Теневые игры
Ксения Чайкова








Осень – время тоски и хандры? Да как бы не так! Старые знакомые заскучать не дадут! Вновь на сцену выступает Торин, и его заботливый папенька, и подруга-магиня, и какой-то непонятный альм, и знаменитый кристалл легкой победы… А бедной наемнице опять надо хватать под мышку любимого демона и с оружием наперевес нестись на подмогу. И чем эта новая заварушка закончится – ведомо только богам в мире подлунном.






Ксения ЧАИКОВА




Теневые игры



Осень – время тоски и хандры? Да как бы не так! Старые знакомые заскучать не дадут! Вновь на сцену выступает Торин, и его заботливый папенька, и подруга-магиня, и какой-то непонятный альм, и знаменитый кристалл легкой победы… А бедной наемнице опять надо хватать под мышку любимого демона и с оружием наперевес нестись на подмогу. И чем эта новая заварушка закончится – ведомо только богам в мире подлунном.




Любой житель Райдассы, Йанары, да и всех сопредельных королевств знает: "Сломанный меч" – не то место, куда приходят просто так. Разумеется, забредшего с улицы рассеянного прохожего там без внимания не оставят – накормят и напоят, как полагается. Но посмотрят на него странно, не без удивления пытаясь понять, что этот чудной человек забыл в заведении, где собираются представители одной из самых непредсказуемых и опасных гильдий на грешной земле Сенаторны. И то верно – для желающих выпить, поужинать или тем паче насладиться культурной программой неподалеку найдется с десяток уютных заведений, готовых предложить все сразу и по умеренной (или не очень) цене. А небольшой кабачок под неприметной вывеской предназначен вовсе не для праздных искателей развлечений.




Впрочем, музыку там все-таки послушать можно. Если, конечно, называть этим громким словом глухие ритмичные звуки, похожие на кашель простуженной кошки и взвизги злобствующей русалки одновременно, которые извлекал из старого рассохшегося ат'тана мрачный детина откровенно разбойничьего вида. Этот был красавец с перебитым носом, редкими зубами и роскошным льняным чубом; впрочем, светлый цвет волос с трудом угадывался под густым слоем ныли и грязи. Он восседал на колченогой табуретке, стоящей на непонятном сооружении, которое трактирщиком гордо именовалось сценой, а всеми прочими – заготовкой на гроб, положив на колени свой ат'тан и крепко прижав его гриф к груди, Музыкант, надо сказать, от своего более чем сомнительного творчества был в восторге и сворачивать концерт явно не собирался, с каждой минутой терзая глухо гудящие струны все с большим воодушевлением и удовольствием. Вскоре он даже глаза закрыл, дабы никакие зрительные образы не отвлекали его от высокого наслаждения, доставляемого тонким искусством музицирования, и продолжал дергать струны на ощупь. На качество исполнения это почти не повлияло – хуже все равно было уже некуда.




Посетители изредка страдальчески морщились, но почти не обращали внимания ни на детину, ни на устрашающие звуки, ни на нахмурившегося за стойкой хозяина сего милого общественного заведения. Всем и без того было чем заняться. Такое уж место "Сломанный меч", сюда приходят не ради ужина и даже не ради музыкальной программы. Многие без раздумий заплатили бы немало серебра, а то и золота только за то, чтобы послушать некоторые разговоры, которые велись в этом трактире. Здешние стулья, табуретки и лавки помнят и лохмотья нищих, и добротные матерчатые штаны честных работяг, и тонкую замшу нарядных лосин благороднорожденных. И разумеется, скромную и непритязательную материю или потертую кожу простых одежд хранов – представителей гильдии телохранителей, наемников и убийц.




Вечерами население Каленары не любит сидеть дома, поэтому на недостаток посетителей не может пожаловаться ни одно заведение, даже такое специфическое, как "Сломанный меч". Девушки-разносчицы уже с ног сбились, таская гостям полные подносы и бегая в погреб за вином похолоднее. Кухарка, кряжистая мужеподобная тетка в белейшем фартуке и до невозможности засаленной косынке, зычным басовитым голосом поминая всех демонов Мрака вековечного, уже во второй раз отправляла свою помощницу к знакомому пекарю – докупать очередные караваи хлеба. Музыкант (вернее, вышибала, за недостатком работы по специальности взявшийся осваивать богемную профессию) и певичка также были при деле.




Старый трактирщик по имени Жун тоже не скучал. Нахохлившись, он сидел за стойкой, изредка снисходя до того, чтобы самому разливать пиво, и орлиным взором следил за посетителями. Компания в "Сломанном мече", нередко видавшем всякие подозрительные сборища, в тот вечер собралась очень и очень опасная. Честно говоря, худшую вообразить было трудно. Нет, Жун привык к тому, что в его скромное заведение время от времени захаживают аристократы, а то и благороднорожденные. Он ничего против таких солидных и платежеспособных клиентов не имел, скорее наоборот, всячески привечал и специально для них держал в погребе несколько непрозрачных бутылей дорогого вина в веревочной оплетке. Впрочем, почтенный хозяин общественного заведения не собирался чинить препятствия и своим бывшим коллегам – хранам, явившимся большой компанией отдохнуть и повеселиться в "Сломанном мече". Но – видят боги – против одновременного наплыва и тех и других он возражал. И еще как. Да только кто мог услышать так и не высказанные жалобы и мысленные причитания старого трактирщика.




Глаза его то и дело перебегали из одного угла помещения в другой. Ближе к дверям, по въевшейся в плоть и кровь привычке располагаться недалеко от путей отхода, устроилась большая компания хранов. Они сдвинули три стола, образовав один большой, и теперь довольно мирно обсуждали между собой какие-то свои, сугубо профессиональные дела. И то – коллегам всегда о чем поговорить найдется. Храны и Жуна к себе на посиделки звали, но трактирщик только отрицательно качнул головой, взглядом указывая на бочки с вином и пивом, которые оставить без присмотра и доверить бестолковым девушкам-разносчицам ну никак нельзя. На самом деле старому лису просто не хотелось отвлекаться от наблюдений и подсаживаться к компании, которая в таком внушающем уважение составе вполне способна голыми руками по бревнышку разобрать его заведение.




А в одном из углов устроился высокий мужчина лет двадцати пяти на вид, одетый с большой роскошью, блеском и шиком, но, правда, с отсутствием вкуса. Оставалось только гадать, как он, такой нарядный, добрался до "Сломанного меча" по улицам и подворотням стольной Каленары, славящейся своей лояльностью к представителям гильдии воров и грабителей и расплодившей этих самых представи гелей в количестве, более чем достаточном для разграбления целой страны. Черный сюртук молодого щеголя, бесспорно, был очень красив и подошел бы к любому наряду, но все остальные части его облачения находились в ужасающем диссонансе друг с другом: горчичного цвета бриджи никак не могли примириться с темно-коричневыми ботфортами из отлично выделанной телячьей кожи, а те, в свою очередь, не желали сочетаться со светло-зеленой кружевной рубашкой с плоеной грудью и повязанным поверх нее узким модным галстуком цвета дубовых опилок. Шикарные золотые запонки радовали глаз изумрудами, с тонкой цепочки на сюртуке свисала пара бриллиантов чистой воды, а пряжка роскошного широкого ремня была отделана рубинами и опалами. Лежащая рядом на лавке дорогая черная шляпа со строгой серой лентой уже не могла спасти положение. Мужчина, несмотря на нежное, чуть тронутое загаром лицо и красивые темно-каштановые кудри, выглядел просто кошмарно, и повинен в этом был, безусловно, его жутковатый наряд.




Но Жуну не нравился даже не режущий глаз костюм франта, а быстрые взгляды, которые он бросал на стол храпов. Двое из их семерки были девушками, одна из этих молодых особ, внешне слабых и беззащитных, но вполне способных в одиночку голыми руками убигь разъяренного быка, и привлекала аристократического щеголя. Она изредка отвечала ему такими же быстрыми и настороженными взглядами; эта парочка то и дело косилась друг на друга, но старательно делала вид, что незнакома и вообще не замечает никого и ничего необычного. Но что-то подсказывало старому трактирщику, что ничем хорошим такие переглядки обычно не заканчиваются. Тем более что в глазах мужчины проскальзывала грусть, а девушка иногда морщила нос в быстрой негодующей гримаске, ясно показывающей, сколь невысокого она мнения о наблюдающем за ней темноволосом щеголе. И мужчина, и девушка вели себя мирно и спокойно, но чутье Жуна, уже не первый год содержащего трактир, подсказывало, что лучше не сводить с этой парочки взгляд. А то мало ли что…




– А давайте потанцуем! – внезапно предложила одна из сидящих за столом хран, не та, что переглядывалась с богатым посетителем, а другая – светловолосая, зеленоглазая, лет на пять постарше товарки. Нежное лицо признанной красавицы и покорительницы сердец было слегка подпорчено хищным выражением готовой ко всему профессионалки, не пропадающим из недобро прищуренных глаз и с цинично искривленных губ даже во время ни к чему не обязывающего отдыха с друзьями.




– Под такую музыку? – брезгливо приподнял брови сидящий рядом с ней мужчина лет сорока на вид. Он был самым старшим в компании веселящихся хранов и держался с большим достоинством, ясно свидетельствующем о более чем солидном и обширном жизненном опыте. В этот момент музицирующий амбал как раз взял особенно громкую и пронзительную ноту, и все сидящие в трактире дружно поморщились, явно борясь с горячим желанием заткнуть уши. Или оборвать руки, способные извлекать из несчастного инструмента столь гадостные звуки,- Да под эти жуткие стоны и взвизги даже пьяный орк вприсядку пойти не сможет!




Жун понял все и без непосредственного обращения к своей персоне. Не дожидаясь, пока не слишком довольные посетители прицепятся лично к нему или, чего доброго, еще драку затеют, он быстро подозвал к себе одну из девушек, носящихся на подхвате с подносами, и услал ее за музыкантами. Вообще-то они сегодня были выходные, чем и объяснялся стихийный концерт вышибалы. А сам Жун поспешил к опасным посетителям:




– Ну, мои дорогие, всем довольны?




Голосом старого лиса можно было смазывать тележные колеса, чтобы не скрипели. Храны многоголосо заверили его, что все выше всяческих похвал. Вот если бы еще музыку соответствующую да менестреля…




– Сейчас все будет! – клятвенно заверил Жун, бросая быстрый настороженный взгляд в сторону странного молодого человека, сделавшего большой заказ, но так и не притронувшегося ни к одному из принесенных ему яств. А ведь некоторые из них трактирщик, испытывавший любовь к кулинарии и умеющий отлично готовить, стряпал лично! Поэтому такое невнимание к плодам его кухонного творчества еще не было прямым оскорблением маэстро, но уже сильно смахивало на него.- Не будет ли еще каких пожеланий?




Хмурая девушка с криво подрезанными пепельными волосами и недобрым тяжелым взглядом исподлобья шевельнула губами, но так и не издала ни звука, только удобнее уселась на лавке и рассеянно растрепала и без того пребывающие в полном беспорядке пряди. Жун страдальчески поморщился. Эту посетительницу он не любил. Отчего-то она с трогательным постоянством ухитрялась влипать в разнообразные неприятные истории и тянула за собой этакий гремящий скандальный хвост, состоящий из сплетен, слухов и домыслов. Кроме того, пять из шести ее посещений "Сломанного меча" оканчивались если не крупномасштабной дракой, то серьезной потасовкой, после которой девуш- ки-разносчицы вениками выметали из углов выбитые зубы в таких количествах, что, задайся они целью обзавестись оригинальными украшениями, то уже давным-давно все щеголяли в ожерельях и браслетах из чужих клыков и резцов.




– Чего-чего? – наклонился к этой неприятной особе Жун, страстно мечтая, чтобы она сказала что-нибудь типа: "Скучно у вас тут как-то сегодня, пойду-ка я, пожалуй, в другое место", убралась из его скромного заведения куда подальше и не появлялась в нем еще лет десять. Но увы, девушка лишь вскинула на него мрачные темно-шоколадные глаза и отрицательно качнула головой. Мол, все в порядке, лучшего и пожелать нельзя.




Внезапно она, с ледяным равнодушием, сделавшим бы честь всем ветрам Холодных гор, проигнорировавшая очередной взгляд разряженного в пух и прах темноволосого мужчины, с любопытством потянулась к своей сотрапез- нице:




– Ой, Лиса, а что это у тебя? А ну показывай!




– Да, право, ерунда,- жеманно отмахнулась Лиса, доставая тем не менее заинтересовавший ее подругу предмет.




– Какая прелесть! – восторженно выдохнула та, вертя в руках плоское кольцо с острыми, заточенными до полупрозрачности краями. Радиус странного предмета был примерно с два безымянных пальца девушки.- Как называется это чудо?




– Чакрам,- с гордостью отозвалась зеленоглазая, перехватив очередной взгляд щеголя из угла и подчеркнуто медленным, кокетливым и томным движением поправляя белокурый водопад волос. Тот, правда, ею не заинтересовался, продолжая поглядывать на занявшуюся новой игрушкой скандалистку, и Лиса обиженно надула губки. Она была очень хороша собой и не привыкла, чтобы ее так откровенно игнорировали.




– У Ролника заказывала? – понимающе поинтересовалась пепельноволосая, рассмотрев и узнав маленькое, едва заметное клеймо на внутреннем крае кольца.




– У него, дорогого,- подтвердила Лиса.- Разве Айранэт так сделает?




– Не скажи, он отличный мастер. Разве что… – Ее собеседница грустно вздохнула и сделала быстрое движение рукой около шеи, обозначающее любовь к обильным возлияниям. Храны не особенно суеверны, но о некоторых вещах и проблемах они предпочитают не говорить вслух, словно боясь накликать их на свою голову.- А в последний год он вообще сдал.




Сидящие за столом мужчины печально покивали и тоже потянулись к необычному кольцу, стремясь рассмотреть оружие поближе, но темноглазая не собиралась так просто отпускать попавшую в ее цепкие руки игрушку. Она привстала, быстро обежала взглядом трактир и остановилась на длинных плетенках чеснока и лука, висевших на толстых потолочных балках над стойкой.




– Жун, можно? – и, не дожидаясь ответа, легко метнула кольцо в сторону приглянувшейся ей связки. Трактирщик испуганно охнул – он прекрасно понимал, что может натворить девушка, непривычная к новому виду оружия. Храны, надо сказать, тоже переполошились и на всякий случай даже пригнулись к столу, явно опасаясь, что кольцо, на манер бумеранга, иногда используемого в бою гномами, может вернуться к бросившим его рукам да заодно пройтись по головам соседей.




Но чакрам, свистнув в воздухе, стремительным стальным оводом расчертил весь зал, начисто срубил длинную плетенку чеснока и вонзился в стену над стойкой. На прибитой рядом полке слегка покачнулась большая бутыль дорогого толканского вина, словно прикидывая, не познакомиться ли ей с напольным покрытием, но падать и разбиваться все-таки раздумала.




Чеснок с тихим шелестом рухнул вниз. Прямо на голову одной из девушек-разносчиц, словно специально выбрав самую бестолковую и взбалмошную из всего обслуживающего персонала "Сломанного меча". Та, естественно, тут же выронила поднос, полный грязной посуды, и дико завизжала:




– Змея, змея! – чем во мгновение ока повергла в большое смятение и едва ли не панику почти половину посетителей, которые, как выяснилось, только с виду такие сильные да отважные, а на самом деле орать умеют еще громче и пронзительнее девушек.




Пепельноволосая звонко хохотала, уперев руки в боки и с явным удовольствием взирая на поднявшееся в трактире волнение. Ее веселым гоготом поддерживали все сидящие за ее столом храны, и даже Лиса, пораженная таким небрежным обращением с ее новым оружием, которое она, если честно, и сама еще толком не освоила, согласно похохатывала, слегка взвизгивая и демонстративно вытирая вроде бы слезящиеся глаза.




Жуну было не до смеха.




– Те-э-энь… – страдальчески простонал он, мысленно давая себе самые страшные клятвы никогда больше не подпускать эту скандалистку и возмутительницу спокойствия ближе, чем на арбалетный выстрел к своему солидному, почтенному, достойному всяческого уважения заведению. Наглая особа ответила ему бесшабашным, безнадежно-веселым взглядом давно уставшего от развлечений человека и нахально поинтересовалась:




– Ну и где же обещанные музыканты? Мы танцевать хотим! Правда?




Сидящие за столом мужчины поддержали ее согласным, хотя и нестройным хором. Жун безнадежно всплеснул руками и, прекрасно зная, что слухи о бешеном нраве большинства хранов почти не преувеличены, поспешил перевести беседу с опасной темы на что-то более спокойное:




– Жуть-то какая! Нет, меня этот чакрам не устраивает, мне метательные звезды больше по сердцу. Или уж дротики да кинжалы, на самый крайний случай.




Старый трактирщик знал, о чем заговаривать: храны тут же отвлеклись от неприятной темы, сблизили головы и принялись с увлечением обсуждать все виды знакомого им метательного оружия. Из-за высокой квалификации и немалого боевого опыта сидящих за столом беседа эта грозила затянуться до рассвета. Жун, поняв, что с присущим ему тактом и дипломатичностью сумел справиться и с этой проблемой, облегченно перевел дух и отправился разбираться с последствиями учиненного Тенью безобразия. Чакрам так и остался торчать в стене, слегка поблескивая своими хищно заточенными гранями в свете многочисленных магических светильников, в изобилии развешанных под потолком.




Молодой щеголь за угловым столиком перевел неописуемо печальный и одухотворенный взгляд с остатков плетенки и двух головок чеснока, сиротливо покачивающихся под потолочной балкой, на стол хранов и испустил долгий, протяжный, преисполненный тоски и уныния вздох. Впрочем, нечуткие окружающие и не подумали посочувствовать страдальцу. Его попросту никто не услышал.




Дверные петли "Сломанного меча" – отдельная песня, достойная восславления самым сладкоголосым и поэтичным из трубадуров. С каких пор они скрипят, отчаянно и истошно, причудливо мешая в издаваемых ими звуках стоны хамуна, русалочий визг и кошачьи вопли но весне,- неизвестно даже самому трактирщику. Но никто из посетителей "Сломанного меча" отчего-то не сомневался, что петли еще всех их переживут и благополучно поприветствуют своим мерзким скрипом последние дни мира подлунного. Поэтому завсегдатаи даже не обратили внимания на истошные вопли, раздавшиеся при открывании дверей, и соизволили повернуть головы лишь тогда, когда, не сумев перебить глухое гудение расстроенного ат'тана, по трактиру пронесся торопливый, легкий в своей стремительности перебор струн. Как выяснилось, это прибыли музыканты, заказанные почтеннейшей публикой.




Эльфийская лютня – не соперница ат'тану, особенно если она находится в тонких девичьих руках, а он в короткопалых мужских лапищах со сбитыми до язв костяшками пальцев и многочисленными ссадинами. И так бы и стоять молодой менестрельке лет семнадцати, подпирая стену и прижимая к груди свой инструмент, если бы не объединенные усилия всех посетителей и явившихся с ней музыкантов, дружно согнавших с помоста обиженного, негодующего вышибалу, так, кажется, до конца и не понявшего, отчего его высокое искусство не нашло должного отклика в сердцах слушателей. Грубые нынче люди пошли, неотесанные, к музыке равнодушные да друг к другу невнимательные…




Но, как выяснилось, такое вопиющее пренебрежение невоспитанные окружающие выказывали лишь к творениям сомнительного музыкального таланта вышибалы. А вот к гибкому выразительному голосу менестрельки под аккомпанемент вкрадчивого шепота струн все прислушивались с явным удовольствием. Даже девушки-храны позабыли про свои танцевальные порывы и невидящими глазами уставились в стену, стараясь не смотреть на певицу и делая вид, что баллада с печальным рефреном их ничуть не тронула.




За спиною крылья скомканной бумаги,




И гуляет вечный ветер в голове.




Там над башней реют вражеские флаги,




Ты взлетаешь в небо, лежа на траве.




Ничего не значат признанные боги,




Не страшны отныне жизнь и даже смерть,




Если ты душою легок и свободен,




Прыгая с обрыва, вновь взлетаешь вверх.




Все проходят войны, заживают раны,




На полях сражений вновь растут цветы,




Что казалось вечным – поросло бурьяном,




Ветреный, счастливый – вечен только ты.




note 1




Мягкое, чуть глуховатое сопрано девушки тосковало, подкрепляемое печальными вздохами подпевающих ему струн. Конечно, "Сломанный меч" – не то заведение, где стоит исполнять подобные песни, но и посетители сего славного места оказались вполне способны воспринять грустную меланхолию баллады времен войны Ветров, за давностью лет уже утратившей автора и ставшей известной благодаря бродящим по землям Сенаторны менестрелям. Правда, когда песня наконец отзвучала и последний аккорд замер дрожа под потолком, все зашевелились и заговорили так облегченно, словно им в тягость было слушать напевы нежного молодого голоса под неспешный перебор струн и легкие притопы одной ногой. А потом и музыканты, посовещавшись, разразились веселой и насмешливой мелодией, и Лиса со смехом первая выскочила из-за стола.




Тут зашевелился и щеголь в углу. Он зачем-то пригладил волосы, и без того лежащие в идеальном порядке, поправил свои роскошные запонки и решительно встал. Правда, потом не менее решительно сел. И крепко задумался.




А Лиса уже отплясывала с кем-то из хранов, и веселилась, и пересмеивалась с партнером, и кидала ехидные иронические взгляды на свою товарку, замершую за столом с таким серьезным и задумчивым выражением на лице, словно танцы были не ее идеей. На лавке рядом с ней лежало нечто, принятое сперва щеголем за какую-то странную шапку необычного покроя. Правда, когда "шапка" распахнула огромные глазищи, пламенеющие диким алым колером радужек, и зашевелилась, перебираясь поближе к девушке, стало ясно, что никакой это не головной убор, а ручной демон, отлично выдрессированный и хорошо воспитанный. А может, просто очень любящий свою хозяйку и не желающий огорчать ее дурным поведением.




Вид аккуратной руки с глубоким, плохо зажившим шрамом на указательном пальце, рассеянно легшей на голову демона и принявшейся почесывать его за ушами, придал моднику сил и отваги – он вновь преисполнился решимости, встал и, пока запал не прошел, быстро пересек зал. Жун, поняв, куда направляется разряженный в пух и прах посетитель, нахмурился, подозвал одну из самых фигуристых разносчиц, сам снял с ее глубокого декольте скромно повязанную поверх пышной груди косынку и послал девушку наперехват. Правда, щеголь остался равнодушен к старательно демонстрируемым ему полуобнаженным прелестям и с достойной уважения целеустремленностью продолжил путь.




Жуй скорчил такую мрачную гримасу, словно на его глазах дюжие молодцы из гильдии грабителей вскрыли тщательно запрятанный под половицей тайник и теперь с превеликим энтузиазмом вытряхивают все, что нажито непосильным трудом за десять лет содержания прибыльного трактира. Что делать дальше, он не знал. Оставалась, правда, надежда на благоразумие и рассудительность объекта притязаний щеголя, но что-то подсказывало бывшему храну, что надежда эта настолько зыбкая и иллюзорная, что на нее и внимания обращать-то не стоит.




– Миледи, не соизволите ли вы осчастливить меня до конца моих дней и подарить мне вальс, на который я дерзаю вас пригласить? – безукоризненно вежливо и учтиво выпалил щеголь, склонив голову и щелкнув каблуками около стола, за которым остались сидеть двое мужчин и та самая пепельноволосая скандалистка, что одним движением ухитрилась бессовестно возмутить спокойствие и нарушить покой в мирном трактире. Теперь девушка равнодушно почесывала ушастую башку своего демона, делая вид, что это не она полчаса назад громогласно требовала хорошей музыки и танцев.




Девушка вскинула на "дерзающего" изумленные глаза и захохотала в голос:




– Ты что, белены объелся, Торин? Какой тебе вальс? Здесь же не светский раут! И с каких это пор ты стал обращаться ко мне на "вы"?




– Не вальс? А что же тогда тут танцуют? – в свою очередь удивился мужчина, привычно пропустив мимо ушей остальные подковырки.




– Ну скажем, верруту,- передернула плечами девушка. Судя по лицу Торина, такое слово он слышал впервые в своей жизни. Храна горько вздохнула и тут же, разобрав первые аккорды мелодии, которую начали наигрывать музыканты, порывисто вскочила: Смотри и учись!




Франту действительно осталась только роль пассивного наблюдателя: ничего подобного танцевать он не умел, и теперь бестолково таращил глаза на быстро образованные троицы – одна девушка и двое мужчин, с явным удовольствием прихлопывающие в такт, а потом легко и грациозно срывающиеся с места. Веррута была старинным народным танцем, любимым жителями Райдассы вот уже не первое столетие и требующим немалого умения и сил. Стремительный темп не давал ни секундной передышки, девушка резво перелетала от одного партнера к другому, да еще ухитрялась, не сбивая дыхания, мурлыкать песенку о том, как тяжело выбрать одного ухажера из двух, одинаково сильных, умелых и красивых. Певичка в расшитом блестками шелестящем платье, стоя на сцене, старательно выпевала те же слова, но они звучали отнюдь не так легко и насмешливо, как у танцующих девушек.




А Торин безнадежно смотрел на беспечно веселящуюся наемницу и вспоминал, как она, разряженная в шелка и атласы, вальсировала с благороднорожденными на приеме, и улыбалась им, и обмахивалась веером, и старательно прятала недобрых демонят, пляшущих в глубине мрачных темно-шоколадных глаз. Приходилось признаться: узкие штаны из потертой кожи и тонкий темно-синий свитер, а также стремительная народная пляска с быстрыми напевами и прихлопами в такт шли ей намного больше, чем роскошное кружевное платье цвета облитой сливками лаванды и неспешный чинный вальс под томные звуки оркестра. А сильные, гибкие наемники, продающие свои умения и жизнь за звонкую монету, годились в партнеры этой мрачной темноглазой девушке уж точно больше, чем слащавые, выхоленные до кончиков ногтей и насквозь фальшивые аристократы. Да, здесь – в третьесортном трактире, танцевать под пронзительные звуки расстроенных лютен и щемящие душу напевы менестрелей, в компании наемников, телохранителей и убийц,- Тени самое место. А вовсе не в трепещущем свечными огоньками зале, на обитой бархатом кушетке, с бокалом дорогого вина в руке и с легкой светской беседой на чуть подкрашенных алым устах.




Но попробовать обтесать ее все же определенно стоило. Торин, минут двадцать наблюдавший за отчаянным весельем людей, привыкших при первой же возможности хватать счастье огромными кусками и не знающих, доживут ли они до следующей порции положительных эмоций, весьма неразумно решил высказать наемнице свои благие намерения и попытался перехватить ее. Да куда гам! Не родился еще тот благороднорожденный, который смог бы остановить храну, если той этого не хочется. Тень казалась Торину приливной волной: она была быстра и стремительна, могла сбить с ног и даже потащить за собой, но удержать ее не было никакой возможности; сколько бы он ни разводил руки и не сжимал пальцы, в них оставался только воздух. А наемница ускользала, и улыбалась, и даже ухитрялась изредка подмигивать надувшемуся аристократу, и слегка помахивала рукой, словно приглашая его встать и разделить простонародное веселье. Это Торина-то, единственного наследника райдасской ветви графов Лорранских, лучшего среди благородных танцора и галантного шутника, способного развеселить любую девушку и развлечь любую матрону!




Обозлившись, Лорранский с небывалой для него сноровкой сделал выпад и поймал наемницу за запястье. Та лишь улыбнулась, чтобы через секунду одним неуловимо-изящным движением выскользнуть из захвата, а вот одному из партнеров Тени это отчего-то очень не понравилось.




Лорранский, как и каждый представитель всякой расы мира подлунного, знал, что с хранами лучше не связываться. Любой, даже раненый, обессилевший от боли и потери крови представитель этой гильдии способен в одиночку разметать команду из пяти, а то и десяти привыкших действовать вместе солдат. Но в жизни каждого человека случаются ситуации, когда здравому смыслу просто не под силу докричаться до своего хозяина. Вот подобный случай и произошел с Торином. Нашла, как говорится, коса на камень.




Впоследствии Лорранский и сам не мог понять, как он, в общем-то довольно неуклюжий, слабый и трусоватый человек, смог ударить храна. Да еще и не схлопотать ответную, наверняка прикончившую бы его оплеуху. Правда, в последнем была повинна исключительно Тень: поняв, что незадачливый претендент на ее общество вздумал ввязаться в потасовку с человеком, намного превосходящим его и силой, и умениями, девушка легко вклинилась между ними, в стремительном рывке поймала уже занесенную для воспитательного удара руку храна и попыталась погасить скандал в зародыше. Увы, легче было перекрыть широкую, полноводную Неарту, омывающую своими водами набережные в самых престижных районах столицы, чем пресечь распространение скандала и драки в трактире "Сломанный меч". Разумеется, не все посетители были объяты героическими порывами, но и тех, кто мигом возжелал показать свою силушку и удаль, как раз хватило для большой, крупномасштабной потасовки. Той потасовки, которую завсегдатаи потом вспоминали долго и с удовольствием, удовлетворенно констатируя: "А неплохо мы тогда повеселились" – и перечисляя свои синяки, ссадины и ушибы, а также имена тех, кто их нанес.




Торину отличиться на ратном поприще не дали: сильная рука без сантиментов сгребла его за шиворот и поволокла к окну, а ноги, обутые в невысокие сапожки на каблуках, лишь раз отвлеклись от поспешных шагов ради того, чтобы поощрительно подтолкнуть растерявшегося аристократа коленом чуть пониже спины.




– Тьма, за мной! – повелительно крикнул звонкий, чуть встревоженный и одновременно бесшабашно-веселый голос, пока руки, отпустившие Лорранского, быстро открывали оконные шпингалеты и распахивали створки.- Торин, не стой овцой! Лезь!




– Куда? – искренне удивился он. Вместо ответа девушка быстрым, выверенным и отточенным движением пригнула голову аристократа к груди и легко толкнула его под колени, вынуждая присесть. Над стремительно опустившейся на пол парой с душераздирающим визгом пролетел чакрам, который кто-то выдернул из стены и довольно умело использовал по назначению. Следом просвистела тяжелая глиняная кружка. Потом тарелка. Потом большое блюдо. Потом табуретка.




– Эге, а здесь становится жарко! Как бы столы вскоре летать из угла в угол не начали,- глубокомысленно заметила Тень, стоя на полу на четвереньках и удерживая в такой же не внушающей уважения позе Лорранского. Тот только промычал в ответ нечто неясное, но явно лишенное восхищения и удовольствия. А то он сам не видит, что из трактира лучше убираться, да поскорее! Ведь в "Сломанном мече" не становилось, а уже стало жарко. Менестрелька грациозно-легкими прыжками серны взлетела сначала на табуретку, потом на стол, а с него и на верх шкафа с посудой и, прижимая к себе лютню, посверкивала оттуда испуганными, невольно округлившимися глазами, как кошка, загнанная псом на дерево. Девушки-разносчицы многоопытно определили степень опасности еще в самом начале стихийно возникшей свалки и успели скрыться на кухне. Музыканты красивым полукругом организованно двинулись к выходу и на редкость дружно (сразу видно – давно люди вместе работают) выскочили через двери. Туда же отступили несколько посетителей, не пожелавших принять участие в общем мордобое. Таких, к слову сказать, нашлось мало – всего пара человек. Все прочие упоенно гвоздили друг друга всем, что под руки подвернется. Оставалось только радоваться, что среди драчунов не нашлось ни одного мага, иначе неизвестно, чем бы закончилась потасовка, в которую с таким удовольствием и готовностью ввязались храны и прочие посетители.




– По моей команде – в окно,- скупо проинструктировала своего спутника наемница, резво переползая с открытого пространства под стол и таща за собой совершенно растерявшегося Торина. Впрочем, долго прятаться под защитой толстых сосновых досок им не пришлось: кто-то из впавших в раж хранов одним лихим толчком опрокинул оказавшееся ненадежным убежище набок и ловко перескочил через него, едва не отдавив Тени руку. Девушка раздраженно зашипела, рванулась вверх и с удовольствием поприветствовала его кулаком в живот, предусмотрительно ударив чуть повыше внушительной металлической пряжки поясного ремня, об которую не то что пальцы ушибить – убиться наверняка можно. Поняв, что с озлобленной храной лучше не связываться, наемник уважительно охнул и отвалил, предпочтя поискать для отработки ударов какой-нибудь более сговорчивый и настроенный на драку объект.




Темные раскосые глаза Тени чуть замутились, словно она находилась в трансе, и Лорранский понял, что девушка завела мысленную беседу со своим демоном, отдавая ей какие-то распоряжения и указания относительно дальнейших действий. Положение наемница занимала самое что ни на есть уязвимое, но отчего-то ее пепельноволосую голову не задели ни кружки, ни тарелки, ни бутылки, ни все разнообразие метательного оружия, порхавшего по залу, как бабочки над весенним лугом. Соответственно прижавшегося к ней Торина боги тоже сберегли и сохранили в полном здравии. Разве что роскошный сюртук молодого графа пострадал, и немало – на дорогом полотне медленно расплывалось несколько пятен непонятного происхождения, да еще, кажется, кто-то ухитрился уронить на него немного крупно нарезанной морковки и лист салата, теперь задорно торчавший сзади, как зеленое крыло демона. Хотя, надо признать, подбор продуктов, украсивших собой вызывающе дорогой наряд Торина, был довольно странен и необычен для "Сломанного меча" – храны мало заботились о фигуре, зная, что лишнее непременно растрясется на тренировках или в заварушках, в которые представители этой гильдии влипали с завидным постоянством. А такая кроличья еда сгодится разве что благороднорожденным дамам, дрожащим над своей талией. Впрочем, вполне вероятно, что какая-нибудь из них и посиживала в трактире, инкогнито, разумеется, а теперь была почтительно, но несколько торопливо выведена Жуном через черный ход. Сам старый лис взирал на драку в его заведении с мрачной обреченностью человека, уже привыкшего к подобного рода происшествиям и знающего, что смертоубийствами они обычно не заканчиваются. Отточить друг на друге боевые искусства – это да, а вот убивать ни за что ни про что (сиречь без оплаты или хотя бы аванса) храны никогда не будут. Да и пытаться остановить драку наемников – все равно что заступать дорогу смерчу: его это не впечатлит ни на волос, а вот самонадеянного недоумка может и смести, и по земле прокатить, и к чему-нибудь твердому или массивному приложить. Жун это прекрасно понимал и потому взирал на разграбление своего достойного заведения совершенно индифферентно, изредка в высоких прыжках перехватывая летящую мебель и аккуратно составляя ее рядом с собой. Трактирщик знал, что после потасовки все присутствующие заплатят ему, кто сколько сможет, да и глава гильдии внесет свою лепту, и потому по поводу материальных убытков горевал не особенно. Гораздо большие моральные страдания ему доставляло сознание собственной беспомощности и невозможности крепкой рукой пресечь распространение беспорядка. Кто виноват в его возникновении, Жун отлично помнил и готов был сделать все возможное, дабы больше никогда не допустить эту скандальную особу и ее благороднорожденного дружка под сень крыши своего почтенного трактира.




Выругавшись вполголоса, Жун многоопытно увернулся от какого-то странного оружия, не то ножа, не то дротика, и приподнялся на цыпочки, разыскивая взглядом девушку, послужившую искрой, от которой пороховая бочка чуть нервического веселья храпов вспыхнула и взлетела на воздух. Обнаружилась она довольно быстро: стояла на четвереньках у стены, по ставшей безусловным рефлексом привычке прикрывая собой того самого щеголя, что также послужил первопричиной вооруженного конфликта. На спине скандальной особы причудливым черным горбом восседала ее демон. Странная троица, кажется, ожесточенно переругивалась, причем аристократ ухитрялся размахивать руками, наемница морщила нос, а демон-вонато расправляла крылья и нервно металась по служащей ей опорой части тела хозяйки.




– Ну сейчас вы у меня получите,- тихонько пообещал Жун, опускаясь на четвереньки и под прикрытием еще не перевернутых столов шустро подползая к спорящему трио. Свободная рубаха из некрашеного льна здорово мешала ему, загребая широкими руками сор, свисая до пола и путаясь в коленях, но мужчина упорно продолжал свой нелегкий путь, пылая справедливым желанием нелицеприятно изложить девушке свое мнение о ее безобразном поведении. Впрочем, выразить переполняющее его возмущение почтенный трактирщик так и не сумел: наемница, словно почувствовав, что к ней движется возмездие в виде весьма возмущенного всем происходящим Жуна, вздернула модника на ноги и весомым тычком побудила его лезть в открытое окно. Тот послушно сунулся вперед, но застрял на полдороге и беспомощно махнул ногой, едва не пришибив стоящую рядом девушку. Та прошипела несколько слов откровенно ругательного характера и повелительно указала на спину неловкого аристократа пальцем. Вонато с хищным клекотом налетела на мужчину, чем, видимо, и придала ему необходимое ускорение: тот отчаянно рванулся и смог-таки вывалиться наружу, оставив на торчащем из рамы гвозде кусок своего сверхмодного и дорогого сюртука. Демон порхнула следом, то ли собираясь поощрить понятливого благороднорожденного, то ли намереваясь напугать его еще больше, чтоб тот бежал, не останавливаясь.




Наемница в последний раз окинула взглядом разоренный зал трактира, покачала головой, словно не одобряя столь вольное обращение с чужой собственностью, и с легкостью, сделавшей бы честь любому альму или эльфу, буквально вылетела в окно. Жун с обреченным вздохом проводил ее глазами и вернулся под прикрытие высокой стойки, заодно успев спасти по пути несколько тарелок.




– Ну, цел? – мрачно поинтересовалась я, с тоской косясь на "Сломанный меч". Здание трактира вздрагивало и тряслось от фундамента до крыши, хлопало распахнутыми оконными створками, свистело летающими внутри его предметами и казалось пьяным палачом, отложившим в сторонку свой топор и вознамерившимся пуститься вприсядку. Из соседних заведений, коих на улице Каштанов было понатыкано великое множество, высыпали удивленные посетители, с явным удовольствием наблюдающие за отчаянными дерганьями строения и упоенно обсуждающие все разнообразие вылетающих из окон предметов. Близко к разбуянившемуся трактиру никто подходить не отваживался, но со стороны почему бы и не полюбоваться, как наемники, телохранители и убийцы друг другу нежно, по-дружески, можно даже сказать по-родственному, кости мнут?!




– Цел,- несколько неуверенно подтвердил Торин, вытягивая руку и задумчиво щурясь на нее, словно пытаясь подсчитать пальцы и удостовериться, что все на месте.




– Поздравляю,- сумрачно констатировала я, вновь бросив печальный взгляд на трактир. Там осталась моя куртка – недавно купленная, дорогая, кожаная, в металлических заклепках, с пуговицами из червленого серебра. Похоже, эту красивую стильную вещь мне не увидеть уже никогда – если разгулявшиеся храны не раздерут ее в клочья и не испортят бомбардировкой всевозможных предметов, то Жун наверняка изымет в качестве частичной компенсации нанесенного ему материального урона. А без куртки-то нынче ой как плохо…




Осень я не любила. Тем более что в Каленаре оца всегда какая-то неопределенная, двойственная, словно проверяющая на прочность нервы населения – то темные тучи круглыми сутками над городом плачут, то туманы по улицам крадущимися ворами ползут, то снежок выпадает, чтобы через пару часов растаять без следа, а то солнце припекает страстно, жарко, совсем по-летнему, заставляя опять расцветать петуньи на подоконниках и в палисадниках. Утром дождь, днем зной, а к вечеру подмораживает или ветер безжалостными ледяными плетьми стегает, вот как сейчас.




Я невольно поежилась и обхватила себя руками за плечи, словно пытаясь спрятаться от холодных призрачных рук налетевшего вихря, жадно шарящих по моему телу и стремящихся забраться как можно глубже под крупную ажурную вязку свитера. Тьма на моем плече дернула подвижным носом и разразилась потоком ассоциаций с самым негативным, мрачным содержанием. Лорранский моему демону вроде бы и нравился, она даже, можно сказать, полюбила его – этакой снисходительной, покровительственной любовью, с какой окружающие обычно взирают на безобидных дурачков и дружелюбных умственно отсталых, но вот его поведение иногда ставило вонато в тупик, и она раз за разом недоуменно вопрошала у меня: ну отчего люди такие странные? Или это она ничего не понимает?




Мне демона утешать было нечем. Сама порой удивлялась, какие штуки иногда ухитряются выкидывать представители моей расы. До них и альмам временами далеко бывает, и эльфам, и оркам с гномами.




Торин взирал на меня жалобными беспомощными глазами, и мое сердце невольно тронуло сострадание: ну разве же виноват Лорранский, что в то время, когда боги мозги раздавали, он в очереди за конфетами стоял?!




– А чего тебя вообще в "Сломанный меч" понесло? – задавив в себе непрошеное жалостливое сочувствие, грубо поинтересовалась я. – Дома не сиделось, что ли?




Графенок надул губы, потом посмотрел на трактир, все еще вздрагивающий и трясущийся из-за идущих внутри боевых действий, и преувеличенно внимательно воззрился на затянутое серожелтыми облаками небо. По нему кое-где гуляли отблески многочисленных фонарей и сгустков света с улиц Каленары, да время от времени пробегала стремительная рябь тревожимых ветром облаков. Я посмотрела туда же, не нашла ничего достойного столь пристального внимания и изучения и дерзнула вновь обратить сиятельное внимание аристократа на свою скромную и ничтожную персону:




– Ау, Торин! Я, конечно, понимаю, что благороднорожденному не пристало беседовать с какой-то наемницей, но все же смею напомнить о том, что когда-то ты под моими юбками защиты искал. А это, мне кажется, уже что-то да значит и к чему-то обязывает. В первую очередь тебя. Поэтому не изволишь ли ты ответить на мой вопрос?




– Странные темы ты поднимаешь, Тень,- величественно наклонив голову, сообщил Лорранский. Взгляд забросанного овощами аристократа выражал благородное негодование и чуть брезгливое удивление.- Зачем люди ходят в трактир? Поужинать, разумеется. Музыку послушать. С людьми пообщаться.




– Логично,- согласилась я, перехватывая Тьму, явственно почувствовавшую в словах графеныша насмешку и уже метнувшуюся к нему, ощерив клыки и грозно шипя,- Вот только "Сломанный меч" не слишком подходит для мирных посиделок в компании друзей и кружек с пивом. Да и для благороднорожденного он не самое подходящее место. Так что же привело тебя в это достойное, но немного странное и весьма специфическое общественное заведение?




– С тобой хотел поговорить,- наконец сознался Торин, не без опаски глядя на демона, который рвался из моих рук.




– Ну говори,- согласилась я.- Только знаешь что? Давай, может, пойдем куда-нибудь, а то здесь стоять, во-первых, холодно, а во-вторых, небезопасно.




Аристократенок изумленно покосился на меня, но промолчал и галантно предложил локоть. Я, не размениваясь на такие куртуазные сантименты, сгребла ладонь Торина и с недостойной сопровождающей графа девицы торопливостью двинулась вниз по улице, стремясь в кратчайшие сроки отдалиться от "Сломанного меча" на как можно большее расстояние. Судя по звукам и уменьшению количества летящих из окон предметов, драка там стала постепенно затихать, а это значило, что на крыльцо с минуты на минуту может выскочить разъяренный Жун, призывающий на наши головы всех демонов мира подлунного и Мрака вековечного да заодно пытающийся применить менее патетичный, зато более действенный метод внушения и наказания – деньгами. Силой он, ясное дело, ничего не отнимет, но кровь попортит изрядно. Да еще и состоятельных клиентов в своем злопамятстве да вредности мне перестанет сватать.




Улица Каштанов – малоподходящее для графских прогулок место. На ней хватает всевозможных общественных заведений, радующих своих посетителей самыми демократичными в Каленаре ценами и полным отсутствием внимания со стороны стражников, которые просто боятся лезть и тревожить это осиное гнездо, где распрощаться с жизнью было так же легко, как Торину съесть шоколадную конфету. Поэтому неудивительно, что по этой улице я неслась крепко подхлестнутой лошадью, таща за собой бестолкового аристократа, как непослушного демона на поводке. Ишь, ужинать он в трактир пошел! Музыку слушать! С людьми общаться! Да диво еще, как его по дороге в "Сломанный меч" не прирезали в какой-нибудь темной подворотне!




Крупная вязка старого свитера плохо защищала от холода, ветер то и дело сладострастно дотрагивался до тела ледяными пальцами и пытался задрать мой наряд. Я нервно хлопала себя но животу, придерживая рвущийся в полет предмет моего немудрящего одеяния, и косилась на встрепанного, подозрительно долго немотствующего Торина. В самом деле, для него же ни разу не высказаться в течение двух минут – уже подвиг, а тут он едва ли не четверть часа молчит, словно воды в рот набрав. Что у этого вздорного, склочного, болтливого и недалекого аристократишки на уме? Ой, как мне его взгляды да улыбки не нравятся…




Тьма подпрыгивала на моем плече, как не слишком умелый наездник в седле при галопе. Уж кто-кто, а вонато разумела все, ее шипение из просто удивленного постепенно становилось откровенно агрессивным и неодобрительным. Правда, мысли свои демон держала при себе и меня их отголосками не бомбардировала. Впрочем, я ее понимала и гак. Одно дело с покровительственным материнским умилением наблюдать за здоровенным лосем, жующим сладости, как маленький ребенок, или закатывающим глаза и исторгающим из своей могучей груди томные вздохи, и совсем другое – чувствовать, что этот самый лось имеет в отношении нас разнообразные, далекоидущие планы.




Лорранского, чего греха таить, я слегка побаивалась. И дело было даже не в той самоуверенной небрежности, с которой он напролом перся по жизни, не смотря под ноги и не оглядываясь назад, а в его ко мне отношении. Подобрать подходящее определение этим чувствам я затруднялась. Да, думаю, и сам Торин не смог бы внятно объяснить, отчего это он вздумал делать безродной наемнице предложение руки и сердца с соблюдением всех аристократических правил хорошего тона и благороднорожденной напыщенности. Веселое путешествие в Меритаун и обратно приучило меня смотреть на Лорранского-младшего как на бестолкового великовозрастного ребенка, которому постоянно нужны внимание, опека и присмотр. Поэтому серьезно воспринимать Торина вместе с его чувствами, сколь глубоки и трагичны они ни были, я просто не могла.




Пару раз навстречу нашей колоритной троице выскакивали грабители, щерящие в радушных улыбках редкие зубы и потрясающие всевозможными колюще-режущими предметами. Я, не снижая темпа передвижения, перехватывала безвольную ладонь Торина левой рукой, а правой тут же вытаскивала из-за пояса кинжал. Большинству работников ночных подворотен достаточно было одного взгляда, чтобы понять: со столь самоуверенной и решительной девушкой связываться им явно не стоит. Не слишком сообразительных пугала Тьма, с готовностью предъявляющая татям когти и зубы. И если на девушку с кинжалом они бы по скудоумию своему еще отважились выйти, то вступать в конфликт с хозяйкой хищною демона не решился никто.




– Вот сюда. Да осторожно на ступеньках, они наверняка скользкие! – Я, заметив знакомую вывеску, аккуратно подтолкнула своего спутника к дверям очередного трактира. "Фаршированный петух" был заведением пусть и не очень роскошным, зато едва ли не самым спокойным из тех, которые я знала. Для посиделок с недалеким благороднорожденным он вполне годился.




Однако Торин был противоположного мнения. Брезгливо обозрев трухлявые, уже давно не крашенные ступени крыльца, он сморщил свой аристократический нос и капризным голосом, больше подошедшим бы избалованному пятилетнему ребенку, чем высоченному увальню, вопросил:




– Это мы сюда, что ли?




– А что, есть какой-то другой вариант? – елейным голоском поинтересовалась я, начиная потихоньку закипать. Кто бы знал, как мне дороги все эти аристократы с их благородными замашками и заморочками!




– Конечно! – тут же оживился Торин.- Поехали в "Бургомистра и подкову" или в "Королевские розы"! А то можно…




– Ты хоть сам-то понимаешь, что пытаешься мне предложить? Да кто ж нас с гобой – грязных, растрепанных – в такие дорогие и роскошные заведения пустит? Кроме того, столы у них расписаны, наверное, на месяц вперед, так что нам вряд ли найдут местечко даже на полу у кухни.




– Предоставь это мне! – с непрошибаемо-оптимистичным апломбом привыкшего к выкрутасам гуляки покровительственно сообщил Торин, приподнялся на цыпочки и завертел головой, словно выискивая что-то или кого-то. Я настолько удивилась такому несвойственному моему бывшему подопечному поведению, что даже сразу не нашла что возразить. А потом уже было поздно: графенок остановил извозчика, галантно распахнул дверцу старой рассохшейся колымаги и даже помог мне усесться. Судя по невыносимому амбре, витавшему в этом жалком экипаже, до нас в нем возили свиней. Эту догадку весьма красноречиво подтверждала валяющаяся на полу солома и какая-то подозрительно темная кучка, к которой я из соображений брезгливости приближаться так и не рискнула. Тьма недоверчиво дернула носом, едва слышно зашипела и, цепляясь острыми коготками за свитер, перебралась с моих колен на плечи. Вонато тоже не жаловала столь сомнительные и неприятные ароматы. Равно как и их источники.




Разумеется, такую повозку, больше похожую на смердящий навозом фоб, чем на нормальный экипаж, мог остановить только Торин. Сам Лорранский, кстати сказать, был чем-то неимоверно горд и держался с таким величием, словно восседал в благоухающей ирисовой пудрой и духами королевской карете, а не в вонючей развалюхе, едва-едва трюхающей по городским улицам и ежеминутно грозящей рассыпаться на составляющие части. Оставалось только просить всех богов разом, чтобы никто из моих знакомьте не увидел меня в столь жалком и смешном положении.




Взгляд, коим нас одарил швейцар при дверях "Бургомистра и подковы", просто не поддается описанию. По нежному личику смазливого голубоглазого красавчика, затянутого в форменную ливрею и штаны с позументами, последовательно скользнули возмущение, брезгливость, злоба, удивление и раболепное упоение, когда он наконец-то разглядел, кого именно принесло к порогу сего недешевого, достойного всяческого уважения и восхищения общественного заведения. В своих догадках я не ошиблась – Торина и впрямь много где знали. Причем не только знали, но и уважали – правда, думаю, не столько самого аристократа, сколько его тугой кошелек. Надо было видеть, какой радостью просияли глаза холуя при виде Лорранского-младшего, торжественно выходящего из какой-то колымаги и многозначительно протягивающего руку в ее вонючие глубины! Как засуетился он, восторженный, стараясь одновременно поклониться, присесть, поприветствовать, поинтересоваться здоровьем, заглянуть в глаза и помочь Торину извлечь меня из экипажа!




Впрочем, тут мужчинам пришлось разочароваться: поняв, что графенок вошел в раж и настроен играть роль галантного кавалера до конца, невзирая на мое крайне негативное отношение к подобного рода фарсам и комедиям, я сама распахнула противоположную дверцу и выпрыгнула на мостовую без всякой посторонней помощи. Тьма, почувствовав мое настроение, боевито вздыбила чешую на загривке и разразилась азартным шипением, ясно показывающим, сколь невысокого она мнения о нашем сопровождающем. Да, милая, мне он, если честно, тоже не слишком нравится. Но мы сами виноваты – надо было бросить бестолкового аристократенка в "Сломанном мече", а не вытаскивать его из трактира и уж тем более не позволять ему нас куда-то волочь.




Словно почувствовав и в полной мере оценив мои мысли, Торин поморщился. А работник дверной ручки с достойным восхищения профессионализмом справился с потрясением, состроил на лице донельзя торжественную мину и с грациозным движением, не то полупоклоном, не то реверансом каким-то, распахнул толстые створки, отделяющие нас от изысканных ароматов, бликов света на дорогой хрустальной посуде, звона бокалов и негромкой, невыразимо благородной музыки. Да-а, это вам не стоны несчастного ат'тана в жестоких лапах вышибалы "Сломанного меча"!




Наша встрепанная, слегка припахивающая навозом парочка произвела фурор. Еще бы! Лощеные официанты с серебряными подносами, роскошно одетые мужчины, дамы в вечерних платьях и с ошеломляющими выставками драгоценностей на декольтированных бюстах, плечах и руках, дорогущий гномий хрусталь и альмовский фарфор, томные звуки арф, мягкие рубиновые и темно-синие переливы элитных вин, чинные ручные демоны в золотых ошейниках – и я, в старом свитере и потертых штанах, с криво подрезанными волосами, уже и забывшими, что такое прическа, занимательной коллекцией оружия иод одеждой и Тьмой на плече. Вся эта сомнительная красота держит за руку молодого щеголя в дорогом, но изумительно безвкусном наряде, да так, что и не поймешь, кто кого поддерживает – кавалер даму или дама кавалера (если, конечно, возможно употребить столь достойные слова применительно к нашей с Торином колоритной парочке).




– Мы хотим где-нибудь сесть,- доверительно сообщил аристократенок спешащему навстречу распорядителю. Тот сначала нахмурился, но, видимо, узнал постоянного клиента и заулыбался изо всех сил, старательно не замечая кусочков моркови, вольготно разместившихся на плече Торина, а также моего потрепанного вида и ехидной ухмылки наслаждающейся всеобщим вниманием Тьмы. К эксцентричным выходкам нашей знати все уже привыкли. Но до такого явления не додумался, кажется, еще никто. Большинство взиравших на нас дам брезгливо морщили напудренные носики, но у некоторых глаза уже разгорались восторженным блеском в предвкушении новых забав. Похоже, в ближайшее время обслуживающий персонал всех элитных заведений нашего города будет озадачен наплывом посетительниц в самой простой и непрезентабельной одежде, а также безвкусно наряженных щеголей с остатками моркови и капусты на плечах.




"Хоть бы он отряхнулся, что ли",- с внезапно прорезавшимся глухим раздражением подумала я, смерив мрачным взглядом Торина, шествующего вслед за распорядителем гордо и надменно, как гвардеец его величества на параде, посвященном очередной годовщине победы в войне Ветров.




"А ты ему помоги",- тут же стремительной цепочкой мыслеобразов посоветовала Тьма. Я сдуру послушалась и покровительственно смахнула овощи с плеча своего спутника. Увы, Торин понял этот жест совсем не так, как я рассчитывала, и просиял, будто я только что призналась ему в любви. Я невольно поморщилась и вздохнула. Вывод напрашивался сам собой: не хочешь себе зла – не делай людям добра.




Свободный стол нашелся как по волшебству (впрочем, кое-какое чародейство здесь все-таки явно присутствовало – в ход пошла магия денег) – в удобном закутке, задрапированном тяжелой бархатной тканью. В канделябре интимно горели две хитрые разноцветные свечи, многозначительно свитые в одну толстую колбаску в середине, но расходящиеся концами и основаниями, рядом в полукруглом сосуде из прозрачного хрусталя плавала дорогая оранжерейная лилия с обрезанным под самую чашечку стеблем. Бархатные темно-коричневые тычинки отбрасывали причудливые лохматые тени на кремовые, чуть поблескивающие жемчугом лепестки.




Белоснежная скатерть слепила глаза. Стул был мягким, как трон, с такой же высокой спинкой. Я, брезгливо скривив губы, опустилась на это великолепие и гадостно ухмыльнулась, с трудом удерживаясь от искушения небрежно забросить ноги в стоптанных грязных сапогах на сверкающую снежной чистотой скатерти столешницу. А то и Тьму можно было бы посадить – лапы я ей сегодня не мыла, так что следы останутся – просто загляденье!




Впрочем, такие поступки просто недостойны высокооплачиваемой, отлично обученной и воспитанной храны. Отринув прочь мысли о вредительстве, я принялась с интересом наблюдать за процедурой усаживания Торина. Вот уж чего у моего бывшего подопечного не отнять, так это умения грациозно опускаться на стулья, лавки, табуретки, диваны, троны, кушетки, пуфики, тахты, козетки, кресла, оттоманки и прочие сидячие места. Лорранский воссел с воистину королевским величием и невозмутимостью, так же спокойно принял из рук подскочившего официанта меню и принялся неспешно, обстоятельно изучать его, время от времени задумчиво косясь на потолок, словно испрашивая совета у роскошной позолоченной лепнины, едва видимой в интимном полумраке нашего задрапированного тканью уголка. Официант, нежностью не по-мужски холеного личика не уступающий швейцару на входе, замер в состоянии полупоклона, выгнувшись, заложив одну руку за спину и уставившись на Торина восторженными глазами. Неужели это его сам аристократенок так восхитил? Или – что более вероятно – его тугая мошна?




Наконец Торин определился и, поманив тут же почтительно наклонившегося официанта, о чем-то деловито заговорил с ним вполголоса. Я напрягла слух, но пиликанье скрипок и торопливые перешептывания арф не давали сосредоточиться на разговоре мужчин. Решив, что он в принципе меня не касается, я откинулась на спинку стула, с благодушным интересом изучая обстановку дорогущего, самого модного в этом сезоне ресторана. По мне, так уж слишком это пафосное и надменное место, прямо-таки колющее глаза своей роскошью и богатством. Я бы в такое второй раз не явилась. Да и в первый бы не пришла, если бы не затащивший меня сюда Лорранский.




Под моим хмурым взглядом вышеупомянутый поднял голову и широко, искренне улыбнулся мне, после чего весьма красноречиво замахал руками на официанта. Тот понятливо поклонился и ретировался, оставив нас в одиночестве.




Тьма с интересом обозрела белоснежную скатерть, ехидно сощурилась, представляя, что будет, если она прогуляется по этому сверкающему чистотой великолепию своими немытыми лапами, но показывать характер все же не стала и перебралась с моих плеч на спинку стула, украсив его помимо прихотливой резьбы собственным нахохленным хвостатым силуэтом. А я вопросительно посмотрела на графеныша:




– Ну, Торин, ты, кажется, о чем-то побеседовать хотел. Я вся внимание.




– Видишь ли, тут такое дело… – начал мяться аристократ, страстно поглядывая в ту сторону, куда ушел официант, и уже явно жалея, что услал этого свидетеля, при котором я стеснялась терзать его, Торина, разнообразными провокационными и не всегда приятными вопросами,- Я, знаешь ли…




– Знаю,- поощрительно кивнула я, поняв, что это вступление может затянуться надолго. А ведь уже часов одиннадцать вечера, не меньше, а то и полночь. Разумеется, из ресторана нас не выставят, подобные заведения работают до последнего клиента, но я не испытывала особого желания всю ночь таскаться с Лорранским по кабакам, а на следующий день едва не ронять от усталости на пол голову, тяжелую от похмелья и недосыпа.




– Какая ты умная, Тень,- с незамедлительно прорезавшимся недовольством фыркнул Лорранский, смерив меня уничижительным взглядом и напыщенно приосаниваясь,- Не перебивала бы, когда старшие говорят!




– Старшие?! – искренне захохотала я,- Ой, только не смеши меня, Торин! Лет-то тебе, может, и больше, а вот по жизненному опыту и приспособленности к этому миру я тебе сто очков вперед дам! Так о чем ты хотел со мной поговорить?




Аристократ надулся, раскрыл было рот, многозначительно выдал звук "А-а-а", но тут подоспел официант с его заказом. Торин облегченно замолчал, пристально глядя, как умелый работник тарелок и подносов на наших глазах опрокидывает бутылку вина на кусок какого-то мяса, а потом ловко поджигает всю эту композицию, тут же вспыхнувшую высоким светло-оранжевым пламенем с непередаваемым ароматом горелого. Я невольно сморщила нос, Тьма зашевелилась и брезгливо дернула хвостом, словно дивясь людской бестолковости, из-за которой был испорчен такой замечательный кусок мяса. Я, честно говоря, была вполне солидарна с демоном, не понимая, какое удовольствие можно находить в обуглившихся, пропахших алкоголем ломтях полусырого мяса, нашпигованного травами и пряностями.




Но, как выяснилось, это были еще цветочки. Ягодки проявили себя во всей красе, когда официант гордо водрузил на стол между нами большое блюдо с холодными закусками. Я подозрительно глянула на лежащие на нем деликатесы и обреченно зажмурилась, искренне надеясь, что все это мне привиделось.




Дары моря в Каленаре всегда стоили дорого – сказывалась немалая удаленность столицы от этого самого моря. Поэтому всевозможные клешнятые, ногастые, хвостатые и пучеглазые гады были пищей богачей и аристократов. Что сливки нашего общества находили в этих жутковатых тварях, которыми только непослушливых детишек темными вечерами стращать, – лично для меня загадка. По мне, так к подобным созданиям лучше не приближаться во избежание ночных кошмаров и раннего поседения. Но наша знать придерживалась иного мнения. Уже лет десять в Каленаре считалось особым шиком этак небрежно бросить при встрече со знакомым: "Вчера в ресторане устриц ел. До чего же хороши!"




Я всевозможных гадов ненавидела всеми фибрами своей души. Мало того что сильнейший аромат водорослей, моря и соли отбивал всякую охоту вновь пробовать всех этих моллюсков-каракатиц, так они еще банально пугали меня своим оригинально-жутковатым внешним видом и выпученными немигающими глазами, затянутыми беловатой пленкой. А меня, успевшую повидать немало и всякого, устрашить было довольно сложно.




Торин же, решив продемонстрировать свою щедрость и богатство, заказал устриц. Похожие на грязные камни раковины еще на расстоянии в десяток шагов вызвали у меня невольное содрогание – уж слишком хорошо я знала, что скрывается под такой непрезентабельной оболочкой. А уж когда аристократенок аккуратно открыл одну из раковин, я и вовсе почувствовала, что готова бежать, не чуя под собой ног.




У каждого свои бзики. Я вот не переносила моллюсков и ужасно боялась лягушек. Хорошо еще, что у нас хоть не додумались жарить их задние ножки, как принято в лучших домах Толкана!




Официант, едва дыша от почтения, бережно наклонил над бокалом Торина высокий глиняный кувшин причудливой изогнутой формы с болтающейся на горлышке большой сургучной печатью. В изящный хрустальный фужер хлынуло дорогое темно-синее альмовское вино, бросающее почти черные отблески на скатерть и распространяющее тонкий аромат. Да, это вам не то кисло-соленое издевательство, коим потчует своих посетителей Жун! Аристократенок отпил маленький глоточек, посмаковал и согласно кивнул, одобряя. Работник ресторации, чуть не переломившись в поясе от восторга, оделил вином и меня, причем сделал это так медленно и осторожно, словно синяя жидкость была каким-то сильным магическим зельем и могла взорваться в любой момент. Тьме, после некоторого колебания, было предложено серебряное блюдце с тем же самым дорогущим альмовским пойлом. Правда, вонато, никогда не жаловавшая алкоголь, величественно не заметила этого подношения.




Торин смотрел на меня обиженно и непонимающе. Ну да, конечно, он же заказал такой роскошный и элегантный ужин, а я и не подумала притронуться ни к закускам, ни к горячему, ни даже к вину. Демоны бы побрали идиотский обычай, бытующий уже Мрак знает сколько лет – мужчине выбирать ужин для двоих, потому как в девяти случаях из десяти представитель сильной половины человечества забывает поинтересоваться гастрономическими предпочтениями своей спутницы!




– Так что ты хотел поведать мне, Торин? – в третий раз поинтересовалась я, стараясь не смотреть на моллюсков, которые, казалось, шевелились в своих раковинах, всячески стараясь избежать предстоящего им варварского поедания.




– Я… Ну короче, вот.- Лорранский, не сумев подобрать нужных слов, просто вытянул над столом руку и разжал пальцы, демонстрируя мне лежащий на ладони небольшой предмет. Я бросила на него быстрый взгляд и едва не упала со стула.




– Нет! Этого не может быть!




К сожалению, могло. И было.




На холеной ладони аристократа, никогда не знавшего тяжелой физической работы и долгих упражнений с оружием, слегка поблескивал серовато-голубой многогранник размером с ноготь на мизинце. Кристалл легкой победы.




– Откуда это у тебя? Откуда? А ну отвечай!




Я и сама не сразу сообразила, что в жесточайшем приступе паники и испуга вскочила, сгребла Торина за воротник, чем вынудила встать и его, и теперь немилосердно трясла бестолкового Лорранского над столом, словно надеясь, что правдивый ответ выпадет из него сам собой. Бедный аристократ клацал зубами, таращил глаза и невнятно мычал нечто протестующее. Лицо его постепенно наливалось синевой, как предгрозовое небо, и вскоре я поняла, что еще чуть-чуть – и графенок, удавленный собственным воротником, унесет тайну появления проклятого кристалла с собой в могилу. Тьма подбадривающе зашипела, подпрыгивая на спинке стула, как наездник-недоросток на слишком большой лошади, но я уже поняла, что подобные методы дознания ни к чему хорошему не приведут.




Хватку пришлось ослабить, а там и вовсе разжать – на нас стали обращать слишком уж пристальное внимание. Впрочем, от недостатка оного наша более чем колоритная и вызывающе выглядящая парочка не страдала с самого начала.




Торин, беспомощно тараща на меня совершенно круглые испуганные глаза, кулем свалился на стул, держась за горло и беззвучно разевая рот.




– Прости. Я не хотела тебя так пугать. Но все-таки: откуда у тебя эта гадость?




Торин перестал синеть и начал зеленеть. Потом краснеть. Потом белеть. Я некоторое время понаблюдала за последовательной сменой цветов его аристократического личика, затем взяла бокал и начала медленно, как обморочного или малолетнего, отпаивать графеныша вином, сопровождая сии нехитрые мероприятия реанимационного характера еще и тихими устными увещеваниями:




– Успокойся, Торин, все хорошо. Я правда не хотела причинить тебе вред. Да мне это и не удалось – ты же не помер, а просто сильно напугался. Ну давай, будь хорошим фафом, выпей вина, съешь устричку и расскажи мне честно, толково и внятно, откуда у тебя этот кристалл.




Лорранский, однако же, на эти агитации не поддался: головой кивал, вино глотал, но отвечать на поставленный вопрос отказывался категорически и хранил гордое неприступное молчание, как захваченный в плен командир эльфийского отряда партизан. Я постепенно зверела и ворковала все слаще, чтобы ни в коем случае вновь не напугать нервного и впечатлительного фафенка, и пыталась сообразить, что предпринять, если Торин упрется бараном и наотрез откажется давать объяснения. Ясное дело, оставлять кристалл у него нельзя – стоит только вспомнить, какая грызня развернулась за них пару месяцев назад, и сразу становится ясно, что такой опасный предмет нужно держать подальше, во всяком случае – от рассеянного, вздорного, не шибко умного аристократеныша, способного по недомыслию выложить все свои планы потенциальному врагу или реальному сопернику.




Видимо, на моем лице отразились совсем уж нехорошие и кровожадные мысли – Торин испуганно охнул и, стремясь отшатнуться от меня как можно дальше, едва не перевернул стул. Я поспешно привела себя в порядок – сиречь постаралась надеть на свой наверняка перекошенный от мрачных раздумий лик слащавую маску заботливой дурочки – и присела рядом с аристократенком на корточки, нежно поглаживая его по судорожно стиснутым на коленях рукам.




– Ты не нервничай так, Торин. Ну пожалуйста… Ты пойми, я же о тебе в первую очередь волнуюсь. И о себе. И о Тьме. Эти проклятые кристаллы уже забрали слишком много жизней, чтобы мы могли рисковать и трясти ими направо-налево. Пред началом нашей кампании твой отец предупредил, что мага, придумавшего эту пакость, убили и сожгли все его записи. Так что те кристаллы, которые ты вез, были единственными в своем роде. Вот я и пытаюсь понять, откуда взялся еще один. Помоги мне, пожалуйста. Я ведь просто хочу, чтобы мы все жили.




Тихая речь и разумные слова подействовали на Торина умиротворяюще – он перестал разевать рот и хлопать глазами, приосанился, вернулся к нормальному цвету лица и даже соизволил отпить еще немного вина. Я облегченно выдохнула и позволила себе улыбнуться. Сколько бы вокруг ни кричали о превосходстве мужского интеллекта над женским, я успела убедиться: достаточно пары ласковых и нежных слов – и вот уже самый гордый аристократ послушно ест и пьет из твоих рук, как воспитанный, отлично выдрессированный и привыкший к тебе демон. Меня бы на подобный трюк купить не удалось никому и никогда. Впрочем, я бы никогда себе не позволила впадать в такое предыстерич- ное состояние, граничащее с вульгарной паникой и почти ничем от нее не отличающееся, и сидеть, раскрывая рот, позволяя окружающим выделывать рядом взволнованные коленца и квохтать лицемерно-заботливыми и ласковыми курами.




– Так откуда этот кристалл? – предельно мягко и нежно поинтересовалась я, готовясь, чуть что, опять к слащавой опеке. Однако Торин уже сумел взять себя в руки и хмуро ответствовал:




– Откуда, откуда… Из кошеля того.




– Из кошеля?! – Мой голос вновь невольно сорвался на визг,- Из того кошеля, который мы везли в Меритаун?




– Да,- еще более мрачно отозвался аристократенок.- Сядь, пожалуйста, а то на нас уже все посетители смотрят.




– Они с увлечением предаются этому занятию с той самой минуты, как мы сюда явились,- передернула я плечами, послушно валясь на свой стул и невольно прижимая руки к груди, словно пытаясь сдержать бешено колотящееся сердце,- Как это получилось?




– Что? Забрать кристалл? Да проще простого. Никто ведь точно не знал, сколько их гам, в кошеле. Я вытащил один, никто и не заметил пропажи.




– Зачем? – простонала я, хватаясь за голову. Нет, мужской склад ума, наверное, все же слишком отличается от женского – я, как ни пыталась, так и ие смогла осознать всю беспросветность Ториновой глупости и, хоть убей, не понимала, как можно было додуматься до того, что вытворил он.- Зачем ты это сделал?!




– Ну как-то так получилось… Случайно… – промямлил Лорранский, старательно отводя глаза,- Я не думал, что…




– О боги, Торин, да ты вообще хоть когда-нибудь думаешь?! – взорвалась я, взмахивая руками. Тьма, едва не сбитая со своего насеста – сначала бурным потоком моих злобных мыслей, потом отчаянной жестикуляцией,- возмущенно зашипела, расправила крылья и спланировала на стол. В другое время я как следует отругала бы ее за такое хамское проявление невоспитанности на людях, но сейчас мне было не до того, и демон, пользуясь этим, тут же начала деловито подъедать так и не оцененный нами деликатес. Разгрызаемые раковины жалобно похрустывали на зубах, Тьма аккуратно помогала себе сгибами крыльев и длинными суставчатыми пальцами передних лап. Моя вонато всегда умела вести себя за столом.




– Думаю! – тут же взвился графенок.- Я думаю, что вообще зря показал тебе этот кристалл.




– О нет, не зря,- промурлыкала я, мгновенно переходя от приступа ярости к ледяному спокойствию. Храна никогда не должна терять голову и беситься со злости, ибо это может привести опять-таки к потере головы – на сей раз в прямом, не метафорическом смысле.- Отнюдь не зря. Я сделала кое-какие выводы и…




– И?…- напряженно подался вперед Торин. Тьма хрустела раковинами, как уличный мальчишка – калеными орехами.




– И я тебе не скажу, в чем именно они заключаются.- Я встала, усадила демона себе на плечо и лучезарно улыбнулась: – Спасибо за вечер, Торин. Мне такого еще никто ни разу не устраивал.




И ведь ни на медяк не соврала. Такого – мирные посиделки с друзьями, драка, частично с ними, частично с незнакомцами, поездка в воняющей навозом колымаге, роскошный ужин в дорогом ресторане и просто убийственная новость в конце начавшегося весьма спокойно и безобидно вечера – со мной и впрямь еще не происходило.




– Как? Куда? Зачем? С чего это вдруг? – тут же вскинулся неугомонный Торин.




– Пешком. Домой. Отсыпаться. Устала я сегодня,- пунктуально ответила я на все выпаленные аристократенком вопросы, машинально задвигая за собой стул. Так поступать здесь было не принято – на меня вытаращился и Торин, и спешащий к нашему столу официант, и многие из посетителей.




– Я тебя провожу! – провозгласил преисполнившийся самоуверенности Лорранский, вскакивая и отставляя бокал. Как всегда, без приключений на ровном месте он обойтись не смог: вставая, неловко толкнул ногой стол, и тот закачался так угрожающе, что я невольно вздрогнула и подставила ладони под его крышку, дабы удержать предмет мебели от падения, а себя и всю окружающую обстановку – от брызг вина, соусов и подлив. И лишь потом, подняв глаза на Торина, сообразила, что он ждет адекватной реакции на свое в высшей степени лестное и заманчивое предложение.




– Зачем?




– Ну как же! На улице уже темно. Мало ли что…




Каким чудом я смогла удержаться от ехидного издевательского смеха – для меня загадка. Тоже мне защитничек нашелся! Да чем он ночных татей сражать собирается – своей потрясающей глупостью или ошеломляющим безвкусием дорогущего наряда?




Впрочем, отделаться от настроенного на подвиги Торина оказалось не легче, чем по равнине убежать от своры взявших след гончих: он небрежно бросил на стол две золотые монеты и со всех ног ринулся за мной. Я попробовала аргументировать свой отказ нежеланием обременять его светлость своим обществом, ведь у такого солидного и благородного человека, как граф Лорранский-младший, должно быть, полно важных дел государственного уровня. Увы, Торин тут же ответил, что до зимы он совершенно свободен, поэтому вполне может потратить несколько часов на то, чтобы доставить домой девушку.




Тогда я сменила тактику: вкрадчиво сообщила, что содержать дом на Приречной улице стало мне не по карману, и я перебралась в Окраинный район – самый бедный и неблагополучный в столице. К сожалению, надежды на взыгравший в аристократе снобизм не оправдались: Торин нервно провел рукой по волосам, слегка побледнел, но мужественно выказал желание сопровождать меня хоть во Мрак вековечный или в Заброшенные земли. Ну что за человек такой! Райдасским же языком ему говорю: не желаю я с тобой ехать. Так ему хоть кол на голове теши!




– Хорошо, Торин,- с обреченным вздохом наконец согласилась я.- Поедем по домам вместе. Но только сначала к тебе.




– Почему это? – вскинул бровушки недалекий Лорранский.




– Потому что будет лучше, если не ты меня, а я тебя провожу. Из тебя вояка как из меня вышивальщица Мало ли кто в темной подворотне нападет, я же потом всю жизнь терзаться буду, что не сберегла, не уследила, до дому не довезла,- в лоб сообщила я, упирая руки в бока. Прислушивающийся к нашей перебранке лакей при дверях едва не упал от столь нахального и самоуверенного заявления. Зато на Торина оно подействовало именно так, как я и надеялась: аристократенок негодующе фыркнул, смерил меня оскорбленным взглядом и, не соизволив даже попрощаться и поинтересоваться, на какие шиши я буду добираться до дома, мигом влез в наемную карету, коих возле "Бургомистра и подковы" обреталось великое множество. Свистнул бич, чмокнул возчик – и изящная тонконогая лошадка взяла с места в карьер, задрав хвост и раскачивая на ухабах катящийся за ней экипаж. Я проводила его встревоженным взглядом, поежилась (по-осеннему холодный ветер алчно запустил свои ледяные пальцы в свободный ворот моего свитера) и едва ли не бегом бросилась вверх по улице. Ничего, если на пересечении Вечерней и Стальной улиц свернуть в подворотню, то можно будет срезать почти полквартала. А гам и до Закатной улицы недалеко, а уж оттуда до моего дома вообще два шага останется.




За последний год граф Иррион Лорранский приобрел привычку допоздна засиживаться у камина, вдумчиво созерцая вьющееся над дровами пламя (аккуратные березовые чурочки подбирались строго по размеру и выкладывались красивым узором, для этого в штате прислуги состоял специальный человек). По стенам плясали испуганные тени, в саду лепетала листва, загадочно шелестели гардины, чуть шевелящиеся под легкими вздохами пробирающегося в открытое окно ветерка, в коридоре изредка слышались легкие торопливые шаги и тихий смех – то служанки бегали на свидания с конюхами и охранниками у ворот. Бывало, до замершего в задумчивости графа доносилась перебранка ключницы и управляющего, делящих влияние и господские милости, а то и глухие деревянные удары – когда челяди вдруг приходило желание помериться силами и пофехтовать на палках. Звенели легкие женские смешки, порой доносилось рассеянное тявканье, а то и вой из псарни. Временами за окном раздавалось глухое уханье вылетевших на ночную охоту сов, а иной раз и соловей по весне заводил свою щелкающую, рвущую душу песню, да так и не умолкал, стервец, до рассвета, заставляя сладко и мечтательно вздыхать всех обитателей поместья.




Граф Иррион был уже немолод. Участие в войне Ветров лишило его одного глаза и наградило изнуряющим кашлем, придворные интриги довели до уже ставшей привычной бессонницы, а волнения за единственного позднего и любимого сына лишили последнего здоровья. И хоть эскапада с кристаллами закончилась вполне благополучно, по крайней мере для Торина, Лорранский-старший сильно сдал. И это отмечали все, кто встречался с ним после разлуки длиннее месячной. Все шестьдесят пять прожитых лет, раньше как-то не заявляющие о себе, вдруг дружно выползли на лицо графа, избороздив его морщинами и превратив веселую усмешку полного сил мужчины в заискивающую улыбку начавшего дряхлеть старика. Из глаз ушел живой блеск, волосы разом покрылись серебром, а руки затряслись, да так, что немало напуганный своим состоянием Иррион уже не решался браться за меч, опасаясь уронить его себе на ногу. Впрочем, шестьдесят пять лет – не тот возраст, в котором требуются похождения и подвиги. Лорранский это понимал и потому даже не горевал особенно, в мыслях тихо благодаря богов за щедро отмеренные ими года (средняя продолжительность жизни мужчин в Райдассе едва-едва достигала сорока лет) и немалые достижения на придворных и военных поприщах.




Торопливые шаги в коридоре заставили графа вскинуть голову, а потом слегка улыбнуться. Торин, ездивший в какой-то новомодный ресторан, вернулся домой. Шаги сына Иррион узнал бы из тысячи. Хвала богам, идет сам, и уверенно. Значит, не ввязался ни в какую драку и даже не напился. Впрочем, судя по редким глухим ударам, коими сопровождалось его передвижение по поместью, наследник пребывал далеко не в самом лучшем расположении духа и со злости по-детски стучал кулаком о стены.




Лорранский-старший вновь улыбнулся. Однажды Торин, пятилетний, еще ничего толком не соображающий, пнул метлу, забытую рассеянной служанкой в одном из углов. Та, однако, оскорблений сносить не собиралась и нанесла ответный удар: свалилась на голову юного наследника Лорранских, неслабо приложив его по кудрявому темечку рукоятью. Мать – тогда еще была жива мать Торина, невысокая зеленоглазая Вайлина,- прибежав на крик, сходила и принесла сыну одноручный меч его отца да заодно и позвала Ирриона, и счастливые родители минут десять с умилением наблюдали, как их дражайшее чадушко, позабыв о слезах, жалобах и воплях, упоенно рубит и колет преступницу-метлу слишком тяжелым для него мечом, порой задевая стены и портя великолепный мозаичный пол. "Великим воителем будет, полководцем, а то и главнокомандующим войсками всей Райдассы",- шепнула растроганная Вайлипа, любуясь каштановыми кудрями и решительными движениями сына. "Или большим ученым – придворным философом, мудрецом, поэтом и звездочетом",- мечтательно предположил Иррион, глядя, как его драгоценная кровиночка азартно отрывает измочаленные прутья от палки метлы.




Великим воителем Торин не стал. Ему вообще плохо давались боевые искусства. Да и науки, как точные, так и естественные, тоже ке шли впрок. Впрочем, он был красив, обаятелен и весел, умел отлично танцевать, грациозно кланяться, играть в модные логические игры, быть любезным с дамами и пить почти не пьянея. А что еще нужно наследнику старинного графского рода?




Погруженный в свои мысли и воспоминания, Иррион даже не сразу обратил внимание на тихий стук, которому аккомпанировали завывания ветра и шорох еще не опавших листьев. А когда наконец понял, что среди привычных ему звуков засыпающего поместья появился еще один, странный и незнакомый, то даже не встревожился поначалу – просто сидел в кресле, в задумчивом оцепенении глядя на высокое арочное окно, по которому снаружи лезла гибкая, затянутая во все черное и потому почти сливающая с ночным мраком фигура. На ее плече горбом топорщилось нечто непонятное – видимо, какая-то поклажа. Рядом в свободном полете реяла неясная тень.




"Кто это, интересно? И куда? Ишь, ползет, что твой паук",- с меланхоличным спокойствием подумал граф, наблюдая, как незнакомец буквально повисает на кончиках пальцев, нащупывая ногами опору. Он, похоже, прекрасно понимал, что рамы, забранные толстыми коваными решетками, выдержат его вес, а вот стекла – нет, и потому был предельно осторожен, стараясь без нужды не прижиматься к ним даже грудью или головой, прикрытой не то глухим капюшоном, не то странного покроя шапкой.




Куда лезет ночной гость, Иррион понял очень скоро – верхняя часть окна была открыта, туда-то и стремился незнакомец. Охрану крикнуть, что ли? Впрочем, интересно, как черный человек собирается протискиваться через небольшое отверстие, через которое и голова-то пройдет с явным трудом? На это явно стоило посмотреть.




И Лорранский не стал звать охрану.




И, как выяснилось, не зря. Через минуту граф был вознагражден за свою отвагу и терпение прелюбопытнейшим зрелищем. Впоследствии он не раз и не два подумал, что просто не поверил бы ни во что подобное, если бы не наблюдал это своими глазами.




Кабинет, надо сказать, находился на третьем этаже особняка. И бесстрашный ночной визитер, явно понимающий, чем закончится падение с такой высоты, был очень осмотрителен и четко выверял каждое свое движение. Он буквально подполз к открытой части окна, потом сложился удивительным образом и аккуратно протиснулся в комнату. Сумка, которую незваный визитер попытался протащить следом, застряла.




Гость явственно ругнулся короткой стремительной фразой на трескучем гномьем наречии, зашипел, потом решился на крайние меры и легко соскользнул по внутренней стороне окна, повисая всем телом на своей непокорной ноше.




"А ну как убийца это наемный? Меня приканчивать явился…" – с холодной заинтересованностью подумал Иррион, по-прежнему сохраняя полнейшую неподвижность. Для представителя гильдии убийц ночной гость был слишком хрупким и изящным, но Лорранский прекрасно знал, как обманчива порой может быть беззащитная внешность. Впрочем, если непонятный человек явился по душу графа, то кричать и звать слуг все равно толку уже не было – убийца успеет сделать свое черное дело и исчезнуть прежде, чем встревоженная охрана вбежит в кабинет.




Хитрость незнакомца удалась – застрявшая сумка не выдержала-таки повисшей на ней массы и свалилась вниз. Человек в черном упруго, совершенно бесшумно, как дикая древесная кошка, приземлился на доски дорогого наборного паркета, не прикрытого у стены роскошным толканским ковром. В освобожденное окно мигом протиснулась какая-то крылатая тварь, поблескивающая в торопливых отблесках каминного пламени жуткими рубинами огромных алых глазищ.




Дело начинало принимать нежелательный оборот. Граф, кляня себя за беспечность, выпрямился в кресле и все-таки потянулся к колокольчику, решив если не помешать преступнику осуществить его кровожадные замыслы, то хотя бы предупредить слуг и сына. Но странный визитер опередил его: одним легким прыжком пересек комнату, присел в глубоком реверансе и торопливо стянул с головы глухую шапку-маску:




– Доброй ночи, милорд Иррион. Вы меня узнаете?




На опешившего графа горько, устало и чуть насмешливо смотрели мрачные глаза девушки из гильдии наемников, телохранителей и убийц, той самой, которая сумела в целости и сохранности доставить Торина в Меритаун, а потом вернуть к родному порогу.




Разумеется, существовали более традиционные и менее мелодраматичные способы явления на глаза благороднорожденного. К примеру, возникнуть перед воротами поместья и долго, нудно переругиваться со всеми слугами и охранниками, а потом, не добившись результата, идти на них врукопашную и с дракой и скандалом прорываться к графскому кабинету. Но сколько это труда, шума и мороки… А привязать лошадь в соседнем лесочке, перелезть через стену (я всегда утверждала, что на охранных заклинаниях экономить ни в коем случае нельзя!) и вломиться в самое сердце резиденции – что может быть проще? И граф прихвачен, что называется, тепленьким, и ни шума, ни скандала нег, и вряд ли кто узнает о моем ночном визите.




Милорд Иррион сильно изменился. То ли разлука с сыном, то ли давние болезни подточили его изнутри, и из высокого бархатного кресла на меня смотрел уже не сильный мужчина, а почти что старец, дрожащей рукой гостеприимно указавший мне на диван.




Я послушно уселась и сощурилась на пляшущее в камине пламя. В кабинете было тепло, даже жарко, и я в плотном, прилегающем к телу черном костюме начала потихоньку преть.




– Ты голодная? – тем временем поинтересовался граф так спокойно и естественно, словно я влезала к нему в окно на ночные посиделки уже не первый год. Вот чего у аристократов старой закалки не отнять – так это умения сохранить лицо в любой, даже самой странной и сомнительной ситуации.




– Нет, благодарю. Милорд Торин позаботился меня накормить.




– Он был с тобой?! – полувопросительно-полуутвердительно качнул головой Лорранский.- Хвала богам. Теперь я совершенно за него спокоен и уверен, что ничего дурного не случилось.




– Он уже вернулся? – быстро поинтересовалась я. Сталкиваться с неугомонным аристократенышем в коридорах его фамильного гнезда не хотелось совершенно.




– Да,- спокойно кивнул Иррион,- Минут двадцать назад.




– Это хорошо,- невольно улыбнулась я. Похоже, бестолковый графенок сумел справиться с нелегким делом возвращения в родные пенаты на славу, не впутавшись ни в какие проблемы и не особенно демонстрируя свой вздорный характер.- А вы знаете, что ваш сын влез туда, куда бы ему соваться не следовало?




– Что? – мгновенно подобрался Иррион. Теперь передо мной сидел не трясущийся от дряхлости дед, а просто слегка постаревший мужчина, по-прежнему решительный и уверенный в своих силах. Столь стремительная метаморфоза меня изумила, я даже с невольной завистью к ныне покойным женам графа подумала, что с таким супругом никакие беды и напасти не страшны. Впрочем, если вспомнить, как плохо все они кончили – завидовать там явно нечему.- Поясни! – потребовал граф.




Я пояснила. С милой нежной улыбкой и небрежными жестами, стараясь спрятать поселившуюся в глазах тревогу, не выказывать своего негативного отношения к произошедшему и говорить по возможности спокойным беззаботным голосом.




Увы, такими интонациями Лорранского-старшего, закаленного придворными интригами и войной Ветров, было не провести: он тут же взволновался и стиснул подлокотники кресла так, что костяшки пальцев побелели. Я понимающе кивнула и рассеянно почесала за ушами усевшуюся мне на колени Тьму. Демон слегка приоткрыла алые рубины глаз и бросила в меня несколькими мыслеобразами с вопросительным содержанием. Я кивнула ей, благодаря за напоминание, и в лоб поинтересовалась у Ирриона:




– Что вы намереваетесь делать? Должна заметить, что милорд Торин поступил весьма неразумно, вздумав предъявлять мне столь опасный и страшный предмет в ресторане, при большом скоплении народа. Если он показал этот кристалл мне – он может показать его и кому-нибудь другому. Да еще и поведать, откуда у него такая замечательная вещица и кто еще о ней знает. А мне не хотелось бы в одно далеко не прекрасное утро проснуться со стилетом или ножом в горле. Тем не менее, к сожалению, это один из самых вероятных вариантов развития событий.




– И что ты можешь предложить? – холодно поинтересовался граф. Левая бровь его приподнялась и вопросительно изогнулась, приобретя форму разящего ятагана. Судя по всему, никакой благодарности за своевременно сообщенные сведения Иррион не испытывал, более того, пребывал в непоколебимой уверенности, что я, раз уж взяла на себя труд оповестить его, могу и план действий предложить, разумный да надежный.




Такое развитие событий мне не понравилось совершенно – я порывисто встала, смахнув на пол не ожидавшую от хозяйки такой прыти Тьму, и отвесила небрежный полупоклон Лорранскому-старшему, заодно подбирая валяющуюся на полу сумку:




– Благодарю вас за теплый Прием и содержательную беседу, не смею больше отнимать ваше драгоценное время, спасибо за внимание.




– Стой! Куда ты? – удивился Иррион, видя, как я уже повернулась к окну. Бровь-ятаган недоуменно дрогнула и распрямилась.




Я пожала плечами:




– Домой, разумеется. Ночь уже на дворе, пока я до Каленары доберусь – уже три часа пробьет, если не больше. А по ночам я предпочитаю спать.




– Подожди! Зачем ты приходила и рассказывала мне все это?




– Жить хочу,- чуть удивленно, но вполне искренне и чистосердечно призналась я,- Как можно дольше и как можно спокойнее. А на этих проклятых кристаллах уже столько смертей, что от них разит кровью за полверсты. И я не хочу стать следующей жертвой. А ведь это наверняка произойдет, если милорд Торин не поумерит свою активность и не прекратит трясти кристаллом на всех углах, а также совершать тому подобные в высшей степени неразумные и опрометчивые поступки. Так что проследите за ним, пожалуйста. Если не ради меня – я-то вам никто,- то хотя бы ради сына.




– Проследить, говоришь? Отличная идея,- мечтательно согласился Лорранский, начиная так нехорошо меня разглядывать, что я невольно встревожилась. И, как выяснилось, не зря. Граф, явно удовлетворившись осмотром и сделав довольно лестные для меня выводы, приосанился, вновь создал из левой брови ятаган и величественно вопросил: – Ты сейчас работаешь?




– Что? – тихонько переспросила я, на всякий случай начиная пятиться к окну. Тьма, все еще сидящая на полу, с вопросительным клекотом переползала туда же, отчего-то не решаясь подниматься на крыло и привычно влезать мне на плечи.




– Заказы, клиенты, наниматели у тебя сейчас есть? – предельно четко и доступно растолковал Иррион.




Я преувеличенно честно закивала. Вообще-то работы не было – князь Врионский, которого экселенц, глава гильдии хранов, сватал мне в следующие наниматели, полторы недели назад при довольно странных и подозрительных обстоятельствах закончил свой путь в мире подлунном, оставив безутешно-веселую супругу скорбно приплясывать на своей могиле, а меня – горестно радоваться отсрочке очередного заказа. Но ведь Лорранскому-старшему знать об этом неоткуда и, судя по нехорошему блеску его глаз, незачем.




– Врешь ведь,- проницательно догадался граф. Я, поняв, что моя наивная хитрость разоблачена, обреченно кивнула. Зря, ох зря я это сделала! – Если бы ты работала, то за клиентом бы бегала, а не о Торине пеклась. Вот и хорошо. Я нанимаю тебя тел охранительницей моего сына. Два золотых в день.




Я, придя в неописуемый ужас, попятилась еще и звучно наткнулась пятой точкой на письменный стол, да столь неожиданно и сильно, что едва не рухнула на пол вместе с ним. Упавший от столкновения канделябр, по счастью, без свечей, ухитрился зазвенеть так, что содрогнулось все поместье. Я сконфузилась и беспомощно опустила глаза, чувствуя, как лицо начинает пылать жарким румянцем смущения, а руки – слегка трястись от испуга. Усилием воли заставила краску покинуть щеки и, только подняв взгляд на одобрительно кивающего головой Лорранского, поняла, что не надо было так явно демонстрировать свои актерские таланты и навыки управления выражением лица. Если у милорда Ирриона и оставались сомнения относительно правильности решения нанять меня, то я своим поведением весьма успешно развеяла их в прах.




– Нет… Нет, нет… – бестолково забормотала я, пятясь задом и продолжая свое поспешное отступление. Следующим препятствием, которое я с размаху поприветствовала спиной, оказалась стена. Увы, ее миновать было не так просто – убираться с моей дороги стена не пожелала категорически, пришлось прижаться к ней и двинуться параллельно, прикидывая, как бы половчее шмыгнуть в окно и по возможности еще захлопнуть его за собой, дабы милорду Лорранскому не вздумалось прокричать что-нибудь мне вслед.




Никакой радости по поводу получения выгодного заказа я не испытывала. Милый, трогательный в своей простоте Торин, на мой взгляд, вполне способен за полчаса довести до нервной почесухи и судорожного икания даже валуны со склонов Холодных гор, а уж путешествие и проживание в его компании и вовсе представляются чем-то совершенно невероятным, вполне равнозначным мукам, которые демоны Мрака вековечного готовят для воров и убийц. Два месяца, которые я провела в сиятельном обществе Лорранского-младшего, попортили мне крови и добавили седых волос, кажется, больше, чем все предыдущие годы, проведенные на рабских рынках, в замке Рэй и на дорогах сопредельных королевств.




– Стой! Куда же ты?! – вновь пытался воззвать к моей сознательности и жадности Иррион.- Если хочешь – два с половиной золотых в день! Плюс наряды, питание и проживание за наш счет.




– Нет… – уже менее уверенно ответила я, на мгновение приостанавливаясь. Это секундное проявление слабости позволило Лорранскому собрать все свое красноречие, выработанное за долгие годы варения в коварном котле придворных интриг, и перейти в решительную атаку:




– Подумай сама, какая это легкая и необременительная работа! Вполне возможно, что никто, кроме нас, и не знает о существовании этого кристалла! Ты просто будешь ходить рядом с моим сыном, изображая его любовницу – кажется, в столь тонком и деликатном амплуа ты чувствуешь себя вполне комфортно. Будешь участвовать во всевозможных придворных развлечениях, танцевать на приемах и балах у высокородных, бывать в картинных галереях, роскошных магазинах, дорогих ресторанах и прочих замечательных местах, изредка посматривая по сторонам и отгоняя чрезмерно предприимчивых претенденток на брак с Торином. Даже ехать никуда не придется – мы выделим тебе отличные покои в поместье, с отдельной ванной и выходящим в сад балконом.




– Н-нет… – с некоторой запинкой повторила я. Впрочем, вызвано мое заикание было вовсе не страстным желанием тут же принять участие в столь красочно расписанных развлечениях, а искренней мечтой избежать их любой ценой. Что аристократы находили в своих скучных и напыщенных вечеринках, я никогда не понимала, да и не пыталась понять, просто принимая как данность необходимость присутствовать на них.- Нет, я действительно не могу. У меня уже есть заказ. Правда-правда! Очень серьезный, сложный, запутанный…




Глаза у меня сами собой сделались большими, наивными, честными, до умиления искренними, как у любого храна, врущего в лицо собеседнику и знающего, что уличить его просто не посмеют. Однако в колчане Ирриона кроме красноречия и воззваний к моей жадности нашлись и другие стрелы:




– Ну тогда я главе твоей гильдии напишу,- не предвещающим ничего хорошего тоном заявил он, откидываясь на спинку кресла и строго глядя на меня.- Пусть он решит, каким делом тебе надлежит заняться в первую очередь. Не думаю, что твой клиент намного богаче и знатнее нас.




Это был удар ниже пояса. Разумеется, экселенц не пожелает ссориться с благороднорожденными и, если понадобится, лично отволочет меня в это поместье и отрядит на охрану Торина. А сколько сильных, преисполненных горечи и негодования слов будет сказано об уважении к представителям одной из древнейших фамилий, умении не настраивать против себя работодателей, профессиональной этике и долге… А то и хворостиной можно будет получить, если слишком уж ерепениться да выеживаться начну. Или еще чем-нибудь, не столь легковесным или безобидным. Например, отравленным ножом или дротиком – отличными воспитательными средствами, весьма благотворно влияющими на непокорных хран и хранов и мигом ставящими их на предназначенные им места.




– Это жестоко,- доверительно сообщила я Ирриону, решив попробовать бить на сочувствие. Однако жалость и сострадание благороднорожденным неведомы.




– Я знаю,- спокойно отозвался он,- Итак?…




– Главе гильдии вы все-таки напишите, причем прямо сейчас – он должен знать, что я взялась за выполнение очередного заказа,- с обреченным вздохом сообщила я, приседая и беря на руки Тьму. Вонато, вообще-то не страдающая от излишней стеснительности, была подозрительно тиха и невесть почему не решалась летать в присутствии Ирриона. Тот, правда, величественно не замечал демона, но Тьма все-таки чувствовала себя неудобно и тихонько ползала по ковру. Лапы вонато вообще плохо приспособлены для хождения – эти демоны или летают, или лазают. Поэтому на полу моя красавица чувствовала себя несколько неуверенно, а подняться на крыло и перебраться ко мне на плечи она почему-то не решалась.




Поле тонуло в легкой сизой дымке. Снег слегка скрипел под ногами, но не обжигал холодом и не таял, а вылетающий изо рта парок казался скорее данью общему антуражу зимы, чем естественной реакцией на долженствующую царить вокруг стынь. Коей, к слову сказать, и не чувствовалось совершенно.




Ярких красок не было вовсе. Весь окружающий мир, словно твердо решив быть неприметным, кутался в спокойные пастельные тона – серый, белый, нежно-голубой, светло-лиловый.




Я стояла на припорошенном инеем пригорке с распущенными, летящими по ветру волосами и чуть щурилась, защищая от них глаза. Длинная, до пят, белая рубаха, служащая мне одеянием, надувалась и опадала у ног, как живая. Время от времени я рассеянно оправляла задирающийся подол, без малейшего смущения раз за разом отмечая, что под этим нарядом на мне нет вообще ничего, и вновь запрокидывала голову, глядя на синевато-серое небо в легких перистых росчерках чуть переливающихся под вздохами ветра облаков.




И вдруг я увидела принца на белом коне. Сначала я заметила статное, грациозное животное жемчужно-серой масти и только потом – всадника в полном боевом облачении. Они вынырнули из густого, вязкого, как кисель, тумана, пушистым одеялом окутывавшего звенящую под равнодушно-спокойным небом березовую рощицу. Конь диковато косился на царящее вокруг пасторальное великолепие и с явным неудовольствием хлестал но бокам длинным, тщательно расчесанным хвостом. Всадник его вел себя намного спокойнее: он восседал на спине своего гордого скакуна и просто смотрел в упор, прямо на меня – я ясно видела, как заинтересованно поблескивают его глаза в прорезях забрала. На то, что это действительно принц, а не какой-нибудь обыкновенный бродяга-рыцарь, указывал широкий золотой венец, нахлобученный прямо поверх шлема, да полное отсутствие каких-либо орнаментов и гербов на латах – державные особы в них не нуждаются. Конь, к слову сказать, тоже был вполне достоин наследника какого-нибудь престола – статный красавец, сильный, широкогрудый, породистый.




Парочка эта на фоне рощи и тумана смотрелась чрезвычайно романтично. Я невольно сделала шаг вперед, потом еще и еще один, а затем, поняв, что принц и не думает бежать от меня, скорее наоборот, всячески желает приблизиться, и вовсе пошла вполне уверенно и даже как-то деловито. Иней колко крошился под моими босыми ступнями, но не леденил и не таял, как полагалось бы, а просто рассыпался мириадами крохотных хрупких иголочек, как бы напоминающих о бренности всего сущего. Ветер вновь взялся за свои шалости, но теперь отчего-то почти не интересовался моей рубахой, сосредоточившись исключительно на волосах. Впрочем, я была этому даже рада – усмирять взметывающиеся вокруг лица пряди несравнимо легче, чем на каждом шагу приостанавливаться и воевать со стремящимся взлететь подолом.




Принц тоже не сидел без дела – он тряхнул поводьями, и его конь, отчего-то щеголяющий только в одном седле, а не в боевых лошадиных доспехах и попонах, неторопливо зашагал мне навстречу, словно бы нехотя переставляя ноги и время от времени алчно косясь на кустарник, кое-где выглядывающий из-под покрывающего землю снега и инея.




Только когда мы с принцем сблизились на критическое расстояние, я вдруг почувствовала, как закоченела. С рук и ног, казалось, содрали кожу, а серебристый полог инея затянул уже не только землю, но и мои волосы, глаза и щеки. Кровь перекатывалась по жилам мерзлыми многогранными льдинками, отзываясь жгучей болью во всем еще стремящемся навстречу девичьей мечте теле. "Ничего, вот кто меня согреет",- оптимистично подумала я, выжидающе глядя на всадника. Ну тот меня и не разочаровал: поднял закованные в стальные рукавицы руки и медленным, донельзя торжественным и мелодраматичным жестом снял шлем вместе с символом высшей власти.




Вот тут-то мне и стало тепло и даже жарко: под латами скрывался не гордый наследник какого-нибудь престола, и даже не бесстрашный ратник, не имеющий никакого королевства, но готовый его завоевать, а обряженный в рыцарские доспехи и оттого бестолковый вдвойне Торин!




Золотой венец вдруг соскользнул с воздетого над головой шлема и свалился точнехонько на взлохмаченную макушку счастливо хлопающего глазами всадника. Оказался велик, не удержался, съехал вниз. На секунду повис на левом ухе, потом упал окончательно, и с жутким грохотом остановил свое движение на уровне ключиц Торина, там, где начиналась кираса. Столь необычным и экстравагантным ожерельем не могла похвалиться ни одна придворная щеголиха.




Графенок бестолково улыбнулся и протянул мне шлем. Я, морщась от боли, которую причиняло окоченевшему телу каждое движение, приняла сей оригинальный презент и замерла, не зная, что делать со столь странным и своеобразным подношением. Ну не на себя же его надевать, в самом деле?




И тут на нас обрушилось небо. Оно, пастельное, серо-спокойное, вдруг начало разваливаться на части и опадать вниз огромными кусками, являя под собой страшную, невероятную, непостижимую черноту, на которой остатки прежнего мирного голубовато-опалового цвета смотрелись особенно жалко.




Земля содрогнулась. Низвергающиеся вниз куски небесной тверди рассекли ее на части, снег под ногами начал просто расползаться, белыми языками стекая в разверзнутые на теле поля трещины.




Испуганно вскрикнул покачнувшийся в седле Торин. Взвизгнув, я рванулась вперед, к нему, движимая въевшимся в плоть и кровь инстинктом: клиента нужно защитить – от всего мира, от богов и демонов, как можно скорее, пусть и ценой собственной жизни.




Однако торжественно погибнуть мне не дали: внезапно из провала, больше похожего на бездонную пропасть, чем на трещину в земле, высунулись изящные руки с аккуратными ухоженными когтями и пепельной кожей, ухватили меня за щиколотку и заставили прокатиться по покрытой инеем и небесными осколками траве. На то место, где я только что стояла, грохнулся кусок неба, а руки, явно не удовлетворившись одной попыткой спасения моей жизни, уверенно тянули за ту же щиколотку куда-то в сторону…




Тупая боль в локте стала такой неожиданностью, что я вздрогнула, невольно охнула и… проснулась.




Перед глазами застыли прихотливые светло-желтые разводы дорогого пушистого ковра. И отчего это я валяюсь на полу?




Впрочем, все понятно. Похоже, великого потрясения, вызванного жутким содержанием сна, моя душа не вынесла и в едином порыве столкнула полусонное тело с кровати, чем поспособствовала ушибу локтя и последовавшему за ним пробуждению. Теперь ясно, отчего мне зима привиделась – окно открыто, в него раз за разом вопросительно заглядывает по-осеннему сырой и промозглый ветер, а одеяло я ухитрилась сбросить и свалилась на пол в гордом одиночестве.




Причитая и шипя сквозь зубы не слишком приличные слова, я поднялась на ноги, рассеянно пригладила встрепанные волосы и подошла к окну.




Сад дышал томной полудремой, предшествующей крепкому зимнему сну, этой маленькой ежегодной смерти, привычной, но не устающей изумлять своей временностью. В начавшей украшаться желтой каймой листве кое-где вызывающе алели налитые соком бока яблок. Ветер, расшалившись, швырнул мне в лицо полную горсть холодной мороси, покрывающей все в саду ровной серой пленкой капели и больше похожей на сыплющийся с неба туман, чем на нормальный дождь. Я невольно фыркнула и прижала согнутые в локтях руки к груди. Впрочем, стегнуть по ней торопливым вздохом холодного воздуха ветер еще успел, после чего дурашливой ладонью встрепал мне волосы и вновь одарил мокрым поцелуем.




"Простудишься",- мрачно предрекла Тьма. Вонато, в отличие от ее хозяйки, мирно почивала на кровати, в горе подушек, и проснулась, как и полагается приличной девушке, именно там, где легла.




– Ерунда. Зараза к заразе не липнет,- беспечно отозвалась я, протягивая руку. Крупные сортовые яблоки, кокетливо драпирующиеся листвой и пытающиеся спрятать за ней свои налитые соком бока, возбудили во мне внезапные, совершенно определенные желания, и я со всей горячностью, на какую была способна, пожелала, чтобы ко мне в ладонь опустился один из этих спелых, ароматных плодов.




Увы, магиня из меня была примерно такая же, как из Жуна придворная дама. Яблоки и не подумали внимать моим страстным призывам, срываться с веток и нестись в мои алчно протянутые вперед руки. Я нахмурилась и сосредоточенно прикусила нижнюю губу. И где же ошибаюсь? Ведь вроде бы делаю все правильно: энергию ввязываю понемногу, заклинаниями не пользуюсь (да и не знаю их толком, если честно), просто пытаюсь притянуть к себе несговорчивые плоды, и им по всем правилам уже полагалось бы зачарованно лететь в мои хищно сжимающиеся пальцы. Ан нет! Пара сломанных, с шумом рухнувших вниз веток – вот и все, чего я достигла за десять минут упорных попыток применить магию.




Тьма, ехидно наблюдающая за моими жалкими потугами, поднялась на крыло и порхнула в окно. Через минуту демон вернулась и уронила мне в протянутые ладони огромное краснобокое яблоко. Налившуюся соком кожицу кое-где прорывали тоненькие шрамы, оставшиеся от когтей вонато.




– Спасибо! – вслух обрадовалась я, принимая подношение.




"Какая же ты у меня неумеха",- ласково констатировала Тьма, небрежным подергиванием хвоста отказавшись от предложенного ей яблока. Я неопределенно пожала плечами, не соглашаясь, но и не опровергая умозаключение демона, повернулась к дышащему осенью саду спиной, уселась на подоконник и, болтая ногами, принялась неспешно и обстоятельно изучать отведенное мне жизненное пространство.




Лорранский-старший хранам не доверял. Вернее, доверял, конечно, но не во всем. Моим горячим заверениям о скором возвращении в его резиденцию, предшествующим просьбе позволить мне съездить домой всего на одну ночь, он не поверил и никуда меня не отпустил. Естественно. Я бы в такой ситуации поступила точно так же. Ибо хран начинает выполнять заказ только с того момента, когда об этом свидетельствует сам глава гильдии или когда он получает задаток. А от денег я, все еще надеющаяся бесславно сбежать от Лорранских, отказалась категорически. Но милорд Иррион тоже в мире подлунном не первый день жил и с донельзя заботливой, прямо-таки отеческой улыбкой буквально заставил меня остаться ночевать в его резиденции. Услужливая, ежесекундно кланяющаяся служанка, почтительно болтая какую-то чушь и ловко маскируя зевоту любезными улыбками, завела меня в роскошные гостевые покои, разобрала постель и, пока я прикидывала пути отступления, как-то незаметно ухитрилась помочь мне раздеться и уволокла в неизвестном направлении всю одежду. Так что когда я созрела для побега через окно, оказалось, что осуществлять оный мне остается разве что в короткой нижней рубашке или в роскошном шелковом великолепии, отделанном тончайшими кружевами и лентами, одиноко висящем на дверце совершенно пустого стенного шкафа. Увы, если ночной наряд благороднорожденной дамы на что-нибудь и годился, то явно только на активную демонстрацию не скованных корсетом прелестей и соблазнение представителей противоположного пола. Но никак не на позорное бегство из графской резиденции.




Можно было, конечно, вихрем пройтись по поместью, содрать с первого же попавшегося человека одежду и, обрядившись в нее, бежать без оглядки. Но по зрелом размышлении я решила этого не делать и подчиниться творимому над собой произволу. Все-таки Лорранские – слишком богатая и известная фамилия, чтобы так просто ссориться с ними. Тем более какой-то безродной девице-хране. Экселенц потом мне такого перцу задаст – всю жизнь вспоминать да вздрагивать буду.




В результате я разлеглась на непривычно мягких перинах под слишком теплым одеялом и, решив, что утро вечера мудренее, предалась бессовестному отдыху, который, впрочем, под утро был прерван ужасным сном. Я тряхнула головой и фыркнула, вспоминая подробности жуткого видения. Это ж надо такой пакости пригрезиться – Торин, конь, поле, изморозь, чьи-то руки и разваливающееся на части, словно кричащее от дикой, невыносимой боли небо…




"И венец, королевский венец",- услужливо подсказала Тьма, примостившаяся рядом и тишком, пользуясь напавшей на меня задумчивостью, обгрызающая яблоко, от которого минуту назад отказалась с такой гордостью.




"И венец",- мысленно согласилась я, обводя неодобрительным взглядом комнату. Судя по всему, ее обстановкой занимался лично Торин – у его отца, как я уже успела убедиться, был отменный вкус. А вот развитием чувства стиля у графенка никто толком не озаботился. В результате Торин носил просто кошмарные наряды с явным переизбытком драгоценностей, а уж в убранстве жилищ следовал и вовсе несусветным канонам. Толстый зеленовато-желтый ковер" покрывал пол от стены до стены, двери драпировались тяжелыми портьерами малахитового бархата, мебель из черного полированного ореха была покрыта затейливой резьбой и кое-где посеребрена. Повсюду висели зеркала и стояли трюмо, как в будуаре престарелой кокетки или в каком-нибудь популярном заведении улицы Грез, пристойно называемом местом романтических встреч, а в просторечии, по-простому именуемом публичным домом. Промежутки между этой отражающей мир прелестью были заполнены картинами и офортами в тяжелых дорогих рамах. Роскошную лепнину покрывал толстый слой сусального золота, а плюшевые занавеси и драпировки на окнах, казалось, были повешены только затем, чтобы преградить путь солнечным лучам. Под самым потолком на скрученной в узел цепи позванивала хрустальными подвесками большая вычурная люстра.




– Как ты думаешь, Тьма, сколько времени мы с тобой сможем продержаться в этом кошмаре? – поинтересовалась я у демона, рассматривая висящую над кроватью огромную картину в золоченой раме. Изображенные на ней котята и щенки, барахтающиеся в одной корзине, были до омерзения миловидны и трогательны, я невольно поморщилась, дивясь полному отсутствию вкуса и стиля как у художника, так и у хозяина этой красотищи, и перевела взгляд на другой холст. Он казался не столь вызывающим и противным и вполне отвечал последним требованиям моды: большое батальное полотно изображало какую-то великую битву, а на переднем плане стояли, прижавшись друг к другу спинами, парень и девушка с одинаково ожесточенными и безнадежными лицами. Судя по всему, эти двое были отчаянно влюблены друг в друга, обижены на весь мир подлунный и готовились торжественно умереть спина к спине. Художественную ценность это полотно, надо сказать, представляло явно большую, чем котята-щенята, и было непонятно, почему хозяин, явно тяготеющий к звериной теме, поместил оба холста в одной комнате. Впрочем, возможно, картина на героическую тематику была просто данью вернувшейся в этом сезоне моде на батальные полотна, а также банальным вложением средств и подчинением семейной традиции. Правда, художник явно не видел вблизи не то что войны – самого захудалого поединка. Инцче бы знал, что меч за самый кончик рукояти двумя пальчиками никто не держит.




Так и не дождавшись ответа на свой в общем-то риторический вопрос, я спрыгнула с подоконника, за неимением лучшего завернулась в содранную со столика скатерть (конечно, логичнее было бы воспользоваться одеялом, но оное, по причине немалого веса и солидных размеров, на роль временного одеяния никак не подходило) и решительно вышла из комнаты. Тьма с деловитым шипением поднялась на крыло и последовала за мной.




Милорд Иррион совершал утренний променад по поместью, небрежно помахивая тросточкой, без которой в последний месяц не ходил никуда, и орлиным взором окидывал окружающую обстановку. Возможно, тело графа и одряхлело, но взгляд единственного глаза был по-прежнему зорок и остер, что давало великому приверженцу чистоты Лорранскому возможность продолжать предаваться одному из любимейших своих занятий: розыску грязи и беспорядка. Впрочем, слуги уже давным-давно знали эту особенность своего господина и уборку делали тщательно и аккуратно. Но в последнее время, по негласному договору всей челяди, служанки нет-нет да и оставляли на видном месте немного пыли или пару бумажек: милорд Иррион замечал этот мусор и учинял разнос с таким невыразимым наслаждением, что лишать его этой невинной радости было просто грешно. А уж день, когда Лорранский-старший обнаружил в углу дохлую мышь, стал для него настоящим праздником, который и через неделю поминался почти ежечасно, с многочисленными комментариями, возмущениями и негодующим потряхиванием кулаками. Однако сии эмоциональные жесты не могли никого обмануть, ибо граф, как ни старался, так и не смог скрыть истинных чувств: глубокого удовлетворения от осознания глупости и полной беспомощности окружающих, которые, не будь его повелительного гласа и указующего перста, всегда готового направить людей на путь истинный, уже наверняка всем поместьем провалились бы во Мрак вековечный. Слуги демонстративно тряслись от страха и стремительными арбалетными болтами летели исполнять господскую волю, а между собой улыбались и посмеивались, тихо, по-доброму, как над капризным, но любимым ребенком.




Но в го утро дом пребывал прямо-таки в возмутительном порядке. Иррион даже рассердился немного, с немалым трудом отодвинув угловой столик, но не обнаружив за ним совершенно ничего, кроме идеально протертого, просто до неприличия чистого плинтуса и покрытого ковром пола. Опыт подсказывал, что хорошее имеет тенденцию превращаться не в лучшее, а в худшее. Поэтому, наперекор всякой логике, Лорранский не обрадовался, а возмутился и с прилежанием, достойным лучшего применения, начал выискивать, на кого бы свое сиятельное негодование выплеснуть.




Впрочем, свернув в коридор, ведущий к гостевым комнатам, Иррион понял, что несколько поспешил с обозначением состояния дома как "порядок". Ибо оный явно предполагал что-то иное, чем растрепанная босоногая наемница, завернутая в нечто кружевное, легкомысленное, просвечивающее, как рыбацкая сеть, но намотанное в несколько слоев и оттого чуть менее неприличное. Упомянутая девица, ничуть не стесняясь своего несуразного вида, приподнявшись на цыпочки и слегка приоткрыв рот, с явным интересом знакомилась с частью внушительной коллекции живописи, коей были увешаны все стены. Знаменитый "Закат над пажитью" работы известного художника начала прошлого века явно поразил воображение храны, да так, что она даже не обернулась на шаги Лорранского-старшего, приглушенные дорогим толканским ковром. Впрочем, ручной демон-вонато, с которой наемница не расставалась никогда, мигом наклонила голову, взмахнула крыльями и ощерилась в такой жуткой усмешке, что граф невольно приостановился и схватился за сердце. Девушка, почувствовав волнение встревоженной твари, одним прыжком развернулась, явно готовясь к обороне, но увидела нанимателя, расслабилась и даже присела в изысканном придворном реверансе. Учитывая ее более чем своеобразный наряд и босые ноги, смотрелось это просто умилительно.




– Доброе утро, милорд Иррион,- не ограничившись вежливыми жестами, звонко поздоровалась девушка. Граф нашел в себе силы учтиво наклонить голову и пробормотать нечто приличествующее случаю, стараясь не смотреть так уж откровенно… нет, не на оригинально одетую девушку, а на ее демона, с хищным интересом изучающую один из натюрмортов. Судя по всему, изображенные на нем рыбины привели вонато в искренний, плотоядный восторг, и теперь Лорранский не знал, что предпринять – то ли продолжать обмениваться учтивыми кивками и фразами с наемницей, то ли бросаться на защиту старинного полотна, на которое крылатая и когтистая любимица храны уже явно наточила всю свою несчитаную сотню клыков.




А где же мой подопечный? Неужели еще вкушает дар Вериаты? – тем временем мирно поинтересовалась Тень, кладя руку на голову своей твари. Та, почувствовав хозяйскую длань, не то замурлыкала, не то засвистела как-то странно – Иррион и не подозревал, что демоны способны издавать подобные звуки – и мигом отвлеклась от созерцания живописи, восторженно ласкаясь к хозяйке. Наемница с рассеянной нежностью провела по глянцевито-черной чешуе демона кончиками пальцев, выслушала счастливое шипение своей хищной тварюги и с искренним любопытством воззрилась на графа, кажется, ничуть не смущаясь своего необычного и несколько неуместного внешнего вида.




Впрочем, если человек не конфузится, всегда найдется тот, кто сделает это за него.




– Ты… э-э-э… – Лорранский-старший не нашел подходящих случаю слов и просто махнул рукой вниз и немного вперед, в сторону босых ног девушки. Та чуть удивленно проследила за направлением его жеста, поняла и с легкой полуулыбкой доверительно сообщила:




– А вы знаете, вся моя одежда куда-то пропала. Пришлось вот… в рубашке и в скатерти…




Ах вот что это за предмет, а Лорранский-то гадал, где наемница взяла эту странную кружевную тряпицу!




– Иди… Иди, дитя, в свои покои, сейчас я пришлю к тебе женщин… – с трудом прокашлялся Иррион, ибо храна, в наивном простодушии дошедшая уж вовсе до полной бесхитростности, двумя пальцами доверчиво приподняла подол своего и без того недлинного одеяния, продемонстрировав ногу значительно выше колена, а также несколько глубоких, уже зарубцевавшихся шрамов и эффектный лилово-багровый синяк. После чего, явно удовлетворенная произведенным впечатлением, вновь выполнила изысканны й придворный реверанс и послушно двинулась в указанном направлении, унося на себе скатерть и демона и с собой, как подозревал милорд Иррион,- сон и покой как Лорранского-старшего, так и его сына.




– Торин, деточка, закрой ротик, а то горлышко простудишь,- мягко промурлыкала я, с трудом сдерживая рвущийся наружу несколько истерический хохот. Вид у моего подопечного был донельзя удивленный и глупый, как если бы он, предвкушая сладости, снял серебряную крышку с вазочки с конфетами и вместо лакомств обнаружил там здоровенного злющего шершня, незамедлительно тяпнувшего его за палец. Если утверждение о положительном влиянии смеха на продолжительность жизни верно, то, коротая свой век вместе с графенком, можно проходить по миру подлунному раза в три больше, чем отмеряно богами. Другое дело – нужна ли столь долгая жизнь рядом с Торином, умеющим тянуть жилы не хуже палаческих клещей?




Лорранский-старший, приходя на помощь сыну, попытался разрядить обстановку:




– Ну куда ты собирался сегодня?




– Н-не помню… – тихо проблеял аристократеныш, тараща на меня бестолковые глаза ведомого на заклание теленка. И почему нынче благороднорожденных так дурно воспитывают? Нет бы ему сказать, как хорошо я выгляжу в темно-зеленом бархатном платье, любезно предоставленном милордом Иррионом, и шали в тон!




– Кажется, пришло приглашение от герцогов Приорских?




– Кажется,- тупо согласился Торин.




– Вот и отлично. Вместе поедете,- с благостной улыбкой кивнул заботливый папенька, подводя своего сыночка ко мне и словно передавая его из рук в руки. Я усмехнулась, показывая, что принимаю подачу, и решительно взяла вздрогнувшего, как от удара, Торина под локоть. Понимаю. Пображничать в "Сломанном мече", потом мило побеседовать со мной в одном из самых роскошных ресторанов города, вдрызг разругаться и прибыть домой в расстроенных чувствах, а наутро обнаружить причину испытываемых негативных эмоций, как ни в чем не бывало прогуливающуюся рука об руку с милордом Иррионом но поместью,- это не каждый день случается.




Я подавила иронический смешок и лучезарно улыбнулась своему подопечному. Неизвестно, сколько времени нам предстоит провести в обществе друг друга, совершенно незачем осложнять и без того непростые отношения сварами и конфликтами, обязательно последующими за любым выражением моего неудовольствия сложившейся ситуацией.




Однако Торин все еще дулся и на мои дружественные жесты никак не отреагировал. Да подумаешь, пусть хоть лютой ненавистью возненавидит – лишь бы на глазах все время был да не лез, куда не надо. Увы, печальный опыт подсказывал, что как раз на эти малоприятные действа мой подопечный горазд сверх всякой меры, равно как и на нытье, жалобы и другие способы причинения всевозможных беспокойств своей телохранительнице и сопровождающей.




– Ты завтракал? – тем временем продолжал допытываться Лорранский-старший, видимо не доверяющий столь важное и ответственное дело, как наблюдение за режимом питания своего сына, слугам и контролирующий его лично.




– Нет… – тупо замотал головой все еще не пришедший в себя Торин. Тугодум… Как все чародеи и отирающиеся около магии.




– Значит, марш в столовую! – Иррион нежно, но решительно ткнул сыночка в спину, указывая направление, в котором ему надлежит проследовать, и едва заметно улыбнулся, увидев, как я покорно засеменила следом за Торином. Я, привычно входя в образ не шибко умной любовницы аристократа, не интересующейся ничем, кроме нарядов да сплетен, обернулась, ответила нанимателю столь же многозначительной усмешкой и сосредоточила все свое внимание на пышных бархатных портьерах, за которыми, кажется, мог спрятаться целый полк. Разумеется, никто там не хоронился, но дело превыше всего, кто знает, какие тайны скрывает родовое поместье Лорранских…




– Молодец. Умница. Хорошая девочка,- Сначала мне послышался в голосе яд и сарказм, но экселенц, сидящий в глубоком удобном кресле, и не думал ехидничать или издеваться и хвалил меня совершенно искренне, с удовольствием и от всей души. Милорды графья выделили для нашей беседы уютное помещение, не то кабинет, не то библиотеку, и милостиво освободили от своего присутствия. Поэтому глава гильдии и говорил так спокойно, не боясь быть услышанным,- Лорранские – благороднорожденные, известные и богатые. С такими клиентами дружить нужно. А то, что они нанимают тебя уже во второй раз – несомненная удача. Значит, ты им понравилась. Глядишь, они тебя потом и знакомым каким порекомендуют. Молодец, девочка! Несмотря на твою безобразную выходку при нашей последней встрече – не морщи нос, ты прекрасно знаешь, что подобного я бы не спустил почти никому из нашей гильдии,- я должен признать, что в отсутствии профессионализма тебя обвинить сложно.




– Благодарю вас, экселенц,- безрадостно отозвалась я, почтительно поклонившись и глянув на главу исподлобья. Уж кто-кто, а он-то должен понимать, как мало мне радости вновь возиться с капризным и беспомощным Торином. И ведь понимает наверняка. И даже радуется небось потихоньку, что я получаю такой урок. А нечего против экселенца идти и от предложенной чести – возглавить гильдию – отказываться! Чем норовистее лошадь, тем крепче подобранная для нее плеть. Чем своенравнее храна – тем сложнее и сомнительнее у нее заказы.




– Я не буду спрашивать, отчего младший Лорранский бросает на тебя такие странные и, пожалуй, злобные взгляды,- тем временем мягким отеческим тоном продолжил экселенц, рассеянно поигрывая тонкой десертной ложечкой, которую вместе с десятком столовых приборов и подносом с закусками принесли специально к нашей беседе,- Но на всякий случай хочу предостеречь тебя от необдуманных действий. Помни, что шашни с клиентами заканчиваются чаще всего весьма и весьма печально.




И кому он все это рассказывает? Я перевела тоскливый взгляд с плинтуса на лепнину, потом на книжный шкаф, потом на портрет какой-то гордой леди в платье по моде начала прошлого столетия и наконец прочно застряла глазами на пауке, деловито карабкавшемся по обтянутой тканью стене. Тьма, следящая за ним с самого начала беседы, почувствовала это чуть равнодушное внимание и бросила в меня восторженным мыслеобразом. Вонато в очередной раз удивила и восхитила наша похожесть. Ну кто еще, кроме ее хозяйки, мог бы заинтересоваться пауком, ползущим по стене в графской резиденции?!




Экселенц все вещал и вещал, воздевая вверх ложечку, укоризненно потряхивая указательным пальцем и делая большие серьезные глаза, способные устрашить даже самого отважного и сильного из членов нашей гильдии. Я рассеянно кивала и поддакивала, не особенно вслушиваясь в пространные рассуждения о профессиональной чести и личном достоинстве, долженствующем присутствовать у любой храны. Главе нашей гильдии только дай плюнуть в сторону теперешних нравов – он до вечера ругаться да разглагольствовать будет, на хорошем литературном языке изобличая пороки современного общества, распекая стоящую рядом храну и подчеркивая значимость благообразного поведения моих братьев и сестер.




Разумеется, экселенц понимал, что все это бесполезно. До него не могли не доходить слухи об одном хране, повздорившем с каким-то богатым горожанином и в качестве мести по досточкам разобравшем его дом, или о другом – арестованном за непочтительное отношение к королеве, но ухитрившемся бежать и сейчас скрывающемся на северных болотах около границы с эльфийскими землями. Или о третьем, который вышел в одиночку против десяти конников и заставил их всех своими волосами смахивать пыль с его сапог. Или о четвертом, вернее, четвертой – ухитрившейся иыскочить замуж за богатого купца, потом хладнокровно убившей его и бежавшей в Толкан со всеми деньгами своего покойного супруга. Экселенц даже не пытался их приструнить. Именно из таких сомнительных и скандальных историй и складывалась репутация нашей гильдии, поэтому на нас и смотрят как на совершенно бесстрашных, отчаянных, не боящихся ни богов, ни демонов наемников, готовых за деньги сунуться хоть во Мрак вековечный, хоть в мир надлунный.




Несомненно, экселенц был прекрасно осведомлен обо всех этих происшествиях и очень тонко чувствовал грань, за которой подобные историйки из просто скандальных и достойных всяческого внимания становились недопустимыми. Так, например, никто, кроме членов гильдии, так и не узнал о хране, который в приступе паранойи, от которой в той или иной степени страдаем мы все, прикончил своего нанимателя, а потом повесился ночью на толстой потолочной балке в "Сломанном мече".




Чуть удивленный кашель заставил меня торопливо вскинуть голову и вопросительно сощуриться. Экселенц, судя по всему, уже закончил со своими воспитательными и обличительными речами и теперь ожидал приличествующей случаю реакции единственной слушательницы.




– Да-да. Вы совершенно правы, экселенц, да будет так,- торопливо отозвалась я, на всякий случай еще раз кланяясь и дотрагиваясь рукой до груди. Вместо привычной вязки свитера пальцы ощутили мягкий ворс дорогого бархата, из которого был скроен лиф платья. А хорошо благороднорожденные живут, ничего не скажешь! Подобный наряд десятка на три золотых потянет, если не больше. А они вот так спокойно отдали его какой-то безродной наемнице, да еще и напутствовали, носи, мол, дорогуша, если испачкаешь или порвешь где – не волнуйся, другим одеянием обеспечим, еще лучше этого. Платье, кстати сказать, покупалось или шилось явно по заказу милорда Ирриона, ибо Торин, с его вкусом, вернее, полным отсутствием оного, вряд ли сумел бы оценить элегантную простоту и изящество цельнокроеного лифа и прямых, ниспадающих одна из-под другой юбок.




– Не слушала! – уличил глава гильдии. Я нристыженно кивнула.- Эх вы! Одно слово – храна. Вроде посмотришь – вояка, быка голыми руками победить может, пол-армии в одиночку разметать, а копнешь чуть поглубже – хуже ребенка оказывается.




– Наверное, это одно из главных качеств храны или храна – умение сберечь в глубине души маленький кусочек детства, который позволяет нам не бояться смерти – ведь это то, что случится с кем угодно, только не с нами,- а также безрассудно рисковать своей головой и без раздумий совать ее вслед за клиентом в самое пекло,- пожала я плечами, поняв, что ругаться и проклинать мою невоспитанность экселенц не собирается.




– Не надо меланхолии, девочка,- с готовностью ринулся в воспитательную беседу глава гильдии.- Работай себе спокойно, охраняй молодого Лорранского. В прошлый раз это у тебя отлично получилось. Я, правда, уже успел тебе заказ подыскать, но он подождет, тот клиент не столь богат и значителен, как милорды благороднорожденные. И ради богов, поменьше думай! Это у тебя тоже неплохо выходит, вот только пользы никакой не приносит, вред один. Смотри, как бы до пыточных застенков тебя твои философствования не довели.




Я покорно наклонила голову. Уж если глава гильдии считает, что от мыслей беда мне будет, то так, наверное, и есть на самом деле. И лучше бы мне и впрямь воздержаться от этого в высшей степени почтенного, но немного нерационального занятия. Чай, экселенц лучше знает, что для храны хорошо, а что плохо.




Если честно, я надеялась, что глава гильдии заберет меня из поместья Лорранских. Скажет что-нибудь вроде: "Для тебя уже есть другой заказ", – отругает за самоуправство в подборе клиентов, усадит в седло, хлестнет кобылу по крупу и запустит вслед каким-нибудь оружием, чтобы мне быстрее ехалось. Но увы. Он, разумеется, прав – Лорранские не те люди, с которыми можно было бы позволить себе роскошь рассориться. И если Торин по причине почти полного отсутствия заслуг перед короной и невеликого ума особенно навредить не может, то у его отца, милорда Ирриона, более чем обширные связи. Отказывать столь знатным, богатым и влиятельным нанимателям и в самом деле нельзя. Но мне от этого не легче.




Проводив экселенца и печально помахав вслед его соловой кобыле с крыльца, я вернулась в дом и направилась на поиски своего подопечного. Я шаталась по коридорам, залам и комнатам, с немалым интересом обозревая экспонаты богатой коллекции Лорранского-старшего, славящегося на всю Райдассу своим собранием редких произведений искусства и драгоценностей. И не уставала поражаться дикому сочетанию отличного вкуса и вульгарности, норой проскальзывающей в убранстве жилых помещений и ясно указывающей, что к ним приложил руку сам Торин. И как папочка позволяет ему в замке так бесчинствовать? Я бы на его месте костьми легла, а уродовать изысканно обставленные комнаты не дала.




Мой подопечный отыскался в столовой – очаровательной светлой комнате, оформленной с изяществом, присущим моде начала нашего века. Она не смотрелась ни старомодной, ни странной – просто немного непривычной, и я в который раз восхитилась отменному вкусу зодчих и оформителей, позволившему этому помещению стать как бы вне времени и капризной моды.




Торин, вкушающий булочки с маслом и сахаром (и не боится же свою и без того не самую стройную фигуру испортить!), глянул на меня дикими глазами человека, еще не до конца очнувшегося от ночного кошмара, но ничего не сказал, видимо надеясь, что я и в самом деле ему снюсь или мерещусь. Но тут его пришлось разочаровать.




– Доброе утро, Торин,- мягко приветствовала его я, подходя к столу, останавливаясь и многозначительно постукивая ногтями по спинке стула. Увы, невоспитанный, явно страдающий от недостатка культуры аристократеныш и не подумал галантно вскочить и отодвинуть сие седалище, помогая даме сесть. Пришлось устраиваться самой, в очередной раз напомнив себе, что кто-кто, а Торин галантен только тогда, когда это ему выгодно. Впрочем, возможно, он просто не в состоянии адекватно воспринимать меня в той роли, которую я играю в данную минуту. Просто одетая, растрепанная наемница, за спину которой нужно прятаться при малейших признаках опасности,- это одно. А разряженная в шелка и бархат храна, изображающая благородную леди – все-таки немножко другое.- Мы с тобой сегодня уже виделись, но мне показалось, что напоминание обо всей доброте и благости мира подлунного тебе не повредит.




Графенок глянул на меня волком. То есть с поправкой на его возможности – щенком болонки, пытающимся притвориться волком. Я невольно усмехнулась и наглядно продемонстрировала ему, как должен выглядеть действительно мрачный и страшный взгляд. Судя по той торопливости, с которой Торин отшатнулся и сотворил защитный храмовый знак, он виечатлился, да еще как. Тьма, привычно топчущаяся на моем плече, восторженно засвистела и с удовольствием показала нашему подопечному свои зубки. Увы, к ее разочарованию, аристократеныш и не подумал шарахаться и охать – он уже это видел, и не раз.




– Приятного аппетита,- подбодрила я, поняв, что этак мы обмениваться улыбками и взглядами до вечера будем. Граф тоскливо вздохнул и, поняв мой намек, вновь принялся за еду, забыв предложить мне присоединиться. Да уж, от избытка галантности Торин точно не помрет.- Сразу же хочу прояснить ситуацию. Поелику некоторое количество времени мы будем вынуждены проводить в обществе друг друга, что ни мне, ни тебе не доставляет особой радости, то давай хотя бы попробуем не скандалить и не проявлять характер, ладно?




– Я не просил отца нанимать тебя,- процедил сквозь зубы Торин, роняя на ковер кусочек булки. Гордый аристократ и не подумал – наклониться за ним, а вот Тьма была не столь надменна и заносчива: мигом слетела с моего плеча, с явным удовольствием подхватила оброненное косоруким аристократом и деловито поползла по полу, выискивая, чем бы еще поживиться.




– Верю. Охотно верю,- спокойно кивнула я, без спросу беря из вазы с фруктами крупную оранжерейную сливу и протягивая ее демону.- Я тоже не просила экселенца отправлять меня на этот заказ. Но мы с тобой в одной лодке, Торин,- окружающие очень ловко решили все за нас. Так что придется терпеть. Впрочем, ты сам виноват.




– В чем это? – тут же вспетушился недалекий аристократеныш, патетично взмахивая ребристым ножиком для масла.- В том, что забрал этот проклятый кристалл? Или в том, что показал его тебе?




– Тш-ш-ш… Дурак! – охнула я, одним прыжком перелетая из положения сидя через стол и зажимая бестолковому Горину рот.- Ты хоть понимаешь, что несешь? Даже стены имеют уши, а ты так спокойно орешь о…




– Мм… Мгм… – запротестовал графенок, вращая глазами, как большая усатая рыба сом, вытащенная из воды к собственному недовольству и восторгу окружающих. Потом Торин кое-как все-таки смог продышаться через мою руку и сумел более внятно и четко изложить суть своих претензий: – Мгм! М-ме… нья… мм!




– Невкусно? – от души посочувствовала я, не торопясь убирать ладонь. На пол медленно капало варенье из опрокинутой моим стремительным порывом розеточки, да с тихим стуком раскатывались по углам яблоки и сливы из перевернутого блюда.- А ты терпи, терпи, раз по-хорошему не понимаешь. Нельзя быть таким рассеянным и беспечным, Торин. Я теперь твоя храна, если с тобой что-нибудь случится, то и мне прямая дорожка во Мрак вековечный. Уж коль скоро тебе на себя наплевать, то сделай милость, подумай хотя бы обо мне. Ну успокоился? Орать не будешь? Обещаешь? Ой, смотри у меня…




Я предельно осторожно и медленно отвела ладонь от лица Торина, готовясь, чуть что, вновь зажимать ему рот, если он опять от великого ума возьмется показывать силу своих легких. Но аристократеныш не стал визжать – он лишь принял такой вид, словно разговаривал с душевнобольным, и предельно ласково и нежно уточнил:




– Каких врагов ты боишься, Тень? Думаю, уж где-где, а в стенах моего родового замка нам не угрожают никакие…




– Тебе бы почаще думать,- скептически фыркнув, перебила я.- А то это у тебя почему-то плохо получается. Может, после долгих тренировок и практики дело на лад пойдет? Знаешь, как драка на мечах – сначала простой выпад не удается правильно сделать, зато потом постепенно привыкаешь, приноравливаешься, во вкус даже входишь… Поверь моему жизненному опыту: нет ничего проще, чем подкупить слуг. А они зачастую знают о своих нанимателях то, о чем сами господа не подозревают или боятся даже задумываться. Кроме того, уж кому, как не горничным, располагать информацией о том, где можно притаиться и откуда будет отлично слышна беседа, которую хозяева ведут в соседней комнате?




– Да наша челядь…




– Знаю-знаю. Верна, честна и неподкупна. Я не буду тебя пугать, рассказывая, за какие смехотворные деньги слуги порой готовы продать своего хозяина любому желающему. Просто поверь мне, что собрать такую сумму – дело недолгое и нехитрое. Да можно обойтись и без нее, если знать, кого, как и о чем расспрашивать. Поэтому не дуйся и не обижайся, но давай не будем больше поднимать эту щекотливую тему и упоминать о причине нашей поездки в Меригаун вслух. Кстати, будет лучше, если ты отдашь кристалл мне.




– Почему это? – тут же вскинулся неуемный аристократ. Судя по всему, мой короткий рассказ о коварстве, которое могут явить слуги, не впечатлил его нисколько, и перешел на тему кристаллов Торин только потому, что она показалась ему более благодатной и многообещающей в плане спора. А поспорить Лорранский-младший очень любил. И никогда не отказывал себе в этом немудреном удовольствии.




Я лишь пожала плечами, дивясь графской недогадливости:




– А представь, если на нас из-за него нападут. Я тогда этим кристаллом помашу, и все на меня бросятся, тебя в покое оставят.




– Я никогда никому не позволю накинуться на беззащитную девушку,- даже слегка раздуваясь от осознания собственной значимости и смелости, во всеуслышание объявил донельзя грозный Торин. Таким солидным и решительным видом он мог бы напугать даже козу, не говоря уже о курице или утке.




Я вытаращила на него неверящие глаза, потом не выдержала и захохотала в голос:




– Ну насмешил! Столь сомнительного и не отвечающего действительности комплимента мне не делал еще никто! Беззащитная! Ха! Торин, да ты вообще помнишь, с кем разговариваешь?




Аристократенок сообразил, что сморозил явную глупость, и скис. Я, поняв, насколько бедный Торин растерян и обескуражен всем происходящим, поумерила свое несколько нервное веселье и успокаивающе положила ладонь на руку Лорранского:




– Ладно. Отдай мне кристалл, спокойно доедай свой завтрак, и поедем. Куда ты там собирался?




– В гости,- отозвался он, потом повернулся в сторону двери и повелительно крикнул: – Эй, там! Принесите кофе! Да поставьте на поднос вторую чашку.




В столовой незамедлительно появилась молодая полногрудая служанка в кокетливом кружевном передничке и простеньком платье, выгодно оттеняющем ее холодные голубые глаза. Девушка бережно несла в руках серебряный поднос с какими-то странными круглыми чашками и высоким предметом, больше всего похожим на вытянувшийся вверх и сильно исхудавший чайник. По комнате поплыл странный, незнакомый запах, отдаленно напоминающий горький шоколад и корицу.




– Возвращаюсь к нашей беседе о челяди. Как ты думаешь, откуда служанка узнала, что ты ее зовешь, если не стояла под дверями и не прислушивалась? – ехидным полушепотом поинтересовалась я у приосанившегося Лорранского. Тот вновь попробовал посмотреть на меня грозно и злобно и опять в этом не особенно преуспел.




Девушка в передничке, тем временем дошагав до стола и бережно поставив на него свою ношу, окинула меня удивленно-недоверчивым взглядом, потом спохватилась и поспешно взялась за выполнение своих непосредственных обязанностей. Я готова спорить на свою Тьму, что менее чем через час в служебных помещениях поместья Лорранских будут вовсю обсуждать странную девицу, явившуюся неизвестно откуда и изволившую вкушать завтрак с милордом Торином, причем оба явно были не в восторге от своего милого соседства и наверняка только что окончили если не яростную перепалку, то весьма далекий от дружелюбия спор.




– Что это? – подозрительно поинтересовалась я, с удивлением глядя на тоненькую струйку темно-коричневой жидкости, потекшую из носика бережно наклоненного служанкой псевдочайника. Запах стал еще сильнее, я явственно почувствовала сомнительный аромат жженого сахара, какао и еще чего-то странного, смутно знакомого. Потом сообразила. Во время выполнения своего четвертого заказа я ездила на север, к границе эльфийской Дубравы, и на тамошних болотах ухитрилась подхватить сильнейшую лихорадку. От нее меня трясло без малого три недели. Так вот, случившаяся рядом бабка-знахарка пользовала меня какими-то настоями и зельями, и от одного из них несло именно такой дикой смесью разнообразных, плохо сочетающихся друг с другом запахов.




– Что это? – настороженно повторила я, поняв, что Торин изволил с воистину аристократическим величием проигнорировать мой предыдущий вопрос,- Это зачем? И почему так странно пахнет?




– Темная ты, Тень,- с явным удовольствием констатировал Лорранский, одобрительно следя за подчеркнуто медленными и томными движениями служанки.- Это кофе – новое увлечение придворной знати. Попробуй, думаю, тебе понравится.




– Из чего это делают? – на всякий случай решила уточнить я, послушно принимая протянутую мне чашку. Запах мне, пожалуй, даже нравился, но необычный цвет странного напитка все еще внушал некоторые опасения.




– Из зерен или плодов каких-то… Не знаю точно,- легкомысленно отмахнулся Торин, вооружаясь серебряными типчиками и протягивая руку к сахарнице. Служанка, зная, насколько неуклюж и неловок может быть ее господин, поторопилась пододвинуть серебряную вазочку с аккуратными льдисто-белыми кусочками поближе к графенышу, что он проигнорировал с царственным величием и сделал вид, что просто изволит потягиваться за столом. Сахар Торин взял потом, когда надувшая губки девушка освободила нас от своего присутствия




– Пей,- подбодрил аристократенок, внимательно следя за моими движениями.- Сахар себе возьми или печенье.




Я еще раз вдохнула странный, ни на что не похожий запах и, на всякий случай зажмурившись, отважно отхлебнула из чашки. Потом, стараясь не кривиться и не гримасничать, вежливо отставила ее в сторону. Во-первых, напиток оказался невыносимо горячим. Во-вторых – горьким просто до невозможности. И в-третьих, кто-то еще до Торина позаботился от души насыпать в него сахару. Поэтому горечь дивным образом переплеталась со сладостью, создавая столь убийственный коктейль, что лишь хорошее воспитание не позволило мне с брезгливой гримасой выплюнуть аристократическое угощение обратно в чашку.




– Невкусно? – вредным голосом, в котором я не без удивления узнала собственные интонации, посочувствовал мне Торин, с явным удовольствием смакую странный напиток,- Мне тоже с первого раза не понравилось. Потом, правда, привык. Мода – она к стоицизму приучает.




Со столь торжественным и многозначительным заявлением поспорить было и впрямь сложно. Однако травиться неизвестно чем ради прихотей придворных кавалеров я все-таки не собиралась.




– Тьма, иди сюда. Попробуй, может, тебе это изысканное угощение по вкусу придется. Только осторожно, смотри – горячо.




Демон с готовностью сползла со спинки стула мне на колени и деловито принюхалась к подставленной ей чашке. Потом высунула раздвоенный язык (для меня всегда оставалось загадкой, как она ухитряется им лакать) и с явным удовольствием принялась угощаться новомодным напитком знати. Кажется, ей понравилось. Словно подтверждая мою догадку, Тьма на секунду отвлеклась и бросила в меня несколькими благодарными мыслеобразами. Ну что ж, на вкус и цвет товарищей, как известно, нет.




– Что же ты делаешь? – потрясенно выдохнул графенок, в священном трепете едва не роняя свою чашку.- Да ты знаешь, сколько стоит унция этих зерен?!




– Не знаю, – равнодушно передернула я плечами.- И знать не хочу. Какая разница? Тьму попотчевать – все равно что лично меня угостить. Ты доел? Тогда поехали. Ты же в гости собирался, разве нет?




– Да.- Торин посмотрел на меня так, будто я за час заставила его пробежать десять верст, а теперь, не дав даже минутной передышки, гоню на новые спортивные подвиги. Но встал и даже изволил самостоятельно поставить чашку на край стола, чтобы явившейся убирать остатки его завтрака прислуге было удобнее сгребать со скатерти грязную посуду.- Поехали.




– Погоди! – Граф, видимо, на что-то здорово обиделся, так как к выходу из столовой понесся как ошпаренный, предоставив мне, подхватывая юбки и путаясь в подоле, бежать следом, громогласно взывая к его благоразумию и рассудительности,- Ты что, собираешься в гости в таком виде?




– А что не так? – высокомерно вздернув одну бровь, с ледяной надменностью поинтересовался Торин, разворачиваясь так резко, что я в своем догонятельном порыве едва не сбила его с ног.




– У тебя, мой милый, преотвратительный вкус,- доверительно сообщила я, подцепляя подопечного под локоток и выплывая с ним в коридор.- Не знаю, кто следит за твоим гардеробом, но делает он это из рук вон плохо. И ты тоже хорош – неужели не видишь, что этот камзол совершенно не сочетается с брюками?




– А что не так? – даже остановился от таких претензий Торин. Я с обреченным вздохом подвела графенка к висевшему на стене зеркалу в фигурной золоченой раме и начала последовательно объяснять все недостатки его костюма:




– Давай сначала пройдемся по цветовой гамме. Светло-красный и зеленый вместе никто не носит – это одно из самых вульгарных и безвкусных сочетаний, какое только можно себе вообразить. Далее. Не знаю, ведомо тебе или нет, но в одном наряде должны присутствовать только два цвета. Максимум три. Но никак не пять, как у тебя. А ты, поди, еще и плащ какой-нибудь яркий поверх всего этого великолепия набросить хотел, я права? Кроме того, учти, что сильно приталенный камзол и широкие брюки вместе смотрятся по меньшей мере странно и экзотично, а манишка, жабо или кружевная отделка по вороту рубашки предполагает отсутствие галстука, а также всевозможных цепочек, кулонов, медальонов и шейных платков. И, коль скоро мы заговорили о драгоценностях, запомни, что разноцветные металлы вместе не носят – проще говоря, тебе придется выбирать между платиной, золотом и серебром. И ни в коем случае не нацеплять все подряд, лишь бы масса побольше да камни покрупнее. Я понимаю, что тебе хочется продемонстрировать свое богатство, но учти, что истинная роскошь, а также стиль и аристократизм заключаются в правильном подборе украшений, а вовсе не в обилии оных. Тебе, кажется, не помешает несколько уроков моды и стиля. Попроси отца подыскать хороших преподавателей, иначе над тобой весь двор смеяться будет. Если уже не смеется.




– А тебе-то что за дело до моего наряда? – наконец нашел к чему придраться ошеломленный Торин.




– Ну как же? – Я недоуменно передернула плечами, заставив сползти с них легкую кружевную шаль, небрежным движением вернула ее в исходное положение и спокойно пояснила: – Не забывай, что теперь мы вновь вынуждены разыгрывать парочку. Больно надо, чтобы потом про меня но углам шептались и гадали, с чем это у меня плохо со вкусом или с глазами, потому что я совершенно не слежу, что носит мой любовник! Поэтому закрой рот и смирись. Тебе придется одеваться стильно, хочешь ты этого или нет. А ну веди в свою гардеробную!




Бедный Торин сомнамбулой повернулся и молча зашагал по коридорам с таким видом, будто возглавлял похоронную процессию. Я привычно придержала рванувшуюся к невоспитанному аристократу Тьму и заторопилась за ним следом, гадая, не сильно ли обидится милорд Иррион, когда поймет, что я начала наводить в поместье свои порядки. Но ведь выпускать Торина в таком виде на люди совершенно невозможно! В самом деле, благороднорожденный граф – это вам не какой-нибудь паяц или скоморох ярмарочный, нечего ему народ пестротой своего костюма развлекать. Ну кто ж виноват, что у Торина и попервоначалу мозгов не слишком много было, а изнеженное придворное воспитание и остатки умишка из его головы выветрило? С другим клиентом – взрослым, самодостаточным, уверенным в себе – я, разумеется, так вольно обращаться бы себе не позволила. Но Торин – особая статья. Если им не руководить, он вообще без штанов на улицу выскочит.




Гардеробные графа – отдельная песня. А уж если этот граф недурен собой, молод и богат – то она превращается в настоящую арию, для исполнения которой нужен настоящий профессионал. Или профессионалка. Я к таковым себя относить не решалась, но все же дерзала претендовать на небольшую партию в этом произведении и потому постаралась приложить все усилия, дабы Торин выглядел сообразно своему высокому общественному положению.




– Попробуй это, это и, пожалуй, это,- велела я, перебирая роскошные костюмы и выискивая более-менее приемлемые сочетания тонов. Увы, большинство нарядов Торина, по моему мнению, ясно указывали на дальтонизм портного и полное отсутствие вкуса у самого аристократика лично я в подобное многоцветное великолепие не обрядилась бы и под страхом смертной казни. Оставалось лишь дивиться, как милорд Иррион позволял своему отпрыску облачаться в безумные сочетания синего, зеленого и желтого. К последнему цвету Торин питал явную слабость, ибо в его гардеробе колер взбесившегося лимона был представлен во всем своем многообразии и великолепии. Хотя, возможно, это его лишь бестолковая и никому не нужная дань моде.




Торину моя активность не нравилась. Торин возражал. Торин начинал стонать. Торин пробовал сопротивляться. Да только где ему, цыпленку! И не у таких слабаков ничего не получалось.




Вот чего у Лорранского не отнять, так это умения покоряться с таким видом, будто всем окружающим должно в ноги поклониться ему за столь многомудрое и важное для судеб всей страны решение. Поняв, что меня ему все равно не победить, Торин свернул сопротивление и подчинился творимому над собой произволу, старательно делая вид, что столь галантному и любезному кавалеру покоряться глупому женскому капризу – одно удовольствие. Хотя, возможно, ему и впрямь нравилось то внимание и суета, которым я его окружила при помощи двух молодых миловидных служанок и одного лакея, державшегося с таким величавым достоинством, будто он помогает переоблачаться королю Райдассы.




В результате аристократенок превратился в аристократа. Нельзя сказать, что хорошо подобранный костюм полностью убрал беспомощное и капризное выражение, уже, кажется, приросшее к лицу Торина, но, думаю, столь масштабная кампания была бы не под силу даже армии чародеев, стилистов и портных. Впрочем, выглядеть мой подопечный стал все-таки внушительнее и мужественнее, чего, собственно, я и добивалась. Не дело это – когда здоровый двадцатишестилетний лось производит впечатление малого ребенка, дорвавшегося до материнской шкатулки с драгоценностями и отцовского гардероба.




Торин морщился так, будто я ему зубы без обезболивающих заклятий выламывала, но, по-моему, только изображал сиятельное недовольство. На самом деле, кажется, ему было даже лестно, что храна (храна!), вместо того чтобы высматривать врагов, вплотную занимается его гардеробом и внешним видом. Кроме того, несмотря на раздраженное ворчание и утверждения, что это у меня нет вкуса, Торин был явно доволен результатом. В сущности, он был совсем неплохим человеком, разве что капризным и избалованным сверх всякой меры, с редкостным умением проявлять свое неумное упрямство в самых неподходящих случаях. Но, будучи в настроении подчиняться, он тратил на споры и пререкания так мало времени (всего каких-то часа полтора-два, не больше), что упоминать об этом было просто смешно.




Давненько у меня не случалось такого мерзкого и гадостного дня. Наверное, Торин все же обиделся на мое бесцеремонное вмешательство и деятельное участие в изменении его внешнего вида, ибо подло отомстил, весь день протаскавшись по великосветским приемам и раутам. Одним богам да, пожалуй, еще Тьме ведомо, скольких сил мне стоило раз за разом любезно улыбаться, приседать в реверансах и щебетать какие-то ничего не значащие светские глупости. И вдобавок делать комплименты рожам, которые были настолько мерзки, что руки так и чесались запустить в них чем-нибудь более тяжеловесным, чем подушка или диванный валик.




Светские рауты не доставляли мне ровно никакого удовольствия. Зато уж Торин буквально купался в том внимании, которым окружали графа Лорранского и его милую подружку. Кажется, гадкий подопечный прекрасно понял, сколько "радости" мне доставляет аристократическое общество, и с садистским наслаждением таскал меня с одного приема на другой, с явным удовольствием следя, как улыбка, прилипшая к моему лицу, становится все более приторной и слащавой. Порой я была уже готова забыть, что он мой клиент, и как следует стукнуть неуемного благороднорожденного, дабы раз и навсегда отбить охоту издеваться над подчиненными ему людьми. Увы, рядом постоянно кто-то был, а затевать разборку на людях – последнее дело даже для любовницы, не говоря уже о хране. Кроме того, я подозревала, что после моего удара встать графеику уже будет не суждено. А убивать того, кого взялась охранять,- это и вовсе уж никуда не годится.




Из Торина, как мне показалось к концу дня, получился бы отличный палач. По крайней мере, по части моральных пыток он легко заткнет за пояс всех самых умелых и опытных мастеров заплечных дел Райдассы. Отсутствие чувствительности к эмоциям окружающих делали графеныша поистине опасным человеком для тех, кто оказывался у него н подчинении или зависимости.




– Ну как настроение? – благодушно пропел Торин, усаживаясь в карету следом за мной и давая отмашку кучеру. Я вопросительно покосилась на него, пытаясь понять, издевается он или и впрямь искренне интересуется состоянием моего духа. Впрочем, похоже, что мой подопечный в своем трогательном внимании честен, бесхитростен и наивен, как ребенок. Судя по абсолютно невозмутимому лицу, он явно пребывает в убеждении, что я, как и он, наслаждалась проведенными в полутемных гостиных часами, когда время тянулось медленно и едва не скрипело на зубах, как некачественные сладости, а воздух, отяжелевший от густого пряного запаха недавно вошедших в моду эльфийских благовоний, казалось, просто осыпался хлопьями на колени. И высокопарное переливание из пустого в порожнее, похоже, должно было доставить мне несказанную радость, равно как и приторно-сладкие вина, и двусмысленные комплименты, кажущиеся мне очень похожими на оскорбления, которые с жаром нашептывали "подружке" Лорранского богатые и влиятельные мужчины.




– Ничего,- уклончиво отозвалась я, увидев, что Торин и впрямь не понимает, как мало порадовал меня проведенный в гостиных и альковах благороднорожденных день. Но, в конце концов, клиент не обязан заботиться о хорошем настроении и благодушном расположении духа своей храны.




Зря я так сказала, конечно. Ибо аристократенок тут же едва в ладоши не забил от радости и, наклонившись к моему уху, доверительно сообщил:




– А я, между прочим, билеты в оперу купил. Знаменитое "Интермеццо над пропастью" из Тэллентэра, один-единственный концерт в Каленаре давать будут. Сейчас мы с тобой…




Я, уже понявшая, к чему дело идет, не успела выразить всю силу своего негодования – карету сильно тряхнуло на ухабе, и потерявший равновесие Торин с приглушенным оханьем свалился мне на колени, безжалостно сминая дорогой темно-фиолетовый шелк роскошного, предоставленного мне на время платья. Тьма, ухитрившаяся вывернуться из-под графской туши в самый последний момент, возмущенно зашипела и поспешила перебраться ко мне на плечи, бросаясь обрывками негодующих мыслей, справедливо рассудив, что уж туда-то наш капризный клиент за ней вряд ли полезет.




Вставать или принимать приличествующую аристократу позу Торин не торопился – скорее наоборот, попытался разлечься повольготнее, как на диване, совершенно не считаясь с чувствами этого самого "дивана", вовсе не желающего служить опорой для его сиятельной спины. Я гадостно улыбнулась, слегка сдвинулась и, примерившись, дернула ногами. Затылок аристократеныша приложился о дверцу кареты с таким звуком, будто кто-то с размаху стукнул кулаком в большой пустой кувшин.




– Ой, бедный! Как же ты так неловко! – заботливо заквохтала я, помогая морщившемуся Торину принять сидячее положение и с трудом сдерживая насмешливое фырканье. Ой, не поздоровится мне, если экселенц узнает, что я сознательно клиенту вред причинила и, можно сказать, травму нанесла! Впрочем, с Торином по-другому и нельзя, порой руки сами так и тянутся его отшлепать.




– Так что, пойдем в оперу? – приняв сидячее положение и поправив шляпу, поинтересовался графенок, глядя на меня печальными глазами сиротинушки, у которого последний кусок хлеба отобрали.




– А сколько билетов-то? – спросила я, пытаясь мысленно успокоить Тьму. Демон прекрасно чувствовала, как я "рада" предстоящему приобщению к высокому альмовскому искусству, и то пыталась меня утешить, то принималась на все корки ругать нашего неугомонного подопечного.




– Два,- весело отозвался Торин, похоже решивший, что дело уже слажено.




– И кто же останется без посещения культурного мероприятия?




– Что ты имеешь в виду?




Я с тоской покосилась на графеныша, убедилась, что он искренен в своем удивлении, и с обреченным вздохом принялась объяснять:




– Я узнала, что вновь должна играть роль твоей любовницы только этой ночью, ты – сегодня утром. Весь день мы провели вместе, и я не видела, чтобы ты что-нибудь покупал. Следовательно, билеты были приобретены заранее. Но для кого? Не для меня же, правда?




Логикой, как показала жизнь, Торина было не пронять: он надулся, не слишком старательно изобразил благородную усталость и, по причине оной, ничего не ответил. Впрочем, мне не было особого дела до графенковых подружек, которых он собирался водить по театрам и просвещать относительно великого оперного искусства. Был бы на глазах – и ладно.




Больше всего мне не нравилось полное неведение относительно опасности, грозящей или только собирающейся разразиться над кудрявой головой беспечного Торина. Когда я возила его в Меритаун, было хотя бы понятно, откуда проблемы исходят. То на нас наемники нападали, то чародеи, то благороднорожденные. Да и сами кристаллы, как выяснилось, представляли собой немалую опасность. А теперь – Мрак разберет, откуда беды ждать.




Я задумчиво покосилась на напыжившегося, гордо выпрямившего спину Торина. Может, и обойдется все еще. Остается одна, правда, робкая и слабая, надежда на то, что не страдающий излишним умом аристократенок не рассказал про кражу кристалла (а как еще назвать то, что сдуру вытворил Торин?) никому, кроме меня. Тогда ходить следом за Лорранским-младшим я буду хоть до морковкина заговенья. Попытаться, что ли, вызнать у него, рассказывал ли он о кристалле еще кому-нибудь?




Беглый взгляд, брошенный в сторону подопечного, ясно дал понять, что разговаривать с графенышем бесполезно: судя по его неподвижному, будто из камня высеченному лику, своими расспросами о билетах на злосчастную оперу я оскорбила Торина до самой глубины его аристократической души. Зная, что Лорранский-младший по части упрямства и бестолковой упертости вполне способен перещеголять стадо мулов, я даже не стала заговаривать на скользкую и небезопасную тему кристалла и просто откинулась на спинку сиденья, машинально почесывая под нижней челюстью подсунувшуюся под руки Тьму и стараясь настроиться на предстоящее культурное мероприятие. В конце концов, альмовская опера известна далеко за пределами Райдассы и Тэллентэра, ее на ура встречают даже обделенные музыкальным слухом гномы. Так что есть надежда, что мне даже понравится.




Мне не понравилось. "Интермеццо над пропастью" оказалось столь специфичным представлением, что с человеческим менталитетом понять его было просто невозможно. Своеобразные понятия о чести и справедливости тесно переплетались с какими-то непонятными интригами альмовского двора, а также со слишком пронзительными и звонкими для человеческого уха напевами; представление оставляло двойственное впечатление и не вызывало никакого желания посетить его еще раз. Впрочем, больше меня поразили даже не альмы, при помощи какой-то своей магии ухитрявшиеся летать над сценой, выпевая хвалы и плачи по своим героям, а люди, явившиеся в оперу и сидящие в мягких креслах в ложах. Благороднорожденные дамы в роскошных вечерних платьях изволили кушать конфеты и пирожные и подкармливать ими своих ручных демонов, а милорды дворяне по ходу действия попивали шампанское, а то и пиво, будто собрались не на элитное и модное зрелище, а в третьесортный кабак на посиделки. Торин и мне подсунул коробку со сладостями – большую, нарядную, с клеймом известного кондитера в углу, перевязанную синей бархатной ленточкой,- но я так и не смогла побороть неловкость и начать, подобно представителям своей расы, жевать в театре и просидела с конфетами на коленях до самого конца донельзя претенциозного представления о каких-то эпических хвостатых героях и их подвигах на благо всего подземного населения. Честное слово, я начинаю понимать, почему эльфы и альмы считают себя выше людей. Есть за что, наверное. Ибо что-то мне подсказывало, что остроухие никогда не будут жрать в театральных ложах.




После представления, закончившегося глубоко за полночь, сразу уехать не удалось – пришлось долго и нудно раскланиваться с многочисленными друзьями, знакомыми и родственниками Торина, изволившими посетить театр вместе со своими детьми, женами, любовницами, бабушками и приживалками. "Интермеццо над пропастью" стало главным событием осени в культурной жизни Каленары, собравшим под крышей театра весь цвет райдасской аристократии. По этому случаю вокруг увлеченно крутились писаки из газет и толстых журналов, вдохновенно ваяющие статейки о моде, придворных сплетнях и светской жизни. В такой обстановке подобраться и пырнуть ножом или прихлопнуть каким-нибудь заклинанием, а потом быстро затесаться в толпу не составит особого труда. Я, чувствуя, что напряженные нервы вот-вот зазвенят, как струны альмовских скрипок, с глупейшей улыбкой щебетала какую-то ерунду, одновременно стараясь не выпускать из поля зрения Торина и самых подозрительных, на мой взгляд, лиц. Аристократеныш, уже явно тяготившийся моим обществом, время от времени порывался спастись бегством, но я стискивала его локоть, ловко маскируя железный хват под беспомощное цепляние за своего кавалера, и старательно удерживала на лице маску очаровательной дурочки, думающей только о том, какое платье надеть завтра.




– Ах, до чего же глубокомысленны ваши суждения и широки взгляды… – сладко пела наемница, кокетливо поигрывая веером и улыбаясь очередному богатому щеголю, возжелавшему выслушать ее мнение по какому-то вопросу. Вид Тень имела самый рассеянный и непринужденный, словно присутствовать на таких высокородных сборищах ей было не в новинку. Впрочем, кажется, она была осведомлена о некоторых нюансах придворной жизни еще лучше, чем сам Торин, с малолетства вращавшийся в высшем обществе.




Внезапно глаза храны слегка помутились и остановились, а в плавно текущей речи произошла некоторая заминка, будто девушке на язык попал камешек или острый шип. Беседующий с ней князь недоуменно приподнял брови, и наемница как ни в чем не бывало тут же продолжила щебетать ничего не значащие светские глупости, помахивая веером и словно бы машинально строя глазки собеседнику. Однако Лорранский почувствовал, как ладонь Тени на его локте не просто окаменела, а еще и похолодела, словно девушка увидела призрака. Или этого призрака заметила ее демон – судя по нервным колебаниям длинного подвижного хвоста вонато, привычно восседающей на плечах хозяйки, именно она и сообщила Тени какие-то новости, которые ее в восторг явно не привели.




– Уходим отсюда,- повелительно шепнула наемница, выкроив минутку и наклоняясь к уху своего спутника. Тот, хоть и изрядно устал, так просто покидать сиятельное общество не собирался:




– Почему это? Я еще не…




– Видишь во-о-он того мужчину, немолодого уже, в бледно-голубом камзоле с белой розой в петлице? Это барон Вайский, не благороднорожденный, но очень богатый и влиятельный человек. Три года назад я работала на него.




– И что? – недоуменно приподнял брови Торин. Иногда ему казалось, что его телохранительница, пусть и очень красивая и рассудительная девушка, страдает явной паранойей. И сейчас у нее, похоже, началось осеннее обострение.




– Ты что, не понимаешь? Он знает, что я храна. Он знает; сколько стоят мои услуги. Он знает, на что я способна. Вот ты бы не задумался, если бы встретил меня в сопровождающих у одного из своих друзей?




Торин покосился в сторону барона и,понял, что задумался бы. Главным образом над тем, ко всем ли своим клиентам Тень относится одинаково холодно, или кому-то отдает предпочтение и вступает в более близкие отношения.




– Я не хочу с ним здороваться и раскланиваться, а то как бы не заподозрил Вайский чего не надо. Пошли отсюда, да поживее,- хмуро велела наемница. Злобное шипение никак не вязалось с лучезарной улыбкой, которой она одарила очередного аристократа, подошедшего с большой коробкой конфет в руке и уймой двусмысленных комплиментов на устах. Тень отвесила несколько любезностей в ответ, сладости не взяла и, извинившись, решительно направилась к выходу, держа графа так крепко, что вырваться нечего было и думать.




Лорранский, едва успевая отвечать на сыпавшиеся со всех сторон реплики, приветствия и приглашения, поспешил за храной, с тоской вспоминая свою воспитанную в монастыре кузину. Та на мужчин и глаз поднять не смела, говорила шепотом и только если ее спросят, а из занятий предпочитала вышивание и чтение святых книг. Вот уж из кого славная жена выйдет, так это из нее. А наемница, из которой вся ее решительность и сила так и перла, на роль не то что супруги – подруги благороднорожденного явно не годилась. И все-таки Торин почему-то раз за разом вспоминал маленькие, до умиления беззащитные ступни Тени и ее всплески веселости и баловства, изредка прорывающиеся через приросшую к душе маску невозмутимой профессионалки, и думал, как было бы хорошо, если бы наемница звенела своим легким искренним смехом не в каких-то сомнительных забегаловках, а в родовом поместье Лорранских.




Чего Тени было не занимать, так это резвости. В длинном платье и на каблуках она неслась с такой скоростью, что Торин поспевал следом с явным трудом, да и то только потому, что наемница накрепко вцепилась в его локоть и отстать не позволяла. Кроме того, внимания заслуживало ее потрясающее умение передвигаться стремительно, но совершенно невозмутимо, так, будто она делала одолжение всему миру и не бежала вовсе, а шествовала спокойно и неспешно, как и положено богатой влиятельной особе.




Наемница облегченно вздохнула только в карете, когда убедилась, что в экипаже не поджидает никакая опасность, кучер на козлах и лакей на запятках – те же самые, что и были, а Торин благополучнейшим образом уселся внутри. Посланная на разведку вонато слетала на крышу и слазила под днище кареты, после чего сунула ушастую башку в окно и коротким шипением доложила хозяйке, что все спокойно.




– Знал бы ты, как мне это все не нравится,- доверительно сообщила своему подопечному Тень, привычно подхватывая вонато и затаскивая ее себе на колени.




– Что именно? – на всякий случай решил уточнить Торин. Похоже, параноический клин в пепельноволосой голове храны расширяется и крепнет прямо на глазах. Этак она скоро своего клиента вообще из дома откажется выпускать.




– Да все,- равнодушно отозвалась девушка. За день она, как и сам Лорранский, устала, но сидела совершенно прямо, не позволяя себе откинуться на спинку сиденья.- Прежде всего мне не понравилась опера – не для человеческих умов она создана. Но дело не в этом. Ты знаком с Вайским лично?




– Нет. Вернее, представлены-то мы друг другу наверняка, но тесно и близко ни разу не общались.




– Это хорошо,- удовлетворенно улыбнулась наемница. Торин невольно содрогнулся – за два месяца совместных разъездов по Райдассе и Йанаре он слишком хорошо изучил свою телохранительницу, чтобы не понять, что именно означает такой вот надменно-нежный сахарный оскал, сладкой маской застывший на невозмутимом лице привычной ко всему наемницы,- Убить его, что ли? Как ты считаешь?




– Кого? – поразился Торин, на всякий случай отодвигаясь от храны и уже не на шутку пугаясь мрачного огонька, скользнувшего в глубине темных шоколадных глаз.




– Да Вайского же,- нетерпеливо пояснила девушка,- Чтобы он не раззвонил по всему миру подлунному, что Лорранский с храной под ручку разгуливает. Впрочем… Поздно уже, наверное. Надо было сразу этим заняться. А теперь уже наверняка опоздала – барон, если пожелал, уже успел разболтать о нас кому надо и кому не надо.




– Тень, я тебя не понимаю,- честно признался граф.




– Оно и видно,- фыркнула храна. Ворвавшийся в карету сполох от магического фонаря перед каким-то домом на мгновение осветил ее хмурое сосредоточенное лицо. Тщательно уложенные перед отъездом из поместья волосы были небрежно растрепаны рассеянной рукой и являли миру косой шрам на левом виске, оставшийся наемнице на память о меритаунских событиях месячной давности. Девушка машинально провела по нему кончиками пальцев, слегка поморщилась и вновь воззрилась на своего подопечного: – Скажи-ка ты мне, Торин, а сколько аристократов могут позволить себе содержать храна просто так, в качестве обычного телохранителя?




– Ну… – Граф честно призадумался, помедлил, но все-таки признался: – Не так уж много, наверное, – вы же очень дорогие работники. Храпов лучше нанимать для разовых акций – охраны в поездке, убийства, улаживания каких-то щекотливых вопросов… А постоянно держать при себе слишком накладно выходит. Даже самый лучший представитель гильдии телохранителей обойдется намного дешевле, чем хран или храна средней руки. А уж про таких, как ты, элитных, лучших выпускников, которых рекомендует ваш экселенц, я вообще не говорю – остается только удивляться, зачем тебе столько денег, если ты, как не раз упоминала, собираешься рано умирать.




– То-то и оно,- равнодушно кивнула Тень. Попытка поддеть или обозлить ее, как всегда, не удалась – иногда Торину казалось, что наемница просто бесчувственная деревяшка, не способная ни на какие эмоции. Вернее, способная, да не на те, которые нужны.- Следовательно, аристократ в сопровождении храны вызывает удивление и вполне обоснованные подозрения. Ведь это означает, что он чего-то опасается. ДлЯ того чтобы избежать любопытных взглядов и ненужных вопросов, мы с тобой и разыгрываем влюбленную парочку. И все бы ничего – ты же видел, как хорошо работала эта легенда во время поездки в Меритаун,- но, к сожалению, боги столкнули нас с моим бывшим клиентом.




– А ты с ним тоже… ну…




– Нет,- Тень, поняв графа с полуслова, коротко зло хохотнула, и невидимая в темноте кареты демон поддержала хозяйку насмешливым шипением.- С ним я по приемам не шлялась и аристократам не улыбалась. Так что не бойся, преемником барона тебя не ославят.




– Да? А что же ты для него делала?




– А тебе было бы приятно, если бы я на всех углах о твоих заказах болтала? – вопросом на вопрос ответила Тень, слегка приподняв брови, потом все-таки смилостивилась над изнывающим от любопытства графом и спокойно пояснила: – Один… э-э-э… скажем, человек не угодил барону, который тогда был вовсе не бароном, а… Впрочем, это неважно. Короче, я отравила неугодного Вайскому человека. Веселенькое было дельце, правда, Тьма? Ух и развлеклись же мы тогда…




– Вот так просто? Пришла и отравила? – вскинул брови Тории, пораженный не столько печальным окончанием чьей-то жизни, сколько небрежностью комментария наемницы.




– Именно. Пришла и отравила.- Тень недобро ухмыльнулась и многозначительно повертела в пальцах извлеченный из какого-то потайного кармашка крохотный хрустальный флакон. Аристократки в таких обычно нюхательные соли носят, дабы окружающие могли оказать первую помощь, если прекрасной леди вдруг вздумается прилюдно лишиться чувств. Какое-то вещество было насыпано и в пузырек Тени. Но Лорранский вдруг усомнился, что там находятся невинные пахучие кристаллики. Зная наемницу, можно даже предположить, что во флаконе прячется если не яд, то какие-то страшные нелицензионные заклинания.




– А кем был тот человек, с которым повздорил Байский? – не унимался неугомонный аристократик, опасливо поглядывая на пузырек с нюхательными солями в моих руках. Я скосила на Торина глаза и улыбнулась так нехорошо и многозначительно, что он отшатнулся и, судя по изменившемуся лицу, начал лихорадочно перебирать в памяти всех своих родственников, прикидывая, не помирал ли кто из них год назад ни с того ни с сего.




Я же, отделавшись от настырного аристократа, откинулась на спинку сиденья и задумчиво потерла лоб. Упомянутый Вайский являет собой отличный пример того, как при помощи личных качеств вроде недюжинного ума, предприимчивости и целеустремленности можно выбраться с самого дна и попасть в высшее общество. Лет сорок назад Вайский, тогда зовущийся просто Марином Тонкие Пальцы, начал упорное восхождение вверх по социальной лестнице. Райдасса, в то время только поднимающаяся из разрухи после войны Ветров, предоставляла ретивым и решительным уйму возможностей пробиться наверх. И Марин не преминул ими воспользоваться. В сорок лет он стал главой гильдии грабителей – той самой, место в которой некогда купил за золотую подвеску в виде смеющейся луны, снятой с шеи благороднорожденной дамы, ехавшей в карете в сопровождении кучера, лакея да охранника. Скольких трудов ему стоило ограбить блистательную леди, не ведомо никому. Но он это сделал и был принят в гильдию на самую низкую должность, какая тогда только существовала, – наводчика и осведомителя. За тридцать лет Марин ухитрился подняться от уличного босяка до экселенца, на месте которого и просидел почти десятилетие. Один из самых удачных ходов за его правление – это объединение гильдий воров и грабителей, которому в немалой степени поспособствовала и я. Сильно тогда экселенцы поцапались, насмерть. Все влияние да потенциальных жертв делили, никак понять не желали, что жертвы эти самые, как ни крути, ни тем ни другим претендентам на их потом и кровью нажитое имущество особенно рады не будут. Списался тогда Марин с главой нашей гильдии, специалистов просил, да сразу двух – одного для близкого общения с экселенцем воров, другого для себя – опасался, как бы к нему убийц не подослали. Тогда-то мы с ним и познакомились. Айранэта, присланного со мной в паре, в то время еще не получившего своих отметин и работавшего по специальности, Марин оставил при себе в качестве охранника и телохранителя, а меня отправил на более быструю и грязную работу. Втереться в доверие к главе гильдии воров, а потом аккуратно подсыпать яда ему в вино не составило особого труда, но до этого пришлось не раз и не два выходить на ночной промысел с коллегами по ремеслу и, скрепя сердце, нападать на прохожих. Раньше грань между грабителями и ворами была очень четкой: вор – тот, кто лишает жертву денег и драгоценностей так, что она того не замечает и еще долго пребывает в блаженном неведении относительно ухудшения своего материального положения, а грабитель – тот, кто отнимает у нее упомянутые предметы насильно, с применением грубой физической силы и холодного оружия. Но потом гильдия грабителей объединилась со взломщиками и стала помимо прочего промышлять в домах горожан, а воры начали вооружаться ножами и стилетами. В результате, когда я под именем Юниллы влилась в сплоченные ряды воровского сообщества Каленары, там уже мало кто вспоминал, что другое название их гильдии созвучно с моим профессиональным прозвищем. Лет этак двадцать назад их еще называли Тенями – за умение освободить жертву от груза монет тихо и незаметно. А нынче все полетело к демонам во Мрак вековечный.




Многие почему-то считают, что жизнь вора проста и легка до умиления. Лично я, на своей шкуре как-то раз испытавшая все прелести вольной жизни за счет нажитых другими материальных благ, могу со всей ответственностью заявить, что это не так. Кто бы знал, сколько нужно просидеть в засаде в подворотне, зачастую под ливнем или сильным ветром, ради одного-единственного сорванного плаща, отобранного перстня или срезанного кошелька! А сколько беготни с истошными воплями "Держи! Хватай! Вяжи!" требуется для отвода глаз или спасения от жаждущих мести рук несговорчивых жертв! А сколько уловок и ухищрений: и на диво достоверное изображение эпилептического припадка с помощью великолепных актерских навыков и кусочка мыла во рту, и жалостливые рассказы о сгоревшем доме и погибшей в огне семье с вечным рефреном "Сами мы не местные". И пляски с раздеванием, и имитации погони за неверной женой, и крики, и смех, и детский плач, и дуэль на шпагах, и громкие бабьи дрязги с применением обычного женского арсенала приемов (хватания за волосы, пощечин, разрывания одежды) – все для того, чтобы отвлечь внимание горожан от их кошельков и аккуратно выгрузить из них золотые и серебряные монеты. В умении вызывать сострадание у обывателей с ворами не тягаться даже нищим. Вот только те, кто облегчает кошели тихо и незаметно, не бьют па жалость и не требуют денег открыто, что объясняет немалую популярность их постановочных сценок в народе. А то, что с пояса исчез мешочек с монетами, с пальца перстень, а с шеи – золотая цепочка, зеваки обнаруживают, как правило, еще нескоро,- когда, досмотрев душераздирающий спектакль до конца и искренне посочувствовав актерам, возвращаются домой. И претензии предъявлять некому – кто ж виноват, что у разини в давке кошель срезали?




Впрочем, дело, конечно, не в этом. Приходилось мне и воровать, и грабить, и убивать, и на великосветских приемах паркетные полы пышными юбками подметать, и благороднорожденным искусственно улыбаться, и, себя не помня, из аристократических постелей со всех ног удирать. Жизнь у храны вообще богата на события, происшествия и встречи. Но одно всегда должно оставаться неизменным: высокое качество выполняемой работы. К своему ремеслу, какое бы оно ни было, нужно подходить серьезно и ответственно. Так, как Марин. Просидев на посту экселенца объединенной гильдии пару лет, он сдал дела своему приемному сыну, а сам начал упорно пробиваться в верхи райдасского общества. Зачем ему это – ума не приложу, разве что из самолюбия да для повышения самооценки. В ряды благороднорожденных и высшей знати Марина, конечно, не допустили, но немалое состояние открыло перед бывшим грабителем добрую половину аристократических дверей. Ибо наша голубая кровь не испытывает недостатка лишь в высокомерии да надменности, а в презренном металле нуждается частенько, да еще как. Транжирить скопленные дедами состояния аристократы умеют, а вот зарабатывать у них получается отчего-то не слишком хорошо.




Как результат, Марин Вайский, бывший Марин Тонкие Пальцы, купивший себе титул барона, нынче является уважаемым человеком и завидным женихом. И представляет собой опасность для моего нынешнего клиента. Может, и впрямь следовало его убить? Впрочем, в любом случае уже поздно. Раньше надо было спохватываться.




На выходе из кареты Торин решил пошутить, призвал на помощь все свои небогатые магические умения и выставил передо мной энергетический щит. По его оригинальному замыслу, мне полагалось, видимо, с разлету треснуться в этот щит лбом. Однако тут скороспелого мага поджидало разочарование: я не только не стала ударяться о его чародейскую пакость, но и попросту ее не заметила и сообразила, что вляпалась в какую-то магию, только проскочив стену насквозь. Торин, как всегда, пренебрег элементарными правилами при создании щитов и вложил в него слишком мало энергии. Тьму, если бы она летела в одиночку, эта преграда, возможно, и задержала бы, но лично мне она не причинила никакого заметного вреда. Однако "оригинальность" графской задумки я оценила в полной мере. Похоже, мой подопечный накрепко застрял в том возрасте, когда натертые воском полы или муха в бокале с вином еще считаются очень смешными и в высшей степени замечательными шутками.




Следующая неделя была похожа на кошмарный сон. Торин с наслаждением таскался по балам и приемам. Я, скрипя зубами, в полном соответствии со своим профессиональным прозвищем не отставала от него ни на шаг, раз за разом приседая в реверансах, расплываясь в улыбках и мысленно посылая все высокородное сборище во главе с Торином во Мрак вековечный. Райдасская знать на редкость бедна на выдумки – приемы и рауты следовали один за другим и отличались разве что помещениями, в которых их проводили, да цветом платья хозяйки вечера. А так – все до умиления одинаково и похоже; побывав на одном бале, можно со спокойной совестью утверждать, что видел все доступные нынешней аристократии развлечения.




Что знать находила в своих сомнительных, похожих, как яйца от одной курицы, приемах, я не понимала. И не стремилась разобраться – просто ходила с Торином под ручку, вальсировала с ним под томные звуки скрипок и арф, ела деликатесы, разрешая подопечному брать их только с тех блюд, с которых уже попробовала я. И при этом старалась гак уж явно не показывать, насколько меня тяготит чопорное, высокомерное общество, кичащееся своим высоким происхождением, но порой плохо знающее собственные родословные. Пару раз мы встречали Байского, но он с истинно аристократической невозмутимостью никак не выказал своего удивления, торжественно представился, выслушал мое вымышленное имя, поклонился и отвесил пару приличествующих случаю комплиментов – в общем, повел себя именно так, как полагается знатному человеку с незнакомо!! девушкой. Лицом управлять он научился еще в бытность свою экселенцем, так что понять, узнал меня Марин или нет, было невозможно. Оптимистично понадеявшись па лучшее, я выкинула Байского из головы и вплотную взялась за свои обязанности телохранительницы милорда Лорранского.




На него, правду сказать, никто не покушался. И не думал покушаться. Проклятый кристалл, который я все-таки отобрала у Торина, жег мне руки (вернее, живот, на котором я его носила, спрятав в специальный пояс с карманом), но никто, кроме нас, не знал о его существовании. Я на всякий случай мигом настораживалась и смотрела волком на всех начинающих рассуждать о магии, но наши аристократы не из тех, кто способен поддерживать беседы на столь умные и серьезные темы. Да и всплывало в их разговорах чародейство только в качестве очередного способа развлечения и увеселения. Как отрасль науки магия голубую кровь не интересовала.




Пару раз я намекала милорду Ирриону, что его отпрыск, кажется, проявил несвойственное ему благоразумие и никому про кристалл не рассказал. Однако Лорранский-старший пребывал в твердом убеждении, что он лучше какой-то наемницы знает, что для его сына хорошо, а что плохо, и никак не желал отпускать меня на все четыре стороны. Наверное, ему просто нравилось, что я от Торина всех его подружек отпугиваю.




Сам Торин от этого, конечно, был не в восторге. Он несколько раз пробовал серьезно поговорить со мной и пытался убедить, что храна – не жена и даже не невеста, чтобы от него всех дам отваживать. Я кивала, соглашаясь со всеми доводами и тезисами графенка, но оставалась при своем мнении и с нежнейшей из улыбок продолжала распугивать великосветских милашек, намеревающихся поймать моего клиента в свои сети. По райдасским меркам Торин считался завидной партией – богат, хорош собой, благороднорождем и, что немаловажно, не слишком умен и храбр. Значит, в сомнительные истории не сунется и во всем будет слушаться свою супругу, которая, имея голову на плечах, уж сумеет как-нибудь сделать вид, будто это ее муж все сам решил, а она, как и положено доброй жене, только подчиняется его многомудрым суждениям. Я знала, что сумею распознать переодетую храну, если кто-нибудь вдруг наймет ее для сведения счетов с моим неугомонным клиентом, но отнюдь не была уверена, что смогу разгадать коварные замыслы представителя гильдии наемных убийц. Правда, методы у них не те, что у хранов – они никогда не разыгрывают спектаклей для отвода глаз, а просто приходят и тихо делают свое дело, но это еще не повод, чтобы расслабляться.




От неустанных попыток сообразить, откуда неумному аристократенышу может грозить опасность, у меня вскоре не на шутку разболелась голова, и я оставила безнадежную затею понять Торина и окружающих. В конце концов, мало ли что милорду Ирриону примерещилось. Я знала, что Торин про себя не раз и не два обозвал меня параноиком, и где-то в глубине души соглашалась с этой нелестной характеристикой своей излишней бдительности и нервозности. Но порой мне думалось, что признаки этого заболевания проявляет скорее Лорранский-старший, чем я сама. В самом деле, кажется, о кристалле не знает никто, кроме нас троих. Так почему бы не привязать его к камню и тихой безлунной ночью не утопить в крепостном рве, а поутру не разбежаться в разные стороны? Торин достал меня настолько, что через два дня совместного проживания и плодотворного сотрудничества я уже была готова хвататься за любой другой заказ, хоть самый тяжелый, грязный и низкооплачиваемый, лишь бы он не был связан с непосредственным общением с семьей Лорранских. А от корявых попыток ухаживать и сомнительных комплиментов Торина, помноженных на его ослиное упрямство и умение выдавать потрясающие глупости, я вскоре готова была уже просто выть.




Тьма взирала на нашего подопечного с присущим демонам хладнокровием. Ей графеныш тоже не слишком нравился, но вонато понимала (даже, кажется, лучше, чем ее хозяйка), что упускать такого богатого и знатного клиента нельзя, и по возможности старалась помочь мне, привычно играя роль воспитанного демона при богатой дамочке. А между тем высматривала потенциальных врагов и отвлекала меня от мрачных мыслей, в которых раз за разом фигурировали пыточные застенки, палаческий инвентарь и распятый на дыбе Торин.




Отношения с моим подопечным портились столь катастрофически, что вскоре я готова была раз за разом повторять: "Торин, прости, я была неправа" – лишь бы он перестал кривляться и смотреть на меня так, будто готов придушить голыми руками. Не страдающему от избытка ума аристократенку не нравилось все: моя манера ходить, говорить, улыбаться и носить под платьем оружие. Его не устраивала моя нелюбовь к кофе, вошедшему в большую моду при дворе. Ему не пришлось по сердцу вышивание, которое я, как всякая благородная леди или только пытающаяся ею казаться, носила в маленьком кошеле на поясе и вытаскивала в приличествующие случаю моменты. Его не приводили в восторг мои попытки привить ему хороший вкус или хотя бы следить за гардеробом. И уж подавно склочного и капризного графеныша раздражала искренняя симпатия и даже некоторое подобие заботы, с которой относился ко мне Лорранский-старший. Может, Торин ревновал (хотя кого к кому?). Может, просто не понимал, как можно любить кого-то, кроме его самого. А может, элементарно бесился со скуки и от нечего делать цеплялся ко всем.




По мне, так хорошая порка пошла бы Лорранскому-младшему только на пользу. К сожалению, никому бы и в страшном сне не привиделось столь жесткое и действенное воспитательное средство в применении к благороднорожденному. Поэтому вкус березовой каши Торин так и не познал. А зря. И из него, глядишь, толк бы вышел, и окружающие большое моральное удовлетворение получили.




Осень в городе – совсем не то, что в сельской местности. Багряная охра лесов и рощ да умирающая патина лугов, воспеваемые не одним поколением романтиков и поэтов, в больших человеческих поселениях превращается лишь в холодный туман, колкий лед под каблуками да серые неприглядные сумерки, висящие над домами круглосуточно, за исключением лишь самых темных ночных часов. Даже Каленара, всегда казавшаяся мне веселой молодухой в нарядном платье и цветастом платке, в эту ненастную пору года гляделась вдовой, облаченной в скромное платье неприглядного серого цвета, только что похоронившей мужа и теперь сумрачно размышляющей, на что ей жить дальше. Впрочем, муж, наверное, был старый, жадный и нелюбимый, потому что к ночи столица Райдассы, несмотря на неприятную погоду, оживала и расцветала сотнями огней. Если продолжать сравнение с вдовой, можно сказать – набрасывала на плечи яркую шелковую шаль и начинала кокетливо коситься в сторону неженатого соседа, не забывая изредка ронять на надушенный кружевной платочек слезу, дабы не быть обвиненной в нарушении приличий.




Осень в городе – время ярмарок и торжищ. И их не напугать даже хмурой плаксивой непогодой. Селяне свозят в столицу плоды своих летних трудов и продают или обменивают краснобокие яблоки, мешки с житом и сеном на ленты для дочерей, горшки для жен и ножи для сыновей. Какофония из воплей торговок, мычания волов, скоморошьих выкриков и детского смеха под серым недоверчивым небом кажется особенно пронзительной и веселой; для любого горожанина она звучит сладкой музыкой, в который каждый легко найдет себе аккорд но вкусу и с наслаждением подхватит его, стараясь не думать о предстоящей долгой и холодной зиме с ее вьюгами и метелями, а также неизбежной хандрой и тоской по солнечным летним денькам.




Осень в городе – приволье для воришек и мошенников. Наивных и неопытных селян, понаехавших на столичные базары и ярмарки, надуть намного проще, чем подозрительных каленарцев, за долгие десятилетия уже привыкших подкармливать гильдии воров и грабителей, но относящихся к ним с присущим всякому честному (или не очень честному) человеку недоверием и злобой.




Осень в городе – пора тоски и хандры среди аристократии. На пикники и балы на открытом воздухе уже выезжать холодно. Повисшие над Каленарой и пригородами тучи в любой момент могут расплакаться пресными ледяными слезами, а бродяга-ветер, подобно всем бездомным, не испытывает должного почтения к прекрасным леди и готов без сантиментов задирать им юбки и срывать шали с полуобнаженных плеч. Вечеринки в саду отменяются по тем же причинам. Охотничьи выездки любят далеко не все, да и не принято на них постоянно дам таскать – их прекрасные очи явно не предназначены для созерцания той жестокости, которой отличаются гончие псы и егеря по отношению к загнанной дичи.




Осень в городе – это долгие темные вечера у камина, мокрые ноги, тяжесть напитавшейся водой куртки на плечах, книги в недорогих деревянных обложках, спицы и пяльцы, покрасневшие от холода руки, сводящий с ума аромат поздних яблок, небесные слезы на щеках, шумные торги с продавцами дров, склоки с завышающими цены молочниками и угольщиками, отороченное мехом домашнее платье, ставшая привычной меланхолия, грязь и лужи на улицах, сосущая пустота на месте сердца, привычные улыбки соседям, женщины в длинных плащах, мужчины в кожаных колетах, подогретое вино с пряностями и сахаром, золотые монеты опавших листьев на брусчатке, рвущая душу тоска, чуть великоватая вязаная шапка и алмазная уверенность в том, что следующий сезон уж наверняка принесет счастье.




Осень в городе – время забав и развлечений. Для простолюдинов – кулачные бои, скоморошьи пляски, балаганные представления и непременные горячие блины. Для скучающей, пресытившейся вечеринками аристократии – рыцарские турниры и большой королевский бал.




Беда пришла оттуда, откуда я ждала ее меньше всего. Да и не я одна, если честно. Стража, ворвавшаяся ввечеру в поместье, стала неприятной неожиданностью не только для меня, но и для Торина, и для милорда Ирриона, и для всей прислуги.




– Это что еще такое? – неприятно удивился мой подопечный. В глазах его явственно читалось негодование. Вот – говорил весь вид Торина,- вот остался на один вечер в родном доме, не поехал ни на какие рауты, так развлечения сами его нашли. Более чем сомнительные и подозрительные развлечения, надо заметить.




– Милорд Торин Лорранский? – звонким голосом недавнего пажа или герольда пропел молоденький капитан с густой копной роскошных светло-русых кудряшек и тоненькими щегольскими усиками над верхней губой,- Именем короля вы арестованы!




– Чего? – схватился за сердце Иррион. Уже одно это показывало, как сильно сдал Лорранский-старший – еще полгода назад он сцепил бы руки не на груди, а на рукояти шпаги или меча.- По какому праву?




– По личному приказанию ее величества королевы Родригии,- несколько смущенно пояснил капитан, щелкая каблуками и на всякий случай отдавая честь. Его подчиненные, явно не испытывая никакого желания вязать благороднорожденного и насильно волочь его куда бы то ни было, рассеялись по кабинету, в котором мы коротали вечер, и начали с интересом присматриваться к предметам обстановки и стоящим в шкафах фолиантам. И вот уже изящная серебряная фигурка замершей в охотничьей стойке гончей исчезла в чьих-то бездонных карманах, и жалобно заскрипело сломанное неловкой рукой перо, и звучно грохнулась об пол доска для мартаки, и покатились по ковру упавшие с нее фишки и фигурки.




Торин, которого, похоже, еще ни разу в жизни не арестовывали, растерянно затряс кудрявой головушкой и начал вставать из кресла. Судя по его несколько нервным и порывистым движениям, бестолковый аристократеныш вздумал схватить капитана за грудки и потребовать у него отчета и за действия подчиненных, и за дерзкие слова, которые тот осмелился произнести в адрес благороднорожденного.




Понимая, что еще секунда, и свалки не избежать, я порывисто вскочила, отбрасывая в сторону вышивание, и вцепилась в графенков камзол:




– Нет! Погоди, мой дорогой! Наверное, здесь ошибка какая-то! Ах, полковник, вы, наверное, просто перепутали поместья!




– Увы, миледи, никакой ошибки нет,- беспомощно улыбнулся польщенный столь резким повышением в звании капитан.- Я должен доставить милорда Торина Лорранского в королевский дворец.




– На каком основании? – Голос Ирриона зазвенел, как дуэльные шпаги в руках умелых фехтовальщиков. Похоже, Лорранский-старший сумел успокоиться и готовился защищать сына, пустив в ход все свои связи и деньги.




– Личный приказ ее величества,- послушно повторил вояка, возмущенно косясь на своих подчиненных. Те, видя, что драки не предвидится, попрятали оружие, с которым влетели в кабинет, и продолжали ознакомительную экскурсию, то и дело что-то роняя, ломая или прибирая себе на черный день.




Милорд Иррион вопросительно покосился на меня. Я указала взглядом на четверых из шести нагрянувших стражников, потом на щеголеватого капитана и слегка передернула плечами. Лорранский-старший опустил веки. Он, как и я, прекрасно понимал, что храна вполне сможет одолеть полдюжины мужчин. Без оружия это будет, конечно, сложно, но в принципе вполне осуществимо. Другое дело, что массовый разгон действующих по королевскому указу вояк вряд ли станет наилучшим выходом из создавшегося положения.




– Куда же вы его повезете – ночью, под дождем, по холоду и слякоти? – запричитала я, вновь хватаясь за Торина,- О полковник, не будете ли вы столь любезны переночевать здесь, а завтра утром милорд Лорранский сам явится, куда приказано.




– Миледи… Приказ… Мы служивые люди… Вы должны понимать… – Капитану явно стало очень неуютно. Да кто вообще его, мальчишку, на арест отрядил? А если бы здесь сопротивление оказать вздумали?! Конечно, благороднорожденные – это не голь кабацкая, которая всегда в драку лезет и в тюрьму идти категорически не хочет. Но воякам явно очень повезло с Торином, ибо не будь мой аристократ настолько неуклюжим да трусоватым, здесь уже наверняка бы звенели скрещенные в поединке шпаги.




– Я понимаю.- Быстрый взгляд на Лорранского-старшего. Тот спокойно опускает глаза. Значит, я все делаю правильно.- Но пожалуйста! Ее величество, наверное, уже легла почивать и вряд ли возьмется за разбор дела, ради которого изволит приглашать к себе милорда Торина.




Искренность сыграть ничуть не сложнее, чем любое другое чувство. А в замке Рэй у меня были такие хорошие преподаватели притворства и лицедейства…




По-девичьи длинные и пушистые ресницы капитана неуверенно дрогнули. Судя по всему, слишком молодой для этого ответственного поста мужчина отчаянно пытался решить вставшую перед ним во весь рост дилемму. В самом деле, вечером королеве явно найдется чем заняться, кроме разборок с чем-то не угодившим ей аристократом. А по темноте предполагаемого преступника везти ой как небезопасно – того и гляди, прирежет своих сопровождающих да и будет таков! Да и дождь, похоже, собирается…




Торин медленно, не делая резких движений, опустился обратно в кресло и застыл сидячим памятником самому себе. Милорд Иррион мельком глянул на сына и повернулся ко мне с надеждой в глазах, еще более горькой и пронзительной, чем отчаяние. А я лихорадочно соображала, чем мог Торин так насолить самой королеве. Впрочем, что бы он ни натворил, это случилось еще до моего найма, ибо за ту неделю, что мы в паре протаскались по балам и приемам, властительницу Райдассы я не видела ни разу. И не горела желанием увидеть, если честно. А ведь придется…




Ночь прошла ужасно. Я, отдавая дань своей паранойе и подозревая в разместившихся в гостевых комнатах вояках переодетых наемных убийц, верным демоном просидела в ногах кровати Торина до рассвета, так и не сомкнув глаз и неустанно пытаясь понять, кому и чем так не угодил мой подопечный. Оный, кстати сказать, являл миру подлунному потрясающее хладнокровие и невозмутимость: с истинно аристократическим равнодушием проследил за расселением явившихся по его душу стражников в комнаты, а потом не нашел ничего лучшего, чем завалиться в кровать и благополучнейше продрыхнуть до самого утра. Не то так уверен, что ошибка какая-то случилась, не то просто мозгов не хватает испугаться. Милорд Иррион, дабы успокоить потрясенные нервы, выпил коньяку, принял снотворное и тоже отошел на покой. Тьма некоторое время честно пыталась нести вахту вместе со мной, но потом все-таки не выдержала и перелетела в большое кресло в углу комнаты, немного потопталась на сиденье, свернулась чешуйчатым калачиком и задремала, изредка рефлекторно дергая хвостом и клацая зубами – видно, вонато снилась охота.




Оставленная на почетном и ответственном, но не слишком приятном посту дежурного, я то принималась нервно мерить шагами спальню, то, замерев, подозрительно прислушивалась к ночным шепотам и шорохам, то подходила к окну и, прислонившись к гардинам, бездумно таращилась в постепенно раздевающийся сад. Торин спокойно посвистывал, а иногда и похрапывал, раз за разом заставляя меня нервно вздрагивать и оглядываться. То, что ничего не происходило, отнюдь меня не успокаивало – опыт подсказывал, что самых больших и серьезных гадостей следует ожидать именно после такого вот нехорошего предгрозового затишья.




Венценосная чета служила отличной иллюстрацией к старинной райдасской поговорке: жениться – не напасть, как бы, женившись, не пропасть. Король наш, его величество Лиард Третий, метко, но не слишком благозвучно прозванный в народе Сопливцем за неприятную привычку то и дело проводить ребром ладони по носу, правил довольно спокойно и мирно до тех пор, пока советники не вздумали его женить и не подсунули своему монарху в супруги какую-то заграничную принцессу. Оная, надо сказать, на присланном портретике смотрелась дивной красавицей: большеглазая, высоколобая, стройная, с матовой кожей и роскошными кудрями цвета воронова крыла. И лишь после свадьбы по доверенности, на которой Сопливца представлял один из поспособствовавших бракосочетанию советников, выяснилось, что наше будущее величество в жизни далеко не так прекрасна, какой ее сумели изобразить ловкие придворные живописцы. Впрочем, художники во все времена льстили своим заказчикам. Все это знали и потому относились к подобным казусам философски и даже, можно сказать, морально готовились к тому, что невеста или жених могут оказаться не такими красивыми, какими гляделись на портретах. Но явившаяся наконец к своему супругу новоявленная королева даже цепных кобелей во дворах Каленары устрашила до дикого воя и по-щенячьи пронзительных взвизгов. Про монарха и народ и говорить нечего. Никто просто не мог предположить, что живописцы начнут приукрашивать модель настолько явно и нахально. Хотя, надо признать, виртуозы красок и кистей соврали только в самой малости: на сколько тонов они осветлили кожу принцессы Родригии, настолько и утемнили волосы, на сколько пальцев утончили талию, на столько же увеличили бюст. Общее же количество пальцев и тонов осталось неизменным и вполне соответствовало оригиналу.




И добро бы недостатки новой правительницы Райдассы ограничивались лишь некоторыми изъянами внешности. Это-то, в конце концов, пережить вполне возможно – маскарады там почаще устраивать или вуали какие-нибудь плотные в моду ввести. Кроме того, красота – дело спорное, относительное и на любителя. Оркам, думаю, Родригия пришлась бы очень даже по вкусу. Но, к сожалению, новоявленная королева оказалась не в меру экспрессивной и активной особой, воодушевленно вмешивалась в политику и с безапелляционным апломбом навязывала венценосному супругу свое мнение. Советники, настоявшие на свадьбе, только за головы хватались, наблюдая, как решительная баба, за пару лет правления распоясавшаяся окончательно, твёрдой рукой наводит во дворце, да и во всем королевстве свои порядки.




Лиард Третий, рано лишившийся родителей и воспитанный сонмом придворных на свой лад (то есть совершенно бесхребетным, слабодушным и нерешительным, лишенным даже проблеска яркой индивидуальности и харизмы, которая отличала его предков), никак не мог воспрепятствовать чинимому произволу. Будучи человеком вялым и бесхарактерным, он был способен лишь на бессильное всплескивание руками и закатывание глаз, на которые его супруга обращала внимания не больше, чем на собак, по-прежнему заходящихся в истошном лае, когда она проходила мимо. Некоторые даже из-за этого всерьез подозревали в ней волколака – представителя древней, вроде бы вымершей расы, очень похожей на обычных людей, но способной превращаться в волка, медведя или вернетока. Венценосная чета, как я уже заметила, составляла пару просто изумительную: худой, если не сказать тощий, король с жиденькой козлиной бороденкой и привычкой без конца возить ладонью по носу и ширококостная, вечно насупленная королева с недобрым взглядом исподлобья и густым слоем белил на лице. Они разнились так же радикально, как день и ночь, и было непонятно, как они не то что спать в одной постели – существовать рядом могут.




Торин, представший пред светлые очи (в самом прямом смысле этого слова – глаза королевы под крашеными угольно-черными бровями казались блеклыми, будто выцветшими) монаршей пары, был одет дорого и со вкусом. Я позаботилась, чтобы мой клиент хотя бы внешним видом перед своими правителями не опозорился. Видимо, под утро к нему наконец пришло здорово задержавшееся где-то по дороге осознание происходящего – Торин впал в некое подобие ступора и безмолвно позволил мне выбрать, а слуг – облачить его в роскошный костюм опалового цвета и белоснежную рубашку, отделанную тончайшими кружевами. Шпагу, носившую скорее декоративную функцию, у моего подопечного отобрали на входе – не принято перед особами королевской крови с оружием представать. Я, правда, свои запасы не вытряхнула, а обыскивать меня никто и не подумал. Правильно, виданое ли дело, чтобы дама из высшего общества со смертоносными предметами под платьем шаталась! Никому подобное кощунство, разумеется, и в голову не пришло. Что сыграло мне на руку.




В зал, куда помимо монархов и слегка побледневшего Торина набилось человек тридцать придворных, так просто войти не удалось – дорогу мне преградили донельзя надутые и решительно настроенные лакеи. Пришлось пустить в ход притворные слезы и лесть. В конце концов смутившиеся мужчины при дверях почесали в затылках и все-таки пропустили несчастную, обеспокоенную судьбой возлюбленного девицу на заседание. Которое началось с торжественного и донельзя нудного перечисления всех титулов, имен и званий наших досточтимых монархов. Привычные ко всему придворные даже не переменились в лицах, Торин же, начавший нервничать еще по дороге во дворец, слегка переминался с ноги на ногу, отчего доски паркета под ним прогибались и поскрипывали, как дверные петли в "Сломанном мече". Его величество то и дело косился на своего дальнего родственника с неодобрением.




За королевским гардеробом явно следили профессионалы. На Родригии красовалось шикарное темно-синее платье с кружевной отделкой и серебряным шитьем, смягчающее все недостатки ее внешности и представляющее правительницу Райдассы в самом выгодном свете, какой только был возможен без применения всевозможных магических ухищрений для сокрытия кислого лица и немалого возраста. Ее супруг также красовался в более чем роскошном и отлично подходящем ему костюме. Правда, брезгливого выражения монаршего лика дорогому наряду изменить было не под силу.




Пока шло напыщенное перечисление титулов, я, затесавшаяся в толпу и скромно приткнувшаяся за чьей-то широкой, облаченной в бархат спиной, сосредоточила все свое внимание на Торине, а потом быстро пробежала глазами по лицам присутствующих, стараясь определить, кто из собравшихся в зале (не считая достоуважаемых монархов, разумеется) представляет для моего подопечного наибольшую опасность. И была неприятно удивлена, в упор столкнувшись с холодным, чуть вопросительным взглядом темно-карих, почти черных глаз. Вайский! Да не один, а с будто прилипнувшим к его спине незнакомым мне храном! При виде моих вопросительно вздернутых бровей бывший грабитель небрежно передернул плечами и взглядом указал сначала на венценосцев, едва не позевывающих на своих тронах, а потом на своего телохранителя – высокого красивого парня примерно года на два младше меня, самоуверенного и решительного сверх всякой меры. Впрочем, с такими мускулами решительным выглядел бы и младенец. Я опустила ресницы, показывая, что намек поняла, и перенесла свое внимание на Торина, который как раз исполнял перед королевой какой-то необычный поклон, больше похожий на маленький одиночный танец, чем на простое выражение уважения к монаршим особам.




Ее величество королева Родригия поморщилась и неприятным скрежещущим голосом, который придворные льстецы сравнивали с соловьиным пением, а насмешливый, не слишком почтительный народ – со скрипом немазаной телеги, вопросила:




– Лорранский?




– Истинно так, ваше величество,- чуть дрогнувшим голосом согласился Торин, на всякий случай вновь делая первые движения своего танца-поклона. Судя по брезгливой мине на лице Родригии, она не была ни восхищена, ни польщена таким необычным выражением верноподданнических чувств. Скорее наоборот – королева скривилась, будто глотнула уксуса, и поручила вести дознание надутому важностью щеголю, стоящему за ее троном – не то своему родственнику, не то фавориту. Тот, верно истолковав небрежное движение затянутой в шелковую перчатку монаршей ручки, шагнул вперед, выпятил облаченную в светло-зеленый муаровый жилет грудь и напыщенно поинтересовался:




– Милорд Лорранский, известно ли вам, что королевским указом от пятнадцатого числа разнокраса месяца прошлого года дуэли с участием благороднорожденных запрещены?




Торин страдальчески поморщился и кивнул.




– Ага! возрадовался обладатель красивого жилета.- А отчего тогда седьмого числа желтолиста месяца вы вступили в единоборство с милордом князем Варракским?




Графеныш передернул плечами и едва слышно проблеял нечто невинно-оправдывающееся, похожее на стон доживающей последние минуты козы. Впрочем, щеголя удовлетворило и это:




– Значит, сам факт дуэли вы не отрицаете?




– Нет,- помявшись, признался мой подопечный.




Я едва не рухнула, где стояла. Торин – слабый, нервный, неуклюжий, празднующий труса даже перед индюками и гусаками, не умеющий обращаться с оружием и боящийся вида крови, дрался на дуэли?! Причем, судя по тому, что Лорранский стоит на своих ногах, он еще и победил! Седьмого желтолиста – это же буквально пять дней назад! Да-а… Раз уж такие, как Торин, в поединках участвовать начали – наверное, апокалипсис близок, как никогда. Чем же мы так богов прогневили?!




Воистину страшное время наступает. С ума сходят даже те, у кого его отродясь не было…




– А что послужило причиной конфликта? – елейным голоском поинтересовался дознаватель, искоса поглядывая на монаршую чету. Королева, кажется, была полностью поглощена внимательным изучением потолочной лепнины, а ее венценосный супруг предавался своему любимому занятию сидел, уставившись отрешенным остановившимся взглядом в пол и время от времени, в полном соответствии со своей народной кличкой, проводил ладонью по носу. Их величества выглядели так, будто это не они издали указ, запрещающий дуэли, а теперь ревностно следят за его исполнением и устраивают показательные судилища, дабы аристократам неповадно было против их воли идти и друг с другом поединки устраивать. На плаху, ясное дело, Торина не пошлют и даже в тюрьму не бросят, но вот опозорить нрилюдно – это да. Это у нас могут.




Хотя в чем-то венценосцы наши, наверное, все же правы. Не дело, конечно, голубой крови между собой грызться – мелкие благородные драчки вполне могут перерасти в междоусобную войну. Был уже когда-то случай такой, лет этак двести назад,- поссорились два каких-то князя, собрали небольшие войска из наемников да и затеяли битву. Тогдашнему королю, дабы разогнать драчунов и не допустить гражданской войны, пришлось задействовать регулярную армию. Однако результатом этой стычки стала сожженная дотла деревня и жертвы среди мирного населения. С тех пор короли стараются разнимать аристократические склоки до того, как они перерастут в нечто более масштабное и серьезное. Ведь и в тот раз началось все с простой дуэли из-за девицы полублагородного происхождения, которая, кстати сказать, предпочла кого-то третьего, вообще за нее не сражавшегося и в битве участия не принимавшего.




Монархи скучали. Придворные тоже – разбор полетов какого-то благороднорожденного их не интересовал совершенно. Я же, окаменев от ужаса, невидящими глазами уставилась на королевскую чету. Мысли испуганными демонами, попавшими в ловчие сети, трепыхались в голове, и мне стоило больших трудов призвать их к порядку и заставить себя думать логически. Пять дней назад… В это время я уже приступила к своим обязанностям личной храны милорда Торина. Если бы его убили на этой несчастной дуэли… Н-да, наверное, тогда я бы не стояла в этом зале, а уже сползла во Мрак вековечный. Остается лишь благодарить хранителей Сенаторны за то, что моего клиента не пришибли в этой глупой стычке.




Боги, как же увалень Торин ухитрился удрать от меня на поединок? Да еще так, что я ничего не заметила и не заподозрила?!




Тем временем предмет моих лихорадочных размышлений, явно труся, но высоко держа бедовую кудрявую головушку, давал королевской чете пояснения относительно своего безобразного поведения:




– Князь Варракский позволил себе весьма нелестные высказывания о моей спутнице. Будучи воспитанным человеком, я не мог оставить без внимания его в высшей степени оскорбительные нападки и не вступиться за…




Я раскрыла рот и, понимая, что под впечатлением от сих оригинальных известий вот-вот рухну на пол, сделала беспомощное хватательное движение ставшими вдруг ватными пальцами, словно силясь зацепиться за воздух. Разумеется, оно ничем мне помочь не могло, и от падения меня удержала лишь стальная рука, неожиданно поймавшая и крепко сжавшая мою талию.




Первый взгляд… Нет, первый взгляд я бросила не на нежданного помощника, а на Торина – не вздумал ли кто напасть на него, попутно отвлекая мое внимание заботливыми и одновременно жесткими и болезненными жестами. Но Лорранский продолжал свой долгий и путаный рассказ, посвященный оскорблениям, якобы нанесенным мне Варракским (а может, и впрямь нанесенным, при выполнении заказа я на такие мелочи, как правило, внимания не обращаю), и я осмелилась краем глаза покоситься на галантного кавалера, вздумавшего подхватывать совершенно незнакомую девушку.




Осторожно. Не дергайся, сестра,- мягко толкнулся в левое ухо бархатистый, едва слышный шепот.




– Убери руки, брат, мне больно. Имей хоть какое-то уважение к старшим,- так же тихо и глухо попросила я, аккуратно высвобождаясь из стального хвата. Тьма, тут же угрожающе затоптавшаяся на плечах, получила несколько мыслеобразов с успокаивающим содержанием, сложила крылья и замерла неподвижной чешуйчатой статуей, аккуратно вцепившейся когтями в ткань платья.- Что у тебя ко мне за дело?




Хран удивился. Его рука, так до конца и не убранная с моей талии, едва ощутимо вопросительно дрогнула, а потом рефлекторно сжала пальцы так, что я едва не зашипела от боли и любезно ответила на эту ласку сильным, но почти незаметным со стороны ударом локтя.




– Видишь ли, я бы поставил вопрос несколько иначе,- отдышавшись и убрав непрошеную конечность, доверительно сообщил мне хран,- Что за дело у тебя, сестра, к моему клиенту?




– К многоуважаемому барону Байскому? – на всякий случай уточнила я и, скорее почувствовав, чем увидев согласный кивок, абсолютно честно и правдиво ответила: – Да никакого, собственно. А в чем проблема?




– Да? – Брат так и стоял за моей спиной, дабы не привлекать всеобщего внимания топотом и перемещениями, и поэтому мы не видели лиц друг друга. Впрочем, в разговоре это, скорее всего, никому бы не помогло – уж что-что, а маски носить в нашей гильдии умеют все.- А отчего же мой клиент, встрепанный, испуганный, прилетел в замок Рэй и едва ли не на коленях выпросил себе личного телохранителя, утверждая, что на него, кажется, началась охота?




– Понятия не имею,- чуть встревоженно отозвалась я, продолжая буравить взглядом спину по-прежнему оправдывающегося Торина.- И кто же вздумал убить Байского?




– Некая девушка из нашей гильдии – среднего роста, темноглазая, пепельноволосая, с любимым демоном на плече. Ты с такой случайно не знакома?




– Я? Побойся богов, брат! У меня свой работодатель и свой заказ. Милорд Вайский может спать спокойно. Уж кого-кого, а меня ему опасаться точно незачем.




– Клянешься? – недоверчиво уточнил хран. Я чувствовала его тяжелое напряженное дыхание и, понимая, что он вполне готов при необходимости убить меня на глазах всего высокого собрания, старалась не дергаться. Драку да душегубство перед лицом монархов затевать – это, кажется, чересчур даже для непредсказуемых и чуточку сумасшедших представителей нашей гильдии.




– Клянусь,- искренне отозвалась я, в очередной раз окидывая быстрым нервным взглядом зал. Тьма все волновалась и порывалась поближе познакомиться с пытающимся угрожать нам храном. Торин неспешно, с ужасающими подробностями рассказывал королевской чете о злосчастной дуэли. Замерший статуей Вайский буквально поедал глазами колоритную парочку наемников, быстрым полушепотом обсуждающих свои профессиональные проблемы. Он единственный из присутствующих понимал, чем могут закончиться наши переговоры, и потому был предельно напряжен и собран, дабы при необходимости предпринять все возможное для спасения своей жизни. Но нервничал он зря. Драки не предвиделось.




– А ну побожись!




– Да чтоб у меня лезвие меча заржавело и арбалет рассохся, если вру! – с чувством брякнула я, не зная, какими еще словами доказывать свою искренность.




Братьям и сестрам у нас принято верить. Хран скорее промолчит, чем скажет другому храпу откровенную неправду. А я еще и поклялась. Поэтому мой собеседник расслабился и вполне спокойно поинтересовался:




– А ты не с Лорранским сюда пришла?




– Ну с Лорранским,- вновь насторожившись, кивнула я.- А что?




– Мой клиент располагает кое-какой информацией, которая может заинтересовать и тебя, и твоего нанимателя,- загадочным голосом баюна, тешащего детишек на завалинке, поведал мой собеседник.




– Сегодня за час до полуночи в "Сломанном мече",- немногословно предложила я, удивившись и, чего греха таить, слегка струхнув.




– Я передам,- кивнул он и, на секунду сжав пальцы моей безвольно опущенной руки, тихо отступил к Байскому. До меня донесся торопливый шелест старательно понижаемых голосов – хран быстрым шепотом просвещал своего нанимателя относительно результатов переговоров. Дослушав, Марин поймал мой взгляд и коротко кивнул, подтверждая, что явится на встречу. Я слегка улыбнулась и, на время выбросив из головы бывшего клиента, сосредоточилась на своем деле – наблюдении за Торином и по возможности пресечением попыток покушений на его жизнь. К счастью, неугомонному графенышу никакая опасность, похоже, не грозила – судя по лицам монархов, они, уморенные его на редкость подробным и детальным рассказом, уже откровенно подремывали на своих тронах. Да и тот щеголь в красивом жилете, что вел допрос, заметно клевал носом, время от времени вскидывая голову и делая вид, что бдит и внимает.




К счастью, Торин вскоре свернул свое повествование, и придворные облегченно зашевелились, явно надеясь на скорое окончание этого фарса. Даже королева Родригия, видимо разбуженная прекращением монотонного бормотания, изволила поднять голову и воззриться на моего подопечного так, словно силилась вспомнить, что этот благороднорожденный здесь делает. Надо признать, память ее величество не подвела:




– Значит, вы признаете, что нарушили королевский указ?




Торин скорбно опустил голову. Попробуй тут не признай!




– А вы знаете, что неподчинение королевской воле карается смертью? – продолжала сладко ворковать Родригия, всем своим видом показывая, как огорчена и раздосадована таким пренебрежительным отношением подданных к воле ее венценосного супруга.




Судя по тому, как побелел Торин – он этого не знал. Или просто не давал себе труда задуматься. Или считал, что к благороднорожденным это не относится. Или со свойственным ему легкомыслием надеялся, что его пронесет.




– Надо бы вас казнить, ой, надо,- тем временем как бы сама с собой рассуждала королева, явно наслаждаясь испугом стоящего перед ней графа. Ее некрасивое лицо, освещенное искренней удовлетворенной улыбкой, заметно оживилось и сделалось почти хорошеньким,- Но королевская кровь – не вода. Так просто проливать ее нельзя. Вот что, благородный лорд: ваш проступок, конечно, значителен и серьезен. Но правители никогда не забывают тех, кто служит им верой и правдой. Поелику ваш отец зарекомендовал себя как славный воин и преданный слуга нынешней правящей династии, да и вы тоже стараетесь соответствовать семейной традиции, то, я думаю, наказание, назначенное вам, будет похоже скорее на вознаграждение.- Родригия на мгновение умолкла, тонко улыбнулась, что сделало ее похожей на гадюку, заглатывающую мышонка, потом тщательно выверенным движением, которое ей самой наверняка казалось грациозным и изящным, а на самом деле было манерным, поправила прическу и продолжила: – Повелеваю вам принять участие в рыцарском турнире, что состоится через два дня. Думаю, столь мягкая кара пойдет вам на пользу, но ни в коей мере не сподвигнет на дальнейшее нарушение королевских указов.




Его величество Лиард Третий рассеянно шмыгнул носом, подтверждая правоту супруги. Судя по его виду, королю было глубоко наплевать на все нарушения и неподчинения его приказам. И без того индифферентный и равнодушный ко всему, при своей экспрессивной жене он и вовсе превратился в кусок мягкой глины, послушно принимающей любые угодные окружающим формы.




Несмотря на сладкоречивые напевы Родригии, Торин в восторг от пожалованного ему наказания отнюдь не пришел. Скорее наоборот – впал в неописуемый ужас. Казалось, еще секунда – и аристократенок сам запросится на плаху, лишь бы не принимать участия в том безобразии, что именуется ежегодным рыцарским турниром.




Я его понимала. Да еще как! Самой мне на ристалище, разумеется, выходить не случалось, не тот у меня пол да социальный статус, чтобы в доспехах перед зрителями красоваться. Но вот участников видеть доводилось, и я готова поклясться своей Тьмой, что беднягам, проигравшим в поединках, не позавидуешь. Правилами вполне разрешалось добивать или калечить их, да так, что никакой маг не поможет потом на ноги встать.




Увы, кому-кому, а королю да королеве свое негодование высказать не получится, ибо у них разговор короток: не устраивает что-то – на виселицу. Или на плаху, что почетнее и солиднее. Моему подопечному пришлось кланяться и благодарить. Родригия милостиво кивнула, брезгливо понюхала надушенный платочек и махнула им, явно приглашая Торина выйти вон. Что тот и сделал с превеликой готовностью.




Дурак… Ой, дурак! – Гнев наемнице шел, да еще как: щеки под слоем пудры раскраснелись, грешные карие глаза загорелись диким подспудным огнем, обычно надменно-на- смешливый голос хлестал, как боевой кнут, а демон, чувствуя эмоции своей хозяйки, подпрыгивала у нее на плечах так, словно собиралась пуститься вприсядку. Карету с Лорранским и его телохранительницей время от времени подбрасывало на ухабах, и тогда Тень принималась браниться еще ожесточеннее и образнее, словно черпая в толчках и тряске вдохновение, необходимое для поношения всего мира подлунного,- Ты хоть понимаешь, что… О боги! За что мне это? Вы все знаете, вам из мира надлунного все видно! Ну неужели я заслужила столь тяжкое наказание?!




Увы, у хранителей Сенагорны явно нашлись более важные и неотложные дела, чем ответы бранящейся, стенающей и взывающей к ним хране. Так что поддержки от них Тень не дождалась и стала браниться еще ожесточеннее и злее. Слов, которыми она честила своего подопечного, невозможно было найти ни в одном словаре или справочнике. Тем не менее Торин почему-то отлично ее понимал. Более того – испытывал сильное, почти непреодолимое желание забраниться в унисон со своей телохранительницей.




Очередная гадость, которую подбросила ему жизнь, совсем выбила Лорранского из колеи. Казалось, все, начиная от демонов Мрака вековечного и заканчивая богами в мире надлунном, только и думают, как бы его, Торина, извести. Да еще наемница тут эта – только и знает, что насмешничать, ругаться да с какими-то подозрительными тинами шептаться. Небось думает, что Торин, если отчет королеве, великой любительнице продемонстрировать свою верность закону, давал, так и не заметил, как она с каким-то подозрительным прощелыгой, облаченным просто и непритязательно, переговаривалась. Как такого сомнительного человека вообще во дворец пропустили – загадка. По мнению Лорранского, подобным дурно одетым типам место на конюшне или в хлеву. Но никак не в королевских покоях.




Торин в очередной раз покосился на вдохновенно ругающуюся наемницу. Откровенно сквернословить она уже перестала и теперь с удовольствием выражала свое негодование такими завуалированными и образными фразами, что они казались почти комплиментами. Ишь лается. Такое ощущение, что ее для воспитания, а не для охраны наняли. Нет бы утешить Торина, ободрить его как-нибудь, обнять, притянуть голову на грудь, поворковать ласково да нежно, как она это умеет… А то сам Лорранский не понимает, что вляпался в большие проблемы! Из-за наемницы этой и вляпался, между прочим. Князь Варракский теперь надолго запомнит, что оскорблять девушек, да еще сопровождающих графа Лорранского,- непозволительная для него роскошь. Убить его Торин, конечно, не убил, но напугал здорово, до грязных штанов и нервного заикания. А нечего связываться с магом, пусть и недоученным!




Своей склонностью к чародейству Торин гордился, и немало. Ну как же – быть могущественным и непобедимым, творить сложные заклинания, мановением ресниц воздвигать неприступные крепости, небрежным шевелением мизинца рушить города – да кто об этом не мечтает?! К сожалению, на сем славном и ответственном пути Торин столкнулся с серьезными препятствиями. Звание мага сулило не одни только розы. Оно требовало усидчивости, терпения, самоконтроля, трудолюбия и прочих качеств, проявлять которые Лорранский приучен не был. Вскоре он понял, почему Тень с самого начала отнеслась к его идее заняться чародейством весьма недоверчиво и скептически. Стало ясно и то, почему наемница утверждала, что магические способности из дара очень часто превращаются в проклятие. Порой Торин чувствовал, как нечто почти живое, странное, но родное толкается и буянит в нем, требуя выхода. Поначалу он даже не сообразил, что это его склонности к чародейству, пробужденные парой уроков, данных темноглазой наемницей, просят внимания и развития. Потом сообразил, да только легче от этого не стало. Способности да склонности – они ж не просто так. Их развивать надо. А для этого требуются регулярные занятия и очень много труда.




Короче, магическая нива так и осталась непаханой. Правда, кое-что Торин умел и без долгих и нудных занятий. Например, щиты ставить. Удавались они, правда, не всегда, но уж если получались, то получались на славу! Кроме того, граф освоил мороки. Они-то и помогли одержать блистательную победу на дуэли – Торин спустил с цепи свою недобрую фантазию и придал ближайшему валуну вид такого чудища, что бедный Варракский и оглянуться не успел, как… Лорранский едва заметно удовлетворенно улыбнулся, вспоминая о посрамлении своего противника. Как хорошо, что дуэлянты не стали приглашать секундантов! Прилюдного позора князь бы точно не пережил. Впрочем, похоже, что им обоим недолго осталось но миру подлунному гулять, ибо Варракский был наказан точно так же, как и его противник.




Торин прекрасно понимал, что его шансы уцелеть в бою с обученным рыцарем даже при равном вооружении невелики. Скорее даже смехотворно малы. Поэтому он сам был готов, позабыв о своем высоком происхождении и отличном воспитании, браниться, как последний наемник. Но, как показала жизнь, переругать храну просто невозможно. В сем непреложном факте Торин убедился, попробовав и сразу же бросив гиблую затею посквернословить в унисон с Тенью.




– Какие у тебя планы на вечер?




Вопрос, заданный на диво спокойным и деловитым тоном, столь разительно отличался от вдохновенной ругани, что Торин даже сначала не понял, что наемница наконец решила свернуть воспитательный процесс и теперь интересуется чем-то, даже отдаленно не напоминающем о глупости ее подопечного.




– Ну… Не знаю, не думал еще. А что?




– Да, собственно, ничего. Раз не думал – значит, остаешься дома с милордом Иррионом и слугами. Надеюсь, за несколько часов моего отсутствия с тобой ничего не случится.




– Да? – неприятно удивился Торин такому вольному распоряжению его временем и делами,- А ты куда в таком случае?




– Я? – Наемница прищурилась, а потом растянула губы в такой странной улыбке, что Лорранский невольно отшатнулся и вжался в стенку кареты. Иногда он боялся свою храну больше, чем всех опасностей мира подлунного.- Я побегаю по кое-каким делам. Связанным непосредственно с тобой. Поэтому я бы очень попросила не мешать мне, не скандалить и не упрямиться, а просто провести этот вечер у камина, музицируя или сражаясь с милордом Иррионом в мартаку. Или вот еще новомодная игра появилась, ее к нам из орочьих степей привезли. Шахматы называется. Может, ее освоить попробуй. А я…




Тень не договорила и вновь улыбнулась своей фирменной улыбкой хладнокровной, не щадящей ни себя, ни других наемницы. И опять Торина пробрала невольная дрожь.




Народу в "Сломанном мече", как всегда, хватало. Недобрая репутация хранов не отпугивала посетителей ни в коей мере, скорее наоборот, привлекала любопытную и уверенную в своей удали публику. Да и погода – ветреная, дождливая, по-осеннему прохладная и серая – только способствовала наплыву клиентов. Девушки-разносчицы, замотанные и уставшие, уже отвечали на привычные щипки не вымученными улыбками, а хмурыми взглядами, а то и откровенными сквернословиями. Я их понимала, да еще как. Таскать неподъемные подносы и откликаться любезностями на унижения получается далеко не у всех. Очередная звезда подмостков (и где только Жун их находит?) – низкорослая кряжистая девица с телосложением гнома и голосом томной аристократки – сладко мурлыкала с заготовки на гроб грустную балладу о молодом менестреле, что влюбился в наемницу и, не сумев ни вызвать ответных чувств, ни следовать за ней в ее странствиях, одной только силой своей любви смог превратиться в меч, дабы хоть так служить предмету своего томного немого обожания. Несмотря на свою специфическую и своеобразную внешность, пела девица очень неплохо; слушали ее с явным удовольствием.




Я не опоздала, но бывший грабитель, по-прежнему в сопровождении своего храна, уже ждал, неспешно вкушая румяные, умопомрачительно пахнущие пироги с мясом и грибами. Вид Марин имел рассеянный и непринужденный, будто не на встречу с наемницей и убийцей явился, а случайно в первый попавшийся по дороге трактир поужинать завернул. Я отметила, как хорошо он сидит – за угловым с толом, спиной к стене, чтобы сзади никто напасть не смог, недалеко от задней двери, в которую при необходимости Можно быстро выскочить,- и мысленно поставила высшую оценку храпу Вайского, так удачно устроившему своего клиента. Мальчик явно знал свое дело не хуже меня. А может, еще и лучше.




– Добрый вечер.




– Здравствуй,- степенно кивнул Марин, указывая на соседний стул. Я, не чинясь, бухнулась на предложенное место, тряхнула головой, отчего с волос веселыми алмазами брызнули капли – остатки недавно пролившегося надо мной дождя,- и открыто улыбнулась:




– Спасибо. В такую погоду ваше пожелание как нельзя более актуально.




Вайский согласно наклонил голову. Хран едва заметно приподнял брови, но, верный кодексу нашей гильдии, промолчал, как бы рассеянно, а на самом деле остро и цепко обозревая стропила. С минуту мы слушали мягкое сопрано певички, с чувством повествующей о душевных страданиях безнадежно влюбленного менестреля, потом я не выдержала и в лоб поинтересовалась:




– О чем вы хотели со мной поговорить?




Марий едва заметно поморщился. Потом нахмурился. Потом провел пятерней по волосам. Назвать этого мужчину старым, уродливым или обрюзгшим не повернулся бы язык ни у кого, но что-то неприятное, почти вызывающее гадливость в его облике все-таки было, и это отнюдь не способствовало сохранению моего спокойствия и самообладания. Хотя, возможно, эти не слишком теплые чувства были вызваны вовсе не внешним видом, а знанием неприглядных подробностей биографии барона Вайского.




– Видишь ли…




– Должна заметить, что называть меня по имени и на "ты" позволено лишь моим братьям и клиентам. Теперешним клиентам,- хищно улыбнувшись, перебила я, не без удовольствия замечая, как сразу смутился и даже как-то скукожился бывший грабитель. Что поделаешь, маска опасной стервы мне не слишком нравится и, кажется, не очень подходит, но порой она может спасти от множества бед и проблем.




Тьма, пересаженная с моих натруженных плеч на спинку стула, деловито зашипела и хлестнула хвостом с такой угрожающей грациозной небрежностью, что побледнел даже хран. А уж про Байского и говорить нечего – коже такого нежного сливочного оттенка позавидовала бы любая высокородная дама. В уже прошедшем летнем сезоне в моду опять вошла аристократическая бледность, мигом породившая повышенный спрос на белила, пудры, шляпы с широкими полями и зонтики от солнца. Многие торговцы неплохо нажились на продаже этих милых и срочно всем понабившихся вещиц. Порой мне кажется, что законодателями моды являются не король и королева, как это принято считать, а купцы и коммерсанты, которые просто договариваются, какие товары и по каким ценам продавать.




– Прошу прощения, тэмм… э-э-э…




– Тень,- любезно подсказала я.




– Прошу прощения, тэмм Тень! – торопливо повторил мужчина, отводя глаза.- Я, собственно, сам хотел спросить…




Вновь мучительная заминка. Не так-то легко в лоб поинтересоваться у храны: "А вы правда хотите меня убить?" Тем более что всегда есть шанс, что она ответит утвердительно.




– Милорд Вайский… Марин… – Я оперлась локтями на стол, наклонила голову и доверительно заглянула в темные холодные глаза своего бывшего нанимателя.- Вам незачем меня опасаться. Я готова поклясться, что не собираюсь причинять вам никакого вреда. У меня сейчас другой наниматель и другой заказ, никак с вами не связанный. Пожалуйста, поверьте мне. Не поверите – вам же проблем больше.




Ледяные глаза подернулись вопросительной, недоверчивой пеленой. Я не отводила взгляд, и еще через минуту Вайский медленно, как бы в раздумье, кивнул. Потом опустил веки и кивнул еще раз. Верит. Уже хлеб.




– Вы успокоили мою душу, тэмм Тень… вы же позволите вас так называть? – Марин дождался нетерпеливого жеста, долженствующего обозначать согласие, и спокойно продолжил: – Признаться, я немало испугался, столкнувшись с нами в театре. Глаза у вас были… ну нехорошие какие-то, слишком уж мрачные и злые даже для… э-э-э… представительницы вашей гильдии.




– Спасибо за комплимент,- холодно хохотнула я, протягивая руку и без спросу беря с блюда один пирожок. Судя по легкой полуулыбке, тронувшей узкие губы бывшего грабителя, моя наглость ему понравилась. Да еще как. Есть такая категория мужчин, которых на стервозных и нахальных девиц тянет, хотя каждому ясно, что с ними горя хлебнешь – не приведи боги сколько. К счастью, моя профессия ограждала меня от большинства нападок и проблем, возникающих у женщин, когда ими начинают чрезмерно интересоваться неугодные им представители противоположного пола,- Прошу вас, продолжайте. Ради разговора с вами я бросила без охраны своего клиента. Если с ним за это время случится что-то нехорошее… Думаю, до того, как моя гильдия накажет меня, до вас, как до первопричины проблемы, я добраться все-таки сумею.




Вайский вновь побледнел и как завороженный уставился на мои руки, подкармливающие пирогом удовлетворенно жмурящуюся Тьму. Демон не обратила на него никакого внимания – она уже привыкла к всплескам испуганного любопытства, которые вызывают у окружающих ее клычки.




Взгляд храна, рассеянно блуждающий по трактиру, замер и заледенел. Потом его спокойные самоуверенные глаза цвета серого осеннего неба обратились ко мне и надолго остановились, словно брат пытался рассмотреть мою душу и понять, шучу я или говорю серьезно. Я ответила ему улыбкой, в меру наглой и решительной, призванной продемонстрировать полную готовность отвечать за свои слова. И быть бы тут, наверное, словесной баталии (а может, и не только словесной, но ее-то Жун мне точно не простит – в "Сломанном мече" со времени последней потасовки до сих пор еще не заменили одно из разбитых оконных стекол), но Вайский взял себя в руки и заговорил вновь, тщательно взвешивая каждое слово и внимательно следя за интонациями:




– Тэмм Тень, вы знаете, что вами кое-кто интересуется?




– Мною интересуются многие,- равнодушно отозвалась я. Прозвучало это несколько развязно и двусмысленно, но ничего уточнять я не стала и внимательно воззрилась на своего собеседника, прикрывшись спокойной маской привычной ко всему наемницы, под которой так легко и удобно прятать истинные чувства.




– И нелюди тоже?




– А? Заявление было слишком необычным, чтобы мне удалось удержать удивленное восклицание. Устыдившись столь низменного проявления эмоций, я слегка сдвинулась на стуле, небрежно забросила ногу на ногу, не стесняясь демонстрировать заляпанные серой, уже подсохшей грязью сапоги, и вцепилась глазами в Вайского: – Поясните, пожалуйста, кто именно мной интересуется?




– Альм какой-то,- совершенно спокойно откликнулся бывший грабитель. Мое несколько напряженное и нервическое внимание явно ему польстило,- Как-то, дней десять назад, он явился ко мне в дом и… В общем, я был вынужден ответить на некоторые его вопросы, связанные с заказом, который вы выполняли для меня три года назад.




– Уж не родственник ли этот хвостатый бывшему экселенцу воров, да не будут к нему слишком жестоки демоны Мрака вековечного? – вслух призадумалась я, стараясь спрятать за неспешными рассуждениями панику, испуганной птицей трепыхнувшуюся в груди. Как нечеловек заставил Марина по душам беседовать – яснее ясного: небось скрутил и оружием каким пригрозил, а то и собственными клыками. У них это легко.




– Не думаю. Какой-то альм недавно, с неделю назад, наведался в замок Рэй – интересовался одной из бывших воспитанниц, девушкой с темными глазами, серыми волосами и демоном на плече. До экселенца, разумеется, не дошел, но многих наших порасспросить успел. Не думаю, что ему рассказали много полезного, но кое-что он определенно разузнал. Наша община не слишком жалует тебя, сестра. Может быть, люди не любят твой несколько вольный и острый язык. А может, не одобряют непонятной привязанности, которую к тебе питает наш экселенц,- впервые за вечер подал голос хран, уставившись на меня внимательным судейским взглядом. Я с достоинством выдержала его, и мужчина, не утерпев, отвел глаза. Ага, язык не любят, привязанности не одобряют. Возможно, есть смысл сказать проще: завидуют?




– Как его звали, альма этого?




– Кто ж в таких случаях представляется? – чуть удивленно пожал плечами мой брат. И то верно.




– Как он выглядел?




– Да как обычно,- задумчиво пожал плечами Вайский, которому, собственно, и предназначался этот вопрос. Истерически заорали дверные петли, скрипнул порог, и в трактир ввалился какой-то грязный, неопрятный тип, волнами распространяющий вокруг себя сомнительные ароматы пота, перегара и помойки. Марин, чей тонкий вкус, прилагающийся к купленному титулу барона, был оскорблен столь неприятным явлением, брезгливо поморщился, на минуту примолк, пережидая мерзкие звуки, потом спокойно продолжил: – Хвостатый, клыкастый, как и всё их племя. Глазищи дикие – не то белые, не то светло-желтые, огромные, немигающие, аж жуть берет смотреть. С арбалетом за плечами. В плаще. Волосы по-бабьи густые и длинные, почти до пояса, заплетены в какую-то хитрую косицу. Когти, естественно. Одет просто и неприметно. Разве что пальцы все сплошь унизаны перстнями, да в одном ухе серебряная серьга в виде дракончика болтается. Знаете, как вся их раса носит – не в мочке, а на остром кончике.




Тут бы мне и насторожиться и вспомнить, кто имел приверженность к столь оригинальным украшениям, но я, отринув прочь мысли о чем-то смутно знакомом и дорогом, сосредоточенно воззрилась на телохранителя Вайского.




– Зимана говорила, голос у него мягкий, бархатный, сладкий, как сироп,- неуверенно дополнил хран, словно сомневаясь, стоит ли верить столь необычному свидетельству почти ослепшей женщины. Я же, наоборот, склонна была принять слова своей заклятой подруги за одну из основных примет. Во-первых, плохо видящие люди всегда очень тонко воспринимают все звуки, а во-вторых, альмам не свойственны приторные интонации – у большинства из них голоса, по человеческим меркам, слишком высокие и тонкие. Лично я, успев немало пообщаться с представителями хвостатого народа, сладкоречивого и нежноголосого альма знала только одного. И вспоминать, как он очаровал меня этим самым голосом и удивительными глазами, не хотела.- Кажется, кто-то взялся с самого начала разматывать весь клубок твоей жизни. Будь осторожна, сестра.




– И клиента своего береги. Альм этот и Лорранским-младшим интересовался.




– Вот как? – В груди тугим комом повернулась уже ставшая привычной боль. Я слегка сощурилась, словно надеясь погасить эту вспышку движением ресниц, и пристально уставилась на Байского: – Что именно он выспрашивал?




– Да глупости какие-то. В основном – правда ли то, что вы как-то с наследником Лорранских связаны. Я поэтому и испугался так, когда увидел вас вместе. Думал, может, по мою душу ножи уже на пару точите.- Бывший грабитель заставил себя хмыкнуть, показывая, как смешны ему самому такие подозрения, но я ясно видела тревогу, затаившуюся в глубине его холодных карих глаз.




– И решились на превентивные меры? Это правильно,- с коротким смешком одобрила я, хотя находила все происходящее каким угодно, только не забавным. Не трудитесь рыть яму другому – все равно он свалится в ту, которую вырыли для вас. В данном случае эта переделанная поговорка была более чем к месту. Вайский явно очень испугался хвостатого, который разыскивал меня, но попутно зацепил и его.- А что вы смогли рассказать этому альму про меня и Лорранского-младшего?




– Да ничего,- равнодушно отозвался Марин,- Он ко мне в дом влез еще до памятного театрального пассажа. Я не знал, что граф вас нанял.




– Это хорошо. Это просто замечательно! – Я почувствовала, как по моим губам сама собой ползет улыбка, облегченная и злорадная одновременно. Похоже, эскападу с кристаллами все же удалось сохранить в тайне, по крайней мере от каленарцев. Это не могло не радовать.




– Тэмм Тень, поймите меня правильно… В свое время вы оказали мне весьма значительную услугу, вследствие чего я считаю…




– Давайте не будем ворошить прошлое? – нежным голосом заботливой девочки предложила я, вновь опираясь на локти и пытаясь заглянуть своему бывшему клиенту в глаза. – Что было, то прошло. Храпы живут сегодняшним днем, не оглядываясь назад и не слишком интересуясь будущим. Возможно, когда-то я помогла вам. Это моя работа, и вы не поскупились на гонорар. Сегодня вы мне оказали неоценимую услугу. Я могу чем-то расплатиться?




– Пообещайте не направлять против меня ваше оружие,- солидно попросил Вайский. Его хран вопросительно вскинул брови. Понимаю. Пытаться обезопасить себя словами, прячась за спиной такого бравого молодца – как-то не то что даже смешно, а и вовсе уж неудобно. Да только я бы на месте Марина тоже пыталась получить нечто подобное.




– Прошу меня простить – я наемница и убиваю, только если мне за это платят,- слегка улыбнулась я, вставая и привычно забрасывая себе на плечи успевшую задремать Тьму. Вонато просыпаться не пожелала и повисла на мне оригинальным чешуйчатым воротником, лишь пару раз легонько шевельнув хвостом, словно опасаясь, как бы хозяйка ее за дохлую не приняла и в ближайший мусорник не отправила.- Благодарю вас, милорд Вайский. Информация, которой вы изволили поделиться со мной этим вечером, поистине бесценна. Доброй ночи. Дальней тебе дороги до Мрака вековечного, брат.




– Острого тебе меча и легкой руки,- торопливо отозвался хран, отводя глаза. Похоже, он уже записал меня в покойницы. Конечно, а как же иначе – уж кто-кто, а альмы, если берутся за какое-то дело, то доводят его до конца. Помешать им может только смерть. Но я отчего-то сильно сомневалась, что найдется доброхот, который убьет интересующегося мною и Торином хвостатого парня. Не иначе, самой за это малоприятное и трудоемкое дело браться придется.




– Хорошего клиента и легкой смерти,- успел выступить из-за стойки Жун до того, как все разговоры в "Сломанном мече" заглушили истошные вопли дверных петель, покой коих я потревожила, покидая трактир.




На улице было темно и ветрено. Подняв воротник милостиво выданной милордами графьями куртки, я невольно оглянулась на излучающие теплый уютный свет окна "Сломанного меча", потом непреклонно тряхнула головой и быстро зашагала вверх по улице Каштанов, стараясь не угодить ногами в лужи, грязь и малоаппетитные кучки, поррй встречающиеся на пути. До звания "Самый чистый город Райдассы" нашей столице явно далеко.




Конечно, девицы легкого поведения, воры, грабители и прочий лихой люд – не медведи, чтобы с наступлением холодов в спячку впадать. Но осенью и зимой в подворотнях становится очень неуютно, поэтому свою антиобщественную активность они, как правило, стараются перенести в более теплые и комфортные места. Уже в сумерках жизнь на улицах осенней Каленары почти замирает. Это вам не лето, когда ночью и трех шагов невозможно сделать, чтобы не напороться на какого-нибудь вышедшего на воровской промысел татя. Да оно и к лучшему, наверное. Ибо я, хоть и сочувствовала грабителям всей душой, на своей шкуре испытав прелести их нелегкого ремесла, но расставаться с потом и кровью нажитыми денежками в пользу несчастных озябших воришек все-таки не собиралась. Равно как не испытывала особого желания лезть с асоциальными элементами в драку.




Впрочем, есть в нашем славном стольном граде район, который не спит никогда – ни днем, ни ночью, ни в зной, ни в стужу, ни в войну, ни в мор, ни в благополучное и сытое время. Это улица Чар, самое знаменитое, если не считать королевского дворца, место в Каленаре. Ходить по ней можно до бесконечности, потрясенно разглядывая как новое, так уже и не раз виденное. Потому что эта улица каждый раз другая, странная, необычная, меняющаяся, не похожая сама на себя. Достопримечательности сей лет было уже под триста, она пережила не одного монарха и готовилась повидать правление еще как минимум десятка. Ибо такие районы воистину неубиваемы. Над ними не властны ни люди, ни время, ни даже пространство.




Три сотни лет назад это была самая обычная улица, прозывавшаяся просто и немудрено Зимней. Обитали на ней люди серьезные, зажиточные, знающие цену деньгам, словам и своему времени – купцы, главы гильдий, чиновники и даже кое-кто из дворян. Короче, место было почтенное, солидное и уважаемое. Чародеи в те далекие времена (как, впрочем, и сейчас) тоже были людьми небедными. И, как все состоятельные горожане, они предпочитали селиться в престижных районах. Отчего чудодеи облюбовали для своих домов и лабораторий именно эту улицу – загадка. Но что сделано, то сделано, а маги никогда особой логикой не отличались. Однако слишком уж беспокойное соседство они собой представляли, и вскоре все судьи Каленары (коих и в те дремучие времена хватало – уж что-что, а карательная система в нашей стране всегда развита была отменно) оказались завалены жалобами обозленных жителей Зимней улицы. Они требовали дать окорот окончательно распоясавшимся магам, которые, стервецы этакие, честным людям спать до рассвета не дают, все буянят, орут, ссорятся, балы полуночные организовывают да взрывы непонятные устраивают. Судьи, слишком хорошо представляющие, что будет, если попытаться выгнать из собственного дома или хотя бы просто попытаться призвать к порядку какого-нибудь чудодея, столь важное и опасное дело разбирать не решились и дружно передали все жалобы королю, а тот с присущим всем венценосцам максимализмом решил проблему одним махом: просто повелел выселить с улицы всех, кто не относится к магам, а все чародействующее население Каленары, наоборот, туда переправить. Пусть, мол, чудодеи эти, скандальные да вечно всем недовольные, сами устраиваются и между собой решают, что да как.




Ну они и устроились. На славу разместились, надо сказать. Не проявив особой фантазии, поименовали свой заповедник просто и немудрено улицей Чар и принялись обживать щедро выделенные монархом площади. Пространство магией своей искорежили – раньше улица была прямой, как туго натянутая струна эльфийской арфы, теперь же она имела кучу ответвлений, поворотов и тупичков, арок, подворотен и заулков, так что и улицей-то ее назвать было сложно. В этих порождениях магического таланта наших глубокоуважаемых чародейщиков располагались самые невероятные здания, какие только можно себе вообразить. Одни шевелились, другие пытались напевать, третьи парили в воздухе, четвертые просто меняли цвета и приветствовали своих владельцев протяжным воем на манер волчьего. Все, что можно было выдумать за триста лет постоянных умственных упражнений, нашло здесь свое отражение и воплощение в самых необычных и причудливых формах.




Для магов, живущих и держащих свои лавки на улице Чар, что день, что ночь – все едино. В темное время суток жизнь в этом заповеднике чародеев кипит и бьет ключом так же, как в самый светлый и погожий из летних деньков. Да и темнота здесь – понятие весьма относительное. Для любого мага дело чести – навесить на свое жилье столько светящихся шаров и сгустков огня, сколько только поместится. Наверное, для богов, взирающих на мир подлунный сверху, этот район кажется яркой золотой нитью, вплетенной в темно-серую тряпку Каленары.




– Приворотные зелья! Станьте самой прекрасной и желанной для своего избранника!




Ага. Интересно, почему плутоватого вида чародей в сильно поношенной, а местами и откровенно рваной мантии так свято уверен, что его товар пригодится только девушкам? Отчего он кричит только "станьте желанной" и не добавляет "станьте желанным"? Видимо, ему кажется, что любой мужчина хорош и без магических приправ.




– Амулеты, амулеты! Приманка богатства, отвод глаз для воров!




Ну да. Знаем мы этот "отвод глаз". С одной стороны, дело, конечно, хорошее – золото и драгоценные камни лихим людям и впрямь начинают казаться бисерными побрякушками, да только тати наши магию такую очень легко наловчились чувствовать, и потому к излучающему ее едва ли не стаями липнут.




– Снотворное! Самое что ни на есть магичное! Три капли на кусок сахара – и сон, как у младенца!




Ну раз магичное… И ведь ни словом небось не врете, тетенька с вороньим гнездом на голове и внушительным ободком грязи под ногтями! Скорее всего, обещанный разрекламированным снадобьем сон будет именно младенческим, причем в самом прямом смысле – со слезами, криками и мокрой постелью по пробуждении.




Я шла быстро, глядя под ноги, не обращая внимания на приставучих торговцев, иногда осмеливающихся хватать меня за рукава и совать прямо под нос свой сомнительный товар. Магические амулеты, зелья и настои – это, конечно, хорошо, но только если покупать их у знакомого, проверенного чародея, по возможности связанного с тобой чем-то большим, чем простые товарно-денежные отношения. Проще говоря – он должен стесняться впаривать тебе сомнительные амулеты и взвары. На самый крайний случай существуют магические лавки – солидные, почтенные заведения с высоким уровнем обслуживания и еще более высокими ценами. А покупать чародейскую мелочовку у незнакомцев с рук – последнее дело. Для самоубийства существует уйма куда более легких и приятных способов.




На сей раз наши многоуважаемые маги не стали издеваться над окружающими и менять погоду в своем районе не вздумали. А то они это могут, был у меня как-то случай, когда я в тонком летнем платье на улицу Чар явилась, а они здесь зиму устроили и никого не предупредили. Чудодеям смех, а нормальным людям – хоть плачь! Но в этот раз по магическому заповеднику неспешно и плавно шествовала королева Осень, потихоньку набрасывающая желтые пологи на деревья и золотящая траву на газонах. Воздух, повинуясь легким мановениям ее призрачных рук, то и дело послушно затягивался полупрозрачной пеленой мелкой мороси, скорее сгустившегося, падающего с неба тумана, чем обычного затяжного ливня, на какие так щедры многие прохладные осенние деньки. Цветы уже не открывали чашечек, потемнели и сморщились, и лишь какой-то на удивление стойкий и упрямый сорт алиссума, назло всем дождям и ветрам, раскинулся на клумбах белоснежным, медвяно пахнущим ковром.




Народу в этом районе толклось изрядно. Не отпугнула ни поздняя ночная нора, ни довольно-таки неприятная погода. Впрочем, здесь всегда так. Хватает и коренных каленарцев, явившихся за покупками или развлечениями, и приезжих, торопящихся поскорее ознакомиться с одной из главных достопримечательностей столицы, и праздношатающихся, не знающих, куда себя девать, и обремененных делами и потому слегка нахмуренных. Ни тех, ни других, ни третьих, ни четвертых слабому тандему темноты и мелкого дождичка напугать было явно не под силу.




– Газеты, газеты! – надсадно вопил какой-то парнишка в холщовых штанах и слишком тонком для прохладной ночи свитере. Босые ноги уже закоченели, он смешно и жалко подпрыгивал на одном месте, стараясь согреться и одновременно не разронять свой шелестящий, еще пахнущий краской товар. Непогода покрыла русые вихры продавца периодической печати мокрым серебром и окрасила щеки яркими алыми пятнами, будто наставленными пуховкой для румян.- "Вечерняя Каленара"! Городские и придворные сплетни, новые директивы его величества, новости культуры! "Последние магические известия"! Леденящая душу история о необратимом превращении не слишком умелого чародея в хамуна – узнайте, к чему приводят эксперименты и опыты, не одобренные советом архимагов! "Гильдейская правда", толстушка – сенсационные репортажи об обострении политической ситуации в Толкане и Вейнанне, ошеломляющие новости о сокрытии налогов гильдией собирателей грибов и ягод, они задолжали казне больше трех сотен золотых! Газеты, газеты!




Я, заинтересовавшись, нашарила пару медяков в поясном кошеле и шагнула к торговцу.




– Газеты, газеты! Тэмм, купите "Женские чары", в сегодняшнем номере размещены рецепты масок для отбеливания кожи и разглаживания морщин, а также заклинания для похудания! – завопил он мне в лицо, угрожающе потрясая тоненькой разноцветной брошюркой.




– Дайте "Вечёрку",- попросила я, решив не обращать внимания на ехидную, на диво бестактную подковырку.




– Пожалуйте, тэмм,- весело отозвался паренек, протягивая мне "Вечернюю Каленару".- А "Женские чары" не желаете? Всего десять медяков! С иллюстрациями плащей и шуб, модных в этом сезоне!




– Спасибо, обойдусь как-нибудь,- равнодушно отмахнулась я, забирая газету и сворачивая ее в трубку. А то и без этого бестолкового журнальчика для недавно выскочивших замуж клуш кто-то еще не знает, что в моде нынче оттенки красного вина, переспевшего лимона и темного шоколада и из покроев – широкие рукава и летящие, неприталенные силуэты!




– Зря! Вам бы пригодилось! Особенно рецепты масок от морщин! – обхамил меня напоследок подросток и, нахально ухмыльнувшись, поспешил затесаться в толпу. Я, и не подумав обижаться или тем паче тут же приобретать журнальчик с описанием чудодейственных снадобий, уничижительно фыркнула вслед бесстыжему пареньку и продолжала свой путь, с немалым трудом прокладывая себе дорогу через плотные людские массы. Честное слово, такое ощущение, что вся Каленара сбежалась сюда в надежде поглазеть на какие-нибудь новоявленные чудеса! И ночь им не ночь!




Уставшая и взволнованная всеми вываленными на мою голову новостями, я пребывала далеко не в самом лучшем расположении духа, поэтому неудивительно, что вполне естественные и нормальные вещи вскоре привели меня в состояние сильнейшего озлобления. Впрочем, естественными и нормальными они были лишь для улицы Чар, этого заповедника магов и прочих отирающихся около этой прибыльной отрасли современной науки. Ну скажите на милость, куда подевался проулок, который еще неделю назад вел к маленькому уютному трактирчику на три столика? Теперь на его месте лишь глухая стена чьего-то роскошного логовища, больше похожего на слегка уменьшенный королевский замок, чем на обиталище какого-то рядового чародея. Тут в свое время стоял салон магических услуг, а нынче – миленький парк с газончиками и уже одетыми в желтизну деревьями. А здесь раньше вообще был частный дом, а теперь – лавка, торгующая всевозможными магическими побрякушками. И не сидится же этим чудодеям спокойно! Все бы им в выдумках да издевательствах над нормальными людьми изощряться! Когда-то меня, как и большинство горожан и приезжих, только забавляло, что улица Чар движется и видоизменяется согласно желаниям живущих и работающих на ней магов. Теперь же это начинало здорово злить. Потому что посещение какой-то торговой точки или отыскивание особняка подруги каждый раз превращалось из курьезной канители в непростую задачу, решать которую у меня не было ни сил, ни желания. Оставалось только удивляться, как у самих затейников-чудодеев получается ежевечерне постели свои находить.




Меня спасла та самая толчея, которую я только что проклинала. Напористый торговец амулетами, закутанный в яркий, сияющий всеми цветами радуги плащ, довольно бесцеремонно отпихнул меня в сторону, и я, решив не связываться с хамом и не дожидаться, пока он меня еще и локтем в бок приложит, послушно прижалась к стене какого-то дома. И была вполне вознаграждена за свою вежливость: внезапно торговец, на какое-то короткое мгновение заслонивший меня своим телом от противоположного строения, вскинул вверх руки и, как огромная бабочка крыльями, взмахнул полами своего нестрого одеяния. Короб с товаром полетел на брусчатку. Сам мужчина, выкатив глаза и хрипя нечто невнятное, последовал за ним. В горле несчастного торчал небольшой нож. Следующий, его брат-близнец, прошел ровнехонько там, где только что была моя голова, в недоумении повернувшаяся к упавшему торговцу. Сообразив, что происходит явно что-то не то, я рыбкой бросилась вперед, упала на живот, перекатилась по мокрой брусчатке, привычно нашаривая свои ножи, дабы отправить по адресу оригинала, открывшего охоту на людей, что-нибудь равнозначное его подарку. Но потом решила не переходить в атаку вслепую, вскочила и задала бесславного стрекача, стремительными бессистемными перемещениями и визгом поддавая жару в уже и без того начавшую разгораться панику. Тьма заверещала, слетела с моего плеча и свечой ввинтилась в небеса, выглядывая агрессора. Видимо, не преуспела, так как брошенный в меня мыслеобраз содержал лишь недоумение, и метнулась следом за мной, явно опасаясь потерять свою хозяйку в такой толчее. Впрочем, назвать толчеей то, что началось после моего стремительного отступления с места событий,- значило бы безбожно польстить беспорядку, воцарившемуся на улице Чар.




О, беготня в заповеднике чародеев – это что-то! Из-под ног порскают кошки – неизменные любимицы магинь; шарахаются прохожие, сначала ругающиеся, но потом отбрасывающие чувство собственного достоинства и с энтузиазмом подключающиеся к погоне неизвестно за кем; валяются под ногами амулеты и артефакты; катятся по мостовой яблоки, до которых жители Каленары большие охотники; воспользовавшись случаем, торопливо расползаются из перевернутой корзины раки; истошно голосят женщины и поддерживают их солидными басами мужчины; слышны отчаянные детские визги, крики коробейников, разронявших свой товар, и счастливчиков, успевших его подхватить; с жалобным треском раскалываются бутылки и пузырьки; разносится душный запах эликсиров; слышится озадаченный клекот разбегающихся и разлетающихся демонов и требовательные голоса их негодующих хозяев, пытающихся докричаться до своих питомцев… Кроме чародейских побрякушек, на улице заповедника магов торговали водками и винами на розлив, горячими калачами, печеной картошкой, засахаренными орехами, леденцовыми лошадками на палочках и аляповатыми сувенирами для приезжих – фигурками чудодеев, светящимися в темноте, глиняными макетами королевского дворца и городской ратуши, бусами из аметиста и янтаря и прочей мелочовкой, милой сердцу каждого, кто впервые попал в столичный город с ознакомительной целью.




Все это разнообразие, уроненное невзначай на землю, вкупе с взрывоопасными жидкостями из пузырьков создало потрясающий коктейль, на котором кто-то не преминул поскользнуться, а кто-то уже с недоверчивым интересом обозревал вдруг отросшие хвосты и рога. Магия – она, конечно, вещь серьезная, но пошутить порой любит, да еще как. Правда, юморок у нее чаще всего черный.




Опытная в деле убегания и догоняния, я знала, что толпа, как правило, несется за тем, кто ее молча и испуганно возглавляет. Поэтому я придержала прыть, затесалась в самую гущу большого скопления народа (заодно прикрываясь от неведомого агрессора самым циничным из существующих в мире подлунном щитов – чужими телами) и завизжала на самой громкой и противной ноте, на какую была способна: "Хватай! Держи! Вяжи! Уйдет ведь!" Люди вокруг с жаром подхватили этот нехитрый, освященный веками припев и как на крыльях полетели, не особенно задумываясь, вперед. Попадающиеся под ноги и хрустящие под каблуками непонятные предметы только раззадоривали погоню.




Решив, что мне неинтересно, чем закончится народная потеха, я заприметила небольшой проулок, созданный искривленным магией пространством, и в стремительном рывке нырнула в него, оставив за спиной воинственно настроенную толпу и того бедолагу, которому не посчастливится попасть в ее жаждущие мести руки. И то – не говоря уже об убитом торговце, бардачок мы все навели на улице Чар просто умилительный. Разгребать его придется не час и не два.




Кое-как пригладив растрепанные во время беготни волосы и сделав упражнение для восстановления сбитого дыхания, я осторожно выглянула из своего убежища и, убедившись, что народ на лихих конях мстительности уже унесся куда-то вдаль, вышла из проулка. Тьма, нагнавшая меня еще во время бега, привычно топталась на плечах и вылизывала крыло так деловито и невозмутимо, словно не давала только что воздушного деру от разгневанного нашим самоуправством народа.




Если не обращать внимания на всевозможные предметы, в изобилии валяющиеся на мостовой, несколько перевернутых палаток, голосящих над убытками торговцев и ругающихся вполголоса стражников, как всегда поспевших к шапочному разбору, можно даже сказать, что улица Чар пребывала в порядке (насколько вообще применительно это определение к заповеднику нашей многоуважаемой магической прослойки населения). Неизвестный агрессор так и не изволил явить себя миру. Не иначе, застеснялся поднятой вокруг него шумихи. Что ж, скромность – хорошее качество…




Беготня сбила меня с толку, и я, выйдя из интимного полумрака проулка, пошла куда глаза глядят, надеясь напороться если не на дом моей подруги, магини Цвертины, то хотя бы на какие-нибудь знакомые ориентиры, способные помочь установить мое точное местонахождение. Увы, улица Чар в очередной раз проявила характер и так просто выдавать расположение искомого объекта не собиралась. Поэтому минут через десять я в мыслях уже начала тихонько ругаться. Еще через пять – уже не в мыслях. Еще через три – уже не тихонько. И, кажется, крепкие словца возымели неожиданный эффект. Я-то только хотела отвести душу, а боги в мире надлунном, явно сжалившиеся над бестолковой наемницей, ниспослали ей озарение и верную дорогу.




На резиденцию Цвертины я набрела совершенно случайно – просто вдруг обратила внимание, что иду мимо нее, когда уже совсем потеряла надежду отыскать нужный переулок и плелась, куда ноги несут. Ворота, как всегда, стояли на запоре, но я сделала несколько пассов и убедилась, что Цвертина дома – охранные заклятия не были активированы. Кое-какие познания в волшбе позволили мне сгенерировать сильный мысленный импульс и послать его в сторону дома, прячущегося в густой зелени столетних дубов и вязов. Если магиня почивать изволит, что, конечно, весьма маловероятно, но все-таки возможно, мне просто никто не ответит. Но отклик пришел незамедлительно в виде такого же вала ментальной энергии, после чего на крыльцо выскочила высокая рыжеволосая девушка с донельзя мрачной и решительной миной на хорошенькой большеглазой мордочке избалованной жизнью и окружающими красотки.




– Кому там во Мрак вековечный не терпится?! – грозно гаркнула она, потрясая какой-то непонятной штуковиной явно чародейского назначения,- Вот я сейчас…




– Цвертина, привет! – весело крикнула я, помахав рукой. Тьма, приветствуя хозяйкину подругу, с шелестом развернула крылья и прощебетала что-то великосветско-радушное, как благородная дама на светском рауте.




– А, это ты… – Магиня, и знать не желающая о поднявшемся на улице переполохе, небрежно отложила в сторону свое жуткое оружие, похожее на безобразно разросшуюся вилку из темного дерева, поплотнее запахнула отороченный песцовым мехом халатик и заторопилась мне навстречу. Задники миленьких домашних туфель с помпонами звонко клацали, ударяя свою хозяйку по пяткам при каждом шаге.- Звен, сидеть! Сидеть, я сказала! Это свои!




Звен, покосившись сначала на меня, потом на Цвертину, тихо пробулькал что-то неодобрительное и уполз обратно в густые заросли роз и жасмина. Откуда магиня взяла этот труп – понятия не имею, небось в Неарте выловила или в какой-нибудь подворотне подобрала. А может, и сама в ходе своих чародейских экспериментов получила труп, с магов станется.




Оживленные покойники вообще не знают, что такое доброта и снисходительность, а этот, похоже, еще при жизни положительными чертами характера не отличался. А уж после смерти его и без того не сахарный нрав испортился окончательно и бесповоротно. В результате зомби, названный Цвертиной Звеном в издевательство над каким-то ее поклонником, без раздумий бросался и кусал всех, кроме своей хозяйки. Да и ее слушался со скрипом, только после повторения приказания – то ли был туповат, то ли просто так изощренно издевался над магиней, не давшей его бренному телу обрести покой после смерти и поставившей себе на службу.




– Заходи скорее, а то с улицы дует. Куртку можешь снять – у меня здесь лето. Как ты себя чувствуешь? Что случилось? – единым духом выпалила девушка, приоткрывая ворота и затаскивая меня на территорию поместья. В плане времени года она ничуть не соврала – над ее собственностью и впрямь сияли по-летнему низкие и теплые наезды, а среди плотненьких темно-бордовых бутонов роз, растущих на тщательно ухоженных клумбах, деловито перепархивали туда-сюда пронзительно стрекочущие кузнечики. Вот чего я никогда не понимала, так это принципов действия погодной магии. И ухитряются же эти чудодеи как-то даже смену сезонов года по своему капризу перекраивать!




– Я не помешала?




– Вообще-то… – Цвертина задумчиво покосилась на освещенные окна первого этажа, но отличное светское воспитание, полученное вкупе с волшебными умениями в Государственной Академии Магии и Чародейства, взяло верх, и девушка небрежно передернула плечами: – Нет, разумеется. А что? Уж не случилось ли чего, упаси нас боги?




– Тебя это не коснется,- успокоила я.- Но мне очень нужна твоя помощь.




– Опять что-то нелицензионное? А ну пойдем в дом! – воспрянула магиня, схватила меня за руку и едва ли не волоком потащила за собой по дорожке. Я позволила ей протащить себя пару аршинов, потом выровнялась и зашагала рядом, со снисходительной улыбкой наблюдая, как и без того хорошенькое личико моей подруги прямо-таки расцветает в предвкушении очередного чародейского эксперимента, до которых Цвертина была большая охотница. Талантом боги рыженькую магиню не обидели, не забыв к нему добавить усидчивость, ум, упрямство и потрясающую работоспособность. Два или три ее изобретения уже получили лицензию и были официально приняты магическими сообществами всех сопредельных держав. А сколько еще необнародованного, недавно придуманного и никому не показанного хранил ее лабораторный журнал! Кое-что смысля в чародействе, я прекрасно понимала, сколько труда и фантазии нужно для изобретения самого простенького заклинания, и потому молча и немного завистливо уважала свою подругу, которой хранители Сенаторны, помимо нехилого магического дара, щедрой рукой выделили еще и упорства, и умения достигать поставленных целей, и страстной любви к работе.




Своим привычкам Цвертина была столь верна, что это уже даже не умиляло, а вызвало тихое хихиканье. По делу там гость явился или просто так поболтать зашел – его непременно надо накормить. Причем незамедлительно и, если понадобится, в принудительном порядке. Я знала, что сопротивляться просто бессмысленно, и потому даже не пробовала спорить, пока магиня, трогательно-строгая в своем отороченном мехом халатике и домашних тапочках, отдавала приказы экономке – высоченной всклокоченной бабе с кислым лицом, вечно нахмуренными бровями и мускулистыми ручищами профессионального борца. Сколь неприятное впечатление она ни производила, приходилось признать, что лучшей домоправительницы для такого человека, как Цвертина, не сыскать. Экономка тщательно следила за режимом питания рассеянной магини, если надо – с воплями и скандалом извлекала ее из лаборатории, усаживала за стол и, как ребенка, не отпускала до тех пор, пока ее насупленная, мечущая из глаз громы и молнии нанимательница не съедала все до крошки. Магии эта бабища не боялась, а всю прочую челядь (да и саму владетельницу поместья, мне кажется) держала в таком железном кулаке, что никто и помыслить об ослушании не мог. Есть такая категория слуг – у них и король по струнке ходить будет.




Разговор двух подруг, пусть и собравшихся обсудить важные проблемы, всегда начинается с не менее важных вопросов и советов друг другу:




– Ты зачем завилась? Я понимаю – мода. Но твои мелкие кудряшки тебе шли гораздо больше, чем эти крупные и довольно-таки бесформенные локоны.




– А тебе, может, магическое осветление кожи попробовать? Не думаю, что это удачная идея – обсыпаться пудрой ото лба до самой груди.




– Ну так мне ж не годами по высокородным приемам юбками трясти. А на пару недель и косметика сойдет.




Познавательную и серьезную беседу с той степенью откровенной бесцеремонности, что позволена лишь между близкими подругами, прервало появление экономки. Сопя oт негодования, вызванного нарушением режима питания ее госпожи, бабища поставила на стол большой поднос, выполнила раскоряченное и не слишком старательное подобие реверанса и с достоинством ретировалась. Цвертина задумчиво проводила ее взглядом, вздохнула и повернулась ко мне:




– И так каждый раз. Веришь, нет, я уже даже мужчину домой привести стесняюсь – она таким волком смотрит, будто готова ту г же на месте разобрать моего кавалера на составляющие части, дабы убедиться, что он не страдает никакой хворью. Магию ненавидит просто – считает, что я однажды до какой-нибудь катастрофы доэкспериментируюсь и прямиком во Мрак вековечный скачусь. И не уходит же, хотя ей предлагали и более высокооплачиваемое место, я знаю!




– Это настоящее сокровище. Береги ее – таких верных и преданных слуг, живущих с хозяевами и ради хозяев, нынче мало осталось,- от всей души посоветовала я, придвигаясь к столу и не без некоторой оторопи снимая серебряные крышки с тарелок. Незнакомая, необычно пахнущая стряпня вызывала множество самых разнообразных чувств, но до восторга большинству из них было определенно далеко.




Яство, на глаз и нюх признанное наиболее съедобным, я без колебаний отдала Тьме, сама же, стараясь подавить поднявший голову инстинкт самосохранения, взялась за ковыряние какого-то странного кушанья, не то слишком густого супа-пюре, не то слишком жидкой каши из мяса, круп и овощей. Интересно, откуда взят рецепт этого загадочного блюда? Может, от эльфов или от гномов?




Страсть Цвертины к кулинарии, особенно к древним рецептам других рас, не поддается никаким логическим объяснениям. Уж казалось бы, кому-кому, а магине просто стыдно суетиться у печки. На что ж ей тогда чародейство и кухарка?! Но мою рыжеволосую подругу не пронять было никакой логикой – она просто предавалась любимым делам с увлечением, граничащим с настоящей одержимостью. Но, как знать, может, это и есть счастье?




Во время позднего ужина я, не вдаваясь в подробности, просто и немногословно рассказала, в какие проблемы ухитрился вляпаться мой клиент. Имен, разумеется, названо не было. Да магиня и не настаивала, прекрасно понимая, что некоторые секреты не раскрываются даже близким подругам.




– То есть ты по самую шею в… – Очаровательная богатая миледи, получившая отличное светское воспитание и часто бывающая при дворе, в качестве вывода выдала такое словечко, что даже у меня, привычной ко многому и успевшей наслушаться всякого, едва не встали дыбом волосы. Волевым усилием заставив краску отхлынуть со щек, я спокойно кивнула. Единственным уточнением было, пожалуй, только то, что в том самом, что Цвертина изволила определить далеко не самым приличным словом, я сидела не по шею, а по самую макушку. Альм тут еще какой-то впутался… Поди разберись, что хвостатому от нас с Торином нужно.




Магиня, понявшая все по хмурому выражению, воцарившемуся на моем лице, свернула образные характеристики происходящего и с тем энтузиазмом, что доступен лишь людям, решающим проблемы друзей, поинтересовалась:




– Так когда, ты говоришь, этот турнир будет?




– Через два дня.




– Мм… А! Знаю! Это же главный рыцарский праздник на призы самого короля! Я-то думала, твоего подопечного чем-то более скромным наказали… А ты, как всегда, ни о чем не знаешь, хотя об этом рыцарском турнире вся страна уже почти месяц гудит.




Я покаянно помотала головой. Ну что поделать, если рыцарские побоища мне как-то малоинтересны.




– Отлично! Я тебе помогу! – тем временем радостно постановила Цвертина, в предвкушении потирая ладошки. В раскосых кошачьих глазах прирожденной интриганки и стервочки мелькнули опасные огоньки мечтательной пакостливости, да такие нехорошие и лихо-веселые, что я не на шутку устрашилась, мысленно воззвала к богам и попыталась дать задний ход:




– Послушай, ты вовсе не обязана…




Но было поздно – магиня уже вошла в раж:




– Разумеется, не обязана! Но мне так хочется пошалить…




– Может, не стоит? – жалобно всхлипнула я. Надо знать Цвертину гак, как знаю я, чтобы понимать, что под невинным выражением "мне хочется пошалить" может скрываться такая пакость, после которой от Каленары останутся одни руины.- Применение любой магии во время турнира строжайше запрещено!




– А кто говорит про магию? – Тоненькие, в угоду моде покрашенные в угольно-черный цвет брови вскинулись вверх в такой наивно-вонросительной гримаске, что с легкостью обманули бы даже жреца или судью.- Кроме нее есть еще множество…




Я не схватилась за голову только потому, что руки у меня были заняты ложкой со странной супо-кашей. Язык мой – враг мой! Честно сказать, я надеялась просто выпросить у Цвертины какое-нибудь зелье, которое поможет Торину сказаться больным и по этой уважительной причине пропустить проклятый рыцарский турнир. Способ, конечно, не служащий приумножению славы и всенародного восхищения, но вполне надежный и способный сохранить жизнь. А тут… Нет, не следовало обстоятельно описывать, что да как, магиня ведь теперь не отстанет, прилипнет, как смола к волосам – не отдерешь.




Про альма, который зачем-то вздумал интересоваться моей скромной и малозначительной персоной, я даже заикаться не стала. Равно как и про нож, недавно едва не отправивший меня во Мрак вековечный. И то – проблемы это только мои. Дай-то боги, чтобы хотя бы Торина не коснулось. Кстати, о Торине…




– Цвертина, а бывают вещие сны?




– Разумеется,- ничуть не удивилась магиня.- И, как правило, снятся они тем, кто так или иначе связан с чародейством. Среди магов даже определенная категория сновидцев есть, которые по подобным предсказаниям будущего специализируются. Если наесться определенных трав и грибов, можно "спровоцировать" вещее сновидение и хорошо его запомнить. А что?




– Да так… – неопределенно отозвалась я, пытаясь в подробностях припомнить ту чушь, которая привиделась мне в первую ночевку в графском поместье. Что-то там про Торина и доспехи было, поэтому я и вскинулась так, когда про турнир услышала. Видать, сновидение-то начинает если не сбываться, то хотя бы активно напоминать о себе. Грибов я, правда, тогда не ела, но ведь, судя по всему, они и не обязательны. А может, никакой это и не вещий сон, а обычная ерунда, привидевшаяся под впечатлением оригинально проведенного вечера.




А как твои магические изыскания? – после секундной паузы спросила я, с одной стороны, стремясь уйти от обсуждения неприятной темы, а с другой – отдавая долг вежливости неизменно заботливой и помогающей мне Цвертине. Девушка и впрямь очень оживилась, вскочила и потянула меня в полуподвальную лабораторию, дабы во всей красе продемонстрировать новинки своих исследований и опытов. Среди чудодеев, как, впрочем, и в любой среде, существует жесткая конкуренция, постоянное соперничество и, чего греха таить, воровство идей и откровенный плагиат. Даже пословицу на эту тему придумали: кто первый украл, тот и автор. Поэтому неудивительно, что до получения лицензии (которую удавалось выбить далеко не всегда) маги всячески оберегали и прятали свои изобретения, не решаясь представить их широкой общественности, дабы какой-нибудь ловкач не присвоил результаты их трудов.




Для Цвертины все люди делились на три категории: маги, немагическое население и пара человек вроде меня – которые и подколдовывают вроде бы, но на кустарном, непрофессиональном уровне. К первым она относилась настороженно и недоверчиво, вторых, кажется, слегка презирала, а вoт с третьими болтала с огромным наслаждением, зная, что ее идеи, хоть и будут поняты, не окажутся украденными или скопированными. Поэтому разговоры на тему магии были той неизбежной платой, которую взимают друзья с каждого человека.




Я уселась на кушетку в лаборатории, на всякий случай поджала под себя ноги и отдалась бездумному созерцанию чудес, которые мне демонстрировала преисполненная трудового энтузиазма магиня. Слабые познания в чародействе позволяли мне время от времени вставлять приличествующие случаю комментарии и вопросы, после которых Цвертина расцветала еще больше и принималась щебетать еще оживленнее. Я покорно кивала головой, на всякий случай присматриваясь к очередным чудесам и прикидывая, что можно выпросить у магини на пробу или вечное пользование. Отсутствие лицензии, то есть официального свидетельства совета архимагов, удостоверяющего, что данное произведение магического таланта полностью безопасно и может быть использовано людьми, не останавливало меня ни в коей мере – я уже давно убедилась, что еще не обнародованные изобретения Цвертины намного безвреднее и безобиднее некоторых лицензированных заклинаний.




– Замечательно! Надо же, и отпечатка ауры не несет… Вот никогда бы не подумала… И как ты сумела так ловко расставить все акценты? А энергии много берет? – рассеянно издавала я удивленные и восхищенные возгласы, попутно рассматривая лабораторию и поражаясь, как вообще-то взбалмошная и рассеянная магиня ухитряется сохранять в своем рабочем помещении прямо-таки маниакальный порядок. Какие-то баночки, скляночки, пузыречки, сосудики и мисочки выстроились по росту, как солдаты на параде, ими предводительствовали две огромные реторты и длинноногий штатив, похожий на печального, сильно исхудавшего журавля. На небольшой полочке над столом в красивом порядке были разложены камушки, начиная от небольших, подозрительно напоминающих алмазы, и заканчивая солидными, откровенно смахивающими на булыжники. На полках высоченного шкафа темного дерева теснились фолианты и гримуары, в углу высилась мраморная статуя обнаженной девушки с отбитым носом и несколькими трещинами на ногах. Вообще, в лаборатории непонятных и явно неуместных предметов хватало: были там и огромные крестьянские вилы, и медный таз для варки варенья, висящий на вбитом в стену крюке, и кружевные занавески, невесть почему драпирующие не окна, а шкаф, и чей-то череп, судя по голубовато-серому цвету костей и внушительным клыкам – эльфийский, и корзина с душистой желтобокой антоновкой, и несколько сотен разноцветных и разноразмерных мешочков, пахнущих сухими травами, и огромная глиняная миска с оригинальной коллекцией чьих-то мелких хрящей, и небрежно валяющееся на углу стола жемчужное ожерелье, и большая подшивка "Последних магических известий", и скелет хамуна на мраморной подставке, и уйма чего-то еще странного, завораживающего, поразительным образом вписывающегося в общий антураж лаборатории.




– А вот это, думаю, тебе особенно понравится. Смотри, какая прелесть! – Цвертина, на секунду отвлекшаяся от вдохновенного плетения сложной цепочки пассов, протянула руку к полочке с камнями и бросила мне какой-то странный предмет размером с лесной орех. Умом-то я понимала, что ничего опасного для жизни мне магиня не подсунет, по крайней мере без предварительного предупреждения, но все-таки отшатнулась и даже взвизгнула слегка, когда странная штуковина приземлилась мне на колени.




Паучок показался трогательно настоящим, будто был сделан не из серебра, агата и жемчужины, изображающей брюшко, а из нормальной плоти, сильно посветлевшей шкурки и всего, что находится под ней. Казалось, дунь в его сторону – и он побежит или выпустит ниточку клейкой паутины и полетит, спасая свою восьминогую жизнь от огромного по сравнению с ним агрессора. Черные агатовые глазки слегка поблескивали в свете многочисленных светильников, лапки были согнуты по-разному, словно паучок просто замер на мгновение, с любопытством приглядываясь и прислушиваясь к окружающему миру. Крохотные жвала были выплавлены с изумительным искусством, казалось, они только и ждут момента, чтобы вцепиться в жертву. И даже волоски на ногах и тельце смотрелись настоящими. К подбрюшью крепилась маленькая булавочка.




Брошка.




– Восхитительно! И что он умеет? – с искренним восторгом покачивая на ладони паучка, поинтересовалась я у магини, приостановившей наглядную демонстрацию какого-то сложного заклинания и с удовольствием наблюдающей за моей реакцией. То, что брошка не просто украшение, я не сомневалась – уж кто-кто, а Цвертина не из тех, кто подсовывает подругам обычные побрякушки.




– Только не пугайся,- честно предупредила девушка, плавным движением отбрасывая за плечи свою роскошную, сияющую медно-солнечную гриву и закрывая глаза. Видимо, она сгенерировала какое-то заклинание, а то и просто подтолкнула брошку на моей ладони обычным импульсом, но паук вдруг зашевелился, деловито пробежал по моим пальцам и свалился прямо на пол, после чего отряхнулся, как выбравшаяся из воды собака, и деловито засеменил к своей создательнице.




– Боги… – потрясенно выдохнула я, во все глаза следя за торопливыми перемещениями выпавшей из моих рук побрякушки. Нет, я и раньше видела, как под воздействием какой-то хитрой волшбы оживают ничем не примечательные предметы обихода, и даже как-то раз сама заставила двигаться небольшую скамеечку для ног, но брошка (полноте, да брошка ли?) мало того, что бегала – она еще и росла. За те два с половиной аршина, что разделяли кушетку и Цвертину, паук вымахал до размеров дворняги и останавливаться на достигнутом явно не собирался. Жемчужина превратилась в живое, упруго подрагивающее брюшко, серебряные лапы семенили четко и уверенно, слегка постукивая коготками по полу, а восьмерка черных глазок поблескивала почти разумными искорками.




– красавец, красавец! – Цвертина протянула руку и коснулась бывшей брошки, как дотронулась бы до головы ластящегося к ней пса. Паук отреагировал примерно так же, как осчастливленная хозяйским вниманием собака – приподнялся на задних ножках (вернее, ножищах), просвистел нечто неясное и восторженно завертелся под узкой девичьей ладонью. Магиня торжествующе улыбнулась:




– Очарователен, правда? Между прочим, отличный защитник – активируется простеньким заклинанием или самовольно, если, конечно, изначально дать подобную команду. Бросается на того, кто проявляет агрессию по отношению к хозяину, впрыскивает яд, но может и просто так жвалами порвать. Верен, ласков и неподкупен, не нуждается в воде и пище, в активированном состоянии способен продержаться почти сутки, а иногда и больше. Будучи спящим, не вызывает никаких подозрений и недоверия, потому что кажется самым обычным украшением…




– Очарователен,- задумчиво подтвердила я, рассматривая брошку. В самом деле, вещь более чем замечательная. Конечно, по размерам и силе с памятной татуировкой ей не сравниться, но зато активируется это замечательное чародейское изобретение намного легче, чем картинка, расставаться с которой пришлось через боль и кровь. А обезьяна та безволосая мало того, что оставила на моей лопатке безобразный шрам, так еще, как выяснилось, и жрала меня потихоньку – уже потом, после приснопамятного бегства из разваливающегося дворца, разглядывая в зеркале спину, я обнаружила, что часть мышц вокруг бывшего обиталища чародейской татуировки просто выгрызена, будто клыками. Конечно, за жизнь такой малости не жалко, но щеголять изуродованной лопаткой мало кому понравится. Хорошо еще, что в этом сезоне платья с открытой спиной в моду не вошли.




Паук, подрагивая упругим жемчужно-белым брюшком, продолжал подпрыгивать и даже слегка шипеть возле рассеянно улыбающейся Цвертины, явно надеясь сподобить магиню на еще одно почесывание, а то и поглаживание его черноглазой серебряной головы. А брошечка-то эта, похоже, еще и многоразовая. Кроме того, не стоит недооценивать и психологический эффект: многие представители разумных рас отчего-то боятся пауков, даже если они мелкие и безобидные. А уж такое восьмилапое, альбиносно-белое создание способно устрашить даже таких привычных ко всему людей, как я сама.




– Продай мне его!




– Чего? – удивилась магиня, продолжая так же восторженно и мечтательно улыбаться – похоже, мой искренний интерес к ее творению доставлял Цвертине немалое наслаждение.




– Продай мне его! Или сделай такого же, я куплю за любые деньги.




– Но ты же должна понимать, что нелицензированные заклинания опасны для жизни и душевного здоровья. Кроме того, это прямое нарушение приказа самого короля и сонета архимагов, ясно гласящего, что при изобретении вербального или мысленного выражения, могущего быть классифицированного как… – завела свою вечную песню Цвертина, оценивающе поглядывая то на меня, то на продолжавшего приплясывать вокруг нее паука, словно прикидывая, как мы с ним будем смотреться в паре.




– Я понимаю. Более того, полностью с тобой согласна: уж чему-чему, а душевному здоровью это создание точно может навредить. Правда, не моему,- открыто ухмыльнулась я, вставая. Труднее всего было заставить себя протянуть руку. Прикоснуться же к ядовитой чародейской твари я смогла на удивление легко и быстро. Паук на ощупь оказался гладким и нехолодным – как нагревшаяся от тепла чела серебряная подвеска. Лично у меня он вызывал какие угодно чувства, кроме отвращения и желания тронуться умом. По-моему, очаровательная тварюшка, умилительная и замечательная, способная, как собака, радовать своего хозяина забавными проделками и выходками, да заодно защищать от агрессивно настроенных окружающих.




– Ладно, забирай,- наконец решилась Цвертина, видимо прокрутив в голове те же мысли.- Так забирай, без денег. Все равно это экспериментальная модель, она еще несовершенна и служит любому человеку, который носит ее на одежде или среди вещей. Я хочу создать другую – чтобы она признавала только одного хозяина и враждебно относилась ко всем попыткам передать или отнять ее силой.




– Спасибо,- немного смущенно обрадовалась я.- Поучи меня, как с этой красотой обращаться.




– Тут нет ничего сложного,- мигом оживилась влюбленная в свою работу магиня.- Нужно всего лишь… Да смотри ты на меня! Потом на свое приобретение налюбуешься!




Через полчаса я уже прощалась с Цвертиной на крыльце ее дома. На выбившемся из-под куртки воротнике наглухо застегнутой рубашки слегка поблескивала маленькая оригинальная брошечка – паучок с жемчужиной вместо брюшка, деловито обхвативший лапками тонкую ткань и время от времени тыкающийся головой мне в шею. Я все же отдала магине деньги – за работу она их брать отказалась категорически, но стоимость побрякушки все-таки приняла, а мне хоть было не так стыдно – пропало ощущение, что я использую дружбу в корыстных целях. Тьма, успевшая на славу покушать и выспаться, привычно топталась на моем плече. На паучка она почти не обратила внимания – видимо, не воспринимала его как живую тварь.




– Ни о чем не волнуйся,- хищно блестя глазами, наставляла меня магиня, рассеянно приподнимая воротник своего халатика,- Я все сделаю сама или почти сама. Ты, главное, платье понаряднее надень, веер возьми и в прическу ленту обязательно вплети, только так, чтобы ее можно было легко вынуть.




– Зачем? – искренне удивилась я. На больших рыцарских турнирах под патронажем самого короля мне бывать еще не доводилось, а маленькие оставили после себя столь негативное впечатление, что вспоминать о них не было никакого желания. Однако я все-таки пересилила себя и, мысленно вообразив бестолковую драчку, в которую превратился один из виденных мною турниров, попыталась представить, куда там можно девать ленту из волос. Не получилось. Максимум до чего я оказалась способна додуматься – это придушить кого-нибудь с помощью этой узкой полоски атласа, шелка или бархата.




– Много ты понимаешь! – презрительно фыркнула Цвертина, с удовольствием посещающая все рыцарские сходки и даже, кажется, слегка влюбленная в кого-то из латников.- Ты же будешь дамой сердца! А она, по традиции, вознаграждает сражавшегося за нее рыцаря лентой из своей прически.




А ведь верно! Надо было в бытность мою ученицей в замке Рэй на уроках мастера Повенира, преподававшего этикет, Лучше успевать, тогда бы и глупыми вопросами позориться не пришлось.




Потом мне стало стыдно. Быть дамой сердца такого бестолкового и неуклюжего рыцаря, как Торин,- да можно ли придумать большее бесславие! Впрочем, есть надежда, что мой подопечный на эту малоприятную и не слишком почетную роль выберет кого-то из своего блистательного окружения, какую-нибудь княжескую или герцогскую дщерь, на которой потом и женится…




Да-да, мечтать не вредно.




Магиня, видимо поняв, какие мысли крутятся у меня в голове, тихонько хмыкнула, потом приподнялась на цыпочки и легонько чмокнула меня в лоб:




– Будь осторожна.




– Хорошо,- легко пообещала я, сама не очень веря в то, что говорю. Вот и Цвертина не поверила:




– Знаешь, кто быстрее всех во Мрак вековечный уходит? Тот, кто не бережет себя. Так, как ты, к примеру. Поэтому…




– У тебя что-то случилось? – почуяв недоброе, быстро поинтересовалась я. И, видя, как замялась магиня, в лоб спросила: – Что, кого-то жизни поучить нужно?




– Да ладно, это не к спеху,- неубедительно отмахнулась девушка, хотя в ее глазах уже мелькнул нехороший, мрачно-удовлетворенный огонек. Уловив его, я вздохнула и спокойно уточнила:




– Кто? Где живет?




– Да здесь, недалеко. Ты, может, видела – идиотский такой маленький замок из ракушечника и белого камня. Хозяин его мне… ну… Нет, ты не подумай, что мы из-за какой-то ерунды поцапались. Наука – она же… Ой… Ну он при всех высмеял мою теорию погодных дисбалансов, а потом во всеуслышание сообщил, что я… Да дело и не в этом, в общем-то. Просто ко мне на днях попытались забраться три мальчика из гильдии грабителей – видимо, хотели что-то из разработок украсть. Естественно, дальше ворот они не смогли пролезть. Но уж орали на весь квартал. Я и подумала, что этот неугомонный чародейщик их на меня науськал…




– Ладно,- Я успокаивающе опустила ладонь ей на плечо и почувствовала, что девушку всю колотит от злости и негодования. Впрочем, нужно знать Цвертину, чтобы понять, что магические изобретения она любит даже больше, чем самое себя, и готова за них и мстить, и драться, и подыскивать наемников. Поэтому наша давняя схема деловых отношений – услуга за услугу – ей более чем выгодна. Мне, впрочем, тоже,- Я сейчас же схожу поговорю с ним. Думаю, можно будет даже обойтись без особой силовой демонстрации.




– Спасибо. Ты настоящая подруга! – восхищенно пробормотала Цвертина, осеняя меня знаком храмового благословения, словно желая призвать на мою бедовую голову благосклонность хранителей Сенаторны. Вот уж не думала, что магиня настолько набожна и суеверна!




Пара вопросов, уточняющих имя, возраст и внешность "неугомонного чародейщика",- и вот я уже сбежала с крыльца и быстро, едва ли не галопом, двинулась к воротам. Цвертина грустно помахала мне вслед, откровенно зевнула и удалилась в дом – наверняка наконец-то ложиться.




После лета, царящего во владениях моей рыжеволосой подруги, холодный ветер и легкая морось, коей плевались в редких прохожих плотные серые облака, стали малоприятным сюрпризом, я плотнее запахнула куртку и с негодованием покосилась на небо, словно пытаясь одной силой взгляда разогнать висящие над Каленарой тучи. Естественно, ничего у меня не получилось, уровень магических знаний не тот, чтобы так просто погодой распоряжаться.




Дом Цвертининого обидчика обнаружился в нескольких сотнях шагов на юг. Магиня отлично описала его – иначе как идиотским маленьким замком это приземистое и неуклюжее строение назвать было и нельзя. Самоуверенный хозяин, надеясь на свирепость огромного цепного пса, которого на ночь пускали свободно бегать по всему двору, даже не озаботился наложить на стены сложные защитные и охранные заклинания. Чем я и не преминула воспользоваться.




Ту хиленькую магию, что была наверчена для охраны, сумела снять даже такая недоучка, как я. А уж умелый чародей и вовсе разве что чихнул бы, это препятствие преодолевая.




Забор словно специально для незваных гостей клали – столько между камнями обнаружилось удобных трещин и зазоров. Влезть на него, а потом спуститься с другой стороны было делом трех минут.




Пес, приученный подходить совершенно бесшумно, как хищный демон, вылетел откуда-то из-за угла и распластался в длинном прыжке, явно тщась налететь передними лапами мне на плечи и повалить. Как он ухитрился с нарочито грозным и недобрым рыком, перешедшим в жалобный взвизг, на середине прервать свой грациозно-смертоносный скачок – загадка. Видимо, кобель, как и его хозяин, был не чужд магии. Я была столь любезна, что не стала наносить чудодею материального урона (такие псины, гордые, породистые, отлично выдрессированные, стоили примерно столько же, сколько средней руки лошади) и торопливым потоком мыслеобразов отозвала уже сорвавшуюся в полет Тьму. Вонато – хищники с солидными клыками и когтями, способными прорвать даже толстую лохматую шкуру, а собаки боятся всех демонов без исключения, особенно если чувствуют, что те настроены отнюдь не дружелюбно. Поэтому-то кобель и шарахнулся в сторону, как гонимый ветром клок шерсти,- одна я, даже с оружием в руках, вряд ли устрашила бы его до такой степени. А уж магии он, имея в хозяевах чародея, и подавно не боялся.




– Скажи-ка, песик, а где располагается спальня твоего хозяина? – елейным голоском поинтересовалась я, окидывая оценивающим взглядом фасад дома. Разумеется, кобель не ответил, просто продолжал пятиться, жалобно поскуливая и тряся хвостом, как нашкодивший щенок, но я уже и сама с достаточно большой степенью вероятности установила местонахождение искомых покоев. Судя по стилю постройки, возводили это несуразное здание лет пять-шесть назад. А в то время было модно приделывать к спальням небольшие полукруглые балкончики. Оных в пределах моей видимости наблюдалось целых две штуки, но один так густо зарос стеблями вьющихся роз, что ступать по нему я бы не решилась даже в сапогах, не говоря уже о домашних тапочках. А вот второй был чист и ухожен. Похоже, хозяйская спальня примыкает именно к нему.




– О! Полюбуйся-ка, Тьма! Похоже, мы с тобой наконец-то сможем хоть куда-то войти через двери, пусть и балконные, а не через окно, как самый распоследний член гильдии грабителей,- вполголоса весело сообщила я демону, по газону подходя к стене и начиная привычно ощупывать ее кончиками пальцев. Быть услышанной или замеченной я не боялась: предрассветный сон – самый сладкий и крепкий, и уж коль меня не повязали до сих пор, маловероятно, что охотники осуществить сие благое деяние найдутся в самом ближайшем будущем.




Влезть по отвесной стене – вовсе не так тяжело, как представляется многим. Особенно если под рукой есть пара пузырьков с чародейскими зельями. Я провела подушечкой указательного пальца по поясу, из специальных кармашков которого торчало штук восемь флаконов, выбрала один, откупорила его и аккуратно капнула на носки сапог, а потом на ладони. Растерла, постояла с полминуты, давая зелью подействовать, потом спокойно подошла к стене и начала восхождение. Магия прочно сцепляла мои конечности и каменную кладку, что позволяло мне двигаться вверх совершенно спокойно и легко, будто я лезла вверх по большому сугробу, засаживая в него носки сапог и пальцы по самую ладонь. Тьма, поняв, что ее вес только отягощает хозяйку, слетела с моих плеч и по собственному почину взяла на себя роль разведчика, поднявшись к искомому балкону и с любопытством заглянув через стеклянные двери. Судя по всему, увиденное ее вполне удовлетворило: вонато возбужденно клекотнула и передала мне четкую картинку: большая темная спальня, огромная кровать и спящий на ней мужчина. Он вполне подходил под описание, данное мне Цвертиной. Поэтому я ответила демону чередой благодарных ассоциаций и продолжила свой нелегкий путь.




Балконная дверь была зачарована, но чувствовалось, что сделано это было скорее для успокоения совести и традиций ради, чем для охраны, ибо столь слабая и тривиальная волшба не стала преградой даже для меня. Настоящий маг ее бы вообще не заметил.




Как хорошо иметь довольно длинные и непослушные волосы! Потому как они предполагают наличие шпилек, которыми закалывается некое подобие прически. А шпильки эти могут послужить не только красоте. Ими еще очень удобно в замках ковырять и внутренние щеколды или задвижки поддевать.




Отлично смазанные и разработанные петли даже не скрипнули. Видимо, чудодей любит перед сном на луну и звезды полюбоваться, вот заботливые слуги и держат дверной механизм в идеальном порядке. Это обстоятельство, впрочем, ближайшей ночью магу явно боком выйдет. Ибо если бы петли скрипели, он, глядишь, и успел бы проснуться и понять, что к нему на огонек забрела далеко не самая приятная и желанная гостья. Но увы…




Спальня тонула в вязком душном полумраке. Я, дабы сфокусировать зрение, привычно зажмурилась, а потом медленно открыла глаза и с интересом обозрела вычурный в своей роскоши интерьер. Не хотела бы я в подобном месте ночи проводить. Даже выделенный мне в замке Лорранских безвкусный кошмар лучше этой тщательно выверенной четкости и строгости линий. Будто в склеп королевский залезла, честное слово.




Замерев в дверном проеме, ведущем на балкон, я очень медленно и осторожно вытянула перед собой руки и пошевелила пальцами, выплетая затверженную до автоматизма цепочку пассов. Потом расслабилась и даже слегка улыбнулась той особой гадостной улыбкой, которая так пугала и раздражала окружающих, знающих о специфике моей профессии. Никаких заклинаний в комнате, на радость ворам и незваным гостям, растянуто не было. Тихонько выдохнув и усадив Тьму себе на плечи, дабы она не вздумала что-нибудь опрокинуть или разбить, я медленно двинулась к кровати тем самым плавным, совершенно бесшумным шагом, за который отчасти и получила свое прозвище.




Как выяснилось, недооценивать чародейское коварство все же не стоило. Да, магических средств защиты в помещении не было, зато присутствовало нечто мелкое, кудлатое, разразившееся истошным визгом и тявканьем, когда я, не заметив этого недоразумения богов, с размаху на него наступила. Почувствовав, как из-под ног метнулась какая-то тварь, я совершенно непрофессионально выругалась во весь голос, безнадежно оглянулась и уже не таясь прыгнула на кровать рядом с лежащим на ней мужчиной.




Похоже, столь оригинальный способ побудки магу известен не был.




Иногда мне кажется, что за свои необычные способности, приносящие славу, доход и могущество, чудодеи расплачиваются многим из того, что лично я бы предпочла сохранить при себе. Например, все они на удивление меланхоличны и невозмутимы, думают долго и с явным трудом, решения принимают неспешно, а быстро реагировать на происходящее просто не в состоянии. Наверное, именно поэтому во время памятных меритаунских событий чародеи в большинстве своем растерялись так дружно, что не смогли купировать выброс энергии или даже просто выбраться из разваливающегося дворца. Храны потому и не развивают заложенные в них магические способности, что боятся потерять хватку и скорость реакции. В нашей профессии это верная смерть.




Не сошедшийся во мнениях с Цвертиной тип оказался таким же тугодумом, как и большинство встреченных мною ранее чародеев. Он успел только сесть и громко поинтересоваться: "Тото, что случилось?", прежде чем оказался повален обратно на кружевные подушки, а я без сантиментов брякнулась сверху.




Думаю, мужчина этот, даже если и любил просыпаться под аккомпанемент девичьих голосов, от моего сольного выступления был явно не в восторге. Потому как ругательства – они вообще мало кого радуют. А уж если бранящийся имеет все возможности привести свои нецензурные угрозы и исполнение – тем более. Да и одетая, вооруженная, решительно настроенная девица на покрывале утешит разве что оригинала или любителя специфических удовольствий. Это вам уже не романтика, это жестокая правда жизни.




– Тото? – потрясенно переспросил то ли еще не прогнувшийся, то ли проколдовавший весь ум мужчина, не делая ни малейшей попытки выбраться из-под внезапного гнета, коим стала для него вся моя обрушившаяся сверху масса. Такая покладистость мне понравилась. Я даже одобрительно потыкала свою жертву локтем в живот, хваля за разумное поведение и прося продолжать в том же духе.




Тото ответил своему хозяину визгливыми жалобами и пронзительным тявканьем, ясно выражающим все, что крохотная декоративная псинка, позорящая само имя собак, думает о полуночных гостьях. Сии жалкие звуки столь контрастно разнились со свирепым рыком давешнего дворового кобеля, что я не сдержалась и вполне дружелюбно хихикнула, чем, видимо, ввергла и без того туго соображающего мага в полный и окончательный ступор. Не воспользоваться напавшей на мужчину тихой паникой было бы просто грехом.




– Тьма, поучи уму-разуму эту истеричную кудряшку, а то она своим лаем скоро весь дом перебудит. А вы, уважаемый… Смотрите, что у меня есть! Прелесть, правда?




Лично меня тщательно выверенная скользящая изящность и смертоносная красота холодного оружия просто завораживает. Моих жертв – тоже, но по совершенно иным причинам.




Маг беспомощно трепыхнулся, шумно сглотнул и тупо уставился на появившийся в моих руках кинжал. В спальне было темно, но серебристый блеск остро отточенного лезвия не скрыли бы никакие сумерки. Я небрежно поиграла кинжалом, несколько раз подбросила его и поймала – то за рукоять, а то, очень аккуратно и осторожно, за лезвие, после чего мужчина взгрустнул окончательно и бесповоротно. Наглядная силовая демонстрация убедила его в серьезности моих намерений как ничто другое. Соображай маг чуть быстрее, он бы догадался рывком сбросить меня с себя, а то и вообще с кровати, и припечатать каким-нибудь смертоносным заклинанием, ибо за убийство неизвестной девицы, проникшей в его спальню в томный предрассветный час с далекими от дружелюбия намерениями, по райдасским законам он бы не понес никакой ответственности. Но увы. Порой я удивлялась, как тугодумы, в которых медленно, но верно превращается наше чародейское сообщество, ухитряются плести друг против друга изощренные интриги почище придворных.




– Послушайте и, пожалуйста, попытайтесь понять. Вы серьезно обидели одну девушку-магиню – сначала прилюдно в пух и прах разбили ее научные теории, потом оскорбили, а затем и вовсе додумались подослать грабителей. Так не годится. Ну неужели нельзя решить все возникшие разногласия спокойно и вежливо – мы же цивилизованные люди?! Да и вообще, знаете, обижать слабый пол нельзя. Потому как он может оказаться не таким уж слабым.




В качестве весомого дополнения к своим словам я одним движением ресниц блокировала какое-то простенькое заклинание, которое взявший себя в руки чародей попытался чирикнуть, и с нежной улыбкой вновь подбросила кинжал. Только вот ловить его на сей раз не стала.




Даже в вязкой предрассветной полутьме было видно, как побелела моя жертва. Понимаю. Воткнувшийся в подушку у самого виска колюще-режущий предмет мало кому добавляет спокойствия и душевного равновесия.




– Короче, я надеюсь, что наша милая беседа не пройдет для вас даром. Постарайтесь, пожалуйста, быть вежливым и воспитанным и больше девушек не обижать. Нехорошо это как-то. Не по-мужски. Обещаете?




Маг дико вытаращил глаза и пробулькал нечто невразумительное. Рот я ему не затыкала, но до того, чтобы заорать и привлечь внимание слуг, мужчина, кажется, так и не додумался. То ли со сна до сих пор соображал плохо, то ли по жизни был рассеян и туповат.




Решив счесть эти невнятные звуки согласием, я мило улыбнулась, слезла с развороченной кровати, испачканной моими сапогами, и предельно спокойно отступила к балкону. Финальная чародейская гадость – какой-то сгусток не то огня, не то сплавленной в шар молнии – настигла меня уже на выходе. Я легко отбила ее маленьким энергетическим щитом и многозначительно погрозила приподнявшемуся на кровати магу пальцем, как бы предупреждая его о недопустимости подобного поведения. Потом обратила внимание на то, чем занята моя вонато:




– Тьма, фу! Это же болонка! Их не едят!




А вот так недобро шутить явно не стоило. Разумеется, у демона и в мыслях не было подзакусить этой мелкой кудлатой собачонкой – там больше голосу да шерсти, чем мяса. Но вот идея пугануть ее демону явно пришлась по вкусу. Другое дело что Тото оказался на редкость храбр и решителен для своих миниатюрных размеров и в бега не бросился. В отличие от большинства собак, он даже не особенно испугался хищного демона. Песик и вонато стояли на ковре друг против друга, как изготовившиеся к схватке дуэлянты, и с жаром соревновались в том, у кого получится издать более оригинальный и необычный для его вида звук.




Картина была уморительная. Вот только хозяин болонки ее не видел. Он услышал только мою фразу и в героическом порыве ринулся на помощь своему любимцу. Так что из спальни я, можно сказать, буквально вылетела, спасаясь от хлынувшей с пальцев мага светло-голубой, очень нехорошей на вид волны, отразить которую у меня наверняка не хватило бы ни сил, ни умений.




Балконная дверь успела захлопнуться. Я снесла ее, даже не заметив, и, не притормозив, сиганула через невысокие каменные перильца вниз, спиной чувствуя угрожающее щелканье какого-то явно очень опасного и мощного заклинания.




Посадка получилась мягкой – помог газон. В полете я сгруппировалась и приземлилась на бок, быстро перекатилась на живот, вскочила и задала стрекача вдоль стены дома, стараясь не поднимать голову и держаться под прикрытием своей тезки – тени. Секунду постояла, переводя дыхание и прислушиваясь, потом решилась: двумя скачками достигла забора, сразу же подпрыгнула едва ли не на половину его высоты и торопливо полезла вверх, с немалой радостью чувствуя, что действие зелья для альпинистских подвигов еще не закончилось.




Тьма нагнала меня, когда я уже спрыгнула со стены и, оглядываясь, поправляла сбившуюся от резких движений куртку. Судя по восторженным обрывкам мыслеобразов, которыми забросала меня весело клекочущая вонато, наше приключение ей более чем понравилось. Еще бы! Так близко с мелкой декоративной собачонкой, то есть, извиняюсь, с очаровательным блондинистым песиком познакомиться – это не каждый день удается. Я с невольной улыбкой потрепала демона по голове, сориентировалась по сторонам света и неспешно двинулась на юг, в сторону улицы Каштанов.




Кажется, Цвертинину просьбу я выполнила. Хотя еще вопрос, кто кого пуганул больше – я мага или маг меня. Впрочем, думаю, в споры с девушками этот чудодей еще долго поостережется лезть. Да и вообще от всех представительниц прекрасного пола за версту шарахаться начнет.




Под утро затихает даже неугомонная улица Чар. Народу становится меньше, а те, кто рискуют выползать из домов, ходят медленно и вяло, как сонные осенние мухи. Торговцы перестают истошно орать и только всматриваются осоловевшими от бессонной ночи глазами в лица прохожих, словно пытаясь понять, что они здесь делают. Трактиры и корчмы не закрываются, упаси боги, просто временно перестают принимать новых посетителей, пока их хозяева и обслуживающий персонал, стараясь не потревожить сидящих или дремлющих за столами людей, аккуратно наводят некое подобие порядка и ликвидируют наиболее живописные лужи на полу. И если пролитое вино или пиво не слишком старательные служанки еще способны не заметить, то кровь затирается тщательно и аккуратно, ибо градоправитель Каленары славится как ревностный блюститель чистоты.




Ветер, дурашливым щенком прыгающий и носящийся вокруг меня, шаловливо гнал охряные, золотисто-бронзовые, оранжевые и изумрудно-алые лоскутья опавших листьев, с тихим шелестом подметающие выложенные пятиугольными плитами тротуары. Я рассеянно пнула один особенно плотный комок ногой, и бывший наряд какого-то клена, тут же с готовностью подхваченный прохладным дыханием заигравшегося ветра, взвился мне едва ли не до пояса, расцветив штаны и сапоги яркими заплатами ярмарочного паяца или скомороха. Не люблю я осень. Но восхищаюсь ею – вот за это вот многоцветное великолепие, носящееся по дорогам, неспешные слезы небес, волчьи вопли метра по ночам, сытые и щедрые торжища, хруст покрывшихся ночным ледком луж под каблуками, суету на большаках и шляхах, трубные голоса гусиных клиньев под облаками, опьяняющий аромат только что сорванных яблок и робкие мечты о будущем лете.




Тьма, с любопытством наблюдающая за играми ветра с опавшей листвой, долго крепилась, но в конце концов не выдержала и с азартным клекотом пустилась в погоню за свившимися в комок листьями, подбадривая себя лихим визгом и нарочито громкими хлопками крыльев. Ну как маленькая, честное слово! И не скажешь, что ей уже почти шесть лет. Оторванная от естественной среды обитания и воспитанная мною, тоже не отличающейся рассудительностью в поступках, Тьма явно почитала себя все тем же крохотным демоненком размером с новорожденного щенка, которого будущая наемница, а тогда еще простая воспитанница замка Рэй выудила из родного гнезда и потащила к мастерам, дабы те признали ее настоящей храной и полноправным членом гильдии. А раз вонато считала себя маленькой, то и вела она себя соответственно, то бросаясь в погоню за опавшей листвой, то совершенно по-детски выпрашивая у меня конфеты и печенья, которых вообще-то демонам нельзя – от них портятся клыки и желудки.




Если уж в серовато-промозглые предутренние часы начал задремывать даже неугомонный заповедник чародеев, то неудивительно, что остальная часть Каленары спала крепко и сладко, как человек, полностью уплативший все налоги в государственную казну и теперь отдыхающий от трудов праведных. Улица Каштанов, утопающая в клейком тумане, не была исключением и казалась вымершей. "Сломанный меч" был, разумеется, закрыт и, как человек руками, заслонялся от окружающего мира наглухо запертыми ставнями. Судя по чудовищных размеров ржавому замку, болтающемуся в не менее огромных петлях, Жун ожидал визита по меньшей мере недружественной банды альмов и эльфов с дрессированными вернетоками на поводках и готовился воспрепятствовать ему всеми силами.




– Миледи! Миледи, постойте!




Я, не сбавляя шага, вопросительно передернула плечами, заставив Тьму испуганно трепыхнуть крыльями и крепче вцепиться в уже изрядно истрепанную ее коготками куртку. Вот тебе и тишина! Нет бы этому горлодеру подумать об окружающих и смирить силу своего голоса, подобного легионерской трубе!




– Миледи, да подождите же!




Интересно, что ему так срочно понадобилось от какой-то девицы явно благородного происхождения? И почему она не отвечает?




– Миледи!




Только когда в рукав моей куртки вцепились холодные сильные пальцы, я поняла, что кричали мне. Недоуменно повернувшись, увидела озябшего, вымокшего паренька в вычурной темно-синей ливрее Лорранских. Чуть поодаль стояла карета со знакомым гербом.




Мне едва не сделалось дурно.




– Где милорд Торин?




– Н-не зна-аю-у-у… – страдальчески прохрипел схваченный за воротник парень, беспомощно тараща на меня покрасневшие от бессонной ночи глаза.- Д-дома, наверное…




– Хвала богам! – На одну короткую минуту я вообразила, что не шибко умный графенок вздумал проследить, куда я направилась, и поехал следом. С него станется. Но, к счастью, оказалось, что это просто кучер ослушался моего приказа и не вернулся в поместье Лорранских, а остался ждать меня у "Сломанного меча".




– Я кричал-кричал,- обиженно посетовал парень, потирая шею,- а вы не слышали…




Я едва заметно ухмыльнулась. Слышать-то слышала… Но не признаваться же мне, что "миледи" – непривычное для меня обращение, вот я и не обернулась на призывы кучера. Меня-то обычно просто Тенью кличут, и хорошо еще, если с добавлением уважительного "тэмм", а не какого-нибудь уничижительного "эй, ты" или, того хуже, "девка".




– Я же велела возвращаться в поместье без меня.




– А милорд Торин наказывал привезти вас в целости и сохранности! – с искренним негодованием старательного и исполнительного слуги, которому дали два взаимоисключающих приказа, парировал кучер.




– Ну раз милорд Торин… Тогда конечно,- вздохнула я. Спорить с графенышем или не исполнять его приказов – действительно себе дороже.




Возрадовавшийся кучер, просияв, ринулся к карете, с учтивым поклоном распахнул дверцу и выдвинул лесенку, а потом галантно предложил мне руку, дабы я, упаси боги, не споткнулась на ступенечках. Со стороны мы выглядели наверняка очень забавно: нарядный парень в броской форменной ливрее с медными пуговицами и растрепанная девушка, одетая просто и неприхотливо, лишь бы удобно да тепло было да в толпе не выделяться особенно.




Я покосилась на гнущего спину кучера и милостиво положила пальцы на его вздрагивающую от почтения ладонь. Действительно, еще упаду со ступенек да сверну шею, кто тогда за Торином приглядывать будет?!




По прибытии в поместье служанок я поднимать не стала. Просто тихо прошла в выделенные мне покои, дабы сменить непритязательный наряд наемницы на что-нибудь более приличествующее любовнице молодого Лорранского. Ложиться спать я не собиралась – пока карета докатилась до ворот Каленары, на городской башне уже семь утра пробило. Еще с час мы добирались в вязком полумраке не до конца рассеявшихся сумерек до родового гнезда Лорранских. Так что укладываться в кровать было уже бессмысленно – все равно через пару часов пришлось бы вставать.




Тихий шорох, внезапно донесшийся из угла, едва не заставил меня выпрыгнуть из кожи. Торина спасло только то, что я сначала прищурилась, разглядывая незваного визитера, а не вздумала атаковать сразу.




– С ума сошел? – Выхваченный из-за пояса кинжал небрежно полетел на столик, я рассеянно взбила рукой волосы, ссадила Тьму на диван и подошла к потрясенно хлопающему глазами аристократенку.- Ты хоть понимаешь, бестолковая твоя голова, что я вполне могла напасть на тебя, от усталости и сослепу приняв за забравшегося в дом грабителя, а то и вовсе наемного убийцу? Что ты здесь делаешь?




– Ты где была?




Видимо, отвечать на мои вопросы Торину не хотелось, вот он и вспомнил, что лучшая защита – это нападение.




– Я обязана давать тебе отчет? – холодно удивилась я, усаживаясь на пол рядом с креслом моего подопечного и скрещивая ноги, как степняки-орки, не признающие никакой мебели и довольствующиеся коврами и подушками. Торин был немного взлохмачен и красноглаз, что ясно указывало на бессонную ночь. Ну хоть это душу греет, не я одна не отдыхала…




– Ты сейчас работаешь на меня… – напыщённо начал пустоголовый аристократеныш, явно прицеливаясь выдать еще что-нибудь столь же малоприятное и грубое, но я фыркнула и ехидно перебила его:




– Не на тебя, Торин. Нанимал меня твой отец. Деньги платит тоже он. Так что работаю я на милорда Ирриона – просто выполняю то, что он скажет. Отдай он приказание мопса или болонку охранять – так я бы за собачонкой шаг в шаг ходила и от всех опасностей мира подлунного ее берегла.




Графенок бестолково захлопал глазами. Видимо, столь простая мысль в его кудрявую головушку не забредала. Да и сейчас она явно чувствовала себя там очень и очень неуютно: Торин тряхнул завитыми локонами, слегка растрепавшимися и потерявшими форму идеальных спиралек, еще пару раз зажмурился, словно набираясь храбрости, и пошел по второму кругу:




– Где ты была?




– Пиво пила,- в тон ему отозвалась я. Потом с обреченмым вздохом полюбовалась на расширившиеся до размеров крупных слив глаза своего подопечного и, не дожидаясь повторения вопроса, пояснила более развернуто:




– Видишь ли, барон Вайский, тот самый, который неделю назад так напугал нас… – Я глянула на вопросительно-ехидную усмешку Торина и с обреченным вздохом согласилась: – Ну ладно, напугал меня в театре, изволил прийти сегодня в "Сломанный меч" и поделиться со мной более чем важной и любопытной информацией,- Я вновь рассеянно пригладила волосы рукой (вид растрепанного Торина изрядно действовал на нервы), осторожно опустилась на пол спиной, расплела ноги, перевернулась на живот и спокойно продолжала: – Затем я ходила на улицу Чар в гости к знакомой магине. Она девочка очень умная и с неплохими связями, посоветовала пару дельных ходов. Потом… Впрочем, о том, что я сделала потом, тебе знать вовсе не обязательно. Удовлетворил ли ты свое сиятельное любопытство, о мой благороднорожденный клиент?




– Нет,- быстро отозвался Торин, поняв, что моим меланхоличным настроением стоит воспользоваться, дабы постараться выжать как можно больше информации. Не знакомому с наукой под красивым иностранным названием "психология" аристократенку было невдомек, что не он меня сейчас, а я его на предмет добычи необходимых мне сведений трепать буду. Но для начала следовало расположить его к себе. Что я и постаралась сделать:




– Ну спрашивай еще, если хочешь.




– Хочу! – с готовностью обрадовался Лорранский,- Как зовут твою магиню?




– Цвертина,- чуть удивленно ответила я.- А что?




– Да я начал себе преподавателя по чародейству подыскивать…




– Она не согласится,- тут же отозвалась я,- Не тот у нее уже статус, чтобы по ученикам бегать. Даже по таким богатым и благороднорожденным, как ты.




– А она красивая? – продолжал любопытничать Торин.




– Красивая,- уверенно подтвердила я,- Рыжеволосая, высокая, стройная… Погоди, а тебе что за дело?




– Да так… – неопределенно откликнулся он.- Интересно, какой должна быть женщина, чтобы подруга признала ее красивой?




– Прежде всего она действительно должна быть красивой,- передернула я плечами.- Слушай, Торин… Вот дуэль эта… Ты можешь мне объяснить, каким образом ты сумел удрать от меня? Ведь я даже спать к твоему порогу каждую мочь перебираюсь, а то и в комнату захожу, если ты дверь запирать забываешь, а под утро тихонько удаляюсь, чтобы не разбудить. Так как же ты ухитрился покинуть помещение? Чай, не демоном в окно вылетел?!




Аристократ выглядел смущенным и гордым одновременно. Он напыжился, немного помялся, покосился в сторону забранного витражным стеклом оконного проема, словно прикидывая, не попробовать ли и в самом деле отступить этим путем, но потом все-таки не выдержал и похвастался:




– Я тебя усыпил!




– Чего?! – ужаснулась я, хватаясь за голову. Тьма, потревоженная всплеском моих тяжелых мыслей, заворочалась на диване, подозрительно обозрела комнату, но ничего опасного не заметила и вновь благостно сощурилась, пытаясь торопливым потоком мыслеобразов положительно повлиять на мое смятенное сознание.




– Надо сказать, это было не так уж трудно. Одно простенькое заклинание – и ты крепко проспала до самого рассвета, а к тому времени я уже успел вернуться и сделать вид, что и не думал никуда ездить. Гораздо сложнее оказалось не наступить на твои раскинутые руки и оружие, которое ты постоянно раскладываешь рядом с собой,- продолжал похваляться надувающийся самодовольством Торин. Он явно восторгался своим безобразным поступком.




Я же пребывала в растерянности, весьма близкой к банальной панике. Сказать, что я была недовольна собой – это не сказать ничего. За подобную беспечность и недомыслие меня следовало прилюдно казнить на главной площади Каленары, причем не просто так, а каким-нибудь особенно позорным и унизительным способом, дабы моя смерть послужила уроком и назиданием всем остальным хранам. Как я могла забыть, что мой подопечный маг! Пусть слабенький, ничего толком не умеющий, обладающий большей частью не способностями, а непомерными амбициями и поразительным самомнением… Но, как выяснилось, кое-что Торин все-таки мог. И он не преминул это продемонстрировать.




– Мне стыдно,- честно призналась я, подпирая голову руками. Графенок чуть из кресла от удивления не вывалился. Я впервые обратила внимание, что книга, лежащая у него на коленях, была не каким-нибудь сборником сонетов или сомнительных рассказов, а учебником по чародейству для начинающих, и застеснялась своего непрофессионального поведения еще больше. Да-а, а мой клиент времени зря не теряет… – Мне очень стыдно. Прости, что не уследила за тобой. Больше этого не повторится. Как ты мог, Торин? Почему ты пошел на дуэль, не предупредив меня, да еще по какому-то смехотворному поводу – из-за оскорбления, которого я даже не помню?! Я обещаю, что больше я тебя одного не оставлю. И еще раз прошу прощения за халатность, которую допустила.




Торин продолжал потрясенно поедать меня глазами. Видимо, он и не подозревал, что я умею извиняться искренне, без ехидства и сарказма. А я продолжала говорить, больше для себя, чем для него. Порой нам очень нужно, чтобы успокоил хоть кто-то. Даже если этот "кто-то" – мы сами.




– Ты не думай, все будет хорошо. И про кристалл никто, кажется, не знает. И с альмом разберемся – в первый раз, что ли? И с турниром этим мы что-нибудь решим, вот увидишь. Цвертина – умная девочка, если уж она берется помогать, то делает все возможное. И невозможное тоже делает – у нее обширные связи при дворе, в магическом сообществе Райдассы и даже в совете архимагов, она легко…




– Тень, ты чего? – удивился Торин, откладывая свою книгу, наклоняясь и пытаясь заглянуть мне в глаза.- Какой альм? Ты что, боишься, что ли?




– Ничего я не боюсь,- чуть напряженно отозвалась я, стараясь справиться со спазмом в горле. Презрительное фырканье получилось как никогда нервным и драматичным. Стянутые воедино проблемы показались мне вдруг огромными и непреодолимыми, как Холодные горы зимой. Боги, во что же я ввязалась?! Вернее, нет, не так. Боги, почему именно я?! Грешна, знаю. Но неужели настолько, чтобы терпеть мучения не во Мраке вековечном, а еще при жизни?




– Слушай, а как тебя зовут? – внезапно спросил Торин, видимо, после бессонной ночи растерявший остатки ума.




– Тенью кличут,- ошарашенно отозвалась я, напомнив себе, что клиент вовсе не обязан терпеть проявления моего дурного нрава только потому, что окружающие испортили мне настроение.




– Да я не про это,- нетерпеливо отмахнулся аристократеньгш, наклоняясь ко мне.- У тебя должно быть настоящее имя. Мать же тебя как-то называла?




– Литана,- неожиданно для самой себя брякнула я правду, лишь бы отвязаться от графенка, не ко времени прицепившегося ко мне с проблемами ономастики и антропонимики.- Что же нам делать с…




– Да ты не волнуйся, все хорошо будет,- в моем же тоне заворковал вдруг Торин, опуская ладонь мне на макушку и начиная неловко поглаживать по волосам. С такими тяжелыми руками ему бы только кошек ласкать. Еще бы за ухом или под подбородком почесал. Я презрительно фыркнула, вздохнула и… не отстранилась. Просто тупо уставилась взглядом в изумрудный узор на ковре и закусила нижнюю губу, стараясь не визжать от беспомощности. Все хорошо, ишь ты… Эх, наши бы слова да богам в уши!




Из спокойного оцепенения, навеянного усталостью и тихим бормотанием Торина, продолжавшего вполголоса нести какую-то успокаивающую ерунду, меня вывели приглушенные звуки шагов в коридоре. Кто бы ни шатался по замку, он проследовал мимо моих покоев, но я уже пришла в себя и с присущей мне категоричностью принялась командовать:




– Это все, конечно, хорошо, но мы оба всю ночь не спали, а завтра у нас будет напряженный день. Поэтому… – Я примяла сидячее положение и многозначительно посмотрела на дверь. Лорранский порывисто встал, прошипел нечто невнятное и вышел с таким видом, словно получил плевок в самую душу.




Дверь хлопнула так оглушительно и негодующе, будто разделяла все одолевавшие Торина чувства.




Я дождалась, пока останусь только в обществе Тьмы, и подергала шнурок звонка. Явившейся на зов заспанной служанке велела сварить и принести кофе (я так и не полюбила этот странный, ни на что не похожий напиток, но оценила ту легкость, с какой он помогал прогнать усталость и дрему – неизбежных спутников проведенной на ногах ночи), потом вновь улеглась на ковер и вытащила из-под живота слегка примявшуюся газету, купленную на улице Чар и, за неимением сумки, небрежно заткнутую за пояс штанов. Разгладила ее ладонями, положила перед собой и углубилась в чтение, запивая колонки мелкого убористого шрифта горячим, до омерзения сладким кофе. И просила же не класть столько сахара, вот только прислуга, привыкшая баловать приторными напитками милорда Торина, никак не могла привыкнуть к моим вкусам.




Ничего особо скандального или необычного в этом номере "Вечерней Каленары" не было. Его содержание состояло из пары капающих ядовитыми насмешками статеек, посвященных недавней свадьбе одного из советников короля, двух некрологов именитым горожанам, ничего не значащих сплетен и слухов, обширного опуса, пространно восхваляющего мудрость и дальновидность нашего монарха и его прекрасной супруги, нескольких частных объявлений, нарисованного в трех ракурсах корсета под скромной надписью "На правах рекламы" и небольшого очерка, посвященного предстоящему турниру.




Вот он-то меня и заинтересовал. Бегло просмотрев неумеренные восторги корреспондента, вызванные размахом предстоящего празднества, я надолго задержала взгляд на заключенном в прихотливую рамку списке участников. Большинство имен мне были неизвестны, некоторые находили слабый отклик в памяти, но не вызывали практически никаких эмоций, а вот до боли знакомая фамилия и все титулы Торина, занявшие пять строчек во всю ширину колонки, заставили страдальчески поморщиться и начать водить пальцем по бумаге в безуспешных попытках понять, кого выставят в противники моему графеночку. По всему выходило, что в пару с фаворитами ему не попасть. Это не могло не радовать. Но кроме прошлогоднего чемпиона и его основного противника заявки на участие подали еще девятнадцать человек. И с кем-то из них Торину хочешь не хочешь, а встретиться придется.




И что мне делать? Хоть в мужчину рядись и оруженосцем следом за моим клиентом на ристалище выходи, честное слово!




Традиции рыцарства в каждой стране свои. Я даже удивлялась порой, как люди ухитряются вкладывать столько несхожих смыслов в одно-единственное слово. В Йанаре, к примеру, и вовсе не существовало такого понятия, а элитные бойцы назывались не иначе, как Отряд Вихрей. В Вейнанне рыцарем мог стать только аристократ или благороднорожденный. А в Райдассе носить доспехи и размахивать мечами знать почему-то считала зазорным и недопустимым для истинного придворного. Поэтому повеление сражаться на турнире и было наказанием для бедного бестолкового Торина, которому так не вовремя вздумалось отстаивать мою честь на дуэли – большинство аристократов скорее съели бы свои регалии, чем приняли участие в бое на потеху толпе черни. Милорд Иррион, насколько мне известно, в войну Ветров командовал каким-то дивизионом, но на турнирах никогда не бился и рыцарского звания не имел. Его получали лишь особы незнатного происхождения, преуспевшие в боевых искусствах и снискавшие милость короля. Оный, кстати сказать, был единственным родовитым райдассцем и рыцарем. Откуда пошла эта традиция, не известно никому, но соблюдалась она неукоснительно, и его величество, хоть на ристалище и не выходил, но иногда в полном боевом облачении проезжал улицами Каленары, величественно помахивая закованной в стальную перчатку рукой восхищенно ахающему народу. Организовывалось это, видимо, для того, чтобы подданные не сомневались: у них есть грозный и надежный защитник, который в случае войны сможет в одиночку дать отпор всей неприятельской армии. Люди делали вид, что верили, бросали в воздух шапки и разражались восторженными возгласами, хотя всем и каждому было известно, что монарх наш мечи да доспехи только как оригинальный элемент обстановки и ценит, а к остальному холодному оружию относится подозрительно и недоверчиво, словно опасаясь, что оно само на него прыгнет.




Каленара, еще вчера по-осеннему сонная и, насколько это вообще возможно для столицы, тихая, неузнаваемо преобразилась за какие-то сутки, предшествующие главному рыцарскому развлечению года. К нему приурочили одну из двух больших ярмарок, и в стольный град валом повалили путешественники, работорговцы, жители пригородов, крестьяне и ремесленники, калики перехожие, гости Райдассы, коробейники, прихлебатели и челядь рыцарей, девушки на выданье, купцы, кузнецы, наемники, менялы, художники, менестрели, бродячие актеры и циркачи, вожаки дрессированных демонов, торговцы редкостями, поэты, цветочницы, лошадиные барышники, странствующие маги, оруженосцы, девицы легкого поведения, представители всех населяющих грешную землю Сенаторны рас и прочий праздношатающийся люд, без которого ни одно большое общественное мероприятие просто немыслимо. На улицах толпились слуги и оруженосцы приезжих, задирая смущающихся горожанок, бойких крестьянок, прибывших в столицу с мужьями или отцами, и хорошеньких молодых рабынь, серыми мышками шмыгающих со всевозможными поручениями. Стены домов были задрапированы пестрой тканью, на ставнях болтались ленты и венки из поздних цветов, на печных трубах развевались разноцветные куски материи и бумажные фестоны; порой из окон свешивалось знамя или вымпел, ясно указывающий, что здесь изволил остановиться милорд рыцарь. Бряцание оружия, рычание зверей, смех, песни, волнообразный рокот толпы и истошные вопли труб и ат'танов почти полностью заглушали плывущий в серебряно-прозрачном небе густой звон с колоколен храмов и пригородных монастырей – жрецы молились богам, чтобы дни турнира не стали кровопролитными и траурными.




На площади Трех Фонтанов была устроена своеобразная выставка гербовых щитов съехавшихся на турнир рыцарей. Гербы и знамена располагались в строгом порядке, согласно очередности выхода на ристалище, которая пока еще не была известна никому, кроме устроителей да молоденьких герольдов, шустро размещающих вымпелы и щиты в специальных подставках. Я по дороге специально попросила кучера сделать крюк и проехать мимо этой выставки. Рыцарь или не рыцарь Торин, а щит с гербом у него нашелся, да роскошный, отделанный серебром и дорогим островным перламутром, ясно указывающий, что его владелец – непростой человек. Стоило кучеру приостановиться, руганью и взмахами бича распугивая так и лезущих под копыта лошадей зевак, как к открытому по случаю хорошей погоды окошку подскочил один из суетящихся на площади герольдов:




– О прекрасная леди, затмевающая своей красотой все цветы Райдассы, не желаете ли вы узнать что-либо о рыцарях и их окружении?




Совсем еще мальчишка, лет четырнадцати-пятнадцати на вид, он был так горд возложенной на него миссией, так взбудоражен царящей вокруг суматохой и суетой, так рад, что успел к карете первым, опередив еще троих, столь же юных и взволнованных, что я решила не разочаровывать едва не пританцовывающего от возбуждения парнишку и с милой улыбкой поинтересовалась:




– А чей это герб?




– Извольте указать пальчиком, миледи,- с легким полупоклоном попросил герольд, притопывая подкованными металлом каблучками форменных сапог, сшитых из нескольких видов кожи. А мне почему-то вспомнился встреченный на улице Чар торговец газетами, босой, лохматый и замерзший, подпрыгивающий не от восторга, а от холода, старающийся не разронять свой товар и оглушительно орущий, чтобы поскорее его распродать. Вот ведь жизнь какая – один приплясывает на мостовой от гордости, а другой – по необходимости. Потому что родился не во дворце или резиденции аристократа, а в какой-то лачуге.




Всю симпатию к юному герольду как ветром сдуло. Но кучер все никак не мог справиться с нервно приплясывающей упряжкой, и мне волей-неволей пришлось продолжать затеянный разговор:




– Во-о-он тот, видите, с мечом и веткой сирени на его лезвии…




– А! – Парень оглянулся и, хмелея от собственной смелости, наклонился к самому окошку. Вид у него был такой, словно он собирается поведать мне самый потрясающий в мире секрет.- Вы знаете, миледи, это же герб графа Лорранского! Сей достойный милорд велением самого короля вынужден принять участие в турнире, хотя сам он принадлежит к старинной знатной фамилии и является благороднорожденным!




– Да? А что же он такого сотворил, что его на ристалище послали? – без особого интереса спросила я, пытаясь высмотреть в обступившей карету толпе хоть какой-то просвет. Зря я, наверное, затеяла любоваться на щит своего подопечного, надо было приказать кучеру сразу за город править. А то, того и гляди, опоздаю.




Юнец покраснел:




– Простите, но это не для прекрасных ушей такой благородной леди… Достаточно сказать, что этот граф дрался на дуэли с князем Варракским, щит которого представлен немного ниже и левее. Вон, видите, вставший на задние лапы вернеток с лилией в клыках? Два достойных аристократа дрались на дуэли, представляете?! На дуэли!




Последнее слово аж приседающий герольд почти прошипел, как самую великую непристойность всех времен и народов. Видимо, после озвучивания сего ужасающего известия я должна была взвизгнуть и упасть в обморок от охватившего душу страха и трепета. Однако мне было не до кривляний кем-то подученного мальчишки.




– Погоняй! – крикнула я кучеру, заметив, что толпа слегка раздалась, и нашаривая в кошеле деньги. Не хватало прослыть нервной, невыдержанной скупердяйкой.- Мы уже опаздываем!




Возничий, вняв моему воплю, щелкнул бичом и послал лошадей с места в карьер.




Парень едва успел отскочить в сторону. Однако брошенную ему монету поймал с завидной ловкостью и проворством.




Я все-таки успела. Ристалище располагалось в трех верстах к югу от Каленары. С одной стороны к нему почти вплотную подступала от года к году разрастающаяся столица, с другой – страстно обнимал густой хвойный лес. Если бы не флаги, транспаранты, ленты, торговые палатки, шутовские балаганы, цветы и прочий праздничный антураж, смотрелось бы оно, пожалуй, мрачно и даже страшновато.




Сразу в ложу я не пошла – сначала побежала проверить, как там мой подопечный. Разумеется, в специальные комнаты, где милорды рыцари облачались в свои доспехи, меня никто бы не пустил. Зная это, я даже пытаться попасть к Торину самостоятельно не стала, просто поймала пробегавшего мимо слугу и, вдохновив его мелкой монеткой, попросила разыскать милорда Лорранского и передать ему, что его подруга приехала и ждет.




Торин выскочил ко мне, уже обряженный в доспехи, со шлемом в руках и тоской во взоре. Рядом с ним суетливо подпрыгивал спешно произведенный из лакеев в оруженосцы парень, единственный из челяди Лорранских, кто умел держать в руках копье и знал, в какой последовательности кренить на господине латы. Столь стремительный и головокружительный карьерный взлет привел бывшего прислужника в состояние лихорадочной ажитации, не позволяющее ему просто стоять на месте или спокойно выполнять свои новые обязанности. Впрочем, с ними он справился на отлично – я без сантиментов прошлась ладонями по боевому облачению моего подопечного, проверяя, все ли прикреплено и прилажено, как нужно, и удовлетворенно кивнула, поняв, что новоявленный оруженосец вполне достоин лучшей доли, чем снимать нагар со свечей и подавать милордам гpaфьям серебряные тарелки с супом.




В доспехах я понимала мало, и знания мои носили чисто теоретический характер, ибо если мужчину-храна в латах при некотором напряжении фантазии вообразить еще можно, то хране даже в самых сложных и противоречивых ситуациях в стальную защиту облачаться не придется, ибо это станет уже окончательным потрясением основ всего мира подлунного. И без того уже, по мнению многих, наемницы слишком большую волю взяли.




Шлем, который Торин торжественно держал за край, представлял собой, несомненно, наиболее важный и ответственный элемент брони: потеряв руку, в седле усидеть еще можно было, а вот потеряв голову… Я внимательно осмотрела защиту для каштановых кудряшек моего клиента и неодобрительно поморщилась: при падении он от сотрясения, конечно, защитит, да вот только трупу от этого не жарко не холодно уже будет: основной удар придется на шейные позвонки, и никакой гарантии, что они уцелеют, никто не даст.




Для защиты тела был применен железный нагрудник полукруглой формы с подвижной верхней частью и наспинник (я провела ладонями по местам креплений над плечами и животом и одобрительно кивнула). Руки закрывали короткие рукавицы с манжетами, полностью из стальных пластин. К нижнему краю латной юбки спереди было присоединено какое-то новомодное продолжение, судя по его форме, посадку на лошадь оно не затруднит. Кажется, называется сия красота смешным словом набедренник. Почти все составные части доспехов, за исключением поножей, были покрыты рифлением, что увеличивало прочность и надежность, никак не сказываясь на толщине пластин и, следовательно, весе брони. А для слабосильного Торина это было ой как немаловажно.




– Молодец! – Я лучезарно улыбнулась прыгающему вокруг нас оруженосцу, и парень вспыхнул от удовольствия. В бытность свою лакеем он нечасто удостаивался внимания благородных леди, и моя искренняя похвала, безусловно, льстила ему даже больше, чем добрые слова в устах Торина. Оных, впрочем, бедному парню явно не суждено было дождаться.




– Да какой же он молодец! – неодобрительно зашипел мгновенно нашедший к чему придраться аристократеныш,- Посмотри, даже латы не соизволил начистить!




– И правильно сделал,- вступилась я за старательного и ответственного слугу,- Ты пойми, если начать тереть и полировать доспехи, то они неминуемо утончатся и станут не таким надежными. А тут каждый волос толщины металла имеет значение и может стать решающим. Что ты надел под броню?




– Куртку стеганую,- презрительно сморщил свой благородпорожденный нос графенок,- И ерунду какую-то… Не помню…




Вот в этом весь Торин. То ли делает вид, то ли и впрямь не понимает, что от этого стального облачения и поддетых под него вещей зависит его если не жизнь, то по крайней мере здоровье.




Я вопросительно посмотрела на оруженосца.




– Гамбезон, миледи. И еще подушку на грудь,- с готовностью пояснил он. Старательный, умный и услужливый парень нравился мне все больше, надо будет посоветовать милорду Ирриону как-нибудь вознаградить его за усердие. Если, конечно, бедняга выживет в фарсе, в который его, как и меня, втянула глупость и бестолковая самонадеянность нанимателя.




Гамбезон (та самая "куртка стеганая") предназначался для смягчения и амортизации ударов, а также правильного распределения веса доспехов. Подушка же была и вовсе замечательной идеей – она должна была защитить цыплячью грудь Торина надежней любой кольчуги, ибо, насколько я знала, выдерживала даже прямой удар боевой палицей на плахе.




– Славно,- улыбнулась я и, поймав на себе удивленный и негодующий взгляд торопящегося мимо рыцаря, с беспомощной гримаской надежды и отчаяния одновременно склонила голову на плечо своему подопечному. Рыцарь понимающе кивнул (один из его предполагаемых противником утешает свою даму; ничего постыдного и зазорного, небось истерика у девицы приключилась) и больше нас не донимал. Я же, прижавшись к Торину и буквально чувствуя, как под слоем металла и ткани колотится его сердце, принялась тихонько увещевать нервничающего, слегка клацающего зубами аристократенка:




– Не волнуйся, в прошлом году, по-моему, на этом турнире никого не убили и даже не покалечили. И королю это понравилось – он, как говорят, вообще не сторонник жестокости. Так что и сейчас, все наверняка постараются обойтись без членовредительства. Все будет хорошо, ты, главное, в седле держись, с коня не свались и, если все-таки брякнешься, под копыта ему не угоди! Оруженосец поможет тебе встать и защитит, чуть что, но упасть – это величайший позор и очень небезопасное для жизни и здоровья мероприятие. Не вздумай использовать магию, все ристалище заблокировано от волшбы, ты не добьешься ничего, только опозоришься. И, пожалуйста, будь осторожен!




– Хорошо. Ради тебя, моя прекрасная дама! – напыщенно, как настоящий рыцарь, набравшийся высокомерия, но не благородства, согласился Торин, осторожно касаясь губами моих волос. Я слегка вздохнула, покорно склоняя голову и без протестов принимая свой новый титул дамы сердца, здорово опошленный моими современниками. Лет этак сто назад никто и помыслить не мог о том, чтобы целовать девушку, получившую такое звание, – ее полагалось обожать издали, светло и безнадежно, не смея надеяться даже на мимолетный взгляд или легкое касание затянутой в шелковую перчатку руки. Теперь же это был изящный и торжественный синоним любовницы. Мне-то в принципе все равно, а вот другим девушкам наверняка обидно.




Есть мужчины, перед которыми устоять просто невозможно – от них бежать хочется, причем чем скорее, тем лучше. Вот из таких или примерно таких красавцев и состояла шеренга, торжественно выстроившаяся перед королевской ложей. Закованные в латы рыцари не просто повергали в трепет – они вызвали оторопь и заставляли оглядываться в поисках какого-нибудь предмета интерьера, за который можно было бы спрятаться в случае чего. Дюжие лошади, ничуть не похожие на изящных верховых кобылок и жеребцов, к езде на которых я привыкла, горделиво несли на своих спинах чудовищную массу стального облачения хозяев и красовались в разноцветных попонах с вышитыми на них гербами своих владельцев. Торин, неразличимый под доспехами, но узнанный мною благодаря какому-то не то шестому, не то десятому чувству (а также неплохому знанию геральдики), выглядел так же солидно и серьезно, как и окружающие его рыцари. Что, впрочем, не внушало мне излишнего оптимизма.




– Вы так бледны, душенька… Волнуетесь? – сочувственно поинтересовалась королева, в приступе снисходительной заботы похлопывая меня по безвольно лежащей на подлокотнике кресла ладони. Даже веер в монаршей руке дрогнул и сделал несколько взмахов в мою сторону, что мигом вызвало завистливое шипение сидящих рядом фрейлин, расценивших этот небрежный жест как знак высочайшей милости по отношению к никому не известной девице. Королевский веер, кстати сказать, был до того хорош и красив, что я таращилась на него до тех пор, пока мое назойливое внимание не стало граничить с непристойностью. Выполнено это чудо было из тонких пластинок голубоватой русалочьей кости, скрепленных внизу перстнем с сапфиром, и тончайших молочно-белых кружев явно монастырской работы. Сбоку приделано маленькое зеркальце в золотой оправе и кокетливом опахале из перьев павлина-альбиноса. Судя по форме ручки, в ней был небольшой тайничок. В таких придворные дамы обычно прячут любовные записочки и флаконы с духами и островными благовониями. А в моих веерах, не столь дорогих и роскошных, как у королевы, но зато гораздо более демократичных в плане цены, скрывались склянки с ядами или отравленные метательные иглы. Удобная вещь этот веер, практичная, можно даже сказать незаменимая. В него еще лезвия можно вставить, дабы прекратить невинный аксессуар в страшное оружие. Да и по назначению в жару использовать приятно.




– Волнуюсь, ваше величество,- честно призналась я, опуская взгляд, как бы привлеченная возней обряженной в серебряные браслеты и ошейник Тьмы на моих коленях. Королева бросила заинтересованный взгляд на вонато, потом оглянулась на других демонов, столь же спокойных и преисполненных достоинства, сопровождающих своих высокородных хозяев на одно из главных развлечений года, и ласково попросила:




– Ну же, не нервничайте так, дорогая! Посмотрите на меня. Все с вашим графом будет хорошо.




Я послушно подняла голову. Родригия была из тех женщин, на которых нужно смотреть вблизи. Потому что только тогда становится видно, какая у нее нежная, не тронутая солнечными лучами и изъянами кожа, какие серьезные, чуть печальные глаза и красиво очерченные скулы. Да и руки заслуживали восхищения – тонкие, породистые, холеные, изящные, они, казалось, едва способны были шевелиться под тяжестью фамильных перстней и роскошных парных браслетов с прихотливой гравировкой.




Королева не была ни уродлива, ни даже просто неприглядна. Она просто оказалась красива тем несчастливым видом красоты, который виден только если дать себе труд задержать взгляд на ее носительнице. Веселье и энергичность таким женщинам не к лицу. Им больше подходит легкая философская печаль, меланхоличное спокойствие и созерцательная невозмутимость, в полной мере раскрывающая тихую, неприметную прелесть их преисполненных достоинства лиц.




Зато Сопливец вблизи производил и вовсе отталкивающее впечатление. Он казался тощим, слишком тощим для монарха, несмотря на то что обожал сладости и имел довольно неприятную привычку с чавканьем и хрустом грызть их на всевозможных мероприятиях и собраниях. После пяти минут, проведенных в ложе, я уже искренне сочувствовала королеве, вынужденной терпеть приторный запах и непрекращающийся скрежет засахаренных орехов на монарших зубах почти круглосуточно.




– Улыбнитесь нам, душенька,- успокаивающе произнесла Родригия, продолжая рассеянно обмахивать нас с Тьмой своим веером. Ревнивое лопотание фрейлин, решивших, что королева нашла себе новую любимицу, стало громче и ожесточеннее.- У вас очаровательная улыбка. И не грустите. Все будет хорошо.




– Если ее величество изволит утверждать, что все будет хорошо, то ничего дурного случиться просто не может,- с верноподданнической горячностью согласилась я, послушно раздвигая губы в чуть грустной, но преисполненной надежды усмешке. Эх, знала бы монархиня, что на нижней челюсти у меня не хватает двух, а на верхней – трех зубов, выбитых в нескольких особенно жестоких потасовках! К счастью, Цвертина нашла способ отрастить их заново, за что я благодарна ей по гроб жизни. Ибо редкие зубы не красят никого, а уж девушку – тем более.




Но королева права – нервами делу не поможешь. Теперь остается только ждать и надеяться на лучшее. Я откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза, дабы не омрачать своего взора внушительной и грозной шеренгой выстроившихся в красивом порядке рыцарей.




Почему безродная наемница вдруг оказалась в королевской Ложе – история отдельная. Накануне великого рыцарского праздника ее величеству, которая, видимо, маялась бездельем и не знала, чем себя занять, вдруг отчего-то вздумалось лично познакомиться с первопричиной нарушения королевского указа, и она послала разузнавать ее имя полудюжину своих личных гвардейцев. Милорд Иррион чуть не умер, вообразив, что участие его сына в турнире все-таки заменили тюремным заключением. Я тоже ощетинилась, но, как выяснилось, совершенно напрасно. На сей раз вояк интересовала исключительно я. Мигом взяв себя в руки и успокоив Лорранского-старшего, я выразила готовность проследовать во дворец, дабы, сообразно монаршей воле, предстать перед королевой.




Скучающая Родригия, поговорив три часа на темы вееров и кружев, а также экономическом ситуации в соседних державах, нашла меня весьма занимательной собеседницей и выразила желание увидеть "милую подругу нарушителя законов Лорранского" на турнире в своей ложе. Что я и выполнила, не без внутреннего содрогания и зубовного скрежета. Развлекать беседами томящуюся ничегонеделанием королеву не хотелось совершенно, но я слишком хорошо нала, как легко монаршие милости могут превратиться в наказания, и покорно устроилась рядом с тронами на одном из самых удобных и почетных мест.




Такого огромного скопления народа я не видела, кажется, еще ни разу в жизни. Толпы на трибунах навевали мысли о массовом исходе во Мрак вековечный. Это впечатление только подкреплялось истошными воплями торговцев калачами, пирожками и разноцветными гномьими водками – казалось, продавцы печева и алкоголя орали в приступах отчаяния из-за ожидания посмертной кары, а не для того, чтобы привлечь покупателей.




Я снова открыла глаза и внимательно посмотрела на запруженные народными массами трибуны, пытаясь рассмотреть друзей или врагов. Из соседней ложи, поймав мой сосредоточенный взгляд, едва заметно улыбнулся Вайский, по-прежнему сопровождаемый своим невозмутимым храном. Чуть поодаль в окружении цвета магического сообщества Райдассы расположилась Цвертина. Моя подруга, облаченная в очень простое, но изумительно красивое темно-вишневое платье с завязанной спереди изысканной косынкой-фишю, не прекращая щебета со своим соседом, рассеянно махнула веером пару раз, но я поняла, что предназначаются эти жесты именно мне, и ответила ей тем же. Что и говорить, веер – замечательный аксессуар, за которым можно спрятать растерянность, злость или даже тайное сообщение. Наверное, именно поэтому дамы, по причине нежаркой осенней погоды вовсе не нуждающиеся в ветерке, поголовно вооружились этими изящными вещичкам из модных толканских кружев и птичьих перьев и раз за разом поднимали быстрые волны холодного воздуха, торопливыми вздохами пробегавшими по рядам аристократии.




Один знатный лорд, как раз вошедший в королевскую ложу и раскланивающийся со всеми присутствующими, неожиданно притормозил и потрясенно вгляделся в мое лицо. Руки отреагировали быстрее, чем голова,- я как бы случайно в мгновение ока загородилась раскрытым веером и загадочно сверкнула глазами поверх туго натянутых светло-голубых кружев. Мужчина вопросительно приподнял брови, но этим и ограничился, возобновил свое неспешное продвижение и в конце концов уселся в самом углу, где кто-то заботливый и предусмотрительный держал для него кресло. Лишь минут через пять я сообразила, что это родной брат моего второго клиента. Тот, несмотря на мою опеку и охрану, закончил очень плохо, поэтому ничего общего с его родственниками я иметь не желала. К счастью, милорд не обладал столь же хорошей памятью, как я, поэтому так и не сумел сообразить, где и в каком качестве встречал девушку, показавшуюся ему вдруг ни с того ни с сего смутно знакомой.




"Тьма, как по-твоему, нет здесь никого опасного и подозрительного?"




Вонато задумчиво шевельнула подвижным черным носом и встопорщила чешую на загривке. По мнению демона, опасны были все мужчины, выстроившиеся на посыпанной разноцветным песком арене ристалища. Единственным исключением, признанным не слишком агрессивным и воинственно настроенным, был наш бедный подопечный. Латы для Тьмы, так же, как и для меня, преградой не стали, вонато прекрасно чувствовала, где именно скрывается нервный, наверняка перепуганный до полусмерти Торин, и искренне, хоть и безнадежно, желала ему если не победы, то хотя бы не очень позорной и мучительной смерти.




Пока я любовалась на зрителей, основные участники сегодняшнего развлечения развернули лошадей и покинули арену. Герольды, внимательнейшим образом изучающие доспехи и вооружение каждого участника турнира (дабы ни один из них не вздумал воспользоваться чем-нибудь запрещенным или, не приведи боги, магическим), по очереди кивали главным судьям – то есть королю с королевой – и пронзительными, усиленными какой-то волшбой голосами выкрикивали имена рыцарей. Торин и его соперник по злосчастной дуэли, тоже принужденный участвовать в турнире, князь Варракский, внутри своих стальных костюмов наверняка медленно, но верно закипали от стыда. Быть представленными народу вместе с какими-то отважными, но неблагородными мужиками, умеющими размахивать мечом и пытающимися сочинять сонеты?! Позорище…




Церемония принесения торжественной клятвы меня, как и большинство присутствующих, ничуть не заинтересовала. Все и так знали ее наизусть. Ну выслушают сейчас все рыцари торжественно зачитанный главным герольдом текст, повествующий об их желании лишь совершенствоваться в боевых искусствах, но ни в коем случае не сводить личные счеты с кем-то из претендентов на победу, ну приложат ладонь правой руки к левой половине груди, ну грянут хором "клянусь!"… Скука.




Огромный серебряный кубок с золотыми вставками, стоявший перед королем и являвшийся основным призом в состязании, привлекал внимания гораздо больше, чем присяга рыцарей. Кроме того, люди во все времена были не дураки пообсуждать развернувшееся перед ними действо. Поэтому неудивительно, что слегка притихшие трибуны вновь захлестнула волна громких разговоров, шороха материи, взвизгов ручных демонов, детского рева и оглушительных воплей продавцов сластей. За право торговать на территории ристалища следовало заплатить немалый взнос в городскую казну, и торговцы суетились изо всех сил, стремясь окупить его хотя бы вдвое.




В королевской ложе вышколенные слуги неслышными тенями скользили между рядами кресел, разнося подносы с вином, фруктами и пирожными. Я взяла ветку янтарно-желтого винограда, привезенного, похоже, с южных островов, и, неспешно кладя в рот ягодку за ягодкой, задумчиво следила за процедурой проверки лошадей – герольды должны были удостовериться, по всем ли правилам оседланы скакуны. Чуть поодаль, у самой стены, отделяющей поле от трибун, кипел ожесточенный спор, грозящий вскоре перейти в драку,- оруженосцы с помощью крепкого словца и размахивания не менее крепким кулаком пытались выяснить, чей господин богаче и сильнее.




Торжественно взревели трубы, и на арене, под вопли толпы и крики герольдов, появились две пятерки рыцарей, начавшие быстро выстраиваться друг напротив друга. Сама не осознавая, что делаю, я сжала подлокотник кресла так, что уши вырезанных на них волчьих голов больно впились в ладони,- в середине одной шеренги находился мой подопечный верхом на сером мышастом коне горделивой стати. Сзади возбужденно переминался с ноги на ногу бывший лакей, готовый, кажется, подхватить своего господина на руки, если ему вдруг вздумается свалиться с лошади.




– Не волнуйтесь так, милочка,- сочла своим долгом утешить меня заботливая королева. Видимо, мое лицо перекосилось как-то уж слишком оригинально и нервно, так как ее величество даже лично сняла с проплывающего мимо подноса высокий узкий бокал с вином и вложила его в мою руку. Я машинально сжала тонкую ножку, отпила, не чувствуя вкуса, и едва нашла в себе силы кивнуть и пробормотать что-то учтиво-благодарное. В другое время подобное поведение наверняка было бы расценено как величайшая неуважительность, но, к счастью, Родригия вполне понимала (или ей казалось, что понимает) мои треволнения, ставшие причиной проявления некоторой неблаговоспитанности.




На редкость яркие и красочные воспоминания о сомнительных успехах в освоении искусства верховой езды, кои демонстрировал Торин по дороге в Меритаун и обратно, не давали мне с оптимизмом смотреть в будущее и заставляли нервно ежиться. Свалиться с лошади считалось самым большим позором, какой только возможен на турнире. Уж лучше было упасть вместе с конем. Воинская честь и доблесть Торина меня волновали мало, но, к сожалению, падение с несущегося во весь опор скакуна было чревато не только бесславьем, но и угрозой для здоровья, а то и жизни моего подопечного. И я очень сомневалась, что спешно повышенный до почетного звания оруженосца лакей сумеет оградить своего господина от копыт лошадей или копий противников.




Когда главный герольд подал знак к началу сшибки и дикие вопли труб вновь разорвали лихорадочно-возбужденное затишье над ристалищем, я не выдержала и закрыла глаза, бессильно уронив ладони на Тьму, словно ища у нее защиты и поддержки. Хуже всего было осознание полной своей беспомощности и неспособности повлиять на ход собыий. Если Торин сейчас погибнет, меня тоже убьют. И никому не будет дела, что я просто не могла выполнять свои профессиональные обязанности на глазах тысяч людей, собравшихся полюбоваться на турнир. А во Мрак вековечный я, несмотря на недовольство жизнью и миром подлунным, не торопилась.




Оживленный гомон толпы подсказал, что ошибка все-таки закончилась, и я наконец-то осмелилась приоткрыть панически зажмуренные глаза. К моему удивлению и радости, Торин был не только жив, ной вполне уверенно сидел на лошади и даже пытался помахивать сломанным копьем, словно салютуя восхищенно надрывающимся зрителям. Оруженосец пешим следовал за его лошадью с таким гордым и заносчивым видом, словно лично направил удар аристократенка в цель.




– Ну стоило ли так волноваться? – с отеческой заботой попеняла Родригия, которая, оказывается, следила не за сшибкой, а за мной. Светло-голубые глаза королевы щурились укоризненно и, как мне показалось, чуть насмешливо, словно она знала или, по крайней мере, подозревала, что любовь – это не объяснение моему искреннему, почти истерическому волнению о графе.




– Вы, как всегда, совершенно правы, ваше величество,- покорно отозвалась я,- разумеется, если вы изволите утверждать, что все будет хорошо, то так оно и происходит.




– Очаровательное платье, миледи,- поторопилась поддержать беседу одна из сидящих рядом дам в возрасте, стремясь отвлечь внимание чуть нахмурившейся и поморщившейся королевы от суеты герольдов на арене ристалища. Некоторым рыцарям повезло не так, как моему подопечному,- двое вылетели из седла, а еще один и сам бы рад упасть, да запутался в стременах и волочился следом за нервно перебирающим ногами конем по песку, явственно скрежеща зубами и ругаясь так громко, что было слышно даже сквозь неумолчный рокот толпы зрителей, с энтузиазмом обсуждавших произошедшее перед их глазами столкновение. Сидящая неподалеку от меня очаровательная белокурая девушка в роскошном бархатном наряде и с умопомрачительной коллекцией драгоценностей охнула, всхлипнула и визгливо разрыдалась, весьма грациозно промокая глаза кружевным платочком – видимо, она была дамой сердца, которой посвящались все деяния одного из упавших рыцарей.




– А? – рассеянно переспросила я, следя за отчаянными попытками оруженосца подобрать своего господина или хотя бы изловить за поводья лошадь, за которой с бранью ехал на спине по песку упавший с седла седок. Гордый породистый скакун, находя для себя унизительным таскать волочащуюся по песку тушу, не давался и раз за разом шарахался все более нервно и настороженно, вызывая новые взрывы ругани и проклятий со стороны рыцаря, безуспешно старающегося выпутаться из коварной ловушки, что подстроили ему собственные доспехи и стремя. Блондинка рыдала все громче, отчаяннее и вдохновеннее – по всей вероятности, это действительно был ее воздыхатель. Вокруг нее уже суетились слуги.




– Да, моя дорогая,- с готовностью вступила в затеянную для нее беседу королева, рассматривая мой наряд.- И такие оригинальные украшения!




Я, поняв, что имела в виду монархиня, инстинктивно прикрыла ладонью маленькую брошку на корсаже, но было уже поздно. Мое платье цвета перванш note 2 и более чем необычный аксессуар все-таки привлекал повышенное внимание.




– Довольно странный выбор драгоценностей,- брюзгливо заметила сидящая неподалеку дама в годах. Сама она, в многочисленных колье, бусах и цепочках, позвякивала, как увешанная дешевыми побрякушками продажная девица. Веер ее меня просто ужаснул – изящная вещичка была сделана из тоненьких эбеновых пластинок и сверкающих перьев сойки, расположенных внахлест. Изготовление этого очаровательного аксессуара стоило жизни как минимум двадцати птицам. Но наша аристократия никогда не обращала особенного внимания на то, во что выливаются природе их прихоти и забавы.- Не говоря уже ни о чем другом, эта непростительная дерзость – появляться перед монаршими особами с такими недорогими безделушками на платье. Да и столь гадкая тварь, как паук…




– Ах, оставьте,- поморщился скучающий король. От нечего делать он баловался со своим лорнетом. Добился того, что стекло выпало из оправы, и, лишившись игрушки, изволил обратить свое сиятельное внимание на беседу дам.- Я тоже люблю серебро. Не говоря уже ни о чем другом, самый первый герб нашей династии был отчеканен именно на этом белом, удивительно красивом и достойном металле.




Лиард отодвинул наполовину пустое блюдо со сластями и пустился в пространные воспоминания о величии и славе его благородных предков. Сидящая в ложе знать навострила уши и восторженным аханьем встречала каждую известную им с пеленок историю о грандиозных деяниях представителей правящей династии. Иногда по толпе придворных пробегал восторженный шепоток, а то и волна легкого смеха, хотя ничего особенно веселого наш монарх не сообщал. Но я давно заметила, что зачастую важен не смысл сказанного, а то, кто говорит. Королева, кажется, тоже сосредоточила внимание на рассказе своего венценосного супруга, но временами я чувствовала ее спокойный, равнодушный взгляд, скользящий к магической брошке. От греха подальше я прикрыла ее веером и сделала вид, что очень заинтересована неспешной речью Лиарда.




А турнир продолжался. Трещали копья, били копытами кони, оглушительно ревели трубы и трибуны, рыцари громоподобными голосами выкликали имена своих прекрасных дам, и то одна, то другая девушка, слыша крики своего героя, вспыхивала от удовольствия и прятала зардевшееся лицо на плече подруги. Мне подобной чести не досталось – может, Торин и орал что-то, но за поднявшимся шумом и гвалтом его слабенького голоска, привыкшего к чтению стихов и тихим пикировкам с окружающими, слышно не было. Кроме того, я не была уверена, что мой клиент помнит то имя – Велена Двионская,- под которым я была известна аристократам и благороднорожденным.




После командных сражений начались парные стычки. Мой подопечный, как всегда, ухитрился отличиться. Если есть только два способа развития событий, а вам нужен третий – не морочьте себе голову, просто позовите на помощь Торина. Он быстренько выдумает нечто такое, чего до него и видано никогда не было. Ну казалось бы, чем может закончиться поединок один на один? Только победой одного и поражением другого участника. Или ничьей, в крайнем случае. Но Торин и тут сумел вытворить нечто совершенно новое, не виданное и не слыханное раньше.




Сказать по правде, рыцарь, который был соперником моего клиента, не внушал должного уважения – уж слишком худым и мелким он был, видимо, недоедал в детстве. Вернее, таковым он казался на фоне высоченных, кряжистых противников. А рядом с Торином возвышался горой. Я невольно закусила губы, оценивая реальные шансы Лорранского на победу в поединке как весьма и весьма низкие. Конечно, рыцарек мелковат. Но Торин-то еще хлипче и слабее!




Шлем полностью скрывал лицо, но мне казалось, что я вижу, как побледнел мой подопечный. Сердце пойманной птицей трепыхнулось в груди и, не сдерживай его прочная клетка ребер, наверняка бы ринулось вниз, на ристалище – чтобы собой закрыть безголового клиента, которому так не ко времени приспичило отстаивать мою никому не нужную честь…




Тьма нервно завозилась на моих коленях, предлагая свою помощь в защите Лорранского, но я лишь горько усмехнулась и торопливым потоком мыслеобразов с одновременным решительным хватом руками сдержала порыв демона. Чем она ему там поможет? Разве что погибнет вместе…




Разъехавшиеся в противоположные углы ристалища всадники дождались очередного вопля труб, разгорячили коней и понеслись друг на друга. На сей раз у меня даже глаза закрыть сил недостало – я только смогла вновь сжать ладонями подлокотники кресла и мысленно вознести молитву богу победы Реноту, прося его быть снисходительным и милостивым к Торину, который в этот момент во весь опор несся к своему противнику и выглядел так, будто вот-вот кулем свалится с лошади.




Развязка наступила быстро и неожиданно. Один из всадников действительно упал. Вот только это был не мой клиент, а его противник. Трибуны взревели, восхищенно и разочарованно одновременно. Зрители явно ожидали большего – скажем, треска ломаемых копий, кровавых ран, предсмертных криков и стонов, последнего "Люблю…" для сходящейся в рыданиях прекрасной дамы и торжественного вознесения побежденной души в мир надлунный. Но никак не того, что неумеха-рыцарь свалится с лошади еще до столкновения!




Торин был растерян, но быстро оправился, выпрямился и выглядел таким гоголем, что я встревоженно нахмурилась. Видимо, низвержение противника не страдающий от излишнего ума и избытков скромности графенок приписал исключительно собственным воинским заслугам. Однако я видела, как растерянный оруженосец мелкого рыцарика, на которого его господин замахнулся с руганью и проклятиями, поспешно отскочил в сторону и поймал за поводья лошадь. Как выяснилось, седло просто-напросто съехало набок, и ничего удивительного в том, что седок обрушился на землю, не было.




Герольды заспорили. Вопрос и впрямь был необычным и щекотливым. С одной стороны, свалиться с лошади – ужасный позор, бесславье и безусловное поражение. Однако всем и каждому было ясно, что как раз рыцарь в данном случае почти не виноват. Так что кому присуждать победу – не ясно. Конечно, проще всего было замять досадное происшествие и объявить второй раунд, но, к сожалению, противник Торина очень неудачно упал и ухитрился сильно повредить руку, поэтому ни о каком продолжении поединка и речи не шло.




Я вопросительно покосилась в сторону ложи, где устроились маги. Цвертина перехватила мой взгляд и слегка кивнула. По губам магини, подкрашенным модной в этом сезоне серебристо-розовой помадой, скользнула едва заметная удовлетворенная улыбка, и я, не сдержавшись, ответила ей тем же. Что бы там ни случилось с несчастным седлом, в этом явно повинна моя рыжеволосая подруга. За что надо будет непременно ее поблагодарить. Как и что она провернула – остается только гадать, потому как тотальной блокировки магии на ристалище никто не отменял. Впрочем, способ не так уж важен, главное – результат.




Их величества, изрядно заскучавшие во время попытки найти правых и виноватых, изволили лично вмешаться в решение сей деликатной проблемы и, посовещавшись между собой, провозгласили, что поединок не засчитывается. И сражаться бы Торину с кем-нибудь еще более сильным и умелым, чем его давешний противник, если бы не мое вмешательство в неспешную монаршую беседу. Поняв, что мой клиент сейчас, возможно, сложит свою не шибко умную голову, я тихонько взвизгнула и обмякла в кресле.




Королева прониклась ко мне симпатией до того, что изволила лично похлопать меня по щекам, а затем капнуть на платок немного одеколона и поднести к моему носу. Поморщившись, я прекратила паясничать, изображая обморок, и с тихим жалобным вздохом открыла глаза. Вокруг уже суетились слуги, заботливо поднося нюхательные соли, бокалы вина и тазики с холодной водой. Даже в ложе магов произошло некоторое движение; кажется, кого-то из лакеев послали за чудодеями, дабы при необходимости сомлевшей девице оказали первую магическую помощь и привели ее в чувство каким-нибудь заклинанием.




– Как же вы нервны, душенька! Ну право, стоит ли так волноваться? – тихонько заметила Родригия, вкладывая в ион руки надушенный платок. Я протерла виски и жалобно воззрилась на нее.




До чего же приятно и полезно быть любимицей сильных мира сего! Нескольких беспомощных взглядов привели королеву, уверовавшую в собственное могущество и значимость, в хорошее расположение духа, и она обратилась к своему венценосному супругу с просьбой отстранить милорда Лорранского от участия в турнире. Причина, самая бестолковая и притянутая за уши, была найдена тут же. Я припомнила бледность Торина перед тем, как он опустил на лицо забрало, и быстренько сообщила, что граф страдает чахоточной немочью. Ну разве можно хворого да несчастного на ристалище выпускать?! Королева покосилась на меня не без некоторого ехидства, но согласилась, что больному в поединке не место. Ему бы в кровати полеживать да сладости кушать, а не мечами размахивать.




Услыхав монаршее решение, я вскочила из кресла и выполнила самый глубокий и почтительный в своей жизни реверанс.




По давнему обычаю, после окончания турнира снявшие доспехи рыцари и их прекрасные дамы встречались уже за стенами ристалища. Для этого в высшей степени трогательного и нежного события стража специально расчищала большую площадку, разгоняя торговцев и бродячих актеров. Народ, надо сказать, был не в обиде – уж слишком занимательным было зрелище единения любящих сердец богатых лордов и леди.




Несколько растерянный и обескураженный, но весьма гордый собой Торин стоял среди рыцарей, уже вышедших на луг, когда двери ложи распахнулись и из них хлынули блестящие дамы и кавалеры.




А первой шла, вернее, бежала, почти летела Тень. Лицо наемницы сияло таким восторженным, сладким до опьянения счастьем, что граф даже не поверил сначала своим глазам. Казалось, за спиной девушки выросли крылья, а стремительно перебирающие ноги, обутые в туфли в тон платью и похожие на темно-синие язычки пламени, не касались земли. Тень похорошела той особой красотой, какой красивы лишь очень счастливые, сходящие с ума от радости и восторга люди.




И внезапно Торин понял, кого же так напоминала ему наемница. Она была похожа на композитный лук – тяжелый, надежный, с тугой тетивой и пластинками козьего рога на внутренней стороне. Такое оружие не предназначено для случайных рук. Не дастся оно ни неумелому, ни неаккуратному, ни самонадеянному. Оно красиво, надменно, гордо собой, но всегда немного печально и задумчиво. Потому что только лук знает, что на самом деле он – арфа. Просто без струн.




А Тень, сияя диким восторгом и умело пряча привычную, бесконечную тоску в глубине мрачно-карих глаз, неслась к графу, опережая других девиц, бросившихся к своим рыцарям, и даже, кажется, обгоняя носящийся над полем ветер. В придворном наряде она двигалась так же легко и стремительно, как в удобном и непритязательном костюме наемницы. Даже длинное платье и каблуки не стали помехой проворному, восторженному, счастливому бегу.




Такое поведение было столь не свойственно спокойной, выдержанной хране, что Лорранский даже попятился. Потом опомнился и шагнул своей даме навстречу. Та, не снижая скорости, бросилась ему на шею. Народ вокруг ахнул от экзальтированного умиления, вызванного столь нежным проявлением одолевающих девушку чувств. Однако хорошее настроение Торина как рукой сняло, потому что только он слышал, что шептала посверкивающая сладкими ликующими слезинками в уголках глаз девушка:




– Хвала богам, жив! Жив и даже не искалечен! Похоже, я побегаю по миру подлунному еще какое-то время!




– Ты видела, как я всех победил?




– Ну конечно! Я глаз с ристалища не сводила! Молодец! Я уж думала, что тебя там сейчас… Но ты молодец! Ой! А я даже не думала, что ты так…




– Добро всегда побеждает зло,- наставительно изрек прописную истину Торин, обхватывая наемницу за талию. Однако она явно не стоила таких ласковых жестов. Потому что фыркнула и с привычным своим ехидством, так не вязавшимся с восторженными глазами и счастливыми улыбками, согласилась:




– Именно. Добро всегда побеждает зло. Кто победил – тот и добрый. В жизни почему-то только так и получается. Добро победило зло, потом зверски его убило и растерзало, чтобы другим неповадно было.




Обидевшийся Лорранский едва сдержался, но все-таки заставил себя не оттолкнуть довольную девушку. На седьмом небе она была вовсе не потому, что Торин показал себя отважным воителем и бесстрашным рыцарем, а оттого, что понимала: теперь гильдия не накажет ее за то, что не уберегла клиента. Ибо клиент сумел уберечься сам.




Лук язвительно гудел туго натянутой тетивой и даже не пытался прикинуться невинным струнным инструментом. Знал, что не получится. Да и незачем.




– Как вы могли? Как вы могли?! Да я…




Я, на всякий случай кивая и поддакивая, предусмотрительно пятилась, закрывая собой Цвертину. Магиня, вцепившись холодными пальцами мне в плечо, дышала тяжело и испуганно, но я не знала, чем ей помочь.




В жизни иногда бывают ситуации, когда сильный убегает от слабого и даже такие, как я, отступают перед такими, как Торин.




– Опозорен! На всю Райдассу опозорен!




А вот последний кивок был явно лишним… В данном случае подтверждать очевидное было бессмысленно и опасно для здоровья. Мой гордый рыцарь разъярился еще больше и с придушенным воплем: "Ах, да ты издеваешься к тому же?!" – ринулся вперед, явно намереваясь вцепиться мне в горло.




– Убью! Убью! – завывал графеныш, старательно повторяя каждое слово по два раза, видимо опасаясь, что иначе до нас не дойдет смысл его преисполненных трагизма и возмущения высказываний.




– В очередь! – холодно предложила я, пытаясь перехватить руки окончательно остервеневшего аристократенка. Как ни странно, последняя фраза здорово охладила его пыл – Торин даже приостановился на мгновение, дабы растерянно переспросить:




– В смысле?




– Думаешь, ты первый, кто жаждет моей смерти? – развеселилась я.- Да стремящиеся меня прикончить уже скоро целую гильдию организуют! Поэтому я и говорю: в очередь становись, перед тобой и так толпа желающих.




А вот ехидничать явно не следовало. Торин надулся, точь-в-точь как разъяренный индюк, и взмахнул руками так ожесточенно, что я даже попятилась. Не надо забывать, что передо мной маг, пусть и ничему не обученный. Иногда из обладающих чародейским даром волшба прорывается неосознанно, особенно в критических ситуациях. И еще неизвестно, что хуже – разъяренный, но способный контролировать себя архимаг или сдуревший от злости недоучка, не могущий и не умеющий сдержать проявления своих чародейских талантов.




Цвертина, поняв, что сейчас настала ее пора действовать, взвизгнула и привычным, до автоматизма отработанным движением выбросила вперед правую руку, унизанную тяжелыми дорогими перстнями. Один из них полыхнул синим, и Торина снесло в сторону, причем его спина очень удачно столкнулась не с голой стеной, а со старинным гобеленом ручной работы. Изображенная на нем большеглазая русалка кокетливо прогнулась, над плечом графенка показалась ее очаровательная головка, а около левого бока – рука, и теперь мой подопечный сильно смахивал на мифического цельносчастца – человека, нашедшего свою половинку и сросшегося с ней не только душой, но и телом.




В следующее мгновение Торин подпрыгнул и заверещал так, что я невольно зажала уши руками и только потому смогла сохранить слух в порядке. Дело в том, что брошка-паучок, как и предупреждала магиня, при первом же признаке опасности для меня активировалась, соскользнула с корсажа и ринулась на моего подопечного, прямо на глазах увеличиваясь в размерах.




Разумеется, такое необычное происшествие Торин просто не мог не отметить своим воплем.




– Нет! Фу! Нельзя! Ко мне! – совсем потеряв голову, как собаке или демону, крикнула я, отчаянно щелкая пальцами. Удивительно, но паук послушался и шарахнулся ко мне так резво, что едва не сбил с ног. Ой, надо было загодя попросить Цвертину дать паучку команду не активироваться самовольно… Тогда и воплей с криками удалось бы избежать.




– Очарователен, правда? – гордо поинтересовалась Цвертина, с нежностью дотрагиваясь до головы своего оригинального изобретения. Паук узнал создательницу и с готовностью перенес свое внимание на нее, подпрыгивая так ретиво, словно надеялся вскочить девушке на руки.




Я хотела согласиться, но Торин в этот момент охнул столь громко, что я позабывала обо всех брошках и магинях и ринулась на помощь своему подопечному, стараясь придумать, что ему сказать в свое оправдание. Графенок воззрился на меня с немой укоризной, подтверждая, что требует объяснений. Не думаю, что он успел услышать все, что мы обсуждали с Цвертиной. Но и немногое сказало ему явно больше, чем следовало бы.




Не надо было, наверное, устраиваться секретничать в маленькой гостиной, вплотную примыкающей к большому залу, где сейчас шел пир. Слишком уж легко нас обнаружили.




– Я тебе все объясню! – поспешно пообещала я, подхватывая аристократеныша и помогая ему встать на ноги.




– Да уж сделай милость,- согласно поморщился Торин, потирая ушибленную спину. Ему и без того уже досталось от непривычно тяжелых доспехов, а тут еще и Цвертина свои магические цацки применять вздумала…




– Ты пойми: главная ценность для меня сейчас – это твоя жизнь. Она должна быть сохранена. А остальное меня не волнует.




– Ну да! – возмутился Лорранский, не без интереса поглядывая на слегка красную и растрепанную магиню, продолжавшую рассеянно поглаживать восторженно суетящегося вокруг нее паука.




То, что сделали мы с Цвертиной, было, кажется, из разряда невероятного. Суметь сберечь на рыцарском турнире рассеянного неумеху, любящего не тренировки, а изящную поэзию вприкуску с кофе и сластями, – такого, кажется, не удавалось еще никому. Как выяснилось, противник Торина с лошади упал не случайно. Рыжеволосая девушка, понимая, что любая магия на ристалище блокируется, воспользовалась старинным способом внушения, перед которым издревле не может устоять ни стар ни млад. Она, используя свои многочисленные связи и возможности, сначала добилась, чтобы моему дражайшему клиенту в противники поставили одного из самых слабых и плохо обученных участников (того самого недокормленного рыцарька, что с лошади навернулся), а потом попросту подкупила конюха, и тот плохо затянул половину ремней на сбруе. Неудивительно, что соперник Торина едва ли не под живот своему коню съехал.




Мне всегда казалось, что слово "магиня" происходит не столько от слова "магия", сколько от слов "могущая", "мочь". То, что сделала Цвертина, удалось бы далеко не каждому.




Именно эту не слишком новую и оригинальную, но, надо признать, принесшую нужные плоды тактику мы и обсуждали, тихонечко удалившись в одну из многочисленных комнаток, на кои так богат королевский дворец. В большом зале шумел пир: менестрели и трубадуры на все лады славили победителя сегодняшнего турнира, его дама сердца, признанная царицей красоты, вручала участникам призы и подарки от королевской четы, прочие рыцари и высокородные гости развлекались разговорами, винопитием и поеданием изысканных блюд. Короче, все были при деле, и я сочла возможным утащить свою подругу на посиделки, дабы с удовольствием обсудить все наши способы и методы защиты безголового аристократа. И надо же было заскучавшему и двинувшемуся на мои розыски Торину впереться как раз в тот момент, когда я с гордостью рассказывала, как спасла его от дальнейших поединков!




Разумеется, Торин оскорбился. Понимаю. Я бы тоже не была в восторге, если бы меня выставили перед всей общественностью дохлой и болезной, не способной из-за изнуряющей хвори даже в седле удержаться. Однако это ведь еще не причина, чтобы бросаться на меня, свою телохранительницу, с воплями и алчно скрюченными пальцами, явно прицеливающимися вцепиться мне в горло и безжалостно приютить за самодеятельность!




Торин с редкостным для него вниманием и спокойствием выслушал мои объяснения, очень смахивающие на жалкие, беспомощные оправдания. Потом напыжился, отважно поправил растрепанные кудряшки, которые немало пострадали за сегодняшний день, и неожиданно вздохнул:




– А я ведь победить хотел…




– Я тоже хотела бы! – поддержала его позабытая нами Цвертина, рассеянно перекидывающая из ладони в ладонь брошку-паучка. Я воззрилась на этих двух спевшихся умников так, словно видела их впервые в жизни. Победить они хотели бы! Ха! А во Мрак вековечный раньше срока отправиться не желаете ли?! Ведь всем и каждому ясно, что выиграть в турнире у Торина шансов примерно столько же, сколько у меня – одержать победу в конкурсе по плетению кружев. То есть теоретически, при вмешательстве божественного промысла, такое, конечно, возможно. Но, как показывает мой опыт, хранители Сенаторны редко являют с вою мудрость и принимают непосредственное участие в происходящих в мире подлунном событиях. Не зря же храпы говорят: на богов надейся, а арбалет заряжай. Поэтому в таком щекотливом деле, как организация выживания моего клиента во время турнира, лучше на высшие силы не полагаться и постараться решить все возникшие проблемы самой. И нельзя сказать, что у меня это не получилось.




– Спасибо, Цвертина. Спасибо за все.




– Во Мраке вековечном собственными костями сочтемся,- ухмыльнулась девушка, перебросила мне брошку и вышла, взметнув стремительный водоворот обшитых кружевами юбок плавого note 3 цвета. Магиня, успевшая после турнира переодеться в дорогое атласное платье по последней моде, с распущенными по плечам волосами и с фероньеркой note 4 с изумрудом была настолько хороша собой, что не любоваться ею было просто невозможно. Мой подопечный проводил ее таким восхищенным и заинтересованным взглядом, что я даже позволила себе прикрыть глаза и секунду помечтать о том, как славно было бы женить Торина на Цвертине. Он бы за магиней как за каменной стеной всю жизнь просидел, а она, в свою очередь, не нуждалась бы никогда и ни в чем. И Лорранские дали бы мне расчет… Потом я опомнилась и строго одернула себя. Наградить мою подругу таким более чем сомнительным подарочком, который даже пуговицы на своих роскошных камзолах сам застегнуть не может?! Нет, она подобной неблагодарности не заслужила! Кроме того, у моего милого подопечного, кажется, уже есть выбранная его многомудрым отцом невеста. Так что просватать Цвертину за Торина у меня вряд ли получится.




– Ну а мы чего стоим? Пошли обратно в зал,- строго велела я графенышу, который все еще таращился на двери, за которыми исчезла магиня. Тот сначала послушно шагнул к выходу, но потом вспомнил, что он, как-никак, Торин, и, значит, просто не может подчиниться без споров и скандалов:




– Не хочу! Чего я там не видел, в зале-то?!




– Да, ты прав, в зал нам идти не стоит,- к его удивлению, тут же согласилась я,- Давай прогуляемся по галерее.




Торин попытался с ходу найти причину, почему он не желает идти на галерею, не смог и просто поинтересовался:




– А почему туда?




– Потому что там народу хватает,- безмятежно отозвалась я. Потом, уже даже не ожидая привычных вопросов и протестов, пояснила: – В зале сейчас полным ходом идет празднование. Основная масса людей сосредоточена именно там. В такой обстановке подкрасться и лишить тебя жизни а меня клиента – легче легкого.




Тогда давай останемся здесь,- предложил Торин, к моему удивлению, не начав спорить и уверять меня в собственной удали. То, что его не пришибли на сегодняшнем турнире,- безусловная удача. Но расслабляться не стоит. Надо будет проверить, кстати, что там за князь Варракский такой. С чего бы ему вдруг меня оскорблять вздумалось? Уж не для того ли, чтобы заставить моего подопечного участвовать в дуэли, а потом и турнире, после которого, по всей логике, он просто не имел шансов остаться в живых? Кому мог помешать не слишком умный, но обожающий соваться не в свои дела Торин? Может, это его в конце концов и подвело – заметил или услышал что-то, чего бы ему знать не следовало? Вполне вероятно, и сам он толком не понял, чему стал свидетелем. Да только где ж теперь разберешься? Да тем более с этим аристократенышем – он зачастую даже вечером не помнит, что на завтрак изволил вкушать. Где уж ему измыслить какое-нибудь коварство или интригу?




Впрочем, чего только в мире подлунном не бывает. Я вопросительно покосилась на своего растрепанного большеглазого клиента, в эту минуту невыразимо благородным и аристократическим движением приглаживающего темно-каштановые локоны. Чтобы он козни затевал? Да скорее все демоны Мрака вековечного по монастырям Райдассы разбегутся и грехи свои замаливать начнут!




– Здесь мы тоже остаться не можем,- мирно ответила я, прикалывая обратно на корсаж брошку и проводя ладонями по юбкам. До чего же приятно носить дорогие красивые платья и знать, что окружающие тобой восхищаются! – Мы одни. Если кто-то вздумает обстрелять тебя из луков или арбалетов – я ничем не смогу воспрепятствовать. И свидетелей никаких нет, что еще больше облегчает задачу, если на тебя охотятся.




– То есть где люди, там плохо? И где никого нет, тоже нехорошо? – сморщив лоб от умственных усилий, переспросил графенок.




– Именно! – обрадовалась и даже немного умилилась такой сообразительности я. Ничего, в мире подлунном совсем уж безнадежных нет, глядишь, и обтешется мой клиент, пообщается со здравомыслящими людьми да и сам ума какого-никакого поднаберется.




– И что делать? – бестолково поинтересовался он.




– На галерею идти,- терпеливо пояснила я,- по которой прогуливаются дамы и кавалеры, уставшие от шума и суеты большого зала. Подкрасться незаметно убийцам будет очень сложно – не такая уж там толчея и давка, чтобы воспользоваться плотной толпой. И все на виду. Золотая середина. Как раз для нас.




– У тебя мания преследования,- обреченно констатировал Торин, вставая. Я, не соглашаясь, но и не опровергая это заявление, ласково, как и полагается даме сердца, любовнице и личной телохранительнице в одном лице, подцепила его под локоток.




На галерее народу и впрямь шаталось немало. Влиятельные лорды и прекрасные леди ходили парами, троицами и небольшими группками, тихими голосами обсуждая важные проблемы вроде достоинств вошедших в большую моду моноклей или целесообразности использования мушек. Я, умея, но не слишком любя поддерживать беседы на такие значительные темы, решительно пресекла попытки друзей Торина присоединиться к нашей очаровательной паре и потащила своего подопечного подальше oт шумных компаний, покорно выслушивая ужасающе подробный и занудный рассказ о невероятном героизме Торина, который был явлен миру подлунному во время турнира. Графенка послушать – так более отважного и умелого воителя грешная земля Сенаторны никогда еще не носила. Впрочем, отдать ему должное и впрямь стоило – Торин отделался не переломами и не вывихами, а всего лишь несколькими синяками, да и те ему не противники на рыцарском празднике наставили, а доспехи натерли.




– Да, Торин. О! Ты молодец. Ну и ну! Л ты? Вот это да! Ай-ай-ай,- сочувственно вздыхала, восторженно ахала и удивленно взвизгивала я, не особенно вслушиваясь в хвастливые разглагольствования своего спутника. Видя такой неподдельный интерес со стороны единственной слушательницы, графенок постепенно раздувался от гордости, раз за разом заводил рассказ с самого начала и постоянно припоминал все новые и новые подробности, вскоре начавшие уже откровенно смахивать на художественное сочинение на вольную тему, а не на описание реальных событий. Во всяком случае, противник в поединке трансформировался в жуткого громилу со зверской рожей хищного демона и силищей трех вернетоков. Я, помня, каким недокормленным мне казался рыцарек, выставленный в соперники Торину, на фоне прочих участников ежегодного осеннего развлечения, сочувственно кивала и старалась не улыбаться так уж гадостно и ехидно. Странный он, мой подопечный. Ведь и порядочный, и скромный, и честный, а вот не умеет этого показать.




Народу вокруг, как я уже заметила, хватало. Но даже на людной галерее найдется темное и глухое место, где очень удобно прятаться. Или цепляться к проходящим девушкам.




Присутствие моего блистательного, отважного, благородного и боевитого кавалера не остановило какого-то упившегося лорда. В первый миг я напряглась, вообразив, что кто-то вознамерился напасть на Торина, но потом сообразила, что объектом притязаний хмельного типа, вынырнувшего из какой-то ниши, являюсь я сама, и успокоилась. Уж от пьяного отбиться особого труда не составит. Особенно если учесть, что он сам едва на ногах стоит, покачивается и грозится свалиться даже от малейшего дуновения ветерка в его сторону. А ведь поди ж ты, еще и к девушкам цепляться вздумал!




– С-стой! Куда торопишься, а? П-погоди…




Я вопросительно вскинула одну бровь, на всякий случай делая шаг вперед. Пьяный-то пьяный, а вдруг он на моего клиента напасть вздумает?!




– Да ты не молчи! – любезно предложил мужчина, хватаясь за стену и поднимая на меня мутный взгляд.- И дуру-то из себя не строй. В-все вы такие – разряженные, богатые, тупые, свиньи в атласах и париках, к-козы напомаженные…




– Похоже, нас пытаются оскорбить,- наклонившись к моему уху, доверительным шепотом сообщил Торин. Вот умник, без него я об этом точно бы не догадалась!




– Любезный сударь, ваши изощренные выпады в адрес моей скромной особы не сумели зародить искру недовольства в моем сердце и оставили его глухим к подобного рода словесным оборотам,- мягко сообщила я, стараясь смутить оппонента мудреными кружевными выражениями и заставить его задуматься над смыслом сказанного. Еще один плавный и неспешный шаг вперед был сделан для того, чтобы на всякий случай заслонить подопечного своими юбками. Тьма, понимающая меня без слов, деловито раскинула крылья, словно стремясь прикрыть ими Торина. Правильно. Кто знает, что пьяному на ум взбредет…




То, что выдал в ответ хмельной лорд, явно не понявший ни слова, но уловивший общую суть и настроение моего высказывания, я не решилась бы повторить даже среди портовых грузчиков. Тьма, сообразив, что нас ругают, боевито зашипела, оскалилась и рванулась к наглецу, но я придержала ее, решив не утруждать демона разборками с асоциальными элементами. Торин потрясенно ахнул и раскрыл рот, явно собираясь поинтересоваться лексическим значением некоторых особенно экспрессивных и выразительных фраз. Однако что-то мне подсказывало, что упившийся царедворец внятных пояснений дать не сможет, а лично мне растолковывать смысл его высказываний не хотелось совершенно.




– Некоторые тоже так говорили… А ведь могли бы сейчас жить,- хмуро процедила я, уловив в торопливо-бессвязной речи пьяного ненавистное слово "девка". Отчего-то оно оскорбляло меня больше, чем самые грязные и изощренные ругательства.




Торин глянул на меня и заметно побледнел – видимо, очень уж нехорошее у меня сделалось лицо. Ну да, обидеть меня – раз плюнуть. Вот только плевать придется кровью…




– Любезнейший, вы вынуждаете меня нарушить целостность ваших мягких и костных тканей, тем самым вызывая серьезные увечья вашего бренного тела… Заранее приношу искренние извинения за излишне активные и агрессивные действия, но вы, достоуважаемый, сами спровоцировали проявление силовой демонстрации моих немалых возможностей,- с сожалением оповестила я, поняв, что от пьянчуги так просто не отделаться. Вот она, современная аристократия! Спивается, скуривается, на продажных девиц себя растрачивает. Не диво, что в ее рядах знаменитые полководцы да великие мыслители рождаются все реже и реже!




Однако нетрезвый лорд, не реагируя на умиротворяющие и предупреждающие фразы, продолжал упорствовать в неразумном желании обидеть и унизить меня. Торин надулся, попытался изобразить благородное негодование и заслонить меня от наглеца, тянущего алчные лапы в нашу строну, но я, оглянувшись и удостоверившись, что свидетелей моего недостойного леди поведения не будет, поднырнула под локоть развоевавшегося аристократенка и не мудрствуя лукаво ударила приставучего пьянчужку, благоухающего непередаваемым сочетанием алкоголя и парфюма, под нижнюю челюсть. Несильно – он только хрюкнул, качнулся и с размаху сел на задницу, удивленно тряся головой и держась за лицо. Повезло ему: таким ударом, с применением должной силы, можно не то что челюсть – шею сломать.




– Ну и зачем ты раскланивалась да расшаркивалась с ним, раз все равно бить собиралась? – досадливо поинтересовался Торин, отворачиваясь от пьяного. Похоже, неразумному графенку, не наигравшемуся в героя на ристалище, хотелось еще раз продемонстрировать свою удаль и решительность, но я с возмутительным нахальством лишила несостоявшегося рыцаря такой славной возможности проявить все отягчающие его душу воинские таланты.




– Калечить тоже нужно культурно,- равнодушно отозвалась я.




– Ну почему ты чуть что – сразу в драку лезешь? – укоризненно вопросил мой подопечный с видом благодетеля, собирающегося своей высочайшей волей учредить мир во всем мире подлунном.- Пойми, кулаки – это не метод.




– Правильно,- хмыкнула я, рассеянно потирая костяшки пальцев правой руки о ладонь левой.- Они – не метод, они способ решения проблем.




– Не всего в жизни можно добиться кулаками! – патетично вскинулся явно задетый за живое аристократеныш.




– И опять верно,- вновь охотно согласилась я. Руки слегка саднили, все-таки тяжелые массивные кольца – это украшения не для храны, слишком уж неудобно и болезненно в них морды бить,- Кулаками действительно можно добиться далеко не всего. Иногда в руки приходится брать хорошую палку, а то и нож или меч какой-нибудь. Ладно, пойдем туда, где народу побольше, а то тут какие-то пьяные валяются, словно бы и не по королевскому дворцу мы прогуливаемся, а по Окраинному району…




Я подобрала юбки и первая брезгливо перешагнула через вытянутые ноги по-прежнему сидящего на полу выпивохи. Графенок поморщился, подыскивая контраргументы, но так и не нашел, что возразить, и послушно последовал за мной.




Маленькая стычка с хмельным лордом только насмешила меня. Сколько их уже было в моей жизни, а сколько еще будет… Торин же пришел в очень недоброе, хмурое расположение духа и свернул свое хвастовство, словно опасаясь, что в конце концов я не выдержу и стукну и его тоже. Поэтому следующие десять минут наша неспешная прогулка не была омрачена ничем, разве что становящимся все более агрессивным и ожесточенным сопением моего многоуважаемого клиента. Зато потом…




Наверное, хранам все-таки доступно какое-то не то шестое, не то десятое чувство, позволяющее вовремя распознать опасность там, где ее по логике и быть-то не должно. Ну казалось бы, кто вздумает нападать на людей в королевском дворце, во время большого пира, когда вокруг толпится уйма народу? Ан нашлись охотники.




Тусклый металлический блеск из очередной темной ниши я заметила в самый последний момент, за мгновение до того, как щелкнула тетива арбалета. Изо всех сил толкнув Торина, я прыгнула в сторону, привычно группируясь, покатилась по полу, и только когда мое тело прекратило свое перемещение под действием сил тяжести и инерции, внезапно сообразила, что одним болтом дело может не огра- питаться. Конечно, перезаряжать арбалет – дело долгое и хлопотное, занимающее как минимум полминуты, а при отсутствии должной сноровки и того больше. Только вот кто помешает убийце прихватить сразу два, а то и три или четыре арбалета, взведенных и удобно разложенных под руками?




Не вставая, я быстро подняла голову и огляделась, оценивая обстановку. Надсадно охающий, кривящийся от боли Горин сидел в двух саженях от меня, держась за ушибленный бок, Тьма с истерическим клекотом бороздила воздушные просторы над галереей, но никак не могла сообразить, кто же вздумал на нас напасть. Люди вокруг потрясенно молчали, но одна самая быстродумающая и догадливая леди уже начала выводить истеричные рулады, прижав судорожно стиснутые руки ко рту и расширив глаза до размеров серебряных монет.




Скорее шкурой почувствовав, чем увидев или услышав, как затаившийся в нише убийца опять поднимает арбалет, я вновь прыгнула и перекатилась по полу. Ум прекрасно понимал, что нужно бросаться к Торину, дабы закрыть его собой, но тело почему-то рванулось в противоположную сторону. И, как оказалось, не ошиблось.




Только когда над моей макушкой свистнул второй болт, я осознала, что никто и не думал охотиться за моим клиентом. Целью была я.




Уразумев сей непреложный факт, я захлебнулась глухим удивленно-злобным рычанием и на четвереньках бросилась к нише, чувствуя, что готова растерзать неизвестного агрессора голыми руками. В самом деле, куда же мир подлунный катится? На моих клиентов покушались, это да. Приходилось их и из-под стрел выдергивать, и на себя ножи, им предназначенные, принимать. Но чтоб на меня саму…- Нет, такого безобразия я еще не видывала! Это что ж начнется-то, если все на хранов бросаться вздумают?!




Находиться в роли жертвы мне совсем не понравилось. И быть бы нападающей стороне порванной на несколько тысяч кусочков, если бы не воинственные крики бегущей на женский визг стражи. Бравые вояки, сформировав живой щит, закрыли им нишу, дабы никто из высокородных гостей королевской резиденции не пострадал, и вопросительно покосились на своего торопящегося к месту событий командира, с трудом переставляющего короткие ножки под весом орденов и медалей, а также более чем обильных и внушительных телес.




Мигом сориентировавшись, я превратила отчаянный рывок к нише в неуклюжую попытку подняться, но на ноги не встала, а, наоборот, картинно осела на пол, мелодраматично закатив глаза и старательно симулируя глубокий обморок. Торин, еще не сообразивший, что произошло, переполз ко мне и вопросительно потряс за плечи. Потом неумело зашарил но многочисленным кармашкам моего платья, стараясь отыскать нюхательные соли.




– Отойди! – повелительно прошипел знакомый голос, и на меня повеяло ароматом дорогих притираний для кожи и волос. Магиня, обладающая редкостным талантом появляться вовремя, опустилась рядом на колени и, изображая старательное приведение в чувство обморочной подруги, наклонилась к моему лицу и прошептала: – Ты как, жива?




– Вполне,- одними губами ответила я, по-прежнему не шевелясь и симулируя беспамятство. Цвертина удовлетворенно хмыкнула и, прекрасно понимая, что нужно поддержать спектакль, принялась заботливо протирать мне виски смоченным в одеколоне платком. Сии реанимационные мероприятия принесли желаемый эффект: я, решив больше не притворяться (окружающие уже и так наверняка убедились, что случившееся потрясло меня до глубины души), тихо выдохнула и открыла глаза. Ох, лучше бы я этого не делала…




В обмороке, притворном или настоящем, валялось еще несколько девиц. С одной приключилась истерика. Две дамы солидных лет, обмахиваясь веерами и надувая губы, с возмущением толковали о падении нравов. Неизменное, старое, как мир надлунный, "в наше время все было по-другому" звучало с все увеличивающейся громкостью, экспрессией и страстью. Мужчины изображали благородную готовность спасти своих прекрасных спутниц от неизвестного агрессора и тревожно оглядывались но сторонам, явно прикидывая, куда драпать, если он окажется не один. Стража толпилась около злосчастной ниши. Похоже, засевший в ней без боя сдаваться не собирался.




Торин, увидев, что магиня сумела привести меня в адекватное состояние, галантно подал руку. Я оперлась на нее, кое-как встала и бестолково завизжала:




– Что случилось? Почему стреляли? Где охрана?




Мой вопль испуга и отчаяния был столь громок, что на него обратили внимание все без исключения. А мрачного презрения, скользнувшего в моих совершенно спокойных глазах, надеюсь, не заметил никто.




– Успокойтесь, леди,- беспомощно попросил подкатившийся ко мне начальник стражи, не знающий, куда бросаться и за что хвататься,- Ради всех богов, не нервничайте. Все самое плохое уже закончилось. Сейчас мои мальчики извлекут этого мерзавца из его логовища, и завтра главный городской палач по-дружески побеседует с ним, выясняя, чем же ему так не понравились наши уважаемые гости.




Водянистые, невыразительные глаза навыкате смотрели на меня строго, цепко и подозрительно. Не доверяет. Правильно. Не знаю, много ли он обо мне знал, но в любом случае надо было спасать положение и озвучивать какую-нибудь пристойную версию моего валяния и катания по полу. Не признаваться же, что я храна и просто старалась защитить себя и клиента! А мои акробатические прыжки вкупе со стремительной реакцией и умениями, не приличествующими леди из высшего света, смотрятся более чем странно и подозрительно.




К счастью, недалеко от места событий на полу бессильно распластала лепестки дорогая оранжерейная лилия, уже раздавленная чьим-то безжалостным сапогом. Видимо, какая-то дама в спешке презент от своего поклонника обронила, а кто-то успел от души потоптаться по нежному цветку, превратив его вычурную красоту в жалкую снежно-белую тряпку на серых плитах пола галереи. На лилию-то я и указала:




– Ах, если бы не она! Я поскользнулась, да так неудачно, что не удержалась на ногах сама и толкнула милорда Торина! Подумать только, мы живы благодаря тому, что упали из-за какого-то цветка! А если бы не он? Нас бы убили!




– Что-что? – потряс окончательно охмуренной головой начальник стражи, глядя то на лилию, то в сторону ниши, где происходила свалка – стрелок никак не желал в добровольно-принудительном порядке покидать свое убежище.




– Мы с милордом Торином шли по галерее. Внезапно мне подвернулась под ноги лилия. Я поскользнулась на ее лепестках и упала. Милорд Торин хотел помочь мне подняться, но тоже упал. Миледи Цвертина поспешила нам на помощь, но, в свою очередь, споткнулась и тоже упала. А тут стрелять начали. А милорд Торин как разозлится! А мой демон… – со страшной скоростью затараторила я, понимая, что чем глупее будет выглядеть в глазах окружающих версия о моем странном поведении, тем скорее и охотнее ей поверят. Впрочем, долго вытерпеть визгливый, истеричный стрекот начальник не смог – он поморщился и стремительно ретировался, сделав вид, что его ждут неотложные дела. Я ехидно ухмыльнулась ему вслед.




Тьма, тем временем зависшая над головами вояк, не без труда извлекавших из ниши затаившегося в ней стрелка, вдруг пронзительно заклекотала и швырнула в меня несколькими нервными, плохо оформленными мыслеобразами. Я поймала их, но расшифровать не смогла – демон всегда, когда испытывала сильные эмоции, переходила на невнятные и нечеткие мысли, понять которые не было никакой возможности.




Впрочем, причину нервозности вонато я поняла, как только увидела, кого именно вытащили из ниши четверо охранников. И тут же почувствовала, что сама сейчас заколочусь в истерическом припадке.




Пепельно-серая кожа, длинные черные волосы, нечеловеческие клыки, огромные глаза серебристо-лунного цвета…




– Каррэн! – дико взвизгнула я, вновь оседая на пол в обмороке. На сей раз настоящем, непритворном.




Следующая ночь была похожа на безумие. Я металась по дворцу, а потом и по резиденциям высокопоставленных чиновников, таща за собой жалобно блеющего, несмело сопротивляющегося Торина, пытаясь выяснить, куда отправили альма, устроившего стрельбу в королевском дворце, и что с ним теперь будет. Разумеется, так просто никто никакого отчета мне давать не собирался. Правильно, кто я такая? Догадавшись подключить тяжелое орудие, я ринулась в поместье Лорранских. Кучер, напуганный моими подбадривающими криками и сверкающими безрассудностью глазами, на одном из резких поворотов едва не перевернул карету, стремясь поскорее доставить ненормальную девицу по месту назначения и таким образом отделаться от нее.




Милорд Иррион после турнира отбыл домой и лечил расшатанные нервы при помощи хорошего вина и молодой арфистки с тихим и изумительно чистым голосом. Под ее мягкие напевы и томный перебор струн он и дремал, когда в его личные покои влетела я, растрепанная, запыхавшаяся, находящаяся в предыстерическом состоянии, но готовая добиться своего любой ценой. Арфистка, раскрасневшись, вихрем унеслась в коридор, а я бросилась к креслу графа и упала на колени. Со сна он долго не мог понять, почему я, едва не плача, отказываюсь от гонорара и даже, растеряв остатки ума, обещаю ему денег только за то, чтобы он как-нибудь устроил мне встречу с арестованным альмом.




Каким альмом? Отчего его арестовали? Милорд Иррион и понятия не имел о разыгравшихся в замке событиях. Мой бессвязный рассказ не смог прояснить для него ровным счетом ничего, а я была не в том состоянии, когда люди могут четко и внятно излагать свои мысли.




И тут на сцену выступил Торин. Молодой граф в лицах расписал все произошедшее в замке, начиная с того самого момента, когда признанная царицей красоты девушка вручала рыцарям подарки, и заканчивая моим позорным падением в обморок. Оное, кстати сказать, было описано так выразительно и обладало такой художественной ценностью, что хоть ты бери перо и вставляй такую замечательную сцену в какой-нибудь дамский роман. Торин весьма подробно поведал обо всем: и какая мертвенная бледность вдруг затопила мои щеки, и какие у меня сделались дикие глаза, и как я взвизгивала, и как падала на пол. Цвертина, быстро понявшая, что никакой симуляцией на сей раз и не пахнет, какими-то заклинаниями и неизменными нюхательными солями сумела привести меня в чувство, после чего я, едва поблагодарив магиню, заметалась, как курица с отрубленной головой. Альма к тому времени уже уволокли, и я понятия не имела, что теперь с ним сталось.




Милорд Иррион живо нашел, чем мне заняться:




– Вот что, ложись-ка ты спать. И ты, Торин, тоже. Денек у нас всех сегодня был не приведи боги. Поэтому…




– Какое "спать"?! – ужаснулась я. В моем лихорадочно-нервическом состоянии одна мысль об отдыхе казалась чем-то невероятным, странным, почти кощунственным,- Я не могу! Я должна…




Как выяснилось, я должна была прежде всего научиться наконец-то распознавать замаскированное под заботу мужское коварство и не быть такой доверчивой. И уж тем более держать ухо востро с недоделанным магом Торином. Потому как тот, верно поняв быстрый взгляд своего отца, взял да и приложил меня каким-то заклинанием. Видимо, тем самым, которое однажды уже использовал для того, чтобы усыпить мою бдительность. Ну и меня саму заодно.




Поэтому проснулась я около полудня. Да и то только потому, что Тьма после долгих сомнений все-таки решилась растолкать свою хозяйку и принялась бомбардировать ее мыслебразами с голодным и вопросительным содержанием. Потянувшись, я сладко зевнула и села на постели. И тут же с ошеломляющими подробностями припомнила весь предыдущий день. После чего скатилась с кровати кубарем, окончательно измяв и без того немало пострадавший во время вчерашних событий наряд. Как выяснилось, усыпить-то меня Торин усыпил, а вот устроить как следует не озаботился – небось просто вызвал лакеев и велел им перенести мое сонное тело в спальню, а те и рады стараться – притащи ти да и сбросили на кровать поверх покрывала прямо в платье и туфлях.




Я метнулась к зеркалу. Ничего утешительного оно мне не сообщило: веки припухли, глаза покраснели, в слое пудры, покрывающем щеки, виднелись характерные дорожки – я явно плакала, но, хоть убей, не припомню когда. Прическа, вернее, ее руины, представляла собой нечто среднее между вороньим гнездом и старым веником. Платье мятое; казалось, меня три часа с немалым удовольствием и прилежанием жевала корова, а потом, брезгуя проглотить, выплюнула. Красавица, что и говорить.




Поспешно вытирая лицо смоченной в благовонном настое салфеткой, я старалась без лишней необходимости не заглядывать в зеркало и с тоской размышляла, куда мне сейчас бежать и за что хвататься. Жизнь наемницы богата на события, происшествия, встречи и опасности, поэтому сильно устрашить меня не могло уже ничего. Вернее, это мне раньше так казалось. Явление покойника, коим я почитала Каррэна, напугало до истерической паники и довело до обморока, как какую-нибудь нервную придворную дамочку. Тогда у меня не было времени размышлять да раздумывать, теперь же я с мельчайшими подробностями припомнила вдруг пору своего ученичества в замке Рэй. Вот уже объявили отбой, но воспитанники, сгрудившись на полу, так просто отходить ко сну не собираются. Звезда, моя подруга и соученица, сидит на самом почетном месте, в центре круга, образованного жадными до баек учениками, и придушенным голосом рассказывает выдуманную историю-ужастик: "…И вот понял хран, что убил того, кого нужно, и заказ выполнен, и пошел домой, и лег спать, и…"




На этом месте ее обязательно перебивает кто-нибудь, жаждущий достоверности и реалистичности повествования: "Ну и врешь же ты, сестра! Нету у хранов никакого дома!" – "Это же только так говорится – домой. На самом-то деле он, конечно, в гостиницу пошел,- отбивается от скептически настроенных слушателей Звезда.- И вообще, бери и сам рассказывай, раз такой умный!" Поднимается шум. Недовольному живо затыкают рот и просят девочку продолжать рассказ. Звезда принимает загадочный и многозначительный вид: "Так вот. Лег, значит, хран спать, и явился ему ночью мертвец! Стр-р-рашный! Глаза белые, круглые, на шее рана жуткая, вся одежа кровью да грязью перемазана. Протянул он руки когтистые, оскалил клыки желтые да и давай стонать: "За что же ты меня убил, гад? Мне бы еще жить да жить!" А хран был не робкого десятка, он и отвечает: "Ты моему клиенту чем-то насолил, вот меня и наняли. Иди отсюда, я в твоей смерти не виноват! Я простой исполнитель. Лучше заказчика ищи! Или вообще во Мрак вековечный убирайся, откуда выполз". Да только не угомонился мертвец, еще пуще стонать да грозить начал: "Вернусь я во Мрак вековечный, не сомневайся. Да только тебя, убивца моего, с собой утащу! Не один буду на том свете мучиться!" Хран испугался немножко, попробовал от покойника своими клинками верными отмахнуться, да только не взяла мертвяка сталь закаленная, расхохотался он злобно, залязгал клыками своими страшными да и утянул храиа за собою во Мрак вековечный! И так с каждым убийцей будет! Жертва к нему посреди ночи явится и уволочет к демонам – ответ за грехи держать!"




Талант к рассказыванию подобных ужастиков Звезда имеет преогромнейший: к концу ее немудрящих повествований, подкрепленных вытаращенными глазами и замогильным голосом сказительницы, от страха трясутся не только малыши и одногодки, но и старшие ребята, которым вскоре предстоит сдавать выпускные экзамены и вступать в гильдию. Хотя, конечно, скептики находятся всегда: "Ну побойся богов, сестра, что ты городишь? Если бы все покойники своих палачей разыскивали и в могилы за собой утягивали, то земля Сенаторны давным-давно бы вымерла!" Звезда надувается от негодования: "Не нравится – не слушай. И сам попробуй придумать историю поинтереснее! И вообще, тот человек, которого хран убил, ни при чем был, это заказчик перепутал и вину не на того свалил. Поэтому мертвяк и пришел сводить счеты. Невинно убиенные всегда мстят своим палачам".




Теперь эти страшилки, благополучно позабытые и вдруг вспомнившиеся, уже не казались мне такими глупыми и бессмысленными. В самом деле, у всех народов и рас есть легенды о покойниках, которые являются из Мрака вековечного мстить своим убийцам. Не случайно же этих историй так много и они настолько похожи. Раньше я считала: происходит это оттого, что всем просто охота верить, что после смерти вернуться в мир подлунный все-таки возможно, пусть только ради того, чтобы рассчитаться с виновниками кончины. Теперь же усомнилась. Честное слово, если бы я не видела Каррэна своими глазами, то просто не поверила бы никому, вздумавшему рассказывать мне про него. Еще и оружием каким-нибудь болтуну пригрозила бы, чтобы он не портил мне нервы и не бередил и без того не зажившие раны. А теперь… Нет, существуют, конечно, зомби, которых делают из трупов маги себе в услужение, но их с живыми представителями разумных рас никак не перепутаешь: запах, тупоумие, отвратительные манеры и привычка постоянно поддерживать руками отваливающиеся куски плоти прилагаются к каждому мертвому лакею или горничной, что отнюдь не способствует популярности среди народа рабочей силы в виде оживленных покойников.




А Каррэн выглядел совершенно нормальным и живым. На зомби он не был похож ни капельки. Кроме того, от мятежного альма не осталось тела, которое можно было бы поднять для мести мне или на устрашение – я сама сожгла его труп прицельным магическим зарядом, чтобы того, кого я любила, не обгладывало зверье. Загадка, да и только.




Хотя надо признать, мстить у него все основания есть. И даже более того. И пускай бы он лучше действительно меня убил, чем мучить всеми неясностями и суеверными страхами, с готовностью овладевшими моей мятущейся душой.




Вот бы у милорда Ирриона получилось узнать что-нибудь о местонахождении альма! Век бы за него богов молила!




У меня даже мелькнула мысль броситься в ноги к королеве Родригии, но, поразмыслив, я с сожалением отбросила ее прочь. Конечно, ее величество прониклась ко мне немалой симпатией, но так просто освобождать нечеловека, устроившего стрельбу во дворце, она не станет даже в угоду полюбившейся ей девице. А объяснять, что к чему, я просто не могу – слишком уж большой пласт информации тогда поднимать придется. Да и не имеет права храна болтать о доверенных ей заказах. Это одно из самых важных положений кодекса нашей гильдии. Клиенты потому так и доверяют (а соответственно и платят) хранам, что знают: все их тайны умрут вместе с наемником, телохранителем и убийцей вне зависимости от того, где и как скоро это произойдет.




В коридоре я наткнулась на Торина, неспешно и важно шествующего куда-то с видом прославленного генерала или полководца. Позабыв о чувстве собственного достоинства, я ринулась к нему:




– Ну что?!




– Пляши, Тень,- вместо ответа потребовал несносный графеныш.




– Чего?!




– Пляши, говорю. А то ничего не расскажу. Ну давай! Раз-два-три, раз-два-три!




Голову я, конечно, от всех произошедших накануне событий потеряла. Но еще не настолько.




– Вот еще! Не больно-то и нужно. Я сейчас к милорду Ирриону схожу, он мне без всяких танцев и прыжков все расскажет.




Ну разве же лишит Торин себя удовольствия выболтать мне все самолично?




– Ладно, знай мою доброту! Слушай так. Но за это ты потом мне песенку споешь.




– Чего?! – поразилась я, не зная, что и подумать. Великим умом Торин никогда не отличался. Но уж настолько раньше все-таки не дурел. То пляши ему, то пой… Что он еще потребует? Похоже, великое потрясение под названием "участие в турнире" все-таки не прошло для Лорранского-младшего бесследно. Тело-то, возможно, мы с Цвертиной и сберегли, а вот рассудок явно тронулся.




– Песенку,- совершенно спокойно пояснил нахальный Торин,- Коротенькую какую-нибудь, но красивую. Цвертина говорила, что у тебя отличный голос.




– Чтоб ты сто лет жил! А балладу на пять часов не желаешь?! – взвилась я, с трудом удерживаясь от искушения цапнуть своего клиента за шкирку и как следует потрясти, как нашкодившего котенка. Но какими же могут быть коварными те, кто считается друзьями! Какие еще мои маленькие тайны успела выболтать аристократенку магиня?! – Не хочешь ничего рассказывать – не надо!




– Да ты не нервничай,- пошел на попятную Торин, увидев, как с моего плеча снялась преисполненная боевого пыла Тьма. Разумеется, даже неумный граф понимал, что моя вонато на него не нападет, но одно дело понимать и совсем другое – видеть демона, с азартным клекотом кружащуюся над его макушкой и, кажется, уже примеривающуюся снять скальп.- Моему отцу да магине своей спасибо скажи – они сумели все устроить, причем совершенно независимо друг от друга. Так что ты в тюрьму даже два раза сходить сможешь – сегодня и завтра. Конечно, к такому заключенному так просто пускать не положено, но деньги и влиятельные друзья могут многое.




– Так это же замечательно! – взвизгнула я, хлопая в ладоши. Попадись мне в тот момент Лорранский-старший или Цвертина – и им бы грозила смерть от удушения в моих признательных объятиях,- Как славно! Меня пропустят в тюрьму! И как мне их благодарить?




– Отец сказал… – Торин надулся от обиды, посопел немного, но все-таки докончил: -…лишь бы ты меня берегла и ни в какие неприятности ввязываться не позволяла, а в остальном во Мраке вековечном собственными костями сочтетесь.




Я невольно поморщилась. Отчего-то эта старая пословица, которая никогда мне не нравилась, стала уж слишком часто проскальзывать в речи окружающих. Такое ощущение, что все прямо так во Мрак вековечный в ближайшее время и собираются. И меня, соответственно, с собой приглашают, чтобы окончательные расчеты произвести.




– Ладно.- Возбуждение схлынуло так же стремительно, как и появилось, и мною овладела беспомощная горькая тоска, подозрительно похожая на обычный испуг,- Торин, вот ты мне скажи… Ну… Мы же Каррэна вчера видели, правда?




– Правда,- враз посерьезнев, подтвердил Лорранский.- Я сначала подумал, что умом тронулся. А потом ты как завизжишь… Жуть, мне показалось, что тебя заживо резали – так ты орала. А потом и вовсе упала. А я-то раньше считал, что ты на обмороки не способна, чай, не воспитанная в монастыре благородная девица.




– Сомнительный комплимент,- вполголоса пробормотала я, уже забыв про Торина и думая совершенно о другом.




– Осторожно, миледи! Ступенька! Ах, как же здесь темно!




– Благодарю,- покорно кивнула я. Ну не рассказывать же услужливому, до тошноты любезному тюремщику, что храна вполне способна быстро и уверенно передвигаться даже в кромешной темени, ориентируясь лишь на отражающийся от стен звук собственных шагов! А уж подобным мрачным полумраком ее и подавно не устрашить.- Далеко еще?




– Нет,- вновь расплылся в восторженной улыбке сопровождающий меня толстячок.- Во-о-он до того поста, потом направо и прямо, прямо, прямо…




Судя но тому, на каком расстоянии находился "во-о-он тот пост", топать по подземным казематам мне предстояло еще полчаса, не меньше. А уж как далеко протянется это "прямо, прямо, прямо" – одним богам только известно.




Главная городская тюрьма, в которую сволокли пленного альма, была местом унылым и страшным. Даже посетителям хотелось бежать отсюда без оглядки. Про заключенных и говорить нечего.




По стенам кое-где стекала вода; на полу она собиралась в солидные лужи от стены до стены, форсировать которые было делом весьма неприятным и унизительным. И сложенные мостиками доски и кирпичи никак не могли помочь нелегкому делу перехода через водные преграды. Выделенный мне в сопровождающие тюремщик, обутый в прочные сапоги на толстой подошве, сочувственно вздыхал, ахал и выражал благородную готовность нести на руках миледи, изволившую спуститься в подземные галереи в роскошном темно-зеленом платье с аппликациями в виде белых цветов и в шелковых туфельках. Ни отороченный черно-бурыми лисами плащ, ни меховая муфта не спасали от промозглой сырости, я то и дело ежилась и, словно ища защиты в этом нехитром жесте, рассеянно поправляла прическу. Волосы, как всегда во влажных местах, распушились и начали самовольно завиваться в неаккуратные локоны. Мой внешний вид с каждым шагом ухудшался, и я с тоской думала, что предстану перед глазами альма в таком виде, что он решит, будто к нему сокамерника в платье подселяют.




Располагалась тюрьма под землей. Вернее, под водой – зодчие воздвигли основную ее часть на берегу Неарты, врыв под реку большинство помещений для содержания заключенных, и весной, во время таяния льдов, часть камер неизменно оказывалась затопленной. Это вам не узилище в столице Йанары, Меритауне – высоченная иглообразная башня, вонзающаяся шпилем в небеса (поговаривают даже, что с ее вершины в хорошую погоду мир надлунный увидеть можно). Здесь все проще. О здоровье заключенных, как физическом, так и душевном, никто и не думал заботиться. Чахоточными были все поголовно, начиная от главного тюремного надзирателя и заканчивая самым последним узником. Плесень и лишайники тут цвели буйным цветом, окрашивая непритязательно-серые стены в самые разнообразные, порой невероятные сочетания оттенков зеленого, желтого, белого и черного. В одном месте я, кажется, даже ядовитый красный грибок углядела. Крысы, мокрицы, слизни и клопы чувствовали себя полновластными хозяевами этих переходов и галерей и весьма негативно относились к попыткам людей вмешаться в их жизнь. Впрочем, травить мерзких тварей никто и не думал, лишь приходящий маг-экзорцист изредка читал заклинания, когда представители враждебно настроенной к людям фауны уж слишком одолевали надзирателей. Банными днями считались те, когда уровень Неарты поднимался достаточно для затопления камер. В другое время такое баловство, как мытье, не практиковалось. Еды давали ровно столько, чтобы люди не перемерли с голоду. Зимой можно было рассчитывать на некоторое послабление – заключенных сгоняли из одиночных в большие камеры, дабы они грели друг друга. Нередко происходили драки с членовредительством, а то и убийствами.




В дверях камер были прорезаны забранные решетками окошки, и арестанты, видя идущую по коридорам девушку в дорогой одежде, разражались такими криками, что я лишь бессильно кусала батистовый кружевной платочек и старалась не обращать внимания на чудовищные непристойности и богохульства отчаявшихся в своей безнадежности людей. Судя по всему, мое появление, внесшее приятное разнообразие в их монотонное существование, будет еще не месяц и не два служить главной темой для разговоров и домыслов. Вот где человек претерпевает самые страшные муки, а вовсе не во Мраке вековечном, которым так любят стращать свою паству жрецы…




– Долго еще?




– Миледи устала? – тут же взволновался заботливый толстяк. Бумаги с личной печатью милорда Ирриона Лорранского, а также еще нескольких богатых и высокопоставленных лиц распахнули передо мной тюремные ворота и заставили весь здешний персонал едва ли не в ноги мне кланяться. Все-таки с сильными мира сего, как ни крути, надо дружить. Их имя, герб, печать и небрежный росчерк пера открывают любые или почти любые двери.- Возможно, вы желаете посидеть? Потерпите еще секундочку, я сейчас сбегаю на пост и принесу стул!




– Нет-нет,- поспешно запротестовала я, понимая, что этак мы и к зиме до камеры альма не доберемся.- Я просто спрашиваю.




– Осторожно, миледи, здесь яма. Извольте шагнуть пошире. Нет, пройти нужно еще совсем немного,- обнадежил пузан, посматривая на меня с некоторым недоверием. Видимо, уж слишком странно я держала себя,- Тьма осталась охранять Торина, и притерпевшиеся за несколько лет к ее весу плечи тосковали, будто потеряли что-то привычное и дорогое. Впрочем, гак оно и было.- Вот, сейчас придем уже. Пожалуйте сюда. Желаете, чтобы я вошел с вами в камеру?




– Нет,- торопливо отказалась я, рассматривая большую каменную арку и три двери за ней. Тюремщик выбрал из висевшей у него на поясе связки ключ, нацелился в замок крайней левой двери и предупредил:




– Вы безрассудны. Прошу учесть, что это альм. Не слишком ли дерзко с моей стороны будет предположить, что на этого хвостатого вряд ли произведут должное впечатление титулы и регалии прекрасной миледи? Учтите, он может быть опасен.




– Ничего,- самоуверенно отмахнулась я, приподнимаясь на цыпочки и пытаясь заглянуть в окошко. Сердце колотилось так, будто надеялось разорвать грудную клетку и вырваться на волю, я чувствовала, как в висках часто-часто стучит вскипающая от волнения кровь. Как бы меня удар на нервной почве не настиг…




– Я предупредил.- Толстяк обреченно вздохнул и, прежде чем повернуть ключ в замке, покосился на меня,- Если что – кричите, миледи. Я буду рядом.




– Благодарю вас,- чопорно согласилась я, понимая, что еще секунда промедления – и я выломаю дверь в камеру голыми руками. К счастью, тюремщик решил, что сделал все, что мог, дабы отговорить ненормальную леди от опрометчивого поступка, и торжественно открыл замок.




Камера оказалась маленькой, и в ней совершенно не было мебели. И, несмотря на это, я не сразу заметила скорчившееся в углу тело. Цветом кожи и одежды оно почти сливалось с серым камнем пола и стен.




Даже скрип открываемой двери не привлек внимание лежащего на боку альма, он не пошевелился и не повернул головы, все так же равнодушно глядя остановившимися лунно-прекрасными глазами в стену и обнимая прижатые к груди колени.




Альмы – раса сильная и гордая. Так просто они не сдаются. Но когда двадцать на одного – не помогут никакие навыки рукопашного боя. Поэтому изящный хвостатый парень, лежащий на голом каменном полу, пребывал далеко не в лучшем состоянии. Оставалось только удивляться, как чрезмерно удалые и ретивые стражники ему все кости не переломали.




Я быстро пересекла камеру, наклонилась и осторожно дотронулась до плеча нечеловека. Он пошевелился, повернул голову, удивленно вгляделся в мое лицо, сощурился, словно не веря своим глазам… Дальше последовал взрыв: только что бессильно лежащий на каменных плитах альм буквально взвился в воздух и опрокинул меня на пол.




Гордость не позволила мне кричать. А нарядное платье и длинный широкий плащ не дали успешно воевать. Кроме того, альм, несмотря на многочисленные синяки, порезы и раны, был чудовищно силен и проворен. От такого так просто не отобьешься.




"Вот и смерть моя пришла",- с меланхоличным спокойствием подумала я, вглядываясь в полыхающие восторженным безумием глаза в каких-то дюймах от моего носа. Очень красивая смерть, надо признать. Хотя кто к кому пришел – это, конечно, еще вопрос.




Руки нечеловеку пришлось употребить на то, чтобы сдерживать мое рвущееся в сторону тело, поэтому он, придя к неприятному, но необходимому решению, резко нырнул головой вниз, ко мне, явно решив попробовать разорвать защищенное лишь бархаткой с жемчугами горло своими солидными, похожими на волчьи клыками. Не знаю, способен ли представитель разумной расы на такую дикость. Проверять это на себе у меня не было ни малейшего желания, поэтому я постаралась воспрепятствовать сему оригинальному эксперименту всеми силами: уперлась руками в нижнюю челюсть альма и обреченно зажмурилась, не сомневаясь, что хвостатый парень сломит мое сопротивление, даже не заметив его.




Однако гибель все не наступала. Удивленно открыв глаза, я столкнулась с таким же потрясенно-недоверчивым взглядом лунных глаз и поняла, что избитый и замерзший нечеловек уже выдохся. Этим стоило воспользоваться:, я прекратила дергаться и, дождавшись, когда альм слегка расслабится, изо всех сил рванулась в сторону, причем не телом, а разумом, стараясь активировать пришпиленную к воротнику крохотную брошку в виде серебряного паучка с жемчужным брюшком.




Беда была в том, что я, не желая причинять вред своему несостоявшемуся убийце, не могла применить всех доступных мне приемов безоружной борьбы, которые как раз были направлены на то, чтобы доставить как можно больше проблем противнику. Однако в данном случае хватило и мысленного рывка: изящная чародейская тварь спрыгнула с воротника и решительно пробежала по рукам брезгливо охнувшего альма, а я, решив, что сейчас самое время начать активное сопротивление, вскинулась вверх. Агрессора снесло в сторону, и я смогла вскочить на ноги, дабы достойно встретить вторую атаку, буде таковая начнется.




Однако парень явно понял, что столь сильная, самоуверенная и решительно настроенная жертва ему не по клыкам, и отполз в угол, сверкая оттуда своими невероятными глазищами, как рассерженная кошка. На Каррэна он был похож неимоверно, просто настоящая копия… Но все-таки это был не он. Почему – не знаю. Но я чувствовала, что передо мной сидел не мой несостоявшийся муж.




– Каррэн? – на всякий случай осторожно поинтересовалась я, уже понимая, что это дохлый номер. Паук вопросительно покосился на меня, но, видя, что наш противник временно прекратил свои угрожающие телодвижения, не стал бросаться, а переполз поближе к моим ногам. В том, что при необходимости он сорвется с места быстрее сторожевой собаки или дрессированного демона, сомневаться не приходилось.




– Вэррэн,- спокойно поправил меня альм с таким небрежным изяществом в голосе, словно представлялся леди на светском рауте, а не знакомился с той, которую только что чуть не отправил во Мрак вековечный в тюремной камере. Голос у него и впрямь был нежным, сладким, обволакивающим, до слез знакомым и родным. Оставалось только гадать, как боги допустили в мир подлунный двух созданий, до безумия похожих даже в мелочах.




– Какая разница,- разочарованно вздохнула я, машинально поправляя растрепанные в драке волосы и поворачиваясь к выходу. Надо было бы, конечно, как следует потрясти этого хвостатого на предмет добычи информации о причинах такой ненависти к скромной наемнице, но я была придавлена обломками рухнувших грез и упований и очень плохо соображала, что к чему. И сама же понимала, как глупо ожидать, что в тюремной камере обнаружится Каррэн. Понимала… и надеялась. Надеялась до того самого мига, как альм сбил меня с ног, потому что именно тогда я и поняла, что это не убитый мною нечеловек. И дело было даже не в том, что такое поведение вообще было несвойственно Каррэну. Просто это был не он.




– Погоди,- внезапно властно произнес Вэррэн, протягивая руку. Я, сама не понимая, почему, послушно остановилась.- Наемница? Как там правильно назвать – храна, да? Тень?




– Она самая,- настороженно кивнула я.- С кем имею честь?




– Я ведь уже представился – Вэррэн,- с легкой ноткой удивления повторил альм. Я не сводила с него глаз, ожидая продолжения, и в конце концов он с быстрой гримасой неудовольствия закончил: – Из рода В'елнатов.




Я уважительно наклонила голову. Едва не пристреливший, а потом чуть не загрызший меня мальчик принадлежал к одному из трех родов, правящих Тэллентэром, подземным городищем, прародиной альмов. Думать о том, какой серьезный дипломатический скандал поднимется, если там узнают о заключении в тюрьму родственника соправителя, не хотелось.




– Погоди,- опять попросил Вэррэн, видя, что я вновь собралась уходить,- Я должен тебя убить.




Это заявление для меня новостью не стало.




– Буду сопротивляться,- честно предупредила я, не доискиваясь причин столь резкой антипатии.




– Уже понял,- так же честно и мирно согласился он.




Мы немного помолчали, потом я спокойно поинтересовалась:




– И что делать будем?




– Понятия не имею,- безмятежно отозвался альм. Правильно, не в его положении выстраивать планы покушения на жизнь храны.




– Это ты меня разыскивал? В замок Рэй ездил, бывших клиентов расспрашивал?




– Да, я,- не стал отпираться Вэррэн.- Да ты садись, небось устала, пока по этим коридорам брела.




Я, не щадя и без того уже немало пострадавшее платье, послушно опустилась на пол, подоткнув под пятую точку складки подола и муфту, чтобы сидеть было не так холодно. Потом покосилась на явно зябнущего альма, расстегнула фигурную пряжку у горла и протянула ему плащ.




– Зачем? – самолюбиво вскинулся парень.




– Ты же мерзнешь.




– Я не могу взять у тебя плащ!




– Почему? – чуть удивленно приподняла брови я. Поверь, мне вовсе не холодно, наша маленькая стычка заставила кровь буквально кипеть в моих жилах.




– Да дело не в этом: холодно – не холодно,- презрительно передернул плечами Вэррэн.- Я не могу ничего взять из рук той, которую должен убить.




Придворных кавалеров такая фраза, наверное, шокировала бы. Ну как же это! Столь явно выразить пренебрежение даром дамы?! Уму непостижимо! Особенно если учесть, что она предлагает одежду для защиты от холода. От такой вещи полагалось бы отнекиваться, напирая на то, что невозможно заставлять леди мерзнуть. Однако у альмов другое мировосприятие и довольно своеобразные понятия о чести, весьма отличные от человеческих. Так что если бы этот мальчик не присмотрел меня в жертвы, то он, скорее всего, действительно принял бы этот несчастный плащ.




Не дури. Я вытянула руку и небрежно уронила накидку между нами. Роскошный, неимоверно дорогой мех черно-бурых лис на грязном полу смотрелся жалко и неуместно,- Вот. Теперь ты не берешь плащ из моих рук, а поднимаешь с пола. Допустим, я потеряла его во время выяснения отношений, с которого мы начали наше знакомство.




Вэррэн покосился на меня как на ненормальную. Понимаю. Вот так просто посиживать рядом с тем, кто только что сознался в горячем желании убить тебя,- не каждая сможет. Да еще и плащиком делиться вздумала. Ну не говорить же альму, что он мне просто до боли напоминает одного успевшего стать дорогим нечеловека!




Плащ он все-таки взял. Холод не шутка.




– И чем же я тебе так не угодила, позволь поинтересоваться? – дождавшись окончания этических споров Вэррэна с самим собой, мирно спросила я, косясь то на необычного соседа, то на носки своих туфель. Война с альмом и прогулки по подземным казематам изящной шелковой обувке на пользу явно не пошли – тонкая темно-зеленая ткань успела намокнуть, испачкаться, а кое-где уже и откровенно начала рваться.




Паук после некоторого раздумья засеменил ко мне и улегся рядом, как верный пес. Агатовые глазки поблескивали мрачно и решительно, выросшая до размеров Лабрадора брошка явно демонстрировала свою готовность расправиться с любым, кто вздумает на меня напасть. Я рассеянно протянула руку и потрепала ее по голове, как любимого ручного демона, и паук даже, кажется, каркнул от удовольствия, вызванного этой небрежной мимолетной лаской. Как многообразна и причудлива человеческая фантазия… И додумалась же до такого чуда Цвертина!




– Да так, мелочь, можно сказать,- с деланым пренебрежением отмахнулся мой собеседник. Впрочем, быстро стегающий хвост ясно выдавал некоторую нервозность, которую альму никак не удавалось скрыть,- Брата ты моего убила.




– Как его звали? – деловито уточнила я. Вэррэн показался мне чистокровным альмом, но с тем же успехом он мог быть и полукровкой, у которого просто очень сильно выражены черты одного из родителей. Что-то не припомню, чтобы я на кого-то из межрасовой помеси охотилась. Впрочем, братец Вэррэна мог казаться и настоящим человеком. Нити родства порой сплетаются в такие странные и причудлицые узлы, что разобраться в них не могут даже придворные летописцы и хранители традиций.




Альм ответил.




Я не поверила.




Альм повторил.




Я запротестовала:




– Не может быть! Каррэн, рассказывая мне о своей близкой родне, называл только мать и сестру!




– Уверена? – насмешливо сощурился мой несостоявшийся убийца, пытавшийся выдать себя за брата-близнеца Каррэна.




Я беспомощно открыла рот. Альмовский менталитет человеку понять очень сложно, для этого нужно как минимум иметь соответствующий склад ума, гибкую психику и здоровый, крепкий, готовый выдержать потрясения рассудок. В частности, пепельнокожая раса на удивление дотошна во многих ничего не значащих мелочах. И Каррэн, похоже, сумел соврать, не сказав мне ни слова лжи. Но я и сама виновата: спросила у него, не кто состоит с ним в родстве, а с кем он живет. Вот альм и ответил честно и правдиво: с матерью и сестренкой. Так оно, наверное, и было. Поэтому про бродящего по просторам Сенаторны брата он и не упомянул.




– Но вы и впрямь похожи как идентичные заклинания одного и того же мага,- дабы сказать хоть что-то, выдала я, пытаясь понять, отчего Каррэн в свое время не рассказал мне о своем брате.




– Что ты хочешь – близнецы ведь,- вздохнул Вэррэн.- Нас все слуги путали. Горничные и няньки, правда, еще как-то различали, а вот лакеи даже понять не пытались, кто именно из господских детей стоит перед ними.




И тут меня осенило. Вот оно, основное отличие двух изумительно похожих альмов! От Каррэна, как я очень четко и болезненно помнила, пахло летним лугом и цветами. А Вэррэн источал легкий аромат соснового бора в знойный иол- день – нагревшейся хвои, растопленной смолы, земляники и лесных фиалок. Неудивительно, что горничные приловчились распознавать, кто есть кто – у женщин обоняние более тонкое, чем у мужчин, поэтому они способны ощущать легкие, едва уловимые ароматы и запахи. Ну и, конечно, было еще одно, принципиальное для меня отличие: Карэн меня любил. А Вэррэн хотел убить. Впрочем, за дело. Что называется, заслужила. Но утешение это, конечно, весьма слабое.




– Я одного не могу понять. Откуда? Откуда ты узнал, что именно я… – Договорить не удалось, голос предательски дрогнул и сорвался.




– Человек один рассказал.- Брезгливая гримаса на лице Вэррэна ясно показывала, сколь невысокого он мнения о доносчике.- Высокий такой, по вашим меркам, наверное, красивый. Глаза мечтательные, голос томный, манеры изысканные… Имя только какое-то странное. Вернее, не имя даже, а прозвище, кличка, как у собаки. Не то Зверь, не то…




– Зверюга,- пробормотала я в тихом ужасе. Из поездки в Меритаун вернулись всего трое – я, Торин и красивый, изящный парень из отреченных, которого на обратном пути я оберегала и пестовала почти так же, как своего клиента. Правда, в излишней опеке он не нуждался, был привычен к походной жизни, умел готовить и строить укрытие на ночь, знал толк в лечебных травах, литературе и поэзии, без споров проглатывал любую предложенную ему еду, хотя и предпочитал овощные салатики и тушенную с пряностями крольчатину, знал приемы безоружной борьбы и весьма ловко применял их на практике…




– Во-во. Именно Зверюга,- подтвердил мои худшие опасения Вэррэн,- Умный, знал, кому что рассказывать…




– И кому он что рассказал? – глухо поинтересовалась я, пытаясь переварить вываленные мне на голову сведения. Внезапно вспомнилось, что именно Зверюга первым высказал идею бросить в зале разваливающегося королевского дворца близняшек Правого и Левого. Тогда я подумала, что он конечно же заботится прежде всего о жизни Тори на. Теперь же в душу начали закрадываться неопределенные, но весьма неприятные сомнения.




– Да так… – Судя по голосу альма, он невольно восхищался хитростью Зверюги,- Письмо моей матери написал, мол, могу поведать, кто и как вашего старшего сыночка убил. Она… Ну нервная, импульсивная, невыдержанная женщина, мигом сообразила, что к чему, и отправила меня разбираться.




– Погоди-погоди! – запротестовала я.- Ничего не понимаю. Давай по порядку. Ты же сказал, что вы с Каррэном близнецы. Так? Так. А почему теперь ты говоришь: старший?




– Потому что Каррэн и впрямь меня старше. Минут этак на десять,- равнодушно отозвался альм. Крыть было нечем, я нетерпеливо махнула рукой, показывая, что принимаю объяснение, и продолжила допрос:




– Откуда ты знаешь с подробностями, что делал Зверюга? Почему ты сам отправился меня убивать? Кто тебе объяснил, где меня искать? Отчего Каррэн не назвал мне тебя среди своих родственников? Впрочем, нет. Давай-ка рассказывай все с самого начала и по порядку!




Видимо, глаза у меня сделались уж вовсе мрачными и нехорошими – альм из правящего рода невольно поежился, поудобнее устроился на жестком полу и покорно начал давать отчет простой наемнице. Я притаилась как мышь, боясь спугнуть откровение Вэррэна, рассказывающего мне о своей жизни не как новой знакомой, а как старой и верной подруге.




Понять все услышанное мне было сложно. Принять – еще сложнее. Слишком уж не похожи друг на друга наши расы, причем основные различия заключаются даже не в физиологии и не во внешнем виде – в самом деле, в общих чертах-то все одно и то же, – а в мировосприятии, менталитете и взглядах на жизнь.




Своеобразные понятия о чести заставили Вэррэна спешно покинуть родное поместье в Белом округе подземного альмовского городища и в одиночку отправиться бродить по грешной земле Сенаторны. Что он натворил – нечеловек так и не признался. Да я бы, наверное, и не поняла. Вроде бы он не то оскорбил, не то унизил кого-то очень важного и значительного. Мужчины порой, как дети,- невоздержанны на язык и безответственны в словах и поступках, словно не понимают, чем это все может закончиться. Но суть не в этом. Родители, сыгравшие не последнюю роль в удалении Вэррэна из Тэллентэра, оплакивать изгнание сына не собирались – ведь у них остался еще один наследник – умный, рассудительный, не столь опрометчивый в делах и поступках Каррэн. Он с уважением относился к решениям своего дядюшки (мать братьев приходилась родной сестрой одному из трех соправителей Тэллентэра) и всегда исполнял его волю. Поэтому, узнав из шпионских донесений о существовании этих проклятых кристаллов, он и поторопился выехать в Райдассу, дабы как раз успеть в качестве сопровождающего ценного чародейского груза.




О гибели Каррэна, наступившей вследствие действий военно-магического характера в исполнении одной вечно мрачной кареглазой наемницы, притворяющейся любовницей милорда Торина Лорранского, род В'елнатов узнал примерно через неделю после этого события. Как выяснилось, очаровательный мечтатель Зверюга, во время пребывания в Меритауне маясь бездельем в ожидании отъезда обратно в Райдассу, нашел себе занятие по душе – черкнул пару строчек родне Каррэна, выражая им искреннее сочувствие и похвальную готовность поделиться информацией о последних минутах мятежного альма. К стыду своему, я так и не научилась разбираться в людях – парень-то казался мне отрешенным романтиком не от мира сего, не видящим ничего дальше кончика своего клинка, а оказался циничным стервецом, живенько сообразившим, сколько знатные альмы заплатят за наводку на убийцу племянника соправителя. И внимательным он был еще каким, в отличие от меня – запомнил и название рода, и имена матери и сестры Каррэна, которые тот мне называл, да я как-то мимо ушей их пропустила. Ну и вот он, результат.




Когда Вэррэн дошел до письменного диалога со своей матушкой, в котором она велела ему разобраться с убийцей брата и обещала в случае успеха полное прощение всех прегрешений, я не выдержала, вскочила и забегала по камере. Альм, следя за моими лихорадочными перемещениями льдисто-спокойными глазами, равнодушно повествовал, как снялся с места, пересекся со Зверюгой в Кларрейде, куда отреченный отправился после окончания нашего путешествия, получил уйму нужной и полезной информации и рванул на розыски наглой наемницы в наш славный стольный град. Нащупать мои следы было не так уж сложно. Храна – значит, из замка Рэй, что в окрестностях Каленары. Эта прописная истина известна всем и каждому в мире подлунном. Приехать в столицу Райдассы и начать методично обшаривать все места, где собираются наемники,- что может быть проще?! Кроме того, я, недалекая, сама назвала Зверюге свой адрес, с удивляющей меня саму наивностью приглашая его забегать в гости. Так что эта ценная информация тоже стала достоянием Вэррэна.




Правда, дома он меня не застал, чему очень огорчился (я мысленно вознесла горячую молитву за здоровье милорда Ирриона Лорранского, заставившего провести меня ту самую ночь, когда в мой особнячок явился альм, в своем поместье). Затем Вэррэн начал по ниточке собирать всю хитросплетенную ткань моей жизни. Успехов он достиг, да еще каких: нашел первого, третьего и седьмого моих клиентов, съездил в замок Рэй, составил себе представление обо всем, что я успела натворить в мире подлунном, и начал устраивать засады. Но не везло бедному Вэррэну просто катастрофически: то народу слишком много вокруг меня толпилось, то не пускали его туда, куда я иду, то невольные свидетели, сами того не желая, закрывали меня от его арбалетов. И от ножей. Непосредственным виновником переполоха на улице Чар стал именно мой новый хвостатый знакомый. Каким чудом окончательно затосковавший и начавший с горя творить глупости альм пролез в королевский дворец, он не рассказывал, а я не расспрашивала, подозревая, что Вэррэн попросту убил кого-то из охраны или прислуги. А уж в галереях королевской обители нечеловек никого не удивил – там постоянно толкутся какие-то посольства и гости, а альмы для большинства близко не общающихся с ними людей все на одно лицо. Равно как и мы для них.




Оставалось только благодарить богов, не давших Вэррэну простора для действий. Потому что к покушениям на свою жизнь я не была готова. Торина защитить – это да. А о себе я никогда особенно не пеклась, считая, что ненормальных, возжелавших свести со мной личные счеты, еще поискать нужно. Впрочем, это лишний раз доказывает, что человеку свойственно ошибаться.




– И где сейчас Зверюга? – злобно прошипела я, решив отложить всю остальную вываленную на мою голову информацию в долгий мысленный ящик, дабы обдумать ее на досуге. Единственное, чего мне хотелось в тот момент,- это оказаться как можно ближе к очаровательному романтику из отреченных, дабы четко и неприглядно объяснить ему, что предавать девушек, а тем более нежных, наивных и беззащитных хран – очень, очень скверно.




– Понятия не имею,- фыркнул не разделяющий моего недоброго энтузиазма Вэррэн.- Наверное, так и сидит в Кларрейде. А может, в другое место перебрался – такие люди, как он, на одном месте подолгу не задерживаются, так и несутся по жизни, как гонимая ветром палая листва.




– Недолго ему летать осталось,- хищно улыбнулась я. Не люблю, когда меня предают. А чем, кроме предательства, можно назвать то, что вытворил Зверюга? Я его шкуру не раз и не два спасла, а он… Как только разберусь с заказом милорда Ирриона – рвану на поиски отреченного. И да сберегут его тогда все двенадцать богов… – Ладно. Убивать сейчас будешь?




Видимо, к таким откровенным, простосердечным и наивным вопросам благородных альмов не приучают. Во всяком случае, растерялся и смутился бедный Вэррэн, как приличная девица, застигнутая за разглядыванием афиш одного из ночных заведений на улице Грез.




– Судя по отсутствию энтузиазма, это подождет,- вздохнула я, вставая. Паук, уменьшаясь на ходу, торопливо взбежал по подолу и крохотной брошкой замер на корсаже под прикрытием пояса. Я покровительственно дотронулась до него кончиками пальцев, почувствовала постепенно угасающее тепло хитрой магической побрякушки и машинально отряхнула юбки,- Плащ оставь себе – здесь слишком холодно, как бы тебе не простудиться. Я еще приду.




– Ты ненормальная.




Вэррэн не спрашивал, Вэррэн констатировал, причем так спокойно и уверенно, будто знал это всю жизнь, а теперь просто получил лишнее доказательство моей умственной несостоятельности.




– Как и все храны,- не стала спорить и опровергать очевидное я,- Счастливо. Я еще приду.




– А если я тебя не приглашаю?




В его положении столь самоуверенное и нахальное заявление едва ли не до слез умиления доводило.




– Увы, наемники редко приходят по приглашению. А уж храны тем более,- Я покачала головой и высунула руку в окошко, дабы призвать тюремщика. Тот, паче чаяния, ко мне не поспешил. Впрочем, густой раскатистый храп, раздавшийся в ответ, говорил сам за себя. В коридоре ему явно было тесно, звук гудел и множился, отражаясь от стен и словно напитываясь дополнительными силами. При таком бдительном и радетельном страже я могла бы вытащить на волю полтюрьмы, если бы захотела.- Ау, уважаемый! Не соблаговолите ли проводить меня на выход?




Но моему далеко не самому хилому голосу с могучим храпом было не тягаться: силой легких боги тюремщика явно не обидели. Он, посапывая, вдохновенно выводил сложные рулады, в которых я скоро явственно различила первые такты легкомысленной, не слишком приличной народной песенки "Я у речки отдыхал и русалку повстречал". Сии музыкальные экзерсисы меня, конечно, восхитили, но не настолько, чтобы я оставила свои попытки растолкать тюремщика и решилась ночевать в одной камере с Вэррэном: как-то уж слишком недобро и хищно поглядывал на меня альм. Убить, быть может, и не убьет, но вот кусок отгрызть наверняка попробует, потому как чем заключенных у нас кормят – только демонам Мрака вековечного ведомо. Даже сказать "по-свински" нельзя, ибо ни одна свинья на таком пайке и трех дней не протянет. Но и я хороша, клуша рассеянная,- могла бы догадаться прихватить с собой какой-нибудь еды!




– Погоди, я тебе помогу.- Вэррэн аккуратно оттеснил меня от окошка, набрал полную грудь воздуха и вдруг заверещал так, что у меня заложило уши. Толстячок подпрыгнул на аршин над полом и схватился за сердце, словно опасаясь, что оно собирается выскакивать из груди и бежать подальше от источника столь громких и пронзительных звуков.




– Ми-миледи?…- неуверенно проблеял тюремщик, с трудом принимая вертикальное положение и все еще держась за грудь.




– Она самая,- с милой улыбкой согласилась я.- Пойдемте обратно?




– А? Да-да, конечно… – Глаза ошалевшего от неожиданной побудки пузана рассеянно блуждали по потолку и стенам, словно их хозяин не очень хорошо соображал, где находится. В конце концов тюремщик все-таки нашел в себе силы отыскать в связке ключей нужный, отпереть дверь камеры и даже галантно подать мне руку на выходе. Уже почти шагнув через порог, я обернулась. Альм сидел на полу, обхватив колени руками, и пристально смотрел мне вслед. Плащ с меховой оторочкой на его плечах казался королевской мантией.




Лицо я держала ровно до того момента, когда я уселась в карету милордов Лорранских и задернула плотные шелковые занавески.




Наемница плакала. Это казалось невероятным, но холодная невозмутимая профессионалка действительно плакала. Плакала как простая девушка – искренними, крупными, горькими, прозрачными слезами, всхлипывая, вздыхая и постанывая сквозь судорожно стиснутые зубы.




– Тш-ш-ш… Все хорошо. Я с гобой. Мы вместе придумаем, как тебе поступить. Ну расскажи мне, что случилось. Чего ты в тюрьме насмотрелась?




– Такой же! Понимаешь – такой же! Только запах другой. А все остальное – и голос, и интонации, и внешность – все точно такое же! Даже имя похожее!




– Ну значит, тебе повезло,- философски вздохнула рыженькая магиня, притягивая голову подруги себе на грудь и поглаживая ее по волосам. Торин невольно почесал затекшую от стояния в непривычном положении спину, перемялся с одной ноги на другую и вновь приник к замочной скважине.




– Какое гам повезло?! Ты подумай, куда он вляпался! Стрельба в королевском дворце – не шутка! Да и Торин наш благороднорожденный там, как на грех, попался, значит, дело могут повернуть так, будто альм на монаршего родственника напал. А за это, как ты сама прекрасно знаешь, у нас полагается смертная казнь.




– Кстати, ты знаешь, что Торин маг? – Цвертина была рада сменить тему. Но Тень лишь равнодушно отмахнулась:




– Да, конечно, знаю. Я сама ему эту потрясающую новость пару месяцев назад и сообщила. Правда, там одно название, что маг: Торин сам по себе слаб, да еще и учиться не желает, думает, что все само к нему придет.




– Не скажи! – воодушевленно покачала головой магния.- Мы тут с ним…




Лорранский невольно поморщился. Очаровательная Цвертина, с которой он познакомился в день памятного турнира, была нисколько не похожа на свою боевитую подругу. Магиня оказалась по-женски мягкой и нежной, в меру наивной, как и полагалось богатой девушке, восторженной и веселой, деловитой и красивой. А еще она, не скупясь, делилась магическими знаниями. Не то что наемница эта – или безучастную деревяшку из себя корчит, или все-таки поддается на провокации и показывает эмоции, да только такие, что уж лучше бы она их не демонстрировала. То ехидство, то бешенство, то издевательская радость, то бесконечные подколки и намеки… И красота маги ни завораживала не той странной, дикой ледяной мрачностью, что отличала ее подругу, а ласкала светом и теплом. Приведение в чувство рухнувшей в беспамятстве Тени дало отличный повод для знакомства и обмена адресами, а проблемы, связанные с альмом, позволили продолжить эти более чем приятные и полезные отношения. И, кабы не принесло храну в недобрый час, так Торин бы, наверное, под руководством Цвертины уже пару заклинаний освоил!




Но увы! Наемница прилетела из тюрьмы встрепанная, будто за ней все демоны Мрака вековечного по пятам гнались, рухнула на диван в кабинете и, не вдаваясь в долгие объяснения, разрыдалась так горько и отчаянно, что у Тори- на защемило сердце. Он, если честно, вообще считал храну неспособной на слезы. А тут и стоны, и жалобы, и слезы в три ручья. Такое поведение было настолько несвойственно наемнице, что Лорранский даже засомневался, уж не подменили ли его телохранительницу. Стержень, на котором она держалась, казалось, согнулся, а то и вовсе переломился пополам, и лишенная привычной опоры девушка поникла, как надломленный цветок. Или треснувшая арфа.




Зато Цвертина сориентировалась мгновенно: очень мягко и тактично вытеснила Торина в коридор, закрыла дверь и приступила к планомерному, спокойному, очень подробному и обстоятельному допросу своей пепельноволосой подруги. Вонато, которую в качестве охранницы Торина тоже выперли из кабинета, равнодушно перелетела на висящую на потолке люстру и замерла на ней оригинальным архитектурным украшением, то подозрительно щуря огромные рубиновые глазищи в сторону графа, то сочувственно поглядывая на двери кабинета. Демона, по-видимому, происходящее не интересовало ни в коей мере. А может, она просто понимала, что хозяйка рано или поздно поделится с ней своими мыслями.




А вот Торина снедало любопытство. Вступать с наемницей в ментальный контакт подобно демону он еще не научился, и потому, наплевав на достоинство рода Лорранских, не чинясь, приник к замочной скважине. Вонато сверху посматривала на него ехидно и снисходительно, явно собираясь потом наябедничать хозяйке об этом недостойном поведении молодого графа. Внезапно она насторожилась, завозилась на люстре и сбила на пол коротенький свечной огарок. Однако тревога была ложной, лишь где-то вдалеке прошуршали торопливые шаги одной из служанок. Торин досадливо покосился на довольную собой вонато и припал к двери. Но девушки совместными усилиями уже кун провали истерику и даже, кажется, успели договориться до чего-то важного, значительного и конструктивного. Во всяком случае, обе они имели такой гордый и довольный вид, словно только что решили все проблемы в мире подлунном.




Из рук в руки перешла какая-то тонкая фитюлька на длинном шнурке. Магиня, зажмурившись, стремительным полушепотом пробормотала пару фраз на шаррате, удовлетворенно улыбнулась и вернула кулон подруге. Та, не доверяя маленькому поясному кошельку, повесила украшение на шею и старательно замаскировала простенький кожаный шнурок кружевным воротником. После чего чмокнула Цвертину в щеку и вышла в коридор.




Торин едва успел отпрянуть, дабы не получить дверной створкой по любопытному носу. Судя по резким и решительным движениям девушки, вновь обретшей утраченную было грациозность и уверенность в себе, она вспомнила о своих обязанностях личной храны милорда Лорранского-младшего и готова была выполнять их со всем тщанием и прилежанием.




Оружейник заменил растянувшуюся тетиву.




Мастер-настройщик подкрутил провисшие струны арфы, и они зазвучали еще резче и пронзительнее.




Бедный Торин страдальчески поморщился. Обострения профессиональной внимательности у своей телохранительницы он опасался даже больше, чем ядовитых змей, которые пугали его до состояния неконтролируемой паники.




Графенок совершенно ополоумел. Мало того что знакомство с Цвертиной вызвало у него новый всплеск бестолкового интереса к магии, гак он еще и отчета у меня потребовал, о чем я в тюрьме с пленным альмом беседовала и до чего мы договорились. Понимая, что так просто мой настырный подопечный все равно не отвяжется, я попыталась отделаться парой общих фраз, да не тут-то было! Торин иногда напоминал мне экзотические островные сладости – вроде и красиво, и любопытно, но совершенно неудобоваримо, а уж если к штанам или подолу прилипнет, то семь потов прольешь, пока отдерешь хотя бы половину. Я понимала, что ему гак же, как и мне, не терпелось узнать, что означает это странное явление альма, вроде бы убитого почти два месяца назад на границе с Йанарой и Тэллентэром. Но не испытывала никакого желания пояснять болтливому и капризному аристократенышу обстоятельства явления "покойника", равно как и причины его воинственных действий в мой адрес. К счастью, Цвертина прониклась к моему вздорному подопечному необъяснимой симпатией, и охотно нянчилась с ним, и выгуливала в начавших убираться в золото парках, и даже, кажется, потихоньку учила какой-то магии. Я не препятствовала. Подругу мою все происходящее, кажется, только забавляло, а Торин присмотрен и вполне доволен жизнью. И храну свою не донимает, что немаловажно.




А в моей голове зрел отчаянный и безнадежный план. Я должна была вытащить Вэррэна из тюрьмы. Я не знала, ни как я это проверну, ни куда его потом спрячу, ни что буду делать в случае вероятного провала. Я просто должна была вырвать его из цепких лап нашего правосудия, из которых даже невиновный никогда не выбирался невредимым.




Брать тюрьмы на абордаж мне еще не приходилось. Корабли тоже, если честно. Но там я хотя бы теорию себе представляла – хранов на всякий случай обучают особенностям сражения на воде и захвата судов – мало ли как жизнь повернется, вдруг и на море доведется повоевать. Как самой сбежать из-под стражи, я тоже знала. Но как вытащить другого… Да еще альма, который неизбежно будет бросаться в глаза… Такой задачки мне боги еще не подкидывали.




Все осложнялось необходимостью соблюдать полнейшую секретность. Милорд Иррион, конечно, относился ко мне с симпатией, но он прекрасно знал, что альм затеял стрельбу в присутствии его сына. И понять и простить этого не мог. Драгоценное здоровье Торина (в которого, к слову сказать, никто и не думал целиться) значило для Лорранского-старшего гораздо больше, чем жизнь Вэррэна. Я его понимала. Но согласиться с политикой невмешательства не могла. Этот альм служил живым доказательством моего страшного предательства. И в то же время до боли напоминал Каррэна, которого я имела неосторожность полюбить.




Это неправда, что с глаз долой – из сердца вон. Наоборот. Ушедший поселяется в душе навсегда, прирастает к ней, да так, что не отдерешь. И выжить его оттуда просто невозможно. Я знаю. Я пыталась. И не смогла.




Платье было вызывающе дорогим. Оно кололо глаза своим богатством, безмолвно кричало о той дикой сумме денег, что пришлось выложить за это великолепие, поражало роскошью отделки и изумительной красотой кружев воротника и манжет, повторяющих своим узором тонкую как паутина вышивку по корсажу. Восхитительно нежный и гладкий йанарский шелк цвета знойного летнего неба дерзко, гордо, демонстративно, надменно, без слов рассказывал всем и каждому об истинной стоимости этого наряда, с вызовом демонстрируя богатство хозяйки… или ее покровителя. Ткань, безумно дорогая, была такого качества, что даже не шуршала и не шелестела, я передвигалась совершенно бесшумно, совсем как тень. Четыре ниспадающие одна из-под другой юбки – каждая последующая чуть темнее предыдущей – казались вихрящимся вокруг ног потоком воды.




Я смотрелась во всей этой красоте южной птицей, безуспешно старающейся прикинуться скромницей и недотрогой. Это впечатление поддерживали плащ и муфта. Бобровый мех, окаймляющий комплект осенних одежек, был выделан так превосходно, что походил на отполированное серебро. Такой наряд требовал роскошных драгоценностей, но у меня их не было. Равно как и денег на приобретение – почти все накопления ушли на безумно дорогой наряд.




Пришлось идти на поклон к Торину. Мой подопечный покосился так подозрительно, словно знал, что я затеяла что-то не то. Но наскоро слепленная историйка о каком-то маге, пригласившем нас с Цвергиной в гости, подействовала, и мой подопечный соизволил принести мне ожерелье и пару браслетов. Я посмотрела на предложенные мне вещи, тяжело вздохнула, раздумывая, что хуже – явиться на люди без драгоценностей или щеголять в таком ошеломляюще безвкусном комплекте, совершенно не подходящем к моему платью, и в конце концов легким покачиванием головы отвергла сию красотищу. Торин засопел оскорбленно и негодующе, как породистая декоративная собачонка, которой неловкая хозяйка отдавила лапу, но принес мне другое ожерелье. Оно разительно отличалось от предыдущего и было милостиво принято, после чего графеныш воззрился на меня столь недоуменно и недоверчиво, что я даже испугалась. Впрочем, раздумывать о странностях поведения моего подопечного у меня не было ни времени, ни желания. Я собиралась провернуть противозаконную аферу и готова была растерзать всякого, кто вздумает мне мешать. К счастью, не дружащий с логикой аристократ и не подумал поинтересоваться, отчего это я собираюсь на гулянки, когда обязана охранять его драгоценную жизнь.




Сесть в роскошном, безумно дорогом наряде на лошадь нечего было и думать – это было невозможно в принципе, да и вообще казалось кощунством. Но карета графов Лорранских мне не подходила – уж слишком она была приметной и запоминающейся. А милорд Иррион из-за своей доброты и желания помочь и так окажется втянутым в мои проблемы по самые уши. Незачем осложнять ему жизнь еще и столь явным и недвусмысленным признаком участия кого-то из семьи Лорранских в моей затее.




Бедная Цвертина, которая уже наверняка сама не рада была, что связалась со мной, но отступать стеснялась, прислала за мной свой экипаж – хорошенькую карету без всяких опознавательных знаков. Кучер старательно изображал невменяемого идиота, не способного воспринимать ничего, кроме ясно и четко сформулированных приказов. А может, и был таковым, Мрак этих магов разберет, может, у них модно стало обучать душевнобольных какой-нибудь простой работе и привлекать их к делу. Было же когда-то, года этак три назад, повальное увлечение иметь зомби в качестве прислуги.




Потрепав по ушам Тьму, вновь остающуюся за охранницу Торина, я уселась в экипаж и бережно расправила на коленях складки подола. Страшно даже подумать, сколько денег на мне надето. Пять десятков золотых, почти год безбедной жизни без хлопот и забот о хлебе насущном… Эх…




Стража на воротах Каленары очень огорчилась. Еще бы – красивая карета и восхитительный наряд ясно свидетельствовали, что в стольный град изволит ехать девица более чем небедная. Соответственно взять с нее въездную пошлину собирались как минимум в трехкратном размере – от такой богачки все равно не убудет, а бедным охранникам городских рубежей хоть на пиво да жаркое в ближайшем трактире хватит. Однако ничего им с меня слупить не удалось – свиток, свидетельствующий о том, что я являюсь владелицей недвижимости в Каленаре, и освобождающий от уплаты за въезд и выезд из столицы, я всегда возила с собой и с готовностью являла его миру, оберегая свой кошелек от дополнительных трат. В самом деле, мне же, бывало, по три раза на день из города и обратно кататься приходится, если бы не эта гербовая бумага с внушительной печатью, я бы уже давным-давно разорилась на пошлины да выплаты.




Столица постепенно отходила от великого праздника. Уже и рыцари поразъехались на поиски новых подвигов, и торговцы вопили не столь оглушительно и весело, и со ставен сняли украшения да вымпелы, и с улиц исчезли дополнительные патрули стражи. Даже пьяных валялось в лужах намного меньше, чем в день рыцарского турнира. Рынок, правда, еще шумел – в самом разгаре была большая осенняя ярмарка, и купцы с покупателями отчаянно торговались, стараясь соблюсти собственную выгоду и не дать себя надуть. Ярким палаткам, возам и прилавкам было тесно на большой торговой площади, они расползались по всем соседним улочкам и заполняли, казалось, своим оживленным шумом и гомоном весь город. Оживилась и работорговля. С приходом осени, когда нужно было убирать урожай и сеять озимые, в хозяйстве ценны были любые руки, и купцы, специализирующиеся на живом товаре, вовсю пользовались этим, расхваливая каждого выставленного на продажу человека как незаменимого сельхозработника. При виде изящной девушки лет шестнадцати, позвякивающей кандалами на тонких запястьях и испуганно кутающейся в какую-то дерюгу, я страдальчески поморщилась и в который раз возблагодарила богов, избавивших меня от столь незавидной участи. Не награди они одну из своих чад силой и выносливостью, пришлось бы и мне днем спину на каких-нибудь работах гнуть, ночью развлечением для хозяина и его сыновей служить и страшной сморщенной старухой в могилу сходить лет этак в тридцать. Впрочем, с моей нынешней профессией тоже особенно долго жить не придется. Видимо, хранители Сенаторны судили мне не задержаться в мире подлунном, как бы ни сложилась моя судьба.




Платье выполнило свое предназначение выше всяких похвал. Стоило мне осторожно ступить из кареты на загаженную мостовую, как все окружающие, не исключая малых детей и дряхлых стариков, уставились на него во все глаза. Я, стараясь сдержать нервическую дрожь, слегка поджала губы и брезгливо приподняла роскошные юбки. Пола плаща соскользнула со сгиба руки и зацепила краем уличную грязь. Я поморщилась. Получилось гордо и величественно – из караульной будки тут же выскочил дежурный стражник и поспешил подхватить нарядную гостью под руки, не дожидаясь, пока сиятельная леди, случайно выпачкавшая свое роскошное одеяние в серой осенней слякоти, поднимет несусветный крик и скандал.




– Благодарю вас,- холодно кивнула я, направляясь прямиком к тюремным воротам. Охранник покорно шагал рядом, пока наконец не набрался смелости, чтобы поинтересоваться вполголоса, чему обязан высокому счастью лицезреть мою блистательную особу. Я посмотрела на него так, словно со мной вздумал завести светскую беседу таракан, однако потом все же протянула одну из многочисленных бумажек, выправленных мне Цвертиной и милордом Иррионом. Недреманный страж пробежал по ней глазами, побледнел еще больше и удвоил почтительность. Так что к камере Вэррэна я была препровождена со всем почетом и пиететом, на который только были способны тюремщики.




Я была столь любезна, что позволила едва дышащим от почтения мужчинам переносить меня на руках через лужи. И даже милостиво изволила не заметить парочку крыс, неспешно и целеустремленно шествующих куда-то в ту же сторону, что и мы.




Мимо пыточных камер я прошла на цыпочках, слегка щуря глаза от ужаса. Именно этими застенками меня время от времени стращали экселенц и Жун, да и некоторые из друзей-хранов, утверждавшие, что мне от языка моего ехидного когда-нибудь большая беда будет. Пока боги миловали. Но я очень четко поняла, что больше появляться в этих казематах не хочу. Ни в качестве посетительницы, ни, упаси хранители Сенаторны, клиентки заплечных дел мастеров.




– Пришла все-таки,- удивленно приветствовал меня Вэррэн. Альм выглядел неплохо, насколько это вообще было возможно в его положении: я не заметила ни следов истощения, ни пыток. Впрочем, о скором суде тоже пока ничего не слышно. Видимо, дело слишком серьезное и важное, чтобы решать его с наскока. Наша судебная система вообще отличается неспешностью и вдумчивостью – годы могут пройти, прежде чем обвиняемый предстанет перед грозным мужчиной с непременным лорнетом в руках и большим перстнем-печаткой на пальце. Изображенные на этой печатке два глаза, принадлежащие Моннворту, смотрят спокойно и строго. Считается, что они умеют распознать ложь и вину любого злоумышленника и таким образом как бы служат гарантией честности и неподкупности нашего правосудия. Однако практика показывает, что слуги и наместники великого бога в мире подлунном не столь щепетильны и внимательны. Бывает, по королевскому приказу судьи даже не утруждают себя разбором дела какого-нибудь важного преступника (или того, кого понадобилось им счесть), а просто забывают о нем. И несчастный долгие годы проводит в тюрьме, где стареет и в конце концов умирает в камере, так и не дождавшись справедливого взгляда Моннворта на свои поступки и прегрешения. Возможно, так собирались поступить и с Вэррэном. Даже наверняка. Уж слишком бы большой резонанс поднялся, если бы в столице людского королевства вздумали судить альма, пусть даже никто бы и не знал, насколько он родовитый и богатый. А так… Ну пропадай пропал куда-то, подумаешь… Мало ли представителей разумных рас на просторах грешных земель Сенаторны исчезает.




– Пришла,- спокойно согласилась я. Дождалась, пока снаружи щелкнет замок, которым любезные тюремщики отгородились от социально опасного альма, и прошуршат неспешные шаги отходящего в сторону мужчины, и удовлетворенно кивнула своим мыслям. Как всегда, в предвкушении опасной для жизни забавы я почувствовала, как напрягаются и слегка подрагивают мышцы нижней челюсти, и постаралась расслабиться, дабы не испугать Вэррэна зверским выражением перекошенного в нервной гримасе лица.- Как ты?




– Моию быть и хуже,- моей любимой фразой ответил альм, окидывая меня пристальным, подчеркнуто заинтересованным взглядом.- Красивое платье.




– Я рада, что тебе понравилось,- хищно улыбнулась я в ответ.- Хочешь примерить?




Если у Вэррэна еще и оставались какие-то сомнения в моей вменяемости и адекватности, то этой репликой, похоже, я развеяла их начисто. В том, что я ненормальна, хвостатый, кажется, уверился ясно и четко и даже отполз немного назад, словно опасаясь, что я на него брошусь.




– Не хочешь, значит,- правильно поняла эту попытку отступления я.- А ведь придется…




Лицо у меня оставалось убийственно серьезным и спокойным – уж что-что, а его контролировать я умела неплохо. А пляшущие в самой глубине глаз смешинки заметить, как правило, не удается никому. Вэррэн, правда, стал исключением:




– Ты издеваешься?




– И не думаю,- поспешно и очень честно отозвалась я,- Я просто хочу вытащить тебя отсюда.




– И для этого я должен обряжаться в женское платье?!




Вот за что мне всегда нравились альмы, так это за умение ухватить самую суть проблемы. Похоже, Вэррэна интересовали чисто технические детали моей авантюры. О причинах, толкнувших меня на нее, он, равно как и я, решил не задумываться. Пока.




– Именно. Наденешь мое платье и спокойно выйдешь на улицу.




– А ты?




– А я здесь останусь.




– Нет.




– Почему?




– Да ты вообще соображаешь, что предлагаешь? Мыс тобой похожи, как мышь и демон,- то есть одна голова, одно тело и четыре конечности. Но не более того! Ну неужели ты думаешь, что платья достаточно, чтобы всех обмануть?




– Одного платья, разумеется, будет мало, тут я с тобой не спорю,- спокойно согласилась я, отворачиваясь, дабы скрыть недобрый блеск глаз. Нет, эти альмы просто очаровательны! Человеческий мужчина на месте Вэррэна наверняка начал бы галантно доказывать, что никак не может бросить в тюрьме девушку и убежать в ее платье, даже если бы желал так поступить. А альм не тратит время на пустые разговоры, он просто и безыскусно высказывает свое мнение. Думаю, потом он все-таки выступит на тему обходительности и уважительного отношения к даме, но это будет лишь когда мы утрясем все детали моего плана.- Но у меня в запасе есть кое-что еще.




Простенький амулетик, когда-то купленный мною у Цвертины, вызвал у нечеловека лишь изумленное вскидывание бровей. Я вызывающе покачала кулоном перед его носом, и Вэррэн не выдержал – в стремительном рывке подцепил шнурок на коготь и сдернул его с моего пальца. Повертев добычу перед носом, альм так и не понял, чего я добивалась, и вскинул на меня вопросительно-недоверчивые глаза цвета первого снега, выпавшего светлой зимней лунной ночью. Зрачки вытянулись в удивленные горизонтальные щелки, потом неспешно перетекли в идеально правильные круги, словно Вэррэн устыдился прямо-таки неприличного наплыва эмоций и поторопился взять себя в руки.




– Этот амулет сменит твою внешность на другую, весьма приближенную к моей,- мирно пояснила я, игнорируя деловитый оскал, обнаживший изумительно белые, острые, сродни волчьим, клыки. В моей голове вновь зазвучал спокойный, размеренный голос Цвертины, накануне подробно проинструктировавшей меня о правилах пользования похожим на обычную палочку кулоном: "Разумеется, ты понимаешь, что полностью замаскировать его под тебя мы не сможем никакой магией – мало того что это мужчина, так еще и альм. С человеком бы еще получилось, но с представителем другой расы… Вероятнее всего, рост изменить не удастся. Может быть, сохранятся какие-то отличительные признаки вроде хвоста или когтей. Думаю, с цветом глаз и кожи что-нибудь сделаем, но остальное… В общем, посмотришь, что получится, и, если понадобится, подкорректируешь сама". В том, что мне действительно удадутся какие-то магические действия, связанные с переменой внешности, я сильно сомневалась, но покорно кивала головой, понимая, что втравливать мою рыжеволосую подругу в свое сомнительное предприятие больше, чем она уже влезла,- неэтично. Она уже и гак немало помогла мне. И продолжала помогать. Страшно даже подумать, сколько мелких услуг вроде запугивания вздорных магов мне придется оказать, дабы отплатить магине за участие в этой эскападе.




– И?




– И ты наденешь мое платье и спокойно выйдешь отсюда,- пояснила я.




– А ты?




– Дождусь, пока ты подальше уйдешь, и шум подниму. Мол, повязал меня гад белоглазый, наряд сорвал, да и был таков. А может, попытаюсь прорваться на выход своими силами.




– Какими это? – недоверчиво уточнил Вэррэн. Лихорадочный блеск глаз ему шел, альм выглядел потрясающе красиво и интригующе. Его не портил даже нервно мечущийся по полу хвост и парные клыки, заметно выступающие на верхней и нижней челюстях и обнаженные в нервическом оскале.




Впрочем, у наемников во все времена были довольно необычные и специфические понятия красоты.




– Ну я же храна.- Я снисходительно улыбнулась, как бы показывая, что одно это короткое слово должно начисто отмести все вопросы.- Так что ты решил? Попробуем фокус с переодеванием? Ты, главное, учти, что с тюремщиками вести себя нужно так, будто оказываешь всем им величайшее одолжение. Будут рваться на руках через лужи нести – дайся без споров и удивления. На выходе спокойно попрощайся. Недалеко от ворот стоит карета, довольно дорогая, но без всяких опознавательных знаков. На козлах – дурак или удачно прикидывающийся им слуга. Сядешь в нее, кучер знает, куда тебя отвезти. На всякий случай запомни название улицы – Приречная. Двухэтажный дом с красной черепичной крышей и мансардой, ты его узнаешь, это одно из самых уютных и красивых строений. Охранные заклинания сняты, дверь закрыта, ключ под нависающей над крыльцом балкой. Впрочем, ты же около моего особнячка бывал, найдешь, если что.




– А потом? – спокойно поинтересовался альм, когда я выдохлась и замолчала.




– Потом? – Об этом, честно говоря, я не думала. Главной проблемой было вытащить Вэррэна из подземных казематов. А в более отдаленное будущее я заглядывать не решалась,- Не знаю. Куда захочешь, туда и денешься. Могу даже денег немного одолжить, если нужно.




– Ты понимаешь, что помогаешь тому, кто пытался тебя убить? И попытается еще, если сумеет выбраться отсюда живым.




– Я столько раз прохаживалась по самому краешку Мрака вековечного, что очередной угрозой меня не напугать, усмехнулась я в ответ.- Кроме того… Наверное, я не слишком хорошо осознаю то, что происходит, ведь на меня лично не охотились еще никогда, обычно роль жертвы доставалась моим клиентам.




– Ты ненормальная,- с тоскливой обреченностью вновь констатировал Вэррэн, возвращая мне кулон,- Чем ты так приглянулась моему брату?




– Откуда же я знаю? – Я небрежно передернула плечами и, подойдя к двери, выглянула в коридор. Голоса мы старательно понижали, но осторожность еще не вредила никому. Хотя вряд ли тюремщики будут долго любоваться на то, как заключенный и посетительница сидят и разговоры разговаривают. Вот если бы мы дрались или целоваться начали – это да! Это было бы и любопытно, и познавательно. А на мирно беседующих представителей разумных рас смотреть не слишком интересно.




– Зачем ты надела такое роскошное и вызывающее платье?




– Ну уж от тебя я ожидала вопроса поумнее,- фыркнула я, с трудом удержавшись от упоминания о стоимости всего этого великолепия, купленного исключительно для организации побега из подземелий под Неартой.- Дорогой наряд привлекает внимание.




– Правильно. А разве оно нам нужно? – ласково, как у несмышленого маленького ребенка, поинтересовался Вэррэн.




– Ты не понимаешь. Взгляды притягивает платье, а не внешность той, которая в него одета. Вот спорим – ни один тюремщик не запомнил ни цвета моих глаз, ни длины волос, ни лица, разве что в общих чертах?! Они, все как один, дружно пялились на наряд, то ли поражаясь расточительству знати, то ли воображая в подобном великолепии своих жен и подружек. Значит, и к тебе присматриваться будут не особенно. Ну надевай амулет, и начнем.




– Погоди.- Альм встал (у человека никогда бы не получилось так легко и мгновенно перетечь из сидячего положения в вертикальное) и придержал мои руки, уже пытающиеся накинуть ему на шею шнурок,- Почему ты это делаешь?




– Ты так похож на него… – глухо выдавила я, отворачиваясь, чтобы не утонуть в привычных, почти родных глазах цвета застывшей под холодным ветром речной воды,- А я его люблю.




– Да? А почему тогда?…




– Потому что себя я люблю немножко больше. Вернее, так мне казалось в тот момент,- Я извернулась и набросила на альма кулон. Шнурок застрял на остром левом ухе, я дернула вниз и, не обращая внимания па открытые в недоуменно-протестующей полуулыбке клыки, аккуратно заправила за воротник и прихлопнула сверху магическую побрякушку. Ладонь почувствовала вкрадчивое, постепенно нарастающее тепло – амулет активировался и начал свое дело. Ну что ж, хоть занимательным спектаклем развлекусь…




Картина и впрямь была хоть куда. Принцип действия подобной магии я примерно представляла, и один раз даже испытывала на себе, но воочию со стороны сей процесс лицезрела впервые. Зрелище, впрочем, оказалось не для слабонервных. С черепа альма постепенно стекала пепельно-серая кожа. Заодно она прихватила с собой невероятные белые глаза с нервными подвижными точками зрачков и внушающие невольную оторопь клыки. Под всем этим великолепием обнаружилось вполне нормальное и даже довольно симпатичное, до отвращения знакомое мне человеческое лицо с небольшим шрамом на виске и кривовато подведенным правым глазом. Как всегда, не то красилась в спешке, не то потом уже косметику размазала. Длинные иссиня-черные волосы Вэррэна наполовину укоротились и посветлели, будто цвет кожи перебрался на замысловатую косицу альма. Когти стали более плоскими, исчезла их недобрая длина и несвойственная моим соплеменникам хищная заостренность. Глаза словно грозовой темнотой налились – ирреально-белый уступил место темно-коричнево- му цвету, похожему на горький шоколад или новомодный кофе. Вот хвост никуда не делся, он только полинял и шевелился настороженно. Зато явные особенности людской расы и вторичные половые признаки проявились во всей красе. Теперь Вэррэн казался испуганно нахмурившейся девушкой-полукровкой с ярко выраженными чертами и альма, и человека. Впрочем, если не присматриваться, он вполне сойдет за самую обычную девицу, особенно если не будет размахивать направо-налево хвостом и постарается демонстрировать на недоумевающем лице хоть чуть-чуть более спокойное и приличное выражение.




Я, в душе прихихикивая и веселясь, полюбовалась на почти полную свою копию, которая так и осталась выше меня примерно на полголовы, с неудовольствием отметила, что талию бы мне не помешало иметь и потоньше, и спокойно констатировала:




– Очаровательно. Снимай одежду. Да не стесняйся ты, это же мое тело!




Вэррэн глянул на меня как на исконного врага всего альмовского народа. Понимаю. Согласия-то своего он на это превращение так и не дал. А теперь уже было поздно. Вагонетка, как говорят гномы, ушла, и рельсы травой поросли.




– Ужас, ужас… – забормотал несчастный альм, то ощупывая себя (то есть, можно сказать, меня), то порываясь стянуть с шеи кулон. Я быстро пресекла эти возмутительные попытки помешать осуществлению моего плана и притопнула ногой:




– Поосторожнее! Я же и обидеться могу! Возможно, до первой красавицы королевства мне и далеко, но не такая уж я страшная, чтобы охать и причитать, как на поминках! И не хватайся за лицо, не размазывай косметику!




– Как вы, женщины, живете?! – возопил в приступе отчаяния Вэррэн, беспомощным жестом обхватывая себя за плечи. Я отметила, что ногти у него все-таки слишком странные для человека, а на суставах сохранились тоненькие пленочки пепельно-серой кожи. Не забыть бы ему сказать, чтобы руки в муфте прятал.




– Плохо! – поняв, что обрела понимающего и сочувствующего слушателя, с готовностью сообщила я, забрасывая руки за спину и начиная ощупью расстегивать крючки платья.- То одно, то другое, а за собой поухаживать и некогда. Но это еще что! Скажи спасибо, что у меня не было амулета, который бы в гнома превратил! Вот тогда ты бы поохал!




– Да что же это такое?! – с видом ограбленного сиротинушки продолжала стонать хвостатая Тень, явно не слушая меня и сконцентрировавшись только на своих ощущениях. Впрочем, осудить альма за это было сложно. Голос у него, кстати сказать, тоже изменился, так что охали и бормотали мы теперь совершенно одинаково, в одной тональности и с идентичными интонациями.




– Магия! – охотно пояснила я. А то сам не видит, умник!




– Руки бы этим чудодеям повыдергать! Слов нет! И надолго это безобразие? Ой, я даже ходить не могу!




Вэррэн, взглядом столкнувшись с моей скептической полуулыбкой, вознамерился доказать это на деле и широко шагнул, после чего и впрямь попытался упасть. Я поспешно нротянула руки, воспрепятствовав окончательному низвержению, и успокоила нечеловека, продолжающего сотрясать воздух возмущенными и негодующими стенаниями:




– Пока кулон на тебе – ты будешь казаться частично мной, частично собой. Прошу учесть, что моей части в этой смеси все-таки больше. Поэтому относись, пожалуйста, к ней с уважением. Функционировать, как положено, это гело, правда, не будет, но на несколько часов вполне сгодится. Максимум в этом образе можно пробыть больше года, правда, нет никакой гарантии, что после столь длительного пребывания в виде девушки ты сможешь потом вернуться к полноценному собственному облику.




– Что значит – функционировать не будет? – взвизгнул уже нехило перепуганный Вэррэн,- Говори сразу, что может случиться! Ноги отнимутся? Глаза ослепнут? Еда в желудок не полезет?




– Да нет,- равнодушно фыркнула я,- Свои базовые потребности даже намагиченное тело вполне способно удовлетворить. А вот выносить и родить ребенка у тебя, к примеру, все-таки не получится.




Судя по диким глазам (моим глазам!) окончательно ошалевшего нечеловека, о столь далеко заходящих возможностях он даже не задумывался. И без них проблем хватало.




Мое торопливое разоблачение не заинтересовало альма ни в коей мере – он продолжал ныть и жаловаться, причем делал это столь искренне, горестно и надрывно, что я даже усомнилась в целесообразности своих действий. Может, и впрямь зря все это затеяла? Вон как Вэррэн мучается, бедный. Наверное, он предпочитает беседы с палачами и тюремщиками. Или пожизненные посиделки в этих милых застенках.




– Осторожно! Выпрями спину. Да аккуратнее – знаешь, сколько все это стоит?! Смотри, не загуби наряд, а то потом найду и убью! – наставительно шипела я, помогая охающему альму облачиться в свое платье. Смотрелось оно на нем, кстати сказать, едва ли не лучше, чем на мне. Я одернула роскошную одежку, быстро вытащила из крохотных потайных кармашков несколько пузырьков с магическими зельями, которые могли мне пригодиться, отстегнула с воротника брошку-паучка и отступила на шаг, любуясь проделанной работой. Без прикрас, вторая Тень получилась более чем очаровательной и милой особой.




– Только не шпильки! – в ужасе ахнул Вэррэн, когда я сбросила с ног изящные шелковые лодочки на высоких каблуках.




– Да куда ты, милый мой, денешься?!




Но в этом раунде мне пришлось отступить: ноги хвостатого изменились мало, магия амулета кое-где сбоила и откровенно отлынивала от своих обязанностей, поэтому моя обувь на модифицированного альма просто не налезла. Чему тот с готовностью на редкость искренне и неприкрыто обрадовался.




– Ладно. Иди. И да помогут нам обоим все двенадцать богов! – Я внимательно оглядела получившуюся картину, убедилась, что из-под юбок не торчит никуда не девшийся хвост, поправила муфту, одернула плащ и потянулась стереть с век Вэррэна размазавшуюся краску. Нечеловек внезапно поймал мою руку и поднес ее к губам. В моем (моем!) исполнении сей галантный жест выглядел настолько дико, что мне стоило большого труда не отшатнуться и спокойно принять эту неожиданную, болезненно ударившую в сердце ласку.




– Иди.- Я аккуратно отвела руку и как бы в задумчивости поиграла предусмотрительно прихваченной с собой тайтрой. Разумеется, посетителям, даже самым знатным, оружие в тюрьму проносить не разрешалось, но кто же возьмется обыскивать благородную леди! Я нагло воспользовалась тем особым неприкосновенным статусом, который получала каждая вхожая в высший свет женщина, и не постеснялась протащить в казематы любимую тайтру, дабы иметь более весомый аргумент воздействия на окружающих, чем жалобы и слезы.




Альм понял намек, кивнул и шагнул к выходу. Я проводила его задумчивым взглядом, опустилась на корточки и прижалась спиной к стене, запрокинув голову и уложив длинную полоску ленточного металла себе на колени. Если гюремщик, выводя из камеры блистательную леди, вздумает проверить, как там хвостатый заключенный, то это будет последний глупый и необдуманный поступок в его жизни.




К счастью, излишней бдительностью и дотошностью местные стражи не страдали. Вэррэна подхватили под локоток вежливо и учтиво (альм, кажется, вздрогнул, но этого никто, кроме меня, не заметил), и дверь захлопнулась, отгородив меня от всего окружающего мира. Оглушительно лязгнул замок. Стремительным перезвоном раскатилось по углам бряканье ключей, и я осталась в одиночестве. Шага, затихая, удалялись по коридору.




Стало тихо, будто я спугнула воришек из королевского склепа и, гордясь содеянным, уселась передохнуть от трудов праведных на гроб одного из наших досточтимых монархов. Лишь где-то в отдалении мерно капала вода да слышался уже ставший привычным перезвон ключей.




Я медленно выдохнула сквозь стиснутые зубы и прислонилась затылком к холодной стене. Справившись с приступом паники, вызванной заключением в замкнутом пространстве, с невольным вздохом одернула оставшуюся мне одежку Вэррэна (она была откровенно велика и болталась на мне, как надетый на кол тулуп) и постаралась думать о чем-нибудь оптимистичном. По дороге сюда я старательно считала шаги и теперь могла хотя бы приблизительно представить, где сейчас находится альм. Наверняка он миновал пост с приторно вежливыми стражниками в начале коридора и уже поднимается по лестнице. Хоть бы все нормально прошло!




Я еще и сама не знала, что буду делать дальше. Примерных вариантов развития событий было целых три. Первый мне не нравился больше всего. По нему случалось что-то гадостное, и из этих казематов я не выходила. Впрочем, о грустном лучше не думать. Второй план заключался в силовом прорыве. Сколько народу работает в тюрьме, я не знала, но, по моим прикидкам, как минимум четверть из них разметать по дороге к выходу придется. И я была вполне уверена, что смогу это сделать. Главенствующая роль в претворении в жизнь третьей идеи отводилась длинным лентам и цепочкам, которые я предусмотрительно принесла на своей шее, запястьях и в волосах. Я умела связывать себя сама так, чтобы не вызвать у окружающих никаких подозрений. Можно будет представить дело, будто Вэррэн напал на меня, стянул платье, наколдовал что-то со своим внешним видом и драпанул под личиной благородной леди. Напридумывать, зачем я к нему ходила, и оправдаться – дело нехитрое. Уж лишь бы сам альм целым и невредимым выбраться сумел.




От необходимости решать, какой же план приводить в исполнение, меня избавил тюремщик. Не подозревающий ничего дурного мужик возник на пороге камеры так внезапно, что я, ушедшая в свои мысли и не слышавшая ни шагов, ни лязга ключей, даже вздрогнула от неожиданности. Он, надо сказать, тоже. По полу с грохотом и звоном покатилась объемистая миска и ложка – альму, оказывается, принесли обед…




– А… – глубокомысленно выдал тюремщик, попятившись. Судя но всему, его разум никак не мог охватить всю внезапность и значимость необъяснимого превращения представителя одной расы в представительницу другой.




– Ага,- немногословно согласилась я, из положения "сидя на корточках" прыгая на него. Возмущенно звякнула отброшенная в сторону тайтра – убивать я не хотела, а оружие бы только помешало.




Мужчина просто неудачно упал – он тюкнулся затылком об какой-то каменный выступ на полу и тут же покладисто закатил глаза, словно не желая видеть творимых мною бесчинств. Мое вмешательство было минимальным, хотя я тут же ухватила свою жертву за уши, дабы приложить ее головой еще раз, буде возникнет такая необходимость. Но тюремщик провалился в долгий и глубокий обморок вполне самостоятельно – пальцы, нащупавшие трепыхавшуюся на шее жилку, подтвердили, что мужчина жив и сможет прожить еще долго и счастливо, если, конечно, не будет становиться поперек дороги наемницам. Этим обстоятельством я тут же не постеснялась воспользоваться: содрала с него крутку, оделась и набросила на голову капюшон. Расплетенные волосы тут же свесились по обе стороны лица, пришлось потратить еще минуту, стягивая их в узел на затылке и прикрывая капюшоном.




Льстить себе было бы непозволительной роскошью – несмотря на куртку и штаны, на мужчину я если и походила, то только издалека и при очень плохом освещении. Впрочем, торопливый невнимательный взгляд обмануть было вполне возможно. Этим-то я и собралась воспользоваться. Эх, если бы со мной хотя бы Тьма была… Но демон-вонато осталась охранять Торина. По совести, гак и мне следовало бы около аристократа находиться, а не скакать по тюрьмам и не превращать альмов в свои копии. Но дело уже сделано. Остается только постараться поскорее выбраться отсюда и приступить к своим непосредственным обязанностям личной храны милорда Лорранского. А то как бы милорды графья с меня штраф за отсутствие на рабочем месте не взыскали.




Оставаться в камере дальше было просто глупо. Все равно дверь открыта, тюремщик валяется, узник удрал… Подозрительно это все со стороны смотрится, что и говорить. Поэтому задерживаться здесь явно не стоит. Еще решат, что это я дверь настежь распахнула и бедного мужика убила.




Тайтру я аккуратно свернула в кольцо и спрятала под куртку. Потом рывком втянула обморочного тюремщика в камеру, выскочила в коридор, аккуратно прикрыла дверь (но запирать ее не стала – не зверь же я все-таки) и на всякий случай прихватила с собой всю внушительную связку ключей. Не говоря уже ни о чем другом, такой увесистый предмет может послужить неплохим оружием.




Примерно половину пути я прошла спокойно. Сказывалась безалаберность работников подземельных казематов, не привыкших к проявлению непослушания со стороны заключенных и посетителей. Были, кажется, в древние времена бунты и побеги, не без этого, но однажды во время очередных волнений король здорово осердился и послал на подавление очередного мятежа не только солдат, но и магов. Что чудодеи сотворили с зачинщиками беспорядков, никому не известно, но в результате заключенные как-то резко присмирели и делать ноги раздумали. Вот тюремщики и разбаловались сверх всякой меры, разболтались, распустились, отвыкли бдеть и следить за вверенными им людьми. И нелюдьми.




Нет, большой батальной сцены не произошло. Просто один из скучающих на посту мужчин вздумал проводить меня уж слишком пристальным и подозрительным взглядом, а потом начал медленно вставать, явно собираясь поинтересоваться моими документами, а заодно и личностью. Его напарник, с немалым любопытством проследив за действиями коллеги, понял, что тот вознамерился задержать странного человека, быстро шагающего по подземной галерее и брезгливо перепрыгивающего через лужи, и поспешил на подмогу… не мне, разумеется, а сослуживцу. К счастью, на посту сидели только двое, поэтому я не стала утруждать себя размахиванием тайтрой, а просто и безыскусно сгребла располневших на спокойной службе мужчин за воротники и столкнула их лбами. Силы пришлось приложить, и немалые, но результат определенно того стоил: бравые сторожа заключенных охнули и осели на пол без единого вскрика. На всякий случай я потратила еще несколько секунд, нащупывая и нажимая на их телах точки жизни, дабы вызвать временный паралич мышц конечностей и голосовых связок, а потом почти побежала по коридору к выходу, уже понимая, что допустила непозволительный промах: остальные-то тюремщики, возможно, этой маленькой стычки и не видели, а вот узники… Вопль, который подняли лишенные всяческих развлечений и за неимением лучшего выглядывающие в дверные оконца люди, заставил содрогнуться врытое глубоко под землю и воду основание тюрьмы. Не то чтобы арестанты так уж надеялись, что меня поймают и водворят обратно в камеру, откуда я так легко выбралась. Нет, думаю, орали они просто от скуки и радости, вызванной нежданной потехой. Но свое черное дело их крик все-таки сделал: охранники заподозрили неладное и полезли буквально из всех дыр и щелей, как тараканы, если выставить на трактирной кухне не прикрытое полотенцем блюдо с жареным мясом. Так просто провожать меня на выход никто явно не собирался.




Я коротко ругнулась на трескучем гномьем наречии, коим владела лишь в той степени, что позволяет объясняться с трактирщиками да грузчиками, и, не таясь, вытащила тайтру. Потом мысленно потянулась и очень осторожно коснулась разумом дремлющего на моей нижней рубашке паучка. Так я в свое время приучала к себе Тьму.




Брошка откликнулась сразу же – копошение под одеждой, сначала слабое, становилось все явственнее, и в конце концов на пол брякнулось очаровательное магическое создание с жемчужным брюшком, уже успевшим вырасти до размеров моего кулака. Подбежавший на расстояние двух дюжин шагов тюремщик испуганно ахнул видимо, ему еще ни разу не доводилось видеть, как из-под свободной рубахи, надетой на какой-то странной пришелице, появляется огромный паук.




– Взять! – как скомандовала бы Тьме, крикнула я, небрежным взмахом руки указывая на самую большую группу ощетинившихся ножами мужчин. Брошка понятливо свистнула и легко, как гонимый ветром лист, скользнула к нашим опешившим противникам.




Наблюдать за расправой у меня не было ни малейшего желания. Поэтому я дружелюбно улыбнулась невольно вскрикивающим тюремщикам и крутанула в руках витую рукоять тайтры. Убивать мне не хотелось, и столь радикальный способ устранения противников со свой дороги я собиралась применить лишь в самом крайнем случае. Впрочем, поющий свист стальной ленты отпугивал от меня чрезмерно назойливых мужчин не хуже, чем ощеренные в кровожадном оскале клыки моей Тьмы. Да и паучок очень ответственно вносил свою ленту в наше слегка замедлившееся продвижение к выходу. От него тюремщики буквально шарахались, творя защитные храмовые знаки и на разные голоса взывая ко всемилостивейшим хранителям Сенаторны. Испуг усугублялся откровенно магическим происхождением моего милейшего напарника. Арестованных чудодеев содержали в других помещениях, полностью изолированных от любой волшбы, а благородной леди, за которую я себя выдавала, магии не полагалось знать вовсе, поэтому к атаке с применением волшебства охранники готовы явно не были. Как и большинство простых обывателей, чародейства они не одобряли и побаивались, поэтому поддержка ожившей брошки была как нельзя кстати, с блеском выполняя роль не только физического, но и психологического прикрытия.




Операция закончилась бескровно. Ну почти. Одного особо ретивого и неумного тюремщика пришлось-таки наотмашь хлестнуть тайтрой, и он, коротко взвыв, стремительно отшатнулся, зажимая обрывки расползшейся на лоскуты рубашки на располосованной груди. Его пример послужил остальным наукой. Вняв столь любезному и аккуратному предупреждению, меня теперь атаковали только издали, пытаясь набросить аркан или специальную ловчую сеть, которую использовали для поимки беглых преступников еще при прадедушке его величества Лиарда Третьего. Я восхитилась применением по назначению столь древнего предмета, но рассекла его без всяких сантиментов и скидок на возраст и заслуги перед отечеством. Потом, разохотившись, шваркнула об пол позади себя пузырек с одним из зелий Цвертины, мигом покрывшим каменные плиты тонким, но на удивление скользким ледком. В коридоре стало заметно веселее, совсем как во время зимних гуляний, когда молодые парни и девушки выходят на застывшие в холодном сне воды Неарты и, хохоча, от души пихаются локтями, стараясь повалить друг друга в снег.




Столь явная силовая демонстрация заставила взгрустнуть даже тех, кто был полон оптимизма и надежд пленить меня малой кровью. Тем более что паучок, то ли не дождавшись очередной команды с моей стороны, то ли решив, что инициатива не вредила еще никому, перестал просто рвать тех, кто неразумно вставал у него на пути, и пустил в ход ядовитые жвала. Так что вскоре наш совместный путь трупы если не устилали, то, по крайней мере, слегка разнообразили.




Выход на божий свет ознаменовался криком и скандалом. Нет, орала не я. И даже не оскорбленные моим самоуправством охранники, хотя уж кто-кто, а они имели на это полное право. Нет. Возле тюремных ворот с удовольствием выражал всю силу своего сиятельного негодования милорд Торин Лорранский.




Поняв, что происходит, я едва не грохнулась в обморок. Что безголовому аристократенышу понадобилось около казематов под Неартой, остается только гадать. Но он стоял прямо посреди улицы, цепко ухватив за руку побелевшего от злости Вэррэна, и громко выспрашивал у него какую-то ничего не значащую ерунду. Альм явно сдерживался из последних сил, еще чуть-чуть – и мой неугомонный клиент наверняка близко познакомился бы с так и не модифицированными окончательно когтями взбешенного нечеловека, а то и узнал бы, что высокородных альмов, в отличие от людей, не только ведению светских бесед, а и приемам борьбы учат. Впрочем, причины возмущений Торин искренне не мог понять и старался выпытать у своей "храны", которой все еще гляделся хвостатый, отчего она такая злая и раздраженная. На плече графенка с видом глубочайшего отвращения восседала Тьма. Она реагировала на Вэррэна в моем облике соответственно – то есть никак,- и одно это уже должно было бы насторожить внимательного человека. Однако Лорранский-младший никогда излишней бдительностью не отличался и с упорством, достойным лучшего применения, пытался вызнать у "Тени" причины, повергнувшие ее в столь нестабильное состояние духа.




– Торин! – дико взвизгнула я, едва успев отмахнуться от какого-то типа, вздумавшего воспользоваться напавшим на меня ступором и нехорошо поигрывавшего длинным ножом в опасной близи от моих ребер.




Графенок порывисто обернулся. Глаза его вывалились из орбит и постепенно увеличивались, пока не достигли размеров серебряных монет.




– Тень? – неуверенно проблеял он, глядя на меня в упор. Я энергично кивнула, быстрым щелчком пальцев подзывая к себе паучка. Окончательно ошалевший от всего происходящего Торин только тупо таращил огромные перепуганные глаза, вертя головой и переводя взгляд то на меня, то на растерявшегося Вэррэна. Понимаю. Одну хмурую, вечно настороженную храну Лорранский около себя еще как-то терпел. Но вот что делать с двумя, да еще почти одинаковыми и в равной степени злобными, явно не представлял.




– Тень?! – на всякий случай вздумал уточнить Торин, таращась на замаскированного под меня альма. Тот кивнул не менее экспрессивно и, пожалуй, еще более искренне, чем я. В этом образе он уже обжился, освоился и даже сумел успокоиться, явно решив принимать все происходящее с философским равнодушием привыкшего к жизненным вывертам и кунштюкам нечеловека.




Едва не двинувшийся рассудком аристократеныш глупо затряс головой, словно пытаясь свести вместе две несопоставимые величины. Вот Тьма подобных сомнений не испытывала: она восторженно заклекотала и слетела с плеч Лорранского, дабы через секунду пристроиться на привычный для нее насест, щебеча мне какие-то веселые и восторженные нежности. Я бросила в нее ласковым мыслеобразом и сосредоточила свое внимание на аккуратно обходящих нашу колоритную троицу тюремщиков, явно решивших воспользоваться напавшим на странную компанию ступором.




– В карету! – поняв, что дело добром не закончится, отрывисто скомандовала я, подскакивая к своему подопечному и хватая его за руку. Другая была занята тайтрой, а то я бы и Вэррэна подцепила под локоток. Но увы, с приличествующими даме неспешностью и спокойствием прошествовать к экипажу мне не дали, поэтому пришлось отложить галантные жесты и привычно отмахиваться от возжаждавших моей кровушки мужчин. Теперь я отбивалась еще яростнее, потому что защищала не только себя, но и Торина, и не собиралась спускаться во Мрак вековечный только из-за того, что моему безголовому клиенту вздумалось сунуться под ножи тюремной охраны.




Экипаж, любезно одолженный мне магиней, стоял именно гам, где я его оставила. Кучер был то ли туповат, то ли на редкость мудр, но он сидел совершенно неподвижно и ничуть не удивился, когда во вверенный его попечению экипаж с разбегу впрыгнули две почти одинаковые девушки, молодой растрепанный щеголь и азартно шипящая вонато. Она уже успела с кем-то сцепиться и теперь восторженно делилась со всем желающими впечатлениями. Даже вскочивший на запятки серебристый паук размером едва ли не с волка не заставил его изменить позу и перевести меланхолично-задумчивый взгляд с низких туч на влетевших в карету людей.




Не размениваясь на объяснения, я высунула в опущенное окошко руку едва ли не по плечо и громко щелкнула тайтрой. Нравные породистые коняшки не то что испугались свиста поющей стальной ленты над головами – нет, они скорее оскорбились, что кто-то вздумал замахиваться на них оружием, и рванули с места так, словно собирались своим забегом защитить честь всех лошадей мира подлунного.




– Ну Торин! Ну Торин! – Одна из близняшек не находила слов и просто беспомощно повторяла имя своего подопечного, словно стремясь всем богатством интонационных вариаций, которым щедро оделили ее боги, выразить силу своего негодования.




Лорранский спокойно наклонил голову, соглашаясь с этим суждением. Правда, храну это не угомонило: она беспомощно посмотрела на свою копию, устало откинувшуюся на спинку сиденья, и внезапно от души дернула ее за подол:




– Не смей мять мое платье!




– Прости,- тут же с готовностью повинилась вторая Тень, выпрямляясь и приосаниваясь,- Может, мне вообще его снять?




– И думать не смей! Имей хоть какое-то уважение к моему телу! – с нескрываемым раздражением прошипела первая, рассеянно почесывая за ушами блаженно зажмурившуюся Тьму. Вонато однозначно признала своей хозяйкой ту Тень, что была слегка растрепана и изрядно зла, сидела, аккуратно сдвинув колени вместе, и изредка машинально дергала плечом, поправляя съезжающий вниз слишком широкий ворот свободной рубахи не по размеру. Вторая наемница, хоть была и в платье, и с прической, держалась немного скованно и неуверенно. На сиденье устроилась, по-мужски широко разведя ноги, и даже осанку сохраняла не совсем такую, как у благородных леди.




Торин почувствовал, что еще чуть-чуть – и он двинется, пытаясь постичь непостижимое. С чего бы его телохранительнице вдруг раздваиваться?! Да еще с таким удовольствием переругиваться с самой собой?




– Э-э-э…




Негромкий неопределенный звук, который выдал ошалевший Лорранский, дабы попробовать восстановить истину и привлечь внимание к своем душевным терзаниям, сыграл против него: храны, позабыв про выяснение отношений, дружно воззрились на молодого графа, потом переглянулись, и Тень в платье едва заметно удивленно пожала плечами. Ее товарка возмущенно подбоченилась и раскрыла рот, да так угрожающе, что бедный Торин уже приготовился затыкать уши: судя по лицу девушки, она собиралась сквернословить. А когда выражаются храны, простому смертному лучше залечь в окоп, дабы не быть сбитым с ног разнообразными, порой, возможно, пристойными, но весьма образными и эмоциональными словесами. Однако девушка покосилась на свою соседку, слегка покраснела, словно устыдившись еще не высказанного, и промолчала. Это придало Лорранскому дополнительные силы, столь необходимые для разрешения необъяснимой загадки раздвоения Тени.




– А… Девочки…




– Кто этот дурак? – весьма непочтительно перебила его храна в платье. От такого хамства бедный Торин просто опешил. А по-мужски одетая Тень лишь скользнула по нему равнодушным, но постепенно зажигающимся злобой взглядом и совершенно спокойно ответила своей копии:




– Это мой клиент. Тот, которого я пуще жизни своей обязана беречь.




– И ты как, бережешь? – тут же заинтересовалась вторая наемница.




– А то ты сам не видишь! – фыркнула первая.- Возле тюрьмы собой закрывала, все по сторонам оглядывалась, не вздумает ли кто нас из луков обстрелять… А ты, Торин, просто ходячее безобразие какое-то! Ну как тебе не стыдно?!




Тень в платье и Тень в штанах нахмурились совершенно одинаково, словно не раз и не два отрабатывали перед зеркалом эту нехитрую гримаску, выражающую крайнее неудовольствие собеседником. Лорранский невольно вздохнул. Сколько бы хран у него ни стало, вели они себя совершенно одинаково.




В последнее время мне казалось, что человеческая деградация имеет следующие ступени: дурак – идиот – козел – Торин. Именно в такой последовательности. Ну кто, кроме него, мог измыслить слежку за своей храной! Для такого поступка требуется по меньшей мере ум дитяти, которого во младенчестве не раз и не два из люльки вниз головой уронили. Как поведал сам графеныш, он возжаждал составить нам с Цвертиной компанию, быстренько собрался и поехал следом за экипажем. Вот, мол, сюрприз будет, когда мы его заметим! Увидев, что я покинула карету около тюрьмы и вошла под мрачные своды подземных казематов, недалекий Торин до чрезвычайности озадачился и решил подождать, посмотреть, что дальше будет. Ну и дождался. Вэррэн, как я и надеялась, спокойно вышел за ворота и как раз напоролся на моего клиента. Ситуация стала патовой: Торин видел свою "храну" и пытался дознаться у нее, зачем ее носило в тюрьму, а бедный, замаскированный под меня альм не понимал, чего от него нужно разряженному в пух и прах щеголю.




– Что теперь будет… – безнадежно проскулила я, хватаясь за голову. Хотелось визжать от осознания всей беспросветной глупости Торина и своей собственной бестолковости. Ну нет бы мне сообразить, что неуемный графенок не упустит никаких развлечений, особенно в компании явно нравящейся ему Цвертины! И угораздило же меня брякнуть сдуру, что в гости вместе с магиней собираюсь! Но и Лорраиский тоже хорош – должен был сообразить, что мне, ненавидящей светские рауты и обремененной его сиятельной персоной, не до визитов,- Ой, какие нас ждут неприятности… Тьма, ну а ты-то почему Торину не помешала?




Вонато виновато завозилась на моих плечах, пряча глаза и стараясь стать маленькой и незаметной. Она чувствовала, что хозяйка ее корит, и стыдилась, хотя и ей, и мне было понятно, что некрупному демону размером с кошку задержать здорового лося Лорранского без причинения ему тяжких телесных повреждений не получится.




Проблемы, в которые на полном ходу влетел безголовы и Торин, и впрямь могли претендовать на звание глобальных. Одно дело, когда в скандальном происшествии замешана любовница милорда Лорранского – это-то неважно, сегодня она одна, а завтра уже другая. Через неделю после того, как граф Иррион даст мне расчет, никто из высокородных, сейчас расшаркивающихся передо мной, и не вспомнит моего имени. И совсем другое – когда в какую-то непонятную историю ухитрился впутаться сам Торин. За себя я не боялась – сумею защититься, чуть что. А если уж совсем припрет, соберу вещички да переберусь на житье в Йанару, Толкан или еще какое людское королевство. А вот Торин… Вернее, даже не он, а милорд Иррион. От старшего Лорранского я видела только хорошее. Платить за это, оставляя в беде его сына, было бы черной неблагодарностью. Тем более что в беду эту он попал не без моего участия.




Преуменьшать свалившуюся на мою голову проблему не хотелось, а преувеличить ее было довольно сложно. И так скандал несусветный поднимется, когда при дворе прознают, что любовница милорда Торина побегу альма поспособствовала, да еще повела себя отнюдь не так, как приличествовало бы благородной даме. А уж если пройдет слушок, что оба Лорранских в этом деле замешаны…




Я почувствовала, что у меня начинают трястись руки. Мало мне в жизни проблем было, так еще Торин от всей широты своей аристократической души добавил. И так придется думать, куда Вэррэна девать и как от него уберечься, если он ценой моей жизни в Тэллентэр вернуться решит, а теперь еще поди объясни милорду Ирриону, как так получилось, что сынок его неугомонный вместо охраны беды себе нажил.




Граф Лорранский-старший в беспомощном гневе смотрел на склоненную перед ним голову печальной храны и, чего греха таить, чувствовал сильнейшее желание схватить ее за встрепанные волосы и со всей силы садануть об стену, в кровь размазывая эту жалкую, несчастную улыбку, улыбку собаки, провинившейся перед хозяином и не чающей вымолить прощение. Словно почувствовав обуявшие графа эмоции, наемница подняла лицо и вновь выдавила слегка дрожащую ухмылку:




– Вы можете ударить меня, милорд Иррион, я не буду сопротивляться, я заслужила.




Разумеется, все желание бить девушку тут же пропало начисто. Лорранский выдохнул, потом глубоко вдохнул, но сии нехитрые успокаивающие мероприятия желаемого эффекта не дали и выхода из безвыходного положения не подсказали. Торин, сообразив, что чуть не послужил причиной гибели храны и едва по глупости не расстался с жизнью, отсиживался в своих покоях, забравшись с ногами на кровать и задернув висящие над ней занавески, словно надеясь отгородиться ими от всего мира. Альм, которого девушка и младший граф приволокли незнамо откуда, отмывался в гостевой комнате, которую выделили Тени. А наемница с любимым демоном явились пред светлые очи милорда Ирриона держать ответ.




Поступок этот, надо сказать, без дураков тянул на звание героического. Ибо ветеран войны Ветров в гневе был воистину страшен и грозен. Даже храна поверглась в трепет и перетрухнула, да до того, что и глаз на него поднять не смела, и лишь ярко алела пылающим румянцем на щеках да слегка вздрагивала длинными чуткими пальцами, аккуратно положенными на подлокотник кресла милорда Ирриона. Тот же Жун или любой другой человек, близко связанный с хранами, наверняка бы не поверил раскаянию девушки, зная, как легко наемники, телохранители и убийцы меняют маски и без труда играют самые искренние чувства, будь то гнев, восторг, меланхолия, сожаление или даже любовь. Но Лорранский-старший с представителями самой непредсказуемой на землях Сенаторны гильдии близких дел почти не имел и в глубине испытываемых храной эмоций не усомнился.




– Увези отсюда Торина. Я замну дело…




Одним богам ведомо как. Конечно, можно отговориться тем, что никто и не подозревал о коварстве любовницы милорда Торина. А вот как объяснить наличие подписи и печати Лорранских на бумагах, которые вышеозначенная девица предъявила тюремщикам,- тут придется поломать голову, да еще как.




– Главное – чтобы мой сын сейчас не попадался на глаза никакому знатному и влиятельному человеку, особенно королю и другим благороднорожденным. Его отсутствие должно продлиться месяц. А то и больше.




– Куда мне его везти, ваше сиятельство? – несмело уточнила девушка, поднимая голову и по-прежнему утопая коленями в густом ворсе дорогого толканского ковра.




– Да куда хочешь! – вновь закипая, злобно прошипел граф. Вот ведь глупая девка! Сначала втравила в проблемы того, кого пуще живота своего беречь обязана, а теперь еще бестолковыми вопросами мается! – Ясное дело, отправлять его в наши резиденции нельзя они все на виду. А гласность – это то, что нам сейчас нужно меньше всего. Постараемся представить дело так, будто Торина сегодня в городе уже не было.




– Возможно, без меня…




– Нет! – резко прикрикнул Иррион, хлопая наемницу по руке, лежащей на подлокотнике. Тень вздрогнула, будто ее укололи ножом, но сдержалась и не отпрянула.- Мой сын нуждается в охране.




Губы девушки дрогнули, она явственно пробормотала: "…не в охране, а в хорошей порке…" – но милорд Иррион, поглощенный попытками решить насущные проблемы, мало внимания обратил на тихое бурчание провинившейся наемницы. По чести да по совести, ей действительно наподдать надо было бы за то, что недоглядела, а еще лучше – главе гильдии с позором сдать, уж он-то придумал бы неразумной девице хорошее наказание. Потому как – что же это в мире подлунном начнется, если храны своих же клиентов в проблемы втравливать будут?! Но Торин и впрямь нуждался в охране. А эта встрепанная особа уже зарекомендовала себя как отличная специалистка, способная своего подопечного за шкирку едва ли не из Мрака вековечного выдернуть.




Выехали мы через час. Милорд Иррион организовал все так быстро, что я глазом не успела моргнуть, как оказалась в седле с поводьями в руках и простым, но теплым и легким плащом на плечах, Торином по правую руку и Вэррэном по левую. Альм, при первой же возможности содравший с себя кулон и вернувший себе данный богами внешний вил, держался на лошади как профессиональный наездник и являл собой образец выдержки и философского спокойствия. А вот мой подопечный вид имел столь жалкий и беспомощный, что у меня так и тянулись руки подать ему медяк или утешающе потрепать по растрепанным каштановым кудряшкам. Лорранский-старший самолично проследил за сборами вещей его сына, незаметно (как он думал) сунул отпрыску два увесистых кошеля, расцеловал его на прощание, слегка вытянул меня поперек хребта тростью (я приняла это как должное, чувствуя смутную благодарность за неприменение более тяжеловесных предметов), с омерзением покосился на Вэррэна и осенил нашу троицу защитным храмовым знаком. Широкие кованые ворота за лошадиными хвостами милорд Иррион захлопнул самолично, словно опасаясь, что наша теплая компания попытается прорваться обратно в поместье.




Да-а, не так нас провожали пару месяцев назад, не так… Тогда и отреченные в охрану выделены были, и жрец напутственные молитвы читал, и слуги слезы пускали, словно провожая молодого господина на верную гибель. Разве что альм тогда рядом ехал точь-в-точь такой же.




– Очаровательно,- прокомментировала я, оглядываясь на опоясывающий владения Лорранских каменный забор. На мой взгляд, штурмовать его довелось бы долго и упорно, приди кому-то охота напасть на резиденцию графов,- Едва ли не пинками за ворота выгнали. А ну признавайся, Торин, ты что, с любящим родителем насмерть поссорился, вот он и ухватился за первую же возможность избавиться от чадушка?!




– Я-а-а?! – вскинулся подозрительно молчавший последние два часа Торин. Судя по трагическому надрыву, с коим было выкрикнуто это короткое слово, период словесного воздержания у моего подопечного закончился. Я вздохнула с облегчением, потому что надо знать графенка так, как знаю я, чтобы понять: если он притих больше чем на пять минут – это явный признак или нездоровой задумчивости, или даже желания помереть всем назло.- Это не я! Это ты во всем виновата! Ты с твоим гадским альмом, с твоей клыкастой тварью-демоном, с твоими дурацкими принципами и правилами, с твоим бесконечным ехидством, с твоей невыносимой опекой, с твоей рыжеволосой магиней, с твоими чародейскими побрякушками… Это все ты! Ты! Ты мне жизнь сломала!




– Забодай тебя комар, Торин! – взвилась я, едва не взлетая над седлом от злости. Это я жизнь ему сломала?! А сам- то, сам! Из-за него я столкнулась с Каррэном, в обломках рухнувшего замка погубила свою любимую лошадь и клинки, а теперь еще и в эту историю с Вэррэном впуталась! Так кто кому еще жизнь портит?!




Громкость голоса мне явно стоило бы поумерить – кони, уже встревоженные графскими воплями, испугались истерического взвизга и, чувствуя под ногами хорошую наезженную дорогу, понеслись навскопыт галопом. Я по инерции отклонилась назад, едва не сбросив с плеч трепыхнувшую крыльями Тьму, потом выправилась и сжала каблуками бока своей кобылки. Рослый гнедой жеребец Торина вырвался вперед, и мне хотелось догнать его прежде, чем нравная коняга сбросит своего незадачливого седока в придорожные кусты. Сзади, подстегивая свою лошадь, явственно ругнулся Вэррэн.




– Ох, Торин, ни часа без приключений на ровном месте! – с чувством констатировала я, свесившись с седла, сграбастав поводья, за которые судорожно цеплялся аристократеныш, и таким образом сумев задержать и его, и свою лошадь.- Может, тебя магам для опытов сдать? Вдруг они какие-нибудь амулеты или микстуру от невезучести изобретут…




Нагнавший нас Вэррэн ехидно хмыкнул. С лошадью он управлялся просто великолепно, будто растил ее с жеребячьего возраста и кормил с рук.




– А ты чего фыркаешь? Навязался на наши шеи, телепень хвостатый! – мигом нашел другого виноватого графенок, ибо слишком уж многозначительно и демонстративно я поглаживала кончиками пальцев свой поясной ремень. Помня, какие очаровательные и опасные вещички могут скрываться в моей одежде, Торин сглотнул, отвел глаза и перенес свое сиятельное негодование на иной объект: – Все из-за тебя! И скандал из-за тебя! И драка! И бегство! А теперь меня еще из дома родного выгнали!




Вэррэн недобро дернул хвостом и сощурился гак, что мне тут же стало ясно: бестолковый Лорранский, вздумавший оскорблять альма из правящего рода, доживает свои последние минуты в мире подлунном.




– Дэтшитш! – примиряюще, но несколько торопливо, дабы не допустить дело до склоки и драки, вздохнула я. Теперь мы все одной веревкой повязаны. Много ли проку, если поцапаемся?




Языкам Торин обучен не был. Во всяком случае, вытаращился он на меня так, будто я ком огня выплюнула. В очередной раз напомнив себе, что с моим подопечным желательно разговаривать попроще, без использования сложных слов, идиом и межрасовых выражений, я рассеянно повела рукой, потом попросту отмахнулась от покрасневшего от любопытства графеныша и уставилась на обочину.




– А куда мы едем? – примерно через полминуты деловито поинтересовался Тории, тоже попытавшийся созерцать дорогу, но не нашедший в растущих в канаве лопухах ничего, заслуживавшего его сиятельного внимания.




Вопрос был очень интересным и актуальным. Вот умеет Лорранский-младший в смущение и растерянность повергнуть, причем делает это легко, небрежно и словно бы невзначай. Редкий ему талант богами даден, незаурядный, выдающийся. Как бы не побили Торина однажды за него.




– Сначала в Каленару,- спокойно отозвалась я, не увидев, а скорее почувствовав, как вопросительно дернулся Вэррэн.- Вернее, я в Каленару.




– А я? – мигом почуяв недоброе, зашевелился не чуждый эмпатии аристократенок.- И… он?




– Вы останетесь в каком-нибудь трактире недалеко отч столицы. А его зовут Вэррэн. Вэррэн, это Торин. Надеюсь, процедуру знакомства можно считать законченной?




– Я не хочу! – мгновенно ощетинился мой подопечный, приосаниваясь в седле. Я заметила, что на рыси он уже держался вполне уверенно, и мысленно похвалила себя. Моя школа, сразу видно! – Я боюсь! А вдруг он меня убьет?




– Делать мне нечего,- хмыкнул доселе молчавший альм. Узкие губы тронула едва заметная издевательская усмешка. – Хотя… Ради сохранения спокойствия и тишины…




Глаза у графенка стали как плошки. Еще чуть-чуть – и завоет.




– Дэтшитш,- вновь поторопилась пригасить свару я. Похоже, незнакомое слово Торина завораживало и успокаивало, и не воспользоваться этим было бы просто грехом,- Не бойся, ты же маг. Как шарахнешь агрессора каким-нибудь заклинанием – мало не покажется!




– Ну да, маг,- мигом скуксился мой подопечный,- Чего я умею-то…




– Усыплять! – от всего сердца посетовала я. Уж очень ловко мой милый клиент навострился отрабатывать сие нехитрое магическое воздействие на своей хране, как бы до беды это нас всех не довело.




– Зачем тебе нужно в Каленару? – тихо поинтересовался Вэррэн. Тьма деловито затопталась на моем плече, шумно втягивая воздух черными кожистыми ноздрями, махнула хвостом и спокойно сложила крылья, явно приняв альма за своего. И на том спасибо, а то она у меня нравная, не приведи боги, бросится.




– Дом закрыть нужно. Еще некоторые вещи забрать. Да и увидеться кое с кем не помешало бы,- равнодушно отозвалась я.




Вэррэн удивленно повел на меня жемчужно-белыми глазами. Но промолчал.




– Ну прости, милая. Прости, пожалуйста. Работа у нас такая скотская. Не сердись. А смотри, что у меня есть!




Я с заискивающей улыбкой выудила из сумки завернутое в чистую тряпицу сырое говяжье сердце. Тьма презрительно дернула носом и повернулась к подношению хвостом, не удостоив меня даже обрывка мыслеобраза.




– А вот еще! Ну понюхай хотя бы!




Вообще-то вонато хищники. Но со мной Тьма уже давным-давно отошла от положенного ее породе образа жизни и привыкла, не привередничая, есть все, что дают. И вкусовые пристрастия у нее сформировались довольно необычные для демона-вонато. Будь она воспитана в родном гнезде среди скал другими демонами, ей и в голову бы не пришло пробовать кофе или шоколад. Равно как и жевать овощи, хлеб или кашу. А вот со мной чем только ей питаться не довелось! Зато я точно знала, чем можно задобрить мою вонато в случае чего. И теперь заботливо подсовывала ей излюбленные лакомства.




Однако Тьма не желала смотреть ни на говяжье сердце, ни на арбуз, ни на кулек с безумно дорогим шоколадом. Она злилась. Понимаю. Опять в одиночку остаться в няньках Торина – мало кому понравится.




В маленькой гостиничке за городскими стенами Каленары было душно и чадно. Но по крайней мере тепло. Мой подопечный пребывал в самом мрачном расположении духа, но хотя бы не грозился простудиться или отморозить себе что-нибудь жизненно важное. Кроме того, здесь не было ни высоких крылец, ни крутых лестниц, ни агрессивно настроенных постояльцев, ни открытых ходов в подпол, ни злобных цепных кобелей или ручных демонов – в общем, ничего, куда или откуда Торин мог бы свалиться, чтобы свернуть шею или подраться и быть искусанным. Несмотря на все заверения хозяина в полной безопасности сего заведения, своего подопечного я оставляла в нем скрепя сердце – слишком уж хорошо мне была известна трогательная привычка Торина влипать во все встречающиеся на жизненном пути неприятности. Определенные опасения, конечно, внушал и Вэррэн. Будь моя воля – потащила бы я его с собой, чтоб на глазах был. Но, кажется, только до этой маленькой гостиницы еще не дошла потрясающая новость о дерзком побеге злокозненного альма из удобной и комфортабельной тюремной камеры, куда его имело любезность заточить наше многоуважаемое правосудие. Учитывая двухразовое питание и казенную одежду, остается только удивляться, как мог подлый нечеловек пренебречь этими благами цивилизации и удариться в позорное бегство.




Каленара не то чтобы была потрясена, но взволнованна изрядно. В принципе ничего особенного, из ряда вон выходящего не произошло. Из наших тюрем бегали и будут бегать и с содействием магии, и благодаря помощи извне, и собственными силами. Другое дело, что с альмами раньше никаких особо скандальных историй связано не было. С известными бунтарями орками случались, да еще какие! Всю страну потом месяцами лихорадило. А вот тихие спокойные остроухие серьезных хлопот никому никогда не доставляли. Вернее, раньше не доставляли. Потолкавшись по базарной площади и с донельзя наивным и невинным видом перебросившись парой фраз со словоохотливыми торговками, я поняла, что на ниве поисков беглого преступника никто надрываться не собирается. Как весьма справедливо заключили вышестоящие чины, без магии в его побеге не обошлось. А против чародеев идти в высшей степени неразумно, и никто своими подчиненными (а заодно и собственными головами) рисковать не собирается. Стража и впрямь если и шевелилась, то только когда мимо проносилась карета какого-нибудь вельможи, дабы продемонстрировать ему свое служебное рвение и готовность защищать честных каленарцев хоть от всего населения Тэллентэра поголовно. Впрочем, имя Лорранских в связи с этой историей склонялось угрожающе часто, равно как и то, под которым в высшем свете выступала я, и это лишний раз убедило меня в том, что милорд Иррион прав в своем желании отослать сына подальше.




Цвертина, к которой я забежала первым делом, заголосила надо мной как над покойницей. По ее разумению, я сунула голову прямиком в петлю. Кто – гильдия хранов, городская стража или освобожденный альм – затянет эту самую петлю и удушит меня, как цыпленка, остается только гадать. Но кто-нибудь, но ее словам, обязательно не преминет это сделать. Наскоро успокоив нервную магиню, я клятвенно пообещала ей уцелеть в очередной заварушке, чмокнула в щеку, получила порцию наставлений и обережных заклинаний и понеслась на Приречную улицу. Мой милый особнячок, в котором я планировала до поры до времени прятать Вэррэна, встретил меня тихим скрипом ставен. Смазать бы их надо или закрепить как следует, а то ночи ветреные, удивительно еще, что соседи до сих пор эти ставни мне не оборвали. Я протянула руку, и ключ, привычно приманенный магией, выскользнул из-под балки и лег мне на ладонь. Замок поддался без проблем, я на всякий случай быстро оглянулась и шагнула в холл. Изрядный слой пыли, скопившийся на всех горизонтальных поверхностях, послужил немым укором моим талантам домовладелицы, вернее, полному их отсутствию. Что и говорить, девушке, даже наемнице, не пристало быть такой распустехой и бездельницей. Но, имея в клиентах Торина, остается только удивляться, как я сама еще грязью до самых ушей не заросла.




Собиралась я быстро. Взвесила на ладонях весь свой арсенал, большинство тяжеловесных предметов вернула на их законные места в бархатных ножнах в специальном шкафу, где магией поддерживалась определенная температура и влажность, но кое-что спрятала в сумки. Потом задумчиво погладила кончиками пальцев тетиву висящего на стене арбалета, оценивающе осмотрела его и забросила себе за плечо. Сама я со стрелковым оружием обращаться умею, но не слишком его люблю, предпочитая метательные ножи или, для ближнего боя, клинки и кинжалы. А вот Вэррэну арбалет вполне может пригодиться, альм уже успел продемонстрировать, что такие предметы ему не в новинку. Хотя нет никакой гарантии, что он меня из моего же арбалета и не пристрелит в один прекрасный день.




– Кушай, Тьма! Пожалуйста! Я же специально для тебя это все покупала! Ты молодец, так хорошо следила за Торином, что…




– А мне что за бдительность будет? Я, между прочим, тоже Торина охранял, да еще как: не позволил ему дразнить хозяйских гусаков, чем спас элегантные брюки милорда от немилосердного исщипывания, а самого носителя этой одежды – от сильнейшего испуга,- сладким голосом поведал подкравшийся к столу Вэррэн. Альм уселся на табуретку напротив меня и, заметив, как я тут же нервно кинула взгляд в сторону своего клиента, сидящего рядом на лавке и дующегося на весь мир, слегка ухмыльнулся самыми краешками тонких пепельных губ. Я при известии об очередной глупости, которую едва не отколол мой драгоценный подопечный, невольно нахмурилась. Потом, волевым усилием призвав себя к порядку, заставила лоб разгладиться и широким жестом сдернула с плеча арбалет:




– Вот!




– Ты чего?! – шарахнулся в сторону альм. Испугался, надо сказать, не он один. Разносчицы и посетители во главе с охнувшим хозяином невольно пригнулись к столам, а недалекий Торин встрепенулся и прижался к моему боку, не без основания полагая, что застрелить его в таком положении мне будет довольно сложно и проблематично. Без сантиментов отпихнув графенка в сторону, дабы он своими цепляниями за мой локоть не сковывал свободу движений, я выложила на стол несколько болтов.




– Надеюсь, ты умеешь обращаться со всей этой красотой?




Вопрос вышел намного более ехидным, чем мне хотелось бы. Вэррэн, поняв, что никто в него стрелять не собирается, воспрянул духом и обеими руками ухватился за столь щедро предоставленные ему возможности. Я невольно улыбнулась, глядя на искреннее восхищение, проявившееся на необычно прекрасном лице.




– Ага, ага… Славно… – забормотал альм. Изящные руки стремительно прошлись по ложу и запорно-спусковому устройству, бережно погладили тетиву и начали спокойно, уверенно заряжать оружие.- А вот это, по-видимому, предохранитель, да? Человеческие изделия устроены немного иначе, чем наши, но…




– Осторожно! – в ужасе ахнула я, вскакивая и хватаясь за дугу, хотя и прекрасно понимала, что вряд ли смогу таким нехитрым способом воспрепятствовать выстрелу. Беспечный альм, зарядивший арбалет и держащий его направленным себе прямо в грудь, с интересом изучал составляющие части попавшего в его руки оружия и легкомысленно дергал за спусковой крючок.




– Не волнуйся, Тень. Арбалет стоит на предохранителе,- мягко, как маленькому ребенку, сообщил Вэррэн, продолжая беззаботно баловаться с неосмотрительно предоставленной ему смертоубийственной штуковиной.




– Ну и что?! – не сдавалась я, продолжая держаться за дугу. Безумно хотелось изо всех сил рвануть ее на себя и выхватить опасную игрушку из рук бестолкового хвостатого, пока он не натворил бед. Уж кто-кто, а я очень хорошо знала, чем могут окончиться такие забавы с заряженным оружием.




– Это значит, что он не выстрелит,- все гак же мирно пояснил альм, не понимая причин обуявшего меня ужаса.




– Раз в год стреляет даже незаряженный арбалет! патетично заявила я, все-таки выпустив дугу и заставив себя сесть на место. Конечно, в надежности предохранителя я была уверена. Но не настолько же, чтобы наставлять болт себе в грудь, а потом беспечно теребить спусковой крючок!




– Правда? – Угольно-черные брови приподнялись в гримасе искреннего удивления.




Торин у меня под боком зашевелился и даже засопел в знак солидарности, и я с трудом подавила желание покровительственно положить ладонь ему на голову, как обычно я наглаживала и заодно ласково осаживала лезущую не в свое дело Тьму. Она, кстати сказать, воспользовалась моей занятостью и уже потихоньку потрошила свертки, поедая привезенные для нее гостинцы.




– Представь себе. А если бы предохранитель подвел?! – Я была немного зла и, чего греха таить, обижена на нагнавшего на меня такого страху альма. Наверное, именно поэтому реплика прозвучала несколько резко и грубовато. Однако Вэррэн отреагировал на удивление спокойно:




– Предохранители на то и сделаны, чтобы не подвести и не допустить случайного выстрела. Вот так.- Он еще раз дернул спусковой крючок (на сей раз предусмотрительно направив арбалет в потолок), аккуратно подцепил болт когтями и положил его на стол.




Я облегченно выдохнула. Нет, альмов мне, наверное, не понять никогда! Разумеется, назначение предохранителя я знала. Но так бездумно верить изготовителям… А вдруг мастер был подслеповат, или ему в глаз соринка попала, или веревка растянулась раньше времени, или… Да мало ли еще что! Ну ведь может же предохранитель не сработать или просто-напросто сломаться! Тем более у людского изделия. Вот если бы это оружие гномы делали… Тогда да. Обитатели Стальных гор скорее проглотят свои топоры и сбреют бороды (а для гнома нет большего позора, чем лишиться растительности на лице), чем допустят в работе малейший брак. Их вещи, вернее, произведения искусства, действительно сработаны на века. А человеческие изделия… Ой, да кто же не знаком с разгильдяйством и философским отношением к жизни представителей моей расы, уже ставших для всех остальных народов, населяющих землю Сенаторны, притчей во языцех!…




– Ладно. Торин, ты отдохнул? Тогда мы выезжаем.




– Как? Прямо сейчас? – зашевелился пригревшийся у моего бока и вроде бы даже успевший задремать аристократеныш.- Куда?! Ну нет! Мы здесь останемся на ночь.




– Ну нет! – в его же тоне угрожающе сообщила я, вставая,- Мы выезжаем. Сейчас же! Вэррэн, желаю тебе удачи, надеюсь, ты благополучно доберешься до Тэллентэра. Думаю, милорд Лорранский будет столь любезен, что подарит тебе эту лошадь и одежду. Я внесу свою лепту в твою экипировку – дарю тебе арбалет. Могу также дать денег. Ну и пожелать доброй дороги.




– Погоди, наемница,- лениво отозвался вытянувший ноги Вэррэн, поглаживая кончиками пальцев арбалет, как любимую кошку.- За какие заказы ты берешься?




– Да за любые, – заговорил во мне профессионал.- А что?




– За убийства?




– Случалось. А что?




– У меня для тебя есть заказ.




– Слушаю.




– Храну одну надо убить. Высокую такую, красивую, с серыми волосами, мрачными темно-карими глазами и любимым демоном-вонато на плече. Не знаешь случайно эту особу? – Сладкий голос хвостатого колол небрежной, едва уловимой издевкой, я сощурилась и, мигом припомнив трогательные обстоятельства, при которых произошла наша первая встреча, совершенно спокойно отозвалась:




– Увы. Я вынуждена отказаться – у меня уже есть клиент и есть заказ. Возможно, потом, когда я освобожусь…




– Ты чего? Совсем с ума сошла, да?! Он же для тебя, бестолковой, убийцу подыскивает! – взвился Торин. Еще чуть-чуть – и он ринулся бы между нами с Вэррэном, не то пытаясь защитить меня, не то пробуя трагически погибнуть, как герои его любимых книжек об отважных рыцарях и прекрасных дамах.




– Что бы я без тебя, такого умного, делала? Ведь не догадалась бы ни в жизнь… – вполголоса пробормотала я, аккуратно оттесняя своего подопечного в сторону. Конечно, Вэррэн покушался только на мое убийство, но кто сказал, что он не вздумает осуществить его чужими руками? Например, пристукнет Торина (что осуществить легче легкого, если, конечно, меня рядом нет), а потом с удовольствием полюбуется издалека, как меня моя гильдия наказывает за то, что клиента не уберегла…




– Куда вы поедете?




– Ха! Так мы тебе все и рассказали! Нашел дураков! Тебе что за дело: куда, зачем? – с таким видом, будто раскрыл готовящийся заговор против правящей монаршей династии, проверещал Лорранский, никак не желая убраться за мою спину. Любезная королева Родригия, сама того не желая, оказала мне медвежью услугу, когда приговорила Торина к участию в турнире,- успешно пройдя через это испытание, бестолковый аристократенок безоговорочно уверовал в собственную удаль и отвагу и ежеминутно рвался продемонстрировать их на деле.




– Я с вами.




– Чего-о-о?! – Граф мелодраматично схватился за сердце и изобразил начальную стадию обморока, то есть взвизгнул, охнул и покачнулся, по-прежнему продолжая прикрывать ладонями грудь,- Я не разрешаю!




– Да кто тебя спрашивать-то будет, малахольный? – ехидно сверкнул клыкастой усмешкой Вэррэн.




– Я… Да ты… Э-э… – Торин дико повел туда-сюда совершенно ошалевшими глазами и на пределе душевных сил выдал: – А у тебя хвост растрепанный, вот!




Ну сказал так уж сказал! Нашел, к чему придраться! Я невольно хмыкнула. Альм дернул упомянутой частью тела, смущенно скосил на нее глаза и, видимо найдя, что кисточка на самом конце и впрямь пребывает в беспорядке, сконфуженно спрятал хвост под стол. Впрочем, на апломб, с которым он переругивался с моим дражайшим клиентом, это не повлияло ни в коей степени.




Во время всего этого на редкость содержательного и взаимоуважительного диалога я молча покусывала нижнюю губу, пытаясь прикинуть выгоды и недостатки моего теперешнего положения. Что и говорить, уберечь Торина на просторах Сенаторны будет гораздо проще, чем в галереях королевского дворца. На улицах, полях и торговых путях опасности вполне понятные и привычные – воры, грабители, непогода, хищные звери и демоны… Даже собранные воедино, они по величине доставляемых неприятностей не сравнятся с интригами и заговорами нашей многоуважаемой аристократии. Да, в гостиницах водятся клопы, в трактирах порой подают совершенно неудобоваримые блюда, на трактах встречаются злые погонщики скота с длинными кнутами, грабители размахивают ножами и пытаются присвоить материальные богатства путешественников, внезапно выскочивший из логовища демон может напугать лошадей, а с изматывающим осенним дождиком сравнится разве что мигрень. Но все это неизмеримо лучше, чем фальшивые улыбки, с которыми знать подсыпает в бокалы толченое стекло или втыкает в бок неугодному человеку отравленные иглы. Мне случалось и среди благороднорожденных вальсировать, и в третьесортных кабаках веселиться. И я прекрасно знала, чем может окончиться и гот и другой праздник. И пребывала в непоколебимой уверенности, что лучше уж Торина за шкирку из трактирной драки выдергивать, чем среди шелковых дамских юбок для него опасность высматривать. Так что, наверное, даже хорошо, что любящий папочка сыночка из поместья на большую дорогу выставил. С деньгами везде хорошо, не пропадем. Другое дело Вэррэн. Вытащив его из тюрьмы, я спустила демона с цепи. И этот демон, несмотря на глубочайшую благодарность, которую, несомненно, испытывал к своей освободительнице, всерьез был настроен убить меня. И сбрасывать его со счетов не следовало ни в коем случае.




С самого первого дня обучения в замке Рэй будущим хранам вбивают в голову очень простую мысль: в любой игре наивысшая ценность – жизнь и благополучие клиента. Сами наемники, телохранители и убийцы – всего лишь разменные фишки, которыми при необходимости можно (и нужно) легко пожертвовать. Поэтому то обстоятельство, что кто-то заинтересовался моей собственной шкурой, воспринималось странно и с недоверием, Как недобрая реалистичная повесть, рассказанная вместо ожидаемой волшебной сказки с хорошим концом.




Я недоверчиво покосилась на вдохновенно спорящего Вэррэна. Что безопаснее – послать его подальше или держать при себе? Из арбалета он стреляет хорошо. И ножами очень ловко кидается. Если бы не случайность на улице Чар да не моя вовремя проявившаяся паранойя – я б уже во Мраке вековечном тамошних демонов о снисхождении умоляла.




Руки сами собой опустились на талию, нащупали поддетый под одежду пояс и с силой сжали его. Вот она, первопричина всех проблем, проклятый кристалл легкой победы, ставший ареной столкновения интересов таких разных людей и нелюдей… Как я ненавижу магию!




"Ты, милочка, не магию ненавидишь, а проблемы, которые она доставляет лично тебе",- спокойно возразила Тьма. Она уже сменила гнев на милость и лезла мне под руки. Я рассеянно почесала ее за ушами, мысленно констатируя правоту демона. И впрямь, на современные отрасли науки мне, в сущности, наплевать. Меня бы не трогали – и ладно.




– Вэррэн, счастливо. Мы поедем… Я и сама не знаю куда. Если надумаешь меня убивать – пожалуйста, постарайся обойтись без случайных жертв. Вставай, Торин.




– Нет! – Несносный аристократенок и не подумал выполнить мою просьбу. Наоборот, расселся еще вольготнее, и вытянул ноги, и положил локти на стол, дабы продемонстрировать, что не сдвинется ни на пядь.- Вот еще! До темноты всего ничего осталось, а я устал. Поэтому мы переночуем здесь, а завтра, с самого утра…




– Завтра? – не выдержав, перебила я,- Да тебя ведь рано не поднимешь! Опять, как в прошлую поездку, разве что в свиные голоса со двора выедем!




– Когда-когда-когда? – потрясенно расширил глаза Торин, покорно поднимаясь и вылезая из-за стола. Впрочем, Вэррэн вытаращился на меня не менее удивленно и недоверчиво.




Ах, как жаль, что я так поздно просекла эту графенкову привычку – под влиянием незнакомых слов и выражений впадать в некое подобие ступора и послушно выполнять все, что ему скажут! От скольких проблем бы это избавило!




– Ты никогда не жил в деревне, Торин,- спокойно констатировала я.- А если и жил, то в каком-нибудь поместье, далеко от природы и крестьян. Иначе бы знал, что среди всей домашней живности свиньи просыпаются самыми последними. Поэтому в народе и бытует такое выражение. В свиные голоса – означает поздно.




– А-а-а… – Судя по всему, слово "свинья" мой подопечный воспринимал только как ругательство и о том, что живут в мире подлунном такие животные, не задумывался,- А что в деревне делала ты?




– Работала,- с горечью отозвалась я. Из этого далеко не самого светлого периода своей жизни я помнила мало чего, но и этого хватало для регулярно посещающих меня ночных кошмаров.- Работала, тяжело и грязно, вот этими самыми руками, которыми мне и убивать приходилось, и благороднорожденных обнимать случалось.




– А кем работала? – никак не желал угомониться неуемный Торин. Даже глаза от любопытства расширил, и рот приоткрыл, и сложенные чашечкой ладони вперед вытянул, словно надеясь получить ответ прямо в них.




– Все храны – в прошлом рабы,- отрезала я, с отвращением глядя, как граф невольно шарахается в сторону. Понимаю. Кому приятно узнать, что особа, с которой не раз случалось делить пищу, когда-то принадлежала к самому низшему и бесправному слою общества. Впрочем, Торин и сам мог бы догадаться, что к чему. Потому как какой же нормальный человек отдаст своего ребенка на обучение в гильдию хранов, живущих славно, но недолго, и умирающих рано и не без боли?! – Поэтому чем бы я ни занималась, ты о таком все равно не знаешь. А если и знаешь, то вряд ли оно тебе нравится.




Торин, видимо, понял, что я заметила его попытку отступления, и здорово смутился. Он до смешного напомнил мне одного из моих клиентов, который имел неосторожность вызвать у меня сердечную привязанность и как-то раз пригласить в свою спальню для обсуждения весьма важных и актуальных проблем собственной безопасности. Затянувшийся к обоюдному удовольствию разговор, уже перешедший к активным действиям, прервал лакей, начавший ломиться в двери с воистину трагическим сообщением, что в гости неожиданно прибыла невеста моего клиента, преисполненная горячего желания побеседовать со своим нареченным (ну кто бы мог подумать!) наедине и уже приступившая к планомерным поискам по всему дому. Поелику мой заказчик был богат, но не особенно знатен, а девушка принадлежала к благороднорожденным, то становится понятно – такой брак был для него более чем выгоден. И надо было видеть смущенное и растерянное лицо мужчины, знающего, что нужно что-то предпринять, но в то же время прекрасно понимающего, что не его силами из постели храну выгонять. Чай, не продажная девка, которую можно без сантиментов выставить за двери, сунув на пару серебреников больше условленной суммы, дабы она держала язык за зубами и постаралась удалиться как можно быстрее. К немалой радости насмерть перепуганного клиента, меня разобрала не злость, а смех. Я сгребла свои вещи и с ними в обнимку скатилась с перины прямиком под кровать, что дало воспрянувшему мужчине минуту форы, дабы привести себя в порядок, а потом вежливо покинуть спальню под ручку со своей драгоценной невестой, наконец-то обнаружившей своего суженого и пришедшей в телячий восторг.




Так вот, на лице Торина проявилось вдруг нечто, очень похожее на паническое выражение, которое появилось в глазах того клиента, когда он понял, что я могу заартачиться и испортить ему всю жизнь, – смесь испуга, удивления, злости и тихой беспомощной обреченности. Наверное, Торину и впрямь стало стыдно. Только вот не ясно, за что – то ли за то, что напомнил мне о далеко не самых счастливых годах моей жизни, то ли за себя – что обращался с бывшей рабыней как с почти равной себе и даже делал ей донельзя торжественное и напыщенное предложение руки и сердца.




– Поехали, Торин. Поехали.




– Куда?




– Не знаю. Куда-нибудь подальше от Каленары и поднявшегося в ней скандала. Придумаем что-нибудь.- Сказать по правде, кое-какие мысли на эту тему у меня были. Но высказывать их просто так я не рисковала – знала, что мои предложения в любом случае будут отвергнуты с пренебрежением и негодованием. Мне хотелось съездить в Кларрейду, туда, где обосновался поэтичный подонок Зверюга. Но со мной же аристократенок! Ему, что я ни предложу, все плохо будет. Придется опять задействовать то, что многие зовут женской хитростью. На самом же деле это просто еще один способ, благодаря которому слабый пол приспосабливается к непростой жизни в мире подлунном. Надо повести разговор так, чтобы Торину показалось, будто он сам принял решение туда отправиться. Или, наоборот, можно высказаться в духе "куда угодно, только не в Клар- рейду". Тогда мой подопечный из духа противоречия тут же решит отправиться именно в этот город.




Подталкивая Торина в спину, я заставила его расплатиться с хозяином и погнала на выход. На пороге обернулась. Вэррэн все так же сидел за столом, вытянув длинные ноги в стоптанных сапогах (одеждой с ним щедро поделился кто-то из слуг милордов Лорранских), и задумчиво смотрел мне вслед. Выражение огромных жемчужных глаз оставалось невозмутимым и холодным и в то же время грозным, безжалостным, как падающая с крыши сосулька.




Сердце рванулось из груди и заколотилось как бешеное в сдерживающую его преграду ребер.




"Это не он",- быстрой чередой ассоциаций мрачно напомнила Тьма, почувствовавшая стремительный всплеск моих эмоций.




"Я люблю его",- беспомощно пожаловалась я демону да заодно и самой себе.




"Не его. Того, другого, которого сейчас демоны Мрака вековечного терзают", рассудительно возразила вонато.




"Это почти одно и то же".




Тьма вывернула гибкую шею, вгляделась в мои глаза и сочувственно вздохнула. Для нее, воспринимающей мир немного по-другому, отличия Каррэна и Вэррэна явно были очевидны. А вот я их почт и не замечала.




Ноги сами собой шагнули назад. Плохо соображая, что делаю, я дернулась, но была мигом возвращена с небес на землю недовольным голосом Торина, который, кажется, уже успел озябнуть на крыльце и теперь громогласно требовал поскорее отправляться в путь или позволить ему вернуться в трактирное тепло. Стряхнув с себя внезапное оцепенение, я махнула альму рукой на прощание и выскочила из зала так стремительно, будто спасала свою шкуру.




В качестве прощального привета окрестности Каленары от души заплевали нас с Торином мелкой моросью, сыплющейся с неба, как маковые зерна из прорванного мешка. Впрочем, отправляться в дорогу в дождь – хорошая примета. Утешившись народной мудростью, я поглубже натянула на голову капюшон и поежилась, подбирая поводья. Тьма, не жалующая хмурую осеннюю непогоду, с мрачным шипением заползла мне за пазуху и устроилась там, надежно вцепившись когтями в рубашку. Луна, моя кобыла смешной пятнистой масти, к ее величайшему сожалению, последовать примеру демона не могла, поэтому просто одарила меня невыразимо печальным и укоризненным взглядом огромных карих глаз, ясно показывающим, сколь невысокого мнения она о своей хозяйке. Я на провокации не поддалась, помахала рукой в сторону гостиницы, словно надеясь, что этот небрежный прощальный жест будет замечен и оценен, и очень вежливо и осторожно толкнула кобылу каблуками. Луна вновь изволила проявить недовольство. Понимаю. Перебравшись на житье в поместье Лорранских, я и лошадь с собой притащила. И стоять в графских конюшнях ей, избалованной хорошим уходом, казалось более почтенным и достойным честной кобылы занятием, чем таскаться по дорогам в такую сомнительную погоду.




Местность неподалеку от столицы, вдоль широкого торгового пути, ведущего на юг, получила очень меткое и емкое наименование – Каленарское море. Правду сказать, в мире подлунном это море было самым равнодушным и безучастным к погодным казусам. Потому что назвали так окружающие стольный град холмы, кому-то, излишне мечтательному и поэтичному, напомнившие вспенившуюся бурунами, растревоженную массу соленой воды, потемневшей в преддверии шторма. Роль кораблей, барж и фрегатов выполняли путешественники, то взмывающие на гребни "волн", то проваливающиеся в низины между ними. Проезжать по Каленарскому морю было удовольствием более чем сомнительным – лошади или еле-еле плелись, с трудом взбираясь на очередную кручу, или на спуске неслись едва ли не галопом, грозя сбросить из седел своих седоков.




В некотором роде путешествовать осенью даже лучше, чем летом. Конечно, дождь, холод и слякоть донимают изрядно, не без этого, но зато не приходится ждать никакой погодной пакости вроде внезапно налетевшей бури или грозы, от которой придется спешно прятаться в низком кустарнике. А если очень повезет – на постоялом дворе в компании бродяг, торговцев и клопов, кои очень уважают подобные места и селятся там в превышающем все разумные пределы количестве. Хотя мерзкий дождик, разумеется, далеко не самый приятный попутчик. Как ни крути, в такую погоду верхом по дорогам носиться – удовольствие ниже среднего. Особенно если учесть гневные вопли других путешественников, которых из-за стремительного галопа наша парочка, сама того не желая, обдавала грязью, и постепенно промокающую и тяжелеющую куртку, которая вскоре уже не могла служить защитой от изматывающего холодного дождичка.




На сером фоне небес уже тронутые желтой и багряной краской рощи смотрелись просто потрясающе. Я в который раз подосадовала, что боги не дали мне таланта досконально переносить на бумагу или холст увиденное в моих поездках и странствиях. Впрочем, каждому свое. Живописцам, например, часто приходится жить в бедности, обретая заслуженную славу и признание восторженных потомков только после смерти. А у храны есть шанс в голос заявить о себе еще во время ее нелегкого и чаще всего недолгого пути в мире подлунном. Да я уже и так довольно известна в определенных кругах. Так что нечего на недостаток талантов сетовать. Торину вон еще хуже.




Оглянувшись на своего подопечного, я с всплеском обреченной тоски поняла, что Торину и впрямь хуже. Да еще как. Нахохлившийся, обидевшийся на весь мир фафенок согнулся в седле так, что казался горбуном. Глаза из-под надвинутого по самые брови капюшона зыркали до того недобро, что я, уже протянувшая к нему руку, поспешно отдернула ее назад, будто испугавшись, что этот неприятный молодой человек меня укусит.




– Что случилось?




– Я устал! – с трагичным надрывом сообщил Торин. Кто бы сомневался!




– Сделаем привал? – старясь говорить по возможности мирно и дружелюбно, поинтересовалась я, отворачиваясь, дабы оградить свою впечатлительную нервную систему от созерцания донельзя мрачной и хмурой мины, коей мой подопечный радовал мир подлунный вот уже третий час.




– Где? – тут же вскинулся аристократеныш.




Я привстала на стременах, потревожив задремавшую Тьму, и огляделась по сторонам, прикрывая глаза ладонью от мелкой дождевой пыли.




– Вон там, к примеру,- смотри, какие симпатичные кусты!




Торин глянул в предложенном направлении, потом посмотрел на меня так, словно силился понять, издеваюсь я или просто шучу. Я ответила ему кристально честным взглядом человека, привыкшего отвечать за свои слова, чем заметно смутила обозлившегося графенка. Однако от своих претензий он не отказался:




– Как? Прямо посреди чистого поля?!




– Отчего же посреди поля? – в свою очередь удивилась я,- Вон же кусты! Да и рощица там какая-то имеется. Можно наломать веток и построить шалаш.




Торин скис окончательно. Его светлости ночевать под открытым небом явно не улыбалось. Но увы, приличествующего его высокому положению дворца, замка или, на худой конец, особняка поблизости не наблюдалось. Да что там замки! Даже трактира самого завалящего, несмотря на все усилия Лорранского, в пределах видимости никак не обнаруживалось. Посему, явив миру подлунному немалую самоотверженность и смирение, мой драгоценный подопечный, за неимением лучшего, все же изволил согласиться на шалашик. Но до участия в его сооружении свою милость и демократичность так и не простер.




То, что ты видишь,-




Не наважденье.




По кругу ходят




Пустые тени.




Душ нет уж в них.




Тела тупые




Свершить готовы




Грехи любые.




Дерзнувших думать,




Мечтать и верить -




На растерзанье




Слепому зверю… -




вполголоса мурлыкала старинную наемничью песенку храпа, так и этак поворачивая над огнем насквозь промокшую куртку Торина. Время от времени, не прекращая монотонного напева, Тень для вящей просушки сильно встряхивала доверенный ее заботам предмет одежды. Лорранский, закутанный в тонкое походное одеяло, с тоской подумал, что друзьям и особенно подругам свойственно преувеличивать достоинства друг друга. Цвертина ошиблась, а может, просто выдала желаемое за действительное: голос у Тени оказался не то что не замечательным, а просто гадостным, таким только в туалетах "Занято!" кричать. Подумать только, а ведь девушка в приступе раздражительности еще и балладу на пять часов как-то раз исполнить грозилась! Вот ужас-то!




– Тень?




– А?




– Так куда мы едем?




– Куда скажешь,- равнодушно передернула плечами наемница. Она тоже сняла куртку и осталась в тонкой льняной рубашке, словно не чувствуя сырого, пробирающего до костей ветра, свистящего путешественникам какие-то оскорбления и раз за разом пытающегося повалить ненадежное убежище, сплетенное Тенью из веток берез и елей. Свитер, вытащенный заботливым Торином из сумок специально для его спутницы, так и остался незамеченным. Оценила благородство графа только вонато, тут же с готовностью заползшая под вязаную ткань. Распяленная для просушки на жердях куртка храны, пристроенная под самым потолком шалашика, казалась прилетевшим из Мрака вековечного демоном и со сна могла напугать до седых волос,- Мне, собственно говоря, все равно, лишь бы ты на глазах был. Выбери сам, куда бы хотел поехать.




Окрыленный таким доверием, Торин полез за картой. В географии он был не особенно силен, но прочитать названия, написанные под стилизованными изображениями домов, храмов и замков, вполне мог.




– Только не на побережье – сейчас там начинается сезон штормов,- тут же влезла с комментариями Тень,- И не в горы.




– Да уж и без тебя знаю,- отмахнулся граф. В самом деле, повидавший столько, сколько повидал он, в горы и впрямь не сунется ни за какие коврижки. Тем более что сейчас у наемницы нет с собой ее устрашающих мечей. То есть воевать с элементалями она явно не сможет.- Может, в Заверну?




– Я же просила – не на побережье,- поморщилась девушка.- А Заверна – один из самых крупных портов Райдассы.




– Правда? – искренне удивился Лорранский. Похоже, день даром все-таки не прошел: новые знания – они ценны всегда.- Тогда в Ордеж.




– Давай,- подозрительно легко и быстро согласилась Тень. Мрачные глаза, кажущиеся темно-вишневыми в неверных всполохах костра, сверкнули ледяным удовлетворением,- Как скажешь. Никогда там не была.




– Нет,- явное удовольствие храны от Торина не укрылось и не понравилось ему совершенно. Тут же нестерпимо захотелось сказать что-нибудь наперекор, и Лорранский, привыкший потакать своим желаниям, начал спорить: – Поедем в Райтэрру!




– Да пожалуйста. Далековато, правда, да еще по осеннему бездорожью… Но месяца за три доберемся точно! Обратно, наверное, подольше придется, зимой-то тракты и шляхи ледком прихватывает, а ковать шипастые подковы не каждый кузнец умеет.




– Сколько?! Ну нет, в такую даль мы не попремся! Лучше в Дольск. Там, говорят, славное печенье и пряники пекут…




– Хорошо,- так же равнодушно кивнула наемница. Бесцеремонный порыв ветра подхватил воротник ее рубашки и шлепнул им девушку по щеке. Тень быстро поймала непокорный воротник, аккуратно разгладила, словно стремясь этими нехитрыми движениями утихомирить его, и еще раз повторила: – Хорошо. Как скажешь.




Ох, что-то тут неладно! Подменили телохранительницу Торина, что ли?! Раньше Тень по самому пустяковому поводу в спор бросалась, а теперь соглашается со всеми предложенными ей вариантами так спокойно и безразлично, словно готова и впрямь лезть за своим клиентом хоть во Мрак вековечный.




– Не-е-ет! Не в Дольск! В Орлею!




– Добро.




– А в Житлин?




– Славно.




– В Дриону?




– Отлично.




– В Заброшенные земли?!




– Да пожалуйста.




Торин окончательно оторопел и смутился. Храна соглашалась со всеми предлагаемыми ей маршрутами поездки так быстро и охотно, что наводила на нехорошие размышления. Неужели она затеяла какую-то свою игру и все варианты для нее одинаково хороши?!




– В Кларрейду? – в тоске попробовал последний известный ему город растерянный Лорранский. Как ни странно, это предложение вызвало на удивление острую и бурную реакцию:




– Ну нет! Давай лучше на побережье, если тебе уж так хочется!




– Почему нет? – с готовностью прицепился к девушке Торин.




– Потому что.




– Ну уж нет, так дело не пойдет! Или внятно и четко объясни, отчего ты не желаешь туда ехать, или мы прямо с утра отправляемся в Кларрейду!




Наемница скисла. Потом жалобно захлопала глазами, словно собираясь плакать. Потом шмыгнула носом. Потом вздохнула. Потом капризно надула губы. Потом отвернулась. Потом тряхнула курткой графа так, что в карманах звякнули запасы всевозможных необходимых в путешествии мелочей.




– Не хочу я туда ехать.




– Почему?




– Не хочу…




Вот тебе и ответ! Торин едва не плюнул от осознания непроходимости того, что вежливо называется женской логикой, а по-простому кличется бабьей глупостью и упрямством. Не хочу – и весь сказ! И хоть ты ей в лоб стреляй!




– Не хочу! – с нажимом повторила Тень, видимо решив, что две предыдущие фразы до понимания Торина не дошли.




– А я сказал – поедем! – неожиданно громко и грозно рявкнул граф, нахмурив брови и уперев руки в боки,- Поедем! В Кларрейду! Завтра! С самого утра!




– Чего же ты орешь-то так?! – Храна вцепилась в стену шалашика, словно опасаясь, что ненадежное убежище сейчас сорвется в полет из-за громогласных раскатов негодования ее сиятельного клиента.




– Поедем!




– А вот и нет!




– А вот и да!




– А вот и нет!




– А вот и да! В конце концов, кто кому тут деньги платит?!




Тень вспыхнула, да так, что граф тут же пожалел о сорвавшихся с языка неосторожных словах. Но было уже поздно. Наемница скорбно поджала губы, закуталась в свое одеяло, улеглась и, обняв уже дремлющего демона, молча отвернулась от Торина. Заснула она, кажется, в ту же секунду, как закрыла глаза.




Вот что мне нравилось в Торине – так это то, что храпел он крайне редко. Сопел, бывало, сладко причмокивал, будто сосал во сне конфеты или мятные настилки, иногда вздыхал, а то и бросал сквозь дрему словцо-другое – не всегда приличное, вынуждена признаться; но ведь еще неизвестно, что бормочу я сама. Но храпеть не храпел почти никогда. Впрочем, в этот раз я бы предпочла, чтобы он шумел; Вериата всерьез решила овладеть мною и раз за разом насылала приступы слабости и усталости. Я стойко противилась и в конце концов была вознаграждена за усердие: беспечный Торин, с готовностью поверивший тому, что я уснула и оставила стоянку без охраны, как раз порадовал мир подлунный трогательным младенческим вздохом, вызывавшим у меня безотчетное желание подсунуть ему соску и заботливо подоткнуть одеяло.




И тут я различила едва слышные крадущиеся шаги снаружи. Ветер панибратски старался заглушить их, но храны вполне способы вычленять из сонма звуков самые главные и опасные. Шел кто-то одинокий, легкий, осторожный и грациозный – под ногами не хрустели сучья и не шелестела палая листва, и перемещение выдавало лишь тихое поскрипывание кожи сапог. Стуком копыт движения не сопровождались – наверное, он оставил лошадь где-нибудь на подходе к рощице, возможно, около тех самых кустов, которые я предлагала Торину в качестве временного пристанища. Тихий певучий свист, с каким рассекла бы воздух веревка, использованная для замаха, как плеть, стал последним штрихом к портрету пешего полуночного путника.




Я выдохнула сквозь стиснутые зубы, пристально посмотрела в пламя невысокого костерка, разведенного, от греха подальше, в яме, словно надеясь найти ответы на все мучившие меня вопросы, и подняла голову как раз вовремя, чтобы в упор встретиться с вопросительно-недоверчивым взглядом огромных раскосых глаз цвета только что вычеканенной серебряной монеты.




– Ну заходи. Чего стоишь как неродной?




Я приглашала его в наспех сооруженное укрытие-шалашик, как пригласила бы на шумный бал в замке, где играла роль хозяйки вечера. Как пригласила бы в небольшой, но уютный холл своего дома. Как пригласила бы в свою душу.




Я знала, зачем он явился. Я не хотела умирать. Но и сопротивляться по большому счету тоже не хотела.




Ворвавшийся в наше нехитрое убежище ветер, вихрясь в обрывках дождя и тумана, отвесил мне мокрую пощечину, и я, поморщившись, ухватилась за свое одеяло, пристроенное на манер полога на входе с шалаш. С другой стороны его держал Вэррэн.




– Заходи же, а то все тепло отсюда выдует.




– Спит? – как-то на удивление мирно, ласково и по-семейному поинтересовался альм, аккуратно входя в шалаш и указывая на Торина. Я прижала согнутые в коленях ноги к груди, давая ему место у огня, и кивнула:




– Спит. На всякий случай говори потише, хотя обычно достопочтенного милорда Лорранского-младшего и пушками не разбудишь.




– А ты?




– Охраняю.




– От кого?




– Да мало ли.- Я пожала плечами и, дабы занять руки хоть чем-нибудь, деловито потыкала в костер веткой, уже слегка обугленной на конце. Шалаш не был рассчитан на троих, поэтому сидеть пришлось едва ли не в обнимку, почти на Торине, и это заставляло меня раз за разом настороженно поводить глазами в сторону альма, ежеминутно ожидая от него какой-нибудь пакости или глупости. Но забредший на огонек нечеловек был удивительно спокоен, будто не темной ночью вместе с храной и графом в шалашике теснился, а на приеме у благороднорожденных светской беседой развлекался.




– Так куда вы едете?




Я оценивающе покосилась на Вэррэна. Уж коль скоро он выследил нас в чистом поле, так конечно же сможет без помех проследовать до самой Кларрейды, ничем не выдавая своего присутствия и в душе тихонько похохатывая над самоуверенной наемницей, преисполненной решимости вывести его на чистую воду.




Если альм вздумает напасть, я умру почти сразу же. Это я понимала. Равно как и то, что в схватке один на один мне с ним не справиться. Одна из основных заповедей хранов гласит: верно оценивай силы своего противника и ни в коем случае не переоценивай себя. Я прекрасно понимала, что в прошлый раз смогла прикончить нечеловека только потому, что он полностью доверял мне и не ожидал нападения. А в этот раз такой номер не пройдет.




Впрочем, пока Вэррэн явно был настроен не драться, а беседовать. И греться у костра.




У моего костра. Почему-то осознание этого в общем-то ничего не значащего факта доставляло мне немалое удовольствие.




– Милорд Торин изволил приказать: в Кларрейду. Я не смею ослушаться.




– Вот как? – В неверных всполохах пригибающегося к земле огня необычные глазищи альма казались световыми заклинаниями. На порванной мочке уха запеклась серебристая кровь, и я почувствовала сильнейшее, почти непреодолимое желание коснуться раны на пепельно-серой коже самого красивого в мире подлунном нечеловека.- Так сам и сказал: едем в Кларрейду?




Я подальше от искуса скрестила руки на груди и нарочито хмуро воззрилась на своего хвостатого собеседника:




– Да какая тебе разница, какими путями я добилась от него подобного заявления? Главное – мы все-таки едем в этот в высшей степени славный и замечательный город. А уж там я найду возможность отыскать одного человека и задать ему несколько весьма неприятных, но злободневных вопросов.




– Мстить будешь? – уважительно приподнял тонкие брови Вэррэн.




– Храны не прощают предательств и измен. Он продал меня вам, и я не собираюсь терпеть такое самоуправство,- равнодушно отозвалась я, вновь принимаясь тыкать несчастной веткой в костер.- Надеюсь, Зверюга все еще там. Его перемещение в другой населенный пункт создаст определенные проблемы. Впрочем, я его хоть из Мрака вековечного достану. Тумаков воспитательных наставлю, пару костей для острастки сломаю и все деньги, за сведения обо мне полученные, отберу. В конце концов, я имею на них больше прав, чем кто бы то ни было.




– А-а… Ну-ну. Удачи, как говорится-а-а-а… – Альм откровенно зевнул, сверкнув в неверных всполохах костра впечатляющими клыками, и смущенно покосился на меня, явно застеснявшись такого поведения, не слишком приличествующего представителю древнего рода.




– Ложись, я покараулю,- предложила я. Вышло это совершенно спокойно и естественно, я точно так же обратилась бы к брату-храну, измотанному и уставшему, нашедшему приют под наскоро воздвигнутой мною крышей.




Однако для Вэррэна такое заявление явно было в диковинку. Судя по всему, в нормальности своей собеседницы он не сомневался – был на все сто убежден, что ничего, похожего на ум или рассудительность, в моей голове отродясь не ночевало.




– Ложись,- не пытаясь реабилитироваться в его глазах, вновь сказала я, гостеприимно рукой обводя все наше временное убежище, как бы предлагая убедиться в его комфортабельности и безопасности.




Альм еще с полминуты посверкал на меня своими невероятными глазищами. Но лег. Тьма, поняв, что меня в качестве грелки ей не дождаться, прошипела явную циничность и переползла поближе к Вэррэну. Тот опустил руку ей на спину так спокойно и безбоязненно, словно к нему каждый вечер демоны под бок подваливались.




– А-а-а! Спасите! Помогите!




Реакцию храна или храны на подобный выкрик в исполнении до боли знакомого голоса клиента невозможно описать словами – это надо видеть. Шалашик снесло единой волной воздуха, поднятой мною, когда я взвилась на ноги. Также в этом нехитром деле поучаствовала моя макушка. Я прыгнула влево – туда, откуда несся вопль. Что-то довольно крупное и грациозное стремительно прянуло вправо, и Торин заголосил еще отчаяннее, вкладывая в звуковое оформление своего сиятельного негодования всю душу. Тьма свечой ввинтилась в серые, по-прежнему плачущие небеса, а потом буквально упала вниз, выискивая неведомого врага.




Оного, впрочем, не наблюдалось ни вблизи, ни вдалеке. Я очумело вертела головой, стараясь одновременно высмотреть опасность, по возможности прикрыть собой причитающего Торина и понять, как ухитрилась заснуть сидя.




Вэррэн по другую сторону ямы с погасшим костерком зеркальным отражением принял ту же боевую стойку, что и я. Впрочем, она пропала втуне, равно как и мой героический порыв, и самоотверженные действия моей отважной Тьмы. Я, на всякий случай, еще раз оглянулась, засвидетельствовала полнейшее отсутствие каких бы то ни было врагов и подступила к своему все еще слегка подвывающему клиенту:




– Ну и чего орем?




– А… А… – Потрясение оказалось слишком серьезным, чтобы Торин смог изъясняться четко и внятно. Поэтому аристократеныш, прикрываясь одеяльцем как щитом, сумел только простереть перед собой руку и указать дрожащим перстом в сторону Вэррэна. Потом посмотрел в мои удивленно округлившиеся глаза и постарался объясниться более ясно и подробно: – А вот… Э-э-э…




– Так это же наш альм. Не узнал, что ли?




– Наш? Наш?! – Кажется, я сказала что-то не то. Во всяком случае, Торин прямо задыхаться начал, глядя то на меня, то на первопричину своих воплей расширенными от потрясения глазами,- Наш?! Наш?! Почему здесь?…




– Так наш же,- совершенно спокойно пояснила я, поняв, что именно хотел узнать мой бесценный подопечный.




– Наш, наш, наш… – тупо, как зомби, забубнил графенок, словно пытаясь уразуметь эту простую истину.




– Наш, наш,- охотно подтвердила я. Вэррэн покосился на меня, как на редкостную гадюку в королевском зверинце, но смолчал, что дало мне возможность развернуть свой тактический гений во всю ширь: – Вставай, Торин, нас ждут великие дела, а земля холодная, эдак и застудиться можно. Поедем в Заверну, говорят, бушующее море – это очень красиво!




– Нет! – тут же с готовностью переключился на сулящую скандал тему Торин.- Мы не поедем в Заверну! Что гам хорошего? Порт – он и есть порт. Говорят, там даже крысы бегают, вот! Нет, такого счастья нам не надо. Мы поедем в Кларрейду! Я гам уже лет пять не был, если не больше.




Если Торин ожидал, что после сообщения о крысах я незамедлительно взвизгну и грохнусь в обморок от ужаса, а потом живенько откажусь от идеи ехать в прибрежный город любоваться штормовым морем, то он жестоко просчитался. Правду сказать, в Заверне мне бывать приходилось и тамошних грызунов созерцать довелось, и не раз. Размерами только чуть меньше откормленных поросят, милые создания сбивались в стаи и с воинственным писком нападали на прохожих. Они настолько преуспели в деле устрашения коренного населения и приезжих, что даже сильные мужчины не рисковали ходить по узким улочкам в темноте поодиночке и без увесистого булыжника в кулаке или кармане. Впрочем, Заверна была городом портовым, а не курортным, праздных гуляк и любителей покутить не привлекающим, поэтому известий о том, что крысы полакомились нежными косточками кого-то из аристократов, не приходило, кажется, еще ни разу. Что, впрочем, не мешало мне относиться к сему славному поселению с изрядной долей настороженности и опаски. Моему не отличающемуся особым умом и умеющему влипать в сомнительные ситуации подопечному там в любом случае не место.




– В Кларрейду, в Кларрейду! – слегка подскакивал на заду Торин, в полной мере отдавая дань своей недавно проявившейся привычке повторять сказанное по нескольку раз. Откуда она у него – ума не приложу, я же, кажется, не давала повода усомниться в своей интеллектуальной состоятельности и никогда не заставляла его воспроизводить просьбы но два раза. Да, бывало, я не выполняла их, но всегда четко и ясно аргументировала свой отказ.




Я, торжествуя в душе, изобразила крайнюю степень обиды и негодования, потом все же со скрипом согласилась:




– Хорошо. В Кларрейду так в Кларрейду. Но запомни: я этой затеи не одобряю!




– Да ты ничего никогда не одобряешь! – радостно подскочил аристократенок. Он был настолько горд своей победой, что даже от завтрака попробовал отказаться, мотивируя это страстной охотой подальше убраться от стен стольной Каленары и поскорее пуститься в путь к желанной цели. Однако я, немало удивленная (обычно мой подопечный был на пузо ой как плечист note 5), мгновенно пресекла эту попытку броситься в дорогу на голодный желудок и напичкала Лорранского вчерашними пирогами, заботливо завернутыми нам старой нянькой Торина. Вэррэн, тоже получивший немного выпечки, был удостоен графенком такого злобного и возмущенного взгляда, что я демонстративно отложила свою порцию обратно в сумки, взяв только один пирожок – для Тьмы. Правда, вонато, чувствуя негодование наравне со своей хозяйкой, тоже отказалась от еды, быстрой цепочкой мыслеобразов поведав мне об удачной охоте на полевых мышей, проживающих в этой рощице.




Вэррэн потащился за нами. Я его не гнала, не зная, что лучше – ожидать покушения от того, кто открыто и демонстративно едет рядом, или от того, кто ползет сзади по кустам и строит коварные планы по отнятию моей несчастной жизни. Кроме того, общение с Тори ном (да и с некоторыми предыдущими клиентами) научило меня ценить сильных, самостоятельных и не зависящих от меня людей и нелюдей. А Вэррэн был из таких, кто подставляет плечо, а не подножку. Это я чувствовала. И потому тихо и спокойно уважала альма, не позволявшего себе особой фамильярности, но никогда не забывавшего помочь мне с переноской сумок или уходом за лошадьми. Но не переставала его опасаться.




Тори н же пребывал в расстроенных чувствах. До него наконец-то дошло, что событие, сильно смахивающее на изгнание, спровоцировано лишь его глупостью и отсутствием практической жизненной сметки. Череда идиотских поступков – кража кристалла, участие в дуэли, появление под стенами тюрьмы – на мой взгляд, лишь доказали несусветную глупость и изумительную безалаберность Лорранского-младшего, заботливо выпестованные в альковах и залах замков благороднорожденных.




Погода продолжала радовать нас мелким холодным дождичком. К полудню от падающей с неба мороси, покрывшей нас, лошадей и сбрую серебристо-прозрачным пологом, все поседели. Не спасали ни капюшоны плащей, ни плоский, как блин, чудовищно безвкусный беретик, который Торин торжественно извлек из сумки и водрузил на свою сиятельную макушку. Павлинье перо, прикрепленное к нему рубиновой заколкой, намокло и обвисло, как хвост помойной кошки. Вид мой аристократичный подопечный имел как нельзя более жалкий. Поелику злиться на себя он не умел, то виновный, вернее, виновная во всех неприятностях была найдена на удивление быстро. То ли мерзкая погода оказала свое тлетворное влияние на рассеянный и философский склад ума Торина, то ли дорога на пользу не пошла, но вскорости я оказалась единственной, кто был должен отвечать и за дождь, и за холодный ветер, и за злобного крестьянина, который посмел обругать его сиятельство. Разумеется, виновна я была и в ехидных ухмылках, которые не слишком старательно пытался скрыть "наш" альм.




Я на провокации не поддавалась. Были проблемы и поважнее. Я не знала, сколько продлится затишье, но на всякий случай готовилась к худшему. И этим худшим отнюдь не были стоны и жалобы моего драгоценного подопечного. Хотя, видят боги, достал он меня уже до печенок.




Турец, до которого мы добрались через шесть дней, был городом по райдасским меркам большим, уступавшим в размерах лишь стольной Каленаре да знаменитой Веселой, Беззаботной Тинориссе. В крепостных стенах ему было определенно тесно, и небольшие домишки небогатых купцов и корчмарей уже начали постепенное освоение прилежащих к городу территорий, испещряя луга точечками жилых домишек, изб, сараев, трактиров, постоялых дворов и прочих строений. Городская стража это стихийно возникшее поселение под свою опеку брать отказывалась, что, разумеется, не способствовало воцарению правопорядка и законопослушания в пригороде. Там можно было легко распроститься не то что с кошельком – с головой.




Мы, все трое, были хмурыми и злыми. Как всегда, мой ненаглядный клиент нашел проблемы на свою голову там, где у нормальных людей и нелюдей ничего необычного и случаться не думает. Дело в том, что у его коня разболталась, а потом и вовсе отвалилась подкова с передней левой ноги. Бестолковый Торин и не подумал встревожиться, когда седло под ним начало покачиваться, а жеребец – спотыкаться. Когда же я заметила неладное и в ужасе остановила лошадей, было уже поздно. Очаровательный породистый красавец из графских конюшен косился на меня страдальческими карими глазами, а его копыто пребывало в столь жутком состоянии, что на него и смотреть-то было больно. Как на грех, дорогу, по которой мы ехали, недавно покрыли гравием, и гнать по ней коня без подковы было никак нельзя. Увы, Торин, не приученный обращать внимание ни на людей, ни на животных, которые его окружали, даже не понял сперва, отчего его жеребец замедляет ход и все чаще спотыкается. Как оказалось, в копыте у длиннохвостого бедняги появилась трещина, и в нее попадали острые камни. Какие мучения они причиняли – оставалось только догадываться. Диво еще, что конь сумел вытерпеть их и не упасть, как часто случалось в подобных случаях с лошадьми. А то мой безголовый подопечный имел бы все шансы вылететь из седла и свернуть свою благороднорожденную шею.




Человеку я бы еще попробовала оказать помощь магией. Но как отреагирует на лечение чародейством гордый породистый жеребец, неизвестно. Поэтому я предпочла не рисковать – пересадила Торина на свою Луну, аккуратно перевязала пострадавшее копыто коня платком и, взяв его под уздцы, медленно двинулась к городу. Бедняга шумно вздыхал и хлестал хвостом, будто отгоняя мух, но послушно переставлял ноги, словно понимая, что я сама ничем не могу ему помочь, хотя и сопереживаю всем сердцем, и почти чувствую ту же боль, что и он. Еще повезло, что сие прискорбное событие свершилось в трех верстах от городских стен. Не знаю, что бы я делала, если бы до поселения было далеко. Наверное, тащила бы коня на своих плечах.




Турец встретил нас длиннющей очередью перед городскими воротами. Отчего она разрослась до столь внушительных размеров, оставалось только гадать. Может, город некоторое время был закрыт для приезжих – устраивают у нас иногда такое, если криминогенная обстановка слишком накаляется или приключаются эпидемии каких-нибудь смертельных хворей вроде моровой язвы или оспы. А может, стражники на воротах просто ленивы и мздоимисты сверх всякой меры, вот и вытряхивают из путешественников все, что могут. А на это, как известно, время нужно, так как с нажитыми потом и кровью денежками мало кто согласится расстаться добровольно.




Стражники, дежурившие у толстенных створок со знатным, но явно декоративным запором, трудились не покладая рук. Один без устали взимал мзду с желающих попасть в город и бегал ее прятать в караульную будку, стоящую здесь же. Другой, отличавшийся не столь завидным рвением к государственной службе, лениво приоткрывал ворота на узкую щелочку – только-только всаднику или пешему протиснуться – и тут же захлопывал их опять, дожидаясь, пока товарищ стребует деньги со следующего путника.




– Что будем делать? – разочарованно поинтересовалась я, косясь на небо. Оно, как и в предыдущие недели, было от горизонта до горизонта обложено хмурыми серыми облаками, изредка метко плюющимися в путешественников мелкой моросью или крупными ливнями. Судя по тому, как из оврагов, ям и канав постепенно поднимались сумерки, до ночи оставалось часа полтора, не больше. Городские ворота окончательно закрывали на замок и внутренние засовы с наступлением темноты. А это значило, что придется заночевать за городскими стенами, если не сумеем попасть в Турец до той минуты, когда потемки окончательно предъявят свои права на мир подлунный. Это вам не стольная Каленара, открытая для приезжих и днем и ночью. Конечно, просто гак на землю ложиться не придется, можно будет остановиться в любой гостинице или на постоялом дворе, но драли в них втридорога, да и с криминальной обстановкой там все отнюдь не так гладко, как обычно докладывается бургомистру.




Бедный жеребец потянулся ко мне и мягко дотронулся бархатными губами до моего плеча, словно напоминая о себе и прося поскорее придумать что-нибудь с лечением. Я рассеянно погладила шелковистую шерсть на умной большеглазой морде и посмотрела на своих спутников, словно ожидая получить ответ на в общем-то риторический вопрос.




– Не знаю,- растерянно отозвался аристократеныш, окидывая грустным взглядом необъятную очередь. За ту минуту, что мы простояли в ее хвосте, за нами уже успели пристроиться двое орков-наемников, высоченный тип на серой мышастой лошади, три гнома с женами и секирами да воз со стогом сена, на котором сидели краснощекий мужик, дородная баба в цветастом платке и пятеро детей разной степени чумазости. Тучный круторогий вол, запряженный в их телегу, время от времени поднимал лоснящуюся морду с медным кольцом в носу и оглашал окрестности таким противно-низким мычанием, что после третьего же его сольного выступления хотелось повеситься.




– Если до темноты в город попасть не успеем – придется здесь ночевать,- мрачно констатировала я, бросая хмурые взгляды на вывески и окна трактиров, находящихся в пределах моей видимости. То, что я заметила, меня не утешило ни в коей мере: подобные заведения – явно не место для девушки. И даже для наемницы. А уж для благороднорожденного графа и беглого альма – тем более.




Время тянулось медленно. Очередь потихоньку продвигалась вперед, но куда с большим энтузиазмом отращивала себе все более удлиняющийся хвост, состоящий исключительно из оптимистов, уверенных, что без проблем попадут в город до темноты. От нечего делать я разговорилась с пристроившимися за нами гномами. Те заверили, что до полной темноты еще часа два, не меньше, а стражники, стремясь заработать как можно больше за сегодняшний день, все увеличивают пропускную способность ворот, так что в город мы попадем без проблем. И бородачи оказались почти правы: в Турец мы и впрямь попали без проволочек. То есть только мы с графом и альмом. Прочим пришлось ночевать за стенами: прямо за нашими спинами ворота захлопнулись. Стража, вежливо пояснив: "Стемнело. Приходите завтра!" – стала перед ними неприступными монолитами, готовясь, чуть что, грудью защитить родной город от пытающихся прорваться в него приезжих.




Вэррэн оглянулся и нервно передернул плечами:




– А если бы мы не успели?…




– Да ладно тебе,- легкомысленно отозвалась я.- Мы уже в городе, так зачем задумываться, если бы да кабы?




– И куда теперь?




– А куда милорд Торин прикажет.




Графенок надулся от сознания собственной значимости, но не успел он раскрыть рот, как я спокойно продолжила:




– Но сначала нужно отыскать хорошего врача для бедного коня.




– А потом? – тут же влез Торин, не желающий сдавать любезно предоставленных ему позиций лидера.




– На постоялый двор, вестимо. Или в гостиницу какую-нибудь.- Я слегка пожала плечами, удивляясь аристократенковой глупости. Ну куда еще можно отправиться такой оригинальной компании в незнакомом городе вечером? Не в публичный же дом, в самом деле…




Лорранский слегка надулся. Потом воспрянул вновь:




– А можно, я гостиницу выберу?




– Да пожалуйста.- Я покосилась на своего подопечного и вздохнула. Ну как дитя, честное слово! Даже не знаю, смеяться или плакать мне порой над этим странным человеком хочется. И ведь достанется же такое сомнительное сокровище в мужья кому-нибудь, будет не защитой и опорой, а обузой, ребенком до седых волос…




Хранители Сенаторны смотрели на нас с небес: врач и маг по совместительству, специализирующийся на болезнях животных, был найден на удивление быстро, и сумму за свои услуги он запросил вполне пристойную. Правда, на этом свое везение наша компания и исчерпала: полный лысоватый мужчину назначил коню припарки на больное копыто, какие-то травы и корешки в дополнение к обычному рациону и полный покой как минимум на две недели.




От него мы вышли в расстроенных чувствах.




– И что, мы так здесь все это время и просидим? – донельзя печальным и тоскливым голосом поинтересовался Торин, оглядываясь по сторонам и с неудовольствием морща нос. Турец был городом хоть и большим, но ничем особенно не примечательным. Он не мог похвастаться ни огромными храмами, ни древними замками, ни садами, ни театрами, ни домами развлечений, ни какими-либо кустарными ремеслами. И уж где-где, а здесь Торину застревать точно не хотелось. Он предпочел бы дожидаться выздоровления своего скакуна в Каленаре, Тинориссе или той же Кларрейде. Но увы…




Мне тоже совершенно не улыбалось задерживаться на одном месте так долго. Что ни говори, а молодой, не приспособленный к жизни щеголь с деньгами и вечно хмурящейся "подружкой", у которой на плече меланхолично вылизывает крылья хищный демон,- это не та компания, которая будет незаметна в любом окружении. А уж если за ними след в след тащится мрачный, поразительно красивый альм, то становится ясно, что повышенного внимания со стороны окружающих не избежать.




– Нет. Так надолго здесь оставаться небезопасно. К тому же не так уж далеко мы от Каленары убрались. Купим тебе коня взамен пострадавшего и продолжим путь. Только пообещай обращаться с ним хорошо и бкть внимательным! А то тебя страшно на дорогих породистых животных сажать…




Я поймала себя на том, что говорю с Торином, как с малолетним ребенком – мол, не плачь, лапочка, куплю тебе новую игрушку, только ты не сломай ее, как старую,- и поспешно закрыла рот, опасаясь, как бы аристократенок не разобиделся. У него это легче легкого. Впрочем, мой подопечный оскорбляться и не думал: он оживленно вертел головой, высматривая гостиницу, которую, как я и обещала, мы с Вэррэном торжественно доверили ему выбрать.




Надо было, конечно, не быть такой легкомысленной и не позволять не шибко умному, обожающему публичность и развлечения Торину подыскивать нам пристанище на ночь. Но что сделано, то сделано. Попробуй теперь слово поперек скажи, так он же склоку начнет или разнюнится, да так, что я света белого не взвижу. Поэтому я лишь страдальчески поморщилась, когда празднующий свою значимость Лорранский торжественным кивком выказал свое желание свернуть на улицу, которая, как сообщали вывески на домах, называлась аллея Мечтателей. Как правило, так именуют далеко не самые бедные кварталы, следовательно, цены в местных заведениях могут оказаться весьма отличными от разумных.




Как выяснилось, я не ошиблась. Аллея Мечтателей оказалась очень красивым и примечательным местом, засаженным кленам и липами, уже начавшими убираться в багряные и золотистые осенние наряды. Дома были солидными, добротными, не слишком роскошными, но и не бедными. В них вполне могли жить купцы, судьи и прочие почтенные, достойные и серьезные господа. Шушере вроде воров, даже разбогатевших, стражников, ремесленников, семей обозников здесь делать нечего. Наемники, в том числе из других рас, на эту аллею явно не забредали. И благодарение за это богам, ибо та вывеска, которая красовалась на стене приглянувшейся Торину гостиницы, лично у меня вызывала какие угодно чувства, кроме положительных. Она гласила "Пьяный орк", и лично я, если бы была орком, при виде ее наверняка не выдержала бы и полезла в драку. Причем в драку большую и серьезную, в которую в конце концов оказались бы втянуты все окружающие и которая наверняка закончилась бы смертоубийством, ибо такой потрясающей по бездарности вывески мне лицезреть еще не доводилось. На едва ли не аршинную заглавную руну названия, висящего на совершенно гладкой стене и подсвеченного магией, опирался выпиленный из дерева и мастерски раскрашенный тип, долженствующий, видимо, изображать того самого пьяного орка.




То ли неведомый мне художник никогда не видел представителей этой степной расы, то ли обладал изощренным чувством юмора и стремился с ними поквитаться за давнишние обиды, но жуткая образина с пивной кружкой и чудовищных размеров воблой в руках была похожа на орка примерно так же, как я на представителя любой из разумных рас – го есть две руки, две ноги, одна голова. На этом сходство, собственно говоря, и заканчивалось. Внушительный хвост непонятного создания с вывески мог посрамить любого альма, борода лопатой вызвала бы приступ жесточайшей зависти у каждого гнома, ошеломляющие черные зенки без зрачков оскорбили бы всякого эльфа, тонкий породистый нос восхитил бы человека, а жуткие клыки, которыми щерилась огромная лягушачья пасть, впечатлили даже Тьму – вонато затопталась на моем плече, расправила крылья и сердито зашипела, бросаясь обрывками встревоженных и негодующих мыслеобразов. По мнению демона, нам не следовало даже приближаться к воротам, за которыми могут водиться столь жуткие зубастые твари. Оставалось только гадать, кто позволил повесить такую ужасающую вывеску в приличном и обеспеченном районе.




Вокруг гостиницы наблюдался нездоровый ажиотаж, на окнах снаружи висли люди, а около дверей толпилась публика самого почтенного и солидного вида. Афиши, наклеенные на заборе и стенах, обещали выступление какой-то не то дивной красавицы, не то заморской птицы – я гак и не поняла, кого именно.




– Торин, ты что, и в самом деле хочешь остановиться именно здесь? – в ужасе поежившись, поинтересовалась я, с трудом отрываясь от потрясенного созерцания невероятного чучела на вывеске и с профессиональным неодобрением начиная разглядывать толпу.




– Именно! Мы здесь будем концерт слушать! – высокомерно подтвердил несносный аристократенок, направляя Луну в ворота. Больной жеребец вздохнул над моим ухом столь беспомощно и болезненно, что я решила не мучить и без того настрадавшееся животное, не вступать в конфликт и послушно шагнула за своим подопечным.




Места для нашей компании нашлись сразу, хотя хозяин не раз и не два подозрительно покосился на странную четверку. Хмурая девушка, ручной демон, молодой щеголь и величественный альм – такой набор спутников-попутчиков кого хочешь смутит и заставит призадуматься.




Концерт меня в восторг не привел. Наверное, потому, что я не столько прислушивалась к хрустально чистому девичьему голоску, тянущему какую-то старинную балладу, сколько щурилась на лица посетителей, пытаясь выявить того, кому может взбрести в голову дурная идея напасть на моего подопечного. Таковых не наблюдалось, что, впрочем, отнюдь не способствовало сосредоточению моего внимания на высоком искусстве песнопения. Впрочем, молодая певичка понравилась мне все же больше альмовской оперы. Видимо, сыграли свою роль расовые заморочки и предрассудки.




Спать я устроилась, как всегда, на пороге комнаты своего подопечного. Торин попробовал отделаться от моего общества и даже снял отдельный номер и попытался ненавязчиво меня в него впихнуть. Разумеется, ничего у самоуверенного графенка не получилось. Я скептически обозрела предоставленные в мое распоряжение площади и с безапелляционным апломбом разместилась в обиталище Торина, привычно стянув себе с кровати покрывало и подложив под голову свернутый в тючок свитер. Мой драгоценный подопечный засопел и с видом смиренного страстотерпца, сознательно идущего на муки во искупление всех грехов мира подлунного, возлег на кровать. Молоденькая служанка, совсем еще ребенок, принесшая кувшин воды для омовений перед сном, несмело шагнула через порог, пугливо косясь на мое оригинальное ложе, споткнулась о пристроившуюся на полу Тьму и с визгом начала стремительное неконтролируемое движение к полу. Дернувшись вверх из положения лежа, я успела поймать и ее, и кувшин и, не слушая испуганного благодарного лепета, выдворила неловкую девчонку из комнаты. Еще, не приведи боги, свалится на моего подопечного и напугает, а то и ушибет его. Кувшин, разумеется, я оставила себе. Мало ли, вдруг Торин вздумает умыться (хотя это с ним ой как редко случается) или мне пить захочется…




Снилось мне что-то приятное, замечательное – не то как я по облакам прогуливаюсь, не то как сметанный крем с сахаром ем. К сожалению, досмотреть эти пасторальные видения мне было не суждено – пронзительный храп разорвал их в клочья, которые резво разбежались в стороны в поисках более сговорчивых сновидцев. Я приподнялась на локтях и внимательно прислушалась, тараща глаза в непроглядный осенний мрак. Потревоживший меня храп больше не повторялся, Торин, наверное, перевернулся со спины на бок или на живот. Я рассеянно потерла затекшую от лежания на жестком полу поясницу, села, сминая одеяло, и машинально провела рукой по волосам, приглаживая наверняка стоящие дыбом пряди. Встревоженная Тьма рядом завозилась, бросила коротким сонным обрывком вопросительного мыслеобраза, я ответила цепочкой успокаивающих ассоциаций и, нащупав рядом демона, ласково провела кончиками пальцев по гладкой жесткой чешуе. Вонато дурашливо прихватила мою руку клыками и тут же, словно извиняясь за столь вольное поведение, лизнула ее горячим сухим языком. Я хмыкнула и вновь обратилась в слух.




Где-то хлопал плохо закрепленный ставень. Время от времени раздавался душераздирающий скрип видимо, на крыше заржавел флюгер. Дождь наконец-то прекратил свое вкрадчивое шебуршание по крыше, и теперь было слышно, как где-то в перекрытиях между этажами бесятся мыши. Иногда раздавался хлопотливый топоток вышедшей на ночную охоту хозяйской кошки да отдаленный собачий брех.




Вновь засопел и шумно заворочался Торин. Я насторожилась, но все было спокойно. Видимо, моему подопечному просто снилось что-то нехорошее. Может, разваливающийся королевский замок в Меритауне. А может, и недавние события – скажем, турнир или то, как мы из тюрьмы оригинальной компанией драпали.




Серенькое, слегка поблескивающее скупым солнцем утро я встретила в раздумьях. Заметив, что за окном уже слегка рассвело, повздыхав о кофе, который сейчас бы вовсе не помешал, встала, быстро оделась и склонилась над внушительным ложем. Торин спал на боку, темно-каштановые кудри разметались по подушкам, одна ладонь трогательно лежала под щекой, а губы трубочкой выводили какую-то замысловатую, едва различимую трель. Я умиленно подоткнула пахнущее пылью одеяло и, мстительно ухмыльнувшись, припечатала своего подопечного заклинанием, наверное, даже тем же самым, каким он в свое время два раза угостил меня. Аристократенок сладко почмокал губами, словно приглашая меня целоваться, перевернулся на другой бок и покорно засопел в две дырочки. То-то же, дорогой мой! Я, чувствуя, как губы сами собой вновь расползаются в пакостной усмешке, подхватила сонную Тьму и на цыпочках вышла из комнаты. Дверь снаружи на всякий случай я заперла – мало ли что. Еще и магией, подумав, аккуратно припечатала, дабы Торин уж точно из комнаты выбраться не смог и к нему никто не ворвался. Поморщилась, чувствуя, как после растраты сил накатывает слабость и сонливость, и отшатнулась от двери.




Гостиница еще спала. Я, стараясь не стучать каблуками, спустилась на первый этаж, откинула крючок и, установив его в такое положение, чтобы он сам закрылся от толчка, выскользнула на крыльцо. Сильно хлопнула дверью, выслушала тихий лязг, знаменующий переход крючка из состояния "открыто" в состояние "закрыто", и едва ли не бегом скатилась с крыльца.




Ворота были закрыты изнутри. Естественно, кто же их на ночь нараспашку-то оставит. И ключ от огромного замка радетельный хозяин с собой унес, и засов толщиной в мою руку в пазы вложил, дабы ни снаружи никто во двор не прорвался, ни постояльцы не разбежались, не расплатившись. Я измерила глазами высоту забора и невольно вздохнула. Перелезть через него не составит особого труда, но как несолидно и легкомысленно это будет выглядеть со стороны! Любовница знатного и богатого милорда скачет по заборам, как ворона по помойке! Впрочем, по причине раннего утра зрителей наверняка будет не особенно много.




Тьма вопросительно затопталась на моем плече, потом подозрительно сощурилась, но оставила свои мысли при себе. Подозреваю, их содержание было далеко не самым лестным. Я с невольной улыбкой почесала вонато за ушами, благодаря ее за тактичность, и влезла на поленницу, а оттуда перескочила на забор. Тот качнулся, но выдержал. Я дурашливо, подражая ярмарочным канатоходцам, раскинула руки и просеменила несколько шагов по доскам шириной в полпяди. После чего спрыгнула на землю со стороны улицы, одернула куртку и как ни в чем не бывало направилась в сторону торговой площади, не обращая внимания на восторженный свист какого-то пацаненка, случившегося рядом и высоко оценившего импровизированное представление.




В моих планах была прогулка по торжищу и покупка новой лошади для Торина. Большая осенняя ярмарка уже отшумела, а это значило, что мне придется столкнуться с некоторыми трудностями. Как всегда, самый лучший товар расхватывали в самом начале, а к концу оставалось лишь самое дорогое да ненужное. А уж после ярмарки и вовсе ловить было нечего – все желающие обзавестись скотиной сделали это во время базарных дней, и барышники, прекрасно знающие, что дальше у них наступит мертвый сезон, наверняка уже успели угнать нераспроданных лошадей в Толкан, где ярмарки обычно устраивали на пару недель позже.




Отправилась на покупки я в компании лишь верной Тьмы по весьма прозаической причине. Торина брать с собой не хотелось – он же разнюнится или достанет меня до печенок своими капризами, а альм, несмотря на все его положительные качества, все-таки мужчина, и, скорее всего, к походам за покупками относится соответственно. Кроме того, он наверняка еще спит. Так же, как и Торин, хе-хе… Надеюсь, мой дорогой аристократенок не поймет, что я его заклинанием попользовала, потому как иначе потом крику, жалоб да возмущений не оберусь. И поди ему объясни, что сделано это было лишь для его безопасности – в спящем виде Торин хотя бы свалиться никуда не грозил' да шею свою благороднорожденную свернуть невзначай не мог.




В Турце я была впервые, но примерно представляла, что где находится. Все человеческие города строятся однотипно, это вам не альмовский Тэллентэр, разделенный на округи, и не непролазные эльфийские леса, именуемые Дубравой, скрывающие в своих заповедных чащах загадочный, ни разу мною не виденный Эльфоград. У людей все просто и предсказуемо. В центре – особняк бургомистра, рядом с ним и в пригородах – дома, замки и резиденции знати, а в промежутке – все остальное. Недалеко от стратегически важных объектов вроде обиталища градоправителя, храма или ратуши располагается, как правило, большая Торговая площадь. Ее плотным кольцом окружают всевозможные лавки и магазины, а уж дальше идут мелкие рынки и временные торжища, налаживаемые в определенные, специально назначаемые бургомистром дни. Короче, если побывала в одном городе – можно с уверенностью сказать, что видела почти все населенные пункты Райдассы и сопредельных королевств.




Чтобы дойти до Торговой площади, достаточно зацепиться взглядом за самые высокие в городе строения и шагать, не сворачивая, в том направлении. Так я и сделала и вскоре была вознаграждена: ноги вынесли меня на огромное открытое пространство, в середине которого торчала гордая статуя короля на высоченном, в три моих роста, мраморном постаменте. Каменный монарх взирал на своих снующих но площади поданных с выражением благостного и восторженного умиления на застывшем в доброй улыбке лице. Но при этом каким-то непостижимым образом все равно ухитрялся казаться злобным и надутым, способным без долгих рассуждений отправить на виселицу или плаху неугодного ему человека. Ворона, примостившаяся на зубцах короны и деловито чистящая перья, только усугубляла неприятное впечатление и не позволяла задерживаться перед памятником – очень уж красочно представлялось, как она принимает меня еще за одну статую и перелетает на голову уже мне.




Тьма деловито покосилась на птицу, продолжавшую неспешно и обстоятельно наводить марафет, мечтательно облизнулась и поднялась в воздух. Я с любопытством следила за полетом демона, на мгновение даже забыв о конечной цели своего маршрута. А вонато, зашипев от радости, резко спикировала на ворону и едва не поприветствовала собой каменную черепушку нашего глубокоуважаемого монарха, когда птица в последнюю секунду сообразила-таки, что происходит, и стремительно метнулась в сторону.




– Фу, Тьма! – громко закричала я, отзывая демона. Иногда мне просто кажется, что она заражается детскостью и бестолковостью от Торина.- Не хватало еще, чтобы ты перьями давилась или памятник обгадила! Как маленькая, честное слово! Смотри, как бы тебя городская стража за оскорбление монарха не привлекла!




– Это точно, тзмм,- елейным голоском пропел кто-то, стоящий за моей спиной,- Вот только привлекать к ответственности нужно, похоже, вас, да. Неужели вы не знакомы с последним приказом градоправителя?




С каким приказом? – не торопясь оборачиваться и постаравшись не напрягаться так уж заметно, поинтересовалась я.




– Всех хищных домашних животных горожанам надлежит водить в намордниках и на поводках,- охотно просветил меня неведомый доброхот.




– Во-первых, это не животное, а демон. А во-вторых, я приезжая.




– Незнание закона не освобождает от ответственности! Да! высокопарно выдал прописную истину благожелатель, судя но звукам, переминаясь с ноги на ногу. Я выдохнула и резко развернулась на каблуках, готовясь, чуть что, бросаться в нападение или защиту. Впрочем, предпринимать активные действия не пришлось. Если бы я сразу увидела своего собеседника, то разве что посмеялась бы над его претензиями. Взгляд мой скользил все ниже и ниже, пока наконец не уперся в лицо донельзя обиженного моими стремительными действиями коротышки. Гном, одетый в пронзительно-красный свитер и пестрый килт, радующий глаз невыносимым сочетанием розовой и зеленой клетки, явно очень долго отрабатывал такой ласковый и нежный голос, а также придумывал повод, чтобы прицепиться к одинокой девушке, поэтому моя удивленно-саркастическая полуулыбка явно повергла его в грусть и уныние.




– Ну чего смотришь? Чего смотришь-то, я тебя спрашиваю, дылда необразованная? Или представителей самой великой расы никогда не видела?




Последняя фраза насмешила меня еще больше. Я, не сдержавшись, фыркнула, а потом откровенно захохотала, в упор издевательски глядя на "представителя самой великой расы", едва-едва достающего мне до пряжки на поясном ремне.




Гном явно очень обиделся. Борода его, заплетенная в замысловатые хвостики и косички, встопорщилась грозно и воинственно, как старый веник, которым хозяйка нацелилась отходить своего муженька, припозднившегося из трактира, в глазах появилось что-то скверное, а вытянутые вперед руки сами собой сделали несколько жадных хватательных движений.




– Вот я тебя сейчас вместе с твоей хищной тварью изловлю да и городской страже сдам! Пусть мне награду за поимку нарушительницы дадут! Да! – пригрозил "великий", сызнова алчно загребая воздух скрюченными пальцами. Мне стало настолько интересно, как он, при его-то размерах и габаритах, будет меня ловить и волочь на правеж, что я осталась на месте, ехидно улыбаясь, и даже сделала рукой весьма красноречивый приглашающий жест.




Увы, сдаться в плен мне было не суждено.




– Этот назойливый низкорослик докучает вам, гэмм? – неизъяснимо добрым и галантным голосом пропел кто-то за моей спиной, и на сцену выступил новый персонаж. Батюшки, что-то я сегодня пользуюсь повышенным спросом у представителей других рас! С чего бы это? Может, пахну как-то не так? Или одета слишком вызывающе?




Как гном старался привлечь к себе всеобщее внимание, так орк старался быть незаметным. Учитывая рост и размеры, и тому и другому это удавалось из рук вон плохо. Гном был ниже меня на три головы. Так вот, защитник, галантно вступившийся за мою скромную особу, был на эти же самые три головы меня выше. Фигура его, облаченная в какие-то скромные и неприметные тряпки, наводила на мысль о плоде запретной любви между скромным буфетом и широкобортной рыбацкой баржей – от папочки орку достались квадратные объемы, а от мамочки – внушающие невольную оторопь габариты. Невыразимо добрые и заботливые глаза отсвечивали золотистым цветом, в сарделькообразных пальцах слегка подрагивал боевой топор с вычурной вязью узоров на лезвии, на поясе звякали метательные кинжалы, густая шерсть на обнаженных руках стояла дыбом, желтоватые зубы щерились в нежной улыбке… И вот я, такая сильная и неустрашимая, готова бежать от своего защитника куда глаза глядят, на всякий случай прикрывая голову руками и стараясь казаться маленькой и незаметной.




Гном однако же не устрашился, заскакал на одном месте, как ретивая собачонка, пытающаяся цапнуть за ноги конника, и заклацал зубами, да так грозно и многозначительно, что я сделала невольный шаг к своему колоритному защитнику, мысленно покрикивая на Тьму и прикидывая возможные пути отступления. Демон, длинной цепочкой мыслеобразов передав мне расположение близлежащих улочек и подворотен, послушно опустилась на привычный насест и вцепилась когтями в куртку, а я, наплевав на достоинство, предприняла поспешное тактическое отступление спиной вперед в какой-то переулок. Благодаря предусмотрительности Тьмы, позаботившейся с воздуха изучить местность и предоставить своей хозяйке подробный план, я даже знала, куда направить свои стопы. Похоже, не надо было на площадь со статуей сворачивать, а пройти еще немного на восток, как раз бы на Торговую площадь и пришагала. Впрочем, не ошибается только гот, кто вообще ничего не делает.




Торг, развернувшийся прямо перед солидным строением со множеством колонн и витражей, по виду – зданием суда, разнообразием товаров не радовал. На прилавках лежали преимущественно продукты, причем далеко не самого лучшего качества, да кое-где готовое платье и обувь. Неподалеку раскинулся толкучий рынок, и отдаленно не напоминающий каленарский – не было ни шума, ни отчаянных торгов, ни какой-то бесшабашной лихости, свойственной подобного рода местам и мероприятиям. Правда, с дальнего конца торжища слышался пронзительный неумолчный визг; такие звуки представителям разумных рас издавать просто не под силу, поэтому я справедливо решила, что там продается живность, и направила стопы в сторону пронзительного верещания.




Еще на полпути я поняла, что не ошиблась. Визг сменился негодующим хрюканьем, а затем на меня повеяло такой волной ароматов, что даже самому недоверчиво настроенному скептику пришлось бы признать: да, там продают домашних животных. Тьма брезгливо зафыркала и принялась потешно тереть нос сгибами крыльев. Сомнительное амбре скотного рынка ее, равно как и меня, вовсе не приводило в восторг.




Впрочем, особого удовольствия не доставлял не только запах, но и вид продаваемых животных. Таких тощих свиней и общипанных кур я, кажется, никогда в жизни не видывала. А уж про лошадей и говорить нечего: все они только и годились, что на маршрут в один конец – до живодерни, причем по дороге их пришлось бы вести шагом и поддерживать плечом, чтобы несчастные клячи не свалились и не издохли раньше времени.




Я приуныла. Разумеется, я не собиралась покупать для Торина горячего породистого рысака, который проявлением норова вполне способен прикончить моего не слишком ловкого подопечного. Но и приобретать такую клячу ледащую тоже небезопасно – вдруг она возьмет да и сдохнет прямо под седлом, а мой дражайший клиент свалится с ее спины и, отдавая должное своему гадкому характеру, убьется мне назло?!




Пронзительное конское ржание, вдруг донесшееся до меня сквозь визг вновь взявшихся выражать свое мнение поросят, показалось мне музыкой по сравнению с тем жалким кашлем, коим радовали предполагаемых покупателей выставленные на торг еле дышащие животины. Резко развернувшись на каблуках в поисках источника звука, я увидела, как торговцы поспешно разводят свой жалкий товар в разные стороны, освобождая место для новоприбывшего.




– Поберегись! – крикнул один из барышников, подхватывая меня за талию и оттаскивая с места событий. Восстановив дыхание, сбившееся от резкого рывка, я сердечно поблагодарила его за заботу: негоциант буквально на руках вынес меня из-под копыт взбесившейся черной, как сам Мрак вековечный, зверюги, которой торжище, видимо, очень не понравилось, и она не постеснялась тут же продемонстрировать свое недовольство всем окружающим.




Конь был просто потрясающий: высокий, статный, длинноногий, с внимательными темно-шоколадными глазами и крепкими зубами, которыми он лязгал не хуже давешнего гнома. Грива и хвост, обычно заплетаемые барышниками в идиотские косички, развевались легко и свободно. Угольно-черная масть оттенялась только трогательной белой "звездочкой" на лбу да несколькими будто сединой высеребренными волосинами хвоста. Огромные глаза, опушенные длинными ресницами на зависть всем модницам, смотрели нервно и настороженно, конь словно отовсюду ожидал опасности и готовился встретить ее достойно, как и полагается такому красавцу и силачу.




– Который день уже приводит, все продать надеется,- проинформировал меня мой спаситель, насмешливо глядя на повисшего на уздечке купца, старающегося сдержать своевольного скакуна, но не слишком в этом преуспевающего.- Разве ж найдется самоубийца, который на этакое чудище по доброй воле да за свои же кровные взгромоздится?




Я, покусывая нижнюю губу, воззрилась на нравного красавца, лихорадочно размышляя и прикидывая. Храны хорошие, можно даже сказать, отличные наездники, в нашей профессии без этого нельзя, но на такого нервного и сильного коня я бы, пожалуй, сесть все же не рискнула. А уж бесценную жизнь сиятельного милорда Торина ему и подавно доверять нельзя было бы ни в коем случае. Но… Выбора-то, собственно говоря, особенного не было. Не покупать же благороднорожденному графу полудохлую клячу, одну из тех, которые с трудом выдерживают вес собственных костей, а уж под моим упитанным подопечным наверняка просто переломятся пополам!




– А сколько стоит этот конь, уважаемый? – Вопрос слетел с губ прежде, чем я успела осмыслить, что, собственно говоря, несу. Впрочем, хозяин заинтересовавшего меня жеребца наверняка даже не услышал его, утаскиваемый своим нравным товаром в сторону небольшого загона с оградой из жердей, где обычно барышники наглядно демонстрировали все достоинства и недостатки продаваемых лошадей.




– Эй, тэмм, вам жить надоело? – испуганно охнул спасший меня купец, всплескивая холеными полными руками сибарита,- Вот взгляните-ка лучше на моих коняшек! Умны, прекрасно выезженны, а главное – смирны и послушливы, в отличие от того черного демонова отродья, которое едва не станцевало польку на вашей, тэмм, прекрасной груди!




Я, пропустив мимо ушей неуклюжий комплимент, скептически посмотрела на "послушливых" и поняла, что им просто ничего другого не остается – в том жалком состоянии, в каком пребывали предлагаемые мне кони, не посвоевольничаешь.




– Нет, спасибо. Я лучше того попробую сторговать – мне всегда нравился черный цвет,- беззаботно улыбнулась я, придерживая Тьму, уже рванувшуюся к лошадям-задохликам. Правда, интерес вонато носил чисто гастрономический, а не деловой характер.




Пока я дошагала до объекта своих притязаний, хозяин "демонова отродья" успел запереть свой несговорчивый товар в замкнутом пространстве загона и даже без особых жертв вылезти, с трудом протиснувшись между огораживающими это нехитрое сооружение жердями. Угольно-черный красавец замер, настороженно втягивая воздух раздувающимися ноздрями и кося на купца недоверчивым карим глазом. Я вновь невольно залюбовалась этим потрясающим живым совершенством. Видимо, боги, когда создавали его, пребывали в хорошем настроении и потому щедро наградили свое творение красотой, фацией и силой. Впрочем, потом они явно решили, что хорошенького понемножку, и с избытком наделили коня норовом, упрямством и прочими малоприятными для всадника характеристиками.




– Сколько стоит? – мягко повторила я, дошагав до купца. Устало вытирающий лоб мужчина недоуменно покосился на меня и продолжил свое нехитрое занятие; видимо, мой вопрос просто не дошел до его сознания. Потом барышник все-таки сообразил, что кто-то заинтересовался его сомнительным товаром, и приосанился. В глазах затанцевали холодные искорки торгашеской алчности, которые, однако, быстро погасли при взгляде на мою простую, удобную и недорогую одежду. Рассказывать о том, что я после выполнения своего последнего заказа вполне могу позволить себе куртку, шитую золотыми пластинами, я благоразумно не стала и вновь спокойно повторила свой вопрос о цене коня.




– Ох, тэмм, верите, нет, очень хочется избавиться от этого демона в лошадиной шкуре,- душевно поделился со мной купец, нервно оглядываясь на свой товар. "Гот, как по заказу, хлестнул хвостом так, что забор из жердей даже покачнулся.- Но не ценой же вашей жизни! Да я потом ни в каком храме от такого греха не отмолюсь!




– Ну мне ли демонов бояться,- криво ухмыльнулась я, демонстративно почесывая жмурящуюся от удовольствия Тьму под нижней челюстью. Побледневший торговец как завороженный уставился на мои пальцы, водящие по чешуе вонато в каком-то дюйме от страшных клыков, способных без особых хлопот вспороть горло человеку. Потом опомнился и отрицательно затряс головой:




– Нет-нет, и не уговаривайте! Да разве я позволю, чтобы…




– Эдак вы никогда коня не продадите,- душевно предупредила я, продолжая любоваться статным длинногривым красавцем, нервно переминающимся с ноги на ногу в своем загоне.




– Но ведь убьетесь же! – с совершенно не торгашеской заботой о клиенте взвыл купец, воздевая руки к небесам, словно приглашая самих богов полюбоваться на мое безрассудство.- Как есть убьетесь!




– А я не себе коня покупаю,- абсолютно честно сообщила я.




– А кому? – тут же заинтересовался один не в меру любопытный барышник, из тех, кто подтянулся поближе и с явным удовольствием внимал нашим деловым переговорам.




– Мужу! – нагло отозвалась я, уперев руки в бока, мол, попробуйте кто-нибудь со мной спорить. Купцы дружно затрясли головами, в их глазах ясно читалось сомнение в моей умственной состоятельности, а также все многообразие наказаний, коим подвергнет свою спутницу жизни супруг, разглядев, что за сокровище в уздечке привела ему явно мечтающая стать вдовой женушка,- Так сколько стоит этот конь, уважаемый?




– Двадцать шесть золотых! – припечатал торговец, явно надеющийся, что я испугаюсь такой несусветной цены и тут же убегу на поиски более дешевых животных.




Я, однако же, не устрашилась и откровенно захохотала:




– Двадцать шесть золотых?! Да вы шутите, почтеннейший! На живодерне вам за него дадут не больше двадцати пяти, да и то медяков! А никуда, кроме как в сие достойное заведение, такую социально опасную скотину вам сплавить не удастся! У меня не так много денег, и только поэтому я готова рискнуть жизнью, приобретая дикую, явно необъезженную и очень агрессивную зверюгу. Предлагаю свою цену: пять золотых, и ни серебреником больше.




Купцы дружно ахнули и вопросительно воззрились на хозяина коня. Тот сунул пятерню под мохнатую, траченную молью шапку из лисьего меха, задумчиво почесал темечко, потом, видимо решив развлечь всех окружающих не только занимательной беседой, но и интригующим зрелищем, вкрадчиво предложил:




– Будь по-вашему! Я отдам вам этого великолепного, молодого, полного сил и здоровья коня всего лишь за пять золотых, но только если вы сможете его оседлать и проехать три круга но загону, не слетев со спины этого в высшей степени замечательного, но немного нервного жеребца. Деньги вперед! И в случае неудачи они не возвращаются.




Я поперхнулась своей нахальной улыбкой и едва не раскашлялась от удивления. Предлагая абсурдно маленькую цену, я, разумеется, не рассчитывала, что негоциант на нее согласится – надеялась, что он возмутится, начнет призывать богов в свидетели моей жадности и своей бедности, кричать, бить шапкой оземь и отчаянно торговаться. В результате чего после получаса криков, споров и размахивания руками конь перейдет в мою собственность золотых за пятнадцать-шестнадцать, не меньше,- каких скидок на норов ни делай, но жеребец и впрямь молодой, здоровый и стоить должен немало. А тут такое провокационное предложение!




В моей душе началась нешуточная баталия: тут же встрепенувшаяся жадность вступила в жаркую схватку с благоразумием и инстинктом самосохранения. В самом деле, ну не последняя же я наездница на землях Сенаторны! Совершенно не обязательно, что этот конь меня сбросит… Потом я посмотрела на тяжелые, подкованные металлом копыта и внутренне содрогнулась: уж если я все-таки вылечу из седла, то до Кларрейды точно не доберусь, потому как с проломленной головой только во Мрак вековечный отправиться и получится. Вернее, есть еще один пункт назначения мир надлунный, но меня с моим грузом грехов туда вряд ли возьмут.




На этом месте моих размышлений жадность, поняв, что терпит поражение, призвала на помощь своих верных союзников – алчность и расчетливость. Втроем они быстро сломили сопротивление благоразумия. Инстинкт самосохранения еще потрепыхался немного, но вскоре-тоже сдался на милость победителя. Я сделала глубокий вдох, улыбнулась и, нашаривая в кошеле деньги, шагнула к загону:




– Принесите мне седло!




Только бы жаждущие развлечения мужчины не приволокли дамское, из которого можно легко выпасть даже на медленном шаге полудохлой от голода клячи! Но столь редкой в обиходе горожан вещи купцы найти не смогли и минут через пять вручили мне добротное, удобное мужское седло со щегольскими бляхами и эффектными узорными стременами. "Интересно, а сбрую покупать надо? Или Торин обойдется старой?" – хмуро подумала я, подергав ремешки и убедившись в их крепости. Хорошее седло, прочное. Хотя бы из-за лопнувшей подпруги на землю не свалюсь, и то уже радость.




Уже на подходе к загону я спокойно осведомилась у свиты купцов, сопровождавших меня, аки придворные кавалеры – королеву:




– А имя у коня есть?




Мужчины переглянулись, потом хозяин объекта моих притязаний, потупив взор, сконфуженно проинформировал:




– Э-э-э… Ну видите ли, имя-то, конечно, есть, не без этого… Только вот не отзывается эта скотина на него, лишь в ярость приходит да лягнуть или укусить норовит… Ну не для всеобщих ушей это…




– А вы тихонечко, только мне,- подбодрила я, немало удивленная и заинтригованная. Негоциант помялся еще немного, потом все же подошел вплотную и донельзя смущенным голосом сообщил очень длинную кличку коня. Упс… Кажется, я начала краснеть. Подобное имя и впрямь не для всеобщих ушей. Но теперь хотя бы понятно, почему жеребец после произнесения этого прозвища ярился и пытался достать доброхотов копытами или зубами. Я бы на такое тоже обиделась, да еще как. Шутка ли – в пяти словах, составляющих конское имя, только одно приличное, да и то – предлог!




Тьма, чувствуя мои мысли и намерения, завозилась, взмахнула крыльями, встревоженно заклекотала и даже попыталась прихватить меня клыками за ухо, явно демонстрируя свое неодобрительное отношение к подобного рода затеям. Я не глядя сняла ее "с плеча и пересадила на жерди, огораживающие загон. Вонато, прекрасно понимая, что хозяйке сейчас не до нее, крепко вцепилась когтями в потемневшую от непогоды древесину, нахохлилась и замерла, будто гипнотизируя коня, тут же с любопытством потянувшегося в ее сторону. Я, пользуясь его рассеянным и невнимательным состоянием, легко перемахнула через ограду и, помахивая потником, медленно двинулась к жеребцу. Седло, брошенное после знакомства с экспрессивным и своеобразным прозвищем коня, так и осталось валяться на земле, я справедливо рассудила, что если уж длиннохвостый красавчик душевно приложит меня копытом, то сей предмет будет последним, что мне понадобится.




– Ну и чего ты такой нервный? Такой красивый и такой нервный… А смотри, что у меня есть,- вкрадчиво заговорила я, вытягивая руку, в которой зажала найденный в кармане куртки сухарь. К нему кое-где прилипли нитки и пыль, но жеребец все равно заинтересовался и сделал благосклонный шаг вперед. Я воспрянула духом и тоже слегка приблизилась к нему, сосредоточив все внимание на собственной руке и стараясь, чтобы она не дрожала так уж заметно.




Клац! Сухаря как не бывало, конь деловито захрупал, кося на меня недоверчивым карим глазом, а потом резко наклонил голову и обнюхал мою ладонь, как простая дворняжка. Я дождалась, пока он закончит тщательное изучение моей пустой руки, потом, осмелев, подошла к нему вплотную и запустила пальцы в густую шелковистую гриву. Жеребец всхрапнул, потом фыркнул, потом вздохнул и этим милостиво ограничил выражение своих эмоций.




– Вот ты у нас какой красивый, вот какой умный… Как бы тебя, такого черного и нравного, назвать? – вслух призадумалась я, перебирая прямые темные пряди негнущимися от волнения пальцами.- Вихрь? Ветер? Нет, это слишком избито и банально. Знаешь, я никогда не была на море осенью или зимой, но слышала, что во время плохой погоды волны и небо там становятся одинаково черными и грозными. И называется это все штормом. По-моему, звучит очень даже неплохо! Хочешь себе такое имя?




Судя по протяжному вздоху и удивительно миролюбивому поведению, новое прозвище жеребца вполне устроило. Впрочем, после того, как его величали торговцы, я думаю, любое бы подошло, лишь бы его на людях не стыдно было произносить.




– Вот и молодец, вот и умница,- ласково забормотала я, подхватывая потник и аккуратно устраивая его на спине Шторма. Потом повернулась и наклонилась за седлом. Поразительно спокойные и мирные фырканья жеребца усыпили мою бдительность, поэтому сильный толчок в спину и последующее падение на колени перед седлом, как перед божественным диптихом в храме, стало для меня некоторой неожиданностью.




Замершие вдоль загона мужчины с готовностью разразились обидным хохотом и ехидными комментариями, ясно показывающими, сколь невысокого они мнения о моих неуклюжих действиях. Я же, не вставая, начала очень медленно и мягко, чтобы ни в коем случае не испугать жеребца, поворачиваться к нему лицом, холодея при мысли о пудовых копытах, которые сейчас опустятся мне на голову или шею. Но Шторм нападать не собирался. Во всяком случае, немедленно.




Наконец обернувшись, я нос к носу столкнулась с любопытной мордой коня, наклонившейся и шумно обнюхивающей мои волосы, а потом и куртку в явной надежде отыскать в карманах еще что-нибудь вкусненькое.




– Ну ты меня и напугал,- тихо пожаловалась я, плавно перетекая в вертикальное положение и выставляя перед собой подхваченное с земли седло,- Знаешь, у тебя довольно специфическое чувство юмора. Мне кажется, мы поладим, если оба будем сдерживать свое ехидство. Кроме того, должна заметить, что обладаю на редкость вздорным характером, но не терплю проявления оного в окружающих. Поэтому…




Шторм, благосклонно слушая мою ничего не значащую; болтовню, сделал вид, что не заметил, как я пристроила на его спине седло и затянула подпругу. Он даже позволил мне осторожно усесться и подобрать поводья. И только потом без всякого предупреждения взвился на дыбы.




В замке Рэй воспитанников обучают верховой езде довольно жестоким, но весьма действенным методом: наставник усаживает бывшего раба в седло и изо всех сил хлещет лошадь по крупу, подкрепляя удар кнута несколькими громкими и не всегда приличными фразами. Что предпримет благородное животное после такого оскорбления словом и делом, остается только гадать. Чаще всего кони или поднимаются на дыбы, или срываются в бешеный галоп. Но есть и такие, которые начинают скакать, как зайцы или мышкующие лисы. И вот это самое опасное для седока поведение, потому что движения лошади непредсказуемы и предугадать ее действия в следующую секунду просто невозможно. В качестве метода обучения подобный способ себя вполне оправдывает: жить захочешь – в седле усидишь, и как с конем справиться, сообразишь. А трусоватым неумехам в рядах хранов не место.




Но Шторм в подобные крайности бросаться не стал. Он просто поднялся на задние ноги и едва ли не пару шагов на них прошел, молотя в воздухе передними копытами весом с добрый булыжник. Я привычно согнулась и мертвой хваткой вцепилась в поводья, красочно представляя, как сейчас вылечу из седла и поприветствую затылком жерди ограждения. А то и кого из купцов-зрителей сшибу.




Жеребец опустился на все четыре конечности так внезапно, что я даже испугалась. Но Шторм подо мной замер каменным изваянием, больше не пытаясь продемонстрировать свой норов.




– Ну давай, мальчик,- на удивление спокойным, почти не дрожащим голосом попросила я, слегка тряхнув поводьями и все еще не веря, что до сих пор жива и держусь в седле.- Давай, потихонечку, не торопясь, три кружочка… И не надо своевольничать или шутить, я сейчас не в том положении, чтобы оценивать твой тонкий юмор.




На аккуратное сжатие коленей Шторм отреагировал именно так, как и полагалось хорошо выезженному коню: фыркнул и двинулся вперед неспешным, будто бы даже танцующим шагом, слегка помахивая хвостом и не позволяя себе никакой самодеятельности. Я слегка покачивалась в седле и инстинктивным, неистребимо женским жестом пыталась пригладить наверняка растрепанные и стоящие дыбом волосы.




Тьма, не смевшая тревожить меня даже робкими обрывками мыслей и внимательно наблюдавшая за построением сложной системы взаимоотношений между мной и конем, решила, что пришла пора чествовать победителя. Вернее, победительницу. Вонато с восторженным клекотом снялась с жерди и спикировала прямо на переднюю луку седла. Я невольно зажмурилась, слишком хорошо зная, как остро и резко порой реагируют лошади на налетевшего на них хищного клыкастого демона. Но Шторм, видимо, решил, что лучше бы его переименовали в Штиль, и вел себя образцово: покосился на прибавление на своей спине и лишь элегически вздохнул, но больше никаких эмоций не проявил и неудовольствия не выразил. Просто поразительное поведение после его бешеных прыжков и скачков, едва не прикончивших торговца и отпугнувших всех потенциальных покупателей!




В общем, положенные купцом три круга мы проехали без каких-либо эксцессов. Я делала вид, что беззаботно охорашиваюсь и поглаживаю Тьму, хотя прекрасно помнила, как Шторм заставил меня брякнуться коленями в пыль, и потому пребывала в предельно внимательном и настороженном состоянии. Истинным наслаждением было следить за постепенно вытягивающимися лицами барышников! Они явно не верили своим глазам и настороженно переспрашивали друг у друга, правда ли, что мрачная девушка с пепельными волосами и любимым демоном только что справилась с конем, на которого по причине его буйного нрава никто из покупателей даже смотреть не хотел? Я же, торжествуя победу, в конце третьего круга толкнула Шторма каблуками и направила его прямо на ограду, через которую он и перемахнул без видимых усилий и демонстрации своего недовольства.




Купцы, слишком хорошо помнящие, как этот конь полчаса назад едва все торжище не разметал, порскнули в разные стороны, явно не слишком доверяя внезапному превращению злобного демона в лошадиной шкуре в безобидного кролика. Тьма, привычно устроившаяся на холке моего ездового животного, посматривала по сторонам важно и заносчиво, как благороднорожденная леди, выехавшая в позолоченной карете на утреннее гулянье. Я, надо думать, имела не менее надменный и гордый вид.




– Как вы это сделали? – удивленно выдохнул один из барышников, на всякий случай отступающий от нашей колоритной троицы и явно готовящийся при первом же намеке на опасность дать бесславного деру.




– Ласка хороша в обращении не только с женщинами,- насмешливо подковырнула я, выпрямляясь в седле и демонстрируя воистину королевскую осанку.- Лошади и демоны тоже очень любят нежность и заботу. Равно как и тех, кто умеет их проявлять.




Тьма развернула крылья и насмешливо зашипела, демонстрируя впечатляющий оскал. Шторм даже ухом не повел. Я, склонившись, неожиданно для самой себя погладила его по шее, а потом потрепала за ушами восторженно взвизгнувшую вонато. Кажется, мы нашли друг друга…




К гостинице я подъехала торжественно и важно, как выбравшаяся на конную прогулку королева. Молоденькая служанка, та самая, которая вчера кувшин с водой нам принесла, развешивала во дворе выстиранное белье. При виде нас она взвизгнула почище Тьмы и ринулась ко мне, едва не сшибив с ног удивленно покосившегося на нее Шторма.




– Госпожа! Ой, госпожа, как славно, что вы вернулись! Тут такое творится…




– Доброе утро,- спокойно поздоровалась я, даже не пытаясь вырвать из ее цепких ледяных пальцев свою ногу, в которую девушка вцепилась с такой силой, что наверняка вполне могла бы стащить меня с седла,- А что случилось?




– Господин… Ну тот, с которым вы в одной комнате ночевать изволили… Он проснулся и дернул дверь, а она заперта оказалась. Он кричать начал и всех на ноги поднял. Хозяин сам попытался вышибить дверь, но у него ничего не получилось. А господин в комнате прямо заходится, будто его там на части рвут…




– Торин! – охнула я, буквально слетая со спины Шторма. Тьма с испуганным клекотом снялась с моего плеча и метнулась вверх, словно надеясь найти в небесах защиту,- Пожалуйста, подержите коня! Я мигом!




Ну если аристократенок ухитрился найти приключения на свой благороднорожденный зад даже в наглухо запертой комнате… Ну я его…




Пока я бежала по гостинице, успела придумать уйму прененриятнейших вещей. А что, если Торин рухнул с кровати и расшибся до полусмерти? Или запнулся за ковер, упал и разбил лоб? Или вздумал подышать воздухом и вывалился из окна? Впрочем, тогда бы он не орал и не бушевал в комнате. А вдруг на него там мышь или крыса напала? Или кошка влезла, или хищный демон в окно влетел, или прусак из угла выскочил? С такого божьего недоразумения, как Торин, станется пасть жертвой коварного насекомого – попятится он от него, наткнется на что-нибудь, упадет и убьется насмерть.




В коридоре, который вел к комнатам, народу хватало. Хозяин гостиницы топтался на одном месте и причитал, как на похоронах любимого родственника, во весь голос заверяя, что плотника уже вызвали, он прибудет сию секунду, пускай милорд не нервничает и не крушит его почтенное заведение. Прочие постояльцы, ахая и поддакивая, сгрудились вокруг него. Дверь в комнату Торина тряслась и прогибалась, будто в нее изнутри ломился разъяренный верне гок. Иногда косяк вспыхивал слабым темно-синим светом, ясно свидетельствующим, что мой подопечный призвал на помощь свои невеликие магические умения.




– Стой! Не видишь, что тут творится?! Сдурел, видимо, твой милый работодатель окончательно, а тут еще и двери, как назло, намертво заклинило, ни туда ни сюда! – Сильные руки внезапно обхватили меня за плечи, чем здорово замедлили, а гам и вовсе свели на нет темп моего передвижения. Вэррэн даже приподнял меня немного, я пару раз еще рефлекторно дернула ногами, словно продолжая бежать по воздуху, потом смирилась и аккуратно выскользнула из объятий альма на пол.




– Это я! Я заперла дверь и наложила на нее заклинания, чтобы Торин не мог выйти! – повинилась я, делая шаг по направлению к комнате с бушующим аристократенышем. Вэррэн, однако же, так просто отпускать меня явно не собирался и поймал мою ладонь:




– Зачем?




– Для его же безопасности,- нетерпеливо пояснила я, пытаясь взмахами свободной руки развеять наложенные мною заклинания.- Однако это было уже излишним. Никакая магия не выдержит, если ее срывать с такой силой и страстью. Тем более что Лорранский явно задействовал и свои собственные чародейские умения.




Дверь буквально рассыпалась в щепочки, и на пороге предстал мой подопечный.




Вид возникшего в пустом дверном проеме Торина был страшен. Глаза полыхали алым, как у дикого демона, застигнутого над тушей растерзанной им коровы, расшибленные в кровь руки тряслись, каштановые кудряшки стояли дыбом, по коже шли синевато-серые разводы, ясно указывающие на недавнее применение каких-то довольно мощных заклинаний, а из горла вырывалось нечто весьма похожее на угрожающее рычание. Ой-ой-ой… Что с людьми магия делает… Нет, я, конечно, слышала, что она может сильно изменить внешность любого представителя разумной расы, но и не подозревала, что настолько.




Сказать по правде, я испугалась. И ничего постыдного в этом не видела. Возможно, я действительно порой перегибала палку и вела себя с клиентом как с неразумным ребенком, позволяя себе забывать, что на самом деле это мужчина, пусть и глуповатый, и наивный, и плохо приспособленный к жизни. Но все-таки это взрослый человек, к тому же маг, а я предпочитала легкомысленно махнуть на это рукой. И, если бы Торин тогда вздумал меня побить, я бы, наверное, не сопротивлялась. Другое дело, что он наверняка даже пощечину не смог бы дать, не ушибив при этом руку и не поскользнувшись на ровном месте.




И тут случилось невероятное. Вэррэн отпустил меня, сделал два шага вперед, а потом шаг влево, и я оказалась за его спиной. Надежной такой спиной, широкой, уверенной. Я настолько привыкла сама осуществлять подобные маневры, прикрывая собой других, что даже растерялась сначала, не зная, как себя вести в столь странной и необычной ситуации. Впрочем, вне привычного амплуа долго оставаться мне не пришлось: хозяин гостиницы и толпящиеся около него люди как посмотрели в сторону остервеневшего Торина, так как-то сразу поняли, что с ним лучше не связываться. И на редкость дружно и слаженно отступили за мою спину. Места там всем, разумеется, не хватило, поэтому самые умные начали очень тихо и спокойно покидать место действия, стараясь напустить на себя самый серьезный и занятой вид, дабы никто не заподозрил, что они попросту струсили.




– Торин, успокойся,- мягко начал Вэррэн, вытягивая вперед когтистую руку, дабы было чем оборониться от графенка, если тот вдруг от великого ума вздумает броситься. Вторая рука, заведенная за спину, несколько раз сделала рассеянные хватательные движения, и я, поняв, что они означают, вцепилась в его ладонь. Альм едва заметно кивнул и начал неспешное отступление задом наперед. Я, дабы не столкнуться с ним, двигалась в том же темпе и в том же направлении. Однако это меня уже не спасло – видимо, из-за спины Вэррэна мелькнули мои волосы. А может, на мысль навела привычно топчущаяся по моим плечам Тьма. Во всяком случае, Торин, явно сообразивший, кто повинен в его недолгом заточении, бросился вперед:




– Вот ты где, подлая! Всю жизнь мне испортила!




"Убьет",- невероятно остро и четко поняла я, испуганно приседая за надежной спиной альма. Раньше я не верила, когда кто-то утверждал, что под шкурой овцы может скрываться волк. Овца – что с нее возьмешь? Глуповатая, бестолковая, неловкая… Теперь же я поняла, что это горькая правда. Стоит безобидное животное довести до определенной кондиции бешенства – и оно охотно демонстрирует устрашающие клыки. Или еще что похуже: Торин, раздуваясь от негодования, полыхнул своими демоническими глазами так, что задымились легкие тюлевые занавески. Потом между его пальцами начали угрожающе потрескивать ка- кие-то разряды, похожие на молнии. И вот тут-то я наконец сообразила, что с обозленным недоучившимся магом шутки плохи.




По-видимому, Вэррэн тоже понял, что разъяренный аристократеныш способен натворить серьезных бед. А может, просто решил переждать грозу в каком-нибудь более спокойном и тихом местечке. Во всяком случае, альм круто развернулся и, подталкивая меня перед собой, ударился в бега под аккомпанемент возмущенных воплей Торина и своих собственных криков:




– Осторожно! Спасайся, кто может!




Самые отважные зрители, еще присутствовавшие при этом спектакле, мигом вняли его призыву и с редкостным единодушием порскнули в разные стороны. Вэррэн, легко опередивший далеко не самую медлительную храну и теперь тащивший меня за собой, быстро вырвался в лидеры, слетел на первый этаж, не затрудняя себя спуском по узкой лестнице, а попросту перескочив через перила и заставив меня последовать его примеру, и выбежал на крыльцо. За нами ринулись наиболее быстроногие и рассудительные из зрителей.




Всей толпой мы едва не сбили служанку и Шторма, по-прежнему переминающихся во дворе. Жеребец нервно прянул в сторону, девушка повисла на поводе, а самые испуганные уже брали штурмом забор, отчего-то упорно не замечая распахнутых ворот.




– Цела? – Вэррэн остановился, внимательно оглядел меня с ног до головы и, явно удовлетворившись осмотром, кивнул: – Однако же… Кто бы мог подумать, что этот увалень может остервенеть до такого социально опасного состояния?




Ответить ему я не успела: из окна второго этажа высунулась первопричина нашего бегства и, разглядев виновницу своего заточения, завизжала так, что затрясся весь город:




– А ну иди сюда, бесстыжая! Я сейчас ка-а-ак спущусь, да и…




– Чтоб тебя утки затоптали да куры загребли! – от души заорала я в ответ, оценив разделяющее нас с аристократенком расстояние и поняв, что мгновенной атакой ему меня не достать. Но за уже проверенное укрытие – спину Вэррэна – я все-таки на всякий случай спряталась, уж очень спокойно и надежно там было отсиживаться. И теперь покрикивала оттуда, как не слишком отважная собачонка, облаивающая чужаков из-за забора: – Прекрати буянить! Я всегда действую только в интересах твоей безопасности!




– А кто меня на турнире чахоточным слабаком выставил?!




– Сам виноват! Нечего было на дуэль вызывать!




– А из-за кого меня из родного поместья выставили?




– Сам виноват! – не придумав ничего более умного, с жаром повторила я,- Нечего было к тюрьмам таскаться и не в свои дела лезть!




– А почему у меня лошадь захромала?




– Сам виноват! Надо было внимательнее к бедному животному относиться! Кстати, я тебе нового коня купила! Спускайся, познакомься с ним!




– Правда? – дрогнувшим голосом поинтересовался Торин, мигом растеряв весь свой боевой запал.- Я сейчас, сейчас! Ой, подождите же меня!




Голова в окне исчезла. Я облегченно выдохнула и повернулась к Вэррэну:




– Кажется, гроза прошла стороной, не поразив нас ни громом, ни молниями. Но ты прав: кто бы мог подумать, что он так взбеленится из-за какой-то несчастной наглухо запертой двери!




– Я бы тоже обозлился,- раздумчиво сообщил мне альм, пряча глаза. Ясное дело. Я бы, скорее всего, тоже в восторге не была. Но одно дело я или Вэррэн – вполне самостоятельные люди-нелюди, способные постоять за себя и не вляпываться в ежечасные приключения на ровном месте, и совсем другое – балованный, изнеженный Торин, умеющий находить себе проблему там, где никто другой и почесаться не подумает.




Аристократенку Шторм понравился. Даже очень. А вот коня мой подопечный в восторг явно не привел – жеребец попятился, прижал уши и весьма недвусмысленно фыркнул, демонстрируя свое нежелание знакомиться с Лорран- ским ближе.




– Этот конь почему-то не слушается меня! Тень, Вэррэн, помогите! Сейчас же! Подсадите меня! – заныл графеныш, несколько раз беспомощно подпрыгнув около Шторма, но так и не преуспев в попытках влезть в седло. Жеребец косился на своего будущего всадника огромными настороженными глазами, хлестал хвостом по бокам, словно яростно отгоняя мух, и уже явно вспоминал дикие скачки и беготню, которыми распугал все торжище. То ли конь был слишком высок, то ли Торин карабкался ему на спину не очень старательно, но очередной прыжок аристократенка успехом не увенчался: Шторм переступил длинными тонкими ногами и шарахнулся в сторону. Потом махнул хвостом с таким недобрым свистом, что я сочла своим долгом вмешаться:




– Дэтшитш! Все ясно! На Шторме поеду я.




– А я? Пешком, да? – тут же вусмерть разобиделся Торин.




– Ты сядешь на Луну. Она кобылка смирная, особых неприятностей и хлопот всаднику зря не причинит. Только, пожалуйста, осторожнее с ней!




– Ты ненормальная! – опасно приблизив губы (и прячущиеся за ними жуткие клыки) к моему уху, прошипел Вэррэн.- Мало того что купила дикую необъезженную скотину, так теперь еще сама на нее лезть собираешься! Для самоубийства существуют гораздо более простые и дешевые способы!




Я, опустив ресницы, дабы притушить искорки удовольствия, танцующие в самой глубине глаз, едва заметно ухмыльнулась. Ох, не знает еще хвостатый, сколько я за этого коня заплатила, иначе бы не ехидничал!




Внезапно меня осенила простая, как веник, мысль. И чего я, спрашивается, экономию такую развела? Ведь нашу поездку все равно спонсирует папочка Торина! И он позаботился, чтобы сто сыночек с кругленькой суммой в поездку отправился. На золото, которое графеныш оберегает так же ревностно, как и свои любимые пряники с медовой начинкой (поедает их в невероятных количествах, а ни мне, ни Вэррэну так ни разу и не предложил!), на мой взгляд, можно купить целый караван. Я почувствовала себя не то что совсем уж дурой, но… далеко не самой разумной женщиной в мире подлунном, короче. А все моя въевшаяся в плоть и кровь привычка бережно относиться к каждому медяку и трястись над каждым серебреником!




Видимо, на моем лице промелькнула уж вовсе не передаваемая гамма чувств и эмоций, потому что даже отважный Вэррэн отшатнулся и посмотрел на меня с немалым опасением, словно побаиваясь, что я сейчас брошусь. Я с сожалением вздохнула (от альма, в отличие от людей и орков, очень приятно пахло сосновым лесом, разомлевшим под жарким полуденным солнцем) и ласково провела рукой по шее незаметно подошедшего к нам Шторма. Конь, ластясь к своей новой хозяйке, как несмышленый демоненок, тем не менее ухитрился покоситься на опешивших мужчин столь ехидно, что развеселилась даже приревновавшая было Тьма.




– Ну что, поехали?




– А завтрак? – туг же вознегодовал Торин, явно обиженный, что конь предпочел какую-то храну благороднорожденному всаднику.




– А вещи? – в свою очередь удивился Вэррэн, проявляя трогательную заботу о чужом имуществе – своего-то у него так и не было.




Я обреченно посмотрела на этих двух умников, вновь торжественно вручила поводья Шторма невольно попятившейся служанке и возглавила процессию, двинувшуюся на поиски пропитания.




Как всегда, мой милый клиент раскапризничался и разнюнился за столом. Оладьи его, видите ли, не устроили, его светлость привык к тонким лепешкам и блинам. А толстенькие, похожие на булочки оладушки, к которым предлагались сметана, мед и варенье, графенку чем-то не понравились еще до того, как он их попробовал. В результате, когда я на минуту отвернулась, выискивая взглядом разносчицу, дабы попросить ее подать привереднику что-нибудь другое, мой оставленный без присмотра подопечный в мгновение ока единолично слопал все вишневое варенье, которое было в плошечке, сплюнул туда с десяток косточек и с видом смиренного страстотерпца принялся за мед.




– Ну что ты делаешь, Торин?! Разве можно на пустой желудок столько сладкого есть! Да у тебя же заворот кишок случится! – непритворно ужаснулась я, разглядев, чем вздумал разнообразить свое меню неумный Лорранский. Аристократеныш, не сообразив, что таким образом я проявляю заботу о его здоровье и благополучии, принял вид оскорбленной невинности. Потом, когда я решительно отобрала у него мед, понял, что мое черствое сердце этим не тронуть, и начал охать и жаловаться на свою тяжелую долю-судьбинушку. Да так горестно и надрывно, что я не выдержала: оглянувшись и убедившись, что никто к моему невыносимому подопечному приставать не собирается, я малодушно сбежала во двор и уселась на перила крыльца спиной к улице, на всякий случай посматривая на графенка через открытое окно. Тьма, порхнувшая следом, влезла мне на колени с явным намерением получить порцию поглаживаний и почесываний за ушами. Я с невольной улыбкой принялась водить кончиками пальцев по чешуе демона, заодно волей-неволей прислушиваясь к закипевшей неподалеку от меня дискуссии:




– Эта!




– Не-а!




– А я те говорю – эта!




– Глаза разуй, дылда стоеросовая! Не эта! Да!




– К-кому сказ-но – эта!




– Да не эта, не эта!




Назойливый, не радующий разнообразием аргументов спор заставил меня оглянуться далеко не сразу, я некоторое время еще демонстративно созерцала через окно Торина и Вэррэна, решив, что не пристало мне баловать своим вниманием каких-тo громкоголосых, явно нетрезвых типов. Потом, когда с радостным воплем: "А давай ща п-проверим!"- меня решительно потрясли сзади за плечо и бедро одновременно, оглянуться все-таки пришлось. Да так резко, что нахалов едва не размело в разные стороны. Разнежившаяся Тьма с негодующим клекотом слетела с моих колен и грозно зашипела, явно демонстрируя свое горячее желание вцепиться в волосы хоть кому-нибудь.




Впрочем, нападать на меня не собирались. Как выяснилось, спор, а тем паче драка – отличный повод и замечательный способ знакомства. Во всяком случае, именно так решили орк и гном, которых судьба, принявшая на этот раз вид скромной наемницы, свела на площади со статуей нашего короля. Похоже, они всласть подубасили друг друга (это было видно по внушительным синякам и ссадинам на сияющих довольством лицах), а потом, так и не выяснив, кто победил (орк, ясное дело, сильнее, зато гном проворнее), пошли мириться в кабак. И, судя по всему, весьма в этом деле преуспели.




– Эта! – восторжествовал внебрачный сын буфета и баржи,- Я ж те г-говорил, б-борода, эта! А ты: не, не… Как же не, когда именно эта!




– Точно! – умилился гном, всплескивая руками. Костяшки пальцев были сбиты до крови, что не мешало их хозяину взирать на высоченного дружка едва ли не с нежностью,- Да! Уй, как мы рады, тэмм! Наша назе… наза… неза… Вощем, наша встреча под-дарила мне брата!




– Кого? – не веря своим ушам, переспросила я, на всякий случай нашаривая кинжал под курткой. Мало ли что в пьяную голову втемяшится, вдруг этот гном на меня броситься вздумает…




– Вот его! – весомо подтвердил нетрезвый бородач, тыча пальцем в радостно щерящегося собутыльника.- Он мне теперь бр-рат! Да! А ты – сестра др-рагая!




– Чего-чего?! – охнула я, едва ли не кубарем скатываясь с перил.




– Родственница милая-а-а-а! – с непередаваемой лаской подтвердил орк, распахивая братские объятия. Я нервно оглянулась, высматривая пути отступления, и попятилась, надеясь точно вписаться спиной в дверной проем. Это ж надо было этой колоритной парочке допиться до такого состояния, чтобы растерять последние мозги!




Побратимством так просто кидаться в Райдассе не принято, названый брат должен быть ближе, чем родной, и с бухты-барахты такое почетное прозванье никому не дают, даже в благодарность или по пьяни. Одно дело храны – обращение "брат" или "сестра" является в нашей гильдии традиционным и помогает создать хотя бы иллюзию того, чего мы все лишены с самого рождения – крепкой, большой и дружной семьи. Семьи, в которой не прощают обид, но никогда не предают и очень дорожат друг другом, потому что знают – в следующий раз, возможно, доведется встретиться только во Мраке вековечном. Но простые люди-орки-гномы-эльфы-альмы – совсем другое дело, они ценят побратимство и так просто им не расшвыриваются. А эти… То ли они намирились до такого состояния, что уже не соображают вовсе ничего, то ли и впрямь ухитрились за небольшой промежуток времени, прошедший с нашей встречи, совершить нечто, достойное завязывания родственных отношений.




– Чего-чего-чего?




Ввалиться в нижний зал гостиницы спиной вперед и скрыться от двоих пьяных умников за добротной дубовой дверью никак не получалось. Я отчаянно улыбалась и на всякий случай задавала глупые вопросы, дабы выгадать немного времени и решить, что делать. Орк мне не нравился, и я не горела ни малейшим желанием вступать с ним в рукопашную схватку. Гном, впрочем, тоже в восторг не приводил.




– Да! – ни к селу ни к городу солидно подтвердил бородач, вытаскивая из-за пояса килта солидных размеров бутыль, в которой плескалась какая-то мутная жидкость, подозрительно похожая на грубую подделку под знаменитый эльфийский самогон. Я обратила внимание, что яркий костюмчик низкорослика пребывал в самом плачевном состоянии – все было измято, испачкано, а кое-где и порвано. Видимо, прежде чем замириться, орк долго валял своего супротивника по грязи, а может, и лицом нобулыжникам мостовой возил – очень уж растрепанной и поредевшей казалась мне пушистая борода низенького щеголя. Да и ссадины на носу и щеках говорили сами за себя. Впрочем, его "братец" пребывал не в лучшем состоянии – его неприметные серые штаны были изорваны на художественные неширокие полосы, а кое-где и откровенно покусаны, под глазом (и как гном туда достал? Небось орк сам имел неосторожность наклониться) постепенно наливался огромный лилово-синий фонарь, а общий вид помятой, но отчаянно улыбающейся физиономии производил самое удручающее впечатление.




– Сестренка-а-а! – весело пропел орк с повреждениями на фасаде, протянул руки, снял меня с крыльца, как куклу, и восторженно закружил по двору, распугивая уже взнузданных и заседланных лошадей и едва не наступая на бродящих в поисках зерен кур. Я взвизгнула и обреченно зажмурилась, даже не порываясь обрести свободу посредством какого-нибудь приема борьбы или применения оружия – уж слишком красочно представлялось, как далеко я тогда улечу. Гном, дирижируя своей бутылью, размахивая подолом килта и подвякивая что-то восторженное, весело скакал рядом, с упорством, достойным лучшего применения, пытаясь вспрыгнуть моей "лошадке" на плечи.




– Ах ты! – вдруг взвизгнул рядом чей-то высокий, звенящий негодованием голос. После чего мир прекратил свое бешеное кружение и я обрела под собой точки опоры – сначала две, привычные и родные, на которых я привыкла перемещаться, а потом одну – ноги не удержали свою хозяйку, и я бесславно брякнулась на задницу, бесцельно хлопая глазами и вертя головой.




– Да… Ну и че ты добилась? – возмущенно поинтересовался гном, шустрым комком подкатываясь ко мне и галантно предлагая руку. Я покосилась на его огромную лопатообразную длань с обломанными ногтями и вековыми залежами грязи под ними, каким-то чудом сдержала брезгливую гримасу и начала вставать сама. Впрочем, сзади за меня тут же ухватились маленькие цепкие ладошки и решительно поддержали, помогая в нелегком деле поднимания на ноги.




– Вот ведь каланча безголовая! продолжал звенеть негодующий голосок,- Чуть не убил многоуважаемую тэмм! Лапы – как кузнечные клещи, морда синевой заплыла, силищу девать некуда, так он к людям приставать вздумал! Вот я вас сейчас!




– Успокойся,- с трудом выдохнула я, отряхивая штаны и поворачиваясь к бушующей служанке, той самой, которой Шторм был доверен. Девушка уже, кажется, всерьез изготовилась с голыми руками наброситься на моих новоявленных родственников, и лишь мой профессионально-цепкий хват за плечо удержал ее от столь рискованного и необдуманного поступка. Отчего скромная неприметная служаночка вдруг превратилась в яростного защитника ошеломленной храны – лично мне было непонятно. Впрочем, доискиваться причин я не стала, а просто пояснила: – Они со мной не дрались, а братались.




– Чего?! – поразилась она.- Эти страхолюдины?




– Ага,- подтвердила я, перехватывая Тьму, которая, по зрелом размышлении, решила-таки напасть на орка и кружила вокруг него, выбирая место для атаки. Дело это было долгое, ибо размеры противника по сравнению с демоном переходили все доступные границы воображения.- Друг с другом уже побратались, теперь вот решили и меня заодно в родственницы взять.




– Да-а, семейка будет – просто загляденье,- покачала головой служаночка, смерив внимательным взглядом сначала стоящих в обнимку "братцев" (орку ради этого пришлось присесть на корточки, а гному приподняться на цыпочки), а потом пристально разглядывая меня с демоном на руках,- Вы всегда так легко находите себе друзей и родственников, тэмм?




– Нет,- честно призналась я.- Это не я их, а они меня находят. Равно как и все неприятности, с ними связанные.




– Видите ли, тэмм,- раскраснелась девушка, смущенно косясь то на меня, то на гостиничные окна, – там милорд, с которым вы приехать изволили… Он… ну…




– Ясно,- с обреченным вздохом констатировала я.- Милорд Торин опять чем-то недоволен и угрожает сей же секунд помереть от возмущения всем назло?




– Да! – моя добровольная помощница и информаторша благодарно тряхнула головой, сделала большие глаза и устремилась к крыльцу. Я последовала было за ней, но была остановлена удивленным возгласом:




– Эй, сестренка, ну куда же ты? Может, выпьем вместе?




"Вот ведь навязались на мою голову, пропойцы разномерные! Чтоб вас демоны во Мрак вековечный унесли вместе с вашими родственными чувствами! Эрт драалан вар- то!" – мысленно ругнулась я, оборачиваясь к живописной парочке, по-прежнему обнимающейся и довольной друг другом по самые уши. Ведь так просто уйти не дадут, с них станется следом за лошадьми бежать и о своих братских отношениях со мной и друг другом на весь город кричать.




Тут меня осенила гениальная идея. Ну если это средство не поможет отпугнуть новоявленных родственников, то я уж и не знаю, чем тогда от них отбиваться! Не врукопашную же, в самом деле, идти!




– Да вот, я сейчас соберусь, кое-кого из зала прихвачу и пойду в лавку, где одеждой торгуют,- с невыразимо доброй и заботливой улыбкой пропела я, делая широкий шаг к "братикам".- А пойдемте и вы с нами по магазинам! Выбирать наряды поможете. Мне нужны новые штаны и несколько вечерних платьев, а одному из моих спутников – вообще весь гардероб на все случаи жизни. Пойдемте, пойдемте! В компании веселее! Да мы и недолго будем-то, к вечеру обещаю закруглиться с покупками!




Парочка в ужасе покосилась на едва видимое в дымке облаков солнце, которое не проделало еще и половины своего ежедневного пути по небосводу, потом на меня, зазывно улыбающуюся с крыльца… И мигом решили, что столь неспокойные родственницы, готовые от рассвета до заката гулять пo лавкам, им не нужны. Еще, не приведи боги, за свои покупки платить заставят! Кроме того, и орки, и гномы, оказывается, при страшном слове "магазины" так же, как и человеческие мужчины, начинают откровенно паниковать и судорожно прикидывать пути к отступлению.




– Э-э-э… Слушай, сестренк, вы это… ну идите вдвоем, а мы п-потом подвалим! Да! – попытался спасти положение гном.




– Ну зачем же! – не соглашалась я, ухватив испуганно шарахнувшегося орка за развевающиеся на ветру лохмы штанов и делая демонстративные попытки поднять с земли эту орясину.- Чем больше народу – тем веселее. А потом, после заката, когда все лавки уже закроются, мы толпой в кабак отправимся! Ух и развлечемся же!




Видимо, мои глаза загорелись совсем уж недобрым огнем – орк, откровенно не одобрявший всю эту затею, затрясся, как лист осины на ветру, что при его габаритах было просто умилительно. Затем отчаянным рывком выдернул из моих цепких пальцев свои штаны, оставив мне на долгую память несколько ниточек, вскочил на ноги и начал медленно отступать по направлению к площади со статуей короля. Гном в ужасе покосился на меня и последовал его примеру, едва не на руки пытаясь влезть своему родственничку. Ехидный хохоток наслаждающейся этой сценкой девушки-служанки только добавил ускорения этой парочке. За минуту они, пятясь задом, отвешивая поклоны и реверансы, удалились на расстояние, которое сочли достаточным для разворота и поспешного тактического отступления в какой-то переулок. Я покачала головой и повернулась к своей добровольной помощнице:




– Ой, смотри, если распугивать мужчин такими темпами, то можно и старыми девами остаться.




– Да они же вам не в мужья, а всего лишь в братья набивались! – засмеялась девушка.- Да и на коленях эти двое стояли не от восхищения вашей, тэмм, необыкновенной красотой, а по причине немалой степени опьянения.




В голосе служанки послышалось явное разочарование вперемешку с негодованием, таким искренним и чистосердечным, что меня потянуло пошалить.




– Хочешь, научу, как уложить к своим ногам любого мужчину? с невинной улыбкой предложила я, подходя к крыльцу и опираясь на перила. Дождалась, пока замершая девушка найдет в себе силы кивнуть, и спокойно просветила: – Смотри, складываешь пальцы вот так, чтобы получился кулак, и душевно бьешь вот сюда, под нижнюю челюсть. Поверь опыту немало повидавшей наемницы: перед таким ударом не устоит никто, он свалит даже орка или эльфа. Главное – правильно рассчитать силы, а то можно и шею сломать.




– Да ну вас, тэмм! – весело фыркнула служаночка, дергая на себя неподатливую дверь,- Скажете тоже – кулак, челюсть… Теперь я понимаю, отчего ваши "братцы" так бежали от любящей и доброй "сестренки"!




– Ты еще не видела, как от меня конники со всех копыт удирали,- в тон ей хмыкнула я.




Шторм Торина к себе так и не подпустил. Вэррэна, правда, тоже. Мне, впрочем, жеребец опять-таки не слишком обрадовался и попытался продемонстрировать норов, но я, понимая, что растрата в виде потери пяти золотых монет мне уже не угрожает, церемониться с ним не стала и, в мгновение ока вскарабкавшись в седло, от души пнула несговорчивую скотину под ребра подкованными металлом каблуками. Та в качестве ответного жеста доброй воли взвилась на дыбы.




Торин, внимательно наблюдающий за построением сложной системы взаимоотношений между мной и конем, с безопасной высоты крыльца захохотал громко, язвительно и очень обидно. Я не без удивления узнала свои же ехидные и ядовитые нотки и, клещом вцепившись в поводья, стараясь не вылететь из седла, клятвенно пообещала себе следить за речью и интонациями. Не хватало еще, чтобы богатый благороднорожденный клиент после нескольких месяцев, проведенных в моей компании, начал выражаться как самый последний член гильдии наемников или портовых грузчиков. Или нахватался если не ругательств, так простонародных высказываний и пословиц.




– Голова на плечах есть?! – во весь голос гаркнул не разделяющий саркастического веселья Вэррэн, всплескивая руками и роняя торбы. Мои, между прочим. Надо же, какая внимательность и забота!




– А что, незаметно? – сквозь зубы пробормотала я, пытаясь примирить Шторма со своим присутствием на его спине. Получалось плохо – смотреть, как ненормальная девица на бешеном коне по двору гарцует, выскочили все постояльцы гостиницы с хозяином во главе. Последний, надо сказать, отчего-то проникся ко мне едва ли не нежными чувствами, очень остро переживал все успехи (вернее, неуспехи) в выездке и, охая и причитая, старался давать дельные советы, сам явно ни разу в жизни не посидев в седле.




Короче, со двора гостиницы с милым названием "Пьяный орк" мы выехали весело и, как я и предсказывала, "в свиные голоса". Правда, повинен в этом был отнюдь не Торин. Хотя и он внес в это свою лепту, еле-еле позволив себя уговорить сесть на Луну. Вэррэн скалил клыки и сцеживал в кулак ухмылки, но явных насмешек себе не позволял, за что я ему была весьма благодарна.




К вечеру добрались до обширного поля. Его еще не приспособили для своих нужд селяне и не застроили общественными заведениями предприимчивые корчмари. Правду сказать, поле это было довольно специфическое. Называлось оно Эльфячьи могилки, причем почему-то с ударением на "о" в слове "могилки". Во время войны Ветров на сем славном, исторически значимом месте произошло большое сражение этих самых эльфов с объединенной альмовско-человеческой армией. Верх тогда одержали союзные войска, что и позволило нашему королю увековечить память об эпохальной битве в чудовищных размеров монументе, отражающем, по мнению монарха, самую суть произошедшей битвы: человек и альм, стоя спиной к спине и одинаково оскалившись, отбивались от по меньшей мере трех десятков яростно ощеренных эльфов, с клыков которых, казалось, так и капала людская кровь. Денег на сей оригинальный памятник угрохано было неимоверно, что позволило тогдашнему правительству гордо заявлять о своем патриотизме и любви к альмам – вот, мол, как мы их возвеличили, наравне с нашими отважными защитниками родных очагов, женщин и детей. Правда, следующий преемник райдасской короны, едва взойдя на престол, первым делом поспешил избавиться от устрашающей скульптурной группы, заявив, что она способствует разжиганию межрасовой ненависти и предрассудков. На мой взгляд, решение это было на редкость разумным, своевременным и дальновидным. И без того непрочный мир тогда едва вновь не пошатнулся: эльфов на том поле полегло неисчислимое количество (не зря же его прозвали Эльфячьими могилками), и среброкожие, верные своим традициям, зачастили сюда с паломничествами, поклониться месту, где встретились с Мрианой их родственники и друзья. Разумеется, столь оригинальный монумент их, искренне оплакивающих дорогих нелюдей, в восторг не приводил и в величии человеческой и альмовской рас не убеждал, скорее наоборот – заставлял бессильно скрежетать клыками от бешенства и втихаря точить мечи, заодно исподволь продумывая план новой военной кампании. Короче, памятник снесли. На поле, испещренном кочками и холмиками (видимо, теми самыми могилками), осталось большое ровное место, ясно указывающее, где раньше стояло оскорбляющее эльфийское достоинство изваяние.




Но одним памятником проблемы на Эльфячьих могилках не ограничивались. Поговаривали, что там нечисто. Кажется, именно на этом месте еще до войны Ветров истребили последних представителей реликтовой разумной расы – оборотней. Нежить, опять же, вроде бы пошаливала – не то русалки сюда хороводы водить прибегали, не то лешаки на свои сходки да празднества прибредали. Порой крестьяне из расположенной неподалеку деревеньки болтали о каких-то странных огоньках, вроде бы скачущих и летающих над могилками. То ли демоны дикие разгуливали, то л и мертвяки спокойно в земле не лежали, то ли из магов кто-то баловался – не разберешь. Некоторые даже про Заброшенные земли что-то плели, мол, они неизвестно почему образовались, и тут вскоре нечто подобное начнется. Правда, в последнее мне верилось слабо. Уж скорее Холодные горы в филиал Заброшенных земель превратятся там так же, как и на этой обширной территории посреди Райдассы, с погодой что-то непонятное делается да о каких-то странных демонах молва идет. А здесь – нет. Вряд ли. Уж мне в этом деле доверять можно, я в свое время на Заброшенные земли насмотрелась столько – до сих пор они мне в ночных кошмарах снятся.




Зато трава здесь росла знатная – сочная, густая, едва ли мне не по пояс. Видимо, не зря в эту землю сорок лет назад сотни человеческих и эльфийских тел легли. Эх, поле бы тут распахать, пшеничкой или овсом засеять, а то и огородик организовать, урожаи солидные были бы…




Неширокий, не пользующийся особой популярностью у путешественников шлях проходил как раз посередине Эльфячьих могилок.




– Я здесь не поеду! Тем более в темноте! – возмущенно сообщил Торин. Учитывая, что к тому времени мы уже преодолели примерно половину пути через огромное, пугающее своей необъятной шириной поле, это заявление было как нельзя более своевременным и актуальным.




– Хорошо! – с готовностью согласилась я, натягивая поводья и спрыгивая на землю. Шторм тут же деловито потянулся, явно метя кусануть меня за голову, но я, не глядя, ласково двинула его кулаком в шею, и жеребец, уважительно всхрапнув, отстал.- Привал!




– Ты… ты чего? Ты совсем уже того, да? – залепетал аристократеныш, пытаясь повертеть пальцем у виска, Руки у него тряслись, и ничего хорошего из этого жеста не получилось – Торин лишь едва сам себе глаз не выколол.- Ночевать здесь? На могилках?




– А что тут такого? – легкомысленно пожала я плечами, с немалым удовольствием заметив, что Вэррэн тоже спешился.- Поле как поле. Не хочешь на месте чьего-то упокоения устраиваться – пойдем поищем остатки от памятника союзным войскам. Хотя я сомневаюсь, что здесь так просто кости под ногами валяются – уж кто-кто, а среброкожие своих покойников где ни ноиадя не бросают. Небось уже все до последнего хрящика в свой Эльфоград перетащили и гам мемориал в честь павших на вражьей земле героев воздвигли.




Торин жутко засопел. Но с кобылы все же слез. Я милостиво кивнула и, подхватив его под руку, дабы не вздумал упасть и сломать себе шею в какой-нибудь яме, двинулась вперед, куда ноги понесли.




Однако графенок так просто своих позиций сдавать не собирался: действием-то он, может быть, и подчинился, но надежд переубедить меня не оставлял и, тащась рядом, пытался оказывать на меня влияние вербально:




– Это же поле сражения! На нем, говорят, призраки живут!




– Какие призраки, Торин! Не мели чепухи! Призраков не существует! – презрительно фыркнула я, поддевая ногой какую-то подозрительную горку земли. Она оказалась тем, чем гляделась,- кротовиной, и я успокоенно выдохнула, по-прежнему безжалостно таща за собой своего клиента.




– Да? А что же здесь тогда воет да бродит по ночам?




– Воет? Видимо, волки. Бродят наверняка они же. Или демоны. Или еще какое зверье. Или заплутавшие по дороге из трактира селяне – они, кстати, тоже на всякие жуткие звуки горазды сверх всякой меры.




– А светится тогда что? – мягко поинтересовался Вэррэн. Альм вышагивал рядом, совершенно бесшумно, и составлял столь резкий контраст с охающим и вздыхающим Торином, что я даже забыла, что мы с графенком здесь не одни, и испуганно вздрогнула.- Или ты хочешь сказать, что это волки шутки ради болотными огоньками обвешиваются и крестьян от нечего делать пугают, вот те и воют со страху кто во что горазд?




– Да мало ли. Может, местные маги чудят – кто их, чародействующих, разберет, отчего да почему они всякой дурью маются. А может, ты отчасти прав, и здесь на поверхность выходят какие-то газы наподобие болотных, которые при соприкосновении с воздухом начинают фосфоресцировать и светиться синим светом, так пугающим суеверных селян и не слишком умных путешественников. Ага, кажется, памятник человеческо-альмовскому единству когда-то стоял именно здесь!




Я остановилась в центре ровной площадки, не то замощенной плоским камнем, не то залитой каким-то строительным раствором – сгустившиеся сумерки не позволяли разглядеть это место во всех подробностях.




– Да-а… Кажется, монумент должен был стать свидетелем еще не одного сражения на этом поле – ставили его на совесть,- поковыряв твердое вещество носком сапога, вынесла свой вердикт я. Потом повернулась к Вэррэну и в лоб поинтересовалась: – Ты что, тоже боишься призраков?




– Бояться эльфов, пусть и дохлых?! – брезгливо передернул плечами альм, с присущими его расе ненавистью и презрением отзываясь о среброкожих остроухих парнях с сочащимися ирреальной темнотой провалами вместо глаз.- Да пускай хоть всем полем встают и приходят – ни один своими силами обратно в могилу не уползет! Проблема не в этом. По-моему, здесь и в самом деле нечисто.




– Нечисто,- охотно согласилась я, уже успев сесть и провести кончиками пальцев по площадке. Брезгливо стряхнула с рук неприятно пахнущую пыль и воззрилась на своих спутников снизу вверх: – Можно даже смело сказать: грязно. И что вы предлагаете? В таких потемках продолжать путь просто невозможно, учитывая качество наших дорог, вернее, прискорбное отсутствие оного. Лично я не желаю с разлету в какую-нибудь яму или выбоину вместе с конем скатиться и все кости себе переломать. А до ближайшей деревни верст десять, не меньше. Поэтому я предлагаю переночевать здесь, а завтра при свете дня спокойно двинуться дальше.




– Да-а-а… А если призраки вылезут? – страдальчески простонал Торин. Впрочем, отказываться от отдыха он и не подумал и тут же повалился на землю рядом со мной.




– Сколько раз тебе повторять – нет здесь никаких призраков! Их вообще не существует, это все бабьи сказки для непослушных детишек,- несколько резко и раздраженно проинформировала я, вступая в мысленный контакт с Тьмой. Демон вела себя совершенно спокойно и естественно, что убедило меня в безопасности данного места больше, чем все собственные наблюдения, вместе взятые.




– Вот еще откуда наверняка пошла легенда о странных огоньках на Эльфячьих могилках,- насмешливо предположила наемница, ногой указывая на пламя костра.- Издалека все это наверняка смотрится более чем подозрительно и устрашающе – какой-то неясный свет и двигающиеся вокруг него фигуры, искаженные неверными всполохами огня и порывами ветра. И никому и в голову не приходит, что это всего лишь несуеверные путники вздумали остановиться на ночлег и разожгли костер.




Наемница была подчеркнуто спокойна и даже весела. Это, однако, не успокаивало Торина ни в коей мере – ему уже случалось видеть, как его храна вот с такой вот чуть насмешливой полуулыбкой убивала и перетаскивала еще теплые трупы. Поэтому молодой граф расслабляться не спешил. Да и боязно ему было, если честно. Все-таки хорошее место могилками, да еще Эльфячьими, не назовут.




– Да сюда наверняка парни из соседней деревеньки ночевать приходят, вместо погоста,- собственные нервы пощекотать и перед девушками себя этакими неустрашимыми рыцарями выставить. А днем небось мужики от излишне строгих и воинственно настроенных женушек сбегают – суеверные крестьянки в могильники не сунутся, тех же эльфов побоятся. И то верно – бабья скалка против мечей или клыков зомби не оружие.- Наемница, натянув рукав на ладонь, аккуратно установила большую глиняную кружку с водой в пышущих жаром угольях и, не прекращая неспешно-снисходигельного рассказа об обычаях, бытующих в данной местности, раздала всем по куску хлеба и несколько сухих колбасок. Торин обратил внимание, что сама девушка вообще предпочла обойтись без мяса, отдав его демону, и скрасила свою скудную трапезу только стебельком какой-то подозрительной на вид травы, извлеченной из сумки. Ту же траву девушка бросила и в кружку.




– Зачем тебе это? – минут через десять лениво поинтересовался растянувшийся у самого костра альм, хвостом указывая на пристроенную в самый жар посудину,- Суп варить собралась?




– Ага. Из кладбищенской пыли. Говорят, так можно приготовить сильнейшее приворотное зелье. Или яд – смотря сколько на огне держать,- с ехидцей отозвалась Тень, приподнимаясь и заглядывая в кружку,- Почти закипела. Торин, посторонись-ка!




Лорранский и ахнуть не успел, как храна, вновь обернув руку рукавом, подхватила кружку и щедро плеснула горячей водой на то место, где он только что сидел. Потом с меланхоличным спокойствием вновь наполнила посудину из походной фляжки и поставила обратно на угли. Объяснять свое странное поведение девушка явно не собиралась, лишь с видом умудренного годами философа пошарила в сумке, вновь вытащила какой-то неприглядный сухой стебелек и растерла его в пальцах над водой.




– И что ты делаешь, позволь поинтересоваться? – спросил немало удивленный Торин, на всякий случай отодвигаясь в сторону – вдруг храна опять его кипятком обварить решит?




Наемница вместо ответа пошарила по земле, подняла с нее что-то странное и на ладони протянула Лорранскому. Тот недоуменно сощурился, пытаясь в неверных отблесках пригибающегося к угольям пламени рассмотреть странный предмет, и невольно подался вперед, к хране. Оставалось только удивляться, как в такой темноте ориентируется сама Тень, причем очень легко и свободно, будто, как кошка, могла видеть в кромешной мгле.




– Муравьи, Торин. Могильные муравьи,- совершенно спокойно просветила графа наемница, поняв, что тог не может ничего разглядеть. Только когда первое слово было произнесено, Торин понял, что на ладони девушки действительно лежит насекомое, причем какое-то устрашающе крупное, будто раскормленное до безобразия. Кипящий травяной вар убил муравья наповал, он бессильно задирал выломанные последней судорогой ножки, словно в последнем жизненном порыве взывая к богам и моля их о пощаде.




– П-почему могильные-то? – невольно дрогнувшим голосом поинтересовался Лорранский-младший, отводя глаза. Вэррэн, наоборот, с любопытством приподнялся на локтях и даже вытянул шею, чтобы лучше видеть. Торин его энтузиазма не разделял – слишком уж красочно представилось ему, что могло бы произойти, не ошпарь наемница коварных тварей кипятком. Ведь заживо бы обглодали и по кусочкам в свои подземные галереи утащили, оставив на земле лишь голый, начисто объеденный костяк!




– Откуда я знаю? Называются они так, вот и все,- мирно пояснила Тень, бросая трупик в костер.- Может, потому, что на могилках живут. Я, когда в прошлый раз здесь проезжала, имела неосторожность прямо возле их гнездовья устроиться, так потом едва ноги унесла. Осторожно!




Еще одна порция дымящегося варева щедрой волной плеснулась на землю. Торину даже почудился дрожащий в нагревающемся воздухе визг, с которым гибли муравьи.




– Все. Теперь, думаю, не полезут – сильный травяной дух отпугнет даже комаров и злых осенних мух, не говоря уже о такой мелочи,- удовлетворенно констатировала наемница, понюхав кружку.- Завтра, я думаю… – Девушка не договорила, похлопала себя по карманам и по ногам через штаны, потом пошарила в сумке и огорченно выдохнула: – Вот ведь демонова притча!




– Что такое? – с готовностью взволновался Торин, уже вообразивший себе невесть какие ужасы.




– Да ничего особенного. Просто я, кажется, один из ножей потеряла. И, главное, ума не приложу где,- огорченно сообщила храна, вновь поворачиваясь к огню. В отблесках пышущего жаром костра ее лицо выглядело совершенно бесстрастным, как у статуи, спокойные глаза остановились и остекленели, Тень как будто даже не моргала и не дышала. Вэррэн, кажется, тоже заметил эту странность – альм приподнялся и помахал рукой перед лицом девушки, словно стремясь привлечь к себе ее внимание. Наемница вздрогнула, как со сна, похлопала глазами и недоуменно воззрилась на посмевшего потревожить ее задумчивость:




– Что еще случилось?




– Да ничего. Ты только, пожалуйста, дышать не забывай,- мирно попросил альм, опускаясь обратно на нагретое место. Тень удивленно вздернула брови, но от комментариев воздержалась и с привычной тщательностью принялась устраивать временное ложе для своего подопечного. Лорранский послушно улегся, но как следует отдохнуть в ту ночь ему было не суждено. Казалось, только-только граф смежил вежды, как тут же был поднят на ноги жутким замогильным басом:




– Именем короля, вы арестованы!




Раскрыв глаза, Торин в ужасе обозрел возникшие у костра фигуры. Таких страшилищ ему еще видеть не приходилось. Дикие звериные глаза на вытянутых мордах дополнялись чем-то неописуемо страшным, ирреальным, как дурной сон, привидевшийся в полнолуние. Наемница, сидящая у огня, не вставая, звонко щелкнула своим излюбленным оружием – певучей тайтрой, и пришлые участники ночных развлечений с умилительным единодушием дружно шарахнулись в стороны. Смотрелись они просто ужасно. Кажется, храна ошиблась, утверждая, что призраков не бывает: эльфы все-таки поднялись из своих могил; дабы отомстить потревожившим их покой. Во всяком случае, ни на зомби, ни на людей, ни на представителей других рас нападающие похожи не были – их отличала мертвенная бледность, стремительность перемещений, удивительная массивность, несколько откровенно лишних конечностей и страшные, ни на что не похожие голоса. Впрочем, и на эльфов страхолюдины не слишком смахивали. У страха, однако, глаза велики, и Лорранский с готовностью поверил в восставших из своих могил клыкастых среброкожих воинов, решивших примерно наказать наглецов, осмелившихся потревожить их многолетний покой.




– Пошли прочь отсюда! – во весь голос гаркнула Тень, голой рукой щедро зачерпывая переливающиеся алым угли из кострища. Торин невольно зажмурился, а девушка, даже не охнув, на мгновение осветила свое равнодушно-прекрасное лицо стремительным росчерком пылающих звездочек и легко впечатала их в одну из страхолюдных вытянутых морд ночных гостей. Морда истошно завизжала, заржала, дернулась и распалась на две неравные части, причем большая со скоростью ветра умчалась куда-то в поле, а меньшая явственно ругнулась и принялась вставать, с оханьем и кряхтеньем потирая себя одной из конечностей. Прочие призраки, словно вдохновившись его примером, тоже начали стремительно распадаться на части. Половины вступали в бой, половины поспешно шарахались в стороны.




Суеверный ужас, обуявший Лорранского при виде убитых сорок лет назад эльфов, восставших из могил и оседлавших мертвых скакунов, дабы прогнать из своего царства непрошеных гостей, не позволил ему даже встать, не говоря уже о том, чтобы по-рыцарски вступиться за свою телохранительницу, в одиночку отмахивающуюся от пяти теней. Впрочем, почти сразу же их стало четверо – приподнявшийся на локтях Вэррэн, в отличие от Торина, цепенеть и не подумал и первым долгом схватился за арбалет. Правда, как он ухитрился не подстрелить кружащуюся среди призраков Тень, остается только гадать.




Одна из смутных теней – стреноженная лошадь, стоявшая поблизости,- внезапно с диким ржанием взвилась на дыбы. Каким чудом ей удалось разорвать путы – загадка. Однако ненормальная коняга, в которой не составило труда узнать бешеного Шторма, приобретенного по случаю легкомысленной наемницей, ухитрилась самостоятельно освободиться и вихрем прошлась между нападающих, буквально расшвыряв их призрачных коней, тут же с величайшей готовностью давших деру. Сам же Шторм в охотку дернулся за ними, однако потом вернулся и едва не затоптал недостаточно расторопного призрака.




Видения мертвых эльфов нападали с решимостью, говорившей о немалом опыте и солидной физической силе. Бесшабашная храна, всегда берущая скорее ловкостью, чем мощью, кажется, была в восторге от всего происходящего и даже слегка пританцовывала, без труда держа четверых не упокоенных во Мраке вековечном среброкожих парней на расстоянии. Вонато привычно встала на защиту своей обожаемой хозяйки и реяла над полем могилок, как темная крылатая посланница Мрианы. Весь бой казался чем-то нереальным, будто происходящим во сне. Призраки нападали то поодиночке, то парами, ощетинившись короткими одноручными мечами и кинжалами. Но раз за разом были вынуждены отступать, стараясь не попасть под хлещущий град обрушенных на них ударов стальной плети, с диким свистом крутящейся в тонких руках насмешливо скалящейся наемницы. В холодном блеске тщательно сдерживаемого бешенства Тень была просто страшна. Казалось, она прекрасно контролирует себя, но ежесекундно задумывается: а не плюнуть ли на все это, не дать ли выход рвущейся наружу ярости и ненависти? И Торину почему-то не хотелось думать о том, что будет, если его телохранительница все-таки уступит душащей ее злобе и окончательно озвереет.




Но холодное неистовство наемницы ни в какое сравнение не шло с тем суеверным ужасом, который нагнали на молодого графа мертвые эльфы, вставшие из своих могил и вооружившиеся чем боги послали. Впрочем, хранители Сенаторны явно были очень милостивы к своим среброкожим, погибшим сорок лет назад чадам и послали им весьма неплохое вооружение. Девушка отбивалась от атак противников легко и грациозно, а временами и сама переходила в нападение, но было видно, что так просто ей мертвяков разметать не удастся.




И тут с ее одежды спрыгнула неясная, все увеличивающаяся тень. Наемница коротко хохотнула и повелительно взмахнула рукой в сторону призраков. Совершенно растерянный и напуганный Лорранский вспомнил о какой-то странной броши, которая однажды ожила и здорово переполошила его. Как видно, побрякушка умела не только графов пугать.




Свистнул второй болт. И второй эльф, грациозно взмахнув руками, упал в высокую, кажущуюся в темноте единым монолитом траву. Храна, переходя в атаку, залилась нехорошим грудным смехом и почти сразу же оставила без руки третьего нападавшего.




Кровь мертвого эльфа, попавшая на щеку молодого графа, оказалась теплой и алой, как у человека. И эта странность помогла Лорранскому побороть одолевшее его оцепенение и быстро перекатиться на другой бок, спасаясь от подкованных металлом сапог. Наемница, не одобрив попытку отступления одного из ее соперников, легко перепрыгнула через своего клиента, обдав его мгновенно нахлынувшим и так же быстро пропавшим запахом возбуждения и ярости, и рванулась следом за беглецом. Тот, видимо, не ожидал такой прыти и не сумел организовать оборону. Девушка без сантиментов высоко вскинула ногу и с силой ударила своего противника сапогом в нижнюю челюсть. Потом ловко подхватила падающее тело, не дав ему обрушиться на Торина, почти отбросила его в сторону и с готовностью обернулась к оставшимся на ногах призракам. Но о них уже позаботилась брошка-паучок – оба лежали на траве, не подавая признаков жизни, только рефлекторно, как-то равнодушно подергиваясь, словно стремясь в последнем порыве дотянуться до своей убийцы, отправившей их во Мрак вековечный второй раз.




Наемница, не глядя на результаты своей деятельности и не отвечая на вопросительное посвистывание чародейской цацки, стремительно подкатившейся к ней в ожидании похвалы за решительные действия, ринулась к клиенту:




– Торин, ты как?




– Цел,- потрясенно отозвался Лорранский, сам не веря в то, что говорит.




– Вэррэн?




– Все в порядке,- равнодушно отозвался так и не соизволивший встать альм, с философским равнодушием изучая тетиву арбалета.




– Хвала богам! – Наемница сверкнула мрачными удовлетворенными глазами жестокого котенка, ласково почесала за ушами опустившуюся ей на плечо вонато и закрепила на воротнике свободной льняной рубахи брошку-паучка, вновь уменьшившуюся до вполне пристойных размеров. Ночь была с храной заодно – она скрывала все шрамы и ссадины, видные при близком рассмотрении, и превращала наемницу в идеальную красавицу. Даже альм это отметил – он вновь приподнялся на локтях и следил за спокойными, преисполненными достоинства, так не похожими на бешеный смертоносный танец, движениями Тени с интересом разумного существа, уже давно заметившего, что девушка более чем странна и необычна, и просто убедившегося в этом еще раз.




– Покажи твою руку! – потребовал Торин, нашаривая в кармане носовой платок и прекрасно понимая, что одной только перевязкой дело не обойдется – там же небось ожоги до самой кости. Диво еще, как Тень сама на ногах держится, на ее месте даже здоровый сильный мужчина наверняка бы уже катался по траве, прижимая изувеченную руку к груди и завывая от невыносимой боли. Эх, мага бы сюда, такого, который на лечении людей специализируется!




Храна заметно удивилась, но послушно протянула вперед обе руки открытыми ладошками вверх. Совершенно чистыми и здоровыми ладошками.




– А где ожоги? – глупо поинтересовался Торин, ощущая себя лакеем, который в служебном рвении принял блеск драгоценностей за блеск пламени и обдал высокородную гостью хозяев ведром холодной колодезной воды.




– Какие ожоги? – Тень смотрела так непонимающе, что молодой граф уже почти поверил, что небрежный бросок углями ему просто почудился. Потом наемница сообразила, что смущает ее благородного клиента, и спокойно пояснила: – Я могу голая босиком через открытый огонь пройти и не получить ни единого ожога. Я же храна… – Девушка едва заметно снисходительно улыбнулась – по ее мнению, одно это короткое слово объясняло все или почти все – и тут же вновь посерьезнела: – Попали мы с вами, друзья мои дорогие. Надо драпать, и как можно скорее. Шторм, мальчик мой, где ты? Иди сюда скорее!




– А ведь это была твоя идея – остановиться на могилках! – совершенно справедливо возмутился Лорранский, чувствуя, что девушка готова, если понадобится, на руках его до лошадей донести и посредством хорошего тычка пониже спины помочь взобраться в седло.- И только ты виновата в том, что на нас призраки напали!




– Призраки?! – Тень потрясенно вскинула брови, потерла переносицу, потом поняла, что вызывает замешательство Лорранского, и искренне развеселилась: – Какие призраки, Торин?! Ты что, все еще не понял, что это была городская стража? Стража из Турца, которая специально покинула свои ответственные посты на городских улицах, дабы поймать нас, вернее, нашего альма!




Наемница напоследок фыркнула и вихрем унеслась ловить своего своенравного Шторма, который, как ни странно, и не подумал улепетывать куда подальше, скорее наоборот – послушно шел на зов своей бесшабашной хозяйки, как хорошо выдрессированный пес или демон.




– Вот ты, мой красивый! Умница, мальчик! Такой находчивый, такой рассудительный! Помог мне, молодец! Вот тебе сахарку за это… – Безголовая наемница, воркуя со здоровенной, социально опасной зверюгой, как с крохотным пушистым щеночком, подняла светящиеся ехидством глаза и удивленно поинтересовалась: – Ну и чего ты стоишь, Торин? Мы здесь, пожалуй, задерживаться не будем. Полезай в седло!




До чего же мила и трогательна привычка Торина вечно во всем искать виноватых! Фразы "это ты во всем виновата", "ты виноват в том, что…", кажется, являлись излюбленными и наиболее употребительными в его лексиконе. А уж его наивности и вовсе остается только удивляться. Ну неужели он всерьез думал, что я воюю с призраками? А даже если и так – разве не положено теням мертвых быть эфирными и не поддаваться действию оружия?




Однако уж лучше бы на нас напали духи. Уж от них-то мы бы как-нибудь отмахались – знаки там храмовые сотворили, пару молитв да воззваний к богам спели, а то и выругались бы как следует – говорят, сие оригинальное средство воздействия на психику окружающих весьма неплохо помогает в борьбе с неупокоенными душами. А вот от королевской стражи, которая пущена на розыски убежавшего из казематов альма, избавиться будет ой как непросто. Это вам не члены гильдии наемников или убийц, с которыми всегда можно договориться полюбовно или откупиться деньгами. И даже не храны, которых, на самый крайний случай, я бы просто попыталась прикончить. Против представителей закона силовые методы не помогут – уж чего-чего, а стражи в Райдассе хватает, изничтожить всех просто нереально, даже ради спокойствия и безопасности милорда Торина Лорранского.




Каким чудом мы не убились во время стремительной ночной скачки по Эльфячьим могилкам – известно только хранителям Сенаторны. Темно было – хоть глаз выколи, в таком мраке, кажется, даже совы не летают. Торин никак не желал расстаться с длинным, красивым, но ужасно непрактичным в дороге плащом, и у меня замирало сердце при мысли, что вся эта развевающаяся на плечах графенка прелесть зацепится за какое-нибудь дерево и выдернет моего подопечного из седла.




К счастью, все обошлось. Рассвет мы встретили верстах в двадцати от Эльфячьих могилок. Торин был мрачен и надут даже больше, чем обычно. Ясное дело, он испугался. Да и я, чего греха таить, была изрядно встревожена. Разумеется, не бояться такой дурости, как вроде бы восставшие из могил эльфы, у меня ума хватало. Но в этом деле уже были замешаны силы посерьезнее, чем ожившие среброкожие покойники. И вот их-то опасаться и стоило.




Вэррэн, красивый, невозмутимый, как всегда, был настроен философски. Я то и дело вопросительно поглядывала на альма, прикидывая, не будет ли безопаснее заманить его в какое-нибудь болото и притопить там, дабы он не накликал своими проблемами беды на наши головы. Ведь – шутка ли – на меня и Торина напали только потому, что беглого альма разыскивали! А если бы на аристократенка в пылу драки кто-нибудь наступил? Или вообще убил? Что бы я тогда делала?!




Впрочем, разобраться с Вэррэном так легко и банально я явно не смогу. Что-то подсказывало, что сил не хватит. Причем не физических – душевных. Как мило выразился Торин, "это ты во всем виновата!". То бишь я. Но виновата. Как ни крути. Не надо было лезть в подземную тюрьму. Не надо было вытаскивать из нее альма. Не надо было позволять ему ехать за нами. Кругом сплошное "не надо было…". Впрочем, после драки кулаками не машут.




Я вновь покосилась на Вэррэна. Нечеловек был так невозмутим и спокоен, будто сидел в кресле в своем поместье, а не трясся на спине уставшей лошади на полпути к Кларрейде. И вот что с ним делать?




– Тебя что-то тревожит? – словно подслушав мои мысли, спокойно поинтересовался альм, вопросительно поведя в мою сторону своими изумительными глазами цвета недавно распустившихся свечей каштана. Хвост, изящно свисающий с седла, как шлейф платья благородной дамы, едва заметно дернулся и вновь прижался к потнику, словно мотания вправо-влево при быстрой скачке доставляли альму боль.




– Не то слово,- призналась я. Торин встрепенулся, приосанился и уставился на меня так, будто ожидал, что я сейчас из кармана что-то невероятное вытащу. Скажем, удобную кровать под балдахином. Или хотя бы камин с разведенным в нем огнем. Мой изнеженный подопечный постоянно мерз и, тщетно пытаясь согреться, на каждом привале укладывался едва ли не носом в костер.




– Я мешаю,- не спросил – констатировал Вэррэн. Если хочешь – я уеду.




– Да! – тут же с готовностью заорал Торин, не понимая, что лично ему альм и не думает угрожать. Скорее наоборот – не будь рядом нечеловека, я бы, наверное, и по сию пору по могилкам скакала, от стражи отбиваясь – в ряды доблестных хранителей правопорядка неумех и слабаков не берут, все мужчины были отлично обучены и явно собирались продать свои жизни подороже.




Впрочем, торжествующий крик графенка тут же сменился испуганным взвизгом: из ближайшей рощицы вынырнул и, угрожающе разбрасывая в разные стороны длиннющие ноги, понесся прямо Торину в лицо огромный комар-звонец. Я не глядя протянула руку, цапнула нахальное насекомое в ладонь и небрежно отбросила его в сторону, дабы неповадно было на голубую кровушку моего подопечного покушаться.




– Ну у тебя и реакция! – восхищенно заметил Вэррэн, сдувая с лица длинную, растрепавшуюся от встречного ветра челку. Я весело глянула на альма и, весьма довольная комплиментом, приосанилась в седле:




– Учти это, когда решишь меня убивать! Так просто я не сдамся!




– Эй, вы чего? Вы что, и в самом деле?…- Графеныш, как всегда, просто не мог допустить, чтобы какая-то беседа велась без его участия, и тут же поспешил вставить свои пять медяков. Не-э-эт! Вэррэн, заверяю официально: я тебе мою храну не отдам!




– Да нужна я ему… – с невольно прорезавшейся горечью вздохнула я.- Разве что для чучела в гостиную. Или только голова – для каминной полки.




Вэррэн и Торин вытаращились на меня с неодинаковым, но весьма похожим ужасом в глазах. Я злобно хохотнула в сторону альма:




– Думаешь, никому не известно, как ваша знать свои дома до сих пор украшает?!




– Кто еще об этом знает? – Вэррэн стиснул поводья так, что костяшки пальцев побелели. Вот странно: у людей кожа кремовая, у альмов – пепельная, а бледнеют, от испуга или от злости, они совершенно одинаково.




– Все члены гильдии хранов, вплоть до младших воспитанников замка Рэй,- небрежно передернула плечами я,- У нас там очень хорошие преподаватели истории и культуры других рас… А ты, Торин, не трясись так! Думаешь, у людей другие обычаи были? Как бы не так! Лет двести назад иметь в кабинете чучело эльфа или орка считалось хорошим тоном, признаком отличного вкуса и немалого богатства. А у альмов это и посейчас очень престижно.




Аристократенок побледнел так, что казалось, будто он сей секунд просто рухнет в обморок. Я, изрядно переполошившись (не следовало, конечно, впечатлительного Лорранского такими разговорчиками пугать, но кто же знал, что он историю не изучал вообще?), свесилась с седла, протянула руку и на всякий случай ухватила своего подопечного за плечо.




– Я не хрустальный! – мигом обозлился он, окинув меня таким взглядом, что я невольно поежилась. Кажется, Торин уже воочию представлял хорошенькое такое чучелко нахальной, чрезмерно заботливой и слишком образованной храны, стоящее в углу его спальни. В него можно будет даже кинжалы швырять, если Лорранскому-младшему когда-нибудь вздумается боевые искусства освоить или если настроение уж совсем дурным станет…




Шторм подо мной, раздраженный слишком близким контактом с Луной, а паче того – с весьма не полюбившимся ему аристократенышем, раскатисто фыркнул и прямо на ходу попытался подняться на дыбы. Я призвала его к порядку, сильно сжав колени и пнув его под ребра каблуками. Потом, стремясь загладить невольную грубость, погладила по шелковистой гриве. Конь вздохнул, словно бы снисходительно терпя эту ласку, но смирился и с показной покорностью опустил длиннющие, как у придворной кокетки, ресницы. Значит, больше выходок он себе не позволит. По крайней мере в ближайшее время.




– …Вэррэн?




– А?




– Почему ты едешь с нами?




– Деваться больше некуда. А что?




– Ну… Жил же ты как-то все эти годы…




– Жил. То в одной гостинице, то в другой. То у одного богатея телохранителем подрабатывал, то у другого. То от одной гильдии бегал, то от другой. Невеселое было времечко…




– Было?




– Ну да. Надеюсь, оно закончилось. Вот убью тебя, и…




– Еще не растерял надежд?




– Надежда – это единственное, что у меня осталось. Раньше еще была печатка с геральдическим знаком нашего рода, но перед водворением в камеру ее отобрали – посчитали слишком опасной, вдруг бы я ею убил кого-нибудь из охраны. А может, тюремщикам просто понравился сплав золота и платины, из которого она была сделана.




– Не хочу умирать.




– Понимаю. Думаешь, тем стражникам хотелось?




– А кто их знает… Может, и хотелось. Они же соображали, что не цыплят ловить отправляются, а беглого альма арестовывать. А от вас всего ожидать можно.




– А ты, как я вижу, неплохо знакома с нашей расой.




– Хуже, чем со своей. Но…




– Да заткнетесь вы наконец или нет?! – не выдержав, горестно возопил графенок, через которого мы перешептывались. Надо же, а я думала, что он спит…




– Тш-ш-ш… – Я приподнялась на локтях, многозначительно приложила палец к губам и заботливо поправила одеяло своего подопечного.- Спи, Торин, ничего не бойся, мы начеку.




– Да вы же своей болтовней бестолковой уснуть никак не даете! Мало того что весь день без роздыху галопом неслись, а потом в каком-то лесу на ночевку устроились, так вы еще разговоры разговаривать после полуночи взялись! И добро бы что умное обсуждали, а то все о ерунде беседуете! – Аристократеныш, словно назло мне, заворочался шумно и злобно, как разбуженный посреди зимы медведь. Одеяло тут же соскользнуло с благороднорожденных плеч, но в своем сиятельном негодовании милорд Торин такой малости и заметить не изволил. Я с заботой, достойной лучшего объекта приложения, нежели неблагодарный Лорран- ский, вновь укрыла своего подопечного и покорно свернула разговоры, знаком попросив Вэррэна подождать с окончанием беседы до того времени, когда Торин наконец-то угомонится и заснет.




Графенок, однако же, не горел желанием немедленно успокоиться. Он принимался то чесаться, то скрежетать зубами, то едва слышно бормотать что-то себе под нос, так что вскоре я уже готова была вновь ласково припечатать его усыпляющим заклинанием. Однако Торин справился своими силами и все-таки отбыл в объятия Вериаты. Впрочем, Вэррэн, с которым я намеревалась продолжить беседу, оказался там еще раньше.




Я встала и, бесшумно ступая по прохладной траве босыми ногами, переместилась поближе к альму. Лицо его в отблесках костра было удивительно спокойным и безмятежным. Прямо даже зависть берет. Умеют же эти хвостатые в жизни устраиваться! Вроде и изгой, и беглец, а быстренько нашел, к кому под крылышко пристроиться. И самое ужасное, что мне вовсе не хочется его прогонять. Пусть бы на нас всякие стражники нападали, лишь бы он рядом оставался, лишь бы таскал за мной торбы, с удовольствием поедал мою стряпню и изредка улыбался, обнажая удивительно красивые, белые, как свежевыпавший снег, клыки и заставляя зрачки стягиваться в тоненькие, едва заметные горизонтальные щелки.




И ведь убьет же. Убьет, не задумавшись ни на секунду, не проронив ни сожалеющего вздоха, ни слезинки. Просто удивительно, что я до сих пор жива. Видимо, сумела обеспечить этому стосковавшемуся по компании нечеловеку хоть какое-то подобие уюта, вот он и старается продлить наше общение.




Вэррэн во сне вздохнул и повернулся на правый бок. Прядь длинных иссиня-черных волос упала на лицо, и я, сама не сознавая, что делаю, протянула руку и бережно отвела ее за острое, разорванное в какой-то недавней драке ухо. Альм слегка улыбнулся – не то почувствовал мое осторожное прикосновение, не то просто смотрел какой-то на редкость хороший и приятный сон. Выглядел Вэррэн как уснувшая мечта, и я почувствовала сильное, почти непреодолимое желание надолго обосноваться рядом, дабы отпугивать комаров и убирать ему волосы с лица.




"Ложись, я покараулю",- торопливой чередой мыслеобразов предложила внимательно наблюдающая за моими действиями Тьма. С обязанностями охранницы от насекомых, пусть и по-осеннему злющих, она справлялась на раз, просто поедая самых нахальных, да и о приближении врагов покрупнее комаров вполне могла предупредить.




"Да ну, ерунда",- отмахнулась я, переползая подальше от искуса к Торину под бок. Вот уж с кем мне совершенно не хотелось нежничать, так это с графенком!




"Ложись. Вряд ли сегодня кто-то вздумает на вас нападать. Да не мнись ты!"




"Прекрати сводничать!" – вконец обозлилась я. Еще демон мне указывать будет, что и когда делать!




Из духа противоречия (кому назло, спрашивается?) я улеглась спать только под утро, когда пожухлую траву обрызгали не то сгустившиеся в капли клочки тумана, не то последняя в этом году роса. Причем, аккуратно вклинившись между мужчинами, устроилась поближе к Торину, на всякий случай забросив на него руку и уткнувшись лбом Лорранскому в бок, дабы сразу почувствовать, если он вдруг вздумает вставать и искать приключений на свою аристократическую задницу. Альм, лежащий с другой стороны, меня не волновал нисколько. Ну почти…




Торин проснулся, когда солнце, с некоторым запозданием выползшее из-за горизонта и с трудом проглядывающее сквозь мутную дымку облаков, уже оторвало свой нижний край от земли и взирало на грешную землю Сенаторны насмешливо и горько, словно предвидя, что ничем хорошим для ее обитателей очередной день не закончится.




Лежать почему-то было на удивление тепло и уютно, хотя на груди и чувствовалась какая-то непонятная тяжесть. Стараясь не шевелиться, граф приоткрыл глаза и в упор столкнулся с пылающим хищной радостью взглядом огромных темно-рубиновых очей. Другой человек вскочил и заорал бы в ужасе, но Торин, уже привычный к выкрутасам своей телохранительницы, только вздохнул. Вонато свою Тень разбаловала просто до безобразия. Слыханное ли дело, чтобы демоны храмов на грудь к клиентам лезли?!




Впрочем, сама наемница, как выяснилось, была ненамного вежтивее своей обожаемой клыкастой питомицы. Ночью произошла рокировка, и теперь Тень лежала посередине, пристроив голову на плечо альма и разметавшись волосами по земле. Спиной она прижималась к Торину, словно надеясь оберечь его таким образом от зябкой утренней сырости. Заведенная за спину рука храны нашла себе уютное пристанище на животе Лорранского, а одна из ступней покоилась на его ногах. Хорошо Тень устроилась, что и говорить.




Уже проснувшийся Вэррэн, кстати сказать, своим положением был вполне доволен и щурился в небо с таким видом, словно возлежал на королевском ложе, а не валялся на земле в трепещущей редкими золотистыми листочками роще. Наемница дрыхла, как пшеницу продавши, а ее демон восседала на груди Торина, будто так и было положено.




– Спит,- тихонько пожаловался Лорранский альму.




Тот вопросительно покосился на спокойное, совершенно безмятежное лицо храны и кивнул. Потом, видимо решив, что с благороднорожденным скупыми жестами изъясняться неприлично, согласился:




– Спит. Полночи вокруг костра бродила, то ветки в огонь подбрасывала, то по кустам шаталась, все врагов да хищных зверей высматривала, только под утро угомонилась.




– А они тут есть? Звери, в смысле?




– А то нет? – в свою очередь удивился Вэррэн,- Я сам вчера лично во-о-от такенного волчару двумя арбалетными болтами шуганул. Хорошо еще, сейчас время осеннее, сытное, так они на представителей разумных рас особенно не нападают. Вот зимой стоило бы поберечься. А сейчас…




Альм легкомысленно махнул рукой. Положения он не менял, но наемницу все-таки потревожил: она бормотнула нечто неясное, дернулась и душевно приложила своего подопечного босыми ступнями по голени. Девушка упорно раздевалась и разувалась на ночь и спала на голой земле только в тоненькой нижней рубашке, закутавшись в походное одеяло (своих спутников она не опасалась – знала, что покуситься на нее вздумает разве что ненормальный с суицидальными замашками). Как только до сих пор не ухитрилась подхватить чахотку или лихорадку! Торин бы от такого образа жизни уже давным-давно валялся бы в жару и бреду. Но наемницу не брало никакое лихо, иногда графу казалось, что когда ей придет пора сойти во Мрак вековечный, даже его прислужники отступят перед вечно хмурой и мрачной храной. А с нее станется и на тамошних демонов напасть.




– О, утро! – непритворно удивилась Тень, широко распахнув мутные со сна глаза и взглянув на небо.- И чего мы валяемся? Поехали!




Наемница одним неуловимо легким движением перетекла в сидячее положение, под прикрытием одеяла быстро оделась и вскочила на ноги. Вместе с ней ушла большая часть тепла, и Торину тут же стало зябко и неуютно. Тень знала, как заставить его встать. Вонато тут же с готовностью перелетела с груди графа на плечи наемницы и покосилась оттуда с таким чувством собственного достоинства и превосходства, что графу нестерпимо захотелось спихнуть ее с Привычного насеста. Впрочем, он слишком хорошо знал, что с демоном, так же, как и с ее сумрачной хозяйкой, такие шутки не пройдут.




Альм, лишившись персональной грелки, страдальчески поморщился, но тоже вылез из-под одеяла. Тень тем временем очень тихо и тактично удалилась в кустики. Правда, в зарослях наемница пробыла недолго – не прошло и полуминуты, как храна с диким визгом выскочила из своего прибежища и буквально взлетела Вэррэну на руки. Следом с истошным клекотом выпорхнула ее демон, тут же нашедшая убежище под скомканным одеялом хозяйки.




– Что такое? – всполошился альм, на всякий случай поспешно отступая от страшных зарослей и стараясь помешать совершенно одуревшей наемнице, которая, кажется, не удовлетворилась своим положением на руках нечеловека и вознамерилась влезть ему на голову, как перепуганная кошка.




Лорранский машинально потянулся к поясу, где в соответствии с требованиями моды этого сезона всегда носил изукрашенный драгоценными каменьями кинжал, потом досадливо отдернул пальцы. Тень решительнейшим образом запретила ему брать это оружие с собой – мол, не соответствует оно образу скромного путешественника. Правда, граф подозревал, что наемница просто боится, как бы ее подопечный не порезался. И вот ее предусмотрительность, как всегда, боком вышла. Чем теперь Торину от неведомой опасности оборониться? А она, судя по бурной реакции обычно спокойной девушки, была очень серьезной.




– Там… Там… – голосила всегда невозмутимая храна, дрожащим перстом указывая на кусты, из которых выскочила с такой резвостью и прытью. Альм попробовал ссадить девушку на землю, дабы обрести свободу движений и при необходимости суметь защититься от того, что напало на Тень, однако окончательно ошалевшая от ужаса наемница обвила ногами его пояс, а руками – шею, не давая Вэррэну даже дышать, не то что оборону организовывать.




– Отпусти, ненормальная… – с трудом прохрипел он, борясь с удушьем и все еще пытаясь спихнуть со своих рук визжащую девицу. Однако она слезать не пожелала. Более того, видимо, со страху растеряла остатки и без того не великого ума. Потому что следующее предложение по-прежнему висящей на альме наемницы отличалось большой новизной и оригинальностью:




– Торин, прогони ее! Пожалуйста! А то вдруг она прямо сюда прибежит!




Граф не очень хорошо понял, что от него требуется. Кого "ее" гнать нужно? И почему именно ему? А вдруг это опасно? Однако храна смотрела такими испуганными глазами, что Лорранский преисполнился отваги и бесстрашно полез в кусты, поманив за собой по-прежнему воюющего с Тенью нечеловека. В конце концов ему удалось снять с себя девушку, и она покорной овечкой семенила сзади, на всякий случай придерживая Вэррэна за плечо.




В зарослях, как ни странно, не оказалось никого.




– Так где агрессор? Кого гнать-то? – с напускным спокойствием поинтересовался Торин, оглядывая ничем не примечательную полянку и внутренне холодея. Что это за умопомрачение на храну нашло? И как долго оно продлится? Полноте, да была ли наемница, гелохранительница и убийца адекватна с самого начала, еще летом, когда приступала к выполнению своего заказа?




– Да вот ее! – страдальчески простонала Тень, вновь вихрем взлетая на альма. На сей раз он не успел ее задержать, и ловкая, физически сильная девушка ухитрилась влезть ему аж на плечи, прежде чем несчастный, избранный ею в защиту и опору, не удержался на ногах и начал заваливаться назад. Однако прежде чем с визгом угодить головой в особенно густые заросли порыжевшего к осени черничника, наемница успела ткнуть пальцем в так напугавшее ее чудище.




Приглядевшийся Торин не смог удержаться от ехидного похохатывания. Потом сильно потопал ногами, насмерть переполошив стремительно ускакавшее от него страшилище, и повернулся к выкарабкивающейся из зарослей парочке:




– Все, Тень, можешь гулять свободно. Лягушка сюда больше не вернется.




– Точно? – недоверчиво уточнила наемница, выбирая из встрепанной пепельной гривы мелкие листочки и несмело выглядывая из-за плеча ругающегося альма.




– Точно, точно,- от всей души заверил все еще немало перепуганный Торин.- Ты что, так сильно испугалась какого-то земноводного?




Тень буркнула нечто неразборчивое, подозрительно похожее на неловкое оправдание, потом беспомощно посмотрела на мужчин и, неожиданно горестно хлюпнув носом, ринулась через кусты к месту стоянки. Альм, ухмыляясь, направился за ней.




Торин на всякий случай поворошил заросли еще немного. Ну не верилось ему, что наемница, без раздумий закрывающая собой клиента от любой опасности мира подлунного и не боящаяся ни богов, ни демонов, так раскричалась при виде обыкновенной травяной лягушки! Однако факт оставался фактом: бесстрашная профессионалка впала в неконтролируемую панику при виде небольшого создания размером чуть больше ее кулака. Вот умная и рассудительная Цвертина такой безобразной паники себе наверняка бы не позволила. Уж кому-кому, а магине бояться каких-то несчастных лягушек просто неудобно. Да и незачем. Что эти твари, сами до ужаса пугающиеся любых представителей разумных рас, людям сделают?




После завтрака изрядно смущенная храна распутала ноги лошадям и широким жестом указала в их сторону: мол, пожалуйте, господа, садиться. Торин, вдохновленный собственной отвагой и благодарными взглядами девушки, решил попробовать повторить один трюк, который уже не раз видел в исполнении Тени и которому в глубине души тихо завидовал. Наемница в случае острой необходимости, а иногда и просто ради тренировки, дабы не утратить сноровку, ухитрялась взлетать в седло, как степняки-орки, не касаясь ногами стремян. Выглядело это просто потрясающе, будто сами боги забрасывали девушку на конскую спину. Правда, после остановки в Турце она сменила ездовое животное и слегка присмирела, приноравливаясь к его повадкам и давая коню привыкнуть к себе, но накануне вновь взялась выделываться и вспорхнула в седло так легко и грациозно, что от восхищения охнул даже невозмутимый альм. Коню, правда, это все очень не понравилось, он заплясал на одном месте, и Торин даже испугался, хотя одновременно и понадеялся, что нравная зверюга скинет самоуверенную храну, дабы поучить ее вежливости и скромности. Однако Тень сумела усидеть в седле и все-таки не опозорилась, на что втайне рассчитывал Лорранский. А ведь конь под ней был ой какой нервный, чуть что – сразу на дыбы, а то и укусить норовит!




Но попробовать себя в освоении лихих наемничьих трюков Торину не дали. Девушка своим невероятным чутьем храны будто почувствовала, что задумал ее подопечный, и потому держала отданную ему кобылку под уздцы с таким видом, словно собиралась снять с Лорранского голову, если он вздумает выкинуть хоть что-то необычное или из ряда вон выходящее. Граф настолько разозлился на неугомонную наемницу, что и не подумал, как обычно, умилостивить Луну корочкой хлеба, куском сахара или, на крайний случай, просто ласковым словцом. Ну и результат не замедлил сказаться: кобылка, явно заразившаяся от своей предыдущей хозяйки бестолковым своенравием, быстро перебрала длинными стройными ногами, и Лорранский, не рассчитав сил, бесславно грохнулся на землю.




– Ай-ай-ай! – засуетилась рядом заботливая телохранительница, безуспешно стараясь скрыть издевательски-насмешливые искорки в глубине ехидных глаз.- Как же ты так неловко! Не расшибся?




Кому же приятно себя неповоротливым увальнем выставить, да еще перед девушкой, да еще перед красивой, и сильной, и решительной? Торин гордо отверг протянутую ему руку и встал сам, одергивая дорожную куртку и с возмущением глядя на подлую кобылу, подстроившую ему такую гадость. Та, однако же, и не подумала устыдиться и косилась на графа почти так же саркастически и насмешливо, как и ее предыдущая хозяйка. Потом еще раз переступила ногами и с размаху стала подкованным копытом на ногу милорда Лорранского.




Наемница, в отличие от своего подопечного, села в седло очень легко и грациозно. Изящная храна сидела на изящном жеребце и изящно держала поводья изящными тоненькими пальчиками. Вонато, привычно устроившаяся на плечах своей любимой хозяйки, помахивала хвостом, движение тоже было весьма изящным, и Торина буквально затошнило от такого количества изящества.




День, словно в компенсацию за гадостно начавшееся утро, выдался весьма сносным. Можно было бы даже сказать "хорошим", если бы не одно "но": нога Торина начала ныть, а потом и болеть сразу же, а от тряски и нахождения в стремени еще и распухла. Сначала граф крепился, но потом начал морщиться, а то и постанывать, если наглая Луна уж слишком растрясала седло.




– Что такое, Торин? – обеспокоенно заинтересовалась храна, заметив очередную гримасу, исказившую лицо Лорранского.




– Нога,- тихо пожаловался он, кивнув на слегка раздувшийся сапог. Наемница глянула в указанном направлении и переменилась в лице:




– И ты столько молчал?! О боги, заставь дурака вам молиться, так он в усердии своем дурацком себе лоб разобьет и колени в кровь сотрет… А здесь и остановиться-то негде. До ближайшего селения дотерпишь?




– А чего ты так разволновалась? – не на шутку встревожился Торин, с недоверием косясь на свою обычно спокойную и невозмутимую телохранительницу.




– Да у тебя там, может быть, перелом! – взвилась девушка, в упор рассматривая изрядно раздавшийся сапог.- Нужно срочно лекаря, а еще лучше мага искать! И полный покой тебе обеспечить. Да где же здесь деревня или город какой-нибудь?!




Как по заказу, путники почти сразу же после этого крика души увидели небольшое сельцо, венчавшее верхушку холма с довольно крутыми, но не осыпающимися склонами. Деревенька, называющаяся, как гордо сообщала побитая дождями и выгоревшая на солнце табличка на въезде, Маковье, представляла собой хаотичное нагромождение всевозможных построек, начиная от стареньких сараев с огромными щелями между досками, и заканчивая несколькими богатыми домами, сложенными из добротных брусьев и готовыми стоять больше века. Впрочем, несмотря на опасения альма, презрительно процедившего: "Ну и дыра…"- постоялый двор здесь имелся, причем довольно чистый и даже с собственным забором, не расписанным никакими непристойностями и рисунками.




– Осторожно, ради богов, осторожно, Торин! – причитала Тень, едва ли не вприсядку пускаясь вокруг лошади своего подопечного.- Ой, только не наступай на ногу! Давай я, может быть, тебя на руках отнесу?




– Ты чего?! – не на шутку ужаснулся этому бесхитростно-заботливому предложению Лорранский, с предельной аккуратностью сползая на землю и стараясь не морщиться так уж откровенно, дабы простосердечная наемница не бросилась претворять свою угрозу в жизнь.




– А что? Думаешь, не сумею? – в свою очередь удивилась девушка, подхватывая его под локоть,- Поверь, утащу, даже если ты будешь активно сопротивляться и орать не своим голосом. Или на руках, или на плече – как уж тебе повезет. Ай, да не геройствуй ты! Обопрись на меня, если больно! Вэррэн, пожалуйста, прихвати наши сумки!




Альм явственно прошипел что-то о симулянтах и притворщиках, но торбы послушно взял и даже дождался хозяина постоялого двора, дабы с рук на руки передать ему лошадей.




В большой общий зал Торин ввалился, как смертельно уставший герой после десятичасовой битвы с легендарным чудовищем. Тень поддерживала его, аки верный оруженосец раненого господина. Навстречу им уже спешила хозяйка – дородная баба в три обхвата, с длинной русой косой толщиной в графскую руку.




– Нам нужен лекарь. Или маг. Или они оба. И комнаты. И обед. И ужин. И корм для лошадей,- натужно выдыхая после каждого слова, дабы продемонстрировать, сколь нелегко держать Торина, оповестила наемница. Похоже, она вновь спряталась за привычной личиной любовницы аристократа, мужественно выносящей все тяготы пути наравне с мужчинами, но страстно мечтающей о вкусной домашней еде, мягкой постели и горячей ванне. Удобная маска, что и говорить. И объяснять никому не нужно, отчего эта хмурая темноглазая девушка с графом в одной спальне ночует. И кому какое дело, что она хорошо воспитанной собакой на коврик у порога укладывается…




Хозяйка, паче чаяния, не засуетилась тут же с готовностью, как полагалось бы ей по должности, а с подозрением уставилась на руки Тени.




– Скажите, сударыня, а жена ли вы этому господину?




Торину стало понятно значение пристального взгляда – женщина высматривала обручальное кольцо. Однако ничего подобного на пальцах наемницы, разумеется, не обреталось – они могли лишь похвастаться светлой кожей, аккуратно опиленными короткими ногтями да несколькими старыми шрамами, без слов рассказывающими, как Тень однажды повздорила с кем-то сильным и неплохо вооруженным.




– Какое это имеет значение? – Храна сгрузила свою нелегкую ношу на лавку, разогнулась и вопросительно уставилась на бабу, отводя с лица растрепанные волосы и демонстрируя косой шрам на левом виске. Та покраснела, но не от смущения или растерянности, а от праведного негодования, наполнившего ее душу, как дождевая вода бочку после ливня. Торин же вдруг с неожиданным смущением подумал, что такая удобная и практичная легенда о любовнице не идет на пользу репутации наемницы. В самом деле, то, что возможно в особняках и резиденциях аристократии, просто недопустимо среди простого народа. Ведь Тень, как ни крути, девушка, и то, что ее считают чьей-то любовницей, а не женой, здорово принижает ее в глазах обывателей. Еще хорошо, что храну до сих пор какой-нибудь гадостью вроде гнилых помидоров или тухлых яиц не забросали. Правда, попробуй кто-нибудь осуществить сей воспитательный акт – и Торин не дал бы за его жизнь и ломаного медяка.




– Какое это имеет значение? – нетерпеливо повторила Тень, поняв, что хозяйка, потрясенная таким беспардонным нахальством, не собирается отвечать на поставленный вопрос,- Мы хорошо вам заплатим. И кто, где и с кем спать будет – уже не ваша забота.




– Ошибаетесь! Здесь почтенное заведение, а вы собираетесь гнездо разврата в нем свить! – взвилась поборница нравственности. Торин невольно отметил, что она не добавила никакого уважительного словечка вроде общепринятых "тэмм", "сударыня" или "госпожа".- А потом к нам из храма жрецы придут и все тут анафеме предадут, включая дом и прилежащие к нему постройки!




Торин не удержался от горького вздоха. Какой уж там разврат! От наемницы разве что натянутого на уши одеяла и дождешься. Или, как апофеоз ласки и заботы – демона на грудь и смятый в комок свитер под голову вместо подушки.




– Вон в Каленаре целому кварталу в течение сорока лет ежедневно анафему во всех храмах провозглашают, и ничего, стоит улица Грез до сих пор, и еще всех жрецов переживет, и тамошние обитательницы на развалинах божьих домов спляшут,- злобно заявила явно рассердившаяся Тень, упирая руки в бока, дабы успешнее настаивать на своем. Вэррэн, ввалившийся в общий зал с торбами наперевес, аккуратно сгрузил свою ношу в угол и присел рядом на корточки, с любопытством глядя на столкновение интересов двух представительниц прекрасного пола.




– Так то в столице! А у нас,- последнее слово было подчеркнуто так гордо и надменно, словно Маковье являлось центром грешного мира Сенаторны,- между прочим, приличные женщины в таких бесстыдных одежах не ходят!




Наемница окинула пристальным взглядом свои непрезентабельные обтягивающие брючки из потертой кожи (а кто в верховое путешествие нарядные одежды надевает?) и начала медленно краснеть. Впрочем, румянец покрывал ее щеки не от смущения, а от злости. Лицо у храны сделалось очень нехорошим, а по губам поползла такая саркастическая ухмылка, что Торин понял: сейчас будет высказано нечто весьма нелицеприятное и, возможно, даже оскорбительное.




Тень внимательно присмотрелась к своей оппонентке и задумчиво протянула:




– А у вас вот красивое платье. У меня было точно такое же, его уже лет шесть как моль съела…




Хозяйка тоже начала буреть. Что может быть ужаснее, чем в лоб сообщить женщине, что она одета старомодно и нелепо? А храна насмешливо сощурилась и нанесла еще один, поистине убийственный удар:




– Да вы не краснейте и не сердитесь так! Нам, бабам, это вредно! Вот вам, к примеру, лет шестьдесят, не больше, а как обозлились, так на все семьдесят стали глядеться.




Едва ли сорокалетняя селянка ахнула от такого откровенного оскорбления, слегка прикрытого налетом наносной благожелательности и заботы. А Тень, удовлетворенно улыбнувшись поверженной сопернице, как ни в чем не бывало поинтересовалась:




– Так есть здесь маг или лекарь какой-нибудь на худой конец?




– Увы. тэмм,- сдвинув с дороги впавшую в ступор супругу, возвестил хозяин постоялого двора. Он вошел минут пять назад и явно слышал, как мило его подруга жизни побеседовала с заезжей хамкой, но на сторону оскорбленной женушки отчего-то становиться не торопился.- Был у нас чародейщик, да не будут к нему слишком жестоки демоны Мрака вековечного.




– Помер? – насмешливо уточнил из своего угла Вэррэн. Альм, так же, как и его брат, по-райдасски говорил великолепно, практически без акцента и ошибок, но иногда путался в идиомах, поговорках и устойчивых выражениях.




– Да примут боги его душу в мир надлунный,- размашисто сотворив храмовый знак, подтвердил мужчина,- Как отпраздновал у нас Двенадцатибожье note 6 да пошел домой, так с тех пор его там и ждут. Дуреха девка, женка его так называемая, все глаза выплакала, никак не верит, что это его под забором окоченевшим уже нашли. Двое малолеток осталось, эх…




– Все это, конечно, очень грустно и поучительно,- нетерпеливо согласилась Тень,- но нам нужна помощь мага. Или лекаря. Хоть бабки-травницы какой-нибудь!




– А нету никого! – злорадно сообщила отмершая хозяйка.- Маг к демонам во Мрак вековечный опосля Двенадцатибожья убрался, а знахарка еще в позапрошлом годе померла! И без того почти сто десять зим увидела…




– Ага. А та травница, что на отшибе жила, уже, почитай, годков тридцать как в мир надлунный душу отпустила. Я мальчонкой был – и то помню, какой плач стоял, когда она опочила,- раздумчиво поведал ее муженек, опять взявшись взывать к богам,- Хорошая врачевательница была, все растения да грибы знала, к ней даже волки в голодные зимы подходить боялись, она их какими-то травками шугала… Так что нетути никого, и искать не пытайтесь.




– Да как же вы живете так?! – ахнула уже порядком взбешенная наемница.- А если роды внезапные начнутся, или на грабли кто в темноте с размаху наступит, или угорит, или бык обозленный пырнет, да мало ли… Вон, у человека нога, кажется, сломана, а вы мне тут историю деревни со дня ее основания рассказываете!




Торин как заинтересованная сторона согласно кивнул, радуясь, что телохранительница наконец-то изволила про него вспомнить и обратить сиятельное внимание всех присутствующих на его скромную персону.




– Ладно.- Тень, кажется, уже приняла какое-то малоприятное, но необходимое решение и теперь нетерпеливо оглядывалась, выискивая глазами необходимые ей предметы,- Дайте мне кружку кипятка, заварите каких-нибудь травок обезболивающих, принесите острый нож и…




– Эй, ты что задумала?! – взволновался Лорранский, не на шутку устрашенный спокойным деловитым тоном, каким храна отдавала свои распоряжения,- Нож-то тебе зачем?




В самом деле, с наемницы станется зарезать своего подопечного, чтобы зря не мучился, если уж вылечить не получится.




– Не волнуйся, Торин, я за тебя головой отвечаю,- равнодушно бросила Тень, едва взглянув на клиента. Потом резко повернулась, одним стремительным движением перетекла в противоположный конец зала и, чуть согнув колени, вытянув руку, успела подставить ладонь под донышко кружки, которую хозяйка, отправившаяся выполнять указания наемницы, несла обернутой в полотенце и выронила при виде демона, нахально объедающей свисающие над стойкой колбасы. Граф и заметить не успел, как баба вышла и вошла. А храна не только за зтим проследила, но еще и смогла предотвратить катастрофу местного значения и спасти хозяйку от серьезных ожогов: кружка кипятка на обутые в тапочки ноги – это все-таки наверняка очень больно и опасно.




– Ты двигаешься, как кошка,- с немалым удивлением заметил Вэррэн, забирая у Тени кружку, из которой не пролилось ни капли. Голос его был глухим и слегка запинающимся, словно альм не был уверен, что стоит произносить эти слова. Торин согласно кивнул. Перед его глазами все еще проплывал балетный, преисполненный уверенной грации стремительный разворот, легкий прыжок и решительный выброс раскрытой руки наемницы, слитые в одно тщательно выверенное, изящное в своей небрежности движение.




Тень, копаясь в своей сумке, снисходительно улыбнулась, потом бросила в кружку с кипятком несколько стебельков каких-то трав и, оставив настой на попечение альма, подступила к своему подопечному с огромным, Остро отточенным ножом, каким разве что быков резать.




– Рада, что вам понравилось. Тьма, иди сюда, не смущай людей! И чего тебе вздумалось на чужие колбасы покушаться? Фу, приличные девушки себя так не ведут! Торин, закрой глаза, больно не будет, но у тебя такое лицо, будто ты сейчас в обморок упадешь. Поэтому лучше бы тебе не смотреть. А то еще, не приведи боги, помрешь от ужаса. А тут, наверное, не только травницы, а и могильщика с плотником нет. Не самой же мне для тебя гроб вытесывать и яму копать? Не дергайся, сейчас все поправим. Со мной не пропадешь!




– Но горя хапнешь! – с чувством дополнил Лорранский, послушно зажмуриваясь.




Я покосилась на мученическое лицо аристократенка и вздохнула. Корчит такие рожи, будто я его на медленном огне поджариваю. А я еще и не сделала ничего.




– Ты чем заняться вздумала? – тихо поинтересовался Вэррэн, приседая рядом и все еще держа в руках кружку,- Зарезать его решила? Понимаю…




– Увы,- Я улыбнулась и оценивающе покачала в руках – нож. Кухонный-то кухонный, а наточен и сбалансирован так, что хоть в бой с ним иди,- И хотела бы, да не могу. Прав таких не имею.




– А что делать будем?




– Попробую сама помагичить, хотя вряд ли что-то получится. Но хоть до ближайшего города дотащить нашего страдальца сможем.




– А нож тогда зачем? – приоткрыв один глаз, дрожащим голосом уточнил Торин.




– Ну так сними сапог сам, если сможешь,- предложила я, отводя руку со страшным оружием в сторону. Графеныш встрепенулся, дернулся, ухватился за вышеозначенный предмет, потянул, но вскоре понял всю тщетность своих притязаний и оставил безнадежные попытки стащить обувь с распухшей ноги.




Я примерилась, потом аккуратно располосовала сапог ножом. Отлично выделанная дорогая кожа поддавалась неохотно, разула своего подопечного я с немалым трудом. Оставалось только радоваться, что он железные рыцарские ботинки на себя не нацепил.




Хозяева попробовали суетиться рядом, с удовольствием сыпля дельными советами и поощрениями, но вскоре я не выдержала и в весьма резкой форме потребовала приготовить для нас комнаты. После чего у бабы появилась еще одна причина относиться ко мне с брезгливым недоумением-в этой деревне, как выяснилось, женщины на мужчин голос повышать не смели. К счастью, больше постояльцев в гостинице не было, а селяне предпочли утолять свое любопытство издалека и буквально висли на окнах, но внутрь не заходили. Меня это вполне устраивало.




Магии воспитанников замка Рэй учат плохо, считается, что хран должен давать противникам отпор оружием, а не заклинаниями. Да и мало среди нас таких, кто склонность к чародейству от природы получил. Поэтому большинство моих братьев и сестер к этой отрасли современной науки относятся недоверчиво и настороженно, как большинство мирных обывателей, а те, кто может магичить, особенно не развивают этот талант – уж слишком дорогую цену за него приходится платить. Кому же охота утратить умение незамедлительно принимать решеиия, скорость и быстроту реакции, от которых порой зависит жизнь клиента, а значит, и самого храна?! Да и заклинаниям в замке Рэй учили кое-как. Пара базовых защитных, десяток тоже не блещущих сложностью лечебных да две дюжины атакующих – вот и весь чародейский арсенал, которым располагает склонный к волшбе наемник, телохранитель и убийца. Да и энергию в больших количествах запасать, как это делают маги, нас никто не учил. Поэтому мое чародейское вооружение было весьма ограниченным, и даже Цвертина, искренне верящая, что когда-нибудь магические ухватки спасут мою шкуру, так и не смогла меня толком обучить ничему новому.




Сначала у меня получалось довольно неплохо – графенок даже не морщился, наоборот, расслабленно стек спиной по стене и почти улегся на лавку, полуприкрыв глаза и вытянув здоровую ногу. Кстати, перелома, к моей величайшей радости, у него все-таки не обнаружилось, только сильный ушиб, с которым я рассчитывала справиться своими силами.




Ага, зря надеялась. Торин впитывал мою энергию, как губка воду, вскоре я почувствовала, что еще чуть-чуть – и я ткнусь головой ему в колени, не удержавшись на корточках. Маг в душе аристократенка явно встрепенулся и, не умея еще самостоятельно собирать и накапливать силы, принялся с энтузиазмом выкачивать их из меня.




– Торин, прекрати! – не выдержав, прошипела я, с трудом отдирая от своего запястья пальцы, вцепившиеся в него с нехарактерной для хилого увальня Лорранского силой. То, что он стремительно качнулся вперед и цепко ухватился за мою руку, стало весьма неприятной неожиданностью. И когда же я наконец привыкну, что Торин чудодей?




– Прости,- откровенно смутился мой подопечный, поспешно отшатываясь и вжимаясь в стену.- Я не хотел… Тебе больно?




– Нет, мне плохо,- сквозь зубы процедила я, критически обозревая результаты своего труда. Опухоль, кажется, почти не уменьшилась, зато боль я вытянула полностью. Впрочем, с таким отеком мой милый клиент и шагу не сделает. Можно, конечно, на руках его к лошади отнести и в седло посадить, но ведь у него, видите ли, гордость, он просто так не дастся, будет вопить, визжать и сопротивляться, позоря меня перед всеми поселянами. Страшно даже подумать, что они мне вслед тогда кричать начнут…




– Поделиться? – вполголоса поинтересовался Вэррэн, протягивая мне кружку. Я удивилась такой странной постановке вопроса, но взяла и, понюхав травяной настой, сунула его Торину. Тот послушно отхлебнул и сморщился:




– Горькое!




Ну как маленький, честное слово!




– А это лекарство, оно редко вкусным бывает, наверное,; чтобы люди знали, какой гадостью придется лечиться, и поменьше болели,- спокойно пояснила я и вытащила из кармана кусочек сахара, обычно я их носила для лакомки Тьмы, а с некоторых пор и для Шторма: – Вот, заешь. И… Может, попробуешь снять опухоль сам? У меня уже вообще сил не осталось, ты все подчистую высосал – я как в бездонную бочку все выплеснула.




– Ты не поняла. Я имел в виду – энергией поделиться? – едва слышно прошептал Вэррэн, обхватывая меня за талию и вынуждая встать.




Разумеется, лучшего места он найти просто не мог! Постоялый двор, принадлежащий поборнице воздержания, какой-то полутемный закопченный зал, скребущаяся в углу мышь, мрачный Торин с распухшей ногой… И альм, самый красивый в мире подлунном альм, обнимающий, властно запрокинувший мне голову и… Нет, энергией он все-таки делился, как и обещал. В принципе Вэррэн мог и не знать, что я вполне способна на контактный биовампиризм и в состоянии напитаться силами, даже просто держа его за руку. Но ведь изо рта в рот всяко быстрее и легче получается!




Меня будто вихрь какой-то подхватил. Закружил, завертел, понес, а потом выбросил в сосновой роще, разомлевшей под жаркими лучами летнего полуденного солнца. Я даже явственно ощутила хрупкие сухие хвоинки под спиной. Сладко пахло лесными фиалками и созревшей земляникой. Я зажмурилась и не торопилась поднимать веки – не знала, что хотела бы увидеть: безбрежное синее небо, расчерченное в мозаику сосновыми лапами, или огромные глаза цвета полной луны на небосводе.




– Ай! Ну вы совесть-то имейте!




Болезненно-возмущенный вопль и печально знакомый голос мигом заставили меня вернуться в темноватый зал постоялого двора и с некоторым усилием отшатнуться от альма.




– Мало того что устроили тут невесть что, так еще и на ногу больную мне наступили! – продолжал разоряться графеныш, выставляя пострадавшую конечность, как знамя торжества справедливости. Мне стало стыдно, да до того, что я, чувствуя, как на щеках расцветают жаркие алые розы, шарахнулась от Вэррэна, будто он ошпарил меня кипятком, и поспешно рухнула на колени перед своим подопечным.




– Ничего, ничего… Сейчас… Я вот… Сейчас все пройдет… Ай!




Обозлившийся Торин в своем сиятельном негодовании изволил пнуть меня здоровой ногой в живот. Понимая, что сие действо воспитательного характера заслужено, я не стала отвечать капризнику тем же (тем более что после моего удара аристократенок бы просто не встал), а молча стерпела не слишком сильный и умелый толчок и просто протянула руку, по капле выцеживая из сложенных щепотью пальцев энергию, только что переданную мне альмом. Графенок скорчил брезгливую мину и даже; кажется, попытался выставить хиленький магический щит, но не слишком в этом преуспел и был вынужден смириться с необходимостью принять мою помощь.




– Вэррэн, отойди, не доводи до греха,- сквозь зубы процедила я, не видя, но чувствуя, что альм топчется рядом и явно прицеливается повторить свой оригинальный трюк с отдачей энергии. Надо сразу постараться в корне пресечь все эти попытки, а то так и голову потерять недолго. Впрочем, кажется, это уже произошло.- Я, чтоб ты знал, вполне способна вытягивать силу и при тактильном контакте.




– Ну и что? – очень искренне и наивно удивился хвостатый.- Ведь изо рта в рот быстрее. И в пространство не слишком много энергии зря распыляется.




Я вскинула голову и в упор столкнулась с нахальным и довольным взглядом этого бессовестного типа. Зрачки стянулись даже не в точки или щелки, а в какие-то не поддающиеся идентификации многогранники, губы слегка кривились, обнажая солидные клычки, а хвост мотался с такой эффектной небрежностью и грацией, что мог бы восхитить и куда менее впечатлительную особу, чем я. Держать себя в руках становилось все труднее.




– Уйди, добром прошу,- простонала я, понимая, что еще чуть-чуть – и мне станет не до нашего высокородного страдальца. Впрочем, Торин о себе забыть не дал: он тут же заворочался, засопел, завздыхал навязчиво, давая понять, что весьма неодобрительно относится к таким попыткам прервать его лечение, и я поспешно повернулась к своему злобствующему подопечному, стараясь призвать к порядку смятенные мысли и чувства.




От милого моего клиента, оказывается, гоже бывает польза, да еще какая – он, заметив, что опухоль спала, выразил желание переместиться в комнату и возлечь отдыхать, даже отказавшись от ужина. Этим я не замедлила воспользоваться: подставила Торину плечо, дотащила его до кровати и, убедившись, что графенок устроился с относительным комфортом, уселась на порожек – присматривать за дражайшим работодателем да заодно зашивать разорванную рубашку. Шов на рукаве лопнул от манжеты до самой подмышки, и я, не слишком ловко орудуя непривычным для меня орудием (позаимствованной у хозяйки иглой), свирепым полушепотом на все лады костерила жуликоватого портного, воспользовавшегося гнилой ниткой. Скоро даже простые рубашки и штаны на улице Кокеток заказывать придется и целое состояние за них выкладывать!




Сама я, в отличие от Торина, от предложенной любезным хозяином еды отказываться не стала и, сидя на пороге и привалившись спиной к закрытой двери, с удовольствием съела два пирожка с капустой, запив ранний ужин чашкой молока. Тьма вежливо отвернулась от предложенного ей угощения и вопросительно покосилась в сторону окна. Я быстрым потоком мыслеобразов отправила ей свое разрешение на самостоятельную прогулку и просьбу быть поосторожнее. О том, чтобы демон не охотилась на мелкую крестьянскую живность вроде кур или козлят, я и не напоминала – знала, что Тьма смертельно обидится и будет потом три часа доказывать мне, что она уже далеко не та малютка, которая как-то едва барана но недомыслию не загрызла. К сожалению, покусилась она не на какую-то дохлятину, а на породистого мериноса, который не преминул издохнуть от ее зубов, и обозленные хозяева стребовали с меня такую плату, что я до сих пор, вспоминая ее, вздрагиваю.




Одиночество мне на пользу не пошло – в голову полезли разнообразные, весьма неприятные мысли. Их не отпугивали пи мирное посапывание уснувшего Торина, ни мои попытки напевать себе под нос какие-то песенки, ни на редкость мелодичная и благозвучная перебранка, доносящаяся из кухни. Альм, к счастью, оставил свои посягательства и устроился в зале, разложив на столе нечто, очень похожее на дневник, что, впрочем, отнюдь не способствовало воцарению мира и покоя в моей мятущейся душе. Приходилось признаться хотя бы себе самой: сколько рож ни корчи и равнодушную профессионалку ни изображай – этот альм мне нравится. И даже более того. Привыкла я как-то к нему, так же, как до этого привыкла к его брату. Тяжело противиться обаянию тех, кто относится к простой наемнице как к высокородной леди, причем делает это вполне искренне, не фальшивя и не ерничая.




– И как мне поступить? – едва слышно, дабы не побеспокоить Торина, поинтересовалась я у дверного косяка, прижавшись к нему лбом. Разумеется, покрытые наивной, но приятной для глаза резьбой доски мне не ответили. Да я и не ждала. Как же глупо, когда храна, привыкшая для работодателей решать сложные вопросы и выполнять щекотливые поручения, не может разобраться со своими проблемами! Но что поделать, если меня обучали думать за других, а рассказать, как принимать решения за саму себя, как-то не удосужились. И результаты более чем впечатляют. Вон, попробовала уже два месяца назад свою судьбу в свои же руки взять. И что получилось? Да ничего хорошего. Только какого-то странного альма себе в убийцы навязала. А потом и на шею посадила. Впрочем, на столь оригинальный способ избавления от душегуба – приручить его – наверняка стоит попытаться получить лицензию.




Торин, завалившийся спать раным-ранехонько, и вскочил чуть свет, и, естественно, тут же растолкал меня. Вернее, не просто растолкал, а изволил на меня наступить. А потом еще и свалиться всей массой, когда я, не разобрав со сна, кто это пытается по мне прогуляться, ухватила наглую конечность и от души дернула ее, опрокидывая неизвестного агрессора на пол около себя. Нападающая сторона, в пику всем приемам, завалилась не рядом, а прямо на меня и заверещала таким знакомым голосом, что я сразу же поняла: никто на меня покушаться не собирается, просто Торин с присущим ему легкомыслием не подумал о своей хране и ее привычке укладываться спать на полу около кровати клиента.




При падении Торин оцарапал щеку, ссадил колено и ушиб руку. Кто бы сомневался. И как он ухитряется везде находить приключения на свою голову и все прочие части тела – загадка. У меня бы так, наверное, не получилось даже при всем желании.




Кое-как утешив высокородного страдальца, я быстро собрала вещи и погнала аристократенка на завтрак.




Разумеется, хозяева еще спали. Наводить свои порядки на чужой кухне я не рискнула, и Торину пришлось ограничиться частью наших припасов. Съесть-то он их, разумеется, съел, но при этом смотрел на меня как на величайшую садистку всех времен и народов. Отчего – лично мне было непонятно. Сам же, кажется, во всем виноват: проснулся в несусветную рань, и меня поднял, и завтрак незамедлительно потребовал. Я все обеспечила. Так что же не в порядке?




– Я лошадей оседлаю, а ты пока сходи разбуди Вэррэна,- мягко попросила я, вставая из-за стола и подхватывая на руки Тьму. Графенок, впрочем, и не подумал так же спокойно и вежливо отправиться на поиски альма:




– А сама-то ты чего? Боишься его небось, а? Ага! Так же, как ту лягушку несчастную!




Торин, поняв, что нашел, чем меня задеть, впал в такое возбуждение, что уронил себе на колени кусочек колбасы и даже не заметил этого, поглощенный масштабом сделанного им открытия. Я же, не желая расписываться в собственной слабости, судорожно поискала и быстро нашла достаточно уважительную причину, чтобы спихнуть подъем альма на Торина:




– Ничуть я не боюсь. Просто разве ты со Штормом справишься? Он жеребец нравный, стоит отвернуться – и зубами норовит цапнуть, а то и лягнуть. Ко мне он привык, хоть и с трудом. А тебя до сих пор на дух не переносит. Ну подумай, что будет, если Шторм тебя копытами уму-разуму учить начнет?




Торин приуныл. Мои доводы явно показались ему более чем убедительными. Поэтому аристократеныш оставил препирательства и уныло потащился к Вэррэну. Я же, не мудрствуя над запертой дверью, по-простому вылезла в окно, сладко потянулась, чувствуя, как по очереди напрягаются все мышцы и связки, и двинулась на розыски конюшни.




Кларрейда, до которой наша странная компания добралась через пять дней, наполненных непрекращающимися стонами и жалобами Торина, ехидными взглядами Вэррэна и насмешливым шипением совершенно отбившейся от рук Тьмы, была городом примечательным и известным. Правда, известность ее издревле носила самый сомнительный характер. Дело в том, что этот населенный пункт давал приют огромному количеству игроков и охотников до заключения всевозможных пари. Даже название, по мнению любителей копаться в филологическом мусоре, уходило своими корнями к гномьему слову клар'рэяйдай, что в переводе означает "везунчик", "счастливчик" или просто "удачливый представитель разумной расы". Количество игорных домов в Кларрейде не поддавалось исчислению, на каждой улице было по одному, а то и по два подобных заведения с яркими, подсвеченными магией вывесками и большими окнами, занавешенными плотными бархатными портьерами. За сутки в этом никогда не спящем городе можно было сказочно разбогатеть, а можно – превратиться из толстосума в бедняка, дрожащего в одних подштанниках на холодном осеннем ветру. Близость одного из самых больших в Райдассе женских монастырей никак не влияла на специализацию этого огромного притона игроков и спорщиков. Наоборот, поговаривали, что смиренные богомолки иногда спускаются со склонов принадлежащей людскому королевству части Стальных гор, чтобы сыграть партию-другую в кости или крутануть рулетку.




Гномы относились к выросшему неподалеку от их горного государства городу философски. Кларрейда по сравнению с большинством человеческих поселений была относительно молодой – всего-то сто пятьдесят лет, и некоторые из низкорослых долгожителей еще помнили первые хижины поселенцев, пришедших осваивать предгорья. Даже местность вокруг Кларрейды носила название Гномьих огородов, видимо, как дань уважения к бородатым соседям, потому как в занятиях земледелием население Стальных гор не было замечено никогда и никем. Жители гротов и штолен живо просекли все выгоды, которые сулило им соседство с большим людским поселением, и быстренько организовали нечто вроде гномьего базарчика в окрестностях Кларрейды, неизменно привлекающего толпы купцов, коммерсантов и простого люда, не желающего переплачивать втридорога за изумительные украшения и изделия из натуральных камней.




Въездная пошлина была велика до безобразия. Торин поныл и пожаловался для порядка, но под моим насмешливым взглядом, без слов напоминающим, что это была его идея – отправиться в Кларрейду,- сник и примолк. Однако, расставаясь с деньгами, сопел столь яростно, что стражник, принимавший плату, даже прикрыл нос чудовищно грязным носовым платком, надеясь таким нехитрым способом избежать заражения насморком, явно терзавшим тонкий породистый нос странного путешественника.




Впрочем, мой дражайший подопечный за неделю пути успел простудиться раз пять, не меньше. Наверно, ночевки в полях, рощах и лесах, где под утро трава уже затягивалась ажурной сеткой колкого иглистого инея, ему на пользу все-таки не шли. Но я старалась избегать поселений, особенно крупных, небезосновательно опасаясь, что там может найтись излишне ретивая стража, которая решит любой ценой задержать беглого альма. Посему спать приходилось под открытым небом. Что, разумеется, никак не способствовало оптимистичному взгляду на жизнь и заставляло моего клиента раз за разом шипеть, браниться и проклинать мою паранойю. Поэтому Кларрейде Торин обрадовался уже только потому, что она сулила ночевки под крышей, в удобной теплой постели.




На улицах царило лихорадочное веселье: истошно кричали зазывалы, весело спорили горожане и приезжие, дети играли в стражников и грабителей; то тут, то там беззаботный смех прерывался звоном шпаг и женскими взвизгами, а порой – рыданиями и проклятиями на всех известных в мире подлунном языках и наречиях. Прохожих вопли и звуки драки не тревожили ни в коей мере: прямо на наших глазах одно из окон большого игорного дома было разбито изнутри, снаряд (высокий беловолосый парень в дорогом шелковом костюме) вылетел наружу и свалился на мостовую, а дебелая матрона с корзинкой на сгибе локтя, даже не поморщившись, хладнокровно переступила через него. Так же поступил и семенящий за ней сопливый мальчишка лет восьми на вид. Видимо, подобные сцены для Кларрейды редкостью не были и успели стать привычными для горожан и большей части приезжих.




Мне случалось бывать здесь и раньше, правда, всего один раз. Одному из клиентов приперло проверить, благосклонна ли к нему Сил иона, и он отправился просаживать свое состояние в местных заведениях. Я, играя уже проверенную в деле роль подружки, последовала с ним – беречь нанимателя от врагов и убийц, которые ему мерещились за каждым углом – параноиком сей достойный муж был еще более запущенным и мнительным, чем я. Впрочем, даже боязнь скорой гибели от рук наемников или убийц отступила перед желанием повыделываться за игорным столом. Как выяснилось опытным путем, у одной из хранительниц Сенаторны хватало и других дел, кроме как подсказывать не шибко умному, но нахальному и высокомерному богачу нужные комбинации в карточных играх или заставлять кости выпадать на сплошные шестерки. Я, в полном соответствии со своим прозвищем, молчаливой тенью следовала за клиентом и стояла за его спиной, пока тот раз за разом проигрывал во всевозможные игры и пари, не раз и не два мысленно удивившись про себя человеческой глупости. Уж кажется бы, даже младенцу должно быть понятно, что связываться с местными жителями, для которых облапошивание богатых дуралеев стало не только профессией, но отточенным до совершенства искусством, не стоит. Но с избытком наделенный самоуверенностью и чуточку обиженный умом аристократ никак не хотел этого уяснить. В результате чего проиграл почти всё взятые с собой деньги, кроме двадцати золотых, которые пришлось заплатить мне. Естественно, нападать на мнительного типа никто и не подумал, так что это был один из самых легких и необременительных моих заказов.




– А где мы остановимся? – едва не подпрыгивая в седле, поинтересовался мой дражайший подопечный. Впав в восторженную ажитацию, он совсем перестал следить за лошадью и позволил Луне приблизиться к Шторму на критическое расстояние. Я дернула за повод и сжала колени, но своенравный жеребец все равно не упустил случая выразить свое презрительное отношение к графенку и везущей его лошади: оскалил зубы и клацнул ими на манер хищного демона, да так угрожающе, что Луна шарахнулась, едва не сбросив со своей спины бестолково замахавшего руками Торина.




– Ты бы воспитывала его, что ли,- склочным голосом потребовал изрядно перепуганный аристократ, дергая кобылу за повод.- А то и сама неотесанная, и коня себе приобрела под стать.




Я беспомощно посмотрела на Вэррэна. Тот неспешно стянул подвижные зрачки в неширокие щелки, оскалил клыки и махнул хвостом столь красноречиво, что какой-то высокий полукровка – частью человек, частью эльф – неспешно шествующий по тротуару, на всякий случай попятился, а потом и вовсе ударился в бега, предпочтя стремительное отступление возможным проблемам. Вэррэн проводил его ледяным взглядом, в котором смешались презрение и брезгливость (одним богам ведомо, отчего альмы так ненавидят своих ближайших родичей эльфов), и равнодушно заметил:




– Каков работодатель, такова и наемница.




Тут уж обиделись двое. Я вполне справедливо возмутилась и даже испугалась: неужели я похожа на Торина? А графеныш, для которого мое низкое происхождение, похоже, стало едва ли не величайшим потрясением в его жизни, явно ужаснулся тому, что может хоть чем-то походить на рабыню, пусть и бывшую. Наверное, если бы я была благороднорожденной, я бы тоже презирала несвободных людей. Но мы ведь не выбираем, кем и где родиться.




Кларрейда жила за счет приезжих, и гостиниц в ней было предостаточно. Я остановила свой выбор на самой простой и чистой из всех, что встретились нам по пути. Опыт подсказывал, что в таком маленьком, опрятном и уютном заведении вряд ли будут устраивать гулянки шумные компании. Не особенно привлечет оно и грабителей. А вот честным, не слишком богатым людям, приехавшим в город по делам или за покупками, это место вполне подойдет. Равно как и благороднорожденному графу в сопровождении личной храны и беглого альма. Последний вызывал у меня все больше сомнений и терзаний, причем они отнюдь не были только сердечными и не ограничивались лишь личными чувствами и эмоциями. Все-таки Кларрейда – город не слишком большой, но стражи здесь хватает. Да оно и понятно: едва ли не на каждой улице здесь ежедневно случаются какие-то дуэли, драки и стычки с применением разнообразных колюще-режущих предметов, арбалетов, луков, бумерангов, метательных звезд, дубин и собственных кулаков, утяжеленных свинцовыми монетами и обмотанных цепями или кожаными ремнями. А где драки – там и стража. Правда, охранители правопорядка поспевают обычно к шапочному разбору, когда остается лишь растащить трупы да раненых. Но факт остается фактом: стражи в Кларрейде хватает. А гонцы обычно очень поворотливы и расторопны, когда дело касается королевских указов о поимке беглых преступников, и с немалой скоростью развозят бумаги с описанием внешности злодеев по всем городам и весям.




В селах я боялась не слишком – там законность охранял в лучшем случае какой-нибудь десятник в отставке, потерявший во время несения службы на благо отечества руку, ногу или глаз и потому списанный блюсти правопорядок в деревне. Подобные экземпляры, как правило, быстротой и храбростью не отличаются, на рожон стараются не лезть и изо всех сил делают вид, что просто не замечают предполагаемого нарушителя, разгуливающего по их вотчине, особенно если этот самый нарушитель не шалит и вольностей себе не позволяет. Город, да еще такой шебутной, нервный и разухабисто-веселый, как Кларрейда,- совсем другое дело. Тут всякому скандалу мигом находится уйма свидетелей, любое более-менее серьезное или заслуживающее внимание событие моментально становится достоянием широкой общественности, а стража с готовностью реагирует на каждое нарушение порядка и спокойствия на кларрейдских улицах. Это я могла бы с успехом прикинуться местной жительницей и казаться своей в любом окружении. А бросающегося в глаза альма так просто не спрячешь. Как бы нам (прежде всего Торину) из-за него проблем не нажить.




Хозяин гостиницы с тривиальным и непритязательным названием "Уютное местечко" (да, это вам не "Пьяный орк"), изящный длинноногий мужчина с явной примесью эльфийской крови, рассыпался перед нами в заверениях в почтении и готовности услужить. Как весь персонал любого общественного заведения ухитряется чувствовать денежного клиента – загадка. Видимо, у них к этому какая-то врожденная предрасположенность. Торин, к примеру, был одет по-дорожному просто и удобно, а в нем мигом распознали обеспеченного постояльца и обращались преимущественно к аристократенку, почти не обращая внимания на нас с Вэррэном. Что меня, впрочем, ничуть не огорчило.




Комнатка была небольшая, но уютная, светлая и чистенькая, способная послужить отличным пристанищем для скромной, привыкшей обходиться без особой роскоши и изысков наемницы. Торин вновь расщедрился на отдельные помещения для всех троих, видимо надеясь таким нехитрым способом избавиться от моей назойливой опеки. Ха!




Страдальчески-обреченную мину, появившуюся на враз посмурневшем лице моего подопечного после того, как я самовольно перебралась в его комнату со всеми своими вещами и Тьмой на плече, просто невозможно описать словами. Если смотреть на Лорранского, не зная, что происходит, можно подумать, что завтра ему придется хоронить горячо любимую мамочку, которая забыла упомянуть своего сыночка в завещании.




– Выше нос, Торин! – сочла я нужным подбодрить хмурого клиента,- Мы уже почти две недели таскаемся по дорогам Райдассы. Значит, скоро ты сможешь вернуться домой.




При упоминании о родовом поместье Лорранских графеныш и впрямь оживился:




– Слушай, Тень, а можно отсюда письмо отправить?




– Почему нет? – пожала я плечами.- А кому ты писать собрался?




– Твое какое дело? – мигом напыжился Торин. Может, и никакого, мысленно согласилась я, вот только мне вовсе не улыбается отбивать своего клиента от королевской стражи, если он по недомыслию сообщит кому-нибудь не слишком благожелательному наше местонахождение.




Я уже раскрыла рот, дабы спокойно изложить аристократенышу свои аргументы, но в этот момент в комнату предельно вежливо и осторожно постучал хозяин гостиницы. Эльфийские черты, которые я заметила еще во дворе, при свете свечей стали еще более заметными и очевидными. Клыки выдавались вперед столь явно, что проигнорировать их не было никакой возможности, а странный цвет кожи, то отливающей серебром, то матово поблескивающей спокойным кремовым оттенком, какому позавидовала бы любая придворная красавица, немало удивил даже меня, успевшую за свою жизнь навидаться рас и результатов их смешений. Подозрительно темные миндалевидные очи, в которых зрачки будто плавали, то поднимаясь к самому верху радужек, то стекая в угол глаза, без слов подтверждали принадлежность какого-то родителя хозяина к одной из самых многочисленных рас на грешной земле Сенаторны. Как бы Вэррэн с ним, таким эльфообразным, не подрался…




– Ужин готов, уважаемые,- оповестил мужчина, делая едва заметный намек на поклон. Как он ухитрялся сочетать эльфийскую надменность с человеческим подобострастием – загадка. Я бы, наверное, так не смогла.




Вэррэн уже сидел за столом. Перед ним на большом деревянном блюде дымился огромный гусь с яблоками и черносливом. Задранные к потолку ножки птицы были украшены фестонами из бумаги. На боку птицы оголодавший альм уже успел сделать большой разрез.




– Садитесь! – любезно пригласил он, широким жестом указывая на лавку. Я невольно хмыкнула, но плюхнулась рядом и дернула за штаны Торина, принуждая его разделить со мной этот жалкий, недостойный благороднорожденного предмет мебели. Увы, ничего более солидного рядом не наблюдалось, и Лорранский был вынужден с милостивым вздохом опуститься на жесткие доски.




– Расскажи о себе,- внезапно попросил альм, протягивая мне тарелку с солидным куском гусятины. Я с наслаждением вдохнула поднимающийся над ней ароматный парок, привычно прикинула, какую часть отдать Тьме, и только потом вскинула на пепельнокожего парня удивленные и недоверчивые глаза:




– Что именно ты желаешь услышать?




– Что-нибудь,- неопределенно дернул он хвостом.- Как ты до жизни такой докатилась, к примеру. Или что будешь делать потом.




Я опустила веки. В пору ученичества в замке Рэй мне жилось несладко, но до него – еще хуже.




– Тень.




– Почему? – без интереса, из вежливости поинтересовалась женщина, держащая за плечо тощую бледную девочку с холодными карими глазами.




– За цвет волос – он похож на тень, которую отбрасывают ветви деревьев в теплый день, когда солнце, прикрытое неплотной дымкой облаков, мягко согревает мир подлунный. Кроме того, ходит она уж очень тихо, меня едва удар не хватил, когда со спины подкралась,- равнодушно пояснил экселенц самой странной и непредсказуемой гильдии на грешной земле Сенаторны, переходя к следующему ребенку,- Мм… Волк. Звезда. Браслет.




Уже поименованные опускали головы или, наоборот, смотрели вслед высокому, уже тогда седовласому человеку с вызовом – у них всех была в прошлом далеко не самая легкая и сытая жизнь рабов.




Вскинутые в недоуменных гримасках брови были куда красноречивее всех вопросов.




– А что вы думали – вам сразу оружие доверят? Чушь! Вы и четверти часа не удержите в руках самый легкий меч! Да и кинжалы еще не для вас! – Грозный рык мастера Нотала, который сопровождал новоявленных воспитанников замка Рэй все годы их ученичества, а потом нередко слышался в страшных снах, так и сочился сарказмом,- Поэтому берите поленья и разбивайтесь на пары. Нет, девчонки, вместе вы стоять не будете! Учиться и тренироваться лучше с тем, кто так или иначе превосходит вас, не ловкостью или уменьем, так хоть силой. Поэтому берите себе в противники кого-нибудь из мальчишек. Смотрите на меня. Итак, вы держите в руках дубину. Позиция первая…




Двадцать восемь пар глаз следили за мастером с недоверием и удивлением. Никто раньше не учил малолетних рабов сражаться. Впрочем, теперь они свободны и принадлежат только гильдии. Забывать об этом не следует. Сейчас у них один господин – экселенц. Но и мастеров, конечно, слушаться нужно. Иначе можноугодить прямиком во Мрак вековечный. Впрочем, он ожидает всех хранов без исключения. Но непокорным туда самая короткая и прямая дорога.




– Внимание! Позиция вторая!




У них будет еще много таких уроков…




– Быстрее, быстрее! Поворачивайся, кобыла!




Восьмилетняя Тень вспыхнула от обиды и рванулась к Ноталу. Руки давно освоились с тяжестью поленьев и дубинок, а теперь девочка сжимала в побелевших от напряжения пальцах настоящий, пусть и тупой меч и едва могла дышать от восторга. Правда, мастер вдоволь новосхищаться не дал: велел ей выйти из строя воспитанников и напасть на него, вооруженного лишь длинной палкой.




– Да шевелись же ты, курица толстозадая! И головой думать не забывай!




Тень побелела и вновь обрушила на мастера град ударов, очень быстрых и умелых для ее возраста. Но взрослому, отлично обученному и сильному мужчине она была еще не соперница, что тот и не преминул продемонстрировать: легко парируя ее атаки, Нотал во весь голос рассуждал о красоте облаков и скорости ветра да заодно подзуживал оскорблениями и ругательствами постепенно начинающую беситься воспитанницу.




– Дура! Ничему до сих пор не научилась! Тебя нужно опять отвести на рынок и продать куда-нибудь в деревню. Такими ударами только яблоки с деревьев сбивать! Влэй дха стлаато!




Бессмысленная атака остервеневшей от издевательств Тени была прервана быстрым и умелым тычком палки Нотала в солнечное сплетение девочки. Недавняя противница мастера выронила меч и, беспомощно хватая ртом воздух" рухнула на землю. Она не плакала – знала уже, что никто не пожалеет, а мастера за такое низменное проявление чувств и вовсе наказать могут, и потому просто хлопала глазами, стараясь удержать в них беспомощные злые слезы.




– Ты допустила самую серьезную ошибку из всех возможных: позволила ярости захватить твой рассудок. Настоящий хран никогда не теряет головы,- холодно прокомментировал мастер, стоя над поверженной соперницей и легонько тыкая ее своим грозным оружием в спину скорее из желания унизить, чем причинить боль,- Ты будешь проигрывать до тех пор, пока не усвоишь, что физическая сила и умение сражаться – еще не главное. У тебя есть серьезное преимущество – женская хитрость, гибкость и ловкость. Научись ими пользоваться, и я не позавидую тому, кто вздумает выходить против тебя, безоружной, с клинками в руках.




– Опять?




– Снова. И заметьте – это девчонка. Что могут устроить мальчишки – страшно даже представить. Эти дети как волчата. Им нельзя давать ни малейших послаблений.




Двое мужчин, один из которых сам экселенц, а второй – мастер, преподающий стрельбу из лука и арбалета, с явным интересом разглядывали десятилетнюю Тень. Левый глаз у нее закрылся и заплыл, на скуле алела полоска содранной кожи, а костяшки пальцев были сбиты до ссадин.




– Кто ее так?




– Трое подмастерьев из гильдии кузнецов. Я уже говорил, не следовало бы возить наших воспитанников в город.




– Детям нужны хоть какие-то развлечения и поощрения. Кто же знал, что обычное посещение скоморошьего балагана обернется такой дракой… – раздосадованно отозвался экселенц, двумя пальцами беря девочку за подбородок и заставляя ее поднять голову. Еще не утратившие чуткости пальцы осторожно дотронулись до кровоточащей скулы. Тень не позволила себе никакого проявления эмоций, и мужчина сморщился, будто от боли, вместо нее,- Позовите мастера Миратона, пусть применит магию. Может, виру с кузнецов взять? Лицо они нашей воспитаннице, как ни крути, испортили изрядно. Шрам может остаться на всю жизнь. Кому понадобится обезображенная храна?




– Как бы их гильдия виру с нас не потребовала,- с сомнением отозвался мастер.




– С нас? По какому это праву?




– Вы еще не видели, что с теми мальчишками-подмастерьями сталось. А ведь им по пятнадцать лет. Это не девочка, это звереныш. Живого места на трех здоровущих лбах не оставила. И только потому, что они посмели крикнуть ей вслед…




– Что? – спросил экселенц, продолжая с сокрушенными вздохами разглядывать обезображенное ссадинами лицо Тени.




– Да ерунду какую-то… – заметно смешался мастер, как на копье натыкаясь на пронзительные глаза избитой воспитанницы.




– Небось, как обычно, орали – рабское отродье, прислужники Мрака вековечного, демоны, звери, выкормыши безродные,- понимающе вздохнул глава гильдии хранов,- Так было еще во времена моего ученичества и, видимо, будет до последних дней мира подлунного. Когда же наконец городские остолопы уяснят, что связываться с нашими воспитанниками опасно для жизни?!




– Так они же втроем были. Пятнадцатилетние. Да еще из кузнецов, у них же силища немереная. А в таких случаях ума всегда недостает. Так-то к нашим ученикам опасаются подходить даже взрослые мужчины.




– Это хорошо.- Обычно невозмутимый и бесстрастный экселенц позволил себе едва заметную удовлетворенную улыбку.- Хранов даже в детском возрасте должны бояться и уважать.




– …Слушай, давай убежим отсюда! Сил моих больше нет терпеть эти издевательства мастеров!




– Ну да, девять лет мучились – и зря, получается?




Пронзительно-яркий лунный свет высеребрил две фигуры, стоящие на стене, и они теперь казались эльфами, невесть зачем коротающими короткую летнюю ночь в замке, принадлежащем людям.




– Подумай сама! Вначале нас было почти три десятка. А сейчас осталось всего шестнадцать. Снег, Вепрь, Волк, Камень… Где они сейчас?




Тень зябко передернула плечами. Она знала где. И все воспитанники знали, куда уходят те, кто не в состоянии выполнять требования мастеров. На вересковую пустошь, что находится в версте от замка Рэй, покрытую маленькими холмиками без всяких опознавательных знаков. Лежащие под ними дети и подростки уже никогда не почувствуют в своих руках уверенную тяжесть меча или арбалета.




– Остался год. Всего лишь год.




– Они убьют нас.




– Не обязательно. Говорят, в прошлом году погибло почти две дюжины хранов. Этак в гильдии вообще никого не останется. Нет, нас уже особенно терзать не будут. Тем более что те, кто этим летом экзамены сдает, все как один вроде бы и хорошо обученные, а на самом деле слабые, как высокородные дамочки.




– Когда Нотал проходится по твоим плечам плетью, мне кажется, что это меня бьют,- сдавленным голосом признался собеседник Тени. Девушка едва слышно фыркнула:




– Вот уж ерунда! Как будто тебе самому мало достается. Кого на прошлой неделе на двое суток без еды оставили?




– Ну так это… Для тренировки! Да я и неделю голодать могу, лишь бы вода была! – самолюбиво вскинулся парень. Вспоминать, как Тень принесла ему свой обед, а он не смог от него отказаться, не хотелось.




– Я тоже,- спокойно согласилась девушка.- Послушай, Ливень, ты не мог бы быть… ну, более покорным, сговорчивым, что ли? Никто тебя не убьет, особенно если ты перестанешь ершиться. Нас уже мало осталось, и никто зря разбрасываться воспитанниками не будет. Если ты прекратишь спорить с мастерами…




– А если нет? – тут же самолюбиво вскинулся Ливень, поднимая руки, словно собираясь обхватить свою подружку за талию, и тут же роняя их вдоль тела. Обниматься они не могли – у будущих храна и храны плечи и спины сплошь были покрыты причудливой вязью шрамов, синяков и ссадин, нанесенных любящими педагогами.- Давай убежим! Перелезем через стену и…




– И куда потом-то? – рассудительно поинтересовалась Тень, не разделяя экзальтации, охватившей ее собеседника.- Нас же ни в какую гильдию не возьмут – возраст уже не тот, чтобы основам ремесел обучаться, да и денег на первоначальный взнос нет. А хранов, пусть и будущих, пусть и беглых, издалека видать – вместо имен клички какие-то, спины в шрамах, кожа на костяшках пальцев загрубела, как шкура демона, на языке брань да колкости сплошные, в глазах наглость, в руках сила, в движениях быстрота… Никто с нами связываться не захочет, побоятся гильдии.




– Какая ты приземленная,- грустно констатировал Ливень.




– Я не приземленная, я просто не витаю в облаках и думаю о будущем.




– И какое же будущее нас ждет здесь?




– По крайней мере обеспеченное.- Девушка вновь передернула плечами и болезненно поморщилась – днем ей сильно досталось от одного из мастеров, и теперь все тело саднило, будто пропущенное через мельничные жернова.- Проживем недолго, умрем красиво… Что еще может пожелать бывший раб?




Экзамены всегда были большим событием в замке Рэй. Отчасти потому, что после успешного прохождения всех испытаний воспитанник вступал в ряды полноправных членов гильдии хранов, отчасти потому, что до конца экзамена доходили не все. Поэтому Тень, мрачная, расцарапанная и искусанная, не особенно удивилась, только болезненно охнула, когда не нашла в сильно поредевшей шеренге прошедших испытания учеников Ливня. Ее первая наивная любовь был слишком своевольным и строптивым для храна, диво еще, что он до девятнадцати лет в замке Рэй дожить ухитрился. Разумеется, экселенц понимал, что с таким непокорным наемником проблем будет полно. И наверняка подобрал для Ливня такое задание, выполнить которое было просто невозможно. Не отличающейся сахарным нравом Тени тоже досталось испытание не из легких, и оно все еще длилось: маленькая демоненок вонато, вытащенная из родного гнезда, никак не желала привыкнуть к своей новой хозяйке и порывалась кусать ее каждый раз, когда девушка пыталась вступить с ней в мысленный контакт или хотя бы просто угостить, отрывая крохи от своих завтраков-обедов. Кормили в замке Рэй не лучшим образом, дабы приучить воспитанников при необходимости подолгу обходиться без пищи и, не привередничая, есть все, что может быть предложено. И демоненка смена рациона в восторг не приводила, что отнюдь не способствовало налаживанию добрых отношений между ею и ее новоявленной хозяйкой.




Звезда, утешая, бережно взяла подругу за руку и увела ее от греха подальше в тихий уголок, дабы никто, кроме нее, не стал свидетелем слез Тени. Да только свежеиспеченная храна так и не заплакала. И это было страшнее всего.




Удар. Еще удар. Хмурая пепельноволосая девушка в простеньком платье отбивалась с дикой яростью самки, защищающей своего детеныша. Глаза горели мрачным ледяным бешенством, в движениях чувствовались немалая сноровка и умения, а злобный демон, слетевший с ее плеча в самом начале схватки, так и норовил вцепиться противникам своей госпожи в волосы. Семейная чета маркизов, которых девушка старалась прикрыть своей спиной, тоже не стояла без дела: мужчина обнажил рапиру, а женщина неумело, но решительно сжимала в побелевших от напряжения пальцах отделанный малахитом и янтарем кинжал.




– Да это же храна! – внезапно осенило одного из нападающих, и атака захлебнулась, словно люди споткнулись об эту короткую, но емкую и ужасающую своим смыслом фразу. Потом четверо мужчин переглянулись и, словно договорившись обо всем мысленно, дали на редкость дружного и слаженного стрекача. Девушка задумчиво посмотрела им вслед и обернулась к своим клиентам. Маркиза отшатнулась от мужа, сделала нетвердый шаг вперед, потом, словно опомнившись, быстро спряталась за спину своего благоверного. Тот явно сам был готов бежать от своей же телохранительницы куда глаза глядят. В драке он ее видел в первый раз, а до этого вообще не имел никаких дел с хранами. И теперь, кажется, всерьез раздумывал, а стоили ли их с женой жизни связи с явным порождением Мрака вековечного, глядящимся нежной двадцатилетней девушкой, но дерущейся как настоящий демон.




В холодных недоверчивых глазах Тени мелькнул вопрос, потом в них скользнуло явное понимание. Храна мрачно улыбнулась и небрежно бросила:




– Ничего, в храме отмолитесь.




Маркизе стало дурно. Возможно, конечно, в этом был повинен вид крови, к которому не привыкла аристократическая дама. А возможно, свою роль тут сыграла наемница, невозмутимая, равнодушная, холодная, как высеченная изо льда статуя, дикая и страшная, как и все прислужники Мрака вековечного.




Небо дрожало в сизом мареве оглушающего зноя. С растрескавшейся, побуревшей земли к нему кое-где тянулись трясущиеся, качающиеся, как пьяницы, струйки дыма. Солнце выжигало глаза и буквально выкручивало людей наизнанку, заставляя их исходить терпким, не приносящим облегчения и прохлады потом. В этом кошмаре каким-то невероятным образом ухитрялись выживать на удивление толстые деревья с короткими узловатыми ветками и листьями цвета спекшейся крови. Кое-где валялись разрозненные кости, выжженные и обглоданные до такого состояния, что уже и не разберешь, людям они когда-то принадлежали или животным; порой с них лениво слетали раскормленные демоны и стервятники. Заброшенные земли не отпускали тех, кто имел неосторожность в них забрести.




Тень рассеянно слизнула капельки влаги, выступившие над верхней губой, и оглянулась через плечо. За ее норовистым каурым жеребцом еле-еле плелись пять лошадей красивой темно-гнедой масти – все, что осталось от полусотенного свадебного поезда. На одной из них восседал полный, бледный, несмотря на жару, мужчина в богатой герцогской одежде и с роскошными золотыми украшениями на шее, пальцах и на поясе. Храна задумчиво обозрела своего клиента, потерла слегка дрожащими пальцами виски и невольно поморщилась. Путешествие по Заброшенным землям не прошло даром, ее наниматель медленно, но верно сходил с ума, он уже почти не узнавал своих слуг и телохранительницу, изредка выкрикивал что-то непонятное, а на привалах время от времени пытался ползти, а то и вприпрыжку нестись неизвестно куда. Состояние рассудка клиента девушку заботило мало, а вот попытки бегства беспокоили, да еще как. Еще удерет да и сложит голову где-нибудь под обжигающим безумием, в которое превратилось обычно такое ласковое и теплое солнце.




Внезапно Тень напряглась и вопросительно вскинула голову, будто прислушиваясь к чему-то. Холодные карие глаза помутились, словно затянутые туманом, но через секунду прояснились, и девушка с негромким предупреждающим вскриком натянула поводья. Потом, дождавшись, когда лошадь двинувшегося рассудком герцога поравнялась с ее кобылкой, храна птицей перепорхнула в его седло, одной рукой сгребая поводья, а другой обхватывая поперек талии мужчину. Коняга такого внезапного увеличения груза на своей спине однозначно не одобрила и попыталась перейти с шага на рысь. Тень не дала ей своевольничать и решительным тычком каблуков под ребра заставила животину броситься сразу в галоп.




Слетевший с вершины одинокого дерева демон был похож на ночной кошмар запойного бражника. Такая жуткая пасть разве что в страшном полупьяном сне и привидится. Размах крыльев превышал косую сажень, а коп и походили скорее на кинжалы, чем на обычные роговые наросты на пальцах. Судя по тому, что неплохо образованная храна не смогла на взгляд определить видовую принадлежность агрессора, такие демоны еще не были изучены и описаны в литературе. Несомненно, данный экземпляр представлял собой большую научную ценность. Просто так губить его было непозволительной роскошью и возмутительной безответственностью. Да и не получилось бы, наверное.




Лошади бросились врассыпную. Тень, убедившись, что ее наниматель сидит крепко и падать не думает, рискнула отпустить его и дернулась освободившейся рукой к заплечным ножнам, но потом передумала и нашарила в сумке рукоять тайтры. То ли демона испугал блеск стальной ленты и свищущие щелчки, с которыми наемница размахивала своим оружием, то ли, что гораздо более вероятно, он решил удовлетвориться менее опасной жертвой, но жуткая тварь резко сменила траекторию полета и ринулась к одному из коней, уносящих вдаль своего орущего от страха всадника. К остаткам свадебного поезда мужчина, то ли повар, то ли лакей, так и не вернулся, и храна, радующаяся, что в очередной раз сумела уберечь своего работодателя, не слишком интересовалась, что сталось с его слугой.




– А-а-а!…




– Тш-ш-ш… Тихо, тихо! Не надрывайся, ты слишком слаба, чтобы тратить силы еще и на крик. Да-да, два метательных ножа в бок – это очень неприятно. А что делать? Терпи.




– Как… милорд Феорн… как он?




– Да жив твой мужчина, жив. Что ему сделается… Эх, и времена нынче пошли – девчонка такого бугая собой заслоняет! Кто ты ему будешь-то? Руки без колец, значит, не жена. Полюбовница небось? Девки дуры… Он же тебя так и бросил там, прямо на улице, в грязи, где ты упала, а сам улепетнул, шкуру свою благородную спасаючи. Ну и нужен он тебе такой-то, а?




– А… Ай…




– Ну-ну, это еще не больно. Больно – это когда даже кричать не могут. А это – так, царапина. Ох и живучая же ты! Прямо как кошка. Боги, видать, сочли, что недостойна ты еще пред их глазами предстать – один из ножей просто кожу содрал. Зато второй кровь отворил так, что я еле уняла. И ребрышки переломаны, видать, упала ты неудачно. А может, помог кто твоим костям сломаться. Ну ничего. Ты девка сильная, здоровая, оклемаешься. Еще внукам шрамы показывать да храбростью хвалиться будешь.




– Милорд Феорн…




– Да что ты заладила – милорд, милорд! Ничего с этим мужиком не сделалось, такие подлецы всегда долго и счастливо живут. Беги ты от него, вот как встанешь, так и беги. Скупой этот твой Феорн просто до ненормальности! Виданное ли дело – девчонка его от верной смерти спасла, а он к ней не то что мага не пригласил – даже в дом свой не взял, простой травнице на постой определил да заплатил, скажу тебе на ушко, не так уж и много. Бросай его к демонам, не нужен он тебе, такой жадный да трусливый. Вот лучше расскажи, чем тварюгу твою хвостатую кормить?




– Чем угодно… только… руки не подставляйте… и сластей не давайте…




В маленьком домике знахарки было темно, тепло и уютно. Ноздри приятно щекотал терпкий запах высушенных трав и цветов, витающий под толстыми, почерневшими от времени потолочными балками. От него появлялось какое-то странное ощущение защищенности и хотелось чихать. Нижняя часть туловища горела, будто ее хищные демоны грызли, но наемница давно привыкла к боли и научилась отрешаться от нее, и потому даже смогла заснуть под тихий успокаивающий щебет своей вонато, утешившись мыслью, что ее клиент жив и здоров.




Я тряхнула головой, отгоняя непрошеные воспоминания. Мриана ко мне подбирается, не иначе. А то с чего бы так остро и четко вспоминать какие-то, в сущности, ничего не значащие эпизоды моей невеселой жизни?




Вэррэн смотрел на меня чуть удивленно и вопросительно, явно ожидая, что я начну подробно излагать ему свою биографию начиная с пеленок и заканчивая сегодняшним далеко не самым печальным, но и не блестящим положением.




– Не думаю, что тебе интересны замшелые тайны замка Рэй или жутковатые побасенки о доле наемницы, телохранительницы и убийцы.




– Это точно! – оторвавшись от сосредоточенного пережевывания гусиной ноги, подтвердил Торин.- Рассказов Тени наслушаешься – потом всю ночь со страху не уснешь, до рассвета будешь высматривать, не подкрадываются ли к тебе храны или демоны какие. А сумеешь в объятия Вериаты отбыть – так жуть привидится, да такая, что уж лучше бы и не засыпал вовсе! Этими байками наемничьими только прислужников Мрака вековечного и угощать, чтоб они со страху тряслись и честных людей грехами не искушали!




Я почувствовала, что губы невольно дернулись и скривились в короткой презрительной гримасе. Можно подумать, мне кошмары не снятся! Снятся, да еще как. Все больше о прошлом моем славном. Иногда я смотрю на себя в зеркало и удивляюсь, почему волосы у меня до сих пор серые, а не седые.




– А ведь она живет в этом всем,- задумчиво протянул альм, слегка прищурив свои невероятные белые глазищи. Позабытый гусь медленно остывал на столе.




Ночь прошла на удивление мирно и тихо, и я усмотрела в этом доброе предзнаменование. В самом деле, все в порядке или почти в порядке. Конечно, положение несколько осложняется присутствием Вэррэна, в котором разве что слепой не распознает альма. Правда, почти все представители этой подземной расы людям кажутся на одно лицо, но – вот беда – они слишком уж редко появляются в человеческих городах, чтобы не вызвать вокруг себя ажиотажа. Любой пепельнокожий парень, небрежно поматывающий хвостом, посверкивающий внушительными клыками и сияющий раскосыми глазищами цвета льда, неизменно возбуждает всплески нездорового любопытства и изумления. Хотя, в сущности, если разобраться – чем они лучше или хуже нас? В темноте альма вполне можно принять за человека, особенно если он будет молчать и не станет размахивать хвостом. Другое дело, что человеческие города представители этой расы все-таки отчего-то недолюбливают и появляются в них крайне редко. Поэтому неизменно вызывают бурю эмоций у робкого, но зачастую страдающего вульгарным расизмом населения. Особенно сейчас, когда полстраны взбудоражено побегом альма из столичной тюрьмы. Ну хоть опять маскируй Вэррэна под меня, честное слово!




За завтраком я вопросительно покосилась на графеныша и подчеркнуто сладким, нежным голосом поинтересовалась:




– Какие у нас планы на сегодня?




– Как какие? – тут же подскочил неугомонный Торин,- Разумеется, мы сейчас пойдем гулять по городу! Тень, у тебя есть с собой хоть одно приличное платье, чтобы не сверкать на людях потертыми штанами и рваными рубашками?




– Разумеется,- хищно сверкнула я глазами.- Замыслы аристократенка вполне отвечали моим намерениям. Я очень боялась, что он решит засесть на весь день в каком-нибудь игорном доме. Мой дражайший клиент как уж устроится, так его и пятеркой лошадей не сдвинешь,- Опять будем изображать парочку?




Торин закатил глаза с таким видом, что всем присутствующим сразу же стало ясно: потрясающая глупость, кою изволила явить его сотрапезница, просто не имеет себе равных и претендует на звание самой глупой глупчсти всех времен и народов.




– Ну разумеется! Ты же не в состоянии сыграть роль младшей сестренки при любящем брате!




Я окинула своего подопечного подчеркнуто задумчивым и недоверчивым взглядом. Мне-то любая женская личина подойдет: любовницы, сестры, матери или дочери. Другое дело, что она должна хоть чуть-чуть соответствовать действительности. Кто же поверит, что мы с Тори ном брат и сестра? Во-первых, ничуть не похожи ни внешне, ни характерами, во-вторых, несмотря на разницу в возрасте, это не графенок меня, а я графенка всегда опекаю.




– Я лучше здесь посижу,- раздумчиво сообщил Вэррэн, глядя то на меня, то на Торина, словно сравнивая нас и всерьез прикидывая, какие родственные отношения могут связывать столь странную пару.




– Правильно! – искренне возрадовалась такой рассудительности хвостатого я,- Нечего тебе по городу шататься, постарайся даже из комнаты не выходить. Хозяину приплатим, чтобы он никому не проговорился, что здесь альм на постой устроился…




– Что? Да чтобы эльфярский выб… – Вэррэн поперхнулся не слишком приличным словом, которое хотел выплюнуть, смущенно покосился на меня и продолжил более мягким голосом: – Я хотел сказать, что эльфу верить нельзя.




– Альмам тоже,- подковырнула я.




– Мы – другое дело. А они за деньги мать родную не то что продадут – еще и убьют, и запакуют красиво, чтобы заказчику приятнее было.




– Ничего. Деньги – они везде и для всех деньги. Заплатим столько, чтобы хозяин молчал как могила. Тем более что эльф он всего лишь наполовину, значит, и подлости, и своекорыстия у него вполовину меньше.




Пепельные губы чувственно дрогнули. Вэррэн явно не имел цели произвести на меня впечатление, а просто с наслаждением ругался, беззвучно проговаривая бранные слова, но я все равно на всякий случай поторопилась наклониться к Тьме, опасаясь, что еще чуть-чуть – и повешусь на шею наглому, удивительно красивому альму, пахнущему смесью лесной земляники и нагретой сосновой смолы. Демон ехидно фыркнула мне в лицо, напоминая, что уж для кого для кого, а для нее мои мысли и чувства тайной никогда не были, и торопливой чередой мыслеобразов посоветовала бросить дурить и поменять место ночевки – с коврика в комнате Торина на кровать в комнате Вэррэна. Я легонько дернула ее за хвост, призывая сей нехитрой воспитательной процедурой не лезть ко мне под одеяло с такими малополезными в жизни советами, и сосредоточила внимание на своем подопечном. Тому никак не сиделось спокойно – Торин предвкушал день, полный прогулок, забав и развлечений, и с открытым сердцем стремился навстречу веселью, с трогательной непоследовательностью игнорируя даже завтрак, хотя обычно покушать любил.




Кларрейда встретила нас вполне дружелюбно, и я искренне понадеялась, что нам так и будет везти в дальнейшем. Даже Торин отчего-то вдруг взялся за ум и не стал выкидывать никаких номеров. Он не рвался из моих рук, не пытался пересечь оживленную улицу перед самой мордой какой-нибудь разгоряченной лошади, не застревал около витрин, не лез в лужи, не передразнивал стражников, не требовал сластей, не цеплялся к прохожим и вообще вел себя образцово. Правда, он как-то уж слишком заинтересованно поглядывал на лавки, торгующие чародейскими побрякушками и книгами, но я, не желая потакать его нездоровой склонности к магии, решительно пресекала все попытки поближе ознакомиться с товарами специализированных магазинчиков. В самом деле, благороднорожденный маг – где это видано?




Если Торина больше всего интересовали витрины и памятники, то я приглядывалась к людям. Меланхоличный философ и подонок Зверюга был очень красивым парнем, такие всегда на виду, хочешь не хочешь, а заметишь. И девушки к ним липнут, и мужчины неодобрительно косятся, и матроны мечтательно оглядываются.




Эх, по гостиницам да постоялым дворам бы пробежаться… Не по самым роскошным, но и не по дешевым. Милорд Иррион не поскупился на оплату наших услуг по охране Торина во время путешествия в Меригаун. Мне, естественно, заплатил больше, но и Зверюгу не обидел, весьма солидную сумму, полученную отреченным, растратить за три недели вряд ли получится. Конечно, теоретически это возможно, но поэтичный негодяй с неприятным прозвищем казался мне слишком рассудительным, чтобы за день-два спустить гонорар на девочек или игру в кости. У него наверняка привычка экономить так же, как и у меня, в плоть и кровь въелась. Поэтому в самые дорогие и роскошные гостиницы он не пойдет. Но в то же время вознаграждение, выданное милордом Иррионом, вполне позволит без особых хлопот больше года жить на постоялом дворе средней руки, без особой роскоши, но и не бедствуя. Вот бы пройтись по общественным заведениям! Там словцо, здесь фразочку – глядишь, что-нибудь да прояснится. Опыт по разысканию людей в чужих поселениях у меня был, небольшой, правда, но был. В частности, я понимала, что начинать нужно именно со сплетен и слухов. В таком городе, как Кларрейда или Тинорисса, это, правда, будет сделать достаточно сложно, потому что приезжих в них всегда толпится едва ли не больше, чем жителей. Но, если подойти к делу с должным упорством и старанием… Эх, если бы не Торин!




К несчастью, я была все равно что привязана к аристократу. В обязанности личной храны, помимо всего прочего, входит также ограждение клиента от всевозможных бытовых случайностей и неприятностей. То есть если вдруг на моего подопечного кирпич свалится и убьет наповал – отвечать мне придется по всей строгости, вряд ли я сама в таком случае надолго переживу клиента. А с Торином ходить – все равно что выгуливать шестилетнего малыша, непоседливого и шкодливого. Только и следи, как бы он под копыта лошади не угодил или к злобному цепному кобелю знакомиться не полез. А еще – чтобы грязь в рот не тянул, беретик не потерял, штаны не порвал, в яму не свалился, на мокрой брусчатке не поскользнулся, ноги не промочил или еще в какие-нибудь истории не влип.




– Тень! Эй, Тень! – Несносный графенок, поняв, что я отвлеклась от его сиятельной персоны, погрузившись в свои мысли, сначала просто потормошил меня, а потом, обозлившись, со всей дури дернул за рукав платья, едва не оторвав его начисто. Я поплотнее укуталась в плащ и хмуро глянула на своего подопечного из-под упавшей на глаза челки. Правда, поинтересоваться, что именно понадобилось неугомонному графенку, я не успела: не понявший, что сумел завладеть моим вниманием, Торин заорал на всю улицу:




– Литана!




Меня будто по лицу ударили.




– Никогда… Ты слышишь, никогда не смей называть меня этим именем!




Лорранский захрипел и забился у меня в руках. Оказывается, в приступе ослепившей меня ярости я сгребла его за грудки и даже слегка приподняла над землей. С невольным уважением подивившись своей же силе, я поспешила опустить подопечного на мостовую, покровительственно поправила на его макушке беретик и благодушно спросила:




– Так что ты хотел узнать?




– Бешеная… Как есть бешеная… – Торин вдохнул воздух, потер шею, словно проверяя, цела ли она, и даже сделал пару шагов в сторону, словно стремясь отгородиться от меня прохожими. Оные, кстати сказать, не обратили на нашу маленькую стычку ни малейшего внимания – видимо, драки, пусть и с участием девиц, в Кларрейде редкостью не были и потому особого ажиотажа не вызывали.




– Я тебя напугала? Прости. Просто запомни, что меня нужно называть только Тенью. Ну или тем вымышленным именем, каким я сама представляюсь. Так что ты хотел спросить?




– Слушай, а если война завтра начнется, ты в какую роту запишешься?




Да-а… Ничего более умного аристократеныш, видимо, выдумать не смог…




– Да какая война? Кто с нами воевать-то будет?




– Ну-у… – Торин, не зная, что ответить на этот вполне логичный и справедливый вопрос, проводил задумчивым взглядом неспешно шествующего по другой стороне улицы кряжистого бородача ростом примерно мне по пояс, с секирой на плече и целеустремленностью во взоре, и, с умилительной беспечностью проявляя свою невоспитанность, ткнул в него пальцем: – Вот гномы, к примеру!




– Делать им нечего! – скептически фыркнула я, проследив взглядом за указующим перстом, украшенным крупным золотым перстнем с весьма недурственным камушком. И как я упустила из виду эту цацку? Торин-то, может быть, одет весьма скромно и неприметно, а вот драгоценности на его благороднорожденных пальцах явно бросаются в глаза и могут вызвать вполне справедливые и обоснованные подозрения со стороны окружающих. В самом деле, простая одежда и роскошные украшения вместе смотрятся, мягко говоря, весьма странно и привлекают внимание, совершенно нам не нужное,- Гномы – раса рассудительная и здравомыслящая, они прекрасно понимают, что с нами им воевать невыгодно, кто же будет ссориться с ближайшими соседями? Кроме того, жители Стальных гор в последние несколько веков попали в большую зависимость от купцов из Райдассы и расположенной по другую сторону гряды Лвиотты – раньше гномы ели только дичь, но теперь перешли и на растительную пищу. Земледелие же они так и не освоили. А стоит разодраться с Райдассой, Лвиоттой или еще каким-нибудь людским королевством – и поток овощей, фруктов и зерна сразу же иссякнет. В Стальных горах наступит голод, и гномы прекрасно это понимают. Поэтому с нами они воевать ни в коем случае не будут.




– Да не в этом же вопрос! – нетерпеливо отмахнулся Лорранский,- Вот что ты за человек такой! Я тебе слово – ты мне десять! Я же просто хотел узнать, куда ты пойдешь в армии – в пехоту, кавалерию или еще куда?




Ну надо же, а я-то думала, что он и слов таких не знает… Не зря у Торина отец в свое время личную гвардию короля возглавлял…




– Так куда?




Вот же привязался!




– Никуда,- спокойно отозвалась я, смерив его ледяным взглядом,- Начнется война – в монастырь уйду.




– Куда?! – Кажется, ничего более невероятного и фантастического Торин никогда еще не слышал. В самом деле, наемница под священными сводами разве что в страшном сне с похмелья запойному пьянице приснится! Я удовлетворенно улыбнулась и пояснила:




– Если уж прятаться где-то, то только в монастыре. Они обычно похожи на маленькие крепости с собственными полями, огородами, складами, колодцами и птичниками. Оборону в них держать – милое дело. Не говоря уже ни о чем другом, среди солдат хватает набожных людей и нелюдей, которые побоятся идти против богов и просто откажутся штурмовать святые стены. Да если и обитель смиренных сестер падет, оттуда убежать легко можно будет – монастыри обычно в глухих лесистых местах ставят. Думаешь, я не сумею роль скромной богомолки сыграть?




– А почему ты в армию не хочешь записаться? Ведь любая рота, имея в своем составе храну, станет непобедимой!




Я хмыкнула. Нашел дуру – в армию добровольцем идти! Подвигов мне и в мирной жизни хватает, а платят за них неизмеримо лучше, чем любому армейскому чину, исключая разве что самых прославленных полководцев да самого короля.




– Торин, я храна. Храна, а не солдат! Я привыкла действовать в одиночку, хотя вполне могу приноровиться и вести сражение с парой, троицей или пятеркой партнеров. Но только если они тоже храны. А с простыми наемниками или солдатами я не станцуюсь, только погублю и их, и себя.




– Да чем вы все вообще отличаетесь? Напридумывали гильдий – и солдаты, и храны, и наемники, и убийцы, и телохранители…




Я изумленно воззрилась на своего подопечного:




– Ты что, и впрямь не понимаешь, в чем разница?




– Разве что в цене,- фыркнул циничный Торин.- Ты одна стоишь столько же, сколько четверо телохранителей. Или пятеро убийц. Или десяток-другой солдат и наемников.




– Считать ты умеешь! – от души похвалила я.- Остается только удивляться, почему во всех остальных тонкостях не разбираешься. Видишь ли, хран – универсальный работник. Не зря нас называют наемниками, телохранителями и убийцами. Еще надо было бы добавить слово "шпионы" – это мы тоже можем. Но храны – не солдаты. Я не имею никакого понятия о строевой подготовке и не умею маршировать в ногу. Мне это и не требуется. Я просто делаю свое дело.




– Ну… А вот если, к примеру, телохранитель – ведь ты сейчас выполняешь при мне именно его функции…




– Да. Но в гильдии телохранителей ты не найдешь ни одной девушки. Все они – сильные, высокие мужчины с рельефными мускулами и низкими лбами. Думать эти красавцы, как правило, практически не умеют и никаким наукам толком не обучены, хотя дерутся хорошо и в случае необходимости без раздумий закрывают работодателей собой. А теперь представь: едешь ты с тайным королевским поручением, везешь эти проклятые кристаллы – а за тобой этакий верзила несется, в спину дышит, перед собой в двери не пропускает и все кушанья до тебя норовит попробовать – не приведи боги, там яд. Тут ведь и дураку ясно, что один в такой парочке телохранитель, а другой – господин. А телохранителей, так же, как и хранов, от нечего делать не нанимают. Возникает закономерный вопрос: а что этот самый господин собой представляет, если его охранять приходится? Ты же от подобной подозрительности со стороны окружающих избавлен. Молодой обеспеченный мужчина в сопровождении не слишком умной любовницы – ну что может быть обыденнее?




– А убийца?




– Элементарно,- снисходительно улыбнулась я.- Представители этой гильдии делают свою работу быстро и качественно, но мало заботятся о внешней стороне дела. То есть всем и каждому видно, что здесь поработал убийца. Проще говоря, они никогда не разыгрывают спектаклей, как храны. А мы можем и самоубийство инсценировать, и спровоцировать его, и несчастный случай подстроить, и даже за отдельную плату подставить кого-нибудь, неугодного нанимателю. Представь, как здорово: один твой враг мертв, а другой под следствием и, скорее всего, будет приговорен к смертной казни за убийство. Одной стрелой можно двух зайцев уложить.




– Да-а… – Судя по резко побледневшему лицу Торина, эта идея вовсе не казалась ему такой уж замечательной. Благороднорожденный чистоплюй, что с него возьмешь… Такой скорее двух убийц наймет для неугодных ему людей, чем будет подставлять кого-то. Нет бы ему подумать, что подозрение в подобном случае и на него может пасть, как на организатора и спонсора убийств,- А наемник? Чем ты от него отличаешься?




– Ну сравнил! Ты бы меня еще в один ряд с мясником поставил! Наемник – он что? Ему в принципе любая работа сгодится, лишь бы деньги платили. Такие люди, как правило, умеют всего понемногу – сражаться, маршировать, грабить, готовить, шить, нянчить детей, косить траву, пасти скот, делать горшки или грабли… Поэтому нас, наверное, несведущие люди тоже наемниками нередко кличут – за готовность взяться и за охрану, и за убийство, и за шпионаж. Кроме того, я могу еще и переводчиком подрабатывать, и обеды варить, и даже обращению с оружием обучать. Да и магичу слегка. Такая у меня многопрофильная специальность. Да и…




Я замолчала так резко, будто мне заткнули рот. Впереди в толпе мелькнули знакомые иссиня-черные волосы, и я, едва не зашипев от ненависти, рванулась за ними следом, но потом опомнилась и быстрой цепочкой мысленных ассоциаций спихнула со своих плеч Тьму. Вонато метнулась вверх и вперед, но потом опустилась на привычный насест и равнодушно зажмурила огромные глазищи.




"Не тот".




"Уверена?" – разочарованным мыслеобразом переспросила я.




"Да",- лаконично отозвалась она и вновь вцепилась в плащ коггями, замерев у меня на плече крылатым чешуйчатым изваянием. Да я уже и сама видела, что обозналась: волосы волосами, а фигура у но-прежнему повернутого ко мне спиной мужчины была определенно покоренастее и помассивнее, чем у мечтательного подонка Зверюги, юного и изящного, как принц на гравюре в книжке с детскими сказками.




– Что?




– А? – Я вопросительно покосилась на своего подопечного, потом невольно зацепилась взглядом за роскошный веер из павлиньих перьев, выставленный в витрине какой-то богатой лавки, и печально вздохнула. Не носить мне таких дорогих аксессуаров. Но помечтать-то о них можно? – Что тебе еще рассказать?




– А если, к примеру… Ай! Ну вот! Это все ты виновата – разговорами меня бестолковыми отвлекла! – Торин с размаху влетел в грязную лужу, измарал вонючими брызгами плащ (не только свой, но и мой) и мигом стал похож не на благороднорожденного лорда, а на блаженствующую около лохани помоев хавронью.




Я даже не пробовала спорить. Понимала: бесполезно. Ну разумеется, в этой мелкой неприятности виноватая, и только я. Равно как и в первопричине нашего поспешного бегства из Каленары, и в начале войны Ветров, и во множестве грехов, которые все разумные расы свершили со дня сотворения мира подлунного.




Отдавая должное отличному ужину, Торин неспешно припоминал проведенный на улицах и площадях Кларрейды день. Он был доволен. Во-первых, неприятный ему Вэррэн в прогулке по городу не участвовал, во-вторых, Тень, словно стремясь загладить какие-то грехи (а скорее всего просто стесняясь происшествия с лягушкой), была на удивление миролюбива и спокойна, не шипела ежеминутно "осторожно!", не отказывалась шататься по улицам и не натравливала на прохожих свою вонато. Впрочем, ей самой эти прогулки, кажется, доставляли немалое удовольствие. Во всяком случае, оглядывалась по сторонам храна так весело и оживленно, словно впервые в жизни выбралась за пределы Каленары. Торин видел, как жадно она косилась на магазины одежды и косметики, цирюльни и ювелирные лавки, и даже готов был, если бы девушка попросила, вытерпеть их посещение и купить ей пару мелочовок. Но храна (не просто наемница, а именно храна, вновь напомнил себе Лорранский) раз за разом демонстрировала удивительную стойкость к извечным женским соблазнам и, непреклонно дернув головой, отворачивалась от зазывных вывесок и витрин. В платье и плаще она выглядела добропорядочной горожаночкой, выбравшейся совершить моцион со своим женихом или мужем. Разве что красноглазая клыкастая Тьма, привычно прогуливающаяся по плечам и рукам Тени, слегка не вписывалась в образ мещанки. Да еще вопрос, с которым она обратилась к какому-то уличному босяку, заставлял задуматься. А интересовало девушку наличие или отсутствие в Кларрейде "Сломанного меча". Ничего подобного в городе-везунчике не было, и храна заметно расстроилась, хотя и попыталась это скрыть. Оставалось только гадать, что именно наемнице, телохранительнице и убийце вдруг понадобилось в кабаке ее гильдии.




От раздумий молодого Лорранского отвлек звонкий, счастливый смех Тени. Оказывается, альм, хвастаясь недюжинной силой, взялся таскать храну на руках. Девушка сначала шутливо отбивалась и даже побегала немного, уклоняясь от протянутых рук нечеловека, но потом сложила оружие и позволила Вэррэну покатать себя по всей гостинице. Вонато сначала не одобрила такого развлечения, но потом не выдержала и спланировала своей хозяйке на плечи, явно решив, что уж коль скоро альм может в охотку носить на себе Тень, то веса демона и подавно не заметит.




Торин задумчиво смотрел на дурашливо барахтающуюся в руках нечеловека наемницу. Эльфообразный хозяин и постояльцы видели только балующуюся парочку молодых представителей разумных рас, но Лорранский, приученный своей телохранительницей везде высматривать двойное дно, невольно замечал, как ловко Тень и Вэррэн прощупывают тела и характеры друг друга, прикидывая сильные и слабые стороны и примечая незащищенные места, куда можно будет молниеносно нанести смертельный удар. И это при том, что ни одной настоящей драки между ними так и не случилось, хотя все к тому шло. Торин, засыпая, каждый раз гадал, проснется ли их странная компания в полном составе, или за ночь кто-нибудь кого-нибудь все-таки прикончит.




И это шутливое дуракаваляние было всего лишь подготовкой к серьезной схватке, попыткой загодя распознать уязвимые места противника.




Вэррэн, конечно, бросался в глаза всем и каждому. Его не могла сделать неприметным ни обычная одежда, ни тривиальное оружие, ни подчеркнуто мирное и спокойное поведение. Зато храна себе не изменила – платье, как и прочие дорожные одежки, у нее было простеньким, темным, хотя и сшитым из добротной материи – как раз таким, чтобы не привлекать к своей хозяйке внимания бедностью, но и не колоть глаза богатством. Нетуго зашнурованный корсаж, рукава и юбка были удобными, не обтягивающими, но и не развевающимися. Ничего способного сковывать движения или мешать во время боя. И в то же время Тень ни в коем случае не казалась изготовившимся к сражению воином, отовсюду ожидающим опасностей и нервно оглядывающимся при каждом шаге. Так, молодая девчонка, дурачащаяся с представителем союзной расы. И никто не замечает, как эти двое словно бы невзначай проводят кончиками пальцев по рукам друг друга, оценивая мускулы, или насмешливо хлопают по спинам и плечам, явно прощупывая, где спрятано оружие.




"Убьет",- с замиранием сердца подумал Торин, сам не понимая, откуда у него возникла такая уверенность, а главное – кто кого, собственно говоря, убьет-то. Но что добром этот странный тандем не кончит – это точно.




Спать Тень, как всегда, улеглась около порога. Правда, на этот раз она почему-то не стала раздеваться – просто закуталась в одеяло и улеглась, перед этим задумчиво покосившись на своего подопечного и слегка пошевелив губами, словно подсчитывая что-то про себя. Демон подлезла ей под бок, и храна машинально укрыла ее краем одеяла и прижала к себе. Потом обе недреманные стражницы затихли.




Торин, конечно, знал, что его телохранительница при необходимости может ходить легко и бесшумно. Как-то раз он даже подглядел точный способ такого перемещения – для него требовалось отсутствие обуви и умение аккуратно ставить ногу не на носок, как чаще всего поступают неопытные в деле подкрадывания, а на всю стопу, чтобы не хрустнул ни один сустав. Впрочем, повторить подобный номер без долгих, упорных тренировок было невозможно. И вскоре Лорранский оставил надежду научиться ходить бесшумно, так же, как незадолго до этого отказался от идеи садиться на лошадь, не касаясь стремян. Так вот, граф, конечно, был в курсе, что храна, в полном соответствии со своим прозвищем, может подкрасться тихо, как тень, но так и не научился не вздрагивать после того, как девушка внезапно возникала рядом или – что еще хуже – дотрагивалась до него сзади.




Поэтому появление наемницы около кровати стало полнейшей неожиданностью. Тень нависла над своим клиентом, едва заметно улыбнулась, и Лорранский, не сдержавшись, улыбнулся в ответ. А коварная храна, низко наклонившись к графу, вдруг легонько дунула ему в глаза. И Торин почувствовал, как веки словно наливаются свинцом. Нестерпимо захотелось спать. И последнее, что он увидел перед тем, как провалиться в вязкую темноту, была подлая ухмылка его телохранительницы.




"Это не метод",- укоризненно заметила Тьма, прогулявшись по животу покладисто заснувшего аристократеныша.




– Сама знаю,- вслух согласилась я с ней, морщась,- на усыпляющее заклинание пришлось выложить немало сил, и теперь меня ощутимо пошатывало. Эх, где Вэррэн с его готовностью поцеловать меня… то есть, извиняюсь, от всей души поделиться энергией? – Но что делать? Ведь он же за нами потащился бы.




Вонато немного подумала и ответила утвердительной ассоциацией. Потащился бы, это несомненно, от настроенного качать права Торина отделаться не легче, чем убить хорошо вооруженного и изготовившегося к обороне эльфа.




– Вот-вот. А нам сейчас попутчики разве нужны?




Тьма задумчиво понюхала пальцы графенка, дернула подвижным носом, потом расправила крылья, сладко потянулась и перелетела ко мне на плечи, явно демонстрируя, что от нее мне так просто не избавиться. Я с невольной улыбкой почесала демона под нижней челюстью, заботливо подоткнула своему подопечному одеяло, чтобы, не приведи боги, слабосильный Торин не простудился, и вылезла в окно, дабы не утруждать себя возней с замками и щеколдами. Кроме того, мне вовсе не хотелось переживать еще один скандал, если Лорранский обнаружит себя в закрытом снаружи помещении.




Ненастными осенними ночами большие города не то что засыпают – нет, они никогда не знают покоя, и заставить их угомониться не под силу ни войнам, ни эпидемиям, ни тем более такой мелочи, как дождь и непогода. Просто вся жизнь перетекает с открытого воздуха в помещения, и, хотя улицы пустеют, за стенами зданий кипит еще более бурная жизнь, особенно в Кларрейде.




Я сменила платье на штаны и куртку и шла, невольно ежась, стараясь повыше поднять вытертый кожаный воротник. Улицы освещались плохо, это вам не стольная Каленара, где каждый старается выставить напоказ свою обеспеченность и навешивает на дом столько магических сгустков света, на сколько хватает денег. Да и с тем освещением, что, по идее, должна оплачивать держава, здесь было туговато, хотя изредка кое-где нет-нет да и посверкивали робкие, дрожащие лучики слабых магических зарядов, которым, впрочем, не под силу было разогнать царящую на улицах темноту.




Только ни мерзкой погоде, ни темноте, ни ворам не под силу напугать торговцев и коробейников. И когда мне навстречу попался продавец разноцветных гномьих водок, я без раздумий купила у него полстакана светло-зеленого (это негоциант меня заверил, что светло-зеленого, в темноте даже демоны Мрака вековечного не разобрали бы цвет), мерзостного на вкус пойла, с отвращением прополоскала им рот и выплюнула в канаву. Потом смочила в оставшихся в стакане каплях пальцы и, морщась, провела рукой сначала по волосам, потом по куртке. Тьма в ужасе принюхалась и от греха подальше слетела с моего плеча, явно опасаясь, что сдуревшая хозяйка и ее в какой-нибудь гадости выкупать вздумает. Понимаю. Пахло от меня теперь, как от орка, неделю шатавшегося по людскому городу в поисках развлечений и с увлечением предававшегося пьянству. То, что нужно.




В большой трактир, примеченный во время дневных прогулок под ручку с Торином, я ввалилась именно так, как вваливаются в подобные заведения подгулявшие наемницы: расхлебянив дверь нараспашку, зацепив ногой косяк, пнув по дороге табуретку и едва не свалившись на стол, заставленный дешевыми кушаньями и напитками. Сидевшая за ним компания гномов и человеческих мужчин разразилась веселыми приветственными криками, призывая довершить начатое и все-таки рухнуть, если не на столешницу, то хотя бы им на колени. Но я непреклонно помотала головой, кое-как выправилась, скорректировала направление своего движения и целеустремленно шагнула к пустой лавке в самом углу. Хорошее место, удачное, удивительно даже, как его раньше никто не занял – там можно устроиться, прислонившись к стене и не ожидая нападения со спины, а видно будет почти весь зал, исключая разве что противоположный угол, затененный густым полумраком.




– Что закажем? – тихо поинтересовалась молоденькая девушка-разносчица, наклоняя голову. Правда, делала она это скорее не из почтения, а от усталости.




– А пирожные у вас есть? Или шоколад? – невинно, но достаточно громко, дабы привлечь всеобщее внимание, спросила я, ссаживая Тьму на стол.




– Ничего подобного не держим,- равнодушно отозвалась девушка, никак не отреагировав на любопытное шипение хищного демона. То ли эта красавица (а подавальщица действительно была весьма и весьма недурна собой и. если бы ее приодеть и причесать, как должно, могла составить конкуренцию признанным придворным красавицам) уже наработалась и устала до того, что не замечает ничего вокруг, то ли по жизни такая равнодушная. В любом случае – уважаю.




Посетители трактира, не без интереса посматривающие в мою сторону и прислушивающиеся к диалогу с разносчицей, разразились ехидными смешками. Ну в самом деле, сдурела, что ли, эта наемница – в подобном заведении сладости спрашивать? Да тут если овощи найдутся, и то хорошо. В трактиры вроде этого – большие, недорогие, служащие неизменным пристанищем для всякого сброда и еще не выслужившихся представителен всех гильдии,- приходят вовсе не для того, чтобы десертами лакомиться. Я это знала. И сама явилась ради того, чтобы получить необходимую мне информацию. Но сделать это нужно, по возможности не ударяясь в непосредственные расспросы и не пробуждая в окружающих подозрительности.




– Ну и дыра же здесь – даже шоколад не подают! – презрительно сморщив нос, во весь голос оповестила я,- Может, хоть печенье есть? Или яблоки?




Разносчица меланхолично покачала головой. Подобные разборчивые и капризные клиентки ей, видимо, были в новинку, и, как себя вести, девушка просто не знала, поэтому на всякий случай она решила свести количество произносимых слов к минимуму и не отходить от моего стола, пока не добьется хоть какого-нибудь заказа.




– Позволено ли мне будет угостить прекрасную тэмм? – елейным голоском пропела моя первая жертва, осторожно усаживаясь рядом со мной на лавку. Я вопросительно покосилась на своего неожиданного соседа. А ничего мужчина, вполне приятный, даже, можно сказать, красивый – высокий, мускулистый, неплохо одетый и, кажется, причесанный. На поясе, не скрываясь, висит кинжал, больше похожий но размерам на короткий меч. В голенищах сапог явно спрятано еще какое-то оружие, не столь претенциозное, но наверняка куда более опасное. Что-то мелкое скрывается в кармане свитера – возможно, бритва или просто острый стержень. Рядом, на прочном кожаном поводке – ручной демон, кошмарная тварь, видового названия которой я так и не вспомнила, в стальном наморднике на клыкастой пасти и с жуткими темно-синими глазами, способными, кажется, заглянуть в самую душу. Ну-ну. Из гильдии убийц мой кавалер будет, не иначе. А может, солдат, вернее, с поправкой на неплохую одежду и вооружение, лейтенант или сержант какой-нибудь.




– Я не продажная девица! – тут же во весь голос оповестила я.




Что вы, тэмм! И в мыслях не было! – замахав руками, поспешил уверить меня мужчина. В его глазах явственно мелькнуло: "Да у кого сейчас на это деньги есть?" Правильно, небось рассчитывает опутать полупьяную девицу, не то наемницу, не то воровку низкого ранга, сладкими речами, угостить чем-нибудь вкусненьким и увлечь в темный угол. Разумеется, это обойдется значительно дешевле, чем платить девушке сомнительного поведения. Вот только не знал галантный кавалер, что я им тоже попользоваться собиралась. И отнюдь не в том смысле, в каком предвкушал он.




Мужчина тем временем услал разносчицу за шоколадом, наказав без сладостей не возвращаться и искать их где угодно, хоть во Мраке вековечном, и повернулся ко мне. Я надела на лицо самую милую и любезную улыбку, на какую только была способна:




– А вы местный?




– Я-то? Да. С рождения в Кларрейде живу. И родители мои здесь весь свой век вековали.- В голосе моего собеседника звучала гордость. Вот, мол, я каков – не крестьянин какой-нибудь сиволапый, а горожанин самый Что ни на есть коренной.




– Это хорошо! – Я, как бы в приливе чувств, панибратски приобняла мужчину за плечи, и он не стал отстраняться, только слегка поморщился от исходящего от меня тяжелого водочного духа.- Слушайте, помогите бедной девушке! Я, собственно говоря, из гильдии наемников и должна разыскать одного человека. Наследство ему, понимаете ли, оставили, вот меня и наняли, чтобы я ему радостную весть сообщила. Только человек этот… просто перекати-поле какое-то, а не человек! Только что тут был, на следующий день глядь – а он уже верст за пять сотен отъехать успел. Вот и мечусь по стране, ищу, где он в очередной раз приткнулся. Вроде бы его в Кларрейду заносило, так я решила сюда приехать, порасспрашивать людей. Вы уж не сочтите за труд, подскажите, где можно попробовать поискать счастливого наследника!




Мужчина вопросительно покосился, но послушно начал перечислять гостиницы, в которых, по его мнению, мог бы остановиться человек-перекати-поле. Я согласно кивала, запоминая, потом, сделав вид, что хочу отойти припудрить носик, вылезла из-за стола и канула в ночной мрак. Совесть за сей не слишком приличный поступок меня не терзала ни в коей мере, мне лишь было интересно, как долго любезный мой собеседник дожидался приглянувшуюся девицу и принесли ли ему в конце концов заказанные для меня сладости.




Часы на городской башне гулко и торжественно пробили полночь. Я с отвращением покосилась на небо, плотнее запахнула куртку, пряча от мелкой мороси забравшуюся ко мне за пазуху Тьму, и едва не бегом бросилась вверх по улице, решив обойти хотя бы полдесятка из названных мне адресов.




Однако, как показала жизнь, храна предполагает, а боги располагают. В Кларрейде я уже была, но всего лишь один раз, и, разумеется, расположения и названия всех улиц запомнить не могла. Позднее время и непогода разогнали по домам всех местных жителей, которые могли бы помочь мне в нелегком деле ориентировки в городе. Приходилось разыскивать таблички и указатели, а потом едва ли не ощупью разбирать руны, гадая, то ли это Страшная, то ли Страстная улица. Растрачивать энергию на магию, дабы подсветить себе путь, не хотелось – если боги помогут найти Зверюгу, то мне понадобятся все силы.




Три гостиницы я все-таки разыскала. Как на грех, во всех них угрраздило остановиться одиноких мужчин, похожих по описанию на меланхоличного мерзавца. Поэтому, вознаградив хозяев за полезную информацию и попросив их по возможности хранить мой визит в тайне, я с зубовным скрежетом и проклятиями лезла по мокрым холодным камням, из которых были сложены здания, на второй, а то и на третий этаж, дабы заглянуть в указанные мне окна и проверить, тут ли обосновался поэтичный подонок. Его имя бы мне ничем не помогло – вряд ли отреченный сознался бы, кто он есть, или стал бы выдавать себя за храна. Скорее всего, он назвался как-нибудь просто и непритязательно, дабы не привлекать излишнего внимания. Осторожность у их сообщества, так же, как у нашей гильдии, в крови.




Двое постояльцев сразу же были отклонены как совершено неподходящие мне по внешности. Один из них оказался гномом – я сдуру не подумала уточнить у хозяина гостиницы расовую принадлежность искомого объекта,- а другой щеголял коротким белокурым хохолком на макушке. Зверюга был черноволос, однако я не поленилась на всякий случай протиснуться в окно и тихонько подойти к спящему сном праведника парню, дабы взглянуть ему в лицо. Нет, не то. У того, кого я ищу, черты лица тонкие и породистые, как у аристократа, а этот парнище явно еще пару недель назад навоз вилами на селе разбрасывал.




Холодный воздух из распахнутого мною окна, видимо, разбудил постояльца – он внезапно распахнул огромные серо-синие глаза, похлопал ими, словно не осознавая, где находится, потом сел на постели и завизжал, как благородная леди, в спальню которой ворвался бандит. Звуковой волной меня буквально забросило на подоконник и вытолкнуло в оконный проем. Причем примеряться и спускаться спокойно было уже некогда – я как вылезла, так и сиганула вслепую, благо этаж был вторым, а высокими потолками гостиница похвастаться не могла. Тьма рванулась было за мной, потом передумала и порхнула обратно в комнату. Визг прекратился так резко, будто парню заткнули рот. Видимо, демон предъявила крикуну свою коронную ухмылку во все клыки.




Приземление прошло удачно. Я привычно упала на бок, тут же вскочила на ноги и бросилась к забору, на ходу крикнув выглянувшему на шум хозяину:




– Прошу прощения!




Не знаю, извинил он меня или нет, выяснять это у меня не было ни малейшего желания. Ворота были закрыты, я подпрыгнула, ухватилась за верх забора, подтянулась и легко оседлала толстые добротные доски. Тьма спланировала ко мне, и визг немедленно понесся с новой силой, однако я уже спрыгнула с забора на улицу и неспешно двинулась к "Уютному местечку", решив больше не испытывать судьбу и продолжить поиски утром.




– Тень, прекрати свои шуточки! – строго потребовал Торин на следующее утро, когда я, зевая и хлопая слипающимися глазами, кормила тонко нарезанным вяленым мясом Тьму. Самой мне кусок отчего-то не лез в горло, и я лишь выпила чашку молока, заодно проконтролировав его свежесть, дабы слабый, изнеженный Торин, который тоже потянулся за кувшином, не заработал себе расстройство желудка. Эх, кофе бы мне! Да где же этот напиток аристократов в простой гостинице раздобудешь?




Вэррэн, каким-то образом всегда знающий все, даже то, что ему знать бы не следовало, фыркнул и, поймав мой возмущенный взгляд, поспешно состроил на лице донельзя серьезное и патетичное выражение.




– Какие шуточки? – приподняв брови, поинтересовалась я, стараясь смотреть как можно невиннее и наивнее. Впрочем, мага, пусть и недоделанного, такими взглядами не обманешь.




– Перестань мне глазки строить, бесстыжая! Думаешь, я не понимаю, зачем ты меня усыпляешь, и не знаю, куда ты по ночам бегаешь?




Будто с размаху под дых сапогом ударил.




– И куда же? – помертвевшими губами пробормотала я, уже во всей красе представляя дивную картину: ночь, улица, фонарь, кабак, я, а сзади – Торин, крадущийся за мной, аки тать, влипающий в одну из своих бесконечных неприятностей, падающий под ударами грабителей, в последнем усилии выколдовывающий какую-нибудь магическую гадость и сжигающий весь город… Наш Торин и не такое может!




– Да вот к нему! – Обличающий перст негодующего аристократа ткнулся едва ли не в грудь Вэррэну.- Хоть бы людей постыдились!




Я выдохнула и едва не засмеялась от облегчения. Ну надо же, какое ханжество! Странно для выросшего при дворе благороднорожденного! Да пусть думает, что хочет, лишь бы в безопасности был.




Однако Вэррэн явно был другого мнения. Я не успела предупреждающе сжать его руку, и альм во весь голос оповестил:




– Если Тень к кому-то бегает, то не ко мне!




Торин надулся и глянул на меня коршуном. Я укоризненно посмотрела на ратующего за правду нечеловека, страдальчески поморщилась и вздохнула. А Вэррэн ни с того ни с сего пристал еще сильнее неугомонного Торина, пытаясь выпытать, где это меня ночью носило. Аристократеныш, почувствовав поддержку со стороны, воспрянул духом и вцепился в меня с упорством болонки, атакующей хозяйские танки.




Я окинула обоих дознавателей хмурым взглядом и поняла, что надо признаваться. Иначе эти два умника с меня живой не слезут.




– Я одного человека ищу. Вэррэн, ты знаешь, о ком речь. Вот, вчера ночью ходила на поиски.




– И как? – поинтересовался явно ожидавший чего-то подобного альм, пока обомлевший графенок пытался переварить полученную информацию.




– Пока никак. Сам понимаешь, своим именем, вернее, прозвищем, он вряд ли назовется. Приходится действовать по схеме "поди туда, не знаю куда, найди того, не знаю кого".




– А кого ищешь-то? – Торин быстро справился с удивлением и тут же с присущим ему любопытством принялся выпытывать подробности, которых ему, по моему мнению, знать не следовало. Да и вообще вся эта история его мало касалась.




– Да так,- неопределенно повела рукой я. Тьма, лежащая на моих коленях, решила, что хозяйка приглашает ее побаловаться, взлетела и принялась с увлечением кружить рядом, норовя легонько прихватить клыками мои пальцы. Учитывая ее размеры, закончиться такое развлечение могло весьма печально – Торин и так уже едва увернулся от крыла моей вонато, разрезавшего воздух в опасной близости от его сиятельного лика. Подпрыгнув на лавке и поймав демона, я водворила ее обратно себе на колени и внимательно воззрилась на своего подопечного.




– Расскажи подробнее! Я помогу тебе его искать!




Да упаси меня все двенадцать богов от помощи Торина!




Я еще раз укоризненно глянула в сторону Вэррэна:




– Лучше бы ты соврал, что я действительно к тебе бегаю. От скольких проблем ты бы меня избавил…




Из гостиницы мы вышли втроем. Альм тоже желал непременно поучаствовать в поисках. Как выяснилось, он не помнил названия гостиницы, в которой встречался со Зверюгой, но заверил меня, что сумеет отыскать ее в переплетении улиц и переулков. Я, немало напуганная нездоровым энтузиазмом, овладевшим Торином вкупе с горячим желанием отыскать подлого отреченного, не спускала глаз со своего своевольного клиента и крепко держала его под руку, дабы в случае необходимости грубой силой смирить его героические порывы. Обладающему не слишком хорошей памятью Лорранскому Зверюга чудился в каждом встречном мужчине, и мне стоило немалых трудов сдерживать рвущегося на расправу с предателем аристократа. Ох, королева Родригия, что же вы натворили своим указом об участии Торина в турнире! Как осложнили мне жизнь! Теперь ведь не шибко умный, зато уверенный в себе аристократеныш постоянно на подвиги рвется, поди-ка удержи его от героических свершений!




– Вот эта,- указал в конце концов Вэррэн. Я посмотрела на здание, с удовольствием отмечая, что не слишком ошиблась в своих предположениях: гостиница была не бедная, но и не самая роскошная, чистенькая, наподобие той, в которой остановились мы. Самое место для поэтичного мечтателя и хладнокровного предателя. Ну что ж, замечательно.




– А давайте туда ворвемся и повяжем этого гада! – подпрыгивая от нездорового возбуждения, предложил графенок, бросая жадные взгляды на окна второго этажа. Я недоуменно посмотрела туда же, не понимая, что могло вызвать такой горячечный приступ нездоровой ажитации, потом заметила, как за тонкими шторами мелькнул изящный полуодетый женский силуэт, и невольно улыбнулась. Однако предложение Торина не поддержала:




– Ну нет! Врываться мы никуда не будем! Представь, если Зверюга уже выехал из этой гостиницы! Мы только шуму наделаем, к себе внимание привлечем и, вполне вероятно, закончим наши поиски в тюремной камере, куда нас водворит вызванная испуганными мещанами стража.




– А чем мы тогда займемся? – жалобно проблеял уже явно предвкушавший лихой наскок на гостиницу Торин.




– В засаду сядем! – "обрадовала" я его, приподнимаясь на цыпочки, дабы высмотреть пригодное для осуществления сих намерений место. Жаждущий активных действий Лорранский скис и даже всхлипывать, кажется, попытался, но потом вновь воспрянул духом и едва ли не на одной ножке вокруг меня запрыгал:




– А где? Где мы будем садиться?




Я страдальчески посмотрела на это божье недоразумение и повернулась к Вэррэну. Альм без слов указал мне на огромные заросли борщевика, несмотря на мерзкую погоду, все еще покачивавшего большими беловато-зелеными зонтиками соцветий, но я отрицательно помотала головой. Однако Торин моего жеста не заметил и с радостным возгласом бросился к растениям, явно сочтя их замечательным местом для той самой засады, в которую он просто мечтал сесть. Охнув от испуга, я рванулась за ним и как раз успела вцепиться в графский ремень, вдетый в штаны. А беспечный аристократенок уже занес ногу…




– Стой! – наплевав на конспирацию, во весь голос гаркнула я, понимая, что, вздумай Торин вырваться из моих рук любой ценой, упадем мы вместе, причем как раз в проклятые заросли. К счастью, графеныш проявил обычно не свойственное ему благоразумие и притормозил, вопросительно оглядываясь через плечо. Тьма слетела со своего извечного насеста и заметалась у него перед лицом, как делала всегда, когда хотела отвлечь на себя внимание моих противников и не дать им продвигаться вперед.




Какая-то проходящая мимо толстуха насмешливо фыркнула, а потом ускорила шаги, словно опасаясь, что мы на нее нападем. Понимаю. Со стороны наша колоритная компания наверняка и впрямь выглядела довольно подозрительно.




– Ну что на сей раз не так? – склочным голосом поинтересовался Торин, небрежно отмахиваясь от Тьмы. Любому другому моя вонато уже вцепилась бы в волосы, дабы на деле растолковать всю недопустимость подобного бесцеремонного обращения с почтенными воспитанными демонами, но наш подопечный мог позволить себе некоторые вольности с ней и знал это. Поэтому Тьма лишь прошипела по адресу нахального Лорранского явную гадость и спланировала на плечо Вэррэну. Тот, явно недоумевающий так же, как графенок, опустил руку ей на спину, погладил по хребту и вопросительно воззрился на меня.




– Это же борщевик! – просветила беспечных мужчин я. Потом, поняв, что они никак не сообразят, в чем дело, растолковала более подробно: – Вы вздумали устраивать засаду в зарослях ядовитого сорняка. Между прочим, чтобы обзавестись ярко-красными, невыносимо зудящими пятнами, достаточно всего лишь пару часов позагорать в тени этого милого растения. Остается только гадать, кто позволил развести подобное безобразие посреди города. Хотя изничтожать его – себе дороже выходит. Поэтому, наверное, борщевик и не трогает почти никто, с ним даже маги предпочитают не связываться.




Проникнувшись горячностью моей речи, Торин с недоверием посмотрел на коварные заросли, словно опасаясь, что они сами на него прыгнут, на всякий случай отошел на пару шагов и недоуменно поинтересовался:




– А где же тогда в засаду садиться, если не здесь? Ведь засада – она на то и засада, чтобы засесть где-нибудь!




Видимо, аристократенышу очень понравилось слово "засада", от которого буквально веяло неспокойной, полной опасных приключений жизнью хранов, вот Торин и принялся повторять его на разные лады. Посмотрела бы я, как он в ядовитых растениях устроился Зверюгу подстерегать!




Я страдальчески поморщилась, понимая, что так просто мой дражайший графенок теперь не заткнется, на всякий случай оттащила его от зарослей борщевика, дабы он, не приведи боги, не вздумал туда упасть, и оглянулась. Впрочем, придумать, где моему неугомонному клиенту сесть в засаду с минимальной опасностью для его сиятельной жизни и здоровья, удалось почти сразу же:




– Послушай, Торин, а давай мы пойдем в гостиницу и сделаем вид, что хотим комнату снять!




– А дальше что? Где тут засада-то?




– А мы заплатим, запремся в комнате и будем подглядывать в замочную скважину или в щелки между дверным косяком и створкой! – все больше воодушевляясь, развивала свою мысль я,- Специально попросим, чтобы нас разместили в самом начале коридора, тогда никто мимо незамеченным пройти не сможет! Хозяев расспрашивать не будем, дабы не вызвать у них неразумного желания рассказать о назойливых постояльцах нашему старому знакомому, если, конечно, он до сих пор живет здесь. Просто поселимся, и все!




Вэррэн едва заметно кивнул, одобряя этот план. Потом оглянулся, убедился, что никто не смотрит, и легко влез на забор, а с него перепрыгнул на крышу низенького сарайчика, пристроенного к основному зданию гостиницы, где и затаился, посверкивая своими невероятными глазищами, как огромный кот. Если не знать, где сидит альм,- нипочем не догадаешься.




Торин сам взял меня под руку и повел к крыльцу. Со стороны мы смотрелись, наверное, как добропорядочная семейная пара из другого города, на почтовом дилижансе добравшаяся до Кларрейды и теперь подыскивающая приличный ночлег. Разумеется, аристократическую осанку Торина замаскировать было невозможно, но из-за недорогой одежды она казалась не слишком величественной и гордой. А я, как всегда, была готова сыграть любую роль – и принцессы, и нищей. А уж горожанки – вообще легче легкого.




Комнату нам, таким солидным и серьезным, подыскали без разговоров. Располагалась она очень удачно – именно в начале коридора, как мне и хотелось. Получив ключ, я загнала в любезно предоставленное нам помещение Торина, заперла дверь изнутри и первым делом как бы невзначай высунулась из окна и сладко потянулась, от души помахав руками. В ответ на подоконник упал маленький камушек, и я поняла, что Вэррэн заметил, где нас поселили. Вот и славно.




Торин сразу же залег в засаду. Причем в самом прямом смысле – не раздеваясь и даже не сняв сапог, плюхнулся на кровать, завернулся в одеяло с головой и принялся подсматривать в сторону двери в маленькую щелку в одеяле. Видимо, в его понимании выслеживающему предателя отважному рыцарю или искателю приключений полагалось вести себя именно так. Чем бы дитя ни тешилось… Сама я устроилась на полу около двери, прислонившись спиной к косяку и посадив рядом Тьму, дабы она тоже бдела и предупредила меня, если я упущу что-нибудь, достойное внимания.




Вскоре из плотного одеяльного кокона на кровати донеслось блаженное посаиывание и причмокивание. Я неслышно подошла к Торину, аккуратно отогнула угол, которым он укрыл лицо, дабы мой бесценный подопечный не задохнулся (с него станется), и вернулась на свой пост.




Пару раз я и сама задремывала, сморенная бездельем и тишиной. Правда, крепко заснуть Торин не давал – он то всхрапывал, как вволю напившийся конь, то начинал шумно ворочаться, вздыхая и скрипя кроватью, то как-то странно поскуливал, заставляя меня встревоженно вскакивать и склоняться над ним, пытаясь определить причину этих жалобных звуков. Впрочем, плохо или больно графенышу явно не было – уж слишком безмятежная улыбка блуждала по его губам, изредка бормочущим какие-то не то вопросы, не то признания.




"Ложись поспи, я послежу",- торопливой чередой ассоциаций предложила Тьма, переползая ко мне на колени и вопросительно заглядывая в глаза. Я рассеянно пощекотала ее иод нижней челюстью, чмокнула в подвижный нос и почти тут же замерла, склонившись к демону и мысленно заклиная Торина не сопеть и не шуршать одеялом.




По коридору кто-то шествовал, неспешно и величаво, как король по своему дворцу. И звук шагов – мягкий, вкрадчивый, почти неслышный, несмотря на беззаботность человека, насвистывающего какую-то легкомысленную песенку,- почему-то казался мне знакомым. Стараясь не дышать, я приникла к щели между дверной створкой и косяком и с восторгом увидела Зверюгу, по-прежнему удивительно красивого и изящного, так и не растерявшего своего меланхолично-мечтательного ореола непризнанного поэта.




Кажется, он так и не понял, что произошло. Я просто вылетела в коридор, крепко приложив отреченного распахнутой во всю ширь створкой, схватила его за грудки и втащила в комнату, заодно аккуратно прикрыв дверь – хозяевам и прочим постояльцам совершенно не обязательно видеть, что сейчас будет происходить в нашем скромном обиталище.




– Торин, просыпайся! У нас гости!




Графеныш подскочил, будто что-то кольнуло его пониже спины, и, путаясь в одеяле, ринулся мне на подмогу. Впрочем, от его помощи вреда всегда было больше, чем пользы, поэтому я без церемоний отпихнула своего неуравновешенного клиента в сторону и, памятуя, каков Зверюга в ярости, быстро обмотала своего пленника изрядным куском припасенной заранее веревки. Хитрый узел, затянутый в конце концов в него на животе, дабы не извернулся и зубами не дернул, с первого раза даже мечом невозможно было разрубить. После свершения сих нехитрых действий я отступила от пойманного парня и плюхнулась на стул, с удовлетворением любуясь на дело рук своих:




– Ну здравствуй, красавчик. Вот и свиделись, как говорится. Не забыл еще меня?




Зверюга вместо ответа злобно плюнул в меня, но не попал.




– Ай-ай-ай, как нехорошо! Как некультурно! – от души огорчилась я,- Теперь вот бедной горничной придется пол отмывать! Нельзя же с такой безответственностью относиться к результатам чужого груда!




Торин, от греха подальше отгородившийся от пленника мной, ухватился за спинку стула, заодно придерживая и мои плечи, и засопел удивленно и даже негодующе. Похоже, он просто не понимал, как можно так спокойно вести воспитательные беседы с предателем. Но почему бы и не позволить себе маленькое удовольствие поболтать с умным и находчивым человеком, коим, без сомнения, является наш бывший сопровождающий?




– Что тебе нужно, наемница?




Резко встав, я высунулась в окно и интенсивно замахала руками, словно разгоняя мух. Потом вернулась на свой пост, а в проем вслед за мной аккуратно протиснулся правильно понявший мой знак и соскользнувший с крыши сарая Вэррэн.




– Узнаешь? – благожелательно поинтересовалась я, простирая руку к альму. Тот вразвалку подошел к Зверюге, провел многоопытными руками по телу нашего пленника и извлек из потайных ножен очаровательный кинжальчик с костяной ручкой, из кармана рубашки – бритву и несколько веревочек, а из кармана штанов – глухо позвякивающий медью кошелек.




– Замечательно! – Вэррэн обменялся со мной улыбками и хозяйственно сунул кинжал себе за пояс. Правильно, пригодится еще, зачем же добром зря разбрасываться? Прочие вещи, изъятые при обыске, нечеловек уложил на прикроватный столик, явно еще не определившись с их судьбой.




Зверюга и без моего деловитого вопроса явно узнал альма, налился жутким синим колером и дернулся так, что упал на иол лицом вперед.




– Как же ты так неловко? – от души посочувствовала я, присаживаясь на корточки рядом с отреченным. Ага, неловко, как же! Зверюга извернулся и смог перекатиться на бок. Я заметила, как раз за разом напрягаются и расслабляются мышцы его рук. Завяжи я узел на запястьях – и он бы наверняка не выдержал, ослаб, а то и вообще развязался. Ловкий мальчик, очень ловкий и сообразительный, такого недооценивать ни в коем случае нельзя…




– Можешь не трудиться, веревки крепкие и стянуты на совесть.- Я вновь переместилась на свой стул, рассеянно погладила тут же влезшую на колени Тьму и уставилась на Зверюгу внимательным судейским взглядом, от которого тот невольно вздрогнул и поежился, словно ужас в компании со своей верной подругой паникой на пару прогулялись по его хребту мягкими ледяными лапками.- Знаешь, как мы поступим? Давай ты отдашь мне все деньги, которые получил от родственников Вэррэна, и я позволю твоей душе отойти во Мрак вековечный без страданий и лишней боли. Я храна, убийства и издевательства не доставляют мне никакой радости.




– А если нет? – Зверюга, судя по бегающим глазам, явно не был в восторге от моего щедрого предложения, но ничего другого, устраивающего обе стороны, придумать не мог и потому терзался сомнениями и недоверием. Зря, он находился не в том положении, чтобы выбирать или диктовать свои условия.




– Издевательства мне не доставляют никакой радости,- равнодушно повторила я.- Но ведь не везде же искать собственное удовольствие!




– Да я… Я же сейчас кричать начну! – сообразил отреченный, прожигая меня ненавидящим взглядом. Надо же, а ведь во время поездки в Меритаун мы, можно сказать, почти подружились, едва ли не под одним одеялом спали… Видимо, про это говорится: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто тебя предаст.




Видя, что я нисколько не внечатлилась, Зверюга слегка взвизгнул и вопросительно уставился на нашу честную компанию в ожидании реакции.




– Кричи! – любезно согласилась я,- Я тоже охотно покричу в унисон с тобой. А когда набежит народ, я со слезами на глазах и трагичностью в голосе расскажу, как ты ворвался в мою комнату и напал на беззащитную девушку. И только своевременное вмешательство милорда Торина и милорда Вэррэна, не растерявшихся и повязавших незваного визитера, спасло меня от твоих грязных домогательств.




– А между прочим, это хорошая идея! – оживился альм.- Здесь за попытку изнасилования очень серьезное наказание полагается, вплоть до казни. Сдадим этого тлаххат илль влатэ властям и не будем руки марать.




– Вот и славно,- мило улыбнулась я.- Торин, начинай!




Графенок, поняв, что от него требуется, просиял, как начищенный медяк, и негромко, на пробу, проверещал:




– Жители славной Кларрейды! Бегите все сюда! Посмотрите! Я поймал насильника!




Услыхав восторженные крики Торина, отреченный побелел как полотно и промычал нечто невнятное, протестующее и возмущенное. Идея сдать его властям самому Зверюге явно не понравилась. Понимаю. Кому охота угодить в застенки вроде каленарских, а потом близко познакомиться с щипцами, клещами, тисками и прочим пыточным инструментом?




– Погоди с воплями, Торин! Кажется, наш гость хочет что-то сказать,- Я вновь присела на корточки около своей жертвы и дружелюбно вгляделась в полыхающие бешенством глаза. А хорош, паршивец, ох как хорош! Картинка просто, влюбилась бы, да сердце уже занято.




Упавшие иссиня-черные пряди закрывали лицо, я отвела их в сторону и увидела, что Зверюга улыбается. Вот это мне не понравилось совершенно. И дело даже не в том, что отреченному больше шел легкий флер философской грусти и меланхолии, а не выражение положительных эмоций. Просто ни с того ни с сего подобным донельзя гадостным и поганым образом не улыбаются.




– Ты просчиталась, наемница,- почти нежно сообщил мне парень, а потом заорал так, что у меня в ушах заложило. Я как была на корточках, так и отпрянула спиной вперед, наткнулась на стул, с грохотом, почти неслышным в Зверюгином вое, свалила его и поспешила вскочить на ноги, пока не натворила больших бед.




Торин с визгом отпрыгнул и присел, как в окопе, за кроватью, словно надеялся найти у нее защиту. Вэррэн, наоборот, дернулся к нашему пленнику, но опоздал. По-видимому, такой дикий крик служил каким-то сигналом: в комнату, буквально снеся двери, ворвались пятеро мужчин самой неприятной и подозрительной наружности, одним своим агрессивным внешним видом сразу же отметающие малейшее желание знакомиться с ними и выяснять причины столь наглого и решительного вторжения.




Я выдернула из-под платья верную тайтру, с которой после памятных меритаунских событий не расставалась никогда, не примериваясь, хлестнула ею в воздухе, отпугнув визитеров, и употребила выгаданное время себе на пользу: спиной вперед попятилась к кровати, аккуратно подпихивая Торина в угол, дабы он, упаси хранители Сенаторны, не вздумал ввязаться в свалку, которая тут сейчас, без сомнения, начнется.




Вэррэн, оглянувшись и оценив расстановку сил, грациозно попятился, потом легко перескочил через кровать и оказался прямо передо мной. Я придержала разбег тайтры, но хвостатый и не подумал скромно отойти в сторонку и освободить мне место для маневра – так и стоял, заслоняя меня своей спиной, приготовив к обороне тот самый кинжал, который изъял у Зверюги несколько минут назад.




– Отойди! – возмущенно потребовала я, пытаясь дернуться мыслями в две стороны сразу – пробудить к жизни брошку-паучка и подозвать к себе чрезмерно вдохновившуюся предстоящей дракой Тьму. С первым я с непривычки не слишком преуспела, зато демон послушно опустилась на плечо, но не ко мне, а сразу к Торину, дабы в случае необходимости защитить несносного аристократенка.




– Молчи уж! – так же злобно прошипел в ответ на мои претензии Вэррэн, и я вдруг ни с того ни с сего подумала, что его брат никогда не заслонял меня собой. Да, целовал, да, таскал мои сумки, да, подавал руку. А чтобы так, перед лицом опасности, почти безоружным закрыть меня собой,- нет, такого не было.




А ведь говорят, близнецы во всем одинаковы…




Додумать эту ценную мысль мне не дали: наши гости переглянулись, гикнули для устрашения и решительно пошли в атаку. Я высоко подпрыгнула, сделав одной рукой упор на плечо rio-прежнему упрямо стоящего передо мной Вэррэна, и щелкнула тайтрой, да так сильно и решительно, что одним махом перебила деревянную рукоятку какой-то не то секиры, не то топора. Лезвие тюкнулось в пол дюймах в десяти перед ногами атьма.




– Осторожнее, идиоты! Это же храна! – зычно крикнул рвущийся из пут Зверюга.




Это сообщение произвело поразительный эффект: нападающие все как один стушевались и шарахнулись назад, едва не задавив друг друга. В комнате воцарилась такая звенящая тишина, что я даже испугалась, уж не оглохла ли, и поспешила разорвать ее коротким, не слишком уместным в данной ситуации смешком. Впрочем, он оказался именно тем якорем спасения, за который с готовностью ухватились все присутствующие, поторопившиеся высказать свое авторитетное мнение и поделиться собственным взглядом на происходящие события.




– М-да… – задумчиво протянул из-за моей спины впавший в неожиданную меланхолию Торин. Может, зря ты, Тень, свою профессию постоянно скрываешь и маскируешься то под простую горожанку, то под высокородную даму? Ты же посмотри: всего одна фраза, а каков результат! Когда мы ездили в Меритаун, тебе надо было не моей любовницей прикидываться, а во все горло на каждом углу орать, что ты храна. Тогда, глядишь, на нас всякие-разные нападать бы поостереглись.




Идея, спору нет, была хороша. Только вот припоздала она слегка. А если учесть, что все эти спектакли затевались именно для того, чтобы никто не догадался, что Торина храна сопровождает, гениальность задумки аристократеныша просто умиляла.




– Может, ну ее? – довольно робко и неуверенно предложил один из пятерки незнакомых мне мужчин,- Храна – это же…




– Это… – глубокомысленно поддержал его сосед, пялясь на меня так пристально, словно хотел запомнить до мельчайших подробностей. А может, и впрямь запоминал – чтобы в кабацкой драке потом когда-нибудь по ошибке мне в челюсть не заехать.




– Да девка это, обычная девка! Разве что клинками махать обучена да ногами ловко дерется, зубы выбивая! – заорал потерявший терпение Зверюга, одним махом подписав себе смертный приговор. Терпеть ненавистное слово из уст предателя я не собиралась.




Конечно, альм – это альм. Быстрый, стремительный, нечеловечески сильный и все такое. Вот только остервеневшую храну он удержать все-таки не смог. Я легко избегла тянущихся ко мне когтистых рук и рванулась вперед, видя перед собой только Зверюгу. В конце концов, предательство еще оправдать как-то можно: ну промотал парень все деньги, влип в неприятную ситуацию, наделал долгов и с горя решил пополнить мошну за мой счет, мало ли, с кем не бывает. Но вот от оскорблений он мог бы и воздержаться!




Страх перед храной оказался все же слабее желания лично опробовать, на что же эта хваленая наемница, телохранительница и убийца способна. Поэтому Зверюгины друзья, не сговариваясь, кучно бросились вперед. Как они отреченного в своем Воинственном порыве не затоптали – загадка.




– Тьма, оставайся с Торином! – громко крикнула я. Разум в это время метнулся в другую сторону.




Паучок серебряной бусиной скатился с моего воротника на пол и деловито застучал коготками по направлению к агрессорам. Те вновь остановились как вкопанные. Да что же это за драка такая? В первый раз со мной такое – чтобы нападающие с редкостным единодушием то в атаку бросались, то тормозили и даже отступать пробовали!




– Взять! – повелительно скомандовала я своей магической тварюшке, поняв, что противник решил уступить сомнительную честь напасть первой даме. Брошка слегка свистнула и послушно метнулась вперед.




Вот уж никогда бы не подумала, что человеческие мужчины могут так ловко бегать по стенам! Ну эльфы, ну альмы – это бы я еще поняла. Они ловкие, сильные и грациозные. Но люди… Даже хран при предельном напряжении сил и должном стимуле, думаю, вряд ли сумел бы легконогой серной скакать по комнате и, хватаясь за все выступы и впадины, лезть прямиком на потолок. А тут – какие-то не то наемники, не то отреченные такие чудеса акробатики демонстрируют!




– Куда вы, придурки?! – раненым вернетоком взревел Зверюга, подпрыгивая в положении лежа и приземляясь всей спиной на жесткие доски пола. То-то синяки у него будут – загляденье…




– Да это ведь не храна! – разноголосым хором отозвались ловкие мальчики, уже успевшие добраться до потолка и зависнуть кто на чем. Пустые полочки, которым не повезло предоставить опору одному из них, жалобно потрескивали, но еще держались. Равно как и потолочные балки, и рассохшийся шкаф,- Это же магиня! Сам с ней воюй! Не было такого уговора, чтобы с чародейщиками схватываться!




– И повоюю! – взвился оскорбленный Зверюга.- Освободите только, идиоты!




Лично я после такого невежливого призыва на помощь крикуну не поспешила бы ни за какие коврижки. Однако в остальных долг, видимо, был сильнее самолюбия: один из висящих едва ли не на потолке обреченно зажмурился, брякнулся на пол и начал понемногу, то и дело косясь на меня, переползать к своему гневливому командиру. За ним последовали и остальные, шустро скучковавшись в дальнем от нашей боевитой компании углу. Я милостиво щелкнула пальцами, отзывая паучка, и с благодушным интересом созерцала жалкие попытки отгородиться от меня предметами обстановки, прикидывая, кого пожаловать сильными ударами, а кого и убивать придется.




И тут случилось то, чего не ожидал никто: в двери с изумительно несвоевременным и донельзя наивным вопросом: "Господа, все ли в порядке?" – вкатился полноватый хозяин гостиницы, на ходу вытирающий вспотевшую лысину полотенчиком. Судя по его мгновенно округлившимся и вывалившимся из орбит глазам, увиденное мужичку не понравилось, хотя я и постаралась улыбнуться как можно дружелюбнее, лучезарнее и обаятельнее.




Торин за моей спиной коротко охнул. Да уж, выдать наше милое времяпрепровождение за что-нибудь более-менее мирное – дружескую беседу, военный совет, встречу старых приятелей или даже оргию – вряд ли удастся. Только нам проблем с городской стражей для полного счастья не хватало…




– Вы мешаете, уважаемый! – ледяным голосом благороднорожденной леди, потревоженной в непозволительно ранний утренний час, отчеканила я, слегка приседая, дабы при необходимости одним прыжком перелететь комнату и силой заставить любезного хозяина принять участие в нашем трогательном междусобойчике.




Однако мужчина оказался на удивление понятлив и сообразителен:




– Прошу меня простить! – отчаянным голосом выкрикнул он и захлопнул дверь снаружи с такой силой, что со стены свалилась небольшая картина, изображающая деда и бабу на завалинке.




– Как бы он не за стражей побежал,- эхом моих мыслей заметил один из Зверюгиных приятелей. Я задумчиво кивнула, чем заработала недоуменные взгляды всей остальной части нашей разношерстной компании. Ну а что делать, если и враги вполне способны изрекать дельные и разумные мысли? Не спорить же с ними на ровном месте только из-за того, что они, ворвавшись в комнату, сразу в ножи и в топоры бросились! Зачем они это сделали, кстати? Могу поклясться своим демоном, что ни одного из этих загорелых мужчин с простыми и открытыми лицами доверчивых силачей я раньше никогда не видела и уж тем более не портила им крови. Так в чем же причина их необоснованной агрессии?




– Слушайте, давайте дело миром решим! – видимо придя к таким же умозаключениям, предложил Вэррэн, вновь аккуратно и ненавязчиво оттесняя меня в угол, к Торину под крылышко. Я прижалась к аристократенку, убедилась, что с ним все в порядке, и вновь выглянула из-за спины моего защитника, не без интереса наблюдая за налаживанием переговоров. Дипломатом Вэррэн, кстати сказать, оказался просто превосходным, видимо, его и впрямь готовили к карьере при дворе соправителей Тэллентэра. Во всяком случае, ему в течение трех минут удалось убедить агрессоров сложить оружие и склонить их к временному перемирию. Общая угроза в виде городской стражи заставила недавних соперников сплотиться и усесться за стол переговоров. Роль оного, по причине отсутствия необходимого предмета обстановки, выполнял по-прежнему связанный веревками, плюющийся и ругающийся Зверюга, около которого умилительным кружком уселись все участники переговоров, включая Тьму и брошку-паучка размером с молодого волкодава. Поэтичному мерзавцу это, правда, совсем не нравилось, но развязывать отреченного никто не спешил, и ему пришлось смириться со своим незавидным положением. Надо было еще сказать спасибо, что хоть локти ему на живот никто ставить не стал.




Один из нападавших, вихрастый русоволосый мужчина с тонким шрамом поперек правой щеки, взял на себя роль парламентера и, переглянувшись со своими напарниками, напрямик высказал требования:




– Вы, тэмм, кристалл нам отдайте – и разойдемся по-хорошему.




– Чего? – ахнула я. В свое время Торин совершил ошибку: при расспросах о местонахождении кристаллов ничего не ответил, но инстинктивно схватился за спрятанный на теле кошель. Я подобной оплошности не допустила, хотя проклятая магическая цацка буквально жгла мне кожу. Я, конечно, смогла бы прикинуться ничего не понимающей овцой, но неугомонный аристократенок, которому до всего было дело, мигом испортил так конструктивно начавшиеся переговоры:




– Какой кристалл? Зачем кристалл? Вы чего? Вы о чем? И вообще, шиш вам, а не кристалл! – Для подтверждения своих слов дурно воспитанный Торин старательно сложил бледный аристократический кукиш, секунду полюбовался на получившуюся фигуру, покрутив ее и так и этак, а потом сунул под нос русоволосому парламентеру. – Тень, скажи им!




– Им-то я скажу, но сначала тебе сообщу все, что думаю о благороднорожденных, вмешивающихся в чужие разговоры,- злобно прошипела я, заметив, какой радостью просияли глаза мигом все понявших мужчин. Теперь притворяйся не притворяйся – бесхитростный до дурости Торин сдал меня со всеми потрохами,- Простите, уважаемые, но вещь это не моя, и я не могу передать ее первым встречным. Магическими изобретениями так просто не расшвыриваются.




Однако "уважаемые", вместо того чтобы быстренько повиниться в нехорошем поведении и откланяться, превратно истолковали мои слова и с готовностью подпрыгнули:




– Процент от сделки желаете? Ну так это мы быстро устроим!




– А что, вы нашли на эту мерзкую штуку покупателя? – вскинула я брови, донельзя удивленная таким деловым подходом. В самом деле, в прошлую заварушку с кристаллами на нас только наскакивали и делали весьма нахальные попытки отнять кошель силой. А вот предложить за желанные магические цацки денег нам еще никто не догадался.




– Нашли, нашли! – обменялись гордыми улыбками наши собеседники. У меня промелькнула шальная мысль: а почему бы не попробовать толкнуть эти кристаллы Цвертине? Жадная до всевозможных чародейских экспериментов и их результатов магиня за столь оригинальные штучки наверняка душу продаст. Душа ее мне, понятное дело, вовсе ни к чему, да и денег с подруги брать не хочется, а вот пару услуг вроде милой ядовитой брошки (я рассеянно протянула руку и погладила жмущегося к моим ногам паучка, вызвав приступ неконтролируемой дрожи у всех присутствующих) или приснопамятной картинки на спине, которая в пиковый момент ожила и спасла шкуры мне, Тьме, Торину и Зверюге, вполне можно в обмен выпросить.




Тьфу, ну что за ерунда в голову лезет? По-хорошему, так не драпать с этим кристаллом надо было, а в совет архимагов его сдать – пусть бы там с этой опасной вещью возились, решали, что с ней делать, и подбирали какой-нибудь ненужный дворец, дабы не сильно пострадать в материальном плане во время уничтожения магического изобретения.




– А сколько дадите? – мигом оживился Торин, и не пытаясь скрыть алчный блеск в глубине глаз. Не идет ему жизнь рядом со мной на пользу, ой не идет… Раньше графенок относился к деньгам с презрением, свойственным всякому воспитанному в богатстве и роскоши аристократу, а теперь гляди-ка – и руки у него в пароксизме жадности затряслись, и зубы застучали, и улыбка какая-то странная, очень мне не понравившаяся по губам поползла…




– Пять процентов! – рубанул парламентер, видимо уже решивший, что дело слажено.




– Ну нет, господа хорошие, это несерьезно! – надул губы мой милый подопечный, обнаруживший в себе недурственные задатки рыночного торговца.- Мы этот кристалл крали, везли, пуще глаза своего берегли, от всех опасностей мира подлунного хранили… А вы нам какую-то ерунду предлагаете! Да это даже неприлично, в конце концов! Тень, пойдем отсюда! А вы, если хотите, оставайтесь, номер оплачен до завтрашнего вечера.




Потрясенная открывшимися в Торине талантами торговца и склочника, я беспрекословно встала, случайно (честное слово, совершенно случайно!) зацепив Зверюгу носком сапога и машинально подхватив задремавшую Тьму. Альм, однако же, не собирался сдавать своих позиций так быстро и дернул меня за штаны, чем мигом привел в привычное настороженное и недоверчивое расположение духа. Придя в оное, я непреклонно мотнула головой и опустилась на прежнее место, потянув за собой и аристократенка.




– Сиди, Торин! Куда это ты в одиночку собрался? Я тебя не отпущу. И сама пока что отсюда не пойду – хочу по душам побеседовать с нашим бывшим спутником.




"Стол переговоров" выгнулся дугой и прошипел несколько не слишком приличных словечек. Я ласково ткнула его раскрытой ладонью в бок, дабы он вспомнил, что находится в обществе девушки и аристократа, и придержал свой язык. Зверюга охнул и притих. На время, разумеется. Такие, как он, на длительный срок не замолкают – они успокаиваются или ненадолго, или навсегда.




А я вполне мирно и дружественно обратилась к парламентеру:




– Вот честное слово, если бы только от меня все дело зависело – я бы без вопросов этот проклятый кристалл отдала. Но увы, вещь не моя, так вольно я ею распоряжаться не могу. Если хотите, давайте подеремся за право обладания магической побрякушкой. Правда, не думаю, что это к чему-нибудь дельному приведет: ну раскидаю я вас в разные стороны, но разве вы на этом успокоитесь? За мной ведь побежите, исподтишка напасть вздумаете. А мне клиента беречь нужно, не приведи боги, его кто-нибудь или что-нибудь зацепит… Так я же тогда, прежде чем во Мрак вековечный спуститься, весь город с лица земли смету, а потом уже сама с чистой совестью упокоюсь.




Моя прочувствованная речь произвела должный эффект: мужчины потупились и неуверенно воззрились друг на друга. Правда, подозреваю, думали они не о своем нехорошем поведении и не о возможных путях выхода из странной и противоречивой ситуации, в которую мы сами себя загнали, а о моей изумительной самоуверенности и беспримерной наглости. С одной стороны, храна с замашками магини – это ой как серьезно. А с другой – ну пятеро же мужиков против нее! Неужели не сдюжат одну нахалку завалить?!




Я точно знала ответы на все волнующие их вопросы. Это только в рассказах воспитанников замка Рэй отважный хран выходит в чисто поле в одиночку против двух десятков закованных в латы рыцарей и голыми руками побеждает их всех. На самом деле любому представителю нашей гильдии даже при равном вооружении одолеть четверых противников, приученных действовать в парах,- уже радость. При удачном стечении обстоятельств – наличии большого количества мебели, деревьев, заборов или других преград,- можно потягаться и с десятком. Но опять-таки при условии хорошего вооружения и отсутствия дополнительных помех. Так что с пятерыми молодчиками воевать я не боялась, в любом случае, одновременно нападать они не смогут, будут скорее мешать, чем помогать друг другу, а гостиничные комнаты и коридоры, не говоря уже о большом общем зале – отличное место для сражения с превосходящими силами противника. А если придется переместиться во двор… Что ж, тем лучше. В любом городе найдутся горячие головы, которые не преминут встрять в чужую драку. Я же тогда смогу со спокойной совестью тихонько удалиться.




Жалко, правда, потерянного ножа. Я так и не вспомнила, где могла обронить или забыть изящную вещичку со слегка изогнутым лезвием и удобной рукоятью черненого серебра, инкрустированной темно-желтыми глазками янтаря. Правда, если понадобится, я и остатками своего арсенала с пятерыми (с учетом Зверюги – шестерыми) справлюсь. Но ножа все равно жалко. За него деньги, в конце концов, немалые плачены, обидно лишиться его из-за собственной бестолковости и рассеянности.




Вот Зверюга, конечно, может стать проблемой. По-хорошему, так надо было бы убить его не развязывая. Подло это, конечно, но можно подумать, он со мной очень благородно и достойно поступил!




Тем временем мужчины, обменявшись многозначительными взглядами и несколькими фразами, более-менее наметили себе план действий:




– А вам, тэмм, похоже, нужен этот умник? Так давайте, может, обмен: мы вам Зверюгу, а вы нам кристалл.




Оригинально! Я фыркнула:




– Неравнозначный обмен получается! Зверюга и так, можно сказать, мой. Достаточно одного хорошего удара, чтобы прикончить его. И кристалл при мне – попробуй-ка отними!




Довод, бесспорно, был сильным. В самом деле, полюбоваться на идиота, который вздумал бы насильно храну ее собственности лишить, не прочь были все присутствующие.




Мужчины переглянулись. Вэррэн едва заметно улыбнулся мне и пошевелился. Кажется, просто поменял позу, вытянув затекшие ноги, но на самом деле передвинулся на пару дюймов к самому разговорчивому из Зверюгиных друзей-приятелей. Думает, что этот представляет наибольшую опасность? Возможно, возможно, спорить не буду. Я указала взглядом на двоих и опустила ресницы, демонстрируя свое нежелание сражаться. Глупо вот так очертя голову в драку лезть, сначала узнать было бы неплохо, кто именно все это безобразие организовал.




Видимо, кто-то по-настоящему богатый и влиятельный на кристалл проклятущий позарился, раз эти мужички готовы отреченного мне без разговоров сдать…




Поэтичный подонок, поняв, что его, возможно, сейчас бесславно обменяют на магическую цацку, ту самую, которую он охранял и ради которой, похоже, затеял весь этот спектакль, задергался, как припадочный, и от души заорал. Что именно он изрек, я повторить не берусь, однако замечу лишь, что все его высказывания отличались большой эмоциональностью и образностью, а также богатством метафор, эпитетов и аллегорий.




– Не ругайся при даме,- с минуту послушав изобретательные словеса, попросил Вэррэн, весьма невежливо тыкая отреченного ногой.




– Да какая она дама! – взвыл выведенный из себя Зверюга. – Видел бы ты, как она вокруг твоего брата вилась! Впрочем, она и вокруг тебя сейчас гак же вьется!




Взвизгнув от злости, я с ненавистью ударила предателя но губам, словно надеясь вбить обратно все его слова, желательно вместе с зубами. В ответ мерзавец, криво улыбаясь, выдал пару фраз относительно моего поведения и взглядов на жизнь, после чего оттаскивали меня от него вшестером, охая и поругиваясь, если я в своем остервенении пиналась уж слишком решительно и болезненно. Мрак знает почему, но об оружии и всех приемах борьбы я даже не вспомнила и стремилась навешать Зверюге оплеух, как простая рыночная торговка, "ласково" приветствующая своего муженька после его полуночного возвращения из трактира.




Забытый всеми Торин забился в угол и оттуда испуганными круглыми глазами следил за разворачивающимся перед ним действом. Тьма, в отличие от своей хозяйки, не позабыла о наших обязанностях и влезла графенку на плечи, на всякий случай развернув крылья, дабы все убедились в серьезности ее намерений и готовности защищать вверенного ее опеке милорда.




В конце концов приоритет в сдерживании взбешенной храны был безоговорочно передан альму, который при помощи своей нечеловеческой силы сумел кое-как смирить мое буйство и усадить рядом с собой на пол. Отдышавшись и попив водички из заботливо подсунутой мне фляжки, я устыдилась. В самом деле, что это я себе позволяю? Такую безобразную драку перед лицом клиента затеяла! Какой пример я подаю Торину?! Фу!




– Прошу меня простить. Эмоции, сами понимаете… – Голос от еще бурлящего во мне бешенства взял на много тонов выше, но по крайней мере не дрожал. Хотя ругаться мне хотелось страшно. Не выдержав, я выдала не слишком приличное слово. Потом подумала и добавила еще два.




Мужчины отшатнулись и посмотрели на меня с уважением. Торин тихонько охнул, вжался спиной в свой угол, потом пересилил себя и подполз поближе ко мне, тщательно следя, чтобы тело его храны было преградой между ним и Зверюгой. А вот для Вэррэна эмоциональное выражение моего неудовольствия явно стало далеко не самым приятным сюрпризом. Во всяком случае сощурился альм так, что я мгновенно устыдилась и потупила глаза, мысленно поклявшись себе не ругаться больше никогда и ни при каких обстоятельствах. Тьма покосилась на меня с такой ехидцей, что мне сразу стало ясно: уж кто-кто, а вонато мне и на медяк не верит. Она меня едва ли не лучше меня самой знает.




– Однако время не ждет,- напомнил о своих интересах обладатель шрама, хищно покосившись на Торина, которого, видимо, счел главным носителем кристалла. Мне этот деловитый взгляд совсем не понравился. Я поспешила, словно бы невзначай, придвинуться к своему подопечному поближе, борясь с желанием раскинуть руки и зависнуть над графенышем, как курица над единственным цыпленком. Один из наших гостей заметил это и понимающе улыбнулся. Я едва заметно качнула головой. Ну да, дорог мне Торин, причем в самом прямом смысле этого слова. По два золотых в день мне платят вовсе не для того, чтобы я тут невесть кого изображала, а чтобы милорд Лорранский был в безопасности. В полной безопасности. Которую я, к моему величайшему сожалению, как ни кручусь, обеспечить ему не могу.




– Да, время не ждет,- задумчиво согласился Вэррэн. Кто знает, просто так милый хозяин гостиницы подальше от опасных гостей ноги унес или за стражей кинулся? – Тень, тебе Зверюга или кристалл нужен?




– И то и другое,- хищно улыбнулась я.- Кристалл при мне, Зверюга, можно сказать, тоже. Тащить его никуда не собираюсь, здесь хочу уму-разуму поучить. Есть ли ко мне какие-нибудь претензии, господа хорошие?




Претензии были. Да еще какие. Если бы я была одна против них всех, то душевно приложила бы Зверюгу, сделала всем остальным ручкой и прыгнула в окно (не впервой мне так-то уходить), а гам уж давайте боги ноги. С Вэррэном в принципе проблем нет, понадобится – альм еще быстрее меня драпанет. Но помимо нечеловека на моей шее камнем висел Торин. И вот этого-то благороднорожденного увальня так просто на стремительное и поспешное отступление, по-простому называемое бегством, не сподвигнешь. Не по ранжиру ему бегать-то.




– Расскажите хоть, кто покупатель,- благодушно попросила я, не чувствуя в себе ни малейшего желания ни аристократенка за шкирку через окно тащить, ни в битву вступать. Вдруг да смогу мужичков уболтать, кто знает, до какой степени они верны своему нанимателю…




– Ну что вы, тэмм,- поморщился разговорчивый тип. Остальные хранили абсолютное молчание. Даже странно как-то вспоминать, как они при виде атакующего паучка орали.- Как это мы вам все расскажем? Вы же сами тогда кристалл ему сторгуете, а нам чего, шиш, получается?




"Вам и так шиш",- хмуро подумала я, не собираясь признавать правоту собеседника и в то же время прекрасно его понимая. Наемники – они наемники и есть. Им заказали кристалл доставить – они обязаны это сделать. Нет кристалла нет оплаты. Их тоже можно понять. Но отдавать чародейскую побрякушку я не намеревалась. Не для того ее Торин в свое время из кошеля спер, не для того я ее столько времени при себе таскаю, чтобы так просто сдать первому встречному.




Следующее мгновение оказалось богато на события. Во-первых, Зверюга таки ухитрился выпутаться из веревок. Как – понятия не имею, видимо, отреченный тоже был не чужд магии, потому как какими силами можно развязать затянутый мною узел – не представляю. Освободившись, изящный мечтатель и поэт, любитель эротической литературы и знаток восточной безоружной борьбы бросился на меня с таким жутким воем, что содрогнулась даже закаленная душа привычной ко всему храны.




Однако боги, видимо, решили, что сражения с остервеневшим отреченным мне мало и ниспослали еще противников. Как выяснилось, хозяин гостиницы все-таки побежал за стражей. Долго же он ее искал…




Разумеется, бравые блюстители порядка мигом узнали альма, из-за которого чуть ли не вся стража Райдассы на ушах стояла (а если и не узнали, то живенько решили, что он и есть преступник, который из казематов под Неартой убежал), и взвыли от восторга. Я их понимала, однако разделять эту искреннюю радость не спешила. Более того, была близка к тому, чтобы начать паниковать.




Цеховая солидарность – страшное дело. На улицах Кларрейды могут твориться грабежи и убийства, но никто из стражников и не подумает почесаться. А вот стоит пристукнуть одного из них… о-о-о… тут такое начнется – боги в мире надлунном на всякий случай облаками задрапируются. Поэтому применять самый простой способ устранения стражи со своей дороги нельзя ни в коем случае – иначе нам просто не дадут покинуть Кларрейду, захлопнув городские ворота, как дверцу мышеловки. А потом и нас найдут, рано или поздно просто вытряхнут из того убежища, в котором я попытаюсь укрыться вместе с Торином, Вэррэном и Тьмой.




Есть, конечно, другой вариант развития событий: отдать им альма и честно повиниться перед хозяином гостиницы, оплатив ему все связанные с нами хлопоты и беспокойства. Для моего подопечного он будет наиболее безопасным. Но его я даже не рассматривала. Вэррэн и Торин стали на разные чаши весов, и Лорранский оказался определенно не на высоте. Одного альма я уже потеряла. По своей вине, по своей глупости и бестолковости, но потеряла. И второго терять не намеревалась. Я не копалась в себе и не выясняла, что к чему. Я просто не хотела, чтобы с ним что-то случилось.




Ситуация, однако же, разворачивалась определенно не в нашу пользу. Отряд стражи был невелик, однако даже шесть человек, да плюс наши визитеры, да плюс взбешенный Зверюга – для меня одной откровенно много. Конечно, нескольких возьмет на себя Вэррэн, но с кинжалом здесь особенно не навоюешься, а для арбалета места явно мало. Возможно, Торин тоже сможет сразить кого-нибудь своими усыпляющими заклинаниями или еще какими-нибудь неизвестными мне чародейскими ухватками. Но на это лучше не рассчитывать – с моего милого, плохо образованного клиента станется не убить, а раздвоить кого-нибудь из противников. То-то тогда веселье начнется…




Все эти и многие другие мысли со страшной скоростью проносились в моей голове, пока тело каталось по полу и один за другим опробовало все известные мне приемы борьбы на Зверюге. Сдуревший от злости отреченный, растерявший все свое очарование философа и поэта, налетел на меня с яростью давно не кормленного демона, и мне ничего не оставалось, кроме как уступить честь приветствовать наших новых гостей остальным мужчинам. Самой же, под аккомпанемент испуганных вздохов и подбадривающих выкриков, кататься по полу и раз за разом пытаться обездвижить или ввергнуть в беспамятство моего очаровательного противника. Увы, во время поездки в Меригаун мы несколько раз в шутку валяли друг друга по траве, оттачивая боевое искусство, а однажды даже, можно сказать, разодрались всерьез, поэтому одолеть привычного к моим приемам парня было не так уж легко.




Положение становилось безнадежным. Зверюга все никак не позволял убить или хотя бы отключить себя ненадолго, а стражники, щеря в восторженных улыбках редкие зубы, уже подступали к моему клиенту и моему альму. С горя я бросила несколько мысленных приказов, не особенно следя за их направлением – определить местонахождение Тьмы и паучка в той круговерти, в которую вовлек меня парень, не представлялось возможным. Я даже начала вспоминать доступный мне арсенал заклинаний, способных нанести как можно больше урона противнику. К сожалению, все они были нехитрыми, весьма мощными и предполагали уничтожение всего, находящегося в непосредственной близи от мага или, в моем случае, от храны, от безнадежности вообразившей себя магиней. Вот тут-то я и осознала всю философскую значимость когда-то услышанной мною фразы: оптимист – это не тот, кто первым кричит "ура", а тот, кто последним начинает ругаться нехорошими словами…




Вспомнив один простой, как веник, прием, которым как-то раз разносчица в трактире на моих глазах усмирила буйствующего клиента, я извернулась, сгребла своего романтичного противника за уши, заодно прихватив и пряди иссиня-черных волос, и от души треснула его затылком об пол. Подавальщица, правда, хмельного дебошира ударила об стену. Но, как выяснилось, и темные, хорошо подогнанные доски, которые мы оттерли своими телами едва ли не до блеска, для такого дела вполне сгодились. Зверюга явно не ожидал от искушенной в боевых искусствах храны такого топорного приема, от которого за версту разило грязной кабацкой дракой. А может, просто не предполагал, что я опущусь до столь тривиальных ухваток, известных каждой гулящей девице, но никогда не используемых приличными особами. А что, в сущности, такого? В конце концов, по физической силе поэтичный мерзавец явно превосходит меня и Торина, вместе взятых. Так почему бы мне не позволить себе маленькую хитрость?




Я скатилась с потерявшего сознание Зверюги, но вставать не стала, наоборот, залегла за его телом, как за оборонительным укреплением, приподняв голову и оценивая происходящее. Беглого взгляда вполне хватило, чтобы понять: ситуация разворачивается отнюдь не в нашу пользу. Зверюгины друзья справедливо рассудили, что стражникам, скорее всего, кристалл не понадобится, и подступали ко мне с весьма нехорошими улыбками и активной демонстрацией всевозможных колюще-режущих предметов. Блюстителей порядка я и впрямь не заинтересовала: они, образовав полукруг, аккуратно загоняли в угол шипящего ругательства альма, деловито отмахивались от Тьмы и устрашающе топали по полу сапожищами, пугая магического паучка. Торин, бледный и несчастный, тихонько кис в уголке. Судя по дико вытаращенным глазам и шевелящимся губам, он бормотал какие-то заклинания, однако толк от моего милого подопечного был примерно тот же, какой бывает от горящей свечи в жаркий полдень – то есть и не мешает, и не помогает особенно.




Мне стало страшно. Не за себя, разумеется – от такого бесполезного и даже вредного для храны чувства я отвыкла давным-давно. Я испугалась за Вэррэна и за Торина. За первого – потому, что не с кинжалом на такую толпу выходить; за второго – потому что уж слишком побледнел мой милый клиент. Еще помрет, не приведи бога, от напряжения или боязни. Правда, он со мной уже в серьезной переделке побывал, знает, что я найду способ вывернуться… Обязательно найду… Вот только кто бы мне подсказал, где его искать…




Ответ пришел в голову сам собой. Поспешно, дабы не начать раздумывать, а правильно ли я поступаю, я сдернула с шеи шнурок, на котором висел небольшой бархатный кошелек, вытряхнула из него на ладонь серебристо-серый многогранник и растерла его между пальцами. Потом торопливо зажмурилась, слишком хорошо помня, что сталось с магами, которые не проявили должного уважения к кристаллам легкой победы.




Нет, гром не грянул. И даже гостиница осталась стоять на месте. В небеса не ударил столб света, вокруг не закружились вихри изумрудного пламени, боги не забранились из мира надлунного, а демоны не взвыли восторженно и не повыскакивали из Мрака вековечного. Все было просто и деловито, как и бывает, когда активируешь высококачественный магический артефакт. Правда, рассчитан он был все- гаки не на тех, кто чуть-чуть смыслит в волшбе…




Кристалл осыпался с моих пальцев невесомой серо-сизой пыльцой. Зато меня будто под дых ударили – такой сильной отдачи я не получала еще ни от одной чародейской побрякушки. Причина, впрочем, выяснилась быстро. Кристалл, не удовлетворившись тем, что обездвижил почти всех присутствующих, от щедрот своих напитал меня силами так, что я едва стояла на ногах. Но оглядеться и сориентироваться я все-таки смогла.




Комната представляла собой презабавное зрелище. Оказывается, бой отлично обученных противников, такой красивый и грациозный, в замершем состоянии видится какой-то едва ли не пантомимой. Замерла даже моя Тьма, как раз примостившаяся на чьем-то плече и прицеливающаяся душевно рвануть его когтями. Из любопытства я ткнула пальцем ближайшего стражника и недоверчиво покачала головой – он покачнулся и повалился на пол, как деревянный болван в мастерской портного. Сие необдуманное действо вновь повлекло за собой всплеск дурноты – закружилась голова, меня замутило, и показалось, что сейчас просто стошнит чистой энергией. Я рухнула на колени, ползком переместилась к замершему в стремительном развороте Вэррэну и дернула его за штаны. Альм покорно рухнул рядом, я припала к его груди и, слушая редкие, но уверенные толчки сердца, облегченно выдохнула. Жив. Хвала богам, жив. Воспользовавшись случаем (когда еще такая дивная возможность представится?), я сделала то, что давно хотела,- бережно заправила за острые уши пряди идеально прямых, иссиня-черных волос и подула на лоб, освобождая его от челки.




– Лихо я их, правда? – восторженно заметил Торин, выползая из своего угла и подходя ко мне. Графенок, понявший, что противник, можно сказать, повержен и растоптан в прах, быстро обрел утраченную было самоуверенность и апломб. Я, борясь с овладевшим мной гадостным самочувствием, вскинула голову и недоуменно воззрилась на празднующего победу Лорранского, не пытаясь понять, отчего он мои заслуги себе приписал. Это, впрочем, выяснилось очень быстро:




– Вот так ходишь по миру подлунному и не знаешь, какой ты великий маг! Это ж надо! Я хотел их усыпить, а оно вон что получилось!




– Получилось,- тупо согласилась я, хватаясь за стену и отмечая краем глаза какое-то подозрительное шевеление. Стараясь не сосредотачиваться на внутренних ощущениях, вскочила на ноги, быстро развернулась и как раз успела сблокировать вытянутыми вперед руками решительный замах крепкого кулака, нацеленный мне в голову.




Одни из Зверюгиных друзей-приятелей не окаменел. Видимо, тоже магом был, таким же плохоньким, как я или Торин. А своих чародейская цацка не задевала…




Дальше начался настоящий цирк. Когда вступают в бой примерно равные по силе маги – это очень красиво. Эффектно смотрится и поединок наемников. А вог когда противники пытаются лупить друг друга попеременно оружием и чародейством, уверенно сражаясь первым и не обладая достаточными знаниями по второму,- это уже не красиво и не эффектно. Это просто смешно.




От Торина, разумеется, не было никакой помощи. Великий и непобедимый маг, его светлость Лорранский забился в уже проверенный в деле угол и испуганно оттуда подвывал, наблюдая за странным поединком. Впрочем, я была уже благодарна за то, что он хотя бы не путался под ногами.




Как выяснилось, сражаться с магом-недоучкой сложно. Особенно если одной рукой он неумело выплетает пассы, а другой – весьма решительно и уверенно сжимает рукоять короткого меча. С последним ему, впрочем, долго играться не пришлось – я щелкнула подхваченной с пола тайтрой, и длинная стальная лента с мелодичным звоном обвилась вокруг лезвия до самой рукояти. Впрочем, мой противник со своим клинком расставаться не пожелал, и мы бестолково затоптались на одном месте, намертво сцепленные оружием. Я видела бешеных демонят, скачущих в глазах физически сильного, выносливого парня с простоватым крестьянским лицом, и пыталась угадать, долго ли он сможет смирять свою злость. Нет для мага, пусть и такого недопеченного, как он или я, ничего опаснее, чем выйти из себя. Потому что один взбесившийся со злости чудодей представляет для окружающих большую опасность, чем взвод наемников с мечами и копьями наперевес.




В воздухе сверкнула серебристая молния, я подпрыгнула, пропуская ее под собой, и с тоской поняла: дело пахнет жареным. Вернее, горелым – до меня молния не достала, зато буквально в пепел сожгла маленький полосатый коврик, лежавший около кровати. Из натуральных ниток его ткали, из шерстяных… Дорогая, видать, была вещичка, вон, как воняет…




– Ну фу! – в голос возмутилась я. Мой противник, до глубины души пораженный столь бесхитростным и открытым выражением отрицательных эмоций, на мгновение ослабил хватку, чем я тут же не замедлила воспользоваться: крутанулась на каблуках и сильно дернула рукоять тайтры, вырывая из рук мужчины его оружие. Не ожидавший такой подлости наемник покачнулся и едва не свалился к моим ногам. Правда, он сумел выправиться и попытался достать меня каким-то слабеньким заклинанием, но тут в дело вступил, как мне со страху показалось, очухавшийся Торин: графенок с донельзя строгим и решительным видом взмахнул руками и метнул в моего противника свое заклятие. Тот увернулся, но тут же рухнул, и я с благодарностью употребила его уязвимое положение на пользу себе: прыгнула ему на спину, выкручивая руку и на всякий случай пиная по ногам, дабы он не вздумал ими размахивать.




– Как же это так? Я ведь его хотел в жабу превратить… – недоуменно пробормотал аристократеныш, присаживаясь на корточки и сосредоточенно разглядывая поверженного наемника. Судя по недоуменно вытянувшемуся лицу Торина, он ожидал, что мужчина как-то объяснит свое возмутительное нежелание обращаться в земноводное. Однако тот лишь мычал да шипел нечто невнятное, если я слишком уж сильно давила на заведенную за спину руку. Впрочем, заслуги Торина в пленении моего противника были минимальны. Как выяснилось, это очаровательный серебряный паучок, подкатившись под ноги наемника, решительно и умело уронил его на пол.




– Ну зараза, признавайся! – строго велела я, с удобством располагаясь на спине недруга.- Последний кристалл легкой победы приказал долго жить, теперь ты можешь спокойно назвать имя заказчика, для которого пытался его добыть.




– А шиша не желаешь ли, гадина?- с изумительным самообладанием поинтересовался мой поверженный противник, морщась от боли, которой отозвалась тут же безжалостно дернутая рука.- А-а-а! Князь Варракский!




Я оглянулась на Торина. Графенок незамедлительно надулся и сделал козью морду:




– А что я? Между прочим, даже Цвертина говорила, что он тут, скорее всего, ни при чем!




– Вот кто для нас, оказывается, авторитет – Цвертина… – с ошеломляющим пониманием протянула я,- Ты бы не ее слушал, а меня! Между прочим, я вспомнила, что милорд Варракский женат на некой Вайлине, в девичестве носившей гордый титул герцогини Бельдерской. Интересное совпадение, не правда ли?




– Какая ты умная, Литана! – Подлый Торин знал, как побольнее укусить, и с удовольствием сделал это, пользуясь тем, что я все равно не имею ни возможности, ни полномочий кулаком поучить его уму-разуму,- Все-то ты знаешь, во всем-то разбираешься. А объясни тогда, почему же мы вечно в какие-то неприятности влипаем?




Собственно, у меня было очень много домыслов и предположений на этот счет, однако высказывать я их не стала, просто дернула еще раз своего пленника за руку, вызвав очередной болезненный вопль, и деловито поинтересовалась:




– Словосочетание "герцог Бельдерский" тебе ни о чем не говорит?




– Да отпусти же ты, паразитка! – взвыл наемник, перекатываясь по полу. Подмять меня под себя ему не удалось, я вывернулась, несколькими весомыми тычками призвала несговорчивую жертву к порядку и интенсивным взмахом руки пригласила Торина принять участие в нашем развлечении. Графенок не сплоховал: тут же подбежал, по дороге опрокинув одного из окаменевших стражников, с недюжинной храбростью уселся на ноги наемнику и воззрился на меня совершенно круглыми глазами. Он помнил, как мы допрашивали милорда Чессина Бельдерского, и явно ожидал еще одного спектакля со стонами, криками и треском ломаемой мебели. Но тут Торину пришлось разочароваться: зрителей или слушателей, способных в полной мере оценить подобную импровизацию, в обозримой близи не наблюдалось, и я решила не растрачивать силы, впустую сотрясая воздух вздохами и визгом.




– Ты видишь, что творится? – Я посмотрела на Торина, он ответил мне удивленным и недоуменным взглядом,- Тут одной герцогской семьей дело не ограничивается, надо уничтожать все это осиное гнездо. Не знаю, как тебе, а мне ковыряться в нем не хочется совершенно. Но ведь придется…




Внезапно меня осенила простая, как топор, мысль:




– Слушай, Торин, среди аристократии никто в последнее время не помирал?




– В смысле?




– Ну месяца три назад! – нетерпеливо пояснила я, подпрыгивая на спине шипящего сквернословия наемника. Мое "сидячее место" от такого выражения одолевшего меня любопытства в восторг не пришло и выругалось громче и забористей. Я ткнула его ногой в плечо, дабы не забывался в присутствии девушки, и вновь вскинула глаза на аристократенка.




– Да полным-полно,- небрежно отмахнулся он. Я покачала головой, дивясь такой категоричности, и вздохнула:




– Тогда конкретизирую вопрос. Торин, ты маг, ты должен нутром чувствовать других чудодеев. Так вот, попытайся вспомнить, не испытывал ли ты к кому-нибудь из умерших странную родственность, близость… Ну я не знаю, как это описать. Что-нибудь похожее на то, что ты ощущаешь ко мне или Цвертине. Эх, ее бы сюда… Она-то живенько бы все поняла, все вспомнила и во всем разобралась.




Торин слегка покраснел. Видимо, к магине он испытывал какие-то сугубо личные чувства, которых не вызывал ни один из ныне покойных аристократов. Понимаю.




– Ну постарайся вспомнить! Возможно, у него еще потом слуги пропали куда-нибудь или с ума посходили…




Пытаясь помочь Торину, я начала перечислять известные мне фамилии аристократов, изволивших почить месяца три-четыре назад. Графенок беспомощно смотрел на меня и шевелил губами, словно проговаривая их про себя. Одну и ту же фамилию мы выкрикнули почти хором:




– Варракский-старший!




– Ну конечно! – возликовала я, едва не валясь на слегка подергивающуюся подо мной спину наемника. Тому, видимо, стали очень интересны наши догадки, потому что мужчина подозрительно затих и прислушивался с явным любопытством,- Жаль, что Зверюга окаменел! Он бы наверняка мог рассказать нам много интересного о своих взаимоотношениях с представителями этого славного княжеского рода! Но какое коварство! Видимо, сынок, который дрался с тобой на дуэли, а потом сражался на турнире, захотел отомстить за папеньку, загубленного пекущимся о безопасности страны правительством. Да и кристалл на его месте я бы попыталась вернуть всеми правдами и неправдами. Ну кто бы мог подумать, что такой солидный и благородный человек, как Варракский-старший, всерьез занимался волшбой!




Мне хотелось вскочить и забегать по комнате, но, увы, в столь невинном удовольствии пришлось себе отказать: во-первых, помещение было полно окаменевших мужчин, в нем не разгуляешься, а во-вторых, аристократеныша одного сдерживать наемника оставлять никак нельзя, от моего милого клиента даже пятилетний ребенок без особых трудностей отобьется.




– Торин, а подай мне, пожалуйста, веревки, которыми я Зверюгу связывала,- попросила я, дружески попинывая свою "скамейку" локтем. В голове было тесно от толпящихся в ней догадок. Вернее, разгадок. Теперь становится ясно, отчего во время веселой поездки в Меритаун к нам цеплялись именно Бельдерские. Я-то чуть умом не двинулась, пытаясь понять, зачем представителям сей славной фамилии кристаллы, а главное – откуда они о них знают. Все оказалось очень просто и тривиально. Отец, пока был еще жив, рассказал о своих чародейских экспериментах дочери, та передала мужу, ну а он, в свою очередь, поднял на ноги весь свой клан. Интересно, какую роль в этом деле сыграл милорд Иррион Лорранский? Ведь не зря, не зря же эти благороднорожденные замешаны в деле с кристаллами по самые уши. Впрочем, это дело десятое. Думается мне, король мог ему даже доверить устранение бестолкового чудодея Варракского-старшего, сотворившего эти проклятые кристаллы и вздумавшего обнародовать свое гениальное изобретение. А его отпрыски, видимо, решили вернуть папочкино наследство. Зачем только оно им – ума не приложу. Видимо, не понимают детушки, чем на самом деле грозят эти кристаллы, последний из которых (ох, как хочется верить, что действительно последний!) был применен по назначению и нашел свой конец в моих руках.




– Да уж, устроила твоя родня нам мышиную возню… – мрачно констатировала я, увязывая пленника и бережно затыкая ему рот его же носовым платком.




– Почему это моя родня? – дался диву дремучий в вопросах генеалогии Торин, с интересом следя, как я затягиваю узлы.




– Потому что покойный Варракский, тот, который кристаллы изобрел, с сыном которого ты дрался на дуэли, приходится деверем троюродной тетки шурина свояченицы твоего отца по первому браку. Не понимаешь? Ну смотри! Милорд Варракский был братом… – Я аккуратно стянула концы веревок, выпрямилась и начала вдохновенно размахивать руками, пытаясь начертить разветвленные генеалогические древа райдасской аристократии. Но мой подопечный, осведомленный о своих родственных связях куда меньше меня, прервал эти пространные разглагольствования весьма актуальным предложением покинуть помещение, больше всего напоминающее музей восковых фигур, и перебраться в ту гостиницу, где мы расквартировались изначально. Признав его правоту, я поддержала почин Торина, потом огляделась и крепко призадумалась.




– Ну чего стоишь? Пойдем! – Невесть почему пришедший в состояние недоброй ажитации Торин принялся едва ли не прыгать вокруг меня, размахивать руками и корчить рожи, повалил одного из обездвиженных наемников, охнул, отпрянул в испуге от содеянного и успешно сшиб еще двоих.




– Дэтшитш! – грозно рявкнула я, пресекая дальнейшее распространение бестолковой суеты и неразберихи.- Торин, возьми, пожалуйста, Тьму!




– А ты? – тут же нашелся неуемный аристократеныш.




– А я… – решив не растрачивать силы на пустую болтовню, я подошла к по-прежнему лежащему на полу Вэррэну, примерилась и с невольным вздохом взвалила альма себе на плечи,- Тьму возьми. И пойдем отсюда скорее, а то как бы по наши души еще кого-нибудь жадного и воинственного не принесло. И, ради богов, будь осторожен! Ты же видишь, я сейчас не боец.




Как я тащила обездвиженного нечеловека по улицам уже засыпающего города – отдельная сага, достойная упоминания в летописных хрониках и песнях менестрелей. От Торина, как всегда, не было никакого проку – он охал, ахал, порывался помогать мне, едва не приплясывая рядом, городил какие-то невероятные мороки, долженствующие прикрыть нашу колоритную троицу от пристальных взглядов любопытных горожан, и вообще изображал из себя ценного и незаменимого человека, жертвующего многим ради блага других. Тьма, тоже попавшая под действие кристалла, застыла в ехидной кровожадной ухмылке и весьма решительной атакующей позе, что далеко не способствовало укреплению спокойствия Лорранского. Тащить ее он, правда, тащил, но посматривал на вонато так, словно не сомневался: демон не обездвижена, а просто притворяется, выжидая благоприятного момента, чтобы вцепиться в его слегка растрепанную шевелюру.




– Расскажи мне все, что ты знаешь об этих кристаллах и их действии,- попросила я, сгружая Вэррэна на кровать в своей комнате и устало потирая натруженную спину. Торин пристроил рядом с ним Тьму, задумчиво почесал макушку и выдал:




– Людей они обездвиживают! – Потом графенок покосился на альма и быстро дополнил: – И представителей других рас тоже!




Какой же он все-таки умный! Без него я обо всем этом ввек бы не догадалась!




– Знаю, вижу,- стараясь ничем не выдать захлестнувшее меня раздражение, кивнула я,- Может, ты знаешь, как отменить действие кристалла?




– Чего нет, того нет.- Торин развел руками, потом встрепенулся и деловито предложил: – А давай я попробую помагичить!




– Ну уж нет, благодарю покорно! Экспериментируй на ком-нибудь другом, а над этими двумя издеваться я тебе не дам! – вскинулась я, загораживая собой подступы к постели.- Лучше я их в Каленару отвезу и Цвертине покажу, уж она-то точно что-нибудь придумает!




– Ну как хочешь,- незамедлительно надулся Торин.- Между прочим, она сама говорила, что у меня о-го-го какие способности к магии!




– На одних способностях далеко не уедешь – к ним еще трудолюбие и усидчивость нужно прикладывать! – парировала я, без особой надежды на успех в своем мероприятии начиная растирать Вэррэну руки. Как и ожидалось, он никак не отреагировал. Впрочем, альм дышал, и сердце у него билось. А это уже было хорошим признаком. Значит, не умер. И есть надежда, что не умрет.




– Ой-ой-ой, какие мы умные и всезнающие! – тут же вусмерть разобиделся аристократенок, словно бы случайно (правильно, когда ж еще такая возможность представится?) щипая Тьму за хвост.- А я вот скажу Цвертине, и она ничего с твоим альмом делать не будет!




– Почему это? – удивилась я, не прекращая своих безнадежных попыток добиться хоть какой-то реакции от покорно лежащего под моими руками нечеловека.




– Потому что она моя подруга!




– Так и моя тоже,- никак не улавливая самой сути претензий, пожала я плечами.




Торин повел на меня такими глазами, что я неизвестно почему смутилась. Потом обозлилась на себя и поспешила сообщить:




– Одного я только не пойму: ну откуда Зверюга узнал, что у тебя остался кристалл?




Теперь настала очередь Торина краснеть и смущаться. Однако отреагировал он вполне в своем стиле:




– Глупый вопрос. Помнишь, как мы из Меритауна возвращались? То у речки остановимся, то у болота привал сделаем – тебе, видите ли, мыться хотелось. Мы со Зверюгой тоже в воду лезли. Вот тогда-то он и заметил, что я не снял пояс, в котором кристаллы носил. Ну и спросил, зачем, мол, до сих пор его таскаю. А я возьми да и ответь как есть: один кристалл при мне остался.




Я едва успела поймать ринувшуюся вниз челюсть. Ну знала я, конечно, что мой драгоценный подопечный великим умом не отличается, но чтоб настолько! Сначала спереть из кошеля ценную магическую побрякушку, а потом хвастаться ею направо-налево! Сначала Зверюге, потом мне! Нет, такое мог устроить только Торин!




Естественно, я помнила, как мы возвращались из Йанары. И речки-болота помнила (вернее, речки и озерца, а к болотам я старалась не приближаться, дабы неловкий графенок не полез за мной и не вздумал угодить в трясину). И как купались мы в них, тоже припоминала. Я тогда уходила подальше в камыши, оставляя Торина под охраной Зверюги, и, хотя и поглядывала издали, чтобы все в порядке было, разговоров их, разумеется, не слышала и поясов не видела. Ну вот и поплатилась за свою скромность да тактичность.




– Кому еще ты говорил об этой цацке проклятущей, чтоб ее во Мраке вековечном демоны когтями изодрали?!




– Да никому, никому больше! – поспешил заверить аристократеныш, шарахаясь в сторону,- видно, уж слишком недобрыми огнями блеснули мои глаза,- Честное слово, никому!




Я подумала, что вполне могу поверить графенку на слово – все-таки вряд ли он после всего увиденного от меня что-то скрывать будет, оглянулась и, однозначно решив, что Кларрейда вполне себя исчерпала, постановила:




– Мы выезжаем в Каленару! Немедленно! Сходи к хозяину, расплатись за постой и спускайся на конюшни.




– А с этими что делать будем? – недоуменно вскинул брови графенок.




– Дотащим как-нибудь,- не слишком уверенно отозвалась я, приводя статую "Атакующий альм" в вертикальное положение. Торин забежал вперед, предусмотрительно раскрыл двери, потом вернулся и подхватил Тьму. Я благодарно кивнула и потащила Вэррэна к конюшням, решив, что в поле или в лесу ночевать будет всяко безопаснее, чем в городе, где хватает стражи и могут обнаружиться еще какие-нибудь претенденты на проклятый кристалл легкой победы.




– Брось ты его,- дружески посоветовал семенящий сзади аристократеныш.- Надорвешься же.




– А кто его потащит, если не я? Ты, что ли? – вздохнула я. Разумеется, приятного в переноске представителей противоположного пола мало. Но что делать?




– Пускай здесь полежит. А мы за Цвергиной быстренько съездим и сюда ее привезем!




Я не выдержала и оглянулась, тщась понять: то ли мой подопечный и впрямь бестолочь, каких поискать, то ли он просто шутить изволит. Но по непроницаемому лицу благороднорожденного понять сии тонкости не представлялось возможным, поэтому я лишь обреченно вздохнула и возобновила нелегкое передвижение со статуей в руках.




От неспешного, обстоятельного заседлывания лошадей меня отвлекли какие-то смутно знакомые голоса, ожесточенно спорящие во дворе. Выглянув из конюшни, я оцепенела: перед крыльцом топтались орк и гном, те самые, которые назвались моими братьями в Турце. Оба держали за поводья коней, были изрядно потрепаны, запылены и взлохмачены, но спорили с прежним вдохновением и пылом:




– Да приглядись ты, борода! Нам же сказали: "Уютное местечко"!




– Да ты, похоже, читать не умеешь! Нормальными же рунами написано; "Чудесное заведеньице"! Да!




– Да не "да", а нет! Может, тебе просто не видно? Так я приподнять могу! Вон, читай, вывеска даже магией какой-то подсвечена!




– Отвали, дылда стоеросовая! Не смей хватать гнома! Я и с земли все отлично вижу. Да!




Орк скептически хмыкнул. Но у низкорослика глаза и впрямь были неплохи – он первым заметил меня, замершую у притолоки в тени, и восторженно завопил, подскакивая, как укушенный ядовитым пауком:




– Сестренка! Наконец-то!




Его "братик" повернулся, взвизгнул почище учуявшей добычу Тьмы и ринулся ко мне, распахивая объятия. Я невольно попятилась, дабы не упасть под напором этих родственных чувств. Впрочем, главная мысль, толкнувшаяся мне в гот момент в голову, была, разумеется, о Торине – как бы к моему подопечному эта сладкая парочка не прицепилась. Пришлось отвлекать внимание на себя:




– Привет, ребята! Вы что тут делаете?




– Как что? – Сын буфета и баржи даже приостановился, услыхав этот вопрос,- Ты, сестренка, в Турце посеяла кое-что. Вот мы через всю Райдассу и приплюхали – тебе потерю отдать. Ты уже, поди, и оплакать его успела.




Па широкой ладони лежал нож. Тот самый, невесть где оброненный, с отделкой из янтаря и черненого серебра.




– Ну неужели ты в благодарность даже не обнимаешь своих братьев? – едва не прослезился гном, с умилением наблюдая трогательную картину воссоединения наемницы и ее оружия.




Я недоуменно подняла голову. Неужели они ехали за нами только для того, чтобы вернуть нож? С расстоянием, правда, орк явно загнул, сколько тут от того Турца до Клар- рейды, носам факт заслуживал внимания и поощрения. Невольно оглянувшись на своего подопечного – Торин, не обращая внимания на мои родственные пассажи, наглаживал по гриве Луну,- я шагнула вперед и честно попыталась обхватить своих "сродственников" руками. Сей трюк не удался – гном был намного ниже, а орк намного выше скромной наемницы,- но порыв они оценили, да еще как. Сначала меня страстно обнял за ноги бородач, а потом на плечи легли тяжелые теплые лапы желтоглазого степняка. От обоих невыносимо смердело не то человеческими винами, не то гномьими водками, не то орочьими настойками, не то эльфийским самогоном, не то всем вместе. Но я, невольно сморщив нос, не вырывалась, позволив "братикам" в полной мере насладиться воссоединением с "сестричкой".




– А куда вы теперь? – дождавшись, когда отважные путешественники вдоволь натискают неосмотрительно угодившую в их родственные объятия девицу, поинтересовалась я, с присущим хранам цинизмом уже прикидывая, как бы повернуть себе на пользу стихийно возникшие симпатии.




Орк и гном переглянулись. Потом синхронно пожали плечами и воззрились на меня, явно ожидая, что я предложу что-нибудь дельное и стоящее. Ну я и не сплоховала:




– Поехали со мной в Каленару – в большой город с богатым историческим прошлым и славным будущим! Заодно и поможете, по-родственному! Между прочим, столица славится своими трактирами и домами свиданий!




Судя по просиявшим бесшабашным весельем взглядам, мое предложение оригинальной парочке явно понравилось. Впрочем, таким все нравится, лишь бы развлечения или наживу сулило.




Общеизвестно: если не можешь уйти тихо и незаметно – уходи шумно! С помпой, с оркестром, с флагами, с транспарантами, с эльфийской подтанцовкой и альмовской подпевкой, в самых невероятных нарядах и с самыми необычными прическами, какие только можно выдумать. Это дезориентирует окружающих и ведет их мысли совсем не той дорогой, какая нужна для успешной поимки тех, кто быть пойманными никак не желает.




Естественно, неподвижный альм не мог не привлекать внимания. Поэтому я постаралась сделать все возможное, чтобы остальные притягивали еще больше взглядов.




Торин фырчал и охал. Я понимаю, не по ранжиру благороднорожденному в женском платье щеголять. А что делать? Будь у нас хотя бы карета, можно было бы погрузить альма и Тьму туда и скрыть их, таким образом, от чужих взглядов. Но увы. Еще хорошо, что Шторм, не слишком сопротивляясь, позволил устроить Вэррэна на своей спине и не демонстрировал характер, что дало мне возможность время от времени пересаживаться на лошадь одного из своих спутников. Кавалькаду мы представляли собой, без сомнения, необычную и запоминающуюся: впереди гном, важный, насупленный, в своих одежках кричащих расцветок, везущий притороченную к седлу табуреточку, при помощи которой взбирался на лошадь. Следом я, с наряженным в платье Торином по правую руку и неподвижным Вэррэном, оригинальной статуей замершим в седле передо мной, и последним – орк, сияющий чувственной желтозубой усмешкой и многозначительно покачивающий в руках свою устрашающую секиру. Звали его Руелом, а низкорослого братика – Оаном, оба они просто челюсти отвесили, когда поняли, что в сестры храну заполучили. Слава нашей гильдии далеко но землям Сенаторны пошла…




Сама я, понадеявшись на хваленую закалку хранов, которые, если верить рассказываемым о нас байкам, способны в чем мать родила на снегу спать, изуродовала свою куртку, начисто оборвав рукава и располосовав ножом весь перед. На шнуровку пошла тонкая веревочка, потом я еще растрепала понизу штаны и щедро измазала щеки сажей, в результате, к бурному восторгу Руела, став похожей на сильно исхудавшую и побледневшую низкорослую представительницу орковской расы, одетую, как и все их женские особи, в непритязательную рванину. Взбитые, растрепанные всеми ветрами волосы дополняли образ. На голову Вэррэна (для усиления шоковой терапии для всех встречных) я нацепила дамскую шляпку с вуалью, а руки пробовавшего брыкаться Руела обвила кокетливыми алыми ленточками. Оан ехидно хихикал над братцем до той поры, пока я не подступила к его роскошной бороде с расческами и заколками. Гном пробовал сопротивляться, да где там! В результате он, потешный, как завитая экзальтированной хозяйкой болонка, дулся на меня часа три, не меньше, но зажимы в виде бабочек и стрекоз из пышной растительности на лице так и не вытащил – наверное, все это втайне ему даже понравилось.




Кларрейдские городские ворота миновали легко и без проволочек. Стража, видимо опасаясь, что безумие заразно, не рискнула нас задерживать, и я облегченно выдохнула, понимая, что самая сомнительная часть пути уже преодолена. Если бы по городу успел распространиться слух, что по его улицам разгуливает беглый альм, то гак просто нас бы, конечно, не выпустили. Но, к счастью, мы опередили вести и выехали из Кларрейды без всяких помех.




На трактах дело пошло веселее. Вообще-то народонаселение Райдассы особой впечатлительностью и нервозностью не отличается. Но при виде разношерстной компании, небыстро, но целенаправленно двигающейся к столице, жмурились или испуганно отводили глаза даже самые нетребовательные к окружающим путешественники. Стражники раскрывали рты и беспомощно смотрели нам вслед. Ни у одного из них, кажется, и мысли не мелькнуло попробовать задержать странную и донельзя подозрительную компанию. Набожные путники творили воззвания к богам и громко кляли демонов Мрака вековечного, выгнавших своих прислужников на большую дорогу, ревущие от испуга дети прятали лица в подолах матерей, а лошади на всякий случай предусмотрительно уступали нашей братии дорогу, не дожидаясь команды окаменевших от удивления кучеров и всадников. Несуразный внешний вид и дикие наряды действовали не хуже звона колокольчиков, которыми, по приказу короля, обязаны были обвешиваться прокаженные, дабы люди издали слышали об их приближении. Во всяком случае шарахались от нас почти так же поспешно, как от больных и заразных. Некоторые особо впечатлительные и не слишком разумные люди-нелюди даже телеги и мешки с добром посреди большака бросали; при желании я могла бы неплохо обогатиться за счет напуганных моим жутким видом путешественников.




Правда, были в этой тактике и свои минусы. На постой нас, таких странных и страшных, естественно, никто не пускал, ночевать приходилось в иоле или в лесу. Торин, разумеется, был недоволен. Правда, его никто не спрашивал. Зато он отыгрался за все, устроив безобразную истерику на подъезде к Эльфячьим могилкам – мол, не хочу, не поеду я через это поле, что хотите со мной делайте, хоть на дыбе распинайте, хоть в болото бросайте, а только ноги моей там не будет. Впрочем, орал он зря – мы с Руелом и Оаном переглянулись и взяли скандалиста в аккуратные клещи, не давая ему спрыгнуть с лошади или повернуть ее в другую сторону. Торин сгоряча попробовал помагичить, но капризы – плохой помощник в тонком искусстве волшбы. Ничего у гра- фенка не вышло, разве что поднявшимся от его неосмотрительных действий ветром с благороднорожденной головы сорвало берет. Поняв, что толку все равно не добьется, Лорранский насупился и надулся, как мышь на крупу. Я покровительственно потрепала его по темно-каштановым кудряшкам, чем вызвала полный возмущения и негодования взгляд, и первой направила Шторма к Эльфячьим могилкам. Преодолели мы их, к слову сказать, вполне благополучно, без лишних приключений и нервотрепки. Ни эльфы из могил не вставали, ни стражники на нас не нападали. За что я была очень благодарна богам, избавившим меня от лишних испытаний.




"Братцы" меня не уставали удивлять. Провожая весьма красноречивыми взглядами каждую более-менее симпатичную особу женского пола любого возраста и любой расы, ко мне они относились в полном смысле слова по-братски. То есть рук не распускали, при необходимости помогали, от участия в транспортировке альма не отказывались и даже трогательно подсовывали лучшие куски из своих тарелок. Я, в свою очередь лишенная той, кому привыкла расточать заботы – замершей Тьме не требовалась ни еда, ни вода, ни мысленные беседы с хозяйкой,- и чувствуя себя в некотором роде осиротевшей, приняла под свое крылышко и орка, и гнома. "Братцам" доставались и сладости, по привычке покупаемые для вонато, и долгие разговоры, и легкие дружеские насмешки, и иногда даже тихие жалобы на несовершенство окружающего мира. Оан и Руел воспринимали находившие на меня иногда приступы грусти с тревогой и всячески старались развлечь и развеселить угодившую им в сродствеиницы храну.




Так мы и ехали по Райдассе, пугая встречных взрывами хохота и несуразным внешним видом, куртками заслоняясь от облаков, серыми волчьими стаями бегущих по небу, ночуя в полях и перелесках, разламывая для костра оголившиеся скелеты деревьев, изредка общими усилиями приводя кого-нибудь в приличный вид и отправляя его в селения на закупки. К слову сказать, такое более чем специфическое окружение приносило вздорному Торину явную пользу – графенок, поняв, что у меня есть кого обихаживать и помимо его светлости, стал меньше ныть и жаловаться, без капризов ел предложенную еду, не лез ни в какие приключения и вообще, можно сказать, вел себя образцово. У него даже насморки и кашли прекратились, что, по моему мнению, ясно свидетельствовало о закалке благороднорожденного организма и победе природы над изнеженностью.




Большая проблема возникла при подъезде к Каленаре. И я, и мои спутники прекрасно понимали, что в таком виде никто нас в столицу не пропустит. Собственно, привести себя в порядок и войти в город, как и полагается честным людям, гномам и оркам – не проблема. Но что делать с Вэррэном, по-прежнему полулежащим передо мной на спине Шторма? Уж если города вроде Кларрейды до сих пор в поисках беглого альма шерстят, то страшно даже подумать, что в столице творится.




Выход неожиданно подсказал Оан:




– Слушай, сестричка, может, и не мое это дело, конечно, но я знаю, где тут ход, через который контрабандисты наши водки в Каленару таскают.




– Ход? – недоуменно переспросила я, еще не оценив всю гениальность задумки бородача.




– Ну да, ход. Ход под стеной.




– Веди,- переглянувшись, хором постановили мы с Руелом. Миновать стражу на воротах столь оригинальным образом мне, честно сказать, в голову и не приходило.




Упомянутый "ход" лично я бы скорее назвала норой. Причем барсучьей. То есть человек в нее, возможно, и влезет. А вот с вылезанием возникнет проблема.




– Да вы не бойтесь, он там дальше расширяется! Сначала вот так идет,- Оан раздвинул ладони примерно на пядь,- а потом – раз! – и в высь и вширь! О! Да!




При последнем любимом словечке гном развел руки на косую сажень. Свою косую сажень, разумеется. То есть мне протиснуться даже в расширяющийся ход вряд ли удастся. А Руелу туда и думать нечего соваться.




Однако выхода не было. Не в поместье же Лорранских ехать, в самом деле! Милорд Иррион вряд ли в восторг придет, если его сыночек припрется домой раньше времени, да еще в такой оригинальной и подозрительной компании.




Полезли. И были приятно удивлены тем, что протиснулись без особых хлопот. Даже тащивший альма Руел согнулся всего лишь в три погибели и почти полз, волоча за собой Вэррэна, однако не особенно страдал от тесноты. Вовремя наклонившийся Торин даже кудряшек своих в земле не перепачкал.




Вылезли из-под земли мы на каких-то задворках Окраинного района, долго вытряхивали из волос и складок одежды забившийся песок, потом завернули Вэррэна в купленный в какой-то лавчонке кусок ткани, дабы замерший в необычной позе альм не колол глаза горожанам, и всей пестрой компанией набились в наемный экипаж. Извозчик удивился, но смолчал. Впрочем, деньги – они и разговорчивыми, и на редкость неболтливыми людей делают.




Улица Чар встретила нас обычным блеском, шумом, светом, магией и толпой. "Братцы" погрясенно разевали рты и крутили головами, пытаясь рассмотреть все и сразу. Потом они заметили трактир, и весь остальной мир перестал для них существовать. Понимая, что мои милые сродственники и добровольные помощники и так долго терпели, я предложила тут же распрощаться, назвала свой адрес и пригласила забегать в гости. Ответить мне такой же любезностью Руел и Оан не могли, поелику дома не имели, но клятвенно пообещали не забывать и при возможности навещать, после чего выскочили из экипажа на полном ходу и бегом устремились в обещающее развлечения заведение. Надеюсь, они хотя бы название пригородного постоялого двора, в конюшне которого мы лошадей оставили, вспомнить смогут…




Цвертинино поместье мало чем выделялось среди домов прочих чудодеев, поэтому нашли мы его не без некоторого труда. Однако терпение и упорство, как известно, всегда вознаграждаются, и в конце концов мы достигли ворог резиденции моей рыжеволосой подруги. Только бы она еще и дома оказалась!




Генерировать мысленный импульс не пришлось – стоило моему подопечному дотронуться до причудливой ковки ворот, как двери распахнулись и на крыльцо выскочила Цвертина в нарядном платье и с вечерней прической – видимо, магиня собиралась куда-то в гости или на заседание чародеев. Огромные, подведенные черным глаза при виде нашей странной компании расширились до вовсе не вообразимых размеров, девушка ахнула, всплеснула руками и буквально полетела к воротам, последовательно меняя на лице всевозможные выражения, от злости до облегчения и радости. Длинные широкие рукава ее роскошного наряда полоскались сзади на ветру, как флаги.




– Торинька! Ну наконец-то! Куда ты пропал? Я искала тебя по всей Каленаре и окрестностям! Твой отец так и не рассказал мне, куда ты девался, сообщил лишь, что с тобой Тень поехала. А, Тень, привет! Ты куда Торина без моего ведома таскала? Я тут ночей не сплю, пытаюсь вычислить, куда вы пропали. Да разве вас, магов недоученных, заклинанием поиска запеленгуешь?! Ох, как же я соскучилась!




Ахая и причитая, моя подруга припала к груди Торина, и я неожиданно почувствовала себя совершенно лишней. Тут бы мне и уйти, однако сверток с альмом не дал так просто покинуть стосковавшихся друг по другу мага и магиню и заставил воззвать к Цвертиненому таланту.




– Да подожди ты,- отмахнулась моя подруга, блаженно жмурящаяся в объятиях Торина. Впрочем, опомнилась она почти тут же и беспомощно заметалась, пытаясь разорваться между милым ее сердцу графенком и желанием поскорее взяться за работу над неизвестным заклинанием,- М-да… Ладно. Это,- рыженькая магиня повелительно указала на альма,- в лабораторию. А ты, Тень, иди, наверное, домой.




– А как же… – Я дернулась в сторону окаменевшего Вэррэна, но он, повинуясь небрежному щелчку холеных пальчиков Цвертины, плавно поднялся в воздух и в темпе вальса поплыл по направлению к особняку.




– Иди-иди, мы без тебя тут справимся. Что еще? Демон обездвиженный? И его давай сюда, разберемся. Мы с Тори- нькой посоветуемся, посмотрим, что к чему, и расшевелим пострадавших от твоей магической дремучести, уже собирающей жертвенную дань среди мирного населения. Когда-нибудь, попомни мои слова, она и по тебе шлепнет! Взвоешь тогда, да поздно будет! Ладно, иди! Иди, я сказала!




Извиваясь от боли,




Задыхаясь от страсти,




Те, кто любят, танцуют в огне.




И порыв их безумен,




И их танец прекрасен,




И ожоги больнее вдвойне…-




тупо процитировала я кого-то из классиков прошлого столетия. Потом посмотрела на захлопнувшиеся за моей спиной кованые створки ворот, потрясла головой, словно надеясь нехитрыми движениями упорядочить пребывающие в сумятице мысли, и покорно отправилась по месту проживания.




Улица Чар, по своему обыкновению, пребывала в том невероятном хаосе и кавардаке, который здесь по какому-то недосмотру богов прозывается порядком. Кто-то орал, кто-то продавал, кто-то покупал, кому-то затыкали рот, кем-то уже выбивали стекла в одном из магических салонов, а о ком-то остались разве что воспоминания. Парочка чудодеев стояла на тротуаре, обнявшись и буквально вцепившись глазами друг в друга; над их головами распускались иллюзорные цветы, из ничего ткались какие-то невероятные тропические птицы и разноцветные, наполненные звездами шары. Толпа плавно обтекала влюбленных магов, не обращая никакого внимания на творящиеся над их макушками чудеса. Я, заглядевшись на удивительно красивую чету, влезла сапогами в какую-то пузырящуюся серебром лужу, поспешно шарахнулась в сторону, но было уже поздно – под подошвами зашипела, распадаясь, брусчатка, и в новообразовавшиеся ямы кто-то уже с величайшей готовностью влетел. Обувь моя при этом, как ни странно, осталась целой и невредимой. Правда, в нее тут же вцепилась крыса размером с кошку (судя по некоторой заторможенности движений, тварь была зомбированной), попробовала разгрызть, но не преуспела и с разочарованным писком потащилась на поиски менее прочной обуви. С трудом подавив желание наподдать наглой твари сапогом под брюхо, я огляделась, сориентировалась по сторонам света и двинулась в сторону улицы Каштанов. Не буду, пожалуй, заходить в "Сломанный меч", что я там забыла? С утречка сбегаю опять на улицу Чар, узнаю, что гам и как, а потом отвезу Торина в его поместье и, если милорд Иррион не даст мне расчет, навещу князя Варракского, дабы с глазу на глаз побеседовать о его странном и непонятном поведении. А пока домой, и спать, спать, спать…




Особнячок на Приречной улице встретил меня тишиной и теплой вязкой темнотой. Я привычно взмахнула руками, снимая защитные заклинания (благодарение хранителям Сенаторны, к дверям ни грабители, ни соседи, ни прочие незваные гости не прилипли), нашарила над балкой ключ и не без некоторого труда открыла слегка заржавевший от бездействия и влажной погоды замок. Правда, Цвертина подобные устройства величает не иначе как рудиментом цивилизации и утверждает, что лучше магии имущество не защитит ничто. Но я не слишком доверяла чародейству и не спешила менять замки на специальные заклинания, реагирующие на тепло тела определенного человека или распознающие рисунок линий на его ладонях.




Все плоские поверхности в холле покрывал солидный слой пыли, успевшей скопиться за время моего относительно недолгого отсутствия. Наверное, Цвертина в некоторых вопросах все же права, и мне стоило бы разориться на пару заклинаний, поддерживающих порядок в доме и не дающих скапливаться грязи и сору в таких неимоверных количествах. Я протянула руку к настенному светильнику, и он послушно засветился тусклым магическим пламенем. В его свете толстые мохнатые колбаски и шарики, мышами перекатывающиеся по полу, стали еще заметнее. Я чихнула от одного только их вида и, стараясь не потревожить пылевые залежи, направилась прямиком в спальню. Все равно вещи вместе со Штормом остались на постоялом дворе вне стен Каленары, поэтому разбирать и распаковывать мне было нечего. Впрочем, печалиться по этому поводу я и не подумала.




Спала я, несмотря на удобную перину, мягкие подушки и теплое одеяло, плохо. Тяготило чувство оглушающего, тоскливого, выедающего душу одиночества. По-настоящему одна я не оставалась уже много лет. В замке Рэй ученикам уединения не положено. От клиентов не очень-то скроешься, а в перерывах между выполнением заказов рядом со мной всегда была Тьма, не дающая заскучать или переполошиться зря. Теперь же меня пугало все – и вкрадчивый шорох занавесок, шевелящихся иод прохладным дыханием заглядывающего в приоткрытое окно ветра, и стремительный перестук копыт, с которым вдоль парапета проносился какой-то не спящий по ночам всадник, и плеск потревоженной непогодой Неарты, и даже тихое поскребывание, доносящееся из кухни,- видимо, там пыталась найти хоть что-то съедобное одинокая мышка. Именно эти вкрадчивые и шуршащие звуки в конце концов и вывели меня из равновесия. Я как была в короткой нижней рубашке, так и вылезла из постели и босиком пошлепала вниз по лестнице, полная желания шугануть наглого грызуна, видимо еще не сообразившего, что в дом вернулась его законная хозяйка.




Естественно, никакой мыши я не нашла, только замерзла и разозлилась еще больше. Впрочем, при моем безалаберном отношении к домашнему хозяйству остается лишь гадать, как в доме вообще завелось хоть что-то живое. На всякий случай я, невольно поеживаясь от щекочущего босые ступни холода полов и с каждым шагом поднимая небольшие облачка пыли, походила по кухне, для острастки без особой надежды на успех потыкала ухватом во все углы и вернулась в постель.




Утро выдалось хмурым и ветреным, как и предыдущие две недели. Я, невыспавшаяся, злая и голодная (в доме не нашлось ничего съестного, кроме полупуда соли, запасенного мною после меритаунских событий на случай войны с Йанарой), брела по набережной, нехотя отвечая на преисполненные любопытства приветствия заметивших меня соседок и раздумывая, куда сначала направить свои стопы: в трактир какой-нибудь или прямиком к Цвертине. Зря я, наверное, от магини ушла, надо было напроситься ночевать в ее поместье. Но девушка так обрадовалась Торину, что навязывать свое присутствие, пусть и исключительно в целях безопасности милорда Лорранского-младшего, было бы в высшей степени нетактично. Впрочем, поместье рыженькой магини зачаровано от несанкционированного проникновения посторонних получше, чем королевская сокровищница. Если Торин там и ухитрится попасть в какие-нибудь неприятности, то только благодаря своему великому таланту влипать в опасные для жизни и просто дурацкие ситуации. Думаю, Цвертина сумеет защитить графенка даже от его собственной глупости.




– Тень! Эй, Тень!




Знакомый голос полоснул меня, как ножом, я вскинула голову и в упор встретилась с мягким сиянием огромных лунно-прекрасных глаз. Если бы альм меня не окликнул, так я, погруженная в свои мысли, в него бы, наверное, и врезалась. На плечах Вэррэна деловито вертелась вполне живая и довольная жизнью Тьма. Как ни странно, она не поторопилась слететь со своего насеста и ринуться мне навстречу – ограничилась обычным вежливым оскалом да несколькими восторженными мыслеобразами.




– Живые? – удивилась я. Прозвучало это несколько недоверчиво и даже слегка разочарованно, будто я искренне надеялась, что альм и демон так и не очухаются от действия этого проклятущего кристалла.




– Живые,- спокойно подтвердил Вэррэн, передавая мне Тьму.- А Торин-то оказался не таким уж бестолковым – как намагичил чего-то, так весь дом твоей подружки от чердака до фундамента вздрогнул.




– Обо всем разнообразии талантов моего дорогого подопечного я вполне осведомлена. Ладно. Пойдем.




– Куда?




– Как куда? – удивилась я.- Домой, естественно. Правда, там есть нечего, но мы зайдем по дороге в магазинчик или трактир какой-нибудь.




– А ведь я тебя убью,- ласково сообщил хвостатый, обхватывая меня за плечи.




– Да пожалуйста,- равнодушно улыбнулась я, готовая хоть во Мрак вековечный спуститься, лишь бы с Вэррэном,- Только, сделай милость, Тьму потом себе забери, она одна не выживет. И к Торину когда-никогда захаживай, присматривай, как он там.




– Я убью тебя,- продолжал сладко развивать свою мысль альм,- когда тебе исполнится лет этак сто или даже сто двадцать и ты будешь тихо умирать от старости. Вот тут-то я тебя и прикончу! Твоя душа, как души всех невинно убиенных, отлетит в мир надлунный, а я смогу вернуться домой. Эх, славное времечко наступит…




Эпилог


Двенадцать лет спустя




– И почему эти благороднорожденные без стука да без грохота ездить не могут? – возмущенно поинтересовалась мрачная кареглазая женщина, выходя на крыльцо и упирая руки в бока.- Торин, ты почему шумишь? Хочешь всю улицу известить, что в гости ко мне пожаловал? Что за звон идиотский?




– Милочка, да ведь теперь модно к колесам кареты бубенцы привешивать! Совсем как прокаженные катаемся! – весело просветила ее выпорхнувшая из экипажа изящная красавица с ослепительно-рыжими кудрями и зажатой иод мышкой болонкой. Собачонка, стиснутая в стальных объятиях хозяйки, и не пыталась проявлять характер и апатично висела у нее на руках, изредка слегка помахивая хвостом,- Тебе вредно домоседничать, раньше ты хоть в курсе всех новинок сезона была, а теперь окончательно обабилась и потеряла интерес к светской жизни!




– Да она меня никогда особенно не привлекала,- пожала плечами кареглазая, подставляя подруге щеку для традиционного поцелуя,- Ройдан, какой же ты красавец!




Мальчик лет десяти на вид – темноволосый в отца и зеленоглазый в мать,- выбравшийся из экипажа вслед за экспрессивной родительницей, в качестве приветствия в лучших традициях придворных кавалеров шаркнул ножкой, слегка поклонился и вытянул шею, пытаясь разглядеть что-то за спиной хозяйки дома. Та понимающе улыбнулась:




– Когда я услыхала грохот и перезвон, твоя подружка была занята тем, что лезла на антресоли и пыталась стащить что-нибудь из спрятанного туда оружия, дабы проверить, так ли прочен знаменитый йанарский шелк моего праздничного платья, как об этом говорят. Гелана, иди сюда! Посмотри, кто приехал!




За приоткрытой дверью послышался восторженный вскрик, потом ужасающий грохот, потом топот, потом звон (видимо, торопящаяся со всех ног Гелана опрокинула по дороге что-то довольно тяжелое и хрупкое), потом на крыльцо выскочила девочка и с размаху влетела в объятия высокого тучного мужчины, выбравшегося из кареты вслед за женой и сыном.




– Ага! Попалась!




– Торин, надорвешься! – вскрикнули обе женщины одновременно, протягивая руки к парочке. Ройдан, не одобряющий странной сентиментальной слабости, которую его отец питал к дочери своей давней подруги, затоптался рядом, бестолково помахивая коробочкой дорогого эльфийского шоколада, привезенного в подарок двум хозяйкам уютного особнячка на Приречной улице. Впрочем, демон, с которой Ройдану для его же безопасности играть никогда не разрешали (безуспешно, впрочем), тоже весьма уважала сладости и охотно угощалась из нарядных кулечков, сверточков и картонных сундучков, привозимых семьей Лорранских.




Вняв предостережению супруги и подруги, Торин аккуратно поставил Гелану на землю и присел, вглядываясь в ее беззаботно смеющееся личико. Девочка была полукровкой, в ней ясно просматривалась и людская, и альмовская половины – первая обусловила спокойный карий цвет глаз и восковую бледность кожи, а вторая – подвижные, поминутно дергающиеся зрачки, заостренные уши, заметно выдающиеся вперед клыки и аккуратные коготки, подстригание которых стоило и дочери, и матери немалых трудов и криков.




– Папа-то давно приезжал?




– Не-а,- беззаботно тряхнула головой Гелана. От сего небрежного движения с ее головы свалилась едва державшаяся причудливая костяная заколка, по плечам девочки рассыпались длинные, идеально прямые волосы неясного цвета то ли серые, то ли черные, то ли все вместе.




Кажется, эта немногословная реплика Торина не удовлетворила:




– И?…




– По-прежнему убить грозится,- фыркнула хозяйка, ненавязчиво подталкивая своих гостей к дверям. Уж кто-кто, а она прекрасно знала, как любят ее соседи бесплатные спектакли и развлечения, но радовать их не собиралась.




– Папа за мамой опять по всему дому с ножами гонялся! – с милой детской непосредственностью уточнила Гелана,- А мама, как всегда, сначала смеялась и убегала, а потом ка-ак подпрыгнула до самых антресолей, ка-ак вытащила свой меч, который ей дядя Айранэт выковал, ка-ак…




– Эта малявка уже клинками машет лучше, чем я, – с безуспешно скрываемой гордостью усмехнулась кареглазая мать, наклоняясь к дочери и аккуратно отводя с ее лица растрепавшиеся волосы,- Бегите с Ройданом поиграйте, обедать где-то через часок будем. Только осторожнее, ради богов, если вы опять все петуньи и настурции соседям вытопчете, то возмущенные любители цветов наверняка в суд подадут.




– Странные у вас с Вэррэном отношения,- неодобрительно покачал головой Торин, дождавшись, когда дети с топотом и гиканьем выскочат на улицу. Судя по воплям, они играли то ли в стражника и вора, то ли в рыцаря и дракона.- Почему вы так живете?




– Он, видимо, и сам разобраться не может, нужна я ему или нет,- сверкнула чуть горькой улыбкой хозяйка. Приезжает, уезжает… Да ладно…




– Приличный человек уже бы давно или бросил тебя, или женился! – наставительно воздев указательный палец к потолку, провозгласил Торин.




– Человек – да. Но это ведь альм. А у них и менталитет, и взгляды на жизнь другие.




– А давай мы его приворотным зельем опоим! – с энтузиазмом предложила рыжеволосая красавица, опускаясь в кресло в холле и бережно расправляя на коленях складки нарядного муслинового платья. Полноправный член совета архимагов Райдассы, она по-прежнему предпочитала форменным мантиям светские наряды и с удовольствием щеголяла в роскошных придворных туалетах.- Прибежит к тебе как миленький и в ноги упадет!




– Да побойся богов, Цвертина! – искренне ужаснулась кареглазая хозяйка,- Ты же понимаешь, что он просто балуется, когда с ножами за мной бегает!




– Не знаю, не знаю… Я этого не видела, поэтому судить никак не могу,- неодобрительно вздохнула та.- Ой, Тень, с огнем ты играешь… Вот приедем мы к тебе однажды в гости, а тут вместо дома пепелище и труп твой валяется!




– Какая неподдельная печаль слышится в твоем голосе,- с ехидцей отметила Тень, поглаживая влезшую к ней на колени вонато. Верная подружка и спутница во всех странствиях удовлетворенно щурила огромные рубиновые глазищи и слегка помахивала хвостом, не без интереса поглядывая на спущенную на пол болонку,- Впрочем, ты, кажется, будешь больше тосковать по шанежкам и пирожкам с черемухой, которые я пеку к вашим визитам, а не по мне самой! Ладно. Лучше скажи, вы никуда в ближайшее время не собираетесь? Можно, я вам Гелану на месяцок подброшу?




– Опять?! – вскинул брови Торин.




– Именно,- со странной смесью гордости и неудовольствия отозвалась хозяйка, небрежно помахивая взятым с углового столика конвертом.- Ты же знаешь, моя гильдия своих членов женского иола отпускает или замуж, или в могилу. Экселенц письмо прислал. Очередной заказ имеется.




ГЛОССАРИЙ




Альмы – немногочисленная раса разумных антропоморфных существ, обитающих на границе Райдассы и йанары в подземном городище-государстве Тэллентэре. Отличаются пепельного цвета кожей, белыми глазами с подвижными зрачками, острыми ушами, сильно выдающимися вперед клыками на верхней и нижней челюстях и наличием хвоста. Владеют магией. Близкие родственники и враги эльфов.




Ат'тан – струнный музыкальный инструмент, похожий на мандолину, с длинной декой и разными по толщине струнами.




Благороднорожденные – семьи, состоящие в той или иной степени родства с правящей королевской династией. Среди них существует четкая градация и иерархия, можно с уверенностью говорить о большей или меньшей степени благороднорожденности, которая не измеряется ни богатством, ни титулами – только долей королевской крови, текущей в жилах определенной семьи.




Вериата – богиня сна и сновидений. Соответственно, дар Вериаты – сон.




Вернеток – похожий на медведя крупный хищный зверь с шестью ногами и одним рогом посреди лба. Мех пепельно-серый, с густым белым подшерстком, очень дорогой и качественный, способный согреть даже в самую лютую стужу.




Веррута – старинная народная пляска, исполняется под быструю ритмичную музыку двумя мужчинами и одной женщиной.




Влэй дха стлаато (альм.) – непереводимая игра слов. Смысл, понятный только альмам, носит явно негативный и оскорбительный характер.




Война Ветров – последняя межрасовая война, произошедшая за сорок лет до описываемых событий. В ней участвовали эльфы с одной стороны и объединенные альмовско-людские войска – с другой. Закончилась победой союзной армии.




Вонато – мелкий демон семейства полуразумных. Похож на крылатую, покрытую чешуей кошку с крупными когтями и зубами. Способен вступать в мысленный контакт и даже служить определенному человеку, которому доверяет.




Гномы – многочисленная раса разумных антропоморфных существ, населяющих пещеры и гроты Стальных гор. Отличаются низким ростом и редкостным умением обращаться с камнями и металлами. Владеют магией.




Дэтшитш (гном.) – букв.: руда со шлифом. Появление ее на горных разработках считается дурной приметой, указывающей на скорый обвал. Обычно забои, где пошла такая руда, бросают. Поэтому в иносказательном смысле слово употребляется в значении: "хватит, довольно, полно".




Желтолист – второй осенний месяц.




Заброшенные земли – обширные территории, лежащие на прямой линии между Каленарой, столицей Райдассы, и Меритауном, столицей Йанары. Когда-то там пролегал оживленный тракт, связывающий оба стольных града. Однако из-за непонятных магических и погодных аномалий, а также весьма специфической флоры и фауны, удобная дорога была заброшена, а сами Заброшенные земли приобрели репутацию гиблого, крайне небезопасного места.




Мартака – сложная многоуровневая логическая игра, популярная среди интеллигенции Райдассы и сопредельных государств.




Мриана – богиня болезней и смерти.




Орки – многочисленная раса разумных антропоморфных существ, обитающих в Безбрежных степях к востоку от Райдассы. Отличаются высоким ростом, массивным телосложением и золотистым цветом глаз. Не владеют магией.




Разнокрас – первый летний месяц.




Рэй – замок, крепость к югу от столицы Райдассы, своеобразная школа и главный оплот гильдии хранов.




Тайтра – длинная лента из так называемого ленточного металла, который способен гнуться и скручиваться в спираль. С ней обращаются как с боевым кнутом, стараясь наотмашь хлестнуть противника, но при должном умении могут использовать и для уколов в мягкие ткани. Для рубящих ударов не годится.




Тлаххат илль влатэ (альм.) – букв.: плод нечестивой связи борова и жабы.




Тэмм – уважительное обращение к девушке, принятое в Райдассе и сопредельных государствах.




Хамун – мелкий падалыцик-трупоед, похожий на помесь лысой собаки и жабы. Стал нарицательным прозвищем для обозначения жадных, нечистоплотных в делах людей.




Хран – представитель лучшей в Сенаторне гильдии наемников, телохранителей и убийц.




Хранители Сенаторны – синоним богов.




Шаррат – древний мертвый язык, который используется для произнесения заклинаний и общения между магами.




Экселенц – уважительное обращение к главе любой гильдии.




Эльфы – многочисленная раса разумных антропоморфных существ, обитающих в заповедных рощах к северу от Райдассы. Отличаются серебристо-серой кожей, острыми ушами, черными глазами без белков и сильно выдающимися вперед клыками на верхней и нижней челюстях. Владеют магией. Близкие родственники и враги альмов.




Эрт драалан варто (эльфийск.) – пожелание собеседнику отправиться на постоянное поселение во Мрак вековечный или ему подобные места.




Note1




Здесь и далее стихи Любови Гречихиной.




Note2




Перванш – бледно-голубой с сиреневым отливом




Note3




светло-желтого




Note4




Фероньерка, фероньер – украшение, надеваемое женщинами на голову, в виде ленты или цепочки с драгоценным камнем, размещаемым в центре лба




Note5




То есть любит покушать




Note6




главный религиозный праздник Райдассы и всех сопредельных государств