вождения самолета. Затем, мобилизовав все свои сбережения, Гровер приобрел за 173 фунта-стерлингов довольно подержанную авиэтку и сам отремонтировал ее. 3 ноября 1938 года он стартовал с аэродрома Броксборн и через Амстердам — Бремен — Гамбург прилетел в Стокгольм, откуда взял курс на Москву. Он летел над свинцовой и штормовой Балтикой, огромные водные пространства проплывали под крыльями его крохотной машины, трещавшей от сильных порывов ноябрьского ветра, а он все летел и летел, вцепившись в штурвал своего самолета, летел, как на маяк, на свет любимых карих глаз маленькой русской женщины, ради встречи с которой он решился на этот перелет. 13 ноября 1938 года Гровер сделал вынужденную посадку на поле колхоза деревни Глухово Старицкого района Калининской области. Дотянуть до Москвы он не смог — кончился бензин. Колхозники его задержали и передали следственным органам. Как никак, это был человек, нарушивший государственную границу и предумышленно залетевший в наше небо. Надо было тщательно проверить мотивы, по которым он это сделал. И следствие проверило эти мотивы. Гровер сравнительно легко объяснялся по-русски — в этом смысле годы, проведенные в Грозном, не прошли даром. Но они не прошли для него даром не только в этом смысле… С первого допроса он рассказал всю правду. Он ничего не скрывал, не изворачивался, он даже признал, что, решившись на перелет в СССР без визы, он знал, что нарушает советские законы и понесет за это законную ответственность. — О, я знал, что у вас есть такая статья — номер 59, пункт три и «д», я выучил эту статью наизусть и готов по ней отвечать. Но английский юрист, знающий ваши законы, сказал мне, что у вас есть еще одна статья, под номером 51, и что эта статья может смягчить первую, о, да… Я думаю, гражданин следователь, что эта вторая статья как нельзя лучше подойдет для Брайана Монтегю Гровера, потому что я честный человек и честно люблю Елена… О, да!.. Так началось это дело, прошумевшее на весь мир. 23 ноября 1938 года английские газеты сообщили, что консерватор Кейзер намерен сделать в палате общин запрос Чемберлену в связи с этим делом. 26 ноября агентство Рейтер уведомило человечество, что такой запрос был сделан и Чемберлен заверил палату, что английский поверенный в Москве запросил советские власти о судьбе Гровера. Гитлеровская пресса в те дни начала печатать сенсационные статьи о том, что Гроверу угрожает смертная казнь, «ибо коммунисты не в состоянии понять, что такое любовь. Разве мы не знаем, что в СССР любят только по путевкам, выдаваемым месткомами? Как могут там понять Гровера и его поистине шекспировское чувство? Нет, красная Москва — это не убежище для современных Ромео и Джульетты!» Известный английский юрист в те же дни писал в одной из крупнейших лондонских газет: «Да, Москва имеет правовые основания для того, чтобы осудить Брайана Гровера. Любовь и закон — какая старая и вечно живая проблема!… Закон и трепещущее, горячее и столь любящее сердце!… Не дрогнет ли при виде этого трагического конфликта и сердце самого холодного судьи?.. Мы далеки от мысли, что суд над Гровером превратится в расправу. С большим оптимизмом ожидаем мы этого суда!..» Оптимизм старого английского юриста оправдался. 31 декабря 1938 года Московский городской суд рассматривал дело Гровера. Почти все дипломаты приехали в суд, чтобы присутствовать при рассмотрении дела «по обвинению Брайана Монтегю Гровера, гражданина Великобритании, 1901 года рождения, уроженца города Фолкстона, в преступлении, предусмотренном статьей 59-Зд Уголовного Кодекса РСФСР». Приехали дипломаты с моноклями и их жены с лорнетами, приехали английские, американские, французские и другие корреспонденты. Маленький зал городского суда был набит до отказа. Суд длился три часа. Потом, внимательно выслушав подсудимого и его адвоката, судьи удалились на совещание. Зал гудел. Никто не уезжал до оглашения приговора. Брайан Гровер, только что рассказавший советским судьям о том, как он полюбил русскую женщину и как она полюбила его, сказал в своем последнем слове подсудимого так: — Я рассказал вам, господа судьи, всю правду. Свое последнее слово я хочу говорить по-русски, хотя имею переводчика. Я хочу этого потому, что полюбил вашу страну, ваш народ. Я несколько лет прожил в России, я работал вместе с русскими и вместе с ними отдыхал. В океане вашего труда есть и моя маленькая капля, и Брайан Гровер позволил себе сказать, что он этим горд, о да! Да, я работал, смеялся и пел с русскими людьми и считаю для себя честью породниться с таким народом… И вот судьи совещаются, а зал гудит. И Гровер сидит в ожидании приговора и думает о том, что ему не страшно, что его не могли не понять эти простые русские люди, которые вот в эти минуты решают его судьбу, и что если бы все вопросы в мире решались вот такими простыми английскими, русскими, американскими, немецкими людьми, то вообще никому, нигде, и никогда не было бы страшно… Потом раздался звонок, и судьи вышли из совещательной комнаты. Председатель огласил приговор. Да, Брайан Гровер нарушил советскую границу и незаконно прилетел в СССР. Да, он признается в этом виновным и осуждается по ст. 59-Зд УК РСФСР. — Однако суд, — продолжал председатель, — не может пройти мимо мотивов, по которым подсудимый совершил это преступление. Суд считает установленным, что подсудимый искренне и горячо полюбил советскую женщину, ответившую ему взаимностью. Их чувство выдержало испытание разлукой и временем и потому достойно уважения. Это чувство и явилось причиной, по которой подсудимый незаконно прилетел в СССР. Поэтому, руководствуясь статьей 51 Уголовного Кодекса, суд приговаривает Брайана Гровера к одному месяцу тюремного заключения с заменой штрафом в размере полутора тысяч рублей… Громом аплодисментов встретил зал этот приговор. В вечер того же дня аплодировала и вся Англия, узнав о нем по радио и из выпусков вечерних газет. Опять зашумели газеты всего мира. 6 января 1939 года английская газета «Дейли телеграф энд Морнинг пост» писала: «Мораль всей этой истории такова: советская власть может быть очень человечной». 3 января 1939 года Брайан Гровер и его жена Елена Петровна, также получившая соответствующие визы, уехали в Лондон. Там Гровера осадили корреспонденты, и он сделал такое заявление: «Судебный процесс, назначенный ввиду моего незаконного перелета через границу СССР, происходил в условиях полной откровенности и справедливости». Рассказ об этом деле (он был опубликован в 1958 г.) я, не зная дальнейшей судьбы его героев, заканчивал такими словами: «Так кончилось это дело. Семнадцать лет прошло с тех пор. Мне ничего не известно о судьбе мистера Гровера, его жены и даже, может быть, их детей. Но я хорошо помню их лица, их встречу, их взволнованный и счастливый шепот, всю историю их любви. Мне остается добавить, как криминалисту, что любовь этих двух людей, будучи уже установлена судебным приговором, вступившим в законную силу, поскольку подсудимый его не кассировал, должна тем самым рассматриваться, как доказанная бесспорно, окончательно и навсегда… Вот почему я от всего сердца желаю счастья и мистеру Брайану Монтегю Гроверу и его жене, и их детям, которые, принимая во внимание настойчивость и добрую волю обоих сторон, не могут у них не быть…» Рассказ был переведен и опубликован за границей, в ряде стран, в том числе в Англии и в США. Я получил много читательских писем, и все они содержали один вопрос: какова судьба мистера Гровера и его жены? Признаться, этот вопрос интересовал и меня. И лишь недавно мне удалось получить на него ответ. Сестра Елены Петровны — Анна Петровна, проживающая в Ленинграде, любезно сообщила в ответ на мое письмо, что Гровер и его жена живы и здоровы. У них действительно двое сыновей. Они живут в Южно-Африканском Союзе, так как Гровер не смог в Лондоне получить работу по специальности и стал фермером. Анна Петровна прислала мне и фотографию семьи Гровер — на ней изображены и они, и их сыновья… Анна Петровна мне также пишет, что она в свое время переслала им тот номер журнала «Новый мир», в котором был опубликован рассказ об их любви, и они ответили, что довольны этим рассказом. Нужно ли говорить, что и я, как автор, доволен тем, что мои герои довольны автором? Наконец, Анна Петровна сообщила мне еще одну любопытную деталь: после того как мой рассказ был опубликован за границей, из США к Гроверам прилетели американские кинематографисты, снимавшие всю семью и, видимо, решившие создать фильм по мотивам этого рассказа с его невыдуманной фабулой. Об этом Анна Петровна узнала из писем сестры… Таким образом, теперь я имею возможность ответить на многие письма моих читателей, справлявшихся о семье Гровера. Более 20 лет прошло с тех пор, как Гровер незаконно появился в советском небе. Закон есть закон, и его судили по закону. Да, смысл и дух советского закона состоит в том, что он строго охраняет интересы советского народа, нашего государства, стоит на страже его безопасности и чести. Но, если нарушение закона не связано с покушением на безопасность и честь нашего государства, если оно, как это было с Гровером, происходит по мотивам, достойным уважения, то наш закон оказывается самым гуманным, самым милостивым, самым чутким в истории человеческого правосудия. Если же закон нарушается по преступным и подлым мотивам, из враждебных нашему народу целей, если непрошеные гости появляются в советском небе, оскорбляя нашу честь и покушаясь на наши народные интересы, — наш закон сможет постоять и за советское небо, и за советскую землю, и за честь и достоинство нашей великой страны… — Встать, суд идет! — произнес, в соответствии с установленной формулой, судебный комендант Верховного Суда СССР в момент, когда начался судебный процесс над Пауэрсом. — Суд идет! — произнес он на заключительном судебном заседании, когда судьи вышли для оглашения приговора. Суд над Пауэрсом закончился. Но суд еще идет!.. Идет суд над преступными поджигателями войны, над провокаторами и колонизаторами, идет суд над империализмом… Вся совесть мира, сотни миллионов людей во всем свете, в том числе и в самой Америке, и в Западной Германии, и в Европе, и в Азии, и в Африке судят в наши дни кровавый империализм и его попытки развязать новую мировую войну. Когда в Кубе и во всех странах Южной Америки кричат: «Куба — да! Янки — нет!» — это тоже идет суд!.. Когда одна за другой сбрасывают с себя оковы империализма страны Африки и Азии, борющиеся за свою свободу и независимость — это тоже идет суд!… Когда остановилась Пенсильванская железная дорога — крупнейшая магистраль США, — все рабочие которой объявили забастовку, — это тоже идет суд!.. Когда народ Японии не позволил Эйзенхауэру приехать и заставил его повернуть обратно — это тоже идет суд!.. Да, суд идет!.. Великий, справедливый, неотвратимый суд истории… Внимание. Говорят документы!. Помнится, в Нюрнберге, на процессе главных немецких военных преступников, был один незабываемый день. В судебном зале погасили свет — только скамья подсудимых была чуть подсвечена синими лампочками, чтобы можно было видеть лица сидящих, — и на большом экране начали давать показания не совсем обычные свидетели — кадры немецкой кинохроники за последние 12 лет. Это были уже не «немые свидетели», как называют вещественные доказательства криминалисты, это были свидетели, говорящие во весь голос, их показания были бесспорны, сила этих показаний разительна и неопровержима равно для всех: для обвинения и для защиты, для суда и для подсудимых… Еще накануне заметно отощавший Геринг клятвенно заверял судей, что он «никогда, никогда не разделял идиотской теории мирового господства», а теперь, на экране, он сам, своим собственным голосом орал во всю глотку о том, что «великая Германия должна стать господином мира» и что в этом и состоят ее «священная миссия и главная цель второй мировой войны…» Весь день, с утра до вечера, притихший судебный зал рассматривал эти кинодокументы — десятки тысяч метров немецкой кинохроники, — заснятые за 12 лет затянувшегося фашистского кошмара, стоившего жизни многим миллионам людей, превратившего в руины тысячи городов Европы, разрушившего величайшие исторические памятники и произведения искусств, созданные неповторимым и вдохновенным трудом лучших людей многих веков. Чудовищная трагикомедия фашизма, кадр за кадром, месяц за месяцем, злодеяние за злодеянием, раскрывалась на экране в судебном зале, к которому была обращена в те дни совесть всего мира, закономерно рассматривавшая этот процесс как суд народов, суд истории. А на экране трещали нацистские барабаны, германские промышленники благосклонно улыбались своему новому козырю в задуманной ими азартной игре, ставкой в которой был весь земной шар, — дегенерату с выпученными глазами и свисавшей на узкий лоб дурацкой челкой; гремела медь фашистских парадов, Геббельсы всех мастей истерически вопили о «коммунистической опасности»; на площадях пылали библиотеки; десятки тысяч людей без следствия и суда заключались в концлагери; лихорадочно сколачивались новые дивизии, маршировали новобранцы, поспешно отливались пушки; бешеная пропаганда, развернувшаяся на средства, щедро отпускаемые промышленными магнатами, отравляла сознание миллионов людей, которых надо было подготовить к поджогам и убийствам, подготовить к войне… Вот престарелый Гинденбург, кайзеровский генерал-фельдмаршал, хвастливо заявивший в начале первой мировой войны, что «на него война действует, как целебная ванна», в потсдамской гарнизонной церкви под треск юпитеров и кинокамер торжественно благословляет нового «канцлера» — Адольфа Гитлера, бесноватого ефрейтора, на подготовку новой мировой войны… А за спиной опухшего от старости и подагры Гинденбурга и тощего, кривоногого Гитлера, надувшегося от важности, стоят их подлинные и неизменные хозяева: Круппы и Тиссены, Флики и Симменсы, промышленные магнаты и банкиры, крупнейшие помещики и ростовщики. Так это начиналось. И потом день за днем рассказывал голубоватый экран судебному залу, рассказывал истории и всему миру, как развивались события, как начиналась война, как гибли миллионы людей. Кому из нас, сидевших тогда в судебном зале, кому из тех, кто, не присутствуя в нем, следил изо дня в день за отчетами исторического судебного процесса, продолжавшегося почти год, — кому могла тогда прийти в голову мысль, что через каких-нибудь несколько лет на свете найдутся люди, которые посмеют забыть этот трагический урок истории, забыть ужасы минувшей войны: и миллионы мертвецов, и руины Европы, и газовые камеры, и слезы матерей?! Но вот, в наши дни мы снова видим знакомые зловещие лица и слышим знакомые слова. И снова, как и много лет назад, все те же Круппы и Флики вместе со своими заокеанскими компаньонами сколачивают новые германские дивизии, снова торжественно маршируют под треск барабанов новые полки, и командуют ими те же самые военные преступники, фамилии которых нам известны по материалам Нюрнбергского процесса… Обо всем этом рассказывает документальный фильм «Это не должно повториться!», созданный германской киностудией «Дефа». В результате двухлетних поисков режиссеры этой киностудии нашли и смонтировали подлинные кинодокументы исторической хроники Германии с 90-х годов прошлого столетия до наших дней. Немецкие кинематографисты создали в результате этой большой работы хроникальный фильм, значение которого трудно переоценить. В фильме нет искусных режиссерских выдумок и мизансцен, не участвуют в нем знаменитые актеры, немы его первые кадры — ведь кино и в самом деле было тогда еще немым! — нет в нем сверкающих красок цветного кино, нет специально отобранных пейзажей, нет специально написанной музыки. Но есть в этом волнующем, честном и мудром фильме великая и строгая правда самой истории, та неповторимая правда жизни, которая не нуждается ни в украшательстве, ни в комментариях, ни в режиссуре, потому что жизнь и есть самый великий режиссер!.. И снова, как и тогда в Нюрнберге, трепетно следит притихший и взволнованный зал за кадрами старой хроники, смонтированными в этом поразительном фильме. Трагические и грозные события первой половины нашего века оживают на экране. Кинематограф чудодейственно переносит нас на много лет назад, и снова предстает перед нашими глазами то, что мы не имеем права, не смеем никогда, ни за что, нигде забывать! — Смотрите, люди, — как бы говорит этот фильм, — смотрите и помните: вот как все это было в начале века, вот как, почему и для кого готовилась первая мировая война; вот те, кто ее готовил, — германские промышленные короли; вот их лица, их биографии, их богатства, которые они хотели преумножить ценой войны; вот их маршалы и генералы — кровавые холуи своих хозяев; вот их пышные мундиры и пышные клятвы, их лживые лозунги и заверения, которыми они обманывали миллионы людей, отравляя, как наркотиками, их сознание, чтобы заставить их отдать свои жизни и лишить жизни других во имя этих «королей»; вот как все это случилось и вот к чему это привело, смотрите, запоминайте, будьте бдительны!… А вот как через много лет это снова началось, началось в тех же разбойничьих целях, во имя корыстных интересов той же ничтожной кучки людей, теми же методами и способами, с теми же лживыми и преступными лозунгами, — смотрите, запоминайте, не дайте в третий раз себя обмануть!.. И на экране кадр за кадром, год за годом идут трагические события подготовки и осуществления второй мировой войны. Не случайно, что зловещая эстафета передается в руки новых убийц сгероями» первой мировой войны. Не случайно, что Гинденбург передает ее Гитлеру, а за их спинами все те же Круппы, Флики, Симменсы, не случайно!.. Не случайно, что мы видим одни и те же лица, одни и те же цели, одну и ту же географию, слышим одни и те же речи и лозунги, не случайно!.. Так подлинные документы раскрывают дьявольскую кухню подготовки новой мировой войны. И сегодняшние главные военные преступники в угаре, дыму и копоти своей дьявольской кухни так торопятся, что даже не имеют времени спрятать в воду концы: вчерашние гитлеровские генералы, объявленные военными преступниками, под теми же фамилиями и почти в тех же самых мундирах сегодня командуют новыми германскими дивизиями. Вот они, эти фамилии и эти уголовные биографии. Кессельринг, тот самый Кессельринг, который был осужден как преступник к смертной казни международным судом, теперь освобожден и снова возглавляет фашистский «Стальной шлем». Генерал Хойзингер, разрабатывавший в штабе Гитлера планы нападения на страны Европы, призван на службу в НАТО. Гитлеровский генерал Шпейдель — автор «тактики сожженной земли», на совести которого тысячи взорванных городов, кровь и слезы миллионов людей, — вступил на пост командующего сухопутными силами НАТО в Центральной зоне Европы. О его карьере палача мы еще расскажем на страницах этой книги. Флик, тот самый Флик, который сидел на скамье подсудимых в Нюрнберге, дрожа от страха перед виселицей, хорошо сознавая, что он вполне ее заслужил, — этот самый Флик сегодня снова управляет своими военными заводами и своими миллионами, как и десятки других, признанных преступниками и осужденных международным судом, а теперь снова освобожденных и стоящих у власти в Западной Германии… А Бенк, а Манштейн, а многие другие?! Те же лица, те же цели, те же методы!… Да, это не должно повториться, и трудно найти более верное название для этого документального, волнующего фильма! Но, для того чтобы это не повторилось в третий раз, как уже однажды повторилось во второй, не надо забывать об истории и надо помнить о том, как это случилось, кто это организовал, в чьих интересах все это делалось… Есть события, которые кощунственно забывать. Есть события, о которых надо напоминать настойчиво и терпеливо, взволнованно и смело. Есть события, которые человечество может и обязано предупредить. Проклятое клеймо 1 Народы мира никогда не забудут осени 1943 года, никогда не забудут, как в самом разгаре войны, когда Европа еще содрогалась от гула артиллерийских канонад и багровых отсветов пылавших городов, когда еще целые области и государства изнывали- под игом фашизма и день и ночь дымили трубы Майданека и Освенцима, Треблинки и Бухенвальда, из Москвы прозвучали на весь мир уверенные, гневные, предостерегающие слова: «…Немцы, которые принимали участие в массовых расстрелах итальянских офицеров или в казнях французских, нидерландских, бельгийских и норвежских заложников или критских крестьян, или же те, которые принимали участие в истреблении, которому был подвергнут народ Польши, или в истреблении населения на территории Советского Союза, которые сейчас очищаются от врага, — должны знать, что они будут отправлены обратно в места их преступлений и будут судимы на месте народами, над которыми они совершили насилие. Пусть те, кто еще не обагрил своих рук невинной кровью, учтут это, чтобы не оказаться в числе виновных, ибо три союзные державы наверняка найдут их даже на краю света и передадут их в руки их обвинителей с тем, чтобы могло совершиться правосудие». Да, руководители трех правительств подписали тогда эту «Декларацию об ответственности гитлеровцев за совершаемые зверства», дав народам мира священное обязательство, прозвучавшее, как торжественная клятва, перед лицом миллионов мертвецов, перед еще зиявшими могилами и рвами, перед нескончаемыми штабелями задушенных детей, повешенных и запоротых женщин, замученных стариков и девушек. Кто же и как выполнил и выполняет теперь эту клятву, данную мертвым и живым в этой, совместной декларации союзных держав? Давайте спросим об этом сегодня, через 15 лет после окончания войны, через годы, прошедшие со дня, когда по приговору Международного военного трибунала были повешены во дворе старой нюрнбергской тюрьмы главные из главных немецких военных преступников. Этот приговор вынес трибунал, созданный по инициативе и настоянию страны, вынесшей самый ожесточенный удар гитлеровских полчищ, опрокинувшей и разгромившей эти полчища, освободившей Европу от фашистского ярма. Этот приговор был вынесен после многих месяцев долгих судебных заседаний, подробного допроса многочисленных свидетелей и потерпевших, скрупулезного рассмотрения страшных вещественных доказательств, каких никогда еще не знала уголовная хроника, вроде данцигского мыла, сваренного из тел казненных, или человеческой кожи, переработанной на бальные перчатки. Этот приговор был вынесен после оглашения огромного количества документов и терпеливого заслушивания речей двадцати с лишним немецких адвокатов, занявших эту «последнюю линию обороны» третьей империи на Нюрнбергском процессе. Мир знал, что этот процесс был проведен по инициативе Советского государства, верного своему обещанию. Мир видел, как представители этого государства на процессе разоблачали юридические хитросплетения и обходные маневры, мнимую забывчивость и процессуальную казуистику, ложное раскаяние и лицемерные ссылки на гуманизм, симуляцию невменяемости и всяческие провокации. Скажем прямо: это давалось нелегко. За судейским столом оказались люди разных идеологий, разного мировоззрения, миропонимания. Скажем больше: в составе суда оказался даже такой судья, как, например, де Вабр, матерый реакционер и профашист. Не удивительно, что обрадовавшийся такому «судье» немецкий адвокат Зайдель, защитник Гесса и Франка, возбудил ходатайство приобщить в качестве доказательства речь «одного авторитетного французского юриста», восхвалявшего германский фашизм и, в частности, фашистскую академию права, президентом которой был Франк. «Эту речь, — добавил Зайдель, — вышеупомянутый юрист произнес в Берлине, на торжественном заседании академии права, куда он был приглашен как почетный гость». Адвокат добавил, что этот французский юрист, вероятно, не сочтет для себя затруднительным подтвердить этот факт, поскольку он находится сравнительно недалеко, в этом же зале, за судейским столом… Выслушав это заявление, месье де Вабр стал нервно покусывать свои пышные усы. Это он выступал на торжественном заседании в Берлине. Это он писал о фашистском режиме за семь лет до того, как развязно усесться в судейское кресло в Нюрнберге: «…Современное превосходство тоталитарного режима происходит от его решительности, от его молодой силы, способной отвечать новым потребностям, когда они возникают». Мир видел смущение некоторых судей в моменты, когда на процессе заходила речь, скажем, о мюнхенском сговоре с Гитлером, о воздушных прогулках господина Чемберлена и планах господина Черчилля. Мир читал в дни процесса интервью «подсудимого № 1», как его называли на процессе, — Геринга, которые он, преступник, находившийся под судом, нагло давал при попустительстве американских властей корреспондентам херстовской печати, охотно опубликовавшей эти интервью и высказывания Геринга. Простые, честные люди во всем мире удивлялись этим нравам. Только по протесту советской делегации общение Геринга с американскими журналистами было наконец прекращено. Геринг сначала приуныл, но вновь оживился, когда услужливые американские офицеры, ведавшие охраной подсудимых, передали ему и другим обвиняемым текст речи Черчилля, произнесенной в Фултоне в дни, когда шел процесс. Подсудимые обрадовались — они услышали знакомые мотивы, они ощутили руку, протянутую им через океан… Радость подсудимых была так велика, что адвокаты Геринга и Риббентропа даже возбудили ходатайство вызвать в суд в качестве свидетеля защиты мистера Черчилля. Но это уже был «перебор», и ходатайство было отклонено. Черчилль не мог приехать на процесс и открыто защищать немецких палачей по тем самым, непреодолимым тогда причинам, по которым тот же де Вабр вопреки своим симпатиям подписал приговор о повешении Франка. Слишком свежи еще были могилы миллионов, слишком взволнованна была совесть мира, настойчива, последовательна и непоколебима была линия, занятая на процессе Советским государством, выразившим волю измученных народов. Правда, выполняя чье-то таинственное указание, суд вопреки особому мнению советского представителя оправдал гитлеровского финансиста, давнего контрагента американских банков Шахта, матерого шпиона Папена, заместителя Геббельса Фриче, сохранил жизнь Гессу, оправдал СА и генеральный штаб гитлеровской армии, признав не преступными эти кровавые организации. «Правда» в те дни писала: «Мы разделяем соображения советского судьи. Мы понимаем и поддерживаем его особое мнение, так как суд имел в своем распоряжении достаточно убедительных данных, подтверждающих вину указанных подсудимых (Шахта, Папена, Фриче). Но и при наличии особого мнения советского судьи нельзя не подчеркнуть, что вынесенный в Нюрнберге приговор над гитлеровскими душегубами будет оценен всеми честными людьми во всем мире положительно, ибо он справедливо и заслуженно покарал тягчайших преступников против мира и блага народов. Закончился суд истории. Впервые справедливая кара опустилась на головы организаторов и руководителей, поджигателей и исполнителей преступных планов агрессивной войны». Нюрнбергский процесс обнажил проклятое клеймо денежного мешка кровавых монополий на фашистских поджигателях войны, полностью раскрыв перед лицом истории чудовищные злодеяния гитлеровских палачей. 2 Еще в ходе Нюрнбергского процесса профашистские круги, особенно в США и Англии, начали кампанию выручки гитлеровских палачей. Пресловутая леди Астор и папа римский, херстовские писаки и англо-американские «ученые» юристы, католики и «специалисты» по международному праву, титулованные особы и международные уголовные преступники, кардиналы и гангстеры всех мастей по мановению одной и той же властной руки кровавых монополий начали в разных местах, в разное время и под разными предлогами нападки на Нюрнбергский процесс. Правда, тогда еще это делалось со множеством оговорок и примечаний, со ссылками на «нормы права» и «международные традиции», с заверениями, конечно, в чувствах негодования по поводу фашистских зверств, которые уже никак нельзя было замолчать. Папа римский взывал о христианском всепрощении, леди Астор — о том, что «угрызения совести — лучшая расплата», «ученые» юристы упражнялись в вопросах юрисдикции. «Специалисты» по международному праву, которых точнее было бы именовать специалистами по международному бесправию, взволновались главным образом по поводу наказуемости агрессии. В своих нападках на Устав Международного военного трибунала, подчеркивающий преступный, уголовно наказуемый характер подготовки и ведения агрессивных войн, англосакские юристы разболтались до такой степени, что неосторожно задели весьма щепетильные моменты, вроде, например, мюнхенского сговора. Так, в американском журнале международного права, в статье профессора Финча, прямо указывалось, что нельзя вменять подсудимым захват Чехословакии, поскольку Англия и Франция в свое время дали на это свое согласие… Более осторожные защитники гитлеровцев не стали копаться в истории, изобилующей весьма сомнительными похождениями некоторых джентльменов, а начали атаки на процесс с позиций буржуазной юридической казуистики. Некоторые из них даже согласились признать преступный характер военной агрессии, отрицая, однако, возможность предания суду агрессоров. Они рассуждали примерно так: раз война агрессивна — она преступна, раз она преступна — она наказуема, раз она наказуема — вопрос о наказании должен решить суд. Но кого судить? Судить отдельные личности нет смысла, так как войну ведут не они одни, а все государство, весь народ. Но судить все государство физически невозможно, его не уместишь на скамье подсудимых. А раз это невозможно, то нет смысла этого делать. А раз нет смысла этого делать, то есть смысл вообще никого не судить… Американский журнал «Форчун» пошел на дальнейшие «уступки» мировому общественному мнению. Он даже соглашался на наказание главных немецких военных преступников, но только требовал, чтобы это наказание ограничилось «высылкой их на какой-либо остров, как это было сделано в отношении Наполеона». Подробно развивая свое предложение, журнал успокоительно писал: «Наполеон после этого был уже безвреден». И все-таки, несмотря на всю эту шумиху мировой реакции, Нюрнбергский процесс, проходивший под неослабным контролем мирового общественного мнения, был завершен осуждением виновных. 1 октября 1946 года был вынесен исторический приговор. 16 октября этот приговор над главными из главных немецких военных преступников был приведен в исполнение во дворе нюрнбергской тюрьмы. Организаторы агрессивной войны, убийцы миллионов людей впервые в истории понесли заслуженное наказание. Весь мир понял значение этого приговора как грозного предостережения всем, а не только немецким, поджигателям войны. Очень хорошо поняли это и англо-американские агрессивные круги, занятые подготовкой новой войны. Вот почему нюрнбергский приговор стал объектом самых ожесточенных нападок. Вот уже несколько лет, как атаки на исторический приговор не только не ослабевают, но усиливаются. И чем лихорадочнее вертится дьявольская машина подготовки войны, тем чаще подвергается новым и новым нападкам нюрнбергский приговор. Все брошено, чтобы доказать неосновательность основного тезиса приговора — о наказуемости агрессии. Радио и газеты, юридические и политические журналы, криминалисты и международники, юридические эквилибристы всех мастей и оттенков целыми соединениями бросаются в атаки. Одна за другой появляются статьи с «сенсационными» заголовками: «Нюрнбергский конфуз» (журнал «Форчун»), «Опасный прецедент» (журнал «Атлантик»), «Суд благодаря победе» (журнал «Таймс») и многие другие. Журнал «Форчун» в статье, посвященной процессу, дает такие подзаголовки: «Эта новелла (речь идет о процессе) не привела к дискредитации нацистской легенды». «Этот процесс не создал желаемого международного права». «Нюрнберг причинил вред международному праву». Другой журнал — «Атлантик» прямо пугает, что приговор, осудивший агрессию, должен рассматриваться как «опасный прецедент». Третий журнал — «Форин афферс» помещает большую статью некоего М. Радина под названием «Суд в Нюрнберге». Вот несколько перлов из этой статьи: «Вовсе не следует, что то, что делает войну национальным преступлением, делает ее также преступлением для физических лиц». «…сделать это преступлением для отдельных граждан, которые подготовляли агрессивную войну, было бы равносильно приданию преступного характера действиям, которые не рассматривались как таковые теми, кто совершил их…». «На первоначальной стадии дискуссии о военных преступниках сэр Вильямс высмеивал идею о будущем Гитлере… (Так ли уж это смешно, сэр Вильямс?). Судья Джексон (главный обвинитель США на Нюрнбергском процессе) признал, что мы не можем предположить, что в данном случае будет действовать сила, которая заставит путем устрашения отказаться от совершения подобных действий… Так может пойти дальше судьи Джексона и признать, что наука уголовного права давно выразила сомнение в устрашающем значении любого наказания…». Значит, во-первых, агрессия — это не преступление. Во-вторых, хотя она и преступление, но судить ее организаторов нельзя, так как надо судить не личности, а государство в целом, что немыслимо. В-третьих, хотя и надо судить за преступление, но и в этом нет смысла, так как наказание не устрашает… Так выглядят юридические курбеты мистера Радина и ему подобных на цирковой арене американской пропаганды. Тот же журнал, видимо получив соответствующую команду, уже не ограничиваясь попытками сокрушить нюрнбергский приговор, бросается в атаку на все международные соглашения о преступности агрессии. Журнал пишет: «Слова «международное преступление», примененные в отношении агрессивной войны в Женевском протоколе 1924 года, не могут рассматриваться теперь выше, чем это рассматривалось тогда, т. е. как риторический термин, благородно риторический, чтобы быть точнее, но вовсе не как термин, имеющий определенное правовое значение». Автору этого подлого заявления, применяя его витиеватые обороты, мы можем сказать: ваше бормотание никогда не будет рассматриваться выше, чем мы рассматриваем его теперь, то есть как невежество, как гнусность, чтобы быть точнее, но вовсе не как суждение, имеющее правовое значение. В журнале «Нэйшн» коллега Радина Рустэм Вамбэри подхватывает эстафету, заявляя, что слово «преступление», примененное в отношении агрессивной войны, следует понимать «скорее в поэтическом», нежели в юридическом смысле. Таковы, оказывается, представления мистера Вамбэри о поэзии!.. В очередной статье, посвященной процессу, уже упомянутый журнал «Форчун», возражая против признания агрессии преступной, писал: «Если агрессор, ведущий войну, будет знать, что в случае поражения его ожидает тяжелое наказание, то он всеми мерами, в том числе при помощи нарушения законов и обычаев ведения войны, будет стремиться к победе». Значит, не судите агрессоров, а то они — чего доброго — захотят победить!.. В той же статье подвергается обстрелу и раздел о «преступлениях против человечности», фигурировавший в нюрнбергском приговоре. Как известно, в этом разделе, в частности, шла речь о преследованиях по расовым признакам. Оспаривая обоснованность такого раздела, автор восклицает: «Позволят ли США кому бы то ни было вмешаться в вопрос о линчевании, имевшем место на Юге?». Видимо, ввиду слабости одиночных выступлений против нюрнбергского приговора на арену журнала «Гарвард Лоу Ревью» галопом выскакивает лихая четверка — Левенталь, Гаррис, Вулсей и Фарр. В коллективной статье под названием «Нюрнбергский приговор» эта бравая четверка, в строгом соответствии с арифметикой, преподносит казуистики и глупостей вчетверо больше, чем авторы-одиночки. «Попытка использовать приговор трибунала в будущем как прецедент для подобных процессов обнаруживает серьезные ограничения», — хором отчеканивают Левенталь, Гаррис, Вулсей и Фарр, сразу беря быка за рога. Мы не станем, однако, утверждать, что англо-американские поджигатели войны и их юридические советники не извлекли уроков из Нюрнбергского процесса и не сделали для себя необходимых выводов. Будем справедливы. Извлекли «уроки». И сделали «выводы». Вот они: «Люди, которые будут теперь заниматься планированием войн, — пишет все та же четверка — Левенталь, Гаррис, Вулсей и Фарр, — с учетом опыта Нюрнбергского процесса, могут избежать или частично избежать последствий, будучи более предусмотрительными. Только несколько человек должны знать конкретные планы войны. Все другие должны готовить детали, памятуя о самообороне». Скажем проще: агрессорам рекомендуют подготовлять войну под лозунгом обороны от нападения. И действительно, это методическое указание принято к исполнению: как известно, Североатлантический пакт, пакт новой агрессивной войны, варьирует на все лады версию о самообороне. А вот «урок» номер два: «Нюрнбергский процесс — это историческое событие, результат немецкой склонности к систематическому ведению записей и неожиданно быстрой победы, благодаря которой папки с документами попали в руки союзников. Отсутствие всех протоколов секретных совещаний руководителей государств и всех других документальных доказательств очень затруднило бы обвинение». Мораль ясна: готовьте войну, не оставляя компрометирующих документов, уничтожайте следы и вещественные доказательства своих преступлений!.. Американская военщина также извлекает уроки из процесса, обрушиваясь на него за то, что этот процесс, дескать, подрывает уважение к военному делу, к военной профессии. Журнал «Армия и флот» пишет, что обвинители и судьи на процессе «не питают никакого уважения к военной профессии, а также к тем, кто должен готовиться к войне…». Эту же мысль, но еще более прозрачно, развивает «Журнал уголовного права и криминалистики», который помещает статью Голля. Критикуя Нюрнбергский процесс, Голль видит основную опасность в том, что «на основании такой теории права когда-нибудь могли бы быть подвергнуты заключению или казнены питомцы Вест-Пойнта (военная академия США), а также других военных колледжей и школ… и, само собой разумеется, члены генштаба и отдела мобилизационных планов, если бы США когда-нибудь — от чего боже упаси — проиграли войну». Не кажется ли мистеру Голлю, что, выступая с такими «пророчествами», он сможет в конце концов опровергнуть известную поговорку: нет пророка в своем отечестве? Но не только на будущее извлекли современные поджигатели войны уроки и выводы из Нюрнбергского процесса. Как известно, Международный военный трибунал был создан для проведения ряда процессов над немецкими военными преступниками. Но уже первый — Нюрнбергский — процесс показался столь «опасным прецедентом», что англо-американские империалисты поспешили прекратить деятельность трибунала, считая чересчур «расточительным» такое отношение к кадрам военных преступников, на которых появились уже совсем иные виды. Не случайно поэтому главный американский обвинитель в Нюрнберге Джексон, выйдя в отставку, рекомендовал проводить другие процессы «не по нюрнбергскому методу». Журнал «Форчун», приведя это высказывание главного американского обвинителя, не без иронии добавляет: «Мистер Джексон говорит, что цель эта заключается в экономии средств, но никто не поверит тому, что мистер Джексон вдруг стал таким приверженцем экономии бюджета…». Как видите, даже журнал «Форчун» может иногда напечатать целых три правдивых строки… И все-таки совет мистера Джексона был принят. Началась новая линия рассмотрения дел о немецких военных преступниках. За судейским столом сидели уже только американские и английские судьи, с удовлетворением сознававшие все удобство отправления правосудия без участия «несговорчивых» советских судей. Началась длинная серия судебных комедий, подлинным назначением которых было превращение военных преступников в будущих ландскнехтов американского империализма. Подлинные цели этих судебных комедий недвусмысленно раскрыл английский журнал «Ньюс-Ревью» в номере от 26 мая 1949 года, указывая, что в вопросе о немецких военных преступниках США и Англия «должны руководствоваться в своей политике скорее интересами будущего, нежели прошлого»… Эта идейка так понравилась американским подзащитным, что один из них, гитлеровский громила Гудериан, вскоре еще более нагло заявил: «Нужно забыть прошлое, если мы (!) хотим оборонять Европу». В связи с происходившим в английском суде процессом над гитлеровским фельдмаршалом Манштейном английский журнал «Иллюстрейтед Лондон Ньюс» рекомендовал отметить, что «фельдмаршал не имеет ни гроша», и в связи с этим сожалел о том, что бедные «германские главнокомандующие в отставке не имеют пенсии». Журнал высказывал свое негодование по поводу того, что земельные владения Манштейна посмели конфисковать, и в заключение выразил свое удовлетворение тем, что его будет судить английский суд, а не иной. Статья заканчивалась призывом «предать забвению прошлое, забыть об ужасах войны». Премьер-министр земли Северный Рейн — Вестфалия Карл Арнольд выступил 24 июля 1949 года с требованием пересмотреть нюрнбергский приговор. «Мы должны потребовать от оккупационных властей, — заявил подозрительно расхрабрившийся «премьер», — либо пересмотра этого приговора, либо амнистии». Английский журнал «Ньюс-Ревью» выступил со статьей «Немецкие генералы — правосудие или месть». Выступая в этой статье против суда над Манштейном, журнал писал: «Таким образом, остался только один Эрих фон Манштейн. Стоит ли из-за одного этого человека продолжать линию, вызывающую опасение даже среди тех, кто с особым отвращением относился к мерзким преступлениям, которые, несомненно, были совершены не только нацистским правительством, но и немецкими военными властями? Не наступило ли время вспомнить пословицу: «кто старое помянет — тому глаз вон?». Автор статьи, развивая свою мысль, впал в чрезмерную откровенность. Он писал: «Когда новые обстоятельства требуют проведения новой политики, не так-то легко отказаться от старых методов и старой психологии. Но мы живем в мире, в котором изменения происходят с исключительной быстротой, и если мы не выработаем большой способности быстро к ним приспосабливаться, то окажемся далеко позади событий. Подвергать судебному преследованию фон Манштейна в настоящее время значит, по моему мнению, впасть в ошибку и идти на риск вызвать большое несчастье ради небольших и сомнительных выгод». Параллельно с массовой амнистией нацистских преступников в западных зонах Германии посыпались пачками оправдательные приговоры американских и английских судов в отношении виднейших немецких военных преступников. Прямо со скамьи подсудимых гитлеровские палачи переходили в заботливо приготовленные для них кабинеты военных, административных и хозяйственных учреждений. 5 мая 1949 года английское правительство, как известно, решило прекратить судебное дело гитлеровского фельдмаршала Рундштедта и генерал-полковника Штрауса — крупнейших фашистских палачей, проливших море крови на временно оккупированных советских территориях. Таким же образом были признаны «невиновными в агрессии» фельдмаршал Лееб, Кюхлер, Вейсс. Реабилитированный генерал Гальдер до того разошелся, что даже издал массовым тиражом брошюру «Гитлер — полководец». Вся эта банда фашистских насильников и убийц, все эти гитлеровские генералы и эсэсовские палачи, гиммлеровские шпионы и геббельсовские пропагандисты зачислены теперь на довольствие американских империалистов. Отброшены условности, давно забыты даже внешние приличия — нет времени рядиться в маски и накладывать грим. Мы видим отвратительное лицо современного агрессора во всем его уродстве, мы снова, как и тогда в Нюрнберге, видим проклятое клеймо кровавых торговцев смертью. Мы видим его и на поджигателях войны, и на международном сброде, который принят ими теперь в услужение. Вот они все толпятся рядом, плечом к плечу, позабыв о рангах и различиях, — американские конгрессмены и банковские воротилы, лорды и уголовники, папские нунции и торговцы живым товаром, гитлеровские диверсанты и наемные писаки. Пузыри на болоте 1 В феврале 1960 года в Берлине нам довелось посмотреть кинофильм «Девушка Розмари», выпущенный в ФРГ в 1959 году. Фильм снят известным немецким режиссером Рольфом Тиле по сценарию Эриха Куби. У фильма есть своя, весьма поучительная история. С огромным трудом он вышел на экраны Западной Германии. Некоторые лица, занимающие видное положение в боннской республике, обратились в правительство ФРГ с требованием запретить эту картину. Цензура потребовала множество купюр. Никогда еще промышленники, финансисты и ответственные чиновники не проявляли столь жгучего интереса к киноискусству… Чем был вызван столь внезапный и жгучий интерес? Почему вокруг фильма «Девушка Розмари» разгорелись такие страсти? Что заставило противников этого фильма забыть о текущих делах, скопом броситься в атаку на «Девушку Розмари»? По словам газеты «Ди андере цейтунг», этот фильм, оказывается, наносит жестокий удар по правящей верхушке боннской республики. Разоблачая растленные нравы этой верхушки, фильм использует фактические обстоятельства конкретного следственного дела об убийстве Розмари Ниттрибит, совершенном во Франкфурте-на-Майне… Прежде чем рассказать об этом подлинном деле, добавим, что фильм «Девушка Розмари» в конце концов, как ни шумели боннские заправилы, пришлось выпустить. Но противникам фильма удалось добиться запрета его демонстрации на Международном фестивале в Венеции — он так и не был там показан. Вся эта скандальная история проливает свет на многое, что происходит в наше время в Западной Германии. И об этом стоит рассказать. …Когда в ноябре 1957 года в своей квартире во Франкфурте-на-Майне была обнаружена задушенной 24-летняя Розмари Ниттрибит, еще никому не могло прийти в голову, что это уголовное происшествие, довольно обычное для этого крупного западногерманского города, перерастет в такой большой, уже чисто политический скандал. Ведь во Франкфурте-на-Майне, в городе страны пресловутого «экономического чуда», ежемесячно регистрируют, как свидетельствует немецкий журнал «Ревю», 140 преступлений на сексуальной почве, так как в городе, как признает тот же журнал, «процветают пороки всех оттенков». Однако убийство «королевы ночи» — так называли во Франкфурте-на-Майне убитую Розмари Ниттрибит — вызвало невероятный шум прежде всего потому, что с именем убитой были так или иначе связаны имена крупнейших деятелей боннской республики. «Когда хитрый комиссар криминальной полиции, — пишет немецкий журнал «Дер Штерн», — распространил в печати слухи о том, что в квартире убитой найдена объемистая «картотека клиентов», тотчас же добровольно дало знать о себе около трехсот более или менее именитых поклонников Розмари: «Ради бога!..». Впрочем, самое существенное состоит в том, что Розмари Ниттрибит была задушена не с целью грабежа и не на романической подкладке. После убийства в ее квартире обнаружили драгоценности и 120 тысяч марок наличными. Да, не корысть и не ревность были мотивами этого зверского преступления. Другие тут были мотивы. Принимая в своей квартире именитых поклонников и зная их вес в правительственных кругах ФРГ, Розмари Ниттрибит выпытывала у них секреты политической кухни Бонна и незаметно для своих гостей ловко записывала на пленку все, что они говорили, как это говорили и в связи с чем говорили. Потом, когда очередной гость трезвел, ему предъявлялся короткий ультиматум: либо он заплатит солидный выкуп, либо пленка будет предана гласности… Так, Розмари Ниттрибит собрала весьма красноречивую коллекцию записей того, что делает, как проводит свой досуг, как высказывается и о чем мечтает верхушка страны «экономического чуда». Это кончилось тем, что ее задушили в самом прямом и подлинном смысле этого слова — задушили, разумеется, не верхушку боннской республики, а ту, кто знала секреты этой верхушки… Нужно ли добавлять, что франкфуртские пинкертоны так и «не сумели раскрыть» это преступление, хотя любому гимназисту, начитавшемуся детективных романов, ясно, что убийство было организовано поклонниками убитой из вполне очевидных мотивов. Увы, старая формула римских юристов «Cui prodest?» («Кому на выгоду?»), при помощи которой без особого труда раскрываются подобные преступления, была почему-то забыта следователями, занимавшимися этим делом. Но та же вещая формула отвечает и на вопрос, почему она была забыта: «Кому на выгоду, в чьих интересах, по чьему приказу осталось нераскрытым убийство Розмари Ниттрибит!..». Но возникают и другие вопросы: как могла возникнуть идея столь своеобразного «бизнеса» в голове 24-летней девицы, занявшейся весьма распространенным в Западной Германии «промыслом»? Как и почему этот «бизнес» привел к убийству этой особы? Для того чтобы ответить на эти вопросы, надо прежде всего сказать, что убийство Розмари Ниттрибит лишь одно из звеньев в длинной, разительно длинной цепи всякого рода преступлений, совершаемых изо дня в день в Западной Германии. Невозможно хотя бы кратко перечислить самые скандальные судебные дела, о которых сообщается в западногерманской прессе, хотя, разумеется, лишь незначительная часть таких дел становится достоянием гласности. Но дело не только в этом. Выпустив из тюрем тысячи военных преступников, выдвигая на руководящие посты самых кровавых гитлеровских палачей и убийц, вроде Оберлендера и иже с ним, разрешая всевозможные неофашистские «союзы», «легионы», «объединения» и «корпорации», допуская чисто фашистские митинги и сборища, на которых открыто выступают с гитлеровскими лозунгами и разбойничьими угрозами бывшие эсэсовцы и головорезы, боннские правители постепенно сращиваются с чисто преступной средой и в том числе с самыми обычными уголовниками. 2 Немного более ста лет тому назад, в сентябре 1859 года, американская газета «Нью-Йорк дейли трибюн» опубликовала статью Карла Маркса «Население, преступность и пауперизм». Маркс писал в этой статье: «Должно быть, есть что-то гнилое в самой сердцевине такой социальной системы, которая увеличивает свое богатство, но при этом не уменьшает нищету, и в которой преступность растет даже быстрее, нежели количество населения». Сто с лишним лет прошло с того дня, когда были написаны эти слова. Но как пророчески звучат они применительно к тому, что происходит в наше время в ряде капиталистических стран, и в частности в Западной Германии!.. В самом деле, уголовная преступность в ФРГ, особенно преступность среди молодежи, приняла такие катастрофические размеры, что об этом с ужасом пишут западногерманские газеты и журналы; социологи и криминалисты растерянна разводят руками, не зная, как остановить все увеличивающийся поток убийств, краж, грабежей, насилия, всевозможных сексуальных преступлений. Разврат принимает невиданно разнузданный характер. Широко распространены проституция, явные и тайные притоны, дома свиданий, игорные дома. Количество наркоманов возрастает с каждым днем. Самые маститые экономисты, сделавшие своей профессией прославление пресловутого «экономического чуда», не в силах объяснить, почему же оно так мирно сосуществует с отчаянной нищетой, безработицей, голодом, отсутствием крова для многих тысяч людей. В августе 1960 года французский аббат Жан Булье опубликовал статью «От Страсбурга туда рукой подать», которую распространило пресс-агентство «Юнион франсез д'энфор-масьон». Аббата Булье не обвинишь в «красной пропаганде». Но он честный человек, известный борец за мир, и честно написал о том, что увидел своими глазами, побывав в Западной Германии. Вот что пишет аббат Жан Булье: «…Но что думают в боннской Германии? Посмотрите на издаваемые там карты. Откройте географический атлас школьников, туристические справочники. Что мы в них видим? Можно подумать, что второй мировой войны не было. По мнению боннских географов, Одер протекает в центре такой Германии, к которой они стремятся и о какой мечтают. У этих реваншистов Пруссия с Кенигсбергом, Померания со Штеттином, Силезия с Бреславлем снова фигурируют в числе германских земель, несмотря на то, что эти территории еще раз были освобождены от их германских обитателей и населены поляками. Итак, умирать за Кенигсберг? Умирать за Штеттин? Умирать за Бреславль? Именно это не перестают внушать германской молодежи союзы беженцев, созданные в боннской Германии их министром Оберлендером, виновником массовых убийств евреев во Львове. Молодым немцам на Западе вдалбливают идеи, которые мерещились Гитлеру, — отвоевать для Германии «жизненное пространство», занятое славянами, и оттеснить славян дальше на Восток. До какой черты? До Урала? Почему бы нет? В Бонне постоянно говорят о перестройке Европы. Все знают, что Европа простирается до Урала». Аббат Булье касается далее в своей статье и пресловутого «экономического чуда», о котором без конца кричит буржуазная пропаганда. Он пишет: «О боннской Германии часто говорят, как о государстве, совершившем «чудо». Конечно, после 1945 года эта Германия вышла из груды развалин. Но не нужно забывать, что, несмотря на бомбардировки, уничтожавшие главным образом население, пострадало только 20 процентов ее промышленных сооружений. Между тем число их с 1939 года увеличилось в два раза. Боннская Германия вышла из войны с лучшим оснащением, с более современным оборудованием и с большей продуктивностью — на 60 процентов больше, чем в 1939 году. Она получила солидную помощь долларами. Кроме того, по приказу США были преданы забвению репарационные долги. Дело в том, что большинство предприятий Бонна стало теперь германо-американскими. Американский капитал обосновался там солидно. Восторгаться таким результатом, как восторгаются столь многие французы, — вот это действительно чудо, чудо несознательности или невежества, граничащее со злонамеренностью». Что остается добавить к этим прямым и честным словам? Нужно добавить, что в боннской республике ядовитым цветом расцвели взяточничество и казнокрадство. Года полтора назад был арестован за крупные взятки референт канцлера Аденауэра, представитель ФРГ в так называемом Евратоме, Ганс Кильб. Уже в начале следствия по его делу пришлось арестовать 180 человек. Прокуратура Кобленца начала примерно в то же время расследование о злоупотреблениях и взяточничестве в военном управлении заготовок. По этому делу также привлекли 180 человек. В тот же период — только за шесть месяцев — в ФРГ, кроме того, было возбуждено 230 дел против взяточников — крупных (правительственных чиновников!.. В дальнейшем с каждым месяцем число таких скандальных дел возрастало. И оно продолжает возрастать. Как пишут западногерманские газеты, немалую роль в расцвете взяточничества играют так называемые «бюро контактов», организованные многими крупными фирмами при различных государственных ведомствах. В сущности, эти «бюро контактов» надо было именовать «бюро взяток». Специальные «агенты по контактам», впрочем, гораздо более известные под весьма выразительным наименованием «кулуарников» (поскольку вся их «деятельность» проходит, естественно, весьма кулуарно), занимаются широко поставленным подкупом правительственных чиновников. Широко практикуются совершенно новые формы «контактов»: всевозможные «вечера поэзии», «охотничьи праздники» и «домашние концерты». Справедливости ради отметим, что речь идет о совершенно новых «жанрах» поэзии и музыки — тайных соглашениях взяткодателей с взяткополучателями. Так выглядят музы в Западной Германии!.. Характерно, что партия Аденауэра — Христианско-демократический союз — оказалась на редкость «поэтической» и «музыкальной» партией!.. Недаром она обязана своим приходом к власти взяткам, полученным от промышленников. Напомним, что в период подготовки выборов в бундестаг в 1957 году промышленные монополии выдали ХДС 120 миллионов марок «за услуги». Этот разительный по своей наглости и масштабам цинизм как нельзя лучше характеризует «партию», получающую миллионы за «услуги», и «услуги», оплачиваемые миллионами. Но если партия в целом получает многомиллионные взятки, то почему же их не получать ее членам? И получают. По мере сил и возможностей. Получают руководители партии и ее функционеры, министры и бургомистры, генералы и чиновники. Министр обороны ФРГ Штраус, например, вот уже несколько лет получает ежемесячно 5 тысяч марок от концерна «И. Г. Фарбениндустри», который является в ФРГ монополистом в области атомных исследований. Штраус помогает концерну в получении заказов. Концерн платит за это Штраусу. Кто посмеет отрицать, что это весьма лирично и что это новый жанр поэзии? Зять Аденауэра архитектор Герберт Мультхаупт тоже разоблачен как взяточник: он получил выгодный подряд на строительство 35 квартир в Париже для сотрудников посольства ФРГ. Разумеется, он за это «пропихнул» при помощи своего тестя ассигнования на это строительство. При выборах мюнхенского обербургомистра функционеры той же партии Аденауэра Факлер и Шлоссер были преданы суду «за пассивную коррупцию», как было сформулировано властями. Формулировка, прямо скажем, оригинальная: активные взяточники привлечены за «пассивную коррупцию»! Неправда ли, здорово придумано? Но что там Факлер и Шлоссер, кто их знает, кому они нужны?! Другое дело министр Штраус. Без него не обходится почти ни одно грязное дело. Вот пример. По личному указанию достопочтенного господина министра обороны фирме «Штрива» был дан огромный заказ на обмундирование для бундесвера на сумму в 10 миллионов марок. Для начала. Фирма в свою очередь не осталась в долгу: герру министру Штраусу были преподнесены ценные «подарки», а его партии та же фирма «подарила» 25 тысяч марок в «предвыборный фонд». Вскоре фирма выполнила заказ. В официальном отчете о качестве сданного фирмой обмундирования дословно значится: «После первой же стирки носки превратились в детские носочки. Суконные материалы представляют собою брак… Пуговицы на рубашках растворяются при стирке… Все свитеры слишком коротки…». Мы приводим эти слова не потому, что так уж скорбим по поводу низкого качества обмундирования для бундесвера. По Сеньке и шапка!.. Но этот факт лишняя иллюстрация так называемой «пассивной коррупции». И обошелся этот факт казне ФРГ в 10 миллионов марок. Иначе говоря, «растворились» в основном не столько пуговицы на рубашках, сколько казенные миллионы. Но зато не растворилась взятка, полученная Штраусом… Так стоит ли удивляться тому, что герр министр обороны Штраус уже через два года после своего назначения отмахал в Мюнхене целый квартал собственных домов! Теперь господин министр один из крупнейших домовладельцев Мюнхена. Впрочем, он прославился не только как крупнейший домовладелец, но и как крупнейший развратник. Он так распоясался, что даже сам Аденауэр был вынужден лично вызвать своего любимца и отечески пожурил его за чрезмерные шалости. В июле 1957 года председатель верхнебаварской организации ХСС (в Баварии ХДС именуется ХСС) Хундхаммер, не выдержав, потребовал исключения Штрауса из партии за невиданный разврат. Увы, господин Хундхаммер поступил неосмотрительно: Штраус сделал ход конем и обвинил Хундхаммера ни больше, ни меньше как «в содействии коммунистической инфильтрации»!.. Шутка сказать — инфильтрация, да еще коммунистическая!.. Спешно примчавшийся в Мюнхен депутат бундестага Штюклен поддержал это грозное обвинение. Беднягу Хундхаммера едва не хватила кондрашка. Теперь смирившийся Хундхаммер, перепуганный насмерть, готов присягнуть на библии, что он ошибся и что Штраус невинен как слеза младенца. Его раскаяние принято. Он прощен и даже назначен министром сельского хозяйства. Разумеется, получил по заслугам бравый депутат Штюклен, проявивший такую похвальную оперативность: он тоже назначен министром. Поистине, чисто цирковые курбеты… «Широкие круги населения обеспокоены и спрашивают, каковы же условия общественной жизни в нашей экономически процветающей стране? — пишет немецкий журнал «Ревю». — Обстоятельства жизни и смерти убитой Розмари Ниттрибит, ныне освещенные прожектором общественного скандала и выплывшие из сумрака ночных улиц и полуосвещенных будуаров, ставят перед нами вопрос: а не аморальный ли город Франкфурт?.. Судьба Розмари Ниттрибит, зарабатывавшей на связях с мужчинами ежемесячно около 10 тысяч марок, заставляет задуматься о том, до какой степени наша асфальтовая культура построена на болоте…». Насчет болота, господа, мы можем с вами согласиться. Но старая поговорка гласит, что было бы болото, а черти найдутся. И они в самом деле нашлись, эти черти… Не слишком ли много их развелось? Не слишком ли высокие посты они заняли? Не слишком ли развит у них аппетит? Не слишком ли замараны человеческой кровью их хвосты и рога? И почему вы, господа христиано-демократы, так благосклонны к этим чертям? В самом деле, почему?! 3 Скандальное дело об убийстве Розмари Ниттрибит привело журнал «Ревю» к размышлениям о болоте. Но убийство франкфуртской кокотки, вызванное боязнью разоблачений с ее стороны, как и изобретенный ею своеобразный «бизнес», как и вся ее жизнь и ее конец, — только капля в западногерманском болоте. Чего стоит вся эта история по сравнению с другими, гораздо более страшными и почти фантастическими фактами западногерманской действительности! Приведем только некоторые из них. Потерявший работоспособность инвалид войны получает в ФРГ нищенскую пенсию, вдовы погибших на войне — еще меньше. Нет нужды доказывать, что жить, даже впроголодь, на эти пенсии трудно, особенно если учесть очень высокую квартирную плату. Но подавляющая часть жертв фашистского террора до последнего времени не может добиться хотя бы частичного возмещения причиненного им ущерба. Еще 18 апреля 1956 года депутат Карло Шмид был вынужден прямо заявить в бундестаге: «Я должен признаться вам, что во мне иногда, к сожалению, поднимается горечь, когда я думаю о том, что национал-социалистские полицейпрезиденты получают высокие пенсии, в то время, как их жертвы до сих пор должны ожидать возмещения». Эти слова, произнесенные депутатом от СДПГ, остались без последствий. Зато бывшие гитлеровские генералы вермахта и войск СС, как и бывшие нацистские чиновники и их вдовы, получают все, без исключения, большие пенсии за совершенные ими злодеяния. Получают не менее тысячи марок в месяц. Альберт Кессельринг, бывший гитлеровский генерал-фельдмаршал, еще в 1947 году был осужден к смертной казни за совершенные им в Италии злодеяния. Но Кессельринга не только не казнили, хотя он стократ заслуживал этого, а довольно скоро освободили вообще. Правительство ФРГ назначило этому убийце ежемесячно пенсию в размере 1100 марок. Бывший гитлеровский генерал-фельдмаршал фон Манштейн был приговорен за совершенные им преступления британским военным судом к 18 годам тюремного заключения. Манштейн был осужден в 1947 году. Но он уже давно освобожден, и ему назначена такая же пенсия, как и Кессельрингу. Осужденный на Нюрнбергском процессе Международным военным трибуналом один из главных немецких военных преступников бывший гросс-адмирал Карл Дениц был уже в 1955 году освобожден из тюрьмы, и ему назначена пенсия в размере 1300 марок в месяц. Бывший бригаденфюрер СС Мейер, получивший зловещее прозвище «Панцер Мейер», был приговорен в 1947 году за убийство канадских военнопленных, организованное им, к смертной казни. Потом смертная казнь была заменена ему тюремным заключением сроком в 20 лет. Как это ни удивительно, этот палач досрочно освобожден, и ему, как «поздно возвратившемуся на родину», выплачено пособие в сумме 4800 марок. Бухенвальд был одним из страшнейших «лагерей смерти»? Мартин Зоммер, бывший обершарфюрер СС, был начальником охраны этого ада. Он лично истязал и убил сотни людей. Суд над ним был прекращен, так как услужливые «эксперты» объявили его «неспособным участвовать в процессе». Его освободили и поместили в комфортабельную больницу в Байрете. Мало того, западногерманские власти выплатили ему в качестве пенсии за прошедший срок 10 тысяч марок!.. Один из главных немецких преступников — бывший гросс-адмирал Редер также досрочно освобожден и получает пенсию в размере 2246 марок в месяц. Вдова знаменитого гитлеровского судьи Фрейслера, вынесшего сотни смертных приговоров ни в чем не повинным людям, получает пенсию в размере 1000 марок в месяц. Мартин Хеллингер в свое время вступил в качестве врача в СС. У него была узкая специальность — он выламывал золотые зубы и коронки у мертвецов в лагерях смерти. Этот выродок был тоже осужден судом. Он тоже освобожден досрочно и сразу после освобождения из тюрьмы для военных преступников (Верль) получил 10 тысяч марок из фонда «помощи возвращающимся на родину». Кровавый гитлеровский палач Гейдрих был казнен еще в 1942 году за свои злодеяния чешскими патриотами. Он пролил океаны крови. Правительство ФРГ назначило пенсию его вдове, хотя она богатая женщина и владелица гостиницы в Бурге, на острове Фемарн в Балтике. Этот страшный список можно продолжить. Врач-убийца доктор Клауберг, проводивший в Освенциме свои страшные «эксперименты» над женщинами-заключенными и убивший сотни из них, злодеяния которого заставили в свое время содрогнуться весь мир, тоже освобожден и тоже получил пенсию. «Пистолетный Шуберт», как называли шарфюрера СС Шуберта, убившего тысячи людей в лагере Саксенхаузен, «Железный Густав», как называли рапортфюрера СС Густава Зорге в том же лагере, и десятки, сотни других эсэсовцев, палачей, садистов, мучителей, убивших и насмерть замучивших десятки тысяч ни в чем не повинных людей, теперь освобождены из тюрем вопреки самым элементарным нормам права и справедливости и, мало того, щедро награждены боннскими властями!.. Потребовались бы толстые тома для того, чтобы хотя бы кратко рассказать о злодеяниях этих фашистских изуверов. Но, с другой стороны, одно лишь перечисление их имен и формул обвинений, по которым они были осуждены, не дает представления об океанах крови, пролитой этими палачами. Вот почему мы позволим себе привести собственные показания только двух таких извергов — «Железного Густава» и «Пистолетного Шуберта» — наиболее мелких из тех преступников, которых мы здесь называем, и потому лишь вскользь нами упомянутых выше. Приводим выдержку из стенограммы судебного процесса над Густавом Зорге («Железный Густав»), который служил восемь лет в фашистских концентрационных лагерях и выслужился от надзирателя до поста начальника лагеря в Риге. Этот судебный процесс происходил в Берлине в 1947 году: «…Прокурор: Вы известны под именем «Железный Густав»? Зорге: Так точно, заключенные звали меня «Железным Густавом». Прокурор: На предварительном следствии вы показали, что все эсэсовцы были в большей или меньшей степени извергами. Это правильно? Зорге: Так точно. Это правильно, все они были извергами. Прокурор: В чем выражалось их изуверство? Зорге: В истязаниях заключенных, в избиении всевозможными тяжелыми предметами, наложении жестоких наказаний, закапывании людей в землю, травле людей собаками и т. д. Прокурор: Можете ли вы вспомнить о случае, имевшем место осенью 1938 года, когда был закопан в землю один из членов секты «Исследователей библии»? Зорге: Так точно. Он был закопан в землю по самое горло. Была выкопана яма, и его поставили в нее, так что виднелась только шея. А затем яму засыпали. Прокурор: Каким истязаниям подвергался он после этого? Зорге: Остальные заключенные должны были оправляться на его голову. Прокурор: По чьему указанию? Зорге: По моему указанию. Председатель суда: Много ли было случаев, когда закапывали в землю служителей культа? Зорге: Судя по разъяснению, которое дал мне штандартенфюрер Лихтенбергер, это средство часто практиковалось в лагере. Председатель суда: В томе III, стр. 147, имеются ваши показания о том, что в 1938 г. было 35 или 40 таких случаев. Это правильно? Зорге: Так точно, правильно. Это была общая акция против церкви. Председатель суда: Это были немецкие священники? Зорге: Так точно. Прокурор: Помните ли вы о том, что одного юношу в возрасте 16 лет по вашему приказу закопали в снег? Зорге: Так точно, это было. Прокурор: Что было с юношей? Зорге: Он умер от этого. Прокурор: Правильны ли ваши показания о том, что вы ежедневно избивали заключенных? Зорге: Так точно, правильны. Прокурор: Если человек кашлял, вы избивали его? Зорге: Так точно, если человек кашлял или у него было неприветливое лицо, то я бил его. Прокурор: А если он был в хорошем настроении и у него было приветливое лицо, вы его тоже избивали? Зорге: Тогда я тоже находил причину, чтобы избить его. Прокурор: Следовательно, вы избивали людей, если они делали недовольные лица, если они были в плохом настроении, а также если они были в хорошем настроении? Зорге: Так точно, найти повод для порки для меня никогда не составляло труда. Прокурор: Что вам известно о совещании в августе 1941 года, на котором обсуждался вопрос об уничтожении русских военнопленных? Зорге: В августе 1941 г. в лагерь прибыл генерал войск СС Айке, тогдашний командир дивизии «Мертвая голова». Он провел совещание, в котором участвовали некоторые лагерные начальники. Прокурор: Что конкретно обсуждалось при этом? Спрашивали ли вы, нужно ли заносить в списки советских военнопленных, привезенных в лагерь? Зорге: По прибытии первого транспорта я спросил своего начальника Зурендта, нужно ли мне внести их в списки рабочих. На этот вопрос был дан отрицательный ответ и дано указание уничтожить этих людей. Прокурор: Сколько человек там было? Зорге: Около 6000 в первом транспорте. Прокурор: И прибывшие советские военнопленные были действительно уничтожены? Зорге: Так точно. Все советские военнопленные, поступившие в лагерь с августа по октябрь 1941 г., за исключением 1000 человек, были уничтожены и сожжены. Прокурор: Уничтожены и сожжены? Где? Зорге: В специально построенном бараке вблизи крематория, на территории промышленного двора. Прокурор: А что было с 1000 военнопленными, которые остались в живых? Зорге: 400 человек умерло в апреле 1942 г. от голода. Прокурор: А оставшиеся 600? Зорге: Это были высохшие скелеты. Прокурор: Следовательно, все советские военнопленные в конце концов были уничтожены? Зорге: Так точно. В этом случае можно говорить о полном уничтожении. Прокурор: Подсудимый Зорге, участвовали вы в расстреле голландцев? Зорге: Так точно, участвовал. Прокурор: Сколько людей было расстреляно при этом? Зорге: По моим подсчетам, около 130. Прокурор: Когда это было? Зорге: Это было утром 1 мая 1942 г. Прокурор: Подсудимый Зорге, подтверждаете ли вы, что с декабря 1941 г. по май 1942 г. вы участвовали в расстрелах русских, поляков, французов, голландцев и представителей других наций? Зорге: Так точно, это соответствует фактам! Прокурор: Подтверждаете ли вы показания, данные вами на предварительном следствии, о том, что в 1942 г. вы перевозили в автомашинах 50–60 тяжелобольных и что вы, подсудимый Зорге, выбросили этих людей из машин? В результате умерло 20 человек? Зорге: Я могу подтвердить эти показания в том отношении, что я это сделал. Сколько же человек умерло — мне не известно. Прокурор: Подсудимый Зорге, помните ли вы показания свидетеля Лизеганга? Он показал, что надзиратели Фикер и Шуберт были известны своей жестокостью и особенно жестоко истязали заключенных. Подтверждаете вы эти показания? Зорге: Так точно, подтверждаю. Прокурор: Знаете ли вы Фикера и Шуберта? Зорге: Так точно, я знаю их, так как в свое время они подчинялись мне как рапортфюреру. Прокурор: А что вы скажете по поводу того, что Фикер и Шуберт отличались особой жестокостью? Зорге: Они, правда, истязали заключенных и отличались жестокостью, но до меня им было далеко!.. …Защитник: Отвечая на вопрос прокурора, вы сказали, что у вас было прозвище «Железный Густав». Вы гордились этим прозвищем или испытывали стыд за него? Зорге: Нет, конечно, я гордился этим прозвищем. Защитник: Почему вы гордились этим? Получали ли вы от своих начальников какие-либо льготы? Зорге: Так точно. При повышении в должности мне всегда отдавали предпочтение. Защитник: Правильно ли я вас понял, что вам всегда отдавали предпочтение и что вы получили все перечисленные прокурором награды только потому, что были жестоки, даже чрезвычайно жестоки? Зорге: Так точно, это соответствует фактам». А вот показания «Пистолетного Шуберта», которые он дал на том же судебном процессе о злодеяниях, совершенных в концентрационном лагере Саксенхаузен, и которые мы тоже приводим по официальной судебной стенограмме: «Прокурор: Вы избивали заключенных? Шуберт: Для меня это было само собой разумеющимся делом! Прокурор: Вы истязали заключенных? Шуберт: Так точно, я делал это! Прокурор: Обливали вы их зимой на морозе холодной водой и оставляли под открытым небом до тех пор, пока они не замерзали? Шуберт: Так точно, и это я делал! Прокурор: Помните ли вы случай с шапками, которым вы спровоцировали расстрел поляков? Шуберт: Так точно. Старший рабочий послал ко мне ленивых заключенных, не желавших работать. Я подвел этих заключенных совсем близко к цепи охранных постов, сорвал шапку с головы одного заключенного, бросил ее за линию охранных постов и приказал заключенному принести шапку обратно. Таким образом, я расстрелял четырех заключенных под видом пресечения попытки к бегству. Прокурор: Приказывали вы в марте 1940 г. одному из заключенных поляков самому повеситься? Шуберт: Так точно. В 1940 г. я приказал одному польскому заключенному повеситься, для чего я дал ему веревку, молоток и гвоздь, запер его в маленькую комнату и сказал ему, что буду самым ужасным образом мучить его, если он сам не повесится. Прокурор: Он повесился? Шуберт: Повесился в течение получаса. Прокурор: Помните ли вы, как в августе 1941 г. вы сами утопили двух заключенных? Шуберт: В августе 1941 г. я лично утопил двух заключенных. Я запер их в душевой, наполнил водой ванну для ног и затем утопил их поодиночке. Прокурор: В какие годы вы принимали участие в расстрелах? Шуберт: С 1939 по 1942 г. Прокурор: Сколько человек вы расстреляли? Шуберт: С 1939 по 1942 г. я расстрелял 30 немецких граждан. Прокурор: А других? Шуберт: 9 ноября 1940 г. я принимал участие в расстреле 33 поляков. Прокурор: Сколько было расстреляно русских пленных? Шуберт: Насколько я знаю, в 1941 г. были расстреляны 13 000 русских военнопленных. Прокурор: Вы принимали участие в этих расстрелах? Шуберт: Разумеется, принимал. Прокурор: Участвовал в них Фикер? Шуберт: Так точно, надзиратель Фикер также участвовал в этом. Прокурор: В чем заключалось это участие? Шуберт: Участие заключалось вот в чем: я видел, как Фикер приводил из лагеря заключенных, был в помещении блока, где проводились расстрелы, находился в приемной и в комнате, замаскированной под кабинет врача, я видел его также в комнате, откуда производились выстрелы. Прокурор: А кто направлял заключенных в так называемый кабинет врача? Шуберт: 5000 я направил лично. Прокурор: Следовательно, что касается 5000, то вы лично участвовали? Шуберт: Так точно, в этом я лично участвовал. Прокурор: И вы выполняли функции врача? Шуберт: Так точно, я был переодет врачом. Прокурор: Чем занимались вы в кабинете врача, переодевшись в белый халат? Шуберт: В правой руке у меня был шпахтель[1 - Специальная лопатка. — Прим. ред.], а в левой— кусок мела. Если у военнопленного были золотые зубы или какие-нибудь другие искусственные зубы, я мелом ставил ему на груди крест. Прокурор: Сами вы тоже стреляли? Шуберт: Так точно. 636 русских военнопленных я убил своими собственными руками. Прокурор: Когда это было? Шуберт: В период с сентября по ноябрь 1941 г. Прокурор: Кто еще из надзирателей принимал участие в массовом уничтожении людей? Участвовал в этом Фикер? Шуберт: Так точно, он тоже участвовал. Прокурор: А Книттлер? Шуберт: Для Книттлера это было само собой разумеющееся дело! Прокурор: Просил Книттлер разрешения принимать участие в расстрелах? Шуберт: Книттлер однажды сам предложил свои услуги, сказав, что он хотел бы пострелять, а затем и действительно занялся этим. Прокурор: Какие награды вы, подсудимый Шуберт, получили за вашу чудовищную жестокость? Шуберт: Я получил «крест за военные заслуги» второго класса, с мечами!». Читая эти страшные судебные документы, нельзя не содрогнуться. Но, когда думаешь о том, что эти кровавые изверги не только освобождены из тюрьмы, но еще и получают пенсии в Западной Германии, хочется спросить канцлера Аденауэра, уже очень немолодого человека, умеющего читать и писать, прожившего большую жизнь и не сбежавшего из дома умалишенных: неужели ему не ясно, что освобождать из тюрем этих гитлеровских убийц и назначать им пенсии могут только безумцы, клятвопреступники и люди, пренебрегающие общепринятыми нормами морали и права? Неужели ему не ясно, что даже дикари никогда не простили бы таких злодеяний и никогда не позволили бы таким злодеям находиться в своем обществе? Неужели ему не ясно, что, поступая таким образом, боннское правительство совершает акты неслыханного кощунства, которого никогда не простит совесть человечества и его история? Неужели ему не ясно, наконец, что, проводя такую политику, он, немец по рождению и крови, любящий так много и пышно говорить о немецком народе и его будущем, наносит огромный вред этому народу и по существу оплевывает его будущее?! О взяточничестве и разврате Штрауса и других заправил боннской республики писать противно. О пенсиях и наградах гитлеровским палачам писать страшно. Страшно, но необходимо. Противно, но неизбежно. Этого требует совесть мира. Этого требует священная память миллионов жертв фашизма. Этого требует память многих миллионов, павших на полях сражений второй мировой войны, развязанной германским фашизмом. Этого требует прошлое и будущее, все, что было вчера, и все, что будет завтра. Вот почему, господин Аденауэр, вам давно пора задуматься над вопросами, которые задает вам весь мир. Задуматься над прошлым Германии и над ее настоящим. Над судьбами своего народа, который вы готовите к новой войне. Над своими внуками, которых вы снова хотите превратить в убийц. Над судьбою Гитлера, которая все еще ничему вас не научила. Вам много лет, но они не дают вам права забыть о том, чего забывать нельзя. Вы можете прикинуться забывчивым, но в это никто не поверит. Вы путаетесь, прикидываясь миролюбцем, но все видят, что это не так. Все видят, что вы делаете все против мира, готовя войну. Что вы кричите о величии Германии, обрекая ее на новый позор. Что отрекаясь на словах от Гитлера, вы на деле идете по его пути. Что декламируя о единстве Германии, вы делаете все для ее раскола. Можно обмануть одного человека, но нельзя обмануть целый народ. Можно сбить с толку несколько молокососов, но нельзя перехитрить нацию. Самые засекреченные тайны неизбежно становятся явными. Самые массивные стальные сейфы бессильны перед историей. Мир не обманешь, историю не оттолкнешь, будущее не остановишь. Но дело не только в вас, господин Аденауэр. Вы не посмели бы, конечно, так кощунственно оскорбить совесть человечества, если бы не имели поддержки своих западных и заокеанских покровителей. Это не оправдание для вас, но лишнее обвинение для них. Приговоры, вынесенные в свое время американскими, британскими, французскими военными судами, приговоры, вступившие в законную силу, основанные на неопровержимых фактах и доказательствах, растоптаны, сломаны, сведены на нет даже без попытки хоть как-либо это юридически оформить или логически объяснить. Это неслыханно с точки зрения самой элементарной человеческой морали. Это безумие с точки зрения элементарной логики и здравого смысла. Это преступно и чудовищно с точки зрения любого человека, если ой только человек. 4 Дальше в лес — больше дров. События последнего времени обнажили перед лицом всего мира подлинные цели и задачи, которые преследуют Аденауэр и его покровители. При всем старании законспирировать свое стремление развязать новую мировую войну, Аденауэр и Штраус, Шпейдель и многие другие деятели Западной Германии выбалтывают время от времени свои истинные и страшные намерения. Теперь уже не только на слетах бывших эсэсовцев, происходящих в Западной Германии с ведома и благословения начальства, кричат о реванше и новых походах на Восток. Теперь уже Штраус и генералы бундесвера ультимативно требуют атомного оружия, и канцлер Аденауэр поддерживает эти требования. Теперь уже Аденауэр открыто высказывает свои возражения против разрядки международной напряженности. Член английского парламента, лейборист Эмрис Хьюз не скрывает своего беспокойства по поводу форсированного вооружения боннских реваншистов, о котором, без сомнения, шла речь при встрече Макмиллана с Аденауэром. Эмрис Хьюз справедливо пишет, что «Аденауэр, конечно, по-прежнему мечтает о возрождении вооруженной Германии, которая господствовала бы над Европой и над всем миром». Аденауэр в своем заявлении, сделанном 4 августа в Бонне, дал понять, что эта встреча является очередным шагом з политике создания нового экономического и политического союза Запада против России. Когда Аденауэра спросили, «какими перспективами подсказана нынешняя попытка достигнуть единой политической позиции европейских стран?», то Аденауэр ответил, что это объясняется… политической активностью Советского правительства, нашедшей свое выражение на Кубе, в Конго, а также в отношении США. Аденауэр добавил, что «жесткие действия Советского правительства усилились за последние пять лет» и что «страх перед Россией возрос». Эмрис Хьюз в связи с этим пишет: «Судя по этим словам, можно подумать, что события на Кубе и в Конго были инспирированы Москвой! Из этого заявления Аденауэра было ясно, что его главная цель — подготовить почву для создания нового политического и экономического блока, направленного против Советского Союза». События последующих дней еще более обнажили политику канцлера Аденауэра. 1 сентября 1960 года в Берлине была организована новая провокация: открылось трехдневное собрание «объединения вернувшихся на родину военнопленных и родственников лиц, пропавших без вести». Уже 15 лет прошло с момента окончания второй мировой войны. Уже давно все военнопленные возвратились на родину, а вот «объединение» не только существует, но и организует антисоветские выступления. Член правления этого «объединения» Вернер Кислинг заявил, например, что оно, оказывается, намерено «потребовать от советского правительства обстоятельного расследования и представления списков всех тел, кто пропал без вести на Восточном фронте». Освобождая преступников, признавших массовое убийство советских, канадских, английских, французских и американских военнопленных в гитлеровских лагерях смерти, и назначая им пенсии за эти преступления, Аденауэр и его приспешники разыгрывают циничную и подлую комедию в Западном Берлине… Что может быть более лицемерным и гнусным?! Но дело не ограничивается антисоветской пропагандой. Главари союза откровенно ратуют за возвращение немцев на территорию бывших земель Верхней Силезии, Восточной Пруссии и Судетской области. «Поколение военнопленных, — рапортуют главари «объединения», — вновь готовы без страха служить свободе». Даже западногерманская газета «Франкфуртер рундшау» с тревогой отмечает, что «имеющиеся в настоящее время в народе антисоветские настроения умышленно разжигаются еще более… на этом огне варят политический суп». Газета резонно отмечает, что, «к сожалению, как показал опыт, этот суп в конце концов никогда не съедают «ответственные» политики, а всегда народ». Мы готовы согласиться с «Франкфуртер рундшау», за исключением фразы о том, что в немецком народе будто бы имеются в настоящее время антисоветские настроения. Факты свидетельствуют об обратном, и незачем приписывать немецкому народу настроения, которые в действительности характерны для врагов этого народа. Достаточно познакомиться с заявлениями ряда немецких граждан, перебравшихся из Западной Германии в ГДР, чтобы убедиться в этом. Нет, не «Железный Август» и не «Пистолетный Шуберт», и не Штраус, и не Аденауэр являются выразителями дум и чаяний немецкого народа! Новая, миролюбивая, подлинно демократическая и подлинно свободная Германия куется в Германской Демократической Республике, которая развивается и крепнет из месяца в месяц, из года в год, вопреки всем проискам, «слетам», «конференциям» и «декларациям» кровавых гитлеровских палачей, так заботливо освобожденных и так щедро оплачиваемых врагами немецкого народа. Все эти провокации и «конференции», зловонные пузыри, с треском возникающие и лопающиеся на поверхности того болота, о котором писал упомянутый нами выше западногерманский журнал «Ревю». Карьера палача Есть биографии некоторых преступников, приводящие в ужас даже бывалых судебных психиатров и криминалистов, привыкших иметь дело с отбросами общества. Фашизм значительно пополнил криминальную летопись человечества. Кровавые имена Гитлера и Геринга, Гиммлера и Кальтенбруннера, Франка и Штрайхера и всех их сообщников никогда не будут прощены и забыты совестью мира. Не так много лет прошло с того исторического дня, когда Международный военный трибунал в Нюрнберге вынес свой приговор главным немецким военным преступникам. Подписи американских, английских, русских, французских судей стоят на последнем листе многотомного судебного протокола. Потребовались бы миллионы листов для подписей миллиардов людей, которые утвердили этот приговор своим сердцем, разумом, совестью, потому что этот необычный процесс был поистине судом народов. Да, не так уж много лет прошло после этого. Но как много усилий уже затрачено на то, чтоб поколебать этот приговор, затушевать его грозный, предупреждающий, оберегающий народы смысл, — затрачено теми, кто замыслил новые войны и новые преступления против народов. Эти усилия преследуют еще одну цель: выгородить и спрятать от законной ответственности, уберечь тех военных преступников, которым в свое время удалось — не столько благодаря своей ловкости, сколько с помощью высоких покровителей — уклониться от нюрнбергской виселицы, стократно ими заслуженной. Теперь уже всем ясны подлинный смысл и конечная цель этих бессмысленных усилий. Бессмысленных потому, что если можно незаконно освободить из тюрем сотни и тысячи гитлеровских палачей, то невозможно убедить в том, что они не являются палачами, как невозможно заставить память народов позабыть тот кровавый и дымный след, который оставили за собою в истории эти палачи… И все-таки нашлись люди, у которых хватило бесстыдства назначить командующим сухопутными войсками НАТО в Центральной зоне Европы фашистского генерал-лейтенанта Ганса Шпейделя и не хватило разума и чести понять, что назначение этого кровавого гитлеровского пса вызовет бурю во всем мире, последствия которой даже трудно предугадать… Омерзителен и вместе с тем глубоко типичен для фашиста жизненный путь этого убийцы. Ганс Шпейдель проделал молниеносную карьеру. 1934 год. Париж. Тогда еще молодой капитан Ганс Шпейдель подвизается в качестве помощника германского военного атташе. Несмотря на молодость и сравнительно скромный пост, в посольстве побаиваются не по годам и чину важного капитана: известно, что он любимчик самого Геринга и выполняет некие загадочные и весьма щекотливые поручения самого рейхсмаршала. У герра капитана свой шифр, свои курьеры, свой таинственный кабинет, своя агентура. Герр капитан всегда мрачен, надут, высокомерен и молчалив. У него лицо молодого иезуита — холодные, светлые глаза, преждевременная лысина, ястребиный, опущенный книзу нос, такие тонкие губы, что кажется, будто их вообще нет, редкие гнилые зубы дегенерата и тяжелый подбородок профессионального убийцы. Такие лица нередко встречаются в альбомах уголовных музеев, и под ними обычно стоят примечания: «Убийца и сутенер», «Торговец живым товаром», «Международный шулер», «Профессиональный отравитель». Справедливости ради заметим, что физиономия еще не доказательство преступления. Как ни противна физиономия Шпейделя сама по себе, она еще не может служить основанием для обвинения его в злодеяниях, которые он совершил. Но, представьте себе, на этот раз физиономия не подвела. И когда 9 октября 1934 года весь мир всколыхнула весть об убийстве французского министра иностранных дел Барту и короля Югославии Александра, совершенном в Марселе, сотрудники германского посольства в Париже стали относиться к господину помощнику военного атташе еще более почтительно. Вскоре он получил звание майора и «бесценный» подарок: личный портрет рейхсмаршала Геринга с дарственной надписью. Герр майор стал еще более важен и молчалив. Тайна марсельских убийств так и осталась нераскрытой, а старательный майор вскоре получил большое повышение по специальности: его назначили начальником «западного департамента» всей гитлеровской службы шпионажа. Теперь он руководил организацией шпионажа и диверсией уже не только во Франции, но и в Италии, Англии, Бельгии, Голландии. Мы далеки от намерения упрекнуть правительства этих стран в неблагодарности: через двадцать лет они назначили сто командующим своими войсками… Грянула вторая мировая война. И здесь таланты гитлеровского шпиона и убийцы развернулись в полную силу. Едва гитлеровцы оккупировали Францию, как Шпейделя назначили начальником штаба самого генерала Штюльпнагеля — гитлеровского командующего в оккупированной Франции. Он возглавил расправу с патриотами Франции. Он организовал облавы и аресты, казни борцов движения Сопротивления и казни заложников. Тысячи людей арестовывали, расстреливали, насмерть запарывали по личным приказам Ганса Шпейделя. Он ежедневно с педантичностью садиста подсчитывал свои жертвы и письменно уведомлял начальство о своих «достижениях». Вот образцы подписанных им лично документов: «В порядке репрессии шесть коммунистов и евреев были расстреляны 3 февраля 1942 года. 100 коммунистов и евреев были направлены в Компьен для высылки на Восток» (под Востоком имелись в виду Освенцим и Треблинка). «В качестве репрессий… 25 человек были расстреляны 21 февраля 1942 года…». «В Бресте были арестованы все лица, известные своими антинемецкими взглядами, и отправлены на Восток…». «26 февраля расстреляны 15 коммунистов и евреев…». «Отдан приказ доставить в германские тюрьмы тысячу коммунистов в порядке подготовки для высылки на Восток…». Таков этот чудовищный календарь палача, свидетельствующий о том, как изо дня в день росли его людоедские аппетиты! Когда в Париже и Лондоне, Гааге и Брюсселе, Копенгагене и Лионе начались массовые демонстрации протеста против нынешнего назначения Шпейделя, его покровители подняли вой, что все эти протесты — «козни коммунистов». Но документы, процитированные выше, опубликовал в Лондоне лорд Рассел оф Ливерпуль, бывший советник при английском штабе по вопросам военных преступлений. Лорда Рассела трудно заподозрить в принадлежности к коммунистической партии, тем не менее он заявил в печати: «Назначение Шпейделя на пост командующего сухопутными силами НАТО в Центральной зоне Европы — это оскорбление для живых и издевательство над погибшими». Бельгийская газета «Драпо Руж» в свою очередь писала: «Мы выражаем этот протест также и от имени всех солдат, поставленных ныне по воле правительства под командование генерала, служившего Гитлеру и осуществлявшего по его требованию массовые убийства». Парижская газета «Либерасьон», возмущаясь тем, что правительство Франции согласилось на назначение Шпейделя, писала: «Конечно, это правительство не представляет Францию. Унижение, которое оно навязывает французскому народу, неизбежно повернется против него, притом, несомненно, гораздо раньше, чем оно думает, так как французский народ не согласится ни с чем: ни с генералом Шпейделем, ни с навязываемой ему политикой». В Париже газета «Комба» издала отдельную брошюру под названием «Шпейдель? — Это невозможно!». В брошюре, в частности, был опубликован текст резолюции протеста против назначения Шпейделя, подписанной бывшими участниками движения Сопротивления. Авторы брошюры пишут: «Мы не можем — ни один демократ, ни один патриот не может участвовать в этой игре. Роль генерала Шпейделя, его личность хорошо известны. Дело Шпейделя только начинается. Уже английские лейбористы и, в частности, бывший военный министр правительства Этли — Шинуэлл разоблачили прошлое Шпейделя. В бельгийском парламенте выступил сенатор Роллен. Немецкие пацифисты и демократы также выступили с протестом. Во всех заинтересованных странах растет движение Сопротивления…». Основной автор этой брошюры сенатор Дебю-Бридель возглавил широкий инициативный комитет по борьбе против назначения Шпейделя. Но Ганс Шпейдель продолжает пребывать на своем посту, Недавно радио и газеты Западной Германии уведомили человечество, что декретом Аденауэра ему присвоено звание полного генерала. Поистине полный гитлеровский генерал: шпион, палач, диверсант. Защитники Шпейделя пытались доказать, будто он в конце войны выступил против Гитлера и был одним из участников военного заговора, когда на Гитлера 20 июля 1944 года было совершено покушение. Увы, и здесь не повезло: в брошюре, изданной газетой «Комба», приведены показания сына фельдмаршала Роммеля от 25 апреля 1947 года о том, что Шпейдель на самом деле донес в гестапо на участников заговора и, в частности, на самого Роммеля… Остается напомнить главное. На Нюрнбергском процессе были предъявлены многочисленные документы о зверствах гитлеровских палачей в Харькове, Полтаве, Воронеже, на Кавказе. Сотни тысяч людей были расстреляны в этих районах убийцами из 8-й гитлеровской армии, начальником штаба которой был тот же Ганс Шпейдель, получивший это назначение после своей кровавой деятельности во Франции. Гансу Шпейделю тогда удалось скрыться от ответственности — он был спрятан в американской зоне. Его брат Отто Шпейдель все же был осужден американским военным трибуналом на 10 лет заключения за аналогичные преступления. История с Гансом Шпейделем и его покровителями — отличная иллюстрация так называемой буржуазной демократии. Вопреки воле и совести миллионов людей, невзирая на бурю протестов, пренебрегая национальной честью Франции, Англии, Бельгии^ других стран, безропотно следуя указке заокеанских заправил, люди, утвердившие назначение Ганса Шпейделя, оскорбили память миллионов своих солдат, отдавших жизнь за свободу и независимость своей родины. Этот памфлет — только капля в океане газетных статей, резолюций, писем, которые публиковали газеты СССР, Франции и Англии, Бельгии и Италии, Швеции и Норвегии и многих других стран. Миллионы людей — русские и французы, англичане и немцы, американцы и бельгийцы, поляки и чехи, итальянцы и болгары протестовали против того, что один из самых кровавых гитлеровских палачей командует войсками НАТО. Но и сегодня Шпейдель продолжает командовать. Он занимает тот же пост. В августе 1960 года господин командующий сухопутными силами НАТО в Центральной зоне Европы генерал Шпейдель посетил США. Ведь среди прочих под его командованием находится и 7-я американская армия, а всего около четверти миллиона солдат. Поистине, это был визит благодарности. Шпейделю есть за что благодарить своих заокеанских покровителей. Он доволен ими, как они довольны им. Его встречали с почестями, как героя, ему предоставили слово на ежегодном собрании Ассоциации армии США з Вашингтоне. Выступая, благодарный гитлеровский палач открыто заявил, что вооружение Западной Германии это дело рук прежде всего Соединенных Штатов. «Без помощи США, — сказал он, — мы никогда не смогли бы создать, организовать и обучить вооруженные силы Федеративной Республики. То, чего мы достигли на нынешней стадии наращивания вооруженных сил, объясняется вашей помощью». Перейдя к «обороне» Центральной зоны Европы, Шпейдель выболтал тайные планы новых военных преступников: он сказал, что эту «оборону» надо «осуществлять как можно дальше к Востоку». Иные времена, но те же песни!.. Перейдя к тактике наземных сил НАТО, Шпейдель дал понять, что бундесвер должен быть основой этих сил и что эта «основа» должна быть снабжена атомным оружием. Таковы мечты Шпейделя, которых он уже и не скрывает. Таковы его планы, о которых он уже открыто говорит. Такова карьера кровавого гитлеровского палача, которая рано или поздно должна закончиться виселицей, как закончилась карьера его бывших соратников. Часто ли снится эта виселица вам, «полный генерал» Шпейдель? «Картинная галерея» В июне 1958 года американский журнал «Тайм» опубликовал большую статью мистера Стюарта Олсопа, посвященную весьма значительной тогда персоне — министру обороны США Нейлу Макэлрою. В статье скорбно отмечалось, что бедной Америке на протяжении послевоенных лет дьявольски не везло с министрами обороны. Так, перечисляя портрету предшественников мистера. Макэлроя, висящие на стенах кабинета министра обороны, автор статьи называет Форрестола, «подорвавшего на работе свое здоровье» (умалчивая, что речь шла о душевном здоровье и что спятивший с ума министр обороны США, как известно, выбросился из окна своего кабинета, когда ему почудилось, что в столицу вступили советские танки). Далее упоминается портрет «скуластого Луиса Джонсона, неумелая экономия которого, проводимая по настоянию Гарри Трумэна, привела к тому, что США оказались совершенно неподготовленными к корейской войне». Затем упоминается «способный Роберт Аберкромби Ловетт, которому пришлось убедиться, что олимпийское спокойствие — это еще не все, что требуется для работы в Пентагоне». И, наконец, назван и Чарлз Вильсон, который, по словам журнала «Тайм», делал «все, что не следовало делать, и не делал того, что делать был обязан». Мы вынуждены согласиться с журналом «Тайм»: поистине какое-то фатальное невезение! Впрочем, не желая огорчать своих читателей, журнал «Тайм», закончив этот своеобразный мортиролог министров обороны США, оптимистически восклицал, имея в виду мистера Макэлроя: «Сдается, что мыловаренная промышленность чудесным образом подарила нашей удачливой стране первоклассного министра обороны…». Признаться, прочитав эти строки, мы решили, что журнал «Тайм» допустил грубую опечатку: какое отношение может иметь мыловаренная промышленность к особе министра обороны США? Однако, увы, ошиблись мы, а не редакция журнала «Тайм». Оказалось, как это ни странно, что президент Эйзенхауэр действительно назначил министром обороны США президента мыловаренной компании «Проктер энд Гэмбл» мистера Нейла Макэлроя, хотя тот ни одного дня не был военным, никогда никакого отношения к армии не имел, а ратные подвиги совершал исключительно на мыльно-парфюмерном поле брани. Американцы любят заключать пари. Ставим десять против одного, что до назначения Нейла Макэлроя министром обороны США никто в мире, в том числе и в самой Америке, не знал толком, что за птица этот Нейл Хослер Макэлрой, чем он славен и знаменит, какие подвиги свершил и чем его персона чревата для мира и престижа Америки… Журнал «Тайм» рассказал своим читателям об обстоятельствах, при которых произошло назначение Макэлроя: «Когда президент подыскивал преемника Чарлзу Вильсону на посту министра обороны, он пригласил к себе Макэлроя. В течение получасовой беседы президент убедил Макэлроя принять предложение. Макэлрой поставил единственное условие, что он возьмет длительный отпуск из компании «Проктер энд Гэмбл», вместо того, чтобы уйти из нее навсегда». Тут справедливость требует отметить, что мистер Макэлрой оказался куда предусмотрительнее, чем президент Эйзенхауэр: через два с лишним года Макэлроя сняли с поста министра обороны США и он вернулся в свою мыловаренную компанию. Впрочем, ошибся не только президент Эйзенхауэр, но и журнал «Тайм», писавший, как уже упомянуто, что «мыловаренная промышленность чудесным образом подарила нашей удачливой стране первоклассного министра обороны…» Макэлроя сняли в декабре 1959 года. Так окончилась его военная карьера. Его портрет теперь висит в кабинете министра обороны США рядом с его предшественниками — Форрестолом, Луисом Джонсоном, Робертом Аберкромби Ловеттом и Чарлзом Вильсоном. Что и говорить: подходящая компания! За министерским столом с декабря 1959 года, т. е. вот уже около года, ныне восседает мистер Томас Гэйтс. За этот сравнительно небольшой срок ему уже вполне удалось убедить мир, что он не подведет своих предшественников. В самом деле, мистер Томас Гэйтс делает все возможное для того, чтобы его портрет продолжил печальную галерею экс-министров обороны США. Достаточно хотя бы вспомнить его скандальный приказ об объявлении тревоги во всех соединениях армии США в тот момент, когда главы правительств съехались в Париже… Но пока он еще продолжает быть министром обороны, отладим должное его предшественнику. Замечено, что для пускания мыльных пузырей имеют значение прежде всего три компонента: мыло, вода и ясно осознанное стремление заняться производством указанной выше продукции. Само собой разумеется, что решающая роль принадлежит мылу, потому что вода продукт недефицитный, а любителей пускать мыльные пузыри кое-где хоть отбавляй. Судя по всему, именно этими, вполне здравыми соображениями и руководствовался президент Эйзенхауэр, назначив министром обороны самого воинственного из мыловаров. Итак, как свидетельствует журнал «Тайм», в течение буквально тридцати минут с завидной оперативностью был решен вопрос, кому должно возглавить вооруженные силы США. Сразу после беседы с президентом, как сообщает журнал, Макэлрой отправился в инспекционную поездку по военным объектам, хотя его назначение еще окончательно не было оформлено. Взяв, что называется, с места третью скорость, новый министр решил таким образом показать Америке, что мыловары шутить не любят и время зря не теряют. Увы, с первых же дней посыпались неприятности, не предвещавшие ничего хорошего: «Вечером 4 октября он «присутствовал на обеде в Ханствиллском армейском научно-исследовательском центре баллистических ракет… Во время обеда ведущего ученого в области ракетостроения Вернера фон Брауна вызвали из-за стола. Вернувшись, фон Браун, красный как рак, объявил, что запущен первый спутник Земли. Уже в этот момент будущий министр понял, что работа министра обороны не может уже больше вестись по-старинке…» Дальше, как утверждает журнал, события развивались в нарастающем темпе: «Ровно в 9 часов 15 минут, на пятый день после того, как запуск первого спутника бесповоротно изменил военную политику и методы ведения войны, с иголочки новый министр обороны, пришедший прямо из того мира, где слово «бодрость» означает не нравственное состояние, а название парфюмерного изделия, вступил в безраздельное владение похожим на пещеру кабинетом (Кольцо Е. Ривер-Сайд, третий этаж, Пентагон)». Конечно, куда проще заниматься мылом, нежели вооруженными силами США! Тем более, как пишет журнал, что «запуск советского спутника привел к Изменению всех постоянных величин в военной области и перед НеЙлом Макэлроем встала задача наметить дальнейший курс для США». Из сказанного со всей очевидностью явствует, что министр Макэлрой, оказывается, прямо обязан своей головокружительной карьерой тем советским ученым и рабочим, которые запустили наши спутники. По всем правилам, божеским и человеческим, господину министру не худо бы телеграфно или по крайней мере авиапочтой поблагодарить их за это. Не так ли, мистер Макэлрой? К сожалению, насколько мы осведомлены, вы так этого и не сделали… Представив читателям нового министра, журнал «Тайм» из чувства перестраховки, а может быть, руководствуясь здравым смыслом, пишет: «В стенах Пентагона, где в конечном счете он или возвеличится или сломает себе шею, Нейл Макэлрой положил конец продолжавшемуся в течение долгих месяцев состоянию нерешительности и начал принимать решения, пересматривать политику…» Прочитав это, мы были готовы согласиться с мистером Олсопом. Удача в самом деле небывалая: никогда еще мыловары не становились так стремительно полководцами и никогда еще полководцы не были в прошлом мыловарами. В этом смысле, без всякого сомнения, назначение Нейла Макэлроя открыло новую страницу в военной истории. Впрочем, это внутреннее дело Америки. Как говорится, на месте видней, пусть себе назначают кого хотят! Гораздо важнее некоторые черты характера мистера Макэлроя, о которых сообщал все тот же журнал «Тайм»: «Нейл Макэлрой — человек, который всегда торопится: он быстро одевается (один из его друзей из Цинциннати сказал: «Он оборвал больше шнурков у ботинок, чем любой другой человек в Америке»), быстро ходит («Если ты идешь с Маком — это не прогулка, а скорее пробежка»), водит машину на большой скорости («Он хороший шофер, но носится как угорелый»), моментально собирается в дорогу: побросает в чемодан принадлежности туалета и рубашку про запас — и готов лететь хоть в другой конец страны…» Справедливость требует отметить, что эта характеристика Макэлроя вполне оправдалась. Все успели заметить, что господин министр обороны и в самом деле «носится как угорелый», что он «всегда торопится» и «обрывает», к сожалению, не только шнурки на своих ботинках, но в известной мере подрывал престиж Америки, от имени которой нередко выступал. Вспомним его угрозу применить атомные бомбы в Ливане. Как видите, мыловар — дьявольски воинственный малый. Недаром рассказывают, что Макэлрой любит глушить виски, едва сдерживает свою страстишку резаться в кости, что у него вспыльчивый характер и что он может при случае крепко выругаться. В свете таких свойств характера господина военного министра США нам кажется особенно полезным совет, который был преподан ему в сообщении ТАСС, — использовать опыт древних римлян и принимать душ, прежде чем выступать с публичными заявлениями… Но дело в том, что ко всем своим «прелестям» мистер Макэлрой, оказывается, еще и очень упрям. Рассказывают, что в детстве он имел привычку останавливать дыхание, пока не добьется своего. Мать в конце концов вылечила его от этой привычки: «Как только он переставал дышать, она плескала ему в лицо холодной водой…» Оказывается, мамаша Макэлроя действовала в полном соответствии с советом, преподанным в сообщении ТАСС еще задолго до опубликования этого совета. Честь и слава этой женщине! Будь мисс Макэлрой еще жива, имело смысл зачислить ее в штат Пентагона, чтобы она «плескала холодной водой в лицо» сыну всякий раз перед его публичными выступлениями. Если же, устав от воспитания такого сыночка, мисс Макэлрой давно отдала душу богу, то, право, можно было без риска доверить те же функции одному из многочисленных служащих Пентагона, тем более что, как сообщала американская пресса, для обслуживания персоны нового министра прикреплены одиннадцать специальных официантов и «все до единого тщательно проверены». Нам, правда, показалось, что одиннадцать официантов для подачи пищи одной персоне многовато даже для Гаргантюа. Но дело в том, как рассказывал далее «Тайм», что «у Макэлроя характер таков: он мог, и глазом не моргнув, решиться истратить 30 миллионов долларов на расширение компании, однако у себя дома, в Цинциннати, он в течение долгого времени вел строгий учет бензина, покупаемого его дочерью». Какой милый характер, особенно если учесть, что, по свидетельству того же журнала, мистер Макэлрой получал в качестве президента мыловаренной компании скромный оклад в размере 285 тысяч долларов в год! 12 июня 1958 года, выступая перед десятью тысячами воспитанников Гарвардского университета, Макэлрой «порадовал» своих слушателей заявлением, что «стране предстоят новые жертвы, связанные с «холодной войной». Столь радужные для американцев перспективы Макэлрой мотивировал тем, что «советская экономика все время развивается и пред-, полагает и дальше развиваться такими темпами, которые, грубо говоря, вдвое превышают темпы роста экономики США». Еще до этого, выступая на заседании комиссии палаты представителей по иностранным делам, Макэлрой повторил оригинальное утверждение о «стремлении коммунизма к мировому господству». 12 июня в Гарвардском университете, видимо забыв об этом «свежем» тезисе, министр выболтал, что, — оказывается, на мировое господство претендуют как раз США; он прямо сказал, что американцы должны сознавать «чувство ответственности за нашу руководящую роль в мире». Угрожая атомными бомбами Ливану, Макэлрой оговорился, что имеет в виду «более или менее чистые» бомбы. Не иначе, как он собирается предварительно вымыть эти бомбы при помощи мыла марки компании «Проктер энд Гэмбл»! Так выясняется, что из двух вариантов будущего мистера Макэлроя, сформулированных журналом «Тайм», — возвеличиться или сломать себе шею — господин министр добился осуществления второю варианта и, будем объективны, делал это с большой целеустремленностью, энергией и знанием дела. С декабря 1959 года Макэлрой смещен с поста министра обороны. Сам по себе этот человек слишком ничтожен, чтобы о нем вспоминать. Теперь он снова вернулся к обязанностям мыловара. Но в биографии, характере и действиях этого экс-министра есть черты, характерные и для его предшественников и для его преемника Томаса Гэйтса. Одно и то же проклятое клеймо, клеймо империализма, лежит на них. И Томас Гэйтс, хотя и не имел отношения к мыловаренной промышленности, продолжает заниматься пусканием мыльных пузырей. Одним из таких пузырей, поразившим весь мир, был его приказ, уже упомянутый нами. Нас не испугала «тревога», объявленная этим приказом. Но законную тревогу и негодование всех честных людей мира, в том числе и американцев, вызывают и такие приказы, и такие министры, и «тотальный шпионаж», организованный и руководимый Алленом Даллесом, и система шпионских полетов, объявленных «государственной политикой США», и бесцеремонное вмешательство в дела других стран, и лихорадочная гонка вооружений, и подготовка новой войны, и многое, многое другое… Вот почему нам захотелось поведать читателю о любопытной «картинной галерее» в кабинете министра обороны США, галерее, представляющей не столько исторический, сколько скандальный характер. Плантатор Истлэнд В 1956 году в Соединенных Штатах Америки была в полном разгаре предвыборная кампания. На страницах печати, по радио и телевидению широко обсуждались различные проблемы внутренней жизни и внешней политики. Горячие споры происходили вокруг вопроса о гражданских правах и положении негров в США. Реакционные силы обеих партий — республиканской и демократической — выступали за сохранение в неприкосновенности расовой дискриминации. Тогда на юге страны произошли события, которые служили прямым выражением этой политики. Оголтелую кампанию вело реакционное крыло демократической партии — так называемые диксикраты и один из их лидеров — сенатор Джеймс Оливер Истлэнд. Кто же такой Истлэнд? Он не только американский сенатор от штата Миссисипи, но еще и председатель сенатской подкомиссии по вопросам внутренней безопасности, председатель юридической комиссии сената. Попробуем изложить политическую биографию господина сенатора и рассказать о его «подвигах». Джеймс Истлэнд, один из крупнейших плантаторов штата Миссисипи, появился на политической арене в 1941 году, когда после смерти сенатора Рэта Гаррисона он был назначен временным преемником покойного. В дальнейшем, летом 1942 года, Истлэнд уже баллотировался в сенаторы. Его кандидатура была поддержана плантаторами штата, так как ом широко возвестил, что намерен поддерживать «сельскохозяйственную платформу». В результате 3 ноября 1942 года он был избран сенатором. Заняв свое место в конгрессе 78-го созыва, новоявленный сенатор сразу показал избирателям, что такое кузькина мать. Истлэнд разразился рядом выступлений: он потребовал повысить цены на молоко, во-первых; отстранить негров от участия в предварительных выборах в Техасе, во-вторых. В последнем случае мистер Истлэнд обрушился на Верховный суд США, вынесший решение, что негры юридически не могут быть отстранены от участия в этих выборах. Истлэнд заявил, что это решение Верховного суда обнаруживает ни больше ни меньше, как «тревожную тенденцию к уничтожению суверенитета штатов». Бросив, таким образом, первую перчатку Верховному суду (в дальнейшем, как читатель увидит, воинственный сенатор подвергнет Верховный суд США еще более уничтожающим ударам, вплоть до обвинения в… коммунизме), мистер Истлэнд выступил против законопроекта о подушном налоге, заявив, что «движущей силой, скрытой за этим налогом, является группа коммунистов». Он поддержал сенатора Банкхэда в вопросе о повышении цен на рабочую одежду и выступил против включения в программу демократической партии пункта о равенстве рас. По окончании войны господин сенатор совершил поездку по Германии и, вернувшись в Соединенные Штаты, заявил, что надо прекратить демилитаризацию германской промышленности, иначе население Германии будто бы «сможет попасть в руки коммунистов». Через год ой начал требовать изъятия вопроса об американской опеке над островами и базами Тихого океана из ведения Совета Безопасности ООН. Как видим, размах деятельности немалый! Так шло и дальше. Сенатор не забывал о своих интересах плантатора: в области внутренней политики он ратовал за повышение цен на сельскохозяйственные продукты, настаивая при этом на продолжении реакционной линии во внешней политике США. Но изложим деятельность Истлэнда в хронологическом порядке, и тогда облик его станет ясен. Январь 1948 года. Сенатор Истлэнд поразил Америку недюжинным темпераментом, с которым он выступил против распоряжения Верховного суда, потребовавшего от штата Оклахома допустить негров к юридическому образованию. Тут разбушевавшийся плантатор начал метать громы и молнии. Он заявил на заседании подкомиссии сената, что Верховный суд был «юридически бесчестен», что негров надо не обучать юридическим наукам, а линчевать, в связи с чем он намерен противодействовать законопроекту, направленному против линчевания… 12 июля 1950 года он поддержал в сенате предложение порвать дипломатические отношения с СССР. В декабре того же года Истлэнд предложил установить блокаду Китая и начать воздушные налеты на Китай. В январе 1952 года он заявил: «Мы не должны останавливаться до тех пор, пока каждый из 50 тысяч дисциплинированных коммунистов не будет под замком…» 28 мая 1954 года он призвал расистов южных штатов организовать насильственное сопротивление любым попыткам уничтожить сегрегацию негров. В декабре 1955 года, выступая в Мемфисе, где была создана новая расистская организация — «Федерация конституционного правления», Истлэнд протестовал против попыток прекращения дискриминации в отношении негров и заявил: «Мы начинаем великий поход за возрождение американизма!» Зимой 1956 года газета «Нью-Йорк пост» поместила серию статей Ферн Марджа, посвященных сенатору. Газета сообщает, что в городе Монтгомери «совет белых граждан» провел десятитысячный митинг, на котором главным оратором выступил Истлэнд, представленный собравшимся как «голос Юга». Газета пишет, что Истлэнд «подходит к любой американской и международной проблеме под расовым углом зрения. Ненависть к людям черного, коричневого, желтого и оливкового цвета кожи заставляет его подозрительно относиться к патриотизму любого человека, не разделяющего его взглядов». Истлэнд публично заявил: «Я знаю, что белая раса — высшая раса… Я горжусь тем, что в моих жилах течет чистейшая кровь белого человека… Белая раса правит миром…» Как видите, доктор Геббельс может спокойно спать в гробу — у него есть преемник. Почему мистер Истлэнд так ненавидит негров? Газета отвечает на этот вопрос. Оказывается, в поместье Истлэнда в штате Миссисипи проживает 84 негритянские семьи, работающие на своего «босса». Как сообщает газета, управляющий поместьем Истлэнда Годболд рассказал, что негры работают у Истлэнда в качестве «издольщиков». Впрочем, их «доля» весьма своеобразна: по словам Годболда, одна из этих негритянских семей получила за год чистого дохода (на всю семью) 1 доллар 85 центов (!). В 1950 году Истлэнд стал… председателем сенатской подкомиссии по гражданским правам. По закону эта подкомиссия была обязана собираться не менее одного раза в неделю. Почтенный председатель умудрился не провести ни одного заседания подкомиссии в течение… трех лет. Мы далеки от того, чтобы заподозрить энергичного сенатора в халатности. Дело совсем в другом. И сам мистер Истлэнд откровенно объяснил это в своем выступлении в штате Миссисипи во время предвыборной кампании. С похвальной прямотой он заявил, что не считал нужным представлять в сенат законопроекты о гражданских правах, так как не видел в этом смысла. В самом деле, зачем нужны какие-то гражданские права? Кто их выдумал? Кому они требуются? Истлэнд самодовольно заявил: «Говорят, что я нарушил закон. Да, я это сделал…» Публикуя серию статей об Истлэнде, газета «Нью-Йорк пост» пишет; «Мы считаем, что Истлэнд стал представителем той моральной угрозы стране и в особенности демократической партии, которую Маккарти создал для нашего народа… Слишком многие политические деятели и слишком многие газеты предпочитали делать вид, будто Маккарти не существует. В настоящее время в слишком многих местах хранят такое же молчание по поводу Истлэнда». Мы не расходимся с газетой «Нью-Йорк пост» в оценке роли сенатора Истлэнда. Такой «сенатор» — действительно угроза для своей страны. Но дело в том, что эта «угроза» не только не устранена, но повышена в звании и чине: сенатор Истлэнд стал председателем сенатской подкомиссии по вопросам внутренней безопасности. И, как пишет американская газета, «он будет позорить Соединенные Штаты, пока ему будет разрешено выносить суждения по вопросу о лояльности других американцев. Он вышел за рамки для маскировки своих дел; такие, как он, являются политическими рекетирами, ведущими старую и грязную игру». И Истлэнд действительно продолжает «игру». В начале 1956 года под его председательством состоялись заседания возглавляемой им сенатской подкомиссии. Не удивительно, что при таком председателе подкомиссия ринулась в область фантастики, занявшись расследованием «масштабов советской деятельности» в США. Цель этого расследований, как сообщает в своем заявлении сенатор Истлэнд, состоит в том, чтобы «определить, в какой степени Советы используют для осуществления своих подрывных мероприятий и уничтожения правительства США другие организации, помимо компартии США…» И подкомиссия заработала. Были вызваны и допрошены 18 человек, из них четырнадцать — сотрудники газеты «Нью-Йорк таймс». Американский обозреватель Стоун целиком посвятил этому «расследованию» номер своего бюллетеня, в котором пишет; «Настало время нанести удар по охотникам за ведьмами. Корень зла — в существовании комиссии конгресса, облеченной властью расследовать мысли людей и приклеивать ярлыки «подрывников» или «антиамериканцев» тем из них, на которых комиссия смотрит с подозрением». На одном из заседаний подкомиссия начала допрос свидетелей по вопросу «о деятельности американских граждан, которые помогли захвату (!) и советизации Китая». Заседание было обставлено монументально. В зале заседаний подкомиссии были выставлены «вещественные доказательства»: плакаты Китайской Народной Республики, призывающие к борьбе за мир, к укреплению дружбы Китая с СССР, и т. п., а также фотоснимки конференции сторонников мира… Но сенатор Истлэнд преследует не только честных американцев. Он начал кампанию против Верховного суда США за то, что этот суд «осмелился» выступить против сегрегации в государственных школах. И выступил с анекдотическим утверждением, что Верховный суд — орудие коммунистического заговора… Так миссисипский плантатор и расист открыто издевается над американскими законами и американскими гражданами, проповедует расовую сегрегацию, преследует ии в чем не повинных людей вопреки праву, логике и здравому смыслу. И именно он, сенатор Истлэнд, в марте 1958 года стал еще и председателем юридической комиссии сената. Какая ирония! Человек, попирающий законы, поставлен следить за законностью… Более 90 лет назад, 14 апреля 1865 года, такой же плантатор — Бутс, представитель организации рабовладельцев Юга, оборвал подлым выстрелом прекрасную и благородную жизнь одного из величайших людей Америки — Авраама Линкольна, борца против рабства. В наши дни духовный потомок этого убийцы и тоже плантатор Истлэнд открыто проповедует расизм, но, в отличие от Бутса, еще и заседает в сенате. Мы полностью разделяем мнение американской газеты «Пиплз уорлд», которая 20 января 1958 года опубликовала статью об Истлэнде, закончив ее такими словами: «Фашистские державы были разбиты на полях сражений, но Истлэнд и его подголоски уцелели и теперь пытаются разжигать расизм и ненависть к «красным», чтобы подорвать демократию, которая им так ненавистна». Детоторговцы 1 Существовал некогда у нас, а за границей существует и ныне обычай ублажать читателя в рождественские праздники так называемым «рождественским рассказом». И надобно заметить, что к этому, с позволения сказать, жанру предъявляются довольно жесткие требования. Прежде всего рождественский рассказ должен иметь счастливый конец, так сказать, умиротворяющий и вносящий некое благорастворение в сердца читателей. Засим он, естественно, должен соответствовать религиозной сути праздника, а потому авторы, памятуя притчу о яслях вифлеемских, неукоснительно делают Героем рассказа младенца или на худой конец дитятю не старше десяти лет. И, наконец, по давним канонам, младенцу полагалось быть непременно бедным, а спасал его от голодной смерти или замерзания в самый сочельник непременно богатый и знатный джентльмен с необыкновенно гуманным характером. Если к этой нехитрой рецептуре еще добавлялось и дежурное чудо вроде звезды вифлеемской, заботливо приводящей упомянутого младенца к спасительному подъезду богатого особняка, владелец коего по неписанному повелению той же звезды выбегал опрометью в одном жилете для спасения гибнущего ребенка, то рассказ признавался во всех отношениях образцовым. Как это ни прискорбно, но приходится констатировать, что распространенный американский журнал «Лук» в один из минувших рождественских праздников не только не ублажил своих читателей традиционным рассказом, но, напротив, в нарушение всех правил и традиций омрачил им праздник сообщением поистине чудовищным. Журнал опубликовал статью американского следователя Эрнеста А. Митлера под названием «Дети. Один из остающихся у нас черных рынков». В этой статье американский криминалист подробно рассказывает о существующем в современной Америке рынке… детей. Статью Митлера, по совести говоря, читать страшновато. И не только из-за жутких фактов, в ней приведенных и не вызывающих сомнений в своей достоверности, но и вследствие горькой безнадежности, с какой американский следователь откровенно признается в бессилии закона и судебного аппарата США в борьбе с преступниками, превратившими детоторговлю в источник своих доходов. Митлер начинает рассказ с изложения своей беседы с одной женщиной, заключенной в тюрьму за сбыт фальшивого чека. «С меня хватит фальшивых чеков, — заявила ему эта женщина. — Я начну опять торговать младенцами. Это наилучший способ получения дохода». Отталкиваясь от этого заявления, Митлер сообщает, что он только что закончил под руководством прокурора Нью-йоркского округа около десяти следственных дел о торговле детьми. «Это были дела о доходах, полученных от продажи детей. Я объездил большую часть Соединенных Штатов с целью самостоятельно расследовать, каким образом ведется торговля человеческими существами, и найти методы прекратить ее. Мне удалось выяснить, что женщина, сбывавшая фальшивые чеки, права… Мы боремся с торговлей людьми без какой-либо помощи со стороны американских законов…» Таким признанием начинает Митлер свой очерк, который, право, мог бы явиться существенным комментарием к пропаганде «американского образа жизни», изо дня в день и даже по нескольку раз в день проводимой многочисленными радиостанциями «Голоса Америки». И если бы бархатные голоса дикторов этих радиостанций, прославляющие на всех языках мира «преимущества» этого «образа жизни», хоть единожды прочли очерк американского следователя, то, несомненно, помогли бы своим слушателям получить правильное представление о некоторых сторонах американской действительности. Но почему-то «Голос Америки» предпочитает иную программу. Такой уж, видно, это голос… 2 На основании своего опыта следователя по этой категории дел Митлер утверждает: «Имеются случаи, когда дети продаются, как скот. Один человек из Лонг Бича (штат Калифорния) оплатил свой карточный долг и выкупил из залога свою машину путем продажи еще не родившегося ребенка. Другой ребенок перепродавался дважды по пути следования поезда из Лос-Анжелоса в Эль-Пасо. Общественный деятель в Новом Орлеане купил маленькую девочку за 30 долларов…» Когда Митлер закончил расследование о «черном рынке» по продаже детей в Нью-Йорке, ему предложили сделать сообщение подкомиссии Хендриксона, ведающей организацией борьбы с преступлениями малолетних. Американские законодатели пришли к выводу, что факты и доказательства, собранные следователем, «присущи только Нью-Йорку» и поэтому «конгресс, вероятно, не захочет устанавливать федеральный контроль над сделками по торговле детьми». Несмотря на такое «авторитетное» разъяснение, которым следователю недвусмысленно давалось понять, что ему лучше не совать нос в это дело, Митлер решил на свой риск продолжать следствие. С этой целью Митлер приехал в Тексаркан (штат Техас), где, по имевшимся у него сведениям, торговлей детьми широко занимается «Лечебный дом Хайтауэр». При этом Митлер отрекомендовался семидесятилетней владелице этого «почтенного» заведения мадам Руби Хайтауэр как покупатель. «Лечебный дом Хайтауэр» оказался целым «трестом» по торговле детьми. Миссис Хайтауэр сама рассказала «покупателю», что она, помимо «лечебного дома» ийеет еще специальную квартиру в городе, где принимает «поставщиц товара», то есть беременных женщин. На вопрос Митлера, откуда к ней приходят эти женщины, миссис Хайтауэр гордо ответила: «Отовсюду. Изо всех штатов, я думаю». Когда Митлер заметил, что профессия госпожи Хайтауэр может привести ее в тюрьму, если об этом узнают административные и судебные власти штата, то она презрительно посмотрела на Митлера и сказала: «Под моим контролем здесь двести пятьдесят — триста голосов (речь идет о голосах избирателей. — Л. Ш.), и я сумею сбросить их (то есть представителей административных и судебных властей), если они посмеют мне противодействовать…» Заверив Митлера, что ее отнюдь не беспокоят местные власти, госпожа Хайтауэр пожаловалась ему на конкурентов, также занимающихся этим выгодным бизнесом. Посетовала мадам и на черную неблагодарность «клиентуры»: «Одна пара подвела меня под арест за кражу их детей, и это после того, как я помогла им в получении удовольствий. Они сказали, что я получила по десять тысяч долларов за каждого их ребенка, и они хотели их получить. Суд прекратил дело. Судья сказал: «Эта женщина (имея в виду меня) сделала для своего округа больше, чем любая другая женщина, которую я знаю». Так техасская Фемида отдала должные почести боссу трехсот голосов. В заключение беседы с Митлером почтенная владелица «лечебного дома» заявила, что она продает детей по цене от 350 до 600 долларов. Выяснив таким образом положение в штате Техас, Митлер направился в Чикаго. Оказалось, что там торговля детьми поставлена гораздо шире, нежели в Техасе. Как разъяснил Митлеру один из чикагских адвокатов, занимающихся торговлей детьми, это объясняется тем, что «законы штата Иллинойс (в этот штат входит Чикаго) являются наиболее либеральными в США». По словам адвоката, приведенным в очерке Митлера, таким бизнесом в Чикаго занимается группа адвокатов, и большинство клиентов приезжает к ним из Нью-Йорка, Детройта, Бостона и Калифорнии. «Позавчера я отослал в Нью-Йорк одного прекрасного младенца, — сказал он. — За последние три-четыре года я поставил своим клиентам пятнадцать детей». После предварительных переговоров с адвокатом Митлер, также представившийся ему как покупатель, заговорил о цене. Тогда чикагский «правовед» заявил: «Цены на все поднялись. Счет родильного дома обычно равняется примерно 150 долларам. Доктору надо заплатить от 200 до 250 долларов. А роженица должна получить какую-то материальную помощь до и после рождения ребенка. В целом этр дело будет вам стоить что-нибудь около 2000–2100 долларов». На вопрос Митлера, входит ли в эту сумму гонорар, причитающийся адвокату, последний с большим достоинством и пониманием требований американского сервиса ответил: «Да. Это почти то же, что называется доставкой на дом посылки, за которую все оплачено». 3 В статье Митлера больше говорится о продавцах детей, нежели о покупателях. Митлера, как криминалиста, главным образом интересуют те элементы, которые превратили торговлю детьми в источник наживы и которые в этой своеобразной коммерческой деятельности прибегают к самым криминальным методам «заготовки товара», нарушая самые элементарные нормы морали и права. Однако Митлер вскользь сообщает, что, по его данным, в США около миллиона бездетных семейств хотят приобрести детей, и это и породило тот «черный рынок», о котором идет речь. Конечно, трудно дифференцировать покупателей этого рынка. Весьма возможно, что среди лиц, покупающих детей, есть и такие, которые преисполнены самыми добрыми намерениями. С другой стороны, нет сомнений и в том, что многие покупают детей в самых низменных и просто преступных целях самых различных окрасок… Но это вопрос особого характера и значения. И очерк Митлера по существу ответа на него не дает. Разумеется, это ни в какой мере не снижает разоблачительной силы фактов, рассказанных американским следователем. Хотел этого Митлер или не хотел, но он разоблачил одну из жутких сторон «американского образа жизни», характерного тем, что в сегодняшней Америке все покупается и все продается — дело только в цене. Касаясь сети «коммерческих родильных домов», Митлер пишет: «В этих домах, как я обнаружил, до рождения ребенка мать должна подписать соглашение, по которому за комнату и питание она обязана отдать родившегося ребенка…» Иными словами: американский юрист признает, что торговля детьми — прямое порождение социальных условий сегодняшней Америки, где мать вынуждена торговать самым дорогим для нее — своим ребенком, вынуждена беспросветной и страшной нуждой, которая держит ее за горло своими железными, не знающими пощады клещами. Горе этих матерей превращено по неписанным законам сегодняшней Америки в источник наживы деятелей этого неслыханного «черного рынка», невиданного в истории по своим масштабам и по своему цинизму. А все писанные законы оказываются бессильными в борьбе с этими преступниками. Круг замкнут. В декабре 1948 года 3-я сессия Генеральной Ассамблеи ООН приняла «Декларацию прав человека». Много споров было на этой сессии вокруг текста новой декларации. Американская делегация настаивала на следующей редакции статьи 4; «Каждый человек имеет право на жизнь, на свободу и на личную неприкосновенность». Советская делегация настаивала на том, чтобы эти общие слова были подкреплены обязательством государства обеспечить защиту человеческих прав. И представитель СССР на Ассамблее А. Я. Вышинский настаивал на такой редакции четвертой статьи: «Государству необходимо обеспечить каждому человеку защиту от преступных на него посягательств, обеспечить условия, предотвращающие угрозу смерти от голода и истощения». Стоит вспомнить о том, какую бурю вызвало это предложение советской делегации. Почему так взволновались американские делегаты и те, кто следует за ними? Почему эти простые, ясные и конкретные предложения были отвергнуты по инициативе американской делегации? Почему эту делегацию так испугала обязанность государства обеспечить каждому человеку защиту от преступных на него посягательств? Почему? В известной мере факты, рассказанные американским юристом, отвечают на этот законный вопрос. Да, отвечают. Но торговля детьми — только одна из отраслей уголовной преступности в США, принявшей поистине чудовищные размеры. В своих ежегодных докладах министру юстиции директор федерального бюро расследований Гувер приводит данные о непрерывном росте уголовной преступности. Гувер отмечает, что этот рост начался в 1945 году и усиливается из года в год. Мистер Гувер пытается объяснить безрезультатность борьбы ФБР с уголовной преступностью тем, что ФБР, видите ли, занято преследованием сторонников коммунистической партии и сторонников мира. Он буквально так и пишет: «Выполнение этой задачи стало все более трудным, если учесть всемирное распространение нейтрализма (так господину Гуверу угодно назвать движение сторонников мира. — Л. Ш.) и усиленную советскую пропаганду мирного сосуществования». Вот уж поистине: умри, Денис, ты лучше не напишешь!.. Оказывается, ведомству Гувера не до убийц, бандитов и насильников — пусть себе пошаливают! — все силы брошены на борьбу со сторонниками мира. Говорят, что океан можно познать, исследовав лишь одну каплю воды. Конечно, то, что рассказал Митлер о торговле детьми в США, — только капля из океана преступлений, совершаемых в сегодняшней Америке и остающихся безнаказанными. Но вовсе не нужно быть ученым-криминалистом, для того чтобы, посмотрев на эту каплю, получить ясное представление об океане, из которого она взята. Литература с окурками Давайте познакомимся со следственным делом флоридской полиции, на обложке которого лаконично написано: «Дело Болито Блейна». Дело лежит перед нами на столе, в голубовато-серой коленкоровой папке; оно аккуратно подшито, точно пронумеровано, имеет все полагающиеся печати и штампы и, как всякое следственное дело, состоит из документов и протоколов допроса свидетелей и обвиняемых. К документам дела относятся подлинные бланки радиограмм, предписания полицейских начальников разных рангов, рапорты полицейских чиновников о ходе расследования, заключения экспертов, фотокарточки решительно всех свидетелей, допрошенных по ходу следствия, и, наконец, весьма глубокомысленные руководящие указания достопочтенного Джона М. Шваба — офицера флоридской полиции, который, сидя в своем кабинете, давал советы своим подчиненным, командированным на место для производства следствия, как им лучше всего действовать. Мало того, в деле, в плотных целлофановых конвертах, также занумерованных, содержатся и вещественные доказательства по этому делу: окурки сигарет со следами губной помады, обожженные спички, обнаруженные на полу каюты, в которой произошло преступление, окровавленные кусочки ткани от оконных штор, висевших в той же каюте, волосы, обнаруженные в дамской расческе, и даже особая резиновая пудра «Трагакант», употребляемая многими пожилыми джентльменами при ношении зубных протезов. Однако будем знакомиться с материалами дела по порядку, с необходимыми в таких случаях тщательностью, вниманием и спокойствием. Дело начинается с радиограммы, поступившей в полицейское управление Миами во Флориде. Радиограмма дана с борта яхты «Золотая чайка» и подписана ее владельцем сэром Роксэвиджем. Приводим ее подлинный текст: «Болито Блейн покончил жизнь самоубийством. Немедленно возвращаюсь в порт. Карлтон Роксэвидж». На втором листе дела, на зеленом бланке флоридской полиции, на котором напечатано: «Форма 607431 — Департамент полиции», имеется предписание офицеру-детективу Кеттерингу: «Настоящая радиограмма предлагается Вашему вниманию. Болито Блейн — английский финансист. Яхта «Золотая чайка» вышла из Миами сегодня в семь вечера. Через три часа сорок пять минут пришла радиограмма. Встречайте яхту и начинайте следствие». Оперативность флоридской полиции явствует из следующего за этим предписанием первого рапорта офицера-детектива Кеттеринга: «Действуя в соответствии с полученными инструкциями, я в 22.30 на полицейском катере Х-21 прибыл на яхту «Золотая чайка» в сопровождении офицера-детектива Нима, сержанта полиции Джекета, полицейского фотографа Саутволда и офицера полиции Гердона… Я направился в каюту капитана, чтобы снять показания». Далее на сотнях листов протоколов допросов, осмотров и очных ставок увековечены титанические труды лихой полицейской пятерки — Кеттеринга, Нима, Джекета, Гердона и Саутволда. Из этих обширных материалов мы узнаем, что «Золотая чайка» вышла из Нью-Йорка, имея на борту семерых пассажиров: владельца яхты сэра Роксэвиджа, его дочь мисс Ферри, их знакомую леди Уолтер, ее дочь госпожу Джосселин, мужа последней — Реджинальда Джосселина, епископа Буде и, наконец, итальянского графа Луди Поссодини. В Миами на яхту дополнительно прибыли: японский мыловар Иносуке Хаяси, глава английского мыловаренного концерна Болито Блейн и его секретарь Николас Стодарт. Как далее установило следствие, под видом увеселительной прогулки сэр Роксэвидж намеревался провести деловое совещание трех королей мыла в лице Блейна, Хаяси и самого себя. До этого Блейн и Роксэвидж никогда не встречались, а лишь переписывались, что не мешало обоим пламенно желать друг другу краха и гибели. Однако поскольку эти мечты обеих «высоких сторон» не осуществились, то совещание было предпринято с целью объединения концернов, дабы окончательно и навсегда завладеть мировым рынком по сбыту мыла. По показаниям Стодарта, его патрон мистер Блейн хотя и принял приглашение своего британского конкурента, однако находился в удрученном состоянии, полагая, что достопочтенный сэр Роксэвидж намерен под видом объединения съесть Блейна с его концерном и всеми потрохами. Тем не менее, находясь в тяжелом финансовом кризисе, мистер Блейн был вынужден принять участие в совещании. Японский же мыловар был не прочь сделать харакири как Роксэвиджу, так и Блейну, но вместо желаемого прибыл на яхту с самой нежной улыбкой и самыми почтительными поклонами. Через два часа после прибытия на яхту Блейн загадочно исчез, а в его каюте обнаружили письмо, адресованное им своему секретарю Стодарту, в котором он писал, что не в силах бороться с Роксэвиджем, а потому, не желая пережить полный крах, уходит из жизни. Судя по открытому окну каюты, король мыла утопился самым вульгарным образом. Докладывая начальству об этих первоначальных данных следствия, Кеттеринг писал: «На первый взгляд все пассажиры яхты кажутся порядочными людьми, занимающими видное место в жизни…» Следствие уже готово было поверить в факт самоубийства, когда при осмотре каюты Блейна были внезапно обнаружены пятна крови на шторах и ковре. Почуяв недоброе, Кеттеринг, Ним, Джекет, Гердон и Саутволд вновь развили лихорадочную деятельность, давшую отличные плоды: оказалось, что «порядочные люди, занимавшие видные места в жизни», увы, далеко не так уж порядочны. Оказалось, что итальянский граф Луди Поссодини, во-первых, не Луди, во-вторых, не Поссодини, в-третьих, не граф, в-четвертых, не итальянец, а просто-напросто профессиональный американский шулер Слик, недавно вышедший из тюрьмы и проникший в это «светское» общество с намерением выудить у мыловаров несколько тысяч долларов игрой в поккер. Более того, в каюте Слика были обнаружены окурки сигарет «Плейерс» со следами губной помады. Следствие с несомненностью установило, что эти сигареты курит госпожа Джосселин и что окурки имеют следы как раз того сорта губной помады, которым госпожа Джосселин давно и небезуспешно пользуется. Благодаря этому следствие пришло к выводу, что шулер Слик умеет играть не только в поккер и что ровно через два часа после знакомства с ним госпожа Джосселин посетила его каюту как раз на столько времени, сколько им обоим потребовалось для более близкого знакомства друг с другом, то есть с 7.45 до 8.10. Но правосудие объективно, и потому детективы вслед за тем установили, что и потерпевший супруг госпожи Джосселин в те же самые часы добился не меньших результатов в каюте мисс Ферри Роксэвидж. В ее расческе следователи обнаружили ее светлые и его черные волосы. Под давлением этих улик они оба признали факт прелюбодеяния. Затем оказалось, что его святейшество епископ Буде вовсе не так уж свят и что его взаимоотношения с престарелой леди Уолтер, родной матерью госпожи Джосселин, могли бы представить значительный интерес для специалиста в области сексуальной психопатологии. Более того, выяснилось, что его святейшество имеет — представьте себе! — уголовное прошлое и даже состоял под судом!.. Далее по ходу следствия оказалось такое и в таком количестве и многообразии, что даже видавший виды детектив Кеттеринг написал своему начальнику Джону М. Швабу: «Должен признаться, что я совершенно потерял голову». И в самом деле, перечитывая протоколы допроса свидетелей и подозреваемых, начинаешь понимать бедного Кеттеринга, который по ходу следствия невольно выяснял, как проводило время на яхте «Золотая чайка» это «избранное» общество. Но, к счастью для правосудия, не таков вышеназванный офицер флоридской полиции Джон М. Шваб, чтобы тоже терять голову. Напротив, бравый полицейский офицер отлично изучил быт миллионеров и потому вовсе не удивился результатам следствия. Получая донесения Кеттеринга, он в тиши своего кабинета изучал и мыслил, мыслил и изучал. И, сопоставив все показания и данные экспертизы, точно установленные минуты исчезновения Болито Блейна и следы крови, представленные подозреваемыми алиби, и прочие материалы дела, Джон М. Шваб все понял и все разгадал и послал своему помощнику такую шифровку: «Представленные доказательства ясно показывают, кем было совершено убийство. Арестуйте Болито Блейна, который выдает себя за своего секретаря, как убийцу Николаса Стодарта». И, видит бог, он оказался прав! Арестованный секретарь Блейна Стодарт оказался самим Блейном, а убитый Болито Блейн оказался Стодартом! Дело в том, что Блейн явился на яхту со своим секретарем, но никто раньше не видел ни Блейна, ни Стодарта. Оказавшись перед лицом полного краха, миллионер Блейн решил убить своего секретаря, выдав его за себя, а самому начать новую жизнь под именем убитого… Так раскрылось это запутанное преступление. Выполняя полученное указание, Кеттеринг арестовал так называемого Стодарта, и тот сознался, что он на самом деле не Стодарт, а Болито Блейн. И, сознавшись, собственноручно написал: «Единственное, чего я хотел, это спокойствия. Я знал, что если мне удастся найти человека, с кем бы я мог поменяться ролями, то я получил бы это спокойствие. В городе Инсвич мне подвернулся Стодарт. Это была идеальная находка — ни друзей, ни семьи. Поэтому я решил предоставить ему возможность сделать первое большое дело в его жизни — отправиться на тот свет…» Так в поисках спокойствия король мыла Болито Блейн отправил на тот свет своего секретаря. Признанием Болито Блейна заканчивается следственное дело флоридской полиции. Да, оно лежит перед нами на столе, в голубовато-серой коленкоровой папке. Да, оно аккуратно подшито, точно пронумеровано, имеет все полагающиеся штампы и печати и, как всякое следственное дело, состоит из документов и протоколов допроса свидетелей и обвиняемого. Да, к этому делу, помимо документов, подшиты и вещественные доказательства: окурки сигарет со следами губной помады; обожженные спички, волосы, резиновая пудра «Трагакант», окровавленные кусочки ткани… Предвидим законный вопрос читателя: — Как автор получил дело флоридской полиции и зачем ему нужно было знакомить нас с этим грязным делом? Но дело в том, что это дело — вовсе и не дело, а… роман. Так сказать, литература, беллетристика, или, как говаривали в старину, изящная словесность. — Позвольте! — воскликнет читатель. — Какая литература? Какая словесность? Ведь в этой книге к страницам подшиты конверты, где приложены вещественные доказательства: волосы, окровавленные кусочки материи, обгорелые спички!.. О какой же литературе идет речь? Речь идет о современной американской литературе, дорогие читатели. Американский литератор Деннис Ветли написал эту книгу. Американское издательство выпустило ее в свет. Можно себе представить, с каким напряжением работала полиграфическая промышленность! Угодно выпустить тираж в десять тысяч экземпляров? Пожалуйста. Будет изготовлено на весь тираж двадцать тысяч прядей светлых и черных волос, десять тысяч окровавленных кусков материи, десять тысяч грязных обгорелых спичек, сорок тысяч окурков со следами губной помады. Угодно тираж в тридцать тысяч? Пожалуйста. Все будет предоставлено в тройном количестве. Как говорится, дирекция не останавливается перед затратами… И издана эта «книга» не как пособие для молодых детективов или начинающих убийц, а как духовная пища для современного американца. В одном мы не можем отказать автору — в невольном реализме. Мыловаренные короли, готовые сварить на мыло своих конкурентов, вороватые епископы, профессиональные шулеры с графскими титулами и светскими манерами, наркоманы и убийцы, возглавляющие концерны, — фигуры весьма реалиные!.. Лейтенант полиции Шваб разглядел в окурках, волосах и окровавленных шторах лицо убийцы Болито Блейна. Мы видим в тех же «вещественных доказательствах» другое лицо — отвратительное лицо американского империализма, самую же книгу рассматриваем как одно из вещественных доказательств того, что «короли» Америки пытаются оболванить народ, давший миру Джека Лондона и Марка Твена, Уолта Уитмена и О' Генри. Не всегда эти попытки безрезультатны. Это ваши читатели, Деннис Ветли, бомбили мирные города Кореи, истязали женщин и детей, линчуют негров и бесчинствуют в парижских, римских и мюнхенских кабачках. Но мы знаем и другое: не «творение» Ветли — будущее американской литературы, и читатели Ветли — не весь американский народ. А американский народ и американская литература еще скажут свое слово. На чужбине В начале весны 1960 года мне довелось побывать в Германской Демократической Республике. Я был в Берлине и Лейпциге, Дрездене и Горише, Кенигштайне и других городах новой Германии. Я видел новые заводы и новые дома. Новые школы и новые театры. Я встречался с немецкими писателями и журналистами, рабочими и инженерами, крестьянами и учителями. Я видел двух писателей, приехавших сюда из Западной Германии, и провел с ними целый вечер. Они рассказали мне о том, что происходит на Западе. О том, как вчерашние эсэсовцы сегодня открыто демонстрируют по улицам Западной Германии с фашистскими знаменами и лозунгами. О том, как издаются книги, прославляющие Гитлера и его «идеи». О том, как военные преступники, осужденные Международным трибуналом, теперь занимают руководящие посты в правительстве Аденауэра. О том, как это правительство готовит новую войну. Я видел западногерманский фильм «Розы для господина прокурора». В этом фильме тоже рассказывается о гитлеровском палаче, сумевшем теперь занять прокурорское кресло. И о тех, кто поддерживает этого палача. Я видел заявления русских людей, которых насильно задерживают в лагерях «перемещенных лиц», вопреки элементарным нормам международного права и морали. И мне вспомнился мой очерк «На чужбине», написанный несколько лет тому назад на основании подлинных материалов. Все, что написано в этом очерке, продолжается и теперь. Гамбургский корреспондент немецкой газеты «Шпигель дер вохе» посетил лагерь перемещенных лиц в Фалькенберге, близ Гамбурга. То, что он там увидел, потрясло журналиста. По его словам, самый воздух стал для него «слишком душным». Что же увидел в этом лагере немецкий журналист? «Время как будто остановилось, — пишет он в своей корреспонденции. — Бывший концентрационный лагерь и лагерь пленных существует еще и сегодня… Это место отчаяния и безнадежности для более чем трехсот иностранцев, из них двухсот угнанных советских граждан…» Далее автор корреспонденции описывает «полуразрушенные бараки», в которых существуют, именно существуют, а не живут их несчастные обитатели. В одном из бараков, заселенном советскими гражданами, угнанными гитлеровцами с Украины, журналист вступил в разговор с двумя пожилыми женщинами, одной из которых более шестидесяти лет. «Она не верит, — пишет журналист, — что когда-нибудь вернется на свою родину… Она была угнана в Германию на каторжные работы. Ее дом сгорел, родные убиты…» «Нам сказали, что мы не можем вернуться, если не хотим попасть в Сибирь», — заявила немецкому журналисту эта несчастная. На вопрос, кто же ей это сказал, женщина ответила, что «в лагере побывали англо-американские комиссии, допросившие каждого в отдельности». Тогда корреспондент «Шпигель дер вохе» обратился к начальнику лагеря. Тот очень любезно принял представителя прессы в своем роскошном кабинете и, выслушав его с милой улыбкой, сказал: «Что вы хотите? Эти люди вовсе не желают возвращаться. Они настолько примитивны, что прекрасно живут и с той поддержкой, которую они имеют…» Выслушав это заявление (оно было высказано достойным представителем тех кругов, которые упорно сопротивляются стремлению многих перемещенных и обманутых людей вернуться на свою родину), немецкий журналист пишет: «Повсеместно люди, с которыми мы говорили, были распропагандированы, запуганы и больны. Больны не только легочными и сердечными заболеваниями, — им не хватает родной украинской земли». Кто же задерживает советских перемещенных лиц? Однажды в комитет «За возвращение на родину» (он находится в Берлине) обратился гражданин Евгений Гринюк, возвратившийся со своей женой и сыном из Бразилии. Гринюк заявил, что он и его семья хотят вернуться на родину, которой их лишили. В Берлине Гринюк имел неосторожность остановиться в гостинице, расположенной в западном секторе. Как только Гринюк посетил комитет и заявил о своем желании вернуться на родину, он и его жена были арестованы полицией и зачем-то направлены во Франкфурт-на-Майне. Может быть, полицейские чины считали, что перемена климата изменит решение Гринюка вернуться на родину? Может быть, они рассчитывали, что тюремная камера устроит Гринюка больше, чем Бразилия?.. Словом, мало ли что может быть..» Важнее другое: во Франкфурте-на-Майне Гринюка отдали под суд, и жрецы франкфуртской Фемиды приговорили его к тюремному заключению на десять месяцев… Более того, заботясь о судьбе подсудимого, милостивый франкфуртский суд добавил в своем приговоре, что по отбытии наказания Гринкж обязан возвратиться в… Бразилию. Есть еще судьи во Франкфурте-на-Майне!.. Не намерена отставать от франкфуртских коллег и мюнхенская юстиция. За аналогичное «злодеяние» она держит в тюрьме гражданина Вербицкого. Решив вернуться на родину, Вербицкий имел неосторожность прямо написать об этом письмо в комитет. Он резонно полагал, что переписка с комитетом — его частное дело и что в желании человека вернуться домой нет состава уголовно наказуемого деяния. Вербицкий, кроме того, наивно верил, что конституция Федеративной Республики Германии охраняет тайну личной переписки. Впрочем, разочаровался не один Вербицкий. В Ганновере, например, письма, отправленные комитетом, не доходят до адресатов, так как передаются полиции и не возвращаются. Ганноверская полиция забавляется по-своему — она сжигает письма, адресованные советским гражданам. Понимают ли организаторы этого полицейского произвола, что, сжигая письма, невозможно сжечь то чистое и высокое чувство, которое неодолимо влечет человека на его родину, даже когда он перед нею виноват? Тысячи советских людей, оказавшихся в бедственном положении на чужбине, законно надеялись, что после установления дипломатических отношений между СССР и Федеративной Республикой Германии будут созданы благоприятные условия для возвращения советских граждан на свою родину. Факты, однако, говорят о другом: эти люди подвергаются судебным репрессиям и полицейским преследованиям. 17 сентября 1955 года в газете «Известия» был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.» Конечно, этот документ, являющийся ярким выражением гуманной политики Советского правительства, поставил клеветников в тяжелое положение. Но они продолжают клеветать, обманывать и угрожать. В лагерях среди советских граждан распространяются грязные листовки. Изготовляют их не только в Западной Германии, но и за океаном. Перед нами одна из таких листовок. Написанная тем ерническим языком, которым отличались полвека назад черносотенные издания, она превосходит их по своему цинизму, безграмотности, тупому и косноязычному изуверству. Автор листовки — человек, что называется, с размахом. Стремясь помешать добровольному возвращению на родину обманутых людей, он «дерзает» призывать «влиятельных особ в США к тому, чтобы они создали из себя Всеамериканский Центр для Реального Спасения Беженцев из-за Железного и Бамбукового Занавеса». Далее он предлагает немедленно пустить в ход всю пропагандистскую машину: «Спешно потребны толстокожепробойные и меднолобосверлильные выступления радио- теле- киноговорителей, проповедников и ораторов…» Листовка заканчивается такими словами: «Благонадежные! За дело! Организационно-действующий инициатор А. Говалов». В левом нижнем углу листовки этаким маленьким шрифтом «инициатор» взял да и тиснул свой почтовый адрес, из коего, увы, с очевидностью явствует, что вопли мистера Говалова испущены… в Нью-Йорке. Впрочем и без этого ясно, что если листовка и написана бывшим русским под чью-то диктовку, то был он русским очень давно и скорее всего городовым, тем самым усатым, при свистке и шашке, царским городовым, о которых дети наши знают только по произведениям классической литературы. Эта листовка, изготовленная в Нью-Йорке, заставила нас вспомнить об одном любопытном документе, который нашел себе место в официальном вестнике конгресса США, выходящем в Вашингтоне. В номере от 11 мая 1955 года «Конгрэшнл рекорд» (так называется этот вестник) опубликовал меморандум о развертывании подрывной работы против СССР и стран народной демократии. В нем прямо предлагается обсудить мероприятия для массового использования перемещенных лиц в качестве шпионов и диверсантов… Но тысячи советских граждан, томящихся на чужбине, стремятся домой, на родину, готовую их принять и вернуть к жизни. И в этом им не смеют мешать ни бывшие царские городовые, ни сегодняшние ганноверские полицейские, ни судьи из Франкфурта-на-Майне, ни авторы меморандумов из «Конгрэшнл рекорд» — не смеет никто! Не смеет потому, что право вернуться на родину — их неотъемлемое человеческое право, право их совести, их сердца. И пусть вспомнятся тысячам людей, насильственно оторванным от родной земли, прекрасные и вечно живые слова Тургенева: «Россия без каждого из нас обойтись может, но никто из нас без нее не может обойтись. Горе тому, кто это думает, двойное горе тому, кто действительно без нее обходится». Индюк президента 1 Хотя Джемиль Баяр носил ту же фамилию, что и президент Турецкой республики, в их положении была некоторая разница. Президент Джеляль Баяр жил в столице Турции Анкаре, в президентском дворце, и согласно конституции являлся верховным главнокомандующим вооруженными силами республики. Банкир и миллионер, он до избрания его президентом был много лет министром экономики, а затем премьер-министром. Джемиль Баяр Hie был ни президентом, ни премьером, ни министром, ни миллионером. И жил он не в столице, а в окрестностях Стамбула, в маленьком рыбачьем поселке Арбаш, где в глиняной мазанке умирал его старый отец Закир, почитаемый за мудрость всеми рыбаками побережья. Джемиль тоже был рыбак, как, впрочем, и все его соседи. И так как рыбаками были и его отец, и дед, и прадед, то Джемиль был хороший рыбак. Несмотря на молодость, он безошибочно предсказывал погоду, точно определял на глаз силу шторма, наперечет знал излюбленные места плоской коричневой камбалы и полосатой серебристой скумбрии. Он сам плавал как рыба и шутя переплывал Босфор, не понимая, почему этот узкий водный коридор вызывает столь жгучий интерес иностранных дипломатов, настроивших именно здесь, на берегу Босфорского пролива, свои вычурные летние резиденции, купальни и пляжи. Из этого нетрудно понять, что в отличие от его однофамильца Джемиля не интересовали политика, дипломатические интриги и дарданельская проблема, а также связанная с нею конвенция Монтре. В еще большей степени Джемилю были чужды не только миллионы, но даже единицы лир. Обычно он имел дело с медными, замасленными курушами, потому что ни смелость, ни тяжелый труд рыбака, ни штормы, застигающие в открытом море старые рыбачьи фелюги с дырявыми, позеленевшими от древности парусами, ни даже хорошая удача в лове не являются в Турции основанием для близкого знакомства с ее величественной лирой. Тем не менее Джемиль был счастлив, как можно быть счастливым в 25 лет, когда мускулы играют, как котята, под смуглой от солнца и моря кожей, блестят черные, как маслины, веселые глаза, сверкают зубы, не знавшие дантиста, и все на свете кажется ласковым, как родное море, приветливым, как солнце, и прекрасным, как сама жизнь. Был он счастлив еще и потому, что в том же маленьком поселке, совсем недалеко от его мазанки, жила, улыбалась, смеялась и пела маленькая, гибкая, ловкая Хайшет, с золотистыми, как барабулька, глазами, и потому, что радостнее всегоона смеялась и пела, когда рядом с нею оказывался Джемиль. Уже мудрый Закир шептался по ночам с матерью Джемиля о том, что их сыну, видать, по душе маленькая Хайшет, и о том, что она тоже дочь честного рыбака, ни разу еще не терявшего своих сетей, никогда еще не обидевшего соседа и всегда охотно, в любой шторм выходящего в море на выручку товарищей, попавших в беду. Ничем не могла опровергнуть мать Джемиля доводы своего мужа, а все-таки отмалчивалась, ревнуя единственного сына к будущей его жене, как ревнуют своих сыновей все матери на свете: рыбачки и министерши, крестьянки и губернаторши. И вот однажды старый Закир поехал с сыном в Стамбул на рыбный базар. Накануне был богатый улов, и старая фелюга почти по самый борт осела в воду — столько рыбы они везли на базар… Причалив к галетской пристани, отец и сын сразу попали в окружение перекупщиков. Турки, армяне, греки окружили их шумной толпой. Начался торг, исконный турецкий торг, с бранью и шутками, клятвами и криками. Джемиль не принимал участия в торге — это делал его отец. Наконец, весь улов был продан, Закир тщательно подсчитал выручку и потом долго прятал ее в старый кожаный кошель, которым владел еще дед Джемиля. — Сын мой, — сказал, наконец, Закир, щурясь от июньского солнца, — теперь мы пойдем на базар, я решил кое-что приобрести… — Пойдем, отец, — произнес Джемиль, очень любивший стамбульский базар за его многолюдье, веселый шум и все цвета радуги, которыми отсвечивали на лотках, в палатках и на возах, запряженных флегматичными ишаками и унылыми тощими быками, ткани и рыбы, медные и жестяные кастрюли и чайники, цветистые ковры, шали и фрукты. Закир и Джемиль перешли мост, переброшенный через Золотой Рог, и очутились на базаре. Здесь кричали, торговались, смеялись, плакали, божились и пели тысячи людей. Тучи мух носились над бараньими тушами, распятыми, в мясных рядах. Рыжие стамбульские кошки, обнаглевшие от сознания своей неприкосновенности (до сих пор в Турции кошки рассматриваются как священные животные), стаями носились под ногами прохожих. Доносились обрывки турецкой, греческой, армянской речи. Терпкий запах свежих фруктов и овощей смешивался со зловонием тухлой рыбы и начинающего разлагаться мяса. Закир сразу направился в тот ряд, где торговали коврами, шелком и парчой. Он выбрал большую шаль, игравшую, как море в часы заката, всеми цветами радуги. Она была синяя и золотистая, и перламутровая, и зеленая, и оранжевая. И были на ней вышиты измирским мастером цветы и рыбы, каких не бывает, и диковинные птицы, каких еще никто не видал. Почти всю выручку за богатый улов отдал Закир за эту шаль, и подивился Джемиль этой покупке отца — право, она была ему не по средствам. — Кому вы купили такую дорогую шаль, отец? — спросил Джемиль. — Жене инспектора рыбного надзора или дочери жандармского офицера? Но ведь мы ни разу не нарушили лова и не подписывали то Стокгольмское воззвание, за которое положена тюрьма? Старик молча взглянул на сына, и его добрые, старые глаза утонули в морщинах улыбки. Но он ничего не ответил на заданный ему вопрос, а сын не решался его повторить, потому что если отец не ответил на первый вопрос, невежливо задавать ему второй. И только в море, когда на горизонте уже показались дымки поселка и все вокруг было розовым от заката — и вода, и парус, и далекие берега, — Закир сам вернулся к вопросу, который задал ему Джемиль. — Тебе уже достаточно лет, сын мой, — произнес Закир, привычно управляя парусом, надувшимся от ветра, как огромная подушка, — чтобы стать хозяином фелюги, мужем своей жены, отцом своего сына. У тебя крепкие руки, зоркий глаз, смелое сердце. Море бережет тебя, Джемиль, шторм не опрокидывает твоей фелюги, буря щадит твои паруса. И сказано пророком: «Когда юноша становится мужчиной, пусть изберет себе жену по сердцу, подругу для ложа своего, и нежную мать для потомства. И не следует мешать ему в этом, ибо таков закон жизни…» Сказав это, Закир смахнул слезу, сделав, однако, вид, что это озорной ветер занес ему в глаз соленые брызги моря. Сделал он так потому, что не положено сыну видеть слабость отца своего и его слезы, даже если это слезы радости. Таков закон предков. Джемиль молчал, ибо знал другой закон: не должен сын спорить с отцом своим, особенно если ему не хочется спорить. Джемиль молчал, но еще никогда так не билось его сердце: ни тогда, когда год назад он едва не утонул, оказавшись один» в море во время двенадцатибалльного шторма, ни тогда, когда он впервые поцеловал Хайшет и ощутил тепло ее нежных, покорных губ. Уже в гавани, куда доносился стук костей из кофейни, где играли в нарды рыбаки, Закир отдал сыну новую шаль и тихо сказал: — Сегодня ты отнесешь эту шаль матери Хайшет, Джемиль, И поцелуешь руку ее отца, И поблагодаришь родителей своей невесты. Можешь идти смело, потому что я уже с ними говорил, а с Хайшет ты, кажется, успел, мошенник, сговориться без меня… И, хлопнув сына по спине с такой силой, что у того зазвенело в ушах, старый Закир изобразил на своем лице строгость и легко пошел по крутой тропинке вверх к своему дому. 2 В тот же вечер Джемиль и его родители собрались в доме Хайшет. Хорошие вести, как, впрочем, и дурные, разносятся быстро. И многие рыбаки, узнав о помолвке, пришли поздравить родителей невесты. Хайшет, розовая от смущения и счастья, сидела в углу со своими подругами. Джемиль, как положено древним обычаем, сидел за столом со стариками и пил с ними зеленую скверную водку «раки». Он часто поглядывал в сторону любимой, и каждый раз она вспыхивала от его взгляда, но тут же одним движением ресниц напоминала, что не приличествует жениху ломать старый обычай и уходить от почетной беседы со стариками. А беседа эта текла, как медленная, но полноводная река. Говорили обо всем понемногу. О море, об уловах, о ценах на кефаль и бычки, о кознях «перекупщиков, от которых не стало житья. О том, что жизнь непрерывно дорожает и становится все более трудной. О том, что американские советники и офицеры уже открыто командуют в Турции, наводнили ее рынки скверными товарами, за которые дерут втридорога. О том, как одна за другой закрываются турецкие фабрики и в городах умирают от голода безработные, а их дочери и сестры попадают в публичные дома Стамбула, откуда их потом сотнями продают в притоны Аргентины и Бразилии. За столом сидели все свои, и потому разговор становился все более откровенным. Закир, к словам которого всегда прислушивались его земляки, коснулся главной темы, одинаково волнующей турецких рыбаков и канадских лесорубов, французских докеров и английских шахтеров — всех простых людей на земле. Он заговорил об угрозе войны, о черной туче, нависшей над миллионами людей. — Наш инспектор и жандармский офицер, — говорил Закир, — все время твердят, что Россия хочет завладеть всем миром и что русские — наши враги. В Стамбуле я даже видел большую карту, на которой показано, как коммунисты хотят разделить Турцию на две советские республики — Эгейскую и Черноморскую. — Что ты думаешь об этом, Закир? — спросил отец Хайшет. — Я думаю, — ответил Закир, — что если бы это было правдой, то инспектору и жандарму не приходилось бы ежедневно твердить нам об этом. Недаром есть старая поговорка: он сказал один раз — и я ему поверил; он повторил это снова — и я усомнился; он начал уверять меня в третий раз — и я «понял, что он лжет… — А карта? Ты ведь сам сказал, что видел эту карту? — зашумели старики. — Я видел ее в Стамбуле, а не в Москве, — улыбнулся Закир. — Кто знает, где печатали эту карту: в Москве или в Нью-Йорке. Потому что сказано было в древности: если хочешь поссорить соседей, скажи одному, что другой зарится на его финики… Чего только не брешут у нас о Москве! Вспомните хотя бы историю с этим скворцом… Тут все засмеялись, потому что история действительно была смешной. Стамбульская газета «Хуриэт» однажды сообщила, что в Стамбуле разоблачен «очередной агент Коминформа» и что у этого агента обнаружено кольцо с надписью: «Москва—155 099», что означает номер этого московского шпионя. Поднялся страшный шум — подумать только! Москва имеет столько шпионов! — но потом выяснилось, что этот агент — скворец, окольцованный одной московской орнитологической станцией, изучающей перелеты птиц. Между тем мать Хайшет с поклоном подала гостям маленькие стаканчики с крепким кофе. — Да извинят уважаемые гости ваш бедный дом, — произнесла она, опустив глаза, — но сахара нет. Придется пить кофе с бекмесом… И она подала бекмес — густо сваренный, как мед, виноградный сок. — Не смущайтесь, хозяйка, — сказал Закир, — ибо сахара нет во всем поселке. И хорошо, что его нет, поскольку третьего дня в меджлисе депутат Али Дилемре заявил, что сахар не так уж нужен для здоровья, так как слоны, например, обходятся без сахара, а они куда сильнее человека. Да благословенна будет мудрость наших депутатов… Снова рыбаки засмеялись. А Закир, помолчай, добавил: — Я не знаю, кто напечатал эту карту, друзья. Но зато я знаю русских. Трижды меня спасали русские рыбаки, когда буря относила мою фелюгу к их берегу. И я всегда находил место за их столом и стакан водки, чтобы согреться, и сухое белье, и чистое платье. И потом русские отравляли меня на родину, и я не слыхал от них ни одного дурного слова… Зато на родине меня каждый раз отправляли в тюрьму и кормили селедкой, не давая пить, и били палками по пяткам, чтобы я признался, что выдал русским какие-то военные тайны и что я коммунист. Закир замолчал, о чем-то думая. Задумались и остальные старики. — Я видел уловы русских рыбаков, — вновь заговорил Закир. — И я могу дать вам клятву на коране, что им вполне хватает своей кефали и камбалы. Нет, они не зарятся на ваши финики… Сильный стук в дверь прервал эти слова. Потом, не ожидая разрешения, вошел сам господин жандармский офицер Хасан Юджель. Рыбаки встали. — Селям алейкум, старики, — прохрипел жандарм, зорко оглядывая стол. — По какому случаю такой праздник в доме? — Моя дочь Хайшет стала невестой, высокий господин, — ответил, низко кланяясь, хозяин. — Окажите честь мне и моим уважаемым гостям — выпейте рюмку «раки». Или, может быть, кофе? Жандарм выпил, не садясь, рюмку водки, а затем сказал: — Есть приказ стамбульского вали. Пять молодцов должен завтра дать в армию наш поселок. Пять здоровых, молодых парней. И одним из этих пяти будешь ты, Джемиль Баяр… 3 И вот прошел год и один месяц с того теплого июньского вечера. Джемиль часто вспоминал о нем в холодной, грязной солдатской казарме на окраине Анкары, где он отбывал воинскую службу. Ученья начинались с рассвета. Марши и переходы, муштра, какая бывает только в турецкой армии, офицерские зуботычины, серо-желтая рваная, цвета пустыни, шинель, ношенная бог знает сколько лет до того, как ее надел Джемиль, вонючая казарма, короткий, тревожный сон. В полдень, в разгар ученья, на плац приезжал толстый генерал, командовавший бригадой, в которой служил Джемиль. Генерал с трудом вылезал из старого, обшарпанного форда, офицеры по очереди подходили к нему и, как положено, целовали его пухлую руку. Генерал обходил застывший строй солдат, придирался к выправке, а затем, сердито махнув рукой, уезжал. Офицеры, очень не любившие своего ворчливого командира и называвшие его старым кабаном, сразу веселели и давали команду «вольно». Через час снова начинались марши и зуботычины. Но Джемиль терпел, хотя такая жизнь скорее походила на каторгу, нежели на военную службу, терпел, так как верил, что впереди, рано или поздно, снова будут родной дом и улыбка Хайшет, и привычный с детства терпкий запах тополей и кизячного дыма, и ласковый синий Босфор, и свежий ветер, заботливо надувающий парус его фелюги. Так шли дни, и каждый из них был тоскливее минувшего. А с воли приходили дурные вести. Родные писали, что жизнь становится все более беспросветной, что голод и нужда вконец измучили народ. В газетах сообщалось, что министерство юстиции приступает к строительству трехсот новых тюрем «по американскому образцу». Вообще все в стране перестраивалось на «американский образец». В армии открыто командовали американские инструкторы, во всех министерствах, банках и акционерных обществах орудовали финансовые, экономические, торговые и военные американские советники. Тюрьмы были переполнены. Полтораста тысяч человек томились в них только за то, что не были согласны с- политикой правительства, открыто продававшего их родину американским капиталистам. Но самое страшное было впереди. 4 12 ноября 1949 года солдат разбудили еще раньше, чем обычно, и приказали надеть новое обмундирование. Потом бригаду маршем провели через весь город на анкарский аэродром. Солдаты еще не знали, что должен прилететь личный представитель американского президента Трумэна, который везет подарок турецкому президенту Исмету Иненю (тогда президентом был еще Иненю) — живого индюка. Бригада была построена на каменистом поле анкарского аэродрома. Фотографы и кинорепортеры не дыша нацелились на приземлившийся самолет. Гремели оркестры, исполнявшие американские и турецкие марши. Президент и министры, все в черных фраках и сверкающих цилиндрах, почтительно выжидали появления дипломатического индюка. За ними, несмотря на ранний час, толпились специально приглашенные лица: английские, французские и иные дипломаты, журналисты, богатые помещики, специально — прибывшие из своих поместий на это торжество, осанистые генерал лы, банкиры и коммерсанты с беспокойным блеском глаз, самодовольные содержатели публичных домов с изысканными манерами и бриллиантовыми перстнями, дамы в кричащих туалетах, сверкающие улыбками и золотыми зубами. Но вот двери самолета распахнулись — и появился личный представитель господина Трумэна. Надутый и важный, он остановился на пороге самолета, позируя перед направленными на него со всех сторон фотообъективами. Грянул гимн. Защелкали фото- и кинокамеры. Президент и министры почтительно приподняли цилиндры, держа их на отлете. Именно в этот момент два американских офицера вынесли из самолета живого индюка, разительно похожего на личного представителя американского президента. Толпа взвыла от восторга. Индюк, измученный дальним перелетом и болтанкой и испуганный ревом оркестров и толпы, что-то жалобно прокурлыкал. Может быть, честная птица хотела заявить, что она непричастна к этой глупой и грязной игре, может быть, напротив, индюк намеревался произнести несколько торжественных слов касательно прочности американо-турецкой дружбы. Словом, мало ли что может быть… Солдаты вытянулись по команде «смирно» и с удивлением смотрели на странную церемонию. В Турции тоже водятся индюки, но никогда еще эти птицы не были окружены таким великим почетом. Солдаты удивились, но не были испуганы. Они знали, хотя и не читали старика Брема, что индюк — птица нехищная. И как могли они предположить, что эта мирная птица, из мирного семейства куриных, будет стоить их родине нескольких тысяч солдатских жизней!.. Да, все началось с индюка. Через некоторое время президент Исмет Иненю ушел в отставку. Вместо него был избран президентом однофамилец Джемиля — Джеляль Баяр, ранее бывший министром. Но он продолжал политику своего глуховатого предшественника, хотя имел отличный слух я не мог не слышать ропота своего народа. В июле 1950 года в Анкару прилетела другая американская птица — сенатор Кейн. Сенатор прибыл за пушечным мясом для корейской кампании. Посол Соединенных Штатов мистер Уодсворт, встречавший высокого гостя на анкарском аэродроме, почтительно доложил, что сегодня, 18 июля, все турецкое правительство во главе с президентом находится на курорте под Стамбулом по случаю религиозного праздника. — Они молятся Магомету, сэр, — добавил улыбаясь Уодсворт. — Эти лентяи рады любому случаю увильнуть от работы. Нам, американцам, приходится работать на этих турецких ишаков… — К дьяволу эти религиозные праздники! — загрохотал раздраженный долгим перелетом сенатор. — Я не намерен в такую жарищу тащиться в их вонючий Стамбул. И пусть едут немедленно: я привез ультиматум!.. Президент и министры срочно возвратились в Анкару, так и не успев закончить молитв Магомету. 25 июля сенатор Кейн предъявил ультиматум: либо Турция немедленно отправит свои войска в Корею, в распоряжение генерала Макартура, командующего «войсками Объединенных Наций», либо Америка примет меры к политической и экономической изоляции Турции, прекратит поставку вооружений и закроет кредиты, а также прикажет Англии и Франции отказаться от своих обязательств в отношении Турции, вытекающих из англо-франко-турецкого договора 1939 года. Кейн действовал наверняка. Турецкое правительство приняло ультиматум. И через несколько дней целая бригада — шесть тысяч забитых, ничего не понимающих турецких солдат — была отправлена в распоряжение генерала Макартура в далекую, незнакомую Корею. Солдат везли, как скот, утомительно долго, в душных товарных вагонах и темных трюмах океанских лайнеров. Они пересекали незнакомые страны и моря и, наконец, прибыли к месту своего назначения, откуда им уже не суждено было вернуться. 5 Через шесть месяцев турецкая бригада уже была основательно потрепана и потеряла значительную часть своих солдат. Среди оставшихся был и Джемиль. Перед рождеством, хотя праздник это не мусульманский, в бригаду прибыл американский капитан. Он строго отчитал турецкого генерала, командовавшего бригадой, за то, что его солдаты уныло настроены и недостаточно прониклись сознанием почетности своей миссии. Но генерал и сам был в унылом настроении. Он плохо спал по ночам, потерял аппетит и разрабатывал план, как поскорее унести ноги из этой страны. Генералу уже не хотелось ни орденов, ни портретов в газетах, ни обещанных наградных. Хотелось ему немногого — остаться в живых. Пока шли переговоры американского капитана с турецким генералом, солдаты грелись у костров. Было морозно, и продрогшие аскеры жадно тянулись к теплу. Резкий ноябрьский ветер со свистом раскачивал редкие корейские сосны, за которыми тревожно гудело море. Джемилю захотелось пройти к морю. Оно, как всегда, тянуло его к себе. Обугленные остатки разрушенной и сожженной рыбачьей деревушки укоризненно поглядывали ему вслед. На самой окраине деревни голодные дети, копавшиеся в куче отбросов в надежде найти что-нибудь съестное, увидев солдата, с криком бросились бежать. — Эй, чуджук-лар! (что значит по-турецки «дети») — закричал им Джемиль. Но дети не остановились потому, что не понимали его слов, и потому, что не верили никому из чужих солдат, неизвестно за что убивших их родителей и разоривших их родину. А море гудело, как гудит всякое море в ноябре. На самом берегу Джемиль вдруг увидел брошенные рыбацкие сети. Он начал их привычно перебирать и подивился тому, что в этой далекой от его родного поселка стране рыбаки вяжут сети так же, как и на берегу Босфора, недалеко от Стамбула, в маленьком поселке Арбаш. Неисповедимы пути, которыми приходят человеческие разум и сердце к пониманию самых сложных вещей на этом свете. Перебирая сети корейских рыбаков, Джемиль горько подумал о том, что и эти люди, которых он зачем-то убивал и в страну которых ворвался с американским автоматом, жили такой же честной, трудовой жизнью, как и он, и его отец, и маленькая Хайшет, и все турецкие рыбаки из поселка Арбаш; что они так же ловили рыбу, чтобы жить, и так же выручали друг друга в шторм, и так же любили своих девушек, и так же имели право на свое маленькое, бесхитростное счастье и на свою жизнь, которую у них отняли. И Джемиль понял, понял сразу и навсегда, что турецким рыбакам не за что и незачем воевать с корейскими рыбаками и что как те, так и другие являются жертвами зла, прикрываемого голубым флагом Объединенных Наций. Ноябрьская ночь незаметно сменила вечерние сумерки. Во мраке море гудело еще тревожнее, и сердце Джемиля дрогнуло от тяжелого предчувствия, которое не обмануло его. Громовой артиллерийский залп внезапно расколол темное небо молниями разрывов. Залпы следовали один за другим, и казалось, что теперь грохочут уже и море, и небо, и сама искалеченная, сожженная корейская земля… Это началось знаменитое контрнаступление корейской Народной армии и китайских добровольцев. Уже все вокруг дымилось в багровых отсветах разрывов, а за валом артиллерийского огня ринулись в наступление пехота, танки и кавалерия. Они шли яростно и неудержимо, сметая на своем пути и американские, и турецкие, и австралийские, и другие части. Они шли, как идет шторм в бушующем море, который ничем не остановить, шли вал за валом, волна за волной. И гул этого шторма был такой силы, что достиг и разбудил генерала Макартура в его токийской императорской опочивальне, и американского президента Трумэна в его Белом доме, и турецкого президента Баяра, пославшего на смерть шесть тысяч своих солдат по первому окрику своих заокеанских покровителей. Этот шторм испугал тогда тысячи людей и вызвал ликование миллионов, потому что любовь миллионов была на стороне корейского народа, оборонявшего честь и свободу своей родины. А раненый Джемиль Баяр, задыхаясь от боли, дыма и грохота, упал навзничь на мерзлую корейскую землю и вдруг увидел в багровом небе, прямо над собой, огромного американскою индюка, распластавшего горящие крылья и медленно падавшего вниз. Но это был не индюк, а тяжелый американский бомбардировщик, зажженный снарядом корейской зенитки. А может быть, умирающий был прав, и это впрямь был индюк, огромная и хищная птица дьявольского американского птичника, навсегда отнявшего у Джемиля и его родное море, и его маленькую Хайшет, и его скромный дом — все его простое, нехитрое счастье и единственное, чем был богат этот бедняк, — его молодость и его жизнь… Этот рассказ был написан мною десять лет тому назад, на основании подлинных фактов и подлинных документов. В нем приводятся подлинные цитаты из газет и подлинные фамилии турецких государственных деятелей и генералов. Даже история с американским индюком — подлинная история, хотя в нее и нелегко поверить. Да, это все было, было и это надо помнить, об этом нельзя забывать. Черная эстафета Есть человеческие биографии, вызывающие любовь и восхищение миллионов. Такие биографии не подвластны даже смерти. Время бессильно стереть их в благодарной памяти человечества. И чем трагичнее и труднее судьба таких людей, тем незабвеннее их имена, тем сильнее презрение и ненависть миллионов к виновникам мук и страданий героев. Таков закон человеческой совести. Биография человека, имя которого с любовью и волнением произносят все честные люди земного шара, еще далеко не закончена. Он еще молод, этот человек, чье имя — Манолис Глезос. У него еще многое впереди. В таком возрасте редко приходит всемирная известность, а еще реже — уважение и любовь миллионов людей. В этом смысле биографию этого человека можно признать счастливой, несмотря на то, что за его плечами — многие годы безвинного тюремного заключения, три смертных приговора и снова, опять-таки без какой-либо вины, он находится в тюрьме. Первый смертный приговор ему вынесли 18 лет назад гитлеровские палачи за то, что он, Глезос, молодой греческий патриот и антифашист, совершил героический подвиг, сорвав с Акрополя в Афинах черный нацистский флаг. Его осудили к казни. Это было чудовищно с точки зрения законов человеческой совести и морали, но это было логично с точки зрения гитлеровской скорострельной юстиции. Логично потому, что он был убежденным и смелым врагом фашизма, а следовательно, отважным бойцом великой армии свободы и справедливости. Греческий суд весною 1949 года вновь приговорил Глезоса к смертной казни. Уже несколько лет не было на свете ни Гитлера, ни его кровавого «третьего рейха», ни черных мундиров СС, ни страшного слова «гестапо». Но фашизм кое-где жил и действовал, хотя и прятался за разноцветными дымовыми завесами «борьбы с коммунизмом», «борьбы за цивилизацию», воплей о «железном занавесе» и необходимости оградить мир «свободного предпринимательства» от мифических козней «агентов Коминтерна». «Борцы за цивилизацию», осудившие последние два раза Глезоса, не носили на своих руках повязок с эмблемой свастики, в петличках их мундиров не было скрещенных костей и черепов, какие отличали эсэсовцев. Эти говорили по-гречески и ссылались, осуждая Глезоса к смертной казни, на будто бы греческие законы, хотя «законы» эти проклинал весь греческий народ, как проклинал этих судей и тех, кому они служат и по чьим приказам приговорили к смерти подлинного греческого героя и патриота, которому народ дал гордое прозвище «Рыцаря Акрополя». Естественно, что греческий народ — и не только он один — вступился за героя. В свое время гитлеровским палачам не удалось казнить Глезоса. После них другие палачи дважды пытались его казнить, и им это тоже не удалось. Они пытались уничтожить Манолиса Глезоса за то, что он был верным и честным сыном своего народа, мужественным борцом за мир и демократию, пытались, но сделать этого не смогли, потому что любовь миллионов сердец была на стороне того, кого они хотели убить. И вот, более года тому назад началось новое покушение на жизнь Манолиса Глезоса. Юристы делят подготовительные стадии преступления на умысел, приготовление к преступлению и покушение. Возникновение умысла убить Глезоса началось давно, еще при гитлеровцах, но умысел этот живет и после них. Приготовления и два покушения тоже были уже после них, но убийство не совершилось по обстоятельствам, от убийц не зависящим, потому что они сделали абсолютно все возможное, чтобы донести черную эстафету, принятую из рук эсэсовцев, до задуманного кровавого «финиша». Теперь, когда на глазах всего человечества происходит новое покушение на жизнь Глезоса, оно вызывает негодование во всех странах мира, вызывает возмущение французов и русских, англичан и негров, бельгийцев и американцев, мужчин и женщин, старых и молодых, рабочих и юристов, солдат и крестьян, врачей и ученых. Мы не знаем, на что рассчитывают теперь убийцы, на что они надеются, не знаем, к каким решениям придут. Но мы знаем, что демонстрации к митинги в защиту Глезоса, происходящие в городах многих стран, тысячи резолюций, писем и телеграмм, хлынувших со всех континентов в Афины, стихийное возникновение международного и национального комитетов для защиты Глезоса, комитетов, вокруг которых объединились сотни тысяч людей самых различных возрастов, национальностей и убеждений, делегации этих людей, выехавшие в Грецию, — все это не может не остановить тех, кто задумал злодеяние, если в них сохранились хотя бы остатки здравого смысла и инстинкт самосохранения, свойственный даже диким зверям. Ведь теперь, как это ясно видно везде и всем, сама совесть мира встала на защиту Глезоса, и горе тем, кто посмеет вступить с нею в бой! Да, так называемое «судебное дело» Глезоса разительно ве только тем, что оно вызвало возмущение всего мира, и не только тем, что по этому делу привлечен заведомо безвинный человек, и не только тем, что Глезос — жертва этой судебной трагикомедии — уже в прошлом сидел в камере смертников (хотя это само по себе неслыханно!), и не только тем, что Глезос — национальный герой и гордость своего народа, но еще и прежде всего тем, что это «дело» просто поражает своей бездоказательностью и циничным отсутствием пусть даже неуклюжих попыток хоть что-то обосновать и «склеить». Авторы «дела Глезоса», по-видимому, настолько разъярены неудачей предыдущих покушений, что теперь не дали себе труда хоть немного подумать над формулой и основаниями «обвинения». Скорее всего, они рассчитывали на то, что дело это, направленное на рассмотрение военного суда, не станет предметом гласности и что с Глезосом удастся расправиться путем туманной и зловещей ссылки на пресловутый «закон № 375», который подтверждает лишь одну закономерность: что как ни нумеруй беззаконие, оно не становится законом. Принятый в 1936 году, в период фашистской диктатуры в Греции, этот «закон» содержит удивительно нелепую формулу: «посягательства на внешнюю безопасность государства в целях шпионажа» со смертной казнью в качестве карательной санкции. Как войдите, авторы закона не слишком заботились о том, чтобы облечь его в мало-мальски пристойную форму, как с юридической, так и хотя бы с чисто стилистической стороны. Во-первых, если уж шпионаж, то шпионаж для «посягательства», а не «посягательство» для шпионажа. Во-вторых, какой шпионаж, с чьей стороны шпионаж, в отношении какого рода государственных тайн шпионаж и с какой целью шпионаж? Ведь не бывает шпионажа для шпионажа или, как написано в законе № 375, «в целях шпионажа». В-третьих, как можно применять в 1959 году закон, принятый в период фашистской диктатуры, и не есть ли это само по себе издевательство над нормами морали и права? Теперь перейдем к существу «обвинения», за которое Глезосу угрожает смертная казнь. Ему инкриминируется «встреча в ночь с 16 на 17 августа 1958 года в доме своей сестры с одним из руководящих работников Коммунистической партии Греции К. Колияннисом». Утверждая, что такая встреча имела место, обвинение приходит к головокружительному выводу, что «во время этой встречи они обсуждали вопросы, касающиеся внешней безопасности страны и составлявшие государственную тайну». Так и сказано. Почему журналист и редактор газеты «Авги» Глезос не может встретиться с греческим коммунистом Колияннисом и почему при встрече они должны непременно касаться вопросов, «составляющих государственную тайну», хотя по своему положению ни в какие «государственные тайны» современной Греции они посвящены, при всем желании быть не могли; наконец, что именно за «тайны» ими обсуждались, а если и обсуждались, то какой ущерб это причинило или хотя бы могло причинить «внешней безопасности страны»? — ответа на все эти законные вопросы беззаконное обвинение не дает и дать даже и не пытается. Вот и все, как это ни странно. И на этом «основании» человеку (и какому человеку!) угрожает смертная казнь. Но самое любопытное состоит в том, что и самый факт встречи Глезоса с Колияннисом не имел места, хотя и в этом случае не было бы оснований судить Глезоса но какой бы то ни было статье какого бы то ни было уголовного кодекса в каком бы то ни было суде. Да, встречи не было. Обвинение располагает лишь одним «доказательством» противного — показанием агента секретной полиции, который в ночь на 17 августа прошлого года будто бы выследил Колиянниса, направляющегося в дом сестры Глезоса для встречи с последним. Ни в одной стране мира показания агентов секретной полиции не рассматриваются как судебное доказательство по той простой причине, что по самому характеру своей деятельности эти лица не могут рассматриваться как объективные свидетели, так как они служебно, лично и прямо заинтересованы в том, что показывают об объектах своей деятельности, о тех, за кем они охотятся и кого они выслеживают. В деле Глезоса единственное «доказательство» — это показания секретного филера политической полиции, что само по себе грубейшее нарушение общепринятых правовых норм. Встреча, как утверждает обвинение, имела место и стала известной полиции в ночь на 17 августа. Если эта встреча сама по себе квалифицируется как измена, то почему полиция занялась этим «важнейшим делом» лишь в конце октября и лишь тогда вдруг проявила такую прыть, что даже арестовала сестру Глезоса? В самом деле, почему? Кстати, сестра Глезоса упорно отрицала факт встречи брата с Колияннисом в ее квартире и лишь после того, как ее в течение двух месяцев содержали в подземной камере политической полиции, «призналась», что такая встреча будто бы имела место и Даже «опознала» Колиянниса, которого никогда раньше не видела, по предъявленной ей полицией фотокарточке Колиянниса, снятой 20 лет назад. Современная криминалистическая наука берет под сомнение достоверность опознаний, сделанных при предъявлении фотокарточек даже свежего происхождения. Как же можно серьезно отнестись к «опознанию», сделанному по фотографии, снятой за 20 лет до этого, когда не только человек, лишь однажды видевший опознаваемого, да и то ночью, но даже его собственная жена и мать могут ошибиться. Ведь внешность человека за такой срок, увы, меняется очень сильно, и этот непреложный физиологический закон не в силах отменить даже пресловутый закон № 375 при всей внушительности своей нумерации. Добавим к этому, что «опознание», сделанное будто бы сестрой Глезоса, как, впрочем, и все ее «показания», появилось на свет божий из зловещего мрака подземной камеры греческой охранки. До подземной камеры сестру Глезоса, как стало теперь известно, мучили в одиночке, и она упорно отрицала факт встречи брата с Колияннисом в ее квартире. В подземелье ее, наконец, домучили…[2 - На суде, уже после опубликования этой статьи в «Литературной газете», сестра Глезоса отказалась от своих показаний, которые у нее вымучили в полиции.] Но Глезоса охранникам сломить не удалось. Не помогли ни ужасы заключения в бывшей турецкой крепости «Иджедин», ни содержание в подземных камерах охранки, ни в тюрьме на острове Крит, ни перевод из этой тюрьмы снова в Афины, ни бесконечные «допросы». Не помогли! Не один раз выслушал Глезос смертный приговор и ожидал казни в камере для смертников, но остался человеком. Многие годы он провел в тюрьмах лишь за то, что любил свою родину и боролся за ее свободу и счастье, и ему вновь и за то же угрожала смертная казнь. Но и теперь, после всего, что ему довелось пережить и перестрадать, он сильнее своих мучителей, и они не могут вынудить его «признать» то, чего не было. Не было встречи с Колияннисом, утверждает Глезос. Не было. Самого Колиянниса не было в Греции, так как он находится в эмиграции. Не было того разговора с Колияннисом, который «предполагает» обвинение, и вообще разговора с ним не было. Не было того, чтобы Компартия Греции занималась шпионажем, как это утверждают фашистские «законы», не было. И не было бы состава преступления даже в том случае, если бы он, греческий журналист и демократ, встретился с коммунистом Колияннисом! Но такая встреча была бы, если бы Колияннис находился в Греции, так как он, Манолис Глезос, как публицист и редактор, охотно взял бы у него интервью и опубликовал бы его в своей газете, как это делали многие другие газеты, помещавшие беседы с деятелями компартии на те или иные темы. И это естественно и закономерно, потому что Коммунистическая партия Греции не перестала существовать как политическая партия лишь оттого, что ее незаконно объявили вне закона… Такие показания дал на следствии Манюлис Глезос. Его судил военный суд, хотя и это противоречит закону, потому что Глезос не совершил военного преступления, как, впрочем, не совершил никакого, и потому что Греция не находится в состоянии войны, и потому что сам Глезос не военнослужащий, и потому что его вообще не за что судить. К нему применен «закон», который был издан фашистами, врагами его родины и его народа. И текст, и дух, и смысл этого «закона» противны морали и здравому смыслу. Самый факт применения такого «закона» — оскорбление чести и совести греческого народа и всех честных людей на земле. Это не закон — это расправа. Это не суд — это комедия. Это не обвинение — это кровавая чушь! Вот почему этот судебный и трагический фарс так взволновал миллионы людей во всех странах света, так оскорбил и разгневал их. Совесть мира не раз «пресекала покушения убить Манолиса Глезоса. Это удалось и теперь. Однако жизнь героя Греции, жизнь героя, которого знает весь мир, по-прежнему находится в опасности. Но честные люди земного шара не забывают людей, вся жизнь которых посвящена святой борьбе за мир. И честные люди во всем свете не могут оставаться спокойными. Они требуют: — Свободу Глезосу! notes Примечания 1 Специальная лопатка. — Прим. ред. 2 На суде, уже после опубликования этой статьи в «Литературной газете», сестра Глезоса отказалась от своих показаний, которые у нее вымучили в полиции.