Летняя луна
Лаура Кинсейл


Лорд Рансом Фолконер – один из лучших агентов британской разведки, но чтобы выполнить очередное секретное задание, ему понадобится помощь юной Мерлин Ламберн, обладающей острым умом, решительностью и… удивительным очарованием.

И чем теснее связывают Рансома и Мерлин обстоятельства, тем сильнее разгорается в сердце бесстрашного мужчины жгучая страсть к этой необыкновенной девушке.

Он готов на все, чтобы добиться от нее ответного чувства…


Лаура Кинсейл

Летняя луна


Глава 1


В четвертый раз его светлость герцог Деймерелл с силой ударил потускневшим от времени медным молотком по обшарпанной дверной дощечке. И в четвертый раз лишь эхо прозвучало по ту сторону дубовой двери. Рансом Фолконер скривил губы в едва заметной усмешке.

Похоже, что он и его лошадь – единственные разумные создания на пять миль вокруг. Иначе он никогда не позволил бы себе так явно выражать свои эмоции.

Массивные каменные стены, возведенные в эпоху Тюдоров, и царившая вокруг полная запущенность являли собой воплощенное оскорбление утонченного вкуса всех десяти поколений Фолконеров. Стоя на пороге, он огляделся. Это место сохранило кое-какие черты романтизма: изящный фронтон, высокие окна в нишах, раскидистые, дающие густую тень деревья… Однако стоило ему проявить малейшую снисходительность, как духи всех Фолконеров словно предстали перед герцогом с высокомерным укором.

Без всякого сознательного усилия аристократические черты Рансома Фолконера снова приняли унаследованное от предков выражение крайнего презрения. Под этим тяжелым взглядом, бывало, дрожали и принцы, и кое-кто из королей, не говоря уже о королевах, герцогинях и прочих высокородных дамах. Четыре столетия политических интриг и власти довели черты лица представителей рода Фолконеров до совершенства, превратили их в своеобразное и эффективное оружие. Рансом освоил это оружие еще в раннем детстве не без усердной помощи деда.

Наконец загромыхал ржавый замок, и дверь с жалобным стоном приоткрылась. Появившаяся на пороге юная горничная встретилась с безжалостным взглядом его светлости. Если бы она испугалась и убежала до того, как Рансом опомнился и смягчил выражение лица, – ее, без сомнения, понял и оправдал бы любой член партии вигов, случись ему об этом узнать. Однако она не убежала. Горничная спокойно вытерла руки об испачканный сажей белый передник, подняла на Рансома большие серые глаза и чуть нахмурила брови.

– Да? – спросила она с некоторым удивлением. Было очевидно, что ее оторвали от какого-то важного дела. – Что вам нужно?

Герцог Деймерелл рукой в обтягивающей элегантной перчатке протянул девушке визитную карточку. Она взяла предложенный кусочек картона и не глядя отправила в единственный карман на своем переднике. Рансом проводил карточку взглядом. Невоспитанность служанки потрясла его до глубины души, оскорбив в лице герцога всех его благородных предков.

– Мистер Ламберн дома? – спросил он почти спокойным тоном.

Эта маленькая бойкая деревенская служанка была слишком худенькой, чтобы считаться по-настоящему красивой, но многие сказали бы, что она хорошенькая. Особенно эти дымчато-серые глаза и эти скулы, изящность которых подчеркивалась каштановыми волосами, небрежно собранными в пучок. Не то чтобы его светлость герцог Деймерелл имел привычку любезничать со служанками – в любом случае, эта была вовсе не в его вкусе, – ему просто незачем было пугать ее. На мгновение Рансом даже позволил себе остановить взгляд на ее пухлой нижней губе, затем посмотрел ей в глаза и приподнял бровь в знак ожидания ответа.

Девушка моргнула. И хотя она смотрела ему в лицо, он вдруг испытал странное чувство, как будто девушка его даже не видит, а просто глядит сквозь него на что-то находящееся дальше на горизонте. Приложив маленький указательный пальчик к своей симпатичной нижней губе, она пробормотала:

– Квадрат коэффициента диаметра распорки номер три…

– Прошу прощения?

Она снова моргнула и опустила руку. Ее взгляд начал фокусироваться на нем.

– Вы можете это запомнить?

– Боюсь, что я не…

Он не закончил фразу, потому что девушка, поискав в своем огромном кармане, извлекла его визитную карточку, достала грифель и что-то нацарапала на обратной стороне.

– Вот так, – удовлетворенно произнесла она, опустила карточку обратно в карман и с рассеянной улыбкой посмотрела на посетителя: – Кто вы?

Герцога опять задело ее плохое воспитание, но раздражение вновь сменилось полной собранностью и контролем.

– Я только что дал вам свою карточку, – назидательно сказал Рансом.

– Ой! – Он видел, как румянец смущения разлился по ее лицу, однако заставил себя не обращать на это внимания. Кожа девушки напоминала спелый персик – такая же мягкая, золотисто-розовая.

Девушка снова стала рыться в переднике. Похоже, что в Большом Кармане, как он окрестил его про себя, находилось немало разнообразных предметов. Из глубин, в которых затерялась его визитка, были извлечены перышко сойки, миниатюрный телескоп, спутанный моток проволоки и металлический зубчатый диск с отверстием посредине. Голова девушки была опущена, кончик языка замер на верхней губе – она напоминала чем-то озадаченного ребенка.

Однако в полное изумление привел его вдруг извлеченный из кармана живой ежик. Продолжая что-то искать другой рукой, она протянула Рансому сонного зверька. В замешательстве он молча взял ежика. Наконец она обнаружила карточку и, сдвинув брови, взглянула на надпись, затем резко перевернула белый прямоугольник.

– Ах да! – Девушка выдохнула с облегчением. – Квадрат коэффициента диаметра распорки номер… Как там написано? Три? Да, диаметра третьей распорки. – Она взглянула на него с упреком: – Вы ведь должны были это запомнить.

– Прошу прощения, – произнес Рансом ледяным тоном, – но я хотел бы увидеться с мистером Ламберном, если вас не слишком затруднит сообщить ему о моем приходе.

Она непонимающе уставилась на него. Рансом уже начал думать, что девушка не в себе, когда она снова переспросила:

– Так кто вы, как вы сказали?

На этот раз намеренно свирепо Фолконер уставился на карточку, которую служанка до сих пор сжимала в руке. Через мгновение она испуганно охнула, и он с удовлетворением убедился, что его взгляд, страшный, как судный день, не утратил свою силу. Девушка снова покраснела, прикусила губу, быстро взглянула на визитку, а затем снова на него:

– Э-м-м… Мистер герцог, по-моему, у вас неверная информация.

Он побледнел. Казалось, что и все невидимо присутствующие предыдущие поколения Фолконеров задохнулись вместе с ним от крайнего возмущения.

– Фолконер, – голос его прозвучал напряженно. – Моя фамилия Фолконер. А герцог – это мой титул.

– Ой! – Она насупилась, глядя в карточку. – Да, я вижу. Но…

– Я хотел бы поговорить с мистером Ламберном, – перебил Рансом, еле сдерживая раздражение и нетерпение. Ежик свернулся в клубок, и руку герцога слегка кольнули иголки. Грудь служанки едва заметно поднималась и опускалась под скромной блузой. На грубой ткани были видны какие-то пятна и разводы. – Разве я заблуждаюсь, полагая, что здесь живет мистер Мерлин Ламберн?

– Ну… – произнесла она удивленным и извиняющимся тоном. – Да, заблуждаетесь.

Его источники информации не могли быть настолько некомпетентны, чтобы он попался на эту жалкую попытку обмана. Герцог посмотрел на служанку самым выразительным Фолконерским взглядом. И на этот раз он, похоже, подействовал – грудь ее от волнения стала подниматься и опускаться немного быстрее, а язычок нервно пробежал по верхней губе.

– Никакого мистера Мерлина Ламберна нет, – быстро сказала она.

– В самом деле? – Рансом продолжал пристально смотреть на девушку. Она испуганно вздрогнула, и ему без всякой радости подумалось: как бабочка, наколотая на булавку. Однако он действовал ради блага страны, а в делах подобного рода приходится прибегать и к более неприятным вещам. Он не мог позволить себе уйти, так и не встретившись с Мерлином Ламберном, если этот человек жив.

Рансома осенило: может быть, именно в этом дело. Возможно, старик действительно умер. Со времени последнего злополучного отчета прошла неделя, да и сам отчет казался более чем странным. Ходили слухи, что Ламберн время от времени появляется в саду, здоровый и бодрый, однако в другие дни он выглядит так, будто не в состоянии дойти даже до ворот.

Будь проклят этот человек, если его угораздило скончаться, не сослужив службу Англии. Мысленно Рансом использовал более крепкое ругательство, однако усилием воли подавил в себе раздражение.

– Простите меня. Если вы недавно понесли утрату… – Он позволил себе многозначительно умолкнуть, но девушка непонимающе смотрела на него. Да и в одежде ее не было и намека на траур. Значит, старик все-таки жив, а служанка просто морочит ему голову. Рансому показалось, что он с легкостью разгадал ее до нелепого простую игру. Даже удивительно, что из-за подобных любительских спектаклей один из его лучших агентов так и не смог встретиться с отшельником Ламберном в течение нескольких недель.

– Мисс, – он больше не скрывал своего нетерпения, – мистер Ламберн очень просил, чтобы я навестил его. И я прошу вас немедленно провести меня к нему, иначе мне придется самому доложить о вашем неподчинении.

Он, конечно, блефовал, а уж в этом-то его светлость герцог Деймерелл был непревзойденным мастером. Похоже, Рансом достиг желаемого результата. Девушка подняла брови, отчего на лбу у нее появилась маленькая морщинка, и снова приложила палец к нижней губе. От этого жеста сердце его предательски застучало.

– Просил, чтобы вы пришли? Боже мой… это правда? Но я… – Она озадаченно уставилась в его карточку. – Деймерелл… Деймерелл… Это очень… Я прошу прощения, но, к сожалению, не могу вспомнить… – Она глубоко вздохнула и посмотрела ему в глаза с таким выражением, как будто только сейчас наконец увидела стоявшего перед ней человека. – Деймерелл… – повторила она, как будто стараясь услышать в этом имени что-то знакомое. – Пожалуйста, входите, мистер Деймерелл.

– Фолконер, – сухо поправил он. – Деймерелл означает герцог Деймерелл. – Он протянул руки в ее сторону – в одной лежал ежик, в другой Рансом все еще держал поводья лошади. – Вынужден попросить вас избавить меня от этих предметов.

– Ой! – Девушка вспыхнула румянцем, как школьница.

Да она хороша собой, подумал он, и, видимо, даже неплохо сложена. Лет ей, по-видимому, около двадцати пяти: в ней еще заметны следы приятной детской округлости, но все же успели появиться и крошечные морщинки у глаз. Дамы в Лондоне, знакомые Рансому, пришли бы в отчаяние, случись им обнаружить у себя такие морщинки. Он же вопреки всему находил их очаровательными.

Она потянулась за ежиком, но тут же отдернула руку – колючий со всех сторон шарик не позволил себя ухватить. Тогда девушка подошла ближе и обеими руками оттопырила карман:

– Бросайте его сюда.

На мгновение Рансом увидел ее макушку – блестящие волосы разделял кривой пробор. Неожиданно ему захотелось выпрямить, исправить этот зигзаг и увидеть, как каштановые кудри свободно падают на плечи девушки…

Боже мой, одернул он себя и постарался избавиться от этого видения. Он отправил ежика в недра кармана. Зверек свернулся и затих, очевидно, нисколько не обиженный бесцеремонным обращением.

– Лошадь лучше оставьте там, – сказала девушка, как будто Рансом собирался войти в прихожую вместе с ней. – Таддеус, кажется, куда-то ушел. Я его звала, звала, но он не откликается.

Неохотно Рансом накинул поводья на столбик у двери: лошадь была казенная, уйдет так уйдет. Если он сможет поговорить с Мерлином Ламберном, это, безусловно, окупит потерю одной казенной лошади. Служанка с затуманенным взором сделала шаг назад, пропуская его внутрь. Рансом вошел и оказался в широком темном коридоре. Вдоль стен теснились, прижимаясь друг к другу, и прятались по темным углам какие-то странные вещи. Отступая, чтобы пропустить Рансома, девушка наткнулась на какой-то предмет, и тот упал с металлическим лязгом. Что-то бормоча про себя, она водрузила его обратно. Придерживая загадочное сооружение, она стала разглядывать паутину проволоки с круглыми гирьками, свисающей с деревянной рамы…

– Как вы думаете, что это может быть такое?

Она казалась настолько озадаченной, что ему захотелось улыбнуться. Впрочем, он безжалостно подавил в себе это чувство:

– Возможно, его изобретатель мистер Ламберн мог бы просветить вас на этот счет.

Она вскинула голову и странно покосилась на него:

– Боже мой, я думала, вы поняли. Нет никакого мистера Ламберна. Мерлин – это я.

– Что, извините?

– Я сказала, – она старалась выговаривать слова, будто говорила с плохо слышащим человеком, – Мерлин – это я.

– Вы Мерлин?

– Да. Наверное, вы слышали про Джона Джозефа Мерлина, гениального механика. Меня назвали в его честь. Думаю, моему отцу это не понравилось бы, но его убили еще до моего рождения. Конечно, я совсем не такая же, как мистер Мерлин, но все-таки тоже кое-чего достигла. Хотите посмотреть мою конструкцию крыла?

Шокированный, Рансом медленно повторил:

– Вы Мерлин Ламберн?!

– Так вы обо мне слышали? – Она зарделась от удовольствия. – Наверное, вы читали мою монографию «Аэродинамические свойства околохрящевой ткани сойки обыкновенной».

– Нет, – ответил он сухо, – не читал.

– Тогда я подарю вам экземпляр. Мне их напечатали пятьсот штук. – Она закусила губу, а потом добавила: – И у меня осталось еще четыреста девяносто семь, так что можете взять, сколько захотите.

Серые глаза смотрели на него с робкой надеждой. Рансом глубоко вздохнул – в течение нескольких секунд ярость и благоразумие вели в нем отчаянную борьбу. Он проклинал идиотов агентов, проклинал несуществующего мистера Ламберна, проклинал всех на свете начиная с Бонапарта. Он молчал, и уголки ее рта стали печально опускаться. Радость ее уже почти увяла, как сорванный цветок, когда неожиданно для самого себя Рансом сказал:

– Спасибо. Я возьму двенадцать дюжин.

– Двенадцать дюжин! – Она радостно изумилась, но тут же во взгляде проскользнуло сомнение. Он был готов проявить галантную настойчивость, но она только заметила: – Если вы приехали верхом, то не увезете столько сразу.

– Я пришлю кого-нибудь за ними.

Она с пониманием кивнула:

– Вы раздадите их друзьям в научных кругах? Наверное, у вас широкий круг общения, если вам нужно двенадцать дюжин.

– Да, широкий. А еще я отдам по экземпляру в каждую библиотеку и в университеты.

– Правда? Ну надо же! Ой, я так… Даже не знаю, что и сказать.

«Все это слишком просто», – подумал Рансом. Ее лицо так сияло от радости, что он чуть было не попросил еще двенадцать или тринадцать дюжин экземпляров. Она неловко повернулась и снова опрокинула тот самый непонятный предмет. Прихожая наполнилась лязгом и громыханием. Мерлин поспешно нагнулась и подняла загадочную раму.

– Простите. – Она чуть-чуть покраснела и, сжимая в руках свою хитроумную штуку, с робкой улыбкой взглянула на него из-под ресниц. – Если я как следует разгляжу ее при нормальном освещении, то, может, и вспомню, что это.

Глядя на это создание, его светлость герцог Деймерелл, гроза вигов и советник принцев, посол, министр и один из сильных мира сего, вдруг обнаружил, что улыбается в ответ.

Теодор и Таддеус всегда говорили: все проблемы Мерлин возникают из-за того, что она слишком глубоко задумывается. Дядя Дориан, конечно же, яростно оспаривал это. Он утверждал, что глубокая концентрация – это, напротив, самое лучшее из всех ее качеств. Он был уверен, что девушка сумеет достичь всего, чего захочет. Его последние слова, обращенные к ней, были: «Думай, Мерлин, думай. Ты можешь летать. Решение в том, что…»

Решение – в чем?

Как это похоже на дядю Дориана – прервать свою мысль на середине и тут же забыть, что он собирался сказать.

Вот уже пять лет ее преследовала эта незаконченная фраза. Похоже, что никакого решения она так и не нашла, но все продолжала строить машину, которая могла бы летать. Иногда казалось, что до воплощения мечты дяди Дориана остался всего один маленький шаг, но при испытаниях снова разваливалось крыло или с громким хлопком взрывалось топливо – и в очередной раз обломки модели усеивали землю. Отдельные фрагменты этих неудачных конструкций стояли теперь вдоль стен коридора.

В задумчивости Мерлин привела в движение находившуюся там же старую модель Солнечной системы. Колесики проснулись, закружились миниатюрные кольца планет, и что-то белое быстро пронеслось у самого ее уха. Обтянутая перчаткой рука герцога успела поймать отвалившуюся ось до того, как та упала на голову Мерлин.

– Осторожно, – предупредил он.

Мерлин втянула голову в плечи и извинилась.

«Герцог Деймерелл, – повторила она про себя. – Или все-таки герцог Фолконер? Похоже, для него это очень важно». Мерлин же, глядя на герцога, воспринимала только его лицо и высокий рост, и ни на чем другом уже не могла сосредоточиться. Опять эта ее проклятая сконцентрированность, когда мысли занимает какой-то один образ и от него уже невозможно избавиться. Вот и сейчас Мерлин могла бы в мельчайших деталях мысленно нарисовать его лицо. Она запомнила его таким, каким впервые увидела, открыв дверь. Она представила себе его шляпу, под ней густые каштановые волосы, уложенные с тщательной аккуратностью, и темные брови. Глаза его в тенистом освещении сада казались желтовато-зелеными, а тонкие контуры носа и губ выражали непокорность, напоминая нечто ястребиное. Может быть, именно из-за этого сходства он и стал герцогом Фолконером. Он чем-то походил на хищную птицу.

Она снова зацепилась за какой-то предмет, и тот с глухим стуком упал на пол. Мерлин услышала, как он пробормотал проклятье, в то же время его руки поддержали ее.

– Простите, – несчастным голосом произнесла она.

Рансом продолжал придерживать ее под локоть, пока они не преодолели тускло освещенный коридор и не свернули в большую гостиную.

Едва взглянув на кучи вещей, сваленные в этой просторной комнате, она поняла: для приема гостей это место не подходит. Мерлин, конечно, и раньше знала, что она плохая хозяйка, но все-таки когда же она умудрилась запустить все до такой степени? Старый паровой котел, расползшаяся корзина от воздушного шара, ненужный вакуумный насос, сломанное весло… В бледных солнечных лучах, пробивавшихся сквозь немытые окна, помещение напоминало заброшенное поле сражения.

Преодолевая неловкость, она пересекла комнату, и, пригнувшись, пробралась под массивным сломанным крылом, которое нависало над узким проходом, как огромная уставшая летучая мышь. Герцог следовал за ней, ни слова не говоря по поводу беспорядка. И все-таки она чувствовала его недовольство, хотя бы уже по тому, с каким видом он смотрел на застывшую смазку от сорвавшейся оси, которая оставила жирное пятно на его перчатке.

Хорошо еще, что лестница на антресоли была свободна – и то лишь потому, что это был единственный путь из ее лаборатории в гостиную, в настоящее время напоминавшую склад. Мерлин тысячу раз говорила Теодору или Таддеусу, отдавая что-нибудь: «Уберите это на хранение», но она ни разу не поинтересовалась, куда именно попала та или иная вещь. И вот теперь она осознала: все сваливалось в кучу в большой гостиной. И если раньше Мерлин была слишком занята, чтобы обращать внимание на возрастающую гору предметов, то сейчас она наконец ее заметила.

Сами антресоли выглядели не намного лучше. Там сгрудились лабораторные столы и разнообразное мелкое оборудование, валялись спутанные мотки проволоки и коробки с мензурками, сотни книг в кожаных переплетах были беспорядочно разбросаны. Но, по крайней мере, она знала, где найти стул, – он стоял под кипой журналов высотой в добрых два фута. Немного усилий, и стул был высвобожден.

Слегка запыхавшись, девушка отступила и предложила герцогу присесть.

– Спасибо, я постою, – сказал он.

– Ой, простите. У вас, наверное, ревматизм? – поинтересовалась она.

Уголки его губ еле заметно дрогнули. Он церемонно ответил:

– Я нахожусь в отменном здравии, благодарю вас. Но строгая няня научила меня, что джентльмен не имеет права садиться первым в присутствии дамы.

Сосредоточенно изучая удивительно мужественную ямочку на его подбородке, Мерлин не сразу сообразила, что под словом «дама» герцог имел в виду именно ее. Поняв это, она ойкнула и села.

Рансом склонил голову, разглядывая захламленную комнату. Взгляд его задержался на большом деревянном ящике, от которого беспорядочно шли провода к каким-то шкивам и колесам. Несколько мгновений он изучал эту конструкцию, а затем повернулся к Мерлин со своей странной полуулыбкой. В солнечном свете, падавшем из окна, в его волосах играли золотисто-красноватые блики.

– Правильно ли я понял, что имею удовольствие разговаривать с мисс Ламберн?

Мерлин кивнула, надеясь, что он не будет больше высокопарно называть ее «мисс Ламберн». Она боялась, что если, как обычно, глубоко сконцентрируется на чем-нибудь, то это обращение не сумеет вывести ее из задумчивости, так как сомневалась, что сможет откликнуться на что-то другое, кроме резкого выкрика «Эй, мисс Мерлин!» – единственного обращения, на которое, как обнаружили Таддеус и Теодор, она более или менее успешно реагировала.

– Похоже, вы настоящая изобретательница, – сказал герцог. – Позвольте поинтересоваться, что это за предмет?

Мерлин чуть нахмурилась, глядя на деревянный ящик и провода.

– С помощью этой штуки я хотела натянуть проволоку на каркас авиационной машины. Но ничего не получилось.

– Ясно. – Рансом снова огляделся, как будто что-то искал, а затем посмотрел на Мерлин внимательным, пронизывающим взглядом. – А что же вы сделали такого, что у вас получилось?

Мерлин опустила плечи. Из всех вопросов, которые он мог бы задать, именно этот ей меньше всего хотелось услышать. Она смотрела на его ботинки, такие сияющие на фоне катавшихся по полу шариков пыли.

– К сожалению, ничего. И это ужасно обидно. Вы знаете, по-моему, вся проблема в весе и в двигателе. Ну и, конечно, в устойчивости. Так трудно поднять модель в воздух! Понимаете, эти деревянные распорки слишком тяжелые, и поэтому пропорции крыла получаются слишком…

– Понятно, – перебил он, стоило ей на мгновение запнуться в поисках нужного слова. – А кроме вопросов аэронавтики, вы больше ничем не занимались?

Мерлин уставилась на него с удивлением:

– Нет, больше ничем. Я полностью посвятила себя созданию летающей машины. И, честно говоря, кое-каких успехов в ее конструировании все же добилась…

– Да, конечно. – Нахмурившись, он оглядел по очереди каждый предмет, находившийся в комнате. – А что такое вон там?

Мерлин взглянула на предмет из красного дерева, который привлек внимание герцога. Он рассматривал его с таким вниманием, как будто в нем были скрыты все тайны мироздания.

– Это старый гардероб дяди Дориана. Я храню там запасной плащ, – ответила она. Его губы сжались от досады, и она быстро добавила как бы в оправдание: – Зимой здесь бывает очень холодно.

– Без сомнения. – Герцог опустил брови и посмотрел на нее так строго, что у нее чуть не закружилась голова. – Мисс Ламберн, я должен быть с вами честен. Я пришел сюда, выполняя особо секретную миссию по поручению его величества и лордов Адмиралтейства. Нам стало известно, что вы располагаете устройством, которое могло бы оказать неоценимую помощь в деле защиты нашей родины.

– Я располагаю?.. – тихо переспросила Мерлин.

Он снова изобразил полуулыбку, но на этот раз неприятная жесткость чувствовалась за ней гораздо сильнее.

– Я надеялся, что вы не станете отрицать этого. В свою очередь, я могу предоставить вам все необходимые сведения, удостоверяющие мою личность и подтверждающие мое положение в правительстве. Так что вам не следует опасаться, что вы имеете дело с противной стороной.

– Конечно же, я не опасаюсь. – Она положила палец на нижнюю губу, едва успев сообразить в последний момент, что ноготь кусать не надо. – А что за противную сторону вы имеете в виду?

Он уставился на ее палец, и она быстро опустила руку на колени.

– Французы, мисс Ламберн. Вы же знаете, что сейчас идет война?

– Ну да, я… – Она встретила его осуждающий взгляд и смиренно добавила: – К сожалению, я редко выхожу из дому.

– Я так и полагал. Позвольте заверить вас, что мы сейчас действительно находимся в состоянии войны. И любой патриотический поступок, который могут совершить наши граждане, был бы нам чрезвычайно полезен.

В комнате повисла тягостная тишина. Изо всех сил Мерлин старалась не опустить глаза, как ребенок, которого отчитывают. Она смутно понимала, что герцогу не понравится, если она малодушно отведет взгляд. А ей так хотелось, чтобы он снова улыбнулся, как тогда, внизу: искренне и открыто, а не с этой ядовитой иронией.

– Мисс Ламберн, вы нам поможете? – Она сглотнула и молча кивнула в ответ. Он продолжал смотреть на нее, словно ожидая чего-то еще. – Мисс Ламберн, прошу вас, не играйте со мной в эти игры. Где ваше изобретение?

– Изобретение? – повторила Мерлин, и глаза ее широко раскрылись от отчаянья. – Мое изобретение? Боже мой, оно для вас совершенно бесполезно. Оно еще совсем не готово: крылья никуда не годятся, а центральная часть вообще не будет работать, если ее сделать в натуральную величину. Понимаете, все оборудование для устойчивости и маневрирования нужно поместить в ногах аэронавта, а там совсем мало места. Да я даже сама еще не пробовала!

Герцог шумно выдохнул от нетерпения:

– Я говорю вовсе не о вашей летательной машине! – Он обвел комнату быстрым взглядом. – Здесь должно быть что-то еще. Разве у вас больше ничего нет?

– Нет-нет, я же говорила вам, что не теряла ни минуты! Я работаю над авиационной машиной с тех пор, как умер дядя Дориан. И уже очень близко подошла к успеху, правда, близко. Я бы с удовольствием помогла вам, но для испытаний с участием человека еще очень и очень рано. Может быть, если вы подождете еще несколько месяцев…

Неожиданно герцог нагнулся к ней. Схватившись одной рукой за спинку ее стула, другой он с силой сжал ее пальцы:

– Мисс Ламберн, моя дорогая мисс Ламберн, пожалуйста, попытайтесь понять. Это ведь не игрушки. Неделю назад убили одного человека. Ему перерезали горло. Он в тот момент направлялся ко мне в контору, чтобы передать несколько крайне важных сообщений. Послания были зашифрованы, но в одном из них, мисс Ламберн, упоминались вы и ваше… изобретение. Существует вероятность, и вполне реальная, что противник сумел расшифровать код.

Рансом смотрел на нее с таким напряжением, что она сама себе показалась безнадежно глупой.

– И это очень плохо? – спросила Мерлин.

Он усмехнулся и отпустил ее:

– Только в том случае, если вам дороги свобода нашей страны и ваша собственная жизнь. Я собираюсь перевезти вас лично и ваше изобретение в безопасное место, мисс Ламберн. Немедленно.

– Перевезти меня! К сожалению, это невозможно, мистер… хм…

– Герцог, – подсказал он. – Пожалуйста, не берите в голову подобные мелочи. Просто соберите необходимые вещи, и давайте поедем в более надежное место.

Она непонимающе уставилась на него:

– Не верю, что вы говорите серьезно. Я не могу уехать сейчас, когда у меня вот-вот получится решить все проблемы с крылом!

– Ради Бога, мы можем забрать с собой и ваше крыло. Фактически мы можем забрать с собой все, что угодно. Я не знаю, что имел в виду мой агент, когда говорил о революционном аппарате для передачи донесений, но он был неглуп. Готов поклясться, что речь шла не о какой-то дурацкой фантастической летающей машине.

Мерлин мгновенно встала в защиту своей мечты:

– А я лично уверена, что он имел в виду именно ее, сэр! Разве может быть лучший способ доставки донесений, чем по воздуху? Если вы говорите о военных действиях, то только представьте себе: вы сможете передавать приказы через Ла-Манш всего за пару часов.

– Чепуха! С вашей машиной я, скорее, сверну себе шею всего за пару секунд.

Глубоко уязвленная, Мерлин вскочила – ей захотелось оттаскать его за ухо. Но прямо перед ее глазами оказалась его широкая грудь, и это ее обескуражило. Она лишь холодно произнесла:

– Мне проводить вас к выходу?

– Я никуда не собираюсь, мисс Ламберн. Никуда не уйду отсюда без вас.

– Но вы же… Но это… – Она всплеснула руками. – Но это же просто глупо. У меня есть только эта авиационная машина, больше ничего. Почему вы так настаиваете, чтобы я ехала с вами, если уверены, что она абсолютно бесполезна?

Он облокотился о край захламленного лабораторного стола и скрестил руки на груди в такой непринужденной позе, что Мерлин даже рассердилась.

– Избавьте себя от нелепого предположения, что моего покойного коллегу так впечатлила ваша летающая машина. Я не беру на работу агентов, которые склонны к преувеличению. Если бы человеку суждено было летать…

– Большое спасибо, мистер герцог, но не нужно повторять это старое изречение. Это предубеждение мне знакомо.

– Фолконер, – поправил он.

– Что, извините?

– Рансом Фолконер. Четвертый герцог Деймерелл. Обычно меня называют «ваша светлость», но, думаю, со временем я мог бы точно так же привыкнуть и к обращению «мистер герцог». Вы не могли бы попросить, чтобы принесли чаю, а я пока здесь все осмотрю?

Мерлин вздохнула с подчеркнутым недовольством. Казалось, он собирался навечно остаться у ее лабораторного стола. Стараясь придать голосу выражение ледяной вежливости, она произнесла:

– Пожалуйста, осматривайте здесь все, что пожелаете. Но если вы хотите чаю, вам придется отойти на шаг в сторону.

– Разумеется. – Он выпрямился, и на его лице промелькнула та же улыбка, что так понравилась ей внизу, в коридоре. Мерлин сразу же перестала сердиться и неожиданно снова оробела.

Она подошла к стоявшей на столе большой коробке. Взявшись за торчавшую из коробки рукоять, она начала ее крутить. Затем нагнулась и аккуратно опустила металлическую пластинку, замыкая какие-то два провода. В стеклянной колбе вспыхнула дуга голубого света. Мерлин перестала крутить рукоять и припала губами к коническому отверстию в коробке.

– Таддеус, – позвала она, – Таддеус, ты меня слышишь?

Из коробки доносилось равномерное слабое шипение. Помня, что гость смотрит на нее, она нетерпеливо забарабанила пальцами по столу, надеясь, что Таддеус откликнется.

Ответа все не было, и только жужжание из коробки заполняло тишину. Мерлин сжала кулак и нервно водила им по столу. Герцог… Она понимала, что он привык к более изысканному обслуживанию, чем она могла предложить. Впервые она оглядела свою лабораторию и нашла ее жалкой и безнадежно запущенной. Ежик в кармане начал ерзать, но затих, когда она машинально взяла семечко подсолнуха и кинула ему.

Раздался звук колокольчика. Он вывел Мерлин из задумчивости. Слава Богу, Таддеус услышал ее сигнал. Из коробки, слабо и с шипением, раздался его голос, не слишком довольный:

– Эй, мисс Мерлин? Что нужно?

– Чаю, Таддеус. – Она старалась, чтобы голос звучал как можно уверенней. – У меня гость.

Какое-то время была тишина, затем раздался щелчок, и потом снова голос Таддеуса:

– …Чаю, вы сказали?.. А вы… в глубине огорода… и все колени в земле… мисс Мерлин?

Мерлин поджала губы. Она была уверена, что герцог не сводит с нее глаз.

– Таддеус, – сказала она твердо, – принеси нам чаю немедленно.

– Но… ми… лин… сейчас. Вы не… сами!

– Таддеус, стой на месте. Ты же знаешь, я ничего не могу расслышать, когда ты так таскаешь коробку за собой. Остановись, Таддеус. Слышишь меня? Стой на месте!

Вдруг голос ответил гораздо громче:

– Я слышу вас, мисс Мерлин. Сделайте себе чаю сами. Я сейчас иду в коровник. Вашу вредную говорящую коробку я беру с собой, но не звоните мне ради какого-то глупого чая. Вы же знаете, Теодор болеет, и я работаю за двоих.

– Таддеус… – Она еще дважды позвала его по имени, но напрасно. Только электрическое шипение доносилось из эфира.

Признав поражение, она разъединила провода. Голубая дуга, дав искру, погасла, и гул затих вместе с ней. Закусив губу, Мерлин повернулась и стеснительно произнесла:

– По поводу чая… Вы не могли бы минуту подождать, пока я схожу на кухню?

Герцог, не отрываясь, смотрел на коробку с торчащим из нее проводом.

– Боже милостивый, – прошептал он, едва дыша. – Господи Боже мой…

Затем он поднял глаза. К полному изумлению Мерлин, он издал вдруг такой вопль радости, от которого дрогнули старые каменные стены. Он схватил ее, заключил в объятия и стиснул что было сил. Задыхаясь, она запрокинула голову, чтобы глотнуть хоть немного воздуха, успев отметить, какой тонкой и мягкой оказалась ткань его одежды, когда прижимаешься к ней щекой… И тут он поцеловал ее прямо в губы – совершенно по-настоящему. У Мерлин перехватило дух – и от крепко обнимающих рук герцога, и от недостатка воздуха в легких, и оттого, что он второпях больно наступил ей на левую ногу, – в общем, конечно, ничего страшного, но как бы не раздавить ежика и… о Боже, о Боже мой!

Все закончилось раньше, чем Мерлин успела понять, что именно произошло, – или, во всяком случае, раньше, чем она осознала, что ей даже понравились его сильные объятия. Рансом отпустил ее и улыбнулся так, что у нее защипало в носу.

– Мерлин Лам… – он тоже задыхался, – Мерлин Ламберн, клянусь Богом, вы гений!


Глава 2


За ужином Рансому стоило больших усилий соблюдать приличия и аккуратность. Насколько он помнил, подобных трудностей он не испытывал уже лет тридцать или больше – да с тех пор, как ему стукнуло пять. Баранина оказалась настолько пережаренной, что проглотить ее и не поперхнуться было просто невозможно. Рансом отложил в сторону нож и сосредоточился на жевании. Усердно пережевывая кусок мяса, он вряд ли смог бы одновременно вести блистательную, остроумную беседу. А к обычному светскому разговору и сама хозяйка не была склонна.

За древним исцарапанным столом мисс Ламберн сидела точно напротив Рансома и читала книгу. Тусклый солнечный свет пробивался сквозь невысокие окна и падал на ее полные, чуть шевелившиеся губы. Крошечная морщинка озабоченности то проявлялась на гладкой, нежной коже между бровей, то вновь исчезала. Со своим куском баранины Мерлин расправилась гораздо быстрее, чем Рансом. «Удивительно сильные зубы», – подумал он. Время от времени она отщипывала маленькие кусочки тяжелого клейкого хлеба, которые то ела сама, то скармливала ежику. Зверек уютно расположился в маленькой мисочке, стоявшей посредине стола, хотя на это место, по мнению Рансома, полагалось бы поставить красивую серебряную вазу.

– Вам нравится держать дома такое животное? – спросил он, проглотив злосчастный кусок.

Она перевернула страницу.

– Да, – продолжил он после паузы, – полагаю, от него много пользы. Кроме того, он обладает и декоративными свойствами.

Брови ее шевельнулись, и девушка положила палец на абзац, который читала.

– Что, простите?

– Я спрашивал, нравится ли вам держать дома такое животное.

– Животное? – Мерлин удивленно взмахнула ресницами. Рансому вдруг нестерпимо захотелось еще раз обнять и поцеловать ее так сильно, чтобы она наконец осознала его присутствие. – Какое животное? – переспросила она.

– Эта ваза, – сказал он, кивнув в сторону колючего украшения стола.

Секунду она смотрела на него с непониманием, а затем ответила таким тоном, как будто разговаривала с душевнобольным:

– Да-да, я уверена, что вы правы.

При этом Мерлин задумчиво водила язычком по верхней губе. И это было так соблазнительно и вызывающе… Рансом улыбнулся. Он чувствовал себя немного неловко оттого, что девушка смотрела на него, и мысленно просил ее отвести взгляд в сторону.

– Передайте, пожалуйста, соль, – сказал он, чтобы хоть как-то отвлечь девушку.

Она перевела взгляд с него на тарелку, и он заметил небольшую перемену, как будто в ней пробудилось понимание. Это был переход от глубокой задумчивости к реальности. «Как если бы плотный утренний туман рассеялся на ярком солнце, – подумал он. – Хотя нет, скорее, это полная луна неторопливо поднимается, чтобы осветить летнюю полночь».

– Ой, – нахмурилась она, глядя на его все еще полную тарелку. – Вам не понравилась баранина?

– У меня довольно сильные челюсти, так что если добавить немного соли, то я, наверное, справлюсь.

С поджатыми губами она оглядела стол и вдруг, моргнув, уставилась на ежика:

– Ой, Боже мой!

Рансом приподнял брови.

– Солонка… – запнулась она. – К сожалению…

Он тоже взглянул на ежика, а тот невинно сверкнул глазами-бусинками: «Да, я сижу в солонке, и мне это даже нравится, черт возьми». Эта простодушная недоброжелательность напомнила Рансому некоторых знакомых вигов.

– Я найду еще соль! – Мисс Ламберн торопливо поднялась и, на мгновенье запутавшись в юбках, подошла к ряду полок и стеллажей, стоявших вдоль стен столовой. Рансом сидел и наблюдал, как она берет по очереди керамические кувшины и баночки, заглядывает под крышки, а затем отставляет их в сторону, еще больше увеличивая царивший в комнате беспорядок.

Когда Рансом напрашивался на чай, он, конечно, догадывался, что обслуживание будет простым и незамысловатым, на сельский манер. И все же он не был готов к тому, что еда окажется несъедобной и что подавать ее будет ворчливый старик с головой, лысой, как у младенца. К тому же этот старик счел самым настоящим оскорблением просьбу привести в порядок обеденный стол, чтобы хозяйка и ее гость смогли принять трапезу в более привычной для герцога обстановке.

Вместе с тем Таддеус Флавердью, казалось, ничуть не волновался по поводу соблюдения норм приличия. Он спокойно оставил мисс Ламберн в комнате с Рансомом, как будто ужин благовоспитанной молодой дамы наедине с посторонним мужчиной был в порядке вещей. Рансом задал несколько вопросов и, получив обычные для мисс Ламберн туманные ответы, удостоверился в том, что ее образ жизни необычен до неприличия. С одной стороны, тот факт, что у мисс Ламберн не было надлежащей опеки, существенно облегчал Рансому задачу. С другой – от него не укрылось и то, что она, несомненно, заслуживает гораздо лучшего.

Ее положение в социальной иерархии Рансом определил еще тогда, когда она впервые упомянула дядю Дориана. Сначала он подумал, что Мерлин Ламберн – обычная хозяйка сельского поместья, совершенно ему не знакомая. Однако эта уверенность неожиданно рухнула, когда Рансом вдруг понял, что имеет дело с представительницей тех самых Ламбернов, что были родственниками сэра Дориана Латимера – сумасбродного старика, женившегося на собственной племяннице. Рансом предельно ясно вспомнил ее родословную.

Отцом мисс Ламберн, несомненно, был полковник Уинвард Ламберн, убитый в Йорктауне под Корнуэллисом. Ее дядя по отцовской линии – покойный лорд Эдуард Коттерсток. Следовательно, нынешний лорд Эдуард – красивый и глуповатый поэт – был ее старшим двоюродным братом и официальным опекуном.

А мать… Ее матерью была трагически известная леди Клареста, настоящая красавица. Рансом встречался с ней однажды – она навещала его деда в поместье Фолкон-Хилл. Тогда ему было всего тринадцать, но он до сих пор помнил ее. Небесной красоты, благородной крови, сказочно богатая – она была глухонемой. Рансом до сих пор помнил ее улыбку. Задумчивую, мечтательную, добрую, из-за которой тринадцатилетний мальчик забыл о своем положении и гордости и провел целую неделю в служении ей. Он любил ее, эту печальную тихую даму, любил так, как может любить только подросток. Теперь он распознал те же черты и в дочери.

Рансом взглянул на мисс Ламберн. Взобравшись на табуретку, она тянулась к самой верхней полке, и из-под юбки были отлично видны хорошенькие лодыжки. Его охватил гнев к ее родственникам, забывшим о девушке. Она уже родилась, когда ее мать приезжала в Фолкон-Хилл, вычислил Рансом. Однако в тот приезд никто не упоминал ни о какой дочери – он запомнил бы.

– Мисс Ламберн, неужели ваша семья даже не предоставила вам надлежащей компаньонки после смерти матери?

Раздался металлический лязг – с верхней полки соскользнула и упала ржавая ложка.

– Какая досада! – воскликнула она, но не стала ее поднимать. Продолжая что-то искать на полке, она переспросила приглушенным из-за неудобной позы голосом: – Что вы сказали?

– Компаньонка, – терпеливо повторил он. – Вместе с вами обязательно должна жить какая-нибудь уважаемая дама.

Она опустила руки и, повернувшись, взглянула на него:

– Это еще зачем?

– Чтобы соблюдать нормы морали, разумеется. Молодая дама вашего возраста и положения не должна жить одна.

– Но ведь я и не живу одна! Таддеус и Теодор…

– …В данном случае совершенно не берутся в расчет. У вас должна быть настоящая компаньонка, прилично воспитанная дама. Для вашей же собственной защиты, в конце концов.

Ее серые глаза расширились, во взгляде читалось непонимание.

– Для защиты от чего?

Рансом представил себе, какова была ее жизнь. Огражденная от всего мира эксцентричным «дядей» – двоюродным дедушкой, который, видимо, был единственным из семьи, согласившимся принять Кларесту с маленькой дочерью после смерти мужа, Мерлин казалась ему одинокой и всеми покинутой. Ее значительным состоянием «управляет» опекун, который наверняка забыл о существовании девушки!

– Для защиты от всего, – сказал он резко. – Любой мерзавец может вторгнуться к вам и воспользоваться вами, как пожелает. Смотрите, вы и мне позволяете чувствовать себя совершенно свободно. А ведь вы даже не потребовали никаких удостоверений моей личности.

Она повернулась на табуретке и с руками, скрещенными за спиной, прислонилась к полке.

– Да, действительно, однажды мы впустили парня, и он украл садовые инструменты Таддеуса. Но это было несколько лет назад, и Таддеус с Теодором как следует врезали ему, когда нашли. С тех пор нас больше никто не беспокоил.

– Я имел в виду не только воровство. Для беззащитной дамы существуют и более серьезные опасности – если вы понимаете, что я имею в виду.

Она нахмурила лоб и через секунду ответила:

– Нет, наверное, не понимаю.

– Мисс Ламберн, я знаю, вы живете в уединении. Но вы должны отдавать себе отчет в том, что в этом мире существуют мужчины, которые без колебаний могут… могут… – Он запнулся, а она все смотрела на него с выражением невинного интереса, как воробышек. – …которые без колебаний могут позволить себе вольности личного характера, – решительно закончил он, подумав, что в данном случае прямолинейное высказывание просто необходимо.

Но она с наивным любопытством переспросила:

– Какие вольности?

Рансом прикрыл глаза и испустил шумный выдох:

– Право же, мисс Ламберн, нам с вами совершенно не подобает обсуждать подробно эту тему. Просто поверьте моему слову, компаньонка вам необходима.

Нахмурившись, она смотрела ему в глаза. И Рансом понял, что ему не удалось донести до ее сознания всю опасность ее ситуации. Он поднял бокал и сделал глоток горького вина, а она снова повернулась к полкам.

– Так, что же я там искала?

– Соль.

– Ах да. – Она поднялась на цыпочки и снова потянулась к верхней полке. Заглушая звуки передвигаемых склянок, она спросила: – А вы собираетесь позволить себе вольности личного характера, мистер герцог?

Застигнутый вопросом за разглядыванием вновь показавшихся хорошеньких лодыжек, Рансом поперхнулся.

– Разумеется, нет! – Он поставил стакан и, уже контролируя интонацию, добавил: – Я джентльмен и не совращаю беззащитных женщин, уверяю вас.

– Ага, – безразлично произнесла Мерлин, приблизила к носу открытую баночку и шумно понюхала.

Рансом наблюдал за ней и, вопреки собственным представлениям о приличии, наслаждался. Совершенно ясно, что она не понимала, о чем речь. Ее поведение особенно импонировало ему после многих лет общения с пошлыми куртизанками и юными жеманницами, которые изображали обморок уже при одном упоминании о поцелуе.

Герцог сделал еще глоток вина и тут же, поморщившись, отставил бокал. Он был полон решимости хоть как-то улучшить ее положение, вытащить из одиночества в этом вконец запущенном доме. Во всяком случае, он был уверен, что безответственное поведение ее кузена не было следствием злого умысла. Лорд Эдвард Ламберн обладал приличным состоянием, но при этом имел слишком мало мозгов, чтобы интересоваться чем-то, кроме моды и собственных капризов. Нет, только эгоизм и самовлюбленность заставили его так безответственно забросить семейные обязанности. Однако, при всей неприязни к брату Мерлин, Рансом видел и те преимущества, которые предоставляла ему ситуация.

Мисс Ламберн категорически не желала переезжать. Целый вечер провел он в попытках ее уговорить. Но единственным результатом было разрешение забрать говорящую коробку и использовать ее в любых патриотических целях, которые могли прийти ему в голову. И действительно, кое-какие идеи уже появились. При мысли о говорящей коробке и о бесконечных преимуществах передачи сообщений по воздуху Рансому хотелось кричать от восторга.

Но и сама мисс Ламберн тоже была ему нужна. Не только для того, чтобы усовершенствовать аппарат и подготовить его к работе в море или на поле сражения. И не только для того, чтобы враги-французы не сумели заполучить в свои лапы этот секрет. Нет, не только поэтому хотел он увезти ее из дому, и как можно скорее.

Рансом опасался за ее жизнь. Рассказывая о том, как был убит агент, он ничуть не преувеличивал. Он был уверен, что девушка в опасности – и именно из-за этого до сих пор сидел здесь, поедая жесткую баранину и досаждая ворчливому старику и его рассеянной хозяйке. И именно поэтому не собирался покидать дом, не забрав девушку с собой.

Мерлин наконец радостно вскрикнула и спрыгнула с табуретки, держа на ладони какой-то пыльный горшочек. Она поставила его на стол перед Рансомом, и тот смог прочитать на этикетке крупно написанные буквы «NаCl». Ниже шли какие-то похожие на паутину слова, написанные мелким и неразборчивым почерком. Покрасневшая и слегка запыхавшаяся мисс Ламберн вручила ему горшочек и уселась на место.

– Натрий хлор, – прочитал он вслух и нахмурился. – Вы уверены, что это действительно соль?

– Да, конечно. Это ее химическая формула. Дядя Дориан часто так надписывал этикетки. Вы знаете, он был замечательный химик. – Вдруг она осознала, что одних уверений мало, чтобы окончательно убедить Рансома и заставить его успокоиться: – Ну разумеется, он никогда не держал в столовой никаких ядовитых веществ.

– Разумеется. – Полный сомнений, Рансом разглядывал этикетку. Среди неразборчивых каракулей под формулой он сумел разобрать слова «соль» и «ЛВС Ко». – Позвольте спросить, что обозначает здесь слово «афро»?

Мерлин бросила взгляд на надпись и неопределенно махнула рукой:

– Наверное, это значит, что соль из Африки.

Рансом взял на палец несколько мелких кристаллов и лизнул. Рот заполнился таким знакомым насыщенным солено-горьким вкусом, что ошибиться было невозможно. Он удовлетворенно кивнул и щедро посолил свою баранину, в надежде хоть как-то улучшить ее вкусовые качества, и снова взялся за непокорное мясо.

– Думаю, мы приедем в Фолкон-Хилл завтра, вскоре после полудня. – Он воспользовался моментом, когда мисс Ламберн не была погружена в свои размышления. – Говорящую коробку мы заберем с собой. А сюда я пришлю несколько надежных ребят, чтобы они все запаковали и выехали за нами. Тогда ваш перерыв в работе продлится всего один-два дня.

Она глубоко вдохнула, и Рансом понял: это не к добру.

– Мистер герцог, я же говорила вам, что никуда не поеду.

– Да, говорили, – подтвердил он, выбирая новую линию поведения и отправляя в рот еще один соленый кусочек. – Но вы пока так и не объяснили мне почему.

– Да нет же, я объяснила. Ведь мое крыло…

– …которое вы точно так же можете опробовать в Фолкон-Хилле. Все, чем я располагаю, будет предоставлено к вашим услугам. Бальный зал в западном крыле дома будет отдан в ваше полное распоряжение, и уж точно вы найдете у нас бескрайние просторы и устойчивый ветер. Это гораздо лучше, чем тот маленький открытый участок, который есть у вас.

Мерлин закусила губу. Знак прогресса, определил Рансом опытным взглядом. Он выжидал, готовый к следующему возражению. Оно не заставило себя долго ждать:

– Но если мы все отсюда вывезем, то потом потребуется несколько месяцев, чтобы расставить вещи по местам и вернуть прежний порядок.

Рансом воздержался от комментария по поводу ее представлений о порядке.

– Я предоставлю вам своего личного секретаря. – Он отправил в рот очередной кусок мяса. – Уверяю вас, он умеет гениально создавать порядок из хаоса. Что бы вам ни понадобилось, достаточно будет лишь протянуть руку.

Искушение начало действовать, но вдруг она огорченно произнесла:

– Но ведь вы же захотите, чтобы я занималась не своей работой, а говорящей коробкой.

– Вовсе нет, если, конечно, вы сами этого не захотите. Я бы попросил, чтобы вы объяснили моему секретарю принцип ее действия. Абсолютно убежден, – здесь Рансом существенно преувеличил, – что он сумеет приспособить коробку к нашим требованиям, пользуясь лишь незначительной помощью с вашей стороны.

– И еще, здесь же Теодор, – сказала она, пока Рансом упрямо продолжал трудиться над бараниной. – Последние три месяца он болеет, и Таддеус ни за что не тронется с места без него.

– Да, конечно. – Рансом придал голосу выражение глубокого сочувствия. – Неразлучные близнецы. Конечно, они не захотят расставаться, поэтому Таддеуса я поселю рядом с комнатой Теодора. Тогда он сможет выполнять все предписания врача, и при этом та работа, которую бедняга выполняет обычно, никоим образом не пострадает.

Рансом, прикончив очередной кусок мяса, ощутил прилив сил, и все вокруг теперь казалось таким приятным. Да, ему на самом деле было приятно. Герцог чувствовал себя исключительно хорошо, точнее, даже удивительно хорошо.

– Таддеус сейчас работает за двоих, и я не знаю, как он со всем справляется. А если вы не согласитесь уехать, ему придется в добавок ко всему еще и охранять вас.

– Охранять?

– Ну да, конечно же, мисс Ламберн. – Рансом улыбнулся. В тусклом вечернем свете она была особенно хороша. Он наблюдал за ее подвижными губами, любовался мягкими линиями подбородка и шеи, и пульс его участился. – От французских агентов.

Почему-то опасность ситуации ускользала из его мыслей. Девушка была такой красивой, такой привлекательной, и так хотелось ее целовать…

– Они расшифровали наш код… – Рансом потерял нить разговора и не знал теперь, как закончить фразу. Улыбаясь, он смотрел на ее застенчиво склоненную голову и устремленный на него взгляд.

– Как вы красивы, – пробормотал он. – Такая нежная…

Подбородок девушки дрогнул, глаза широко раскрылись.

– Прошу прощения, но…

– Я не должен был этого говорить. – Рансом понятия не имел, как так получилось, что он все-таки произнес эти слова, но ощущение огромной радости продолжало расти и разливаться внутри его. Он съел еще один восхитительный кусочек баранины, затем еще и вдруг обнаружил, что успел доесть ее целиком. – Проклятие! Есть еще мясо?

Она уставилась на него, слегка приоткрыв рот, затем встала:

– Я спрошу у Таддеуса.

– Не надо. – Рансом тоже поднялся и, видя, что она повернулась к двери, схватил ее за локоть. – Не надо, не беспокойтесь об этом. Я хочу… – Герцог замолчал, глядя в ее прекрасные глаза, а затем прижал девушку к себе. Какое это счастье, обнимать ее и ощущать рядом это нежное тело! – Я хочу тебя, – прошептал он, склонившись к ее уху. – Пойдем со мной.

– Мистер герцог… – произнесла девушка, едва дыша.

– Зови меня Рансом, – сказал он, прижимая ее к себе все плотнее. – Малышка Мерлин. Красавица Мерлин. Откуда у тебя вообще это имя?

– Мой… мой дядя… – Мерлин пыталась вырваться, но Рансом легко удерживал ее в руках, как маленькую птичку.

– Я буду звать тебя Чара, – сказал он и поцеловал в уголок рта. – Ты моя чародейка. О Боже, ты даришь мне столько блаженства!

– Я не нарочно, – еле слышно произнесла она, пытаясь вывернуться и оттолкнуться руками от его груди. – Господи, вы что, собираетесь позволить себе вольность?

– Да, и еще какую! Это будет непристойно и безнравственно. Но мне все равно. – Рансом был весь наполнен желанием и восторгом. Он поймал ее руку и поцеловал в раскрытую ладонь. – Всю жизнь я вел себя очень правильно, но сейчас все изменилось, и я хочу любить тебя.

– О Боже мой!..

Герцог улыбнулся, сжимая ее ладонь.

– Глупенькая моя красавица Чара!

– Но я все равно не передумаю, – пробормотала она, затаив дыхание, пока он целовал нежную кожу ее запястья. – Я никуда не поеду.

– Да тебе и не нужно никуда ехать, я могу любить тебя прямо здесь.

Мерлин не то вздохнула, не то охнула, и в этом мягком звуке Рансом узнал музыку, так хорошо известную ему по тысяче любовных свиданий. Но в этот раз душа его была охвачена радостью. В приливе желания Рансом крепко обхватил ее, затем поднял на руки. Она была почти невесомой. Целуя ее, он вышел из комнаты и направился к винтовой лестнице.

В этот момент Рансом вдруг вспомнил про Таддеуса, но лишь усмехнулся, представив, что может столкнуться с престарелым слугой, сжимая мисс Ламберн в своих объятиях. Он был уверен в себе – настоящий герой. Он все целовал и целовал Мерлин, прижимал ее голову к своему плечу, чтобы ослабить и без того затухающие попытки увернуться. Поднимаясь по ступеням, он пригнулся, чтобы не задеть каменный потолок.

Сознание его работало четко и ясно. Когда-то давно Рансом изучал архитектуру позднего Средневековья и теперь, к собственному удивлению, моментально сумел определить, где находятся спальни. В комнате, которую он выбрал, стояла массивная кровать с четырьмя колоннами и пологом неприятного мрачно-зеленого цвета. Войдя, Рансом ногой закрыл дверь и прислонился к кровати, позволяя девушке встать на пол.

Мерлин попыталась отодвинуться, но он все не отпускал ее. От девушки исходил запах дома и солнечных лучей, такой человеческий и теплый, а вовсе не запах духов и помады, как от других женщин, которых он знал. Боже, как он желал ее… Ему хотелось смеяться, хотелось, чтобы она смеялась тоже…

– Мистер герцог… Рансом, я не уверена, что вам следует заниматься такими вещами.

Герцог уткнулся носом в ее висок, вдыхая особенный аромат ее тела:

– Я не хочу заниматься ничем другим, а только этим.

Мерлин закусила нижнюю губу, и жар прокатился волной по его телу. Он склонился и лизнул языком ее рот, освободил ее губу и, играя, прикусил сам. Ее участившееся дыхание согревало его щеку, хотя девушка все еще пыталась высвободиться.

– Тебе не нравится? – шепотом спросил он. – Мерлин, милая чародейка, я открою тебе волшебство. Тебе понравится, это же настоящее чудо. Ты когда-нибудь чувствовала то же, что сейчас?

– Нет, я…

Рансом провел большим пальцем вокруг ее соска, и Мерлин чуть не задохнулась от изумления. Серые глаза широко раскрылись, и она уткнулась головой ему в плечо. Он усмехнулся и прижался к ней:

– Не надо стесняться, красавица Мерлин. Я хочу тебя ласкать и видеть при этом твое лицо.

– Боже мой, – прошептала она, уткнувшись в его пиджак. – Наверное, все-таки в этой соли было что-то не то.

– Что-то не то в этой соли… – Рансом в шутку зарычал и куснул ее в шею. – Да, что-то не то было в соли… приворотное зелье, да, Чара? – Он обхватил голову девушки руками и посмотрел ей прямо в лицо. – Тебе не нужно никакого зелья. Я захотел тебя, как только увидел.

Рансом гладил ее волосы, затем прижался к ее губам – сильный мужской поцелуй заставит ее подчиниться. Мерлин обмякла, и этой маленькой уступки оказалось достаточно, чтобы он вновь поднял ее на руки и отнес на кровать. Сорвав с себя пиджак, Рансом склонился над лежащей среди подушек девушкой и, поцеловав ее в нос, усмехнулся.

– Знаешь, – тихо сказал он, – в Лондоне говорят, что я не романтик. А по-моему, я настоящий романтик. Как ты считаешь, Чара? – Он сел рядом с ней и стал поглаживать ее щеку, пальцы его скользили вниз по шее, до самых пуговиц. – Разве хоть кто-нибудь еще вел себя так романтично?

– Я не знаю. – Мерлин облизнула полные губы. – Я не часто выхожу из дому.

Рансом расстегнул несколько пуговиц на ее одежде и погладил обнажившееся тело. На ней было немного нижнего белья – всего лишь одна сорочка отделяла его руку от нежной груди. Он прикоснулся к ней, Мерлин напряглась. С нарастающим удивлением девушка смотрела на него, как будто он только секунду назад предстал перед ней.

– Что ты чувствуешь? – спросил он, обнаружив среди мягких изгибов самый чувствительный. – Тебе нравится?

– Что? – Рассеянным взглядом она смотрела куда-то сквозь него. – Ах да, я… ой, Боже… Что вы делаете?

– Я собираюсь любить тебя, Чара. Я хочу, чтобы тебе было… – он склонился над ней и нежно поцеловал, – восхитительно.

Мерлин казалось, что она тает, как шоколад на жарком солнце. Вздрогнув, она глубоко вздохнула. Если именно это называется вольностью личного характера, то непонятно, почему кто-то должен вообще возражать против такого блаженства?

Рансом расстегнул ее блузу, разгоряченными руками обхватил тело и заскользил ими вверх, поднимая сорочку. Большими пальцами он погладил снизу ее грудь, затем кругами провел по соскам. Мерлин вздрогнула и закусила губу, разрываясь между смущением и восторгом. Но ее сознание уже не могло выразить эти два чувства одновременно. Все ее мысли растворились в ошеломительно расцветающих ласках, в ощущениях, которые дарил его язык, увлажняя вершинку ее груди.

Тяжесть его тела вдавила ее в перины из гусиного пуха, и из уст ее вырвался тихий, почти щенячий писк.

– Мерлин, – прошептал он. – Маленькая птичка, милая моя колдунья… Ой!

Неожиданно Рансом откатился на середину кровати, как был, в одежде и сапогах, и схватился за ребра:

– Черт возьми, что за…

Герцог с недоумением взглянул на ее талию, а затем схватил за карман ее передник, сорвал и с силой отбросил его. Все содержимое с металлическим звоном высыпалось на пол. Рансом приподнялся на локте и взглянул на нее с усмешкой:

– У тебя там капкан, да?

Мерлин смотрела на него, растворяясь в этом новом блаженстве, потрясенная его близостью: этот притягательный незнакомый запах, это теплое крепкое тело, тесные объятия. Она скользила взглядом по линии его подбородка, по изгибу смеющихся губ.

– О Боже! – воскликнул он. – Когда ты так смотришь на меня…

Рансом снова склонился над ней. Теплый язык опять завоевывал ее рот, а бедро и край сапога сильно давили ей на ногу. Свободной рукой он завернул юбку вокруг ее талии, полностью обнажив ноги. Прежде чем девушка сумела что-нибудь произнести, он схватил за руку и провел ее ладонью по своей груди вниз, к животу, и еще ниже. Рука ее уперлась во что-то твердое, выпирающее под бриджами, и от этого прикосновения он сладостно застонал. Вдруг он отпустил ее руку и резко рванул свою одежду… В ладони у Мерлин оказалась его обнаженная плоть – горячая, гладкая, настойчивая.

Мерлин всхлипнула, ее наполнили возбуждение и стыд. Никогда раньше она не чувствовала ничего подобного, никогда ни один человек не был еще с ней так близок. Это было прекрасно. Девушка испытывала одновременно и смущение, и радость, и сладкое, ноющее желание. Ей сильно хотелось чего-то, а он, похоже, знал, чего именно, потому что давал ей как раз то, что нужно.

Рансом прижался к ней своим телом и покрыл поцелуями все лицо и шею. Его горячая плоть прильнула между ее ног, как будто что-то отыскивая, заскользила по чувствительной коже, пока Мерлин не застонала в ответ. Она прогнулась назад, чтобы полнее насладиться этим скольжением, как вдруг ощутила резкое вторжение – настолько прекрасное, что даже боль растворилась в удовольствии страсти.

Рансом обнял ладонями ее лицо и начал двигаться мягкими толчками. Это было как солнце, мягкость травы и летний бриз, потом толчки ускорились, как будто сгущалась буря и в резких порывах ветра застучал суровый ливень. Мерлин полностью отдалась ему: так раскинувший крылья буревестник свободно парит в необузданных объятиях шторма. Она как будто раскачивалась в его власти, и эта сила вознесла ее в сияющие голубые высоты – так высоко, что едва можно было дышать. Затем еще выше, через напряжение и жажду, пока все вокруг не залилось светом, как от взорвавшейся молнии, – и Мерлин громко вскрикнула от наслаждения и боли. Она вцепилась в его тело, как будто боялась упасть, спускаясь на землю через сияющие тучи. Рансом нежно притянул ее к себе, шепча слова любви и утешения, тяжелым дыханием согревая ее щеку.

– Мерлин, – простонал он, – мне никогда не было так хорошо. Я думаю… – он беззвучно сглотнул, – ты скажешь, что это невозможно… Боже, так действительно не бывает, но, по-моему, я люблю тебя. – Рансом гладил ее, нежно целовал лицо. – Я люблю тебя, Мерлин. Ты мне веришь?

В его голосе слышалось такое смятение, такая неожиданная теплота. Мерлин открыла глаза и постаралась сосредоточиться на вопросе.

– Конечно, – пробормотала она, надеясь с помощью быстрого согласия уйти от настойчивых расспросов. Мерлин попыталась прикрыть ноги юбкой, но он перехватил ее руку.

– Не надо, – сказал он. – Ты такая красивая. Не нужно меня стесняться. – Он пробежал пальцами по гладкой и чуть влажной коже ее бедра: – Тебе понравилось, Мерлин? Я сумел порадовать тебя?

Девушка просто кивнула в ответ, даже не осознав смысл вопроса. Рансом взял ее руку и притянул к своим бедрам.

– А мне с тобой было замечательно! Ты чувствуешь? Боже мой, я уже хочу тебя снова. Мерлин, милая Мерлин… я хочу тебя, я хочу тебя всю. Я хочу, чтобы все твои мысли были только обо мне.

– Но как же мое крыло…

– К дьяволу твое крыло! – Хлопковая блуза треснула, когда он наполовину обнажил ее плечо и поцеловал мягкую кожу подмышки. – Боже мой, какая ты чудесная!

– А вы разве не хотите снять сапоги? – робко спросила Мерлин. – Таддеус будет в ярости, если вы запачкаете покрывало.

Рансом поднял глаза и расхохотался.

– Я не переодевался перед ужином, так почему я должен переодеваться перед десертом? – Он снова прижался к ней. – Кроме того, у его светлости герцога Деймерелла никогда не бывает грязи на сапогах.

– Ох, – судорожно выдохнула Мерлин, почувствовав, как его твердая плоть снова вошла в нее, погрузившись на всю длину за один гладкий толчок. Руками он проскользнул под ягодицы и приподнял ее навстречу себе.

Тело Мерлин откликнулось волной возбуждения. Теперь она уже знала, чего ожидать, знала, куда ведет нарастающий ритм. Это было удивительное открытие, не менее изумительное, чем все другие открытия в ее жизни. Отдавшись этому чуду, Мерлин забыла стеснение, забыла о конструкции крыла и вообще обо всем на свете. Рансом целовал ее, и она целовала его в ответ. Его руки крепко сжали ее и увлекли за собой, когда он перевернулся на спину.

На этот раз все продолжалось дольше. Намного. Он стянул с нее блузу и сорочку и гладил ее плечи, шею, грудь… Мерлин трепетала. Она с трудом, неуклюже расстегнула пуговицы его рубашки, развязала галстук и обнажила гладкие, мускулистые шею и грудь. В сгустившихся сумерках увлажненная потом кожа казалась мраморной.

Искры возбуждения разбежались по всему телу и сгустились внизу ее живота. Неожиданно Рансом крепко прижал ее к себе и перевернул, снова подмяв под себя. Он снова и снова прерывистым шепотом повторял ее имя, и вдруг это слово перешло в низкий стон, его пальцы стиснули ее плечи, и он упал лицом в ее волосы.

Мерлин испуганно подумала, а вдруг от этого можно умереть, если легкие так и не смогут восстановить дыхание и восхитительная агония сожжет ее дотла. Но нет, после вспышки молнии и чувства падения она осталась жива, и спустя мгновение ощутила толчок его плоти, долгий и судорожный, и услышала, как Рансом застонал от восторга.

Он обнимал Мерлин и испытывал необычное чувство – смотрел на себя как бы со стороны. Мужчина и женщина, лежащие на кровати в сгущающейся тьме. Он знал, что удовлетворен, даже счастлив – так сильны были эмоции, только что захлестнувшие его. Он чувствовал, что ему приятно ощущать рядом ее спокойное дыхание.

Однако дневной свет угас, и вместе с ним Рансома покинули иллюзии. Он взял женщину, которая ему не принадлежала. Он только что нарушил все принципы приличия и чести, которых придерживался всю жизнь. Наслаждение обернулось нестерпимым отчаянием. Рансом ненавидел себя.

– Нет, – простонал он. Преступление уже свершилось, и преступник он сам. Это сделал он – человек, который должен был ее защищать. Его долг, его моральные обязательства, его честь как джентльмена…

Мерлина повернулась к нему, и в полумраке он разглядел, что она улыбается. Рансома охватило такое раскаяние, что хотелось завыть. Он уткнулся лицом в подушку и до боли сжал голову ладонями, чтобы хоть как-то сдержать стон отчаяния.

– Мистер герцог, – прошептала Мерлин, тронув его за руку. Не в силах справиться с голосом, он лишь промычал в ответ. – Мистер герцог, – сказала она немного громче. – Конечно, я нечасто выхожу из дому, но я никогда не встречала такого, как вы.

И тут Рансом рассмеялся. Он так хохотал, что кровать под ним заходила ходуном. Мерлин села и безрезультатно попыталась его успокоить, похлопывая по спине и нараспев повторяя «ну-ну, все хорошо», как будто бы он не смеялся, а плакал.

Да ему и хотелось плакать. В это невозможно было поверить. Никогда в жизни – ни в бреду, ни пьяным – не терял он контроль над собой и не давал воли своим страстям. Он привык всегда отвечать за свои поступки и не представлял, как может быть иначе. Рансома, сколько он себя помнил, всегда учили дисциплине. Ему постоянно внушали, что он должен понимать, к каким последствиям может привести данная ему власть, и должен отвечать за эти последствия. Объясняли, что его долг – пользоваться этой властью аккуратно и бережно.

Да, у него были слабости и желания, но пойти у них на поводу, обидеть невинную девушку, которая имела право ожидать от него защиты…

– О Господи! – Он снова уткнулся лицом в подушку. – О Господи! – стонал он. – В этой соли все-таки что-то было…


Глава 3


– Не думал, что доживу до этого, – сказал Таддеус и швырнул на стол перед Рансомом тарелку подгоревшего, приправленного томатом бекона. – Не думал, что посажу за свой стол ублюдка.

Рансом подавил желание выбить ему пару зубов, и так основательно прореженных жизнью.

– Не твое дело, – сухо ответил герцог. – Я сделаю все как надо.

– Нет, как раз мое дело, чертов извращенец. – На столе со стуком появилась чашка мутного, чуть теплого чая. – Я о ней заботился, именно я. Мы с Теодором все эти годы, честь по чести… А потом явились вы, одетый с иголочки джентльмен, с хорошо подвешенным языком… Что она знала обо всем этом?.. Ни разу даже не видела такого развратника, ни разу. Вы просто похотливый сукин сын…

– Хватит! – От ледяного голоса Рансома даже сам король Георг замер бы как вкопанный. – Я же сказал, что все исправлю.

Таддеус резким движением поставил решетку с остывшими ломтиками поджаренного хлеба возле тарелки Рансома.

– Сделанного не воротишь, – мрачно сказал старик. – Хотел бы я знать, как вы все это теперь исправите.

– Я на ней женюсь.

Таддеус замер на полпути к кладовке.

– Женитесь? Теперь?

Рансом не ответил. Со злостью он жевал свой завтрак.

– Когда? – настойчиво спросил Таддеус.

– Когда получу разрешение.

– Епископ Регли живет рядом, в Барнстейпле. Вы можете добраться туда за полчаса.

Рансом почувствовал, что краснеет. Боже мой, именно Регли, один из ближайших дедушкиных друзей. Он представил себе, как станет рассказывать свою историю этому высокомерному упрямому церковнику, станет просить, умолять его выдать разрешение на женитьбу… Нет, даже думать о таком унижении было мучительно.

– Я съезжу за разрешением в Лондон, – сказал он и ощутил отвращение от необходимости оправдываться перед каким-то слугой, который сует нос не в свое дело.

Таддеус развернулся и прошаркал обратно.

– Так не пойдет, сэр.

– Отстань ты, чертов старик, – резко ответил Рансом.

– Чертов подлец, – вторя ему, пробормотал Таддеус.

Рансом отодвинул стул и прорычал:

– Я женюсь на ней, понимаешь ты?! Что еще тебе нужно?!

– Сегодня.

Рансом уставился на старика, челюсть его дрожала от сдерживаемого гнева. Таддеус стоял, выставив вперед горшочек с джемом. Приложив усилие и совладав с собой, Рансом опустил веки и посмотрел на стол. Он выбрал кусок хлеба, который раскрошился меньше других, и положил на свою тарелку. Секунду помедлив, Таддеус подошел и ложкой выложил на хлеб неаппетитный ком апельсинового джема.

– Она там, наверху, спит, как ягненочек, – сказал старик. – Как малое невинное дитя…

– Я поговорю с ней, когда проснется.

Таддеус плюхнул на хлеб еще один комок джема.

– …Никогда не знала матери, даже не помнит ее. Никогда и не жила даже по-человечески.

– Это я вижу, – язвительно заметил Рансом.

– Конечно, видите! – На хлеб плюхнулась третья ложка джема. – Вы, такой светский джентльмен, умело воспользовались невинной девушкой, которая вам доверяла.

Рансом подавил в себе желание сказать грубость. Еще одна ложка варенья, положенная поверх предыдущих, дрогнула и скатилась вниз, на почерневший бекон.

– Ее бедная мать, милая женщина, настоящая леди… сейчас, наверное, перевернулась в могиле. – Таддеус продолжал накладывать джем на тарелку Рансома. – Она лежала на смертном одре, и мы с Теодором обещали ей, что будем беречь малышку. Да мы и берегли ее, хорошо берегли, пока не появился мистер Вертихвост… – Варенье расползлось по всему бекону и стекало по сморщенной кожуре томата. – Появился, никого не спросив, и милую доченьку леди Кларесты сделал настоящей шл…

– Замолчи! – Отпихнув стул, Рансом вскочил на ноги. В неожиданно звонкой тишине это слово прозвучало угрожающе. – Если тебе дорога жизнь, старик, ты не станешь заканчивать эту фразу.

Таддеус выпрямился. Его лысая голова не доставала двух дюймов до плеча Рансома. Долгую секунду старик смотрел герцогу прямо в глаза, потом с яростью выгреб из горшочка весь оставшийся джем и размазал его по тарелке.

– Сами нагрешили, а угрожаете мне, – пробормотал он. – Давайте, давайте, прибейте меня, чтобы не слышать правды… Давайте, я не смотрю. Могу, если хотите, повернуться спиной, вот так. Моя старая шея треснет, как ветка, – это уж точно. Я даже и не почувствую ничего. Больше не нужно будет волноваться за бедную хозяйку, не нужно будет на коленях работать в огороде, не нужно…

– Прекратите, ради Бога! – Рансом швырнул на стол изорванную салфетку. – Пойдите и оседлайте мою лошадь. – Он отшвырнул ногой попавшийся на пути стул. – Хотя нет, лошадь лучше не трогайте. Помня вашу стряпню, можно предположить, что бедное животное начнет хромать еще до того, как я выеду за ворота.

– Куда вы едете? – спросил Таддеус. В его дрожащем голосе слышались и агрессия, и надежда.

– Я еду в Барнстейпл. Вернусь ближе к вечеру вместе с епископом.

Мерлин стояла у окна лаборатории и смотрела, как Рансом выезжает со двора.

Вот и все. Он уехал.

Его отъезд вызвал у нее странное чувство: и грустное, и бросающее в дрожь. Но не такое, как после смерти дяди Дориана, а гораздо хуже, потому что сейчас она знала, что и сама тоже в чем-то виновата. Наверное, в том, что оттолкнула этого человека, который ворвался в ее жизнь, словно молния, хотел подружиться с ней и помочь. Прошлой ночью, когда затих его странный сердитый смех, он так обнимал ее… А когда она проснулась, его уже не было рядом…

Она, как обычно, вымылась холодной водой. Хотя это утро было как раз не обычным, оно было утром после удивительного вечернего происшествия. Затем на цыпочках подошла к двери и услышала, как Рансом разговаривает внизу с Таддеусом. Она вдруг почувствовала, как сильно ей хочется снова его увидеть, прикоснуться к нему, услышать его смех.

«Мерлин, я люблю тебя. Ты мне веришь?»

Взгляд ее упал на подготовленные накануне стопки брошюр, перевязанные кожаными ремнями. Сначала она отсчитала ровно двенадцать дюжин, но затем добавила еще несколько штук в надежде, что его знакомства в научных кругах гораздо шире, чем он предположил во время вчерашнего разговора.

Но теперь он уехал. Мерлин закусила губу и потерла пальцем переносицу.

«Ладно, – подумала она, – может быть, я и сама разошлю их в университеты».

Резко зазвенел колокольчик на говорящей коробке, и Мерлин сглотнула подступивший к горлу комок. Он даже не взял с собой коробку – изобретение, ради которого специально и приезжал.

Колокольчик звякнул еще раз. Мерлин знала, это Таддеус. Больше просто некому. Она сидела и ждала, когда ему надоест звонить. Он всегда рано или поздно сдавался, а карабкаться по лестнице на антресоли ему не позволяли больные ноги. Поэтому здесь Мерлин ощущала себя совершенно свободной и могла без помех заниматься своей работой. Колокольчик замолчал, она соскользнула с табуретки и стала разбирать предметы, беспорядочно разбросанные по столу. Она искала листок с уравнениями, которые записала перед тем, как мистер Рансом так неожиданно ворвался в ее размеренную тихую жизнь.

В полдень она увидела, как Таддеус с подносом в руках проковылял через двор. Значит, ближайший час он будет занят Теодором, и Мерлин спустилась вниз, чтобы поесть в одиночестве. Почему-то ей не хотелось с ним разговаривать. Нет, только не сегодня. У нее не было сил слушать его вопросы: о том, кто это был у нее в гостях, почему не доели ужин, почему была смята постель в старой комнате дяди Дориана и почему постель в ее собственной спальне осталась нетронутой.

Мерлин нахмурилась, увидев залитую джемом тарелку, забытую посреди обеденного стола. Липкий след тянулся от нее по деревянной поверхности и заканчивался у смятой, стоящей домиком салфетки. Салфетка тихо похрустывала, и Мерлин подняла ее. Там, свернувшись, лежал ежик, сжимая в лапках кусочек измазанного джемом бекона.

– Не бойся, не отниму. Можешь открыть глазки, глупыш.

Но ежик никак не отреагировал на ее слова, и она вернула салфетку обратно. Через секунду тихое похрустывание послышалось вновь.

Мерлин отрезала себе хлеба и сыра и села. Все утро она сосредоточенно занималась распорками и стабилизаторами. Как здорово, что можно было забыть обо всем, спрятаться за решением хорошо знакомых задач, окунуться на время в стройный и красивый мир формул и цифр, где на каждый вопрос обязательно находится ответ, стоит только как следует поразмыслить.

И лишь теперь, снова вернувшись к реальности, она вдруг осознала, что во всем доме стоит мертвая тишина. Она отозвалась болью в сердце Мерлин. У нее перехватило дыхание, и непонятно откуда взявшиеся слезы покатились по щекам.

Она окинула взглядом завалы в углах столовой. У окна, прислоненный к стене, стоял воздушный змей, над которым она начала работать несколько месяцев назад. Рама, короткий хвост и гладкая шелковая ткань, аккуратно натянутая на каркас, напоминающий контуры изогнутых соколиных крыльев. Она знала, что змей прекрасно летает. Но так и не смогла понять почему.

Взгляд ее медленно скользнул от змея к недоделанному анемометру, который она собрала по чертежам сэра Фрэнсиса Бьюфорта. Маленькие чашечки при вращении должны были измерять скорость ветра. Почему она сделала два комплекта этих приборов, Мерлин не могла уже вспомнить, и этот вопрос снова и снова возникал в ее сознании.

Она поднялась из-за стола. Несколько минут, нахмурившись, постояла над змеем и анемометрами, а затем сгребла все в охапку и разложила прямо на обеденном столе. Найдя нужные инструменты, склонилась над змеем и принялась за работу. Мысли ее были сосредоточены на осуществлении одной неожиданно вспыхнувшей идеи.

Через полчаса все было готово. Строгие контуры змея дополнились новыми украшениями: по одному анемометру было прикреплено над каждым крылом и под ним. Ниже по центру – там, где у птицы должны быть ноги, – была натянута веревка. Полчаса сосредоточенной работы, и Мерлин смастерила блок для контроля угла наклона змея по отношению к оси. Она была довольна.

Аккуратно маневрируя, девушка с трудом протащила громоздкий аппарат через дверь и дальше по коридору, задержавшись только для того, чтобы сунуть в карман передника блокнот и карандаш. Она вышла во двор, и тут же змей был подхвачен случайным порывом ветра. Анемометры заработали.

Увидев, как они крутятся, Мерлин даже вскрикнула от радости. Ветер во дворе неожиданно затих, но она знала место, где он дует практически постоянно. Зажав змея под мышкой, она быстрым шагом вышла за ворота и направилась в сторону холма.


Уже почти совсем стемнело, когда она вернулась домой, волоча за собой змея. Мерлин ужасно устала, но была совершенно счастлива. Блокнот был заполнен результатами наблюдений. Она торопливо писала уравнения, зачеркивала, царапала новые. Она наблюдала за птицами и, вооруженная новыми знаниями, обращала внимание на то, чего не видела прежде, – на изгиб крыльев парящей птицы или резкое изменение угла их наклона по отношению к телу, когда птица садится на дерево. Взбудораженная этим открытием, она вошла во двор и прошла мимо стоявшего там экипажа, даже не заметив его.

Голос Рансома резко прервал ее мысли. Она подняла глаза, увидела, что он идет навстречу, и не смогла не поделиться удачей прошедшего дня:

– Мистер герцог! – закричала она. – Мистер герцог, у меня получилось! Вы не поверите, это же так просто! Угол изгиба крыла, вы понимаете? Я все-все записала и все измерила. Скорость ветра меняется вместе с углом, и соотношение этого угла с…

– Мерлин! – Его окрик прозвучал гораздо громче, чем этого требовало разделявшее их расстояние, и заставил ее осечься. Он схватил змея и отбросил хрупкую раму в сторону. Змей ударился о землю, его каркас треснул, лопнула шелковая ткань.

Рансом крепко сжал Мерлин за плечи, но она отвела свой взгляд:

– Вы сломали его…

– С тобой все в порядке? Ты не поранилась?

Мерлин оторвала взгляд от шелковых обрывков и посмотрела на него:

– Вы сломали его.

– Где ты была?! – кричал Рансом. – Ты запускала этого проклятого змея, а я с ума сходил, черт возьми. – Он потащил ее в сторону дома. – Я возвращаюсь и вижу, что в лаборатории теперь не просто беспорядок, она превратилась в настоящий бедлам. Твой драгоценный Таддеус получил по голове, а тебя и след простыл. Мои агенты обыскали уже половину графства. – Он продолжал тащить ее к дому. – Тебе же могли перерезать горло. Или сделать что-нибудь похуже… Гораздо хуже.

Мерлин, спотыкаясь, ковыляла рядом с ним и не могла думать ни о чем, кроме сломанного змея и его последних слов.

– Не понимаю, что может быть хуже, чем перерезанное горло?

Рансом еще сильнее сжал ее руку:

– Не понимаешь? Ну так я расскажу тебе, невинное дитя! Это изнасилование… – Он неожиданно замолчал, и даже в сумерках было заметно, как кровь прилила к его лицу. Герцог искоса взглянул на девушку: – Ну не важно. Приехал епископ.

– Епископ, – тихо повторила Мерлин. – Какой епископ?

– Какая разница какой? Регли.

– Но… он приехал к нам на ужин? Я думаю, вряд ли у нас хватит баранины…

– О Боже, нет, он не будет сидеть за вашим изысканным ужином, – отрезал герцог. – Он просто сделает дело и уедет.

Мерлин поджала губы, пытаясь понять, что происходит.

– Какое дело? – Вдруг она судорожно схватила ртом воздух и вцепилась ему в руку, переходя на бег. – Нет, только не Теодор! Нет, я не верю! Вы послали за священником для Теодора?!

Он остановился так резко, что Мерлин запуталась в юбках и упала бы, если б он не удержал ее за плечо.

– Теодор в том же состоянии, что и утром. Регли приехал, чтобы поженить нас.

– Поженить нас! – Она встряхнула головой. – Поженить нас с кем?

– Поженить нас друг с другом! – выкрикнул он.

Мерлин отшатнулась в сторону:

– П-поженить нас? Но…

– Уже поздно говорить «но». – Они вошли в дом и остановились в слабо освещенном коридоре. Только здесь Рансом наконец выпустил ее, и она выдохнула, потирая плечи и боясь даже взглянуть на него. Его ярость и раздражение были так неожиданны, что Мерлин никак не могла прийти в себя. Чем она могла так рассердить его?

И еще больше изумилась, когда он вдруг обхватил ладонями ее лицо, повернул к себе и срывающимся голосом, совсем не похожим на тот, каким только что ее отчитывал, сказал:

– Никогда больше так не делай, Мерлин. Никогда больше не пугай меня так.

– Вы сломали моего змея, – сказала она с дрожью в голосе.

Он поправил выбившуюся прядку ее темных волос. Она ждала, что он как-то ответит на обвинение, принесет какие-то извинения – но он, казалось, даже не слышал ее. Взгляд его скользнул ниже и задержался на ее губах, пальцы нежно, как перышком, гладили ее по щеке. Мерлин еле успела вдохнуть, перед тем как он мягко приник к ее губам.

Казалось, тепло наполнило ее изнутри, а колени вдруг настолько ослабли, что она уже не могла стоять на ногах, и он держал ее, легко прижимая к своему сильному телу. Она ощутила, как напряглись его бедра. На какое-то мгновение прошлая ночь молнией вспыхнула между ними, и Рансом отстранился.

– Скорее всего, я не буду очень сильно жалеть об этом, – печально прошептал он ей в висок. – Может быть, ты даже неплохо подходишь мне.

Мерлин с трудом разлепила потяжелевшие веки:

– Что?

– Давай. – Он мягко подтолкнул ее вперед. – Епископ ждет уже несколько часов.

Их появление в столовой оказалось довольно шумным: Рансом дернул за колокольчики, которыми уже давно никто не пользовался, те оборвались и со звоном рассыпались у его ног.

Высокий пожилой человек в белых чулках и черной рясе поднялся с кресла им навстречу, но Мерлин увидела только блестящую лысиной голову Таддеуса, замотанную окровавленной повязкой.

– Таддеус! Боже мой, что случилось? – Она освободилась от руки герцога и кинулась к слуге. – Какой ужас! На тебя упали старые подмостки в сарае? Прости меня, Таддеус. Я помню: я обещала их разобрать. И я собиралась разобрать, честное слово, но ты знаешь, сегодня днем мне пришла такая хорошая идея, что я побоялась ее упустить… понимаешь, если бы я кое-что не сделала сразу, то потом… понимаешь… я просто забыла.

– Да, вы забыли, – сказал Таддеус, когда она попыталась погладить его по плечу, и мягко отпихнул ее. – Забыли про них еще полгода назад. Но я не из-за этого сижу тут в этой короне! Какой-то чертов французишка, так сказал герцог, – он махнул рукой в сторону Рансома, – подкрался ко мне тихо, как ползучая змея. Мне очень жаль, мисс Мерлин, но он все разворотил в вашей комнате.

– Сейчас это не важно, – прервал его Рансом. – Епископ, разрешите представить вам мисс Мерлин Ламберн.

Мерлин взглянула на тощего священника. Он наблюдал за ней с грустью и мягким осуждением, как если бы она умерла и не была допущена в рай. Она с трудом сделала реверанс – впервые за долгое время.

Епископ склонил голову:

– Мне чрезвычайно приятно принести вам успокоение в трудный час, мисс Ламберн, провести священный ритуал и по воле Господа осенить благословением ваш союз.

Ничего не понимая, Мерлин бросила взгляд на герцога. Тот сжал губы от раздражения, но промолчал.

– Лучше поздно, чем никогда. – Таддеус ударил по столу и встал, лишь слегка пошатнувшись. – В этом я со священником согласен. Пойдемте скорее в комнату к Теодору и там заключим союз.

Рансом взял Мерлин под локоть и слегка подтолкнул к двери. Девушка не сдвинулась с места.

– Заключить союз! Таддеус, ты сошел с ума? Не говори, что ты поверил, будто я выхожу замуж!

– Конечно, выходите, мисс Мерлин. Почему же нет?

Она не знала, что ответить.

– Потому что я не могу. Я даже и не знаю никого, кто был бы замужем!

– Ладно, я думаю, герцог расскажет вам об этом все, что нужно. – Таддеус сдвинул брови. – Расскажет то, что не успел до сих пор.

Рансом сильнее сжал ее локоть.

– Помни о том, что разговаривать следует вежливо, – холодно заметил он, обращаясь к слуге. – А то может так случиться, что на нового хозяина ты работать уже не будешь.

– Уф-ф. Да бросьте вы петушиться, мистер Большой Пес. Это не по моей вине ей нужно теперь замуж. К тому же она ни слова не поняла из сказанного, ясно, как Божий день.

Епископ прокашлялся:

– Наверное, мне стоит поговорить с мисс Ламберн наедине. Мне кажется, что она действительно не понимает всей серьезности ситуации.

Пальцы Рансома до боли сдавили локоть Мерлин:

– Надеюсь, епископ, я выразился ясно. Мисс Ламберн не может быть подвергнута ни малейшему обвинению. Она – абсолютная невинность.

– Хорошо сказано, дорогой герцог. – Епископ смотрел на Рансома с укоризной. – Безусловно, вся ответственность ложится на вас. И все же, как друг семьи и вашего покойного деда, я надеюсь, что вы позволите мне высказаться. Мисс Ламберн требуется, чтобы кто-то помог ей и разъяснил, как себя вести в этой деликатной ситуации. И этим человеком не можете быть вы.

Мерлин ощутила, как пальцы герцога дрогнули, и в ожидании закусила губу. Она боялась, что он снова начнет кричать, – в том, как судорожно он сжимал ее руку, чувствовалась нарастающая ярость. Но он вдруг отпустил ее. Мерлин услышала его глубокий вздох, затем он тронул ее плечо, развернул лицом к себе и осторожно погладил по щеке.

– Хорошо, Чара. Я подожду снаружи. Вместе с Таддеусом.

«Зря пошел на все эти уступки, – с горечью подумал Рансом, лежа без сна и вглядываясь в нависавший над ним балдахин. – Она могла бы сейчас лежать рядом, в этой же постели, где они еще вчера занимались любовью, если бы Регли не устроил балаган».

Судя по всему, старый епископ слишком усердно взялся за исправление ситуации. В итоге Рансом остался в одиночестве, Мерлин удалилась в свою спальню, Таддеус стоял на страже у ее двери, а епископ спал в соседней комнате, чтобы сохранить хотя бы видимость приличий.

И что хуже всего, этот священник обращался с Рансомом как с обычным прихожанином и потребовал подтвердить, что тот действительно испытывает искреннюю привязанность к женщине, на которой решил жениться. Старый церковник явно теряет рассудок. Подтвердить, что он любит Мерлин! Черт возьми, и когда это, интересно, он успел бы ее полюбить, если только вчера впервые увидел девушку?!

Нет, он всего лишь хотел исполнить свой долг. Но, честно говоря, дело было не только в этом. Просто он уже устал от куртизанок и любовниц, от их ревности, пустых расходов, мелочных обид – всего, что приходилось терпеть ради удовлетворения физических потребностей. В последнее время это все больше раздражало его, и он стал больше времени проводить в правительственных учреждениях, а не в борделе. Без сомнения, именно поэтому на него так повлиял этот проклятый афродизиак.

Рансом по-прежнему настолько сильно желал Мерлин, как если бы чертово зелье все еще действовало. Ему очень трудно было себя контролировать. Если честно, ему это и не удавалось. Он лежал, разгоряченный и жаждущий, и слава Богу, что Таддеус и епископ, как старые девы, неусыпно охраняли покой Мерлин. Если бы не они, понял Рансом с унизительной ясностью, недолго бы он боролся со своими желаниями.

Рансом отбросил одеяло и встал. Начал ходить взад-вперед, но сильно ударился босой ногой о какой-то резной сундук, и желание двигаться пропало. Он был зол на Таддеуса, который оставил крошечный огарок свечи – его едва хватило, чтобы раздеться и лечь. Наверное, старик думал, что без света Рансом не захочет никуда выходить и будет вынужден остаться в комнате.

Свет луны пробился сквозь занавески. Рансом слегка сдвинул в сторону пахнувшую плесенью парчу и изучающе посмотрел в открытое окно. По земле стелился плотный туман, создавая иллюзию неровного пола всего в паре футов под окном. Он знал, что это лишь видимость – расстояние до брусчатки было гораздо больше, чем казалось, – но это ощущение близости успокоило его. Рансом жил, постоянно скрывая свой страх высоты. Он не мог избавиться от него, но стремился хотя бы внешне его не выдавать. Он сумел так организовать свою жизнь, чтобы уменьшить эту проблему до уровня мелкого неудобства. Он не вспоминал об этой слабости месяцами, и теперь старался не обращать внимания на появившиеся вновь неприятные ощущения.

Он стоял, подняв руки вверх и держась ими за наличники окна. Легкий бриз ласкал обнаженное тело. Увы, прохладный ночной воздух не смог остудить его пыл и страсть.

Мерлин – самое загадочное, самое очаровательное существо из всех, кого он встретил за свою жизнь. На нее не действовала ни одна из его годами отработанных тактик – ни уговоры, ни искушение, ни давление. Он не сомневался, что смог бы сломить ее, если бы всерьез захотел, только этот вариант был ему не по душе. Несмотря на то что он не мог позволить себе с ней лишних сантиментов, сильное давление в конкретной ситуации он применил бы только в случае, если речь зашла бы о жизни и смерти.

Рансом обернулся назад, посмотрел в сумрак комнаты. Возвращаться обратно в постель, где все это случилось, не хотелось. Он запрыгнул на подоконник и сел, прислонившись спиной к каменной стене. Занавеска вернулась на прежнее место, скрывая его в прохладном и тесном пространстве между стеклом и тканью.

Он запрокинул голову, размышляя над иронией судьбы. Самый завидный вдовец на территории королевства: богатый, титулованный, обладающий властью и привлекательной внешностью, – и получил категорический отказ из-за какого-то сломанного змея. Наверное, это смешно. Рансом попробовал рассмеяться, но получившийся звук походил скорее на стон. Епископ пугал Мерлин расплатой за грех и порицанием общества, Таддеус назвал ее дурой с куриными мозгами, сам он испробовал все средства убеждения: от нежных комплиментов и до страстного поцелуя, при воспоминании о котором у Рансома засосало под ложечкой.

И все впустую. Мерлин всех выслушала, а потом повернулась к нему и вновь спросила, зачем он сломал ее змея.

Да, он совершил, наверное, роковую ошибку, хотя до сих пор так и не понял, в чем она заключалась. Он извинился за испорченного змея, объясняя случившееся боязнью за Мерлин и своей неловкостью. Он обещал подарить ей сотню таких змеев, которые будут не хуже сломанного.

– Но это же был мой эксперимент, – серьезно ответила она.

– Змей – эксперимент? – Возможно, в его голосе послышалось недоумение.

– Да, – сказала она. – Теперь я знаю, как полететь.

Посмеиваясь про себя над Мерлин, он решил, что сейчас лучше промолчать. Пару секунд она смотрела на него долгим, пронзительным взглядом дымчато-серых глаз, который, казалось, проникал в самое сердце. А потом произнесла:

– Я не могу выйти за вас замуж.

Рансом стиснул зубы и закрыл лицо руками. Эта неудача огорчила его. Он никогда не любил проигрывать, а сейчас, мучимый еще и физической страстью, переживал поражение особенно болезненно. Таким оскорбленным, рассерженным и уязвимым он не чувствовал себя очень давно. Пожалуй, с тех пор, как его незаслуженно обвинили в списывании спряжения латинских глаголов с учебника младшего брата.

Рансом откинулся назад и прикрыл глаза. Боже, как он устал. Он попробовал расслабиться, выкинуть все из головы – и незаметно заснул. Ему приснились латинская грамматика и воздушные змеи, которые врезались в землю и больше не могли летать.

Когда он проснулся, в комнате было тихо, луна уже зашла, а туман рассеялся. Рансом снова задремал. На этот раз ему приснился кошмар: будто он летел на воздушном змее, который поднимался все выше и выше, на страшную высоту, с которой даже не было видно земли, и вдруг змей исчез, а он начал падать. Он хотел закричать, но даже не мог вдохнуть, чтобы набрать в легкие воздуха, и не было никакой надежды спастись…

Рансом пробудился, дрожа, в холодном поту. Щека упиралась в прохладные ромбы оконных стекол. Задержав дыхание, он облокотился о стекло и металлическую раму и слушал, как стучит сердце. Был и какой-то другой звук, который сначала казался эхом этого стука, неотъемлемой частью ночного страха. Рансом медленно выдохнул. С первым осознанным вдохом разум и тело его окончательно проснулись. Он замер. Кровь тяжело застучала в висках, но эти удары не заглушали тех, других звуков.

Это были шаги. В комнате находился кто-то еще. И неподвижный воздух вдруг наполнился запахом эфира.


Глава 4


Сначала Мерлин ощутила тошнотворно-сладковатый запах. Она спала, но подсознательно вдруг узнала его: когда-то, давным-давно, так пахло в лаборатории двоюродного деда. Застонав, она перевернулась и подняла голову, позвав:

– Дядя Дориан?

Ответом были лишь тишина и мрак. Сознание медленно прояснялось. Она с трудом поднялась, руки ее погрузились в пуховый матрас.

– Дядя…

Вдруг она вспомнила, что дядя Дориан давно умер. Неприятный запах по-прежнему обжигал нос, подкатывала тошнота. В кромешной тьме она нащупала рукой покрывало и откинула его.

Удар по голове был полной неожиданностью. Сильные руки прижали что-то к ее лицу. Она закричала, но увлажненная ткань заглушала звуки. Тогда она изо всех сил ударила неизвестного ногой. Человек вскрикнул от боли, но, казалось, где-то далеко… Мысли Мерлин спутались, она поплыла куда-то сквозь туман и там затерялась в пустоте, ощущая лишь запах эфира.

Придя в сознание, она некоторое время боялась открыть глаза. К горлу подкатывала тошнота, и мерное покачивание из стороны в сторону, как в колыбели, только усиливало ее. Мерлин лежала и старалась не шевелиться – слава Богу, какая-то опора не давала ей опрокинуться. Тошнота мало-помалу отступала, и способность мыслить постепенно возвращалась к ней. По ощущению движения, стуку лошадиных копыт и ритмичному поскрипыванию колес она поняла, что находится в экипаже. Со странным безразличием Мерлин пришла к выводу, что ее похитили. Сначала это показалось не таким уж важным. Она поборола последний приступ тошноты и ощутила кусок прохладной, приятно пахнущей ткани, заботливо положенной ей на лоб.

Она окончательно пришла в себя. Безразличие сменилось острым чувством страха – случилось то, о чем предупреждал ее герцог. Враги родины куда-то насильно увозили ее, чтобы использовать в своих интересах, или чтобы пытать ее, или перерезать ей горло, или… или… Что там, говорил Рансом, было хуже всего? Она не могла точно вспомнить, но наверняка это что-то ужасное. Она сдержала готовый было вырваться плач и стала осторожно осматриваться, чуть приоткрыв веки.

Был день, но неяркое солнце едва освещало экипаж, изящно отделанный изнутри красным атласом. Она лежала на одном из сидений, на удивление удобно. Сиденье напротив занимал еще кто-то. Это был связанный мужчина, с кляпом во рту и без сознания. Его голова, покрытая синяками и ссадинами, беспомощно моталась из стороны в сторону, а раны заставляли Мерлин благодарить Бога за то, что ей не была предоставлена возможность всерьез сразиться с противником.

Связанный человек был ей незнаком. Она надеялась, что Таддеус, герцог и епископ Регли благополучно избежали опасности. От мысли, что они могли пострадать, она задрожала. Мерлин с теплотой и благодарностью вспоминала о том, как они заботились о ней – особенно Рансом. Он кричал на нее, но только потому, что беспокоился за нее, а она была слишком глупа, слишком занята своими делами и не придавала значения его словам.

Если бы она его послушалась! Он, наверное, совсем потерял голову, когда узнал, что ее и в самом деле похитили. При мысли о том, в какую ярость он может впасть, у нее появилась надежда: может быть, Рансом спасет ее. Если это случится, она простит все его крики и даже поломку змея.

Мерлин стала мысленно подбирать подходящие случаю фразы благодарности и раскаяния. Например: «Мистер герцог, не могу найти слова, чтобы выразить свою признательность за спасение моей жизни. Я знаю, что мой эксперимент вы погубили не нарочно» или: «Я не обижаюсь, что вы смеялись над моей летательной машиной, мистер герцог, и очень ценю то, что вы рисковали жизнью ради моего спасения». А в ответ на его смиренные извинения по поводу змея можно было бы сказать: «Ничего страшного, Рансом. Право же, это неважно. Может быть, я смогу сделать новый. Я даже почти уверена, что смогу. Ах, Рансом…»

Мерлин всхлипнула, вдруг осознав, что, возможно, больше никогда не увидит ни Рансома, ни Таддеуса с Теодором, ни летательную машину.

– Ах, Рансом, – прошептала она, – как жаль, что я вас не слушала.

– В самом деле? Черт возьми, я рад это слышать.

Мерлин вскочила и от очередного толчка экипажа едва не свалилась с сиденья. Она с трудом уселась прямо, подхватив упавший со лба компресс, пахнущий лавандой.

– Рансом! – ахнула она. – Откуда… я так боялась, что вы… но что вы тут делаете? Ох, нет… они захватили и вас тоже! – Она была готова заплакать.

Он усмехнулся в ответ и спокойно откинулся на спинку сиденья:

– Нет, разумеется, меня не захватили. Парень, который там лежит, неважно владеет кулачным боем. Я уложил его одним хорошим ударом правой.

Казалось, он доволен собой. Мерлин обхватила голову руками, пытаясь разгадать, что же произошло.

– Так, значит, вы меня уже спасли, – заключила она.

– Ну, можно и так сказать.

– Ого, – удивилась она. – Далеко же они успели меня увезти, если нам приходится возвращаться домой в экипаже.

Его самодовольная улыбка сменилась усмешкой.

– Ты едешь не домой. Пока еще нет.

– Не домой? – Она поджала губы. – Ладно. Наверное, я могу подождать пару дней, если это необходимо. Надеюсь, за это время я не забуду, как был сделан тот змей.

– Я боюсь, что одного-двух дней будет недостаточно, моя милая. Я везу тебя в Фолкон-Хилл, и визит растянется на неопределенный срок.

Она резко выпрямилась:

– Это невозможно. Я не поеду туда.

– Тогда считай, что тебя просто похитили.

– Не буду я так считать! Вы же меня спасли.

Он улыбнулся:

– Вообще-то как раз я тебя и похитил. Разве ты не узнала меня ночью, когда элегантным пинком чуть не лишила мужского достоинства?

Мерлин хмуро оглядела Рансома, затем человека, лежащего без сознания на другом сиденье; у нее разболелась голова, и она угрюмо сказала:

– По-моему, я чего-то не понимаю.

– Бедная Чара. – Он положил руку ей на плечо и притянул к себе. – Тебе и не нужно понимать. Просто позволь мне о тебе позаботиться.

Несколько секунд она сопротивлялась, затем неожиданно уступила его объятиям.

Волнуясь, она сказала:

– Наверное, вы все еще хотите на мне жениться.

Он погладил ее по затылку, и от этого нежного прикосновения у нее будто что-то растаяло в груди.

– Я думаю, так будет правильно. Мир суров, Чара, и я не хочу, чтобы ты расплачивалась за мое легкомыслие.

– Но мне же понравилось то, что произошло, – тихо сказала она. – Я думаю, епископ Регли ошибается, считая это грехом.

Рансом молчал. Он нежно водил пальцем по ее запястью. Затем он глубоко вздохнул и решительно сказал:

– Все зависит от места и времени, но иногда это действительно грех. То, что я сделал, – непростительно. И я буду помнить об этом до конца жизни.

Мерлин закусила губу:

– И из-за этого вы будете несчастны?

– Это позор, – грустно сказал он. – Это ужасный стыд, что я так поступил с тобой.

– Но вы же не сделали мне ничего плохого.

– В глазах окружающих меня людей, Чара, я просто сломал тебе жизнь. Я знаю, ты не понимаешь этого. Надеюсь, что никогда и не поймешь. И просто позволишь мне жениться на тебе – только так я смогу исправить ситуацию.

– Но моя летательная машина… – засомневалась Мерлин. – Она же вам не нравится.

– Я никогда этого не говорил.

– Вы называли ее «проклятая летательная машина» и еще «чертова летательная машина». Вы сказали, что я скорее всего сверну себе шею, – она сглотнула. – Вот что вы говорили о ней. Я все помню.

– Ну ты действительно свернула бы себе шею, – сказал он, пытаясь ее образумить. – Не могу же я безучастно за этим наблюдать. Так же как не могу допустить, чтобы твоя жизнь была сломана из-за моего необдуманного поступка. Я буду стараться охранять тебя от ударов, Чара. Клянусь.

– Но как вы не понимаете, – разочарованно сказала она, – я же работаю над летательной машиной. И она будет именно летать, а не падать.

Она ощутила, как он втянул воздух.

– Мерлин, – мягко сказал он, – люди не летают. Летают птицы. Если человек прыгает с обрыва, привязав себе пару крыльев, он падает. И разбивается насмерть. – С легким трепетом он сильнее сжал ее в объятьях. – Вряд ли это принесет нам с тобой много радости.

– Нет, вы опять ничего не поняли, – в отчаянии сказала она. – Разве вам не хотелось бы летать? Взлететь так высоко, как только можно, увидеть с высоты все вокруг, передвигаться со скоростью ветра?.. – Она отодвинулась от него. – А я уже могу это сделать. Я знаю как. Это сложнее, чем просто привязать себе пару крыльев. Гораздо сложнее. Но это заработает… когда-нибудь. Я уверена.

Странное выражение промелькнуло у него на лице – и испуг, и удивление, и нежность, и гордость.

– Значит, пока каждый останется при своем мнении.

Мерлин опустила глаза, разочарованная тем, что он не поддержал ее, не поверил в ее мечту:

– Похоже, что так.

Она ощутила на себе его взгляд, изучающий и тревожный. Через какое-то время он сказал:

– И ты не хочешь замуж, как я понял.

Она не ответила.

– Мерлин, летательная машина – это не ты сама. Не позволяй ей разрушить то, что действительно важно.

– Но она и есть то, что важно! – взорвалась Мерлин. – Она и есть я. То есть… – Она замолчала, подыскивая слова. – Во мне больше ничего и нет, только это. Это и есть я сама. Я изобрету летательную машину, которая будет работать. Так всегда говорил дядя Дориан.

С сердитым видом Рансом отвернулся к окну и потер переносицу. Мерлин наблюдала за ним сквозь пряди распущенных волос, смотрела, как неяркий луч солнца подчеркнул его сильные скулы и четкую, властную линию подбородка. Хотя он и хмурился, лицо его сохраняло все то же теплое выражение, так ему несвойственное. Рансом не был похож ни на кого из тех, с кем она встречалась раньше. Очень сдержанный внешне, безупречный в одежде и манерах, он был наполнен энергией, излучал силу, способную смести с пути любое препятствие. Мерлин вдруг осознала, что он действительно ее похитил, что увозил из дома против ее воли и что после того первого инстинктивного удара ногой она ровным счетом ничего не сделала, чтобы освободиться. Да и тот удар, мрачно подумала она, оказался безрезультатным.

Рансом задумчиво перебирал ее пальцы, рассматривая каждый в отдельности.

– Я думаю, – сказал он наконец, – будет лучше, если ты на время оставишь работу над летательной машиной.

Мерлин сжалась и отняла свою руку:

– Это невозможно, мистер герцог. – Рансом ухмыльнулся, и она быстро поправилась. – Мистер… м-м… то есть Рансом.

Он приподнял ее подбородок.

– Это здорово, что ты называешь меня по имени, – сказал он. – Я не слишком часто его слышу.

– Его легко запомнить. – Она постаралась ускользнуть от его прикосновения. Было трудно сохранять трезвость мысли, когда он смотрел на нее своим особенным взглядом. – Что бы вы ни говорили, я не перестану работать над летательной машиной, даже ради говорящей коробки.

– Хорошо, – легко согласился он. – Тогда вообще не работай. Представь, что визит в Фолкон-Хилл – это каникулы.

Она закусила губу и упрямо нахмурилась.

– Мерлин, – голос его звучал предельно мягко, – мне больно слышать, когда ты говоришь, будто в тебе нет ничего, кроме выдумки двоюродного деда. Это неправда.

– Нет, это правда. Что я еще изобрела, кроме этого? Ну да, однажды я сделала чайник, который кипятил воду с помощью электричества. И есть еще говорящая коробка, но кому может понадобиться такая ерунда?

– Я думаю, найдется какой-нибудь парень с заячьими мозгами, которого твоя говорящая коробка как раз и заинтересует. Но я имел в виду не изобретения. В жизни есть много других вещей, кроме механики и химии.

– Я люблю механику, а вот химию, если честно, не очень.

– …Например, я говорю о детях. Тебе никогда не хотелось завести семью?

Мерлин застыла в удивлении. Она представила себе дом, в котором выросла. Дом был наполнен покоем и тишиной при жизни дяди Дориана, и стал еще спокойнее и тише, когда тот умер. Она ощутила пустоту в груди, и губы ее непроизвольно дрогнули.

– Нет! – с вызовом сказала она. – Дядя Дориан говорил, что от детей одно беспокойство. Они очень шумные и вечно требуют что-нибудь, когда ты пытаешься сосредоточиться.

Он изучающе взглянул на нее.

– Понятно.

– Нет, – сказала она уже более твердо, – я абсолютно не хочу иметь детей.

– А ты их вообще когда-нибудь видела?

– Допустим, не видела, но дядя Дориан мне все о них рассказал. Он предпочитал, чтобы дома были не дети, а ежики.

Рансом посмотрел на связанного незнакомца и удостоверился, что тот все еще не пришел в сознание. Он придвинулся к Мерлин и взял ее за руку.

– Чара, – произнес он так нежно, как только сумел, – а ты понимаешь, что из-за того, что между нами произошло, у тебя может появиться ребенок?

Глаза ее расширились.

– Но я же его не хочу.

Он с удивлением понял, что эта фраза уязвила его гораздо сильнее, чем он мог предположить. Он сдержал сердитый ответ, готовый было сорваться с губ.

– К сожалению, – осторожно сказал он, стараясь подавить охватившее его чувство, – это уже не зависит от наших с тобой желаний. Если я… если ты будешь носить моего ребенка, то… – Он замолчал. Он вдруг вспомнил часовню и склеп в Фолкон-Хилле – два маленьких мраморных памятника, а над ними один большой.

Горло его перехватило от знакомых уже эмоций: чувства вины, пережитого крушения надежд и горести о том, чего не случилось. Он был женат, но не по любви. Он никогда и не рассчитывал жениться по любви. И все-таки молодая веселая девушка, которую выбрал ему дед и с которой он прожил десять месяцев, оставила после себя такую пустоту в его душе, которая за двенадцать лет так и не исчезла. Он даже не успел ее как следует узнать. Как не успел узнать и своих дочерей-двойняшек, которые лишь на три часа пережили мать. Мысль, что Мерлин Ламберн не желала иметь от него детей, вдруг наполнила его неожиданной болью и заставила вновь пережить состояние одиночества и отчаяния.

Он отвел взгляд в сторону и подождал, пока боль не утихнет и снова не возобладает здравый смысл. Они проезжали мимо пастбища. Овчарка бегала вокруг стада овец, следя за тем, чтобы они не разбредались, и направляла их к проходу в живой изгороди. Рансом наблюдал за этой маленькой сценой, пока она не скрылась из виду, а затем дипломатично произнес:

– Думаю, не стоит беспокоиться о проблеме, пока она не возникла.

Мерлин не разделяла его благодушие. Она хмурилась и смотрела на него, надув губы. Он подозревал, что она и не догадывается о том, насколько соблазнительно выглядит – одетая в измятый халат поверх ночной сорочки, в которой она спала.

Это он здорово придумал. К Рансому вернулось хорошее настроение. Как хотел бы он увезти ее на необитаемый остров и ближайшее десятилетие заниматься лишь тем, что доставляло им обоим наслаждение.

Удивительно острое физическое влечение все еще не оставляло его. Он думал, что влияние афродизиака должно было уже закончиться, однако желание не проходило. После тех похорон двенадцать лет назад необходимость жениться у него отпала. Не надо было заключать никаких важных для семьи союзов, не было недостатка и в прямых наследниках по мужской линии – был младший брат Шелби, а у него – сын. Не существовало ни одной причины, которая могла бы заставить Рансома задуматься о новой женитьбе и изменить свою активную и размеренную жизнь. Так было до вчерашнего дня. Теперь же «низменные» инстинкты захватили его, и он с удивлением обнаружил, что не очень-то об этом и сожалеет.

– А где мой ежик? – вдруг спросила Мерлин. Она нагнулась вперед и вытянула шею, чтобы заглянуть под сиденье. Густые волосы упали и свесились через плечо, а она, слегка задыхаясь от натуги, заглядывала в самые дальние уголки экипажа.

Рансом прикусил губу, сдерживая желание коснуться ее нежной шеи.

– Он остался дома в качестве заложника, – сказал он. – Это был трудный выбор, но я мог спасти только одного из вас.

Она выпрямилась, покрасневшая и такая удрученная, что ему стало стыдно.

– Мерлин, Мерлин… – Он погладил ее по щеке. – Какое, должно быть, я чудовище, если ты на меня так смотришь! Твой ежик в полнейшей безопасности, так же как Таддеус и Теодор. Их тоже перевезут в Фолкон-Хилл, и очень скоро.


Наконец они остановились. Мерлин вышла из экипажа. Рансом взял ее под руку, с другой стороны девушку подхватил какой-то странный человек в парике и кителе с оборками. Она стояла, изумленно разглядывая открывшееся взору сооружение.

– Где мы? – Голос ее был почти не слышен в необъятном внутреннем дворе. Мерлин стояла у основания внушительной каменной лестницы. Она вела к высоким колоннам, которые поддерживали огромный портик, а портик нависал над дверью поистине гигантских размеров.

– Это Фолкон-Хилл, – сказал Рансом.

– Но я думала… Я думала, мы едем к вам домой.

– Это и есть мой дом.

– Ой… – Мерлин широко раскрыла глаза. – Ничего себе…

Рансом засмеялся:

– Я слышал и более сильные высказывания по этому поводу. – Он обратился к человеку в парике: – Мне пришлось привезти с собой преступника. Забери его из экипажа и запри в одной из пустых комнат без окон.

Слуга хранил бесстрастное выражение, и Рансом добавил:

– Уверяю, с этим негодяем можно не церемониться. Если ты дорожишь этим местом, обеспечь ему постоянную охрану. Я разберусь с ним позже.

Раздался металлический лязг, затем огромная входная дверь бесшумно открылась. Другой слуга, с кружевными манжетами, отвесил поклон и отступил, пропуская худую, стройную даму. Женщина проскользнула в дверной проем и остановилась у верхней ступеньки лестницы.

– Деймерелл, – сказала она, – что это все значит?

Ее голос, тихий и высокий, терялся в массивных колоннах громоздкого здания, два крыла которого простирались в стороны, образуя внутренний двор. Лакей в парике спустился по лестнице, и Мерлин увидела, что ни он сам, ни женщина вовсе не были такими маленькими, какими казались на фоне огромного здания. Слуга был такого же роста, как Рансом, а дама лишь ненамного ниже.

– Это значит… – в замешательстве повторил за ней Рансом. – Честно говоря, Блайз, мне в голову сейчас не приходит ничего вразумительного. Ты не хочешь познакомиться с нашей гостьей?

– Деймерелл, – произнесла дама, не спуская глаз с Мерлин, в то время как Рансом повел ее по лестнице вверх. – Ты пьян?

– Ты спрашиваешь только потому, что я слишком часто привожу домой симпатичных девушек в ночных сорочках? Блайз, не сомневайся, это дело государственной важности! Позволь представить тебе мисс Мерлин Ламберн.

Блайз приподняла светлые брови. Мерлин попыталась сделать реверанс, второй за последние двадцать лет, но не очень удачно.

– Я думала, что человек, которого ты собирался привезти с собой, должен быть мужчиной, – сказала Блайз.

– Как видишь, это не мужчина. Мерлин, познакомься с моей сестрой. Леди Блайз. Она следит, чтобы никто из нас не сбился с прямой и узкой дороги в рай. Боюсь, это непростая задача.

– Здравствуйте, – застенчиво сказала Мерлин. – Извините, что я не одета, но Рансом вытащил меня прямо из постели.

Блайз широко раскрыла глаза, брови ее взлетели еще выше:

– Это какая-то шутка, я полагаю. И шутка в дурном тоне, надо сказать. Деймерелл, герцогиня Мей ожидает тебя в Годолфинском салоне. Мисс… Ламберн может пойти со мной.

– Очень мило с твоей стороны, Блайз, но я хотел бы представить маме мисс Ламберн немедленно.

Леди Блайз на секунду поджала губы, и ее нежная бледная кожа покрылась яркими красными пятнами.

– Рансом, но это же оскорбительно, – тихо сказала она. – Помни, что в доме находятся слуги.

– Именно поэтому, – ответил Рансом, – я и хочу, чтобы все осознали, что мисс Ламберн – почетная гостья в Фолкон-Хилле.

Блайз осмотрела Мерлин с ног до головы. Рот ее скривился, а ноздри задрожали, как если бы она почувствовала неприятный запах.

– Позволь ей хотя бы привести себя в порядок, прежде чем представишь герцогине Мей.

– Тактика, дорогая сестра. Я знаю, что делаю. Пойдем со мной, Чара. Штандарт герцога подняли на воротах, как только мы въехали. Так что мама уже ждет нас.

Мерлин была рада отделаться от испепеляющего взгляда леди Блайз и вслед за Рансомом поспешила войти в дом. Оказавшись в помещении, она остановилась и подняла голову, чтобы рассмотреть трехъярусные своды. Там, на потолочных фресках, ангелы сражались с красноглазыми демонами за обладание золотым венцом, который протягивал им человек в римской тоге.

– Художник Антонио Веррио, – сказал Рансом. – По-моему, хорошая иллюстрация занятий моих знаменитых прародителей.

– О! – Мерлин пыталась понять, были ли его прародители итальянскими ораторами. Но она не успела об этом спросить – он повел ее вверх по лестнице, потом через большую арку, потом по длинному коридору с каменным сводом. Эхо его шагов смешалось с шарканьем ее ночных туфель. Девушка бросала взгляды на мраморные бюсты, стоявшие вдоль стен коридора. Опять прародители, догадалась она, и все задрапированы в тоги.

Лакей выступил вперед и поклонился, открывая высокую дверь. Прохладный холл был освещен солнечными лучами, и Рансом подтолкнул ее вперед, в этот островок света.

– Маман, – произнес Рансом и подошел к даме, поднявшейся со стула к ним навстречу. Он склонился, чтобы поприветствовать ее. На фоне бьющего в высокие окна солнца были видны только черные силуэты их фигур. Мерлин медлила около двери, не торопясь встретить еще один леденящий прием.

– Добрый вечер, Деймерелл. – Дама говорила приятным голосом, очень похожим на голос Рансома. – Ты привез гостью?

Силуэт герцогини протянул руку навстречу Мерлин. Стесняясь поношенного халата и спутанных волос, Мерлин, сжав кулаки, топталась на месте, мечтая о том, чтобы спрятаться за огромной дверью.

Вдовствующая герцогиня шагнула вперед и вышла из солнечного света. Мерлин продолжала стоять, пытаясь изобразить улыбку, пока мама Рансома снизу доверху оглядывала ее.

Девушка заметила, что выражение лица герцогини изменилось – совершенно неожиданно на нем появилась доброжелательная улыбка.

– Я поняла! – воскликнула она и взяла Мерлин за руки. – Это же дочь Кларесты. Моя дорогая! Ох, моя дорогая! Вы так на нее похожи, когда улыбаетесь.

Мерлин вдруг оказалась в благоухающих объятиях, затем герцогиня взяла девушку за руку и решительно подвела к Рансому:

– Где же ты нашел ее, Деймерелл?

Он улыбнулся:

– Ты уже угадала, кто она. Должен ли я лишить тебя удовольствия и рассказать об остальном?

– Разумеется, нет! Это был риторический вопрос. Сначала я попробую подумать и понять, почему она прибыла к нам в халате и домашних туфлях, а уже потом – для чего ты ее к нам привез. Дорогая, вы выглядите, как самый настоящий беспризорник. Идите сюда, хотите присесть?

Она подвела Мерлин к позолоченному креслу с обивкой из тонкого кружева. Мерлин уселась посредине, опасаясь, что может нечаянно испачкать кремовый подлокотник, если вдруг на руках ее осталась въевшаяся лабораторная грязь. Теперь, когда глаза не резал солнечный свет, она смогла разглядеть помещение целиком. Комната превосходила по размеру гостиную ее дома. Внимание притягивали картина с арабским скакуном в натуральную величину и выцветшие гобелены со сценами охоты и сражений. Хрустальная люстра отбрасывала на дорогой ковер яркие красные, синие и желтые блики.

Вдруг герцогиня вздрогнула. Это отвлекло Мерлин от изучения окружавшей ее роскоши.

– Деймерелл… надеюсь, бедное дитя не страдает тем же, что и ее мать?

– Вовсе нет, – весело ответил Рансом. – Я уверен, она начнет вполне вразумительно разговаривать, когда перестанет ловить языком мух.

Мерлин опустила глаза, она все еще не могла привыкнуть к новой обстановке. На несколько секунд повисла пауза.

– По-моему, для ловли мух лучше всего использовать лягушек, – предположила она, поскольку оба, очевидно, ожидали от нее какого-то ответа.

У Рансома появилась особая складочка около рта. Вдовствующая герцогиня перевела взгляд с Мерлин на сына, затем обратно на нее.

– Как вас зовут, дорогая моя? – спросила она.

– Мерлин Ламберн, мадам. Меня назвали в честь Джона Джозефа Мерлина.

– Гениальный механик, – подсказал Рансом, заметив непонимающий взгляд матери. – По-моему, у нас в доме были сделанные им часы.

– Они у вас есть, это правда? – Мерлин заинтересованно подскочила. – А можно мне на них посмотреть?

– Конечно же, можно. Только не прямо сейчас, – поспешил добавить Рансом, так как Мерлин уже вскочила на ноги. – У тебя каникулы и ты отдыхаешь от работы, не забыла?

Протесты Мерлин прервал радостный возглас герцогини:

– Вот оно, я догадалась! Вы помолвлены и собираетесь пожениться.

Мерлин изумленно обернулась. Рансом склонил перед матерью голову, но выглядел не таким довольным, как раньше, когда она высказала правильную догадку.

– Очень близко к истине, – спокойно сказал он. – Я в самом деле просил Мерлин об этом.

Герцогиня нахмурилась. Она смотрела то на Рансома, то на Мерлин. Сын ее хотел что-то сказать, но она жестом остановила его:

– Не надо, не рассказывай мне. Лучше я посмотрю по картам.

Она поднялась, взяла Мерлин под локоть и обняла ее:

– Добро пожаловать, дорогая. Располагайтесь, как дома. Уверена, ваш багаж прибудет вслед за вами. Деймерелл никогда не забывает о таких вещах, – она задорно улыбнулась. – Не забывает даже тогда, когда ловит французских шпионов и спасает девушек, похищая их прямо из постели рано утром.

Мерлин внезапно обнаружила, что она и Рансом уже стоят у двери.

– Как твоя мама обо всем узнала? – спросила она. – И откуда она знает, как звали мою маму?

Рансом пожал плечами:

– Она говорит, что это женская интуиция, но, скорее, это ее хобби. Мама любит доказывать, что, пока невежественные мужчины возятся с собственными представлениями о логике, она может угадать все, что хочет, по малейшим внешним признакам. – Он остановился у винтовой лестницы, где горничная поджидала Мерлин, чтобы показать ее комнату наверху. – И иногда у нее чертовски здорово это выходит.


Глава 5


Рансом находил удовольствие в том, что в доме сохранился неподвластный времени распорядок, когда хозяину полагалось одеваться с помощью камердинера. Но он никогда не стал бы распространяться об этом. Так же, как и не открыл бы никому настоящей причины, почему из всего огромного родового гнезда он выбрал для себя апартаменты на первом этаже, предназначенные для официальных церемоний. Все домочадцы давно переехали в удобные, роскошно отделанные спальни наверху; Рансом же по-прежнему жил в этих по-военному казенных комнатах. Не потому, что ему нравилась их помпезная, унылая роскошь. И не потому, что с восьми лет он разделял с дедом его герцогские покои. И даже не потому, что сейчас герцогом был он сам.

Нет, он пользовался этим помещением лишь потому, что оно располагалось на первом этаже. Никому и никогда он не смог бы признаться в том, что просто боится высоты. Это была его единственная, непреодолимая слабость, тайная причина всех его странных и порой эксцентричных поступков, вызывавших обидные сплетни. До сих пор о ней никто не знал и не должен был узнать. Герцог Деймерелл не мог позволить себе иметь слабости.

Через час после того, как Мерлин увели наверх, Рансом полулежа разглядывал золоченую лепнину на потолке и отдыхал, ощущая ровные движения бритвы на своих щеках – его брил камердинер. Только в такие моменты он и мог по-настоящему расслабиться.

В доме был заведен строгий порядок. Перед конной прогулкой, к завтраку, обеду и ужину – обязательное переодевание: высокие сапоги, брюки, сюртук, шелковое белье. Все повторялось изо дня в день, и эта регулярность создавала ощущение стабильности. В городе или в поместье какие бы дела ни занимали его – процедура одевания оставалась неизменной.

Рансом прикрыл глаза. Мисс Ламберн нарушила распорядок его жизни. Поэтому сейчас было особенно приятно расслабиться. Человеку иногда необходимо отдохнуть, ни о чем не думая, хотя бы на время забыть обо всех делах и отложить решение важных вопросов…

– Ничего себе, старший братец! Страна идет к полному разорению, а ты тут спишь себе!

Рансом задрал подбородок, чтобы камердинер мог выбрить шею. Послышались шаги, и совсем рядом раздался знакомый смех.

– Французы уже высадились! Король назначил Фокса премьер-министром! Просыпайся же, Деймерелл! Меня избрали в парламент от города Корк в Ирландии.

Рансом приоткрыл один глаз.

– И слава Богу, – пробормотал он. – Мы сейчас как раз там и находимся.

– Добропорядочный заброшенный городишко. – Его брат Шелби плюхнулся в кресло. – Да там никого и нет, только я и стадо джерсийских коров.

Рансом выпрямился, посмотрел на себя в зеркало и обнаружил под ухом пропущенный камердинером остаток пены.

– Полагаю, теперь ты будешь ко всем приставать с каким-нибудь молочным бизнесом.

– Джерсийские коровы такого унылого серого цвета. – Шелби казался задетым. – Боже, я представляю в парламенте унылую серую местность!

Он рассмеялся над собственной шуткой, и огромная комната заполнилась его смехом.

Рансом погладил выбритый подбородок, встал и кивнул камердинеру. Тот поспешно унес полотенца и таз.

– И сколько же ты задолжал на этот раз?

– Не больше, чем обычно. – Шелби беспокойно зашагал по комнате взад-вперед. – Где же ты был, чертов парень? Блайз все время рассказывает о тебе разные страсти.

Рансом натянул рубашку и начал застегиваться.

– Ха! – воскликнул Шелби. – Знаю я эту твою улыбочку. Ну и кто на этот раз, брат? Она симпатичная?

– Да, очень.

– Не замужем?

– Пока нет.

– Богата?

Рансом сел и стал натягивать сапоги.

– А к чему ты ведешь этот допрос?

– Да вот веду кое к чему. Ты же знаешь, как замечательно я использую красивых незамужних наследниц.

– Да уж, прекрасно осведомлен. Только к мисс Ламберн это не имеет абсолютно никакого отношения.

– Слишком хороша для меня, да? – Шелби облокотился на подоконник, и вечернее солнце золотом окрасило его волосы. – Да уж, не сомневаюсь. Я, видно, слишком мелкая сошка.

– Ты, видно, слишком большой транжира, – ответил Рансом, принимая от камердинера галстук. – Ты смел и остроумен и к тому же дьявольски красив. Я от всей души желаю, чтобы ты забросил игорный стол и стал наконец человеком.

Шелби вздохнул. Его задорная усмешка превратилась в унылую улыбку.

– Мелкая сошка, я же сказал.

Рансом замер, не успев до конца повязать галстук, и взглянул ему в лицо:

– Шелби…

– Ой, только не надо! – воскликнул тот и засунул руки в карманы. – Когда-нибудь я поддамся искушению, возьму те деньги, что ты готов подарить, и надаю тебе кучу обещаний, которые даже и не подумаю выполнить.

Рансом нахмурился. Не было и дня, чтобы он не задавал себе вопрос: что за дьявол вселился в Шелби, почему весь свой природный ум и талант он применял только в азартных играх, почему не использовал те практически безграничные возможности, которые были даны ему от рождения? Он мог выбрать карьеру военного или, к примеру, дипломата. Он мог стать блистательным оратором в палате общин или суде. В конце концов, он мог бы взять на себя управление Фолкон-Хиллом – эту обязанность Рансом отдал бы ему с удовольствием – и сделать хозяйство максимально эффективным. Однако вместо этого он просто проиграл четыре поместья из пяти, составлявших богатое родовое наследство. Кое-какой доход у него сохранился лишь благодаря дедушке, который из-за дурных предчувствий оформил пятое, самое дорогое поместье, в виде неотчуждаемого траста, и назначил Рансома попечителем. Рансом выделял Шелби скромное содержание и делал все возможное, чтобы сохранить остаток состояния для его троих детей.

Но Рансому было обидно, что не сбылось столько хорошего, что загублена целая жизнь, и это приводило его в отчаяние.

– Перестань думать, где бы меня похоронить, – сказал Шелби. – От меня что, так сильно воняет?

Лицо Рансома выражало разочарование и любовь.

– Да, воняет изрядно, – ответил он, продолжая завязывать галстук.

Шелби сжал губы:

– Почему все вокруг должны маршировать в ногу с тобой, старший брат? Скажи спасибо, что я позволяю тебе воспитывать бедного Вудроу, чтобы сделать его таким, как ты.

– Лучше бы ты воспитывал его сам.

– Ну-ну. – Шелби запрокинул голову и нарочито расслабленно потянулся. – Все еще ждешь чего-то от паршивой овцы? Рансом, когда ты поймешь, что лучше сдаться?

Рансом решительно посмотрел на брата.

– Никогда, Шелби, – сказал он, – никогда.

Тень пробежала по лицу Шелби, и дерзкое выражение смягчилось. Он грустно разглядывал лакированный носок сапога.

– Черт подери, Рансом. Я же сказал, перестань.

Рансом продолжал смотреть на него в упор. Иногда казалось, что он близок к разгадке. Шелби тридцать четыре, у него сын Вудроу и две дочери. У него все еще было будущее. И Рансом всегда был готов помочь ему начать новую жизнь.

Добрые полминуты Шелби хмуро разглядывал пол, затем лениво усмехнулся. Он поднял глаза и встретил вопросительный взгляд Рансома:

– Не лезьте в мои дела, милорд. Сегодня вечером отвези меня назад в Лондон, за карточный стол.

– Хорошо. – Рансом опять повернулся к зеркалу. – Считай, что тема закрыта.

Шелби отвернулся к окну. В молчании Рансом продолжал одеваться. Напоследок камердинер поправил на нем сюртук цвета полуночной синевы. Вдруг Шелби воскликнул:

– Черт возьми, что там такое?

Брат стоял у окна и выглядывал наружу. Рансом подошел к нему и тоже посмотрел в сад. Гости и слуги собрались вместе среди кустов лаванды и роз. Он слышал их нервный смех и предостерегающие крики, видел, что пальцы указывают вверх, куда-то на крышу, как раз над его головой. Не обращая внимания на камердинера, который собирался отдать ему карманные часы, Рансом кинулся к двери. Стремительной походкой он вышел из комнаты, и Шелби поспешил вслед за ним.


Добраться до флюгера оказалось не так трудно. Мерлин отправили в отведенную для нее комнату – Рансом сказал, пока не привезут одежду, – однако ей довольно быстро надоело рассматривать элегантную мебель. Девушка вылезла на строительные леса за окном, затем перебралась через резную балюстраду. На несколько секунд она задержалась: пыталась определить, кого изображают скульптуры, величественно смотревшие во двор. Тоже прародители, решила она. Похоже, у Рансома их было немало.

Десять футов, отделявшие балюстраду от чердака, Мерлин преодолела без труда – она вскарабкалась по огромному, вытесанному из камня побегу чертополоха, увенчанному золоченой короной. Однако крутой скат крыши над фронтоном потребовал сноровки. Она все-таки уцепилась за ногу атланта, подпиравшего золотой глобус, и по скользкой свинцовой поверхности подтянулась наверх.

Флюгер в виде дракона, который привлек ее внимание, был совсем рядом. Медленно и осторожно Мерлин стала подбираться к нему по скату крыши. Ей очень хотелось исследовать механизм, который не только указывал направление ветра, но и измерял температуру, а также выводил показания на компас-термометр, висевший внизу, на стене большого холла. Она поискала рукой карман, чтобы достать плоскогубцы, но потом вспомнила, что ее любимый передник остался дома.

Мерлин посмотрела вниз, только теперь осознав, что все еще не одета.

– Ох, какая досада, – вздохнула она. А затем, поскольку весь путь, как оказалось, был проделан зря, и еще потому, что так сказал бы на ее месте Рансом, добавила: – Проклятие!

Это слово как будто заставило его появиться – Мерлин услышала, как Рансом что-то кричит ей, но слов было не разобрать. Она обернулась. Далеко внизу, на садовых дорожках, столпились люди – какие они маленькие! К ним подбежали еще двое и тоже посмотрели вверх. Мерлин узнала Рансома и улыбнулась. Она схватилась за флюгер, подтянулась и помахала ему рукой.

Крошечный Рансом замер, затем поднял руку. Мерлин замахала в ответ еще энергичнее, но он закрыл ладонями лицо и больше не шевелился. Другой, пришедший с ним вместе, отчаянно жестикулировал и как будто кричал на него. Мерлин опустила руку. Она не поняла, почему второй человек сорвал с себя сюртук и бегом направился к дому. Перед тем как он исчез, забежав под балюстраду, волосы его блеснули золотом.

Она стояла, а человечки внизу разглядывали ее. Вдруг Мерлин смутилась. Похоже, все они считали, что она делает что-то не так. Подходили новые люди, им что-то оживленно объясняли и пальцем показывали на нее. Все продолжали смотреть, то сбиваясь в кучки, то вновь расходясь. Лишь Рансом не двигался, а как будто окаменел, все так же прикрывая рукой глаза.

Мерлин присела на гребень крыши и свесила обе ноги. Ей совершенно не хотелось спускаться теперь, когда все смотрят на нее. Лучше уж просто сидеть, ощущать дуновение ветра и радоваться, как здорово здесь, наверху. Может, им всем в конце концов надоест и про нее забудут? Вид сверху был замечательный: плоские крыши флигелей украшены парапетом и башенками, вдали, за изящным садом, открывались поля и какая-то деревенька, еще дальше за ними – высокие холмы Сассекса. Где-то на горизонте между холмами блеснуло серебром. Это Ла-Манш, подумала Мерлин. Будь у нее летательная машина, она оказалась бы там всего за минуту и парила бы высоко над волнами.

– Мисс, – кто-то позвал ее, – мисс…

Испуганная неожиданно близко раздавшимся голосом, Мерлин вскочила на ноги.

– Не прыгайте! – раздался крик, и Мерлин заметила светлую шевелюру. Чья-то голова выглядывала из-за золоченой короны, венчавшей гигантское каменное растение.

Она вопросительно взглянула на незнакомца:

– Прыгать? Да я и не собиралась, зачем?

Мерлин услышала, как тяжело он дышит.

– Слава Богу. Сейчас, одну минуту, я отдышусь. Я спущу вас вниз… через минуту.

– Простите, – сказала она. – Но я не хочу вниз прямо сейчас.

Он широко раскрыл глаза, они были яркого голубого цвета. Очень красивый мужчина с лицом, похожим на одну из тех статуй, что она видела.

– Вы не хотите вниз прямо сейчас? – непонимающе повторил он.

– Да, пока не хочу. Надеюсь, у вас ничего не стряслось?

– Стряслось? Нет-нет, ничего такого. Хороший вид, правда?

Мерлин улыбнулась:

– Да, замечательный. Я бы осталась тут навсегда.

Шелби наконец отдышался и посмотрел вниз на выжидающую толпу. Ветер трепал его сияющие волосы и раздувал батистовую рубашку. Опираясь на каменный чертополох, он ухмыльнулся, глядя на Мерлин:

– Наверное, я поступил бы точно так же.

– Если возьметесь за его ногу, – она показала на атланта, – то сможете подняться ко мне. Отсюда виден даже пролив.

– Да, должен быть виден. – Он последовал ее совету и подтянулся выше.

– Как вас зовут? – спросил он, усевшись рядом.

– Мерлин. В честь гениального механика, вы наверняка знаете о нем.

– Знаю? – Он снова ухмыльнулся. – Неужели я произвожу впечатление страшно умного парня? Готов поставить изрядную сумму, что вы и есть та симпатичная незамужняя девушка, которую мой брат привез сегодня в гости.

– Ой, так вы брат мистера герцога? Вы с ним не очень-то похожи. Только смеетесь надо мной одинаково, – добавила она, когда он улыбнулся.

– Меня зовут Шелби, – представился он. – Посмотрите-ка вниз. Бедный Деймерелл, сейчас-то ему не до смеха.

Мерлин закусила губу:

– Как вы думаете, он на меня сердится?

– Ну не то чтобы очень, – беспечно сказал Шелби. – Хотя я посоветовал бы вам не спускаться к нему по крайней мере неделю.

– Наверное, я сделала что-то недозволенное, – в отчаянии предположила она.

– Просто что-то необычное, дорогая Мерлин.

– Я хотела осмотреть флюгер.

– Да, понимаю. Это одна из главных достопримечательностей дома. Но прежде чем штурмовать вершину, вам, возможно, следовало бы обратиться за помощью. Ну да ладно, – быстро добавил он, увидев, что губы ее задрожали и ей пришлось плотно сжать их. – Все это не так уж страшно. Не плачьте, милая…

– Ах, – она горестно всхлипнула. – Я хочу домой!

– Ну, значит, поедете. – Шелби обнял ее за плечи и притянул к себе. – Мы же не будем держать вас тут насильно, как узницу.

– Неправда, будете, – пробормотала она, рукавом вытирая глаза. – Рансом и так меня похитил.

Он чуть ослабил дружеское объятие:

– Правда? Не думал, что он такой злодей.

– Значит, злодей. Он похитил меня и сломал моего воздушного змея. А теперь я должна еще забросить и летательную машину и заняться этой никому не нужной говорящей коробкой. И потом, посмотрите вниз, – она указала на стоящих там людей. – Все они надо мной смеются. Я ненавижу его! Хочу домой.

Шелби нахмурился:

– Говорящая коробка – это что такое?

– Ну, это такая простая штука. Я ее сделала, чтобы можно было не выходить из лаборатории и разговаривать с Таддеусом, когда он в саду. – Мерлин шмыгнула носом. – Теперь я жалею, что ее придумала. Рансом хочет использовать ее на войне.

– Это что-то вроде телеграфа?

Она слизнула с губы одинокую слезинку и выпрямила спину:

– Нет. Я читала об этом, семафорные башни с сигнальным крылом, изобретение месье Шаппа? Хорошая вещь, но Таддеус не стал бы заучивать сигналы. Поэтому я сделала говорящую коробку и просто разговариваю с ним.

– Просто разговариваете? Не нужно кричать или еще что-нибудь такое?

– Нет. Электричество передает голос через эфир, понимаете? Иногда, правда, коробка сильно гудит, особенно если Таддеус движется во время разговора. Хотя потом я поняла, сколько витков проволоки должно быть в катушке, и стало гораздо лучше.

– Хм-м… – только и произнес Шелби.

– Рансом говорит, что французы об этом узнали, и поэтому он похитил меня.

– Да, кажется, я начинаю понимать. Тогда, может быть, он и прав, Мерлин. Здесь вам безопаснее. – Мерлин обиженно взглянула на него. Он улыбнулся в ответ: – А почему вам здесь так не нравится? Посмотрите вокруг, какая красота. Роскошные сады, вкусная еда, много места для верховой езды…

– Я не умею ездить верхом.

– Тогда для прогулок. Взгляните-ка на все эти поля.

– Ну, – с сомнением произнесла она, – Рансом действительно говорил, что здесь много места для испытания летательной машины.

– Ну, вот видите! И насколько я знаю брата, если вам не будет хватать открытых просторов, то он срубит для вас еще пару лесов. Где же ваша летательная машина? Вы привезли ее с собой?

– Нет. Рансом сказал, что привезет ее позже. Но она ему не нравится, так что я боюсь, что не дождусь ее.

Шелби покачал головой:

– Не беспокойтесь. Если Деймерелл что-то обещал, то он свернет горы, но обещание выполнит.

Мерлин взглянула вниз, на собравшуюся толпу. Рансом стоял чуть в стороне от остальных – казалось, он с интересом изучает землю под ногами. Руками он сжимал виски, как будто ничего не хотел видеть, – как лошадь, глаза которой прикрыты шорами. Мерлин теребила пальцем нижнюю губу и снова шмыгнула носом.

– Мерлин, – мягко сказал Шелби, – не уезжайте домой. Я хотел бы стать вашим другом.

Она вздохнула:

– Наверное, я могла бы остаться. Ненадолго. То есть если мою летательную машину действительно привезут.

– Привезут. – Он сжал ее руку. – Теперь спускайтесь вместе со мной, и я постараюсь защитить вас от людоеда, который ждет внизу.

– Он будет кричать на меня.

– Несомненно. Но будьте смелее, дорогая. На меня он кричит всю жизнь, однако со мной же ничего не случилось. – Он пожал плечами и усмехнулся: – По крайней мере физически я цел и здоров.

Мерлин подобрала полы ночной сорочки и, оттолкнувшись, скользнула вниз по крыше. Шелби вскрикнул от ужаса, но девушка ухватилась за ногу атланта, аккуратно перебралась через нее и встала на каменный чертополох. Обернувшись, она увидела, что Шелби стоит в нерешительности. Минуту он колебался, затем беспечно помахал толпе и повторил ее путь. Приземляясь, он оступился, но не упал, а успел схватиться одной рукой за корону. Снизу донеслись радостные крики.

– Ого! – воскликнул он. – Я, кажется, слышал, что некоторые дамы беспокоились за меня?

Мерлин спустилась по чертополоху и пошла к балюстраде.

– Да, – подтвердила она, – две женщины прикрыли рукой глаза.

– Ха! – Он спрыгнул с каменного растения и красиво приземлился, вызвав внизу новые восклицания. – Благодарю вас, дорогая. Это небольшое приключение чрезвычайно повысит мою популярность в определенных кругах. Пожалуй, с этого дня я начну спасать девушек денно и нощно.

Прежде чем вскарабкаться на балюстраду, Мерлин обернулась, чтобы посмотреть, не отстает ли Шелби. Он жестом позвал ее назад. Она отпустила каменные перила и вернулась к нему под каменный чертополох.

– Мерлин, – сказал он мягко, но настойчиво. Он взял ее руку и, подержав, повернул ладонью вверх. – Вы умеете держать слово?

– Да, – ответила она. – Конечно, умею.

– Тогда пообещайте мне одну вещь. Дайте слово, что больше никому никогда не расскажете о говорящей коробке.

– Ну… Таддеус давно уже знает о ней. И Рансом.

– Таддеус – это ваш садовник?

Мерлин улыбнулась:

– Таддеус делает все, что я не хочу делать сама.

– Приятно, когда рядом есть такой человек. Но больше вы никому не расскажете?

– Наверное, это потому, что французы хотят меня похитить?

Он сжал ей руку:

– Обещаете?

Поколебавшись, она кивнула.

– Отлично. – Он поднял ее руку и поцеловал в середину ладошки, затем провел ее рукой по своей. – Слово джентльмена. То есть леди. И еще, Мерлин, – он посмотрел ей прямо в глаза, – поверьте мне, если вы нарушите слово, то я об этом узнаю. И если вы думаете, что все происходящее с вами в последнее время – это неприятности, то…

Мерлин закусила губу, обескураженная тем, что его дружеское участие сменилось вдруг неожиданной суровостью. Сейчас он выглядел так же устрашающе, как до этого Рансом.

– Хорошо. Я обещаю.

Он улыбнулся, и лицо его изменилось, как будто солнце выглянуло из-за туч в ветреный день. Он погладил ее по голове и тихонько подтолкнул к балюстраде.

Спускаться вниз по лесам оказалось проще, чем она думала. Через несколько минут Мерлин уже стояла на земле в окружении незнакомых людей – слуг в аккуратной униформе, элегантно одетых мужчин и женщин. Все они рассматривали ее. Многие посмеивались и перешептывались, и Мерлин обрадовалась, когда Шелби взял ее под руку и провел мимо них. Однако стоило ей увидеть, куда именно они шли, как радость ее испарилась. В нескольких ярдах в стороне, не двигаясь, стоял Рансом. Он напоминал одну из статуй – застывший и белый, как мрамор. Мерлин остановилась и потянула назад, но Шелби ее не выпускал.

– По счетам нужно платить сразу, дорогая, – прошептал он. – Поверьте, я знаю, что происходит, если это отложить.

Она посмотрела Рансому в глаза – в них не было и намека на понимание. Он не сказал ни слова, а только схватил ее за плечи и вырвал из рук Шелби.

– Рансом, – предупреждающе сказал Шелби, но брат как будто не слышал его.

Рансом заговорил так тихо, что Мерлин едва его слышала. Голос его был похож на звук, с которым стальной клинок вытаскивают из ножен.

– Пойдем со мной, – только и произнес он. Его пальцы так сильно впились в ее плечи, что те онемели. Вдруг он неожиданно отпустил ее и стал удаляться.

Онемев от ужаса, Мерлин смотрела ему вслед, затем, как марионетка, пошла за ним. Ей даже представить было страшно, что произойдет, если она ослушается. Толпа осталась позади.

Они вошли в дом, прошли по сводчатой галерее, затем по спиральной лестнице. Рансом ни разу не обернулся и не посмотрел, идет ли она за ним.

Он кивнул лакею, и огромная двойная дверь закрылась, оставив их наедине в роскошной комнате. Все вокруг сияло и блестело. Везде – насыщенный синий цвет и золото. Кровать с пологом походила на огромное чудище из сказки. Но Мерлин, волнуясь, не отрывала взора от Рансома. Он повернулся, протянул к ней руки, и страх сковал ее по рукам и ногам.

Мерлин и сама не вполне понимала, чего она так боится. Какого-то насилия, наказания, ярости? Его напряженное лицо предвещало именно это. В ожидании крика и боли она вся сжалась. Но было тихо – она слышала лишь его теплое дыхание. Он нежно взял обе ее ладони и поднес к своему лицу. Долго стоял так, слегка покачиваясь, с закрытыми глазами, прижимая к губам ее пальцы. Она посмотрела на него. От уголков закрытых глаз разбегались суровые морщинки, кожа на скулах бледная и чуть шершавая на вид. Он молча стоял, судорожно сжимая ее руки.

Если бы он подтвердил ожидания Мерлин, если бы кричал на нее и бранился – тогда она просто вырвалась бы, ушла из комнаты, а позже, при случае, сбежала. Но видеть его таким опустошенным, в этой пугающей тишине было выше ее сил.

– Простите, – дрожащим голосом сказала она, – Рансом, я не хотела…

Мерлин растерялась. Она просила прощения, хотя сама не понимала за что. Очевидно, на крышу залезать не следовало. Скорее всего, этот поступок показался всем странным и совершенно недопустимым и сделал ее всеобщим посмешищем. Смеясь над ней, они в какой-то мере смеялись и над Рансомом – ведь это он привез ее в дом. Следовательно, не пробыв в этом доме и часа, она уже успела опозорить его. А Рансом не из тех, кто легко переносит такое.

– Я хочу домой, – жалобно сказала она. – Пожалуйста, отпустите меня.

Он глубоко вздохнул, мгновение смотрел на нее и снова опустил глаза. Затем он чуть-чуть разжал руки. Мерлин попыталась размять затекшие пальцы, но он их не выпустил, а переплел со своими. Руки его дрожали.

– Мерлин, я не могу отправить тебя домой. – Голос его звучал хрипло, как чужой. – Слишком опасно.

– Но… – Она хотела поспорить, однако не сумела найти ни одного подходящего аргумента. Тогда она посмотрела Рансому в глаза и только сказала: – Пожалуйста.

– Не могу. – Он нервно погладил ее руки и криво улыбнулся. Это было так странно, как если бы камень вдруг раскрошился, как хлеб. – Мерлин, не надо. Не проси больше об этом.

Это звучало не как приказание, а как мольба. Сраженная, Мерлин опустила голову. Она могла выстоять против его надменной самоуверенности. Но когда он просил таким тоном, она обо всем забывала. Единственное, чего ей хотелось, – очутиться в его объятиях и наслаждаться близостью его тела. Она прижалась к нему и почувствовала, как он напрягся. Он отпустил ее руки и не знал, куда деть свои.

– Мерлин, – прошептал он. – Ах, Мерлин. Имей же сострадание. Ты думаешь, я железный?

Она утвердительно кивнула головой.

– Нет, – печально сказал он. – Ты лучше всех знаешь, что не железный.

Прижавшись щекой, она ощутила, как сильно у него билось сердце.

– Значит, я уже успела забыть, из чего вы сделаны, – сказала она. – Так что мне придется изучать вас снова.

Он выдохнул с глухим присвистом.

– Проклятие, – сказал он уже иначе, как будто с печальным смирением. Он сильнее обхватил ее, притянул к себе и прижался щекой к ее макушке.

Сначала она ощущала лишь тепло его рук. Он гладил ее спину, дразняще выписывая кружочки вдоль позвоночника. Она подняла голову, и Рансом прижался к ней щекой, пахнувшей мылом и мятой. Объятия его стали крепче. Нежное, щекочущее дыхание на ее шее превратилось в поцелуй. Мерлин со вздохом выгнула шею, как кошка под ласкающей ее рукой. Она приоткрыла рот и затаила дыхание.

– Ты такая бесстыдная девчонка, – прошептал он. – Что же мне с тобой делать?

Она с удивлением закусила губу и слегка отодвинулась:

– Ах, Боже мой. Неужели ты забыл?

– Ну конечно, нет! – Рансом снова гладил ее спину, прижимая к себе. – Ничего я не забыл, Чара. Помню, и даже слишком хорошо.

Она улыбнулась:

– Вообще-то я тоже помню.

Он страстно поцеловал ее:

– Ты даже святого свела бы с ума. А я не святой.

– Нет, не святой, – согласилась Мерлин. – Ты политик.

Он перестал щекотать языком ее губы и взглянул ей в глаза. От улыбки в уголках его глаз появились морщинки.

– По крайней мере, ты осознаешь, в какую недостойную компанию попала.

– Вот уж точно, недостойная компания! – Ледяной голос прозвучал в комнате. Мерлин вздрогнула и обернулась. В проеме бесшумно открывшейся двери стояла его сестра Блайз – она была потрясена, губы ее дрожали. Блайз вошла в комнату и с громким стуком закрыла за собой дверь. Мерлин успела заметить в соседнем помещении каких-то без дела стоящих людей.

– Блайз… – начал было Рансом, но сестра прервала его.

– Я собиралась предложить свое присутствие, чтобы избежать сплетен, так как после инцидента в саду ты полностью забыл о приличиях. Но, Рансом, я никак не ожидала… – Голос ее сорвался. – Ну как ты мог? Плохо уже то, что ты привел ее в спальню, но это мне еще удалось объяснить. Ты был вне себя, и все это видели. Но теперь…

Мерлин попыталась вывернуться из объятий Рансома, но он лишь сильнее обхватил ее.

– Прости меня, – спокойно сказал он. – Разумеется, ты права. Я не должен был допустить, чтобы тебе пришлось давать за меня неловкие объяснения.

– Неловкие! Рансом, ты хоть понимаешь, что из-за своего легкомыслия можешь потерять место в тайном совете? – Блайз пересекла комнату, потирая тонкие руки. – Король достаточно ясно выразился, что не одобряет твоих дел с мистером Фоксом…

– Дружбы с мистером Фоксом, – поправил ее Рансом. – Старой, давнишней дружбы.

– Не важно. Было бы слишком безрассудно для тебя опозориться так же, как он. Все знают, он недавно женился на своей… – она замялась, – содержанке. Она была его любовницей много лет. А теперь и ты попадаешь в историю вроде этой… Боже мой, Рансом, только подумай, как это отразится на твоей карьере! Все, над чем мы работали, пойдет прахом.

– Я не считаю, что моя карьера – это наш совместный проект, Блайз, как бы тебе того ни хотелось, – он выпустил Мерлин из объятий, но тут же взял ее за руку и крепко держал, несмотря на ее попытку вырваться. – И я не думаю, что из-за этого, как ты выражаешься, инцидента должен разразиться скандал.

Блайз встряхнула белокурой головкой, прищурилась и неодобрительно посмотрела на Мерлин:

– Сейчас у нас в доме семнадцать гостей, и пятнадцать из них видели, как ты утащил мисс… Ламберн в свою спальню. И я не считала, сколько людей стояло у меня за спиной, когда я открыла дверь.

– Ты не постучала.

– Я не предполагала, что в этом может быть необходимость, – ядовито заметила она. – И именно это я хотела продемонстрировать всем присутствующим.

– Ну хорошо, Блайз. Теперь ты можешь вернуться к этим «присутствующим» и сообщить им, что влюбленному мужчине можно иной раз повести себя эксцентрично. – Он крепко сжал руку Мерлин. – Мы с мисс Ламберн помолвлены и собираемся пожениться.


Глава 6


– И вовсе мы не помолвлены! – воскликнула Мерлин. – Я же сказала, я не выйду за тебя.

– Помолвлены?! – изумилась Блайз, как будто не слыша Мерлин. – Рансом, но ты не станешь… не можешь… не с этой… женщиной?

Мерлин замахала руками, как будто пытаясь отогнать эту мысль:

– Разумеется, нет! Я буду работать над летательной машиной.

Однако Блайз даже не смотрела на нее:

– Но как же… мы ведь даже не знаем ее! Это безумие. Я бы одобрила, если б ты выбрал леди Эдит Мессинджилл, или хотя бы ту дочку Дженнингса, с которой Спенсеры упорно пытались тебя свести. Но это…

– Я не «это», с вашего позволения, – перебила ее Мерлин. – И я хочу как можно скорее вернуться домой.

Блайз посмотрела на нее и произнесла:

– Да пожалуйста, мисс Ламберн. Отправляйтесь хоть прямо сейчас.

Рансом наблюдал молча, приподняв одну бровь. Мерлин попыталась высвободить руку, но он еще крепче сжал ее.

– Я хочу домой, – настойчиво повторила Мерлин. – Мне тут не нравится.

– Можете быть уверены, вас тут никто не держит…

– Блайз, – Рансом прервал сестру, и в его голосе прозвучала угроза, – придержи язык, пока не успела сказать еще какую-нибудь глупость.

Блайз повернулась к нему. Губы ее сжались в тонкую линию.

– Глупость? По-твоему, это глупость, что я хочу помочь брату?

– Конечно, глупость, если у тебя такие мысли и реакция на происходящее. Бог знает, каким местом ты думаешь, но, по-моему, явно не головой.

Мерлин задумалась, потрясенная словами, что человек может думать не только головой, но и еще какими-то другими местами. Она покраснела, а язык просто жаждал произнести слова, родившиеся явно не в результате логических рассуждений. Поразмыслив, она решила, что думает сейчас, наверное, селезенкой. Захваченная этой идеей, она посмотрела на Рансома. Очевидно, сейчас он думал как раз головой, но вот пару минут назад… Мерлин склонила голову набок. Ей нравилось, что все вставало на свои места. Действия Рансома прекрасно ложились в схему. Она подумала, что если удастся разгадать, когда какой частью тела он думает, ей будет гораздо легче понимать и его аргументы, и причины его гнева.

Блайз стояла молча, будто получив сокрушительный удар. Она ссутулилась и сцепила пальцы, потом тихо сказала:

– Ну извини меня.

Рансом наконец перестал стискивать руку Мерлин.

– Блайз, – мягко сказал он, – я тоже поступил глупо. Даже очень глупо. Но если хочешь помочь мне выбраться из этой переделки, то придется воспользоваться головой.

«Ого! – подумала Мерлин. – Как ловко!» Она увидела, что неожиданная мягкость Рансома повлияла на Блайз. Та все еще думала не головой, а, скорее, солнечным сплетением, догадалась Мерлин, той маленькой точкой вверху живота, где живут чувства гордости и надежды. Блайз теперь смотрела на Рансома, как собака на хозяина – наказанная и жаждущая исправить ошибку.

– Ты права, – продолжал он, – приведя сюда Мерлин, я и вправду навредил и себе, и ей. Теперь я рискую собственной репутацией и, без сомнения, погубил репутацию Мерлин. Итак… – Рансом на секунду замолчал. Он вовсе не казался расстроенным. Напротив, к его голосу вернулись прежние интонации, определенный ритм и решительность. – Итак, что мы имеем? – задал он риторический вопрос, и Мерлин узнала этот тон. Точно так же говорил дядя Дориан, когда хотел, чтобы она следила за ходом его непростых рассуждений. – Придется смириться с тем, что ошибка уже сделана. Мы не можем делать вид, что об этом никто не знает. Мы не можем надеяться, что все свидетели воспримут это по-доброму, или просто забудут, или воздержатся от пересказа этой истории дальше. Может быть, кто-то именно так и сделает, но уж точно не все. Из семнадцати наших гостей наверняка не меньше дюжины любят сплетничать, и любой из них может иметь знакомства, которые доведут информацию до самого короля или мистера Питта.

– Да, – уныло сказала сестра, – лорд Перримор и мистер Литтлджон послезавтра ужинают в Сент-Джеймсе.

Рансом сохранил невозмутимый вид, хотя слова его выражали беспокойство:

– Боже мой, хуже некуда. Перримор охотится за моей шкурой, с тех пор как я стал поддерживать мистера Фокса в деле о рабовладении.

– Ох, Рансом, – запричитала Блайз, – не понимаю, как ты мог все это допустить.

– Мы сейчас говорим не об этом. Не трать силы на то, чего уже не изменишь. Думай о будущем, Блайз. Что делать дальше?

Блайз сжала губы.

– Если мы не можем этого изменить, – произнесла она, как будто повторяя заученную формулу, – то должны вывернуть все наизнанку. – Рансом молчал и не ответил на ее взгляд, просящий поддержки. – Это значит, – продолжила Блайз после секундного колебания, – что мы должны вызвать у людей одобрение вместо осуждения. – Рансом выжидал. – Да… конечно, превратим скандал в историю любви.

Рансом взял руку Мерлин и склонился над ней в поклоне.

– Но не нужно объявлять об этом прямо сейчас, – сказала Блайз. – Это было бы слишком похоже на вынужденную меру.

Рансом кивнул, признавая справедливость ее слов.

– Я все организую, – твердо сказала Блайз. – Для начала, думаю, хватит и пары намеков в нужные уши. А возможно, больше и вообще ничего не потребуется.

– Может, и не потребуется. А потом, какое-то время спустя, невеста может просто без шума уйти от меня.

Блайз улыбнулась:

– Да-да. Я позабочусь и об этом.

– Я уверен, ты найдешь правильные слова.

Блайз направилась к двери. Мерлин издала тихое восклицание – горло ее перехватило от злости. Рансом и Блайз повернулись к ней.

– Я ни с кем не помолвлена, – ровно и четко произнесла Мерлин. Блайз застыла в воинственной позе.

– Мисс Ламберн, на карту поставлена политическая карьера моего брата. Я уверена, он отблагодарит вас за сотрудничество.

– Конечно, отблагодарит, – кротко подтвердил Рансом. Мерлин глубоко вздохнула.

– Моя селезенка… – предупредила она. – Она очень старается сейчас не думать.

– Правда? – спросила Блайз. – И часто она вас беспокоит?

Мерлин не ответила и посмотрела на Рансома:

– Это нечестно.

Ей показалось, будто он хочет что-то сказать. Но выражение его лица вдруг неуловимо изменилось, на нем появилась дежурная улыбка.

– Любовь и война, моя дорогая. К сожалению, сейчас у нас нет возможности быть честными.

Мерлин стиснула губы. Несложный урок дипломатии, который он преподал сестре, не прошел даром и для нее. Блайз собиралась распустить слух об их помолвке. Очевидно, остановить ее уже невозможно, ведь она считает, что действует в интересах брата. Но Мерлин ни на секунду не поверила, что когда-нибудь он позволит ей уйти. У нее даже закралось подозрение, что всю эту историю он нарочно затеял лишь для того, чтобы все повернуть по-своему. Может быть, он всего лишь действительно продолжал все это время думать одной головой…

– Пойдемте, мисс Ламберн, – командным тоном сказала Блайз и потащила ее к двери. – Вас нужно привести в порядок. Я хочу как можно скорее загладить этот инцидент и представить вас гостям.

Мерлин послушно побрела за ней. Она больше не думала о Блайз, сосредоточившись на новом подозрении относительно Рансома. Она начала предполагать, что чувства, которые он проявлял внешне, совсем не обязательно были теми, что он ощущал на самом деле. Выходя за дверь, она обернулась. Он улыбался спокойной, обнадеживающей улыбкой. И впервые в жизни Мерлин не поверила тому, что видела собственными глазами. Эта улыбка была ложью. Неправдой. Мерлин прикусила губу. Она не стала улыбаться в ответ, и Блайз увела ее.


Рансом закрыл за ними дверь и отошел к высокому окну. Он вытянул вперед руки и стал их рассматривать. Несмотря на нервозность, пронизывавшую его изнутри, руки почти не дрожали.

Мысленным взором он то и дело возвращался к увиденному – силуэт Мерлин на фоне неба, высоко на крыше. И каждый раз, когда он представлял это, мысли путались и становилось трудно дышать. Казалось, рассудок его помутился – он даже не мог четко вспомнить, как она спускалась вниз и как они потом очутились в спальне. Гораздо приятнее было вспоминать, как она оказалась в его объятиях. Он благодарил Бога за то, что Блайз помешала им в тот момент, иначе он снова оказался бы в постели с Мерлин – сейчас, когда в доме семнадцать гостей и еще ожидается приезд мистера Питта.

Он вздрогнул. Воспоминания выводили его из себя, кровь в его жилах то застывала, то начинала закипать. Вот нежная Мерлин в его объятиях, а вот она где-то там, на чудовищной высоте. Хорошо, что после всего случившегося хоть как-то удалось обернуть ситуацию в свою пользу. Он сделал еще один шаг по пути к тому, на что твердо решился – сохранить честное имя Мерлин. И она это поняла. Но с каким выражением она на него смотрела! Прекрасные серые глаза глядели на него с печальным укором. Как будто бы то, что он затеял, – преступление, а не долг чести и не прекрасная перспектива, перед которой не устояла бы ни одна другая женщина в королевстве.

О Господи, он был готов броситься на колени и просить у нее прощения – за то, что он строил планы, просчитывал комбинации, хотя для него это было так же естественно, как дышать. Ведь именно этому он учился всю жизнь.

Но ни разу до сегодняшнего дня не встречал он человека, который видел бы его насквозь. А Мерлин только взглянула на него дымчато-серыми глазами, как юная лань на волка, сделавшего ее сиротой.

– Вот проклятие, – пробормотал Рансом, широким шагом направляясь к двери. – Можно подумать, я предложил ей что-то недостойное.


– Ваша светлость, – вкрадчиво произнес голос в кабинете Рансома на следующий день. – Простите меня, ваша светлость.

Рансом глубоко вздохнул. Задумавшись, он лишь после пять раз произнесенного «ваша светлость» осознал, что к нему обращаются. Он оторвался от документа, который держал в руках:

– Да, Коллетт?

Секретарь положил на кожаную поверхность стола какой-то конверт:

– Для немедленного ознакомления, ваша светлость.

Рансом поморщился, выпрямил спину и потянулся к конверту, узнав печать отправившей его конторы.

– Да, конечно. Вы правильно сделали, что принесли его, Коллетт.

Кивком Рансом позволил ему удалиться, и Коллетт вздохнул с облегчением, потому что допущенное им нарушение правил встретило одобрение.

В Фолкон-Хилле каждая живая душа знала: ежедневно в течение пяти часов его светлость герцог занимался служебными делами – читал и писал документы, взвешивал аргументы и контраргументы – и в это время его нельзя беспокоить под страхом неизвестных, но несомненно чудовищных последствий. Сегодня же, после того как три дня подряд он то спасал мисс Ламберн от французских шпионов, то наблюдал, как она скачет по крыше на головокружительной высоте, уединение было ему особенно необходимо.

Если бы Рансом был честен с собой, к чему обычно и стремился, ему пришлось бы признать, что сосредоточенность на работе в этот вечер была существенно ниже, чем обычно. Размышления о политике то и дело уступали место воспоминаниям, какой длины у мисс Ламберн ресницы или почему так получилось, что один локон не попал в пучок волос, собранный на макушке, и дразнящее притаился на шелковой коже за левым ушком.

Рансом сломал печать и развернул сложенный пергамент. Как он и ожидал, послание выглядело невинно. «Мой дорогой герцог, – говорилось в нем. – Я умоляю вас остаться и продолжать работать за городом, поскольку во время каникул здесь не найдется для вас достойного занятия. Хотя я очень ценю ваше предложение, но все же вы не можете избавить меня от трудностей моей новой работы. Напротив, я был бы рад узнать, что вы сидите в вашем до нелепости громадном доме и пытаетесь придумать, как передать сообщение из одного крыла в другое менее чем за неделю. Всегда к вашим услугам, Кастлери».

В самом низу страницы той же рукою, но другими чернилами было приписано: «P. S. Среди нас сейчас гуляет очень хорошая шутка. Герцогу Йоркскому представили на приеме ирландского офицера – майора по имени О’Салливан О’Тул О’Шонесси. Герцог закатил глаза и воскликнул: “О’Боже!”»

Рансом потер подбородок. То, что в этой шифрованной записке новый военный министр одобряет работу над говорящей коробкой мисс Ламберн, было ясно. Но вот какой смысл имела приведенная шутка, Рансом пока не смог понять. Его королевское высочество герцог Йоркский не блистал острым умом, и вряд ли выросший в Ирландии Кастлери испытывал такое неподдельное удовольствие, описывая тот случай.

Он снова сложил письмо и похлопал им по ладони. Затем поджег его над каминной решеткой. Рансом держал и поворачивал бумагу, пока она как следует не занялась огнем, и только тогда отпустил, но не возвратился к столу, пока не удостоверился, что послание полностью сгорело. Он уселся в любимое кресло. Вокруг стояла тишина, лишь умиротворяюще тикали каминные часы. Наконец-то он сумел сформулировать абзац, который вот уже полчаса ему не давался, и собирался записать его на бумаге, как в комнате снова послышался шепот: «Ваша светлость».

Рансом отбросил перо:

– Что?

Коллетт побледнел:

– Простите меня, ваша светлость. Но леди Жаклин… Ваша светлость, я пытался… но вы должны знать… что… – Он заламывал руки. – Она очень настойчиво просит о встрече с вами, ваша светлость.

Рансом стиснул пальцами переносицу. Он постарался вспомнить только что придуманную фразу, но слова будто выскользнули из головы. Он раздраженно вздохнул.

– Пусть войдет, – резко и холодно произнес он, не смягчая тон.

– Да, ваша светлость.

Коллетт растворился, а через секунду в комнату влетела высокая красивая женщина с сияющими, как алмазы, глазами.

– Мне нужны мои дети, – возвестила леди Жаклин своим великолепным голосом, в котором все еще слышались французские гласные ее детства. Она остановилась у письменного стола и приняла театральную позу, в которой любая другая женщина смотрелась бы нелепо. Но только не Жаклин. Она величественно смотрела на него, как Диана-охотница.

– По-моему, твои дочери в это время должны быть в детской, – приподнялся Рансом, отдав долг вежливости. – Вудроу, возможно, находится там же, сегодня после обеда у него нет уроков.

– Ты знаешь, что я имею в виду. Я хочу, чтобы они были со мной.

– Конечно. Ты можешь провести с ними столько времени, сколько захочешь.

Она вскинула голову. В каштановых волосах блеснул аметист, так подходящий по цвету к ее глазам.

– Ваша светлость, ты холоден, как рыба. Ты украл у меня детей, так же как отобрал все мои права.

– Я не препятствую твоему общению с детьми и неоднократно говорил тебе: ты можешь жить здесь, вместе с ними.

– Жить здесь? – Она не изменила позы, но все же казалось, что ее изящная фигура надломилась. – Это невозможно.

– В этом нет ничего невозможного. Если не хочешь встречаться с Шелби, можешь его избегать.

Услышав это имя, которое до сих пор не произносилось, но витало в воздухе, как только она вошла, Жаклин вздрогнула и тяжело вздохнула. Рансом нарочито небрежно пожал плечами.

– Боже мой, здесь достаточно места. Вы можете хоть месяц тут жить и даже ни разу не столкнуться. Сюда он обычно приезжает только в конце квартала, – губы его на мгновение скривились от досады, – когда у него заканчиваются деньги.

– Мне нужны мои дети. Я заберу их отсюда куда-нибудь в другое место, где их бедные сердца наконец-то увидят свет.

– Нет, – спокойно сказал он, – ты никуда их не заберешь.

– Я должна. – Она трагически приложила руку к груди. – Это мой долг как матери.

– А то, что ты бросила их семь лет назад в театре во Флоренции, это тоже был долг матери?

Она взмахнула бледной рукой, как бы в знак протеста:

– Этого больше не повторится. Я клянусь.

Он покачал головой, невольно улыбаясь ее театральным жестам:

– Жаклин, ты же знаешь, я не могу тебе доверять.

– Но я же клянусь! – воскликнула она своим божественным грассирующим голосом. – Как ты можешь сомневаться, что я выпущу их из виду? Ради них, ради моих малышей, я готова пройти через ад!

– Прости меня, но я действительно сомневаюсь.

По ее щеке, сверкнув, прокатилась одна идеальная слеза.

– Ох, я знала, что ты холоден. Но ты оказался просто ледяным. В тебе вообще нет жизни, нет любви. Ты хоть раз испытывал страсть, хотя бы однажды за всю свою замороженную жизнь?

Он медленно, осторожно перевел дух, сдерживая нарастающий гнев:

– Может быть, я предпочитаю контролировать свои страсти.

– Истинную страсть контролировать невозможно. – Она дерзко вздернула подбородок. – Истинная страсть пылает здесь, – она положила руку на сердце, – а у тебя там пусто.

– Браво. Можно теперь опустить занавес, с твоего позволения? У меня сегодня еще много работы.

– Итак, ты отказываешь матери в праве на собственных детей?

Рансом сел и взял в руки перо.

– Жаклин, ты можешь видеться со всеми детьми в этом доме. Но только не уводя их с территории поместья. – Она все еще нависала над ним, как туча, и звук ее глубокого, обиженного дыхания смешивался со скрипом его пера. Через минуту, не прерывая письма, он добавил: – И ты, разумеется, помнишь о том, что кругом полно охраны и у тебя нет возможности их похитить. К тому же это было бы чревато с точки зрения закона.

Повисла мертвая тишина. Рансом дописывал до конца страницу – писал какую-то чушь, ерунду, что угодно, лишь бы показать, что ни капельки не боится ее попытки сделать то, от чего он только что предостерег. Жаклин, несомненно, была во власти эмоций – вопрос только в том, какая именно руководила ею в данный момент.

Он не спеша присыпал песком бумагу, затем смахнул его, как если бы там было действительно написано что-то важное. Когда он наконец поднял голову, то сразу же понял, куда дует ветер. Жаклин не плакала. Крокодиловы слезы, которыми она так мастерски управляла, никогда не проливались, если дело было серьезным. Рансом ни разу не видел, чтобы это прекрасное лицо банально искажалось плачем, когда ей было по-настоящему больно. Напротив, ее губы смягчались, глаза темнели, и в них угадывалось глубоко скрытое горе.

– Я бы и не стала, – прошептала она. – Ты же знаешь, что я не стану так делать. Им будет больно, если я увезу их без твоего согласия. Им и так уже досталось. Я только мечтаю… – Голос ее дрогнул, удивительно красивый даже в момент запинки. – Я ведь иногда так одинока, Рансом… Я всегда стою в гуще толпы, и все-таки сплю я одна, гуляю одна, и думаю… – она остановилась в нерешительности, – я думаю…

Так и не закончив фразу, она тихо простонала от боли и повернулась к выходу. Рансом потер лоб:

– Жаклин, чем я могу помочь?

Она обернулась через плечо:

– Помочь?.. Настоящий герцог Деймерелл, как все в вашем роду. Всегда хотите что-то сделать, во что-то вмешаться… Ведь именно ваше вмешательство разрушило наш брак.

– Это сделал не я.

– Ты или твой дед, какая разница? Все вы одинаковы, герцоги. – Она вложила в последнее слово особый смысл. – Каковы мои шансы в противостоянии людям, которым стоит щелкнуть пальцами – и им подчинится даже парламент?

– Если бы все было так просто, – ответил Рансом с мрачной полуулыбкой. – И к тому же, если мне не изменяет память, ты сама возбудила дело о разводе и выдвинула обвинение… – Он запнулся, а потом без обиняков произнес формулировку, с которой его брат был заклеймен в измене: – Обвинение в недопустимом общении.

Она заволновалась, и лучики света блеснули на камне в ее волосах.

– Это твой дед меня вынудил! Он сказал, что это заставит Шелби вернуться. Заставит его вспомнить свой долг. Это не должно было так далеко зайти… – Она неожиданно смолкла и скрестила руки на груди. – Это была уловка. Твой отец меня ненавидел. Ты тоже это знаешь, – сказала она, когда Рансом хотел возразить. – Я оперная певица. Некоторые считают, что это означает «шлюха».

Рансом вздохнул:

– Я думаю, для моего отца и «оперная певица» звучало плохо само по себе.

Она вскинула голову:

– Значит, он действительно ненавидел меня.

– Он просто считал, что ты должна была любить мужа и детей больше, чем сцену.

– Я пробовала! Ты думаешь, я не пыталась? Но где же был Шелби все эти годы, пока я сидела дома одна и исполняла роль жены? Он был в игорном доме. Каждую ночь. Проигрывал, флиртовал, и даже более того. Боже мой! О том, что было еще, я узнала только на судебном процессе. И ради такой жизни… ради него… я пожертвовала карьерой. Отказалась от всего, что любила. Выносила его детей. Жила в бедности. Наблюдала, как он проигрывает мои деньги – мои собственные деньги, мою долю в театре моего отца! И после этого мне пришлось выслушивать показания прислуги о том, на кого он все это тратил.

Рансом слушал ее обвинения молча. Ему нечего было ответить ей.

– Ладно, – в конце концов сказала она. – Я уезжаю. Не хочу, чтобы дети сейчас меня видели. Я должна быть веселой с ними, но сейчас не могу.

Она нащупала свою сумочку, и Рансом поднялся и подошел к ней. Ее идеально очерченные полные губы дрожали. Он взял ее за руку и пожал:

– Не убегай, Жаклин. Не поступай, как Шелби. Пожалуйста. Ведь это и есть твой талант, чтобы мы все рассмеялись, когда нам хочется плакать.

Она подняла свои темные, красивые, никогда не плачущие, с застывшими слезами глаза:

– Тебе когда-нибудь хочется плакать?

Он пожал плечами:

– Я слишком взрослый для этого, тебе не кажется?

Она прикусила губу. Он увидел, как она судорожно сглотнула, как будто хотела всхлипнуть, но сумела сдержаться.

– Мы оба хорошо знаем свои роли, правда? – Он ласково ущипнул ее за щеку. – Ты и я. Мы не из тех, кто льет слезы. Так иди и развесели своих детишек. Спой им веселую песенку.

Как настоящая трагическая актриса, она не могла не принять этот вызов. Театр вошел в ее плоть и кровь, заставлял исполнять свою роль независимо от обстоятельств. Никаких оправданий, никаких сантиментов, не тратить время на глупую слабость и жалость к себе. Она быстро привела себя в порядок, и тут же губы ее расцвели в легендарной улыбке, из-за которой сотни мужчин бросались к ее ногам. Было совершенно ясно, почему Шелби в свое время боготворил ее. Труднее понять, почему она его выбрала. Достаточно часто ей предлагали себя мужчины и с более звучными титулами, с большими деньгами, со связями и положением. Но всем им она предпочла Шелби – небогатого и ветреного младшего брата, – и Рансом мог найти этому только одну причину.

Если она действительно любила его брата, он простит ей все ошибки. Даже ту ее попытку использовать детей. Тогда она сделала вид, что бросила их во Флоренции, надеясь, что Шелби придет к ним на помощь. Рансом знал правду, хотя и не собирался открывать ей этого. Вместо брата на помощь детям пришел он. Рансом понял, как тщательно она о них позаботилась, перед тем как «исчезнуть». Но после того приключения, не желая больше рисковать, он забрал детей Шелби к себе навсегда. Между Шелби и Жаклин шла война, и он не мог допустить, чтобы невинные жизни оказались под ударом.

И вот она здесь. Это всегда происходило одинаково. Она старалась не появляться как можно дольше, пока могла выносить разлуку, но потом ей становилось просто необходимо увидеть детей.

– Браво, моя дорогая! – прошептал он, кивком отдавая должное ее искусной улыбке и молча восхищаясь ее отвагой. – Тебе нет равных.

– Да, я уникальная актриса. – Не дожидаясь ответа, она повернулась к выходу, и голос бархатным шлейфом тянулся за ней: – Правда?

Дверь закрылась, и Рансом сел. Он взял перо и стал вертеть его в руке, уставившись взглядом в пустоту. Потом закрыл глаза и дрожащими пальцами надавил на веки.

– Да, ты уникальная актриса, – произнес он в пустой комнате. – И я тоже, Жаклин. Я тоже.


Глава 7


Мерлин сосредоточенно думала. Она сидела, обняв колени, на огромных каменных ступенях Фолкон-Хилла, размышляя о Рансоме и о том, обманывает он ее или нет. Если обманывает, то ведь не только словами, что не такая уж редкость – Мерлин и самой случалось пару раз в жизни приврать, – но и улыбкой и, что еще хуже, поцелуями.

Она пыталась справиться с этой задачей логически, как если бы это было уравнение и она, подумав, могла найти его решение, или какой-то закон природы, который при желании можно было объяснить. Однако ответ все ускользал, непреходящая досада путала мысли, и выводы ее были противоречивы. Жаль, что она все еще не могла летать.

Именно сейчас это казалось важнее, чем когда-либо. Как было бы здорово, если бы она могла взять и улететь от этих новых, терзающих ее чувств. Подняться в воздух и унестись далеко-далеко, а не страдать на земле от нахлынувших чувств. Она была вполне счастлива, пока Рансом не лишил ее дома и привычного одиночества. Слишком рано из тепла и безопасности она попала в большой холодный мир. Не успев опериться, она выпала из гнезда.

Мерлин не могла себе представить, зачем он хотел на ней жениться. Она слышала все его доводы, все разговоры о репутации и долге, но после дней, проведенных в Фолкон-Хилле, стало предельно ясно, что она может быть для него только обузой. Законы его мира были ей чужды. Каждое ее слово, каждое движение или взгляд непременно нарушали один из этих законов. Так, после изучения хитроумно спрятанной за ножкой буфета мышеловки она вдруг поймала на себе изумленный взгляд одного из гостей с незапоминающимся именем. Или, закончив обследование системы подвески стоящего во дворе экипажа и выбираясь из-под него, она наткнулась на ошалелый взгляд кучера, будто у нее вдруг стала расти борода или появились заостренные звериные ушки. Или случай с фонтаном в центре восточного сада, загадочный механизм вращения которого ей захотелось понять. К счастью, ей удалось вовремя остановиться, балансируя на мраморном бортике на одной босой ноге. Элегантная пара, гулявшая среди роз, толком не успела ничего понять – Мерлин просто села на мокрый подол и не смела больше пошевелиться.


Заслышав стук копыт по булыжнику, она подняла голову и увидела Шелби – он рысью проехал под аркой и направлялся к ней через двор. Его гнедой конь, пританцовывая, остановился, и тут же пришел в плавное движение веками отлаженный механизм Фолкон-Хилла – из ниоткуда явился конюх, помог ему спешиться и увел жеребца. Шагая через две ступени, Шелби подошел к Мерлин и сел рядом, не обращая внимания на застывшего в ожидании лакея, готового распахнуть перед ним огромную переднюю дверь.

– Привет, – сказал он, слегка склоняясь и заглядывая ей в лицо. – Чем занимаешься?

– Ничем, – ответила она хмуро.

– А, скучаешь? – Он отклонился назад и оперся локтями о ступеньку.

Она кивнула и легла подбородком на руки, разглядывая пейзаж за границей двора, где зеленые газоны сбегали вниз от крутой каменной стены к восхитительному озеру и ручью.

– Наверное, мое оборудование никогда не приедет.

– Почему? – Он бесцельно ударил несколько раз хлыстом по ступеням. – Я думаю, приедет.

В его голосе ей послышались смешливые нотки. Она вздорно надула губы и взглянула на него искоса:

– Потому что так обещал мистер Рансом?

Его улыбка превратилась в усмешку.

– Мой брат всегда держит слово.

– Я здесь уже три дня.

– Ну, дай ему еще немного времени. Он же не Господь Всемогущий. Хотя ему и хотелось бы так думать.

Мерлин отвернулась, скрестила руки под подбородком и съежилась.

– Я думаю, вряд ли оно приедет. Мне кажется, он не хочет, чтобы я работала над летательной машиной.

– Но он же тебе обещал.

– Ну да… А еще он целовал меня.

Шелби напрягся:

– Правда?

– Да, – сказала она. – Я все поняла. Понимаешь, это такой способ обмана. Он не хочет лгать мне словами, потому что все должны считать так же, как ты, – что он честный, благородный и так далее. Поэтому он просто улыбается и целует меня, чтобы я считала правдой то, чего на самом деле нет.

Шелби выпрямился:

– А что, например, он хочет, чтобы ты считала?

– Ну… Что я выйду за него замуж. Что он целует меня потому, что я… симпатичная или что-то в этом роде. Хотя на самом деле он целует просто для того, чтобы я слушалась его и делала то, что он хочет.

– И что же это? – спросил Шелби неожиданно тихим и злым голосом. – Чего же он хочет?

Удивленная его тоном, Мерлин моргнула:

– Думаю, он хочет, чтобы я работала над говорящей коробкой. Больше мне ничего в голову не приходит.

– Тебе не приходит? – Глаза его сверкнули тем холодным светом, который она однажды уже видела. Он рассек воздух яростным взмахом хлыста. – А мне вот, пожалуй, пришло.

Мерлин облизнула губы:

– И что же?

Внезапно он смутился, и хлыст защелкал направо и налево.

– Мерлин, мужчины обычно не обсуждают этого с девушками, но в данный момент ты достаточно… беззащитна. То есть, похоже, кроме меня тебе больше никто этого не расскажет.

– Не расскажет о чем?

– Послушай. Ведь Рансом… – Шелби встряхнул головой, и его хмурое выражение лица стало чуть мягче. – Я хочу сказать, что мой брат из кожи вон лезет, чтобы вести себя как настоящий герой. Иногда я благодарен ему за это, однако чаще мне хочется его возненавидеть. Но все-таки он мужчина. И у него есть… желания, как и у всех нас. По крайней мере, я думаю, что они должны у него быть. Да нет, черт возьми, я в этом уверен. В Лондоне он часто заходит к таким пташкам, что другого бы просто стошнило.

Услышав это, Мерлин открыла рот.

– Тогда почему же он не хочет, чтобы я полетела? – воскликнула она.

Шелби удивленно уставился на нее голубыми глазами. Вдруг он громко рассмеялся, запрокинув голову назад. Слегка задетая, Мерлин ждала, пока он успокоится. Она уже начинала привыкать к подобной реакции.

– Мерлин, Мерлин, – выдохнул он наконец. – И что же мне с тобой делать?

Она снова опустила голову на скрещенные руки:

– Рансом тоже так говорит.

Шелби успокоился.

– Черт! Никогда не думал, что так огорчусь, узнав, что он такой же похабник, как и все мы, люди.

– Что такое похабник?

У Шелби сузились глаза.

– Низкий и скользкий змей, вот что это значит. Будь он проклят со всей этой напыщенной чепухой насчет «достижения успеха в работе над собой» и насчет того, что я не должен к тебе приближаться. Старина Шелби, эта паршивая овца, не достоин тебя, а сам вовсю плетет интриги, намереваясь разрушить твою жизнь!

– Ах, это, – махнула рукой Мерлин. – Вообще-то он уже это сделал.

Шелби снова повернулся к ней, глаза его широко раскрылись от изумления:

– Ты шутишь?!

– Если ты о том, что он отнес меня в спальню и остался на всю ночь… – Шелби так уставился на нее, что Мерлин покраснела. – И он… и мы… О Господи!

Шелби залился огненной краской, и лишь на самых скулах и в уголках рта проступили белые пятна.

– Это что, действительно было плохо?

– О Боже мой! – простонал Шелби и запустил пальцы в волосы. – О Боже мой, Рансом, ты просто подлец, ты грязный, похотливый зверь, как ты мог…

Мерлин плотно сжала губы. Она уткнулась лицом в колени и приглушенно сказала:

– Не понимаю, почему все считают, что это ужасно?

– Не могу поверить, – Шелби повысил голос. – Мой брат. Рансом. Я всегда думал, что из нас двоих распутник именно я, ведь это меня игра держит за горло. Но я никогда не делал ничего подобного. Не причинял никому зла. На суде про меня городили всякую ложь, и там рядом с дедушкой сидел Рансом, и он смотрел на меня… и как будто не видел. Как будто все это грызло его изнутри и волновало. Боже, какой актер! Просто гений! Из-за него я почувствовал себя самым последним негодяем, а ведь я даже не делал того, в чем меня обвиняли. А он, выходит, все это время соблазнял невинных девушек, и у него даже не изменилось выражение лица!

Из того, что он говорил, Мерлин поняла совсем немного. Она сидела молча, и только все плотнее и плотнее закрывала лицо.

– Вот герой! – прорычал Шелби. – Чертов презренный пес. Какой важный вид он напускал на себя все эти годы, лживый ублюдок. Я должен убить его. Я должен вызвать его на поединок. Хотя он не выйдет. Отговорится братской любовью и честью. Тьфу, меня тошнит от этого притворства. Мы безнадежно мечтаем быть такими, как он, а он на самом деле всех ловко обманывает!

– Я знаю, – грустно сказала Мерлин, – он думает головой, а все остальные – солнечным сплетением.

– Чем?

– Вот здесь, – показала она на себе. – Здесь у нас нет настоящей логики. И ты сейчас думаешь этим местом.

Он нахмурился.

– Что значит, думаю этим местом?.. – Он замолчал, губы его перестали напряженно дрожать и расслабились. Через секунду он глубоко выдохнул: – Мерлин, ты чертовски здорово все объяснила.

– Я сама недавно поняла это. Что можно думать не только головой, но и другими местами. Например… – Она осеклась, видя, как на лице его проступило жесткое, ледяное выражение.

– Я прямо сейчас возьму пистолеты, – не вдыхая воздуха, прошипел он, – и сообщу этому гаду, что свадьба состоится до темноты.

– Из этого ничего не выйдет.

– Ха! Если он ценит свою жалкую жизнь, то еще как выйдет.

– Нет, ты не понял. Я не хочу за него замуж.

– Очень великодушно, Мерлин, но так не пойдет. – Шелби поднялся на ноги. – Я не позволю ему бросить тебя в таком положении. Я с ним разберусь, и этого не случится.

– Постой! Шелби, ты ничего не понял!

Он замер, стоя над ней. Его красивая фигура внушительно возвышалась на фоне неба.

– Мерлин, поверь, я понимаю в этом больше, чем ты.

– Но я все равно не выйду за него замуж. Он как раз этого хочет, чтобы я стала его женой. Тогда я должна буду его слушаться и делать все, что он скажет. И он никогда не разрешит мне работать над летательной машиной! Я не смогу этого вынести, Шелби, я не смогу!

– То есть он уже предлагал тебе выйти замуж?

– Да! Миллион раз. Он изводит меня этим с тех пор, как… – Она замолчала, видя, что Шелби снова покраснел.

– Ясно, – сказал он растерянно.

– Ты знаешь, какой он бывает, – сказала Мерлин, съеживаясь на ступенях. – Он всегда стремится добиться своего.

Шелби снова опустился на ступени.

– Да, – со злобой сказал он, – я слишком хорошо его знаю. Он тебя просто раздавит. Ты не сможешь противостоять ему.

– Я пытаюсь научиться. Обычно я быстро во всем разбираюсь. Хотя в нем разобраться труднее, чем в математике. Он никогда не делает так, как я думаю. Мне кажется, он рассмеется, а он кричит. Мне кажется, будет кричать, а он целует. И он никогда не выполнит обещание и не привезет сюда мое оборудование.

Шелби покачал головой. С отвращением стегнул он хлыстом по ступеням:

– Ну по крайней мере это он уже сделал. Поверь, Рансом всегда держит свое драгоценное слово. Несколько минут назад я катался верхом и видел, как в наружные ворота въезжали четыре нагруженные телеги.

Мерлин вскочила на ноги.

– Уже приехали? – закричала она. – Так чего же ты мне не сказал?

Она подобрала юбку и слетела вниз по ступеням, а затем помчалась к хозяйственным постройкам. Во дворе конюшни она и вправду увидела четыре воловьи упряжки, окруженные слугами, которые приготовились их разгружать.

– Не здесь, – она подскочила к слуге, одетому более пышно и с париком на голове. Похоже, именно он был тут за главного, – разгружайте не здесь. Заезжайте к переднему входу, оттуда ближе к бальному залу. И нужно позвать секретаря Рансома, он все организует. Ой, оставьте, не трогайте это! – Она замахала рукой на конюха, который уже схватил первое, что попало под руку, – медный рефракционный телескоп.

Человек в парике посмотрел на нее с удивлением, но тут подошел Шелби и спокойным тоном скомандовал:

– Делайте, как она говорит. Отвезите все к парадному входу и приведите мистера Коллетта.

Слуга кивнул и стал выкрикивать приказания. Кучера взмахнули длинными кнутами, и волы неуклюже двинулись в главный двор через гулкую арку.

Когда четыре телеги, скрипнув, остановились, Коллетт уже ждал их на лестнице, держа в руках переносной комплект письменных принадлежностей. Мерлин подбежала к нему.

– Приехали, – крикнула она, широко раскинув руки от счастья.

Розовощекий секретарь окинул взглядом четыре горы всевозможных предметов, на добрых пять футов возвышавшиеся над бортиками телег.

– Да, мисс, я вижу.

– Вы можете удобно разместить все это? Рансом сказал, вы сможете.

– Я сделаю все, что зависит от моих скромных возможностей.

Мерлин нахмурилась:

– Вообще-то я надеялась, что возможности у вас нормальные.

– Да, он все разместит, – сказал Рансом, спускаясь к ним по ступеням. – Коллетт, ты должен говорить мисс Ламберн все напрямик. Тонкие нюансы могут остаться непонятыми.

– Да, сэр, – ответил Коллетт. Он спустился по ступеням и стал вместе с главным лакеем осматривать вещи. После недолгого совещания они установили на каменной балюстраде переносной столик. Разгрузка началась. Как только из общей кучи извлекался очередной предмет, Коллетт тщательно заносил его в список.

Мерлин наблюдала растерянно, но с удовольствием. Она не обратила внимания, как Шелби тихо подошел к брату.

– Ваша светлость, – прошептал он, – нам нужно поговорить.

Рансом вскинул брови. Это подчеркнутое «ваша светлость» ясно указало ему, что разговор будет нешуточный.

– Конечно, – ответил он, – в любой удобный момент.

– Мне удобно прямо сейчас.

Рансом кивнул и пошел за Шелби. Отойдя достаточно далеко от места разгрузки, они встали.

– Как я понял, скоро мы услышим свадебный марш, – сказал Шелби. Его красиво очерченный рот иронично скривился, из-за чего он вдруг показался намного старше.

Рансом удивился. Похоже, что слухи, распускаемые Блайз, уже успели широко расползтись. Он точно знал, что напрямую она никогда бы не стала рассказывать Шелби новость такого рода. Он внимательно посмотрел на брата. У Шелби пылали щеки, а кончик хлыста то и дело нервно подергивался в руке – точно так же подрагивает хвост кошки, когда она готовится к прыжку за добычей.

– Я искренне надеюсь на это, – осторожно ответил Рансом. – А что, у тебя есть возражения?

Шелби презрительно усмехнулся и бросил взгляд в сторону четырех телег. Успев уже испачкаться, Мерлин суетилась и прыгала вокруг, с тревогой осматривая каждый выгружаемый предмет и путаясь у всех под ногами.

– Рансом, ты и вправду считаешь, что из такого материала выйдет герцогиня?

Рансому снова пришлось задуматься над ответом – он не понимал, чего именно брат от него добивался. В конце концов, он выбрал легкомыслие:

– Как говорится, любовь слепа.

Шелби скривил губы:

– Ой, Рансом, ты говоришь о любви? Как это мило. И эта сентиментальность как раз в твоем духе.

Его голос был наполнен сарказмом. Рансом шумно вздохнул.

– Я очень к ней привязался, – сказал он.

– Правда? Какое удачное развитие событий. А ты обнаружил эту привязанность до или после того, как спал с ней, мой благородный брат?

Рансом ощутил, как кровь отхлынула от его лица, а затем горячо прилила обратно. Он тут же возненавидел свое тело за это предательство и за то, что, не в силах посмотреть теперь Шелби в глаза, вынужден отводить взгляд в сторону. Сотни объяснений готовы были сорваться с губ, но он все их отбрасывал, понимая, что именно за ними кроется. Надуманные предлоги. Самооправдание, которое Шелби вправе был презирать. В результате Рансом вообще ничего не ответил, а только стоял, стараясь как можно спокойнее выдержать осуждающий его взгляд. Это оказалось гораздо труднее, чем он думал.

– Я мог бы простить тебе что угодно. – Рука Шелби стиснула хлыст. – Боже, ты не представляешь себе, как я мечтал об этом. Какая-нибудь ошибка. Маленькая слабость, чтобы стало ясно: ты все-таки мой брат, а не какой-нибудь, черт возьми, оживший святой. Ты мог бы смухлевать в карты или провернуть какую-то сомнительную сделку. Я бы даже не огорчился, если бы ты соблазнил какую-нибудь из тех маленьких хитрых дебютанток, которые всегда охотятся за тобой. Я бы сказал, что пусть это послужит ей уроком за то, что она выставляла напоказ свои прелести и строила тебе глазки. Но вот мисс Ламберн, я почему-то уверен, напоказ тебе ничего не выставляла. Думаю, ей вообще ничего от тебя не было нужно. По-моему, ты просто использовал ее в самом низком и отвратительном смысле слова.

Рансом закрыл глаза: «Нет, все было не так», – он попытался закричать, но язык не послушался его. Несколько долгих секунд стоял он, не двигаясь, все еще не в силах поднять глаза.

– И я даже не могу сказать, что рад этому. Не могу обрадоваться, видя вот это выражение у тебя на лице. Не могу. Меня просто тошнит от всего этого.

Рансом вдруг снова обрел дар речи. Он бросил на брата косой взгляд.

– Я женюсь на ней, – прошипел он.

– А она не хочет за тебя замуж.

– Господи, ну какая разница, чего она хочет?

Шелби прищурился. Насмешливым тоном он ответил:

– Ну если бы речь шла обо мне, то я скорее уж бросился бы со скалы, чем согласился быть связанным с тобой до конца жизни.

Рансом не шевельнулся. Получив этот удар, он попытался справиться с болью.

– Я имел в виду, – спокойно сказал он, – что это единственный способ защитить ее.

– Ах да. Вот теперь я понял. Ты должен просто выполнить свой долг, независимо от того, что всем от этого будет больно.

– Я не собираюсь причинять ей боль.

– Но она не из нашего мира, Рансом. Она выглядит просто жалко.

Он нахмурился:

– Это просто с непривычки. Посмотри, как она рада, что прибыли ее вещи.

– Да. И как надолго ты позволишь их сохранить? Только пока тебе это удобно. Только пока ваша светлость развлекается с говорящей коробкой.

Быстро взглянув на него, Рансом спросил:

– Это она рассказала тебе о коробке?

Шелби кивнул. Рансом закусил губу.

– Как думаешь, она успела рассказать еще кому-нибудь?

– Нет. И я заставил ее пообещать, что больше никому не расскажет.

Рансом невесело усмехнулся:

– Скорее всего об этом обещании она уже успела забыть. Если нам повезет, то и о самой коробке она тоже не вспомнит.

– А все-таки, для чего тебе эта штука?

Не ответив, Рансом искоса наблюдал за солнечными бликами, игравшими на брусчатке. Шелби обиженно усмехнулся.

– Ладно, не отвечай. Сам догадаюсь. Конечно, ты не доверил бы эту патриотическую историю своему никчемному братцу.

– Шелби…

– Не надо, ваша светлость. – Шелби отступил назад, демонстративно уклоняясь от протянутой руки Рансома. – Игра закончена. Мы с тобой дошли до точки. Ты больше не будешь бороться с дурными чертами моего характера. Если я оступлюсь, ты больше не станешь читать мне морали о разочаровании и долге. Я спокойно погрязну в своих мелких грехах, ваша светлость. Игры, долги, при случае падшие женщины. Я буду довольствоваться этим и знать, что, возможно, когда-нибудь мои грехи сумеют сравняться с твоими, мой старший брат. Брат, которым я всегда так восхищался.

Шелби стремительно развернулся. Рансом посмотрел, как он спустился по ступеням и подошел к Мерлин. Он положил руку ей на плечо и что-то сказал на ухо. Мерлин выслушала, взглянула прямо ему в лицо и улыбнулась.

В ее взгляде читались и радость, и полное понимание, и доверие. Вместе с Шелби они опустились на колени и стали осматривать только что выгруженный предмет. До Рансома долетел ее веселый смех.

Он стоял очень прямо, борясь с нахлынувшими на него яростью и досадой. Шелби поднялся и подал руку Мерлин, помог ей встать на ноги. Она взяла его под руку, и они вместе подошли к Коллетту. Они составляли на редкость красивую пару. Правда, с Шелби это было не так уж трудно. Даже на расстоянии Рансом остро чувствовал опасное обаяние брата.

Это привело его в возмущение, вызвало чувство обиды – как в тот первый раз, когда Мерлин отказала ему. Теперь, когда он привез Мерлин к себе домой, Рансом был настолько уверен в успехе своей тактики, что даже успел распрощаться со всеми сомнениями.

Однако такой поворот событий не входил в его планы. Он не узнавал Шелби. Тонкая, незнакомая нить страха сковала Рансому грудь. Хотя он и был знатоком человеческих душ, прекрасно манипулировал политическими оппонентами и умел предугадывать их маневры, собственный брат вдруг стал для него загадкой. Никак не мог он понять, что же скрывалось за его колкой, презрительной насмешкой. Крушение иллюзий или своего рода облегчение, что Рансом в конце концов оказался самым обыкновенным человеком, которому тоже свойственны слабости? Но он точно почувствовал: Шелби будто перешел через некий мост, а затем сжег его за собой.

Рансом потерпел с ним неудачу. Как потерпел он неудачу и с Мерлин. У него было горько на душе.

– Деймерелл. – Женский голос прервал печальные мысли. До его руки дотронулась Блайз. – Что здесь происходит?

Он оторвал взгляд от Мерлин и Шелби:

– Несомненно, ты могла бы догадаться и сама, Блайз. Прибыло оборудование мисс Ламберн.

Она отпустила его руку:

– Да, это как раз очевидно. Я имела в виду, почему ты позволяешь Шелби крутиться вокруг нее, когда мы пытаемся запустить совершенно другую историю? Эта суматоха привлекла сюда половину гостей. Сейчас именно ты должен играть роль влюбленного.

Он резко втянул воздух:

– Но ее играю не я, правда? К сожалению, некоторые вещи не находятся под моим контролем.

– Глупости. Шелби просто ведет себя в своей обычной несносной манере. А теперь… – Она улыбнулась, кивнув головой в сторону вновь прибывших зрителей. – Видишь? Это быстро заставит его смыться. Хорошо, что я додумалась сказать няне, что дети не захотят пропустить такое веселье.

– Дядя Деймерелл! – Из открытой двери донесся звонкий голосок одной из дочерей Шелби. В комнату, путаясь в ворохе розовых юбок, вбежала голубоглазая девчушка. Следом влетела ее сестра. Через секунду они уже завладели им, повиснув на обеих руках, и выглядывали во двор, наблюдая удивительную сцену разгрузки.

Он молча гладил их шелковистые головки, такие же яркие, как у Шелби. В дверях нерешительно показался и двенадцатилетний Вудроу. Волосы у него были, как у матери, каштановые, но глазами и подбородком он походил на отца. Сама Жаклин тоже стояла за ним, и в ее веселой улыбке не было и намека на бушевавшие внутри чувства.

Шелби еще не видел ее – он смотрел на девочек и Рансома. Рансом никогда не мог понять, как Шелби относится к своим детям. Когда они были вместе, он казался радостным и любящим отцом, но это было нечасто. Если же их не было рядом, то он никогда о них не упоминал. Наверное, они для него были чем-то вроде щенков: с ними приятно поиграть и потискать их, но после легко забыть.

Блайз отошла, приветствуя вновь присоединившихся гостей. Рансом схватил племянниц за маленькие, чуть влажные ручки.

– Это похоже на Рождество, правда? Пойдемте посмотрим поближе.

Девочки сначала уперлись, но совсем небольшого давления оказалось достаточно, и они вместе с ним спустились по ступеням. Просто удивительно, как у таких родителей, как Жаклин и Шелби, получилось трое настолько робких детей. Хотя, возможно, цинично подумал Рансом, это как раз и неудивительно.

Внизу, во дворе, Шелби похлопал Мерлин по плечу, и она обернулась.

– Посмотри-ка, – сказал он. – Ты уже знакома с моими дочерьми?

Мерлин отпустила электростатический генератор, с которого как раз осторожно снимала грязный кусок ткани, в который он был завернут, и выпрямилась.

– Дочери? – повторила она и только тогда разглядела, что из-за ног Рансома выглядывают две маленькие девочки. – Ой, Боже мой!

– Августа и Аврелия, – представил Шелби.

Казалось, девочки слишком малы для таких взрослых имен. Мерлин взволнованно наблюдала, как они по очереди выходили из-за Рансома и делали реверанс. Затем они вернулись в свое укрытие, и Мерлин тоже присела в реверансе.

– Простите, – как будто с вызовом произнесла она, – но у меня нет с собой конфет.

Они хихикнули.

– Вообще-то конфет они пока не заслужили, – сказал Шелби. Но все-таки он сунул руку в карман и вытащил два леденца, завернутых в цветную бумагу. Аврелия и Августа по очереди подошли, и каждая приняла угощение, серьезно отвесив еще один реверанс.

– Да уж, – сказал Шелби, – Деймерелл, неплохо ты мне их выдрессировал. Они уже умеют садиться на задние лапки и служить?

Рансом взглянул на него, стараясь сохранять невозмутимое выражение.

– Хотя, наверное, мне стоит забрать невинных девочек куда-нибудь в другое место, – мимоходом заметил он, – чтобы я был уверен, что не пострадает их целомудрие.

Рансом ощутил боль в груди. Ему было трудно, очень трудно казаться невозмутимым и спокойно держать близняшек за ручки, вместо того чтобы броситься на брата с кулаками. Он взглянул на Мерлин. Она с интересом рассматривала детей.

– Что это такое? – Аврелия показала на треногу, в центре которой был закреплен большой золотистый шар, а вокруг от него, на концах семи длинных стержней, располагались разные по размеру шарики.

– М-м… модель С-с-солнечной системы.

Все повернулись на новый голос. Он принадлежал худенькому мальчику, который неслышно подошел к ним. От такого количества смотревших на него людей он густо покраснел и широко раскрытыми глазами уставился на Рансома.

– Думаю, ты прав, Вудроу, – сказал тот. – Это модель Солнечной системы, правда, мисс Ламберн?

Мерлин нахмурилась:

– Может быть.

– Да-да, – снова заговорил Вудроу, – это точно. Смотрите, вот М-м-меркурий, а это В-в-венера, а это Земля и Лу-лу-лу…на в-вокруг н-нее. Вот М-м-м-арс и Ю-ю-п-п-питер, а тут… Сатурн и У-уран.

– Да, конечно, – посмотрев внимательнее, согласилась Мерлин. – Вот кольца Сатурна, а вот у Юпитера двенадцать лун.

Вудроу осторожно протянул руку, уголком глаза наблюдая за Рансомом. Он ждал, что в любой момент его могут остановить, но запрета не последовало. Он взялся за рукоять, и весь аппарат стал вращаться, луны закружились вокруг планет, а те вокруг солнца.

Вдруг близнецы вскрикнули, и Мерлин подозрительно взглянула на них.

– Что это? – снова указала Аврелия.

На этот раз Мерлин знала точно.

– Это электростатический генератор, – чопорно сказала она. – Не трогайте его.

Вудроу отдернул руку и спрятал ее за спиной, испуганно поглядывая на Рансома.

– Деймерелл, что ты с ним делал, неужели бил? – воскликнул Шелби. – Не могу смотреть на этот жалкий виноватый вид.

– Простите, с-с-с-сэр, – сказал Вудроу, глядя прямо перед собой.

Рансом посмотрел на брата, и губы его сжались в тонкую, вселявшую ужас линию.

Мерлин решила, что Вудроу ей нравится. Он не визжал, как его сестры, и вроде бы не ждал ни от кого конфет.

– Я тоже побаиваюсь Рансома, – шепнула она, склонившись над мальчиком. – Он ведь, знаешь ли, герцог.

Вудроу уставился на нее во все глаза.

– И он пытается из Вудроу тоже сделать герцога, – добавил Шелби тоже шепотом, но более громким. – А я вот не подхожу под его образец.

– Ой, нет! – Мерлин с глубоким участием взглянула на Вудроу. – Как это ужасно!

Нежная юная кожа Вудроу снова окрасилась румянцем.

– Простите, мадам, – сказал он.

– Что ты. – Она замахала рукой. – Я уверена, ты не виноват. Тебя, наверное, тоже похитили?

Этот вопрос, казалось, ввел его в ступор. С жалким видом он лишь молча открывал и закрывал рот.

– К сожалению, Вудроу сам совершил ошибку, родившись в этой семье, – сказал Шелби. – Ведь он мой… – он резко замолчал посреди фразы, – мой сын, – через секунду закончил Шелби внезапно одеревеневшим голосом. – Мой и вон той красивой женщины, что стоит наверху лестницы. Как поживаешь, дорогая Жаклин? Давненько не виделись.

Стоя на фоне дверного проема, Жаклин с улыбкой кивнула. У Мерлин перехватило дух – она была так же отчаянно красива, как и Шелби. Женщина казалась приветливой: поймав глазами взгляд Мерлин, она обворожительно улыбнулась. Мерлин улыбнулась в ответ. Она подумала, что дама спустится и присоединится к ним. Но вместо этого Шелби склонился над Мерлин, взял ее за руку и дружески пожал. Затем он приложил губы к самому ее уху и прошептал:

– Пойдем, Мерлин. Я кое-что тебе покажу.

Он взял ее под руку и потянул за собой. У Мерлин не было выбора, ей пришлось позволить увести себя. И хотя и гостям, и слугам было по-прежнему хорошо видно их, никто уже не смог бы расслышать то, что они шепотом говорили друг другу. Шелби остановился около резной каменной вазы, до краев наполнен-ной цветами.

– Что покажешь? – спросила Мерлин.

– Только вот это, моя дорогая. – Он сорвал один цветок, поцеловал его, а затем протянул руку и вставил его в прическу Мерлин. – Только вот это.

Мерлин растерялась. Но Шелби не стал больше ничего пояснять, а только взял ее за обе руки и, глядя прямо в зрачки, улыбнулся. При этом голубые глаза его смотрели так странно, что Мерлин совершенно ничего не поняла.


Глава 8


– Нет, я умываю руки! – воскликнула Блайз. Стуча каблуками, она резко подскочила к Рансому. – Ты ведь не позволишь ему заниматься этой ерундой, правда?

Он кисло посмотрел на нее:

– И что же ты предлагаешь, Блайз? Пистолеты на заре?

– Я предлагаю, чтобы ты срочно вмешался, пока он не… – Вдруг ее стройное тело напряглось и застыло, как сталь. – О Боже, он же не станет… Ох, да он не посмеет…

Но Шелби посмел. Под пристальным взглядом двадцати пар глаз он прижал к себе Мерлин и нежно поцеловал ее в висок. Никто не сказал ни слова, даже шепотом – гости были слишком хорошо воспитаны, слуги слишком отменно вышколены, – но повисшая тишина, казалось, была наполнена злорадством. Рансом почувствовал, что краснеет. Он был так же сильно смущен, как если бы брат у него на глазах занимался с ней любовью – с женщиной, которая, по всеобщему мнению, была его невестой.

Мерлин отвернулась от Шелби – как будто от застенчивости, хотя Рансом успел заметить, как она ищет глазами свои телеги. Она резко выдернула свои руки. Это движение могло быть вызвано робостью, но, зная Мерлин, скорее было простым нетерпением. Как бы то ни было, именно этот жест спас ее от немедленного, непоправимого осуждения. Бросив беспомощный взгляд в сторону людей, она казалась живым воплощением замешательства и добродетели.

Рансом тут же ухватился за эту возможность. Он спустился вниз по ступеням, прикидывая про себя, как лучше всего завершить эту сцену. Если бы Мерлин в поисках защиты подошла именно к нему, взяла бы его за руку, посмотрела бы на него… Но этого не случилось. Он подошел к ней и протянул руку, предлагая свою защиту, но она лишь вытянула из-за уха цветок и положила в его протянутую ладонь.

– Щекочется, – сообщила она и отошла.

Она поспешила обратно к мистеру Коллетту и начала внимательно изучать его список. Затем она повернулась к секретарю и задала какой-то вопрос с тем самым выражением радости и интереса, которые должны были быть адресованы именно ему, Рансому. Он почувствовал, как тонкий стебель цветка скользит меж его пальцев. Тогда он схватил Шелби за руку и грубо вложил в его ладонь смятые лепестки.

– Это тебе, – прошипел он. – На память, в знак моего уважения и благодарности.

Шелби склонил рыжеватую голову в ироничном поклоне. Казалось, не поднимая золоченых ресниц, он очень сосредоточенно глядит из-под них, изучая что-то у основания лестницы. На пятой снизу ступени стояла Жаклин, и близнецы с обеих сторон держались за ее юбку. Жаклин спокойно показывала на вещи, которые могли заинтересовать маленьких девочек, смотревших на все удивленными глазами. Голос ее был спокоен, улыбка сияла радостью. Выйти из этого образа было бы для нее настоящим унижением. И Рансом с болью осознал, что сам он сейчас не сумел справиться ни с прилившей к лицу краской, ни с сердитыми жестами.

Слава Богу, что эта реакция, не поддающаяся контролю и дисциплине, сейчас была ему даже на руку – он выглядел как ревнивый влюбленный. Однако сам он глубоко презирал устроенный им спектакль. Люди и раньше обсуждали его поступки, почему бы и нет. У него были враги, и он их ненавидел. Были почитатели, и он их остерегался. Рансом спокойно сносил все слухи, которые время от времени возникали, однако теперь ему пришлось стать обычным шутом, героем житейских насмешек и сплетен. Никогда раньше его поступки не вызывали у людей такие косые улыбочки и многозначительно приподнятые брови. Ему это не нравилось. Не нравилось ни капли.

Блайз сновала среди гостей, рассеянно отвечая на их вежливые, заинтересованным шепотом задаваемые вопросы. Рансом поспешил к ней – ей явно требовалась помощь.

Вдруг из арки, ведущей во двор, показалась обычная двуколка, запряженная красивым черным пони.

Рансом почувствовал облегчение и одновременно досаду. С сиденья возницы поднялась высокая фигура, такая же безукоризненно черная, как пони, за исключением жесткой белой черточки церковного воротничка. Его преосвященство Эдвин Пилл остановил двуколку и, прежде чем поздороваться, подождал, пока конюх возьмет его лошадь, а лакей поможет ему спуститься на землю.

– Ваша светлость, – обратился он к Рансому, не обращая никакого внимания на хаос и странные предметы, выгружаемые во дворе, – как вы поживаете сегодня? Вам не нужно было так утруждаться и лично встречать меня у входа. Уверяю вас, я мог бы и подождать, если нужно. Я знаю, у вас всегда день расписан по минутам.

– Мне это в радость, – ответил Рансом, как будто у него вовсе и не вылетела из головы эта давным-давно назначенная встреча. Как будто это было в порядке вещей, чтобы он лично встречал у самой двери таких, как преподобный мистер Пилл. Тем не менее Рансом возлагал на священника определенные надежды, которые могли оказаться под угрозой, если бы он чем-то задел его.

На самом деле у мистера Пилла тоже были свои меркантильные интересы, и поэтому обидеть его сейчас было бы дьявольски трудно. Именно к осуществлению этих интересов он уже и начал приближаться. Поприветствовав Рансома, мистер Пилл подошел к Блайз, взял ее за руку и склонился в поклоне, который, как показалось Рансому, он репетировал не менее двух часов. Тщательно выверенный угол наклона выражал и вежливость, и сдержанное достоинство. Сочетание непростое, но совершенно необходимое для того, кто хотел бы и получить место епископа, и заключить блестящий брачный союз.

Блайз демонстрировала столь же противоречивый ответ. Она побагровела – эту слабость Рансом в данный момент не мог поставить ей в вину – и умудрилась придать лицу выражение польщенного удовольствия, а голосу – раздражение, так что в результате получился эффект смущенного возбуждения. У Мерлин это получалось более привлекательно, подумал Рансом, но в целом остался доволен. Брак неизбежен, надеялся он. Так что его сестрица, которая вечно во все вмешивается, хоть и из добрых побуждений, обретет скоро новый дом где-нибудь подальше отсюда. Желательно в Индии, подумал он.

Однако пока Рансому приходилось всех держать под контролем: мистер Пилл, как самец мурены, кругами ходил вокруг Блайз; Шелби и Жаклин обменивались веселыми репликами, которые не могли скрыть их ненависти друг к другу; Мерлин тащила вверх по ступеням какое-то громоздкое сооружение с большим крылом – будто половина огромной птицы. Она отклонила протесты Коллетта и его подчиненных и настояла на том, что этим предметом займется сама. Сооружение застряло в дверном проеме, и несколько минут Мерлин тянула и крутила его, пока после очередного хитрого маневра оно наконец не прошло внутрь. Рансом проводил его взглядом, пока оно не растворилось в сумраке большого холла.


До следующего дня Рансому не пришлось близко общаться с мистером Пиллом. Священник был приглашен в гости на целый месяц, и время для личной беседы с Рансомом он выбрал в соответствии с правилами этикета – не сразу после приезда, чтобы не показаться нетерпеливым и слишком уж заинтересованным, а на следующий день.

С пылким зятьком Рансом встретился за завтраком. Настроение ему успела поднять короткая утренняя верховая прогулка, а также приветствие двух племяшек, поджидавших его в большом холле с новостями о том, как удивительно преображается западный бальный зал. Личный визит с целью увидеть это чудо Рансом пока отложил, так как встреча со священником была запланирована раньше, и пригласил мистера Пилла в свой кабинет.

Лакей распахнул дверь. Открылся вид на безупречно убранный стол Рансома, да и по всей сияющей обстановке было видно, что за порядком в этой комнате следят с педантичной тщательностью. На ажурной каминной решетке не было ни пятнышка, парчовые шторы изящно задрапированы, высокие окна сверкали. Царил идеальный порядок – результат требовательности хозяев на протяжении многих десятилетий. Рансом жестом указал на стул, но там был ежик, и ему пришлось переложить его на стол.

Сам он устроился на другом стуле и выжидающе посмотрел на гостя:

– Итак, мистер Пилл, чем могу быть полезен?

Священник бросил взгляд на ежика. Рансом сидел с абсолютно бесстрастным выражением лица. Мистер Пилл прочистил горло:

– Ваша светлость, прежде всего, позвольте мне выразить глубокую благодарность за ваше снисхождение и позволение говорить с вами.

Рансом слегка шевельнул рукой в знак отрицания:

– Бросьте, мистер Пилл. Давайте не будем говорить о снисхождении. Без сомнения, наши с вами предки бок о бок сражались на лугу Раннимид за Великую хартию вольности. С тех пор между нашими семьями установились и многие другие связи.

Это был не слишком тонкий ход, однако у Рансома не было желания сидеть в кабинете все утро и ждать, пока Пилл ходит вокруг да около. Молодой священник сглотнул. На его шее сбоку проступила вена, длинные руки дрожали. Он был довольно привлекательным человеком: худой и гибкий, черноволосый и, как подозревал Рансом, более властный, чем казалось сейчас.

– Если вы позволите мне такую бесцеремонность, ваша светлость, я сказал бы, что позволяю себе мечтать и о другого рода связи между нашими семьями.

Рансом выжидал. Этот осторожный реверанс показался ему неприятно вычурным. Пилл вовсе не являлся человеком низкого происхождения, пытавшимся вскарабкаться по социальной лестнице. Если бы он не был благородных кровей, Рансом вообще не стал бы тратить время и надеяться, что его строгая сестрица примет ухаживания Пилла. Нет, в роду священника имелись три графа и маркиз, а один кузен стал даже родственником королевской семьи, так что по происхождению он был вполне равен Блайз, вышедшей из семьи герцогов. К сожалению, голубая кровь не спасла Пиллов от бедности, в то время как состояния Блайз хватило бы на содержание всех трех графов и еще осталось бы на щедрое довольствие маркизу, если мистер Пилл сумел бы получить титул.

– Любого рода связь с вашей семьей является для меня честью, – сказал Рансом. Уголком глаза он заметил, как ежик к чему-то принюхивается на его столе. – Продолжайте, пожалуйста, мистер Пилл.

– Спасибо, ваша светлость. Учитывая обстоятельства, я опасался, что этот разговор мог быть трудным, но вы позволяете мне надеяться, что мои мечты не выходят за пределы реальных возможностей.

– Полагаю, что не выходят, – сказал Рансом. – Хотя я был бы в этом более уверен, если б вы рассказали мне, в чем они состоят.

Однако для мистера Пилла это было слишком быстро. Он глубоко вздохнул и уставился в пол:

– Могу ли я просить вашего разрешения рассказать о своих жизненных перспективах?

Рансом тихо вздохнул:

– Разумеется, мистер Пилл.

Пока священник рассказывал, у Рансома было достаточно времени, чтобы позволить мыслям спокойно плыть по течению. Он был прекрасно осведомлен о перспективах Пилла – в жизни его все было просто. Среди всех этих графов не было ни одного, кто мог бы предоставить Пиллу содержание, во всяком случае, на том уровне, к которому он привык. Но с долей Блайз об этом можно было бы не беспокоиться. Рансом вовсе не был так жесток, чтобы на самом деле отправить их в Индию. У него на примете было одно местечко в Йоркминстере, где Блайз могла бы направить свою энергию на продвижение молодого священника во влиятельные церковные круги. Круги эти редко пересекались с теми, где вращался Рансом.

Пока Пилл рассказывал, он сложил руки домиком и незаметно наблюдал, как ежик медленно движется по блестящей поверхности стола. Зверек остановился, чтобы исследовать чернильницу, – его маленький носик, вздрагивая, ткнулся в палочку сургуча, а затем продолжил свой путь.

– …И разумеется, – рассказывал мистер Пилл, – есть также собственность моей матери. Она не так велика, но в превосходном состоянии, так что может принести…

– Нет необходимости думать о продаже наследства вашей матушки, – Рансом прервал его, встав с места. – Я уверен, что можно будет устроить вас на доходное место, мистер Пилл. Сегодня после обеда я начну наводить справки. Возможно, один мой знакомый в Йорке сможет нам помочь в этом деле.

– Ваша светлость, я… как я могу выразить вам свою благодарность?

– Не думайте об этом. – У самого края стола Рансом поймал ежика и аккуратно, чтобы не уколоться, вернул зверька обратно на середину стола. Передними ножками ежик стал издавать тихий царапающий звук.

– У вас прекрасное будущее, мистер Пилл. Я в этом не сомневаюсь.

Пил крепко сжал пальцы, суставы его побелели.

– Ваша светлость. Это подводит меня к тому… к той цели, ради которой я и просил вас о разговоре.

«Ну слава Богу, – подумал Рансом. – Давай же, говори».

– Ваша светлость, – начал Пилл и остановился. Ежик снова уверенно направлялся к бездне. – Ваша светлость…

Рансом прикрыл глаза, а затем снова открыл их.

– Похоже, я самый светлейший парень во всей стране, – негромко сказал Рансом.

– Простите меня, – Пилл кашлянул, защищаясь. – Кажется, на меня напало косноязычие.

– В самом деле, мистер Пилл, не нужно стесняться, уверяю вас. Пожалуйста, продолжайте.

– Ваша светлость… – Священник опустил голову, уставившись на ковер. Рансом вытянул руку, чтобы поймать ежика до того, как он кувырнется через край стола. – Ваша светлость, я прошу вашего разрешения ухаживать за вашей сестрой Блайз.

– Проклятие! – Рансом отдернул руку и сунул средний палец в рот.

Мистер Пилл с испугом смотрел на него.

– Простите меня. – Рансом вынул палец изо рта и сжал его здоровой рукой. – Что вы сказали?

– Ваша светлость, – повторил Пилл, – умоляю, разрешите мне просить руки вашей сестры, чтобы на ней жениться.

– Да. Моей сестры. – Ежик вновь перебирал лапками в направлении края стола. Рансом схватил его, просунув под животиком указательный палец. Вдруг ежик свернулся в клубок, и сотня иголок вонзилась в кожу. – О Господи! – воскликнул Рансом, но ловушка стиснулась еще сильнее, и из горла его вырвался сдавленный стон. Он дернул руку назад, но ежик держался за палец мертвой хваткой. Рансом попробовал оторвать животное, но эта попытка закончилась лишь новыми уколами.

– Позовите Мерлин, – сквозь стиснутые зубы приказал он. – Приведите сюда Мерлин, быстрее.

Мистер Пилл не двигался, таращась на него.

– Сейчас же! – взревел Рансом.

– Ваша светлость. Простите, ваша светлость, но…

– Приведите мисс Ламберн!

– Сейчас, ваша светлость! – Мистер Пилл быстро вышел из комнаты. Рансом сел за стол и оперся лбом о свободную руку. Если он делал пальцем хоть малейшее движение, иглы впивались еще глубже, и казалось, что палец обжигает открытый огонь.

Он ждал. Прошло уже несколько минут. Рансом тяжело вздыхал и проклинал всяких глупых животных. Ежик, похоже, не собирался ослабить хватку. Рансом издал тихий, жалобный стон, а затем, положив голову на локоть, начал ласково уговаривать ежика:

– Тебе нечего бояться, – пообещал он зверьку. – Никаких волков тут поблизости нет. Я дам тебе целую миску сливок. Кстати, как ты относишься к червякам? Любишь червяков? Мы будем вместе пить чай. Куда, черт возьми, подевалась Мерлин? Ради бога… ох, нет… ну, пожалуйста. Не надо давить сильнее. Не надо, пожалуйста. Послушай меня. Червяки и сливки. У нас будет много сливок и много червяков. Червяки хорошие, жирные. Садовники только и ждут команды. Я прямо сейчас прикажу им. Но как же я смогу позвонить в колокольчик, если ты не отпустишь мой палец…

– Может быть, я могу позвонить за вас, сэр?

Рансом поднял голову. Он поморщился, потому что из-за резкого движения ежик впился еще сильней. Перед его столом, улыбаясь, стоял незнакомец с веснушками и дьявольски зелеными глазами, так шедшими его ирландскому акценту.

– Майор Куинтон О’Салливан О’Тул О’Шонесси, – представился офицер, церемонно кланяясь. – Я как раз проходил через холл, чтобы встретиться с его светлостью Шелби Фолконером с целью задать один маленький вопрос касательно финансов. Дверь была открыта, и я не мог не услышать ваш страдальческий голос. Сэр, моя добрая матушка не простила бы, если бы ее единственный сын упустил случай прийти на помощь.

Рансом открыл было рот, чтобы грубо попросить его удалиться, когда в памяти вдруг вспыхнула та глупая шуточка из письма военного министра.

– Как вас зовут, вы сказали? – переспросил он.

– Ах, простите бедного сына моих родителей, меня зовут О’Салливан О’Тул О’Шонесси. Этим именем наградили меня Господь Бог и старший офицер, мой начальник.

Рансом бросил взгляд на ежика, стиснувшего его палец:

– Каждому из нас выпадает своя доля испытаний, разве нет? Скажите, а кто ваш начальник?

Ирландец посмотрел Рансому прямо в глаза. Тихим голосом, без следа ирландского акцента, он сказал:

– По-моему, вы как раз недавно получили письмо от него.

– Правда? Я получаю обширную корреспонденцию от разных людей. Скажите, майор, вас представляли королевской особе?

Офицер усмехнулся:

– Герцог Йоркский услышал мое имя и сказал: «О Боже». Сэр, это было так неловко, да и мой командующий стоял рядом и тоже слышал.

– Не сомневаюсь. – Рансом сумел слегка улыбнуться. – Добро пожаловать в Фолкон-Хилл. Нам следует называть вас всеми этими именами?

– Ну что вы, сэр, можете называть меня просто О’Шонесси. Или Куин. По-дружески.

Ежик слегка ослабил хватку, но тут же усилил ее вновь. Рансом поморщился:

– Как долго вы сможете пробыть у нас?

Куин пожал плечами. Он склонил голову, и утреннее солнце подчеркнуло красивую рыжину его волос.

– Понимаете, сэр, кроме основного дела – приглядеть тут за некоторыми дамочками – мне бы хотелось прояснить маленький вопрос о чеке его светлости.

Рансом нахмурился. Ему не нравилось, что Шелби так использовали – заманили и заставили задолжать какому-то агенту военного министерства. Если бы Рансом узнал об этой уловке раньше, то немедленно положил бы этому конец. Теперь же он отложил этот вопрос для более позднего выяснения, намереваясь стереть виновного в порошок, когда найдет его. Но все же нельзя было не признать, что этот долг служил очень удобным прикрытием. И было приятно осознавать, что Кастлери воспринял его проект достаточно серьезно, чтобы предоставить дополнительную защиту.

Довольный, насколько это было возможно – ведь ежик по-прежнему использовал его палец как игольницу, – Рансом кивнул и отодвинул стул.

– В таком случае у вас есть причина на некоторое время задержаться, – раздраженно сказал он. – Однако я не собираюсь в обозримом будущем выделять дополнительных средств на содержание брата.

– Ах, какой позор, ваше превосходительное высочество. Хотя я именно этого и ожидал. Я слышал, вы редкий скряга.

– Да, именно так. И тем более я не склонен к легкомыслию, когда в палец мне впился еж. Вы, конечно, не знаете, как заставить эту проклятую тварь отпустить меня?

Веселые складочки разбежались от зеленых глаз Куина.

– Нет, не знаю, сэр. Клянусь спасением души, понятия не имею. Но я, кажется, собирался позвать садовника, да? Позвонить, чтобы принесли чаю, точно? Чудесные сочные червяки, округлые как крыжовник, для вашей благородной светлости.

– Убирайтесь, – рассердился Рансом. – Я разберусь с вами потом.

Куин положил руку на грудь:

– Клянусь святым Патриком, никогда не думал, что с родным сыном родного отца Куинтона О’Салливана О’Тула О’Шонесси будут так варварски обращаться. – Он посмотрел мимо Рансома в сторону двери. – О, кого я вижу! Возможно, это та самая дама, которой нужно мое внимание?

Со вздохом облегчения Рансом воскликнул:

– Мерлин, ну слава Богу… – Он осекся, поскольку в комнату вплыла Блайз. Мерлин поблизости не было. Он упал головой на свободную руку и застонал.

– Деймерелл, – обратилась к нему Блайз.

Он устало взглянул на нее. Палец его уже онемел.

– Что тебе, Блайз?

Сестра бросила взгляд на Куина. Руки ее были сжаты в маленькие белые кулачки, но при виде того, как зеленоглазый ирландец с улыбкой отвесил ей поклон, пальцы ее слегка расслабились.

– Ой… ты занят? – спросила она с неожиданной и необычной заинтересованностью. – Я зайду позже.

Она повернулась к двери, но Куин аккуратно подхватил ее под руку.

– Дорогая прекрасная мадам, – сказал он. – Умоляю, не нужно так быстро лишать меня солнечного света, который появился в моей бедной пустой жизни.

От этой фамильярности у Блайз расширились глаза. Рансом уже собрался было каким-нибудь колким замечанием охладить красноречие О’Шонесси, но вдруг увидел невероятное зрелище: его чопорная сестра позволила дурно воспитанному незнакомцу многозначительно погладить себя по плечу, а потом поцеловать руку.

Блайз застыла. «Это от шока», – подумал Рансом. После того как Куин выпрямился, она еще добрых полминуты смотрела на него в упор, прежде чем догадалась освободить руку и выйти из комнаты.

– Неплохо у вас получилось, – сухо сказал Рансом.

Куин подмигнул:

– За каждое дело своя награда, любила говаривать моя старушка-матушка.

– Могу вас уверить, что благосклонность моей сестры такой наградой для вас не станет.

– Сейчас вы можете говорить что угодно, ваше герцогское высочество. Но лично я думаю, – Куин отвесил поклон, – что человек должен сначала как следует поработать, а потом уже принять награду от вашей светлости. К тому же воткнутый в руку ежик явно не прибавляет вам оптимизма.

– А если бы этот ежик был воткнут вам в з…

– Придержите язык, сэр, пожалуйста! Еще одна прекрасная дама собирается украсить своим присутствием наше скромное общество.

Рансом развернулся – на этот раз очень осторожно – и посмотрел в сторону двери. Там, одетая в знакомый передник с карманом, стояла Мерлин и с тревогой заглядывала в кабинет. Он откинул голову назад, на высокую спинку стула, и со вздохом облегчения прикрыл глаза.

– Сними его с меня, – попросил он. – Немедленно!

– О Боже! – воскликнула Мерлин. – Ты поранился?

Он услышал, как она подбежала к нему:

– Так, давай-ка…

Он завопил от боли, заглушая конец ее фразы. На ее поспешную попытку распрямить его при помощи рычага ежик отреагировал тем, что еще сильнее и глубже всадил иголки в пальцы – до самой кости, был уверен Рансом. Он выдернул у Мерлин свою руку вместе со зверьком. Через минуту, справившись с болью, он приоткрыл глаза и увидел, что Мерлин растерянно смотрит на него.

– Прости меня! – чуть не плакала она. – Бедная твоя рука! Что же нам делать?

– Полагаю, мне следует удалиться, дорогая мадам, – Куин начал продвигаться в сторону двери, – прежде чем его герцогство начнет на всех кидаться.

– Ох, Рансом! – Мерлин не обратила на Куина никакого внимания и, как только он закрыл за собой дверь, схватила Рансома за свободную руку. Она сжимала его ладонь в своих – жест, который в любое другое время он счел бы чрезвычайно приятным. Как бы то ни было, он сумел сдержаться и не стал бранить ее.

– Бедный Рансом, – повторила она и опустилась на колени рядом с его стулом, прижавшись щекой к его руке.

Он сделал десять ровных, глубоких вдохов. Вот и верь после этого судьбе, подумал он. На Мерлин напала нежная преданность как раз тогда, когда он парализован от боли. Дрожащими пальцами провел он по ее нежной коже и прошептал:

– Вот так удача.

– Что? – Она подняла на него большие серые сострадающие глаза.

– Да ничего, – сказал он. – Не важно.

Мерлин повернула голову, прижалась губами к его ладони – и тут же все тело его буквально запело от желания. Вены его горячо загудели, и Рансом почувствовал физическую необходимость крепко прижать ее к себе, как будто это могло избавить его от страданий. Затем он, несмотря на жгучую боль, притянул Мерлин к себе. Губы ее были невероятно нежными и отзывчивыми.

– Проклятие, – пробормотал он, оторвавшись от нее, положив руку на стол и ложась на нее лицом. – Думаю, этого я не заслужил.

– Что я могу сделать? – трогательно спросила Мерлин. – Ну что я могу сделать?

Рансом попытался улыбнуться:

– Как я вижу, не так уж много.

– Но тебе же больно. А я не хочу, чтобы тебе было больно. И все это из-за меня. Ведь скорей всего именно я оставила ежика здесь. Конечно же, это я. Я часто делаю что-нибудь в этом роде. – Она закусила губу. – Ох, Рансом! Ты сможешь простить меня?

Он глубоко вдохнул. У нее были такие красивые глаза…

– Мерлин, – вздохнул он. – До того как я умру, скорее всего когда-нибудь прощу тебя.

Пепельные брови ее сдвинулись. Он видел, что его ирония осталась непонятой, но на ее лице появилось такое трогательное выражение озабоченности… Она поднесла палец к нижней губе. Рансом застонал. Он опустил голову на раненую руку, а свободную вытянул и убрал ее палец от лица.

– Пожалуйста, не делай так, – мягко попросил он. – Из-за этого я чувствую себя настоящим варваром.

– Я не нарочно.

– Знаю. Ты всегда не нарочно, правда? – Он сжал ее пальцы еще сильней. – Посиди со мной, Чара.

Она печально взглянула на ежика:

– Я знаю, каково тебе сейчас.

– Правда? Тебе недавно вонзилась в руку одновременно сотня шляпных булавок?

– Нет. Я имею в виду, я знаю, что чувствует ежик.

Рансом вздохнул:

– А я-то думал, из нас двоих ты будешь сочувствовать мне.

– Я и сама хотела бы сейчас свернуться вот так в клубочек.

– Так почему бы тебе не попробовать? А потом ты сама себя спросила бы, что можно сделать, чтобы тебя распрямить.

Мерлин посмотрела ему в глаза. Он слегка улыбнулся ей, показывая, что шутит, однако она не ответила. В глазах ее появилось знакомое выражение отрешенности, когда казалось, что она разглядывает его нос и в то же время что-то в тысяче миль отсюда. В такие минуты она казалась очень уязвимой и бесконечно драгоценной – как дитя, улыбающееся во сне.

Рансома охватило острое чувство ответственности за Мерлин. Ведь именно он лишил ее тихого, безопасного существования и, не спрашивая, завладел ее телом и всей ее жизнью. Он терпеливо ждал, пока девушка снова вернется в реальный мир.

– Есть!

– Ох! – хрипло выдохнул Рансом, поскольку звук ее голоса заставил ежика вздрогнуть.

Мерлин вскочила на ноги и стала быстро что-то искать в кармане. Она извлекла пригоршню металлических пружинок и рассыпала их по полированной поверхности стола, затем два сломанных карандаша, маленькое зеркальце и табакерку. Оттопырив карман и заглядывая внутрь, она досадливо поморщилась и возобновила поиски. На свет появилась обширная коллекция деталей часов. Рансом воздержался от вопроса, откуда они взялись, но твердо решил в самое ближайшее время проверить состояние всех часовых механизмов Фолкон-Хилла.

– Вот же, – сказала она, – вот она, нашла…

В самой глубине кармана она пыталась ухватить какой-то маленький, ускользающий предмет и после упорной борьбы наконец с триумфом вытащила его.

– Семя подсолнуха, – увидел Рансом.

– Он обожает его! – Она обежала вокруг стола и нагнулась, двигая семечко в направлении колючего шарика на пальце Рансома. – Вот так… Смотри.

Прошла минута.

– Я смотрю, – сказал Рансом.

Она жестом попросила его замолчать. Он склонил голову, наблюдая, как солнце освещает ее волосы и как она, согнувшись, внимательно смотрит на ощетинившегося зверька. Руки ее покоились на поверхности стола, тонкие пальцы были изящно изогнуты. Общее впечатление немного портило пятнышко смазки на одном из них. Простая хлопчатобумажная блуза слегка колыхалась, приоткрывая прелести, находящиеся под ней.

– Иди сюда и поцелуй меня, – сказал он. – Ежик никогда не раскроется, пока мы на него смотрим.

Она подняла голову и откинула с лица выбившийся локон.

– Ты думаешь? – Лицо ее выражало сомнение. – Я никогда не наблюдала за ним достаточно долго.

– Мерлин, мне больно. Очень больно. Мне нужно как-то отвлечься.

Она нахмурилась. Затем лицо ее осветилось застенчивой улыбкой. Она уставилась на собственные пальцы:

– Наверное… если только ты не пытаешься заставить меня сделать что-то, чего я не хочу.

– Конечно же, нет. Это просто обходной маневр. По-моему, ежик стесняется. Ему не нравится, когда люди на него смотрят. Мы должны показать, что полностью забыли о нем.

Она снова подошла к нему, уже не улыбаясь. Лицо ее было серьезно, волшебные серые глаза чисты и ясны, как луна.

– Ты думаешь, это и вправду поможет?

Выражение лица, тон, легкое напряжение бровей – все говорило о том, что вопрос этот задан совершенно серьезно. У него пересохло во рту.

– Нет, – честно прошептал он, – я просто хочу тебя целовать.

Она наклонила голову. Указательным пальцем осторожно очертила контуры его губ. Рансом закрыл глаза. Его наполняло желание – горячее, требовательное, едва поддающееся контролю. При первом трепетном касании ее губ ему пришлось схватиться за край стола. Тот факт, что раненая рука была уже свободна, едва ли достиг его сознания. Он весь растворился в ее неловком поцелуе, в застенчивой нежности ее касаний и запрокинул голову, надеясь на большее…

– Сработало!

Она резко вывернулась, и он почувствовал себя обманутым.

– Смотри, – сказала Мерлин, не обращая внимания на прошептанное им ругательство. – Я же говорила!

Рансому не нужно было глядеть на ежа. Он осмотрел освобожденный палец в надежде, что его не придется ампутировать. Проколы оказались не такими глубокими, как он опасался, хотя палец яростно ныл и кровь залила всю промокательную бумагу. Он обернул палец платком и уставился на ежика, который уже успел справиться с единственным семечком и теперь подергивал черной пуговкой носа в поисках нового угощения.

– Я нахожу ваше присутствие излишним, – сообщил он зверьку. – Будьте добры проследовать в место вашего расположения, и желаю вам по пути свернуть свою колючую шею.

– Вот. – Мерлин раскопала еще одно семечко. – Иди сюда.

Оттопырив карман, она помахала семечком у ежика перед носом. Тот с готовностью поковылял за приманкой, свесился с края стола и стал вытягивать передние лапки до тех пор, пока гравитация не сделала свое дело и он не рухнул прямо в передник Мерлин. Семечко она кинула вдогонку, а затем смела туда же все свои пружинки и прочие мелкие детали. Пока ежик вертелся, из кармана доносилось позвякивание, затем он удовлетворился своим новым положением и затих.

– Надеюсь, – сухо сказал Рансом, – что, когда мы поженимся, ты перестанешь всюду таскать с собой маленького телохранителя.

Как только эти слова сорвались с губ, он захотел взять их обратно. Серьезная тактическая ошибка – говорить так, как будто их разногласие уже разрешилось. И то, как сдвинулись ее брови, ясно показало, что его оговорка не осталась незамеченной.

Дед всегда учил: чтобы загладить промах, нужно перейти в наступление.

– Почему ты не хочешь? – спросил он, прежде чем она успела в очередной раз отказать ему.

Она опустила ресницы:

– Я люблю ежика. И, может быть, мне действительно нужен телохранитель.

– Ты знаешь, о чем я, Мерлин. Ты собиралась сказать, что не хочешь за меня замуж.

– Ты всегда пытаешься сказать за меня.

– Так я ошибся?

– Дело не в этом…

– А для меня как раз в этом. Мерлин, мне нужно знать причину. – Он встал, обошел вокруг стола и протянул руки ей навстречу. – Я слишком старый? Недостаточно богат? Уродлив?

Она нахмурилась и слегка опустила голову, когда он подошел.

– Мерлин, – он взял ее за локоть, нежно, но достаточно крепко, чтобы не дать ей сбежать, – неужели я тебе совсем не нравлюсь?

Губы ее дрогнули. Он взял это на заметку и продолжил наступление, пробежал рукой вверх по ее рукаву, затем погладил по щеке:

– Ты мне нравишься, Мерлин. Очень сильно.

Она нахмурилась сильнее, нижняя губа ее упрямо оттопырилась.

– Я не верю тебе, – произнесла она, едва дыша.

– Так ты думаешь, я лгу? Разве я не сдержал всех своих обещаний? Разве я не перевез сюда все твое оборудование, не дал тебе место для работы, не пригласил лучшего в стране доктора для Теодора? Разве я о тебе не забочусь? Как ты можешь говорить, что не веришь мне… Мерлин, ради Бога, неужели ты думаешь, что я всех женщин в доме целую так, как тебя?

– Не знаю.

Он чуть крепче сжал ее локоть. Терпение начинало покидать его.

– Позволь тебя заверить, я их не целую!

Она сверкнула глазами:

– Уверена, ты бы и их целовал, если бы хотел заставить бросить работу над летательной машиной!

– Мерлин, разве я говорил…

– Конечно, не говорил. Не говорил вслух. Просто целовал меня.

– И ты сделала вывод, что я хочу заставить тебя бросить летательную машину?

– Да!

Стиснув зубы, он сказал:

– Будь любезна, объясни, какая тут связь?

Она открыла рот, но ничего не сказала. Он чувствовал рукой, как она напряжена и вся дрожит.

– Потому что, – взволнованно произнесла она, – ты думаешь головой!

Он недоуменно посмотрел на нее. Затем выпустил ее локоть и потер глаза. Боль в раненом пальце не утихала.

– Я не могу понять тебя, Мерлин. Действительно не могу понять. Я предлагаю тебе свой дом, свою защиту, свое имя… Не знаю, что еще я мог бы дать тебе.

– Крылья, – прошептала она.

От обиды и непонимания терпение его наконец лопнуло.

– Я не позволю тебе расшибиться насмерть из-за какой-то глупой идеи создать машину, умеющую летать! – Он схватил ее за плечи, не обращая внимания на боль в руке. – Ты слышишь меня? Не позволю.

Он тряс ее, но она молчала. Он хотел ее поцеловать, хотел с силой прижать к себе и защитить от любых возможных неприятностей. Но мысли о том, что в кармане ее передника находится злополучный ежик и что его нежность и страсть она воспринимала как некое принуждение, удерживали его. Он выпустил Мерлин и отошел к окну.

– Ты живешь в мире фантазий, – тихим голосом сказал он. – Этот мир красив, Мерлин, и я… я почувствовал себя избранным, когда смог разделить с тобой его красоту. Но все же настоящий мир здесь. И он по-прежнему жесток и не прощает ошибок. – Он поднял взгляд и смотрел на ухоженные полосы зеленых газонов. – Иногда мне кажется, что всю свою жизнь я трачу на то, чтобы защитить от него тех, кто мне небезразличен.

– А может быть, им не нужна твоя защита.

Он повернулся к ней:

– Удивительно мудрое высказывание для дамы, которая хочет приделать себе крылья и спрыгнуть со скалы.

– Нет, это не так просто.

– Не просто? Ты прыгаешь. Падаешь. Ломаешь шею. Для меня это довольно очевидно.

Она опустила голову. Но он все же видел, что маленькая складочка наметилась между ее бровей.

– Мерлин, – сказал он, – прости меня. С тобой я растерял всю свою дипломатию. Но, дорогая, потеря тобой невинности… уже и так лежит на моей совести. И я не хочу, чтобы на ней же была и твоя кончина.

– Не думаю, что моя кончина хоть как-то тебя коснется, – сказала она, глядя в пол. – Я сделаю, что тебе надо с говорящей коробкой, и уеду домой. Ты не отвечаешь за меня, Рансом.

Она пошла к двери, потом вдруг остановилась и обернулась. Лицо ее выражало такую решимость, какой Рансом никогда раньше не видел у нее.

– Я думаю, что если моя «невинность» лежит на твоей совести, то там ей и придется остаться. Может быть, я и живу в мире фантазий, но я не собираюсь выходить за тебя замуж и отказываться от работы над летательной машиной только для того, чтобы ты сохранил хорошее мнение о самом себе.


Глава 9


Эту страшную новость Мерлин узнала от Вудроу. Он невинно обронил ее через неделю, стоя в западном бальном зале и разглядывая раму, на которую она натягивала нить.

– Мистер П-п-пеммини использует алюминий, – беззаботно сказал он.

Мерлин обернулась:

– И для чего он его использует?

– Для крыльев. Он сказал, что здесь нужна прочность н-н-на… – как обычно, Вудроу опустил глаза, и если она смотрела на него, то он заикался сильней, – н-н-натянутого алюминиевого провода.

– Прочность! Прочность дает полотно холста. Жесткий провод не имеет той эластичности, что натуральная нить кетгут. А кто такой мистер Пеммикан?

– П-п-пеммини. – Он глубоко вздохнул. – Он живет в б-б-башне на с-с-скале Бичи-Хед. Я иногда бываю там. Он т-тоже с-с…строит летательную м-м-ма-ашину.

Мерлин ахнула.

– Он строит… – Она ловила ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. – И он использует алюминиевый провод! – Она схватила Вудроу за худенькие плечи. – Он еще не опробовал ее?

– Вряд ли. П-п-пожалуйста, м-м-мисс Ламберн, не с-с-сердитесь! Я точно знаю, он ее еще не з-з-за… не з-з-закончил. Он п-приходил к дяде Деймереллу прошлой осенью и спрашивал, не з-з-захочет ли п-п-правительство выделить ему денег для окончания. Н-н-но мой дядя сказал, что он н-н-ненормальный.

– Прошлой осенью! – простонала Мерлин. – Еще прошлой осенью! Ну теперь-то он уже небось слетал через пролив и обратно.

– М-м-мисс Ламберн, п-п-пожалуйста, не р-р-расстраивайтесь. Я уверен, он не летал. Я езжу к-к-к нему почти каждые д-две недели. Это близко. И он очень злился на дядю Деймерелла. Он… с-сказал, что это п-п-реступление – заставлять г-г-голодать б-б-британского гения. П-п-по-моему, у него ма-а-ало денег, а алюминиевый провод очень дорогой.

– Но прошлой осенью! Наверняка он уже нашел себе какой-нибудь источник дохода. Не у всех же такая рыбья голова, как у твоего дяди, Вудроу!

Вудроу снова опустил глаза и начал шаркать ногой.

– П-п-простите, я не з-з-знал. К-к-когда я был в п-п-прошлый раз, м-м-мистер П-п-пеммини действительно сказал, что он р-р-разговаривал с какой-то… з-з-заинтересованной стороной.

– С заинтересованной стороной. – В голосе ее звучало отчаяние. – Ох… а эта сторона была по-настоящему заинтересована?

– Не знаю. Мне очень ж-ж-жаль. Он т-т-т-олько это сказал: «С з-з-заинтересованной с-с-стороной».

Мерлин прикусила костяшки пальцев. Затем она расправила плечи, повернулась и снова яростно принялась за работу.

По утрам, когда все еще спали, она, как и обещала Рансому, выделяла по два часа на работу над усовершенствованием говорящей коробки. В это время секретарь мистер Коллетт постоянно был к ее услугам, готовый сейчас же принести то, что ей требовалось, или переписать аккуратно ее записи и запереть их в коробке, хранившейся в кабинете Рансома.

Рансом хотел, чтобы разговаривать можно было на большом расстоянии. Мерлин соорудила батарею, в которой было больше, чем в прежней, чашечек и пластин, а также усовершенствовала катушку. Иногда прохладным утром Коллетт брал переносную часть устройства и шел с ней куда-нибудь в дальний угол поместья. Вместе они выяснили, что голос гораздо чище передается через эфир, если один из собеседников находится на некоторой высоте – на четвертом этаже дома или каком-нибудь холме. Мерлин размышляла над тем, как сохранить этот эффект, отказавшись от использования домов и пригорков.

Она добросовестно думала над говорящей коробкой и во время своего уединенного завтрака, планируя работу на следующий день. Но все оставшееся время она посвящала тому, что ее действительно интересовало. Когда Мерлин добиралась до бального зала, все мысли ее уже были полностью сосредоточены на летательной машине. Впереди предстояла огромная работа, и это не давало ей расслабиться. Единственным, что отрывало ее от размышлений, были ежедневные встречи с Рансомом. В Большом холле, по пути из комнаты, где подавали завтрак, она каждое утро проходила мимо него.

Он не заговаривал с ней уже три недели, и она не могла определить для себя, удручает ее это или нет. В общем-то, так было даже удобнее, поскольку никто не отвлекал ее, никто не вдалбливал ей всякие глупости вроде долга, репутации, благородных и честных поступков.

Утром он всегда был в костюме для верховой езды. Каждый раз при виде Рансома у Мерлин что-то сжималось внутри. Он выглядел так отчаянно элегантно в высоких лакированных сапогах и безупречном сюртуке, в то время как у нее вечно оставалась машинная смазка на пальцах и грязь на одежде после утренних экспериментов с говорящей коробкой. Постепенно она научилась обращать внимание на эти мелочи. Она замечала, что ни разу его бриджи не были порваны или запачканы, что они сидели на бедрах так же безукоризненно, как и сюртук на плечах – без единой лишней складочки, подчеркивая высокую стройную фигуру.

Сначала, когда они встречались в холле, он желал ей доброго утра. Однако любой разговор с ним, даже простое приветствие, потом долго не давали Мерлин сосредоточиться, так что теперь она лишь кивала в ответ и спешила дальше, вся погруженная в мысли о летательной машине. Со временем он тоже привык ограничиваться кивком.

Она работала целыми днями, до самого позднего вечера. Образ таинственного мистера Пеммини все время подгонял ее. Вудроу еще раз съездил проведать конкурента и привез оттуда тревожную весть. Мистер Пеммини действительно получил финансирование и вовсю занимался своим проектом – его машина должна была не просто летать, но даже перевозить вместе с авиатором еще и пассажира! Потрясенная, Мерлин стала работать еще лихорадочнее.

Когда часы в Большом холле били три часа ночи, она наконец позволяла себе расслабиться. В ночной тишине она устало взбиралась по огромной лестнице и ложилась в чистую постель, пахнувшую фиалками. Только здесь она разрешала себе забыть и о летательной машине, и о говорящей коробке. В эти моменты она всегда думала о Рансоме. И странная грусть закрадывалась к ней в душу, прежде чем усталость брала свое и Мерлин глубоко засыпала.


– Я предлагаю, чтобы в палате по этому поводу выступил Джордж Рид, – сказал Рансом и улыбнулся.

Его собеседник усмехнулся:

– Да, пожалуй. – Заместитель министра финансов встал. – Очень продуктивная беседа, Деймерелл. И благодарю вас за гостеприимство. Больше я здесь не задержусь.

– Не задержитесь? Разве вы не останетесь на выходные?

– Глубоко сожалею. Я собираюсь выехать в Лондон завтра утром. Но прежде чем уехать, Деймерелл, я хотел бы взглянуть на эту чудесную крылатую машину, о которой постоянно слышу от ваших гостей.

– А, это. – Улыбка увяла на лице Рансома. Он небрежно махнул рукой. – Просто большая игрушка.

Заместитель министра улыбнулся:

– И все же, как я понял, вы пожертвовали ради нее бальным залом.

– Она развлекает детей. Любого возраста.

– Хитро! Но мне-то вы можете доверять. Вы уверены, что это не станет триумфом военной техники? Боже мой, Деймерелл, какое было бы достижение, если бы эта штука заработала.

– Я на это не рассчитываю, – сказал Рансом.

Собеседник похлопал его по плечу:

– Мальчик мой, отведите меня к этой причудливой штуке и позвольте вынести собственное суждение.

– Разумеется. – Рансом склонил голову в легком сухом поклоне и жестом показал в сторону двери.

В общении с Мерлин он избегал конфронтации. Он нарочно не разговаривал с ней, чтобы дать ей время обвыкнуть и, что еще важнее, соскучиться по его вниманию. Во время последнего разговора стало очевидно, что он давил на нее слишком сильно и требовал ответа слишком быстро. Поэтому Рансом яростно погрузился в работу, отстранившись от всех домашних дел. В таком огромном поместье, как Фолкон-Хилл, это было нетрудно. Ему лишь иногда приходилось разделять трапезу с кем-нибудь из гостей, кому он хотел оказать особую честь. Все остальное время он проводил, закрывшись в собственном просторном крыле дома.

Вслед за заместителем министра он вышел из комнаты:

– Вообще-то я сам увижу ее в первый раз.

Шаги отозвались эхом в длинном сводчатом коридоре.

– Вы раньше не видели? Вам должно быть стыдно, Деймерелл. Неужели вам совсем чужда романтика и вы полностью растеряли свои юношеские мечты? Клянусь, я сам мальчишкой сидел, свесив ноги, на ветвях самого высокого вяза в округе и мечтал стать птицей и парить в воздухе!

– Очаровательная картина.

– По-моему, я сказал лишнее: мне кажется, что вы запомните это мое признание и однажды используете против меня в палате. Но ничего не выйдет. Я не стыжусь мечты своего детства, да и вам тоже не следует. Спуститесь же с высот своего положения и признайтесь: вы не меньше, чем я, хотите, чтобы эта штука полетела.

Рансом покачал головой:

– Я бы предпочел, чтобы ее разобрали и увезли из моего дома. Но… я влюблен.

– Ха! Единственное, во что вы влюблялись до сих пор, было место в Вестминстере, в зале парламента. Вам давно пора снова жениться, Деймерелл. Вы становитесь надменным, как старик.

– Спасибо за наблюдение. Я буду работать над собой.

Заместитель министра усмехнулся:

– Да, я вижу, вы хорошо принимаете критику. Ладно, дорогой друг, вы уж меня простите. Я понимаю, вам надо держаться с достоинством, подобающим вашему положению. И молоденькая, хорошо воспитанная жена без налета городских вольностей – это как раз то, что нужно.

– Вы так считаете? – Угрюмое выражение лица Рансома сменилось усмешкой. Он жестом указал гостю на дверь западного бального зала: – Тогда разрешите мне представить вас мисс Ламберн.

Он сделал неуловимое движение, и лакей с поклоном раскрыл перед ними двойную дверь.

Рансом думал, что он был подготовлен к приходу сюда. Несколько недель он выслушивал от племянниц рассказы об этом чудесном зале. Но одно дело было слышать и совсем другое – самому увидеть огромные грациозные крылья из холста, подвешенные на тысяче ленточек там, где полагалось быть люстре немецкого хрусталя.

Летательная машина заполнила все помещение. Конец одного крыла упирался в расписной потолок над ними, где Леандр переплывал Геллеспонт навстречу Геро; конец же другого крыла касался резного декора сицилийского мраморного камина. Изысканный узор из цветного камня, выложенный на полу, был спрятан под грубой деревянной платформой. В предвечернем солнце сверкали инструменты и провода, и повсюду были веревки: свисали с блоков и тянулись куда-то вдаль, отбрасывая на стены и на пол длинные пересекающиеся тени.

К удивлению Рансома, эта огромная конструкция обладала своеобразной красотой. В ней была жизнь: как будто мифологический зверь вышел из легенды и висел теперь в зале, как безмолвный трофей. А в тени гиганта двигались крошечные фигурки-лилипуты.

– Рансом! – раздался подозрительно дружеский голос Шелби из дальнего угла. Из тени появился один высокий силуэт и два маленьких по бокам от него; все трое подошли к Рансому и его гостю.

Заместитель министра приветствовал Шелби с искренним удовольствием. Он улыбнулся и погладил по головкам близнецов, которые были слишком возбуждены, чтобы вспомнить о застенчивости. С визгом они схватили дядю за фалды сюртука и потащили в глубь зала.

– Какое чудо! – произнес заместитель министра, обращаясь к Шелби, и они последовали за Рансомом и детьми.

– Да, это просто удивительно, правда? – воскликнул Шелби. – Я сам успел здорово увлечься этой штукой. Каждый вечер прихожу сюда и помогаю.

Когда глаза Рансома привыкли к резкому контрасту света и тени, он наконец увидел Мерлин. Она ссутулилась над письменным столиком в углу и, хмурясь, записывала что-то в блокнот. Близнецы подвели его к ней, но Мерлин даже не подняла головы. Рядом, упираясь спиной о камин, с поднятыми руками стоял майор Куинтон О’Салливан О’Тул О’Шонесси и аккуратными движениями накручивал проволоку на кончик крыла. Тут же находилась Жаклин – она придерживала крыло и, вытянув шею, наблюдала за его работой.

Мистер Пилл тоже был там – он стоял рядом с Мерлин и нараспев зачитывал ей численные равенства с какой-то пыльной бумажки. Группу завершали Вудроу и Блайз – Блайз, кто бы мог подумать! – они разрезали кетгут на узкие ленты и сортировали их по длине, раскладывая по полу в аккуратные ряды. Точнее, сортировал Вудроу, а Блайз ходила поблизости и указывала ему на ошибки.

Рансом сглотнул, пораженный тем, какая многочисленная и странная компания из гостей и родственников собралась здесь. Однако, повинуясь привычке, он ничем не выдал своего изумления. Оказывается, половина домочадцев регулярно занимается летательной машиной. Он посмотрел вокруг, пытаясь понять, что именно могло вызвать такую неожиданную привязанность. Но не обнаружил ничего, что позволило бы ответить на этот вопрос.

– Чем будет заниматься дядя Деймерелл? – радостно спросила Августа. – Мисс Мерлин! Можно, дядя Деймерелл возьмет нас на кошачье сиденье?

Мерлин подняла голову и взглянула ему в глаза. Между бровей ее залегла глубокая складка, а тени под скулами придали лицу незнакомый, усталый вид. Рансому показалось, она даже и не видела его.

– Да-да, конечно, – отстраненно сказала она и вернулась к своим записям. – Идите к Шелби, он даст вам конфет. Какое последнее число, мистер Пилл? Сто семнадцать на корень из чего?

Аврелия и Августа обрадовались и потащили Рансома куда-то в сторону, но он отстранился от них.

– Мерлин, – позвал он.

– Не сейчас. – Она покачала головой. – Только не сейчас, пожалуйста.

Он глядел на ее ссутулившиеся плечи, на огрубевшие тонкие пальцы, державшие карандаш. Она приказала мистеру Пиллу на время прерваться, схватила другой блокнот и стала быстро листать страницы. Найдя нужное место, она хмуро обернулась к летательному аппарату и прикоснулась пальцем к нижней губе – тем самым, свойственным только ей жестом, от которого у Рансома так часто закипала кровь. Однако на этот раз она покусывала палец с таким напряженным волнением, что и его реакция была совершенно другой.

– Мерлин, – снова позвал он, – можно минутку поговорить с тобой?

В ответ он не удостоился даже взгляда.

– Хотите, я запишу ваше послание, ваше герцогство, – весело поинтересовался ирландский акцент, – и доставлю, когда она снова вернется на нашу грешную землю?

Рансом взглянул на Куина. Майор стоял, облокотившись о камин: сюртук его был расстегнут, густые волосы цвета меди падали на глаза. Жаклин рядом сматывала остаток проволоки.

– Нет, благодарю. – Рансом сделал усилие и сохранил вежливый тон. Он улыбнулся Жаклин: – Здравствуй. Должен признаться, не ожидал тебя тут встретить.

– Я прихожу с детьми и провожу здесь обычно целый день. – Она засмеялась, слегка придвинулась к Куину и пальцами провела по его рукаву. – Эта комната нас так и притягивает – и детей, и меня.

– Понятно, – произнес Рансом как можно спокойнее. Он справился с растущим негодованием на Шелби и не стал оборачиваться, чтобы узнать, наблюдал ли его брат за этой сценой.

– Ах, Жаклин, – улыбаясь ей, сказал Куин, – не нужно портить мою репутацию перед его светлостью. Пожалуйста, выньте из моего сердца ваши прелестные коготочки, дорогая!

Жаклин вспомнила, что держится за него рукой, и послала ему воздушный поцелуй:

– Мерзкий мальчишка, не портите мне удовольствие быть легкомысленной женщиной.

Рот Куина скривился в улыбке.

– О, так вы легкомысленны? Возможно, я слишком рано отверг вас.

– Теперь уже поздно. – Куин попытался обнять ее, но Жаклин изящно уклонилась. – Теперь я уже снова мать.

Она встала на колени и вытянула руки, чтобы обнять дочерей, которые прибежали поцеловать ее.

Вдруг позади Рансома раздался высокий ледяной голос:

– Жаклин, ты же не думаешь, что это представление введет в заблуждение моих братьев? Рансом не настолько глуп, чтобы поверить, будто тебе до такой степени дороги дети, особенно после того как ты их оставила на…

– Блайз! – резко прервал Рансом сестру.

Жаклин посмотрела на Блайз, но было невозможно понять, какое чувство выражают ее фиалковые глаза. Перед тем как подняться, она еще раз обняла Августу.

– Но это же правда, – продолжала Блайз. Лицо ее побледнело, и она хмуро смотрела на Рансома. – Она приходит сюда каждый день и притворяется, что это из-за детей. А на самом деле единственное, что ей нужно, – это флиртовать с…

– Оставь ее в покое, Блайз! – Голос Шелби заставил всех обернуться. Он стоял вместе с заместителем министра и казался таким же бесстрастным, как одна из греческих скульптур во дворе. В повисшей тишине были слышны лишь скрип пера в руке Мерлин да голос мистера Пилла, продолжавшего зачитывать ей математические равенства.

– Боже мой, господин заместитель министра! – покраснела Блайз. – Простите, пожалуйста… Я и не знала, что вы вошли! Как поживаете? Где бы вы хотели присесть? О Боже, сейчас здесь, к сожалению, не так уж много места.

– Все в порядке, дорогая леди. Я задержусь всего на минуту. Хотел своими глазами увидеть летательную машину.

– Позвольте, я позвоню, чтобы принесли чаю.

– Пожалуйста, не беспокойтесь…

– Это займет совсем немного времени. Шелби, подвинь поближе тот ящик.

– Ну право же, леди Блайз, – протестовал заместитель министра, – мне ничего не нужно…

– Пожалуйста, присядьте сюда. Рансом, может быть, ты освободишь верстак от этих… вещей? Как поживает ваша дорогая супруга, господин заместитель министра? Она уже оправилась от того легкого недомогания?

– Да, с ней все хорошо. – Чиновник присел, но тут же вскочил опять. Он обернулся и снял с ящика, на который пытался сесть, отвертку и горсть шурупов.

– Давайте, я заберу, – сказал Рансом. Он переложил все на верстак, но тут подбежали близнецы, и все шурупы оказались на полу.

– Это кошачье сиденье, – объявила Аврелия. – Ты можешь сесть сюда вместе с нами, дядя Деймерелл. Мисс Мерлин разрешила.

Августа энергично кивала:

– Да, возьми нас туда!

– Одну секунду. – Рансом внимательно следил за Блайз и высокопоставленным чиновником. Похоже, она решила, что ситуация требует разместить гостя в достойной компании. Блайз не отстала от Шелби, пока он со вздохом не уселся на кучу сложенного полотна, а затем сходила за мистером Пиллом. Священник вежливо принял ее приглашение и присоединился к ним, сев на старое сиденье от экипажа, которое явно вытащили с чердака какой-то конюшни.

Покинутая мистером Пиллом, Мерлин нахмурилась и поджала губы, но потом снова вернулась к своим расчетам. Через некоторое время она отложила тетрадь и подняла голову. Рансом наблюдал, как постепенно из глаз девушки ушел мягкий туман задумчивости и она наконец вернулась в окружавший ее мир. И только тогда она заметила Рансома. Она улыбнулась, и вдруг Рансому три недели, которые прошли с их последнего поцелуя, показались тремя жизнями. Он протянул руку и очень мягко заговорил с ней: бледная, усталая и исхудавшая, она казалась очень хрупкой.

– Мерлин, – сказал он, – иди сюда. Мы будем пить чай и что-нибудь перекусим. Я хочу познакомить тебя с одним хорошим другом.

– Прости, – ответила она. – Мне нужно работать.

– Ты могла бы отдохнуть хотя бы пару минут? Нам будет приятно твое общество. Заместитель министра хотел бы кое-что узнать о летательной машине.

– Да, – она отложила перо. – Хорошо, конечно.

Она вышла из-за письменного столика, волоча за собой моток проволоки, прицепившийся к юбке. По пути она пересекала тени от натянутых веревок, и в ее каштановых волосах играли солнечные блики. Блайз подскочила и официально представила Мерлин, в то время как Рансом печально смотрел на нее. Его беспокоила вновь приобретенная худоба и хрупкость девушки – казалось, будто она может разбиться от любого неосторожного прикосновения.

Принесли чай, и Блайз разливала его так буднично, как это делает хорошо обученная горничная в обычной домашней обстановке. Рансом положил к себе в тарелку на три пшеничные лепешки больше, чем обычно. Блайз удивленно приподняла бровь, но Рансом ответил ей ничего не выражающей улыбкой. Он подвинулся к Мерлин, которая давала чиновнику какие-то объяснения по авиации, и предложил ей чаю.

Она взглянула на него, покачала головой и продолжила разговор. Рансом не опускал тарелку, и высокий гость взял одну лепешку, откусывая от нее в промежутках между вопросами.

Рансом подождал. Он маленькими глотками потягивал чай и наблюдал за Мерлин. Где-то сзади Куин развлекал Шелби и Блайз своим ирландским подхалимажем, который, если судить по хихиканью Шелби и пыхтению Блайз, пришелся им по вкусу. Его преподобие мистер Пилл завладел вниманием Жаклин. К изумлению Рансома, эти двое с видимым удовольствием и довольно долго обсуждали достоинства алюминиевой проволоки и кетгута.

Рансом вновь предложил Мерлин лепешки. Она прервала свой диалог и покачала головой:

– Нет, спасибо.

Заместитель министра взял вторую лепешку.

– А как насчет приземления? – дожевав очередной кусок, спросил он. – Как вы собираетесь решить эту задачу?

– Я слышала, мистер Пеммини использует колеса, – нахмурилась Мерлин. – Но я думаю, мои лыжи обеспечат большую мобильность… Хотя здесь также важно учитывать сопротивление ветра и…

– Я бы хотел, чтобы ты что-нибудь съела, – ровным тоном произнес Рансом.

Он снова подал ей тарелку, но она опять покачала головой:

– Я не голодна. Так вот, сопротивление ветра я учитываю с помощью…

– Ты выглядишь так, как будто не ела уже несколько дней.

Она махнула рукой.

– Мистер Пеммини собирается испытывать свою модель на следующей неделе, – сказала она, как будто это могло служить достаточным объяснением.

– А вы не думали использовать крюк? – спросил заместитель министра. Он взял последнюю лепешку с тарелки Рансома. – Что-то вроде корабельного якоря, если вы меня понимаете. Можно было бы сбросить его и выбирать веревку по мере снижения.

– Но это же лишний вес, понимаете? – Она потеребила нижнюю губу. – Мистер Пеммини, очевидно, как-то с этим справился, раз он планирует даже перевозить пассажира. Но моя конструкция, к сожалению, этого не выдержит. Я собираюсь испробовать машину в следующий понедельник. Не понимаю, как мистеру Пеммини удалось так быстро и далеко продвинуться…

– Черт подери этого мистера Пеммини, – тихо сказал Рансом и поставил пустую тарелку на пол.

– У меня есть вопрос, мисс Ламберн, – возвестил он.

Его настойчивый голос заставил Мерлин отвлечься от дискуссии. Все вокруг посмотрели на него.

– Я не могу понять, – будничным тоном поинтересовался он, – как вы планируете пронести этот аппарат через дверь?

Мерлин повернулась к нему, хотела что-то сказать, но замерла на месте. Потом подняла голову, чтобы охватить взглядом гигантские размеры крыла, и на лице ее вдруг появилось выражение ужаса.

– Ох… – выдохнула она. – Нет, только не это!

Повисла мертвая тишина.

– Вот так задача, – сказал Шелби. – Мерлин, ты что же, вообще не подумала об этом?

Шея ее напряглась, но она не произнесла ни звука.

– Так что, – воскликнула Блайз, – мы все это делали зря?

– А что именно тут сделала ты, Блайз? – поинтересовался Шелби. – Ничего такого, с чем Вудроу не справился бы в одиночку и вдвое быстрее.

– Вудроу еще ребенок. Меня попросили проследить за качеством его работы, – сухо ответила Блайз. – И, разумеется, я вообще не стала бы тратить на это время, если б знала, что мисс Ламберн не подумала о таком пустяке, как транспортировка аппарата за пределы этого зала!

– Какой ужасный просчет, дорогая, – сказал мистер Пилл. – Я приношу искренние извинения, если это я склонил вас к тому, чтобы так неразумно распорядиться вашим драгоценным временем.

– Ничего страшного, – сказал Куин. – Здесь такие огромные окна, что разобрать стену не составит труда.

Рансом наградил ирландца едкой улыбкой:

– Выбросьте это из головы.

Мерлин прикрыла лицо руками и бессильно опустилась на перевернутый бочонок от виски.

– Нет, нет, – стонала она. – Ох, нет, нет, нет…

К ней подбежали близнецы.

– Не плачьте, мисс Мерлин! Дядя Деймерелл придумает, как быть. – Аврелия погладила ее по щеке. – Дядя Деймерелл всегда знает, как надо поступать.

– Конечно. – Мерлин подняла голову и посмотрела на Рансома. Лицо ее светилось надеждой.

Все выжидающе замолчали. Рансом откашлялся:

– На этот раз я не могу помочь, к сожалению.

Послышались возгласы протеста. Он нахмурился и отвернулся, чтобы не видеть убитую горем Мерлин.

– Дядя Деймерелл! – окликнул его тоненький голосок. – Простите м-м-меня, н-н-но у меня есть ид-д-дея.

Рансом повернулся к Вудроу и, видя, что тот сцепил руки и опустил глаза в пол, постарался смягчить выражение лица:

– Да, Вудроу?

– Крылья, – произнес Вудроу и набрал в грудь побольше воздуха. – Крылья. Мы м-м-можем изменить их, п-п-правда? Вот тут.

Он показал пальцем:

– Тут, и еще вон там. Эти с-с-соединения сделаем из м-м-металла. На п-п-петлях и винтах… и они будут складываться вверх и… вниз. И тогда если только убрать… всего одно окно…

– Да! – обрадовалась Мерлин. – Я могу так сделать!

Она подскочила и стиснула Вудроу в объятиях:

– Вот спасибо тебе! Такое огромное спасибо! Ты самый умный из всех, кого я видела в жизни!

Рансом приготовился сообщить, что окно в Фолтон-Хилле будет вынуто только через его труп, когда Вудроу вынырнул из объятий Мерлин. От смущения и гордости он весь раскраснелся.

– Рад помочь, мисс Ламберн, – произнес Вудроу без единой запинки.

Похоже, сам он даже не обратил внимания на то, что не заикался. Но Рансом это заметил. С тяжелым вздохом хозяин поместья мысленно согласился пожертвовать одним из бесценных столетних окон.

Мерлин бегом вернулась к своему столику, схватила перо и стала вытаскивать какие-то схемы и записи из стопок, в беспорядке разложенных на полу. Она бормотала что-то про себя, но время от времени можно было расслышать что-нибудь вроде: «Это отбросит меня на месяц назад» или «Проклятие, проклятие, я не могу обрезать каркас тут… хотя минуточку! Может быть, сделать… хотя нет, так не пойдет. Так он не выдержит нагрузки. Это можно только в третьей четверти… Мистер Пилл! Мистер Пилл, где у нас та книга Джонсона, вычисления интегралов? Страница двести двадцать, по-моему… Ох, поторопитесь – у нас же совсем нет времени!»

Мистер Пилл, источая витиеватые извинения перед Блайз, быстро вернулся к работе. Сестрица Рансома, внезапно лишившись поклонника, так и осталась стоять, сжимая в руке оставленную им чашку. Уголки ее рта медленно опустились вниз, и от них разбежались две маленькие складочки.

– Он так легко покидает вас, дорогая? – К ней подошел Куин, избавил ее от чашки и поднес к своим губам ее пальцы. – По-моему, он неправильно расставил приоритеты.

Складочки у рта Блайз стали еще глубже, и лицо ее густо залилось краской. Куин задержал ее пальцы и потерся о них губами. Блайз резко выдернула руку:

– Я больше не стану терпеть ваши наглые выходки.

– Простите меня, ваша светлость. – Куин, раскаиваясь, отвесил поклон.

– Ерунда, – сказала Блайз и отвернулась.

– Дядя Деймерелл, пойдем на кошачье сиденье! – Августа схватила и потащила Рансома за руку. Аврелия бросила играть с Жаклин в импровизированные кегли и присоединилась к ним. Рансом позволил им подвести себя к верстаку, хотя внимание его разрывалось между Мерлин и заместителем министра, который решил откланяться и уже прощался с Блайз.

Августа выпустила руку Рансома, вскарабкалась на край верстака и перегнулась. Заместитель министра как раз направлялся в их сторону, кода пол под ногами Рансома вдруг качнулся. Он схватился за первое, что попалось под руку, – какая-то болтавшаяся веревка, которая вдруг натянулась в его руке. Одновременно зазвучал незнакомый скрип и лязг.

Рансом посмотрел вниз, и челюсти его сжались от страха. Шесть квадратных футов помоста, а вместе с ними и он, и близняшки, и верстак отделились и начали подниматься над остальным полом.


Глава 10


Интерес заместителя министра и гордость не позволили Рансому спрыгнуть, пока это еще было возможно. Он схватился за веревку, полагая, что механизм сейчас остановится. Однако этого не произошло. Он наблюдал, как поднимаются вместе с платформой его ботинки: сначала до уровня солидного живота чиновника, затем еще выше. «Сейчас, – приказывал себе Рансом, наблюдая, как постепенно уменьшаются и отдаляются люди, стоявшие внизу, – прыгай сейчас».

Тело его напряглось, но не послушалось. Он еще крепче схватился за веревку. Боковым зрением Рансом увидел медленно приближавшуюся конструкцию из полотна и кетгута, а инструменты, бумаги и полоски холста, оставшиеся на полу, напротив, становились все дальше. «Сейчас», – подумал он снова, однако ноги его опять не двинулись с места. Они были уже выше головы гостя.

– Какое чудесное и хитрое устройство! – воскликнул политик. – Пожалуй, я задержусь и тоже покатаюсь, Деймерелл.

Рансом почувствовал ком в горле. Близнецы, радостные и возбужденные, спокойно сидели на дальнем краю верстака. Вдруг он с ужасом подумал, что вес девочек намного меньше его собственного, и ему показалось, что квадратная платформа угрожающе накренилась в его сторону.

Гирлянда веревок, свисающих с крыла, становилась все ближе. Поднимаясь мимо большого зеркала над камином, он увидел в нем свое отражение – незнакомец в темном сюртуке и аккуратном галстуке, сохраняя равновесие, спокойно стоит, держась за натянутую веревку. В зеркале было видно, что наклон платформы составляет не больше двух дюймов. Рансому же казалось, что он огромен.

– Правда, здорово, дядя? – спросила одна из близняшек, и голос ее был еле слышен сквозь гулкие удары пульсирующей в ушах крови.

Рансом не мог посмотреть на них. Он хотел повернуть голову, но мышцы ему не подчинялись. Мимо проплыл конец крыла. Мокрые от пота руки скользнули вниз по веревке, и ужас парализовал все тело. Рансом больше не мог смотреть вниз. Он уперся взглядом в дальнюю стену, фрески которой медленно скользили перед глазами. Губы его были сжаты, но мысли складывались в беззвучную молитву: «Господи Боже, избавь меня от всего этого… я упаду, я упаду, я не хочу падать… о Боже, Боже, спусти меня вниз… пожалуйста, спусти меня вниз…»

Что-то большое и бесформенное появилось в поле зрения. На секунду Рансому показалось, что эта штука врежется и сокрушит их хрупкий помост, но она плавно проплыла вниз. Странный предмет напоминал гигантскую моль, завернутую в шелковистую паутину и подвешенную на нитке. С опозданием Рансом узнал в ней безрукую статую, которая во время последних сильных морозов упала с крыльца. Статуя была завернута в пеньковую сетку и прикреплена к системе блоков в качестве противовеса опасному лифту.

Теперь Рансом увидел потолок, который нависал над ним, как огромный зонтик. Мифологические фигуры росписи были искажены непривычной перспективой.

– Уже достаточно поднялись, дядя Деймерелл? – спросила одна из сестер. – Пора остановиться?

Он не смог даже разжать губы, чтобы ответить, хотя в его мозгу отчаянно билось: «Да, да, да!»

– Нет, нет! – воскликнула вторая сестра. – Поехали выше! Мисс Мерлин раньше не пускала нас так высоко.

– Хорошо. Мы еще даже не добрались до конца крыла.

Одна из девочек встала. Платформа дрогнула и стала раскачиваться. Тихий стон, полный отчаяния и животного страха, вырвался у Рансома.

– Мисс Мерлин! – закричала одна из девочек. Голос ее, заглушаемый скрипом, был еле слышен. – Эй, Вудроу, видишь, как мы высоко?

К ужасу Рансома прибавилось еще и беспокойство, как бы близнецы не свалились с платформы. Рансом собрался с силами и с трудом произнес:

– Сядьте! Сядьте и не вставайте!

– Да, сэр.

Уголком глаза заметил он движение пестрых юбок. Раздался глухой стук, платформа дернулась и стала раскачиваться в воздухе.

«Господи, Господи, Господи, спусти меня вниз!»

Он не отрывал глаз от росписи на стене, которая медленно двигалась то вправо, то влево, как маятник. Отчетливо были видны отдельные мазки и небольшие трещинки на штукатурке – он никогда не замечал их раньше, да и теперь было не до них.

«Боже, спусти меня вниз… пожалуйста, спусти меня вниз!»

Механизм скрипнул в последний раз и плавно остановился. Зал наполнился тишиной, и платформа стала медленно вращаться.

«Черт, черт, черт… о Господи… черт, я не могу, я не вынесу… я не могу, не могу, не могу… о Боже!»

Он услышал внизу голоса. Раздался удар и громкий треск. Доски подпрыгнули у него под ногами. Рансом судорожно вцепился в веревку, в глазах у него потемнело.

Треск повторился. Платформа под ним куда-то провалилась, потом застыла на секунду… и провалилась снова.

Рансом совсем потерял голову. Сердце его остановилось, сознание померкло. Глаза заполнила чернота, все звуки вдруг исчезли. Осталось только одно – веревка, и он изо всех сил держался за нее. Держался, пока его пальцы не онемели и не стали гореть огнем. Держался, столько раз переживая собственную смерть, сколько раз платформа дергалась и падала, держался до тех пор, пока чей-то голос не произнес над самым ухом:

– Ну как тебе понравилось, Деймерелл? Прекрасный оттуда вид, правда?

Пелена ужаса медленно растаяла, и Рансом вновь был в состоянии видеть. В футе от себя он увидел Шелби, который платком вытирал со лба пот, в то время как другая его рука все еще покоилась на колесе. Рядом запыхавшийся Куин надежно закреплял веревку на какой-то рукояти.

Блайз и Жаклин, Вудроу и заместитель министра – все смотрели на Рансома с улыбкой ожидания. Чуть поодаль Мерлин и мистер Пилл, по-прежнему согнувшись, корпели над уравнениями.

– Правда, замечательно, дядя Деймерелл? Тебе понравилось кошачье сиденье? – спросила Августа. – Его построила мисс Мерлин, сама! Пообещала, что поднимет тебя наверх. Сказала, что, если мы заставим тебя хоть раз подняться, ты поймешь, почему она хочет летать.

Рансом сам себе удивлялся. Он не дрожал. У него даже не подгибались колени, когда он плечом отодвинул Куина и твердо направился к Мерлин. Руки его не тряслись. Похоже, гнев полностью вытеснил остаток страха, но язык отказался повиноваться ему. Он открыл рот, но не смог произнести ни одного слова. Все, что он хотел сказать, превратилось в набор странных нечленораздельных звуков. В этот момент это был не Рансом, а кто-то другой. И этот кто-то заикался.

Через несколько мгновений этот другой, давно забытый мальчик исчез. Его место вновь занял уверенный в себе, привыкший контролировать свои эмоции герцог Деймерелл. Какое-то время Рансом разглядывал бледные щеки Мерлин: следы усталости явно проступали вокруг ее серых глаз.

– Довольно, – твердо сказал он. – Больше никаких глупостей. Ты доведешь себя до болезни. Я не допущу этого. Я не собираюсь безучастно смотреть, как ты выматываешь себя ради ерунды. Пора тебе отбросить эту абсурдную идею и повзрослеть. Вам надо научиться жить в реальном мире, мисс Ламберн.

Он повернулся и холодным взглядом обвел зал:

– Бальный зал отныне будет заперт, и с этого момента вход сюда запрещен. Для всех.

Не дожидаясь ответа, он вышел за дверь и твердой походкой прошел по коридорам в свою комнату. Захлопнув дверь, он прошел в гардеробную, на ходу схватив фарфоровый тазик с умывального стола. Ноги его подкосились. Упав на колени, он склонился над тазиком, и его долго, мучительно рвало.


Мерлин не приняла всерьез ультиматум Рансома. Он ушел, но никто не явился, чтобы их выгнать из зала. Видимо, он просто очень сильно на нее разозлился, выдержка изменила ему и он, как обычно, выплеснул накопившиеся эмоции.

В ту ночь она опять работала до трех, а в шесть утра уже встала, но после завтрака почему-то не встретила Рансома в Большом холле. Мерлин остановилась и вдруг поймала себя на том, что ее взгляд ищет его. Сдвинув брови, она поспешила по коридорам в свой бальный зал.

Зал был заперт.

Стоявший перед дверью лакей поклонился ей:

– Его светлость желает видеть вас, мисс Ламберн.

– Почему зал закрыт? – спросила Мерлин.

Он невозмутимо смотрел на нее.

– Отоприте дверь.

– Простите меня, мисс Ламберн. Я получил указание его светлости этого не делать.

Мерлин изумленно смотрела на него, и она ощутила, как сердце ее стало падать.

– Он ожидает вас в кабинете, мисс Ламберн, – сказал лакей. – Прямо сейчас.

В первый момент она хотела взбунтоваться, в сознании ее пронеслись разнообразные способы штурма, взрыва, поджога или вышибания двери. Она молчала, и широкоплечий лакей сверху вниз смотрел на нее, подняв брови и вежливо улыбаясь.

Мерлин осознала, каково ее положение.

Глубоко вздохнув, она развернулась, но, пройдя несколько шагов по коридору, вдруг остановилась и возвратилась.

– Простите, – тихо попросила она лакея, – не могли бы вы указать мне дорогу?

Он проводил ее, ступая впереди по длинному коридору и многократно сворачивая. Подойдя к кабинету Рансома, слуга не стал дожидаться разрешения войти, а просто распахнул дверь и объявил о ее приходе.

Рансом поднялся из-за стола. Он бросил беглый взгляд на стул, и этого оказалось достаточно, чтобы лакей подвинул его Мерлин, усадил ее и беззвучно вышел из комнаты. Рансом, скрестив руки, спокойно устроился за столом и посмотрел на девушку. Она втянула голову в плечи, как одна из близняшек, когда ее отчитывали за беспорядок.

– Доброе утро. – Приветствие звучало несколько напряженно и потому не очень дружелюбно.

Мерлин посмотрела на него. Ей вдруг очень захотелось прижаться к его груди и заплакать. Но вместо этого она сказала:

– Утро сегодня вовсе не доброе.

Рансом нахмурился. Мерлин показалось, что она не видела его уже несколько лет. Что-то в нем изменилось. Он уже не казался таким властным и уверенным в себе. Скорее, раздражительным и почему-то более опасным – как человек, которого вынудили принять вызов. Его желтовато-зеленые глаза потемнели.

– Жаль, если так, – сказал он.

Мерлин надула губы.

– Как я понимаю, ты уже почти доделала говорящую коробку.

– Да, мистер герцог, – холодно произнесла она, стараясь придать голосу официальный тон. – Скоро я смогу уехать домой.

– Как долго осталось работать?

– Немного. Возможно, одну неделю.

– Если бы ты занималась только этим, смогла бы все закончить еще неделю назад.

Она промолчала, удивленная и немного уязвленная незнакомой ей категоричностью его тона.

Еще более сурово он сказал:

– Моя мать и ее хрустальный шар уверены, что ты не ждешь прибавления.

Мерлин растерянно моргнула:

– Прибавления чего?

– Прибавления моего потомства.

– Потомства?!

– Да. – Он смотрел не на нее, а в окно. Пальцы его барабанили по краю стола. – Дети… мы же говорили об этом.

– Правда?

Он на секунду закрыл глаза:

– С тех пор как ты приехала в Фолкон-Хилл… твой график не сбился со сроков?

– Я старалась. – Она обрадовалась его неожиданному интересу. – Но несмотря на это, мистер Пеммини, похоже, по-прежнему впереди.

Он удивленно взглянул на нее:

– Ты прямо как с луны свалилась. Я имел в виду, соблюдался ли у тебя месячный цикл?

Мерлин не сразу поняла, что он его интересует.

– А! – наконец воскликнула она. – Ты говоришь о менструации?

– Если ты предпочитаешь называть вещи своими именами, то да.

Она кивнула:

– Да, как только я приехала.

В его лице что-то едва заметно изменилось. Он кивнул:

– Что ж, уже легче.

Мерлин не понимала почему. Она начала рассказывать ему, что это событие случается достаточно регулярно, и в нем нет ничего такого, чему следовало бы особенно радоваться. Но Рансом отвернулся и начал рыться в каких-то бумагах на столе. Он протянул ей лист бумаги.

– Вот тебе еще один график, – сказал он. – Новый, специально для тебя.

Мерлин взяла протянутый листок и увидела список уроков: верховая езда, хорошие манеры, ведение беседы… Она удивилась и нахмурила брови.

– Я не могу заниматься всем этим, – воскликнула она. – У меня нет времени!

– Не могу согласиться с этим возражением. Как видишь, мистер Коллетт нашел время для каждого занятия. У тебя еще останется достаточно времени для еды и отдыха. Думаю, это гораздо лучше твоего прежнего образа жизни.

– Но как же моя летательная машина? Здесь она вообще не указана!

Он повертел перо:

– Видишь, сколько появляется времени, когда человек избавляется от глупостей? И совершенно незачем доводить себя до изнеможения.

– Рансом! – со слезами воскликнула она.

Он холодно посмотрел на нее своими зелеными глазами:

– Бальный зал закрыт.

– Это несправедливо! Несправедливо! Ты обещал, что если я буду работать над говорящей коробкой, то смогу делать и летательную машину.

– Мы никогда не заключали такой сделки.

– Заключали.

– Нет.

– Это грязная ложь, мистер герцог! Ты говорил, я смогу здесь опробовать крыло. Ты говорил, здесь достаточно места и устойчивый ветер.

Он принял недовольный вид:

– В то время я еще не знал, чем это обернется.

– Но обещание есть обещание.

Он подошел к ней, схватил за руку и заставил встать со стула.

– А жизнь есть жизнь. Я не настолько щепетилен в отношении своей чести, чтобы из-за нее поставить под угрозу твою глупую голову. Ты говоришь, я обещал? Что ж, тогда я нарушаю свое обещание.

Она пристально посмотрела на него. Его пальцы больно сжимали ей локоть.

– Вот так просто? А я-то то считала, что твоя честь – единственное, что тебя волнует.

– Мой принцип – целесообразность. Я всю жизнь занимаюсь политикой, не забыла?

Она поежилась, пытаясь освободиться:

– И это дает тебе право забирать свое слово обратно?

– Среди политиков это обычная практика. – Он криво улыбнулся. Несмотря на все старания, он легко удерживал ее. – Средства не имеют значения, когда важен результат. Если ложь помешает глупому офицеру «с честью» растерять половину войска в нелепой, бессмысленной стычке, то, можешь быть уверена, я солгу. Твоя говорящая коробка нужна мне потому, что она может спасти жизни многих британцев. И я хочу, чтобы ты была здесь, потому что тогда я смогу спасти и твою жизнь. – Он еще крепче сжал ее. – Если я что-то пообещал ради достижения этих целей, было бы разумно выполнять обещания, которые мешают их осуществлению, как ты думаешь? Мне нужна говорящая коробка, и мне нужно, чтобы ты была в безопасности, Мерлин!

– Но я в безопасности! Я же здесь!

– Да. И в любой момент можешь упасть со своего проклятого кошачьего сиденья и разбиться насмерть!

Она внимательно посмотрела ему в глаза:

– Так вот из-за чего ты сердишься?

Пальцы его судорожно сжались:

– Что?

– Кошачье сиденье! – Она высвободила наконец свою руку. – Ты сердишься из-за кошачьего сиденья! Но почему? Ты слишком важный, чтобы позволить себе хоть немного удовольствия?

– Не говори ерунды.

– Я просто хотела, чтобы ты понял, почувствовал, на что это похоже.

На лице его застыло странное выражение. Он бросил на нее холодный взгляд.

– Да уж, – сказал он, – не бойся, я понял, на что это похоже.

Мерлин закусила губу. Она не была ему достойным соперником в споре, и сама понимала это. Одно дело – одержать победу над уравнением, и совсем другое – повлиять на решение настоящего герцога, рожденного командовать и держать людей в почтительном страхе.

Он больше не пытался к ней прикоснуться. Мерлин ощутила, что ее решимость стала слабеть.

– Это несправедливо, – снова пробормотала она, не в состоянии придумать что-нибудь более убедительное, когда он так сурово и пристально глядел на нее.

– К дьяволу справедливость, – ответил он.

Мерлин бессильно опустилась на стул и откинула упавшую на глаза прядь волос. Она была готова расплакаться, но, не желая показаться слабой, сдерживалась изо всех сил. Вдруг она вспомнила, что в определенные моменты слезы являлись вполне эффективным оружием, особенно когда было необходимо склонить к своей воле Таддеуса и Теодора. Мерлин подняла голову и почувствовала, как теплая капля катится вниз по щеке.

В первый момент лицо Рансома, казалось, дрогнуло. Взгляд его едва заметно потеплел. Для большего эффекта Мерлин громко шмыгнула носом.

Рансом тут же нахмурился. Он выпрямился и резким движением вытащил платок:

– Напрасно стараешься. К тому же Жаклин это делает более профессионально.

Мерлин вытерла глаза безукоризненно чистым платком и скомкала его в руке. Стало ясно, что невозможно отговорить Рансома от принятого решения. Во всяком случае, ей это не под силу. Однако слезы навели ее на другую мысль. Может быть, Рансома и нельзя обмануть, находясь рядом, но он не может везде и всегда быть возле нее. В расписании, составленном для Мерлин, его присутствие планировалось лишь на нескольких занятиях. А все остальное время…

– Ладно, – неожиданно сказала она. – Похоже, у меня нет выбора.

– Ни малейшего.

Мерлин встала, расправила плечи и пристально посмотрела на него:

– Если я когда-нибудь стану герцогом, никого не буду так обижать, как ты, это уж точно!

– Поскольку такая возможность маловероятна, думаю, нам нет необходимости обсуждать эту перспективу.

– Никогда не знаешь, что нас ожидает в будущем, разве нет? – Она подобрала юбку, резко развернулась и пошла. У самой двери она остановилась и сказала через плечо: – А если это все-таки случится, я потребую, чтобы вы обращались ко мне официально. Для вас я всегда буду только «мисс герцог», можете быть уверены!

Спустя полчаса в косых лучах утреннего солнца, падавших в окна салона, Мерлин встретила свое войско. Оно было довольно сонным – но она не могла ждать. В половине восьмого утра Вудроу и мистер Пилл выглядели уже достаточно бодро. Но если бы Мерлин позволила Шелби, Куину и Жаклин встать как обычно, то по времени была бы уже середина урока верховой езды, и из-за нелепой прихоти Рансома целый день оказался бы потерян.

– Нужно принимать чрезвычайные меры, – объявила она. – Рансом закрыл бальный зал.

Шелби зевнул. Он сидел, развалившись в одном из расшитых кресел, положив ногу на золоченую ручку.

– Да, он так и сказал, что закроет. А ты не можешь его отговорить?

– Я пыталась, но он дал мне вот это.

Шелби взял лист бумаги, которым она махнула у него перед носом, пробежал глазами список и удивленно приподнял брови:

– Похоже, он настроен серьезно, – потом он нахмурился. – Это целый план, как сделать из тебя герцогиню.

– Герцогиню? – эхом повторила Мерлин. – Это что-то вроде герцога?

Куин потянулся и опустился около шезлонга, на котором устроилась Жаклин:

– Это герцог, только женского пола.

– И как я могла бы ею стать?

– Выйдя замуж за моего брата. – Произнося это, Шелби, казалось, увлеченно разглядывал что-то за окном, но все же челюсти его сжались, когда Куин как бы нечаянно провел рукой по лодыжке Жаклин. Скривив губы, Шелби добавил: – Хотя я не посоветовал бы тебе выходить замуж, ни за кого. И уж точно не за Фолконера.

– При всем уважении, милорд, – нараспев произнес Пилл, – священные узы брака благословенны вдвойне.

– Ха! – воскликнул Шелби.

– Благословенны вдвойне? – Мерлин с интересом взглянула на священника.

– Да, мисс Ламберн. И перед тем, как вступить в брак, следует максимально тщательно все обдумать и вознести молитву за объект ваших надежд. Сам я провел множество часов, изучая характер моей возлюбленной, чей высокий дух и мягкий нрав являются совершенством…

– Да, но… я смогу тогда всеми командовать, как Рансом?

– Всеми, кроме самого Рансома, – вяло сказала Жаклин. – А у него тогда будет законное право командовать тобой. И делать все, что ему заблагорассудится, со всем твоим имуществом.

Шелби бросил на нее косой взгляд. Голубые глаза его сузились, но он промолчал.

– Но он и так уже мной командует, – сказала Мерлин.

– Командует? В таком случае я позвал бы констебля, – заметил Куин.

– Зачем?

– Для того, чтобы его арестовали! Держу пари, в парламенте достаточно людей, которые с удовольствием проследят, чтобы мерзавца повесили.

– Ага, – мрачно сказал Шелби. – Нескольких знаю даже я.

– За что же его арестовывать?! – воскликнула Мерлин.

– Да вы большая скромница, дорогая. Хотя бы за ваше похищение. За то, что он украл вашу летательную машину и разные другие аппараты, обладающие огромной научной ценностью. И я уверен, что все эти люди из парламента, которые жаждут его кончины, с удовольствием повесят на него и другие грехи.

Мерлин судорожно вздохнула:

– Повесят? Его могут повесить за то, что он похитил меня?

– Разумеется, – говоря это, Куин наблюдал за Шелби. – Не думаю, что они будут милосердны к такому негодяю, как Деймерелл. Все, что тебе нужно, это обратиться к закону.

– Его повесят… – повторила она. – Нет, я этого не допущу!

Шелби откинул золотистую голову назад и рассмеялся.

– Какой грандиозный фарс! Герцог Деймерелл арестован и призван, наконец, к ответу за то, что командовал другими людьми! – Он бросил взгляд на Жаклин, и смех его затих. – В прошлом и настоящем. Я считаю, что повесить – это слишком мягкое наказание для него.

Куин поднялся:

– Я съезжу в деревню и немедленно пошлю за представителем власти.

– Нет! – воскликнула Мерлин. – Не делайте этого! Я буду лгать! Я никогда не признаю, что Рансом меня похитил! Я скажу, что сама отдала ему летательную машину и все остальное!

Куин остановился. Вопросительно подняв брови, он посмотрел на Шелби. Тот махнул рукой:

– Ради Бога, вы же не подумали, что это всерьез. Садитесь же, – голос его звучал спокойно, но быстрый взгляд, который он бросил на Куина, напомнил ей Рансома.

– Майор О’Шонесси, – сказал мистер Пилл, – возможно, слишком подвержен суете.

– Да и не только ей, – едко заметил Шелби.

Подмигнув Мерлин, Куин снова уселся рядом с Жаклин, и красивое лицо Шелби застыло, как маска. Он забарабанил пальцами по ручке кресла, выстукивая небрежно замысловатый ритм:

– Может быть, найдется менее радикальный способ вернуть Мерлин летательную машину?

– Да, – согласилась Мерлин, – поэтому я и хотела со всеми вами поговорить.

Она подняла листок с расписанием Рансома, который Шелби уронил на пол.

– Здесь написано, что я свободна с одиннадцати вечера до девяти утра. Если я смогу пробраться в бальный зал и кто-нибудь проследит, чтобы Рансом все это время был занят, то я смогу продолжить работу, и он об этом даже не узнает.

– Чтобы он был занят между одиннадцатью вечера и девятью утра… – задумался Куин. Он, улыбаясь, посмотрел на Жаклин. – Интересно, кто смог бы это устроить?

– Ты, ирландский ублюдок! – Шелби вскочил с кресла. – На что ты сейчас намекнул этим замечанием?

Куин выглядел удивленным:

– Абсолютно ни на что, милорд. Я просто размышлял.

– В следующий раз, когда будешь размышлять, держи глаза подальше от моей… от леди Жаклин:

– Ну хватит, Шелби, – сказала Жаклин. – Тебе не нужно защищать мою честь, дорогой. Ты этого не делал, даже когда мы были женаты.

Шелби резко отвернулся и уставился в окно.

– Разумеется, – произнес он. – Я забылся. Простите меня. Если вам угодно, майор, можете назвать ее хоть портовой девкой. Меня это совершенно не касается.

Нахмурив брови, Мерлин переводила взгляд с одного на другого. Затем, прищурившись, взглянула на Жаклин.

– Вы в самом деле можете что-то сделать, чтобы занять Рансома всю ночь?

Жаклин мягко рассмеялась. Она взяла Мерлин за руку и погладила нежно, как мать:

– Только то же самое, что и любая другая женщина.

– Ой, – догадалась Мерлин, – вы имеете в виду… это?

– Именно так.

– Не уверена, что мне нравится эта идея. – Она стала покусывать ноготь, пытаясь представить Рансома в постели не с ней. Представить, что он трогает, ласкает и любит кого-то другого. Рука ее скомкала расписание. – Нет, мне это не нравится совершенно.

– Невинное дитя! – воскликнула Жаклин. – Но что касается меня, милая Мерлин, вы не беспокойтесь. Не думаю, что мы с герцогом можем стать любовниками. Для этого он слишком заносчив, а я чересчур испорчена.

Сейчас Мерлин была даже рада, что Рансом заносчив.

– У вас есть какие-нибудь другие идеи? – неуверенно спросила она.

Куин поднялся и медленно подошел к двери. Нагнувшись, он исследовал медный замок с гравировкой и блестящую ручку.

– Если вы хотите взломать дверь в этот зал, то, клянусь кровью моей святой матушки, считайте, что проблема уже решена.

– А взломщиком будете вы, если я правильно угадал? – воскликнул Шелби и уставился в лицо Куина. – Иначе зачем еще, черт возьми, по дому шатается такой негодяй, как вы?

– Вы должны мне деньги, дружище. Не забывайте.

– Ах да, я что-то должен… – парировал Шелби. – В мире полным-полно моих кредиторов, однако далеко не все они кормятся в моем доме и называют меня дружищем.

Мерлин была поражена внезапным превращением дружелюбного Шелби в человека, который, похоже, был настроен весьма решительно. Куин тут же склонил голову, уступив:

– Позвольте мне принести извинения за фамильярность, милорд.

– Фамильярность – это мягко сказано. Убирайтесь отсюда вместе со своей наглостью.

Куин не отрывал взгляд от ботинок Шелби:

– Простите, милорд, но я здесь не по вашему приглашению.

Шелби фыркнул:

– И что, я должен поверить тому, что мой брат хочет видеть вас здесь? Я нахожу это в высшей степени неправдоподобным. Но даже если это соответствует действительности, я сделаю все, чтобы переубедить его.

– Милорд! – Куин поднял глаза. С лица его исчезла обычная нахальная улыбка. Он казался таким серьезным, каким Мерлин еще ни разу его не видела. – Примите мои глубочайшие извинения. Я перешагнул грань допустимого.

Шелби нетерпеливо махнул рукой:

– Ох, ради Бога, своими сладкими речами вы уже никого не удивите. Но, болтаясь тут, вы все равно ничего не добьетесь. У меня сейчас нет ни пенни, и вы прекрасно об этом знаете. Уезжайте.

– Милорд… – Куин нервно вздохнул и сжал губы. Он перевел взгляд с Шелби на Жаклин.

Шелби тоже посмотрел на нее. Она с очевидным интересом наблюдала за перепалкой.

– Ох, ну конечно же! – Шелби развел руки, изображая поклон. – Как же я сразу не догадался? Он здесь по твоему приглашению, правда, моя дорогая Жаклин? Вновь приношу свои извинения. В высшей степени сожалею, что чуть не помешал вашей интрижке…

– Шелби, – произнесла Жаклин и предостерегающим жестом указала в сторону Вудроу. Мальчик молча стоял рядом с Мерлин и с широко раскрытыми серьезными глазами впитывал каждое слово.

Шелби шумно вздохнул и замолчал.

– Мисс Мерлин, – через некоторое время сказал Вудроу, – наверное, помогать вам буду я. Они все, по-моему, только и могут, что спорить.

Мерлин кивнула:

– Да, это я вижу!

Шелби, Куин и Жаклин тут же стали с интересом рассматривать стены, пол и потолок.

– Дорогой мой, – наконец сказала Жаклин, – ты же знаешь, мы просто…

Ее прервал крик мистера Пилла.

– Он не заикался! – воскликнул он. – Мальчик перестал заикаться!

Вудроу залился краской:

– Й-й-й-а… Я… нет, я ув-в-в-верен, ч-ч-то з-з-заикался, сэр.

– Вы тупица, – сказал Шелби мистеру Пиллу. Священник от изумления раскрыл рот:

– Прошу прощения, милорд, но я совершенно уверен, что…

– Да никого не волнует, в чем вы там совершенно уверены, – рявкнул Шелби. – Не могу понять, о чем только думал мой брат, когда приглашал в дом всю эту дикую компанию! Никогда в жизни не видел такого скопища никчемных винтиков.

– Ну вот вам и решение! – выпрямилась Жаклин, расправляя юбку. – Если мы хотим отвлечь герцога, то больше ничего и не надо, кроме как собраться вместе. Этих криков будет достаточно, чтобы заглушить любые другие звуки.


Глава 11


– Мисс Ламберн, не хотите ли еще одну булочку с черникой?

Мерлин, вздрогнув, проснулась и увидела, что булочка уже лежит на ее тарелке. Рансом протянул масленку, наблюдая за ней.

Мерлин моргнула и откашлялась.

– Да, пожалуйста, – сказала она, не успев быстро вспомнить, как надо вежливо отказаться.

– Ты сегодня поздно заснула? – мягко спросил Рансом.

Не только сегодня, а вот уже несколько недель, как она почти не спала, и именно поэтому глаза ее постоянно слипались. Не ответив, она разломила булочку и намазала маслом еще теплый кусочек.

– Простите, мисс Ламберн, – произнес герцог. – Возможно, вы не расслышали моего вопроса? Вы сегодня плохо спали?

Мерлин и Вудроу обменялись взглядами. Она должна была догадаться, что Рансом будет добиваться ответа. «Грубое нарушение общественных приличий» – так он называл игнорирование вопросов, задаваемых из вежливости. За десять дней новой жизни она научилась распознавать признаки его недовольства.

– Простите меня, – сказала она с вызовом. – Должно быть, полнолуние не давало мне уснуть.

– Да? А ты не подумала о том, чтобы опустить полог?

– Нет, не подумала.

Надув нижнюю губу, она демонстративно разглядывала солнечные блики на хрустальном бокале. В другой ситуации ей могли бы даже понравиться эти спокойные завтраки, когда они усаживались за небольшим столом в уютной васильково-голубой комнате и Рансом говорил обо всем подряд: о погоде, военной стратегии Бонапарта, планах ремонта в маленьком заброшенном домике где-то в дальнем конце поместья. Но, проспав всего три часа, она не могла поддерживать светскую беседу. Из окна дул прохладный утренний бриз, и Мерлин с трудом дожидалась того момента, когда ее наконец отпустят.

«Он это нарочно», – подумала она, глядя, как Рансом наливает себе еще одну чашку кофе и медленно пьет его крошечными глотками. Очень дружелюбно он поинтересовался у Вудроу, как продвигаются уроки. Внешне все было похоже на обычную светскую болтовню. На самом же деле и Мерлин, и Вудроу прекрасно знали, что это тщательно продуманный допрос, где каждое сказанное ими слово оценивается с беспощадной точностью. Из-за этого бедный Вудроу начинал так сильно заикаться, что едва мог закончить начатые фразы. Однако Рансом, казалось, обладал бесконечным терпением и всегда дожидался, пока племянник скажет все предложение.

Мерлин гадала, нельзя ли найти какой-то способ избежать этой утренней пытки, но она также не хотела обидеть Вудроу, который так явно радовался ее присутствию. Не то чтобы ей удавалось его защитить – Рансом и так никогда не кричал на мальчика и не выражал своего недовольства, – но она понимала, что присутствие третьего лица несколько смягчало напряженность беседы.

– Правильно, – прокомментировал герцог пересказ очередного урока латинской грамматики. – И от этого же корня происходит слово «астральный», разумеется.

– И еще «астрономия», – добавил Вудроу, мучительно стараясь правильно выговаривать слова.

Рансом кивнул:

– Мисс Ламберн, без сомнения, находит этот предмет увлекательным.

Мерлин распрямила спину, поняв, что она приглашена к участию в разговоре. Хорошо усвоив уроки вежливого общения, Вудроу обратился к ней со следующей репликой:

– Вы знаете девиз на гербе нашей с-с-семьи, м-м-м-мисс Ламберн?

– Нет, – ответила Мерлин, послушно дождавшись своей очереди. – По-моему, не знаю.

– Ad as-t-t-t… as-t-t-tra p-p-per aspe-pe-ra, – сообщил Вудроу.

Секунду Мерлин раздумывала, вычленяя слова из потока заикания. Затем лицо ее озарилось удивленной улыбкой:

– Ad astra per aspera, через тернии – к звездам! Мне это нравится. Даже очень нравится. Может быть, и я возьму себе этот девиз.

– Н-н-н-нет, по-моему, вы н-н-не можете. Он п-п-принадлежит нам, правда же, дядя?

– Не правда ли, дядя, – поправил Рансом.

– Не правда ли, дядя, – повторил Вудроу. – Извини.

– Думаю, я тоже могу взять себе этот девиз, если захочу, – с вызовом сказала Мерлин, не дав Рансому времени ответить племяннику.

Он склонил голову:

– Как пожелаете.

– Нет, – не соглашался Вудроу. – Он ж-ж-же стоит на нашем г-г-г-гербе. Как эт-т-т-тот д-д-д-девиз может б-б-б-быть наш, если кто-то из д-д-д-другой семьи может т-т-т-тоже взять его?

– Да, я понимаю. – Рансом сделал маленький глоток кофе, обеими руками поднеся ко рту старомодную чашечку с двумя ручками. – Простите, мисс Ламберн. Похоже, что вам придется довольствоваться девизом Ламбернов.

– Но я даже не знаю, какой у Ламбернов девиз!

– Я тоже не знаю, но видел герб у вас над парадной дверью.

– Да? Я никогда не смотрела туда.

Рансом усмехнулся:

– Если вы не помните, висит ли он там вообще, то не стоит и спрашивать, что на нем написано!

– Правильно, – ответила она с не меньшим достоинством. – Не стоит. Хотя, по-моему, там написана какая-то глупость. Что-нибудь вроде «Semper fidelis».

– Это гордый девиз. Чем он вам не нравится?

– Он ничего не значит. «Вечная преданность» чему?

– Стране, короне… вашей семье. Любым достойным ценностям.

– Хм-м… – произнесла Мерлин. – Вот ваш девиз по-настоящему вдохновляет. Человек хочет взлететь к самым звездам, но знает, что это непросто.

– Лучше скажите, что невозможно.

– Не знаю… – произнесла она.

– Сегодня утром вы явно в настроении спорить, мисс Ламберн. – Маленькая складочка в уголке рта Рансома обозначилась более четко. – Вы уверены, что хорошо высыпаетесь? Вас все устраивает в вашей спальне?

Единственным минусом спальни Мерлин было то, что она проводила там очень мало времени. Но в своих ночных занятиях она успела заметно продвинуться: в летательной машине были переделаны все сочленения, а на раму натянут алюминиевый провод. Теперь крылья могли складываться вниз, как у спящей птицы. Все было почти готово к пробному полету. Осталось только найти способ вынуть одно окно – так, чтобы не заметил Рансом. Но как это сделать, ей пока не приходило в голову.

Видя, что разговор принимает опасный поворот, Вудроу едва дождался ее ответа «Да-да, все устраивает» и тут же попробовал отвлечь Рансома от дальнейших расспросов на эту тему.

– Дядя Деймерелл, м-м-м-может быть, мисс Ламберн м-м-м-может изменить д-д-д-девиз своей сем-м-мьи? Так, чтобы он ей б-б-б-больше п-п-п-понравился.

– У меня есть другое предложение. – Рансом приподнял бровь, глядя на Мерлин поверх чашки. – Мисс Ламберн, выходите за меня замуж, и тогда мой дом, мой титул и даже мой семейный девиз будут по праву принадлежать вам.

У Вудроу округлились глаза.

– Да, да! – выкрикнул он. – Правильно, дядя! Какая п-п-прекрасная идея! Тогда она с-с-с-сможет жить здесь и… – Он заметил испуг на ее лице и замялся. – Ой, то есть… я хотел сказать… что… н-н-н-наверное, это не оч-ч-чень хорошая ид-д-д-дея.

Мерлин бросила тревожный взгляд на Рансома: не сочтет ли он подозрительным то, что мальчик слишком быстро изменил точку зрения. Однако Рансом все понял по-своему.

– Вудроу, – голос выражал озабоченность и сопереживание. Он потянулся, чтобы взять мальчика за руку, – если у твоих родителей в браке есть определенные трудности, ты не должен думать, что и с другими людьми обязательно будет так же.

Вудроу стремительно покраснел под пристальным взглядом дяди. Он открыл было рот, но язык перестал ему подчиняться. Он с трудом произнес что-то вроде «Й-й-й-йа П-п-п-пра-а-а… п-п-п-п-простите» и в панике бросился из комнаты.

Дверь за ним захлопнулась, оставив Рансома и Мерлин в тишине.

– Проклятие, – прошептал Рансом.

Мерлин было нечего ответить. Она посмотрела на дверь, затем на человека за столом. Прикрывая рукой глаза, он массировал переносицу. Широкие плечи его были опущены.

– Что я такого сделал?

Мерлин казалось, что она это понимала, но не смогла решиться объяснить ему, что нельзя было с этим робким и чутким мальчиком заводить разговор на такую деликатную тему, как судьба родителей Вудроу. Вместо этого она только покачала головой.

Рансом тихонько постучал по чашке. Его длинные сильные пальцы резко контрастировали с тончайшим, хрупким фарфором.

– Ты же знаешь, я очень стараюсь. Я делаю все, что можно, чтобы как следует его воспитать.

Мерлин остановила взгляд на вазе, полной розово-лиловых соцветий душистого горошка. Легкий ветерок играл их лепестками.

– А может быть, – задумчиво произнес он, – он боится тебя?

Смутившись, она пожала плечами:

– Я не из тех, кого боятся.

Он нахмурился, и выражение его лица стало совсем мрачным. Мерлин теребила кончик салфетки, наблюдая, как по подоконнику прыгает маленькая серая птичка.

– Тогда, черт возьми, почему он боится меня?!

Вопрос прозвучал слишком громко в тишине комнаты. Мерлин изумленно взглянула на него.

– Потому что, – заметила она, – ты страшный.

Лицо его выразило оскорбленное неверие.

– Нет, я не страшный!

– Страшный.

Он швырнул на стол салфетку.

– Ерунда. Я что, поедаю детей? У меня есть рога и хвост?

Она посмотрела прямо в его безжалостные золотисто-зеленые глаза, сверкнувшие из-под нахмуренных бровей:

– Вообще-то, как ты смотришь на человека, безусловно, пугает!

– Это самая глупая чушь… – начал он и осекся. На лице его появилось выражение озадаченности. Мерлин с удивлением наблюдала, как раздражение сменилось виноватой усмешкой. – Ах, да… Взгляд Судного дня. Это в роду у Фолконеров.

Она изобразила гримасу:

– В таком случае в семье Фолконеров каждый день – Судный.

– Конечно же, нет. Я только… – Он посмотрел на нее. – Неужели я действительно такой страшный?

Она кивнула. Глубоко задумавшись, он глядел на нее так, будто она была чем-то средним между невероятно трудной головоломкой и обычным клопом. Краткое просветление на его лице вновь сменилось холодной напряженностью.

– Чувствуешь? – спросила она.

– Чувствую что?

– Ты это делаешь снова.

– Что делаю?

Она взяла со стола серебряное блюдо, ссыпала крошки от булочек в свою тарелку и поднесла блюдо к самому его носу:

– Вот. Видишь теперь, какой у тебя взгляд? Как топор!

Несколько секунд он молчал. Наконец из-за блюда раздался его странно нетвердый голос:

– Чара?

Она заглянула за блюдо:

– Что?

– Пожалуйста, выйди за меня замуж. – Он поймал ее запястье и опустил блюдо. – Мне просто необходима порция абсурда за завтраком каждое утро до конца моей жизни.

Взгляд Судного дня исчез. Он смотрел на нее с такой улыбкой, что у нее странно перехватило горло.

– Ну… – произнесла она и не смогла придумать, что сказать.

– Я ведь еще ни разу не попросил тебя как следует, правда? – Не выпуская ее запястья, он поднялся со стула и отодвинул блюдо подальше. К ужасу Мерлин, они теперь стояли совсем близко друг к другу.

Он опустился на одно колено у ее ног, затем склонил голову, и теперь она видела лишь его широкие, сильные, красивые плечи и густые каштановые волосы, уложенные с безжалостной аккуратностью.

– Мисс Ламберн, – она ощущала его теплое дыхание на своих пальцах, – пожалуйста, окажите мне честь и станьте моей женой.

– Ой, – растерялась она. – Пожалуйста, встаньте!

Он выпустил ее руку и поднял голову:

– Почему? Это же самые правильные слова! Уверен, что ты читала об этом в книжках.

– Нет, не читала. В каких книжках? И не смотри на меня так!

– Что, у меня опять взгляд, как топор? – Он улыбался ей с такой теплотой, от которой дыхание ее учащалось, а мысли путались. – Спаси меня, Чара.

Он встал и, приподняв ее над полом, закружил по комнате. Мерлин облизнула верхнюю губу. Рансом притянул ее ближе, прижал ее руки к своей груди. Она ощутила огонь, увидела яркую вспышку страсти в его глазах, которые раньше глядели так холодно. Сейчас он вовсе не казался ледяным, он жил и чувствовал.

Очень медленно Рансом склонил голову и коснулся ее щеки, потерся о гладкую кожу и страстно припал к губам. Мерлин издала тихий стон, пальцы их сомкнулись и переплелись. Утренний бриз играл ее юбкой и непослушной прядью волос. Рансом отстранился и поправил ее, заложив за ухо.

– Мерлин, – прошептал он, – выходи за меня… пожалуйста, выходи. Я хочу быть с тобой, я всегда этого хотел. Я уже устал от тайных поцелуев в комнате для завтрака.

Она подняла на него затуманенный взор. В глубине души она тоже хотела этого, ее неудержимо тянуло к нему.

– Не знаю, – пробормотала она, – может быть, я…

Он ждал. Она пальцем обвела четкие контуры его лица: подбородок, решительные скулы и лоб. В лице его не было никакой мягкости или готовности прощать. Вместо этого она почувствовала лишь властную силу, которая сковывала ее и стремилась держать на привязи.

– Мерлин, – с улыбкой сказал он, но в голосе звучало нетерпение. Он освободил руку и взял ее за подбородок, – закончи фразу, дорогая. Скажи «да». – Он поцеловал ее в нос. – Скажи «Да, да, да! Да, я выйду замуж за вас, мистер герцог».

– Но я… – Он погладил ее шею и наклонился, чтобы поцеловать ушко. Мерлин прикрыла глаза. – Я… Что ты сейчас… говорил?

– Чара, – его голос перешел в шепот, – всего одно маленькое слово. Одно маленькое «да», и больше я не буду проводить каждую ночь, разглядывая свой чертов полог, и сходить с ума, представляя тебя в своих объятиях. – Горячее дыхание пощекотало ей ухо. – А ты знаешь, что вышито на моем пологе внизу? Девиз Фолконеров. «Через тернии – к звездам», Мерлин. Выходи за меня, и девиз не просто станет твоим, а ты сможешь читать его каждую ночь.

Она слегка отстранилась. В глубине ее затуманенного сознания шевельнулась беспокойная мысль.

– Каждую ночь?

– Каждую ночь. Всю ночь напролет. Все свободное время.

Мерлин застыла. Глаза ее широко распахнулись.

– Что?

Рансом улыбнулся ей:

– Это не важно, Чара. Ответь мне на вопрос.

Но смысл вопроса уже не интересовал ее. Три произнесенные им фразы мгновенно вернули ее к действительности. Каждую ночь. Всю ночь напролет. Все свободное время.

– Не могу! – Оттолкнувшись, она выскользнула из его объятий. – Это невозможно, я не могу оставаться с тобой всю ночь!

Секунду он просто на нее смотрел, и в глаза его, только что золотисто-теплые, медленно вернулся арктический холод.

– Я все понял, – сказал он.

Мерлин искренне надеялась, что это не так, и осторожно наблюдала за ним. Он отступил на шаг и положил руки на резную спинку стоявшего рядом стула.

– Что ж. Это, разумеется, не влияет на мое предложение. У вас будет собственная спальня. И хотя я мечтаю о наследнике, могу заверить, что не собираюсь вторгаться в ваше уединение больше, чем это необходимо.

Она взглянула на него:

– Необходимо для чего?

Брови его сдвинулись еще сильнее, напряженный взгляд был ужасен.

– Я полагаю, мисс Ламберн, что если вы как следует постараетесь, то сможете вспомнить один инцидент, который произошел между нами в ту ночь, когда мы познакомились. Разумеется, я в любом случае хочу жениться на вас, поскольку поставил вас в такое… в такое недопустимое положение. Но я хотел бы иметь детей, если вы не сочтете это слишком суровым принуждением.

– Нет-нет. Я… я уже успела полюбить Вудроу. И девочек… – Она помолчала, а потом великодушно добавила: – Даже когда они вдвоем.

Он опустил взгляд на свои руки. Пальцы его сильнее стиснули спинку стула.

– Это передается по наследству в нашей семье… близнецы. У моей первой жены… родились близнецы. – Казалось, он потерял мысль. – Они умерли… Но не будем об этом.

Мерлин удивилась:

– Ты говоришь, у тебя уже была жена?

– Да.

Огонек ревности полыхнул в ее сердце.

– А почему ты женился на ней? Она была в недопустимом положении?

– Разумеется, нет.

– Тогда почему…

– Женитьбу устроил мой дед. Она сама была не более чем ребенок.

– А сам ты, конечно, всегда был взрослым.

Он устало посмотрел на нее. Мерлин вдруг осознала, что непрерывно сжимает и разжимает пальцы. Тогда она убрала руки за спину и прочно сцепила их там.

– Я не тоскую по ней, Мерлин, если тебя беспокоит это. Я вообще едва успел ее узнать. Это было давно, Чара. Очень давно.

Она склонила голову и сделала реверанс:

– Пожалуйста, разрешите мне удалиться?

– Сделано неплохо, – сухо сказал он. – Ты усвоила уроки Вудроу лучше, чем он сам. Ради Бога, Мерлин, тебе не нужно спрашивать разрешения, чтобы выйти из комнаты.

– Не нужно?

– Конечно, нет. Вудроу ребенок. А ты здесь гостья.

– Я думала, что я здесь узница.

Стараясь сохранять спокойствие, он вежливо улыбнулся ей:

– Мерлин, предупреждаю тебя. Еще немного, и я потеряю терпение.

– Все это как-то не сходится. Если я не узница, то почему я обязана каждый день завтракать с тобой, брать уроки верховой езды и делать все, что ты заставляешь? Больше ты не требуешь этого ни от кого, только от Вудроу!

– Я же говорил тебе. Я хочу, чтобы ты научилась жить в реальном мире. Или ты думаешь, что это надо только для того, чтобы я мог лишний раз поболтать с тобой?

Мерлин именно так и полагала, но, увидев его рассерженное лицо, решила, что лучше этого не говорить.

– Все это преследует определенную цель, Мерлин. Вудроу должен уметь разговаривать разумно – с любым человеком и на любые темы. И будет неплохо, если ты тоже этому научишься. Задавая трудные вопросы и ожидая ответы на них, я преследую конкретные цели. Наша семья занимает определенное место в обществе, мисс Ламберн, и со временем это место займет мой племянник. И не исключено, что однажды судьба империи будет зависеть от того, насколько хорошо Вудроу сумеет выстроить речь и использовать мозги.

Мерлин закусила губу, переживая за Вудроу, на хрупкие плечи которого может взгромоздиться вся империя.

– О Боже, боюсь, что в такой ситуации он будет заикаться совершенно ужасно.

– Я говорю о будущем. Он преодолеет заикание.

– Я с ним разговаривала об этом. Он уверен, что будет страдать заиканием всегда.

Рансом пожал плечами:

– И все-таки я считаю, что он его победит.

Эта бессердечность всколыхнула в груди у Мерлин протест.

– Не думаю, что ты поможешь ему избавиться от заикания, пугая этими ужасными уроками общения!

– А я думаю, мисс Ламберн, – резко ответил он, – что он преодолеет этот недостаток самостоятельно.

– А что если это невозможно?

– Это вполне возможно, уверяю тебя.

– А если все-таки нет? Откуда ты знаешь? Вы полагаете, что знаете все на свете, мистер герцог, но вы не можете знать, что это за чувство, когда пытаешься что-то сказать, а у тебя ничего не получается!

– Напротив, – с невозмутимым видом сказал он. – Мне хорошо известно это ощущение. – Мерлин прищурилась. Ровным голосом он продолжил: – Я сам заикался. До двадцати одного года.

Она с удивлением уставилась на него. Хладнокровный, заносчивый, властный Рансом. Она не понимала… Слабым голосом она переспросила:

– Ты заикался?

Он кивнул.

Мерлин села, не спуская с него глаз:

– Не могу себе это представить.

Он пожал плечами:

– Я бы и не хотел, чтобы ты представила. Я рассказал это только затем, чтобы ты не поддерживала Вудроу, когда он сам себя жалеет. И я просил бы тебя не распространять эту информацию.

Она поднялась. В горле у нее застрял комок, из-за чего ей было необходимо удалиться из компании Рансома, и как можно скорее.

– Да, конечно. А сейчас я должна идти, а то я… не успею переодеться для верховой езды. – Она подошла к двери, но, взявшись за ручку, остановилась и обернулась.

Рансом стоял такой же, как всегда: уверенный в себе, высокий, элегантный и бесстрастный. Рука его спокойно лежала на спинке стула. На среднем пальце красовалась большая золотая печатка. Девушка только сейчас обратила на нее внимание.

Неожиданно для себя Мерлин выпустила ручку двери, бегом пересекла комнату, погладила Рансома по руке и, нагнувшись, с чувством поцеловала золотую печатку. Потом развернулась и торопливо вышла из комнаты.


Глава 12


Рансом, расслабившись, сидел в кресле в укромном уголке Годолфинского салона и слушал, как в другом конце комнаты Блайз играет на фортепиано для кучки гостей. Он разглядывал тыльную сторону ладони. Позади него Шелби и Жаклин затеяли очередную вечернюю перепалку, что с недавних пор стало для них традицией. Он сгибал пальцы и наблюдал, как отблеск свечи отражается на золоте печатки. При таком освещении металл казался мягким и теплым. Рансом вспоминал утренний разговор с Мерлин.

– Мама, – сказал он негромко: ему не хотелось, чтобы кто-нибудь из гостей услышал их разговор, – как ты думаешь, мисс Ламберн нездорова?

Герцогиня Мей подняла голову, оторвавшись от томика восточной поэзии.

– Что ты, нет, дорогой, – успокаивающим тоном ответила она. – Я вовсе так не думаю.

– Она сейчас не так хорошо выглядит, как в первые дни после приезда к нам.

– Разве? – Герцогиня Мей огляделась вокруг в поисках Мерлин. – Кажется, она уже поднялась в спальню. Знаешь, дорогой, если она действительно стала хуже выглядеть, то именно ты первый должен был это заметить.

Рансом сделал маленький глоток портвейна.

– Я опасаюсь… – Он замолчал, поскольку еще не мог сформулировать, что именно его беспокоило, потом добавил: – По-моему, она неважно спит.

Мать бросила на него проницательный взгляд:

– А хорошо ли спишь ты сам, Деймерелл? Кажется, ты немного осунулся. Я считаю, что тебе было бы гораздо удобнее наверху. Не хочешь сменить свои казенные комнаты на хорошие, уютные апартаменты?

– Я совершенно здоров, и ты это знаешь. Меня беспокоит только мисс Ламберн. – Он сдвинул брови, разглядывая стакан, и очень тихо добавил: – Ты никогда не спрашивала меня, почему она приехала. Но думаю, ты догадалась, что я вынужден держать ее здесь. Даже против ее желания. Поэтому я несу за нее двойную ответственность. И если случится так, что она заболеет…

Он снова не закончил фразу. Герцогиня Мей закрыла книгу и отложила ее на столик, потом взяла сына за руку:

– Чем я могла бы помочь?

Рансом посмотрел на мать с благодарностью. Он был уверен, что она не станет расспрашивать о причинах пребывания мисс Мерлин у них в поместье.

– Ты могла бы присмотреть за ней? Сегодня.

Она чуть наклонила голову. Выражение ее золотисто-зеленых глаз, так похожих на его собственные, ничуть не изменилось: она всегда контролировала свои эмоции. В другом конце комнаты Шелби сделал очередной саркастический выпад в сторону Жаклин, и она тут же ответила ему тонкой колкостью. Блайз начала играть громче, надеясь заглушить их препирательства.

Герцогиня бросила взгляд в их сторону:

– Мы же цивилизованные люди, правда, Деймерелл?

Рансом поджал губы:

– Не беспокойся. Я останусь и прослежу, чтобы на ковре не осталось крови.

– По-моему, им это нравится, – сказала она.

Рансом приподнял бровь, наблюдая, как младший брат пускается в тираду по поводу обширного круга поклонников Жаклин.

– …никогда не видел такого жуткого сборища негодяев, – воскликнул Шелби, и его четкий голос перекрыл музыку Блайз.

– Ты говоришь ерунду, – раздраженно ответила Жаклин, и лицо ее вспыхнуло и оживилось. Она пристально смотрела на него. – Ты не можешь так говорить о старине Кодри и мистере Кеттеринге!

– Ха! – Шелби отошел на несколько шагов, потом вернулся обратно. – А как насчет того дьявола из Италии, и еще… как звали того головореза… ах да, Уинтерборн! Этих жуликов ты так приручила, и они безвылазно сидели в нашей гостиной, моя леди. Этого ты не можешь отрицать.

– Еще как могу! Я их даже не помню.

Шелби перестал театрально расхаживать.

– Не помнишь, потому что таких было слишком много, – ядовито усмехнулся он. – Чего еще я мог ожидать?

– Если бы ты чаще бывал дома, то знал бы, что их было совсем немного.

Пьеса, которую играла Блайз, подошла к концу. Шелби вспыхнул, и голос его громко и четко разнесся по всей комнате:

– А когда я приходил, что я от тебя слышал? Бесконечные вопросы: где я был? что я делал? с кем? Да это кого угодно выгнало бы на улицу.

– Если бы ты хоть немного любил меня, ты не уходил бы, – вскричала Жаклин. – И не проводил все время за игрой и…

Блайз энергично заиграла новую песенку. Рансом собрался встать с кресла. Обычно он вмешивался как раз в подобный момент – когда перепалка, которая поначалу казалась забавой, перерастала во что-то более серьезное. А потом проводил с ними весь оставшийся вечер, не давая им вцепиться друг в друга. Он считал, что это какая-то новая, странная фаза их бурных отношений. С тех пор как они снова начали друг с другом разговаривать, они постоянно пытались что-то доказать один другому. И происходило это, как правило, по вечерам, в присутствии посторонних. Он поднялся, но мать придержала его за руку.

– Не надо, – мягко сказала она. – Не вмешивайся.

Рансом вопросительно поднял брови. Из-за развода Шелби имя Фолконеров и так уже стало притчей во языцех. Он не мог поверить, что мать поддерживает этот новый всплеск ссоры в присутствии гостей.

– А что еще я должен был делать? – возмущался Шелби. Голос его перекрывал четкую, отрывистую мелодию, исполняемую Блайз. – Я понимал, что никогда не смогу обеспечить тебя так, как мне хотелось!

– Ложь, все это ложь! Ложь и надуманные предлоги! Ты знаешь, что сам не хотел остановиться. Ты не остановишься никогда. Не рассказывай мне, будто играл на деньги ради меня, ради семьи! Разве теперь ты прекратил это? Теперь, когда твой брат забрал твоих собственных детей? Теперь, когда он оплачивает все твои обязательства?

Рансом продолжал молчать, не в силах открыто взглянуть на брата. Он занял себя тем, что зажег еще одну свечу. Блайз отказалась от попыток заглушить скандал музыкой и поднялась, захлопывая крышку фортепиано и накрывая его покрывалом.

– Леди Хардинг! – воскликнула она, приближаясь к матроне, которая проявляла наибольший интерес к разговору Шелби и Жаклин. – Как же я могла забыть, что как раз сегодня утром дорогой мистер Уинстон сказал, что мечтает сыграть с вами в шахматы! Вот и шахматная доска…

Она обернулась к бледному молодому джентльмену, который за секунду до этого понимающе улыбался:

– Вы не могли бы подвинуть этот стол немного ближе к камину, сэр? По вечерам становится прохладно даже в летнее время.

Рансом бросил взгляд в сторону брата. Шелби склонился над Жаклин и что-то быстро и тихо говорил ей. Выражение лица его было неприятным.

– Позвольте, я принесу вам тот том Тацита, о котором вы спрашивали, мисс Монтегью, – говорила Блайз. – Мистер Лансдан почитает вам вслух. Ведь вы почитаете, дорогой? Вы так хорошо понимаете труды классических историков.

Стычка опять набирала обороты. Донесся дрожащий от гнева голос Жаклин:

– Я в это не поверю! Ни одной секунды ты не думал о нас!

– Это не так, Жаклин. Постоянно, клянусь… – Шелби отчаянно взмахнул рукой. – Но ты этого не поймешь. Ты никогда даже не пыталась понять меня.

– Понять? Как можно понять человека, который проиграл наследство своей жены…

– Сыграем в вист! – опять воскликнула Блайз, как будто эта идея только что пришла ей в голову. – Это будет как раз то, что нужно.

Она засуетилась, приказывая, чтобы в библиотеке установили дополнительные карточные столы. С присущим ей навязчивым гостеприимством, за которое Рансом в этот раз был ей благодарен, она вывела из салона всех остальных незанятых гостей.

– Ты не понимаешь, – говорил Шелби. – Я же как раз выигрывал у Шеридана. Ты могла получить половину его театра «Друри-Лейн»!

– А вместо этого он получил весь мой театр!

Рансом кивком проводил проходивших мимо гостей, отказываясь от предложения составить компанию для игры. С лица его не сходила любезная улыбка, как будто он не слышал происходившей позади него перебранки.

– Я жалею об этом, – тихо сказал Шелби. Стало слышно, что мистер Лансдан откашлялся и начал читать. – Боже мой, ты не представляешь, как я жалею…

Рансом закрыл дверь в библиотеку. Он посмотрел на мать, молчаливо прося разрешения вмешаться и положить этому конец. Герцогиня лишь улыбалась в ответ.

Жаклин воскликнула:

– Ты жалеешь! – Она встала. Мистер Лансдан стал читать громче. – Жалеешь… – Она перешла на ядовитый шепот, который был слышен даже лучше, чем обычный голос. – Ты сломал мою жизнь, проиграл мое состояние и оставил меня ради другой женщины. За это я никогда не прощу тебя! Никогда!

Они стояли и смотрели друг на друга, как Аполлон и Диана – прекрасные даже среди развалин. Голос мистера Лансдана вдруг умолк.

Шелби не отрывал глаз от Жаклин.

– Да, я игрок, – мягко сказал он, – и я потерял все, что тебе принадлежало. За это мне будет стыдно до самой смерти. Но насчет остального… насчет того, что я был неверен и променял тебя на другую… – Его красиво очерченные губы напряглись в странном выражении, которое Рансом видел лишь однажды – шесть лет назад, в зале суда, когда Шелби сидел на стуле подсудимого. – Жаклин, есть только одна вещь, которую я тоже никогда тебе не прощу. То, что ты всему этому поверила. – Он отвернулся, толкнул стоявшую у фортепиано скамеечку и, громко хлопнув дверью, вышел из комнаты.

Рансом обратился к мисс Монтегью, мистеру Лансдану и игрокам в шахматы:

– Пожалуйста, продолжайте, мистер Лансдан. Боюсь, что второе действие пока откладывается.

Все неловко заулыбались, а Жаклин наградила Рансома таким взглядом, который должен был принадлежать скорее Отелло, чем Дездемоне. Через мгновение она пожала плечами и, широко раскрыв прекрасные глаза, обратилась к гостям:

– Простите меня, – совершенно спокойно сказала она. – Я, кажется, помешала вашему чтению?

Мистер Лансдан откашлялся:

– Вовсе нет, я… мы как раз только собирались начать.

Жаклин одарила его чарующей улыбкой:

– Тогда я присоединюсь к вам.

Рансом поставил для нее стул. Но стоило ей сесть и ясными глазами посмотреть на мистера Лансдана, как дверь салона снова открылась и вошла Блайз. Куин сопровождал ее, и бокал портвейна, небрежно зажатый между указательным и большим его пальцами, угрожающе накренился, когда он прикрывал дверь.

– А где же прохлаждается ваш чудесный мистер Пилл? – спросил Куин.

Блайз, казавшаяся встревоженной, кивнула мистеру Лансдану, которому пришлось снова прервать чтение.

– Пожалуйста, продолжайте, мистер Лансдан, – сказала она.

Куин поймал ее пальцы и задержал их в своей ладони, но она выдернула руку.

– Насколько я знаю, мистер Пилл предпочитает после ужина предаваться размышлениям и молитвам.

– Очень мило с его стороны. – Куин улыбнулся и дотронулся до щеки Блайз. Она отпрянула назад, и он продолжил движение рукой, превратив его в шуточный поклон. – Очень мило, что он освободил территорию.

– Майор О’Шонесси! – произнесла Блайз тоном, который, как подумал Рансом, поставил бы на место любого мужчину.

Но майор даже не собирался отступать:

– Да, дорогая леди?

– Я надеюсь, – ее маленькая грудь вздымалась от волнения, – что впредь вы будете обращаться ко мне так, как это принято в приличном обществе, майор О’Шонесси!

– Да, дорогая леди Блайз? – поправил себя Куин.

Рансом отвел взгляд, но потом снова посмотрел на сестру, слегка удивленный тем, как хорошо она выглядит. Недовольство Куином делало ее бледно-голубые глаза ярче, незнакомые искорки вспыхнули в них. Она очень мило надула губки.

Но парню не на что было рассчитывать. Куин, может быть, и сумел бы покорить ее сердце, но до кухни и ее лакомств он в любом случае не доберется.

К сожалению, у того кандидата, на которого делал ставку Рансом, дела шли ненамного лучше. Рансом не мог понять, почему мистер Пиллл приобрел вдруг привычку уходить сразу после ужина, вместо того чтобы затеять какой-нибудь маленький флирт. Рансом надеялся, что священник все-таки не настолько глуп, чтобы отказаться от своей затеи из-за возмутительных выходок любвеобильного Куина. Все прекрасно понимали, что красивый офицер просто развлекается. Возможно, он даже поставил несколько гиней на то, что сумеет вызвать улыбку холодной Блайз.

Рансом вдруг подумал, что Шелби вполне мог заключить с майором какое-нибудь денежное пари. Пожалуй, он и сам поставил бы фунтов пятьдесят на то, что так оно и есть.

К Рансому тихо подошла герцогиня Мей.

– Я сейчас схожу проведаю мисс Ламберн, – прошептала она.

Он посмотрел на нее:

– Спасибо.

Она пожала ему руку, и это вызвало прилив тщательно скрываемой нежности. «Как глупо, – подумал он, провожая ее взглядом, – что сестра не унаследовала и малой толики той мудрой женственной теплоты, которой природа так щедро наделила мать». Однако Блайз, старший ребенок в семье, жаждала от жизни большего, чем скромное место дочери. Похоже, она сильно переживала по поводу того, что родилась женщиной. И лишь постоянное участие в делах Рансома примиряло ее с тем, что она не является герцогом Деймереллом.

– Я обнаружил еще одну розу в вашем саду, дорогая леди, – сказал Куин и, когда она наградила его ледяным взглядом, с опозданием добавил: – Блайз! Прогуляйтесь со мной завтра утром, и я покажу вам ее.

Она чуть отвернулась от него:

– Спасибо, но я думаю, что утром будет дождь, майор О’Шонесси.

– Тогда пойдемте после обеда.

– Боюсь, что завтра после обеда я буду чрезвычайно занята.

Он открыл было рот, собираясь сказать еще что-то, но поймал твердый взгляд Рансома. Мгновение они смотрели друг на друга, потом Куин приподнял бровь и отвел глаза. Рансом наблюдал, как лицо Куина постепенно приняло вежливое выражение, и он отступил, позволяя Блайз пройти мимо.

Куин окинул взглядом комнату и нехотя подошел к Рансому:

– Добрый вечер, ваша светлость.

Рансом чуть склонил голову:

– Похоже, сегодня у нас здесь немноголюдно.

– Мисс Ламберн уже легла спать.

Офицер быстро взглянул на Рансома, и его зеленые глаза понимающе сузились.

– Да. Я хорошо слежу за ней, можете быть уверены.

– Рад это слышать. Здесь кругом так много… отвлекающих обстоятельств.

Куин по-прежнему вызывающе улыбался, хотя яркий румянец залил его лицо. Он сделал большой глоток бренди:

– Что-то у нас не хватает сегодня лорда Шелби. Он так рано пошел отдыхать?

– Несколько минут назад.

Куин вздохнул:

– Итак… Сегодня вечером я полностью лишен возможности развлечься? – Он бросил взгляд в сторону двери в библиотеку. – Силы небесные, нет даже достойного соперника в вист, который ставил бы больше, чем полпенни за очко!

Рансом улыбнулся, чувствуя невольную симпатию к неисправимому Куину О’Шонесси. Он задумался, что же в действительности представляет собой этот человек и какие обстоятельства заставили его взяться за работу, от которой большинство его коллег-офицеров отказались бы, не задумываясь. У Рансома не было предубеждений, но он знал, что в жизни «просто так» ничего не происходит. Подобно тому как верный солдат под огнем противника мог оказаться трусом, так же и верный соратник может поддаться соблазну «сменить хозяина». Куина прислал Кастлери, и поэтому Рансом доверял ему, но не во всем. И все-таки Рансом верил Куину больше, чем любому другому агенту.

Завершающий глоток портвейна, притворный зевок, снова печально вскинутые брови – и Куин медленно отошел. Несколько минут он пофлиртовал с Жаклин и лишь потом позволил себе выйти из комнаты. Прошла минута, и Рансом нахмурился: бывшая жена его брата поднялась, попрощалась со всеми и отправилась вслед за Куином.


– Все бесполезно! – произнесла Мерлин, роясь в деревянном ящике со спутанными мотками проволоки и разными металлическими деталями. – Она должна быть в точности нужного диаметра. Мне придется разобрать все часы в доме!

Она откинулась назад и прислонилась к камину, растерянно глядя на мистера Пилла и Вудроу, которые точно так же смотрели на нее, не в силах найти решение. Вдруг все трое резко обернулись, услышав скрежет ключа, раздавшийся из полумрака со стороны входа. Из тени появилась золотистая шевелюра Шелби, и все вздохнули с облегчением.

– Разобрать все часы? – с нервным смехом переспросил он. – Бедному Деймереллу повезет, если к тому моменту, как ты закончишь делать свою машину, Мерлин, у него останутся хотя бы стены.

Мерлин подняла пригоршню металлических деталей, и они, проскользнув между пальцев, с печальным звоном упали на пол.

– Нигде не могу найти геликоидальную шестеренку Вокансона на три шестьдесят четвертых дюйма, – трагически произнесла она.

– О нет, только не это! – драматическим жестом Шелби обхватил голову руками. – Мы обречены?

– Вудроу подумал, что, может быть, она есть в каких-нибудь часах или в механизме флюгера в Большом холле.

Шелби поймал Вудроу и с шутливой угрозой схватил мальчика за горло:

– Послушайте, вы, банда головорезов! Я не позволю вам больше во мраке ночи совершать убийства ни в чем не повинных часов. А что, если экономка доложит о найденных трупах?

Вудроу хихикнул.

– Я же соберу их обратно! – возмутилась Мерлин.

– Да, но будут ли они показывать время?

Мерлин пожала плечами.

– Будут, я уверена, – сказала она. – Хотя бы одни. Я не очень хорошо разбираюсь в часах. И не понимаю, зачем вообще в одном доме держать так много часов, которые…

– Ш-ш-ш-ш! – предостерег Вудроу.

Все снова повернулись к двери. Она медленно распахнулась. На пороге показалась свеча и в ее свете – крошечная прямая фигурка герцогини Мей.

– Мама, – слабым голосом сказал Шелби.

– Добрый вечер, Вудроу, – сказала герцогиня, – мисс Ламберн, мистер Пилл.

Мистер Пилл закашлял. Прежде чем он успел что-нибудь ответить, герцогиня Мей проплыла вперед. Не глядя под ноги, она умудрялась не наступать на разбросанные повсюду инструменты и детали.

– Не беспокойтесь, мистер Пилл, – сказала она. – Я просто заглянула ненадолго.

Все четверо молча смотрели на нее, застигнутые с поличным в закрытом для посещения бальном зале. Она подошла к Мерлин:

– Вы хорошо чувствуете себя, дорогая?

– Да-да, – ответила Мерлин, – конечно.

Герцогиня легко приложила ко лбу Мерлин тыльную сторону своего запястья.

– Хорошо. Я так и сказала Рансому, но вы же знаете, как он беспокоится за вас.

– А вы… ох… – Мерлин заломила руки. – Что вы ему скажете?

Женщина улыбнулась:

– Конечно же, я скажу ему правду, дорогая. Что вы чувствуете себя прекрасно. Ведь так и есть, не правда ли?

– Да, но…

– Этого будет достаточно, чтобы его успокоить. Спокойной ночи, мисс… Или вы позволите мне называть вас Мерлин?

Мерлин присела в неуклюжем реверансе:

– Да, герцогиня Мей, пожалуйста.

– Спасибо. Такое прелестное имя – Мерлин. Наводит на мысли о всяких приятных вещах. Спокойной ночи, Мерлин. Спите спокойно.

Она повернулась и тихо пошла к выходу. Дойдя уже почти до самой двери, она остановилась и обернулась:

– Разве тебе не пора уже давно в постель, Вудроу?

– Да, б-б-б-бабушка, – пропищал Вудроу.

Она улыбнулась ему и подняла повыше свечку.

Вудроу сглотнул. Кинув жалостливый взгляд на Мерлин, он подобрал ночную сорочку и зашаркал тапочками вслед за герцогиней. Она погладила его по голове, потом взяла за руку и вывела за дверь.

Шелби закатил глаза:

– Чуть не попались.

– Она расскажет ему? – затаив дыхание, спросила Мерлин.

– Конечно же, нет, – ответил Шелби. – Она почти открыто пообещала нам.

– Бедный Вудроу. Он сказал, что, если узнают, где он проводит время по вечерам, его посадят под арест в комнате.

– Ну, мама-то так не поступит, это точно. Она вообще не поддерживает подобные методы. Она просто посмотрит на тебя, – Шелби скорчил гримасу, – и ты вдруг чувствуешь себя самым подлым негодяем на свете.

– Я согласен с тем, что герцогиня не выдаст наш секрет, – подвел итог мистер Пилл. – Но что насчет нужной шестеренки? Давайте…

– О какой шестеренке вы говорите, мои благородные друзья?

Мерлин даже не вздрогнула. Она уже начала привыкать к манере Куина неслышно появляться из темноты. Лицо ее озарилось надеждой, когда находчивый ирландец вошел в зал.

– Геликоидальная шестеренка Вокансона на три шестьдесят четвертых дюйма.

Шелби, скрестив руки, прислонился к камину:

– Она, случайно, не завалялась у вас где-нибудь в кармане, старина?

У Куина расширились глаза:

– У меня в кармане, милорд? Откуда? Я всего лишь бедный крестьянин.

– Но вы всегда так хорошо находите то, что мне нужно! – воскликнула Мерлин. – Помните, как вы принесли устройство для бутылок и еще ту идеальную часть от каминных щипцов из спальни леди Блайз…

– Из спальни леди Блайз! – подскочил мистер Пилл. – Послушайте, майор!

– Ее в это время там не было, мой драгоценный, – пояснил Куин. – Это была просто поисковая операция, больше ничего. По поручению мисс Мерлин.

Шелби фыркнул от отвращения:

– Боже мой! И как только мой брат позволяет вам шнырять по дому! Совершенно не понимаю!

Куин пожал плечами и лукаво улыбнулся:

– Вы попросите его взять меня за ухо и выкинуть из дома, милорд?

– Я уже просил. – Даже при тусклом освещении было заметно, как Шелби покраснел. – И он отказался, как вам хорошо известно.

– Я не сомневаюсь, что его светлость был совершенно прав в том, что отказал вам, лорд Шелби, – назидательно сказал мистер Пилл. – Вы должны майору О’Шонесси проигранные деньги. Как человек, изучающий классическую и христианскую теологию, я нахожу в высшей степени занимательным, что герцог называет майора О’Шонесси вашей Немезидой. И, как подчеркнул его светлость, расплата за грехи может прийти иногда в неожиданной форме.

– Ох, да, уж мой брат в этом разбирается. – Шелби закатил глаза. – Я только надеюсь, что это чувство юмора не покинет его, когда он обнаружит, что исчезли наши семейные драгоценности!

Внимание их снова привлек звук открывающейся двери. Жаклин вошла и встала рядом с Куином, взяв его под руку.

– У вас есть геликоидальная шестеренка Вокансона на три шестьдесят четвертых дюйма, дорогая? – спросил он, поднося к своим губам ее руку.

Жаклин приподняла изящные брови:

– Секундочку. Мне нужно немного подумать.

– Думайте хоть час, Жаклин, любовь моя. – Он обнял ее за талию и притянул к себе. Раскрасневшийся было Шелби побелел. – Я останусь тут и буду помогать.

– Это бесполезно, – мрачно сказала Мерлин. – Я знаю, что у нее нет этой шестеренки. Ее ни у кого нет. Теперь уже можно точно сказать, что я проиграла мистеру Пеммини.


Герцогиня Мей вернулась в салон, после того как все гости удалились. Рансом поджидал ее, разглядывая угли в камине. Услышав, как она вошла, он обернулся.

– Мисс Ламберн вполне здорова, – сообщила ему мать, усаживаясь рядом.

Он поворошил угли. Длинные тени заплясали на портретах и тяжелых занавесях.

– Здорова? Ты абсолютно уверена?

– Абсолютно, мой дорогой.

– Тогда почему же… – Рансом вдруг замолчал. Он задумчиво разглядывал языки красного пламени в камине.

– У нее действительно усталый вид, я согласна. Может быть, она тоскует по дому.

Он бросил на нее косой взгляд:

– Она так сказала?

– Нет. Мне она ничего такого не говорила.

– Может быть, ты думаешь, это из-за того, что я запретил ей возиться с этой чертовой… извини, с этой проклятой летательной машиной?

– Да. – Она кивнула. – Я думаю, ее печальный вид скорее всего связан именно с этим.

Он ударил по обгоревшему концу полена и в сердцах отбросил щипцы.

Спокойным голосом герцогиня сказала:

– Это было не самое лучшее твое решение, Деймерелл.

– Но она же убьется, – раздраженно сказал он.

Мать сложила руки и наблюдала за ним.

– Что еще я мог сделать? – упрямо спросил он. – Я не могу отослать ее домой, потому что ее почти наверняка убьют. Я знаю, мне не нужно непременно рассказывать тебе подробности, чтобы ты поверила мне. А эта летательная машина… Ох, ради Бога, я привез Мерлин сюда для того, чтобы защитить, а вовсе не затем, чтобы она разбила себе голову из-за этой сумасшедшей идеи.

– Я не понимаю, в чем трудность. Почему бы тебе не позволить ей продолжать работу? Просто запрети ей запускать эту штуку и летать самой, пока она здесь.

Рансом вспомнил о кошачьем сиденье в тридцати футах над полом и с трудом подавил дрожь.

– Это исключено. Она не должна над этим работать.

– Но ведь она в конце концов вернется домой, разве нет? И тогда ты не сможешь ей помешать.

Он покачал головой.

– Ты все еще хочешь на ней жениться?

Рансом внимательно посмотрел на мать:

– Ты очень хорошо знаешь, что я обязан.

– Но люди, несомненно, поймут: ты сделал все, что мог, чтобы исправить свой… промах. Ты изо всех сил старался выполнить взятое на себя обязательство. И она сама тебя отвергла, и не один раз, не так ли?

– Она ребенок. Она просто не понимает.

– Не понимает чего?

Он в смятении посмотрел на нее:

– Как ты можешь об этом спрашивать? Она не понимает, что я сломал ей жизнь. Что она не сможет выйти замуж так, как могла бы в соответствии со своим положением. Что она на всю жизнь исключена из приличного общества. Она изгой. Как будто монашка в каком-то проклятом монастыре, без возможности выйти замуж, иметь семью и распоряжаться своим будущим!

В тишине приятно потрескивал огонь.

– Рансом, – вздохнула мать, – ты на самом деле считаешь, что все это хоть когда-нибудь имело для нее значение?

Он отвернулся:

– Это не важно.

– Ах, так, – она расправила на коленях юбку, – нечасто ты ведешь себя так неблагоразумно.

– Просто я не часто лишаю невинности хорошо воспитанных девушек.

– Да? – переспросила она с мягкой усмешкой. – А как насчет девушек, воспитанных плохо?

Он презрительно скривил губы:

– Не шути надо мной. Не на эту тему.

– Dedeo! – прошептала она. – Стыжусь!

Рансом вдруг осознал, что кулаки его стиснуты, и не без усилия заставил себя их разжать.

– Ах, так ты уступаешь, да? Многострадальная, терпеливая герцогиня. Прости меня, – сказал он, – я не хотел тебя задеть.

– А я не должна была этого говорить. Ты такой замечательный сын. Я иногда забываю, что отпрыск льва просто обязан иметь когти.

Он с грустью улыбнулся ей:

– Ты думаешь, я такой замечательный, мама? А я ведь горжусь своей дурной славой!

Она рассудительно кивнула:

– Это у тебя от деда. Но… скажи мне, Рансом, ты влюблен в мисс Ламберн?

– Я… – Он сунул руки в карманы и поднял глаза к потолку. – Пришло время говорить о любви, да? Не глупи. Как, по-твоему, я мог бы влюбиться в такую, как мисс Ламберн?

– Да, это не в твоем характере.

– Дальше некуда. И вообще, я не был «влюблен» в женщину с тех пор, как…

Он осекся, и мать вопросительно подняла брови. Рансом закашлялся и отвернулся к камину.

– Я знаю! – воскликнула герцогиня, убедившись, что он не собирается продолжать. – Это было летом, когда тебе исполнилось четырнадцать, да? Я хорошо это помню. Та красивая женщина… как ее звали?

– Оставь, мама. Не нужно продолжать эту тему.

– Но как же ее звали? Не могу вспомнить…

Рансом, насупившись, смотрел в огонь.

– Ох, теперь всю ночь буду этим мучиться! Я так и вижу ее лицо, как будто она прямо сейчас стоит передо мной… такая красивая и спокойная…

– Леди Клареста, – отрывисто сказал он. – Как будто ты не помнишь! Это была мальчишеская страсть, и то, что мисс Ламберн ее дочь, это просто совпадение, уверяю тебя.

– Я только пытаюсь понять, почему ты так настойчиво хочешь жениться на этой бедной девочке, – с укором сказала герцогиня. – Не могу представить себе более неподходящий для тебя выбор.

– Уж точно не потому, что я в нее влюблен.

– Тогда я не понимаю, почему ты так упрямишься.

Рансом резко втянул воздух и повернулся лицом к матери.

– Ты хочешь знать почему? Действительно хочешь это понять? – Он неистово вскинул руки. – Да потому, что твой такой замечательный сын испытывает к ней вожделение, вот почему. Потому что я схожу с ума от физического влечения к ней. Потому что я не могу работать, не могу есть и не могу спать, и скоро уже не смогу все это больше выдерживать! Тебя устраивает такое объяснение?

Он не стал дожидаться ответа. С пылающим лицом он резко отодвинулся от камина и направился к двери. И прежде чем она закрылась за ним, он услышал невозмутимый голос герцогини:

– В самом деле, Рансом. Ну и тему ты выбрал для обсуждения с матерью!


Глава 13


Мерлин была взволнована. А когда она волновалась, всегда становилась глупой. Она пыталась объяснить это Шелби, но тот только махнул рукой и сказал: «Чушь!» Великодушно, но не слишком убедительно. Когда она волновалась, многие ее поступки диктовались сердцем, и казалось, что вмешательство этого органа нарушало нормальную работу мозга.

Мерлин и Шелби договорились, что разыграют свою сцену в Большом холле, когда Рансом, как обычно, появится там после утренней верховой прогулки. Она вычислила, в какое время ей надо будет отправиться к завтраку в Голубую комнату, чтобы Шелби, Рансом и она как будто случайно встретились в Большом холле.

Она оказалась там даже раньше времени. Покосившись на циферблат огромных, вмонтированных в каменную стену часов, она спешно юркнула обратно в боковой коридор и тут же услышала голос Рансома, доносившийся из открытого окна. К счастью, он задержался снаружи, обсуждая с конюхом, как лучше подковать любимую лошадь.

Она грызла ноготь, тщательно вслушиваясь в звуки его шагов на ступенях. В кармане ее передника беспокойно зашевелился ежик. Она рассеянно погладила его через ткань, неожиданно вздрогнула и сунула палец в рот – одна из иголок ее уколола.

Вскоре она услышала во дворе стук копыт, а затем голос Шелби, выкрикивавшего утреннее приветствие. Спрятавшись в нишу, Мерлин осторожно выглянула из-за угла. Через высокое окно ей было видно, как Шелби легко соскочил с гнедого жеребца. Он небрежно кинул поводья конюху, и тот увел обоих животных.

Братья поднялись по ступеням и вместе прошли через дверь, разговаривая о лошадях. Шелби ловко покручивал цилиндр на конце хлыста. Мерлин постояла в нерешительности, а затем, собравшись с духом, выпорхнула к ним навстречу.

– Эй, вы, там! – Задорное восклицание Шелби эхом отозвалось под куполом холла. Он поймал ее за локоть. – Куда это вы так спешите, мисс?

Мерлин взглянула в его голубые глаза и глубоко вдохнула.

– Доброе утро! – сказала она и больше ничего не смогла вспомнить из текста, который они заранее отрепетировали.

– Доброе утро, – произнес герцог, снимая шляпу.

Шелби еще продолжал ее держать, когда Мерлин увидела легкую улыбку Рансома. Темно-коричневые волосы его были взъерошены, золотисто-зеленые глаза с интересом смотрели из-под слегка изогнутых бровей. Несмотря на то что они были братьями, лицо у Шелби почти всегда было веселым и смеющимся, а у Рансома – сосредоточенным и напряженным, оно казалось застывшим даже в моменты отдыха.

Мерлин с трудом кивнула.

– Спроси-ка, где я был сегодня утром, – весело предложил Шелби. Предполагалось, что она спросит его об этом и без подсказки.

– Ой, – воскликнула Мерлин, – да-да, где ты был?

Он залез рукой куда-то под сюртук и вытащил оттуда разноцветные ленточки:

– Покупал вот эти красивые штучки для своих дам.

Рансом оглядел ворох атласа и сунул цилиндр под мышку.

– Интересно, что могло заставить тебя встать и выехать на прогулку так рано? Новая возлюбленная?

– Сразу две! – Шелби комично закатил глаза. – Вообще-то, на мой вкус, они пока еще немного маловаты, но я смотрю в будущее, знаете ли.

Рансом усмехнулся:

– Да уж. Лучше всего подкупить их и заручиться благосклонностью уже сейчас. Тогда через несколько лет в твоих руках будет комплект из двух одинаковых бриллиантов! – Сегодня утром он проявил к Шелби необычное благодушие, и Мерлин слегка приободрилась.

– Какие красивые, – сказала она, ткнув пальцем в цветные ленточки на ладони Шелби.

Он сомкнул пальцы и отдернул руку:

– Нет-нет! Знаю я вас, женщин, и вашу любовь ко всяким безделушкам. Я их уже обещал.

– Да? – Мерлин сложила вместе ладони, стараясь не обращать внимания на заинтересованный взгляд Рансома. – Уже обещал?

– Да. И не делай такой невинный вид: я вижу, как в ваших глазах вспыхнул огонек жадности, мисс Ламберн!

– Я… ох… я просто подумала… они такие красивые, и… может быть… я подумала, может быть, ты подаришь мне парочку для… – Она запнулась и замолчала. Для чего же эти ленточки могли ей так понадобиться? Для чего вообще они кому-то нужны? Она напряженно думала, глядя на них, но в голову приходило только то, что если она не сумеет вспомнить, то упустит шанс вырваться вместе с Шелби из Фолкон-Хилла и купить шестеренку Вокансона. А она и так уже потеряла целую неделю, потому что этот алюминиевый провод мистера Пеммини совершенно никуда не годился, и ей пришлось снова его снимать и возвращать на место кетгут.

– Хотите приобщиться к моде, мисс Ламберн? – Рансом улыбнулся ей с одобрением, и из головы ее тут же вылетели все мысли и о ленточках, и о шестеренках. – Не волнуйся об этом. У тебя будет столько украшений, сколько пожелаешь. Я приглашу кутюрье герцогини Мей, и за чаем она обслужит тебя и других женщин в доме.

Он оглядел ее внимательно с ног до головы, обращая внимание на сильно поношенную юбку и оттопыренный карман передника:

– Может быть, для начала ей следует подобрать тебе полностью новый гардероб.

Мерлин молчала. Рансому полагалось сказать совершенно другое! Она посмотрела на Шелби. Отвернув лицо от брата, он пытался беззвучно подсказать ей какие-то слова. Потом он поднял вверх руку и в быстром темпе несколько раз перевел взгляд то на ленточки, то на лицо Мерлин.

– Да… но именно эти… – пыталась понять его Мерлин. – Мне нравятся эти.

Рансом пренебрежительно махнул рукой.

– Они же просто из лавки жестянщика, там продается всякая ерунда, – сказал он и двинулся в сторону коридора, который вел в комнату, где подавали завтрак. Мерлин и Шелби устремились за ним. – Близнецов эти ленточки порадуют, но у тебя должны быть более изящные вещи.

Мерлин насупилась:

– Мне не нужны более изящные.

– Подожди, пока у тебя будет возможность сравнить, – сказал он с такой уверенностью, что Мерлин захотела топнуть ногой. – Если ты закажешь новые платья, то захочешь, чтобы и украшения были под стать.

– А я все равно хочу именно такие.

– И они у тебя будут! – Шелби погладил ее по руке. – Я свожу тебя за ними, как только закончишь завтрак.

– Куда это ты ее свозишь? – тотчас спросил Рансом.

– В лавку жестянщика.

– В этом нет нужды. – Он бросил перчатки в шляпу и по дороге вручил ее лакею. – И кроме того, я бы не хотел, чтобы Мерлин покидала имение.

– Господи, но жестянщик остановился прямо за Сандерлендскими воротами. Расслабься немного, брат.

Рансом остановился:

– Мне не нужны твои советы.

Мерлин увидела, как на лице Шелби промелькнула темная тень, которая тут же перешла в улыбку сожаления. Он убрал ленточки обратно в сюртук:

– И вправду, почему это я подумал, что нужны?

– А мне не нужны советы от тебя, – сказала Мерлин, повернувшись к Рансому. – Почему ты вечно всех запугиваешь?

– Никого я не запугиваю, – раздраженно ответил он.

– Тогда разреши мне самой выбрать себе ленты.

– Конечно, ты сама выберешь ленты. Я просто хочу, чтобы ты выбирала из вещей, которые по-настоящему красивы.

– По-моему, красивы именно эти.

Он махнул рукой:

– Мерлин, это же просто безделушки из дешевой мелочной лавки.

– А мне они нравятся.

– Держу пари, это только потому, что ты никогда не видела действительно качественных вещей.

– Не нужно мне видеть никакого качества. Я знаю, что мне нравится.

Он вздохнул и пошел дальше:

– Не понимаю почему…

– Конечно же, ты не понимаешь почему. – Она преградила ему путь. – Ты вообще ничего не понимаешь. А если я люблю безделушки из мелочной лавки? А если я вижу в них красоту? Почему тебе обязательно надо сказать, что они некрасивы?

– Я не говорил…

Она положила ладонь ему на грудь и слегка толкнула.

– Не пытайся запутать меня, что ты говорил, а что нет, – воскликнула она, и он сделал шаг назад, не ожидая от нее такого натиска. – Я слышала, что ты сказал. Я хочу точно такие же ленточки, как у Шелби. И мне не нужно выслушивать от тебя, красивы они или нет.

Он бросил на нее удивленный взгляд, как будто только сейчас впервые увидел:

– Мерлин, не нужно так расстраиваться.

– Я буду расстраиваться, когда захочу! – Она уже почти кричала, и голос эхом отражался от каменных стен. – Почему ты меня останавливаешь? Я устала от этого, слышишь…

– Раз так, отправляйся за своими ленточками.

– Нет! Я больше не буду подчиняться твоим приказам. Сначала ты насильно привозишь меня сюда, потом крадешь мою летательную машину, а теперь ты диктуешь, что и когда мне делать…

– Мерлин, – произнес Шелби.

– А я хочу именно такие ленточки. И мне не нужны твои глупые и дурацкие качественные. Наверное, они подходят для леди Блайз, но я такие не хочу! Я ношу то, что…

– Мерлин…

– … то, что выбираю сама, а не кто-то другой, тем более вы, мистер герцог, и… ой!

Шелби схватил и оттащил ее назад:

– Давай остановимся, пока мы побеждаем, хорошо? Счастливо оставаться, брат. По-моему, мисс Ламберн желает совершить прогулку.

Увлекшись, он почти тащил Мерлин по коридору, и она, спотыкаясь, старалась не отставать от него. Обернувшись, она увидела, что Рансом стоит на месте как вкопанный.

Он не хмурился, но и не улыбался ей.

– Сандерлендские ворота, – решительно сказал он вслед. – И ни шагу дальше.

– Есть, сэр! – Шелби вскинул руку в салюте. Они вышли через переднюю дверь, и Рансом скрылся из виду.

Они пересекли огромный двор, прошли через восточную арку и конюшенный двор, прежде чем Шелби перешел на нормальный шаг и они смогли разговаривать.

– Послушай, Мерлин, избытком дипломатии ты не страдаешь.

– Я изобретатель, – сказала она, высвобождая свою руку и потирая сдавленный локоть. – Мне не нужна дипломатичность.

– В этом тебе чертовски повезло. Давай-ка пойдем вон той тропинкой через парк, так мы срежем полмили.

Она шагнула вслед за ним в высокую нестриженную траву позади ухоженных газонов. Сняв с зеленого стебля какую-то мохнатую гусеницу, она бросила ее к себе в карман – для ежика.

– Как ты думаешь, у жестянщика действительно будет нужная шестеренка?

Он пожал плечами:

– Ты должна сама посмотреть. Мне он сказал, что она у него есть. Но ведь я не смог бы узнать геликоидальную шестеренку, даже если бы она сама подошла ко мне и пригласила на вальс.

– Готова держать пари, что у него ее нет, – мрачно сказала она. – Это было бы слишком хорошо, так не бывает. Я с трудом поверила даже в то, что жестянщик остановился с лавкой прямо перед воротами поместья.

– В любом случае стоит туда сходить. Хотя бы для того, чтобы самой убедиться в этом.

– Да, наверное.

Он остановился и посмотрел на нее:

– Что с тобой? Теряешь интерес к делу из-за небольшой физической нагрузки?

Мерлин сорвала травинку, нахмурилась и обогнала его, покачав головой.

– А что же тогда? Боже мой, мне казалось, ты только и жила тем, что мечтала найти эту проклятую шестеренку.

– Ну вот теперь и ты тоже на меня сердишься.

Он вздохнул:

– Я не сержусь, Мерлин. Просто я растерян.

Несколько минут они шли молча, и только трава стегала высокие сапоги Шелби.

– Почему он хочет меня изменить? – воскликнула она вдруг. – Я недостаточно хороша такая, какая есть?

Шелби посмотрел на нее. Она закусила губу и ускорила шаг. Тропинка ушла с открытого луга и углубилась в густой лес.

– Мерлин!

– Ладно, не важно.

Тропа неожиданно свернула, показалась между двумя древними тисами, и в глаза им ударил солнечный свет. Они вышли на длинную, неестественно прямую дорогу, заросшую травой и полевыми цветами. Дорогу окаймлял нестриженый кустарник.

Шелби поймал ее под локоть.

– Мерлин! – повторил он.

Она скинула его руку:

– Зачем мне нужен этот новый гардероб? Ненавижу новую одежду! От нее все чешется!

Шелби улыбнулся. Она посмотрела прямо ему в лицо:

– Давай, смейся надо мной. Все надо мной смеются. Думают, я не вижу. А я все замечаю. Просто у меня нет времени на… на…

– На то, чтобы их убить?

Она раскинула руки:

– Ну вот чем им нехороша моя одежда? Чем нехороша моя прическа? И неужели я так плохо разговариваю? Я не хочу учиться, как надо правильно «жить в этом мире».

Заброшенная дорога привела к полуразрушенному зданию – маленькой круглой церкви, заросшей виноградной лозой. Шелби обнял Мерлин за плечи и стал по-дружески утешать:

– Не плачь.

– Я и не плачу!

Он дотронулся до ее щеки и проследил пальцем мокрую дорожку, затем усадил девушку на одну из каменных плит, окаймлявших ступени церкви, и опустился рядом на колени, протягивая носовой платок. Мерлин высморкалась. Шелби наблюдал за ней, склонив голову набок.

– Я хочу ему нравиться, – сказала она.

– Знаю.

Она приложила указательный палец к нижней губе:

– Но это бессмысленно, да? Он никогда не будет хорошо ко мне относиться.

Шелби усмехнулся:

– Ну… Насчет этого я не уверен.

– Мы с мистером Коллеттом уже почти закончили с говорящей коробкой. Осталось провести только одно испытание. Может быть, скоро я смогу уехать домой.

Шелби быстро взглянул на нее:

– А дома тебе не будет одиноко?

У Мерлин сдавило в горле от внезапно навернувшихся слез. Она кивнула и спрятала нос в хрустящих складках платка.

– Ну и не уезжай тогда, – сказал он ей очень мягко. – Нам будет не хватать тебя. Каждому из нас. – Он помолчал, а потом, поморщившись, добавил: – Включая моего брата. Моему глупому надутому брату, пожалуй, больше всех.

– Да, – согласилась Мерлин, – он действительно глупый и надутый.

Шелби поднялся на ноги и с улыбкой подал ей руку:

– Самый глупый на свете. Пойдемте, изобретательница мисс Мерлин, а то этот глупый надутый человек пошлет за нами своих глупых подчиненных, и они схватят нас до того, как мы доберемся до этой крайне необходимой шестеренки.

Она соскочила с каменной плиты, чувствуя себя уже немного лучше, хотя ничего и не изменилось. Шелби всегда находил способ вернуть ей хорошее настроение. Она пошла за ним по тропинке, огибавшей эту маленькую странную церквушку, которая пряталась на поляне посреди глухого леса. Старые деревья снова сомкнулись за их спиной, но вскоре лес кончился. Мерлин и Шелби оказались в нескольких футах от высокой каменной стены, окружавшей обширные владения герцога. Неподалеку виднелись аккуратно расчищенная дорога и железные ворота. Ворота были закрыты и заперты. В отличие от главного въезда в Фолкон-Хилл, где у триумфальной арки стояли лакеи в ливреях, у этих ворот сторожа не было. Шелби большим железным ключом открыл их, вышел вместе с Мерлин за пределы поместья и снова запер ворота.

Лавку жестянщика она увидела сразу и совсем недалеко. Фургон его украшали веселые разноцветные ленточки и коллекция медных горшков. Хозяин сидел на бревне рядом с шатром, поставленным у самой стены поместья, и постукивал по железной ручке кофемолки. Вокруг больше никого не было. За воротами Фолкон-Хилла гравийная дорога заканчивалась и переходила в грунтовую колею, которая терялась в лесу. Мерлин и Шелби подошли к жестянщику, и тот поднял голову.

– Доброе утро, – пробормотал он и поднялся на ноги: высокий жилистый человек с сединой в волосах. – Мадам, сэр, желаю вам всего хорошего с утра!

– Папа, кто там? – Из шатра выглянула молодая женщина. – Ах, это тот человек, который купил ленточки.

Женщина откинула полотнище и вышла. Ее стройную фигуру подчеркивало глубокое декольте. Черные волосы были распущены, в них серебрилась ранняя седина. Мерлин решила, что эта женщина очень красива.

– Сузанна, – сказал Шелби, – как я рад, что мы снова встретились.

– Милорд. – Она сделала игривый реверанс. Затем быстро прошла к фургону. – Снова ленточки для вашей дамы, милорд?

– Нет, – рассмеялся он. – Ты и так уговорила меня купить на три дюжины больше, чем я собирался.

Сузанна опустила глаза, а Шелби прошел мимо жестянщика и прислонился к фургону рядом с ней.

– Вы сами так решили, милорд. Вы сказали, они все такие красивые!

– Я сказал, что они красиво смотрятся на тебе!

Сузанна провела пальцем по растрескавшейся краске фургона, наблюдая за Мерлин из-под опущенных ресниц.

– Мисс Ламберн пришла посмотреть, есть ли у вас та шестеренка, о которой я спрашивал, – сказал Шелби.

– Да-да, – засуетился жестянщик. – Я сейчас вынесу вам все, что есть.

Он скрылся за фургоном. Шелби обернулся к Сузанне и улыбнулся:

– Ты уже сделала всю работу, Сузанна?

Она, продолжая отковыривать облупившуюся краску, кивнула. Шелби взял ее за подбородок и, посмотрев в глаза, сказал:

– А хорошо бы пропустить стаканчик того португальского вина.

Женщина склонила голову, и даже Мерлин увидела в этом движении явные признаки кокетства.

– Прямо сейчас, милорд? И для дамы тоже?

– Нет, спасибо, – ответила Мерлин.

Взметнув вихрь темных юбок, Сузанна развернулась и исчезла внутри шатра. Шелби смотрел ей вслед, и на губах его играла какая-то особенная улыбка.

Мерлин нахмурилась. Сузанна, конечно, была хорошенькой, но уж точно не такой красивой, как Жаклин. Мерлин не понравилась та искра интереса, которая вспыхнула в голубых глазах Шелби при виде дочки жестянщика. Она подошла ближе и сделала вид, что разглядывает помятый горшок, болтавшийся на стенке фургона.

– Она тебе нравится? – спросила Мерлин. Голос ее заглушал лязг и скрежет скобяных изделий, которые перебирал жестянщик с другой стороны фургона. Шелби, усмехаясь, оглянулся:

– Боюсь, я совершенно очарован.

– Она не очень-то хорошая.

– Да?

– Со мной она даже не поздоровалась.

– Правда? – Он оперся локтем о фургон. – Но, видишь ли, меня она ослепила не манерами, а кое-чем другим.

– Жаклин гораздо лучше.

Шелби сухо посмотрел на нее:

– Для тебя – может быть. Но со мной она ведет себя вовсе не хорошо.

– И гораздо красивее.

Он бросил на нее хмурый взгляд. В это время из шатра показалась Сузанна с бутылью и двумя глиняными кружками в руках. Дойдя до угла фургона, дочь жестянщика остановилась. Волосы упали ей на лицо.

– Идите сюда, милорд, – прошептала она из-за угла. – А папа пока покажет миледи свои безделушки.

Шелби с готовностью двинулся к ней. Когда Мерлин тихо шепнула: «Глупец», он на мгновение остановился, замер, но тут же встряхнулся и уже через несколько секунд игриво обнимал Сузанну за талию.

– Мое вино, дорогая, – произнес он и потянулся за кружкой.

Сузанна отвела его руку в сторону.

– Вы жадный, милорд, – сказал она и повернулась так, что угольно-черные волосы ее упали Шелби на плечо.

Мерлин увидела, как он склонился и куснул Сузанну за белую шею, одновременно пытаясь достать кружку. Руки их соприкоснулись.

– Да, – согласился Шелби. – Я жадный.

Мерлин поморщилась. Из-за фургона появился жестянщик с коробкой, громыхавшей при каждом его шаге. Не обращая внимания на обнимавшуюся парочку, он отцепил одну из деревянных панелей фургона – получился вполне удобный стол. Жестянщик водрузил на него коробку, полную всякой металлической дребедени.

Мерлин слышала, как хихикает Сузанна, и укоризненно посмотрела на ее отца. Мужчина ответил ей невозмутимым взглядом и кивнул в сторону коробки:

– Если вам нужна шестеренка, то она здесь.

Мерлин с сомнением посмотрела на груду железного мусора:

– Мне нужна геликоидальная шестеренка Вокансона на три шестьдесят четвертых дюйма.

– Да, – сказал он, – одна у меня точно есть. Может быть, даже две.

Секунду она помедлила, ожидая, что он покажет ей названную вещь. Когда же стало ясно, что жестянщик не собирается этого делать, Мерлин вздохнула и начала один за другим вытаскивать предметы из коробки.

Она частенько ковырялась в старом хламе, но это всегда был ее собственный хлам. Теперь же ей пришлось рыться в чужом металлоломе, и это ее раздражало. Начав по одному доставать предметы и аккуратно раскладывать на деревянной поверхности, она вскоре поняла, что такими темпами прокопается весь день. Тогда она стала вытаскивать железки пригоршнями, сваливая все ненужное в кучу на земле.

– Эй, – сердито заворчал жестянщик, – не надо кидать все на землю. Как я, по-вашему, буду это собирать обратно?

– Тогда принесите мне пустую коробку, – распорядилась Мерлин.

Он сделал недовольное лицо и ушел за фургон. Мерлин бросила взгляд на Шелби и Сузанну, которые были видны из-за угла. Одной рукой Шелби держал кружку, из которой Пиллл вино, другой обнимал женщину. Затем он бросил кружку на траву и склонился, чтобы поцеловать Сузанну. Его светлые волосы золотом полыхали на солнце. Ладонь медленно поднималась к ее груди. Сузанна обхватила его запястье, как будто собираясь остановить, но вместо этого еще крепче прижала к своему телу.

Мерлин закатила глаза и снова повернулась к коробке. Она нащупала маленькую жестяную коробочку, откинула крышку и высыпала на ладонь несколько металлических предметов.

– Вот они! – закричала она. – Вот, смотри! Шестеренки!

Мерлин подняла голову, ожидая, что наконец привлечет внимание Шелби. Но она ошиблась. Шелби не смотрел на нее. Он вообще никуда не смотрел, а медленно оседал, согнув ноги в коленях. Он соскользнул вдоль тела Сузанны и так и остался на земле у ее ног.

Мерлин сунула шестеренки в карман. Она хотела окликнуть Шелби, но вдруг задохнулась в сладком, тошнотворном запахе. Она повалилась назад в чьи-то жесткие объятия. К носу была прижата плотная ткань, и она почувствовала знакомый запах эфира. Мерлин отчаянно сопротивлялась. «Нет, нет! – пронеслось в голове, прежде чем мрак окутал ее сознание. – Нет, только не это…»


Глава 14


Серая лошадь легким галопом пересекала парк. Рансом держал поводья любимого коня, пытаясь обуздать собственную ярость на непозволительно долгую задержку Мерлин и Шелби. Он проскакал по ухоженной части поместья и въехал туда, где все оставалось в нетронутом виде. Позади него в высокой траве образовалась примятая дорожка.

За этим уголком давно никто не ухаживал, и он по-настоящему одичал. Его забросили еще полстолетия назад, когда, повинуясь веянью времени, усадьбу пришлось капитально реконструировать. Основное внимание уделялось формированию идеально ровных газонов и тщательной планировке посадок деревьев и цветов, благодаря чему из окон Фолкон-Хилла открывался незабываемый вид. Лесистую часть полностью забросили, и теперь сюда забредали лишь дети, искавшие для своих забав какое-нибудь таинственное местечко.

Рансом придержал коня и перешел на рысь, проезжая мимо стоящих вдоль Сандерлендской дороги вязов. Дальше были ворота – закрыто и заперто. Рансом спешился, разомкнул проржавевшую цепь и провел коня. Он не пользовался этими воротами уже несколько лет, а дорогой за ними на его памяти вообще никто ни разу не ездил. Конь сразу же потянулся к сочной, буйно разросшейся траве, и Рансом легонько дотронулся до морды хлыстом.

Здесь было пусто. Трава была примята, и четкие следы от колес фургона вели в сторону заросшей колеи, в которую переходила дорога. Однако жестянщик, о котором говорил Шелби, исчез.

Рансом вздохнул.

– И что ты об этом думаешь? – спросил он у лошади. – Я же просил не уходить дальше Сандерлендских ворот. Видишь теперь, как я «правлю железной рукой»?

Животное опять потянулось к траве.

– Прекрати сейчас же! Сделай одолжение, поешь потом…

Серый конь навострил уши и, подрагивая ноздрями, повернул голову в сторону леса, начинавшегося сразу за дорогой.

Рансом поколебался и прошел несколько шагов вперед. Конь вытянул шею и заржал, затем ступил следом, но вдруг остановился и, пританцовывая, попятился.

Рансом вгляделся в низкую поросль, туда же, куда смотрел конь.

– Эй, кто здесь?

Конь топтался рядом, громко дыша. Рансом сделал еще один шаг и вдруг увидел в тени за лавром светлое пятно.

– О Боже! – сразу же узнал Рансом. – О Боже, Шелби…

Он бросил поводья и пробрался сквозь кусты. Брат его лежал связанным, с кляпом во рту. Рансом приподнял его голову, вытащил кляп и приложил ухо к груди Шелби. Сердце его билось сильно и спокойно. Рансом, прикрыв глаза рукой, глубоко вздохнул, благодаря судьбу. Он осмотрел тело брата в поисках ран или следов крови, но ничего подобного не нашел. Теперь, когда кляпа не было, Шелби издавал негромкий храп.

Рансом развязал его – это оказалось не так просто, а затем вытащил Шелби из кустов на дорогу, не обращая внимания на то, что храп его время от времени прерывался стоном. Он с трудом усадил обмякшее тело, прислонив его к стволу растущего у дороги дерева, сорвал пучок травы и пощекотал нос Шелби. Брат фыркнул и застонал, запрокидывая голову. Глаза его, дрогнув, приоткрылись, но тут же закатились и сомкнулись вновь. Рансом похлопал Шелби по щеке:

– Где Мерлин? Проснись же ты, чертова никчемная туша, скажи, что случилось!

– При… – пробормотал Шелби и снова застонал. Рансом встряхнул его, и Шелби открыл затуманенные голубые глаза. – При… вет.

– Где Мерлин? – Рансом схватил брата за подбородок и приподнял его голову. – Где она?

– Что? – Голову Шелби повело в сторону. – Погоди… я… что?

Рансом ударил его по щеке, и светлая шевелюра склонилась в сторону.

– Что… – проворчал Шелби. – Что… тебе… надо?

– Проснись! – Рансом, еле сдерживаясь, свирепо смотрел на брата.

Шелби поднял трясущуюся руку, протер глаза и облизнул губы.

– Рансом, – хрипло произнес он.

– Где мисс Ламберн?

– Что… случилось?

Рансом с отвращением встряхнул его:

– Тебя так накачали, что ты и встать не можешь!

Шелби сглотнул. Он с трудом приподнялся и осмотрелся вокруг.

– Где Мерлин? – снова спросил Рансом.

– Мерлин, – нахмурился Шелби. Он приподнял бровь и осмотрел поляну. Рансом заметил, как выражение его лица изменилось.

– Мерлин, – снова произнес Шелби и закрыл глаза. – Жестянщик… О Боже… – Его хриплый голос перешел в шепот: – Рансом, прости.

Рансом резко отпустил его плечо, и Шелби тут же повалился на спину. Со стоном он перекатился на бок и прикрыл рукой рот. Тело его содрогнулось в приступе рвоты.

Рансом уже через секунду очутился в седле. Он был готов к действию, к погоне вслед за исчезнувшим фургоном. Однако Мерлин и Шелби покинули дом как минимум семь часов назад. Семь часов… За это время фургон жестянщика мог преодолеть добрых двадцать миль. Но Рансом даже не надеялся, что похитители настолько глупы, что будут передвигаться на нем и дальше. Нет, фургон наверняка уже брошен, и скорее всего в каких-нибудь двух милях отсюда.

В бессильной ярости он осмотрел на следы, оставленные колесами, и челюсти его плотно сжались. Душа пришла в смятение, захотелось тут же броситься в погоню. Но рассудок твердил другое. Рансом неприязненно посмотрел на Шелби:

– Думаю, ты сможешь сам дойти до дома, дорогой брат, когда почувствуешь себя лучше.

Он развернул коня и через открытые ворота галопом устремился обратно.


В течение двух суток в окрестностях Фолкон-Хилла велись поиски, которые организовал Рансом. Был обследован каждый ярд земли на сорок миль вокруг, и радиус поисков все расширялся.

Мерлин нигде не было.

Фургон был обнаружен – разумеется, пустой – на краю леса за Сандерлендскими воротами. Собаки повертелись вокруг него и устремились в пяти разных направлениях. Семичасовая задержка и использованные злоумышленниками отвлекающие запахи сводили все усилия на нет.

Выслушав отчеты, Рансом спокойно отдал очередные приказы, разослал сообщения, удвоил количество занятых поисками людей и вновь отправил всех на задание. Однако внутри у него бушевали страсти.

Он был в библиотеке и, склонившись над столом, наносил отметки на карту, когда лакей возвестил о приходе Куина О’Шонесси. Рансом поднял голову и кивнул. Слуга закрыл дверь. Куин секунду помедлил, затем подошел и остановился у стола перед Рансомом. Без следа ирландского акцента он сказал:

– Прошу вас, сэр. Если вы собираетесь отстранить меня от моих обязанностей, то, пожалуйста, сделайте это сейчас.

Рансом выпрямился и посмотрел на него:

– Почему я должен это сделать?

Куин напрягся:

– Я не сумел защитить мисс Ламберн. Пытаясь вернуть ее, вы не просили от меня ничего, кроме информации. Из этого я могу заключить, сэр, что я не оправдал вашего доверия и не гожусь для более активных действий.

– Ничто не доставит мне большего удовольствия, чем найти козла отпущения, майор О’Шонесси. – Рансом приподнял брови. – Вы претендуете на эту роль?

У Куина побагровела шея, но он не отвел взгляд:

– Я не справился. И мне нет оправдания.

– Я прекрасно осведомлен о том, при каких обстоятельствах мисс Ламберн покинула поместье. Это делалось с моего разрешения.

– Мне следовало пойти вместе с ней.

– С ней пошел мой брат, как вам известно. И это моя ошибка: я не предусмотрел, что Шелби не ожидает нападения и поэтому не сумеет справиться с ним.

Куин вздрогнул. На мгновение он отвел взгляд, но затем снова посмотрел на герцога:

– Если вы не осуждаете меня за халатность, то вы слишком великодушны.

– Я вовсе не великодушен. Пожалуйста, не думайте, будто я многого ожидаю от вас.

Куин слегка расставил ноги и стиснул пальцы за спиной:

– Почему, сэр?

– Вы говорите, я ничего не требовал, кроме доклада о ваших наблюдениях. Говоря по правде, майор О’Шонесси, у меня сложилось впечатление, что вы сообщили мне не все, что вам известно.

Куин глубоко вздохнул:

– Я ответил на ваши вопросы исчерпывающим образом.

– Майор О’Шонесси, – медленно произнес Рансом, – не хочу вдаваться в тонкости относительно таких понятий, как верность и честь, но мне действительно не нравится иметь дело с лицемерами.

Куин густо покраснел. Некоторое время он смотрел на стол, потом снова поднял взгляд:

– Я подчиняюсь определенным приказам, ваша светлость.

– Да? В самом деле? И вам приказывают вводить меня в заблуждение? Если так, то мне следует поговорить с вашим командованием.

Под веснушками Куина румянец сменился белизной. Ни один мускул не дрогнул на его лице, но тем не менее вид его стал очень жалким. Помедлив, он осторожно произнес:

– Вы собираетесь дать мне какие-то указания, ваша светлость?

– Да. – Рансом поднял карту и свернул ее, полностью осознавая, что поставил офицера между необходимостью выполнять не известные ему приказы Кастлери и его собственные требования. Прямые распоряжения военного министра, разумеется, имели приоритет. Однако у Рансома тоже была возможность влиять на ситуацию, и оба это знали. Он решил, что уже поставил Куина в достаточно неловкое положение, и немного ослабил давление. – В той мере, в какой это не противоречит полученным вами прямым приказам, я хочу знать все, что вы могли бы сказать по поводу исчезновения мисс Ламберн.

– Я уже пересказал вам все факты, которые знал.

Рансом сразу же перефразировал вопрос:

– Тогда поделитесь своими подозрениями, майор.

Куин отвернулся, и Рансом увидел, как он стиснул руки за спиной.

– Ваша светлость, это… очень трудно.

Рансом ждал. Неожиданно офицер повернулся к нему:

– Пожалуй, лучше я расскажу вам, какие мною получены приказы. Тогда, возможно, вы поймете больше.

– Начинайте же, майор. Не дожидайтесь, пока я лопну от нетерпения.

– Прошу прощения, сэр.

Куин опустил взгляд и быстро заговорил:

– Вы сказали мне, как относитесь к лицемерию. Я это ценю. За прошедшие недели я увидел, что вы за человек. Вы не насмехаетесь над такими, как я, чьи таланты своеобразны и заставляют заниматься делами, которые кое-кто мог бы назвать… грязными. – Он поднял голову, резко и гордо вздернув подбородок. – Обычно я не стыжусь своего занятия, но за это задание браться я не хотел, ваша светлость. Оно не понравилось мне сразу, и еще меньше нравится теперь, когда я успел узнать вас и вашу семью. И это святая правда. Здесь нет лицемерия.

Рансом отложил карту и спросил:

– Каковы же были ваши приказы, майор?

– Кроме обеспечения защиты мисс Ламберн… ваша светлость… сэр… – Он запнулся, и губы его сжались: – Я послан сюда, чтобы продолжить расследование в отношении лорда Шелби, сэр. По поводу его связей с французским агентом в Лондоне.

Рансом уставился на него:

– Боже мой, это правда?

– Да, сэр. Я сожалею.

Рансом вдруг осознал, что пальцы его стиснули карту и смяли ее. Медленно он расслабил руку:

– Какого рода эти связи?

– Он должен деньги человеку по имени Альфред Рул, сэр. Шестьдесят тысяч гиней.

Рансом закрыл глаза и оперся о стол. Эта новость привела его в ярость. Он не мог поверить, что Шелби способен на такое. Охвативший его гнев готов был вырваться наружу: появилось непреодолимое желание разбить лицо Куину, превратить его в кровавую бесформенную массу.

После долгого молчания Рансом выпрямился и произнес:

– Майор О’Шонесси, я не сомневаюсь в том, что мой брат достаточно глуп, чтобы попасться на крючок французскому шпиону, который надеялся добраться до меня. Но поймите следующее. – Он посмотрел прямо в несчастное лицо Куина. – Лояльность лорда Деймерелла по отношению к родине и к семье – вне всяких подозрений. Измена абсолютно исключена. Если у вас есть какие-то веские доказательства обратного, то предъявите их мне сейчас же. В противном случае оставим эту тему навсегда.

Куин выглядел теперь совсем убитым:

– У меня нет более веских доказательств, ваша светлость.

– Тогда вам придется сделать выбор. Либо вы остаетесь при своих подозрениях и возвращаетесь к вашему начальнику, а также передаете ему мое послание, где я выскажу все, что об этом думаю. Либо вы принимаете то, что я сказал о брате, остаетесь здесь и помогаете мне спасать мисс Ламберн.

Куин отвел взгляд. Он глубоко вздохнул, расправил плечи и сказал:

– Вы знаете, что если я останусь на ваших условиях, то это будет нарушение приказа.

– Я предлагаю вам сделать выбор, майор. – Рансом сел и снова взял в руки карту, намеренно оставив Куина стоять. – Я не диктую, что вам делать.

Куин задумался. Рансом заметил, как напряглись уголки его сжатых губ. Здесь не о чем было размышлять. Любой человек, обладающий хоть каплей здравого смысла, либо выполняет приказ, либо возвращается с объяснением, почему не смог этого сделать.

Наконец Куин тихо произнес:

– Я остаюсь, сэр.

Рансом приподнял брови:

– На моих условиях.

– На ваших условиях, сэр.

– Если я когда-нибудь обнаружу, что вы ищете улики против моего брата, то, прежде чем вы успеете помолиться, окажетесь в пехоте и где-нибудь в окопах, по пояс голым.

– Да, сэр.

Рансом прищурился:

– Я сумею это сделать, майор. Не думаю, что Кастлери сможет вас защитить.

– Ясно, сэр.

Рансом откинулся на стуле и, потирая подбородок, посмотрел на офицера:

– Не могу понять, с кем я имею дело: со смелым человеком или с глупцом.

Куин не отвел своих зеленых глаз.

– Думаю, с глупцом, сэр. – Он отвесил легкий поклон. – Я бы хотел присоединиться к поискам, с вашего разрешения. Вы позволите, ваша светлость?

Часом позже в библиотеку ворвался Шелби. Золотистые волосы его потемнели от пота, и запах лошади все еще тянулся за ним.

– В чем дело, Рансом? Есть новости?

– Нет.

Лицо его, выражавшее ожидание и надежду, потемнело. Он нахмурился и посмотрел на Рансома, стоявшего у окна.

– Тогда что тебе, черт возьми, надо? Я хотел возглавить поиски на Поттерском холме. – Он вытащил из кармана платок и вытер им руки. – Боже, я чуть не загнал коня насмерть, так торопился сюда.

– Присядь.

– А это единственная приличная лошадь, которую я сумел сохранить, – проворчал Шелби. – И к тому же это жеребец. От него я получу потомство для участия в скачках, запомни…

– Сядь.

Шелби пожал плечами и сел.

– На столе лежит банковский чек, – сказал Рансом. – Шестьдесят тысяч фунтов.

Шелби дернулся и повернулся на стуле.

– Что?

– Чек выписан на имя мистера Альфреда Рула.

Рансом заметил, как Шелби отреагировал на сказанное: сначала ничего не понял, потом вспомнил имя, через секунду понял все и пришел в ужас. Он вне себя вскочил со стула:

– Но он же не… о Боже, не принес же этот дурак векселя к тебе на оплату?

Рансом сурово смотрел на Шелби, на своего брата – необузданного, блестящего и отчаянно любимого. Он подошел к нему и остановился так близко, что смог ощутить запах пыли и пота.

– Расплатись с ним. Не тяни с этим ни дня, ни единого часа. Забери чек, выйди отсюда и не появляйся, пока не получишь свои векселя.

Шелби тяжело дышал. На какое-то мгновение Рансому показалось, что он не согласится. Никогда, ни единого раза не позволял Шелби старшему брату оплачивать свои долги. Ни разу в жизни он не просил и не принимал от брата спасения от тех бед, которые сам на себя навлекал. Для него это было принципом жизни, делом чести, причудой, которая вызывала у Рансома то гордость, то отчаяние.

Но на этот раз… на этот раз голубые глаза Шелби встретили взгляд Рансома и дрогнули. Он неловко улыбнулся и отвел взгляд.

– Хорошо, – сказал он, – я расплачусь с ним.

Шелби развернулся, взял со стола скрепленную печатью бумагу и, не оборачиваясь, пошел к двери. Открывая ее, он услышал голос Рансома:

– Шелби, не встречайся с этим Рулом сам. Даже не подходи к нему близко. Пошли за векселями какого-нибудь надежного человека, с чеком и пистолетом.

Шелби на несколько секунд замер у двери.

– Как скажешь, – сухо сказал он и вышел.

День подходил к концу, и старые деревья уже отбрасывали густые тени у маленькой заросшей виноградом церкви. Бесцельно прогуливаясь, Рансом остановился и стал рассматривать колонны. Камень заметно разрушился, его пятнами покрывал лишайник.

Он уселся на плиту из песчаника, которая огораживала лестницу. В лесу было тихо. Лишь слышался отдаленный лай собак. Рансом искал здесь покоя. Ему было нужно перестать волноваться, отбросить в сторону эмоции и найти всему логическое объяснение – он знал, что оно найдется. Он злился на Мерлин, на Шелби, на самого себя, и ему было тяжело от страха, который проникал в самое сердце.

Ощущая прохладный ветерок, Рансом наблюдал за пляской розово-золотых отблесков на камне. Еще ребенком он приходил сюда, чтобы спрятаться и помечтать. Здесь он был надежно защищен от репетиторов, учителей танцев и ораторского искусства. Никто не мог отыскать его здесь. Для тех же, у кого был ключ, маленькая невзрачная церковь на лесной поляне была настоящей неприступной крепостью. Он про себя улыбнулся, вспоминая начало старой, наполовину забытой клятвы: «С попутным ветром ласточка под кров к заходу солнца сделай пять шагов…»

Годы взрослых забот стерли из его памяти продолжение. Может быть, Шелби помнит, как там дальше. Рансом надеялся, что он помнит. Шелби должен был передать секрет сыну. Вудроу было уже двенадцать. Улыбка сошла с его лица. Как только Шелби вернется, он сразу же спросит у него, знает ли Вудроу о старой церкви и об их клятве. Может быть, это и глупость, но дикий лес и церквушка имели свою особую ценность. Старый детский секрет основывался на полном доверии, в нем подтверждалась их несгибаемая верность друг другу. Они втроем принесли эту клятву – Рансом, Шелби и Блайз, – и она связала их узами кровной преданности.

Солнце уже почти зашло, и оранжевые лучи высветили сияющую полоску между колоннами. «К заходу солнца сделай пять шагов, – повторял про себя Рансом, – И снег с весной, и вот замкнулся круг…» Он осмотрел гладкий пол и все небольшое круглое здание. Маленькие ночные существа, обитавшие в лесу, уже начали выходить из укрытий в поисках пищи. Вот стремительно пробежала по камню полевая мышь, а вот и ежик прошуршал прошлогодними листьями, которые ветер сдул к основанию колонны.

Рансом сложил руки и оперся на них подбородком. Хорошо, что говорящая коробка и все записи о ее конструкции были надежно заперты в Фолкон-Хилле. Это означало, что Мерлин все еще нужна похитителям. И пока они нуждаются в ней, жизнь ей гарантирована – до тех пор, пока они не получат все, что их интересует. Но кровь застывала в жилах, когда он представлял себе, с какого рода «уговорами» ей, возможно, придется столкнуться.

Время неумолимо уходило. Двое суток люди и собаки прочесывали местность во всех направлениях – и безрезультатно. Мерлин либо заговорит, и ее убьют, либо будет молчать и страдать от пыток. И он сомневался в том, что похитившие ее французские агенты будут в настроении долго выслушивать тот лепет, который Мерлин считала разумными разговорами.

Он сжал кулаки и укусил себя за костяшки пальцев. Он знал, как это будет происходить. Он как будто видел это воочию. Они подумают, что она пытается нарочно запутать их какой-то чепухой, и начнут… У него вырвался стон отчаяния. Хватит. Довольно. Перестань думать об этом. Он закрыл глаза, пытаясь отделаться от мыслей, которые приводили его в бессильную ярость. Огромным усилием воли он взял себя в руки, стремясь вернуть испытанное недавно чувство покоя.

Позади него зашуршали листья. Рансом обернулся и увидел, как по каменному полу семенит ежик, время от времени останавливаясь, чтобы осмотреть трещинки и другие места, где могло затаиться что-то съедобное. Рансом рассеянно наблюдал за ним. Становилось все темнее. Подобно раздражающей модной песенке, старая клятва из детства снова и снова крутилась в его мозгу: «И снег с весной, и вот замкнулся круг. Кто знал секрет, тому открылось вдруг».

Ежик обнюхал последнюю трещинку и подошел к ступеням лестницы, около которой на плите из песчаника сидел Рансом. Дойдя до него, ежик остановился, задрал свой черный нос-пуговку и поводил им в воздухе туда-сюда. Рансом нахмурился. Маленький колючий зверек опустил голову, развернулся и поковылял обратно в церковь. Рансом вскочил.

– Боже мой!.. – прошептал он.

«С попутным ветром ласточка под кров к заходу солнца сделай пять шагов…»

Он очутился в самой середине симметричного здания и стал считать шаги. Всего через три шага он оказался у западной колонны – в детстве его шаги были гораздо короче. «И снег» означало одну колонну к северу, «с весной» относилось к маленькой нише, из которой уже давно пропала куда-то статуя Персефоны. «И вот замкнулся круг…» Он потянулся и скользнул ладонями вниз по каменным изгибам ниши, отыскивая маленькие углубления для пальцев. Вскоре он нащупал их и изумился, насколько низко они были расположены и какими показались маленькими для широких ладоней взрослого мужчины. Он уперся ладонями в камень и расставил ноги в позе, которую помнил с детства: так, чтобы его руки и стена ниши образовали замкнутый круг.

Он вздохнул, бросив взгляд на стену перед собой.
		С попутным ветром ласточка под кров


		К заходу солнца сделай пять шагов.


		И снег с весной, и вот замкнулся круг.


		Кто знал секрет, тому открылось вдруг.


		Я нашу тайну бережно храню,


		Заветных слов чужим не пророню.


		О тайнике никто не знает пусть,


		Не разболтаю, кровью я клянусь.


Рансом надавил. Даже не скрипнув, стена подалась под давлением и тихо отъехала в сторону, открывая узкий проход внутрь. Он ощутил дуновение влажного застоявшегося воздуха.

Согнувшись, он погрузился в черный проем и успел уже наполовину спуститься по знакомой винтовой лестнице. И лишь тогда вдруг осознал, насколько неразумно идти туда в одиночку, неподготовленным и невооруженным, успев и так наделать слишком много шума. Он остановился, крикнул: «Бросайте оружие!» и подумал, что будет чувствовать себя крайне глупо, если окажется, что в потайной комнате никого нет.

Ответом ему была тишина. В сгущавшихся сумерках он еще мог различить ступени, но сама комната была пока скрыта.

– Рансом? – раздался из темноты очень тихий голос.

– Мерлин! Слава… – Он чуть не повторил свою ошибку, опрометчиво бросившись вниз по ступеням. Рансом замер на лестнице: если кто-то из похитителей ждет внизу, он вряд ли сумеет оказать достойное сопротивление. Он напрягся, пытаясь придумать какой-то план, и вновь воцарилась тишина. Снизу донесся слабый шорох. Он замер, готовясь к прыжку. Вдруг в темноте кто-то чихнул и раздался жалобный голос Мерлин:

– Рансом, разве ты не собираешься меня спасти?

Мышцы его расслабились.

– Ты одна?

– Да, – снизу донеслись звуки возни. – Мой ежик куда-то убежал.

Он преодолел последние четыре ступени, вглядываясь в сумрак. Из поросшей мхом трещины в потолке пробивался слабый зеленоватый свет. Мерлин сидела на каменном полу. Руки ее были связаны тонкой цепочкой, которая была пристегнута к длинной и массивной цепи. Та, в свою очередь, крепилась замком к деревянной ручке огромного старинного сундука. В остальном круглая комната была пуста, не считая нескольких пыльных стульев и брошенных игрушек.

– Проклятие, – прошипел он, подходя к ней. – Я убью их.

Одним яростным ударом ноги он вдребезги разнес ручку сундука. Цепь, освободившись, с лязгом упала. Рансом поднял ее. Она оказалась гораздо тяжелее, чем можно было предположить.

– Пойдем.

Поддерживая девушку под локоть, он помог Мерлин встать и подтолкнул в сторону лестницы, сматывая кольцами тяжелую цепь. Мерлин неуклюже поднималась первой, а Рансом сзади нес ее оковы. Выйдя на свет, он выпрямился, снова взял ее под локоть и быстро повел вперед, насколько позволяла тяжелая ноша. Ему было некогда думать о том, почему именно здесь он нашел Мерлин, как она могла оказаться в месте, о котором почти никому не было известно, – он знал только, что им нужно как можно скорее уйти отсюда и вернуться домой, где было более безопасно.

Они вышли из церкви, и Мерлин воскликнула:

– Стой! Подожди минутку. Мой ежик…

Из-за ее неожиданной остановки цепь натянулась. Рансом инстинктивно отвел руку назад, позволяя петле соскочить, чтобы Мерлин не потеряла равновесие. Но Мерлин в это время сама дернула за цепь. Не встретив сопротивления, девушка не удержалась и упала на нижнюю ступеньку лестницы. Раздался громкий треск, и в воздух поднялись пух лишайника и каменная пыль. Что-то ударило Рансома в предплечье – так сильно, что он закачался.

Секунду он глупо разглядывал цепь в своих руках. В голову ему пришла нелепая мысль, что лопнуло одно из ее звеньев. Однажды он видел, как такое случилось, – при буксировке баржи. В тот раз отлетевший конец цепи убил корову, которая паслась на берегу в нескольких футах от места происшествия. Однако сейчас цепь казалась целой. Пока он ее разглядывал, Мерлин поднялась и пошла в обратную сторону, подтягивая ее за собой.

– Мерлин, забудь о нем. – Он нахмурился, увидев на потертой каменной ступени свежий скол, казавшийся белым, поднял взгляд на девушку. – Пойдем скорее.

Она не ответила, продолжая искать в траве ежика. Цепь растянулась уже на полную длину. Сейчас она показалась Рансому еще тяжелее, чем раньше, – настолько тяжелой, что он вдруг не смог удержать ее, и конец выскользнул из пальцев. Рансом шагнул вперед, чтобы снова поймать его, но Мерлин уже подтягивала цепь к себе, на ходу собирая в кольца.

Он выпрямился, не выпуская из виду последнее звено, которое подпрыгивало среди травы. Это движение неожиданно вызвало приступ странной тошноты.

– Скорее, – сказал он.

– Сейчас… – В тени церквушки она нагнулась, и цепь звякнула. – Одну минуточку.

Он искоса посмотрел на маленькое строение. В вечернем сумраке тени скользили и извивались. Рансом все еще размышлял, каким образом цепь так сильно его ударила, и вдруг сообразил, что это не могла быть цепь. Вся последовательность событий еще раз медленно прокрутилась у него в голове.

– Мерлин, – он сглотнул, пытаясь избавиться от странного привкуса, появившегося во рту, – я потом пришлю кого-нибудь за ежиком.

В церквушке раздался звук падающей цепи.

– Вот ты где! – воскликнула Мерлин. – Попался.

Снова послышался металлический лязг. Рансом покосился в ее сторону и удивился странному действию, которое сумерки оказывали на его зрение.

Мерлин вышла из церкви, еле удерживая в обеих руках свернутую цепь.

– Он у меня в кармане, – сообщила она, как будто отвечая на самый главный вопрос, занимавший Рансома. Подойдя к нему, она остановилась. – Держи, – и передала ему цепь. Рансом вытянул руки, чтобы принять ее, но она оказалось настолько тяжелой, что он не смог удержать стальные звенья. Изумленно наблюдал он, как цепь постепенно утекает вниз, и успел схватить ее лишь за самый конец. Рансом чувствовал себя странно, ему нездоровилось. Он стоял и пытался сообразить, в чем дело, и вдруг ощутил что-то мокрое между пальцев. Он поднес руку к глазам. В последних лучах уходящего дня он увидел, как блестящая красная жидкость, просачиваясь сквозь рукав, обильно стекает по ладони.

– Дьявол, – пробормотал он.

Вдруг в вечерней тишине опять раздался оглушительный грохот, точно такой же, как в первый раз. Однако сейчас цепь уже лежала на земле и не могла быть его причиной. Рансом пытался собрать обрывки мыслей: он никак не мог понять, что происходит.

– Что это? – воскликнула Мерлин.

Но Рансом не слушал. Он все еще в оцепенении смотрел на свое запястье, разглядывал порванный с внутренней стороны рукав сюртука и яркую кровь, которая залила уже и рубашку, и бриджи, и теперь, стекая по запястью, лужей собиралась на поросшем лишайником камне у его ног.

– Он в нас стреляет! – Мерлин вдруг села на ступени. Онемевшая рука Рансома отчаянно заныла. – Пригнись! – Мерлин резко дернула за свой конец цепи.

Рывок отозвался нестерпимой болью в его руке, и, пошатнувшись, Рансом упал на колени. Не в силах разогнуться, он опустился лбом на ступень лестницы, да так и остался лежать, пытаясь восстановить дыхание. Раздался еще один громкий треск. Мерлин всхлипнула.

Деймерелл с трудом повернул голову. Весь мир, казалось, потерял равновесие и завертелся вокруг него.

– Мерлин, ты не ранена? – Он попытался нащупать ее здоровой рукой.

– Нет, все в порядке, – прошептала она.

Лежа щекой на каменной ступени, он видел, как Мерлин повернулась к нему:

– Быстрей сюда!

Снова громыхнула цепь – это Мерлин дернула его за руку, пытаясь подтащить поближе к себе и укрыть за плитой из песчаника, защищавшей ступени сбоку.

– Стреляют, – пробормотал Рансом, пытаясь преодолеть головокружение и восстановить ясность мысли. Он прерывисто втянул воздух и сглотнул. – Стреляют…

– О Боже мой!

Она изо всех сил потянула его к себе. Движение вызвало вспышку боли в руке и плече.

– Не надо… – Казалось, у него не хватает воздуха в легких, чтобы закончить фразу.

– Ты ранен! Куда тебя ранило? – наконец поняла Мерлин.

– Предплечье, – с трудом проговорил он. – Царапина…

Рансом почувствовал, как она склонилась над ним. Обхватив его грудь, Мерлин неуклюже попыталась приподнять его тело. Он вскрикнул и прикусил губу. Его очень сильно тошнило.

– Это артерия, – сказала Мерлин, и тут же раздался еще один выстрел, и осколки камня вместе с обрывками лишайника взметнулись в воздух над их головами.

– Мерлин, – прохрипел Рансом, пытаясь найти ее рукой.

– Да-да, все в порядке. – В голосе ее звучало нетерпение. – Не разговаривай сейчас.

Он снова услышал лязг цепи, которая упала ему на грудь. Рансом поморщился. Мерлин что-то делала над ним: звук рвущейся ткани перемежался со звоном ее оков. Не поднимая ресниц, Рансом глядел на ее лицо. Между бровями девушки пролегала знакомая складочка, в серых глазах отражалась глубокая сосредоточенность.

Она обнажила его руку. Каждое ее движение сопровождалось громыханием цепи. Он закрыл глаза, а когда открыл их, Мерлин цветастыми ленточками жестянщика перевязывала его руку выше раны.

Вдруг она отодвинулась и выпрямилась. Скованные руки ее что-то искали в кармане передника, откуда только что выкатился ежик. Раздался четвертый выстрел, она быстро пригнулась, но все еще продолжала что-то искать.

– Он подходит ближе.

– Конечно. – Рансом поднял голову, чтобы посмотреть, идет ли кровь, и к горлу его подкатил приступ тошноты. – Иди… обратно… в церковь. – Он облизнул губы. – Закрой… – У него страшно кружилась голова. – Ты можешь… запереть… дверь.

Она покачала головой, вытаскивая что-то из кармана.

– Ты потерял слишком много крови. Если попробуешь встать, то просто упадешь.

– Иди сама, – сказал он, тяжело дыша и стараясь сохранить ясность сознания.

– Тебя надо перевязать, – спокойно ответила она. Уголком глаза он увидел, как Мерлин открывает какую-то жестяную коробочку и развязывает маленький пухлый пакет.

– Мерлин, ради… У нас нет выхода… Он подойдет… прямо сюда…

– Нет, не подойдет. Он будет думать, что у нас тоже есть ружье. – Довольная собой, она, улыбаясь, похлопала по свертку. – Я сделала несколько ракет.

Он поднял на нее затуманенный взгляд. Его рука наполнилась сплошной пульсирующей болью.

– Я спущу их в водосточную трубу, – объяснила она. – Получится славный звук выстрела.

Она скользнула вверх по ступеням. Цепь потянулась вслед за ней. Сквозь неясные шорохи он услышал какие-то удары, в которых безошибочно опознал щелчки и трение кремния.

Вдруг она бросилась обратно и прикрыла его своим телом. Внезапный толчок вызвал тошноту и головокружение, которые он с трудом поборол. Над ними прогремел взрыв, и от грохота все тело его содрогнулось и напружинилось.

Мерлин теснее прижалась к нему, а потом снова пробралась наверх, и вновь донеслись до него удары кремния. Новый взрыв оглушил его. Затем последовал выстрел со стороны противника, и стало слышно, как кто-то продирается сквозь кусты.

Рансом напрягся, пытаясь встать. Но сознание покидало его, и он это чувствовал.

– Трус, – прошептала Мерлин.

Рансом не сразу понял, что она говорит не о нем, а о нападавшем и что треск и шум в кустах означали его бегство. Мерлин взорвала еще одну ракету. Когда эхо стихло, звуки отступления слышались совсем далеко. Рансом снова попробовал сесть.

– Лежи спокойно, – велела она. – Я тебя еще не перевязала.

Она подняла его руку и ослабила жгут. С каждым вдохом он ощущал запах собственной крови – густой, пьянящий, с привкусом ржавчины. Запах этот вызвал в нем ассоциацию с мясной лавкой. Мерлин отвернулась и опять стала рыться в кармане, а он попробовал приподнять плечи. Увидев это, Мерлин слегка надавила на грудь, заставив его опуститься обратно. Он подчинился, не в силах сопротивляться. Голова его гудела, как церковный колокол.

– Мерлин, – слабым голосом сказал он. – Почему ты носишь с собой ракеты?

Девушка склонилась над ним. Рансому показалось, что вид у нее был виноватый.

– Я же сказала, – ответила она, – что я их сделала.

Она затянула жгут, а затем попыталась обработать рану. От боли из его горла вырвался дрожащий всхлип.

– Сделала… – Он глотнул воздух, стараясь не думать об истязаниях, которым она его подвергла. – Для чего?

– Ракета всегда может пригодиться. Я же сказала, не разговаривай.

Рансом замолчал. Он то погружался в забытье, то возвращался к реальности. И тогда боль вновь обжигала его. Рансому показалось, будто Мерлин что-то сказала, но он не мог уловить смысл слов.

– Что? – в конце концов пробормотал он, когда к нему вернулось сознание. Он почувствовал, что она закончила пытку и смотрела на него. Он видел ее достаточно ясно: на лице ее плясали веселые тени и цветные всполохи.

– Что… ты… сделала?

– Перевязала тебя, – сказала она. – Сейчас сюда привезут доктора, который лечит Теодора.

– Пить, – он сделал вдох и облизнул губы. – Кто привезет?..

– Куин нашел нас. Рансом, почему ты не сказал, что мы здесь же, в Фолкон-Хилле?

Он попробовал улыбнуться, но ничего не получилось, и ему вдруг пришло в голову, что он может умереть от этой смешной, пустяковой раны: если человек лишается жизни, перерезав запястья, то раненое предплечье, должно быть, то же самое. А еще он подумал, как обидно и глупо лежать здесь, истекая кровью.

Мерлин по-прежнему смотрела на него. Он ощутил вдруг, что она держит его за руку и что под головой у него уже не каменные ступени, а что-то мягкое. Цепь, которой были скованы его руки, лежала у него на груди. Он хотел спросить, не умирает ли, но потом решил, что это будет звучать уж очень сентиментально. Наверное, по каким-нибудь признакам он должен бы ощущать это сам. Немного подумав, он пробормотал:

– Ты перевязала меня, Чара?

– Конечно.

Он посмотрел на нее. Она была так красива в мерцающем освещении, что Рансому захотелось поцеловать ее.

– Мерлин, – он сглотнул, – все… что ты сделала… – Он взял ее за руку. Прошло довольно много времени, прежде чем он вспомнил, что собирался сказать. – Ты молодчина, – пробормотал он, – молодчина.

Она кивнула и, звякнув цепью, нежно погладила его по лбу.

Это смутило его. Он не помнил, чтобы кто-нибудь так гладил его светлость герцога Деймерелла. Он всхлипнул. Что-то блеснуло у нее на лице, и Рансом забеспокоился. Слезы подступили к его глазам. Обычно Рансом не давал волю своим чувствам, но сейчас… на всякий случай… он кое-что хотел ей сказать…

– Мерлин, – прошептал он, сжимая ее руку. Он дождался, пока она посмотрит прямо ему в глаза. Один темный локон выбился из ее прически и красивым завитком свисал на плечо.

– Да? – отозвалась она.

Он попытался улыбнуться.

– Я люблю тебя… Чара, – шепотом сказал он и большим пальцем погладил ее пальцы. – Всем сердцем… – «На всякий случай… на всякий случай… на всякий случай…»


Глава 15


В три часа ночи Мерлин нерешительно застыла у отделанной золотом двери в комнату Рансома. Приложив палец к нижней губе, она разглядывала отблески от свечи и тени, плясавшие на резных узорах.

Конечно, он спал.

Ей же просто хотелось его увидеть. Хотя бы минутку. Мерлин чувствовала себя виноватой. Одно дело – украдкой нарушать его ненавистные приказы, понимая, что он может появиться и призвать ее к ответу в любую минуту. И совершенно другое, когда он так беспомощен. Как только стало ясно, что Рансом вне опасности, доктор вместе с Таддеусом насильно уложили ее в постель и напоили настойкой опия. И тем не менее Мерлин было неловко из-за того, что она целый день спала и пропустила все запланированные уроки.

Последние шесть часов она работала над летательной машиной, а только что установленная шестеренка лежала гнетущим грузом на ее совести. Проведя два дня в цепях, Мерлин теперь прекрасно знала, каким тяжелым бывает железо.

Ночной сиделкой была старая гувернантка, когда-то воспитывавшая Шелби. Рансом называл ее Краснолицей, но Мерлин не думала, что это ее настоящее имя. Когда она будила сиделку, спавшую в смежной комнате, то на всякий случай не стала обращаться к ней по имени. Мерлин сказала, что ближайший час хочет подежурить сама, и гувернантка лишь шумно вздохнула и кивнула.

Девушка увидела небольшую склянку, наполовину спрятанную за няниной подушкой, и одновременно ощутила запах, который исходил от глиняного кувшина с водой. Вряд ли эта женщина проснулась бы раньше полудня, подумала Мерлин, похоже, она основательно приложилась к приготовленному для Рансома спирту.

Стараясь ступать как можно тише, Мерлин вошла в комнату Рансома. Здесь было очень тепло, даже душно. В дальнем углу стояла тускло горевшая свеча, а тлевшие в камине угли давали столько тепла, что его с лихвой хватило бы на отопление нескольких комнат. Спиной ко входу, под гигантским пологом, на боку лежал Рансом, наполовину укрытый простыней. В полутьме ярко-белым пятном выделялся бинтовой компресс на предплечье.

Мерлин поставила свечку и обошла вокруг кровати. Рансом не спал, просто лежал, положив под голову здоровую руку.

– Чара, – произнес он. Мерлин кивнула. Не двигаясь, он улыбнулся. – А я думал, это Краснолицая.

– Нет. – Мерлин замерла в нескольких футах от него, неожиданно почувствовав смущение. – Я отпустила ее отдохнуть.

– М-м-м… Хорошая идея. Твоя компания нравится мне гораздо больше.

– Тебе тоже надо бы поспать.

– В такой-то духоте? Чара, я тут медленно поджариваюсь. Надеюсь, тебя не смущает, что я не одет?

Она скользнула взглядом по его руке, по мускулистой груди. На полу рядом с кроватью лежал сброшенный ночной чепец. Рансом проследил ее взгляд, улыбнулся и сказал:

– Пациент-бунтарь. Я уже успел напоить сиделку.

Мерлин кивнула:

– Знаю.

Повисла долгая пауза. Мерлин стояла и теребила юбку. Она не ожидала, что он не спит. Ей просто хотелось удостовериться, что с ним все в порядке. Конечно, она и так уже это знала от доктора, но… все-таки желала убедиться сама.

– Иди сюда, – подозвал он.

Она ступила вперед.

– Ближе.

Мерлин подошла к самому краю его кровати.

– Наклонись, – сказал он, – я хочу видеть твое лицо.

Мерлин подобрала юбку и встала на колени. Теперь его зеленые глаза были совсем близко.

– Так-то лучше. Когда я пытаюсь сесть, то кружится голова.

– Тебе нужно отдыхать.

Он вздохнул:

– К сожалению, если человек падает, когда пытается встать, то у него просто нет другого выхода.

– Тебе очень больно?

– Нет, – улыбка сошла с его губ, – совсем не больно. В моем ранении до неприличия мало героизма, дорогая. Полдюйма в длину, ровные края, всего пара стежков, даже нет жара… – Он прикрыл глаза. – Из меня всего лишь слишком долго вытекала кровь.

Мерлин вздохнула. Эти страшные минуты, когда она пыталась остановить алый поток, все еще живо стояли перед глазами. А теперь она видела, как ровно вздымается его грудь, и красноватые отблески свечного пламени танцуют на гладкой коже.

– Ты спасла меня, Чара. – Голос его прозвучал так глубоко и мягко, что к ее горлу подкатил комок. Не глядя ему в лицо, она покачала головой. – Так сказал доктор. – Рансом чуть шевельнулся, и захрустели простыни. – Где ты этому научилась?

– Чему научилась? – спросила Мерлин, рассматривая его кольцо с печатью.

– Не думаю, что многие хорошо воспитанные дамы знают, как перевязать поврежденную артерию.

– Ах, это. – Она пожала плечами. – Меня научил дядя Дориан.

Рансом улыбнулся:

– Боже, благослови старика вместе со всеми его странностями.

– Он заставил меня изучить анатомию, хотя она и не очень-то мне нравилась.

Он медленно и осторожно протянул к ней раненую руку и ладонью дотронулся до щеки.

– Рансом!

– М-м-м?

– Помнишь… – голос ее немного дрожал, – помнишь, что ты сказал мне прошлым вечером?

Он пробежал пальцами по ее волосам и прошептал:

– Я то и дело терял сознание, Чара. Может быть, я что-то и не вспомню.

Она набрала побольше воздуха:

– Ты сказал, что любишь меня. Всем сердцем.

– Ах это! – Он притянул ее к себе. – Да, помню. Понимаешь, я боялся, что меня не станет, и я уже не смогу тебе этого сказать. Я подумал, что тебе нужно это знать.

– Рансом, – прошептала она, – я тоже тебя люблю.

Он улыбнулся, чуть прикрыв глаза.

– Это хорошо, Чара. Это очень хорошо. Думаю, если ты придвинешься немного ближе, то я тебя поцелую.

Она потянулась к нему, и губы их встретились. И хотя Рансом касался Мерлин лишь одной рукой и губами, все тепло его тела тут же заполнило ее. Это был долгий поцелуй, сладость которого воскресила в ней память о тех давнишних чувствах, когда они были так близко, что тела их переплетались.

Он опустил голову на подушку.

– Голова кружится, – прошептал он, а когда она попыталась отодвинуться, добавил: – Нет, не уходи, пожалуйста.

Она посмотрела на него. Глаза его были закрыты, а на губах играла улыбка.

– Вот так везение, Чара, – шепотом сказал он. – У меня в спальне любимая женщина, а я не в силах даже голову поднять.

Она дотронулась до его лица, провела пальцем по изогнутой брови.

– А что бы ты с ней сделал, если бы был в силах поднять голову?

– Вот это. Именно… это. – Пальцы ее продолжали его ласкать, и Рансом тихо застонал от наслаждения.

– Я могу и сама.

– Так давай же, Чара…

– Думаю, будет удобнее, если я сяду рядом с тобой.

– Конечно, Чара, давай сделаем, как удобнее.

Мерлин пощупала перину.

– Наверное, мне лучше подвинуться, – сказал он.

– Нет-нет, тебе не нужно двигаться. Я подойду с другой стороны.

Она обогнула гигантскую кровать, сбросила туфли и подобрала юбку. Забравшись на перину, она подвинулась к Рансому. Он лежал на спине, положив здоровую руку за голову, и наблюдал за ней.

– А знаешь, – он скользнул взглядом по всему ее телу, – по-моему, из тебя выйдет отличная сиделка.

– Конечно. Мы вместе с Таддеусом ухаживали за дядей Дорианом, и еще за Теодором.

– Им обоим повезло.

– Но они оба были больны тяжелее, чем ты.

– Да я совершенно не болен. Просто немного кружится голова. – Она прикоснулась к его груди и нежно погладила, проведя ладонью по гладкой коже. – Правда, сейчас уже кружится сильнее.

Она отдернула руку:

– Этого я не хочу.

– Если ты остановишься, я тут же умру, – прошептал он.

Она нахмурилась:

– Ты меня дурачишь?

– Нет-нет. – Рансом нашел ее руку, упиравшуюся в матрац, и обхватил запястье. – Я тебя провоцирую.

Она подняла брови:

– Провоцируешь на что?

– Я тут кое-что придумал, Чара.

Мерлин закусила губу и произнесла:

– Кажется, ты имеешь ввиду… ты хочешь, чтобы мы занялись тем же, что у меня дома, в первую ночь?

– О Боже… да, – прошептал он. Он прикрыл глаза и запрокинул голову, поглаживая ее запястье. – Давай сделаем то же, что делали в твоем доме.

– У тебя и вправду кружится голова. Тебе не кажется, что сейчас это слишком сильно возбудило бы тебя?

Он усмехнулся, не открывая глаз. Мерлин с сомнением оглядела его:

– Мне казалось, ты даже не можешь встать.

– Ты можешь сделать все сама.

Она вновь положила руку ему на грудь и стала гладить. Он глубоко вздохнул, и этот полный удовольствия вздох отозвался теплом в ее душе.

– Я буду так делать, – сказала она, – пока ты не уснешь.

– М-м-м…

Мерлин бесцельно водила пальцами по его телу. Казалось, он засыпает. Дыхание ровное и спокойное, ресницы сомкнуты, рот приоткрыт. Выражение суровости исчезло с его лица, и Мерлин с изумлением обнаружила, как он на самом деле красив. Сейчас Рансом был так же прекрасен, как Шелби. Удивительно, подумала Мерлин, что никто этого до сих пор не замечал. Все говорили, что Шелби – самый красивый в семье. Мерлин улыбнулась, глядя на Рансома, как будто она раскрыла секрет, который больше никто не знает. Он открыл глаза.

– Я еще не зацеловал тебя до потери сознания? – Она вопросительно склонила голову. – Не задушил в страстных объятиях? Это, безусловно, самое изумительное соблазнение, которое я когда-либо совершал. Не хочу ничего пропустить.

– Я просто глажу твою грудь.

– Да? Мы только до этого добрались? Как ты думаешь, в какой момент мне стоит развить успех и куснуть твое нежное ушко?

Она сжала губы, пытаясь сдержать улыбку:

– Может быть, когда ты поправишься настолько, что сможешь сесть и дотянуться до него.

Рансом сделал неожиданно резкое движение раненой рукой, схватил ее запястье, на которое она опиралась, и потянул на себя. Потеряв равновесие, Мерлин упала рядом с ним.

– Проблема решилась, – констатировал он.

Она попыталась подняться, но Рансом обхватил ее за плечи, чтобы удержать.

– Мне казалось, у тебя ранена рука. – Она старалась вырваться.

– Да, и если ты хочешь, чтобы снова пошла кровь, то биться об нее, как только что пойманная рыба, – самый верный способ.

Мерлин мгновенно замерла. Он поцеловал ее в висок.

– Вот и хорошо. Мне нравится, когда девушка легко подчиняется.

Мерлин закрыла глаза и аккуратно, чтобы не задеть повязку, опустила голову на его плечо.

– Хочешь, я еще поглажу тебя?

– Это что еще за неуместное предложение? С вашего позволения, соблазнитель здесь я. – Он осыпал нежными поцелуями ее лоб и глаза. – Не торопи меня, а то я потеряю сознание.

Мерлин подняла голову, и он поцеловал ее в губы. Поцелуй был долгим, и когда он закончился, Рансом глубоко и тяжело дышал.

– Кажется, я теряю сознание, – пробормотал он.

Мерлин быстро приподнялась на локте и нахмурилась, глядя на него.

– Все в порядке, – сказал он, с трудом переводя дух. – Все уже хорошо.

– Я не должна позволять тебе делать это.

Она отодвинулась, но он поймал ее за руку:

– Так говорят все невинные девушки, когда их совращаешь. Но на самом деле им это нравится.

– Ты говоришь глупости!

– Скажи лучше, что я в бреду. – Он провел ладонью вверх по ее руке и задержался на предплечье. – Это гораздо уместнее, когда человек нездоров.

Мерлин колебалась. Все же ей так нравилось лежать рядом с ним и ощущать его всем своим телом. Через секунду она опустилась обратно, и он погладил ее волосы.

– Думаю, обойдемся без поцелуев, – рассудительно сказал он. – В них есть маленькая, но непреодолимая трудность. Недостаток воздуха. От этого у меня звенит в ушах.

– Это не от недостатка воздуха, а от потери крови.

– И от этого тоже.

Она положила ладонь ему на грудь и стала кругами поглаживать его тело.

– Мерлин… – выдохнул он. Локтем свободной руки он столкнул ее кисть пониже. Простыня соскользнула. Мерлин закрыла глаза, поглаживая его кожу, неожиданно мягкую и гладкую. Ее сводил с ума аромат тела Рансома, усиленный стоявшей в комнате жарой. Она стала смелее исследовать его тело, прижимаясь все теснее, и внутри нее разливалось желание. Вдруг она отдернула руку и села.

– Ты абсолютно голый!

– Да. – Он улыбнулся.

– Рансом! – Она уставилась на него. – Что это с тобой?

– Знаешь ли, Чара, это из-за тебя. Так не бывает, чтобы женщина лежала рядом с мужчиной и занималась тем, чем ты сейчас, а он не реагировал бы. – Она закусила нижнюю губу. – Ну в самом деле, Мерлин, как, по-твоему, у нас это было в первый раз?

– В первый раз? Ты имеешь в виду… – Она глубоко втянула воздух. – Вообще-то я не помню. Я плохо запоминаю всякие подробности, если не записываю их.

– Буду счастлив тебе напомнить…

– О Боже! – Она натянула простыню и уткнулась лицом ему в живот. – Это так неловко.

Он погладил ее волосы, заправил за ухо выбившийся локон. Мерлин повернулась к нему лицом:

– В самом деле, мне кажется, нам не стоит этого делать.

Он вытащил несколько шпилек из ее прически, и волосы рассыпались по плечам девушки. Пальцы герцога нащупали и расстегнули верхнюю пуговку на ее корсаже.

– А если ты потеряешь сознание? Что мне тогда делать?

С улыбкой он продолжал молча расстегивать пуговицы.

– Рансом, – умоляла она, – если мы это сделаем… если с тобой что-то случится… – Он нежно погладил ее кожу, открывшуюся между двумя пуговицами. – Это же будет из-за меня! Ты сам так сказал.

– Ну и ладно. Я знаю нескольких вигов, которые будут довольны, узнав, что ты вывела меня из строя. – Он потянул за бант на ее поясе, и тот развязался. Лаская ее, он начал стягивать платье с плеч.

– Если из-за меня с тобой случится что-то плохое, то я умру! – с жаром выпалила она.

– Приятно слышать.

Расстегнутый корсаж упал на кровать.

– Мерлин, иди ко мне, – прошептал он. Почувствовав, что девушка все еще колеблется, Рансом добавил: – Со мной все будет в порядке. Клянусь!.. Мерлин, ты сведешь меня с ума.

– Я просто думаю, мы не…

Не дожидаясь, пока она закончит фразу, он резко откинул простыню и протянул к ней руки. Мерлин увидела, как сжались его губы, стоило раненому предплечью прижаться к подушке. Затем он схватил ее, притянул к себе и зарылся лицом в густые каштановые волосы, струящиеся по ее груди.

Этого она не ожидала. Он казался таким беспомощным, и все же в руках его таилась сила, способная заставить подчиняться. Не поднимая головы, он повернулся набок, удерживая ее руки за спиной, и прижался к ней всем телом. Рука его, обхватившая талию Мерлин, удерживала девушку, а та боялась пошевелиться, чтобы не причинить ему боль. Напрягшись всем телом, она лежала в его объятиях.

На какое-то время он затих. Наверное, у него снова закружилась голова и он пытался с этим справиться. Затем рука его чуть ослабла, и он вздохнул:

– Именно здесь я и хотел оказаться…

– И ты всегда получаешь то, чего тебе захочется? – фыркнула Мерлин.

– Всегда.

Она немного расслабилась, увидев, что смена позы не причинила ему вреда.

– Таддеус говорит, что ты испорченный ребенок.

– Но зато с хорошими манерами. Слишком хорошо воспитан, чтобы сообщить тебе, что я думаю об этом Таддеусе.

Он поцеловал глубокую впадинку между ее грудей.

– Ты так чудесно пахнешь, – прошептал он. – А где твой ежик?

Она пожала плечами. Он воспользовался этим движением, повернул голову и запечатлел долгий поцелуй на ее груди. Мерлин приоткрыла рот и слегка прогнулась. Пальцы ее обхватили его руку. Он потянул за корсаж, и Мерлин чуть отодвинулась, позволяя ему полностью стащить платье вниз до самой талии. Вдруг она ощутила, как он языком провел по ее соску. В смятении она охнула, но он не позволил ей отстраниться. Он крепко держал ее, стискивая пальцами ее обнаженную спину, и в то же время ласкал, поглаживал и покусывал губами ее сосок. Мерлин учащенно дышала. Она подтянула вверх ногу, скользнув коленом по его бедру.

– О Боже, – повторяла она, – о Боже…

Он теснее сжал ее в объятиях.

– Платье, – голос его звучал приглушенно, – сними… его.

Она приподнялась и ощутила, как он сжимает край платья в кулаке и стягивает вдоль ее спины. Оно собралось комком чуть выше ее колен – дальше Рансом не мог уже дотянуться. Ладонью провел он вверх по ее телу, продолжая целовать грудь.

Мерлин обняла его за плечи, скрестила запястья и запустила пальцы ему в волосы. Прогнувшись, она всем телом прижалась к нему, и ее обдало жаром, когда Рансом обхватил ее ноги своими.

Она еще теснее прижалась к нему, желая большего, и Рансом застонал. Тяжело дыша, он перевернулся на спину и притянул ее к себе. Повязка на руке сверкнула белизной. Жара в комнате, казалось, стала еще сильней, и тем не менее Мерлин жаждала ощутить еще и жар его тела.

Теперь уже она вспомнила все. В порыве страсти все мельчайшие подробности с новой силой захлестнули ее. С невероятной легкостью уступила она настойчивому желанию и соединилась с ним. Рансом смотрел на нее снизу, повторял ее имя и запрокинул голову с таким выражением лица, которое точно испугало бы ее, если бы ее саму не захватил тот же водоворот наслаждения. Он стиснул руками ее бедра и направлял их движение. Тело его покрылось капельками пота. Мерлин видела, как на его шее пульсирует жилка.

– Мерлин! – Вдруг он резко выдохнул и повернул голову набок. Руки его конвульсивно стиснули ее тело; из горла вырвался странный и низкий звук, похожий на плач. Глаза его закрылись. Пальцы разжались, и все его тело безвольно обмякло под ней. Мерлин вздрогнула. Буря страсти мгновенно переросла в страх. Но прежде чем она успела хотя бы вскрикнуть, ресницы его вздрогнули. Рансом сглотнул и глубоко втянул воздух.

– Проклятие, – пробормотал он. – Я, кажется, что-то пропустил?

Она бросилась ему на грудь:

– Рансом! Ох, Рансом, ты до смерти напугал меня!

Он все еще глубоко дышал.

– Прости меня, Чара. – Он погладил ее по спине. – Я не нарочно.

Она прижалась к нему щекой и услышала, как ровно бьется его сердце. Слушая этот ритм, она ощущала, как и собственный пульс ее успокаивается.

– Возможно, я немного поторопился с физической нагрузкой, – грустно улыбнулся он.

– Это из-за меня, – жалобно сказала Мерлин. – А если бы ты умер?

Рука его скользнула вниз, к ее ягодицам.

– Уверяю тебя, дорогая, для мужчины не существует более прекрасной кончины.

Она откатилась в сторону, несмотря на его попытки ее удержать.

– Если хочешь, смейся, – сказала она. – Но доктор сказал, что если ты надолго потеряешь сознание, то организм может не справиться с шоком.

Она села, стыдливо заворачиваясь в простыню:

– Я знала, что тебе запрещено всякое возбуждение. Прекрасно знала. Но вечно я позволяю тебе меня запутать.

Он погладил ее руку:

– Не суди себя слишком строго. Мне случалось запутывать и более сильных людей, чем ты, Чара.

– Да уж, могу себе представить. – Она смотрела на него. – И ты, наверное, считаешь себя страшно умным, да? Вот умрешь, тогда узнаешь, чем все это кончается.

Он лежал и улыбался, глядя на нее:

– Я всегда наслаждаюсь, беседуя с вами, мисс Ламберн. Вы с такой точностью формулируете мысль…

Она фыркнула, и он нежно провел пальцем по ее руке:

– Я люблю тебя, Чара…

– …всем сердцем, – подсказала она.

– Каждым его дюймом.

– Хорошо.

– Ты меня тоже любишь?

– Да.

Рансом довольно улыбнулся. Он откинулся назад и глубоко вздохнул:

– А теперь, теперь-то ты выйдешь за меня замуж?

– За тебя замуж?

Он повернулся и посмотрел на нее:

– Да, по-моему, я именно так и сказал.

Глядя с любовью в его золотисто-зеленые глаза, она гладила его по руке.

– Нет, Рансом, – прошептала она. – Не выйду.


Глава 16


– Я встаю, – решительно заявил Рансом.

Простыня была уже отброшена. Ступни его коснулись пола, и тут же доктор и Шелби, стремительно подбежав, подхватили его. Доктор при этом так сильно сжал его раненую руку, что Рансом стиснул зубы, чтобы не вскрикнуть от боли. Тьма заволокла глаза, и в следующую секунду он уже снова сидел на краю кровати, опустив голову на колени. Казалось, все колокола Вестминстера одновременно трезвонили в его ушах.

– Черт, что за дьявол! – пробормотал он.

– Не так быстро, ваша светлость, – сказал доктор. – Если желаете сесть прямо, то мы вам поможем.

Рансом сделал несколько вдохов и расправил плечи, следуя на этот раз совету врача. В первый момент голова его закружилась, но он заставил себя глубоко и ровно дышать.

– Прекрасно, ваша светлость. Это пройдет. Несколько недель, и вы будете в форме.

– Несколько недель! К черту! – Он оперся о руку Шелби и поднял голову. – Я больше ни дня не останусь в кровати. И откройте окно. А то здесь жара, как в седьмом круге ада.

– Я боюсь, станет слишком холодно, ваша…

– Откройте окно! – прорычал Рансом. – Неудивительно, что я не могу встать, я же просто задыхаюсь. – Он сел прямо и крепко сжал зубы, пытаясь справиться с головокружением. – Можете идти, – сказал он доктору. – Я хочу поговорить с Шелби.

Шелби, скрестив руки на груди, прислонился плечом к высокой дверце резного шкафа. В комнате стало тихо, и только легкий ветерок из форточки колыхал расшитый полог кровати.

– Рансом, если ты когда-нибудь потеряешь совесть и соберешься дать дуба, оставив меня герцогом, то я…

– Что же ты сделаешь? – спросил Рансом, поскольку Шелби запнулся, подыскивая слова.

– Разрою твою могилу и косточки кину собакам, это как минимум. Ради Бога, о чем ты вообще думал, когда бросал вызов этим разбойникам, не имея при себе даже достойного меча?

Рансом запрокинул голову, безуспешно пытаясь облегчить боль, и сказал:

– Не собирался я никому бросать вызов. Я вообще ничего не планировал, хотел просто прогуляться в лесу. Ты получил назад те бумаги от Рула?

Шелби сунул руку в карман сюртука, вытащил сверток и положил его на стол перед Рансомом. Тот взял его в руки и пробежал большим пальцем по краю пачки, прошелестев страницами. Затем отложил пакет, не развязав его.

– Он французский агент.

– Да, – с горечью согласился Шелби. – До этого я сумел додуматься.

– Мне очень жаль.

– Почему? Потому что твои шестьдесят тысяч ушли на погашение моих долгов? Я верну их тебе, брат. Можешь их вычесть из моего содержания.

Рансом хмыкнул:

– При такой скорости я успею перейти в лучший мир до того, как они вернутся.

Шелби нахмурился.

– Ну не глупи, – устало сказал Рансом. – Деньги – ерунда. Это была специально расставленная ловушка. Ты не виноват.

– Никто не заставлял меня силой садиться с ним за игровой стол. Я должен был разглядеть западню.

– Если бы ты разглядел и отказался делать то, что они хотели, то был бы сейчас уже мертв. Скорее всего, это была бы хорошо организованная дуэль.

Шелби прикусил нижнюю губу, посмотрел прямо на Рансома и произнес:

– Ладно. И как же ты догадался, куда они спрятали Мерлин?

– Никак, просто дьявольская удача. Я сидел на ступенях церкви и размышлял, и вдруг ко мне пополз ее злополучный ежик.

– Но как же они узнали про тайник? Я думал, кроме нас троих ни одна живая душа не знает тот старый стишок.

Рансом, склонив голову и наблюдая за братом, промолвил:

– Я никогда никому не говорил.

– И я тоже. И Блайз тоже не стала бы, как думаешь?

– Кто угодно мог проболтаться. Случайно. Или слуги могли знать об этом уже много лет. Как теперь узнаешь?

Шелби забеспокоился.

– Я вот что тебе скажу, Рансом. С тех пор как ты узнал о Руле, я много думал. Этот странный О’Шонесси… Он тоже из кожи вон лез, чтобы оказаться рядом со мной. Прямо как Рул. – Он скорчил гримасу. – И ему я тоже должен деньги. Думаю…

– Эй, давай-ка полегче. Тебе не удастся списать на французских агентов все свои долги, дорогой мой беспутный братец. У меня нет причины подозревать майора О’Шонесси.

Шелби поджал губы:

– Да уж, я вижу, что ты приручил этого охотничьего пса. Говорю тебе, Рансом, меня вовсе не удивит, если он окажется не на твоей стороне. Похищение устроил кто-то из Фолкон-Хилла.

Рансом удивленно приподнял брови. Он уже начал уставать. Голова его работала не так четко, как обычно, и он это знал.

– Почему ты так думаешь?

– Обрати внимание на совпадения. Этот человек знал, что я всегда езжу в город через Сандерлендские ворота. Он знал, что я проеду и увижу там жестянщика. Он также знал про старую церковь. И еще он знал, что у жестянщика есть то, что Мерлин как раз… – Шелби неожиданно смутился и умолк.

Рансом потер рукой лоб. Звук доносился какими-то волнами.

– Продолжай.

Шелби сунул руки в карманы.

– Да ничего. Мне просто кажется странным, почему они рассчитывали, что Мерлин придет к фургону сама.

– Насколько я помню, ты сам постарался, чтобы она туда отправилась.

Шелби, не поднимая глаз, сказал:

– Ну… ей так понравились эти проклятые ленточки. И я не возражал против того, чтобы отвести ее туда. Я чувствую себя как последний дурак и преступник.

Рансом подпер щеку ладонью и вздохнул:

– Может быть, это и не было так тщательно спланировано. Возможно, они просто надеялись поймать ее, и им повезло.

Голубые глаза брата сузились. Он бросил взгляд на Рансома:

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Устал.

– Я вернусь к тебе позже.

Рансом хотел было возразить, но потом лишь махнул рукой, соглашаясь:

– Прости меня, Шелби. Сейчас мой рассудок действительно в плачевном состоянии.

Взглянув брату в лицо, Рансом ощутил внезапную слабость. Он плотнее сжал челюсти, чтобы скрыть дрожь в уголке рта.

– Сделай одолжение, Шелби, хотя бы в ближайшее время не впутывайся больше ни в какие свои чертовы переделки и неприятности.

Шелби отошел от шкафа, приблизился к стулу, на котором сидел Рансом, и неожиданно сказал:

– Знаешь, просто нет слов, до чего я рад, что ты еще здесь и можешь меня донимать.

Когда Рансом проснулся, сиделка сообщила, что его матушка и мисс Ламберн заходили проведать его, пока он спал.

– Почему же ты не разбудила меня? – с раздражением спросил он.

– Ее светлость не позволили.

– Пришли сюда Коллетта и О’Шонесси. – Он оттолкнул бокал, который сиделка поднесла к его губам. – Боже мой, ты полагаешь, я не смогу удержать бокал вина? Поставь его на стол и уходи. Тебе непременно нужно вести себя так, как будто мне два года?

Краснолицая вскинула серые брови.

– Я воздержусь от обсуждения этого вопроса, ваша светлость, – чопорно ответила она и вышла из комнаты.

Секретарь и Куин пришли раньше, чем Рансом успел допить вино.

– Я бы хотел, чтобы вы организовали прочесывание местности, майор, – без преамбулы начал он, – с целью найти улики, оставленные этим жестянщиком, и понять, кто эти злоумышленники.

– Если позволите, ваша светлость, – сказал Куин, – я уже сделал это.

– И что? – Рансом приподнял брови.

– Мы не нашли ничего по-настоящему интересного, сэр. Немного сгоревшего пороха да следы в лесу. Но тут какая-то путаница… Возможно, что тот, кто на вас… напал, обошел вокруг дома, перед тем как убежать.

– А когда вы подошли к церквушке, ничего не заметили?

– Простите, сэр. Когда я услышал выстрелы, то лишь через двадцать минут сумел обнаружить место, откуда стреляли. К тому моменту, как я туда добрался, стрелявший давно успел убежать, и… – Он запнулся, слегка смутившись. – Тогда я посчитал, что моя первейшая задача – проследить, чтобы вы получили медицинскую помощь, а мисс Ламберн скорее оказалась в безопасном месте. Как только вас обоих доставили в дом, я побежал обратно, но в темноте… – Он пожал плечами.

– Да… Вижу, вы сделали все, что могли. – Ткнув вилкой в рыбу на подносе, Рансом поморщился. – Чертовски глупо с моей стороны, правда? Стоять там и ждать, чтобы меня подстрелили, а потом лежать и истекать кровью… Продолжайте расследование, майор. И имейте в виду: если с мисс Ламберн еще что-нибудь произойдет, то я снесу вам голову.

– Да, ваша светлость.

– Можете идти. Коллетт, я хочу немного поговорить с вами.

Куин поклонился и вышел из комнаты. Секретарь хмуро посмотрел ему вслед.

– Простите, ваша светлость. Я думал, что майор О’Шонесси ирландец. Но, похоже, он забыл о своем акценте.

– Бог его знает, кто он там. – Рансом прикрыл глаза, чувствуя, как силы медленно покидают его. – Пока я не выберусь из этой проклятой кровати, вы подчиняетесь его приказам. Если они будут разумны. Если же почувствуете хоть какую-то странность, я должен знать об этом.

– Да, ваша светлость.

Рансом открыл глаза и сказал:

– Я доверяю вам, Коллетт. Если мне доведется услышать какую-нибудь ерунду вроде того, что я был слишком слаб, чтобы сообщить мне о чем-то, то я…

– Понимаю, ваша светлость, – ответил Коллетт, пока Рансом придумывал подходящую угрозу.

Рансом кивнул и сделал глубокий вдох:

– Это все. И скажите сиделке, что она может войти через четверть часа и унести вино.

– Да, ваша светлость.

Краснолицая все-таки вошла, как только Коллетт закрыл за собой дверь. Увидев ее, Рансом вскинул брови, но, сберегая силы, выразил свое отношение к ее присутствию лишь мрачным молчанием. Он был утомлен и желал только одного – неподвижно лежать и надеяться, что стихнет этот ужасный рев в ушах. Однако, когда женщина забрала бокал, он заставил себя сесть прямо и произнес:

– Я хочу видеть мисс Ламберн. Сходи и приведи ее.

– Одну минуту, ваша светлость. – Сиделка потрогала его лоб и проверила компресс на руке. – Вы чувствуете боль?

– Далеко не так сильно, как ощутишь ее ты, если не будешь выполнять мои указания.

– Могу дать вам настойку опия, если пожелаете.

– Приведи мисс Ламберн. Немедленно!

Краснолицая кивнула:

– Разумеется, ваша светлость.

Она еще несколько секунд повозилась с повязкой, скорее для того, чтобы продемонстрировать, что она может позволить себе это неподчинение, а затем не торопясь вышла из комнаты.

Рансом тяжело откинулся на подушки. Он лежал, не двигаясь, и проклинал свое бессилие. Через некоторое время дверь открылась.

– Мисс Ламберн отказалась встретиться с вами, – бодро сказала краснолицая и принялась расправлять на кровати сбившиеся простыни. – Она также попросила меня сообщить вам, что не выйдет за вас замуж и что вам не следует думать, будто вы сможете этого добиться, постоянно донимая ее.

Рансом облизал губы и стал рассматривать полог над кроватью. Краснолицая подоткнула простынь и с сочувствием взглянула на него:

– Теперь вы примете настойку опия?

– Да, – без всякого выражения ответил он.

Звякнул стакан, появилась ложка. Он принял сладко-горький сироп, лег на спину и уныло уставился в потолок. Краснолицая развязала повязку, обновила компресс и наложила новые полоски хлопковой ткани. Рансом ощутил, как лекарство затуманило мозг. Раздражающий гул в ушах отступил, веки отяжелели.

– Черт ее побери, – бормотал он, – черт ее побери…

Прохладные, умелые руки стерли пот у него со лба и потрепали по плечу.

– Засыпайте, ваша светлость. Девушка ведет себя просто глупо, но вы-то ее образумите. Никто не сомневается в этом ни секунды.

Однако сам он в этом сомневался.


Днем позже Рансом сидел в широком, покрытом чехлом кресле в Годолфинском салоне – как немощный старик. Ноги его покоились на приставленной к креслу скамеечке и были укрыты пледом. По стеклам высоких окон струился дождь.

Мерлин не желала с ним разговаривать. Не соглашалась даже просто его повидать. Рансома душила ярость, хотелось начать крушить и швырять все вокруг – да так, чтобы слугам пришлось даже привязать его к креслу. Только это удержало бы его от попыток отыскать ее и зацеловать до того, чтобы она наконец подчинилась. Рансом постепенно выздоравливал: он уже не терял сознание при малейшем перенапряжении, в ушах не звенели колокола. И все же, если он пытался встать, то с равным успехом мог либо удержаться на ногах и сделать шаг, либо бессильно рухнуть обратно.

Дверь за его спиной открылась. Рансом почувствовал, как ухнуло сердце, и с трудом преодолел очередной приступ головокружения. Ощущения эти быстро прошли, и он обернулся.

Вошедшим оказался мистер Пилл. Он стряхнул с рукава несколько капель дождя, и Рансом увидел, что под мышкой он держит шляпу, и еще одна шляпа у него в руке. Обе они сверкали от влаги.

– Ваша светлость, – Пилл радостно двинулся к нему, – ваша светлость, я так счастлив, что вижу вас уже не в постели! Я полагал, что после столь серьезного ранения вы не подниметесь еще несколько недель. Вы уверены, что вам уже можно вставать?

– Я в прекрасной форме. – Рансом хотел было встать на ноги, чтобы это доказать. И только воспоминание о том, как он только что это проделал при собственной матери и тут же свалился на пол у ее ног, удержало его в кресле. – А как дела у вас, мистер Пилл?

Молодой священник смутился:

– Неплохо, ваша светлость, благодарю вас.

Рансом потер подбородок. Ему было интересно, как продвигается дело со сватовством, но он не хотел об этом спрашивать напрямую, и Пилл это понимал. Тем не менее священник, похоже, совершенно не собирался предоставлять какую-либо информацию на этот счет. Очевидно, дела шли неважно. Впрочем, это не удивительно. Рансом ощутил наплыв раздражения.

– Прошу прощения, мистер Пилл, – начал он, когда пауза чересчур затянулась. – Не могу не поинтересоваться, для чего вам понадобились сразу две шляпы?

– Ах да, конечно, – Пилл застенчиво улыбнулся. – Это выглядит действительно странно, не правда ли? Я только что совершил небольшую прогулку и обнаружил эту шляпу у самого края леса. Дикая часть парка – кажется, так вы его называете? Я подумал, что, возможно, ее потерял кто-то из ваших гостей.

– Не очень-то подходящее утро для прогулок, – заметил Рансом.

Мистер Пилл покачал головой:

– Именно такую погоду я нахожу благодатной для размышлений.

Рансом протянул руку:

– Так вы говорите, нашли ее у леса?

– Да. Недалеко от тех ворот, где похитили бедную мисс Ламберн. То есть на самом деле я нашел ее уже в самом лесу. Там есть тропинка, по которой можно срезать путь. Она довольно заросшая. Но вы, конечно же, это знаете, ваша светлость. Глупо рассказывать вам о вашей же собственности! Тропинку эту мне показал недавно лорд Шелби. – Он передал Рансому шляпу. – Боюсь, она испорчена, и ее уже нельзя будет носить. Во всяком случае, прежний владелец вряд ли сочтет это возможным. Но может быть, экономка ее высушит и отдаст на благотворительные цели.

Рансом перевернул мокрую шляпу и внимательно осмотрел серую шелковую подкладку. Шляпа была прекрасной выделки и принадлежала, несомненно, джентльмену. Название шляпной мастерской на подкладке было вытиснено золотом.

– Если вы не возражаете, я оставлю ее себе, – сказал он. – Близнецы как раз искали для игры какую-нибудь старую шляпу.

– Да-да, пусть они возьмут ее, ваша светлость. Мне будет приятно думать, что в этот дождливый день я принес им немного радости.

– Это похвальное чувство.

Пилл слегка поклонился.

– Благодарю, ваша светлость. – Он еще немного постоял, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. – Пожалуй, оставлю вас отдохнуть. Вы позволите, ваша светлость?

– Разумеется.

– Благодарю, ваша светлость, – снова сказал он. Затем, помедлив, нерешительно продолжил: – Я… хм… я еще не нашел пока… подходящего момента… чтобы поговорить с леди Блайз. Но надеюсь сделать это в самое ближайшее время, ваша светлость.

– Когда вам будет угодно, мистер Пилл.

– Да, и еще. Спасибо за ваше терпение и гостеприимство. Боюсь, что я… то есть, вы понимаете… я не очень хорошо выражаю мысли словами, ваша светлость. Мне не хотелось бы уменьшить свои шансы из-за… чрезмерной поспешности.

– Конечно, не торопитесь.

Мистер Пилл выглядел так, будто гора свалилась с его плеч.

– Спасибо, ваша светлость. Спасибо… Я буду молиться о вашем выздоровлении.

Рансом проводил его взглядом и решил, что сам, в свою очередь, будет молиться о том, чтобы этот человек скорее покинул его дом. Мистер Пилл напоминал альбатроса, кружащего вокруг него. Рансом повертел в руках мокрую шляпу и нахмурился. Холодок с улицы, казалось, просочился в помещение. Он положил шляпу на стол рядом с собой и откинулся на спинку кресла, проклиная все еще донимавшую его дурноту.

Дверь тихо открылась и закрылась. Рансом приоткрыл глаза и моргнул, пытаясь понять, не сон ли это.

– Мерлин! – воскликнул он.

Она отвела взгляд от книжной полки, которую внимательно изучала, и сцепила руки за спиной:

– Привет.

– Мерлин, – повторил он, неожиданно для себя не зная, что сказать ей.

– Я не думала, что ты здесь.

– Не думала? – с горечью переспросил он. – А если бы ты думала, то не пришла бы сюда?

Она оглядела его:

– Тебе разве не следует быть в постели?

– Уверяю тебя, у меня есть полное право тут сидеть. Нет, не надо звонить и никого звать… Мерлин, погоди, я… – Она двинулась к двери, он в отчаянии схватился за ручки кресла и, оттолкнувшись от них, вскочил на ноги. – Постой! – Он сделал шаг и судорожно глотнул воздух, сражаясь с подступившей темнотой.

– Ох, нет… проклятие…

Ноги его подогнулись, и он теперь стоял на коленях, упираясь подбородком в кресло. Чернота начала отступать.

– Мерлин, – произнес он, не в состоянии поднять голову и убедиться, что она еще не ушла. – Пожалуйста, останься со мной. На минутку… пожалуйста. – Он сумел повернуть голову, и в поле зрения его попал край ее подола, пара туфель и большая часть цветастого восточноиндийского ковра. Он глубоко вздохнул: – Спасибо.

Еще какое-то время он продолжал стоять на коленях, уткнувшись лицом в полосатый хлопок чехла, покрывавшего ручку кресла. Это головокружение и слабость невозможно победить никаким усилием воли, и он, взрослый мужчина, даже готов был заплакать от бессилия. Мерлин молчала, и Рансом был благодарен ей за это. Он подумал, что если снова придется сказать, будто он в прекрасной форме, ему не удастся сдержать слезы.

– Не возражаешь, если я попрошу тебя сесть рядом?

– Нет, не возражаю.

Он услышал, как зашуршали ее юбки, медленно развернулся и опустился на пол, прислонившись спиной к боковой стороне кресла. Мерлин наблюдала за ним, скрестив ноги на индийском ковре.

– Мерлин, нам нужно поговорить.

– Только не о том, чтобы пожениться, – быстро ответила она.

Рансом сдержал готовое было вырваться возражение.

– Хорошо. – Он приподнял одно колено и стер со светло-серых брюк прилипшую ворсинку от ковра. – Тогда… расскажи мне, как ты жила эти несколько дней.

– Ничего особенного…

– Я слышал, что ты приходила, когда я спал.

Она сцепила пальцы на коленях:

– Ну да. Я просто хотела узнать, как ты.

– Почему же ты не приходила, когда я бодрствовал?

Она пожала плечами, разглядывая свои руки.

– Я хотел увидеть тебя, Чара. Я скучал.

Ее тонкие пальцы беспокойно сжимались и разжимались.

– Когда ты пришла в ту первую ночь, это было прекрасно. Я был… – Он помедлил, стараясь преодолеть очередной переполнявший его наплыв эмоций, которые теперь так часто охватывали его. Ужасно, но в последнее время проклятая эйфория стала его обычным состоянием, с тех пор как он проснулся в объятиях Мерлин на ступенях полуразрушенной церкви. – Я был счастлив, Чара. Даже если у меня немного и… закружилась голова.

Она продолжала молчать, опустив взгляд на руки.

Рансом был близок к отчаянию. Тогда, на ступенях церквушки, свалившееся вдруг понимание, что он действительно абсолютно искренне любит ее, стало для него настоящим откровением. Он полагал, что причиной открытия могла быть близость смерти. В состоянии шока человек ясно видит истину, в обычной жизни скрытую от него постоянными заботами и повседневной суетой. До этого он думал, что предложение руки было его долгом, чувством ответственности за совершенные ошибки, и не задумывался над тем, почему же на самом деле он так настаивает на женитьбе, несмотря на все доводы рассудка и ее отказ.

Что ж, теперь он знал истинную причину. Эта причина терпеливо сидела напротив него на ковре. Он ее любил, он хотел остаться рядом с ней навсегда, быть тем человеком, к кому она первому обратится за помощью и сочувствием, к кому прибежит со своими странными, умными идеями, кто будет слушать ее с улыбкой, а потом радостно рассмеется, и кто всегда сумеет отличить ее абсурдные фантазии от настоящих открытий.

Рансом постучал пальцами по колену и стряхнул с него воображаемые пылинки. Он так хотел, чтобы она что-нибудь сказала, хоть как-нибудь ответила, подтвердила, что чувствует то же, что и он. Рансом уже начал верить, что действительно мечтал обо всем этом, лежа под пологом в кровати. При мысли о том, что он хочет отдать сердце той, которая в нем совершенно не нуждалась, он ощущал, как что-то обрывается в его груди. Он продолжал сидеть, постукивая пальцами по колену. Через некоторое время, не поднимая глаз и стараясь сохранить спокойствие, он тихо спросил:

– Ты все еще любишь меня, Чара?

– Да, – сказала она, – конечно, люблю.

Рансом закрыл глаза. Ему удалось скрыть огромное облегчение, охватившее все его существо.

– Я тоже люблю тебя, – произнес он.

Говорить спокойным голосом было ему сейчас до нелепого трудно. Он бросил осторожный взгляд из-под ресниц. Мерлин с нежностью улыбалась ему, и он сразу почувствовал себя лучше. Однако он знал, что действовать нужно очень осторожно. Начиная издалека, он сказал:

– Скоро я передам твою говорящую коробку в Лондон.

Она кивнула:

– Надеюсь, она будет хорошо работать.

– Конечно! Ты прекрасно справилась с задачей. Адмиралтейство будет приятно удивлено. – Он усмехнулся: – Скорее всего эти старые чудаки придут в настоящее замешательство.

Она с сомнением посмотрела на него:

– Но ею же так просто пользоваться. Ты думаешь, адмиралы настолько глупы?

– Я думаю, что сумею им все как следует объяснить. И если во время проверки коробка сработает хорошо, то на будущий год ее поставят на каждый британский корабль, и можно будет мгновенно передавать сообщения даже в самую плохую погоду. Ты спасешь множество жизней моряков, Мерлин.

– Да. Спасать жизни у меня уже получается неплохо, правда? – Склонив голову, она улыбнулась и посмотрела на него: – Доктор сказал, что я спасла тебе жизнь.

– Вне всяких сомнений. Но следует также помнить, что ранен я был тогда, когда сам спасал тебя, негодница ты неблагодарная.

– Да, но это ведь твоя служебная обязанность, разве нет?

– Спасение неблагодарных негодниц? Нет, разумеется. – Он откинулся назад и наблюдал за ней полуприкрытыми глазами. – От каждой спасенной мной негодницы я ожидаю полную меру благодарности. А от вас, юная леди, я, по-моему, до сих пор ничего подобного не получил.

– Ты просто потерял сознание и потому не запомнил.

Он не попытался спрятать улыбку, расплывшуюся на его лице:

– В таком случае требую повторения.

Она бросила на него многообещающий взгляд из-под опущенных ресниц – должно быть, случайно. Он не мог себе представить, чтобы Мерлин нарочно флиртовала с ним. И все же эффект был такой же. Сердцебиение его участилось. Под простой одеждой он с легкостью мог различить округлые контуры ее тела. Пытаясь не давать воли воображению, он глубоко вздохнул. Мерлин совсем близко придвинулась к нему, уютно устроившись рядом и положив голову ему на плечо.

– Да, – сказала она, кладя руку на его бедро, отчего его бросило в жар и вновь закружилась голова. – Я тоже хотела бы повторения.

Рансом сидел и пытался прийти в себя. В голове у него гудело. Наконец он дрожащим голосом произнес:

– Думаю, не стоит этого делать на полу в салоне.

– Конечно, нет. Подождем, когда тебе станет лучше. Доктор сказал, через несколько недель.

Рансом надеялся, что она не спрашивала доктора об этом напрямую. Он обнял ее за плечи и погладил по щеке. Ее слова дали ему возможность завести нужный разговор. Он склонил голову и потерся губами о ее висок.

– Знаешь, Чара, – прошептал он, – когда тебя нет рядом, я скучаю. – Он взял ее за руку. Отчасти для того, чтобы она своими поглаживаниями его не отвлекала, отчасти для того, чтобы привлечь к разговору ее внимание. – Но когда я вернусь из Лондона, тебя уже здесь не будет. Тебе придется уехать домой.

Это сообщение вызвало именно ту реакцию, на которую он надеялся. Она выпрямилась и с отчаянием посмотрела на него:

– Ты отправишь меня домой?

Глядя ей прямо в глаза, он без зазрения совести переплел правду и ложь:

– Да, разумеется. Говорящая коробка готова. Когда она окажется в Адмиралтействе, за тобой уже не будут охотиться иностранные агенты. А я не могу оставить тебя здесь навсегда. Люди и так уже всякое говорят.

– О чем говорят?

– Ты здесь уже два месяца, Мерлин. Между нашими семьями нет никаких особых связей, которые могли бы это как-то объяснить. Я тебе не опекун и не родственник. Пока в доме находятся мои мать и сестра, это еще допустимо, – он сделал паузу, – хотя и немного странно в глазах общества. Но сейчас Бонапарта изгнали с нашего побережья, и ездить в Брайтон стало снова безопасно. Говорят, в этом сезоне там собралось блестящее общество. Герцогиня и Блайз просто сгорают от нетерпения отправиться туда. Они уезжают уже очень скоро, и тогда тебе придется либо присоединиться к ним… либо возвратиться домой.

– Ох, – она потрогала нижнюю губу, – а ты с ними поедешь?

– Нет, конечно. Думаешь, у меня есть время для морских купаний? Я буду мотаться в Лондон и обратно. Большую часть дома, кроме того крыла, где я живу, мы просто закроем до осени.

– Ох, – еще раз очень тихо произнесла Мерлин.

Рансом решил закрепить свой успех и снова притянул ее к себе.

– Я буду так по тебе скучать, моя Чара, – нежным шепотом повторил он, целуя ее шелковистые волосы, – я так тебя люблю.

– Но… ты сможешь приезжать ко мне в гости? Я знаю, у тебя много дел, но… – она выпрямилась, увлеченная идеей, – когда тебе не нужно быть в Лондоне, ты сможешь приезжать ко мне домой, а не сюда.

Он покачал головой:

– К сожалению, это тоже не выйдет, Чара. Чтобы неженатый мужчина посещал одинокую юную даму – это просто недопустимо.

Между ее бровей появилась знакомая складочка. У него защемило сердце – так жалобно и тревожно смотрела она на него.

– Получается, что я больше никогда тебя не увижу? – спросила она.

Радость заполнила его, но он не собирался подавать виду.

– Возможно, на будущий год. Ты могла бы снова приехать следующим летом, как гостья моей матери.

– Следующим летом… – в растерянности повторила Мерлин.

Рансом погладил ее по щеке. Придуманная, мифическая угроза разлуки неожиданно подействовала и на самого Рансома, сделала его заложником собственной стратегии. Он вдруг ясно представил себе, что Мерлин действительно может уехать, и они больше не увидятся. Он прижал девушку к себе и прильнул к ее бархатным губам. Он обнимал и целовал ее, ощущая, что она полностью ему принадлежит – до тех пор, пока чернота вновь со всех сторон не накрыла его.

Все еще обнимая Мерлин, он запрокинул голову, судорожно втягивая воздух.

– Мерлин, – сказал он между тяжелыми вдохами. Голова его кружилась; мысли и желания беспорядочно перемешались, – выходи за меня. Выходи за меня замуж, и тогда… – он сильнее сжал ее плечи, – тогда тебе не надо будет отсюда уезжать.

Из-под опущенных век он увидел, как выражение ее лица изменилось. Мечтательное замешательство от поцелуя уступило место хмурому взгляду. Она стряхнула с плеч его слабеющие пальцы. Даже несмотря на головокружение, он понял, что совершил ошибку. Серые глаза ее потемнели и смотрели на него с подозрением. Она откинула назад рассыпавшиеся волосы и встряхнула головой. И прежде чем он смог дотянуться и удержать ее, она уже вскочила на ноги:

– Я же сказала. Эту тему я больше не буду с тобой обсуждать.

Оставив его беспомощно сидеть на полу, Мерлин двинулась к выходу. Рансом сжал кулаки и в порыве ярости стукнул ими по индийскому ковру.

– Я не понимаю! – крикнул он ей вдогонку. – Проклятие! Я люблю тебя, Мерлин! И я ничего не понимаю!

Она остановилась возле двери:

– Если я за тебя выйду, то ты позволишь мне работать над летательной машиной?

Он в изумлении уставился на нее. Он пытался обдумать ее слова и понять их смысл, но в голове его творилось что-то странное: казалось, она была наполнена гудящей пустотой.

– Это твое условие? Ты хочешь, чтобы я пообещал, что позволю тебе над ней работать?

– Ах да, обещание… Ты уже объяснил мне, чего стоят твои обещания.

Он был в отчаянии:

– Тогда давай назовем это сделкой.

– Ты найдешь какой-нибудь способ из нее выкрутиться.

– Мерлин… – От нового приступа гнева чернота и светящиеся искорки опять завертелись у него в глазах. – Так это и есть причина? Из-за нее ты отвергаешь меня, из-за своей трижды проклятой, дьявольской летающей ерунды?

Секунду она молча простояла у двери, а потом ответила:

– Да. Наверное, так и есть.


Рансом схватился за ручку кресла и медленно, мучительно поднял себя на ноги. Он оперся о спинку обеими руками, слегка нагнулся вперед и какое-то время простоял так, усилием воли отгоняя черноту.

– Ты говоришь, что любишь меня, – сказал он и сам ощутил злость и растерянность и боль в своих словах. – И все-таки ты выбираешь ту штуку, а не меня.

Мерлин медленно ответила:

– И ты говоришь, что любишь меня. Но хочешь ее у меня забрать.

– Да не собираюсь я ничего забирать у тебя! – Он повернул голову и, сделав глубокий вдох, сумел выпрямиться. – Я просто не хочу, чтобы ты себя погубила. Ну как же ты этого не понимаешь? Это как раз потому, что я люблю тебя, Мерлин. Пусть хоть тысячи других изобретателей, раскинув руки, спрыгнут с колокольни и расшибутся в лепешку в церковном дворе, – черт возьми, да мне наплевать! – Он снова схватился за стул и закрыл глаза. – Но только не ты, Чара. Не ты.

– Так, значит, ты действительно заберешь ее, если я стану твоей женой.

– Мы это обсудим, – это было лучшее, что он смог сказать, и все же очевидная ложь. – Мы найдем какой-нибудь компромисс.

– Жаклин объяснила мне… Она сказала, что если я выйду за тебя замуж, то ты можешь насильно заставить меня слушаться. И сможешь со всеми моими вещами сделать все, что только захочешь.

– Я же люблю тебя. О каком насилии может идти речь?

– Но это же правда? Таков закон?

Он стиснул зубы.

– Для твоей же защиты! – воскликнул он. – Да, если ты выйдешь за меня замуж, то принесешь клятву послушания. А я принесу клятву, что буду любить, уважать и заботиться о тебе. Я дам тебе свой дом, свое имя… Все, что у меня есть, я отдам тебе с радостью и подарю тебе столько счастья, сколько в человеческих силах подарить. Я хочу, чтобы так и было. Я хочу, чтобы ты была со мной, в моем доме, и в моих объятиях по ночам. Мерлин… Не знаю, что еще я могу… – Он замолчал, пытаясь обуздать эмоции. Ноги его подкашивались. – Все, что у меня есть… – слабой рукой он обвел пространство вокруг, тяжело опираясь на кресло, – все это твое, Мерлин. Мой дом… моя жизнь… Все годы, которые Бог подарит мне на земле…

Он услышал, как она, всхлипывая, втянула воздух.

– Я не хочу делать выбор, – в слезах сказала она. – Я люблю тебя… действительно люблю… но я не могу выбирать.

– Что выбирать? – Сквозь пелену перед глазами он едва ее различал. Он чувствовал, что дурнота одолевает его. – Какой еще выбор? Я не допущу этого! Ты мне нужна, Мерлин! Ты не можешь… оставить меня.

Последние слова Рансом произнес, глядя в спинку кресла, уронив голову на руки. Он вдруг понял, что упал на колени. Все кружилось вокруг… Это же нелепо… летательная машина, проклятая летательная машина… Чего хочет Мерлин? Что он мог ей пообещать? Хотя нет, никаких обещаний, она не поверит ему… но он уже был не в состоянии размышлять. Все вокруг вертелось и плясало, и он потерял способность думать…


– Доктор говорит, ему нужно постоянно давать успокоительное, – сказала герцогиня Мей, усаживаясь возле камина. Дождь все еще барабанил в окна Годолфинского салона. – Рансом оказался не очень послушным пациентом, к сожалению.

– Простите меня, герцогиня, – печально сказала Мерлин. – Мне очень жаль.

– Ну, что сделано, то сделано. Я должна была предвидеть, что он сразу же начнет провоцировать споры, стоит только выпустить его из кровати. Доктор уверяет, что он не причинил себе серьезного вреда. Но слишком сильное волнение после того, как он потерял так много крови, стало серьезным испытанием для его сердца.

– Простите меня, – снова сказала Мерлин. – Я хотела выйти и не разговаривать с ним. Но он встал на ноги, понимаете, и вид у него был такой… – В глазах у нее затуманилось, и она быстро опустила взгляд. – Это я во всем виновата.

– Очень сомневаюсь, – сказала герцогиня.

– Наверное, мне нужно уехать домой. Рансом сказал, что сейчас это уже безопасно, а вы с леди Блайз скоро поедете в Брайтон.

Графиня удивилась:

– Поехать в Брайтон? Дорогая моя, откуда у вас такая идея? В Брайтон ездит только принц и его окружение.

Мерлин подняла глаза:

– Мне сказал Рансом.

– В самом деле? Должно быть, он просто пошутил.

– Но он сказал… – Мерлин нахмурилась. Через секунду брови ее сдвинулись еще сильнее и она воскликнула: – Значит, он солгал! Он снова обманул меня!

Герцогиня проявила мудрость:

– Я подозревала, что в этом эпизоде нет вашей вины.

– Так я и знала! – Мерлин вскочила и стала расхаживать по комнате. Юбка ее шелестела по индийскому ковру. – Он скажет все что угодно, лишь бы добиться своего.

– Да, он не слишком щепетилен, – согласилась герцогиня. – Он унаследовал это от покойного деда, к сожалению. Тот был готов лжесвидетельствовать, чтобы увеличить сборы на воскресной службе.

Мерлин почти не слушала ее:

– Я никогда не выйду за него. Никогда. Даже если он тысячу раз пообещает, что позволит мне летать. Как только я дам ему возможность мной командовать, он заставит меня сделать так, как хочет сам.

– Ах, так вы думали о том, не выйти ли замуж за моего сына?

– А как я могла об этом не думать? Он меня постоянно мучает этим вопросом. И он так смотрит на меня… и так говорит… о том, что… – Мерлин повернулась к собеседнице, и лицо ее дрогнуло. – Знаете, что он говорил, герцогиня? Знаете? «Все годы, которые Бог подарит мне на земле…» Он сказал, что хочет подарить эти годы мне. Всю свою жизнь! Он такой замечательный, а я такая глупышка с причудами! И я в это не верю. Очередная его уловка. Если бы он так сильно любил меня, то разве отнимал бы мою… летательную машину? Ведь это единственное, что я… действительно… делаю в жизни… единственное, что чего-то стоит.

Герцогиня слушала Мерлин, речь которой становилась все более отрывистой. В конце концов девушка расплакалась, и она вынула из корсажа платок. Мерлин высморкалась и глубоко вздохнула.

– Мерлин, дорогая, – сказала герцогиня. – Ты когда-нибудь чего-нибудь боялась?

– Ч-что?

– Например, ты не боишься подняться в воздух на своей летательной машине?

– Нет, – сказала Мерлин, уткнувшись носом в платок. Она вытерла глаза и смяла в руке кружевную ткань. – Конечно, не боюсь. Это совсем не то же, что спрыгнуть со скалы, как думает Рансом. Я вывела уравнения, все сама проверила и в точности знаю, как она будет работать. И я не стану пробовать взлететь, пока не буду совершенно уверена, что машина готова.

– Похоже, ты полностью сознаешь, что делаешь.

– Ну… Думаю, да.

– А больше тебя ничто никогда не пугало? Ты никогда не боялась, что произойдет что-то по-настоящему ужасное? Ты не испугалась, когда тебя похитили?

Мерлин взмахнула рукой, отмахиваясь от этих слов:

– Я же знала, что Рансом спасет меня. Он всегда меня спасает.

– Всегда? Как тебе повезло с этим, дорогая. Так, значит, ты никогда ничего не боялась?

– Нет-нет, вы не думайте, что… конечно же, я боялась! Когда Рансома ранило, я была… ох, я была просто в ужасе!

– Почему?

– Почему?! Потому что я боялась, что он умрет!

Герцогиня разгладила юбку на коленях:

– Но ты же была рядом и спасла его.

– Да, но вдруг у меня не получилось бы?

– Действительно. Что, если у тебя не получилось бы? Что, если бы… ты пыталась перевязать его рану… а он оттолкнул бы тебя и не позволил?

При мысли об этом глаза Мерлин округлились от ужаса.

– Если бы он не позволил? Тогда я силой заставила бы его меня подпустить. И кроме того, он был так слаб, что не смог бы помешать мне.

Герцогиня Мей кивнула:

– Да. В этом случае сила была на твоей стороне. Но если бы понадобилось, ты применила бы эту силу и вопреки его желаниям, – она улыбнулась. – Для его же блага. Чтобы его спасти.

– Да, конечно, я бы так и поступила.

Герцогиня склонила голову набок и с той же улыбкой наблюдала за Мерлин. Девушка, нахмурившись, комкала в руках платок.

– Вы хотите сказать, что он чувствует то же самое к моей летательной машине?

– Ты могла бы немного подумать над этим.

– Но это же другое дело, – сказала Мерлин, однако в голосе ее не было уверенности.

– Возможно, с твоей точки зрения.

– Это другое дело! Тут есть большая разница. Когда я перевязывала его рану, то ничего не отнимала у него. И это не обедняло его как личность.

– Ох, Мерлин, ты же не думаешь, в самом деле, что потеря летательной машины обеднит тебя как личность?

Мерлин резко повернулась к ней:

– Вы не понимаете, герцогиня. Никто не понимает!

– Зато я вижу разницу между тем, что человек представляет собой сам, и теми вещами, которые он пытается сделать. Любое изобретение – это всего лишь вещь, Мерлин. Это не душа, не сердце и не то, что делает тебя самой собой.

– Ну как вы можете так говорить?! – воскликнула Мерлин. Она всплеснула руками и принялась снова расхаживать по комнате. – Герцогиня Мей, вы никогда ни о чем не мечтали? Вам никогда не хотелось увидеть все так, как может увидеть любая, даже самая маленькая птичка? Не хотелось получить этот дар, узнать секрет, существующий с самого сотворения мира? – Мерлин сжала кулаки и, глядя в огонь, со страстью в голосе продолжила: – Это и есть я сама. Машина из бального зала будет летать. Я точно знаю, что будет. Я строю ее всю жизнь. Она и есть моя душа и сердце, герцогиня. И никто на свете… никто на свете не отберет ее у меня.


Глава 17


Последние письма Рансом присыпал песком торопливее, чем обычно. Несмотря на все старания сохранять серьезный и важный вид, в уголках его рта играла улыбка, пока Коллетт не спеша забирал готовую к отправке корреспонденцию.

За время его двухнедельного нездоровья накопилось множество несделанной работы. Одну неделю он потерял напрасно – исполненные добрых намерений, родственники и врач пичкали его дурманившими, вгонявшими в сон лекарствами. Как только он смог прийти в себя, Рансом тут же поехал в Лондон. Он не желал больше рисковать и откладывать передачу говорящей коробки. Тайные совещания прошли вполне успешно, и он был в приподнятом настроении.

С присущей ему самодисциплиной, сразу же после завтрака он отправился в кабинет, чтобы заняться наиболее срочными делами. Рансом был слегка разочарован тем, что Мерлин в то утро еще не проснулась и не встретила его за завтраком. Он надеялся устроить ей сюрприз, вернувшись в поместье еще до зари.

Но ничего страшного, подумал он. Во всяком случае, теперь он знал, что она как следует высыпается и отдыхает, а не доводит себя до изнеможения, трудясь над своей проклятой летательной ерундой.

Рансом улыбнулся. Нет, ее летательная машина больше не встанет стеной между ними. Решение явилось к нему само, выплыло откуда-то из наркотических снов, хотя он еще несколько дней тщательно взвешивал эту идею, находясь в Лондоне. Теперь он позволит ей доделать свой аппарат. И даже будет ее поощрять и поддерживать. А когда машина будет готова, Рансом просто наймет кого-нибудь, чтобы ее испытать.

Это было так просто!

Завтракать Рансому пришлось в одиночестве. За столом не было даже Вудроу, который обычно рано вставал и ел вместе с дядей. Рансом покачал головой, губы его печально скривились. Получается, если человек вернулся домой на сутки раньше, чем планировалось, то он уже не может рассчитывать на радушный прием? И неужели кого-то волнует, что у него все еще першит в горле после целого дня горячей дискуссии в правительстве? Что во рту стоит вкус дорожной пыли, глаза щиплет от песка и страшно болит спина после целой ночи езды? Даже лошадь, вероятно, устала меньше, чем он.

Но все равно улыбка затаилась в уголках его губ. А стоило ему приоткрыть коробку с письменными принадлежностями, как она расплылась во всю ширь – из глубины на него смотрела пара маленьких глаз и черная бусина-носик.

– Доброе утро, – сказал Рансом. – Как поживаете? – Он кивнул ежику, свернувшемуся в глубине коробки. – О да, поездка прошла вполне успешно, благодарю вас. Да, я полностью с вами согласен: дорога к югу от Севеноукса совершенно ужасна. Как раз сегодня утром я написал письмо в государственную комиссию. Ах, вы тоже хотите его подписать? Тогда извольте выйти наружу… только аккуратно, мы ведь не хотим повторения того инцидента, не так ли? Так… лапкой в чернильницу. Вот так, хорошо. Просто превосходно. Это немедленно привлечет их внимание. И, несомненно, у Коллетта есть наготове платок, на случай если вы пожелаете очиститься от чернил.

– Вы хотите отдохнуть, ваша светлость? – Секретарь протянул квадратик белой материи. – Боюсь, путешествие чрезвычайно утомило вас.

– Нет, почему вы так решили? – усмехнулся Рансом и согнул руку. Она еще немного побаливала. Головокружения больше не донимали его, хотя иногда он все еще утомлялся быстрее, чем раньше. Но сегодня утром усталость ничего не значила. Рансом встал, подошел к двери и остановился, взявшись за ручку. Коллетт задержался у стола, разглядывая испачканный чернилами платок.

– Я уверен, что экономка сможет найти вам замену, – сказал Рансом. – И когда все будет переписано и отправлено, почему бы вам не взять неделю отпуска? Отдых необходим нам обоим.

Коллетт поднял на него взгляд:

– Вы так считаете, ваша светлость?

– Да, и совершенно серьезно. Неделя – оптимальный срок. Но все же сообщите миссис Тидвелл, где вы будете находиться, и если я решу продлить ваш отпуск до двух недель, она вам сообщит. С полным сохранением вашего содержания, разумеется.

Коллетт откашлялся. Он попытался придать голосу такое выражение, как если бы неожиданно свалившийся недельный отпуск с сохранением содержания был чем-то обычным для служащих Рансома, но не очень преуспел в этом.

– Конечно, ваша светлость. Я так и сделаю.

– Тогда до свидания.

Рансом вышел в коридор, чувствуя себя как ребенок, только что решивший прогулять школу. Сунув руку в карман, он погладил пальцем лежавшую там маленькую бархатную коробочку с вензелем лучшего лондонского ювелира. В тысячный раз вызвал он в памяти мечтательно улыбающееся лицо. Он знал, что ведет себя глупо, но был невероятно счастлив, что любит эту маленькую мисс с ее путаницей в голове и абсурдными поступками.

У лестницы он остановился. Было уже больше одиннадцати. Он просил главного лакея привести к нему Мерлин, когда она спустится к завтраку. Рансом нетерпеливо надулся, обдумывая, не слишком ли неудобно будет послать наверх горничную с просьбой разбудить ее. Трудно быть взрослым мужчиной, в котором внезапно проснулись порывы юности. Рансом подавил в себе желание сейчас же, прямо на лестнице, громко закричать и потребовать, чтобы Мерлин немедленно к нему спустилась. Не важно, как там она сейчас одета. Или раздета. Он усмехнулся. И вправду, чем меньше одежды, тем лучше. Он побарабанил пальцами по резной стойке перил и нехотя вышел в холл, чувствуя себя семнадцатилетним.

В тишине, напоминавшей церковную, шаги его отозвались громким эхом. В центре холла он замер, оглядываясь вокруг. Огромные канделябры, вдоль стен – смеющиеся статуи нимф и сатиров. Куда, черт возьми, все подевались? У гигантских входных дверей в ожидании замерли два лакея, но Рансом скорее умер бы, чем стал расспрашивать слуг, куда это запропастились все его гости и родня.

Стоя в тишине Большого холла, Рансом вдруг услышал неясные крики. Он резко повернул голову к двери. Лакеи стояли неподвижно, опустив глаза в пол. Рансом увидел, как один из них, слегка склонив голову, искоса взглянул вправо, в открытое окно. Крики раздались снова, на этот раз громче. Рансом приблизился к окну.

Огромный двор за окном был пуст. И все же крики доносились откуда-то с той стороны. Теперь он хорошо их слышал – протяжные, веселые возгласы, и они становились все ближе. Вдруг за пределами двора, там, где зеленый газон плавно сбегал к ручью, а потом вздымался крутым холмом, на самой вершине показались фигуры людей.

Они бежали в сторону дома – все еще слишком далеко, чтобы Рансом мог их узнать. В основном мужчины, но среди них были и дамы, с задравшимися от бега юбками. Среди толпы весело скакал галопом пони – Рансом узнал маленькую черную кобылу Вудроу, – наездник обернулся назад и кому-то махал.

Рансом прищурился – не то нахмурился, не то улыбнулся, увидев эту странную процессию. Он собирался пойти к двери, но тут вдруг толпа разделилась надвое, расступившись перед всадником на лошади, стремительно преодолевавшим вершину холма. Это был Шелби – Рансом тотчас же узнал и огонь его волос, и его могучего гнедого жеребца, во весь опор уже скакавшего вниз по крутому склону. А следом за Шелби…

Следом показалось нечто – Рансом не смог бы такое вообразить даже в самых смелых своих фантазиях. На горизонте выросла невероятных размеров белая птица, рядом с которой Шелби и вся толпа сразу же сделались карликами. Показавшись полностью, чудовище расправило крылья и, сбросившись с гребня холма, оказалось в воздухе.

Рансом вскрикнул от ужаса. Не дожидаясь лакеев, он рывком распахнул окно и, перепрыгнув низкий подоконник, побежал по каменным плитам.

Огромная конструкция стремительно поднималась в воздух. Казалось, она парит, как какой-то ужасный демон. Тень от нее волной пробежала через толпу, а затем поплыла по газонам и деревьям. Прочная веревка – на этом расстоянии тоненькая ниточка – еще несколько секунд соединяла ее с конем Шелби, а затем свободно повисла. Сооружение парило теперь свободно, а жеребец шарахнулся в сторону и, весь в пене, остановился.

Рансом замер на верхней ступени. Он наблюдал за тем, как летательная машина, накренившись, грациозно описала кривую над ручьем, нацелившись пролететь к югу от дома. Он видел Мерлин, подвешенную между крыльев. Юбки ее от ветра облепили ноги, черты лица были едва различимы. Рансом вскрикнул и замахал руками.

Аппарат накренился вновь, теперь в другую сторону, и полетел обратно над домом – намного выше вздымавшихся над крышей труб. Мерлин была так близко, что он смог расслышать ее голос. Она смеялась. Смеялась! Рансом снова и снова кричал ей. Слезы стояли в его глазах, и он не мог уже различить ее лицо.

Он закричал, когда она чуть не перевернулась через голову. И все еще кричал, когда вдруг налетел резкий порыв ветра и машина резко накренилась. Он услышал громкий хлопок, и огромное крыло развалилось. Машина перевернулась в воздухе и, как раненная из рогатки птица, упала на землю. Раздался оглушительный треск, и он понял, что этот звук будет до конца жизни преследовать его в самых страшных кошмарах.

Только сейчас до него дошло, что именно все это время он ей кричал, потому что до сих пор по инерции продолжал повторять: «Нет, нет, нет… Спускайся… спускайся вниз…» Мольба перешла в хрип, и он, как во сне, бросился к обломкам, лежавшим на гравии посреди двора.

Он добрался до нее первым, раньше всех остальных. Мерлин лежала, закрыв глаза, и все лицо ее было залито кровью, струившейся из раны чуть выше виска.

– Нет, – повторял Рансом, – нет, нет…

Казалось, он не может остановиться. Все время, пока он, сорвав с себя галстук, пытался остановить поток ее яркой крови, пока он, подняв ее руку, пытался нащупать слабый прерывистый пульс и пока бережно укладывал ее голову к себе на колени, он повторял: «Нет, нет, нет…»

Кто-то заговорил, обращаясь к нему, положил руки на плечи, попытался оттащить в сторону. Рансом, сопротивляясь, в ярости отшвырнул мешавшего ему человека, и лишь позже узнал потрясенное лицо Шелби. Рансом отвернулся от брата и склонился над лежащей Мерлин, нараспев повторяя бесконечное отрицание, как обрывки колыбельной: «Нет, нет, нет, этого не было… ничего не случилось… это неправда… спускайся… спускайся… возвращайся ко мне…»

Потом появился доктор, и Мерлин унесли. Рансом держал ее за руку, не выпуская. Ее ладонь в его руках казалась такой маленькой и холодной. Просто ледяной. Рансом рычал, как зверь, когда кто-то его трогал или уговаривал отойти.

Ее положили на его кровать – маленькую хрупкую фигурку под огромный полог. Он смутно догадывался, что приказы отдавал он сам: сначала ее собирались отнести наверх, куда он не смог бы подняться. Сейчас его могло вырвать, даже если бы он поднялся всего на один пролет, на площадку, которую видно из холла. Его и без того подташнивало, и, чтобы удержаться на ногах, приходилось вдыхать воздух короткими резкими глотками.

Он держал Мерлин за руку. Он боялся ее отпустить, боялся, что когда возьмет ее снова, то в ней уже и вовсе не будет биться пульс. Из толпы, сгрудившейся у кровати, выплыло лицо его матери. Она обращалась к нему, но Рансом не слышал ее слов, как будто был отделен от мира стеклянной стеной.

– Она жива, – сказал он через эту стену. – Она жива. Я чувствую ее пульс.

– … доктор… освободить… отпусти…

Обрывки ее просьбы долетали до него, как отдельные ревущие волны, перемежаясь паузами тишины.

– Нет, – сказал он, слыша собственный голос как будто издалека. – Не отпущу.

– Пусть Рансом… держит ее… Ради Бога…

Это был Шелби. Действительность рассыпалась на отдельные части, как в калейдоскопе. Когда все снова встало на свои места, Рансом сидел на краю кровати, а с другой стороны над Мерлин нависал доктор в черном сюртуке. Рансом ощутил на плече чью-то руку. Кто-то стоял за спиной. Он сосредоточился на этом ощущении – даже не видя лица, откуда-то знал, что это его брат. Эта рука держала его как якорь, не позволяла ему распасться на куски, когда он на долгие секунды терял ниточку пульса Мерлин, а потом снова нащупывал ее.

– Вывих плеча, – сообщил доктор.

– И это все? Значит, она поправится? – Тонкий голос его матери дрожал.

Доктор не ответил. Он склонился и приподнял веки Мерлин, одно за другим, приложил к ее щеке тыльную сторону ладони, а потом слегка ущипнул бледную кожу и, отпустив, наблюдал. Затем он поднес к ее носу нюхательную соль, такую едкую, что даже в двух футах от нее Рансом скривился, попросил воды и побрызгал ей на лицо. Не видя никакой реакции, доктор легонько хлопнул девушку по щеке и громко, вопросительным тоном произнес ее имя, велел ей проснуться, открыть глаза и ответить. В последовавшей за этим тишине он приложил пальцы к ее шее и достал из кармана хронометр. Через долгую минуту он поднял взгляд и медленно покачал головой:

– Ваша светлость, я посоветовал бы вам как можно скорее послать за ее родными.

Темная бездна разверзлась перед Рансомом, чернота завертелась перед его глазами. Он сидел очень прямо и потерял бы сознание, если бы не рука брата.

– Рансом? – мягко подтолкнул его Шелби.

– Нет, – ответил он. Голос его показался чужим даже ему самому. – Нет, мы не будем этого делать.

Повисла пауза. Рансом понимал, что все смотрят на него. У него потемнело в глазах: комната завертелась быстрой спиралью, уходящей куда-то в пустоту, будто в черный туннель. Он с силой сжал руку Мерлин.

– …Тяжелое сотрясение мозга, – звучал из пустоты голос доктора. – Удивительно, что череп не расколот. В случаях такого серьезного повреждения… как правило, происходит подавление жизненных процессов. Мозг впадает в оцепенение, кровяное давление снижается, дыхание поверхностно, тело становится холодным и влажным. Я мог бы сказать, что знаю, как исцелить ее; я мог бы сделать кровопускание или смешать аммиачный раствор и втереть в ее лоб. Но я не стану вводить вас в заблуждение относительно наших возможностей в подобных случаях. Честно говоря… – Доктор обвел взглядом комнату. – Мне очень жаль. Ни я, ни любой другой врач ничем не смог бы ей помочь.

– Она жива, – отрешенно повторил Рансом.

– Да, ваша светлость. Она жива. Но упасть с такой высоты… Я не могу вселить в вас надежду, что она снова проснется.

Брат сильно сжал руку на его плече. Рансом посмотрел в сторону Мерлин и увидел, как лицо ее проступает сквозь черноту – бледное, неподвижное. Лоб девушки закрывал ставший красным галстук, а щеку рассекала свежая ссадина, из которой тонкой нитью сочилась кровь, странно темная на совершенно белой коже.

В глубине его опустошенного сознания появился и начал расти гнев – холодная сила разлилась внутри и вернула ему власть над собственным телом. Он сделал глубокий вдох и встал, стряхивая руку Шелби:

– Где Коллетт?

Кто-то открыл дверь. Через несколько секунд суеты секретарь вошел в комнату. Он посмотрел на фигуру на кровати, затем на Рансома, и губы его побелели.

– Там во дворе, – сказал Рансом, – лежит эта штука. Я хочу, чтобы из бального зала вынесли все и сложили туда же. Все. Записи, модели, инструменты, обрывки… все.

Мистер Коллетт перевел дыхание:

– Да, ваша светлость.

Рансом ждал. Коллетт стоял на месте, и он добавил:

– Немедленно, мистер Коллетт.

– Да, ваша светлость. А… а что мне делать после того, как я все это вместе сложу во дворе, ваша светлость?

Рансом ощутил, как ярость искажает его лицо: рот искривился, зубы стиснулись. В нем поднималась буря – горе и гнев заполняли его. Он услышал собственный ледяной голос:

– Сожгите. Все сожгите, мистер Коллетт.


На четвертый день к нему подошел Шелби. Рансом сидел в своей комнате у зашторенного окна и смотрел в пустоту. Брат остановился, вглядываясь в неподвижное тело на кровати. Какое-то время он молчал, потом поднял голову и повернулся к Рансому.

– Да, – ответил Рансом на невысказанный вопрос, который прочитал на лице Шелби. – Она умирает.

Шелби втянул воздух и открыл было рот. Рансом перебил его:

– Это не твоя вина.

Взгляд его задержался на Мерлин, на ее запавших щеках и закрытых глазах, на едва заметных, очень слабых движениях грудной клетки. Сначала еще была надежда, был, хотя и ничтожно малый, шанс, что она может поправиться, что какое-нибудь чудесное обстоятельство преодолеет оцепенение, в которое впал ее мозг. Это не исключено, подтвердил врач. Он слышал о таких случаях. Но прошло уже четыре дня. Четыре дня… и теперь она умирала, не столько от раны, сколько от недостатка жидкости и пищи.

– Это из-за меня, – сказал Рансом. – Я виноват.

Шелби подошел к окну и прислонился к резной раме:

– Это полная ерунда.

Рансом закрыл глаза. Не в силах встретить настойчивый взгляд голубых глаз брата, он чувствовал себя глупо:

– Какая разница.

Шелби нервно рассмеялся.

– Какая разница, – повторил он. – Да уж. Я вижу, тебе абсолютно наплевать.

– Я тебя не виню.

– Посмотри мне в глаза и скажи это снова.

Рансом поднял глаза. Он постарался взглянуть на Шелби. Но перед глазами его стоял лишь образ белых гигантских крыльев, взмывающих над холмом позади коня его брата.

– Да будь мы оба прокляты, – пробормотал Рансом и отвернулся к окну. – Я должен был знать, что происходит. Я должен был ее остановить.

– А я знал, но даже не попытался остановить ее. Наоборот, помогал всем, чем мог.

«Почему? – молча спрашивал Рансом. – Почему? Почему? Почему?»

Шелби продолжил:

– Просто назло тебе. Мне всегда хотелось помериться с тобой силой. О Боже… – голос его задрожал, – Рансом…

«Не надо, – подумал Рансом, – Шелби, не надо так со мной».

Он снова закрыл глаза, опасаясь, что если посмотрит на брата, то может просто сломаться. Он чувствовал, что уже близок к этому: еще одно слово, один взгляд, и он упадет на колени и даст выход чувствам, которые душили его. Он услышал, как Шелби отошел, приблизился к кровати и замер. Рансом приоткрыл глаза и увидел, что брат стоит над Мерлин, уныло нахмурившись.

– Черт возьми! – резко сказал Шелби. – Когда от болезни свалился мой призовой жеребец, то конюх всунул ему в горло длинную трубку и не позволил ему просто так лежать без сознания. – Он рывком открыл дверь. Она захлопнулась за ним с глухим ударом.

* * *


Доктор покачал головой.

– Это не принесет ей пользы, ваша светлость, – мягко сказал он, наклоняясь вперед и опираясь сухими пальцами о край стола Рансома. – Лучше уж дать ей уйти спокойно, а не… – Доктор опустил глаза под холодным взглядом Рансома.

– Но это возможно?

– Ну… Теоретически это возможно, ваша светлость. Но я не хотел бы нести за это ответственность. Может быть рвотный рефлекс и шок от того, что пища доставляется прямо в пищеварительный тракт… Если она начнет задыхаться сейчас, когда она без сознания… Нет, я не возьму на себя такую ответственность, ваша светлость. Это убило бы ее мгновенно.

– Сделайте это.

– Но… ваша светлость! Это не исцелит ее. Да, возможно, это продержит ее в живых, но шанс на выздоровление абсолютно ничтожен.

– Если она умрет, – сказал Рансом, – то этого шанса не будет вовсе.

– Ваша светлость, – доктор беспокойно посмотрел на герцога, – ваша светлость, мы с вами не обсудили эту возможность, но… вам следует понимать. Даже если бы вдруг она проснулась…

Рансом стиснул ручку кресла, чувствуя, как в груди у него образовался комок льда.

– Продолжайте.

– Я не могу обещать вам… И даже скорее всего… то есть… – доктор беспокойно потер верхнюю губу, – даже если бы она проснулась, то вы понимаете… мы не можем рассчитывать на то, что она будет… собой.

– А кем же она будет? – в мертвой тишине спросил Рансом.

– Ваша с-светлость… Умоляю, не смотрите на меня так! Я использовал все свои профессиональные возможности… И теперь все в руках Божьих, а не моих!

Рансом потянулся к колокольчику.

– Вы исчерпали свои профессиональные возможности. Очень хорошо. Вы отстранены. – Он повернулся к лакею, открывшему дверь. – Проводите этого джентльмена к мистеру Коллетту и позовите сюда моего брата. Немедленно!

Когда Шелби явился, всего через несколько секунд, Рансом встал из-за стола и встретил его у двери. Он схватил брата за локоть и потащил к выходу.

– Приведи мне своего конюха, – сказал он. – Черт возьми, давно уже пора позвать кого-нибудь, у кого есть здравый смысл!


Три дня спустя Рансом, нахмурившись, разглядывал светлеющий синяк на виске Мерлин. Он уже не боялся, что она в любой момент сделает свой последний вдох. Руки ее, неподвижно лежавшие поверх простыни, были до боли хрупкими, но щеки налились, и кожа была гладкой и мягкой. Казалось, что Мерлин здорова и лишь спокойно спит глубоким сном.

Крепкий бульон, который конюх вместе с Таддеусом сумели влить в нее, спас ей жизнь. Хотя, как и было предсказано, это и не привело ее в сознание.

Рансом ждал чуда.

Он открыл шкафчик под книжными полками и достал графин. Налив в бокал солодового виски, он залпом опрокинул его и тут же налил второй. Затем он отставил бокал, так его и не выпив.

– Мерлин, – прошептал он. – Маленькая чародейка. Вернись ко мне.

Она не шевельнулась, не издала ни звука и даже не вздрогнула. Лишь грудь ее равномерно поднималась и опускалась.

Рансом вытащил из кармана бриллиантовое кольцо и повернул к себе обратной стороной. Он прочитал ей вслух гравировку, затем прочитал еще раз, громче: «Через тернии – к звездам».

Длинные ресницы ее были неподвижны.

Он подошел к кровати, взял ее за руку и осторожно надел кольцо ей на руку. Оно соскользнуло с пальца, оказавшись слишком большим для ее тонкой кости и исхудавшей плоти. К горлу Рансома подкатил такой ком, что он не мог уже даже сглотнуть. Он положил ее руку на покрывало, поправив отдельно каждый из податливых пальчиков. Он хотел, чтобы рука лежала естественно, не напоминая ничего печального. Это заняло у него немало времени: собственные руки его дрожали, кольцо постоянно съезжало набок, а лицо Мерлин, комната и кровать то и дело расплывались в его глазах.

Наконец он оставил это бессмысленное занятие, осознав, что поза ее не имеет никакого значения и что в основном он занимался этим просто ради того, чтобы к ней прикасаться. Он сжал ее руку и наклонился к Мерлин так близко, что коснулся щекой ее прохладной кожи.

– Вернись ко мне. Мерлин, я люблю тебя. Я люблю тебя. Ты мне веришь?

Кольцо твердо и холодно упиралось в его ладонь – ее неподвижное тело не согревало его. Рансом выпрямился и выпустил ее пальцы. Долгое время сидел он, глядя на ее бледную руку со сверкающим на ней бриллиантом. Кольцо соскользнуло на атласное покрывало. Рансом резко встал. Он отошел к окну, а потом развернулся и вновь взглянул на Мерлин. В его огромной постели она казалась ребенком, маленькой девочкой под гигантским пологом.

– Просыпайся! – вдруг закричал он. – Просыпайся, открой глаза!

Он схватил свой бокал с виски и швырнул его. Хрусталь брызнул осколками у кровати. Рансом выбежал из комнаты. Больше он не мог выносить стоявшую в ней тишину.


Глава 18


Голос этот, казалось, пришел из сна, эхом отзываясь у него в голове, которая и так гудела. Он застонал. Ему не хотелось просыпаться. Болело все: и тело, и голова, и сердце. Рансом приложил к глазам руку и лишь после этого открыл их.

– Я здесь, – пробормотал он. – Что?

Он попытался разлепить веки, несмотря на боль, которая, казалось, склеила их, собрался и резко сел, отчего слегка закружилась голова. Ноги его коснулись пола, и он застыл, приходя в себя.

– Проснулся? – спросил Шелби.

Рансом судорожно втянул воздух. Прикрыв руками глаза, он опустился локтями на колени и слегка покачал головой. Шаги Шелби удалились. Раздался звон стекла и звук льющейся жидкости. Шелби вернулся обратно:

– Вот, выпей.

Рансом не глядя принял стакан и влил в рот его содержимое. Вопреки ожиданиям, это была всего лишь чуть теплая вода. Он подержал ее во рту и проглотил. Внутренности его судорожно сжались.

Немного придя в себя, Рансом сумел наконец приоткрыть глаза и увидел бледный огонек единственной свечи, горевшей в маленькой гостевой комнате, где он спал. Веки распухли и не открывались шире. Он встал, нащупав деревянное резное изголовье узкой кровати.

– Ты выглядишь ужасно, – сказал Шелби. – Ты пил?

– Нет.

Шелби нахмурился. Рансом взглянул на брата из-под полуопущенных ресниц.

– В чем дело? – спросил он. Голова его тряслась, и он шмыгнул носом. Нащупав карман измятого сюртука, он вытащил платок и высморкался. Шелби стоял молча и как-то странно смотрел на него.

– Что-то не так? – Рансом нетерпеливо дернулся, отворачиваясь от пристального взгляда брата. Он притворился, что разглядывает, в каком состоянии теперь сюртук, который он не снял перед сном.

– Нет, все в порядке, – мягко сказал Шелби. – Я не верил, что в тебе еще остались слезы, старший брат.

– Иди ты к черту! – рявкнул на него Рансом. – Ты разбудил меня для того, чтобы это сказать?

Шелби улыбнулся:

– Нет. Конечно же, нет. Это из-за Мерлин.

Рансом застыл.

– Нет-нет, – сказал Шелби и протянул ему руку. – Не бойся. Изменений к худшему нет.

– Что же тогда?

– Она пошевелилась. Когда к ней обращаются, она сжимает руку.

Рансому показалось, он взвился до потолка, хотя на самом деле даже не пошевелился. Он почувствовал, что сейчас начнет заикаться, и несколько невыносимо долгих секунд молчал, стараясь побороть это ощущение. В конце концов он сумел выговорить:

– Я… должен… я… хочу… к ней.


При Таддеусе вся комната полыхала от свечей и зажженного камина. Синий бархат с пурпурной вышивкой отражался в позолоченных зеркалах и картинных рамах.

– Смотрите-ка сюда, мисс Мерлин, – сказал он, стоя в ногах ее кровати. – Это же сам герцог пришел вас навестить.

Рансом посмотрел на старика, но взгляд его тут же соскользнул на хрупкую фигурку Мерлин. Пальцы ее были согнуты, как будто сжимали камешек на кольце, провернувшийся в сторону ладошки. Вдруг она едва заметно сдвинула голову.

Рансом не дышал. Как будто его с силой ударило в грудь волной головокружительной надежды. Он подошел к кровати и взял ее за руку.

– Мерлин, – позвал он. – Ты меня слышишь?

Пальцы ее сжались, и это движение нельзя было не почувствовать.

– О Господи! – сказал он, вглядываясь в ее неподвижное лицо.

– Пора уж вам подняться и засиять, мисс Лентяйка, – сказал Таддеус. – Я и так уже утомился, делая все за вас, вот что я скажу. Доведете меня до ручки, вы и этот бездельник Теодор.

Если бы Рансом не следил за ее лицом, то пропустил бы ту легкую дрожь, что пробежала по ее ресницам.

– Таддеус, – воскликнул он, – ее глаза!

– Ага, – ответил старый слуга, неприветливо соглашаясь.

Рансома охватила паника. Что, если она откроет глаза и первым делом увидит его таким – помятым, небритым и диким, со спутанными волосами и болтающимся распущенным галстуком? Он тотчас же выпустил ее руку и отступил.

– Я пойду умоюсь, – сказал он. – Скоро вернусь.

Таддеус бросил на него желчный взгляд:

– Да уж, вы не позволите ей вас увидеть с неглаженым носовым платком.

– Да бросьте вы, старый ворчун, – ответил Рансом, распахивая дверь. – Таким, как сейчас, она меня даже не узнала бы.

Таддеус усмехнулся:

– Что, она не узнала бы ваше герцогство? Да ладно, все бы вас узнали. – Он наградил Рансома беззубой ухмылкой. – Хотя на всякий случай возьмите с собой визитную карточку.

Рансом со стуком захлопнул дверь.

Он приводил себя в порядок, торопясь и волнуясь, как девушка, готовящаяся к своему лондонскому дебюту. Рансом понимал, что это глупо, он ведь даже не был уверен, что Мерлин вообще проснется. Но теперь у него была надежда, которой так не доставало в эти казавшиеся бесконечными дни.

Он снова пошел в спальню и остановился перед дверью. Что, если она уже проснулась? Что, если он зайдет, а она уже сидит в кровати? Что он ей скажет? И как ему вести себя с ней? Только бы не начать заикаться.

Рансом сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Даже если те признаки, что он видел, действительно означали выздоровление, должно пройти как минимум несколько часов, прежде чем она полностью придет в себя.

Он открыл дверь.

– Дя… дя?

Рансом застыл, чуть не потеряв сознание от жалобного звука ее голоса.

– Дядя Дор…

Слово оборвалось. Рансом стоял у двери, сердце его колотилось.

– Мистера Дориана здесь нет, – сказал Таддеус. Голову Мерлин поддерживало несколько подушек. Таддеус склонился над ней и добавил: – Открываем глазки, мисс Мерлин, давайте. Пора просыпаться.

– Устала… – шепотом произнесла она. – Так… уста…

Таддеус поднял взгляд и покачал головой.

– Даже не знаю, – сказал он. – Она еще недостаточно проснулась, чтобы есть самой. Но теперь, придя наполовину в сознание, она просто подавится, если я снова буду засовывать в горло эту чертову трубку.

– Подождите немного, хорошо?

Таддеус потрогал ее лоб:

– Горячая. Мне уже восемь часов не удается ничего ей дать. Говорю вам, не нравится мне это. Она просто сохнет, как тогда, в прошлый раз. – Он уныло посмотрел на нее. – Уж лучше бы она не просыпалась.

– Черта с два лучше. – Рансом подошел к кровати, по пути взяв с маленького столика графин с виски. Он вытащил из кармана платок и смочил его золотистым напитком. Одно прикосновение обжигающей жидкости к ее губам и языку, и пальцы ее сжались.

– Мисс Ламберн, – властно сказал герцог. – Мисс Ламберн, откройте глаза! Я не в настроении шутить, предупреждаю вас.

– М-м-м… – Она отвернула голову, будто пытаясь уклониться.

– Мисс Ламберн, – Рансом взял ее двумя пальцами за подбородок и нагнулся к самому ее лицу, – вы слышали, что я сказал? Откройте глаза!

Ресницы ее встрепенулись и застыли. Рансом сильнее сжал ее подбородок:

– Мисс Ламберн, вы знаете, кто я? Вы знаете, что случится, если вы не послушаетесь? Открой же глаза! Мерлин, предупреждаю тебя. Ты меня рассердишь, и результат тебе не понравится.

Грудь ее поднялась и резко опала, из горла вырвался стон.

– Просыпайся, – скомандовал он. – Прямо сейчас.

Судорожно вздыхая, она подняла веки.

– Нет, не смей, – предупредил Рансом, когда они готовы были сомкнуться обратно. – Смотри на меня.

Она застонала.

– Дядя… – Глаза ее полностью открылись, и она устало, непонимающе смотрела на Рансома. Таддеус присел с другой стороны кровати, и она перевела взгляд на него. Медленно лицо ее озарялось пониманием.

– Таддеус, – хрипло прошептала она.

– Ага. Я с вами рядом, я здесь. Хотите пить, мисс?

Брови ее слегка сдвинулись:

– Дядя…

– Нет, вашего дяди Дориана здесь нет, мисс. Он скончался, мисс Мерлин. Уже пять лет, как скончался, или больше.

Она закрыла глаза, но почти сразу же открыла их снова.

– Умер. Да, я… – Ее осипший голос сорвался. Взгляд из-под тяжелых век остановился на Рансоме. Она вновь разглядывала его.

Таддеус вытащил котелок, гревшийся на треноге в камине. Он перелил горячий бульон в чашку и, зачерпнув ложечку, проверил температуру тыльной стороной своей заскорузлой руки.

– Давайте-ка, мисс Мерлин. Открывайте ворота.

Она послушно пропустила жидкость в рот и проглотила, не отводя взгляда от Рансома. Тот улыбнулся:

– Вот молодчина.

Она продолжала просто смотреть на него.

Таддеус зачерпнул еще одну ложку. Она проглотила и ее, потом закрыла глаза. Казалось, она вновь погрузилась в забытье. Третья ложка Таддеуса беспомощно тыкалась ей в губы.

Рансом нахмурился.

– Мерлин! – резко приказал он. – Просыпайся. Немедленно!

Глаза ее вновь распахнулись. Взглянув на Таддеуса, она втянула бульон. Так они и продолжали: через каждые несколько глотков Мерлин теряла сознание, и Рансом, как мог, пытался привести ее в чувство – до тех пор, пока Таддеус не решил, что она получила достаточно пищи.

Еще некоторое время глаза ее оставались открытыми и были направлены на Рансома. Он улыбался ей. Между бровей ее пролегла маленькая складочка. Глаза девушки закрылись, и она глубоко и удовлетворенно вздохнула. Голова ее замерла на подушке.

– Мерлин! – настойчиво звал он, каждый раз опасаясь, что, однажды закрыв глаза, она уже больше не проснется от его слов.

От звука его голоса тело Мерлин дернулось, длинные ресницы взлетели вверх. Она смотрела на Рансома, как будто не понимая, что он здесь делает, а потом вновь перевела взгляд на Таддеуса.

– Встать… – прошептала она и начала двигаться, пытаясь опереться на руки и подняться.

Рансом и Таддеус кинулись к ней. Таддеус бережно положил руки на ее плечи, заставив снова лечь:

– Нет, мисс Мерлин, не сейчас. Вам слегка нездоровится, понимаете?

– Таддеус, мне надо… встать.

– Нравится вам или нет, но какое-то время вы не сможете сами ходить на горшок, – прямолинейно заметил старый слуга.

– Но я… – Взгляд ее снова перескочил на Рансома, и вновь она чуть нахмурилась.

– Да, понимаю. Его светлейшество не очень-то понимает намеки.

Рансом выпрямился, откашлялся и встал:

– Я подожду снаружи.

– Хорошая идея, – сказал Таддеус. – Ну и голова у вас на плечах!

– Прошу прощения. – Рансом поклонился, чувствуя нелепое смущение под грустным взглядом серых глаз Мерлин. – Я… я вернусь позже.

Он чувствовал, что она провожает его взглядом, открыл дверь и сделал шаг из комнаты, когда услышал за спиной ее слабый голос:

– Кто это, Таддеус? – устало спросила она. – Это был доктор?


– Она все еще плохо ориентируется, – сообщила герцогиня Мей упавшим духом близнецам. – Прежде чем вы навестите ее, нужно дать ей пару дней для выздоровления.

– Да, – добавил Вудроу, – дядя сказал, мы долж-ж-жны б-б-быть т-т-терпеливыми и в-в-вести себя очень т-т-т-тихо.

– Но я хочу подарить ей вот это! – воскликнула Августа, показав маленькое идеальной формы птичье гнездо.

– И еще вот это! – Ее сестричка порылась в кармане блузы и вытащила веточку шелковицы с изрядно помятым листом. – Няня хотела выкинуть ее в мусор, но я спасла ее для мисс Мерлин!

Рансом, сидя на стуле, отодвинулся от стола.

– Можно, я отнесу ей эти подарки и передам, что они от Августы и Аврелии?

Затаив дыхание, близнецы с благоговейным трепетом положили свои дары в протянутую руку.

– Подожди, п-п-п-пожалуйста, дядя… м-м-можно? У м-м-меня т-т-тоже кое-что есть.

– Разумеется.

Рансом откинулся на спинку, улыбаясь своей матери и Жаклин. Вудроу и девочки выбежали из комнаты. Через несколько секунд дверь отворилась снова. Вошел дворецкий и принес с собой небольшую шляпную коробку и огромный букет из желтых и розовых роз.

– Здесь то, что вы просили, ваша светлость. – С поклоном он водрузил их рядом с Рансомом на стол. Тот кивнул, надеясь, что женщины за столом не заметили ни того, как дернулся уголок рта дворецкого, ни того, что на щеках у Рансома вспыхнул румянец.

– Как мило, – невозмутимо сказала герцогиня Мей. – Розы.

– Прекрасно, – согласилась Жаклин. – Ты стал романтиком, герцог.

Рансом потер указательным пальцем переносицу.

– Чтобы порадовать нашу больную, – сказал он, стараясь, чтобы голос его звучал беззаботно.

Жаклин приоткрыла крышку коробки и отпустила ее. Крышка упала с мягким стуком. Жаклин удивленно разглядывала ее.

– Нет, – решительно сказала она. – Я не буду ни о чем спрашивать.

Дверь резко распахнулась, и влетел Вудроу:

– В-в-вот! Вот, я п-принес, дядя!

Он замер, увидев роскошные свежие розы, и смущенно опустил взгляд на поникший маленький букетик из фиалок и бессмертника, который держал в руке.

– Ой! У т-т-тебя уже есть цветы…

– Да, твоя бабушка захотела поставить розы в Годолфинском салоне, – сказал Рансом. – А эти ты собрал для мисс Ламберн?

Обрадовавшись, Вудроу кивнул.

– Очень милый поступок. Давай поставим их в вазу, и я отнесу.

Вудроу просиял.

Итак, полчаса спустя Рансом вошел в комнату к Мерлин, неся с собой птичье гнездо, помятый листок шелковицы, букет наполовину увядших полевых цветов и ежика в шляпной коробке. Его охватило странное ощущение робкого волнения и восторга – подобных чувств он не испытывал уже много лет.


Мерлин сидела в кровати. Рансом не ожидал, что это случится так скоро, и помедлил у двери.

С тех пор как она пришла в сознание, прошло всего шесть часов. Однако за это время в ее состоянии произошли разительные перемены. Веки ее уже не были готовы в любой момент безвольно сомкнуться, руки больше не лежали на одеяле неподвижно, как неживые. Мерлин сидела, держа дымящуюся чашку, и доедала последнюю поджаренную булочку с подноса, лежавшего у нее на коленях.

Она подняла на него глаза, и Рансом улыбнулся.

– Я так рад, что ты снова хорошо выглядишь, – сказал он. – Как ты себя чувствуешь?

Она поставила чашку и вежливо улыбнулась в ответ.

– Кажется, лучше. Спасибо. – Взглянув на Рансома, она с неуверенностью перевела взгляд на Таддеуса. Старик нагнулся к ней и забрал поднос.

– Это герцог, – не поднимая глаз, сказал он и отвернулся.

– Ах, так. – Мерлин вновь посмотрела на Рансома. – Тогда вы, наверное, все мне расскажете.

Он поймал себя на том, что начинает хмуриться, и сделал усилие, расслабляя мышцы лица.

– А что бы ты хотела узнать?

– Все: где я нахожусь, как я сюда попала, что со мной произошло. Таддеус сказал, что вы все это мне расскажете.

Рансом ощутил, как грудь его сковывает лед.

– Ты находишься в спальне, – пояснил он. – Обычно это моя комната, но сейчас я ее временно освободил.

– Да, но…

– Можно я сначала передам тебе вот это? – спросил Рансом. – Я принес тебе небольшие подарки. От твоих друзей.

Она склонила голову набок, как любопытный воробышек. Рансом принял это как знак согласия и подошел ближе к кровати.

– Это от Вудроу. Он сказал, что ты сможешь точно догадаться, где он их собирал.

Она взяла цветы. Рансом выжидал. Разглядев их как следует, Мерлин сказала:

– Очень красивые.

Она передала их Таддеусу, стоявшему с другой стороны кровати. Старик принял вазу и поставил ее на стол. Рансом сделал глубокий вдох.

– Это от Августы, – сказал он, перекладывая маленькое гнездышко на покрывало возле ее руки. – А вот это от Аврелии. – Он разгладил лист шелковицы и положил его рядом с гнездом.

Мерлин разглядывала подарки. Между бровей ее пролегла знакомая складочка. В глазах ее стояло выражение непонимания, озадаченности – и сердце Рансома пронзила острая боль.

– А вот это, – он поставил на кровать коробку и снял с нее крышку, – это тебе лично от меня.

Из коробки показался, подергиваясь, кругленький черный носик, а потом скрылся в ней снова.

– Ой! – воскликнула Мерлин. – Это мой ежик! – Она схватила коробку и прижала ее к себе. – Огромное вам спасибо. Где вы его нашли?

– В своем ящике с письменными принадлежностями.

– Не понимаю, что ему было там делать. Как он мог оказаться в этом ящике?

– Признаться, я сам в таком же недоумении.

Она вытащила ежика и посадила его на атласное покрывало. Он тут же куда-то побежал, царапая лапками по скользкому материалу, но Мерлин перевернула пустую коробку и накрыла ею ежика сверху. Коробка передвинулась на несколько дюймов и замерла.

– Вот так, – сказала она. – Это все, что вы принесли мне?

– В данный момент – да.

– Тогда скажите мне, пожалуйста, где я, мистер герцог.

Рансом быстро взглянул на нее, взволнованный тем, что услышал знакомую ошибку.

– Как я уже сказал, ты сейчас в моей… спальне.

Она кивнула, как будто он повторил ей уже заученную часть урока:

– Да, это я поняла. А где находится эта спальня?

– Мы в Фолкон-Хилле, разумеется.

– А где этот Фолкон-Хилл?

Рансом перевел взгляд на сложный сине-золотой узор, пытаясь совладать с наплывом эмоций.

– Фолкон-Хилл находится в графстве Кент, мисс Ламберн. Это резиденция герцогов Деймереллов, и я являюсь четвертым из них. Меня зовут Рансом. Фамилия Фолконер. Ты что же, ничего этого не помнишь?

Все это время Мерлин смотрела на него широко раскрытыми глазами. Услышав вопрос, она втянула голову таким знакомым движением, что комок подкатил к горлу Рансома.

– Нет-нет, я ничего подобного и не знала.

– А как зовут тебя? – неожиданно спросил он.

Она вскинула голову:

– Ой, неужели никто не сказал вам? Я Мерлин Ламберн. А это Таддеус Фловердью, который служил еще у моего двоюродного деда, с тех пор как… ой, да всю жизнь! Вместе со своим братом Теодором. Они близнецы. Но Теодору в последнее время нездоровится, так что Таддеусу приходится делать всю работу. Боюсь, что ему не очень-то это по душе. Правда, Таддеус?

– Да уж, мисс Мерлин, не по душе. По мне, так лучше бы где-нибудь лежать тут и попивать чаек, оттопырив мизинец. Тут все так делают.

Таддеус был, как обычно, ворчлив, он неохотно встретился взглядом с Рансомом. Через секунду он беспомощно пожал плечами и опустил глаза.

– Мне очень жаль, что вам приходится принимать меня больной, – сказала Мерлин. – И очень любезно с вашей стороны, мистер герцог, что вы приютили нас. Особенно учитывая, что вы даже не знали, как меня зовут. Но сейчас мне уже гораздо лучше, уверяю вас. Думаю, мне нужно уехать домой, как только позволит врач.

Рансом схватился руками за голову и взъерошил волосы – он и не вспомнил, насколько тщательно, по его настоянию, камердинер причесывал его этим утром.

– Вы не помните несчастный случай, который произошел с вами?

Складочка вновь появилась между ее бровей. Она медленно покачала головой.

– Тогда скажите мне, – мягко сказал он, – что было перед тем, как вы проснулись?

Она закусила губу:

– Кто-то кричал на меня… чтобы я открыла газа.

– До этого, мисс Ламберн. Еще раньше.

Она сильнее нахмурилась и потрогала пальцем нижнюю губу. Затем поморщилась, и на лице проступило недовольство.

– Таддеус, у меня болит голова.

– Это на пользу, мисс. Ответьте-ка лучше герцогу на вопрос.

– Но…

– Нет уж, мисс Мерлин, не юлите. Он так тут о вас заботился, а вы не хотите ответить на простой вопрос.

В болезненной сосредоточенности она теребила нижнюю губу. Рансому захотелось взять ее на руки, как ребенка.

– Даже не знаю, в самом деле… Ничего особенного, – тихо сказала она наконец. – Просто я была дома. Работала над конструкцией крыла.

Она посмотрела Рансому в лицо:

– Понимаете, мистер герцог, я изобретаю летательную машину. Может быть, вы захотите взглянуть на чертеж?

В памяти его всплыло, как они разговаривали когда-то. Стоя в грязном коридоре своего дома, она с точно таким же выражением робкой надежды сказала ему: «Вы можете взять себе столько экземпляров, сколько захотите…»

– Я поняла! – вдруг воскликнула она. – На меня рухнули эти подмостки в сарае, да? Я так и знала! Мне нужно было разобрать их сразу же, как только ты, Таддеус, попросил. Какая же я несобранная!

– Да уж, – печально сказал Таддеус, встретив горькую улыбку Рансома. – Уж это точно, мисс.

– И все-таки не понимаю, как я оказалась здесь, в доме мистера герцога, – добавила она, бросив робкий взгляд на Рансома. – Хотя, конечно же, это очень любезно с вашей стороны.

Он ничего не ответил, лишь отошел и встал у окна. Разглядывая розовый сад, он пытался сосредоточиться.

То, что она его забыла, стало тяжелым, болезненным ударом и, вопреки логике, сильно задело его гордость – как будто он так мало для нее значил, что память о нем не смогла уцелеть.

Она прекрасно помнила Таддеуса, помнила свой дом, какие-то подмостки и даже ежика. А Рансома вспомнить не могла.

И не только его, напомнил себе Рансом. Она не узнала ни имени Вудроу и близнецов, ни Фолкон-Хилл. Несомненно, падение стерло из ее памяти целый пласт жизни, начиная с какой-то расплывчатой даты еще до того, как он встретился с ней.

Он обернулся и посмотрел на Мерлин. Однако в данной ситуации есть свои преимущества. Целую жизнь он учился искусству, не упуская момент, перехватывать инициативу. Если перед ним открывалась блестящая возможность, то просто пройти мимо он уже не мог. С неожиданной решимостью он придвинул к кровати стул и сел. Он взял ее за руку и ласково задержал в своих ладонях:

– Мерлин, представляю, что ты почувствовала. Это так неловко… и даже немного страшно, когда вдруг просыпаешься в незнакомом месте. Правда?

Пальцы ее напряглись в его руках. Она опустила глаза:

– Ну да… немножко.

Указательным пальцем он погладил тыльную сторону ее ладони:

– Понимаешь, из-за случившейся аварии ты кое-что забыла. И даже довольно много. Ты это понимаешь, да?

В поисках подтверждения она взглянула на Таддеуса из-под ресниц. Старик молчал. Подумав, она кивнула.

– Ты не помнишь меня, – продолжил он, собираясь совсем чуть-чуть согрешить против искренности. – И это очень… смущает. Посмотри же на меня, Мерлин! Посмотри на меня очень внимательно. Ты уверена, что действительно ничего не помнишь о том, кто я такой и почему ты здесь?

Кончиком пальца он приподнял ее подбородок, печально вглядываясь в глубину ее глаз. На секунду он забылся. Ему до боли захотелось сжать ее в объятиях и поцеловать.

Мерлин внимательно разглядывала его. Она закрыла глаза, потом открыла их. Между ее бровей опять появилась складочка. Вид ее был так жалок, что Рансом первый отвел глаза, стискивая ее пальцы.

– Да, ты не помнишь, – произнес он.

Она закусила губу:

– Я пытаюсь вспомнить. Но у меня неважная память на лица.

Он бесцельно вычерчивал что-то на ее ладони, а затем вдруг просунул свой палец между ее тонких пальчиков и повернул кольцо бриллиантом наружу.

– Это кольцо подарил тебе я, – хрипло сказал он и начал сплетать ложь и правду, так, чтобы в результате получить то, чего ему так хотелось.


Глава 19


– Вот это кольцо? – переспросила Мерлин и внимательно вгляделась в камень. – Его подарили мне вы?

Рансом кивнул. Мерлин пристально посмотрела в его глаза, пораженная силой, исходившей из их золотисто-зеленых глубин. Ей неожиданно стало интересно все, что было связано с этим человеком, и рассеянное до этого внимание полностью сосредоточилось на нем. Он волновал ее: высокий и безупречно аккуратный – казалось, ни один локон его темно-коричневых волос не посмеет выбиться из прически. Хмурился он или нет, полоски его бровей все равно устрашали ее. И все же иногда, когда он вдруг улыбался, черты его лица преображались, и тогда в ее душе что-то происходило, она начинала волноваться.

– Благодарю вас, – сказала она и ощутила, как краска заливает щеки. – Но неужели вы действительно… то есть раньше никто… – Она была в крайнем замешательстве. – Вы хотели, чтобы я оставила его себе?

Он погладил ее по щеке:

– Да, конечно. Я хотел, чтобы оно осталось с тобой навсегда.

Мерлин нахмурилась.

– А я подарила вам что-нибудь в ответ? – Она бросила взгляд на кровать и спросила: – Я ведь не отдала вам ежика, правда? – Он улыбнулся и покачал головой. – То есть если вы действительно хотите ежика, то, конечно, вы можете… – быстро добавила она. – Вы же были так добры ко мне. Разве что только… Может быть, если вам действительно нужен ежик, я лучше покажу, как поймать еще одного. Я так привязалась к моему ежику!

– Да, я знаю, он очень любит тебя.

Мерлин взглянула в его глаза, пытаясь понять, почему они так блестят.

– Но видишь ли… – он потеребил кольцо у нее на пальце, – мне вовсе не нужно искать себе другого ежика. Мы помолвлены и скоро поженимся, Мерлин. И ты вместе с ежиком останешься жить здесь, со мной.

– Мы помолвлены? – переспросила она.

– Да.

– Помолвлены? В самом деле?

Он уверенно посмотрел ей в глаза:

– Да.

Мерлин перевела дыхание:

– О Боже… я этого не помню!

– Я знаю.

– Но… пожениться! Вы имеете в виду, что действительно хотите жениться на мне?

– Очень хочу.

– А зачем?

Рансом перестал теребить кольцо и взял ее ладонь в свою:

– Я понял, что не могу без тебя жить.

– Ох, – вздохнула она.

– Мерлин, ты же не передумаешь, правда? Ты ведь не… возьмешь свое слово обратно?

– Но… ведь… ох…

Он выпустил ее руку, встал и отвернулся.

– Так я и знал, – сказал он. – Боже… так я и знал.

– Что вы знали? – воскликнула Мерлин. Внезапно прозвучавшие нотки отчаяния болью отозвались в ее душе.

Он взглянул на нее через плечо:

– Я не могу тебя принуждать. Нельзя же заставить тебя сдержать обещание, если ты его даже не помнишь.

– Обещание…

– Ты сказала, что выйдешь за меня.

Мерлин закусила губу.

– Но ты этого не помнишь. – Он всплеснул руками. Мерлин зажмурилась. – Ты даже не помнишь меня!

– Может быть, если я как следует постараюсь…

Он отвернулся:

– Нет. Я освобождаю тебя.

– Постойте, – воскликнула Мерлин, – подождите, я…

Он покачал головой:

– Ты же не можешь выйти замуж за человека, которого не знаешь. Ты только видишь мое лицо, фигуру, одежду… и эту комнату. Разве ты можешь взять на себя пожизненное обязательство, зная только это?

– Но ваше лицо мне нравится. И ваша фигура тоже. И одежда у вас очень хорошая… правда, я думаю, вряд ли она останется такой чистой, если мы с вами долго пробудем вместе.

– Мерлин, ты же знаешь, это для меня совершенно не важно, важно только… – Он замолчал и прикрыл руками глаза. – Хотя ты ведь не помнишь, правда? Ну, как мне рассказать, что я чувствую? Каково мне приходить к тебе, зная, что я для тебя лишь незнакомец, и говорить о том, как люблю. Говорить, что и ты тоже меня любила. И что когда я попросил тебя оказать мне честь, – голос его дрогнул, – стать моей женой, ты смотрела на меня с такой радостью и сказала «да»!

– Мне на самом деле так жаль, что я это забыла.

Рансом отвернулся к окну:

– Мне тоже жаль.

– Может быть, если бы вы мне напомнили, где мы с вами были при том разговоре…

Широкие плечи его распрямились. Не поворачиваясь, он поднял руку и указал за окно:

– Вон там, перед этим розовым кустом. Было утро, и солнце как раз только тронуло бутоны, и утренняя роса наполнилась ароматом.

Таддеус саркастически фыркнул.

– Звучит замечательно! – Мерлин нахмурилась, глядя на слугу.

Герцог обернулся, и вид его мужественного профиля вызвал у нее приятное волнение. На одну долгую секунду взгляд его скрестился со взглядом Таддеуса.

– Я знаю, – сказал Таддеусу герцог, понизив голос. – Ты никогда не одобрял моего стремления.

Таддеус проворчал:

– Как будто вас так заботит, что я думаю.

Мерлин неуверенно взглянула на старого друга:

– Тебе не нравится мистер герцог?

Тот отвернулся к подносу с чаем.

– Ничего, сойдет. Мне встречались и негодяи похлеще. – Он составил тарелки и мрачно добавил: – Правда, это было на лошадиной ярмарке, и они прятались за шторкой кукольного театра.

Мерлин бросила взгляд на герцога, опасаясь того, как он воспримет оскорбление. Но высокий мужчина лишь задержал на Таддеусе взгляд, а затем слегка кашлянул, прикрывая рот рукой, и вновь отвернулся к окну.

Она прикусила губу, нахмурилась и снова вопросительно посмотрела на Таддеуса. Тот пожал плечами:

– Я же сказал, мисс Мерлин, этот сойдет. Все-таки герцог же. – Он со звоном уронил ложечку на поднос.

В устах Таддеуса это была высокая похвала и полное одобрение.

– Простите меня, мистер герцог, – сказала Мерлин. – Но… не могли бы вы сказать… уже была назначена дата… ах…

– Сегодня.

Он даже не обернулся, произнеся это слово, и оно будто повисло в воздухе между ними.

– Ой.

– Конечно, сейчас об этом не может быть и речи.

– Не может?

Он вытянул руку и оперся об оконную раму. Хриплым голосом он заговорил, глядя вниз на подоконник.

– Тебе нужно время, чтобы поправиться. И чтобы заново меня узнать. Может быть, я смогу… может быть, так случится, что ты снова… – Он выпрямился и резко развернулся. – Я завоюю тебя еще раз. Я должен. Я ведь так долго ждал и боялся, что ты для меня потеряна. Видеть, как ты здесь лежишь, опасаться за твою жизнь… и теперь, когда Бог услышал мои молитвы, – он горько усмехнулся, – обнаружить, что я все потерял!

Мерлин покусывала губу:

– Да, я понимаю, это так обидно.

– Обидно!.. – Глаза его сузились. Он резко шагнул к ней. – Ты и в самом деле забыла меня, если думаешь, что мне просто обидно.

При его приближении Мерлин втянула голову. Она не знала, что означают его решительно стиснутые челюсти. Однако возле кровати он опустился на колени, взял ее руку и поднес к своему лицу.

– Я не очень терпелив, – его дыхание щекотало ей кожу, – но я ждал… Боже, это оказалось так долго! И все же как-нибудь, – пальцы его стиснули ее руку, – я сумею подождать еще…

– Ну, на самом деле, мистер герцог… если у вас такие сильные чувства…

Он неожиданно отпустил ее:

– Нет! Я должен дать тебе возможность все хорошо обдумать. Иначе это будет нечестно. Я не смогу взглянуть даже на свое отражение в зеркале.

– Я думаю, все не так страшно.

Он поднялся на ноги:

– Лучше я уеду. Тебе нужно время. А я сам себе не доверяю. Может случиться, что я… – он поднял глаза и уставился в какую-то неясную точку вдали, – что я больше не смогу этого вынести.

– О Господи, – Мерлин потрогала нижнюю губу. – Уедете? Но куда?

Он прикрыл глаза своей широкой ладонью:

– Не знаю. Возможно, в Италию… или Бразилию. Мне нужно подумать.

– Как насчет Челтенхама? – предложил Таддеус. – Я слышал, в этом городке уважают хорошую трагедию.

Герцог не ответил, поглощенный своими мрачными размышлениями, но, услышав последние слова, он спрятал лицо в ладонях. Казалось, все тело его напряглось.

– Ну вот видишь, что ты наделал, Таддеус! Пожалуйста, мистер…

– В армию, – произнес герцог, роняя руки. – Куплю себе капитанский чин.

– В армию? – вскрикнула она. – Но мы же, кажется, воюем?

– Да, конечно. Воюем с тем французишкой. Я смогу облегчить свои страдания, если вгоню саблю в его черное сердце.

– Но вас же могут ранить! И даже убить!

Его полные страсти глаза внимательно посмотрели на нее:

– А тебе разве не все равно?

– Ну, мне… ох… нет, мне не все равно! Я ведь даже еще не успела как следует вас узнать! – Мерлин опустила глаза и повертела кольцо на пальце. Она не могла выдержать его полный страсти взгляд. – То есть я хотела сказать, не успела узнать вас снова.

– Ах, Мерлин, я так тебя люблю…

Это было сказано так нежно, с такой внезапной и мягкой теплотой, что она едва поверила своим ушам. Она украдкой взглянула из-под ресниц. Все это казалось уж слишком невероятным. И сам мужчина, и его комната производили впечатление такого грандиозного великолепия, с какими Мерлин никогда не сталкивалась раньше. Если бы не присутствие Таддеуса, она просто решила бы, что это сон. Но герцог был настоящий. И этот удивительный, волнующий ее мужчина такими глазами смотрел на нее и говорил, что любит…

Вдруг он прервал ее размышления, двинувшись в сторону двери:

– Я не должен здесь оставаться. Ты же видишь, я чуть ли не заставляю тебя.

– Нет, подождите, – сказала Мерлин.

Рука его легла на дверную ручку.

– Мерлин, дорогая, я не могу просто ждать. Если тебе дорога свобода выбора, не проси меня остаться.

– Но…

Он открыл дверь:

– Нет, нет! Давай на этом закончим. Это невыносимо. Прощай, моя любимая.

– Мистер герцог…

– Пожелай мне счастливого пути. – Выходя, он медленно закрывал за собой дверь.

– Погодите! – Мерлин запуталась в простынях. – Погодите! Одну минутку… ох, ну пожалуйста, подождите!

Почти закрывшаяся дверь приоткрылась вновь.

– Что случилось? – спросил он.

– Подождите, пожалуйста, мистер герцог… Я выйду за вас замуж.

Дверь открылась немного шире.

– Правда?

– Да, и сегодня же. То есть… я ведь вам уже пообещала…

Он снова вошел в комнату и спиной прислонился к двери, обеими руками сжимая ручку за спиной.

– Я же освободил тебя от этого обещания.

– Да, но сама я себя не освобождала.

Он сделал к ней несколько шагов и остановился:

– Ты уверена?

– Да.

– Я хочу, чтобы ты была уверена. – Он придвинулся ближе и снова замер. – Мерлин, ты не должна думать, будто я тебя принуждаю.

– Да нет же. Я уверена, что если однажды сказала, что буду вашей женой, значит, и сейчас хочу того тоже. Честно. – Она застенчиво разглядывала его ботинки. – И я даже могу понять… почему я тогда так сказала.

– Мерлин! – Он вновь оказался у ее постели, стоя на коленях и целуя кольцо на ее руке. Осипшим, но нежным голосом он прошептал: – Ты сделала меня самым счастливым человеком.

Он сжал ее руку.

– Сегодня! Правда? О Боже, о чем я только думаю? – Он вскочил. – Так, что мне нужно сделать? Министр, свидетели… церемония будет, конечно же, прямо здесь. Не хочу рисковать твоим здоровьем.

Мерлин увидела, как ошеломление на его лице сменилось чем-то другим. Он отпустил ее руку.

– Таддеус, – в голосе его прозвучала новая, командная нотка, которую она никогда не слышала раньше, – позови Коллетта и передай герцогине Мей, что я хочу немедленно видеть их обоих в библиотеке.

– Хм-м, – произнес Таддеус и зашаркал в сторону двери.

– Да оставь ты этот поднос, – приказал герцог, выпроваживая старого слугу. – Пришли за ним горничную. Я хочу, чтобы ты поставил подпись на брачном свидетельстве и…

Голос его оборвался, когда за ними двумя захлопнулась дверь, и Мерлин осталась в одиночестве. Секунду она продолжала смотреть на дверь, а затем опустила взгляд на искристый камень, сиявший на ее пальце. Она закрыла глаза с искренней надеждой, что от этого человека, пожелавшего стать ее мужем, у нее не всегда будет так сильно болеть голова.

* * *


Выйдя за дверь, Рансом остановился. Он позволил себе улыбнуться и, приподняв бровь, взглянул на Таддеуса.

– Было бы у меня тухлое яйцо, я бы кинул, – проворчал слуга. – Самое глупое представление, какое я только видел в жизни.

– Но оно сработало, не так ли? – Рансом не смог сдержать усмешки.

– Только потому, что у нее сейчас меньше здравого смысла, чем у самки павлина.

– Ревнуешь? – Рансом вскинул голову. – Да ладно тебе. Ты можешь выдать невесту замуж.

– Да уж, давно пора, – проворчал Таддеус.

Рансом сунул руки в карманы и не спеша пошел по коридору, насвистывая свадебный марш.


Мерлин никогда не думала о том, как она выйдет замуж. А если даже когда-то и думала, то сейчас ничего не помнила об этом. Все это привело ее в замешательство. Сидя в кресле, она ожидала начала церемонии, одетая в красивое лимонно-желтое платье и белую кружевную шаль. Свадебным нарядом снабдила ее какая-то приятная, очень красивая дама. Она же обняла ее и поцеловала в щеку, сказав, что Мерлин принесет ее сыну счастье. Кроме того, она целых три раза пообещала, что и он тоже сделает Мерлин счастливой – как будто сомневалась, что девушка этому верит.

Мерлин пришла к выводу, что женщина была герцогу матерью.

Кроме того, у него был брат. Он был похож на одного из богов в иллюстрированном сборнике по греческой мифологии, который Мерлин видела у дяди Дориана. Еще были сестра и племянник с племянницами, и еще какие-то друзья – и все они хотели поместиться в шикарную спальню, улыбались, шутили и разглядывали ее.

К радости Мерлин, рядом был и Таддеус. И Рансом – так звали того, за кого она выходила замуж.

Все закончилось очень быстро. Таддеус помог ей в нужный момент подняться из кресла и пройти несколько шагов – туда, где у одного из огромных, занавешенных бархатом окон ее поджидали священник, Рансом и его брат. В какой-то момент колени ее задрожали и стало трудно стоять, и тогда Рансом взял ее под руку и поддержал так, что это было почти незаметно. Сквозь ткань сюртука она ощущала его тело – теплое, надежное и сильное. Затем он повернулся к ней, поднял маленькую вуаль, вколотую кем-то ей в волосы, и, взяв за плечи, поцеловал.

Поцелуй этот не был долгим. Губы его скользнули по ее рту, лишь слегка прижавшись, но она почувствовала, как тело его под строгой одеждой заметно напряглось. Рядом с ним Мерлин казалась себе маленькой и такой легкой, что малейший ветерок из открытого окна мог опрокинуть ее. Но Рансом был надежным якорем. Руки его обнимали ее за плечи, а золотисто-зеленые глаза смотрели прямо ей в душу с обещанием, на которое все ее тело страстно стремилось ответить.

Она сглотнула. Ей было не по себе. У нее кружилась голова от его взгляда.

Они подписали какую-то бумагу, и тишина сменилась оживленными разговорами и смехом, люди вокруг кидали в них атласные домашние туфли и розовые лепестки. Мерлин подумала, что это глупо и странно. Но, похоже, что ее новому супругу все происходящее было по душе – крепко держа ее под руку и не переставая улыбаться, он поцеловал в щеку присутствовавших женщин. Он изумительно красив, подумала Мерлин. И, похоже, отлично знал, что кому сказать, в то время как ей самой оставалось лишь стоять рядом и время от времени кивать головой. Ей тоже досталось множество поцелуев, и не только в щеку, но ни один из них не мог сравниться с поцелуем Рансома.

После чая с пирогами и тортами, после множества шампанского и тостов за счастливое будущее, Рансом спокойно, но твердо объявил, что Мерлин устала и праздник закончен. Мерлин была с ним не согласна. Да, она немного устала, но весь этот смех и веселое общество очень нравились ей. Кроме того, ей хотелось съесть еще одно маленькое пирожное и выпить бокал шампанского.

Она подняла взгляд на Рансома и сказала:

– Я не так уж и сильно устала. Разве нельзя, чтобы все продолжалось подольше?

Он посмотрел на нее, улыбаясь, но ничего не ответил, продолжая принимать прощальные поздравления.

Последним ушел Таддеус. Погладив Мерлин по голове, он проворчал:

– Ну наконец-то он сделал тебя честной женщиной.

Услышав это, Рансом нахмурился. Выражение это сохранялось на его лице даже тогда, когда они остались вдвоем.

– Что он имел в виду? – спросила Мерлин.

– Ничего особенного. – Рансом встал сзади и, вынув шпильки, снял с нее вуаль. – Ему просто нравится задирать меня при любой возможности.

– Да, это в духе Таддеуса. Но мне кажется, вы ему нравитесь. Иначе он сказал бы мне, чтобы я за вас не выходила.

Освободившись от вуали, волосы ее распустились. Рансом запустил в них пальцы и поцеловал затылок.

– Мерлин, – нежно спросил он, – ты хочешь отдохнуть?

– Нет, – ответила она. Дыхание ее слегка участилось. – Я устала отдыхать. Зачем вы велели всем уйти?

Он тихо усмехнулся:

– Хм-м… Из чистого эгоизма.

– А я хотела еще пирожное.

Он нежно взял ее за подбородок и приподнял вверх, затем наклонился и стал целовать лоб и нос.

– Нужно уложить тебя в постель, чтобы ты отдохнула. Ты сама не знаешь, сколько потратила сил.

– Я хорошо себя чувствую. – Это была маленькая ложь. Она и вправду ощущала, что слабеет. Однако он с такой нежностью целовал ее висок, глаза, щеку, двигаясь дальше вниз по шее… от этого кто угодно задрожал бы. – Ох, – прошептала она. – Что вы делаете?

– Люблю тебя, Чара. – Он приподнял ее волосы и гладким подбородком потерся о щеку. – Я просто… люблю тебя.

– Почему? – Она глубоко втянула воздух. – Потому что мы теперь женаты?

– М-м-м… скорее наоборот. «Лучше жениться, чем сгореть» – слышала такое? А я весь горел, Чара.

Она тихонько вскрикнула, когда он скользнул руками вниз, положил их на ее грудь и притянул ее к себе. Она запрокинула голову. Руки его напряглись, и он прильнул губами к изгибу ее шеи.

«Да, – подумала она, в то время как наслаждение от поцелуя охватило все ее тело, – жениться гораздо лучше».

Вдруг он убрал руки и выпрямился:

– Я приду позже. Ты должна отдохнуть.

– Отдохнуть? – Казалось, она не понимала значения этого слова, которое не имело ни малейшей связи с биением ее пульса и легким трепетом в шее, как будто он все еще целовал ее. – Но мне нравится то, что вы… – Она взглянула ему в глаза. – Я совсем не хочу отдыхать.

– Я пришлю мамину горничную, чтобы она помогла тебе переодеться.

– Но Рансом…

Он открыл дверь.

– Отдыхай, – приказал он. – Ложись поспи.

– Поспать!

– Мерлин, – хрипло сказал он, – я вернусь сегодня же вечером.

Взгляд его был многообещающим, а глаза светились огнем. Мерлин облизнула губы:

– И тогда вы сможете остаться подольше?

– Думаю, – он улыбнулся, – я сумею это устроить.


Рансом шел по коридору, направляясь в салон, куда, как он полагал, могли переместиться гости, чтобы продолжить отмечать его торопливо устроенную свадьбу. Ранее он успел дать указание Коллетту, чтобы всем было оказано обычное для Фолкон-Хилла гостеприимство. Пожалуй, теперь он и сам мог выпить несколько бокалов шампанского. Оставить сейчас Мерлин – растаявшую от его ласк – стоило ему огромных усилий. Но ей нужно отдохнуть. В этом он был уверен, потому что видел, как во время церемонии на ее лице иногда появлялось замешательство.

И все же он весь горел. Рансом закрыл глаза, смущенно улыбаясь: «Ты дымишься, как труба. Возьми себя в руки».

Он должен был благодарить Бога за то, что она жива и в сознании. Да он и благодарил. Еще как! Но потом он вспоминал, как ее нежные губы отвечали на его поцелуи и ласки, и сердце его начинало учащенно биться.

Он встретил камердинера, выходившего из комнаты, временно заменившей Рансому спальню.

– Ваша светлость, – сказал тот, – примите мои поздравления. Мы все чрезвычайно счастливы, что мисс… что ее светлость новая герцогиня поправилась. Следует ли мне перенести ваши вещи обратно в гардеробную?

Рансом благодарно кивнул.

– Да. Мисс… – начал он и остановился, улыбнувшись вместе со слугой. – Моя супруга сейчас отдыхает. Думаю, с перемещением можно повременить до завтра.

– Да, ваша светлость. В связи с последними событиями я не хотел беспокоить вас пустяками, но та шляпа, о которой вы спрашивали… вероятнее всего, она принадлежала лорду Шелби. Или, возможно, майору О’Шонесси: так получилось, что они оба пользуются услугами одного и того же мастера и носят одинаковый размер. Однако слуга милорда сказал, что у него недавно как раз одна шляпа потерялась. А у майора камердинера нет, так что здесь я ничего не могу сказать с уверенностью.

Рансом вскинул голову:

– Шляпа у вас?

– Да, ваша светлость. Она вместе с вашими вещами.

– Принесите ее мне.

Камердинер поклонился и юркнул обратно в спальню. Через несколько секунд он показался вместе со шляпой. Рансом взял ее в руки и перевернул, изучая.

Да, по всей видимости, это шляпа Шелби – и ложный след. Брат мог потерять ее в лесу когда угодно, в любой момент за последние два месяца. Однако какое странное совпадение, что и Куин носит такой же размер и фасон… и даже еще более странно, что Куин так быстро, фактически немедленно после похищения начал обыскивать территорию Фолкон-Хилла.

Рансом повертел шляпу на пальце. Затем снова направился в салон, даже радуясь тому, что можно опять заняться расследованием и отвлечься от любовных порывов.


– Привет, – сказала Мерлин худенькому мальчику, который робко постучал в дверь спальни. – Ты кто?

От удивления мальчик открыл рот:

– М-м-м-м-мисс М-м-мерлин! Я Вудроу!

– Прости, пожалуйста. Ты мой друг? Рансом сказал, что я кое-что забыла. Наверное, я забыла и некоторых друзей. Я и самого его забыла тоже.

– Забыли м-м-моего дядю? – Вудроу изумленно уставился на нее. – Не м-м-могу п-п-представить, чтобы к-к-кто-то его з-з-забыл.

Мерлин пожала плечами, будто прося прощения.

– Ладно, – сказал Вудроу. – Хорошо, чт-т-то я п-п-пришел. Вы же не забыли л-л-л-летательную м-м-машину, правда?

– Конечно же, нет. Я собираюсь немедленно вернуться к работе над ней. Крылья уже скоро будут готовы для эксперимента.

Глаза его округлились, выражая печаль.

– Ой, а р-р-разве вы и к-к-катастрофу забыли?

– Катастрофу?

– Да. Ваш несчастный случай. Н-н-не помните?

Она покачала головой, нахмурившись.

– Ты хочешь сказать… Не может быть, чтобы я попала в аварию на летательной машине! – воскликнула она.

Вудроу озадаченно смотрел на нее. Он хотел ответить, но потом засомневался.

– А д-д-д-дядя Деймерелл не сказал вам?

– Нет, я… Он говорил только о том, чтобы мы поженились.

– Вы же именно поэтому б-б-б-были больны. Вы упали с ужасно ог-г-г-громной высоты и ударились головой. С тех пор вы т-т-только спали. – Он подошел к ее креслу и взял ее за руку. – Это было ужасно. Мы все боялись, что вы не проснетесь больше.

– Но я летала? Я летала на своей машине? А я даже не помню, как доставила ее до места, откуда взлетела!

– Да, вы л-л-летали! И машина работала, м-м-мисс М-м-мерлин. Она летала! Вы п-п-п-победили мистера П-п-п-пеммини!

– Но я не помню никакого Пем… как там его. Говоришь, я его победила?

Вудроу энергично закивал:

– Да! Машина летала, и упала она н-н-не потом-му, что не могла лет-т-тать. Это б-б-было сделано н-н-нарочно!

– Что? – воскликнула Мерлин.

– Я это в-в-видел! П-п-поломка была в распорке номер д-д-два. И я знаю, что ее ослабили, п-п-поставили м-м-медный винт. П-п-потому что я сам ставил т-т-туда ст-ссс…стальной. Я п-п-пытался рассказать д-д-дяде Д-д-деймереллу, но он б-б-был так… Ой, он так страшно р-р-расстраивался из-за вас, м-м-мисс Мерлин. Он н-н-не хот-т-тел со м-м-мн-ной разговаривать. – Вудроу закусил губу. – По-моему, он… может быть… д-д-даже п-п-плакал. Это было страшно.

– Но я не помню! Не помню ничего, о чем ты говоришь! Ты сказал, я летала, но я даже этого не помню!

– Да, в-вы летали! Еще к-к-как! Прямо тут, в Фолкон-Хилле.

– Здесь? Я здесь работала над летательной машиной?

– В западном бальном зале.

Мерлин решительно встала:

– Отведи меня туда, я хочу посмотреть на машину.

Глаза Вудроу расширились, затем он опустил взгляд.

– Н-н-но… ее там уже н-н-нет.

– Где же она?

Мальчик смотрел в пол. Он нервно сцеплял и расцеплял пальцы.

– Отведи же меня в этот западный бальный зал, пожалуйста. – Мерлин подошла к двери и открыла ее, жестом прося Вудроу выйти. – Мне нужно ее увидеть.


Она все увидела. Эту огромную, застывшую, пустую комнату, ее расписной потолок и свисавшие пеньковые веревки, отбрасывавшие в предвечернем свете длинные тени… И подобно тому, как расходятся облака, уступая место ясному небу, туман ее памяти начал рассеиваться.

Летательная машина, ее мечта стала реальностью…

– Где она? – прошептала девушка.

– М-м-мисс М-м-мерлин, – сказал Вудроу тихим, срывающимся от волнения голосом, который тут же разнесло эхо. – Он ее сжег.


Глава 20


В Годолфинском салоне шло роскошное празднование. Дамы надели драгоценности, мужчины в парадных сюртуках прекрасно справлялись со своей задачей – показать, что эта свадьба так же значительна, как любое другое событие, запланированное не менее чем за полгода. Рансом расхаживал среди гостей, держа в руке шляпу и слегка поигрывая ею. Он принимал поздравления и даже позволил одному из гостей, слегка захмелевшему, натянуть потерявшую форму шляпу герцогу на голову.

Рансом не стал снимать ее и, обойдя всю комнату, подошел к Куину. Как только он присоединился к маленькой группе, где О’Шонесси разговаривал с мистером Пиллом, шляпа как бы случайно соскользнула с его головы. Куин поймал шляпу, и в ту же секунду появилась Блайз и взяла Рансома под руку.

– Деймерелл, – сказала сестра, – надеюсь, ты понимаешь, что это выглядит нелепо.

– Спасибо, Блайз. Но, видишь ли, я только что женился.

– Боюсь, что личные качества невесты уже начали на тебе сказываться. Где ты достал эту мерзкую грязную шляпу?

– Простите меня, леди Блайз, – виновато проговорил мистер Пилл, – это я дал ему шляпу.

– Мистер Пилл, Боже правый! – воскликнул Куин. – Ну, знаете ли, я в шоке.

Священник залился краской:

– Я не собирался ни над кем подшучивать, разумеется. Просто я ее нашел. Вот уже несколько недель назад. Сразу после того, как похитили новобрачную его светлости. Конечно, тогда она не была еще новобрачной, она была просто мисс Ламберн, но…

– О Боже небесный, – сказал Куин. – Похоже, эта шляпа моя.

Он водрузил ее на голову и усмехнулся.

– Возможно, сэр, – с достоинством произнес мистер Пилл. – Извините меня, если считаете, что я поступил неэтично, не вернув ее сразу вам, но я в то время не знал, кому она принадлежит. Я собирался всех об этом расспросить, а потом передать ее на благотворительность, но его светлость пожелал отдать ее маленьким девочкам для игры.

– Шляпа в самом деле ваша, майор О’Шонесси? – Рансом приподнял брови.

Куин снял шляпу с головы и заглянул внутрь.

– Галантерея «Бекинс и сыновья». – Он с театральной гримасой схватился за сердце. – Разве можно найти во всем королевстве еще одного джентльмен, который знал бы, где можно за гроши купить такую прекрасную шляпу? Однако же, – он вручил ее обратно Рансому, – не припомню, чтобы я ее терял, и поэтому не смею заявлять права на данную красавицу. И где же ее нашли?

– Вы говорили, в лесу, да, мистер Пилл? – Рансом вновь водрузил шляпу себе на голову. – Через несколько дней после того, как я нашел мисс Ламберн.

Куин бросил на Рансома быстрый, даже слишком быстрый взгляд. Тот улыбнулся. По лицу офицера пробежала тень: в зеленых глазах угадывалось замешательство, брови нахмурились. Он опустил глаза, но Рансом успел узнать легкие, едва заметные следы виноватой неловкости. Этого он и ожидал. Даже если бы шляпа и не принадлежала Куину (а скорее всего она была все же его), находка Пилла выставляла офицера именно таким никудышным сыщиком, каким Рансом его когда-то и назвал. Тем не менее Рансом просто кивнул и повернулся к Блайз, намереваясь покинуть компанию. Он взял ее под руку, и она подняла взгляд. Бледное лицо Блайз стало белым как мел. Она взглянула на Куина, на мистера Пилла, затем на Рансома – глаза ее округлились и выражали беспомощность.

– Леди Блайз, – хором произнесли обеспокоенные мужчины, и все втроем одновременно кинулись ее поддержать. Она схватилась за руку Куина.

– О Боже, – слабо сказала она. – Я, кажется, падаю в обморок.

– Обопритесь на меня, дорогая, – предложил Куин.

Он подхватил ее за талию, но Блайз выпрямилась и оттолкнула его:

– Нет, нет! Майор, мне не следует… Рансом…

В голосе ее слышалась мольба, на которую Рансом не мог не откликнуться, несмотря на свою нетерпимость к ее избыточной, ханжеской чувствительности.

– Ничего страшного, – сказал он, грубовато успокаивая сестру и заботливо поддерживая ее. – Майор О’Шонесси не съест тебя, я уверен, но мы с мистером Пиллом…

– Нет! – Губы ее вздрогнули. Она попыталась выпрямиться, но Рансом ощущал, как она дрожит. – Со мной уже все в порядке. Мне вовсе не нужна помощь мистера Пилла. Просто помоги мне сесть, Рансом. Я хочу сесть.

Он проводил ее к креслу. К счастью, суета вокруг Блайз привлекла внимание его матери и еще нескольких женщин, и он предоставил сестру их пылким заботам. Рансом подошел к Шелби, который, потягивая шампанское, стоял возле двери, прямо под огромным полотном, изображавшим арабского скакуна, давшего название салону.

Рансом снял помятую шляпу и вручил ее брату:

– Кажется, это твоя?

Размашистым движением Шелби нахлобучил ее на голову, а затем снял, усмехаясь.

– Нет, не моя. Боюсь, это совершенно не мой стиль.

– Разве? Мне казалось, шляпы тебе делают как раз в галантерее «Бекинс и сыновья».

– Да уж. Если б не я, то они бы и вовсе их не делали. А кто тебе это сказал?

Рансом взял бокал шампанского у проходившего мимо лакея.

– О’Шонесси, – сказал он. – Оказалось, что вы с ним пользуетесь услугами одной и той же отличной галантерейной лавки.

Шелби выглядел озадаченным. Он перевернул шляпу и внимательно ее осмотрел:

– Правда? Возможно, Бекинс не так разборчив в клиентах, как мне думалось. Отдай шляпу обратно Куину и посоветуй ему лучше следить за своими вещами.

Рансом пожал плечами:

– А мне кажется, она скорее твоя, Шелби, хотя сейчас ее впору отдать на благотворительность. Ты ведь потерял недавно шляпу, верно?

– Нет.

Рансом взглянул ему в лицо:

– Нет? Подумай еще раз. Где-нибудь в лесу, а?

– Конечно же, нет. Думаешь, я не в состоянии почувствовать, есть у меня шляпа на голове или нет? Я даже не потерял свою темно-синюю шляпу, когда на меня набросился тот разбойник жестянщик.

– Так ты уверен, что эта не твоя?

– Да, совершенно уверен. И как ей быть моей? Я ничего не терял.

Рансом угрюмо смотрел на брата.

– Да и какая разница? – поинтересовался Шелби. В голосе его послышались агрессивные нотки.

– Разница есть. Шелби, я должен знать правду.

Брат расправил плечи и спросил:

– Ты думаешь, я что-то скрываю от тебя?

Рансом положил руку ему на плечо:

– Пожалуйста, не будем ссориться. Я просто хотел сказать, что это не шутка, и мне действительно нужно знать, твоя ли это шляпа.

– Нет, она не моя. Я же сказал. Все шляпы, которые я смог позволить себе приобрести, спокойно лежат у меня в гардеробной, можешь быть уверен.

– Твой камердинер считает иначе. – Рансом слегка улыбнулся, предвидя, что Шелби выразит недовольство.

– Ты расспрашивал об этом моего камердинера?! – возмутился Шелби.

– Я попросил слугу навести справки насчет этой шляпы. Это твой размер, твоя мастерская, и к тому же известно, что ты потерял шляпу. Вот и все.

– Отлично, – прошипел Шелби. – Замечательно. А где ее нашли? В лесу? Думаешь, я не вижу, к чему ты клонишь?

Несколько секунд Рансом смотрел на брата, изучая гордый изгиб его губ.

– Я ни к чему не клоню, – медленно сказал он.

– Черта с два, так я и поверил, – презрительно усмехнулся Шелби. – Я тебя знаю, брат. Очень хорошо знаю. Выстраивается целое дело, правда? На какое-то время я подумал, что ты и в самом деле относишься ко мне с любовью, но я должен был догадаться: как только ты снова встанешь на ноги, паршивая овца Шелби опять возглавит список подозреваемых!

Он залпом допил шампанское и швырнул бокал в камин. Тот вдребезги разбился о решетку.

– Мои поздравления! – громко сказал он и повернулся к двери, чтобы уйти.

Однако не успел он сделать несколько шагов, как двустворчатая дверь резко распахнулась, с громким стуком ударившись о медные упоры. В проеме стояла Мерлин. Она вся дрожала, серые глаза ее округлились и с отчаянным выражением смотрели на Рансома. В тишине, воцарившейся с ее появлением, девушка подошла к нему и топнула ногой в атласной туфельке.

– Ты сжег ее! – выкрикнула она. – Я тебя ненавижу! Я тебя презираю! Ты мне мерзок! Как ты мог… это… сделать? Как ты мог… так… поступить… со мной?

– Мерлин…

– Я вспомнила! – Вытирая слезы, она начала пятиться к двери. – Я все вспомнила. Я никогда не говорила, что стану твоей женой. Это был обман, ты обманул меня и сжег машину… Сжег мою летательную машину, все мои записи и вообще все, что могло бы помочь мне построить ее снова.

Рансом подошел к ней – все в комнате замерли, не смея шелохнуться. Он онемел от ее слов и слез. Неподдельная ненависть в ее глазах вызвала в нем глубокую боль. Он не хотел, чтобы это случилось так скоро. Он вообще этого не хотел. Если бы память к ней так и не вернулась, он был бы только счастлив. Рансом благодарил бы Бога за возможность спокойно завоевать ее любовь. Однако до этого момента он не понимал всей глубины своей ошибки.

– Мерлин, – сказал он, в растерянности не найдя больше слов.

Она отступила назад, не давая ему к себе прикоснуться, и это движение новой болью отозвалось в его душе.

– Я уезжаю, – тихо сказала Мерлин, но голос ее разнесся по всей комнате. – Я еду домой. Больше ни минуты не останусь с тобой в этом доме.

Мерлин отвернулась. Рансом быстро подошел к ней и взял за плечи. Она отшатнулась, пытаясь освободиться.

– Я здесь не останусь! Ненавижу тебя, ненавижу! Не прикасайся ко мне!

Он отпустил ее. Ему пришлось сделать усилие, чтобы вдохнуть, – грудь его будто парализовало от холода и боли.

Мерлин, развернувшись, пошла к выходу.

– Я уезжаю… домой! – Голос ее срывался от ярости. – Ты обманул меня… и заставил насильно… и столько времени мучил меня… довольно!

Каштановые волосы, густые и спутанные, разметались по платью цвета нарциссов. Она смотрела прямо на Рансома, но, казалось, даже не видела его. Мерлин будто вся растворилась в своем гневе, ярости и горе. И он был причиной этого горя.

Среди гостей поднялся шепот. Мерлин удалялась по длинному коридору Фолкон-Хилла.

Рансом повернулся к гостям. Он ожидал, что они будут сочувствовать его горю, но увидел на их лицах лишь замешательство и любопытство. Что ж, справиться с этим будет легко. Легче легкого. Этим займутся мама и Блайз. Пусть они проявят свою хваленую фамильную дипломатию и сгладят скандал и отвлекут гостей. Рансом ощущал лишь возрастающий гнев, злость на самого себя – за то, что, играя с судьбой, позволил себя победить.

Все присутствующие не сводили с него глаз. Мрачно усмехаясь, он поднял бокал и так же, как до этого Шелби, запустил его в каминную решетку.

– Ваши поздравления! – сказал он, насмехаясь над Шелби, гостями, самим собой. – Думаю, они мне понадобятся.


Мерлин была в ловушке.

У нее не было даже одежды, не считая кружевного свадебного платья и атласных туфель. Найти собственное платье она не смогла. Гардероб в ее старой спальне наверху был пуст, а расспрашивать горничную Мерлин побоялась – вдруг та позовет Рансома. Девушка слышала, что он вышел за ней из салона, но Фолкон-Хилл предоставлял отличные возможности нырнуть в один из боковых коридоров и исчезнуть. К тому моменту, как она достигла лестницы и торопливо взбежала наверх, шагов его уже не было слышно.

Она подумала о том, не обратиться ли ей к Таддеусу, но вспомнила, что он тоже участвовал в обмане, не предупредив ее о вероломстве Рансома, и даже не рассказал ей о том, что было сделано с обломками аппарата. Память возвращалась к ней отдельными вспышками: как Рансом высмеивал ее летательную машину; как он запугивал ее саму, или обманывал, или соблазнял, чтобы заставить слушаться. Он был настоящим тираном – хуже, чем самый ужасный из фараонов, или ханов, или тех восточных деспотов, о которых она читала в книгах двоюродного деда.

А летательная машина…

Ее больше не было. Он ее сжег. Сжег! Она закрыла глаза и вздрогнула, как будто пламя лизнуло ее собственную кожу.

Окруженный стеной сад, где она сидела, съежившись на мраморной скамейке, мерцал в лучах заходящего солнца. Фонтан и аккуратные клумбы не были видны из окон дома. Фонтан работал: четыре водяные дуги вздымались изо рта золоченой рыбины, в зените окрашивались оранжевыми и розовыми отблесками заката, а затем падали, создавая рябь, от которой на воде плясали тени и серебряные узоры. Мерлин печально наблюдала за ними, горюя о разбитых вдребезги мечтах. Фонтан вращался. В его кружении потоки воды на мгновение дрогнули и замерли, затем поменяли направление и закружились в обратную сторону.

Мерлин подняла голову, вспомнив о давнишнем желании исследовать механизм, управлявший вращением струй. Затем вновь опустила подбородок на колени. Еще одна запрещенная вещь, еще один путь, которым нельзя было двигаться. Она ненавидела это поместье, где каждое движение должно подчиняться каким-то правилам, которых она не могла понять. В любом случае, она уезжает. Осталось потерпеть последнюю ночь. Завтра, как только она найдет ежика и какую-нибудь нормальную одежду, она сбежит от всех этих ограничений, свадебных платьев и атласных туфель. Вскочив, девушка скинула с себя туфли вместе с чулками, сбросила на землю тонкую шаль и вошла в воду.

Дно бассейна круто уходило вниз – он оказался глубже, чем она ожидала. Когда Мерлин добралась до фонтана, теплая вода дошла ей уже до пояса, и юбка ее плавала по поверхности, как бледно-желтый лепесток лилии. Схватившись рукой за позолоченный плавник, она собиралась вскарабкаться на скользкий фигурный постамент.

– Мерлин!

Имя ее прозвучало неожиданно, заглушая монотонный плеск воды. Она, вздрогнув, выпрямилась. Нога ее соскользнула, и Мерлин, подняв брызги, упала на спину в самом глубоком месте бассейна. Испугавшись и запутавшись в платье, она не сразу сумела всплыть. Наконец, вынырнув, судорожно глотнула воздух. Вдруг кто-то потянул ее сзади за платье. Задыхаясь и пошатываясь, она нащупала ногами гладкий мраморный пол и, развернувшись, увидела Рансома в мокрой рубашке.

Он схватил ее за плечи:

– Господи Боже мой, что это ты здесь делаешь?!

Мерлин уныло обмякла в его руках. Она должна была предвидеть, что любой ее бунт потерпит неудачу.

– Ничего, – грустно сказала она. – Это тебя не касается.

– Черта с два… – Он замолчал и выпустил ее. Белая ткань, намокнув, облепила его тело, подчеркивая в сумерках мускулистость тела. Крахмал растворился и сбежал с воротника, кружевное жабо на груди обвисло. Он глубоко выдохнул: – Мерлин, – голос Рансома дрожал, – когда я тебя здесь увидел, и твое платье плыло по воде, я подумал… – Он провел руками по лицу. – Боже, как ты меня напугала!

– Почему? – Она отвернулась, откидывая со лба мокрые волосы. – Ты боишься, что я испорчу фонтан, пытаясь разобраться, как он работает?

– Так вот чем ты здесь занималась? – обрадовался Рансом.

– Нет, – она пригнулась, проходя под струей. – Я не успела.

– Завтра я велю его выключить. Ты сможешь его разобрать и разглядеть там все, что тебе захочется.

– Завтра меня здесь уже не будет.

– Мерлин. – В голосе его прозвучала тихая печаль.

Она схватилась рукой за золотистый плавник и ощутила, как на глаза наворачиваются слезы. Струя воды оказалась совсем рядом – брызги долетели до ее щеки. Рансом взял ее под руку. Она едва расслышала сквозь потоки воды, как он сказал:

– Прости меня.

– Ты сжег ее.

– Прости меня, – повторил он. – Пожалуйста, позволь мне объяснить.

Она вывернулась, ударив рукой по воде, и пристально взглянула на него:

– Ее больше нет. Что тут еще объяснять?

На его бледном лице залегли глубокие тени, каштановые волосы и брови в сумерках казались черными, и в них красиво блестели капли от водопада, кружившего у них над головами. Рансом бросил на нее напряженный взгляд, а потом закрыл глаза:

– Да. Я не смогу этого объяснить. Ты вряд ли поймешь меня.

Губы девушки дрожали. Будто сквозь туман она увидела, как двинулась его рука, поднимая за собой тонкую намокшую ткань, и он коснулся ее щеки. Его пальцы скользнули вниз по ее шее.

– Я люблю тебя, – сказал Рансом. – И хочу, чтобы ты была счастлива.

– Счастлива? – она всхлипнула. – Как я могу быть счастлива здесь? И как я могу быть счастлива с тобой?

– Ох, Мерлин, – прошептал он.

– Но зачем?! – воскликнула она. – Я даже не знаю, зачем ты… держишь… меня здесь? – Голос ее срывался, она едва контролировала себя. – Я не понимаю, зачем ты… отнял… то, над чем я трудилась… всю жизнь. Я хочу домой, и я… ненавижу тебя! Я очень хочу уехать…

Он поймал ее за плечи:

– Ты не можешь уехать домой. Пока еще нет.

– Нет, могу. Что меня держит? Я здесь больше не вынесу!

– Тебе придется подождать… еще некоторое время. – Голос его зазвучал резче. – Ты все еще в опасности. Тебе нельзя сейчас уезжать.

Мерлин ощутила опустошенность. Отталкиваясь от него, чтобы освободиться, она отклонилась назад, и пальцы ее соскользнули по его мокрым рукавам.

– Я не могу ждать. Я все забуду. Мне не удастся потом все вспомнить!

– Ты не можешь уехать.

– Но я же забуду. – Заплакала она, еще сильнее стараясь вырваться. – Ты ведь все сжег – мои записи, мои чертежи…

– Мерлин…

– Отпусти меня! Отпусти меня, отпусти меня. – Она продолжала вырываться, ослепленная слезами и брызгами. – Я тебя ненавижу. Ты сжег ее. Она пропала… пропала! А я так старалась! Я была… так… близка… – Голос ее сорвался, перешел в громкие всхлипывания.

Рансом был сильнее, он обнял ее за трясущиеся плечи и притянул к себе. Он продолжал повторять ее имя снова и снова, держа и убаюкивая ее. Он так утешал ее в своих нежных и уверенных объятиях, как никто и никогда за всю ее жизнь. Он прижался щекой к ее волосам и гладил ее в такт всхлипываниям. Он обнимал ее до тех пор, пока она, обмякнув, сама к нему не прильнула и не разрыдалась еще сильней, будто наверстывая те бесчисленные разы, когда ей хотелось заплакать, но рядом никого не было – никто ее не обнимал, никто не шептал ей так же, как он, что все будет хорошо, что он вместе с ней, что он ее любит. Наконец она отстранилась, тяжело дыша.

– Теперь я не могу даже… – Мерлин сглотнула и застонала, упершись мокрым лбом ему в грудь, – не могу… даже… ненавидеть тебя.

– Хорошо, – прошептал он и поцеловал ее в макушку. – Это хорошо.

– Но что мне теперь делать? Что мне делать? Моя летательная машина… – Из горла ее вырвалось горестное восклицание. – Ох, как же я буду без нее?

– Может, будешь исследовать фонтаны? – предложил он. – Или изобретать электрический экипаж? – Рансом взял ее голову двумя руками и отклонил назад. Жесткие черты его лица смягчились, глаза светились надеждой. – Или заниматься со мной любовью?

Мерлин закрыла глаза, из которых опять потекли слезы.

– Ты моя жена. – Он прикоснулся губами к ее щеке, ощутил вкус воды и ее слез, провел языком по нежной коже у нее под глазами. Мерлин слушала, как лениво вращается фонтан. Когда брызги падали рядом, казалось, будто он тоже плачет.

– Ты обманул меня.

– Я был не прав. И слишком нетерпелив. И я был напуган, Мерлин. Я боялся, что ты не вспомнишь… и не будешь любить меня.

– А я и теперь не помню все до конца. Я помню… – она запнулась и втянула голову, – когда ты пришел ко мне. Это я помню. И еще помню, как говорила, что не могу выйти замуж за тебя.

Он нежно взял ее за подбородок и придвинулся к ней:

– А ты помнишь, как я сказал, что люблю тебя?

– Как ты можешь говорить, что любишь меня? – Она отстранилась. – Как ты можешь так говорить, если ты сжег мою машину?

– Мерлин, она упала. И вся разломалась.

– И все мои записи. Все! – Она взглянула ему в лицо, пытаясь найти в нем следы злого умысла, объяснявшего это предательство. – Как будто хотел быть уверен, что я никогда не построю ее заново.

На его лице не было ни следа раскаяния, лишь боль, скрывавшая его упрямый ответ на ее «почему». Он прижался к ней лбом.

– Я хотел, чтобы ты была в безопасности, чтобы ты осталась жива. Твоя машина не полетела бы, Мерлин. Она не полетела бы никогда.

– Но она же летала! – Мерлин рывком отодвинулась от него и прислонилась к мраморному постаменту фонтана. – Вудроу сказал, что она летала.

– Она упала на землю. Она разломалась. Этого ты не помнишь?

– Нет. – Девушка покачала головой. – И что хуже всего, я ведь летала, но не могу это вспомнить! Я вспомнила тебя и то, как сюда приехала, но после этого все видится какими-то фрагментами. Я вообще не помню ни того, что я летала, ни даже того, как сумела этого добиться.

– Эта штука просто развалилась в воздухе.

– Вудроу сказал, что кто-то ослабил ее нарочно.

– Вудроу всего двенадцать лет, Мерлин. Раньше я думал, что смогу тебе это позволить… чтобы ты построила свою машину, а потом я кого-нибудь нанял бы, чтобы ее испытать. Но когда я увидел, что произошло… – Он взял ее за руки и нахмурился. – Это же смертный приговор человеку, которого мы посадим в такую машину.

– Вовсе нет! И если ты так сильно ненавидишь идею полета, то откуда мне знать, что это не ты заменил стальной винт на медный?

– Я?! – Он напрягся и прижал ее спиной к фонтану. – Да ты с ума сошла? Ты думаешь, я бы стал рисковать… – Голос его сорвался, и на какое-то мгновение показалось, что он не может с ним совладать. Пальцы его сильно стиснули ее плечи. – Боже, неужели ты думаешь, что для меня имеет значение, будет ли эта чертова штука работать? Единственное, что меня волнует, – это твоя безопасность! Знаешь, что я почувствовал, когда увидел, как ты лежишь там, под обломками? – Неожиданно он прижался к ней и накрыл ее рот таким страстным поцелуем, что Мерлин не сумела его оттолкнуть. – Я хочу тебя, – сказал он в ответ на ее попытки вывернуться. – Ты нужна мне. Ни за что не потеряю тебя опять.

Она замерла, задыхаясь. Ей безнадежно не хватало сил, чтобы освободиться, и она понимала это. Он поцеловал ее в шею. Струйки воды сбегали по ее волосам.

– А это ты помнишь? – спросил он, дыша ей в шею. – Ты помнишь, как мы занимались любовью?

Мерлин резко выдохнула, сквозь воду и одежду чувствуя, как он придвинулся к ней. Она вздрогнула от неожиданного контраста вечернего холода и мокрой одежды и жара, исходившего от тела Рансома.

– Ах, Мерлин. – Он целовал ее шею и плечо. – Не бойся. Позволь мне любить тебя.

Она беспомощно охнула, одновременно и желая, и не желая этого. Она помнила, что означало заниматься любовью, – да, вспомнить это было нетрудно. Сад погрузился в темноту, но рубашка Рансома белела, очерчивая контуры его тела, так же, как звук падающей воды очерчивал круг, внутри которого они стояли.

Легкое платье лежало на воде вокруг Мерлин. Как только она перестала сопротивляться, он отпустил ее руки и приподнял его, одновременно развязав бант у нее под грудью. Тугой корсаж ослаб. Он спустил с ее плеч тонкие рукава, и они ушли под воду. Затем скользнул руками по льняной сорочке, облегавшей ее тело, и поцеловал обнаженные плечи. Его нежный страстный стон дрожью отозвался во всем ее теле. Она положила руки ему на плечи. Но он отстранил ее назад, на гладкий каменный парапет, и пробежал пальцами по каждому изгибу ее тела, которое все еще облепляла мокрая сорочка, закрывая грудь. Вскоре льняная ткань последовала за платьем, и теплая вода ласкала обнаженную кожу Мерлин.

– Ты замерзла? – шепнул он, когда она задрожала в его руках, ласкавших под водой ее бедра. Она покачала головой, ощущая себя как во сне, будто она была и здесь, и в то же время где-то еще, будто тело ее было с ним, а сознание унеслось куда-то далеко. Вдруг Рансом отстранился и через мгновение стянул через голову рубашку. Белый батист поднял каскад мерцающих капель. Скинутая рубашка поплыла, на секунду коснувшись ее талии. Рансом придвинулся вновь, и вода, стекавшая по его лицу, при поцелуе сбегала между их губами.

Мерлин положила его ладони себе на бедра и погладила его сильные руки. Возле плеча она задержалась, нащупав промокшую повязку вокруг раны. В темноте она казалась бледной полоской, чуть светившейся в свете луны. Мерлин теперь ясно вспомнила: были сумерки, постепенно переходящие в ночь, но вместо воды в тот раз струйкой бежала кровь.

Пальцы ее скользнули по его блестящей коже, задержались на рельефной мышце, дугой проходившей у плеча, – гармония силы и формы. «Так же красиво, как симметрично изогнутое крыло», – подумала Мерлин.

– Рансом, – прошептала она, – мне нужно уехать, но…

«Я люблю тебя, я все еще люблю тебя». Она не сказала этого вслух. Слова явились ей ниоткуда – воспоминания были слишком туманны, и она не могла их понять.

Он обнял ее и нежно-нежно прошептал:

– Ты не уедешь… Я тебя не отпущу…

Мерлин не стала с ним спорить. Она уедет, но в памяти останется эта ночь. Сейчас она с ним, но он уже не сможет использовать свою власть и силу, чтобы разрушить ее мечту. Он жадно прильнул к ее губам, прижал спиной к камню, и она закрыла глаза. Ей хотелось того же, чего и ему. Только один этот раз.

Рансом почувствовал, что она больше не сопротивляется, ощутил, как тело ее расслабилось и наполнилось желанием, как она прильнула к нему. Желание в нем стремительно нарастало. Все вокруг провоцировало его: и вода, и сгустившаяся тьма, и ее мокрое, теплое, обнаженное тело, которое то призывало его, то вдруг отстранялось, то звало снова… Она совершенно естественно принимала его неистовые ласки, как будто раздевание и соблазнение девушки в садовом фонтане было абсолютно в порядке вещей.

Оказывается, он всегда мечтал о том, чтобы овладеть своей женой в фонтане, но сам не догадывался об этом. За его спиной взошла луна, и холодный свет залил лицо Мерлин, когда под ласками Рансома она отклонилась назад. Губы ее раскрылись от нескрываемого удовольствия. Это едва заметное движение вознесло его на вершину наслаждения: страсть достигла пика и взорвалась, будто металл сокрушил стекло, и алмазно-твердые осколки искрами ворвались в его кровь, огнем добежав до самого мозга. Он застонал, проклиная свои парадные шелковые бриджи, мешавшие ему почувствовать каждый дюйм ее тела, и он с нетерпением от них избавился. Затем он приблизился к ней и, становясь на колени, потянул вниз за собой. Серебристая в лунном свете вода доходила ему до груди и едва закрывала соски Мерлин. Встав на мраморный пол там, где он плавно переходил в основание фонтана, Рансом усадил девушку на свои бедра и, прислонившись лбом к основанию ее шеи, резко вошел в нее. Казалось, что он сейчас взорвется. На несколько мучительных секунд ему пришлось замереть, чтобы этого не случилось. Мышцы его слегка дрожали, как бы пытаясь против его воли прийти в движение. Повернув голову, он прижался к ее шее, поймал нижней губой каплю воды, впитавшую аромат ее сладко-солоноватой кожи, и слизнул языком. Уголком рта он ощущал ее пульс, бившийся сильно и часто.

Мерлин не шевелилась. Еще не обученная тонкостям физической любви, она будто не участвовала в происходящем, а просто ждала, чтобы он двинулся дальше. Он был благодарен за это Богу – его способность контролировать ситуацию и так уже была на пределе. Однако нетерпеливое желание подчинило себе его руки, и он провел ими вверх по ее телу. Большой палец скользнул по одному из сосков и описал дразнящий кружок вокруг него. И он был вознагражден. Тело ее напряглось, и она, выгибаясь, стала двигаться на его бедрах. Рансом закрыл глаза и откинул голову назад, тяжело дыша. Она сделала еще одно движение, и у него вырвался низкий стон.

– Рансом, – произнесла она умоляющим тоном, и к этой мольбе он просто не мог не прислушаться. Сглотнув, он заставил себя открыть глаза. Затем он вновь провел пальцем по ее груди, очень медленно. Губы его раскрылись от удовольствия, когда она запрокинула голову и всем телом приподнялась, прося новой ласки.

Он заставил себя не закрывать глаза – наблюдая за Мерлин, он мог лучше сохранять контроль. Подобно морской нимфе, она подняла руки, с которых струилась вода, и обняла его за плечи. Несколько ручейков сбежало по его груди и спине. Он смотрел, как она улыбается, смотрел, как напряглась ее шея, когда он снова стал гладить ее соски, выписывая большими пальцами круг за кругом по нежным теплым выпуклостям и задавая ритм, который она вскоре стала повторять всем телом. Ему было трудно не двигаться вместе с ней. «Смотри на ее лицо, смотри на ее лицо», – приказывал он себе, стараясь сдерживать свои чувства. Рансом ласкал ее шею, скользнул вниз по плечам и еще сильнее прижал к себе. Дыхание его замерло, мышцы напряглись струной, жаждая примкнуть к нарастающему ритму.

Поднялся легкий туман. Мерлин казалась ожившим изваянием, вырезанным из ночи и луны. Он взял ее двумя руками за грудь, чтобы лизнуть языком сосок, едва видневшийся из-под воды. Вырвавшийся у нее стон наслаждения страстным желанием отозвался в мужском теле. Он ласкал языком ее грудь, и каждое ответное движение Мерлин разливало восхитительное возбуждение по всему его телу.

Она стала задыхаться и обхватила его спину. Он опустил руки и скрестил их под ней, поддерживая ее. Теперь она, постанывая, извивалась и раскачивалась на нем. Звуки эти сливались с журчанием фонтана, а волны от движения их тел серебряной паутиной расходились по поверхности воды.

Стоны ее участились. Она обхватила его ногами, и движение это чуть не вызвало сладкую агонию. Он с силой зажмурил глаза и прижался лицом к ее нежной шелковой коже. Каждый мускул его тела застыл, а она все продолжала двигаться. Он услышал, как Мерлин произнесла его имя, а затем снова и снова повторила его в неистовой мольбе. Вдруг оно переросло в долгий выдох блаженства. Она вцепилась в него. Он встал с колен, прижал ее к себе за крепкие ягодицы и вдавил спиной в твердую поверхность постамента так, чтобы она не могла выскользнуть, а он сумел вонзить в нее всю свою живую плоть долгими глубокими толчками.

Мир вокруг него взорвался наслаждением еще до того, как вода, поднятая в воздух их телами, успела скатиться каскадом обратно в фонтан. Рансом услышал собственный крик, полный страсти, и вот уже он судорожно глотал воздух, пытаясь прийти в себя.

– О Боже, – сказала Мерлин, – это было так замечательно!

Он рассмеялся, поднял ее и прижал к своей груди:

– Да, замечательно. – Он начал раскачивать ее, поднимая волны.

Мерлин расслабилась и, как жидкий воск, вытекла из его объятий. Закрыв глаза и подставив лицо лунному свету, она прислонилась спиной к фонтану.

– Я бы хотела остаться тут навсегда.

– Это маловероятно. – Он встал рядом с ней, опершись локтем о золоченую рыбину. – Я не собираюсь проводить в фонтане всю нашу первую брачную ночь.

Мерлин зевнула. Рансом обнял ее за плечи и поддержал. Они стояли, наблюдая, как струйки воды кружатся вокруг них и сбегают вниз. Мерлин прижалась к нему и зевнула снова.

Он поцеловал мокрый завиток ее волос, прилипший к подбородку:

– Ты устала. Боже, тебе сегодня столько всего выпало, а ты ведь едва поправилась. – Он крепче обнял ее. – Пойдем, я отведу тебя в постель.

Он помог ей выбраться из бассейна, и она задрожала в ночной прохладе. Затем он нашел свой жилет и вытер им ее плечи и ноги. После этого он завернул ее в сюртук, который кинул на землю, прежде чем залезть в фонтан. Сидя на краешке бассейна, Мерлин болтала ногами, пока он, снова забравшись в воду, вылавливал ее платье и свою рубашку.

Когда он появился рядом, с прилипшими белыми шелковыми бриджами и с капельками воды, сверкавшими на волосах и груди, ей казалось, он похож на языческого бога. И все же ему пришлось отжать их одежду, как это делает обычная прачка. Собрав ее туфли и чулки, он связал все в один узел.

– Вот. Это понесешь ты, если не возражаешь.

Мерлин встала и приняла узел. И тут же Рансом подхватил ее на руки и понес в сторону дома. Босые ноги ее болтались в воздухе. Он поднялся на террасу, затем преодолел один лестничный пролет и оказался возле открытой стеклянной двери в темном крыле дома, выходившем окнами в сад. Он прошел через дверь, поставил Мерлин на ноги и поцеловал ее в лоб.

– Подожди здесь.

Мерлин послушно осталась на месте. Она слишком устала, чтобы хотя бы осмотреться и понять, что это за комната. Через несколько минут он вернулся с полотенцами. Она стояла не шевелясь, пока он вытирал ее волосы. Потом он снял мокрые бриджи. В лунном свете, падавшем из окна, Мерлин увидела его полностью обнаженным. Все его гладкое, будто отполированное тело состояло из хорошо очерченных мышц, напоминая работу греческого скульптора. Ощущая смутное любопытство, она протянула руку и, погладив его бедро, дотронулась до той части его тела, которая совсем недавно доставила ей столько наслаждения. Он начал возбуждаться, и она увлеченно наблюдала за ним, пока рука Рансома не легла на ее затылок.

– М-м-м… – Его легкое дыхание щекотало ей кожу. – Мерлин, пойдем в постель.

Она стояла, покачиваясь от усталости, и он снова взял ее на руки. Рансом пронес ее через дверь и положил на кровать, а затем сам опустился рядом, у нее за спиной. Простыни пахли сиренью. Он обхватил ее руками, уткнулся лицом в плечо и прижался так тесно, что горячее свидетельство его желания несильно, но отчетливо давило ей в спину. Однако он не торопился заниматься любовью.

– Завтра, – прошептал он в ответ на ее вопрос. – У нас достаточно времени. Все мои «завтра» теперь твои.

Он погладил ее, положив руку ей под грудь:

– Просто усни со мной, милая Чара.

Она попробовала от него отодвинуться. Объятие его стало крепче, удерживая ее, как узницу.

– Отдыхай, – нежно приказал он. – Лежи здесь и спи.

Она уставилась в темноту, обдумывая его приказание. Он может силой заставить ее подчиниться – для него это так просто. Вся власть в этом мире принадлежала ему: он был и сильнее ее, и хитрее, и безжалостнее. Как принц из какой-нибудь сказки, всех драконов он убьет сам, и ей ни одного не оставит. Она будет в полной безопасности. Но жизнь ее станет скучной и бесцельной.

Она сглотнула, чувствуя, что рука его расслабилась и грудная клетка, прижатая к ее спине, вздымается и опадает в спокойном ритме сна. Нащупав его пальцы, она сплела их со своими. На руку ей скатилась слеза. Потом еще одна. Первая – потому что ей нужна свобода. А вторая – из-за того, что она будет по нему скучать.


Глава 21


Она поцеловала его. В комнате было темно – высвобождаясь из объятий, она едва разглядела его лицо. Рансом почти проснулся и снова прижал ее к себе, бормоча что-то насчет утренней верховой прогулки.

– Есть идеи получше, – сонно взглянув на нее, прошептал он.

Она склонилась к нему и тихо сказала:

– Мне нужно встать. Я вернусь через минутку.

Он перевернулся на спину и с блаженной улыбкой потянулся, затем обнял ее за плечи, притянул вниз и медленно, горячо поцеловал. Мерлин не могла сопротивляться. Она прижалась к нему, поражаясь тому, какая сила исходила от его теплого сонного тела. Но когда он обхватил ее ноги своими и перекатился, оказавшись сверху, она шустро вывернулась и вскочила с кровати. Он с трудом приоткрыл глаза и вытянул руку в ту сторону, где она только что лежала.

– Только, пожалуйста, – со вздохом он притянул ее подушку и подоткнул себе под голову, – не уходи… – ресницы его плавно сомкнулись, – надолго.

– Хорошо, – шепнула она. – Не буду.

Она стояла возле кровати. Ей было трудно покинуть его. Тяжело и больно его обманывать. Прижав руки к груди, она наблюдала, как он спокойно лежит – счастливый, расслабленный, поверивший в ее ложь. Мерлин прекрасно знала, что если бы он не поверил, ей пришлось бы намного труднее.

В гардеробной она нашла одежду. Это были вещи Рансома: на спинке стула аккуратно висели бриджи из коричневой замши, а на раме возле камина – широкая рубашка. Мерлин потеребила губу, оглядывая его сюртук цвета ночной синевы, белый жилет и набор лезвий для бритья. Казалось, эти предметы застыли в ожидании, когда герцог окажет им честь до них дотронуться.

Поморщившись, она схватила рубашку и надела ее через голову. Бриджи доходили ей почти до лодыжек и болтались на талии, но она исправила это, подпоясавшись попавшейся под руку длинной белоснежной накрахмаленной полоской льняной ткани. С обувью было сложнее. Ей пришлось выбирать между сапогами, слишком огромными для нее, и кожаными гетрами до колен, которые можно было надеть поверх атласных туфель, что были на ней накануне. Застегнув гетры, она выпрямилась и бросила взгляд в зеркало. Каштановые волосы были спутаны, но чтобы привести себя в порядок, понадобилась бы уйма времени. В зыбком предутреннем свете она была похожа на цыганенка, вот-вот готового пуститься вскачь на украденной лошади.

Мерлин закусила губу и огляделась. За дверцей шкафа висел малиновый шелковый халат Рансома. Закутавшись в него, она вновь посмотрелась в зеркало. Широкие складки, доходившие до пола, придали ей чуть больше уверенности в себе, и она направилась к двери.

Вдруг в тишине позади нее послышалось тихое шуршание. Взявшись за дверную ручку, Мерлин замерла и оглянулась. На столе рядом с бритвенными принадлежностями лежала шляпная коробка. Крышка на ней шевельнулась и приподнялась, и наружу высунулась черная бусинка носа. Затем показались две лапки и маленькая знакомая мордочка.

– Ш-ш-ш… – Мерлин столкнула ежика обратно в коробку и взяла ее с собой, схватив за плетеную ручку. Чтобы халат не шуршал, она собрала подол и перекинула его через руку, а затем беззвучно выскользнула из комнаты.

Дойдя до Большого холла, она обнаружила, что огромные входные двери уже открыты. Лакей, увидев ее, отвел взгляд, но через мгновение снова взглянул на нее с удивлением. Мерлин кивнула ему и торопливо вышла. По лестнице взад-вперед расхаживал Шелби, помахивая хлыстом и бросая нетерпеливые взгляды во двор. Услышав шаги, он обернулся. Несколько секунд он хмуро разглядывал ее, а потом воскликнул:

– Боже мой, Мерлин, куда это ты собралась в такой экипировке? Ты похожа на казака.

– Я не нашла свою одежду. – Она хотела пройти мимо, но он схватил ее за руку.

– Куда ты?

– На верховую прогулку.

Он засмеялся, хотя вовсе не казался веселым.

– Правда? В халате и бриджах моего брата? – Склонив голову, он внимательнее оглядел ее. – И с его галстуком вместо пояса! Просто очаровательно!

Она завернулась в халат:

– Говорю же, я не смогла найти свою одежду.

– И, я полагаю, в этой коробке у тебя столь же элегантная шляпка? Возможно, для того, чтобы подчеркнуть красоту лошади?

– Нет, я…

Вдруг прозвучало радостное приветствие, заставившее их обоих обернуться.

– Ваша светлость! – Со стороны часовни неторопливой походкой приближался по террасе мистер Пилл. – Доброе утро, ваша светлость. Я как раз возвращаюсь после утренней службы. Сегодня я много молился за вас. Позвольте принести вам мои самые сердечные поздравления и наилучшие пожелания, которые я, к сожалению, не имел возможности выразить вчера лично.

Мерлин непонимающе смотрела на мистера Пилла, а тот снял шляпу и так низко поклонился, что чуть не коснулся лбом ступени у нее под ногами. В восточную арку прорвался первый солнечный луч, и на брусчатке появились длинные тени.

– Он обращается к тебе, герцогиня, – пояснил Шелби.

– Ах! – Мерлин закусила губу. Повесив коробку на запястье, она присела в легком реверансе, придерживая полы халата.

Мистер Пилл увидел ее бриджи и закашлялся. Секунду он постоял в замешательстве, а затем спросил:

– Позвольте спросить, куда вы изволите направляться в столь ранний час, ваша светлость?

– Да так… никуда… – ответила Мерлин.

– Не могу сказать почему, – ироничным тоном высказался Шелби, – но у меня сложилось впечатление, что герцогиня собирается покинуть своего супруга.

Мерлин нахмурилась.

– Прошу прощения, лорд Шелби. – Мистер Пилл с укором посмотрел на него. – Я полагаю, что эта шутка весьма неудачна и, несомненно, является признаком дурного тона.

– Ах, так? Вижу, вы превосходно разбираетесь в юморе, мистер Пилл. Но, к сожалению, я не шутил. – Шелби задумчиво посмотрел на Мерлин и ее коробку. – На самом деле, если ее светлость желает покинуть моего брата, что совершенно разумно, то лучше бы ей обратиться ко мне. Я нанял бы для нее дилижанс в ближайшей деревне, и ей не пришлось бы идти пешком и в халате.

– Эй, погодите! – мистер Пилл поднялся на одну ступеньку. – Вы не можете этого сделать!

– Не могу? Почему же?

– Она ведь теперь замужем за герцогом, – горячо выпалил мистер Пилл. В утренней тишине двора послышался звук лошадиных подков. – И она не может уехать без его разрешения.

Шелби пренебрежительно махнул хлыстом:

– Не будьте варваром, мистер Пилл. Она же не заключенная в тюрьме.

– Да нет же, как раз заключенная! – Мерлин увидела, как конюх подводит к лестнице пританцовывающего гнедого жеребца. – Можно мне одолжить твою лошадь?

Шелби округлил глаза:

– Нет, нельзя. Ты с ума сошла?

Он стал спускаться по лестнице. Мерлин поспешила за ним, собираясь от безысходности попросить конюха оседлать для нее пятнистого пони, на котором она училась ездить верхом. Хотя и сомнительно, чтобы он мог скакать так же быстро, как Центурион, лошадь Шелби. Мистер Пилл положил руку ей на локоть.

– Ваша светлость! Ваша светлость, прошу прощения. Мне не хотелось бы вас задерживать, но… лорд Шелби, конечно же, ошибается? Вы ведь не собираетесь в действительности… уехать из Фолкон-Хилла без разрешения вашего супруга?

– Только не в этой одежде, – посоветовал Шелби, запрыгивая на нетерпеливого жеребца. – Найди себе хотя бы приличную обувь.

– Нет… нет, я не могу медлить! Седлайте, пожалуйста, моего пони, – попросила она конюха. – Как можно быстрее. Я хочу уехать до того, как проснется Рансом. А то он меня не отпустит, Шелби.

– Но, ваша светлость, – растерянно пролепетал Пилл, – ваша светлость! Вы хотите сбежать? Я не могу этого одобрить!

Гнедой подпрыгивал и крутился, желая наконец пуститься вскачь. Шелби сдерживал его, натянув поводья:

– Сама ты не справишься, птичка. Я помогу тебе все устроить.

– Но мне нужно торопиться! – она повысила голос. – Это необходимо!

Жеребец нетерпеливо топтался на месте. Черный хвост его обмахивал бока, блестевшие в красноватых отблесках солнца, и всем своим видом он выражал недовольство досадной задержкой.

– Я не могу сейчас говорить, – сказал Шелби. – Пойди найди себе нормальную одежду и не уходи дальше главных ворот, Мерлин. Я встречу тебя там.

– Я нахожу это крайне неприятным! – воскликнул мистер Пилл. – Лорд Шелби… священные узы брака… вы не должны… Вы не можете совершить такое предательство по отношению к брату!

– Почему бы и нет, мистер Пилл? – спросил Шелби с кривой усмешкой. Жеребец попытался встать на дыбы, и Шелби пригнулся вперед. Передние копыта опустились, лошадь несколько раз взбрыкнула, а затем встала, выгнув шею и раздувая ноздри, в ожидании команды наездника. – Мой брат и так уже наполовину уверен, что я продал Мерлин тому проклятому жестянщику. – Он развернул лошадь. – Поэтому что значит еще одно преступление по сравнению с тем множеством, что уже и так на моем счету?

Шелби наконец пустил жеребца вскачь, и гравий брызнул из-под копыт. Мерлин не собиралась смотреть, как они скроются за аркой, – она вслед за конюхом поспешила к конюшне.

Мистер Пилл семенил рядом с ней:

– Ваша светлость, я бы настоятельно не рекомендовал вам так поступать. Подумайте. Откровение Божественной воли было послано первой женщине сразу же после грехопадения. Новый Завет гласит: «Да убоится жена мужа своего». – Уговаривая ее, он широко размахивал руками во время ходьбы. – И еще: «Жены, доверьтесь мужьям своим подобно тому, как вы доверяетесь Богу. Муж станет жене главой, так же как Христос стал главой церкви. Поэтому как церковь подчиняется Христу, так и жены должны во всем подчиняться своим мужьям».

– Чушь, – сказала Мерлин.

– Ваша светлость, в этом бунтарском настроении вы идете и против Бога, и против самой природы. Послушайте, что сказал я сам по поводу образования для женщин: «Покорность и послушание – вот ее жизненные уроки, а счастье и покой да станут ей наградой!» Вы не можете ставить под сомнение тот факт, что, согласно Божьему закону, терпеливое и добровольное послушание является частью вашего супружеского долга. И поскольку взятые вами обязательства священны, ваша светлость, не следует заблуждаться по поводу их конечного смысла. Создатель наделил мужчину способностью понимать и предвидеть в существенно большей степени, чем ваш пол.

Она остановилась и повернулась к нему:

– Вы что, и вправду так считаете, да? Наверное, это сказал вам Рансом.

– Нет-нет, ваша светлость. Это Божественная истина.

– Чушь! – Она пошла дальше.

– Ваша светлость, – крикнул мистер Пиллл ей вдогонку, – должен предупредить вас, что я считаю своим долгом как можно скорее сообщить об этом вашему супругу.

Мерлин бросила взгляд через плечо. Священник уже направлялся назад в сторону дома, и полы его сюртука развевались на ветру. Она подобрала складки халата и побежала. Если мистер Пилл прямо сейчас пойдет и разбудит Рансома, то времени дожидаться Шелби у нее уже не будет. Ей нужно ехать немедленно.

В конюшне серого пони еще чистили. Мерлин стояла рядом, умоляя конюхов поторопиться. Когда она наконец на него взгромоздилась, одной рукой сжимая коробку, а другой подтыкая халат вокруг дамского седла, солнце стояло высоко над горизонтом. Рансом, должно быть, уже проснулся.

Пришпорив смирного пони, она галопом поскакала по дорожке. Просторные луга и леса Фолкон-Хилла блестели от росы, в низинах над землей еще висел туман. Впереди уже показалась триумфальная арка главных ворот, как вдруг что-то блеснуло, будто от полированной поверхности отразился солнечный луч.

Через какое-то время отражение блеснуло снова. По ухоженной дорожке Мерлин спустилась в маленькую долину, пересекла ее и стала подниматься, огибая холм. Ей открылся изумительный вид на дом, подобно короне возвышавшийся на фоне зеленого бархата газона. Где-то недалеко от дома тоже отражалось солнце. Вспышка, вторая, третья… Человек с буйной фантазией мог бы подумать, что кто-то обменивается сигналами.

Мерлин еще крепче прижала к себе коробку и позволила пони перейти на рысь. Когда она подъехала к арке, то увидела сторожа – тот стоял под золоченым гербом Деймереллов, висевшим в центре черных железных ворот. Сторож улыбнулся ей щербатым ртом и, когда она остановилась, снял перед ней старомодную треуголку. Он не был одет в форменную винно-красную ливрею, которую носили все лакеи Фолкон-Хилла. Мерлин для себя объяснила это тем, что для подобного облачения, да еще так далеко от дома, было еще просто слишком рано.

– Простите, – спросила она, – не подскажете ли, как проехать в деревню?

– Да, мисс. Но у вашего пони, похоже, болтается подкова. Не могли бы вы спешиться на минуту, чтобы я посмотрел, что с ней?

Сжимая коробку, Мерлин скатилась с терпеливого пони, придерживаясь за седло. Но, прежде чем она успела обернуться и встать лицом к сторожу, чья-то твердая рука прижала к ее носу и рту платок, источавший знакомый запах. Мерлин даже не стала сопротивляться.

«Ох, пропади ты все пропадом! – подумала она, стараясь покрепче прижать к себе коробку. Колени ее обмякли, и она погрузилась в черноту. – Неужели все начинается сначала…»


– …И после этого она так и не появилась, – сказал Шелби. – За последние два дня я рассказывал тебе это уже раз пятьсот.

Отблеск свечи озарил его светлые волосы, когда он залпом опрокинул уже четвертый бокал портвейна. Шелби поднял на Рансома дерзкие голубые глаза:

– Все еще пытаешься найти подвох в моей истории?

– Возможно, какую-то зацепку.

Рансом оставил без внимания мрачное возбуждение брата. Он бездумно вычерчивал пальцем круги на бокале. Стадия яростного отчаяния уже прошла, уступив место злости и безнадежности. Прошло уже два дня и одна ночь, но все еще никаких следов. Рансому хотелось завыть, хотелось вскочить и разбить вдребезги и бокал, и графин, и даже всю мебель, до которой он смог бы добраться.

Начали бить часы на камине, в другом конце комнаты отозвались еще одни – дружно прозвучали девять мелодичных ударов. Рансом поставил локти на изящный чайный столик, стоявший в центре Годолфинского салона, и опустил подбородок на сцепленные пальцы:

– Хотя бы намек. Проклятие, хоть бы с чего-нибудь начать.

– Да, наш уважаемый друг майор немного запаздывает с расследованием, не так ли?

– Силы небесные! – воскликнул Куин. – Что вы хотите сказать, сэр?

Шелби бросил на него косой взгляд:

– Понимайте, как знаете, сэр.

– Шелби! – поднялась с места Блайз. Кусая губы, она прошла по комнате мелкими быстрыми шагами. Когда ей оставалось лишь несколько футов до того места, где возле книжного шкафа стоял Куин, мистер Пилл встал и с нудным формализмом поклонился ей. Она остановилась и обернулась, приложив руку к виску:

– Шелби, пожалуйста, не начинай ссору. У меня от этого голова болит.

– Мои глубочайшие извинения! – без тени раскаяния ответил Шелби.

Куин глубоко вздохнул. Кожа его слегка зарделась над воротничком:

– Вы могли бы хоть немного поддержать сестру в это трудное время, милорд. Надеюсь, вы не сочтете за наглость мое предложение.

– Разумеется. Уж если я не могу считать наглостью само ваше пребывание в этом доме, то ваше предложение тем более.

Блайз надулась:

– Ну пожалуйста…

– Что пожалуйста, Блайз? – Шелби вскочил с кресла. – Пожалуйста, сиди спокойно и наблюдай, как терзается Рансом в ожидании, что кто-нибудь найдет тело его жены на дне колодца?

– Шелби, – произнесла герцогиня Мей. Голос ее был мягким, но в нем чувствовалась стальная твердость. – Хватит уже.

– Хватит? – Шелби повернулся к ней. – Чего мы тут все ожидаем? Поиски начал этот… этот… – Он с отвращением указал на Куина, а затем перевел взгляд на Рансома. – Черт возьми, почему опять майор О’Шонесси? Майор на половинном окладе, и, насколько мы знаем, был уволен за взятку! Почему именно он? Я сам хотел организовать розыск. Я знаю местность, я знаком с людьми. Он не сумеет найти ее, Рансом. Ради Бога, дай попробовать мне!

– Твоя помощь не требуется, – сказал Рансом. – Организацией поиска занимаюсь я сам. Куин только передает мои указания.

– Ага, – в голосе Шелби послышалась горечь, – а для меня, конечно, никаких указаний нет.

Рансом бросил взгляд на мечущегося брата. Шелби был готов взорваться, как бочка с порохом, при малейшем намеке на обвинение.

– Нет и не будет, – резко сказал он. – Во всей этой истории есть что-то странное, Шелби. Я хочу, чтобы никто из членов семьи не выходил за пределы парка. – Он взглянул на бывшую жену Шелби, сидевшую поодаль от всех вместе с Вудроу, который упорно отказывался идти спать. – К тебе это тоже относится, Жаклин.

Она кивнула.

Рансом снова перевел взгляд на Шелби:

– И уж конечно, это относится и к тебе.

Шелби хотел было возразить, но сдержался. Он по-прежнему угрюмо смотрел на Рансома, но выражение его лица немного смягчилось.

– Я могу за себя постоять, – сказал он.

– Это моя вина, – горестно заявил мистер Пилл. – Если бы только Господь помог мне найти нужные слова и убедить ее светлость, что христианский долг велит ей слушаться мужа…

– Было бы лучше, если бы Господь наделил вас хоть небольшой частицей разума, – грубо перебил Шелби. – Не сомневаюсь, что именно ваши нотации заставили ее сбежать до того, как я успел все подготовить к ее спокойному отъезду. – Он презрительно вскинул голову. – Любой дурак мог бы заметить, что она была не в состоянии слушаться Рансома после того, как узнала, что он сжег ее летательную машину.

Рансом не отрывал взгляда от графина с портвейном.

– Один дурак не заметил, – горько сказал он.

Шелби взял графин и налил два бокала. Один из них он подвинул Рансому.

– Вот так. Дашь собаке плохую кличку – лучше сразу избавиться от нее. – Он поднял бокал. – Добро пожаловать в ряды Фолконеров, которые не в силах удержать своих жен.

– Иди лучше спать, Шелби, – сказала Блайз. – От тебя только хуже.

Он сделал глоток портвейна и сел за стол, даже не посмотрев на сестру.

– Может быть, – предложил мистер Пилл, – нам лучше молитвой и благочестивыми размышлениями попытаться вернуть мир в наши души?

Все промолчали, не выражая энтузиазма. Рансом, похоже, даже не расслышал это предложение. Он просто сидел, терзаемый страхом и гневом. Наконец вдовствующая герцогиня сказала:

– Что ж, это отличная идея, мистер Пилл. Вы прочитаете нам молитву?

– Сочту за честь, ваша светлость. За огромную честь. – Мистер Пилл прокашлялся. – И если майор О’Шонесси любезно согласится повернуться налево и достать одну книгу из шкафа… По-моему, я знаю один текст, который как раз подходит к нашей ситуации. Это работа преподобного мистера Кальдикотта… на третьей полке, майор, самый толстый том с золотым корешком. Нет-нет, не этот! Посмотрите правее… Ой!

Мистер Пилл вскочил. Книга, которую хотел взять Куин, съехала с полки и с грохотом упала на пол. Вслед за ней рухнули еще четыре тома. Какой-то листок бумаги, покружившись в воздухе, упал к ногам Рансома. Он машинально поднял его и бегло осмотрел, собираясь тут же отдать обратно Куину, но вдруг что-то задержало его внимание. Рансом уже более внимательно изучил находку и нахмурился.

«5000 фунтов золотом и 55 000 фунтов в нумерованных банкнотах получены от господина Альфреда Рула и записаны на счет лорда Шелби Фолконера двадцать пятого числа июля месяца одна тысяча восемьсот пятого года от Рождества Христова. Ваш покорный слуга Ричард Корлисс, служащий Банка Англии».

Казалось, Рансом перестал дышать. Он продолжал сидеть, сжимая в руке бумажку, и его бросало то в жар, то в холод.

Пять тысяч золотом. И пятьдесят пять в банкнотах. Это было всего неделю назад! Предательство ранило его сильнее, чем это сделал бы острый клинок. Впервые с тех пор, как он повзрослел, Рансом не имел ни малейшего понятия, что делать. Он чувствовал себя опустошенным, беспомощным. Он поднял глаза, посмотрел на брата растерянным взглядом, а затем снова уставился на расписку.

– Что это? – спросила Блайз.

Рансом положил бумагу на стол. Ему стало неприятно к ней прикасаться. Он встал. Ему нужно было уйти отсюда и все обдумать, но Шелби уже тянулся к листку, перегнувшись через стол. Рансом наблюдал, как брат поднял документ и прочитал его.

В первый момент ничего не случилось. Затем вдруг Шелби изменился в лице, и Рансом не разобрал, искренне или нет брат хриплым голосом прошептал:

– О Господи… О Боже мой! Что это?

Он поднял взгляд на Рансома. Рансом не понял, какие чувства выражает его лицо. Вдруг от лица Шелби отхлынула кровь, и он стал белым как полотно. Горло его как бы перехватило, будто он пытался что-то сказать, но не мог. Он смял бумагу и встал. Рансом не стал дожидаться, что будет дальше. Неожиданно он почувствовал себя трусом, не способным встретить врага лицом к лицу и не готовым к открытой схватке. Отодвинув стул, он вышел и захлопнул за собой дверь.

В тускло освещенном коридоре внимание его привлек лакей, стоявший у дверей. Рансом колебался. Он хотел отдать приказ, но опасался, что не сможет произнести нужные слова. Закрыв глаза, он пытался сложить воедино кусочки разбитой иллюзии.

– Разбудите мистера Коллетта, – наконец проговорил он. – Скажите, чтобы он приставил… – Рансому пришлось сделать усилие, чтобы выговорить это неприятное слово, – охранника… к лорду Шелби. На круглые сутки. Мой брат… – каждое слово давалось ему с огромным трудом, – не должен покидать дом.

Лакей бесстрастно кивнул:

– Да, ваша светлость, – сказал он и отправился исполнять приказание.

Рансом шел по коридору и чувствовал, что силы покидают его. Тень за мраморной колонной показалась ему убежищем. Как бездомная дворняга, он спрятался туда и прижался щекой к камню. Только сейчас стало проходить оцепенение после испытанного потрясения, и его охватила мучительная боль.

Хлопнула дверь салона, и стук каблуков Шелби эхом разнесся по коридору. Он прошел мимо Рансома, но увидел его и остановился.

– Это неправда, – сказал Шелби.

Рансому хотелось бы в это поверить. Это было единственное желание, которое он сейчас испытывал. Казалось, он не в силах был ни говорить, ни двигаться, ни думать. Он просто стоял и молча смотрел на Шелби.

– Мой человек доставил Рулу твой чек. – Шелби стоял прямо, заложив руки за спину. Отблеск свечи подчеркивал его красивый профиль и золотом окрашивал волосы, – и я получил обратно свои расписки. Я передал их тебе. Я сделал все так, как и обещал. А это… то, что ты видел… – он протянул смятую бумагу, – я понятия не имею, что это такое и откуда оно взялось. С тех пор как ты рассказал мне, кто такой Рул, я больше не брал у него никаких денег. Богом клянусь, Рансом.

– Да, – ответил Рансом. – Тебе в любом случае пришлось бы так сказать, верно?

Шелби мрачно усмехнулся:

– В любом случае?

– Да, в любом. Предатель ты или жертва обмана – и так, и так тебе пришлось бы настаивать на своей невиновности.

– Ты мне не веришь….

– Шелби, – Рансом медленно выдохнул, – я не могу себе позволить снова поверить. Больше уже не могу.

– Всего лишь из-за этого? – воскликнул Шелби. Он кинул бумагу на пол и сделал шаг вперед. – Я не могу позволить тебе так ко мне относиться.

Рансом выпрямился. Он был на дюйм выше Шелби и воспользовался этим. Низким голосом, четко произнося каждое слово, он сказал:

– Ты будешь терпеть все, что я посчитаю нужным, брат. Подозрений в отношении тебя слишком уж много. Их хватит, чтобы опустить на твою шею топор. Только попробуй ослушаться меня, и я забуду о семейной чести и сделаю то, что сделал бы любой чиновник короля – предоставлю властям все улики.

– Семейная честь! – прошипел Шелби. – Начиная с какого века мы так беспокоимся о ней?!

Рансом смотрел прямо в полные ярости глаза Шелби:

– Ну-ка, расскажи мне. Расскажи мне все сам, Шелби.

Брат не выдержал и опустил глаза, но тут же снова взглянул на Рансома:

– Так, значит, ты думаешь, я получаю деньги от Бонапарта? Думаешь, за эти шестьдесят тысяч я продал Мерлин этому проклятому корсиканскому пирату?

– Он этого не д-д-д-делал! – Коридор осветился светом из открывшейся двери салона. В проеме стоял Вудроу, и хрупкая фигурка его отбрасывала на пол длинную тень. – М-м-м-мой п-п-п-а-а-п-па этого не д-д-делал!

– Мистер Вудроу! – За спиной мальчика показался мистер Пилл. Голос его звучал взволнованно. – Этот разговор вас не касается, милое дитя. Простите меня, ваша светлость, но, может быть, мне стоит попросить маму мальчика отвести его в спальню?

– В этом нет необходимости. – В коридор вышла Жаклин и взяла Вудроу за руку. Но, вместо того чтобы пойти к лестнице, она вместе с ним встала рядом с Шелби. – Я, так же как и Вудроу, хочу услышать обвинения против его отца.

Рансом посмотрел в сторону холла. Все присутствующие там постепенно перебирались в холодный мраморный коридор. Он выругался про себя.

– Вас это не касается, мадам! – воскликнул Шелби, взбешенный не меньше, чем Рансом.

Жаклин склонила голову. Ее прекрасные фиалковые глаза спокойно смотрели на него.

– Нет, касается.

– Почему? – Он на шаг отодвинулся от нее и поклонился всем остальным. – Жаждешь увидеть, как меня повесят? Изложи им суть дела, брат. Здесь есть уже и судья, и присяжные, чтобы меня осудить.

– Шелби, – предупреждающим тоном сказал Рансом.

– Нет уж, давайте приступим! Я сам начну. Дело очевидное, ваша светлость, улики неопровержимы. – Шелби безнадежно махнул рукой. – Ты сам так говорил минуту назад! Прежде всего необходимо понять, какую ценность представляет наша рассеянная Мерлин и почему ты ее сюда привез. Затем…

Рансом поймал Шелби под руку:

– Остановись.

Шелби рванулся от него, ноздри его дрожали от гнева.

– Нет уж, пусть все услышат! Они имеют право узнать, кого ты пригрел на груди. Теперь послушай: фургон жестянщика… кто привел ее туда? Это был я. Я заманил ее рассказом о шестеренке, и она попала прямо в ловушку, так ведь? – Голубые глаза его сверкали. – И я сам накачал себя зельем, разумеется! Чтобы отвести подозрение. Но главной уликой является, конечно, церквушка. Ведь кто еще знал о ней? Только ты, я и Блайз!

– Нет! Папа… – Вудроу попытался схватить его за рукав, но Шелби отстранился.

– Мы втроем поклялись хранить эту тайну. Но стал бы я хранить верность какому-то детскому обещанию? Вспомните всю историю моей жизни, дамы и господа, – с сарказмом усмехнулся он. – Вспомните о том, что я задолжал шестьдесят тысяч человеку, имевшему связи во Франции, и сделайте вывод сами. Ах да, есть еще одна улика – эта удивительная шляпа! Вы говорите, она моя? Ну как тут можно оправдаться? Правда, сам я никакой шляпы не терял. Но тем не менее она должна быть моей! Что ж, одной этой шляпы достаточно, чтобы считать дело закрытым!

– Ну так давай закроем его, – мрачно сказал Рансом.

Шелби повернулся и с презрением посмотрел на него:

– Теперь тебе неловко? Тебе было так важно высказать обвинения наедине?

– Единственное, что для меня важно, – это вернуть мою жену. И проследить за тем, чтобы всех негодяев, из-за которых она была в опасности, поймали и четвертовали. Если ты виноват, брат, то дни твои сочтены. Жить тебе осталось недолго.

– Но он не виноват! – закричал Вудроу. – Это не папа. Все вокруг знали о том, как мисс Мерлин мечтала найти эту шестеренку. И к тому же не только он знал про старую церковь! Я видел там тетю Блайз, и она показывала ее майору О’Шонесси…

– Вудроу! – торопливо воскликнула Блайз. – Ах ты, маленький звереныш, ты же мне поклялся…

– Но я же не просто так говорю! Это же важно, разве ты не понимаешь? Он думает, что это мой папа обманул мисс Мерлин и закрыл ее в церкви, но это же был не он!

– Ох, я упаду в обморок. – Блайз прикрыла руками глаза и простонала: – Шелби!

Он с усмешкой посмотрел на нее, но не двинулся с места, когда она качнулась:

– Что это? Новые показания?

– Мама! – Блайз упала на колени. – Ох, мне нездоровится. Помогите!

Рядом с ней быстро опустился на колени Куин и положил ее голову к себе на плечо.

– Дорогая, – успокаивал ее он, – все в порядке, все хорошо. Не бойся, любовь моя.

Блайз заплакала и прижалась щекой к его груди.

– Эй, вы, послушайте… майор! – возмущенно воскликнул мистер Пилл.

Тело Блайз напряглось.

– Нет! – Она попыталась встать. – Отойдите от меня… не прикасайтесь! О Боже, я этого не вынесу…

– Тихо! – прикрикнул на них Рансом и холодно посмотрел на Куина. – О’Шонесси, думаю, от вас я услышу правду.

Блайз застонала и закрыла лицо руками. Офицер крепче обнял ее содрогающиеся плечи.

– Ваша светлость, – сказал он, – можно я… не при всех… – Челюсть его напряглась, и лицо покрылось густым румянцем. – Ради вашей сестры, сэр…

Рансом сделал шаг вперед:

– Я теряю терпение, майор. Здесь и сейчас. Она показала вам тайную комнату в церкви?

– Ваша светлость, я хотел бы жениться на леди Блайз! – выпалил Куин.

Сообщение было встречено мертвой тишиной. Затем Шелби вдруг рассмеялся. Куин посмотрел на него, и красное лицо его побелело. Он взял обе руки Блайз и поднес их к своим губам.

– Не плачь, моя любовь. Не надо плакать.

– Как трогательно. – Шелби скрестил руки и облокотился о мраморную колонну. – Меня от этого чуть не стошнило.

Куин не поднял головы, но плечи его напряглись и застыли.

– Когда она ее вам показала, майор? – спросил Рансом.

Куин по-прежнему не смотрел на него. Он вытащил носовой платок и склонился к Блайз, нежно вытирая ее щеки. Она обхватила его руки. Голова ее подергивалась.

– Успокойся, дорогая, – шептал он. – Все будет хорошо. – Наконец он взглянул Рансому в глаза: – Впервые я пошел с ней в церковь вскоре после того, как приехал, сэр.

Блайз начала раскачиваться и тихо стонать. Куин не отпускал ее.

– Полагаю, мне не следует спрашивать зачем, – сказал Рансом.

Куин глубоко вздохнул:

– Ваша светлость, я люблю ее.

– Да уж, это единственное, что вас хоть как-то оправдывает.

Блайз зарылась лицом в платок:

– Мне так стыдно, мне так стыдно. Ох, я хочу умереть!

– Леди Блайз, – горестно произнес мистер Пилл, – этот преступник плохо обошелся с вами? Он запятнал ваше доброе имя? И все это ради того, чтобы злодейски похитить мисс Ламберн?

Куин подпрыгнул:

– Ах вы, маленький скользкий… Да я вас… отстегаю хлыстом!

– Ваши жалкие угрозы меня не пугают, сэр! – воскликнул Пилл. – Я служитель Господа, но все же выберите оружие, и на дуэли я заставлю вас ответить за все! Эта женщина намного благороднее вас, и все же вы заставили ее окунуться в ваши низменные…

– Ради Бога, Пилл, – прервал его Рансом. – Прекратите немедленно. В настоящий момент мой желудок не выдержит истерики отвергнутого ухажера.

Мистер Пилл наградил Куина злобным взглядом.

– Ваша светлость… – произнес он, не глядя на Рансома, но, не договорив, повернулся и быстрым шагом пошел прочь.

Герцогиня Мей выступила вперед. Она бросила на Куина взгляд, значение которого Рансом не смог понять.

– Пожалуйста, помогите моей дочери встать, майор О’Шонесси. Я полагаю, сейчас ей лучше удалиться.

– Ох, мама, – всхлипнула Блайз. Опираясь на Куина, она встала на ноги, на несколько секунд позволила себе задержаться в его объятиях, а затем повернулась к матери.

– Как трогательно, – промолвил Шелби, после того как Блайз и герцогиня ушли. Куин, не отрываясь, смотрел на пол у ног Рансома и не ответил ему.

– Я хотел бы услышать всю историю целиком, – сказал Рансом. – С самого начала.

Куин сжал губы и бросил взгляд в сторону Вудроу и Жаклин. Рансом кивнул, отвечая на незаданный вопрос.

– Да, Вудроу останется здесь. Мне нужен хотя бы один человек, слову которого я могу полностью доверять.

Мальчик посмотрел на него широко раскрытыми глазами и выпрямил спину.

– Майор, – сказал Рансом повелительным тоном и кивнул.

– Здесь нечего особенно рассказывать, сэр. Миледи ни в чем нельзя упрекнуть.

Рансом сжал губы:

– Вы настаиваете на этом? У меня есть выбор, знаете ли. Я могу считать, что вы силой навязали свое общество моей ни в чем не повинной сестре, а затем с помощью шантажа заставили показать потайную комнату. Или я могу предположить, что она не так уж невинна и добровольно участвовала во флирте, который зашел слишком далеко.

– Это не… – Куин нахмурился. – Я хочу сказать… проклятие! Что вы от меня хотите? Да, я ухаживал за ней! Сначала это было игрой. А потом, когда она пришла ко мне… когда я в ней разглядел… – Он отошел, остановился и быстро посмотрел на Рансома: – Вы ее совсем не знаете! Никто не понимает ее, никто не заглядывает за стены крепости, которую она вокруг себя воздвигла. Все это время она жила в тени вашей личности, пока почти полностью не лишилась собственной воли. Этот пустышка Пилл – маленький напыщенный болван. Как вы думаете, почему она его терпела? Да лишь потому, что так велели ей вы. И она давно успела бы выйти за него замуж, если бы я не уговорил ее подумать. Если бы я не…

– Не испортили бы товар? – сухо предположил Шелби.

Куин отшатнулся. В воздухе повисло опасное напряжение. Рансом сделал шаг и встал между ними:

– Если вы встречались в церкви с моей сестрой, то почему не нашли мисс Ламберн, когда ее там спрятали?

– В то время мы уже не ходили в церковь. Не ходили уже несколько недель. Кажется, мистер Пилл сказал ей, что прогуливается по соседству. И тогда она… очень испугалась… что он может все узнать и рассказать вам. Вы видели: в тот день, когда вы принесли мне шляпу, она подумала, что это моя! Она чуть не потеряла сознание. – Куин сунул руки в карманы. – Она была страшно напугана. Как я мог сказать вам, что знаю о церкви, не объясняя, кто мне рассказал и почему? – Он стиснул зубы. Кожа на скулах побелела, и на ней стали хорошо видны веснушки. – Прошел уже месяц… целый месяц с тех пор, как она позволила мне… видеться с ней наедине.

– И ты в это веришь? – ядовито поинтересовался Шелби. – Позволь рассказать тебе другую версию. Этот парень флиртовал с нашей сестрой и соблазнил ее. От нее он узнал про церковь, а затем посадил того жестянщика с его проклятой шестеренкой около ворот, через которые я обычно езжу. Когда мы с Мерлин попались в ловушку, он спрятал девушку там, где никому в голову не пришло бы ее искать.

Рансом поморщился:

– Шелби, черт возьми, что это за проклятая шестеренка, о которой ты все время говоришь?

– Это шестеренка мисс Мерлин! – пояснил Вудроу. – Она была ей очень нужна для того, чтобы управлять крыльями. И мы все об этом знали.

Рансом прищурился:

– Все?

– Да, все. Куин, и папа, и тетя Блайз, и мистер Пилл, и мама, и я. Все, кто помогал ей делать летательную машину.

– Понятно. – Рансом сдвинул брови и посмотрел на брата: – Так, значит, это был обман. К жестянщику она ходила вовсе не ради ленточек.

Шелби переступил с ноги на ногу и кивнул:

– Конечно, мне следовало догадаться. Но я решил, что это просто совпадение, что у того замухрышки среди горшков и кастрюль оказались в фургоне и шестеренки. Я понимаю, что вся эта история дискредитировала меня, что я теперь выгляжу настоящим бандитом. Но задай себе вопрос, Рансом, кто вытащил книгу, в которой лежала вот эта бумажка? – Он пнул ногой смятую расписку на полу. – Кто позаботился о том, чтобы ее обнаружили? Я не настолько глуп, брат. Если бы я что-то хотел спрятать, то не стал бы класть в книгу, которая стоит в салоне у всех на виду!

– Не знаю, – медленно сказал Рансом. – Я уже не доверяю никому.

Шелби в ярости отвернулся. В коридоре послышались чьи-то шаги. Через несколько секунд показался растрепанный мистер Коллетт – он шел торопливой походкой, сопровождаемый двумя лакеями.

– Ваша светлость! – Он торопливо поклонился. – Я привел охранников, как вы просили. Полагаю, случилось что-то неприятное?

Шелби развернулся на пятках и уставился на лакеев:

– Охранники? Эх, Рансом… Рансом… Ты думаешь, я смогу тебя когда-нибудь простить?

Рансом не отвел взгляда. Конечно, он не верил, не мог и не хотел верить, что Шелби действительно его предал. Но как раз из-за этого, из-за непоколебимой уверенности, ему пришлось оставить в силе свой приказ. Слепая любовь – плохой советчик там, где нужна логика.

Он повернулся к мистеру Коллетту:

– Приставьте охрану также и к майору О’Шонесси. Властью, данной мне королем, я объявляю, что оба они арестованы. Ни майор, ни лорд Шелби не имеют право покидать дом.

– Но ты не можешь этого сделать! – Холл огласился взволнованным криком Вудроу.

Мистер Коллетт поклонился. Смущенно кашлянув, он приглушенным голосом стал отдавать приказы лакеям.

– Дядя, неужели ты считаешь, что мисс Мерлин похитил мой папа? – Вудроу в отчаянии потянул Рансома за сюртук. – Ты так не думаешь! Он этого ни за что не сделал бы, ты же знаешь!

Рансом прикрыл глаза рукой:

– Вудроу…

– Нет, послушай меня! Я найду мисс Мерлин! И я узнаю, кто это сделал. Это не папа. Я уверен, что это не он!

Рансому нечего было сказать, нечего возразить и некуда скрыться от отчаянных глаз племянника. Он хотел уйти, но путь ему преградила Жаклин. Она положила руку Вудроу на плечо, и тот замолчал.

– Я тебя понимаю. – Она смотрела прямо ему в глаза. В мерцании свечи ее темно-синие глаза казались бархатными. – Ты герцог, ты служишь королю и не можешь жить, как обычный человек. Но… – высоко держа голову, как королева амазонок, она протянула руку и слегка коснулась его груди, – есть закон, – она отняла руку и поднесла ее к своим губам, – а есть сердце. И мы с Вудроу окажем тебе услугу, герцог. Мы забираем с собой твое сердце… и надежно сохраним его там, где ему, по-твоему, следует быть.

Она наклонилась и взяла Вудроу за руку. Бросив последний, полный ужаса взгляд на Рансома, Вудроу крепко сжал руку матери. Затем Жаклин взяла под руку Шелби, несмотря на то, что тот озадаченно сдвинул брови. Вудроу тут же поймал за руку отца.

– Пойдемте, – сказала Жаклин. – Может быть, охранник согласится поиграть с нами в бирюльки, пока не настанет время ложиться спать.

Рансом проводил их взглядом. Лакей неуверенно присоединился к ним. Жаклин остроумно придумала вести себя с ним так, как если бы он был в доме еще одним, новым гостем. Шелби молчал. Он держал Вудроу за руку и сжимал локоть Жаклин. И яростно сжатая челюсть его, и жестко застывшая спина постепенно расслаблялись.

«Браво, какая же ты молодчина, – подумал Рансом. – Брависсимо».

Он закрыл глаза.


Глава 22


– Да нет же, они действительно французы, – прошептала Мерлин. – Вы что, ничего не знаете?

– Послушайте, вы, дамочка! – Мистер Пеммини скривил полные губы. – Если бы мои покровители были французы, то уж я бы это точно знал. Но они говорят на хорошем английском, и даже лучше, чем я.

Мерлин откинулась на спинку скрипучей деревянной скамьи и обвела взглядом неприбранную, заставленную книжными полками комнату в башне мистера Пеммини.

– Конечно, они хорошо говорят по-английски. – Она изучающе посмотрела на Пеммини. – Но это же секрет, как вы не понимаете? И он может оказаться у врага.

Он покачал головой, которую украшали седые бакенбарды:

– Вовсе нет, мадам. Это благородные дальновидные люди, которые поняли значимость моего труда, тогда как другие лишь посмеялись. И только одна их щедрость…

– Да-да, я знаю, как тяжело, когда над вами смеются. Но вы же не можете продать свою работу врагу!

– Врагу?! – Круглое лицо мистера Пеммини покраснело и по цвету стало точь-в-точь как малиновый халат Рансома. – Говорю же вам, мисс… хм… как вы там сказали вас зовут?

– Мерлин Ламберн, – ответила она и попыталась стряхнуть обрывок паутины с галстука, служившего ей поясом. – Хотя сейчас, наверное, я уже Мерлин Герцог. Или Деймерелл. Или, может быть, Фолконер. Понимаете, я герцогиня.

Он скептически посмотрел на нее. Мерлин с досадой оглядела свою одежду. Прежде чем привести сюда, ее два дня продержали в темнице, и теперь она выглядела еще неряшливее, чем обычно. Она снова попыталась избавиться от прилипшей паутины.

– Герцогиня… – повторил мистер Пеммини. – Думаю, если бы я смог поверить в это, то тогда уж точно поверил бы и в вашу выдумку о французах.

– Да верьте вы во что хотите! – Мерлин встала. – Как вы думаете, почему я тут оказалась? Меня похитили. И мы с вами должны придумать, как сообщить Рансому, что я здесь, и тогда он спасет меня.

Мистер Пеммини с раздражением вздохнул:

– Чепуха! Спасет вас от чего? И кто такой этот Рансом? Вы хотите, чтобы он сюда заявился и, как и вы, отвлекал меня от работы?

Мерлин недовольно взглянула на него:

– Вы что, вообще ничего не знаете? Рансом – это герцог.

Мистер Пеммини плотно сжал губы – очевидно, задумался. Щеки его порозовели. Затем он с шумом вздохнул:

– Может быть, вы говорите о Деймерелле, хозяине Фолкон-Хилла? Тогда маловероятно, что он посмеет сюда явиться. Несколько месяцев назад, когда я искал деньги для воплощения моего проекта, он недвусмысленно высказался по поводу него. Нет, я не стану приглашать его в свой замок, мисс. И если он явится, я захлопну дверь у него перед носом!

– Ну, это ни к чему хорошему не приведет, потому что дверь он тогда просто вышибет. Такие вещи у него здорово получаются.

– Он что, варвар?

Мерлин удивленно посмотрела на него:

– Это Рансом-то? О Господи, конечно, нет! Он самый цивилизованный человек на земле. И скорее всего во всей Вселенной.

– В самом деле? Со мной он был довольно груб. Так вы говорите, что знакомы с ним лично? – Маленькие зоркие глазки мистера Пеммини еще больше сузились от внезапного подозрения. – Тогда откуда мне знать, что вас не послали шпионить за мной?

– Шпионить за вами?! – Мерлин задохнулась от возмущения. – Да я в жизни не стала бы!

Мистер Пеммини искоса оглядел ее и стал перебирать бумаги, лежащие на столе. Взглянув на них, Мерлин вдруг увидела на верхнем листе чертеж и столбец уравнений. Она попыталась взять эту страницу, чтобы лучше рассмотреть сделанные там записи, но мистер Пеммини не выпустил ее из рук:

– Нет, нет! – Он потянул листок к себе, и бумага неровно порвалась.

Мерлин изумленно изучала обрывок в своей руке.

– Но это же мой чертеж! – воскликнула она. – Выходит, это вы за мной шпионили!

– Нет, я не шпионил.

– Но это же все мое. – Оттолкнув плечом недовольного мистера Пеммини, она торопливо перелистывала страницы. – Это мои записи! Вот это конец крыла, а эти уравнения связывают вес и скорость подъема. – Мерлин ликовала. – Они не пропали! У вас тут все листы? Ух ты, они сохранились! А я думала, их сожгли. Как они к вам попали?

– Ну вообще-то я… – Мистер Пеммини беззвучно пошевелил губами. – Так вы говорите, они ваши? Вы в этом уверены?

Мерлин склонилась над чертежом:

– Да. Видите, вот так я пронумеровала распорки. Начиная с вершины и дальше в стороны. А вот эта ручка и шестеренка – чтобы менять угол крыла при приземлении. А вот эти колесики для…

– И что, все это… – он указал на пачку бумаг, – все это сделали вы?

– Да, – она кивнула, – это моя летательная машина.

– Да уж. – Мистер Пеммини по-новому посмотрел на нее. – Должен сказать, я под впечатлением. Эти записи оказались бесценными для меня.

– Но где вы их достали? Я думала, все это сожгли.

– Нет-нет. Эти материалы я получал постепенно, уже не один месяц. Они так помогали мне в работе… Не могу согласиться с вашим выбором – кетгут вместо металла, но ваши заметки о форме крыла, по-моему, совершенно гениальны. Я тщательно воплотил их в жизнь. Ценю вашу щедрость. Большое спасибо, что вы регулярно присылали свои расчеты.

– Но я их вам не присылала. – Она вновь склонилась над бумагами. – К тому же, это не мой почерк.

– Не присылали? Но их приносил один молодой человек. Очень милый и симпатичный. Не могу сказать, как его зовут, но вы-то, наверное, должны его знать.

– Это не Вудроу?

– Нет, Вудроу – это мальчик. – Мистер Пеммини почесал подбородок. – Теперь я вспомнил: он вас тоже как-то упоминал. Я иногда позволял ему смотреть на мою работу. Очень сообразительный мальчуган.

– Но это не он приносил вам заметки?

Мистер Пеммини посмотрел на схему в ее руке:

– Нет, их приносил тот, второй. Кстати, вам не кажется, что вот эту оттяжку от шестой распорки можно бы удлинить и сделать из стали?

Мерлин взглянула на чертеж:

– Из стали? Я думала, вы использовали алюминий. Но небольшие кусочки кетгута подходят лучше всего. Я тысячу раз объясняла Вудроу, что прочность обеспечивается самим полотном, натянутым на бамбуковую раму.

– А я использовал стальную проволоку. От алюминия я отказался, когда обнаружилось, что он очень сильно растягивается…

Их разговор прервал стук в дубовую дверь. Мерлин застыла.

– Французы! – прошептала она.

– Ерунда, – сказал мистер Пеммини. – Это, наверное, Томкинс принес мне обед. Хороший парень, этот Томкинс. Благодаря ему мне не нужно больше никуда выходить. Он обеспечивает меня всем необходимым для работы, и я вообще перестал покидать эту комнату. Выхожу лишь для того, чтобы подняться на верхнюю площадку и повозиться с «Матильдой». Так я назвал свой летательный аппарат. По имени девушки, с которой был когда-то знаком. – Он застенчиво улыбнулся и провел рукой по редеющим волосам. – Но вам это, конечно же, неинтересно. Вы не откажетесь со мной пообедать?

Мерлин не успела ответить. Дверь отворилась, и на пороге показался огромный, устрашающего вида человек.

– Здесь мальчик, и он хочет вас видеть, мистер Пеммини.

– Ну конечно же. Это Вудроу! – Мистер Пеммини потер руки. – Пусть войдет. Мы пообедаем все вместе.

– Нет, мне сказали, что сегодня вам нельзя с ним встречаться. Надо написать ему, что вы очень заняты.

– Но я же не занят! Скажите ему, что здесь мисс… хм…

Мерлин наступила ему на ногу.

– Ой! Дорогая, пожалуйста, будьте осторожней! – Он повернулся к ней. Встав так, чтобы охранник не видел ее лица, девушка беззвучно произнесла: «Французы».

– Что с вами? – спросил Пеммини. – Боже мой, вы задыхаетесь?

Мерлин поняла, что все ее усилия заставить этого человека поверить ей бесполезны, и отказалась от дальнейших попыток. Закусив губу, она разглядывала охранника. Мистер Пеммини вновь повторил, что он совершенно не занят и может пригласить Вудроу к обеду.

– Нет, вы заняты, – спокойно сказал великан. – Напишите записку, и все будет в порядке.

Мистер Пеммини в замешательстве потер руки:

– Что ж… пожалуй, мне и вправду не до этого. «Матильда» уже почти готова для первого полета, и у меня полно дел. Надо еще раз все как следует проверить.

В ворохе бумаг, лежащих на столе, он попытался найти перо и чернильницу. Мерлин покусывала костяшки пальцев. Ей нужно было как-то передать информацию, что-то придумать. Снаружи ждал Вудроу, и ему собирались передать записку…

Вдруг она представила себе, что за ее спиной стоит Рансом, отдает распоряжения и, как обычно, ничего не выпускает из-под своего контроля. Нет, Вудроу не должен узнать, что она здесь. Она была совершенно уверена, что Рансом не позволил бы подвергать мальчика опасности. Ему разрешали приходить сюда лишь потому, что он ничего не знал о «благодетелях» мистера Пеммини. Никто не воспринимал его всерьез. Но Мерлин уже знала, как ведут себя французы и похитители. Если бы Вудроу увидел или услышал Мерлин, ему, конечно же, не позволили бы вернуться в Фолкон-Хилл.

Она оглядела могучего охранника, который возвышался над мистером Пеммини. Интересно, умеет ли он читать? «Нет, – сурово предостерег ее воображаемый голос Рансома. – Слишком опасно». Но даже если этот охранник неграмотный, есть еще и другие люди, находящиеся в замке.

Мерлин наблюдала, как мистер Пеммини возится с чернильницей. Заляпав весь стол, он решил, что ему надо найти новое перо.

– Мистер Пеммини, – сказала девушка, – вы когда-нибудь писали пером из ежовой иголки?

Он взглянул на нее с недоумением:

– Перо из ежовой иголки? Разве этим можно писать?

– Да, еще как. – Она повернулась к скамейке, куда похитители любезно поставили ее коробку, и потянула за тесьму.

– Смотрите! – Она вытряхнула ежика на стол. Прокатившись клубком несколько дюймов, он развернулся. – Видите? Иголки у него очень даже острые. Как раз то, что нужно, чтобы провести тонкую линию.

– Эй, мисс, не надо мешать ему, – сказал охранник.

Мистер Пеммини кивнул.

– Действительно, дорогая. У вас очень необычные идеи. – Он наклонился над ежиком. – Но ведь его иголки не больше дюйма в длину! Как же такую удержишь?

– Очень просто. – Мерлин потянулась к ежику и поймала его за задние лапки, перевернув при этом чернильницу.

– Ой! Простите, пожалуйста! Скорее, скорее… – Она прижала ежика лапками к чернильному пятну, как будто хотела промокнуть лужицу.

– Ну посмотрите, что вы наделали! – воскликнул мистер Пеммини. – Он наследил на моей писчей бумаге!

– Простите меня! – Галстуком, принадлежавшим Рансому, она вытерла чернила со стола.

Мистер Пеммини стал искать другой лист бумаги, а охранник начал проявлять нетерпение:

– Да ладно, и так сойдет. Вы же не принцу пишете. Мне нужно скорее отнести записку к воротам.

Мерлин возилась с ежиком, делая вид, что стирает с его лапок чернила. Краем глаза она пыталась разглядеть, остался ли на записке мистера Пеммини хотя бы один четкий отпечаток. Ежику, похоже, надоела игра в шпионов, и он тут же свернулся.

Мистер Пеммини размашисто подписался и присыпал бумагу песком.

– Вот, заберите. И принесите, пожалуйста, нам обед.

– Как только отнесу ваше послание. – Охранник ухмыльнулся, глядя на Мерлин, и многозначительно подмигнул ей. Девушке это не понравилось, но она постаралась изобразить улыбку.

Дверь за ним закрылась, и Мерлин услышала, как прогремел засов.

– Ну вот, – сказал мистер Пеммини. – Теперь вы убедились?

– Убедилась в чем?

– В том, что этот парень сейчас принесет нам обед. Разве может он оказаться французом? Держу пари, обед будет превосходный. Омар с вареными артишоками, приправленными маслом…

– Но он же нас запер, – заметила Мерлин.

– Глупости. Зачем он стал бы нас запирать?

– Да затем… – Она сдержала желание схватить и запустить в него чернильницей. – Они же французы.

Мистер Пеммини засеменил к двери.

– Запер, – пробормотал он. – Что за дурацкая… – Он дернул дверь, но она не поддалась. Он снова с усилием потянул ее.

– О Боже, – выдохнул он.

Мерлин многозначительно взглянула на него и сцепила руки за спиной.

– Но как же… – Мистер Пеммини пригладил пухлыми пальцами свои седые волосы.

– Мы здесь узники.

– Ну бросьте вы. Я уверен… – Он облизнул губы, глядя на нее с сомнением. – Наверняка это случилось нечаянно.

– Ха. – Подойдя к узкому оконцу, она шире распахнула раму и выглянула. Внизу, на огромном расстоянии, простиралось гладкое серебро Ла-Манша. – Посмотрите сюда. Говорю же вам, нас похитили.

– Меня лично никто не похищал, мадам. Я живу здесь абсолютно добровольно.

– Да, только ваши слуги увешаны оружием и не разрешают вам выйти из комнаты! – Она саркастически усмехнулась. – Вы что же, вообще не замечаете ничего вокруг?

Мистер Пеммини нервно постучал пальцами по столу:

– Что ж, пожалуй, мои слуги и вправду немного зазнались. Но вы же не надеетесь, что я подниму восстание?

Она обернулась к нему:

– А что еще можно сделать?

– Ну… – он откашлялся, – прорываться отсюда силой. Мечи, пистолеты… что-нибудь в этом роде. Но я уже не так молод, знаете ли.

– Ну конечно. К тому же вас могли бы убить, – с насмешкой подсказала Мерлин.

– Да-да. Думаю, это серьезный аргумент.

– Но вам ничего такого не придется делать. – Она снова выглянула в окно. – Через парадные ворота мы выйти, конечно, не можем. Но вот та тропинка, что идет по утесу… – Выглянув, она показала рукой вниз, туда, где скала вертикально спускалась к воде. – Видите? Тропинка огибает сторожку, а потом уходит в глубь полуострова. Она, конечно, не очень широкая и… придется перепрыгнуть одну расщелину. Но ее ширина всего три-четыре фута.

Она обернулась и улыбнулась мистеру Пеммини.

– Вот теперь мы можем и пообедать, – довольно сказала она и убрала ежика со стола в коробку. – Прежде чем Рансом придет нас спасать, у нас есть немного времени.


Спешившись, Рансом стоял за раскачивающимся от ветра кустом и смотрел на осыпавшиеся башни и стены замка Пеммини. Перед ним была невысокая гора Южный Даунс, на вершине которой и находился замок. Полуразрушенные стены были хорошо видны на фоне пасмурного неба.

Рансом подумал, что атаковать такие укрепления в одиночку можно только в сказках – чем обычно и занимались их не слишком благоразумные герои. Ни один трезвомыслящий человек не решился бы на это, как, впрочем, не обратил бы особого внимания и на размазанную кляксу между буквами на какой-то испачканной записке. И не допустил бы мысли, что клякса эта напоминает отпечаток, когда-то оставленный на его письменном столе небезызвестным ежиком.

Не надо было ему слушать двенадцатилетнего мальчика, который смотрел на него серьезными глазами взрослого человека и твердым, без признаков заикания голосом произнес: «Прошу прощения, сэр. Уделите мне минуту вашего внимания. Перед тем как я удалюсь, взгляните, пожалуйста, на это. Возможно, я отыскал мисс Мерлин».

Вот так Вудроу, настоящий Макиавелли! Похоже, он специально выбрал момент, чтобы произвести наибольший эффект. Но все-таки его придется наказать за то, что он нарушил распоряжение Рансома никуда не отлучаться из поместья.

Чертовы следы ежика… Несомненно, замком Пеммини завладели контрабандисты. Рансом попытался объяснить это Вудроу. С тех пор как Бонапарт покинул эти места, определенного рода господа на побережье Суссекса сумели в десятки раз увеличить свой нелегальный доход. И ничего удивительного, если обедневший Пеммини, чтобы финансировать свои чудачества, решил сдать так удачно расположенный родовой замок в аренду.

Итак, перед Рансомом стоял выбор. Он мог направиться прямо к сторожке, которая стояла на перешейке и надежно перекрывала тропинку в замок, расположенный на маленьком полуострове, и завести разговор, например, насчет поставки доброго старого бренди. А мог сделать попытку пробраться в замок незамеченным, найдя какой-нибудь обходной путь. В первом случае над ним просто посмеялись бы. Во втором – скорее всего убьют.

Конечно, был еще и третий вариант. Возможно, похитители и вправду удерживают Мерлин в этом замке, на самом виду. В этом была своя логика. Вспомнить хотя бы, как в прошлый раз ее спрятали в собственном поместье Рансома. И если так, то сам собой напрашивался вывод: все планы похищений созданы одним и тем же человеком, который хорошо разбирался в людях; знал, чего можно ожидать в ответ на оказанное давление; имел подробные сведения о событиях в Фолкон-Хилле и, естественно, блестяще ориентировался в окрестностях.

Если, конечно, Мерлин действительно там.

Единственное, что было у Рансома, – это чернильное пятно на какой-то грязной бумажке. И еще надежда… очень-очень слабая.

Полночи он, задумавшись, просидел за столом. А рано утром отбросил все сомнения и очертя голову кинулся совершать очередную глупость. Оседлав коня, он в одиночку отправился к замку Пеммини.

Порывшись в мешке за седлом, Рансом вытащил подзорную трубу и принялся изучать находившуюся перед ним постройку. Замок выглядел совершенно обычно. Каменные стены его в отдельных местах были восстановлены, но в основном они были совсем ветхими и, казалось, готовы были вот-вот обрушиться. Вход располагался между двумя большими башнями, замыкавшими внешнюю стену, которая, извиваясь, переходила на другую сторону холма. Там был известняковый утес Морская Голова – самый высокий и опасный на побережье. Замок, притулившийся на нем, был обречен. Неутомимые морские волны постепенно разрушали утес. Должно быть, несколько веков назад эта крепость стояла на прочном мысу. Сейчас же она едва умещалась на осыпавшемся обрыве, и половина внешних укреплений давно уже покоилась на дне. Во всяком случае, Рансому так говорили. Сам он никогда в жизни не испытывал желания ознакомиться с этим сооружением лично. При одной мысли о такой возможности у него кружилась голова.

Он осмотрел сторожку у входа. Там были люди. Он насчитал четверых, но скорее всего их было больше. Они несли вахту в полуразрушенных амбразурах. Если в замке были контрабандисты, то сейчас они, очевидно, обдумывали какое-то очень крупное щекотливое дело. Иначе зачем им была нужна охрана – места, где спрятаться, было достаточно.

За внешней стеной виднелось небольшое открытое пространство – должно быть, каменные укрепления скрывали внутренний двор. За ним вновь вздымались стены, увенчанные высокой башней. Рансом стал рассматривать ее в подзорную трубу, переходя от одного окна к другому, пока не добрался до самого верхнего.

– Проклятие, – пробормотал он.

Из окна свешивался кусок пурпурной ткани. Скрытый от сторожки изгибом стены, яркий лоскут трепетал на ветру. Случайный порыв ветра расправил его, и Рансом ясно различил рукава и подол своего пропавшего халата.

Он сложил подзорную трубу, уткнулся лицом в скрещенные на кожаном седле руки и попытался собраться с мыслями. Сложности, которые предстояло преодолеть, омрачали радость от того, что он нашел Мерлин. Рансому пришла в голову идея съездить в Истбурн и привести с собой весь гарнизон, чтобы штурмовать замок, – но он отмел ее. В случае лобовой атаки Мерлин скорее всего просто убьют.

Он снова посмотрел в сторону замка. Рансом понятия не имел о его внутренней архитектуре, хотя всю жизнь прожил совсем рядом, в Фолкон-Хилле. Ему никогда даже не приходило в голову, что можно проводить время в замках, расположенных на краю высоких утесов. Бедный Пеммини, последний из благородного римского рода, несомненно, был сумасшедшим. Ни один человек в здравом уме не поселился бы в этих осаждаемых морем руинах, пока в округе можно найти хотя бы одну лачугу с текущей крышей, но на твердой земле.

Рансом подумывал о том, чтобы вернуться в Фолкон-Хилл за подмогой или дождаться ночи и совершить тайный набег. Но оба плана были слишком рискованными. Нельзя терять время. Вполне возможно, что Мерлин под покровом ночи собирались вывезти во Францию. Контрабандисты всегда поступали так – не важно, везли они бренди или людей. Сегодня же было пасмурно, и ночь обещала быть темной.

Рансом привязал коня за поводья к кусту. По крайней мере у него есть оружие – шпага и два пистолета. Он двинулся не в сторону замка, а назад, чтобы под прикрытием кустарника обогнуть холм. Лишь когда сторожка полностью скрылась из виду, он начал взбираться вверх к самому замку.

Море все еще было скрыто за вершиной холма. Ветер ревел все сильнее, и все сильнее качались кусты вокруг, но Рансом видел лишь башню и свой малиновый халат, развевающийся, как сигнальный флажок. Тропа привела его прямо к тому месту, где стена резко поворачивала и исчезала из поля зрения, уходя на противоположный склон.

Замок был заброшен, защитные укрепления давно обвалились. Рансом решил, что, если со стен будет грозить какая-нибудь опасность, он тут же ее заметит. Он посмотрел наверх, туда, где стена, изгибаясь, переваливала через хребет. Если бы он сумел туда добраться…

Схватившись рукой за шпагу, он пригнулся и быстро перебежал открытый участок. Ветер чуть не сшиб его с ног. Перебежав, он выпрямился и обернулся к башенкам сторожки. Никаких признаков тревоги. Стоя почти на самой вершине холма, всего в одном шаге от стены, сулившей ему укрытие, он вдруг увидел то, что было по ту сторону.

Прямо перед ним была пустота. Ни склона, который сбегал бы от вершины, ни крепостной стены, ни кустов, ни травы… ничего. Лишь яростный ветер да ослепительно белый вертикальный обрыв. Видно было, стена обрушилась уже давно – в выщерблинах ютилась обтрепанная ветром трава. Рансом чуть не потерял рассудок. Охвативший его ужас парализовал все тело. Прикусив кулак, Рансом отступил на шаг. В безумном страхе он резко обернулся, чтобы проверить: вдруг земля разверзлась и позади него тоже. Ветер, казалось, толкал его прямо в бездну. Он прильнул к единственной твердой поверхности – к стене и перевел дыхание. Сердце его бешено стучало. Ножны впивались в бедро, но он не мог заставить себя пошевелиться и поправить их. Все тело его непроизвольно стремилось сжаться в комок.

Колени Рансома подогнулись, он опустился на землю и закрыл глаза. Подступала тошнота. Он прислонился к стене, судорожно хватая воздух ртом. Постепенно дыхание его пришло в норму, и Рансом отважился посмотреть вокруг. Сидя у основания стены, он уже не мог видеть обрыва. С одной стороны от него уходил вниз заросший кустарником склон холма, с другой – на вершине шелестела и колыхалась трава, создавая успокоительную иллюзию, будто зеленый ковер простирается и дальше.

Вдруг он вздрогнул от резкого крика. Перед ним, неожиданно взлетев с края обрыва, пронеслась чайка. Несколько секунд она, изогнув крылья, парила в воздухе, а затем стала снижаться. Описав кривую, она скрылась из виду, и по телу герцога волной прокатилась слабость.

Конечно, он может вызвать гарнизон, и пусть они возьмут замок штурмом. Он может также подойти и постучать в дверь или уехать домой и забыть обо всем этом. Но Мерлин…

Он прикрыл глаза рукой, которая все еще немного дрожала. Пытаясь унять дрожь, он сжал руку в кулак. Другой рукой Рансом крепче обхватил рукоятку шпаги. Затем сделал медленный глубокий вдох.

Продолжая прижиматься спиной к стене, он с трудом стащил сюртук, положил шпагу на колени, на несколько дюймов подвинулся ближе к краю и слегка вытянул шею. За волнами травы Рансом едва разглядел горизонт, где серо-голубое небо сливалось с серебряной морской синевой. Он снова глубоко вздохнул, придвинулся к самому краю стены и, прочно упершись в землю обеими руками, заглянул за угол.

Страх высоты снова заполнил его. Быстро заморгав, он схватился за какой-то корень. В метре за углом стена заканчивалась, но из-за невероятной прочности известкового раствора каменная кладка на добрый фут выходила за сам утес. Обрыв отвесно спускался вниз. Его белый цвет почти ослеплял на фоне темно-оливковой зелени и каменных башен, великолепными руинами раскинувшихся по полуострову. Рансом переводил взгляд все ниже, пока наконец не увидел место, где скала переходила в берег, усыпанный эбонитовой и серебристой галькой. В животе у него все переворачивалось, а на глазах выступили слезы.

Один из камней на берегу показался ему необычным: правильной формы и желто-зеленого цвета, он выделялся на фоне других, серых и черных камней. Рансом искоса разглядывал его, стараясь не замечать порывов ветра. Через некоторое время он понял: то, что с высоты утеса казалось камешком, на самом деле было рыбацкой лодкой. Он сглотнул и тихо застонал, крепче вцепившись в корень. Его затошнило.

Пурпурное «знамя», которое вывесила Мерлин, все еще развевалось на ветру. Она ждала его. Он был ей нужен. От него зависела ее жизнь.

Откуда-то снизу опять вылетела чайка и испугала его своим пронзительным криком. Заложив вираж, она резко кинулась вниз, и он проводил ее взглядом. Ногти его впились в корень. Рансом закрыл глаза, а потом с мучительным усилием открыл их вновь. На дальней стороне белого утеса среди зеленой травы, постепенно снижаясь, петляла тонкая линия. Она терялась из виду, затем появлялась вновь. В конце концов, она оказалась узкой тропинкой, проходившей прямо под нависающим краем каменной стены, у которой он сидел. Рансом с отчаянием смотрел на нее. Он знал, что должен добраться до этой тропинки. Всю жизнь Бог баловал его, ограждая от ужаса страха, и вот теперь пришло время расплачиваться за все многочисленные грехи, которые он совершил в своей жизни.

Рансом осторожно отпустил корень. На несколько секунд он замер. Затем собрался, мысленно и физически, и аккуратно поставил ногу на свободное пространство между двумя пучками травы. «Главное – не отрывать взгляд от земли», – решил Рансом. Он занес ногу над краем обрыва и ощутил под ней пустоту. Корень, за который он до сих пор цеплялся, был уже скользким от пота. Нащупав опору, он попытался, не теряя равновесия, заглянуть за выступ. Тропинка уходила вниз вдоль стены замка, а затем вновь поднималась и, изгибаясь, исчезала из поля зрения. Она была всего около полудюйма шириной. И все же это была настоящая тропа: прямо под ногами он различил следы овец или коз, отпечатавшиеся в мягком меловом камне.

Схватившись рукой за росший неподалеку кустик осоки, он быстро помолился и встал на узкую дорожку. Ветер ударил ему в грудь. Рансом потерял равновесие и качнулся вперед. Вырванный пучок травы остался в его кулаке. Отчаянно балансируя, он обеими руками вцепился в камень, нависавший прямо над головой. Сердце его бешено стучало.

Прижавшись щекой к утесу, он подумал о том, чтобы избавиться от шпаги, которая болталась на боку и мешала в самый неподходящий момент. Вопреки разуму, ему захотелось сорвать с себя этот неуклюжий пояс с ножнами и двумя пистолетами и сбросить все в море. Наверное, он так и поступил бы, но вовремя подумал, что в таком случае его безумный поход по этому ужасному утесу окажется напрасным. Ведь вряд ли он сумеет вырвать Мерлин у похитителей голыми руками.

Дюйм за дюймом продвигался он по тропинке. Каждое движение давалось ему с большим трудом. Чайка продолжала летать вокруг, пугая и раздражая его своим насмешливым криком. Ветер дул и наносил удары, заставляя сильнее прижиматься к утесу. С болезненной осторожностью Рансом передвигал ноги, не отрывая глаз от своих сапог.

Он добрался до места, где в скале была глубокая выемка. Тропинка сузилась. Скала имела здесь отрицательный уклон, и верхняя часть утеса нависала над тропой. Рансом осторожно склонился набок, пытаясь увидеть, что там за поворотом.

Ветер ударил ему в лицо, парусом надул рубашку, закрутился вихрем, сменил направление и толкнул в спину. Рансом отшатнулся и прижался лбом к меловой стене. Пальцы его тщетно искали, за что бы зацепиться. Он замер, крепко зажмурился и сосчитал до десяти. Потом до двадцати. Затем подумал, что хорошо бы досчитать до сорока пяти миллионов…

Он все еще мог повернуть назад, мог дюйм за дюймом проделать обратный путь, пройти под каменной стеной и ощутить себя в безопасности. Мог пробраться через кусты, вскочить на коня и вернуться домой.

Мел под его пальцами начал крошиться. Он передвинул руку, затем ногу, затем еще несколько раз менял позу, пытаясь приноровиться к ветру, налетающему из-за угла. Он медленно продвигался вперед, и скала царапала его щеку, грудь, ноги. Ветер толкал его то в одну, то в другую сторону, и все время за его спиной была бездна, этот страшный провал в пустоту.

Когда ветер ослаб, Рансом осмелился посмотреть вперед. Он обошел выступ и был в углублении скалы. Тропа немного расширилась. В нескольких метрах от него стояла испуганная овца. Во рту у нее был стебелек сухой травы.

Рансом закрыл глаза: «Боже, спасибо тебе. Большое спасибо».

Открыв глаза, он увидел, что животное продолжало стоять на том же месте.

– Убирайся назад, – тихо попросил он, – а то я скину тебя вниз.

Овца торопливо принялась жевать.

Рансом прижался щекой к скале.

– Уходи, пожалуйста! – крикнул он.

Казалось, животное догадалось, о чем его просили. Овца ловко развернулась, и нечесаный шерстяной зад запрыгал вверх по тропинке. На вершине утеса она остановилась и обернулась.

– Хорошо, – сказал он, опустив взгляд.

Он продолжал медленно двигаться, глядя только себе под ноги, но через минуту, подняв глаза, увидел, что овца снова стоит перед ним.

– Уйди! – рявкнул он.

Овца сделала несколько шагов, прыгнула и заспешила вверх по тропе. Рансом не стал следить за ней. Он с ужасом разглядывал расщелину, которую она перескочила. В белом сиянии пролегла темная тень, и обходного пути не было. Губы его мгновенно пересохли, а на лбу выступила испарина. Медленно он подобрался к краю и разрешил себе заглянуть вниз. Он тут же отшатнулся назад и прислонился лицом к камню.

«Ох, Мерлин, – подумал он, – я не смогу».

Он стоял, упираясь плечом в скалу, неуклюже прижав шпагу ногой к камню, и снова разглядывал провал. И утес, и небо, и море где-то внизу – все вместе медленно кружилось перед его глазами. Он услышал вдруг свое дыхание – глухое, отчаянное пыхтение. Так дышит лошадь после длительного пробега.

Вдруг он вспомнил, как легко преодолела это препятствие овца, и ему стало стыдно. Рансом стиснул зубы и прыгнул.


Глава 23


– Конечно же, «Матильда» полетит, – сказала Мерлин. – Ведь вы ее построили по моим чертежам, правда?

Низенький мужчина раскачивался, стоя на цыпочках:

– Нет уж, позвольте! Я действительно взял ваши эскизы за основу, это верно. Но построить машину, которая выдержит двоих, – совершенно другое дело.

– Ну как же, мистер Пеммикан…

– Пеммини.

– Мистер Пеммини, это же та самая конструкция, до самой последней распорки! Только размером побольше и со стальной проволокой. – Она склонилась над листом и что-то торопливо записала. – Жаль, что я не додумалась использовать струны из фортепиано. В Фолкон-Хилле их было несколько, и они чудесно подошли бы. – Мерлин сделала витиеватый росчерк. – В любом случае эти уравнения для увеличения пропорций совершенно верны. Но вот использовать для приземления колеса… вы в этом уверены?

Услышав звук чьих-то шагов по ступеням, она замолчала. Но мистер Пеммини, проигнорировав шум, бросился защищать свою идею:

– Может показаться, что они не выдержат удара, но, уверяю вас, я очень тщательно рассчитал и количество спиц, и коэффициенты диаметра.

Дубовая дверь содрогнулась от удара. Задвижка отскочила, и в комнату ворвался Рансом.

– Мерлин! – Он был весь белый: рукава рубашки, жилет, светлые бриджи… Даже на лице и сапогах его лежал слой меловой пыли.

– Привет! – Она встала. – Ну вот наконец и ты.

Вид у него был свирепый и устрашающий: обнаженная шпага в руке и пистолеты на поясе. Каштановые волосы его были растрепаны от ветра и припорошены светлой пылью.

– С тобой все в порядке? – спросил он.

– Да-да, конечно, у меня все хорошо. Ты получил отпечатки лап ежика?

Дрожащей рукой он обнял ее за шею, притянул к себе и поцеловал еще крепче, чем когда-либо раньше, так, что она застонала в его объятиях.

– А с тобой-то все в порядке? – спросила она после того, как он отпустил ее. Движения его были порывисты, и даже под белой пылью было видно, что он побледнел так же сильно, как после ранения.

– О Боже, – сказал он, вытирая рукавом ручеек пота, – и не спрашивай.

– Добрый день, ваша светлость, – вежливо произнес мистер Пеммини, а затем с легким упреком добавил: – Мы ожидали вашего прибытия еще вчера.

Рансом удивленно взглянул на него.

– Не обращай внимания, – быстро сказала Мерлин. – Мы можем уйти прямо сейчас?

– Да, идем. – Он убрал шпагу в ножны. – Держись позади меня.

– Тебе нужно спасти и мистера Пеммини тоже. Он и в самом деле не знал, что его новые слуги – французы.

Рансом был уже возле двери.

– Тогда смотрите в оба, – сказал он, не оборачиваясь. – Я не стану возвращаться обратно, если вы отстанете. Если я скажу остановиться, вы остановитесь. Скажу идти – вы пойдете. И без вопросов!

Едва Мерлин успела схватить свою шляпную коробку, как он уже стал спускаться по винтовой лестнице. Она услышала, как мистер Пеммини, пыхтя, поспешил за ней.

Она была уже внизу, когда Рансом вдруг прошептал:

– Замри.

Мерлин остановилась, но налетевший сзади мистер Пеммини втолкнул ее в восьмиугольную комнату в основании башни. Она задержала дыхание. В дверном проеме показался силуэт высокого охранника, который уже вытаскивал из ножен меч.

Рансом стоял, держа оружие наготове. Кончик его шпаги вырисовывал круги. Стражник поднял свое более тяжелое оружие и замахнулся. Герцог быстро подскочил к нему, раздался звон металла, и меч охранника отлетел в сторону.

Мерлин в недоумении моргнула. Ей хотелось спросить, как Рансом сумел это сделать, но тот уже приближался к противнику и, похоже, хотел убить его. В самый последний момент он отвел острие своей шпаги и коленом ударил соперника в низ живота.

– Предатель, я должен проткнуть тебя насквозь. – Он приложил острие шпаги к шее поверженного охранника. Тот все еще не мог прийти в себя. – На кого ты работаешь?

Мужчина, скрючившись, ловил ртом воздух.

– Нет. – Он судорожно вдохнул. – Что вы… говорите… – из-под кончика шпаги вытекла капля крови. Охранник вздрогнул. – Я не предатель! – заорал он.

– На кого работаешь? – повторил вопрос Рансом.

– Англичанин… – человек судорожно вдохнул. – Его зовут… мистер… Белл. Я не предатель!

– Просто обычный бандит, – презрительно сказал Рансом и взглянул на Мерлин. – Идите. Снаружи поверните налево. И подождите меня, когда завернете за камни.

– Да-да, – сказал мистер Пеммини. – Мы пойдем по тропинке, что ведет в город?

Рансом рассеянно взглянул на него:

– Что?

– Мы пойдем по тропе вдоль утеса? Вы ведь так пришли сюда? Согласитесь, там очень приятно прогуляться в такую прекрасную погоду.

Рансом посмотрел на мистера Пеммини, как на сумасшедшего.

– Я велел вам идти. Вы, Пеммини, возьмите вон тот меч. Если сможете, то несите его. Если нет, выбросьте в море.

– Нет-нет-нет! – Мистер Пеммини суетливо подбежал и поднял меч охранника. – Не нужно выбрасывать, не такой уж он и тяжелый. Возвращаясь с базара, я обычно несу на себе вдвое больше.

Продолжая держать шпагу у шеи врага, Рансом дождался, пока оба пленника послушно вышли за дверь. Затем он перевел взгляд на стоявшего на коленях охранника.

– Надеюсь, вы простите мои дурные манеры, – сказал он и нанес удар рукоятью шпаги. Мужчина упал. Рансом тут же выскочил за дверь, жалея, что нечем было его связать. Вряд ли он долго пробудет без сознания.

Мерлин и мистер Пеммини ждали Рансома там, где он велел, – за кучей больших камней, у которых начиналась тропинка.

– Ты первая, – приказал он Мерлин. – Иди медленно, лицом к скале. Не бойся и не смотри вниз. Я пойду сразу же за тобой. – Он наблюдал, как она храбро подошла к краю обрыва. – И ради Бога, будь осторожна!

Она исчезла. Рансома охватил панический страх – вдруг он никогда больше не увидит ее. Ведь этот утес… о Боже, опять этот утес…

Он отбросил эту мысль и повернулся к Пеммини:

– Вы следующий. Нет, сначала избавьтесь от этого проклятого меча. Боже, вы вообще представляете себе эту тропинку? С мечом вам никогда не пройти по ней!

– Уверяю вас, я ее себе прекрасно представляю. Хожу по ней с самого младенчества. – Мистер Пеммини развернулся, перехватил меч наподобие трости и поспешил вслед за Мерлин.

Рансом посмотрел назад на башню, затем на сторожку у входа. Все еще никаких признаков тревоги. Похоже, эти парни чертовски ленивы и самоуверенны. Ему было не по себе. Он спрятал шпагу в ножны и прошел между камней.

В лицо снова ударил ветер. Опять перед ним была белая скала и головокружительная бездна. Он вытянул руку и схватился за камень, сразу за которым начиналась тропа. Чуть впереди неторопливо и спокойно продвигался мистер Пеммини. Мерлин была уже далеко, у самой расщелины. Она двигалась легко и быстро, одной рукой держа свою коробку, а другой даже не дотрагиваясь до скалы.

Откуда-то появилась чайка и какое-то время парила рядом с ней. Мерлин остановилась и всем телом потянулась к птице, будто приглашая сесть к себе на руку, но та медленно спланировала вниз, превратившись в едва различимое пятнышко на фоне отвесной белой стены утеса. Мерлин разбежалась и перепрыгнула через расщелину.

Рансом пытался заставить себя сделать шаг. Нога не слушалась. Зато руки еще сильнее ухватились за скалу. Сердце его колотилось так, что заглушало даже рев ветра. Свободной рукой он прикрыл глаза. Не видя обрыва, Рансом почувствовал себя намного лучше. Он попытался заставить себя отпустить камень, за который держался.

«Отвлечь внимание!» – неожиданно подумал он. Вот что ему следовало сделать. Нужно сделать какой-то ложный маневр. Нельзя допустить, чтобы охрана обнаружила Мерлин и Пеммини, когда они так беззащитны на этой скале.

Рансом почувствовал огромное облегчение.

– Пеммини! – Обеими руками он схватился за камень и прислонился к нему. Стараясь не смотреть по сторонам, он еще раз окликнул старого чудака.

Пеммини успел пройти по тропинке лишь несколько ярдов. Прижимаясь к камню, Рансом подождал, пока тот вернулся.

– Вот, держите. – Рансом с трудом стащил с правой руки золотое кольцо-печать. – Внизу под холмом стоит лошадь. Оставьте мою жену в Восточной долине и отвезите вот это полковнику Торрансу в военный лагерь Истборн. Скажите, чтобы он приехал сюда с отрядом.

– Вашу жену? – Мистер Пеммини зажал рукоять меча под мышкой и удивленно разглядывал кольцо. – Должно быть, вы имеете в виду мисс Ламберн? Она действительно говорила, что стала герцогиней. Простите меня, но… я думал, что вы идете с нами…

– Нет. Я планирую задержать их, пока вы не будете в безопасности.

Пеммини заморгал и испуганно оглянулся:

– Задержать кого?

– Охрану. – Рансом сделал шаг назад.

– О Боже, они нас заметили? Мне показалось, что мы сбежали незаметно.

– Идите. Об остальном я позабочусь.

– Но у них есть оружие. Ружья. Разве не лучше вам просто уйти вместе с нами?

– Нет, – сказал Рансом.

– По-моему, их там слишком много – человек десять или двенадцать. А вы всего один. В самом деле, герцог, подумайте еще раз.

– Идите! – воскликнул Рансом. – Убирайтесь отсюда скорее.

Мистер Пеммини потер рукой шею.

– Прошу на меня не кричать. – Он сунул кольцо в карман. – Я сделаю все так, как вы сказали, но я действительно думаю…

Рансом не стал слушать, о чем он думает. Схватившись за шпагу, он повернул обратно к башне, преодолел груду камней, и, оказавшись у стены, обернулся. Мистер Пеммини уже успел исчезнуть. Не было видно отсюда и обрыва.

Немного подождав, он осторожно выглянул из-за башни. С тех пор как ушел мистер Пеммини, прошло уже довольно много времени. И вот наконец поверженный Рансомом охранник, спотыкаясь и потирая затылок, вышел из башни.

Рансом выскочил из укрытия.

– Стой! – приказал он, целясь в него из пистолета. Страж изумленно замер, и Рансом быстро подошел к двери. Отступая в башню, он выстрелил в ноги охраннику. Взвилось облачко пыли, и тот громко вскрикнул. Рансом захлопнул за собой дверь и, навалившись на нее, задвинул деревянный засов.

Из высокого окна пробивался неяркий свет. Герцог обошел восьмиугольную комнату, осматривая, нет ли второго входа в нее. Действительно, нашлась еще одна дверь – она скрывала продолжение винтовой лестницы, ведущей вниз. Вглядываясь в темноту, он решил, что ход этот, вероятно, упирается в тупик, и закрыл дверь на засов. Затем он стал перезаряжать пистолет.

Снаружи донеслись крики, затем раздался выстрел, и в дубовую дверь ударила пуля. Рансом усмехнулся.

– Напрасно стараетесь, – прошептал он и засыпал в дуло порох.

Другая пуля попала в окно и вдребезги разнесла стекло.

Он поздравил себя с отлично выполненным заданием, представив, как Мерлин и мистер Пеммини спокойно уезжают на коне, в то время как похитители доходят до бешенства, пытаясь атаковать его в этом неуязвимом укрытии. Он будет дразнить и отвлекать их до тех пор, пока не прибудет подмога. И может быть, если ему повезет, среди пленных разбойников обнаружится и сам мистер Белл.

Но все-таки самое главное – то, что Мерлин уже в безопасности, уже давно покинула утес. Да, его обманный маневр был просто превосходен.

Подняв пистолет, он направился к лестнице. Но едва он поставил ногу на первую ступень, как послышался стук, а затем донесся тихий голос:

– Рансом, ты здесь?

Он в замешательстве отскочил от лестницы. Стук раздался снова – стучали в закрытую на засов подвальную дверь. Рансом распахнул ее.

Снизу вверх из темноты на него смотрела Мерлин:

– Разве ты не идешь?

– Ты с ума сошла?! – закричал он. – Что ты здесь делаешь?

– Они же стреляют. Я не могла войти через ту дверь. И мистер Пеммини рассказал мне про эту – здесь старый подземный ход, он ведет к краю обрыва.

Он схватил ее за руку, втащил в комнату и захлопнул за ней дверь.

– Боже мой, ты сумасшедшая… – Он замолчал, пытаясь подобрать достаточно сильное выражение. Вся ситуация просто не укладывалась у него в голове.

– Черт побери, – в конце концов произнес он, – а Пеммини выбрался отсюда?

– Да, он вышел наружу. А еще он сказал, что ты дал ему какие-то инструкции. Надеюсь, что ему удастся справиться с твоим конем – ведь он не очень-то опытный ездок.

Рансом взглянул в сторону главной двери. Ружейные выстрелы почему-то стихли. Он подозревал, что атакующие занялись поисками, из чего им сделать стенобитный таран.

– Молись, чтобы он с ним сладил. Тебе теперь придется остаться со мной.

– Нет-нет. Мы можем выйти отсюда так же, как я пришла. Меня никто не видел. И я думаю, что эти французы со своими бараньими мозгами даже и не знают про этот ход. За краем утеса выхода совершенно не видно.

Рансом взглянул на нее. Ее лицо обрамляли растрепанные ветром локоны. В его бриджах и мешковатой рубашке она казалась совсем юной и такой милой, что ему вновь захотелось ее поцеловать. Однако его уже охватило волнение боя, и порыв страсти утонул в этом непривычном ощущении. Он отпустил ее и сделал шаг назад.

– Иди.

Она взялась за ручку двери. Заметив, что Рансом не сдвинулся с места, она спросила:

– Ты идешь?

– Нет. Я позабочусь, чтобы подольше их удержать.

Глаза ее испуганно округлились:

– Но они же стреляют.

– Здесь внутри достаточно безопасно. Давай, уходи быстрее.

Она нахмурилась. Губы ее упрямо скривились.

– Я не могу уйти без тебя. Это же ты меня спасаешь.

– Да, – нетерпеливо ответил он. – И у меня это получалось бы намного лучше, если бы ты соизволила делать то, что тебе говорят.

Она выпрямилась:

– Я остаюсь с тобой.

– Черт! Проклятие!

– Всего минуту назад ты сам говорил, что мне придется с тобой остаться.

Из окна донеслись крики и звуки возни. Дверь содрогнулась от тяжелого удара.

– Отлично! – Рансом схватил Мерлин за локоть, повернул ее в сторону лестницы и слега подтолкнул. – Наверх!

Мерлин тихо вскрикнула, ударившись голенью о ступень, а затем без дальнейших понуканий стала быстро подниматься. Дойдя до конца лестницы, она, задыхаясь, ввалилась в комнату мистера Пеммини. Рансом тяжелой поступью поднялся следом. Войдя в комнату, он, не теряя ни секунды, схватил рабочий стол и подтащил его к двери, не обращая внимания на то, что разлетелись лежащие там бумаги. Не дав Мерлин времени собрать все тетради и записи, которые посыпались на пол, он перевернул стол и с грохотом спихнул его вниз по винтовой лестнице, где тот застрял на первом же повороте. За ним отправились две скамьи, деревянное кресло и стул.

Звук раскалывающегося дерева, как взрыв, разнесся по всей башне. Нижняя дверь разлетелась, и послышался топот ног. Рансом вытащил пистолет, встал на верхней ступеньке лестницы и заглянул вниз. Мерлин сцепила руки. Услышав выстрел, она вскрикнула. У Рансома слегка дрогнули губы, но пуля не прошла сквозь заграждения.

Опираясь плечом на открытую дверь, Рансом наблюдал за тем, что происходит внизу. Мерлин подошла к окну и открыла его.

– Осторожно, – сказал Рансом, – не подходи близко. Ты что-нибудь видишь?

Она нагнулась чуть вправо, а потом влево, чтобы увидеть как можно больше через узкое окно.

– Кто-то подъезжает к главным воротам.

– В военной форме?

– Нет, по-моему, он без мундира. Просто в темном пальто. – Она склонила голову набок. – Теперь он спешился. Идет сюда… Французы подбегают и что-то говорят ему.

– Ха, похоже, сюда пожаловал организатор всей этой истории. Наверняка это и есть тот загадочный мистер Белл.

– Нет, – ответила Мерлин, – мне кажется, он похож на мистера Пилла.

– Что?!

Она встала коленом в проем, стараясь лучше рассмотреть происходящее внизу.

– Да, я уверена, это он. Как ты думаешь, он тоже приехал меня спасать?

– Этот маленький, надоедливый ублю… – Рансом замолчал, а потом вдруг перешел на шепот. – Пилл… Боже ты мой! – Он подошел к окну и оттеснил оттуда Мерлин. – О Господи, это Пилл!

– По-моему, это очень смело, что он приехал и вошел прямо к ним, – сказала Мерлин. Встав на цыпочки, она посмотрела через плечо Рансома. – Но похоже, он с ними знаком.

– Да уж, слишком хорошо знаком! Я прослежу, чтобы его за это повесили.

– Ох, но я уверена, что он не хотел тебя расстраивать. Ты же знаешь, он всегда старается быть таким любезным…

– Ага, – сквозь зубы произнес Рансом. – Теперь все сходится, правда? – Он высунулся вперед и громко закричал: – Эй, Пилл!

Стоявший внизу человек поднял голову.

– Ваша светлость! – крикнул он в ответ и низко поклонился. – Как удачно, что я застал вас здесь! Мне хотелось бы поговорить с вами!

У Рансома вырвался звук, похожий на рычание.

– Спускайтесь вниз, ваша светлость! – крикнул Пилл. – Давайте выпьем и все обсудим, как цивилизованные люди.

Рансом прищурился. Мерлин увидела, как у него на шее пульсирует жилка.

– Нет уж, – ответил он. – От вас так несет падалью, что чувствуется даже здесь. У меня пропал аппетит.

Худощавая фигура мистера Пилла застыла.

– Спускайтесь, Рансом, – повторил он.

– Зачем?

– Рано или поздно, вам все равно придется. – Он сделал жест рукой, и один из людей, толпившихся вокруг него, пальнул в сторону окна. Выстрел эхом отозвался в руинах. – Либо живым, либо мертвым.

Рансом отскочил. Он хмуро посмотрел на Мерлин, а потом на дверь. Взгляд его был задумчив, как будто он что-то вычислял.

– Рансом, – шепотом спросила она, – а что, мистер Пилл – один из них?

– Рискну предположить, что он у них главный. Слепой дурак, как я мог не понимать этого! Он ведь часто работал с тобой, да? Наверное, он…

Мерлин глубоко вздохнула:

– Да, он переписывал все мои записи и приносил сюда, а мистер Пеммини их использовал.

– Дьявол! Ты хочешь сказать, что мистер Пеммини уже построил говорящую коробку?

Она махнула рукой:

– Нет, конечно же, нет. Другие записи. Говорящая коробка – это же был секрет. Нет, Рансом… – Она схватила его за руку. – Мистер Пеммини построил летательную машину. По моим чертежам!

Он посмотрел на нее с испугом, потом с изумлением. Затем на лице его появилась усмешка, и в конце концов Рансом громко расхохотался.

– Летательную… машину! – воскликнул он. – Так ты говоришь, они решили… что все это… ради… – Он закрыл лицо руками и снова зашелся смехом. – Похищения… и все записи, что он переписывал… они были ради…

Приступы хохота мешали Рансому говорить. Наконец, немного успокоившись, он тихо сказал:

– О Боже, какое необыкновенное возмездие!

– Что с тобой? – встревожилась Мерлин. – Это же серьезно.

– Где они? Где эти записи? Вот это? – Он обвел рукой беспорядок на полу.

– Да. Лучше бы ты дал мне их собрать, а потом уже переворачивал стол.

– И что, он на самом деле построил эту штуку?

– Да. Она на площадке наверху.

Он снова облокотился на подоконник.

– Пилл! – закричал он. – Давайте заключим сделку.

Кучка людей во дворе внизу рассыпалась. Несколько человек отделились и разбежались в разные стороны. Мистер Пилл посмотрел вверх:

– Какую сделку?

Мерлин показалось по голосу, что он не очень-то заинтересован.

– Позвольте нам уйти. – В голосе Рансома слышались насмешливые нотки. – И я расскажу вам, над чем Мерлин работала на самом деле.

– Что-то еще, кроме летательной машины? – рассмеялся в ответ Пилл. – Что ж, вот еще одна причина, по которой я не могу отпустить ни ее, ни Пеммини, ваша светлость. Они представляют слишком большую ценность. И, находясь в ваших могущественных руках, они стали бы для нас слишком большой опасностью. Кто знает, какое еще чудо техники придумает очаровательная головка вашей жены?

Мерлин вцепилась в плечо Рансома, глаза ее округлились:

– Что он имеет в виду? Как это он не может отпустить нас?

Он обернулся к ней и погладил по руке:

– Ничего страшного, не волнуйся. Должно быть, он считает, что Пеммини все еще здесь. Это хорошо. Если старик, с Божьей помощью, сумел добраться до Истбурна, то, пока Пилл тут стоит и разглагольствует, сюда ворвутся солдаты.

– Ох, надеюсь, он не упадет с твоей лошади.

Рансом снова выглянул в окно:

– Я тоже на это надеюсь. Думаю, Пилл что-то замышляет.

– Что ж, мы всегда можем воспользоваться летательной машиной, если он не выпустит нас через дверь.

Он снова погладил ее по руке и спокойно сказал:

– До этого не дойдет.

– Эй, вы там! – закричал Пилл. – Выходите все вместе, и никто не пострадает!

Рансом поднял пистолет и выстрелил из окна.

– Вот что я думаю по этому поводу, – пробормотал он.

Люди под окном пригнулись и разбежались. Один из них, схватившись за плечо, упал. Остальные скрылись за камнями.

– Деймерелл, – закричал мистер Пилл, и в голосе его послышалась угроза, – если вы цените жизнь вашей жены, то пусть она выйдет.

Рансом усмехнулся. Он поднял второй пистолет и выстрелил снова.

Мерлин прикусила губу. Ей окончательно перестали нравиться звуки выстрелов. Пока Рансом перезаряжал пистолеты, она сама выглянула в окно. В запущенном дворе сейчас было гораздо меньше людей. Пока она смотрела, из сторожки показался охранник. Лавируя между кучами камней, он подбежал к мистеру Пиллу. «Священник» напряженно слушал, в то время как его помощник, отчаянно жестикулируя, показывал на восток.

– Ага, – взглянув на них, произнес Рансом. – Должно быть, они заметили, что к нам подходит помощь.

Мистер Пилл вновь повернулся лицом к окну:

– Даю вам последний шанс, Деймерелл! Я жду вас всех.

Рансом пробормотал что-то про Пилла и его мать. Мерлин не вполне поняла, что именно, но звучало это довольно неприятно.

Пилл поклонился и прокричал:

– У нас тут склад боеприпасов, ваша светлость. В подвале этого замка лежит семь тонн черного пороха.

– О Боже, я совершенно забыла об этом.

Рансом искоса посмотрел на нее:

– Ты шутишь. У него действительно завалялось в подвале семь тонн пороха?

– Я не считала, сколько там бочек, – извиняющимся тоном сказала она. – Но их там много.

Рансом резко повернулся к окну.

– Пилл! – заорал он. – Я посылаю Мерлин вниз.

– Стой! – воскликнула Мерлин. – Ты тоже идешь?

Лицо его стало суровым, уголки рта мрачно опустились. Он погладил ее волосы:

– Нет. Я не могу, любимая. Делай, что он скажет. Скорее всего он не причинит тебе вреда.

– Но ты же не собираешься тут оставаться? – закричала она. – Ты не позволишь, чтобы они тебя взорвали?

Он покачал головой:

– Может быть, этого и не случится. Пойдем, я сдвину заграждение, насколько смогу, и ты пролезешь. Они помогут тебе снизу.

– Но Рансом… – Она была в отчаянии. – Почему же ты не идешь со мной?

Он взял ее за плечи и поцеловал, а потом оттолкнул от себя.

– Ты мелкая рыбешка. А я, к сожалению, крупная. Мне слишком много известно, Мерлин.

– О чем?

– Обо всем. О войне. Ты просто делай в точности то, что говорит Пилл, а если начнется стрельба, то ложись на землю. Пожалуйста. – Он взял ее под руку. – Пожалуйста, не упрямься.

– Но… порох… Рансом!

Он горько улыбнулся:

– Я рассчитываю на то, что он влажный. Он же принадлежит французам, да и вообще…

– Нет, он не влажный! – Она сопротивлялась каждому шагу в сторону двери. – Я не уйду без тебя. Мы возьмем летательную машину!

– Самоубийство – не выход.

Она уперлась ногами в верхнюю ступеньку:

– Тогда почему же ты остаешься?

– Мерлин…

– Я не пойду! – закричала она. – Я никуда не пойду без тебя!

Он отпустил ее и сделал шаг вниз по лестнице. Вытащив один стул, он кинул его обратно в комнату.

– Она спускается, – крикнул он.

– Нет, я не спускаюсь. – Мерлин уселась на пол посредине комнаты. Со стороны лестницы вылетело кресло и с грохотом упало. Рансом занялся скамейкой, когда с нижних ступеней снова донесся голос:

– Хозяин говорит, слишком поздно. У нас нет больше времени.

Рансом быстро поднялся по ступеням и высунулся в оконный проем.

– Пилл! – заорал он. – Я отправляю ее вниз. Вы меня слышите?

– Ваша светлость, – ответил мистер Пилл. – К сожалению, у нас больше нет времени на сантименты. Можете винить только себя – это ведь вы позвали сюда солдат, не так ли?

– Возьмите ее с собой! Уведите ее отсюда!

– Нет. По моим расчетам, ваша светлость, у вас осталось тринадцать минут. Боюсь, они не успеют к вам на помощь.

– Подождите! – простонал Рансом и отпрянул от окна. – Вот ублюдок… Настоящий ублюдок!

Он бросился по лестнице к завалу. Внизу кто-то кричал, а в воздухе появился новый запах – запах гари. По винтовой лестнице поднималась тонкая струйка дыма, постепенно заполнявшего все вокруг. Мерлин слышала, как Рансом, пытающийся вытащить скамейку, закашлялся.

– Поднимайся! – крикнула она. – Они все подожгли. Мы не выберемся через лестницу!

Вместо ответа послышался только кашель и грохот письменного стола, который Рансом пытался вытащить наверх. Задержав дыхание, Мерлин спустилась по лестнице и на ощупь нашла дрожащие от напряжения плечи Рансома. Секунду он сопротивлялся, а затем уступил, позволил ей взять себя за руку и, спотыкаясь, поднялся вслед за ней по ступеням. Она захлопнула дверь и закрыла ее на засов. Дым медленно поднимался к потолку и рассеивался, но сквозь дверные щели его поступало все больше.

Рансом, хрипя и задыхаясь, тер глаза.

– Хочет от нас избавиться, – сипло сказал он. – Чтобы наверняка.

– Мы улетим на машине, – сказала Мерлин.

– Не говори глупости.

Он быстро обошел вокруг комнаты, раздергивая старые портьеры и вытряхивая книги из шкафов.

– Дверей больше нет, – сказал он. – Только вот эта лестница наверх.

– Да. Там наверху летательная машина.

– Мерлин!

– Она полетит! Ты же видел, что моя машина летала, и эта тоже полетит!

Он подошел к окну:

– Может быть, порох и не взорвется.

Страшный грохот потряс башню. Где-то зазвенело стекло. Рансом схватился за оконную раму.

– Господи Боже, – произнес он.

Мерлин подбежала к окну вслед за ним. Сквозь пыльную завесу она увидела опустевший двор – точнее, две трети двора. Оставшейся трети просто не было… Вместо нее зияла пустота. Место, где огромный кусок полуострова обрушился в море, было отмечено белым шрамом.

Рансом слабо кашлянул:

– Взорвали не в том месте. Тупые…

Воздух сотряс еще один взрыв. На этот раз Мерлин его увидела. Ощутив ударную волну, она закрыла глаза, защищая их от пыли и камней, которые снарядами ударяли в башню и со стуком рассыпались осколками.

Еще один мощный взрыв оторвал кусок полуострова, и бездна стала намного ближе к башне.

– Наверное, шнур проложен по коридору и соединяет комнаты в подвале, – сказала Мерлин. – Там внизу было четыре комнаты, полные пороховых бочек.

– Четыре… – Он сделал глубокий вдох. – И далеко отсюда ближайшая?

– Прямо под нами.

Рансом прокашлялся:

– Может быть, мы все же испробуем твою летательную машину.

– Здорово! – Мерин захлопала в ладоши. – Пойдем.

Она первой взбежала вверх по ступеням и оказалась на ровной площадке на крыше башни. От сильного ветра с моря «Матильду» защищал крепкий навес, но мистер Пеммини успел в свое время показать Мерлин, как подготовить машину к полету. Она стала срывать деревянное покрытие, и Рансом помог ей отбрасывать доски.

Машина стояла на крыше башни, нацеленная носом в сторону провала в зубчатой стене. Мерлин расправила ей крылья и закрепила сочленения, в точности повторявшие те, что были на ее собственной машине. Рансом стоял в центре площадки.

– Поторопись…

– Да-да, – она проверила распорку, – я тороплюсь.

Взглянув на флюгер мистера Пеммини, она убедилась, что ветер, как и полагается, устойчиво дует с моря – значит, ей не придется использовать механический привод и разворачивать взлетную колею под другим углом. Перегнувшись через пролом в стене, она посмотрела вниз и проверила смазку самой колеи.

Стальные желоба висели в воздухе над водой, отполированные и точно подогнанные по размеру, чтобы обеспечить ровное, гладкое движение металлических колес по смазанному уклону прямо в пропасть. Тройная колея уходила вниз до самого основания башни и на конце закруглялась кверху.

Это было очень похоже на то, как она пристроила лыжи для взлета в Фолкон-Холле, только мистер Пеммини для начального ускорения использовал высоту башни и гравитацию, а не лошадиную тягу. По этой причине его машина могла быть более тяжелой.

Мерлин слегка подпрыгнула от нетерпения:

– Готово. Сколько ты весишь?

Рансом облизнул губы:

– О Боже, разве это так важно?

– Нужен определенный вес. Я вешу восемь с половиной стоунов.

– Четырнадцать, – сказал Рансом. – Возможно, немного больше.

– Насколько больше?

– Не знаю. – Голос его немного дрожал. – На три фунта, – торопливо добавил он.

– Тогда все в порядке.

Она собиралась его проинструктировать, но Рансом вдруг крикнул: «Ложись!» Грохот оглушил ее, острые осколки камней вонзились в щеки и шею. Она откашлялась и вскочила, с волнением проверяя, не повреждено ли натянутое полотно крыльев. Крылья были целы.

– Проклятие, – прошептал Рансом. – Мы теперь на острове.

– Что? – рассеянно спросила Мерлин.

– Все готово? Ради Бога, поторопись.

– Все, залезай. Сюда поставь ноги, вот на эту перекладину, а потом ложись на живот. Грудью ляг вот на эту сетку. Видишь, это как в колыбели. Потом застегни ремни.

Рансом придвинулся к ней. Мерлин нагнулась, показывая, куда ему встать ногами. Он обеими руками взялся за распорку и замер, глядя на разрушенную стену и уходящую вниз металлическую колею. Мерлин увидела, как побелело его лицо. Он отдернул руки от распорки и отступил.

– Не могу…

Мерлин с недоумением взглянула на него.

– Почему?

– Просто не могу. – Тяжело дыша, он покачал головой. – Давай ты одна.

– Оставить тебя здесь?

Он сглотнул и снова покачал головой.

– Но я не могу тебя здесь бросить! Давай быстрее, нужно лететь. Я сама пристегну тебя ремнями.

– Нет.

– Неужели ты считаешь, что она не полетит?! – воскликнула Мерлин. – Она обязательно полетит! Если ты останешься здесь, то взорвешься! Давай забирайся!

Рот его скривился, но это не было похоже на улыбку.

– Лучше уж я взорвусь.

– Ты с ума сошел! Мы же здесь погибнем!

– Давай сама. – Он закрыл глаза, чтобы не видеть провалов вокруг. – Я не могу, Мерлин. Не могу.

Она подошла к нему и обхватила ладонями его лицо:

– Ты боишься, что она упадет?

Он не ответил. Все тело его напряглось. Мерлин ощутила, что он весь дрожит.

– Послушайте меня, мистер герцог! – заорала она. – Я сконструировала эту машину, и вчера мы с мистером Пеммини осмотрели каждый ее дюйм. Она полетит! Слышишь меня?

– Да! Да, черт побери, залезай в эту штуковину и улетай отсюда! – Он отбросил ее руки от своего лица и подтолкнул ее к машине. – Давай, ты сможешь!

Мерлин изумленно уставилась на него. Она увидела, как он снова украдкой взглянул на провал в стене и на колею, и обратила внимание, как у него сжались челюсти и кулаки. Он резко перевел взгляд на пол под ногами.

– Давай же! – закричал он.

Мерлин никогда раньше не видела Рансома таким испуганным и даже не представляла себе, что такое возможно. Логика отказала ему. Он допускал, что ее машина может летать, и он знал, что башня сейчас взорвется – и все же продолжал настаивать, чтобы она летела одна.

Она обернулась и посмотрела через плечо на крутой уклон колеи и на утес, обрывавшийся пропастью над морем. Затем снова взглянула на Рансома. И вдруг ослепительной вспышкой пришло открытие – она представила, как он сам поступил бы сейчас на ее месте, как подло запугал бы ее, чтобы добиться своего.

– Рансом, – произнесла она. Он осторожно взглянул на нее, стараясь не поднимать взгляд выше уровня талии. – Ты любишь меня?

– Мерлин… – Рансом с трудом произнес ее имя. Он снова смотрел в ноги и так крепко сжимал рукоять шпаги, что костяшки его пальцев побелели.

– Если ты меня любишь, – холодно сказала она, – то лучше тебе залезть в эту машину… потому что она не может лететь, если нагрузка меньше двадцати стоунов. Она раньше времени сорвется с колеи, и скорость будет слишком мала – она просто накренится и рухнет в пропасть.

– О Боже, – простонал он.

– Ты должен меня спасти, – добавила она. – Мне без тебя никак.

Он поднял взгляд и посмотрел ей в глаза. В этот момент Мерлин показалось, что он разгадал ее уловку, что он по-прежнему умнее и сильнее ее… Он мог заметить, что на самом виду, рядом с машиной, лежал ящик с камнями, который можно было использовать вместо дополнительного груза, и тогда подняться в воздух вполне мог бы и один человек.

Он перевел взгляд на машину, потом на колею. Вдруг он пожал плечами, подошел к машине и поставил ногу на перекладину, как она ему и велела.

Мерлин быстро запрыгнула во вторую плетеную колыбель и застегнула ремни. Рансом тоже пристегнулся и обернулся к ней.

– Чара, если я умру такой смертью, увидимся в аду.

– Тяни! – приказала она, посмотрев на него.

Он с трудом разомкнул один глаз:

– Что?

– Вон тот рычаг. Я не могу до него дотянуться. Потяни его, и мы полетим.

Он поднял голову. Она услышала, как он застонал, увидев колею, но все же положил руку на рычаг.

– Вперед! – прошептала она.

– Мерлин…

Порох взорвался. Рансом всем телом вздрогнул. Грохот смешался со скрежетом металла, и летательная машина устремилась вниз. Машина описала кривую, и каждый проводок натянулся, наполнившись энергией взлета. Расправив крылья из стали и полотна, она стала подниматься ввысь.


Глава 24


Они летели. Рансом не открывал глаза. Он знал, что они летят, просто потому, что был все еще жив. Он слышал рев ветра, чувствовал животом сеть и ощущал во рту медный привкус ужаса.

– Смотри. – Мерлин старалась перекричать гудение натянутых проводов. – Вот наши солдаты.

Рансом не стал открывать глаза. Вдруг от порыва ветра машина взмыла чуть выше, и его желудок сжался в тугой комок.

– А посмотри, вон там… Ох, нет… – Она заложила вираж, накренив машину. Рансом стиснул зубы. – Это же мистер Пилл! Он сейчас благополучно скроется.

Рансом ощутил, как тело его вжимается в сетку. Эфес шпаги уперся в ребра. Он хотел нащупать что-нибудь, за что можно держаться, но пальцы не слушались его. Рансом открыл глаза и увидел внизу землю под каким-то неестественным углом. Зрелище было настолько нереальным, что он перестал волноваться. Рансом был обречен и решил достойно встретить смерть. Он огляделся, щурясь на ветру:

– Где?

Машина накренилась в другую сторону, и он вдруг понял, что извивавшаяся белая лента, которая кружилась перед ним, – это береговая линия. Ему удалось мысленно отделить сушу от моря.

– Там, впереди! – сквозь ветер прокричала Мерлин. – Я подлечу поближе.

Белая лента с угрожающей скоростью разрасталась. Рансом увидел утес, все еще в облаке белой пыли. Полуостров полностью исчез, оставив на светлом утесе сияющий белый шрам. Ниже виднелись черно-белые обломки. Затем вдруг утес скрылся из виду, и машина полетела над серовато-зелеными холмами. Рансом с недоумением разглядывал на земле какие-то красные точки, пока наконец не понял, что это солдаты. Они были такие крошечные, что ему стало плохо. Но машина уже пролетела над ними.

– Вон там, – крикнула Мерлин, – смотри… возле коричневого квадрата! Это вспаханное поле. Узнаешь?

Рансом издал какой-то невнятный звук. Вдали виднелось темное пятно и за ним какая-то белая пушинка. Возможно, это и вправду был всадник. Светлая нить, петлявшая по долинам и холмам, очевидно, была дорогой.

– Неважно, – крикнул Рансом. – Посади эту штуку на землю.

– Нужно решить где.

– Решай!

– А вот еще солдаты! Подходят с другой стороны. Ох, я боюсь, они не сумеют поймать мистера Пилла.

– Мерлин, – простонал он, – ради Бога, посади нас на землю!

– Вон там, – сказала она и заложила новый вираж, от которого Рансома затошнило. – Вот где мы приземлимся. Сейчас я пролечу над тем местом и посмотрю, нет ли там кустов.

Машина резко нырнула вниз, и Рансом в ужасе зажмурился. Мерлин продолжала ему объяснять свои действия. Он лишь однажды открыл глаза и увидел, что земля уже очень близко. С чудовищной скоростью она проносилась прямо под ними. Вдруг промелькнула белая вспышка утеса, и они опять оказались над водой. Машина дернулась и, разворачиваясь, описала в воздухе длинную кривую. Мерлин закричала что-то о том, что она никогда раньше не пробовала приземляться и что на колесах мистера Пеммини это может оказаться непросто. Рансом произнес про себя последнюю молитву и перестал слушать ее. Он уткнулся лицом в рукав.

При первом ударе рука его сорвалась с перекладины, и он стукнулся подбородком о распорку. Они вновь подскочили в воздух. Земля закружилась под ними. Еще удар. Затем, швыряя и подбрасывая, их потащило вверх по холму. В конце концов машина остановилась, носом зарывшись в холм, и ноги Рансома оказались выше головы.

Он прикрыл лицо руками.

– Боже всемогущий, – прошептал он, – больше никогда не буду грешить.

* * *


К тому моменту, как Мерлин высвободилась из ремней, Рансом был уже на ногах. Схватив ее за талию, он помог ей встать.

– Вот видишь, – сказала она. – Машина работает! Тебе понравилось?

– Более чем… – Он отступил и стал демонстративно очищать брюки от пыли. Приглушенным голосом, в котором сквозил сарказм, он добавил: – Все эти виражи были просто изумительны, но, безусловно, самое лучшее – это приземление.

Он выпрямился и посмотрел куда-то за ее спиной. Мерлин обернулась. С одной стороны к ним приближались маршем истбурнские солдаты в пурпурных мундирах, с другой – в отдалении показалась небольшая конная кавалькада, а за ней полиция в темно-синей форме. Рансом двинулся вниз с холма, к ним навстречу.

Мерлин бросила взгляд на летательную машину. Похоже, она могла вот-вот подняться в воздух.

– Рансом! – окликнула его она.

Он обернулся.

– Мне нужна помощь, чтобы удержать машину!

Секунду он смотрел на нее, потом кивнул и пошел дальше. К нему галопом подъехал офицер, и они стали разговаривать. Затем офицер сделал жест рукой, и четыре человека подбежали к Мерлин. Она велела им встать у крыльев машины и вслед за Рансомом сбежала вниз по холму.

Она догнала его, и тут же в одном из всадников узнала Шелби. Рансом говорил с офицером в своей обычной манере – высказывал предположения, которые звучали как приказы. Офицер, казалось, был рад повиноваться, но Мерлин не особенно обращала внимание на его команды и действия военных. Она попала в объятия сначала Шелби, потом Жаклин, Куина, Вудроу и даже Блайз, которая вместе с Вудроу приехала в грохочущем фаэтоне сразу же вслед за остальными. Прибыла полиция, и все смешалось: крики, смех, объятия…

– Мисс Ламберн! – раздался чей-то голос. Мерлин обернулась и увидела мистера Пеммини, который еле держался на сером жеребце Рансома. Он сполз с лошади, вручил поводья солдату и подбежал к Мерлин.

– Ваша коробка. – Он сунул коробку ей в руки и перевел восторженный взгляд на летательную машину. – Расскажите же мне, расскажите! Как она летела?

– Отлично. Мне очень жаль, что так получилось с вашим замком.

Мистер Пеммини всплеснул руками:

– Да ладно, забудьте. Колеса удачно сработали при приземлении? Успешно ли функционировал рулевой привод?

– Да, конечно, – сказала Мерлин, – рулевое управление превосходно. А для механизма приземления, думаю, нужны усовершенствования. Например, пригодились бы тормоза.

Она приоткрыла крышку коробки и осторожно заглянула внутрь. Ежик зажмурился от яркого света и свернулся. Она поставила коробку в фаэтон. Мистер Пеммини и Вудроу, не отходя ни на шаг, семенили за ней, задавая новые и новые вопросы. В конце концов, не выдержав, они побежали на холм разглядывать машину.

Полицейских и солдат осталось мало – основные силы были брошены в погоню за мистером Пиллом и его помощниками. Мерлин увидела, как Рансом огляделся вокруг, затем подошел к брату, и все вокруг замолчали. Шелби расправил плечи. Он казался воинственно напряженным и в то же время радостным.

– Я должен попросить у тебя прощения, – сказал Рансом. – Я несправедливо обвинял тебя. Прости меня, пожалуйста. Я сожалею об этом.

Шелби опустил глаза, затем посмотрел на Рансома. Подошла Жаклин и, не дав мужу ответить, взяла его за руку.

– Я тоже прошу у тебя прощения, – звонким голосом сказала она. – За все те случаи, когда я должна была поддержать своего мужа, а не идти против него.

– Мужа? – В голосе Шелби послышалась горечь.

– В моем сердце ты продолжал оставаться моим мужем, – сказала Жаклин. – Всегда.

Шелби робко взглянул на нее:

– Ты серьезно?

Она посмотрела на Шелби и, не сказав ни слова, кивнула. Он обнял ее.

Мерлин, склонив голову набок, с любопытством наблюдала за ними. Ей было интересно, поцелует Шелби Жаклин так же, как Рансом целовал ее. Но, похоже, Шелби в последний момент передумал. Он поднял голову и обратился к Рансому:

– Значит, ты уже знаешь, что это Пилл?

– Да.

– Жаклин его вычислила, – сказал Шелби.

Куин сделал шаг вперед.

– Да, и ваша сестра умница тоже. – Он склонился и поцеловал руку Блайз. – Две очаровательные дамы.

Все повернулись к Блайз, и она слегка покраснела.

– Я знала, что это не Ку… – Она осеклась, и розовый цвет ее лица сменился багровым. – Не майор О’Шонесси. Я знала, что это не он.

– И мой Шелби тоже не предатель. – Жаклин выпрямилась, быстро взглянула на него и добавила: – Хотя он и не святой.

– Я исправлюсь, – ответил Шелби.

– Вряд ли. – Жаклин погладила его грудь и прижалась к ней щекой. – На это я не надеюсь.

– Да нет, я серьезно, – заявил Шелби. – На что еще я мог рассчитывать! Ведь я жил так, что всем было легко поверить в то, что придумал про меня Пилл, – он посмотрел на Рансома. – И если бы меня повесили как предателя, то тебя бы это уничтожило, правда? Вот на что он рассчитывал.

Рансом медленно произнес:

– Да, меня бы это уничтожило.

– Значит, это я должен просить у тебя прощения. – Шелби протянул руку.

Рансом протянул свою. После крепкого пожатия они разошлись, и Рансом повернулся к Куину:

– Перед вами я тоже хочу извиниться. В свою защиту могу лишь сказать, что мне был нужен хотя бы еще один подозреваемый, кроме брата.

Куин усмехнулся и посмотрел на руку, которую протянул ему Рансом.

– Ради святого Патрика, – сказал он, – дайте мне руку вашей сестры, и я буду полностью удовлетворен.

– Ну, это мы еще обсудим, уверяю вас… Наедине.

– Не вини его! – воскликнула Блайз. – Это я во всем виновата. Мистер Пилл никогда не узнал бы про старую церковь, если бы не увидел, как я показываю ее майору О’Шонесси… Я нарушила все моральные…

– Наедине, Блайз, – прервал ее Рансом.

Губы ее дрожали:

– Если ты не дашь согласия, то я просто сбегу вместе с ним.

– Надеюсь, до этого не дойдет. Я уже спланировал ваше свадебное путешествие. В Афганистан. Это как раз по пути к вашему новому месту службы в Индии, майор.

– В Индии… – прошептала Блайз.

– Обсудим это наедине, Блайз. Не сейчас.

– Мисс Мерлин!

Мерлин обернулась. Со стороны летательной машины к ним бежал Вудроу. Задыхаясь, он потянул ее за локоть. Глаза его горели от возбуждения.

– Мисс Мерлин, замок взорвался! Вы видели? Вы были там? Вы не пострадали?

– Нет-нет, – сказала она, – со мной все в порядке. Рансом меня спас.

Разряжая один из пистолетов, Рансом взглянул на нее, на лице появилась кривая усмешка.

– Так это я тебя спас? – спокойно спросил он. – Когда-нибудь ты мне об этом расскажешь.

– Смотрите! – вдруг воскликнул Вудроу.

Они посмотрели на холм. Неожиданный порыв ветра вырвал крыло машины из рук одного из солдат. Летательный аппарат пришел в движение, и одно крыло его высоко взмыло в воздух. Мерлин, застыв, наблюдала, а все остальные бросились врассыпную. Машина развернулась по ветру, потом вдруг медленно перекувырнулась, но снова встала на колеса.

Лошади разбежались во все стороны. Рансом успел схватить за сбрую черную кобылу, запряженную в фаэтон. Ветер дул все сильнее, и, подхватив машину, он еще раз красиво подкинул ее и погнал в сторону обрыва. Люди отчаянно пытались догнать и удержать ее. Однако ветер и холст вступили в дьявольский сговор. То подпрыгивая вверх, то опускаясь на колеса, аппарат уворачивался от всех попыток его обуздать. Многие распорки уже треснули, но холст все еще был натянут и выдерживал яростный ветер. На вершине холма, где утес обрывался над морем, машина ненадолго замерла, будто в насмешку салютуя поднятым крылом.

Долгую секунду большая белая птица сияла на фоне неба, а затем обрушилась вниз, исчезнув за вершиной холма. Люди выстроились над пропастью в ряд и молча смотрели вниз.

– Ты не собираешься помочь?

Мерлин обернулась и увидела Рансома. Он с трудом удерживал лошадь, запряженную в фаэтон, и рукава его белой рубашки ярко выделялись на фоне гладкой спины черной кобылы. После того как машина исчезла, лошадь успокоилась. Он отпустил уздечку и скрестил руки.

– Думаю, тут уже мало что можно сделать, – сказала Мерлин. – Бедный мистер Пеммини! Сначала замок, а потом еще вот это…

Рансом странно посмотрел на нее, как будто хотел что-то сказать. Мерлин дотронулась до губы, но вовремя вспомнила, что не стоит брать палец в рот. Она сцепила руки за спиной: когда на вас смотрит Фолконер, всегда чувствуешь себя неуютно.

– Что я сделала не так? – спросила она, защищаясь.

– Забирайся, – сказал он и показал на фаэтон. – Я хочу поговорить с тобой.

Мерлин облизнула губы. Еще один брошенный на нее фамильный суровый взгляд – и она, вытерев руки о штаны, послушалась. Рансом подал ей руку, помогая взойти на высокую ступень. Подойдя с другой стороны, он тоже запрыгнул на сиденье. Экипаж тронулся.

– Мы едем домой? – спросила Мерлин. – А как же все остальные?

– Влюбленные могут ехать вдвоем на одной лошади, – ехидно ответил он.

Она крепко уцепилась за сиденье, и фаэтон затрясся по сельской дороге. Впервые с тех пор, как приехал Рансом, Мерлин вспомнила, что на ней нет юбки. В смущении она сжала колени.

– Не переживай, – сказал Рансом. – Ты же знаешь, с моей стороны тебе не грозят домогательства.

– Не грозят?

– Нет.

– Ах так, – сказала она и через секунду с надеждой добавила: – Ну может, чуть позже?

Фаэтон спустился по песчаной дороге вниз, в небольшую ложбину. Рансом остановил лошадь.

– Мерлин, – сказал он, повернувшись к ней, – хочу тебе кое-что сказать. Это важно. То, что случилось сегодня, стало для меня огромным открытием.

Она кивнула и улыбнулась:

– Да, полет – это удивительно.

Он глубоко вздохнул, посмотрел вдаль и сказал:

– Да, конечно… Мерлин… К сожалению, я заставил тебя сделать ужасную ошибку. Я… – Он сдвинул брови и в нерешительности перебирал вожжи. – Сегодня я понял, что никогда не стану тебе хорошим мужем.

Глаза ее округлились:

– Не станешь?

– Нет. Ты была права. Нам с тобой нельзя было жениться.

– Почему?

– Я пытался навязать тебе свой образ жизни. Но эти жесткие рамки не для тебя. Тебя нельзя заставлять жить по моим правилам, нельзя окружать запретами. Ты должна оставаться свободной и идти своим путем, туда, куда тебя зовет твоя мечта… Так высоко и так далеко… – Он замолчал и покачал головой.

Мерлин хмуро смотрела вниз. От ветра колыхалась вокруг трава и взлетали прядки волос в хвосте у кобылы.

– Я всегда был несправедлив к тебе, Чара, – сказал он. – Каждую минуту. И теперь мне стыдно.

– Я согласна.

– Машина полетела, как ты и говорила. Ты сама сконструировала ее, и я ни на секунду не поверю, что у Пеммини хватило бы мозгов на такое изобретение. – Он избегал смотреть ей в глаза. – И сегодня я узнал кое-что неприятное о самом себе… Я просто идиот, который пользуется властью. И я ужасно боюсь высоты. Конечно, я это знал и раньше, но не понимал, насколько сильно это влияло на мои поступки.

Мерлин вскинула голову:

– Так ты боишься высоты?

– А ты не заметила? – сухо спросил он.

Она пристально посмотрела на него.

– Ну да, – произнесла она медленно, – теперь понимаю… Ты ведь сначала собирался лететь на машине, правда? До того, как посмотрел вниз, увидел колею… и обрыв. Конечно, это могло тебя напугать.

Он откашлялся:

– Я предпочитаю не говорить об этом.

– Я сама боюсь змей, – призналась она, – поэтому я понимаю.

– Боишься змей? – Он стиснул вожжи. Сильные руки его были испачканы мелом и сажей. – Я собирался остаться в башне, Чара. Я был так напуган… что не мог уже здраво мыслить… и собирался остаться там, на пороховой бочке, взорваться и попасть на тот свет – лишь бы не бороться со своим страхом.

– Но ты же так не сделал!

Он нахмурился и пожал плечами.

– И еще там, на утесе… – сказала она. – Ты же прошел по этой тропинке над обрывом, правда? Наверное, это тоже было очень трудно: идти по самому краю отвесной скалы, когда ветер дует так сильно, будто хочет сбросить тебя вниз. И ты видел камни внизу, видел, как летают птицы… Думаю, для того, кто боится высоты, все это было просто ужасно. А потом еще этот провал, через который нужно было прыгать и не за что было держаться…

Он неловко кашлянул:

– Может, не стоит описывать все так подробно?

– По-моему, ты поступил очень смело. – Мерлин взглянула на него, и он приподнял голову, сохраняя все то же мрачное выражение на лице. – Думаю, ты самый храбрый человек в мире.

– Что ж, – сказал он, – я обманул тебя, да?

Она прильнула к нему и взяла под руку:

– Я не настолько глупа.

– А я глупец. – Он мягко убрал ее руку и отстранился. – И понял это только сегодня. Я просто тиранил всех, кто мне дорог. Мне казалось, что я знаю, как лучше. И я использовал все преимущества, все обстоятельства и всю свою власть, чтобы подчинить тебя своей воле, чтобы ты отказалась от летательной машины. И на чем основывались мои решения? Не на мудрости, к сожалению, а на страхе. Не на принципе, а просто на детском упрямстве.

Мерлин села прямо, слегка задетая тем, что он не откликнулся на ее ласку:

– Какая теперь разница?

– Какая разница?! Разница огромная. Не надо переоценивать меня, Мерлин. То, что я умею, я делаю чертовски хорошо. А умею я манипулировать людьми, тянуть за нужные ниточки до тех пор, пока не получаю то, что мне нужно. Меня воспитали для этого. Всю жизнь мне внушали, что именно я должен принимать решения. И я изо всех сил старался поступать правильно, но теперь… Я уже не знаю… – Он пробежал рукой по пыльным волосам. – Я больше уже не знаю, что правильно.

Она надула губы и искоса взглянула на него:

– По-моему, никто не может быть прав абсолютно всегда.

– Если я не буду точно уверен, что прав, тогда мне лучше не управлять делами. – Он посмотрел вдаль. – Шелби кое-что сказал мне, чуть ли не в первый же день, как ты приехала. Он сказал, что я обижу тебя. И он был прав. Еще он сказал, что я испорчу тебе жизнь ради собственного удобства. А я не хочу, чтобы так случилось, Мерлин. Ты достойна лучшего… намного лучшего.

– Крыльев, – подсказала она.

Он быстро взглянул на нее, а потом, подумав, кивнул.

– Да, – ответил он. – Ты не должна быть заперта в моем доме, как в клетке.

Он нахмурился, и золотисто-зеленые глаза его потемнели.

– Я мог бы сказать тебе, что изменюсь, но это было бы ложью. Я обманывал бы и тебя, и самого себя. Я уже не так молод, чтобы забыть все, чему меня пытались научить.

– А я и не хочу, чтобы ты изменился.

– Нет. Ты мудрее меня, – он нахмурился. – Ты была совершенно права, когда сбежала от меня.

Мерлин сидела, не двигаясь, и смотрела прямо перед собой.

– Я жалею об этом, – прошептала она.

Если он это и услышал, то не подал виду.

– Прости меня, Мерлин. Я был эгоистом, ослепшим от любви дураком, и я думал, что могу силой подчинить тебя.

Она испугалась того, что он сейчас скажет, и ощутила, как в груди растет тревога.

– Ты ничего не делал силой, – тихо сказала она.

– Нет, делал. Может быть, это было не так грубо… – Он махнул рукой. – Я просто воспользовался тем, что ты была слабой и запуталась. Я подчинил тебя хитростью.

Горечь в его голосе сменилась уверенностью.

– Но это можно исправить, Мерлин. Ты должна это знать. Наш брак можно аннулировать. Когда ты дала согласие, ты была не совсем здорова. Ты действовала по принуждению. И твой официальный опекун ничего об этом не знал. Я прослежу, чтобы этим делом занялись лучшие адвокаты страны. Не волнуйся, считай, что этой свадьбы никогда и не было.

От растущей тревоги в ее груди похолодело. Она сцепила пальцы:

– Ты хочешь сказать, что я вернусь домой, и все станет так, как раньше?

– Да. – Он повернулся к ней и взял ее за руки. – Именно так, как раньше. Или как угодно иначе, если ты захочешь. Я прослежу, чтобы все было сделано. Если тебе что-то понадобится, Мерлин, если ты что-то захочешь, что угодно… просто напиши мне, и у тебя это будет. – Глядя на ее руки, он с болью улыбнулся. – Даже шестеренка Вокансона.

– Ну не знаю… – робко сказала она. – А если бы я захотела остаться замужем?

– Можно и так, – без колебаний ответил он. – Это даже гораздо проще, чем аннулировать брак. Но, видишь ли, в этом случае ты уже не сможешь выйти замуж за кого-то другого.

– За другого?

– Да, если ты кого-нибудь встретишь. Такое может случиться, Чара. – Он погладил ее по щеке. – Ты ведь вряд ли захочешь остаться одной навсегда.

Она опустила голову и заморгала, пытаясь избавиться от слез.

– Но если меня похитят, – сказала она, – кто же будет меня спасать?

Он нежно взял ее за подбородок:

– Мерлин, Мерлин… Разве ты не поняла, что я сказал? У тебя есть талант, твой чудесный дар, а я буду всю жизнь только мешать тебе. Я буду пытаться заставить тебя служить моим целям, так, как это было с говорящей коробкой. Буду мешать тебе воплощать свои мечты.

Он обхватил ладонями ее лицо, провел большими пальцами по скулам:

– Если бы ты была другой, это было бы неважно. Но ты такая… Я как лиса, которая хочет нянчить только что вылупившегося цыпленка. Рано или поздно я потеряю контроль над собой. И тогда проглочу тебя целиком.

– Я не цыпленок.

Он провел пальцами по ее губам:

– Для меня ты как маленький цыпленок.

Мерлин взглянула на него из-под ресниц. Лицо его было совсем близко. Склонившись к ней, он нежно провел губами по ее рту, а потом приподнял ее подбородок и поцеловал, вложив в поцелуй всю силу своей любви. Она ощутила вкус меловой пыли и его теплой кожи, обрадовалась знакомому запаху и чувству.

– Вот я уже и теряю самоконтроль, – прошептал он, не отрываясь от нее.

– Ох, Рансом, – сказала Мерлин, обнимая его. Он осыпал легкими поцелуями ее шею, и голос ее звучал совсем тихо. – По-моему, я… уже не хочу… домой.

Он резко отпрянул от нее. Мерлин открыла глаза и, прежде чем успела что-то сказать, увидела, что лицо его вновь приняло суровое выражение. Он хлестнул кобылу. Подпрыгнув, фаэтон тронулся, и Мерлин, чтобы не упасть, схватилась за сиденье.

– Вот видишь? – сказал он, перекрикивая скрип колес. – Ты слишком легко поддаешься, Мерлин.

– И что это значит?

– Это значит, что стоит мне поманить тебя морковкой, как ты станешь делать то, что я захочу. Это не принесет добра ни тебе, ни мне.

– Заставь меня что-нибудь сделать! Что ты хочешь, чтобы я сделала сейчас? – Она пристально посмотрела на него. – Уехала домой вместе с Таддеусом и Теодором, оставила и забыла тебя?

– Да.

– Не уеду. – Мерлин скрестила руки на груди. Но фаэтон подпрыгнул, наехав на камень, и ей пришлось быстро ухватиться за скамью. – Знаешь, чем ты, по-моему, занимаешься? – прокричала она. – Ты просто снова пытаешься запугать меня. Сначала ты меня запугивал, чтобы я вышла за тебя замуж, а теперь пытаешься запугать, чтобы я от тебя отказалась.

Он посмотрел на нее, а потом перевел взгляд обратно на дорогу:

– Да вовсе я тебя не запугиваю. Я хочу поступить так, как будет лучше для тебя!

– А по-моему, запугиваешь.

– Мне казалось, ты сама хотела домой. Это ведь ты забрала свою проклятую коробку и сбежала от меня.

– Я передумала.

Он внимательно посмотрел на нее и отвел взгляд лишь после того, как экипаж подпрыгнул на каком-то корне.

– То есть ты решила теперь стать упрямой?

– Ну и что… – Она пожала плечами. – Просто «помани меня морковкой»! Или можешь меня похитить и привезти туда, где мне, по-твоему, нужно быть.

Он вскинул голову:

– И надолго ты там останешься вместе со своим ежиком?

– Придумала, что мне делать! – Она шмыгнула носом. – Теперь, когда я кое-что узнала о мире, я хочу путешествовать и посмотреть его.

– В самом деле? – Рансом взглянул на нее, прищурившись. – И что же ты хочешь посмотреть?

– Например, Афганистан.

Рансом остановил фаэтон.

– Туда можно доехать на дилижансе? – с вызовом спросила Мерлин.

Он опустил вожжи и посмотрел на нее своим убийственным взглядом. Мерлин высоко вскинула голову:

– Ладно, спрошу у Шелби.

Она увидела, как Рансом стиснул зубы. Отвернувшись от нее, он уставился своим фолконерским взглядом в спину кобыле. Оба надолго замолчали.

Мерлин закусила губу.

– Рансом, – тихо и с надеждой произнесла она, – если бы я попала в Афганистан, как ты думаешь, ты смог бы приехать и спасти меня?

Он отвернулся в сторону:

– У тебя тоже есть пара морковок, чтобы меня заманить, правда?

– Так ты приехал бы?

– Ты же меня бросила… – ворчливо заметил он, – сбежала.

– Там, наверное, очень жарко. Скажи, а в Афганистане водятся тигры?

– Я не смогу измениться, – сказал он.

Мерлин, сдвинув брови, разглядывала серо-зеленые холмы на горизонте:

– Наверное, меня и вправду надо будет спасать от тигров.

– Мне уже поздно меняться.

– И еще от змей! – Она напряглась всем телом и посмотрела на него широко раскрытыми глазами. – У них там водятся змеи?

– Бог его знает.

– Но ты спас бы меня и от змей, правда?

Он искоса взглянул на нее:

– Возможно. А что я получил бы за это в награду?

Мерлин, задумавшись, потрогала нижнюю губу.

– Послушание? – предположил он. – Доверие? Уважение к моему мнению?

– Столько всего! – воскликнула она. – Это всего лишь змеи…

– Да, – снисходительно сказал он. – Но чтобы сразиться с ними, мне ведь придется ехать в Афганистан. И туда не доберешься на дилижансе, дорогая.

Она с любопытством склонила голову набок:

– А как туда добираются?

– Этого я тебе не скажу, – ответил он и заключил ее в объятия. Уткнувшись лицом ей в шею, он поцеловал нежную кожу под ушком. Руки его ласкали ее тело.

Мерлин откинула голову и глубоко вдохнула:

– Почему это ты мне не скажешь?

Двумя большими пальцами он приподнял ее подбородок и поцеловал в раскрытые губы.

– Потому что, – между нежными ласками прошептал он, – у меня, черт возьми, нет времени, чтобы туда тащиться.

Над садом висела полная луна, и в ее холодном сиянии золоченая мебель светилась серебром. Мерлин, сложив руки на груди, стояла в темноте у окна спальни. Она была укутана в халат Рансома, потому что собственный умудрилась так безнадежно потерять, что его не смогла отыскать даже горничная. Услышав, как он подошел сзади, она обернулась.

– Тебе не холодно? – спросила Мерлин, любуясь в свете луны его обнаженным телом. – Уже ноябрь все-таки.

Он обнял ее.

– Я кажусь тебе холодным, Чара? – Он отодвинул распущенные волосы и поцеловал ее в шею. – Что это вы там увидели в окне, миссис герцог?

– Я просто думаю.

– О чем?

– О разном. – Она развернулась и посмотрела ему в лицо. – Какова судьба нашей говорящей коробки?

– О! – Он нежно покачал ее. – К сожалению, ее поглотили секретные папки Адмиралтейства.

– И что, ее так и не использовали? – разочарованно спросила она.

– Адмиралтейство держит все в секрете. Возможно, мы никогда об этом не узнаем.

– Готова держать пари, что уж ты-то все знаешь.

Он поднял брови:

– Для тебя так важно, что стало с твоей коробкой?

– Ну… я надеялась, что она принесет пользу. Ты говорил, что обязательно принесет.

Он поцеловал ее в нос, затем погладил его сверху вниз указательным пальцем и загадочно улыбнулся:

– Нельсон ведь победил в Трафальгарской битве, правда?

Мерлин склонила голову набок и улыбнулась.

– Похоже, что я спасла тысячи жизней, – сказала она. – У меня это хорошо выходит. – Она вновь прижалась к нему и посмотрела на луну. – Я рада, что ты все устроил и мистер Пилл сумел выкрутиться. Мне было бы неприятно, если бы его повесили.

– Мерлин, – терпеливо ответил Рансом, – пожалуйста, никогда больше не говори, что это устроил я. По крайней мере, при всех.

– Не буду, – пообещала Мерлин.

– Должен сказать, все обернулось так, как и должно быть, когда за дело берутся Фолконеры. Он полностью признался во всех преступлениях и предоставил список членов шпионской сети, и в обмен с него сняли обвинение в измене королевству. – Рансом заглянул ей в глаза и мягко сказал: – У меня есть к тебе один вопрос, Чара.

– Какой вопрос?

Руки, обнимавшие ее за плечи, напряглись. Он прижался щекой к ее макушке:

– Мерлин, когда ты начнешь заново строить свою летательную машину?

– Летательную машину? – Она отстранилась и удивленно посмотрела на него. – Да я вовсе не собираюсь восстанавливать ее.

Он внимательно вглядывался в ее лицо.

– Не собираешься? – В голосе его послышалась надежда.

Она пожала плечами:

– Я закончила с этим. Мне нужно было построить машину, которая может летать. И я это сделала. Я летала. И хотя первого полета я не помню – и, наверное, уже никогда не вспомню, – но мы с тобой летали на машине, которую хоть и построил мистер Пеммини, но сконструировала все-таки я.

– И все? – Он был изумлен. – Это все, чего ты хотела?

Она кивнула.

– Ты уверена?

Она кивнула опять.

– Слава Богу, – он шумно выдохнул. – Ох, Мерлин, я так благодарен за это Господу. Клянусь, я не хотел вмешиваться, но все же ужасно боялся, что ты снова примешься за свою машину.

Мерлин улыбнулась. В лунном свете его глаза казались золотистыми. Встав на цыпочки, она ответила на его поцелуй и ощутила, что объятия его становятся крепче. И после этого Мерлин уже не могла думать ни о чем другом – только о его теле, его руках, его поцелуях, нежных и сильных. В ней постепенно крепла уверенность, что впереди ее ждет ни с чем не сравнимое счастье.

Когда объятия Рансома ослабли, она повернулась к окну и посмотрела на небо. Мерлин была счастлива. Рансом был рядом, она чувствовала его дыхание. Ей нравилось ощущать за спиной его тело, такое сильное, такое теплое и большое. Она погладила его по руке:

– Да, тебе не нужно больше этого бояться. С летательной машиной покончено. Теперь я думаю о другом.

Он крепче прижал ее к себе и хрипло прошептал:

– Я тоже, Чара.

Она расслабилась в его объятиях, и он легко поднял ее на руки и направился к широкой кровати в глубине комнаты.

– Да, – объявила она с мечтательной улыбкой, – теперь я начну строить ракету и полечу на Луну!


От автора


Трафальгарское сражение произошло на целое столетие раньше, чем первая радиопередача, которую Реджинальд Фессенден провел в городе Брант-Рок, Массачусетс, в канун Рождества 1906 года. Столько же времени отделяло его от управляемых полетов братьев Райт на «планере номер три», запущенном с мыса Китти-Хок. В свете этих двух фактов достижения Мерлин могут показаться совершенно неправдоподобными. Однако в 1805 году человечество уже располагало информацией о теоретических основах передачи радиосообщений и обладало знаниями о летательных аппаратах тяжелее воздуха. Ветер, в соответствии с законами аэродинамики, позволял взлетать в небо птицам, так почему бы не полететь и человеку? Бесчисленные любители и ученые-профессионалы пытались реализовать эту мечту, строили и запускали самые разнообразные модели. Многие работали над своими изобретениями, часто неосуществимыми с точки зрения обычных людей, в других областях техники.

Имена, которые мы помним сегодня – Райт, Маркони, Морзе, Кук, Уитстон, – стали легендой. У этих людей был талант; более того, им повезло, и свои открытия они совершали в нужное время. В тени же остались все те, кто пытался сделать нечто подобное, но не смог… или, быть может, достиг успеха, но мир по каким-то причинам проигнорировал их достижения.

В 1816 году, задолго до того, как Кук, Уитстон и Морзе объявили об изобретении электрического телеграфа, молодой аристократ Фрэнсис Рональдс послал донесение лордам Адмиралтейства. Он предоставил им чертежи первого удобного и эффективного электрического телеграфа, который он соорудил в своем саду.

После того как ему отказали во встрече с лордом Мелвиллом, Рональдс получил от секретаря Адмиралтейства письмо, в котором говорилось: «…любые телеграфы совершенно бесполезны, и больше не будет принят ни один, кроме уже существующего».

Хотелось бы думать, что у лордов существовали веские причины для такого ответа и они были… глубоко запрятаны в секретных папках Адмиралтейства.

«Через тернии – к звездам».