Трудная роль
Лайни Тейтум


Желая спасти горячо любимого отца, двадцатилетняя Эванджелина Богдан вынуждена отправиться в Англию – главную и непримиримую противницу Наполеона – со шпионским заданием. Она становится гувернанткой маленького сына английского аристократа Ричарда Сент-Джона. Как водится, Ричард и Эванджелина влюбляются друг в друга.

Но что, кроме виселицы, может ждать шпионку, использующую доверие благородного человека в своих гнусных целях? Роман «Трудная роль» – блестящее доказательство того, что Провидение мудрее любого драматурга.


Лайни Тейтум

Трудная роль


Глава 1


Лондон

2 декабря 1814

Он был горяч, нетерпелив и жаждал только одного – любить ее, чтобы хоть на время забыть о рыскавших вокруг чудовищах, которые доводили его до отчаяния. Эта женщина должна была вернуть ему душевное равновесие, к которому он так стремился.

– Извини, – сказал он голосом, трепетавшим так же, как и его душа. – Извини, – повторил он, с трудом понимая, кто с ним рядом и где он находится.

В момент яростного взрыва он терял ощущение самого себя, забывал об окружающем, рассыпался на кусочки и блаженно плыл по воле волн, впадая в краткое забытье. Но острое наслаждение быстро проходило, и он снова становился невероятно одиноким. И снова вспоминал о поджидавшем его в ночи зле.

Он медленно отодвинулся от нее, с трудом приходя в себя, и увидел тени, отбрасываемые пламенем камина на противоположную стену. В углах спальни тени сгущались, окутывая все вокруг серой пустотой. Нет, эта серая пустота была у него внутри, хотя сам он был еще жив.

Он повернулся к женщине. Та лежала на спине, вытянув ноги и положив на белый живот нежную руку, сжатую в кулак. Он взял эту руку в ладонь и слегка приподнял.

– Извини, – снова сказал он. – В следующий раз исправлюсь.

Она не собиралась утешать его. Он видел в ней не цель, а средство, и это было самым главным. Она знала его два года. Не так уж долго, чтобы до конца познать такого сложного, гордого и неистово сексуального мужчину, каким был Ричард Кларендой, но вполне достаточно для женщины, которая не уступала ему в дерзости и, кстати, тоже привыкла видеть в других лишь средство, с помощью которого можно испытать удовольствие.

– Ты вовсе не был беспечным и эгоистичным любовником. Что-то случилось?

Он легко коснулся губами руки, опустил ее на прежнее место, погладил пальцы и заставил выпрямить их.

– Ты была прекрасна, – сказал он с отсутствующим видом, как будто и думать забыл о ее существовании.

– Да, знаю, но это неважно. Ты тоже был прекрасен. И все же, что случилось?

Он неторопливо встал и подошел к камину. Пламя успокоилось, теперь оно горело мягко и ровно. Ричард сладко потянулся; его статное тело омыл золотистый свет. Она восхищалась его телом не меньше, чем душой: и то и другое было исполнено силы, изящества и благородства.

– Ты устал, – сказала она, чтобы нарушить молчание.

– Да, очень. – Это было слишком мягко сказано. Мало того, он чувствовал, что остался в дураках. Ричард надеялся, что общение с ней заставит его заново ощутить вкус жизни, но выяснилось, что он ошибся. Опустошение было еще сильнее, чем час назад. – Да, – сказал он. – Очень. – И снова повторил:

– Извини.

Женщина поднялась, подошла и прильнула к нему.

– Это из-за той девушки? Которая вышла замуж за Филиппа Мерсеро и отвергла тебя? Твоя мужская душа все еще желает ее?

Эти слова заставили Ричарда улыбнуться. Если бы причиной боли, грызшей его душу и, похоже, не собиравшейся покидать ее, была Сабрина, все было бы намного проще.

– Мужская душа? А что, разве она сильно отличается от женской?

– Очень. Мужская душа питает веру мужчины в самого себя. Если женщина отвергает мужчину, это заставляет страдать его разум, но не сердце. А женская душа – это пустыня, которую может наполнить лишь мужское внимание. Ее легко ранить, потому что уделять женщине все свое внимание мужчины не способны. Души мужчин и женщин равно страдают от боли, только боль эта различна.

– Спорить об этом бессмысленно… Нет, Сабрина тут ни при чем. Они с Филиппом поступили правильно. Сабрина беременна, а Филипп счастлив, как никогда в жизни.

Она кивнула, поняв, что Ричард говорит правду.

– Тогда что же? Мать заболела?

– Нет, она совершенно здорова.

– Тоскуешь по отцу?

– Да, конечно. Он был лучшим из людей. Я буду тосковать по нему до самой смерти. – Он помолчал, а потом сказал:

– Моргана, ты не могла бы помолчать?

– Нет. – Ее ладонь легла на руку Ричарда. В этом жесте не было приглашения, но его тело тут же откликнулось. Увидев, что к нему снова вернулись пыл и страсть, Моргана отпрянула. – Потом… Сначала ответь мне.

– Куда деваться от женщин?.. О дьявол, Моргана, во всем виновато это убийство. Бессмысленное убийство человека, который не должен был умирать. Человека, который был мне очень дорог.

– Ты нашел убийцу? – Она спросила это так деловито, что герцог вздрогнул, запустил пальцы в свои длинные черные волосы и медленно разгладил их.

– Нет, я не знаю, кто он. По мне, пусть бы он отправлялся в ад, из которого вышел, но за этим делом кроется то, что вызывает у меня ярость и отчаяние. Я начинаю думать, что никто из нас больше не находится в безопасности.

Ричард отвернулся к камину, опустил голову, и Моргана поняла, что он больше ничего не скажет. Герцогу явно плохо. Она обязана ему помочь. Он платит Моргане за то, чтобы она находилась всецело в его распоряжении, но на сей раз она обняла Ричарда совершенно искренне и бескорыстно.

– Прости, – сказала она и снова прильнула к нему. Ричард крепко прижался к ее животу. Моргана поцеловала его в плечо и положила голову ему на грудь. – Пойдем. Я помогу тебе забыться. Хотя бы ненадолго.

Ричард не стал укладывать ее в постель. Просто поднял и глубоко вошел в нее. Сначала он испугался, что причинил ей боль, но тут Моргана издала негромкий гортанный стон, говоривший о том, что она близка к оргазму. На этот раз он не разочаровал ее, но когда сорок пять минут спустя Ричард ушел, Моргана знала, что он по-прежнему мрачен и холоден как камень.


Глава 2


Ромийи-на-Сене, Франция 10 февраля 1815

Эванджелина положила на туалетный столик расческу с серебряной ручкой. Сил на то, чтобы заплести волосы, уже не оставалось. Она слышала тихий смех горничной Маргариты. Та что-то напевала, разглаживая складки синего бархатного платья, которое Эванджелина надевала сегодня вечером.

Девушка посмотрела на себя в зеркало. Слишком бледна, на губах и в глазах нет и намека на улыбку. Она устала, очень устала, причем не столько телесно, сколько душевно.

Все внутри сжалось. Она знала, что это значит. Ей хотелось домой, в Англию.

Она ненавидела Францию.

Но сказать об этом отцу немыслимо: это ранит его в самое сердце. А Эванджелина любила его больше всех на свете. Когда они услышали о разгроме Наполеона и о том, что англичане вернули трон Людовику, отец так обрадовался, что сгреб дочь в охапку и пустился с ней в пляс.

В Ромийи они вернулись полгода назад, но поселились не в родовом замке, а в небольшом особняке в двух милях от него. Их замок теперь занимал богатый купец с толстой женой и шестью ребятишками.

Отца это ничуть не заботило. Он был рад тому, что вернулся на родину, может снова говорить на родном языке и смеяться над тем, над чем смеются французы. Он никогда не понимал английского юмора. Эванджелине казалось, что отец просто не хочет признавать себя англичанином и поэтому отвергает все английское. Отец прекрасно говорит по-английски, но душой он всегда остается во Франции. Интересно, что думала об этом ее мать, стопроцентная английская леди? Конечно, она знала, что ради нее муж не изменит своих убеждений.

Он прожил в Кенте двадцать пять лет и женился на дочери местного аристократа, который, после того как проигрался дотла, жил вместе с зятем и дочерью. Эванджелине нравился ее английский дед. Теперь она понимала, что вряд ли могла бы полюбить его, будучи взрослой, но дети принимают родных такими, какие есть. Дед умер еще до того, как она повзрослела, и навсегда остался в ее памяти романтической фигурой.

Эванджелина была зеркальной копией своего отца. Она говорила по-французски как парижанка, но в душе не была француженкой. Разве можно было заикнуться отцу, что она несчастна и скорее умрет, чем выйдет замуж за какого-нибудь француза вроде Анри Моро, графа де Пуйи, богатого и красивого молодого вельможу, который не вызывает в ней никаких эмоций и оставляет ее холодной и равнодушной?

Вечер показался ей длинным и утомительным, потому что Анри без всякого повода начал с пылом утверждать, что Эванджелина будет ему идеальной женой. Бог свидетель, она его не поощряла, но шкура у Анри толще дубовой коры. Он желает ее. При малейшей возможности он пытается затащить Эванджелину в укромный уголок и поцеловать. Однажды Анри это удалось. Она чуть не откусила ему язык.

Кто-то негромко постучал в дверь спальни. Девушка улыбнулась и встала, зная, что это отец. Он всегда приходил проведать ее на ночь. Это было ее любимое время дня.

Зная, что отец ждет именно этого, она ответила по-французски:

– Entrez.

Ее отец, Гийом де Бошан, самый красивый мужчина из всех, кого она знала, перешагнул через порог спальни с видом воина, которым он никогда не был. Кем он был на самом деле, так это философом, подумала девушка, все еще улыбаясь и идя к нему навстречу. Женщины были от него без ума. Они улыбались и льнули к отцу даже тогда, когда он говорил с ними о воззрениях Декарта.

– Папа, – сказала она, устремляясь в его объятия.

Природа щедро наградила Гийома де Бошана. Он был великолепен. Мало кто знал, что у него пошаливает сердце и что дочь заботится о нем денно и нощно. Недавно ему исполнилось пятьдесят пять лет, и врач-англичанин сказал, что ему нужно побольше отдыхать и как можно меньше волноваться. И добавил: к счастью, Гийом философ, а посему он будет сидеть в кресле и размышлять. Однако беда заключалась в том, что чтение Монтеня приводило отца в неистовое возбуждение.

– Устала, дочка? – Отец, естественно, говорил по-французски.

– Немножко, папа, – на том же языке отвечала девушка, а про себя подумала: устала, но вовсе не немножко. Смертельно устала и впала в уныние.

Она обернулась к горничной.

– Margueritte, c'est assez. Laissez-nous maintenant. – И, как бывало всегда, когда Эванджелина говорила по-французски, она про себя перевела на английский: «Маргарита, оставь нас. Хватит».

Пухлые пальцы Маргариты разгладили последнюю складку, она бросила на месье де Бошана сладострастный взгляд, промурлыкала «спокойной ночи» и ушла, плотно закрыв за собой дверь.

– Садись, папа. – Когда он опустился в кресло, Эванджелина посмотрела на отца пристальным взглядом, тяжело вздохнула и сказала:

– Сегодня вечером тебя окружало слишком много дам.

– Даже если они приходят с мужьями, их так и тянет флиртовать со мной. Это меня очень расстраивает. Эванджелина, я просто не понимаю, в чем дело. Я не ударяю для этого палец о палец.

Она засмеялась.

– Ох, папа, перестань! Как же, расстраивает… Ты обожаешь внимание женщин. И прекрасно знаешь, что для этого тебе достаточно сделать бесстрастное лицо и смотреть прямо перед собой. Ты можешь даже дремать, а они все равно будут льнуть к тебе. Лучше скажи мне вот что, когда дюжины дам объяснялись тебе в люб-пи, ты всегда разговаривал с ними только о своей философии?

– Естественно, – с напускной суровостью ответил он. – Например, сегодня я весь вечер говорил о Руссо. Конечно, этот малый изрядный болван, но все же в его взглядах что-то есть, если можно так выразиться. Немного, конечно, но он как-никак француз. Одного этого достаточно, чтобы обратить на него внимание.

Эванджелина не могла не рассмеяться. Отец одарил ее долгим взглядом, слегка жеманно склонив набок красивую голову. Наконец она вытерла глаза и промолвила:

– Ты лучше всех на свете. Я люблю тебя. Только не вздумай меняться!

– Твоя мать, благослови Господь ее душу, была единственной, кто пытался изменить меня.

Эванджелина снова прыснула.

– Мать просто хотела услышать от своего мужа что-нибудь кроме разговоров о метафизике. В последнее время я начала понимать, что долг жены заключается в том, чтобы привлекать к себе внимание мужа и не позволять ему слишком долго искать ответы на вечные вопросы.

– Моя девочка, ты смеешься надо мной, но я люблю тебя, а потому прощаю. – Он откинулся на спинку кресла, положил руки на колени и спустя мгновение продолжил:

– Детка, я вижу, этот вечер не доставил тебе удовольствия. Но почему? Тебя окружали молодые люди. Юные джентльмены безудержно восхищались тобой, ты танцевала все танцы. Мне с трудом достался один. А мой дорогой Анри просто не отходил от тебя.

– В том-то и беда. Этот твой Анри настойчив, как голодная чайка, упрям, как наша кентская коза Доркас, и руки у него вечно потные. Если бы он понимал, что на свете есть и другие вещи, кроме лошадей, доходов от арендаторов, попыток меня облапить и когда-нибудь присоединить к своим владениям, я еще могла бы оставаться в его компании дольше пяти минут, не испытывая при этом желания дать ему пощечину!

– Ба, какое красноречие! Из этого потока слов я понял только одно: он хочет обольстить тебя. Облапить? Что ж, дорогая, видно, мне придется поговорить с мальчиком.

– Он не мальчик. Ему двадцать шесть лет.

– Да, но для мужчины это не возраст. Давно известно, что мальчики созревают позже девочек. Это не слишком удобно, но, очевидно, так задумал Господь. Возможно, Анри слегка глуповат, однако с возрастом наверняка поумнеет. Он любимец семьи и управляет родовым имением, поскольку его дядя все время проводит в Париже с королем Людовиком. Старик говорил мне, что это заставит Анри повзрослеть… А тебе, мое дорогое дитя, уже почти двадцать. Давно пришло время выбрать мужа. Ты созрела для этого еще два года назад. Да, муж именно то, что тебе требуется. Я был слишком эгоистичен.

– Нет, это я была эгоисткой. Папа, зачем мне выходить замуж, если у меня есть ты?

– Просто ты никогда не любила, – сказал он. Величественный лоб прорезала морщинка, прекрасные серые глаза лукаво поблескивали. – Иначе ты ни за что не сказала бы такую глупость…

Волосы Эванджелины рассыпались по плечам, она наклонилась к отцу и очень серьезно ответила:

– Я не считаю, что брак такая уж замечательная вещь. Как относятся к своим мужьям псе эти дамы, которые вьются вокруг тебя? Они что, любят их? Похоже, для женщин брак всего лишь предлог переехать из дома отца в дом мужа. Разница заключается лишь в том, что она должна рожать от мужа детей и выполнять все его капризы. Папа, это мне не по душе.

Месье де Бошан только покачал головой. Дочь упрямством похожа на Клодию, ее дорогую мамочку-англичанку, которая упиралась всеми четырьмя копытами столько раз, что он потерял им счет. Это заставило его нахмуриться. Может быть, Эванджелина еще упрямее, чем ее дражайшая матушка, и почти так же упряма, как бабушка Марта? Как ни жаль, но придется проявить твердость. Это его долг. Он заговорил Непривычно серьезным тоном:

– Дитя мое, не следует думать, что любовь является необходимым условием счастливого брака.

– Разве ты не любил маму?

– Почему же? Любил. Но, как я сказал, это не обязательно. Обязательным является сходство образа мыслей, взглядов – если угодно, философии. Взаимное уважение. И ничего другого.

– Я никогда не слышала, чтобы мама в чем-то соглашалась с тобой, однако много раз слышала, как вы смеялись, оставаясь наедине в спальне. Когда я была маленькой, то часто подслушивала, прижимаясь ухом к двери. Однажды меня застала горничная и велела никогда этого не делать. А потом ужасно покраснела. – Увидев, что к щекам отца тоже прилила краска, Эванджелина засмеялась. – Папа, все нормально. Ты прав, мне уже почти двадцать. Этого вполне достаточно, чтобы кое-что знать о взаимоотношениях мужа и жены. Но вы никогда не были едины во мнениях и ни в чем друг с другом не соглашались, вплоть до того, что готовить на обед. Мама ненавидела соусы, а ты ненавидел мясо без подливки. Взаимное уважение? Нет, папа, я не хочу такого брака. К тому же Анри настолько не англи… – Она осеклась.

– Ага… – протянул отец.

Она глуповато улыбнулась и помахала перед собой руками.

– Честно говоря, каждый раз, когда речь заходит об Анри, я не могу найти подходящих слов.

– Кажется, ты хотела сказать, что бедный Анри совсем не похож на англичан? – Прекрасные темно-серые глаза месье де Бошана с тревогой устремились на дочь. В эту минуту он отчетливо понял, что дочь никогда не приживется в этой стране. Но ради него будет притворяться. Нет, он не прав. Он слишком устал. Эванджелина привыкнет. Разве он в конце концов не привык к Англии? Он провел там больше лет, чем исполнилось его дочери.

– Папа, прости меня, но я скорее предпочла бы засохнуть в монастыре, чем выйти замуж за Анри Моро. Как, впрочем, и за Этьена Дедарда или Андре Лафе. Все они… сальные. Да, папа, пожалуй, это самое подходящее слово. Когда они разговаривают с тобой, то не смотрят тебе в глаза. Не знаю, может, они и красивые, но не в моем вкусе. А их политические взгляды… По-моему, им не следовало бы говорить о короле в таком тоне… – Она умолкла и типично по-галльски пожала плечами, заставив отца слегка улыбнуться и подумать, что ее мать-англичанка на такой жест была неспособна.

– Эванджелина, за последнее время многое изменилось. После возвращения во Францию Луи ведет себя совсем не так, как нужно. Чем дольше я над этим думаю, тем больше убеждаюсь, что французы должны чувствовать себя так, словно их предали. Во всем виновата его глупость, его дурацкие выходки, его полное непонимание сложившейся ситуации.

– Я не считаю, что французы могут чего-то требовать от верховной власти. Они сами такие мелочные… А еще имеют наглость смеяться над англичанами, которые их спасли. Признаюсь, это доводит меня до белого каления… – Внезапно она умолкла и потерла ладонью лоб. – Извини, папа. Я устала, вот и все. Когда я устаю, меня не слушается язык. Я просто ведьма. Прости меня.

Месье де Бошан поднялся, шагнул к дочери, помог ей встать с кресла и заглянул в карие глаза, большие, широко расставленные, как у Клодии, и такие глубокие, что в них мог бы утонуть даже философ. Он похлопал ее по плечу и, по заведенному обычаю, коснулся губами каждой щеки.

– Ты прекрасна, Эванджелина. Но твоя душа прекраснее твоего лица.

– Неправда. Я обыкновенная серая мышка. Особенно по сравнению с тобой.

Он только улыбнулся и провел по ее подбородку тыльной стороной ладони.

– Просто ты слишком привыкла к этим флегматичным англичанам. Согласен, они очень симпатичные люди, если не обращать внимания на их ужасную кухню и скучные разговоры.

– Значит, ты любишь во мне только французскую половину? Но мама никогда не была скучной.

– Нет, не была. Девочка моя, я люблю тебя целиком, от пяток до макушки. А что касается твоей матери, то убежден, что ее душа была французской. Сама знаешь, она восхищалась мной… Но я отклонился от темы. Возможно, старику следовало бы смириться с тем, что ты, вопреки его желаниям, все же больше англичанка, чем француженка. Эванджелина, тебе хочется вернуться в Англию? Я не слепой и вижу, что здесь ты чувствуешь себя несчастной.

Дочь крепко обняла его и прижалась щекой к щеке; Эванджелина была слишком высока для девушки.

– Папа, мое место рядом с тобой. Со временем я привыкну. Но я ни за что не выйду замуж за Анри Моро.

Внезапно внизу хлопнула тяжелая дверь, и по деревянному полу гулко затопали сапоги. Послышался крик Маргариты. Затем раздался испуганный возглас Жозефа, звук удара и громкий мужской голос.

– Не двигайся, – сказал месье де Бошан, подходя к двери спальни и распахивая ее настежь.

Топот сапог был настолько оглушительным, что казалось, будто по коридору идет целая армия.

Отец быстро попятился. Эванджелина устремилась к нему и встала рядом. В дверном проеме показались двое мужчин, закутанных в плащи. Оба держали ружья.

Один из них – рябой, обросший щетиной тип – молча шагнул вперед, не сводя глаз с Эванджелины. Он смотрел не на ее лицо, а на грудь и живот. Девушка почувствовала такой страх, что ее чуть не вырвало.

– Глянь-ка, – обратился он к сотоварищу, – именно такая, как нам говорили. Ушар будет очень доволен.

Его напарник с бледным, отечным лицом тоже уставился на девушку. Гийом де Бошан сумел вырвать у него ружье и ударил толстяка дулом в брюхо.

– Только прикоснись к ней, свинья! – крикнул он.

Тут на его голову опустился приклад. Эванджелина бросилась к потерявшему сознание отцу, бережно опустила на пол и склонилась над ним. Человек с рябым лицом снова замахнулся прикладом, но дочь прикрыла отца своим телом.

Толстяк держался за живот и задыхался от боли.

– Не бей его. Мертвый он нам не нужен.

– Этот ублюдок ударил тебя!

– Ничего, переживу.

– Старик заплатит за все. – Рябой повернулся к Эванджелине. Ушар научил его использовать страх и потрясение, которые испытывают люди, особенно подвергшиеся внезапному нападению. Он снова посмотрел на ее грудь и сказал:

– Снимай рубашку. Да поживее, или я сделаю это сам.


Глава 3


Замок Чесли

Дувр, Англия

Дождь, будь он неладен, наконец кончился. Солнце клонилось к закату, но было еще ярким. Над головой кружили чайки, стремительно пикировали и устремлялись к океану, находившемуся не далее как в сотне ярдов. Ветер пах морем. Вечер обещал быть прекрасным.

Ричард Чесли Сент-Джон Кларендон, восьмой герцог Портсмутский, направил гнедых на покрытую гравием аллею родового замка, сооруженного из серого камня и царствовавшего над этой частью южно-английского побережья уже четыреста двадцать два года. Он остановил упряжку перед широким каменным портиком. Чайка пролетела над самой головой левого гнедого по кличке Иона, и герцог громко рассмеялся, увидев в глазах великолепного животного выражение крайнего возмущения.

– Все в порядке, малыш, – сказал он и ловко спрыгнул с лошади. Главный конюший Маккомбер стоял рядом и глядел на гнедых так, словно они были его собственными. Наконец конюх потер мозолистые руки и принял поводья.

– Ну что, мальчики, хорошо себя вели? – спросил он, погладил по шее сначала Иону, потом Бенджамина, скормил каждому кусочек яблока и принялся описывать обоим их безукоризненную родословную, насчитывавшую по крайней мере пятьсот лет. Герцог закатил глаза.

– Разотри их как следует, Маккомбер. Сегодня они хорошо поработали… Не могу понять, с чего это чайки взбесились.

– Говорят, надвигается буря, – ответил Маккомбер.

– Буря уже была. Они у нас тут по два раза на неделе.

– Да, ваша светлость, зимой в Англии всегда так. Так что радоваться особенно нечему. Это уж как пить дать. С другой стороны, может, поблизости шныряют контрабандисты, а чайки их на дух не выносят.

– О контрабандистах тут уже пятьдесят лет не слышали, – ответил герцог. – Что-то ты сегодня разговорился, Маккомбер. Смотри, не к добру это. Уж не подхватил ли ты какую-нибудь заразу от Джанипера, которому лучше бы мирно лежать в постели, пока мы с тобой болтаем?

– Я и близко не подхожу к этому малому, так что ничего подхватить от него не мог.

Джанипер, старый грум герцога, и Маккомбер ненавидели друг друга. Причины этой ненависти не знал никто на свете, но сие чувство было столь давним, прочным и взаимным, что не могло не вызывать у окружающих искреннего восхищения.

– Впрочем, мне нет никакого дела, от кого именно ты заразился.

– Да, ваша светлость, – ответил Маккомбер. – Но, святой истинный крест, я никогда ничего не подхвачу от этого подонка, что бы он там ни говорил о моей матери. – Тут он отвернулся и, продолжая на ходу беседовать с гнедыми, повел их на север, к великолепным конюшням, возведенным отцом нынешнего герцога лет тридцать тому назад.

Солнце клонилось к западу. Ветер крепчал и становился все холоднее. Герцог понюхал соленый воздух, сделал глубокий вдох и снова полюбовался солнцем, которое не показывалось уже три дня.

Он поднял глаза и увидел Джанипера, который не смог улежать в постели и торопился к нему, на ходу натягивая красную ливрею.

– Ваша светлость! Я здесь. О Боже, я ведь просил Бассика сказать мне, когда вы будете подъезжать! Но он больше любит Маккомбера и специально не предупредил меня, чтобы я опоздал, так что все напрасно! О Господи, этот малый и гнедых забрал! Забрал моих мальчиков!

– Да, забрал. Но он умеет обращаться с животными и не причинит им вреда. Так что возвращайся в постель, а то раскашляешься так, что откусишь себе язык.

Джанипер открыл рот, но действительно закашлялся и не сразу пришел в себя.

– Вот до чего доводит разлитие желчи, ваша светлость, – наконец пробормотал он, глядя вслед гнедым, гордо шествовавшим следом за негодяем Маккомбером.

– Джанипер, я не хочу присутствовать на твоих похоронах. Поэтому скройся с моих глаз.

Но старый слуга продолжал с надеждой смотреть на герцога, высокого, красивого молодого мужчину, который на памяти Джанипера ни разу ничем не болел, если не считать похмелья после неумеренного приема бренди. Герцогу были нипочем поездки в открытой двуколке под проливным дождем и ледяным ветром, трепавшим его пышные волосы. Если бы на такое отважился сам Джанипер, то уже давно лежал бы в земле под могильной плитой и цветником из маргариток сверху. Воздух был влажным из-за бесконечного дождя и холодного ветра с Ла-Манша. Старик вздрогнул.

– Иди, – снова сказал герцог.

– Слушаюсь, ваша светлость, – ответил Джанипер. – Ох, ваша светлость, чуть не забыл отдать вам кое-что. Это час назад принес один из работников вашего друга лорда Петтигрю. – Он протянул герцогу тонкий конверт с обтрепанными краями.

Ну, вот и все, подумал Ричард. Наконец-то! Он разорвал конверт, вынул записку и прочитал:

«Мы думали, что вот-вот поймаем убийцу, но он сумел улизнуть. Извини, Ричард. Не теряй веры. Мы еще схватим этого ублюдка. Д.Х.»

Внезапно все вокруг почернело. Герцог поднял взгляд и увидел, что небо заволокли черные тучи. Он смял листок. А они были так уверены, что непременно схватят подлого предателя, в начале декабря жестоко задушившего Робби Фарадея на аллее у самого Вестминстера…

У Ричарда чесались руки. Взглянув на окаменевшего Джанипера, герцог сказал:

– Уходи. Немедленно!

Джанипер припустился вверх по широким каменным ступеням, ломая голову над тем, какая страшная новость могла быть в письме, которое он перехватил у гонца, воспользовавшись тем, что Бассик в это время отчитывал одного из лакеев.

Похоже, последнее время герцог чем-то серьезно озабочен. Уж не о женщине ли идет речь? Что ж, ни для кого не секрет любвеобильность молодого герцога, сделавшая его местной легендой. Эта мысль заставила Джанипера вспомнить служанку Полли. Может быть, удастся уговорить милашку принести ему тарелку горячего супа из перепелиных яиц – фирменного блюда миссис Дент? А то и покормить его с ложечки? А когда он насытится, то попробует убедить Полли, что не так уж болен, чтобы не погладить ее по чудесным волосам…

Мгновение герцог хмуро смотрел вслед Джаниперу, а потом прищурил темные глаза. Когда грум добрался до последней ступеньки, Ричард крикнул:

– Эй, Джанипер, не вздумай тревожить Полли! Я не хочу, чтобы она заболела. Так что ступай и выкинь эту мысль из головы!

Огромная дубовая парадная дверь распахнулась, и на пороге показался старый дворецкий с пышной гривой седых волос, которая могла бы вызвать приступ черной зависти у мужчины любого возраста. Герцог в детстве считал, что Бассик похож на самого Господа. Отец улыбался, глядя на Ричарда сверху вниз, и качал головой. Не на Господа. Скорее на Моисея.

– Бассик, позови сюда Мэрдока.

В ту же секунду рядом с герцогом возник рыжеволосый лакей, облаченный в импозантную ливрею, красную с золотом.

– Проводи Джанипера и уложи его. Если он не захочет лежать, привяжи его к кровати. Вели приготовить ему питательный бульон. И скажи Полли, чтобы не верила ни единому его слову. Пусть держится от него подальше. – Мэрдок бросил на Джанипера сочувственный взгляд и повел его прочь. Герцог услышал, как Джанипер вполголоса сказал приятелю:

– Его светлости не следовало знать об этом.

– Да, но он знает все. Ума не приложу, как он проведал, что я снимал рубашку и показывал Бетси шрам на правом плече… – Мэрдок тяжело вздохнул. – Она любила этот шрам.

– Уж не поэтому ли она вышла замуж за сына истборнского дворецкого?

Мэрдок промолчал. Герцог улыбнулся, но улыбка быстро исчезла с его лица. Он посмотрел на зажатый в ладони смятый листок. Проклятье! Успех был так близок! Он два дня ждал известия о победе. Настроение вновь испортилось.

– Джанипер, я велю Бассику, чтобы за тобой присмотрела миссис Нидл. Будешь делать все, что она скажет. Это приказ.

Он услышал горестный стон и увидел, как Мэрдок похлопал беднягу по спине.

– Ваша светлость, миссис Нидл наводит на него страх, – медленно и звучно промолвил Бассик. – И это понятно. Седые локоны и просвечивающий сквозь них розовый череп делают ее похожей на ведьму. А на каминной полке у нее стоит глиняный горшок. Будь он чуть больше, как раз сошел бы за ведьмин котел. Отвары, которые она готовит, очень духовитые. И говорит сама с собой. Ваша светлость, это заставляет нервничать почти всю здешнюю невежественную прислугу.

– Ничего, своей мужской силы он не лишится, – ответил герцог. – Поверь мне, в данный момент Джанипера волнует только это. А про миссис Нидл еще моя бабушка говорила, что она возвращает здоровье большему количеству людей, чем угодно Господу.

Бассик гулко откашлялся.

– Я знаю, что миссис Нидл делает лекарства из французской горчицы и разбавленного вина, добавляя к ним щепотку свежих водорослей. Я только не понимаю, каким образом это лекарство действует на больной орган.

– Будем надеяться, что всем остальным это просто не придет в голову.

Бассик важно кивнул, но это не помешало ему покоситься на окна второго этажа северного крыла замка. Старик был готов поклясться, что улавливает запахи, доносящиеся из этой лаборатории трав. Герцог отвернулся и пошел по выщербленным каменным ступеням. Он не стал ждать, когда Бассик примет у него тяжелый плащ и перчатки; просто прошел мимо, громко стуча каблуками по мраморному полу вестибюля. Ричарду хотелось уединиться, как следует подумать и составить новый план. На этот раз он сам подключится к делу. Если потребуется наживка, он станет ею. У Дрю Холси была возможность схватить убийцу, но он ею не воспользовался.

– Ваша светлость! Пожалуйста, подождите минутку! Я забыл сказать вам кое-что очень важное.

Черные брови герцога сошлись на переносице. Не повернув головы, он бросил:

– Позже, Бассик. Честно говоря, я чертовски не в духе. У меня над головой собираются тучи. Из них может в любую минуту хлынуть дождь. Так что оставь меня. И никого ко мне не пускай.

– Ваша светлость, но вам необходимо это знать, – стоял на своем Бассик.

Черт побери, если он сейчас уступит, то не освободится от настырного дворецкого до полуночи. А то и до утра.

– Оставь меня! – рявкнул Ричард. – Когда я захочу услышать твои важные новости, вызову! Если ты нанял двух новых горничных, то правильно сделал. Включи их в списки. Пусть нам служат все миловидные девушки графства. – Он слегка повернулся и помахал рукой старику, который появился в замке Чесли еще до рождения самого герцога. – Я буду в библиотеке. Никого не пускай туда. Если ты это сделаешь, я буду доволен.

– Но, ваша светлость…

Герцог почувствовал внезапный укол тревоги.

– С лордом Эдмундом все в порядке?

– Да, ваша светлость. Лорд провел день, катаясь на пони. Сейчас он вместе с Эллен обедает в детской.

– Вот и отлично. А теперь помолчи. Если миссис Дент наказывает судомойку, возьми это дело на себя.

Герцог развернулся так резко, что рыжевато-коричневый плащ обвился вокруг лодыжек, и размашисто зашагал по коридору, каменные стены которого были затянуты средневековыми гобеленами. Бассик застыл с разинутым ртом и широко открытыми голубыми глазами.

Все, хватит, думал герцог. Он и так провел два часа у постели друга отца, умирающего барона Уислекса в компании сына последнего, никчемного балбеса, который ждет не дождется, когда унаследует титул. А по возвращении домой узнал чертовски неприятную весть от Дрю Холси, лорда Петтигрю. Черт! Откуда эта колющая боль? Камешек в сапоге?

Он сел в тяжелое тюдоровское кресло под портретом какого-то предка в парике образца начала прошлого века, стянул сапог, вытряхнул из него кусочек щебня и потер стопу. После чего встал и пошел дальше, не удосужившись снова натянуть сапог и не обратив внимания на лакея, который как по волшебству вырос в трех метрах от хозяина, чтобы проверить, все ли в порядке.

С сапогом под мышкой Ричард открыл дверь библиотеки.

В последнее время библиотека замка Чесли стала любимым местом герцога. Комната была темная, мрачная, тесная, неизменно пахнущая воском, лимоном и старыми книгами. Он посмотрел на встроенные книжные полки, вздымавшиеся вверх на семь с половиной метров, на длинные узкие окна, затянутые плотными бархатными шторами коричневого цвета. Эти шторы повесили здесь два года назад, еще при отце. Камин с решеткой, устье которого напоминало небольшую пещеру, был растоплен, рядом стоял шандал с зажженными свечами, которых должно было хватить на весь вечер. Бассик, как и всегда, знал, когда он вернется домой и куда направится, а потому приготовил все заранее.

Эта комната казалась герцогу очень удобной, и он начал успокаиваться. Яростный гнев и чувство беспомощности, доводившие Ричарда до белого каления, стали ослабевать. Он снял перчатки и плащ, бросил их на спинку кресла, обтянутого темно-синим ситцем, сел и начал натягивать сапог. Поскольку дело было для него непривычное, он не смог сдержать проклятий, ругая себя за неловкость.

Из темноты донесся негромкий музыкальный смех. Он рывком обернулся и увидел женщину, стоявшую у камина и с головы до ног закутанную в темный плащ.

– Вельможа и его сапоги, – сказала она, качая головой. – И как с ними умудряются справляться простые смертные? Может быть, вам помочь? – Тон у женщины был насмешливый.

Но сходить с места она и не думала.


Глава 4


Герцог быстро поднялся, слава Богу, при этом сапог сам собой встал на место. Правда, удивленный Ричард чуть не споткнулся.

– Я мог убить вас, – сказал он. – Спрятавшись здесь, вы совершили большую глупость.

– Да? И как бы вы расправились со мной? Швырнули бы в меня сапог?

– Если бы со мной был пистолет, вы бы уже лежали на ковре с пулей в глотке. Иногда я ношу его в кармане. Сегодня такого не случилось. Но мои руки всегда со мной, и они вполне способны свернуть вашу прелестную шейку.

– О, не думаю, что вы стали бы меня убивать. Ваш благообразный дворецкий не позволил бы совершиться такому безобразию у него под носом.

– На вашем месте я не стал бы держать пари.

– Он очарователен. Если бы он надел белую мантию, то был бы ни дать ни взять библейский пророк.

– Он не пророк. Однако присматривает за вратами моего царства. Ладно, кто вы такая, черт побери? И как сюда попали?

Она не ответила, продолжая оставаться неразличимой тенью в темном плаще. Удивление Ричарда постепенно сменилось гневом. Ему хотелось остаться в одиночестве, а эта женщина вломилась не только в его дом, но и в святая святых – в библиотеку.

Нет, дело явно кончится убийством. И тут он понял.

– Бассик за это поплатится! Проклятье! Вход для прислуги в северном крыле! Если вы хотите служить в Чесли, запомните на будущее: в этой части замка вам делать нечего. Скажите Бассику, что мне нет нужды беседовать с вами. Уходите. Немедленно. Я хочу остаться один.

– Вы сказали много. Я все слышала, но, признаться, ничего не поняла. Будьте любезны повторить. Только на этот раз сократите свою речь до одной мысли, наиболее подходящей к случаю.

Эта женщина имеет наглость разговаривать насмешливо и оскорбительно одновременно. И все же насмешка преобладает. Насмешка над ним, Ричардом. У него зачесались руки.

Он выпрямился, став еще выше, закинул голову и расправил плечи, изображая средневекового сеньора в его самом грозном виде. Ему приходилось видеть таким своего деда; но лучше всех на свете это умел делать отец Ричарда. Почернев от ярости, герцог сказал:

– Хватит. Вы меня утомили. Убирайтесь отсюда. Я не желаю, чтобы меня беспокоили деревенские женщины, что бы там они ни собирались предложить. Пришлите ко мне дворецкого. Этому малому придется держать ответ.

– В первый раз в жизни меня назвали деревенщиной. Милорд, вы всегда так грубы или только по средам? Или все дело в погоде? Я и сама обрадовалась, когда дождь кончился. Еще немного, и можно было бы лопнуть с досады.

– Замолчи, будь ты проклята! Женщина умолкла и уставилась на Ричарда.

Неужели она обманулась в нем?

Наконец до герцога начало что-то доходить. Черт побери, он слишком ушел в себя. В незнакомке нет ничего от служанки. Кроме того, она слишком грамотно говорит. Иногда, правда, в ее речи слышится едва уловимый французский акцент. Впрочем, какая разница? Она здесь, и этого вполне достаточно. Здесь, в его убежище, где ей совершенно нечего делать! Ричард уже давно задыхался от бессильной ярости, а теперь перед ним стояла жертвенная овца, на которой можно было сорвать гнев.

Он шагнул к женщине, однако та не попятилась ни на дюйм. Впрочем, если бы она это сделала, то могла бы угодить прямо в камин.

– Ты называешь меня грубым? – Теперь он был совсем рядом с закутанной в плащ фигурой. – Грубым? У тебя хватает наглости называть грубым меня? А не боишься, что я прикажу тебя высечь, деревенщина?

– Милорд, – ответила она, шагнув в сторону и взявшись за завязки плаща, – я думаю, вы ошибаетесь. На самом деле я вовсе не деревенщина. – Женщина повернулась к нему лицом и откинула капюшон. Хотя при этом шандал, стоявший на каминной полке, оказался у нее за спиной, скудного света хватило, чтобы герцог тут же осекся, словно чей-то огромный кулак ударил его под ложечку.

Это была вовсе не служанка. В ней не чувствовалось и намека на крестьянское происхождение.

Ричард сам не знал, чего ждал, но смотревшая на него юная дама с высоко поднятым подбородком не имела ничего общего со сложившимся у него образом. Белая кожа, высокие скулы, розовые от тепла, струившегося из камина, гордый прямой нос… Светлая шатенка, е мягкими шелковистыми, словно золотое руно, волосами, собранными в тяжелый пучок на затылке. Отдельные локоны выбивались наружу и обрамляли лицо. Чудесные локоны. Она была красива. Но не так, как знакомые ему женщины, которыми он восхищался и с которыми спал. Это была не та красота, из-за которой древние греки осадили Трою; в ней было нечто большее, чем сумма отдельных составных частей. Что же она такое, эта женщина? В выражении ее лица была тайна, над которой мучительно хотелось поразмыслить. Глаза у нее были темно-карие, но сказать только это значило не сказать ничего. В них были та же глубина и тот же намек на тайну. Эти глаза смотрели прямо на Ричарда, и их миндалевидный разрез казался ему смутно знакомым.

Невероятно… Он смотрел на нее так, как умирающий с голоду смотрит на пиршественный стол. Но со времени его последнего лондонского «пира» прошло всего четыре дня. Морганы было больше чем достаточно для любого мужчины, даже если тот голодал целый год. И все же Ричард не мог отвести глаз от этого лица и от этих полных губ, на которых внезапно появилась улыбка, обнажившая ровные белые зубы.

– Милорд, надеюсь, осмотр подошел к концу. А то я начинаю ощущать себя рабыней на невольничьем рынке. Могу я продолжать улыбаться?

– Да, улыбка у тебя очаровательная. Что бы ты сказала, если бы я решил купить тебя?

Похоже, на сей раз он попал в цель. Он заметил это по ее слегка расширившимся глазам. Но женщина была не робкого десятка. Во всяком случае, Ричарда она ничуть не боялась. После едва заметной паузы она ответила:

– Я бы сказала, что вы, очевидно, унаследовали привычки своих владетельных предков, которые считали, что каждая женщина, ступившая на их землю, обязана исполнять любой их каприз.

– Конечно, – кивнул он.

– Что «конечно»?

– Конечно, я унаследовал эту черту. Возможно, с небольшим опозданием, но все же мне в голову пришла мысль: какая цель могла заставить женщину забраться в святая святых мужчины, если не стремление пробудить в нем желание лечь с ней в постель?

Ричард понимал, что ведет себя далеко не по-джентльменски. Скорее как ублюдок. Но, если придирчивый осмотр и грубость и оскорбили женщину, она не подала виду, что обиделась. Она не двигалась, просто стояла на месте, смотрела на него, и герцог готов был поклясться, что читает ее мысли.

Так как незнакомка продолжала молчать, он медленно и уже далеко не так грозно произнес:

– Думаю, пришла пора сказать, кто вы такая и что делаете в моей библиотеке.

Почему ему так знакомы эти глаза… и особенно их разрез?

Незнакомка поняла, что изучает его так же пристально, как и он ее. Казалось, со времен ее детства Ричард ничуть не изменился; он все такой же высокий и могучий, как шесть лет назад, точеные черты худого смуглого лица оставались такими же безукоризненными… Нет, разница все же есть. Тот молодой человек знал одни наслаждения и испытывал желания, свойственные разгульной юности. А этот мужчина уже многое испытал, многому научился и многое перенес. Годы наложили свой отпечаток и на черты его лица, и на выражение глаз.

– Вы не собираетесь отвечать?

– Собираюсь. Ведь ради этого я и оказалась здесь.

Когда Ричард вошел в комнату с сапогом под мышкой, Эванджелина – а это была она – задумалась, как будет выходить из положения. По всему было видно, что настроение у него отвратительное. Но беда заключалась в другом. Он понятия не имеет, кто она такая. Это причинило ей боль, хотя ни на что другое надеяться не приходилось. Наконец она спросила:

– Вы не узнаете меня?

Ричард уже и так слишком долго смотрел на нее, поэтому просто пожал плечами.

– Почему вы сердитесь? Может быть, вы брошенная любовница? Это не могло быть очень давно, потому что вы слишком молоды. Действительно, если я бросил вас когда-то, вам не доставляет удовольствия моя забывчивость.

Ее голос был холоден как кусок льда.

– Черт побери, я никогда не была вашей любовницей!

– Нет? Надеюсь, что так, иначе я волей-неволей подумал бы, что вы родили от меня ребенка и прибыли сюда, чтобы потребовать денег. Это было бы чертовски неприятно.

Она лишилась дара речи и застыла на месте, хлопая глазами.

– Я не рожала от вас ребенка.

– И слава Богу. Я не считаю, что у джентльмена должно быть по внебрачному сыну в каждом уголке графства. Это не украшает ни мужчину, ни его род. Итак, мы с вами не спали. Кто же вы в таком случае?

– Милорд, если бы я легла с вами в постель во время нашей последней встречи, вам могли бы предъявить обвинение в совращении младенца.

Ричард продолжал смотреть на нее странным взглядом, склонив голову набок. Казалось, дерзкая девчонка нарочно испытывает его терпение. Ну что ж… Можно перехитрить ее, во всяком случае попробовать стоит. Он стряхнул с рукава несуществующую пылинку.

– Поскольку от подобной мысли меня тошнит, я рад, что это не тот случай. Так сколько же вам лет? Все еще молчите? Ах да, возраст женщины… Судя по вашей скромности, вы начали не слишком рано. Что ж, проведем эксперимент. Обо мне говорят, что я могу определить возраст женщины с точностью до месяца, увидев ее грудь, живот и ноги. Вам не слишком жарко в этом тяжелом плаще?

Она с трудом проглотила слюну. Ричард мог поклясться, что у нее пересохло во рту. Никто не смог бы помешать ему здесь.

Но затем Эванджелина поняла, что перед ней все-таки джентльмен. Она открыла рот, однако Ричард властно протянул руку и сказал:

– Довольно интриг. Кто вы, черт побери?

– Да, – пролепетала она. – Мне тепло.

– Тогда позвольте помочь вам снять плащ. Вы в безопасности. Мадам, я не испытываю тяги к насилию. Какие бы прелести ни скрывались под этим плащом, наедине со мной вам ничто не грозит.

– Не могу представить себе, что вы способны на такую низость. И все же… Подумайте, какой урон это нанесло бы вашей чести.

– Это ваша манера льстить? Нет-нет, можете не отвечать.

Ричард следил за тем, как она развязывает тесемки и сбрасывает плащ.

– Милорд, прежде чем вы начнете подробно изучать меня, позвольте сказать вам, что обращаться так с кузиной крайне невежливо.

– Кузиной? Черт побери! Хотите сказать, что вы моя кузина? Нет, это невозможно.

– Вы правы. Это не совсем так. На самом деле я ваша свояченица. Двоюродная сестра вашей жены. Марисса – племянница моего отца.

Казалось, Ричард окаменел. Это доставило Эванджелине немалое удовлетворение. В конце концов она все-таки сумела заставить его опешить. Для этого требовалась изрядная ловкость. Он изучал ее лицо, ища сходства с Мариссой. Девушка наставила на него воображаемый пистолет и медленно спустила курок.

– Надеюсь, вы еще не забыли Мариссу?

– Не дерзите, – рассеянно сказал Ричард, не сводя взгляда с ее лица. – Да, – наконец промолвил он, – в разрезе ваших глаз есть фамильное сходство. – Именно эта небольшая раскосинка и показалась ему знакомой. Кузина Мариссы. – Мадемуазель, как вас зовут?

– Де ла Валетт, милорд.

– А моя жена урожденная Бошан.

– Я тоже. Де ла Валетт – фамилия мужа.

– Мужа? Забавно. Вы не похожи на замужнюю женщину.

– Почему же? Вы думали, что спали со мной. Разве это не то же самое?

– Не совсем. Вернее, совсем не то же самое. И где же этот ваш таинственный муж? Прячется в чулане? Или под моим письменным столом?

– Нет.

– Вы ставите меня в трудное положение. Я не привык находить у себя в библиотеке одиноких дам. Но в таком случае где же ваш муж? За обшивкой?

Тут Эванджелина поняла, что у нее подкашиваются ноги.

– Не позволите присесть? Сегодня у меня был трудный день.

– Садитесь. А я тем временем проверю, не скрывается ли где-нибудь здесь ваш отсутствующий муж.

Эванджелина молча опустилась в широкое кожаное кресло у камина. Пламя угасало. От пылавших углей распространялось ровное тепло. Она разгладила ладонями вышедшее из моды платье серовато-сизого цвета. Четыре года назад такое платье стоило целое состояние. Сейчас же оно без слов свидетельствовало о том, что его хозяйка впала в жестокую нужду. Когда она впервые надела этот наряд, Ушар засмеялся, довольный собой. Он сказал, что это платье выбрала для Эванджелины его любовница и что герцог, человек чрезвычайно богатый и опытный (несмотря на свою относительную молодость), сразу догадается, с кем имеет дело. Наконец герцог сказал:

– Что ж, все в порядке. Мужа нет. Как я понимаю, этот джентльмен оставил вас без гроша в кармане. Меня окружают верные слуги. Будьте добры объяснить, каким образом вы сумели пробраться в библиотеку без моего ведома.

– Милорд, я вошла сюда всего за несколько секунд до вас. Ваш дворецкий был столь любезен, что не стал заставлять меня ждать в вестибюле. Видите ли, я очень замерзла, и он решил позаботиться обо мне.

– Так вот что хотел сказать мне Бассик… «Ваша светлость, в библиотеке вас ждет хорошенькая малышка, жаждущая доставить вам удовольствие». Да, это вполне в его духе, но, конечно, ему никогда бы не пришло в голову, что я… впрочем, неважно. Я вижу, вы чувствуете себя здесь как дома. Выпьете чаю? Бренди? Может быть, съедите что-нибудь?

Герцог был неуловим, подвижен как ртуть, напоминал не мелкий дождь, протекающий сквозь пальцы, а грозный тайфун. Тем не менее он вызывал у нее восхищение, несмотря на то что его недвусмысленные речи звучали нестерпимо для уха дамы.

– Нет, милорд.

Он сел на короткий диванчик, стоявший напротив кресла, вытянул длинные ноги в сверкающих черных сапогах и сложил руки на животе. При этом полы плаща свесились на пол.

– Так когда же появится ваш супруг?

– Его здесь нет. Я точно не знаю, где он. Понимаете, он… умер. Я вдова.

Он непринужденно откинулся на спинку дивана.

– Мадам, а вы не слишком молоды для столь печального состояния?

– Так же, как и вы, ваша светлость. Вы сами стали вдовцом в достаточно молодом возрасте. – Эванджелина слышала свой голос со стороны; кажется, он звучал совершенно естественно.

– Когда я женился, то был старше вас, и овдовел позже, – после небольшой паузы ответил он. – Сейчас мне двадцать восемь. А вам едва ли исполнилось двадцать.

– Исполнилось. На прошлой неделе. – Эванджелина опустила глаза, но это не помогло. То, что ей предстояло сказать, было отвратительно. – Я вышла замуж в семнадцать лет. Когда вы женились на Мариссе, вам было двадцать два, верно? А Мариссе только-только исполнилось восемнадцать.

– Вы отлично осведомлены.

– У меня хорошая память. Я была на вашей свадьбе, милорд.

– Понимаю. Так вот почему ваше лицо показалось мне слегка знакомым. У вас есть дети?

Она покачала головой.

– Хотите спросить еще что-нибудь?

– Хотел бы, но… Подождите минутку, дайте вспомнить. Я женился на Мариссе шесть с половиной лет назад. Значит, тогда вам было тринадцать.

– Да, После свадьбы я не виделась ни с Мариссой, ни с вами.

– Итак, ваш муж мертв… А ваш отец в Англии?

Тема достаточно безопасная, подумала она.

Эванджелина не ставила эти слова ни в грош, но при произнесении вслух они звучали совсем по-другому. Каким-то чудом ей удалось произнести их без запинки.

– Нет, он недавно умер. А мама – она была англичанкой – умерла три года назад. После свержения Наполеона и реставрации Бурбонов мы с папой вернулись во Францию. Папа был нездоров. Но, слава Богу, его смерть была легкой. – На самом деле ее папа находился в Париже и обитал в комнате со всеми удобствами. Во всяком случае, так было до того, как она отправилась в Англию. У него был один лакей для услуг и кухарка. Дочь настояла на том, чтобы у него имелись все нужные книги. Ушар согласился. Проклятый ублюдок. Да и с какой стати ему было не соглашаться? Эванджелина делала то, что он от нее требовал. Кроме того, у отца был врач: она сказала, что без этого не ударит палец о палец. Она умоляла отца сохранять спокойствие и без конца твердила, что с ней все будет в порядке. Но разве мог отец оставаться спокойным, зная, что она находится в Англии против собственной воли?

– Мне очень жаль. Терять родителей тяжело. Мой отец умер в прошлом году. Я очень любил его. Примите мои соболезнования.

– Благодарю вас, – сказала она и поскорее опустила глаза, чтобы Ричард не увидел в них фальши. Внезапно ей вспомнился его отец, красивый мужчина с очаровательными манерами, высокий, прямой как жердь и еще более смуглый, чем сын. – Мне тоже жаль старого герцога. Я помню его. Он был очень добр ко мне.

Ричард кивнул и впервые посмотрел на девушку с сочувствием. Как она бледна… Было бы лучше, если бы ее отец не умирал. Это слишком тяжело.

– Да, похоже на правду. – Он оперся локтями на пухлые валики и задумчиво сложил кончики пальцев. – Мой тесть был таким же эмигрантом, как и ваш батюшка. Отец Мариссы тоже ненавидел Наполеона, как, смею догадываться, и ваш собственный. Он никогда не вернулся бы на родину, если бы там продолжал править узурпатор. Кстати, тесть все еще живет в Лондоне, вполне довольный своей новой родиной. Ваш дядя знает, что вы здесь?

– Нет. Он даже не знает того, что мы с папой вернулись во Францию. В последнее время мы не поддерживали связей ни с его семьей, ни с вашей.

– Мадам, а ваш муж умер в Англии? Он тоже был эмигрантом?

Эванджелина знала, что он спросит об этом. Знала, потому что на это Ушар и рассчитывал. Мерзавец задавал ей вопрос за вопросом, пока ответы не стали сами собой срываться у нее с языка. И все же сейчас у нее комок подкатил к горлу. Теперь обман будет громоздиться на обман, пока стена лжи не закроет горизонт.

– Да. Он был эмигрантом, как и мой отец… Милорд, до меня только сейчас дошло, что я умираю от жажды. Вы позволите мне перед уходом выпить чашку чая?

Герцог поднялся, подошел к стене и дернул шнурок колокольчика. Затем, ни говоря ни слова, молча вышел из библиотеки и оставил Эванджелину одну.

А вот это уже странно, подумала девушка, протянув к камину окоченевшие руки. Куда это он?


Глава 5


Герцог возвратился десять минут спустя с большим подносом в руках. Никто из слуг его не сопровождал.

– Неужели я настолько непрестижная гостья, что вы не хотите показывать меня лакеям? Или боитесь, что они станут сплетничать, будто видели вас наедине с молодой женщиной, которой здесь не место?

Он улыбнулся. От этой улыбки холодело в животе. В это мгновение Эванджелина поняла, что перед ней не просто дьявольски красивый мужчина, но что при желании он умеет быть обворожительным. А, судя по всему, такое желание у него было. Об этом говорила его улыбка, перед которой не смогла бы устоять и более сильная женщина.

– Откуда вы знаете? Ах да, должно быть, вы уже слышали разговоры моих слуг. Да, у меня есть привычка принимать молодых дам в этом логове разврата. – Он поставил поднос и привычной рукой наполнил две чашки. – Не возражаете? И правильно делаете. Это было бы глупо, мадам. Советую попробовать лимонный торт, испеченный моей поварихой. Я не хочу поручать вас слугам. И вообще не желаю, чтобы они видели вас, пока не решу, что с вами делать. В голове не укладывается, что вы приехали в замок Чесли только ради шуточной беседы… Итак, возьмите кусочек торта. Думаю, вы нуждаетесь в средствах даже в том случае, если вам досталось вполне приличное наследство. По крайней мере, мне так кажется. Ну вот, а теперь расскажите мне про вашего мужа. Он был эмигрантом? Вы познакомились с ним здесь, в Англии?

– Да, в Англии, – ответила Эванджелина, смакуя торт, столь сдобный и рассыпчатый, что у нее на глаза навернулись слезы. Ничего вкуснее ей пробовать не приходилось. Она тут же потянулась за вторым куском, но, к удивлению девушки, герцог остановил ее.

– Не торопитесь набивать себе живот. Попробуйте вот эти пирожки с яблочной начинкой. Мучное – конек моей поварихи. Ее кондитерские изделия – настоящий праздник для желудка.

Она проглотила пирожок в два приема, потянулась за вторым, но тут же опомнилась.

– Правильно делаете, что сдерживаетесь. Я восхищаюсь теми; у кого хватает сил на такое самоотречение. Мой друг Филипп Мерсеро тоже гордится своим поваром. Мы подумывали о том, чтобы устроить соревнование двух кухонь, но пока еще до этого не дошло. Мне, как и Филиппу, приходится быть чрезвычайно осторожным в еде. Мой отец придерживался той же позиции. – Он сделал паузу, а затем одарил собеседницу новой очаровательной улыбкой. – Отец всегда говорил мне, что дамы терпеть не могут пузатых джентльменов.

– У вас нет и намека на брюшко.

– Еще бы. Я был послушным сыном и никогда не перечил отцу. – Он снова сел и сложил руки на животе. – Итак, мы говорили о вашем муже.

– Я познакомилась с ним, когда мы жили в Кенте. Там же мы и поженились.

– Как его полное имя?

– Андре де ла Валетт. Его отцом был граф де ла Валетт. Теперь этот род пресекся. Ужасно жаль. – Ни слова больше, предупреждал Ушар. Пусть поломает голову. Это доставит ему удовольствие. Такие люди обычно очень скучают.

– Понимаю. Думаю, настало время спросить вас, почему вы оказались здесь.

Она выпрямилась в кресле.

– Милорд, как вам известно, я никогда не видела моего племянника Эдмунда. Я не могла оставить мать, которая тогда постоянно болела. Кроме того, я догадываюсь, что между нашими семьями произошла некая размолвка и взаимные визиты если и были возможны, однако считались нежелательными.

В глазах герцога блеснуло что-то похожее на гнев.

– Похоже, ваш отец или достойный дядюшка не ввели вас в курс дела. Да, это отчуждение произошло много лет назад.

Она покачала головой.

– Милорд, мне бы хотелось знать, чем оно было вызвано. Я очень любила Мариссу, тосковала по ней и мечтала познакомиться с ее сыном.

Герцог саркастически рассмеялся. В этом смехе не было ни капли юмора. Затем он пожал плечами и сделал глоток.

– Возможно, в один прекрасный день вы все узнаете. Если ваш отец промолчал, не мое дело просвещать вас. А что касается вашего племянника и моего сына, то это пятилетний малыш, самый славный на свете.

Тон Ричарда смягчился, в темных глазах блеснула гордость. Было видно, что он любит сына. Эванджелина ждала. Наконец он поставил на стол пустую чашку.

– Мадам, хватит темнить. Я догадываюсь, что вы приехали сюда не ради того, чтобы любоваться видом из окна, хотя вид здесь действительно прелестный… когда его не портит обложной дождь. Скажите, чем я могу вам помочь.

Она решительно посмотрела ему в лицо и ответила без обиняков:

– У меня нет денег. Все то немногое, что у нас было, осталось во Франции. Там заявили, что мы с отцом никогда не были по-настоящему преданы своей родине. Поэтому после смерти отца я не получила ничего из его наследства.

– Почему вы не написали мне и ничего не сообщили?

– Не было времени. Кроме того, вы просто могли не обратить на письмо внимания. Не обратить внимания на меня вы не можете. По крайней мере теперь, когда я здесь.

Он ничего не говорил. Просто смотрел на нее.

– Мне больше некуда было идти. Милорд, я долго думала об этом. Я не хочу быть бедной родственницей, цепляющейся за ваш рукав, и не желаю зависеть от вас. Короче говоря, я предпочла бы остаться в замке Чесли и стать няней Эдмунда. – Эти слова сорвались с ее языка чересчур быстро, но она больше не могла вынести напряжения. После паузы Эванджелина добавила:

– Пожалуйста, милорд. Я не какая-нибудь вертихвостка. Я получила хорошее образование: отец позаботился об этом. Он был замечательным философом. Я знаю классическую литературу и люблю детей.

– Приятно слышать.

Внезапно она почувствовала себя очень одинокой и беспомощной.

– Я потратила последние деньги на паром из Кале в Дувр. Сюда ехал один кузнец. Он дал мне место в своей повозке.

Ричард не знал, откуда взялись эти слова; похоже, они сами сорвались с его языка:

– Вы ехали под дождем?

– Он кончился вскоре после того, как мы выехали из Дувра.

– Вы знали, что я нахожусь здесь?

Она покачала головой и сделала глоток.

– Не знала. Но молила Бога, чтобы так случилось.

– Вы отправились ко мне по совету отца?

– Вовсе нет. Хотя думаю, что он бы это одобрил. Размолвка произошла не только между вашей семьей и семьей моего дяди. Мой отец тоже не разговаривал со своим братом. Я не знаю причины обеих ссор, хотя очень хотела бы знать. – Несколько лет назад Эванджелина слышала сплетни слуг о том, что дядя состоял в любовной связи с ее матерью, но не стала никого расспрашивать. А после смерти матери задавать подобный вопрос отцу было слишком жестоко. Тем более что все это могло оказаться просто досужей болтовней.

А перед отъездом из Парижа ей не пришло в голову говорить с отцом о таких пустяках.

– А что бы вы делали, если бы меня здесь не оказалось?

Она криво усмехнулась.

– Построила бы ивовый шалаш на опушке Грэмпстонского леса и стала бы ждать вас.

– Зимой? В самое гиблое время, когда каждый день льет дождь? Вы бы заработали воспаление легких.

– Но вы оказались здесь. – Она сделала глубокий вдох и ринулась напролом. – Вы позволите мне познакомиться с Эдмундом? Если мы найдем с мальчиком общий язык, можно будет мне остаться здесь в качестве его няни?

– Еще вчера я понятия не имел о вашем существовании, а сегодня вы сидите в моей библиотеке и предлагаете свои услуги в качестве няни. Мадам, это очень неожиданно.

– Я знаю и прошу за это прощения. Но друтого выхода у меня нет. Я не желаю становиться любовницей месье Дюморне.

– Кто такой этот месье Дюморне?

– Один из так называемых друзей отца. Думаю, его жена понятия не имеет, что он с радостью поселил бы меня у себя в доме и оказал мне поддержку. Она очень милая женщина. А он сластолюбивый идиот.

– Таких мужчин большинство. А горничную вы с собой не привезли?

Девушка покачала головой и посмотрела на невыносимо аппетитный пирожок. При воспоминании о его начинке у Эванджелины потекли слюнки.

– Денег у меня было только на один билет. Я оставила Маргариту во Франции.

– Понимаю. – Ричард принял вид классического вельможи. Он смотрел на узкие языки пламени над догоравшими в камине углями и, казалось, был не прочь вздремнуть.

Если бы у Эванджелины под рукой был камень, она запустила бы им в Ричарда. Она вскочила и схватила плащ. Ему нет до нее никакого дела. Он не обратил бы на нее внимания даже в том случае, если бы она умирала на обочине. И плевать ему было бы на ее воспаление легких.

Ублюдок! Видите ли, она потревожила его покой. Больше всего на свете ей хотелось убежать из этой библиотеки, из этого проклятого замка и ни разу не оглянуться.

Но она не могла себе этого позволить.

Эванджелина сделала глубокий вдох и овладела собой.

– Я голодна. Можно перед уходом я съем что-нибудь? Хотя бы на кухне у вашей божественной поварихи?

– Съешьте пирожок, на который вы смотрите. – Он медленно поднялся и встал перед ней.

Эванджелина поняла, что смотрит на его снежно-белый галстук. Она была высока ростом, выше любой знакомой ей женщины. Томми Бар-юга прозвал ее жердью. Тогда ей было двенадцать лет, а ему тринадцать. Но когда она подняла глаза на герцога, то почувствовала себя коротышкой. Это было странное чувство. Ричард рассматривал ее с задумчивым выражением, которого она не понимала.

А он молчал и просто смотрел на нее. Все кончено. Она проиграла.

Она злилась. Он был холоден. Он не джентльмен.

– Ладно, я вовсе не так голодна. Не нужен мне ваш пирожок. Я ухожу.

Герцог схватил ее за руку и спокойно сказал:

– Не волнуйтесь, я накормлю вас. Правда, ваш аппетит слегка уменьшится, если вы все-таки съедите этот пирожок… Ах да. Теперь понял. Вам нужен хороший кусок мяса с гарниром. Отлично. – Он немного помедлил, а затем добавил:

– Я не могу поверить, что вы, юная леди, проделали весь путь из Франции без провожатых.

– Если бы у меня были провожатые, я избила бы вас не только руками, но и ногами!

Неужели он оскорбил ее до такой степени? Но слово не воробей… Ричард следил за тем, как ее глаза меняют цвет и превращаются из темно-карих в ореховые. Это было захватывающее зрелище.

Она еле слышно произнесла:

– Я вдова, милорд, а не шлюха.

– Знаю, черт побери. – Однако вместо извинения он добавил: – Во-первых, сейчас я отдам распоряжение моей экономке миссис Рейли приготовить вам комнату. Вы встретитесь с Эдмундом самое позднее утром. У вас есть какой-нибудь багаж?

Он еще не принял решения. Что ж, на его месте она поступила бы так же. Это был его наследник, его сын, причем любимый. Ему следовало соблюдать осторожность и подпускать к мальчику далеко не всякого.

– Только саквояж. Его взял Бассик. – Поскольку молчать дальше было невыносимо, она выпалила:

– Я приехала не умолять вас о помощи, а наниматься в няньки! Честная работа – вот и все, чего я прошу. Я не буду красть столовое серебро. Клянусь вам, я человек ответственный. Вы не разочаруетесь во мне.

Ее голос стал умоляющим. Она не была похожа на няню. По крайней мере, не была похожа на няню Ричарда миссис Такер, которая шлепала его, прижимала к объемистой груди, пела ему колыбельные, била по рукам, когда он был груб, и любила его, пока не умерла десять лет назад.

Он думал о том, как бы сидел здесь весь вечер в одиночестве, мучаясь бессильным гневом оттого, что ублюдок, убивший Робби Фарадея, все еще на свободе и наверняка смеется над ними, так как ушел живым и здоровым. Тут бы и бренди не помог.

Он не сможет подать ей обед в спальню. Это будет нехорошо. – Так что и надеяться не стоит. Тем более что ему это ни к чему.

– Понятно, – наконец сказал Ричард, не помня толком ее слов и зная лишь то, что они звучали очень жалобно. Он повернулся к ней спиной и провел пальцами по пышным волосам. – Проклятье!

– О Боже… Не понимаю, чем я так расстроила вас.

Теперь, когда эта девица не боится, что ее выставят, ее слова звучат довольно остроумно. Нет, не так. Она начала насмехаться над ним в тот момент, когда он переступил порог библиотеки.

– Приличия, мадам. Моя мать в Лондоне. А взять компаньонку, которая неотлучно находилась бы при вас и могла защитить ваше честное имя, мне негде.

Она улыбнулась.

– О, это неважно. Милорд, я вдова, а не молоденькая девушка, чистая и невинная, надеющаяся найти себе богатого мужа. Кроме того, мы с вами родня, хоть и дальняя. Конечно, никто не подумает, что вы хотите соблазнить меня.

– Мадам, вы абсолютно невежественны в том, что касается моей репутации.

– О нет, напротив. Я знаю, какие ходят о вас слухи. Тем не менее я вдова, зрелая женщина, ни для кого здесь не представляю интереса и потому могу обойтись без соблюдения правил строгого этикета.

– Вы не только невежественны, но и бестолковы.

– Я ваша кузина. А родственники – это совсем другое дело.

Да, она явно не знает о его репутации, иначе не была бы столь легкомысленна. Но факт остается фактом: она сильно нуждается. Куда она денется? Нет, выбора не существует. Она должна остаться здесь. А он постарается, чтобы никто не узнал об истинной причине, которая привела ее сюда. То, что она приходится ему свояченицей, только усугубляет дело. Она не понимает, что простая, никому не известная служащая была бы здесь в полной безопасности, потому что у такой служащей вообще нет репутации, которую следует защищать.

– Несомненно, вы правы, мадам. Но вы забыли упомянуть о том, что еще не достигли совершеннолетия.

– Нет, я сказала вам, что я зрелая женщина. Зрелость означает наступление совершеннолетия.

– Я всегда ненавидел это слово. Так же, как и моя драгоценная матушка.

Не прошло и минуты, как в библиотеку вошла миссис Рейли, чьи роскошные юбки из пурпурного бомбазина шелестели при малейшем движении. Она была маленькая, с красивыми седыми волосами, обрамлявшими лицо, которое не имело возраста, и носила на узкой талии тяжелую связку ключей на отполированном до блеска кольце.

– Миссис Рейли, – сказал герцог, улыбаясь ей сверху вниз. Было время, когда экономка, надевая туфли на каблуках, доставала ему до плеча. Теперь же она едва ли дотянулась бы до его подмышки. – Это мадам де ла Валетт, моя кузина. Точнее, она приходится кузиной покойной герцогине. Она приехала нанести нам визит и познакомиться с лордом Эдмундом. Возможно, если мне удастся убедить ее остаться, она станет няней лорда Эдмунда. К несчастью, весь багаж мадам, кроме одного саквояжа, пропал во время шторма в Ла-Манше. Ее компаньонка тяжело заболела и была вынуждена остаться во Франции. Поэтому некоторое время она поживет у нас.

Эванджелина была готова зааплодировать придуманной им легенде. Это было щедро, непринужденно и очень правдоподобно.

– Миссис Рейли, – сказала она и кивнула маленькой женщине со связкой ключей.

Миссис Рейли в ответ сделала реверанс.

– О, вы такая же высокая, как мама его светлости. Мадам, мы рады, что вы приехали. И лорд Эдмунд тоже будет очень доволен. Будьте добры пройти со мной, я покажу вам вашу спальню. Ваша светлость, подать обед к шести часам?

– Да, миссис Рейли. Только предупредите миссис Дент, что за столом сегодня гостья, которая, без всяких сомнений, отведает все блюда, которые ей предложат, и убьет дворецкого, если тот ее разочарует.

– Миссис Дент будет довольна. Кроме того, я скажу ей, что мадам слишком худенькая и должна поправиться. Это станет ее задачей.

– Не покажете ли мадам спальню герцогини? Возможно, ей будет удобно в комнате кузины.

– Мы держим эту спальню в чистоте, – сказала миссис Рейли Эванджелине, – но никто не ночевал в ней с тех пор, как ее светлость покинула нас два года назад. О Боже, какое печальное время… Надеюсь, мадам, вам там понравится.

– Я в этом уверена, – ответила Эванджелина, поклонилась герцогу и вышла из библиотеки следом за миссис Рейли.

Из коридора донесся высокий и музыкальный голос экономки:

– Какая жалость, мадам, что вы лишились не только багажа, но и горничной. Вы только полюбуйтесь, сколько пуговиц на этом платье. Просто чудо, что вы сумели справиться с ними самостоятельно. Я пришлю Дорри помочь вам. Если вы сочтете эту девушку полезной, я приставлю ее к вам на все время вашего пребывания в замке Чесли.

Еще час назад он был одинок. Теперь у него появилась кузина. Юная кузина, которая, если только он не ошибался (а в том, что касалось женщин, он не ошибался никогда), обладала великолепным бюстом.

Жизнь была непредсказуема. Он наклонился, подобрал с пола смятое письмо Дрю Холси и запер его в верхний ящик письменного стола. Затем подошел к камину и задумчиво посмотрел на пылающие угли. Теперь он вспомнил тринадцатилетнюю девочку, слишком высокую для своего возраста и обогнавшую по росту даже свою взрослую двоюродную сестру Мариссу. Та девочка была странно зрелой для такого юного существа; у нее были гордо приподнятые тонкие плечи и широко расставленные темно-карие глаза, серьезно смотревшие ему в лицо. Теперь, семь лет спустя, от этих прекрасных глаз не мог отвести взгляда даже он, ее родственник.

– Ради Бога, – прошептал он, стоя посреди огромной тихой комнаты, – что это со мной?


Глава 6


– Ваша светлость…

Герцог резко остановился у подножия широкой массивной лестницы.

– О, Бассик, можешь не оправдываться. Я сам виноват, что не захотел выслушать тебя. Спасибо за то, что позаботился о моей кузине.

Бассик подошел поближе и понизил голос до шепота:

– Это было нетрудно, ваша светлость. Она кажется очень милой юной леди. Она поживет у нас?

– Пока неизвестно. Я скажу тебе, как решится дело.

– О да, ваша светлость. Джанипер наконец сознался, что передал вам письмо от лорда Петтигрю. Плохие новости, ваша светлость?

– Да, преотвратительные. С предателя не удалось сорвать маску. Дрю не хочет, чтобы я вмешивался в расследование, но теперь я это сделаю. Робби не останется неотомщенным. Я поклялся в этом его жене. Проклятье! Он оставил двух близнецов, мальчиков не старше Эдмунда! – Он дрожал от бессильного гнева, но в конце концов взял себя в руки. – Извини, Бассик. Теперь я знаю, что мадам де ла Валетт прибыла в повозке простого кузнеца.

Дворецкий кивнул.

– Я тайком от нее заплатил кузнецу. Видит Бог, малый ждал денег, но она об этом не догадывалась. У меня чуть глаза на лоб не полезли: слыханное ли дело, чтобы молодая леди путешествовала одна? А ведь она настоящая леди. Это видно с первого взгляда.

– Да, – ответил герцог, – когда я увидел ее, у меня тоже глаза на лоб полезли. Но теперь все позади. У нас она может чувствовать себя в безопасности.

Он кивнул Бассику, пошел наверх, но внезапно резко обернулся и рассмеялся.

– Ты правильно догадался, что она прибыла без единого пенни в кармане! Раз уж она сама не делает из этого тайны, могу сказать тебе: она хочет стать няней Эдмунда. Я пока ничего не решил. Что ты об этом думаешь?

– От такой мысли можно поседеть, ваша светлость.

– Ты и так седой, Бассик.

– Ваша светлость, я постараюсь придумать другой выход, более приемлемый в данной ситуации. Пока что могу сказать только одно: похоже, она тверда духом. И сила воли у нее железная.

– Посмотрим. – Герцог фыркнул и пошел наверх, в детскую.

Добравшись до лестничной площадки, Ричард свернул в коридор, который вел в восточное крыло. Вокруг сновали слуги, но он ничего не видел и не слышал. Герцог неторопливо шагал мимо фамильных портретов, которыми были увешаны все стены. А коридор был нешуточный. Его ширина составляла около трех метров. Не дом, а настоящая кроличья нора, подумал Ричард, преодолевая пятнадцать с лишним метров, отделявшие его от двери детской. Взявшись за ручку, он остановился и прислушался к смеху сына. Настроение Ричарда теперь не имело значения. Ему было достаточно услышать смех Эдмунда, чтобы улыбнуться самому.

Едва отец переступил порог комнаты, как Эдмунд стрелой бросился к нему и прыгнул на руки. Герцог, привыкший к этому, легко поймал шустрого малыша, поднял его и прижал к груди.

Эдмунд слегка подался назад.

– Папа, Эллен накрыла мне стол точно так же, как Бассик накрывает тебе. Сейчас я приступаю к третьей перемене. Это рыбное блюдо. – Он повернулся к девушке. – Правда, Эллен? Это ведь ты велела мне представлять папу, когда ставила на стол запеченного морского окуня?

– Правда, лорд Эдмунд. Это фирменное блюдо миссис Дент, причем очень вкусное.

– Эллен мой дворецкий, – сказал Эдмунд.

Герцог обратил внимание, что нянька Эдмунда, обычно очень застенчивая девятнадцатилетняя девушка, дочь местной швеи, надела черный сюртук, видно взятый взаймы у Басси-ка, закатала рукава и даже завязала на шее салфетку наподобие галстука.

– Эллен, он правильно пользуется прибором?

– Ваша светлость, он великолепно делает все, за что ни возьмется.

– Папа, что-то не так?

– Не могу прийти в себя от изумления. Ты все делаешь великолепно? Это никогда не приходило мне в голову.

– О, так и есть, ваша светлость, – сказала Эллен и тут же отошла на три шага назад. Герцог знал, что девушка побаивается его, хотя он делал все, чтобы успокоить ее. До сих пор она хорошо справлялась со своими обязанностями. Герцог улыбнулся ей и снова обнял сына.

– Эллен, если ты считаешь, что это так, не буду спорить.

Стоило герцогу прийти в детскую, как его тут же охватывали воспоминания. Это была самая главная комната в замке; вестибюль не шел с ней ни в какое сравнение. Именно в этом помещении поколение за поколением росли мальчики и девочки рода Чесли. Когда Эдмунд год назад приступил к учебе, герцог велел заново перекрасить большую комнату и оклеить ее обоями, рисунок которых выбрал сам Эдмунд из альбома с образцами. Каждый обитатель детской оставлял в ней свой след. Следом пребывания здесь самого герцога была прекрасно вырезанная книжная полка, висевшая в дальнем углу; на внутренней доске гордо красовались его инициалы. Над этой полкой он трудился почти год, пока не достиг того оттенка коричневого цвета, к которому стремился. Отец и мать не уставали хвалить его.

Он прошел по длинной ковровой дорожке к обеденному столу сына, который Эллен поставила на почетное место перед камином. Там Ричард спустил мальчика на пол. Эдмунд подошел к стулу у торца и стоял неподвижно, пока Эллен не отодвинула его от стола. Мальчик казался не просто серьезным, но ушедшим в себя. Герцог поймал себя на мысли, что сын передразнивает его как обезьяна. Но потом понял, что так же вел себя его собственный отец, а до того дед. Во всем этом чувствовалась рука Бассика. Эдмунд выбрал нужную вилку, поднял взгляд на отца, и его темные глаза гордо блеснули.

Герцог улыбнулся девушке.

– Эллен, ты права. Он и в самом деле великолепен.

Пятилетний мальчик начал сосредоточенно разрезать кусок запеченного теста, которому повариха придала форму рыбы. Затем он взял кусочек, медленно прожевал и важно кивнул.

– Отлично, старина. Пожалуйста, передай мою благодарность поварихе.

Он умудрился скопировать даже тон герцога. Это слегка пугало и в то же время успокаивало. Старина? Черт побери, где его сын мог это слышать? Преемственность, подумал герцог, еще одно подтверждение преемственности. Эллен не выдержала, перестала играть роль и обняла Эдмунда. Ричарду показалось, что девушка любит его сына больше, чем родная мать. Нет, он не станет так думать о Мариссе. Это нехорошо.

– Не расскажешь ли, как сегодня днем ты ездил верхом на Пэнси?

Эдмунд предложил отцу бокал воображаемого вина и сделал вид, что пригубил собственный очень красивый кубок.

– Да, сэр. Когда мы с Гриммсом вели Пэнси на конюшню, то изучили берег. Мы построили замок с башнями и рвом. Гримме сказал, что прибой будет армией Вильгельма Завоевателя. Мы стояли на вершине холма и следили за тем, как исчезал замок. В конце концов Вильгельм высадился на берег и все уничтожил.

Герцог присел на корточки и посмотрел сыну в глаза.

– У прибоя нет разума, Эдмунд. Он размывает песок, вот и все. Если бы замок штурмовали ты или я, мы не стали бы разрушать его. Мы пытались бы его взять. Мы восстановили бы его; в нем жили бы наши люди, процветали и благоденствовали. А сейчас я хочу удивить тебя. У нас гость.

– Кто? Филипп?

– Нет, это не Филипп Мерсеро. Он в поместье Динуитти со своей молодой женой. Ее зовут Сабрина. Она тебе понравится. Она могла бы командовать кавалерийским полком.

– Я не знал, что леди могут быть солдатами.

– Я имел в виду другое. Просто она смелая и отважная. Ты ведь знаешь Филиппа. Леди, которая согласится иметь с ним дело, должна обладать талантом полководца.

– Значит, это Дрю?

– Нет, не Дрю. Чтобы не гадать три часа, скажу тебе, что это леди и что ты никогда ее не видел. Она кузина твоей мамы. Ее зовут… – Ричард осекся, чувствуя себя дурак дураком. Он понятия не имел, как ее зовут. – Ты будешь называть ее мадам де ла Валетт. Если будешь хорошо себя вести, она, возможно, назовет тебе свое имя.

– Папа, она что, иностранка?

– Только наполовину. В ней достаточно много английского. Сам увидишь. А сейчас мне пора готовиться к обеду. Я познакомлю тебя с ней завтра утром. Эллен, одень его понаряднее.

– Да, ваша светлость.

– Папа, а отказаться никак нельзя?

– Нет, Эдмунд, нельзя.

Эдмунд покорно кивнул.

– Она будет гладить меня по головке и притворяться, что ей со мной интересно. А потом начнет целовать и шептать всякие нежности.

– Если она сочтет тебя достойным интереса, то притворяться не будет. Если же ты не покажешься ей интересным, она будет вежливой, только и всего. Поэтому постарайся не дерзить ей.

– Она такая же красивая, как Эллен и бабушка? Эти слова заставили Эллен ахнуть.

– Возможно, – сказал герцог. – Это ты решишь сам.

– Все равно она не будет такой красивой, как мать Рохана. Та – самая красивая дама на всем свете.

Может, он и прав, подумал герцог, вспоминая мать Рохана Каррингтона. Шарлотта была настоящей богиней, роскошным созданием, настоящей Цирцеей. Он слышал, что Шарлотта давала Сабрине уроки кокетства, которые были необходимы девушке для флирта с будущим мужем.

– Приступай к четвертому блюду, Эдмунд. Он похлопал сына по плечу, кивнул Эллен и вышел из детской.

Ричард оказался прав. Съев еще одно потрясающе вкусное изделие поварихи герцога, Эванджелина уже не была так голодна, но блюда, которые подали на обед, действительно не имели себе равных.

– Это было великолепно, милорд. Телятина бесподобна. Ваша повариха – настоящий гений. Я начинаю думать, что она превращает в золото все, к чему прикасается. – Эванджелина довольно вздохнула, откинулась на спинку стула и вытерла руки салфеткой.

– Благодарю вас. Бассик, пожалуйста, передай поварихе благодарность мадам. Как насчет бокала хереса? – Он понял, что почти буквально повторил слова, недавно услышанные от сына, и улыбнулся соседке по столу.

Эванджелина чуть не ахнула. Опять эта улыбка! Это нечестно. Нельзя позволять, чтобы мужчина так улыбался несчастной женщине. Она начала пристально следить за Бассиком, наливавшим херес в бокал из тончайшего хрусталя.

Герцог отпустил дворецкого.

– Бассик, сегодня ты мне больше не понадобишься. Я знаю, что по четвергам ты играешь с миссис Рейли в вист. Поддержи нашу мужскую честь. Надеюсь, ты выиграешь.

– Попытаюсь, ваша светлость. Но миссис Рейли сильный противник.

Когда Бассик увел из столовой двух лакеев, герцог откинулся на изящную резную спинку своего стула, больше напоминавшего трон, и сверху вниз посмотрел на свояченицу.

– Нас разделяет слишком большое пространство, – сказал он. – Раньше я не понимал этого. Надо будет велеть Бассику сложить стол. Тогда между нами будет не больше трех метров. – Он поднял кубок. – Добро пожаловать в Чесли, мадам. Вы не сочтете дерзостью, если я предложу выпить за ваше здоровье?

– Вы очень любезны, милорд, – сказала Эванджелина, чокнувшись с ним и едва пригубив бокал. Херес был великолепный, густой и вкусный. У нее потеплело в животе. – Ваша столовая производит сильное впечатление. Думаю, за этим столом могло бы поместиться человек сорок.

– Да, около того. Бассику нравится хранить его во всем великолепии. Слава Богу, что он убрал три многоярусные вазы, иначе мы вообще не увидели бы друг друга… Кстати, когда я был в детской у сына, мне пришло в голову, что я не знаю вашего имени.

– Де ла Валетт.

– Нет, я имею в виду то имя, которое вы получили при крещении.

– Эванджелина, милорд.

– Красивое имя. – За столом она вела себя как должно, но светская беседа в присутствии БаСсика и торчавших рядом двух лакеев не стоила ни пенни. Ричард держался соответственно, не допускал пауз в разговоре и играл роль гостеприимного, но хладнокровного хозяина, достаточно равнодушного как к самому обеду, так и к своей гостье.

– Это имя выбрала для меня мать. Она была уже немолода, и мое рождение стало для нее чем-то вроде чуда. Мать говорила, что назвала меня так в благодарность.[1 - По-гречески слово «евангелие» (отсюда Эванджелина) означает «благая весть».] – Девушка осеклась, поняв, что слишком разговорилась. До сих пор она не рассказывала об этом никому на свете.

– Отец рассказывал мне, что, когда родился я, мать посмотрела на меня и сказала: «Слава всем святым. Наконец-то я произвела на свет наследника». До меня у нее было три выкидыша.

– Значит, вы тоже были чудом.

– Когда вы познакомитесь с моей матерью, спросите об этом ее саму.

– Сомневаюсь, что это случится, – сказала Эванджелина и затаила дыхание. На рукаве ее вечернего платья красовалась капля великолепного соуса герцогской поварихи.

Девушка смочила пятно водой и высушила салфеткой. Другого наряда у нее не было. Слава Богу, это платье с высокой талией, сшитое из темно-серого муслина, без оборок и кружев на подоле, принадлежало самой Эванджелине, а не было выбрано для нее Ушаром или его проклятой любовницей.

Девушка посмотрела на хозяина замка. Мягкое сияние свеч заставляло блестеть его темные волосы. Черный вечерний костюм и крахмальная льняная сорочка Ричарда были безукоризненны. Ее воспоминания семилетней давности не давали верного представления о красоте этого мужчины. Он был великолепен и, несомненно, знал это.

Эта мысль заставила Эванджелину улыбнуться. Ее внешний вид вызывал именно то впечатление, на которое она рассчитывала. Так же, как и внешний вид Ричарда. Так что оба могли быть довольны.

– Вас насмешил бокал?

– О нет, эта улыбка не имеет отношения к хересу.

– Тогда к чему она имеет отношение?

– Я скажу вам правду, милорд. Я подумала, что наша с вами форма полностью соответствует содержанию.

– Я джентльмен, а вы леди. Не вижу в этом ничего смешного. Во всяком случае, у меня такая мысль улыбки бы не вызвала. Но я улыбнулся бы, если в эту дверь вошла красивая женщина, одетая лишь в прозрачную вуаль, чтобы поддразнить меня.

– Сомневаюсь, что джентльмен может сказать такое. Подумать – да, но сказать?.. Вы не шутите? В одной вуали?

– Думаю, моя мать предпочла бы не слышать таких речей. Иначе ей пришлось бы успокаивать окружающих. Хотя сейчас я припоминаю, что мои родители частенько смеялись за столом, когда не догадывались, что я их слышу.

– Смех – прекрасная вещь. Мои родители тоже смеялись, причем иногда в весьма неподходящее время.

– Я знаю, что вы имеете в виду. Помню, однажды я видел, как отец прижал мать к стене и впился ей в губы. Я никогда не забуду этого. Конечно, тогда я не понимал, что это значит. – Он немного помолчал, а потом вполголоса добавил: – Мать очень тяжело переживала его смерть.

– Так же, как и вы?

– Да. Всем моим друзьям захотелось отдать мне визит просто потому, что он был лучшим из отцов. Он любил моих друзей, обращался с ними так же, как со мной, и хотел, чтобы они были смелыми, твердыми и честными. – В горле у него образовался комок. Ричард боролся с собой, но тщетно. Он не мог говорить об отце – человеке, которого считал лучшим на свете. Герцог подумал об Эдмунде и о том, что потерял мальчик, утративший такого деда. Он покачал головой. – Вам понравилась спальня?

– Очень. Я помню, у Мариссы был отличный вкус. Спальня оформлена в ее любимых цветах – голубом и кремовом.

– Вкусы Мариссы мне неизвестны. Я никогда не заходил в ее спальню.


Глава 7


Он никогда не заходил в спальню своей жены?

Эванджелина открыла рот, готовая спросить, как же он сумел произвести на свет сына, если никогда не был в спальне Мариссы.

Ричард прекрасно знал, что у нее на уме. Выразительное лицо Эванджелины было для него открытой книгой. Эта девушка не умела притворяться. Если она хочет когда-нибудь попасть в высшее общество, ей придется многому научиться.

– Я спал с женой. Но не в ее кровати. Честно говоря, Марисса почти не бывала здесь. Она предпочитала Лондон. И жила в замке только тогда, когда ждала Эдмунда. – Он взял вилку и начал легонько постукивать ею по белой скатерти. – Она ненавидела море и сырость. Не могла дождаться, когда родит Эдмунда и вернется в Лондон. Марисса похоронена в фамильном склепе Чесли на кладбище местной церкви. Если хотите, можете посетить ее могилу.

Когда Ричард говорил об отце, его голос был полон чувства. Но о Мариссе он говорил бесстрастно.

– А вы много времени проводите в Чесли? – с просила Эванджелина.

– Примерно три месяца в году. Кроме дома в Лондоне, где постоянно живет моя мать, у нас есть еще три имения в разных частях Англии. Поскольку я отвечаю за семью, то стараюсь бывать повсюду.

Достойно сказано, подумала она. Этот человек осознает свой долг и выполняет его. Отлично. Значит, она останется в Чесли. Именно этого и требовал Ушар. По крайней мере, до получения новых инструкций.

– Честно говоря, – через мгновение продолжил Ричард, – я, как Марисса и моя мать, тоже предпочитаю Лондон. Там у меня много друзей. И без счету знакомых.

– Если вы разрешите мне стать няней Эдмунда, возможно, вам придется по душе то факт, что, в отличие от вас, я предпочитаю сельскую местность и море. Я всегда ненавидела большие города. Они казались мне грязными и шумными. Милорд, если вы позволите мне остаться, можете быть уверены, что в Чесли мне будет очень удобно. В любом путеводителе можно прочитать, что это один из самых величественных замков Англии. Конечно, это не Бленим, но все же…

– Бленим – это безвкусное нагромождение камней, не обладающее ни архитектурным стилем, ни древностью. Его сады производят жалкое впечатление, а леса совершенно заброшены. Это не родовой замок, у него нет хозяина. Вот Уорик – это другое дело. В его стенах ощущаешь живое дыхание истории. К несчастью, мой род не столь знаменит и не испытал таких перепадов судьбы. – Он поднял черную бровь. – Мадам, я не светский бездельник. Не смотрите на меня с таким удивлением. Иногда мое внимание привлекает политика.

У нее едва не остановилось сердце. Что он называет политикой? О Боже, она должна была знать. Но Ушар говорил, что герцог не снисходит до политики.

– Что вы имеете в виду, милорд? Что вы заседаете в Палате лордов и принимаете новые законы?

– Не совсем. Вернее, совсем не. Впрочем, это неважно. Правильнее будет сказать, что я пытаюсь заниматься тем, что в данный момент доставляет мне удовольствие. Многое из этого не предназначено для слуха дам.

Он чего-то недоговаривает. Интересно, чего?

– Это соображение не остановило вас ни сегодня днем, ни полчаса назад.

Крыть было нечем. Ричард засмеялся.

– Туше, мадам! Не хотите перейти в гостиную? Думаю, скоро Бассик подаст нам чай.

– Но мы только что пообедали.

– Бассик считает, что без чая не может быть ни счастья, ни здоровья, ни хорошего настроения. Если мы перейдем в гостиную, через час все будет готово для чаепития.

Герцог усадил ее в стоявшее у камина красивое кресло с голубой обивкой. Сам он остался стоять, опершись спиной о каминную полку и скрестив руки на груди.

– Ваша светлость, так вы разрешите мне остаться?

– Мадам, вы прибыли всего лишь четыре часа назад.

Эванджелина посмотрела на свои руки и сказала правду:

– Я боюсь, милорд.

– Я не оставлю вас без помощи.

– Нет, меня пугает другое. Вы можете позволить мне остаться на правах бедной родственницы, никчемной приживалки, не имеющей никаких обязанностей. Это мне не по душе. Честно говоря, я не смогу воспользоваться таким предложением.

– Какого дьявола вы так нервничаете?

– Потому что вы еще не сказали мне, могу ли я стать няней Эдмунда.

– Мадам, вы молодая женщина и наверняка предпочитаете вести светскую жизнь. Я ваш родственник. Мой долг – позаботиться о вас и о том, чтобы у вас было все необходимое. Я знаю, что моя мать была бы рада ввести вас в общество. Не сомневаюсь, что французское происхождение, красивое лицо и фигура принесут вам быстрый успех. Мадам, я не скуп и обеспечу вас хорошим приданым, которое необходимо для выгодного второго брака.

Ей не приходило в голову, что Ричард может оказаться столь щедрым. Но она должна была остаться в Чесли любой ценой.

– Хотя я наполовину француженка, в глубине души я остаюсь англичанкой. Я ненавижу Францию.

– Я разделяю ваши чувства. Во всяком случае в том, что касается Наполеона. И что из этого следует?

– Я не хочу в Лондон.

– Простите, как вы сказали?

– Повторяю, у меня нет желания покидать Чесли. Я люблю деревню и море. Хочу остаться с Эдмундом. Хотя мы еще не познакомились, я уверена, что найду с ним общий язык.

Внезапно лицо Ричарда приобрело скучающее и циничное выражение. Герцог посмотрел на нее с таким видом, словно хотел что-то сказать, но ограничился тем, что просто пожал плечами.

Она вскочила так порывисто, что кресло перевернулось и упало на роскошный аксминстер-ский ковер.

– О Боже, – пробормотала Эванджелина, поднимая кресло и снова придвигая его к камину.

– Что привело вас в такое смятение?

– Я не понимаю вашего скепсиса, милорд. Я рассказала вам о своем желании, но, кажется, вы мне не поверили.

– Вы отказываетесь от светской жизни, потому что недавно овдовели и правила хорошего тона велят вам соблюдать траур? Если причиной вашего стремления к уединению является именно это, то я бы понял вас.

– Я овдовела около года назад. Отец умер вскоре после смерти мужа. Я выполнила свой долг перед ними. И теперь желаю только тишины и покоя.

– Наверное, вы были очень привязаны к мужу, – бесстрастно уронил он.

– Нет… то есть да. Конечно, я была к нему привязана. Андре был очень хорошим человеком.

– Но, по-видимому, бедным.

– Я осталась без пенни в кармане, потому что не принесла ему наследника. Таков повсеместный обычай, действующий даже здесь, в Англии. Теперь все перешло к его младшему брату. После смерти Андре я вернулась к отцу.

– Этот молодой осел тоже пытался обольстить вас?

Его тон снова стал едким и циничным.

– Да, пожалуй… Я не смогла пойти на это и ушла. От него всегда, пахло чесноком.

– Понятно, – сказал герцог, изучая неровно подстриженный ноготь своего большого пальца. – Мадам, будьте добры повторить, кто был вашим мужем.

– Старший сын графа де ла Валетт. Его имя Андре Нежон.

– Мне не слишком удобно продолжать обращаться к вам «мадам» или «кузина». Можно называть вас просто Эванджелиной?

Девушка кивнула и подумала, что в устах Ричарда ее имя звучит как мед. Обольстительно и слегка вызывающе. В этом человеке есть какая-то странность. Пожалуй, это сложная и противоречивая натура. Едва ли кто-нибудь понимает его. Возможно, такое под силу только ее отцу.

– Конечно, милорд.

– А вы можете называть меня Ричардом.

Эванджелина кивнула. Однако она не хотела настолько сокращать расстояние между ними, чтобы легко и непринужденно называть его по имени. Наоборот, ей следует держаться от него как можно дальше. По логике, Эванджелина должна была бы испытывать облегчение оттого, что ее так быстро признали своей, но на самом деле она ощущала такой стыд, что хотелось убежать и спрятаться.

– Если вы действительно желаете остаться в Чесли в компании моего сына, с моей стороны было бы бестактно и бессмысленно мешать этому. Конечно, с вами не будут обращаться как с няней. Я ожидаю, что в мое отсутствие вы будете исполнять обязанности хозяйки дома.

За четыре часа она превратилась из незнакомки в женщину, исполняющую обязанности хозяйки дома в его отсутствие… Эванджелина смотрела на Ричарда, потеряв дар речи. Наконец, придя в себя, она обернулась к герцогу.

– Это смешно. Вы меня совсем не знаете. Я никто. Я никогда не соглашусь на такое предложение. Я буду служить на тех же условиях, что и сотня других людей, работающих у вас по найму.

– Откуда вы знаете их количество? Вы что, весь день считали моих слуг?

– Нет, но ваш штат огромен. Стоило мне поднять глаза, как в метре от меня проходил новый лакей или горничная.

– Кажется, вы забыли, что приходитесь кузиной моей жене. У вас нет родни, если не считать дяди, который даже не знает, что вы в Англии. Таким образом, я являюсь главой вашей семьи. Точнее, вы стали частью моей семьи. Теперь за вас отвечаю я. Естественно, будучи в здравом уме и твердой памяти, я не могу поселить вас в душной комнате на чердаке.

– Не принимайте мои слова буквально. И все же это невозможно. Простите меня.

Ричард отдалился от нее так же надежно, как если бы вышел из комнаты, оставив гостью в одиночестве.

– Если в Чесли будет жить моя красивая кузина, это заставит всех моих знакомых джентльменов позеленеть от зависти. Кроме того, на этом наверняка будет настаивать моя мать. Если это вам не по вкусу, примите мои соболезнования. Но будет именно так.

Как только вы освоитесь, я привезу сюда мать и познакомлю вас. Тот факт, что вам придется жить здесь без подходящей компаньонки или кузины, еще одна трудность. Но моя мать имеет большой опыт в таких делах. Пребывание под одной крышей со мной не должно подвергать риску вашу репутацию. Возможно, теперь матери придется переехать в Чесли, хотя ее здоровью вреден морской воздух.

– Я была замужем, поэтому жизнь под одной крышей с вами не может повредить моей репутации. Я вижу, вам наскучила эта беседа. Прошу разрешения удалиться.

– Наскучила? Не сказал бы. Значит, я не могу повредить вашей репутации? Очень наивная мысль. Особенно для женщины, являющейся наполовину француженкой. Мадам, где ваш пресловутый французский здравый смысл? Конечно, в будущем вы собираетесь снова выйти замуж. Позвольте заверить, что это будет чрезвычайно волновать вашего избранника.

– Я не имею намерения снова выходить замуж. К тому же тащить сюда вашу бедную мать ради соблюдения правил никому не нужного этикета просто смешно. Кого интересует репутация какой-то бедной родственницы?

Он даже не посмотрел на нее. Просто нахмурился и уставился на свои сверкающие сапоги.

– Очень хорошо, – сказал герцог. – Где-нибудь через месяц, когда Эдмунд доведет вас до белого каления и вам захочется его задушить, вы съездите в Лондон. Обещаю, вам не придется там выходить замуж за первого встречного.

– Я вообще не хочу покидать Чесли.

– Там увидим, – ответил Ричард. Он вынул из кармашка часы и посмотрел на циферблат. – Уже поздно. Возможно, ваши неразумные речи вызваны утомлением.

– Милорд, вы считаете меня глупой только потому, что я не одобряю вашего образа жизни. О Боже… Я оскорбила вас? Прошу прощения. Вы не передумали? Я могу остаться здесь в качестве няни Эдмунда?

– Знаете ли вы, – после небольшой паузы спросил герцог, – что до сих пор я ни разу не встречал подобной женщины? Вы спокойно шли по одной дороге, а потом неожиданно свернули на другую, которая ведет в обратную сторону. В вас есть что-то сбивающее с толку. До сих пор я успешно решал подобные загадки. Не хотите пожелать мне спокойной ночи? Нет-нет, молчите. Я дам вам шанс сбежать из гостиной, не подвергая хозяина новым оскорблениям. – Ричард шагнул к ней, но вдруг остановился. Его длинные пальцы задумчиво потирали подбородок. – Прежде чем вы уйдете, я хочу уточнить у вас, как вы представляете себе мой образ жизни.

Она подняла глаза и посмотрела ему в лицо.

– Я считаю вас человеком, принадлежащим к высшему обществу. Человеком, который может получить практически все, что пожелает, стоит ему щелкнуть пальцами. Короче говоря, человеком, который благодаря своему богатству, титулу и личным качествам может позволить себе любую прихоть.

– Иными словами, человеком, не слишком достойным уважения.

– Милорд, я всегда буду считать вас человеком, достойным уважения. По-моему, вы очень добры. В самом деле, с какой стати мне думать по-другому? – Она пошла к дверям гостиной, взялась за ручку, но остановилась и слегка обернулась. – В конце концов, разве вы не позволили бедной свояченице вторгнуться в вашу твердыню?

– Вот и еще одна грань, – вполголоса сказал Ричард. – Надеюсь, вы не пожалеете, что приехали сюда.

– Я не могу пожалеть об этом, милорд, – сказала она и быстро вышла из комнаты.

Эти слова поразили Ричарда. Он пошел в библиотеку. Час спустя, готовясь ко сну, он решил отложить свое возвращение в Лондон по крайней мере на неделю, пока не убедится, что Эванджелина и Эдмунд нашли общий язык.


Глава 8


Дождь лил как из ведра; водосточный желоб, проложенный перед старой постройкой из серого камня, был переполнен. Она слышала гулкое эхо своих шагов по каменному полу. Такого страха она не испытывала ни разу в жизни. Один из двух конвоиров втолкнул ее в маленькую комнатушку. Перед единственным узким окном стоял письменный стол, за которым сидел молодой человек, настолько худой, что казался изможденным. Он был похож на монаха, обитателя кельи. Стол был очень старый, исцарапанный; на его крышке не лежало ни единой бумажки. Молодой человек медленно встал, не сводя с нее глаз. На нем был черный старомодный суконный камзол и бриджи.

Он подошел к ней, взял за подбородок тонкими длинными пальцами и заставил поднять голову. Девушка попыталась отпрянуть, но один из провожатых заломил ей руку за спину и негромко сказал на ухо:

– Мадемуазель, стойте смирно, иначе я сломаю ваше прелестное крылышко.

Пальцы, державшие ее подбородок, напряглись, а затем внезапно разжались. Молодой человек указал на стул.

– Садитесь.

Она села. Выбора не было. Хотелось спросить, где отец, но слова не шли с языка. Зачем их привезли в Париж?

– Меня зовут Ушар. Вы нужны мне. Вы сделаете то, что я скажу, иначе я убью вашего отца, – бесстрастно произнес мужчина.

Хотелось крикнуть: зачем? Что вам нужно?

– Вы хороши собой. Отлично. Герцогу нравятся только красивые женщины. Если понадобится, вы будете спать с ним.

Она вскочила с расшатанного стула и воскликнула:

– О чем вы говорите? Какой герцог? Я не знаю никакого герцога! Что вы сделали с моим отцом?

– Еще как знаете. А вскоре узнаете еще лучше. Вы наполовину англичанка. Я нахожу забавным, что вы поможете мне добиться своей цели. Англичане привыкли думать, что правы только они и никто другой. Я думаю, не переспать ли с вами для начала мне самому, дабы убедиться, что вы сумеете соблазнить герцога, если, конечно, до этого дойдет. – Он повернулся к первому конвоиру. – Вы раздевали ее? Осматривали?

Тот покачал головой.

– Цыпочка была слишком испугана, а ее папаша просто лез вон из кожи. Я боялся, что его придется убить. Хотите, чтобы мы раздели ее сейчас? – Ушар посмотрел на Эванджелину, медленно покачал головой и вдруг рассмеялся.

Он смеялся долго, а затем без предупреждения монотонно запел по-латыни – ни дать ни взять кюре, читающий проповедь прихожанам.

Люди, стоявшие за ее спиной, присоединились к Ушару; их голоса, высокие, чистые и звонкие, как у мальчиков, эхом отдавались от стен кельи…

Эванджелина вздрогнула и очнулась. Сердце колотилось, по лицу катился пот, она задыхалась.

Сон.

То был всего лишь сон. Но почти все это случилось наяву. Вот только почему ей приснилось, что Ушар и его подручные пели по-латыни? Она не поняла, что именно они пели; не в этом ли заключалась разгадка? Она не имела представления о том, что будет дальше.

Сон.

О Боже, это было слишком похоже на правду. Эванджелина стряхнула остатки дремоты и сбросила одеяло. Она справится. Если не справится, ее отец умрет. Слава Господу, она добилась главного. Герцог сразу принял ее, обласкал и причислил к домочадцам Чесли. Она станет няней лорда Эдмунда, если понравится мальчику. Драма, написанная Ушаром, шла своим чередом, и Эванджелина не могла переписать ее роли, включая свою собственную.

В окна спальни светило яркое утреннее солнце. Камин не горел, но этого и не требовалось. Было тепло как летом. За годы, проведенные Эванджелиной в Англии, такое случалось несколько раз. Сначала шли проливные дожди, потом снежные бури, а на смену им приходили такие ясные, солнечные и теплые дни, что казалось, будто наступило лето, роскошное, жаркое и очень зеленое. Она посмотрела на голые ветви вязов. Да нет, какое там лето…

Естественно, вскоре возвращалась зима и начинала мстить. Эванджелине предстояло сделать многое, и самым главным из этого была необходимость подружиться с сыном герцога. Если он невзлюбит ее с первого взгляда, все рухнет. Он вспомнила, как говорила об этом Ушару. Тот только погрозил ей пальцем и сказал:

– Моя дорогая, если это случится, готовьтесь к похоронам отца. Правда, есть одна маленькая проблема. Вы никогда не найдете его тела.

Эванджелина поверила ему тогда, верила и теперь.

Она оделась и готова уже была выйти из спальни, как вдруг за дверью послышались чьи-то медленные шаркающие шаги.

Она ощутила приступ ужаса. Воспоминания о двух людях, которые схватили их с отцом и увели из дому, об их внешности и голосах были еще слишком свежи. Того, кто был моложе и красивее, звали Байроном. Лицо второго и его голос запомнились ей хуже. У него была физиономия хорька; казалось, этот человек за всю жизнь не сказал никому доброго слова. Слава Богу, они не причинили вреда слугам, Жозефу и Маргарите. Те просто стояли и через окна гостиной смотрели вслед каретам. Лица слуг, озаренные пламенем свеч, казались испуганными и бледными; оба пытались понять, что произошло. Ее посадили в одну карету, отца в другую. На рассвете они прибыли в Париж. А потом ее втолкнули в ту узкую комнату, где сидел Ушар.

Ее жизнь изменилась так быстро, так бесповоротно… Нет-нет, все это глупости! Она в Англии, в спальне замка Чесли. Никто не дежурит у ее дверей и не собирается никуда тащить. Она ущипнула себя за щеки, чтобы к ним вернулся румянец, и сказала на прекрасном, звучном французском:

– Entrez!

За дверью послышалось какое-то бормотание, и Эванджелина повторила, на сей раз по-английски:

– Войдите! Молчание.

Эванджелина нахмурилась и открыла дверь.

В комнату вошла старушка. Из-под красивого темно-синего платья, обтягивавшего тонкую талию по моде прошлого века, выглядывали худенькие ножки. Кожа на ее лице напоминала пергамент, спина скрючилась от возраста. Жидкие седые волосы, не прикрывавшие розовой кожи, были собраны в пучок. Женщина едва доставала Эванджелине до подбородка. Старуха была такой хрупкой, что, казалось, вот-вот рассыплется. Однако стоило ей поднять взгляд, как стало ясно, что это всего лишь видимость. Ее глаза были глазами юной девушки: красивыми, голубыми как летнее небо, лучившимися умом и добротой.

Может, это выжившая из ума тетушка, которую герцог держит на чердаке? Эванджелина протянула руку, готовая к тому, что старая леди рухнет на месте, и представилась:

– Меня зовут Эванджелина. А кто вы?

Старая дама молчала. Она внимательно разглядывала девушку, склонив голову набок, как любопытный воробей.

– Мэм, я могу что-нибудь сделать для вас? Но если вы заблудились, боюсь, что ничем не смогу вам помочь. Я приехала в Чесли только вчера днем.

– О, я знаю, кто я такая, и знаю, кто ты, малышка. Ты кузина покойной ее светлости, ставшая взрослой. – Старушка говорила очень мягко, с едва уловимым шотландским акцентом; ее речь напоминала песню.

– Я не такая уж малышка, – с улыбкой ответила Эванджелина. – Отец называл меня своей большой девочкой и был прав. Не угодно ли присесть, мэм? Если хотите чаю, я могу позвонить горничной.

– О нет, я не пью это мерзкое варево. Только очищенный настой сосновой коры… О да, девочка ты большая, в смысле рослая. Небось, думаешь, что сейчас я растянусь прямо у тебя на ковре?

– От души надеюсь, что нет. Пожалуйста, садитесь. Расскажите, кто вы и что я могу для вас сделать.

– Я – миссис Нидл, – важно сказала она и сделала паузу, явно уверенная в том, что Эванджелине уже знакомо это имя.

– Добро пожаловать, миссис Нидл. Рада познакомиться с вами.

– Ты не так красива, как покойная ее светлость, но в тебе больше силы воли, чем у той хитрой павы. Характера у нее не было ни на грош. А у тебя в глазах жар. Слишком смышленые глазки для малышки и ничуть не похожие на глаза покойной ее светлости. У той глаза были буйные; когда на нее находило, в них стоял гнев. Это была еще та штучка – избалованная, высокомерная, капризная. Подай ей то, подай это… Только и знала, что морочить голову моему мальчику. Одно хорошо: это тянулось не слишком долго. Она пыталась обманывать моего мальчика, отталкивала его от себя, потому что боялась умереть при вторых родах. Но это не помогло: она все равно умерла… Нет, вы только посмотрите на этот подбородок. Сильный, решительный, щедрый… Ты ведь готова отдать все, что имеешь, правда, малышка?

Эванджелина, не медля ни секунды, спросила:

– Что вы имеете в виду, когда говорите, что у меня в глазах жар?

Миссис Нидл саркастически рассмеялась, и Эванджелина испугалась, что у старухи вот-вот треснут хрупкие кости.

– Ох, малышка, ты узнаешь это только тогда, когда почувствуешь прикосновение его рук!

А потом ты уже никогда не будешь прежней. Будешь терять и находить одновременно, как и было задумано. Но мой мальчик еще не постиг этого.

– Миссис Нидл!

На пороге подбоченившись стояла миссис Рейли, растерянная и сердитая одновременно. Сегодня на ней было светло-зеленое платье с манжетами и подолом, отделанными темно-зелеными кружевами. Пышные седые волосы были стянуты узлом на макушке; связка с ключами сверкала еще сильнее, чем вчера.

– Миссис Нидл, что вы здесь делаете? Это кузина ее светлости, мадам де ла Валетт. Еще очень рано. В это время вам следует находиться у себя в комнате.

Но Эванджелина не хотела, чтобы старая леди ушла. Девушке не терпелось получше узнать о жаре в глазах.

– Ах это ты, Клоринда? Вечно суешь свой нос куда не следует. Мне нужно потолковать с малышкой. Она само совершенство, правда? Я ждала ее, ждала, даже говорила об этом ее светлости, но та только качала головой. Видите ли, она сомневалась… Но девочка наконец приехала. Я знала, что так и будет.

– Миссис Нидл, мадам пора идти завтракать. Возможно, она навестит вас позже.

– Миссис Рейли, по-моему, время вполне подходящее. Я вовсе не так голодна, и…

– Нет, малышка, теперь ступай с Клорри. Разве ты не чувствуешь, что она волнуется?

Ничего, детка, все будет хорошо. Знаю, ты боишься, но все будет в порядке. Обещаю тебе. Я все видела своими глазами. Да, видела, как вы смеялись с моим мальчиком. Это к добру.

Эванджелина смотрела на нее как завороженная. Неужели эта выжившая из ума старая леди знает, что она боится? Откуда, черт побери? И почему она считает, что все будет в порядке? Она, Эванджелина, смеялась с «ее мальчиком»? Чушь, старческий маразм! Не будет никакого порядка. Единственное, на что она надеется, это спасение отца. Но тут многое зависит от Ушара.

– Ну что ж… Миссис Нидл, вы позволите проводить вас?

Старая леди снова пугающе рассмеялась и помахала маленькой рукой, испещренной венами.

– Не стоит, малышка, я сама найду дорогу в Северную башню! Не нужно тебе волноваться из-за таких мелочей.

– Миссис Нидл, – сказала миссис Рейли, не сводя глаз с бледного лица Эванджелины, – не надо смущать мадам. Она еще не понимает вас. Дайте ей время.

– Время течет быстро, – ответила миссис Нидл. – Я должна была прийти. Займись своим делом, Клорри. Забирай мою малышку и веди ее завтракать.

Старая леди, пошла к дверям. У порога она обернулась, долго смотрела на Эванджелину и наконец сказала:

– Деточка, ты придешь в Северную башню. Держу пари, ты знаешь о своей кузине только то, что сохранили воспоминания ребенка. Но ты вернулась домой, как я и надеялась. Мы еще поговорим, малышка. Да, нам есть о чем поговорить, но это нужно сделать быстро. Времени почти не осталось.

– Я приду, – сказала Эванджелина.

Не двигаясь с места, она смотрела вслед старой леди, которая медленно брела по длинному коридору. По спине девушки бежали мурашки.

Миссис Рейли вздохнула и слегка коснулась руки Эванджелины.

– Миссис Нидл – старая няня герцога. Она жила здесь всегда; кое-кто говорит, что она приплыла с Вильгельмом Завоевателем. Нынешний герцог позволяет старухе делать все, что ей захочется. Вообще-то она совершенно безобидна. Но если вы пойдете к ней в Северную башню, будьте настороже. Миссис Нидл считают ведьмой. Она целительница. Вы почувствуете запах снадобий еще до того, как войдете в ее святилище… Но вы бледны, мадам. Неужели она чем-то расстроила вас? О, конечно. Она любит принимать таинственный вид и гордится тем, что заставляет людей чесать затылок. Это доставляет ей удовольствие. Пойдемте. Вы забудете обо всем, едва положите в рот замечательный пирожок с малиной.

– Должно быть, она и в самом деле очень стара, – промолвила Эванджелина.

– Это верно, – сказала шедшая рядом миссис Рейли. – Его светлость и слышать не хочет о том, чтобы увезти ее из Чесли. Конечно, никто этого и не предлагает. Даже тогда, когда ветер дует не с той стороны и запах ее отваров заполняет весь замок. Однажды у всех два дня слезились глаза. Помнится, это был запах жженой корицы. Вонь стояла ужасная. А его светлость только смеялся. Его светлость исполняет все ее капризы.

Правда, должна сказать, что лаборатория по переработке трав у нее великолепная. Все приносят ей то одно растение, то другое. Странно… Обычно она не вылезает из Северной башни. Возможно, она услышала о вашем приезде и это возбудило в ней любопытство. Сомневаюсь, что она снова потревожит вас.

Эванджелина вздрогнула. Она знала, что непременно увидится с миссис Нидл еще раз. Точнее, что сама отправится искать ее в Северную башню.

– Еще очень рано, мадам. Я удивилась, увидев, что вы проснулись и уже оделись. – Миссис Рейли окинула взглядом то же самое серое муслиновое платье, которое Эванджелина надевала накануне. – Какая жалость, что ваш багаж потерялся. Надеюсь, герцог что-нибудь придумает.

– Уверяю вас, миссис Рейли, герцогу нет до этого никакого дела.

– О нет! Он уже приставил к вам Дорри. Эванджелина на мгновение задумалась.

– Да, вы правы. Он не медлит.

– Если его светлость что-то решил, он делает дело быстрее, чем живущий у нас на конюшне кот Ламберт ловит мышку. Вчера вечером вы остались довольны горничной?

– Дорри очень славная девушка.

– Вы не вызвали ее сегодня утром. Поэтому я пришла сама. Решила посмотреть, все ли в порядке. Бедняжка боится, что не угодила вам.

Эванджелина вспомнила свою славную Маргариту, всегда напевающую, смеющуюся, щебечущую даже наедине с собой и смотрящую на ее отца влюбленными глазами.

– Миссис Рейли, Дорри вполне подходит мне. Я обещаю, что сегодня вечером воспользуюсь ее услугами.

Эванджелина подумала, что станет первой няней, у которой будет собственная горничная, но ничего не сказала. Несомненно, миссис Рейли, как и вся остальная прислуга, считает ее место возле Эдмунда всего лишь предлогом, способом, с помощью которого бедная родственница пытается сохранить свою гордость. Бедная или нет, но она действительно приходится герцогу родней, а потому обязана иметь служанку.

– Его светлость уже в гостиной. Он всегда встает рано. Герцог сказал Бассику, что сегодня не поедет в Лондон. – Экономка сложила изящные ладони и потерла их одна о другую. – Мистер Бассик считает, что его светлость пробудет здесь не меньше недели, а он еще никогда не ошибался. Мадам, всем нам это очень приятно. Спасибо за то, что вы заставили его светлость задержаться.

Она заставила его задержаться? Да нет, не может быть. Конечно, у него были для этого совсем другие причины. Например, желание убедиться, что она не задушит лорда Эдмунда в постели. Конечно, было бы намного проще, если бы герцог оставил ее на произвол судьбы и вернулся в Лондон. Но человек предполагает, а Бог располагает…

Внезапно она снова вернулась в Париж и оказалась в той самой тесной комнате. Ушар стоял там, смотрел на нее и спрашивал:

– Вы знаете, как спать с мужчиной? Бледная, как кружево на ее платье, Эванджелина смотрела на него, корчась от отвращения.

– Вам почти двадцать лет. Вы уже не девочка. Вы когда-нибудь спали с мужчиной?

Она покачала головой, не сводя глаз с Ушара, как кролик не сводит глаз с приближающейся к нему ядовитой змеи. Он подошел к ней, остановился рядом и улыбнулся. Затем протянул ладони и обхватил ее груди.

– Замечательно. Ему понравится ваша грудь. Естественно, вы сделаете все, что от вас потребуется.

Эванджелина рванулась, но Ушар не отпустил ее. Девушка задохнулась от боли.

– О Боже, – прошептала она… и споткнулась.


Глава 9


– Что с вами, мадам? Вам нездоровится? – Миссис Рейли крепко схватила ее за руку и удержала.

Эванджелина тряхнула головой, но проклятый Ушар по-прежнему не выходил у нее из головы. Он всегда был там; резкий и холодный голос Ушара до сих пор звучал в ее ушах.

Она умудрилась выдавить улыбку.

– Извините, миссис Рейли. Я просто подумала о том, что произошло со мной во Франции. Простите мою невнимательность. Кто этот джентльмен в огромном седом парике? – Она указала на большой портрет в тяжелой позолоченной раме, написанный в начале прошлого века.

– О, это четвертый герцог Портсмутский, Эверетт Эрисдейл Чесли. Я слышала, что он был большим повесой. На мой вкус, слишком красив. Все девушки были от него без ума. Одно утешение, что большинство его незаконных детей теперь на том свете.

Эванджелину ничуть не интересовал четвертый герцог Портсмутский. Она думала только о нынешнем герцоге, тоже слишком красивом… на беду всему женскому полу. Этот человек ни на секунду не выходил у нее из головы, и не только из-за страха, что он не позволит ей остаться. Герцог смотрел на нее так же, как и некоторые другие мужчины, особенно граф де Пуйи. С той разницей, что взгляд герцога ее ничуть не оскорблял. Просто заставлял ощущать жар в тех местах, о существовании которых она и не подозревала. Это лишало Эванджелину душевного равновесия, но за последнюю неделю она не выходила из этого состояния, так что говорить было не о чем. И все же в постоянном ощущении тепла было нечто странное и необъяснимое. Эванджелина знала только одно: это чувство было приятным.

Она играла перед Ричардом роль, отвечала на его вопросы заранее заготовленными репликами, пытаясь представить себе, что он подумает и как среагирует на ответы, по меньшей мере необычные.

Настроение герцога быстро менялось от высокомерной дерзости, въевшейся в его плоть и кровь, до бесстрастной вежливости, когда он отстранялся и уходил в себя. Но это не имеет никакого значения.

Эванджелина обязана добиться своего. Другого выхода у нее просто нет.

Миссис Рейли, похожая на изящную, ни на секунду не умолкающую птичку, шла с Эвандже-линой по длинному, устланному коврами коридору в западное крыло замка. Наконец они вышли на широкую изогнутую лестницу, которая вела на верхние этажи, полные старомодного величия. Они миновали просторный вестибюль в итальянском стиле с массивной люстрой, висевшей на серебряной цепи, оставили позади библиотеку, парадную столовую и очутились в маленькой восьмиугольной комнате, которая утопала в ярком солнечном свете, лившемся сквозь низкие и широкие окна. Здесь не было ни тяжелой мебели, ни темных деревянных панелей. Комната со стенами, выкрашенными бледно-желтой краской, казалась просторной и полной воздуха. Несколько окон было открыто; теплый ветер играл легкими занавесками из прозрачной кисеи.

Девушка остановилась в центре комнаты.

– Как красиво…

– Благодарю вас. Эта комната была отделана по распоряжению моей матери лет двадцать назад.

Испуганная Эванджелина подняла взгляд. Герцог, сидевший в торце маленького столика, отложил газету. На нем был камзол с широкими рукавами и светло-коричневые вязаные бриджи для верховой езды. Судя по всему, и то и другое было изделием первоклассного портного. Его темные волосы вились, загорелое лицо дышало здоровьем. Он уже выходил из замка, наверное, скакал верхом по холмам.

Сомневаться не приходилось: из мужчин, которых ей доводилось видеть, он был самым изысканным. Правда, она видела не так уж много джентльменов. Возможно, он в подметки не годился лондонским щеголям; впрочем, верилось в это слабо.

Поняв, что не может оторвать от Ричарда глаз, она уставилась на носки собственных туфель.

– Что-то не так, мадам?

Да, хотелось сказать ей. Не так, и причиной тому вы. Мне больно смотреть на вас. Я помню вас с детства. Я надеялась, что с тех пор вы изменились, но ошиблась. Я выжила из ума.

Она взяла себя в руки и холодно ответила:

– Нет, ничего, милорд. Просто на секунду мне отказало зрение. – Уверенная, что герцог сейчас рассмеется, она внезапно вспомнила, как завидовала Мариссе много лет назад. Счастливой Мариссе, которая стала его женой. Но Марисса вовсе не была счастливицей. Она умерла в двадцать лет. Говорили, что это был несчастный случай. Эванджелина бросила на герцога чувственный взгляд, что было вполне естественно; он давно жил в глубине ее души и она подсознательно ждала именно этого мужчину. Она знала, что этот взгляд придется Ричарду по душе; его порочность обещала многое, но только обещала. Надежды ни на что другое не было. Она пожала плечами. Герцог иронически улыбнулся, словно прочитав ее мысли. Что ж, он не ошибся. Почему бы не сказать ему правду? Продолжая чувственно улыбаться, она промолвила:

– На самом деле я думала, что вы великолепно выглядите.

Он откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

– Чисто французская прямота. Благодарю за комплимент. Будь я леди, я бы распустил перья и потребовал продолжения, но, увы, я джентльмен и вынужден довольствоваться сказанным. И все же мне хотелось бы знать, чем вызван этот комплимент. – Улыбка Эванджелины тут же померкла. – Я смутил вас? Да, похоже, румянец на ваших щеках вызван именно этим. Проходите и садитесь. Миссис Дент приготовила завтрак, от которого мы разжиреем как каплуны.

Не поднимая глаз, она проскользнула на место по правую руку от герцога. Эванджелина знала, что он привык к бесстыдной лести, к безудержному восхищению и бесконечным сравнениям с божеством.

Но божеством он не был. Эванджелина вспомнила сделанное Ушаром беглое описание того, что нравится и что не нравится герцогу (особенно в женщинах), и ей захотелось провалиться сквозь землю.

Нет, ничто из этого не осуществится. Герцог всегда будет видеть в ней лишь вдову без пенни за душой, которая станет заботиться о его сыне… конечно, если сумеет понравиться мальчику с первого взгляда. Он не должен знать, что Эванджелина восхищается им больше положенного. Бассик улыбнулся девушке, налил ей крепкого черного кофе, затем кивнул герцогу и вышел из комнаты.

Эванджелина чувствовала себя истинной англичанкой, и ей бы хотелось полностью искоренить в себе все французское. И все же, как ни смешно, даже в детстве она ненавидела сытные английские завтраки. Но, помня указания Ушара, она послушно наполнила тарелку почками, яйцами всмятку, копченой рыбой и беконом. Медленно, стараясь не привлекать к себе внимания, она отставила тарелку, потянулась за тостом и стала намазывать его маслом.

– Я вижу, вы плохо спали.

Эванджелина чуть не поперхнулась и заставила себя тщательно прожевать кусочек поджаренного хлеба. Проглотив его, она сделала глоток кофе, а затем хладнокровно улыбнулась.

– Вы ошибаетесь, милорд. Разве можно плохо спать в такой прекрасной комнате и удобной постели?

– Я исхожу из того, что далеко не каждому удается спокойно уснуть на новом месте. Вы не слышали странного шума? В замке иногда раздаются шорохи и стоны. А когда со стороны Ла-Манша налетает шторм, людям кажется, что они заживо погребены под кучей камней. Вам предстоит привыкнуть к этому.

– Да, понимаю. Такое действительно бывает. Вы правы, я совсем забыла, что какое-то время действительно слышала шорохи и стоны.

Он не улыбался, только поигрывал вилкой.

– Вы всегда ограждаетесь от людей забором из слов?

– Не всегда. Ладно, если уж вы так настаиваете… Я плохо спала, так как боялась, что утром вы передумаете и выставите меня. Милорд, мне не хотелось бы умереть с голоду во рву вашего замка.

– О, я не передумал. Если вы сказали мне правду, то можете не беспокоиться.

– Сегодня рано утром меня навестила миссис Нидл.

Он нес ко рту тонкий ломтик ветчины, но вилка замерла на полдороге.

– Миссис Нидл? Очень странно. Она почти не выходит из Северной башни. И чего она хотела?

– Просто познакомиться с кузиной Мариссы. Она говорила странные вещи, но была добра ко мне.

– Она ведьма.

– Миссис Рейли сказала то же самое, но назвала ее доброй ведьмой. Миссис Нидл лечит людей.

– Во всяком случае, пытается. Вчера вечером она пользовала моего грума, Джанипера. Поскольку я не слышал обратного, рискну предположить, что он еще дышит и двигается. Вы ничего не съели, кроме кусочка тоста. Миссис Дент очень расстроится, если не откормит вас до весны. Не упрямьтесь, отведайте почек. Они так и тают во рту.

Эванджелина посмотрела на тарелку и вздрогнула.

– Мадам, вы высокая, но слишком худенькая, если не считать… – Герцог откровенно посмотрел на ее грудь. Слава Богу, он не сказал этого вслух. Девушка сжалась. Он вел себя возмутительно, но для Эванджелины это не было новостью.

Что ж, отлично, подумала она. Интересно, как далеко он зайдет.

– Если не считать чего, милорд? – спросила она.

– Мадам, я следил за тем, как вы намазывали тост маслом, И волей-неволей обратил внимание на ваши пальцы. Они коротковаты. Прошу прощения за неучтивость, но вы сами спросили. Может быть, это влияние французской крови?

Ей очень хотелось вскочить, схватить стул и швырнуть им в герцога.

– Коротковатые пальцы? Это просто смешно! Вы отлично знаете, что смотрели на мою… нет, я не могу этого сказать. Слишком непристойно. Вы наверняка засмеялись бы, и мне захотелось бы спрятаться за панелью. Но поскольку панелей здесь нет, мне придется сидеть и слушать, как вы смеетесь в ложку.

Герцог не засмеялся, но Эванджелина знала, что он сдерживается из последних сил.

Она посмотрела на свои длинные бледные пальцы.

– Пальцы как пальцы. Вы и сами это знаете. Как вы думаете, миссис Нидл не снабдит меня средством, которое сможет удлинить мои бедные пальцы?

– Я отвечу вам, когда рассмотрю их повнимательнее. Но это не слишком большой изъян. Я очень терпимый человек. Все знают это и одобряют. А теперь одобрите и вы.

Она открыла было рот, но сочла за благо промолчать.

Герцог наклонился и поставил локти на стол.

– Мадам, вам доставляют удовольствие словесные дуэли?

– О да, – ответила она. – Так же, как и вам. Наверное, вы родились для того, чтобы поднимать людей на смех. Надо признать, вам это неплохо удается. Но подождите год-другой. Я превзойду вас, и тогда мы посмотрим, кто из нас будет сидеть, глядя на кончики туфель и не находя подходящих слов!

– Только и всего? Ах да, я забыл, что вас следует называть Эванджелиной. «Мадам» звучит слишком торжественно. Как будто обращаешься к аббатисе.

– Я никогда не была религиозной.

Он уставился на девушку во все глаза, а затем рассмеялся.

– Думаю, вам нужно поискать это слово в большом словаре, который стоит у меня в библиотеке. Правда, данного значения там может и не быть. Это значение особое, не совсем подходящее для такого неиспорченного юного ума, как ваш. Забудьте об этом. А теперь я предвкушаю удовольствие назвать вас Эванджелиной. Вас когда-нибудь называли короче?

– Мать называла меня Евой.

– Забавно. Невольно напрашивается аналогия с библейской Евой. Вспомните, что она сделала с бедным Адамом. За её грех обоих изгнали из рая. А все началось с ее порочной улыбки. Насколько я помню, она не носила ни клочка одежды. Даже после изгнания. Ей нравилось то, как смотрел на нее Адам. Нравилось заглядывать ему в глаза. Не сомневаюсь, что так оно и было.

– Я ничего об этом не знаю, но догадываюсь, что ваш ум бродит по тропам, на которые ноге человека ступать не следует.

– Я никогда не встречал тропы, на которую мне не хотелось бы ступить. – Герцог сделал паузу, а затем философски заметил: – Я часто думал о том, где находится рай. Едва ли поблизости от побережья Англии. В раю нет старых замков, где раздаются шорохи и стоны, нет и штормов, бросающих в дрожь нагую плоть. В раю тепло и красиво. Впрочем, я не прав. Конечно, там должны быть стоны. Интересно, что бы сказал ваш бедный муж о вашем недостаточном знании того, что такое рай.

Ее муж. Ее бедный, горько оплакиваемый покойный муж… Она уронила тост на скатерть, не находя слов для ответа.

Слава Богу, герцог ничего не понял.

– Извините, Эванджелина. Я не хотел вызывать у вас печальные воспоминания.

– Я уже говорила вам, что мой муж Андре был великим человеком. Я обожала и даже боготворила его. Он научил меня всему, что мне требовалось знать об этом вашем рае, – ледяным тоном парировала она.

– Не припомню, чтобы вчера у меня сложилось впечатление о нем как о верхе совершенства. Впрочем, прошу прощения. Пусть ваш дорогой Андре покоится с миром. – Эванджелина побледнела. А герцог продолжал насмехаться. – Ну, Эванджелина, если вы наелись до такой степени, что сможете устоять на ногах, я поведу вас знакомиться с Эдмундом. Мальчик надеялся, что к нам в гости пожаловал Филипп Мерсеро, мой друг, который всегда привозит ему подарки и катает на лошади, или Рохан Каррингтон, еще один мой старинный приятель. Будучи владельцем постоянных победителей кошачьих бегов, устраиваемых на дорожке Мак-калти близ Истборна, он может часами рассказывать Эдмунду об этих животных и методах их тренировки. Именно Рохану принадлежит знаменитый кот-чемпион по кличке Джилли.

Бедняге Филиппу всегда хотелось держать беговых котов. Возможно, теперь, когда он женился, братья Харкеры, лучшие кошачьи тренеры в стране, сочтут его достойным иметь такого котенка. Кошачьи бега проходят с апреля по октябрь. Вам еще не доводилось их видеть?

– Нет, но я о них слышала. А у вас никогда не было бегового кота?

Он покачал головой.

– Может быть, в один прекрасный день заведу. Но братья Харкеры считают, что мы с Филиппом этого еще недостойны. Они говорят, что я слишком непоседлив, а беговому коту нужна твердая рука и владелец, который неотлучно находится при нем… Ну вот, а теперь давайте посмотрим на моего сына.


Глава 10


Улыбавшаяся Эллен мыла лорду Эдмунду руки и лицо и в промежутках целовала его. Он еще не достиг того возраста, когда подобные проявления чувств – особенно от женщин – начинают воспринимать как оскорбление.

Увидев отца, Эдмунд по привычке кинулся к нему, прыгнул в объятия и прижался к груди. Все это сопровождалось радостным смехом, от которого у Ричарда таяло сердце.

– Ну, мой мальчик, сегодня у тебя губы почти не испачканы яйцом. Доброе утро, Эллен. Как он справился с завтраком?

– Как всегда, отлично, ваша светлость, – ответила Эллен, по обыкновению не тронувшись с места и сделав реверанс.

– Папа, а где моя тетя? Она привезла мне подарок? Только пусть она не тискает меня, ладно? – Он высунул голову из-за плеча отца, осекся и продолжил громким, взволнованным шепотом:

– Это та леди, которая пришла навестить меня?

Герцог со смешком ответил:

– Та самая, у которой волосы как мед, а глаза болотного цвета. Она действительно такая же высокая, как я?

– Да, папа. Она большая. Но насчет болотного цвета глаз, не знаю…

– Я хотел прийти первым и предупредить тебя, но ей пришлось сопровождать меня. – Он повернул Эдмунда лицом к девушке.

– Эванджелина, это мой сын Эдмунд. Эдмунд, поздоровайся с тетей.

Эдмунд внимательно изучил ее.

– Нет, это не болотный цвет. Папа, отпусти меня. Я хочу ей поклониться.

Герцог удивленно приподнял брови и опустил сына на пол. Эдмунд сделал церемонный поклон, выставив вперед ногу (как учила его Эллен), и сказал:

– Добро пожаловать, тетя Эвалина. Миссис Рейли говорила Эллен, что вы наполовину иностранка. Из Франции.

– Да, я наполовину иностранка, – ответила Эванджелина, опускаясь перед мальчиком на колени.

– Добро пожаловать в мой замок. Он называется Чесли.

– Я знаю. Благодарю тебя.

– Молодец, Эдмунд. Я доволен тобой. – Герцог обернулся к Эллен. – Ты хорошо постаралась.

Эллен, которая не могла не вспыхнуть, ответила:

– Ваша светлость, лорд Эдмунд настоял на том, чтобы мы отрепетировали реверанс. Он сказал, что от этого зависит его честь.

– Так оно и есть. Эдмунд, почему бы тебе не называть свою тетю Евой? Это намного проще других уменьшительных от ее наполовину иностранного имени. Мадам, вы не станете возражать?

– Нисколько. Эдмунд, я двоюродная сестра твоей мамы. И всегда хотела познакомиться с ее сыном.

Эдмунд положил пальчики на ее ладонь.

– Я плохо помню маму. Вы похожи на нее?

– Не очень. Твоя мама была красивой как ангел, с нежной белой кожей, золотыми волосами и глазами как летнее небо. Ты чем-то похож на нее. – Заметив, что у лорда Эдмунда это восторга не вызвало, она быстро добавила:

– Но мне кажется, что ты будешь высоким и красивым мужчиной. Таким же, как твой отец. У тебя такие же темные волосы, насмешливые глаза и добрый смех. Не сомневаюсь, что ты вырастешь похожим на его светлость.

– Именно этого я и хочу, – сказал Эдмунд. – А мама была маленькая? Я не хочу быть маленьким, когда вырасту.

– Да, она не была высокой, но не забывай, что она была леди, сказочной принцессой. Сказочные принцессы всегда маленькие, воздушные, изящные и красивые. Ты же сын принца, а принцы никогда не бывают маленькими и воздушными. Да, ты будешь таким, как твой папа. Так что можешь не беспокоиться. Взгляни на свои ступни. Они созданы для того, чтобы выдерживать большой вес. И пальцы у тебя длинные. Ты будешь настоящим великаном. Может быть, даже перерастешь папу. На самом деле он вовсе не такой высокий, великолепный и внушительный, как кажется.

Герцог сказал, не обращаясь ни к кому в отдельности:

– Я всегда думал, что каждый сверчок должен знать свой шесток.

– Я тоже, – не оборачиваясь, ответила Эванджелина.

– Стало быть, я принц?

– Это всего лишь метафора, милорд, – подняв глаза, парировала девушка. – Просто пример, доступный пониманию Эдмунда.

– Я предпочел бы быть принцем в прямом смысле этого слова… Стало быть, на самом деле я вовсе не внушителен? Не вы ли час назад сказали мне, что я великолепен?

– Не помню.

– Это правда, что я перерасту папу?

– Нисколько не сомневаюсь. Эдмунд расплылся в улыбке.

– Как хорошо, что приехали вы, а не Филипп или Рохан! Вы знаете историю про Джилли, чемпиона среди беговых котов?

– Еще нет, но с удовольствием послушаю.

– А подарок вы мне привезли?

– Эдмунд, как тебе не стыдно? Ты жадный маленький попрошайка, – сказал герцог. – Твоя тетя подумает, что я держу тебя в черном теле.

– Да, Эдмунд, у меня есть для тебя подарок. Надеюсь, он тебе понравится. – Эванджелина вынула из кармана платья завернутую в бумагу маленькую коробочку и протянула мальчику.

Она думала об Эдмунде. Герцог был доволен. Он следил за тем, как мальчик срывает бумагу и открывает крышку. При виде искусно вырезанного деревянного пистолета с курком и спусковым крючком мальчик завопил от радости. Но как она смогла позволить себе такую трату? Отдала последние деньги за игрушку для его сына? Это был дорогой подарок.

Эдмунд не мог поверить своему счастью. Он прижал пистолет к груди, потом отвел его в сторону, погладил и начал восхищенно рассматривать.

– О Боже… Папа, теперь я буду устраивать настоящие дуэли и велю Эллен убрать горох! – Он схватил пистолет и прицелился в свою юную няньку. – Эллен, не торопись убирать трубку и горох, я только тренируюсь. Притворись бандитом, чтобы я мог выстрелить в тебя!

Эллен тут же выпрямилась.

– Конечно, лорд Эдмунд, я готова. Стреляйте!

Отлично, подумала Эванджелина. Эта девушка умеет смирять воинственные инстинкты маленьких мальчиков.

– Папа, ты научишь меня правильно целиться?

– Только если ты пообещаешь не мучить Эллен.

– Обещаю, – сказал мальчик, не глядя на няньку. Он с нескрываемым обожанием смотрел на Эванджелину. – Спасибо, Ева. Филипп никогда не дарил мне пистолетов. И Рохан тоже. Филипп не любит оружия.

Эванджелина подумала, что действительность в очередной раз превзошла самые смелые ожидания Ушара. Как и друг герцога Филипп, она бы никогда не сделала такой подарок маленькому ребенку, но Ушар сказал, что мальчишка сойдет с ума от радости, и оказался прав.

Пока все трое спускались по лестнице, Эдмунд шел между отцом и Эванджелиной, размахивая пистолетом. Герцог спросил:

– Ну что, Эдмунд, возьмем твою тетю кататься верхом? Можно будет показать ей одну-другую тропу в наши потайные места. День сегодня прекрасный. Умберто, наш садовник-итальянец, – добавил герцог, оборачиваясь к Эванджелине, – говорит, что летняя жара простоит еще два дня и что мы вспотеем, как горностаи.

Эванджелина застыла на месте с открытым ртом, а затем покачала головой.

– Извините, не могу. У меня нет костюма. – Она посмотрела на свое муслиновое платье. – Я не могу кататься в этом. Мне очень жаль.

Герцог решил, что она вот-вот ударится в слезы, и непринужденно сказал:

– Мне очень хотелось бы время от времени для тренировки сталкиваться с проблемой, которую я не могу решить. Но сегодня не тот случай. Это мелочь. Возможно, когда-нибудь вы все же назовете меня принцем. Эванджелина, идите к себе в спальню. Я пришлю к вам миссис Рейли.

– Но зачем? Что она сможет сделать? Это платье не превратится в костюм для верховой езды.

– Эванджелина, вы знаете меня почти двадцать четыре часа. Я дал вам хоть один повод для недоверия?

– Нет. Но ведь вы джентльмен, а джентльмены обычно плохо разбираются в дамских нарядах и…

Герцог приложил палец к ее губам.

– Идите, – сказал он, и Эванджелина подчинилась.

– Верьте папе, – сказал Эдмунд, не сводя глаз с пистолета.

Эванджелина удивилась, обнаружив, что он слышал их разговор.

Полчаса спустя Эванджелина спускалась по широкой резной лестнице, облаченная в элегантный голубой костюм для верховой езды. На сколотых шпильками волосах красовалась шляпа с плюмажем. Открыв дверь спальни и увидев миссис Рейли, державшую в руках красивый костюм для верховой езды, она почувствовала себя последней идиоткой. Экономка улыбнулась и объяснила, что эта амазонка когда-то принадлежала Мариссе.

– Правда, насколько я помню, ее светлость надевала его только однажды. Это работа ее любимой лондонской модистки, мадам Фаллье.

– О Боже… Разве я могу надеть костюм покойной кузины? К тому же он будет мне мал. Я намного выше ростом. Нет, миссис Рейли, это решительно невозможно!

Миссис Рейли только покачала головой.

– Неужели вы думаете, что это ее единственный костюм для прогулок верхом? Это просто самый новый, сшитый за несколько месяцев до ее смерти. Мадам, рано утром хозяин велел перешить его для вас. К несчастью, я успела только удлинить его. После смерти ее светлости у нас в штате нет портнихи.

– Три дюйма, – сказала Эванджелина, встретившись с герцогом и Эдмундом, который хвастался Бассику своим драгоценным пистолетом. – Миссис Рейли пришлось выпустить три дюйма. Посмотрите, костюм едва прикрывает лодыжки.

– Вижу. Очень кстати. Конечно, лодыжки должны быть прикрыты. Иначе они выбивали бы меня из колеи.

Эванджелина положила ладонь на его руку.

– Благодарю вас. Вы знали, что у меня нет костюма, и заранее позаботились об этом. Вы слишком добры, милорд.

– Я вижу, что костюм нуждается в дополнительной переделке. – Герцог смотрел на ее бюст. Когда Эванджелина ссутулилась, он засмеялся. – Нет, не надо. Догадываюсь, что миссис Рейли придется расширить жакет дюймов на пять.

– Она сказала, что использует ткань юбки. Жакет туговат мне в талии.

– Надеюсь, юбки будет достаточно, чтобы… гм… прикрыть все остальные места.

Бассик насупил брови и откашлялся.

– Вы действуете быстро, – сказала девушка.

– Да, я стремлюсь к этому… за исключением тех случаев, когда требуется тщательность.

Она знала, что герцог смеется над ней, но не поняла, в чем заключается насмешка, и поэтому просто кивнула.

– Что, мимо цели? Эванджелина, вы меня просто поражаете. Неужели вы не поняли моего дерзкого намека? Ваш святой Андре наверняка знал, как взяться за дело, и предпринимал следующий шаг, только удостоверившись в том, что предыдущий получил ваше одобрение!

– Он был очень педантичен. – Она опустила глаза.

– Ах вот как? – Герцог поднял руку и поправил светло-голубое перо на ее шляпе. – И в чем это выражалось?

Эванджелина не знала, что ответить. Наконец она припомнила, как внимательно следил отец за ведением домашнего хозяйства, и сказала:

– Андре не платил дворецкому до тех пор, пока не вспоминал каждый съеденный кусок говядины, доставленный из лавки. И требовал, чтобы кухарка тщательно согласовывала с ним меню. Не правда ли, это говорит об известной дотошности?

Герцог смотрел на нее не веря своим ушам.

– Каждый кусок говядины?

Чувствуя себя победительницей, она окликнула мальчика:

– Эдмунд, ты готов? Покажешь мне свои тайные тропы?

Эдмунд, засунувший пистолет за пояс, пошел к парадной двери. Эванджелина шла за ним.

Ричард хмуро посмотрел вслед сыну, показывавшему рукой на одного из живших в замке павлинов, и устремился вслед за Эдмундом и Эванджелиной.

Бассик, оставшийся стоять на месте, неодобрительно покачал головой. Странная молодая леди, думал он. Как ей пришло в голову привезти лорду Эдмунду пистолет? По опыту он знал, что дамы не выносят и вида столь гадких предметов. Сомневаться не приходилось: Эванджелина была очень необычной молодой леди. Интересно, что думает об этом его хозяин?

Бассик слышал, как герцог спросил:

– Вам подошли сапоги?

– Нет, – ответила Эванджелина, поворачиваясь к нему лицом. – У меня и нога больше, чем у Мариссы. – Она остановилась и приподняла подол амазонки, показывая короткие сапожки для верховой езды. – Впрочем, это неважно, сапоги у меня свои. Но я искренне благодарю за то, что дали мне взаймы костюм.

– Я ничего не даю взаймы. Костюм ваш, как и все остальные платья Мариссы.

– Вы очень добры, но я не смогу принять гардероб моей бедной кузины.

– Почему? Ее наряды стоят столько, что на эти деньги могла бы прожить год небольшая деревня. Они просто бесцельно висят в шкафу. Мать учила меня презирать ненужное. Приняв их, вы поможете мне стать достойнее. Кроме того, если вы будете хорошо одеты, это возвысит меня в глазах соседей.

– Папа, я уже застрелил Рекса!

– Неважный выстрел, – откликнулся герцог. – Он все еще ходит где-то поблизости. Павлин, – объяснил он Эванджелине.

– О Боже, я не хотела этого, – ответила она. – Бедная птица!

– А, по-вашему, что он должен был делать с игрушечным пистолетом?

Эванджелина огорчилась. Герцог слегка притронулся к ее подбородку.

– Не расстраивайтесь. Подарок великолепный. Позже я поговорю с ним как отец с сыном, но понятия не имею, что ему сказать. Насколько я помню, все мальчишки в его возрасте – кровожадные дикари. Когда я был таким, как он, мы убивали друг друга мечами, ножами, палками, камнями и всем, что попадало под руку. Я бы не возражал, если бы Рекс получил по заслугам. Эта тварь вопит, не закрывая клюва. Одна надежда, что теперь Эдмунд и в самом деле его пристрелит.

Рекс издал хриплый крик, и Эдмунд снова выстрелил в него.

Герцог окликнул сына:

– Эдмунд, засунь пистолет за пояс и попроси Маккомбера оседлать Пэнси.

Конюшни находились в приличном отдалении от северного крыла замка. Запах свежеско-шенного сена смешивался здесь с соленым запахом моря. Справа от конюшен возвышался небольшой холм. Эванджелина поднялась на него и застыла на месте, как зачарованная глядя на поверхность воды, находившуюся в трех сотнях метров от зубчатого плато, на котором стоял замок. Вода была темно-синяя и спокойная, если не считать белых барашков на волнах, разбивавшихся о берег. На мгновение девушка почувствовала себя свободной, как будто здесь ей ничто не грозило. Конечно, это был самообман. Ложь, все ложь…

– Франции отсюда не видно даже в самый ясный день. Если хотите, мы можем сплавать на моей яхте на остров Уайт. Близ Вентнора у меня есть небольшое имение. Эдмунд любит посещать его. Там есть тихая бухта, в которой он плавает, и маленькая парусная лодка. Я подарил ее сыну прошлым летом.

– Я люблю ходить под парусом, – ответила Эванджелина, – но никогда не делала этого на море. Это ведь совсем другое дело, правда?

– О да. Сами увидите. Это намного веселее. Вы хорошо плаваете?

Девушка кивнула и вслед за герцогом пошла к конюшне, ломая голову, почему он предложил посетить остров Уайт и что имел в виду, говоря о тщательности.


Глава 11


– Маккомбер, – окликнул герцог высокого худого мужчину в наряде из домотканой материи и самых красивых кожаных сапогах, которые доводилось видеть Эванджелине. Продубленный водой и солнцем, он выглядел сильным словно Геркулес.

– Добрый день, ваша светлость. Император услышал вас и чуть не свернул себе шею. Ему не терпится взять в галоп. Можете поставить на кон вашу лучшую карету, что он попытается сбросить вас. Я думаю, молодой леди лучше всего подойдет Бисквит. А Томми уже седлает пони лорда Эдмунда.

Услышав свое имя, Эдмунд выглянул из открытой двери конюшни.

– Папа, я показываю Томми свой пистолет! – крикнул он и снова исчез. Они услышали хлопки.

– Я не знаю, как вы держитесь в седле, – сказал Эванджелине герцог. – Бисквит – спокойная старая кобыла, которая за свои двенадцать лет никому не причинила хлопот. Она обожает яблоки. Дайте ей пару кусочков, и она переплывет Ла-Манш вместе с вами и тремя вьюками, притороченными к спине. А если дадите ей целое яблоко, она соблазнит всех жеребцов в округе.

– Ага, – кивнул Маккомбер, – это правда. Она хорошая девочка, моя Бисквит. Трудяга, каких поискать. Именно то, что вам нужно. Бисквит – единственная кобыла, на которой ездил прежний герцог. – Маккомбер пожал широкими плечами и бросил на Эванджелину красноречивый взгляд, означавший: «Ты, должно быть, и на лошади-то в жизни не сидела, но, так и быть, полезай на безответную скотинку».

Взволнованный парнишка вывел из стойла огромного вороного жеребца с белой полоской на носу. Конь был великолепен и знал это. Он посмотрел на герцога, вскинул голову и громко фыркнул. Эванджелине показалось, что он бросает хозяину вызов. Герцог засмеялся и шагнул к жеребцу.

– Вот это конь!

– Ага, – сказал Маккомбер, глядя на Ричарда, которого Император боднул головой и заставил попятиться. – Настоящий красавец. Но с норовом. За это животное его светлость может убить. Прежний герцог купил его четыре года назад в подарок сыну.

– Покойный герцог был хорошим человеком и добрым отцом?

Если Маккомбер и счел этот вопрос странным, то не подал виду. Он поскреб затылок.

– Ага, его светлость был большой и сильный и любил жизнь и свою семью так, как никто на этом свете. Он не должен был умереть такой смертью. Дурацкий несчастный случай. Он пытался остановить двух друзей, надумавших стреляться, и оказался единственным, кого убили.

– Ужасно… Как это случилось?

– Мой хозяин, – Маккомбер кивком указал на Ричарда, – ездил к ним вскоре после случившегося. Но, как ни странно, через три дня после дуэли оба покинули Англию. Бросили свои семьи и смылись. Больше никто о них не слышал. Мне сказали, будто он говорил ее светлости, своей матери, что с удовольствием пристрелил бы их и бросил околевать во рву, но знает, что это не поможет. Поэтому его светлость просто заставил этих ублюдков потерять все, что было им дорого… А вот и славная старушка Бисквит.

О Боже, какая нелепая смерть… Задумавшаяся Эванджелина подняла глаза и увидела красивую вороную кобылу с пышной гривой, белыми бабками, добрыми глазами и теплым дыханием.

Представив этих лошадей рядом – одну, встающую на дыбы и фыркающую, и вторую, спокойно трусящую вперед и размахивающую хвостом, – Эванджелина засмеялась.

– Ох, нет, Маккомбер, только не бедняжка Бисквит! У вас нет лошади порезвее, которая была бы под пару Императору?

Тут откликнулся герцог, которого гарцующий жеребец чуть не затолкал в куст.

– Маккомбер, выведи ей Доркас. Пусть покажет свое искусство.

Доркас оказалась бархатно-гнедой кобылой со злыми карими глазами. Она была намного меньше Императора, но обладала сильными ногами, широкой грудью и гордо посаженной головой. Эванджелина испустила глубокий вздох. Возможно, она проявила излишнюю самонадеянность. Девушка не ездила верхом с тех пор, как вместе с отцом вернулась во Францию. Она посмотрела в ясное небо, такое синее, словно на дворе стоял август. По спине потекла струйка пота. Эванджелина прочитала короткую молитву. Если небеса ей не помогут, что ж… День прекрасный, так что была не была! По крайней мере, ей не грозит опасность поскользнуться и сломать руку.

Ричард шагнул вперед. Император пошел за ним, жуя кусочек яблока, полученный от Маккомбера. Герцог сложил руки ковшиком и подсадил Эванджелину в седло. Хотя Доркас и не была такой высокой, как Император, Эванджелина почувствовала себя находящейся очень высоко над землей и снова подумала, что очень давно не ездила верхом. Она посмотрела на бесконечную аллею, посыпанную гравием. Она и раньше не считала себя искусной наездницей. Что ж, тем интереснее… Оставалось надеяться, что она не свернет себе шею. Девушка решительно взялась за поводья, зная, что Доркас постарается сбросить ее при первой же возможности.

Пэнси был молодым – на год младше Эдмунда – шетлендским пони, обросшим золотистой шерстью. Слава Богу, Эдмунд не пытался в него стрелять. Герцог повел маленькую кавалькаду по усаженной липами аллее, которая вела к роще, лежавшей к северу от замка. Миновав опушку леса, он свернул на восток, и маленькая процессия двинулась параллельно побережью. Они оставляли позади поля арендаторов, обнесенные аккуратными заборами.

– Папа, давай спустимся на берег. Я хочу показать тете Еве мою лодку. Ева, хочешь посмотреть лодку? Пожалуйста!

– О да, – ответила она. – Пожалуйста, милорд! – А про себя подумала, что придется как следует изучить бухту и территорию, отделяющую берег от замка. Она не знала, когда Ушар пришлет к ней своего человека, но догадывалась, что это будет скоро. Подумав об Ушаре и отце, она инстинктивно натянула поводья. Кобыла всхрапнула и дернула головой. Затем она встала на дыбы, а когда вновь опустилась на землю, Эванджелина чуть не прикусила себе язык. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы заставить лошадь подчиниться.

– Эванджелина, будьте внимательнее!

– Я просто задумалась, – ответила она, наклонилась и потрепала Доркас по шее.

Если она правильно запомнила указания Ушара, в бухте был грот, сразу за которым начиналась песчаная коса.

– Поехали, Эдмунд, – сказала девушка и пришпорила Доркас, заставив кобылу повернуться мордой к утесу.

Пологий спуск петлял между скал; он был широким и хорошо утоптанным. Казалось, его проложили в глубокой древности. Эванджелине представился друид, спускающийся этой тропой на берег. Она повернулась в седле и посмотрела на замок, определяя расстояние до него. Полмили, не больше. Тропа не опасна. Во всяком случае, разбиться насмерть здесь негде.

Кусок побережья, относившийся к владениям герцога, представлял собой излучину, окруженную кустами, деревьями и крутыми утесами. Вскоре Эванджелина убедилась, что местность и в самом деле очень уединенная и сверху не видна.

Самое подходящее место для предателей, подумала девушка, испытывая вполне понятное желание умереть. Но она не могла позволить себе угрызения совести. Это означало бы гибель ее отца. А дороже отца у нее не было никого на свете. И Ушар знал это.

Не успела Эванджелина спешиться, как герцог обнял ее за талию и ссадил наземь. Но отпустил ее не сразу; он стоял и смотрел на девушку сверху вниз, не снимая рук с ее талии. Пальцы герцога на мгновение сжались, а затем он сказал:

– Вы действительно большая девочка. Я с удовольствием потанцевал бы с вами. Во всяком случае, мне не грозило бы растянуть мышцы шеи.

– Значит, это хорошо, что вы такой большой мальчик, – ответила она.

Ричард откинул голову и рассмеялся, заставив чаек взмыть в небо.

– Папа, чем тебя насмешила Ева? Можно, я постреляю в чаек? Тут их десятки. Это ведь ничего, если их станет немножко меньше?

– Стреляй, Эдмунд. Пуль у тебя достаточно. А тетя Ева насмешила меня тем, что поставила на место. Пойдемте, Ева, я покажу вам лодку Эдмунда.

Герцог и Эванджелина пошли к маленькой шлюпке, стоявшей на якоре у конца длинной деревянной пристани, заставив броситься врассыпную стайку белобрюхих куликов. Их обогнал Эдмунд, со всех ног устремившийся на узкий причал. Он размахивал пистолетом и улюлюкал как пират, идущий на абордаж.

– Эдмунд, осторожнее! – крикнул герцог и повернулся к Эванджелине:

– Этот мальчишка не знает страха. Шесть месяцев назад он упал с дерева прямо в куст шиповника и вылез оттуда, хохоча во все горло. Я думаю, это вполне естественно, – добавил он, обращаясь скорее к самому себе.

Однако Эванджелина не слушала его. Погруженная в свои мысли, она не сводила глаз с бухты и окружавших ее скалистых утесов. Казалось, она полностью поглощена зрелищем. Он слегка прикоснулся к ее руке.

– Красиво, правда?

Нет, тут ужасно, хотелось крикнуть ей. Но выбора нет. Он принял ее в своем доме, доверил заботиться о сыне, подарил одежду, а она собирается предать его.

Эванджелина смотрела на песок, в котором тонули ее сапоги. Хотелось завыть, но она не могла. Она и так чуть не выдала себя, слепо исполняя приказ и слишком пристально изучая окрестности.

– Да, очень. И запах здесь бодрящий. Я люблю плеск волн. Этот звук кажется бесконечным. Мы умрем, а он останется. И ему будет безразлично, что никто его не услышит.

– Уж не подменили ли вас эльфы?

– Едва ли. Отец всегда говорил, что я – копия матери в молодости. Но сейчас я больше похожа на отца.

– Вы меня не поняли. Ваш дядя и кузина Марисса дружно ненавидели море. Марисса никогда не спустилась бы сюда. Она говорила, что воздух здесь слишком холодный и что она покрывается от него пупырышками. Шум волн вызывал у нее головную боль. А от соленых брызг волосы завивались в тугие колечки.

– Вы правы, милорд. Мой дядя боялся моря, потому что в детстве едва не утонул. Возможно, его страх передался Мариссе. Я не могу понять одного… Почему она была вынуждена жить здесь? Ведь у вас есть и другие дома.

Эванджелина знала, что ведет себя бестактно, но эти слова вырвались у нее сами собой. Она ждала. Выражение лица Ричарда не изменилось. Он лишь прикрыл глаза рукой, следя за Эдмундом, который копошился в шлюпке.

– Мои родители считали Чесли романтическим местом, очень подходящим для новобрачных. Они вернулись в Лондон и оставили нас здесь. – Он невесело рассмеялся. – Я никогда не верил рассказам отца о медовом месяце, считая их бредом. Два человека воркуют день и ночь, шепчут всякие глупости, смотрят друг другу в глаза и целыми днями не вылезают из постели. – Он снова засмеялся, на сей раз цинично. – Что ж, последнее вполне возможно, но это не имеет никакого отношения к нежным чувствам. Женитьба на вашей кузине не разуверила меня. Марисса хотела только одного: чтобы я больше не прикасался к ней. – Он вздохнул и провел рукой по своим пышным волосам. – Простите меня, Эванджелина. Не обращайте внимания. Марисса была очень молода. Ей не следовало умирать. Она бы полюбила сына. И жила в Лондоне.

– Мне сказали только, что она умерла в результате несчастного случая.

– Да, – ответил он. – Вы хотите знать подробности, не так ли? Отлично. Марисса очень боялась умереть от родов. Этого не случилось, но ее страх только увеличился. Когда она снова забеременела, то поехала к одной портсмутской знахарке, чтобы избавиться от ребенка. Кончилось тем, что она истекла кровью и умерла, не успев вернуться в замок. Черт возьми, все было понапрасну. Я узнал о страхах Мариссы только после ее смерти, когда нашел и прочитал ее дневник. Если бы я знал, то никогда не притронулся бы к ней.

– Мне очень жаль… – прошептала Эванджелина.

– Знаю. – Он отвернулся и шагнул на пристань. Эдмунд стрелял в шкот, который прикреплял шлюпку к кольцу, вделанному в причал. – Эдмунд, – окликнул его герцог. – Если ты упадешь в воду и мне придется лезть за тобой, я отправлю тебя к Баньону. Он увидит, что мои ботфорты промокли в соленой воде, и надерет тебе уши.

Эдмунд совершил три безуспешные попытки расстрелять канат, прежде чем бросил это безнадежное дело.

Видя, что отец и сын беседуют друг с другом, Эванджелина вновь обратила внимание на берег. Но перед ее глазами неотступно стояло лицо кузины, каким оно было много лет назад. Бедная Марисса. Бедная девочка. Герцог прав. Это была настоящая трагедия.

Она снова посмотрела на широкую, удобную тропу, протоптанную сотнями ног и копыт не за годы, а за века. По этой тропе мог беспрепятственно спуститься даже шетлендский пони Эдмунда. На песке стояли три лошади, переговаривались ржанием и пялились на чаек, которые кружили в небе и то и дело пикировали на них, но не садились. Эванджелина внимательно разглядывала утес, пытаясь найти хотя бы намек на грот, о котором рассказывал Ушар. Тщетно. Увидев тенистое углубление, девушка направилась к нему, но оказалось, что это всего лишь расселина в камнях. Где же этот чертов грот?

Она обернулась, услышав взрыв смеха. Герцог держал Эдмунда над головой, грозя швырнуть его в воду. Потом он опустил мальчика и взял его под мышку как маленький извивающийся сверток.

– Я думаю, он наполовину рыба, – сказал Ричард Эванджелине, поставив Эдмунда на ноги.

– Папа, ты не шутил, когда говорил, что Ева наполовину иностранка?

– Да, это верно. – Герцог обвел ее глазами и задержал взгляд на груди. – Потерпи, Эдмунд. Мы оставим твою тетю где-нибудь в канаве, а сами вернемся и искупаемся. Если, конечно, жара постоит еще немного. Как ты думаешь, Ева захочет присоединиться к нам?

– Мой пистолет не утонет, – сказал Эдмунд.

– Верно.

Ушар очень подробно описал этого человека, но герцог был слишком живым, слишком дерзким и слишком испорченным, и она с ужасом понимала, что это ей нравится.

– Эдмунд, вполне возможно, что я плаваю лучше твоего папы. Если тепло продлится, мы с тобой поплывем, а твой папа будет сидеть в канаве. Но, понимаешь, хоть сейчас и тепло, на самом деле стоит февраль и зима в разгаре. Должно быть, вода ледяная.

– Как это ледяная?

– Это значит, – вмешался герцог, – что то, из чего сделаны девочки, замерзает и перестает реагировать. Она не утонет, а просто превратится в ледышку. И ничего хорошего из этого не выйдет.

– Я не имею ни малейшего понятия, о чем вы тут говорили, но, по-моему, это ужасно безнравственно, – отозвалась Эванджелина.

– Вы, старая замужняя женщина, ничего не знаете о фригидности?

– Я не старая.

– Но ты старше, чем я, – сказал Эдмунд. – А папа говорит, что я теперь молодой джентльмен.

Она перевела взгляд с отца на сына. Пора было сдаваться. Она подняла руки, засмеялась и сказала:

– Признаю свое поражение.

– Вот и хорошо, – откликнулся герцог. – Леди не должны всегда побеждать в битвах. Запомни это, Эдмунд. Правда, иногда джентльмен должен сделать вид, что леди победила. И это запомни тоже.

– Запомню, папа. Только я не понимаю, что это значит.

– Скоро поймешь. Но науку обращения с дамами приходится осваивать всю жизнь.

– Вы циник, милорд.

– Нет, мадам, реалист.

На этом разговор закончился. Эванджелина испытала огромное облегчение, когда лошади начали быстро подниматься по пробитой в скалах тропе.


Глава 12


Худенькая и кроткая восемнадцатилетняя Дорри, новая горничная Эванджелины, потрогала пальцем бледно-желтое шелковое платье и сказала:

– Я его помню. Ее светлость надевала это платье на Рождество. О Боже, это было пять лет назад. Я тогда была совсем девочкой и только поступила на службу. Она сделала мне рождественский подарок – коробку с принадлежностями для рукоделия. Миссис Рейли сказала ей, что я хотела бы стать портнихой. Ее светлость была такая красавица! Как жаль, что она так быстро умерла.

– Ты шила для нее?

– О нет. Она велела мне чинить одежду слуг. Мадам, я буду очень стараться. За пять лет я многому научилась. Если хотите, я сделаю фасон более модным. Вы высокая. Оборки вам не пойдут. Ваш стиль – простота.

– Согласна, Дорри. Распусти оборки и убери все, что кажется тебе лишним. Сама видишь, у нас с кузиной разные размеры. Я – настоящая жердь. – Или, как выражается герцог, большая девочка. А он держал ее за талию обеими руками, тоже совсем не маленькими.

Дорри изучила швы, подол и бодро сказала:

– Когда я закончу, все платья будут выглядеть так, словно сшиты именно на вас, мадам. И никому не покажутся старомодными. Мать его светлости присылает мне журналы с последними модами. Я читаю их постоянно. Мадам, вы будете выглядеть как картинка!

Эванджелина вышла, ломая голову над тем, догадывался ли Ушар (который знал о семье герцога все), что Ричард подарит ей весь гардероб покойной жены. Возможно, француз рассчитывал, что герцог расплатится с Эванджелиной этими платьями, после того как позволит ей обольстить себя.

Она знала, что Эдмунд дремлет после обеда. Герцог уединился в кабинете со своим управляющим. В замке было тихо. Точнее, так тихо, как может быть в доме, где проживает около пятидесяти душ. Она пошла в Северную башню. Близился вечер. В этой части замка ей попался только один лакей. Она ощутила запах задолго до того, как обнаружила нужную комнату. Запах был приятный, но терпкий, напоминавший аромат розмарина, смешанного с корицей. Эванджелине не терпелось узнать, что имела в виду миссис Нидл, когда говорила про жар в глазах.

По мере того как она взбиралась по ступеням деревянной винтовой лестницы, запах усиливался. Девушка поскреблась в старую дубовую дверь и услышала певучий голос миссис Нидл, приглашавший ее войти.

Старуха стояла в середине круглой комнаты с множеством окон. Толстые стены подпирались могучими деревянными балками. Странная комната разделялась на части ширмами из плотного шелка. В стены были врезаны полки, видимо сооруженные специально для миссис Нидл. На полках в три ряда стояли глиняные горшки с аккуратными табличками. Несмотря на жаркий день, в камине горел огонь.

– О, малышка! Ты пришла скорее, чем я ожидала. Садись-ка сюда. Сейчас я налью тебе чашечку травяного чая.

Эванджелина кивнула и вслед за хрупкой старой женщиной прошла в «гостиную», находившуюся у огромного камина. «Спальня» была расположена в алькове. Остальное пространство было занято травяной лабораторией. Пока миссис Нидл заваривала чай, Эванджелина подошла к одной из полок и начала рассматривать горшки с ярлыками. «Толченые имбирные ягоды», «Розовые лепестки», «Корень иринго», «Семена джамарика» и множество других неслыханных названий. Тут же находилось несколько маленьких жаровен, на которых стояли крохотные горшочки. Один из них сильно пах розами. Эванджелина сделала глубокий вдох.

– Чудесная комната, миссис Нидл, – сказала она, вернувшись в «гостиную».

– Да, – ответила миссис Нидл, показывая подагрическим пальцем на диванчик, обтянутый ветхой красной парчой. Эванджелина села. – Этот диван велел сделать для меня отец его светлости, герцог Уильям. Он был славный паренек, покойный герцог. Сильный, добрый и любивший своего мальчика больше всего на свете.

– Я слышала об этом. Герцог, кажется, тоже очень любил отца.

– Ага, правда. Его светлость был строптивым парнишкой, доставлял много хлопот и то и дело лез куда не следует. Другие родители на месте герцога Уильяма подняли бы крик, но тот только смеялся и просил мальчика никого не убивать, не портить девочек и не причинять людям боли. Он бы отдал за сына жизнь. Когда герцог Уильям умер, это был черный день. С тех пор его светлость сильно изменился. Мальчик долго ходил мрачный как монах; его глаза стали пустыми и холодными; он разучился смеяться. И даже сейчас не делает ничего такого, что могло бы заставить поседеть его мать. Он стал очень благоразумным. – Миссис Нидл улыбнулась, обнажив два последних зуба, очень белых. – Ага, у ее светлости волосы черные как смертный грех, если не считать нескольких седых прядей.

– Я думаю, милорд женился на моей кузине, потому что отец хотел, чтобы он остепенился.

– Может быть, может быть. Полагаю, герцог Уильям очень любил юную Мариссу. Он хотел сделать ее своей невесткой, но знал, что, если не подтолкнет сына к алтарю, найдутся другие джентльмены, которые не преминут сделать это. А я уже говорила, что его светлость сделал бы для своего отца что угодно, включая женитьбу на нелюбимой. Но не ошибись, малышка; герцог желал ее, а другого способа лечь с ней в постель не было.

Эванджелина вспыхнула, выпрямилась и покачала головой.

– Неправда! Герцог женился на моей кузине, потому что любил ее. Мне говорили об этом люди, которым я доверяла.

– Любил? Было бы странно, если бы такой юный паренек, каким был его светлость, когда познакомился с Мариссой, полюбил ее. Он хотел ее, девочка, хотел лечь с ней в постель и не выпускать ее оттуда, только и всего. Он никогда не скрывал этого. Он был молод, необуздан и похотлив как коза. Для любого молодого человека главное в жизни – сладострастие. Его светлость ничем не отличался от других. Он увидел ее и захотел. Его отец был доволен. Сладострастие сына полностью соответствовало его планам.

Она налила в красивые чашки веджвудского фарфора тошнотворно выглядевший зеленый чай и села напротив. Эванджелина сделала крохотный глоток. Чай оказался удивительно вкусным и пах сладким яблоневым цветом. Миссис Нидл втянула жидкость сквозь зубы и продолжила:

– Все было хорошо, пока Марисса не почувствовала, что беременна. И тут она изменилась. Она боялась, что умрет при родах Эдмунда. Этого не случилось, но она так и не стала прежней.

– Мать Мариссы умерла при родах. Естественно, кузина ужасно боялась, что история повторится.

– Я тоже так думала, пока не поговорила с ней. Видишь ли, она верила, что я смогу ее спасти. Она проводила здесь много времени и без конца расспрашивала меня. Роды не были тяжелыми. Я дала ей лауданум, чтобы уменьшить боль. Лорд Эдмунд родился через шесть часов. Спустя два дня она была совершенно здорова. Пришлось давать ей травы, чтобы лишить молока, потому что она не хотела кормить Эдмунда.

– Мариссе очень повезло, что вы были рядом.

– Ага. Этот дурак доктор, которого его светлость привез из Лондона, не хотел давать ей лекарств. Он считал, что женщины должны страдать; мол, такова их судьба, то есть воля Господа. Глупости, сказала я и дала ей лауданум сразу же, как только он вышел из спальни. Когда после родов у нее началось сильное кровотечение, этот малый только покачал головой и сказал: «Надеюсь, оно пройдет». На самом деле он просто не знал, что делать. Я позаботилась об этом, и ее светлость, как я уже сказала, выздоровела через два дня. Но дело оказалось не в этом…

Я больше не хочу говорить о Мариссе. Прости меня за невежливость, но в моем возрасте каждый лишний миг – подарок Бога, так что не стоит тратить их попусту. Я знаю, что тебе здесь не нравится. Ты непрерывно борешься с собой. Может быть, скажешь, зачем ты приехала сюда против воли?

Эванджелина окаменела.

– Вы колдунья… – пролепетала она.

– Может, и так. Во всяком случае, я чувствую, что ты боишься. Но самое странное заключается в том, что это место предназначено для тебя. Чудно, правда?

– Миссис Нидл, вы знаете, почему я оказалась здесь. Мой муж умер и оставил меня без денег. Я завишу от милости его светлости. Я буду няней Эдмунда. В этом нет ничего странного. Так что я ничего не боюсь. По крайней мере, не боюсь того, что связано с замком Чесли.

– Ты лгунья, малышка. Ужасная лгунья. Ее светлость часто рассказывала о тебе. Она любила тебя. Скучала и хотела видеть, как ты растешь, но ее отец и покойный герцог не разговаривали друг с другом, поэтому она не могла встречаться с твоим отцом. Это было несправедливо.

– Вы не знаете причины ссоры между нашими семействами? Я тоже скучала по кузине.

Миссис Нидл пригубила свою чашку и поставила ее на стоявший рядом старинный столик.

– Не ее отец разорвал эту связь. Старый Ролф никогда не отказался бы от своей выгоды.

– Мэм, я не совсем вас понимаю. Отец Мариссы порядочный человек и настоящий джентльмен.

– Ролф был игроком, малышка. Он промотал три состояния. И сейчас проматывает четвертое, которое умудрился получить, женив своего сына на богатой наследнице. Бедная девочка, с таким-то свекром…

– Отец никогда не говорил мне этого, – сказала Эванджелина. – Конечно, вы ошибаетесь.

– Хочешь верь, хочешь нет. Но старый Ролф не заплатил герцогу Уильяму ни соверена из приданого девушки. Ни су. – Старуха засмеялась.

– О Боже… Это очень прискорбно, миссис Нидл.

– Еще как прискорбно. Насколько я знаю, он поступает так до сих пор. Я прислушивалась, но после смерти Мариссы о ее приданом не было сказано ни одного слова… А теперь скажи мне, малышка, что тебя тревожит.

Эванджелина молчала как камень.

– Ты такая же порывистая, как и она, но у тебя была совсем другая жизнь. Детка, твое спасение заключается в том, что твоя мать была англичанкой. Она научила тебя обуздывать свои желания. Ты горда, но гордость не мешает тебе видеть, что хорошо, а что нет. Да и твой отец был прекрасным человеком. Я помню его со дня свадьбы. У него был чудесный смех. Мне очень жаль, что он умер. Странно… Я этого не ожидала. Это слишком злая шутка.

– У него было больное сердце.

Миссис Нидл нахмурилась, отвернулась и уставилась в огонь.

Эванджелина не могла отвести глаз от ее лица.

– Откуда вы знаете мою мать? И как можете судить о моем характере? Вы не видели меня до сегодняшнего дня.

– Я давно живу на свете. Малышка, ты должна была понять, что я многое вижу и знаю людей. О твоей семье мне рассказывала ее светлость. А характер многих людей можно узнать по взгляду. Вы одна из таких людей, мадам.

Эванджелина облизала губы.

– Вы говорили, что у меня в глазах жар. Что это значит?

Рот старой леди растянулся от уха до уха.

– Что, любопытство заело? Я тебя не осуждаю. Это хорошо, когда у человека жар в глазах. Скоро ты в этом убедишься. Твоя жизнь только начинается. Я хочу одного – чтобы ты поделилась со мной своими тревогами. Ты ощущаешь страх и, как ни странно, чувство вины.

Эванджелина порывисто вскочила.

– Потому что мне не следовало приезжать сюда, вот почему! – воскликнула она и поставила чашку с блюдцем рядом с чашкой миссис Нидл. – Я не должна была приезжать в Чесли! Пожалуйста, никому не говорите об этом. Это пустяки. Забудьте, миссис Нидл. Я умоляю вас, забудьте о своих чувствах и о том, что увидели во мне.

– Я ничего никому не скажу. Кроме герцога. Его светлости я расскажу все. Он моя гордость, мой чудесный мальчик.

– В вас говорит любовь! Он несдержан, возмутителен и потешается над всеми подряд. – Девушка провела пальцами по волосам. – Я не ожидала, что он окажется таким.

Миссис Нидл наклонила голову набок и пристально всмотрелась в лицо Эванджелины.

– Его светлость остепенился и умерил свои аппетиты. Он стал хорошим человеком. И ждет свою суженую, чтобы сделаться таким же счастливым супругом, каким был его отец.

– Вы говорите о любви так, словно это рок.

– Для многих так оно и есть.

– Я не верю, что на земле есть женщина, предназначенная для одного мужчины, и мужчина, предназначенный для одной женщины. Нет никаких шансов, что эти люди когда-нибудь окажутся поблизости от герцога или от меня.

– Не сомневаюсь, что ты так думаешь. Возможно, ты и права. Мир велик, и человеку может пригрезиться не только тот, кто обещан судьбой. – Старуха улыбнулась, кивнула и закрыла глаза. Эванджелина стояла рядом и смотрела на старую женщину, которая готова была задремать.

– Миссис Нидл, я пойду… Не вставайте. Спасибо за чай.

– Подумай о том, что я тебе сказала. И возвращайся.

– Хорошо.

– Я с удовольствием выслушаю сказочку про твоего мужа. А сейчас не морочь мне голову. – Теперь глаза миссис Нидл были широко открыты; в них светилась мудрость. – Знаешь, малышка, долг иногда становится непосильным бременем. Он заставляет человека надрываться, а часто попросту ослепляет.

– Вы правы, но ко мне это не имеет никакого отношения. До свидания, миссис Нидл.

Выходя из Северной башни, Эванджелина услышала, что старая леди негромко фыркнула. Неужели каждый видит ее как на ладони? Нет, конечно, нет. Просто эта старуха – ведьма. Правда, до сих пор Эванджелина не верила в существование ведьм.

Дорри заплела волосы Эванджелины в две толстые косы и уложила их вокруг головы, оставив несколько свободных локонов, обрамлявших лицо и падавших на шею. Это добавляло девушке привлекательности. Эванджелина посмотрела на себя в высокое зеркало, увидела, что Дорри стоит рядом, ожидая ее реакции, и улыбнулась своему отражению. Мягкие складки желтого шелкового платья с высокой талией и низким декольте падали на пол. Дорри убрала декоративные оборки, полностью переделала платье, и теперь оно действительно казалось сшитым для Эванджелины.

Обе понимали, что это успех. А Эванджелина крайне нуждалась в успехе. Миссис Рейли еще час назад сказала, что герцог устраивает прием и желает, чтобы Эванджелина присутствовала. Кончилось тем, что он прислал к ней Дорри и велел передать, что платье готово и ждет ее.

Эванджелина быстро собралась, и Бассик распахнул перед ней дверь просторного зала. Она услышала журчащий женский смех и в то же мгновение увидела элегантную молодую даму, белая рука которой лежала на черном рукаве герцога. Другая леди, пожилая и нарумяненная, в огромной бриллиантовой диадеме, тщательно прикрепленной к темно-русым волосам с проседью, сидела у камина; по обе стороны от нее стояли два джентльмена.

– Мадам де ла Валетт, – звучно объявил Бассик.

Все присутствующие обернулись к ней. Какого дьявола ей понадобилось приходить сюда? Кто эти люди? Эванджелина хотела только одного: оставаться в одиночестве. Тогда она смогла бы предать герцога и спасти своего отца. Она на мгновение закрыла глаза, затем широко открыла их, улыбнулась и шагнула в гостиную.

Молодая леди, рука которой все еще лежала на руке герцога, подняла взгляд и улыбнулась ей. Она была блондинкой, причем такой светлой, что при свечах ее волосы казались серебряными. Глаза у нее были голубые, веселые, и Эванджелине показалось, что эта женщина никогда не расстается с улыбкой.

– Входите, мадам, – непринужденно сказал герцог и шагнул ей навстречу.

Он устремил темные глаза на ее прическу и одобрительно кивнул. Эванджелине хотелось сказать, что она даже нащипала себе щеки, чтобы сделать их более румяными, что до сих пор она этого никогда не делала и не понимает, почему сделала теперь. Тогда он посмотрел бы на ее лицо и снова кивнул бы. Но он смотрел не на ее лицо, а на грудь. Она знала это, а он знал, что она знала. Герцог порочно улыбнулся, взял ее руку, поднес к губам и поцеловал в запястье.

– Вы великолепны и сами знаете это.

– Не смейте смотреть на мою грудь. У меня есть и другие части тела, причем ничуть не хуже.

– Похоже, вы сами не понимаете, что говорите. Какие именно части тела вы имеете в виду? Те, которые делают очаровательными жительниц юга? Или локоны, которые вы убрали за уши? Позже вы подробно расскажете мне об этих частях. Возможно, я соглашусь с вами, а возможно, и нет. А что касается вашей груди, то ее зрелище доставляет мне большое удовольствие. Точнее, их зрелище. Надо соблюдать правила грамматики, тем более в такой важной ситуации…

О, я вижу, Дорри постаралась на славу. А теперь, пока вы не запретили мне открывать рот и делать совершенно невинные замечания, позвольте представить вас моей тетушке, леди Юдоре Пемберли, и ее крестнице, мисс Фелисии Сторли. Джентльмена с волнистой шевелюрой, которая выглядит так, словно растрепана ветром, а на самом деле искусно завита с целью придать ему более романтический вид, зовут Дрю Холси, лорд Петтигрю. А этот нарядно одетый джентльмен – сэр Джон Эджертон, считающий себя знатоком в вопросах моды, не уступающим покойному Браммелу. Оба джентльмена прибыли из Лондона не далее как час назад. Леди и джентльмены, это моя кузина, мадам Эванджелина де ла Валетт, недавно приехавшая из Парижа.

Девушка вежливо кивнула всем присутствующим, но это потребовало от нее неимоверных усилий. Она не верила своим глазам. Итак, он уже здесь… Быстро. Слишком быстро. Ее сердце сжалось, а потом тревожно забилось. Эванджелина едва не упала в обморок. Она застыла на месте и во все глаза уставилась на Джона Эджертона.


Глава 13


Он ничуть не изменился. Разве что в светло-русых висках появилось несколько седых волосков. Это было вполне естественно; она видела его совсем недавно. Его худое лицо было лицом эстета, как однажды выразился ее отец; лицом человека, которому есть над чем подумать. И вот он здесь.

Из-за нее.

Эванджелина надеялась, что у нее еще есть время. Она была охвачена страхом и некоторое время не могла найти слов. Жалко, что у нее нет пистолета. Она бы пристрелила этого ублюдка. Проклятого изменника.

О да, она знала, что он приедет, но не успела подготовиться. Дура набитая! Достаточно было провести несколько часов с герцогом, чтобы совершенно забыть, зачем она здесь. А сейчас все было реально, слишком реально. Она ненавидела ситуацию, в которой очутилась, и себя заодно.

– Нет нужды представлять меня Эванджелине, – громко и непринужденно сказал Джон Эджертон, шагнув ей навстречу. – Я знал мадам де ла Валетт еще девочкой с тугими косичками, испачканным носом и поношенными ботинками.

Он нагнулся, взял ее негнущуюся руку и поцеловал в ладонь. Его губы были сухими и холодными. Но когда Эджертон поднял глаза, они оказались полными дружелюбия, как будто ничего в действительности не было, как будто он в самом деле был человеком, которому нравилась эта девушка и который сохранил о ней самые теплые воспоминания. Ни дать ни взять добрый дядюшка.

– Очень приятно видеть старых друзей, правда, Эванджелина? Надеюсь, вы в добром здравии. Позвольте сказать, что вы прекрасно выглядите. Вы копия своего отца. Вот только глаза у вас материнские.

– Как это? – Герцог нахмурился, переводя взгляд с одного на другого. Эджертон все еще держал девушку за руку. У Эванджелины было странное выражение лица. Казалось, она приросла к месту. Это выглядело довольно забавно. – Джон, вы действительно знаете ее?

Наконец Эванджелина вынула кисть из руки Эджертона и спокойно ответила:

– Да, мы знакомы. Причем очень давно. Но это сюрприз, сэр Джон. Я не ожидала увидеть вас, тем более так скоро. – Они были почти одного роста. Она посмотрела Эджертону в глаза, но не заметила там ничего, кроме удовольствия видеть ее. Он был искусным лжецом. Но разве можно было ожидать чего-то иного от человека, который лгал всю жизнь, а этого никто не замечал? В самом деле, на что она рассчитывала? На то, что у него на лбу будет написано слово «злодей»?

– Надеюсь, Эванджелина, что сюрприз не неприятный, – сказал Эджертон, на сей раз опустив ласковый и теплый взгляд на ее грудь.

Герцог заметил это. Как и румянец на щеках девушки. Он подался вперед, удивляясь самому себе. О Боже, какое ему до этого дело? Эта женщина ничего для него не значит, абсолютно ничего. Дальняя родственница, седьмая вода на киселе. Ну да, он считает, что обязан ей помогать и что теперь она находится под его покровительством. Только и всего. И то, что ему захотелось дать пощечину Джону Эджертону, имевшему наглость смотреть на ее грудь, объясняется всего лишь родовой спесью средневекового сеньора. Эджертон юмористически развел руками.

– Эванджелина, я вижу, что ваш кузен волнуется. Он наверняка думает, что я займу вас на весь вечер. Но вам следует сделать реверанс леди Пемберли. Она, конечно, дракон, но ее дыхание не сожжет вас. Разве что чуточку опалит. У нас с вами будет время поговорить после обеда. Нам есть что обсудить. Много времени утекло с нашей последней встречи, не правда ли? – Он обернулся к герцогу. – Мы с Эванджелиной не виделись почти два года. Я знал ее родителей.

И ее тоже, причем слишком близко, подумал герцог, испытывая странное и смешное желание задушить приятеля. Он следил за Эванджелиной. Та сделала реверанс его тетушке Юдоре и заговорила, но слишком тихо, чтобы он мог разобрать слова. Что за дьявольщина? Он покосился на Эджертона, но тот уже разговаривал с Дрю Холси, размахивая длинными тонкими руками.

– Стало быть, вы двоюродная сестра Мариссы, – сказала леди Пемберли, пристально разглядывая Эванджелину. – Не вижу особого сходства. Волосы у вас намного темнее, чем у вашей златокудрой кузины. Марисса была слишком маленькая, а вы слишком высокая. Конечно, есть и другие различия.

– Да, миледи. Как здесь уже говорили, я большая девочка.

– Это мои слова, тетя Юдора, – сказал герцог. Та, не ожидавшая, что племянник находится совсем рядом, едва не подпрыгнула от испуга.

– Не сомневаюсь, мой мальчик, что ты заметил не только это… Мадам, вы говорите по-английски более чем сносно, почти как местная уроженка. Поздравьте своих учителей. Если вы возьмете еще несколько уроков и приложите усилия, то будете говорить очень бегло.

– Моя мать была англичанкой. Кроме того, миледи, я выросла в Англии. Так что прошу прощения, но я считаю, что говорю достаточно бегло.

– Тетушка, вы уже довольно опалили ее, – сказал герцог. – Хватит смущать мою гостью, которая только что приехала. Эдмунд готов на нее молиться. Теперь счастье моего ребенка зависит только от нее. Эдмунд предпочитает ее и Рохану Каррингтону, и Филиппу Мерсеро.

– Мне и в голову не пришло, что он станет стрелять в павлина Рекса, – сказала Эванджелина леди Пемберли.

Герцог засмеялся и рассказал своей старой тетушке (точнее, двоюродной бабушке) о подарке, который Эванджелина сделала его сыну.

– Эдмунд стрелял даже в веревку, привязывавшую лодку к причалу. Но, конечно, ничуть не повредил ей. – К удивлению Эванджелины, старая леди улыбнулась так широко, что с нее чуть не посыпались румяна, а в зеленых глазах ведьмы заиграли смешливые искорки.

– Ну, моя девочка, если вы подарили ребенку пистолет, значит, вы больше англичанка, чем француженка. Джентльмены и их пистолеты. Кое-кто думает, что ночью они кладут оружие под подушку. Пней, расстрелянных моим отцом, было больше, чем у матери припадков мигрени. Да, вы поступили совершенно правильно. Ричард научит сына не стрелять ни в кого, кроме разбойников с большой дороги, да еще премьер-министра и принца-регента. Оба они набитые дураки и, несомненно, заслуживают этого…

Фелисия, подойди и поговори с мадам. Бог свидетель, твой отец заплатил уйму денег, чтобы научить тебя поддерживать светскую беседу. У тебя было достаточно времени, чтобы проверить на герцоге искусство обольщения. Похоже, ему хотелось смеяться, но он любит тебя и поэтому сумел удержаться. Кажется, с Дрю тебе повезло больше. Тот смеется до сих пор. Лучше отойди, пока кто-нибудь из этих джентльменов не отослал тебя обратно в школу или не поцеловал в ладошку, чтобы поощрить за усилия.

Фелисия посмотрела сначала на Дрю Холси, затем на герцога и захлопала светлыми ресницами.

– Ваша светлость, это правда? Неужели вы не влюблены в меня, а только терпите? О Боже, а я так старалась! – Девушка сделала Эванджелине реверанс. – Рада познакомиться, мадам. Надеюсь, вы простите нас за вторжение, но крестная настояла, чтобы мы приехали к вам обедать, и сочла, что предупреждения за три часа более чем достаточно. У герцога великолепная повариха, так что смерть от голода нам не грозит. А поскольку лорд Петтигрю и сэр Джон только что прибыли к нам с визитом, она прихватила их с собой для сопровождения. Конечно, его светлость чуть не умер от радости и заверил нас, что обожает сюрпризы.

Леди Пемберли закатила глаза, а герцог ответил:

– Фелисия, в вашем присутствии я чувствую себя стариком.

– И я тоже, – добавил лорд Петтигрю, но улыбка, которой он наградил Фелисию, вовсе не была улыбкой равнодушного старца.

– Ба! – фыркнула девушка. – Вам с герцогом всего-то по двадцать семь лет. Для дамы это и вправду почтенный возраст – хотя я никогда этого не понимала, – но вы, джентльмены, только-только созрели, вылезли из пеленок и стали способны доставить удовольствие женщинам зрелой логикой, чувствами и искренностью. По крайней мере, так говорит моя мама.

– Ваша бедная мама никогда не была способна на столь длинную тираду. Если она и обладала таким талантом, то это было задолго до вашего рождения, – ответил лорд Петтигрю.

– Стариком, – повторил герцог. – Дрю, возможно, умудренность опытом является еще одним шагом к маразму… Хереса, Джон? Эванд-желина? Кому еще?

Герцог наполнил бокалы, и лорд Петтигрю громогласно заявил:

– Джон, мерзавец, ты и словом не обмолвился, что уже знаком с мадам!

– Как сказала Фелисия, герцог любит сюрпризы, – ответила леди Пемберли. – Джон, вы говорили, что знали ее родителей?

– Да, миледи. Ее отец был отличным ученым и самым красивым мужчиной, которого мне доводилось видеть. Эванджелина очень похожа на него. Эванджелина, примите мои соболезнования. Я слышал, что со дня его смерти не прошло и года.

Эванджелина молча кивнула. Конечно, он знал, что следует говорить и как излагать факты.

– И когда ты в последний раз видел Эванджелину? – спросил герцог.

– Тогда ей было семнадцать. Потом она вышла замуж и потеряла супруга. Так много всего за столь короткий срок. Жизнь – тяжелое бремя, не правда ли?

Эванджелина не произнесла ни слова. Она мечтала не об игрушечном пистолете Эдмунда, а об одном из пистолетов герцога. Ей хотелось почувствовать в руке тяжесть оружия и прицелиться в голову Джона Эджертона.

– Да, времена были тяжелые, – продолжал Эджертон. – Ее мать умерла несколько лет назад, все дамы в округе увивались за ее отцом, и Эванджелина почти все время проводила, скрываясь в кленовой роще. Помню, несколько раз мне приходилось искать ее. Что вы там делали?

– Ничего особенного, – ответила Эванджелина. На самом деле я пряталась от тебя, с ненавистью подумала она.

– Кленовая роща… Как романтично! – промолвила Фелисия, сделав глоток хереса. Лицо девушки приняло такое выражение, словно ей хотелось плюнуть.

– Такое могло прийти в голову только вам, – сказал герцог.

– Должно быть, вы уже заметили, что герцогу нравится смотреть на меня, – не унималась Фелисия, – но он не любит, когда я открываю рот. От этого его начинает тянуть к бутылке. По крайней мере, так говорит моя крестная.

– Лучше хлопайте ресницами и держите язык за зубами, – непринужденно ответил герцог. – Моя милая, этого будет вполне достаточно, чтобы быстро обзавестись мужем. – Он покачал головой. – Бедняга, я представляю его себе наутро после первой брачной ночи. Не сомневаюсь, что вы заморочите ему голову, подробно расскажете ему, в чем он был прав и не прав, и в деталях распишете, что именно следует подать на завтрак.

– О, я ничего об этом не знаю, – ответила Фелисия. – Думаю, что наутро после первой брачной ночи буду спать без задних ног.

После этих слов воцарилось глубокая тишина. Наконец герцог нарушил молчание:

– Надеюсь, вы не разговариваете во сне?

– Об этом вам после свадьбы расскажет мой муж, – ответила Фелисия и невинно улыбнулась, как делает хитрая маленькая девочка, переспорив кого-нибудь.

– Я здесь старшая, – сказала леди Пемберли, – и отвечаю за соблюдение приличий. Мадам, если вы достаточно близко, протяните руку и надерите Фелисии уши. Дитя мое, если ты скажешь еще одну дерзость, тебе снизят балл за поведение.

– Филли не сказала ничего плохого, – вмешался герцог. – Будем надеяться, что она выйдет замуж не за какого-нибудь увальня.

– Тогда мне придется выйти за вас, ваша светлость, – парировала Фелисия. – Я слышала, что мама говорила, будто вы опытны в обращении с женщинами, как настоящий распутник, но, поскольку вы герцог, никто не дерзнет назвать вас так. Разве что у вас за спиной.

– Вы сведете меня с ума, – ответил герцог. – Фелисия, я не распутник. Я серьезный человек, заботливый отец, гостеприимный хозяин. Лучше посмотрите на остальных. Вам здесь неплохо, не правда ли?

– Да-да, мой мальчик, – подтвердила леди Пемберли, – все это верно. Но лучше не поощряй ее. Это замечательно, что у тебя острый язык и выигрышная внешность. Да, мой мальчик, даже я, зрелая женщина, замечаю, что ты вольно или невольно привлекаешь к себе внимание всех дам. Но у тебя немного больше мозгов, чем у восемнадцатилетней глупышки, которую мне навязали в крестницы.

– Крестная, я думала, что вы боготворите меня с того момента, как я появилась на свет. Мне говорили, что вы мечтали быть моей крестной. Разве это не так?

Леди Пемберли снова закатила зеленые колдовские глаза.

Лорд Петтигрю сказал Эванджелине:

– Мадам, не обращайте на них внимания. Эта перепалка продолжается столько лет, что сосчитать невозможно. Мы с герцогом дружим с детства, но эти дамы начали ссориться еще до нашего знакомства. На самом деле они обожают друг друга.

– Да, – задумчиво сказала она, пригубив бокал. – Я вижу.

Лорд Петтигрю засмеялся.

– Можно сказать, что я знаю Фелисию с рождения. Я быстро понял, что она неисправима. Девочка обожает словесные дуэли. Говорит, что это оттачивает разум. Кроме того, в такие минуты она становится центром внимания, а это ее любимое место.

– Она вам не нравится, лорд Петтигрю?

– О нет, вы неправильно меня поняли, – ответил он с ослепительной улыбкой. – На самом деле я собираюсь жениться на этой маленькой шпильке. Но хочу дать ей закончить свой первый сезон в свете. Каждая девушка заслуживает такого сезона, прежде чем выйти замуж. Думаю, к июню она как раз дозреет. – Он хмуро уставился в пламя камина. – Но у меня не выходит из головы, что она скажет после первой брачной ночи. Похоже, тут есть над чем подумать.

– Воздержусь от комментариев. А Фелисия уже знает о том счастье, какое ее ожидает?

– Иронизируете? Еще нет, но скоро узнает. Надеюсь, вас не прельщает перспектива беседы после обеда. В противном случае вам предстоит очень утомительный вечер. – Он секунду помолчал, а потом окликнул: – Фелисия, я только что сказал мадам, что в вашей компании нам с Джоном придется перейти на язык жестов, иначе мы не сможем связать двух слов.

– Дрю, я вам не верю, – сказала Фелисия и быстро подошла к ним. Ее голубые глаза сияли.

Казалось, она видит этого человека насквозь; возможно, так оно и есть, подумала Эванджелина. Девушка ткнула его в грудь. – Я никогда не видела ничего подобного. Что это за язык жестов? Покажите-ка!

Тем временем герцог не сводил глаз со своего старинного приятеля Джона Эджертона, смотревшего на Эванджелину, как орел на беспомощную полевую мышь. Что было между ними? Какие отношения связывали его с семнадцатилетней девушкой, которой было еще далеко до взрослой женщины? Или так орел смотрит на орлицу? Герцог не понимал взглядов, которые Эджертон бросал на Эванджелину, но этого было достаточно, чтобы разозлиться.

– Мальчик мой, что с тобой творится? – негромко спросила леди Пемберли. – Ты словно язык проглотил, а лицо у тебя такое, словно ты борешься с гневом и раздражением. Ах, вот оно что! Ты проиграл пари. И как я раньше не догадалась? Бьюсь об заклад, пари было из-за двуногой кобылки!

Герцог рассмеялся. Да нет, какое там пари… Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, какую роль Эджертон сыграл в жизни Эванджелины. Он ответил леди Пемберли:

– Дорогая тетушка, я искренне сомневаюсь, что в королевстве есть мужчина, который мог бы заключить со мной такое пари. – Он покосился на Эванджелину, на мгновение отошедшую к камину и уставившуюся в огонь. – Или женщина.

– Очко в его пользу, мэм! – засмеялся лорд Петтигрю. – Что касается меня, то я такого пари не заключил бы. Правда, Джон?

– Недавно я слышал, что герцог уступил женщину, которая ему нравилась, одному из своих друзей, а именно Филиппу Мерсеро. Ричард, это верно?

– Да, – сказал герцог. – Так и было. Никто не любит лишаться того, что ему нравится, но это было к лучшему.

Эванджелина услышала эти слова, хотя не слышала никого другого. Все, что говорил герцог, само собой откладывалось в ее мозгу. Неужели нашлась дама, которая смогла его отвергнуть?

– Нет, – ненароком сказала она вслух, обратив на себя всеобщее внимание. – Это невозможно. Я не верю этому. – Поняв, что случилось, она нервно рассмеялась и добавила:

– Боюсь, вы чересчур тщеславны, милорд.

На эту последнюю оговорку можно было не обращать внимания. Выходит, она действительно убеждена в его неотразимости? Герцог тут же воспрянул духом.

– Нет, Эванджелина. Я действительно лишился ее. Это вы, а не я, утверждали, что такое невозможно.

Она всплеснула руками, забыв про бокал и расплескав его содержимое.

– Я ужасно проголодалась! Скоро ли обед?

– Перестань, Ричард, – сказала леди Пемберли. – Ты только притворяешься, что у тебя разбито сердце. Ничто не может быть дальше от правды. На самом деле пострадала только твоя гордость. Ты не хуже меня знаешь, что Сабрина Эверсли сделала именно то, что должна была сделать. И Филипп тоже.

– Я тоже так думаю, – ответил герцог и добавил, глядя на Эванджелину:

– Это одна знакомая дама, которая вышла замуж за моего лучшего друга. И ничего больше. – Он повернулся к двоюродной бабушке. – Миледи, вашим шпионам мог бы позавидовать сам Наполеон. Слава Богу, теперь, когда этот ублюдок заключен на своем острове, они остались без работы. В самом деле, эти люди знают свое дело. Мадам де ла Валетт прибыла лишь вчера вечером. Не прошло и двадцати четырех часов, а вы уже пожаловали в Чесли на обед.

Эванджелину это нисколько не удивило. Леди Пемберли нанесла визит племяннику явно не по своей воле; судя по всему, за этим стоял Джон Эджертон. Она посмотрела на герцога, мечтая попросить у него прощения. За то, что она сделала. За то, что собиралась сделать. За то, чем она не смогла и никогда не сможет стать.

– Я стараюсь. – Леди Пемберли широко улыбнулась, обнажив отсутствующие коренные зубы. Затем она поднялась, шурша негнущимися юбками из пурпурного шелка; несомненно, миссис Рейли одобрила бы этот цвет. – Думаю, Бассик догадался накрыть стол еще на четыре персоны. Я, например, готова обедать.

Она посмотрела на Эванджелину с видом королевы.

– Герцог сказал мне, что вы хотите остаться в Чесли в качестве няни Эдмунда. Я думала, что увижу блеклую, скромную молодую особу с полным отсутствием характера и без всяких намеков на красоту. Но вы не оправдали моих ожиданий. В моем возрасте от таких сюрпризов может остановиться сердце, а мне этого очень не хотелось бы.

– Как и всем нам, – добавил Ричард. – Честно говоря, когда Эванджелина приехала, она напоминала мышь, страдающую от морской болезни. А посмотрите-ка на нее теперь! Стоило ей пробыть в моей компании двадцать четыре часа, и она расцвела как… э-э… нарцисс. – Он потер пальцами подбородок и сделал вид, что задумался. – Кажется, это такой желтенький, на жилистой ножке…

– Я бы не сказала, что мадам жилистая, – возразила Фелисия. – Совсем наоборот.

– Я буду рассчитывать на вашу помощь, Фе-лисия, – ответила Эванджелина.

Леди Пемберли громко фыркнула.

– Помощь, говорите? Как же, дождешься ее от этой мисс Длинный Язычок! Чувствую, что я раньше умру, чем найду ей мужа. Разве что тот будет глухим как пень. Я прихватила с собой ее, а не какую-нибудь другую очаровательную молодую леди только потому, чтобы Ричард не заподозрил, будто я сую нос в его дела. Впрочем, это уже произошло. Ричард, ты все еще не женат. Одного наследника тебе явно недостаточно. Обрати на это внимание, мой мальчик. На этом я умолкаю и больше ни слова не скажу о той черной меланхолии, в которую ты впал несколько недель назад. Твоя бедная мать не знает, что и придумать, чтобы вывести тебя из этого состояния.

Герцог дернул за шнур звонка. Эванджелине показалось, что он сделал это довольно резко. Какая еще черная меланхолия? Она вспомнила, что вчера вечером он пришел в библиотеку, будучи сильно не в духе. Что случилось?

Она быстро поняла это, когда лорд Петтигрю тихо сказал:

– Мне очень жаль, Ричард, но мы все еще не поймали человека, который убил Робби Фа-радея. Мы знаем, что в министерстве есть шпион, однако так и не сумели узнать его имя. Впрочем, зачем морочить тебе голову? Скорее всего, таких шпионов много. Это доводит нас до белого каления.

– Лорд Петтигрю, я не понимаю этого, – негромко заметила Эванджелина. – Наполеон нам больше не угрожает. Он заключен на острове Эльба. Так почему его шпионы продолжают действовать?

Она видела, что Эджертон следит за ней, растерянно хлопая глазами. Почему? Уж не потому ли, что она погружается в воды, которые легко могут накрыть ее с головой? Или он боится, что она его выдаст?

Дрю Холси, лорд Петтигрю, улыбнулся Эванджелине, которая почти не уступала ему ростом.

– Мадам, еще существуют силы, которые хотят, чтобы Наполеон вернул себе французский престол. Ради этого возвращения неустанно трудится целая сеть шпионов.

– И один из этих шпионов убил человека, которого знает герцог?

– Да. Роберт Фарадей был нашим близким другом.

– Значит, вы, лорд Петтигрю, работаете на правительство?

– Да. Так же, как и Джон, а временами и сам герцог.

Она не могла этому поверить. Как мог Ушар ожидать, что она сумеет справиться с герцогом, который отнюдь не равнодушный аристократ, а имеет непосредственное отношение к борьбе со шпионами? Его друг был убит. Возможно, Эджертоном. И, скорее всего, по приказу самого Ушара.

– В самом деле, – сказал Эджертон. – Все мы делаем что можем. Правда, Эванджелина?

– Хватит, – вмешался герцог. Он не желал думать о Робби и его нелепой смерти. От этой мысли сжимались внутренности и хотелось завыть. – Прошу всех в столовую.


Глава 14


– Пойдемте со мной в библиотеку. Выпьем бренди.

Было уже поздно, приближалась полночь. Часы под лестницей давно пробили одиннадцать. Ей не хотелось идти с ним. Хотелось забраться под одеяло и никогда не вылезать оттуда. Но нельзя было позволить ему заподозрить неладное. Поэтому Эванджелина кивнула и улыбнулась. Идя за герцогом, она вспомнила слова Эджертона, сказанные по дороге в столовую:

– Я всегда был уверен, что вы станете еще красивее. Вы знаете, как я относился к вам.

– Тогда мне было семнадцать.

– Этого достаточно. – Он пожал плечами. – Женщина всегда остается женщиной. Но вы отвергли меня. Сказали отцу, что я слишком стар. Этот ублюдок согласился с вами, но я знал, что в один прекрасный день он окажется в моей власти. – Сделав паузу, он тыльной стороной ладони коснулся ее щеки. – И вы тоже. Эванджелина, вы сделаете все, что я пожелаю.

Негодяй прав. Они действительно оказались в его власти. Он быстро убрал руку, когда герцог обернулся и нахмурился.

– Нет-нет, я не хочу, чтобы герцог ревновал. Мне по душе, что он уже неравнодушен к вам.

Когда он узнает о вашей миссии, это сильно упростит дело.

– Ничуть. Вы убили одного из его друзей, некоего Роберта Фарадея. Поэтому его не остановит ничто. Даже женщина, с которой он хочет переспать. Тем более что ко мне это не относится.

Оказавшись в библиотеке, герцог подошел к шкафу, достал бутылку бренди и наполнил два бокала.

– Достойный напиток. Крепкий и грешный, – сказал Ричард, чокнувшись с ней. – Как вам понравились тетушка Юдора и Фелисия?

– Леди Пемберли очень любит вас. А в компании Фелисии не может быть скучно.

– А лорд Петтигрю?

– Он очарователен. И собирается жениться на Фелисии.

– Черт побери! – Темная бровь герцога взлетела вверх. – Он сам вам сказал об этом?

– О да. Я думала, вы уже знаете. Он сказал мне, что скоро сделает Фелисии предложение, но хочет дать ей закончить первый сезон в свете.

– Боже милосердный! – Герцог допил остатки бренди, отвернулся и посмотрел в камин. – Боже милосердный… – повторил он. – Пути мужского сердца неисповедимы.

– Кажется, они очень подходят друг другу.

– А теперь скажите мне, что вы думаете о Джоне Эджертоне.

Судя по всему, это единственный человек, который действительно занимал его мысли. Все остальные явились только предлогом, чтобы задать наконец этот вопрос. В глубине души она чувствовала это. Нет нужды скрывать от него правду. Тем более такую. Эванджелина вздернула подбородок.

– Он мне не нравится.

– Почему?

– Он хотел жениться на мне. Но отец не желал и слышать об этом. Мне было только семнадцать. Сэр Джон был слишком стар для меня, и отец сказал ему об этом. Я удивилась, увидев его сегодня вечером. Однако, поскольку Эджертон ваш друг, я буду вежлива с ним, если когда-нибудь снова окажусь в его компании.

Герцог пожал плечами и поставил бокал на стол. Как ни смешно, ему здорово полегчало. Значит, они были знакомы. Джон не нравится ей… Отлично.

– Джон и Дрю работают на правительство и идут по стопам своих отцов… – Он сделал паузу. – Я знаю, вы не любите Наполеона. Но есть мерзавцы, которые тайно держат его сторону. Впрочем, не беспокойтесь. Здесь вы в безопасности. Я позабочусь об этом.

Эванджелина уставилась на него, а затем кивнула. Ничего другого ей не оставалось.

– Я устала, – сказала она, чувствуя, что молчание затянулось. – День был очень длинным. И полным сюрпризов.

– Да, – сказал он. – Тетушка нагрянула без предупреждения. Она волнуется за меня. Решила удостовериться, что вы не задушите Эдмунда в постели. Поверьте мне, если бы тетя Юдора не прониклась к вам доверием, то, не колеблясь ни минуты, переехала бы в Чесли и даже спала бы в вашей комнате, чтобы не спускать с вас глаз.

– Да. Я вижу, вы ее любимец.

Ричард неторопливо подошел, остановился рядом и заглянул ей в глаза.

– Я рад, что вы здесь, – тихо сказал он и, как Эджертон, ласково провел костяшками пальцев по ее подбородку. Разница была лишь в том, что ей не хотелось отстраняться.

– Я буду очень заботиться об Эдмунде.

– Знаю. Если бы я думал по-другому, то утопил бы вас во рву. Любопытно, правда? Ведь вы здесь всего лишь двадцать четыре часа.

– Нет, теперь уже почти тридцать. Но мне кажется, что прошло намного больше. Я очень рада, что приехала. Надеюсь только, что не доставила вам лишних хлопот.

Эти слова заставили его улыбнуться.

– Хлопот у меня хватает. Но вы тут ни при чем. – Внезапно его взгляд напрягся.

Она тут же почувствовала это и, к собственному удивлению, отреагировала, инстинктивно прикрыв руками грудь.

– Вы снова смотрите на меня…

– А как же может быть иначе?

– Нет, я имею в виду все те же части тела.

– Иначе невозможно.

– Я иду спать.

Герцог сделал шаг назад. Против воли. На самом деле ему хотелось провести тыльной стороной ладони по ее груди. Пришлось на мгновение закрыть глаза, чтобы не видеть этой мягкой белой кожи.

– Спокойной ночи, Эванджелина.

Эванджелина открыла глаза и уставилась в темноту. Затем вытерла потный лоб и отбросила волосы. Еще один кошмар, ни больше ни меньше. Но он был слишком реален. Она все еще слышала холодный и мрачный голос Ушара.

– Мадемуазель, вы слишком невинны для своих девятнадцати лет. Будьте осторожны, иначе герцог задерет вам юбки и овладеет вами, сам не понимая, что делает. Постарайтесь, чтобы эта невинность не подвергла вас искушению. Помните, что от вашего здравомыслия и верности договору зависит жизнь вашего дорогого папочки. – Он слегка зажал пальцами мочку ее уха. Эванджелина рванулась, и он засмеялся…

Эванджелина встала, надела шерстяной халат, сунула ноги в шлепанцы и вышла в длинный, застеленный ковром коридор. Она не собиралась возвращаться в спальню и снова видеть во сне Ушара. Нет ли у герцога книг, которые можно читать посреди ночи? Она подняла свечу повыше и пошла к парадной лестнице.

В просторном замке было тихо. Откуда-то доносились скрипы и стоны, вынуждавшие девушку временами останавливаться, но все же недостаточно громкие, чтобы заставить ее поседеть. Лежать в постели и думать о подлинной причине, которая привела ее в Чесли, было куда страшнее. Большие часы, стоявшие на лестничной площадке, уронили один короткий громкий удар. Казалось, уже намного позже. Она спускалась по лестнице со свечой в руках, когда огромная входная дверь внезапно распахнулась. Эванджелина окаменела.

Это был герцог. В лунном свете его застывшая на пороге фигура казалась силуэтом. Он пнул дверь каблуком и неуверенной походкой вошел в вестибюль. Она вышла из тени, крепко сжимая в руке одинокую свечу.

– Милорд?

Он рывком поднял голову и долго молча смотрел на девушку. Затем провел рукой по взлохмаченным волосам и негромко выругался.

– Эванджелина? Какого дьявола вы не в постели? И зачем стоите в вестибюле?

– Я не могла уснуть. Кошмары замучили. Хотела пойти в библиотеку и что-нибудь почитать. Извините, что напугала вас.

– Я пойду с вами. – Ричард шагнул к ней и забрал свечу. – Можете рассказать мне свой сон, – не оборачиваясь, произнес он.

Эванджелина поняла, что Ричард пьян. Герцог не шатался, но было видно, что он выпил немало. Она покачала головой. Зачем было выходить из дому, чтобы напиться? Куда он ходил? И что его тревожит? Может быть, смерть друга?

– Иду, – сказала она, шагнув следом. Очутившись в библиотеке, Ричард сбросил плащ и перчатки и рухнул в кресло у камина. Там тлели ярко-оранжевые угли, почти не дававшие тепла. Она подошла ближе.

Герцог молчал. Эванджелина нежно положила ладонь на его плечо.

Ричард был пьян, но не настолько, чтобы не почувствовать жара ее руки. Он медленно обернулся и сжал ее запястье.

– Почему вы прикоснулись ко мне?

– Вы где-то далеко и кажетесь печальным. Я не хочу, чтобы вы были несчастны.

– Ах… – Его пальцы напряглись.

– Пожалуйста, не сломайте мне запястье, милорд. Как я справлюсь с Эдмундом одной рукой?

Он посмотрел на ее кисть, а затем отпустил.

– Простите меня, Эванджелина. – Герцог откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. – Знаете, я пьян.

– Да. И пытаюсь догадаться почему. Что вас гнетет?

Он поднял пронизывающие темные глаза и неожиданно спросил:

– Вам часто снятся кошмары?

– Не очень. Просто последние недели стали для меня тяжелым испытанием. Почему вы вернулись так поздно? Почему вам понадобилось уйти, чтобы напиться?

– Мадам, займитесь своим делом. Я никому не позволю осуждать себя. Тем более молодой вдове, которая находится со мной наедине после полуночи, облаченная лишь в ночной халат. И прикасается ко мне.

Эванджелина не смогла бы объяснить, что на нее нашло, но она опустилась на колени рядом с креслом и снизу вверх посмотрела в его мрачное лицо.

– Мой халат скромнее монашеской рясы. Не пытайтесь смутить меня, хотя это вам очень хорошо удается. Мне жаль, что вы несчастны. Я волновалась за вас.

– Я не нуждаюсь во второй матери. – Глаза Ричарда сузились. Но ее халат был тут ни при чем. Роскошные распущенные волосы Эванджелины, закрывая плечи, падали ей на спину.

Он протянул руку и стал наматывать ее волосы на свое запястье.

– Эванджелина, похоже, вы сделали глупость, что пришли сюда со мной. Вы не невежда в таких делах. Вы были замужем и знаете, чего хотят мужчины от женщин.

– Вы забрали у меня свечу.

Герцог медленно и неторопливо продолжал свое дело.

– Я прощу вам эту маленькую ложь. По крайней мере, сегодня. Разве удовольствие разделить со мной компанию тут ни при чем?

О Господи, и как такого человека носит земля? Внезапно его рука напряглась, притянула Эванджелину ближе; затем герцог нагнулся, кончиками пальцев провел по подбородку девушки и привлек ее лицо вплотную к своему.

Эванджелина не двигалась. Она находится наедине с мужчиной, который держит ее за волосы и гладит по щеке. Она не смогла бы сдвинуться с места даже в том случае, если бы дом внезапно охватило пламя. Эванджелина только закрыла глаза и стала ждать.

– Говорил ли я, что у вас великолепные волосы? – Она открыла глаза и увидела, что Ричард прижал к щеке прядь ее волос. Его взгляд омрачился не то болью, не то гневом.

– Милорд… – Эванджелина положила ладонь на его длинные пальцы. – Я не ваша мать. И не хочу быть ею. Я только хочу, чтобы вы были счастливы. Может быть, все дело в этой леди, которая вышла замуж за другого? За вашего Филиппа Мерсеро?

Герцог медленно отстранился, и Эванджелина пожалела о том, что открыла рот. Ей хотелось, чтобы он придвинулся еще ближе и прикоснулся к ней. Она не верила сама себе, но это была правда. А затем она ощутила холодок под ложечкой. Она предаст его.

Ричард смотрел в камин. Он не выпустил ее волос, но теперь держал их не так крепко.

– Сабрина? Нет, Эванджелина, она тут ни при чем. Есть другие вещи, которые заставляют меня сходить с ума от беспомощности. – Герцог вздохнул. – Вы романтичны, как большинство дам. Нет, я не любил ее. И она не разбила мне сердце. Иногда я думаю, что столь сильные чувства мне недоступны. Просто я желал ее. Эванджелина, хотите верьте, хотите нет, но большинству мужчин нужно от женщин только это. Ни больше ни меньше. И к браку нас вынуждает лишь одно: необходимость иметь наследника, родившегося от нас, а не от другого мужчины.

– Мне трудно в это поверить. А как же женщины? Любовь есть, по крайней мере, я слышала об этом. И читала… О любви написано столько книг! Если я сама никогда не испытывала этого чувства, то это не значит, что его не существует.

Только тут до Эванджелины дошло, что именно она сказала. Она застыла на месте, не сводя глаз с лица Ричарда.

– Итак, мы снова возвращаемся к несравненному Андре, великолепному человеку, который был вашим мужем. Вы не любили его. Что же это было, брак по расчету? Тогда вы должны понять, что я говорю правду. Мужчина женится на женщине, чтобы спать с ней, когда ему нравится.

– Андре был другим. Это не был брак по расчету.

– Но вы не любили его.

– Конечно, любила. Я говорила в философском смысле.

– Я вижу, что лжете вы еще лучше, чем говорите по-французски. – В темных глазах Ричарда зажглось какое-то новое чувство, удерживающее, пугающее и возбуждающее одновременно. – Придется показать вам, точнее напомнить, что именно происходит между мужчиной и женщиной.

Герцог наклонил голову, и Эванджелина ощутила виском его теплое дыхание. Затем он коснулся ее шеи, легко прижался губами к губам, и она испытала чувство, которого не испытывала никогда. В животе стало горячо, а затем этот жар распространился по всему телу. Ей хотелось только одного: чтобы это никогда не кончалось. Рот герцога приоткрылся, язык коснулся ее губ и слегка нажал. Она раздвинула губы, стремясь продлить волшебное мгновение. Сама не понимая, что делает, Эванджелина выгнулась ему навстречу, обхватила руками плечи и притянула к себе. Ричард оторвался от ее губ и начал нежно и ласково целовать ее глаза, щеки и кончик носа. На мгновение он отстранился. А потом его пальцы сами собой потянулись к ней и начали поглаживать ее грудь сквозь халат и ночную рубашку. Ничего слаще нельзя было себе представить, но этого было недостаточно.

– Ох… – простонала она и упала в его объятия.

– Слишком много одежды, – проворчал герцог, раздвигая полы халата.

Едва дышавшая Эванджелина застыла на месте и во все глаза следила, как он развязывает ленточки ее ночной рубашки. Она знала, что это нехорошо. Этот мужчина ей почти незнаком, но он хочет увидеть ее грудь. Надо остановить его, однако ей хотелось только одного: ощутить прикосновение его рук к обнаженной коже.

Наконец пальцы Ричарда скользнули в вырез и подняли ее груди. Эванджелина вздрогнула, втянула носом воздух и выгнулась дугой. Она не могла представить себе, что на свете бывают такие ощущения.

– Да, – сказал он, – еще, еще! Я знал, что ты прекрасна. Эванджелина, у тебя такая белая кожа… Твои груди наполняют мои ладони. Тебе нравятся мои прикосновения, правда? Нравится, как мои руки трогают твою плоть?

Он наклонился и снова начал деловать ее, продолжая ласкать и гладить.

Она предает его. Эта горькая мысль заставила Эванджелину прийти в себя. Она медленно отстранилась. Руки герцога застыли на ее грудях. Эванджелина ощущала тяжесть и вместе с тем странный голод. Она смотрела на его губы и темные глаза.

– Мне очень жаль, милорд. Я не должна была приходить сюда. Извините.

– Нет, это я виноват, – со вздохом ответил он, однако не торопясь выпускать ее груди. – Ты очень красивая. Я никогда не думал, что это будет так трудно. Я должен отпустить тебя. Должен. – Он болезненно наморщил лоб, убрал руки и сложил их на коленях. Затем откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. – Я не могу обесчестить вас. Вы под моей охраной. Я обязан защищать вас от всех и каждого. Особенно от себя самого. Эванджелина, пожалуйста, запахните халат. Пожалуйста. Я больше не прикоснусь к вам. Во второй раз мне уже не остановиться.

Эванджелина молчала и не двигалась с места.

Герцог не смотрел на нее, но она ощущала его. Ощущала всем телом.

Он снова открыл глаза и посмотрел на нее сверху вниз.

– Эванджелина, вы удивительно отзывчивая женщина. Вашему Андре очень повезло.

– Нет, – не успев подумать, ответила она. – На самом деле так было впервые… то есть нет. Извините.

Эванджелина все еще не запахнула халат. Герцог смотрел на ее склоненную голову. Она страстная женщина. Что случилось бы, если бы она не остановила его? Тогда он остановился бы сам. Он не животное. Просто ее слова затронули в его душе не ту струну. Ричард покачал головой. Он пьян. Когда он напивается, все кажется ему странным и потерявшим смысл, а, видит Бог, в последние дни он напивается слишком часто. Нужно положить этому конец. Пришло время вернуться к прежней жизни. К той, какой она была до Сабрины и насильственной смерти Робби.

Нужно доказать себе, что у него есть сила воли.

– Завяжите рубашку.

Но она все еще не двигалась. Казалось, это выше ее сил. Ричард сам завязал ленточки ее ночной рубашки, запахнул полы халата, отодвинулся и положил подбородок на сжатый кулак. После прикосновений к ней у него покалывало тело.

– Неужели ваш муж был настолько эгоистичен, что не заботился о вашем удовольствии?

Почему он так подумал? Эванджелина тряхнула головой, пытаясь прийти в себя.

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

Он быстро поднялся, потянул Эванджелину за руки и заставил встать.

– Я говорю о том, что вам нравились мои прикосновения. Они доставляли вам наслаждение. Вы брали, давали и наслаждались всем, что я делал. Разве вы не получали удовольствия от прикосновений мужа? От его ласк?

Девушка смотрела на него и молчала. Да и что она могла сказать?

Герцог выглядел так, словно готов был ее задушить. Он сделал шаг назад и холодно сказал:

– Этого больше не повторится. По крайней мере, пока вы живете под моей крышей. Я бы не хотел, чтобы вы боялись меня или испытывали ко мне антипатию.

Эванджелину терзало чувство вины. Как можно было допустить такое? Она только кивнула и опустила голову.

Внутренности герцога разрывались от желания.

– Идите спать, Эванджелина. Уже очень поздно.

Девушка долго молча смотрела на него, а потом печально сказала:

– Я никогда не смогла бы бояться вас или испытывать к вам антипатию. Вы и сами это знаете. Но вы правы, это не должно повториться. Спокойной ночи, милорд. – Дрожащей рукой она взяла свечу, быстро вышла из библиотеки и тихо закрыла за собой дверь.

Когда герцог некоторое время спустя лег в постель, он решил, что не имеет права прикасаться к молодой женщине, зависящей от него и собирающейся заботиться о его сыне. Он вспомнил о ее грудях и вздрогнул. В конце недели он, как и собирался, уедет в Лондон. Никогда в жизни его так не тянуло к женщине. О нет, она не была самой прекрасной в мире. Ричард и сам не знал, что его привлекает, но что-то в ней есть такое… Ничего, пространство и время помогут ему прийти в себя. Именно этого он и хотел.


Глава 15


Эванджелина стояла в длинном коридоре с фамильными портретами на стенах. Из высоких окон лился яркий утренний свет. Шел девятый час. Стоял второй из обещанных теплых дней, которые в середине февраля были настоящим чудом. Она смотрела на портрет герцога Портсмутского, жившего в семнадцатом веке. Лицо герцога было длинным, красивым и очень язвительным. Она сказала давно покойному вельможе:

– Милорд, отец говорил мне, что все молодые люди, которых я встречала до сих пор, очень молоды и прискорбно неопытны. Я отвечала ему, что они еще и жадны, как Анри. О Господи, Анри не сводил с меня глаз. Он хотел, чтобы я была с ним, только с ним одним, словно боялся, что я убегу с кем-нибудь из его друзей. Когда я рассказывала об этом, отец только смеялся и качал головой. Помню, он говорил, что я должна потерпеть, что мальчики становятся мужчинами так же, как девочки женщинами…

Она сделала паузу и посмотрела на свои туфли – ее собственные, а не Мариссы. Обувь Мариссы была Эванджелине безнадежно мала. Но платье из темно-зеленого муслина, подол которого слегка касался туфель, действительно когда-то принадлежало кузине. На груди была вышита красивая толстая золотая коса, поднимавшаяся до самого круглого выреза. Девушка снова подняла взгляд на портрет. Герцог по-прежнему смотрел на нее насмешливо. Слова Эванджелины никого не интересовали, хотя после ночи в библиотеке, когда Ричард ласкал ее обнаженные груди, ей было о чем подумать. Она понизила голос и мрачно, в тон собственным мыслям, сказала:

– Но папа был не прав. Я встречала и более зрелых мужчин. Мужчин, которых он называл умудренными опытом, но и в них не было ничего, кроме скуки. – Эванджелина испустила тяжелый вздох. – Должно быть, я совсем сошла с ума, если стою здесь и разговариваю с вами. Я понимаю это, но, по крайней мере, вы не злоупотребите моей откровенностью. О Боже… То, что я делала сегодня ночью и позволяла делать герцогу, было чудесно. О таком я и не мечтала. Но я не имела на это права. Не буду лгать себе самой: мне хотелось зайти еще дальше. Увидеть, что он сделает, и услышать, что он скажет… Вы по-прежнему молчите, а я размечталась, что вот-вот услышу ответ. Нет, я окончательно свихнулась.

Ричард стоял за любимым его матерью мраморным бюстом какого-то древнегреческого драматурга и улыбался. Интересно, много ли он пропустил из этой односторонней беседы с его далеким предком? Однако хватило и услышанного, чтобы заставить его застыть на месте. Чудесно, вот как? От этой мысли его бросило в пот. Надо было уложить ее на ковер у камина. Честно говоря, ему было бы все равно, кто будет сверху. Он целовал бы ее до тех пор, пока она не застонала бы, а потом вошел бы в ее чудесное тело и…

– Ваша светлость, кажется, вы стоите здесь без всякой цели. Джентльмен со столь высоким титулом, как ваш, обязан иметь цель. Есть какие-нибудь сложности?

Он обернулся и увидел рядом Бассика, выглядевшего точь-в-точь как профессор Оксфорда. Дворецкий тоже стоял без всякой цели, высокомерный и насмешливый, как тот проклятый герцог, с которым секретничала Эванджелина. Проклятье! Какое красивое имя! Так и льется с языка. И давно старик стоит здесь?

– Черт побери, Бассик, ты ходишь бесшумно как тень!

– Многим это нравится, ваша светлость.

– Что это у тебя на лбу? Пот?

– Ваша светлость, для этого слишком рано, но, возможно, позже мне действительно придется вытереть лоб носовым платком. Очень необычная погода для английского февраля. Можно подумать, что сейчас август. Могу я быть чем-нибудь полезным вашей светлости?

– Мне ничего не нужно. Я просто услышал, что мадам с кем-то разговаривает, и захотел посмотреть на ее собеседника. Оказалось, что это один из моих предков. Сомневаюсь, что он очень красноречив. Ступай, Бассик. Я сам отведу мадам завтракать.

– Да, ваша светлость. – Бассик круто повернулся и чинно зашагал по бесконечному коридору.

– Эванджелина, вы здесь? – продолжая улыбаться, окликнул девушку герцог. – Мне показалось, что вы с кем-то беседуете.

На несколько секунд воцарилось молчание, а затем она виновато ответила:

– Да, здесь. Я любовалась рамами. Тут столько золота!

Эванджелина шагнула ему навстречу, одетая в одно из платьев Мариссы, которое он помнил. Интересно, где Дорри раздобыла столько дополнительной ткани, чтобы прикрыть эту чудесную грудь? Эванджелина выглядела великолепно. Но перед мысленным взором герцога стояли обнаженные груди, сегодня ночью белевшие в свете камина. Он со свистом втянул в себя воздух. Этого нельзя было допускать!

– Если бы я лишился своего состояния, то продал бы несколько этих золоченых рам. Думаю, их хватило бы надолго. – Он опустил глаза и добавил, не в состоянии противиться искушению: – Знаете, они очень красивые.

– Вы о чем? – Эванджелина уставилась на герцога, прекрасно понимая, что он имеет в виду, но тут же опомнилась и отвела взгляд.

– О портретах, естественно. А теперь прошу вас завтракать.

– С удовольствием. Я проголодалась. А Эдмунд будет завтракать с нами?

– Я не хочу, чтобы он опрокинул мой кофе и овсянку. Нет, оставим Эдмунда Эллен. После завтрака я заберу его на все утро. Так что можете продолжать свой очаровательный диалог с моими предками. О мальчике не беспокойтесь.

Неужели Ричард подслушал ее разговор с пращуром? От этой мысли Эванджелине захотелось провалиться сквозь землю.

– У вас не болит голова?

– О нет! Я один из тех счастливчиков, которые почти не страдают от похмелья, сколько бы ни выпили. А как вы сами чувствуете себя, Эванджелина?

Она шла рядом, глядя прямо перед собой, и молчала, как будто проглотила язык. Ричард добавил, понизив голос:

– Я мог бы сказать, как вы чувствовали себя сегодня ночью, но боюсь испортить вам настроение, а это не входит в мои планы. Вы задерете подбородок на добрых два дюйма. Нет, я не буду дразнить вас, хотя очень хочется. Обещаю вести себя как положено джентльмену. – Он тяжело вздохнул.

Она отчаянно пыталась вспомнить, не говорила ли портрету о предательстве. Нет, конечно нет, однако до этого было недалеко. Чувство вины рвалось наружу, но она заставила внутренний голос умолкнуть. Не сейчас. Она обречена страдать, но тут ничего нельзя поделать. Да, другого выхода нет. Придется выкинуть из головы все мысли о Ричарде, превращающие ее в рабыню.

Герцог привел ее в очаровательную солнечную комнату, смотревшую на восток. В окна лился яркий утренний свет.

– Я вижу, что миссис Дент образцово выполнила мои указания, – сказал он, выдвигая для Эванджелины стул. Вошел лакей и занял свое место у двери.

– О Боже, – сказала девушка, с удовольствием глядя на стоявшее перед ней блюдо с круассанами.

– Доброе утро, ваша светлость. Доброе утро, мадам, – сказала миссис Рейли, вплывая в комнату. Сегодня на ней было бледно-розовое платье с воротником и манжетами, отделанными чудесными валансьенскими кружевами, перехваченное под грудью лентой темно-розового шелка. Все это выглядело очень эффектно, но не слишком гармонировало со связкой ключей, висевшей на узком кожаном поясе, который перехватывал стройную талию экономки. – Я вижу, вы обратили внимание на круассаны. Его светлость заказал их специально для вас. В конце концов, вы ведь наполовину француженка. Миссис Дент надеется, что они придутся вам по вкусу.

– Они восхитительны, миссис Рейли. Спасибо, милорд, вы очень любезны. – Она откусила кусочек круассана еще до того, как Ричард успел сесть. Герцог посмотрел на нее и улыбнулся.

– Молчите и ешьте.

Казалось, миссис Рейли не хотелось уходить. Она повернулась к Эванджелине.

– Его светлость заметил, что вам не нравятся плотные английские завтраки. А поскольку ему не хочется, чтобы вы зачахли, он рассудил, что круассаны будут в самый раз.

Услышав эти слова, Эванджелина посмотрела на герцога, но тот продолжал глядеть в тарелку.

– Да, – сказал он, принимаясь за яйцо, – мне бы не хотелось, чтобы вы потеряли свое… э-э… верхнее «я».

В это время миссис Рейли перебирала ключи и не расслышала его слов. Эванджелина же поперхнулась и закашлялась.

– О Господи, – воскликнула экономка и слегка похлопала ее по спине. – Надо же, Дорри великолепно справилась с платьем. Она объяснила мне, что взяла ткань из припуска и добавила в другие места. Продолжайте завтракать, а я пойду. Знаете, столько дел… Поговорить некогда, хотя сейчас я сделала бы это с превеликим удовольствием.

– Она просто прелесть, – сказала Эванджелина, когда миссис Рейли вышла.

– Да. Она много лет дружит с моей матерью. Когда мне было двенадцать лет, миссис Рейли все рассказала мне о девушках. Она очень сведуща в таких делах… Ешьте, ешьте. Эванджелина засмеялась.

– А вы, конечно, оказались хорошим учеником. Значит, тогда вам было двенадцать?

– Или двенадцать с половиной. Точно не помню. Миссис Рейли очень деликатно просветила меня в главном. Например, что нельзя прикасаться к тому, что находится у девушки выше талии, и что нельзя позволять им шептать мне на ухо.

– О Боже, но почему? Что здесь такого?

– Наверное, потому что близость женщины способна возбудить мужские инстинкты даже в маленьком мальчике. Когда девушка дышит мальчику в ухо, это может толкнуть его на необдуманный поступок. – Он поднялся и положил свою салфетку рядом с тарелкой. – Прошу прощения. Я обещал Эдмунду, что поеду с ним кататься верхом. Не торопитесь, Эванджелина. Увидимся за ланчем.

Вторая часть его завтрака осталась нетронутой. Она задумчиво намдзала круассан джемом, откусила кусочек и закрыла глаза. Неужели он действительно слышал ее разговор с портретом?

К ее запястью прикоснулись сухие холодные пальцы Джона Эджертона… Эванджелина вздрогнула и поняла, – что раскрошила круассан и смяла крошки в шарик. Она положила его на тарелку и вытерла руки салфеткой. Сегодня вечером она должна встретиться с ним в бухте и получить инструкции. От этой мысли кусок круассана, который был у нее во рту, превратился в комок клейкого теста. Эванджелина с трудом проглотила его. Она забыла о предстоящем свидании совсем ненадолго, но когда память вернулась, ее затошнило. Что делать?

Эванджелина еще долго сидела за столом. Потом она быстро поднялась в свою спальню. Хотя Ушар подробно описал бухту, она так и не увидела грота; видимо, тот был хорошо замаскирован. Его следовало найти. Ничего другого не оставалось. На кон было поставлено слишком много, чтобы позволить себе опоздать на встречу. Но под каким предлогом она сегодня вечером сбежит от герцога?

Этого Эванджелина еще не знала. Надо будет что-нибудь придумать.

Девушка быстро надела ботинки и старое платье. Утро и в самом деле было очень теплое. Настоящее лето среди зимы. К полудню станет совсем жарко. Она вдохнула пряный соленый воздух. Легкий ветерок ерошил волосы. Добравшись до укромной бухты, Эванджелина начала осторожно спускаться по длинной вьющейся тропе. На лбу выступила испарина, по спине текла струйка пота.

Она добралась до берега, прикрыла глаза рукой и посмотрела на юг. Из воды поднимался голый скалистый утес, изборожденный темными морщинами. Эванджелина быстро пошла к нему по скрипучему песку и неожиданно наткнулась на грот, вход в который заслоняли раскидистые кусты. Он находился у самого края воды. Пещеру и полосу прибоя разделяло каких-нибудь полметра. Отверстие мог бы обнаружить только тот, кто заранее знал о его существовании.

Вход был низким, и ей пришлось пригнуться. Далее он круто поднимался вверх. Эванджелина сделала шесть шагов и вздрогнула. Тут было сыро и холодно. Ее глаза медленно привыкали к темноте. Узкий и длинный грот вдавался в утес на семь-восемь метров. Она выпрямилась и поняла, что земля здесь сырая. Эванджелина подняла руку и провела пальцами по каменным стенам, обросшим мхом. При высоком приливе море полностью затопляло грот. Стоило здесь задержаться, как человек оказался бы в ловушке.

Она вернулась по своим следам, вышла наружу и мгновение постояла у входа, подняв лицо К жаркому солнцу и вдыхая соленый воздух. Затем огляделась вокруг… и застыла на месте, боясь дышать. В каких-нибудь десяти метрах от нее по пояс в воде стоял герцог, державший на плечах Эдмунда. Она быстро юркнула обратно в грот. О Боже, что он здесь делает? Он же собирался кататься верхом, а вместо этого отправился плавать! Хотя воздух был довольно теплым, она понимала, что вода оставалась ледяной. О да, на днях он обмолвился, что как-нибудь поплавает с сыном. Но здесь? Сейчас? У нее на глазах?

Что делать? Сначала она решила остаться в гроте, пока герцог и Эдмунд не уйдут с пляжа, но вовремя заметила, что вода быстро прибывает. Начинался прилив. Ей не хотелось промокнуть. Тем более утонуть.

Идти на юг было нельзя; путь перекрывал утес. Что ж, тогда на север. В обратную сторону от замка. Она подняла голову и, бодро насвистывая, вышла из грота. Если бы она не обернулась, все было бы в порядке. Эванджелина не собиралась оглядываться; честное слово, не собиралась. И все же оглянулась. Она никогда не видела обнаженного мужчины. Теперь герцог находился от нее не более чем в шести метрах и был отлично виден. Она следила за тем, как Ричард поднял Эдмунда над головой и швырнул в воду. До нынешней ночи в библиотеке, когда он целовал и ласкал ее, мужчины Эванджелину не возбуждали. А теперь она с восторгом смотрела на него. Оказывается, она и не представляла себе, что на свете есть такие мужчины. Конечно, ее отец очень красив, но он скорее жилист, чем мускулист, и ничуть не похож на герцога. Ричард был мощным, высоким и волосатым. Мокрая темная голова, мокрые черные волосы на груди, мокрые черные волосы на лобке… О Боже, она видела все, что было выше его колен! Эванджелина знала, что должна отвернуться. Ей вообще не следовало быть здесь, давать волю глазам и испытывать отчаянное желание броситься к этому мужчине, навзничь опрокинуть на песок и лечь сверху…

Эванджелине было известно, что у мужчин есть фаллос, который выдается из паха. Она сама не знала, чего ждала, однако в этом не оказалось ничего страшного или странного. Признак пола был при герцоге, но никуда не торчал и не вызывал у нее ни капли тревоги. Нет, в нем не было ничего пугающего. Просто он был другой, только и всего. Она слышала радостный визг Эдмунда и видела клубок рук и ног. Когда герцог снова встал на дно, Эдмунд забрался к нему на спину и обвил руками шею. Послышался голос Ричарда:

– Ладно, Эдмунд, на сегодня достаточно. Уговор есть уговор: десять минут, и все. Еще немного, и мы превратимся в сосульки.

Пора было уходить. Он не видел ее. Да, пора… Она быстро пошла к густому кусту, спряталась за ним и продолжила наблюдение за герцогом. Эдмунд все еще заливался хохотом. Потом мальчик что-то сказал, показывая пальцем на чайку, и Ричард засмеялся. Оба дрожали от холода. Десять минут в такой воде! При одной мысли об этом она вздрогнула.

Эванджелина следила за тем, как напрягались и расслаблялись мышцы герцога, пока он шагал по воде, держа Эдмунда на плечах. Нужно было уйти. У нее еще было время.

Чего у нее не было, так это стыда и совести.


Глава 16


– Папа, папа! – крикнул Эдмунд. – Посмотри, там Ева! – Он отчаянно махал обеими руками, показывая в ее сторону. – Она пришла посмотреть, как мы плаваем! Вот здорово! Теперь она поверит, что я хорошо плаваю!

Жребий был брошен. Она оказалась в ловушке. Герцог не останавливаясь шел к берегу сквозь волны, некоторые из которых вполне могли сбить его с ног. Эванджелина знала, что он смотрит на нее.

Она бросилась бежать на юг, потому что так было короче, но совсем забыла, что утес спускается прямо в воду и что путь в этом направлении отрезан. Она медленно пошла назад и услышала ответ герцога:

– Я вижу ее, Эдмунд. Да, это она. Похоже, она возвращается, поскольку понимает, что другого пути нет. Давай-ка дождемся ее. Пусть расскажет, понравилось ли ей устроенное нами зрелище. Думаю, зрелище было на славу. Жаль только, что короткое, но уж очень вода холодная.

Эванджелина застыла как вкопанная. Выходит, герцог знал, что она здесь и следит за ним, не в силах отвести взгляд? Теперь вода была Ричарду по щиколотку, волны журчали вокруг лодыжек, а он стоял и менялся на глазах. Раньше он не казался Эванджелине чужим и страшным, но теперь все было по-другому. Он не двигался с места, только смотрел на нее и с каждой секундой становился все больше и больше. Если бы она оказалась на месте герцога и менялась с такой быстротой, то убежала бы или хотя бы отвернулась. Но он этого не делал. По-прежнему стоял, держа Эдмунда на плечах, улыбался ей и продолжал меняться. О Боже…

Наконец он засмеялся, ссадил сына и поставил его на песок.

– Эдмунд, принеси нам полотенца и завернись как следует. Я не хочу, чтобы ты простудился. Может быть, твоя тетя Ева захочет присоединиться к нам.

Она не сдвинулась ни на сантиметр. Наконец герцог взял принесенное сыном большое полотенце и начал вытираться.

– Ева! – Мокрый Эдмунд устремился к ней. – Ты видела нас? Папа бросил меня в воду, и я поплыл как морской окунь! Папа сказал, чтобы я был осторожнее, а то я так хорошо плаваю, что рыбак примет меня за рыбу, поймает, зажарит на сковородке и съест. Пойдем, поздоровайся с папой!

Что оставалось бедной девушке? Вслед за Эдмундом она покорно поплелась туда, где стоял герцог. Ричард наконец-то завязал полотенце на талии, а второе накинул на плечи. Она долго изучала узел. Тот казался прочным, но Эванджелина знала, что справится с ним за секунду. В крайнем случае, за две.

– Папа сказал, что женщины не умеют плавать, – заявил Эдмунд.

Мальчик опустился на колени, зачерпнул песок, собрал его в кучку, похлопал по ней и придал конусообразную форму. Что это, башня замка? Затем он начал копать ров.

– Твой папа ошибается. Эдмунд, оденься, а то замерзнешь. Что ты строишь?

– Тетя Ева, папа никогда не ошибается. Я строю замок Чесли.

– Может быть, мне поучить вас плавать? – спросил герцог.

– Мне не нужны уроки. Я такая же рыба, как Эдмунд. Правда, скорее угорь, чем морской окунь.

– Одевайся, Эдмунд, – не оборачиваясь велел Ричард. – Эванджелина, объясните, как вы здесь очутились.

– Очень теплая погода для февраля. Я вышла прогуляться. Просто прогуляться, и все. Я случайно спустилась на берег, а тут оказались вы… без одежды. Ну да, сейчас вы завернулись в полотенце, а на плечах у вас другое, но это вовсе не рубашка и бриджи, которые обычно носят мужчины.

– Понимаю. И как вам понравилась эта сцена?

– Понравилась. Я выросла в деревне. Сельские пейзажи, как правило, очень красивы. Особенно на берегу моря.

Ричард знал, что сложением не уступает отцу. Как и отец, он регулярно занимался боксом в клубе «Джентльмен Джексон». Как и отец, он был ловок, строен и мускулист. Он улыбался и смотрел на нее так, как вор смотрит на столовое серебро.

– Если бы я пошел прогуляться и увидел, как вы выходите из воды, мне бы тоже это понравилось.

Эванджелина чуть не проглотила язык. О нет, ни за что на свете! Она, безукоризненно воспитанная молодая леди, после знакомства с герцогом неотступно думает только об одном: ей хочется наброситься на него и зацеловать до смерти. Девушка была уверена, что герцог будет продолжать искусно дразнить ее, издеваться и насмехаться. Как ни странно, Ричард молчал и задумчиво рассматривал ее.

– Эванджелина, вы должны вернуться в замок, – очень мягко сказал он. – Я прослежу, чтобы Эдмунд не раструбил всем и каждому, что тетя Ева наблюдала, как они с папой плавают.

Она огляделась по сторонам, а потом снова посмотрела на герцога.

– Не могу поверить, что я делала это.

– Что именно?

– Сами знаете. Стояла здесь и смотрела на вас. И то, что делала сегодня ночью. Мне это не нравится. Не знаю, что со мной. Извините… Я не узнаю сама себя. Временами мне кажется, что это не я. Но я помню, кем должна быть, и это хуже всего. Все это очень трудно… – Она круто повернулась и не оглядываясь побежала вверх по тропе.

Эванджелина вышла из коридора на лестничную площадку, собираясь спуститься к ланчу, и услышала окончание разговора миссис Рейли со старым дворецким:

– Я буду скучать по нему, мистер Бассик. На сей раз он пробыл здесь совсем недолго. Зачем ему возвращаться в Лондон? Тем более в пятницу? Мог бы спокойно прожить здесь еще три дня.

Бассик что-то ответил, но Эванджелина не разобрала слов. Зато голос миссис Рейли прозвучал ясно, как колокольный звон поутру:

– А я-то надеялась, что приезд мадам заставит его светлость задержаться подольше!

– Его светлость никогда не делает того, чего от него ждут, – на сей раз вполне членораздельно ответил Бассик.

Когда Эванджелина спустилась по лестнице, оба стояли и улыбались ей. Однако в глазах экономки читалось легкое осуждение. Эванджелина знала, что герцог собирается уезжать. Но не в пятницу. Это было слишком быстро. Девушка с ужасом подумала, что отъезд Ричарда сильно облегчит ее задачу. О Господи, и зачем ему это понадобилось?

– Добрый день, мадам, – сказал Бассик.

– Сегодня не будет неожиданных гостей? – спросила она.

– Я бы не удивилась, – ответила миссис Рейли. – Леди Пемберли, конечно, славная женщина, но ее не слишком любят у нас в округе. В отличие от леди Шарлотты, матери Рохана Каррингтона. Та так очаровательна, что все готовы помогать ей или просто стоять рядом и любоваться ее красотой.

– Надо сказать, – величественно заметил Бассик, – что леди Шарлотта также очень увлекается кошачьими бегами.

– Да, мистер Бассик, это благородный вид спорта. Но я боюсь, что и он связан со скандалами и подкупом.

– Какой же может быть подкуп на кошачьих бегах? – удивилась Эванджелина.

– Может, мадам, – кивнул Бассик. – Мошенники встречаются всюду, где замешаны деньги. Правда, после принятия соответствующих мер число подтасовок значительно уменьшилось.

– Очень стыдно, что коты не могут соревноваться просто из любви к искусству, – сказала миссис Рейли, колыхнув подолом красивого розового платья. Правда, Эванджелина не была уверена, что это то же самое платье, которое было на экономке во время завтрака.

– Мне послышалось, что герцог уезжает, – сказала девушка.

– К сожалению. Мы очень расстроены, – ответила миссис Рейли. – Мы надеялись, что на этот раз он пробудет в замке подольше. Никогда не знаешь, что у него на уме… – Она сделала паузу, а потом улыбнулась. – Мадам, муслин цвета свежей листвы вам очень идет. Я вижу, что Дорри убрала все оборки на подоле. И правильно сделала. Покойная ее светлость любила оборки и не понимала, что они здесь лишние.

Эванджелина кивала и думала об Ушаре, который все знал о Мариссе и ее нарядах.

– Мадемуазель, – звучал у нее в ушах его голос, – сами увидите, вы недолго будете носить это тряпье. Его светлость отдаст вам все нарядные платья из гардероба покойной жены. Но, конечно, потребует кое-что взамен. Вельможи его ранга всегда поступают так. А вы сделаете все, чтобы держать его в неведении относительно вашей деятельности. – Он помолчал и потер подбородок длинным тонким пальцем. – Мадемуазель, боюсь, что он заставит вас потерять голову. Глупо чего-то бояться, когда ваш отец у меня в руках и находится на волосок от смерти. И все же женщины от герцога без ума. Это тем более непонятно, что он англичанин, а всем известно, что англичане грубы и неуклюжи. Так что будьте настороже. Но когда вы раздвинете ноги и станете шепотом благодарить его за доставленное наслаждение, не забывайте, что я держу пистолет у виска вашего отца.

Теперь Эванджелина была бы рада, если бы герцог уже уехал. Ушар, как всегда, был абсолютно прав. Никогда в жизни она не встречала мужчины, который мог бы сравниться с Ричардом. Она и представления не имела, что такие мужчины есть на свете. И он ненавидит Наполеона. А она готовится его предать. Скоро она будет ничем не лучше Эджертона. Эта мысль была тошнотворной.

Встретив в столовой герцога, она по-прежнему думала о пропасти, по краю которой ходила. Мозг Эванджелины лихорадочно искал решение, которое позволило бы ей обойтись без предательства герцога и своей страны. Ричард стоял у своего места во главе стола и слегка улыбался. Она попыталась улыбнуться в ответ, но одолевавшие ее боль и чувство вины были видны невооруженным глазом.

Лукавство в темных глазах герцога тут же исчезло.

– Что случилось?

– Случилось? – О Боже, неужели он видит ее насквозь? Если это правда, прощай, отец! – Нет, ничего, милорд.

– Вы выглядите так, словно потеряли любимую собачку.

Она вымученно улыбнулась.

– Нет. Хотя я очень переживала, когда умер мой любимый мопс Бонни. Прошло много времени, прежде чем я завела другую собаку.

– Вы обезоружили меня и заставили выйти из засады. Я собирался поддразнить вас и, может быть, заставить покраснеть за недостойное поведение на берегу. Эванджелина, вы продолжаете удивлять меня. Проходите и садитесь. С Эдмундом вы увидитесь после ланча.

Отпустив лакея, герцог сказал:

– Итак, о чем вы думали?

– Ни о чем, – сказала Эванджелина и умолкла. Она обязана лгать. В этом заключается ее единственная надежда на спасение. Девушка подняла подбородок и проследила, как Ричард кладет на тарелку несколько тонких ломтиков ветчины. Нужно сказать какую-нибудь банальность, от которой герцога вывернуло бы наизнанку, но вместо этого она выпалила:

– Я боялась, что вы с Эдмундом замерзнете насмерть!

– Я тоже боялся, но Эдмунд настоял на своем. Впрочем, мы пробыли в воде всего десять минут. Когда я живу в замке, мы плаваем каждый день, конечно если позволяет погода. Мягко выражаясь, это бодрит. А если называть вещи своими именами, то пробирает до костей. Со стороны это кажется безумием, но в нем есть своя система. Вы меня понимаете?

– Да.

– Мы с Эдмундом ходим на пляж каждое утро примерно в одно и то же время. Я видел, как вы выходили из грота. В другой раз будьте осторожны, особенно когда начинается прилив. В детстве я совершил большую глупость, как-то спрятавшись там от своего учителя. Я вымок до нитки. Как и отец, который спас меня. Наказывали меня редко, но ту порку я запомнил на всю жизнь.

Эванджелина улыбалась, пытаясь представить себе герцога в возрасте Эдмунда. Это ей не удалось.

– Я буду осторожной. Я заметила, что стенки грота влажные и покрыты слизью. Во время прилива он полностью затапливается водой?

– Почти до самого верха.

– Какая жалость, что от грота нельзя пройти на юг. Выступы утеса спускаются прямо в воду.

– Да. Но, кажется, оставшегося пейзажа вполне хватило, чтобы доставить вам удовольствие.

О Господи, он опять за свое…

– Верно. Я никогда не упускала возможности пополнить свое образование.

Он удивленно выгнул черную бровь.

– Как, неужели вам удалось увидеть что-то новое? Я такой же мужчина, как и все остальные, как ваш муж, этот святой Андре.

Эванджелина едва не подавилась зеленым горошком. Она допустила промах. Лги, думала она, лги как следует или ты пропала.

– Не смешите меня. Конечно, в этом не было ничего нового. Честно говоря, вы не так уж молоды. Вот если бы полотенце, которое вы завязали на талии, было поплотнее, я бы могла ошибиться. Так что не обольщайтесь. Я опытная женщина, милорд.

– Не сомневаюсь, – сказал герцог, и Эванджелина поняла, что над ней продолжают насмехаться. – Я видел, насколько вы опытны, когда… нет, не скажу больше ни слова. Это нехорошо с моей стороны. Доедайте свой ланч.

– Похоже, я представляю собой идеальный оселок. Вы можете оттачивать на мне свое остроумие до бесконечности.

– Что верно, то верно. Моя мать говорит то же самое. Поймите меня правильно. Голова на плечах у вас есть, язычок острый, а… Нет, ниже спускаться не буду, иначе это плохо кончится.

– Наверное, мне лучше уйти, – сказала она, поднимаясь со стула.

– Ни в коем случае. Иначе я подумаю, что вы хотите спастись бегством. Эванджелина, признайтесь, что вам доставляют удовольствие эти словесные дуэли.

Она опустилась на место, сложила руки и вздернула подбородок.

– Я никогда не спасаюсь бегством. Даже тогда, когда это является лучшим выходом из положения. А что касается словесных дуэлей… Ну что ж, я должна признать, что вы не такой тупица, как большинство англичан.

– Меня ничуть не удивляет ваше мнение. Как-никак, вы выросли в глуши Сомерсета, окруженная краснолицыми эсквайрами. Жалкие провинциалы. Высокомерные мелкие помещики, у которых мозгов кот наплакал. Да, я вынужден согласиться, что чувствительная девушка едва ли сочтет их эталоном остроумия, изящества и элегантности.

– Образцом которых являетесь вы?

– Пожалуй. Только ирония здесь неуместна. Значит, ваш муж был таким же, как эти сомерсетские типы? Тугодумом, интересующимся только своими лошадьми, смертельно скучным за обедом и дремлющим в гостиной после изрядного количества портвейна?

– Конечно нет. Он был французом.

– Так… Дайте подумать. Не сомневаюсь, что он был маленьким, смуглым, узкогрудым, покачивался на тонких ножках, обладал липкими чарами и мылся далеко не каждый день.

Эванджелина поняла, что вырыла яму самой себе. Герцог описал ее мифического покойного мужа очень похожим на Анри – молодого человека, который ухаживал за ней во Франции.

– Андре мылся часто, – возразила она, но тут же вспомнила, что Анри не расставался с флаконом одеколона. Эванджелина ненавидела исходивший от него мускусный, чуть кисловатый запах. Она нахмурилась. – По крайней мере, я так думаю.

– Вы думаете, что он часто мылся? Эванджелина, если бы вы испытывали к мужу хотя бы половину того любопытства, которое демонстрируете мне два дня подряд, у вас не было бы на этот счет никаких сомнений.

Она долго молчала, понимая, что вот-вот рухнет в яму, ставшую более глубокой, чем минуту назад.

– Э-э… на самом деле Андре… то есть я не совсем уверена. Понимаете, он был очень скромным.

– Иными словами, полным идиотом… – Герцог умолк, видя, что Эванджелина покраснела как рак. – Простите меня, – сказал он и медленно поднялся. – Он был вашим мужем. Я отбываю знакомиться с новым егерем. Желаю приятно провести остаток дня. Надеюсь, Эдмунд не даст вам скучать. – Он остановился рядом с Эванджелиной и посмотрел на нее сверху вниз. – Могу ли я сделать для вас еще что-нибудь?

Да, подумала Эванджелина. Ты мог бы изменить всю мою жизнь. Мог бы вернуть свободу отцу. Мог бы не смотреть на меня с ненавистью и осуждением. Она молча покачала головой.

– Ну что ж… Может быть, после моего возвращения покатаемся верхом? Мне нужно заехать к кое-кому из арендаторов. По дороге я показал бы вам свои любимые места.

Еще раз, думала девушка. Конечно, не случится ничего страшного, если я еще раз окажусь с ним наедине.

– С удовольствием.

– Вот и отлично. Значит, увидимся позже.


Глава 17


– Слишком много букв. Я не могу понять, какая из них должна стоять сначала, а какая – идти следом. И все произносится не так, как пишется. Неужели нужно знать их все, чтобы правильно составлять слова?

Эванджелина потрепала Эдмунда по руке.

– Знаешь, мне никогда не приходило в голову, что букв слишком много. Возможно, ты и прав. Тем более что они образуют бесконечное количество сочетаний. Поэтому ты прости давно умерших людей, которые их выдумали, и смирись с тем, что эти буквы и комбинации существуют. Тут уж ничего не поделаешь. Нужно просто собраться с духом. Я выучила их. А ты мальчик умный и справишься с ними без всякого труда.

Однако эти доводы мальчика ничуть не убедили. Надо было искать что-то другое.

– Эдмунд, мне кажется, что ты хочешь быть похожим на папу.

Выражение его лица тут же изменилось. Мальчик выпрямился и высокомерно ответил:

– Я и так похож на папу. Бабушка много раз говорила мне, что я вылитый папа и дедушка. Я хорошо помню дедушку. Он был очень добрый, но умер, как моя мама, и я его больше не видел.

– Твой папа умеет читать и писать, и дедушка умел тоже. Твой папа собрался с духом, напрягся и выучил все буквы и все сочетания.

– Ты права, – задумчиво сказал Эдмунд. – Я видел, как он читает. Или он только притворялся, что читает, чтобы заставить меня делать то же самое?

– Я думаю, что чтение доставляет ему удовольствие.

Он посмотрел на Эванджелину подозрительным взглядом. Та изучала свои ногти.

– Эдмунд, если ты выучишь буквы, я обещаю, что, когда твой папа вернется из Лондона, я стану каждое утро ходить с вами плавать, конечно если погода будет подходящая. – Честно говоря, она не могла себе представить, что ее нога ступит в ледяную воду. Вот когда море слегка согреется, она действительно научит Эдмунда плавать лучше отца.

– Ты большая. – Эдмунд наклонился и потрогал ее бицепс. Эванджелина согнула руку и послушно напрягла мышцу. – И довольно сильная. – И все же он смотрел куда угодно, но только не на кубики с буквами, громоздившиеся на письменном столе.

Она тяжело вздохнула и сложила руки на груди.

– Ладно… Если ты выучишь буквы, я буду играть с тобой в разбойников и разрешу ловить меня.

– А когда я поймаю тебя, то застрелю?

– Да, – сказала она, понурив голову. – Застрелишь.

Эдмунд улыбнулся и расправил плечи.

– Ладно. Тогда выучу.

– Это буква «А». С нее начинается слово «ананас». Он вкусный и очень душистый. – Она взяла палец Эдмунда и провела им по очертаниям буквы. – Можешь придумать другое слово, начинающееся на «А»?

Мальчик не задумался ни на секунду.

– Аспид. Папа всегда так называет Филиппа Мерсеро. А как Филипп называет папу, я повторить не могу. Папа сказал, что это плохое слово, которое нельзя произносить при леди. Только когда я буду один или со своим пони.

– Вот и не говори. Значит, аспид. Правильно. Отличное слово.

Учеба продолжалась. Эванджелина не смогла скрыть улыбку, когда Эдмунд заявил, что с буквы «Г» начинается слово «гордый». Как его папа. Случайно посмотрев на часы, она удивилась, как быстро прошло время. И крепко обняла мальчика, когда он сумел написать свое имя. Тут дверь детской открылась и в комнату вошел мужчина, худой, очень высокий и облаченный во все черное. За прошедшие два дня Эванджелина видела его несколько раз, но познакомиться так и не успела.

Эдмунд вскочил, подбежал к нему и обнял за ногу.

– Баньон! – крикнул он. – Ты пришел спасать меня?

– Не уверен, что именно тебя, – ответил Баньон. В уголках его тонкого рта таилась улыбка. – Простите за вторжение, мэм, – сказал он, освободившись из цепких объятий Эдмунда и подойдя к письменному столу. – Его светлость попросил меня прекратить урок, пока Эдмунд окончательно не свел вас с ума. Позвольте представиться. Меня зовут Баньон, я слуга его светлости.

– Баньон, я теперь умею писать! Видишь, это мое имя и я сам его написал!

В отличие от Эллен, неизменной почитательницы Эдмунда, Баньону, казалось, не слишком льстило внимание наследника. Слуга не повел и бровью. Его темные глаза были прикованы к лицу Эванджелины.

Девушка улыбнулась и встала со стула.

– Моему уму ничто не грозит. Эдмунд согласился учить буквы и отлично справился с этим делом. Убедитесь сами.

Тут Баньон отвел взгляд и принялся изучать большие квадратные буквы.

– Его светлость будет доволен, – наконец произнес он. – Молодец, малыш. – Он пожал Эдмунду руку. – А сейчас тебе пора лечь в постель и закрыть глаза. Ненадолго. Всего на час.

– Ева сказала, что, если я выучу буквы, она позволит мне стрелять в нее. Ты поможешь мне придумать военную хитрость, чтобы поймать ее и застрелить?

– Буду рад оказать тебе помощь в таком достойном деле, – ответил Баньон. – А мадам уже знает, какая судьба ее ждет?

– Скажи ему, Ева! Скажи, что ты обещала играть со мной в разбойников! Я поймаю тебя, а потом застрелю!

– Подкуп, – сказала Эванджелина. – Самый настоящий подкуп. Баньон, если это доставит вам удовольствие, придумайте хитрость поизощреннее. Я не хочу, чтобы меня застрелили после простой погони. Вызвать Эллен?

– Нет, мадам. Я сам уложу его. Этот малый мигом обведет Эллен вокруг пальца. Просто стыд и позор!

Герцог неторопливой рысью возвращался в Чесли, очень довольный собой. Он нанял егеря, причем за весьма умеренную плату. Отец тоже был скуповат, думал он. Свернув к конюшне, он увидел Эванджелину и Маккомбера, увлеченных серьезной беседой. В глазах Ричарда мелькнул смех: девушка говорила очень горячо и отчаянно жестикулировала.

– Маккомбер, я так и не сумела узнать, на что способна Доркас. Вы только посмотрите, как выглядит герцог верхом на Императоре! Великолепное зрелище!

Любопытно, подумал Маккомбер, следя за торжественным въездом герцога во двор. Он откашлялся и ответил:

– Мадам, сегодня днем я сам занимался с Доркас. Она не доставит вам никакого беспокойства.

Герцог натянул поводья Императора и окликнул Эванджелину.

– Я вижу, вы готовы. – Он наклонился и похлопал коня по шее. – Император устал, так что забудьте о езде наперегонки. Сегодня вы не сможете утереть мне нос.

– Может быть, тогда Тревлин оседлает вам Бисквит?

Герцог залюбовался шеей девушки, белизну которой подчеркивал кружевной воротник.

– А что, неплохая мысль, – протянул он.

– Я знаю, о чем вы думаете. Можете не надеяться. Я очень сильная. Эдмунд подтвердит это.

Спустя несколько минут они ехали на юг по узкой тропе, шедшей вдоль берега моря. Герцог с увлечением рассказывал о том, как он нанимал егеря, когда кучер ехавшей навстречу почтовой кареты громко протрубил в рожок.

– Постойте, Эванджелина, – сказал герцог, направив Императора в сторону.

Девушка осадила кобылу как раз тогда, когда карета показалась из-за поворота. Кучер снова протрубил в рожок. Испуганная Доркас взвилась на дыбы, выгнула шею и вырвала поводья из рук Эванджелины, которая вылетела из седла и очнулась, сидя на обочине. Вставать почему-то не хотелось.

Спустя мгновение Ричард оказался рядом.

– Вы сильно ушиблись? Где болит? Она потерла бедро.

– Все в порядке. Слава Богу, что здесь у меня кое-что есть.

– И не только здесь… – ответил герцог, помогая Эванджелине встать. Он готов был растереть ей бедро и прижать к себе, но вовремя опомнился, чертыхнулся и вытянул руки по швам.

– Ужасно глупо, – сказала она, не обращая внимания на Ричарда и глядя на тучу пыли, еще витавшую в воздухе. – Хватило какого-то дурацкого почтового рожка, чтобы выбить меня из седла.

– Если вы приземлились на мягкое место, то почему сломали перо на шляпе?

– Понятия не имею. – Она сняла шляпу и тряхнула головой. На плечи и спину Эвандже-лины хлынул водопад волос. Герцог залюбовался завитым локоном, щекотавшим ее щеку.

– Вы вся в пыли. Наверное, вам все-таки следовало взять Бисквит. Сомневаюсь, что она сбросила бы вас. Для этого она слишком ленива.

– Рискну предположить, что вы, милорд, тоже не усидели бы на этой кобыле. Доркас очень нервная. Ноги у нее длинные, сильные, и она великолепно умеет поддавать крупом.

– Будем надеяться, что она уже успокоилась, – ответил герцог. – Хватит, едем домой.


Глава 18


– Баньон выбрал очень странный способ выказать мне свое нерасположение, – сказал герцог во время обеда.

– Не могу представить, что кто-то способен выказывать вам свое нерасположение.

– По-вашему, я тиран?

– Нет. Скорее полновластный хозяин здешних мест.

– Конечно, полновластный. Вы считаете, что кто-то может со мной соперничать?

– О нет. Я вспомнила, как вы выглядели, когда обнаружили меня в библиотеке. Вы были типичным хозяином замка, а я – причиной вашей досады.

– И остаетесь ею, – проворчал Ричард, глядя в тарелку. Потом он поднял глаза и посмотрел на нее. Эванджелина надела темно-синее платье Мариссы, которое Дорри переделала почти до неузнаваемости. Та же Дорри заплела Эванджелине косы и уложила их вокруг головы. На уши спускались два кокетливых локона. – Можете не притворяться, что вы меня не понимаете.

Само собой, она все понимала, но не собиралась признаваться в этом.

– В тот день у меня было плохое настроение. Вы удивили меня. – Он пожал плечами. – А как, по-вашему, мужчина должен вести себя с женщиной, оказавшейся у него в библиотеке? Впрочем, не буду продолжать. Но я сразу понял, что вам следовало лучше выучить свою роль.

– Роль? – очень тихо переспросила она. Герцог хитро улыбнулся, не сводя глаз с тарелки.

– Роль, которую играет любая дама, – сказал он, поднял бокал и потянулся к Эванджелине, заранее предвкушая удовольствие. Сейчас она покраснеет, выругается, может быть запустит в него бокалом, а потом засмеется. – Естественно, эта роль заключается в том, чтобы угождать мужу, выполнять все его желания, рожать ему детей и, конечно, держать язык за зубами, если ее мнение не совпадает с мнением супруга.

Долго ждать не пришлось. Эванджелина клюнула немедленно. Она бросила салфетку на стол, вскочила, чуть не опрокинув стул, и разразилась великолепной речью.

– Вы напыщенный высокомерный осел! У меня есть собственное мнение о множестве вещей, потому что я училась, читала и много думала! А вы… Держу пари, что вы проводили время в разврате и думали только о собственных удовольствиях!

– Напыщенный осел, – негромко повторил он, продолжая улыбаться. – Значит, во время следующего занятия с Эдмундом вы скажете ему, что с буквы «Н» начинается выражение «напыщенный осел»?

– Откуда вы знаете?

– Из разговора с сыном… Думаю, вам не стоило признаваться в знании того, что такое разврат. Что же касается моих удовольствий, то вас бы следовало представить некоторым знакомым мне дамам. Я всегда заботился об их удовольствии не меньше, чем о своем собственном. – Он наклонился вперед. – Разве вы не помните прошлую ночь в библиотеке? Кажется, меня нельзя было упрекнуть в эгоизме.

– Ничего я вспоминать не буду, потому что вы меня разозлили! Если я признаюсь, что вспомнила, вы будете дразнить меня до бесконечности. Станете раз за разом напоминать мне, что ваши прикосновения и поцелуи доставляли мне наслаждение… О Боже, я снова распустила язык! Ничего, я сумею с собой справиться. Но о ваших любовницах знать не желаю!

– Эванджелина, вы сами затеяли этот разговор. Я всего лишь пытался объяснить вам суть дела.

Девушка залилась краской. Ричарду снова захотелось схватить ее, посадить к себе на колени и зацеловать до потери сознания. Он сделал глубокий вдох. Хватит. Пора остановиться. Спустя несколько секунд герцогу удалось найти тему, которая позволила бы Эванджелине успокоиться, перестать называть его ослом и даже могла доставить ей удовольствие.

– Помнится, в начале обеда я говорил о том, каким образом Баньон продемонстрировал мне свое неодобрение.

– Отлично. Я вижу, вы решили сменить тему. И правильно сделали. Я уже успокоилась. Так что же сделал Баньон?

– Хотел задушить меня галстуком.

– О Боже… С какой стати?

Герцог повертел в руках хрустальный бокал с темно-красным бургундским.

– Он считает, что я не должен оставлять вас здесь в одиночестве. И поручать вам заботу об Эдмунде.

Направление, которое принимала беседа, ей не нравилось.

– Не понимаю. – Конечно, ему нет дела до мнения какого-то слуги…

– Баньон считает, что Эдмунд уже большой и его надо взять с собой в Лондон. Кроме того, он думает, что к мальчику пора приставить гувернера-мужчину. Ему не нравится, что вы позволили Эдмунду стрелять в вас, дабы заставить учить буквы. Короче говоря, он считает, что вы слишком добры и слишком молоды, чтобы поручать вам моего сумасбродного сына.

От страха у Эванджелины засосало под ложечкой. Нет, этого не может быть… Она подалась вперед.

– Но если вы заберете Эдмунда с собой в Лондон, у меня не будет причины оставаться в Чесли!

– Вы правы. Поэтому завтра утром я увезу в Лондон вас обоих. Нет смысла ждать до пятницы.

– Нет!

Герцог недоуменно замигал. Она покраснела и побледнела одновременно, приподнялась и уперлась ладонями в стол. Он выгнул темную бровь.

– Простите, не понял.

– Я сказала только одно слово. Точнее, крикнула. Что здесь непонятного?

О Господи, все пропало. Она не может оставить Чесли, не может! Баньон все погубил, причем из самых благородных побуждений. И что ей теперь делать? Через два часа она встречается с Джоном Эджертоном. Ей совершенно ясно сказали, что она должна оставаться в Чесли. Ушар убьет отца…

– Эванджелина, – холодно произнес герцог, – одного слова недостаточно. Вам следует объясниться. Вы крикнули это одно слово так громко, что чуть не рухнула люстра.

Она была в отчаянии, но не могла позволить ему заметить это. Тем самым она только подлила бы масла в огонь.

– Я не собиралась кричать на вас. Просто не хочу ехать в Лондон. Пожалуйста, милорд, позвольте мне остаться здесь. Я справлюсь с Эдмундом и не подведу вас. Ему не нужен гувернер-мужчина. Пусть мальчик стреляет в меня сколько угодно, мне все равно. Я не позволю ему стрелять, пока он меня не поймает. Бегать я умею, так что это будет довольно трудно. Точнее, я должна сделать это трудным, чтобы у него был стимул. Я умею обращаться с маленькими мальчиками. Пожалуйста… Я должна остаться, должна!

– А теперь, Эванджелина, вы говорите слишком много.

– Я знаю и прошу за это прощения. Но я действительно хочу остаться в Чесли с Эдмундом. Милорд, я не обману ваших ожиданий. Через месяц он будет читать Библию. Я заставлю его каждый день писать вам, и каждое письмо будет по крайней мере на одно предложение длиннее предыдущего. Пожалуйста, милорд…

Все это было очень странно. Какая ей разница, оставаться здесь или ехать в Лондон? Тем более что на ее месте любой предпочел бы Лондон. Он не понимал этого. Ее реакция была неадекватной. Неестественной. Он искренне считал, что первоначальный отказ Эванджелины ехать в Лондон был вызван страхом бедной родственницы предстать перед старой герцогиней. Герцог был рад своему решению, которое в корне противоречило вчерашнему. Ему хотелось отвезти Эванджелину в Лондон, показать ей тамошние достопримечательности и познакомить с матерью. Ричард не слишком разбирался в собственных намерениях. Ради Бога, они знакомы всего два дня! Но он твердо знал, что до сих пор не встречал таких женщин. Эванджелина очаровала его; герцог желал ее так, как никого из дам, с которыми его сводила судьба. Она возбуждала все его чувства. В том числе и страсть. Боже милосердный, настоящую страсть, причем без всякого труда!

Пытаясь сохранить лицо, Ричард напомнил себе, что не хочет оставлять ее в Чесли одну, в компании маленького мальчика. Но в глубине души он признавал – хотя и с немалым трудом, – что не любит, когда противоречат его желаниям. Тем более если эти желания исполнены добра, тщательно продуманы и по-настоящему благородны.

– Я буду волноваться за вас, – наконец сказал он. – Нет, я не могу этого позволить. Завтра утром и вы, и Эдмунд поедете со мной в Лондон.

Эванджелина пала духом. Она умоляла его, но это не помогло. Она сделала глубокий вдох и холодно сказала:

– Понимаю. Приказ хозяина. Ну что ж, милорд, раз вы не позволяете мне остаться в Чесли с Эдмундом, я буду вынуждена уехать. В Лондоне мне нечего делать.

– Не говорите глупостей. Ехать вам некуда. Поэтому делайте то, что вам велят.

– Вы становитесь упрямым, милорд. Вам нет никакого дела до того, куда я поеду и чем буду заниматься.

Герцог резко встал.

– Хватит, Эванджелина! Я не понимаю причины вашего сопротивления. Немедленно объяснитесь.

– Я ненавижу Лондон и отказываюсь туда ехать.

– Вы никогда там не были.

– Это неважно. Не поеду, и все!

– Сядьте, закончите обед и не устраивайте истерику. Это некрасиво. Я поговорю с вами позже.

Но Эванджелина продолжала стоять на своем.

– Нет, не поговорите! С какой стати вы мне приказываете? Я вам не служанка. Хотя, как и Баньон, с удовольствием задушила бы вас галстуком.

Герцог сел, скрестил руки на груди и остался неподвижен.

– Что ж, ладно, – продолжала Эванджелина. – Судя по бесстрастному выражению вашего лица, вы не передумали. – Она бросила салфетку на тарелку. – Прощайте, милорд. Это было полезное знакомство, хотя и короткое.

Он вскочил так быстро, что опрокинул стул.

– Проклятье, Эванджелина, вы никуда не уйдете! Еще один шаг, и я вас высеку!

Девушка расхохоталась.

– Идите к черту! – сказала она, круто повернулась и пошла к дверям. Эванджелина была уверена, что за ними стоит Бассик, все лакеи и горничные замка, прислушиваются и гадают, что происходит. Она обернулась и презрительно бросила:

– Если бы у меня был пистолет Эдмунда, я бы вас застрелила!

Но уйти не удалось. Герцог догнал ее, схватил за руку и повернул лицом к себе. Она не сопротивлялась. Это значило бы понапрасну тратить силы. Герцог был вне себя. Она заметила это по жилке, пульсировавшей на его шее.

Он потряс ее за плечи, наклонился и сказал прямо в лицо:

– Вы никуда не уйдете. Понятно?

Ричард посмотрел на ее губы, потом на грудь… и тут же забыл о своем гневе. Это было невыносимо. Он привлек Эванджелину к себе, взял за подбородок и заставил поднять голову.

Эванджелина утратила чувство времени. Она смотрела на него, и этот взгляд был красноречивее слов. Ричард коснулся языком ее сомкнутых губ.

– Раздвинь губы, черт побери!

Сначала она почувствовала его гнев, а затем безумное желание, владевшее им.

Казалось, Ричард и сам не знал, какое из этих чувств главнее. Он целовал ее, целовал снова и снова. Потом заставил откинуться и начал целовать ее шею и плечи. Застонав, рывком спустил на талию ее красивое синее платье, уставился на груди, после чего прильнул к ним губами.

Это ошеломило ее.

Так вот что такое страсть, подумала она. Неистовое, почти болезненное влечение. Она распознала его, но не могла понять.

Внезапно Ричард отпустил ее. Он смотрел на Эванджелину как слепой, пытаясь овладеть собой, а затем зарылся лицом в ее волосы.

– О Боже, – пробормотал он. – Простите меня.

Она заставила себя выпрямиться, отпрянула и застыла на месте, обнаженная до пояса. У нее был один-единственный шанс остаться в Чесли. Ничего другого не оставалось…

Эванджелина посмотрела на герцога так, словно он не вызывал у нее никаких чувств, кроме легкой досады, и беспечно сказала:

– Милорд, я начинаю думать, что вы соскучились по женскому обществу. Уж не поэтому ли вы хотите увезти меня в Лондон? Похоже, в настоящий момент у вас нет дамы, которая могла бы доставить вам удовольствие. А во мне вы видите существо беспомощное, беззащитное и целиком зависящее от вас.

Герцог отпрянул от нее как ужаленный. Страсть умерла; теперь на ее месте был медленно закипавший гнев. У Эванджелины закружилась голова, но она знала, что пути назад нет, чем бы это ни кончилось. А вдруг он ударит ее? Эта мысль заставила ее окаменеть.

Наконец он произнес так тихо, что Эванджелине пришлось напрячь слух:

– Некоторых женщин называют суками. Неужели вы такая и есть? – А затем добавил окрепшим голосом:

– Признаюсь, вы удивили меня. Если вам так хочется, можете оставаться в Чесли. Буду ждать от вас отчетов об успехах Эдмунда. Спокойной ночи и до свидания.

Ричард вышел, оставив ее стоять посреди комнаты в спущенном до талии платье. Он не обернулся, только тихо закрыл за собой дверь.

Эванджелина смотрела на эту закрытую дверь и знала – нет, была уверена, – что не сможет его предать. Она скажет ему правду, и он поверит. Они с лордом Петтигрю арестуют Джона Эджертона. Помогут вырвать ее отца из лап Ушара. Да, так и будет.

Ей понадобилось время, чтобы привести платье в порядок. Следовало поторопиться. Нужно было сказать герцогу, что через час она встречается с Эджертоном. Они должны будут разработать план. Она выбежала из столовой, по длинному коридору прошла в вестибюль и увидела у парадной двери Бассика. Тот стоял и качал головой.

Она остановилась и перевела дух.

– Что случилось, Бассик?

Он посмотрел на нее и медленно покачал головой из стороны в сторону.

– Мадам, не случилось ничего такого, что мы с вами могли бы исправить.

– Я вас не понимаю.

– Его светлость уехал, – сказал Бассик. – Уехал в Лондон. Ровно три минуты назад.


Глава 19


Эванджелина чуть не выбежала из замка, но остановилась. Возможно, все к лучшему. Сначала надо во всем разобраться. Получить доказательства измены Эджертона. А потом можно будет отправить кого-нибудь к герцогу.

Да, это имеет смысл. Но при Эджертоне надо будет держать себя в руках. Нельзя позволить, чтобы он что-то заподозрил.

Ждать не было сил, и она выскользнула из замка рано, плотно закутавшись в плащ. Лето кончилось. Было холодно. Пока еще не слишком, но ближе к вечеру обещал ударить настоящий мороз. Она осторожно шла к гроту по длинной тропе, освещенной месяцем. Спустившись в бухту, Эванджелина обернулась и посмотрела на море. Волны росли, затем неторопливо устремлялись вперед, раскатываясь как огромный свиток, и наползали на песок с тихим шорохом, похожим на шепот.

Девушке не хотелось заходить в пугающе темный грот. Она подошла к скале у входа, села и стала ждать. Может быть, Эджертон не придет. Может быть, его уже обнаружили и отец находится в безопасности. Да, как же… Надеяться на это не приходится. Эванджелина знала, что актриса из нее никудышная, но сегодня вечером она обязана убедить Эджертона в своей покорности.

Завтра, думала она, завтра я отправлю герцогу записку. Он вернется и поможет мне.

А Джон Эджертон пусть отправляется в ад!

Чувство вины постепенно отпускало ее.

Холодало. Она вздрогнула. Где же Эджертон? Может быть, она чего-то не поняла или напутала…

– Добрый вечер, Эванджелина. В отличие от большинства женщин вы пунктуальны. Это приятно.

Она резко обернулась, чуть не свалившись со скалы. У входа в грот виднелся силуэт Джона Эджертона, освещенного лунным светом. Долго ли он ждал в темноте и наблюдал за ней?

Она медленно поднялась, сжимая в кулаке воротник плаща.

– Я поняла, что мужчины пунктуальны куда меньше. Возможно, во всем виновата их привычка вваливаться в комнату, когда все остальные уже на месте.

– Вы очень молоды, ваш опыт ограничен, а потому ваше мнение не имеет никакого значения. Вы здесь. Если бы вы опоздали, я бы усомнился в ваших намерениях. Вчера вечером у меня не было возможности сказать вам, как я рад этой новой встрече. Конечно, я бы предпочел восстановить знакомство по-другому, но, увы, так было суждено. Однако я отвлекся. Когда вы придете в грот в следующий раз, прихватите с собой фонарь. Входите.

Эджертон поставил свой фонарь на землю, опустился на колени и зажег его. Затем он встал и обернулся к Эванджелине. Его лицо озарял тусклый желтоватый свет.

– Через двадцать минут с помощью этого фонаря вы подадите сигнал. – Он сделал паузу и пристально осмотрел девушку. – Вы-испуганы. Что ж, неплохо. Это избавит вас от ошибок. Ошибок, которые могли бы оказаться роковыми для вашего дражайшего отца. Она молчала.

– Теперь слушайте меня. На причале вы встретитесь с несколькими людьми. Я буду ждать здесь и следить за вами. Слушайте и запоминайте, потому что у нас мало времени. Это очень важный шаг для вас. Сегодня вечером вы измените Англии. Дело простое, но оно послужит нашей цели. Тем самым вы перейдете Рубикон. Возврата не будет.

Если бы у Эванджелины был пистолет, она пристрелила бы Эджертона, не сходя с места. И без всяких сожалений. Не будет возврата? Как бы не так!

– Вы глупец, сэр Джон. Думаете, сможете победить меня? Не лгите самому себе. Вы всего лишь жалкий старик. Ушар держит в плену моего отца. Вы знаете, что у меня нет выбора. Все остальное не больше чем жалкая мелодрама. Так что не обольщайтесь, черт побери!

Эванджелина решила, что сейчас он ее ударит. Эджертон уже занес руку, но опомнился и медленно опустил ее.

– Не провоцируйте меня, Эванджелина. Вы всерьез считаете, что я не могу забыть девушку, отец которой отказал мне?

– Мой отец тут ни при чем. Это я отказала вам. Он улыбнулся; в темноте эта улыбка казалась устрашающей.

– Эванджелина, теперь вы в моей власти, так что не забывайтесь. В вашей смелости есть что-то забавное. Я охотно побеседовал бы с вами, но не сегодня. Нам предстоит важное дело. Нужно торопиться.

– Вы англичанин. Почему вы предаете свою страну?

Он пожал плечами, покосился на фонарь, а потом поднял глаза.

– Все мы делаем свой выбор, Эванджелина. Я решил помочь великому человеку выполнить то, что ему предначертано судьбой. Его судьба чрезвычайно важна для будущего, в том числе и для моего. Вам этого не понять. Нет, не пытайтесь спорить со мной. Сейчас для этого нет времени. Нам предстоит очень серьезное дело. Ваши обязанности будут различными, но не опасными. Вашей главной функцией станет проверка. Никого не направят ко мне, пока вы не подтвердите, что он действительно тот, за кого себя выдает.

Эджертон вынул из кармана плаща сложенный лист бумаги и вручил его Эванджелине.

– Все послания, которые вы получите, будут зашифрованы с помощью этого кода. Он известен только вам, мне и Ушару. Вы будете встречать людей и тщательно проверять их документы. Ни один человек не должен уйти отсюда, пока вы не заверите их подлинность. Для этого вы будет ставить в конце каждой страницы свои инициалы. Это нужно для нашей с Ушаром безопасности. Кроме того, у нас с вами будут конспиративные клички. Никто не должен знать наших подлинных имен. Ваша кличка Орел, моя – Рысь. Вы достаточно сообразительны, чтобы быстро освоить шифр.

Эванджелина подошла к фонарю и опустилась на колени. Код представлял собой формулу замены букв некоторыми комбинациями цифр.

– У гласных есть свой шифр. Вы овладеете этим искусством, если немного потренируетесь.

– А что делать, если донесение окажется ложным?

– Ничего. Просто направить этого человека в Лондон по данному адресу. – Он протянул ей маленькую визитную карточку. – Сомневаюсь, что кто-то сумеет внедриться в нашу сеть, но предосторожность не помешает. Мы учитываем все возможности. Думаю, вы тщательно удостоверитесь, что не посылаете на смерть искреннего сторонника Бонапарта. Если вы совершите ошибку, вольную или невольную, она станет вашей последней. Конечно, ваш отец умрет тоже, но вы этого уже не узнаете. Она взяла карточку.

– Вы хотите сказать, что каждый, кого я пошлю по этому адресу, будет убит?

– Естественно. А вот это моя карточка. Проверенных людей будете посылать ко мне.

– Где письмо от моего отца? Ушар обещал переслать его.

– Вы получите письмо, когда прибудет лодка. Вместе с новыми инструкциями. Останетесь в Чесли. В случае изменений я дам вам знать… Ну что, герцог уже пытался переспать с вами?

– Нет. Не думаю, что ему есть до меня дело. К тому же он вернулся в Лондон.

– Неважно. Кстати, в тот вечер вы устроили отличный спектакль. Ваши таланты произвели на меня сильное впечатление.

– У меня не было выбора. Герцог и лорд Петтигрю назвали вас своим другом. Человеком, которому они доверяют.

– Да, – кивнул он. – Мне понадобилось много лет, чтобы войти к ним в доверие. Но вы тоже неплохо сыграли свою роль.

– Ошибаетесь, – сказала Эванджелина, глядя ему в лицо. – Я плохая актриса. Если бы герцог не уехал из Чесли, он бы уже наверняка заподозрил неладное. В самом деле, я пробыла здесь совсем недолго, а уже навлекла на себя подозрения. Миссис Нидл – безвредная старушка, но она чувствует во мне обманщицу. Кто будет следующим? Если люди заподозрят меня, я не смогу быть полезной ни вам, ни Ушару.

– Какая еще старушка?

Эванджелина нетерпеливо покачала головой.

– Это неважно. Похоже, она видит мою настоящую сущность.

– Надеюсь, что ради своего собственного блага и блага отца вы быстро освоите это ремесло. У женщин на это талант. Ничего удивительного, поскольку большинство женщин мастерски притворяется. А вы ничем не отличаетесь от других.

– Я вижу, вы не слишком высокого мнения о представительницах моего пола.

– Напротив, я обожаю женщин. Они великолепно умеют добиваться от нас всего, что им нужно. Я их понимаю и поэтому не доверяю.

– Тогда зачем вам было жениться на семнадцатилетней девочке?

– Именно по этой причине. Вы были слишком молоды и еще не успели в полной мере овладеть женским искусством. Я бы вылепил из вас то, что мне нужно. – Он вынул из кармана часы. – Пора. Следуйте за мной. Только осторожно.

Он вынул носовой платок, накрыл фонарь и понес его к выходу из грота. Некоторое время они молча всматривались в темноту. Затем вдалеке увидели две короткие вспышки.

Эджертон сдернул платок и на несколько секунд поднял фонарь ввысь.

– Вы всегда будете получать двойной сигнал и отвечать одним, достаточно долгим, чтобы его успели заметить. Потом к причалу подплывет лодка. Вы встретите ее там. – Эджертон опустил фонарь, снова обернул его платком и поставил на пол.

– В высокий прилив пещера заполняется водой.

– Люди знают, что приставать к берегу следует лишь при низком приливе. И приплывут только в том случае, если вы сами подадите им сигнал. – Он поднял руку. – Слушайте.

Через несколько секунд она услышала тихий плеск весел, погружаемых в воду.

– Идите на причал. Помните, мой дорогой Орел, что теперь вы одна из нас. Вы поздороваетесь с людьми, возьмете у них пакет и вернетесь ко мне. Сегодня мы расшифруем код вместе.

Эванджелина кивнула, быстро вышла из грота и направилась к концу деревянного причала. Она увидела маленькую шлюпку Эдмунда, подпрыгивавшую на волнах, а за ней – длинную лодку, из которой на пристань выбрались двое мужчин в черных плащах с поднятыми воротниками. Один из них шагнул вперед. К удивлению Эванджелины, он безукоризненно говорил по-английски.

– Все в порядке. Вы Орел? Эванджелина только кивнула, не доверяя собственному голосу.

Мужчина смерил ее взглядом и тихо промолвил:

– Мне сказали, что связным будет женщина. Но я не ожидал, что она окажется такой молодой и красивой.

Эванджелину чуть не вырвало. Когда она заговорила, ее голос был таким же холодным, как наступивший вечер:

– Давайте ваши инструкции.

Она вернулась в грот, оставив мужчин ждать на причале, открыла пакет и вынула оттуда два конверта. Эджертон сказал, что в одном из них письмо отца и дальнейшие указания. Во втором лежали какие-то документы и зашифрованное послание Ушара. У нее дрожали руки и кружилась голова; буквы не желали складываться в слова.

– Спокойнее, Эванджелина. Эти люди будут ждать столько, сколько понадобится. Вы переставили буквы местами. Попробуйте снова.

Через пятнадцать минут она удостоверилась, что послание действительно написано Ушаром. Документы были рекомендательными письмами и удостоверением личности некоего Аллена Даннара, которому предстояло занять место секретаря лорда Джорджа Баррингтона, проживающего в Лондоне. Эванджелина слышала это имя впервые в жизни, но была готова держать пари, что лорд Баррингтон имеет отношение к военному ведомству. Она запомнила оба имени. Надо будет рассказать об этом герцогу.

– Подлинные, – сказала Эванджелина, вкладывая бумаги обратно в пакет.

Эджертон вынул из кармана кусочек древесного угла.

– Поставьте свои инициалы в правом нижнем углу. Без них эти люди не смогут отправиться в Лондон.

Когда она протянула пакет одному из мужчин и назвала адрес Рыси, оба кивнули и коротко отсалютовали Эванджелине.

– До свидания, мадемуазель Орел. – Один из мужчин послал ей воздушный поцелуй. – Возможно, мы еще увидимся, но при других обстоятельствах.

– Не думаю, – ответила Эванджелина. Кличка резала ей слух. – Но можете быть уверены, что я никогда не забуду вас.

Когда оба исчезли за поворотом утеса, Джон Эджертон вышел из грота.

– Вы молодец, Эванджелина. Как я и говорил, инструкции для вас находятся в конверте. – Он немного помолчал, а потом коснулся ее щеки.

– Жаль, что в этой мелодраме я играю роль злодея, но зато мы снова вместе, а именно к этому я и стремился. Мы еще увидимся, Эванджелина. Возможно, вскоре вы станете более сговорчивой и пожелаете выслушать меня.

– Нет, – сказала она. – Нет.

– Что ж, увидим. Кстати, Эванджелина, я тоже вижу вас насквозь. Вы все еще колеблетесь. Все еще надеетесь ускользнуть от нас. Не надейтесь. Это невозможно. Слушайте внимательно и запоминайте. Если со мной что-нибудь случится, лорда Эдмунда убьют. Убьют без всяких колебаний и зароют там, где его тело никогда не найдут. Его убьют, и в этом будете виноваты вы. Ну, а затем будет убит ваш отец. Если вы выдадите меня герцогу или кому-нибудь еще, то станете причиной двух смертей. Вы поняли меня?

Эванджелина знала, что он победил. Наверное, это тоже было написано у нее на лице. Нет, только не Эдмунд, не мальчик, который с каждым днем становится ей все дороже! Она этого не вынесет.

– Вы поняли меня?

Наконец она сказала так тихо, что Эджертону пришлось нагнуться:

– Да, поняла.

– Вот и отлично. Возможно, картина станет еще нагляднее, если вы представите себе, что ваш отец и Эдмунд похоронены в одной могиле, причем старик прижимает мальчика к груди. Очень трогательно.

О да, картина впечатляющая. Она промолчала и не изменилась в лице, но ее трясло. Эджертон победил.

Сколько прошло времени, Эванджелина не знала, но в конце концов она медленно поднялась по тропе, сжимая в руке отцовское письмо. Все кончено. Кончено навсегда. Она изменила Англии.

Она предала герцога.

Возврата не было.


Глава 20


Тревлин уселся на деревянную скамью трактира «Белый гусь» и жадно припал к кружке с портером. Если парню и казалось странным, что мадам де ла Валетт захотела совершить путешествие длиной восемь километров только ради того, чтобы полюбоваться крошечной старинной церковью, стоявшей на вершине меловой скалы, он не считал себя вправе задавать ей вопросы. Малый догадывался, что молодая леди не находит себе места, что в огромном замке, где нет никого, кроме лорда Эдмунда и слуг, ей неуютно и что именно поэтому она отправилась обозревать окрестности. В последние недели Тревлину довелось возить ее в Лэндсдаун, живописную деревушку, расположенную на пологих холмах неподалеку от Саутси, и в Саутгемптон, где сохранилось аббатство, по ее словам пережившее несколько веков политической и религиозной розни.

Когда мадам приехала в Чесли, она показалась ему очень жизнерадостной. Во всяком случае, смех Эванджелины не раз вызывал у Тревлина улыбку. Но позже она стала более сдержанной. Даже тогда, когда оказывалась вдали от замка. Парень поманил пальцем служанку, симпатичную ведьмочку с острым языком, и велел принести ему еще одну кружку. Девчонка подмигнула, и этого оказалось достаточно, чтобы заставить Тревлина начисто забыть о мадам.

Сильный запах рыбы заставил Эванджелину поморщиться и свернуть с узкой мощеной дороги, служившей трактом жителям деревушки Читтерли, на извилистую тропу, которая вела к древней каменной церкви. Хотя никого поблизости не было, девушка чувствовала, что за ней следят. Услышав позади шорох листьев, Эванджелина обернулась. Никого…

После памятного вечера в гроте, проведенного с Эджертоном, она старалась не отходить от Эдмунда. Естественно, мальчику это быстро надоело. Она пыталась держаться непринужденно, смеяться и шутить, но это было трудно. Каждая тень, каждый звук могли обернуться для маленького лорда бедой.

Девушка начала вести дневник, куда записывала подробные сведения о внешности и особых приметах тех людей, которых встречала в гроте, а также все, что казалось ей полезным. В глубине души Эванджелина догадывалась, что хочет сохранить как можно больше улик – на случай, если действительно произойдет что-то ужасное.

Одинокая и испуганная, она целыми днями раздумывала, не следует ли написать герцогу и попросить у него помощи. Но" потом представляла себе Эдмунда в объятиях ее отца, мертвенно-бледных, молчаливых, навсегда ушедших из этого мира, и начинала гадать, насколько ей хватит сил вынести такую жизнь. Она даже подумывала пробраться в Лондон и убить Джона Эджертона. Но оставался Эдмунд, ее дорогой мальчик, любящий посмеяться, заставляющий ее играть роль разбойника и стреляющий в нее из пистолета, подаренного злым человеком, который убил бы ребенка не моргнув глазом.

Ох, Эдмунд… Грозившая ему опасность угнетала ее больше, чем опасность, грозившая отцу. Мальчик был здесь, с ней, на ее попечении. Она отвечала за Эдмунда, а тот был совершенно беззащитен. Пятилетний малыш…

Добравшись до вершины холма и стрельчатых дубовых дверей церкви, Эванджелина слегка успокоилась. Она потянула за тяжелое бронзовое кольцо, и дверь со скрипом открылась. Внутри было холодно и сыро; сквозь толстые каменные стены почти не проникало тепло.

Церковь была пуста. Она медленно двинулась по центральному проходу, миновала голые деревянные скамьи, вошла в ризницу и окаменела, услышав непонятный шорох.

– Вы Орел?

Из тени вышел стройный мужчина в рыбацкой робе из грубого сукна. Это был молодой человек без признаков растительности на гладких щеках.

– Да, – шепотом ответила она. – Это вы шли за мной?

– Нет, мой товарищ. Он не доверяет женщинам и перерезал бы вам глотку, если бы вы пришли не одна.

Щенок пытался напугать ее, но, как ни странно, это не трогало Эванджелину. За себя она не боялась.

– Давайте пакет. У меня слишком мало времени, чтобы тратить его на пустяки.

Рыбак бросил на нее хмурый и удивленный взгляд, а потом медленно вынул из-за пояса грязный конверт. Не обращая на парня никакого внимания, Эванджелина села на деревянную скамью, положила листок на колени и расправила его. Затем она подняла глаза.

– Это вы Конан де Витт?

Парень покачал головой.

– Нет. Так зовут моего товарища. Он джентльмен, не то что я.

– Приведите. Я должна видеть его.

Молодой человек замялся.

– Конан хотел, чтобы с вами встретился я.

– Тем не менее он должен прийти. Если он откажется, я ничего не смогу сделать. – В шифровке Ушара содержалось описание Конана де Витта: «высокий, светловолосый, с родимым пятном на левой щеке около глаза».

– Будь по-вашему, – наконец сказал малый, – но для этого должна быть серьезная причина.

Она пожала плечами.

– Мне все равно, что вы решите.

– Сейчас узнаю.

Он выскользнул из церкви и через несколько минут вернулся с высоким человеком в домотканой одежде, небрежно помахивавшим тросточкой.

Конан де Витт посмотрел на девушку сверху вниз. У него было поразительно красивое лицо, хотя и чересчур бледное. Джейми называл ее холодной сукой'; голос этого человека звучал хоть и ворчливо, но достаточно уважительно.

– Что вы хотели от меня, Орел?

– Ушар прислал ваш портрет. Я должна быть уверена, что вы именно тот человек, о котором он пишет.

Он потрогал кончиком пальца большое родимое пятно.

– Вы удовлетворены?

Эванджелина кивнула, быстро поставила свои инициалы в нижнем углу документа и протянула его де Витту.

– У вас есть пакет для меня?

Де Витт протянул ей тонкий конверт. Эванджелина сунула его в карман плаща и поднялась.

– Джейми был прав. Вы действительно холодная сука. Я говорил Ушару, что женщинам нельзя доверять, но он заявил, что вы отличаетесь от других, что он крепко держит вас в руках и вы не посмеете нас предать. Он верит Эджертону больше, чем мне. – Де Витт пожал плечами. – Что ж, посмотрим. Я всегда считал женщин безмозглыми существами. При случае спрошу Эджертона, чем они вас взяли. Знаете, он хочет вас. И, думаю, добьется своего.

Она испустила смешок, в который вложила все свое презрение к этому подлому изменнику.

– Мистер де Витт, дело закончено. Я ухожу.

– Да, сука, – тихо сказал Конан, снова смерив ее взглядом и подняв светлую бровь. Эванджелина быстро назвала ему лондонский адрес Джона Эджертона и повернулась к выходу, но голос де Витта заставил ее остановиться: – Этот малый, Тревлин… Позаботьтесь, чтобы он ничего не заподозрил. Иначе его придется убить.

Она почувствовала укол страха, но не показала этого и нетерпеливо махнула рукой.

– Не будьте идиотом. Этот человек ничего не подозревает. Занимайтесь своими делами, а мои предоставьте мне!

Эванджелина круто повернулась и вышла из церкви на яркий солнечный свет. Этот человек был красив. Попав в Лондон, он будет принят всюду, где только пожелает. Разве что родимое пятно помешает… Ну ладно. Ей будет что написать в дневнике о Конане де Витте. Тут одной строчкой не обойдешься.

Герцог Портсмутский стоял у широкого стрельчатого окна своего лондонского дома на Йоркской площади и смотрел на стекавшие по стеклу струйки дождя. Он держал в руке письмо Эванджелины, содержавшее равнодушный отчет гувернантки об успехах Эдмунда в учебе. Письмо было написано очень сухо, бесстрастно, безжизненно, и Ричарду отчаянно хотелось свернуть шею его автору. Это послание было пятым. Так могла бы писать незнакомка, а не женщина, которую он ласкал, целовал и гладил груди до тех пор, пока чуть не изошел семенем.

Теперь Эванджелина была чужой. Она старалась держаться официально. Герцога удивляло, что боль, нанесенная ее последними словами, все еще жива и продолжает пульсировать внутри, заставляя ломать голову над тем, что толкнуло ее на этот шаг. Чем он заслужил это? И почему она так сопротивлялась поездке в Лондон? Сегодня это оставалось такой же тайной, как и день назад, когда он мучительно раздумывал над случившимся.

– Милый, может быть, расскажешь, что тебя мучает?

Услышав голос матери, он обернулся и покачал головой. Неужели это так бросается в глаза? Это весьма неприятно, но, с другой стороны, мать знает его почти так же хорошо, как покойный отец. Не желая огорчать ее, Ричард улыбнулся и сказал:

– Ничего особенного, мама. Просто трудный день. Трудный и утомительный, вот и все. Этого вполне достаточно, чтобы испортить человеку настроение. Так что не беспокойся.

Вдовствующая герцогиня Портсмутская Марианна-Клотильда внимательно посмотрела на сына. Он защищал ее так же, как и покойный муж. Даже тогда, когда это не имело смысла. Она ответила на его улыбку и спросила только одно:

– Как дела у Эдмунда?

– Мадам де ла Валетт сообщает, что он скоро допишет свой первый рассказ, поскольку развивается не по дням, а по часам. Она прислала мне начало этого опуса. – Он передал матери лист бумаги.

Буквы, выведенные рукой Эдмунда, были четкими и ровными. Там было четыре предложения.

«Стояла темная и бурная ночь. Луны не было. Были звезды. Я напишу еще, но нужно потерпеть».

Она засмеялась.

– Замечательно! Похоже, мадам де ла Валетт – настоящий гений!

– Возможно, она сама сказала ему, что нужно написать. Это ничего не значит.

– Не будь таким пессимистом, Ричард. Могу держать пари, это собственные мысли Эдмунда, а мадам всего лишь помогла ему оформить их. Сегодня же отвечу мальчику, похвалю его и попрошу поскорее прислать продолжение. Напишу, что при таком великолепном начале очень трудно дотерпеть до получения следующей части.

– Неплохо, правда? – хрипло спросил герцог. Его голос был полон такой гордости, что матери захотелось заплакать.

– Очень неплохо, учитывая, что он занимается всего три недели. Похоже, мадам де ла Валетт добилась поразительных успехов. Знаешь, я скучаю по мальчику. – Герцогиня опустила взгляд. Ей показалось, что красивые глаза сына полны тоски. Тоски? Да, очень похоже. Но тогда почему бы ему не вернуться в Чесли? Или вызвать сюда Эдмунда? Решив проверить свои подозрения, она наугад сказала: – Милый, до меня наконец дошло, что Эдмунд уже не малыш. Скоро ему понадобится отцовская рука. Может быть, вызвать его в Лондон вместе с кузиной Марис-сы? Мне не терпится познакомиться с ней.

Герцог подозрительно посмотрел на мать. Темные глаза Марианны-Клотильды, очень похожие на его собственные, были совершенно невинными, но это только усилило его подозрения. И отец и мать отличались невероятной проницательностью. В детстве ему ни разу не удалось обмануть их.

– Я догадываюсь, – язвительно заметил он, – что тут не обошлось без Баньона. Черт бы побрал этого малого, вечно сующего нос не в свое дело!

Герцогиня только улыбнулась в ответ. Естественно, она говорила с Баньоном, но слуга сына рассказал очень мало, что ее весьма удивило. Преданность преданностью, однако… После возвращения из Чесли сын изменился. Он стал более отчужденным и, кажется, более задумчивым. Сначала герцогине казалось, что Ричард все еще горюет по своему другу Робби Фарадею, но потом она поняла, что ошиблась. И Сабрина Эверсли, ныне жена Филиппа Мерсеро, тоже, похоже, не имела к этому никакого отношения. Но сын был мрачен. И одинок, страшно одинок. Мать не знала, что делать, и это угнетало ее.

Герцогиня погрузилась в молчание. Возможно, сыну нужна новая любовница. Старая герцогиня была реалисткой, хотя всегда отрицала это. Ричард был такой же чувственной натурой, как и его отец. Да, но отец в конце концов встретил ее, Марианну-Клотильду, дочь обедневшего графа, и с тех пор его чувственность получала разрядку дома, с ней, в постели или там, где им случалось остаться наедине. Эти воспоминания заставили ее улыбнуться. И все же, несмотря на сходство с отцом, сын был человеком себе на уме. Когда Ричард по воле отца женился на Мариссе, мать верила, что он остепенится, но этого не случилось. А потом Марисса умерла.

Марианна-Клотильда вздохнула. Она начинала сомневаться, что сын когда-нибудь найдет себе пару. Интересно, что представляет собой эта кузина Мариссы?

Ричард снова уставился в окно невидящим взглядом.

– Ты прекрасно знаешь, что Баньон мне никогда ничего не рассказывает. А жаль. Потому что сам ты молчишь как камень, – печально произнесла герцогиня.

– Ты вечно его выгораживаешь… Нет, – не оборачиваясь проворчал он, – я отведу этого ублюдка… прошу прощения, отведу Баньона в боксерский клуб «Джентльмен Джексон» и как следует двину ему в живот!

Тут до герцогини дошло, что Ричард так и не ответил на ее вопрос. Она улыбнулась, глядя в его напряженную спину.

– Знаешь, милый, я умираю от скуки. Подумай как следует. Может, все-таки вызовешь мадам де ла Валетт и Эдмунда в Лондон? – И, чуть не плача, добавила: – Я стосковалась по своему единственному внуку. Мне бы хотелось посмотреть на него, перед тем как я заболею, а потом умру. Неужели тебе трудно привезти его и мадам в Лондон, если об этом просит тебя мать?

Герцог обернулся к ней, и Марианна-Клотильда внутренне ахнула, увидев его измученный взгляд. Ричард махнул рукой и хрипло сказал:

– Мадам не желает приезжать в Лондон. Когда я сообщил ей, что хочу этого, она пригрозила уехать из Чесли. Я сказал, что ей некуда ехать, а она ответила, что это не мое дело. А потом, если не ошибаюсь, послала меня к черту!

Марианна-Клотильда захлопала глазами. Похоже, она наконец докопалась до главного.

– Судя по тому, что мне рассказал Баньон, она весьма приятная молодая особа, но очень гордая. Как-никак, она бедная родственница, зависящая от тебя. Возможно, ты слишком властно разговаривал с ней. – Видя, что единственным ответом Ричарда является упрямый взгляд, она продолжила:

– Кстати, милый, как ее зовут? Я не могу все время называть ее «мадам де ла Валетт».

– Эванджелина, – еле слышно буркнул он.

Мать, которую внезапно осенило, едва не потеряла выдержку. Однако этого не случилось. Она была любопытна, но далеко не глупа. Ее мальчик облачился в такую броню, которую не смогла бы пробить даже мать.

– Прекрасное имя. – Герцогиня встала и разгладила платье. Эта высокая пятидесятилетняя женщина все еще обладала стройной, изящной фигурой. Она подошла к сыну, поцеловала его в щеку и промолвила:

– Я всегда считала тебя самым красивым джентльменом в Лондоне.

– Мама, я похож на тебя, так что в тебе говорит тщеславие.

– Вовсе нет. Твой отец тоже был очень хорош собой.

Герцогиня знала, что сыну, как и покойному мужу, нет прохода от юных леди, замужних леди и женщин, которые не имели к леди никакого отношения. Она опасалась, что мальчик так и не узнает, что такое настоящая любовь, поскольку женщины с готовностью устремлялись в его объятия и постель с тех пор, как Ричарду исполнилось шестнадцать. А то и раньше. Отец несказанно гордился сексуальными похождениями сына. Герцогине казалось, что он любил сына больше, чем ее, свою жену. Следовало приструнить Ричарда, а папаша вместо этого раздувался от гордости. Затем мальчик пошел навстречу желаниям отца, женился, произвел на свет наследника, потерял супругу и стал хозяином самому себе. Совершенно несчастным человеком…

Самым равнодушным тоном, на какой была способна, она осведомилась:

– Кажется, Эванджелина наполовину англичанка?

– Да, – односложно ответил он и снова умолк. Ричард не мог вообразить, что сказала бы мать, если бы он признался, что испытывает к Эванджелине небывалую страсть и готов не то придушить ее, не то крепко прижать к себе и уложить в постель.

– Думаю, – сказала Марианна-Клотильда, разглаживая красивое платье из голубого муслина, – пора прибыть месье Поссетту. Он великолепно укладывает мне волосы. – С этими словами она пошла к двери гостиной, но остановилась на пороге и небрежно добавила:

– Кто знает? Возможно, скоро Эванджелина появится в Лондоне. Может, я приглашу ее сама. Что ты об этом думаешь?

Он выглядел затравленным. Бог мой, только этого еще не хватает.

– Не надо, мама. Не надо.

Дождь за окном припустил как из ведра, но перед мысленным взором Ричарда стояла Эванджелина с запрокинутым лицом.

– Будь ты проклята, – сказал он в пространство.

Герцог подумал про свою любовницу Моргану. Как ни странно, он скучал по ее остроумным репликам и внушавшим благоговейный страх женским чарам, но не испытывал к ней тяги. Тянуло его только к одной женщине, черт бы ее побрал…

Ричарду хотелось рвать и метать. Он вспомнил о Баньоне и потер руки. Сегодня днем они пойдут в спортивный зал «Джентльмен Джексон». С каждым нанесенным ударом ему будет становиться легче. Даже если этот удар не попадет в цель.


Глава 21


Увидев миссис Рейли в длинном коридоре, который вел к северному крылу, Эванджелина очень удивилась. Экономка почти бежала, и ключи на ее талии громко звенели.

– Что случилось, миссис Рейли? – спросила она, закрывая за собой дверь спальни. – Я могу вам помочь?

– Ох, мадам, доброе утро… – Она остановилась и обернулась к Эванджелине. Лицо экономки покраснело от возбуждения. – Меня беспокоит миссис Нидл. Каждое утро она в семь часов ест свою овсянку в столовой для слуг. Но сегодня ее никто не видел. Уже девятый час. Я уверена, что-то случилось! Понимаете, она очень стара. Нужно взглянуть.

– Я пойду с вами, – сказала Эванджелина, устремляясь следом. – Возможно, она готовит новое снадобье и просто забыла о времени.

Когда они поднялись в башню, Эванджелина постучала в дверь и крикнула:

– Миссис Нидл, это мадам де ла Валетт и миссис Рейли! Как вы себя чувствуете?

Ответа не было. Эванджелина позвала еще раз, но тщетно.

– Я знаю, – сказала миссис Рейли, – что-то случилось. Она заболела.

– Может быть, она собирает грибы в роще, – ответила Эванджелина, поворачивая круглую латунную ручку.

Она и сама не верила собственным словам. Просто ей не хотелось заходить в комнату. В воздухе стоял сильный запах сухих розовых лепестков.

– Миссис Нидл…

Эванджелина медленно переступила порог. Миссис Рейли шла за ней, тяжело дыша и причитая.

Девушка подошла к ширме, загораживавшей альков, который служил миссис Нидл спальней. Скорчившаяся старуха лежала на полу возле кровати. Эванджелина опустилась на колени и взяла запястье миссис Нидл, заранее зная, что та мертва. Пульса не было, тело застыло. Миссис Нидл умерла несколько часов назад.

– Старая женщина… – пробормотала миссис Рейли. – И все же это ужасно. Должно быть, сердечный приступ. Надеюсь, ее смерть была легкой. Миссис Нидл никому не позволяла долго сидеть с ней. Какое горе, что она умерла в одиночестве…

Эванджелина села на корточки и закрыла глаза. Она невольно вспомнила спокойное лицо усопшей матери. Бледные губы были сложены в улыбку, незрячие голубые глаза смотрели вверх, пока доктор не опустил ей веки. Сначала Эванджелина чувствовала лишь ошеломление; неподвижное тело матери казалось ей чужим. Скорбь пришла позже…

– Да, – наконец сказала Эванджелина, подняв глаза на миссис Рейли. – Она была старой. Очень старой. Сходите за Бассиком. Он знает, что нужно делать.

Экономка кивнула, торопливо вышла из комнаты и, звеня ключами, стала спускаться по каменным ступеням.

Эванджелина заглянула в лицо миссис Нидл. Казалось, время было над ней не властно. Мертвая женщина вовсе не выглядела старой. Девушка протянула руку и приложила ее к холодной щеке миссис Нидл. Бедная старуха… Умерла в одиночестве, без свидетелей… Взгляд Эванджелины упал на морщинистую шею, не прикрытую воротником ночной рубашки. Она тут же заметила два фиолетовых кровоподтека, каждый размером с мужской палец, и в ужасе зажмурилась. О Боже, нет, нет! Затем она заставила себя открыть глаза и присмотреться как следует. Нет, страшные отметины никуда не исчезли. Миссис Нидл умерла не сама – ее задушили.

Эванджелина закрыла лицо руками. Это была ее вина. Она рассказала Джолу Эджертону о миссис Нидл и, кажется, даже назвала ее имя. Назвала или нет? Рассказала, что старуха ее в чем-то подозревает. И упомянула ее только потому… Она всхлипнула и закрыла лицо руками. Только потому, что хотела напугать Эджертона и заставить отказаться от своего намерения. Но тот просто убрал старуху. Стряхнул, как пылинку с рукава сюртука. Приказал убить. А виновата в этом была она, Эванджелина. Миссис Нидл погибла, потому что Эванджелине понадобилось приехать в замок Чесли. Ей нет оправдания. Даже намека на оправдание.

Когда вошел Бассик, Эванджелина качалась взад и вперед над телом миссис Нидл. Ее лицо было залито слезами, тело согнулось от невыносимой боли.

– Мадам, – тихо сказал дворецкий, кладя руку ей на плечо, – вам надо уйти. Мне очень жаль, что ее кончина вызвала у вас такую скорбь. Человек, который находит мертвеца, всегда переживает сильное потрясение.

Эванджелина подняла глаза.

– Она мертва, Бассик. Неужели вы не понимаете? Она мертва.

Он опустился на колени и прижал ладонь к сердцу миссис Нидл.

– Понимаю. А теперь идите. Я обо всем позабочусь. Это сердце. Она была старой, очень старой. Сердце остановилось. Да, просто остановилось само собой. Это была легкая смерть, мадам. Я послал за доктором. Он скоро прибудет. Пойдемте, мадам.

– Нет, Бассик, это не сердце. И умерла она не легко. – Эванджелина приложила пальцы к синякам на шее старухи. – Кто-то поднялся сюда и задушил ее.

У Бассика потемнело в глазах. Он замотал головой из стороны в сторону.

– Нет, это невозможно. Где угодно, только не в Чесли.

Эванджелина не ответила.

Бассик изучил синяки на шее миссис Нидл. Внешне старик был спокоен, но его продолжало трясти. Он не мог смириться со случившимся.

– Но почему? – Он чувствовал себя беспомощным, выбитым из колеи, но знал, что обязан действовать. Ситуация была отчаянная. – Почему? – повторил он..

Когда Эванджелина заговорила, ее голос был тусклым и таким же безжизненным, как тело старой женщины, лежавшей на полу возле ее ног.

– Не знаю, Бассик. Не знаю.

Овладев собой, Бассик поднялся, протянул Эванджелине руку и помог ей встать.

– Послушайте меня, мадам. Будет лучше, если мы ничего не станем здесь трогать. Нужно будет обратиться к мировому судье. Конечно, барон Линдли старый дурак, но другого выхода у нас нет. Пойдемте со мной. Выпьем бренди и постараемся подготовиться к тому, что нам предстоит.

– Миссис Нидл никому не причинила зла, – сказала Эванджелина, когда Бассик за руку уводил ее из комнаты.

Барон Линдли – сутулый мужчина с пышной седой шевелюрой, в доме которого позволялось говорить только о его подагре, – прибыл через час и обнаружил, что молодая кузина герцога, мадам де ла Валетт, совершенно выбита из колеи. Просто стыд и срам, что труп обнаружила именно эта чувствительная леди, подумал он. Вяло опросив всю прислугу замка, он вернулся в гостиную, к мадам де ла Валетт, поскольку принимать его было больше некому. Он от всей души жалел об отъезде герцога. Наедине с кузиной барону было неуютно. У него ныла правая нога. Линдли хотел попросить принести плед и закутать ее, но не решался. Молодая леди была бледна и выглядела очень одинокой. Казалось, она плохо понимает слова. Уж не помешалась ли бедняжка? Барон откашлялся. Бассик продолжал стоять у закрытой двери. Пришлось откашляться еще дважды, пока дама подняла глаза.

– Я пришел к выводу, что человек, который задушил старую женщину, был тем, кому она готовила лекарство. Это зелье повредило либо ему, либо кому-то из его близких, и он решил отомстить. Мужчина был в гневе и задушил ее.

– Отомстить? – бесстрастно произнесла она, с трудом понимая смысл этого слова. Отомстить… Вот оно что.

– Да, это месть, – кивнул барон Линдли. – У нее не было ничего ценного. Да и комната осталась нетронутой. Если не считать сильного запаха роз. Я думаю, что человек, задушивший миссис Нидл, усилил огонь под котелком. Возможно, женщина, которой повредило снадобье миссис Нидл, любила этот запах. Или это было приворотное зелье? В общем, малый обезумел от горя и убил ее. Сомневаюсь, что мы когда-нибудь узнаем его имя. Однако я позабочусь о том, чтобы все местные жители, которым покойная давала – лекарства, были допрошены. А теперь я еду домой. У меня болит нога. Я подниму ее повыше и выпью бренди. Хватит с меня. До свидания, мадам.

Эванджелина заранее знала, что виновника не найдут. Она сомневалась даже в том, что будут допрашивать местных жителей. Все равно это было бы пустой тратой времени. Когда барон Линдли, сопровождаемый Бассиком, выходил из гостиной, она заставила себя встать. Эта смерть останется тайной, и скоро о миссис Нидл забудут. Кому нужна какая-то старуха?

Когда барон Линдли уехал, Эванджелина сказала дворецкому:

– Вы были совершенно правы. Впрочем, даже если бы он не был дураком, то все равно мало что мог бы сделать. Я должна написать герцогу и сообщить ему о случившемся. – Она слегка помедлила. – Пожалуйста, Бассик, проверьте все замки.

Бассик видел в глазах девушки страх, но не осуждал ее. Он и сам боялся. Кто-то вошел в замок и убил одного из его обитателей.

– Конечно, мадам. Кроме того, я поставлю у каждого входа по лакею. Возможно, человек, который это сделал, вернется. Да, вы должны написать его светлости. Герцог будет потрясен. Он всегда тепло относился к миссис Нидл. Понимаете, его светлость знал ее всю жизнь. И заказывал для нее лекарственные растения со всего света.

– Да. Я знаю, он любил ее. Говорите, заказывал растения?

– О да. Месяц назад капитан корабля доставил герцогу растения из Индии, а его светлость отдал их миссис Нидл. Как-то он попросил ее составить снадобье, которое позволит ему стать лучшим наездником на свете. Насколько я помню, миссис Нидл ответила, что он уже и так лучший любовник на свете, поэтому нечего его баловать. При этом она громко смеялась, и его светлость тоже.

Придя в библиотеку, Эванджелина села за письменный стол герцога, положила перед собой лист бумаги и окунула перо в чернильницу. Теперь то, как они расстались три недели назад, не имеет значения. Ей нужно срочно увидеть Ричарда. Но что она ему скажет? «Я убила твою старую няню. Нет, я не душила ее. Просто рассказала о ней Джону Эджертону, и тот отдал приказ»? О Боже, что ей делать, что написать? Эванджелина знала только одно: она обязана увидеть Ричарда, иначе чувство вины сведет ее с ума. Наконец, собравшись с силами, она написала:

«Милорд, с прискорбием сообщаю вам трагическую весть. Миссис Нидл умерла. Причина ее смерти носит насильственный характер. Кто-то проник в замок, поднялся в северное крыло и убил ее. Я умоляю вас приехать в Чесли. Эванджелина».

Больше всего на свете ей хотелось умереть.


Глава 22


Герцог приехал из Лондона утром, потратив на дорогу шесть часов. Он был грязен, устал, потрясен смертью старой няни и тревожился об Эванджелине.

– Слава Богу, наконец-то вы дома, ваша светлость. Добро пожаловать, добро пожаловать. – Бассик так обрадовался хозяину, что споткнулся о стул, пытаясь помочь ему снять плащ.

– Я приехал быстро как мог, Бассик. Где мадам?

– С лордом Эдмундом, ваша светлость. Боюсь, она очень переживает смерть миссис Нидл. Она настояла на том, что сама устроит похороны. Я поставил по лакею в каждой стратегически важной точке. Сменил или укрепил все замки. Ах, как мы рады, что вы так быстро вернулись!

– Больше ей ничего не придется делать, – сказал герцог и быстро вышел. Бассик недоуменно посмотрел ему вслед.

Ричард распахнул дверь детской. В просторной комнате было очень тепло; у дальней стены вовсю пылал камин. Она сидела на ковре, прижавшись спиной к диванчику и обнимая Эдмунда. Мальчик, державший деревянного солдатика в английском мундире, сказал:

– Не понимаю, Ева. Ты говоришь, что хорошо себя чувствуешь, а Бассик не велел гоняться за тобой и стрелять. Он сказал, что сегодня тебе не до игр.

– Это правда, – ответила Эванджелина. – Прости, Эдмунд, но сегодня мне действительно не до веселья. Но откуда это известно Бассику?

– Он сказал, что я не должен громко разговаривать с тобой. Сказал, что я должен обращаться с тобой так же, как люди обращаются со мной, когда у меня болит живот. И сказал, что надо заключить перемирие.

Перемирие… Она улыбнулась и протянула ему руку.

– Ладно, Эдмунд, перемирие так перемирие. А завтра с утра снова начнем играть в лису и гуся.

Мальчик поднял глаза и увидел стоявшего на пороге отца.

– Папа! – воскликнул Эдмунд, громко засмеялся и бросился к герцогу. Отец поймал его, поднял и звучно поцеловал. – Ты приехал посмотреть на Еву? Она стала совсем другой. Она грустная. Знаешь, миссис Нидл умерла. Я слышал, как миссис Рейли говорила об этом слугам. Бассик сказал, чтобы я не мучил Еву.

– Знаю, Эдмунд. Со мной приехал Баньон. Он стоит у меня за спиной, но ходит так тихо, что его совсем не слышно. Он зовет тебя покататься верхом. Поезжай, Эдмунд. Я сам присмотрю за тетей Евой.

– Папа, ты ведь не будешь гоняться за ней и стрелять, правда?

– Ни за что.

– Вот и хорошо. Это можно только мне. Папа, насмеши ее! Я люблю, когда она улыбается.

Эванджелина не увидела Баньона, но услышала его голос. Эдмунд мгновенно исчез, и она осталась с герцогом наедине. Тот не двигался, просто стоял и смотрел на нее. Наконец он закрыл дверь.

– Я не мог приехать быстрее, – сказал Ричард и протянул к ней руки. – Иди сюда.

Эванджелина подчинилась. Она не бросилась к нему со всех ног, как это сделал Эдмунд, тем не менее через секунду оказалась в объятиях герцога.

– Все хорошо, – сказал он, зарывшись лицом в ее волосы и гладя по спине. – Я здесь. Теперь все будет в порядке.

Ее душа разрывалась от чувства вины. Эванджелина горько зарыдала. Герцог молча обнимал ее и нежно гладил по спине, а она все плакала и плакала. Девушка вцепилась в него как кошка и крепко прижала к себе.

Когда слезы сменились икотой, Ричард легонько поцеловал ее в макушку.

– Все позади, Эванджелина. Теперь все будет хорошо. Обещаю.

– Нет! – отпрянула девушка. – Ничего хорошего нет и не будет!

Если бы не она, миссис Нидл была бы жива. Но сказать об этом Эванджелина не могла. Это привело бы к смерти Эдмунда. Она заколотила Ричарда кулачками в грудь, желая, чтобы ей самой причинили боль. Но он не обращал внимания на удары и продолжал обнимать ее. Когда слуга из Чесли доставил письмо, гнев, который герцог пытался возбудить в себе, бесследно исчез, уступив место потрясению от смерти старой няни и от отчаянной мольбы Эванджелины. Он заставил себя забыть скорбь и устремился утешать ее.

Когда у Эванджелины не осталось ни слез, ни сил, герцог отпустил ее, достал носовой платок и сунул ей в руку. Видя, что она ни на что не реагирует, он забрал платок и сам вытер ей лицо.

Я люблю ее, подумал Ричард. Эта мысль потрясла его до глубины души, но он знал, что не ошибается. Глаза Эванджелины распухли, она была бледна как привидение. Странно, что она успела так быстро полюбить миссис Нидл. Впрочем, какая разница? Бедняжка, она так расстроилась…

– Мне очень жаль, милорд, – прошептала Эванджелина. – Я так рада, что вы приехали. Я не знала, что делать.

– Вы сделали больше того, что были должны. Это мне следует сожалеть, что вы взвалили на себя такое бремя. – Герцог видел в ее глазах страдание и множество других чувств, которых не мог понять. Нет, он не даст ей уйти. Просто не позволит. Ричард крепко прижал ее к себе. – Не будем об этом. Я не хочу причинять вам боль.

Эванджелина покачала головой и попыталась овладеть собой. Она забыла об осторожности; это было опасно. Следовало хранить тайну.

– Нет, – наконец сказала она и медленно отстранилась. – Нет, вы должны знать, что случилось, чтобы принять соответствующие меры. Из барона Линдли такой же мировой судья, как из Эдмунда победитель драконов.

– Победитель драконов? Я думал, он хочет сражаться только с разбойниками.

– Когда я прочитала Эдмунду сказку о победителе драконов, мальчик пришел в восторг. Правда, он сомневается, что во время погони я сумею дышать на него пламенем. – Она невольно засмеялась, но тут же опомнилась и почувствовала желание умереть.

– Все в порядке. Смех позволит вам все забыть, хотя бы на время. Вот и хорошо. – Герцог придвинул Эванджелине стул. Она села и стала разглаживать платье. Ричард остался стоять, опершись плечом о каминную полку. Он понимал, что увидел ее в совершенно новом свете.

Эванджелина снизу вверх смотрела на человека, о котором думала день и ночь, человека, сын которого стал ей так дорог, что, если бы с ним что-нибудь случилось, она просто легла бы и умерла. Что делать? С ее языка готовы были сорваться слова, которые навсегда сделали бы ее врагом Ричарда, навлекли бы на нее его ненависть и презрение. Но она молчала. Не из трусости. Ее сдерживала опасность, грозившая Эдмунду. Теперь она не сомневалась, что в случае провала организации по ее вине Джон Эджертон не задумываясь убьет мальчика. Она уже и так принесла в этот дом смерть. И ложь. Но ложь все же лучше смерти.

– Барон Линдли считает, что миссис Нидл убил человек, которому она дала приворотное зелье. Это зелье будто бы убило женщину, которую любил этот человек. Я считаю, что в этом нет ни капли смысла, но барон был очень доволен собой. У него подагра. Он быстро принял решение и так же быстро уехал домой, чтобы выпить бренди и подложить подушку под ногу.

– Ничего не пропало? Ничто не украдено? Она покачала головой.

– Странно, что он тут же не посадил под замок какого-нибудь бедного лудильщика, насолившего роду Линдли. Спасибо за то, что взяли его на себя. Я еще увижусь с ним, поскольку это мой долг. Проклятье, я сам должен был стать здешним мировым судьей. Это было легко сделать два года назад, но тогда у меня было слишком много забот и слишком мало времени. – Герцог покачал головой и нахмурился. – Не вижу мотива. Кому понадобилось убивать миссис Нидл?

Конечно, она знает мотив. Знает все… Она отвела взгляд. В его темных глазах стояла боль. Это убивало ее. Как и мысль о том, что она стала причиной смерти старой женщины.

– Спасибо, что позаботились о погребении, – сказал он, ласково глядя на нее.

Эванджелина побелела как мел, ее глаза стали странно суровыми. Герцог неправильно истолковал причину ее состояния.

– Вы устали. Мы с Баньоном возьмем Эдмунда на себя. Если потребуется еще что-нибудь, я сделаю это сам.

Эванджелина подняла глаза.

– Нет, пожалуйста, я не хочу быть одна… то есть не хочу отдыхать. Пожалуйста, позвольте мне остаться с вами.

– Вы не хотите быть одна? – Похоже, он неправильно истолковал ее слова.

Она совершила ошибку, выдав свои чувства. Этого нельзя было позволять.

– Кажется, – сказала она, отвела взгляд и сделала попытку встать.

Герцог положил ладонь на ее плечо.

– Если хотите, можете остаться со мной. – После короткой паузы он добавил: – Смерть всегда потрясение. Когда я узнал о смерти Робби, то испытал такое чувство, будто меня поставили на колени. Прошло много времени, прежде чем я снова смог видеть сына, слышать его смех, наслаждаться женской красотой и не испытывать при этом смертельного гнева и беспомощности. Все пройдет, Эванджелина. И потрясение, и скорбь.

Но только не чувство вины, думала девушка. Только не чувство вины. Она опустила голову и промолчала.

Днем позже миссис Нидл похоронили на кладбище замка Чесли, уже два века служившем местом упокоения как членов рода, так и прислуги. Пока викарий читал заупокойную молитву, оплакивая жестокую гибель миссис Нидл, Эванджелина, поддерживаемая крепкой рукой герцога, не сводила глаз со свежего могильного холма. Затем она подняла взгляд на Северную башню, в которой жила миссис Нидл. Мысль о том, что герцог вернется в Лондон и оставит ее в Чесли, была невыносима. Она вздрогнула. День стоял морозный, по-настоящему февральский.

Во время короткого обеда, состоявшегося после похорон, она лихорадочно пыталась придумать, что же ей теперь делать. Наконец герцог задумчиво сказал:

– Вам необходимо сменить обстановку. Не хотите ненадолго съездить в Лондон?

Эванджелина смотрела на Ричарда, лишившись дара речи и не веря своим ушам. Невероятно… Она не заслужила этого. Герцог наверняка считает, что она ему снова откажет, потому что продолжил, не дожидаясь ответа:

– Мы не всегда ладили друг с другом. Возможно, вдали от Чесли нам удастся найти общий язык. Вы сказали, что не хотите ехать в Лондон. А когда я стал настаивать, пригрозили уйти. Я не мог пойти на это. Но теперь я хочу увезти вас из Чесли. Ненадолго. Естественно, и Эдмунда тоже.

Этот сильный, знающий себе цену человек явно боится нового отказа… Эванджелине захотелось броситься к нему в объятия и громко поблагодарить. Вместо этого она просто Сказала:

– Спасибо, милорд. Я охотно поеду с вами в Лондон. Это очень любезно с вашей стороны.

Ричард и сам не знал, как много это для него значит. Он медленно перевел дух, а затем отсалютовал ей бокалом портвейна.

– Мать будет довольна. Она хотела познакомиться с вами и повидать внука. – Увидев облегчение в выразительных глазах Эванджелины, он понял, что отдаст за нее жизнь. – Я очень рад, что вы передумали. – Он поставил бокал и поднялся из-за стола. – Эванджелина, вы измучены. Мне бы хотелось выехать как можно раньше. Так что ложитесь-ка спать. Не хотите выпить на ночь лауданума?

Эванджелина встала и повернулась к нему лицом. Как он заботлив… Чувство вины, грызшее ее изнутри, стало нестерпимым. Его доброта и забота только ухудшали дело. Она покачала головой.

Он подошел к Эванджелине и провел пальцем по ее бледной щеке. Щека была нежной и гладкой. Герцогу хотелось обнять ее и никогда не выпускать из своих объятий. Хотелось сделать все, чтобы облегчить ей боль, вызванную смертью старой няни. А если он увезет ее с собой, это облегчит и его собственную боль… Ричард молчал, потому что не мог найти слов. Он заставил ее поднять голову, увидел в глазах слезы, наклонился и нежно поцеловал сначала щеку, а потом мокрые веки.

– Я больше не оставлю вас. – Выговорив эти слова, он прильнул к ее губам и вздрогнул.

А поздно вечером, когда шел холодный проливной дождь, Эванджелина встретила в гроте еще одного человека.


Глава 23


– Бабушка, а вот и я! Мне хотелось, чтобы Джон ехал быстрее, но папа не разрешил. Посмотри, я привез с собой Еву!

Услышав любимый звонкий голосок, Марианна-Клотильда быстро поднялась, подхватила Эдмунда, улыбнулась и стиснула его в объятиях.

– Господи, Эдмунд, как давно я тебя не видела! Мне начинает казаться, что Лондон вовсе не такое ужасное место для маленьких мальчиков. Возможно, твой дедушка был не прав, и папа тоже. Возможно, для всех будет лучше, если мы станем жить вместе. О Боже, я тебя не удержу! Ты настоящий маленький великан.

– Ева говорит, что я лучше великана. Я бык, сильный и упрямый, и могу попасть во что угодно с двадцати шагов!

– Ах, твоя тетя Ева? Эдмунд, познакомь меня с ней, пожалуйста.

– Она тоже сильная как бык. И хочет научить меня плавать лучше папы. – Он насупился. – Если когда-нибудь снова станет тепло.

– Да, мама, я могу подтвердить, что она действительно сильна как бык. Восемь часов в одной карете с Эдмундом – это не шутка. Увы, я не смог этого выдержать. А что касается плавания, то мне еще предстоит оценить ее возможности в этом направлении.

Марианна-Клотильда не могла отвести глаз от своего красавца-сына. Его голос был звучным, веселым и довольным. Он стоял посреди гостиной рядом с поразительно красивой молодой женщиной в темно-синем шелковом платье.

– Так вы и есть знаменитая тетя Ева? – Марианна-Клотильда посмотрела на молодую женщину, которая почти не уступала ей ростом.

Эванджелина сделала реверанс.

– Да, миледи. Я кузина Мариссы.

– Мадам де ла Валетт, – сказал герцог. Марианна-Клотильда удивилась бы меньше.

если бы кто-то вздумал доить в ее гостиной корову. Ее дерзкий, умудренный опытом сын просто произнес имя этой женщины, но в его тоне звучали гордость и чувство хозяина. О Боже, неужели он наконец нашел свою суженую? Только затем до старой герцогини дошло, что он стоит очень близко к Эванджелине, словно хочет защитить ее. От меня? Неужели он думает, что я обижу бедную девочку?

Герцогиня наградила наполовину французскую кузину обворожительной улыбкой, очень похожей на улыбку сына, и похлопала ее по руке. Девушка была достаточно красива, чтобы составить пару ее сыну, однако что-то было не так. И виноваты в этом были ее глаза. В них стоял страх. Кого она боится? Меня? Нет. Это чушь.

– Я рада наконец познакомиться с вами, мадам, – сказала Марианна-Клотильда и пожала ее узкую кисть.

Рука дрогнула, а затем отдернулась.

– Благодарю вас, миледи, – сказала Эванджелина, которой хотелось провалиться сквозь землю. Мать герцога тепло приветствует изменницу, проникшую в ее дом. – Простите за неожиданный визит, но миссис Нидл умерла. Это было ужасно, и я не знала, что делать, а милорд…

– Да, я знаю. Мне очень жаль.

– Милорд был очень добр и предложил мне составить компанию Эдмунду.

– А вот это уже новость. Как для меня, так и для Эдмунда. – Ричард посмотрел на сына, тщательно изучавшего старинный глобус. – Эдмунд, только ничего не трогай!

– Да, папа. Я только не могу понять, почему она круглая, если миссис Рейли много раз говорила мне, что Земля плоская. Это ведь Земля, правда?

Марианна-Клотильда засмеялась и сказала Эванджелине:

– Миссис Рейли с давних пор является членом клуба, который называется «Плоская Земля». Мадам, вам придется очень постараться, чтобы разубедить моего внука!

– Эдмунд, – негромко позвал герцог.

– Да, папа?

– Ты выслушаешь меня, поверишь мне, и дело на этом закончится. Ладно?

Эдмунд медленно подошел к отцу и замер, глядя на него снизу вверх.

– Земля круглая. Повтори.

– Земля круглая, папа. Ты уверен?

– Я когда-нибудь обманывал тебя?

– Нет, папа. Я никогда не думал, что ты можешь ошибаться.

Эванджелина негромко застонала. Марианна-Клотильда смеялась до тех пор, пока на глаза не навернулись слезы.

– Вот и хорошо. Когда миссис Рейли в следующий раз скажет тебе, что Земля плоская, ты улыбнешься и кивнешь, но" будешь знать, что на самом деле это не так.

– Да, папа.

Герцог улыбнулся сыну, поднял его и прижал к груди.

– Просто неподражаемо, – сказала Эванджелина.

Марианна-Клотильда не уловила в ее звучном голосе ничего, кроме юмора. Там не было намека ни на кокетство, ни на хихиканье, к которым так привык ее сын.

– Да, я до сих пор под впечатлением… Мадам, не считайте себя непрошеной гостьей. Я давно мечтала познакомиться с вами. Сын рассказывал о вас много хорошего.

– Я говорил матери, что вы упрямы как осел, когда-то были хорошей наездницей и обожаете морские пейзажи. Ах да, кажется, я как-то обмолвился, что вы не лишены обаяния.

– От души надеюсь, что вы не углублялись в подробности.

– С чего это вы взяли? В конце концов, я разговаривал с собственной матерью. А она восхищается мной и тоже считает, что я не могу ошибаться.

– Это верно, – подхватила Марианна-Клотильда. – В конце концов, это мой собственный сын. А что остается матери, как не восхищаться своим мальчиком?

Эванджелина фыркнула, герцог еще раз подкинул Эдмунда в воздух, а МарианнаКлотильда сказала:

– Мадам, проходите и садитесь. Я позвоню, чтобы нам принесли чаю. Можно мне называть вас Эванджелиной? Обращение «мадам» устарело так же безнадежно, как и мнение о том, что Земля плоская.

– Не знаю, бабушка, – проворчал Эдмунд. – Миссис Рейли всегда говорит об этом так уверенно…

– Эдмунд, Земля круглая, – сказал герцог. – Круглая!

– Да, папа. Бабушка, папа сказал тебе, что я самый меткий стрелок на свете?

– Он сказал, что ты уже раз десять в упор застрелил павлина Рекса.

– Да, – сказал Эдмунд и сладко зевнул. Эванджелина наклонилась и взяла в ладони его лицо.

– Хватит разговоров. Ты устал не меньше, чем твой папа. Но ты младше, а потому сейчас пойдешь с Эллен в детскую и немного отдохнешь.

Герцог снова подхватил сына на руки.

– Я сам отнесу его к Эллен. Скоро вернусь. Я не оставлю вас на съедение дракону. Мама, пока меня не будет, постарайся не напугать ее до потери пульса.

– Папа, а как же мой рассказ? Я хочу, чтобы бабушка послушала мой рассказ!

– Расскажешь, когда поспишь. – Ричард остановился у порога и сказал: – Я попрошу Грейсона подать чай.

Молодая леди осталась наедине со старой герцогиней. Господи, пусть она подойдет моему сыну, от души взмолилась Марианна-Клотильда и снова наградила девушку чарующей улыбкой.

– Садитесь, Эванджелина. Так вы всю дорогу ехали с Эдмундом?

– Да, кроме одного часа, когда у меня разболелась голова и милорд настоял, чтобы я поехала с ним.

– Поехали с ним? – переспросила Марианна-Клотильда.

К удивлению старой герцогини, Эванджелина вспыхнула.

– Видите ли, герцог ехал на своем прекрасном жеребце и сказал… в общем, чтобы я села в седло перед ним. Больше ничего не было, ваша светлость, честное слово.

О нет, было, подумала чрезвычайно довольная Марианна-Клотильда.

– Моему сыну почти невозможно сказать «нет». При случае он может быть очень властным.

– Да, – ответила Эванджелина. – Я на собственном опыте убедилась, насколько это верно. – На самом деле он вовсе не принуждал ее. Но между ними действительно ничего не было. Оказавшись в объятиях Ричарда, она просто прижалась к нему и тут же заснула мертвым сном. Ей давно не было так спокойно.

Марианна-Клотильда похлопала ладонью по дивану. Эванджелина сняла плащ, перекинула его через спинку стула и села рядом с герцогиней. Что ж, очень мила, подумала герцогиня. К слову сказать, элегантная, стройная, но пышногрудая фигура молодой леди была весьма похожа на ее собственную. Она догадалась, что платье Эванджелины раньше принадлежало бедной глупышке Мариссе.

– Кстати, Эванджелина, – спустя несколько секунд сказала Марианна-Клотильда, – сын в конце концов признался, что пытался приказывать вам в его излюбленной манере владельца замка. Могу себе представить, как он рычал!

– Это не так, – промолвила Эванджелина. – Точнее, не совсем так. Он привык к мгновенному послушанию. Но в тот момент я не могла себе этого позволить. И тогда он…

– Знаю, знаю. Тогда он стал самой любезностью.

– Я не знала, что он может быть таким добрым. Это не в его характере. Он чаще добивается своего с помощью насмешек или просто хмурится, зная, что только глупец посмеет перечить ему, и… О Боже, миледи, я не хотела сказать ничего плохого о вашем сыне, совсем напротив! Он очень заботится обо мне. Да, именно заботится. Думаю, это слово не показалось бы ему обидным.

Марианна-Клотильда потрепала Эванджелину по руке.

– Давайте спросим его самого. Вы меня едва знаете, однако я буду с вами откровенной. Хорошо это или плохо, но мы с сыном очень похожи. Вы, моя дорогая Эванджелина, – без паузы продолжила она, – чувствуете себя очень виноватой, верно?

Как она догадалась?

– Да, пожалуй, – ответила испуганная девушка.

– Вы – член нашей семьи. И можете жить здесь, пока не надоест. Кстати, я вижу, что к вам отошли платья Мариссы. Этот цвет вам очень к лицу. Дорри пришлось как следует поработать, верно?

– Да. Она очень милая девушка.

– Еще бы. Я поняла это много лет назад. Именно я приставила ее к Мариссе. Марисса ее очень любила.

В гостиную вошел высокий, плотный, рыжий с проседью мужчина, державший в руках поднос с серебряным чайным сервизом. Густые рыжие брови дворецкого были сильно изогнуты, что придавало его лицу удивленное выражение.

– А, Грейсон… Ты принес нам подкрепиться?

– Да, ваша светлость. Надеюсь, это доставит вам удовольствие. – Дворецкий поставил поднос на столик перед дамами.

– Мы с Грейсоном росли вместе, – сказала Марианна-Клотильда, когда дворецкий, к удивлению Эванджелины, сам стал разливать чай.

– Мадам?

– Мне без молока и сахара, Грейсон.

– Он очень ловко управляется с этим делом, – объяснила Марианна-Клотильда. – Видите ли, у меня артрит. В последние годы я стала довольно неуклюжей, так что Грейсон исполняет многие мои обязанности. Это еще одна причина, почему я не могу жить в Чесли. От холода и сырости мне становится хуже. – Она приняла у дворецкого чашку и благодарно улыбнулась. – Я думаю, мы с ним составляем впечатляющую пару. Особенно теперь, когда кости у нас стали хрупкими, волосы поседели, а самомнение достигло предела.

– Именно так, ваша светлость, – сказал Грейсон, – но я считаю, что у рыжих самомнения больше.

– Да уж, – сказала Марианна-Клотильда, изящно откусив кусочек яблочного торта. – Очень вкусно. Может быть, хуже, чем изделия Динвитти, повара Филиппа Мерсеро, или миссис Дент, но вполне приемлемо. Грейсон, это мадам де ла Валетт. Она член нашей семьи, а в данный момент еще и гувернантка лорда Эдмунда.

Грейсон посмотрел на Эванджелину и неторопливо кивнул.

– Думаю, это неплохо, – сказал он и вышел из гостиной.

Марианна-Клотильда засмеялась.

– Что вы смотрите? Присоединяйтесь!

– Как они ладят с Бассиком? – спросила Эванджелина, прожевав кусок торта.

Старая герцогиня фыркнула.

– Вы очень проницательны, Эванджелина. На самом деле они никогда не встречались. Герцог согласен со мной, что прислугу следует держать врозь. Видели бы вы нашего дворецкого из северного поместья Ричарда. Я прозвала его «Царь Иван». Его чопорности могут позавидовать и Грейсон, и Бассик. Однажды он потряс меня, заявив, что Вильгельм Завоеватель был чрезвычайно доволен своим дворецким, а он, Царь Иван, является прямым потомком этого дворецкого…

Когда в гостиную вошел герцог, Эванджелина все еще смеялась. Ричард помедлил у порога и улыбнулся. Бог мой, что за улыбка! – ахнула его мать.


Глава 24


– Проходи и садись, милый, – сказала Марианна-Клотильда. – Налей себе чаю. Эванджелине понравился торт. Я как раз рассказывала ей про Царя Ивана.

– Царь Иван – страшный человек, – сказал герцог и с улыбкой добавил: – Эванджелина, судя по вашему смеху, моя мать не пыталась уточнять степень вашей родовитости, обвинять вас в том, что вы хотите лишить меня любви сына, и не грозила вырвать вам ногти, если вы посмеете критиковать меня или Эдмунда.

– Милорд, мы обсуждали только родословную Царя Ивана. Мои предки достаточно родовиты, но до предков вашего дворецкого им далеко.

– Этот старый методист пугал меня в детстве. Честно говоря, я побаиваюсь его до сих пор. – Ричард с привычным изяществом наполнил свою чашку, а заодно и чашку матери.

Эванджелина опять засмеялась; этот веселый искренний смех, казалось, вырывался из глубины ее души. Герцогу захотелось схватить ее в объятия, начать целовать, а потом спустить с нее платье, ласкать груди, ощутить их вкус и… О Боже, он находится в гостиной матери, пьет чай, а сам думает об Эванджелине и мечтает целовать ее до тех пор, пока она со стоном не прошепчет его имя. Герцог тряхнул головой и поперхнулся чаем.

Марианна-Клотильда постучала его по спине. Когда Ричард пришел в себя, его щеки про-" должали гореть. Это не укрылось от внимания матери, но она деликатно перевела разговор на другую тему.

– Мы еще не говорили об убийстве миссис Нидл. Да, я пользуюсь именно этим страшным словом, поскольку с правдой не поспоришь. Ричард, что тебе известно об этом деле?

– Барон Линдли со своим обычным идиотизмом сказал Эванджелине, что одно из снадобий миссис Нидл, должно быть, убило чью-то жену или возлюбленную. Этот малый якобы решил отомстить миссис Нидл и задушил ее, находясь в состоянии аффекта. Конечно, чушь, но этот старый… простите, старый идиот хотел только одного: скорее отправиться домой, высосать бутылку бренди и подсунуть подушку под свою подагрическую ногу… – Он сделал паузу. – Мы должны сказать Эванджелине спасибо. Она сделала все нужное еще до моего приезда. – Ричард опустил глаза и уставился на свою левую руку, украшенную изумрудным перстнем-печаткой. – Я только велел усилить охрану замка. Ее убийство не имело никакого смысла. Старуха была совершенно безобидна. И это ранит меня до глубины души. Почему ее убили? Почему именно миссис Нидл? Ничего, узнаем. Я этого просто так не оставлю. Нет, я найду того, кто это сделал, и выясню почему!

Эванджелина задумалась. Что он уже сделал и что собирается сделать? А вдруг он узнает, что изменники используют его личный пляж для проникновения в Англию? Вдруг узнает о ее предательстве?

– Я получила письмо от миссис Рейли, – спустя мгновение сказала Марианна-Клотильда. – Все в замке очень расстроены. Мой дорогой, я рада, что ты решил не бросать это дело. Миссис Нидл была доброй старой женщиной, но обладала даром предвидения. Ричард, я когда-нибудь говорила, что она предсказала твое рождение с точностью до месяца и даже до дня? Она сказала мне, что ты будешь красивее своего отца, умнее меня – что казалось мне невозможным – и станешь знаменитым любовником. Думаю, этих последних слов будущей матери слышать не следовало… – Она улыбнулась и похлопала герцога по плечу. – Ладно, пока хватит об этом. Поговорим позже. Герцог решительно поднялся.

– Эванджелина устала. Я отведу ее в Розовые покои, пусть отдохнет до обеда. Сегодня вечером мы будем обедать здесь, втроем. Пойдемте, Эванджелина. – Герцог протянул ей руку.

Девушка подняла глаза, медленно кивнула и вложила пальцы в его ладонь.

– О Боже! – ахнула Марианна-Клотильда. – А я пригласила гостей! Меня застрелят, если я отменю прием так поздно!

Эванджелина услышала, что герцог чертыхнулся, и поспешила вмешаться:

– Это случайно не леди Пемберли и мисс Сторли?

Улыбка Марианны-Клотильды и в самом деле мало отличалась от улыбки герцога.

– Так вы уже знакомы с Юдорой? Эта дама могла бы с успехом стать одним из генералов герцога Веллингтона. Да, вы правы, она обещала приехать.

– Они с Царем Иваном два сапога пара, – ответил Ричард. – Тетушка Юдора появилась на моем пороге через день после приезда Эвандже-лины. Решила удостовериться, что мне не заморочила голову какая-нибудь авантюристка. И притащила с собой Дрю и Джона Эджертона. Однако уехала в отличном настроении. Эванджелина ей понравилась.

– Миледи, а лорд Петтигрю и Джон Эджертон тоже придут?

– Я приглашу их, – сказала Марианна-Клотильда. – Иначе за столом не будет хватать двух джентльменов. Надеюсь, что они свободны.

Уж Эджертон то явится точно, черт бы его побрал, подумала Эванджелина.

Марианна-Клотильда повернулась к герцогу.

– Очень странно… Дрю не отходит от Фели-сии. И всюду появляется с ней. – Она покачала головой. – Никогда не знаешь, какая женщина сумеет поставить мужчину на колени.

– Мама, это отвратительно. Мужчина никогда не должен становиться на колени.

– Это аллегория.

– И тем не менее. Настоящий мужчина не должен позволять, чтобы его ставили так низко. О Боже, я уверен, что Фелисия будет продолжать болтать даже в… впрочем, неважно. И все же это правда. – Он умолк в тот момент, когда чашка матери звонко стукнулась о блюдечко.

Впрочем, Эванджелина ничего не слышала. Она давно ломала себе голову, как передать послание Джону Эджертону, а мать герцога решила эту проблему не сходя с места. Девушка облизала губы.

– Миледи, благодарю за то, что вы позволили мне приехать.

– Ричард, что скажешь? Может быть, распорядиться, чтобы Эванджелине принесли еду в спальню?

– Я предпочел бы, чтобы мы с ней поели в библиотеке, одни, у растопленного камина.

– Выбора нет, – ответила Марианна-Клотильда. – Так что бери бразды правления.

– А теперь отдыхать! – сказал герцог, привлекая Эванджелину к себе. Мать, изумленная его безапелляционным тоном, подняла красиво выгнутые темные брови на добрый дюйм.

Эванджелина молча кивнула. По крайней мере, у нее будет возможность остаться в одиночестве, подумать и решить, что сказать Эджертону. Ей хотелось убить этого мерзавца.

– Почему вы дрожите?

Она подняла испуганные глаза.

– Нет, я не дрожу, милорд.

– До скорой встречи, Эванджелина, – сказала Марианна-Клотильда. – Похоже, вы падаете с ног. Ричард, ты говорил про Розовые покои? О да, там очень красиво.

– Ваш городской дом очень элегантен, – сказала Эванджелина, когда они спускались по широкой винтовой лестнице.

– Да, – ответил герцог. – Почти все здесь переделано так, как хотела мать. Она не разделяла вкусов свекрови. Мне тоже так больше нравится. Мать много раз оказывалась права. Не только в вопросах отделки, но и в оценках людей.

– Кроме того, она очень добра.

– Вам не следует идти на обед, который дает мать.

– Вы думаете, она не захочет меня видеть? Миледи так добра, что я могу ошибиться в ее подлинных чувствах. В отличие от ваших, – с улыбкой добавила она. – Я всегда знаю, о чем вы думаете.

– Сомневаюсь. – Если бы она действительно знала, то не стояла бы так близко и не улыбалась ему. – А что касается чувств моей матери, то они здесь ни при чем. Они не имеют никакого отношения к моим словам. Я вижу, вы ничего не понимаете.

– Очень хорошо. Тогда скажите прямо, милорд, чего вы хотите.

Естественно, герцог не мог выложить то, что было у него на уме. Это безумно напугало бы ее. А если бы не напугало, что тогда? Он собрался с духом.

– Я просто не хочу, чтобы вы устали, только и всего. – Наконец Ричард остановился и сказал:

– Вот Розовые покои. Думаю, здесь могла бы ночевать королева Шарлотта. Или королева Бесс. К сожалению, дом не так стар, чтобы иметь честь принимать в своих стенах этих коронованных особ.

Он поднес к губам ее руку. Почувствовав жар этих губ даже сквозь перчатку, Эванджелина невольно прильнула к нему.

– Нет, – сказал он. – Нет. Она тут же отпрянула.

– Я очень сильная, – после паузы произнесла Эванджелина. О Боже, что она сделала? Бросилась в его объятия, вот что! – Честное слово, вы можете не беспокоиться за меня. Я сильная.

Он поднял руку и кончиками пальцев прикоснулся к ее бледной щеке.

– Неужели вы действительно так непобедимы?

Эванджелина не сводила глаз с его смуглого лица. А герцог не сводил глаз с ее губ. Отчаянно хотелось прижаться к нему, услышать стук его сердца, почувствовать прикосновение тела…

Нет, нет! Она выпрямилась и деланно улыбнулась.

– Сомневаюсь. До вечера, милорд.

Когда герцог несколько минут спустя вернулся в гостиную, его мать заметила:

– Она мила. Даже красива. Но ведь дело не в этом, правда?

– Конечно нет. Мама, можешь успокоиться. Я вовсе не собираюсь спрашивать у тебя совета.

– Сомневаюсь, что тебе нужны мои советы. Ты ведешь себя с ней совершенно правильно.

– Смешно. Я просто вежлив с ней, только и всего.

– Эванджелина взрослая женщина, к тому же вдова. Возможно, она привыкла к самостоятельности. Думаешь, отец или муж командовали ею?

– Сомневаюсь, что такое возможно. Именно этого я в ней и не понимаю.

– Ты не слишком долго знаком с ней. Он с улыбкой повернулся к матери.

– Да, не слишком. С другой стороны, я нисколько не сомневаюсь, что буду узнавать ее всю жизнь. Ей нужна сильная рука, вот и все. Моя рука.

– Мне кажется, ты чересчур торопишься. Он пожал плечами.

– Может быть. Но чему быть, того не миновать. Марианна-Клотильда обожала своего сына, однако была вынуждена признать, что никогда не видела его в таком состоянии. Его обращение с этой молодой леди было безукоризненным. Он прекрасно сознавал свои чувства и знал, что ничего подобного до сих пор не испытывал. Значит, он не сомневается, что будет с ней всю жизнь? Да, пожалуй, дело зашло далеко… Она медленно поднесла к губам чашку с остывшим чаем. Старой герцогине была известна репутация сына; она прекрасно знала, что красивые женщины, с которыми имел дело Ричард, приходили и уходили, не трогая его сердца. Но теперь, похоже, ее гордый циничный сын наконец-то нашел женщину, которая сумеет удержать его.

Вдова. Наполовину француженка…

Молодая женщина, обожающая и ее сына, и ее внука. Если только Марианна-Клотильда может доверять своим глазам, которые ее до сих пор ни разу не подводили.


Глава 25


У подножия широкой винтовой лестницы Эванджелина застыла как вкопанная. Там навытяжку стояли шесть лакеев. Грейсон, рыжая с проседью шевелюра которого отливала в свете люстры, а строгий черный костюм резко контрастировал с красно-золотыми ливреями слуг, проверял безукоризненность их белых перчаток. Он обернулся к Эванджелине и сказал:

– Мадам, герцог и ее светлость находятся в гостиной. Они ждут вас. Вы пунктуальны. Ее светлость очень ценит это.

Эванджелина не могла прийти в себя с тех пор, как ее разбудила горничная с кислой физиономией.

– Грейсон, скоро ли прибудут гости?

– Через пять минут, мадам. Смею вас уверить, что к обеду в доме Кларендонов не опаздывает никто, даже сам принц-регент.

– Могу себе представить, – пробормотала Эванджелина, ничуть не сомневаясь в правоте дворецкого.

Грейсон открыл двойную дубовую дверь, пропустил Эванджелину в гостиную и сам вошел следом. Герцог в непринужденной позе стоял у каминной полки, сложив руки на груди, скрестив ноги в лодыжках, и улыбался словам матери. Черно-белый вечерний наряд делал его неотразимым. Интересно, сам ли он завязывал белоснежный галстук или это сделал Баньон? – подумала Эванджелина. Ричард что-то говорил, жестикулируя длинными пальцами. Ей невольно представилось, что эти пальцы гладят ее щеки, подбородок, шею, а затем спускаются к груди. Эванджелина тяжело вздохнула. Она не имеет права думать об этом, не может позволить себе грешные мысли, о которых можно догадаться по глазам. Она нисколько не сомневалась, что стоит ей подумать о прикосновениях и поцелуях Ричарда, как он все поймет без слов.

Я слишком молода, думала Эванджелина, чтобы жить отшельницей.

Увидев вошедшую Эванджелину, герцог остановился на полуслове. Он никогда не видел более красивой женщины. Белое шелковое платье Мариссы, украшенное кружевами, было туго подпоясано под грудью и обнажало верхнюю часть бюста. Может быть, даже слишком обнажало. Ложбинка между грудями казалась бесконечной. Герцог нахмурился. Не сделать ли ей замечания? Но он не хотел обижать Эванджелину. Одна мысль об этом заставила его покачать головой. Если бы они были одни, он бы подошел к ней, бережно спустил лиф к талии, полюбовался этой пышной грудью, затем погладил бы ее, а потом прильнул к ней губами… Ричард не мог отвести от нее глаз. А потом увидел ее потерянное лицо. Но почему? Причина могла быть только одна: здесь, в Лондоне, рядом с ним она чувствует себя несчастной. Герцог был уверен, что мать смотрит на него. Нужно держать себя в руках.

Требовалось что-то сказать. Естественно, не то, что ему хочется стащить с нее платье и повалить на ковер перед камином… Он откашлялся, сделал два шага навстречу, затем остановился, не доверяя себе, и сказал:

– Опаздываете, Эванджелина. Впрочем, это простительно: вы устали. Слава Богу, что вы наконец здесь.

– Я вовсе не опоздала, милорд. Даже Грей-сон сказал, что я пунктуальна, как и миледи.

– Ну, почти опоздали, – буркнул он, чувствуя себя дурак дураком.

– Миледи… – сказала Эванджелина, не обращая на него внимания, и сделала реверанс вдовствующей герцогине.

– О Боже! – Марианна-Клотильда покачала головой. – Милый, тебе придется защищать Эванджелину. Она бесподобна. Боюсь, что все джентльмены потеряют голову.

– И будут иметь на это полное право. Мама, ты только посмотри на ее декольте почти до талии! Все наружу. Поскольку сегодня вечером здесь будут одни джентльмены, будем надеяться, что они не станут распускать глаза. Но если один из них позволит себе лишнее, я вколочу его в землю рядом с розовым кустом.

– Уверяю вас, милорд, никто из этих джентльменов не захочет посмотреть на меня дважды. Я бедная вдова со вполне заурядной внешностью. – Однако Эванджелина прикрыла грудь руками. Она спорила с Дорри, но та была непреклонна.

Герцог, остановившийся в каком-нибудь полуметре, еле слышно произнес:

– Если вы еще раз скажете что-нибудь подобное, я выпорю вас. Вы меня поняли?

Эванджелина заставила себя улыбнуться и опустить руки по швам.

– Я понимаю ваши слова, но не понимаю вас.

– Перестаньте прибедняться. Все вы прекрасно понимаете. Поверьте мне, у вашего платья слишком низкий вырез. Дорри придется поднять его минимум на пять сантиметров. Я не хочу, чтобы мужчины видели вашу грудь.

– Но почему?

– Потому что она моя.

Эванджелина готова была кинуться на него. Заметив это, герцог довольно усмехнулся.

– Милый, ты дразнишь Эванджелину?

– О нет, мама. Просто рассказываю, чего жду от нее сегодня вечером.

Смех и голоса, донесшиеся из вестибюля, заставили Марианну-Клотильду нахмуриться. Что он сказал Эванджелине? Должно быть, что-то нехорошее, потому что девочка покраснела от пят до макушки. Надо бы спросить, но есть риск покраснеть самой… Вдовствующая герцогиня чертыхнулась и в первый раз в жизни пожалела, что гости оказались столь пунктуальны.

И это герцогиня называет маленьким семейным вечером? Эванджелина обводила взглядом огромный обеденный стол, за которым сидели двадцать пять прекрасно одетых, смеющихся гостей. Леди Пемберли любезно поздоровалась с Эванджелиной и тут же сказала, что у нее слишком большое декольте. Герцог, подслушавший их разговор, грозно нахмурился. А Фелисия, пытавшаяся привлечь внимание лорда Петтигрю, постукивая его по руке красивым веером из слоновой кости, обернулась и со смехом сказала, что герцог просто не имел права столько времени держать Эванджелину в Чесли.

– Мне требовалось побыть на лоне природы, – с улыбкой проговорила Эванджелина.

– Похоже, мадам, что теперь эта нужда отпала.

Эванджелина вздрогнула, мгновенно узнав голос. Она знала, что этот человек приглашен, но не видела, что он уже прибыл и стоит рядом. Она медленно повернулась лицом к тому, кого мечтала убить, и надменно вздернула подбородок.

– Как видите, сэр Джон. Сэр Джон поклонился.

– Мадам, позвольте мне проводить вас к столу. Конечно, мы все очень рады, что вы решили покинуть свою келью. Я уверен, что в лондонском свете у вас будет много дел. Думаю, сегодня у нас найдется время поговорить о столице и тех развлечениях, которые она сможет вам предложить.

Эванджелина заметила, что герцог покосился сначала на нее, а потом на сэра Джона. Девушка опустила глаза и пошла вместе с Эджертоном в роскошную столовую Кларендонов.

К удивлению Эванджелины, герцог указал ей на стул справа от себя. Он сам выдвинул его, ошеломленный лакей захлопал глазами, но потом взял себя в руки и отошел в сторону. Эджертон слегка приподнял бровь и, слава Богу, занял место поодаль. Стул справа от нее был предназначен для лорда Джорджа Уоллиса, джентльмена с бакенбардами (как она вскоре выяснила, отставного военного), имевшего неприятную привычку вставлять реплики в любой услышанный им разговор. Кроме того, лорд Джордж люто ненавидел Наполеона, на войне с которым погибли два его брата.

Напротив нее сидела леди Джейн Беллермен, старшая дочь графа, красивая девушка в платье из розового шелка и газа. Леди Джейн внимательно изучила ее и приняла холодный и высокомерный вид. Эванджелина опустила голову и стала ковырять вилкой кусочек лосося.

Приносили блюдо за блюдом. Лакеи были очень внимательны. У Эванджелины начала болеть голова. Она выслушивала бесконечные рассказы лорда Джорджа о битвах на Пиренейском полуострове.

– Ублюдки все еще не утихомирились, – сказал он и осушил огромный бокал вина. – Это не кончится до тех пор, пока он не сдохнет и не будет похоронен.

– Я бы тоже с удовольствием увидела его в гробу, – ответила Эванджелина.

– Вы, конечно, слышали об убийстве Роберта Фарадея, близкого друга герцога? Бедный Робби. Если бы герцог нашел этого малого, то прикончил бы его на месте, не дав раскрыть рта.

– Это верно, – ответил Ричард. Леди Беллермен кокетливо спросила:

– Что верно, милорд? То, что вы любите танцевать? Могу поклясться, вы великолепно танцуете. Может быть, пригласите меня?

– Сегодня танцев не будет, – ответил герцог, глядя на Эванджелину.

Эванджелина побледнела так, словно готова была упасть в обморок. Виной тому был разговор о Наполеоне и убийстве Робби. Разве это подходящие темы для разговора с леди? Герцог нахмурился.

В этот момент Эванджелина подняла глаза, и герцог увидел в них лютый гнев. Нет, эта девушка не собирается падать в обморок. Странно…

Эванджелина знала, что Ричард видит ее насквозь. Она тут же сменила выражение лица, но слушать о делах Наполеона было нестерпимо. Она посмотрела на Грейсона, который как страж стоял за высокой спинкой огромного стула герцога. Затем она услышала смех леди Джейн и заметила, что та смотрит на нее. Эванджелина подняла бровь и с улыбкой спросила:

– Прошу прощения, что вы сказали?

– Леди Джейн говорит о вас, моя дорогая, – сообщил ей лорд Джордж, прожевав изрядный кусок пирога со свининой. Когда пирог подавали на стол, отставной военный испустил довольный вздох и брякнул: – Именно из-за этого фирменного блюда местной поварихи у Кларендонов нет отбоя от гостей.

Увидев, что Эванджелина подняла взгляд, леди Джейн промолвила:

– Я только что сказала герцогу, что у вас невеселый вид. Когда гость скучает, у хозяина портится настроение, не правда ли, мадам де ла Валетт?

Эванджелина непринужденно ответила:

– Леди Джейн, должна признаться, что я действительно немного отвлеклась. Но теперь я снова во всеоружии и готова достойно отвечать на ваши очаровательные реплики.

Герцог одобрительно улыбнулся Эванджелине.

– Мадам, милорд сказал, что вы недавно прибыли из Франции.

– О нет! – пробормотал лорд Джордж, глядя на Эванджелину так, словно он впервые ее увидел и остался весьма недоволен этим зрелищем. – Вы же с виду совершенная англичанка. Не понимаю…

– Я наполовину англичанка, лорд Джордж, – ответила девушка. – Выросла в Сомерсете. Да, я вышла замуж за француза, но он был роялистом и ненавидел Наполеона. Так же, как и я.

– Я уже сказала милорду, – промолвила леди Джейн, – что эта тема не годится для застольной беседы. Несомненно, герцог считает, что вы портите настроение другим гостям.

Ах ты, дура набитая, подумала Эванджелина. Оскорбленный лорд Джордж покраснел как рак, а герцог опустил голову. Эванджелина поняла, что Ричард изо всех сил борется со смехом.

– Я плохо воспитанный гость, – сказала она, улыбнулась и подняла бокал.

– Да уж, – сказала леди Джейн и вполголоса добавила: – Возможно, вам лучше вернуться во Францию, где вы наверняка будете себя чувствовать как дома.

Эванджелина пожала плечами, положила вилку и широко улыбнулась собеседнице, показав белые зубы.

– Если герцог скучает, ему достаточно повернуться лицом к другим гостям, которые искренне готовы позабавить его.

– Так он и сделает, – ответила леди Джейн, и ее белые пальчики потеребили черный рукав герцога.

Ричард лениво поднял темные глаза, в которых горело порочное пламя.

Но на самом деле он думал вовсе не о порочных наслаждениях. Какого дьявола мать посадила слева от него леди Джейн? Конечно, герцогине и в голову не пришло, что он не собирается любоваться прелестями этой дурочки. Он смотрел на Эванджелину, которая молча глядела в свою тарелку, где лежал остывший пирог со свининой.

– Наверное, это из-за вашей английской крови, – ангельским голоском произнесла леди Джейн.

Эванджелина покосилась на нее.

– Очень возможно, – ответила она, подозревая подвох, но не зная, в чем он заключается.

– Вы не такая маленькая и смуглая, как большинство ваших соотечественников и соотечественниц.

Эванджелина снова посмотрела на остатки пирога со свининой. Она съела только один кусочек, но начисто потеряла аппетит. Когда лакей негромко спросил, не желает ли она яблочного торта, девушка покачала головой. И это подвох? Тьфу!

– Вам виднее, – только и ответила она.

– Еще бы! – фыркнула леди Джейн. – Вот к чему приводит смешение кровей. Рядом с вами все здешние дамы чувствуют себя коротышками. Зачем этой дурочке понадобилось опускаться до таких дешевых шпилек? Неужели только для того, чтобы привлечь внимание герцога? – подумала Эванджелина и ответила, с трудом удерживаясь от смеха:

– Забавно, что так сказали именно вы, леди Джейн. Я и сама заметила это, но думала не о коротышках, а о толстушках.

Леди Джейн со свистом втянула в себя воздух; ее глаза сузились от злости.

– Какая жалость, что вы вдова. В отличие от французов англичане не жалуют вниманием тех дам, которые уже побывали замужем. Если, конечно, не имеют на это особых причин.

Герцог невинно спросил:

– Джейн, разве вы не заметили, что моя мать выше Эванджелины?

Леди Джейн бросила на него беспомощный взгляд.

О нет, подумала Эванджелина, так легко ты не отделаешься.

– Милорд, ваша мать человек необычный во всех отношениях. Иначе она просто не была бы вашей матерью, – с улыбкой произнесла Эванджелина.

Какого дьявола она хочет этим сказать? – подумал герцог.

Что же касается леди Джейн, то та буквально рухнула на свое место. Теперь она не просто ревновала, но люто ненавидела «француженку».

Между тем Эванджелина продолжала с таким видом, словно оказывала леди Джейн величайшее благодеяние:

– Знаете, мне нет нужды привлекать внимание английских джентльменов. В Англии я только временно и не ищу себе мужа. Знаете, мысль о том, что джентльмен может отвергнуть женщину лишь на том основании, что она вдова, кажется мне омерзительной. Если английские джентльмены действительно такие тупицы, можете забрать их себе.

Обрадованная леди Джейн улыбнулась герцогу, но тот, к ее вящему разочарованию, сказал:

– Кажется, моя мать готова проводить дам в свою гостиную.

В ту же секунду раздался чарующий голос Марианны-Клотильды:

– Леди, позволим джентльменам перейти к портвейну!

Где их так вышколили? – подумала Эванджелина, давая лакею возможность отодвинуть ее стул.

– Пирог со свининой был неподражаем, – сказала она лорду Джорджу.

Когда дамы уютно расположились в гостиной, Эванджелина могла не бояться новых атак леди Джейн Беллермен, поскольку ее вниманием сразу же завладели леди Пемберли и непрерывно щебетавшая Фелисия.

Фелисия говорила о еде, о том, как много она съела, и тщательно описывала каждое блюдо, которое ей удалось отведать. Леди Пемберли заметила, что, если Фелисия и дальше будет есть как крокодил, лорд Петтигрю найдет себе кого-нибудь другого.

Эванджелина, которая почти ничего не съела, вступилась за бедняжку:

– Мэм, я должна согласиться с мисс Сторли: обед был очень вкусный. Я очень довольна, что дамам больше не нужно носить эти ужасные корсеты.

Когда Эванджелина беседовала с Полиной, виконтессой Демстер, рядом прозвучал голос герцога:

– Прощу прощения, миледи. Приехал кое-кто из моих близких друзей, и я должен представить им мадам де ла Валетт.


Глава 26


Герцог вел Эванджелину через гостиную, даря дамам улыбки и комплименты. Наконец он сказал девушке:

– Я вижу, вы выиграли этот турнир.

Эванджелина явно не понимала, о чем идет речь. Увидев это, Ричард покачал головой и добавил:

– Леди Джейн.

– Ах вот вы о чем! Бедная ревнивая маленькая дурочка… Поверьте мне, милорд, не женитесь на ней. Ее глупость вам быстро наскучит. Можете себе представить, она увидела во мне угрозу!

Ричард смотрел на нее как загипнотизированный.

– Поразительно, правда? Угрозу в вас, сущей ведьме, у которой нет ни красоты, ни ума, ни обаяния, ни приличной фигуры, которая могла бы привлечь внимание мужчины…

– Не увлекайтесь, – перебила его Эванджелина. – Так что же это за друзья, с которыми вы хотели меня познакомить? – Она вспомнила, что должна поговорить с Эджертоном до его ухода.

Они вышли в огромный вестибюль.

– Извини нас, Ричард, – сказал шагнувший вперед красивый джентльмен. Он посмотрел на Эванджелину и представился: – Филипп Мерсеро, виконт Деренкур. А это моя жена Сабрина. Наша дочь еще слишком мала, чтобы ездить по гостям. Но жена уверяет меня, что девочка настоящая красавица.

Молодая женщина с чудесными каштановыми волосами, собранными в узел на макушке, рассмеялась и шлепнула мужа по руке.

– Не слушайте его, мадам! Мое имя Сабрина. На самом деле я только жду ребенка. Филипп хочет девочку, но я уверена, что это будет мальчик. Ради Бога, извините за опоздание, но мы заезжали за Роханом и Сьюзен Каррингтон. Они не смогли поехать с нами и передали свои сожаления. Мы опоздали, но все же прибыли.

– Да, вдвоем и третий в уме, – сказал герцог. – А это Эванджелина де ла Валетт.

– Как поживаете? – спросил Филипп, поднося к губам ее руку. – Я слышал, что сейчас вы заботитесь об Эдмунде. Если Сабрина настаивает на мальчике, то я бы хотел, чтобы мой малыш был таким, как Эдмунд.

– Он действительно самый лучший из мальчиков. Знаете, милорд, я поняла, что виновата перед вами, – подхватила Эванджелина. – Понимаете, я подарила Эдмунду игрушечный пистолет, а он начал стрелять в павлинов. А потом сделал меня разбойником и вместе с Баньоном стал придумывать, как поймать и в конце концов застрелить меня. Он сказал, что ваши подарки в подметки не годятся моему.

– Неблагодарный мальчишка, – прищурившись, сказал Филипп. – За эти годы я сделал ему столько подарков, а он предпочел им ваш пистолет. Ричард, поговори с сыном. Внуши ему, что мужская солидарность – единственное, что позволяет нам не оказаться под каблуком у леди.

Эванджелина засмеялась, когда Сабрина бросила на мужа странный и задумчивый взгляд искоса.

– О Боже, – спросила она, – что вы делаете?

– Ох, – опомнилась Сабрина. – По-вашему, я пожираю его глазами?

– Именно. Как это вам удается?

– Это тайна. Понимаете, мать Рохана Каррингтона, леди Шарлотта, самая красивая женщина на свете, учила меня языку взглядов, чтобы я могла обольщать мужа, как только мне этого захочется.

– Потрясающе, – сказал герцог. – Насколько я слышал, леди Шарлотта уехала в Россию с каким-то поразительным представителем мужского племени.

– Нет, в Россию она ездила прошлым летом. Или это была Венеция? – Филипп задумался. – В общем, неделю назад она куда-то уехала. – Он заглянул в глаза жены и тоже слегка окосел. – Она действительно научилась соблазнять меня. Не знаю, чему именно научила ее Шарлотта, но это действует. Причем моментально.

– Не забудь, что ты женат меньше года, – .возразил герцог. – Я никогда не слышал, чтобы молодым мужьям требовалась дополнительная стимуляция.

Филипп наклонился к герцогу и громко прошептал:

– Не разочаровывай ее, Ричард. Она считает себя неотразимой обольстительницей. А мне это нравится.

– Так и должно быть, – ответила Сабрина.

Краем глаза Эванджелина заметила Джона Эджертона. Тот спокойно стоял в дверях гостиной и смотрел на нее. Она улыбнулась друзьям герцога, которых могла больше никогда не увидеть, и сказала:

– Я порвала платье и должна взглянуть, нельзя ли его зашить. Кроме того, мне нужно сказать пару слов сэру Джону. Милорд, миледи, рада была познакомиться с вами. Прошу прощения. – Не успела Сабрина открыть рот, чтобы предложить ей помощь, как Эванджелины и след простыл. Герцог посмотрел ей вслед. Он видел, как Эванджелина заговорила с Джоном Эджертоном и вместе с ним прошла в гостиную. Что за чертовщина? Он ощутил приступ ярости. Сэр Джон, снова сэр Джон!

– Моя дорогая, кажется, вы действительно стали членом этой семьи, – сказал Эджертон, когда они оказались на маленьком балконе библиотеки.

Было очень холодно, в небе, усыпанном мириадами звезд, стояла полная луна, но Эванджелина не обращала ни на что никакого внимания.

Тем временем Эджертон продолжил:

– Невозможно представить себе, что ради меня вы расстались с досточтимыми виконтом и виконтессой Деренкур. Герцог желает вас. Наверняка вы чувствуете это, как каждая женщина.

– Я чувствую только то, что герцог скоро выбросит меня из окна, – ответила Эванджелина.

– Не объясните ли, что вы имеете в виду? Гели вашу миссию, то едва ли. Прошло слишком мало времени, чтобы наш милый герцог что-нибудь заподозрил. Вы здесь, в Лондоне. Я не давал вам разрешения покинуть Чесли. Почему вы меня ослушались? Причина должна быть серьезной, иначе маленький Эдмунд будет лежать в могиле, прижимая к груди свой игрушечный пистолет. – Увидев в ее глазах ненависть, он засмеялся и щелкнул пальцами. – Убить мальчишку ничего не стоит. Так что не вздумайте выдать меня!

Ее голос дрожал от ярости и страха одновременно.

– Вы, ублюдок, слушайте меня! Вы приказали задушить миссис Нидл! Бедную старуху, которая никому не сделала ничего плохого! Вы что, не понимаете? Я ответственна за ее смерть, потому что в тот первый вечер по неосторожности упомянула ее имя. Будьте вы прокляты, убийца!

– Вы сами виноваты, моя дорогая. Если бы вы промолчали, старая карга до сих пор варила бы свои мерзкие снадобья. Атак… Мне пришлось принять меры. При необходимости я действую очень быстро. Так что не вздумайте меня выдать. Месть последует незамедлительно… Зачем вы приехали в Лондон?

– Я больше не могла оставаться в Чесли.

Джон Эджертон не торопясь вынул из кармана табакерку, щелкнул лакированной крышкой, ловко взял понюшку и вдохнул ароматный табак. Затем он негромко чихнул и закрыл крышку.

– Эванджелина, у вас очень чувствительная совесть. Это мне нравится. Следовательно, я могу не беспокоиться, что вы все сообщите герцогу. Не надейтесь, что он спасет вас и вашего отца. Это невозможно. И не забудьте про Эдмунда. Ну что ж, так и быть, я разрешаю вам остаться здесь. Дело для вас найдется.

– Я этого не вынесу. – Эванджелине хотелось кричать и плакать одновременно. – Пожалуйста, хватит. Я сделала достаточно. Отпустите меня.

– Замолчите, Эванджелина. Мы одни, но рядом могут находиться слуги и подслушать нас. Мне не нужны лишние вопросы. Ну что, успокоились? Тогда я скажу, что не собираюсь наказывать вас за непослушание. – Он помолчал, не сводя глаз с табакерки. – Раз уж вы оказались в Лондоне, то сослужите мне одну маленькую службу.

– Не могу, – прошептала она. – Не могу. Пожалуйста, не надо. Разве вы не понимаете? Как я могу ради отца и Эдмунда продолжать работать на вас, если вы убиваете невинных людей?

– Прекратите истерику. Успокойтесь и выслушайте меня. Как вы, должно быть, уже слышали от лорда Петтигрю и других, Наполеон со дня на день прибудет в Париж. Все решится скоро, очень скоро. А затем вы получите свободу. Обещаю.

Она не верила своим ушам. Как, Наполеон бежал с Эльбы? О Боже, этого не может быть!

– И что, по-вашему, решится? Это чудовище снова получит возможность устраивать бойни, терзать и мучить людей?

Эджертон небрежно пожал плечами, но в его глазах горел огонек безумия.

– Посмотрим. Ждать осталось недолго. На этот раз Наполеон победит. Союзники будут разбиты. Это не подлежит сомнению. А потом будет видно.

– Вы клянетесь, что моего отца отпустят? Клянетесь, что Эдмунда никто не тронет? Клянетесь, что больше не убьете ни одного невинного?

Эванджелина знала, что этому человеку солгать раз плюнуть, но сейчас ей казалось, что над ней закрылась крышка гроба. Она чувствовала себя совершенно беспомощной. Он закинул голову и от души расхохотался.

– Вы просто ребенок… Да, моя дорогая, я клянусь вам Рысью, а этот малый, как вам должно быть известно, заслуживает доверия!

– Чего вы хотите от меня? – безжизненным голосом спросила она.

Эджертон нежно улыбнулся, потрепал ее по руке и сказал:

– Не торопитесь. Вам придется как следует подумать, чтобы выполнить это задание. А сейчас… – Он схватил Эванджелину за плечи и повернул лицом к себе. – Вы замерзли. Позвольте мне согреть вас. Да, позвольте… – Он жадно прильнул к ее ледяным губам, тщетно попытался раздвинуть их языком, а затем прошептал: – Я столько лет желал вас. Отдайтесь мне, Эванджелина. Отдайтесь, и я сам отпущу вашего отца. Приходите ко мне сегодня ночью. Да, сегодня. Я хочу лечь с вами в постель. Я должен…

Она сильно ударила его коленом в пах. Эджертон задохнулся, выпустил ее руки и прошипел:

– Вы пожалеете. Клянусь вам!

– Грязный ублюдок! – Эванджелина отпрянула от него. – Я выполню вашу просьбу, но вы больше никогда не прикоснетесь ко мне!

С этими словами Эванджелина ушла с балкона. Она так замерзла, что боялась разлететься на куски. Бр! Опрометью она бросилась в Розовые покои, заперла дверь и закуталась во все одеяла, которые смогла найти. Затем опустилась на кровать и долго сидела, уставившись в пространство.

– Военное министерство? Какого дьявола вам там понадобилось?

Эванджелина только улыбнулась и пожала плечами.

– Я подумала, что это будет интересно. Там находится сердце Великобритании. Я слышала, что Наполеон на свободе и скоро будет в Париже. Да, я хочу посетить министерство и понять, чего нам следует ждать.

– Это самые странные слова, которые я от вас когда-либо слышал.

– В самом деле? Ну что ж, вам совсем не обязательно сопровождать меня. Я могу нанять фиакр. Это несложно.

Он посмотрел на нее так, словно хотел ударить.

– И когда вы собираетесь совершить эту вылазку?

– Сегодня днем, милорд. Если вы боитесь, что вас не пустят, то можете не беспокоиться. Вчера вечером я попросила об этом лорда Петтигрю, и он сказал, что будет рад видеть меня. А заодно и вас.

– Дрю слишком вежлив, черт бы его побрал. На самом деле женщина в конторе нужна ему как… А я-то собирался свозить вас в Ричмонд. Сомневаюсь, что вы смогли бы добраться до центра лабиринта, но я хотел дать вам попробовать.

Эванджелина встала из-за стола и посмотрела на герцога сверху вниз.

– Если вы и дальше будете срывать на мне свое плохое настроение, то я предпочту компанию лакея. – Она бросила салфетку на тарелку.

– Придержите язык, моя девочка! – рявкнул он, продолжая сидеть. – Вы должны знать, что у меня, вашего хозяина и человека, который за вас отвечает, нет выбора. Конечно, я буду сопровождать вас. Интересно знать, куда вы собрались? Разговор не окончен.

– Пойду навещу Эдмунда. Мне больше нечего сказать вам, милорд.

Какое-то мгновение он теребил салфетку.

– Я уже видел сына. Эллен закормила его тостами. Баньон прочитал лекцию о том, как должен вести себя джентльмен на скачках в Аско-те, а моя мать предложила ему пострелять в нее. Когда он увидел меня, еще одного своего раба, то милостиво соизволил разрешить мне поучить его играть в шахматы.

– Маленький мошенник! – невольно рассмеялась повеселевшая Эванджелина. – Понимаете, я научила его правилам игры, а он тут же возомнил себя мастером!

– Что ему требуется, – сказал герцог, медленно переводя взгляд с губ Эванджелины на ее грудь, на этот раз полностью прикрытую бледно-желтым утренним платьем, – так это братья и сестры.

Эванджелина ахнула.

– Возможно, – сказала она, когда наконец пришла в себя, – леди Джейн удастся с помощью дрессировки сделать его человеком. Что вы об этом думаете?

– Ну что ж, – ответил Ричард, глаза которого опасно вспыхнули, – она всем нам уши прожужжала о своей девственности. Надо как-нибудь проверить.

Разозлившаяся Эванджелина тут же заглотала наживку.

– Вы напыщенный английский ублюдок! Вы… – Она вскочила, сжала кулаки, прижала их к бокам и увидела, что герцог смеется.

– Я тоже поднимусь к Эдмунду. Мы вместе поучим его играть в шахматы.

– Идите к дьяволу! – сказала она, резко повернулась и вылетела из комнаты, чуть не сбив с ног лакея. Вслед Эванджелине несся зычный хохот герцога.


Глава 27


Эванджелина прижимала к груди сумочку. Внутри лежал конверт, который сегодня утром посыльный принес от Эджертона. Она не хотела знать, что находится внутри. Там было что-то страшное. По-настоящему страшное.

День был таким холодным, что даже в карете изо рта шел пар.

Герцог наклонился и поплотнее закутал пледом ее ноги.

– Разве можно поверить, что какие-нибудь три недели назад мы нежились под летним небом?

Карета резко остановилась. В окошко заглянул улыбающийся Джанипер. Ему очень нравится находиться в гуще событий, подумал герцог. Но старик наверняка ломает себе голову, пытаясь понять, какого черта хозяин привез в военное министерство молодую леди. И в самом деле, какого черта?

– Нет, – сказала Эванджелина. – Этого не может быть.

Она стояла перед закопченным зданием из серого камня, мрачным, неприветливым и явно нуждавшимся в окраске. Здание окружал высокий чугунный забор. На улице было неестественно тихо, потому что здесь отсутствовали уличные торговцы, которые могли отвлечь важных людей от государственных дел. Вход в здание охраняли два молчаливых стража, облаченных в мундиры гвардейцев его величества.

– Вон там находится Вестминстер, – сказал герцог, показывая пальцем, обтянутым перчаткой.

– Просто восхитительно, – бодро сказала Эванджелина, не обращая внимания на недоверчивый взгляд герцога, и решительной походкой направилась к высоким черным воротам перед входом в министерство.

Герцогу не понадобилось называть стражам свое имя. Огромные железные ворота тут же распахнулись.

– Добро пожаловать, ваша светлость, – сказал один из гвардейцев.

– Ты останешься с лошадьми, Джанипер, – велел герцог. – Как обычно.

Они поднялись по дюжине выбитых ступенек к огромным двойным дверям. Гвардеец потянул тяжелое железное кольцо и низко поклонился герцогу.

– Ваша светлость, – сказал он, – секретарь лорда Петтигрю сейчас спустится.

– Похоже, вы имеете полное право считать себя самым тщеславным человеком во всей Англии.

– Вот уж нет. Принц-регент может дать мне большую фору. Но я на это не реагирую. – Герцог бросил на нее удивленный взгляд. – А вы что, предпочли бы, чтобы нас никто не замечал?

– Да нет. Просто все обращаются с вами так, словно вы принц-регент.

– Ни в коем случае. Они относятся ко мне намного лучше, чем к нему.

Испуганная Эванджелина застыла на месте. Негромко сказанные слова герцога отразились от стен могучим эхом. Она оглянулась по сторонам. Главный зал вздымался ввысь по крайней мере на четыре этажа; каждый этаж был огражден решеткой из кованого чугуна. На площадках неподвижно стояли гвардейцы в мундирах. По вестибюлю деловито сновали джентльмены всех возрастов в нарядах неизменно темного цвета, лишь на мгновение останавливавшиеся при виде Эванджелины. Все здоровались с герцогом и низко кланялись ему. Это было унизительно. На нее никто не обращал внимания.

– Теперь вам должно быть ясно, почему женщины не слишком любят это место, – невозмутимо сказал герцог, когда какой-то молодой человек, менее самоуверенный, чем прочие, при виде Эванджелины споткнулся и чуть не упал.

– Ричард, Эванджелина! Вы как раз вовремя. Добро пожаловать в мой второй дом. – В дальнем конце вестибюля появился лорд Петтигрю.

В отличие от своих секретарей и клерков он был одет в камзол с пышными рукавами и темно-коричневые бриджи. Несмотря на теплый прием, Эванджелина чувствовала, что он смертельно устал. Несомненно, Дрю считал ее желание посетить министерство капризом и отнюдь не радовался, что ему придется потратить на Эванджелину драгоценное время. Она не осуждала его. При мысли о том, что ей предстоит, она испытывала желание умереть. Однако она очаровательно улыбнулась.

– Спасибо за то, что позволили мне прийти. Он кивнул и обратился к герцогу:

– Поступила новая информация из Парижа. Если сегодня вечером ты свободен, есть люди, которые хотели бы встретиться.

– Конечно, – ответил Ричард. – А теперь покажи этой любопытной мадам свою контору. Ты сам будешь нашим гидом или приставишь кого-нибудь из своих клевретов?

– Великий герцог Портсмутский в сопровождении какого-то клерка? Это невозможно.

Лорд Петтигрю вел их по мрачным и неуютным залам для заседаний, насквозь провонявшим табаком.

– Я давно мечтала увидеть зал, в котором когда-то заседала Палата лордов, – сказала Эванджелина, когда Дрю провел их в старинную комнату с дубовыми панелями, стены которой были свидетелями множества споров о будущем Англии.

Она внутренне ахнула, когда лорд Петтигрю сказал:

– Старая рухлядь. Здесь нет ничего интересного.

Эванджелина подарила ему самую чарующую из своих улыбок.

– Ах, Дрю, как бы я хотела увидеть место, где вы работаете!

Тут он заколебался. Впервые за время ее странного визита.

– Я обещаю, что после этого удовлетворюсь и оставлю вас в покое. – Видя, что Дрю все еще колеблется, она добавила: – Думаю, едва ли можно осуждать леди за то, что она хочет увидеть место, где такие джентльмены, как вы, проводят львиную долю своего времени.

– Будь по-вашему, Эванджелина, – наконец сказал лорд Петтигрю, добродушно махнув рукой. – Одному Богу известно, сколько времени мы с герцогом провели здесь. Насколько я знаю, моей Фелисии никогда не приходило в голову посетить этот мавзолей.

По дороге на второй этаж лорд Петтигрю и герцог обсуждали подробности триумфального возвращения Наполеона.

– Из достоверных источников мне известно, что он будет в Париже завтра. Трудно смириться с тем, что французы встречают его с распростертыми объятиями. Но Англия вскоре поднимется. Англичанам пора понять опасность, которую этот человек представляет для Европы.

Эванджелина споткнулась на ровном месте.

Наполеон скоро будет в Тюильри. Случилось именно то, что предсказывали Ушар и Эджертон. Она почему-то питала надежду, что французы не захотят иметь с Наполеоном ничего общего, а французская армия быстро спровадит его обратно на Эльбу. И тогда Ушар отпустит ее, а потом и отца.

– Эванджелина, что с вами?

– Тут очень жарко, ваша светлость. – Ее голос был таким же тусклым, как свет, который с трудом пробивался сквозь пыльные окна. – Все в порядке.

– Простите, я не ослышался? Вы сказали, что тут жарко? – Он смотрел на нее, прищурив проницательные глаза.

– Да, – только и ответила она.

Лорд Петтигрю извинился за беспорядок, который царил в его офисе. Повсюду лежали кипы документов. В дальней части кабинета стоял стол красного дерева, над которым склонились два человека, изучавшие какие-то карты.

– Джентльмены, – сказал лорд Петтигрю, – будьте добры подождать в приемной. Я отвлеку нас буквально на пару минут.

Оба посмотрели на Эванджелину с изумлением, нетерпением и осуждением, забрали какие-то документы и вышли в соседнюю компату.

Не обратив на эти взгляды никакого внимания, Эванджелина непринужденно подошла к незашторенному окну и посмотрела на Темзу. Она подозревала, что лорд Петтигрю сказалкакую-то подходящую к случаю фразу, но не слышала ни его, ни герцога. Она незаметно покосилась на вторую полку книжного шкафа, стоявшего в дальнем углу. Казалось, книги из него брали редко. Джон Эджертон велел оставить конверт между третьим и четвертым томом слева. Она стояла у окна, что-то отвечая на реплики лорда Петтигрю, и ломала голову над тем, как засунуть в шкаф проклятый конверт.

– Ну что, насмотрелись? – наконец спросил герцог.

Она обернулась и с лучезарной улыбкой протянула руку лорду Петтигрю.

– Да, верно. Дрю, большое спасибо за вашу доброту. Я знаю, как вы заняты, и больше не хочу отнимать у вас драгоценное время.

Эванджелина медленно пошла к широкой двери и незаметно уронила перчатку на деревянный пол. Когда все трое вышли в приемную, она осуждающе покачала головой и сказала:

– О Боже, я уронила перчатку. Подождите минутку, я сейчас!

Не успел лорд Петтигрю позвать одного из своих клерков, как Эванджелина шмыгнула в кабинет, дрожащими пальцами вынула из сумочки злополучный конверт и сунула его между толстыми томами. Она вернулась ровно через три секунды, помахивая перчаткой.

– Прошу прощения. Надо же, какая глупость… Но теперь все в порядке. Наконец я увидела, где вы, джентльмены, находящиеся у власти, проводите время, защищая Англию… – Она бы и дальше продолжала нести вздор, если бы герцог не поглядел на нее так, словно готов был заткнуть ей рот.

Оказавшись в карете, Эванджелина долго прихорашивалась и закутывала пледом ноги. Затем она сложила руки на коленях и уставилась в окно.

– Я вижу, этот визит произвел на вас сильное впечатление, – сказал герцог, пристально глядя на нее.

– О да. Просто неизгладимое. Исполнилась моя детская мечта. Мне довелось наконец-то увидеть… – не оборачиваясь начала лепетать она.

– Помолчите, Эванджелина. – Ричард продолжал изучать ее профиль, в который раз пытаясь понять, что у нее на уме. Наконец он промолвил: – Не могу дождаться того дня, когда я раскушу вас.

Эванджелина не ответила.

– Подозреваю, что теперь вам хотелось бы посетить Палату общин.

Эванджелина взяла себя в руки и обернулась.

– Нет, – язвительно ответила она, – я предпочла бы съездить в Ричмонд. Хочу полюбоваться на ваш знаменитый лабиринт!


Глава 28


Эванджелина сидела на угловом диване у окна детской и смотрела на окутанный туманом парк напротив. Она провела в Лондоне уже неделю, возможно самую длинную в ее жизни. Когда объявили о визите посетителя, она сразу догадалась, что это Эджертон с новыми инструкциями. Сэр Джон еше не прибыл, но Эванджелина знала, что он не оставит ее в покое. Что было в том конверте, который она сунула в книжный шкаф лорда Петтигрю?

Эджертон и Ушар оказались правы. Газеты были заполнены сообщениями о триумфальном возвращении Наполеона в Париж и переходе французской армии на его сторону. Все только и говорили о Веллингтоне, Наполеоне и новой кровопролитной войне. Каждое утро Грейсон приносил к ней в спальню уже прочитанную герцогом газету, и Эванджелина жадно просматривала все заметки о жизни Парижа. Казалось, время замедлило бег. Эванджелина со страхом ждала нового поворота событий.

Слава Богу, что у нее был Эдмунд. Он стоял на коленях у камина и расставлял солдатиков, половина которых была французами, а половина – англичанами. Он убеждал одного из старших офицеров беречь своих солдат. Эванджелина улыбнулась. Она все больше и больше любила Эдмунда, но не могла дать себе волю. Что сказал бы мальчик, если бы она стала объясняться ему в любви или начала тискать? Они почти все время были вместе. Сначала Эдмунд дичился, но потом, поняв, что она не собирается надоедать ему бесконечными занятиями, засмеялся, испустил победный клич и пообещал не гоняться за ней еще как минимум неделю. Обрадованная Эванджелина прижала руки к груди и принялась благодарить его. Эдмунд фыркнул, но, перед тем как убежать по своим делам, к удивлению девушки, порывисто обнял ее. Малыш стал любимцем Эванджелины, и она пи за что не рассталась бы с ним. Нет, об этом было страшно подумать. Так же, как о будущем, которое сулило ей либо смерть, либо клеймо изменницы.

Но Эдмунда ждет совсем другое будущее. Она сделает для этого все. С каждым днем он становился все больше похожим на отца. Мальчик проводил время то с ней, то с герцогом. Ричард катался с ним верхом, возил в манеж показывать лошадей и даже однажды взял с собой в спортивный зал клуба «Джентльмен Джексон». Эванджелина знала это, потому что каждый вечер, приходя укладывать мальчика спать, слышала от него подробный отчет о событиях дня.

Он напоминал отца не только внешне. С Эдмундом Эванджелине никогда не было скучно. Конечно, мальчик не понимал этого, но он был ос единственным утешением. Вчера Эдмунд оказал Эванджелине величайшую честь, признавшись, что любит ее больше, чем Филиппа Мер-серо и, может быть, даже больше, чем Рохана Каррингтона, хотя это почти невозможно. – Ева, осталось совсем чуть-чуть, – пробормотал мальчик, не отрываясь от игры. – Подожди немножко. Веллингтон убьет его до смерти. Он поскачет прямо на Наполеона и вонзит саблю ему в глотку. И тогда ты снова станешь счастливой.

О Боже…

Эванджелина с трудом выбралась из кресла и опустилась на пушистый ковер рядом с мальчиком. Она не могла позволить ему сделать такой вывод, хотя тот был пугающе точным.

– Эдмунд, ты о чем?

Однако внимание Эдмунда было сосредоточено на одном из отрядов англичан. Он выстроил в линию дюжину пехотинцев, заставил офицера повернуться к ним лицом и только после этого поднял на нее глаза.

– Папа сказал, что я не должен тебя дразнить.

О Господи, неужели герцог опять видит ее насквозь? Но ведь она даже не видела Ричарда. Точнее, почти не видела.

– Но мне нравится, когда ты дразнишь меня, – сказала она. – Где твой пистолет? Дело в том, что я готовлю большой побег, а одному храброму мальчику придется погнаться за мной, жестоким разбойником, выстрелить в меня и заставить упасть с лошади. Ведь оружие существует не для того, чтобы стрелять в павлинов. Правда, Эдмунд?

Но мальчик был слишком умен для своего возраста.

– Ты хочешь, чтобы я забыл обо всем и верил в выдумки, а не в правду. Папа сказал…

– И что же он сказал, Эдмунд?

У открытых дверей стоял герцог, скрестивший руки на груди. Оставалось надеяться, что он вошел в комнату недавно. Всего несколько секунд назад.

Она хотела подняться, но герцог сделал жест, остановивший и ее, и Эдмунда.

– Не вставайте, Эванджелина. Вы так уютно устроились. Так что я говорил тебе, Эдмунд? – С этими словами герцог подошел к камину и тоже опустился на колени.

Эдмунд тер ладонями пушку.

– Я разогреваю порох, – объяснил он, увидев поднятую бровь отца, а затем добавил: – Ты говорил, что она несчастна. Что ей вовсе не нужно, чтобы я налетал на нее, как саранча на египтян. Я сказал Еве, что Веллингтон сотрет Наполеона в порошок. Я хотел, чтобы она улыбнулась. И она чуть-чуть улыбнулась. Правда, папа.

Герцог посмотрел на нее поверх головы сына.

– Значит, ты добился своего? Спроси ее, Эдмунд.

Эдмунд передвинул генеральского коня немного влево, а затем сказал:

– Я сделал тебя очень счастливой. Правда, Ева?

– Я счастлива как кошка, которая вылакала кувшин сливок. Разве ты не помнишь? Ты рассказывал об этом вчера вечером, и я ужасно смеялась.

– Да, папа, правда! Я придумал смешной рассказ, который ей очень понравился. И бабушке тоже. Бабушка так смеялась, что чуть не упала. А потом сказала, что я самый любимый из ее внуков.

– Потому что других внуков у нее нет. Это Оыло выражение иронии.

– Ирония, – повторил Эдмунд. – Надо будет вставить это слово в мой рассказ. Ты только объясни, что оно значит. Папа, ты хочешь услышать рассказ?

– Да. Сегодня вечером я сам уложу тебя. Послушаю, что ты придумал, и тоже посмеюсь.

– Он очень умный мальчик, милорд. Эдмунд, покажи папе, какую операцию ты придумал, чтобы разбить Наполеона.

Она отодвинулась от поля битвы. Отец с сыном заново выстроили солдат и развернули артиллерию, причем мальчик не умолкал ни на минуту.

– Неплохой выстрел, Эдмунд. А теперь наведи фланговые пушки на первую шеренгу. Да, так… Отлично. Пли!

– Попал! – завопил Эдмунд. – Я попал тебе прямо в подбрюшье!

– Да, черт побери. Придется быть осторожнее, а то ты уничтожишь всю мою армию. Подбрюшье… Где ты слышал это слово?

– Так Баньон называет мой животик. Он говорит, что я должен беречь средние части тела, потому что они мягче других… Смотри, папа.

Ева смеется!

– Да, и даже глаза сияют. Правда, совсем чуть-чуть. А теперь не хочешь ли ты поехать с бабушкой на благотворительный базар в Пантеон?

Эдмунд чуть не потерял дар речи.

– Я никогда там не был. Да, папа, да!

– Вот и отлично. Баньон стоит в коридоре с накидкой и перчатками. А бабушка ждет тебя с нетерпением.

Эдмунд обнял Эванджелину за шею, поцеловал в щеку, низко поклонился отцу и пулей вылетел из детской. Эванджелина услышала голос Баньона, но не разобрала слов. Но Эдмунд ответил слуге ликующим криком. Герцог, лениво развалившийся на ковре среди игрушечных солдатиков и пушек, казался огромным и очень красивым.

– А герцогиня знает, на что вы ее обрекли?

– Думаете, я специально заставил ее забрать Эдмунда, чтобы остаться с вами? – Герцог поднялся, протянул ей руку и помог встать: Эванджелина подняла взгляд и невольно залюбовалась им. Она с трудом проглотила слюну и попыталась отстраниться, но герцог продолжал держать ее за руку. – Да, я хотел остаться с вами наедине, но, честно говоря, идея принадлежала матери. Если бы это пришло мне в голову раньше, я бы уже давно был здесь.

Он провел ладонями по ее плечам, шее и заставил поднять подбородок.

– Если я не поцелую вас, то сойду с ума. – Он наклонился, легко прикоснулся губами к ее губам, и она затаила дыхание.

Видит Бог, она хотела отстраниться, но не могла сопротивляться ни ему, ни себе. Эванджелина прильнула к Ричарду и почувствовала его возбуждение. Герцог прижал ее к себе так крепко, что их тела почти слились. В живот Эванджелины уперлось что-то горячее и упругое. Она знала, что это значит. Наслаждение было столь острым, что Эванджелина едва стояла на ногах. Новый поцелуй был крепче прежнего, их языки соприкоснулись, но ненадолго. Ричард был очень осторожен; он боялся напугать ее.

Напугать ее? Что за чушь! В ней не было ни капли страха. Она хотела раздеть его, опрокинуть на спину и сесть сверху. Хотела целовать, пока он не застонет от наслаждения. Хотела прикасаться к нему, ласкать, узнавать его тело от мят до макушки. Но больше всего хотела сказать ему правду, сказать все и…

Она заставила себя отстраниться. Это было труд-i iee всего на свете. Ричард отпустил ее. Он тяжело дышал; она не могла смотреть в его потемневшие глаза, потому что видела в них то же, что ощущала сама. Лютый, отчаянный голод. Эванджелина отвернулась и уставилась в камин.

Что сказать? Что сделать?

– Милорд, я не могу представить себе женщину, которая могла бы спастись от вас.

– Любая женщина, которая не может от меня спастись, имеет право называть меня по имени. Если вам не нравится имя Ричард, можете называть меня Сент-Джон. Отец называл меня Сент-Джоном, когда хотел выпороть. Правда, такое случалось крайне редко… Эванджелина, если вы не можете спастись от меня бегством, то попробуйте отвлечь. У вас острый язык. Но, как вы уже заметили, это не помогает. Я желаю вас. Желаю больше, чем вчера и даже чем сегодня утром. С этим надо что-то делать.

Эванджелина снова закрыла глаза. Он желает ее… Ну и что? Она тоже желает его, но это слишком мягко сказано. Она… нет, невозможно. Все логично. Герцог очень сексуальный мужчина, у которого наверняка были десятки женщин; естественно, он желает ее, потому что считает доступной. Она пробормотала:

– У вас у самого язык без костей.

– Мне очень приятно, что вы так думаете. Особенно после того, как мой язык побывал у вас во рту.

Она вспомнила, как обнаженный Ричард выходит из моря, и начала терять рассудок. Начала понимать, что такое страсть. Нет, не страсть. Похоть. Это было чрезвычайно досадно. Ей хотелось плакать.

– Разве у вас нет содержанки? – спросила она, пытаясь говорить холодным и равнодушным светским тоном. – Не сомневаюсь, что одна-две любовницы не могут дождаться, когда же вы к ним придете.

– Возможно, – ответил герцог и подумал о Моргане. Он оплатил стоимость ее уютной квартиры до конца квартала. – Но это неважно.

Он сомкнул пальцы на шее Эванджелины и нежно погладил пульсирующую жилку. Она не двигалась и по-прежнему смотрела в камин, но ощущала жар, исходивший от тела Ричарда, стоявшего за ее спиной. Его дыхание грело ей затылок.

– Что происходит, Эванджелина? Вы боитесь меня? Боитесь, что я соблазню вас и брошу? – Сильные мужские пальцы продолжали ласкать ее шею. Наконец Ричард повернул ее лицом к себе. – Вы боитесь меня?

– Нет, – ответила она. – Я боюсь за вас. Черная бровь взлетела вверх.

– Что это значит? Она покачала головой.

– Значит, не скажете?

Эванджелина снова покачала головой, как немая. Тут губы герцога легко коснулись ее рта и заставили ощутить желание. Она плохо представляла себе, что будет дальше. Знала только, что он войдет в нее. Ее ждет нечто странное, но чудесное. Потому что это будет он. Она хотела крепко прижаться к нему, так, чтобы между ними не осталось ни миллиметра. Хотела, чтобы их сердца бились в унисон. Чтобы Ричард делал с ней что хочет. Потому что все, что он сделает, доставит ей наслаждение. Он был близко, совсем близко; она ощущала запах и жар его чистого тела, нежное прикосновение длинных пальцев… Закрыв глаза, она позволила губам Ричард свести ее с ума.

– Ваш покойный муж был настоящим тупицей, – пробормотал он, не отрываясь от ее рта.

Эванджелина попыталась отстраниться, но он держал крепко.

– Нет… Я уже говорила вам, что Андре был чудесным человеком.

– Эванджелина, вы совсем не умеете целоваться. Если бы я не знал правды, то решил бы, что я у вас первый.

– Андре… – пробормотала Эванджелина. – Он был моим мужем…

Ричард снова поцеловал ее; на этот раз его язык проник глубже. Испуганная девушка негромко ахнула. Этого хватило, чтобы герцог отстранился и посмотрел на нее сверху вниз.

– Эванджелина, вы настоящая загадка.

Он все еще ничего не понимал. Она открыла было рот, готовая сказать ему правду, но… Эджертон убьет Эдмунда! Нет, этого она не вынесет!

– Ваша светлость, простите за вторжение, но пришел ваш портной.

Грейсон стоял в коридоре за закрытой дверью.

Герцог уткнулся лбом в ее макушку, тяжело вздохнул, опустил руки и откликнулся:

– Спасибо, Грейсон. Скажи ему, что я сейчас приду.

Наконец он выпрямился, поднял руки, пригладил ей волосы и одернул платье.

– Здесь никто не должен догадываться, что вы были готовы лечь на ковер и отдаться мне. – Он отвернулся и сказал:

– Эванджелина, нам надо решить, как быть дальше. Надеюсь, что дорогой покойный Андре уже не владеет вашим сердцем и душой.

Он не дал ей возможности ответить и вышел, плотно закрыв за собой дверь детской.


Глава 29


– Милый, Эдмунд просил объяснить ему, что такое ирония, – говорила Марианна-Клотильда сыну. – Я только руками развела и не смогла привести ни одного примера. Он заявил, что хочет использовать это слово в рассказе, который придумывает для тебя.

– Вся эта ситуация и есть сплошная ирония, – ответил Ричард, ломая себе голову над тем, куда его ведет судьба.

– Знаешь, я тоже хотела тебе рассказать кое-что интересное. Конечно, ты уже заметил, что Эдмунд очень хорошо ладит с Эванджелиной. Ока нежно любит мальчика, а Эдмунд ее просто обожает. Так что тут все в порядке. Но странно одно… – Она пригубила чашку и продолжила:

– Эванджелина наотрез отказывается идти па бал-маскарад, который устраивают сегодня вечером Сандерсоны. Говорит, что у нее нет подходящего костюма. Я сказала, что дам ей маску и домино, но она не хочет и слышать об этом. И естественно, я говорила с ней так, чтобы она не чувствовала себя бедной родственницей. Так что ее гордость здесь совершенно ни при чем. Ты не потолкуешь с ней? Она такая тихая, почти не выходит из дому и продолжает худеть. Не таю, что с ней происходит, но ты должен подожить этому конец. Конечно, она любит балы, как и все остальные. Подумай об этом, ладно? Даже Грейсон встревожен, хотя это совсем не похоже на старика. Он ее большой поклонник.

Герцог хмуро уставился на догоравшие в камине угли. После состоявшейся накануне сцены в детской, когда Ричард чуть не овладел ею на ковре, Эванджелина сторонилась его. Что было бы, если бы не пришел Грейсон? Ричард прекрасно знал, что было бы, и от досады скрежетал зубами.

Эванджелина сгорала от желания. Казалось, Ричард был первым, кто прикасался к ней, и она была готова сама наброситься на него. Герцогу это безумно нравилось, хотя он прекрасно понимал, что не должен трогать ее. Однако стоило им остаться наедине, как его руки сами принимались за дело. Он говорил, что нужно что-то решать, и при этом не лукавил. Просто он не знал, что делать, поскольку не понимал эту женщину… Обращаясь скорее к камину, чем к матери, он произнес:

– Еще немного, и я окажусь в сумасшедшем доме.

– Нет, – очень спокойно ответила ему Марианна-Клотильда. – Милый, я еще никогда не видела тебя в таком состоянии, но в нем нет ничего особенного. Можешь поверить матери, которая любит и знает тебя: ты совершенно здоров.

Сын поднял на нее измученные глаза.

– Проклятье! Избавь меня от своих советов и материнских наставлений!

– Очень хорошо. Я буду сидеть и молча следить за тем, как ты терзаешься, испытывая новое для тебя чувство.

– Я уже испытал все, что может испытать мужчина, – сказал герцог и пнул носком сапога выпавший наружу уголек.

– Это тебе только кажется.

– Можешь думать что угодно, это все равно ничего не изменит… Ладно, будь по-твоему. Я тоже хочу, чтобы Эванджелина поехала на этот проклятый бал. Просто скажу, что она едет с нами, и заставлю взять у тебя маску и домино. Она не посмеет отказаться.

Марианна-Клотильда опустила взгляд на свои изящные длинные пальцы.

– Знаешь, когда речь заходит об Эванджелине, ты слишком склонен применять силу. На твоем месте я бы действовала тоньше. Немного хитрости, немного обмана…

Герцог бросил на нее грозный взгляд.

– Она сделает все, что я велю! А если не сделает…

– Я уже сказала, что в данном случае деспотические замашки не пойдут тебе на пользу.

Ричард грохнул кулаком по каминной полке, поморщился от боли и наконец овладел собой.

– Мадам, вам самой не хватает хитрости. Если натягивать поводья слишком туго, можно задушить лошадь. Я вижу, вы тоже предпочитаете действовать силой.

Марианна-Клотильда едва удержалась от смеха. Взбешенный герцог готов был выкинуть в окно один из ее драгоценных стульев. Точнее, тот, на котором сидела она сама. Наконец она промолвила:

– Ладно, милый, больше не скажу ни слова. Я не хочу, чтобы ты считал меня старой каргой, которая во все сует свой нос.

– Ха! – воскликнул герцог. – Я пришлю к тебе Эдмунда. Не сомневаюсь, что сейчас он с Эванджелиной, а я не хотел бы улаживать это дело в присутствии сына. – С этими словами он вышел из гостиной.

Как и ожидал герцог, Эванджелина с Эдмундом были в детской. Они, скрестив ноги, сидели у камина, голова к голове, и рассматривали гравюры с видами Парижа.

– Эдмунд, а вот это Бастилия, – говорила она. – Когда у людей больше не осталось ни еды, ни надежды, они взяли эту огромную, мрачную тюрьму штурмом и снесли до основания, не оставив камня на камне. Это произошло в тысяча семьсот восемьдесят девятом году и стало началом революции. – Видя, что Эдмунд серьезно задумался, Эванджелина спросила: – Ты считаешь, что об этом можно придумать рассказ?

– Да, – ответил мальчик. – Рассказ о том, как маленькую девочку посадили в Бастилию за то, что она отказалась есть невкусный обед, приготовленный для нее злой мачехой, а маленький мальчик пришел, чтобы спасти ее.

Герцог откашлялся.

– Эдмунд, и кто же будет этим маленьким мальчиком?

– Конечно, я, папа!

– Я так и думал. Само собой, после этого ты кормил бы бедняжку только самыми вкусными блюдами.

– Да. Я попросил бы миссис Дент готовить ей. Тогда девочке не нужно было бы возвращаться в Бастилию. Она очень хорошая девочка, и я не хочу, чтобы ее обижали.

Ричарда иногда поражало, что у него родился такой замечательный мальчик. Не каждого мужчину Господь награждает хорошим сыном… Внезапно у Ричарда перехватило дыхание. Он отчетливо вспомнил слова отца, говорившего, что его сын лучше всех на свете. На мгновение герцог прикрыл глаза, а потом снова откашлялся.

– Извините меня, Эванджелина, но внизу Эдмунда ждет бабушка. Кажется, в отличие от злой мачехи, не умеющей готовить, повариха испекла его любимый лимонный торт.

– Что, настоящий лимонный торт, который тает во рту?

– Тот самый, – ответил герцог.

– Ева, я пойду?

– Ну, раз ты ухитрился сделать вид, будто умираешь с голоду, мне остается только отпустить тебя. Может быть, вечером ты подробно расскажешь мне о маленькой девочке, которую мальчик спас из Бастилии.

– Я подумаю, – сказал Эдмунд, поцеловал Эванджелину и убежал из детской.

Она улыбнулась герцогу.

– Уже поздно. Я не заметила времени. Спасибо за то, что пришли к нему на выручку.

– Это вам спасибо. За то, что не ушли с ним.

– Я не любительница лимонного торта.

– Вы могли уйти с ним, лишь бы не оставаться наедине с его отцом.

Это заставило ее вздернуть подбородок.

– Я уже говорила, что не боюсь вас!

– Нет, вы боитесь себя, боитесь за меня – что совершенно бессмысленно – и боитесь того, что может случиться, когда я нахожусь рядом с вами.

Чистая правда, подумала она, а вслух насмешливо сказала:

– Ваше тщеславие не имеет себе равных.

– Можете не волноваться. Я не собираюсь приближаться к вам и буду строго придерживаться этого правила. Вчера я совершил чудовищную глупость, прикоснувшись к вам. В конце концов мы с вами легли бы на ковер прямо у камина и на нас наткнулся бы любой из дюжины слуг.

У Эванджелины расширились глаза. Она выглядела испуганной и возбужденной одновременно. Это действовало на герцога сильнее, чем приворотное зелье. Ричард сделал два шага назад и только тут увидел темные круги под ее глазами. Мать говорила, что она худеет. Молодая женщина действительно выглядела бледной и осунувшейся. Беспокойство за нее сделало голос герцога необычно резким:

– Эванджелина, я пришел уладить дело.

– Я не знаю, о чем вы говорите, – ответила она, хотя все прекрасно понимала. Герцог хочет, чтобы она стала его любовницей. В конце концов, она была замужем и…

– Сколько времени вы прослужили в должности гувернантки Эдмунда?

Ее удивлению не было предела.

– Минутку, милорд. – Она уставилась на свои ногти. Нельзя забывать об огромном обаянии этого человека и его столь же огромном опыте. Да, Ричард желает ее, но это для него ничего не значит. Она вздохнула, а затем заставила себя улыбнуться. – Вы ошиблись. Я скорее няня, чем гувернантка. Гувернантке требуется специальное образование. Возможно, правильнее всего следовало бы называть меня компаньонкой Эдмунда, которая знает понемногу обо всем и ничего толком. Короче говоря, няня. Просто няня.

– Эванджелина, вы заставляете меня сердиться. Перестаньте умалять себя. Я по горло сыт вашими увертками. Ладно, хватит об этом… Согласно моим подсчетам, вы заботитесь об Эдмунде уже почти два месяца, но еще ни разу не получали платы за свою работу.

Платы?

– Не понимаю, милорд… Вы не только отдали мне весь гардероб Мариссы, но и обращаетесь со мной как с почетной гостьей. Это намного больше того, что я заслуживаю.

Герцог не обратил на ее слова ни малейшего внимания.

– Я хочу оплатить ваши услуги. – Он вынул из кармана банкноту. – Надеюсь, пятьдесят фунтов достаточно справедливая компенсация за потраченное вами время.

Ошеломленная Эванджелина медленно поднялась на ноги, совершенно не представляя, что ему ответить. Платить ей за услуги? Она воскликнула срывающимся голосом:

– Как вы могли предложить мне плату, словно я ваша служанка? Черт побери, я не возьму у вас ни пенни!

Поскольку у Ричарда чесались руки придушить ее, он несколько секунд поправлял манжеты. Она покраснела до корней волос. Почему? Это казалось ему бессмысленным.

– Черт побери, конечно, вы не моя служанка. – Герцог посмотрел на ее белую шею, полную грудь и холодно сказал: – Как я уже говорил, пятьдесят фунтов – это плата за учебу и игры с моим сыном. Вы примете эти деньги с той же любезностью, с которой они были предложены.

Взгляд Эванджелины стал мрачным и гневным. Он не понимает, какое оскорбление ей наносит.

– Мне не нужны ваши деньги! – Она медленно встала и прижалась спиной к каминной полке. – Зачем вы это делаете? Чтобы заставить понять, чего вы от меня хотите? Именно столько вы платите своим любовницам?

Это оскорбление чуть не заставило герцога потерять голову. Что эта дрянь о нем думает? Что он бабник и что ему от нее нужно только тело? Да, он желает ее. Желает придушить.

– Увы, мадам, вы ошиблись. Я плачу своим любовницам за красоту, обаяние и искусство. Находясь рядом со мной, вы демонстрируете только первое из трех качеств, а иногда и намеки на второе. Мадам, позвольте мне выразиться яснее, ибо я вижу, что вам не терпится перейти к новым оскорблениям. Эванджелина, клянусь: либо вы примете эти пятьдесят фунтов, либо я задеру вам юбку и высеку!

Она шагнула к Ричарду, сжав кулаки.

– Значит, у меня есть красота и намеки на обаяние, да? Я вижу, мозгов вашим любовницам не требуется. Еще бы, ведь это не мужчины! Ваши любовницы только и умеют, что падать в обморок и ворковать, а вам это нравится. Я права?

Ричард не мог отвести от нее глаз.

– Возможно, – наконец сказал он. – Но есть еще кое-что. Вы забыли упомянуть искусство. Это понятие не ограничивается обмороками и воркованием. Хотя вы были замужем за вашим божественным Андре, это ничему вас не научило. Мадам, ваш Андре был болваном, а вы слишком глупой, чтобы понять это. Короче говоря, я имею дело с тупицей.

Эванджелина стала искать, чем бы швырнуть в него. На глаза попался альбом гравюр. Она наклонилась и метнула альбом в герцога. Тот легко поймал его одной рукой.

– Это альбом моей бабушки. Я попросил бы бережнее обращаться с моей собственностью.

– Я не ваша служанка! А вы мне не хозяин! Вы не можете мне приказывать. Прошу прощения за то, что чуть не порвала альбом вашей бабушки. Этого больше не повторится.

– Я мог бы приказать вам, но сомневаюсь, что от этого будет прок.

– С вами говорить – что решетом воду черпать. Послушайте меня, милорд. Возьмите назад свои оскорбительные слова, свои деньги и убирайтесь к дьяволу!

В то же мгновение он оказался рядом, схватил ее и притянул к себе.

– Черт побери, мадам, а теперь закройте рот и выслушайте меня! Вы ведете себя как базарная торговка. Что бы я ни сказал, вы всегда толкуете это в самом дурном смысле. Если иногда я разговариваю с вами слишком властно, то только потому, что вы упираетесь всеми четырьмя копытами и затыкаете уши. Другого обращения вы не заслуживаете. Если вы считаете, что это оскорбляет вашу гордость, я начну сомневаться в ваших умственных способностях.

Эванджелина поняла, что он не имел в виду ничего обидного. Герцог просто считает ее слишком гордой. Он ничего не понимает. Ричард несказанно удивился, когда она уткнулась лицом в его плечо и глухо сказала:

– Извините… Скажите то, что хотели. Я больше не буду набрасываться на вас.

Герцог привлек ее к себе, погладил по спине и поцеловал в макушку.

– Разве вы не понимаете? Я хочу, чтобы у пас были собственные деньги. Хочу, чтобы вы могли купить то, что доставит вам удовольствие, а с пустыми карманами это невозможно. Только II всего. Я хочу, чтобы вы были счастливы. – Почувствовав, что ее спина напряглась, Ричард снова поцеловал ее и тихо сказал: – Вас гнетет что-то еще, правда? Кроме того, что вы сторонитесь меня и находитесь в разладе с собой. Что его? Позвольте помочь вам. Знаете, я сделаю это с радостью. – Герцог ждал, не сомневаясь в своей правоте и желая услышать правду. Но через несколько мгновений стало ясно, что она ничего не скажет. Обидно, черт побери. Очень обидно. – Это как-то связано с вашей боязнью за меня? Что вы хотели этим сказать?

– Ровным счетом ничего, милорд, – ответила она. – Я уже как-то говорила вам, что не люблю Лондон. Мне здесь не по себе. Только и всего.

– Вы вольны оставить город в любой момент. Только скажите мне, когда захотите вернуться в Чесли.

Дура… Боже, какая она дура! Эванджелина была уверена, что герцог видит ее замешательство. Эджертон не дал ей новых инструкций и не сказал, когда она может уехать. Чтобы ответить герцогу, нужно сначала увидеться с сэром Джоном. Она покачала головой и прошептала:

– Да, я скажу вам, милорд.

– Я хочу, чтобы вы доверяли мне, – промолвил Ричард. Она не ответила. – Ну что ж, возможно, вскоре вы передумаете. А теперь позвольте пригласить вас на бал-маскарад, который состоится сегодня вечером у Сандерсонов.

– Но у меня нет… – Тут она покачала головой и даже слегка улыбнулась. – Теперь понимаю. Несчастные пятьдесят фунтов. Ваша мать. Моя гордость. – Она вздохнула. – Вы прибегли к благородному обману, милорд. И если бы мне не захотелось задушить вас, наверняка преуспели бы. Но теперь у меня есть собственные деньги. Больше мне от вас ничего не нужно. Вы согласны с этим?

– Вы сами заставили меня пойти на это… Я хотел бы видеть вас в алом домино и алой маске. Что вы об этом думаете?

– В алом цвете есть что-то порочное. Мне это нравится.

– А мне тем более.


Глава 30


– К несчастью, бал-маскарад располагает людей к раскованности и отсутствию осторожности. Иными словами, мужчины и женщины забывают о хороших манерах и ведут себя так, словно завтра наступит конец света. Поэтому как бы ни повернулось дело, не вздумайте отойти от меня или моей матери.

Карета слегка покачивалась на булыжной мостовой. Ярко сияла луна, и света, проникавшего в окна, было достаточно, чтобы пассажиры ясно видели друг друга.

Марианне-Клотильде хотелось, чтобы в карсте было темнее. Эта неслыханная проповедь заставляла ее давиться от смеха. Она отвернулась в сторону и стала ждать ответа Эванджелины. Тот последовал незамедлительно.

– Милорд, ваша торжественная речь о том, кик я должна себя вести, совершенно неуместна. Я не девочка. Да, я молода, но уже успела побывать замужем и знаю, что можно, а чего нельзя. У меня есть голова на плечах, и хорошим манерам я тоже обучена. А теперь оставьте Меня в покое. Оставьте свои ханжеские советы при себе.

Марианна-Клотильда фыркнула. Слава Богу, никто из них ничего не услышал.

– В чем-чем, а в ханжестве меня трудно заподозрить! – как и следовало ожидать, разозлился герцог. – Вы никогда не были в Лондоне. Это мои джунгли. Здесь я царь и бог. Я знаю все правила и кровожадные привычки местных животных. Вы в этом ничего не понимаете. Поэтому будете делать то, что вам велят! Я не хочу, чтобы вы опозорились в глазах моих друзей. Вы будете вести себя паинькой, а потому вцепитесь в меня как клещ. Не смейте отходить ни на шаг! Я буду охранять вас, следить, чтобы вы не наделали глупостей, и не дам вам попасть в неприятную ситуацию. Например, подвергнуться приставаниям какого-нибудь похотливого юнца или пьяного мужлана, которые захотят приласкать вас… или сделать что-нибудь похуже.

– Милорд, если похотливый юнец или пьяный мужлан решатся на такое, я дам им пощечину. Неужели это смутит вас? Может быть, вы и сами когда-то были таким же похотливым юнцом?

– Нет. Я честен и благороден от рождения. Правила этикета у меня в крови. Я никогда не ласкал женщин, если те не хотели этого. – Эти слова заставили Эванджелину вспыхнуть и прикусить язык. Она сама вырыла себе яму.

– Ладно… – Она отвернулась и посмотрела в окно. – Я буду вести себя как стыдливая девственница.

– Во всяком случае, попытаетесь, – сказал он и тоже захлопнул рот. Стыдливая девственница. Боже, какой кошмар!

Тут ему почудился какой-то странный звук. Ричард обернулся к матери.

– Что с тобой? Марианна-Клотильда откашлялась и сказала:

– Ничего, милый. Просто я обрадовалась, что мы наконец подъезжаем ко дворцу Сандерсонов. Я уже давно не совершала таких долгих поездок. Эванджелина, скажу вам честно: мой сын очень опытен во всех отношениях и дает советы, стремясь помочь вам, а не испортить настроение.

– Миледи, если вы имеете в виду, что герцог знаком со всеми пороками, процветающими в лондонских джунглях, то я с вами согласна. О Боже, простите меня! Я хотела сказать совсем другое. Просто он ведет себя так, что мне хочется выбросить его из окна кареты.

– Я в него не пролезу, – ответил герцог. – И ты тоже, учитывая размеры вашего… ну, в общем, не пролезете, и все.

– Понимаю. Его отец заставлял меня испытывать то же самое. Ах, какой это был красивый мужчина! – Герцогиня вздохнула и закрыла глаза.

– Я надолго запомню эту поездку, – с сарказмом проговорил герцог.

Остаток пути прошел в молчании, нарушавшемся только стуком копыт. Когда карета наконец свернула на усыпанную гравием дорожку перед дворцом Сандерсонов, Марианна-Клотильда бодро сказала:

– Ну, вот мы и прибыли. Готовьтесь получить удовольствие. Детки, хватит ссориться. Вы и мили друг на друга всю свою желчь или что-то осталось?

– У меня нет никакой желчи, – буркнул герцог. – Вернее, не было. Пока не приехала она.

– Да, милый… Не могу налюбоваться на здешнее освещение. Эванджелина, правда, красиво?

– Да, – ответила девушка, не сводя глаз с сурового лица Ричарда.

– Милорд, вы любите танцевать? – Да, – ответил герцог.

– Он один из лучших танцоров в Лондоне, – сказала Марианна-Клотильда.

– Вы его мать. И говорите так, потому что это ваш долг.

– Эванджелина, вы действительно так думаете? Сомневаюсь. Будь я моложе, я влюбилась бы в него так же, как все остальные дамы.

– Надеюсь, что здесь будет достаточно трезвых джентльменов, умеющих танцевать, – промолвила девушка.

Из дворца Сандерсонов доносились звуки мазурки. Эванджелина начала отбивать такт носком туфли. Интересно, будет ли здесь Джон Эджертон? Она знала, что должна увидеться с ним, но не хотела этого. Во всяком случае, не сегодня. Сегодня она желала немного развеяться и хоть на несколько часов забыть обо всем.

На площадке массивной каменной лестницы стоял дворецкий, облаченный в панталоны шестнадцатого века и умопомрачительный ярко-красный бархатный дублет с накрахмаленными белыми брыжами.

– Добро пожаловать, ваша светлость, – сказал он. Герцог надел маску; то же самое сделала Марианна-Клотильда. А маска Эванджелины уже давно была на ней. Здесь ее не знают. Она может делать что угодно. Девушка кокетливо улыбнулась герцогу и положила ладонь на его руку. Дворецкий вел их по широкой лестнице мимо десятков смеющихся гостей в костюмах иноземного образца. Повсюду стояли лакеи, одетые как придворные королевы Бесс. Они должны были выглядеть смешно, но в этой пестрой возбужденной компании смотрелись великолепно.

– Я хочу, чтобы сегодня вы получили удовольствие, ~ шепнула Эванджелине Марианна-Клотильда, когда герцог отошел поговорить с кем-то из своих друзей. – Мой сын ведет себя как собственник. Это очаровательно. Обычно он совсем другой… Так что веселитесь от души.

– Миледи, с вашей стороны было очень любезно пригласить меня. Благодарю вас. Не думаю, что кто-то сможет здесь скучать. – Она обвела глазами зал. – Но как же здесь танцевать? Вокруг такая толпа…

– Вам понадобится опытный партнер, – сказал герцог, снова подавая ей руку. – Рискну сказать, что я справлюсь с этим без труда.

– Не торопись, милый, – сказала Марианна-Клотильда. – Здесь леди Сандерсон, одетая римской матроной. Мудрый выбор. Люсиль, как поживаешь? Прекрасный вечер. Сколько гостей!

– Да, – сказала леди Сандерсон. – По-моему, очень мило. А кто эта девушка, которую ведет под руку наш милый герцог?

– Люсиль, это мадам де ла, Валетт. Кузина.

– Кузина? Хотела бы я видеть ваше лицо, моя дорогая. Надеюсь, вы достаточно хороши для нашего Ричарда. Он очень мил, но слишком разборчив. Кажется, вы довольно молоды, верно? Он предъявляет дамам чересчур высокие требования. И ужасно непостоянен. Милорд, как поживают Сабрина и Филипп? Теперь, когда Сабрина стала женой вашего старого друга, вы больше не испытываете к ней нежных чувств? Говорит, она беременна?

Герцог, давно привыкший к властности Люсиль и ее бесконечным монологам, которые у другого могли бы вызвать обиду, гнев и досаду, только улыбнулся и ответил:

– Вы, как всегда, попали в яблочко. Мадам де ла Валетт молода и довольно хороша собой. Люсиль, прошу избавить меня от болтливых дебютанток. А сейчас, если дамы не против, мы с мадам потанцуем. Эванджелина, вы уже освоились? – вполголоса спросил он.

– Еще не совсем, но это не помеха. О Боже, какая удивительная женщина!

– Да. И можете не сомневаться, леди Сандерсон знает себе цену.

– Кузина… – донеслись до них слова Люсиль, сказанные Марианне-Клотильде. – Надеюсь, она не такая нищая, как большинство этих особ.

– Не обращайте на нее внимания, – сказал герцог. – Если вы этого не сделаете, я подумаю, что вы дурочка. Алое домино очень идет вам. Вы были правы, оно действительно выглядит порочно. Но я бы предпочел видеть на вас костюм римской матроны, как на леди Сандерсон. Ваша грудь в тунике смотрелась бы великолепно. – По замыслу герцога, это должно было заставить Эванджелину забыть реплику Люсиль. – Потанцуйте со мной, Эванджелина.

– О да! – выдохнула она и положила руки ему на плечи.

Следя за сыном и «кузиной», Марианна-Клотильда задумчиво сказала:

– Они хорошо танцуют. И очень подходят друг другу.

– Она слишком высокая.

– Герцог тоже не маленький. По крайней мере, у него не затечет шея… Люсиль, не подыщешь ли мне подходящего партнера?

Тем временем герцог обхватил талию Эванджелины и искусно повел ее сквозь толпу танцующих.

– Честно говоря, – сказала Эванджелина, слегка запыхавшись после десятка вращений, – вы действительно хорошо танцуете.

– Умение танцевать, как и хорошие манеры, въелось в мою плоть и кровь.

– Надеюсь, вы меня не разочаруете.

– Возможно, если вы отвлечете меня. – Он с улыбкой посмотрел на Эванджелину и увидел в прорезях маски ее сияющие глаза. Добравшись до относительно свободного места, он вихрем закружил ее. Та громко рассмеялась и чуть не запела от радости.

Когда герцогу пришлось умерить шаг, Эванджелина спросила:

– Есть ли на свете хоть что-нибудь, чего вы не умеете?

– Это что, комплимент? Я умею все.

– Прошу прощения. Это действительно был комплимент. Или вы хотите, чтобы я взяла свои слова обратно?

Он наклонил голову и на мгновение прижался подбородком к ее прическе. Волосы Эванджелины слегка пахли розами.

– Но есть множество вещей, которые мне хотелось бы уметь делать еще лучше.

– Например?

– Ах вы желаете пример? Извольте. Когда вы доводите меня до белого каления, я хотел беситься немного дольше. Ибо стоит вам оказаться рядом, как я раскрываю объятия и тут же забываю, что собирался вас задушить. Хочу раздеть нас, прижать к себе и целовать, пока вы не раскраснеетесь и не…

– Слишком много подробностей. Они мешают сохранять равновесие.

– О да. Пока я описывал эти подробности, по крайней мере трижды наступили мне на ногу… Знаете, я бы с удовольствием лежал с нами рядом и долго-долго смотрел на вас. Не целовал бы, не изучал каждый дюйм вашего тела, а просто смотрел, потому что это мне нравится… О да, вы хорошо танцуете. Еще не так, как я, но если немного поупражняетесь, мы с ними станем отличной парой.

Эванджелине тут же представилось, что она нежит под Ричардом обнаженная, а он смотрит на нее. Но в этом видении взгляды перемежались поцелуями. Она с трудом перевела дыхание, а затем улыбнулась.

– Знаете, милорд, когда вы вдоволь насмотритесь на меня, я бы хотела любоваться вами во всей красе. И делать это, пока не состарюсь и не покроюсь морщинами.

Это было как удар под ложечку. Ричард молча хлопал глазами и смотрел на женщину, которая нанесла ему меткий ответный удар и возбудила так, что впору было изойти семенем. Оркестр умолк, но запыхавшиеся партнеры продолжали стоять на месте,"уставившись друг на друга. Наконец герцог услышал, что над ними слегка посмеиваются. О Боже, как он мог так забыться! Но дыхание Эванджелины тоже было тяжелым. Это понравилось Ричарду до такой степени, что угроза семяизвержения возникла вновь.

– А вот и леди Джейн Беллермен, – вернул его на землю голос Эванджелины. – Она идет сюда. Я знала, что все хорошее быстро кончается. Она даже сняла маску.

Обернувшись, герцог заметил:

– Наряд пастушки. Слава Богу, что у нее нет с собой кнута. Иначе она не преминула бы пустить его в ход.

– Она просто красотка. Какая жалость… – сказала Эванджелина, желая, чтобы леди Джейн провалилась в тартарары. – Вы будете танцевать с ней?

– А если буду, вы вырвете ей волосы?

– Милорд, вы опять становитесь тщеславным. Я вижу целую очередь дам, так и готовых вцепиться в вас. Однако по лицу леди Джейн действительно видно, что она с наслаждением сбросила бы меня с балкона.

– Вполне возможно. Но не бойтесь, я вас в обиду не дам. Так где же эта очередь из дам?

Нет, не бейте меня. По крайней мере, в середине танцевального зала, где за каждым нашим шагом следят больше людей, чем вы можете себе представить. Да, я обязан исполнить свой долг перед леди Джейн. Что же касается вас, то не танцуйте ни с кем больше одного раза.

– Почему? С вами я собиралась потанцевать еще.

– Эванджелина, не будьте тупицей. Потому что это вызовет нежелательные слухи, вот почему.

– Значит, вы больше не будете танцевать со мной?

– Я совсем другое дело. Вы моя кузина. Я должен присматривать за вами, это моя обязанность… Ах, леди Джейн, эта прекрасная девственная пастушка, уже совсем рядом!

– Я не знала, что все пастушки девственницы.

– Только самые ценные… Эванджелина, я должен идти. Держитесь поблизости. Неужели на сей раз последнее слово осталось за мной? Не могу поверить!

Она ответила самым нежным голоском, на который была способна:

– Ну, раз вы мой хозяин и щедро платите мне за службу, я должна бояться потерять такой источник дохода.

– Возможно, – после паузы сказал Ричард, потирая подбородок длинными пальцами, зудевшими от желания прикоснуться к ней, – мне придется исправить ошибку вашего отца. Он ведь никогда не сек вас, верно? Так вот, скоро вы будете лежать у меня на коленях вверх красивой попкой, нежной и беленькой. А теперь мне нужно увидеться с леди Джейн.

С этими словами герцог отошел и даже не обернулся, черт бы его побрал. Зато он сумел усмирить гнев юной леди, остановив оную в параметров от Эванджелины. Спасибо и на этом… Но перед ее мысленным взором продолжала стоять описанная им картина.

Оркестр заиграл снова, и Эванджелину тут же увлек в круг танцующих рыцарь короля Артура, который был на добрых десять сантиметров ниже ее. Она увидела вдовствующую герцогиню, танцевавшую с пожилым греческим философом – лордом Харви, как сказал ей рыцарь Круглого Стола (непрерывно икавший и то и дело извинявшийся). Герцог танцевал с леди Джейн, смотрел на нее и чему-то смеялся. Странно… За весь вечер у герцогини леди Джейн не сказала ни одного умного слова.

Следующим ее партнером стал пуританин. Однако данный представитель суровых фанатиков не был склонен к умерщвлению плоти. Пришлось легонько пнуть его в голень. Потом с ней танцевал рыцарь в доспехах, очень неуклюжий и неповоротливый. Но, надо отдать ему должное, довольно забавный.

В перерывах между танцами Эванджелина едва успевала отдышаться, время от времени увидеть кивок герцогини и ее ободряющую улыбку. И бросить взгляд на герцога. Ричард больше не приближался к ней. Он танцевал все танцы, и каждый раз с новой дамой.

Он же сам сказал, что несет за нее ответственность! Тогда почему не подходит? Этот самовлюбленный осел предпочитает танцевать с английскими пастушками, легкомысленными нимфами и даже с богиней, воздушное одеяние которой украшали широкие золотые ленты, перекрещивающиеся на груди.

Когда французский шевалье прошлого века сказал, что близится полночь, Эванджелина искренне удивилась. Согласно обычаю, партнер хотел снять с нее маску, но она не позволила.

– О нет! Я вижу, что меня зовет герцогиня. Прощайте, сэр!

И не успел он и глазом моргнуть, как она спаслась бегством, шмыгнув в широкую двустворчатую дверь, которая отделяла танцевальный зал от балкона.

Ночь была морозная, яркий лунный свет заливал раскинувшиеся внизу прекрасные сады. Эванджелина подошла к чугунным перилам и попыталась отдышаться. Ей было жарко.

– Здравствуйте, мадам де ла Валетт. Наконец-то вы освободились от своих кавалеров и оказались в одиночестве.

Она резко обернулась и увидела перед собой высокого стройного мужчину в сером домино и маске. В голосе было что-то знакомое, но Эванджелина не могла вспомнить, где она могла его слышать.

Вспомнив предупреждение герцога, она попятилась и прижалась боком к перилам.

– Вы знаете мое имя? – спросила она, внимательно изучая собеседника. Он не был пьян. Наверное, просто хотел свежего воздуха и тишины.

– Полночь, – сказал он, поднял руки в перчатках и снял маску.

Эванджелина уставилась на его лицо и родинку у глаза. Это был Конан де Витт. Тот самый человек, которого она встретила в старой церкви в деревушке Читтерли.


Глава 31


Де Витт, облаченный в серое домино, держал в длинных пальцах серую маску.

– Чему вы так удивляетесь, мадам Орел? Меня принимают в обществе. Как и вас, поскольку вы в родстве с герцогом. Я уже почти потерял надежду поговорить с вами. Вы пользуетесь успехом.

– Что вам нужно, де Витт?

– Ах, так вы помните мое имя?

– Я помню имя каждого изменника, с которым встречалась.

– Не злите меня, мадам. Я считаю вас опасной, что бы там ни говорил Эджертон. Он сказал мне, что держит вас мертвой хваткой и что как бы вы ни пытались вырваться, вам это не удастся. А теперь давайте покончим с делом. Прийти сюда меня попросил Рысь. Сам он этого сделать не смог, хотя я знаю, что он очень хотел видеть вас. Вот его послание. – Он передал Эванджелине конверт.

Девушка быстро сунула его в сумочку.

– А письмо от отца?

– Оно в конверте. Хотя Эджертон говорит, что вы у него в руках, я все еще сомневаюсь в этом. Он убил эту глупую, никому не нужную старуху, и ваше хрупкое женское сознание этого не выдержало.

– Эта старуха была нужна мне, мистер де Витт. Скажите Эджертону, чтобы он избавил меня от дальнейших поручений.

– Вам бы этого очень хотелось, правда? Нет, так легко вы не отделаетесь. Наш император в Париже, мадам. Скоро он уничтожит армию союзников и снова придет к власти. Однако на этот раз он создаст династию, которой будет суждена долгая жизнь. Когда это случится, вы получите свободу, но ни часом раньше.

– Наполеон никогда не получит прежней власти. Все, что у него есть, это одна-единственная страна, в которой живут безумцы, и, если дойдет до новой битвы, он будет разбит.

Де Витт вынул из кармана лакированную табакерку и открыл крышку. Эванджелина заметила, что у него дрожат руки. Он вдохнул табак, а потом тихо сказал, вполне владея собой:

– Орел, вы мне не нравитесь. Я считаю, что женщины иногда могут быть полезными, но совсем не так, как думает Ушар. Мне кажется, что Эджертона ослепила похоть. Вы опасны. Эджертон велел передать вам, что, если вы начнете артачиться, не забудьте: речь идет о двух смертях, а не об одной. Судя по выражению вашего лица, это предупреждение подействовало.

Внезапно де Витт схватил ее за руки и рванул на себя. Почувствовав владевший им гнев, Эванджелина так испугалась, что едва не лишилась дара речи.

– Отпустите меня…

– О нет, еще не время. Я хочу овладеть вами, не сходя с этого места. Надо же мне понять, чем закоколдовали Эджертона. Ведь вы наверняка спали с ним, правда? Что скажете? Наверное, герцог тоже спит с вами, а чем я хуже?

– Вы глупец. Здесь очень холодно. – Она плюнула ему в лицо.

Продолжая держать ее за левое запястье, но отпустив правое, он достал из кармана платок и вытер лицо. Затем негромко сказал:

– Вы за это заплатите. Меня считают красивым мужчиной и умелым любовником. Значит, дело в этом чертовом герцоге, верно? Он богат, титулован, и это привлекает к нему таких шлюшек, как вы. Если бы у меня было то же самое, вы бы не отвергли меня. Не пытайтесь меня ударить, иначе полетите через перила. Мне наплевать, что вы не выполните следующее задание. В вашей сумочке найдут письмо и тут же узнают, что вы изменница.

– Я не отвергну вас только в одном случае. Когда увижу болтающимся в петле.

– Сучка! Я тебе…

– Эванджелина!

Конан де Витт опустил руки и медленно отошел от нее. Эванджелина подняла глаза и увидела вышедшего на балкон герцога. Она крепко прижала к себе сумочку и обошла де Витта.

– Милорд… – сказала она.

Герцог посмотрел на Конана де Витта, на Эванджелину, лицо которой было мертвенно-бледным, и ощутил жажду убийства. Он сухо и холодно сказал:

– Де Витт, я могу спросить, что вы здесь делаете с моей кузиной? Тут очень холодно.

Так он знает де Витта? – удивилась она, сделав еще один шаг к герцогу.

– Да, мы как раз говорили о том, насколько переменчива английская погода. Я сказал мадам, что она простудится, если постоит здесь еще немного. Я видел, как она вышла на балкон, и решил познакомиться с ней. Она любезно поделилась со мной своим мнением об Англии и англичанах. Но я успел продрогнуть до костей.

Милорд, мадам, позвольте откланяться. – Он кивнул обоим и вышел.

Герцогу хотелось схватить мерзавца за глотку, но пришлось сдержаться. Эванджелина побледнела как полотно; казалось, она вот-вот упадет в обморок.

Ричард видел, что она оставила танцевальный зал и вышла на балкон. Видел, что туда же направился мужчина в сером домино и серой маске. Он устремился следом, как только сумел избавиться от леди Уинтроп, которая поспорила с подругой, что переспит с ним.

Черт побери, что с Эванджелиной? На ней нет лица. Герцог притянул девушку к себе так же, как это только что сделал де Витт, и спросил, дыша ей в лоб:

– Он оскорбил вас? Что он вам сказал? Она почувствовала, что Ричард дрожит от гнева, и покачала головой, прижатой к его плечу.

– Он ничего не сказал. Только хотел соблазнить меня. Но я с ним справилась, – быстро добавила она, испугавшись, что герцог погонится за де Виттом.

Ричард напрягся как струна.

– Нет-нет, пожалуйста, не уходите! Вы были правы, когда говорили, что такое случается. Меня пробовали обольстить по крайней мере полдюжины джентльменов. После трех первых попыток я к этому привыкла. Де Витт – ужасный человек, но если бы он захотел перейти от слов к делу, я бы сбросила его с балкона. Кто он такой? Откуда вы его знаете?

– Его очень долго не было в Лондоне. Я познакомился с ним у Дрю. Он секретарь лорда Хэмптона, избранного, если не ошибаюсь, от Озерного края, и принимает участие во всех политических интригах своего хозяина. А теперь скажите мне, почему вы вышли на балкон одна?

Герцог попытался отстраниться, но Эванд-желина не позволила этого. Она продолжала стоять, держа его за полы домино.

– Мне захотелось немного побыть в одиночестве, только и всего. Я видела, что вы танцуете. Вы перетанцевали здесь со всеми. А со мной только один раз. Пожалуйста, давайте уйдем отсюда!

Что за дьявольщина? Герцог хотел прикрикнуть на нее, но знал, что это ничего не даст.

– Ладно. Только вам придется отпустить меня.

– Очень не хочется, но что делать… – Эван-джелина отпустила костюм герцога, однако прижала ладонь к его груди. – Спасибо, – сказала она, глядя на него снизу вверх. – Спасибо за то, что пришли за мной.

Она обезоружила его.

– Черт побери, я пошел за вами, чтобы выбить вам дурь из головы. Как вы могли выйти на балкон одна? Когда я увидел, что за вами направился де Витт, то чуть не утопил свою партнершу в бутылке из-под пунша. – Ричард улыбался, но Эванджелина, успевшая хорошо изучить герцога, понимала, что его гнев еще не остыл. Слава Богу, что он не кричал, не ругался и не гнался за де Виттом…

– Спасибо, – снова сказала она, а затем шагнула вперед, крепко прижимая к груди сумочку.

– У де Витта скверная репутация, – сказал шедший следом герцог. – Я слышал, что ему нравится причинять женщинам боль. Он любит властвовать над ними как в постели, так и в жизни. Похоже, он ошибся, последовав за вами, не так ли?

– Я плюнула ему в лицо, – пробормотала испуганная и виноватая Эванджелина. Ей хотелось распахнуть домино, замерзнуть и умереть.

– И что бы вы сделали, если бы это не помогло?

– Ударила бы его в пах, как учил отец. Он говорил, что это крайнее средство, с помощью которого можно остановить мужчину.

– Возможно, вы бы добились своего… А теперь прошу прощения. Я бы хотел поговорить с де Виттом и преподать ему небольшой урок хороших манер.

Эванджелина схватила его за руку с силой, которой от себя не ожидала.

– Нет!

Черная бровь взлетела вверх.

– Нет, – повторила девушка. – Пожалуйста, не ходите за ним. Этот человек бесчестен. Он относится к тому типу людей, которые будут улыбаться вам в лицо и вонзят кинжал в спину, как только вы отвернетесь. Пожалуйста, забудьте его. Пожалуйста!

Эванджелина выглядела огорченной и даже испуганной. Значит, она действительно боится за него? Видимо да. Раздосадованный герцог вновь почувствовал себя безоружным.

– Пожалуйста, – повторила она. – Я хочу домой. Пожалуйста, не ходите за ним. Это животное не стоит вашего мизинца.

Герцог отбросил полы домино и предложил ей руку.

– Заберем герцогиню и сразу же уедем отсюда.

Она засмеялась.

– Будь при вас абордажная сабля, картина была бы полной… О Боже, я уже смеюсь вместо того, чтобы дрожать от холода!

– Какая еще картина, черт побери?

– Когда вы распахнули домино, луна светила вам в спину, и получился вылитый пират!

Ричард застонал.

– Послушайте, будь я пиратом, я бы выпорол вас! Ни одна женщина не говорила мне ничего подобного. Пойдемте скорее!

Час спустя, когда Ричард проводил Эванд-желину до дверей спальни, она спросила:

– Вы помните свое обещание?

– Какое именно?

– Что я смогу вернуться в Чесли, как только захочу?

– Да, – сказал он.

– Мне хотелось бы уехать завтра. Герцог надолго умолк, а затем спросил:

– Будьте добры объяснить, что происходит.

– Я хочу вернуться в Чесли.

– Почему? – очень тихо и мягко спросил он. – Скажите, почему вы хотите уехать.

Ответ был столь неожиданным, что Ричард захлопал глазами.

– Что будет теперь, когда Наполеон вернул себе власть?

Герцог покачал головой.

– Наполеон – человек, которому мало власти над одним городом или страной. Ему нужно все. Он никогда не насытится, никогда. Будет война. Ничто другое его не остановит. Разве вы не знаете? Веллингтон с принцем Оранским находятся в Брюсселе. Уже два месяца. Крови будет много, но вы знаете, что, в отличие от многих наших соотечественников, я не прорицатель. Известно, что два года назад после необдуманного вторжения в Россию Наполеон потерял почти всю свою армию. Теперь в его шеренгах необученные мальчишки. Веллингтон победит. Обязан победить.

– Я тоже знаю это. Благодарю вас, – сказала она, глядя в сторону. – Я уеду утром и, если позволите, возьму с собой Эдмунда. Вам не обязательно провожать меня.

– Не говорите ерунды. Вы находитесь под моей защитой. Я сам отвезу вас и Эдмунда в Чесли.

Эванджелина хотела возразить, но раздумала и только покачала головой.

– Спасибо, – еще раз сказала она, резко повернулась, ушла в спальню и тихо закрыла за собой дверь.

Герцог стоял и смотрел на проклятую дверь. Эванджелина находилась по другую сторону. От него требовалось только одно – открыть и войти. Этого будет достаточно, чтобы лечь с ней в постель и заниматься любовью, пока оба не потеряют сознание. Рука Ричарда легла на дверную ручку и тут же отдернулась.

Они увидятся утром. Ему хотелось бы видеть ее каждое утро до конца жизни. Но сначала нужно понять, что заставляет Эванджелину сторониться его. В чем дело? Герцог пожал плечами. Он выяснит о ней все. Наверняка какой-то пустяк, с которым он справится. Но даже если это что-то важное, он справится все равно. Разве Эдмунд не говорит, что его папа самый сильный и самый умный на свете?

Герцог шел в свою спальню и весело насвистывал.

– Милорд, не ездите с нами. Наверняка у вас здесь есть множество более интересных дел.

Ричард лениво улыбнулся.

– Сейчас нет. Эванджелина, я уже решил, что вы нуждаетесь в моей твердой руке. Стоит отвернуться, как вы начинаете спотыкаться.

Эванджелина плохо спала. Ей снился Эджертон, крадущийся в спальню Эдмунда с веревкой, которой намеревался задушить ребенка. Она хотела только одного – как можно скорее уехать из Лондона.

– Я больше не споткнусь, – пробормотала она.

– Эванджелина, мой сын позаботится о вас обоих, – сказала Марианна-Клотильда, обнимавшая внука. – Положитесь на него. Моя дорогая, у вас усталый вид. Попросите Эдмунда, чтобы он дал вам поспать. Может быть, он согласится.

– Бабушка, если Ева пообещает сделать хорошую погоду, то я не буду ей мешать.

– Ты золотой ребенок, – промолвила Марианна-Клотильда и поцеловала мальчика. – Думаю, Эванджелине ничего не стоит справиться с таким пустяком, как английская погода.

– Я так и думал, – ответил Эдмунд.

Старая герцогиня наградила его еще одним поцелуем.

– Спасибо за теплый прием, миледи, – сказала Эванджелина. – Надеюсь, мы еще увидимся.

– О, конечно. Вы пришлись мне по душе, так что увидимся непременно, и далеко не один раз… Милый, можно тебя на минутку?

Когда Эванджелина увела Эдмунда из гостиной, Марианна-Клотильда негромко сказала:

– Желаю тебе удачи. Здесь что-то не так. В этом поспешном отъезде нет никакого смысла. Ума не приложу, чем он вызван. А ты?

– Тоже. Но непременно выпытаю, что именно ее гнетет.

– Я рада, что Эдмунд так привязался к Эванджелине. Надеюсь, ты не станешь пользоваться мальчиком, чтобы повлиять на нее?

Ее красивый, уверенный в себе сын поднял глаза к потолку и спросил:

– Черт побери, мама, неужели ты думаешь, что я настолько низко пал?

– Но такое вполне возможно. Эванджелина – молодая женщина с очень сильной волей.

«Эванджелина сделает то, что я ей прикажу!» – хотел ответить Ричард, но понял, что любящая мать только посмеется над ним.

– Если понадобится, я позову на помощь Баньона! – отшутился он.

Марианна-Клотильда подняла глаза на портрет покойного герцога.

– Как жаль, что отец женил тебя, когда Эванджелина была совсем ребенком. Будь она ровесницей Мариссы, все могло бы сложиться иначе.

– Отец часто говорил мне: «Если ты всегда будешь смотреть в будущее, не плакать о прошлом, а исправлять его ошибки, все пойдет на лад». – Ричард шагнул к матери и крепко обнял ее. – Я тоскую по отцу так же, как и ты. Знаешь, он был совершенно прав. Мне вдруг пришло в голову, что вдовец и вдова идеально подходят друг другу.

– А мне пришло в голову, – ответила ему Марианна-Клотильда, – что вы с отцом – два самых лучших человека, которые когда-либо жили на свете. Я любила его всем сердцем. И чувствую, что Эванджелина любит тебя не меньше.


Глава 32


Лицо герцога было бесстрастным, а голос ровным.

– …Потом Баньон поклялся моему отцу, что задира и в самом деле упал с моста. Кроме того, он поклялся, что я стоял от того в трех метрах и был совершенно ни при чем. На что отец ответил: «Баньон, я давно знаю, что мой сын настоящий дьявол. И не вижу ничего удивительного в том, что он еще и колдун».

Эванджелина засмеялась.

– А задира умел плавать?

– Насколько я помню, Тедди Лоусон мучил других детей уже на следующий день.

– Что с ним случилось потом?

– Когда я слышал о Тедди в последний раз, он был викарием где-то в Костуолде. Интересная штука жизнь, правда?

Эванджелина застыла на месте, как будто неподвижность была щитом, который мог охранить ее. Увидев, что она опустила голову, герцог нахмурился.

– Вы не ответили на мой вопрос, – сказал он. – Разве время от времени жизнь не преподносит нам такие сюрпризы, что просто диву даешься?

– Да, – сказала она, подняв голову, но по-прежнему глядя в сторону. – Жизнь настолько неожиданна, что иногда мне хочется умереть… Прошу прощения, я сказала глупость. Не обращайте внимания.

Началось, подумал герцог. Они пробыли в Чесли всего два дня. Ричард уже знал, что Эванджелине пришлось немало вынести за ее короткую жизнь: святой Андре усоп, отец и мать умерли. Но есть что-то еще, явно есть! Герцог готов был лопнуть от досады. Зачем ей понадобилось так срочно вернуться в Чесли?

Он опирался плечом о каминную полку, держа в руках бокал с бренди.

– Не хотите съездить со мной в Саутгемптон? – неожиданно спросил он. – Мы могли бы сплавать под парусом на остров Уайт. А если это доставит вам удовольствие, то несколько дней провести в моем поместье Вентнор. Я уже говорил вам, что Эдмунду там очень нравится. Только это редко бывает.

Она почувствовала страх, сожаление и угрызения совести. Инструкции, переданные ей Конаном де Виттом, требовали на следующий вечер встретить в гроте одного из людей Ушара, который должен был привезти ей новый приказ.

– Нет, – быстро сказала она, увидела удивленное лицо герцога и тут же добавила: – Дело в том, что моряк из меня никудышный. Я боюсь плавать даже на больших кораблях. Я знаю, что это глупо, но… – Она развела руками. – Увы, ничего не могу с собой поделать.

Наконец-то Ричард поймал ее на бессмысленной лжи.

– Ага, – сказал он. – Хорошо плаваете, а боитесь воды.

– Не воды. Кораблей.

– Знаете, Эванджелина, вам вовсе не обязательно лгать, чтобы остаться здесь, в Чесли.

Неужели вас так привлекает этот замок? Едва ли. Насколько я помню, совсем недавно вам не терпелось уехать отсюда. А потом вы так же неожиданно вернулись. Это не имеет смысла, верно? Может быть, вам надоело мое общество? Думаете, я все еще пытаюсь обольстить вас? Забудьте об этом. Наша поездка не имеет к этому никакого отношения. Я искренне верю, что вам понравится Вентнор.

– Обольщение тут ни при чем. Как и все остальное. Просто я хочу остаться в Чесли. Мне здесь нравится, и я никуда не желаю уезжать.

– И вы не будете умолять снова увезти вас в Лондон?

– С какой стати?

– А почему нет, черт побери?

Эванджелина не смотрела на него. Она только покачала головой и ничего не ответила. Ричард оттолкнулся от каминной полки, быстро поставил бокал, шагнул к ней, обхватил ее за плечи и начал трясти.

– Проклятье, мы провели здесь два дня, и все это время вы избегали меня! Я хотел покататься с вами верхом, а вы сослались на головную боль! Вы крадетесь по замку как тень или беглый каторжник, скрывающийся от мирового судьи! В чем дело, черт побери? – Досада герцога все возрастала.

– Ни в чем.

Ричард отпустил ее и начал расхаживать по комнате. Наконец он не оборачиваясь сказал:

– Эванджелина, я ненавижу намеки. Если вам не нравится моя компания, так и скажите. Я не выгоню вас из Чесли и не сброшу в ров. Не хотите иметь со мной ничего общего, черт с вами, но только не молчите. Уверяю вас, я никогда не принуждал женщин спать со мной. Бог свидетель, каждый раз, когда я прикасался к вам, вы сходили с ума. Нас неудержимо тянет друг к другу. Так что случилось? – В следующее мгновение он прижал девушку к себе и обнял так крепко, что чувствовал каждый удар ее сердца.

– Ах, Эванджелина, – с трудом вымолвил он.

Она подняла взгляд. Темные глаза Ричарда, самые прекрасные на всем белом свете, без слов говорили о его чувствах. О нет, подумала она, нет! Лицо герцога приобрело странное выражение. Она чувствовала, что ее внимательно изучают.

– Эванджелина…

Она не могла вынести звучавшей в его голосе нежности, потому что не стоила ее. Мерзавка, предательница, последняя дрянь…

– Эванджелина, прошу вас оказать мне честь и стать моей женой.

Она окаменела и утратила дар речи. Он хочет жениться на ней? Это означает, что он любит ее, по-настоящему любит, а не просто желает. Нет. Она облизала нижнюю губу и почувствовала, что герцог напрягся.

– Нет, – сказала она тихим, несчастным, убитым, грозившим сорваться голосом. – Я не могу. Вы ошиблись. Конечно, вы не имеете этого в виду. Просто вы слишком долго пробыли со мной. Вам нравится моя грудь, вот и все. Правда?

Ричард взял ее за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.

– Я готов молиться на вашу грудь. Она божественна. Я действительно привык к вам. И не хочу проводить время ни с одной женщиной, кроме вас. Не хочу спать ни с кем, кроме вас. Хочу, чтобы вы вышли за меня замуж. Я стану вам столь верным супругом, что в конце концов вы будете мечтать избавиться от меня. А если вы не расслышали меня с первого раза, я повторю: ваша грудь достойна поклонения.

Эванджелина отстранилась, и Ричард отпустил ее. Настала ее очередь расхаживать по комнате. Хотелось убежать, но она знала, что это бесполезно. Герцог загнал ее в угол. Он уже знает: что-то не так. Оставалось одно: убедить Ричарда в том, что она не годится ему в жены. В жены? О Боже, нет!

– Это шутка. Вы насмехаетесь надо мной, – наконец сказала она. – Нехорошо с вашей стороны.

– Кажется, сегодня я слегка потерял лицо, – ответил он. – Я всегда считал себя опытным мужчиной, умеющим обращаться с женщинами. Эванджелина, я ни за что не причинил бы вам боли ради красного словца. Брак – дело серьезное. Разве можно шутить, когда речь идет о твоей жизни?

Она ощутила бешеный взрыв радости, но в ту же секунду увидела мертвого Эдмунда и его остекленевшие глаза. Увидела мертвого отца со сложенными на груди белыми руками, с двумя такими же медными монетами на сомкнутых веках, которые лежали на веках покойной матери. Она не сможет этого вынести, не сможет! Хотелось выть от гнева и беспомощности. В глазах закипали слезы.

Выбора не было. Она заставила себя отвернуться и отсутствующим тоном сказать:

– Спасибо, милорд, но я не могу принять ваше великодушное предложение. Я не желаю снова выходить замуж. Не хочу до конца жизни зависеть от капризов другого мужчины. Мне искренне жаль, если я огорчила вас…

Ричард рассмеялся.

– Я никогда не слышал этой фразы, но знаю, что она очень популярна у молодых леди, желающих вежливо отказать своему воздыхателю. Должно быть, вы пользуетесь ею впервые?

Нужно было срочно придумать что-то другое. Все равно что, лишь бы не молчать.

– Милорд, вы должны жениться на настоящей английской леди, а не на полукровке, у которой нет ни титула, ни приданого и которая уже была замужем.

Он снова засмеялся и покачал головой.

– Нет, Эванджелина. Мне не нужна английская леди. На свете есть только одна леди – наполовину француженка, гвоздь в стуле, упрямая как осел, которая любит моего сына так же, как он любит ее. Леди с острым язычком, от которого мне сильно достается… за исключением тех моментов, когда она целуется или смотрит так, словно готова наброситься на меня.

Что касается вашего приданого, то оно нужно мне как прошлогодний снег. То, что вы были замужем, ничего не меняет. Как вам могла прийти в голову такая мысль? Поверьте мне, я не желаю иметь ничего общего с юными дурочками, невежественными как козы. Остаются «капризы другого мужчины». Обещаю вам: если я когда-нибудь стану вам приказывать, можете как следует стукнуть меня по голове. Это будет только справедливо.

– Я не хочу, – сказала Эванджелина, зная, что этого недостаточно. – Пожалуйста, больше не надо об этом…

– Это самый необычный случай в моей жизни. Передо мной стоит женщина, на которой я хочу жениться. Я знаю, что она не просто желает меня, но, кажется, по-настоящему любит. Я не слепой. Кроме того, вы очень любите моего сына. Остается одно: нам что-то мешает быть вместе. Если вы скажете мне, что это, я сделаю все, чтобы эта проблема больше не возникала. – И тут его темные глаза прищурились. – Нет, – сказал он, – о нет… Этот ваш муж, святой Андре… Неужели он еще жив?

Эванджелина покачала головой еще прежде, чем успела понять, что он дает ей отличный шанс.

Она открыла рот, но Ричард уже успел поднять руку.

– Не надо, – сказал он. – Хватит. Эванджелина, почему вы не хотите выйти за меня замуж?

– Я не стану говорить, что не хочу вас, – сказала она. – Но я не люблю вас. И не желаю выходить за вас. И просто не могу понять, почему вы, человек, который говорил мне, что не верит в любовь, захотели связать себя с одной женщиной. Почему?

– Спросите меня об этом лет через тридцать-сорок, и тогда мы вместе установим причину моей слабости к вам.

Эванджелина тонула. Герцог протягивал ей руку, но она не могла принять ее. Однажды Ричард узнает, кто она такая, и возненавидит ее. Проклянет. Она его враг; просто он еще не догадывается об этом.

– Вы ошиблись в моих чувствах. Я не люблю вас.

Ричард не верил ей. Она слишком долго молчала. Герцог сказал правду: он не был слепым. Он видел, как непрерывно меняется выражение ее лица, видел искаженные болью глаза, но не мог понять причину этой боли. Хотелось накричать на нее, схватить и потрясти, но что-то удержало его. Вместо этого он мягко спросил:

– И каковы же ваши чувства, которых я не понял?

Она подняла глаза, зная, что будет вынуждена причинить боль и ему, и самой себе. Вспомнив оскорбления леди Джейн Беллермен (сказать по правде, ужасно детские), Эванджелина решила воспользоваться ими и с отвращением к себе самой холодно ответила:

– Милорд, вы не обязаны предлагать мне руку. Вы спросили о моих подлинных чувствах. Извольте. Я, как и многие другие дамы, считаю вас очень желанным мужчиной. Я бы с удовольствием легла с вами в постель, но не хочу идти с вами под венец. – Она заставила себя равнодушно пожать плечами. – Как сказала леди Джейн, англичане не женятся на дамах, которые успели узнать другого мужчину. Признайтесь, милорд, вас привлекает мое тело, а вовсе не возможность прожить со мной до самой смерти. Поверьте, я высоко ценю честь, которую вы оказали мне, предложив жениться, чтобы спать со мной. А теперь перестаньте говорить о браке. Я согласна стать вашей любовницей.

Странно… Он знал Эванджелину чуть больше двух месяцев, но был уверен, что она лжет. И к тому же очень неумело. Что делать? Пытаясь выиграть время, Ричард сказал только одну фразу:

– Эванджелина, я вас не понимаю.

Эванджелина пожала плечами – как ей казалось – типично по-галльски, но не слишком умело.

– Будь я чистокровной англичанкой и к тому же девственницей, то приняла бы ваше предложение совсем по-другому. Но я была замужем и не желаю повторения. Возможно, вы не ошиблись, когда говорили, что Андре не был мастером любовной игры. Я знаю, что вы совсем другой. Вы умеете делать все.

Что он скажет? Как поступит? В его взгляде действительно мелькнуло легкое презрение или «И только показалось?

– Итак, – сказал герцог, в темных глазах которого не было ничего, кроме смеха. – Итак, кажется, вы начинаете привыкать ко мне. Во всяком случае, вы уже признали, что ваш безвременно усопший Андре не был богом. – Он сделал паузу, а потом понизил голос. – Этот ублюдок плохо обращался с вами? Может быть, бил?

– О нет, конечно нет! Просто мне нравится оставаться вдовой. Быть хозяйкой себе самой. – Нет, так не пойдет… – Поскольку у меня и в самом деле не слишком много денег, мне нравится жить в Чесли, нравится играть с Эдмундом… – О Боже, она сама выкопала себе яму глубиной отсюда до Китая!

– Значит, вы хотите, – медленно спросил герцог, – чтобы я был вашим любовником, а не мужем?

– Мне нравится целовать вас.

– Приятно слышать.

Господи, что теперь будет? Герцог неторопливо подошел к Эванджелине, не сводя глаз с ее лица. Она не сделала попытки отстраниться. Это становилось все более интересным. Ричард положил руки ей на плечи и медленно привлек к себе. Эванджелина попыталась освободиться, но тщетно. Когда соски девушки коснулись груди Ричарда, его пах стал каменным. Герцог почувствовал ее тело и чуть не застонал от переполнявших его вожделения, нежности и страсти. Неужели она всегда будет так действовать на него? Очень похоже… Он улыбнулся Эванджелине и заставил поднять лицо.

– Ты моя, – ласково и нежно сказал он, поцеловав ее в лоб. Потом Ричард наклонил голову и поцеловал ее в губы. – Моя. Отныне и навеки. Только моя.

– Нет, – ответила Эванджелина, зная, что разлетится на куски, если сейчас же не поцелует его.

– Да. Эванджелина, хватит притворяться.

– Пожалуйста, – сказала она, и Ричард снова поцеловал ее, не заставляя раскрывать губы, а дав возможность сделать это самой. Его руки добрались до ее прически, вынули шпильки и освободили волосы. Затем они погладили ее голову, спустились ниже, начали ласкать спину и сжали ягодицы. Потом Ричард снова вернулся к ее волосам, вплел в них пальцы, прильнул к губам и, не отрываясь от них, нетвердо сказал:

– Помнишь, я говорил, что у тебя роскошные волосы?

– Да, – сказала она таким голосом, что Ричард чуть не опустился на колени.

Он обхватил Эванджелину за бедра, оторвал от пола и притиснул к животу. Больше всего на свете Ричарду хотелось раздеть Эванджелину и всем телом прижаться к ней.

Она ощущала прикосновение его губ к вискам, щекам, к впадинке на шее. Герцог слегка отодвинулся, продолжая сжимать ее бедра, и заглянул ей в лицо.

– Эванджелина, что ты чувствуешь?

Этот вопрос не показался ей странным только потому, что она не знала мужчин. Она открыла глаза и поняла, что надолго лишилась дара речи.

– Я бы отдала за тебя жизнь, – сказала она.

Ричард ощутил такое неистовое желание, что едва не повалил ее на ковер. Нет-нет, подумал он, еще рано.

– Ты всю жизнь будешь удивлять меня? Объясни, почему женщина, которая всего лишь хочет любовника, так заботится о его счастье?

Почувствовав, что она затаила дыхание, напряглась и начала сопротивляться, Ричард сказал:

– Я люблю тебя, Эванджелина. Это чувство не имеет с похотью ничего общего. И думаю, что буду любить, пока не протяну ноги. Мой отец нашел себе пару. А моей парой будешь ты. Неужели тебе так трудно сказать нужные слова?

Она зарылась в его плечо и покачала головой.

Герцог поцеловал ее в висок, в щеку, кончиком пальца разгладил брови, поцеловал в шею, а затем положил руки на ее грудь. Она затрепетала, выгнула спину и прижалась сосками к его ладоням.

– Ты хочешь меня, Эванджелина?

– Да. Да! – Она прильнула к Ричарду, вплела пальцы в его волосы и заставила опустить голову, чтобы достать до его губ.

Он засмеялся.

– Вижу. Ты пойдешь со мной?

У Эванджелины была возможность отказаться, но ее страшило предстоящее свидание в бухте. Она могла умереть, так и не узнав, что такое страсть. Что случится, если сегодня ночью она докажет ему свою любовь? А завтра вечером встретится с человеком Ушара, скажет, что больше не сможет быть им полезной и что готова исчезнуть. Возможно, она уедет с этим человеком в Лондон и больше никогда не увидит герцога. Она не хотела отказывать ему. Но могла разделить с ним только постель. Нет, сказала она себе, признай правду. Ты не хочешь отказывать себе. Хочешь познать его, хочешь провести с ним хотя бы одну ночь…

– Пойду, – сказала Эванджелина.


Глава 33


– После тебя, Эванджелина.

Она удивила не только его, но и себя саму, широко раскрыв испуганные глаза и замешкавшись на пороге. Ричард улыбнулся, слегка подтолкнул ее в спальню и закрыл дверь.

У нее пересохли губы. Внезапно Эванджелина очень испугалась. Господи, какая же она дура! Сейчас она опозорится и разочарует его. Она попятилась.

– Милорд, не думаю, что это хорошая мысль.

– Ты права, – сказал он и засмеялся. – Но теперь это не имеет значения. Слишком поздно. – Герцог обнял ее. – Раздвинь губы, Эванджелина. Сама знаешь, это усиливает наслаждение.

Эванджелина пыталась что-то сказать, но герцог зажал ей рот поцелуем и крепко прижался к ее животу. Знание того, что сейчас Ричард овладеет ею, так возбудило Эванджелину, что ее затрясло. Пробудившаяся страсть заставила ее начать целовать его – пылко, но неумело. Она вцепилась в герцога, желая большего, но не зная, что делать!

– Что ты чувствуешь теперь? – Она ощущала его горячее дыхание и прикосновение языка к нижней губе.

– Не знаю. Наверное, желание. У меня нет слов… Кажется, ты можешь очень многое дать мне, а я тебе. Помоги мне.

Перед мысленным взором герцога предстал образ ее безликого мужа. Как мог мужчина пренебречь такой страстью? Хорошо, что святой Андре уже покинул сей мир, иначе Ричард с наслаждением помог бы ему в этом благородном деле.

Очнувшись, Ричард крепко прижал ее к себе, ловко расстегнул мелкие пуговицы на спине, и платье упало на ковер, к ногам Эванджелины.

– Я плохо разбираюсь в этих делах, – сказала она. – Поверь мне, это так. О Боже, что ты делаешь?

Ричард развязал пояс нижней юбки, и та упала поверх платья. Затем он опустился на колени и обхватил ладонями ее голень.

– Снимаю с тебя чулки. Ничего особенного. – Господи, как же с ней обращался этот несчастный покойный Андре?

– Я не выйду за тебя, не выйду! – тяжело дыша, скороговоркой произнесла она. – Ты овладеешь мной только один раз и больше не захочешь. Вот увидишь…

Ричард казался бесстрастным, хотя с трудом удерживался от смеха. Она упрямилась даже сейчас. Что ж, скоро все выяснится. Он снял с Эванджелины туфли и чулки. Она носила сорочку, достававшую до середины бедер. Герцог поднялся, окинул ее взглядом, а затем легко коснулся кружевных лямок. Тонкий муслин спустился к талии, обнажив груди. Ричард сделал еще одно движение; сорочка упала с бедер и спланировала на пол. Наконец-то Эванджелина осталась полностью обнаженной и принадлежала ему. Герцог смотрел на ее лоно, испытывая отчаянное желание овладеть этой женщиной, ласкать ее руками и губами, но что-то его останавливало. В ее глазах стоял ужас.

Эванджелина попыталась прикрыться. Ричард бережно отвел ее руки и шагнул ближе.

– Обними меня. Да, так. Это мне нравится.

Его руки поглаживали обнаженную спину Эванджелины. Когда он обхватил ее бедра, Эванджелину охватило чувство, о существовании которого она до сих пор не догадывалась. Это было замечательно. Затем его теплые пальцы двинулись внутрь и коснулись тайной плоти, которую до сих пор видела и осязала только сама Эванджелина. Она замотала головой и попыталась отстраниться, но тут же поняла, что желает этих прикосновений больше всего на свете.

– Пожалуйста… еще…

Ричард почувствовал себя так, словно его огрели обухом по голове.

– О да. Но торопиться не следует. Посмотри, что ты делаешь со мной. Положи ладонь на мою грудь. Я не могу отвести рук.

– Как бьется сердце… – пролепетала она.

– И твое тоже. – Его палец двинулся внутрь.

– О Боже, – прошептала девушка. – Я никогда не думала…

Внутри было очень узко. Герцог поцеловал ее, закрыв глаза, чтобы справиться с желанием, которое заставляло его как можно скорее овладеть этой женщиной. Почувствовав, что палец увлажнился, Ричард нежно погладил ее. Эванджелина была готова принять его. Эта мысль была убийственной. Пришлось отстраниться, иначе он изошел бы семенем, что не пошло бы на пользу никому из них.

Эванджелина замигала как слепая и прижалась к Ричарду, желая снова ощутить прикосновение его пальцев. Он тяжело задышал и прижался к ней лбом, с ужасом думая о том, что будет, если Эванджелина внезапно коснется его.

– Что я должна сделать?

– Перестать дрожать.

– Я дрожу? Да, Наверное. Я не знаю, что делать. Пожалуйста…

– Даже если усопший святой Андре был свиньей, ты наверняка знаешь, что делать, чтобы доставить мужчине наслаждение. Эванджелина, я такой же мужчина, как и все. Во мне нет ничего особенного. – Он слегка поцеловал ее, все еще сдерживаясь.

– Ну, если так говоришь ты, тогда все ясно… – Однако голос ее прозвучал неуверенно, и она поняла, что это не укрылось от герцога. Она притянула к себе его голову и начала страстно целовать.

Ричард уже решил, что сейчас все будет кончено. Он тяжело задышал и рванулся в сторону, боясь, что не переживет этого позора.

– Нет, – сказал он, – так еще хуже. Хватит. Я больше не буду прикасаться к тебе, иначе сойду с ума.

Но он уже не мог с собой справиться. Он целовал ее до тех пор, пока обоих не бросило в дрожь. Его пальцы ласкали ее лоно, пока она не закинула голову от острого наслаждения. А затем, к огромному удовольствию Ричарда, стала раздевать его. Она пыталась целовать его и одновременно расстегивать пуговицы, но поняла, что это слишком трудно, и выругалась. Ричард рассмеялся, но вскоре ему стало не до смеха. Он понял, что еще секунда, и он действительно лишится рассудка. Он оттолкнул ее и разделся сам, причем так быстро, как никогда в жизни. Затем подхватил ее на руки и чуть ли не бегом понес к стоявшей на возвышении огромной кровати. Он уложил ее на середину, подошел к полке, зажег полдюжины свеч и остановился, глядя на нее сверху вниз.

– Я еще никого не желал так, как желаю тебя, – сказал он, зная, что говорит правду. А затем быстро шагнул к кровати. – Эванджелина, что с тобой? Почему ты так смотришь на меня?

– Ты обнаженный, – сказала она, не сводя глаз с его паха. – Совершенно обнаженный. – Она облизала губы, и у Ричарда чуть не начались конвульсии. – Ты был таким, когда выходил из воды, но есть разница.

Он прирос к месту, изнывая от желания.

– Теперь ты так отличаешься от меня, что у нас ничего не получится. Не получится! Я передумала. Мне не нужен любовник. Я хочу уйти к себе и надеть ночную рубашку.

– О Боже, – сказал Ричард и вдруг расхохотался. Он хотел сказать что-то насмешливое о мужских достоинствах покойного Андре, но ощутил жгучее желание сейчас же очутиться между ее ног.

– Я не причиню тебе боли. Больно будет скорее мне, чем тебе. Ну же, любовь моя… Не закрывай глаза. Мужчинам нравится, когда женщины смотрят на них. Особенно если они смотрят с восхищением.

Ричард наклонился и нежно положил руку на ее живот. Он больше ничего не говорил, ничего не делал – просто стоял, держа большую, теплую ладонь на ее лоне. Затем его пальцы медленно двинулись вниз, и вскоре Эванджелина затаила дыхание, глядя на него широко раскрытыми глазами, зная, что он изучает ее и смотрит на свои пальцы. Она выгнулась, подалась навстречу ласкавшим ее рукам и вскрикнула. Пальцы герцога тут же отдернулись, и разочарованная до глубины души Эванджелина со свистом втянула в себя воздух. Ее груди напряглись, И тут Ричард застыл в нерешительности. С чего начать? Ему хотелось всего сразу.

– Что ты со мной делал? – прошептала она, не отводя глаз от его лица, – что ты делал?.. Я никогда не представляла… Это нормально? Ты сделаешь это снова?

– Проклятье! – прорычал он, сел рядом, опустил голову и прильнул губами к ее груди.

Эванджелина сгорала от страсти, но, казалось, не знала, что делать, чтобы мужчина доставил ей еще большее наслаждение. Ричард сосал ее груди, а потом его рука скользнула по ребрам девушки и снова легла ей на живот. Эванджелина забилась всем телом, судорожно втянула в себя воздух и впилась в его плечи.

– Пожалуйста, – взмолилась она.

– Ладно, – глухо ответил Ричард, не отрываясь от ее груди.

Его палец вновь скользнул внутрь. Эванджелина вскрикнула и всем телом рванулась ему навстречу.

– Спокойнее, – сказал он, глядя на ее губы. Пусть Эванджелина кончит первой. Она была недалека от этого. – Смотри на меня.

Ее голова металась по подушке из стороны в сторону.

– Смотри на меня.

Эванджелина подчинилась. Ричард смотрел на нее, продолжая ласкать пальцами ее влажное лоно. Вскоре глаза Эванджелины расширились, стали туманными, и она задышала так тяжело, что чуть не задохнулась. Однако по-прежнему не отводила взгляда.

– А теперь вперед, – сказал он и поцеловал ее. Пальцы продолжали свою работу, пока Ричард не почувствовал, что Эванджелина сжалась, напрягла ноги и все ее тело свела блаженная судорога, начавшаяся где-то глубоко внутри. Он поднял голову и стал следить, как ее сотрясает оргазм.

Эванджелине казалось, что она умирает, но ей было все равно. Она парила в небесах, взлетая выше и выше, стонала, металась, пока в экстазе не выгнулась дугой и не испустила громкий крик. Затем Эванджелина ослабела, чувствуя, как волны наслаждения все еще сотрясают ее тело, и думая, скоро ли это повторится. Она всмотрелась в смуглое, красивое лицо Ричарда и хрипло сказала:

– Спасибо. Я не знала, что это так чудесно.

Когда по всему ее телу разнеслось нежное тепло, успокаивающее и туманящее сознание, она на мгновение закрыла глаза и поняла, что хочет принадлежать ему вечно. Но это невозможно. Нет, ей суждено провести с Ричардом только одну ночь. Она чувствовала, что по щекам струятся слезы. Всхлипнув, она села и уткнулась лицом в его грудь.

Хотя Ричард по-прежнему не понимал ее (что начало входить у него в привычку), он попытался утешить ее, на время забыв об одолевавшем его жгучем желании. Но осторожные поглаживания по спине, прикосновения сосков к его груди, поцелуи в глаза, уши, шею вскоре произвели на Эванджелину совершенно обратное действие. Эванджелина не задавала никаких вопросов. Ее слезы быстро высохли. Она гладила спину Ричарда и в перерывах между поцелуями лепетала:

– Да, пожалуйста… Пожалуйста, скажи мне, что надо делать.

Он следил за ее огромными затуманившимися глазами. Руки Ричарда ласкали ее живот, туго напрягшийся под его пальцами. Ее кожа была гладкой как шелк.

Эванджелина устремилась к нему, но он прижал ее к кровати.

– Нет, лежи смирно. Теперь я буду ласкать тебя губами, а не руками.

Он лег между ее ног и начал целовать живот. Но пальцы продолжали делать свое дело. Когда на смену им действительно пришли губы, Эванджелина выгнулась всем телом и задышала так тяжело, что у нее чуть не разорвалось сердце.

Она со стоном прошептала его имя. Ричард на мгновение поднял голову и улыбнулся. В этой мужской улыбке чувствовалось довольство собой.

– Спокойнее… Нет, можешь метаться и выгибаться, как тебе хочется. Кричи, Эванджелина. Да, так. А теперь вперед!

От смущения Эванджелины не осталось и следа. Ее пальцы вплелись в его волосы, она стонала от небывалого наслаждения и кусала его плечо. Когда она окончательно потеряла голову, Ричард рывком отодвинулся, широко раздвинул ей ноги и вошел в нее.

Внутри было так горячо и узко, что Ричард заскрежетал зубами от желания вонзиться в нее как можно глубже. Он заставил себя двигаться медленно, хотя это оказалось самым трудным делом в его жизни. Внезапно Эванджелина вытянулась всем телом, затихла и перестала метаться. Он поднял голову и заглянул ей в лицо. В глазах Эванджелины стоял страх.

Он заметил это, но не понял. О Боже, желание становилось невыносимым. Ричард двинулся глубже. Она застонала и схватила его за руки, пытаясь остановить.

– Успокойся, Эванджелина, сейчас все будет в порядке. Только лежи смирно. Ты привыкнешь ко мне. Я буду двигаться медленно, как только смогу. – Но стоило ему сделать движение, как ногти Эванджелины вонзились в его предплечья.

– Нет, пожалуйста, остановись. Пожалуйста. Мне больно. Я не думала, что будет так больно.

Ты сказал, что не причинишь мне боли. Я поверила тебе.

Он заставил себя остановиться и застыл над ней, упершись ладонями в матрас.

– Сейчас ты привыкнешь. Обязательно. Она слегка расслабилась, и Ричард проник глубже. А затем замер на месте, не веря самому себе.

Он уперся в девственную плеву.

Проклятая девственность. Никакого усопшего святого Андре не существовало в природе. Эванджелина смотрела Ричарду в глаза, в которых ясно читалось: «Почему ты не сказала мне, что ты девственница». Этой мысли хватило, чтобы окончательно лишить его рассудка.

Не успели они перевести дух, как Ричард взялся за дело.

– Я знаю, что тебе больно. Потерпи немного. И положись на меня.

Она вскрикнула, на этот раз от боли, а не от наслаждения. От боли, которая заставила ее напрячься всем телом.

– Нет. Потерпи. Не сопротивляйся мне… Ну вот, а теперь я буду лежать спокойно. Теперь я внутри тебя. Весь внутри, и тебе больше не будет больно. Обними меня. Вот так. – Он наклонил голову и поцеловал ее. Поцелуй был таким же горячим и страстным, как то, что было у нее внутри.

Эванджелина пошевелилась, и это чуть не заставило его кончить.

– Лежи тихо, или я уйду из тебя.

– Нет, я не хочу, чтобы ты уходил, – сказала она, целуя Ричарда и покусывая его шею и плечи. – Почему было так больно?

Он засмеялся, но стоило ей сделать легкое движение, как смех сменился стоном.

– Больше тебе никогда не будет больно.

Тело Эванджелины затрепетало. Герцог не знал, чем был вызван этот трепет: болью или тяжестью его тела. Впрочем, вскоре это перестало иметь значение. Она снова задвигалась, и на этот раз все было кончено. Он заскрежетал зубами от желания и хрипло сказал:

– Я пытался, честно пытался отвлечься сам и отвлечь тебя, но все без толку.

Тут он ринулся вперед, накинулся на нее как дикарь, с безумным стоном припал к ее губам, а потом ударила горячая струя и Ричард ощутил небывалое наслаждение. Такое, о котором и не мечтал.

Придя в себя, он поцеловал ее в ухо и услышал, как она сказала:

– Я люблю тебя. Наверное, я полюбила тебя в тот вечер в библиотеке, когда ты подумал, что я твоя бывшая любовница. И буду любить всегда.

Герцог заставил себя подняться, оперся на локти, посмотрел на нее сверху вниз и улыбнулся.

– Вот и хорошо. Я знаю. – Затем он снова упал на Эванджелину и положил голову на подушку. – Никогда, – сказал он ей на ухо. – Я больше никогда не отпущу тебя. Ни на шаг.


Глава 34


Ричард ждал ответа, но Эванджелина молчала.

Он снова поднялся, опершись на локти.

Она закусила нижнюю губу и закрыла глаза, но сделала это недостаточно быстро. Герцог успел заметить стоявшую в них мучительную боль и гневно спросил:

– Что это значит, черт побери?

Мышцы Эванджелины, кольцом охватывавшие его плоть, все еще ныли. Она открыла глаза.

– Я не хотела этого говорить… Мне было очень хорошо, но теперь все кончено, хотя ты по-прежнему во мне. Я никогда не чувствовала ничего подобного и не хочу, чтобы это кончалось.

– Надо же, какая новость.

Она не заглотала крючок и, возможно, правильно сделала. Просто промолчала, потому что больше сказать было нечего.

– Я заставлю тебя передумать. – Ричард схватил Эванджелину, повернулся на спину и привлек ее к себе. Она тяжело вздохнула и прижалась лицом к его плечу. Ее ладонь легла на живот мужчины. Герцог поцеловал ее в лоб и сказал: – Когда ты отказалась доверять мне, я чуть не ослеп от гнева. Думаю, теперь ты могла бы мне многое сказать.

Эванджелина попыталась отстраниться, но он держал ее крепко.

– Ну же, – промолвил он. – Говори.

Она укусила его в плечо, подняла голову и крикнула:

– Оставь меня в покое! Что ты все выпытываешь? Ты любопытнее бабки, которая недолго нянчила меня, когда я была совсем маленькой. Она тоже вечно все вынюхивала. Перестань. Мне нечего сказать, нечего! Оставьте меня, милорд!

– Милорд? О Боже, женщина, мы лежим с тобой в постели. Будь добра называть меня по имени.

– Вы для меня герцог. Это ваше имя.

– Ладно, – ответил он, – на первый раз прощается. Значит, я для тебя только титул? О Господи, от тебя поседеть можно. – Он крепко прижал ее к себе и немного подождал. – Все в порядке. А теперь говори.

Эванджелина, солги ему! Ты должна солгать еще раз. Но теперь заставь его поверить в твою ложь. Иначе все будет кончено! Она говорила спотыкаясь, не смея смотреть ему в глаза.

– Я не люблю вас. Просто вы заставили меня испытать такие чувства, что эти слова вырвались у меня сами собой. Теперь я понимаю, чем мужчины привязывают женщин к себе. Они выпускают на волю дикие страсти, заставляют забыть обо всем на свете, и после этого женщине приходит конец. Вы действительно самый возбуждающий мужчина, которого я встречала. Спасибо за доставленное наслаждение. Это все, чего я от вас хотела, и ничего более. Я уже говорила это. Можете мне поверить.

Сейчас он разозлится и начнет кричать… Но, к изумлению Эванджелины, герцог безудержно расхохотался. Он не мог остановиться, и Эванджелине хотелось убить его.

Наконец он сказал:

– Слава Богу, что ты не выпалила этого, когда я был внутри тебя. У меня все тут же опало бы. – Он снова залился хохотом.

– Это правда. Отпустите. Оставьте меня.

– Значит, я самый искусный из любовников, которые у тебя были?

– Можете пыжиться сколько угодно. Я сказала вам правду. Да, черт побери!

– Несмотря на то что я причинил тебе боль?

– Сначала я испытала огромное наслаждение. А потом заплатила за него справедливую цену.

– Но женщины не испытывают при этом никакой боли. Разве ты не знала?

– Нет. Вы слишком большой.

– Ты хочешь сказать, что я еще и наиболее оснащенный из твоих любовников?

Грудь герцога вновь заколыхалась от смеха. Эванджелина изогнулась и ударила его кулаком и плечо.

– Перестаньте, черт возьми! Я вас не понимаю. Что вы смеетесь? Я сказала вам правду. Оставьте меня!

Он схватил ее за запястья, перевернул на спину и закинул руки за голову. Эванджелина немного побарахталась, но вскоре затихла.

– Мне бы следовало побить тебя, – мягко и задумчиво промолвил Ричард.

– Только попробуй! Я не знаю, что с тобой сделаю!

Герцог не отвечал. Просто лежал на ней, прижавшись животом к животу. Пора было уходить. Спасаться бегством.

Эванджелина резко рванулась, но не сумела сбросить с себя тяжелое мужское тело. Ричард смотрел на ее бледное лицо, спутанные волосы, прелестные губы и глубокие глаза, хранившие тайны, которые он должен был знать.

– Пустите меня, – сказала она. – Пустите сейчас же!

– Если я отпущу тебя, то отправлюсь прямиком в сумасшедший дом. О нет, я, твой самый искусный любовник на сегодняшний день, даже более искусный, чем эта дубина, усопший святой Андре, хочу оставить по себе память, которая будет с тобой до самой старости. Ты запомнишь меня, Эванджелина. Я навсегда останусь с тобой. – Он наклонился и поцеловал ее.

Эванджелина пыталась не позволить Ричарду возбудить ее и боролась даже тогда, когда все же ощутила новый прилив страсти.

Он целовал ее подбородок, шею, прикасался языком к неистово пульсировавшей жилке. Потом Ричард широко раздвинул ей ноги, лег между ними и улыбнулся. В пламени свеч его глаза казались черными и блестящими. Сказав Эванджелине, что он с ней сделает, герцог начал целовать ее груди. В перерывах, когда обоим требовалось перевести дух, он говорил, что именно делает с ней сейчас и что собирается делать дальше. К тому времени, когда горячие губы Ричарда прижались к ее животу, Эванджелина вновь стонала и металась, погружала пальцы в его волосы, обнимала за плечи и ласкала все, до чего могла дотянуться. Потом Эванджелина услышала свой голос, умолявший его не отстраняться. И Ричард не отстранился. Когда она металась и кричала, он чувствовал себя так, словно весь мир принадлежат ему. И он являлся властелином этого мира.

Он вошел в нее быстро, сильно и глубоко. Хотя мышцы узкого влагалища трепетали, он знал, что уже не причиняет ей боли. Ричард хотел растянуть удовольствие, хотел снова заставить Эванджелину испытать оргазм, но его тело подчинялось своим законам. Он слишком долго желал ее. Вскоре он так зарычал от наслаждения, что этот звук эхом отдался под потолком спальни. Наконец он поднялся на локтях.

– А теперь повтори, что ты не любишь меня. Она смотрела на него во все глаза и молчала.

А потом заплакала.

Ричард перекатился на бок, склонился над ней, убрал с лица волосы и стал нежно целовать в лоб, в виски и соленые от слез щеки.

– Что я вижу? Моя Эванджелина плачет, как слабая женщина? Глазам своим не верю! Неужели это ты, моя сильная, упрямая девочка?

Она отвернулась, шмыгнула носом и начала икать.

– Не двигайся. Сейчас я тебя вылечу. – Ричард попытался встать, но испытал величайшее удовлетворение, когда Эванджелина вцепилась в него. Он плотоядно улыбнулся. – Пусти меня, – не оборачиваясь сказал герцог. – Я не ухожу. Просто принесу тебе стакан воды.

Выпив воду и высморкавшись в принесенный им платок, Эванджелина вновь отвернулась. Ричард смотрел на ее взлохмаченную голову и думал: Да что же это такое? Шаг вперед, два шага назад!

Увидев ее бедра, залитые кровью и семенем, герцог нахмурился.

Он снова встал; на этот раз Эванджелина промолчала. Ричард понял, что она ломает себе голову, пытаясь придумать новую ложь. Он ничего не сказал, но вернулся с лоханью воды и чистым полотенцем.

Эванджелина тут же встрепенулась.

– Что это? – спросила она, приподнявшись на локтях.

– Успокойся и ляг на место.

– Нет, не лягу! Скажи мне, что ты хочешь делать!

Он приподнял бровь.

– Как будто сама не видишь… Я собираюсь вымыть тебя.

– Ох нет, не надо. Ты что, с ума сошел? Я должна сделать это сама. О Боже, я вся в крови!

Он не обратил на это внимания и сказал бесстрастно, как мировой судья, читающий приговор:

– Это всегда считалось долгом любовника. – И с возмутительным спокойствием добавил: – Думаю, в данном отношении французы ничем не отличаются от англичан.

Это сбило ее с толку, и Ричард рассмеялся бы, если бы момент был не таким серьезным. На кону стояла его жизнь.

– Конечно нет, – наконец сказала она. Герцог чувствовал, что Эванджелина отчаянно борется с собой. Она не желала, чтобы ее мыли, но порядок есть порядок…

– Иногда я думаю, – сказал Ричард, – есть ли разница между мужчинами разных национальностей… – Пока он мыл ее, Эванджелина лежала на спине, крепко закрыв глаза. Крови было много, но она давно засохла. Герцог наклонился ниже. Промежность была слегка разорвана. Ричард не был груб с ней, но несоответствие размеров все же дало себя знать.

Когда процедура осталась позади/он негромко окликнул:

– Эванджелина…

Она открыла глаза и увидела, что Ричард смотрит ей в лицо.

– Кажется, ты открыто выражаешь свои чувства только тогда, когда я целую тебя, ласкаю и заставляю кричать. Но пора покончить с тайна ми. Я вижу, что ты пытаешься придумать новую смешную отговорку. Давай начнем с самого легкого. Я знаю, что ты девственница. Точнее, только что была ею.

Эванджелина уставилась на него как кролик на удава.

– Что за глупости…

– Похоже, я не дал тебе времени собраться с мыслями и придумать что-нибудь более или менее правдоподобное. Черт побери, ты была так невинна, что я до сих пор не могу прийти в себя. Я был слеп. Именно этим объяснялись все твои глупые выходки. Но я видел и слышал только то, что хотелось тебе.

Она молчала как скала. Герцог вздохнул.

– Ладно. Хватит и того, что теперь многое встало на свои места. Ты была девушкой, и именно поэтому я причинил тебе боль. В первый раз женщине бывает больно, потому что мужчина должен прорвать ее девственную плеву. Как правило, потом больно не бывает, конечно если мужчина не полный дуб, как твой любимый усопший Андре, которого никогда не существовало на свете.

– Да, – сказала она, поняв, что отпираться глупо. – Я не была замужем.

Все кончено, думала Эванджелина. Она была слишком глупа, невежественна и не понимала, что мужчина всегда может отличить женщину от девушки. Что он будет делать? Ответ последовал незамедлительно.

Длинные пальцы герцога начали гладить ее плечи.

– Тогда скажи, почему тебе понадобилось приезжать в Чесли под видом мадам де ла Валетт, бедной овдовевшей кузины моей покойной жены?

Перед ее мысленным взором промелькнул калейдоскоп лиц. Насмешливый Ушар, уверенный в успехе своей миссии. Джон Эджертон, он же Рысь, клянущийся убить Эдмунда и ее отца. Она нисколько не сомневалась в правдивости его слов. Разве не этот человек хладнокровно задушил несчастную старуху? Мертвая миссис Нидл с холодным и белым лицом, освещенным лучами утреннего солнца… Она провела языком по пересохшим губам. Ей не оставалось ничего, кроме новой лжи. Эванджелина молчала, потому что ее голова раскалывалась от боли.

Герцог поднялся и бросил полотенце в лохань. Это простое физическое движение позволило ему справиться с досадой и растущим гневом.

– Есть и другие странности, – ровно и бесстрастно продолжал он. – Я знаю, что ты любишь меня. Именно поэтому ты и предложила отдаться мне. Нет, Эванджелина, не прерывай меня. Хватит лгать. Тебе никогда не удастся сыграть шлюху. Это попытка была обречена заранее. Во всяком случае, со мной. Но я не могу понять одного, а можешь поверить, я пробовал… Зачем ты вообще приехала сюда? Ты знала, что я сделаю для тебя все, что смогу. Знала, ко притворилась, что сомневаешься в этом… – Ричард сделал паузу и посмотрел на нее. – Ты испугалась? Говори же, черт побери!

Эванджелина не просто испугалась: она пришла в отчаяние. Ее приперли к стене, бежать было некуда. Она сбивчиво заговорила, хрипло дыша и качая головой:

– Это правда, я люблю тебя. Я не хотела… Когда я приехала сюда, это не приходило мне в голову. Но я ничего не смогла поделать. Конечно, ты прав. Раз уж я не могла стать твоей женой, мне захотелось что-то получить от тебя. И дать взамен. А что касается остального… Я знаю, что ты не можешь доверять мне. Я слишком плохо обращалась с тобой, чтобы рассчитывать на это. И все же поверь мне. Я не хочу причинить тебе вред. Тебе или кому-нибудь из твоих родных.

– Что тебе еще нужно от меня?

– Я должна… нет-нет, мне бы хотелось остаться в Чесли. Хотя бы ненадолго.

Ричард застыл на месте, обнаженный и растерянный. Эванджелина соскочила с кровати, промчалась мимо него, нагнулась и подобрала платье. Затем она подняла затравленный взгляд, покачала головой и устремилась к дверям спальни.

Ричард сделал к ней три шага и протянул руку.

– Нет! – крикнула Эванджелина. – Нет! – Она надела платье через голову, повернула ручку, выскочила из спальни и тихо закрыла за собой дверь.

Он долго смотрел на эту дверь, а потом перевел взгляд на туфли и чулки Эванджелины, кучкой лежавшие посреди спальни.


Глава 35


Вечер выдался необыкновенно темным; единственным светлым пятном были белые барашки волн, мерно накатывавшихся на берег. Было холодно, очень холодно, и Эванджелина, шедшая к гроту, плотно куталась в темный плащ. Как всегда, она предпочитала держаться в тени.

Сегодня, думала Эванджелина. Сегодня она отдаст прибывшему человеку письмо, и Эджертон поймет, что она больше не может продолжать работу. После этого все кончится. Должно кончиться.

Она вспомнила сегодняшнее утро, когда герцог пришел за ней на конюшню. Эванджелина хотела сбежать, но он улыбнулся и преградил ей единственный путь к отступлению.

– Ты чуть не преуспела, – сказал он. – Я был убежден, что сегодня утром ты станешь избегать меня, и придумал одну маленькую военную хитрость. Эванджелина, мы должны поговорить.

Она кивнула, ничего другого не оставалось.

– Ты плохо спала? – Конечно, плохо, но Эванджелина не думала, что это написано у нее на лбу. Тем временем герцог сухо продолжил:

– Можешь не волноваться. Я не буду перекидывать тебя через плечо и тащить в постель. Честно говоря, я с удовольствием раздел бы тебя и начал ласкать, но не собираюсь прикасаться к тебе. Что она могла ответить? Что сама отдала бы все на свете за возможность раздеть его и начать ласкать?

– Я решил, что не лягу с тобой в постель, пока ты не согласишься стать моей женой. Увы, судя по тому, как ты отводишь глаза, я вижу, что ты по-прежнему не хочешь меня, – точнее, не хочешь, чтобы я стал твоим мужем. А любовником? Ты предпочитаешь быть моей любовницей? Поскольку ты стала пунцовой с головы до ног, я делаю вывод, что сейчас передо мной стоит мадемуазель Эванджелина де Бошан, а не вдова почившего в бозе святого болвана Андре. Это верно?

– Я сделала Андре похожим на одного молодого французского джентльмена, графа де Пуйи. Он хотел жениться на мне.

– Надеюсь, ты отказала этому идиоту?

– Отказала.

– Ты больше не будешь отрицать, что любишь меня?

– Не буду. Можете дразнить меня и смеяться, пока я не всажу в вас одну из старинных шпаг ваших предков. Но послушайте меня, милорд… Если вы любите меня, то дайте мне время подумать, как быть дальше. По-вашему, я прошу слишком много?

Герцог потер пальцами подбородок.

– Ну что ж, это большая уступка с твоей стороны, – наконец сказал он. – Выходит, кое-чего я все-таки добился. Нет, ты просишь немного. Перед тобой стоит самый терпеливый из людей. Хотя на самом деле я не так уж терпелив. В данную минуту мне больше всего хочется раздеть тебя, повалить на кучу сена, лечь сверху и зацеловать до смерти. – Он тяжело вздохнул. – Но я дал слово. Взамен ты должна пообещать, что не будешь избегать меня.

И она согласилась.

От близкой воды тянуло холодом. Времени оставалось в обрез. Она быстро дошла до условленного места, зажгла фонарь, подала сигнал и заторопилась к причалу встречать приближавшуюся лодку. Когда лодка заскрежетала о причал, сидевшие в ней люди тревожно зашептались. Двое мужчин выпрыгнули наружу и быстро заговорили с теми двумя, которые оставались на веслах. Затем один из них оттолкнул лодку от причала и пошел к Эванджелине, бесшумно ступая по деревянному настилу.

– Вы Орел?

Она привыкла к недоверию, звучавшему в голосах людей. Никто из них не ожидал увидеть женщину. Это хранилось в строгом секрете.

Эванджелина кивнула.

– А вы Поль Трезон?

Мужчина улыбнулся и подошел ближе.

– Да. – Он протянул ей толстый конверт. – Вот мой документы. Мне сказали, что вы должны будете прочитать их.

Вместо того чтобы вернуться в грот, Эванджелина опустилась на колени, зажгла спичку и быстро прочитала его рекомендательные письма. Трезону предстояло стать помощником всесильного лондонского Ротшильда. О Боже, этот пост откроет ему все двери…

Она бросила догоревшую спичку, проставила свои инициалы в углу документа и поднялась.

– Все в порядке, месье. Уже поздно. Вам надо торопиться. Пожалуйста, возьмите с собой это письмо и проследите, чтобы его передали Рыси.

Он нахмурился, но кивнул.

– Ладно. А это вам.

Мужчина передал ей два конверта. Она знала, что в одном из них находятся инструкции Ушара, а в другом письмо от отца.

– Теперь недолго, – сказал Трезон. – Скоро это место приобретет новое и намного большее значение. Через несколько месяцев император вступит в бой с союзниками и вашим Железным герцогом. Вы станете более ценной, чем все мы вместе взятые.

Эванджелина стиснула конверты. Она рассчитывала, что для них с отцом все будет кончено, как только Наполеон вернет себе бразды правления. Дура, дура! Как можно было верить Ушару? Окажись этот человек здесь, она убила бы его не моргнув глазом.

– Ступайте, – сказала она и поспешила к гроту.

Эванджелине представился Ричард, давший ей время на размышление. Она не могла сказать ему ничего другого, но это опять было ложью. Как только Эджертон отпустит ее, она тут же вернется к отцу в Париж и больше никогда не увидит герцога. Да, она презренная тварь, но что делать? Получив ее письмо, Эджертон непременно приедет или хотя бы пришлет записку. Придется подождать. Но только не слишком долго: этого она уже не выдержит.

Внезапно в ночи прогремели два выстрела и кто-то завопил от боли. Еще один выстрел и еще один вопль. Эванджелина обернулась и посмотрела вверх. С вершины утеса донеслись крики. На мгновение она окаменела, не в силах ни думать, ни двигаться. Их обнаружили… О Боже, их обнаружили!

Она пригнулась и бросилась в грот, пытаясь не потерять ориентировку в темноте. Откуда-то донесся стук тяжелых сапог и громкие, возбужденные голоса. Эванджелина повернулась и увидела людей в черных плащах, которые быстро спускались с утеса на берег, отрезая ей путь к отступлению.

Затем кто-то скомандовал: – Обыскать каждый дюйм берега! Он должен быть где-то неподалеку. Это изменник. Не дайте ему ускользнуть. – Она узнала голос лорда Петтигрю.

Эванджелина устремилась к дальней стене грота, сама не своя от страха. Сейчас ее убьют! Нет, хуже – схватят! Она подумала об отце. Он умрет вместе с ней, потому что она провалилась. А герцог? Нет, никто не поверит, что он мог изменить Англии.

Эванджелина присела на камень и стала ждать, когда ее найдут. Послышался плеск воды и приближавшиеся мужские голоса. Она сидела и смотрела на вход в грот. А потом ей вспомнился Эдмунд. Ее дорогой мальчик, который начинал кричать от восторга, когда ему удавалось рассмешить свою няньку. Если ее обнаружат, Эдмунд умрет. Эджертон останется на свободе и убьет мальчика. Нет, она не позволит этому мерзавцу причинить вред ребенку. Она должна остановить ублюдка. Эванджелина устремилась к выходу из грота, но тут же попятилась, услышав разговор.

– Проклятье! – проворчал кто-то. – Дальше пути нет. Скоро прилив достигнет высшей точки. Этот малый не мог пройти сюда, иначе мы бы его увидели.

– Ты прав. Утес почти смыкается с водой, и он совершенно отвесный. Давай вернемся.

Они остановились, а затем зашлепали по воде обратно.

Скоро прилив достигнет высшей точки… У Эванджелины появился шанс. Ледяная вода уже доходила до щиколоток, но до сих пор она этого не замечала. Она подошла к выходу из грота, прислушалась, но услышала только шум прибоя.

Казалось, Эванджелина ждала целую вечность. Наконец хлынувшая в грот вода добралась ей до бедер. У нее начали отниматься ноги. Пора. Больше ждать нельзя: еще немного, и она просто не выплывет. Эванджелина изо всех сил рванулась вперед. Еще несколько метров, уговаривала она себя, и ей удастся выплыть наружу.

Ворвавшаяся в грот волна сбила ее с ног, накрыла с головой и ударила о камни. Она почувствовала острую боль в ребрах и поняла, что не может вздохнуть. Эдмунд, подумала она, Эдмунд. Из последних сил она ухватилась за выступ скалы и, борясь с тяжелой мокрой одеждой, стала пробираться к выходу. Вскоре выступ кончился. Тогда она бросилась в воду и бешено заработала руками и ногами. Очнулась Эванджелина, когда волна прибила ее к утесу. Она отбросила мокрые волосы и посмотрела на отвесную стену. Забраться на скалу было нечего и думать. Но тут Эванджелина снова вспомнила об Эдмунде и поняла, что у нее нет выбора. Придется подняться на вершину. Но не, здесь. Здесь это невозможно. Она сделала глубокий вдох и поплыла в открытое море, изо всех сил борясь с волнами. А когда силы кончились, она просто перестала сопротивляться и позволила прибою вынести ее на берег. Эванджелина почувствовала жесткое прикосновение шершавого песка и острых камней, но, как ни странно, не ощутила боли. Исчезли все чувства, кроме огромного облегчения. Она еще жива.

Эванджелина долго лежала лицом вниз. Ее рвало соленой морской водой. Наконец она почувствовала, что может двигаться. Нужно было выбираться в безопасное место. Она с трудом поднялась и заковыляла к утесу. За выступом скалы, за входом в грот, у тропы звучали неразборчивые голоса. Она посмотрела вверх. Стена казалась отвесной, но на самом деле не оыла такой Некоторые камни глубоко выветрились. А еще там были корни. Она может – нет, обязана подняться. Эванджелина вцепилась в камень и начала взбираться по корням, которые торчали из скалы Оставалось молиться, чтобы они выдержали ее вес. Корни выдержали. Затем она нашла еще один камень и снова подтянулась. Куда дальше? Она уже была готова сдаться, когда увидела длинный и узкий обломок скалы, торчавший наружу. Так, можно подняться еще выше. Дальше в утесе обнаружилась глубокая трещина. Дотянуться до нее трудновато, но ничего, она справится! Надо – значит надо… Эванджелина была уже в десятке метров над берегом, когда под ногами внезапно начала осыпаться земля. Девушка повисла на скале, отчаянно пытаясь найти опору. Наконец ей попался камень, на который можно было наступить. И тут сверху на Эванджелину посыпался град щебня, заставивший ее прижаться к стене. Звук был такой, словно на нее обрушилась лавина. А потом наступила тишина Ни грохота камней, ни звука мужских голосов. В конце концов она увидела край утеса и выбралась на него.

Оказавшись на плоской поверхности, Эванджелина упала ничком. Она не могла поверить, что поднялась на вершину этого чертова утеса. И все же ей это удалось. Она медленно встала и попыталась выпрямиться, но это уже было ей не по силам. Слишком болели ребра.

Вдали виднелся замок Чесли; несколько освещенных окон казались в ночи светлыми пятнышками. Эванджелина устремилась к нему. Мокрая одежда била ее по ногам.

Вдалеке послышался выстрел. Кто-то крикнул:

– Подождите, я вижу его. Стой! Эванджелина упала на колени и поползла вперед. Раздался выстрел, потом еще один, но это было не близко. Слава Богу, они увидели не ее. Затем выстрелы затрещали где-то вдали. Она поднялась на ноги и побежала к липам, росшим вдоль посыпанной гравием извилистой тропинки, которая вела к северному фасаду Чесли. В темноте Эванджелина стукнулась боком о дерево. У нее перехватило дыхание, а ребра заболели так сильно, словно в них попало пушечное ядро.

Издалека донесся крик:

– Нет, ребята, он здесь! Я видел этого подлого ублюдка наверху, у дороги!

– Не убивайте его! Мы должны взять его живьем! – откликнулся встревоженный лорд Петтигрю.

Эванджелина закрыла глаза и прижалась щекой к грубой коре. Солдаты повернули и устремились к тропинке. Топот сапог становился все ближе. Девушка застыла на месте и приказала себе ждать. Ждать как можно дольше.

Она поползла через колючие кусты, росшие вдоль тропы, и поднялась на ноги только тогда, когда оказалась у северного крыла. Эванджелина вынула из кармана ключ, сделала глубокий вдох, пригнулась и побежала к замку. Онемевшие пальцы долго не могли вставить ключ в скважину.

– Скорее, черт бы тебя побрал! – Наконец ключ вошел, и Эванджелина попыталась повернуть его. Ничего не вышло. Она прислонилась к темной каменной стене, измученная морально и физически. – Ну же, поворачивайся, проклятый! – Она ругала ключ, пока не раздался щелчок.

Эванджелина открыла толстую дверь ровно настолько, чтобы проскользнуть внутрь. Оказавшись внутри, она на мгновение привалилась к двери, затем повернулась и быстро заперла ее. Теперь наверх. Надо добраться до спальни. Она шла по лестнице, согнувшись и держась за ребра. Ее хриплое дыхание было единственным звуком, нарушавшим тишину.

Оказавшись в спальне, Эванджелина зажгла свечу и уставилась на грязную оборванную фигуру, отражавшуюся в зеркале. Она промокла насквозь, волосы прилипли к голове, все тело было покрыто ссадинами и порезами. Ее колотила дрожь. Она сбросила с себя мокрую одежду и заскрежетала зубами от боли в ребрах. Затем натянула ночную рубашку и надела самый толстый из бархатных халатов Мариссы. Но дрожь и не думала прекращаться; казалось, она будет длиться вечно. Стуча зубами, Эванджелина забралась под все одеяла, которые смогла найти. Стало немного теплее, однако дрожь не унималась. Зато у Эванджелины немного прояснилось в голове.

Она победила…

В ушах Эванджелины все еще звучали крики солдат лорда Петтигрю, раздавшиеся тогда, когда они решили, что увидели ее. А вдруг и в самом деле увидели? Может быть, она лишь опередила их? Сейчас они ворвутся в ее комнату! Она лихорадочно выбралась из кровати и запихнула мокрую одежду под шкаф. Затем рухнула в постель и заставила себя закрыть глаза. Ничего другого ей просто не оставалось.


Глава 36


На лицо упал луч яркого утреннего солнца. Она медленно открыла глаза. Ночь наконец прошла. Эванджелина спала беспокойно, боясь, что за ней могут прийти в любую секунду. Но в дверь спальни никто так и не постучал. Пришло утро. Наступил новый день, и она была в безопасности, по крайней мере здесь, в своей спальне. Эванджелина не обращала внимания на боль во всем теле, поскольку с этим ничего нельзя было поделать. Она лежала и думала.

Схватили ли люди лорда Петтигрю Поля Трезона и того, другого? Или хотя бы одного из них? Которого? Она вспомнила о письме, которое передала Трезону. Там не было ни ее имени, ни имени Джона Эджертона. Она закрыла глаза; чувство облегчения пересилило боль.

Они обшарили всю округу в поисках англичанина-изменника. Искали мужчину, конечно если схваченные не признались лорду Петтигрю, что предатель женщина. Если они это сделали, все кончено. Она бессильна. Нужно верить, что лорд Петтигрю ничего не знает. Не должен знать.

Возможно, люди лорда Петтигрю уже в Чесли. Тогда ей нельзя оставаться в постели. Если она скажется больной, герцог может что-то заподозрить. Да и лорду Петтигрю это покажется странным. Актриса она плохая, но сегодня не имеет права ударить лицом в грязь.

Эванджелина думала об отце и Эдмунде. Если она хочет спасти их, то для начала должна спасти себя… Увидев себя в зеркале, она чуть не умерла на месте. Растрепанные липкие волосы висели как сосульки. Остальное было не лучше. Она не могла смотреть на свое отражение. Ладно, неважно. Придется как следует накраситься. Слава Богу, что кости целы.

На мытье, сушку и завивку волос ушло два часа. Она выбрала очень женственное платье – просторное, но кокетливо обтягивавшее грудь. Сегодня ей было необходимо казаться хрупкой и беспомощной. Эванджелина посмотрела на свои руки, поморщилась и надела пару белых митенок.

На лестнице было пусто. Она отправилась завтракать, но вдруг услышала хруст гравия под колесами. Эванджелина быстро вошла в гостиную, отодвинула тяжелую штору и увидела вылезавшего из кареты лорда Петтигрю. Тот казался очень усталым.

Она слышала, как с ним поздоровался Бассик. А еще через несколько минут прозвучал голос герцога:

– Дрю, рад, что ты здесь. Мы обшарили каждый кустик и обошли все фермы в радиусе трех миль от Чесли. Но изменника так и не обнаружили, будь он проклят. Ты нашел его?

Слава Богу. Они искали мужчину.

– Нет. Однако кое-что интересное мы все-таки обнаружили, – вполголоса сказал Дрю. – Нам надо поговорить.

Эванджелина прижималась к стене, пока звуки их шагов не умолкли. Она заставила себя подождать еще несколько минут и направилась следом.

Если Бассик и удивился ее внезапному появлению, то не показал виду. Он только поклонился и пожелал ей доброго утра. Эванджелина заставила себя улыбнуться старику и свернула к библиотеке. Она помедлила у закрытой двери, сделала глубокий вдох, повернула ручку и вошла в комнату, улыбаясь как утреннее солнышко.

Когда восхитительная, воздушная и женственная Эванджелина впорхнула в библиотеку, мужчины умолкли и уставились на нее во все глаза. Дрю, которому не терпелось обсудить события ночи, пришел в себя первым. Он нахмурился, но затем увидел широко раскрытые глаза Эванджелины и заставил себя улыбнуться. Разве можно было остерегаться этой красивой молодой женщины? Дрю никогда не видел ее столь веселой и оживленной. Он подумал о Фелисии, и его улыбка стала еще шире.

– Доброе утро, Эванджелина. – Лорд Петтигрю быстро поднялся, шагнул навстречу, взял ее руку в митенке и поднес к губам. – Сегодня вы просто ослепительны.

Она отняла руку, засмеялась и сказала:

– Надеюсь, я не отвлекла вас. Вы оба такие серьезные. Я думала, что мы с милордом возьмем Эдмунда и проедем верхом до реки… О Боже, неужели что-то случилось? Что-нибудь с Фели-сией?

Герцог стоял у письменного стола, скрестив руки на груди, и не сводил глаз с ее пышных волос цвета меда. Те были волнами уложены на макушке; на уши падали легкомысленные локоны. Эванджелина казалась воплощением элегантной леди; довершали картину белые митенки. Но когда она заговорила, Ричард окаменел. Эванджелина и разговаривала как типичная леди, пытающаяся очаровать первого попавшегося на глаза джентльмена.

– Нет-нет, не беспокойтесь, – быстро сказал Дрю, желая развеять страх, мелькнувший в красивых глазах Эванджелины. – Фелисия в полном порядке. Во всяком случае, так было два дня назад, когда я расстался с ней в Лондоне.

– Доброе утро, Эванджелина, – промолвил герцог. Он подошел к ней, остановился рядом, секунду помолчал, а потом медленно кивнул. – Говорите, прокатиться с Эдмундом к реке?

– Да, милорд, – сказала она и быстро отвернулась. Похоже, он многое понял. Если не все.

Герцог помолчал еще, затем сделал шаг назад и оперся плечом о каминную полку.

– Эванджелина, подождите немного. Затем вы, я и Эдмунд совершим нечто действительно великое, начиная с завтрака. Думаю, вы должны присоединиться к нам с Дрю. Вам следует знать, что происходит.

– Ричард, ты уверен? По-моему, не стоит тревожить леди.

Эванджелина пропустила слова Дрю мимо ушей и спросила:

– Что вы имеете в виду, милорд? – Собственный тон показался ей простодушным, как у монахини. Оставалось надеяться, что герцог nor думал то же самое. Она всплеснула руками. – Бог мой, какая таинственность! Думаю, мне лучше сесть. А вдруг я лишусь чувств?

Герцог ничего не ответил. Дрю Холей посмотрел на обоих с недоумением, затем пожал плечами и вернулся к письменному столу.

Герцог хмуро рассматривал свой зазубренный ноготь. Неужели он оцарапал Эванджелину? Наконец Ричард покачал головой и сказал:

– Я ничего не говорил раньше, потому что не хотел вас расстраивать. Получив ваше письмо об убийстве миссис Нидл, я нанял сыщика с Боу-стрит и привез его в Чесли. Пока мы были в Лондоне, он провел расследование. Еще до нашего отъезда сыщик сказал мне, что он был в бухте и увидел там странные вещи – сигнал, поданный с помощью фонаря, и каких-то таинственных незнакомцев, плывших к причалу на лодке. Ему показалось, что это французы. Я поговорил с Дрю, и тот решил, что займется этим делом сам. Дрю, сколько ночей твои люди прятались в деревьях у тропы?

– Почти две недели. Прошлой ночью я был с ними сам. Ричард, я уже говорил, что твой сыщик с Боу-стрит оказался совершенно прав.

Эванджелина прижала руку к груди и с ужасом посмотрела на лорда Петтигрю.

Холей метнул на герцога беспокойный взгляд, но тот опять начал рассматривать свой ноготь.

– Да. Пожалуйста, продолжай, Дрю.

– Вчера поздно вечером мы заметили на причале двух людей в плащах, которых встретил третий. Когда двое мужчин пошли по тропе, мы преградили им путь. К несчастью, они потеряли голову и бросились бежать. Нам пришлось стрелять, и мы убили их. Не знаю, как удалось ускользнуть третьему, но он ускользнул. Ума не приложу, как он ухитрился это сделать. Ричард, тебе известно, насколько коварны эти утесы. О Господи, я всегда думал, что они совершенно отвесны. Должно быть, он как-то сумел подняться на вершину и при этом не попасться нам на глаза. Ночь выдалась очень холодная, луны не было. Люди видели множество теней, но разглядеть изменника так и не сумели.

– Это ужасно, – сказала Эванджелина, все еще прижимая к груди руки в митенках. – У вас есть доказательства, что убитые были французами?

– Да, Эванджелина, – ответил Дрю. – У одного из погибших был при себе пакет с закодированными инструкциями. Не сомневаюсь, что мы их скоро расшифруем. В правом нижнем углу изменник оставил свои инициалы. Но перед смертью владелец пакета что-то прошептал по-французски. Я разобрал только два слова: «Орел» и «измена». Кажется, он думал, что их выдал встречавший, хотя ничего подобного не было. В кармане этого человека лежало еще одно письмо, адресованное Рыси, видимо лондонскому связному изменника. Как я уже сказал, оно тоже закодировано с помощью шифра, который мы непременно разгадаем. В конце письма стояла подпись «Орел». – Он повернулся к герцогу и продолжил: – После этого мы направились к северу от Чесли. Безрезультатно. Этот человек как в воду канул. Досадно. Мы обязаны были взять его. Не могу представить себе ущерб, который он успел нанести. Над тайной шифра с ночи бьются три человека. Осталось недолго.

– Мне тоже кое-что пришло в голову, – ответил герцог. – Этот человек, скорей всего, из местных. Наверняка. Проклятый ублюдок посмел превратить мое родовое поместье в шпионское гнездо. Если поймаю мерзавца, убью на месте.

– Если ты схватишь его раньше меня, не убивай. Мы должны получить от него информацию. А затем вздернем негодяя на виселице и избавим тебя от необходимости пачкать руки. Я понимаю, тебя бесит, что французы использовали Чесли для проникновения в Англию. Ричард, мы пришли к выводу, что убийца миссис Нидл был связан со шпионами. Должно быть, она что-то заподозрила. Ты знаешь, что, несмотря на преклонный возраст, она при желании выходила из замка и вполне могла что-то подсмотреть или подслушать. Я хотел бы попросить твоего разрешения на допрос слуг. Надежды мало, но вдруг прошлой ночью им удалось что-то заметить?

Герцог молча кивнул и посмотрел на Эванджелину.

– Вам нечего сказать Дрю? Сегодня ночью вы ничего не видели? Может быть, около полуночи вы проснулись и выглянули в окно?

– Ночь была очень холодная. Мне бы и в голову не пришло вылезти из постели. О Боже, все это просто фантастика!

К великому облегчению Эванджелины, Дрю Холси наконец собрался уезжать. Он встал и сказал:

– Мои люди не слишком задержат твоих слуг. Я буду держать тебя в курсе. Сомневаюсь, что Орел еще раз воспользуется твоим личным пляжем, но на всякий случай я оставлю нескольких человек для продолжения наблюдения.

Эванджелина тоже поднялась со стула.

– Милорд, надеюсь, вы найдете этого человека. Держу пари, что сегодня не смогу уснуть. Джентльмены, если вы не возражаете, я пойду к Эдмунду.

Эванджелина наградила обоих сияющей улыбкой и вышла из библиотеки. Герцог посмотрел ей вслед, но ничего не сказал.

– Ричард, сегодня я буду в трактире «Ворон», но вечером уеду в Лондон. Согласно последним донесениям разведки, Наполеон находится в Бельгии. Веллингтон ждет его у местечка Ватерлоо. Надеюсь привезти в министерство расшифрованные инструкции.

– Я вот о чем думаю… А вдруг эта шпионская группа имела отношение к смерти Робби? – спросил герцог. – В конце концов, он был моим другом, бывал у меня в замке, а эти люди использовали Чесли как свою базу.

– Похоже на правду. Невозможно представить себе, что эти ублюдки воспользовались твоим замком. Невероятная наглость… если за этим не кроется что-то другое.

Когда герцог заговорил, его голос был холодным как лед.

– В последнее время эта мысль перестала казаться мне бредовой.

Ричард отдал распоряжения Бассику, коротко кивнул двум людям, оставленным лордом Петтигрю, и направился в детскую. Эванджелины там не было. Он открыл дверь ее спальни, увидел, что комната пуста, немного постоял на пороге и вышел.

Десять минут спустя он нашел Эванджелину в маленькой солнечной гостиной на втором этаже. Она стояла у окна и смотрела на Ла-Манш. Герцог плотно закрыл за собой дверь и привалился к ней спиной. Эванджелина не обернулась, но Ричард знал, что она заметила его присутствие.

– Представление было великолепное, – непринужденно сказал он. – Дрю не знал, что ему делать: то ли восхищаться твоей красотой, то ли проклинать женское легкомыслие. Естественно, ты пришла, чтобы отвести от себя подозрения – если бы они у кого-то возникли, – а заодно узнать, много ли нам известно и что именно произошло. Как я сказал, ты прекрасно справилась со своей ролью. Эванджелина, скажи мне только одно: ты всерьез надеялась одурачить меня?

Эти спокойно сказанные слова заставили ее зажмуриться. Она покачала головой, продолжая смотреть в окно.

– Милорд, я не знаю, о чем вы говорите. Конечно, любая женщина пришла бы в ужас от происшедшего. – Она притворно вздрогнула. – Изменник здесь, в Чесли…

Не двигаясь с места, Ричард произнес все тем же непринужденным тоном:

– Кстати, об изменниках в Чесли. Позволь узнать, как мне следует называть тебя: Эванджелина или Орел?

Она медленно повернулась к нему лицом. Все было кончено, но Эванджелина, знавшая, что она обязана сделать последнюю попытку, ледяным тоном ответила:

– Дикая фантазия, милорд. Посмотрите на меня. Разве я похожа на мужчину?

– Пожалуй, действительно стоит взглянуть на тебя поближе. – Он шагнул к Эванджелине, не сводя глаз с ее лица. – Странно, что ты надела митенки. Я никогда не видел, чтобы ты их носила.

Герцог схватил ее за руки и сдернул митенки.

– Надеюсь, ты получила эти не подобающие женщине царапины не тогда, когда занималась со мной любовью? – Он покачал головой. – Нет, Эванджелина, можешь не лгать. А заодно объясни, как под твой шкаф попала мокрая и рваная одежда. Будь ты проклята, сейчас ты расскажешь мне правду!

Его лицо исказилось от гнева. Эванджелина сумела освободить руки. Он все знает, надежды нет. Но что будет с ее отцом? Что будет с Эдмундом?

– Ладно, – наконец ответила она. – Ты прав.

– Значит, ты действительно этот чертов Орел?

– Да.

– Я никогда не считал себя доверчивым слепцом. Но ты с легкостью обвела меня вокруг пальца. Бедная родственница, красивая женщина, нуждающаяся в моей помощи. Красивая женщина, смотревшая на меня так, словно она хочет сорвать с меня одежду и соблазнить. И ты соблазнила меня, не правда ли? Думаешь, теперь, когда я знаю все, это что-нибудь изменит? Проклятая лгунья! Шлюха! Предательница!

Эванджелина смотрела на его сжатые кулаки.

– Я сделала только то, что должна была сделать.

– А я тоже прекрасно сыграл свою роль, правда? Скажи, что заставило тебя лечь со мной в постель? Ты думала, что я могу что то заподозрить, и решила отвлечь меня? Или всерьез надеялась, что я, лишив тебя девственности, с меньшим удовольствием отдам тебя в руки палача?

– У меня не было выбора, – сказала она. – Достаточно, милорд. Позвольте мне все объяснить.

Он засмеялся.

– Почему бы и нет? Не сомневаюсь, что ты придумала это объяснение заранее. Как-никак, тебе предстояла очень опасная игра. Естественно, ты должна была найти себе оправдание на тот случай, когда тебя наконец схватят.

И тут выдержка ему изменила. Герцог схватил ее и начал трясти. Эванджелина заморгала и открыла рот.

– Нет, – прошептала она. – О нет, это невозможно… – Покачнулась и потеряла сознание.


Глава 37


Ричард подхватил ее, чувствуя досаду и страх одновременно. Будь она проклята! Он больше не мог кричать на нее, не мог допрашивать, потому что у этой твари хватило наглости упасть в обморок. Герцог понес Эванджелину в свою спальню, прошел мимо разинувшей рот горничной, двух остолбеневших лакеев, положил на кровать и расстегнул высокий муслиновый воротник ее платья. Плечо было изборождено несколькими безобразными царапинами. Ричард выругался и быстро раздел ее. Он пылал от гнева и готов был задушить Эванджелину: она могла быть серьезно ранена! При виде страшных кровоподтеков, покрывавших ее ребра, ноги, плечи, множества ссадин и порезов он тяжело вздохнул. В его мозгу молнией полыхнула мысль: она же могла разбиться насмерть! Как перепуганная девушка сумела одна, в темноте, вскарабкаться на этот чертов утес? О Боже, думать об этом было невыносимо… Он укрыл ее одеялом.

Когда Эванджелина медленно открыла глаза, герцог смотрел на нее сверху вниз.

– Будь ты проклята, – буркнул он.

– Я упала в обморок… – пролепетала ошеломленная Эванджелина. – У меня никогда не было обмороков. Вы сняли с меня одежду. Мне изрядно досталось. Впрочем, ничего серьезного. Ребра не сломаны, но сегодня ночью до этого было рукой подать.

Ее слова заставили герцога прикрыть глаза. Он сам участвовал в поисках, знал крутизну утеса, понимал, что ей пришлось плыть в ледяной воде навстречу бурному приливу только для того, чтобы выбраться на берег у подножия скалы. Он смерил ее убийственным взглядом и сказал:

– Я рад, что ты не разбилась насмерть. Теперь у меня появилась возможность задушить тебя собственными руками.

– Не бойтесь, я понесу наказание. Но вы должны позволить мне бежать. Обязаны. Вам нельзя быть моим палачом.

– Ты хочешь исчезнуть так же неожиданно, как появилась? Нет, Эванджелина, я не спущу с тебя глаз. – Герцог снова стащил с нее одеяло. – Знаешь, ты действительно молодец. Прими мои поздравления. А что касается твоей девственности… Хоть ты и проявляла жгучий интерес ко мне, отдаваться было вовсе не обязательно. Я ждал, что буду иметь дело с женщиной, пусть не слишком опытной, но все-таки… А ты оказалась девушкой. Подумать только, что я, герцог Портсмутский, человек, который не может дождаться, когда Наполеон ляжет в могилу, человек, который ненавидит всех, кто хочет причинить вред Англии, оказался гордым ослом, позволившим провести себя женщине, причем без всякого труда. Конечно, случай поучительный, но сомневаюсь, что я сумею сделать из него должные выводы. Даже если буду размышлять над этим всю оставшуюся жизнь. – Он сдвинул одеяло к ее щиколоткам. Эванджелина не пыталась прикрыться; у нее не осталось сил на борьбу. Ричард положил ладонь ей на живот. – Единственное место, которое не избито и не исцарапано.

Эванджелина попробовала отодвинуться, но герцог прижал ее к кровати.

– Укройте меня, – попросила она. – Я не могу бороться с вами.

– Если станешь бороться, будешь дурой. Скоро я тебя укрою. Но сначала мне надо убедиться, что ты не изувечена.

Этот Ричард не имел ничего общего с мужчиной, который был ее любовником, и с тем человеком, который срывал на ней свой гнев. Казалось, она ему совершенно безразлична. Эванджелина отвернулась, закрыла глаза и ощутила легкое прикосновение к ребрам.

– Ты была права. Ребра целы. Можешь считать себя счастливицей. Нет, не двигайся. Хотя ничего серьезного, но досталось тебе сильно. Лежи смирно. Я испытаю на тебе кое-какие мази миссис Нидл.

Эванджелина лежала обнаженная и думала о том, что будет с ней, с отцом, с Эдмундом… Когда герцог вернулся, его лицо было спокойным, а руки твердыми.

– Лежи смирно, – бросил он.

Мужские пальцы начали нежно втирать мазь в самые страшные из ее царапин. Потом Ричард заметил, что у него снова задрожали руки. Он посмотрел на ее повернутое в сторону лицо.

Почувствовав его взгляд, Эванджелина подняла глаза. На ее губах появилась горькая беспомощная улыбка.

– У меня и в мыслях не было причинять вам вред. Никогда. Но сейчас слишком поздно. Вы должны защитить себя и Эдмунда.

– Говорить будешь потом. А сейчас помалкивай. – Ричард перевернул ее на живот. На спине, бедрах и голенях тоже хватало ссадин. Он выругался. Пока пальцы герцога втирали мазь в кровоподтеки, Эванджелина не двигалась. Она слышала его тяжелое дыхание.

Ричард представлял себе, как она пробиралась обратно в Чесли. Ее жизнь висела на волоске. Нельзя было не восхититься силой ее воли. Если бы Дрю в чем-то и заподозрил ее, то после устроенного Эванджелинои представления убедился бы в ее невиновности. Несомненно, он решил, что перед ним глупая и довольно легкомысленная женщина.

– Ну вот и все, – наконец сказал герцог, помог ей повернуться на спину и укрыл одеялом.

Затем он приставил к кровати стул, сел рядом, сложил пальцы домиком и начал задумчиво постукивать ими друг о друга. Наконец бесстрастно произнес:

– Мадемуазель, теперь многое проясняется. Ваш неожиданный приезд в Чесли, ваше положение бедной родственницы и отчаянное нежелание покидать замок. Даже ваше мнимое вдовство. Если бы вы прибыли в качестве невинной юной леди, этикет требовал бы, чтобы я обеспечил вас по крайней мере компаньонкой, иначе вы не смогли бы оставаться здесь. – Он немного помолчал, вспомнил, как горевала Эванджелина по мертвой старой женщине, и нахмурился. – Я уверен, что ты не виновата в убийстве миссис Нидл. Эта история чуть не прикончила тебя. Но ты знаешь, кто убил ее, правда, Эванджелина? Если бы я не взял это дело в свои руки и не привез сюда сыщика с Боу-стрит, ты продолжала бы шпионить до сих пор.

– Да, – сказала она.

Внезапно герцог вспомнил настойчивость, с которой она добивалась поездки к Дрю.

– Есть еще одна мелочь. Твой визит в министерство. Это ведь не было капризом легкомысленной молодой леди, верно?

– Нет. Мне было приказано оставить в кабинете лорда Петтигрю конверт, засунув его между книгами на второй полке шкафа. Что было в этом конверте, я не знаю.

– Эванджелина, похоже, настало время рассказать мне все. – Герцог увидел в ее глазах такую боль, что едва не бросил эту затею. Но он обязан знать. Черт побери, обязан знать все, что она сделала и почему. – Понимаю. Я должен поверить, что ты всего-навсего шпионка-одиночка, которая все рассчитала заранее и должна была втереться в доверие ко мне и моим родным.

– Нет, – усталым и тусклым голосом ответила она. – Это не так. Пожалуйста, милорд… Просто у меня не было выбора.

– Говори. Хватит ходить вокруг да около, Эванджелина. Скажи, почему ты это сделала.

– Мой отец не умер. Он в Париже и является заложником человека по имени Ушар.

Она срывающимся голосом рассказала Ричарду о том вечере, когда два человека вломились к ним в дом, о поездке в Париж и ее встрече с Ушаром.

– Он все знал о наших с вами семьях. Я должна была одурачить вас, иначе он убил бы моего отца. Казнил бы как изменника. Но об этом знает только Рысь.

– Кто это?

– Джон Эджертон. Ричард подался вперед.

– Дьявол!

– Так оно и есть. Бедную миссис Нидл убил он или один из его людей. В тот первый вечер, когда мы встретились, я боялась не справиться с заданием. Я сказала ему, что есть человек, который уже заподозрил меня, и упомянула имя миссис Нидл. О Боже, он убил ее… Я думаю, он сделал это, чтобы дать мне урок, а не чтобы обеспечить ее молчание. Эджертон хотел заставить меня понять: если я все расскажу вам и попрошу помощи, последствия будут такими, что я их не вынесу. – Страшные воспоминания заставили ее тяжело вздохнуть. – После этого я почти решилась все рассказать вам. Должно быть, Эджертон понял, что я колеблюсь. Он сказал, что, если я посмею открыть рот, он лично убьет Эдмунда. Поэтому я не сказала ни слова. И молчала бы до сих пор, если бы не этот провал… – Она села на кровати и закуталась в одеяло. – Послушайте меня, милорд. Вы должны немедленно схватить Эджертона, иначе Эдмунду грозит опасность.

– Ты призналась бы мне во всем, если бы он не угрожал Эдмунду?

– Да. Поверьте мне, Эджертон не сумасшедший. Он просто готов на все, даже на убийство ребенка и старухи ради того, чтобы добиться своей цели. И эта цель – победа Наполеона.

– Я познакомился с Джоном Эджертоном, когда мне исполнилось восемнадцать. В Лондоне я считался новичком, а он был лощеным джентльменом лет тридцати. Он всем нравится и вхож во многие дома и учреждения. Трудно поверить. Ты, случайно, не бонапартистка?

– Если бы это касалось только меня, я бы скорее умерла, чем изменила своей стране или вам.

Герцог подумал о превратностях судьбы, которые привели к нему эту женщину.

– Так ты все сказала бы мне, если бы Эджертон не угрожал Эдмунду?

– Он не просто угрожал. Эджертон нарисовал словесную картину того, что сделает с Эдмундом. Сказал, что мальчика похоронят вместе с моим отцом. И тогда я поняла, что он победил. Понимаете, Эдмунд – мой. Ничто на свете не стоит его жизни.

Герцог взял ее руку в ладони и прижался к ней лбом.

– Никто не причинит Эдмунду вреда, – сказал он. – Но твой отец… Как ты думаешь, что будет с ним?

Она проглотила слюну.

– Не знаю. Скоро Эджертон узнает о случившемся. Он вернется в Париж, и тогда мой отец умрет. Возможно, сначала Эджертон приедет сюда, чтобы убить Эдмунда и, конечно, меня.

– Я подумаю, что можно сделать для твоего отца. И позабочусь о том, чтобы вы с Эдмундом были в безопасности.

– Я забыла сказать вам… Дрю очень беспокоят шпионы, которые успели проникнуть в Англию. Я вела дневник, где записывала имена этих людей и тех, к кому они направлялись. Он лежит под подушкой углового дивана. Помните Конана де Витта на балу у Сандерсонов? Он один из них. В тот вечер он угрожал мне. Это очень опасный человек. Возможно, даже более опасный, чем Джон Эджертон.

– Иисусе… – прошептал Ричард. Он только сейчас понял масштабы происходящего.

– Одного из людей, убитых вчера, звали Поль Трезон. Он ехал в Лондон, чтобы стать помощником Ротшильда.

Внезапно герцог рассмеялся.

– До сих пор я верил, что веду светскую жизнь! Надо было бы рассказать об этом матери. Она бы ахнула еще громче, чем я. Но мы ничего ей не скажем. – Затем он снова помрачнел. – А теперь я хотел бы узнать еще кое-что. Почему ты легла со мной в постель?

Впервые за все это время Эванджелина улыбнулась.

– Я ничего не могла с собой поделать, – сказала она, и Ричард понял, что это правда.

– Ты пошла со мной, зная, что у нас нет будущего?

– Будущего не было. Была только одна ночь, и я безумно хотела провести ее с тобой. Я не знала, что мужчина может отличить девушку от женщины.

– Я удивился, – сказал он. – Точнее, очень удивился, но сейчас это неважно. – Ричард поцеловал ее пальцы. – Если ты еще раз попытаешься утаить от меня даже самый пустяковый секрет, я тебя побью.

– Будущего по-прежнему нет, – промолвила Эванджелина и закрыла глаза. – Проиграла я или выиграла, но миссис Нидл умерла, а теперь умрет и мой отец.

Герцог лег рядом с Эванджелиной, привлек ее к себе, погладил по голове, вынул из волос шпильки и прошептал:

– Все будет хорошо. Обещаю. Сама увидишь.

Она тихонько заплакала и долю не могла успокоиться.

– Тихо, тихо… Не надо. Теперь, когда ты рассказала мне все, я клянусь, что спасу твоего отца. И тебя тоже. Не хочу, чтобы ты оказалась в центре страшного скандала. Хочу, чтобы ты стала моей герцогиней. Ты больше не одна. Нас двое. А вдвоем нам не страшен никто и ничто.

К удовлетворению герцога, они вспомнили и обсудили каждое случайно сказанное слово, каждую мелочь, а затем тщательно изучили дневник Эванджелины. После этого Ричард отправил Дрю записку с просьбой немедленно приехать в Чесли. Сыщик с Боу-стрит – маленький человечек, которого Эванджелина иногда видела на кухне, – получил задание не отходить от лорда Эдмунда ни на шаг.

– Джон Эджертон быстро узнает, что Поль Трезон еще не прибыл в Лондон, – сказал герцог. – Не знаю, сколько у нас времени, но не думаю, что слишком много. Максимум день-другой. Черт побери, где Дрю?

Эванджелина, вопреки желанию герцога уже одевшаяся, расхаживала взад и вперед и говорила:

– Есть только один выход. Я должна вернуться в Париж. Я лично увижусь с Ушаром и буду умолять его пощадить отца. Конечно, сейчас, когда Наполеон в Париже и все пришло в движение, нет причины убивать старика. Я не отвечаю за то, что все пошло вкривь и вкось. Виноват Эджертон, который убил миссис Нидл. Ушар поймет это. Обязан понять!

– Чушь, – ответил герцог.

Поняв, что Эванджелина готова заспорить, Ричард обнял ее, поцеловал в ухо и промолвил:

– Милая, послушай меня. Кажется, я нашел способ выручить не только тебя, но и твоего отца. Я поеду искать Дрю. Нужно действовать быстро. Черт бы побрал этого малого за то, что он не приехал немедленно! – Герцог прижал палец к ее губам. – Эванджелина, ты помнишь нашу первую ночь всего два вечера назад? Тогда ты доверилась мне. Доверься и сейчас. Оставайся на месте. И не смей думать об отъезде. Бассик знает, что никого постороннего в замок пускать нельзя. Я вернусь очень быстро.

Он крепко поцеловал ее и ушел.


Глава 38


Когда герцог через час вернулся в Чесли, Эванджелина нетерпеливо расхаживала по библиотеке. Он бросил дорожный плащ на спинку стула и сказал:

– Я надеялся, что ты лежишь в постели или бегаешь от Эдмунда, а вместо этого ты протираешь дыры в моем ковре.

Эванджелина бросилась к Ричарду с распростертыми объятиями, что доставило ему огромную радость. Он поймал ее и крепко прижал к себе.

– Ты вернулся! О Боже, что случилось? Ты видел Дрю? Что он сказал?

Ричард крепко поцеловал ее.

– Он считает меня изменницей, да? – Она смертельно побледнела, в глазах мелькнул ужас.

Герцог покачал головой.

– О нет, Эванджелина. Поверь мне, об этом не было и речи.

Она испытала такое облегчение, что чуть не потеряла сознание.

– Ты улыбаешься. Скажи мне, что ты придумал.

– Я уже говорил, что мне пришла в голову одна идея. Но она требовала некоторой доработки и одобрения Дрю. Я объяснил ему, что ты, моя дорогая, Орел поневоле и обладаешь важной информацией, которую передашь ему, если он согласится посмотреть сквозь пальцы на твои прошлые грехи. Когда я сказал Дрю, что очень красивая кокетливая болтушка, которую он только что видел, и есть печально известный Орел, у него отвисла челюсть. Мне стоило немалых трудов убедить его, что это правда. Насколько я помню, в конце концов он сказал: «Черт побери, Ричард, если женщина оказалась способной на такое, я начинаю бояться за будущее всего мужского рода». Но еще более сильный шок он испытал, когда я сказал ему, что Рысь – это Джон Эджертон, бывший бонапартистом и изменником еще в пору нашего первого знакомства.

Едва я изложил Дрю все факты, как в него словно бес вселился. Короче говоря, один из людей Дрю займет место убитого шпиона, Поля Трезона, поедет в Лондон и встретится с Эджертоном.

Эванджелина покачала головой.

– Ничего не получится. У Трезона не было никакой причины обращаться к Эджертону. Я уже объясняла. Ему нужно было ехать прямо к Ротшильду.

Герцог улыбнулся и взял ее лицо в ладони.

– Разве ты забыла, что сама дала Полю Трезону письмо для Рыси? Когда Эджертон станет читать твое письмо, наш человек будет рядом с ним. Как только обнаружится, что он легко читает использованный тобой шифр, мы схватим его. Все очень просто.

Мы с Дрю и, конечно, лорд Мелберри, один из высокопоставленных служащих министерства, будем находиться неподалеку. Когда все закончится, наш человек подаст сигнал и мы немедленно арестуем Эджертона. Все будет кончено.

Почему ты опять вырываешься? Тебе не нравится наш план?

– Нет, план хорош. – Эванджелина отстранилась и снова начала расхаживать по комнате. – Просто я жду от Эджертона чего угодно. Он очень хитер. И, кажется, знает все наперед. Боюсь, что он преподнесет нам сюрприз.

– Я передам Дрю твои слова. Кстати, сейчас он сидит в карете. Я приглашал его подняться, но он еще не собрался с духом, чтобы посмотреть тебе в глаза. Сказал, что ему придется пересмотреть свое отношение к молодым леди и что Фелисия наверняка далеко не так бесхитростна, как ему казалось. Я ответил ему, что Фелисия умна, любит его и ни за что не раскроет фокусов, с помощью которых приобрела власть над ним. Когда я оставил Дрю, он задумчиво грыз ногти.

Сейчас мы отправимся в путь, а ты останешься здесь, в полной безопасности. Нет, в Лондон ты не поедешь. Дрю уверен, что, как только мы возьмем Эджертона, министерство согласится обменять его на твоего отца.

На какое-то время Эванджелина лишилась дара речи.

– Это слишком просто. Ты думаешь, Наполеон захочет обменять моего отца на Эджертона? Дрю готов отпустить Эджертона на свободу? А если Наполеон не согласится на такую сделку? Или на нее не пойдут джентльмены из министерства?

– Ты слишком долго жила в напряжении. Послушай меня. Можешь быть спокойна: кем бы ни был Наполеон, он ценит своих людей. Что же касается джентльменов из министерства, поверь, у меня хватит власти, чтобы справиться с ними. А сейчас я вынужден оставить тебя. Нам нужно действовать как можно быстрее, пока Эджертон ничего не заподозрил. Я вернусь завтвра. В худшем случае послезавтра. Никуда не выходи. Ты уже познакомилась с мистером Буллоком, сыщиком с Боу-стрит?

– Да. Эдмунд думает, что этот человек мой помощник. Я слышала, как мистер Буллок рассказывал Эдмунду про разбойника, которого повесили десять лет назад. Мальчик пришел в восторг.

Герцог снова прижал Эванджелину к себе, поцеловал и сказал, не отрываясь от ее губ:

– Когда все будет кончено, мы с тобой поженимся, а потом я не выпущу тебя из своей постели до следующей зимы.

– А я, – ответила Эванджелина, когда Ричард разомкнул объятия, – не выпустила бы тебя из своей постели как минимум до весны.

– О Боже, – широко улыбаясь, сказал он, – я и в самом деле нашел себе ровню. – У порога герцог обернулся. – Все будет хорошо. Не волнуйся. – И добавил, сияя глазами:

– Береги моего сына.

Он ушел. Эванджелина подошла к широкому стрельчатому окну и следила за каретой, запряженной четверкой лошадей, пока та не скрылась из виду. Неужели теперь ничто не помешает нашему счастью? – думала она.

Все произошло так быстро, что она и ахнуть не успела, не то что позвать на помощь. Мужская рука зажала ей рот, а тяжелое тело тесно прижало к матрасу.

– Дура! – прошептали ей на ухо. – Неужели вы всерьез думали, что сможете перехитрить меня?

Она подняла глаза, увидела лицо Джона Эджертона, в лучах бледного рассвета казавшееся свинцовым, и пришла в ужас. Они потерпели неудачу. Эджертон как-то пробрался в замок Чесли и нашел ее спальню. Она не произнесла ни звука, только смотрела на него как загипнотизированная и думала, думала, думала…

– Как приятно, моя дорогая, что вы храните молчание. Обычно в моем присутствии вы ощущали только беспомощный гнев. Вы хотели убить меня ради собственного спасения и спасения вашего дорогого папочки, но знали, что это вам не по зубам. Женское бессилие – восхитительная вещь. Но теперь вы молчите. Вы испытываете животный страх, и поделом.

Она по-прежнему не произносила ни звука.

Эджертон слегка приподнялся, посмотрел Эванджелине в лицо, улыбнулся, но не снял ладони с ее губ.

– Это на тот случай, если вы вздумаете кричать. Но легкое нажатие руки напомнит вам, что молчание – золото. Знаете, я следил за тем, как вы спите, и размышлял, что мне сделать с вами после того, как я убью Эдмунда.

– Нет, – глухо произнесла она. – Нет…

– Да. Я говорил вам, что будет, если вы выдадите меня. Но вы не послушались. Это было очень глупо, моя дорогая. Честно говоря, не ожидал от вас такого.

Чувствуя прикосновение к губам его сухой ладони, Эванджелина прошептала:

– Все было не так…

Рука Эджертона стала более тяжелой. Он не хотел слушать. Не обращая внимания на слова Эванджелины, он продолжил:

– Вы знаете, что очень хороши собой? Конечно, знаете. Герцог уже стал вашим любовником, не правда ли? Как давно это случилось? Он заставил вас кричать? Говорят, он заставляет женщин умолять лечь с ними в постель. Это правда? Вы умоляли его?

Тут Эджертон слегка приподнял руку, и Эванджелина укусила его, но недостаточно глубоко. Он дал ей пощечину и снова зажал рот. Затем немного помолчал и сказал:

– Я вижу, вы не из слабых. Стоит мне убрать руку хотя бы на дюйм, как вы начнете сопротивляться, а то и закричите. Эванджелина, вы чувствуете прикосновение дула к вашим ребрам? Отлично. Если вы еще раз попробуете укусить меня, я просто нажму на спусковой крючок и оставлю пачкать кровью эти прекрасные белые простыни. Впрочем, вам уже будет все равно. Вы будете мертвы. Я не хочу делать этого, но сделаю. Однако мое самое заветное желание заключается в том, чтобы перед смертью вы увидели, как я буду убивать Эдмунда.

– Нет, – снова сказала она. – Пожалуйста, не надо. Я сделаю все, что вы хотите, только не трогайте Эдмунда. Он засмеялся.

– Расскажите о том, как герцог доставлял вам наслаждение, пока вы не признались в своих грехах. – Эджертон слегка отвел руку, но зато крепче прижал дуло пистолета к ее ребрам.

– Он считает меня изменницей. Я не говорила ему ничего. Но потом всему пришел конец, и у меня не осталось выбора. Не понимаете? Это ничего не изменило. К тому времени Дрю Холси и его люди уже были в утесах над берегом и ждали в засаде.

– Да, знаю. Я вовремя успел убраться из Лондона. Уловка, которую они применили, была слишком глупой. Бедный Дрю очень старался, но ему до меня далеко. Теперь он поймет это и окончательно падет духом. А что касается герцога, он лишится и вас, и сына. Я думаю, это будет для него достаточно серьезным наказанием.

Эванджелина рванулась, освободила руки и вцепилась Эджертону в шею.

– Вы не оставили мне выбора. Ну что ж… – Он ударил ее кулаком в челюсть.

Когда Эванджелина открыла глаза, она не сразу сообразила, где находится. От боли раскалывалась голова. Она хотела потереть подбородок, но поняла, что у нее связаны руки. Спасибо и на том, что их связали спереди, а не за спиной. Эванджелина прикоснулась пальцами к лицу. Этот ублюдок чуть не сломал ей челюсть. Лодыжки были связаны тоже. Во рту торчал кляп, который придерживала тряпка, завязанная у нее на затылке.

– Вы поразительно красивая девушка, – послышался голос Эджертона. Эванджелина покачала головой и подняла глаза. Он сидел на стуле и рассматривал ее. Она по-прежнему лежала на кровати, на ней по-прежнему была ночная рубашка, вот только одеяло было сдвинуто к ногам. – Я никогда не говорил, что у вас восхитительные волосы? А сейчас они особенно хороши: спутанные, рассыпавшиеся по лицу и плечам… Герцогу нравятся ваши волосы? Ах да, вы не собираетесь со мной разговаривать, верно? И правильно делаете. Я всегда считал, что женское молчание – благословение Господне. – Он усмехнулся и встал. – Эванджелина, молитесь, чтобы нам не встретился никто из слуг, иначе мне придется пристрелить его. Ну, а сейчас, как бы я ни хотел овладеть вами, на это нет времени. Мне пора. Наконец-то я буду со своим любимым императором. Теперь уже совсем скоро. Вы предали меня. Я не должен забывать об этом, иначе почувствую некоторую скорбь и сожаление. Нет, вы всего лишь вероломная сука, ни больше и ни меньше. Сейчас вы умрете. Но помните: как только я окажусь в Париже, ваш отец тут же последует за вами. Да, я всегда выполняю свои обещания. В отличие от вас я позволяю управлять собой только одному чувству, самому сильному на свете. А теперь мы с вами пойдем и поглядим на лорда Эдмунда. – Эванджелина упиралась и сопротивлялась изо всех сил, но Эджертон все же взвалил ее на плечо. – Лежите смирно, – отдуваясь приказал он, – иначе я ударю вас дулом в правое ухо. А когда вы очнетесь после такого удара, то пожалеете, что остались живы.

Эванджелина тут же затихла.

– Вот и умница, – сказал сэр Джон.

Она висела головой вниз. На мгновение все вокруг поплыло. Не сметь! – приказала себе Эванджелина. Она не имела права терять сознание и поддаваться страху. Ее отец… Ее мальчик, Эдмунд… Нет, она не позволит этому мерзавцу убить их. Ни за что!

Ее мозг лихорадочно работал.

Слава Богу, по пути в детскую им не встретился никто из слуг. Она не сомневалась, что Эджертон застрелил бы любого не моргнув глазом.

Да, но в детской будет Эллен! Эванджелина закрыла глаза и начала молиться. И мистер Буллок, маленький кривоногий мистер Буллок. Однако эта мысль не принесла ей особого облегчения. Куда ему против Эджертона… Она была дурой, когда поверила, что этот коротышка сможет защитить Эдмунда.

Зато ему полностью доверяет герцог. А он разбирается в людях. Значит, мистер Буллок спит в одной комнате с Эдмундом? Если это так, то Эджертон застанет врасплох их обоих. Кто мог ждать такого поворота событий? Бедный мистер Буллок. Теперь Эджертон убьет и его…

Последний шанс! Она приподнялась и обоими кулаками ударила Эджертона в спину. Тот чуть не упал. Затем он пробормотал злобное ругательство, быстро повернулся и ударил ее головой о стену. Эванджелина тут же провалилась в темноту.

Она пришла в себя, когда Эджертон открывал дверь детской.

– Перестаньте притворяться, Эванджелина, я ударил вас не так уж сильно. Уверен, вы уже очнулись. Скажите мне, как пройти в спальню Эдмунда. Ах да, я совсем забыл, что вы блаженно немы… Может быть, за левой дверью?

Он медленно открыл дверь, не услышал ни звука и вошел в комнату. На кровати лежал Эдмунд, окруженный горой подушек.

– Эдмунд, – негромко позвал Эджертон. – Эдмунд, малыш, пора вставать.

Эдмунд сел, почесал голову, а потом потер глаза.

– Кто это? Где Эллен? Ой, что это с Евой?

– Вставайте, мой маленький лорд. Я принес вашу тетю Еву на плече. Она связана, потому что я не верил, что она будет лежать смирно и молчать.

– Ева, ты жива?

Девушка попыталась подняться, но Эджертон быстро повернулся, едва не ударив ее головой о дверь.

– Пойдем, Эдмунд. Сейчас мы втроем совершим небольшое путешествие.

Эдмунд посмотрел на Еву, беспомощную, безмолвную, переброшенную через плечо Эджертона, и вздернул подбородок.

– Нет, сэр, я никуда не пойду. Отпустите Еву. Если вы этого не сделаете, мой папа убьет вас.

Эджертон засмеялся и сделал два шага к мальчику в белой ночной рубашке до пят. Тот стоял у кровати, сжав кулаки.

Эванджелине хотелось умереть. Надеясь, что на этот раз все кончится и ее убьют, девушка снова приподнялась и вонзила ногти в ягодицы Эджертона. Мерзавец взвыл и отвернулся от ребенка.

Когда прозвучал голос мистера Буллока, Эванджелина едва не задохнулась от облегчения.

– Думаю, этого больше чем достаточно, сэр, – сказал маленький сыщик. – Миссис, прошу прощения, что не сразу помог вам. Пришлось подождать, пока этот подонок пройдет мимо. Но теперь дело сделано. Положите ее, сэр, или я проделаю вам дырку в черепе.

Эджертон выругался, но мистер Буллок тут же ударил его по голове.

– Нет, сэр, не говорите таких вещей при ребенке. Его папе это вовсе не понравится. А теперь кладите свой пистолет.

– Нет! – крикнул Эджертон. Он круто развернулся, сбросил с плеча Эванджелину и швырнул ее в объятия мистера Буллока, заставив коротышку рухнуть на пол.

Пистолет сыщика выстрелил, эхом отозвавшись от стен маленькой спальни.

Мистер Буллок чертыхнулся, выбрался из-под Эванджелины и выбежал в классную.

– Не двигайтесь! – крикнул он, обернувшись к Эдмунду и Эванджелине. – Руки вверх, подонок! Иначе пристрелю на месте, прямо у этого шикарного глобуса!

Эджертон остановился как вкопанный. В конце концов он подчинился, бросил пистолет и повернулся лицом к маленькому человечку, который по сравнению с сэром Джоном казался пигмеем. Его победил глупый безграмотный коротышка. И эта предательница, лживая сука… Он поднял глаза на Эванджелину и Эдмунда, стоявших в дверях спальни. Мальчик развязал узлы, и она снова была свободна.

– Шаг назад! Правильно. А теперь садитесь на стул.

Эджертон сел.

Эдмунд теребил руку Эванджелины.

– Ева, с тобой все в порядке? Ты не ранена? О Боже, посмотри на свой подбородок! Он ударил тебя! – Внезапно лицо Эдмунда стало копией отцовского. Он подбежал к Эджертону и ударил его кулачком в грудь. Эджертон попытался схватить его, и мистер Буллок крикнул:

– Лорд Эдмунд, назад!

Эдмунд отпрыгнул раньше, чем Эджертон успел протянуть руку.

– Эдмунд, – очень спокойно и очень тихо сказала Эванджелина, – иди сюда, милый, и помоги мне. Мне что-то нехорошо. Я слишком быстро поднялась. Боюсь, что не смогу стоять без твоей помощи. Да, иди сюда. Вот так. А теперь помоги мне выпрямиться и посмотреть в лицо этому мерзкому человеку, который хотел причинить нам вред.

Как только Эдмунд снова оказался рядом, Эванджелине стало намного легче. Ей захотелось подойти к Эджертону и задушить его. Эдмунд взял ее за руку.

– Мистер Буллок, – сказала она, – спасибо вам, сэр, за то, что были настороже. Ну что, свяжем этого ублюдка? Или вы дадите мне свой пистолет и я застрелю его?

– Застрелите его, мистер Буллок, – сказал Эдмунд. Широкая ночная рубашка доставала ему до лодыжек, густые черные волосы, очень похожие на отцовские, обрамляли большеглазое лицо. – Он плохой человек. Он обидел Еву. Нет, я сам застрелю его. Только схожу за пистолетом. – Эдмунд бросился в спальню, подбежал к кровати, залез под подушку и вынул деревянный пистолет. Затем мальчик вернулся и навел дуло на Эджертона.

Эванджелина невольно рассмеялась.

– Вы видите этот игрушечный пистолет? Я подарила его мальчику, когда приехала в Чесли. Припоминаете, кто его купил? Или забыли?

Эджертон посмотрел на нее с такой ненавистью, что Эванджелина чуть не завопила от радости.

– Теперь все будет хорошо. За исключением того, что вы исчезнете из нашей жизни. Вы проиграли, сэр. В конце концов вы проиграли.

– Конан де Витт был прав, – процедил Эджертон.

– О да! – ответила Эванджелина. – Но если говорить честно, во всем виноваты вы сами.

– Невероятно… – пробормотал Эджертон.

Эванджелина только улыбнулась.

– О да, – сказала она. – О да.

– А теперь, миссис, – сказал сыщик, – я покрепче свяжу этого малого.

– Позвольте это сделать мне, мистер Буллок, – промолвила Эванджелина. – Эдмунд, не своди с разбойника пистолета, пока я буду прикручивать его к стулу.

Когда четыре часа спустя прибыли герцог, Дрю и шесть солдат, Ричард был настолько вне себя, что чуть не разнес в щепки входную дверь. Его встретили улыбающаяся Эванджелина и сияющий как солнышко сын с игрушечным пистолетом в руках. Герцог, с облегчением убедившийся в том, что она и мальчик в безопасности, схватил в объятия сразу обоих и не выпустил бы, если бы Эдмунд не сказал:

– Папа, ты сломаешь мне ребра! Знаешь, а мы с Евой герои. Мы позволили мистеру Буллоку помочь нам!

Ричард выпустил сына.

– Что здесь, случилось?

– Папа, пойдем со мной и Евой. У нас есть для тебя сюрприз. Наверное, даже лучший, чем мой пистолет. Пойдем, папа!

Вслед за Эдмундом и Эванджелиной герцог и Дрю Холси прошли в библиотеку, где сидел Эджертон. Рядом стоял мистер Буллок, державший револьвер у его головы.

– Не хотел дать ему шанс, – объяснил сыщик. – Этот малый скользкий как угорь. – Он широко улыбнулся и отошел. Лицо крепко связанного Эджертона побелело от ярости. Слава Богу, во рту изменника торчал кляп.

– Все кончено, – сказала Эванджелина, подошла к герцогу и обвила руками его шею. – Все кончено. Мы победили.

– Рассказывай, – велел герцог.

Она так и сделала, а мистер Буллок и Эдмунд время от времени вставляли свои реплики. Конечно, Эдмунд перебивал Еву чаще, да и реплики его были не совсем к месту, но это не имело значения.

Что же касается Дрю и герцога, то, когда они подъехали к дому Эджертона и были готовы осуществить свой план, выяснилось, что птичка уже улетела.

– Тут я перепугался как никогда в жизни, – признался Ричард. – Кто-то успел предупредить его. Пока мы добрались сюда, я чуть не умер. – Он покачал головой и обнял Эдмунда так крепко, что сын запищал. – Слава Богу, что в конце концов его схватили. Теперь все кончено.

– Да, кончено, – сказал Дрю. – Эванджелина, я даже нашел тот конверт, который вы оставили в моем кабинете. О Господи. Вы сожгли документы, которые обличали меня и все, что касается вашего дневника, то он помог нам избавить страну от множества бед. Мои люди идут по следам шпионов. До конца дня мы арестуем всех.

Эванджелина боялась спросить, но выхода не было.

– А мой отец? Есть шанс, что он останется в живых?

– Мы незамедлительно пошлем ноту в Париж. Я не сомневаюсь, что Наполеон обменяет вашего отца на Эджертона. Как говорил герцог, Наполеон ценит преданных ему людей. А что касается вас, дорогая мэм… Герцог заверяет, что, как только вы выйдете за него замуж, у вас не будет времени для ночных посещений пляжа.

– Дрю, я рад, что теперь ты можешь беседовать с Евой, не боясь проглотить язык, – промолвил Ричард и похлопал друга по руке. – Я же говорил тебе, обычно она не кусается.

– Папа, а разве Ева кусала тебя? – спросил Эдмунд, глядя на Эванджелину с нескрываемым страхом.

– Только тогда, когда злилась на меня и теряла дар речи, Эдмунд.

Дрю Холси лорд Петтигрю посмотрел на Эванджелину. Та стояла, прижавшись к герцогу. Улыбалась и качала головой.

– Жизнь, – наконец сказал он, глядя в бокал с бренди, – иногда бывает более страшной, чем самый кошмарный сон.

– Я не знаю, как следует понимать это глубокомысленное замечание, – ответила Эванджелина и засмеялась.

Она все еще продолжала смеяться, когда герцог нагнулся, чтобы поцеловать ее.

– Не слушай Дрю, – шепнул он, не отрываясь от ее губ. – Я никогда не вижу кошмарных снов.

– Папа, а Ева не укусит тебя за то, что ты ее нюхаешь?

– Думаю, отныне она вообще перестанет кусаться, – ответил герцог.

Дрю поднес ко рту руку и сделал вид, что закашлялся.

Эджертон закрыл глаза.

Через два часа герцог, Дрю Холси и солдаты повезли Эджертона в Лондон.

– Ева, когда вернется папа?

– Очень скоро, Эдмунд. Скорее всего, завтра днем. Или вечером. Поверь мне, ему не хочется уезжать, но в Лондоне у него много дел, которые он должен закончить до своего возвращения.

– Я видел, как он целовал тебя, но уже не говорил тебе в рот, – сказал Эдмунд и нахмурился. – Он не хлопал тебя по спине, как иногда хлопает меня. Нет, он гладил тебя вверх, вниз и снова вверх. Кажется, ему это нравилось.

– Ну да, – ответила Эванджелина. – Но я думаю, он сам не слишком понимал, что делает. Дело в том, что я люблю и тебя, и твоего папу.

– Я не знал, что ты кусала моего папу. Я вообще не знал, что люди кусают друг друга. Странно… Однажды я видел, как он кусал тебя за ухо, а ты вытянула шею, чтобы ему было удобнее кусаться. Зачем ему понадобилось кусать твое ухо?

Эванджелина опустилась на колени, заглянула мальчику в лицо и положила ему руку на плечо.

– Эдмунд, тебе нравится, что я живу здесь?

– Да! – звонко сказал он. – Мне нравится ловить тебя.

Как и твоему папе, хотела сказать она, но вовремя спохватилась.

– А мне нравится убегать. Правда, когда в тебя стреляют, это не слишком приятно, но я справлюсь.

– Ты останешься со мной? И будешь учить меня плавать лучше, чем папа?

– Да, – сказала она. – Останусь. Когда твой папа вернется из Лондона, мы обо всем поговорим.

– Тогда я пойду стрелять в павлина. А когда он умрет, я его укушу.

– Тебе в рот набьются перья. Это вовсе не смешно. Эллен придется чистить тебе зубы. Нет, Эдмунд, лучше не надо.

– Ладно, – кивнул мальчик, повернулся и побежал вверх по лестнице. – Тогда я пойду кусать Эллен.

Повезло Эллен, подумала Эванджелина, глядя ему вслед. Мальчик давно скрылся из виду, а она все стояла в огромном вестибюле, качала головой и улыбалась как дурочка. Ее сердце готово было разорваться от счастья.


Глава 39


Настало следующее утро. Солнце сияло ярко, с моря дул легкий пряный ветерок. День обещал быть тихим. Эванджелина что-то насвистывала, спускаясь после завтрака в гостиную.

– Мадам, – сказал Бассик, – там джентльмен. Говорит, что его прислал герцог.

Эванджелина улыбнулась и взялась за ручку.

– Спасибо, Бассик.

– Закройте дверь.

Увидев Конана де Витта, она замерла на пороге. Тот держал направленный на нее пистолет.

– Закройте дверь, иначе я пристрелю старика, который стоит снаружи. Сейчас же.

Она закрыла дверь и медленно обернулась лицом к де Витту.

– Что вы здесь делаете?

– Я бы с удовольствием сказал вам, что меня прислал Эджертон с сообщением о том, что ваш проклятый герцог мертв. К несчастью, это не так. Они схватили Эджертона. Думаю, что благодаря вам, Орел, они схватили и всех тех, кто проник в Англию через Чесли. Те же люди, которые предупредили Эджертона, что в замке находятся лорд Петтигрю и его люди, предупредили и меня. Еще час, и я был бы арестован вместе с остальными.

– Почему вы приехали сюда? Вы же знаете, что вас ищут.

– Пусть ищут, им все равно меня не найти. Я говорил Джону, чтобы он не доверял вам. Предупреждал неоднократно, но все дело в том, что он желал вас. Более того, желал, чтобы вы всецело были в его власти. Чтобы от него зависело ваше настоящее и будущее. Он был глупцом, так как убедил себя, что держит вас на крючке, с которого вы не сорветесь. Но каким бы крепким ни был этот крючок, я знал, что вы предадите нас.

– На самом деле все рухнуло именно из-за действий Эджертона. Задушив бедную миссис Нидл, он положил начало событиям, которые закончились его крахом. Впрочем, и вашим тоже. Видите ли, герцог привез с собой сыщика с Боу-стрит, чтобы тот выяснил, кто ее убил. В полночь накануне того дня, когда мы с герцогом уехали в Лондон, я встретила на берегу человека. Сыщик с Боу-стрит все видел и рассказал герцогу. Видимо, он не догадался, что я не мужчина, потому что я всегда надевала длинный плащ. Я не предавала вас. Эджертон сам во всем виноват.

– Нет, – ответил де Витт. – Нет, вы извращаете факты. – Он шагнул к ней. Эванджелина чувствовала его тяжелое дыхание. – О да, – гневно сказал он, – я вернусь во Францию, но вернусь не один. Ясно, что вы сказали им все. Я доставлю вас к Ушару. Он убьет вас, а я буду наблюдать за казнью и улыбаться. Из вас получится отличный заложник. Только не делайте глупостей. Мертвая вы не будете представлять для меня никакой ценности.

Что ж, по крайней мере, Эдмунд в безопасности. Слава Богу, только сам Эджертон знал, что он угрожал ребенку. Она не сомневалась, что если бы де Витт проведал об этом, то попытался бы убить Эдмунда. Но дело еще не кончено. Пока она жива, еще не кончено.

Герцог выпрыгнул из двухколесного экипажа, бросил поводья Джаниперу и поднялся по широким каменным ступеням. Он настежь открыл огромную входную дверь и позвал Эванджелину.

– Ваша светлость, как вы здесь оказались? Я ничего не понимаю… Джентльмен, которого вы послали, сказал мадам о вашей задержке и…

– Какой еще джентльмен, Бассик? – Он схватил дворецкого за лацканы и встряхнул. – Быстро, Бассик. Какой джентльмен? Какая задержка? Что здесь происходит? Где мадам?

– Ваша светлость, она в гостиной, с человеком, которого вы к ней прислали. Я сообщу ей о вашем приезде.

– Боже милосердный, я не посылал никакого человека!

Не дожидаясь ответа Бассика, он проскочил вестибюль и рванул дверь гостиной. Ветер слегка колыхал тяжелую штору, которой было задернуто открытое окно. Комната была пуста.

Он снова вышел в коридор, ощущая холодок в животе, и едва не столкнулся с Бассиком.

– Каким был этот человек?

Бассик, как и все обитатели замка, знал, что в бухте Чесли обстряпывали свои темные делишки французские шпионы. Знал он и то, что мадам имела к этому какое-то отношение. Сами факты оставались тайной. Но сейчас было ясно, что произошло что-то ужасное.

– Ваша светлость, он сказал, что его зовут Фергюсон.

Герцог чертыхнулся.

– Как он выглядел? Скорее, Бассик! Ты запомнил его внешность?

– Он ненамного старше вас, ваша светлость. Приятный джентльмен, не из простых… Ах да, родинка! Ваша светлость, у него на щеке большое родимое пятно. О Боже, разве его имя не Фергюсон?

– Нет, – сказал герцог. – Бассик, это Конан де Витт, редкий негодяй. Созывай людей. Он похитил мадам. Быстрее, Бассик!

Прежде чем броситься в библиотеку за парой пистолетов, Ричард успел спросить:

– Бассик, как он приехал сюда? В карете? Верхом? Как?

– Он прискакал на лошади, ваша светлость. Да, верно. Кареты при нем не было.

Зарядив пистолеты, герцог устремился на конюшню. Де Витт приехал либо для того, чтобы убить Эванджелину, либо для того, чтобы сделать ее заложницей по пути во Францию. Он не смог бы далеко уйти, если бы собирался везти Эванджелину на своей лошади. Значит, у него была вторая лошадь. А увезти ее де Витт мог только в Истборн – ближайший порт, где можно было сесть на корабль, отплывающий во Францию. У дверей конюшни сидел на корточках Тревлин и чинил уздечку.

– Тревлин, ты видел мадам?

– Да, ваша светлость, – сказал малый, почесав левое ухо. Затем он почувствовал в голосе герцога тревогу и вскочил на ноги. – Я подумал… С ней был мужчина, ваша светлость. Они пошли к утесу над бухтой. К ним уже бежали пять-шесть человек.

Герцог отвернулся от Тревлина (который бросил уздечку на землю, готовясь присоединиться к погоне) и крикнул:

– Он повел ее к скалам!

Обогнув конюшню, Ричард побежал по выбитой тропе. Остальные старались не отставать от него. Де Витта наверняка ждала лодка.

Герцог был в тридцати метрах от скал, когда услышал испуганный крик Эванджелины, а затем тонкий протяжный вопль.

Этот крик удесятерил его силы. Кровь стучала в висках, дыхание громом отдавалось в ушах. Страшно было подумать, что означает этот вопль. К вершине утеса вел скалистый подъем. Де Витт, обхватив Эванджелину обеими руками, толкал ее к краю. Никакой лошади не было и в помине. О Боже, этот человек собирается прыгнуть с ней в пропасть!

– Де Витт, отпусти ее!

Человек обернулся, продолжая крепко прижимать к себе Эванджелину.

– Сразись со мной, подлый трус! Отпусти ее!

Стоило де Витту на мгновение отвлечься, как Эванджелина ударила его коленом в пах. Он вскрикнул и ослабил хватку. Она вырвалась, но споткнулась о камень и начала падать, хватаясь за воздух, чтобы удержать равновесие. Де Витт обернулся, увидел, что Эванджелина катится к обрыву, и прыгнул на нее, растопырив руки. Но это ее не остановило. Она упала на четвереньки, а когда де Витт врезался в нее, легла плашмя. Конан де Витт споткнулся об нее и с криком полетел в пропасть.

Когда Ричард подбежал к ней, Эванджелина стояла и смотрела на раскинувшийся внизу берег. Он встал рядом и заглянул за край утеса. Затем медленно подошли остальные участники погони и молча уставились вниз.

Конан де Витт лежал на спине, полы его длинного черного плаща распластались на песке как огромные крылья. Только затем герцог увидел лодку, бешено плясавшую на волнах у причала.

Де Витт не собирался убивать Эванджелину. Он хотел уплыть с ней во Францию.

Ричард прижал ее к себе.

– Теперь все кончено, – сказал он, зарывшись лицом в ее волосы. – Кончено. Де Витт мертв. – Герцог гладил ее по плечам и спине. У него тряслись руки. На какое-то время он лишился дара речи.

– Ты приехал, – сказала Эванджелина. – Ты приехал… Я знала, что он хочет убить меня. Я увидела лодку и поняла, что в ней хватит места только для одного. Заложница ему была не нужна. Он просто хотел убить меня. Он толкал меня все ближе и ближе к краю скалы, а тут даже нет тропинки… – Глаза Эванджелины стали безумными, она тяжело дышала. – Я не хотела умирать. О Боже, я только что нашла тебя и не хотела терять…

У герцога все еще не было слов. Он просто прижимал ее к себе, слушая лихорадочное биение сердца.

– Я лягнула его и хотела убежать, но споткнулась и упала. А он перелетел через меня.

– Да, я знаю. Мы все видели это. Кончено. Теперь все кончено. Он мертв.

Тут Эванджелина обернулась и увидела добрую дюжину жителей Чесли, мужчин и женщин. Каждый из них был вооружен кто ружьем, кто вертелом, а кто и просто палкой. Миссис Рейли была с зонтиком, Бассик – с большим канделябром, а Тревлин – с намотанной на кулак уздечкой.

– Большое спасибо за то, что пришли ко мне на выручку, – громко произнесла Эванджелина.

– Я тоже благодарю вас. Скоро Эванджелина де Бошан станет вашей хозяйкой и моей герцогиней, – добавил Ричард.

А потом они взялись за руки и под радостные крики медленно пошли к замку Чесли.

– Дрю спросил меня, собираемся ли мы пожениться. Я ответил, что это мой долг, потому что без меня ты совершенно беспомощна. Тут он имел наглость расхохотаться и смеялся до упаду. Насколько я помню, он вопил: «Беспомощна! О Боже, беспомощна!» Пришлось ткнуть его кулаком в плечо, после чего он немного успокоился. Тогда я сказал ему: «Ладно, она не такая уж беспомощная, но без меня заблудится в трех соснах». С этим он согласился и, продолжая время от времени хихикать, сказал, что все его министерство вздохнет с облегчением, если это дело разрешится таким образом.

Когда они вошли в гостиную и закрыли за собой дверь, герцог прижал Эванджелину к себе и долго стоял так, зарывшись лицом в ее волосы.

– Завтра мы уедем в Лондон и обвенчаемся, как только твой отец прибудет из Парижа. А теперь нам нужно поговорить с сыном.

– Да, – сказала она. – Я обещала позволить Эдмунду гоняться за мной, если он даст нам свое благословение.

– Сомневаюсь, что он очень удивится, – пробормотал Ричард.

Тут в коридоре показалась Эллен, державшая руки вверх. Они услышали голос шагавшего за ней Эдмунда:

– Ступай вперед, Кровавый Том, или тебе же будет хуже. Нет, постой. Сначала я ограблю этих путников.

Герцог засмеялся и окликнул мальчика:

– Эдмунд, ты кто: сыщик с Боу-стрит или разбойник?

– Вопрос интересный, – ответил Эдмунд. – Я буду сразу обоими.

– Мой отец, – промолвила Эванджелина, – будет обожать Эдмунда.

– Сейчас меня интересует только одно – даст ли он нам свое благословение.

– А почему нет? Ах да, ссора между двумя благородными семействами… Может, расскажешь мне, что случилось?

– Да ну… Сейчас эта история кажется смешной. Дело заключалось в приданом Мариссы. Считалось, что его значительную часть составляют драгоценности. А они оказались фальшивыми. Твой дядя отказался даже слушать об этом и обвинил моего отца в краже с целью выудить у него побольше денег. Я думал, что отца хватит апоплексический удар. С того дня он оборвал связи Кларендонов со всеми Бошанами. Конечно, твой отец принял сторону брата, и поэтому я не видел ужасно серьезную девочку-полуфранцуженку целых шесть лет.

– Зато теперь ты будешь видеть ее всю жизнь. – Она покачала головой. – Знаешь, не думаю, что нам следует беспокоиться из-за отца. Он так обрадуется, что мы с ним наконец в безопасности, что расцелует тебя. И даже простит тебе то, что ты скучный англичанин.

– Этот скучный англичанин куда лучше, чем почивший святой болван Андре.

– Поживем – увидим, – ответила она, протянула руки, поймала Эдмунда и заключила его в объятия.

– Ева, у папы такой вид, как будто он снова хочет укусить тебя за ухо!

Смех, подумала она. Смех – это самое большое удовольствие на свете.


Об авторе


Имя Лайни Тейтум ничего не говорит читателям, интересующимся серией «Скарлет». Тем не менее на родине писательницы – в Англии – ее хорошо знают и любят.

Лайни Тейтум родилась в графстве Суффолк (на востоке Англии) недалеко от Олдборо, где находится знаменитый музей «Сатон Ху» – кладбище кораблей VII века. Больше всего на свете девочка любила слушать рассказы отца, бывшего морского офицера, о пиратах, средневековых рыцарях и прекрасных дамах, чтобы позже пересказывать их, разумеется расцвечивая немыслимыми подробностями, своим друзьям, которые внимали ей, открыв рты от восторга.

Лайни блестяще училась, проявляя недюжинные способности к гуманитарным предметам, особенно к литературе и языкам. Закончила Оксфордский университет. Работала в лондонской «Таймс». В качестве журналиста объездила полмира. Дважды выходила замуж, первый раз, как выяснилось, неудачно. А потом пробил час, и Лайни всерьез занялась литературным трудом. Ее первый роман «The deception» («Обман») стал бестселлером. Она написала по нему сценарий, который с успехом шел на английском телевидении.

Следующие два романа «Don't play games» и «Risky business» (досл.: «Не играйте в игры» и «Опасный бизнес») не разочаровали даже самых требовательных читателей и строгих литературных критиков.

Последний роман Л. Тейтум «Трудная роль» вышел в серии «Скарлет» в 1999 году и, судя по отзывам, очень понравился читателям. Мы надеемся, что российские читательницы книг этой серии тоже оценят его по достоинству.


notes


Примечания


1


По-гречески слово «евангелие» (отсюда Эванджелина) означает «благая весть».