Розовая гавань Кэтрин Коултер Песня #5 Закаленный в сражениях воин и юная наследница огромного состояния. Он — суровый и хладнокровные, она — вся как неукротимый порыв чувств. Но истинная любовь, не замечая разницы в характерах, творит чудеса. Нерасторжимыми узами связала она влюбленных, но удастся ли им обрести свои островок счастья в сердце опасней и бесконечно суровой средневековой Англии? Кэтрин Коултер Розовая гавань Моему мужу — лучшему в мире парню. Глава 1 Начало лета 1277 года. Восточная Англия. Замок Оксборо. Дом Фоука Трента, эрла Оксборо Отец ее не любит, но он никогда бы так не поступил с нею, никогда. «Этого не может быть», — убеждала она себя, не в силах отвести глаз от незнакомца. Казалось, даже воздух незримыми крыльями взметнулся над ним, хотя человек стоял молча и неподвижно. Он еще не стал вершителем судеб многочисленных обитателей замка Оксборо, но уже выглядел здесь хозяином. Лицо — темное, суровое и невозмутимое. Яркий солнечный свет, врывавшийся в распахнутые двери главного зала, обрисовывал мощную фигуру. Укрывшись в тени на верхних ступенях каменной лестницы, она внимательно разглядывала незнакомца. Она бы предпочла не видеть его вообще и уж тем более здесь, в Оксборо. Однако теперь он в замке и, судя по виду, не собирается отсюда уезжать. Глаза незнакомца поражали яркой синевой, напоминающей морскую гладь под ясным небом, и в то же время казались глазами старика, умудренного тяжким опытом. Даже издалека она чувствовала его физическую мощь, целеустремленность, самообладание и надменность. По ее мнению, такой вид и должен иметь приспешник дьявола. Его превосходный серый плащ колыхался и морщился, хотя ветра не было и в помине. Ей почудился даже свист, с которым рассекает напряженную атмосферу зала черный кнут, обвитый вокруг его талии, хотя незнакомец продолжал стоять неподвижно, выжидая и осматриваясь. Кроме этого кнута и огромного меча на широком кожаном поясе, другого оружия у него нет. Одет во все серое, даже обувь сшита из мягкой серой кожи. Тонкая шерстяная туника по цвету напоминала тусклое олово, из-под нее виднелась светло-серая рубаха, серые кожаные подвязки крест-накрест охватывали ноги. Нет, отец не мог до такого додуматься. Незнакомец не мог быть тем, кого отец выбрал ей в мужья. Гастингс не испугалась, только встревожилась. Неужели она станет его женой, а он — ее супругом, ее повелителем? Нет, это смешно, ему больше подходит роль посланца дьявола или одного из загадочных призраков, обитавших на Авалоне[1 - Авалон — по кельтским мифам, остров вечной жизни на Западе, куда переправили смертельно раненного короля Артура.]. Неужели отец хочет сделать его продолжателем рода? Оставить ему свои богатства, земли и титулы, раз сам произвел на свет лишь ее, ничтожную женщину, ничего не значившую в мире, управляемом мужчинами? Какой с нее прок, кроме возможности устроить эту свадьбу, отдав ее мужчине, от одного вида которого душа уходит в пятки. Значит, именно за него собирается выдать ее давний отцовский приятель Грилэм де Мортон? Лорд Грилэм и ее друг с тех времен, когда он подбрасывал в воздух семилетнюю малышку Гастингс, визжавшую от восторга. Неужели и Грилэм, верный друг семьи, тоже хочет отдать ее в лапы этого страшилища? Да, именно Грилэм, вошедший сейчас в зал, уверял, что его избранник — несгибаемый воин, заслуживающий почета и уважения, для которого незапятнанная честь важнее спасения души. Конечно, слова предназначались не для нее, однако Гастингс все слышала, укрывшись за высокой спинкой отцовского кресла. Это было два месяца назад. Увы, отец больше не восседает в своем кресле и давно не обедает в главном зале, слуги и рыцари не предлагают ему лучшие куски мяса. Теперь он даже не встает с постели и молится о том, чтобы его желудок удержал хотя бы те крохи, которые он смог проглотить. Складки одежды на незнакомце опять шевельнулись, и Гастингс показалось, что она расслышала какой-то писк. Обитатели замка бестолково топтались в главном зале, гадая, что произойдет, если он станет их хозяином. Будет ли он беспощадным и жестоким? Начнет ли бить людей ради собственного удовольствия? Пустит ли в ход свой ужасный кнут, как сделал когда-то отец, заставший жену в постели сокольничего? Гастингс ненавидела все кнуты на свете. Она вдруг снова услышала писк и, зажав рот, отодвинулась подальше в тень. Незнакомец сунул под плащ руку и извлек зверька с пышным хвостом. Толпа собравшихся в зале испуганно зашепталась. Уж не дьявольское ли отродье? Нет, слава Богу, не кот. Это оказалась куница. Гибкая, темно-коричневая, с белоснежным пятном на подбородке и животе. У Гастингс есть отличная шуба из куньего меха. О, она готова спорить, что этому зверьку не нужно бояться стать чьей-нибудь шубой. По крайней мере до тех пор, пока о нем заботится его хозяин. Интересно, зачем прославленному воину живая куница? А тот поднес зверька к лицу, внимательно посмотрел на него, серьезно кивнул и осторожно спрятал обратно. Гастингс улыбнулась. Человек не может быть таким ужасным, если носит у сердца милое пушистое создание. Подошедший Грилэм де Мортон хлопнул незнакомца по спине, как будто это самый обыкновенный человек и ничего более. Мужчина обернулся, и улыбка неожиданно преобразила его лицо. На какой-то миг он вдруг стал очень человечным, но улыбка тут же угасла, и Гастингс опять видела лишь мрачного незнакомца. Эти двое были примерно одного роста, казались большими, просто огромными, занимали слишком много места, так что всем становилось тесно в их присутствии. Впрочем, девушка никогда не боялась Грилэма, хотя из рассказов отца знала, что он могучий воин и никакой враг не способен устоять перед ним. Отец сам видел, как Грилэм одним ударом рассек человека, а потом с тем же изяществом и силой зарубил еще троих. Правда, Гастингс сомневалась, что можно казаться изящным, рубя на куски другого человека. — Грилэм, — раздался грубый и сильный голос незнакомца, — я уже забыл, когда в последний раз видел твою мерзкую рожу, которая так и напрашивается на оплеуху. У тебя все в порядке? — Да, хотя вряд ли я заслужил то счастье, что ниспослано мне Господней милостью. А тебя предупреждаю. Не вздумай называть эту рожу мерзкой в присутствии моей жены. Она питает к ней слабость. Хотя жена моя невелика ростом, но может стать опасной, если ринется меня защищать. — Да, эта леди не похожа на других, — ответил незнакомец. — Тебе известно, зачем я здесь. — Конечно, — подтвердил Грилэм де Мор-тон. — Жаль, что Фоук Трент болен и не может приветствовать тебя должным образом. Гастингс тоже не мешало бы выйти поздороваться, но я ее что-то не вижу. Ладно, давай поужинаем, а потом я отведу тебя к нему. — Я хочу увидеть его сейчас же и как можно скорее с этим покончить. — Хорошо. — Грилэм кивнул слуге Торрику, настолько тощему, что Гастингс однажды в шутку испугалась, как бы его не унесло ветром, и велел проводить их наверх. — Наверное, ты хотел бы познакомиться и с его дочерью. — Полагаю, это неизбежно. Когда они скрылись из виду, Гастингс перевела дух. Сейчас у постели больного отца решится будущее. Ее и Оксборо. Может, незнакомец откажется. Она спустилась в зал и обратилась к трем десяткам толпившихся слуг: — Этот господин приехал к лорду Фоуку. Нужно позаботиться об обеде. Слуги шептались, прикрывая рот ладонями, будто опасаясь, что незнакомец может их услышать и наказать. Судя по всему, этот человек из той породы воинов, которые врываются в побежденный город, не испытывая к врагам ни малейшей жалости. Гастингс сказала, чтобы все слышали: — Его зовут Северн Лэнгторн, барон Лугез. Он, лорд Грилэм и их люди останутся на обед. Макдир, вернись, пожалуйста, на кухню и как следует приправь свинину мятным соусом. Алиса, проследи, чтобы хлеб подали теплым, с хрустящей корочкой. Аллеи, принеси то сладкое вино, которое нравится лорду Грилэму. — Замолчав, она сжала руки на груди и потом выпалила: — По-моему, лорд Северн приехал, чтобы взять меня в жены. Она не стала вслушиваться в поднявшийся гомон, удивленная тем, что никто из челяди — от управляющего до кухонной девчонки — ничего не знал о госте и цели его появления. Превосходно сохраненная тайна. Гастингс и самой известно лишь то, что он недавно вернулся из Франции, что его старший брат убит, поместье разорено, крестьяне мрут от голода и все уничтожено безжалостными мародерами. Да, он явился, чтобы жениться на ней, единственной наследнице Оксборо. Она слышала это, когда отец расспрашивал Грилэма, насколько Северн честен и силен. Тот превозносил его до небес, расписал, как сам король Эдуард повелел Северну ехать у его правого стремени на последнюю битву с сарацинами в Святой Земле, как он бился с Эдуардом на укреплениях Акры. Тогда Грилэм и сказал, что его зовут Северн. — Да, Северн, — повторял он, потирая загрубевшие от меча ладони, — Северн, Серый Воин. — Северн здесь, Фоук. Фоук Трент, эрл Оксборо, хотел бы как следует разглядеть молодого человека, однако туман все плотнее застилал ему глаза, утром он даже не смог узнать лицо собственной дочери. Впрочем, это и к лучшему, слишком уж она походила на свою мать, а от этого воспоминания у эрла всякий раз начинались спазмы в животе. Боль стала невыносимой, теперь и смерть недалеко. Фоук примирился со смертью, хотя ненавидел ее. В такие моменты, как этот, он бы принял ее с радостью, но сначала необходимо покончить с земными обязанностями. — Северн, — произнес он, сознавая, как беспомощно звучит его голос, и проклиная свое бессилие. Молодой человек сжал его руку, однако это не причинило Фоуку боли. Он почувствовал, как горяча и сильна ладонь воина, который станет отныне связующим звеном между его прошлым и будущим, в жилах многих поколений новых воинов будет течь его кровь. — Ты берешь в жены мою дочь? — Да, я беру ее, — ответил Северн, — и благодарю за то, что твой выбор пал на меня. — Она хорошенькая, Северн, — вмешался Грилэм, — и придется тебе по вкусу. Так же, как и ты ей. — Но ты должен взять мое имя, — продолжал Фоук Трент, чувствуя, как вдруг закаменела рука молодого человека. — У меня нет сыновей, а я не желаю, чтобы мой род угас. Ты будешь владеть моими землями, поместьями, собирать подати, властвовать над моими вассалами. Ты будешь охранять три города, где тебе принадлежит большая часть земли, включая три укрепленных замка. Я богат почти так же, как сам король Эдуард, хотя предпочитал не болтать о своем богатстве, дабы не вызывать у него желание отобрать у меня часть владений. Итак, ты женишься на моей дочери. — Но я не могу принять твое имя, Фоук Трент. — Северн, — перебил его Грилэм, — тебе не нужно отказываться от своего родового имени. Оно весьма древнее, и ты можешь с гордостью его носить. Ты лишь присоединишь родовое имя Трентов к своему собственному. То есть тебя станут называть Северн Лэнгторн-Трент, барон Лугез, эрл Оксборо. Король Эдуард дал на то свое согласие и благословил ваш союз. «Это должно сработать», — напряженно размышлял Фоук, в который раз досадуя на слепоту. Голос молодого человека казался глубоким и сильным, и Грилэм клялся, что Северн происходит от здоровых предков. — Моя дочь произведет хорошее потомство, — сказал эрл. — Она прекрасно сложена, как и ее мать. Она молода, ей восемнадцать лет. Ты должен родить сыновей, Северн, много сыновей. Они станут продолжателями обоих наших родов, сохранив их для будущего. Как ни странно, в этот момент Северн вспомнил про Марджори и словно наяву увидел волшебный блеск ее серебристых локонов, живой огонь синих глаз, сверкавших, когда она смеялась, и темневших в минуты страсти. За многие месяцы он впервые подумал о ней. А ведь еще больше времени прошло с тех пор, как ее выдали замуж за другого. Марджори осталась в далеком прошлом, и не следует позволять ей смущать его покой. Северн обратился к Фоуку: — Грилэм сказал, что ее зовут Гастингс. Довольно странное имя и для мужчины, и для женщины. Фоук хотел улыбнуться, но бессильные мускулы не сумели приподнять даже углы рта. Он чувствовал, как погружается в пучину вечного забвения, но пересилил себя. — По традиции это имя носят все старшие дочери нашего рода. В честь победы норманнов[2 - Под Гастингсом 14 октября 10 66 года произошло сражение между войсками Вильгельма Завоевателя и английского короля Гарольда. Англичане были разбиты, и с этого времени в Англии началось правление норманнов.] и нашего славного предка Даммона Трента, которому Вильгельм даровал эти земли в награду за верность и отвагу и, конечно, за сотню вассалов, сражавшихся на стороне Вильгельма. — Глаза эрла закрылись, казалось, он уже мертв, но прерывающимся от боли и слабости голосом он добавил: — Ступай и вернись сюда, когда будешь готов. Постарайся не терять времени. — Дай мне пару часов. Знаком приказав вошедшей женщине остаться с эрлом, Грилэм увлек Северна за собой. — Если мы быстро разыщем Гастингс, то сможем управиться за пару часов, — на ходу заметил Грилэм. — Обычно она копается у себя в цветнике. Надо закончить все сегодня же. Боюсь, Фоук не доживет до рассвета. — Как тебе угодно. Трист голоден. И прежде чем дать свое имя девице Гастингс, я должен его накормить. — Северн извлек куницу и прижал зверька к щеке. — Нет, не пытайся сожрать мою перчатку, Трист. Я дам тебе свинины. Никто из его сородичей не ест ничего, кроме крыс, мышей или цыплят. Но когда я сидел в темнице Луи Меллифона под Руаном, у Триста на обед было столько крыс, что их хватило бы на целый полк куниц. Ему даже не требовалось охотиться, он дожидался, пока какая-нибудь крыса подберется слишком близко, и хватал ее. Когда я сбежал из тюрьмы, Трист наотрез отказался от крыс. Я даже испугался, что он умрет от голода, но он начал есть свинину и яйца. Как ни странно, эта пища пошла ему впрок. — Он только сейчас высунул мордочку, — заметил Грилэм. — Кажется, ему не очень понравилось в спальне Фоука. — Он не забыл, как пахнет болезнь и смерть. Немногим из нас удалось выйти из темницы живыми. — Зато теперь он может вдоволь есть свинину, — пробормотал Грилэм, задержавшись на винтовой лестнице. — Северн, я знаю Фоука и Гастингс десять лет. Гастингс была смышленой девчушкой и оправдала мои надежды. Отлично разбирается в травах, освоила искусство врачевания, образованна, воспитана. И совершенно не похожа характером на мать. Лучшей наследницы Оксборо вряд ли можно желать: она прекрасно знает, как управлять таким владением. Дай мне слово, что станешь хорошо с нею обращаться. — С тебя довольно и того, что я согласен взять ее в жены, — отчеканил Северн, — защитить от стервятников, которые уже наверняка летят сюда, прослышав о близкой смерти эрла. И содержать ее сыновей. — Если бы не этот брак, тебе пришлось бы стать вассалом другого человека. И хотя ты остался бы по-прежнему бароном Лугезом, твои земли некому было бы возделывать. — У меня ничего не осталось. — Теперь у тебя будет достаточно денег, чтобы привести все в порядок. Ты получишь в жены Гастингс. Она присмотрит за Оксборо, когда тебе придется уехать в другие имения. — А вот моя мать не смогла ни за чем присмотреть. Когда я вернулся в Лэнгторн, то обнаружил ее в помойной яме. От страха она не смела высунуться наружу. По-моему, она даже не узнала меня. Да и что взять с женщины с ее женским рассудком, который оказался во власти демонов. Она совершенно помешалась, Грилэм, и не в состоянии управлять Лэнгторном. С какой стати мне ожидать чего-то иного от твоей Гастингс? Или от любой другой женщины? Кстати, что ты имел в виду, когда уверял, что она не похожа на мать? — Ее мать изменяла мужу. Фоук застал ее в постели сокольничего и забил кнутом до смерти. Гастингс совершенно не похожа на мать. Тут Грилэм вспомнил про девицу, которую Северн некогда хотел взять в жены, про какую-то Марджори. Рассказал он об этом давно и, кажется, тогда еще на что-то надеялся. Вспоминает ли он о ней? — Это мы увидим, — ответил Северн. Он был суровым человеком, но справедливым, по крайней мере по отношению к другим мужчинам. Большего Грилэм все равно сделать не может. Кроме того, он скучал по жене и сыновьям и хотел поскорее вернуться к ним. Он надеялся, что Гастингс смирится с выбором отца. Хотя это и не имело особого значения. Глава 2 Замок Седжвик Ричард де Лючи гневно смотрел на испачканную кровавой рвотой ночную рубашку жены. Как бы он хотел, чтобы это был погребальный саван! Почему она никак не подохнет, черт бы ее побрал?! Она застонала и выгнулась от боли. Гладкое лицо покрылось страдальческими морщинами, открытый рот искривился. С какой легкостью он мог бы придушить ее, если бы не священник, четверо женщин, суетившихся у кровати, да его собственный слуга, уже более трех часов не покидавший пропахшую смертью комнату. Ричард знал, что Северн Лэнгторн уже рыщет вокруг Оксборо, знал обо всех переговорах и о том, что король Эдуард дал свое согласие. Но если бы у него в руках оказалась Гастингс Трент, то плевать он хотел даже на согласие римского папы. Победителем станет тот, кто первым овладеет ею и сделает своей женой. Он с хрустом заломил пальцы. Нужно было подсыпать весь белый порошок. Тогда она наверняка тут же бы отдала Богу душу, а не уползла в эту спальню, где уже второй день валяется в собственных нечистотах. А если бы она только пискнула, что ей не нравится вино, он попросту велел бы его выпить или силой влил ей в глотку. Она бубнила одну из своих невыносимых молитв, когда пила вино, в которое он всыпал чудесный порошок, добытый у цыганки. Взамен он отдал красную шаль, семь лет назад подаренную им невесте на свадьбу. Вдруг она не умрет? Ричард так сжал кулаки, что побелели костяшки пальцев. Тогда он обязательно изловит цыганку и вздернет на первом же суку. Она снова застонала и попыталась встать. — Лежите тихо, дитя мое. Леди Джоан, лежите тихо. Грудь умирающей заходила ходуном в поисках глотка воздуха. Ричард с ненавистью уставился на жену. Черт бы тебя побрал, сдохни же скорее! И тут леди Джоан без нового приступа скончалась. Последний глоток воздуха покинул открытый рот, глаза широко распахнулись, невидящий взгляд остановился на лице мужа. — Все кончено, милорд, — произнес священник и добавил: — Вот и все. Бедная леди ужасно страдала от заворота кишок, но зато теперь она вернулась к нашему Создателю, и ее бессмертная душа свободна от земных тягот. Мне, очень жаль, милорд. До Ричарда де Лючи вдруг дошло, что малый явно чего-то ждет. Чего? Что муж с рыданиями бросится на бездыханное тело? — Готовьтесь к похоронам да уберите комнату, — приказал Ричард служанкам и, пересилив себя, на миг склонил голову у смертного одра жены. Но через минуту он уже торопливо выскочил из спальни, едва не растоптав маленькую дочь Элизу, которая пряталась за креслом у двери. Она упала, придавленная креслом, однако Ричард этого даже не заметил. Наконец-то сука умерла. Джоан Ротэм подохла. Ричард бежал по главному залу, зовя слуг. Ах как мало рыцарей у него в замке. Ничего, очень скоро он наймет столько людей, что не сможет их счесть. Только надо поспешить. Этот чертов Северн Лэнгторн чересчур близко подобрался к Оксборо. Не прошло еще и часу, как Ричард выехал из замка Седжвик, его боевой конь свеж и рвется в галоп, он мигом проскачет семнадцать миль, отделяющие Седжвик от замка Оксборо, что высился на берегу Северного моря. Она выйдет замуж за дьявола в серой одежде. Через два часа. Нужно вернуться в замок, принять ванну, и служанки наденут на нее чудесное шелковое платье шафранового цвета, которое госпожа Агнес начала шить для Гастингс, когда той исполнилось двенадцать лет. Нет, еще не пора. Она ехала верхом на своей Марелле, серой породистой лошадке со звездочкой во лбу, и гадала, не захочет ли этот человек забрать ее лошадь себе, ведь он, кажется, не признает иных цветов. Сегодня Гастингс обошлась без седла, лишь накинула уздечку на изящную голову Мареллы, вывела ее из конюшни на замковый двор и, легко вскочив на лошадь, проехала мимо Бимиса, оруженосца отца. Ему подчинялись три рыцаря с оруженосцами и пятьдесят солдат. Огромный двор был вытоптан дочиста, трава и деревья росли только в восточном углу, где находился яблоневый сад. Бимис взмахнул рукой, хотел окликнуть ее, позвать назад, но ему помешал оружейник Скуибс. Гастингс осторожно миновала двор, запруженный женщинами, детьми и домашней скотиной, затем слегка тронула пятками бока лошади, проехала под решеткой ворот в восьмифутовой толщины стене и оказалась на подъемном мосту, перекинутом через глубокий ров, сделанный ее прапрадедом. Здесь она миновала еще одну стену, уже не такую мощную, как та, что защищала двор. В двух милях отсюда находилось селение Оксборо, зажатое в излучине речушки Марксби, бегущей к Северному морю. Со временем селение превратилось в небольшой торговый город, защищенный собственными стенами и мощью замка Оксборо. Большей частью города владел ее отец. Не пройдет и двух часов, как это станет принадлежать Северну Лэнггорну. Довольно мощная, хотя и не очень толстая стена защищала прилегавшие к замку угодья и город, к которому спускалась дорога, начинавшаяся за небольшой рощицей. Воздух радовал чистотой и свежестью, и Гастингс очень не хотелось сейчас встречаться ни с кем из горожан. Но когда ей радостно замахала дочь пекаря Эллен, она не смогла не ответить. — Сегодня холодно, — сказала Эллен, похлопав лошадь по морде. — Мой па сказал, что вечером может налететь шторм. — Вряд ли твой па испугается шторма и оставит без присмотра свои печи, — заметила Гастингс, и Эллен с готовностью расхохоталась. Она была милой шестнадцатилетней девочкой, худенькой и белозубой. — Да, он вылезет из духовки, только когда ему совсем забьет нос пеплом. Ты выйдешь сегодня замуж, Гастингс? — Да, — неохотно ответила та. Час назад еще никто не знал, но раз Эллен спрашивает об этом, значит, новость уже облетела весь Оксборо. — Я слыхала, он видный мужчина и носит только серое. Может, даже красавец и сложен неплохо, как все военные? Гастингс молча улыбнулась, глядя, как жена ювелира выбросила из верхнего окна кучу отбросов, и сказала: — Мне пора возвращаться. Время не ждет. Она проехала вдоль длинной стены, помахала людям отца, копошившимся на укреплениях, и направила Мареллу к берегу моря. Вода казалась темной и неспокойной, волны разбивались об утесы, служившие опорой твердыне Оксборо. Холодный воздух обжигал легкие, кожу покалывали мельчайшие кристаллики соли. Ветер подхватил ее волосы, бросив тяжелые пряди в лицо. Чайки метались над волнами, карауля добычу, которую выбрасывали на песок неугомонные волны. Кулики, бакланы и поморники с воплями носились у нее над головой. Гастингс забыла прихватить для них угощение. Теперь пора назад. Время не ждет. Она глубоко вздохнула, гадая, доведется ли ей снова приехать сюда, глотнуть вольного морского воздуха, послушать свист ветра, гулявшего в обломках скал, нагроможденных у подножия утесов. Таггл, беря из рук Гастингс уздечку, тихонько шепнул ей на ухо: — Лорд уже готов. Вас не смогли найти. Он не кричал, не ругался, говорил тихо, но всем ясно, что он недоволен. Он спрашивал у лорда Грилэма, не сбежали ли вы из дома, чтобы не выходить замуж. Лорд Грилэм уверял, что вы не настолько глупы. — С какой стати кому-то могло прийти в голову, что я сбегу из дома? Я уже вернулась. Спасибо, Таггл. Позаботься о Марелле, она сильно устала. Он искал ее? Но ведь из отпущенного времени у нее оставалось еще не менее часа. Она поспешила в главный зал, двери которого были распахнуты настежь, чтобы впустить под каменные своды немного тепла и света. Множество глаз смотрело в ее сторону, а перед ней, уперев руки в бока, стоял он. — Ты и есть Гастингс Трент? Девица, которую я беру в жены? Она испуганно молчала. И вдруг яз-под туники Северна вылезла куница. Гастингс улыбнулась, протянув к зверьку руку. — Не надо, он не всегда дружелюбен, может укусить. Однако Трист и не думал кусать девицу, предназначенную хозяину в жены. Он довольно приподнял головку, когда она пощекотала белое пятнышко у него на подбородке, а потом так же внезапно опять спрятался под туникой. — Да, я и есть Гастингс, — произнесла она, справившись с испугом. Если его не боится куница, то с какой стати ей трястись от ужаса. — А ты — Северн Лэнгторн. Человек, которого отец выбрал мне в мужья. — Верно. От тебя пахнет лошадью, платье в грязи, а волосы в беспорядке, словно их кто-то нарочно растрепал. Иди к себе. Когда будешь готова, мы поженимся в опочивальне твоего отца. — Была чрезвычайно рада с вами познакомиться, — крикнула Гастингс ему вслед. — Надеюсь, лорду Грилэму удалось обучить вас обхождению с дамами. Северн застыл на месте, потом не спеша обернулся к ней и произнес: — Тебе еще предстоит доказать, что ты не являешься дочерью своей матери. Может, тогда я и стану обращаться с тобою, как с леди. Ступай. Твой вид меня не радует. Гастингс чуть не взорвалась от потока слов, просившихся наружу. Но тут из-за плеча хозяина снова выглянула куница. Зверек смотрел на нее, забавно покачивая головкой, и это было так уморительно, что Гастингс расхохоталась. Северн развернулся на месте и уставился на нее. — Ты мне тоже не очень-то мил. Еще я ненавижу серое, — добавила Гастингс, убедившись, что он уже вне поля зрения, а возможно, и слуха. Но в ответ кто-то рассмеялся. Неужели Северн Лэнгторн? Нет, это смеялся Грилэм де Мортон. И вот она стоит у постели отца. Его глаза закрыты, дыхание частое, прерывистое. — Отец, я здесь. Пора. Открыв глаза, тот отшатнулся от нее, восклицая:. — Ты здесь? Ах, Жанет, ты здесь! Как ты сюда попала? Как? — Я — Гастингс, отец, не Жанет. Я — не твоя жена. Я — твоя дочь. Твоя дочь! Дыхание у него выровнялось, но он так и не поверил ей. Пелена замутила его глаза. Гастингс собирала васильки, отваривала, делала ему примочки, которые приносили лишь временное облегчение, и с каждым днем отец терял зрение. Вот он отвернулся, не желая разговаривать. — Пришел отец Kappeг, — прошептал Грилэм де Мортон. — А мой жених? — О да, соблаговолите обернуться и увидите, что я здесь. Обернувшись, Гастингс увидела, что он стоит рядом. Все в той же серой одежде, правда, уже без кнута и меча. Куница лежала на шее хозяина, словно пушистый воротник. — Ты выглядишь немного лучше, — заметил он, смерив ее взглядом с головы до ног. — Я не желаю, — выпалила Гастингс, вцепившись в бархатный рукав нарядного платья Грилэма. — Я не желаю выходить замуж. Кто он такой? Зачем он здесь? Разве нет иного способа?.. — Можете обращаться ко мне, мадам. Через несколько минут вы будете принадлежать мне, как и все остальное, даже платье и туфельки, что сейчас на вас надеты. — Я вас не знаю. И хотела бы обождать. — Это невозможно. Мы должны вступить в брак прежде, чем твой отец умрет. Есть много алчных людей, готовых захватить тебя и заставить выйти замуж силой. Твое единственное спасение — стать моей женой. Гастингс уже тысячу раз слышала эти доводы. Отец с большим отвращением упоминал имя Ричарда де Лючи, который не на шутку испугал ее, когда она столкнулась с ним на прогулке два года назад. — Ричард де Лючи женат, — сказала она, — для меня он не опасен. — Жена его не остановит, — жестко произнес Северн. — Я думаю, она уже мертва. — Я забью тебя до смерти кнутом, как забил твою мать, если ты сию же минуту не подчинишься. Начинайте обряд. — Фоук Трент нашел в себе силы приподняться на локтях и мрачно переводил взгляд с дочери на Северна Лэнгторна. — Начинайте обряд. Мой конец близок. Вы должны заключить союз, чтобы сохранить мои земли и родовое имя. «А я при этом ничего не значу». Отец игнорировал дочь с тех пор, как до смерти забил ее мать. От созерцания этого девочку избавили только хлопоты старой няни, но она не могла не слышать криков матери. Гастингс облизала пересохшие губы. — Я готова, — вырвалось у нее, и она протянула руку жениху. Отец Каррег не заставил себя ждать. Бормоча латинские фразы составленной им самим молитвы, он глядел то на Северна, то на Фоука Трента, и Гастингс заметила, что в спешке он даже пропускает некоторые части обряда. Едва прозвучали заключительные слова, эрл испустил дух. Отец Каррег облегченно вздохнул и отер пот со лба. — Я уже отпустил ему грехи. Теперь мне остается лишь молиться за упокой его души. Можете прощаться с ним. — Дело сделано, — произнес Северн и осторожно закрыл Фоуку глаза, ничего не видевшие в последние месяцы. Гастингс в оцепенении смотрела на отца. Он лежит мертвый, а она вышла замуж. Что она должна сказать на прощание? Может, поблагодарить его за то, что отдал дочь человеку, который станет обращаться с нею не менее жестоко, чем он сам? Она заставила себя прикоснуться к щеке умершего и тут же отпрянула. Куница, ни разу не показавшаяся за время церемонии, высунула мордочку, огляделась и недовольно заворчала. — Куница не любит запах смерти, — объяснил Грилэм. — Распорядись, чтобы позаботились о твоем отце, — приказал Северн, — потом иди в главный зал. И не забудь про свинину для Триста. Похоже, ему нравится, как ее готовит здешний повар. — Милорд, — вмешался отец Каррег, — я уже оповестил всех, что вас теперь зовут Северн Лэнгторн-Трент, барон Лугез, эрл Оксборо. — Дело не в имени. Главное, что я — их лорд. — С этими словами новый хозяин покинул спальню. — Я верю ему, — заявил Грилэм, привлекая к себе Гастингс, — он хороший человек. — Мой отец умер. — О да, Гастингс, но ведь он прожил славную жизнь. И был моим другом. Нам всем будет его не хватать. — Должна ли я возлечь с этим человеком в ночь смерти отца? — Нет. Я поговорю с Северном, он не придет к тебе сегодня. Но послушай меня, Гастингс. Он — мужчина, воин, а теперь и лорд Оксборо. Он должен влить в тебя свое семя не только, чтобы защитить тебя, но и чтобы укрепить ваш союз. Так уж повелось. Ты сама это знаешь. — Мне понравилась куница. — Трист — ужасный пройдоха, хитрее многих людей. Северн говорит, ты его погладила, а он тебя не укусил. Мне же пришлось уговаривать его не один месяц, прежде чем я смог хотя бы прикоснуться к нему. Пусть теперь женщины обмоют Фоука, мы же пойдем в главный зал. Предстоит свадебный пир. Все надо сделать как положено. — Сколько ему лет? — Всего лишь двадцать пять. — Грилэм лукаво посмотрел на девушку, грея ее ледяные руки в своих. — Не такой старик, как я, мне ведь уже тридцать один. Гастингс взглянула на отца, над которым уже хлопотали две женщины. — Прощай, отец, — прошептала она и обернулась к Грилэму. — Я помню, хотя была совсем маленькой, как мама сказала мне, что отец обрадовался, когда я родилась первой. Было кому передать имя Гастингс и сохранить традицию. Но после меня не родилось ни одного мальчика. Наверное, поэтому он возненавидел меня. — Идем. — Вместо ответа Грилэм увел ее из комнаты. Глава 3 Во время ужина куница постоянно косилась в сторону Гастингс, однако не приближалась, оставаясь рядом с хозяином. — Грилэм передал, что сегодня ночью ты не желаешь быть со мной. — Северн впервые обратился к Гастингс с того момента, как отец Каррег закончил брачную церемонию и они вышли из отцовской спальни. Ее пальцы сжали оловянный кубок, такого же холодно-серого цвета, как и широкая повязка на левом рукаве Северна. Хотела бы Гастингс знать, что она означает. Даже вообразить невозможно, чтобы этот чужеземец приблизился к ней, чтобы взял ее, как муж берет жену, потому что ему дано такое право. По крайней мере ей казалось, что у него есть право делать все, что он пожелает. Ведь он мужчина и от рождения наделен правом распоряжаться своею женой. Разве отец не убил когда-то ее мать? Вряд ли даже у отца Каррега могли возникнуть по этому поводу хотя бы малейшие сомнения. — Да, — ответила Гастингс. — Я бы хотела как можно дольше оставаться такой, как сейчас. — Значит, одну ночь. Я дам тебе эту ночь. — Завтра будут хоронить отца. Завтра тоже слишком рано. — Завтра все должно быть сделано. — По твоим речам не скажешь, что ты пылкий новобрачный. — Верно. Я устал. Я измучил своих людей и себя, чтобы успеть в Оксборо до смерти твоего отца. А чтобы держать себя в руках, мне пришлось по дороге переспать с толпой шлюшек. Но теперь я очень сомневаюсь, имеешь ли ты вообще представление о том, как поступают пылкие новобрачные. Больше похоже на то, что ты будешь лежать бревном, а я не получу никакого удовольствия. Однако завтра, хочу я того или нет, мне придется это сделать. Нельзя считать себя в безопасности, пока я не лишу тебя девственности и не пролью свое семя в твое чрево. Гастингс взглянула на куницу. Довольный зверек с набитым животом удобно вытянулся на руке Северна. — Какой он толстый. — Да, ему не нужно охотиться. Он еще не успел оправиться после Руанской тюрьмы. — Лорд Грилэм рассказал про ваше заключение. — И напрасно. Это не твое дело. — Судя по всему, он так не считает. Уж коли мы женаты, разве мы не должны знать друг о друге? Северн уставился на оловянную тарелку с мясом и ломтями хлеба. Жирная подливка давно застыла. Он заметил, что Гастингс тоже почти ничего не ела. — Для меня это не имеет значения. Ты — моя жена. Ты принадлежишь мне, и я должен охранять тебя, как и остальную собственность. Видимо, так же думал о ней и отец. Ей было позволено заботиться о нем, обеспечивать всеми удобствами, но оставаться презренным существом. Ведь она только дочь собственной матери. Гастингс слышала, как одна из служанок и госпожа Агнес болтали, что ее мать проклята, родила девчонку вместо наследника, хотя семейная традиция сохранилась и ее назвали Гастингс. Жанет не хотела постоянно рожать, а ведь именно на это обрек бы ее Фоук, стараясь получить сына. И Жанет любила свою дочь, в этом Гастингс была уверена. Отбросив мрачные воспоминания, она посмотрела на мужа, еще одного мужчину, который воспринимает ее только как неизбежное бремя. — Ты сказал, что по пути спал со многими женщинами. Зачем? — А что тут непонятного? — высокомерно поднял бровь Северн. — Ведь я мужчина и хотел держать себя в руках. — Когда мне было пятнадцать, — отважно начала Гастингс, твердя про себя, что можно не бояться человека, у которого на рукаве так мирно спит зверек, — меня поцеловал сын ювелира. Мне понравилось. Наверное, следовало побольше насладиться этим до того, как выйти за тебя замуж. Видимо, рука Северна напряглась, и куница встрепенулась, готовая соскочить. Тот пощекотал ей головку. Зверек и рука расслабились. Северн подцепил вилкой кусок мяса, осмотрел его, словно убеждаясь, что еда не отравлена, положил мясо в рот, тщательно прожевал и сказал: — В тебе мало кротости. Для жены это недостаток. Ты должна молчать, повиноваться, не раздражать меня и уж тем более не сердить. — Я тебя не раздражаю, лишь пытаюсь шутить. Возможно, в моих словах есть чрезмерная ирония. Прошу меня понять, милорд. Я успела рассмотреть, что ты именно мужчина. И весьма сильный, настоящий защитник и воин. Я это признаю. Готова признать тебя и как супруга, раз лишена возможности выбирать, однако я никогда не стану подстилкой, о которую можно вытирать ноги. Даже мой отец не требовал от меня подобного. — Муж — не отец. — Да. — У Гастингс возникло чувство, что она пытается биться головой о крепостную стену. — Ты прав. — А ты не слишком оплакиваешь отца. — Я уже наплакалась за последние два месяца. Мне удавалось облегчить ему боль, но вылечить его я была не в силах. К тому же он вообще не желал принимать лекарство из моих рук. — Ты умеешь лечить? — Пытаюсь. Иногда получается, а иногда болезнь оказывается сильнее человека и всех моих снадобий. — Послушайте меня, — обратился к присутствующим лорд Грилэм. — Давайте выпьем за новых лорда и леди Оксборо. Они дружно выпили, пожелали молодым счастья, однако выглядело это неестественно. Кто знает, что за человек стал их хозяином. Все были встревожены. Более того, Гастингс знала, что люди тревожатся и о ней. Даже Бимис с оруженосцами держался настороже, хотя успел подружиться с людьми Северна. Как только позволили приличия, она сразу удалилась из зала. Ведь эта ночь будет последней ночью ее свободы. Госпожа Агнес, которая нянчила еще мать Гастингс, проводила новобрачную до спальни. — Лорд был чрезвычайно добр, — сказала она, — пообещав не приходить к тебе сегодня ночью. Но завтра, милая девочка, ты должна ему подчиниться. Я помолюсь, чтобы он не сделал тебе больно, и все-таки ты должна знать, что в первый раз всегда больно. Только лежи смирно и не мешай ему. Об остальном поговорим после. О чем остальном? — Я и так все знаю, Агнес. Я даже слышала, что некоторым женщинам это нравится. Вероятно, это нравилось и моей матери, раз она сама пришла к нашему сокольничему Ральфу. — Не путай себя со своей несчастной матерью. Она только оступилась, а лорд Фоук не дал ей шанса исправиться. И это огромное горе. — О чем ты говоришь? Разве она хотела вернуться к отцу? Послушай, Агнес, мать скончалась много лет назад, отец тоже мертв, им больше никто не причинит боль. Расскажи мне все, Агнес. Или я не имею права знать? — Стой тихо, — велела старая женщина, расправляясь с бесчисленными застежками свадебного платья. — Сохрани это платье для своей дочери, ведь у меня вряд ли хватит сил сшить новое., — Вот еще. Ты обязательно будешь нянчить моих детей, Агнес, и шить моим дочерям подвенечные платья. — Слушай меня, Гастингс, — улыбнулась Агнес, будто вспомнив о чем-то приятном из собственной юности. — Ты должна проявить терпение, дать мужу привыкнуть к тебе. Он слишком долго жил один, ни о ком не печалясь, не заботясь о близком. — Кроме своей куницы. — Да, куница. Странная причуда для воина. Ну вот, теперь я уберу платье в сундук, помогу тебе надеть рубашку и причесаться. — Зачем, ведь он сегодня не придет. — Ох, я совсем забыла. Ну, доброй тебе ночи, милочка, и не бойся шторма, который разыгрался нынче на море. Приятных снов. — Агнес поцеловала Гастингс в щеку. — Какой же ты стала красавицей, еще краше матери. А глаза зеленее того мха, что растет в Певенсейской чаще. Впору какому-нибудь трубадуру явиться к нам в замок да воспеть твою красоту. Гастингс молча улыбнулась. С нее довольно и того, что к ним в замок явился ее муж. Агнес кивнула на прощание и вышла. Гастингс лежала, вслушиваясь в грохот волн, бившихся о скалы у подножия замка. Еще утром она любовалась ими, и человек в сером вообразил, что невеста сбежала из дома. А если бы она так и поступила? Наверное, его бы это мало опечалило. Засыпая, Гастингс представила себе куницу, устроившуюся на плече хозяина. И большую руку, ласкавшую мордочку зверька. Но сон оказался довольно беспокойным, хотя шум ветра обычно убаюкивал Гастингс. Она вдруг услышала рядом чье-то дыхание и вздрогнула. Нет, это не сон, чьи-то руки касаются ее тела. Открыв глаза, она не сразу разглядела лицо склонившегося над ней человека. Ее муж. — Хорошо, что ты проснулась, Гастингс, и сама можешь снять ночную рубашку. Значит, он, Северн, наяву проник к ней в спальню! — Что тебе нужно? Ты же обещал подождать. — Но он лишь тяжело дышал, разглядывая ее полуобнаженное тело. — Зачем ты пришел сюда? Проклятый лгун! Северн попытался раздвинуть ей бедра, но она изо всех сил отпихнула его ногой, и он едва не упал. Гастингс видела, что он разозлился, ощущала его гнев и все больше пугалась. Без сомнения, он готов взять ее силой, возможно, даже причинить боль. Ей нужно лечь на спину и терпеть. Но это выше ее сил. Гастингс встала на колени и снова попыталась отпихнуть его от себя. — Почему ты солгал мне? — Я не лгал и поступил бы так, как обещал, но сейчас все изменилось. У меня нет выбора. Успокойся. Он уложил ее на кровать и лег рядом, не позволяя вырваться. Затем поднял до пояса ночную рубашку и замер, но ненадолго. Гастингс почувствовала, как ненавистная рука скользит между ее бедер, проникает внутрь, и закричала от ужаса. Северн выругался сквозь зубы и беспощадно двинулся глубже. Когда Гастингс начала извиваться, он внезапно отпустил ее и, подойдя к туалетному столику, принялся изучать стоявшие там баночки. Вот он удовлетворенно кивнул и взял пальцем изрядную порцию жирного крема. Боже милостивый, что он собирается с ним делать? Залепит ей рот? Отравит, когда и так уже добился своего? Неужели ему все равно, будет она живой или мертвой? Вскочив с кровати, Гастингс ринулась к двери. Она слышала за спиной ругательства, но не обернулась. Выбежала в коридор и бросилась прочь. Но через мгновение ее схватили чьи-то сильные руки. — Гастингс, перестань. Это был лорд Грилэм. Он как следует встряхнул ее, прижал к себе. Она едва сознавала, что выскочила почти голая, в разодранной ночной сорочке, и, трясясь от ужаса, забормотала, как безумная: — Грилэм, он солгал. Он пришел меня изнасиловать. Не позволяй ему, Грилэм. Он обещал подождать. Пожалуйста! — Успокойся. — Грилэм взглянул на стоявшего рядом Северна. — Ты решил взять ее силой? — Да посмотри же, — возразил тот, поднимая руку, — пальцы вымазаны кремом, чтобы легче войти в нее. Она суше, чем песок в арабской пустыне! — И он шагнул к Гастингс. — Нет! — взвизгнула, та, пытаясь вырваться, но Грилэм держал крепко. — А теперь послушай меня. Иди с Северном, ты должна стать его женой сегодня. До нас дошли вести, что вокруг Оксборо рыщут незнакомцы, скорее всего банда де Лючи. У нас нет выбора. И постарайся хотя бы не мешать ему. Гастингс почувствовала на талии руку Северна. Он подхватил ее и понес обратно в спальню. — Я сделаю ей не слишком больно. — Он захлопнул ногою дверь, запер ее на ключ, положил Гастингс на кровать и приказал: — Не двигайся. Все получится быстро, а если начнешь вырываться, то тебе же будет хуже. — Что ты собрался делать с моим кремом? — Ты же абсолютно сухая, и крем облегчит нам дело. Черт побери, ты хоть знаешь, что я должен сделать? — Ты должен покинуть мою спальню. Я не разрешала тебе вламываться сюда и хочу, чтобы ты выполнил обещание. Те люди не смогут проникнуть в Оксборо, он хорошо укреплен. Если у тебя есть хоть капля чести, ты сдержишь слово. — Послушай, миледи, — начал Северн, усевшись на кровать, — я уверен, в лесу бродит Ричард де Лючи. Ее жена умерла, наверняка он сам ее прикончил и явился сюда за тобой. Я должен скрепить наш союз. На это у меня только сегодняшняя ночь. Завтра будет битва. Ты поняла? — Мог бы раньше сказать, а не набрасываться молча. — Гастингс внезапно успокоилась. — Я же говорил, что у меня нет выбора. И ты моя жена. К чему лишние слова? Он сидел неподвижно, только внимательно глядел на нее. Отец лежит внизу в погребальном саване. Ричард де Лючи рыщет возле замка. Ей не на что надеяться. — Хорошо. Я не буду сопротивляться. А ты больше не рви мою одежду. — Тогда оставайся голой. — Он снял с нее остатки рубашки. — Раздвинь ноги. Это оказалось намного труднее, чем она представляла. Гастингс крепко зажмурилась. — Согни колени. Она знала, что он смотрит на нее, смотрит туда, куда не заглядывал еще ни один человек. У нее пересохло в горле. Она чувствовала, как скользкие от крема пальцы все глубже пробираются внутрь, и, несмотря на ее старания, тело само попыталось отодвинуться. — Мне больно, — прошептала Гастингс. — Ты делаешь правильно. С тобой ничего не случится. Все кончится быстро. Северн неожиданно встал. — Не сдвигай ноги. Открыв глаза, она с изумлением увидела, как он намазывает остатками крема свою внушительных размеров плоть. — Лежи смирно, я сейчас все сделаю. Она честно старалась лежать смирно, но вдруг закричала от боли и непроизвольно попыталась вывернуться из-под навалившегося на нее тела. Чертыхаясь, Северн нажал еще сильнее, и она захлебнулась от крика. Гастингс лежала неподвижно, словно труп, пока он занимался своим делом. Все закончилось довольно быстро. Хоть в этом он не солгал. Издав какие-то странные звуки, он несколько раз судорожно дернулся, откинул голову и замер. В следующий момент Северн встал с кровати, а она внимательно разглядывала гобелен, украшавший противоположную стену. Шторм бушевал вовсю, по замку гуляли сквозняки, от которых гобелен слегка колыхался. — Ну вот, ты спасена. — Спасена? Ты обошелся со мною, как с пустым местом, и еще заявляешь, что спас меня? — гневно уставилась на него Гастингс. Он, тяжело дыша, стоял у кровати, а орудие пытки безвольно свисало между ног. — Я тебя ненавижу. Похотливая скотина! И я никогда тебя не прощу. Никогда. — Скотина не пользуется кремом, — заметил Северн, начиная одеваться. — Я старался уменьшить твою боль. Эту печать приходится срывать с каждой девственницы, у меня ушло немало сил на то, чтобы пронзить щит твоего целомудрия. В следующий раз ты уже не почувствуешь боли. Надо же, он пользуется кремом, такой великодушный. — Ты даже не потрудился разуться. Изорвал в клочья мою одежду, а сам оставался одетым. — Я хотел быстрее покончить с этим. И накройся, а то лежишь здесь, как шлюха. Не вздумай смывать мое семя. Чем скорее ты забеременеешь, тем прочнее будет мое положение. — У двери Северн обернулся и добавил: — Завтра не смей выходить из замка. Сначала я должен найти Ричарда де Лючи. Если он достаточно разумен, может, и не придется его убивать. Но, боюсь, он будет первым среди многих. Пока ты не забеременеешь, тебе грозит опасность. «Ну да, ему нелегко, бедняге, женился на богатой наследнице». Она лежала, боясь шевельнуться, чувствуя себя так, словно ее внутренности разорваны на куски. Впрочем, именно это он и сделал своим орудием пытки. Господи, какая боль. Она положила руку на живот. Теперь она уже не прежняя Гастингс. Она так и не дождалась от него ни хотя бы проблеска нежности, ни единого слова утешения. Крем заменил все ласки. Она вышла замуж шесть часов назад и уже всей душой ненавидела человека, ставшего ее мужем. Глава 4 — Она ушла. — Что? — Северн непонимающе уставился на старую женщину. — Кто ушел? — Гастингс. Миледи, ваша жена, ушла. Что вы с ней сделали? Гастингс никогда не поступала так опрометчиво, но я не смогла ее найти. Ее нет в замке. — Что за чертовщина? — спросил подошедший Грилэм. — Гастингс ушла? — Да, милорд Грилэм. Я видела кровь на постели и кровавую воду в тазике. Лорд не сдержал обещания. Сегодня хоронят ее отца, и он не должен был приходить к ней прошлой ночью. — Я не мог поступить иначе, — возразил Северн. — Здесь объявился Ричард де Лючи, он наверняка собирается ее похитить. Мне нужно было запереть спальню. А ты еще говоришь о ее благоразумии. Если она выйдет из замка, негодяй де Лючи тут же этим воспользуется. Подобная глупость выше моего понимания. — Северн с досадой стукнул себя кулаком по лбу. — Разве можно ждать благоразумия от женщины? Круглый дурак! Вообразил, что она поняла, что у нее есть мозги. Значит, Грилэм, наши планы меняются. Я должен найти ее прежде, чем это сделает Ричард де Лючи. Проклятье! Она еще узнает, как мне перечить. — Сейчас всего семь часов, — обратился Грилэм к мадам Агнес. — Ты проверила только спальню? — Я искала везде. Если кто-то и видел ее, тогда он мне нагло соврал. — А цветник? — Нет, я искала только в замке. Сейчас посмотрю. — Я сам посмотрю, — перебил Северн. — Я велел ей не покидать замок. Она должна научиться смирению. Опустившись на колени, Гастингс в старом зеленом платье копалась у себя в цветнике, скрытом за рядом персиковых деревьев. При виде ее Северн почувствовал гораздо большее облегчение, чем хотел бы признаться. Кругом все было усыпано чудесными цветами. В глаза сразу бросались огромные алые розы, не правдоподобно яркие и высокие. Рядом цвели маргаритки с золотистой сердцевинкой и белоснежными изящными лепестками. Названий множества других цветов Северн не знал. Грядки с лечебными травами были заботливо обработаны и покрыты обильной зеленью. Он покачал головой. Кому нужен этот цветник? К рассвету шторм утих, и на безмятежно синем небе ярко светило утреннее солнце. Занятая своим делом, Гастингс не услышала шагов мужа. Ничего, скоро она научится различать его шаги, будет вскакивать и делать реверансы задолго до того, как он успеет подойти. Северн перешагнул через плетеную изгородь и склонился над женою, загораживая солнце. Кажется, она целиком ушла в работу. Гастингс любила копаться в земле, брать в руки жирные влажные комья, представляя, какой силой они наполнят растения. На минуту она разогнулась, чтобы полюбоваться грядкой цветущего розмарина. Удовольствие от работы помогло успокоить бурю в душе. Конечно же, его мнимые опасения из-за Ричарда де Лючи — полный абсурд. Разве можно пробраться в Оксборо? Услышав сзади какой-то звук, Гастингс, не поворачивая головы, сказала: — Тагтл? Пожалуйста, оседлай Мареллу, я хочу покататься часок-другой. — Думаю, ты этого не сделаешь. Гастингс даже подскочила от неожиданности. — Ты, — воскликнула она и быстро добавила: — Смотри, куда встал. У тебя под ногами розмарин, не поломай его. — Мне нет дела до твоего розмарина, — буркнул Северн, подавшись в сторону. — Что это за цветок с таким глупым женским названием? Почему ты всполошилась из-за какого-то розмарина? — Именно он делает такой вкусной свинину для твоей куницы. А еще принесет облегчение, если у тебя заболит желудок, восстановит муж скую силу, если пить его девять дней. Может, он понадобится и тебе? — Не пытайся меня разозлить. — Северн присел на корточки. — С теми, другими, я был несколько дней, а тебя взял один-единственный раз. Сомневаюсь, что мужская сила во мне иссякла. Почему ты не в замке? — Я в замке. Оглянись. Вокруг полно моих людей. — Моих людей. — Хорошо. Здесь полно народу, и все поднимут адский шум, если ко мне захочет пробраться кто-то чужой. Северн решил, что в цветнике ей, пожалуй, ничто не угрожает, однако у него еще оставались причины для неудовольствия. — Ты приняла меня за Таггла и велела оседлать лошадь. Уж не собралась ли ты выехать из замка? — Да, собралась, только ненадолго, и меня бы сопровождали оруженосцы Бимиса. Я должна навестить Ведунью, которая живет в Певенсейской чащобе. Почти все мои знания от нее. Но спасти отца не смогла даже она. — Ну так пошли слугу, чтобы доставил ее в замок, — нетерпеливо махнул рукой Северн. — Она не приедет. Я уже много раз пыталась ее уговорить. — Ну, значит, поскучаешь какое-то время без нее. А теперь слушай меня, леди. Ты останешься в этом цветнике или же вернешься в замок и никуда больше не выйдешь, пока я не разберусь с Ричардом де Лючи. Поняла? — Трудно не понять, если ты так кричишь. — Нет, ты меня просто слышишь, но я не уверен, что понимаешь. Как ты посмела смыть мое семя? Я запретил это делать. Гастингс невольно потянулась за острой лопаткой. Ей ужасно захотелось изо всех сил ударить его, размозжить ему голову. Но дотянуться она не успела, и в следующий момент лопатка уже отлетела в сторону от его удара. — Как ты догадался, что я смыла твое семя? — удивленно спросила Гастингс. — Твоя нянька видела кровь в тазике для умывания. Пока Северн выпрямлялся, она, изловчившись, схватила лопатку. — Да, я желала смыть всякое напоминание о тебе. — Ты смеешь поднять на меня руку?! — воскликнул он, предупреждая ее взмах, хотя оставался поразительно неподвижным, как в тот первый день, когда Гастингс захотелось осенить себя крестом. В следующий миг она краем глаза заметила чью-то тень и стремительное движение. Она с криком рванулась вперед, а Северн, потеряв равновесие, упал на грядки, и удар кинжала пришелся ему в плечо. Не раздумывая, Гастингс вскочила на ноги и бросилась к незнакомцу, хотя тот уже занес оружие для второго удара. Она была уверена, что негодяй не посмеет ранить ее, ведь в случае ее смерти хозяин убийцы ничего не выиграет. Лопатка обрушилась на голову нападавшего, но лишь слегка оглушила его. Тогда Гастингс вцепилась ему в глаза. Пока убийца прижимал руки к лицу, она ударила его лопаткой в пах, заставив рухнуть на колени. К ним бежали двое мужчин, но то не были люди из Оксборо или Лэнгторна. Вырвав кинжал из безвольной руки поверженного, Гастингс приготовилась к защите, громко крича: — Грилэм! A moi! A moi![3 - Ко мне (фр.).] Бимис! Эй вы, мерзкие трусы, боитесь напасть вдвоем на одну женщину? Ну, подходите, доблестные воины. Подходите! — Да-да, — раздался голос Северна, — подходите, чтобы мне было удобнее перерезать вам глотки. Гастингс хотела обернуться и взглянуть на него, но не решилась. Если он справится с болью в плече, то сможет защитить их обоих. В тот же момент блеснуло лезвие меча, и один из негодяев свалился, обливаясь кровью. Второй бросился прочь, ибо к ним уже мчались воины Оксборо. Гастингс обернулась к мужу. В одной руке он держал окровавленный меч, а другой зажимал рану. — Я уже поверил, что здесь ты в безопасности, — сказал он. — Ума не приложу, как им удалось сюда забраться. Неужели твои люди такие бездельники? Ответить Гастингс не успела. К ним подбежали Грилэм и Бимис. Побледневший Бимис не спускал глаз с нового хозяина. — Я не знаю, как это произошло. Я этого не знаю, но впредь такого больше не случится, милорд. — А если случится, то я семь шкур с тебя спущу. Мне он нужен был живым. — Он жив. — Хорошо, я его допрошу. — Северн покосился на Грилэма, потом взглянул на кровь, сочившуюся у него из-под пальцев, открыл было рот, но рухнул на розмарины и мяту. Не успев еще открыть глаза, Северн почувствовал сверлящую боль. Ничего, с простой физической болью он справится. Кажется, он потерял сознание. Да, и упал в обморок, словно какая-нибудь чертова баба, его перетащили на кровать. От стыда у него свело желудок, и, приподнявшись, он изверг его содержимое в подставленный таз. — Ступай прочь. Я не хочу, чтобы ты сейчас была здесь. — Почему нет? Не будь меня здесь и не знай я, что тебе может стать дурно, ты бы измазал всю одежду. — Ты и сюда притащила свою лопатку? — Северн испытывал большое желание придушить ее. — Нет, она осталась возле того человека. Черт побери, а ведь Гастингс защитила себя. Более того, защитила их обоих, будь она проклята. Девушка, едва достававшая ему до плеча, сбила его с ног. Иначе он бы вовремя заметил того мерзавца. Или нет? А как она вцепилась ему в глаза и ударила в пах. Кто только ее научил? Другая женщина на ее месте упала бы в обморок, а не бросилась бы на убийцу. — Что ты со мною делаешь? — уныло поинтересовался Северн. — Резонный вопрос. И весьма своевременный. Хотя настроение у тебя такое же дурное, как и дыхание. — Не смейся надо мною, леди. — Он почувствовал, что Гастингс села рядом. — Что ты делаешь? От боли у Северна перехватило дыхание, но, зажмурившись, он усилием воли овладел собою. Ведь она тут и смотрит на него. — Выпей. — Гастингс поднесла к его губам кубок со сладкой терпкой жидкостью. — Хорошо. Теперь лежи смирно, я промою рану бальзамом из корней синеголовика и перевяжу. Ты выживешь, милорд. — Синеголовик? — Многие называют его морским остролистом, он растет у самой кромки воды. Я смешала его с ячменем и отваром горечавки. Не волнуйся, милорд, я тебя не убью. — Кончай с перевязкой и оставь меня. Я хочу допросить того негодяя. — Не ворочайся, Северн, — раздался голос Грилэма. — Она и так едва остановила кровотечение. Я уже сам поговорил с ним. Северн почувствовал, что кто-то шевелится у него на груди, и тут из-под одеяла высунулся Трист. Коснувшись головки зверька, он ласково сказал: — Я в порядке, Трист. Не волнуйся. Тот странно мурлыкнул и положил мордочку хозяину на грудь, не спуская с него глаз. — Он все время с тобой, — заметила Гастингс. — Когда тебе стало плохо, он выскочил, но потом вернулся, лег к тебе на грудь и то ли скулил, то ли выл. Я так и не смогла уговорить его. Этот ее проклятый ум. Откуда только она его набралась? И почему скрывала от него? — Ничего бы не случилось, если бы ты меня послушалась, — заметил Северн, пронизывая ее мрачным взглядом. — Да, — легко согласилась Гастингс, — ничего бы не случилось. — Наш пленный, — напомнил Грилэм, — не желает говорить. Даже не признается, что его хозяин Ричард де Лючи. Он якобы пришел из деревни, чтобы продать кожи, у него действительно на ремне несколько шкур. — Я сейчас заставлю его говорить. В Святой Земле я многому научился. — Как и все мы, Северн. — Совсем не обязательно его пытать, — возразила Гастингс. — У меня он быстро все расскажет по собственной воле. Северн чертыхнулся, а Трист поднял головку и уставился на Гастингс, которая машинально погладила его. Потрясенный Северн увидел, как зверек с наслаждением зажмурился и вытянул лапки. — И каким же образом? — Я дам ему подслашенного эля, и он не ощутит привкуса мандрагоры и корня тысячелистника. У него начнется ужасная рвота. Этого никто не вытерпит. А я предложу ему лекарство, если он скажет правду. — Не верю, — возразил Северн. — Что это за лекарство? — Размельченные цветы водосбора и горечавки, смешанные с кислым пивом. Горечавка успокаивает рассудок и кишечник. Ты ведь и сам только что выпил горечавки, и тебе стало легче. — Ах, — воскликнул Грилэм, — ты имеешь в виду горькую настойку! Моя Кассия тоже ею пользуется, хотя жалуется, что малышу Гарри она не очень помогает. — Я пошлю ей свой рецепт, — улыбнулась Гастингс. — Его составила для меня сама Ведунья. Северн выругался, и оба с недоумением обернулись. — Да успокойся. Раз Гастингс взялась тебя лечить, ты поправишься намного быстрее, чем заслуживаешь. Будь любезна, немедленно смешай зелье для пленника. — С удовольствием. Надо будет кое-что подогреть и вскипятить. Это займет немного времени. — Нет! Я сам пойду к нему и… — И что? Выдерешь ему ногти? Разрежешь на куски? Или вообще убьешь, ничего не узнав? — Не твое дело, черт тебя побери. Я здесь хозяин и буду поступать так, как считаю нужным. Хватит твоей болтовни… Внезапно Трист вскочил, потерся мордочкой о подбородок Северна, закрыв ему рот своим телом, свесив хвост на ухо. — Выпей, — предложила Гастингс, — тут еще немного горечавки, и ты успокоишься. Грилэм осторожно снял Триста, поднес к губам Северна кубок и не отнимал до тех пор, пока тот все не выпил. — Эта ведьма отравит меня, — прошептал раненый, закрыв глаза. — Зачем травить, я лучше убью тебя лопаткой. Он слишком огромный, Грилэм, — заметила Гастингс, не сводя глаз с ровно дышащего мужа. — Одна порция горечавки для него мала. — Да, — протянул Грилэм. Через пять минут судорожной рвоты несчастный уже молил вылечить его: — Пожалуйста, леди, спасите. Я все расскажу. Пожалуйста. Гастингс улыбнулась Грилэму и Северну, растолкла цветы горечавки, медленно смешала их с подогретым элем и выставила на солнце. Покачивая жидкость в кубке, она смотрела, как муж склонился над пленником. Вокруг них толпилась еще дюжина воинов. — Ты вовсе не крестьянин, как пытался нас уверять. Скажи, кто твой хозяин и что ему надо, — приказал Северн. Несчастный побледнел. Судороги очередного приступа рвоты оказались еще более ужасными, так как его желудок был уже давно пуст. — Милорд Ричард со своими людьми скрывается в Певенсейской чащобе. Мы трое нарядились крестьянами и легко пробрались в замок. Ведь сегодня базарный день. Потом мы увидали ее и попытались схватить. Дайте же мне лекарство, миледи, прошу вас. Гастингс поглядела на мужа. Тот держался естественно, словно и не был ранен. Решать должен он. Может, Северну захочется просто убить пленного. — Дай ему зелье, Гастингс. — Пей не спеша, — велела та, поднося кубок к губам страдальца. — Делай глотки поменьше. Тебя перетащат в тень, ты уснешь, а когда проснешься, все будет в порядке. Бедняга снова упал в зловонную лужу, и Северн объявил: — Я отпускаю его. Он отнесет послание Ричарду де Лючи. Грилэм, идем со мною, нужно составить письмо. Оказывается, муж грамотный. Но Гастингс уже ничему не удивлялась и даже почувствовала облегчение. Значит, ей самой не придется следить за управляющим Торриком. Отец, также владевший грамотой, всегда твердил, что уже не боится стать жертвой недобросовестных людей, особенно если это касается денег. Следом за мужчинами Гастингс направилась в главный зал, думая, как бы она сама поступила с тем несчастным. Отец наверняка с большим удовольствием прикончил бы его, а может, еще и дразнил бы кубком с лекарством, вонзая в беднягу кинжал. Пленника отпустили к концу дня, и он с благодарностью взглянул на Гастингс. Неужели забыл, что именно она дала ему рвотное? — Жду ответа завтра утром, — напомнил Северн. — Если твой хозяин заупрямится, мне придется его убить и захватить его замок. — А перед тем как Северн отправит Ричарда де Лючи в ад, наша леди напоит его таким зельем, что он будет выплевывать собственные кишки, — добавил Грилэм. Когда несчастный покинул Оксборо, настало время предать земле тело Фоука Трента. Его похоронили рядом с супругой, которую он убил, и отец Каррег сказал прощальную речь. Остальные молчали, было слышно, как неподалеку квохчут куры, хрюкают свиньи, а за стенами замка мычат коровы. — Я передаю меч Фоука Трента его наследнику лорду Северну Лэнгторну-Тренту, барону Лугезу, третьему эрлу Оксборо, — закончил отец Каррег. Северн выхватил меч из ножен, поднял его над головой и торжественно произнес: — Принимаю наследство и клянусь хранить его так же, как храню собственные владения. От всех моих вассалов я приму клятву до исхода лета. Раздались приветственные крики, причем не только среди мужчин, но даже среди женщин и детей. Залаяли собаки. Все оживились, признавая нового лорда. Теперь Гастингс окончательно поняла, что прежняя жизнь кончилась. И нет пути назад. В замке — новый хозяин. Ее хозяин. Северну нужно посетить еще три отцовских, а ныне его замка, где он примет клятвы в верности и решит, кто будет править в его отсутствие. Гастингс спрашивала себя, осмелится ли кто-то из отцовских вассалов оспорить права нового эрла Оксборо. Глава 5 Северн задержался на пороге спальни. Комнату уже старательно убрали. Хотя он через госпожу Агнес отдал распоряжение, Гастингс не подчинилась и не соизволила дождаться мужа. Рана еще болела, но Северн думал, что сумеет овладеть женой. На его взгляд, это совершенно необходимо. Может, сегодня она не обзовет его скотиной. А может, обзовет. Наплевать. Он, мужчина, не свернет с намеченного пути. Северн вошел в тесную девичью спальню Гастингс. Она стояла у распахнутого настежь окна, и ветерок ласково шевелил ее волосы. На ней было то же зеленое платье, но косу она успела распустить. Какие у нее красивые волосы, блестящие, мягкие. Наверное, их приятно ласкать, перебирать рукой, прижимать к лицу. Северну нравились женские волосы, только если они были чисто вымыты и хорошо пахли. Он собрался дотронуться до нее, и тут же застыл от острой боли в плече. Стиснув зубы, он вспомнил уроки Гвента, научившего справляться с болью, когда в Иерусалиме Северна ранил уличный бандит. Гастингс не обернулась. — Агнес? Хорошо, что ты пришла, посиди со мною, а я угощу тебя сладким вином, которое привез лорд Грилэм. — Я отправил ее спать, — ответил Северн, еще злясь на женщину, — посмевшую было открыть рот. Правда, в отличие от хозяйки у Агнес хватило ума промолчать. — Зачем ты пришел? — обернулась к нему Гастингс. — Я — твой хозяин, — отчетливо, словно разговаривая с идиоткой, произнес Северн. — Я — твой муж. Почему ты до сих пор здесь? Тут нечем дышать из-за всех этих трав. Иди в хозяйскую спальню, а если сумеешь мне угодить, если будешь послушна, тогда, может быть, я разрешу тебе пользоваться этой комнатой для работы с травами. — Ах, — воскликнула она, — значит, милорд уже забыл, что именно травами я облегчила боль от раны? Вряд ли ты будешь настолько глуп, чтобы так скоро отвергнуть мою помощь. Северн невольно сжал кулаки, и, заметив это, она побледнела. Да, он заставит себя бояться. Ему нужны кротость и повиновение, которых он ждал с первой минуты брака, но до сих пор так и не увидел. Отлично, придется научить ее сейчас. Тут из-под туники высунулся Трист, махнув лапкой в сторону Гастингс. — У меня есть вино, — засмеялась та. — Он любит вино? Проклятый зверек. Почему его угораздило рассмешить Гастингс именно в тот момент, когда Северн почти добился своего? Ладно, с Тристом он еще разберется. Он собрался засунуть куницу обратно, но передумал. Трист издавал довольное ворчание, чем-то напоминающее кошачье мурлыканье. За три месяца, со дня побега из Руана и до этой минуты, Трист еще ни разу не мурлыкал. — Моя куница никогда не пробовала вина. Она пьет только эль. — С чего это он обсуждает привычки Триста? Северн тряхнул головой. — Я задал вопрос: почему ты здесь? Отвечай сию же минуту и не пытайся увиливать. — Я как-то не подумала, — начала Гастингс, вид зверька, свесившегося с его туники, придал ей храбрости. — И у меня нет желания делить с тобою спальню. — Мне нет дела до твоих желаний, — прервал ее Северн. — Иди за мной, уже поздно. — Нет, ты уже овладел мною, значит, в этом нет больше нужды. Я не хочу снова быть изнасилованной. — Черт побери, я тебя не насиловал! — воскликнул Северн. Плечо опять пронзила адская боль, но ему нельзя сейчас отступать. — Я же воспользовался кремом, старался тебе помочь. — Твой крик пугает Триста. — Зверек опрокинулся на спину, заглядывая в лицо хозяину, и явно готовился удрать. — Если не хочешь вина, милорд, то разреши пожелать тебе доброй ночи. А я должна посмотреть, как сушится первоцвет. — Для чего тебе этот первоцвет? — Для многих целей, но лучше всего он помогает от головной боли, если накануне ты выпил слишком много эля. Кстати, тебе давно следует быть в постели. Или ты не устал? Рана еще не зажила, может начаться лихорадка. Гастингс отвернулась к распахнутому окну, и Северн, вытащив Триста, положил на ее кровать. Ну вот, теперь он свободен. Подскочив к жене, он развернул ее к себе лицом, не обращая внимания на боль в ране. Ему нравилось, что она бледнеет. Значит, боится, хотя бы в эти минуты. Вероятно, отец ее наказывал, а он вдвое сильнее эрла. Тут Гастингс увидела, как потешно кувыркается Трист, и опять расхрабрилась. Зверек явно очаровал ее, и это внезапно умиротворило душу Северна. Именно в тот момент, когда он собирался урезонить строптивую жену. Ладно, ей уже недолго веселиться. Он об этом позаботится. — Слушай меня, жена. Ты пойдешь со мною, и я стану брать тебя снова и снова, пока ты не забеременеешь. Это необходимо, хотя я не получаю удовольствия. Поэтому нечего обвинять меня в насилии, я только выполняю свой долг перед потомками. — Северн протянул руку к застежке ее платья. — Не порти мне одежду. — Тогда делай, как я велю! — Гастингс, к его удивлению, вдруг залилась краской. — Ты уже не девушка, нечего так краснеть. Я уже видел тебя без одежды, Гастингс. Все женщины устроены одинаково. У всех есть живот, грудь и то место, куда положено входить мужской плоти. Ты ничем не отличаешься от других, так что можешь не смущаться. — Не кричи на меня, — еле слышно произнесла Гастингс. — Тогда повинуйся, иначе я сорву с тебя платье и возьму прямо на этом гобелене. — Ты не можешь, не можешь, — твердила она, не поднимая глаз, и Северн до боли сжал ей локти. — Я могу делать все, что пожелаю. А то, что ты — наследница, не играет никакой роли. Ты станешь такой, какой мне угодно тебя видеть. Хорошо, я не буду рвать платье, меня тошнит от женских жалоб. Северн прижал ее к висевшему гобелену, вышитому когда-то матерью и изображавшему охоту, за которой наблюдают роскошно одетые дамы. Гастингс уперлась руками ему в грудь. — Ты не можешь, Северн, не можешь! Лучше бы ты оставил меня или валялся в бреду от лихорадки. Ты бесчувственный, как жаба. Она смеет возмущаться? А где же милая его сердцу бледность? И что это за глупости по поводу чувств? — Я не жаба и отлично все чувствую. Ты думаешь, я не почувствовал боли, когда в меня всадили кинжал? — Я имела в виду другие чувства. Тебе безразлично, что чувствую я, страдаю ли от обиды, страха или гнева. — Совсем не безразлично… иногда. У мужчины нет времени на такие пустяки. Я всякий раз замечал, как ты бледнела от страха. Мне это понравилось, да. Значит, жена питает должное уважение к мужу и господину. — Ты и в самом деле животное? — с изумлением спросила Гастингс, хотя подобные рассуждения не были новостью. — Неужели тебе доставляет удовольствие издеваться над теми, кто слабее тебя? Радует мой страх? Да как она смеет его допрашивать, выставлять безмозглой дикой скотиной? А ведь, если подумать, женщина, которая боится мужчины, способна что-нибудь учинить над ним. Например, добавить в эль травку, от которой узлом завяжутся кишки. — Временами ты сама напрашиваешься на мой гнев и пугаешься. — Отпусти меня, Северн. Я ужасно разозлилась. — Не смей мне приказывать. Сейчас ты пожалеешь о тех гадостях, которые наговорила, — сказал он и взялся за ее юбку. — У меня начались месячные! — Не может быть. — Это правда. — Гастингс замотала головой. — Тебе нельзя быть со мной. — Милостивый Господь дал мне терпение. Твоя кровь меня не испугает. — Если ты заставишь, если ты унизишь меня, я никогда тебя не прощу, — прошептала Гастингс. — Ты уже обещала это прошлой ночью. — Но сейчас это нечто большее. Такое унижение я не перенесу. Отпусти меня, Северн. — У тебя спазмы в животе? — О чем ты? — Черт возьми, по-твоему, я тупица? — По-моему, мужчины ничего об этом не знают, а если и знают, то предпочитают не сознаваться. Подобные вещи кажутся им неприятными. Да мужчинам и не надо знать о женских делах. Им это безразлично. У меня нет спазм. — Ты не покажешься мне неприятной. Идем со мною. Впредь, когда я пожелаю тебя взять, ты должна отдаться мне по доброй воле и так, как я того захочу. — Он вдруг почувствовал, что Трист взлетел наверх и уселся у него на плече, громко вереща. — Черт побери, это уж слишком, — возмутился Северн, но не стал прогонять его и неохотно отпустил жену. — У тебя на руках останутся синяки. Есть от них какое-нибудь зелье? Хорошо. Поэтому ты и сравнила меня с жабой? Потому что я не сразу понял? И мне все равно, если ты измажешь меня кровью? Ты права. С какой стати мужчине об этом беспокоиться. Женщина так устроена и временами теряет кровь. Я уже сказал, что не считаю это неприятным. Если ты беспокоилась из-за этого, то напрасно. — Беспокоилась… Это же просто ужасно. — Ты не можешь судить, — бросил Северн, отворачиваясь. — Прошлой ночью ты была еще девственницей, из нас двоих именно ты обладаешь меньшими знаниями. — Ты хочешь сказать, что имел дело с женщинами во время месячных? — Конечно. Иногда не оставалось выбора. — Он пожал плечами и с трудом подавил невольный стон. Боль все возрастала, готовая лишить его чувств, но Северн не поддался, хотя в таком состоянии он вряд ли смог бы взять жену. Да, придется обождать. Завтра, когда рану не будут терзать дьявольские когти боли, когда у него возникнет достаточно сильное желание, он и возьмет ее. А сегодня лучше не рисковать: можно оказаться бессильным. Северн молча повернулся и вышел. Гастингс осталась стоять, глядя на захлопнувшуюся дверь и удивляясь этому человеку. Конечно, он без малейших сомнений унизил бы ее, если бы не Трист. Завтра надо приготовить для него порцию свинины. Куницы обычно не съедают все сразу, делая запасы. Не дай Бог, если в замке по всем углам будет валяться тухлая свинина. Интересно, очень ли болит у Северна рана? Она надеялась, что ночью ему придется несладко. — Гастингс, проснись, у Северна сильный жар. Она быстро встала с кровати. Да, вчера она сама ему того пожелала, а теперь вдруг испугалась. Торопливо оглядев деревянный комод со множеством ящичков, на которых было изображение хранящихся трав, она сказала Грилэму: — Иди вниз, пусть Маргарет вскипятит побольше воды. Войдя через несколько минут в спальню мужа, Гастингс не удержалась от улыбки. Трист сидел на подушке, приподняв лапку, словно только что хлопал Северна по щеке. Зверек явно беспокоился, не сводил с хозяина глаз и пищал. — Не бойся, Трист, он поправится, хотя за свои злобные выходки и не заслуживает этого, — пошутила она. Если Северн умрет, одному Богу известно, что решат Грилэм и король. Наверное, отдадут ее еще более вспыльчивому типу. Этот хотя бы молод и недурен собою. — Я бросила в кипяток горечавку и варила, считая до двухсот. Северн должен выпить отвар горячим. Грилэм придерживал голову раненого, а Гастингс осторожно вливала жидкость. Северн весь горел под тонким покрывалом, хотя лежал почти голым. — Теперь нужно обтереть его холодной водой, — сказала она. — Этому научила меня Ведунья, когда заболел один из оруженосцев. — Он выжил? — Нет, кроме лихорадки, он страдал еще от множества недугов. — Когда Грилэм хотел снять с больного покрывало, Гастингс торопливо заметила: — Это вовсе не обязательно. — Ну и здоровый же он, — сказал через час Грилэм, покончив с обтиранием. — Да, почти такой же большой, как и ты. Не вздумай заболеть лихорадкой, пожалей свою жену. А теперь я займусь раной. Взгляни, просто удивительно. Никогда в жизни не видела, чтобы рана заживала так быстро. — Гастингс приложила к ней горсть сушеных цветов куманики и сделала перевязку. — Интересно, отчего у него лихорадка? — Не знаю. Думаю, вообще никто не знает, отчего она набрасывается на одних и оставляет в покое других. Может, виной его дурное настроение. Он явился ко мне в спальню, угрожал и страшно на меня разозлился прошлым вечером. Может, он решил, что за это я прокляла его, наслав лихорадку. — Явился к тебе? Он ни словом не обмолвился, что собирается к тебе, хотя мы до полуночи играли с ним в шахматы. — Ox, — вырвалось у нее. — Ты покраснела, Гастингс. Чем он тебе грозил? Был груб? Бил тебя? — Наверное, хотел, но не смог. Только накричал на меня и ушел. Да, жар наверняка вызвала его собственная злоба. Трист заверещал, протягивая лапку в сторону хозяина. Жар сменился ознобом, от которого у Северна все застыло внутри. Он чувствовал тяжесть наваленных одеял, которые лишь тянули его еще глубже в ледяную бездну. Он изнемогал под этой тяжестью, но не мог и пальцем шевельнуть. Вдруг до него дошел какой-то странный звук. Оказывается, это он стучит зубами от холода. У Северна вызывали отвращение и гнусный стук, и собственная беспомощность, и дьявольский холод, но рассудок его мутился, лишая возможности бороться с ними. Внезапно он ощутил как бы теплое дуновение. Это около него свернулся калачиком Трист, мягкий, невесомый в отличие от проклятых одеял. В голове у Северна немного прояснилось, он даже услышал ее голос. Вероятно, Гастингс наклонилась, коснулась его рукой, приподняла давившие на больное плечо одеяла. Он не хотел этих прикосновений. Не хотел, чтобы она догадалась, в какую ледяную бездну вдавливает его тяжесть одеял, какой невыносимой становится боль. Он не хотел, чтобы она видела его беспомощным. — Он перестал метаться, — сказала Гастингс. — Хороший знак. — Если у него опять начнется жар, я предоставлю ему утонуть в собственном поту, — ответил Грилэм. — Лучше сразиться с язычниками, чем обтирать его. — Знаешь, есть поверье, — засмеялась она, — что, когда срываешь мандрагору, растение кричит от боли и в отместку насылает на тебя погибель. — Я расскажу Кассии, — улыбнулся Грилэм. — Может, она поверит. В ней тоже есть колдовская жилка. Да, она непременно поверит. А теперь хватит заговаривать мне зубы. Северн мучил тебя? — Нет, Грилэм, не мучил, но и не скрывал, что я ему неприятна. Он воспринимает меня как обузу, как часть добычи, притом явно не ту часть, которая была бы ему по сердцу. Он — воин, жестокий, неуправляемый, и видит во мне лишь вещь. Я для него значу не больше, чем, к примеру, вон та ванна в углу. Она выполняет только свое предназначение. Того же Северн ожидает и от меня. Я должна служить ему, беспрекословно исполнять его повеления. Делать это, ни о чем не задумываясь. Как ты думаешь, он убьет меня, когда окончательно завладеет отцовскими землями? Так она считает его убийцей женщин, словно какого-то людоеда? Северн обдумывал мрачную мысль, пока в голове у него снова не помутилось. — Не будь дурой, Гастингс. Ты устала и не способна рассуждать здраво. Он не станет тебя убивать, а вот тебе нужно бы прикусить язык, особенно когда он зол. Хотя ты в чем-то права. Вряд ли у него была возможность научиться терпению и уступчивости. Но Северн заслуживает всяческого доверия. — Заслуживает доверия? Ну, это мы еще увидим. По крайней мере хотя бы сегодня он не будет мне приказывать. Ее последние слова дошли до Северна. Ладно, как только он чуть-чуть оправится, она получит столько приказаний, что у нее распухнут мозги. И случится это именно сегодня. Интересно, а сейчас все еще сегодня или уже завтра? — Я хочу дать ему горечавки с маслом, чтобы он поспал несколько часов. Северн не желал спать весь день напролет. Он хотел обдумать услышанное. Грилэм сказал, что он заслуживает доверия. Конечно, заслуживает, а она усомнилась даже в этом. Наверное, он просто не похож на утонченного кавалера, воспетого менестрелями. Но мужчина, воин должен править твердой рукой. В том числе и ею. Черт возьми, она могла бы ему доверять. Убить? Может, он и пожелает ее отлупить, но убить… Северн хотел высказать ей это, однако не было сил даже открыть глаза или дать знак, что он слышит ее разговор с Грилэмом. А ведь Грилэм ей не муж. Хоть бы он сказал ей, что Северн вовсе не такой бесчувственный, как жаба. И еще что-то. Ах да, он хотел сказать, что выздоровеет и без ее проклятых снадобий. Нечего ей хвастать своим великодушием. Но к его губам уже прижали кубок, сильные пальцы заставляют открыть рот, у него нет сил сопротивляться. Когда Северн уснул, Грилэм позвал его слугу Гвента, настоящего гиганта. Несмотря на грубость речи и огромные руки, великан обращался с хозяином и Тристом на редкость осторожно. И, что больше всего радовало Гастингс, зверек его любил. Она немного успокоилась — Я принесу тебе эля и хлеба, Гвент. И чего-нибудь для Триста. — Их маленькое лордство любит вареные яйца, но чтобы желток был еще мягким. Однажды яйца сварили вкрутую, и он выплюнул желток в меня. Думаю, вам следует об этом знать. Он, конечно, избалован, но не очень, зато развлекает и успокаивает хозяина. — Ты давно служишь лорду Северну, Гвент? — спросила Гастингс, отметив, что титул «маленькое лордство» весьма к месту. — С тех пор, как ему исполнилось семнадцать и он попал в Святую Землю. Он вызволил меня из сарацинской тюрьмы, а мой прежний хозяин погиб. В тот же день я и поклялся ему служить. Да, с хозяином не соскучишься. «Еще бы Гвенту соскучиться», — думал Северн, чувствуя, что мысли рассыпаются, словно песок, совсем как тогда в ужасных подземельях Руана. Почему она расспрашивает Гвента? Нужно позаботиться, чтобы она держала свое женское любопытство при себе. Северн хотел было сказать, что Гвент не даст ее в обиду, но почему он вообще должен ей что-то говорить? Лучше оставаться немым. Он глубоко вздохнул, снова погружаясь в тьму беспамятства. Гастингс ужасно хотелось продолжить расспросы, только ей надо еще присмотреть за слугами, поговорить с Макдиром, коренастым шотландцем, великим мастером по части жареных каплунов, обладавшим знаниями о травах и специях, намного превосходившими ее собственные. Пощупав уже холодный лоб мужа, Гастингс решилась оставить его на Гвента. Наконец-то он спокойно заснул. Значит, будет жить. Глава 6 — Тебе пора уезжать, твои люди уже беспокоятся, — произнес Северн. — Уеду завтра, если станет ясно, что лихорадка больше не возобновится. Гастингс в этом уверена, но ведь она может ошибаться. А в Лондоне я обязан доложить Эдуарду, что все сделано как надо. — Будем надеяться, что Ричард де Лючи убрался отсюда. — Малый, которого ты отпустил, расскажет ему, что наследницу Оксборо выдали замуж и лишили невинности, — ответил Грилэм, полируя железную рукавицу. — Де. Лючи здесь больше нечем поживиться, но этот жалкий трус может подослать к тебе убийц. Говорят, от жадности он даже не побрезговал выковырнуть самоцветы из рукояти отцовского меча прежде, чем положить его в могилу. Норберт рассказывает, что злодей отравил жену, но она умерла недостаточно быстро, поэтому он не сумел напасть на Оксборо до того, как ты женился на Гастингс. А еще Норберт говорит, что де Лючи с радостью бы ускорил смерть жены, да помешал священник, который не отходил от ее постели. — Ему наверняка уготовано место в аду, Грилэм, и я помогу ему туда отправиться, как только наберусь сил. Представляешь, Гастингс сварила Тристу яйцо так, что желток только-только начал сворачиваться. — Откуда ты знаешь? — Трист притащил яйцо, чтобы показать мне. Она даже разбила скорлупу, чтобы ему легче было добраться до содержимого. Он слопал яйцо прямо у меня на груди. А чтобы я не обжегся, он дал ему немного остыть. Грилэм еще хохотал, когда вошла Гастингс с подносом в руках. Северн видел, как она весело улыбается Грилэму и как тускнеет эта улыбка, пока Гастингс идет к кровати мужа. Ну и что, ему нет дела до того, улыбается она или нет, пусть только исполняет свою роль, ту, которую он сам подберет для нее, когда встанет на ноги. Она молча опустила поднос на кровать и осторожно пощупала его лоб. Северн крепко схватил ее за руку. — У меня нет жара. — Я вижу, — подтвердила она, моментально отдалившись, хотя не двинулась с места. — Черт возьми, перестань обращаться со мной, как с младенцем, у которого не хватает ума тебя раскусить. — Я принесла тебе еду. Повара в Оксборо зовут Макдир. Он испек этот ячменный хлеб специально для тебя. Можешь его съесть, если понравится. Если нет, можешь швырнуть его на пол. Милорд Грилэм, с вами хотел бы поговорить Норберт. Грилэм вопросительно глядел то на Северна, то на Гастингс. Эту доверчивую девочку он знал многие годы: веселая, сердечная, вечно поющая, редко чего боявшаяся, поскольку отец не обращал на нее внимания. Попадало ей лишь тогда, когда он выходил из себя. Возможно, если бы Фоук почаще наказывал ее или даже пригрозил убить, как убил жену, она бы иначе отнеслась к Северну. Она бы его опасалась. А теперь вот надулась, закаменела, словно оникс на рукоятке меча. Глядя на нее, подумаешь, что и ураган не сможет поколебать ее, а тем более человек, который стал ей мужем. И все же Грилэм не хотел бы видеть ее иной. Он лишь молился о том, чтобы Северн не причинял девочке зла. Может, стоит ему намекнуть, поговорить наедине, объяснить, что поднять на нее руку — значит убить ее. Кто же тогда станет заботиться о его удобствах, рожать ему детей? Идя на встречу со своим оруженосцем, он гадал, что же Северн мог сделать жене. Гастингс дрожала, словно ее продуло холодным ветром с Северного моря. Но она ни секунды не колебалась, спасая мужа от убийцы, а потом ухаживала за ним. Вряд ли Грилэм вообще сумеет когда-либо понять женщину. Да и зачем, раз Кассия обожает его, прощает дурные выходки, не отвергает его, когда он бывает раздражен или утомлен и побит во время упражнений на ристалище. Ха, ей, пожалуй, надо встать на стул, чтобы высказать мужу в лицо свои упреки. Грилэм понял, что глупо улыбается, представляя, как жена целует его, а он держит на руках их ребенка и Кассия любовно воркует над ними обоими. Услыхав сообщение Норберта, он сначала не поверил своим ушам. Задумчиво потирая руки, Грилэм решил сам во всем разобраться. Да, это будет его последним делом в Оксборо, и он с удовольствием займется им. Такое, пожалуй, можно считать не выполнением дружеского долга, а развлечением, от которого просыпался боевой дух." Вскоре Гастингс увидела, как Грилэм выезжает из замка в сопровождении Норберта и еще десятка своих людей. В спальню он не возвращался, значит, Северн не знает, что он уехал. Подкрепляясь мягким козьим сыром и теплым хлебом, который Макдир недавно вынул из печи, прихлебывая молоко, она глядела на женщин, скоблящих длинные столы. Конечно, ей придется заглянуть к Северну, чтобы убедиться, справился ли он с лихорадкой. Но сейчас он должен еще спать, поэтому есть время наведаться в цветник. Первым делом Гастингс занялась кентерберийскими колокольчиками и люпином, которые цвели особенно пышно. Один розовый люпин дотянулся до грядки иссопа. Сидя на корточках, Гастингс задумалась. Впрочем, о чем тут размышлять? Она решительно вырвала длинный стебель и отшвырнула в сторону. Ей не обойтись без иссопа и чабреца, росшего поблизости, а все растения одинаково нуждаются в солнце и воздухе. За работой она по привычке напевала и чувствовала, как успокаивается. Гастингс набрала дюжину отличных ягод земляники, чтобы добавить их в свою пасту, от которой зубы становятся особенно белыми. Уже миновал полдень, когда в Оксборо вернулся Грилэм. Для него специально подняли решетку, которую теперь постоянно держали опущенной со дня покушения. Собаки, козы, цыплята, свиньи, разгуливавшие по двору замка, с шумом и гамом уворачивались от копыт боевых коней. В сторонке, глазея на воинов, стояли дети всех возрастов. На выщербленных ступенях, ведущих в главный зал, Грилэма встретил сам хозяин. Одетый, как всегда, в серое, грозный и ужасно злой, хотя выглядел совершенно здоровым. А ведь когда Грилэм уезжал, он крепко спал, и Гастингс не собиралась разрешать ему подниматься. Но вряд ли тот, приняв решение, будет кого-то слушать. Грилэма не обманула внешняя неподвижность Северна — это его обычная манера встречать врагов. Да, Северн явно решил устроить бой по всем правилам, не замечая, что за спиной у него стоит жена. Грилэм улыбнулся девушке. — Ты уехал, ничего мне не сказав, — вкрадчиво произнес Северн, — оставил меня валяться в кровати, насильно одурманенного сонным зельем. Не знаю, что ты делал, но вряд ли мне это понравится. Ты поступил нечестно, Грилэм. — Идем, я пролью бальзам на твои раны, — воскликнул тот, хлопнув его по здоровому плечу. — Гастингс, нельзя ли подать моим людям эля? И, если тебя не затруднит, осмотри раненых. — Осмотри людей лорда Грилэма, — приказал Северн. — А мы с ним выпьем аквитанского вина, если после тебя и госпожи Агнес там что-то осталось. — Не обижай Грилэма, — заявила она. — Видал, Северн, у меня есть покровительница. Не вздумай меня обидеть. — Ступай, госпожа, — снова приказал Северн жене и отвернулся. Гастингс очень надеялась, что плечо у него болит достаточно сильно. — Держи меч в ножнах, Северн, иначе я позову на помощь твою жену. Ладно, не рычи. Это превосходное вино я сам привез тебе. Отец Кассии владеет виноградниками в Аквитании. — Грилэм, что бы ты ни сделал, это меня не обрадует. Но я готов слушать. — Малый, которого ты отослал к Ричарду де Лючи, был ужасно тебе благодарен, что ты не стал его пытать… — Не стал пытать? Боже милосердный, да ведь Гастингс заставила его вывернуться наизнанку. Он чуть не лишился рассудка и хотел умереть. — А потом ему стало легче, и с телом ничего не случилось. Ни переломанных костей, ни содранной кожи. Как я уже говорил, он тебе благодарен. Он думал, что ты убьешь его, но ты его пощадил и отправил к хозяину. Убить малого решил сам Ричард де Лючи, однако тот, его зовут Осберт, ухитрился выжить и, набравшись сил, пришел сюда. Узнав, что ты еще болен, Осберт обратился ко мне. Короче, Северн, я сделал для тебя что смог. Теперь у тебя одним врагом меньше. — Нет, Грилэм, ты не должен был… Скажи, что ты не прикончил ублюдка. Но ты убил его, да? Ты осмелился поднять руку на моего врага. Он же был не твоим врагом, а моим, однако ты дерзнул его убить. И ничего мне не сказал. Ничего, Грилэм, мерзавец ты этакий. Гастингс услышала смех Грилэма, увидела гневное лицо мужа, хотя его голос оставался вкрадчивым, а сам он — неподвижным. Отец, находясь в ярости, всегда поднимал крик. Всегда. И домочадцы успевали скрыться прежде; чем он пустит в ход кулаки. Но Северн не такой. О случившемся Гастингс узнала от Норберта. Неужели мужчины рождены, чтобы убивать, калечить и уничтожать? Впрочем, уничтожить Ричарда де Лючи — благое дело. Гастингс подошла ближе. — Он мертв, его владения без хозяина, но, как я уже сказал, осталась дочь, его наследница. Сыновей у него не было. — Ты ранен, — заметил Северн, глядя на перевязанную руку Грилэма. — Пустяки. Наверное, Гастингс уже осмотрела моих людей. Я никого не потерял, но четверо ранены. — Грилэм допил вино, утер губы и улыбнулся. — Ну и здорово же все получилось. Благодаря Осберту мы застали ублюдка врасплох, они как раз обедали, их оказалось не больше двадцати. Даже хорошо, что я ранен. Мужчинам кровопускание только на пользу, оно прочищает мозги и помогает забыть о неприятностях. Северн, все такой же спокойный и неторопливый, ухватился за край стола и швырнул его в стоявшую поблизости серебряную вазу, которая опрокинулась, облив ароматической водой дремавшего рядом волкодава по кличке Эдгар. Тот мгновенно вскочил, ощетинился и зарычал, готовый вцепиться в неведомого врага. — Хватит, Северн. — Гастингс наклонилась к опрокинутой вазе, ее чудесные волосы рассыпались по плечам, она глядела на мужа, прижимая вазу к груди. — Ты испортил серебро. Эта ваза принадлежала моей бабушке, я очень ее любила, полировала, так ее… Северн выругался и закричал, что Грилэм наблюдал впервые: — Закрой рот, Гастингс, и не суйся, куда не надо. Подай меч! Я расправлюсь с этим трусливым негодяем, которого почитал своим другом. Ему вторило рычание волкодава, слуги и воины толпились у стен, гадая, что сейчас произойдет и что им делать. — Почему? — возмутилась Гастингс. — Только потому, что он посмел действовать, не спросив у тебя разрешения? Потому, что иначе ты бы сам кинулся в драку, а потом опять свалился в лихорадке? Скажи, милорд, отчего ты так разъярился? Или у тебя нет разума и ты не способен рассуждать? Северн набросился на жену, схватил за локти и затряс изо всех сил: — Прикуси язык, не то я возьму тебя прямо здесь, на этом столе, и твой волкодав увидит твою кровь, услышит твой вой! Гастингс побелела. — Отпусти ее, Северн. — Рука Грилэма легла на его раненое плечо и безжалостно нажала. — Отпусти. Чего ты хочешь? Опозорить жену на глазах ее людей? Избить до крови? Этого ты хочешь? Пока Северн тряс ее, дала о себе знать дикая боль в ране, да и у Грилэма была железная хватка. Он медленно опустил Гастингс на посыпанный свежей соломой каменный пол. Когда она взглянула на него, ее глаза казались от ярости почти черными. Она изо всей силы ударила его ногой по голени. Северн охнул и отскочил, прижимая руку к ушибленному месту. — Вы заплатите за это, мадам, — процедил он сквозь зубы. Она понимала, что так и будет, но еще не знала его настолько, чтобы представить способ расплаты. Гастингс повернулась и выбежала из зала. — Северн, немедленно сядь, зажмурься покрепче и хорошенько подумай о своем плече и голени. Она могла бы ударить тебя в пах, однако не ударила. Пожалела. — Она не ударила меня, потому что за это я убил бы ее на месте. К тому же я достаточно ловок и смог бы увернуться. — Возможно, но и Гастингс обладает завидной ловкостью, — со вздохом сказал Грилэм. — Ты все равно не стал бы ее убивать. Я вообще сомневаюсь, что ты когда-нибудь поднимешь на нее руку, верно? Северн запустил пальцы в волосы. Ах как он устал. Черт бы ее побрал, у него тоже имеются чувства. Он не жаба. — Она должна поверить, что я способен разрубить ее на куски. Временами она начинает верить. И при этом с каждым днем становится более упрямой и наглой. А ведь прошло всего два дня. Что же будет через две недели? — Ты уже качаешься, присядь-ка и выпей вина. Оно успокоит твой гнев. Интересно, когда мне случалось болеть лихорадкой, я тоже легко впадал в ярость? — Грилэм задумался. — Да, наверное. А ведь это было всего три года назад. Моя дорогая жена покинула меня, я вел себя, как последний ублюдок. — Кассия от тебя ушла? Не верю. Наконец-то Грилэму удалось отвлечь его внимание. Теперь самое время прочитать небольшую мораль. Северн уставился на него так, словно обнаружил у себя в тарелке улитку. — Я не лгу. Мне пришлось отправиться к ее отцу в Британию, чтобы вернуть домой. — Ты отлупил ее? — Нет, — улыбнулся Грилэм, — я умолял о прощении. Если бы я хоть раз поднял на нее руку, это наверняка убило бы ее. Да ты и сам знаешь, что женщин бить нельзя. Они такие маленькие, нежные, беспомощные. — Да полно тебе, Грилэм. Я не собираюсь бить женщин и никогда их не бил. Все беспрекословно подчинялись мне. Но теперь я обзавелся женой, не оправдавшей моих ожиданий. Ей самим Господом велено слушаться мужа, а она нарушает Божью волю. Надо ли подчинить ее? Несомненно. Только вот каким способом, я до сих пор не решил. Что теперь прикажешь делать, ведь ты подверг сомнению мое мужество и сам расправился с де Лючи? — Ты отправишь в замок Седжвик отряд воинов, а старшим назначишь сэра Алана. Он храбрый рыцарь, добрый малый и, самое главное, заслуживает доверия. Пусть он управляет замком, пока король вынесет решение по поводу дочери де Лючи и его владений. Я бы также советовал тебе присмотреть за девочкой и перевезти ее сюда. Гастингс о ней позаботится. Думаю, королю Эдуарду будет угодно назначить тебя ее опекуном, чтобы обезопасить от посягательств алчных негодяев, как ранее он предложил тебе жениться на Гастингс. Хотя, с другой стороны, король сам может стать ее опекуном, и тогда пришлет в Седжвик нужного человека. — Ну да, все зависит от того, как велико наследство. Король не такой уж дурак. Скажи, ты сам прикончил Ричарда де Лючи? — Честно говоря, он поскользнулся на груде кроличьих костей, размозжил себе голову о скалу, на которой отдыхал, и умер на месте. Мы оставили кое-кого из его людей в живых, чтобы они позаботились о нем. — Я бы не дал ему поскользнуться на костях, заставил бы его биться, меч на меч, и выпустил бы из него потроха. — Думаю, — с улыбкой возразил Грилэм, — такое со всяким может случиться, а нам следует умерить свое тщеславие и радоваться, что остались живы и можем рассказывать небылицы о мертвых врагах. Ведь Ричард де Лючи скорее окажется в аду, умерщвленный с помощью кроличьей кости да камня, нежели в честном поединке с равным себе. Против этого возразить было нечего, и Северн улыбнулся. Затем рассмеялся, поставил на место опрокинутый стол, заметив, как облегченно зашумели слуги. Волкодав Эдгар опять задремал возле очага, опустив массивную голову на огромные скрещенные лапы. А вот серебряная ваза осталась погнутой. Северн озабоченно нахмурился. Она говорила, что ваза досталась ей от бабушки. Надо сказать оружейникам, пусть исправят вмятины, если сумеют. Голень болела до сих пор, и все же он смеялся, победив холод и гнев. — Ведь ты солгал мне, да? — спросил Грилэм. — Ты же не собирался насиловать ее здесь? И бить до крови? — Нет, — резко бросил Северн. — Я только пригрозил, надеялся хоть как-то ее образумить. А бить ее мне ни к чему. Она сама кровоточит. У нее месячные. — Ага, значит, ты пригрозил, она образумилась. Я все гадал, отчего она так быстро сбежала. Голень не очень болит? Глава 7 — Как тебя зовут? — Гастингс присела на корточки перед ребенком, Девочка молчала. Бледное личико казалось белее полотна, огромные голубые глаза расширились от страха. — Меня зовут Гастингс. А тебя? — Элиза, — прошептала девочка, пушистые ресницы затрепетали, но она так и не осмелилась поднять глаза. — Красивое имя, намного красивее моего. Хотя Гастингс тоже хорошее имя, его носят все старшие девочки нашего рода в честь великой победы лорда Вильгельма. — Я знаю, мама рассказывала, что Господь ниспослал лорда Вильгельма, чтобы просветить диких саксов. Гастингс впервые слышала столь необычное мнение о предназначении Вильгельма. У нее затекли ноги. Она выпрямилась и протянула девочке руку: — Хочешь выпить молока? Наша коза Джильберта щедро дарит его, а еще можешь попробовать миндальные булочки, которые печет Макдир, очень вкусные. Щуплая малышка подняла на Гастингс огромные глаза и медленно покачала головой, при этом жиденькие косички странным образом были неподвижными. — Мама говорила, что чревоугодие — ужасный грех. «Господи, да что же это такое!» — изумилась Гастингс. — Я дам тебе одну булочку. Нет, лучше маленький кусочек булочки, хорошо? — Я не могу спросить у мамы, — ответила Элиза, беспокойно теребя уродливое зеленое платьице, из которого давно выросла. — Моя мама теперь на небесах. — Я знаю, и мне ее очень жаль. Но из-за одной булочки она не сочла бы тебя чревоугодницей. — Нет, твоя мама обязательно назвала бы это чревоугодием, Элиза. Гастингс обернулась к старухе в ужасном черном платье, с гладко зачесанными черными волосами, собранными в узел на затылке. Чопорная физиономия с усиками над верхней губой, ледяное выражение. — С кем имею честь? — приподняв бровь, надменно осведомилась Гастингс. Этому приему научила ее когда-то мать, и он неизменно производил должный эффект. Старуха замялась, потом буркнула: — Меня зовут Бил, миледи. Я — нянька Элизы, а раньше нянчила леди Джоан. — Тогда вам следует разыскать госпожу Агнес. Она покажет вам комнату, отведенную для Элизы. Комната, правда, маленькая, но ведь и девочка невелика. Что же касается вас. Бил, то вы будете спать в помещении для прислуги. — Гастингс милостиво кивнула ей и обратилась к Элизе: — Давай поглядим на булочки Макдира. Услышав недовольное ворчание, она остановилась, но у старухи все же хватило ума прикусить язык. Северн, появившийся в зале через несколько минут, застал Гастингс за большим столом. Девочка сидела рядом, уставившись на нетронутую булочку. Хотя ее рука сама тянулась к еде, Элиза пересиливала голод. Северн нахмурился, заметив, какая она тощая и бледная. Всякий нормальный ребенок тут же набил бы себе рот булочками. Он оставил в Седжвике сэра Алана и дюжину воинов из Оксборо. Нет, теперь это его воины. Они принесли ему клятву верности в день его свадьбы с Гастингс. То есть три дня назад. Он приказал отвезти девочку в Оксборо. — Дай ей поесть, Гастингс, — сказал он, шагнув к столу. Элиза подскочила на месте, худенькие руки сжались в кулачки, она медленно, словно надеясь, что тогда Северн ее не заметит, соскользнула под стол. — Элиза, что ты делаешь? Они не услышали ни звука. — Это более чем странно, — хмуро произнесла Гастингс. — Поначалу она так же боялась и меня, но хоть под стол не пряталась. Может, ты кричал на нее, когда был в Седжвике? — Конечно, нет. Да и не было нужды. Все очень обрадовались, когда поняли, что я не собираюсь устраивать резню. К тому же я не люблю пугать женщин и детей. — Ну, тогда нельзя кричать и на меня, чтобы не испугать Элизу. — Гастингс отодвинула скамью, встала на колени и заглянула под стол. Девочка заползла в самый дальний угол, сжавшись там в маленький комочек. — Все в порядке, Элиза, выходи. Северн очень большой, но очень хороший. Он тебя не обидит. Девочка только еще более сжалась. Гастингс покосилась на мужа, проявлявшего растерянность и нетерпение. Тут из-под туники появился Трист, вскочил на стол, понюхал булочки и отвернулся. — Он не любит сладкие булочки, — объяснил Северн. — Элиза, хочешь познакомиться с Тристом? Это куница. — Что такое куница? — Элиза подняла голову. — Такой зверек, длинный, ловкий, очень пушистый. Он любит яйца, сваренные в мешочке, чтобы желток был мягким. Медленно, дюйм за дюймом, девочка выползла из-под стола. Северн решил сесть, чтобы казаться менее страшным, и принялся за миндальную булочку. Трист лежал возле его руки, опустив головку на лапы. — Это Трист, он живет с Северном. Правда, красавец? Девочка разглядывала зверька, а тот, словно догадавшись об этом, лениво приоткрыл один глаз и взглянул на Элизу. — Он ест миндальные булочки? — Нет, — ответил Северн, — но он с удовольствием поглядит, как ты съешь хотя бы одну. Он сейчас рассказал мне, что ты сегодня не хотела завтракать. Девочка испуганно заморгала и уткнулась в колени Гастингс, которая осторожно положила руку ей на плечо. — Это лорд Северн, мой муж и хозяин Оксборо. Он будет тебя защищать. Не надо его бояться. — А папа меня бил. — Северн — не твой папа, он приглядит за тем, чтобы тебя никто больше не бил, клянусь! Если хочешь, Северн тоже поклянется, как только прожует булочку. — Да, клянусь тебе, Элиза. Ты останешься в Оксборо, пока король Эдуард не решит, где ты будешь жить. Моя леди будет о тебе заботиться. — Она слишком молодая, — пробормотала девочка, не сводя глаз с Триста. — Бил говорит, что поэтому она не может ничего знать о детях. — Трист потянулся, снова взглянул на Элизу, и она прошептала: — Бил он не понравится. Бил вообще не любит таких, как он. — Бил не знает, что говорит, — возразила Гастингс. — Недавно я сама была такой же маленькой, как и ты, а Бил давно забыла, когда была девочкой. — Уж не та ли это старуха с кислой физиономией и прилизанными волосами? — поинтересовался Северн. — Да, — коротко ответила Гастингс. — Ну, Элиза, попробуй. Но та опять замкнулась, и даже Трист при всем его обаянии не смог бы ее задобрить. Гастингс интуитивно чувствовала это, хотя внешне девочка не изменилась. — Не могу. Бил права, мама увидит меня с небес и проклянет. — Ну а что бы ты хотела съесть? — спросила Гастингс, решив уступить. — Ведь твоя мама наверняка не хочет, чтобы ты умерла от голода. — Хлеб и воду. Бил говорит, что я могу есть только это. — Почему? — Потому что я нехорошая, — прошептала девочка, опустив голову и ковыряя ногой солому на полу. Гастингс взглянула на Северна. Заметив, что он собирается что-то сказать, она покачала головой и улыбнулась Элизе. — Тогда я велю Алисе подать тебе хлеба. Но молоко лучше воды, особенно молоко козы Джильберты. Когда пьешь молоко, душа наполняется добродетелью. Об этом говорил сам отец Каррег. Трист запищал и протянул к девочке переднюю лапку. — Ты была права, — испуганно сказала девочка. — Трист очень красивый. Мама говорила, что быть красивым грешно. — Трист вовсе не красивый, он уродливый бездельник. — Северн встал. Зверек поглядел на него, еще раз потянулся и, грациозно вскочив на его руку, забрался на плечо, обвив шею хозяина пышным хвостом. — Понятия не имею, что учинили над этим ребенком, но, без сомнения, Ричард де Лючи был отъявленной скотиной. Тебе придется исправлять это, Гастингс. — Кивнув, он вышел из зала. — Ах, смотри, Алиса несет твой хлеб. Ты с ней подружишься. Алиса питала слабость к воинам, а ведь для того, чтобы заставить их улыбаться и даже хохотать, нужно большое умение. Гастингс ждала, пока Элиза съест ломтик испеченного Макдиром хлеба, щедро намазанного маслом и медом. Ей хотелось побыстрее отправиться в цветник, но она заметила Бил, стоявшую в темном углу на лестнице. Ну уж нет, она не оставит девочку на растерзание ужасному существу. — Идем, Элиза, лорд Грилэм собирается уезжать. Я хочу с ним попрощаться. Малышка нерешительно протянула ей руку. Взглянув на девочку, Грилэм снял железную рукавицу и похлопал ее по щеке: — Будь умницей. Гастингс о тебе позаботится, а когда подрастешь, может, приедешь ко мне в гости, в Корнуолл. Гастингс с улыбкой наблюдала за ними, она заметила, что Элиза буквально остолбенела, не сводя испуганных глаз со склонившегося над нею рыцаря. Видимо, и тот обратил на это внимание. Он вздохнул, улыбнулся, опять похлопал девочку и шепнул Гастингс: — Отец ее совсем забил. А мать, судя по всему, считала ее дьявольским отродьем, чем она в какой-то степени и является, хотя не по своей вине. Слуги рассказывали, что леди Джоан часами заставляла ее молиться. Обитатели Седжвика радуются смерти хозяина, хотя леди Джоан тоже никто не оплакивает. Говорят, муж отравил ее, чтобы похитить тебя и сделать женой. Но все это в прошлом. Вряд ли у сэра Алана будут проблемы со слугами или воинами. Северн, наверное, уже сказал тебе, что, когда люди узнали, кто будет ими править, в толпе раздались приветственные крики. Ричард де Лючи был отъявленным мерзавцем. — Я хотел отыскать его могилу, — вмешался подошедший Северн, — но люди не смогли ее показать. — Очень странно, — заметила Гастингс. — Если в Седжвике его не любили, то с какой стати им скрывать? Северн кивнул, глядя на тощего заморыша. Когда девочка вырастет, то станет наследницей и выйдет замуж за того, кто захочет получить ее владения. Она совсем не будет похожа на Гастингс. От этой мысли Северн помрачнел. — Ты дашь мне знать о решении короля по поводу ребенка? Грилэм кивнул. Обнимая Гастингс, он снова шепнул: — Терпение, он еще молод, помоги ему стать тем, кем он должен стать. — Кем же, милорд? — Мужчиной, который обожает свою жену, который, глядя на нее, ощущает мир, любовь и желание. — Ты говоришь о себе, Грилэм. — Она хотела засмеяться, но не сумела. — Только я не Кассия, да и Северн не похож на тебя. — А я вижу сходство. Иногда старайся придержать язык, пусть от неожиданности он хоть ненадолго утратит бдительность. Впрочем, острые женские язычки по большей части приносят мужчинам пользу, заставляют их сохранять хорошую форму. На сей раз Гастингс засмеялась и обняла его. Ей не хотелось с ним расставаться, она любила Грилэма, а их разлука могла продлиться годы. — Да поможет тебе Господь. — Господь и мой верный Норберт. Держа за руку Элизу, Гастингс смотрела ему вслед. Северн поехал его провожать. — Ей пора молиться. Гастингс медленно обернулась и увидела Бил. — Что вы сказали? — Элизе пора молиться. Прежде чем отведать вечерний хлеб, она должна провести в молитвах не один час. Это воля ее матери. Идем, Элиза. Девочка переминалась с ноги на ногу, и Гастингс мигом догадалась, в чем дело. — Сначала ребенку нужно сходить в отхожее место. Там она и обнаружила, что колени у Элизы покрыты язвами. — Не дергайся, это не больно. — Гастингс осторожно приложила к язвам распаренные цветы куманики. Давно не испытывала она такой злости. Ну, может, испытывала, но ведь злость на Северна была совсем иного рода. Ей хотелось кого-нибудь побить, особенно мамашу девочки. Разве нормальная мать учинит такое над собственным детищем? Да, Северн прав, леди Джоан вообразила, что ее дочь является дьявольским отродьем. Элиза молча терпела, пока Гастингс перевязывала ей ноги мягкой шерстяной тряпкой. — Тебе долго нельзя вставать на колени, старайся вообще их не тревожить. — Но я должна молиться. Мама сказала, что если я не буду каждый день умерщвлять свою плоть, то попаду в ад. — А что сказала мама, когда увидала твои колени? — Она не знала. Она сильно хотела, чтобы я молилась. — Значит, должна была заметить Бил, когда помогала тебе одеваться и купаться. — Бил сказала, что Бог карает меня за черные язвы в моем сердце, черные язвы от моего отца. Гастингс услышала, как отворилась дверь и вошла Бил. — Ребенку пора молиться, миледи. — Не думаю, — отчеканила Гастингс. — Я видела язвы, их нужно лечить, и они заживут, но девочке нельзя стоять на коленях. — Вас никто об этом не просил, миледи. Я — няня ребенка, именно я должна заботиться о спасении ее души после смерти леди Джоан, отравленной этим дьяволом. Элиза унаследовала его кровь и пороки, она должна очиститься. Гастингс вопросительно посмотрела на девочку. — Я пойду с тобой. Бил. Не хочу, чтобы мама страдала за мои грехи. — Твоя мама на небесах и уже не страдает, — возразила Гастингс, обернувшись к Бил, которая глядела на крошку так, словно хотела убить ее. — Нет, Элиза, ты останешься со мной. Я научу тебя разбираться в травах, как пользоваться ими на благо людям. Бил, неужели тебе не приходило в голову, что она — дочь и леди Джоан, что она могла унаследовать добродетели матери, а не пороки отца, а значит, не нуждается в самобичевании? — Нет, она похожа только на него — и глазами, и языком, полным лжи. Она должна каяться всю жизнь, иначе станет такой же бессовестной и умрет, никем не оплаканная. Так вот в чем дело. Сжав кулаки, Гастингс отрезала: — По-моему, вам больше нельзя доверять воспитание Элизы. Я позабочусь о том, чтобы вас отправили назад в Седжвик. — Нет, леди. Ваш хозяин сказал, что за девочкой буду присматривать я, и он не позволит вам самовольничать. Всем известно, что он женился не по своей воле, у него просто не было выбора. Он меня защитит. Неужели Северн отдаст девочку этой гнусной женщине? Придется его отговорить. — Вы уедете завтра же. Бил. Мне отвратительно ваше присутствие. Господу не угодно, чтобы истязали маленьких детей. — Господу было угодно, чтобы моя дорогая леди скончалась в ужасных муках. Господу было угодно, чтобы она принадлежала мужу, который ее умертвил! — Довольно! — Гастингс повернулась к Элизе. — Ты сейчас пойдешь с госпожой Агнес. Она покажет тебе мои цветы, ты познакомишься с козой Джильбертой, поможешь кормить во дворе цыплят, увидишь оружейную и Жиля. Он сделает тебе лук и стрелы, а я научу стрелять. Госпожа Агнес взяла Элизу за руку и повела из комнаты. Растерянная девочка беспомощно глядела на Бил, которая угрожающе шипела им вслед: — Посмей только заняться этими богопротивными делами, будешь гореть в адском пламени, Элиза. Твоя мама все увидит. Господь покарает тебя, потому что слушать он будет твою маму. Он будет слушать меня. Он всегда слушает только меня. Дождавшись, пока стихли шаги ушедших, Гастингс влепила старухе такую затрещину, что у той чуть не отвалилась голова, и вцепилась обеими руками в тощую жилистую шею. — Слушай меня. Бил, ты, гнусная тварь, больше не посмеешь дурить голову Элизе. Сию же минуту собирай вещи и чтоб утром тебя здесь уже не было. — Твой лорд этого не допустит, — задыхаясь и трясясь от ярости, прохрипела Бил. — Ты дорого заплатишь, леди. Все мужчины одинаковы. Стоит ему услышать про тебя что-то плохое, он обязательно поверит и изобьет тебя. Это же видно по его лицу. Он вспыльчивый и жестокий, хотя и молодой. А с годами станет еще более злым. Ты поймешь, что не имеешь над ним власти и напрасно дерзнула так обойтись со мной. Ты молода и глупа. Ты умрешь молодой и глупой. — Полагаю, тебе хочется увидеть мою смерть? — Господь дарует нам путь к спасению, и я увижу, как тебе воздается по заслугам. Гастингс собралась влепить ей новую оплеуху, но передумала. Бил оказалась первым человеком, которого она ударила. Впрочем, нет, она отлупила еще Тима, сына кузнеца. Ей тогда было десять лет, росла она на удивление быстро, а мальчишка назвал ее верзилой. — Убирайся прочь, Бил, пока меня не стошнило, и до отъезда не попадайся мне на глаза. Я непременно об этом позабочусь. Воздух в спальне еще долго казался ей душным от ядовитой ненависти Бил. Гастингс сложила в ящик цветы куманики, затем, напевая, принялась растирать иссоп и чабрец. Постепенно она успокоилась, а воздух в комнате как будто очистился. Вошедший Северн застал ее за работой. Он выглядел здоровым, лицо слегка загорело. Как обычно, он был в сером. Гастингс впервые увидела в нем мужчину — привлекательного, в расцвете жизненных сил, с мощным телом. Приятно любоваться этим телом. А какой животный страх охватил ее, когда она увидала его в первый раз, огромного, загадочного, не столько человека даже, сколько подручного дьявола. Гастингс улыбнулась мужу. Он замер на пороге, уставившись на нее, как на незнакомку, покосился на кучки сушеных трав и помрачнел. Ее улыбка исчезла. Нет, бесполезно искать в нем сходство с Грилэмом, а в ней — с Кассией. Она только Гастингс, и это явно было не по вкусу Северну. — Как твоя рана? — Немного беспокоит, но заживает хорошо. Гастингс, в чем дело? На меня набросилась эта постная Бил с черными усищами и сказала, что ты вмешиваешься в религиозное воспитание ребенка. Якобы ей одной дано право заботиться об Элизе, мамаша оставила девочку на ее попечение. — Я бы посоветовала тебе взглянуть на колени этой девочки, Северн. Они в язвах от бесконечного стояния на каменном полу во время молитв. Ты прав, я вмешалась и отдала ее госпоже Агнес, которая научит Элизу вести хозяйство, играть, а может, и смеяться, хотя бы иногда. Бил я велела завтра уехать. — Она жаловалась, что ты ее ударила. — Да, я дала ей пощечину и чуть не свернула шею. Мне хотелось ее задушить или избить, но я сдержалась. Это ужасная женщина, Северн. Я не позволю ей крутиться возле ребенка. — Утром двое моих воинов отправляются в Седжвик, — неожиданно согласился он, — старуха может поехать с ними. — Благодарю тебя. Северн на минуту замялся, глядя на ящики с травами. — Помню, моя мать собирала вовремя полнолуния маргаритки, резала их, смешивала с каким-то маслом и накладывала на лицо. Помню, отец смеялся и говорил, что от этого ее веснушки не исчезнут. Но, по-моему, они все-таки исчезали. — А маргаритки белые? — Не помню. Сколько еще продлятся твои месячные? — Четыре дня, — ответила она, удивляясь, как быстро привыкла к его нескромным словам. — Рана почти зажила, и ждать неразумно. — Ричард де Лючи мертв. Кого нам бояться? Я — твоя жена, и кто знает, может, ты бываешь со мною по десять раз на дню. — Твое невежество достойно сожаления, — засмеялся он. — Провозглашаешь себя целительницей, а ничего не знаешь о мужчинах. Мужчина не способен взять женщину столько раз на протяжении одного дня. Четыре раза, ну, пять, если женщина сгорает от желания и владеет определенным искусством. Женская красота тоже увеличивает возможности мужчин. — Нет, пять раз — чересчур суровое наказание. — Вспомнив первую ночь, Гастингс содрогнулась. — Даже ты не станешь так часто принуждать меня. — Если это чересчур много для тебя, зачем же болтать о десяти? — Просто сказала, и все. Я вовсе не имела в виду что-то определенное. Для тебя и пять раз слишком много. — Теперь оскорбляешь мое мужское достоинство? — Северн шагнул в ее сторону. — И не думала, — отшатнулась она. — Я оскорбила себя. Я не обладаю ни искусством, ни желанием, ни красотой. Ты сам говорил, что я обыкновенная. — Я тебя научу. — Ему не понравились ни столь быстрая уступчивость, ни ее логика. — Я сказал так лишь для того, чтобы ты не вообразила, что раз ты богатая наследница да еще красавица, то в чем-то превосходишь меня. Гастингс и так знала, что ни в ее теле, ни в лице нет изъянов, но все же спросила: — По-твоему, я красивая? Глава 8 Северн оценивающе взглянул на нее. — Нет, столь высоко я бы не стал тебя возносить, хотя для жены ты вполне миловидна. От жен и не требуется ничего сверх обычного, — добавил он, гадая, что у Гастингс на уме. — А если уж они родились наследницами вроде тебя, то большое счастье, что у них нет кроличьих зубов, двух-трех складок жира под подбородком или же волос над губой, как у той женщины Бил. В этом отношении ты меня даже радуешь, при взгляде на тебя не становится тошно. Но жены созданы не для того, чтобы приносить мужьям радость. Они предназначены рожать им детей. — А лорд Грилэм любит свою жену и уверен, что она красавица. Без сомнения, она вызывает в нем сильное желание. Он сам говорил, что скучает по ней и детям. — Ума не приложу, с чего Грилэму опускаться до подобной глупости. Видел я его жену. Мала ростом, с приятной улыбкой, любит шутить, и он с готовностью хохочет. Она его обожает. Может, именно поэтому Грилэм так размяк. Да, скорее всего. — Это просто смешно. И ты смешон. Северн уставился на ее рот. Наверное, размышляет над тем, как с этих губ посмели слететь такие слова. Гастингс и сама не очень-то понимала. Хотя она почти не знала мужа, но отнюдь не была тупой и сочла за благо отступить. — Вот-вот, держись-ка лучше на расстоянии, Гастингс. Смею предположить, что даже Кассия не рискует так дерзить Грилэму. Впрочем, оставим это. Я уже говорил тебе, как представляю наши отношения, и не намерен повторяться. Даю тебе эти четыре дня, Гастингс, но после ты без разрешения уже не оставишь мою постель. Через девять месяцев ты родишь. Никаких возражений я не потерплю. — Но ведь нельзя быть уверенной, что забеременеешь, Северн. Это известно даже мне. Есть женщины, которые вообще не способны рожать. — Ты забеременеешь быстро. Я знаю. — Да откуда тебе знать? Или ты уже наплодил кучу незаконных детей? Нет, ты слишком молод. — Если мужчина способен излить в женское лоно свое семя, значит, он способен ее оплодотворить. Возраст не имеет значения. Нет, кучи незаконных детей у меня, пожалуй, не наберется. В Англии их нет, только в Святой Земле. Женщины, с которыми я был, умели предохраняться, однако трое все же ухитрились понести от меня. — И что ты сделал с теми детьми? — удивленно спросила Гастингс, не понимая, отчего в его голосе звучит гордость. — Они не пережили младенческого возраста. Двое были мальчиками. Но зато я получил доказательство, в котором нуждался. Мое семя способно оплодотворять, поэтому хватит спорить. Даю тебе четыре дня. — Северн задумался, глядя на ящики с травами. — И не вздумай что-то сделать против моего ребенка. — У меня и в мыслях такого не было, — совершенно растерялась Гастингс. — Или ты считаешь меня бесчестной, Северн? — Ты женщина, значит, о чести не может быть и речи. Это выше твоего понимания. — Зачем же я бросилась спасать тебе жизнь? Зачем оттолкнула от кинжала убийцы? Он знал, что поступил не совсем честно, но его это не волновало. Ему пришлось жениться на ней ради денег. Он поклялся защищать ее от мерзавцев вроде Ричарда де Лючи. Разве ей недостаточно? — Однако толкнула не очень сильно, не так ли? — В следующий раз я вообще не стану этого делать. — Следующего раза не будет. Согласен, ты вела себя храбро, а потом вылечила меня, хотя отнюдь не радовала в других отношениях. Да много я от тебя и не требую. Заботься об Оксборо. Заботься о ребенке, заботься о моем плече. Повинуйся мне. Больше ничего делать не надо. — А что будешь делать ты, Северн? — Я? Во время твоих женских недомоганий я воспользуюсь услугами Алисы. Она приветлива, любит мужчин. Кроме нее, я приметил в замке еще нескольких сговорчивых женщин, они позаботятся обо мне. Не задумываясь, Гастингс швырнула в него табурет и с радостью увидела, что муж сморщился от боли. Она хотела выскочить из комнаты, но оказалась недостаточно быстрой. Он поймал ее за руку, рванул к себе и приподнял. — Ты посмела? — От него пахло сладким элем, которым Макдир потчевал мужчин. Хоть бы сейчас из-под туники показался Трист. Потому-то она и швырнула табурет Северну в живот. Она боялась попасть в куницу. Но Триста не было. — Ты подняла на меня руку. Подняла руку на своего мужа, своего хозяина. Я убивал мужчин и за более невинные выходки. Несмотря на страх, Гастингс уловила в его голосе растерянность. Он не мог поверить, что она это сделала. — Ты не станешь меня позорить, — не сдавалась Гастингс. — Верно, я — твоя жена, именно поэтому ты не должен тащить к себе в постель моих служанок. В этом состоит твоя ответственность передо мною. Спроси у отца Каррега. — Ты думаешь, я не могу поступить так, как мне хочется? Ты вообразила, что я почему-то буду тебе верен? Да ты не в своем уме. Если не одумаешься, то когда родишь мне сына и наследника, я объявлю тебя сумасшедшей. Я вовсе не хотел с тобой ругаться, но не прошло и двух минут, как ты запустила в меня табуретом, а я трясу тебя, как спелую грушу. Наверное, мне не нужно было отсылать старуху Бил и приставить ее к тебе. Что скажешь? Гастингс терла руки, на которых еще виднелись синяки, оставшиеся после той памятной ночи. Она глядела ему в лицо, искаженное гневом и в то же время смущенное. — Что я скажу? — медленно повторила она. — Если ты выполнишь свою угрозу, то я смешаю кое-какие травы и добавлю тебе в эль. Уверена, ты настолько раздуешься от водянки, что вынужден будешь спать только во дворе замка. Северн выскочил из комнаты, грохнув дверью. Она, конечно, не знала, какие травы нужно смешивать для этой цели. Ей известна только смесь, помогающая избавиться от водянки: корень огуречной травы, розовые лепестки и фиалки. Снова занявшись травами, она старалась представить, как будет выглядеть Северн в тунике иного цвета. Например, голубого. Надо собрать побольше красных левкоев, они придают ткани великолепный голубой цвет. Вечером Макдир приготовил тушеную свинину и вареное яйцо для куницы. Гастингс заметила, с каким вожделением посматривали на эти кушанья слуги, хотя их не меньше привлекали и куски говядины, плавающие в жирной подливке, куда добавлены свежий горох и сладкий лук с огородов Оксборо. Для лорда подали еще жареных куропаток. Элиза не сводила глаз с еды, но не решалась ни к чему прикоснуться. Гастингс положила всего понемножку в начищенную оловянную тарелку и с улыбкой сказала девочке: — Элиза, сегодня я молилась с отцом Каррегом. Он сказал, что Господу угодно видеть своих чад сытыми и ты должна хорошо есть, чтобы исполнить Его волю. Ложь могла возыметь действие. Гастингс уже посоветовалась с отцом Каррегом, который искренне любил Господа, но не менее искренне любил и жареных куропаток. Она взглянула на дальний конец стола, где сидела Бил. Внезапно старуха подняла голову и ответила на взгляд Гастингс такой дикой злобой, что та даже отшатнулась. — В чем дело? — поинтересовался Северн. Но она лишь качнула головой. Эта женщина завтра уедет, и со временем ее яд выветрится. — Макдир жарит дичь с какой-то особенной приправой, но рецепт скрывает. Я пыталась его угадать, и если бы сумела, Макдир бы честно признался. Он говорит, что мне надо еще учиться да учиться. В детстве он как-то позволил мне месить тесто для хлеба, и я утонула в нем по самые плечи. Разрезая куропатку и отправляя ее в рот, Северн думал о том, что, видимо, так мужья и узнают своих жен. Хотя это не имеет значения. Он попытался представить себе Гастингс ребенком, но тут же отогнал эти мысли, недостойные мужчины. — Куропатка очень вкусная. В нее добавили базилик, верно? — Да, а еще укроп и, конечно, не пожалели соли. Мы в Оксборо никогда не скупились. Отец любил хорошо посоленные кушанья и покупал соль, даже когда она становилась дорогой. Однажды я осталась из-за нее без лент для волос. Да, с хозяйственными делами у него не должно возникнуть сложностей. Северн поглядел на жену, которая пыталась сунуть Элизе в рот еще немного гороха. Девочка беспокойно ерзала, глядя на дальний конец стола. Проследив за ее взглядом, он увидел Бил, а когда в следующий момент та подняла голову, Северна удивило искреннее горе в глазах старухи. Видимо, Гастингс зря ее ударила, наверняка она обошлась с Бил чересчур жестоко, нянька выглядит такой одинокой и грустной. Может, разрешить ей остаться, может, они с Гастингс найдут общий язык? Надо поговорить с женой. Нет, просто сообщить ей об этом как о решенном деле. — Мы будем покупать соль, невзирая на цену. — Хорошо, милорд. Он решил было, что Гастингс опять смеется над ним. Поняв свою ошибку, Северн милостиво кивнул и взглянул на Гвента, сидевшего на месте, которое раньше занимал управляющий. Торрик сейчас выглядел не менее кислым, чем старуха Бил. Он как-то неестественно сгорбился, а ведь был не таким уж старым. Зато остальная челядь уже немного привыкла к новому хозяину. Раздавались шутки и смех, дети толпились вокруг родителей, малыши уже заснули у них на коленях, собаки рычали и лаяли из-за каждой брошенной им кости. Северн чувствовал себя превосходно. Он обрел свое место в жизни, его род будет продолжен, хотя придется носить и ее имя. Лэнгторн-Трент, барон Лугез, эрл Оксборо. Он с удовольствием откинулся на спинку кресла с искусно вырезанным гербом Оксборо: лев, вонзающий когти в грифона, цветущие розы и девиз EN AVANT. Вперед. Северн повернулся к Гвенту: — Управляющий был явно недоволен, узнав, что ты умеешь писать и считать. У него прямо глаза на лоб полезли. Я даже подумал, уж не набивал ли он себе карманы, подделывая счета. Завтра я с этим разберусь и, если он окажется вором, тут же прикончу. Но сначала позволю тебе наказать его, Гвент. Я отлично знаю, как ты ненавидишь воров. Ночью не спускай с него глаз. — О да, я послежу за этой трусливой маленькой белкой. Когда Гастингс увела Элизу наверх, Северн ненадолго остался в зале, чтобы выпить еще кубок аквитанского вина и дать жене время уложить ребенка в кровать. Он зевнул, сразу обратив внимание, как слуги начали двусмысленно перемигиваться. Нетрудно представить их реакцию, если бы они узнали, что хозяин дал молодой жене отсрочку из-за недомогания. Пусть лучше думают, что он усердно орошает ее лоно. Он отнесся к ней слишком мягко. Будь Гастингс хоть трижды наследницей, она все равно принадлежит ему. Да, он оказался бессильным перед ней, как и тот несчастный пленный. В хозяйской спальне ее не было, правда, Северн не особенно на это надеялся. Она, конечно, прячется у себя в каморке. Когда он со свечой в руке вошел в ее комнату, Гастингс испуганно натянула одеяло до самого подбородка. — Не вздумай опять спорить. Ты должна ко мне привыкнуть, лежать со мной в кровати, слышать мое дыхание, когда я сплю рядом. И тебе будет легче отдаться мне. Да, Гастингс, надо привыкать, вставай. — Северн подал ей халат. Ей ужасно этого не хотелось, но выбора нет. Она была уверена, что Северн явится за ней. Да, уверена. — Идем. — Он протянул ей руку, огромную, с длинными пальцами, темными от загара и покрывавших их волос. Представив, как Элиза робко взяла ее руку, Гастингс улыбнулась и покорно двинулась за мужем. Ей никогда в жизни не доводилось спать с кем-то в одной кровати, даже с матерью, и она чувствовала себя очень неловко. По крайней мере кровать оказалась достаточно широкой, а чистые простыни сладковато пахли лавандой, которой их опрыскала госпожа Агнес. Гастингс лежала, боясь шевельнуться, но внезапно почувствовала рядом мягкую шкурку и улыбнулась: — Доброй ночи, Трист. Зверек потерся мордочкой о ее подбородок. Гастингс засмеялась, а Северн выругался. — Как он здесь оказался? Сегодня вечером я не видел его и подумал, он хочет вернуться в лес, найти себе подружку. — За обедом он мало ел. Наверное, перед этим охотился. — Я же запретил ему покидать замок, говорил, что вполне могу его прокормить, но разве он слушает. Он похож на тебя. И меня это совсем не радует. Трист громко заворчал. — Северн, а он отвечает, когда ты с ним разговариваешь? — Не смейся надо мною, женщина. Трист отлично все понимает. Сама послушай. Он ворчит громче храпящего воина. Его… Дверь распахнулась, и в спальню заглянул Гвент: — Милорд! Эта женщина Бил захватила ребенка. Она стоит у ворот и клянется, что убьет девочку, если Аларт ее не выпустит. — Черт бы ее побрал, — воскликнул Северн, — она что, ничего умнее не придумала? Сейчас иду. Отвлеки ее чем-нибудь, Гвент. Не дай причинить вред ребенку. Ступай! Пока он метался по комнате, собирая одежду, Гастингс накинула халат и выскочила следом за Гвентом. — Гастингс, вернись! Игнорируя приказ, она бросилась вниз по лестнице. В главном зале бестолково суетились воины и слуги. Гастингс выбежала во двор, где на нее ошарашенно уставилась коза Джильберта, жевавшая старую рукавицу, и кудахтали потревоженные цыплята. В конюшне заржали лошади. При свете луны Гастингс увидела, как размахивает руками Аларт, споря с Бил. — Не могу, женщина. Я не могу выпустить тебя без позволения лорда. Он убьет меня. Ох, да где же хозяин? Гастингс услышала шаги мужа. Она и сама не знала, почему так уверена, что это именно он. Она обернулась. Северн тоже прибежал босой, как и она. — Боже милостивый, глазам своим не верю. Ты посмотри, она держит кинжал у горла ребенка. Не двигайся, Гастингс, ты можешь сделать еще хуже. — Почему? И что такое можешь сделать ты, чего не смогу я? — Она приготовилась спорить, но Северн уже проскользнул мимо и стал почти невидимым в густой тьме под стеной. Откуда-то возник Гвент. — Бил, я говорил с хозяином, он сейчас придет и разрешит тебе уйти. Не делай ничего, что могло бы его рассердить, не то пожалеешь! — А мне что делать? — откликнулся Аларт. — Стой, хозяин сейчас придет. Он одевается. Воины, держитесь от них подальше. Не пытайтесь к ней подобраться. Впечатление было такое, словно они заранее сговорились, хотя, разумеется, не имели такой возможности. Скорее всего им уже доводилось выполнять подобные штуки. Тем временем Северн оказался в двенадцати футах от старухи. Безмолвный, бесшумный, словно сгусток ночной тьмы, порожденный воображением. — Поговорите с нею, постарайтесь ее отвлечь, — прошептал Гвент. — Бил, послушай! — крикнула Гастингс. — Я была не права. Да, твое место рядом с Элизой. Отведи девочку в замок, и мы все обсудим. — Убирайся, лживая сука! — Пощади ребенка. Бил! Лучше убей меня. Тебе ведь этого хочется, правда? А если я сама приду к тебе? Если соглашусь на все, что ты потребуешь? — Лжешь! Убить тебя я успею потом! И заставлю мучиться, как Ричард де Лючи мучил свою бедную жену. Да, она корчилась в агонии два дня, а он стоял рядом, злобствуя, что мы не оставляем их наедине и не даем ее прикончить. О да, ты еще раскаешься, что посягнула на мое место, дерзнула развратить Элизу… Северн левой рукой схватил ее за горло, а правой выбил у нее кинжал. Бил не издала ни звука, ее тело безвольно обмякло. Девочка бросилась к Гастингс, трясясь от рыданий. Тогда Северн чуть ослабил хватку, и в ту же секунду костлявый локоть старухи вонзился ему под ложечку. Ударь она пониже, он бы уже катался по земле, прижимая руки к паху. Северн легонько сжал пальцы, и в горле Бил что-то забулькало. Чертыхнувшись, он отшвырнул старуху от себя, и та на четвереньках поползла в темноту. — Гвент, запри ее до утра, пока не придет время отправляться в Седжвик. Там за нее будет отвечать сэр Алан. Когда Гвент волок ее мимо Гастингс, она прошипела: — Ты отправишься в ад, гордячка леди. Вместе с Элизой. Да, обе вы умрете и возвратитесь в преисподнюю. Гвент прихлопнул ладонью ядовитый рот. Старуха начала брыкаться, но без толку. Прижимая к себе девочку, Гастингс смотрела на идущего к ним Северна. — С ребенком все в порядке? — Да, но она испугалась до смерти. И я тоже. К удивлению Гастингс, он опустился на колени и легонько погладил девочку: — Прости меня, Элиза. Если бы я знал, что она такая же умалишенная, как моя мать, я бы не оставил тебя одну. Обещаю, с этих пор никто не причинит тебе зла. Это все из-за моей беспечности. Прости. Элиза, застыв от ужаса, молча глядела на него, затем робко прикоснулась к его щеке. — Ты меня спас, — прошептала она, обливаясь слезами. — Я тебя прощаю. Северн только улыбался и не двигался, пока девочка не отдернула руку. — Ты позволишь мне отнести тебя в спальню? Нет, сделаем лучше. Ты будешь спать со мною и с Гастингс. Не очень-то весело оставаться одной после того, как увидишь кошмар, а то, что здесь случилось, иначе и не назовешь. Третью брачную ночь Гастингс провела с супругом, Элизой, дочерью Ричарда де Лючи, устроившейся между ними, и Тристом, пышный хвост которого щекотал лицо девочки. Глава 9 — Это аллиум, или, как его иногда называют, лук-порей. Говорят, именно он спас Улисса, когда того чуть не превратили в свинью. — Кто такой Улисс? — спросила Элиза. — Человек, который долгие годы никак не мог попасть домой. Он жил очень давно, испытал столько разных приключений, что обычному человеку хватило бы на целых три жизни. — Он был грешником? Неужели этого ребенка ничто больше не интересует? — Видишь ли, он жил задолго до того, как люди уверовали в Господа. Такого Элиза вообще не могла представить. Гастингс молча срезала водосбор и объясняла: — Если у тебя заболит горло, я разотру его, добавлю в теплую воду, и на следующий день ты уже сможешь кричать во весь голос. — Ты много знаешь. А вот я не знаю ничего. Я рада, что Бил ушла, но все равно боюсь. — Даже если она вернется, ее не пропустят в замок. Аларт не позволит ей войти. Да и как она сможет вернуться? — Господь перенесет ее на облаке. — По-моему, Господь вовсе не ценит ее так высоко. А вот и госпожа Агнес, она говорит, что сегодня ты будешь учиться у Макдира печь хлеб. Как тебе это нравится? — Он такой огромный. — Но бояться его не надо. Он любит детей, ты сама убедишься. Теперь иди, встретимся позже. Гастингс смотрела, как девочка уходит с Агнес. Ей казалось, что за четыре дня походка Элизы стала более уверенной, что она чуть смелее берет взрослых за руку, хотя по-прежнему отказывается нормально есть. Но это поправимо. В душе у Гастингс воцарился покой. Сегодня. Все мысли об Элизе сразу вылетели из головы. Сегодня вечером придет Северн. Она уже не так боялась мужа, однако тревожилась, не будет ли ей опять так же больно, как в первый раз. За завтраком он подошел к ней и сказал: — Я не забыл, Гастингс, и ты тоже. Вижу по твоим глазам. — Ты считаешь мои глаза такими же обыкновенными, как и все остальное? — Я уже говорил, что ты не столь обыкновенна, как другие леди, к тому же наследница. У тебя глаза очень приятного зеленого оттенка, по крайней мере когда улыбаешься. А вот когда злишь меня, они становятся темными и колючими. «Неужели это правда?» — Зато твои глаза, Северн, бывают темнее самых закопченных котлов Макдира, чернее безлунной ночи, притом независимо от твоего настроения. — Хватит, Гастингс. Мои глаза синие, а не черные, как у мавра. Перед исполнением супружеских обязанностей я хочу основательно подкрепиться. Обязанности. Значит, она — обязанность и не более. От этих слов на душе у нее становилось пусто. Ладно, она приготовит для него отличный ужин. Стряхнув с рук землю, Гастингс отправилась на кухню к Макдиру. Несмотря на огромные размеры помещения, здесь всегда было душно из-за пылавшего очага и трех больших печей. Аллен вынимал из духовки фруктовые пироги, Нэн крошил зелень для соусов, Хаг присматривал за мясом, жарившимся на вертеле. Сам Макдир ругался и исходил потом. Внезапно раздался его громогласный хохот, и Элиза улыбнулась. Замечательно. — Это шафран, да, Макдир? — спросила Гастингс, пробуя куриный бульон. — Ты так считаешь? — Да. Знаю, сейчас ты скажешь, что, возможно, я угадала. Ах, Макдир, вечно ты меня дразнишь. Смотри-ка, Элиза учится отделять белок от желтка. — Аллен, жалкий щенок, ты же чуть пирог не уронил! Клянусь носом святого Томаса, ты у меня дождешься! Элиза моментально побледнела, а юноша состроил повару рожу, хотя стал работать более осмотрительно. К тому же он теперь выгребал золу из печи и не имел возможности уронить очередной пирог. — Ну, малышка, — пророкотал Макдир, — не бойся. Затрещины достаются только озорным мальчишкам, а не маленьким птенчикам вроде тебя. — Да, — подхватила Гастингс, — Макдир ни разу даже не накричал на меня, когда я была маленькой. Он ждал, пока я вырасту. О, да ты готовишь ячменный хлеб. Я провела многие часы, замешивая тесто, Элиза. А теперь я вас покину, здесь так вкусно пахнет, что я умру, дожидаясь обеда. В зале она увидела Северна. Вокруг было полно воинов, оруженосцев, слуг, детей. Четверка волкодавов играла палкой, которую им бросил малыш, причем Эдгар явно считался у собак вожаком. Гастингс улыбнулась. С трудом верилось, что отец умер всего неделю назад. Она честно пыталась его оплакивать, молиться за него, однако в ее душе не нашлось места для настоящей скорби. За всю жизнь она не видела отцовской ласки; если на нее и обращали внимание, то, как правило, чтобы влепить пощечину из-за плохого расположения духа или, что случалось гораздо чаще, из-за плохо сваренного эля. — Элиза на кухне с Макдиром. Он учит ее печь ячменный хлеб. Ты голоден, милорд? — Да, пожалуй. Ты еще ни разу не помогла мне вымыться. А сегодня? — Если на то будет твоя воля. — Она уже, три ночи видела его обнаженным. — Иди в нашу спальню и жди. — Он отвернулся и о чем-то заговорил с Гвентом. Да, теперь это их спальня. Гастингс велела Алисе принести горячей воды и, сидя в ожидании, заметила что-то лежащее под одеялом. Это оказалась баночка с кремом, которым Северн пользовался в первую ночь. Он не забыл, подумал обо всем заранее, чтобы опять не сделать ей больно. Значит, не такой уж он равнодушный. Может, на этот раз ей будет даже приятно. Северн задерживался, и она, обидевшись, села в ванну. Гастингс натиралась лавандовым мылом, когда он вошел в комнату, и замерла, глядя на него. — Вымоюсь после тебя. А ты потрешь мне спину. — Я ждала, а ты не шел. — Хочешь, я тебе помогу? — Ох нет, я сама. — Чем здесь пахнет? Мне нравится. — Лавандой. Ее принесли с собой римляне, когда завоевали Британию. По-моему, название произошло от латинского слова lavare, что означает «мыть». — Где ты этому научилась? — Я не такая уж невежа, Северн. Это из «Лечебной книги Бальда», написанной два века назад. А еще я читала «Врачи из Миддфея». Если не будешь мешать, я быстро закончу и приготовлю ванну для тебя. Северн молча кивнул, уселся на кровать и начал раздеваться. Она тщательно вымылась, но полотенце осталось на табурете в добрых трех футах от ванны. Покосившись на мужа, который в это время стягивал через голову тунику, Гастингс выскочила из ванны. Она почти завернулась в полотенце, когда услышала смех. — Ты очень шустрая, Гастингс. Мне понравились твои ноги, такие длинные, стройные, они будут красиво смотреться на моих бедрах. — С какой стати они там окажутся? — Увидишь. Я… В дверь постучали. — Войдите. Появилась Алиса, которая принесла горячую воду, а с ней — двое слуг с ведрами. Гастингс прикрылась халатом, но слуги только забрали ванну, чтобы вылить остывшую воду. — Спасибо, Алиса, — сказала Гастингс. Потом она заметила, с какой улыбочкой та глазеет на Северна, и сразу вспомнила, что он собирался удовлетворять свои мужские потребности с Алисой. Она застыла на месте, не сводя глаз с девушки, которая была всего на три года старше ее и когда-то рассказала ей про месячные. Тогда Гастингс исполнилось тринадцать лет, и это случилось с нею впервые. — Алиса, помоги мне стянуть сапоги. Мой оруженосец еще занят, а твоей хозяйке это вряд ли удастся сделать. Гастингс молча смотрела, с какой охотой Алиса подскочила к Северну, с хохотом ухватилась за сапог и подалась еще ближе, заметив, что он заинтересовался ее грудью. Он протянул было руку и тут же неохотно опустил. Но Алису это не смутило. Она буквально трясла грудью у него перед носом. Гастингс видела, как Северн на нее смотрит. Уж не собирается ли он овладеть Алисой здесь, на глазах жены? На нее, свою жену, он никогда не смотрел с таким выражением. Подлец, совершенно потерял голову от похоти. — Ты, развратный ублюдок! — закричала Гастингс, подхватила ведро с горячей водой и опрокинула на мужа. Тот взревел, Алиса же отскочила, все еще держа в руках сапог. — Гастингс, я не знала, что ты здесь, думала, ты ушла за ширму, чтобы одеться. Я… — Вон отсюда, Алиса! Я считала тебя подругой, а ты трясешь грудью перед моим мужем. Я этого не потерплю! — Ну да, Гастингс, он твой муж, но ведь он не перестал быть мужчиной, — смущенно бормотала Алиса. — При чем тут наша дружба? Северн пытался вытереться туникой. Мокрые волосы прилипли к голове, вся кровать была залита водой, и где-то посредине копошился Трист. Швырнув тунику на пол, Северн угрожающе встал. — Алиса, оставь нас. — Милорд, — очень тихо, мягким, "словно весенний дождик, голосом ответила та, — миледи не понимает мужчин. Она не понимает, что такая игра ничего не значит, что это вообще только игра. Я видела, как вы мне улыбались. Так мужчина улыбается женщине, с которой хотел бы переспать. Гвент сказал, что я вам приглянулась. А моя хозяйка… — Это тебя не касается. Убирайся, Алиса, иначе я побью ее на твоих глазах. Алиса взглянула на побледневшую Гастингс. Она в самом деле не имела в виду ничего дурного. Если бы Северн приказал, она бы с удовольствием ласкала его тело, насладилась бы его силой и молодостью, может, уселась бы к нему на колени, чтобы сделать игру более занимательной. Он взял бы ее, смеясь, и они бы отлично провели время. А Гастингс разозлила его. Боже милостивый, опрокинуть целое ведро горячей воды. Из ревности. Гастингс ревнует? Алиса знала, в чем состоит долг подруги, и храбро сказала: — По-моему, мне лучше остаться, милорд. Если кто-то и заслужил наказания, так это я, а не миледи. Не веря своим ушам, Северн уставился на хорошенькую служаночку, с которой хотел позабавиться, однако так и не улучил подходящего момента. К тому же его кровать занята Гастингс, Элизой и Тристом, а днем у него не было ни одной свободной минуты: надо познакомиться с каждым новым воином, с каждым оруженосцем, устраивать тренировочные поединки. — Да, милорд, я не могу вам позволить обижать мою хозяйку! Гастингс во все глаза смотрела на мужа. Ей уже случалось видеть его обнаженным, но не полностью и на короткие моменты. А теперь он стоял перед нею, расставив ноги, яростно сжав кулаки, и густые волосы в паху не скрывали его плоть. Гастингс вдруг захотелось вернуть время назад. На каких-то двадцать минут. — Алиса, — выдавала она, — не нужно меня защищать. Это смешно. Я понятия не имела, что женщины и мужчины готовы совокупляться, где угодно и когда угодно. Ты права: он лишь мужчина, а мы с тобой давние подруги. Оставь нас, пожалуйста. Если он решит избить меня, то он сделает это, не важно, будешь ты здесь или нет. Иди, Алиса. Трист, старательно отряхнув шубку, грациозно соскочил с кровати, подбежал к Гастингс и забрался к ней на плечо. — Их маленькое лордство не позволит хозяину тебя бить, — уверенно заявила Алиса. — Всем известно, что хозяин никогда не обидит куницу. Северн был полон решимости отлупить жену и сделать это от всей души. Но сначала Алиса вступилась за нее, а теперь и его проклятый Трист встал на ее защиту. Причем уже не впервые. Чертов зверь, которого он нашел два года назад голодным, полудохлым, замерзающим в лесу, которого собственноручно выходил. Лучше бы он этого не делал. Подскочив к Гастингс, он поднял ее и оказался лицом к лицу с нею и Тристом. Полотенце скользнуло вниз, но Гастингс не успела его подхватить. — Уходи, Алиса, — приказал он, — наверное, мне придется овладеть твоей милой хозяйкой прямо здесь. Алиса не тронулась с места. — Вон! Та знала, когда с мужчинами шутки плохи, а хозяину сейчас явно не до шуток. Взглянув сначала на Гастингс, потом на Триста, она выскочила из комнаты. — Ну, а теперь я хочу взглянуть, что приобрел в обмен на свою честь. — Ты что-то приобрел? Только не в Оксборо. Честь? Да за твою честь никто не дал бы и цыпленка. Все, что ты сделал, — это явился в замок со своими людьми, женился на мне и стал лордом. — Не испытывай мое терпение, женщина, оно убывает с каждым днем. Больше я этого не потерплю. Нет, я не хочу брать тебя силой, но стану так обращаться с тобой, чтобы ты наконец поняла: это я решаю, кем ты здесь будешь. А тебе остается лишь повиноваться. Не дергайся. — Северн оттолкнул ее, и Гастингс с Тристом упали на кровать. Он принялся разглядывать жену и тут же понял, что разговоры о выполнении супружеских обязанностей здесь ни при чем. Он по-настоящему хотел ее, очень хотел. Но ведь Гастингс окатила его горячей водой и заслужила обращение, которое принято по отношению к строптивым женам. — Ты сам довел меня, — заявила она, переворачиваясь на бок и укрываясь одеялом. — Нет, я не желаю, чтобы ты прикасался ко мне. Ты слишком зол и сделаешь мне больно. — Больно? Нет, Гастингс, я не причиню боли, хотя ты это заслужила, — сказал он, доставая баночку с кремом. — Ложись на спину. Бросив в него одеяло, Гастингс откатилась на другую сторону кровати, но он схватил ее за локоть и подтащил к себе. Черт побери, она заслужила наказание, однако ему это не под силу. Открыв баночку, он набрал побольше крема. — Попробуй только шевельнуться. — Он решительно принялся за дело. Ей это необходимо, а он пока еще может держать себя в руках. Гастингс не шелохнулась, Трист тоже. Зверек лишь громко ворчал, не сводя глаз с хозяина. — А у тебя подходящие груди, — заметил Северн, окидывая взглядом тело жены. — Подходящие, но не более того. — И он взял в руку одну грудь. — Как раз заполняет мою ладонь, в ней будет вдоволь молока для моих сыновей. — Мне противно. — Гастингс попыталась отодвинуться. — А теперь отпусти меня, я должна идти на кухню, присмотреть за ужином. — Молчи, я уже смазал кремом, где надо, ты не почувствуешь боли. — Его рука подхватила другую грудь и легонько сжала. Затем он провел ладонью по ее животу. — Мои пальцы не достают до тазовых костей. Ты создана, чтобы рожать детей. По крайней мере физически. Он перевернул Гастингс на живот, и она почувствовала, как он ощупывает ее бедра. Она не боялась его. Даже в тот момент, когда он держал ее на весу и тряс изо всех сил. Когда взял ее грудь, она тоже не испугалась, хотя грубые ладони терли нежную кожу. Это вызывало какое-то странное ощущение. Теперь он оценивает бедра, снова прикидывает, сможет ли она рожать. Это уже слишком. Даже чересчур. Глава 10 Такого она не могла вытерпеть. Внезапно его пальцы коснулись самых интимных мест, и Гастингс вскочила, отчего Трист метнулся на руку хозяина. — Не сопротивляйся, Гастингс, я сейчас. Внутри у нее все сжалось, но крем облегчил вторжение. Она не почувствовала боли, ей только казалось, что нечто огромное заполнило ее лоно. Гастингс зажмурилась, гадая, испытывает ли муж удовольствие от своих действий. — Что ты чувствуешь, когда делаешь это со мной? Он приоткрыл глаза, но не остановился, ибо даже мысль о задержке была невыносимой, и хрипло пробормотал: — У меня нет слов. Трист громко заверещал, однако Северн больше не обращал ни на что внимания. Как бы ему хотелось, чтобы Гастингс отвечала ему, обхватила его ногами. Нет, она просто лежит, ей все безразлично, она его ненавидит и не сопротивляется лишь оттого, что понимает безнадежность такой затеи. Гастингс следила за выражением его лица, за тем, как он вдруг запрокинул голову и вскрикнул. Она почувствовала внутри теплую струю его семени, его судорожные конвульсии и, когда он наконец затих, спокойно произнесла: — Ты — скотина. Ненавижу. Если на тебя опять набросится убийца, я уступлю ему дорогу. Если заболеешь, я предоставлю тебе лечиться самому. Оставь меня в покое, Северн. Я не искусна в любви, совершенно ее не хочу и даже недостаточно красива, чтобы тебе захотелось снова проделывать это со мною. И я молюсь, чтобы ты оставил в покое Алису. Она такого не заслужила. Ни одна женщина такого не заслужила. Северн резко встал. Трист замер у плеча Гастингс, не сводя глаз с хозяина. Она побледнела, но кулаки у нее были сжаты. В этот момент раздался громкий стук. — Кто там? — рявкнул Северн. — Милорд, мы принесли ванну. Выругавшись, он приоткрыл дверь, однако не позволил слугам войти и сам втащил ванну. Северн налил туда оставшуюся горячую воду, покосился на Гастингс, потом забрался в ванну, буркнув через плечо: — Иди присмотри за моим ужином. — Нет. — Что ты сказала? — изумился он. — Я сказала нет. Больше я ничего не стану для тебя делать. Ты не заслуживаешь моей заботы, как не заслуживаешь Оксборо. Милорд Грилэм и король Эдуард совершили ошибку. Может, отцу удалось тебя раскусить, он понял, что ты за человек. Я не желаю иметь с тобою никаких дел, Северн. Никаких. — Ты сейчас подойдешь и вымоешь мне спину. — Лучше я всажу в нее кинжал. — Ты мне угрожаешь? Ты, женщина, смеешь мне угрожать? — Он в гневе хлопнул себя ладонью по лбу. — Я только что овладел тобою. Наверное, мне не стоило беспокоиться о креме, но я позаботился о тебе. Неужели ты никогда не научишься сдержанности, женщина? Гастингс упрямо качнула головой и, согнувшись, поплелась за полотенцем и халатом. Она выглядела совершенно больной. — У тебя нежное тело. Если бы ты придержала язык, если бы с охотою делала то, что я велю, мне не пришлось бы брать тебя силой и нам не понадобился бы крем. Ты можешь доставлять мужу радость, но предпочитаешь этого не понимать. — Доставлять тебе радость? — Гастингс не верила своим ушам. Этому не поверит ни одна женщина, возлежавшая с мужчиной. — Ты прав, Северн. Я сама виновата, я думала, мне будет больно, потому что все это уже само по себе является наказанием. Конечно, ты выказал заботу, прихватив крем, но лучше бы показал, какой ты безжалостный, какой могучий воин и какое я ничтожество по сравнению с тобой. Неужели я и впрямь могу доставить тебе радость? Неужели я должна кричать от восторга, когда ты тащишь меня в постель, чтобы надругаться надо мною? — И она выскочила из комнаты. — Не смей уходить, — рявкнул Северн. Но Гастингс даже не обернулась, и он медленно погрузился в воду. Ему пришлось мыться самому. Единственное оказавшееся под рукой полотенце было уже мокрым, и, кое-как утершись, Северн начал одеваться. Трист следил за хозяином преданными темными глазками. — Она меня отталкивает, Трист, хотя я не причинял ей зла. Ты сам видел. Она лежала, словно великомученица, мягкая, теплая, податливая, но она была не со мною, Трист. А ведь я не собирался жениться. У нас все шло как нельзя лучше, пока мы не вернулись в разоренный Лэнгторн. Ты знаешь, мне была необходима богатая невеста. Зато теперь я обзавелся всем, о чем мечтает каждый мужчина. Я знатен, богат. А что такое жена? Лишняя обуза, и больше ничего. Я и впредь буду спать с нею, пусть себе лежит неподвижно. Она всего лишь женщина, Трист, моя супруга и должна слушаться. Она окатила меня водой только за то, что я взглянул на грудь Алисы, но ты сам видел, как она трясла ею перед моим носом. А потом даже эта девка пошла против меня, заявила, что я лишь мужчина, а они давние подруги. Какая глупость. Да, я — мужчина. Что еще за «лишь мужчина»? Мужчина есть мужчина, а не какое-то «лишь», о чем бы она там ни думала. К тому же я не безродный крестьянин, а их хозяин. Что же у нас получается, Трист? Конечно, я мог бы обойтись с нею поласковее, только вряд ли от этого будет прок. Она меня ненавидит, обзывает скотиной. Я спас ее от Ричарда де Лючи. Ну, может, и не совсем, но если бы тот негодяй не ранил меня, я мог бы выследить его хозяина. Черт побери, Трист, что я такого сделал, чем заслужил все эти упреки? Выругавшись, Северн натянул чистую темно-серую тунику. Неповоротливый оруженосец Марк давно бы мог одеть хозяина. Марк послушен, никогда ему не возражает, не ругает всякими словами. Нет, с Гастингс нужно что-то делать. Только сначала решить, что именно. Гастингс в это время занималась травами в своей комнате, выбросив из головы все мысли о Северне и сосредоточившись только на цветах и стеблях, рассыпанных перед нею на столе. — Ты должна поесть, Гастингс, — сказала вошедшая Агнес, неся поднос. — Не хочу, чтобы ты отощала из-за того, что не способна управиться с мужем. От неожиданности та даже выронила наперстянку с роскошной гроздью цветов. — А знаешь, — ответила она, наклоняясь за растением, — друиды считали наперстянку своим цветком. Вроде бы по форме она походила на их головные уборы. — Довольно, Гастингс. Ты прячешься за своими травами и историями всякий раз, когда хочешь отвлечься или сбить с толку других, особенно если боишься услышать что-то неприятное. Уверена, тебе хватает наглости так же морочить голову и лорду Северну. Он пытается с тобой договориться, а ты отвечаешь небылицей про цветы. Что ты возишься с наперстянкой? Какая от нее польза? — Она красивая. — Послушай меня. — Агнес старательно расправила одеяло на кровати. — Все в Оксборо знают, что Северн взял тебя силой. Алиса рассказала об этом даже сокольничему Эрику, а ведь у того язык без костей. За ужином не было слышно ни шуток, ни смеха, ни даже громких разговоров. Люди Северна пытались вести себя как обычно, но им отвечали гробовым молчанием. Будто у нас кто-то умер. — Это Северн поручил уговорить меня? — спросила Гастингс. — О нет. Твой муж собирается покинуть Оксборо. Замок у нас, конечно, не из маленьких, Северн теперь человек богатый, да только мало ему в том радости. Ел неохотно, едва перебросился словом с Элизой, а эта куница все лежала да глядела на него, как на больного. — Вот тебе доказательство. Ты считаешь меня виноватой, но Тристу лучше известно, какой у него жестокий, похотливый хозяин… — Будь ты поменьше, я бы тебя отшлепала. К несчастью, ты уже выросла, стала хозяйкой Оксборо и еще трех замков, которыми теперь правит лорд Северн. Послушай хорошенько, Гастингс. Ты женщина и не дура, но, по словам Алисы, даже не подумала расположить к себе мужа. Она чуть сквозь землю не провалилась, глядя, как ты оскорбляешь его ни за что и гневишь до тех пор, пока ему остается только наказать тебя. И он, конечно, это делает. Тебе было очень больно? Гастингс замерла. Она еще не избавилась от какого-то непонятного ощущения внизу живота. Мужчина ворвался в нее, использовал ее, мерил ей таз и бедра, прикидывая, способна ли она рожать. Ублюдок! Если бы Агнес об этом знала, то не стала бы ее обвинять. А она несправедливо отругала Гастингс, как девчонку. Конечно, она не виновата в том, как обращается со своей женой молодой муж. — Нет, совсем не больно, но это не меняет дела. Очевидно, Алиса не говорила, что Северн едва не овладел ею прямо у меня на глазах? Агнес засмеялась. Она смеялась. — Ну да, говорила. Ей показалось, ты ушла за ширму одеваться. Она снимала с него сапоги и наклонилась, Северн увидел ее грудь, и она дала понять, что может позабавиться с ним, если он захочет. Что здесь такого, Гастингс? Алиса — милая, ладная девушка. — Но Северн — мой муж. — Оставь в покое свои травы, садись на кровать и внимательно слушай. В дверь тихонько постучали. — Войдите, — откликнулась Гастингс. Такой мрачной Алису, пожалуй, никогда не видели. Она украдкой покосилась на Агнес, и та сказала: — Помоги научить кое-чему нашу хозяйку. — Гастингс? — Алиса мигом воспрянула духом. — С тобой все в порядке? Он тебя не бил? Гастингс недоуменно глядела на обеих женщин. Значит, если он ее не бил, то его не в чем винить? — Он меня унизил. — Унизил? — переспросила Агнес. — Да мужчины давно взяли это себе за правило. Что именно сделал с тобою лорд Северн? — Он измерял меня пальцами, чтобы узнать, легко ли я буду рожать. — Конечно, он должен знать, чтобы зря не беспокоиться о тебе. Ему нужен сын, и как можно быстрее, Гастингс, он не хотел тебя унизить, просто желал убедиться, что ты не умрешь от родов. Что здесь унизительного? И все? — Он протянул руку, чтобы взять Алису за грудь, но сдержался. — Вот именно, ты же стояла рядом. Знаешь, Гастингс, по-моему, ты напрасно обижаешь своего мужа. Та поперхнулась, закашлялась, достала горсть каких-то цветов и старательно разжевала их. Алиса легонько погладила ее по руке: — Мужчины не способны мыслить и чувствовать так же ясно, как женщины. Им нравится драться, есть, пить и заниматься любовью, когда приспичит, Мало кого из них интересует еще что-то. — Хорошо сказано, — кивнула Агнес. — Ты сама все испортила, Гастингс. Получив обыкновенного мужчину, которого могла бы по своему желанию водить за нос, ты вместо этого устраиваешь с ним кулачные бои, пререкаешься, кричишь и задираешь нос. Лучше бы хоть раз просто улыбнулась. Гастингс схватила новую горсть розовых лепестков. — Клянусь всеми святыми, он даже не поцеловал меня. Я ему противна. Он думает, что я совсем обыкновенная, ну, может, не совсем, поскольку богатая невеста. — Необыкновенная богатая невеста? — удивилась Алиса. — Что это значит? — Раньше он считал, что богатая невеста обязательно должна быть уродкой. Хотя ко мне это не относится, я все равно ему не понравилась, даже когда спасла жизнь. Спать со мною для него только обязанность, не более. Ты ошибаешься, Алиса, он не желает заниматься со мной любовью. — Ах, ах, — фыркнула Агнес. — В чем дело? — А в том, — со сдержанным гневом ответила Алиса. — Ты просто разозлилась, ведь он не шаркал перед тобою ножкой. Настоящий мужчина, воин, как он, никогда не скажет женщине, что она храбрая и мужественная, что он ставит ее выше всех других. Мужчины на такое не способны. — Вот именно, — подхватила Агнес. — Достаточно было раны, чтобы уязвить его душу и мужское достоинство. К тому же спасла его женщина. Алиса верно подметила: мужчина с его характером вряд ли с таким смирится. — От ваших речей голова идет кругом. — Гастингс принялась за очередную порцию розовых лепестков. — А потом ты еще вылечила его. — Конечно, трудно придумать более ужасное преступление. Может, вместо этого следовало целовать ему ноги? Или покорно склониться перед ним и позволить надеть себе на шею ярмо? — Перестань, Гастингс! Лучше ешь баранину. Розовые лепестки — хорошая еда, но тебе полезнее стряпня Макдира. Нянька решительно кивнула в сторону кровати, и Гастингс осталось только молча сесть и взять у Алисы поднос. — Ешь и слушай нас, — приказала Агнес. — Если чего не поймешь, спроси. Алиса, как, по-твоему, не позвать ли нам Беллу, она сейчас в зале. Никто не знает мужчин лучше ее. Гастингс удивленно раскрыла глаза. Ведь Белла такая старая, толстая, почти беззубая. Правда, волосы еще густые, их едва тронула седина. Она четыре раза была замужем, и все мужья умерли. Теперь на нее засматривается кузнец Моррик, при этом все начинают шептаться и хихикать, что очень смущало Гастингс. — Позовем Беллу, если в этом будет необходимость, — решила Агнес. — Ладно, — согласилась Алиса, — она наверняка строит глазки Моррику. Он обалдел от счастья: рот не закрывается, глаза смотрят в разные стороны. Похоже, ночью они хорошенько позабавятся. Не завидую тому, кто утром приведет подковать лошадь. Как бы Моррик не перепутал конскую ногу с чем-нибудь другим. Не позднее осени он станет пятым мужем Беллы. Гастингс жевала превосходную тушеную баранину с соусом из лука и гороха. И посолена она в меру. — Макдир добавил шалфея, он придает мясу очень приятный вкус. Алиса безмолвно закатила глаза, а нянька повторила: — Белла может обождать. Ну, Гастингс, тебе вот что нужно делать. Нет, жуй баранину, не хочу слушать твои возражения. Насчет шалфея ты права. Спустя час Гастингс наконец оставили в покое, и она сидела, тупо уставившись на стену, где висело два гобелена: на одном был вышит королевский пир, на другом — рыцарский турнир. В углу второго гобелена виден кубок отвара из листьев и цветов огуречной травы. Считалось, что этот напиток придает отвагу рыцарю, готовящемуся к поединку. Можно было даже различить буквы на кубке: b-o-r-a-g-e[4 - Огуречная трава (они.).]. И что же ей делать? Стать мягкой, отлично выделанной подстилкой, чтобы о нее вытирали ноги? Улыбаться, когда муж походя оскорбит ее? Не замечать, как он глазеет на Алису? Разрешать ему без стеснения тащить в постель других женщин?, С радостью отдаваться, когда он бросится на нее, как дикий зверь? Нет, она убьет его. Северн так и не пришел. Гастингс долго лежала без сна и думала, думала… Неужели именно она не права? Ведь Алиса медленно внушала ей, словно полной идиотке: — Можно получить огромное удовольствие от близости с мужчиной. Только он должен иметь опыт и делать все осторожно, не торопясь. Я спрашивала Гвента, и тот сказал, что обычно хозяин внимателен к женщинам, ласкает и дразнит их, пока они сами не захотят его. И Гвент не понимает, с какой стати вы готовы перегрызть друг другу глотку. Он считает, что все дело в твоей излишней заносчивости. Этим ты вряд ли радуешь мужа. Северн внимателен к женщинам? Не может быть. Как не может быть и того, что все в замке обсуждают ее отношения с мужем. Не хватает только, чтобы Агнес осталась с ними в спальне, дабы лично убедиться, как молодые относятся друг к другу. Черт бы их всех побрал. Может, вообще лечь прямо на столе в зале, чтобы ими любовались все желающие, давали советы, подсказывали ей, как лучше повернуться, чтобы Северн получил большее удовольствие? У Гастингс не укладывалось в голове, что женщина тоже может получать удовольствие. И она не была слишком заносчивой. Не была. Глава 11 Гастингс проснулась от шума, доносившегося с замкового двора, живо соскочила с кровати и глянула в окно. Внизу собрался отряд из двух десятков воинов — половина из Оксборо, половина из Лэнгторна. Их возглавлял Северн в блестящих на солнце латах. Куда это они? Муж так и не пришел ночью в спальню. Ни слова ей не сказал. Кое-как одевшись, Гастингс помчалась вниз. Гвент разговаривал с управляющим, отдавая приказания ему и трем десяткам воинов, оставшимся в замке. Увидев ее, он улыбнулся: — Северн отправился принимать клятву верности от других вассалов. Он хочет убедиться, что там не возникнет осложнений, что все готовы признать его новым хозяином. — Мне полагается ехать с ним. Так принято, меня будут ждать. — " Он пожелал ехать один, и никто не удивился, кроме вас. К тому же он вам не нравится. — Есть определенные правила, и мое отношение здесь ни при чем. — Северну было угодно ехать одному. — Вовсе я не заносчивая, Гвент. — Возможно. — Когда он вернется? — Недели через две. — Он собирался в Лэнгторн? — Пока нет. Есть вещи более важные. — Гвент невольно покосился на свою руку. Во время упражнений он неудачно упал и поранился собственным мечом. Сам виноват. — Дай-ка посмотреть, Гвент. Он удивился, но тут же понял, что она тоже глядит на его руку, замотанную грязной тряпкой. — Пустяки, — возразил он. — Я должен присматривать за людьми. Так пожелал Северн. Гастингс толкнула его обратно на скамью: — Никуда не уйдешь, пока я не погляжу, отчего она воспалилась. Мне вовсе не хочется, чтобы ты умер, а это часто случается при открытых ранах. Что-то происходит с кровью, и она разносит яд по всему телу. Не шевелись, Гвент. Тому оставалось лишь терпеть, пока Гастингс обрабатывала и перевязывала рану, оказавшуюся довольно глубокой и болезненной. — Гвент, я буду менять повязку каждый вечер, пока рана не затянется, но все-таки старайся ее не пачкать. Если ты меня не послушаешь, то наверняка умрешь. Гвент хотел возразить, что все женщины считают любую царапину смертельно опасной, но промолчал. Мужчины слишком часто погибали от ран. Но Гастингс была хозяйкой Оксборо и женой Северна, он испытывал к ней расположение. И он первый раз в жизни видел хозяина растерянным. Северн признался, что, когда он пригрозил избить жену, чтобы научить кротости, та обещала подмешать ему зелья, от которого начнется водянка. А кому это понравится? — Спасибо, Гастингс, — улыбнулся он. — За Северна не беспокойтесь. Если в дороге случатся неприятности, он даст мне знать. И раз уж вы взялись лечить мою руку, придется с вами согласиться. Я не уверен, что вы заносчивы. — Не испачкай повязку, Гвент. — Хорошо. — Он взглянул на стоявшего поблизости Торрика. — А вот и наш червяк. Приполз в главный зал разнюхать, не догадался ли я, что он — поганый вор. Клянусь зубами святого Андрея, больше всего на свете я ненавижу воров. Торрик — вор? Но отец полностью ему доверял. Их богатство умножалось, имения процветали. Раз Гвент считает, что Торрик воровал, значит, и Северн того же мнения. Гастингс никогда не обращала особого внимания на дела Торрика, знала только, что управляющий хорошо выполняет свои обязанности, приветлив с жителями Оксборо, а если выглядит чересчур мрачным, так разве это важно? Наверное, ей все же следовало за ним присматривать. Северн отсутствовал уже вторую неделю, когда однажды с крепостной стены раздался крик Аларта, увидевшего вдали конный отряд. Поскольку замок Оксборо господствовал над местностью, из него открывался вид на многие мили вокруг. Гастингс первая различила цвета королевского штандарта. Конечно, сам Эдуард не станет наносить им визит, тем не менее она решила переодеться, взять Элизу и ждать гостей у ворот. Оказывается, приехал Роберт Барнелл, канцлер Англии, секретарь и главный советник короля Эдуарда. Наездником он был никудышным и выглядел так, словно по дороге ему переломали все кости, хотя от Лондона до Оксборо лишь три дня пути. Рядом с канцлером на гнедой лошадке ехала красавица в белоснежном головном уборе и бледно-зеленом платье, рукава которого свисали почти до земли. Она была молода, всего лет на пять старше Гастингс, и превосходно держалась в седле. Барнелл кое-как сполз с коня, приосанился, взглянул на хозяйку Оксборо и милостиво кивнул. — Миледи, — с улыбкой начал канцлер, поскольку знал Гастингс с рождения, хотя за последние десять лет виделся с нею очень редко, — представляю вам леди Марджори, вдову сэра Марка Аутбрайта. Король Эдуард возложил на нее заботу об Элизе Седжвик. Это и есть та девочка? Малышка испуганно прижалась к Гастингс. — Элиза, дорогая, этот человек служит нашему королю и приехал сюда не для того, чтобы мучить тебя. — Что с нею? — удивился Барнелл, косясь на девочку, судорожно цеплявшуюся за ногу Гастингс. — Отец бил ее, а мать целыми днями заставляла молиться, стоя на коленях. Сейчас она уже немного пришла в себя, но ей нужно время, чтобы привыкнуть к вам. — Ах, девочка моя, — воскликнула леди Марджори и, не обращая внимания на грязь, встала на колени и заглянула в глаза Элизы. — Мы с тобой станем большими друзьями. И ты можешь звать меня просто Марджори, — сказала она, вытаскивая из кармана завернутый в платок миндаль. — Только один, Элиза, тогда его хватит надолго. Девочка робко взяла орех, внимательно оглядела и сунула в рот, зажмурившись от удовольствия. Марджори улыбнулась и встала. — Вы и есть Гастингс Оксборо? — Да. Вы довольно быстро приехали. — Мы пробудем здесь до утра, Гастингс, и отправимся в Седжвик, — вставил Барнелл. — Леди Марджори назначена опекуном ребенка. А где лорд Северн? — Объезжает другие замки. За вечерней трапезой место хозяина занял Роберт Барнелл, а на месте Элизы сидела Марджори, держа малышку на руках. — Какая худая, — заметила гостья. — Видели бы вы ее, когда она приехала в Оксборо. — Все это кажется мне чрезвычайно странным. Надеюсь, дела в Седжвике наладятся. «Значит, меня считают той ведьмой, которая морила голодом бедного ребенка». Гастингс про себя восставала против возвращения Элизы в Седжвик. Ведь там находится Бил. Когда затянувшийся обед подошел к концу, Гастингс все же решилась посвятить в это Барнелла. Он ненадолго задумался и сказал: — Я велю повесить эту женщину, и мы избавимся от неприятностей. Она ведь угрожала тебе, Гастингс? — Да, угрожала, но быть за это повешенной, сэр… Нельзя ли просто оставить Элизу в Оксборо? Со стороны леди Марджори было очень любезно приехать сюда, однако я сама могла бы заботиться об Элизе до того, как она выйдет замуж. А Северн присмотрит за ее владениями. — Сожалею, но Его Величеству было угодно решить именно так. Ты сама недавно вышла замуж, у вас с Северном будут собственные дети, зачем возиться еще и с чужим ребенком? — Я люблю девочку. Она столько натерпелась. Вряд ли она будет счастлива, если вернется в Седжвик с незнакомым человеком. Пожалуйста, сэр… — Гастингс, ты не понимаешь. У Его Величества есть долг перед сэром Аутбрайтом. Четыре года назад они бились рука об руку, прорываясь в Иерусалиме сквозь засаду. А полгода назад он пал в стычке с соседом, оставив ни с чем свою жену леди Марджори. Назначая ее опекуншей. Его Величество таким образом возвращает долг сэру Аутбрайту. — Но она еще так молода. — Тебе самой восемнадцать, Гастингс, "а леди Марджори — двадцать три. Перестань. Думай лучше о собственных делах. — Барнелл поднес к губам кубок и сделал большой глоток. — Если не ошибаюсь, вино лорда Грилэма. — Да, налить вам еще, сэр? Барнелл охотно выпил. — Хотя я надеялся увидеть Северна, он поступил мудро, решив побыстрее осмотреть владения. Странно только, что ты не поехала вместе с ним. — Он не пожелал взять меня с собой. — Он тебе нравится, Гастингс? — На вид он самый отважный воин на свете. Честно говоря, сэр, ему не понравилась я. Но ведь многие мужья не в восторге от своих жен. И я тоже не люблю его. — Вы оба еще молоды, — равнодушно отмахнулся канцлер. — Все переменится. Когда станешь матерью, увидишь его в ином свете. Значит, Ричард де Лючи отравил жену, чтобы иметь возможность жениться на тебе, но опоздал, потому что она скончалась недостаточно быстро? — Так говорят. Лорд Грилэм сообщил, что он поскользнулся на кроличьих костях, разбил голову и умер. — Превосходно. Из тебя получилась замечательная хозяйка, Гастингс. Ты приветлива и хлебосольна, замок чистый и ухоженный. Вам с Северном надо брать пример с наших благословенных короля и королевы. Их взаимная любовь — одна из немногих постоянных вещей в теперешнем хаосе и падении нравов. Не печалься, Гастингс. Ты еще полюбишь своего мужа, как тому и положено быть. Неужели все хотят видеть ее овцой в женском платье? — А Северн? Что он должен делать, сэр? — Он — сильный и здоровый молодой человек. Он научит тебя наслаждаться жизнью и смеяться. Гастингс пригубила аквитанское вино, которое растеклось огнем по жилам и улучшило ей настроение. Она снова улыбнулась, хотя Роберт Барнелл и твердил, что именно она должна изменить свои привычки, а не Северн. — Вы погостите в Оксборо, сэр? — Завтра я должен привезти ребенка и леди Марджори в Седжвик. А с этой Бил я поступлю, как с буйно помешанной, ибо таковой она и является, раз чуть не убила девочку. Не беспокойся об Элизе. Взгляни, она улыбается и держит Марджори за руку. Да, Элиза без сожаления променяла ее на Марджори. Гастингс чувствовала ревность к этой красавице и, хотя ей было неловко за свои чувства, ничего не могла с собой поделать. Почему Элиза так легко с ней расстается? Спустя три дня, то есть ровно через две недели, Северн вернулся в Оксборо. Гастингс видела, как отряд проезжает через ворота, а дети и животные бросаются врассыпную. Вот муж спешился и кинул поводья оруженосцу Марку, который начал похлопывать боевого коня по шее и беседовать с ним, как полагала Гастингс, о морковке с ее огорода. Марк ей нравился. Особенно потому, что никогда не решался с нею заговорить. Северн был без шлема, его полированные латы блестели под ярким солнцем. Когда муж взглянул на нее, Гастингс сразу заметила, как он устал, но ярко-синие глаза сверкали по-прежнему. Она вспомнила наставления Агнес, которым охотно вторила Алиса: — Когда твой лорд вернется, ты встретишь его с улыбкой и позаботишься о нем. Покажешь, что он тебе не безразличен, можешь даже поцеловать его, хотя, зная тебя, боюсь, ты скривишь рот и покажешься ему кислым яблоком. Поцеловать его. Гастингс все время думала об этом. Конечно, она сможет. А если Северн оттолкнет ее? Если презрительно засмеется или скажет, что она ему надоела? — Северн! Тот начал оглядываться по сторонам, не понимая, кто его зовет, и вдруг открыл рот от удивления. Гастингс засмеялась и бросилась ему навстречу: — Я так рада, что ты наконец дома. Она повисла у него на шее, гадая, не сразит ли его наповал, и провисела так, пока Северн нерешительно, а потом вдруг изо всех сил не прижал ее к себе. — Я так рада, — повторила Гастингс, чмокнув мужа в шею и в правое ухо. — Я скучала по тебе, столько времени мы провели в разлуке. Целых две недели. Добро пожаловать домой, милорд! — И она поцеловала его в щеку, совсем близко от губ. Объятия несколько ослабели, и Северн легко опустил жену на землю, вглядываясь в эти проклятущие глаза, сиявшие радостью, не таившие никаких подвохов. Да, Гастингс искренне рада, ведь он не слепой и не дурак. Она даже слегка порозовела от смущения. — Что ты натворила? — спросил он, не отпуская ее. — Убила кого-то из моих людей? Невзначай отравила слугу? Или Макдир приготовил на обед козу Джильберту, спутав ее с цыпленком? А когда эту чертову козу подали на серебряном блюде, не держала ли она во рту непрожеванную рукавицу? — Нет! — засмеялась Гастингс, прижимаясь к его груди. — Я просто соскучилась. А ты? Хоть немножко? — Ну, совсем немножко. Я покинул Оксборо не очень-то веселым, да и потом чувствовал себя не лучше. — Я очень сожалею. Идем, милорд. Я припасла для тебя отличное вино и чудесного каплуна, фаршированного миндалем. Попробуй и сразу поймешь, что это вовсе не старушка Джильберта. — Она встала на цыпочки и решительно поцеловала его в губы. Гастингс немного промахнулась, но все-таки попала куда надо. Губы Северна оказались теплыми и мягкими, чего она совершенно не ожидала, и, когда поцелуй кончился, даже засомневалась в этом. — Нет, ты кого-то прибила, верно? — Северн продолжал смотреть на ее рот. — Или повесила нашего капеллана. Или спалила оружейную. Или уничтожила все припасы на зиму. Она поцеловала его снова. Ведь он просто шутит. Поцеловала еще раз. Зря она сомневалась. — Гастингс, — прошептал он и услыхал, как смеются его люди, улыбалась и стоявшая на крыльце Агнес. — Хочешь, чтобы я взял тебя прямо здесь? — Нет, я просто решила устроить тебе подобающую встречу. А ты меня не поцелуешь, Северн? Ведь я сейчас целовалась впервые и понятия не имею, как это делают. Но твои губы оказались такими приятными. Вздрогнув, Северн прижал ее к себе и поцеловал, вложив в этот поцелуй всю накопившуюся страсть. Он почувствовал, что Гастингс удивлена, даже потрясена. Нет, не возмущена, а именно потрясена. Наверное, он перестарался, ведь ее никто еще не целовал так, как он. Сдержав пыл, он принялся нежно ласкать ее языком. Гастингс издала какой-то непонятный звук. — Не думай, что мне это не нравится, Северн, но ты уверен, что целуются именно так? — Есть много вещей, которыми занимаются мужчина и женщина и которые поначалу тоже кажутся странными, Гастингс. Но обещаю, завтра ты этого уже не скажешь. Тем временем на дворе поднялся настоящий гвалт, люди смеялись и шутили. — Мы дали им повод, и вечером они уморят меня советами. Я не знаю причин твоей перемены, Гастингс, но принимаю ее. Она засмеялась и, отпихнув его, крикнула остальным: — Ступайте в главный зал, там приготовлен для вас настоящий пир, — и добавила мужу на ухо: — Если ты зайдешь в спальню, я помогу тебе мыться. До этого момента Северн чувствовал себя таким уставшим, что мечтал лишь поскорее слезть с коня, а теперь он готов немедленно схватить ее в охапку, унести в их комнату, сорвать с нее одежду и… — Милорд, добро пожаловать домой. Он тряхнул головой. Окружающие засмеялись еще громче, но его повелительный голос перекрыл этот шум: — Да, Гвент, приятно вернуться домой. Судя по твоей глупой улыбке, все здесь шло хорошо. А ты, Бимис, помогал обучать этих неотесанных деревенщин? Бимис с Гвентом шутливо толкали друг друга, и Северна радовало, что они так подружились. Неожиданно вспомнилась молоденькая девушка из Фонтиваля, расположенного в трех днях езды от Оксборо. Она была моложе Гастингс, но много опытнее иных женщин, с которыми Северн имел дело в Святой Земле. Как она лежала, поджидая его, улыбалась, тянула к нему руки, говорила о его мужской силе и доставленном ей удовольствии. Анна не стала бы называть его скотиной. С нею Северн ощутил себя могучим, но не смог изгнать образ Гастингс даже в момент наивысшей страсти. Перед ним стояло ее бледное испуганное лицо, он знал, что она его ненавидит, и, в свою очередь, ненавидел ее за эту ненависть. Он взял Анну три раза и заснул в полном изнеможении. Однако во сне ему тоже являлась Гастингс, спасала от кинжала убийцы и сжигавшей его тело лихорадки, касалась горячего лба прохладными руками, исцеляющими боль. Утром его мучила странная вина. Сначала он даже не понял, что это такое, а поняв, возненавидел себя за подобную слабость. Вина? Оттого, что он позабавился с другой женщиной? Какой вздор. Тем не менее Северн уехал из Фонтиваля на день раньше и не встретившись больше с Анной. Что случилось с Гастингс? Может, и она видела его во сне? Чувствовала ли она вину за то, как обошлась с ним? Тут Северн понял, что к нему обращается Гвент: — Я так и не решил, ворует управляющий Торрик или нет. Я не столь искусен в цифрах, как вы. Вам надо разобраться самому. — Разберусь завтра. А сегодня… — Да, сегодня вы будете поглощены своей женой. — Гвент задумчиво поглядел на Гастингс. — Уж не снизошла ли на хозяйку благодать Божья? — Ты хочешь сказать, не было ли ей видения? — Что-то в этом роде. Не спугните ваше чудо, Северн. — Но… — Полюбите ее, как она полюбила вас. — По правде сказать, я не очень-то гожусь для этого, Гвент. Она меня поцеловала, но это были девичьи поцелуи, она еще не Знает толком, что делать со своими губами. Но я научу ее, она мне не противна, такая податливая, теплая и… Тут Гвент не выдержал и расхохотался, его примеру последовали остальные. Ничего не понимая, они все же решили не перечить этому великану, который на учении мог в одиночку свалить с ног дюжину противников. Хохочущий Бимис, схватив мальчика, подбросил его в воздух, а затем перекинул стоящему рядом. Малыш кричал от восторга. Северн в отместку толкнул Гвента и пошел в главный зал. Неужели на Гастингс снизошла Божья благодать? Или она впустила к себе другого мужчину и теперь чувствует свою вину? Не потому ли она бросилась ему на шею и принялась целовать? Нет, это не в ее характере. Почему же она тогда переменилась? И не исчезнет ли все в мгновение ока, словно мираж? Глава 12 Гастингс со смехом терла ему спину, ощущая под руками бугристые мышцы, и, к собственному удивлению, обнаружила, что ей приятно любоваться ими. Северн оказался не таким уж грязным, хотя находился в пути не один день и вряд ли имел возможность мыться каждый вечер. — Хорошо, — вздохнул он, прикрыв глаза и откинувшись на край деревянной ванны. Хотя во всех осмотренных замках жена кастеляна или кто-нибудь из тамошних дам устраивали для него купание, это было совсем не так. Он совершенно по-иному воспринимал прикосновения Гастингс и никогда не получал наслаждения от простой мочалки. Впрочем, Гастингс больше пользуется руками, а не мочалкой. — Какой ты огромный, — испуганно заметила она, но в следующий момент уже опять смеялась. — Гастингс, — сказал он, беря ее за руку, и вдруг ясно увидел, что улыбка жены похожа на гримасу боли, а глаза испуганно распахнуты. Да, его смеющаяся молодая жена явно чувствовала себя не очень уверенно в своей новой роли. Вспомнив рассуждения Гвента о Божьей благодати, Северн отпустил руку Гастингс. — Теперь поцелуй меня и уходи, а то не видать нам Махдирова каплуна до завтра. Она растерянно посмотрела на мужа, но храбро опустила руки на его мокрые плечи и, наклонившись, быстро поцеловала. Северн повелительно взмахнул мочалкой. Когда дверь закрылась, Гастингс без сил привалилась к ней спиной и перевела дух. Встретив мужа поцелуями и объятиями, она увидела совершенно иного человека. Неужели Агнес с Алисой правы и от нее требуется лишь быть веселой, хорошо его кормить, почаще целовать? Тогда он станет нежным? Прекратит кричать на нее и трясти? Гастингс решительно выпрямилась и отправилась вниз, удивляясь по дороге, куда подевался Трист. Она бы сама присмотрела за тем, чтобы яйцо для него не переварили. Северн красовался в новой тунике, которую сшила для него жена: голубой, мягкой, как шубка Триста, превосходно отделанной. Только она здорово жала в плечах. Но он ее надел, чтобы сделать Гастингс приятное. Она заранее разложила ее на кровати, а потом держала кулак на удачу. И он ее надел. Гастингс несмело улыбнулась и, чтобы окончательно не испугаться, быстро подошла к мужу, разгладила мягкую ткань на плечах. — Прости, Северн, я не думала, что у тебя такие широкие плечи. Следующую тунику я непременно сделаю пошире. — Отличная туника. Он хотел сказать еще что-то, но тут они обратили внимание на воцарившуюся в зале тишину. Даже волкодав Эдгар, который только что надрывался от лая, играя с девочкой, моментально умолк и замер, не сводя с них глаз. — Я не могла понять, отчего ты всегда носишь серое. — По-моему, ткачихи в Лэнгторне не знали другой краски, а когда я оттуда уехал, это уже вошло в привычку. Ты думала, я придаю серому цвету какое-то особенное значение? — Да, пожалуй. Я умею красить туники в чудесные цвета, Северн. Можно, я сошью новые туники разных цветов? — Можешь делать с моими туниками все, что тебе заблагорассудится. Эта получилась очень мягкой. Благодарю. — Все гадают, что между нами происходит, — заметила Гастингс. — Сказать им, что ничего не случилось? — Но ведь это не так, — немного растерянно возразила она. — Да, и мне очень нравится твой смех. Ты впервые смеялась при мне. — И мой смех тоже показался тебе обычным? — Нет. Какая ты нежная, — вырвалось у Северна, и он поцеловал жену, — мягче туники. Трист лежал, свернувшись калачиком у его кубка. Северн протянул к нему руку и сразу почувствовал, как жмет под мышками новая одежда. В ней не очень-то развернешься. Теребя пышный мех зверька, Северн ждал, пока Гастингс подаст ему тарелку, на которой лежали толстенный ломоть белого хлеба и превосходный каплун с миндалем, горохом, капустой и луком. Хотя в других трех замках он тоже не оставался голодным, ничто не могло сравниться с блюдами Макдира. Северн принялся за еду, стараясь быстрее с ней покончить и уединиться с Гастингс в спальне. Он уже не встретит сопротивления. Жена с улыбкой протянет к нему руки. Как Анна. Нет, он не будет думать об этом многоопытном ребенке, с которым вкусил запретную радость. Ни к чему опять чувствовать свою вину перед Гастингс. Его отношение к ней не изменилось. Да, она стала вести себя по-другому, это приятно. Хорошо бы она такой и осталась. Он не станет тыкать ее носом в грязь за прежнее отношение к мужу. Нет, он проявит великодушие. Интересно, почему все-таки Гастингс перестала вести себя, как сварливая простолюдинка. Вернее, кто помог ему, Северну, обрести улыбчивую девочку, которая смотрит на него, будто ей доставляет радость один его вид. Нет, он не разрушит это чудо. Северна не занимали ни разговоры, ни веселый смех, он даже не чувствовал вкуса еды, хотя знал, что она превосходна. Ему было все безразлично, только бы скорее разделаться с этим изобилием, сотворенным руками Макдира. Обед был еще в самом разгаре, когда Северн отодвинул пустое блюдо и поднялся, взяв Гастингс за руку. Все головы повернулись в их сторону, но он шепнул ей: — Не обращай внимания. Они ни о чем не догадываются. — И это была, пожалуй, самая большая ложь, какая срывалась с его губ. — Идем, Гастингс, ты не пожалеешь. Не пожалеет? Да она с трудом представляла, сумеет ли Подавить отвращение. Но, упрямо вздернув подбородок, Гастингс улыбнулась и вцепилась в его руку. Трист вскочил ей на плечо и ухитрился лечь так, что одна половина гибкого тельца оказалась на груди Северна. Проходя по залу и видя лукавые улыбки, она готова была провалиться сквозь землю. Не от стыда. Ей казалось, что все заметили ее растерянность и страх. Неужели все, кроме нее, знают, что это доставляет удовольствие? Гастингс взглянула на непостижимую старуху Беллу, привалившуюся к кузнецу Моррику, который заботливо клал ей в рот кусочки мяса, одновременно стараясь погладить по груди. Почему Гастингс не замечала таких вещей прежде? Белла подмигнула ей. Наверное, и Агнес, — и Алиса сейчас тоже глупо улыбаются. У лестницы Северн неожиданно засмеялся и, подхватив жену, перекинул через плечо. А когда он еще похлопал ее по ягодицам, люди буквально взвыли от восторга. Именно этого от них ожидали в первую брачную ночь. Северн не отпускал ее, пока не оказался в спальне. Здесь он дал ей медленно соскользнуть по своей груди на пол так, что она ощутила все его тело. А когда Гастингс коснулась ногами пола, он тут же подхватил ее под ягодицы и снова прижал к себе. — Ox, — выдохнула она. — Взгляни на меня, Гастингс, не нужно бояться. Забудь те две ночи, они ничто, просто дурной сон, от которого со временем не останется воспоминаний. Ты постараешься? — Постараюсь. Для него самого те две ночи не были таким уж дурным сном, хотя ему не очень-то понравилось, что она сопротивлялась и ее пришлось брать силой. Но теперь все позади, теперь она готова возлечь с ним по доброй воле. И он не собирался ее разочаровывать. Трист улегся на кровати, вытянулся и громко ворчал, не спуская с них глаз. Северн вспомнил, как вел себя зверек, когда они спали с Анной. Он тоже был с ними, но не издал ни единого звука. — Ты пришла по собственной воле, Гастингс? — Да. Почему ты так дышишь, Северн? Или каплун оказался слишком тяжелой пищей для твоего желудка? Он лишь молча улыбнулся. Сидя на кровати, Гастингс внимательно наблюдала за мужем. Значит, ей хочется на него смотреть? Ладно, если это необходимо для того, чтобы не развеялось чудо, пусть так и будет. Торопясь, Северн чуть не запутался в собственной одежде. Но вот наконец он стоит перед Гастингс обнаженным. Стоит неподвижно, с трудом удерживаясь от искушения схватить ее в объятия. Он не позволит развеяться чуду. — Ты, — прошептала Гастингс, — очень красивый, Северн. Прежде я как-то не обращала на это внимания, наверное, потому, что это так просто. Я не знала, как важна для меня твоя красота. Подойди, чтобы я могла при желании тебя потрогать. Впервые в жизни Северн вот так стоял перед женщиной, чувствуя, как наполняется горячей кровью его мужская плоть. Он ничего не мог с собой поделать, боялся, что испугает ее, и молился, чтобы она испугалась не очень сильно. Чуть-чуть. Да, ему приятна ее застенчивость. Он следил за нежными руками, коснувшимися его живота, видел, как Гастингс прикрыла глаза, изучая его тело дюйм за дюймом, опускаясь все ниже, пока ее пальцы не запутались в густой поросли. Северну ужасно хотелось, чтобы она ласкала его именно там, и, наверное, взвыл бы от разочарования, если бы Гастингс этого не делала. Но ее пальцы легонько нащупали то, что искали. Северн был уверен, что его плоть ей приятна. Внезапно она раскрыла глаза и уставилась на свои руки и на то, что они держали. — Не бойся, Гастингс. Ну разве совсем немножко, чтобы я понял, что ты меня оценила. Северн крепко прижал руки к бокам в неистовой попытке сохранить над собою власть, но поняв бесполезность своей затеи, хотел отойти. И был потрясен, когда Гастингс, не отпуская его, двинулась следом. Северн засмеялся каким-то истерическим смехом, но ведь этот странный танец показался бы забавным любому, кто мог бы наблюдать за ним со стороны. — Отпусти меня, Гастингс, — взмолился он, — пока я не пролил семя на ковер. — Он из Фландрии, — машинально сказала она, продолжая свои ласки. — Очень старый. Нет, позволь мне еще немножко подержать тебя. Он такой горячий, шелковистый. — Не надо, пожалуйста, отпусти меня. — Хорошо, — покорно вздохнула она. — Ты не поможешь мне? — Если я прикоснусь к тебе, то просто сорву платье. Нет, милая, сделай это сама. Только побыстрее. Я уже не могу. Перед Гастингс был совсем не тот человек, который унижал ее на протяжении двух ужасных ночей, оскорблял, давал ей понять, что она ему безразлична. Нет, это был совершенно другой человек. Гастингс почему-то не хотелось отпускать именно ту часть его тела, которая так грубо врывалась в ее лоно. Наоборот, ей понравилось его ласкать. Она испытывала нечто странное, какую-то настоятельную потребность делать это, граничащую с безумием. И это ощущение странным образом придавало ей силы. В одно мгновение Гастингс сбросила платье и нижнюю рубашку, остались только подвязки да чулки. — Иди ко мне. — Хорошо. — Она зачем-то оглянулась на дверь. — Ты что-то забыла? — Нет, просто я не уверена, что именно так нам и следует поступать. — Подойди. Ведь я слушался тебя. И вот уже она стоит обнаженная перед ним, и его руки ласкают ее грудь. Северну хотелось плакать от восхищения. Посмотрев на мужа, Гастингс увидела, что он зажмурился, и ей стало легче. Она положила руки ему на плечи. Рана зажила, остался лишь узкий шрам. Пальцы Северна, обхватившие ее талию, казались особенно темными на белоснежной коже. Гастингс вдруг захотелось, чтобы они опустились ниже. Это же так просто. Ведь она же ласкала его там, и ему нравилось, она сразу догадалась. Теперь и она хочет его ласки, правда, не знает, где именно, но внутри у нее разгорался странный пожар. — Северн! Открыв глаза, тот завороженно посмотрел на ее живот, на свои руки, которые утонули в мягких завитках и умело проникали все глубже. Гастингс непроизвольно выгнулась, чтобы крепче прижаться к этим рукам и — о Боже! — к вдруг приникшему рту. Она закричала, уже не думая о том, слышат ее в коридоре или нет. Кричала от безудержного восторга и наслаждения, потрясавшего тело, интуитивно чувствуя, что это еще не все, хотя никогда даже представить не могла, чтобы женщину ласкали таким образом. — Северн, я не знаю… Но вдруг ноги у нее ослабели, и она упала на мужа. Тот осторожно уложил ее на спину, хотя ласки не прервал, чтобы продлить ей удовольствие. — Северн, с этим не сравнится ничто на свете, — прошептала она, удивляясь, как женщины могут выжить после таких потрясений. — Верно, а теперь я войду в тебя. Он сделал это медленно, осторожно, и Гастингс вдруг обнаружила, что движется вместе с ним, поднимая и опуская бедра. А Северн чувствовал ни с чем не сравнимое блаженство от того, как она принимала его, как сжимала, заставляя остаться и раствориться в ней. Теперь она следила за его экстазом с иным ощущением, чем прежде, когда лежала безучастная, полная ненависти. Тяжело дыша, Северн поднял голову, и она увидела в его глазах теплую синеву и нежность. — Ты вовсе не обычная, — прошептал он. — Раскрой губы. Гастингс подчинилась, и он целовал ее, пока она не издала какой-то странный звук. — Не понимаю, это был Трист? — спросила она. — О да, от его ворчания у меня даже уши заложило. Она засмеялась, а он удовлетворенно вздохнул и перевернулся на спину, не отпуская жену. Гастингс уткнулась лицом ему в грудь. — Это и есть радость, Гастингс. Он почувствовал, как ее ресницы щекочут кожу на груди, почувствовал тепло ее дыхания, когда она произнесла: — Такого я даже представить не могла. — Никто не может, пока не испытает на себе. Ты замечательно меня понимала. — А ты меня, Северн. — Она представила, как не хотела его отпускать, и засмеялась. — Ты до краев наполнена моим семенем. Он произнес это с таким удовлетворением, что Гастингс, не выдержав, куснула его и прошептала: — Да. А я приняла тебя, держала крепко и нежно, заполнив собой. Она прислушивалась к его дыханию, которое становилось ровным и глубоким. Северн заснул. Господи, благослови Агнес и Алису. У Северна на груди раскинулся Трист, положив одну лапку на руку Гастингс. И хватает же кому-то сил проделывать такое пять раз на дню. Глава 13 Что-то легонько царапало живот. Гастингс вздохнула, еще не совсем очнувшись, но тут же вспомнила события прошедшей ночи и открыла глаза. Приподняв одеяло, она увидела свернувшегося клубочком Триста. — Где твой хозяин? Зверек взглянул на нее, потянулся, выскользнул из-под одеяла и принюхался. В воздухе остался запах их любви. Гастингс уже чувствовала его и раньше, но не придавала значения. Она была просто тупицей. Была упрямой. Умываясь холодной водой, она думала, почему Северн ушел, не разбудив ее, чтобы она успела позаботиться о его завтраке. Может, так поступают все мужчины, когда провели ночь с женой? В ногах кровати Гастингс увидела новую тунику с зияющей прорехой. Северн порвал ее второпях прошлой ночью. Не так уж трудно будет сделать вставку. Напевая, она спустилась в зал. Гвент и Бимис, сидящие рядом с Северном, внимательно слушали хозяина. Гастингс чувствовала себя прекрасно, хотя вчерашнее чудо казалось ей почти сном. Увидев ее, Северн на миг застыл, потом широко улыбнулся и поманил ее к себе: — Иди сюда, Гастингс. Это миндальное пирожное очень трудно есть, покорми меня. Гастингс засмеялась. Она давно уже не ощущала такой легкости во всем теле и до нее вдруг дошло, что она счастлива. Он посадил ее к себе на колени. — Этот дурачина Гвент пытался мне объяснить, как с ними управляться, да все без толку. Накорми меня, жена. Гастингс отломила кусочек, положила ему в рот, внимательно следила, как он жует. — А теперь поцелуй меня. — При Бимисе и Гвенте? При всех? — Конечно. Она слегка прижалась к нему губами, но Северн и не требовал большего. Этот поцелуй был символом, клятвой, обетом, и все это понимали. Она — его супруга, она его приняла, у них больше не будет размолвок. Покончив с остатками пирожного, Северн снял ее с коленей. — Если ты останешься, моя рука сама начнет тебя ласкать, и тогда наши люди умрут от потрясения, ибо считают тебя сдержанной и благовоспитанной леди. Да, кстати, Гвент рассказал, что Элизу вернули в Седжвик под присмотром новой опекунши и сэра Роберта Барнелла. Надеюсь, ты проявила гостеприимство, принимая королевского посланника? — Нет, — улыбнулась Гастингс, — я рыдала у него на груди, когда узнала, что нужно расстаться с Элизой, а потом опоила зельем, и он влюбился в волкодава Эдгара. Северн расхохотался. Раньше он, наверное, только нахмурился бы и разгневался. Но ведь то было раньше. — Жаль, если ты будешь, скучать о ребенке. А что ты думаешь об ее опекунше? Гвент сказал, она вдова сэра Марка Аутбрайта, перед которым наш король оказался в долгу. Ее зовут леди Марджори? — Я приревновала, Северн. Элиза сразу прилипла к ней, а про меня забыла, — вздохнула Гастингс. — Вижу, ты до сих пор не успокоилась, но у тебя очень скоро будет собственный ребенок. Она вспомнила о его семени, уже зревшем в глубинах ее тела, и покраснела. — Об этом говорил и сэр Роберт, но мне все равно ее не хватает. Она ужасно худая, и леди Марджори вела себя так, будто это я заморила ее голодом. Северн поднялся из-за стола и шепнул ей на ухо: — Мне нужно было позаниматься с воинами, а потом Гвент хотел показать отчеты управляющего. Вот почему я ушел. Если бы я задержался и разбудил тебя, то ни о каких делах уже не было бы речи. Зато после обеда я мог бы научить тебя, как достичь вершины блаженства. Есть много способов. Ты согласна? — Наверное, да, — потупившись, сказала Гастингс. — Только, боюсь, я слишком устала, Северн, у меня так болят ноги… Одной рукой Северн прикрыл ей рот, а другой легонько гладил по спине. — Такая нежная, — прошептал он, лаская языком ее губы. — Ты оказалась не такой уж обычной. — Довольно приятно, а вот мой язык предпочитает бездействовать. — Какой стеснительный язычок! Но скоро он станет другим, вот увидишь. Занимайся своими делами, Гастингс, и думай обо мне. Да успокойся, Трист, или придется отдать тебя бродячему фокуснику. Зверек ворчал так громко, что волкодав Эдгар насторожился и медленно двинулся к ним. Еще раз обняв жену, Северн, насвистывая, вышел из зала в сопровождении Гвента и Бимиса. Он казался Гастингс прекрасным. — А я-то считала тебя чересчур упрямой, Гастингс. Теперь вижу, что ошибалась. И очень рада. — Рада? Да ты понятия не имеешь о том, что такое настоящая радость. И Гастингс пошла по своим делам, так же радостно насвистывая, как и муж. — Если бы мужчины и женщины не приносили друг другу радость, представляешь, Агнес, какая бы началась драка? — спросила Алиса. — Разве тебе мало войн? Мужчины и так без конца уничтожают друг друга. — Это еще ничего. А вот если бы женщины не получали удовольствия от мужчин, то наверняка истребили бы их всех, пусть на свете остались бы одни женщины. Без сомнения, наша жизнь стала бы тогда гораздо лучше, только скучной. Не знаю, что бы я предпочла. Агнес с улыбкой похлопала девушку по плечу: — Я знаю одно: мы в Оксборо должны молиться, чтобы хозяин и хозяйка как можно дольше глядели друг на друга глазами, полными желания. Хотя бы до тех пор, пока до них не дойдет, что они мало чем отличаются от других. Гастингс видела, с какой неохотой приближается Торрик к креслу хозяина, откуда лорд Оксборо вершил суд над своими вассалами и разбирал дела о воровстве. Гвент стоял рядом. Северн пригласил жену в главный зал, чтобы она увидела все своими глазами. Приглашение ей польстило, но ужасно расстроило то, что Торрика обвиняли в нечестности. Ей дали взглянуть на подделанные счета, и, судя по всему, управляющий за много лет даже не попытался скрыть недостачу. Деньги как бы просто растворялись в воздухе. — Подойди сюда, управляющий, — приказал Северн, — чтобы я мог сунуть тебе под нос доказательства вины. Однако Торрик, расправив плечи, решительно подошел к креслу и громко ответил: — Я — не вор. Если меня и можно в чем-то обвинить, то лишь в глупости, потому что я не ушел из Оксборо после кончины лорда Фоука. — Иными словами, не сбежал от расплаты. Ладно, управляющий, объясни нам, зачем ты подделывал счета. Ведь это продолжалось не один год. Мне непонятно, почему ты даже не попытался скрыть воровство, неужели столь велика твоя самоуверенность? Неужели ты не боялся, что лорд Фоук в один прекрасный день призовет тебя к ответу, как это делаю сейчас я? Торрик покосился на листы, испещренные его затейливым почерком. — У меня нет самоуверенности, милорд. И я — не вор. Неужели все складывается для меня так плохо, милорд? — Я бы сказал, у Гвента руки чешутся свернуть твою тощую шею. Что ты сделал с этими деньгами, Торрик? Закопал в цветнике Гастингс? — Милорд, клянусь всем святым, что не брал денег лорда Фоука. Господи, кажется, я должен признаться, чтобы спасти жизнь. — Это твоя единственная возможность, управляющий. Советую рассказать твою историю позанимательнее. Судя по всему, управляющему пришлось выдержать битву с самим собой, однако он решительно произнес: — Цифры в отчетах продиктованы мне лордом Фоуком. Я только выполнял его повеление. Ее отец обкрадывал сам себя? — Неубедительно, Торрик, — возразил Северн. — Хотя богатому Оксборо твои кражи не очень страшны, этого больше не случится. Украденное тобой отныне принадлежит мне. Расскажи правду, и я смягчу наказание. — Я не лгу, — упорствовал Торрик. — Я никогда об этом не говорил, потому что дал страшную клятву лорду Фоуку. Я ничего не делал без его ведома. — Перестань, трусливый ублюдок! — крикнул Гвент, потеряв терпение. — Клянусь зубами дьявола, я ненавижу воров и лгунов! Или ты сознаешься, или я, не сходя с этого места, выпущу тебе кишки. Торрик отшатнулся, но его спина уперлась в могучую длань стоявшего сзади воина. — Пожалуйста, милорд, верьте мне! Эти деньги отправляли куда-то на юг. Каждые три или четыре месяца их увозил сам лорд Фоук и брал с собой лишь трех-четырех слуг. Разве вы не обратили внимания, что подделки в счетах встречаются на удивление регулярно? Я не знаю, кто там жил или живет по сей день. Это знал только лорд Фоук. А со своих людей, если они знали тайну, он взял клятву молчать. И они оправдали его доверие. Никто его не выдал, кроме меня. — Теперь он умер, и данная ему клятва теряет силу, — вмешалась Гастингс. — Почему я ничего не знаю о том владении, Торрик? — Вы ничего не знали и про человека, которого лорду Фоуку угодно было назначить вам в мужья. С какой стати вам об этом знать? Клянусь, я говорю чистую правду. Я выполнял повеление вашего отца. Мне оставалось только молиться, что вы не заметите подделок, лорд Северн, хотя их мог не заметить только последний тупица. Вы, без сомнения, казните меня, но теперь вам хотя бы известна правда. Все деньги отсылались в южное владение, — Как оно называется? — Розовая гавань. — А кто живет в этой Розовой гавани? Кому лорд Фоук отправлял столько денег? — Мне это неизвестно, клянусь. — Позвольте казнить его, Северн. Иначе этот несчастный ублюдок не перестанет врать. — Нет, Гвент, погоди. Хотел бы я знать, уж не кроется ли здесь какая-то тайна? Гастингс, тебе приходилось когда-нибудь слышать о Розовой гавани? Та отрицательно покачала головой и обратилась к Торрику: — Помню, отец куда-то отлучался каждые три-четыре месяца. Всякий раз он говорил мне, что едет в одно из своих поместий. Я просила взять и меня, но он не соглашался. Значит, он каждый раз отвозил деньги в Розовую гавань? — Каждый раз. И всегда отсутствовал шестнадцать дней, то есть проводил в Розовой гавани девять дней. А поняв, что умирает, он отправил Бимиса с особенно большой суммой, видимо, в качестве последней выплаты. Я не спрашивал, иначе бы он поднялся со смертного одра и прикончил меня. — Это и бросилось мне в глаза, Северн, — подхватил Гвент, — уж очень большой суммы недоставало в последний раз. Как, по-вашему, несчастный говорит правду? — Сколько лет ты прослужил в Оксборо, Торрик? — поинтересовался Северн. Трист выбрался из-под туники и устроился на руке хозяина, пристально следя за управляющим. — Одиннадцать лет, милорд. Я был предан лорду Фоуку и никогда его не обкрадывал. Он доверял мне и хорошо платил за труды. Убейте меня, но этим вы ничего не добьетесь. Все деньги находятся где-то на юге, в Розовой гавани. — Где именно? — спросила Гастингс. — На побережье, недалеко от Фолкстоуна. Примерно в четырех днях пути от Оксборо. Северн молчал, теребя шерсть Триста, затем решил: — Мы не узнаем правду, если сами не побываем в Розовой гавани. Гастингс, ты поедешь со мною, и Гвент тоже, С нами отправятся пятнадцать человек. Едем утром. — А разве Бимис об этом не знает? — Знает. Но я люблю сам разгадывать загадки. Мне угодно осмотреть Розовую гавань, разыскать недостающие куски головоломки и сложить полную картину. Торрик останется здесь. Продолжай служить, как служил. Бимис за тобой присмотрит, а если захочешь сбежать из Оксборо, то простишься с жизнью. Ты все понял? — Да, милорд. Глава 14 На следующее утро они так и не отправились в Розовую гавань. Когда Гастингс допивала за завтраком молоко от козы Джильберты, в замок примчался гонец из Лэнгторна. Исчезла мать Северна. — Как такое могло случиться? — с нарочитым спокойствием поинтересовался он. — Мою мать постоянно охраняли. Я сам выбрал женщин до отъезда в Оксборо. Что произошло? Гонца явно смутил тон хозяина, и он промямлил: — Одна из женщин заболела. Ваша матушка предложила ухаживать за ней, другая женщина согласилась, но когда зашла в комнату больной, вашей матушки там не оказалось. Простите, милорд. Сэр Роджер отправил на поиски верховых. А его оруженосец Тарстон послал меня к вам. Он ужасно встревожился. Сэр Роджер не хотел вас извещать, но Тарстон сказал, что вы должны знать. Когда я выехал из Лэнгторна, вашу матушку еще не нашли. — Напои его элем, — крикнул Северн Алисе, — он хрипит от жажды. Однако Гастингс не сомневалась, что бедняга охрип от страха. — Придется мне ехать в Лэнгторн, Гастингс. — Мы отправимся через час, Северн. — Я скорее доберусь, если возьму одних мужчин, — недовольно возразил он. — Я не стану тебе обузой. А когда мы найдем твою мать, может, ей удастся помочь какими-нибудь травами. В чем заключается ее болезнь? — Она — сумасшедшая. Сумасшедшая? Интересно, знал ли об этом отец. Наверняка не знал, иначе не сделал бы Северна наследником, продолжателем рода. — Расскажи подробнее, что она делает, что говорит. — Она кажется совершенно нормальной, можно подумать, что она по-прежнему хозяйка в замке. Но вдруг ее глаза становятся пустыми, она начинает болтать странные вещи и уже не знает, кто она есть и кто есть ты. Я видел, как она становилась на колени и пыталась сунуть голову между камнями в полу, чтобы спрятаться. Потом она надолго засыпает, а проснувшись, опять становится нормальной. Гастингс все это показалось странным, не похожим на обычное помешательство. — До отъезда мне нужно посоветоваться с Ведуньей. Ведь ты хочешь, чтобы я помогла твоей матери? — Хорошо, но с тобой поедут Гвент и кто-нибудь из воинов. Я не желаю потерять еще и тебя. Гастингс ничего не ответила. Она много раз ездила в лес одна, но теперь супругу угодно ее охранять. Да и оказаться под защитой человека, к которому испытываешь такие чувства, — не самая ужасная вещь на свете. — Позволь мне отныне защищать тебя, Гастингс. — Неужели, милорд, ты уже читаешь мои мысли? — Иной раз твои мысли так же ясны, как мысли волкодава Эдгара. Гастингс засмеялась и поцеловала мужа на виду у гонца, на виду у людей, толпившихся в зале. — Я не возражаю. Будь осторожна и поскорее возвращайся ко мне. — А почему твой сэр Роджер не хотел, чтобы ты узнал об исчезновении матери? — задумчиво спросила Гастингс. — Очень хороший вопрос. И я непременно потребую на него ответа. Гастингс не сомневалась, что Ведунья древнее корявых дубов, окружавших ее хижину, и чудесным образом появилась на свет еще в те времена, когда молодые побеги только пускали свои первые корни. Однако ее кожа оставалась упругой и нежной, а волосы — темными. Она совершенно не изменилась за годы знакомства с Гастингс. Ведунья безучастно глядела на приближавшихся всадников. Не улыбнулась она и заметив среди мужчин Гастингс, лишь терпеливо дожидалась их. — Ведунья, — обрадовалась Гастингс, соскакивая с Мареллы, — ты отлично выглядишь. А вот и Альфред. Невероятных размеров полосатый кот вскочил к ней на руки, заставив ее слегка пошатнуться. Она услышала за спиной взволнованный шепот, наверное, мужчины тайком перекрестились, ведь Альфред наверняка был самым большим котом в Англии. Гастингс немного потискала его, погладила по массивной голове и спустила на землю. — Он совсем объел меня, — пожаловалась Ведунья, — и когда-нибудь сведет в могилу. Ну, Гастингс, входи, расскажи, зачем приехала. От ароматов множества трав, наполнявших душную хижину, впору было потерять сознание. Через минуту Гастингс вообще лишилась способности различать запахи, глаза у нее заслезились. Она села на низенькую скамеечку, дожидаясь, пока Ведунья приготовит для нее особенное зелье, сладковато-терпкое, бодрящее. Гастингс очень его любила, но, к сожалению, Ведунья ни за что не хотела дать ей рецепт и не разрешала выпить больше одного кубка. Ведунья налила зелья и в деревянную плошку Альфреда. Кот принялся шумно лакать угощение. — Я хочу посоветоваться, — начала Гастингс и рассказала о матери Северна. — Он говорит, что после безумия приходит сон. По-моему, ненормально длительный сон некоторым образом прочищает ее разум. У тебя нет лекарства от этой необычной болезни? Ведунья задумчиво глядела на дверь, за которой бестолково топтались воины, подмигнула одному из них. Тот разинул рот, а его лошадь отпрянула в чащу. — Я всегда недолюбливала мужчин, — певуче сказала она. — Они топчут мои травы, никогда не видят дальше собственного носа, вечно рыгают, храпят по ночам, а в мозгах у них лишь похоть. Будь моя воля, я бы избавила мир от подобных животных. — Мой муж не такой. — Ты еще слишком мало его знаешь. Уверена, что до того, как ты получила от него удовольствие, он представлялся тебе дьявольским отродьем. Да, да, Гастингс, красней сколько угодно, но не лги себе. Твой отец был таким и Ричард де Лючи тоже. Ну да, та свинья, он прикончил жену, чтобы завладеть тобой, и я рада, что у него это не вышло, Гастингс. Неплохо и то, что он убрал с этого света никчемную жену. Говорят, в Седжвике творятся недобрые дела, в игру вступили злые силы, поэтому может случиться несчастье. — Ты говоришь об Элизе? — Да. Несчастный ребенок. — Ты знаешь, что леди Джоан мучила девочку? — В наше время такое встречается сплошь и рядом, — пожала плечами Ведунья. — Остерегайся, Гастингс. Ничто не бывает тем, чем кажется на первый взгляд. Ничто. Помни об этом. А теперь давай приготовим кое-какие травы, чтобы лечить мать твоего лорда. Кстати, все шепчутся о твоей слабости к лорду Северну. С чего это ты в него влюбилась? — Я всегда не любила ссоры. Но, плохо зная мужчин, я плохо обращалась с Северном. Агнес и моя служанка Алиса рассказали, что надо делать. И я решила просто хорошо к нему относиться, больше ничего. — Он, наверное, хвастается теперь, что ты у него под каблуком. — А мне кажется, он под каблуком у меня. — Ты слишком простодушна, Гастингс, — едва заметно улыбнулась Ведунья. — Поэтому тебе надо быть осторожной. На-ка вот и ступай, у меня полно работы. Альфред, тебе больше ничего не достанется. Иди лучше попугай мужчин, помяукай, выгни спину. Они наверняка испугаются до смерти, наложат в штаны, понесутся в чащобу, пусть там заблудятся и достанутся на обед медведям, бестолковые забияки. Гастингс погладила Ведунью по руке и распрощалась. — Странная женщина, — бормотал Гвент, помогая хозяйке сесть на лошадь, — а котище у нее такой огромный, что может обедать с нами за одним столом. — И ест за двоих, — заметила Гастингс, — пришлось бы давать ему две порции. Едва они выехали из Оксборо, как зарядил дождь, нудный, мелкий, испортивший всем настроение. Двенадцать всадников понуро опустили головы. Гастингс немного утешало то, что она не поленилась захватить почти весь запас трав, ведь кто-то обязательно схватит простуду от такой ужасной погоды. Под вечер Северн приказал сделать остановку у Вигамского аббатства, которое в угасающем свете дня выглядело довольно зловещим. Настоятель, отец Михаил, вежливо поздоровался с Северном, проводил в холодный зал и вел себя весьма учтиво, пока не заметил Гастингс. — Милорд, вашей даме не подобает оставаться в этих стенах. Один из братьев отведет ее в другое помещение, где она сможет дождаться отъезда, — Я так не думаю, — бросил Северн. Гастингс ничего не понимала, но видела, что муж сердится. Женщинам нельзя находиться вместе с монахами? Ну и пусть. Зачем приходить в ярость? — Таков обычай нашего ордена, милорд. Ее накормят, однако не позволят быть вместе с мужчинами. Это равносильно святотатству. Всевышний лишит нас своей милости за нарушение святого устава, Гастингс хотела сказать мужу, что она нисколько не обижается, ей нужно только переодеться в сухое, но тут Северн выхватил кинжал и приставил его к горлу настоятеля. — Мне известно, как вы обращаетесь с женщинами, святой отец. И я не желаю, чтобы моя жена всю ночь стучала зубами от холода на мокром соломенном тюфяке. Я не желаю, чтобы ей подали холодную похлебку, которую ей сунет в каморку один из ваших братьев, когда она отвернется. Моя жена останется здесь. Со мной, моими людьми и твоими святыми братьями. Отец Михаил открыл было рот, чтобы возмутиться, и Северн тут же слегка нажал на клинок. — Будет так, как я сказал, отец. Уверяю тебя, она не введет монахов в грех неудовлетворенного желания. Она не отойдет от меня ни на шаг. Считай, что это еще один мужчина, новый послушник. Настоятеля можно было обвинить в чем угодно, только не в глупости. Судя по всему, серый рыцарь не боится попасть в ад, если перережет горло ему, настоятелю древнего оплота бенедиктинцев, посланцу Господа Бога. Отец Михаил выполнит требование, но не смирится. Все люди милорда промокли до костей, валятся с ног от усталости, не в пример этой женщине, которая держится особняком и гордо задирает нос, откинув на плечи мокрые волосы. Да, она устала не меньше остальных, а какими глазами смотрит на него и его беспомощных братьев. Отец Михаил не сомневался, что серый рыцарь действует по ее наущению. Она — порождение дьявола. Все женщины такие. Блудницы, совращающие с пути истинного честных мужчин. Ей надлежит быть подальше отсюда, подальше от святых мужей, полных благолепия, надлежит… — Мы все промокли, устали и голодны. Позаботься об этом, святой отец. Настоятель кивнул, брезгливо поджав тонкие губы, и обратился к топтавшимся в стороне братьям. Его постная физиономия налилась кровью, и он дал затрещину одному из монахов. Дивясь на святошу, так легко избивавшего другого человека, Гастингс спросила: — Неужели правда, Северн? Женщин держат отдельно? И плохо к ним относятся? — Это не столь важно при теплой и солнечной погоде. Но при такой сырости ты можешь заболеть, я хочу, чтобы ты скорее переоделась. Давай поищем какой-нибудь угол. — Но зачем такие правила, Северн? — Насколько мне известно, церковь до сих пор всерьез обсуждает вопрос, есть ли у женщины душа. Ведь, если у тебя, Гастингс, нет души, ты оскверняешь своим присутствием совершенные Господние творения мужского пола. Ты не лучше домашней скотины, по крайней мере в глазах Всевышнего. — Странно, отец Каррег никогда подобного не говорил. — Отец Каррег не дурак. Может, он верит, что ты заставишь его мучиться от водянки, если он заговорит о подобных вещах в Оксборо. Но такой взгляд — отнюдь не редкость. Мне говорила об этом мать. Святые обители гостеприимно распахивают двери перед странниками, но женщины не должны находиться рядом с мужчинами, ибо считается, что иначе они отравят святой воздух. Гастингс растерялась, но тут же лукаво улыбнулась мужу и шепнула: — Я постараюсь, чтобы мое дыхание не отравило никого, кроме тебя. Северн взял ее за руку и повел вслед за монахом. Оставив жену в келье, он сказал, уходя: — Я переоденусь с мужчинами. Закутайся потеплее. Гастингс. Вернувшись в зал, она увидела накрытый стол, почувствовала аромат подогретого эля, свежего хлеба и жареных цыплят. — Обычно путешественникам не готовят такой роскошный ужин, — пояснил Северн. — Просто я не жалел денег. Для хозяев будет лучше, если еда окажется такой же вкусной, какой выглядит. Я предупредил настоятеля, что если угощение не понравится моей жене, я буду очень недоволен. И поиграл кинжалом. Он так забавно побледнел. — Северн пощупал ей лоб. — Что-то ты слишком горячая. Как ты себя чувствуешь? — Прекрасно. — Она тоже дотронулась до его лба. — А ты, милорд? — Кажется, — произнес он, не спуская с нее загоревшегося взгляда, — ты все-таки обречешь святых братьев на вечные муки за плотское вожделение. А ведь я сказал настоятелю, что он может видеть в тебе нового послушника, этакого кастрата. Гастингс усмехнулась и ответила тонким голосом: — Значит, мне придется распевать псалмы в уплату за еду. И я не стану целовать тебя, Северн, хотя мне этого ужасно хочется. — Перестань, Гастингс. А вот и наш ужин. — Можешь забыть о кинжале, все приготовленное достаточно вкусно, — заметила она, вгрызаясь в цыпленка. Покончив с трапезой, Гастингс осмотрела воинов. Дружинник из Оксборо по имени Табар жаловался на жар и тяжесть в груди, поэтому она тут же приготовила ему горячее молоко с горечавкой. — А теперь пожуй листья водосбора и держись поближе к огню, Табар. Спать ляжешь вместе с остальными. Их тела согреют тебя. Затем к ней подошел монах, невысокий тощий человек с измученным лицом: — Миледи, у меня ужасно болит зуб. Может, вы найдете что-нибудь для меня? — Конечно, отец. Возьмите эти семена дельфиниума и добавьте в эль или вино. Это облегчит ваши страдания. Но зуб придется вырвать. Если он так болит, то скоро измучит вас до смерти. — Да-да, знаю, но я боюсь. Лучше дождусь, пока упаду в обморок от боли, тогда его вырвет один из братьев. — Кто приблизился к этой женщине? — раздался окрик настоятеля. — Ты разговаривал с нею? Ты принял от нее дьявольское зелье? — Дельфиниум полетел на пол. Монах едва не плакал от обиды, глядя на рассыпанные под ногами семена. — Отец Михаил, — прошептал несчастный, — это же ничтожная помощь от зубной боли. У леди не было никаких дьявольских мыслей. — То, что она тебе дала, отравит дьявольскими видениями твой сон, брат мой. Ты взалкаешь женской плоти, и сие развратит тебя. Гастингс с большим трудом удержалась, чтобы не прибить настоятеля. Если бы он сам корчился от зубной боли, снес бы он ее безропотно или бы рискнул принять от нее лекарство, обрекая себя на дьявольские видения? — Идем отсюда, — позвал ее Северн, — ты ничем не поможешь этому брату. Не спорь. Брат — член ордена и обязан выполнять устав. Он потащил жену за собой, а Гастингс все оглядывалась на несчастного, прижимавшего к щеке ладонь. — Я не хочу будоражить несчастных братьев. Давай полежим рядом, как брат с сестрой. Они начали устраиваться на ложе в отведенной для них келье, но не успели еще завернуться в одеяла, как из зала донесся вопль. Северн, только собравшийся погладить жену по груди, вскочил и с мечом в руке бросился на крик. Гастингс, закутанная в одеяло, вышла следом и увидала несчастного монаха, скрючившегося на каменном полу. Он громко стонал, зажимая рот окровавленными руками. Над ним склонился настоятель, который держал выдранный зуб и злорадно увещевал: — Ну, вот и все. Перестань ныть! — Я могла бы остановить кровотечение, — прошептала Гастингс мужу на ухо. — Нельзя. Если ты попытаешься что-то сделать, настоятель впадет в религиозное исступление. Идем спать. Теперь светает рано. Хорошо бы кончился дождь, а то противно здесь оставаться. На рассвете Северн разбудил ее поцелуем в висок. Гастингс нежно погладила мужа по лицу, прошептав: — Я рада, что ты оставил меня с собой. — Только у нас, к сожалению, нет времени для должной благодарности. Спустя час они покинули аббатство Вигама, и Гастингс в последний раз оглянулась на мрачное сооружение. Даже при дневном свете оно выглядело не менее зловещим. — Интересно, а в монастыре еще более неуютно? — Бенедиктинцы находят удовольствие в умерщвлении плоти, — заметил Гвент. — Пусть себе гниют на корню. Вряд ли это угодно Господу, хотя кто знает? Табару стало легче, он даже насвистывал и рассыпался в благодарностях перед Гастингс. — Мальчишка, — пробурчал Северн. — Такие быстро разгораются и кричат о своей любви, чтобы так же быстро остыть. Нужно прижать его, как следует, чтобы не заглядывался на тебя. А если окажется упрямым, займись им всерьез. Гастингс засмеялась и похлопала мужа по руке. — Слава Богу, он не разрушил чудо, — тихо произнес Гвент. Ему не доводилось видеть, чтобы хозяин так просто вел себя с женщиной. Он и с мужчинами-то всегда разговаривал отрывисто и сурово, а теперь то и дело смеялся, что уже казалось чудом. И его люди несказанно этому радовались. Глава 15 На пятый день они добрались до Йоркшира и от Лидса направились на восток, к городу Хоуксмеру, расположенному на побережье, возле которого стоял Лэнгторн. Гастингс радовалась, что скоро увидит замок мужа, и беспокоилась о матери Северна. Бедняжка. Недуг, поразивший рассудок, ужасен тем, что при нем нет ни ран, ни лихорадки, ни сломанных костей. Для Гастингс он оставался тайной и оттого внушал ей страх и опасения. Замок Лэнгторн, построенный на невысоком взгорье в устье реки, выглядел ужасно старым, а черные валуны стен казались беспорядочной кучей, некогда сваленной посреди поля. В стенах сияли громадные дыры, поля были убогими и запущенными, а люди — голодными и заморенными. Гастингс знала, что Северн женился на ней, чтобы восстановить родовое гнездо, но такого она не ожидала и радовалась, что приехала сюда раньше намеченного срока. Ведь предстоит длительная работа, прежде чем Лэнгторн обретет былой вид. Когда-нибудь он перейдет к их детям, и ей не хотелось, чтобы им достались руины. Свекровь оказалась в замке. Люди, посланные сэром Роджером, разыскали ее на дереве. Она болтала в воздухе голыми ногами и, хохоча, махала им. — Простите, милорд, что нам потребовалось целых три дня, — бубнил сэр Роджер, чрезвычайно довольный собою. Он поразил Гастингс своим ростом и худобой, его ноги казались тоньше ножек обеденного стола в зале Лэнгторна, руки постоянно находились в движении. То ли он всегда такой нервный, то ли нервничает из-за Северна? Ведь еще неизвестно, как хозяин отнесется к его нерасторопности. — Она сейчас нормальна? — Вроде бы. Как я уже сказал, она хохотала и махала руками, потому нам и удалось ее обнаружить. Кому бы пришло в голову обшаривать все деревья в округе? — Северн, я могу повидаться с ней? — Да. Сэр Роджер, эта дама — моя жена. Миледи Гастингс. — Миледи, у вас странное имя. — Зато отличное, сэр Роджер. И когда вы его произносите, то можете не сомневаться, что обратились именно ко мне. — Вполне согласен с вашим утверждением, однако не понял, что вы хотели этим сказать. — Она всегда так, — заметил Северн, похлопав жену по руке. — Я что-то не вижу Триста, милорд, — сказал сэр Роджер. — У него все хорошо? — Когда мы уезжали, эту чертову куницу не смогли разыскать. Наверняка бегает по лесу, может, нашел себе подружку. Вслед за мужем Гастингс поднялась по узенькой лестнице, ведущей туда, где сэр Роджер поместил больную. Он сам якобы нуждался в более просторной комнате и не постеснялся занять хозяйскую спальню. Сэр Роджер утверждал, что новое помещение очень уютное и вполне ей подходит. «Подходит, как бы не так», — изумилась Гастингс, оказавшись в узкой темной каморке. Здесь воняло мочой и прогнившей соломой, на полу валялись остатки еды и экскременты. От растерянности она не сразу заметила фигуру женщины, прижавшейся к каменной стене. — Мама, — произнес Северн, не двигаясь с места. Женщина лишь тряхнула головой. — Кто это? — спросила она, указывая на Гастингс. — Зачем ты пришел сюда с этой девушкой? — Это моя жена. Ее зовут Гастингс. — Я не так глупа и помню. Богатая невеста, на которой тебе пришлось жениться, чтобы спасти нас. — Верно. Я рад, что ты не забыла. Как ты себя чувствуешь? — Я? Чувствую? Ты ослеп? Взгляни на мои ноги. Они ужасно болят. Сучка, с которой живет сэр Роджер, вынудила меня бежать из замка, и я неделю пряталась в лесу, пока не решилась привлечь внимание людей, отправленных на поиски. Пришлось влезть на дерево, чтобы не растерзали дикие звери. Люди сказали, что ищут меня. Видно, сучка испугалась, что я умру, и тогда сэр Роджер на нее разозлится. Взгляни на мои ноги. Никому здесь нет дела до моих ног! — Мне есть дело, мадам, — вмешалась Гастингс и обернулась к мужу. — Пусть кто-нибудь принесет ящик с травами. Можно поговорить с твоей матерью, Северн? Тот колебался, не сводя глаз с больной. — Если начнется припадок, я сумею с ней управиться, — сказала Гастингс и приказала толстой женщине, стоявшей у них за спиной: — Принеси горячей воды, ванну для купания и много полотенец. — Да, миледи. — Одна из тех женщин, которых ты назначил присматривать за матерью, Северн? — Ну да. Невероятно, как ей удалось разжиреть за столь короткий срок. Если что-нибудь понадобится, крикни, я буду в зале, хочу потолковать с сэром Роджером и во всем разобраться. — Северн огляделся. — Не нравится мне эта каморка. Тут и здоровому недолго свихнуться. — Безусловно, мы обсудим это позже, милорд. Гастингс уговорила свекровь сесть на грязную лежанку с дырявыми, отвратительно пахнущими одеялами. Увидев ноги больной, она едва не расплакалась от жалости, потом взглянула женщине в лицо, закрытое космами нечесаных волос, и с чувством прошептала: — Мадам, разрешите о вас позаботиться. — Когда-то я была такой же миленькой, — сказала женщина, погладив Гастингс по щеке. — Давно это было, тогда был человек, которого я любила. Он похож на того мужчину, который стоял рядом с тобою. Он умер, очень смешно. Ехал пьяный и свалился в канаву с водой. Воды было совсем немного, а он упал в нее лицом и захлебнулся. Разве не смешно? — Да, наверное. Мужчина, который приходил со мною, — ваш сын. Северн. — Северн? Почему его назвали Северном? Лучше бы Вильгельмом, в честь великого завоевателя. Я помню Северна. Послушный мальчик, только сильный, ужасно сильный. Однажды поднял меня над головой одной рукой. А потом он уехал. Ах, как болят ноги! Гастингс сама ухаживала за свекровью, не доверив это гнусной жирной служанке. Вторую женщину она до сих пор не видела. — Как ваше имя, мадам? — спросила Гастингс. — Морайна. Когда-то я была такой же милой, как ты. — Вы не изменились, — прерывающимся от жалости голосом ответила та, держа кровоточащую, израненную ногу. — Сэр Роджер утверждает, что мать сбежала, когда заболела одна из приставленных к ней женщин. Он крайне сожалеет. Но ведь сэр Роджер отыскал ее, и она жива, стало быть, нечего возмущаться. Он не отправил гонца сразу, потому что не желал попусту тревожить меня, и клянется наказать того, кто ездил в Оксборо. Я приказал ему не трогать того человека. Сэр Роджер говорит, что его любовница Гленда всегда заботилась о моей матери, рыдала от горя, когда с той случался припадок и она никого не узнавала. Он утверждает, что во время просветления мать питала к Гленде самые нежные чувства. Сэр Роджер просто лопается от самодовольства, поскольку разыскал мать живой, и не видит ничего предосудительного в том, что запихал ее в ту каморку. Она же сумасшедшая и вообще не понимает, где очутилась, так с какой стати должна пропадать чудесная комната? — Ты убил сэра Роджера, Северн? Очень медленно лицо его разгладилось, он перестал яростно метаться из угла в угол и с улыбкой взглянул на жену: — Я уже готовился сделать это, но сдержался. Похоже, он и заслужил смерть, хотя я еще не уверен. И что удивительно, Гастингс: он искренне убежден в своей правоте. По-моему, даже рассчитывает получить от меня награду за поиски матери, а когда я собрался продолжить допрос, он, улучив момент, исчез из зала. Черт побери, даже эль, который он мне наливал, отдавал мочой. — Позволь, я сама убью его. Клянусь, он это заслужил. — Ты, совсем еще девочка, говоришь такие вещи? — Северн застыл на месте от удивления. — Да, я хочу пронзить кинжалом его черное сердце. Теперь о любовнице. Ты слышал, что сказала твоя мать. Сучка вынудила ее бежать из Лэнгторна, но сэр Роджер, как видишь, это отрицает. Я бы хотела знать правду. И если любовница виновата, ее следует привязать вечером к позорному столбу и продержать так недели три. — А почему бы нам не привязать обоих голыми, спиной к спине? — Мне нравится твое умение выбирать наказания, — усмехнулась Гастингс. — Значит, сэр Роджер не видит ничего предосудительного в том, как поступил с твоей матерью? По-моему, именно оттого, что он относился к ней с таким небрежением, эти две женщины тоже начали своевольничать. Не знаю, куда делась вторая служанка. Твоя мать ужасно исхудала, Северн, ноги изранены, ведь она скиталась по лесу босиком. Я сделала все возможное, дала ей одно из лекарств, приготовленных Ведуньей. Сейчас она спит в моей ночной рубашке. Ее одежда совершенно непригодна. А толстая женщина наверняка съедала все, что предназначалось для твоей матери. — Где ты ее уложила? — В комнате, из которой ее выгнал сэр Роджер, — с ехидной улыбкой ответила Гастингс. — В хозяйской спальне. Она лежит вымытая, на чистой постели. Ты не обидишься, если нам придется спать с нею в одной комнате? Ах да, еще я приказала отнести пожитки сэра Роджера и его любовницы в ту каморку, куда он поместил твою мать. — Мне нравится твое умение справляться с делами, Гастингс. Превосходно. Я хотел бы еще расспросить сэра Роджера. Кажется, его любовница где-то в деревне, но должна скоро вернуться. Перед тем как исчезнуть, он намекнул, что присланных мною денег ни на что не хватило. Он смог лишь купить продовольствие, чтобы люди не умерли от голода. Наглая ложь. — Северн разразился проклятьями. — Тебе не кажется странным, — заметила Гастингс, оглянувшись по сторонам, — что сэра Роджера все нет, а мы почти одни в зале. В чем дело? — Не знаю. Гвент с людьми отправился поглядеть, в каком состоянии казарма и можно ли там устроиться или придется искать ночлег в деревне. Все так запущено, Гастингс. — Ничего страшного, ты это исправишь. Скорее бы негодяй вернулся. — Наверняка он испугался моего гнева и скрылся, чтобы обговорить с любовницей, как лучше себя вести. Да, я непременно привяжу их вместе. Гастингс засмеялась. Этот смех и услыхал сэр Роджер, появившийся в зале со своей любовницей по имени Гленда. Значит, все идет отлично. На сердце у него полегчало, а то он не на шутку испугался, поняв, что лорду Северну отнюдь не понравились жалобы на недостаток денег. К тому же возле замка он наткнулся на Гвента, и тот наградил его взглядом, от которого у сэра Роджера душа ушла в пятки. И Тарстон совсем помрачнел. Трусливый ублюдок выдал его, отправил гонца к хозяину. Сэр Роджер имеет право ему приказывать, а вот избить не может. Тарстон — человек лорда Северна. Проклятье. Да, он испугался, заметив, в какой ярости хозяин вышел от матери. А с чего бы? Она жива, и ладно. И нашел ее он, сэр Роджер, хотя выжившая из ума старуха не стоит даже плевка. Лорд Северн должен вознаградить его за то, что он не поленился изловить старую ведьму. Да, его ждет вознаграждение. Тем не менее у дверей зала сэр Роджер помолился. — Милорд, миледи, — с наивной почтительностью изрек он, — рад приветствовать вас в Лэнгторне. Ваша матушка в отличном состоянии, как я и говорил. Женщины, которых вы назначили; преданно за ней ухаживали, но одна из них скончалась. — Та, что пожирнее, — вставила Гастингс. — Она должна хорошо есть, чтобы иметь силы управиться с сумасшедшей. Гастингс нестерпимо захотелось собственными руками свернуть ему шею, но Северн накрыл ее руки ладонью. Тут она обратила внимание на девушку, жавшуюся к сэру Роджеру, совсем молоденькую, смазливую и пухлую. Наверное, тоже объедает мать Северна. Пышные волосы убраны, под золотую сетку, на круглом личике написано такое самодовольство, что Гастингс задохнулась от возмущения. Ну и дурак же этот сэр Роджер. — Гленда, — сказал тот, — подай лорду и леди нашего лучшего вина, хлеба и сыра. Девушка нехотя кивнула и вышла, неся впереди себя необъятную грудь. Потирая руки, сэр Роджер направился к хозяину, сидевшему в кресле, когда-то покрытом чудесной резьбой, а теперь обезображенном и заросшем грязью. — Вы можете постоять возле кресла милорда, — заявил он Гастингс. — Разве не найдется второго кресла? — поинтересовался Северн. — Оно находится в спальне. — Тогда миледи будет сидеть вот здесь, — Северн похлопал себя по колену, — пока ты не подашь ей кресло, сэр Роджер. — Конечно, милорд. Он пошептался с оборванным мальчишкой и взглянул на Гленду, которая появилась в сопровождении двух слуг, несших подносы с вином, кубками, хлебом и сыром. Гастингс встала с коленей мужа, и тот приказал: — Сэр Роджер, придвинь мое кресло к обеденному столу. — Милорд! Ведь он был рыцарем, а разве можно заставлять рыцаря делать работу простого слуги? Однако сэр Роджер поволок тяжеленное кресло к столу. Гастингс заняла место на скамейке по правую руку от мужа, и в полном молчании они принялись за еду. — Ты сказал, что я присылал тебе недостаточно денег, — вдруг небрежно заметил Северн. — Да, милорд, наверное, мне не следовало говорить об атом в первые минуты вашего пребывания здесь, но денег, несомненно, мало. Я мудро распорядился ими, однако нужно гораздо больше, чтобы Лэнгторн приобрел былое величие. Гастингс, сдерживая гнев, поддела ногой солому на полу. — Ты прав, сэр Роджер, чтобы вымести грязь и принести чистую солому, нужно целое состояние. — Здесь мало слуг, да и те лентяи, — снисходительно буркнул сэр Роджер. — Кое-кто сбежал из Лэнгторна, когда он подвергся нашествию мародеров. У меня не хватает ни людей, ни времени. Милая Гленда старается, но ей очень трудно. — Да, да, милорд, — подхватила та. — Эти слуги — настоящие свиньи. Такой приятный голосок, белые и ровные зубки. Гленда без стеснения потерлась о руку сэра Роджера, и глаза у того сразу затуманились. Он, оказывается, еще больший дурак. — Ты ничего не сделал для восстановления стен, — произнес Северн, отодвигая блюдо. — Почему? — У меня нет людей, милорд. — Гвент сказал, что у тебя есть девятнадцать человек. Чем они занимаются? — Охраняют замок и упражняются в ратном деле. — Завтра ты разделишь их на три группы. Одна группа упражняется, другая охраняет замок, а третья начинает восстанавливать стены. Сэр Роджер пискнул что-то невразумительное. — Моих денег было вполне достаточно, чтобы нанять людей в деревне. Что ты сделал с этими деньгами, сэр Роджер? — Я уже докладывал, милорд, денег едва хватило на еду и одежду. — Здешние слуги грязные и оборванные, моя собственная мать одета в лохмотья. Если ты тратил деньги на одежду, то кто ее носит? — Милорд, какой смысл наряжать вашу матушку? Ей все равно, новое на ней платье или старая дерюга. — А куда делись платья леди Морайны? — вкрадчиво спросила Гастингс. — В ее сундуке я нашла одни лохмотья. — Кто такая леди Морайна? — услышала Гастингс вопрос Гленды, с которым та обратилась к сэру Роджеру. — Женщина, к которой ты была столь добра, — ответила за него Гастингс. — Сумасшедшая, за которой ты столь нежно и преданно ухаживала. — Милорд, Гленда просто не знает имени вашей матушки. — Где одежда леди Морайны? — Ax, — произнесла Гастингс елейным голоском, — дозволено ли мне предположить, что все находится в спальне, в одном из огромных сундуков? — Да, — подтвердила Гленда. — Бедному, лишенному разума существу ни к чему роскошные наряды, вот я и распорядилась хранить их там. — По-моему, одно из этих платьев на тебе, — заметила Гастингс. — Ах, нет, ее платья старомодны и уродливы. — Я желаю просмотреть счета, сэр Роджер. Немедленно. — У нас нет управляющего, милорд. — Тогда покажи хотя бы то, что осталось у тебя. — Должен признаться, милорд, я истратил не все деньги, — проблеял сэр Роджер, обливаясь потом. — Я их придержал, не тратил без пользы. Я очень предусмотрительный человек. Северн медленно поднялся, отпихнув назад кресло. Он стоял, высокий и грозный, поигрывая кнутом, и Гастингс могла бы поклясться, что ощущает животный ужас сэра Роджера. Но она молча глядела на мужа. Тот подошел к сэру Роджеру, схватил за шиворот и, подняв в воздух, спокойно произнес: — Ты сию же минуту подашь сюда все оставшиеся деньги. Найдешь все счета, какие у тебя имеются. Немедленно принесешь их и предъявишь мне. — Потом он разжал пальцы и тут же обратился к Гленде, которая больше не казалась такой самоуверенной: — А ты принесешь мне все платья. Прямо сейчас. Северн не прикоснулся к ней, только смотрел, как она бочком вылезла из-за стола и опрометью кинулась прочь. Обернувшись к жене, он, к ее немалому изумлению, лукаво подмигнул ей: — Скоро мы разберемся в этой каше. Гастингс неожиданно вспомнила, как впервые увидела его в Оксборо, и как он напугал ее тогда своей неподвижностью. А теперь он стал ее мужем, ее любовником. Он нагнал страху на парочку негодяев и весело подмигнул ей. Сердце у нее пело от счастья. Глава 16 Гленда не была столь глупа, чтобы держать свои платья в спальне. Ведь остальные слуги ее ненавидят и украли бы все, что сумели разыскать. Нет, свои платья она спрятала надежно. Когда Гленда вошла в зал с целым ворохом одежды, Северн лишь выразительно посмотрел на жену. — Надеюсь, — сказала Гастингс, — ты принесла все вещи, приобретенные на деньги милорда. Иначе пеняй на себя. — Милорд, — прошептала Гленда, умоляюще глядя на хозяина, — может, и осталось несколько старых платьев, не ходить же мне совсем голой. Я могла бы, милорд, доставить вам намного большее удовольствие, чем то, что вы получаете от леди. Она мегера с громким голосом, вы женились на ней только из-за денег ее отца. Всем известно, какую жертву вы принесли. Я могла бы облегчить ваши страдания, милорд. Северн не успел ответить, поскольку Гастингс уже схватила девушку за волосы и притянула к себе. — Не смей так говорить с моим мужем. Уж не считаешь ли ты меня тупой коровой, которая будет молча выслушивать оскорбления? Да, я богатая наследница, но не такая, как все. Спроси у милорда. Знаешь ли ты, что я разбираюсь в травах и могу отомстить всякому, кто дерзнет мне перечить? Могу сделать так, чтобы месячные у тебя не прекратились, ты будешь истекать кровью до тех пор, пока не станешь тощей и бледной. Хочешь ли ты этого, Гленда? Такая угроза оказалась для Северна полной неожиданностью, а девушка побелела от страха. — Никогда не забывай, что я мегера с громким голосом, и ты первая его услышишь, если посмеешь снова рассердить меня. — Гастингс оттолкнула девушку. — Иди за остальными платьями, иначе я выполню обещание уже сегодня. Гленда вылетела из зала, как будто за нею гнался сам дьявол. Северн обернулся к жене, и она показалась ему странной. Краска сбежала у нее с лица, а глаза, обычно ярко-зеленые, стали почти черными. — Что случилось, Гастингс? — Ничего. — Скажи мне правду, или я обижусь. — Он крепко прижал ее к себе, нежно гладя по спине. — Я же поклялась Ведунье не делать таких вещей. Северн глядел на нее, чувствуя себя глупцом. — Значит, ты грозила мне водянкой не всерьез? — Я не знаю, как это делается. Нет, даже если бы мне был известен рецепт, я бы все равно так не поступила. — Сейчас я уже не помню, за что ты мне пригрозила, однако наказания тогда наверняка заслуживала. Хотя я испугался, слишком уж отвратительно превращаться в грязную свинью. Черт побери, за что же мне тогда хотелось тебя придушить? — Теперь это уже не важно. Когда вернемся, надо будет покаяться Ведунье. Она вполне может наказать водянкой меня. Бесхитростность жены рассмешила Северна, но скоро он вновь помрачнел. — И ты в самом деле хотела исполнить то, чем пригрозила Гленде? — Сейчас уже нет, но в ту минуту хотела. Сэр Роджер от нее без ума. — Он просто дурак. — Надеюсь, он не предаст тебя из-за Гленды. Северн только покачал головой: — Значит, ты давала Ведунье какую-то клятву? — Когда я была совсем малышкой. Ведунья без конца повторяла, что нельзя причинять вред другим людям, пользуясь своим знанием, а если я ослушаюсь, все мои лекарства мигом утратят целебные свойства. — Тогда лучше забудь о своих угрозах Гленде. Ты верно подметила, Гастингс, сэр Роджер — дурак. Ага, вот и он. Мне становится все интереснее. Северн был уверен, что в толстом кошеле отнюдь не все деньги. Об этом говорили и бегающие глаза сэра Роджера, и его суетливые движения, когда он развязывал кошель, и пот, выступивший у него на лбу. — Что ты собирался делать с этими деньгами? — мрачно осведомился Северн. — Я хотел обождать, милорд, разобраться, что нужнее всего. — Разве я не давал тебе исчерпывающих приказаний? Разве ты сам не видел разрушенную стену и запущенные поля? Не видел истощенных людей вокруг себя? Клянусь глазами святого Андрея, ты ничего не сделал, только приоделся сам и приодел свою любовницу. Ты даже не вычистил отхожие места, и туда невозможно войти. Проклятье, тебе даже не хватило ума купить приличную еду, чтобы подать хозяину. — Я берег ваши деньги, милорд, — перепугался сэр Роджер. — Что же в этом плохого? Я здесь всего полтора месяца и, конечно, за такой короткий срок еще не успел ничего сделать. К тому же, милорд, вы еще полгода не собирались здесь появляться. В зал вошла Гленда с новым ворохом одежды. Хотя она не выглядела столь испуганной, как сэр Роджер, но все же поняла, что близок час расплаты. — Гастингс, — приказал Северн, — займись вещами, отложи то, что может подойти моей матери. — Нет, милорд! — взвизгнула Гленда. — Ваша досточтимая матушка намного худощавее меня, и ей совершенно ни к чему красивые вещи. Она опрокинет на платье тарелку с едой, обмочит ночные рубашки. — Мне наплевать, — раздельно произнес Северн. — Ты забыла, что говоришь о моей матери. Если посмеешь еще раз дерзить, моя жена заставит тебя умереть от потери крови. Займись одеждой, Гастингс, а ты ступай на кухню. Насколько я понимаю, твоя обязанность — приглядывать за слугами? Прихвати сэра Роджера, он позаботится, чтобы в хлебе не оказалось камней. Я люблю хлеб мягкий, пропеченный. А, Гвент, хорошо, что ты пришел. — Вы не посадите на кол трусливого ублюдка? — Гвент презрительно сплюнул на грязный пол. — Я уже думал об этом. — Северн кивнул на горку монет. — Слава Господу, он не успел потратить все на свою любовницу. Хотя она обошлась мне в немалую сумму. И почему мужчины теряют разум из-за обычной женщины? Ответ Гвента не интересовал, он мрачно смотрел на хозяина и ждал распоряжений. — Что ты скажешь, Гвент, если здешние дела мы поручим Тарстону? — Ему надо поскорее нанять заслуживающих доверия людей, если мы хотим снова отстроить замок и восстановить поля. Стоит им набить брюхо и прикрыть наготу, они быстро превратятся в его верных слуг. — Согласен. Вечером того же дня Северн глядел на спящую мать, удивляясь, какой юной и чистой она кажется во сне. Гастингс заботливо расчесала ей волосы, заплела в косы. — Так всегда и было. Она долго спала, а когда просыпалась, ее рассудок оставался ясным целую не, делю или чуть больше. — Поглядим. Ведунья не знала, поможет ей лекарство или нет. Гленду я усадила шить твоей матери платье. Оказывается, она проворная, и к утру платье будет готово. Северн вздохнул: — Тарстон сделает все возможное, но этого мало, Гастингс. Ему не обойтись без хорошей жены. Возможно, он станет рыцарем. — Ты мог бы этому содействовать? — Мог бы. — Если ты берешься посвятить его в рыцари, то я берусь найти ему такую жену, у которой и солома на полу будет всегда свежей, и еда вкусной, и отхожие места чистыми, а слуги проворными и неленивыми. — Ого! И где же ты собираешься найти такое сокровище? Разглядывая свои ногти, та что-то тихо напевала. — Гастингс? — Я думаю. Может, твоя мать укажет подходящую девушку, если проснется в здравом рассудке. — А ее сон не слишком крепкий? — Так и должно быть. Кивнув, Северн начал раздеваться. — Ты постараешься не кричать во весь голос? — А ты, Милорд? — лукаво улыбнулась она. — Ты ведь сам ревешь, как бык. — Мы оба сделаем все, что в наших силах, — ухмыльнулся он. — Воздержание было чересчур долгим. «Да, с прошлой ночи», — радостно подумала Гастингс. Они остановились на ночлег, и, когда поужинали кроликом, зажаренным на костре, Северн увлек ее в чащу, где они ласкали друг друга, пока Гастингс не взмолилась: «Северн, я больше не выдержу!» Взволнованная сладостными воспоминаниями, она промурлыкала, не поднимая глаз: — Да-да, чересчур долгим. Я уже чувствую себя покинутой. Видимо, нечто подобное чувствует корова, забытая на пастбище. — Ты предлагаешь мне подоить тебя? Твои шутки стали не очень понятными, Гастингс. Раздеваясь, Северн весело насвистывал. Он шутит с женщиной. Нет, он шутит со своей женой. А не так давно готов был ее избить. Уезжая на две недели из Оксборо, Северн больше всего на свете желал никогда с ней не встречаться. И вот чудо. Божья благодать. Он не забыл, как изнасиловал Гастингс. Нет, пожалуй, не совсем изнасиловал, ведь он пользовался кремом. Но она-то его не хотела. Она его ненавидела. А теперь? Она улыбается ему, радуется ему, обращается с ним, как с королем. Северн понимал, что лучше не расспрашивать жену о причинах этого воистину божественного преображения, но не смог. Лежа с нею, он не сводил глаз с ее груди. О, это была вовсе не обыкновенная грудь, такая белая, нежная. — Почему ты переменилась? Ты же меня ненавидела, называла скотиной. И хотела, чтобы я исчез из твоей жизни. Гастингс мгновенно застыла. — Так и будешь давить на меня, пока не сотрешь в порошок? — Нет, ведь я — твой муж. Разве тебе не приятно рассказывать о том, что я желаю знать. — Хорошо. Ты не успокоишься, как волкодав Эдгар, который дерется за брошенную кость. Со мной говорили Агнес и Алиса. Они объяснили, что больше всего действует на мужчин. А раз ты мужчина, то это должно подействовать и на тебя. Улыбки, поцелуи, забота — вот что нужно мужчине. По-моему, Агнес в меня не верила, боялась, что я скорее ударю тебя, чем поцелую. Но я тебя поцеловала и даже получила удовольствие. Наверняка ты сильно удивился. — А потом ты влюбилась в меня по уши, — самодовольно заявил Северн. — И ты приняла меня как своего лорда и хозяина. — Не стоит торопиться с выводами. — Почему же? Это ведь естественно. Они советовали больше не перечить мне, а насладиться моим телом. — Да, Алиса уверяла, что всем известна твоя галантность по отношению к женщинам, ты нежен, добр и получаешь удовольствие, когда женщина испытывает с тобою наслаждение. Я не поверила, ведь я не знала, о каком наслаждении они твердят. Но Алиса была настойчива, даже хотела переспать с тобою, чтобы все лично выяснить. Я поблагодарила ее за такую жертву и решила принести ее сама. Она обещала мне кучу удовольствий, если я приму тебя без злобы, расслаблюсь и отдамся на твою волю. — Значит, тебе рассказали об этом Агнес и Алиса? А кто из моих людей разболтал им такие подробности? — Алиса никогда не делает поспешных выводов, особенно щепетильно она проверяет сведения о мужских способностях. Полагаю, она многих опросила. Во всяком случае, она говорила с Гвентом и уверяла, что он никогда не лжет, по крайней мере ей. Северн не знал, кем себя считать: ослом или счастливцем? Несомненно лишь то, что он выиграл. Он полностью удовлетворен женой, а она приходит в экстаз от его ласк. — Поверь мне, Гастингс, сейчас я обращаюсь с тобой так, как обращался бы с самого начала, не будь ты такой… такой… — Что ты хотел сказать? В спальне было темно, вряд ли она увидит лукавое выражение на его лице. — Ну, хорошо. Что тебе больше нравится: мегера, торговка или ведьма? — Уж не хочешь ли ты сказать, что мы ссорились по моей вине? — Конечно. Ты заносчива, упряма, как мул, а я человек мирный. Я не хотел с тобой ссориться, это ты билась насмерть из-за пустяков, которых я даже не помню. Не выдержав, Гастингс ударила его кулаком в живот. Это оказалось для него полной неожиданностью. Сначала он застыл от боли, затем прижал ее к кровати, не позволяя вырваться. В следующий же момент Северн понял, что желает лишь одного — слиться с нею, без лишних слов, немедленно. Нет, он не может. Она еще не готова его принять, он причинит ей боль. Гастингс опять назовет его скотиной. Он уничтожит чудо. Когда рука скользнула к месту, куда Северн так нетерпеливо стремился, он чуть не заплакал от восторга. Она ждала его и неистово ответила на ласку. — Гастингс, как же так? Как ты можешь хотеть меня, если я не успел еще поцеловать тебя и подготовить? Она смущенно закрыла лицо руками, но не собиралась отказываться от желаемого. — Иди же ко мне, Северн. Быстрее. Ну, пожалуйста. И он ворвался в нее, чувствуя, как она вбирает его в себя все глубже, глубже. Северн едва не умер, сдерживая крик, но все-таки не удержался. Лишь раз. В тот же миг его мать подскочила со словами: — Черт побери, на замок напали? Где муж? Где сыновья? Северн, еще изливая последние капли семени, сделал отчаянную попытку овладеть собой. Вместо него ответила Гастингс, и ее голос даже не дрогнул: — Миледи, ничего не случилось. Просто ваш сын закричал во сне, такое с ним иногда бывает. — Ах, вы меня утешили. — Леди Морайна снова легла, и через несколько минут ее дыхание опять стало ровным и глубоким. Гастингс еще не достигла пика блаженства, а Северн обязательно хотел доставить ей удовольствие. На сей раз он уже не был таким неистовым, то и дело останавливался, с радостью чувствуя, что его плоть не утеряла твердости и мужская сила все еще при нем. — Я хочу видеть тебя, Гастингс. Ты опять готова ударить меня? — Нет, — выдохнула она, потянувшись к его губам. В момент экстаза, когда Гастингс напрочь забыла о спящей рядом свекрови, он закрыл ей рот поцелуем, вобрав в себя ее крики. — У тебя замечательные ягодицы, Гастингс, — пробормотал он, засыпая. — Я берусь привести Лэнгторн в порядок снаружи, если ты займешься им изнутри. — Да, займусь, — прошептала она, легонько ухватив зубами его за плечо, которое только что кусала в порыве страсти. — А я довольно успешно справилась с вами, милорд? Но тот уже спал, по крайней мере ей так показалось. Даже всхрапнул как-то слишком громко. Или фыркнул от смеха? Засыпая, Гастингс подумала, что ей ужасно нравится лежать рядом с этим человеком. Когда Северн открыл глаза, жены в постели уже не было. Мать спала, и он встревожился, но, подойдя к ней, убедился, что леди Морайна дышит глубоко и ровно. В зале обеденный стол был накрыт белоснежной скатертью, а на нем стояло приготовленное для хозяина блюдо. Несколько служанок резали ароматный свежий хлеб, ставили масло и эль, а для лорда подали жареного каплуна. Северн велел жене заняться Лэнгторном изнутри, и, видимо, она принялась за дело. Но как ей удалось сделать все столь быстро? И где, кстати, она сама? Он принялся за трапезу, усадив рядом Гвента и Тарстона. Гленда прислуживала мужчинам, и хотя физиономия у нее была весьма кислой, двигалась она проворно. Где же Гастингс? Он уже кончил завтракать, когда в зале вдруг наступила полная тишина. Подняв глаза, Северн увидел мать. Он никогда бы не поверил, что это она, если бы рядом не стояла Гастингс. Чудесные каштановые волосы леди Мораяны были заплетены в косы и уложены вокруг головы, красивое платье облегало фигуру, пышные рукава, присобранные на локтях, свисали почти до пола, на золотой цепочке вокруг пояса висела связка ключей. Мать обернулась к Гастингс и засмеялась какой-то шутке. Нет, это не был истерический хохот умалишенной, а милый смех. Леди Морайна совершенно не походила на безумную. Северн на миг воспрянул духом, но тут же покачал головой. Он уже видел ее такой после долгого сна, а потом ее рассудок снова помутится. Она с улыбкой обводила взглядом присутствующих в зале, но, заметив Гленду, сразу испуганно прижалась к Гастингс. Встав с кресла, Северн подошел к ним: — Матушка? — Да, мой Северн. Неужели это ты? — Она слегка погладила его по голове. — Остальные погибли. Все, кроме тебя, слава милостивому Господу. Ты очень красивый, сын мой. Я рада твоему возвращению. — Не бойся этой толстозадой шлюхи, — шепнул Северн, крепко обнимая мать. — Я позабочусь, чтобы она держалась от тебя подальше. — Ее не назовешь милой девушкой, — ответила леди Морайна. — Я ужасно голодна. Ты успел съесть все или оставил бедной матери хоть корочку хлеба? Она шутила. Северн, не веря своим ушам, взглянул на Гастингс, но ее лицо оставалось непроницаемым. Почему же она не радуется? Северн проводил мать к столу и усадил в резное кресло, на котором она всегда сидела с тех пор, как вышла замуж за хозяина Лэнггорна. Он сам ей прислуживал. Украдкой глянув на сэра Роджера, он заметил, что тот уставился на леди Морайну, будто узрел призрак, явившийся терзать его. Интересно, наглец хоть раз допустил ее к трапезе в главном зале? Гленда усиленно изображала полное равнодушие и, опустив глаза, старательно резала ломтями хлеб. Надо попросить Гастингс разобраться, что эта женщина учинила над матерью. Северн узнал об этом в тот же день, когда, оставив работавших на крепостной стене людей, пошел к Гастингс. Причем отправиться на поиски супруги ему посоветовал Гвент. — Да, милорд, — твердил он, глядя на пораненный палец хозяина, — ваша жена потом изведет меня, если я не отправлю вас лечиться. Оказавшись у хозяйской спальни, он услышал голос матери, который стал почти неузнаваемым, полный такого откровенного ужаса, что у Северна волосы встали дыбом. — Сэр Роджер всегда был трусливым и безвольным. Где уж ему тягаться с тобой. Но, хотя ты сделала из него полного дурака, тебе все равно не получить его в мужья. Мой сын этого не допустит. Ты ведь надеялась, что я умру, когда выгнала меня в лес нагой и босой? — Конечно, — с ненавистью ответила Гленда, — и я сумею от тебя избавиться, ты, выжившая, из ума старуха. Тебе нечего делать в замке. Пусть только лорд Северн и его сучка уедут, тогда посмотрим, кто настоящая хозяйка в Лэнгторне. Я умею ждать. Сейчас мне приходится шить для тебя новые платья, но, помяни мое слово, ты еще будешь таскать лохмотья. Только лохмотья, старая карга. Твой сынок долго не задержится, и кто станет за тебя заступаться? Кто поверит хоть единому твоему слову, если ты попробуешь жаловаться на меня? Северн услышал звук пощечины и, распахнув дверь, увидел Гленду, нависшую над матерью, которая съежилась на низенькой скамеечке. — Ну, давай, ведьма! Что же ты не кричишь, не зовешь на помощь? Глава 17 В минуты наивысшей ярости Северн всегда казался невозмутимее королевского канцлера. Он видел, как застыла физиономия служанки, и она медленно отодвинулась от леди Морайны. Северн молча улыбнулся матери и поспешил к ней: — Вы отлично выглядите, мадам. Та не могла скрыть ужаса, а он, продолжая улыбаться, гладил ее по бледной щеке. — Гленда, поди сюда. — Я не хочу, чтобы она приближалась. Ради Бога, Северн, не позволяй ей ко мне подходить. — Не бойся, мама, и доверься мне, — сказал он и обернулся к Гленде, которая уже стояла перед ним, сложив руки под грудью так, чтобы она сразу бросилась хозяину в глаза. — Я стоял за дверью и слышал все, что ты наговорила моей матери. Девица не шелохнулась, лишь мило осклабилась, не веря ни единому его слову. — Я только сказала, что мадам отлично выглядит и я с большой радостью сошью для нее целую кучу новых платьев. Вы могли слышать только это, милорд. — Мой слуга Гвент ненавидит воров, а я ненавижу лгунов, — пояснил он, срывая с Гленды одежду, новую, добротную, которую она утаила от Гастингс. Он не оставил на ней даже чулок. — Вот так. Найди себе что-нибудь в сундуке моей матери. Если побрезгуешь лохмотьями, которые предназначала для нее, то отправляйся из Лэнгторна нагишом. Мне это безразлично. — Милорд, вы не можете так поступить. Мужчины изнасилуют меня, они станут… — Вот и отлично, — отрезал Северн. — Делай, как знаешь, но чтобы до полуденных колоколов тебя уже не было в замке. — А когда служанка шмыгнула в коридор, с улыбкой обернулся к матери: — Впредь никто не посмеет тебя мучить. Никто. Клянусь. — Она весьма изворотлива, Северн, — возразила леди Морайна, — сэр Роджер не мог с ней управиться. Он даже не знал, что это она выгнала меня в лес умирать от голода. — Хотя должен был знать. Он — мужчина. Он был в ответе за Лэнгторн и его обитателей. Я пришлю сюда Гастингс. И я хочу, чтобы твои щеки опять порозовели. К полудню выяснилось, что из замка исчезли не только Гленда с сэром Роджером, но и кошель с деньгами. — Прикажете разыскать их, милорд? — спросил Гвент, нетерпеливо потирая огромные руки. — Да, разыщи их, Гвент, забери деньги и отпусти. Надеюсь, сэр Роджер уже не так уверен в правильности своих поступков. Для этого дурака наказание окажется более жестоким, но он его заслужил. — Такая мысль не приходила мне в голову, милорд, ведь мы обрекаем сэра Роджера на бесконечные муки. Да, мне это нравится, — одобрил Гвент, торопливо выходя из зала. Северн повернулся к жене. Гастингс, нахмурившись, поддала ногой грязную солому на полу, затем подняла на него глаза и густо покраснела. Он лукаво приподнял бровь: — Что с тобою? Неужели расстроилась из-за того, что забыла про солому? Гастингс молча смотрела на него, и он понял ее мысли, словно это, были мысли волкодава Эдгара. Северн расхохотался. Тогда она подскочила к нему и замолотила кулачками по широкой груди, не давая ему опомниться. Когда все остолбенело уставились на них, он сжал ее руки и спросил: — Что случилось, милая? Тебя обидели? Отчего ты покраснела, взглянув на меня? Ночью я хочу порадовать тебя новым способом и хочу, чтобы ты весь день об этом думала. Обо всех способах, какими мужчина и женщина могут осчастливить друг друга. Мы непременно испробуем их все до единого, и все до единого тебе понравятся. — Но ведь в прошлый раз ты заставил меня приподнять зад, — прошептала она. — Жаль, что в темноте я мог наслаждаться тобою лишь на ощупь. Ах, какая же ты нежная и податливая, Гастингс. Твоя попка очень мне нравится. Я уже говорил об этом вчера, правда? Или ты забыла? — Так и будешь дразнить меня, пока я не захочу тебя прибить, Северн? Кстати, я слышала твой разговор с Гвентом. Ты поступил верно, надеюсь только, что сорвать с Гленды одежду не доставило тебе особой радости. — Совершенно никакой, — заверил он. — Мне редко приходилось так злиться. Разве что на тебя. — Хорошо, милорд, у меня еще полно дел. Через неделю леди Морайна, уже не такая бледная и худая, объявила: — Я знаю, на ком следует жениться Тарстону. Все опустили ножи и вилки, в зале наступила мертвая тишина. Северн еще не привык, что мать снова рассуждает здраво, хотя с тех пор, как Гастингс взялась лечить ее зельями Ведуньи, у нее не было ни одного припадка. — И кто же это, матушка? — Дочь сэра Вильяма Дорсета. Он владеет небольшим замком возле Хоуксмера. Что скажешь, Тарстон? Тот дрожал от волнения. Недавно он стал сэром Тарстоном Хорнсби, вскоре он будет управляющим в Лэнгторне, а теперь ему предстояло обзавестись женой. — Я… я не знаю, миледи. Вы предлагаете мне в жены благородную леди, наверняка она захочет, чтобы я знал, как себя вести, как говорить, мне нельзя будет рыгнуть или сделать что-то неприличное, и… — Гастингс, — сказала леди Морайна, — а не принять ли Тарстону немножко снадобья твоей Ведуньи, чтобы образумиться? Тарстон все же сумел набраться храбрости и ровно через неделю жениться на Бланке, девятнадцатилетней дочери сэра Вильяма Дорсета. Гастингс была довольна. Бланка стала наследницей в двенадцать лет, значит, она успешно справится с хозяйством. Леди Морайна пребывала в здравом рассудке, смеялась, шутила. Северн уже начал привыкать к тому, что это его прежняя мать. И все же он боялся. — Гастингс, а вдруг чудо исчезнет? — Не знаю, Северн. — Я хочу, чтобы мать вернулась с нами в Оксборо. Просияв, она обняла мужа и поцеловала в губы. На следующее утро они отбыли из Лэнгторна. Гвент посадил леди Морайну на лошадь и пообещал хозяину глаз с нее не спускать, потому что тот явно беспокоился за мать, хотя она чувствовала себя отлично. Северн в последний раз оглянулся на родовое гнездо. Лэнгторн опять приобретет былое могущество, он позаботится об этом. Тарстон довольно потирал руки: теперь он был женатым человеком, и прелести супружеской жизни явно пришлись ему по вкусу. Гастингс успела поговорить с Бланкой наедине и осталась довольна. — А ты уже говорил с Тарстоном? Ты посоветовал ему быть нежным и терпеливым с женой? — Да, я говорил ему, — нахмурился Северн, — хотя, оказывается, зря старался. Он расплылся от уха до уха и сообщил, что Бланка — настоящая тигрица и ни в каких нежностях не нуждается. — Не понимаю, — удивилась Гастингс. — Некоторые дамы любят, когда мужчины нетерпеливы, когда играют грубо, хватают их и берут штурмом. Твоя миловидная тихоня Бланка — одна из таких леди. Тарстон говорил, что она распалилась сверх меры еще до того, как он лишил ее девственности, а потом она буквально заездила его, и к утру он был едва живой. — Я о таком не знала. Может, ты объяснишь мне, Северн. — Пожалуй, не стоит, милая. Помни лишь, что наедине со мною ты вольна поступать, как тебе угодно. Только не перерезать мне глотку в случае неудачи. Замок Оксборо. Пять дней спустя — Мы догнали сэра Роджера и Гленду через два часа после их отъезда из Лэнгторна, — рассказывал Гвент собравшимся в зале. Северн уже знал все подробности, велев Гвенту повременить с рассказом до того, как в Оксборо соберутся его люди. И Гастингс было понятно это желание. — Сэр Роджер пытался запутать следы, но у несчастного ублюдка ничего не вышло. — От избытка чувств Гвент сплюнул на чистую солому, испуганно покосился на Гастингс и торопливо сказал: — Девица Гленда закуталась в старое одеяло, единственное, что ей удалось украсть. Якобы эти лохмотья ей позволили взять вы, Северн. Сэр Роджер решил, что мы убьем его. Должен признаться, он меня удивил. Держался в седле прямо и готовился принять смерть. Когда я велел ему вернуть кошель, он весьма изумился, стал клясться, что не брал денег, а потом вдруг побелел, взглянул на девицу и молча протянул руку. Гвент умолк, чтобы подкрепиться вином из кубка. Все затаили дыхание. — Девица Гленда заявила, что вообще, мол, не понимает, о чем мы толкуем. Тогда я сорвал с нее дырявое одеяло, разворошил его и обнаружил кошель, завернутый в ночную рубашку. — Гвент умолк и подцепил кусок свинины. Леди Морайна, изящно опираясь подбородком на руку, спросила: — Что было дальше, Гвент? Рассказывай же, мы и так слишком долго оставались в неведении. Мой возлюбленный сын не желал со мною поделиться. Хоть ты не молчи. Гвент хотел рыгнуть, но удержался. В присутствии леди Морайны этого делать явно не стоило. — Миледи, то, что случилось потом, вряд ли предназначено для ваших ушей. Тогда леди Морайна поднесла свой обеденный нож к его горлу, и Гвент затараторил: — Я раздел ее догола, как лорд Северн, а всю одежду и деньги привез обратно в Лэнгторн. Наши люди хотели было ею попользоваться, но я не велел. Мы просто бросили их посреди дороги. И когда сэр Роджер смотрел на девицу, миледи, в его глазах уже не было ни желания, ни любви. Ни капельки. Понятия не имею, что случилось дальше, только думаю, сэр Роджер оставил ее там. — А ты снял с нее обувь, Гвент? — уточнила леди Морайна. — Конечно, миледи. — Хорошо. Ты не забыл, что Гленда выгнала меня в лес босой? — Ну, значит, и поделом ей, миледи, — засмеялся Гвент, потирая руки. Гастингс хотя слушала рассказ, смеялась и радовалась вместе со всеми, однако не очень им интересовалась. Ее мысли занимала леди Бланка. Как она, леди, догадалась, что хочет именно так броситься на мужа и чтобы он набросился на нее? Вечером, сидя в ванне, Гастингс попросила Агнес: — Ты не могла бы позвать Алису и, возможно, Беллу? — Ага, — удовлетворенно подхватила та, — очередные шуточки нашего лорда, верно? — Сейчас я бы хотела говорить не о них. Оказывается, жена сэра Тарстона любит грубые игры, она распалилась и пришла в неистовство до того, как он лишил ее невинности. Но и после она вела себя, будто дикая тигрица. Я никогда о таком не слыхала и ничего не поняла. Но хочу понять. Агнес лишь молча кивнула и отправилась на поиски Алисы. Они пришли вдвоем и сказали, что Беллу не нашли. — Она где-то с кузнецом Морриком и выжала из него столько мужской силы и семени, что он едва жив. Я передала Алисе твои вопросы, она сказала… Алиса многозначительно кашлянула, взяла из рук Агнес мочалку и начала мыть Гастингс, объясняя: — Некоторые мужчины считают, что их женам положено только лежать на спине, зажмурившись и раздвинув ноги. Это все, что им требуется. А сэр Тарстон или же твой лорд Северн не такие. Уверена, если ты сядешь верхом на мужа, если даже привяжешь его к кровати или начнешь ласкать его ртом, он просто зарыдает от счастья. — Ласкать его ртом? Кого его? — Не прикидывайся тупой, Гастингс. Его плоть, — вставила Агнес. — Я уже держала его и ласкала его руками. Но ртом? Я думала, это может делать со мною только он… — Гастингс покраснела до корней волос. — Х-м-м-м, — довольно пробурчала Агнес, — дела идут. Ты быстро обучишься, Гастингс. Это не грех, зато получишь огромное наслаждение, если дашь понять мужу, что тебе это нравится. — Я не смогу. Он поднимет меня на смех, подумает… — Он подумает, — раздался голос Северна, который стоял у двери, лукаво блестя черными, как ночь, глазами, — что твоим служанкам пора убираться отсюда. Алиса на ходу вручила ему мочалку, задорно насвистывая. На лице Агнес было написано не меньшее удовлетворение, чем у Макдира, особенно удачно зажарившего очередного фазана. Северн не тронулся с места, пока они не остались одни, потом закрыл дверь спальни и повернул ключ в замке. — Если тебе, хочется узнать про грубые игры, Гастингс, то следовало расспросить меня. — Я спрашивала, а ты не захотел мне сказать. — Я и сейчас ничего не скажу, я покажу. — И Северн протянул ей руку, помогая встать. — Дай мне полюбоваться на тебя. — Вода остынет. Он неохотно протянул ей полотенце. — Вдруг мне не понравится неистовая любовь, Северн? Господь Всемогущий, да будь она хоть чуть-чуть понеистовее, то сделает его счастливейшим мужчиной, погибшим от любви. Когда Гастингс вытерлась, он уже стоял обнаженный у кровати, с улыбкой протягивая к ней руки. — Бросай свое полотенце и иди ко мне. Сейчас мы быстро выясним, есть ли в тебе подобная неистовость. — Но как ты это узнаешь? По тому, стану ли я визжать и биться в конвульсиях? — Нет, ты сядешь на меня верхом, и я позволю тебе действовать по собственному усмотрению. Гастингс посмотрела ему в глаза и решительно откинула полотенце. — А когда я поступлю с тобой по своему усмотрению, то смогу после ласкать тебя ртом? Ей показалось, что Северн бросится на нее сию секунду, однако он сдержался. Гастингс поцеловала мужа в губы, слегка пощекотав их языком, потом наклонилась и припала ртом к восставшей плоти. — Ради всего святого, кто тебя научил? — простонал Северн, едва не упав с кровати. — Агнес и Алиса. Мне это показалось отталкивающим, но обе утверждали, что все мужчины хотят от женщин именно такого. Они правы, Северн? — Ох, не знаю. Я сейчас умру. Он из последних сил чуть оттолкнул ее, молясь, чтобы она сразу отпустила его. Гастингс подчинилась, хотя очень медленно, пронзая его тело сладкой болью. — Ты еще жив, Северн, но, судя по издаваемым тобою звукам, это продлится недолго. — Она засмеялась, чмокнула его в живот, любуясь тем, что натворила, а потом опять начала ласкать его рукой. — Нет, Гастингс, я больше не выдержу, если ты не перестанешь меня дразнить. Она снова засмеялась и тут же охнула от удивления, потому что Северн опрокинул ее на спину и лег сверху. — Ты чуть не довела человека до умопомрачения, а теперь забавляешься? Сейчас перестанешь смеяться. И вот Гастингс уже задыхается, мечется на кровати, вцепившись ему в плечи. — Ну? Ты еще забавляешься? Вместо ответа она дернула его за волосы, а Северн опять припал к ее разгоряченному лону, не позволяя ей достичь разрядки, пока она не вскрикнула: — Не могу больше, доведи это до конца. А когда они лежали, тяжело дыша и трепеща от наслаждения, Гастингс зажмурилась и прошептала: — Два способа получать радость. Какая утомительная работа, Северн. — Ага, — он легонько прикусил ее губу, — поэтому большинство мужчин предпочитают заниматься войной, нежели таким изматывающим делом. — Ну да, милорд, а большинство женщин, несомненно, предпочтут выгребать навоз из хлева, нежели заниматься этим неблагодарным трудом. Северн вдруг подумал: «Как странно лежать с женщиной, смеяться, болтать глупости и получать от этого огромное удовольствие». Глава 18 Ведунья ощупывала голову леди Морайны, и казалось, чуткие пальцы вслушиваются в то, что творится у нее под черепом. Она заглянула больной в глаза, приподняла веки и, что-то бормоча, тщательно ощупала уши и заглянула внутрь. Гастингс начала беспокоиться. Но леди Морайна оставалась невозмутимой, гладила Альфреда, который, разлегшись у нее на коленях, оглушительно мурлыкал. Наконец Ведунья обратилась к Гастингс и заявила: — Я лучшая знахарка в Британии. Снадобье, которым я потчевала мать твоего мужа, прочистило затуманенные части рассудка и вернуло ей душевное равновесие. Леди Морайна похлопала Альфреда по спине, и тот замурлыкал еще громче, так что ей пришлось даже повысить голос, чтобы ее услышали: — Ведунья, я тебе очень благодарна. Надо ли принимать твое снадобье и впредь? — О да, миледи. Я не знаю, уничтожило ли снадобье все то, что замутняло ваш разум, и не вернется ли недуг, если вы откажетесь от лекарства. — Тогда я буду принимать его даже на смертном одре. — Конечно, если вам угодно встретить кончину в здравом уме. Гастингс еще просила осмотреть вашу ногу, ей не удалось залечить язву. Альфреду пришлось расстаться с облюбованным местом. Гастингс с удивлением обнаружила, что свекровь без труда подняла тяжеленного кота и опустила на пол. Пышный хвост раздраженно бил по воздуху, потом Альфред обиженно мяукнул, поддел свою миску, и она с грохотом откатилась к дверям. Ведунья смеялась, даже когда приступила к осмотру больной ноги. — Так больно, леди? Нет? Очень хорошо. Ага, вот в чем дело. Ну, это мы вылечим щепоткой корешков с шафранными пестиками. Зато кожа между пальцами совсем чистая и здоровая, можно не бояться, что в ней заведутся клещи или другие паразиты. — Ведунья покосилась на кота, собравшегося прыгнуть на руки к Гастингс, и добавила; — А вот Альфреда следует бояться. Тот прыгнул, и Гастингс пошатнулась, с трудом удержав его в руках. Когда они с леди Морайной вышли из хижины, оставив Ведунье трех жирных фазанов (два из которых предназначались Альфреду), Гвент и его люди даже не заметили дам, их взгляды были прикованы к коту. Альфред, размером почти с волкодава Эдгара, вальяжно расселся на пороге и впрямь очень походил на дьявольское отродье. — Эта тварь вышла из ведьминого логова, — прошептал Гвент. В ответ Альфред раздраженно махнул хвостом и так взглянул на беднягу, что Гвент подскочил на целых два фута. Кот остался чрезвычайно довольным собой. — Ах ты, проклятая тварь! — рявкнул воин, устыдившись собственной пугливости, и заторопился к дамам. — Вы здоровы, леди Морайна? — спросил он, подсаживая ее в седло. — Да, и останусь здоровой, Гвент, смогу быть полезной моему сыну, ведь у него столько хлопот в Оксборо. Что ты на это скажешь? — Скажу, что лорд Северн обязательно устроит пир в вашу честь, — радостно улыбнулся Гвент. — А по поводу хлопот с Оксборо вам придется спорить с Гастингс. — Я никогда не буду спорить с Гастингс. Она — лучшая из дочерей. Но не стоит забывать, Гвент, что она еще очень молода, а значит, нуждается в моих советах не меньше, чем лорд Северн. Утром я видела его хмурым. Чем она успела ему досадить? Я обязана это выяснить и устранить причину. — Вам, миледи, впору состязаться с Агнес и Алисой, — засмеялась Гастингс. — Вот уж кто не скупится на советы, и, должна признаться, они пошли мне на пользу. Леди Морайна махнула на прощание Альфреду, тронула поводья и лукаво улыбнулась, покосившись на Гвента, который, открыв рот, глазел на кота, махавшего ей в ответ лапой. Ведунья, скрестив руки на груди, неподвижно стояла у двери. — Все здесь не так, как у людей, — пробурчал Гвент. Обратный путь занял не более четверти часа, так как небо хмурилось и всадников подгонял холодный ветер. Но Гастингс не обращала на это внимания, поглощенная мыслями о Северне, и в который уже раз благословляла Агнес и Алису, научивших ее обращению с мужчинами. Они с мужем провели восхитительную ночь. Имея полную свободу действий, Гастингс не оставила без внимания ни один дюйм его могучего тела, нежно касалась всех боевых шрамов, целовала их, гладила его ноги, покрытые темным пушком. А когда решилась пустить в ход губы и язык, он стонал и метался так, что Гастингс затрепетала от охватившего ее торжества. И хотя она сама не получила желанной разрядки, зато ее ласки вознесли Северна на небывалую высоту. Глядя в его потемневшие от страсти глаза, она вдруг подумала, что этот человек заслуживает любви и доверия и навсегда останется для нее единственным. — Думаешь, одержала надо мной верх? — спросил он потом. — Думаю, мне приятно быть тебе в радость. — Но ведь я ничего не сделал, а ты улыбалась мне, ласкала. Я этого не понимаю, Гастингс. — Разве мне, как мужчинам, нужны только плотские ласки? — Да, — хрипло сказал он и не успокоился, пока не довел ее до экстаза. Воспоминание оказалось настолько живым, что Гастингс невольно вздрогнула. Теперь до конца своих дней она будет иметь возможность освежать чудесное воспоминание, по меньшей мере раз в неделю. А может, и чаще. Тут она услышала смех. — Это же всего-навсего кот, милый Гвент, а не чудовище, хотя он мурлычет громче, чем ты храпишь. — Леди Морайна успокаивающе погладила Гвента по руке. Гастингс смотрела, как они едут во главе отряда, как смеются, как Гвент ловко подхватил под уздцы лошадь хозяйки, оступившуюся на кочке, и молилась о том, чтобы безумие Морайны отступило перед снадобьем Ведуньи. А потом Гастингс увидела мужа, работавшего на крепостной стене вместе с двумя десятками людей. Широкая грудь и плечи блестели от пота, темные волосы слиплись. Ей захотелось снова прижаться к нему, тихонько спросить, позволит ли он разжечь ту неистовую страсть, которой они пылали ночью. Она грустно вздохнула, понимая, что сейчас не время. Северн показался ей таким могучим, высоким, стройным. Мужчина, которого обожает жена. Господи, пусть и он когда-нибудь почувствует хотя бы сотую долю того, что испытывает к нему она. Гастингс тряхнула головой. Нет, она не может любить его так сильно. Ведь их брак ничем не отличается от тысяч других, заключенных ради денег, земель и власти. Их роли оговорены и расписаны заранее. Так уж получилось, что одни роли играть приятнее, чем другие. По ее мнению, она не показала себя такой уж неистовой, не молотила его кулаками, не царапала, только слегка вскрикнула, но такое было и раньше. А вот Северн чуть и впрямь не сошел с ума. Пожалуй, нужно обсудить это с Агнес и Алисой, только выбрать подходящее время. Северн махнул ей рукой, и Гастингс помахала в ответ. Оказавшись во внутреннем дворе, она поручила Мареллу заботам Таггла и вскоре увидела леди Морайну в обществе Алисы и Гвента. К чему бы это? О чем Алиса толкует Гвенту? Тоже о неистовости? Прошлая ночь стала для нее откровением, но действительно ли это откровение или очередная уловка, на которую идут как мужчины, так и женщины? О чем же все-таки шептались Алиса и Гвент? Северн пришел в спальню глубокой ночью и не стал тревожить жену. Зато утром, когда Гастингс проснулась, он тут же принялся нежно гладить ее плечи, шею, грудь. — Ты не разбудил меня, — улыбнулась она. — Не разбудил. — Он перевернулся на спину и уставился в потолок. — Я должен съездить в эту самую Розовую гавань. Одному Богу ведомо, что или кто там скрывается. Твой отец бывал там по три-четыре раза в году и всегда отвозил приличную сумму денег. Я отправляюсь нынче утром. — И ты не хочешь взять меня с собой? — Я не знаю, что может случиться в Розовой гавани, и не хочу подвергать тебя ненужной опасности. — Чего мне бояться, если ты будешь рядом? — Скажи на милость, зачем ты хочешь туда попасть? — Я желаю знать, кто скрывается в Розовой гавани, почему отец постоянно ездил туда на протяжении многих лет. Был ли это долг королю Эдуарду? Или долг какому-то неизвестному мне другу? Может, там живет его любовница? — Скорее всего я найду там любовницу. Раз он ездил туда много лет, вряд ли она молода и прекрасна. А может, он содержал много любовниц, отделывался от старой и обзаводился новой, помоложе. Только почему не в Оксборо? Не понимаю, но уверен, что именно любовница заставляла его приезжать вновь и вновь. Другого разумного объяснения я найти не в силах. — Я не смогу оставаться без тебя, — еле слышно прошептала Гастингс. — Не могу обходиться без некоторых вещей, которыми ты обязан меня обеспечивать, это — твой супружеский долг. Северн лукаво посмотрел на нее и засмеялся: — Значит, ты решила добиваться своего вот так. Хорошо, я возьму тебя в Розовую гавань, и твои женские потребности не останутся неудовлетворенными. — А Трист поедет с нами? В Лэнгторне я без него соскучилась. — Об этом мне следует поговорить с ним. Потом он любили друг друга, и Гастингс вспомнила, что Триста не было с ними, когда муж выказывал свою неистовость. — Именно это ты желала получить, Гастингс? — О да, милорд. Как ты учтив, как щедр. Я — самая благословенная из жен. Он шутливо кинул в нее голубую тунику, и Гастингс, ловко подхватив ее, заверила: — Теперь она будет впору. Северн одевался, думая о том, что жена сшила ему новую тунику. Из тонкой мягкой шерсти. Тристу она понравится. Но куда скрылся его пушистый друг? Насвистывая, Северн направился к двери, бросив на ходу: — Мы выезжаем с полуденными колоколами. — Милорд! — крикнул с башни Аларт. — К нам приближается отряд из Седжвика! — Из Седжвика? — нахмурился Северн. — Что им здесь надо? Уж не случилось ли чего с сэром Аланом? В голове отряда ехал сквайр Ремис. Несмотря на возраст, он оставался сильным и ловким воином. Отряд остановился на изрядном расстоянии от крепостной стены, и Ремис, привстав на стременах, прокричал: — Милорд, в Седжвик пришла холера! Со мной девочка Элиза, ее опекунша леди Марджори и еще десять воинов. Пока все здоровы. Сэр Алан решил остаться. Трист высунул мордочку из-под туники, принюхался и испуганно прижался к шее хозяина. — Ты все сделал правильно, Ремис! Кто еще остался? — У сэра Алана хватает людей, чтобы охранять замок, милорд. Если туда сунутся мародеры, пусть пеняют на себя. Сэр Алан — храбрый воин. — Ремис! — крикнула Гастингс. — Чтобы знать наверняка, что никто из вас не занесет холеру в Оксборо, вам лучше дня три остаться за стенами. Не более. Спроси леди Марджори, не нужно ли ей чего. Ремис вернулся к отряду, окружившему женщину с ребенком, и они о чем-то оживленно поговорили. — Леди взяла с собой все необходимое! — крикнул он. — Она знала, что нас не сразу примут в Оксборо. Мы останемся в поле. — Если кто-то заболеет, я выставлю лекарство на крепостную стену. — Благодарю вас, леди Гастингс. — Какая жалость, — помрачнел Северн. — Сэр Алан — мой друг, и, судя по всему, он обречен. Мне надо позаботиться о достойных похоронах. — Трист, не сводя глаз с Ремиса, громко заворчал и спрятался поглубже. — Если ты поедешь в Седжвик, может, тебе посчастливится не заразиться, — с сомнением ответила Гастингс, — в противном случае я вряд ли спасу тебя. — Я оставлю Седжвик в изоляции еще неделю. По-твоему, этого достаточно? — Потребуется не меньше двух недель, а то и больше. Нужно посоветоваться с Ведуньей. Прошло три дня, и никто из приехавших не заболел. Отец Каррег возносил благодарственные молитвы. Трист не отходил от хозяина и уж тем более не покидал стен замка. Во внутреннем дворе беженцев из Седжвика встречали хозяева. Ремис кинул поводья конюху и отвесил низкий поклон. — Милорд. Миледи. Господь оказался милостив, он даровал нам жизнь. Милорд, я не поверил, что вы остались в Оксборо, когда леди Марджори вернулась с Элизой в Седжвик. — Ремис с улыбкой обернулся к даме, которая медленно откинула вуаль. Северн остолбенел. Гастингс ничего не заметила, думая о том, что эта женщина стала еще краше. — Милорд, — сказала она мужу, — перед вами леди Марджори. — Ах, Северн, прошла целая вечность с тех пор, как мы с тобою расстались. Ошеломленная Гастингс повернулась к мужу, а тот смотрел на леди Марджори, будто увидал призрак. Наконец он произнес: — Это ты, Марджори?.. — Я, Северн. Теперь уже дважды вдова. Помнишь, как отец силой выдал меня замуж за старого развратника барона Липуэйта? Он умер, а братец заставил меня выйти за барона Аутбрайта. Тот был помоложе и не такой противный. — Мне сказали, что опекуншей Элизы назначили вдову рыцаря, который спас жизнь королю Эдуарду. — Да, король Эдуард обязан жизнью моему покойному мужу и заплатил этот долг, сделав меня опекуншей дочки Ричарда де Лючи. Я неплохо устроилась в Седжвике и рада тебя видеть, Северн. — Леди Марджори, почему вы не сказали, что знакомы с моим мужем, когда приезжали сюда в первый раз? — воскликнула Гастингс. — Я не сочла это столь важным, миледи. — Марджори ослепительно улыбнулась. — Я заботилась только о благополучии ребенка. Элиза, поздоровайся с леди Гастингс и лордом Северном. Девочка заметно поправилась, личико округлилось, волосы больше не казались тонкими и редкими. Она вцепилась в руку Марджори, и та что-то шепнула ей на ухо. Элиза улыбнулась Северну, кивнула Гастингс и сделала ловкий реверанс. Гастингс хотела обнять ее, но девочка мигом прижалась к опекунше. Из-под туники хозяина высунулся Трист, внимательно поглядел на гостей и протянул лапку в сторону Элизы. — Его зовут Трист, — засмеялась девочка. — Настоящий красавец. — Под стать хозяину, — подхватила Марджори. Трист не взглянул на нее, и Гастингс подумала, что ослепительная красота этой женщины нестерпима даже для глаз куницы. Управляющий Торрик отдал свою комнату леди Марджори с Элизой. Желая убедиться, что у них есть все необходимое, Гастингс поднялась наверх и услышала голос Марджори: — Милая, я знаю, как тебе противно здесь находиться, как ужасно обращалась с тобою Гастингс. Но теперь я не дам тебя в обиду. Гастингс остолбенела. Элиза жаловалась, что она дурно с ней обращалась? Дурно с ней обращалась! Да Гастингс чуть не силком приходилось заталкивать в нее еду. Она спасла ее от той ужасной женщины Бил. — Нет, Марджори, она была ко мне добра… — Ты не помнишь, детка, — сладким голосом перебила Марджори. — Зато я помню, как ты просыпалась с криком" заплаканная и жаловалась, что все здесь ужасно с тобой обращались. Только я забочусь о тебе, больше никто. — Да, Марджори. Я тебя люблю. — И я люблю тебя, милая. Никто тебя не любит, кроме меня. Гастингс не знала, что и думать. Ясно одно: нужно побыстрее удалить леди Марджори. Зачем только она уверяла мужа, что в Седжвик нельзя возвращаться еще две недели. Надо спросить у Ведуньи. Господи, хоть бы Ведунья назвала меньший срок. Оказывается, Северн и Марджори давно знакомы? Глава 19 — Почему ты не сказала, что Элизу опекает леди Марджори? Слова повисли в воздухе, и Северн осушил кубок с элем, не отрывая глаз от ее лица. Он снова казался грозным и чужим, как тот человек, молча и неподвижно стоявший когда-то в зале Оксборо, а потом взявший ее в жены. — Я говорила, — ответила Гастингс. — Разве ты забыл? — Ты должна была сказать, что это была молодая и самая красивая леди на свете. Ты должна была сказать, что ее волосы блестят на солнце, как полированное серебро. Тогда я бы понял, кто она такая. Почему ты не сказала, Гастингс? — По-твоему, я должна была сказать, как блестят волосы этой женщины? — в свою очередь, возмутилась Гастингс. — И тебе не показалось бы это странным? Я отметила ее красоту, но для меня не это было главным. Северн небрежно отмахнулся. Трист негромко заворчал, и он машинально погладил его по спинке. Недавно он вот так же гладил ее, Гастингс. — И кто же эта женщина с волосами, словно полированное серебро? Надо полагать, ты с нею знаком? — Да, я знаю ее с рождения. Когда мне исполнилось семнадцать, я хотел на ней жениться, но был всего лишь вторым сыном, а ее отец желал ей богатого мужа. И когда ее выдали за старика барона Липуэйта, я отправился с крестоносцами в Святую Землю. Там я познакомился с Грилэмом и был представлен королю. — И это принесло тебе удачу, не так ли? Именно та встреча и то, что они распознали в тебе честного и доблестного воина, сделали тебя одним из самых богатых мужчин в Англии. — Он промолчал. — Значит, вы расстались восемь лет назад. Срок немалый, Северн. Люди меняются. И чувства тоже. Разве ты не изменился? — Милорд, — раздался голос Бимиса. — Леди Марджори угодно прокатиться верхом. Что вы скажете? Северн так поспешно вскочил, что волкодав Эдгар поднял голову и зарычал. — Им нужна охрана. Я сам поеду с ними. Позже Гастингс шила новую тунику из пушистой серой шерсти и рассказывала Агнес: — Ума не приложу, что делать. Как только Северн увидал эту женщину, он тотчас изменился. — Ее руки двигались неторопливо, голос оставался спокойным, но в душе Гастингс ощутила холодную пустоту, которую некому заполнить, кроме Северна. — Он поехал кататься верхом с нею и с ребенком. Похоже, он без ума от этой Марджори, все твердит, что ее волосы краше полированного серебра, блестящего на солнце. Лорд Северн никогда еще не изъяснялся так возвышенно. — Ничего не значит, — возразила Агнес. Она успокаивающе похлопала по спине молодую женщину, которую пестовала с того самого дня, как помогла ей покинуть материнскую утробу. С тех пор минуло почти девятнадцать лет, малютка превратилась в настоящую леди, сильную, великодушную. Но сейчас она побледнела и осунулась. — Ты пропустила стежок, Гастингс. Почему бы тебе не отложить шитье на время нашей беседы? Гастингс послушно опустила тунику на колени, устремив пустой взгляд в пространство. — Видела бы ты его лицо. Он влюбился еще мальчишкой, Агнес, но не смог жениться на ней, поскольку был лишь вторым сыном. И он по-прежнему ее любит. — Сомневаюсь. Возможно, он еще смотрит на нее глазами мальчика, но это продлится недолго, Гастингс. Лорд Северн не такой глупец, как сэр Роджер. Он связан с тобою. Ты стала его женой, будешь рожать ему детей, ты — наследница Оксборо. Без тебя у него не было бы ничего, кроме собственных рук, да и те служили бы другому хозяину. Ты дала ему все: надежду на будущее, деньги на восстановление собственного замка, вернула ему мать. Нельзя сбрасывать это со счетов, Гастингс. А леди Марджори — ха, ничто, лишь воспоминание, химера, детская фантазия. — Ты говоришь убедительно, и я готова поверить, — вздохнула Гастингс, — но ты не видела, как он чуть ли не вприпрыжку бросился из зала, чтобы отправиться с нею на прогулку. Даже забыл про все дела. А еще я видела лицо Гвента. Он боялся посмотреть мне в глаза, ему было стыдно. — Увидим. Наберись терпения, гляди в оба и жди. — Мне всегда не хватало терпения. — Знаю, но пора научиться. И, кстати, постарайся вести себя обходительно. — Обходительно? После всего, что эта женщина наговорила про меня Элизе? Боюсь, для меня это слишком трудно, Агнес. А вот и леди Морайна. Входите, миледи. Мы с Агнес как раз обсуждали мое шитье. — Да, — леди Морайна критически взглянула на новую тунику сына, — сшито так, будто ты думала при этом о чем-то постороннем. Моя нога зажила окончательно. Ты заметила, что я уже не хромаю? Мы с Гвентом снова ездили к Ведунье. Альфред прыгнул к нему на руки. Я боялась, что Гвент упадет в обморок, но он все же устоял на ногах и даже удержал кота. Ведунья передала тебе вот это, — сказала леди Морайна, протягивая Гастингс флакончик с густой беловатой жидкостью. — Велела, чтобы ты добавила чуть-чуть мужу в вино, и он начнет испытывать к тебе то же, что ты испытываешь к нему. Значит, ей предложено любовное зелье. Откуда Ведунья узнала про леди Марджори и Северна? Выходя за леди Морайной из спальни, Агнес бросила через плечо: — Не забудь мои слова, Гастингс, и не спеши с зельем. По-моему, для этого еще нет повода. Да разве Агнес представляет, какая нестерпимая боль пронизывает ее тело? Что она знает о женщине с серебряными волосами, при виде которой мужчины начинают изъясняться возвышенно, словно трубадуры? А может, Агнес права? Гастингс отправилась к отцу Каррегу, примостившемуся с книгой в уголке зала. Волкодав Эдгар спал, положив мохнатую голову ему на ноги. Она молча кивнула священнику и устроилась рядом с Эдгаром. Во время трапезы Гвент ел молча и торопливо, наблюдая за хозяином, который не сводил глаз с прекрасной женщины. Та же делала вид, что поглощена Элизой. Трист растянулся у Северна на плече и казался спящим. Гастингс предложила ему жареной свинины, приготовленной для него Макдиром, зверек, взяв у нее с руки пару кусочков, довольно заворчал. На Элизу он больше не обращал внимания. — Тебе должно понравиться, этого кролика Макдир приправил циберрой, — сказала Гастингс мужу, который бездумно гонял по тарелке кусок жаркого. — Да-да, очень вкусно. И солома на полу свежая. Такой приятный запах. Хвала святому Этельберту, он заметил и еще что-то, кроме прекрасной Марджори. — Это розмарин, если смешать его с розами, получается именно такой запах. Пожалуй, муж сочтет ее надоедливой, если она скажет, что хочет обнимать и целовать его, чтобы он тоже обнимал, целовал и любил ее, только ее, а не женщину из его детских фантазий. Гастингс положила в рот кусок цыпленка, но еда казалась ей противной. Она подумала о флакончике в кармане, готовом к применению. Нет, она не желала, чтобы любовь мужа ей вернуло какое-то зелье, он должен вернуться к ней по собственной воле. А вдруг Марджори окажется женщиной без стыда и чести? А вдруг уведет мужа прямо у нее из-под носа? Гастингс вздохнула и погладила по голове Триста, который ласково заворчал, внимательно посмотрел на Гастингс, а затем положил лапку ей на руку. — Думаю, Трист нашел себе подружку, — заметил Северн, и это были первые осмысленные слова, сказанные им жене. — Он кажется довольным, — ответила та. — Он наверняка успел вдоволь наиграться и потерял к ней интерес до тех пор, пока не родятся детеныши. Тогда он снова отправится в лес присмотреть за ними. — И ты поступишь, как Трист, если я окажусь беременной? Северн подскочил, тут же взглянув на ее живот: — Ты беременна? У тебя не было месячных? Что она могла сказать? Гастингс никогда не высчитывала сроки, но, пожалуй, минуло немало времени. — Не знаю. Наверное, ей надо было солгать. Наверное, услышав о своем ребенке, он бы вернулся к ней. Северн — человек чести. У Гастингс вырвалось проклятье. — Что ты сказала? — Я сказала, что не всегда получается так, как хочется. Он не ответил, его взгляд был прикован к Марджори, которая наклонилась, чтобы поднять что-то с пола, и ее волосы упали серебряной вуалью, переливавшейся на свету. Гастингс всей душой ненавидела эту женщину. Она ведь не слепая, видит огонь страсти в потемневших глазах мужа. Он хотел Марджори, хотел так же неистово, как лишь две ночи назад хотел свою жену. Гастингс занимала его внимание всего три месяца. Да и что это было за внимание? Обладание покорной женщиной, предлагавшей свое тело? И ничего более. Марджори царила в его мыслях восемь лет. Она сжала в кармане флакон. Нет, не сейчас. Она не желает быть обязанной проклятому зелью. Гастингс заметила, что муж не надел одну из новых туник, и сгорала от желания перерезать Марджори горло, пронзить ее сердце кинжалом. Конечно, за это ее никогда не допустят на небеса, и ей очень повезет, если она окажется хотя бы в чистилище. В зале появился жонглер, который подбрасывал и ловил пять кожаных мячиков, непринужденно болтая. Он даже умудрялся петь. Гастингс видела, как Белла привалилась к кузнецу и глаза у того совсем осоловели. Белла с интересом следила за жонглером, а на лице Моррика сияла бессмысленная улыбка. Когда-то она видела такую же улыбку на лице мужа. Но вот жонглер кончил упражнения с мячиками и подошел ближе, чтобы пропеть хвалу лорду Северну, уложившему под стенами Акры шестьдесят сарацин, могучему воину, которому король Эдуард повелел ехать возле своего стремени, но не приближаться к прекрасной королеве Элеоноре. Марджори засмеялась, жонглер тем временем обратился к Гастингс. Приняв изящную позу, он внимательно посмотрел на хозяйку и запел: Леди Гастингс, весь мир даровала ты лорду Северну. Ты добра и мудра, и больным ты несешь исцеленье. Ты совсем не обычна, — как сказано, — верно ты любишь Лорда Северна, нового лорда в поместье. Она заметила, как скривился муж. Откуда жонглеру известно про ее обыкновенность? Наверняка проболтался кто-то из слуг. А тот уже обратился к Марджори и, прижимая руку к сердцу, тяжко вздохнул. Такая грация, такая красота, такие серебристые волосы Сводят мужчин с ума. Леди Марджори превзошла всех дам. Она — богиня. Она — прекрасное творенье, о котором вечно мечтает каждый мужчина. Гастингс едва не вскрикнула. Она посмотрела на Северна, который не сводил глаз с Марджори. Разве он не заметил, что в песне жонглера нет ни ритма, ни рифмы? А Марджори заливалась смехом, помахивая ручкой в сторону трубадура. Жонглер склонился в глубоком поклоне перед Северном, затем перед Гастингс и опустился на колени перед Марджори. Гастингс хотелось умереть. Но сначала ей хотелось бы расправиться с этим прекрасным творением, о котором вечно мечтает каждый мужчина. А перед этим она бы с удовольствием прикончила жонглера. Северн пришел в спальню глубокой ночью, однако Гастингс дожидалась его и молча слушала, как он раздевается, представляя себе тело мужа. Северн к ней даже не прикоснулся. Перед рассветом Гастингс вдруг проснулась от ощущения его близости. Значит, он вспомнил о ней. Она открыла глаза, надеясь увидеть над собой его лицо, но Северн лежал на боку, это она прижалась к его спине. Гастингс коснулась рукой твердого живота, потом начала спускаться все ниже, до самого паха. Северн в полусне стал ее целовать, шепча: — Ах, Марджори… — Ублюдок! — крикнула Гастингс. — Целуешь меня в ответ на ласки и при этом бормочешь ее имя? Убирайся к дьяволу! Она сорвала с него одеяло, отпихнула испуганного Триста и, кое-как завернувшись, выскочила из спальни. В зале она увидела жонглера. Он стоял, прислонившись к каменной стене, жевал свежий хлеб и, несомненно, был погружен в сочинение песни о чудесной форме ушек леди Марджори. Гастингс приказала ему убираться из Оксборо, боясь, что не выдержит, если проклятый трубадур в ее присутствии снова упадет перед Марджори на колени. — Ты содрала с меня одеяла и выскочила как ошпаренная. Почему? — спросил возникший рядом Северн. — Если бы у меня был меч, я бы выпустила тебе кишки. — Я ведь предупреждал тебя. Никогда мне не угрожай, Гастингс. — Даже если ты шепчешь имя другой женщины? Он взял кубок с остатками молока, выпил его одним духом и пожал плечами, как будто не случилось ничего особенного. — Даже если бы я кричал имя Девы Марии, это не имеет значения. А теперь подай мне хлеб и сыр. Да, и еще того мяса, которое приготовил вчера Макдир. Я голоден. Трист высунул головку из-под новой туники, протянул Гастингс лапу, и та ласково пожала ее. Встав из-за стола, она поплотнее завернулась в одеяло, потрепала по голове волкодава Эдгара и отчеканила: — Я не собираюсь этим заниматься, Северн. Но, так и быть, велю какой-нибудь служанке позаботиться о тебе. Северн молчал. Почувствовал свою вину? Ну и пусть остается голодным. Днем Гастингс отправилась на Марелле в деревню. Проезжая по боковой улочке к своей подруге Эллен, она услышала над головой какой-то странный звук и посмотрела вверх. На нее падало огромное седло. Гастингс заметила чью-то неясную тень, успела лишь позвать Эллен и потеряла сознание. Глава 20 Кто-то лизал ей щеку. Не кто-то, а сам Альфред. Как она попала к Ведунье? — Наконец-то. — Лицо Ведуньи было так близко, что Гастингс не смогла его толком различить. — Ты меня слышишь? — И даже вижу. — Хорошо. Сейчас я дам питье, это не такая уж отрава, поэтому не жалуйся. Гастингс послушно выпила какой-то отвар с привкусом земляники. — Чудесно, — прошептала она, и голову тут же пронзила острая боль. — Хорошо, что ты не видела, какого оно цвета, — утешила Ведунья. — Зато снимет тошноту, уменьшит боль в голове и плече. — А что ты смешала, Ведунья? — Немного горечавки, чтобы привести в порядок твой желудок, и корень болотного ириса, Гастингс удовлетворенно кивнула и снова застонала от боли. Как же приятно чувствовать на щеке шершавый язычок Альфреда. Она попыталась улыбнуться. — Я пока оставлю ее здесь, — послышался мужской голос, — а вечером отвезу в замок. Сейчас у меня неотложные дела. — Да, так будет лучше, милорд. Милорд? Значит, это Северн. Она хотела приподнять голову, но боль не позволила. — Не двигайся, Гастингс, это опасно. — Я хотела взглянуть на Северна. — Потом. Ты же слышала, у него дела. Мужчины вечно заняты делами. А что это за дела? Ну да, пьянство, девки, попытки разрубить друг друга на куски с помощью мечей и топоров. Северн ничем не отличается от других. Все они порочные создания. Я бы даже сказала, никчемные создания, хотя их участие необходимо для продления рода. Какая жалость, что мы не можем собрать их в одну кучу и спихнуть с самого высокого в мире утеса. Закрой глаза, Гастингс, и отдохни. Альфред будет лизать тебя, пока не заснешь. Когда Гастингс очнулась, боль в голове превратилась в слабые толчки, плечо занемело. Северн легонько пощупал ей лоб и щеки. — На ощупь вроде прохладная. Ведунья говорит, что все будет в порядке. Как это случилось? — Да, теперь вспомнила. Я ехала в деревню повидаться с Эллен, дочкой пекаря Томаса, собиралась оставить Мареллу у коновязи на боковой улице, и на меня из окна упало седло. Больше ничего не помню. Нет, еще помню, что свалилась в кучу нечистот и чуть не задохнулась от вони. — Подозрительное совпадение. На тебя упало мое седло, Гвент недавно отнес его шорнику Роберту. Оно весьма большое, предназначено для боевого коня. Эллен прибежала в замок, вызвала меня, и я отнес тебя к Ведунье. — Но почему именно твое седло упало мне на голову? Северн выглядел озабоченным. — Пока не знаю, но обязательно разберусь. Внезапно раздалось дикое шипение. Альфред застыл, неистово колотя хвостом по бокам, шерсть встала дыбом. Запустив когти Северну в ногу, он не сводил с него горящих глаз. Однако его внимание было приковано к Тристу, который спокойно разглядывал огромного кота, понюхал воздух, покосился на Гастингс и вернулся под тунику. — Не высовывайся, Трист, — с улыбкой посоветовал Северн, — этот котище запросто может тобой пообедать. Это была первая улыбка с тех пор, как два дня назад в замке объявилась Марджори. Марджори. — Я сейчас же возвращаюсь домой. — Если позволит Ведунья. Та не возражала, но велела оставаться в постели, не есть тяжелой пищи и больше спать. — Будь терпеливой, Гастингс, — крикнула она вслед. Гастингс поудобнее устроилась в объятиях мужа, сидевшего на громадном боевом коне, опустила голову ему на плечо и не заметила, как уснула. Первое, что она увидела, открыв глаза, была леди Марджори. — Ах, милорд, вы уже привезли ее домой. Так скорее несите бедняжку в спальню. Вот так, осторожнее. Гастингс, еще одурманенная лекарством, которое Ведунья дала ей перед отъездом, вяло понимала, что леди Марджори ведет себя как законная хозяйка Оксборо, и опять впала в забытье. Когда она проснулась, в спальне мерцали три свечки, а у кровати сидела Агнес, занятая шитьем. — Очнулась, лапочка. Хорошо. Сейчас велю подать тебе хлеба. Макдир ужасно переживал, что ты не поела. Проглотив куриный бульон, Гастингс как бы издалека услышала свой голос: — Где милорд? — В зале, со своими людьми. — И с леди Марджори. — Надо полагать, и с ней. Какая разница? Сейчас нужно думать о твоем здоровье. — Почему его седло упало из окна мне на голову, Агнес? — Гастингс нехотя принялась за хлеб. Ее желудок как будто не возражал. Она должна есть, ей необходимо восстановить силы. — Никто не знает, Гастингс. Лорд Северн допросил каждого. Окно, из которого упало седло, находится в доме шорника, оно никак не могло выпасть из дома пекаря Томаса, у него на том этаже спальня для подмастерьев и что-то вроде чулана для продуктов. Все уверены, что это произошло случайно. Милая Эллен со всех ног прибежала в замок. Очень хорошая девочка. — Я должна сейчас же идти вниз, Агнес. — Ты еще очень слаба. Гастингс осторожно попробовала встать. Боль снова пронзила висок, но уже не так яростно, плечо опухло. Ничего, это можно вытерпеть. — Помоги мне одеться. Я должна спуститься в зал. Понимаешь, должна. Агнес молча кивнула. С шестым ударом колокола Гастингс стояла у лестницы, осматривая зал. Она знала, что ее ждет, но вид леди Марджори, восседавшей справа от Северна, едва не свалил ее с ног. Люди ели, смеялись, шутили, болтали, никому не казалось, что за столом кого-то не хватает. Все шло своим порядком, если не считать того, что хозяйку замка удалили с ее законного места. Там сидела Марджори. Гастингс невольно покачнулась, и Агнес подхватила ее под руку. — Она уселась на мое место. — Нет, все было не так. Вроде стул, который ей подавали, сломался, и ее усадили в твое кресло. Это ничего не значит, Гастингс. Из-за болезни тебе все кажется таким мрачным. — По-моему, я вообще с трудом соображаю. — Опять навалилась адская боль, Гастингс едва не упала. — Мне лучше вернуться в спальню. Оглянувшись в последний раз, она увидала, что на нее смотрит муж. Вот он поднялся с места, но его отвлекла Марджори. — Это выше моих сил, — выдохнула Гастингс, с трудом поднимаясь по лестнице. На следующее утро она не смогла подняться. Северн не пришел, он наверняка спал с Марджори, в чем Гастингс не сомневалась. Она подкрепилась теплым хлебом, щедро намазанным маслом, и чашкой куриного бульона, приправленного розмарином. Алиса усердно потчевала ее мягким сыром. — Не переживай, Гастингс, — погладила она ее по руке. — Все идет, как надо. Люди знают свои обязанности и очень о тебе беспокоятся. По-моему, лорд Северн несколько раз ездил в деревню, чтобы расспросить подмастерьев шорника. Похоже на несчастный случай, хотя мне не понятно, как на тебя могло упасть седло лорда Северна. Гвент тоже беспокоится. Гастингс-то знала, как оно могло упасть. Марджори кого-то подкупила, женщина, которая займет место хозяйки Оксборо, если Гастингс умрет. Правда, седло — все же не самый надежный способ убрать кого-то с дороги. И почему именно седло Северна? Может, он сам швырнул его. Она вздохнула. Ничего не докажешь, ей придется весь день лежать в постели, разглядывая гобелен. Когда в спальню вошел Северн, обветренный, пышущий здоровьем, стройный, как молодой дуб, она зажмурилась. — Ты починил ножку у стула Марджори? — Гастингс, тебе плохо? Какая еще ножка стула? — Вчера она заняла мое кресло, мне сказали, что сломалась ножка ее стула. — Никто об этом не говорил. Я бы хотел, чтобы ты поскорее встала. Тебе вредно лежать, ну же, встряхнись. И Ведунья говорила, что тебе нужно лишь отдохнуть, а не провести остаток дней на кровати. — Может, позже. Я хочу спать. — Мне это не нравится, Гастингс. — Он внимательно посмотрел ей в лицо и вышел из спальни. Но Трист остался с ней, забравшись на постель. — Где был твой хозяин прошлой ночью? — спросила Гастингс, лаская пушистую шерстку. — Ты был с ним? А он был с нею? Зверек сунул мордочку к ней под подбородок и легонько укусил. — Значит, ты считаешь меня глупой, Трист? Ты ведь не мужчина, и блеск ее серебристых волос не разжигает в тебе страсть. Трист снова укусил ее, на этот раз больно. Она засмеялась. Гастингс проспала до вечера в обнимку с Тристом. — Очнись, Гастингс. Слуга уже принесли воду для мытья. Ну же, веселее, хватит прикидываться изнеженной дамой. Агнес вымыла ее, Гастингс послушно оделась и причесалась. Когда в спальню вошла Алиса, она ничуть не удивилась. — Я принесла горшочек с румянами, — сказала девушка. — По-моему, губы тоже следует подкрасить. Гастингс не возражала, даже когда они настояли, чтобы она вышла к столу в свадебном платье. — Ты просто красавица. — Агнес отступила на шаг, чтобы окинуть взглядом ее фигуру, и довольно потерла руки. — Верно, Алиса? — Да, самая прекрасная леди на земле. — Ножку стула уже починили, Агнес? — Да, я лично проследила за этим, — ответила та. — Кто-то нарочно подпилил. Но теперь все исправлено. — Ножка стула и седло мужа, — пробормотала Гастингс. — Очень странно. Она вошла в зал, когда Северн подавал Марджори хозяйское кресло. — Добрый вечер, милорд! — громко сказала она. Все повернулись в ее сторону, а рука Северна застыла на спинке кресла. Марджори что-то шепнула ему на ухо, мило улыбаясь Гастингс, и направилась к своему стулу. Северну оставалось только подать кресло ей, своей жене. Он даже подвинул его поближе к столу, когда она села. Даже погладил ее по плечу. — Неплохо выглядишь. Боже милостивый, почему у тебя красные щеки и губы? У тебя лихорадка? — Нет, это Алиса постаралась, чтобы я не была слишком обыкновенной. — Мне не нравится. Ты похожа на проститутку, — сказал он, отрывая уголок от чистой выглаженной скатерти. — Сотри. Гастингс повиновалась. — Ты стала немного бледнее, зато похожа на себя. — Да. Похожа на себя. — Я ужасно волновалась за вас, но ваши служанки не позволяли никому входить в спальню, — участливо произнесла Марджори. — Я была потрясена, когда Северн привез вас домой. Как и все в замке. — Спасибо, Марджори. — Гастингс отломила кусочек вишневого пирога. — Макдир испек его специально для вас. Я спросила его, какие кушанья вам нравятся больше всего. Этот милый человек даже позволил нам с Элизой прийти на кухню и помочь ему. Правда, он кричал на девочку, и бедняжка до смерти испугалась. Все посмотрели на Элизу, которая опустила голову до самого стола. Гастингс не выдержала. — Элиза! Разве ты забыла, что подружилась с Макдиром, когда жила здесь? — Разве она могла подружиться с человеком, который так ее напугал? — торопливо вставила Марджори. — Ты помогала ему готовить, даже сидела у него на коленях, а он рассказывал, как надо замешивать тесто для хлеба, — настаивала Гастингс. — Но ведь девочка не спала от страха всю ночь, — возразила Марджори. — Я не спала, потому что мне мешала Агнес, — прошептала Элиза. — Агнес? Разве ты спишь не в одной комнате с Марджори? — опешила Гастингс. — Нет, я спала с Агнес, она ужасно храпела, ворочалась, и утром у меня болела голова. Я хочу спать с Марджори, она милая, не храпит, и у нее не пахнет изо рта. Трист, сидевший рядом с хозяином, подскочил к Гастингс, громко вереща. Он задел хвостом кубок Марджори, и та отдернула руку, чтобы вино не испортило рукав платья. И тут до Гастингс дошло, что Марджори надела ее платье, одно из лучших. Схватив Триста, она выскочила из-за стола. Через несколько минут в дверь спальни постучали, и вошла Марджори. — Гастингс! В чем дело? Северн послал меня за вами, он удивлен и рассержен. — Представьте, я тоже удивилась и рассердилась, когда увидала, что вы носите мои платья и сидите в моем кресле, — выпалила Гастингс. — Боже, я не думала, что вы придаете значение такой чепухе. Вы знаете, при каких обстоятельствах мы покидали Седжвик. Я не могла взять много вещей и, естественно, прежде всего заботилась об Элизе. А сама осталась лишь с двумя платьями, да и те совершенно истрепались. Северн предложил мне вашу одежду. Если хотите, я ее немедленно сниму. — Да, хочу. Вы снимете ее здесь или у себя, раз Элиза теперь спит у Агнес? — г — Ax, — Марджори нервно провела по знаменитым серебристым локонам, — так вот почему вы убежали из зала. Дело в том, что я кашляю и не даю Элизе заснуть. А я хочу, чтобы ребенок спал. Гастингс разглядывала вышитый матерью гобелен, сохранивший яркость красок, и не удостоила Марджори ответом. — Я сейчас же вернусь к себе и надену старое платье. Простите, что не догадалась спросить у вас разрешения. Вы спали весь день, и Северн настоял, чтобы я надела ваше платье. Мне и в голову не могло прийти, что вы придаете этому такое значение. — Придаю. — Позвольте мне удалиться. Я как можно скорее пришлю платье назад. Надеюсь, завтра вы оправитесь и станете рассуждать более здраво, Гастингс. — Я тоже надеюсь. Почему-то я ни разу не слышала, как вы кашляете, Марджори. — Да, сегодня мне полегчало. — Марджори! Что ты здесь делаешь? Северн, огромный, угрожающий, вызвал у Гастингс еще большую ненависть, чем в ту ночь, когда взял ее силой. — Я зашла поболтать с Гастингс, а теперь хочу пойти и снять платье. Я сейчас же его верну. — О чем вы болтали? Но Марджори лишь с улыбкой покачала головой. Северн проводил ее глазами и обернулся к жене: — Почему ты не стала обедать? Зачем утащила с собою Триста? Я звал его, но ты не отпускала. О каком платье она толковала? А, Гастингс? Глава 21 Как бы ей хотелось иметь сейчас в руке кинжал, но у нее был лишь Трист. — Стул починили. Тебе известно, что кто-то подпилил ножку? Ты не находишь это странным? И почему ты опять собирался подать ей мое кресло? — Чушь какая-то. — Он казался смущенным, однако туг же разозлился. — Да что с тобой случилось? — Я чувствую себя вполне сносно. А ты успел разузнать про седло? Твое седло? — Ну да, это было мое седло. По-твоему, я сам велел его сбросить? — Нет, это слишком хлопотно. Если бы ты захотел отделаться от меня, то придушил бы и все. — Вот именно. Северн начал раздеваться. Она повернулась к нему спиной и вскоре почувствовала, как под его тяжестью прогнулась кровать. Он задул свечи. — Так что случилось с платьем Марджори? — Это мое платье, и она должна его вернуть. Она сказала, что его дал ты. — Да, пусть носит. Агнес тоже не видит ничего предосудительного в том, чтобы одолжить ей твое платье. С чего ты взбесилась, Гастингс? — Я не желаю, чтобы она завладела моей собственностью. — Это же всего лишь тряпка. Гастингс не ответила, прислушиваясь к его дыханию, которое становилось ровным и глубоким. — Настоящее проклятие, Трист, — прошептала она. — И что мне делать? Она не способна терпеть и выжидать, как советует Агнес, сразу выкладывает свои обиды, а Северн потом смотрит на нее так же, как смотрел когда-то на свою безумную мать. Два дня спустя Гастингс опять поехала в деревню. На сей раз она не свернула в боковую улицу, а оставила Мареллу напротив лавки Томаса. Выскочившая навстречу Эллен прижала Гастингс к груди, причитая, что ужасно испугалась, приняв ее сначала за мертвую. — Я совсем растерялась, а папаша отнес тебя в дом. Потом я бросилась в замок, и лорд Северн мигом помчался сюда, он даже позволил мне ехать с ним на его лошади. — Спасибо, Эллен. Ты знаешь, что на меня упало седло лорда Северна? Эллен знала. Наверняка об этом известно всей деревне, и люди вовсю судачат. Еще бы: лорд по расчету женился на богатой невесте, теперь в замке объявилась несравненная красавица, а под ногами путается жена, в которой отпала всякая нужда. Гастингс представила разговоры, которые ходили по деревне, и ей сделалось дурно. — Я желаю во всем разобраться. Почему вдруг седла начали падать из окон, как спелые груши? Эллен заметила мать, следившую за ними из дальнего угла лавки, и спросила шепотом: — По-твоему, кто-то все подстроил? Чтобы тебя убить? Огромным седлом? Ну, Гастингс, люди не верят, что такое возможно. Хотя некоторые еще сомневаются, но таких мало. Это простая случайность. Простая случайность. Или все подстроено. Однако не с целью ее убить. Тогда с какой целью? Напугать? Зачем? — То есть кто-то случайно оказался возле окна, на котором лежало седло, именно в тот момент, когда я проезжала внизу, и, пожалуйста, седло валится мне на голову. Слишком уж глупо. Я хочу расспросить подмастерьев. — Хорошо, я пойду с тобой. В лавке шорника пахло красками, дублеными кожами и потом. У мастера работали приказчик и трое подмастерьев. Роберт, плотный коротышка в засаленном фартуке, низко поклонился: — Леди Гастингс, счастлив видеть вас в добром здравии. Подумать только, именно седло вашего лорда натворило столько бед. Какой ужас, что оно выпало из окна моей лавки. Я все сделаю для вас, милая леди. Только намекните, и я — ваш раб. Зная мастера Роберта не один год, Гастингс лишь небрежно кивнула. Это хотя бы ненадолго остудит его словесный пыл. — Мне угодно поговорить с вашими людьми, мастер Роберт. Часом позже она ела миндальное пирожное, которое только что вынул из духовки мастер Томас. — Никто ничего не знает. Похоже, в тот день у шорника побывало не меньше пяти человек из замка. Видимо, стоит поговорить с Гвентом. — Да-да, это добрый малый, — подхватил Томас. — Возьмите еще одно пирожное, Гастингс. Вы тоньше ручки на печной заслонке! Подъезжая к замку, она столкнулась с мужем, который направлялся куда-то вместе с Марджори. По крайней мере та уже не красовалась в чужом платье. Неужели удосужилась постирать свое? Гастингс захотелось помчаться следом, но она сдержалась. У нее Много неотложных дел. Настоящих дел, а не любовных интрижек. К тому же она торопилась поговорить с Гвентом, но тот не смог рассказать ей ничего нового. — Северн уже допросил всех, кто был тогда у шорника. Никто не заметил ничего подозрительного. Произошел несчастный случай, не иначе. — Гвент, ведь седло свалилось почему-то именно на меня. — Да, верно. — Гвент помахал рукой Алисе. — Однако факт остается фактом, Гастингс. Забудьте об этом. Следующий час Гастингс провела в обществе свекрови. Волкодав Эдгар развалился на полу, положив мохнатую голову на ноги леди Морайны. — Я шью тебе новое платье, Гастингс, из чудесной бледно-зеленой ткани. В нем ты будешь очень красивой. Вчера Северн говорил правду, тебе не следует румянить щеки и красить губы. Ты изуродуешь этим свое лицо. Тебе нравится платье? Завтра к вечеру оно будет готово. — Простите, леди Морайна, но лорд Северн обещал это платье леди Марджори, — сказала притаившаяся в уголке Элиза. — Ты слышала это своими ушами, Элиза? — удивилась леди Морайна. — Когда мой сын говорил об этом? — По-моему, нынче утром, мадам. Он сказал, что в этом платье она станет настоящей богиней. Она и вправду богиня, красивее всех. Она заслужила лучшие платья. — Элиза, не отрываясь, смотрела на Гастингс. — То, что ты слышала, меня не волнует, — сухо возразила леди Морайна. — Я шью платье для Гастингс. А теперь, деточка, не хотела бы ты вместе с нами заняться шитьем? Но та лишь упрямо качнула головкой и ушла. — Странно, — пробормотала леди Морайна, глядя ей вслед. — Я никому не показывала эту ткань. Несомненно, девчонка врет. Но почему? — Она влюблена в Марджори. Видимо, она понимает, что Марджори стремится занять мое место, и на свой лад пытается ей помочь. — Злословие в устах ребенка крайне неприятно, оно язвит сильнее, чем злословие взрослых. Над этим стоит подумать. Ах да, мне же надо съездить к Ведунье. Лекарство вот-вот кончится. Вечером Марджори появилась в чудесном платье, которое Гастингс видела на ней впервые, радостно улыбаясь сидящим в зале. Ее волосы, схваченные, золотой лобной повязкой, серебряным водопадом накрывали спину. В самый разгар трапезы прелестный нос Марджори вдруг покраснел и начал распухать. Гастингс растерянно заморгала, не веря своим глазам и даже приоткрыв от удивления рот. За столом раздались смешки, Северн, кормивший Триста, поднял глаза, увидал Марджори и расхохотался. В следующий миг хохотал уже весь зал. Элиза ударилась в слезы. Когда хохот постепенно затих, в наступившей тишине прозвучал недоуменный голос Марджори: — Почему ты плачешь, милая? Что случилось, Элиза? — Они смеются над тобой, Марджори. Из-за твоего носа. Та моментально поднесла руку к лицу. — Ох, не может быть! В чем дело? — Ваш нос покраснел и ужасно распух, — ответила Гастингс. — Идемте со мной, Марджори, я постараюсь что-нибудь сделать. Гастингс никогда не замечала в сопернице такой прыти. Всем в зале стало ясно, какому унижению подверглась несравненная леди Марджори. — Отчего это случилось? — бормотала красавица, без сил рухнув на низенькую скамеечку. Пока Гастингс смешивала травы с тремя ложками слабого уксуса, Марджори глядела в ручное зеркальце, которое отец Гастингс когда-то преподнес своей жене. Гастингс знала, отчего это случилось, но лишь недоуменно покачала головой. — Похоже на отравление какой-то пищей. — Какой же пищей я могла отравиться? Такого со мною прежде не случалось. Гастингс молча занималась своим делом, хотя и без особого желания. Да, обязанности целителя порой бывают весьма обременительными. — Может, виновата какая-то из трав, которыми Макдир приправляет жаркое. Лучше вам отказаться от его стряпни, — посоветовала Гастингс и протянула ей чашку с густой жидкостью. Марджори проглотила все единым духом, побледнела и схватилась за живот. — Нет, держите лекарство в себе, иначе придется все начинать сначала. Тошнота скоро пройдет. Спустя час нос Марджори принял обычную форму, но в зал она больше не вернулась. Гастингс проводила Элизу в ее комнату, а затем пошла к себе, весело напевая. Конечно, она обошлась с Марджори не совсем по-христиански. Впрочем, не только она. Ведь ее свекровь оказалась не лучше. Ощутив новый приступ тошноты, Гастингс, с недоумением пощупала живот, легонько сжала руками грудь. Больно. И месячные задержались уже не на одну неделю. Значит, она ждет ребенка. Ребенка от Северна. А что будет, если вскоре от него забеременеет и Марджори? Упрямо тряхнув головой, она поспешила в конюшню и велела Тагглу оседлать Мареллу. Подъезжая к хижине, Гастингс увидела, что знахарка копается в земле, насвистывая за работой, неподалеку растянулся Альфред. — Гастингс, — окликнула ее Ведунья, — посмотри, это новый сорт маргариток. Я не один год выводила его, зато теперь могу сказать наверняка: если из них приготовить микстуру, она поможет леди Морайне всегда сохранять голову ясной. А еще она сводит бородавки. Я опробовала ее на мальчишках в деревне. От этих цветов бородавки пропадали уже на третий день. Мальчишки расскажут своим матерям и сестрам, а те натащат столько еды, сколько мне и за год не съесть. Мы живем среди чрезвычайно бородавчатого народа. Я — лучшая целительница в Британии. Что ты об этом думаешь? — Я думаю, что беременна. Ведунья обтерла руки о подол и встала. Она внимательно поглядела на Гастингс, пощупала живот, осмотрела язык, поцарапала кожу на Пыльной стороне рук, проверила ногти. Альфред потянулся, вопросительно мяукнул, собираясь прыгнуть Гастингс на руки. — Нельзя, — резко приказала Ведунья. кот сердито взглянул на хозяйку. Гастингс никогда не видела, чтобы коты хмурились, но Альфред проделал именно это, недовольно махнул хвостом и направился к ближайшему дубу, моментально скрывшись в его кроне. — Тебя рвет? — Иногда подташнивает, — ответила Гастингс, — но не в какое-то определенное время. — Да, ты носишь его ребенка. Он плодовитый. Многие негодяи бывают плодовиты, и женщинам приходится вынашивать эти плоды, хотят они того или нет. Да, мужчины — настоящая для нас погибель. Если бы я могла перетравить их всех до единого, но, боюсь, такие, как ты, не очень-то обрадуются, если их мужья обратятся в прах. — А в этом я как раз не уверена, Ведунья. — Стало быть, он уже растерял весь пыл? — улыбнулась знахарка, показав белоснежные зубы. — Приведи ко мне эту Марджори, хочу на нее поглядеть. — Она всегда со мною обходительна, — проворчала Гастингс, с досады пнув камень, — невероятно красива, правда, вчера у нее распух и покраснел нос. Я дала ей питье. — Может, тебе не стоило торопиться, Гастингс. Опухоль прошла бы сама по себе. — Знаю, но мне стало очень неловко. Только я подмешала ей в питье козьей мочи. И она выпила. — Хорошо сделала, — засмеялась Ведунья, потрепав ее по щеке. — Ты превратилась в славную женщину, Гастингс. А теперь не хочешь ли послушать, что рассказал монах, который недавно забрел сюда? Если растереть вместе листья водосбора и пестики шафрана, то можно лечить разлитие желчи. Как тебе это нравится? — Покажи скорей, как ты это делаешь, — обрадовалась Гастингс. — Если бы ты прожила с мужем больше года и не забеременела, — снова засмеялась Ведунья, — я бы дала тебе настойку из желтофиолей. К несчастью, лорд Северн не отличается от других мужчин, без конца вспахивает твое лоно, и его семя падает на плодородную почву. Какая жалость. Идем со мной, Гастингс, я угощу тебя своей микстурой. Нет, я не открою рецепт. Но тошнота пройдет, и на твоем лице засияет улыбка. Северн с грохотом распахнул дверь. Все тело у него в напряжении, в паху тяжесть, а жене угодно третий день с ним не разговаривать. Он был в ярости. Гастингс, смешивая травы, лишь мельком взглянула на него и тут же опустила глаза. — Я говорила тебе, что перед подачей на стол Макдир посыпает мясо водосбором? По его мнению, кушанье тогда становится более аппетитным. Он предпочитает красный водосбор, в нем есть". — Мне тошно от этого, Гастингс! Ты снова превратилась в ту женщину, на которой мне пришлось жениться. Ты плохо обращаешься со мной, не замечаешь меня. Наше чудо уничтожено. И сделал это не я. Не знаю, почему ты изменилась, но ты опять стала мегерой. Тем не менее ты обязана заботиться обо мне, удовлетворять мои мужские потребности. И я намерен получить это сию минуту. — Ты возьмешь меня силой? — Если потребуется, то да. — Что-то неладно с Марджори? У нее начались месячные или она устала от тебя? Считает, что ты слишком нерасторопен, раз до сих пор не удалил меня из Оксборо, чтобы взять в жены ее? — Ты сошла с ума. — Северн разорвал ей платье от шеи до пояса. — Я не могу обладать Марджори, наша судьба решена уже много лет назад. А с тобой я поступлю так, как сочту нужным, Гастингс. — Он бросил ее на кровать и начал расстегивать штаны. — Не боишься навредить своему ребенку? — испуганно спросила она. — Ты беременна? Очередная ложь, Гастингс, притом неудачная. Я не прикасался к тебе целую вечность. — И виновата в этом, конечно, я. — Я был занят другими вещами, а теперь мое тело требует разрядки. Гастингс брыкалась, отталкивала изо всех сил, попыталась укусить его, когда он хотел ее поцеловать. — Скотина! — кричала она, не заботясь о том, что ее могут услышать в коридоре. — Ненавижу тебя! Хоть бы это седло упало тебе на голову! Может, тогда все было бы иначе, может… — А когда Северн облегченно замер, она с ненавистью произнесла: — Ты настоящая скотина. Ты меня предал. Отныне не смей ко мне прикасаться, возвращайся к своей Марджори. — Вот именно, — подхватил он, трясясь от ярости, — лучше вернуться к ней. Она-то встречает меня с улыбкой, всегда мне рада. Зачем ты ее унизила? — О чем ты? — Об истории с носом! — Я только вылечила ее божественный носик, вот и все. — Тебе ничего не стоит солгать. Почему ты не хочешь меня любить? Почему вынуждаешь брать тебя силой? Почему ни разу не улыбнулась? Почему не разрешаешь целовать и ласкать тебя? Почему не хочешь получать со мною удовольствие? — Я улыбалась тебе непрерывно, пока не объявилась она и не превратила тебя во влюбленного щенка. Тебе безразлично, улыбаюсь я или плачу. Тебе нужно лишь не сводить с нее глаз, разъезжать с ней верхом, усаживать ее в мое кресло. Северн отпихнул жену и, вскочив с кровати, начал застегивать штаны. — Я ношу твоего ребенка. И не будь я целительницей, то наверняка постаралась бы от него избавиться, потому что не желаю иметь с тобою ничего общего. Ничего. — Хватит! — Он схватил ее за горло. — Хватит святотатствовать! Любой суд оправдает мужа, который прикончит жену за то, что она убила их ребенка. Да и ребенка-то у тебя нет, не так ли? Не ври мне больше, Гастингс. Я буду добрым, если ты перестанешь меня злить, и я могу взять тебя в любой момент, когда захочу. Так уж заведено. Лучше улыбайся мне, ласкай, целуй у всех на виду. У тебя нет причин вести себя по-иному. — Куда вы ездили с Марджори? — Я показывал ей болото в устье реки. Ну же. Гастингс, перестань ревновать. Тебе это не к лицу. Ты дарила мне радость, и сама кричала от радости вместе со мною. Хватит глупостей. Я же сказал, что наша с Марджори судьба решена давным-давно. Все кончено. И возврата нет. Где Марджори взяла новое платье? Проклятье на эту женщину, проклятье на Северна! — Значит, ты имеешь право меня предавать? И содержать двух женщин в одном замке? Или мне на голову свалится еще одно седло? — Он остолбенело смотрел на нее, не зная, что сказать, потом открыл было рот, но Гастингс махнула рукой. — Нет, Северн, хватит лжи! Она видела, что муж разъярен, как в первые дни после свадьбы. Он снова грубо взял ее, а когда получил то, что хотел, невнятно, еще не отдышавшись, заговорил: — Ты просто жалкая истеричка, лжешь на каждом шагу, пышешь ненавистью, которую я не заслужил. Ты уничтожила наше чудо, и я этого не потерплю. Черт побери, стань такой, какой была две недели назад. Взгляни на Марджори, она словно ангел, на которого льется солнечный свет, даже когда на дворе ночь. Да, постарайся вести себя так, как ведет себя Марджори. С этими словами он направился к двери, и Гастингс крикнула ему вслед: — Хоть бы это седло упало на тебя! Все, что было между нами, — сплошная ложь. Тебе нужно только мое приданое. Лучше мне превратиться в сатану, чем в Марджори. И тогда Гастингс приняла решение. Глава 22 — Скажи мне, Бимис, в память о моем отце скажи. Тот озадаченно скреб в затылке, избегая смотреть на хозяйку, и молился, чтобы здесь оказался Гвент, который запретит ему говорить. — Бимис, — теребила его Гастингс, — отец ездил туда несколько раз в году. Не тряси головой, ты наверняка все знаешь. Ты был его оруженосцем, всегда находился рядом. Бимис обреченно кивнул. Пусть уж окажется здесь если не Гвент, то хотя бы лорд Северн. Нет, об этом лучше не молиться. Всем известно, что лорд кончил заигрывать с женой, теперь он хочет обладать леди Марджори, красивой девкой с красивыми серебристыми локонами, которые в любом мужчине будят ненасытное желание. Но девка остается девкой, не хуже и не лучше всех прочих девок, а волосы здесь не главное. Гастингс же была наследницей их лорда и целительницей, а уж девкой во вторую очередь. — Да не могу я! — буркнул он, чуть не плача. — Бимис, а я не могу сидеть и наблюдать, как она лезет на мое место. — Не могу, Гастингс. Пожалуйста, не просите меня об этом. Она видела его отчаяние, но сострадания к нему не испытывала. — На меня упало седло, притом не случайно. Хочешь, чтобы кто-то все же убил дочь Фоука Трента? А если я здесь останусь, это непременно произойдет. Бимис застонал. Половина людей верила в несчастный случай, другая половина возмущалась. Они считали, что кто-то помогает леди Марджори занять в Оксборо место хозяйки. Но кто именно? Сама леди? Неужели под ангельской внешностью гнездятся столь черные мысли? — Никто не сможет вас убить. Я стану пробовать вашу еду, — радостно улыбнулся Бимис. — Если я стану проверять еду, вас нельзя будет отравить. — Я жду ребенка, Бимис. Ты хочешь, чтобы его тоже убили? Чтобы не стало внука лорда Фоука? Бимис чертыхнулся, сплюнул на грязные булыжники, наподдал зазевавшегося цыпленка и забористо обругал козу Джильберту, меланхолически жевавшую кусок сыромятного ремня. Он чуть не задушил несчастную козу этим ремнем, но она давала молоко, а оно потребуется Гастингс, чтобы ребенок в чреве рос здоровым. Бимис снова яростно поскреб в затылке, бормоча: — Нельзя так делать. Лорд Северн убьет меня, если прознает. А как ему не прознать? Нам придется уехать из Оксборо вместе. Дороги опасные, на них в десять раз больше разбойников, чем стражников короля Эдуарда, и я не смогу вас толком защитить. Да меня прежде убьет лорд Северн. Гастингс не думала, что лорду Северну захочется убивать Бимиса, но разве оруженосца убедишь? Придется ехать одной. Хоть бы знать, где находится эта Розовая гавань. — Ладно, — сказала Гастингс, похлопав оруженосца по руке. — Больше не стану тебя просить, с моей стороны, это даже нечестно. Бимис не был дураком, он знал хозяйку с детства и всполошился: — Вы не поедете одна, правда, Гастингс? Ради всего святого, обещайте, что не станете одна искать Розовую гавань. — Да разве я смогу? Я понятия не имею, где ее искать. Где-то возле Кентербери, но этого недостаточно. Возле Кентербери может оказаться больше сотни замков. Однако Бимиса это успокоило. — Верно, не сможете, — облегченно вздохнул он. Гастингс нашла мужа в обществе Торрика. С тех пор как управляющий рассказал о существовании Розовой гавани, между ними воцарился мир. Северн с надеждой посмотрел на нее, но тут же вздохнул, заметив угрюмый взгляд жены. Он взял ее под руку и вывел во двор. — Ты пришла извиниться? Поцеловать меня у всех на виду и даже у козы Джильберты? На самом деле он так не думал. Судя по ее виду, она готова плюнуть ему в глаза. — Северн, ты понимаешь, что людям из Седжвика пока опасно возвращаться домой. Надо подождать еще неделю. — Да. — Ты не желаешь расставаться с леди Марджори, поэтому дай мне нескольких человек и отпусти в Розовую гавань. Я хочу знать, кто там скрывается, кто привлекал моего отца. — Почему я не желаю расставаться с леди Марджори? — Потому что ты ее любишь. — Я не люблю ни одну женщину на свете, Гастингс. Когда-то я мог бы пожертвовать ради нее жизнью, но тогда я был совсем мальчишкой. Я уже давно не возлежал с ней. Она так и останется детской мечтой. Значит, он возлежал с ней, когда был мальчишкой? То есть до того, как отправился в Святую Землю? — Не лги, Северн. В этом нет необходимости. Я хочу уехать, а ты волен сажать ее в мое кресло, рядить в мои платья. Она вольна спать с тобою в моей постели. — Я мог бы делать это и не удаляя тебя из замка. Ты останешься в Оксборо и займешься своими делами. Когда я решу отправиться в Розовую гавань, мы туда поедем. Северн пошел в замок, а Гастингс, схватив валявшийся у ног булыжник, запустила ему вслед. Булыжник попал в каменную стену и раскололся. Северн мгновенно повернулся, в его руке блестел кинжал. Он переводил взгляд с жены на булыжник, который чуть не угодил в него. Вокруг молчаливо толпились слуги, притихли даже куры и собаки. Он сунул кинжал за пояс и неторопливо двинулся к ней, остановившись в каких-то двух дюймах, Гастингс не шелохнулась. — Ты не поверила мне? Опять посмела мне угрожать? — Я хотела тебя убить. Схватив жену за руку, он поволок ее в дальний угол двора. Рукав платья с треском оторвался, но Северн лишь крепче сжал ее голый локоть. В конюшне он приказал Тагглу оседлать коня. — Сейчас я отвезу тебя на берег и высеку. Следовало бы высечь тебя на глазах у всех, чтобы люди знали, кто здесь лорд, однако я не желаю испытывать их верность. Тот же Макдир меня отравит. — Ты собрался забить меня до смерти, как отец мою мать? Ну что ж, не стесняйся. Только в чем ты станешь меня обвинять? Отец застал мать в постели сокольничего, а на сей раз ты оказался в постели у Марджори. Это мне нужно забить тебя до смерти. — Научишься ли ты когда-нибудь держать за зубами свой ядовитый язык? Таггл подвел хозяину боевого коня, и Северн бросил жену поперек лошадиного крупа. — Милорд, — крикнул вслед Гвент, — не прикажете ли сопровождать вас? Куда вы едете? — Удивительно, как человек, преданный мне, пытается тебя защищать. Я съезжу с ней на берег, Гвент, чтобы поговорить наедине. Не беспокойся. У Гастингс кружилась голова, но это прошло, как только они остановились на вершине утеса, где начиналась тропинка, ведущая на берег моря. — Не вздумай драться. Идем. — Северн толкнул ее вперед. Дойдя до песчаного берега, Гастингс зашаталась. Почувствовав, что его хватка ослабела, она вырвала руку и бросилась прочь. Она споткнулась о кусок плавника, боль пронзила ногу, зато к Гастингс вернулась способность мыслить. Она бежала из последних сил, а впереди не было ничего, кроме голых камней. Камней. На этот раз она не промахнется. Гастингс резко остановилась и посмотрела назад. Он шел медленно, уверенный, что загнал ее в ловушку, поэтому не желал себя утруждать. Она подняла камень, но это его не остановило. — Брось камень. — Его голос легко перекрыл шум волн, лизавших песок. У воды было довольно прохладно, свежий морской ветерок трепал ее волосы. Тяжело дыша, она еще крепче сжала камень. Наверняка можно придумать что-то получше, а не стоять, готовясь швырнуть в него камнем, от которого он запросто увернется. Что же делать? Она не хотела покорно ждать, как овца, которую ведут на заклание. Он может забить ее до смерти. Правда, Северн еще ни разу ее не ударил. Но тогда здесь не было Марджори, не было седла, упавшего на голову. — Ты собираешься бить меня и навредить своему ребенку? — Оставь эти сказки, Гастингс, — нетерпеливо отмахнулся он. — Марджори говорила, что у тебя начались месячные в тот день, когда она приехала в Оксборо. Вот почему я не прикасался к тебе. — Она солгала. Солнце внезапно скрылось за набежавшей туч кой, и Гастингс вздрогнула. Хотя уже немного успокоилась. У нее есть камень. Она ждала. И в этот момент вдруг поняла, что скорее погибнет, чем даст себя избить. Швырнув камень, она подняла подол и бросилась к морю. — Гастингс! Вода была такой холодной, что она чуть не задохнулась. Нет, терпеть можно, она хорошо плавает, об этом позаботился Бимис. Нужно обогнуть эти скалистые выступы и выбраться на берег в соседнем заливе. Оттуда к замку ведет еще одна тропка, крутая и опасная, но не для тех, кто может пройти по ней с закрытыми глазами, как Гастингс. Вода уже доходила до коленей. Она собиралась нырнуть в следующую волну, однако могучие руки подхватили ее и понесли на берег. Гастингс отбивалась, как дикая кошка, даже укусила его. Северн швырнул ее на сухой песок и встал над нею, потирая руку. — Ты просто дура, Гастингс. В такой воде ты бы застыла раньше, чем утонула. — Я умею плавать. Она лежала на спине, не сводя с него глаз. Сейчас он убьет ее. И вдруг представила его другим: тогда он улыбался, целовал ее, ласкал грудь, а она прижималась к нему все сильнее, упивалась его ласками, они были одним целым, и она верила, что это навсегда. Гастингс истерически расхохоталась над собственной глупостью. И не могла остановиться. На глазах выступили слезы. Дурацкие слезы. Северн наклонился к ней. И тут она со всей силы ударила его в пах. Еще не веря, он уставился на нее, а затем она превратилась в алую дымку перед глазами. — Не стоило так делать, — прохрипел Северн. В следующий миг он уже катался от боли по песку, а Гастингс вскочила и понеслась к тропинке. — Не стоило так делать, Гастингс, — укорил ее Гвент, стоявший на краю утеса. — Теперь ему волей-неволей придется вам отплатить. С ума вы, что ли, сошли? Если вы убили в нем мужчину, как он обзаведется ребенком? — Он уже обзавелся ребенком, только не желает в это верить из-за непроходимой тупости. — Но ради всего святого, зачем же бить именно в пах? Я попытаюсь ему внушить, что у вас помутился рассудок. Вы уверены насчет ребенка? Гастингс лишь кивнула, ибо на нее вдруг навалилась страшная усталость. — Возвращайтесь в Оксборо, — посоветовал Гвент. — А я помогу Северну. — Тогда я дам тебе булыжник потяжелее. — Ужасно выглядите, Гастингс. — Спасибо, Марджори, зато вы, как всегда, божественны. — У вас мокрое платье, все в песке, рукав оторвался. Северн вас избил? А лицо не тронул. Что ж, это разумно, поможет успокоить тех людей из Оксборо, которые остались верны вам. — Сомневаюсь, что ночью от Северна будет прок, Марджори, — злорадно усмехнулась Гастингс. — Северн — хозяин в Оксборо. И его прок для меня заключается в том, что он защищает Элизу. — Он был таким же неуклюжим, когда овладел вами в детстве, Марджори? — Ему не следовало болтать. Я не хотела выходить замуж за старика, не хотела отдавать ему свою невинность и отдала ее Северну. Но это случилось много лет назад. Не ответив, Гастингс заторопилась к лестнице. Нужно быстрее переодеться в мужское платье. Наплевать на бандитов, гораздо хуже, если Северн, вернувшись, изобьет ее на виду у обитателей замка и ненавистной Марджори. И она может потерять ребенка. Приказав Тагглу оседлать Мареллу, Гастингс заглянула в каморку, где спали мальчики-слуги. Но вся их одежда была либо мала ей, либо настолько грязна, что ее не хотелось даже брать в руки. Она улыбнулась стоявшему у ворот Аларту и крикнула, что едет в деревню. Тот махнул ей в ответ, хотя казался озабоченным. Тоже боится, что Северн изобьет ее? Гастингс поскакала к лавке шорника, велела мастеру Роберту проводить ее в комнату, из которой на нее упало седло, и начала торопливо рыться в сундучках подмастерьев. Схватив нужную одежду и спрятав ее под платьем, она промчалась мимо Роберта, так и не успевшего закончить тираду о великолепии сегодняшнего дня. На опушке Биторпского леса Гастингс переоделась. Ей опять не повезло. Штаны жали, туника едва доставала до пояса. К тому же нет ни денег, ни еды, ни оружия. Она досадливо заерзала в седле. Ее действительно стоило высечь. Не из-за Северна, а за то, что оказалась такой непредусмотрительной. Вернувшись в деревню, Гастингс потихоньку вызвала Эллен в крошечный садик позади лавки, а спустя четверть часа она уже имела в своем распоряжении лук с полудюжиной стрел, кинжал, три ломтя хлеба, завернутые в чистую тряпицу, и одеяло. — Ты что?.. — Я не мог не пропустить ее, милорд. Она — хозяйка Оксборо и всегда ездила в деревню. Северн в отчаянии хлопнул себя по лбу. Он явился, чтобы придушить ее, а потом, может быть, даже разорвать на куски. Или по крайней мере накричать хорошенько, пока не остынет его гнев. Что он, собственно, и намеревался сделать на берегу. — Полагаю, тебе об этом не известно? — мрачно спросил он Алису, подавшую эль. — А если бы и знала, все равно бы не сказала вам, милорд, — заявила та, — не хочу, чтобы вы навредили ей или ребенку. — Никакого ребенка нет, — грохнул он кулаком по столу. — Раз она говорит, что есть, значит, есть. — Она сама говорила тебе? — Нет, но Агнес кажется, что Гастингс беременна. Ее часто тошнит, и аппетит пропал. Она скрытная, попусту не болтает, она не станет торопиться. — Не очень-то она мешкала, когда ударила меня в пах. Алиса открыла было рот, но, заметив предостерегающий жест Гвента, промолчала. — Я только хотел поговорить с ней наедине, — произнес Северн, обращаясь больше к себе, чем к Гвенту. — А она попыталась снова швырнуть в меня камнем. Гвент краем глаза заметил притаившуюся в углу Марджори. Он знал привычки хозяина. Вскоре тот пожелает уехать из Оксборо, а пока размышляет. И это на пользу Гастингс. Когда Северн найдет жену, к тому времени гнев его поостынет. Черт побери, нужно спешить за нею. Только куда она направилась? К ним подошла леди Марджори: — Милорд! — Будь она проклята, теперь мне придется отвлекать людей, а мы сегодня могли бы закончить восточную стену. Гвент, мы выезжаем. — Да, милорд. — Милорд, что случилось? — Что? Ах, это ты, Марджори. Где девочка? — За девочкой смотрит мадам Агнес. — Я уезжаю, чтобы разыскать жену и вернуть ее домой. — Она посмела на тебя напасть, Северн. Ты убьешь ее? — Неплохая мысль. — Он кивнул Алисе, которая готова была впиться ему в горло, и встал. Его уже поджидала леди Морайна. — Надо торопиться, Северн. Гастингс уехала около часу назад. — Я обязательно ее найду, матушка. — Она очень несчастна, Северн. — Я тоже. Последняя жаба на болоте счастливее меня. Кстати, это Гастингс считает меня бесчувственной жабой. — Вряд ли ты ей приятен в образе жабы. — Совершенно неприятен, что она и выказывает при каждом удобном случае. Ах, Трист, собрался ехать со мной? Тогда поклянись не заступаться за нее. Зверек высунул головку из-под туники и громко заворчал. Леди Морайна глядела вслед сыну, затем отправилась на поиски Гвента, зажав в кулаке маленький флакон. Глава 23 — Вы, кажется, расстроены, леди Морайна, — сказала встретившаяся ей у лестницы Марджори. — Не выпить ли нам с вами по чашке молока? — Леди Морайна отрицательно замотала головой, высматривая Гвента. — По-моему, у вас странный взгляд. Не желаете отдохнуть? Разрешите помочь вам, леди Морайна. Вы немного побудете в своей комнате, и вам станет лучше. — Алиса! Служанка примчалась чуть ли не бегом, и Марджори пришлось отступить. — Найди поскорее Гвента, — шепнула леди Морайна. Однако Марджори ее услышала. И заметила флакон. Ей было известно, что там находится, ибо Элиза незамедлительно передавала ей все подслушанные разговоры. В этот момент спустился по лестнице Северн, держа под мышкой туго скатанное одеяло. — Матушка, я постараюсь быстро вернуться. Эй, Бимис, вы с леди Марджори будете пока распоряжаться в замке. Матушка, берегите себя. Леди Морайна опустила флакон в карман платья. Когда сын привезет жену обратно, она уж непременно подольет ему любовное зелье. Если только он привезет Гастингс живой. И он назначил верховодить в Оксборо эту Марджори. Леди Морайна обиженно вздохнула. Наверное, ей не следует обижаться на то, что он не доверяет ее рассудку. Пока не следует. — Что приготовит нам Макдир на обед? — с торжествующей улыбкой спросила Марджори у Алисы. Вот уже три часа Гастингс не давала передышки ни себе, ни Марелле. Она заметила двух крестьян. Один сидел в разбитой телеге, которую тащил старый конь, второй шел рядом, держась за край телеги. Первый, не обращая внимания на Гастингс, с тупой жадностью глазел на Мареллу. Гастингс не боялась. У нее есть лук с шестью стрелами и в случае чего она сумеет достаточно быстро выстрелить в разбойников. С пологого холма она увидела внизу деревушку. Ее надо объехать. Лошадь, почуявшая близкое жилье, подчинилась очень неохотно, даже хотела встать на дыбы, но Гастингс отлично знала ее повадки. — Ладно, не злись, скоро мы сделаем привал. Уже вечер, мы обе проголодались. Найдем тебе ручей и сочную траву. Поверь, Марелла, нам лучше не попадаться лорду Северну. Холодный ветер немного утих. Может, это добрый знак. Может, ей посчастливится найти Розовую гавань, не встретившись с разбойниками. А Северн? Она вздрогнула. Ударив мужа ногой в пах, Гастингс как бы сама ощутила его потрясение, обиду и страх перед надвигающейся болью. Но Северн получил по заслугам. Иначе он мог бы изувечить ее и убить ребенка. Через полчаса она обнаружила великолепное пастбище для Мареллы и, расстелив одеяло на берегу ручья, достала свои припасы. Три куска хлеба. Хотя еда показалась необычайно вкусной, она съела всего один кусок и спустилась к ручью напиться. Быстро темнело. Оставив на всякий случай Мареллу оседланной, Гастингс положила рядом с собой лук и стрелы, а потом, не выпуская из рук кинжал, завернулась в одеяло. — На кой этому паршивцу такая лошадь? Небось увел ее, а? Гастингс мгновенно проснулась. Хотя говорили шепотом, однако в ночной тишине ей было слышно каждое слово. — Сунь ему нож под ребра и хватай лошадь. — Гляди, парень-то милашка. Его можно продать. — Брось, еще хлопот не оберешься. Мне нужна лошадь. Значит, их всего двое. Гастингс крепче сжала нож. Он, конечно, не шел ни в какое сравнение с превосходным боевым кинжалом, но если пекарь Томас мог резать им хлеб, то, видимо, и человека зарежет не хуже. Уловив еле слышный шорох, она поняла, что злоумышленник ползет к ней. Благодарение Богу, только один. Гастингс открыла глаза прежде, чем тот замахнулся ножом. — Ага, не спишь, да? — Да, ублюдок! Кинжал легко вошел бандиту в живот, и ее чуть не стошнило. Бандит все еще склонился над нею, открыв рот, но вместо брани оттуда лилась кровь. — Ну, прикончил малого? Она ударила еще раз, теперь в грудь. Незнакомец взвыл и рухнул наземь. — Чего там у тебя? — раздался голос его сообщника. Не медля ни секунды, Гастингс бросилась к лошади. — Сукин сын убил меня, — прохрипел бандит. Уже сидя на Марелле, Гастингс увидела, что второй негодяй бежит к ним. Лошадь заржала, встала на дыбы и ударила его копытами в грудь, опрокинув навзничь. И тут раздались проклятия, весьма замысловатые, в которых невероятным образом упоминались различные части тела животных. Человек не кричал, а ревел, как бешеный. Гастингс узнала голос и пришпорила лошадь, но та не тронулась с места, поскольку три всадника уже загородили им путь. Сзади находился Северн с еще тремя воинами. Как же быстро ее окружили. Черт бы его побрал! Соскочив с лошади, Гастингс помчалась в глубину леса, а вслед неслись проклятия мужа. Вскоре что-то огромное ударило ее в спину. Она упала, и руки Северна тут же прижали ее к земле. — Я сделаю тебя шутом в замке. Мои люди будут хохотать до колик, когда ты станешь им рассказывать, что натворила за один этот день, Гастингс. Он надавил еще сильнее, чуть не сломав ей позвоночник, а потом уселся рядом. Она лежала неподвижно, уткнувшись лицом в землю, но дышала. Северн знал, что не убил ее, навалившись сзади. Гастингс кое-как встала на колени, затем села на корточки. — Наверное, мне не стоит втыкать тебе в живот кинжал мастера Томаса. Ты же все-таки мой муж. — В кого же ты воткнула кинжал мастера Томаса? — Не знаю. — У меня нет времени тебя спасать. — А я не нуждаюсь в твоей опеке. — Не нуждаешься, вот как? А если бы их было трое? — Я бы управилась с ними сама, — ответила Гастингс, подумав про себя, что ей бы точно пришел конец. Он встал, стряхнул листья и ветки и теперь глядел на нее сверху вниз. Гастингс вдруг стало дурно. Она хотела подняться, но перед глазами все плыло и качалось. Она взглянула под ноги, ища нож, который уронила, когда ее толкнул Северн. Нож торчал у нее в боку, одежда была мокрой и липкой. Она посмотрела на мужа. — Ждешь, что я галантно подам тебе руку? Нет, мадам. Если посмеешь бежать, я заставлю тебя об этом пожалеть. — Не побегу. — Тогда идем. Я устал и проголодался. И должен решить, как тебя наказать. Гастингс медленно-медленно выпрямилась. — Я не могу идти, Северн. Лучше оставь меня здесь. У тебя есть Оксборо, у тебя есть Марджори. Да, лучше брось меня. — Хочешь, чтобы я придушил тебя на месте? Никогда еще она не слышала в его голосе столько гнева, но все заслонила острая боль, которая разрасталась с каждой секундой. — Тогда я не буду так мучиться, — прошептала Гастингс, оседая к его ногам. Она еще слышала замысловатые ругательства, чувствовала, как руки ощупывают ее тело, потом как-то странно пискнула, и ее накрыла тьма. — Выпей, не отворачивайся, Гастингс, это нужно, пей. Она удивилась, но послушно открыла рот, и ей влили эль с каким-то странно приятным вкусом. Тут снова накатила боль. Гастингс дернулась, пытаясь вырваться из цепки? когтей мучения. — Ты отравил меня? Поэтому такой странный вкус? — Молчи. Гвент, помоги держать ее, а то рана опять начнет кровоточить. — Карлис отыскал у ручья какие-то луковицы, которые останавливают кровотечение. Он говорит, что, когда был ранен, его бабка давала ему эти луковицы, иначе бы он истек кровью. Посмотрим, врал он или нет. Не вырывайся, Гастингс, дыши ровное неглубоко. Вот так. — Ребенок? А ведь он ей не верил, бросил поперек седла, волок по тропинке к берегу. Каким же он был дураком. Северн почувствовал гордость и удовлетворение. Не просто удовлетворение, что-то еще, неизвестное, но уже ставшее частью его самого. — Ребенок в порядке. Нож рассек мышцы, крови вытекло много, однако рана неглубокая. Я уже промыл ее. Кроме луковиц, Карлис принес дельфиниум. Говорит, его бабушка лечила им зубную боль. — Значит, не яд. — Нет. — Северн. — Что? — Ты когда-нибудь бил женщин? — Никогда. Честно говоря, я и заговорил-то об этом только после нашей свадьбы, чтобы получить хоть какое-то облегчение. Гастингс засмеялась и тут же сморщилась от боли, чувствуя приближение нового приступа боли. — Дельфиниум, — прошептала она. — Хорошо. Надо расспросить Карлиса. — Только не сейчас. — Может, его бабушка еще жива? — Может быть. А теперь спи. Северн взглянул на рану, из которой еще шла кровь. Ее нужно зашить. — Возьми двоих людей, — приказал он Гвенту, — и поезжай в деревню. Не хочу везти ее туда, как бы ей не стало хуже. Найди мне иголки и нитки. — Привезу все, что сумею раздобыть, — содрогнувшись, пообещал гигант. Северн прикрыл рану чистым шерстяным лоскутом. Почти чистым. Пришлось пожертвовать и вторым рукавом туники. Оглянувшись, он увидал, что его люди развели небольшой костер и жарили молодых кроликов. Двух разбойников уже похоронили. На поверку они оказались парочкой нищих бродяг. Гастингс, конечно же, давно очнулась. Северн выругался. — Никогда не подозревала, что в ругательствах можно употребить части тела животных. — Очень помогает, — буркнул он, наклоняясь к жене. — Гастингс, скоро Гвент привезет иголки и нитки, мне надо зашить рану. Можно как-нибудь облегчить боль? — Натри рану корнем дельфиниума, она онемеет. Северн позвал Карлиса, и тот явился, держа в руке выкопанный корень. — Тереть? — Промой его в ручье и подержи над огнем, корень размякнет. Северн осторожно начал втирать сок вокруг раны, потом, собравшись с духом, обработал и саму рану. Спустя час вернулся Гвент с чистым полотенцем, кожаной флягой, полной эля, и иголками. — Прости, Гастингс, у меня есть только черные нитки. — Делай, что положено. К великому облегчению Северна, она почти не чувствовала, как он сделал первый шов. Когда все было кончено, он обмыл рану теплым элем, вытер насухо и, бинтуя ее чистым полотенцем, все время глядел на живот. — Когда же ты округлишься? — Дай срок. Все давно заснули, а Северн продолжал сидеть у костра, глядя на догорающие угли. Его жена беременна. Он еще не привык к этой мысли. Гастингс повернулась на бок и застонала. Он осторожно уложил ее обратно на спину. Она сразу открыла глаза и легонько погладила его по щеке. — Не знаю, что делать, Северн. В таком состоянии я вряд ли смогу убежать. — А я надеялся, что ты больше не захочешь убегать. — Марджори не устроит положение твоей любовницы, Северн. Она хочет занять мое место. — Она мне не любовница. Гастингс закрыла глаза и отвернулась. Глава 24 — Ты полюбил меня, когда я была двенадцатилетней девочкой. — Да, я полюбил тебя детской любовью. — Даже когда лишал меня невинности? Он не забыл. Марджори видела это по его потемневшим глазам, и он по-прежнему хотел ее. — Ты знаешь, что, выходя замуж за того старика, я носила под сердцем твоего ребенка? — Северн резко повернулся в седле. — Да, это правда. Грязный развратник избил меня, и я потеряла ребенка. Ах, как он радовался! Мне так и не удалось забеременеть от второго мужа. — Но вы прожили всего два года. За такой короткий срок еще нельзя убедиться окончательно. — Его звали Кейт. О, я ненавидела это имя. Он не походил на тебя, Северн. Такой несчастный хлюпик, его отец постоянно над ним издевался. Оба умерли в один месяц. Я радовалась, хотя осталась ни с чем. Если бы король не вспомнил, что обязан Кейту жизнью, мне пришлось бы стать чьей-нибудь наложницей, чтобы не умереть с голоду. Ты не имел права меня бросать, Северн. Я должна была стать твоей женой, а не эта из Оксборо. — Если бы тогда я потащил тебя за собой, мы бы погибли. Я был всего лишь мальчишкой, Марджори, хотя рослым и сильным для своих лет, искусным воином, и не имел ничего за душой. Ничего. А вернувшись, нашел замок разоренным. У меня по-прежнему не было ни гроша. Если бы не милость короля и не дружба лорда Грилэма Мортона, я так и остался бы нищим и не носил титул эрла Оксборо. — Ты еще любишь меня. — Мальчишкой я думал, что люблю тебя, но с годами понял, что в любовь верят лишь глупцы. Есть только физическое влечение, которое принято всячески приукрашивать. Мужчины ловятся на эту удочку и становятся безмозглыми дураками, как сэр Роджер в Лэнгторне. Он предал меня из-за какой-то девки. Физическое влечение можно обуздать, если у мужчины хватает ума не забывать, кто он, что на нем лежит бремя ответственности и долга. В Оксборо жизнь не очень-то спокойная, но зато и соскучиться не успеваешь. — Здесь нет покоя из-за нее. — Ты права, Марджори, но я женат на ней. Дело сделано. Почему ты сказала мне, что у Гастингс начались месячные? — Ничего такого я не говорила. Просто упомянула, что она жаловалась на боль в животе. Разве не ясно? — Как видишь, нет. Гастингс беременна. — Вот оно что, — протянула Марджори. — Значит, таким путем она хочет тебя удержать. Поэтому ты отвернулся от меня. — Вряд ли в тот момент Гастингс хотела меня сдерживать. — Северн похлопал коня по шее. — К тому же ни одна женщина не может забеременеть лишь силою воли. — Ах, ей достаточно завлечь тебя в постель. Северн молча смотрел на нее, вспоминая чудесные минуты, когда Гастингс сама приходила к ему, целовала, шептала, как хочет его. Жаль, что так редко. — Она ревнует. Ты же предпочел бы иметь женой меня, а не ее. — Ну да, ревнует. Но это пройдет, когда ты вернешься в Седжвик. А поскорее обзавестись наследником — это одна из моих обязанностей. — Ты станешь навещать меня в Седжвике? Он засмотрелся на нее, погруженный в воспоминания об их близости, которые оставались самыми яркими и живыми. Она верила ему, любила его, принадлежала ему. И она по-прежнему божественна, уступчива и нежна. — Пора возвращаться в Оксборо. Марджори торжествующе засмеялась, и волосы серебристой волной рассыпались по спине. — Я не забыла мальчика, ставшего мужчиной, но и ты не забыл девочку, ставшую женщиной. Ты ко мне вернешься. Гастингс, обхватив колени, сидела на лестнице, ведущей в зал. Рядом лениво растянулся Трист. — Уже пора, — сказала она подошедшему мужу. — Пора? — Людям из Седжвика пора возвращаться домой. — Забыл тебе сказать. Два дня назад из Седжвика прислали гонца, там еще опасно. Боюсь, когда эпидемия кончится, замок совсем опустеет. Благодарение Богу, хоть сэр Алан пока здоров. Гастингс выругалась. — Кажется, я слышу название частей тела животных. — Да. — Шла бы ты отдыхать, Гастингс. Алиса сказала, что ты уже несколько часов на ногах. — Мне пришлось встать с кровати, потому что Трист занял все место. Он ужасно разжирел и обленился. Взгляни на его живот, Северн. Он поросенок, а не куница. Трист хлопнул ее лапой, и она засмеялась. Северн подумал, что уже давно не слышал этого звонкого смеха. Но в следующий миг Гастингс опять помрачнела. — Ты ездил кататься с Марджори. Она с удовольствием мне об этом доложила. — Вот как? И о чем же она еще рассказала? — Что вы без конца вспоминали прошлое, в деталях описала, как ты ее хотел и как безумно любил. — Да, это недалеко от истины. — Гастингс молча повернулась и направилась в зал. — Но не вся истина, — крикнул он вслед. Гастингс не обернулась, лишь гордо подняла голову. Чего она от него хочет? Чтобы Марджори от-, правили в Седжвик, где она может заболеть? На это он не пойдет, но и так оставить нельзя. Он пошел за женой в спальню и услышал ее голос. — Скоро я стану толще, чем ты, и что прикажешь делать? Быть пленницей в Оксборо? Он всегда поступал по-своему. Особенно со мной. — Для начала ты могла бы верить мне, Гастингс. Трист, валявшийся на постели, заметил хозяина, тут же соскочил на пол и взобрался к нему на шею. Гастингс не шелохнулась. — Я хотел бы взглянуть на твою рану. Целых семь дней ты держишь меня на расстоянии, а нужно убедиться, что ты поправляешься. — Неужели Марджори не подпускает тебя к себе, и ты не можешь удовлетворить свои мужские потребности? — Отчасти ты права, — признался он. — Но сейчас гораздо важнее узнать о твоем самочувствии. Ты говоришь, рана не воспалилась. Я желаю убедиться сам. — А Ведунье не веришь? — Приляг, Гастингс. Уже неделю он не отдавал ей никаких приказаний. Да и что, собственно, можно ей приказать, раз она упала на кинжал? Оставаться в постели? Неожиданно Гастингс подчинилась, и он, сев рядом, поднял ей платье. — Не маши руками, я не нуждаюсь в твоей помощи. — Я не собираюсь тебе помогать, Северн. Мне хочется тебя убить. — Трист, сядь-ка ей на грудь. Тот исполнил приказание и трогательно заглянул Гастингс в глаза. Она не смогла удержаться от смеха. — Так-то лучше. А живот еще плоский. Не хочу требовать невозможного, Гастингс, только мне было бы спокойнее, если бы он хоть немного округлился. — Ты не веришь в мою беременность? — Ты потеряла чувство юмора, кажется, оно перешло ко мне. Теперь займемся повязкой. Гастингс лежала совершенно голой. Он не поленился стянуть с нее даже чулки. Ей хотелось… Ничего подобного ей не может хотеться. — Ага, вот как ты завязываешь этот узел, — Северн осторожно приподнял мягкую белую ткань. Он наложил всего шесть швов, сделал это довольно аккуратно, но черные нитки выглядели очень уродливо на белоснежной коже. У Северна захватило дух. Он ничего не забыл. — Когда можно будет снять швы? — Его голос прозвучал сдавленно. — Через два-три дня. Что с тобою, Северн? — Ничего особенного, просто ты лежишь голая, и мне трудно сосредоточиться на ране, Гастингс. — Попытайся. — Рана, кажется, зажила. У тебя есть какие-нибудь притирания? — Да, вон там, на столике. Маленькая" коробочка. — Что здесь? — Корни святого Джона, смешанные с разными маслами. Получился крем. Я натирала им рану с того дня, как мы вернулись в Оксборо. Ведунья говорит, что от него не будет шрама. И кожа станет мягкой. — Она и так удивительно мягкая: Почему ты не попросила меня втирать крем? — Потому что не хотела лежать перед тобою голой, Северн. Ты мог забыть про черные нитки у меня на боку, а я не могла бы сопротивляться, разойдутся швы. — Значит, ты лежала бы подо мною с лицом великомученицы, не пытаясь ударить в пах? Гастингс зажмурилась, ощутив на коже прохладный крем. — Ненавижу эти швы на твоем теле, они напоминают мне ту злополучную ночь. Ага, наконец-то он разозлился на нее, вот-вот закричит. — Только не надо мне твердить, что я дура, и грозить… — Тихо, — прошептал Северн. Он оказался на удивление ловким. Когда Гастингс сама натирала рану, ей ни разу не было так приятно. — Можно уже обойтись без повязки. — Ты уверена? — Да, утром я осматривала рану. Северн положил ладонь ей на живот. — Ты больше не поверишь моим угрозам? — Конечно. Ты побоишься навредить ребенку. Она подняла на мужа глаза. Тот, не отрываясь, глядел на нее. Это ее совершенно не устраивало, но она промолчала. За семь дней и ночей Северн не давал себе воли. Ежедневно навещал ее, иногда обедал в спальне вместе с нею, однако ни разу не приходил ночью, ни разу не отругал ее за бегство из Оксборо, не повысил голос, даже не нахмурился. С его уст не слетело ни одного резкого слова. От этого можно было сойти с ума. И Гастингс не выдержала. — Я хотела найти Розовую гавань. Бимис отказался меня проводить, боялся, ты его убьешь. Я уверяла, что ты не станешь его убивать, в худшем случае дашь ему пару затрещин, но Бимис не поверил. Розовая гавань находится около Кентербери, я бы ее нашла. Ты заметил, что я переоделась в мужское платье? Даже ты не смог бы узнать меня, Северн. Мне ничто не угрожало, те люди хотели получить Мареллу, а не меня. — Северн молчал, и она стукнула кулаком по одеялу. — Целых семь дней и ночей я жду, когда ты начнешь кричать на меня. Не может быть, чтобы ты проглотил обиду. — Зачем ты ворошишь это, Гастингс? Да, я не сказал тебе ни одного худого слова. Мне казалось, ты должна радоваться, что избежала наказания, хотя виновата передо мной, очень виновата. А ты болтаешь об этом без перерыва, как сорока. — Я не сорока и ни в чем не виновата. — Может, хватит упорствовать в своих заблуждениях? Опомнись, забудь свои надуманные обиды, которые якобы извиняют то, что ты натворила. — Черт тебя возьми, Северн, почему ты не можешь отругать меня, да и дело с концом? — Ты хочешь, чтобы я тебя ругал? — По крайней мере это лучше, чем твои рассуждения о наказании. Если покричишь, может, тогда быстрее обо всем забудешь? Он молча ласкал Триста, который довольно ворчал и потягивался. — Как только я сниму швы, ты будешь наказана, — заявил Северн. — А теперь отдыхай. Трист, идем со мной. О чем же разговаривали Северн с Марджори во время прогулки? Она вся светилась, голос у нее был прямо-таки медовым и показался Гастингс погребальным звоном. — Да будет тебе известно, Северн любил меня, еще когда я была подростком. И безумно меня хотел. — Неужели ты когда-то была подростком, Марджори? Нескладной, с прыщавым лицом? — Ха, она еще пытается язвить. Да ты посмотри на себя: тощая, бледная, волосы редкие. И ты всерьез полагаешь, что Северн на это позарится? — Да. — Но есть кое-что еще, Гастингс, чего ты никогда не добьешься. Конечно, он будет спать с тобою, ведь ему нужны наследники. Он — мужчина, а мужчины спят с кем угодно и когда угодно, если не влюблены в своих жен. Северн тебя никогда не полюбит. — Марджори улыбнулась и пощупала свои локоны. — Кажется, мне пора вымыть волосы. Северн так и пожирает их глазами, ты заметила? — Заметила. Волосы прекрасные. А что у тебя внутри, Марджори? — Внутри? — Голос сразу утратил мелодичность. — Как далеко ты способна зайти, добиваясь своей цели. — Ты довольно остра на язык, только и всего, — с издевкой ответила Марджори. — Бедняжка, тебя скрючило, как старуху. Несмотря на приказ мужа, Гастингс не сомкнула глаз, ее снедала тревога. Результатом бегства из Оксборо явились лишь рана в боку да непонятное отношение Северна. Он, видите ли, ждет, пока снимет швы, чтобы наказать ее. Завтра она должна взять управление замком в свои руки. Оксборо — ее родной дом. Здесь живут ее люди, а не люди Марджори. Она всем покажет, кто в доме хозяйка. Гастингс вымылась, надела свое любимое шерстяное платье шафранового цвета. Талия перетянута золоченым поясом, а пышные рукава собраны у локтей. Волосы блестят. Марджори не к чему придраться. Бок еще болит, но она вовсе не скрючилась, как старуха. Ее кресло оказалось свободным, Марджори заняла свое место возле Элизы. Леди Морайна беседовала с сыном, Гвент шутил с Бимисом, волкодав Эдгар расправлялся с костью. — Добро пожаловать, Гастингс, — воскликнула Марджори. — Я позаботилась, чтобы Макдир приготовил твои любимые кушанья. Он сделал розовый пудинг, говорит, что его очень любила твоя мать. — Да, мама очень любила розовый пудинг. По-моему, она и дала рецепт Макдиру. — Твоя мама была развратная, и твой папа забил ее до смерти, — подала голос Элиза. Не хватало того, что любовница мужа рассуждает о ее матери, а тут еще эта лживая девчонка. Гастингс открыла было рот, но Марджори ее опередила: — Нет, Элиза, ты не должна повторять недостойные сплетни. Ни ты, ни я не знаем о маме Гастингс. Ну-ка, давай я покормлю тебя этим чудесным горохом. Прости ее, Гастингс, — добавила Марджори вполголоса. — Про твою мать ходят всякие слухи, но ей, конечно, нельзя в это встревать. Ты бледненькая, Гастингс, может, тебе лучше вернуться наверх? Да-да, ты ужасно бледная, Гастингс, и ходишь как-то боком, словно больная овца. У Гастингс чесались руки схватить Элизу и трясти ее, трясти, пока… пока что? Ну, пока она не станет умолять о прощении. Она не сводила глаз с мужа. Вот он кончил говорить с матерью, приветственно махнул Гастингс рукой, а когда она подошла к своему месту, подвинул ей кресло. — Спасибо, что не стал позорить меня у всех на виду. — Как прикажешь это понимать? — недоуменно спросил он. — С твоей стороны очень мило позволить мне сесть в свое кресло. — Элиза каждый день молилась за тебя, — вставила Марджори. — Надеюсь, твои колени зажили, Элиза, — улыбнулась Гастингс девочке. — Не люблю розовый пудинг, — буркнула та. — Тогда не ешь, — позволила Марджори, забирая себе ее порцию. — Ты отлично выглядишь, девочка, — сказала леди Морайна. — Я рада, что у меня такая дочь. Гастингс засмеялась, приподняла кубок, глядя на свекровь. Но, видимо, она плохо стерла крем, которым натирала рану, поэтому кубок выпал из скользких пальцев и опрокинулся. Бургундское вино потекло на белоснежную скатерть. Увидав перед собой лужицу, Трист потрогал ее лапкой, понюхал, старательно облизал, потом снова окунул лапу в вино. Неожиданно его тельце напряглось, скрючилось, он громко заверещал и рухнул на стол. — Трист! — вскочил на ноги Северн. — Черт возьми, что с тобою?! Зверек не шелохнулся. — О нет, — шептала Гастингс, — нет, нет! — Что такое? Что с Тристом? — Это из-за вина, он слизал его с лапы. Туда что-то подмешали. О, только не это! — Гастингс прижала куницу к груди и выбежала из зала. Глава 25 — Милорд! — воскликнула Марджори. — Она сошла с ума? Животное сдохло, мы сами видели. Куда она его потащила? — Вино, — бросил Северн Гвенту, бросаясь за женой. — Посмотри, чтобы его никто не трогал. Догнав ее в конюшне, он выхватил Триста и сунул его за пазуху. — Здесь ему будет теплее. Какой же я дурак, теперь уже все равно. Марджори права. Он мертв. — Нет, не мертв. Отвезем его к Ведунье. Скорее. Та встретила их на пороге хижины, Альфред громко мурлыкал у ее ног. — Куница, — закричала Гастингс, не успев соскочить с лошади. — Трист лизал отравленное вино. Северн вытащил из-под туники обмякшее тельце и умоляюще поглядел на Ведунью: — Пожалуйста, не дай мне его потерять. — Я не разбираюсь в куницах. Уходи. — Ведунья, ради Бога. — Гастингс не замечала, что у нее льются слезы. — Помоги ему. Он дорог нам обоим. — Ну, ладно. — Взяв бездыханное тельце. Ведунья скрылась в хижине. Альфред недовольно бил хвостом, но не издал ни звука. Северн хотел было войти следом, однако Ведунья крикнула: — Ну уж нет, оставайся там, милорд. Гастингс, помоги мне. Северн не послушался и, очутившись в хижине, следил за их возней. — Открой ему рот, Гастингс, и держи. — Что ты собралась делать? — спросил он. — Промыть ему желудок, как человеку. Только вот сможет ли он отрыгнуть яд? Не знаю, милорд. Выйди-ка лучше отсюда. Из-за тебя здесь. не повернешься. — Снаружи остался твой кот, так что места достаточно. Ведунья хмуро улыбнулась, прикрикнув на Гастингс: — Шире, шире открой. Теперь вольем ему это. Одна ложка, вторая, третья. Казалось, прошла целая вечность, но тельце куницы оставалось мягким и безжизненным. Гастингс, державшая руку там, где должно было находиться сердце, вдруг почувствовала слабый толчок. — Он жив, — шепнула она. — Северн, пощупай. Ему тоже показалось, что сердце бьется, хотя он не был в этом уверен. Он взглянул на заплаканное лицо жены. Знахарка вдруг схватила Триста, принялась его трясти, потом уложила на шаткий столик, мяла его, опять трясла, снова мяла. И так без конца. — Понятия не имею, где у этой твари кишки. Надеюсь, жму там, где надо. Трист вздрогнул. Когтистая лапа чуть царапнула Северну руку. Неожиданно зверек вскочил, невесомое тельце дрожало и корчилось, с трудом извергая из себя яд. — Он может умереть от судорог. — Другого способа нет, Гастингс. Северн начал легонько массировать кунице живот. Но вот желудок опустел, и Трист затих на столе, больше похожий на мертвого, чем на живого. Ведунья приподняла его, заглянула в глаза, подергала за лапки и сокрушенно покачала головой: — Милорд, Гастингс. Жалко мне его. Такой маленький, бился изо всех сил, а подох. — Северн, побледнев, невидящими глазами уставился на Триста. — Нет! Схватив зверька, он спрятал его под туникой, прижал вялое тельце к сердцу, теребил пушистую шерсть, гладил его снова и снова, отчаянно шепча: — Ты не можешь покинуть меня, Трист. Нет, ты не умер, не мог умереть. В хижину вошел Альфред, изучающе поглядел на них и вопросительно мяукнул. Затем, вскочив на стол, кот уставился на Северна, мяукнул еще громче, уперся передними лапами ему в живот и стал принюхиваться. А потом опять замяукал. Внезапно Гастингс уловила движение под туникой и застыла, боясь спугнуть чудо. Альфред похлопал лапой по выпуклости на тунике. Снова мяукнул. И тут в напряженной тишине они услышали слабое ворчание. Изнутри в тунику уперлась маленькая лапка. Альфред хлопнул по ней. Ворчание усилилось. — Малыш спас куницу, — сообщила Ведунья и решительно столкнула Альфреда со стола. Осторожно, будто величайшую драгоценность, Северн извлек куницу из-под туники, прижал зверька к груди и стал баюкать. Тот заворчал. — Да, да, расскажи, как тебе было плохо. Триста снова вырвало. — Все, яда больше не осталось, — заметила Ведунья. — Мы с Альфредом его спасли. — Отдохни, малыш. — Гастингс потрепала его по спине. — Теперь все будет хорошо. Наверное, завтра ты уже сможешь поблагодарить Альфреда. — Она коснулась пальцами щеки мужа. — Ты плачешь. — Как и ты. — Северн поцеловал ее в губы. — Ты не разбередила бок, Гастингс? — Нет, Ведунья. — Пусть она ляжет, — помрачнел он. — Пожалуйста, осмотри рану. Ведунья. По-моему, сегодня утром она выглядела зажившей, я опять намазал ее кремом. — А что случилось потом, милорд? — Осмотри рану, — недовольно ответил тот. — Ладно, Гастингс, подними платье и рубашку. Мне все равно надо взглянуть на твой живот. — Мне это не нравится, Ведунья. — Почему? Он — твой муж. И ему нет дела до того, как ты выглядишь, он глаз не сводит с проклятой куницы. А что до Альфреда, то женская нагота его не интересует, не знаю даже почему. — Закончив осмотр. Ведунья подошла к очагу и разворошила угли. — Я уже проголодалась, а вам пора уходить. — Больше тебе нечего сказать? Раздражение Северна насмешило знахарку. — Ну, ладно. По-моему, тебе следует быть поласковее с женой, милорд. Игры в постели иногда нравятся женщинам. Сама я в них не играла, хотя слышала, что у многих есть такая склонность. Вы явно переиграли. И если тебе очень приспичит завалить ее, не набрасывайся со спины, особенно если у нее при себе будет кинжал. Рана заживает хорошо. Ребенок здоров. Через два дня я сниму швы. А кунице давайте побольше молока. Прикажите Макдиру сварить жидкий куриный бульон. — Он не ест курятину. Он ест только свинину. — Ну, бульон из свинины. Пусть Макдир еще два дня готовит ему легкую пищу, как больному человеку. Гастингс, капай ему на язык сок конской мяты, добавленный в старое вино. Только не перестарайся, ведь он такой маленький. Трист заворчал. Альфред, потоптавшись, прыгнул к Гастингс на руки, отчего та повалилась на лавку. Ночью Трист спал между ними, и Северн часто просыпался, чтобы проверить, дышит ли зверек. — Он не будет есть до завтра, — сказала Гастингс. — Мне тоже не хотелось есть после отравления. Молока вполне достаточно. — Но как же… — По-моему, ты беспокоишься о нем сильнее, чем обо мне. — Ты слишком боишься смерти. Гастингс долго молчала, потом задумчиво произнесла: — Видимо, ты прав. У нас была бы возможность это проверить, если бы я выпила то вино. Ей показалось, что Северн вздрогнул. — Пока не хочу ломать над этим голову. Гвент сказал, что вино подавали четверым, а не выпили только мы с тобой. Он сохранил мое вино, твой пустой кубок и скатерть. Проверишь их завтра? — Конечно, хотя и так все ясно. Вопрос лишь в том, что это был за яд: болиголов, настойка мака или наперстянка. Главное, как яд попал в вино. — Между прочим, крестоносцы привезли из Святой Земли множество новых кушаний и приправ, ядов, наверное, тоже. Гастингс очень хотелось спросить: «Кто желает моей смерти?» — но вопрос остался невысказанным. Опасность слишком велика, а у нее нет возможности защититься от смерти, которая ходит где-то рядом. Упавшее седло еще можно назвать случайностью, но только не яд в вине. Если бы на пальцах случайно не остался крем, она бы не выронила кубок. — Мне это не нравится, Гастингс. Интересно, стал бы он ее оплакивать, закричал бы «Нет!» с таким же отчаянием, как при виде умирающего Триста. — Мне тоже. — Отныне твою еду будут проверять. И вино. Завтра я объявлю всем. Кто бы ни отравил вино, ему вряд ли захочется отправлять кого-то на тот свет за компанию с тобой. — Ты сама знаешь, что тебя хотела отравить эта сучка. Что ты собираешься делать? — спросила леди Морайна. — Постараюсь выдворить ее отсюда вместе с людьми из Седжвика. Туда отправился на разведку Северн с воинами. Надеюсь, эпидемия кончилась и хоть кто-то сумел выжить. Сэр Алан до последнего времени держался. — Она хочет моего сына и ни за что не сдастся. По-моему, нам следует отравить ее. Гастингс непонимающе уставилась на свекровь, такую красивую, стройную, с мягкими карими глазами. — Ты решила, что я опять сошла с ума? — Нет, я решила, что вы очень безжалостны, как и ваш сын. — Но ведь она метит на твое место. Если бы ты не пролила вино, то наверняка бы умерла. — Знаю. — Северну хватило ума объявить, что твою еду и питье будут проверять. Делать это будет всякий раз новый человек, и нельзя предугадать, кто станет следующим. — Да, план хорош. Но в замке еще много седел. — Я знаю, — сокрушенно вздохнула леди Морайна. — Гвент тоже сильно беспокоится. По-моему, нужно отравить сучку до того, как она тебе навредит. Иного выхода нет. В зале Гастингс увидела соперницу, которая, сидя у прогоревшего камина, шила платье. Элиза пристроилась у ее ног и тоже занималась какой-то белой тряпочкой. — У тебя очень ровные стежки, Элиза. Ты гораздо лучшая швея, чем я. — Нет, Марджори, ты — совершенство! Та засмеялась, и люди в зале обернулись на ее смех. Двое мужчин выглядели прямо околдованными. — Не льсти, милая, а то превращусь назло тебе в уродину. — Как в тот вечер, когда у тебя распух нос? — Нет, тогда я что-то съела, и оно оказалось для меня вредным. Гастингс, а куница Северна еще жива? — Да. Трист пока очень слаб, но скоро поправится. — Глупая тварь, — сказала Элиза. — А мне казалось, ты считаешь Триста красавцем, — возразила Гастингс. — Я стала большой и изменила свое мнение. — Не хочешь покататься со мной, Элиза? — Гастингс решила помириться с девочкой. Глаза у Элизы радостно заблестели, и она вопросительно посмотрела на Марджори. — По-моему, отличная идея, малышка. Гастингс покажет тебе свои любимые места. В зал вошел Северн, на ходу стягивая латные рукавицы. Он вежливо кивнул Марджори, но обратился к жене: — Гвент доложил, что украли скатерть, на которую пролилось вино. Кто это сделал, неизвестно. — И уже никому не станет известно, — добавила Гастингс, не спуская глаз с Марджори. — На скатерти должен был остаться яд, скорее всего настойка опиума. Достаточно капли, и человек перестает чувствовать боль. Вторая капля разит насмерть. Тристу невероятно повезло. — Ты спасла его, Гастингс. — Из-под туники раздалось ворчание, и Северн с улыбкой похлопал по груди. — Он съел весь хлеб, приготовленный для нею Макдиром. И его не вырвало. — Знаю. Макдир был так собой доволен, что тут же похвастался мне. Трист снова заворчал, высунув лапу, и Гастингс легонько пощекотала ему подушечки. — Мы с Элизой хотим прокатиться верхом. — Нет, я не хочу, — ответила та. — У меня живот болит. — Ох, только не это, — всполошилась Марджори, мигом забыв про шитье. — Что ты ела на завтрак? — Только хлеб Макдира. Он был противный, от него у меня жжет язык. У Гастингс зачесались руки дать маленькой лгунье оплеуху. — А по-моему, хлеб очень вкусный, Элиза. Впрочем, если у тебя болит живот, я дам тебе… — Яне возьму ничего, что ты приготовишь, — перебила Элиза, отступая на шаг. Волкодав Эдгар раздраженно рявкнул. — Почему? — вкрадчиво спросила Гастингс. Девочке простили дерзости, которые она наговорила о матери Гастингс, но теперь она зашла слишком далеко. — Это ты украла вино и скатерть, чтобы никто не узнал про яд. Ты сама нарочно подмешала его себе в вино. Я видела, как ты что-то добавила в кубок, и не успела помешать Тристу слизать вино. — Так, — пробормотал Северн, задумчиво гладя подбородок. — Скажи, Элиза, зачем же Гастингс отравила свое вино? Девочка упрямо выпрямилась, хотя побледнела от страха. — Зачем, Элиза? — Гастингс знает, что ты любишь Марджори. Она хотела, чтобы ты стал ее жалеть и меньше заглядывался на Марджори. Трист сердито уставился на девочку, и та отшатнулась, едва не упав. Зарычал волкодав Эдгар. — Я не вру. Я видала, как она добавила яд, — крикнула Элиза и выбежала из зала. — Так кто же, — Гастингс не сводила глаз с Марджори, — все-таки украл вино и скатерть? Кто и зачем, гадала она, поднимаясь к себе, всем же ясно, что на них остался яд, так с какой же стати их красть? Глава 26 — Почему ребенок солгал? — осведомился Северн. — Она не лгала, она сразу рассказала мне о том, что видела, когда Гастингс выбежала из зала с куницей…. — Абсурд, — возмутилась Гастингс. — Почему же она ничего не сказала мне? — Девочка боится, ведь тебе известно, как обращался с ней отец. Она боится всего на свете. И она не сразу поняла, что сделала Гастингс, не думала ни о чем плохом. Но позже она испугалась. — Я ничего не добавляла в свой кубок, — отчеканила Гастингс. — Я не собираюсь убивать себя. По-твоему, вино и скатерть тоже украла я? Все равно никто, кроме меня, не смог бы определить, какой это был яд. — Кроме тебя и Ведуньи, — поправила Марджори. — Скажи-ка, Марджори, когда именно, по словам Элизы, моя жена отравила вино? — Откуда мне знать? Наверное, перед обедом. Гастингс, я не хочу, чтобы ты наказывала Элизу. — Наказывала? С чего ты взяла? — Погоди, Гастингс, — вмешался Северн, — мы вместе расспросим Элизу. Но из этого ничего не вышло, девочку они найти уже не смогли. — Значит, расспросим ее позже, — утешил Северн жену, легонько щелкнув по носу. — Она просто ошиблась, ты напрасно переживаешь. — Девочка намеренно лжет, Северн! — Возможно. Сейчас я должен идти. Не забудь, я хотел бы расспросить ее вместе с тобою. Северн тоже боится, что она побьет эту лгунью? Гастингс прижала руки к животу. Опять накатила дурнота. Ухватившись за спинку кресла, она молча глядела, как муж выходит из зала, а потом и сама направилась во двор подышать воздухом. День выдался прекрасным, но Гастингс было не до этого. — Ты спасла его куницу, — раздался голос Марджори. — Тебе удалось добиться этим гораздо большего, чем если бы ты отравилась своим вином. — Что ты сказала Марджори? — Если Элиза права, а я в этом уверена, тебе удалось добиться больше, чем простая жалость. Ты же спасла этого проклятого зверя. Опрокинув кубок, ты позволила кунице лизнуть отравленного вина, и у тебя появился шанс, Гастингс. Неплохой шанс. — Ты думаешь, я смогла бы отравить Триста? Ведь он же чудом не умер. — Ревнивая женщина пожертвует чем угодно, чтобы устранить соперницу. Видимо, ты не побоялась даже убить ребенка. Гастингс почесала за ушами козу Джильберту. Та жевала кожаную подвязку оружейника. Надо уговорить его не убивать за это козу, возможно, ее молоко понадобится ребенку. Ребенку, которого она, по мнению Марджори, не побоялась бы убить. От одной этой мысли у нее кровь застыла в жилах. — Да, Марджори, я ревную. И хотя это чувство мне противно, от него никуда не денешься. Но скоро ты уедешь отсюда. Скоро выяснится, зачем лгала девочка, которая почему-то тебя обожает. Она понимает, что ты заришься на мое место, и готова чем угодно помочь тебе. Однако ты мне не соперница. Я графиня Оксборо, а не ты. Или ты хочешь быть содержанкой моего мужа? На здоровье. Марджори засмеялась. Неужели в этой женщине нет изъяна? Пожалуй, если не принимать во внимание ее душу. — Гастингс, меня обожает не одна Элиза. Не только она желает мне счастья. По-твоему, я вернусь в Седжвик? — Да. — Увидим. Впрочем, это не важно. Ты сегодня уже не такая бледная и не так похожа на старуху. Справишься ли с обязанностями хозяйки Оксборо? — Уже справилась, Марджори. — А вот и сумасшедшая мамаша Северна. — Она выздоровела. Даже Ведунья не уверена, было ли настоящим безумием то, что ее поразило. Хотя сейчас уже все равно, она опять здорова. — Ты наблюдала за ней не так внимательно, как я. У нее дикий взгляд, и ходит она скованно. Ее надо посадить под замок. — Твои мысли становятся все яснее, Марджори. Очень темные и извращенные мысли. Не ты ли отравила мое вино? Казалось, Марджори вот-вот ударит ее. Дыхание прерывалось, нежные ручки сжались в кулаки, и она прошипела: — Северн хоть раз говорил о своей любви в тот момент, когда входит в тебя? Целовал ли он тебя в ухо, шепча, какая ты красавица, как ты ему нужна, какое наслаждение ему даришь? Гастингс отвернулась от нее и поспешила навстречу леди Морайне. У нее из головы не шел тот флакончик. Вечером она подольет Северну любовного зелья. — Значит, сучка вылезла из норы и заговорила с тобой в открытую, Гастингс. — Да. — Обещала, что не остановится, пока не займет место хозяйки Оксборо? — Нет, Элиза обвинила меня в том, что я сама добавила яд и нарочно отравила Триста. Марджори ее поддерживает. Мол, я хотела вызвать у Северна жалость. — Гастингс потрепала козу, почти успевшую дожевать подвязку. — Скорее, Джильберта, а то оружейник тебя застанет. Я решила сегодня вечером напоить Северна любовным зельем. — Хорошо. Признаюсь, я и ведать не ведала о любви сына и Марджори. Конечно, муж не допускал меня к общению с мальчиками, боялся, что тогда они вырастут излишне мягкими. Это было еще до того, как у меня помутился рассудок. — Ваш рассудок в порядке. Дело в чем-то ином. — Ведунья способна на любое чудо, — засмеялась леди Морайна, ласково похлопав Гастингс по руке, — Ты всегда в это верила, так поверь и сейчас. — Я верю, даже сомневаюсь, надо ли вам принимать лекарство. Может, в этом уже нет нужды. Затем Гастингс приступила к обычным хлопотам. Отправила слуг чистить отхожие места, вонь от которых разносилась по всему замку, взглянула на работу искусных прях, обученных еще матерью, обсудила с Макдиром блюда на несколько ближайших дней, прополола грядки в цветнике и подвязала водосбор. Солнце уже достигло зенита и начало припекать. Рана побаливала, и Гастингс слегка помассировала бок. Вдруг что-то заслонило ей солнце. Рядом стоял Макдир, который обычно не высовывал носа из кухни. — Куница вылакала весь бульон, но я беспокоюсь. Она бегает не так шустро, как раньше. Это ничего, Гастингс? — Ничего, Трист с каждым часом поправляется. Он съел бульон, а потом еще немного хлеба. Северн не спускает с него глаз, по-моему, он даже на мечах упражняется, не выпуская Триста из-под туники. Макдир помялся, теребя неуклюжими пальцами цветы аллиума, и сказал: — Хорошо, что ты вернулась, Гастингс. — Конечно. А ты разве не ладил с Марджори? — Ах, она прекрасна, словно утренняя звезда. — Повар с чувством прижал руки к груди. Даже ты, Макдир! — Но знаешь, Гастингс, эта женщина холодна как лед. Она все время строит козни и прикрывается ослепительной улыбкой. Приглядывай за нею, Гастингс. Людям известно про яд, и многие считают, что вино отравила она. — Я не желаю за ней приглядывать. Я желаю от нее отделаться. — Ну так отправь ее восвояси, Гастингс. Прямо сегодня. Возвращаясь в зал, Гастингс думала о том, что больше всего на свете ей хочется, чтобы Северн любил только ее, и пусть тогда возле него увивается Марджори или еще какая-нибудь красавица. Однако ей совершенно не хотелось добиваться этого с помощью зелья. Бок разболелся не на шутку, видимо она слишком усердствовала в цветнике. Гастингс с трудом поднялась в спальню. Через два дня Ведунья снимет швы, и тогда Северн накажет жену за бегство. И, может быть, тогда он вернется к ней в постель. Северн восседал в своем кресле и выглядел холодным и неприступным. Обычно он разговаривал с девочкой, сидя на корточках и понизив голос. Но не сейчас. — Подойди ближе, Элиза. Не кривляйся, у меня нет времени, чтобы тратить его впустую. Та сделала несколько шагов, отчаянно заламывая пальцы, но Северна, видимо, совершенно не трогал детский испуг. — Ты обвинила мою жену в том, что она сама отравила себя. Объясни, почему ты так считаешь. — Девочка задрожала. — Хватит! Ты возвела на Гастингс тяжкое обвинение и должна отвечать, иначе пеняй на себя. Элиза, к удивлению Гастингс, смело выдержала его взгляд, затем посмотрела на Гастингс, и детское личико, такое чистое и невинное, отвратительно сморщилось. — Я видела ее. Да, да, видела, как она пробралась в зал, оглянулась, нет ли кого рядом, и высыпала порошок в свой кубок. — Когда? — подался вперед Северн. — Когда именно ты застала Гастингс за этим занятием? — Вчера, перед самым обедом. — Что на ней было надето? — Надето? — Элиза оглянулась в поисках Марджори. — Так что же, Элиза? Смотри мне в глаза. Девочка готова была заплакать, сбежать. — Не помню, — прошептала она. — Это же было только вчера, Элиза. — Платье того самого цвета, от которого она становится как желтушная. Северн рванулся вперед, чтобы ухватить Элизу за руку. — Стой на месте и послушай меня, Элиза. Я ни разу не видел, чтобы зал оставался пустым хотя бы на одну минуту. Ты говоришь, здесь никого не было, кроме Гастингс и тебя? — Да. Она меня не видала. Я умею прятаться. — Мадам Агнес! Подойдите сюда и расскажите, чем занималась Гастингс перед обедом. — Она была со мной, вашей матушкой и Алисой. Мы помогали ей надеть шафрановое платье, и она оставалась с нами, пока не пришло время спуститься к обеду. — Надо ли, чтобы это подтвердила и моя мать? — обратился Северн к Элизе. — Или Алиса? — Ненавижу тебя! Ненавижу Гастингс! Хочу домой, с Марджори! Девочка бросилась к опекунше, прижалась к ней всем телом, спрятав лицо в складках ее платья. — Прости меня, Гастингс, все это не очень-то приятно. Он замер, глядя на Марджори, старавшуюся утешить Элизу. Черт побери, при виде ее красоты у него всякий раз тяжелело в паху. Да и у кого бы на его месте не тяжелело? В этот миг Марджори подняла на Северна невинные очи. — Можешь забрать девочку в свою комнату, — приказал он. — И не забудь объяснить ей, что нехорошо лгать. Мне совершенно не нравится, как ты воспитываешь ее, Марджори. Элиза очень изменилась, стала пронырлива, все чаще лжет. Мне это не нравится. У Гастингс отнялся язык от изумления. Он осуждает свою богиню? Но ведь Северн прав. Элиза очень изменилась, стала двуличной. Неужели виновата только Марджори? С другой стороны, вряд ли Элиза сама могла связать шафрановый цвет платья с желтухой. Наверняка это сказала Марджори, а девочка лишь повторила, желая уязвить Гастингс. Северн повелительно махнул рукой, и Марджори с Элизой поспешили из зала. — Обедать будете у себя в комнате. Марджори и виду не подала, что слышит его приказ. Гастингс едва удержалась, чтобы не броситься мужу на шею. Он сделал выбор и теперь без промедления отправит их в Седжвик. — Надеюсь, хотя бы у мадам Агнес хватает совести говорить правду, — заявил Северн. — А моя мать скажет что угодно, лишь бы покрыть тебя. И Алиса тоже. Вот так. Руки Гастингс непроизвольно потянулись к серебряной вазе с холодной водой. И она выплеснула ее на мужа. — Ублюдок! Трист высунул наружу мокрую мордочку, недоуменно взглянул на Гастингс, потом на хозяина. Тот немедленно поднялся. Испуганная Гастингс отскочила, но успела отбежать лишь фута на три. Северн подтащил ее обратно, стараясь не задеть рану, и повернул к себе лицом. — Ты меня боишься, но все равно делаешь такие вещи, — очень тихо сказал он. — Ты продолжаешь выставлять меня на посмешище всякий раз, когда тебе взбредет в голову. — Ты назвал меня лгуньей. Ты назвал лгуньей собственную мать. По-твоему, я должна сидеть, глотая одно оскорбление за другим? — Я хочу, чтобы ты потрудилась облекать свои чувства в слова, а не бросаться на меня. Я дал тебе слишком много воли, Гастингс. Пора натягивать вожжи. — Что ты имеешь в виду? — Ты не умеешь держать себя в руках, не желаешь управлять своими чувствами. Я не могу позволить, чтобы так продолжалось. И я не позволю. Два дня ты будешь обедать на полу рядом с волкодавом Эдгаром. А чтобы не набросилась на меня с табуреткой или вазой, придется тебя привязывать к волкодаву. Не следует одеваться роскошно, так как Эдгар бывает очень неопрятным. И не вздумай сбежать, Гастингс, ибо тогда я не ручаюсь за последствия. С этими словами он развернулся и вышел из зала. — Неужели тебе нужно без конца повторять одно и то же, Гастингс? — укоризненно качала головой Агнес. — Нет, не пытайся уверять меня, что муж к тебе несправедлив. Ты же швырнула в него вазой. И он не бил тебя лишь потому, что всегда думает о последствиях. Лорд Северн не желал вредить ни тебе, ни ребенку, а вот ты не боялась проломить ему голову вазой. Ах, я должна научить тебя владеть собой, не то, чует мое сердце, ближайшие месяцы ты просидишь рядом с волкодавом. Агнес покинула зал, все еще качая головой. Слуги и воины уставились на Гастингс. Волкодав Эдгар заворчал и потерся об ее руку. Вечером леди Морайна принесла ей старое платье. — Всего два дня, это не такое уж суровое наказание. — Он меня унизил, назвал лгуньей. — Ты опять сбежишь? — Вряд ли. Никто из его людей не выпустил меня даже во двор. Я ненавижу вашего сына, миледи. — Ты запустила в него вазой, Гастингс, а недавно чуть не оскопила. Долго еще ты намерена бросаться на него? — Он получил по заслугам. Разве вы не слышали? Он обвинил меня во лжи и вас, и Агнес, и Алису. Вам самой не захотелось его стукнуть? — Он — мой сын. Ладно, надевай платье. — Морайна вдруг улыбнулась. — А ведь он был прав. Ради тебя я готова сказать что угодно. В зале с появлением Гастингс сразу воцарилась тишина. Все знали о происшедшем. Северн поднялся с места и указал в сторону камина, откуда за ними следил волкодав Эдгар. — Садись. Северн привязал один конец веревки к ее локтю, а другой — к шее Эдгара. — Твоя пища опробована. Вино тоже. — Зачем беспокоиться, если, по-твоему, я сама его отравила? — Хватит, Гастингс. Разговоров за столом не было. Люди избегали встречаться с ней глазами. Гастингс знала, что они боятся, может, новый хозяин пригрозил им. Она с трудом проглотила несколько кусков и едва повернулась к Гвенту, как волкодав украл с ее блюда рыбу. По крайней мере сегодня в зале не было Марджори. Но ведь она придет завтра. Привалившись спиной к теплому боку Эдгара, Гастингс задремала. — Ступай в постель, — перед ней стоял муж и протягивал ей руку. Не обращая на него внимания, она кое-как встала и пошла к лестнице. Глава 27 — Все видели, как он привязал тебя веревкой к этому грязному волкодаву. По-моему, от тебя до сих пор разит псиной. Наверно, ты успела набраться от него блох? — И Марджори очаровательно улыбнулась. — Да, от запаха псины избавиться трудно, — ответила Гастингс, кладя в рот кусок сыра. — Но солома была свежая, опрыскана розмарином, никаких блох не было. — Как интересно. Северн велел мне сидеть в комнате, а наказал и тебя. Говорят, ты швырнула в него вазу. Очень неразумно, Гастингс. Женщины, обделенные красотой, должны научиться мудрости. — В этом ты права. — Гастингс допила козье молоко. — Нынче я с удовольствием посмотрю, как тебя привяжут к волкодаву. Интересно, предложит ли мне Северн твое кресло. — Если он посмеет… — Гастингс умолкла на полуслове. В зал вошел Северн. Его одежда была забрызгана, влажные волосы прилипли ко лбу, но он радостно улыбался. Не менее довольный Гвент похлопал хозяина по плечу. — Я только что завалил медведя и отправил его к Макдиру. Проследи, чтобы его приготовили как следует, Гастингс! Алиса, элю. Гастингс молча покинула зал. Позднее, улучив минуту, она забежала в спальню, чтобы взять флакон. Она подаст мужу вина, которое привез лорд Грилэм, и добавит туда зелье. Она должна быть уверена, что ни одна женщина не сможет перебежать ей дорогу. Она попросит у Северна прощения за выходку с вазой и очень постарается не сказать ничего лишнего. Иного выхода нет, теперь она готова опоить мужа приворотным зельем, чтобы он полюбил ее. Но Гастингс опоздала. Флакон исчез. — Идем, Гастингс. — Он стоял в дверях спальни, держа наготове веревку. Она не двинулась с места, лишь отрицательно покачала головой. — Или ты пойдешь сама, или я потащу тебя силой. Это последний вечер. — Нет. Я не позволю снова привязывать меня к Эдгару. Не позволю. Северн подхватил ее на руки и направился к лестнице. — Желаешь, чтобы все это видели, или пойдешь сама? — Пойду. Опустив жену на пол, он глядел, как она, с гордо поднятой головой, идет к очагу. Волкодав Эдгар радостно завилял хвостом. Гастингс услышала смех Марджори и хихиканье Элизы. — Постарайся, чтобы сегодня Эдгар не оставил тебя голодной. Северн пошел к своему креслу, возле которого уже стояла Алиса, держа поднос с жареной медвежатиной. — Последний вечер, Гастингс. — шепнула Алиса, ставя перед ней блюдо. — Всем это не по нраву. Гвент ругается и говорит, что размозжил бы Северну башку, посмей тот назвать его лгуном. Но потом вспомнил, как ты ударила мужа в пах, и сказал, что за это тебя обязательно следует наказать. А еще за то, что сбежала из Оксборо и поранилась. Гвент проверил твою еду и вино. Ешь, Гастингс. Но есть она не могла. Она слышала голос Марджори, знала, что та болтает с Северном. — Милорд, умоляю, попробуйте мое вино. Я привезла его из Седжвика. Надеюсь, оно придется вам по вкусу. Тут Гастингс поняла, кто украл флакон. Она вскочила на ноги, Эдгар вскочил следом и громко залаял, решив, что с ним играют. Она видела, как Северн поднес кубок к губам, не сводя с Марджори глаз. Она без сил рухнула на пол, и волкодав положил ей на колени свою массивную голову. Вскоре ее разыскал Трист и устроился на голове Эдгара. — Слишком поздно, Трист. Она победила, — шептала Гастингс, опустившись на солому рядом с волкодавом. Утром она проснулась в своей кровати. Трист умывался, сидя на плече хозяина. — Мне пришлось отнести тебя в комнату, — сказал Северн. — Ты даже не заметила. Одевайся, я провожу тебя к Ведунье. Она обещала снять швы. Выглядел он, как обычно. Хотя надо бы посмотреть, как он будет вести себя в присутствии Марджори. Конечно, не спустит с нее очарованного взгляда. — Мне не нужен провожатый, Северн. Наверняка у тебя есть неотложные дела. — Одевайся, Гастингс. Она лишь теперь заметила, что спала голой, и быстро натянула одеяло до подбородка. Северн вздохнул и отвернулся: — Жду тебя в зале. Ты должна позавтракать. Зачем он утруждал себя, раздевая жену на ночь, если отныне любит только Марджори? Ведунья осторожно коснулась раны, потом откинула голову и зажмурилась. — Ну? — не вытерпел Северн. — Вы еще здесь, милорд? Бедный Альфред мается снаружи, чтобы вам хватило места в доме. Гастингс здорова. Коль ей нравится, можете продолжать свои игры в постели. — Ребенок в порядке? — Ребенку очень хорошо там, где он есть. Не бойтесь. Да мужчины и не боятся за детей, растущих в утробе, они волнуются лишь о том, чтобы родился обязательно мальчик. А коль скоро это может быть и девочка, милорду не о чем беспокоиться. — Ошибаешься, Ведунья. — Северн поправил на жене одежду и протянул ей руку. — Вставай, едем домой. Когда он уже собрался посадить ее на лошадь, Гастингс вскрикнула: — Чуть не забыла, мне нужно кое о чем спросить Ведунью. Я сейчас. И Северн остался ждать, наблюдая за Альфредом, развалившимся на солнце. — Марджори дала Северну твое зелье. Ведунья, — быстро заговорила Гастингс. — Сначала выпила сама, а после дала ему. — Клянусь зубами святого Этельберта, ты потеряла своего мужа. — Ты уверена, что снадобье заставит их полюбить друг друга? — Конечно, уверена. И готова удушить тебя за такую беспечность. Ведь она украла флакон, да? Можешь не извиняться. Для тебя все кончено. Даже если она вернется в Седжвик, он последует за нею, ибо не сможет противиться. Гастингс, ничего не видя от слез, вышла из хижины. — Что тебе понадобилось от Ведуньи? Ты ужасно побледнела. Черт возьми, ты же плачешь! Что-то с ребенком? Гастингс лишь тряхнула головой, и слезы закапали на спину Мареллы. — Ничего, Северн. Марджори разыскала ее в комнате прях. Хотя Гастингс не пряталась от соперницы, но все же предпочитала с нею не встречаться. — Гастингс, ау! Я знаю, что ты здесь. Многие спрашивают, куда ты пропала. Я сказала им, что ты страдаешь от унижения, и все считают, что ты получила по заслугам, — засмеялась она, разглаживая новенькое платье из ткани, купленной на одежду для слуг. — Что тебе надо, Марджори? — Ничего особенного. Ты видела Северна? Мы ездили на берег моря. День был такой чудесный, солнце яркое, а море синее-синее. Мы наслаждались обществом друг друга. Меня не отправят в Седжвик, Гастингс. Та молча встала и, передав веретено пряхе, вышла из комнаты. Марджори последовала за ней. — Ну и трусиха ты, Гастингс. Прячешься по углам, как побитая шавка. Гастингс поняла, что не сможет остановиться, даже если будет целый год обдумывать последствия своих поступков. Она бросилась на Марджори и вцепилась в ее серебристые локоны. — Сука! Марджори в долгу не осталась. И вот уже обе катаются по полу, визжа и царапаясь. Гастингс продолжала цепляться за волосы соперницы, а та несколько раз ударила ее в живот, пытаясь освободиться. Северн не поверил своим глазам. Он бросился к женщинам, отодрал Марджори от жены, которая мертвой хваткой держала волосы соперницы. Марджори взвизгнула от боли и ударила Гастингс в живот. — Отпусти ее, Гастингс! Вспомнив ребенке. Та наконец увидела мужа, державшего Марджори, и разжала пальцы. Трофей в виде изрядного клока волос очень ее порадовал. — Что здесь творится? Гастингс медленно выпрямилась. Рукав оторван, платье все в грязи, по левой щеке струится кровь. Но и Марджори выглядела не лучше. Гастингс, злорадно улыбнувшись, швырнула трофей на грязный пол. — Ах, Марджори давно желает вернуться в Седжвик, милорд. Она так несчастна здесь. Когда я предложила ей остаться, чего хотели бы и вы, она пришла в неописуемую ярость. Она больше всего на свете ценит независимость и возможность по-своему воспитывать Элизу. Она желает уехать. — Я устал от твоей лжи, Гастингс. И он повернулся к Марджори, у которой из распухшей губы сочилась кровь, что также немало порадовало Гастингс. — Неужели ты до сих пор не привык, что я лгу, Северн? Разве не я налила яд в собственное вино? Разве не я нарочно пролила его на скатерть, чтобы отравить Триста? — Молчи, Гастингс, придержи свой ядовитый язык. Что случилось? Почему вы насмерть вцепились друг в друга, словно рыночные торговки? — Это личное дело, милорд, — пожала плечами Марджори, — и к вам не относится. Ваша жена не умеет себя вести. Вы сами это замечали и подвергли ее заслуженному наказанию, однако все без толку. Видимо, ей снова не повредит общество волкодава. Гастингс шагнула вперед, но Северн встал между ними. — Хватит. Если опять начнете драться, то букете наказаны обе. А теперь прочь отсюда. Вы обе грязнее, чем Эдгар после медвежьей охоты. Марджори ушла, игриво насвистывая. — Гастингс, постойте. Обернувшись, она увидела расстроенного Гвента. — Я решил сам проследить за тем, чтобы эта женщина убралась в Седжвик. Все желают мира в Оксборо, а это невозможно, пока она здесь, вам не ужиться с нею под одной крышей. Вы носите под сердцем наследника лорда. Я позабочусь о нем. — Северн не позволит ее увезти, — возразила Гастингс и направилась к лестнице. — Нет, позволит, — крикнул вслед Гвент. — Я говорил с леди Морайной, и она объяснила сыну, в чем состоит его долг. «Как будто от этого что-то изменится». Гастингс поморщилась от боли в ноге. Когда Марджори ухитрилась так ее ударить? Ночью Гастингс приснился огромный люпин, который превратился в яд, и кто-то собрался налить этот яд в кубок Северна. Затем цветы вдруг пропали. Чья-то рука гладила ей живот, осторожно, нежно, ощупывая шрам на боку. Она прижала эту руку ладонью и коснулась своего собственного тела. Где ночная рубашка? Но ее это не очень волновало. Она понимала, что должна оттолкнуть ласкающую руку, и не смогла. Это его рука, его пальцы, уже пробравшиеся внутрь и воспламенившие ее. Как же давно она не испытывала подобных ощущений. — Что ты здесь делаешь? Пальцы на мгновение замерли, потом он шепнул: — Здесь моя постель, а в ней лежишь ты, — и возобновил свои ласки. Гастингс хотела отодвинуться, но его рука проникла еще глубже. Непроизвольный стон заставил ее окончательно проснуться. Осознав происходящее, она не стала противиться. Нет, она хотела большего. Хотела насладиться близостью с ним, пусть даже он вскоре неминуемо ее покинет. — Вот так-то лучше, — нежно прошептал он. К ласкающим пальцам присоединились губы и язык, и Гастингс затрепетала всем телом, словно лист на ветру, отчаянно вцепившись в плечи мужа. — Северн! — Да-да, — шептал он, обдавая ее горячим дыханием. — Пусть тебе будет хорошо, Гастингс. И ей стало хорошо. Она радостно приняла его, обхватила ногами, стараясь вобрать его в себя, чувствуя, как внутри просыпается вулкан страстей. Доставив ей удовольствие, Северн позволил и, себе насладиться близостью с женой. — Я люблю тебя, Северн. Люблю уже целую вечность. Гастингс медленно приходила в себя. Сказанного не воротишь. Теперь ему известно, что с нею уже не будет проблем. Она укусила его в плечо. Это можно было принять за любовную игру, но в действительности она мстила ему за то, что слетело с ее губ. Слетело невольно, только потому, что он застал ее врасплох, разбудил, вынудил забыться от страсти, от близости с ним. — Дай мне передышку, тогда я опять смогу удовлетворить тебя, Гастингс. Северн лег на бок, и через минуту она услыхала его ровное, глубокое дыхание. Почему он не пошел к Марджори? Ведь он выпил приворотное зелье. Наверное, просто воспользовался ею, поскольку она была рядом и не сопротивлялась. На самом деле он хочет только Марджори. А она, как последняя дура, безоглядно отдалась ему, да еще призналась в любви. Невероятная глупость. Гастингс выругалась. Упоминание различных частей тела животных принесло ей некоторое облегчение. Глава 28 Увидев Марджори, нетерпеливо ходившую взад-вперед у дверей хозяйской спальни, Алиса отступила в тень и притаилась. Что нужно здесь этой женщине? Вот дверь распахнулась, и в коридор вышел лорд Северн. Значит, Марджори караулила хозяина. Алиса не удивилась, хотя считала ту более хитроумной особой. Ведь в любую минуту могла выглянуть Гастингс, и что тогда? Но у лживой бабы всегда найдется оправдание. Алиса прижалась к каменной стене и замерла, обратившись в слух. — Я ждала тебя, Северн. — В такую рань? Что тебе нужно? — Я бы хотела проехаться до залива. Утро чудесное и солнечное. Мы должны обсудить будущее. Алиса едва сдержалась. Ну и сука, ее ничто не смущает. И какая уверенность. Марджори явно считает, что приворотное зелье оказало свое действие. Северн тяжело вздохнул. «Не поддавайся ей», — молила про себя Алиса. — Хорошо. Зашелестело платье, раздался приглушенный стон. Эта баба наверняка сейчас целует и ласкает его. Алиса принялась насвистывать, делая вид, что поднимается по лестнице. Возня в коридоре стихла. Потом она увидела, как лорд Северн, привалившись спиной к закрытой двери, старается отпихнуть от себя Марджори. Видно, в нем проснулся стыд. Или зелье оказалось не таким чудесным. — Доброе утро, милорд, — радостно пропела Алиса, словно чайка, поймавшая рыбу. — Гастингс уже проснулась? Мне надо поговорить с ней. — Она давно встала. И возится с травами. — Тогда я пошла. Оставив дверь приоткрытой, служанка задержалась на пороге, навострила уши и сделала Гастингс знак молчать. — Мне нужно поговорить с тобой, Северн. Только не здесь. Подальше от нее. Алиса затопала ногами, распахнула дверь и сообщила: — Ах, простите, миледи хотела вам кое-что сказать, милорд. Ведунья дала ей настойку для куницы. Это должно окончательно вылечить Триста. Гастингс с недоумением следила за происходящим, но заметив рядом с мужем соперницу, ледяным голосом осведомилась: — Милорд, Трист с вами? — Да, вот он. Я принес его с собой. Едва Северн вышел, оставив зверька обнюхивать бесчисленные ящики с травами, Алиса зашептала: — Она сама бросилась на него, Гастингс. Я видела собственными глазами. Она его преследует. — Но ведь он ее не оттолкнул, верно? — Не скули, как побитый пес. Ты веришь в силу приворотного зелья. А я не верю. Слушай хорошенько, Гастингс. Мать Северна, госпожа Агнес и я, мы долго толковали про это и решили, что пора отделаться от Марджори раз и навсегда. — Убить ее? Я не могу. Хочу, но не могу. Да и король вряд ли обрадуется, если придется снова искать опекуна для Элизы. — Отличная шутка, Гастингс, — засмеялась Алиса. — Похоже, к тебе возвращается твое чувство юмора. Нет, мы придумали нечто более основательное. Леди Морайна уверяет, что это самое простое, но и самое действенное средство. А теперь слушай внимательно. На грядку водосбора упала тень. — Я должен тебя наказать, Гастингс, — вкрадчиво сказал он. Та обернулась столь резко, что, неловко взмахнув рукой, сломала прима-розу. — Ах, я не собиралась еще срывать ее. Ну ничего. — Гастингс начала ласкать свежие бутоны, и, глядя на ее пальцы, Северн ощутил тяжесть в паху. — Я не хочу, чтобы ты наказывал меня. Лучше уезжай отсюда и дерись с кем-нибудь из соседей. Или же помоги королю усмирять скоттов и валлийцев. Тогда сможешь поскорее меня забыть. — Вряд ли сейчас удастся разыскать достойного врага. Но ты права, воину трудно слишком долго жить в мире. А ты не боишься, что я могу погибнуть? — Нет, я не хочу, чтобы ты пострадал, ведь меня не будет рядом, кто же станет лечить твои раны. — Приятно слышать, что ты не желаешь мне смерти. — Ты и сам это знаешь. Он представил себе другого мужчину в роли ее мужа, и картина его отнюдь не обрадовала, тем более что сам он будет уже мертв. — Ты прихватил веревку, Северн? — Отец всегда говорил, что мужчина не должен повторяться. Страх перед наказанием уменьшается, если оно заранее известно. Черт побери, Гастингс. Не строй из себя жертву. Ты знаешь, что я лишь отложил наказание, пока не снимут швы. Ты сбежала из Оксборо, подвергнув опасности свою жизнь и заставив меня тратить время на поиски. — В этом и заключается самая большая вина, не так ли? — Оставь, Гастингс. Я не позволю разозлить себя, хотя бы сегодня. — Почему именно сегодня? Потому что ты собрался на прогулку с Марджори? Может, ты хочешь прокатиться с нею до залива и потолковать о будущем? Хочешь убедиться, что она по-прежнему мила, прекрасна и ждет тебя? Откуда ей это известно? Ну да, несомненно, Алиса их подслушала. Северн погладил руку жены. — У меня не было времени. Я сказал, что она может попросить Гвента составить ей компанию, но Марджори отказалась. Тем не менее предстоит серьезный разговор с нею. Он говорит совершенно не как человек, обезумевший от любви. Нет, он казался только встревоженным. Может, Алиса была права, и любовное зелье не столь уж всесильно. Может, их план удастся. Гастингс немного смущало то, что этот план составила мать Северна. Но почему бы не попытаться? Во всяком случае, эта попытка доставит ей удовольствие. — Что за самодовольный вид, я еще не решил, как именно накажу тебя. Гастингс легонько провела цветами по его щеке и, не поднимая глаз, шепнула: — Мне понравилось, как ты целовал меня ночью, Северн. Он остолбенел. — Как ты вошел в меня, и я обхватила тебя ногами, заставляя погружаться все глубже и глубже. Я чуть не плакала от наслаждения, которым ты дарил меня. Северн облизал пересохшие губы, жадно глядя на ее рот. — Ты беременна. — Конечно, иначе непременно забеременела бы прошлой ночью. То, что я чувствовала, заставляет меня прямо сейчас ласкать тебя, обнимать, самой помочь тебе войти в меня. Жаль только, что ты слишком занят и не можешь терять время. — Клянусь носом святого Эггберта, твои фантазии убивают на месте. Нет-нет, продолжай фантазировать, хотя, возможно, не слишком мудро рассуждать об этом вслух. Что, ты говоришь, я мог бы для тебя сделать? — Я не хочу, чтобы ты делал. Позволь мне ласкать тебя ртом, как ты ласкал меня прошлой ночью. Помнишь, однажды я уже… — Помню, и я боялся потерять рассудок от страсти. Это было… — он проглотил комок в горле, — приятно. Гастингс прижалась к мужу, опустила руку, нашла то, что давно стало тверже столбика, к которому был подвязан цветущий куст, и начала ласкать. — Мне бы хотелось опять проделать все это, Северн. И поскорее. Тот беспомощно переминался с ноги на ногу. — Что именно, Гастингс? — Ласкать тебя руками, ртом и все такое… Но Северн отвел ее руку, Господь свидетель, против своего желания. — Вся челядь наверняка следит за нами. Привстав на цыпочки, Гастингс обняла его за шею и шепнула: — Тогда увези меня в лес и накажи, как тебе хочется. В темной синеве его глаз вспыхнуло неистовое пламя. Стоя на крепостной стене, леди Морайна и Алиса глядели на выезжающих из замка. — Они так усердно пришпоривают лошадей, словно боятся опоздать на поле битвы, — засмеялась Алиса. — Ты недалека от истины. Наши надежды оправдались, они направляются к лесу. Гастингс все интересовалась, почему мы советуем ей одно и то же. Правда, сейчас она уже кое-чему обучена, но продолжает учиться. — Леди Морайна покачала головой. — Она еще слишком молода. Мне понравилось, как ты с ней говорила, Алиса. — Еще бы, — самодовольно ответила та. — Желания мужчин просты до чрезвычайности. Овладеть женщиной — их первая мысль на рассвете и последняя при отходе ко сну. Когда Гастингс это усвоит, лорд Северн перестанет на нее сердиться. — Верно. Я рада, что она любит моего сына. Если бы не любовь, вряд ли ей помогли бы наши советы. Ну а что касается его, увидим. Мужчины отличаются от нас. Любовь не может довлеть над их чувствами постоянно, иногда они могут забыть о страсти и находить радость в творениях собственного разума. Теперь спускайся, Алиса, только осторожно. — Господи, да я не сомневаюсь, что у Гастингс все получится. К тому же она и сама получит удовольствие. — Слава Богу, она приняла наш план, несмотря на уверенность, что Северн без ума от Марджори. Она ведь очень упряма, моя невестка. — Но, как вы сказали, любит вашего сына. Наверняка они получают удовольствие от близости, когда не ссорятся. Зелье не превратило Северна в слепца. Держу пари, он и думать забыл про Марджори. — Хотела бы я знать, как именно он накажет Гастингс. Они вернулись перед самым обедом, но проскользнуть незамеченными им не удалось. — Милорд, ветер утих, похолодало, — окликнул его Гвент, — наверное, будет шторм. Лошади и другая живность укрыты в стойлах. Все люди уже собрались в зале, и кто не слепой видит вас с Гастингс. — И мы, конечно, стали объектом их дурацких шуток, милорд, — улыбнулась Гастингс. — У тебя в волосах полно мусора, а правый рукав порван. — Разве ты забыл, милорд, что втаскивал меня на дерево? — Милорд, — крикнул Бимис, — не хотите ли помыться до того, как сесть за стол? — Шутки становятся все более ехидными, — заметила Гастингс. — Алиса, — приказал Северн, — подай всем элю. Он заткнет даже самых горластых. Когда спустя час они вернулись в зал, там стоял ужасный гвалт. Люди пели, смеялись, волкодав Эдгар лаял на воина, дразнившего его здоровенной костью, по углам шептались парочки. — Не удивлюсь, если в Оксборо не окажется ни капли эля, — с улыбкой заметила Гастингс. — Я так и не наказал тебя, женщина, — напомнил Северн, погладив ее по щеке, и она поцеловала его ладонь. — Может, ты подождешь до рождения ребенка. — Гастингс, округлись хоть немножко, — взмолился он, коснувшись ее живота, — я хочу увидеть, что мой сын растет. — Уже скоро. Они заняли свои места, и Гастингс потянулась к блюду с едой, но муж ее остановил: — Надо проверить. Возьми ее блюдо и отдай ей свое, — приказал он Марджори. Марджори побледнела, на лице у нее застыло страдание, под которым таилась неукротимая злоба, но она не жаловалась. Элиза тоже помалкивала. — Отдай и свой кубок. Веселье затянулось до ночи, а тем временем шторм разгулялся не на шутку. — Ты победила. Гастингс не спеша допила вино и обернулась: — Победила? Ты никогда не была мне соперницей, Марджори. Северн — мой супруг, а не твой. Украденное тобой приворотное зелье оказалось бессильно: Слушай, я хочу мира, хочу, чтобы муж оставался со мной. Я не желаю тебе смерти, я желаю, чтобы ты покинула Оксборо. 1 — Я тебя изучила, — с ненавистью сказала Марджори. — Ты смазлива и не более того. А я намного красивее всех дам. Северн хотел меня, обожал меня, набрасывался с поцелуями и ласками. И хотя ты ненадолго умудрилась отвлечь его своим телом, это не поможет. О да, его сумасшедшая мамаша брызгала слюной от восторга, сообщая, что он повез тебя в лес. Он должен был повезти меня. Я этого не понимаю. — Видимо, он ценит в женщине не только красоту и серебряные волосы. Может, ему нравятся чистосердечие и любовь. Может, он заглянул в твою душу, Марджори. Ты ведь пыталась меня отравить? Та лишь недовольно пожала плечами. — Завтра утром мы возвращаемся в Седжвик. — Буду рада помахать тебе вслед. — Хоть бы ты выпила тогда вино. Хоть бы эта куница подохла. Гастингс, напевая, пропалывала грядки. Слава Богу, Марджори уехала. Подсаживая ее на лошадь, Северн что-то шепнул ей на ухо. Что он ей сказал? Гастингс отбросила сорняки, вбила в землю колышек, привязав к нему толстой шерстяной ниткой куст ириса. Рядом цвел водосбор. Скоро она соберет богатый урожай. По ее ноге взобрался Трист, потерся головой о живот. — У тебя будут дети, Трист? Северн говорил, что ты куда-то убегал, наверное, опять в лес. Нашел себе подружку? А если нашел, то почему бросил ее одну? Ты опять стал толстым. Если бы ты умер, мы были бы ужасно несчастны, Трист. На грядку упала тень. Она знала, что это Северн. Он опять пришел за нею. — Хочешь предложить новую прогулку в лес? Снова прижмешь меня к дереву и поднимешь юбку, как в прошлый раз? А потом захочешь, чтобы я обхватила ногами твои бедра, и войдешь в меня? Северн споткнулся и едва не упал на грядку с цветущими маргаритками. Трист замахал на него лапой. — Опять в лес, Гастингс? А ты не желала бы совершить нечто большее, чем обычная прогулка? — Я желала бы, — шепнула она, — избавить тебя от всей одежды, уложить на мягкий зеленый мох, а потом, может, прочесть тебе стихи. Очень любопытно поглядеть, какое действие окажут мои слова. — А когда ты подаришь мне свои лучшие слова, я посажу тебя верхом и позволю овладеть мною. Тебе это нравится? Руки у меня будут свободны, чтобы ласкать тебя. — Ты останешься со мною, Северн? — Ее лицо вдруг застыло. — О да, навеки. Ты — моя жена. Если бы еще и любовь, но с этим можно обождать. И они снова отправились в лес. — Может, это войдет у них в привычку, — заметил Гвент. — Ну да, если хозяин опять не положит этому конец, — проворчал Бимис. — Слава Богу, хоть девка убралась восвояси, и лорд Северн не будет за нее цепляться. Не станет же он ездить к ней в Седжвик. Я знаю, когда мужчина принимает решение. — Я думаю так же и очень рад. Мальчик наконец-то образумился. Но образумится ли она, — засмеялся Гвент. — У нее ведь тоже характер не шелковый. А в это время леди Морайна говорила Алисе, полировавшей серебряную вазу: — Всем пришлось по душе, что мой дорогой сын каждый день уединяется с Гастингс в лесу. — Конечно, — ответила Алиса. — Хотелось бы только знать, доводилось ли Бимису хоть раз в жизни уединиться в лесу? За вечерней трапезой Северн уже не требовал, чтобы проверяли еду жены. Никто не удивился. В зале царила удивительно спокойная атмосфера. Не было Марджори, издевавшейся над хозяйкой замка и соблазнявшей их лорда, не было ребенка, которому хватило ума обвинить Гастингс. Никто не скучал по малютке Элизе. В этот вечер говорили в основном о Розовой гавани. Загадка интересовала всех до единого. Глава 29 — Ты будешь опять встречаться с Марджори? Он повернулся к ней, стараясь не разворошить уютное гнездо, сооруженное им из одеял. Ночь вы далась холодной, мрачный небосвод грозил штормом. Уже двое суток они в пути и завтра к вечеру, если ничего не случится, будут в Кентербери. — Нет, — ответил Северн, дотрагиваясь до ее живота. — Повернись на спину, чтобы я мог подержать руку на своем ребенке. — Я не хотела спрашивать, просто сорвалось с языка, — вздохнула Гастингс. — Никогда в жизни не чувствовала такой безумной ревности и абсолютной беспомощности. Ужасные ощущения. Временами я ненавидела себя больше, чем Марджори. — Знаю, мне тоже было нелегко, Гастингс. Она стала еще краше, я смотрел на нее сквозь пелену мальчишеских фантазий. Когда мне пришлось с нею расстаться, я еле оправился от горя, и вдруг мы снова встретились. Это было сильнее меня… Не надо отодвигаться, Гастингс. Мне нелегко говорить об этом, но я перед тобою в долгу. Я не сумел справиться с прошлым и разрушил чудо. — Ты… что? Какое чудо?.. — Не важно, — засмеялся он. — Но даже в своем ослеплении я понял, что она представляет опасность для тебя. Годы сильно изменили ее. Клянусь, Гастингс, в юности она не была вероломной. Гастингс не возражала, хотя не сомневалась, что Марджори была подлой даже в юные годы. — И еще эта девочка. Я не совсем уверен, но мне кажется, Марджори намеренно разжигает в ней темные чувства. Ведь Элиза оболгала тебя. Ей хотелось закричать, что да, Марджори губит душу ребенка, но она молчала. Не теперь. Впервые муж снизошел до задушевной беседы. Кроме того, ее отвлекала горячая рука, лежавшая на животе. — Что же теперь будет, Северн? — Ты про нас? — Да, про нас. — Ну, ты будешь рожать мне сыновей и дочерей, мы положим начало сильной династии, и наше имя сохранится в веках, окруженное почетом и славой. — Увы, это совсем не то, что я хотела бы услышать. — Вот как? — Северн поцеловал ее. — Тогда мне придется отвести тебя подальше в лес и укладывать на каждой лужайке под дубами. Нет, Гастингс, обожди, пока мы вернемся в Оксборо. — Вот оно, маленькое сокровище под названием Розовая гавань, — воскликнул Гвент, показывая на замок, стоявший в конце длинного мыса, который, словно палец, рассекал Глин-Ривер. Стены цитадели отливали золотом. — Лорд Бренфаверн говорил, что замок принадлежит эрлу Оксборо. Он не знал о смерти прежнего хозяина. Его охраняют люди, нанятые во многих окрестных селениях. Отряды сменяют друг друга, и, поскольку каждый из них раз или два в год заступает на стражу, никому не приходило в голову напасть на замок. Интересная стратегия, — заметил Северн. — А кто здесь живет? — Скоро узнаем. Лорду Бренфаверну это не известно. — И Северн тронул боевого коня. — Подними штандарт Оксборо повыше, — велел Гвент воину. — Зачем нам сюрпризы в виде града стрел с крепостных стен замка. Но сюрпризов не последовало. Стража, узнав цвета Оксборо, встретила гостей приветственными криками. Не дожидаясь приказа, часовой распахнул ворота, которые вели в тесный дворик, где их ждал отряд из десятка всадников во главе с рыцарем, поспешно надевавшим шлем. Раздался громкий клич, однако никто не хватался за оружие. Северн жестом приказал своим людям оставаться на месте, а сам с женой проехал во внутренний двор и тут услышал восторженный крик Гастингс. Под защитой стены раскинулся чудесный сад, полный великолепных цветов. Стену оплетали роскошные ярко-алые розы, в центре искусно сделанных цветников красовались фонтаны. Для прогулок по саду были устроены аллеи. Северн едва не оглох от веселого щебета птиц. — В подобном замке может жить только принцесса, — воскликнула Гастингс. — Только взгляни на это чудо. — Или любовница твоего отца. Приготовься к этому. Он ничего для нее не жалел, именно для нее создал такое необычное убежище. Они услышали детские голоса. По аллее бежали четыре девочки, которые весело кричали и смеялись, две женщины безуспешно призывали их вести себя потише. Старшей девочке на вид было лет десять, младшей — года четыре. Увидев незнакомых людей, они застыли от неожиданности. Внебрачные дети отца? Гастингс вдруг стало неловко, и она засомневалась, стоило ли вообще приезжать. Отец совершенно открыто третировал ее на протяжении многих лет, после смерти жены он сразу поспешил обзавестись любовницей, которая и нарожала ему столько детей. — Вам нужно спешиться! — крикнула старшая девочка. — Мама очень сердится, когда вытаптывают ее сад. Разве Герген вас не предупредил? Нужно было оставить лошадей во внешнем дворе. Вы огорчите маму, если помнете цветы. Северн молча соскочил на землю и помог Гастингс. — Как тебя зовут? — Марелла. — Так зовут мою лошадь. — Чудесная лошадка, — засмеялась девочка. — Мне совсем не обидно, что нас одинаково назвали. Кроме того, так звали лошадь Вильгельма Завоевателя. Говорят, когда она умерла, Вильгельм оплакивал ее целую неделю и велел похоронить под окнами своей опочивальни. — Правильно, — ответила Гастингс. — У лошади Вильгельма были такие же белые чулки, как у моей Мареллы. — Да, папа нам рассказывал. Младшая девочка, белокурая и самая изящная, совсем близко подошла к Серерну. Она ничего не боялась в отличие от присматривавших за детьми женщин. — А ты кто? — поинтересовался Северн, присев на корточки. — Я, милорд? Матильда. — Славное имя. — Да, — важно подтвердила малышка, вскинув головку. Почему-то этот жест показался Северну знакомым. — Матильдой звали супругу Вильгельма. Она была невелика ростом, может, слегка толстовата, зато очень храбрая и преданная, и вообще лучше всех норманнских женщин. Я — такая же, но родилась в Англии и хотела бы остаться здесь на всю жизнь. Мама говорит, что я тоже буду маленькой. А ты кто, милорд? — Я — эрл Оксборо. А это моя жена Гастингс. — Я очень хотела, чтобы меня так называли, — вмешалась девочка, которой на вид было лет семь, — но папа сказал, что это невозможно. Имя Гастингс уже носит другая девочка. Меня зовут Нормандия. Это родина Вильгельма. — Ты не можешь быть эрлом Оксборо, — воскликнула Марелла, пытаясь оттащить Матильду. — Мой папа — эрл Оксборо. Ты врешь! — О Господи, — вырвалось у Гастингс. — Он придет и выгонит тебя, — пригрозила Матильда. — Папа не даст нас в обиду. — Кто вы такой, сэр? — раздался мелодичный женский голос. — Что вам здесь нужно? И почему мои люди пропустили вас в замок? Гастингс, не веря своим ушам, обернулась. В потоке солнечных лучей стояла высокая стройная женщина с великолепными каштановыми волосами безо всякого намека на седину. Зеленые глаза — внимательные и живые. Хотя годы наложили отпечаток на ее лицо, она все еще была прекрасна, а зеленое платье из тонкой шерсти подчеркивало изящество фигуры. Гастингс шагнула навстречу, протянув к ней руки: — Мама? Женщина на миг замерла. А потом кинулась к Гастингс и схватила ее руки: — Неужели это возможно? Гастингс, девочка моя! О Боже, ты здесь? — Что-то я ничего не понимаю, — заметил подошедший Гвент. — Я тоже, — отозвалась Марелла. — Поди сюда, Харлетт, — позвала одна из служанок девочку, которая не могла оторвать глаз от фигуры Гвента. — Кто такая Харлетт? — поинтересовался тот. — Так звали матушку Вильгельма, — объяснила малышка. — Она была самой красивой женщиной в Нормандии, еще до Матильды. А кто она такая? — Она, — произнес Северн, глядя на Гастингс, — моя жена. И графиня Оксборо. — Но ведь это мама — графиня Оксборо, — возразила Нормандия. — Я не понимаю, — недоумевала Марелла. — Это разные женщины. Сходство двух женщин было столь разительным, что никто уже не сомневался: перед ними мать и дочь. — Но ведь тебя забили до смерти. Отец не желал, чтобы я это видела, и меня увели прочь, но мадам Агнес говорила, что ты умерла. Она утешала меня, когда я плакала, и всю жизнь заботилась обо мне. — Ах, Агнес, я так по ней скучаю. Да, твой отец избил меня, а когда я потеряла сознание от боли, увез прочь и спрятал в лесу, у Ведуньи. Когда я поправилась, он решил, что мне нельзя возвращаться в Оксборо. Если бы все узнали, что он простил мне измену, то покрыл бы себя несмываемым позором. Но он признался, что не может жить без меня, плакал и умолял о прощении. Однако я сказала, что он хуже любого животного и я никогда его не прощу. Он привез меня в этот маленький замок, который был тогда жалкой грудой камней. Но я посадила здесь сад и назвала это место Розовой гаванью, ибо тут нашла убежище истинная красота. Я покажу тебе мои розы. Один куст я назвала в твою честь. — Мать замолкла, всматриваясь в лицо дочери. — Ты настоящая красавица, Гастингс, и намного прекраснее той розы. В своих дочках я старалась найти сходство с тобою, и каждая из них чем-то напоминала мне тебя. Как же я по тебе скучала, беспокоилась, гадала, думаешь ли ты обо мне, а если думаешь, то что именно? Я молила его разрешить мне взглянуть на тебя, но он не позволял, говорил, что тогда его тайна раскроется. — Но почему же он ничего не сказал нам даже на смертном одре? — недоумевал Северн. — Угрызения совести всегда были для моего мужа пустым звуком, — ответила мать Гастингс. — Значит, он умер. — Да, несколько месяцев назад. Он сделал наследником Северна, мы обручились перед его смертью. Мне очень жаль, мама. Леди Жанет долго молчала, глядя на молоденькую лиственницу, росшую неподалеку. — Он был неплохим человеком, любил своих дочерей и позаботился о том, чтобы никто из соседей не зарился на Розовую гавань. Значит, он ничего тебе не сказал. Наверное, не хотел отвечать на твои вопросы, Гастингс. А теперь идемте в замок. Я велю подать сладкое вино и бисквиты. Зал Розовой гавани не отличался громадными размерами и больше подходил бы для роскошного дворца, нежели для укрепленного замка. Стены, облицованные розовым камнем, были украшены чудесными гобеленами, на полу лежала ароматная солома, в небольшом очаге не видно и следа копоти. Да, в таком замке могли жить лишь принцессы. Угощая гостей вином и бисквитами, леди Жанет сказала: — Эти гобелены твой отец выписал для нас из Фландрии. — Очень красивые, — похвалила Гастингс. — И наверняка защищают от сквозняков. — Не совсем, но они радуют взор. Когда из-под туники выглянул Трист, Матильда ахнула, а Харлетт закричала: — Глядите, лорд Северн носит под туникой зверя! — Его зовут Трист, — сказала Гастингс, окидывая взглядом сестер. — Это куница. Если вы будете вести себя хорошо и не напугаете его, он вылезет и поиграет с вами. Трист прыгнул на стол, настороженно следя за девочками, затем протянул лапку Нормандии. Та взвизгнула. Трист заверещал, опрокинулся на спину и замахал своим великолепным хвостом. — Как зовут твою мать? — спросил вполголоса Северн, наблюдая, как девочки все ближе подбираются к Тристу, который устроил для них целое представление. — Жанет. Дочь эрла Монмаута. Он умер за два года до того, как мой отец якобы убил ее за измену. — И, значит, он мог не бояться возмездия. — Титул эрла унаследовал младший брат матери, но он был слишком молод, чтобы думать о возмездии. Я никогда не видела своего дядю. — Это вино понравится вам больше, — сказала леди Жанет, наполняя кубок зятя. — Оно не такое сладкое, его привезли из Нормандии, хотя я не представляю, как в таком суровом климате может расти виноград. — Отец тебя обманул, — засмеялась Гастингс. — Его доставили из Аквитании. Отец хотел, чтобы все имело хоть какое-то отношение к Вильгельму Завоевателю. Даже наши имена. — Это давняя традиция, — заметила леди Жанет. — Может, в Оксборо хранится об этом запись, и в один прекрасный день вы ее найдете. Теперь пора обедать. Надеюсь, вам понравится стряпня нашего повара, Гастингс. Это, конечно, не Макдир, но я обучила его как могла. Люди из Оксборо вели себя довольно чинно. Никто не плевал на пол, не пинал собаку, дремавшую у очага, не рыгал за обедом, который оказался вкусным. Но застольная беседа не вязалась, и Гастингс почувствовала облегчение, когда трапеза подошла к концу. Девочки были рады уступить свою комнату старшей сестре с мужем, надеясь воспользоваться редким поводом спать с матерью. — Все это кажется мне чрезвычайно странным, — признался Северн, раздеваясь. Спальня была довольно тесной, но очень уютной. Здесь стояли четыре сундука, накрытые покрывалами с вышитыми на них именами сестер, ванна в углу за ширмой и узкая кровать, застланная роскошной медвежьей шкурой. Гастингс наблюдала за ловкими движениями мужа. А ведь многие рыцари не обходились без услуг пажей и оруженосцев. — Да, странно, — задумчиво сказала она. — У меня теперь четыре сестры. — Почему он не сказал об этом мне? — Не хотел опозориться? Или думал, что его сочтут безвольным, раз он не убил неверную жену. — Эта мысль не дает мне покоя, Гастингс. Ведь он должен был понимать, что рано или поздно я все узнаю. — Значит, решил, что мертвые сраму не имут, им безразлично, хвалят их или ругают. Северн лег на благоухавшую свежестью кровать. — Где Трист? — Остался с девочками. Надеюсь, ему не станет дурно от водопада их нежностей. — И Гастингс скользнула под одеяло. — Почему ты не сняла рубашку? — Твои мысли далеки от любви, Северн. Я не хотела тебя дразнить. Он засмеялся, помог ей раздеться и швырнул рубашку на пол. Он всегда так аккуратен со своей одеждой, а вот с ее… — Что нам теперь делать? — Гастингс поцеловала мужа в плечо. — Розовая гавань, — задумчиво сказал он, начиная ласки. — Твоя мать назвала это место Розовой гаванью в честь цветов. Она передала тебе свою любовь к растениям и способность их понимать. — Да. Завтра она покажет розу, названную в мою честь. — Не сомневаюсь, что на ней окажется множество шипов. — Я бы не хотела, чтобы меня сравнивали с каким-нибудь колючим цветком. — Но кое-какие шипы не дают мне покоя. Твоя мать прожила здесь десять лет. Этот замок — ее дом, он надежно защищен. И я понятия не имею, что мне с ним делать, Гастингс. — Давай спросим ее. Мама не пролила ни одной слезы, узнав о смерти отца. Видимо, ее это совсем не огорчило. — Ты не можешь этого знать. Пройдет еще немало времени, пока вы снова узнаете друг друга. Не надо печалиться, Гастингс, лучше покрепче люби своего мужа, И она выполнила приказ с величайшим усердием. — У меня теперь четыре сестры, — пробормотала Гастингс, засыпая. «И всем им нужно хорошее приданое». Северн улыбался. У него не было сестер, и вот он одним махом обзавелся сразу четырьмя. Хорошо бы вернуть их в Оксборо, жить в окружении большой семьи. Он стал бы им защитой и опорой. Да, ему нравилось иметь четырех сестер. — Здесь мой дом, я люблю Розовую гавань. — Леди Жанет была спокойна и невозмутима. — Матушка, мы не можем оставить тебя здесь. Я нашла тебя после десяти лет разлуки, нашла сестер. Тебе необходимо вернуться в Оксборо, ведь там прежде был твой дом. — Я не желаю ворошить дурные воспоминания. — Больше нет дурных воспоминаний. Северн прогнал их. Тот глядел на женщин. Теперь он мог представить, как будет выглядеть с годами его жена, и остался весьма доволен. Только бы она не превратилась в спокойную особу, как леди Жанет. Нет, ему нужны ее страстность, непредсказуемость, вопли в те моменты, когда она готова его убить. И ему нужны дети от нее. Северн молил небеса, чтобы они оградили его от встреч с Марджори. Он никогда не признается Гастингс, но однажды чуть не поддался желанию обладать ею. Во вторую ночь, когда привязал жену к злосчастному Эдгару. Но он не пошел к Марджори, заставил себя глядеть на жену, заснувшую рядом с волкодавом, и овладел собою. А потом Гастингс соблазнила его. Жена, соблазнившая мужа. Вряд ли такое часто случается. А с ним случилось. — Я знаю! — прервал его мысли крик Харлетт. — Мама не желает оставлять свой сад. — Но мы хотим, чтобы она оставила, — добавила Марелла, щекоча Триста. — Да, — подтвердила Матильда, бочком подбираясь к Северну. — Мама все свое время отдает цветам да цветам, а мы хотим, чтобы она отдавала его нам. Нормандия скрестила руки на груди. Со временем девочка обещала стать настоящей красавицей, и Северн решил, что она будет очень похожа на Гастингс, когда вырастет. — Мама, я согласна с девочками, — рассудительно сказала Нормандия, и Северн тут же решил, что он полная противоположность Гастингс. — Ты слишком много возишься с цветами. Иногда нам кажется, что ты вспоминаешь про нас только зимой. Это нехорошо. Мы обо всем поговорили и решили, что хотели бы вернуться в Оксборо. А наш брат, — она уверенно кивнула на Северна, — согласен, чтобы ты устроила сад во внутреннем дворе Оксборо. Он ни с чем подобным не соглашался, однако без колебаний подтвердил: — Да, миледи. Ваши цветы придутся по душе и Гастингс, ей предстоит еще многое перенять от вас. Мне кажется, ее водосбор выглядит довольно чахлым, а люпин не идет ни в какое сравнение с вашим. Леди Жанет по очереди взглянула на дочерей и обратилась к Гастингс: — В Оксборо хозяйничаешь ты, дочка, боюсь, меня не удовлетворит роль приживалки в твоем доме, а Розовая гавань находилась в полном моем распоряжении почти десять лет. Я привыкла устраивать дела по своему разумению. Я нужна здесь. Четыре сестры дружно вздохнули и беспомощно посмотрели на Северна и Гастингс. Компромисс нашли два дня спустя. Леди Жанет согласилась на зиму перебраться с девочками в Оксборо. — В конце концов зимой мы цветем не хуже, чем летом, в отличие от маминых растений, — утешалась Харлетт. — Зимой она будет принадлежать нам. — Я не хочу расставаться с Тристом, — пожаловалась Нормандия. — А как насчет меня? — спросила Гастингс. — А ты не расстанешься с мужем, — отрезал Северн и добавил, обращаясь к теще: — Ваше присутствие в Оксборо будет крайне желательным, ведь у Гастингс должен родиться первый ребенок. Леди Жанет радостно захлопала в ладоши: — У меня родится внук или внучка, которых не придется называть в честь Вильгельма Завоевателя, его матери или жены. — Мама, а ведь меня назвали в честь лошади, но я смирилась, — напомнила Марелла. — Отец рассказывал, что Вильгельм всегда ездил на Марелле, когда собирался посетить жену, по словам Вильгельма, запах пота этой лошади напоминал ему о Матильде. — Странно, — заметила Гастингс. — Ты, наверное, что-то не так поняла. — Отец говорил, — продолжала Марелла, — что эту кобылу просил у Вильгельма епископ Одо, но тот не захотел с ней расставаться. — Довольно, — воскликнула леди Жанет. — Меня вполне устроит, если Северн даст обещание не называть сына ни Одо, ни Ральфом, ни Грейсоном. — Готов в этом поклясться. А ты, жена? — Я больше склоняюсь к тому, чтобы назвать сына Люпином, а дочку, к примеру, Наперстянкой. Он схватил ее в охапку и крепко поцеловал, не стесняясь присутствия тещи и четырех девочек. Глава 30 Беда пришла неожиданно. Один из воинов, крича от боли, схватился за живот и упал с лошади. В следующие несколько минут то же произошло и с остальными. Последним свалился Гвент, огромное тело беспомощно забилось в конвульсиях. Не пострадали только Гастингс и Северн. Испуганные лошади ржали, метались, по дороге, вставали на дыбы. Соскочив на землю, Северн бросился к Гвенту: — Что случилось? Что с тобой? — Не знаю, — выдавил из себя гигант, бессильно запрокинув голову. Северн закричал от отчаяния. — Он жив, — успокоила подбежавшая Гастингс и быстро осмотрела других. — Все живы, только без сознания. Видимо, их чем-то отравили. Не понимаю, как можно было отравить всех, кроме нас? — Зато я понимаю. Когда мы остановились в деревне, все захотели промочить горло, а мы с тобой пошли гулять в соседний лес. Ни ты, ни я не пили эль. — Но кто мог это сделать? — Не знаю. — Северн взял под уздцы своего коня и привязал к дереву возле дороги. — Надо позаботиться о них. Тебе не повредит, если ты поможешь мне их перетаскивать? — Не беспокойся. Давай не будем терять время. Однако он позволил ей лишь поддерживать за ноги воинов, которые оказались для него слишком тяжелы. Других он перенес сам, перекинув через плечо. Они разбили лагерь на краю небольшого луга, и Гастингс, встав на колени рядом с Гвентом, приступила к осмотру. — Просто ума не приложу, что это такое, Северн. — Зато я уверен, это знает моя дорогая Марджори. Меч будто сам по себе вылетел из ножен, мускулы напряглись для боя, который так и не начался. Их окружало не меньше десятка вооруженных людей во главе с Ричардом де Лючи. — Ты же мертв, — не веря глазам, пробормотал Северн. — Лорд Грилэм де Мортон сказал мне, что ты умер. — Но ведь тело мое не нашли, верно? Когда мне донесли об этом, я чуть не умер со смеху. И долго не мог решить, как с тобой поступить, Северн из Лугеза… — Теперь еще и эрл Оксборо. — Ну да, ты добрался до нее первым. — Ричард кивнул в сторону Гастингс, стоявшей на коленях возле Гвента. — В отличие от тебя. — Северн до боли сжал рукоять меча. — Ее отец выбрал меня, а ты навсегда останешься тем, кем был, Ричард. — Ты, проклятый ублюдок! Это ложь! Старик выжил из ума, и Грилэм де Мортон силой заставил его выбрать тебя. Ты, Гастингс, должна была стать моею, я должен был носить титул эрла Оксборо. А теперь все земли, все богатства достались тебе, Северн. Но был ли старик так богат, как про него говорили? — Даже богаче. — Ублюдок. — Ричард потянулся к мечу, но уже в следующий миг успокоился и к нему вернулась самоуверенность. — Я без конца думал над этим. Поначалу казалось, что от твоей смерти мне будет мало проку. Король приберет к рукам и Оксборо, и другие земли, отдаст Гастингс в жены своему приближенному. Если я даже успею жениться на ней, король разгневается и станет требовать возмездия. Ха, но я все же отыскал решение. — Ни о каком решении не может быть и речи. Гастингс — моя. И все остальное тоже. А насчет короля ты прав. Ты отравил моих людей. Выживут ли они? — А почему бы им не жить? Марджори сказала, что просто выведет их из строя на день-другой. Я спрашивал, откуда у нее такая осведомленность по части ядов. Оказывается, она начиталась манускриптов Гастингс, в них упоминались и яды. Я чуть не придушил ее, когда узнал, что она едва не отравила тебя, Гастингс. Но раз ты избежала смерти, она тоже осталась в живых. Вам двоим полагалось бы сейчас валяться без сознания, как вашим людям и крестьянам той несчастной деревушки. Мы же не знали, из какой бочки вам нальют, пришлось отравить весь эль. Марджори не составило большого труда сделать это, но вы двое не пострадали. Почему? — Ты — злобный и порочный человек. — Гастингс с ненавистью смотрела ему в глаза. — Ты ничего не приобрел, кроме вражды с моим мужем. Советую тебе, трусливая собака, убираться, пока жив. Король Эдуард никогда не позволит тебе вернуться в Седжвик. Ты будешь жить и умрешь вне закона. — Она права, — подхватил Северн. — Зачем ты напал на нас? Ведь ты сам сказал, что ничего этим не выиграешь. Ричард де Лючи скрестил руки на груди, внимательно глядя на лежавших без сознания воинов. — Все не так просто. Моя Марджори хочет тебя, Северн. Но, конечно, ей нужен не только ты. Ей не терпится стать графиней, уж очень она боится нищеты, в которой оставил ее второй супруг. Ну, пока она ублажает в постели меня. А что касается тебя, Гастингс, то у меня есть один-единственный путь. Я прикончу Северна, женюсь на тебе, и мы будем скрываться, пока ты не забеременеешь. Что тогда сможет мне сделать король Эдуард? Убить меня, человека, который оплодотворил твое чрево? Не думаю. — Он все равно тебя убьет, — возразил Северн. — А если тебе удастся избежать гнева короля, тебя убьет лорд Грилэм де Мортон. — Не убьет, если у меня останется Гастингс. Она — ключ ко всему. Она и ее чрево. — Ты опоздал. — Молчи, Гастингс, — тихо одернул ее Северн, но кто-то из подручных Лючи его услышал. — Милорд, я чего-то не понял, но она сказала, что вы опоздали. — Опоздал? Почему, Гастингс? — Потому что я люблю своего мужа и убью тебя, если ты поднимешь руку на Северна. — Ах, вот как. Ну, мы еще посмотрим. — Он кивнул своим людям, и через секунду на Гастингс было направлено с десяток мечей. — А теперь, лорд Северн, сложи оружие и дай тебя связать. Он еще прикончит негодяя, но в данную минуту он бессилен. Придется обождать до следующего раза, и он позаботится, чтобы это случилось как можно быстрее. Де Лючи грубо схватил Гастингс за руку и оттащил от мужа. — Попробуй только дотронуться до нее, я тебя убью. — Милорд Северн, вы с супругой так преданы друг другу. Должен ли я поверить, что она тебе дороже богатства, которое принесла? Де Лючи взмахнул рукой, и один из его людей ударил Северна по голове. Тот рухнул, и из-под него выскочил недовольный Трист. Бандиты испуганно переглянулись. — Что это? — Это же ласка! — Может, дьявольское отродье. — Не порите чушь, — вмешалась Гастингс, опасаясь, что Трист может пострадать из-за их невежества. — Обыкновенная куница, притом совершенно безобидная. Трист, поди сюда. Зверек послушно вскарабкался к ней на плечо и вытянул лапку в сторону хозяина. — Успокойся, Трист, с Северном ничего не случится. А ты побудешь со мной. — Гастингс, — сказал де Лючи, — можешь ехать на своей лошади. Мы отправляемся. Очнувшись, Северн обнаружил, что лежит на коне лицом вниз со связанными за спиной руками. — Покатайся так, милорд, почувствуй вкус унижения. — Де Лючи расхохотался. — Нет, я тебя не убью, по крайней мере сейчас. Ты мне еще пригодишься, милорд. Марджори говорила, какой сукой оказалась Гастингс, и если твоя жена откажется повиноваться, я буду пытать тебя у нее на глазах. — Ты ведешь себя, как истеричная женщина, — заметила та. Негодяй перестал смеяться и ласково спросил: — Что ты сказала? — Я сказала, что ты ведешь себя, как истеричная женщина. Ты боялся подойти к нему, пока твой подручный не связал его, думаю, у тебя никогда не хватит духу встретиться с Северном лицом к лицу. Ведь он прикончит тебя на месте, поскольку ты не что иное, как жалкий трус. Физиономия Ричарда сначала налилась кровью, затем побледнела. — Да-да, Марджори говорила, какая ты сучка, но я обещал с тобой управиться. Надо только знать, что делать, и сделать это вовремя. — От его пощечины Гастингс едва не упала с лошади, Трист испуганно заверещал. — Ибак, держи ee! — Она накренилась в седле, намереваясь всем телом упасть на де Лючи, но подоспевший верзила грубо водворил ее на место. Гастингс застонала от боли и тут же стиснула зубы, проклиная себя за слабость. — Я еще доберусь до тебя, жалкая тварь, — прошипела она. Он к ней больше не прикоснулся. Его люди испуганно примолкли, а через какое-то время Ибак тихо сказал ей: — Если бы не я, ты бы свалилась прямо на него. У тебя нет оружия, а сама ты — ничтожная женщина. Лорд Ричард известен своей жестокостью и непредсказуемостью, он может любезно улыбаться, а в следующий момент всадить нож под ребра. Он может быть смиренным, как монах, а потом вдруг разъяриться, как дикарь. Я тебя не понимаю. — Ты не говоришь, а шепчешь, — улыбнулась Гастингс. — Боишься этого сумасшедшего? — Я не говорил, что он сумасшедший, — возразил Ибак, облизав пересохшие губы. — Просто не нужно его сердить. Будь поосторожнее, леди. Под вечер де Лючи разрешил сделать привал, и его люди принялись быстро устраивать лагерь. — Развяжи моего мужа, — сказала Гастингс. Де Лючи кивнул одному из приближенных и добавил: — Он хитер. Не спускай с него глаз. Привяжи его покрепче к дереву, возьми еще двоих и карауль. Северну показалось, что ему вот-вот станет дурно, и он с трудом перевел дух. — Все в порядке, милорд? — спросила Гастингс. Он лишь молча кивнул в ответ. Трист перескочил к хозяину, сразу юркнув под тунику. Костер почти догорел, когда Гастингс сунули кусок жареного кролика. Она предложила его Северну. — Нет, ты носишь моего ребенка, корми его. — Сначала я накормлю отца. Открой рот. Когда Северн поел, она выразительно глянула на Ибака, потом на куски жаркого, шипевшего над огнем. Она накормила Триста, выглядевшего очень несчастным, и наконец сама принялась за оставшуюся еду. — Извини, Трист. Я знаю, ты не любишь крольчатину, но ведь это не самая плохая еда, верно? Зверек старательно чистил мордочку. Он лишь на миг взглянул в ее сторону и продолжил свой туалет. — Смотри, он оскорблен, — засмеялась Гастингс. Северн засмеялся в ответ. До сих пор ему казалось, что измученное тело не способно на лишнее усилие, и все же он засмеялся. Де Лючи грозно нахмурился, открыл было рот, но промолчал и вернулся к разговору со своими людьми, в числе которых был и Ибак. Когда она передала мужу слова Ибака, Северн воскликнул: — Да как же ты посмела, Гастингс! Клянусь посохом святого Петра, ты же могла убиться, ты же могла… — Я не подумала. Но раз он сумасшедший или неуправляемый, этим стоит воспользоваться. Северну захотелось обнять ее, прижать к груди. Он тяжело вздохнул. Поскольку де Лючи не оставит его в живых, надо срочно что-то придумать, и замечание Гастингс пришлось очень кстати. — Ты права, — шепнул он. — Надо придумать, как воспользоваться его слабостью. — Я буду следить за собой, — простодушно пообещала Гастингс, и Северн засмеялся. — Ну-ка, оттащите ее от ублюдка и приведите ко мне, — рявкнул де Лючи. — Ничего, Северн, я узнаю, что он задумал. Но выполнить обещанное она не успела. Выпив предложенный эль, она рухнула на землю и уже не видела, что та же участь постигла и Северна, а несчастный Трист старается его оживить. Очнувшись, Гастингс увидала мертвенно-бледное лицо Элизы. — Ты не умерла. — Не умерла. Мы в Седжвике? — Да, отец привез вас сюда. Отец тревожился, что ты не приходишь в себя. Лорд Северн кричал и ругался, и отец чуть не зарубил его. Я должна позвать Марджори. — Элиза! Девочка неохотно обернулась. — Твой отец собирается убить лорда Северна и… — Ах, Гастингс, не успела опомниться, а уже пытаешься найти сторонников. Элиза, милая, принеси из кухни молоко, оно очистит Гастингс желудок. Твоему отцу она, пока нужна живой. — Марджори, как приятно опять увидеть тебя. — Тихо. — Марджори дождалась, пока Элиза выйдет. — Слушай внимательно. Я не сразу поняла замыслы Ричарда. Я лишь хотела избавиться от тебя и получить Северна, но Ричарду нужен Оксборо, и получить его можно, только женившись на тебе. — Не пытайся сбить меня с толку, Марджори, — возмутилась Гастингс. — Ты отлично знала, что раз ему нужен Оксборо, прежде он должен убить Северна. Ты не могла не догадаться, если хоть чуть-чуть пошевелила мозгами, которые якобы находятся под твоими чудесными локонами. Марджори долго молчала, потом кивнула: — Предположим, я знала, но Ричард обещал не убивать Северна, отдать его мне, а также достаточно золота, чтобы мы уехали во Францию. — Но Северн продолжал бы оставаться эрлом Оксборо. — Нет, если только… — Если только его убьют. За себя я не боюсь. Спаси, если можешь. Северна. Увези его во Францию, увези куда угодно, только спаси. — Ну и дура же ты, Гастингс, — криво усмехнулась Марджори. — Вряд ли он стал бы так же отчаянно умолять спасти тебя. Разве ты еще не поняла, как себялюбивы все мужчины? Я думала, Северн не такой, думала, он женился ради денег, чтобы восстановить отцовский замок и обеспечить куском хлеба сумасшедшую мамашу. Но теперь он ощутил вкус власти, которую получил, женившись на тебе, и стал таким же алчным и себялюбивым, как все прочие. — Нет, Марджори, и ты сама это знаешь. Скажи, почему ты скрыла от де Лючи, что я беременна? — Я было хотела, но передумала. Может, еще найду способ выгодно использовать эту новость. У меня не так много преимуществ, пусть будет хотя бы это, сама ведь ты ничего ему не скажешь. — Да раскрой же глаза, Марджори. Де Лючи наверняка убьет Северна. Если он этого не сделает, у него не будет ни малейшего шанса чего-нибудь добиться. — Есть иные пути, — возразила Марджори. Гастингс открыла рот, чтобы спросить, какие именно, но тут вошел Ибак. — Меня прислала девочка. Милорд велел доставить леди Гастингс в зал, как только она очнется. Вы можете идти? Или вас отнести? Гастингс покачала головой и медленно села, почувствовав легкое головокружение, которое быстро прошло. В дверях появилась Элиза с кубком. — Это придаст тебе сил, — сказала Марджори, — выпей. — Снова яд, Марджори? Ошарашенный Ибак уставился на среброкудрую красавицу. Она представлялась ему ожившей Пречистой Девой. При чем здесь яд? Нет, леди Гастингс угодно ошибаться. В кубке оказалось свежее козье молоко, и Гастингс чувствовала, как оживает ее тело. Ей на плечо вскочил повеселевший Трист, до того спокойно лежавший на кровати. Ибак готов был в любой момент поддержать ее, но она не собиралась падать в обморок. Ни за что. Северна необходимо спасать, и она обязана придумать, как это сделать. Потолочные балки в главном зале Седжвика почернели от копоти, а исцарапанные столы и скамьи покрывал такой слой грязи и жира, что к ним страшно было прикоснуться. В воздухе стоял запах мочи. У огромного очага лежали тощие волкодавы. Давно ли здесь находится Ричард де Лючи? Наверное, больше недели, раз замок успел прийти в такое запущение. — Где сэр Алан? — спросила Гастингс. — Конечно, в темнице. Вместе с твоим мужем и его людьми, которые остались в Седжвике, — злорадно улыбнулся Ричард. — Холерой он не заболел, но моя темница ему не понравилась. Иди сюда, Гастингс, я хочу на тебя взглянуть. Ибак толкнул ее в спину, и она шагнула вперед. — У тебя вид шлюхи. И воняет, как от волкодава. — Если бы я провела здесь еще неделю под вашей с Марджори опекой, от меня воняло бы хуже, чем от нечистот в твоем зале. Слава Богу, я уеду отсюда намного раньше. — Проклятая сука. — Де Лючи вскочил с кресла и ринулся к ней, сжимая кулаки, но Ибак загородил ее. — Она еще не оправилась от яда, милорд, вскоре она сможет рассуждать более разумно. Гастингс показалось, что сейчас ублюдок изобьет его вместо нее, но в последний момент тот удержался. — Приведите лорда Северна. Марджори безмолвно глядела на него. Элиза пряталась под столом. — Интересно, что случится, если я возьму тебя на глазах Северна. Как ты думаешь, он станет нам мешать, если в это время будет обнимать Марджори? Глава 31 — Этого я не знаю. Знаю только, что если ты ко мне прикоснешься, я непременно тебя убью. Она услышала стон Ибака, стоявшего у нее за спиной. Де Лючи подскочил к ней, заломил ей руку и повалил на зловонный пол. Он поднял было ногу, чтобы ударить ее, но раздумал и заставил снова встать. — Я не позволю так разговаривать со мною, миледи, — произнес он, рванув ворот ее платья, грязная рука потянулась к шелковистой коже. — А Марджори клялась, что ты по сравнению с ней — ничто. Значит, она посмела мне солгать. Об этом мы еще поговорим. Женщины созданы, чтобы повиноваться. — Не касайся меня. — Будешь дергаться, я пущу тебя нагишом перед моими людьми. — Убери свои руки, иначе я убью тебя, — рявкнул Северн громче волкодава Эдвара. — Ах, ты уже здесь, — злобно ухмыльнулся Ричард. — Вот мы и собрались вместе, и моя бедная Марджори смогла убедиться, что ты предпочел жену ее несравненным прелестям. Значит, будет меньше отчаиваться, когда ты умрешь. Гастингс прикрыла грудь обрывками платья. Не стоит привлекать к себе внимание этого ненормального. А тот вдруг заметил прятавшуюся под столом Элизу. — Ну-ка, вылезай, не то будет худо. Встань прямо. Ты похожа на свою жалкую мамашу. Такое же плоское серое лицо и отвратительно редкие волосы. Если бы твоя мать не цеплялась за жизнь, я бы успел вовремя добраться до Гастингс. — Он ударил дочь по лицу, отбросив ее на добрых шесть футов прямо на спину одному из волкодавов. — Нет! — Марджори кинулась к девочке и прижала ее к груди. — Интересно, кто из мужчин или женщин тебя убьет, — сказала Гастингс. — Нам придется тянуть жребий, чтобы узнать, кому выпадет счастье отправить тебя в преисподнюю. — Все еще думаешь о мести? Неужели ты полагаешь, что вам с мужем представится такая возможность? Мне надоели пустые угрозы, и ты поймешь, насколько беспомощна, когда окажешься в моей постели. — Де Лючи сел в хозяйское кресло. Выместив злость на дочери, он на время слегка успокоился. — Я голоден, пора обедать. И еще я желаю, чтобы ты вымылась и надушилась. По словам Марджори, у тебя до черта всяких ароматных травок. Ты должна мне понравиться, Гастингс, иначе твой муж не проживет ни одной лишней минуты. — Я понравлюсь тебе. Она впервые за все время отважилась взглянуть на мужа. Тот стоял под охраной двух бандитов, грязный, оборванный, но целый и невредимый. Гастингс многозначительно посмотрела на него, молясь, чтобы он не придал значения ее словам. Однако Северн глядел на своего врага, незаметно разминая затекшие руки и ноги. — Известно ли твоим людям, — спросил он, — что их всех ждет смерть, если ты не прекратишь безумствовать? — Люди мне верны, — заявил Ричард, хотя едва не прожег Ибака взглядом. — Если потребуется, они по моему приказу отправятся даже в ад. — Непременно потребуется, — заявил Северн. — Я обещаю. Гастингс увидела, как в глазах Ричарда загорелся гнев, и поспешно тронула его за рукав. — Я хочу пить, нельзя ли подать вина? Тот, несколько смягчившись, кивнул служанке. — Подай вина. И не вздумай разбавить его водой, не то я распорю тебе глотку. А если отопьешь хотя бы каплю, берегись. — Тут он заметил, что Марджори все еще обнимает его дочь. — А ты чего носишься с этой крысой? Она тебе еще покажет, Марджори, хоть и маленькая, навредить может не хуже взрослого. Помяни мое слово. «Если в Элизе и есть что-то плохое, то унаследовала она это от отца». Гастингс взглянула на мужа. По выражению его глаз она догадалась, что Северн о чем-то усиленно размышляет. Поднеся ко рту отвратительное вино, она наблюдала, как челядь накрывает на стол. Ибак подтащил Северна к скамье, разрешил сесть, а потом, к удивлению Гастингс, развязал ему руки, чтобы тот мог самостоятельно брать еду. Им подали жареную медвежатину, на удивление жесткую, зато капуста и лук напоминали кашу. Гастингс надеялась, что Ричард обломает себе об жаркое зубы, но тот ел с большим аппетитом, ни на секунду не отвлекаясь от своего блюда. Северну нужно было восстановить силы, поэтому он, не торопясь, жевал отвратительную пищу. Едва он положил в рот последний кусок, де Лючи рявкнул: — Свяжите его. Северн не шелохнулся, поскольку тот уже приставил кинжал к горлу Гастингс. Потом он опустил руку, но продолжал смотреть на ее грудь, даже потянулся было к ней, однако Марджори что-то ему сказала, и он засмеялся. Северн думал о Гвенте и остальных, молился, чтобы они остались живы, чтобы их не убили разбойники. Уж Гвент мигом разберется, кто похитил хозяина, и придет на помощь. После захода солнца резко похолодало. Вскоре Ричард поднялся из-за стола и сказал Марджори: — Сегодня ночью ты в последний раз обслужишь меня. Я знаю, что ты лишил ее невинности, Северн. Она весьма недурна в постели, но Гастингс будет еще лучше. — Он подтащил к себе Марджори и впился ей в губы. Элиза закричала. — Уймись, слабоумная, ты мне надоела, черт возьми, Марджори, отправляйся ко мне в спальню, а я потолкую со своей будущей невестой. Он снова передумал, ненадежный, взбалмошный тип. Марджори лишь кивнула и вывела девочку из зала. Де Лючи огляделся, крайне довольный собою. — Да, сейчас я позабавлюсь с твоей первой любовницей, Северн. Тебе не любопытно взглянуть? Она клялась, что ты ни разу не тронул ее в Оксборо. Неужели правда? Не верю, чтобы мужчина отказался, если она сама предложит. Хотя это не имеет значения. Следующей в моей постели будет твоя жена. Конечно, она не столь прекрасна, как Марджори, зато ее горячая кровь порадует любого мужчину. Обычно женщины слишком быстро перестают сопротивляться. А ты, Гастингс? Ладно, поглядим. И твоя смерть, мой благородный лорд, станет достойным завершением моих трудов. Гастингс внимательно следила за ним. А ведь он и в самом деле ей не поверил. Вообразил, что может запросто ее изнасиловать. Значит, он совсем рехнулся. — Мне надо поговорить с мужем. — Не думаю, миледи, — засмеялся Ричард и приказал Ибаку: — Отведи его в темницу, он уже набил брюхо. Гастингс видела, что я не пытал его, не морил голодом, но проделаю и то, и другое, если она не будет послушна. Да, Гастингс, я пока сохраню ему жизнь, чтобы укротить тебя. Впервые в жизни она так испугалась, ее буквально сковал животный ужас. Она лишь безвольно смотрела, как двое стражников толкают перед собой ее связанного мужа. Гастингс лежала на узкой скамье, задыхаясь от вони и духоты в этой каморке, где не было даже окна. Никто не удосужился постелить на пол солому, впрочем, она наверняка оказалась бы такой же гнилой, как и в зале. Ибак не стал ее связывать, только запер дверь. Гастингс погладила себя по животу, который уже слегка округлился, и мечтательно улыбнулась, забыв об ужасе своего положения. Ведь у нее под сердцем росло их дитя. Она страстно желала сохранить ему жизнь. Ему и его отцу. Де Лючи все же вынудил ее помыться, сказав перед уходом: — Если я не получу достаточно удовлетворения, взяв Марджори, то приду к тебе, Гастингс. Ты должна быть готова. Гастингс надела свежую ночную рубашку, которую Ричард взял из сундука Марджори и которая еле доставала ей до колен. Волосы уже почти высохли После мытья. При звуке повернувшегося ключа она чуть не лишилась сознания. Господи, де Лючи! Нет, он не мог явиться к ней в такой поздний час. У нее под рукой нет ничего, чем бы она могла себя защитить. Ничего. Единственным шансом для нее остается внезапность. Гастингс заставила себя лежать неподвижно. Дверь тихонько приоткрыли, и в комнату проник узкий луч света, показавшийся необычайно ярким из-за абсолютной темноты в комнате. Она почувствовала тошноту, однако ей захотелось немедленно вскочить и броситься на него. Нет, будь терпеливой, жди. Это единственная возможность. Его рука зажала ей рот. Гастингс попыталась вырваться, но у нее не хватило сил. В тот же момент она услышала голос, самый чудесный в мире: — Тише, Гастингс, и я вытащу тебя отсюда. — Северн? — Да, я здесь. Я — твой верный рыцарь, а рыцарю положено спасать даму сердца. — Я люблю тебя, Северн, я так за тебя боялась. Да, ты и есть мой верный рыцарь. — Трист ни за что бы не позволил мне бросить тебя, даже если бы я захотел, — с улыбкой сказал он. Он сторожил у двери, пока Гастингс натягивала какие-то лохмотья, единственное, что они могли раздобыть. — Северн, а мы не убьем его? — Я бы очень этого хотел, но не могу рисковать тобою, Гастингс. У дверей его спальни дежурят трое часовых. Я боюсь за нашего ребенка. — Выглянувший из-под туники Трист махнул ей лапкой. — Он торопится. Он понял, что негодяй убьет и его, раз он помог мне освободиться. — Так вот почему он бросил меня. — Ну да, чтобы перегрызть мои веревки. А я развязал Алана и двенадцать его людей. Они уйдут вместе с нами, хотя им нелегко, их морили голодом. Будь они в силе, мы без труда захватили бы Седжвик прямо сейчас. Гастингс с трудом представляла, каким образом Северну удастся вывести их из замка, но вопросов не задавала. — Держись у меня за спиной, — приказал он. В главном зале находилось по меньшей мере человек тридцать. Завернувшись в одеяла, они храпели, как волкодавы. Никогда в жизни Гастингс так не волновалась. Им необходимо проскользнуть, не произведя ни малейшего шума. Если проснется хотя бы один из стражников — все погибло. Северн подкрался к огромным дверям и сделал ей знак. По узкому проходу они добрались до какой-то низенькой дверцы и оказались в кладовой, где был еще один выход. В густой тени внутреннего двора Северн шепнул ей: — Я изучил Седжвик, как свои пять пальцев, когда приезжал в замок с сэром Аланом. Он со своими людьми седлает в конюшне лошадей и выводит их через потайные ворота. — А если лошади… — Знаю. Алан приказал зажать им ноздри, чтобы не ржали. Будем надеяться, что счастье нам улыбнется, Гастингс. О каком счастье ей еще мечтать, если он вернулся к ней? Но в следующее мгновение она уже думала иначе. Раздался крик. Северн тут же оттеснил ее назад и, приказав не отставать, бросился на шум. У входа в конюшню стоял на коленях часовой, а сэр Алан держал у его горла кинжал. — Этот дурак закричал. Его нужно убить. — И стражник рухнул на пол, захлебнувшись собственной кровью. — Остальных конюхов мы связали и заткнули им глотки. Пора уходить, милорд, и побыстрее. Миледи, рад видеть вас в добром здравии. Гастингс шла за мужем, зажав своей лошади ноздри. Марелла обиженно мотала головой, однако Гастингс, понимая, что любой звук может их погубить, быстро справилась с ней, удивляясь, откуда взялись на это силы. Казалось, прошла целая вечность, пока беглецы по одному выскользнули наружу. Многие едва передвигались от слабости, но торопились как могли, ибо другой возможности спастись у них не было. Никто не упал. Никто не вымолвил ни слова. Оказавшись за пределами мрачной крепости, они еще некоторое время шли пешком, ведя лошадей под уздцы, затем Северн посадил жену на Мареллу и сам вскочил в седло. Кони, почувствовав свободу, громко заржали — Вперед! — крикнул Северн. Благородные животные уже покрылись пеной и едва дышали, когда он разрешил сделать привал. — Все оставайтесь на месте, дайте отдых лошадям. — И вдвоем с сэром Аланом отправился на разведку. Гладя Мареллу по шее, Гастингс тихонько хвалила свою храбрую лошадку. Внезапно из темноты вынырнул Северн на боевом коне. — Погони не видно, хотя в замке уже наверняка знают о нашем побеге. Де Лючи, однако, не дурак и понимает, что мы успеем добраться до Оксборо прежде, чем он нас догонит. — Наклонившись, он поцеловал Гастингс и погладил по щеке. — Ты хорошо держалась, жена. К рассвету они уже были в Оксборо. И только войдя в зал, они обнаружили, что с ними бежал еще один человек. Глава 32 — Милорд, я должен вам кое-что сообщить, — обратился к нему рослый воин, один из доверенных людей сэра Алана. — Слушаю тебя, Лотар, — произнес Северн, хотя изнывал от голода и усталости и готов был заснуть прямо в зале, рядом с волкодавом Эдгаром. — Вы сами видите, что я пребываю в добром здравии, милорд, как и трое моих товарищей. Это не случайно. Я нижайше прошу вас как следует подумать до того… — Ну, говори. — Лотар привез меня с собой, лорд Северн. Из-за спины выступила Элиза, одетая пажом. — Девочка спасла нас, милорд. Мы подружились с ней до того, как лорд Ричард обманом захватил Седжвик. А когда меня бросили в темницу, она носила еду, которой я делился с теми, до кого мог дотянуться. Мы выжили и остались здоровыми. Элиза не могла кормить всех наших людей, ее отец наверняка бы узнал об этом. Подойдя к девочке, Гастингс откинула с ее головы шерстяной капюшон и погладила по голове: — Странная история, Элиза. Давай сначала поедим, выпьем молока, а потом ты все расскажешь нам с лордом Северном. Вскоре Элиза, жадно поглощая хлеб, говорила: — Он пригрозил Марджори, что убьет меня, если она не подчинится. И мучил ее так же, как меня. Я решила убежать, ведь тогда он не сможет заставить ее слушаться. Леди Морайна сидела рядом с сыном. Она не отпускала его ни на шаг, боясь, что он опять куда-нибудь исчезнет. — Я позабочусь о тебе, Элиза, — сказала она. — Но ты должна мне кое-что обещать. — Девочка, жевавшая кусок мяса, лишь молча кивнула. — Ты не будешь плохо относиться к Гастингс. Элиза потупилась, а когда снова подняла глаза, то встретилась с немигающим взглядом Триста, сидевшего напротив. Тот легонько хлопнул лапой по худенькой детской руке. — Я хочу Марджори, — зарыдала девочка. Гастингс посмотрела на мужа, ее совершенно не устраивал такой оборот дела. Жалеть Марджори? Проклятую девку с грязными замыслами? Никогда. — Мы должны ее спасать? — шепотом спросила она. — Я подумаю, — ответил Северн. Леди Морайна поглядела на Гастингс, затем привлекла к себе девочку, не давая ей вырваться и убежать. — Элиза, очень трудно найти человека, который хотел бы ей помочь. Ведь Марджори чуть не отравила Гастингс. — Нет, нет. — Элиза отерла слезы. — Это я подсыпала порошок в кубок Гастингс. Только он вовсе не яд. Я хотела ей отомстить за нос Марджори. Бедная Марджори знала, но взяла на себя мою вину. — Воистину, мне это совсем не нравится, — воскликнула Гастингс. — Мне тоже. — Северн поднялся. — Я обдумаю это позже, а сейчас мне пора идти. — Ты отправляешься на поиски Гвента? — Да, они должны остаться в живых. Просто обязаны. Без них мы ничего не сможем предпринять. Гастингс не просила взять ее с собой. По Правде говоря, она валилась с ног от усталости, да и беременность уже давала себя знать. — Возвращайся скорее. — Постараюсь, — заверил он. — Сэр Алан остается в Оксборо. Если Ричард де Лючи задумал устроить нам ловушку, ничего у него не выйдет. Вы спокойно продержитесь до моего возвращения. — Береги себя. — Она обняла мужа за шею. — Мы все преодолеем, Гастингс, — прошептал он, — вот увидишь. — Знаю. — Северн вздрогнул от ее поцелуя, и она поцеловала его еще раз. Он нехотя отступил, обжигая ее страстным пламенем, разгоревшимся в синих глазах. — Я отправил гонца к лорду Грилэму. Но одному Богу известно, когда он приедет, да и приедет ли вообще. — Приедет, не сомневайся. А королю ты гонца не посылал? — Нет, не хочу давать Эдуарду повод гневаться на меня. Нужно покончить с Ричардом де Лючи, пока не стало известно, что этот сумасшедший восстал из мертвых. — Милорд, — окликнул его сэр Алан. — Наши гонцы уже на пути в другие замки. Воины прибудут дня через два. Наверное, не стоит тревожить Грилэма де Мортона. — Знаю. — Северн опять прижал к себе жену. — Но я дал слово. Если в случае опасности я не извещу его, он пришпилит меня копьем к ристалищу и затопчет насмерть своим боевым конем. — Он чмокнул Гастингс в нос. — Не сомневаюсь, что Грилэм так и сделает. Гастингс засмеялась, и этот короткий смех принес ей некоторое облегчение. — Мне пора. Береги ребенка, а сэр Алан сбережет наш замок. Северн дружески хлопнул его по плечу, шепнув что-то на ухо, и сэр Алан кивнул. Гастингс следила, как муж легко вскочил в седло. — Господь да пребудет с тобою, милорд! — крикнула она ему вслед и побежала к лестнице, ведущей на крепостную стену, откуда было видно, как удаляется отряд. Алиса разыскала хозяйку, когда та осматривала воина из Седжвика, который после долгой голодовки в темнице не мог ничего есть. — Я не поверила своим глазам, Гастингс. — Что такое? — Та мигом вскочила на ноги. — Что случилось? — У нас гостья. Она ни разу не появлялась в замке, а теперь вот пришла и хочет тебя видеть. Гастингс обернулась и застыла от изумления. В главный зал стремительно вошла знахарка. К тому же Ведунья была обута. Она взмахнула рукой, буркнула что-то в знак приветствия и начала осматривать людей из Седжвика. Она что-то проворчала себе под нос, покачала головой, смотря на одного, больно ущипнула другого, пялившегося на нее с глупой ухмылкой. — А где же Альфред? — вырвалось у Гастингс. Она была не менее растеряна, чем Алиса. — Мой красавчик дремлет себе на солнышке. Я оставила ему жареного цыпленка на случай, если он проголодается. — Он у тебя всегда голоден, Ведунья. — Да, Альфред заслуживает хорошей еды, не то что эти деревенщины, которые валяются в твоем зале, Гастингс. Тем не менее я сделаю для них все, что смогу. Тот, который без сознания, умрет. Здесь я бессильна. А остальных мы выходим. — Ведунья, откуда ты узнала, что нужна твоя помощь? Та, глядя на свои тонкие пальцы, крутила необычное золотое кольцо. Скорее всего оно было волшебным и очень старым, древнее Англии. — Ведунья? — Дьявол тебя побери, Гастингс! — вскинулась знахарка. — Куда запропастился Гвент? Я так надеялась его увидеть. Где он? Гвент? Но Ведунья презирает мужчин, это всем известно. Гвент? Лишь теперь Гастингс заметила, что целительница уже не в тех лохмотьях, в каких она привыкла ее видеть. Нет, на Ведунье было светло-желтое новое платье и кожаные башмаки, густые волосы заплетены в тугие косы и перевязаны желтой лентой. Она заметно помолодела. — Мой сын покинул замок, чтобы разыскать Гвента и еще десятерых воинов, — сообщила леди Морайна. — Хоть он и мужчина, но все же не мог заблудиться. — Верно, их отравили, — сказала Гастингс. — Ричард де Лючи поклялся, что они не умрут. Он захватил нас с Северном, и мы вынуждены были оставить их без сознания в лесу. Северн ужасно беспокоился о них. Но мы скоро все узнаем. — Безмозглый дурак, — проворчала Ведунья. — Говорила же ему, что поездка в Розовую гавань добром не кончится, да разве он слушает. Разве мужчины способны слушать? Нет, они только пуще важничают, считая, что все сложится, как им угодно. Я говорила, чтобы сидел дома. Даже Альфред прыгнул на него и чуть не опрокинул. — А мне ты не говорила, что поездка кончится плохо, Ведунья, — удивилась Гастингс. — Почему? — Про тебя мне ничего не открылось, Гастингс. И ты вернулась, стоишь передо мной, улыбаешься, в то время как Гвента, наверное, сунули в какую-нибудь темницу на корм крысам. Черт возьми, уж я покажу этому скудоумному верзиле, пусть только вернется. — Клянусь бровями святой Екатерины, — ахнула леди Морайна, — я поняла. Ты влюбилась и ведешь себя с Гвентом так же, как Гастингс с моим сыном. Ты и Гвент. Но ведь он ненавидел Альфреда. Я подозреваю, он просто его боялся. Он подпрыгивал от страха всякий раз, когда видел твоего кота. Ведунья упрямо задрала подбородок, и Гастингс обратила внимание, какая гладкая у нее шея. Оказывается, она не такая уж старая, не старше леди Жанет или леди Морайны. — Гвент успел привязаться к Альфреду. Мой красавец однажды целых полчаса сидел у него на коленях, пока Гвент лакомился моими особыми лепешками. И Альфред не украл у него ни единой лепешки. Они стали друзьями. Ох, несчастный тупица. — Ведунья, — сказала Алиса, — ведь Альфред мог запросто стянуть мясо с твоей тарелки. Почему бы ему не пожалеть Гвента? — Не смей так говорить о моем Альфреде, — огрызнулась Ведунья. — Он ласковый, беззащитный. Это Гвент ведет себя как последний дурак, потащился за лордом Северном. Теперь вот гниет в вонючей темнице. — А мне казалось, ты не любишь мужчин, — напомнила леди Морайна. — Конечно. Все они — безмозглые, никчемные твари, думают только о себе. И вам, леди, не пристало болтать вздор. Хватит об этом. Завтра утром зайду еще раз, узнать, нет ли новостей. Эта дубина непременно должен вернуться в Оксборо, чтобы я смогла его проучить. На сем Ведунья покинула главный зал, причем все, кто там был, провожали ее глазами, даже воин, который за секунду до этого не мог поднять голову. — Странно, — заметила Гастингс. — Даже больше, чем странно, — подхватила Алиса. — Гвент держался от меня подальше, хотя я шепнула, что не прочь с ним переспать. Он ни капельки не заинтересовался? То есть он вроде был как бы не прочь, но его что-то удерживало. Я никак не могла понять. Клянусь рогами дьявола, уж не оттуда ли дул ветер? И она понесла теплое молоко больному, молясь в душе о Бимисе, который уехал с лордом Северном. За два дня в Оксборо прибыли пятьдесят человек из дальних владений Северна. — Если они тут останутся надолго, в замке начнется голод, — пожаловался Макдир, заглядывая в огромный котел, где тушились фазаны с капустой и луком. — Я велю им есть раз в два дня, — засмеялась Гастингс, похлопала его по руке и вернулась в зал. Больные шли на поправку, а воин, чей недуг оказался не по силам даже Ведунье, нашел последний приют на кладбище Оксборо. Сэр Алан с тремя другими управляющими чертил на огромном пергаменте план Седжвика, чтобы обдумать действия по возвращении Северна. Ведунья явилась в замок на третий день. — Мне очень жаль, но пока еще ничего не известно. Северн говорил, что не следует беспокоиться, он непременно привезет их домой целыми и невредимыми. — Он всего лишь мужчина. И домой его привезет конь, а не куцые мозги. Гвент же и вовсе безмозглый. Вот натолку медвежьего корня да намешаю ему в эль, пусть его копье станет мягче лука в супе у Макдира. Тогда я велю милому Альфреду повалить его и держать, пока не поумнеет. От смеха у Гастингс выступили на глазах слезы. — Слушай, Ведунья, если его копье станет мягким, то какой же тебе с него прок? — Ты говоришь совсем как та сучка, у тебя нет ко мне никакого уважения. — О нет. Ведунья. Пожалуйста, останься. Но та уже молча шла к выходу. Вечером, когда Гастингс лежала в спальне, до носа укутавшись в одеяло, ей уже было не до смеха. Прислушиваясь к вою ветра, она думала о муже. Что с ним? Сэр Алан послал десять человек к Седжвику, чтобы докладывали о действиях Ричарда де Лючи. Еще десять человек отправились к месту, где пришлось оставить беспомощного Гвента. Другие несли караульную службу в Оксборо, притом настолько тщательно, будто охраняли королевский замок. Элиза ни на шаг не отходила от леди Мораины, опять похудела и побледнела: маленький призрак, иссохший от тоски по этой проклятой Марджори. Гастингс вертелась с боку на бок, но заснуть не могла. Северн так хотел, чтобы ее живот округлился, хотя бы чуть-чуть, ему на радость. И вот он круглый. Ах, как же ей не хватает прикосновений его горячей руки. Внезапно дверь спальни распахнулась, и в комнату влетела леди Морайна: — Они вернулись! Глава 33 — Куда подевался Гвент? — бушевал Северн, шагая по залу. — Аларт сказал, что он поехал в Певенсейскую чащобу. Что ему там понадобилось? — Он хочет повидаться с Альфредом, — многозначительно отозвалась леди Морайна. — Матушка, этого не может быть. Он же боится кота. — Значит, он навещает Ведунью. — Он же клялся, что здоров как бык. Слушай, Гастингс, моей матери угодно водить меня за нос. В чем дело? — Гвент с Ведуньей любят друг друга. Утратив дар речи, Северн лишь молча качал головой. Потом вытащил из-под туники куницу и начал гладить. Трист заворчал, а его хозяин неподвижно стоял, глядя в пространство. — Что с вами, милорд? — всполошился сэр Алан, принимая из рук Алисы кубок. — Ведунья ненавидит мужчин, — буркнул Северн. — Так оно и есть. Ты бы послушал, как она отзывалась о Гвенте, какими прозвищами награждала его, даже я ни разу тебя так не называла, Северн. Тот спрятал зверька под тунику и обратился к своим людям: — Надеюсь, все уже напились вволю. Пора браться за дело, надо многое подготовить к завтрашнему походу. Лишь отдав все необходимые распоряжения, он мог поздороваться с Гастингс как должно. Он молча прижался к жене всем телом, и та, спрятав лицо у него на груди, спросила: — Правда, что Гвент с людьми были под Седжвиком? — Да, они искали способ вызволить меня, не зная, что нам удалось бежать. Никто не пострадал, если не считать ужасной жажды и головной боли после отравления. Гастингс, ты не шутила про Гвенга с Ведуньей? — Нет. Ты считаешь, он захочет жить в лесу? — Я до сих пор не верю, поэтому не спрашивай меня. В замке есть какая-нибудь еда? Гастингс засмеялась, осторожно высвобождаясь из его объятий. Трист сердито заверещал. — Хорошо бы поскорее убить Ричарда де Лючи. Макдир без конца жалуется, что в Оксборо ничего не осталось на зиму. Северн опять прижал ее к себе, и Тристу пришлось взобраться на шею хозяина. — Северн! — Что? — А как мы убьем де Лючи? — Я решил взять Седжвик штурмом. У него не больше двух десятков людей, с моим отрядом это не составит большого труда. Надеюсь, Грилэм не примчится сюда, сломя голову, мы вполне обойдемся без него. — И ты, конечно, постараешься спасти Марджори? — Знаешь, Гастингс, — вздохнул он, целуя ее в ухо, — она виновата лишь в том, что хотела заполучить меня. Я же храбрый рыцарь, красивый мужчина, который предан женщине, иногда сам о том не подозревая. А в сражении я просто великолепен. Разве ты станешь винить ее за то, что она меня обожает вопреки здравому смыслу? Гастингс не сумела толком замахнуться, хотя постаралась ударить изо всех сил. Северн, не переставая смеяться, зарычал на нее и добавил: — Как ты считаешь, не выдать ли нам ее за сэра Алана? Конечно, с позволения короля. — Тогда ее серебристые локоны навсегда останутся вблизи Оксборо. — Но я предпочитаю девицу, у которой в волосах столько оттенков, что невозможно сосчитать. Взгляни на эту вот прядь. Цвет грязи. Разве не любопытно? — Милорд! — Да, Бимис? Говори, не стесняйся. Видишь, у моей жены нет слов. Это невероятно, но скоро она придет в себя. — Милорд, вам угодно шутить. А все места себе не находят, не знают, что ждет нас завтра. — Бимис, скоро мне тоже будет не до шуток. Сейчас мы пообедаем и отправимся в Седжвик. — Идем, Бимис, — сказала Алиса, потянув его за рукав. — Оставь их в покое. Они же новобрачные, не совсем, конечно, но все равно не мешай им, пусть играют в свои игры. Почему бы тебе не пойти со мной, я покажу тебе, что это за игры. К удивлению Гастингс, оруженосец изобразил на своем грубом лице что-то вроде улыбки и подал Алисе руку: — Только не переиграй, лорду Северну понадобится моя голова, ведь я у него первый советник. Трист замахал лапой им вслед. Когда на следующий день они к полудню добрались до Седжвика, замок уже опустел. По двору бродила немногочисленная челядь, старый привратник жаловался на жестокость людских сердец, а цыплята с кудахтаньем шарахались в стороны, не желая попасть в котел. Не видно было ни женщин, ни детей. — Он уехал, — крикнул Гвент. — Вместе со своими людьми. Привратник сказал, что вчера. — Леди Марджори с ними? — Да. Он говорит, что она ехала рядом с де Лючи бледная, как ангелочек. — Куда он направился? В тот же миг Северна пронзила мысль, что в Оксборо осталось всего двадцать человек. Ничего, этого вполне достаточно. Ворота заперты и надежно охраняются, никто не проникнет в замок. Он сразу вспомнил тот день, когда его ранили в цветнике Гастингс. Нет, у Бимиса есть приказ. Чужой не переступит порога Оксборо. И все же его снедала тревога, которая усилилась при известии, что де Лючи направлялся к Оксборо. — Милорд, — заметил сэр Алан, — он ничего не сможет поделать. — Он сумасшедший, причем весьма хитроумный. — Надеюсь, он не причинит вреда Марджори, — пробормотал сэр Алан, и все увидели, что он не на шутку встревожен. Они поспешили вернуться в Оксборо. — Пожалуйста, Гастингс, покажи мне, где живет Ведунья, — ныла Элиза. — У меня ужасная боль в животе, а леди Морайна говорит, что Ведунья способна оживить и дохлую свинью. — Нельзя сейчас выходить из Оксборо. Лорд Северн велел нам вести себя так, будто мы в осаде. Подожди, я сама приготовлю для тебя лекарство. Но пока Гастингс возилась с цветами маргаритки и старым вином, недомогание у девочки кончилось. Некоторое время спустя, когда Гастингс штопала бледно-голубую тунику Северна, в зал опрометью вбежал Бимис. Волкодав Эдгар моментально вскочил и глухо зарычал. — Ведунья! — крикнул Бимис. — Клянусь локтями святого Этельберта, ее захватил де Лючи! Гастингс, осознав смысл его слов, вскочила, уронив тунику на пол: — О нет, только не это! — Он там, возле замка, привязал Ведунью за пояс веревкой и держит у ее горла кинжал. Он требует, чтобы ты вышла к нему, или Ведунья умрет. Гастингс, не чуя под собой ног, помчалась к лестнице, ведущей на крепостную стену, глянула вниз и едва не лишилась чувств. Ведунья, неестественно прямая и неподвижная, сидела в седле перед негодяем. Значит, он решил, что не добьется покорности Гастингс, пытая Марджори. И он совершенно прав. Но Ведунья… — Ведунья, — дрожащим голосом окликнула Гастингс, — он тебя не тронул? — Нет. Но он буйно помешанный. Не верь ему. Не выполняй никаких его требований! В ответ Ричард ударил ее по лицу. — Не трогай ее, ублюдок! — Тогда, Гастингс, отдай мне то, что я хочу, да побыстрее. — Ты не получишь Элизу, не будешь ее мучить. Она останется здесь, в безопасности. — Мне не нужно это дьявольское семя. Я хочу тебя, Гастингс. Краем глаза она заметила, что один из людей Бимиса потянулся к луку. — Нет, не стреляй. Ты можешь ранить Ведунью. Нельзя так рисковать. — Леди Гастингс никуда не пойдет, — крикнул Бимис. — А ты убирайся отсюда вместе со своими головорезами. Лорд Северн возвращается в Оксборо. — Яна, это и рассчитывал, — ответил де Лючи, слегка нажав на кинжал, и струйка крови потекла на платье Ведуньи. — Гастингс, не вздумай выходить, — крикнула та, даже не шелохнувшись. Де Лючи снова ударил ее, на этот раз сильнее, и Ведунья обмякла у него в руках. — Я выйду, если ты ее отпустишь, — не выдержала Гастингс. — А еще ты должен отпустить Марджори. — Марджори? Тебе нужна эта сука? Но ведь она тебя ненавидит и всегда ненавидела. Ладно, отпущу и ее. Если я получу тебя, она мне больше не нужна. — Я сейчас выйду. Но, поверь, ты от этого ничего не выиграешь. Я ношу ребенка от лорда Северна. Ты все равно проиграл. Отпусти Ведунью и убирайся. — Ты не беременна, я знаю, — холодно отчеканил де Лючи. — Мне сказала Марджори. Ты лжешь. Иди ко мне, и Ведунья получит свободу. Марджори тоже, если тебе на самом деле захотелось пустить ее к своей кормушке. — Иду. — Нет, Гастингс, — преградил ей дорогу Бимис, — вы не покинете эти стены. Если Ведунье суждено погибнуть, так тому и быть, но нельзя, чтобы лорд Северн, вернувшись, узнал, что его жена в плену. — Я не намерена торговать собою, Бимис, и не намерена сдаваться на милость негодяя, как тебе кажется. У меня есть план. И к возвращению Северна я преподнесу на блюде голову этого чудовища. — Но лорд Северн вовсе не обрадуется. Он чуть не убил самого лорда Грилэма, когда узнал, что тот разделался с де Лючи. А теперь и вы туда же? Я не могу этого допустить, Гастингс. Ну почему этот сумасшедший не сдох, когда наступил на кроличью кость? — Мне надо поговорить с Алисой, — заявила Гастингс, не слушая Бимиса. — Где она? — Что вы хотите? Говорить с Алисой? Мне совсем не хочется впутывать еще и Алису. — Не бойся, — улыбнулась Гастингс, — ей ничто не угрожает. Дай нам поговорить, и ты согласишься с моим планом, Бимис. С бьющимся сердцем она мчалась вверх по винтовой лестнице. Значит, ублюдок ее хочет? На что он надеется? Должен же он понимать, что Северн наверняка изловит его и с превеликой радостью отправит на тот свет? Снаружи раздались громкие крики. Гастингс поспешила узнать, в чем дело, и увидела, что Элиза мечется между людьми отца. Потом Марджори схватила ее и прижала к себе. Гастингс выругалась. Что же теперь делать? В голосе де Лючи слышалось злорадство, когда он снова обратился к ней, не отводя клинка от горла Ведуньи: — Ну что, Гастингс? Выходи ко мне, и я отпущу всех троих. Даже пальцем их не трону. — Гастингс, ты не можешь идти, а я могу, — сказала подошедшая леди Морайна и улыбнулась. — Ты почти угадала мой план. Идем, надо поскорее обо всем условиться. Я не желаю, чтобы этот сумасшедший причинил Ведунье еще большее зло. Они поспешили обратно в замок, по дороге леди Морайна спросила: — Почему девочка сбежала? Неужели она совсем тупая? — Она очень любит Марджори и испугалась за нее. Она выскочила через потайные ворота. Разве ее никто не охраняет? Не получив ответа, Гастингс не стала настаивать. Им с леди Морайной нужно торопиться, ведь в любой момент этот помешанный способен перерезать Ведунье горло так же легко, как повар рубит голову цыпленку. К ним подбежала Алиса. — Мы должны что-то придумать, Гастингс, — затараторила она, глядя на Бимиса, который не спускал глаз с Ричарда. — Я надеялась на помощь этого олуха, но он вообразил себя моим хозяином, имеющим право указывать мне, что можно, а чего нельзя. — От моего плана он не откажется. Леди Морайна, Алиса, расскажите скорее, что придумали вы. Минут через пятнадцать ворота замка приоткрылись, и из них цепочкой вышли женщины, закутанные в плащи с надвинутыми капюшонами. — Мы так не договаривались, — закричал де Лючи. — Которая из вас Гастингс? Снимайте капюшоны! Быстро, не то прикончу всех без разбора. Но женщины продолжали молча идти в его сторону. Если он прикажет своим людям перебить их, может погибнуть и Гастингс, а она для него — единственная защита. Он не может ее убить, хотя бы до тех пор, пока король не отдаст ее в жены ему, де Лючи, не прогонит Северна и не посадит его, де Лючи, на место эрла Оксборо. Семнадцать женщин? Да в чем дело? — Гастингс, покажись! Выходи или твоя Ведунья умрет. Однако женщины все ближе подходили к его отряду. Конь под ним занервничал, подался назад, чувствуя ярость и беспокойство хозяина. Его люди хоть и кричали на женщин, но тоже явно испугались. Чего? Семнадцати женщин? Нет, это уж слишком. Де Лючи отшвырнул от себя Ведунью, которая чудом не упала под копыта лошадей, и двинул своего коня вперед. Когда он оказался в пяти футах от закутанных фигур, те разом откинули капюшоны. Женщин было лишь трое. Остальные, воины Оксборо, мигом натянули луки. Де Лючи закричал, развернул коня и бросился назад. Выхватив Элизу из рук Марджори, он посадил ее перед собою. Вокруг засвистели стрелы, завопили от боли люди. Выдернув у Марджори поводья, он увлек ее лошадь за собою и поскакал к скалистым берегам Северного моря. Гастингс положила на землю лук и стрелы. Только что она убила одного из людей Ричарда де Лючи, — Он захватил Элизу и Марджори. Она чуть не заплакала от досады. Зато им удалось спасти Ведунью, которая стоит рядом, отряхивая желтое платье. Лента, вплетенная в косу, развязалась и свисала ей на лицо. Бимис подбежал к Гастингс, радостно крича: — Получилось! Я знал, что у нас получится. Вы с Алисой и леди Морайной — отличные военачальницы, придумали такой замечательный план. Теперь он от нас не уйдет, Гастингс. Ведь у него на руках девчонка и этот злой ангел, о котором мечтают все мужчины. — Слушайте меня, — сказала Ведунья. — Он совсем взбесился, его мозги заволокло кровавым туманом, а сейчас он еще страдает от злобы и бессилия, поэтому крайне опасен. Де Лючи в тебе одной видит надежду на будущее, Гастингс. Он уверен, что ради тебя король сможет его простить, и он не остановится, пока один из вас не умрет. Будь осторожна. Как только он поймет, что даже ты ему не поможешь, тебя ждет смерть. — Ведунья многозначительно дотронулась до горла, на котором остался след от кинжала. — Я буду осторожна. А теперь садитесь на лошадей и постараемся его догнать. Я должна освободить Элизу. Пожалуйста, Ведунья, останься в замке и расскажи обо всем Северну, если он вернется раньше нас. Глава 34 Издалека Северн видел, что она стоит перед де Лючи, а холодный морской ветер раздувает ее плащ, безжалостно треплет волосы. Марджори с Элизой находились у самого края утеса, куда их приволок негодяй. Его окружали четверо уцелевших бандитов, державших наготове оружие. Никто не шевелился. Гастингс что-то говорила, но Северн не мог расслышать ее слов. Он повелительно взмахнул рукой, призывая своих людей к полной тишине. — Он захватил Марджори, — прошептал сэр Алан. Северн выругался. Да пусть этот ублюдок тащится хоть в Святую Землю. Только бы провидение избавило его от новых встреч с Марджори. Он не отрывал взгляда от жены. Что она задумала? У нее, конечно, есть план. Ей всегда удается составлять удачные планы. Он должен набраться терпения и ждать, но это было выше его сил. Когда все закончится, он непременно придушит Бимиса, а вместе с ним и Гастингс за излишнюю храбрость. Господи, скорее бы все закончилось, а Гастингс осталась бы целой и невредимой. Сейчас он мог только молиться. — У тебя есть возможность бежать, Ричард, — увещевала Гастингс. — Я прикажу своим людям пропустить тебя, если ты освободишь Марджори и Элизу. Забудь об Оксборо. Я никогда не стану твоей. И никогда не стану ни охранять, ни защищать тебя. Ты понял? Но в его глазах отражались только необузданная ярость да огонь безумия, пожравший его душу. Находись Гастингс поближе, он наверняка схватил бы ее и швырнул с утеса. Она заговорила громче, обращаясь к его людям: — Слушайте все. Здесь вам нечего делать. Вы хотите мне смерти? Или Марджори с Элизой? Зачем? Это не принесет вам ничего, кроме вечного проклятия. Спрячьте мечи и идите прочь. — С ублюдка, который посмеет удрать, я живьем сдеру шкуру, — рявкнул де Лючи. Но кое-кто уже попятился, и безумец скорчился от бессильной злобы. Гастингс стало ясно, что больной рассудок просто не в состоянии отказаться от тщеславных и алчных замыслов, столь долго лелеянных. Она нащупала под плащом кинжал. Как бы ей хотелось вонзить клинок в это черное сердце, но она обещала Бимису не делать этого. Внезапно Гастингс неведомым образом поняла, что муж совсем близко, где-то затаился и ждет. Он не смеет приблизиться, иначе могут погибнуть Марджори с Элизой. Де Лючи зашептал что-то на ухо Марджори, та отрицательно покачала головой, и он замахнулся. В тот же миг, схватив в охапку девочку, Марджори упала на землю и скатилась с утеса в пропасть. Лишь одинокий крик Элизы еще висел в воздухе. Гастингс застыла от ужаса. Марджори убила себя и ребенка? О Боже, просто в голове не укладывается! Гастингс взглянула на своего врага, который наконец обернулся в ту сторону, где только что стояли Марджори и его дочь. И равнодушно пожал плечами. Что он сказал Марджори? Что она ответила, вызвав новую вспышку гнева? Какая угроза заставила ее пойти на самоубийство? Несмотря на то, что Гастингс обдумала все последствия, она уже не могла сдержаться. Он в ответе за те несчастья, которые сыпались на них в последнее время. Чудовище, безумец. И она бросилась на него с поднятым кинжалом. Де Лючи схватил ее за руку, но Гастингс оказалась на удивление сильной, а гнев утроил силу. На помощь уже мчался Бимис, но борьба происходила у самого края бездны. Бимис кричал, чтобы Гастингс отступила назад, но противники вцепились друг в друга мертвой хваткой, и кинжал неумолимо приближался к черному сердцу негодяя. Внезапно Гастингс ощутила, что острие пронзило тунику и легко вошло в тело, однако Ричард продолжал сопротивляться, рыча от бессильной ярости. Гастингс посмела ударить его кинжалом. Теперь она умрет. Внезапно кто-то схватил ее за локоть. Она скосила глаза и была потрясена увиденным. В этот миг де Лючи рванул Гастингс к себе, и она отчаянным усилием всадила кинжал еще глубже. Безумец с воем отшатнулся и, чувствуя за спиной пустоту, успел в последнюю долю секунды ухватиться за Гастингс. Она поняла, что это конец, и, летя в пропасть, выкрикнула имя мужа. На глазах у Северна оба, сцепившись в последнем объятии, исчезли в бездне. — Нет! Оставшиеся в живых бандиты поспешно бросали оружие, однако Бимис никого не пощадил. — Нет! Слетев с боевого коня, Северн помчался к обрыву. Он знал, что увидит Гастингс, распластанную на острых камнях внизу, но разглядел одного де Лючи. Наверное, ублюдок накрыл ее своим телом. Даже издалека видно, что мерзавец сломал себе шею. Задыхаясь от горя, Северн метался по краю обрыва, выискивая место, пригодное для спуска. — Северн! Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения. Господи Иисусе, разве он может слышать ее зов, если она разбилась насмерть, придавленная телом проклятого сумасшедшего. Бессильный гнев лишил его способности рассуждать. — Северн! Нет, ему лишь чудится ее голос, потому что он никак не может спуститься к ней, чтобы в последний раз обнять бездыханное тело. — Северн! — Милорд, это же Гастингс! Хвала святому Антонию, это она! Северн упал на землю, свесился как можно дальше с обрыва и не поверил своим глазам. В нескольких футах от него шел узкий карниз, на котором лежала Марджори, а возле нее стояла на коленях Элиза. Обе держали за руки Гастингс, висевшую над пропастью. — Северн, помоги нам ее вытащить. Обвязать Северна веревкой было минутным делом, и его начали осторожно спускать вниз. — Ты жива, — без конца повторял он, пряча лицо в волосах жены. — Если бы этот сумасшедший убил тебя, я бы не пережил. Дай только вернуться домой, и я тебя придушу. Я люблю тебя, Гастингс. И накажу. В последний раз. Ты это заслужила, Гастингс. Ты должна быть наказана сверх всякой меры, Гастингс, в первый же солнечный день в нашем лесу. Клянусь всеми святыми, я люблю тебя. — А я — тебя, — прошептала она, спрятав лицо у него на груди, а когда подняла голову, он увидел в ее глазах ужас от всего пережитого. Он ласково гладил ее по спине, а она говорила: — Я убила его, Северн. Я ударила его кинжалом в грудь. А потом кто-то схватил меня за локоть. Я оглянулась и увидала на карнизе Марджори. Она старалась подтащить меня к себе, чтобы не дать мне упасть. Но он успел схватить меня, и я не смогла вырваться, тогда Марджори и Элиза в меня вцепились и спасли. Северн коснулся ее живота. Он не перебивал, давал ей выговориться, выплеснуть накопившийся ужас. Наконец Гастингс вздрогнула всем телом и затихла. — С нашим ребенком ничего не случилось, не бойся. Северн только ошеломленно качал головой. Марджори, которая люто ненавидела Гастингс, спасла ей жизнь? Он не мог этого понять. Прежде всего он хотел спасти Гастингс. Ему и в голову бы не пришло заботиться лишь о ребенке. Нет, он хотел спасти Гастингс. Хотя бы ее одну. Ощутив надежную опору под ногами, Северн изо всех сил прижал к себе жену. — Больше никогда не спущу с тебя глаз, — пообещал он. — Никогда. Я люблю тебя, но ты не должна бросаться за меня в драку. Никогда. Если мне не удастся тебя удержать, то мое сердце когда-нибудь разорвется от страха и тревоги. Да-да, ты не выйдешь за порог нашей спальни. Можешь возиться со своими травами. Со временем я позволю тебе спускаться в зал, но лишь когда удостоверюсь, что тебе ничто не угрожает, и когда ты поклянешься, что больше не станешь бросаться на других с кинжалом. Ну, пожалуй, я бы не так боялся за тебя, если бы ты догадалась орудовать кинжалом подальше от того проклятого обрыва… Да, пожалуй, ты иногда можешь появляться в зале, получив мое разрешение, но там должен находиться и я. Ты поняла, Гастингс? Я больше не спущу с тебя глаз. Я люблю тебя, я готов тебя задушить. Идем скорее домой, я тебя задушу, а потом Ведунья должна убедиться, что ребенок не пострадал. — Минуточку, Северн, — попросила она, целуя мужа в щеку и пытаясь сжать его так же сильно, как он сжимал ее. — Меня спасли Марджори с Элизой. Я должна их поблагодарить. Северн неохотно отпустил жену и смотрел, как она подходит к стоявшей в стороне Марджори. Сэр Алан с несчастным видом топтался рядом. Элиза, рыдая, цеплялась за ее юбки. — Ты спасла меня, — сказала Гастингс. — Ты это сделала, хотя никто тебя не заставлял. Ты схватила меня за локоть, давая понять, что я могу скатиться с обрыва и ухватиться за карниз. Ты поймала меня, когда я падала, не дала мне разбиться. Ты спасла также себя и девочку. Ты поступила замечательно, Марджори, хотя мне неприятно это говорить. Да, замечательно. — Спасибо, Гастингс. Я с трудом вынесла эти ужасы. Сердце у меня еще замирает от страха. Ну же, маленькая, давай вытрем слезы, мы спаслись, а твой отец мертв. — Марджори подняла на Гастингс свои прекрасные глаза и откинула со лба прядь серебряных волос. — Я знала, что должна тебя спасти. Я не могла иначе. — Когда вы с Элизой бросились с обрыва, я думала, вы разбились насмерть. — О нет, я сразу заметила тог карниз. И я молилась, Гастингс, в те мгновения так, как ни разу в жизни. Чуть не выпустила Элизу, но все же ухватилась за карниз. А потом дала знать тебе. Я рада, что у нас хватило сил держать тебя, пока не подоспел Северн. — Мне очень неприятно, — сказала Гастингс, ковыряя землю носком башмака, — но я должна повторить. Спасибо, Марджори, что ты меня спасла. И я никогда не уродовала твой нос. — Знаю. Это леди Морайна. Она пыталась тебя защитить, и ее преданность вызывает уважение. — Как ты относишься к браку с сэром Аланом и жизни в Седжвике? Конечно, Северну нужно просить разрешения у короля, но, думаю, тот согласится. Возможно, раз в пять лет ты смогла бы приезжать в Оксборо. — Неплохая идея, — засмеялась Марджори. — Сэр Алан мне очень подходит. — Тебе не придется думать о куске хлеба. — Не придется. И я навсегда останусь с моей Элизой. У Северна лопнуло терпение, и, схватив жену, он направился к лошадям, пообещав: — Завтра же пошлю гонца к королю. Сэр Алан, позаботься о леди Марджори и, девочке. По-моему, тебе лучше всего немедленно вернуться в Седжвик. Ах да, похороните людей этого ублюдка. Закопайте где-нибудь на берегу, мне все равно. Гастингс, теребя его за ухо, прошептала: — По крайней мере в ближайшие пять лет я не увижу ее серебристые волосы. В замке было тихо. Если не считать храпа спящих в зале мужчин и несравненной Беллы, которая выводила рулады не хуже любого ветерана. Рядом с нею, словно невинный младенец, посапывал кузнец. А в спальне их лорд в который уже раз наслаждался близостью с женой, любуясь ею при свете единственной оплывшей свечи. — Нет, Гастингс, не шевелись. Я бы хотел сполна почувствовать твое тело. И чтобы ты могла сполна почувствовать меня, пока желание не заслонит все остальное. Может, ты почувствуешь и мою любовь, которая в этот миг сильнее, чем желание, хотя я не уверен, что это продлится долго. Теперь ты моя, черт побери. Теперь уже не будет споров и подозрений, что я хочу другую женщину. Я хочу лишь тебя. Или тебе необходимы споры, чтобы в это поверить? — Не хочешь ли ты сказать, что я буду молча сносить твои бесконечные придирки или что ты мнешь в цветнике мои маргаритки? — Нет, кричи себе на здоровье, пусть даже на твой крик слетятся чайки с побережья. Это все чепуха и не вредит главному, что сложилось между нами, что будет с годами расти, Гастингс, и становиться все сильнее. Ты веришь? — Я просто обязана, ведь я люблю тебя больше жизни. А когда через пять лет приедет Марджори, ты не будешь смотреть на нее, как оглушенный, и болтать про красоту ее волос? — Я плюну ей под ноги.. Гастингс засмеялась и слегка приподняла бедро. — Слушайся меня, жена, и не шевелись, а то будет худо. — Даже если мне удастся довести тебя до белого каления, я отлично знаю, что надо сделать, чтобы ты мигом позабыл свой гнев. Да-да, я отлично знаю, как сделать тебя столь безмятежно счастливым, какой бывает коза Джильберта, когда стащит новый сапог. — Я знаю, что ты знаешь. Она изумленно уставилась на него, не сразу осознав, что он начал потихоньку двигаться. — И что же именно ты знаешь? — Моя мать любит меня. И предана мне. А мадам Агнес с Алисой преданы моей матери. И еще они верят в ее мудрость. Ну, и меня глупцом не считают. Воистину тут есть над чем посмеяться от души. — Что это значит? Он двигался все энергичнее, будя в ней страстное желание. На какое-то время она утратила способность думать, но позднее, чуть отдышавшись и чувствуя себя счастливейшей женщиной в мире, она поинтересовалась: — Почему ты сказал, что твоя мать тебя любит? Конечно, она тебя любит. Ты — ее сын. Что за разговор про мадам Агнес и Алису? И при чем тут смех? — Моя мать говорила, что когда ты возишься в цветнике, у тебя всегда отличное настроение. Еще она сказала, что здесь самое подходящее место, чтобы ты проверила, действуют ли на меня твои чары. — Она сердито нахмурилась, и Северн поцеловал ее полуоткрытые губы. — Помнишь, Гастингс? Я дважды приходил в цветник. Уже в первый раз ты начала заигрывать со мною, завела разговор о прогулке в лес, где я мог бы тебя наказать. А на следующий день ты бросилась мне на шею и умоляла снова отвести в лес. — Да, я помню, но зачем ты все так подробно описываешь? В этом есть какой-то тайный смысл? — Наконец ты слушаешь меня внимательно. Моя мать сказала, что это мадам Агнес с Алисой дают тебе советы, и получается все, как они говорят. Мать смеялась над твоим удивлением. Я встретился с ними, и они все мне рассказали, Гастингс. Нужно признать, их советы пошли тебе на пользу. Та, обхватив его шею, попыталась сжать руки, но это ей не удалось. — Я должна сейчас прийти в ярость, кричать, топать ногами, швырнуть в тебя вазой. — Она с чувством поцеловала его, шепча: — Алиса твердила, что мужчины — простофили. Мадам Агнес твердила, что во второй раз надо проявить большее искусство, но она в меня верит. И я тоже считаю их советы превосходными. — Мы все решили, что это поможет тебе обуздать свой норов, и ты поверишь, что твой муж хочет прежде всего тебя, а не Оксборо с отцовскими титулами. Разве во время наших прогулок по лесу я предоставил тебе мало доказательств, Гастингс? Разве ты не наслаждалась, как хотела, моим телом? Разве я не восхищался тобой? — А вот и нет. Ты лишь охал, стонал и дергался. — Гастингс еще злилась на женщин, она им доверилась, а те постоянно совещались с леди Морайной и Северном. — Нет, не верю, что они все тебе рассказали и спрашивали твое мнение по поводу их советов. — Ну, я почти ничего не менял в их советах. — Вдруг она захочет его ударить, раз ей не под силу его задушить. — Сказать, что они сделали по-моему? — Я и так знаю. — Ел рука скользнула к нему в пах и что-то нашла. — Да, я это знаю точно. Гастингс легонько сжала пальцы, и он беспомощно улыбнулся, зарывшись в ее волосы. Он собирался с ней поговорить, а не заниматься снова любовью. Надо чем-то отвлечь ее и себя, особенно себя, уж очень искусно она его ласкает. — Твой живот немного вырос. Ты просто чудо. Раздалось недовольное ворчание. Гастингс тут же выпустила свою игрушку и откинула покрывало. Изрядно помятый Трист выбрался из-под одеяла и шмыгнул к хозяину. — Ты и его позвал на помощь, Северн? — Трист сам знает, что мне нужно. — И прервал наши игры. — Ты хорошо себя чувствуешь, Гастингс? — Северн погладил ее по животу. — Да, только до рождения ребенка мне стоит воздержаться от прыжков с обрыва. Нет, лежи, ты мешаешь Тристу. Я пошутила, Северн, я отлично себя чувствую. Тебе нечего бояться. Ну, а теперь не желаешь ли продолжить? Рука мужа у нее на животе осталась неподвижной, и Гастингс услышала его спокойное дыхание. Трист вольно раскинулся на кровати. — Я одолела нашего воина, Трист, сделала с ним то же, что Белла со своим кузнецом. Как ты думаешь? Зверек выразительно фыркнул. ЭПИЛОГ Ночь зимнего равноденствия была морозной, ветер, налетавший с моря, бился о стены замка, завывал в щелях, хлопал гобеленами в зале. Двор занесло снегом. Два дня назад исчез Трист. Северн не находил себе места, отказывался от еды, неподвижно сидел в кресле, глядя на языки пламени в очаге, рядом с которым дремал волкодав Эдгар. Сырые поленья дымили, и в воздухе стоял голубой туман. — Он мертв. — Откуда ты знаешь, — возразила Гастингс, хотя и сама опасалась худшего. Все в замке этого опасались. Ее сестры молча сгрудились вокруг матери, глядя, как она шьет. — Мне не следовало его отпускать. — Ты не смог бы его удержать, он всегда поступал по своей воле. — Просто он такой же упрямый, как и ты. Я запретил тебе выходить из зала, а ты вчера кормила во дворе цыплят. — Больше не буду. С Тристом ничего не случится, Северн. Поверь мне. — Она понимала никчемность этих слов, но не смогла придумать ничего лучшего. — Я же знал, что надвигается буря, и не должен был выпускать его из-под туники. В конце концов мог бы его связать. Гастингс неловко поднялась с кресла. Живот уже заметно округлился, она выглядела свежей и юной, а на душе лежал тяжкий камень, ибо она понимала: Тристу не выжить в такую бурю. Северн надел рукавицы и теплый плащ, который ему подал огорченный Гвент. Целый день он выходил на поиски и возвращался, когда холод становился уже нестерпимым. В этот момент они услыхали крик. — На пороге возник Аларт, пыхтя и отдуваясь, пытаясь стряхнуть с себя гору снега. А за ним плелся Трист, тоже весь в снегу, с обледенелыми усами, осторожно держа что-то во рту. Это был детеныш куницы. — Боже мой! Северн посадил малыша на огромную ладонь и прижал Триста к груди. Но через минуту Трист соскользнул на пол и был таков. Аларт не успел даже захлопнуть дверь. — Там еще один детеныш! — воскликнула Гастингс. — Держи этого. — Северн передал ей мокрый комочек и поспешил за Тристом. Они вернулись через несколько томительных минут. Северн крепко прижимал к груди Триста и второго детеныша. Из угла поднялась Ведунья и решительно сказала: — Гвент, сию же минуту прикажи Макдиру подать теплого молока. Гастингс, нам понадобится кусочек белой материи для соски. Да, такая подойдет. Спустя час Северн прижимал к груди спящего Триста, а к груди Триста прижимались двое малышей, накормленных и здоровых. Даже во сне Трист выглядел самодовольным. — Наверное, его подружка умерла, и он принес Детенышей сюда. — Северн покосился на четырех сестер, прижавшихся к его коленям, чтобы лучше видеть малышей, и улыбнулся всем по очереди. — Детенышам нужны имена. А еще нужно сделать, чтобы они не замерзли. — Я уговорю маму сшить мне тунику, чтобы один малыш мог так же спать у меня, как Трист спит у тебя, Северн, — прошептала Харлетт. — Лучше я возьму обоих к себе в кровать, — оттеснила сестру Матильда. — И не встану с кровати, пока снова не потеплеет. Северн улыбнулся. Они теперь настоящая семья. Они спорили и хохотали, ссорились и мирились. Из угла послышался кашель. Бедная Алиса, первая беременность давалась ей с трудом, и даже Ведунья не могла составить лекарство, способное победить тошноту. Бимис топтался рядом, беспомощно заламывая руки, в то время как Ведунья бурчала: — Вот поглядите, что за никчемные создания эти мужчины. Может, его хотя бы вырвет вместо жены? Нет, он так и будет стоять здесь столбом, ничего не делая. Вот я и говорю милому Альфреду… Но тут Гвент схватил беременную жену, с чувством поцеловал и прошептал: — Я допустил Альфреда к нам в постель и не жалею. Он упирается мне в спину и подталкивает к тебе. — Потом взмахнул рукой и крикнул: — Вот мое лекарство, усмирившее Ведунью! В ответ раздались веселые крики, даже Алиса улыбнулась. Приподняв голову, Трист протянул Гастингс лапу и тихонько заворчал, а детеныши еще крепче прижались к его груди. В этот миг она решила, что ей нравятся снег и ветер, который сбивает его в толстое белое покрывало, укутавшее славный замок Оксборо. notes Примечания 1 Авалон — по кельтским мифам, остров вечной жизни на Западе, куда переправили смертельно раненного короля Артура. 2 Под Гастингсом 14 октября 10 66 года произошло сражение между войсками Вильгельма Завоевателя и английского короля Гарольда. Англичане были разбиты, и с этого времени в Англии началось правление норманнов. 3 Ко мне (фр.). 4 Огуречная трава (они.).