Алмазы для ракетчика
Константин Козлов


Ракетчик #1






Южноафриканская компания узнает о крупном месторождении алмазов в Карелии и засылает диверсионную группу, чтобы завладеть документами, оставшимися со времен Второй Мировой Войны, и наладить незаконную добычу алмазов. Волею случая на пути диверсантов встает лейтенант Анатолий Давыдов, для которого долг и честь русского офицера — не пустые слова.






Константин Козлов

Алмазы для ракетчика


От автора:

Все события являются вымышленными, какое-либо совпадение имен и фамилий солдат и офицеров с фамилиями и именами персонажей является случайным.

МОЕМУ ОТЦУ И ТОВАРИЩАМ.






ГЛАВА 1.

23 СЕНТЯБРЯ 1944 ГОДА.

СЕВЕР КАРЕЛИИ.


…И носило меня, как осенний листок.

Я менял города, я менял имена.

Надышался я пылью далеких дорог,

Где не пахли цветы, не светила луна…







Впервые за несколько дней в разрывах низких туч проглянуло хмурое северное солнце. В его лучах блеклые краски тундры ожили и заиграли всеми цветами радуги. Вершина Нуорунена[1 - Гора на границе Карелии и Мурманской Области.] по-прежнему находилась слева, но солнце оказалось не сзади, а справа, и это могло означать только одно: группа заблудилась. Последние дни она старательно держала курс на север, а не на запад.

Инженер устало вздохнул. Поросшая лесом гора была на своем месте, как вчера, позавчера и три дня назад. Все время они ориентировались на вершину серой громадины и все-таки сбились с пути. Где и когда именно произошла ошибка — теперь уже не важно. Компас был бесполезен с самого начала — земля здесь напичкана рудой, а также полярные сияния, магнитные бури — стрелка дрожала и вертелась во все стороны. Приходилось сверяться с солнцем и картой, для опытных путешественников задача, в общем-то, не сложная. И все-таки они потеряли верное направление, видимо, следствие усталости. Где они теперь находились, можно было только гадать.

Он обвел воспаленными глазами горизонт и заставил себя сделать еще шаг. Нужно остановиться и сориентироваться, решить, куда идти дальше, но заставить себя думать он не мог. Ходьба отняла энергию у тела и полностью сковала сознание. Мысли вертелись вокруг сбитых в кровь ног и необходимости шагать дальше. Сил не было даже на отчаяние. Вокруг одно и то же: неброский, давно примелькавшийся пейзаж: болотистая тундра под низким небом, сопки, покрытые редким лесом, сизый мох, обкатанные давно прошумевшим потоком валуны, поникший кустик голубики с прошлогодними ягодами. Сколько они уже так идут? Неделю, две? Счет времени давно потерян, здесь нет времени. Эта равнина была такой же и тысячи лет назад, когда по ней бродили мамонты и пещерные медведи.

Впереди показалась вода — прозрачная, коричневая от торфа северная речка, скорее ручеек. В пути им попадались десятки таких же. Местами речки впадали в маленькие озера — ламбы, иногда исчезали в болотах, чтобы снова появиться из ниоткуда. Ледник в незапамятные времена здорово потрудился над местным ландшафтом — перепахал его вдоль и поперек.

Остатки сознания лениво призывали заняться поисками брода, а гудящее тело молило об отдыхе. Просто рухнуть на берегу и забыться. Окрестности медленно плыли из стороны в сторону, вертелись в призрачном хороводе. Вместо четкой линии горизонта — размытая серая лента. Это шалят заплывшие от бесчисленных комариных укусов глаза. Впереди было еще что-то, расплывчатый силуэт со знакомыми очертаниями, но безразличный мозг не желал это нечто распознавать.

Что бы это ни было, оно двигалось навстречу. Его обошел напарник — такой же точно бедолага. И снова инженер ковылял вперед, медленно переставляя ноги в разбитых сапогах. Спутник вскрикнул — значит, тоже заметил — и, как лунатик, захлюпал прямо по воде на противоположный берег: жалкая, исхудавшая фигура в коробящейся от грязи одежде, протянутые вперед, как у привидения, руки.

Донесся странный шум, резкие, отрывистые звуки усиливались.

Словно сквозь туман инженер увидел, как спутник тяжело осел посреди ручья — ледяная вода свела ноги судорогой, — а затем протянул руку и, что-то хрипя, на четвереньках пополз на берег. Ремень карабина съехал с плеча, приклад загремел по гальке.

К пятну на другой стороне ручья добавилось еще несколько. Пятна двигались, из-за этого инженер не мог их разглядеть отчетливо. Потом свет померк. Вспышкой вернулось сознание.

Первым сигналом окружающего мира было ощущение чего-то влажного и теплого на лице. Отстранившись, он приоткрыл глаза. Собака. Может, волк?! Нет, все-таки собака, волк не стал бы ластиться к человеку. Выходит, добрались до жилья. Инженер медленно проваливался куда-то глубоко-глубоко…

Второй раз он очнулся в чуме. У огня на корточках сидел седой, весь в морщинах дед. Инженер знал правильное название северного народца — саамы. Европейцы считают их лапландцами. Для русских они были лопарями или самоедами, но сами называли себя саамами — людьми. С ними приходилось встречаться еще в той, довоенной жизни.

Старик курил трубку и улыбался своим мыслям. В черных глазах с набрякшими веками мелькали отсветы костра. Булькал котелок на огне. На ложе по ту сторону огня крепким сном забылся спутник, укрытый оленьей шкурой.

Откинулся полог, вошла старуха, жена лапландца. Зачерпнула что-то из котелка эмалированной кружкой и подала инженеру. На иссеченном складками бронзовом лице вспыхнула доброжелательная улыбка.

Пробормотав слова благодарности, он схватил кружку и стал жадно глотать обжигающее варево. По телу разлилось приятное тепло. В измученный организм возвращалась жизнь. Очевидно, они наткнулись на кочевье. Снова повезло. Он улыбнулся. В этот сезон ему повезло трижды.

Привычка измерять жизнь сезонами осталась еще со студенческих времен. Сезоны, партии — как это было давно, остались только в щемящей сердце юности. Партии из его университета часто работали в краях, похожих на этот, но по другую сторону границы, их часто приглашали как высококлассных специалистов. Если теоретические выкладки подтверждались изысканиями, сезон считался удачным, а если неделя за неделей пролетали в тщетных, пустых поисках, люди просто старались не унывать. Любые результаты давали опыт. Из опыта рождались гипотезы, красивые и стройные, как та, которую он унаследовал от отца — профессора. Этот сезон был самым счастливым за последние пять лет, хотя его правильнее бы назвать кампанией.

В ней удача улыбнулась впервые, когда звено «Ил-4» 29-го авиационного полка Северного флота сровняло с землей их лагерь. Тогда он благодарил провидение за то, что оказался в числе немногих уцелевших. За два захода бомбардировщики превратили базу торпедоносцев в мешанину железа, земли и бревен. Переливчато звеня пропеллерами, двухмоторные машины ушли на северо-восток, оставив на земле оседающий дым и развалины. Он не погиб, а на месте блиндажа, в котором во время налета отсиживались его коллеги, дымилась воронка, глубокая черная яма в опаленном торфянике. Ни малейших следов от пяти человек, даже пуговицы не найти. Стоя над воняющей тротилом ямой, он с наслаждением вдыхал холодный воздух, осознавал, как здорово жить. Его спасение — самое настоящее чудо. Не пойди он встречать возвращающиеся с вылета на конвой самолеты…

Самолеты были главной связью с внешним миром. Они уходили далеко в Норвежское или Баренцево море — бомбить очередной конвой. Отработав, садились в Вадсё, а затем возвращались с грузами для их лагеря. Иногда самолетам попадались уже было почти прорвавшиеся конвои у Канина Носа. Тогда в небе начиналась карусель с «И-16», взлетавшими под Архангельском.

Он подумал, что тонущим в виду берега людям смерть должна казаться сущим адом. Летом конвоев практически не бывало, в эту пору торпедоносцы охотились на подводные лодки. Иногда самолеты не возвращались. Тогда Вебстер, пожилой механик из Бремена, стирал с доски в столовой фамилии погибших и вечером вместо скрипа заезженного патефона звучала его скрипка. Это была традиция — негласный ритуал, установившийся на базе со времени первых потерь. Потом из Вадсё приходили новые машины, и в таблицу полетов мелом вписывали имена новичков. Утром машины снова взлетали, роняя с поплавков озерную воду…

На этот раз вместо торпедоносцев появились русские бомбардировщики. Русские? Он предпочитал называть их советскими. Торпедоносцы были сбиты где-то за Нордкапом. Непонятно, когда и как противник узнал о лагере. Вероятно, в одном из сбитых самолетов уцелела полетная карта или выбросившийся с парашютом летчик попал к офицерам СМЕРШа.

Встреча самолетов в обязанности инженера не входила, просто это как-то разнообразило успевший осточертеть распорядок маленького гарнизона. День за днем его люди ходили по склонам окрестных скал, исследовали морены и сельги, а он оставался в лагере с парой-тройкой специалистов. Дел хватало: химический анализ горных пород, обобщение материалов, направление дальнейших поисков. Рутинная камеральная работа. Война мало сказалась на его жизни. Заставила надеть форму, вот и все, пожалуй.

По большому счету вся затея с этим аэродромом служила ему и его товарищам прикрытием. Пока они делали свое дело, остальные в лагере не должны были даже догадываться о роде их деятельности. Полагалось считать, что их задача — не пропускать конвои союзников в Мурманск, а заодно охранять и обеспечивать группу инженеров, занятых сооружением грунтовой взлетно-посадочной полосы. По окончании работы здесь смогут садиться колесные машины, пока же ведутся предварительные изыскания. Вот и все, что должны были знать простые офицеры и солдаты. И теперь в живых остался единственный обладатель сведений, ради которых они и забрались так далеко на север.

От персонала базы и его экспедиции уцелело едва ли не отделение. Связавшись по чудом сохранившейся рации с центром в Вадсё, узнали, что торпедоносцев больше не будет. И вообще больше ничего не будет. Лавочка закрывается. Эвакуации по воздуху не ждите. Приказ: свернуть лагерь и уходить на Йоутсиярви. Слышимость была плохая — где-то играло северное сияние. Морзянка далекой станции временами становилась чуть слышна, поэтому радиограмму центр повторил несколько раз. Ее смысл не допускал двойного толкования: документы и все, что нельзя нести с собой, спрятать, радиостанцию — взорвать.

Несколько часов ушло на сборы. Когда ухнул взрыв, заваливший камнями грот, в который солдаты затащили ящики с архивами экспедиции и документацию базы, инженер подумал, что теперь он единственный обладатель главной тайны здешних мест. Группа вытягивалась в походную колонну, а он стоял на вершине прибрежной сельги не в силах уйти и понимал, что дело его жизни свершилось. Наконец-то он нашел то, что искал долгие годы. Жаль, отец не может порадоваться имеете с ним. Старик всегда знал, что прав, а издевавшиеся над ним на научных симпозиумах оппоненты ошибаются, но без практической реализации самая красивая теория — это всего лишь гипотеза. Доказательства того, что отцовские выкладки не ошибка, получены только теперь, через пять с лишним лет после его смерти.

Несмотря на царившие в лагере смерть и разрушение, итогом этого «сезона» явилась победа, личная победа инженера, и славу ни с кем не надо делить. Странная штука жизнь, внизу свежие могилы, а он еще никогда не был так счастлив.

Замыкающий колонну обер-лейтенант горных егерей Вильгельм Роттерн призывно махал снизу рукой. Еще раз на прощание окинув взглядом озеро и окрестности, инженер легкой походкой направился вниз.

Линии фронта не было как таковой, на дорогах, пригодных для перемещения людей и техники, происходили стычки местного значения. Вокруг мест столкновения возникали укрепленные районы, и бои велись с переменным успехом. Развернуть сколь-нибудь значительное наступление здесь было практически невозможно. По пунктам, до которых добрались передовые отряды, в штабах проводили линию фронта; там считали, что территория позади продвинувшихся вдоль коммуникаций войск полностью освобождена от противника.

Второй раз инженеру посчастливилось при встрече их колонны с шальным «Мессершмиттом-109».

Видимо, по данным штаба авиаполка, на территории, по которой они в это время перемещались, могли быть только советские подразделения. Воздушный охотник обстоятельно и со вкусом обстреливал колонну, пока указатель горючего не подсказал пилоту, что необходимо возвращаться. В последний раз пройдя на бреющем над упавшими лицом в мерзлый мох людьми, самолет исчез за вершинами сопок, только мелькнули на плоскостях опознавательные знаки. Прятаться в тундре было негде. От всей группы остались инженер и обер-лейтенант Вилли. Остальные лежали мертвыми. Обер-лейтенант долго ругался и потрясал кулаком, посылая проклятия растаявшему в низком северном небе пирату. Большинство из погибших были его людьми, лучшими в вермахте солдатами из полка «Бранденбург-800»[2 - Часть специального назначения вермахта состояла из подразделений для диверсионной работы.]. Это были испытанные бойцы, ветераны, они уцелели во многих передрягах во вражеском тылу, вырвались из нескольких котлов, и вот такая нелепая гибель.

В третий раз повезло, когда, оголодавшие и обессилевшие, они наконец-то набрели на кочевье оленеводов, семьи саамов-лопарей. Оленеводы не участвовали в войне, дети севера вообще не понимали, почему люди должны убивать друг друга. В тундре жизнь человека — самая большая ценность, как можно отнимать ее?

Неделю они отъедались, спали и набирались сил. Вместе с кочевьем добрались до Соданкюля, даже не заметив, как перешли «прозрачную» финскую границу, и ни разу не встретив в пути вооруженных людей. Одарив в благодарность саамов карабином Маузера и оставшимися патронами, они солнечным осенним днем вступили на улицу поселка. Главный результат этого сезона — долгожданные пробы, подтверждающие верность отцовской теории, инженер везением не считал. Это плод большого труда, дела всей жизни, и удача тут ни при чем.




ГЛАВА 2.

12 ИЮЛЯ 1987 ГОДА.

ПОДМАНДАТНАЯ ТЕРРИТОРИЯ, НАМИБИЯ.


Огоньки самолета медленно плыли в ночном небе. Движение и цвет делали их заметными на фоне ярких звезд. Размеренные вспышки: красная, зеленая, белая; снова та же комбинация. На экране радара — одинокая отметка, самолет. Больше в ночной выси никого не было, отчего задача существенно упрощалась: несомненно, приближаются те, кого ждали. От жары не спасали ни кондиционеры, ни распахнутые люки. В раскаленном за день трейлере было жарко, как в духовке. Мотыльки и бабочки летели на свет, с шуршанием терлись о противомоскитную сетку в окнах; надрывались цикады.

Мигнул фарами выезжающий на патрулирование джип. Ребята, экипированные как обычные любители сафари, работали по своему графику, до плывущих в темноте аэронавигационных огней им не было никакого дела. Их задача — безопасность подразделения, у них своя работа, у радиотехников своя. Успех всей операции в равной мере зависел от профессионализма и тех, и других. Мелькнули сосредоточенные, спокойные лица, на дверце машины блеснула эмблема местного национального парка, и патруль скрылся за поворотом.

До назначенного места оставалось чуть больше часа. Где-то впереди работали люди из передовой группы. На них сегодня легла главная доля общей нагрузки.

Антенна под колпаком ветрозащиты вращалась практически бесшумно. Станция вела разведку на частоте обычных служб, управляющих воздушным движением. Приборы предупреждения об облучении, если таковые имелись на борту «цели», должны были выдавать сигнал о наличии излучения обычного аэродромного локатора. Много диапазонный и многофункциональный комплекс был предметом их гордости, при необходимости он мог мгновенно превратиться в станцию наведения истребительной авиации или управления огнем ЗРК[3 - ЗРК — зенитно-ракетный комплекс.]. Но сегодня он был просто обзорным локатором.

Саванна жила своей ночной жизнью. Далеко окрест разносились хохот гиен и рыканье случайно забредшего к обжитым местам львиного прайда. Шумно пересекало равнину стадо каких-то копытных. В зарослях прятались жертвы, рыскали охотники. Писк, крики, уханье, непонятная возня. Вечная борьба за существование. Одно и то же миллионы лет подряд, срок человеческой жизни — песчинка на весах времени. Скоро на эти весы упадет еще щепотка песка.

Нагретая за день земля дышала жаром. Темный маскировочный грим тек вместе с потом, на панелях приборов оставались грязные разводы. Досаждали насекомые, патентованный репеллент раздражал кожу, зато на кровососущих паразитов не действовал вовсе.

Второй лейтенант Брукс только что закрепил под антенной указателя глиссады ПРМГ[4 - ПРМГ — посадочная радиомаячная группа.] маленького аэродрома еще одну антенну и теперь возился с приборами. Разматывая кабель, он пошел в сторону и споткнулся о что-то мягкое. Рядом испуганно проблеяла коза и, стуча копытцами, засеменила прочь. Офицер мысленно чертыхнулся: «Тебя мне только не хватало». Вокруг было спокойно, спокойно с его точки зрения, офицера специальной службы, выполняющего особое задание.

Кубинский караул давно привык к соседству старика, пасшего свое маленькое стадо у границы ВПП[5 - ВПП — взлетно-посадочная полоса.], и совсем не обращал на него внимания. Пересекать границы поста старик не осмеливался, вел себя смирно. За месяцы службы патрулям примелькался и высохший как мумия зулус, всегда готовый кланяться вооруженным парням из добровольческой бригады, и десяток таких же древних и худых, как их хозяин, коз. Кубинцы встречали его днем и ночью, в сумерках и на рассвете. Всегда одно и то же: жалкая беззубая улыбка, драное одеяло на иссохших плечах, длинный посох в костлявой руке.

Этой ночью старого зулуса сменили другие пастухи — молодые и крепкие. А ветхий патриарх, нахлестывая семь коров — невиданное богатство, — торопился подальше от обычного пастбища. Сегодня утром двое глупых белых заключили с ним сделку. Они хотят снимать фильм о ночных хищниках. Им нужна приманка для львов и гиен. Белые готовы хорошо заплатить, им срочно понадобились хорошие кадры для рекламы будущего фильма. Белые приехали на джипе, нагруженном аппаратурой для съемок, и стали лагерем в саванне. Стадо коз ему больше не принадлежит. Хвала богам, белые не умеют вести дела: четыреста рандов за дюжину худых коз! Теперь он уносил ноги, думая о том, что это его самая удачная сделка за многие годы. На вырученные деньги старик тут же купил семь коров, это неожиданное приобретение выводило его в первые люди племени. Иметь свое стадо очень хорошо: большой почет. А если повезет, то уже в следующем году коровы дадут приплод. А там, глядишь, удастся возглавить совет старейшин. У вождя всего девять коров, у шамана восемь. Только бы приплод был велик, только бы сберечь его от набегов львов и гиен. До чего же кстати объявились белые! Теперь миски у ног глиняных фигурок в темном углу хижины наполнятся сыром и местным пивом. Сегодня духи предков хорошо ему помогли и заслужили угощение. Еще нужно заплатить шаману, чтобы сделал надежный оберег для скота. Белые вообще глупцы: убивают такого большого слона, забирают только бивни, а гору мяса бросают гнить на солнце. Кормят гиен, чтобы их фотографировать. Кому может понравиться гиена? Разве можно интересоваться такой мерзостью?

Старик плюнул и укоризненно покачал головой.

Смешные люди. Смешные и беспомощные, не могут выжить в саванне без своих вонючих автомобилей и ружей. Ни один зулус не совершил бы такой глупой сделки, дюжина коз не стоит четыреста рандов. И ни один зулус не умрет в саванне, в саванне он — дома.

Пастух усмехнулся в редкую бороду и зашлепал сандалиями по пыльной тропе.

Незадачливый торговец, кинооператор Брукс, недолго возился с передатчиком. Отрегулировал излучение так, чтобы сигналы ПРМГ и его устройства находились в противофазе. На экране прибора вершины двух пульсирующих синусоид, желтой и зеленой, точно противостояли друг другу. Потом офицер перебрался к своему помощнику. Тот уже установил ложный указатель глиссады и терпеливо ждал командира.

В отсветах огней аэродрома фигура человека на корточках еле заметно выделялась на фоне кустарника.

Брукс достал из кармана сканирующий приемник, направил антенну по оси ВПП. Сигнал аэродромной системы был практически подавлен. «А местный персонал при этом считает, что их оборудование исправно», — подумал лейтенант. Не удивительно — они же пальцем не коснулись чужого оборудования.

Все индикаторы и встроенные приборы ПРМГ сейчас должны были свидетельствовать о благополучном функционировании радиомаячной группы. Теперь на заходящем на посадку борту будет принят сигнал от ложного указателя глиссады. Самолет снизится по кривой, которая заканчивается ярдах в двухстах от торца полосы.

Бесшумно появилась двойка, закладывающая заряды под кабели электропитания огней ВПП. Старший группы кивнул офицеру: все готово. Второй лейтенант и его помощник повозились с мощным источником света, отрегулировали его наклон по линии снижения при заходе на посадку. Потом распределили вокруг только что установленной аппаратуры мины, они сдетонируют при взрыве топливных баков — никаких следов не останется. Закончив свою работу, группа удалилась в ночную темень, погоняя тощее стадо.

Часовой услышал шум стада, но не насторожился. Решил, что пастух погнал своих животных на водопой, к утру вернется.

Диверсанты не пользовались радио, в любой операции они выходили в эфир только при острой необходимости. В запасе оставалась четверть часа плюс-минус сорок секунд на действия летчика при заходе на посадку. В нескольких милях от аэродрома, у джипа с оборудованием, коз отпустили восвояси — в подарок ночным хищникам.

От группы отделился солдат, вооруженный ПНВ[6 - ПНВ — прибор ночного видения.] и винтовкой с глушителем, и растворился в зарослях. Он взял на себя охрану. Второй лейтенант откинул панель радиостанции, снабженной панорамной приставкой, и нашел частоту диспетчера аэродрома. Самолет приближался точно по графику. Переговоры пилотов и земли были слышны, будто говорили где-то рядом. Когда летчики перешли на частоту диспетчера посадки, Брукс взял бинокль и залез на капот. Отсюда были хорошо видны огни самолета и свет указателя ВПП. По команде второго лейтенанта помощник защелкал переключателями, до группы донеслись негромкие хлопки.

Внизу пронеслись огни приближения. Загорелись сигнальные лампочки — стойки шасси встали на место. Командир корабля убрал обороты. Диспетчер дал «добро» на посадку. До полосы оставалось ярдов пятьсот, когда аэродром погрузился во мрак. Экипаж не растерялся, хотя четко обозначенная полоса пропала; самолет продолжал снижаться, ведомый сигналами ПРМГ. В этих местах сбои с электроснабжением не редкость. Ничего страшного, уже приходилось садиться на подсвеченную кострами полосу.

С земли в лицо пилотам ударила ослепительная вспышка, бело-фиолетовое сияние залило кабину. Да что тут происходит? Не сговариваясь, оба пилота потянули штурвалы на себя.

Машина дернулась вверх, но для набора высоты уже не хватало скорости. Шасси коснулись мягкого грунта. Колеса тут же провалились, стойки со скрежетом сорвало с мест крепления. Несколько мгновений машина с душераздирающим визгом и скрипом скользила на брюхе, пропеллеры рубили низкорослый кустарник. Из-под дюралевого корпуса сыпались искры, потом все скрылось в оранжевом пламени.

Боевая группа террористической организации «Копье Инката» [7 - «Копье Инката» — национально-освободительная организация на юге Африки.] и груз оружия перестали существовать. Ни единого выстрела, ни одного потерянного человека у диверсантов, в высшем смысле слова — профессиональная работа. Группа Брукса двинулась на сигнал далекого радиомаяка, безошибочно ведущего к базе по другую сторону границы.




ГЛАВА 3.

24 ЯНВАРЯ 1988 ГОДА.

ПАДАНГ, ИНДОНЕЗИЯ.


Ресторанчик выглядел ужасно. Немногих посетителей сюда приманивало единственное достоинство «Красного дракона» — значительное расстояние между ним и полицейским участком. Заезжие богачи и туристы развлекались в заведениях поприличнее, а местные шарахались от скандально знаменитого «Красного дракона», как от лепрозория. Убогость сквозила во всем: обстановке, качестве блюд и напитков, и даже музыке, предназначенной завлекать и увеселять посетителей. В зале плавал густой дым, старенький дребезжащий вентилятор давно оставил надежду разогнать его и бесцельно вращался то по часовой, то против часовой стрелки. В запахе дыма легко угадывалась марихуана, а может, и что похуже. На стене, занимая все свободное пространство между засиженной мухами стойкой и закопченным низким потолком, мигала гирлянда контуром новогодней елки — напоминание о недавнем празднике. Местные отмечали Новый год по другому календарю, и жалкая попытка хозяина приобщиться к мировой цивилизации вызывала у них снисходительные улыбки. Обычные для подобных заведений девицы имели жалкий и задерганный вид. Томясь от безделья, жрицы любви болтали у стойки и ревниво окидывали взорами охотничью территорию. Уже вечер, а завлекать в сети некого, у местных ни гроша за душой, и из чужих никто не претендует на титул заезжего денежного мешка, испробовавшего все, что только можно, у себя в Европе и устремившегося на Восток за новизной ощущений и экзотическим колоритом.

Была, правда, одна странная пара за дальним столиком. Эти люди уже битый час беседовали между собой и ничего не заказывали. Девушки несколько раз пытались привлечь их внимание, но безуспешно. Посетителей не вдохновили ни откровенная демонстрация прелестей женской части персонала заведения, ни вежливые намеки хозяина на дешевизну услуг особого рода. Хозяин — толстый китаец с лунообразным лицом — понуро вытирал бокалы за стойкой. Тщетно он напрягал слух — посетители за дальним столиком говорили вполголоса, и сквозь мяуканье древнего магнитофона до ушей любителя чужих секретов долетали только отдельные слова.

— Ну так что, господин Йенг? Вас заинтересовало наше предложение?

Тот, кто задавал эти вопросы, напряженно вглядывался в лицо сидящего напротив. Лицо корейца напоминало маску с древних фресок. Мышцы расслаблены, как у медитирующего, в уголках обвисших губ — чуть заметная улыбка. Вылитый Будда. В черных глазах застыла вечность, можно долго и безуспешно гадать, какие мысли бродят в его голове, но так и не прийти к определенному выводу.

Надев маску безмятежности, Йенг думал. Предложение гостя застигло его врасплох. Соглашаться было опасно, но и рассчитывать, что теперь, когда он узнал такие подробности, друзья собеседника оставят его в покое, по меньшей мере наивно. Особенно неприятно, что гость нездешний, все попытки навести о нем справки через знакомых так и не дали ответа, кто за ним стоит.

— Очень интересное предложение, очень. Но оно сулит большие расходы, а у меня здесь бизнес, я понесу значительные убытки.

Собеседник, европеец среднего возраста, достал ручку, написал что-то на салфетке и подал ее корейцу.

— Такая сумма позволит их компенсировать?

Тот глянул, кивнул и сжег записку прямо на ресторанном столике. На темной исцарапанной поверхности появилось новое пятно. Восточные глаза маслено заблестели. Цифра более чем внушительная. Обычно ему и его людям платят меньше, куда меньше.

— Я принимаю ваше предложение. Единственное, что меня смущает, — нам придется около суток провести на чужой территории. Мои люди не привыкли так долго оставаться в зоне досягаемости местных властей, армии и полиции.

— Вы же бывший военный, опасности такого рода не должны быть вам в диковинку. Да и бизнес ваш спокойным не назовешь. — Европеец улыбнулся одними губами, серые глаза остались холодными и настороженными. — Характер предстоящей операции исключает возможность второго рейса. Мы не можем раскрыть место и способ высадки группы. Гарантируем вам и вашим людям безопасность. Кстати, а вы можете поручиться за согласие вашего экипажа?

В черных глазах засверкали задорные искорки, Йенг рассмеялся:

— Мы давно знакомы, лет пятнадцать вместе. Мое слово — это их слово, и наоборот.

— В таком случае разрешите вас покинуть. Встретимся завтра, вы получите окончательные инструкции о времени вылета и маршруте. Что касается оплаты: четверть суммы сразу, остальное по возвращении, такой вариант вас устраивает?

Кореец ответил утвердительно. И взглядом проводил собеседника до выхода. Обернувшись к хозяину, подозвал кивком.

— Что желает господин?

Ужин и немного хорошей водки… Согласие экипажа. Всего лишь пустая вежливая фраза. Только он, Йенг, принимает решения, и они — закон для всей команды. Экипаж, семья, команда. Они и есть одна семья, и не только в фигуральном смысле. Его родной брат — второй пилот, он же штурман. Дочь техника и сын брата — жених и невеста, свадьба — дело давно решенное и согласованное. Стрелок-радист — муж сестры. Да, пятнадцать… нет, уже семнадцать лет — немалый срок. Столько воды утекло… Несмотря на прошедшие годы, и в полете, и на земле они называют друг друга, как в молодости: «командир», «штурман», «радист». Иногда в шутку обращаются по званиям. Привычка, ничего не поделаешь. Человек, отдавший полжизни армии, никогда не станет полностью гражданским. Но звания — это из той, уже позабытой жизни. Из жизни, что была до минуты, когда они в последний раз попросили разрешения на запуск двигателей у диспетчера своей части…

Когда-то они были лучшим экипажем патрульной эскадрильи, а их главной задачей — охота за южнокорейскими подводными лодками. Тогда все обстояло иначе, была помощь Большого брата, инструкторы, четко вырисовывающееся будущее, а главное, вполне определенный противник. Но пришли перемены, которых сначала никто не воспринял всерьез. Сначала — изменения в России, а затем и страна корейца вступила в жуткую полосу своей истории, прекращение помощи из-за рубежа вызвало голод в деревне, а в городах продукты выдавали по карточкам. В страхе перед бунтами правительство закрутило гайки, устроило охоту на неблагонадежных. По ночам — аресты; лучшие командиры, делом в годы войны доказавшие народу и стране свою преданность, очутились за решеткой, все равно что умерли для друзей и знакомых. Ни на миг не исчезал страх, накапливалась усталость, измученный разум подстегивала мысль: ты следующий; появилась опустошенность, как во времена еще той войны. По радио и телевидению — сплошные лозунги и доклады об очередных успехах, а дома — неустроенность и голодные глаза детей, их худые пальчики и обтянутые кожей скулы навсегда врезались в его память. Молчаливая, безропотная, все понимающая жена, рано ушедшие из жизни родители…

Приблизился хозяин и с угодливым поклоном водрузил на столик небольшой поднос. Маска боли и ожесточения на лице посетителя испугала его, заставила попятиться, укрыться за своей стойкой.

…План улететь и не вернуться возник как-то сам собой. Азия большая. Для экипажа летающей лодки всегда есть работа. Это бегство Йенг считал по праву одной из самых красивых своих операций. Старый приятель, начальник особого отдела, предупредил, что под Йенга «копают», назвал и предполагаемый срок ареста. По всему выходило, что гулять на свободе осталось меньше недели. Вот почему его экипажу перенесли отпуск, а лодку исключили из графика патрулирования. Второе ограничение — чистая условность, из-за лимита горючего они и так в последнее время почти не поднимались в воздух. Остальные согласились сразу, понимали: сегодня — тебя, завтра — нас. Экипаж, в котором арестован один из членов, уже не оставят в покое. Чтобы у начальства не возникло подозрений, они отправили свои семьи отдыхать в центральный район страны.

И вот наступило утро, когда они в последний раз вылетели с авиабазы в Чхонджине. Во время очередного технического обслуживания запросили разрешение на проверку двигателей. Их не было в плановой таблице полетов, однако ничего не подозревающий диспетчер дал «добро». Амфибия разогналась по морской глади и к пирсу уже не вернулась. В этот день летающая лодка забрала жен и детей членов экипажа вместе с нехитрыми пожитками прямо с борта прогулочного корабля, на глазах у удивленных туристов. Пока иностранцы щелкали затворами фотокамер и восторженно хлопали в ладоши, стрелок-радист убеждал местную милицию, подоспевшую на катере, не вмешиваться и в качестве основного аргумента использовал спаренную пулеметную установку. Потом идущая на низкой высоте над тропическим лесом лодка исчезла с экранов устаревших радаров ПВО, а сбежавшие на ней люди были навсегда вычеркнуты из списков граждан КНДР. Поднятые по тревоге «МиГи-19» напрасно жгли керосин над районом, где и не думали появляться беглецы. В эскадрилье объявили, что лодка упала в джунгли. Власть не хотела, чтобы в прессу просочились сведения о том, что в стране есть беженцы и среди военных, что армия больше не надежна.

Первое время приходилось жить на борту. В памяти остались хижины на сваях, переполненные джонки, разноязыкая речь, грязь, вонь. Потом появилась работа — груз контрабанды. Это был экзамен на прочность, тайские мафиози дали явно провальное дело. По сути, это была чистой воды «подстава». Загрузившись товаром так, что еле удалось оторвать амфибию от воды, они уверенно ушли от погони, по ходу дела огнем хвостовой артустановки превратив полицейский вертолет в дымящуюся груду металлолома. Потом было все: перевозка наркотиков, беженцев, вооруженных групп. Они не отказывались ни от чего, соглашались на любую работу. Зато теперь у них свой рынок заказов, свои интересы. Дети растут. Вот только экипаж стареет, скоро придется передавать дело сыновьям, в Азии любой бизнес наследственный. За годы появились деньги, вполне легальная вывеска, взаимопонимание с местными властями. На выручку от этого перелета можно будет купить несколько легких самолетов. «Семья» Йенга превратится в компанию. Предложенное европейцем дело — всего лишь очередной заказ. Правда, нужно лететь в гости к Большому брату, но теперь все равно в каком регионе работать. Когда-то именно русские инструкторы учили их летать и воевать. Они преподавали материальную часть и тактику преодоления ПВО, и теперь можно с уверенностью говорить о том, что наука пошла впрок.

Именно там, в России, в годы обучения они и стали экипажем, познакомились и сблизились. В гостях корейским парням было хорошо. Казалось, все вокруг лучились доброжелательностью и гостеприимством. После голодной, разоренной войной родины Советский Союз выглядел раем, в котором живут избранные. Вот им повезло, они попали в число этих счастливчиков. Со многими русскими сложилась дружба, кое с кем Йенг долго переписывался. Потом — эти перемены. Йенг не винил во всем русских, не то что многие в эскадрилье. Наверно, сейчас большинству его друзей тоже не сладко… Но бизнес есть бизнес, новые времена — новые правила. Бывший командир «Be-12» не испытывал никаких комплексов. Если нужно лететь в Россию, он полетит. Лишь бы платили. И если надо, он сядет хоть на воду Москвы-реки перед Кремлем. Особого страха не было, Йенгу обещали солидное прикрытие, раньше о таком и мечтать не приходилось. Тогда по этой части лучше получалось у американцев. А сейчас вот подфартило и корейцам.




ГЛАВА 4.

ФЕВРАЛЬ 1988 ГОДА.

АВИАБАЗА БИТТЕРФОНТЕЙН.


Маршрут перелета был назначен совсем не такой, каким его себе представлял командир воздушного судна. Хотя в отношении военного самолета правильнее было бы сказать — корабля. К удивлению членов экипажа, в конце первого этапа перелета они оказались на военной авиабазе, где их «средством производства» вплотную занялась бригада высококвалифицированных специалистов. В том, что база была военной, летчики не сомневались. Уж на военные аэродромы они в своей жизни насмотрелись достаточно.

Спустя трое суток Йенг не узнал свой самолет. Изрядно потрепанная за годы нелегкой службы «вешка» преобразилась. Раньше лодку красили как попало, в жалких попытках изобразить камуфляж просто замазывали истертые места чем придется. На базе старую расцветку смыли специальным составом. После трехдневной работы техников фюзеляж и плоскости сверкали специальной краской на полимерной основе, делающей самолет малозаметным для радаров. Износившиеся детали были заменены. Когда же вместо дряхлых движков техники начали устанавливать моторы фирмы «Пратт-энд-Уитни», кореец отправился к представителям нанимающей стороны за разъяснениями.

К своему большому удовлетворению господин Йенг узнал, что стоимость переоборудования самолета не влияет на размеры гонорара экипажа. И что по завершении операции самолет в отремонтированном виде без всяких условий и денежных вычетов остается в полном распоряжении его нынешних владельцев. После этого разговора экипаж целиком доверился персоналу базы. Днем и ночью люди, говорящие на незнакомом для азиатов языке, колдовали с каким-то радиоэлектронным оборудованием. С разрешения Йенга вместо старенькой, привычной для экипажа системы навигации на борту появилось оборудование «Лоран-С». И уж совсем без разрешения командира и к большому негодованию стрелка-радиста техники демонтировали артустановку и прикрепили на ее месте загадочные продолговатые контейнеры. Такие же коробки появились и на подкрыльевых поплавках. В ответ на все возражения наниматели обвораживающе улыбались и отвечали, что в этом рейсе стрелять не придется. И обещали по возвращении установить оружие на место.

В довершение ко всему, к самолету прикрепили нечто на специальной направляющей, своими очертаниями оно напоминало сильно уменьшенную копию спортивного планера. «Планер» был снабжен собственным двигателем и мог летать автономно. Экипажу растолковали, что этот аппарат будет отделяться в полете и следовать за лодкой самостоятельно. Управлением планера и содержимым контейнеров ведал оператор, занимавший место стрелка-радиста в освободившейся стеклянной полусфере в хвосте.

В первом же тренировочном вылете обнаружилось: контейнеры содержат в себе что-то наподобие выпускаемых в воздухе проволочных антенн. Передав управление брату, Йенг пробрался в хвост и понаблюдал за работой оператора. Планер уверенно повторял все эволюции самолета. Сначала маленький аппарат находился на довольно значительном расстоянии от хвоста лодки, потом догнал ее. По команде оператора он приближался, шел выше, ниже, набирал и сбрасывал высоту. Буксируемый шлейф чинно тянулся следом за кормой, как хвост за воздушным змеем. По сторонам виднелись еще два шлейфа — из контейнеров на поплавках. Еще один такой же трепыхался сзади планера. Перед посадкой все буксируемые штуковины сбрасывались, и самолет обретал привычную легкость в управлении. Планер опускался на парашюте.

Ежедневно на протяжении нескольких недель летчики тренировались, привыкали к новому оборудованию. Во время каждого учебного вылета остававшиеся на земле инженеры внимательно следили за лодкой с помощью радаров и производили какие-то замеры. Им подыгрывала обосновавшаяся в салоне самолета команда техников. Они тщательно наблюдали за поведением всей бортовой радиоэлектроники, систем связи и навигации. По командам с земли летчики выполняли необходимые маневры, не всегда понимая их предназначение. В большинстве случаев контролеры остались довольны результатами телеметрии. Экипажу не нравились только новые сложности в управлении. Непривычная техника существенно затрудняла пилотирование — машина стала неповоротливее, иногда в полете ее вело. Летчиков успокоили, что в рейсе оборудование будет использоваться лишь на коротком участке маршрута.

— Что ж, если все это делает машину незаметной для радаров, то я ничего не имею против, — сообщил командир корабля свое мнение членам экипажа после очередной посадки, и, как обычно, с их стороны не было возражений. Он бы крайне растерялся, узнав, что новое снаряжение ничего общего с маскировкой не имеет.

Даже совсем наоборот.




ГЛАВА 5.

26 МАРТА 1988 ГОДА.

РАЙОН ВУОТСО.


Северная весна уверенно вступала в свои права. Озеро освободилось ото льда, но кое-где на берегу и в лесу еще лежал снег. Багровое солнце медленно сползало к горизонту, на прибрежных островках устраивались на ночь утки и гуси — передохнуть по пути на север. Сквозь птичий гомон пробивалось ворчание дизеля передвижной электростанции. Пернатых, казалось, ничуть не заботило присутствие людей. В лесу шум с озера смолкал, терялся в частом ельнике. Предсумеречные лучи пробивались сквозь кроны, бросали пятна света на укрывшиеся между сосен трейлеры. Два прицепа бок о бок разместились на поляне. Оба окрашены в неброские серые и коричневые цвета. Рядом — несколько палаток. На шесте слабый ветерок полощет новенький полосатый «колпак» ветроуказателя.

Тишина на поляне нарушалась свистом вентиляции аппаратуры в прицепах, рокотом дизеля и гудением трансформаторов. Между прицепами и электростанцией тянулись жгуты кабелей. Надпись на бортах трейлеров извещала об их принадлежности к орнитологической экспедиции, организованной университетом Хельсинки под эгидой «Greenpeace»; ниже названия экспедиции — номера телефонов, факса и банковского счета фонда любителей местной фауны. Для пущей убедительности слева от надписи красовалась эмблема с изображением полярного гуся, несказанно обрадованного тем, что кто-то сподобился серьезно заняться его изучением. На борту прицепа можно было прочесть: «Передвижная метеостанция». Вывеска у въезда на поляну предупреждала о важности проводимых экспериментов. Рыбаков и туристов, буде таковые объявятся, вежливо просили не пугать живность и расположиться в другом месте.

Людей было немного: несколько человек возились с непонятного назначения компрессором; двое с отсутствующим видом бродили вокруг лагеря; один, вооруженный камерой с двадцатикратным объективом, вел наблюдение за озером, периодически озираясь вокруг.

Но тот, кто выбирал место для лагеря, исключил саму возможность нежелательного соседства. Оборудование на поляне было, мягко говоря, странным для орнитологической экспедиции. Еще можно было оправдать присутствие на крыше прицепа антенн спутниковой связи — дескать, необходимо ежедневно докладывать высоконаучным кругам в столице о результатах наблюдений за птицами и погодой. Но колпак ветрозащиты на другом прицепе выдавал системы вторичной радиолокации, более уместной в аэропорту, нежели на берегу лесного озера. А уж зачем он орнитологам, это разумному объяснению не поддавалось.

В трейлере с тарелкой на крыше, прихлебывая чай из термоса, разгадывал кроссворд оператор станции спутниковой связи. Во втором двое сидели за мониторами, третий — у стойки передатчика мощной радиостанции. Мониторы были оконечными устройствами станций спутниковой связи, находящейся в первом трейлере, и системы ближней навигации. Хватало в прицепах и другой электроники. И если человек у радиостанции читал журнал, время от времени поглядывая на индикаторы, то его сотрудники не отрывали глаз от своих мониторов.

На экране светилась карта, и хотя она была довольно схематична, легко угадывались очертания Карелии и Кольского полуострова. Суша зеленая, море серое. Кое-где желтели значки и цифры. Пульсирующая красная точка смещалась к центру района, очерченного синей окружностью. Место лагеря обозначал желтый треугольник, озеро было нейтрального серого цвета, как и акватория Белого моря. На втором мониторе, на такой же карте, скользила по своей траектории отметка местоположения коммерческого спутника связи, зона доступа аппаратуры спутника плавно ползла к границам синего круга.

Любой сторонний наблюдатель сразу бы понял, что операторы привыкли работать сообща. Такая слаженность характерна для диспетчеров аэропортов или военных аэродромов. Ни пустых разговоров, ни лишних жестов. Они сидели у экранов, лишь изредка обмениваясь короткими замечаниями.

Точка на мониторе наконец-то приблизилась к нужной отметке. Это внесло некоторое оживление — высокий человек неопределенного возраста кивнул соседу. Тот, поглядывая в блокнот на пульте, стал нажимать клавиши. На транспаранте слева от клавиатуры высветилась комбинация цифр и букв. Высокий, судя по манере держаться, был начальником. Он достал из кармана такой же блокнот, сверил кодовую фразу с записями, потом нажал клавишу, посылая сигнал невидимому корреспонденту. Солдаты и офицеры 2-й бригады разведки и РЭВ[8 - РЭВ — радиоэлектронное вооружение.] армии Южно-Африканской Республики без труда узнали бы в высоком капитана Иоганна Веллера, а в его помощнике — второго лейтенанта Нельсона Брукса.

Тем временем корреспондент витал в небесной выси над Карелией. Внешне он был похож на метеорологический зонд. Сигналы, идущие из его контейнера, полностью соответствовали морзянке обычного разведчика погоды. Они передавались на согласованной всеми соответствующими организациями частоте. По таким сигналам метеослужбы рассчитывают способом триангуляции координаты своих посланцев, по величине давления воздуха на их корпуса определяют высоту. Кроме того, зонд с установленной периодичностью шлет на землю данные о температуре воздуха. Потом, анализируя информацию сотен таких разведчиков, специалисты составляют прогноз погоды. У любой радиослужбы, приписанной к компетентным организациям, сигналы зонда не вызвали бы никаких сомнений в «лояльности» шара к находящимся внизу объектам.

Между тем персонал в трейлерах как будто интересовало местоположение только своего шарика, чужие данные полностью игнорировались. Записи значений давления и температуры не велись вообще, а кривые и графики, обычные для такой ситуации, не составлялись. Окажись в трейлере в этот момент метеоролог, его бы озадачило подобное небрежение. Стоило ли тратиться на запуск шара, если от его полета никакой пользы?

Но за положением зонда в пространстве люди за мониторами следили со всем надлежащим усердием, размеренно «склевывая» отметки на экране при помощи устройства, которое напоминало увеличенный трекбол. По всей видимости, от запуска шара они ожидали эффекта не метеорологического свойства.

С получением сигнала контейнер зонда раскрылся, и к земле полетел предмет, по форме схожий с цилиндром, но с одной стороны заканчивающийся конусом. Размерами предмет не превосходил фонарика, любимца монтажников радиоаппаратуры, или толстого фломастера. Шар, потеряв часть нагрузки, резко ушел вверх. В двухстах метрах от земли из тупого конца сброшенного устройства выскочил тормозной парашют. Через сорок секунд груз мягко ткнулся острием в прошлогодний снег.

Деятельность людей в прицепах перешла в новую стадию. Теперь операторов занимало движение спутника. На удаляющуюся в сторону Белого моря отметку метеорологического зонда никто не смотрел.

Упавший с неба предмет бездействовал недолго. Через минуту раздался негромкий щелчок, от корпуса разлетелись серебристые проволочки, из глубины прибора выдвинулся короткий штырь. Испуганная незнакомым звуком белка шарахнулась от небесного гостя, распласталась на стволе сосны и зацокала, предупреждая сородичей об опасности.

Зона связи спутника наконец захватила и район падения контейнера, и место лагеря. По команде старшего оператор послал сигнал, содержащий новую кодовую комбинацию. Сигнал прошел через спутник, на земле его приняла и обработала аппаратура, для которой он и предназначался. Посланец в снегу тотчас подтвердил, что готов к дальнейшей плодотворной деятельности. На мониторе в подсвеченном синим районе вспыхнули и погасли девять оранжевых точек. У небесного гостя на земле обнаружились родственники.

— Ну теперь можно и начинать. — Веллер снял телефонную трубку с пульта связи, потыкал пальцами в кнопочный пульт, дождался, ответа и доложил кому-то о достигнутых успехах…

А утки и гуси уже мирно спали, пряча клювы под крыльями. Пернатым нет дела до людей с их непонятными заботами. На волнах за ближайшим островком качалась летающая лодка «Be-12» с тщательно укрытыми брезентом бортовым номером и опознавательными знаками.




ГЛАВА 6.

17 ЧАСОВ 30 МИНУТ. 8 АПРЕЛЯ 1988 ГОДА.

КЕСТЕНЬГА.


«Готовность» была самой обычной, ничем не отличалась от сотен других. Параметры цели давно установили и успели несколько раз их проверить. По всему выходило, что цель — птичья стая. Она летала от озера к озеру на небольшой высоте, с обычной для такого случая скоростью. Длина стаи превышала километр, по крайней мере, как и положено крупногабаритному объекту, при повороте антенны высотомера на несколько градусов по азимуту стая не исчезала. Будь стая местной, «готовность» сразу отменили бы, но птахи имели иностранное происхождение да еще нарушили воздушное пространство, поэтому все, наблюдающие такое безобразие, остались без обеда. Стая металась от озера к озеру и никак не садилась. Старожилы на точках придумывали самые вразумительные объяснения, от внезапного появления на берегу хищника до сбоя в «системе птичьей ориентации» из-за повышенной солнечной активности. Второй смене командного пункта радиотехнического батальона уже давно пора было «вниз», на отдых, но менять ее некому, весь личный состав части по сирене бросился на рабочие места. КП батальона и позиции всех его средств находились на верхушке сопки, сама часть размещалась у ее подножия. Отправляясь на объекты, солдаты и офицеры говорили: «пошел на горку» или «пошел наверх», а при возвращении в часть — «вниз».

По мере смещения цели к зоне ответственности батальона остальные части теряли ее и «выключались». Средства батальона тоже потеряли «птичек», но подчиненные радиолокационные роты их все еще «вели», и батальон пребывал в «готовности-1». Комбат, по народному прозванию Дед, недобрыми глазами наблюдал за каракулями дежурного планшетиста и медленно закипал. Ефрейтор Исраилов старательно рисовал трассу цели, запутывая в клубок ее ломаную траекторию. Цель вела себя странно: облюбовав несколько озер, последовательно облетала их, снижаясь над каждым.

— Что они там шарахаются? — в который раз задал этот риторический вопрос оперативный дежурный пункта управления лейтенант Будный. Он прилежно потел и ерзал в кресле. Присутствие в зале БУ[9 - БУ — боевое управление] Деда и его угрюмое молчание действовало оперативному на нервы. Не он же, в конце концов, виноват, ну прилетели эти чертовы птицы в его дежурство, так что ж теперь, сделать «ку два раза»?!

Наблюдая за лейтенантскими терзаниями, тихонько посмеивался начальник РЛУ[10 - РЛУ — радиолокационный узел.] Андреев. Он давно знал командирскую привычку и научился не принимать ее близко к сердцу. По частям ходила байка, что Дед, будучи «ответственным», наведался на передающий центр с проверкой, молча просидел там три часа и ушел, так и не проронив ни слова. Дежуривший солдат остался на посту в полнейшей прострации. Полночь, вокруг дикий лес, ни души. А твой гость молчит и ест тебя глазами. Тут любого холодный пот прошибет. Несколько раз звонил оперативный дежурный, давал команду «перестроить» передатчик. Радиомеханик выходил в аппаратный зал, а по возвращении заставал неизменную картину — Деда, сидящего в позе «скифской бабы»: глаза чуть прищурены, руки сложены на животе, и за все это время хоть бы на миллиметр с места сдвинулся! Дед не проронил ни слова, пока боец докладывал о перенастройке, пока узнавал качество связи, пока вносил записи в аппаратный журнал. Потом комбат так же молча вышел, а несчастного воина еще долго била нервная дрожь. С точки зрения Деда все было нормально. Он понаблюдал за действиями дежурного. О чем говорить, если недостатков не обнаружено?

По другой легенде, прибыв на подчиненную точку с проверкой, Дед отворил дверь «уазика» и одновременно с постановкой ноги на землю проронил: «Офицерам — казарменное положение, роте — готовность номер один». Отбой всего этого дела состоялся лишь по окончании проверки, когда за поворотом лесной дороги скрылись огни комбатовского автомобиля.

Будный попал в часть недавно и всех ее особенностей еще не знал. Мрачное молчание командира вызывало у лейтенанта паническую уверенность, что он в чем-то оплошал и делает все новые ошибки. Следящий за его муками Андреев уже с трудом удерживался от смеха.

Если не придавать особого значения свойствам характера Деда, надо сказать, что он был командиром от Бога. Часть так долго считалась лучшей в дивизии, что все к этому привыкли. Расчеты дежурили слаженно, солдаты были всегда накормлены, офицеры знали свое дело. Дед умел добиваться порядка в службе и быту.

В зале боевого управления царил полумрак. Дед молчал, Будный страдал, а начальник штаба майор Силинкович контролировал работу расчетов на рабочих местах и выдачу информации «наверх» — в полк. Вообще «по готовности» боевой работой управляет командир, но Дед великодушно дал НШ возможность «потренироваться». А тому и в голову не пришло бы напомнить командиру о его доле «общественно полезной нагрузки». Впрочем, все шло обычным порядком и настоящих причин для треволнений не возникало. Уже только одна рота следила за стаей, да и то по данным вынесенного радиолокационного поста. Скоро цель должна была вообще уйти из зоны ответственности батальона.

Очередной доклад ротного дежурного по пункту управления внес «элемент новизны» в благодушное состояние НШ. Принявшему донесение Силинковичу напомнила о себе застарелая язва.

— Товарищ подполковник, — по уставному обратился он к комбату, — Сосновый, по данным Северного поста, дает малоразмерную в составе цели, тип не установлен.

Дед, он же командир отдельного радиотехнического батальона подполковник Кайманов, взял управление на себя. Доложив о новых обстоятельствах в полк, он занялся уточнением информации. Кайманов вдавил кнопку вызова в пульт связи, и телефонист в Сосновом подпрыгнул на своем рабочем месте. Комбат все делал обстоятельно, даже посылка вызова у него всегда была характерная: при плохом настроении — не меньше тридцати секунд, при хорошем — секунд десять.

— Олсуфьева, — бросил Дед в трубку и, дождавшись ответа, спросил: — Ну, что еще за новости у тебя?

— Северный пост выдал малоразмерную в составе цели, по которой мы работаем, — осторожно доложил ротный.

— Характеристики, тип, курс уже уточнили? — Так бесстрастно ронять слова могла разве что статуя Будды, если бы обрела дар речи. — Цель сейчас в районе поста, пускай возьмут бинокль и визуально установят, что это такое.

Ротный Северного Олсуфьев начинал «терять лицо»:

— Докладываю по данным «Тамары»: их фланговый пост эспээл[11 - СПЛ — станция пассивной локации.] в автомате выдал на наш центральный данные о малоразмерной, а сами мы ничего, кроме стаи, не видим, и с постом связи нет…

Дед «созрел». Маска отрешенности исчезла.

— Как же вы принимаете данные?

— Они идут в автомате на центральный в режиме передачи данных, а сам Северный не отвечает ни по телефону, ни по радио. Я ж еще на прошлой неделе вас просил связиста туда послать, — заюлил Олсуфьев.

— Своего посылай, у тебя потеря управления, а не у меня. И сколько же это с постом нет связи?

— Да чуть больше часа, мой ездил на прошлой неделе, все равно толку нет, — гнул свою линию ротный.

— Что-о? У вас целый час нет связи с точкой, и вы ничего не делаете?

— Почему не делаем? Мы же в «готовности» и по радио их вызываем.

Лицо было потеряно, возможно, вместе с летним отпуском.

С точки зрения Деда с таким же успехом ротный попробовал бы докричаться до поста, сложив ладони рупором. Сопя от досады, Кайманов доложил о результатах беседы в полк. Хотя точки подчинялись батальону только в плане несения дежурства, Дед считал себя в ответе за все происходящее в его «кусте». Разбираться все равно больше некому, на просторах Севера нет ни одного начальника с такими, как у него, возможностями и полномочиями. Дед приступил к делу: повернулся к окну с видом на приемный центр, толкнул прозрачную пластиковую створку и немигающе уставился на начальника отделения связи Толика Давыдова.

— Лейтенант, у тебя есть радио данные на Северный пост?

— Чьи, наши или Соснового?

— Любые, попробуйте их вызвать… — Командир захлопнул окно и приготовился ждать.

Давыдов служил в батальоне второй год и успел акклиматизироваться. Когда-то именно Дед оставил у себя в батальоне зеленого лейтенанта, предназначенного вовсе не для батальона, а для одной из точек. Какие соображения повлияли на выбор Деда, осталось его тайной. В людях комбат ошибался редко. Толик окончил авиационное училище электроники в Харькове и среди других юных выпускников выделялся только летной формой. Когда молодежь представлялась для прохождения службы, Дед прошел вдоль шеренги, пристально посмотрел в глаза каждому и ничего не сказал. Потом все разъехались по точкам, лишь Давыдов остался. По сути батальон тоже был точкой, но сюда стекалась вся информация с периферии, поэтому он был главным пунктом управления. Из таких же точно соседних батальонов сведения уходили в полк и выше.

О своем выборе Кайманову до сих пор не приходилось жалеть, связист справлялся с обязанностями. Мало-помалу он освоился и навел порядок в своем хозяйстве. Теперь полковые сборы связистов проводили на базе батальона, и это лишний раз льстило Дедову самолюбию. Поскольку Давыдов оказался парнем с головой и разбирался в обеспечении полетов, на него возложили все связанное с пунктом наведения истребительной авиации. Главный армейский принцип: вали на того, кто везет.

Иногда Дед посылал своего связиста помогать точкам, исключительно в порядке личного одолжения ротным начальникам. В такие командировки он отпускал лейтенанта неохотно, мало ли что может случиться у себя, а связь — это управление… Правда, начальник связи дивизии мог по своему усмотрению отправлять «вашего летчика по нашим пээнам»[12 - ПН — пост наблюдения.] и делал это, не особенно считаясь с мнением комбата.

Давыдов порылся в своем блокноте, нашел частоты приема и передачи Северного поста. Затем позвонил на передающий центр:

— Миша, настрой на резервной «сто сороковой» дорожку… — и продиктовал значение частоты.

Мишка Кудрявых — ныне младший сержант, а в прошлом — студент МВТУ имени Баумана — в свою очередь поинтересовался, долго им еще сидеть всем центром не жравши.

— Ага, ща-ас приду и расскажу. Нет, лучше ты оперативному позвони и спроси, — посоветовал Давыдов очень доброжелательным голосом. — За него сейчас начштаба работает. Он просто горит желанием выдать тебе объяснения насчет обеда. Давай-ка лучше дорожку, и желательно побыстрее. Волшебное слово — бегом!

Расчеты несколько минут настраивали приемник и передатчик на приемном и передающем центрах. Потом полчаса на все лады вызывали Северный пост. Тот молчал, из динамиков исходило ровное шипение, иногда прерываемое какими-то разрядами. Потом цель вообще пропала. Олсуфьев доложил, что на ВИКО[13 - ВИКО — выносной индикатор кругового обзора.] местных РЛС[14 - РЛС — радиолокационная станция.] малоразмерной цели тоже нет, и снова попросил направить батальонного связиста на Северный пост. Номинально Олсуфьев был сам себе начальник и Кайманову подчинялся только в оперативном отношении — по линии боевого дежурства. О своей «незалежности» ротный обычно, не стесняясь, напоминал на всех полковых сборах и совещаниях. Правда, когда пахло жареным, непременно обращался в батальон за помощью.

Дед вскипел, зная, что за срыв работы по «готовности» обеспечена взбучка. Ротный страховался, делясь долей ответственности с вышестоящим пунктом управления. Меньше всего Дед любил получать нагоняй по чужой вине, а насчет прислать кого-нибудь повкалывать на Северном, так подобные просьбы от Олсуфьева поступали еженедельно, и отсутствие батальонных спецов на посту в момент нарушения связи ротного не извиняло. Мирная беседа продолжалась, комбат не желал уступать инициативу собеседнику:

— Отправь своего бездельника. У тебя связи с точкой нет, а мои должны за сто километров переться! Посылай машину на точку и разбирайся, в чем дело.

— Так ваши там уже работали, они все знают. Ваш уже обвыкся, а мой еще в роте порядок никак не наведет, рано ему на посту рулить, — упрямился Олсуфьев.

В конце концов выяснилось, что единственную ротную машину он отправил за продуктами и вернется она только послезавтра. Так что, увы, послать на Северный он никого не сможет. Олсуфьев приводил все новые аргументы:

— А пусть они с двух сторон попробуют связь наладить, если мой поедет, кто ему отсюда подыграет? Да вашим и добираться легче: на автобусе доедут до леспромхоза, а там и пост недалеко.

Дед хотел было отказать: во-первых, недалеко — это двадцать километров лесом, во-вторых, ротный обязан справляться своими силами, а «подыгрывать» со стороны роты полагается его любимому личному составу, который вообще-то учить надо, но передумал. Срыв связи во время «готовности» — это ЧП, все равно будет разбираться полк. Сами полковые по лености не поедут, а озадачат батальон, то есть его, Деда, лично. Тут, как ни крути, а придется кого-то посылать на Северный пост с инспекцией. Чем ждать у моря погоды, лучше уж пускай связист поедет и наведет порядок. Раз и навсегда. Надо сказать, чтобы заодно предусмотрел вариант работы поста на батальон.

Тем временем полк дал отбой и велел разбираться с недостатками. Вниз с КП Кайманов шел пешком, дорога к городку пролегла через лес. Вечерело, в сумерках щебетали, порхали с ветки на ветку пичуги. Снег почти везде сошел, дренажные канавы вдоль дороги полнились водой, сверху тронутой льдом. Было не холодно, северная особенность — солнце нагревает вертикальные предметы, и человек не мерзнет; лучи не падают на горизонтальные, и снег лежит до мая-июня. Было над чем подумать: Северный — самый удаленный из постов системы пассивной локации «Тамара». Из ее точек построена ось пеленгации и радиолокации с центральным постом в Сосновом, куда поступает и там же автоматически обрабатывается вся информация. Из Соснового сведения о воздушной обстановке идут в батальон и далее — в полк. Станция пассивной локации обнаруживает воздушные цели, ничего не излучая в эфир. Так как любой летательный аппарат излучает в различных диапазонах волн, «Тамара» способна безошибочно устанавливать тип цели, а самое главное, саму станцию невозможно обнаружить средствами разведки противника.

Кроме нее на Северном посту старенький локатор, он ждет не дождется списания, и достаточно современная радиостанция. Народу там аж пять человек, размещается расчет в двух «цубиках»[15 - ЦУБ — цельнометаллический Унифицированный Блок.].

И вот теперь эти пятеро молчат, уже несколько часов. Это очень странно. Случись что-нибудь на посту, расчет может сообщить о происшествии по радио, по линии передачи данных или радиорелейной станции из состава «Тамары». Складывается впечатление, что СПЛ работает вообще без участия расчета, а люди занимаются непонятно чем. Да и загадочная цель, пропавшая в районе поста, не идет у командира из головы.

Силинкович догнал комбата на мотоцикле, когда тот подходил к железнодорожному переезду.

— Садись, Владимир Степанович, подвезу…

— Собирай в двадцать часов совещание, — ответствовал тот, усаживаясь в коляску.

И больше до ворот городка комбат не проронил ни слова. Дед в своем амплуа: что воздух модулировать, если говорить не о чем.

Некоторые местные военные считали, что лучше всего Деду подошла бы роль Сталина, причем не только в кино или на сцене.




ГЛАВА 7.

10 ЧАСОВ 30 МИНУТ. 8 АПРЕЛЯ 1988 ГОДА.

РАЙОН СЕВЕРНОГО ПОСТА.


В распахнутый люк с шумом врывался ветер. Дэвид Гриншив сжал в руке купол вытяжного парашюта и привычно шагнул в пустоту. Перевернулся в воздухе, растопырил руки и ноги, стабилизируя полет. Рядом промелькнули буксируемые самолетом связки отражателей. Отдалившись на безопасное расстояние, он отпустил вытяжной парашют. Маленький купол рванулся вверх, увлек за собой сложенный в гармошку основной купол. Дэвид услышал хлопок над головой, ремни подвесной системы с силой рванули, натянулись стропы. Вверху распахнулся шелковый перепончатый прямоугольник. Гриншив сориентировался на далекий красный огонек и потянул стропы, доворачивая «летающее крыло» в нужном направлении. Оглянулся назад и увидел плавно скользящего следом Сэма Винсента, бывшего сержанта морской пехоты.

Дэвид с наслаждением вдохнул свежий воздух. Что может быть прекраснее ощущения полета?

При разработке операции средством доставки к цели был выбран параплан. Иным способом скрытно подобраться к охраняемому объекту было невозможно. Что, если не параплан, позволит бойцу прилететь куда нужно быстро, бесшумно и незаметно для аппаратуры радиолокационной разведки? А объект, который предстояло штурмовать, был напичкан этой аппаратурой под завязку.

Гриншив познакомился с парашютом на службе в частях коммандос королевских военно-воздушных сил. Первый прыжок был даже не прыжок — Дэвида выбросил из самолета командир его роты майор Грант. Из люка новобранец коммандос вылетал вне себя от ужаса, а приземлялся с переполнявшим грудь диким восторгом…

Расстаться с красным беретом и значком специальной авиационной службы, серебряным кинжалом с крылышками, его заставила медицинская комиссия, признавшая ветерана фолклендской войны абсолютно негодным к дальнейшей строевой. Хуже всего было то, что синяя бумажка со штампом медицинской службы RAF[16 - RAF — ВВС Великобритании (по начальным буквам Royal Air Force).] навсегда закрывала дорогу на летное поле, отнимала шанс насладиться ощущением свободного полета. Полтора года Дэвид провел за стойкой отцовской табачной лавки в Аллапуле на севере Шотландии. После насыщенной событиями жизни воздушного бойца провинциальная рутина показалась затхлым болотом. Все его существо противилось местному укладу и неспешному течению жизни. Он изнывал на воскресной проповеди, которую непременно полагалось отстаивать в компании многочисленных родственников; его выводил из себя обычай не прикасаться к еде, пока не соберутся к ужину все домашние. Все его существо тянулось назад, в жизнь, окутанную ореолом романтики, наполненную ревом самолетных турбин, пропитанную духом настоящей мужской дружбы и солдатского братства. Гриншив хотел дышать полной грудью и есть мясо с ножа. По ночам ему снилось, что он снова стоит у открытой рампы, готовый к прыжку. А утром возобновлялась пытка: бесконечное брюзжание родственников, опостылевший прилавок и мерзкая предопределенность доживать свой век в захолустье, вдали от событий большого мира. Задыхаясь в убогой атмосфере шотландской провинции, он не выдержал и послал объявление в газету, известную тем, что через ее редакцию происходит вербовка наемников. Молодому ветерану предложили «настоящую работу для настоящих мужчин», и он согласился, услышав, что прежде всего работодателей интересуют его навыки воздушного десантника…

Поймав восходящий поток, оба парашютиста стали по широкой дуге заходить на объект. Обычно часовой не обращает внимания на то, что происходит у него над головой; в первую очередь он остерегается наземного противника.

К точке приземления они приближались с востока, со стороны озера, снижались над сопкой навстречу лучам заходящего солнца. Днем они бы выбрали для такого дела солнечную сторону, но вечером светило наземного наблюдателя не ослепит, а, наоборот, подсветит парашютистов.

Дэвид подтянул стропы и приготовился к посадке, облюбовав небольшую проплешину в лесу, в километре от объекта. Навстречу неслась земля, предметы внизу выросли и приняли свои обычные размеры. Гриншив мягко спружинил ногами, сделал кувырок, вскочил, отстегнул ремни и собрал купол в комок. Рядом опустился Винсент.

Уже через час они с Сэмом внимательно следили за движением патрульного на объекте, который предстояло захватить. Десантники в маскировочных плащах под цвет ландшафту на время превратились в две бесформенные кучи лесного мусора. Сначала они убедились, что солдат несет службу в одиночестве, потом выяснили, как он осуществляет охрану. Способ был самый неэффективный — регулярный обход позиции. В нарушение всех инструкций, требующих двигаться по рваному графику, солдат размеренно наматывал круги вдоль колючей проволоки. В момент, когда боец, вооруженный карабином, поравнялся со сломанной елью, они включили секундомер; как только патрульный снова миновал точку отсчета, секундомер был остановлен. Теперь они знали, сколько времени у них в запасе. Что-то около семи минут.

Когда часовой в очередной раз завершал обход периметра, его уже ожидал «комитет по торжественной встрече». На предварительном инструктаже Дэвиду и Сэму было строго указано избегать лишних жертв, так они и поступили — слегка оглушили патрульного и, пробравшись на позицию, собирались аналогичным образом нейтрализовать остальных; по данным разведки, их количество не могло превышать пяти человек. Но тут случилась накладка. Если бы парашютистам выделили достаточно времени, ничего бы подобного не произошло. Они бы ни за что не стали трогать патрульного, не установив продолжительность его пребывания на посту. Дождавшись смены, они могли снять заступившего на пост охранника, уже точно зная, что никто не помешает работать с остальными. Но времени было в обрез, и они попали как раз на пересменку.

Новый патрульный заметил посторонних и сразу вскинул карабин. Так как Винсент был занят транспортировкой уже снятого часового, действовать пришлось Дэвиду. Взмах руки с ножом, и часовой, покатился по склону. С остальными проблем не было. При инструктаже Дэвиду и Сэму показали на подробнейшем макете место дежурства расчетов, сказали также о примерном количестве дежурящих на каждом рабочем месте. Пришлось только распахивать двери и бросать световые гранаты; мощная вспышка надолго выводила персонал из строя. Когда все было закончено, штурмовая группа, не называя позывных своих и корреспондента, передала по радио кодовое сочетание цифр и стала ждать остальных. В целом начало операции было успешным…

С приемом сигнала о том, что объект находится под контролем, у «Ве-12» отпала необходимость оставаться в воздухе. Лодка освободилась от буксируемых цепочек отражателей и направилась к берегу. Летящий сзади планер окутался облачком пламени и дыма и развалился на части. Не должно остаться никаких следов, раскрывающих способ проникновения на сопредельную территорию.

Повинуясь команде старшего группы, Йенг убрал обороты и отжал штурвал. Самолет послушно скользнул вниз — перелет закончился. Когда машина была над самой водой, командир выпустил закрылки и потянул штурвал на себя. Летающая лодка коснулась поплавками глади озера и заскользила, теряя скорость, все глубже зарываясь носом в воду. Йенг снова добавил обороты, и воздушный корабль, подскакивая на мелкой волне, понесся к далекому берегу.

Времени на раскачку не было. После высадки каждый немедленно приступил к исполнению своих заранее расписанных обязанностей.

Пока одни разбивали лагерь, другие выгрузили из чрева лодки бесформенные резиновые тюки. Затем в дело пошли баллоны со сжатым воздухом, и тюки превратились в обыкновенные надувные лодки. Установив на корме подвесные моторы, четверка направилась к островку.

Им выдали очень старую схему, но с тех пор, как ее чертили, на острове ничего не изменилось. Сверяясь с ориентирами и компасом, они нашли заваленный вход. Здесь вышла задержка, над разбором каменного завала трудились до темноты. Уже в свете фонарей лопаты наконец застучали по дереву засыпанной двери старого блиндажа. За прошедшие годы петли намертво приржавели, пришлось пустить в ход топоры и без затей разбить гнилую дверь. Сорвав плащ-палатку, закрывавшую вход изнутри, они шагнули в сумрак. На мгновение показалось, будто они попали в прошлое, — за сорок с лишним лет, с тех пор как блиндаж покинули последние обитатели, ничего не изменилось. На полу стояли продолговатые ящики, обитые полосами металла…




ГЛАВА 8.

ОКТЯБРЬ 1944 ГОДА.

СЕВЕР ФИНЛЯНДИИ — ШВЕЦИЯ.


Должно быть, облик двух человек в потрепанной немецкой форме, расшитых узорами сапогах из оленьей замши и меховых шапках с длинными наушниками не внушил финскому военному патрулю доверия. Патруль местной обороны, ввиду очевидного отсутствия нарушителей, спокойно завтракал сосисками с пивом в единственном местном кабачке, куда имели неосторожность зайти и инженер с Вилли. Хотели поесть и вот нарвались… Ни предъявленные документы, ни подробные объяснения не убедили лейтенанта, олицетворявшего собой, в компании с двумя новобранцами, всю военную власть в окрестностях, предоставить коммутатор для связи с немецким командованием. Более того, с помощью почтальона и вооруженного дробовиком хозяина кабачка задержанных разоружили и препроводили в сарай с гордой вывеской «Гауптвахта». Новобранец с многозначительным видом закрыл двери сарая на амбарный замок. Внутри гауптвахта представляла собой обыкновенный склад сельскохозяйственного инвентаря. Прежние хозяева даже не удосужились убрать лопаты и вилы, которыми арестанты могли воспользоваться в качестве оружия. Похоже, в обозримом будущем в поселке не рассчитывали увидеть мало-мальски опасного нарушителя.

Обер-лейтенант специальных войск с кривой ухмылкой оглядел временное пристанище и полез на сеновал. Роттерна готовили для чрезвычайных ситуаций, и ему удавалось выводить своих солдат из переплетов куда серьезнее, нежели содержание под стражей в деревенском сарае под охраной необученного часового. За месяцы кампаний, в которых он принимал деятельное участие между посещениями лазаретов и госпиталей, за ним среди подчиненных закрепилось прозвище Везучий Вилли, а среди начальства родилась и окрепла репутация офицера, способного принимать правильные решения в любых обстоятельствах. При желании Роттерн мог украсить китель множеством наград, но обычно носил только рыцарский крест, полученный за Сталинград, нашивки в память об адриатических десантах и шеврон с эдельвейсом — эмблему горных егерей. Всевозможные значки за прыжки с парашютом, ранения и отличную стрельбу обер-лейтенант обычно игнорировал, считая, что настоящего солдата всегда видно и так, не нужна ему демонстрация своих отличий. Везучий Вилли собрался было проложить дорогу к свободе через кровлю сарая, когда пришел новобранец и вызвал арестованных на допрос.

Кабинет местного коменданта, по совместительству — начальника патруля и начальника гауптвахты, находился в доме рядом с местом заточения и по соседству с почтой. Если бы в поселке не было еще и престарелого полицейского, лейтенант имел бы право называть себя начальником гарнизона. Присутствие не подчиненного ему представителя полиции не давало лишний раз похвастаться на деревенских вечеринках почетной должностью и тем самым било лейтенанта по раздутому самолюбию. Обиднее всего, что местный пребст[17 - Пребст — священник.] и бургомистр с одинаковым почтением приветствовали и его, и полицейского сержанта, прославившегося тем, что лет десять назад отобрал дробовик у подвыпившего местного фермера и посадил его до вытрезвления в местную каталажку. Снедаемый честолюбием лейтенант искал великих воинских подвигов, мечтая произвести впечатление на дочку патера — общепризнанную красавицу.

У крыльца комендатуры под бдительным надзором часового стояла обшарпанная легковушка. Ветер лениво колыхал полотнище белого с голубым крестом флага. Сопровождаемые конвоиром арестанты бодро протопали внутрь, надеясь, что ошибка, связанная с их необоснованным задержанием, будет наконец исправлена.

Рабочее место коменданта находилось за обычным крестьянским столом, даже не накрытым скатертью. На столе красовались традиционный графин со стаканом и телефонный аппарат. Писаниной комендант себя не утруждал, во всяком случае не держал на столе канцелярских принадлежностей. На деревянной столешнице остались круги от горячей посуды еще с тех пор, когда стол честно нес службу на кухне какого-то хутора. На стене за спиной коменданта красовался портрет Маннергейма. Маршал в мундире с орденами и высоких ботфортах грозно зыркал на входящих через монокль. С самодовольным выражением на лоснящейся сытой физиономии лейтенант сообщил задержанным о выходе Финляндии из войны и о том, что они отныне «находятся на положении интернированных».

— Ты что, сбрендил? — Роттерн с недоумением посмотрел на коменданта.

Между союзниками всегда были трения, но финны хорошо знали свое место. Рейхсканцелярия недвусмысленно дала понять финскому кабинету, что страна может превратиться из союзницы великого рейха в то же, что и соседняя Норвегия. Во избежание прямой и открытой оккупации Финляндия была вынуждена тянуть союзническую лямку в войне с русскими. И хотя первую скрипку играла дислоцированная в Финляндии 20-я армия вермахта, немалую часть группировки «Карелия» составляли именно финские войска.

— Немедленно дай телефон, недоумок, мне нужно связаться с моим командованием…

Комендант даже не пошевелился в ответ на тираду. Как будто представитель армии сателлита утратил всякое понятие о субординации в отношениях между союзниками.

— Ты что, олух, плохо понимаешь по-немецки? — Роттерн перешел на родной язык коменданта.

Спутник обер-лейтенанта не успевал дивиться языковым способностям своего товарища. Вилли неплохо знал финский, мог свободно объясняться по-шведски и по-английски и в совершенстве говорил по-русски. Свои навыки полиглота товарищ объяснял учебой на лингвистическом факультете берлинского университета и тем, что его родители — выходцы из немецкого Поволжья.

На этот раз лейтенант нехорошо улыбнулся, по лицу побежали желваки. Финскому коменданту еще с начала войны не нравилось, что союзники ведут себя в Суоми как дома или как в оккупированной Франции. Ну а уж сейчас, после разрыва, эти вояки и подавно не смеют держать себя с ним подобным образом. Больше незачем церемониться с бывшими союзниками. Тем паче что перед лейтенантом стояла парочка оборванных бродяг, вероятно, лишь выдающих себя за офицеров, а на самом деле — дезертиров в чинах не выше ефрейтора. В немецких эмблемах лейтенант разбирался слабо. Судя по всему, один из арестованных принадлежал к военным инженерам, а второго комендант принял за пехотинца. Этот был уж чересчур нахален и нуждался в уроке хороших манер. У лейтенанта взыграло чувство национального самосознания. Его страна — это вам не какое-нибудь гауляйтерство. Она сама решает, с кем воевать и с кем мириться. Кстати, русских в прошлой войне она довольно крепко била, не то что немцы в нынешней. Ну держитесь, потомки нибелунгов! Лучезарно улыбаясь, он расстегнул кобуру и вытащил допотопный наган.

— Господа, вы забыли об одной малости — вы не у себя дома. Вы в Суоми. И за оскорбление представителя власти… — Дуло ходило из стороны в сторону. Как и всякий офицер из малопривычных к оружию резервистов, комендант в этот момент считал, что выглядит очень воинственно. Стрелять лейтенант не хотел, грозный вид предназначался в основном для подчиненного. Комендант был уверен, что этим же вечером солдат расскажет за кружкой пива, как его начальник приструнил наглых тевтонов. А через день о подвиге прознает весь городок.

Пока финн упивался своим величием, ветеран зимней кампании Роттерн думал лишь о том, как бы половчее разоружить коменданта и его подручного, пока они кого-нибудь не застрелили ненароком. Пожалуй, не стоило их так нервировать, ну да теперь поздно извинения просить. Надо лишь отвесить хозяевам по паре не слишком крепких оплеух и добраться до телефона, а там ребята из штаба 20-й армии быстро уладят дипломатические трения.

Хотя сообщение о выходе Финляндии из войны застигло Роттерна и его товарища врасплох. Получается, за время их скитаний по тундре в мире кое-что изменилось. Самое разумное сейчас — спокойно все обдумать и решить, как действовать дальше. Но пляшущий под носом ствол отвлекал и раздражал обер-лейтенанта. Он оглянулся через плечо — новобранец, недавно мобилизованный крестьянский парень, взял винтовку наперевес, чтобы оказать коменданту огневую поддержку. Лейтенант и его подчиненный корчили из себя бывалых вояк. Можно было бы посмеяться над этим, но Роттерн не испытывал ничего, кроме досады. Обладая такой важной информацией, он и теперь зависит от каких-то глупых обстоятельств. Это несправедливо. Почему он должен тратить драгоценное время на пустяки из-за непомерного гонора какого-то финского полувоенного чиновника?!

— Рейно, обыщи этих господ, — выкрикнул лейтенант визгливым голосом, и новобранец метнулся выполнять приказание. — Все из карманов сюда…

Обшарив Роттерна, новобранец шагнул ко второму немцу. Задержанных еще не подвергали тщательному обыску, лишь отобрали оружие. Инженер смотрел на шарящего по его одежде солдата. Шумно дыша пивным перегаром, Рейно неуклюже лапал карманы немца. Наконец крепкие, привычные к тяжелой работе пальцы вцепились в мешочек во внутреннем кармане кителя. Небритая физиономия с гнилыми зубами оказалась совсем близко от его лица. Ударил тяжелый кислый запах. С радостной ухмылкой солдат выдернул кисет с опечатанными тесемками и номерной пломбой и подал его коменданту…

…Они падали с негромким стуком, отскакивали от замызганной столешницы. Роттерн удивленно присвистнул. Финский офицер взял один из рассыпавшихся камней и стал рассматривать на свет. До того заинтересовался, что даже отложил револьвер и попробовал камень на зуб. Несколько раз царапнул по графину. На стекле появились длинные борозды.

— Это еще что? Откуда у вас? У кого украли?

— Это не то… Это проба… — Тайна открылась в самый неподходящий момент. Надо же было так вляпаться!

— Думаю, при новых обстоятельствах вы с положения интернированных переходите на положение арестованных. Придется доставить вас в Оулу.

Сзади раздался стук. Это Везучий Вилли неожиданно упал на колени и, хрипя, протягивая руку к графину с водой, пополз к столу. Опешивший Рейно наклонился к командиру егерей и тут же получил сокрушительный удар в солнечное сплетение. Комендант кинулся за своим оружием, но Роттерн с силой толкнул на него стол. Ребро крышки впилось в объемистое чрево, финн хрюкнул и опрокинулся вместе со стулом. Обер-лейтенант подобрал выпавшую из рук солдата винтовку, дослал патрон в патронник, после чего перевел дух и довольно осмотрел место сражения.

— Ваш гарнизон захвачен, господин лейтенант. Власть переменилась. — И обратился к спутнику: — Да соберите же свои сокровища!

Вскоре комендант и его помощник были тщательно связаны кусками телефонного кабеля. Ткнув коменданту в брюхо стволом, Роттерн потребовал:

— Зови второго солдата.

У финна перекосилось лицо от бессильной ярости.

— Ну же! — Еще тычок.

Кривясь от боли, комендант позвал часового. Через мгновение тот разделил судьбу сослуживцев.

— Вот, значит, в чем дело. А я-то думал, какого черта для охраны убогого аэродрома с парком в одну эскадрилью отправлять спецвойска. С такой задачей справилось бы и отделение резервистов. Дело-то гораздо серьезнее, теперь понятно, почему нас не ставили в известность. Мы служили вам прикрытием, обеспечивали экспедиции «легенду», а вы со своей топосъемкой все это время дурили нам голову.

Роттерн внимательно рассмотрел камешек, подкинул раз-другой на ладони.

— На всю жизнь хватит. Ну ты, — ствол винтовки качнулся в сторону финского лейтенанта, — ползи в угол и не дергайся, а то эта штука иногда стреляет.

Пока инженер торопливо собирал камни в мешочек, Везучий Вилли сидел на столе с винтовкой, а финны в углу на половицах.

— И что вы собираетесь со всем этим делать, господин майор? Я имею в виду, теперь?

Инженер удивленно посмотрел на офицера в разодранной егерской форме. Роттерн весело покачивал ногой в расшитом саамскими узорами сапоге.

— Что вы хотите сказать?

— Господин Аксель, война заканчивается. Вы, а теперь и я, то есть мы, являемся носителями очень ценной информации. Конечно, я не знаю, какими способами вы искали то, что искали. Но я знаю, где это происходило и где осталось хранилище с материалами вашей экспедиции.

— Господин обер-лейтенант, вы что, предлагаете мне предательство? Или хотите всего лишь объяснений? — В голосе старшего по званию зазвучали металлические нотки.

— Ну зачем же так официально, всю дорогу вы меня звали просто Вилли. Я и впредь ничуть не обижусь на такое обращение. И потом, — обрел твердость голос егеря, — бросьте, вам-то какое дело до рейха и бесноватого фюрера с его идеями? У меня, обыкновенного немца, и то никаких иллюзий не осталось. А вы? Вы же прежде всего ученый, геолог. Кому хотите преподнести такой подарок? Для своего начальства вы уже покойник. А объявитесь с находкой в Берлине, очень скоро станете мертвы по-настоящему. Вы что думаете, в конце войны вам дадут с этим спокойно, жить? Сейчас начнется дележ награбленного, а материалы ваших поисков — довольно лакомый кусок. Что до меня, то я не претендую на все ваши камни, даже на половину, хватит и трети.

Лицо Вилли отражало смесь доброжелательности и нахальства. Финны в углу притихли.

— В одиночку с таким сокровищем вы никуда не проберетесь. А с надежным компаньоном…

Инженер тянул с ответом, взвешивал аргументы товарища, пока складывал камни в брезентовый мешок и затягивал тесемки. Он уже давно начал понимать, что его великое знание бесполезно, ему теперь нельзя найти применение. Идет война, промышленную разработку не начнешь. С удивлением он вдруг понял, что для него лично в мире ничего не изменилось. Он остался тем же, кем был все эти годы. Наступил момент решать, как жить дальше. Поди угадай, кому достанутся месторождения после этой заварухи… И пожалуй, немец прав — рейх выдохся. Извлечь немедленную выгоду можно только из горсти камней. Остальные сокровища надежно прячутся где-то в горных распадках и у подножий сопок, на перекатах северных ручьев. С удивлением он понял, что до сих пор не собирался продавать камни. Ведь они — геологические образцы, подтверждающие правильность гипотезы отца-профессора. Аргумент для научных споров, не более того. А обер-лейтенант Роттерн с его прагматическим складом ума углядел в них не только научную ценность.

— Ваши предложения?

— Граница совсем рядом, и нам не обязательно возвращаться в рейх. У меня есть связи в Швеции и на юге Африки, можно и там подождать конца войны. Вам потребуется верный человек, кто-то должен заботиться о вашей безопасности. Или вы еще не навоевались? Что до меня, так я сыт по горло.

Спутник был прав. Начальству, снарядившему их экспедицию, такой подарок уже ни к чему, война проиграна, это ясно любому, достаточно проследить, как неумолимо линия фронта отодвигается на запад. До сих пор инженера вело стремление закончить многолетние поиски. Дело сделано. Настало время распорядиться его плодами. Обер-лейтенант предлагает очень разумное решение.

Инженер молча развязал мешочек и отсыпал на стол примерно треть содержимого.

Роттерн, весело осклабившись, отодвинул камни:

— Мы же компаньоны. Воспользуемся автомобилем наших гостеприимных хозяев. Прошу. — Обер-лейтенант распахнул двери. — Я вас сейчас догоню. — И нагнулся развязать финнов: — Ты и ты, снимайте форму. А ты давай ключи от сейфа.

Оказавшись в коридоре, инженер с тоской подумал, что мир сложен и противоречив. И, похоже, его товарищ по приключениям чувствует себя в этом мире намного увереннее, чем он. «Ладно, пока пусть будет такой спутник, а там посмотрим».

Выстрелы из нагана оборвали мысли о тяготах бытия. В дверях появился Роттерн с дымящимся револьвером в руке. Инженер в ужасе отшатнулся от своего нового компаньона. За годы войны он привык к смерти. Правда, самому стрелять в людей не приходилось, зато товарищи гибли от налетов и обстрелов. Но вот так…

— Это же убийство. — Он осекся, натолкнувшись на ледяной взгляд спутника. У Роттерна появилось странное выражение на лице. — Разве это было необходимо? — уже мягче спросил, заглядывая в комнату, инженер.

На полу распростерлись тела в нижнем белье.

— Совершенно необходимо, господин майор. Не думаете же вы, что нам бы позволили спокойно уйти после того, как им стало известно так много? — Голос спутника был сух, бесстрастен. Но суровость вдруг сошла с лица. Что удивило инженера, так это невесть откуда взявшаяся острая тоска в глазах Роттерна.

Вилли со всем усердием отрабатывал свою долю. Сначала они отсиживались в гостинице в каком-то поселке. Шведскую границу пересекли по пропускам, бланки которых нашли в сейфе коменданта. Откуда у обер-лейтенанта взялись деньги на одежду, инженер так и не узнал. Машину бросили в первом же городке по другую сторону границы. Дальше ехали автобусом, а в Елливаре пересели на поезд. Первое, что они сделали, очутившись в вагоне, — напились до чертиков и выспались.

Безмятежная жизнь нейтральной страны казалась им нереальной. За окнами проплывали аккуратные поселки, мелькали уютные зажиточные фермы и прилизанные городки. Хотя на Балтике вовсю кипела минная война, а газеты печатали сообщения о тоннаже потопленных судов и списки погибших членов экипажей, здесь люди занимались своими повседневными делами. Никаких бомбежек, воздушных тревог. Легче легкого было забыть, что где-то совсем рядом льется кровь.

По прибытии в Гетеборг компаньоны остановились в гостинице с гордым названием «Морской лев», по сути ночлежке, где находили стол и кров отставшие от кораблей матросы, портовые грузчики, бродяги без роду и племени.

Они растворились в людской массе. Из соображений безопасности Роттерн не позволил товарищу продать хотя бы один камень. Осторожный и расчетливый немец боялся привлечь внимание. Пришлось затянуть пояса. До отхода корабля в Африку оставалось чуть меньше недели. Днем инженер бродил по улочкам и музеям, привыкал к мирной жизни: в кафетериях кофе с настоящими сливками, на каждом углу пиво. Старики читают газеты, играют в шахматы. Спешат на занятия студенты, степенные бонны выводят на прогулку малышей. Ни тебе тревог, ни стрельбы. Только все это было чужим. Душа осталась среди каменных россыпей, среди сопок с хмурыми соснами.

Вилли вел преимущественно ночной образ жизни. Вечером покидал жалкую ночлежку, возвращался утром, где был, не рассказывал, только отшучивался. Инженер догадывался, что шведская полиция не погладила бы Роттерна по голове, если бы прознала о его ночных делах. Но деньги на путешествие компаньон раздобыл.

Через неделю они оказались на борту шведского рудовоза, идущего в Южную Африку. Двое отпетых бродяг, путешествующих третьим классом, ни у кого не вызывали подозрений. Ржавая посудина уверенно пенила форштевнем Атлантику. Иногда в волнах мелькал перископ, случалось, в небе проплывали немецкий «кондор» или «каталина» союзников. Завидев шведский флаг, те и другие отворачивали в сторону. Нейтралов не трогали. Время из-за вынужденного безделья тянулось, как черепаха. Несколько раз сыграли учебную тревогу, больше авралов не было. Перечень развлечений на борту судна исчерпывался картами и выпивкой. Компаньон развлекался пасьянсом и карточными фокусами. Иногда лениво перекидывались в штосс.

Рудовоз слегка потрепало возле Фарер. Короткая остановка в Рейкьявике, и штурман начал прокладку курса в направлении Лиссабона. Сухогруз старательно огибал районы боевых действий. Несколько суток хода, и встреча с британским эсминцем. Напоминание — война не закончилась. Они с Вилли с любопытством разглядывали недавних врагов. Корабль прошел совсем рядом. Мелькнули хищные обводы корпуса в защитной окраске, угловатые линии надстроек. У орудий застыли комендоры с сосредоточенными лицами. Англичане шли противолодочным зигзагом, несколько раз меняли курс. Вероятно, охотились за сумбариной. На мостике — несколько офицеров. Обыкновенные люди. Такие же, как и они. Эсминец растаял за кормой, и снова вокруг до самого горизонта — унылые серые валы.

Спустя неделю корабельной тоски Лиссабон ошеломил шумом и красками. Это был последний промежуточный порт, на дальнейшем пути заходов куда-либо не планировалось. Впереди ждала Африка…

Временами приходило странное чувство неловкости: с практической стороны инженер был абсолютно бесполезен для товарища. Все путевые проблемы решал Роттерн; где хитростью и ловкостью, а где напролом обер-лейтенант прокладывал дорогу к их будущему преуспеванию.

Качаясь в душном трюме на подвесной койке, инженер как-то поинтересовался:

— Вилли, а ведь ты можешь меня пришить и забрать все. Разве нет?

В темноте задорно сверкнули белки и зубы немца:

— Ах, Аксель! Я альтруист, филантроп и романтик. Я никогда не стараюсь урвать кусок больше, чем могу проглотить. И потом, когда ты найдешь много этих штучек, кто-то должен будет их шлифовать и продавать. Мы еще очень пригодимся друг другу.

Вилли отвинтил колпачок, плеснул себе и спутнику шведской горькой настойки, пригубил и поморщился:

— Лучше бы шнапсу или вашей водки, крепости никакой. Кстати, Аксель, дружище, откровенность за откровенность. Почему ты не вернулся в Россию? С твоей информацией ты бы был там далеко не последним человеком. Идеологией не увлекаешься, на идею пангерманизма чихать хотел, после революции твоей семье терять было, в общем-то, нечего. Почему ты здесь? А?

Инженер и сам давно пытался найти ответ на этот вопрос. И не находил. Вообще-то решение принял отец, а они с матерью лишь пошли за ним. После революции все изменилось, уже не было страны, где начиналось детство. Что можно запомнить в пятилетнем возрасте? Толпы с флагами на улицах днем, треск винтовочных выстрелов ночью. Потом отец рассказывал, что исчез вековой уклад. Все стали жить одним днем. Закон и порядок заменили лозунги, сегодня один, завтра другой. Что нельзя было вчера, то поощряют сегодня. Но нет гарантий, что и это не будет отринуто завтра. «Наверх» пробилась толпа дилетантов, стремящихся изменить и переустроить мир по своему разумению. Отец внутренне не мог принять власть, которая призывала все разрушить. Он не желал мириться с эпохой, приведшей к господству жестоких самовлюбленных людей, уничтожавших все, к чему прикасались. Мир перевернулся, рассыпался, словно картинка в калейдоскопе. Поэтому отец вывез семью в безопасную Европу. Впоследствии они оказались в Германии — там прекрасно развита геология. Правда, все считали их чужаками. Но в воспоминаниях о детстве есть и счастливые моменты. Отец получил место на кафедре, читал лекции. После школы сын пошел по его стопам, влюбился в геологию, и она затмила в жизни все остальное. Отучившись и набравшись опыта, он стал помогать отцу; дела шли совсем неплохо — с приходом фашистов к власти промышленности рейха потребовалось сырье, а значит, и грамотные, опытные изыскатели. Но главное дело отца осталось в далекой России. Повинуясь желанию старика, инженер при первой возможности стал участвовать в его исследованиях.

Теперь мир перевернулся снова. В калейдоскопе сложился новый рисунок. Почему все получилось именно так? Он не знал. Так вышло…

— Они украли мою страну, детство, юность, все…

Роттерн неопределенно хмыкнул. Странные люди эти русские…




ГЛАВА 9.

20 ЧАСОВ 15 МИНУТ. 8 АПРЕЛЯ 1988 ГОДА.

КЕСТЕНЬГА.


Кабинет комбата при необходимости мог вместить всех командиров подразделений и начальников служб безопасности батальона. Стены были отделаны с местным шиком — деревом. Когда под боком деревообрабатывающее предприятие, раздобыть несколько десятков квадратных метров полировки — не проблема. Вопрос решался элементарно: дерево за дизельное топливо. В свою очередь, экономия дизтоплива достигалась путем переговоров с железной дорогой, за обеспечение электричеством часть расплачивалась с путейцами бензином. Ну а экономией бензина тыловики заведовали лично.

На тумбочке у стены красовался кусок лазурита — предмет особой комбатовской гордости, подарок шефов с горнодобывающего комбината. В остальном обстановка была аскетичной. В углу — сейф; длинный, через весь кабинет, стол. За столом сидело несколько человек, курящим было разрешено дымить. Обычно все совещания у Деда проходили по одному сценарию: «разбор полетов», обсуждение планов на следующий день, раздача указаний и взысканий. В зависимости от ранга «виновника торжества» «разбор полетов» мог быть длинным — около часа, или коротким — минут десять. За годы командования батальоном у Деда в отношениях с офицерами и прапорщиками сложилась четкая иерархия, в которой каждому отводилось определенное место. Как шестеренке или винтику в часах. Дед подгонял людей к этой системе, не особенно церемонясь в выборе способов и средств. Если человек годился для должности, он со временем становился уважаемым специалистом, если нет — уходил из части в другую, распространяя очередную порцию слухов и баек о Деде. Статус уважаемого специалиста зависел не от выслуги лет, а от того, как скоро офицер начинал исполнять обязанности в объеме, который Дед считал необходимым для этой должности. В такой системе Деда приживались только те, кто работал с полной отдачей. Времени на акклиматизацию не предусматривалось. Правда, с точки зрения Деда настоящий работяга имел право на ошибки, но лишь на те, которые мог исправить своими силами. Никчемным, опять-таки с каймановской точки зрения, людям служба в батальоне не казалась медом.

На этом совещании «разбирать» было некого, разве что покритиковать роту Олсуфьева. Но от этого ротному ни жарко, ни холодно, стало быть, к чему тратить время на такое бесполезное занятие? Сначала Дед позвонил в полк и договорился об отправке Давыдова в командировку на Северный пост, потом все перешли к обсуждению связанных с мероприятием проблем. То лик Давыдов на Северном уже был несколько раз и о состоянии связи на посту имел отличное представление. Состояние связи можно было характеризовать коротко и четко одним словом: завал. Теперь лейтенант сидел и достаточно бодро перечислял, что ему необходимо для выполнения задачи, причем учитывал все вообразимые трудности:

— Нужна полевка, метров двести, а у нас ее нет, гу сорок три бэ я им дам, но это из нашего энзэ, если «полетит» передатчик в батальоне, чинить будет нечем. Лишних та пятьдесят семь, чтобы сделать у них выноса, не имеем, да и батарейки к ним — дефицит. Лампы для приемника я им дам, только если мне их выделит служба вооружения, у самого нету…

Это уже был камень в огород батальонного зампотеха, или, если официально, заместителя командира по вооружению майора Кузнецова. Так как причина молчания поста была неизвестна, вполне вероятно, что вышла из строя техника. Кузнецов отправку Давыдова на пост одобрял. Чем самому ехать, нехай лейтенант тренируется.

— У них там хоть целую неделю работай, — принял участие в обсуждении проблемы заместитель комбата по вооружению, — всего не переделаешь. Вот в прошлый раз я ездил, неделю торчал, и все равно — авгиевы конюшни.

Присутствующие скромно промолчали о том, что прошлый раз был прошлым летом. И то Кузнецова чуть ли не пинками гнал на Северный полковой вооруженец. В конце концов зампотех поехал туда, но благодарить за это следовало небывалый урожай брусники.

Северный пост стал его «головной болью» после того, как туда отправили древнюю радиолокационную станцию П-12. Зачем «Тамаре» был нужен такой «довесок», никто толком не понимал. П-12 выработала свой ресурс еще лет пять назад и годилась разве что на роль радиолокационной мишени. То ли в вышестоящем штабе решили, что ее присутствие на посту будет маскировать наличие станции пассивной локации, то ли начальники строили им одним известные далеко идущие планы, но станцию на сопку закатили. Закатывал ее, кстати, сам Ковалев, посредством нанятого в леспромхозе за бочку солярки трактора. Своим ходом станция заехать уже никуда не могла, автомобили «ЗИЛ-157», на которых она была установлена, давно приготовились занять почетное место в музее автомобильных войск. Главной достопримечательностью П-12 было то, что обзор в сторону границы ей загораживала антенна еще более древней РЛС. Пытаться что-либо обнаружить сквозь раритет антенной промышленности П-12 могла с тем же успехом, что и сквозь заземленную металлическую стену. Как известно из школьного курса физики, лучшего экрана для электромагнитных волн пока не придумали. Правда, обитатели поста приспособили историческую антенну для приема телевещания с противоположной стороны границы, и сей факт выводил из себя всех замполитов до дивизионного уровня включительно. Налицо буржуазное влияние на самом передовом посту защиты наших воздушных рубежей.

— Пэ двенадцать опять вышла из строя, а получить на нее лампочку Олсуфьеву, видите ли, некогда, — продолжал Кузнецов. О выходе из строя П-12 ротный Соснового, конечно, знал, но в борьбе за обеспечение жизнедеятельности роты и трех постов СПЛ тратить время еще и на П-12, которая даже не стояла на дежурстве, не считал возможным. Кузнецова, по его технической линии, регулярно «пинала» полковая служба вооружения «за наличие в заведовании неисправной боевой единицы». Вот только отдать эту самую «боевую единицу» приказом на дежурство штаб полка не решался. Из-за этого на ее ремонт не отпускали ни ресурсов, ни материалов. В полку станция значилась как поданная на списание, что позволяло службе вооружения иметь еще один «крючок» для Кузнецова и в то же время отбрыкиваться от вопросов вооруженцев дивизии. Мол, подали на списание, когда спишут, не знаем, а раз это такой хлам, чего вы от нас хотите? Сейчас Кузнецов собирался в командировку к «братьям арабам», и недостатки в заведовании ему были совсем ни к чему.

В общих словах идея вырисовывалась такая: хоть точка и не наша, устранять безобразия на ней придется нам. Выражаясь точнее, лейтенанту Давыдову. Кузнецов предложил:

— Уж раз туда кто-то все равно поедет, так пусть захватят его передачку для ремонта пэ двенадцать.

— Это мы запросто, — согласился лейтенант и ощутил небезболезненный пинок по ноге.

Сидевший напротив начальник РЛУ майор Андреев прошептал, склонившись над столом:

— Ты сначала поинтересуйся, сколько она весит. Наши локаторные лампы от ваших, связных, кое-чем отличаются.

Андреев по старшинству вел дружеское шефство над лейтенантом, иногда направляя его необузданное служебное рвение в мирное русло. Толик уже было почуял оперативный простор и возможность проявить инициативу, как вдруг его заставили спуститься на землю.

— А сколько ваша лампа весит?

— Ну, килограммов восемь, максимум девять с половиной, — протянул зам по вооружению и жестами изобразил что-то продолговатое, как рыбак, рассказывающий об удачном улове.

— Ладно, возьмем, только тогда мне бы машину, и пусть служба вооружения помогает кабелем и батареями, раз мы их работу делаем, — согласился Давыдов.

Дед отрицательно покачал головой:

— Полегче, лейтенант, работа у нас общая. Машину я тебе не дам, перебьешься. Машина у меня одна, если у кого-нибудь аппендицит случится, на чем я его в больницу повезу? Возьмешь своих оболтусов в качестве тягловой силы, решишь с энша, кого конкретно, а насчет остального…

Дед уставился на Кузнецова взглядом питона Каа.

— Что у тебя есть по связи? — голос комбата напомнил, как упомянутая рептилия обращалась к племени банд ер логов.

— Ничего у меня нет, — обиделся майор. — У них для этого в полку своя служба, пусть к ним обращается. А то привыкли все у меня клянчить…

Служба вооружения не занималась поставкой связной техники в подразделения. Этим ведало полковое отделение связи и управления. Правда, у зампотеха было кое-что из комплекта РЛС батальона, но он бы согласился пожертвовать этим сокровищем только для местного РЛУ. Кроме всего прочего, между отделением связи и службой вооружения полка сложились не самые теплые отношения.

— Тогда мы все это на точку не потащим, — набрался наглости Давыдов. — Или потащим, но за пять минут в «закромах Родины».

«Закромами Родины» назывался кузнецовский склад, на котором хранились запасные инструменты и принадлежности (короче ЗИП) со списанных РЛС. Там попадалось и кое-что «связное», и имущество химической службы, и полезные вещи, вымененные у гражданских организаций. Расходовалось это, в общем-то, в военных целях. В описываемое время мода тащить все, что плохо лежит, боевых частей еще не коснулась. Известный по кличке Дядюшка Скрудж Кузнецов расставался с заначками крайне неохотно.

Настроение у Деда было неплохое, поэтому он одобрил давыдовское вымогательство:

— Ну что, зампотех, решай, или сам поедешь на точку на своей мастерской, или давай делиться.

Езда по лесным дорогам Кузнецову не улыбалась, по причине богатырского телосложения в кабине «ЗИЛ-131» он помещался с трудом, и трястись девяносто километров лесом никак не входило в его планы. Одно дело — отправить на точку материалы для починки и доложить о проделанной работе, и совсем другое — заниматься ремонтом самому, особенно если подлежащее ремонту разваливается при малейшем прикосновении. Ко всему, мастерская имела ограниченный ресурс горючего, и тратить драгоценные «километры» на доставку запчастей к почти списанной станции Скрудж не собирался.

— Хорошо, пять минут, — кивнул Кузнецов. Связист прикинул, сколько за пять минут можно вынести со склада, и просиял. Дед подвел итог:

— Едешь завтра утром, с собой возьми все необходимое, продукты на пару дней. Сделаешь все как надо по связи, предусмотри вариант их работы прямо на нас, минуя Сосновый. Отдашь зампотехову посылку, разберешься, что у них там летало, и к выходным домой. Тем более что выходные у нас — что? — Комбат повернулся к замполиту.

— День ПВО, — машинально ответил тот и навьючил на Давыдова свою долю «указивок»: — Посмотришь там насчет дедовщины, и вообще… — Обычно указания замполита конкретикой не отличались.

— Все, Силинкович, решай с Давыдовым, кто поедет. Все свободны.

— Давай после ужина, — буркнул НШ Анатолию на выходе из кабинета. — А то я из-за «готовности» пожрать не успел, да и ты тоже, наверное. — Начштаба потер массивное чрево в том месте, где, по его разумению, находилась язва, а по медицинскому атласу полагалось быть желудку. — Болит, зараза. — НШ поморщился.

— Завтра в семь утра на складе, — напомнил лейтенанту Дядюшка Скрудж, и все разошлись.

Ужинать Давыдов отправился в столовую. Находилась она в казарме; там же размещались штаб, кабинеты по службам, канцелярии, кладовые, комнаты хранения оружия и спальные помещения для личного состава. Как и во всей казарме, стены столовой были отделаны деревом, под потолком висели плакаты, желавшие на языках пятнадцати республик приятного аппетита. Когда в столовой появился Давыдов, ужинала вторая смена. Личный состав бодро стучал ложками, уничтожая картошку с тушенкой. Со снабжением у Деда все было в порядке, на кормежку никто не жаловался. Как правило, последнее воскресенье каждого месяца становилось «праздником живота» — поздравляли всех, у кого в этом месяце был день рождения. Тогда на столах присутствовали даже пироги с брусникой и черникой. Грибной суп в отдельной части тоже был достаточно распространенным явлением, тем более что за грибами не требовалось ходить дальше позиций. Качество блюд гарантировалось тем, что повар, обычно представитель южных краев, проживал в одном помещении с личным составом, которому приходилось его стряпню есть. И если что, вполне мог получить «результат на лицо». Люди сидели за столами по расчетам, это было особой заботой дежурного по части — он коршуном следил, чтобы не возникали группы по признаку землячества и по срокам призыва. Да и экипаж твой крепче, если ты с одними и теми же людьми дежуришь, работаешь, делишь пищу и кров; и бытовых недоразумений бывает значительно меньше.

Давыдову не пришлось особо раздумывать, кого брать с собой. В отделении связи и управления, как и во всем батальоне, существовала четкая иерархия. Элитой был радиопередающий центр, для него всегда особенно тщательно отбирали солдат, желательно из студентов, на худой конец из телемастеров или настройщиков радиоаппаратуры. При Давыдове эта традиция приобрела новую особенность: на передающем задерживался только тот, кто мог дежурить в одиночку, самостоятельно устранять простейшие неисправности. Тот, о ком можно было с уверенностью сказать, что он не допустит никаких нарушений. Батальонный заведующий продскладом рядовой Юрченко «вылетел» с центра в течение суток, когда не сумел заменить сгоревший предохранитель и оперативный среди ночи вызвал Давыдова. Не помогло даже заступничество начальника тыла. Пришлось тыловикам закрывать дырку в своей ШДК[18 - ШДК — штатно-должностная книга.], а у Давыдова открылась вакансия. Отдаленное расположение центра давало его персоналу ряд преимуществ: во-первых, солдату всегда легче служится подальше от начальства, во-вторых, устав бороться с «нештатными нагревательными приборами», Давыдов санкционировал наличие на центре электрочайника и плитки, в-третьих, на центре были спальные места, на которых при спокойном течении дежурства можно было вздремнуть с разрешения оперативного. И последнее выгодное отличие передающего центра от других объектов: на нем всегда можно было выкроить время, чтобы почитать, послушать магнитофон, что-нибудь спаять… А нормальному солдату всегда не хватает времени на отдых. Не случайно на центр рвались студенты — другого места, где можно вспоминать учебный материал, просто не существовало.

Со временем передающий превратился в маленькую вотчину начальника отделения управления и связи. На текущий момент в расчете центра числилось четверо: ждущий скорого дембеля студент с гуманитарным уклоном Мамедов, прослуживший год студент МВТУ Мишка Кудрявых, бывший телемастер Маевский, уже полгода реализующий в металле рацпредложения Давыдова, и старшина отделения кабардинец Расул с очень русской фамилией Иванов (с ударением на «а»).

Иванов рассказывал легенду, будто фамилию его предки получили на службе у Ивана Грозного. Когда государь женился на Темрюковне, люди из конвоя невесты оказались в царском окружении, а после смерти властителя вернулись на Кавказ. На вопрос: «Чьи вы будете?» — гордо отвечали: «Ивановы». С той поры фамилия и появилась. А до этого у кабардинцев фамилий не водилось.

Расул в части был без году неделя, а старшиной стал при комических обстоятельствах. По прибытии в часть молодого пополнения из учебки его временно прикомандировали к отделению связи. Иванов должен был оставаться в батальоне, остальные — ехать по точкам, на границу. Пока решался вопрос распределения молодежи по точкам, Давыдов на полную катушку эксплуатировал дармовую рабочую силу на благоустройстве позиции. После очередных работ Расула назначили старшиной в молодежной команде. Вообще-то Давыдов пошутил, по штату старшины не полагалось всему отделению связи, а уж пяти молодым воинам и подавно. Но уж больно ему понравилось служебное рвение одного из новичков.

По утрам на молодежь возлагались обязанности уборщиков. Пока остальные готовились к заступлению на дежурство, команда Иванова драила полы, потом умывалась и после развода убывала на работы. До появления молодых уборщик назначался по графику, а теперь расчеты были избавлены хоть от этой нагрузки.

Однажды утром дежурный по части «обрадовал» Давыдова: в отделении связи «неуставняк» по полной программе, с мордобоем между призывами, оторванными рукавами и синяками. Пострадавшим оказался Иванов, а зачинщиками — «старички», планшетисты из расчета КП. Лейтенант провел расследование, и обстоятельства безобразия сменили окраску. Молодежная команда перестала существовать — все, кроме Иванова, ночным поездом поехали служить кто куда. Утром Расул остался без подчиненных. Не особенно сомневаясь в правомерности своих действий, новоявленный «старшина» предложил заняться уборкой тем, на кого выпала очередь по графику. Старики от такой наглости сначала потеряли дар речи, а потом решили изложить свою точку зрения на ивановские полномочия и поучить зарвавшегося соратника вежливости в сушилке. Очень скоро учителя оказались в разных углах, на их лицах надолго поселилось выражение грусти и огорчения. Когда же грусть и огорчение развеялись, остались фиолетовые синяки. Запоздало выяснилось, что у молодого «пояс» по какой-то восточной борьбе.

На шум прибежал дежурный, и в дальнейшем уборка происходила под его «чутким» руководством. Исходя из численности конфликтующих сторон, дежурный решил, что досталось Иванову. Сугубо в воспитательных целях он заставил битых старослужащих драить полы, а потом галопом бежать на смену. «Пострадавший» молодой дожидался прибытия Давыдова в дежурке, помалкивая и держа ручки на коленях, как примерный школьник. Когда в происшествии разобрался лично Дед, Расула назначили нештатным старшиной отделения управления и связи.

Замполит провел с Толиком интенсивную воспитательную работу на тему «Борьба с неуставными отношениями в подразделениях», отчего Давыдов проникся жгучим желанием их искоренить. Под его неусыпным надзором эту благородную миссию несли проштрафившиеся «планшетеры», что на практике выглядело, как рытье окопов для стрельбы стоя.

Вот так Иванов попал в расчет ППРЦ[19 - ППРЦ — приемопередающий радиоцентр.], а расчет центра оказался в состоянии войны с расчетом КП. Обнаружилось, что в придачу к своим «ударным качествам» Расул еще и радиолюбитель и, паче того, разбирается в любых двигателях внутреннего сгорания. По этой части сам Давыдов был не шибко великим знатоком. К любому, кто знал или умел что-нибудь такое, чего не знал и не умел лейтенант, он проникался уважением.

В батальоне все любили командировки, они вносили в жизнь приятное разнообразие. С собой Давыдов решил взять Кудрявых и Иванова. Во-первых, лейтенант не собирался тащить на собственном горбу все принадлежности для Северного поста. Во-вторых, обустраивать связь на чужой позиции легче со своими опытными людьми. В-третьих, нельзя «оголять» передающий центр. А так на дежурстве остаются «дед» Мамедов и Маевский, способный починить все, что втыкается в розетку. Брать людей из другого расчета нельзя: весна на носу. День ото дня растет нагрузка на дежурную смену, ведь соседи и свои летают все больше. Необходимо обеспечивать если не трехсменку, то хотя бы просто сменное дежурство. С этими выкладками Толик и собирался к НШ.

До прибытия НШ лейтенант собирался поужинать. По настоянию комбата в столовой всегда держали несколько порций для молодых офицеров. Прослуживший в ПВО всю жизнь Дед знал, что не всегда у лейтенанта есть время смотаться в поселковую столовку или приготовить себе немудреный харч. Условиями получения пищи были обязательный прием оной в офицерском зале (предмете сокровенной гордости Деда) и запись в специальной тетради повара «для удержания стоимости продуктов». Во избежание кривотолков еда была такая же, что и для личного состава. Ко всему это было лишним способом контроля за добросовестностью поваров и тыловиков. И о качестве пищи Дед беседовал с молодыми офицерами при каждом удобном случае.

Сидя за полированным столом, Давыдов зондировал вилкой салат. Перед этим он тщательно вытер вилку носовым платком. Салат был очередным шедевром местного кулинарного искусства. Ефрейтор Таджибаев, на гражданке — ученик повара в одном из ресторанов славного города Ташкента, довольно щурился:

— Кушайте, все свежее, сегодня готовил.

В свежести Толик не сомневался, но опасливо искал в салате сомнительные ингредиенты. Он уже имел печальный опыт употребления в пищу мухоморов. Тогда тоже все было «…свежее, комиссия только что ел, и ничего, все живой-здоровый». Давыдов после ужина тоже был «живой-здоровый», но очень недолго. Вероятно, у викингов была другая рецептура. Давыдов не превратился в берсеркера, но впал в полнейшую прострацию, и его сутки «откачивал» батальонный фельдшер. Как стало известно позже, ядовитые грибы попали в салат за их необыкновенную красоту.

Из-за незнания северной флоры бывали у повара и другие казусы. Несколько раз он пытался варить кисели и компоты из малосъедобных ягод, а после дегустации тщился исправить положение, без меры добавляя в напитки сахар. Хронический перерасход ввергал в отчаяние тылового прапорщика Федорова, пока тот не додумался водить сына пустынь на экскурсии в лес и там в очень простой и доходчивой форме разъяснять, какие грибы и ягоды пригодны в пищу.

Давыдов прикидывал, что необходимо сделать на посту. Проверить радиостанцию, развернуть все ее антенны, причем некоторые из них сориентировать для работы на батальон. Задача несложная, ее вполне могли бы выполнить ребята Олсуфьева, но ротный умело применил «метод самосвала». Все необходимое для ремонта придется нести на себе. Пару телефонных аппаратов и кабель Толик собирался добыть на складе у Кузнецова.

Покончив с едой, Давыдов направился к столику, где ужинал расчет передающего. Раздача указаний была назначена на 22 часа. Довольные оказанным доверием Кудрявых и Иванов пошли подменить на ужин Маевского и заодно обрадовать его перспективой трехдневного проживания на боевом посту. Мамедов экстренно вспоминал программу второго курса своего института и страдал над конспектами «первоисточников», так что неотлучного пребывания на центре совсем не испугался.

Силинкович внимательно выслушал лейтенантские выкладки. Сопя, шлепнул печатью по командировочному предписанию. Толку от этой бумаги ноль — проверять ее в лесу некому, поставить отметку «убыл/прибыл» на посту никто не вправе. Там и штампов таких никогда не держали. Но пост находится в погранзоне, где никто не смеет разгуливать без соответствующей «индульгенции».

— Только вы там недолго. — Перспектива остаться без связиста даже на несколько дней не радовала НШ. — Быстренько все сделали, по радио на нас вышли и — домой. Мало ли что тут может случиться.

— Да там ничего сложного, может, день провозимся, максимум два, — успокоил лейтенант начальника штаба. — Вот только мне бы пистолет с собой. А то двадцать километров по лесу шлепать. Сейчас живность всякая из берлог полезла…

— Ага, разбежался, — прервал Силинкович. — Вы там будете ползать неизвестно где, а я тут за твой пистолет трястись.

— Да что я, маленький? Потеряю? Его там пропить, и то негде.

— Ты у своего кореша Черненко взрывпакетов набери и шугай зверье в полное свое удовольствие. А пистолет я тебе не дам, я за оружие офицеров лично отвечаю. Вон за автоматы ты отвечаешь, что ж ты их не берешь? А не берешь, потому что опасаешься, и правильно опасаешься, с оружием надо аккуратно. Или вон у Карабана ружье попроси, он охотник, у него пятизарядка есть. Может, даст.

Майор запер печать в сейф.

— Ну все, счастливо, удачи в ваших нелегких начинаниях.

Давыдов уже ходил в одиночку на Северный, страху натерпелся вдосталь, и повторять этот путь без оружия ему совсем не хотелось. Но у Карабана, абхаза по национальности, проще было выпросить получку в долг на полгода, ключи от машины, резиновую лодку и почку для пересадки, чем ружье. Оружие для заядлого охотника было чем-то святым, вроде племенного тотема для воина-могиканина. Скрепя сердце Карабан все же уступил лейтенанту чехол от ружья — Давыдов уже решил спрятать в него АКМ на время езды в автобусе. «Со взрывпакетами» он «договорился» быстро.

— Я бы тоже с вами съездил, — позавидовал химинструктор, прапорщик Черненко. — Да вот Дед заставил на КП[20 - КП — контрольный пункт.] ХНП[21 - ХНП — химический наблюдательный пункт.] строить, каждый день ходит смотреть, что сделано. Уже неделю штукатуром работаю.

— Нам ехать только полдороги, а дальше пешком, да еще на себе груз понесем, — утешил его Давыдов.

— Все равно, я бы сходил. — В душе Черненко был неисправимым романтиком. — Лучше там в лесу с рюкзаком, чем у Деда с мастерком. Сколько тебе пакетов? На вот еще парочку осветительных ракет.

Женька подумал и извлек несколько дымовых шашек, добавил к ним шашку с полосой на картонном корпусе.

— На еще. А вот хлорпикриновая, погоняешь там этих на посту в защите, а я себе запишу в актив проведенную тренировку по ОМП[22 - ОМП — оружие массового поражения.], в полку начхим от этого тащится, а меня Дед проводить тренажи на точках не пущает.

Не пущал Дед Женьку из соображений высокоморальных: жена прапорщика уехала рожать, а химик слыл неисправимым бабником. Чтобы он с точки не завернул куда еще, Дед обрек его на сизифову работу — строительство химического наблюдательного пункта. И строго-настрого запретил выделять Женьке людей — нечего расслабляться. Черненко имел в своем арсенале все положенные батальону средства имитации, противогазы и прочую химическую дребедень. Жил он в соседней с давыдовской квартире и был Толику добрым приятелем. На праздниках они вместе взрывали списанные средства имитации и разливали в поселковом клубе жидкий хлорпикрин, который используется в армии для проверки противогазов. Еще орали под гитару песни, это дело Женька, выходец с Дона, обожал неимоверно.

Давыдов пришел в казарму к вечерней поверке. Раздав перед строем указания, он на период своего отсутствия назначил старшим в отделении Мамедова. Потом вызвал в свою канцелярию (она же каптерка) Кудрявых и Иванова.

— Ну вот что, орелики. Завтра с утра оба на склад ВТИ[23 - ВТИ — военно-техническое имущество.]. Скрудж дал добро на «закрома родины». На все про все у нас пять минут, дольше Кузнецов рыться не позволит. Что найдем и утащим — наше. Поэтому заранее распределим обязанности: Кудрявых — берешь полевку или провод для взрывных работ, он в красной оплетке в бухтах по пятьдесят метров. Андреев видел такие у входа на склад, когда там масксети получал. Провод этот Ковалев выменял на горно-обогатительном комбинате. Ты, Иванов, ищи телефонные аппараты, не обязательно та пятьдесят семь, можно таи сорок три. Смотри, может, что-нибудь интересное увидишь — сразу мне показывай. Я буду выбирать лампы для приемников. Сейчас иди к Юрченко, получи на складе паек на три дня. Выдай нашим подшивку, каптерку опечатай и сдай дежурному. С утра берем АКМ… — Расул изобразил на лице выражение глубокого удовлетворения, — …и первым автобусом выезжаем. Там быстренько обсвязичиваем позицию и — домой. Вопросы?

— Автомат зачем? Охотиться будем? — поинтересовался Расул. — Сейчас гуси возвращаются, утки. Зажарим, меня дед учил. Есть охотничий способ запечь в глине, пальчики оближешь.

— Сейчас у волков свадьбы заканчиваются, росомахи с весны голодные бродят, вот по ним при случае и постреляем. А гуси… пусть живут, — Вообще-то у Тольки были неучтенные патроны, этим на точках баловались все офицеры, но он еще не решил, стоит ли афишировать данное обстоятельство. — Я у Черненко имитации набрал, пошумим.

— А что там на посту конкретно делать будем? — спросил Мишка. — Можно фотоаппарат взять, пощелкаемся по пути и на сопке, места там, должно быть, хорошие.

— Что, конкретики захотел? Подробности по дороге расскажу. Все, шагайте спать…




ГЛАВА 10.

ДЕКАБРЬ 1987.

КЕЙПТАУН.


Качество образцов было безукоризненным, насколько можно было судить о них без шлифовки. Человек провел по грани камня алюминиевым карандашом, поцарапал ребром образца стенку стакана, взял лупу. С минуту он внимательно рассматривал черту и царапину. Поднес камень к глазам, вдоволь налюбовавшись, положил его в кучку к остальным.

— Не хуже наших, а может быть, и лучше. Что ж, господа, вы представили убедительные доказательства. Но почему вы считаете, что эти материалы до сих пор никем не найдены?

Склонив плешивую голову набок, он посмотрел на старика с волевым породистым лицом. Остальные сидевшие за столом внимательно следили за нитью разговора. Собравшиеся представляли собой те или иные сферы политической и экономической элиты. Они — реальная власть, их руки уверенно направляют государственный корабль по нужному курсу. В отличие от чиновников и министров, являющихся лишь мишурой власти, эти люди имели власть реальную: мощь собственности, капитала, родственных и клановых уз.

Хозяин кабинета встал и принялся расхаживать по комнате. С важной миной прошествовал к окну. Солнце высветило жидкий венчик рыжих волос вокруг лысого темени, длинный крючковатый нос, тощую шею. Представитель контрразведки вспомнил, что в их досье этот человек фигурирует под псевдонимом Марабу, и подавил улыбку. Хозяин кабинета четко понимал, что присутствует на этом совещании только благодаря своей должности, у него не было в активе многозначных счетов в банке и пачек акций в сейфе. Он чиновник в достаточной мере «карманного» правительства, связной между присутствующими и кабинетом министров. Это несколько ущемляло его самолюбие. Он выдержал сложнейшую предвыборную кампанию, он надеялся получить реальную власть, но впоследствии понял, что все его старания были погоней за миражом. Настоящая власть — в руках гостей.

Но все же окончательное решение принимать ему. Давать или не давать свое одобрение, докладывать премьеру или нет. Олигархия олигархией, но, как ни крути, страна демократическая. И многое зависит от таких, как он. Высшим инстанциям любую идею или просьбу можно преподнести по-разному. Пока выступающая сторона гнула свою линию (мы-де оплатили ваши выборы, а теперь настало время вернуть должок), Марабу напряженно думал о том, какую выгоду из сложившейся ситуации можно извлечь для себя. Выводы не слишком обнадеживали, обсуждаемое дело сулило только очередную головную боль. Чиновник украдкой обвел взглядом лица собравшихся. Далеко не все были единомышленниками, многие внимательно слушали конкурентов лишь для того, чтобы вовремя воткнуть им палку в колеса.

Пауза затянулась. Наконец старик повернул голову и кивнул. По его жесту ассистент за компьютером вывел на демонстрационный экран карту севера Европы, с множеством условных обозначений. Старик поднял лазерную указку.

— На карте представлен интересующий нас район. Условными знаками отмечены предприятия горнодобывающей промышленности. Как вы можете убедиться, нет ничего похожего на предприятия интересующего нас профиля. Если бы эти материалы оказались в руках местных специалистов, они бы сразу же начали промышленную разработку. Материалы, находящиеся в хранилище, позволяют совершенно точно определить районы россыпей интересующих нас минералов…

— Вы сделали очень интересное предложение. Судя по вашим расчетам и прогнозам, его реализация позволит получить огромный экономический эффект, не говоря уже о прорыве в области политики. У нас еще не было таких контактов с Москвой. Но речь идет… — говорящий сделал многозначительную паузу, — о не совсем законном проникновении на территорию суверенного государства. Причем это государство может как воспрепятствовать проникновению, так и воздействовать на ваших людей в момент выполнения этой… — говорящий потер подбородок, он искал подходящее слово, — этой акции. И вообще, насколько реально осуществление вашего плана?

В беседу вмешался до сих пор молчавший человек с осанкой, которую может себе позволить лишь очень богатый человек. В памяти чиновника сразу всплыла его фамилия — Ванвейден, Аксель Ванвейден. У его семьи бурские корни. Собственно говоря, именно на деньги клана Ванвейденов организовывалась предвыборная кампания партии, членство в которой и обеспечило Марабу министерское кресло. Поэтому промышленника раздражали «высокоидейные» излияния хозяина кабинета. Лишь только потомок буров заговорил, остальные сразу заметили его нетерпение и едва сдерживаемое негодование — вместо того чтобы сразу дать «добро», представитель кабинета пытался набить себе цену. Его цена и так была слишком хорошо известна Ванвейдену. Выверты демократии: в последние годы политикам уже мало поддержки на выборах, они вконец обнаглели и норовят выдоить своих «спонсоров» насухо. Раньше лоббисты были куда сговорчивее, а теперь надо изворачиваться перед этим прохиндеем, занявшим министерское кресло исключительно благодаря капиталу компании.

— Наши специалисты провели анализ, мы вполне сможем осуществить задуманное. Наша фирма, правление которой представляют господа… — он указал рукой на сидящих напротив, — берет на себя все расходы, связанные с реализацией обсуждаемой идеи.

Господа из правления дружно закивали. Политик мысленно усмехнулся: «Еще бы, ты только забыл добавить, что прибыли от ее „реализации" вы тоже себе заберете».

Промышленник продолжал:

— Мы организуем обеспечение по всей линии. Выгода операции очевидна…

— Если вы беретесь справиться со всеми проблемами, то чего хотите от правительства? И на какую конкретно помощь рассчитываете? Зачем все это? Мы можем просто продать эти сведения русским, не подвергая интересы компании ни малейшему риску.

Хозяин кабинета уже понял: ему лично мало что достанется в «материальном плане». В случае неудачи он и вовсе останется без вознаграждения, и правительство может предстать в очень неприглядном свете. Стоит ли игра свеч? Правда, если вынести идею «наверх», то вырисовываются кое-какие активы в отношении карьеры. Тогда в случае успеха львиная доля дифирамбов достанется шефу, а старик в последнее время его не жалует. Но он же и прикроет, если дельце не выгорит. Хотя характер у него тот еще, тиран в чистом виде, сожрет и не поперхнется. Может и не прикрыть. Или все же рискнуть?

Ванвейден с трудом унял раздражение. Пока чиновник тянет, остальные тоже, того и гляди, начнут колебаться, а в одиночку такое дело не провернуть. Нашел время корчить девственника. Он тут что, Господом Богом себя возомнил? Чертов выскочка. Ну погоди, старая калоша, дойдет до перевыборов, отправишься туда, откуда вылез. Без нас ты бы до сих пор братался с цветными в своем занюханном университете.

Изобразив вежливую мину, Ванвейден произнес:

— В последние годы наши запасы сырья значительно истощились. Растет себестоимость. Ряд территорий вышел из-под контроля. Из-за нестабильности внутриполитического положения Намибии инвестиции в эту страну нецелесообразны. Мы рискуем потерять место на рынке. А ведь экспорт во многом определяется деятельностью именно нашей компании. Появилась нужда в новых источниках дешевого и высококачественного сырья. С недавних пор русские охотно привлекают иностранный капитал в свою промышленность. Мы готовы пойти им навстречу и надеемся со временем приобрести контрольный пакет. Это уже вполне отработанная процедура. Одновременно мы планируем получить лицензию на поиски и промышленную добычу всех ископаемых в интересующих нас районах. Для этого нужны выходы на соответствующих чиновников в Кремле. Иными словами, потребуется помощь сотрудников нашего дипломатического корпуса. Естественно, обработка и продажа сырья должны целиком происходить под нашим контролем, и не в России, а здесь… Но это — после. Сейчас нужна негласная поддержка и возможность использовать одно из армейских подразделений на территории Европы…

Представитель вооруженных сил чуть не подпрыгнул от неожиданности. Полковник заерзал в кресле.

— Ни один наш военнослужащий не шагнет через линию русской границы.

Осанистый магнат в упор уставился на военного. Тот несколько стушевался.

— Что за подразделение и как вы его собираетесь использовать?

— По предназначению, — ответил за Ванвейдена человек из правительства. — Примерно как в последней вашей акции этим летом в районе Квито-Кванвале.

— У местного аэропорта, — подхватил промышленник. — Там, где…

— Я понял, что вы имеете в виду, — поспешил перебить его военный. Запахло жареным, даже горелым. «Как этот чертов промышленник узнал о событиях на границе? Где утечка?»

Это была очень конфиденциальная информация, она не предназначалась даже для собравшихся на совещание. Владелец компании понял, что одержал победу. Стоит выдать прессе материалы о деятельности ребят из второй бригады, и ООН взвоет на все лады. Вмешательство во внутренние дела соседей, военная операция на их территории…

— Думаю, мы сможем выполнить вашу просьбу, — сказал хозяин кабинета. — Надеюсь, армейское руководство пойдет нам навстречу?

Армейское руководство недовольно сопело. День, начинавшийся так безоблачно, был безнадежно испорчен…

Командира роты разведки капитана Иоганна Веллера никак нельзя было отнести к числу тупоголовых служак. Будь он таковым, никогда бы не занял свою должность. Для ведения информационной войны требовались офицеры с несколько иными морально-деловыми качествами, нежели у американского генерала Паттона, прославившегося в годы Второй мировой своими солдафонскими выходками. Капитан научился по разрозненным сведениям из штаба, а также исходя из анализа обстановки на границе и внутри страны почти безошибочно определять место и характер действий, которые предстояли его роте в недалеком будущем. Это чутье хорошо помогало в службе, позволяло своевременно подготовиться самому, подготовить людей и технику. Несмотря на весь свой опыт, сейчас капитан терялся в догадках… Командование явно перегибало палку с секретностью, это раздражало и задевало самолюбие Веллера. В штабе придумают какую-нибудь очередную ахинею, а ты, жертвуя собственной шкурой, изволь в точности воплотить ее в жизнь. Уж коли предстоит этой самой шкурой рисковать, могли бы хоть намекнуть, где и каким образом придется это делать. Что-то готовится, это понял бы и младенец, но вот что? Веллер давно усвоил прививаемую испокон веков армейским начальством истину: чрезмерная осведомленность до добра не доводит. Усвоить-то усвоил, но от вопросов удерживался с трудом. В последнюю неделю распоряжения сверху сыпались как из рога изобилия, одно несуразнее другого. Чего стоила только команда перекрасить технику. Вместо камуфляжа, пригодного для буша и саванны, автомобили и прицепы приобрели цвета растительности Аляски или Исландии в весеннюю пору. Потом был приказ получить для личного состава теплую одежду, почему-то не военного образца. Потом — готовиться к погрузке на морской транспорт. И все это — в устной форме; хоть бы один приказ, хоть бы одно распоряжение подтвердили документально! В подобных ситуациях штабные бюрократы заваливают нижестоящие инстанции бумагами, однако на сей раз они отдыхают. Веллер и его помощники не раз пытались забрасывать удочку в разговорах с офицерами штаба и писарями, но лишь пришли к общему мнению, что непосредственное начальство само ничего не знает. Задерганное подразделение металось по территории бригады, красило, сдавало, получало. Медики кололи Веллеру и его людям какие-то необычные прививки. Если что и доходило о предстоящей операции, то лишь кулуарные слухи, подчас самые несуразные, от совместных с НАТО учений до демонстрации возможностей перед командованием НОРАД[24 - НОРАД — североамериканская система ПВО.], в Канаде.

В конце недели в кабинет ротного вошел сияющий полковник отдела разведки и РЭВ. Постановку задачи он начал фразой:

— Иоганн, ты когда-нибудь был в Европе?

Веллер давно зарубил себе на носу, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Если начальство ни с того ни с сего проявляет участие или шутит — жди подвоха. Ясное дело, цель поездки — не изучение старинных шотландских замков. И греться на Лазурном берегу не пошлют. А для того, чем обычно занималась команда Веллера, напичканная радиоэлектронными службами Европа — далеко не самое подходящее место. Там стоит только вылезти в эфир, как окажешься под колпаком сразу нескольких «соответствующих» организаций.

— Чем нам предстоит заниматься, сэр?

Полковник улыбнулся, похлопал командира роты по плечу:

— Не волнуйся, старина. Вот, изучай.

Он вручил пакет документов, закурил и стал оглядываться по сторонам. Знавший о пристрастии начальника к комфорту, Веллер, не отрывая глаз от бумаг, нажал кнопку селектора и распорядился приготовить кофе.

Бесшумно появился ординарец с горячим кофейником на подносе. Стараясь не шуметь, расставил чашки, наполнил их ароматным напитком и так же тихо вышел. Гость удовлетворенно вздохнул, потянулся за чашкой. Он любил такой кофе, обжигающий, — его можно пить медленно, не боясь, что скоро остынет.

Полковник открыл портсигар, чиркнул спичкой. Развалившись в кресле, он изучающе рассматривал ротного. Лучшего офицера для задуманной акции не найти. Другой сразу бы засыпал вопросами, а этот будет молчать и внимательно прислушиваться и рано или поздно полностью уяснит задачу.

Пока Веллер читал, полковник успел выкурить сигарету и допить кофе.

— Но это же… совсем не наш район. — Капитан отложил в сторону карту района предстоящей акции и удивленно посмотрел на начальника.

Тот весело кивнул:

— Прочитал? Извини, дружище, я должен сегодня же вернуть эти документы. — Он забрал у ротного бумаги и сложил в свою папку. — А что касается географии, какая разница? Суть вашей работы не меняется. Дополнительные инструкции получите на месте. Решай, на кого оставишь командование. Вам предстоит действовать половинным составом, часть роты останется здесь.




ГЛАВА 11.

7 ЧАСОВ 30 МИНУТ. 9 АПРЕЛЯ 1988 ГОДА.

КЕСТЕНЬГА.


По утрам бывали заморозки. Хрустя тонкой корочкой льда на лужах, Давыдов в сопровождении Кудрявых и Иванова с пустыми вещмешками бодро шагал к складу военно-технического имущества. Склад был похож на большой каменный барак. Когда-то здесь был командный пункт, потом кто-то «наверху» придумал отправить расчеты КП на сопку.

Новый пункт управления представлял собой бетонную коробку, слегка присыпанную землей. Защитные свойства этого «заглубленного сооружения» были весьма условными. Настоящий защищенный пункт управления строится не один год и обходится недешево. В полку не было ни арочных перекрытий, ни положенных для таких сооружений специальных плит. КП сделали из чего Бог послал, объясняя это «необходимостью повышения живучести системы управления». Но какая там живучесть, если крылатая ракета ALCM способна уничтожить и старое, и новое строение с одинаковой легкостью. Создатели войск ПВО знали, что выживание точек на первой линии обороны во многом зависит от того, насколько быстро действуют их расчеты. При четкой и слаженной работе средства воздушного нападения уничтожаются на подлете, а расхлябанных и нерасторопных никакие толщи грунта и бетона не защитят от спецбоеприпаса мощностью несколько килотонн или боеприпаса объемного взрыва. Нынешнее командование войск придерживалось иного мнения, и подчиненным приходилось дежурить в холодном бункере с плохой вентиляцией, наживая ревматизм и туберкулез.

Скрудж, позевывая, ждал связистов на складе.

— А этих обормотов зачем притащил? — осведомился он у Давыдова. — Ты что думаешь, тут сокровища египетского фараона? Боишься, один все не вынесешь? У меня из связного имущества практически ничего нет.

Но заместитель по вооружению явно кривил душой. Еще у входа Давыдов приметил бухты кабеля для взрывных работ, который годился вместо полевки. А в глубине склада соблазнительно маячили коробки, ящики, блоки списанной аппаратуры и другие очень полезные вещи. Проследив за алчными взорами гостей, майор смилостивился:

— Ладно, поройтесь тут, я пока оформлю вам документы на лампу.

Склад был забит под потолок. Коробки аккуратно покоились на стеллажах. Стеллажи тянулись вдоль тесного коридора. В проемах между ними виднелись двери, за ними тоже хранились кузнецовские сокровища. Некоторые помещения бывшего КП были заперты и опечатаны. Освещение было чересчур слабым для такого большого склада.

— Вам вон туда, — Кузнецов ткнул пальцем в сторону двери с табличкой «Разное».

В комнате было полно всякой интересной всячины. Пока Давыдов выгребал лампы к приемникам, плавкие предохранители, транзисторы, конденсаторы и прочую дребедень для ремонта техники связи, его подопечные засовывали в мешки батарейки и бухты кабеля. Три полевых телефона без трубок сиротливо стояли в углу, заваленные ремонтными шлангами. Их немедленно выудили и подвергли осмотру.

— Та-рищ лейтенант, это берем? — вопрошал Кудрявых из угла.

— Три мотка проволоки хватит? — вторил из другого Иванов под сопение зампотеха — тот негодовал, глядя, как его богатства меняют хозяев.

Наконец его терпение лопнуло:

— Эй, гунны и вандалы, хватит меня раскулачивать, берите лампу и вытряхивайтесь отсюда.

Давыдов и Мишка пошли на звучный голос в глубину барака. На столе под тусклой лампой без абажура лежало металлическое изделие, с виду напоминающее деталь финской сантехники. Мысль о его транспортировке у любого вызвала бы легкую грусть. Габариты железяки красноречиво свидетельствовали о ее немалом весе.

— Это что — лампа? Да она железная… — удивился Мишка.

— Не железная, а из сплавов и керамики, — уточнил Скрудж. — Еще какая лампа, моща не то что у ваших, — сила! Расписывайтесь здесь и здесь. — Майор сунул Давыдову накладные.

— Зачем это? Что, без расписок никак нельзя? — Давыдов был тертый калач и знал, что на службе в вооруженных силах лучше как можно реже ставить свою подпись в графе «принял».

— Нельзя, она идет как «Запорожец», так что расписывайтесь и не забудьте передать ее начальнику Северного по накладной, за утерю полагается возмещение с кратностью, а вдобавок ко всему эта железяка имеет гриф.

Давыдов понял, что влип, и на его физиономии отразилась горькая досада. Мало того, что чертова железка весит с пуд, так ее, заразу, еще и стеречь придется до самого момента установки в передатчик РЛС.

К столу подошел Расул с вещмешками, успевшими располнеть не на один десяток килограммов. Бушлат на груди и животе старшины оттопыривался, карманы раздулись. В руках он держал две продолговатые желтые металлические коробки.

— Что такое эр восемьсот пять? — поинтересовался он у лейтенанта.

Из коробок выглядывали телескопические антенны, как у транзисторных радиоприемников. Кузнецов, рассмотрев находки, хмыкнул:

— Эти коробки здесь давно лежат. Их еще до меня кто-то оставил. Документации на них нет, но это что-то ваше, связное. Хотите — владейте. Кстати, покажите, что еще награбили.

— Мы же договаривались, — оскорбился Толик.

— Да не заберу я ничего, — махнул рукой вооруженец. — Просто знать хочу.

Пока он досматривал вещмешки, лейтенант изучал находку. Что-то подобное он уже видел. Больше всего похоже на радиостанции ПСС[25 - ПСС — поисково-спасательная служба авиации.]. Только очень уж они старые. Современные — меньших размеров, удобнее лежат в руке. Радиостанции ПСС имели всего одну частоту — частоту передачи сигналов бедствия. Они могли работать в телефонном режиме — для переговоров терпящего бедствие экипажа со спасательным вертолетом, и в телеграфном — для привода этого вертолета к месту вынужденной посадки. Давыдов повертел коробки в руках. Да к ним же инструкция привинчена! Органы управления и таблички с инструкциями подтверждали принадлежность коробок к славному семейству аварийных средств радиосвязи. Последние цифры заводского номера свидетельствовали о сроке изготовления — конце шестидесятых.

— А где батареи? — Лейтенант повернулся к Иванову.

— Только такие. — Старшина достал из карманов две коробки поменьше, со шлангами.

Батареи не были «родными». Кто-то когда-то прицепил шланги с разъемами для радиостанций к коробкам, в которые вкладывались обычные батарейки для ТАИ-43. По габаритам устройство не выдерживало никакой критики, но позволяло обходиться без специальных батарей или аккумуляторов, или что там прилагалось к радиостанциям в доисторические времена…

На обратном пути компания зашла на передающий, опорожнила вещмешки перед сонным Мамедовым. Давыдов выбрал только то, что нужно было взять с собой на Северный. Пока стряпали (ждать завтрака в столовой было некогда) и складывали в мешки продукты на несколько дней, лейтенант укомплектовал радиостанции ПСС батарейками. Коробки шипели в его руках.

— Вроде работают, — удивился Мишка. — Надо же, столько провалялись на складе, и ничего.

— Не сейчас делали, — прокомментировал этот факт Расул.

Давыдов вручил Кудрявых станцию с блоком батарей.

— Прогуляйся-ка вон до той антенны. — Лейтенант махнул рукой на окно, указывая на конец антенного поля передающего радиоцентра.

Станции действительно работали, проверяющие хорошо слышали голоса друг друга. Попробовали выстукивать морзянку — тоже четкие сигналы.

— Давайте с собой захватим, — предложил Расул.

— Они же килограмма по полтора. — Лейтенант покачал на руке две радиостанции и батарейный блок.

— С ним при развертывании удобнее. Я сам понесу…

— Давайте возьмем, — поддержал старшину Кудрявых.

— Берите, если охота надрываться. Давайте завтракать, нам еще на автобус успеть надо.

Давыдов и сам был не прочь позабавиться с новыми игрушками, но ему не хотелось перегружать спутников, путь предстоял неблизкий. Ну раз они сами проявили инициативу, ради Бога.

Завтракали тушенкой, крепким чаем и хлебом с маслом, Мамедов достал «из загашников» банку абрикосового варенья.

Потом группа Давыдова зашла в казарму. Народ уже отбегал зарядку и толпился в умывальнике. Показав дежурному по части командировочное предписание, Толик велел помощнику дежурного вскрыть комнату хранения оружия. Расул получил личный автомат — «для отражения нападения опасных животных». Из своего ящика с патронами Давыдов достал снаряженный магазин и положил в карман. На автомат натянули выклянченный у Карабана чехол от ружья. Дежурный по батальону капитан Ржанников курил на крыльце.

— Надолго на Северный?

— Дня за три обернемся, — уверенно ответил Давыдов.

Попрощавшись, компания бодро зашагала к автобусной остановке. Она находилась на территории поселка, который, как и все северные населенные пункты, застраивался без всякого генерального плана. От части его отделяло поле, там местный зверосовхоз умудрялся что-то выращивать для своего подсобного хозяйства. На краю поля высилось здание районной больницы, куда эпизодически бегали в самоволку «личные составы». Там же практиковалась очередная Мишкина пассия — студентка-медичка. Кудрявых косился на знакомые окна, а Давыдов и Иванов нагло скалились.

Автобус оказался разбитым, дребезжащим на каждой рытвине «пазиком». Водитель взял деньги и без лишних разговоров выдал билеты. Местное население предпочитало платить в автобусе. Дело в том, что на станции билеты в погранзону продавала бдительная особа преклонного возраста. Закалка у бабки была чекистская. Сидя под плакатом с видом Беломорска и надписью «Нашему городу 50 лет. 1937 — 1987», она у любого, кто интересовался рейсом в сторону границы, требовала командировочное предписание или приглашение, заверенное местным кагэбэшным начальством. При чем тут Беломорск (до него от поселка было часа четыре поездом), знала только сама старушенция. То ли она была оттуда родом, то ли входила в число основателей этого славного города, неизвестно. Водители автобусов, получавшие процент с выручки, смотрели на вещи проще: деньги есть — бери билет, все равно дальше первого погранпоста не уедешь.

В автобусе кроме военной троицы оказались две тетки-карелки, они сначала разговаривали на своем языке, но, увидев служивых, вежливо поздоровались и перешли на русский. Ответив на приветствие, Давыдов распределил обязанности: Расулу стеречь автомат и вещмешок со связным барахлом, Мишке — мешок со злосчастной лампой и продуктами. Свое имущество он сложил под бок и мгновенно уснул. Засыпая, подумал о том, что северные обычаи ему нравятся. Особенно тот, по которому все знакомые и незнакомые здороваются. Толик всегда был легок на подъем, без труда приспосабливался к новой обстановке. На Север он поехал добровольно. Узнав о его выборе, преподаватель по специальности майор Катречко с недоумением спросил:

— Ты что, Давыдов, для этого четыре года в отличниках? Оставайся в училище, человеком станешь.

Давыдов скромно умолчал о том, что остаться и сам был не прочь, но начальство не предлагало. А раз уж все равно нужно куда-то ехать, так уж ехать, чтобы было интересно служить, да и финансовый вопрос немаловажен, северянам платят побольше, чем где-нибудь в Псковской области. Порядки каймановского батальона лейтенант усвоил быстро. Главный принцип был прост: если к тебе нет претензий по работе, то за все остальное хотя и будут ругать, но не особенно строго. А найти недостатки можно у любого.

Местный быт тоже пришелся лейтенанту по душе. Гарнизон жил дружно. Можно смело зайти к кому-нибудь в гости в два часа ночи, и хозяева не сделают круглые глаза и постные лица. Не предложат «еще чайку» в надежде, что у гостя наконец проснется совесть и он уйдет восвояси. Часто посиделки затягивались до утра. Как ни крути, без общения человек не может, волки, и те в стаи собираются. Северная жизнь отличалась какой-то бесшабашностью, люди не отягощали себя условностями, все было временным, на точках знали, что дослуживать придется в другом месте. А потому не страдали вещизмом. Погрузите древесно-стружечную мебель в кузов грузовика, «пилотируемого» армейским водителем. Провезите ее километров девяносто по лесной дороге. Если рассчитываете выгрузить мебель, а не груду обломков, то вас ждет глубокое разочарование. В этих краях люди покупали только то, чего не было в продаже в центральной полосе, и то, что хорошо переносит переезды.

Перечень развлечений был скудным: чтение, кино и дискотека в местном клубе; как водится — телевизор. Когда появилась «удлиненная программа», вся часть неделю ходила по утрам с красными глазами. Для борьбы с растлевающим влиянием Запада по телику часов до трех ночи показывали фильмы вроде «Семнадцати мгновений…» и «Места встречи…».

Частенько собирались семьями, просто поболтать, пели под гитару. Правда, частенько — это весьма условно. Обычно на сутки случалось до пяти «готовностей», граница рядом, а малая авиация у соседей развита не в пример лучше, чем у нас.

Еще одной традицией была общая привычка не запирать двери. Как-то в первые месяцы своей северной жизни Давыдов отправился к начштаба за подшивкой «Вокруг света»; связка ключей от гаража и квартиры командира висела с наружной стороны двери. Анатолий ее взял и торжественно вручил НШ:

— Вы ключи снаружи оставили, я принес, чтобы не потерялись.

Силинкович его сперва не понял, потом рассмеялся:

— Во-первых, здесь не воруют, а во-вторых, где им еще быть, — пожал плечами ветеран точки. — Завалятся куда-нибудь, замучишься искать, а из замка им деваться некуда…

Силинкович впустил лейтенента в чулан, где полки ломились от подшивок: «Воруг света», «Техника — молодежи», «Наука и жизнь», «Юность». За годы службы у НШ скопились сотни журналов. Чтение было еще одной повальной местной страстью. Впоследствии Толик и сам развернулся вовсю, одних газет и журналов выписал на пятьдесят рублей, северные проценты позволяли не экономить.

Гостеприимство на границе было развито, как у эскимосов: любой приезжий с другой точки мог получить стол и кров. Обычно командированных принимали у себя те, с кем собирались решать вопросы прибывшие. У Давыдова останавливались представители авиаполка и связисты, у Черненко — люди химической службы, у начальника штаба — штабные работники, локаторщики — у офицеров местного РЛУ…

Подпрыгнув на очередном бугре, автобус жалобно задребезжал. Толик открыл один глаз. Кудрявых спал, обняв мешок стоимостью с «Запорожец», Расул общался с местными тетками и бдительно охранял начальство и Мишку. Петляя по сопкам, огибая болота и озера, шоссе вело через лес на запад. У леспромхоза военные высадились, дальше нужно было идти пешком. Снабженная на дорогу ватрушками с брусникой троица зашагала в сторону от наезженной трассы. Компанию по-прежнему окружал лес, только теперь асфальт сменила разбитая лесовозами широкая проселочная дорога с лужами по колено и вязкой глиной под ногами. Зимой вопросы расчистки решались просто: когда снег мешал движению мощных финских грузовиков SISU, на трассу выезжал «Кировец». За трактором по земле на тросе скользило колесо от «БелАЗа», своим весом частью утрамбовывая снег, а частью оттесняя его на обочину. В особо труднодоступных местах каменные завалы расчищались взрывами.

У солдат величие первобытного леса вызвало чувство сродни благоговению. На их позиции лес был одомашнен, зависим от человека. От людей зависело, расти тому или иному дереву дальше или быть срубленным. Выбираясь из кустарника, можно было запутаться в растяжках антенного поля или оказаться у капонира с какой-нибудь техникой. Лес, окружавший сейчас людей, был другим. Могучие сосны с бронзовыми стволами угрюмо качали тяжелыми пушистыми лапами, мрачные вечные скалы, ледниковые озера напоминали человеку о могуществе и величии Севера. Лес, не терпящий компромиссов, лес, признающий только законы, установленные природой. Это был другой мир, вроде того, где приходилось бороться за жизнь героям книг Джека Лондона или Фенимора Купера. Человек в этом мире был хозяином только близ автомобильных трасс и железных дорог.

И все же окружающий мир был прекрасен и неповторимо, по-северному, чарующ.




ГЛАВА 12.

ДЕКАБРЬ 1944 ГОДА.

ПОРТ-НОЛЛОТ. ЮЖНО-АФРИКАНСКИЙ СОЮЗ.


Разведчик может успешно выполнять задачу лишь до тех пор, пока он способен контролировать складывающуюся вокруг него обстановку или хотя бы предугадывать развитие ситуации. Когда происходящее рядом выходит из-под контроля, неизбежны провал, разоблачение и, как следствие, срыв выполнения задания. У капитана Руднева был как раз такой случай. Правда, задание он практически выполнил. После того как переданная «родным в фатерлянд» радиограмма попала в нужные руки и база, затерявшаяся в северных болотах, перестала существовать, он остался не у дел, пришло время выходить из игры. Вот тут-то и начались малоприятные сюрпризы.

Первую новость принесли оленеводы из соседнего стойбища, когда он отъедался и отсыпался после «туристической прогулки по тундре». Из-за начала активных боевых действий в районе окна эксфильтрации отход в этом направлении стал невозможен. Попробуй преодолей две линии боевых порядков. Там чужак воспринимается как враг: сначала откроют огонь, а потом займутся установлением личности. Отходить со своей нынешней легендой он тоже не мог. Соваться в глубину территории противника без надежной связи с центром, документов, денег, разработанного и проверенного прикрытия и обеспеченной легенды? На такое может отважиться либо совершеннейший дилетант, либо полнейший идиот. Легенда была сделана под конкретное задание и для дальнейшего использования не годилась. А ну как объявятся вырвавшиеся из сталинградского котла «сослуживцы»? Встреча будет чересчур теплой.

Уходить через страны «оси» нельзя. Тамошние спецслужбы слишком тесно сотрудничают с гитлеровцами, при малейшем подозрении сразу сдадут гестапо, а уж «прокачать» его как следует не составит труда. По-настоящему нейтральных стран в пределах досягаемости нет, в Швеции полиция относится к немцам лучше, чем к союзникам, до Ирландии не добраться. Остается одно: уходить окольным путем, проникнуть в регион, настолько удаленный от войны, что любые выходцы из сражающихся стран просто не интересны местным властям, занятым ловлей своих, домашних преступников. А там — идти в любое советское посольство, «сдаваться». Так меньше шансов засветиться в Европе. Глядишь, он еще останется годен для разведывательной работы. А пока придется кочевать вместе с эскимосами на запад.

Вскоре совершенно случайно появились новые сведения. Настолько ценные, что заставили пойти на сопутствующий неподготовленной операции риск. Но сначала он вышел на резервную станцию, пользоваться которой ему разрешалось в исключительном случае. Удалось отправить донесение и получить деньги и документы. Документы годились лишь на первое время, серьезной проверки они бы не выдержали.

Обосновавшись в убогой гостинице, он ждал дальнейших указаний. Но инструкций он так и не получил. В назначенное время прибыл на место встречи и увидел сигнал провала. Значит, предстоит выкручиваться самому и надеяться только на собственные силы. Ситуация осложнялась тем, что теперь он был не один, на плечи легла забота о спутнике. Значение жизни которого превышало ценность собственной. Спутника нужно сохранить во что бы то ни стало. С другой стороны, позволить себе умереть Руднев не может. С его смертью спутник будет потерян для центра, выйдет из зоны наблюдения и досягаемости. Разведчик — единственное связующее и контролирующее звено, а значит, смерть капитана была бы непозволительной роскошью.

Руднев начал новую операцию. Сам, на свой страх и риск, понимая, что для нее не требуется одобрения начальства. Уже само то, что он вышел на этого человека, было необычайным везением.




ГЛАВА 13.

ПОЛДЕНЬ 11 АПРЕЛЯ 1988 ГОДА.

РАЙОН ПЯОЗЕРА.


Как только постройки леспромхоза скрылись за поворотом, Давыдов достал магазин и подал Расулу:

— На, пристегни.

Некоторое время шли молча. Лес замер. Не было слышно ни птичьих голосов, ни звуков, обычных для человеческого жилья.

— А что, здесь какая-нибудь живность есть? — Кудрявых огляделся по сторонам.

— Какая угодно, — подтвердил лейтенант. — Волки, медведи, лоси, росомахи, ну, мелочь всякая — зайцы, лисы, птицы…

— На машине было бы лучше, — заключил Мишка.

На машине было бы действительно лучше. Туристский задор пропал через первые пять километров. Вначале солдаты фотографировались для дембельских альбомов на фоне северных красот. Кудрявых и Иванов делали бодрые зверские рожи, то брали автомат наперевес, то взваливали на плечи. Такие снимки больше бы подошли для журнала «Солдат удачи», нежели для передовицы «Красной звезды» с заголовком «Войска на марше».

Очень скоро это занятие им наскучило. А потом и вообще стало не до того. Ноги вязли в глинистом грунте, обувь промокла, лямки вещмешков стали натирать плечи. Автомат несли по очереди. Давыдов требовал, чтобы автоматчик шел в центре группы. Если вдруг какая-нибудь зверюга выскочит, то нападет на идущего с краю, и тогда вооруженный сможет отразить нападение. По воинским частям ходили неувядающие, с каждым годом обрастающие все новыми подробностями легенды о нападении росомах на пограничные дозоры. Количество пострадавших росло пропорционально силе воображения рассказчиков.

Через три часа сделали привал. Кудрявых отошел по своим делам в сторонку и наткнулся на проржавевшую каску. Обрадованный находкой, тут же нахлобучил ее и вернулся к товарищам.

— С войны осталась, — прокомментировал факт находки Давыдов. — Ребята с Северного рассказывают, что вокруг поста такого добра полно, тут у финнов с немцами какие-то базы были, кое-где их с боем выкуривали. До сих пор находят кости и оружие.

— Там больше ничего нет? — оживился Иванов. — Схожу посмотрю…

— Тут один сходил, наступил на мину-лягушку и стоял сутки, пока кто-то из грибников на него не наткнулся.

— Я осторожно. — Старшина уже ломился через еловую поросль к месту находки.

— Под ноги смотри…

— А что тут у немцев было? — поинтересовался Кудрявых.

— Не знаю, местных жителей в то время здесь почти не оставалось. Какой-то лагерь. Хотя до мурманской трассы далеко. В войну немцы старались перерезать железную дорогу на Мурманск. Поэтому бои шли жестокие. Финны тоже поддерживали немчуру, хотели оттяпать кусок территории. Они еще с финской войны на нас зуб имели, а тут как раз появилась возможность взять реванш. Хотя насчет реванша — тоже вопрос. Наши в финскую кампанию тут столько народа просто так положили, жуть берет. У меня здесь дед воевал, он рассказывал, как цепью на доты ходили. В Отечественную воевали уже умнее, но здесь условия боя специфические. Уж очень рельеф сложный. Территория большая, дорог мало, да и по тем не всегда проедешь. Технике особо развернуться негде. Воевали в основном стрелковыми подразделениями. С воздуха, правда, немцы своих поддерживали хорошо. Наша авиация была больше связана прикрытием конвоев. Старожилы говорят, на севере немцы даже базы устраивали у нас в тылу.

— Ничего там больше нет, — вернулся Расул. — Я вокруг поискал — пусто. Не могли же каску просто так бросить. Должно быть еще что-нибудь.




ГЛАВА 14.

МАРТ-АПРЕЛЬ 1988 ГОДА.

КУУСАМО.


Работу Тойво Раннен получил благодаря старому армейскому другу. Если точнее, то благодаря его дяде, имевшему в России свое дело. Парень был доволен, его вполне устраивали и плата, и распорядок. За такую же работу на лесодобыче дома платили гораздо меньше. Правда, теперь приходилось подолгу жить в лагере, но по выходным они с напарником Алваром выбирались в поселок. Тойво быстро усвоил разницу между статусом иностранного специалиста здесь и положением простого работяги на родине. Сперва его удивляло, что любая финская шмотка «по ту сторону колючки» стоила значительно дороже, чем в Финляндии. Потом он сообразил, что это сулит выгоду. Поскольку можно было ездить домой по той же трассе, по которой шел вывоз леса в Суоми, и не было пограничной таможни на этой дороге, для финских лесорубов открывалась дополнительная статья дохода.

На новом месте Раннен обтерся быстро. Работа несложная, знай крути баранку. Кроме того, разбитные финны пришлись по вкусу местным барышням. Они выигрышно смотрелись на фоне местных трудяг из числа расконвоированных, литрами лакающих все, что горит. Так как большинство карелов по-фински говорят свободно (язык-то общий), парни стали частыми гостями в поселке. Алвар предупреждал напарника: каждая местная краля спит и видит себя женой иностранца. Но Тойво не волновался: никаких обещаний он не давал. В конце концов, все взрослые люди, никого силком в койку не тащат.

По согласованию с местными властями лагерь был расположен недалеко от военного объекта. Раньше о подобном и помыслить было нельзя, но теперь в России все так быстро меняется. Военные жили на сопке, лесорубы — внизу. Конечно, в лагере были и местные рабочие. Русская сторона взяла на себя валку и трелевку леса. Русские приезжали из поселка, расположенного за двадцать километров от лагеря. Как-то Алвар проговорился, что для аренды леспромхоза дяде пришлось кое-кого подмазать, но это и неудивительно — бизнес есть бизнес. Компания была советско-финской только номинально, правление находилось в Куусамо. А неким соучредителям «за колючкой» вполне хватало ежемесячной зарплаты и негласно выдаваемого дополнения к ней. В дебри финансовых операций Тойво не лез, да и кто бы ему это позволил?

Военные и лесоразработчики научились извлекать взаимную выгоду из своего соседства. Дядя Алвара в чужой стране ориентировался как дома, он быстро наладил обмен древесины на ГСМ[26 - ГСМ — горюче-смазочные материалы.], и доходы фирмы пошли в гору. Теперь в лагерь регулярно приезжал грузовик с русским военным начальником. Сначала машина забиралась на сопку, там быстро выгружали продукты. Потом грузовик подъезжал к конторе лесорубов. Начальник с управляющим запирались в конторе. Через час оба выходили из вагончика с раскрасневшимися лицами. Рабочие доставали из грузовика бочки с соляром и блестящие банки с машинным маслом, а освободившееся место заполняли бревнами.

В лагере жил управляющий с финской стороны, отвечавший за выполнение нормы вывоза леса и за то, чтобы партнеры трудились, а не глушили спирт. В конце недели этот бодрый старикан в очках, сносно говоривший по-русски, запирал контору, оставлял ключи охране и уезжал домой в Куусамо. Стеречь лагерь оставался кто-нибудь из финского персонала. Обычно это была пара водителей лесовоза, оставшегося незагруженным в пятницу. Загруженные машины уезжали за границу и на выходные оставались там. На охрану ложились несложные функции: стеречь свою машину, несколько русских тракторов, пару вагончиков — контору и бытовку, и, самое главное, не умереть со скуки.

С последним Тойво и Алвар научились справляться легко. Договорившись с военными, чтобы их патрульный приглядывал за лагерем, напарники отцепляли прицеп и добирались на своем лесовозе до поселка. В выходные проезд через границу был закрыт, и руководство компании не могло проверить, на месте ли сторожа. Да и обокрасть лагерь было некому: до поселка далеко, с военными договор. Иногда с Тойво ездил лейтенант с точки, но в поселке он не задерживался, посещал почту и магазин и сразу — обратно. Короче говоря, принцип мирного сосуществования двух систем в действии.

Дружеские отношения с русскими были омрачены месяц назад, когда Тойво на выходных оказался в Финляндии. Раннен только успел поставить машину под разгрузку, как к нему торопливо засеменил управляющий с каким-то незнакомцем. Такого подхалимского выражения на лице старика Тойво еще не видел. Сообщив, что уважаемый господин желает поговорить с шофером о его работе в России, управляющий оставил их вдвоем.

Внешность у незнакомца была непримечательная, на такого ни одна девчонка не посмотрит. Когда чужак сунул Тойво под нос удостоверение, парень подумал, что облик собеседника вполне соответствует его профессии.

Беседа происходила в тихом кафе. Тойво заказал себе завтрак, незнакомец ограничился кофе. За окном лил дождь, порывистый ветер бросал струи воды в окна. Разговаривали не таясь от посторонних — большинство завсегдатаев кафе сидело дома из-за дрянной погоды.

Прочитав короткую лекцию о патриотизме, представитель ведомства плаща и кинжала попросил рассказать о соседнем объекте русских военных. Свой интерес он объяснил тем, что времена меняются, и хотя русские нам, конечно же, не враги, «…но сейчас о друзьях нужно знать даже больше, чем о врагах».

Правда, помощь со стороны Тойво была не ахти какой ценной. Шофер не разбирался в типах военного оборудования. Вот когда собеседник стал показывать фотографии антенн и каких-то образцов техники, дело пошло веселее. Отложив фотографии, на которых шофер узнал то, что видел на соседней сопке, «уважаемый господин» допил кофе, предупредил Тойво о последствиях излишней болтливости и исчез, оставив неприятный осадок от неожиданной встречи. Тойво против русских ничего не имел, поэтому разговор ему не понравился. Хотя, с другой стороны, собеседник вроде бы представлял интересы его страны… В общем, забивать себе голову чужими проблемами парень не стал. Для решения проблем такие, как незнакомец, и существуют. И вообще, нашел, к кому лезть с расспросами! В армии Тойво шоферил, вот Алвар, тот ему, конечно, помог бы больше. Напарник служил в разведвзводе, он даже с парашютом прыгал.

Алвар, которому Тойво рассказал о разговоре, посоветовал держаться от контрразведки подальше и поменьше болтать о делах на лесоповале. Спецслужбы имеют обыкновение совать нос куда не просят, мало ли что может всплыть.




ГЛАВА 15.

УТРО 9 АПРЕЛЯ 1988 ГОДА.

СЕВЕРНЫЙ ПОСТ.


Утро было погожим и предвещало отличный день. Пришла очередь Тойво готовить завтрак, он возился в отсеке вагончика, выделенном под кухню и столовую. Алвар уже сбегал к военным и предупредил, что напарники опять собрались в «самоход». Соседи обещали присмотреть за лагерем, а в качестве счета за охрану вручили список продуктов, деньги на их приобретение в сельмаге и письма, которые необходимо было отправить с почты. Список включал сигареты, консервы (преимущественно повидло), чай и сласти. В остальном снабжение у военных было нормальным.

Алвар настроил приемник на финскую станцию. В такой близи от границы слышимость была отличной. Диктор сообщал прогноз погоды. После завтрака напарники собирались выехать, Тойво уже приготовил свою нехитрую контрабанду для продажи в поселке. Реализацию товара наладил Алвар, познакомившись с продавщицей из поселкового магазина. Финансовые операции Алвар и продавщица разрабатывали обычно по ночам.

Тойво уже накрывал на стол, когда кто-то вошел в вагончик. С удивлением Раннен узнал своего недавнего собеседника из службы безопасности. Тот был одет в какую-то немыслимо камуфлированную форму. Выглядел знакомый незнакомец весьма озабоченно. За его спиной маячил сопровождающий в длиннополом дождевике.

— Доброе утро, — вежливо приветствовал напарников человек в камуфляже. — Мне понадобится ваша машина.

— А больше тебе ничего не понадобится? — вскинул брови опешивший от такой наглости Алвар.

— Мы знакомы с вашим другом. — Агент устроился на стуле у входа. — Спросите его, он объяснит, кто я такой.

Его спутник обосновался в дверях. Демонстративно перегородил выход и застыл, как статуя.

— Он вроде бы из службы безопасности. — Тойво развел руки.

— Служба безопасности не бегает по лесу в поисках машины. — Алвар рассмеялся. — Пусть показывает документы, тогда, может, и отвезем его в поселок. Нам здесь ни к чему проблемы с русскими…

— Мне не надо в поселок, мне нужна ваша машина.

Тут уж обычно невозмутимый Алвар завелся:

— Знаешь, приятель, нам она тоже очень нужна. Так что как пришел сюда, так и выбирайся. Давай-ка двигай… Нам некогда.

Незнакомец нехорошо усмехнулся. Его компаньон не шевелился в дверях, только изучал скучающим взглядом стыки листов облицовки на потолке вагончика. Казалось, происходящее его абсолютно не интересует.

Оба пришельца не отличались крепким телосложением, оружия у них водители не заметили. Ситуация выглядела какой-то наигранной. Что тут понадобилось этой странной паре? Грабить в лагере нечего. Рядом — военный объект. Стоит разок свистнуть, и сюда сбегутся вооруженные солдаты. Эта мысль придала Алвару уверенности. Лесоруб вооружился тяжелой сковородой и сделал шаг к незнакомцу.

— Давай выметайся и приятеля своего не забудь…

В руке у чужака громко щелкнуло, Алвар споткнулся и упал, опрокинув стол с завтраком. Пришелец повернулся к Тойво, в его руке дымился пистолет с глушителем. Напарник стрелявшего перестал изображать Аполлона Бельведерского, извлек из-под полы длинного плаща пистолет-пулемет и, широко расставив ноги, взял обоих водителей на мушку.

— Так у кого из вас ключи от машины? Тойво ошарашенно уставился на друга, тот сидел, сжимая ладонями простреленную ногу.

— У меня. — Раннен протянул ключи камуфлированному гостю.

— Поехали. — Гость махнул пистолетом на выход.

— Мой друг ранен. — Тойво угрюмо смотрел на стрелка. — Я без него не…

— Заводите машину, — оборвал главный из гостей, — а ему пока сделают перевязку. Он будет ждать вас здесь. И, пожалуйста, без фокусов.

— Вы не из службы безопасности, — запоздало сообразил Раннен.

— А разве это для вас что-нибудь меняет? — Приятель человека с пистолетом шатнул в помещение. Свободной рукой налил себе кофе. — Где у вас аптечка? Бинты, перекись водорода есть?

Оружие из правой руки он так и не выпустил. Алвар узнал парабеллум MP5R-PDW, хорошая система. Такими машинками вооружают подразделения антитеррора. Что же, черт возьми, происходит?




ГЛАВА 16.

ОСЕНЬ 1944 ГОДА.

СТОКГОЛЬМ.


Холодный косой ливень хлестал в лицо. Хлипкий плащ не спасал от ветра, с полей шляпы текло за воротник. Мокрые брюки липли к ногам, а в ботинках давно хлюпало. Но все это было не важно. Развязка приближалась, и он это прекрасно понимал, более того, ждал. Сейчас уже не погоня идет, а травля. Автомобиль немецкого военного атташе следовал за ним пять часов. За это время он успел рассмотреть и запомнить лица водителя и пассажиров. Бросив взгляд на залитую дождем витрину, он заметил на привычном расстоянии размытый силуэт машины. «Хорьх» катился сзади в пятидесяти метрах, не приближался и не отставал.

Олаф поднял воротник и направился к дверям кафе. Автомобиль остановился, из него вышел человек в кожаном плаще и двинулся следом за «объектом наблюдения». Преследователи не считали нужным скрываться: Кожаный Плащ демонстративно остановился у входа, внимательно изучил посетителей и насмешливо уставился на Олафа. Тот поплотнее зажал портфель под мышкой и направился к стойке.

— Кофе с коньяком, пожалуйста. И могу ли я воспользоваться вашим телефоном?

Человек за стойкой кивнул на телефонную кабинку. Подождав, пока Олаф отойдет от стойки, немец приблизился к ней и сделал свой заказ. Он даже не пытался узнать номер, по которому Олаф звонил. Он и так был осведомлен, что это номер русского консульства.

Дождавшись ответа, Олаф прикрыл губы рукой и произнес несколько фраз скороговоркой. На том конце линии дали согласие, назначили место и время контакта.

Олаф сел за свободный столик, пригубил кофе. С мокрого плаща натекла лужа. Человек за стойкой неприязненно покосился на посетителя. Вид у того был более чем жалкий. Немец устроился напротив, не сводя с Олафа равнодушного взгляда, закурил.

Олаф Эрикссон был звеном цепочки, связующей русскую разведку с норвежским сопротивлением. Теперь уже — последним звеном. После чьей-то ошибки прошла лавина облав и арестов, и обе группы, сначала — Ингрид, а потом и его, были ликвидированы. В последний момент Олафа предупредили, и ему удалось уйти от погони. Отстреливаясь от Квислингов, скользя на мокрой черепице, он бежал по крышам и чердакам и молил Бога, чтобы скорее стемнело. В тот вечер повезло, он вырвался из мышеловки, и даже не с пустыми руками. В одном пакете он унес схему минных заграждений киркенесского оборонительного района. Это ради нее парни из его группы часами мерзли на скалах с биноклями, блокнотами и карандашами, ежеминутно рискуя поймать пулю немецкого патруля. Что находится во втором пакете, Олаф не знал, его передал связной из группы Ингрид, вместе с ее прощальной запиской. Налаженная связь оборвалась, и пакет, в нарушение всех инструкций, нужно было передать по линии смежной ветви разведывательной сети. В нем было что-то очень важное, об этом писала Ингрид. Группу, в которую входила его невеста, блокировали в горах, уйти удалось только одному человеку. Когда у подпольщиков закончились патроны, всех оставшихся в живых взяли полицейские и передали немцам. Потом он еще раз видел невесту, это была их последняя встреча. Ингрид заметила его, стоящего на тротуаре у здания управления тайной полиции, сквозь зарешеченное окно тюремной машины, в которой ее привозили на допросы из городской тюрьмы. Он не хотел запоминать таким, сплошь в синяках и кровоподтеках, лицо возлюбленной. Ингрид улыбалась ему разбитыми губами, а он не мог даже кивнуть в ответ. Этот кошмар мучил его каждую ночь. Олаф часто дежурил возле тюремных ворот, но больше никого из группы Ингрид не видел. До этого он выступал против тех, кто призывал терроризировать оккупантов. На собраниях своей группы он с жаром доказывал, что их главная цель — освободить Норвегию, а не истребить как можно больше немецких солдат. Но с того дня, когда он увидел Ингрид в последний раз, Олаф каждый вечер отправлялся на охоту. Настигал немцев и их шпиков и карал, уничтожая всеми доступными способами. Его существование стало невозможным без холодной, расчетливой ненависти, без жажды мести. Он обернулся ангелом смерти и в другом качестве себя уже не представлял.

Немец сидел, не сводя с него внимательного взгляда.

На мгновение Олафу захотелось покончить с этим делом сию же секунду, он мог пристрелить немца за столиком, даже не вынимая пистолет из кармана плаща. Потом — рывок к выходу, и, если повезет, он прихватит с собой на тот свет еще несколько мерзавцев. Ареста и пыток Олаф не боялся, он не боялся даже заговорить. Во-первых, потому что выдавать некого — он последний, во-вторых, ему прекрасно известно, что в конце концов ломается каждый. На этот случай любое подполье или разведка предусматривает запасные ходы и специальные мероприятия, нужно лишь выждать требуемое время, продержаться, пока оставшиеся на свободе товарищи не будут в безопасности.

Впрочем, арест ему не грозил. Это подтверждал и пустой холодный взгляд Кожаного Плаща. Для немца он уже был давно мертв. Сам Олаф фашистам был не нужен, их интересовало то, что у него было при себе. Для немецкой разведки главное — не допустить передачи информации. Помешать контакту курьера и резидента можно только одним способом, и обе стороны прекрасно понимали, чем все должно закончиться. Арест иностранца в нейтральной Швеции невозможен. На каком основании? Он не сделал ничего, нарушающего местные законы. Нейтралы поступили проще — сдали его своим друзьям. Это окончательно выяснилось после того, как «наружку» шведской полиции сменили филеры из немецкого посольства. К тому времени сам Олаф немцам уже не был нужен, они и так все знали о его группе. Знали даже получателя его информации. Их интересовало только содержимое пакетов, которые удалось пронести через границу и доставить сюда, за сотни километров. Нет, арест ему не грозил. Схвати его немцы, у них возникнут ненужные дипломатические сложности. Ликвидация связного, наоборот, развяжет руки, и шведы дали на нее «добро». Рядом ни одного полицейского, наверное, специально отозвали, чтобы кто-нибудь не помешал его преследователям сделать свое дело. Интересно, кто занимается Олафом, абвер или гестапо? А впрочем, какая теперь разница?

Кожаный Плащ, словно прочитав его мысли, напрягся. Олаф усмехнулся. Еще не время, нужно дотянуть до встречи. Над столиком склонилась официантка. Олаф отметил, что девушка чем-то похожа на Ингрид. После расстрела невесты он постоянно искал у всех девушек сходство с Ингрид. И голос мягкий и глубокий. Слова пробились как сквозь вату. Чего ей? Олаф понимал по-шведски, только было трудно сосредоточиться. Болела голова.

— Желаете еще чего-нибудь? — Девушка повторила вопрос и несмело улыбнулась странному посетителю.

Олаф кивнул. Повторил заказ и попросил газету. Началась лихорадка. Наверное, заболел. Надо держаться. Раскисать нельзя. Олаф решил, что выйдет вместе с компанией докеров, допивающих свое пиво в углу. Стрелять при таком количестве свидетелей немцы не станут. Негромко играло радио. Возможно, последняя в жизни мелодия, впрочем, теперь, когда нет Ингрид, это уже не важно. Важно передать пакет, и тогда он сполна рассчитается с немцами за нее, за ребят из обеих групп. И за себя.

Докеры начали расплачиваться. Олаф поднялся, оставил на блюдце всю наличность, на выходе подмигнул официантке, пригласительно кивнул немцу: «Пошли, что ли?» Пора. Его поступь была тверда.

Дождь кончился, сквозь разрывы в облаках проглянуло солнце. Олаф свернул на малолюдную улочку, он хорошо знал этот район. Кругом портовые склады, грузовые причалы, краны. Оглянулся. Машина следовала сзади на привычном расстоянии. Связного он увидел издалека. Человек в белом плаще стоял возле открытой машины.

Русский заметил Олафа и кивнул. Где же его прикрытие? Ага, вот и оно, двое чернорабочих с отсутствующим видом курят возле тачки с инвентарем. Немцам в машине группа прикрытия не видна, они видят только Олафа и связного. Курьер понял; все получится так, как он рассчитывал.

Норвежец ускорил шаг в направлении связного. Тот, не скрывая удивления, двинулся навстречу. Осталось пройти совсем чуть-чуть.

Словно почувствовав неладное, «хорьх» взревел мотором и увеличил скорость. В тишине улочки гулко прогремела очередь. Пули развернули Олафа и отбросили к стене. Машина остановилась рядом, резко отворилась дверца, выскочил Кожаный Плащ, вырвал портфель и прыгнул обратно на сиденье. «Чернорабочие» перестали изображать из себя посторонних зрителей, выхватили из тачки оружие и бросились к упавшему Олафу, поливая машину очередями. «Хорьх» рванул вперед, свернул на соседнюю улицу и понесся к центру. Олаф усмехнулся и выпустил из руки, в которой держал портфель, тросик спускового механизма. У людей в автомобиле осталось не больше минуты. Все получилось.

Умирая, Олаф еще успел улыбнуться склонившемуся над ним связному и вспомнить лицо невесты. Ее взор сиял из того счастливого лета, когда они познакомились в Хаммерфесте. Светловолосая девушка стояла на вершине скалы над фиордом и смеялась. Он просто шагнул ей навстречу.

Озираясь по сторонам, русский быстро выхватил из внутреннего кармана плаща курьера два пакета. Человек из группы прикрытия подогнал машину. Времени на воинские почести не оставалось, связной закрыл Олафу глаза и молча покачал головой. Всего-то и нужно было свернуть в проулок, под защиту группы прикрытия. Парень сам выбрал себе судьбу. А может быть, это единственно правильный путь? Все равно обеспечить ему переброску в Россию они не могли. Сами здесь почти на осадном положении. А так, информация доставлена, проблем с засвеченным связным больше нет, противнику нанесен урон. Парень поступил как профессионал, живущий по законам войны и оценивающий ее мерками жизнь и свою, и чужую. Бывший студент-филолог сработал как кадровый разведчик. Эта война многих сделала специалистами, люди освоили профессии, о которых раньше и представления не имели.

Вдалеке грохнуло, завыли полицейские сирены. Машина с русскими отъехала, оставив на брусчатке тело в мокром плаще, начавшем заплывать красным.




ГЛАВА 17.

9 АПРЕЛЯ 1988 ГОДА.

РАЙОН СЕВЕРНОГО ПОСТА.


После привала темп ходьбы спал. Правда, идти стало веселее — здесь было и повыше, и посуше. После того как группа свернула на дорогу к Северному посту, под ногами зашуршал гравий. С одной стороны лес отступил, открывая великолепный вид на равнину. Вдалеке синело Пяозеро. До самого горизонта тянулись невысокие, покрытые лесом сопки, между ними — зеленые ковры болот. С другой стороны грунтовки высилась самая настоящая скала. На вершине росли сосны, скрюченные, с ветвями, вытянутыми в направлении господствующего ветра. Дорогу в этом месте прокладывали при помощи взрывов, и скала была изрезана трещинами. На склоне остались следы шурфов, в которые закладывали взрывчатку.

Кудрявых снова достал фотоаппарат.

— Прибереги несколько кадров для озера, там места куда красивее, — предупредил младшего сержанта Давыдов.

— У меня пленки три катушки, хватит на все, товарищ лейтенант. Вы с Ивановым вон туда не встанете? Я вас щелкну.

Во время короткого перекура Мишка с Расулом попытались залезть на скалу. Добрались только до половины склона, выше было никак. Вверх уходила почти отвесная каменная стена. Давыдов поймал их видоискателем, снял крупным планом лица; в другом кадре две человеческие фигурки распластались на склоне — для сравнения.

Когда миновали росшую у самой обочины высокую сосну с содранной корой, Давыдов сообщил, что уже почти пришли. Через километр приблизились к самому узкому месту трассы. Скала козырьком нависла над дорогой, с другой стороны невысокий, метра два, откос заканчивался трясиной. Болото зеленело у самой обочины. Зеленый мох скрывал под собой толщу топкой грязи.

— Здесь когда-то бульдозер утонул, — вспомнил лейтенант очередную местную байку. — Чистили зимой снег, тракторист уснул, съехал с дороги, и все. Трактор так и не достали. Так что красотами будем любоваться вместе, без меня с сопки ни на шаг. А то я вас знаю, понесет в заброшенный лагерь, еще заблудитесь, тут в некоторых направлениях жилья нет на сотни верст.

— А что за лагерь? — В душе у Кудрявых проснулся исследователь-первопроходец.

— С войны остался. Я тут зимой был, поэтому и не ходил туда, побоялся волков. Сейчас, если вовремя управимся, можно будет заглянуть. А лагерь то ли финский, то ли немецкий. Мужики с Северного поста ходили, говорят, там на стенах в блиндажах надписи не наши.

У самого узкого места дороги, во избежание заторов, по обе стороны скального выступа при прокладке дороги сделали две широкие площадки. Благодаря им можно было пропустить встречный транспорт. Миновав площадку, связисты остановились. В самом узком месте стоял лесовоз.

— Они что, из ума выжили? — выпалил Расул. — А если кто поедет?

— Здесь просто так не ездят, сначала выходят и проверяют дорогу. Потом разъезжаются со встречными…

У машины никого не оказалось. Кабина была поднята.

— Ты у нас спец по движкам, посмотри, в чем там дело. — Давыдов отправил Расула к грузовику.

Вскоре ефрейтор вернулся.

— С дизеля сняты все шланги, какие только можно. Наверное, давно здесь стоит — движок совсем холодный. А где водитель?

— Не знаю, до Северного еще километра два, а эти работнички там рядом устроились. Нашли где встать, ей-богу. Теперь здесь никто не проедет. Попробуй эту дуру с места сдвинь.

Потолкавшись возле машины несколько минут и повесив на безопасном расстоянии от нее найденные в кабине красные флажки, двинулись дальше.

Пройти мимо лесовоза можно было лишь по обочине, и то по одному.

— Классная машина! И радиостанция в кабине, и кондиционер, и не боятся бросать.

— Здесь такие вещи не воруют. Ладно, пошли на пост, там выясним, в чем дело.

Лейтенант ускорил шаг.

Вскоре над кромкой леса показались шар ветрозащиты «Тамары», антенны радиостанции и древней РЛС. Пост размещался на господствующей высоте, и его антенны были видны достаточно далеко.

— Вот вам и Северный. — Давыдов показал рукой на сопку.

— Что это за шар на мачте? — Кудрявых с интересом смотрел на открывшуюся картину. Озеро было совсем близко. За купой сосен проглядывал каменистый островок, покрытый все теми же соснами. Вдаль уходили два скальных мыска, оканчивающихся каменистыми отмелями. Берег скрывался за невысокой грядой. Картина — лесная сказка, стоял бы и любовался.

— Шар — антенна «Тамары», это ветрозащита. Там на мачте, кстати, лифт есть. Чудеса техники. А в фургонах, потом зайдем посмотреть, бортовая эвээмка, кондиционеры и видеомагнитофон, все как у проклятых империалистов. Одно слово, новая станция.

— А зачем им видик?

— Для объективного контроля снимают засечки целей и записывают на видеокассету, никаких планшетистов.

Троица начала подъем на сопку. Крутой въезд уперся в ворота. Объект был огорожен колючкой. Между сосен виднелись крытые маскировочной сетью УКТ[27 - УКТ — укрытие котлованного типа.] и капониры с прицепами техники.

— Что-то нас никто не встречает.

— Тут у них, наверное, патрульный должен быть. — Временно отстраненный от учебы студент явил миру познания в УГ и КС[28 - УГ и КС — Устав гарнизонной и караульной службы.] ВС СССР, раздел «Особенности организации и несения караульной службы в отдельно расположенных радиотехнических и других специальных подразделениях».

— Патрульный может быть на маршруте, а вот где местные шарики?

На каждой точке всегда была какая-нибудь живность, несколько собак, кошки… Собаки обычно принадлежали к самой распространенной породе — русская дворовая, но из-за тяжелых условий жизни и законов эволюции барбосы и шарики достигали весьма приличных размеров. Собачьи стаи от жилья не отходили. Вокруг был лес, хищники друзей человека не жаловали, псы платили той же монетой. Они четко знали свои права и обязанности; будучи всеобщими любимцами, они меж тем не чурались охранной службы. Делали это скорее по велению инстинкта, заставлявшего стеречь территорию стаи, чем из желания услужить людям. Каким-то образом четвероногие сторожа четко видели разницу между военными и гражданскими. Любой приезжий солдат или офицер мог безбоязненно пройти на позицию, шпак рисковал быть атакованным. Собаки всегда встречали и провожали прибывающие на точку транспортные средства. Человека (из своих), уходящего с точки пешком, они всегда провожали до автобусной остановки. И пока «охраняемый объект» не уезжал, группа поддержки не уходила. Благодаря какому-то фантастическому чутью барбосы встречали именно тот автобус, на котором возвращались «из цивилизации» с покупками обитатели точки. На Северном посту собак было аж три, Давыдов помнил об этом с прошлого визита, когда застал четвероногих за уничтожением похищенной у него колбасы.

Однако сейчас никто не встречал радостным лаем. Отворив ворота, группа прошла на позицию. Где-то мерно стучал дизель, в лесу ему вторил дятел.

— Люди-то где? — с недоумением огляделся Расул.

— Иванов, пройдись по станциям, может, у них что-нибудь вылетело, и они всем скопом это дело чинят, а мы с Кудрявых посмотрим в «цубиках», — распорядился Давыдов.

Тропинка к жилью была выложена аэродромным железом.

ЦУБы имели несколько обшарпанный вид. Когда-то они доблестно отслужили свое в геологической партии, затем благодаря знакомству полковых тыловиков и геологических снабженцев были переданы военным под жилье. Теоретически ЦУБ имел все полевые удобства, включая душ. Блок должен был обеспечить нормальный быт в условиях Севера и Сибири, пустынь и степей. На практике же зимой он мгновенно остывал при отключении электричества, а летом создавал внутри атмосферу, более подходящую для парилки.

На Северном были две такие «бочки». В одной изображал из себя Диогена начальник поста — лейтенант Орлов. В другой жил личный состав. Каждый ЦУБ был рассчитан на пятерых жильцов, так что на тесноту жаловаться не приходилось.

Лейтенант и младший сержант поднялись по металлической лесенке в пристанище личного состава. Входная дверь была не заперта. В прихожей оказалось темновато, лампочка мощностью 25 ватт давала слишком мало света. Мишка с удивлением рассматривал помещение с выгнутыми стенами. Давыдов толкнул следующую дверь, и оба шагнули в ярко освещенный отсек — столовую. Пятеро солдат и какой-то штатский тип сидели на стульях в ряд напротив входной двери.

— Привет, чего это вы тут расселись? — приветствовал их Давыдов. — С вами почти сутки связи нет, а вы ни фига не делаете.

— Руки вверх, бросай оружие, — раздалось в ответ.

— Чего, чего? — Мишка и Давыдов повернулись на голос. — Вы тут что, совсем обалдели?..

У окна сидел незнакомец в пятнистой одежде, в руках очень уверенно держал что-то похожее на АКМ, с ребристым цилиндром вместо обычного пламягасителя. Сидящий целился в лицо лейтенанту.

— Руки вверх, — повторил незнакомец.

Ладонь Кудрявых поползла вверх по ремню автомата. Чужак повел стволом в его сторону, оружие плюнуло огнем. Выстрела практически не было слышно. Лязгнули части механизма, зазвенела покатившаяся по полу гильза. Сержантская шапка прыгнула в сторону.

— Я сказал, бросай, — повторил незнакомец. — Все равно не успеешь снять с предохранителя.

— Миша, положи автомат, — сказал Давыдов и обратился к чужаку: — Ты кто такой?

— Здесь вопросы задаю я, мое дело спрашивать, а ваше — отвечать.

Незнакомец улыбнулся. Выговор у него был с легким акцентом. Так обычно разговаривают люди, которые хорошо знают язык, но давно им не пользовались.

— Оба к стене, вон туда. Мешки на пол.

Давыдов огляделся. Рядом сидели все солдаты Северного. Лейтенанта Орлова не было. У одного из бойцов голова была перевязана свежим бинтом. Рядом с ним сидел незнакомый мужчина с забинтованной ногой. У всех были связаны руки. На столе в углу в беспорядке лежало все постовое оружие: пять карабинов, орловский ПМ, патроны. На всякий случай захватившие точку люди добавили к этой груде все опасные с их точки зрения предметы, включая столовые ножи. Туда же почему-то были определены бинокль и буссоль. На подоконнике шипела портативная радиостанция (таких Давыдов не видел отродясь), размерами со школьный пенал, с множеством кнопок сбоку.

— Кто вы такие и зачем сюда пришли? — Незнакомцу в кресле было удобно.

Кудрявых криво усмехнулся в ответ. Давыдов сделал наглую рожу. Во всяком случае, ему очень хотелось, чтобы она выглядела нагло.

Лейтенант уже понял, что точка захвачена и сидящий напротив незнакомец полностью контролирует ситуацию. Все эти факты пока не очень укладывались в голове. Что происходит, кто на нас напал — террористы, диверсанты? До сих пор все басни замполита батальона о вражеском коварстве воспринимались с легкой иронией, кто ж на нас осмелится напасть, мы по ним сразу ракетами как вдарим! Ан нет, осмелились. Чужак не работал на публику. Его поведение показывало, что такая обстановка ему не в диковинку. Уверенным жестом он извлек из кармана наручники и бросил их Давыдову. Ствол при этом даже не дрогнул, ни на микрон не отклонился от цели.

— Один вам, другой напарнику.

Лейтенант исподлобья посмотрел на «оккупанта»: ни фига себе штучки! Не успели ничего сообразить, а уже извольте примерять «браслеты». Остановил взгляд на оружии. С глушителем пали сколько хочешь, снаружи никто не услышит. Да и кому слушать в этой глухомани? Черное отверстие предупреждало: рискни — и ты покойник.

— Я жду ответа. — Незнакомец положил ноги в высоких ботинках на печку, именуемую в военной среде «козлом», а в пожарных протоколах — обогревательным устройством неустановленного образца. — Присаживайтесь, в ногах правды нет. Кстати, о ногах. Если будете отмалчиваться, ваш друг может неожиданно захромать.

— А с кем имею… — начал Давыдов и увидел, как ствол винтовки нацелился Мишке на ногу. — Из Соснового, восстанавливать связь, — бодро закончил Анатолий.

Ствол отклонился от цели. Кудрявых громко выдохнул.

— Уже лучше. — Человек в кресле снисходительно улыбнулся, подтянул за лямку вещмешок и вывалил его содержимое на пол. Он был явно озадачен — из мешка выпали подаренные Черненко дымовые шашки, пакет с сигнальными ракетами, кабель, батарейки к ТАИ-43, лампы для приемника. Незнакомец опорожнил второй вещмешок.

Между тем Давыдов лихорадочно искал подходящий вариант нейтрализации супостата и освобождения от оков. Когда-то, в школьном возрасте, начитавшись про Чингачгука и Зверобоя, Толик научился сносно метать нож в отдельно расположенные предметы. Он любил при случае демонстрировать эти навыки подчиненным. В училище по линии физподготовки лейтенант звезд с неба не хватал, вот и пытался чем-то компенсировать отсутствие высоких спортивных достижений. Хобби способствовало созданию в глазах подчиненных имиджа крутого парня и было предметом лейтенантской гордости. Для пущей важности Анатолий всегда таскал в сапоге нож. Обычно его приходилось использовать по связному назначению — зачищать концы кабеля. Может, рискнуть?

Словно угадав мысли лейтенанта, незнакомец внимательно посмотрел на него поверх мешка.

— Постарайтесь обойтись без ненужного геройства. Вы просто оказались в неподходящем месте. Мой вам совет: сидите и ждите спокойно, пока все закончится.

Давыдов выпрямился на стуле. Похоже, и правда делать нечего, единственное развлечение — наблюдать за чужаком. Знать бы только, каким образом все должно закончиться. Какие намерения у чужака? И не похоже, что он один. Раз есть радиостанция, значит, и другие рядом. И вообще, кому понадобилось нападать на пост? Ради чего? Военных секретов здесь нет, оружие — старые карабины. «Игрушка» супостата выглядела куда современнее. Вряд ли захватчики явились сюда ради нескольких СКС. Интересно, где старшина? Уже схвачен, или ему посчастливилось избежать этого «удовольствия»…

Супостат тем временем рылся в груде вещей из второго мешка. Докладывать по радио он, похоже, не собирался.

— Что это он своим не сообщает? — шепнул Мишка.

— Не разговаривать! — немедленно отреагировал чужак.

Лейтенант криво усмехнулся. Радиомаскировочку-с изображаем. Нашли чего бояться. Здесь вам не Москва, кто прослушивать будет?




ГЛАВА 18.

ОСЕНЬ 1944 ГОДА.

МОСКВА.


Весна выдалась поздней. Несмотря на заморозки, топить прекратили в обычное время, и в кабинетах здания в Большом Кисельном переулке было холодно. Генерал Бердников стоял у окна. За стеклами, заклеенными крест-накрест полосками бумаги, качались ветки с набухшими почками. «И все же весна, несмотря ни на что. Скоро все зазеленеет». Генерал повернулся на стук, кивнул вошедшему:

— Присаживайтесь, майор. Что на этот раз?

— Посольство в Швеции передало два пакета.

Бердников помассировал воспаленные веки, приладил на массивном носу очки, заметил на одном из конвертов бурые пятна, вопросительно вскинул брови.

— Так точно, — кивнул майор. — При передаче связной погиб, но сведения доставил по назначению. Документы очень ценные, особенно в аспекте предполагаемого развития событий в районе Киркенеса.

Бердников внимательно просмотрел схемы и перевод пояснительной записки.

— Добротный материал. То, что это не деза, проверили?

— Связной передал почту сам. Его лично курировал наш офицер. Так что деза исключается.

— А это что? — кустистые брови Бердникова снова взметнулись. В этот момент генерал больше всего напоминал старую взъерошенную сову, полностью оправдывая кулуарное прозвище Филин. Майор рассмеялся:

— А это по линии наших соседей из ГРУ.

Бердников внимательно изучал послание.

— Он, этот их парень, это серьезно? Настолько серьезно, что начал неподготовленную операцию на свой страх и риск. Прикажете передать соседям их материал?

Бердников задумчиво покачал головой:

— Пожалуй, нет. Вот что, Степных. Попробуйте накопать побольше про этого Руднева и его протеже. Если все подтвердится, я думаю, мы сами возьмемся за это дело.

— А соседей поставим в известность?

— Не уверен, что это по линии Генерального штаба. Что тут интересного для военных? Сами выйдем на парня. Гм, любопытно. Пожалуй, я доложу Самому. — Бердников указал пальцем на потолок. — Его это очень заинтересует. Значит, так. Донесение пока не регистрировать, сбор информации проводить неофициально. Начинаем разработку операции. Ну, пусть называется «Стеклярус». Все доклады — мне лично. В отделе не распространяться. Вопросы?

— Никаких, товарищ генерал.

— Вот и умница, майор. Отправь ко мне вестового.

Степных вышел, вместо него в кабинете появился сержант в синей фуражке НКВД.

— Чай покрепче. Ко мне никого не пускать. На тринадцать ноль-ноль закажи машину.

Сержант четко кивнул и, щелкнув каблуками, вышел. Филин уселся поудобнее и задумался. Потом еще раз перечитал донесение. Вестовой принес чай и бутерброды. Генерал распорядился, чтобы ему принесли крупномасштабные карты Карелии, Кольского полуострова и Северо-Западной Сибири.

Вооружившись лупой и прихлебывая остывший чай, Бердников изучал рельеф на обеих картах.

— Может быть, может быть… Во всяком случае, очень похоже.

Пенсне хозяина кабинета зловеще посверкивало. Бердников, одолевая слабость в ногах и дрожь в голосе, докладывал об операции «Стеклярус». Слишком многие после доклада отправлялись из этой комнаты в подвалы Лубянки, чтобы таинственно исчезнуть, раствориться в небытии.

— Так вы считаете, что мы сможем использовать этого специалиста?

— Так точно, товарищ маршал Советского Союза. — Генерал знал, что обычно носивший штатское глава НКВД — МГБ любил это обращение.

— Что ж, хорошо. Нужно будет проконсультироваться у специалистов по минералогии. Только сделать это нужно будет очень аккуратно. А в остальном — годится. Пошлите офицера, которому доверяете лично, для связи с этим парнем. Подумайте, как сделать, чтобы он начал работать на нас. Пожалуй, предусмотрите возможность его компрометации перед армейским руководством, тогда он будет посговорчивее.

— Будет сделано, товарищ маршал Советского Союза.

— Да, и пока никакой документации по этому делу не вести. Докладывать мне будете вы лично. Можете посвятить в план операции одного-двух человек, не более, включая вашего связного к этому Рудневу. Специалиста взять «под колпак» до дальнейших распоряжений. Насчет огласки не предупреждаю, так как считаю это излишним. Все, до свидания.

Бердников строевым шагом вышел из кабинета. В приемной под сочувственным взглядом адъютанта вытер пот со лба. Итак, механизм операции «Стеклярус» запущен и готов перемалывать в своих жерновах людские судьбы. Вернувшись в Большой Кисельный, генерал вызвал к себе Степных.




ГЛАВА 19.

ВЕЧЕР 9 АПРЕЛЯ 1988 ГОДА.

СЕВЕРНЫЙ ПОСТ.


Обход позиции Расул начал с прицепов «Тамары». Длинные кабины стояли в укрытиях котлованного типа. Спуск в недра капонира был устлан листами аэродромного железа. Бодро прогремев сапогами по рифленому настилу, старшина оказался перед дверью прицепа. Он уже было потянул за ручку двери, когда его взгляд наткнулся на предмет, которого здесь просто не должно было быть. Сбоку от двери стояло на треножнике что-то похожее на выгнутую спинку от полумягкого стула. Только эта «спинка» была не мягкой. Все изделие было из зеленой пластмассы. Рядом с треногой на бетонном полу капонира находился металлический ящичек с мигающими красными светодиодами. От него шли провода в сторону кабин станции.

«Мина направленного действия, — побледнел старшина. — В зоне поражения окажется тот, кто попытается отворить дверь станции. Ого! Что тут у них происходит? Откуда мины? И зачем?»

Иванов двинулся вдоль стены капонира в обход прицепов станции. Все двери «Тамары» были заперты. И везде одно и то же — чертовы провода и коробки датчиков, только, в отличие от установленной возле двери мины, здесь были связки толовых шашек. Кругом никого, шипят кондиционеры, гудит электричество. Персонал точно в воду канул.

Стараясь ничего не задеть, он выбрался из капонира. Вещмешок решил схоронить до поры под елочкой. Налегке старшина направился в сторону радиостанции и П-12. После того как на глаза попалась мина, Расул ступал осторожно и внимательно глядел под ноги.

Дверь радиостанции оказалась открытой, старшина опасливо заглянул внутрь. На полу лежал рифленый кожух от лампы усилителя мощности. Коричневый линолеум был усеян осколками стекла. Станция была обесточена. Стараясь не шуметь, Иванов направился к П-12. На полу кабины он увидел помятую металлическую конструкцию, на вид один к одному — лампа зампотеха.

«Ну прямо бермудский треугольник: персонал исчез, техника выведена из строя». Расул двинулся к жилью. Вокруг стояла нехорошая тишина. Шагая по лесной тропинке, старшина вертел головой в поисках неизвестной опасности. Было ясно: личный состав поста вряд ли стал бы минировать позицию и выводить технику из строя. Больше всего Иванову хотелось бы, чтобы автомат, оставшийся у Кудрявых, оказался у него. Автомата не было, а миниатюрные отвертка и пассатижи с изолированными ручками, с которыми запасливый старшина никогда не расставался, вряд ли годились для обороны и нападения. Все же Расул сжимал их в руках.

Слева мерно тарахтел дизель, справа была безжизненная площадка перед въездными воротами. До двери ближайшего ЦУБа оставалось не больше тридцати метров, когда что-то взвизгнуло и на голову старшины посыпалась хвоя. Иванов распластался на земле, пополз в сторону. «Похоже, стреляют. Ни хрена себе игрушки!»

Некоторое время Расул отлеживался в молодом ельнике, ожидая поисков, погони и стрельбы. В том, что это был выстрел, сомневаться не приходилось. Минут через десять он осторожно выглянул на свет Божий. Никто не стрелял, в лесу не топали вооруженные до зубов враги. Завела свою трель какая-то пичуга. Страх, вызванный загадочным выстрелом, уступил беспокойству за своих и простому любопытству. Собственно, звука выстрела не было. Но пуля-то откуда прилетела? Или оружие неизвестного снайпера снабжено глушителем, или стреляли где-то далеко и пуля очутилась здесь случайно. Может, охотники дурят, палят издали по колпаку ветрозащиты?

Старшина отправился на разведку. Необследованными оставались только жилые вагончики. Окно одного было темным, зато в другом горел свет. Иванов решил сначала подобраться не к двери, а к освещенному окну. Косясь на окно второго ЦУБа, Расул на четвереньках пополз между елками. Лицо облепила паутина, хвоя сыпалась за шиворот. Елочные лапы хлестали по щекам, но боли старшина не чувствовал. Лишь возбуждение и любопытство. Что случилось с расчетом? Куда делись Давыдов и Кудрявых? Откуда взялись мины в капонире? Старшина перебрался через поваленное дерево и, потеряв равновесие, рухнул в неглубокую канаву, служившую расчету поста помойкой. Внизу ткнулся во что-то мягкое. Пошарил вокруг, нащупал шерсть. Испуганно вздрогнул, отпрянул. Наконец глаза привыкли к полумраку, и он рассмотрел свою находку. Собаки! Все застрелены и успели окоченеть. Перешагивая через дворняжьи трупы, он двинулся вперед, используя канаву в качестве естественного укрытия. Мины, мертвые собаки, отсутствие людей — час от часу не легче. Отовсюду веяло опасностью, казалось, самое страшное притаилось совсем рядом. За кучей мусора старшина увидел продолговатый предмет. Рассудок еще сопротивлялся, не хотел верить, жалко убеждал себя, что все это только галлюцинации, в действительности же ничего подобного нет в помине. Предательски свело низ живота, в душу заползал противный, липкий страх. Заставив онемевшие ноги идти, старшина приблизился к лежащему на земле телу. Живой человек такую позу принять не мог. Старшина, холодея от ужаса, заглянул в белое лицо мертвеца. Успевшие остекленеть глаза смотрели мимо него, в далекое никуда. Под подбородком чернела широкая резаная рана.

Оставаться в канаве Иванов не мог да и не хотел, страх сменился решимостью разом разобраться во всем, что тут происходит.

Убедившись, что в окрестностях нет ни души, старшина подобрался к «цубику». Прячась в тени раскидистой ели, заглянул в освещенное окно. Картина, которую он увидел, не радовала. Зато Иванов понял, что лейтенант и сержант живы, хотя и находятся, мягко говоря, в затруднительном положении. Обнаружился и расчет, вон сидят гаврики вдоль стеночки. Из числа врагов наличествовал один человек, вооруженный автоматом с навинченным на ствол глушителем. С выстрелом почти все ясно, вот только почему стрелок не удостоверился, что пуля достигла цели? Или стрелков несколько? Может, метили совсем не в Расула? Но в кого же? Слишком много загадок. Прямо-таки заколдованное место.

Начинались сумерки. Землю и заросли укрыл полумрак, но небо было еще светлым. Близилась пора белых ночей, и время, отводимое темноте, день ото дня медленно сокращалось. Природа стремилась взять все от коротких весны и лета. Несмотря на вечернюю пору, никак не успокаивались птицы. В лесу стояли писк, щебет, чириканье, уханье…

Подобравшись ближе к окну, Иванов обосновался за распределительным щитом. С металлического ящика была сорвана дверь. Блестели контакты силового кабеля, временами через контакт одной из фаз проскакивала голубая искра. Похоже, обитатели поста считали, что местные хорошо представляют себе последствия удара током, а чужим на точке делать нечего. Раз так, наличие двери не обязательно.

Опасливо отстранившись от ящика с оголенными контактами, Расул заглянул в комнату. Форточка была отворена, голоса хорошо слышны снаружи. Говорил в основном незнакомец в камуфляже, задавал вопросы. Лейтенант старался отвечать односложно и уклончиво. Из разговора Расул понял, что Давыдов тянет время и что присутствие его Расула, на позиции пока остается в тайне. Значит, надо решать, как освободить своих из-под «ареста». Варианты с нападением не годятся. Ворваться в ЦУБ и застичь неприятеля врасплох невозможно, у него палец на спусковом крючке. Выманить его наружу — значит, выдать свое присутствие. К тому же на полутемной незнакомой местности с голыми руками победить вооруженного противника едва ли реально. Конечно, Иванов мог отвлечь внимание чужака от пленников, но, связанные, они вряд ли сумели бы удачно воспользоваться этим.

Расул внимательнее осмотрелся вокруг. Рядом был силовой щит, возле него — кол заземления. От вбитого в грунт стального стержня отходил витой медный провод. Заземление шло по стене и через отверстие попадало в ЦУБ. В помещении провод разветвлялся — к электронагревателю, на котором охранник сушил ботинки, и к электроплитке на столе.

Идея пришла в голову сама собой. Стараясь как можно меньше шуметь, Расул отсоединил провод заземления от кола. Сжимая его конец плоскогубцами, ткнул им в контакт одной из фаз в силовом щите. Результат не заставил себя ждать — человек в камуфляже приглушенно вскрикнул, судорожно выгнулся дугой, выронил оружие и повалился со стула. Расул отшвырнул провод и бросился в «цубик».




ГЛАВА 20.

ЯНВАРЬ 1945 ГОДА.


Руднев прогуливался возле места встречи, присматривался к прохожим. Человека в белом льняном костюме он заметил еще вчера, но не рисковал, решив убедиться, что это именно тот, кого он ждал. Время ежедневного рандеву истекло, человек поднялся со скамейки и пошел вдоль набережной. Если завтра он снова окажется на этом месте, контакт состоится.

Деньги давно вышли, некоторое время Руднева поддерживал спутник. Ему сравнительно легко удалось устроиться инженером в местную горнодобывающую компанию, и теперь он день за днем пропадал на разрезе; встречались только вечером. Чтобы не быть обузой, разведчик устроился на то же предприятие — бывших офицеров охотно брали в охрану. Администрация только старалась отделять немцев от англосаксов. Война еще не закончилась, и официально немцы считались врагами Британской империи, но это, похоже, руководство не беспокоило. Разработки велись в диких местах, компания часто терпела убытки от налетов местных банд, иногда случались взрывы недовольства в рабочих поселках. Охрана выполняла роль армии и полиции. Квалифицированным воякам работы хватало.

«Если завтра этого друга не окажется на месте, пойду в консульство. Сколько можно тут торчать? Война на исходе, а я сижу без связи уже второй месяц».

Он направился в контору. Перерыв на обед заканчивался, начальник охраны, из бывших танкистов Роммеля, терпеть не мог опозданий.

До консульства Руднев так и не добрался.

На другой день, выйдя на набережную, он сразу увидел человека в белом. Опустившись на скамейку и обмахиваясь газетой, Руднев проронил, глядя в сторону: «Никак не привыкну к здешнему климату, проклятая жара, в Европе сейчас куда прохладнее…» — и обернулся к незнакомцу.

— Добрый день, Валерий Михайлович, — ответил тот по-русски.

Руднев внутренне напрягся: незнакомец не назвал второй половины условной фразы, заговорил с ним на родном языке, знал имя и отчество. Провал? Руднев небрежно посмотрел по сторонам. Никого подозрительного. Собеседник пришел один.

— Простите, не понял. Что вы сказали? — Руднев обратился к соседу по-английски.

— Особенно в Тюрингии, откуда я родом. — Незнакомец усмехнулся. — Не волнуйтесь, я именно тот, кого вы ждете.

— Ну, знаете, так можно и заикой сделать человека. Здравствуйте.

— А вы не из пугливых. Собирались прямо здесь меня нейтрализовать?

Руднев усмехнулся. На рейде загудел проходящий входные боны крейсер.

Ветер с океана лениво качал ветви акаций на набережной. От скамейки они перешли на террасу пустого ресторанчика и, расположившись за крайним столиком, делали вид, что любуются панорамой залива. Связной не стал ходить вокруг да около:

— Вы теперь в другом подчинении.

Не дав ошарашенному Рудневу переварить эту новость, связной добавил:

— Руководство решило, что вам лучше всего остаться.

— Простите, это чье ж руководство, мое или ваше?

— У нас оно теперь общее. Эта операция — не по армейской линии.

— Мне плевать, по какой она линии. Чего ради я должен менять вывеску? Я разведчик, а не чекист.

— Мы все солдаты из одного окопа. И потом, все очень просто. Ваше бывшее начальство считает вас погибшим во время бомбардировки базы, над ликвидацией которой вы работали.

— Знаете, стоит мне объявиться, и…

— Объявиться? Это где же? Как вы собираетесь попасть на родину — под нынешним именем? С вашим послужным списком не следует забывать: война еще не кончилась. И потом, вот, пожалуйста, ознакомьтесь. — Собеседник выложил на столик фотокопию документа.

— Что еще за прокламация? — Руднев придвинул снимок к себе.

— Это материалы допроса немецкой контрразведкой нашего разведчика, скрывавшегося под маской немецкого офицера. Обратите внимание на фамилии.

В документе раскрывалась вся легенда Руднева, а также система связи, задачи, фамилии руководителей, порядок отхода. Как, откуда? Где произошла утечка? Не считая московского командования, эта информация была известна только начальнику разведки фронта. Проговорился кто-нибудь из связных? Чушь, задача-то связным была неизвестна. Догадка вспышкой пронзила мозг. Ах, подонки!

— Но это ложь, гнусная фабрикация. — Руднев схватил агента за отвороты пиджака. — Вербовку мне устроить хочешь, гад? Это же чистая деза.

— Естественно, а кто это может опровергнуть? Документ нашли в немецких архивах в ходе десантной операции на севере Норвегии. Так что, если вы сейчас окажетесь дома, вас без лишних разговоров поставят к стенке. Короче, придется вам еще побыть здесь. — Степных освободился от захвата.

— И с каким же заданием?

— Вы состоите в хороших отношениях с нашим клиентом? Похоже, он ваш друг?

— Да, и поверьте, этот человек не потерян безвозвратно для России, — поспешил внести ясность Руднев. «А то пришьют настоящую связь с врагом, потом хрен отмоешься…»

— Вот и прекрасно, обживайтесь, мы открыли для вас счет, переводы будут поступать от дяди из Швейцарии, солидная фирма, все надежно. Вы должны стать для вашего друга телохранителем и духовником.

— И склонить его к возвращению на родину?

— Этого пока не требуется. Вот инструкции о связи с нами. В нужное время получите дополнительные указания. И помните, теперь вы не особенно нужны нам. Мы легко найдем этого специалиста и без вашей помощи.

— И какие же гарантии, что я смогу вернуться домой?

— Вы, кажется, коммунист. Какие вам нужны гарантии?

— Я с вами говорю не как большевик с товарищем по партии, а как разведчик с разведчиком. Кстати, ваши методы что-то не очень стыкуются с партийными установками.

— Как разведчик отвечаю: сотрудничество с нами уже является гарантией. Кроме того, у нас достаточно длинные руки.

В ответ Руднев невесело рассмеялся и покачал головой. Боже, охранка — она и есть охранка.

— У ГРУ тоже длинные руки, и у меня мало шансов, если ваша деза попала куда следует.

— Мы проработали этот вопрос.

— Уж надеюсь.

— А пока руководство хотело бы узнать, где специалист хранит свои материалы. Надо бы их проверить у соответствующих экспертов.

— Ага, и начать промышленные разработки, а нас можно выпустить в тираж. Конечно, эффект будет не таким радужным, как от возвращения на родину талантливого ученого, но, на худой конец, сойдет и это.

Степных почувствовал, что перегнул палку:

— Поверьте, не существует никаких планов вашей ликвидации.

— Вот что, дружище, передайте вашему руководству, что я от такого расклада не в восторге. Место с документами будет гарантией моего возвращения. Я его назову, только когда вернусь домой. Если попытаетесь меня ликвидировать или заменить вашим человеком, я расскажу обо всем специалисту. И он уйдет. Или устрою огласку. А пока мне нужно подтверждение, что ваша фальшивка нейтрализована. И чем скорее, тем лучше.

— Я бы вам не советовал и дальше гнуть свою линию. Этим делом занимаются очень серьезные люди, они не размениваются по мелочам. Я бы сказал, что это очень важная операция, имеющая глобальное значение.

— Тем лучше. Если не хотите ее провалить, вам придется выполнить мои условия.

— Я доведу до руководства вашу точку зрения. — Степных поднялся. — Думаю, мы найдем общий язык.

— Очень на это надеюсь.

Корабль, ведомый парой буксиров, входил в порт. От мола отвалил встречающий катер. Оркестр на крейсере грянул марш. Судя по боевым повреждениям надстроек, крейсеру здорово досталось. Война еще не кончилась. Руднев снова был в строю.




ГЛАВА 21.

20 ЧАСОВ 30 МИНУТ — 23 ЧАСА.9 АПРЕЛЯ 1988 ГОДА.

СЕВЕРНЫЙ ПОСТ.


Время тянулось убийственно медленно. От нечего делать лейтенант успел внимательно изучить экипировку супостата. Камуфлированная форма, судя по всему, не наша. Хотя и нет знаков различия, но это явно униформа, а не охотничий костюм. На тех обычно полно разных финтифлюшек: «молнии», карманчики, зажигалочку извольте положить сюда, а это местечко для ножичка, а вот сюда — фляжечку. Одежда незнакомца отличалась строгой функциональностью, ничего лишнего. В такой удобно ходить по лесу, не зацепишься. Обувь — ботинки с высокими берцами. Сторож где-то здорово промок. Может, по воде шлепал? Зачем?

Свет вдруг моргнул. В следующий миг положение круто изменилось. Охранник забился в каком-то непонятном припадке и рухнул. Неуязвимый колосс был повержен. Давыдов и Кудрявых бросились к упавшему.

— Эпилепсия, что ли? — пробормотал Кудрявых и ногой оттолкнул автомат от лежащего тела.

Хлопнула входная дверь, и в комнате появился сияющий Расул:

— Он тут один? Больше никого не видели?

— Один… А мы уж думали, куда ты делся? Чем это ты его? — оправился от удивления Давыдов.

— Он нарушал технику безопасности. — Расул рассмеялся и показал на провод заземления. — Там, снаружи, голая фаза, а этот ваш друг ноги на печке держал, я и прикинул: должно получиться… Вот и получилось…

Бывший сторож тем временем попытался встать на четвереньки и потянулся к оружию. Втроем его распластали и связали. Нашли ключ от наручников и расцепили Давыдова и Кудрявых. Зашевелились обитатели Северного, загалдели все разом.

— А ну, по очереди. — Лейтенант кивнул местному младшему сержанту. — Давай, что ли, ты рассказывай. Расул, развяжи мужиков.

— Они на лодке прилетели, сняли патруль, собак постреляли, потом всех заперли, а лейтенанта Орлова с собой увели. — Младшой отвечал как-то странно, растягивая слова, делая между фразами длинные паузы.

— Может, на ковре-самолете? — съехидничал Мишка. — Лодки, они больше плавать приспособлены.

— Больно ты умный! На летающей лодке, — уточнил местный. — Сели где-то на озере, а сюда приплыли на надувных лодках, вот мы их и не заметили. Тогда «готовность» была по птицам, мы выдавали легкомоторный, а нам в Сосновом не поверили. Только наш пост их и засек. Их там человек десять, с оружием.

— А это что за дядя? — Расул кивнул в сторону гражданского.

— Я Алвар, мы тут у вас заготавливать древесина, я финский гражданин, я в этом не участвовать…

— Товарищ лейтенант, может, не надо его развязывать? — отреагировал на сообщение Мишка. — Он, наверное, из компании этих, с самолета, мало ли что…

— Он не из этих, — отрицательно покачал головой младшой. — Они ему ногу прострелили из-за ключей от машины. Мы его знаем, давно тут работает.

— Это ваш лесовоз на дороге?

— Скорее всего, да. Они увел мой товарищ, — добавил финский гражданин.

— Расул, обыщи-ка гада, — велел лейтенант.

Документов или еще чего-нибудь, проливающего свет на принадлежность врага, обнаружить не удалось. Ни личных вещей, ни денег, ни этикеток на одежде — ровным счетом ничего.

Давыдов наконец обратил внимание на странное поведение солдат из расчета Северного. Казалось, все пятеро были в шоке. Радость внезапного освобождения сменилась легким ступором. Младший сержант то болтал без умолку, то оцепенело замолкал. Двое тупо пялились на бывшего сторожа. Еще парочка только что не дремала. И, что странно, ни один даже не попытался руку протянуть к сваленному на столе оружию, хотя с минуты на минуту могли появиться друзья подвергнутого «электрофорезу» охранника.

Расширенные зрачки младшего сержанта отрешенно глядели в одну точку:

— Автомат какой-то странный. Вроде АКМ, а к ствольной накладке ручка приделана. Вместо номера — иероглифы.

Иванов тоже изучал трофеи:

— И нож не пойму где сработан, какая-то эмблема, больше ничего не написано.

— «Моторола», английская штучка. — Давыдов рассматривал фирменный значок на корпусе радиостанции, которую взял с подоконника. — Капитан Логинов в Алжире служил военным советником, рассказывал, там у арабов такие были. Говорит, хорошая станция. Портативная, дальность связи приличная, диапазон — на уровне. А автомат, скорее всего, китайская вариация на тему «ака» сорок семь.

Арестант снисходительно ухмыльнулся. Лейтенант положил радиостанцию и стал вертеть в руках отобранный у пленника нож с изображением дикого гуся на рукоятке.

— Хорошо готовились, не хотят ничем выдать, откуда прибыли, — вслух размышлял офицер. — Надо выходить на связь с батальоном и просить помощи.

— В радиостанции они гэу сорок три разбили, а в локаторе трубу, такую, как мы несли, помяли, двери заперты, и еще там мина, а в яме солдат мертвый и собаки… — сообщил Расул.

— Это Смирнов. Я вам говорю, уходить надо, вы же еще не знаете, что тут было. Они ему горло перерезали, от уха до уха. А потом нас водили посмотреть, сказали, всех, кто не будет им подчиняться, ждет то же самое. А как они собак постреляли! Спокойно так, ну как тараканов давят — без эмоций, чтобы под ногами не путались. Они и нас всех запросто положат, чтобы свидетелей не оставлять.

— Товарищ лейтенант, это что, война? — В глазах Мишки испуга не наблюдалось, были только растерянность и надежда, что Давыдов развеет его опасения.

В ответ лейтенант пожал плечами. А младшего сержанта общее замешательство побудило снова заныть:

— Позиция кругом заминирована, топни посильнее, и все взлетит на воздух. Сваливать отсюда пора. Вот он патрульным стоял, так до сих пор не поймет, как его сняли. Вокруг же вообще никого не было. С нашей горы обзор во все стороны на несколько километров. Как они к нему подобрались? От батальона проку мало, слишком далеко. Надо на заставу уходить, к «зеленым». Эти гады и «Тамару» не выключили, чтобы в Сосновом решили, что у нас только связь из строя вышла. А радиолокационная информация в автомате по передаче данных как шла, так и идет… Все продумали, сволочи. Утром нам всем какие-то уколы вкатили. Мы сначала в отрубе валялись. До сих пор в голове плывет. Я вам говорю, смываться надо, пока остальные не вернулись. И Орлов у них, может, пытают, может, прикончили…

Загадка странного поведения личного состава наконец объяснилась. «Скорее всего, вкололи какую-нибудь „дурь", чтобы не дергались, — заключил лейтенант. — Надо брать власть, пока все не разбежались».

— Будете делать то, что я скажу. — Давыдов повернулся к младшему сержанту. — Сейчас вы поставите новую лампу в пэ двенадцать. Кудрявых посмотрит радиостанцию, а мы с Расулом проведем разведку.

— А пошел ты! — взорвался младший сержант. И заорал, ошалело вращая глазами: — Чего вы тут вообще раскомандовались? У нас лейтенант Орлов начальник. Раз его нет, я тут главный… Вы все вообще пришлые. У себя в части распоряжайтесь. Надо было раньше реагировать, когда мы вам маловысотную выдавали, теперь пусть погранцы воюют, это их работа… Хотите тут сидеть, сидите, а я на заставу пойду… — С этими словами «местный вождь», подволакивая ноги, направился к двери.

— Чего расселись? — бросил он четверке своих подчиненных. — Хотите, чтобы вас тут вместе с этими пришили? — Он махнул рукой в сторону Давыдова и компании. — Тогда оставайтесь.

Бойцы встали, но нерешительно топтались на месте, уж очень смахивали на дезертирство в боевой обстановке действия их младшего командира. Но, пошушукавшись, все же подались следом.

Младший сержант был у двери, когда в косяк точно на уровне его головы воткнулся нож. Ручка с изображением дикого гуся мелко дрожала. Кое-какие рефлексы, кроме способности трезво мыслить, у сержанта еще остались, он вздрогнул и присел.

— Кругом марш! — скомандовал Давыдов, пока тот соображал, что происходит. — Ты останешься и будешь делать то, что я скажу. И вы тоже.

У паникера в глазах появилась осмысленность. Таращась на рукоятку ножа, он пролепетал:

— А если бы попали?

— А я и попал. Как раз туда, куда целился. В следующий раз попаду не в стенку, а в того, кто будет устраивать панику. Согласно уставу, имею право применять любые меры для наведения порядка в боевой обстановке.

— Ну да, служи по уставу — завоюешь честь и славу, — осклабился младшой. — Мы что — спецназ, или, может, к нам щас Рэмбо прилетит в вертолете? До заставы рукой подать…

— Нет никаких гарантий, что ты туда вообще дойдешь. Может, она тоже захвачена. Мы вообще не знаем, что происходит.

— А что вы тогда права качаете? Чего в солдатиков играть? Будем тут сидеть и ждать, пока остальные явятся?

— Спокойно, зема, слушай старших. — Расул угрожающе придвинулся к паникеру.

Что нужно делать, Давыдов, конечно, не знал. Вернее, он гипотетически был готов к подобной ситуации, но практически… Практически — это совсем другое дело. На всякий случай следовало бойцов растормошить и озадачить. Занятые полезным делом люди труднее поддаются панике, а она, похоже, уже назрела. И пресекать ее надо в зародыше, любым способом, даже самым жестоким, об этом Давыдов знал по рассказам прошедшего всю войну деда.

Для начала включили телевизор. Шла программа «Время»; никаких признаков глобальной войны с обменом ракетно-ядерными ударами. С окрестных зон, как выяснили, настроив приемник на местную радиостанцию, никто не убегал. Это радовало — значит, события на посту носят локальный характер. Следовало оценить обстановку и связаться с батальоном. И заставить всех много пить. Чай, лучше отвар брусники — это хорошее мочегонное. Чем больше жидкости они выпьют, тем быстрее выйдет из организма дрянь, которой их наширяли. Давыдов приказал Мишке поставить чайник.

— Нужно срочно выходить на батальон и организовать охрану.

— Господин лейтенант, я могу сказать? — подал голос из угла представитель соседнего государства.

— Я не господин. Конечно, можете…

— Вы все равно главный. Через пятьдесят три минут этот охранник будет смена.

— А ты откуда знаешь? — насторожился Мишка.

— Я по часам засекал. — Алвар кивнул на настенные часы. — У них смена через четыре часа, время осталось без чуть-чуть почти час. Я в армии был разведка, снайпер.

— А русский ты тоже в армии изучал? — проявлял бдительность Кудрявых. — Язык потенциального противника?

— Финляндия нет противник вам, господин лейтенант знает, у нас с вашей страной договор…

Про договор Давыдов знал. Финляндия считалась очень дружественной и вроде бы нейтральной страной, мы даже имели какие-то обязательства перед ней, на случай агрессии. Но почему-то в разведсводках наряду с информацией о возможностях группировки войск НАТО в регионе постоянно упоминался и боевой состав финской авиации. Впрочем, теперь не до высокой стратегии. Причин дырявить ногу своему товарищу у захвативших точку людей быть не могло, а значит, финна можно зачислять в союзники.

— Ага, про договор слышал. Выяснить бы, откуда эта смена придет. Надо встречу организовать.

— По некоторым признакам, — Алвар кивнул на связанного охранника, — они сюда ходить через ворота…

Мишка внимательно посмотрел на бывшего сторожа. Тот сидел на полу, вытянув ноги к опрокинутой печке, привалившись спиной к стене. Даже будучи связанным, чужак невозмутимо пытался сушить обувь. В ответ на Мишкин взгляд незнакомец безмятежно улыбнулся.

— Что скалишься? — рявкнул на чужака Расул.

— Это ты по мокрым ботинкам и песку на подошвах, что ли, определил, как они сюда проходят? — Мишка вопрошающе уставился на финна.

— Нет. Когда смена приходить, калитка хлопать, когда уходить, она тоже хлопать, значит, они ходить обычный путь — через калитка.

Арестант в своем углу заржал:

— Эй, горе-вояки, я вас тут послушал. Лучшее, что вы можете сделать, это дать мне радиостанцию с подоконника. Я поговорю с шефом, и никто вас не тронет. Нам нужно, чтобы вы спокойно посидели здесь некоторое время, и только-то. Чего хорохоритесь? Вы же дилетанты в таких вещах, а мы этим на жизнь зарабатываем, понятно? Лейтенант, большинство ваших людей еще часа три не будут способны на активные действия. Перевес на нашей стороне. Вы просто ничего не сможете сделать, ровным счетом ничего.

— А мы еще и не пробовали ничего делать, — отреагировал на монолог Давыдов. — Расул, запри этого красавца куда-нибудь, а то болтаем тут при нем, а он слушает и делает выводы. И развяжите наконец финна.

Сменщика решили брать методом, именуемым у охотников очепом. Ловушку Иванов и финн смастерили из шлагбаума при входе на точку. Кудрявых пошел в дозор, остальные не покидали ВГ. Местных бойцов заставили пить чай и отвар брусники. Ощупью, точно в потемках, они нашли куст с прошлогодними листьями и вялыми ягодами и, как есть целиком, бросили его в кастрюлю с кипящей водой. В аптечке обнаружили несколько упаковок активированного угля. Но сейчас в его целебных свойствах лейтенант сомневался, это ведь не пищевое отравление. На всякий случай каждому из «пострадавших» скормили пять таблеток. Только финну посчастливилось — напавшие не сделали ему инъекцию, решив, что раненый не представляет серьезной угрозы.

На противовес, приводящий ловушку в действие, сгодилась пара старых аккумуляторов 6СТ-130 от «монументальных» «ЗИЛ-157» с П-12. Очеп должен сработать, если кто-нибудь попытается открыть калитку возле шлагбаума.

Не прошло и получаса, как прибежал возбужденный Мишка.

— Нарисовался, гад.

Сменщик появился минута в минуту, как почтово-багажный поезд. Далеко мелькнул огонек — быстро шагавший по тропе человек подсвечивал себе путь фонариком.

— Вот черт, и так достаточно светло, а у него еще и фонарик, не дай Бог, увидит наш сюрприз, — прошептал Давыдов.

— Волноваться нет, мы все хорошо прятал, — успокоил его Алвар.

Чужой, шумно дыша, поднялся на сопку, у ворот остановился, прислушался. Все разом затаили дыхание, когда показалось, что сменщик насторожился. Давыдову в этот момент померещилось, что он слышит, как пульсирует кровь в висках. Вот сейчас сменщик поднимет тревогу, и тогда начнется. Что именно должно начаться, лейтенант не знал, но ничего хорошего это не сулило.

Над тропинкой вспыхнула спичка, появился огонек сигареты. Через секунду скрипнули петли калитки, еще через мгновение рухнул тяжелый груз, и чужак задергался в воздухе вверх ногами. Алый огонек прочертил дугу и рассыпался искрами на песку. Давыдов с Ивановым бросились к пойманному. Вопреки ожиданиям, тот не поднял возмущенный крик. Зато он ловко выхватил откуда-то нож и попытался освободить ноги от петли. Это удалось, и чужак камнем рухнул на тропинку. Неуклюже вышел на кувырок, вскочил на ноги, выбросил навстречу лейтенанту руку с ножом. Тот блокировал выпад, не прекращая движения вперед, нанес удар в колено. Захватил руку с ножом, крутанулся вокруг себя, выполняя залом. Противник кувырком ушел в сторону. Давыдов чуть не покатился следом. Верткий, черт! Незнакомец метнулся к воротам, старшина — наперехват. Чужак подпрыгнул, целясь ногой Иванову в голову. Тот присел и, как только нога противника коснулась земли, провел подсечку. Сменщик здорово приложился спиной. Другой бы несколько секунд оклемывался. Другой, но не этот. Этот бросился на Иванова, норовя ударить головой в живот. Схватка происходила без слов — только сопение, тяжелое дыхание и топот.

Опрокинувшись назад, Иванов принял противника на обе подошвы и перебросил через себя. Тот, перекатившись, погасил удар. Черт-те что, прямо Шаолинь какой-то. Давыдов кинулся к чужаку. Тот рывком ушел в сторону, присел, выбирая путь к отступлению. Из темноты вынырнул подоспевший финн, споро взмахнул прикладом. Добыча свалилась и затихла. Иванов быстро завел упавшему руки за спину.

— Не сильно ты его? — побеспокоился Давыдов. — Здоровый, гад, и вертлявый, как угорь.

— Очухается, — ответил за Алвара Иванов. — Чуть не ушел.

В подтверждение его слов сменщик зашевелился. Давыдов ткнул ему в спину стволом орловского ПМ.

— Не двигаться!

Пойманный удивленно вскинул голову:

— Russian, but whence you have undertaken?[29 - Русские? Но откуда вы тут взялись? (англ.)]

— He-a, ирокезы, однако, — ответствовал старшина отделения связи, добросовестно перевязывая конечности «трофея» веревкой от очепа.

Нового пленного доставили в «цубик». По пути ему задавали вопросы, но он никак не реагировал. Более того, всячески показывал, что по-русски не говорит. Обнаруженные при нем скудные пожитки не проливали света на государственную принадлежность гостей или хотя бы на их национальность, не говоря уже о цели прибытия.

— У нас в активе время, пока подмена должна идти до лагеря. Давайте сюда его приятеля, — скомандовал лейтенант.

При виде собрата по несчастью новенький бойко затараторил на незнакомом языке. Пойманный первым ответил, и второй замолчал, настороженно водя взглядом из стороны в сторону.

— Кто вы, откуда, цель прибытия, зачем напали на наш пост?

— Вы забыли сказать, что мы арестованы, и огласить наши права, — улыбнулся первый.

— Я советую отвечать на мои вопросы, — заявил Толик официальным тоном. — Пытать мы вас не будем, но в ваших интересах…

— В наших интересах подождать. — Пленный лениво потянулся и замолчал.

— Чем бойцов накачали?

Сидящий в ответ мотнул головой в сторону мусорного ведра. Там лежали использованные одноразовые шприцы и пустые пакетики без маркировки.

— Черт с ними, заприте их, только раздельно.

— А куда их деть? — осведомился старшина.

— Да хоть в зиповой ящик от эспээловского дизеля затолкай, лишь бы не сбежали.

— А поместятся?

— Пусть ноги подожмут! — сорвался лейтенант. — Артисты в цирке помещаются, значит, и эти поместятся. И пейте больше жидкости, черт вас дери. Чтоб каждый по три литра выдул. Скоро остальные явятся.

Пленных увели, запаниковавший было младший сержант удалился с кабину РЛС и оттуда не высовывался. Расула Давыдов отправил в патруль. Люди Орлова все еще были на ВГ. Мертвого солдата перенесли в пустой ЦУБ.

Давыдов, стараясь не шуметь, очистил ножом от веток ствол молодой елочки и привязал к нему трубку сигнальной ракеты. Затем свинтил предохранительный колпачок и осторожно вытянул спусковой шнур. Потянул на себя провод, служивший растяжкой, и продел его конец в кольцо спускового шнура. Где-то слева возился Расул. Они ставили импровизированные сигнальные мины вокруг позиции. Уходили драгоценные минуты, а им еще предстояло опоясать всю сопку сплошным кольцом растяжек. Работать приходилось вдвоем. Кудрявых отправили возиться с радиостанцией, раненый финн сторожил позицию и пленных диверсантов. Люди из расчета еще не пришли в себя.

Несколько растяжек разместили на равном удалении поперек ведущей к озеру тропы в надежде, что люди, хватившиеся смененного охранника, решат идти на пост привычной дорогой. Первую ракету лейтенант привязал особым способом — будет гостям неприятный сюрприз. Он хотел на всякий случай перекрыть все подступы к вершине сопки. Хорошо, что Черненко не поскупился на ракеты, выдал аж две упаковки по пять штук.

Теперь Давыдов был рад, что бойцам пришла идея взять с собой желтые коробки. Одну радиостанцию они оставили засевшему на горе финну, вторая висела на шее лейтенанта. Большую дальность связи между наземными корреспондентами они обеспечить не могли, но сейчас это и не требовалось. Помимо охраны позиции на финна возложили функцию АВАКСа[30 - АВАКС — система дальнего обнаружения воздушного базирования.] — «мне сверху видно все, ты так и знай…». Заметив выдвижение противника в сторону поста, он должен был по радио предупредить работающих внизу товарищей. Из опоясывающего сопку ельника местность не просматривалась, и при внезапной атаке они бы оказались в крайне невыгодном положении.

Закончив работу на обращенном к озеру склоне, они предупредили финна, что перебираются на другую сторону. Это был самый напряженный момент. Алвар остался на посту один, случись атака, ему придется воевать, пока с другой стороны сопки не прибегут лейтенант и старшина.

Работа требовала внимания и осторожности. С ракетами шутки плохи, дернешь случайно за шнур — противник раньше времени узнает о твоем присутствии. И растяжки нельзя запутать в лесу, необходимо расположить их строго по замыслу и обеспечить равномерное натяжение по всей длине — тогда, если в потемках кто-то заденет проволоку, произойдет не обрыв растяжки, а запуск ракеты. Изрядно осложняла дело темнота, воспользоваться отобранным у охранника фонариком они не решались. К ночи значительно похолодало, тем не менее на сопку оба вернулись мокрыми от пота.

Времени в запасе не осталось. Теперь все зависело от того, что предпримут не обнаружившие своего человека остальные пришельцы. По мнению Давыдова, у них было два пути. Вызывать сторожа по его «Мотороле» стал бы враг неопытный, ведь он бы тем самым нарушил так тщательно соблюдаемую радиомаскировку и, что хуже, предупредил бы захвативших или убивших охранника людей, что поиски начались. Причин считать незваных гостей недостаточно опытными у Давыдова не было, поэтому он решил, что они отправят группу в несколько человек — без лишнего шума узнать, почему не возвращается их товарищ.

Как вскоре выяснилось, Давыдов рассуждал правильно. Люди из озерного лагеря допустили единственную ошибку: они пошли на разведку но привычной дороге.

Первую растяжку лейтенант поставил буквой «V». Кроме того, ловушка была двойная, к одной проволоке он прикрепил вытяжной трос осветительной ракеты, а к другой — трос ракеты СХТ, сигнала химической тревоги. Люди, идущие первыми, не имели ни единого шанса миновать устройство.

Давыдов, финн и Расул просидели в засаде около получаса, когда наконец раздался приглушенный расстоянием хлопок и над пространством между сопкой и берегом вспыхнул белый дрожащий свет. Расчет Давыдова оправдался. Услышав сзади и сбоку выстрел сигнальной ракеты, шедший первым человек инстинктивно бросился вперед и попал на вторую растяжку. Пять ярко-красных огненных шаров СХТ с визгом полетели вдоль тропы параллельно земле. Для четырех человек старт второй ракеты был равноценен выстрелу в упор зарядом картечи. Вслед за вторым хлопком до сопки донеслись крики боли и ужаса. В мерцании качающегося на парашюте осветительного патрона лейтенант и его дозорные увидели мечущихся на тропе людей. Один из пяти зарядов попал кому-то в туловище и догорал в ране. Обезумевший от боли человек с воем катался по земле, еще кого-то сбило с ног. Через мгновение крики стихли, раненый перестал шевелиться. Второй пытался встать, но всякий раз заваливался набок. Двое уцелевших были полностью деморализованы, и лишь через минуту они подняли оставшегося в живых товарища и побежали обратно.

— Огонь, пока патрон не погас! — закричал Давыдов, ловя одного из мечущихся на тропе на мушку. Вспомнив убитого и брошенного в мусорную яму солдата, лейтенант не испытывал ничего, кроме ярости и мстительного удовлетворения, отправляя пулю за пулей в убегающих. Слева и справа мелькали вспышки выстрелов Расула и Алвара. Один из бегущих упал и снова вскочил на ноги, но в слабом дрожащем свете было не разобрать, попали в него или он просто споткнулся. Догорающий патрон снижался, и вскоре убегающие оказались вне образуемого им светового круга.

— Что случилось? — прибежал услышавший пальбу Кудрявых. — На нас напали?

— Пытались, — ответил старшина. — Теперь не скоро сунутся, двоих точно задели, а может, и третьего…

— Ну, теперь они попробуют вести с нами переговоры… — подвел итоги Давыдов.

Начали подходить и малость пришедшие в себя местные сомнамбулы.

— Ну что, очухались? — встретил их вопросом старшина.

Бойцы загомонили, вперед выступил очкарик:

— Товарищ лейтенант, что нам делать?

— Вы как, не уснете на ходу?

— Уже лучше, отпускает помаленьку…

— Ну что ж, несколько часов мы выиграли. Теперь все зависит от нас.

Давыдов собрал военный совет, наступило время решать, как быть дальше. Жизнь всей группы зависела от быстрых и слаженных действий. Теперь офицер остро почувствовал нехватку опыта, в училище не готовили к действиям в таких условиях. Это вам, товарищ лейтенант, не на картах в классе тактики упражняться. Неизвестна даже национальность то ли бандитов, то ли диверсантов. Второй пленный проронил одну английскую фразу в момент задержания, но больше не реагировал на вопросы на этом языке. Между собой пленные говорили не по-английски, в этом Давыдов был уверен на все сто, недаром в училище имел по «инглишу» только отличные оценки, хотя разговорный курс сводился к вопросам: «Ваше звание, фамилия, должность? Годится ли этот брод для тяжелой техники?»

Язык диверсантов (до уточнения обстоятельств Толик решил считать пришельцев диверсантами) на английский не походил ничуть. По словам Алвара, он не был и скандинавским, финн немало поколесил по Швеции, Дании и Норвегии.

— Похоже на голландский, но они очень мало говорили, я не успеть точно определить.

Воин в очках сообщил, что речь диверсантов очень похожа на немецкую.

— А ты кто, филолог-германист? — ревниво осведомился у очкарика Мишка Кудрявых. — Мы в Бауманке тоже немецкий учим, так я со своим техническим переводом ни фига не понял,

— Я немецкую школу окончил, — гордо доложил очкарик.

— А чего же ты тогда здесь, а не в инъязе? — съехидничал Мишка.

— Хотел в высшую школу КГБ, а туда только после армии…

— А теперь хлебнул армейских приколов и расхотел? — «доставал» Кудрявых очкарика.

— А теперь — не твое дело…

Нервишки у народа были на пределе. Лейтенант обвел взглядом лица солдат. Глаза у большинства удивленные, а не напуганные, обычные физиономии вчерашних школьников. Только у Алвара на широкой финской физии запечатлена готовность к действию и вера в мудрость начальства. То ли начальство у них в Европе всегда знает, что делает, то ли дураки в начальники не выходят. Наши вот мандражируют, а этому хоть бы хны, спокоен, как утес, хотя нога болит, наверное. Правда, и возраст у него другой, постарше Давыдова будет.

— Ну вот что, — начал Давыдов, — мы в обороне. Деваться, некуда.

«Самая подходящая фраза, ляпнешь не подумавши, потом фиг исправишь. Черт, следи за языком, тоже мне, воодушевил людей на подвиги…» — обругал себя Давыдов.

— И в первую очередь необходимо узнать о противнике как можно больше, установить связь с частью и оборудовать позицию на случай нападения ребят с озера. — Лейтенант снова посмотрел в лица бойцов, вроде все прониклись важностью момента, даже вызванный по такому случаю паникер с П-12, и тот молчит. Особого энтузиазма у него в глазах, правда, не видно, но и страха поубавилось. Дурь выветрилась, очухались ребятки.

Ставя им боевую задачу, лейтенант колебался в душе, как-никак предстояло воевать за пехоту. «Ну да ладно, еще подергаемся. Чему учит военная история? Как действовали в условиях угрозы нападения диверсионных групп различные знаменитости?..»

— Ну вот что, парни, окопы нам рыть некогда, поэтому сделаем так…




ГЛАВА 22.

ЯНВАРЬ 1988 ГОДА.

МОСКВА.


Новость была беспрецедентной. На совещание собрались люди тертые, но услышать такое, да еще из уст лидера государства! В политике, войне и любви годятся все средства, ведущие к достижению цели. Можешь сколько угодно заявлять во всеуслышание, что у тебя нет врагов. Можешь писать об, этом, трубить в средствах массовой информации. Но если ты сам в это поверил, то ты или «засланный казачок», или полнейший идиот.

Александр Владимирович Корнеев слушал выступающего и думал, какой из версий отдать предпочтение. Решил, что право на жизнь имеют обе. Рядом возмущенно сопел Алексахин — генерал из ГРУ. Корнеев знал, что сосед тоже занимается внешней разведкой, но только по своей, армейской линии. ГРУ и КГБ исторически друг друга не жаловали, но разведчики обеих организаций относились друг к другу терпимо. С контрразведчиками из Комитета вояки жили как кошка с собакой, но с существованием коллег мирились как с объективной неизбежностью. Те делали свое дело, армейцы — свое. Когда интересы пересекались, случались достаточно крупные разборки на уровне руководителей, но обычно стороны стремились к мирному сосуществованию.

Выступающий развивал свои тезисы. Коснувшись реформирования внешней разведки, заявил, что планируется вскоре в знак доброй воли по линии МИДа назвать имена сотрудников ЦРУ, работавших на Союз. Зал загудел, меньше всех негодование скрывали разведчики. Даже привыкшие сдерживать чувства на подобного рода сборах ветераны возмущались чуть ли не в полный голос.

Косноязычный докладчик передал слово представителю Комитета. На трибуну поднялся генерал из числа новоиспеченных.

— Товарищи, подразумевается, что будут сообщены фамилии ранее работавших людей только из числа граждан других государств. Мы не можем пачкать руки, имея дело с предателями. В эпоху нового мышления для нас важнее сотрудничество, нежели конфронтация. И со своей стороны…

Алексахин повернулся к Корнееву:

— Кем у вас это чудо работает?

— Специалист по кадрово-административной деятельности.

— Я думал, что по «унутренним ворогам». У вас сейчас, похоже, эти друзья на коне.

— Они всегда на коне. — Александр Владимирович невесело усмехнулся. — Остались без работы, так теперь учат всех остальных жизни.

Докладчик упивался своей речью:

— Мы не станем разглашать имена действующей агентуры. Передаваемый американской стороне материал носит, если можно так выразиться, академический характер, эти сведения годятся лишь для истории. Будут названы имена уже вышедших из игры агентов, тех, кто работал в уходящем десятилетии и в годы «холодной войны»…

— Это ж сколько народа сгорит! Провести цепочку от вышедших из игры к действующим труда не составит. Черт знает, что творится. — Алексахин завозился в кресле. — Проморгали вы, ребята, в свое время с этим меченым хлопчиком.

— Американская сторона передала нам аналогичный материал, вы сможете ознакомиться с ним во время перерыва. А сейчас, товарищ верховный главнокомандующий, позвольте объявить перерыв на десять минут.

Верховный важно кивнул лысой макушкой.

Корнеев пробился в буфет, взял стакан чая с лимоном, устроился в углу. Угрюмо размышлял: «День ото дня все хуже и хуже. К чему мы идем? Что дальше? Под громкие лозунги и победные реляции разваливается страна. И ничего нельзя с этим поделать, даже глава Комитета не решается предпринимать какие-либо шаги».

В соседнее кресло грузно опустился Алексахин, бросил на стол тощую брошюру:

— Читал?

— Это что?

— Американский подарок, сейчас в перерыве распространили для участников совещания, твой экземпляр у твоего зама.

— Ну и?.. — вяло поинтересовался Корнеев.

— А ничего нового, все, что мы и так знали. А наши инициативные придурки собираются назвать людей, которые никоим образом еще не засвечены.

— Инициативный дурак в нашем деле — самая страшная угроза, — попробовал шутить Корнеев.

— С такой инициативой мы с тобой живо в тираж выйдем. Надо выводить, кого успеем, из-под удара, буду просить, чтобы список хотя бы согласовали с нами.

— Боюсь, ничего не выйдет, этот парень уже закусил удила и прет во весь опор.

Зазвенел звонок, приглашая всех на совещание.

— Тут мои ребята случайно вышли на одно дело, по-моему, оно по вашей линии. — Алексахин подал конверт. — Ознакомься на досуге.

— Спасибо.

— Спасибо не булькает. Не забудь на докладе о великих успехах упомянуть про наше содействие. Не буду я ждать конца этого безобразия, работы много. В управу поеду.

Корнеев остался. Положил в опустевшее кресло папку. Машинально достал конверт от смежника. Докладчик знай разглагольствовал об эре доверия, о необходимости координировать деятельность разведок разных стран по защите демократии и борьбе с терроризмом. Общие слова. КГБ будет реформирован, деятельность ГРУ в значительной мере станет подконтрольна и более открыта. Все службы должны повернуться лицом к прессе.

Александр Владимирович вчитался в служебную записку, составленную в соседнем ведомстве, и тотчас совещание и речи выступающих отодвинулись на второй план. «Стеклярус» рушился. Специалист проявлял активность в обход куратора. Начал свою игру. Куратор ни о чем подобном не сообщал. Действовать нужно было немедленно.

Водитель был удивлен — он собирался везти Корнеева домой, а вместо этого получил команду ехать в управление. Всю дорогу генерал размышлял. Разведка часто терпела удары от своих. Доставалось и Комитету, и ГРУ. Перед войной практически вся инициатива сосредоточилась в руках НКВД. Машина репрессии прошлась по армейцам паровым катком. В годы войны соседи немного оправились. С арестом и расстрелом Берии все изменилось. Но радикальных перемен не бывало никогда, в крайнем случае власть переходила от одной партийной группы к другой. «Генеральная линия» не менялась. Страной продолжали править достаточно трезвомыслящие люди, понимавшие важность разведывательной работы. То, что происходило теперь, никакой логике не поддавалось, кроме логики предательства.

Вспомнились слова генерала Алексахина о выходе в тираж. В тираж Корнеев не собирался.

Под удивленным взглядом дежурного генерал прошел в свой кабинет. Достал из сейфа материалы по «Стеклярусу». После смерти Лаврентия Бердников попал под чистку. Старика под горячую руку вышвырнули из органов, невзирая на заслуги. Он обиделся и не посвятил новое руководство в тонкости операции «Стеклярус». Полковник Степных до последнего времени оставался единственным человеком, ведущим разработку, он держал это дело в личном резерве, намереваясь использовать результаты как ступеньку на пути к погонам с шитым зигзагом. Но получить звание генерала не успел, с началом эры «углубленного мышления» полковника выперли на пенсию как не перестроившегося. Он, начихав на «трезвый» указ и будучи слегка под газом, ляпнул в кругу сослуживцев, что ему перестраиваться незачем, служит он честно и никаких грехов за собой не видит. После этого он не просидел в своем кабинете и недели, и единственным куратором «Стекляруса» оказался его зам — подполковник Корнеев. Деньги у отдела были, помаленьку экономя на обеспечении операций, новый начальник отдела вполне успешно вел дела и по операциям, не указанным в отчетах, которые поступали к руководству. Со временем Корнеев стал двухзвездным генералом, уже имел виды на третью звезду. «Стеклярус» был его тайным козырем. Случись крупный прокол в работе, эта операция покрыла бы неудачу. И вот теперь ситуация выходит из-под контроля.

Александр Владимирович задумался. Если все сделать правильно, он станет большой величиной. Насчет достоверности переданного соседом материала сомнений не было. Ванееву сейчас как никогда нужны друзья в комитете, ведь у его конторы дела в основном за рубежом, а ей и нести львиную долю урона. Хотя ему известно, что соседи ведут разработку, он не станет вникать — своих проблем выше крыши. Да и самому Александру Владимировичу брать соседей в компанию вроде бы ни к чему. Не их это дело. Больше всего характер операции соответствовал профилю отделов комитета, ведавших работой внутри страны и промышленными секретами. А уж тут — фигушки. Делиться на этом этапе информацией со смежными отделами — значит отдать им все карты. Потом никто и не вспомнит, с чьей подачи все начиналось, а эффект может быть огромным.

Генерал изучил карту района предполагаемых событий. В памяти снова всплыло выступление лидера на недавнем совещании. «А может, хватит работать на дядю, тем более что дядя твою работу в грош не ставит и собирается в обозримом будущем полностью похерить? — Корнеев потер заломившие виски. — Сколько можно даром уродоваться, сдохнешь — никто спасибо не скажет. Страна рушится, что завтра будет, никому не известно. Меченый укатит себе „за бугор" и будет жить на свои гонорары, а куда деваться таким, как я?» Генерал очень хорошо знал, каково приходится бывшим коллегам из немецкой «Штази», из польской, румынской, венгерской служб, аналогичных Комитету.

Пора начинать свою игру. Успешная разработка и завершение «Стекляруса» выведут на широкий оперативный простор, позволят влиять на большую политику. Раз компания, в которой обретается специалист, делает ставку на эти материалы, значит, с ней можно поторговаться, соблюдая свой интерес. На худой конец возможен и уход за границу. На всякий случай подготовлены «окна» и пути отхода. Слава Богу, не первый день замужем, с вершины Комитета на жизнь смотришь не так, как районный уполномоченный. Дома нынче уж больно все ненадежно, то и дело сгорают фигуры, в сторону которых вчера даже косо посмотреть никто не смел.

Корнеев с печальной улыбкой подумал о том, что еще лет пять назад без рассуждений принес бы все сулимые операцией выгоды на алтарь родного ведомства. «Ладненько. Нужно заполучить материалы раньше всех, а там будет видно…»

Поручить это дело он мог только одному офицеру, которому доверял полностью. Генерал утопил клавишу селектора и попросил дежурного выяснить, где находится майор Корнеев Иван Александрович. Служба в Комитете давно приобрела наследственный характер. С одной стороны, кадровики поощряли приток людей с правильной родословной, с другой — родители обеспечивали отпрыскам хорошую карьеру. Возможно, в какой-то мере это ослабляло кадровый состав, так как сотрудники подбирались не по способностям, и заслугам, а по наличию родственников в соответствующих креслах. Зато чужой агентуре труднее проникнуть в систему.

Он старался растить парня без комплекса генеральского сынка. Потом внимательно следил за его карьерой, изредка ненавязчиво направляя ее в нужное русло. И молодой офицер оправдывал надежды отца. После того как в автокатастрофе погибла жена генерала, а старшая дочь вышла замуж, просторная квартира опустела. Теперь все лейтенантские вечеринки проходили там.

Корнеев не возражал. Во-первых, сын на виду, во-вторых, самому интересно, какие настроения царят в головах у молодежи. Наблюдая за сыном и его сослуживцами, сравнивая их и своих молодых подчиненных, Корнеев пришел к выводу, что офицер нынче пошел другой. Корнеев и его товарищи в лейтенантские годы были не такими. Может быть, потому что тогда была «холодная война». А может быть, просто сейчас пришла старость. Им тогда не хватало профессионализма, знаний, навыков, но они работали больше. Нынешние вроде не лентяи, с хорошей подготовкой, настоящие профи, но они — другие. В работе для них на первом месте карьера, а не интересы дела; даже идя на смертельный риск, они прежде всего думают о послужном списке, премии, квартире вне очереди. Времена меняются, а с ними и люди. И главное, они уверовали в свою исключительность. Контора изменилась, и это развратило ее служащих. Раньше все понимали, под кем ходят, знали: случись что не так, придется платить по счетам. Не ослабевал партийный и внутренний контроль. А сейчас Комитет своих в любой ситуации отмажет, даже если виноваты. Просто из корпоративных соображений отмажет.

— Товарищ генерал. — Голос из динамика отвлек от печальных размышлений.

— Да, слушаю.

— Майор Корнеев находится дома, прикажете вызвать?

— Спасибо, не нужно…




ГЛАВА 23.

НОЧЬ 10 АПРЕЛЯ 1988 ГОДА.

СЕВЕРНЫЙ ПОСТ.


Ветерок со стороны озера, внизу едва ощутимый, наверху пробирал до костей. Давыдов и Иванов качались под шатром ветрозащиты антенны СПЛ, пристегнутые к мачте страховочными поясами. Ветер свистел в растяжках, проникал в рукава, лез за шиворот. Давыдов вытер слезящиеся глаза и снова прильнул к биноклю.

— Передавай вниз, — скомандовал он Расулу, — наблюдаем костер на берегу, у костра — палатка человек на восемь-десять. На кромке воды — две резиновые лодки с подвесными моторами. У берега самолет — летающая лодка. Тип «Be-12». На островке напротив лагеря — электрический свет, переносные фонари.

Старшина поднес к губам Р-805 и начал передачу. Внизу информацию принимал и записывал солдат в очках. Завели специальную тетрадь для регистрации всего происходящего, вдруг потом что-то окажется важным. Солдат зябко поежился, прижимая к уху стылый корпус своей станции. В сумерках приходилось писать большими буквами. Пользоваться фонарями, естественно, не рисковали.

— Шесть, — продолжал диктовать Давыдов.

— Что — шесть?

— Фонарей шесть, — уточнил лейтенант.

Вести какие бы то ни было записи на высоте тридцать метров не представлялось возможным. Мачта ходила ходуном. Ниже со скрипом поворачивалась из стороны в сторону огромная антенна РЛС, снятой с дежурства много лет назад. Когда станцию убрали, антенна осталась там, где ее изначально смонтировали. Гигантская ажурная конструкция всецело находилась во власти ветра. Степень свободы ей определял металлический трос, привязанный к колу, вбитому в каменистый грунт. Растяжки мачты и старой антенны были прикреплены к большим металлическим ящикам, засыпанным щебнем. Скальная порода сопки не позволяла надежно крепить колы антенно-мачтовых устройств. Летом земля оттаивала, и растяжки давали слабину. Зимой колы было просто не забить. Персонал давно приспособился крепить растяжки к утяжеленным ящикам на поверхности. Когда антенна выбирала слабину троса, вся конструкция вздрагивала. В этот момент Давыдов с Ивановым слышали, как гудят тросы растяжек. Иногда под порывами ветра тряслись их мачты, тогда они судорожно прижимались к холодному металлу.

Лагерь на берегу озера был виден достаточно хорошо, но вести наблюдение мешали сосны, елки и царивший у земли полумрак. В свете костра мельтешили тени людей, занятых какой-то работой. Порывы ветра с озера уносили вверх искры костра. Болото между лагерем и позицией было задернуто дымкой. Ветер почти не продувал низину, и полосы тумана лениво плыли над торфяником. Временами ветер придавал им причудливые очертания.

Туман возник внезапно. Когда ловили сменщика, его еще не было. Северные чудеса. Поверху он прихотливо клубился. Из беспокойной пелены выглядывали верхушки низкорослых елок и хлипких сосен. От всего этого окружающий пейзаж казался зловещим и таинственным.

— У костра несколько человек что-то переносят с места на место, какие-то продолговатые предметы, тяжелые.

На мачту «Тамары» лейтенант и старшина забирались собственными силами. Теперь вели наблюдение и отдыхали перед возвращением. Спускаться тоже предстояло «пешком» — подъемник вывели из строя незваные гости.

Результаты визуальной разведки отправляли вниз по радио. Конечно, можно было сообщить их сразу после спуска, но еще в училище Давыдову крепко вбили в голову, что информацию нужно передавать, пока она не утратила своей ценности. А данные о противнике доводить до подчиненных немедленно. Мировая военная история знает достаточно случаев, когда ценные сведения пропадали втуне из-за нерасторопности разведчиков.

Стрельбы со стороны лагеря почти не опасались. Небо над озером было светлее, чем над сопкой, — очень мало шансов обнаружить наблюдателей на темном фоне, разве что кто-нибудь возьмется рассматривать антенну в бинокль или ПНВ. Но до этого еще додуматься надо. Зато была вероятность спуститься с мачты со скоростью выше запланированной. И она, эта вероятность, росла с каждой минутой, проведенной наблюдателями наверху. Иззябшие пальцы почти не слушались.

Спускались медленно. Задерживались у каждой секции мачты. По всей длине любой из секций шла скоба для крепления страховки. Один хватался одеревеневшими руками за перекладины, второй пристегивал к скобе цепь его страховочного пояса. В пяти метрах от земли качать перестало, офицер и солдат больше не пристегивались.

Особых повреждений в радиостанции Давыдов не нашел. Пока лейтенант и Иванов играли в войну, а потом в Маугли и Тарзана, Мишка занимался ремонтом. Разбитую ГУ-43В он заменил принесенной с базы. Произвел внешний осмотр всех блоков, поискал мины и другие сюрпризы. Похоже, гости ограничились тем, что вывели из строя передатчик. Кудрявых задвинул на место блок усилителя мощности и нажал кнопку подачи питания на ЩАЗ[31 - ЩАЗ — щит с автоматической защитой.]. Вспыхнули индикаторные лампы, загудели вентиляторы системы охлаждения. Приемник был полностью исправен, и младший сержант быстро настроился на частоту батальона. Оперативный уточнял у какого-то подразделения характеристики трассового борта. Спокойный далекий голос создавал иллюзию, что все в порядке.

В дверь КУНГа ввалились продрогшие Давыдов и Иванов.

— Настроился?

— Батальон я принимаю, но их еще не вызывал, вы же, товарищ лейтенант, говорили, что сразу на новую лампу высокое давать нельзя.

— Да, но сейчас жестить[32 - Перед началом работы новые лампы жестят — держат под накалом и слабой нагрузкой.] все же некогда, пусти-ка меня. — Лейтенант протиснулся к стойке передатчика. Попробую настроиться с минимальной мощностью.




Анатолий выставил частоту, уровень сигнала возбудителя и стал медленно поворачивать ручки БМЗ[33 - БМЗ — блок механического запоминания.]. Втроем внимательно следили за поведением стрелок указателей анодного и сеточного тока. Стрелка тока последнего каскада УМ[34 - УМ — усилитель мощности.] дошла до деления в один ампер, потом выбило высокое — сработала защита.

— Как раз вовремя, вот же черт, — ругнулся Мишка.

Расул сокрушенно поцокал языком. Сделали еще несколько попыток настроиться. У Давыдова появилась испарина на лбу. Тут взмокнешь… Радиостанция — единственная возможность связаться с частью. Они уже пробовали соединить полевой телефон с гнездами канала радиорелейной станции на линейном щитке «Тамары», к которым раньше подключалась линия громкой связи в ЦУБе. Эту затею пришлось оставить, когда Кудрявых обнаружил, что люк щитка закрыт, а щель между крышкой люка и бортом залеплена брикетом чего-то похожего на оконную замазку. Из брикета торчала штуковина с мигающими огоньками, от нее в недра линейного щитка уходили провода. Младший сержант Кудрявых пулей вылетел из капонира. Вызванный для консультации Алвар осмотрел щиток и «замазку», полюбовался на мину у входа в капонир и сделал вывод:

— Разобрать нельзя, можно здесь взорвать. Только тогда все равно связь не будет. Этот станция весь тогда не работать. Дверь тоже нельзя ломать. Все надо оставить, как есть, надо специальный, — финн повертел пальцами в поисках нужного русского слова, — снаряжение. А так ничего не будет. В эта яма больше никто ходить нельзя.

«Тамара» со всеми ее наворотами: компьютером, средствами связи — стала бесполезной и даже опасной. Того и гляди, рванет.

С пятой попытки Анатолий выгнал выход с усилителя мощности до метки «2А» и настроил УСС — устройство симметрии и согласования с антенной.

— Ну, пробуем. — Лейтенант взялся за микрофон. — «Ольха пятнадцать», я — «Выселки сорок два», прием.

Высокое снова выбило.

— У, железяка хренова, — Давыдов пнул стойку ногой. Ногтем он отрегулировал уровень телефонного сигнала на возбудителе, снова настроил передатчик.

От этого занятия лейтенанта оторвал солдатик в очках.

— Тут эти, кажется, нас вызывают. — Вошедший подал Толику «Моторолу».

— Миша, вызывай наших, а я попробую поговорить с господами с озера.

Противник сообразил, что с ним хотят установить «дипломатические отношения», и осмелился нарушить теперь уже бесполезное радиомолчание. Диверсанты не рискнули на повторную разведку — может быть, туман сорвал их планы, а может быть, у них не осталось свободных людей. Лейтенант вышел из КУНГа. Станция в руке ожила, прозвучала фраза на незнакомом языке. Толик подошел к склону сопки. Говоривший по радио забеспокоился — промежутки между вызовами сократились. Иногда пищал тональный вызов.

Устроившись на ящике с песком у пожарного щита, Алвар наблюдал за озером. Уходить в ЦУБ стойкий финн отказался наотрез. Из-за раны его знобило, он кутался в армейский бушлат пятидесятого размера, который на крепкой фигуре скандинава казался распашонкой. Солдатская шапка при любом шевелении головы норовила съехать с макушки, нелепо болтались неподвязанные наушники.

Вдоль противоположного склона бродил патрульный, шуршал гравием. Небо заметно осветлилось. Просыпался лес, чирикали ранние птахи. От воды тянуло свежестью. Туман постепенно рассеивался. Над озерной гладью протянулась узкая полоска зари.

— Все тихо, — сообщил Алвар подошедшему офицеру.

Толик дал ему станцию. Кто-то отчетливо повторил произнесенную ранее фразу. Финн отрицательно покачал головой:

— Я не понимать.

— А язык узнаешь?

Потомок викингов пожал плечами. Лейтенант забрал станцию, со вздохом утопил кнопку передачи:

— Пусть ответит кто-нибудь, говорящий по-русски. — Выждав, кое-как сформулировал эту же фразу по-английски.

Неизвестный корреспондент мешкал. Было слышно, как он нажимает тангенту, но передача не велась. Так бывает, когда телефонная трубка переходит из рук в руки. Потом уверенный голос спросил:

— Кто это?

— А это кто? — парировал Анатолий.

— Я полагаю, вы знаете, иначе не стали бы меня вызывать.

Корреспондент говорил по-русски лучше, чем большинство Давыдовских подчиненных, уроженцев республик Средней Азии и Прибалтики. Но опять едва уловимый акцент, как и у первого пленного. Кто же они такие?

— Ваши друзья у нас; Мы предлагаем обменять их на лейтенанта Орлова и финского гражданина, которых вы незаконно удерживаете. И еще, мы не советуем повторно штурмовать сопку. Кстати, скоро здесь будет усиление.

— Если не наделаете глупостей, утром получите своих друзей. Не выключайте станцию, мы с вами свяжемся. Шутка про усиление мне понравилась. Мы в курсе ваших проблем. И состояние техники на сопке для нас совсем не секрет. По-моему, в вашем железе старовата элементная база. Вы помощь сигнальными флалсками вызывали или, может быть, организовали световой телеграф, как в прошлом веке? К вам на выручку не кавалерия ли спешит? Что-то не слышно полкового оркестра. — Поиздевавшись, корреспондент перешел на серьезный тон: — Не нужно блефовать. А теперь я бы хотел услышать голоса моих друзей. Если они живы.

— Я бы тоже хотел услышать голоса ваших заложников.

— Ну это мы вам сейчас устроим. Станция зашипела и через минуту выдала:

— Слушаю, лейтенант Орлов.

— Назовите свой личный номер, — попросил Давыдов.

Орлов или тот, кто выдавал себя за него, бойко назвал номер.

— Назовите имена своих родителей и соседей по комнате на последних сборах, быстро, — скомандовал Давыдов.

Корреспондент ответил. Давыдов записал личный номер и имена в блокнот.

— Ну как, удостоверились, все в порядке?

Давыдов понятия не имел, какой у Орлова личный номер и как зовут его родственников. Более того, он допускал, что удостоверение и жетон с личным номером могли находиться у людей, захвативших начальника Северного поста. Имена родственников они тоже могли узнать. А вот имена соседей по комнате на последних полковых сборах молодых офицеров мог назвать только сам Орлов. И в числе этих соседей был сам Давыдов, вместе водку жрали. И в комендатуре потом тоже вдвоем отбрехивались.

— Давайте второго, — попросил лейтенант.

Динамик затараторил по-фински. Лейтенант вопросительно посмотрел на Алвара. Тот взял станцию, спросил что-то, а услышав ответ, кивнул.

— Да, это Тойво, я спросил имя его сестры. Она дома, в Суоми. — Финн вернул радиостанцию лейтенанту.

— А теперь давайте наших, — донеслось из трубки.

— Хорошо, — согласился Давыдов. — Через минуту вы их услышите, но говорить они будут по-русски. На всякий случай.

— Один из них не говорит по-русски.

— Ничего, я что-нибудь придумаю.

Пленных новые подчиненные лейтенанта действительно посадили в ящики от ЗИПа для дизелей. Два продолговатых дырчатых металлических пенала затащили в «прихожую» ЦУБа. В длину короба значительно превышали рост человека. Имели примерно по полметра в высоту и ширину. Раньше в ящиках хранились выхлопные рукава, дегазационные комплекты и катушки с силовым кабелем. После развертывания станции в коробках хранили всякую полезную всячину вроде картофеля. И вот они сгодились для совершенно непредвиденной цели.

— Как арестанты? — спросил Давыдов у солдата с забинтованной головой — ребята с озера приложили чем-то тяжелым, когда захватывали пост. Сейчас он изображал бдительного караульного при гарнизонной гауптвахте.

— Теперь тихо, — ответил тот, подбрасывая на ладони здоровый гаечный ключ. — Лежат себе спокойно. Прям как семейка вампиров в древнем склепе. — Боец показал на ящики. — Чтоб не простыли, мы им туда по матрасу бросили.

— А ключ тебе зачем, ты же должен быть с карабином?

— А я и есть с карабином. — Солдат протянул руку в угол, извлек оружие и показал его Давыдову. — «Эскаэс» номер эн ка тридцать четыре сорок два, боевой, заряженный. А ключ — средство постановки помех. Эти кадры между собой переговариваются, а я им мешаю.

Для иллюстрации боец размахнулся и грохнул ключом по ящику. По эмоциональной окраске тирады из-под крышки пенала Давыдов решил, что вряд ли в ней содержатся сведения о количестве людей на Северном и системе охраны. Диверсанты могли из нее узнать лишь о том, что их товарищ жив и не очень счастлив. Анатолий поднес «Моторолу» к отверстиям в крышке и нажал тангенту. С минуту человек в ящике возмущался, наконец затих.

— Это был тот, который по-нашему не умеет, — прокомментировал лейтенант содержание радиотрансляции.

— Чем это вы его так обидели? — осведомился собеседник. — Теперь давайте того, кто говорит по-русски, мне нужно задать ему несколько вопросов.

— Предупреждаю насчет, сами понимаете… — начал Анатолий.

— Понимаю, давайте второго.

Давыдов щелкнул фиксаторами крышки и поднес рацию к лицу пленного. Перевязанный солдат взял карабин на изготовку. Диверсант неуклюже сел, помогая себе связанными руками.

— Давай, граф Дракула, ты все слышал. — Офицер приблизил рацию к губам чужака и нажал кнопку передачи. На корпусе зажегся светодиод. Давыдов прикрыл огонек пальцем.

— Это я, — сказал пленный в микрофон.

— Не волнуйтесь, мы вас скоро вытащим. Уже утром. Мы почти закончили. Вы целы? — спросил голос.

— Вполне, с нами все в порядке. — Пленный вдруг, не переводя дыхания, быстро заговорил на незнакомом языке

«Шалишь, дружище, за лохов нас держишь».

— Извини, дружок, в этот раз я забыл нажать кнопочку. — Лейтенант с усмешкой убрал палец с индикатора. Светодиод не горел. «То-то, мы тоже не лаптем щи хлебаем».

Пленный философски пожал плечами:

— Попробовать все же стоило. Сам понимаешь.

Рация ожила снова:

— Мы вас предупреждаем относительно здоровья и безопасности наших людей. Будьте на приеме. Ждите вызова и не глупите. И еще, я бы не советовал вам пытаться разминировать сами знаете что…

— Всегда на приеме, — оборвал Давыдов.

Мишка Кудрявых распахнул дверь. На его лице аэродромным прожектором светилась радость:

— Есть связь…

Давыдов дурашливо затянул:

— Родина слышит, Родина знает, где над Землей ее сын пролетает… — На «пролетает» он нажимал особенно, вкладывал в это слово смысл, не связанный с перемещением индивидуума в безвоздушном пространстве. Да, здорово пролетели с командировочкой.




ГЛАВА 24.

УТРО 10 АПРЕЛЯ 1988 ГОДА.

КЕСТЕНЬГА.


В связи с ЧП «вожди племен и народов» собрались на командном пункте. С того момента, когда был принят доклад о захвате Северного поста и его последующем освобождении, прошло более пяти часов. В классе подготовки дежурной смены сидели Кайманов, Силинкович, начальник районного отделения КГБ, надевший по такому случаю военную форму, координатор от Комитета из столицы, недавно прибывший капитан морской пехоты Северного флота и экипаж «вертушки». Группу морских пехотинцев доставили прямо с корабля, вернувшегося с боевой службы в Атлантике на базу в Североморске. На вертолетной площадке батальона стоял «Ка-29», на покрашенном шаровой краской борту сжимал в лапах якорь белый медведь — эмблема авиации Северного флота. В убежище на КП батальона разместилась группа крепких ребятушек в черных беретах и камуфляже «мокрая галька — тундра», предмет зависти местного воинства. На сухопутчиков моряки поглядывали с нескрываемым снисхождением, они сразу дали понять аборигенам, что приехали не в бирюльки играть. Вечно кто-то обделается, а ты потом разгребай. Обосновались по-хозяйски: у ящиков и тюков со своим снаряжением выставили часового с АКМ. Морпеховская молодежь начала задирать местных «дедушек».

В класс экстренно вывели линию связи с Северным. Давыдов раз пять повторил свое донесение, все его обращения записывали на магнитофон. Сидящие в зале слушали торопливую речь лейтенанта.

— …Имеют легкое стрелковое вооружение, пока активных действий не предпринимают, между собой говорят то ли по-немецки, то ли по-голландски. С виду европейцы, в лагере ведут какие-то работы, на пространстве между сопкой и прикрывающим лагерь лесом не появляются…

Координатор выключил магнитофон. Воспроизведение записи предназначалось главным образом для капитана морской пехоты.

— Как видите, информации очень мало, этот ваш, как его, — координатор обернулся в сторону Деда, — Давыдов, мог бы сообщить и побольше, если бы, пользуясь темным временем суток, произвел разведку. Он у вас, похоже, не способен на активные действия.

— С обеих сторон есть потери и заложники, один из них, кстати, финский гражданин, — вступился за подчиненного комбат. — Давыдов и так сделал, что мог…

— Сейчас мы делаем все, что можем. Москва приняла решение, дальнейшая разработка операции переходит в ведение КГБ. Вы и морская пехота считаетесь приданными нам для усиления. Вот, можете ознакомиться. — Координатор положил на стол лист бумаги. — С этого момента никакой утечки информации, доклады наверх по линии Министерства обороны прекращаются, вы уже продемонстрировали полную несостоятельность и неумение работать. Теперь нам приходится выправлять положение. Чтобы не спугнуть незваных гостей, решено дополнительно никого пока не привлекать и не информировать армейское руководство. Больше по вашим каналам никакой информации наверх.

Силинкович с неприкрытой неприязнью посмотрел на безукоризненные стрелки на брюках координатора. В костюме, сшитом на заказ у московского портного, этот тип не производил впечатления вконец уработавшегося и блистал на фоне осунувшихся от недосыпа Деда и НШ. Местный комитетчик смотрелся рядом с московским коллегой дремучим провинциалом.

— Мы здесь, а Давыдов там. Обстановку мы знаем со слов Давыдова, оценивать пытаемся… — НШ ткнул пальцем в карту, приколотую на классную доску, — по вот этому шедевру геодезии и картографии от тыща девятьсот шестьдесят второго года. Что там на местности сейчас, никто толком не знает. Давыдов планирует обмен. Ему нужно подсказать, как это организовать лучше. Он опасается подвоха со стороны этих немецко-голландских захватчиков…

— Они, по нашим данным… — слова «нашим данным» координатор выделил голосом, — говорят на африкаанс. Это в Южной Африке, — любезно уточнил он, глядя на Силинковича.

— Какая разница, где это? — НШ вынул флакон с белой жидкостью. Язва, заработанная на нервной почве, совсем распоясалась. Узнав о происшествии на Северном, майор сначала принимал альмагель ложками, но вскоре перестал тратить время на отмеривание дозы и попросту хлебал из горлышка. Столичный гость следил за ним неприязненно.

— Может быть, вам лучше покинуть совещание?

— Да я уж как-нибудь продержусь…

Местный комитетчик грустил и помалкивал. Москвич практически отстранил его от контроля над ситуацией. Хотя, казалось бы, он — представитель КГБ, ему и карты в руки. Координатор по возрасту годился ему в сыновья, а по званию — майор — в подчиненные. Но его появлению предшествовал разговор по линии правительственной связи. Звонили рано утром из центральной конторы и ясно дали понять подполковнику, что ему пока светит лишь роль мальчика для битья: «Как это вы такое допустили, куда смотрели, у вас под самым носом десант высажен, а вы ни ухом, ни рылом…» А майор будет тем, кто пришел, увидел, победил. Звонивший из столицы прозрачно намекнул на неприятности, ожидающие подполковника, «если нашему специалисту не будет оказана вся необходимая помощь».

«Как допустили, как допустили… — печально думал местный гэбист. — Каком кверху, вот как».

«Руководство всеми силами передайте нашему представителю, — сказали ему. — У вас и так слишком много недостатков».

Начальник местного отделения конторы понимал: сейчас на его горбу очередной сынок высокого начальства торжественно въедет в рай. Понимал, но поделать ничего не мог. Разве что на пенсию уйти… Но это еще в лучшем случае, могут и просто так выпереть из системы.

Подполковник заставил себя оторваться от грустных раздумий и вернуться к теме совещания. Московский Юлий Цезарь, он же майор Комитета государственной безопасности Иван Александрович Корнеев, упивался своей значимостью и доставал НШ:

— А Южная Африка — это, товарищ майор, по-вашему, что?

Перейти на обращение по имени-отчеству ему не удалось. Армейцы накуксились и упорно называли высокого полномочного гостя «товарищем майором», и он был вынужден платить той же монетой. «Ну и нечего цацкаться с солдафонами, — убеждал себя он, — нечего. Протирают тут штаны да еще деньги требуют за особые условия…»

— По-моему, Южная Африка — это где негры, апартеид и Нельсон Мандела. Если собираетесь читать мне лекцию по политической географии, то сейчас не самое подходящее время. Там, по нашим данным («нашим данным» НШ тоже акцентировал), в опасности жизнь одиннадцати человек.

— Южная Африка — это полезные ископаемые, прежде всего уран и алмазы…

— Да что вы говорите! — вмешался Дед. — И сейчас эти наши гости сидят на берегу озера и моют алмазы? А мы переливаем из пустого в порожнее и тем самым им помогаем?

— Ну моют не алмазы, а золото. А алмазы, по некоторой информации, в этих краях все-таки есть.

— И что же их до сих пор никто не нашел, или они здесь только по вашим данным?

— Кое-кто нашел. — Координатор открыл «дипломат» и вынул пачку бумаг. — И не только по нашим данным. Вот, взгляните, — сменил он тон на примирительный и положил бумаги на стол.

Офицеры придвинулись.

Бумаги были очень разными. Одни — желтые, ветхие, с разлохматившимися и обломанными краями. На других, с буквами «ять» и твердыми знаками в конце некоторых слов, красовался российский двуглавый орел. На третьих чернел орел со свастикой. Были письма, написанные простым карандашом, какие-то донесения с расплывчатыми синими печатями первых лет Советской власти. Попадались фотографии. Москвич извлек из вороха свежие листы с отпечатанным текстом.

— Руководство дало добро на ваше ознакомление. Но, сами понимаете, — выдержал он паузу, — это очень серьезные сведения.

Корнеев положил на стол пожелтевшую фотографию:

— Профессор Императорского горного института Поклонский Кирилл Николаевич. Он первым проводил геологические изыскания в ваших краях. Здесь, на севере Карелии, и на Кольском полуострове. По данным ряда возглавляемых им экспедиций, профессор Поклонский считал, что эта территория богата полезными ископаемыми, в том числе и алмазами. Летом семнадцатого года здесь вела разведку одна из его партий. В сложившихся условиях профессор…

— Ушел за кордон? — предположил доселе молчавший морпех.

— Нет, он был вынужден свернуть работу и возвратиться в Петербург. За границу он уехал в восемнадцатом. — Корнеев положил на стол две фотографии, одна — примерно того же периода, что и снимок с профессором. На ней улыбался бородатый молодой человек в рубашке, бриджах и высоких сапогах, снятый на фоне какого-то геологического оборудования. На другой был пожилой мужчина с волевым лицом, одетый в офицерскую форму вермахта.

— Поклонский Алексей Кириллович. На первом снимке — студент берлинского университета, на втором — начальник специальной геологической экспедиции, подчинявшейся напрямик одному из отделов рейхсканцелярии, между прочим.

Дед перевернул снимок с бородатым юношей. «Любимому отцу и учителю. Умеэльвен. Швеция. 1938 год». Поверх надписи синел штамп архивного инвентарного номера.

— Поклонский-старший неоднократно пытался возобновить изыскания. По некоторым данным, первый раз это было во время финской кампании. Потом, в годы войны, дело отца продолжил сын, во главе экспедиции, о которой я упомянул.

— Так это его шайка сейчас на берегу озера орудует? — Силинкович снова откупоривал свой флакон. — Живучий дедок, ему сейчас под девяносто, а все туда же…

— Семьдесят шесть, — уточнил Иван Александрович. — Конечно, это не он.

На стол легли другие фотографии, судя по качеству и изображению, сделанные совсем недавно.

— После войны сын профессора оказался в Южной Африке. Он не был военным преступником, поэтому его никто не искал. Тогда многие специалисты из третьего рейха попали кто в Аргентину, кто в Африку. Поклонского мало интересовали идеи национал-социализма, он увлекался только геологией, и его, квалифицированного специалиста, охотно приняли в горнорудную компанию.

— Если это он, — Кайманов повернул свежий снимок так, чтобы его видели все, — то он великолепно сохранился.

На фоне трехосного броневика улыбались, обнявшись, двое в иностранной военной форме: шорты, рубашка с короткими рукавами, панама.

— Это капитан Поклонский Денис Алексеевич и второй лейтенант Разин Сергей Петрович, офицеры родезийской армии. Снимки сделаны в Анголе во время наступления УНИТА в семьдесят девятом году.

— Оба русские?

— Оба, только родители Разина оказались в Африке сразу после революции. Вот их группа, по нашим данным, — улыбнулся Корнеев, — и находится на берегу озера.

— И все же, почему именно здесь? У нас что, самый слабый участок границы? — поинтересовался Дед.

— Да нет, просто у озера, где сейчас Северный пост, в годы войны была база экспедиции Поклонского-сына. И похоже, она там что-то нашла. Кроме того, на озере базировались летающие лодки, искавшие северные конвои союзников. Так вот, в сорок четвертом по лагерю нанесла удар наша авиация. Базу долго и безуспешно искали, наконец в охрану был внедрен разведчик. Как только ему удалось выйти на связь, были установлены координаты базы. Но в то время наших интересовал только аэродром. Сообщениям о том, что немцы ведут какие-то топогеодезические и геологоразведочные работы, особого значения не придавали, думали, что неприятель планирует строить грунтовый аэродром подскока для бомбардировщиков. Базу уничтожили. Когда через несколько дней туда добралось специально снаряженное подразделение из Беломорска, пехотинцы обнаружили пустой лагерь. Уцелевшие люди ушли в сторону границы. Преследование не было организовано ввиду его очевидной бесперспективности. Наши бойцы уничтожили остатки лагеря и вернулись в пункт постоянной дислокации. Руководство считает, что где-то там остались материалы экспедиции сына сбежавшего профессора.

— Зачем им эти материалы? — спросил местный комитетчик. — Вести разработки им все равно никто не даст, у нас не Бразилия. Территория под контролем, и места относительно обжитые.

Корнеев ответил:

— Сейчас компания, в которую устроился после войны Поклонский-младший, переживает не лучшие времена. Ее владельцы собираются поправить свои дела, обратившись к нашему правительству с предложением помочь с геолого-разведочными работами в этих местах. Вероятно, искать они будут именно алмазы.

— А больше ничего экспедиция не нашла? Может, уголь или там нефть? Может, тут этих ваших камней и нет вовсе? — подал голос морпех.

— Мы не знаем, что нашла экспедиция, но если наши догадки правильные, то экономический эффект от материалов, которые ищет Денис Поклонский, будет огромным. Компания же, о которой идет речь, специализируется на добыче и продаже алмазов. Нефтью или чем-либо подобным она не интересуется.

— Занимательная история. А какие у вас конкретные предложения? Надо что-то реальное делать. По словам Давыдова, на утро назначен обмен, после которого наших гостей, похоже, ничто не будет здесь удерживать.

— Обмен нужно затянуть. Судя по имеющимся данным, — Корнеев подошел к доске и глянул на карту, — мы сможем захватить лагерь.

— А не проще ли обменять спокойно, и пусть самолет с «группой товарищей» взлетает, а его аккуратно посадят на аэродром или собьют? — предложил НШ. — И никаких потерь.

Координатор елейно улыбнулся:

— Посадят, собьют… Уж не вы ли беретесь это устроить? По идее, самолет вообще не должен был оказаться на озере, ведь так? А вы его пропустили. Будет просто очень здорово, если вы снова дадите маху, и он улетит восвояси. Только теперь на его борту будут документы огромной ценности.

Майор КГБ отошел от карты:

— Нет, придется брать всех на земле.

— У меня предложение, — встал морской пехотинец. — Наш вертолет наносит удар по летающей лодке, потом высаживает одну группу здесь, — он показал точку у основания гряды, идущей вдоль берега озера, — вторую здесь. — Карандаш коснулся озерной косы. — Потом вертолет высаживает фельдшера к Давыдову, у него иностранец раненый. Там найдется где сесть? — Капитан повернулся к Деду, тот утвердительно кивнул. — Отлично, — продолжал моряк. — Потом предлагаем гостям сдаться. Они окажутся в кольце, уйти не смогут.

— А если материалы уже в самолете? Что, если они пострадают при этом вашем ударе?

— У нас лучший экипаж, — вмешался один из летчиков. — Разнесем «вешке» движки, и все. Не извольте беспокоиться, все сделаем — приходи кума любоваться.

— Я не могу рисковать, будем высаживаться прямо на лагерь.

— А если нас всех перещелкают в этом лагере, материалы не пострадают? — вспылил морпех.

Комитетский подполковник откашлялся.

— Я, конечно, понимаю, кто руководит операцией, — заговорил он с иронией. — Но позволю себе заметить: если мы откажемся от обмена, гости могут подняться в воздух, имея на борту заложника-иностранца, и кто тогда даст «добро» на перехват такого самолета? Вы думаете, финские власти придут в восторг? Их гражданина у нас берут в заложники, а мы его добросовестно отправляем на тот свет. Может быть, московское руководство готово взять на себя переговоры с Хельсинки и решить этот вопрос, так сказать, заранее? Чтобы потом не объясняться?

— Вы правильно вспомнили, кто руководит операцией. Порядок действий такой. Вертолет доставляет нас к лагерю, по пути делает три демонстративные посадки в точках, которые вы показали на карте…

— А это еще зачем? — удивился моряк.

— Для введения противника в заблуждение относительно места высадки.

Капитан взорвался:

— Да вы вообще когда-нибудь что-нибудь подобное организовывали? Прием с вашим «заблуждением» можно применять при высадке ДРГ[35 - ДРГ — диверсионно-разведывательная группа.], а не при освобождении заложников или штурме позиции. Вы что, хотите их заранее предупредить о нашем появлении? Так попросите это сделать лейтенанта, который сидит на сопке и не высовывается. И правильно, между прочим, не высовывается. У нас тут не Москва, и темное время суток, когда удобно производить разведку в виду противника, наступит в конце осени. Здесь, знаете ли, начинаются белые ночи. Я в толк не возьму, как пацанов на этом бугре еще не постреляли. Если все до сих пор целы, то большое спасибо лейтенанту.

Корнеев не привык, чтобы его выставляли идиотом. Особенно младшие по званию, тем более из числа приданных для усиления. Капитан и его люди были нужны для выполнения планов руководства, а не для консультаций по вопросам тактики спецподразделений. Придали? Вперед и с песней. Свое мнение можете оставить при себе. Ишь, привыкли у себя в армии демагогию разводить. Ну, армейцы, видать, далеко зашли ваши игры в демократию. Еще и приказы будете обсуждать. Расслабились за последние годы, забыли, что такое контора. Можно и напомнить.

— Вы отказываетесь выполнять приказ? Может быть, хотите передать команду вашему мичману? Мне некогда вызывать сюда подразделение «Альфа». Ваше начальство считает вашу группу лучшей. Может, это заблуждение? У меня тут насчет вас кое-какие сомнения возникли. Статейку про невыполнение приказов напомнить?

— Да лучшая группа, лучшая, успокойтесь. И я не отказываюсь выполнять ваши приказы. Но вы же не понимаете, куда нас собираетесь бросить. У вас просто нет опыта. Это вам не в ГУМе или Шереметьеве террористов ловить. Вы даже карту, и то прочитать не можете. Вот эта гряда — естественная линия обороны. Немцы же не дураки были, когда свою базу устраивали именно здесь… Кстати, мой заместитель не мичман, а прапорщик.

Дед вмешался:

— Постойте, это что же получается? Вы у себя в Комитете обо всем знали заранее? Почему же нас не поставили в известность?

— Я уже довел до вашего сведения, что это дело исключительной важности. Мы боялись утечки информации и к тому же не были уверены. Были лишь предположения…

— А у вас не было предположений, что личный состав поста может быть уничтожен?

— Повторяю, мы лишь предполагали место и способ инфильтрации группы на нашу территорию…

Морпех возмущенно фыркнул. Покачал головой:

— Ну-у дела, ну вы даете! Могете, блин, работать. А сейчас что? Облажались, так теперь будете жар нашими руками загребать?

— Товарищ капитан! Я сам поведу штурмовую группу. На месте разберемся, кто что дает и могет. Товарищ подполковник, распорядитесь, пожалуйста, чтобы ваши тыловики выдали мне полевую форму. Размер пятьдесят второй, рост третий, размер обуви сорок три.

Дёд угрюмо слушал: «Моряк железно прав, штурм лагеря — чистая блажь закусившего удила москвича. Нельзя туда людей бросать. Вот удружила столица с представителем! Только бы Давыдов не подвел, а то еще хватит ума, тоже полезет воевать».

Кряхтя, комбат поднялся на ноги и направился в зал боевого управления. Обернулся в дверях и спросил, глядя в глаза Корнееву:

— Автомат не желаете?

Тот продемонстрировал двадцатизарядный «стечкин». Дед пожал плечами и вышел. В зале БУ снял трубку телефона, сокрушенно покачал головой и позвонил в казарму:

— Федоров, организуй сюда наверх комплект полевой формы и бронежилет.

Начальник РЛУ Андреев по причине чрезвычайности обстановки был назначен оперативным дежурным. Воспользовавшись затишьем в работе, майор вышел из КП в курилку. Там смолил одну за другой «беломорины» командир группы морской пехоты.

— Ну, и до чего вы там досовещались? — Андреев жестом отказался от папиросы и выудил портсигар, а из него достал болгарскую «Ту-134». — Я теперь слабенькие курю.

— Досовещались дальше некуда. — Морпех замотал головой. — Ох, и достался нам вождь Македонский, Тамерлан херов… Попрем, как лейб-гвардия под Аустерлицем, с развернутыми знаменами и музыкой.

С прибытием на КП представителей госбезопасности канал связи с Северным постом экстренно вывели в класс подготовки дежурной смены — во избежание утечки информации. Андреев дал указание расчету ППРЦ запараллелить выход с приемника на одну из линий пульта связи оперативного дежурного и теперь был в курсе происходящего. Он не знал только результатов совещания координационной группы.

— Докоординировались до того, что шерсть дыбом встает. Знаешь, майор, почему в стране последние годы все творится хрен знает как? Потому что нами рулят дилетанты. Сидят они в своих теплых креслах и управляют нами, как им Бог на душу положит. А чтобы нормальные люди даже в мыслях не держали усесться в это кресло, те, что сверху, состряпали приказ об обязательной московской прописке. Так что никто, майор, вроде меня или тебя, туда не прорвется, и будем мы с тобой здесь для этих ребят таскать из огня каштаны голыми руками. Но это еще полбеды, пока они просто раздают сверху указаньица. Гораздо хуже, когда они пытаются здесь, внизу, лично руководить их претворением в жизнь…

Моряк растер рифленой подошвой брошенный окурок.

— Все спланировали так, что я бы предпочел поменяться местами с вашим лейтенантом. Ему со своей горы, наверное, хорошо будет видно, как те ребята, что окопались на берегу, будут на нас отрабатывать приемы ведения огня по движущейся мишени.

— А что-нибудь сделать вы не можете? Ну связаться с вашим флотским начальством, отменить операцию?

— Черта с два тут отменишь… Нас же со всеми потрохами передали в полное, так сказать, распоряжение. Да и кто возьмет на себя ответственность похерить все это безобразие? Больно кому-то нужно карьеру себе портить, тем более что персонально за эту операцию никто не отвечает. Если мы провалимся, шишки посыплются на этого комитетчика. А-а, к черту! Пошел я своих архаровцев инструктировать. — Капитан потянул на себя бронированную плиту входной двери КП и скрылся в темном проеме.

Андреев аккуратно бросил окурок в урну и пошел на рабочее место.

В классе подготовки смены Корнеев мерил принесенную прапорщиком Федоровым полевую форму.

— А что, камуфлированной у вас на складе нет? — Майор недовольно рассматривал себя в мутное зеркало, позаимствованное в умывальнике КП.

— У нас ее вообще нет, мы же не ВДВ, — усмехнулся тыловик. — «Броню» тоже сразу наденете?

Прапорщика забавляло поведение высокого гостя — нашел время для демонстрации военной моды.

— Прикину, а надену при посадке в «вертушку» .

Москвич приладил поверх всего снаряжения плечевую кобуру с ПС. Вошедший в класс морпех с иронией оглядел Корнеева.

— Мы что, не согласовали какие-нибудь вопросы? — осведомился майор, проверяя, удобно ли выхватывать пистолет из кобуры.

«Господи, ну и пижон», — подумал моряк.

— Я пришел карту взять, мне нужно проинструктировать своих людей.

— Я бы хотел присутствовать на инструктаже.

— Это уж как вам угодно, — подчеркнуто вежливо отреагировал моряк, после чего снял с доски карту и аккуратно сложил по линиям сгиба. — Только вот с бронежилетом вы, пожалуй, поторопились. При захвате лагеря нам предстоит двигаться очень быстро, а в этой кирасе вы много не набегаете. К тому же старье, в нем только на посту загорать…

Как принимающая гостей сторона, Дед не преминул организовать соответствующий случаю завтрак. Правда, москвич и морской пехотинец на него не пришли, скорее всего, чтобы лишний раз не попадаться друг другу на глаза. В зале присутствовали комбат, НШ, летчики вертолета и начальник районного отделения КГБ. К нему-то Дед и обратился:

— Дмитрий Иванович, ты что же, совсем не можешь остановить этот бардак? Может, позвонишь куда, пока ваш заезжий мальчик дров не наломал?

В глазах комитетчика появилась вселенская тоска:

— Знал бы ты, кто у этого паренька папаша, не стал бы и спрашивать. Его сюда прислали за дыркой для ордена, должность ему там, вишь, перспективная замаячила. Велено оказать всестороннее содействие.

— Так одно дело содействие, а другое — когда он лично лезет куда не надо. Он получит свою дырку для ордена, только это будет дырка от пули.

Начальник районного отделения повернулся к комбату:

— А ты думаешь, я не вижу? Мне это уже все во… — Гэбист чиркнул ребром ладони по горлу. — Они меня загодя назначили козлом отпущения. Кому звонить? Папаша этого энтузиаста ведет дело про ископаемые.

Кайманов укоризненно качнул головой в сторону летчиков:

— Ты уж про все ваши игры…

— Да пусть знают, — взорвался комитетчик. — Мы их сейчас пошлем в мясорубку неизвестно ради чего. Мы даже не в курсе, стоит ли овчинка выделки. Просто папаше нужно отчитаться за годы проделанной работы, он, видишь ли, давно ведет эту разработку, а сынка пристегнул на случай удачи, глядишь, и ему чего обломится. Ну а не выйдет, мы с тобой ответим. Ты — за то, что эта лайба тут у вас села, а я — за то, что плохо ее ловил. Лучше бы вы ее еще на подлете завалили.

Дед был удивлен, такого непрофессионализма от комитетчиков он не ожидал. Воспитанный на «Семнадцати мгновениях» и «Щите и мече», он, как и положено нормальному советскому гражданину, ожидал сложных разработок, битвы умов, хитроумных комбинаций. А тут прямая противоположность, какая-то штурмовщина, налет гуннов на водокачку…

Остальные хмуро глядели в тарелки, есть не хотелось. Один Силинкович в целях борьбы с язвой заставил себя «домучить» первое. От второго большинство отказалось. Оскорбленный таким непочтением к его поварским талантам, Таджибаев грохнул подносом с пирогами об стол и принялся с шумом собирать грязную посуду.

— Ты вот что, Ойбек, — Дед знал всех солдат батальона по именам, — моряков накорми по первому разряду.

— Сделаем, товарищ подполковник. — Повар понимающе кивнул. — Очень хорошо покормим.

Морские пехотинцы разместились в убежище. Помещение было тесно заставлено двухъярусными солдатскими кроватями. В случае затяжных боевых действий с применением противником оружия массового поражения в нем должна была отдыхать свободная смена расчета командного пункта. Предусматривался и удар по КП — в убежище был аварийный выход на поверхность.

При появлении капитана подчиненные вскочили с коек и приняли стойку «смирно». Командир группы расстелил на столе карту и план лагеря, начерченный со слов Давыдова. Для его уточнения пришлось еще раз залезть на мачту, только на этот раз лейтенанта сопровождал Мишка Кудрявых.

— Задача: нейтрализация… — капитан задумался, как лучше обозвать противника, продолжил: — …разведывательно-диверсионной группы. Место дислокации группы — район Пяозера, северо-западный берег… Высаживаемся прямо на лагерь, без подготовки. Главное наше преимущество — внезапность. Действовать придется молниеносно, поэтому сейчас на плане объясняю задачу каждого. На боевые пойдут… — Офицер назвал фамилии участников высадки. — Остальные находятся здесь в распоряжении прапорщика Никитина.

Остальными оказались матросы последнего призыва. Брови у прапорщика удивленно взметнулись вверх. Их с командиром группы судьба свела в 1984-м, в Афганистане. В том году наши войска несли самые тяжелые потери. Командир тогда прибыл молодым лейтенантом из Центра подготовки. За несколько месяцев рота потеряла около половины личного состава. Вот тогда-то взводный стал ротным. Из всех офицеров и прапорщиков невредимыми остались они вдвоем. С тех пор служили вместе. Решение командира не брать его на боевые могло означать, что либо задача слишком легкая, либо… Второе «либо» было значительно хуже. Значит, война вернулась. А ведь они только начали привыкать к спокойной жизни. Если жизнь морского пехотинца, приписанного к кораблю, постоянно несущему боевую службу, можно считать спокойной. Из числа прошедших огневую школу людей в роте осталось лишь несколько старослужащих. Их ротный намеренно включил в состав группы. Чтобы присматривали за теми, которые пороху не нюхали.

Капитан заканчивал инструктаж. «Старички» обменялись с прапорщиком многозначительными взглядами.

На плане лагеря кружки и стрелы обозначали задачи участников операции. Каждый должен знать, «куда бежать и с кем бороться». Некоторое время потребовалось на уяснение задачи членами штурмовой группы и ответы на неизбежные в такой ситуации вопросы.

Корнеев появился, осторожно, чтобы не хлопнула, притворив дверь. Дослушал конец инструктажа, вмешался в обсуждение. Предупредил людей о строжайшей секретности операции, затем разложил поверх карты фотографии:

— Вот этих необходимо брать живыми. В лагере должно находиться большое количество ценных документов. Одна из наших задач — не допустить их уничтожения. Старайтесь поменьше стрелять, ручными гранатами пользуйтесь крайне осмотрительно. Если материалы будут уничтожены при захвате лагеря, можно считать, что вся затея была напрасной.

После инструктажа капитан распорядился выдать боеприпасы. Прапорщик и старший сержант начали вскрывать цинки с патронами. Пока личный состав набивал магазины и вворачивал взрыватели, капитан что-то писал, устроившись в углу.

— Командир, боеприпасы выданы, — оторвал его от этого занятия прапорщик.

— Спасибо, Лукич, давай команду на выдвижение к вертушке.

— Палыч, не обижай, возьми с собой…

Капитан отрицательно покачал головой, сложил исписанный лист вчетверо, отдал прапорщику.

— Ты вот что, Лукич, в случае чего передай моим…

— Ты что, командир?

— Ничего, ничего, старшина… — Капитан направился к выходу.

Прапорщик, дернув его за рукав, повернул к себе, впился взглядом в лицо:

— Командир, что, все так плохо? Возьми меня с собой, пацаны необстрелянные, со мной тебе легче будет…

Капитан снова покачал головой, обнял пожилого вояку:

— Будь, Лукич. Не обижайся, не возьму. Жди нас здесь…

— Береги ребят, командир, и сам того, особенно не высовывайся.

Кивнув, капитан пошел вслед за подчиненными. В подземном коридоре моряка нагнал Корнеев:

— Что вы тут сцены устраиваете? А еще офицер.

— А пошел ты, ваше ско-бродь… — весело отозвался капитан и, оставив побледневшего от возмущения комитетчика, вышел наружу.

Группу провожало все начальство. Винты «Камова» подняли тучи пыли. Удерживая фуражки, остающиеся махали руками, пока вертолет не набрал высоту. Пожилой прапорщик задержался на опустевшей площадке и долго смотрел вслед уменьшающемуся силуэту. Провел рукой по нагрудному карману с письмом и понуро побрел в КП.




ГЛАВА 25.

10 ЧАСОВ 20 МИНУТ 10 АПРЕЛЯ.

БЕРЕГ ПЯОЗЕРА.


С закрывающей берег гряды казалось, будто шар ветрозащиты «Тамары» на сопке не больше лампочки карманного фонарика. Ветер с озера лениво качал ветви сосен и елей, которыми густо заросли вершина и склоны гряды. На берегу между обвалившимися землянками и блиндажами, среди затопленных воронок, у палаток работали чужие люди. Двое быстро укладывали какие-то бумаги в пакеты из непромокающей пленки. Третий бросал в огонь непонадобившиеся документы. Около костра стояли разбитые деревянные ящики с надписями готическим шрифтом на боках. Экипаж лодки предпочитал не показываться на берегу.

На гребне спорили двое. Вернее, один пытался убедить второго. Второй невозмутимо разглядывал в бинокль вершину сопки.

— Послушайте, Денис, вы со своим упрямством рискуете сорвать операцию. Мои специалисты уже закончили работу, все материалы у нас, пора возвращаться. А вы тут игры устраиваете с обменом. Раз эти двое попались, значит, им просто не повезло. Вы что же, ждете, пока мы все к ним присоединимся? Или вас смущает, что один из них ваш дружок? С заложниками на борту мы можем не опасаться, что самолет собьют.

— Мне до сих пор казалось, что заботиться о вашей безопасности на этой территории поручено мне.

— Мои люди работу закончили, и я требую немедленно возвращаться. В противном случае буду вынужден информировать правление…

— Ах, вы будете вынуждены… — На лице собеседника появилась нехорошая улыбка. — И что же, по-вашему, правление может предпринять по отношению ко мне? А вам известно, благодаря кому ваше правление может получить эти материалы? Ваши специалисты управились. А мои еще нет. Мы вылетим в намеченное время, минута в минуту. А что касается пленных, господин Вандервельде, мне случалось оставлять своих людей на месте операции. Но только мертвых. Менять этот порядок я не намерен, и, раз наши люди живы, обмен состоится в… — Поплавский посмотрел на часы, — назначенное время, у нас в запасе еще два часа. И потом, как вы себе представляете посадку в Финляндии, имея на борту заложником гражданина этой страны? Здесь вам не Африка и не Азия, а в Европе надо действовать иными способами, нежели вы привыкли.

Вандервельде негодующе фыркнул — окружающий пейзаж до Европы, по его меркам, не дотягивал. Медвежий угол, тут и под кустик нужно ходить с «манлихером», а комаров, как в джунглях в сезон дождей.

— Если вы провалите операцию…

— То мы с вами попадем в одну камеру. Бросьте, Бартель, вы геолог, ваша задача — отобрать из архива нужные бумаги, и только. А моя задача — привезти вас сюда и доставить обратно. Не волнуйтесь. Все идет по плану, грузите материалы в самолет. Если хотите, — усмехнулся Поплавский, — займите в нем заранее место у окна.

Геолог резко повернулся и отошел, проклиная тупое русское упрямство. Он был уверен, что необходимо сейчас же взлетать. А заложники? Ничего, потерпят, компания выплатит им хорошую компенсацию. И Советы, учитывая важность услуг, которые планирует оказывать им компания, не затянут с выдачей пленных правосудию ЮАР. А уж дома адвокаты фирмы в два счета вытащат парней из-за решетки. Вряд ли русские заартачатся, ведь у них еще не было контрактов такого значения с Преторией. Мир меняется, Москве нужны новые друзья. Особенно сейчас, когда экономика русских переживает не лучшие времена и когда их вынудили уйти из многих регионов планеты, где раньше они играли первую скрипку. Этот проклятый наемник не желает оставлять «боевого друга», нашел время блюсти офицерскую честь. И дружок, кстати, тот еще гусь. Вспомнить их проделки в Анголе — мороз по коже. Факт есть факт, о материалах немецкой экспедиции компания узнала благодаря деду Поплавского, но на чьи деньги организована эта операция? На деньги компании, а не на гроши бывшего солдата удачи или сбережения его именитого предка. Его средств не хватит даже на аренду водного велосипеда, не говоря уже о летающей лодке.

При планировании операции Бартель Вандервельде исполнял обязанности снабженца. Он не забыл, во что обошлось компании материальное обеспечение, сколько труда ушло на одни лишь поиски нужного оборудования. Самолет наняли и практически переделали, отреставрировали. Сделали подарочек этим бандитам из Юго-Восточной Азии. Никакой другой аэроплан не подходил, нужен был именно русского производства, на случай если при перелете что-то пойдет не по плану. А аренда каналов спутниковой связи, а радиоэлектронное оснащение? А кормежка всей этой военной своры в основном лагере по ту сторону границы? И теперь все может пойти насмарку из-за упрямства Поплавского. Правда, у него есть военные заслуги и опыт, но ставить все в зависимость от мнения одного человека — это уж слишком.

Вандервельде подошел к столу, за которым работали его ассистенты. Те упаковывали последнюю стопку материалов. Сквозь прозрачную пленку виднелись карта с четкими пометками и бланк, заполненный безупречным, каллиграфическим почерком.

«Немецкий порядок, орднунг, — почти с благоговением подумал геолог. Потомок буров, Вандервельде с уважением относился к Германии. — Не то что варварская Россия. Имея такие ресурсы, скатываться на позиции стран третьего мира! Германия совсем недолго правила на юге Африки, но за этот срок там появились дороги, больницы, порты, телефон и телеграф, даже школы для кафров. А здесь? Семьдесят лет отцы и деды работали только для того, чтобы внуки пустили все на ветер. Нам везет, пока у них такие лидеры. Нет, в любой стране главное — порядок, невзирая ни на какие жертвы, Порядок с большой буквы».

Геолог палкой поворошил бумаги в костре. Хлопья сажи взвились вверх. Улетели координаты обнаруженных некогда конвоев, сведения о тоннаже потопленных судов. Сгорали наградные листы и ведомости получения довольствия. Пылали накладные на горючее и боеприпасы к торпедоносцам, неотправленные письма и сводки потерь. История превращалась в пепел. Впрочем, сейчас это было не важно. В эти часы творилась новая история.




ГЛАВА 26.

10 АПРЕЛЯ 1988 ГОДА.


Грохот двигателей оглушал. «Ка-29», казалось, задевал шасси верхушки деревьев. Корнеев в своей полевке цвета хаки и бронежилете выделялся в группе камуфлированных морских пехотинцев. Попытки завязать разговор с его новыми подчиненными натыкались на откровенную неприязнь, хотя парни в черных беретах признавали его начальником в этой операции. Перешучиваясь, они подчеркнуто игнорировали комитетчика. Единственным собеседником Корнеева мог бы стать батальонный фельдшер, сразу после взлета вцепившийся обеими руками в сумку с медикаментами. Но целителю было не до разговоров — у него душа ушла в пятки. За иллюминатором мелькали темно-зеленые верхушки деревьев, изредка проглядывали относительно светлые пятна болот, иногда ослепительно вспыхивало зеркало лесного озерца, и тогда по потолку салона скакали солнечные зайчики.

Возбуждение на борту нарастало. Пилот выполнял повороты, не особенно заботясь об ощущениях десантников. Снова и снова машина резко кренилась, людей бросало друг на друга. Экипаж старался идти по профилю, исключающему преждевременный визуальный контакт с земли. Привыкшие к такому способу перемещения пехотинцы отзывались на тряску шутками. Физиономия фельдшера приобрела зеленоватый оттенок. Из кабины выглянул борттехник, показал растопыренную пятерню и прокричал:

— Приготовиться, подлетное — пять минут.

Капитан морской пехоты понимающе кивнул.

— Первыми мы с Птицыным, за нами Водовозов и Кошечкин. Вы, как руководитель десанта, — он в упор посмотрел на комитетчика, — в середине группы, следующими… — Чтобы лишний раз поддеть москвича, моряк назвал его не командиром десанта, а руководителем. Привыкший называть свое начальство руководством, Корнеев подвоха не заметил, а личный состав группы сообразил, что функции и права командира их капитан, несмотря ни на что, оставил за собой.

— Это тоже элемент вашего плана? — Вандервельде, качаясь с носков на пятки, показывал пальцем на вертолет. — Потрудитесь объяснить, откуда он взялся? Вы же клятвенно всех уверяли, что русские не смогут вызвать помощь.

— Значит, им удалось разминировать…

— И это все, что вы можете сказать? А что теперь прикажете делать?

— Я думаю, вам и вашему персоналу следует укрыться в блиндаже, а мы займемся вертолетом. Пока ничего страшного не случилось. И не случится, если вы будете меня слушаться. — Поплавский быстро спустился с гряды.

— Вашей самоуверенности, Поплавский, нет пределов. Слушаться вас, когда все предприятие рушится… Что вы о себе возомнили? — Бартель засеменил следом.

— Вертолет курсом на нас, «ка двадцать девять», опознавательные знаки наши. — Патрульный, заметивший машину первым, бегом примчался оповестить Давыдова.

— Миша, запрашивай батальон, — скомандовал лейтенант.

Младший сержант взял трубку полевого телефона. К этому времени уже была налажена устойчивая связь с частью, и Кудрявых вывел управление радиостанцией в пустующее УКТ, в котором оборудовали наблюдательный пункт. Туда же вывели и линии связи с огневых точек, размещенных на вершине сопки. Для этого пришлось задействовать все полевые телефоны. Выуженный из загашника на П-12 полевой коммутатор, неизвестно как туда попавший, стал центром мироздания — на него замыкались все линии связи в системе обороны. На один окоп не хватило телефона, и с занимавшим его стрелком Давыдов переговаривался по Р-805.

Окопы лейтенант велел обустроить по принципу «линии Маннергейма». Но не той ее части, которая известна сплошными дотами и укрепрайонами. Мало кто знает, что эта линия была оборудована не только на Карельском перешейке, но и значительно севернее. В местах, где болотистая почва не позволяла строить что-либо монументальное, прибегали к простому способу. На землю ставили два щита примерно в полуметре друг от друга, пространство между ними заполняли щебнем и галькой, благо этого добра в Карелии хватает. Со стороны противника насыпали откос и для маскировки укладывали дерн и мох. Стрелковая ячейка готова. Против артиллерии, прямо скажем, не очень. Но ты еще попробуй сюда затащи свои пушки, атаковать же пехотой, когда стрелок сидит за таким укрытием, а единственная защита нападающего — шинельное сукно… Кое-где за щебенчатыми укреплениями финны даже передвигались ползком, буксируя пулеметы на салазках.

Примерно такие инженерные сооружения создал и гарнизон Северного. Долбить сопку не хватало времени, да и нечем было. Не лопатами же с пожарного щита ковырять твердый грунт. А заблаговременно организовать наземну оборону никто не потрудился, как это у нас водится.

Люди оборудовали «окопы» остаток ночи и все утро и теперь валились с ног. Правда, Давыдов установил график дежурств, чтобы бойцы менялись через несколько часов. Но пока лейтенанту не удалось никого отправить на отдых. Все ждали развязки. Неизвестность настораживала и пугала, тут уж не до сна. Верилось, что с прибытием вертолета наступит долгожданный финал и все неприятности останутся позади.

— Дают подтверждение, — сообщил Михаил.

— Конспираторы хреновы, предупредить не могли! А если бы мы по этому геликоптеру огонь открыли? — Лейтенант дал сидящему рядом солдату дымовую шашку. — Пойди зажги у края вертолетной площадки.

Боец затрусил к выходу из капонира, придерживая рукой приклад карабина.

Силуэт вертолета рос, крылатая машина держала курс прямо на вершину. Давыдов побежал к вертолетной площадке. Серый «Ка-29», оглушая шумом двигателей и свистом винтов, прошел над головой, поднятый лопастями ветер разметал клубы дыма от шашки. Вертушка ушла к озеру.

— Какого черта… — Давыдов зашелся в кашле, впопыхах он дал солдату шашку с хлорпикрином. Порывы стихающего ветра сносили остатки едкой дряни с вершины.

— Он что, не знает, где мы, а где они? — солдат-азербайджанец, приложив ладонь козырьком ко лбу, вглядывался в удаляющуюся точку.

Только сейчас лейтенант заметил, что у площадки собралось все «население» поста, включая прихромавшего Алвара.

— А ну, марш по огневым точкам, тоже мне вояки… — Офицер почти съехал по склону укрытия и схватил трубку телефона. Кудрявых остался сидеть на краю капонира, наблюдать за озером.

— Прямо к лагерю этих, врагов, пошел. Может, так надо, а, товарищ лейтенант?

Давыдов вызывал батальон. Ответил сам Дед:

— Не паникуйте, все по плану, держитесь, скоро все кончится…

— Говорят, по плану. — Лейтенант взял телефон и, волоча за собой провод, взобрался к Кудрявых. Рядом устроился финн.

Вертолет завис над лагерем, ветер взметнул песок и сухую опавшую хвою. Полотнища палаток рвало с колышков. Внизу мельтешили люди. Трое бежали к старому блиндажу, остальные — под прикрытие сосновых крон. Летчик уже выбрал место посадки и теперь опускал ручку шаг-газ, заставляя машину идти к земле. Борттехник распахнул люк, и первая пара с оружием на изготовку приготовилась спрыгнуть на песок.

Трубу на станке и людей рядом заметил правый летчик. Толкнул командира, указал пальцем. Утопив педаль поворота и наклонив ручку тяги, тот стал уводить машину от намеченного места высадки. Ручку шаг-газ пришлось вернуть в прежнее положение. От неожиданного маневра двое у люка чуть не нырнули вниз, их удержали за снаряжение стоящие сзади. Пехотинцы в салоне повалились на пол. Корнеев бросился в пилотскую кабину.

— Вы что делаете?! — закричал он экипажу. — Немедленно сажайте машину!

Сзади оглушительно грохнуло, взрывной волной майора опрокинуло в кабину. Осколки дробно застучали по дюралю. Вспыхнуло. Потянуло дымом. Ровный рокот двигателей сменился надрывным воем. Летчик ткнулся лицом в приборную доску. Опрокинутый Корнеев кое-как сел. «Спас бронежилет», — мелькнула мысль.

— Подбит из ПЗРК[36 - ПЗРК — Переносной Зенитно-ракетный комплекс.], ухожу от места высадки, — докладывал второй летчик, одновременно пытаясь удерживать машину на курсе. В горячке он не замечал болтающийся кусок перебитого шнура гарнитуры шлемофона. В кабину пробивался дым, пахло горелым маслом. В салоне кто-то кричал и стонал.

Дымя, вертушка снижалась по дуге. Не дотянув до подножия сопки, плюхнулась на болото недалеко от лагеря. Шасси подломилось, и «Ка-29» наклонился на правый борт. Сломанные при ударе лопасти далеко разлетелись в разные стороны от места аварии. Из машины выскочили пятеро, отбегая от горящей «вертушки», развернулись в цепь.

— Что это там? — повернулся младший сержант Кудрявых к лейтенанту.

Давыдов, видевший, как падал вертолет, стряхнул оцепенение.

— Похоже, сбит. Срочно сообщай нашим…

С вершины сельги загремели выстрелы. Мишка с Давыдовым бросились на землю. На коммутаторе дружно отвалились пластинки на окошках линий связи с огневыми точками, задребезжал звонок.

— Это не по нам, это по тем, кто прилететь на вертолет, — сообщил выглянувший из-за бруствера Алвар.

Люди в цепи опрокидывались навзничь.

— Там у них снайпер, — сообщил финн.

— Попробуй его найти. — Лейтенант вручил бывшему разведчику бинокль.

Некоторое время Алвар разглядывал вершину и склон гряды:

— Он на другой сторона, наверное, не один. Здесь не вижу. С наш сторона никого нет.

Десантники на болоте залегли, укрываясь за кочками от огня. Выстрелы и короткие очереди не замолкали. Через некоторое время штурмовая группа начала отползать к вертолету.

— Давай вниз. — Давыдов почти столкнул младшего сержанта, укрывшегося за насыпью.

Кудрявых съехал по склону к коммутатору, в укрытии сел. Поймал себя на том, что дрожат колени. Страх? Или азарт, предвкушение боя? Нет, страха Миша не испытывал, и это его даже удивило. Ощущение, как перед стометровкой на соревнованиях в институте.

— Миша, звони по окопам — к бою! — раздался сверху голос лейтенанта.

Младший сержант потянулся к ручке индуктора и только тут заметил, что руки тоже бьет мелкая нервная дрожь. Собравшись, он резко крутнул ручку вызова. Съехавший сверху Давыдов не выпускал из рук ТА-57. Офицер поднял трубку. Батальон ответил сразу. На КП ждали сведений о действиях группы.

Дед очень медленно положил телефонную трубку в гнездо аппарата. Силинкович и местный начальник отделения конторы молча смотрели на командира батальона. В классе повисла звенящая тишина. Это был как раз тот случай, когда молчание красноречивее многословия. Кайманов подчеркнуто ровно произнес:

— С вертолетом все, докомандовался ваш иезуит. Что будем делать дальше?

Подполковнику госбезопасности Дмитрию Ивановичу Сивцову казалось, что все кругом отодвигается вдаль, покачиваясь, уплывает; класс наклонился и заскользил в сторону. Собрав волю, Сивцов попытался остановить это скольжение. Голос начальника штаба пробивался сквозь слои ваты, которые взялись неизвестно откуда и заглушали все звуки.

— Предложения следующие: Олсуфьев вооружает, сколько может, людей, минимальное количество оставляет нести боевое дежурство и выдвигается к посту. Сообщаем ему радио данные для связи с Давыдовым, чтобы они смогли на месте скоординировать свои действия. Задача Олсуфьева — перекрыть дорогу. Пограничников просим хорошенько прикрыть линейку. Раз уж Комитет продемонстрировал все, на что способен, будем расхлебывать эту кашу сами. Надо снимать ограничения по секретности, все равно скоро шило вылезет из мешка. Следует немедленно выйти на полк и ввести их в курс, и дальше, на дивизию. Гостей, я полагаю, надо сбивать, на земле их не взять, только зря людей потеряем. Конечно, если у Комитета не найдутся веские аргументы против этого варианта. — НШ повернулся к начальнику местного отделения.

Аргументов не было, чекисту вообще ничего путного не приходило в голову. Мысли разбегались в разные стороны. В душе почему-то возник протест. Не против чего-то конкретного. Против того, что все вышло именно так, а не иначе. Рушилась карьера, а вместе с ней летело в пропасть все: выслуга лет, благополучие семьи, будущее детей, вроде бы наладившийся к концу службы быт. Теперь внуку заказана дорога в вожделенное училище погранвойск. Сивцов представил на мгновение кадровика, проверяющего анкету внука: «…Ах, тот самый… Нет, нам такой не подходит…» А ведь до пенсии всего ничего, с учетом льготной выслуги пенсия должна быть… Какая, к черту, пенсия, все, вся жизнь псу под хвост, из-за одного московского выскочки. Это дерьмо в самом начале нужно было отдать армейцам, пускай бы разгребали. Ну прислали тебя координировать, так не лезь же, в самом деле, в пекло. Нужно было дождаться, когда вояки разберутся с проблемой, изъять у них материалы, и все. Пожалуйста, беги докладывай о проделанной работе. И результат налицо, и контора не внакладе. А теперь что исправишь? Спецгруппу угробили под чутким руководством представителя конторы. Кто будет объясняться с флотским начальством, с семьями этих парней, в конце концов? Сам координатор пропал, скорее всего, его больше нет в живых. А этого Сивцову московский папа не простит, папа не вспомнит, что велел выполнять все капризы дитятки. Он вспомнит, что Сивцов поставлен здесь блюсти интересы Комитета и должен сам решать возникающие в районе проблемы.

— У меня предложений нет, пограничникам я сейчас позвоню. Если что новое, то я у себя в кабинете. — Нетвердыми шагами подполковник направился к выходу. Хлопнув дверью машины, бросил водителю: — В поселок.

Надо было сразу перехватить инициативу, связать руки столичному хлыщу какими-нибудь фиктивными функциями. Нет, смалодушничал, теперь сам же и поплатился. Мельком подумал о злосчастном экипаже вертолета и морпехах. Когда он начинал службу начальником заставы, реакция на гибель подчиненных была иной. В то время он, скорее всего, сам поспешил бы на выручку, ринулся в драку.

Закололо в боку. Привычным движением подполковник отвинтил колпачок алюминиевой тубы, положил под язык таблетку валидола.




ГЛАВА 27.

БЛИЖЕ К ПОЛУДНЮ. 10 АПРЕЛЯ 1988 ГОДА.


От горящего вертолета веяло жаром, но отползти в сторону без риска быть замеченным Корнеев не мог. Сквозь дым он почти ясно видел людей, расстрелявших группу после крушения. До гряды, за которой прятались чужие стрелки, было чуть больше ста метров. Видеть всю гряду мешала купа низкорослых елок. Оттуда короткими очередями огрызался «Калашников». Кто-то из моряков уцелел и теперь вел огонь в одиночку. Стрелявший был прижат к земле ответным огнем и тщательно целиться не мог.

Корнеев прильнул к окуляру оптического прицела СВД и попытался отыскать моряка. Выбираясь из вертолета, координатор схватил подвернувшийся под руку приклад. Оказалось, винтовка. Тем, кто остался в «вертушке», оружие уже ни к чему.

— Эй, КГБ, прикрой парня.

Корнеев покосился на говорившего и снова приник к окуляру. После приземления рядом оказался капитан морской пехоты. При взрыве ракеты его изрешетило осколками. Куртка моряка потемнела от крови. Капитана выволокли из вертолета его бойцы, а потом растянулись в цепь и попытались занять оборону, но на открытом месте ничего не получилось. Корнеев видел всех погибших. Тела сохраняли линию цепи. Пятнистые комбинезоны на светло-зеленом мху. Капитан самостоятельно передвигаться не мог.

— Не будь гадом, помоги парню, ему без прикрытия сюда не добраться.

Корнеев не отозвался, он уже решил, что не будет стрелять, разве что противник покинет свое укрытие и попытается его убить. Капитан, похоже, скисал. Говорить ему было трудно, он молча следил за Корнеевым. Автомат в ельнике умолк, наверное, кончились патроны.

— Стреляй же… — шепнул рядом капитан.

Майор вдруг вспомнил, что даже не знает его имени, только фамилию.

Корнеев увидел в прицел, как раздвинулись еловые лапы, на открытое место выбежал солдат. Все еще сжимая в руке бесполезный автомат, он бросился к вертолету.

— Зигзагами, бе-ги зиг-загами, — хрипел рядом капитан. — Уходи с линии прицеливания…

С гряды снова открыли огонь, клочки мха и лохмотья торфа взлетали рядом с бегущим. Скоро в него попали. Корнеев видел ошметки плоти и брызги крови из груди моряка, пуля пробила его тело насквозь. Морской пехотинец упал лицом вперед, приподнялся на руках, медленно завалился набок. В бессильной ярости капитан зарычал сквозь стиснутые зубы.

Корнеев придвинулся к моряку, зажал ему рот ладонью и торопливо зашептал:

— Да молчи ты, пока нас не вычислили. Засекут — тоже кончат. Лежи тихо.

Капитан из последних сил отодвинулся, потом плюнул. Целил комитетчику в лицо, но кровавый сгусток попал Корнееву на воротник. Тот брезгливо вытер слюну и кровь пучком мха.

— Мразь, — прошептал моряк, сделав жалкую попытку приподняться на локте.

Корнеев ударил капитана тыльной стороной ладони. Тот обмяк и замолчал, но продолжал пристально смотреть на бывшего координатора. От стыда и жалости к себе Корнеев заплакал.

На вершине гряды появился человек с биноклем, неторопливо оглядел место побоища. Всхлипнув, Корнеев приник к прицелу, навел перекрестье на цель. Медленно выдохнул, как на стрельбище, и начал выжимать слабину спускового крючка. Но страх победил, заставил положить винтовку на мох. Уронив голову на руки, бывший координатор беззвучно рыдал. Капитан морской пехоты, не отрываясь, смотрел на комитетчика.

— Мразь, — повторил он и закрыл глаза.

— Товарищ лейтенант, они теперь что, за нас примутся? — Боец вопросительно смотрел на Давыдова.

— Мы для них угрозы не представляем, вряд ли они попытаются атаковать сопку. До сих пор они действовали очень логично. В штурме поста никакой логики нет, особенно теперь. Кроме того, у нас двое пленных. — Анатолий пытался придать голосу уверенность, которой вовсе не испытывал.

О намерениях диверсантов можно было только гадать. Чужаки за какие-то полчаса разделались с вертолетом и уничтожили атаковавшую их группу, и какие у них теперь планы, знает только Аллах.

Словно откликаясь на вопрос бойца, ожила молчавшая до сего момента «Моторола». Аккумуляторы станции садились, ухудшая качество связи.

— На пригорке, как слышите?

— Хуже, чем раньше, — отозвался лейтенант.

— Начинаем обмен, двух ваших на двух наших. Через пять минут мы выводим заложников, соответственно, вы отпускаете пленных. С нашей стороны стрельбы не будет. Те, кто раньше пройдет половину расстояния между озером и вашей горой, ждут другую пару. Вопросы?

— Вопросов нет.

Сняв трубку связи с батальоном, Давыдов сообщил о начале обмена. Помедлив, Дед дал «добро».

Пленных вывели к склону сопки. На всякий случай Давыдов распорядился сковать их наручниками. Владеющий русским чужак прошелся внимательным взглядом между сопкой и озером. Заметив сбитый вертолет, усмехнулся:

— Похоже, мы пропустили самое интересное. Вы тут немного разогнали скуку? Ай-ай. А ведь вас предупреждали, что могут быть неприятности.

Конвоирующий пленных боец замахнулся прикладом.

— Отставить! — вмешался Давыдов. — Ну вот что, warrior[37 - Warrior — Воин (англ.).], сейчас ты и твой компаньон медленно и чинно пойдете к своему лагерю. Если половину расстояния до лагеря вы преодолеете раньше, чем пара, идущая вам навстречу, — останавливаетесь и ждете. Если попытаетесь выкинуть фортель, то вот он… — лейтенант показал на Алвара, сидящего рядом с карабином, — сделает из вас обоих дуршлаги.

— Ну-ну, мой лейтенант, откуда в вас столько свирепости? В том, что произошло с вертолетом, вы сами виноваты. Кто вынудил нас действовать таким образом? Заметьте, до вашего появления никто не пострадал. — Он покосился на простреленную ногу Алвара и уточнил: — Никто серьезно не пострадал, смерть патрульного в наши планы не входила, зря он затеял играть в войну.

— Время! — скомандовал Анатолий.

— Давай двигай. — Боец стволом подтолкнул пленного к тропинке.

Встряхнув наручник на руке, тот насмешливо спросил:

— А остальное наше имущество вернуть не хотите?

— Оставим на память.

— Кстати, о времени. Могу я осведомиться, который час?

— Двенадцать часов десять минут, это для вас что-нибудь значит?

— О, мой лейтенант, сейчас все имеет значение. А время особенно, скоро вы сами все поймете. — Пленный весело засвистел и потянул напарника за собой.

— Алвар, если что, стреляй. — Давыдов поднес бинокль к глазам.

С гряды у озера спускалась другая пара.

— Я понимать, какое нарушение, я сразу стрелять. — Бывший разведчик прицелился и повел стволом, сопровождая уходящих.

В полдень капитан умер. Корнеев так и не решился покинуть свое убежище. Он старался не поворачиваться лицом к моряку. Казалось, тот продолжает смотреть. Не заставил себя майор госбезопасности и прикоснуться к мертвому, закрыть ему глаза.

Выходило, что Корнеев был единственным свидетелем гибели группы. И единственным виновником. Страх за свою жизнь сменился тупой обреченностью. Думать об ответственности не хотелось. Что-либо предпринять, исправить ситуацию майор не мог. Иногда появлялась решимость, хотелось что-то сделать, но не удавалось придумать что. Вспышки отчаяния и злости чередовались с обволакивающей все тело вялостью.

Отсюда не был виден лагерь противника, до спасительной сопки слишком далеко. Оставалось ждать. Но лежать рядом с мертвым моряком было невыносимо. Вертолет слабо чадил, пахло сгоревшим керосином, маслом, человеческой плотью. Тела погибших в машине превратились в уголь. Иногда ветер менялся, и тошнотворный запах добирался до Корнеёва, вызывая спазмы в желудке. От влажного мха промокла одежда, ноги мерзли в сырых ботинках. Временами майора трясло от холода и шока.

Не сразу Корнеев заметил, что заложники и пленные двинулись навстречу друг другу. Зато, когда две пары людей вышли на равнину, он со своей «позиции» увидел их очень хорошо. Им предстояло разминуться в какой-то сотне метров от вертолета. Словно в дремоте, пришла мысль, что Давыдов, несмотря на запрет, начал обмен. Надо помешать… Мысли расплывались, путались. Почему не должен состояться обмен, майор уже не понимал, но как будто неведомый голос твердил ему: вмешайся! Уставший думать Корнеев подчинился голосу. Взяв винтовку поудобнее, он сменил позицию. Пришлось перелезть через тело капитана, в ноздри ударил солоноватый запах крови. В голове прояснилось: сорвав обмен, он выиграет время и помешает отлету «гостей». Майор обрадовался решению: все правильно. Теперь он знает, что делать. Он снова контролирует ситуацию.

Обе пары достигли середины пути одновременно. Корнеев слышал, как пошутил пленник и заложники рассмеялись. Орлов и финн шли легко, руки у них были свободны. Когда скованным на ручниками людям осталась четверть пути, Корнеев прицелился, задержал дыхание и плавно нажал спуск. Шедшего с его стороны человека опрокинуло, он потянул за собой напарника. Тот был не лыком шит. Он не пытался избавиться от наручников, а взвалил товарища на спину и, петляя, как заяц, помчался к озеру.

— Ты что-о-о!!! — заорал Давыдов, уронив бинокль и повернувшись к Алвару.

— Это не я. Это кто-то от вертолет. Оттуда стрелять.

Лейтенант навел бинокль на корпус «Ка-29» и никого не увидел. Потом заметил движение.

Орлов и Тойво услышали стрельбу и резво припустили к сопке. Человек с ношей на спине уже карабкался на сельгу, когда Корнеев выстрелил снова. Два тела, скованные наручниками, покатились по склону. Со стороны озера уже палили в ответ. С вершины сельги к покореженному фюзеляжу протянулся дымный шлейф, изувеченную «вертушку» окутало облако разрыва.

До подножия сопки беглецам оставалось метров пятьдесят. Петляя между елками и валунами, они неслись по низине. Огонь со стороны озера сосредоточился на бегущих. Стрелков по-прежнему не было видно. У ног Орлова и финна взлетали султанчики песка и гравия.

— Ложись, падай! — закричал Алвар и громко добавил что-то по-фински. Бывшие заложники залегли за валунами у подножия сопки. Давыдов зажег дымовую шашку и бросил вниз. Место, где укрылись товарищи, заволокло дымом. У кого-то из солдат на огневой точке, обращенной к озеру, сдали нервы, и он начал палить в белый свет как в копеечку. На гряде не было видно противника. Не новички, умеют маскироваться. Ответные пули стучали по брустверу УКТ, за которым прятались Алвар и лейтенант.

— Кого увидишь, стреляй. — Давыдов на «пятой точке» съехал по склону.

Алвар выстрелил:

— Кажется, попал.

Анатолий вызвал батальон и начал сообщать последние новости. В небе что-то прошуршало, оглушительно грохнуло над головой. Уши пронзила боль, зазвенело в черепе. Обхватив голову руками, лейтенант повалился на землю и закричал. Рядом ползал и орал боец. Лопнул шар ветрозащиты. Мачта дернулась, со звоном порвались тросы верхнего яруса оттяжек. Осколки стеклопластика полетели во все стороны. Механизм вращения антенны свесился с площадки на верху мачты; несколько мгновений его удерживали питающие кабели, потом он сорвался. Вся конструкция мачты, увлекаемая механизмом, стала крениться. Ненадолго ее падение задержали растяжки четвертого и пятого ярусов, потом она переломилась и упала на антенну от демонтированной РЛС, с жутким скрежетом превратила ажурную конструкцию в мешанину из алюминиевых трубок, сеток и стальных ферм. Плотно сцепившись с антенной, мачта съезжала по склону, по пути срывая колючую проволоку заграждений. В этот момент грянули мины в капонире, где стоял прицеп СПЛ. Установить причину взрыва потом так и не удалось. То ли взрыватели сработали от сотрясения, когда упали обломки мачты или колпака ветрозащиты, то ли у мин, кроме прочих, были еще и радиовзрыватели и с озера послали нужный радиосигнал. Земля вздрогнула, вокруг застучал поднятый взрывом щебень. Мелкие камни запрыгали по склонам укрытия вниз. Визжал металл съезжающих по склону мачты и антенны. Позицию заволокло дымом, в котловане стало нечем дышать.

Давыдов, кашляя и чихая, на четвереньках выбирался из УКТ. Мачта и антенна наконец остановились на середине склона. Груда искореженного металла угрожающе нависла над огневой точкой. На глазах у Давыдова из неглубокого окопа выскочил солдат и побежал вверх по склону. В этот момент лопнул трос растяжки, один из тех, что удерживали на месте ворох увечного металла. Стальная петля кинулась вверх, ударила солдата, потом, потеряв энергию, раскрутилась и замерла. Смятая страшным ударом человеческая фигурка кувырком отлетела в сторону. Один за другим лопнули остальные тросы, и то, что миг назад называлось антенно-мачтовыми устройствами, рухнуло в ельник у подножия сопки. Одна из растяжек намоталась на антенну радиостанции и, как щупальце спрута, утащила ее за собой. В воздухе мелькнул металлический кол с привязью, ранее ограничивающей вращение антенны. Он с силой обрушился на дверь КУНГа радиостанции и застрял в ней. Повсюду сыпались сломанные ветки, сбитая хвоя.

Тишина наступила внезапно, после грохота и скрежета отсутствие звуков казалось неестественным. Давыдов наконец пришел в себя, словно от гипноза очнулся и обнаружил, что стоит на четвереньках у выхода из УКТ. Где-то слева и сверху, у бруствера, отплевывался от пыли и ругался, почему-то исключительно по-русски, Алвар. Лейтенант встал и побежал к сбитому тросом солдату.

Над телом уже склонились Расул и электромеханик-азербайджанец, навстречу Анатолию бежал младший сержант-локаторщик.

Солдат лежал на спине. Ударом троса ему рассекло грудную клетку. Песок под ним потемнел от крови. По краям раны белели осколки ребер, а в глубине булькало и дергалось. С края раны свисал православный крестик. Младшего сержанта вырвало. Давыдов стоял в оцепенении. Тело солдата дергалось в агонии, из легких вырывался хрип, мутнеющий взгляд блуждал, пока не нашел лицо офицера. Самым страшным было то, что боец умирал в сознании. Изо рта толчками шла кровь, захлебываясь, он что-то хрипел. Расул наклонился к залитому кровью лицу и прислушался.

— Не дай… — повторил за умирающим старшина. — Не дай уйти.

Глаза подернулись пеленой, тело содрогнулось в последний раз и застыло. Расул повернулся к лейтенанту, по его щекам катились слезы.

— У, гады… — заголосил вдруг младший сержант. — Сволочи, мать вашу…

Лейтенант вдруг с удивлением осознал, что смотрит не в лицо погибшего, а на его ногу, с которой при ударе сорвало сапог. Босым солдат выглядел еще более жалко. На его виске Давыдов заметил потемневшую ссадину и по ней узнал бойца, сторожившего пленных. Повязка, закрывавшая ссадину, слетела.

— У викингов это называться «красный орел».

Лейтенант обернулся, сзади, опираясь на карабин, стоял Алвар. Лицо финна не выражало никаких эмоций, только глаза выдавали. В них застыли боль и жалость.

— Нужно прочитать молитву. — Алвар показал на крестик погибшего, Расул и азербайджанец согласно закивали.

— Молитву? — Давыдов с недоумением обвел взглядом стоящих у тела.

— Да, командир должен читать молитву, у нас же нет капеллан, — уверенно объяснил финн.

— Но я не умею.

— Я тоже не могу, наша вера чуть-чуть другой. Вы должны прочитать молитву по ортодоксальному обычаю.

— Ортодоксальному? А, ну да, по православному. Но я не знаю молитв. И потом, мы же не можем его прямо сейчас похоронить.

— Он солдат, солдат иметь право быть похоронен как надо, мы сейчас воевать, кто знать, что будет потом. Может, мы все умереть. Поэтому он должен быть похоронен сразу, и молитва должен быть сразу. В нашей армии было бы так.

Давыдов пожал плечами, он не знал, есть ли среди солдат еще один православный. Сам он никогда не задумывался о религии. История его интересовала, особенно ее древний раздел, а вот религия… Он даже не был крещен. Финн и бойцы ждали, лейтенант отрицательно покачал головой:

— Я не умею.

И впервые за все время знакомства с Алваром увидел на его лице осуждение.

— Тогда я буду читать как могу. — Финн сосредоточился.

— Я умею по-нашему, по-мусульмански, меня дед учил Коран читать. Может, мне тоже… — предложил азербайджанец.

Давыдов выдавил из себя:

— Да молитесь вы, как умеете. Если Бог есть, он у всех один, а если нет, то-все равно… — Что значит «все равно», лейтенант не пояснил.

Сняв с пожарного щита асбестовое одеяло, он прикрыл убитого. И отошел в сторону.

Финн и электромеханик начали молиться. Заупокойная, звучащая над телом православного солдата на разных языках, всколыхнула в Давыдове щемящую жалость. До чего обидно, что никто не может произнести православную молитву, выполнить ритуал на родном для погибшего языке. Странное чувство: смесь вины и стыда. И какой-то ущербности, что ли. Получается, что только русские растеряли свои традиции.

«Мы слишком долго считали себя великим народом, так долго, что забыли простую истину: свое лидерство нужно постоянно подтверждать. Только когда мы сами начнем себя уважать, у других, глядишь, появятся причины уважать нас, — подумал лейтенант. — А уважение народа к себе проявляется и в том, как он поступает с павшими солдатами».

Над телом простого русского парня звучали непонятные слова. Вечные слова, сулящие что-то благое тому, кто поверил.

— Мы его здесь похороним? — Младший сержант шмыгнул носом и жалко посмотрел на офицера.

Тот отрицательно помотал головой. По закону обоих погибших солдат необходимо отправить домой.

По склону поднялись Орлов и Раннен и теперь ошеломленно смотрели на людей, склонившихся над прикрытым белым одеялом павшим солдатом.

Стук и крики из КУНГа радиостанции наконец привлекли внимание, кто-то внутри орал благим матом и колотил в дверь. Из двери аппаратной торчал блокировавший ее кол. С помощью топора и лома Давыдов и Иванов вскрыли КУНГ, из станции выбрался белый как мел Кудрявых.

— Вы где ходите? — обиделся Мишка. — Сверху что-то падает. Дверь не открыть, откуда-то дым. Я уж думал, вас всех перебили. Думал, сгорю тут, на хрен. Что-то со связью, тут после того, как эта штука ударила, — левой рукой Кудрявых показал на застрявший в двери металлический стержень, — высокое выбило. Я несколько предохранителей заменил, настроился, а связи все равно нет.

Правая рука младшего сержанта висела плетью. Давыдов понял, что у Мишки шок.

— У тебя что с рукой?

— Где? — не понял Мишка. — С чем?

— Рука у тебя сломана. Связи нет, потому что антенны повалило. Иди к «цубику», пусть тебя перевяжут, мы тут с Расулом справимся. Расул, давай на крышу, ставь десятиметровый штырь и АЗИ[38 - АЗИ — антенна зенитного излучения.]. Я тут посмотрю, что к чему.

Внутри станции повреждений не было. Для приемника Давыдов решил приспособить антенну от Р-105. Эта станция, предназначенная для связи в колонне и дистанционного управления, ему была не нужна. Порывшись в ящиках с ЗИП, лейтенант нашел антенну Куликова, щелкнул фиксатором и воткнул ее в гнездо антенного трансформатора снаружи КУНГа рядом с дверью. В станции заменил кабель для Р-105 ремонтным кабелем РК-75. Ремонтного кабеля еле хватило на расстояние от гнезда выхода антенного трансформатора на борту отсека до гнезда входа приемника. Натянутый через отсек РК-75 мешал передвигаться внутри станции. Сойдет, сейчас не до удобств.

Давыдов воткнул штекеры головных телефонов в гнезда приемника:

— «Выселки сорок два», я «Ольха пятнадцать», прием… — Сквозь потрескивание помех взволнованный голос Андреева был слышен достаточно четко. По крыше топал Расул, КУНГ раскачивался от движений старшины.

— Готово, товарищ лейтенант. — Расул спрыгнул на землю. — Можете настраиваться…

— Командир, уходят, уходят гады! — появился в КУНГе младший сержант с П-12, схватил за руку и чуть ли не выволок наружу. — Слушайте.

Анатолий уловил гул двигателей летающей лодки на озере. Внутри КУНГа посторонние звуки заглушались местными, от системы станции. Снаружи звук двигателей был слышен хорошо. Тональность гула менялась.

— Двигатели проверяют, готовятся к взлету. Расул, давай связь немедленно. — Лейтенант полез на крышу КУНГа. Видимость оттуда была, конечно, хуже, чем с мачты «Тамары», но теперь приходилось довольствоваться тем, что осталось. Летающая лодка медленно удалялась от берега. Под носом самолета плясал белый бурун.

— Включаю высокое, — закричал Расул на станции. — Вы там, на крыше, осторожно!

— Не учи ученого, — отозвался Давыдов.

Лейтенантский взгляд окинул позицию, задержался на чудом уцелевшей антенне П-12, ЦУБах, соснах с ровно, как пилой, срезанными верхушками. В капонире «Тамары» горело, черный дым выползал из укрытия и хлопьями оседал на землю.

— Есть связь, — бодро доложил Иванов.

Давыдов спустился на землю и протиснулся в радиостанцию. Взял микрофон, надел головные телефоны. Вздохнув, вызвал батальон. Услышав радостный отклик Андреева, зачастил:

— Обстрелян, СПЛ уничтожена, имею потери, противник готовится к взлету…

В фургонах у озера царило оживление. Операция близилась к удачному концу. С самолета пришел доклад, что все материалы на борту. Но еще не настало время разрешать взлет.

Оператор следил, как уже в который раз на мониторе пятно зоны связи от спутника наползает на нужный район. Наконец пятно закрыло отметку маячка самолета и отметки заброшенных при помощи шаров «гостинцев». Оператор доложил об изменениях на экране начальнику. Тот подошел к монитору.

— Готовность к взлету — три минуты. Передавай. — Веллер обернулся к человеку у стойки связи, тот кивнул в ответ и вызвал самолет:

— «Пилигрим», я «Аббатство», готовность три минуты, дайте подтверждение…

— «Аббатство», получите наше подтверждение.

— Начинаем, — скомандовал капитан оператору. Из динамика на одном из фургонов послышалось:

— Приготовиться к встрече «Пилигрима».

Несколько человек занялись установкой антенн посадочной радиомаячной группы и приводной радиостанции.

Сигнал, прошедший через спутник, оживил притаившиеся в лесу устройства. Одна за другой на мониторе зажглись отметки готовности к работе. Операторы набрали на клавиатуре новую кодовую последовательность. Отметки на мониторе изменили цвет, начали пульсировать.

— Все «странники» включены… — доложил старший смены по телефону.

Новости сыпались одна хуже другой. Дед оцепенело уставился в точку на планшете. Теперь всем заправляли они с Силинковичем. Из дивизии уже вылетела группа начальников для оказания помощи, но вертолет пока не достиг даже зоны видимости местных РЛС. Потери на посту, уничтожение самой современной единицы техники, готовность гостей к возвращению — все это требовало немедленного решения и ответных действий.

— Что за черт?!

Дед повернулся на возглас оперативного. Андреев и НШ с удивлением смотрели на экран ВИКО, на экране вместо луча развертки высвечивался яркий сектор активной помощи.

— Пэпэои[39 - ППОИ — передатчики помех одноразового использования.] — со всех направлений.

— Вот, значит, как они решили уходить.

— Черт, и когда они их только тут поставили?

— Теперь уже все равно. Позвоню летчикам, узнаю, что у них. — Пока комбат дозванивался в соседний авиаполк, Андреев докладывал «наверх».

НШ зачарованно смотрел на светящийся экран:

— Теперь мы их не видим, а чтобы эти передатчики найти, нужно не меньше суток, с нашими-то возможностями. Во обложили, сплошная засветка идет.

Дед положил трубку:

— У соседей то же самое. Предложения?

Передатчики помех делали работу батальона по цели невозможной. Радиолокационный контроль над значительным участком приграничной территории был утрачен. Над этой землей цель практически неуязвима. Для наведения перехватчиков истребительной авиации или выдачи данных целеуказания для стрельбы зенитных ракетных комплексов необходимо в любой момент контролировать местоположение воздушной цели, поэтому на прикрываемой войсками ПВО территории создается радиолокационное поле. На наиболее важных направлениях радиолокационное поле делается сплошным, с перекрытием зон видимости РЛС различных частей и подразделений. Так как величина зоны обнаружения отдельной РЛС зависит от высоты полета летательного аппарата и чем больше высота, тем дальше обнаружение, для нахождения целей на малых высотах желательно размещать радиолокационные средства так, чтобы образуемые ими радиолокационные поля перекрывали друг друга, не оставляя мертвых зон.

Специалисты, планировавшие визит незваных гостей, конечно, знали эти принципы и постарались все заранее учесть. Помехи были поставлены и РЛС батальона, и локаторам авиаполка.

Андреев дал расчетам местных РЛС команду на смену частоты. На КП установилась тишина, все ждали результата.

— Помеха широкополосная, на другой частоте то же самое, — послышались доклады с объектов.

Оперативный и НШ воззрились на Деда.

На пульте связи замигала лампочка из Соснового. Звонил оперативный дежурный пункта управления роты. Дед принял доклад.

— У нас тут такое…

— Активная помеха? — перебил комбат. — Отстроиться пытались?

— Ничего не выходит. Это что, учения? Тут на пункте наведения летчики собрались, спрашивают, что случилось.

— Случилось. Жди команды. — Андреев подумал, что Дед умеет находить слова, наиболее соответствующие ситуации.

Шли секунды. Кайманов угрюмо смотрел на планшет, за желтыми контурами Карелии и линиями координатной сетки бледной маской застыло лицо планшетиста. Впервые за время службы в его головных телефонах не было ни привычных нулей, ни координат цели.

Дед ясно понимал, что случилось. С военной точки зрения это было равносильно абсолютному поражению. В воздушном пространстве страны образовалась стокилометровая дыра. Болтайся сейчас поблизости чей-нибудь авианосец, ничто не помешает базирующемуся на нем авиакрылу проскользнуть в эту дыру и разойтись по объектам удара. При желании можно наращивать успех в любом направлении, хоть на север, в сторону Мурманска и Североморска с его атомными субмаринами, хоть на юг, в сторону Петрозаводска и Ленинграда с их портами, заводами и транспортными узлами. Чтобы этого не случилось, и существует такое количество точек в ПВО.

Эх, если бы не комитетская подстава!

«Знали же, уроды, заранее. Все в свои игры играют. Сообщи они хоть за день, можно было бы выгнать в сторону от батальона мобильный маловысотный радиолокационный пост и держать ситуацию. Тогда глуши батальон не глуши, а „воздух"[40 - «Воздух» — радиолокационная информация.] пойдет „наверх". Не зря на случай войны это и предусмотрено, и у нас, и у них за бугром. А теперь сидим слепые и глухие».

Дед отвернулся от планшета. Согнал охватившее было оцепенение. Нужно искать выход. Вызвал в памяти ТТД[41 - ТТД — тактико-технические данные.] основных ППОИ стран НАТО. Вряд ли здесь используются самоделки, скорее всего, какие-нибудь фабричные образцы. Если передатчики помех глушат станции в широком диапазоне частот, значит, скоро это прекратится — сядут аккумуляторы. Для такого излучения нужна приличная мощность. Но за это время, пока кончится заряд, цель может добраться до любой точки засвеченной зоны.

Для перехвата необходима одна РЛС и одна радиостанция — для связи с пилотом истребителя. Кроме того, есть непременное условие: чтобы трасса полета цели попадала в зону обнаружения этого локатора, а вынос радиостанции должен находиться возле ВИКО этой РЛС. Всем этим Дед не располагал. Хотя бы координаты цели узнать для начала, тогда можно будет поднять на поиски перехватчик. Без наведения с земли его шансы обнаружить уходящую на малых высотах летающую лодку мизерны, но надо же хоть что-то предпринять.

Дед взял микрофон и вызвал Северный пост, он решил узнать, что там нового. Если цель уже в воздухе, нужно на худой конец уточнить, каким курсом она уходит. Наверняка к границе, у «гостей» тоже мало времени.




ГЛАВА 28.

ЛЕТО 1945 ГОДА.

КЕЙПТАУН.


Жизнь потеряла всякий смысл. Шесть дней в неделю пыль, жара и несмолкающий грохот механизмов. По ночам москиты и все та же жара. Что ни день, обвалы и оползни. На мгновение все останавливается, клеть поднимает на поверхность распухшие черные тела, а потом работа возобновляется. Работа с утра до ночи. С наступлением темноты удар колокола — отбой. На заплетающихся ногах — к бараку. На столе из необструганных досок тусклый круг от слабой лампы. Очередная бутылка под лай собак охраны.

Сначала он пил, чтобы уберечься от дизентерии, потом из-за безысходности и тоски, поговорить, и то не с кем. С Вилли им теперь удавалось видеться лишь изредка по выходным, у приятеля появились какие-то новые дела и знакомые. Да и не удивительно — парень моложе на два десятка.

На шахте он единственный инженер, европейцев, кроме него, охрана из демобилизованных англичан и вечно пьяный врач. Доктор-ирландец не жалует охранников, они платят той же монетой — что-то вроде локальной холодной войны.

Здоровенные парни еще помнят прошедшую войну, им не все равно, кто на чьей стороне воевал. Некоторые прошли Эль-Аламейн. А то, что инженер — русский, только подливало масла в огонь. Кое-кто из охранников был участником северных конвоев, знавал других русских. Пришлось молча сносить презрение окружающих.

С утра снова пыль, жара и грохот. Вечером — учет результатов работы, обязательная проверка рабочих, чтобы ни один ничего не утаил и не вынес за колючую проволоку. Отбой, и до утра территория лагеря и разработок превращается в осажденную крепость. Лай, вой зверья за забором, иногда выстрелы в темноту. Тот же концлагерь, только узники запираются в нем сами, добровольно. И стоило ради этого терпеть столько мук? Знать бы тогда в тундре, чем все кончится…

Выходные — долгожданная отдушина. Можно весь день валяться на кровати в гостинице и ничего не делать. Идти некуда, знакомых нет. Слоняясь по городу без всякой цели, забрел в православную церковь, простоял всю службу и не ощутил ровным счетом ничего, все чувства умерли. Спасаясь от жары, вернулся в гостиницу, не раздеваясь плюхнулся на застеленную кровать, рука привычно потянулась к бутылке на тумбочке. Кругом одно скотство. Может, покончить со всем этим? Один выстрел, и все. Но даже пистолет взять, и то лень, для этого нужно сесть и дотянуться до пиджака на спинке стула.

Бесшумно вошла темнокожая горничная. Она смахивала пыль метелкой из перьев, а он несколько минут с абсолютно пустой головой наблюдал, потом встал, запер дверь на ключ, бросил на стол пачку рандов и опрокинул женщину на кровать. Руки нащупали упругое, еще молодое тело, в висках застучало. Может, именно этого ему и не хватало? Негритянка не сопротивлялась, глядела в пространство ничего не выражающим взглядом. Он, впившись взглядом в пустые глаза, тяжело навалился сверху. Сначала горничная не шевелилась, потом участилось ее дыхание, она стала отвечать на ласки.

От удара в дверь сорвался крючок, вбежал Роттерн, швырнул женщину на пол, а ему отвесил полновесную затрещину. Пока он приходил в себя, Вилли дал горничной денег и вытолкал ее за дверь.

Наклонившись к компаньону, бывший обер-лейтенант зашипел:

— Совсем сбрендил? Забыл, что ты не в Европе? Это Южно-Африканский Союз, знаешь, что предусматривает закон за связи с темнокожими? Дурак, здешний судья впаяет тебе столько, что небо с овчинку покажется.

В ответ инженер бессильно разрыдался. Тоска, тоска и пустота.

После этого случая они не разговаривали две недели. Первые шаги к примирению сделал немец. В следующую субботу Вилли разбудил его пораньше. Бросил:

— Собирайся.

— Куда?.. Я никуда не хочу, — отмахнулся инженер и потянулся к бутылке.

Привычной посудины на тумбочке не оказалось. Вместо нее Роттерн подложил бритвенный прибор.

— Собирайся, на месте узнаешь. Нас пригласили в гости. Пойдем, пойдем, тебе понравится.

— Что тут может быть такого, чего я не видел и что могло бы мне понравиться?

— Давай, давай, брось на меня дуться. Сам виноват.

Без особого энтузиазма инженер поддался настойчивости приятеля. Вилли заставил его надеть самый приличный костюм, повязал новый галстук. Вздохнув, инженер приготовился терпеть муки от жары и духоты.

В этом районе Кейптауна ему еще бывать не доводилось. Опрятные, укутанные зеленью дома; тишина, прохлада, чистые тротуары. Низенький декоративный заборчик, звуки фортепьяно. Высокий чистый женский голос пел. Инженер вслушался и обмер, по телу прошла горячая волна: это же по-русски! Под знакомый мотив «Утра туманного» нахлынули воспоминания. Возникло чувство нереальности происходящего. Господи, здесь! Это просто невозможно! Стряхнув оцепенение, он вопросительно посмотрел на приятеля, тот, улыбаясь до ушей, распахнул калитку.

По выложенной плитами дорожке они приблизились к дому. На веранде собралось несколько человек. Хозяин встал с кресла-качалки, шагнул навстречу.

— Добро пожаловать, господа, вы как раз к завтраку.

Инженер, все еще не веря собственным ушам, поднялся по ступенькам. Хозяин приветствовал на родном языке!

— Давайте знакомиться, Разин Лев Петрович, Полина Семеновна, моя жена, сын Петр, в честь деда окрестили, и дочь Вера. Вилли, представьте же нам наконец вашего друга, а то он от удивления дар речи потерял.

— Поклонский Алексей Кириллович. Прошу любить и жаловать. Ваш соотечественник, можно сказать, прямо с переднего края борьбы с большевизмом. — Вилли рассмеялся. — Совсем недавно из России, еще толком не акклиматизировался.

Инженер сумел лишь четко, по-военному, кивнуть, подтверждая слова товарища. Хозяин и его домочадцы словно отошли на задний план, как статисты в кино. Не отрываясь, он смотрел в удивленные глаза девушки. Большие и чуть наивные. Тонул в их глубине.

— А вы правда из России? А какая она?

— Ну, она…

Он улыбнулся, не найдясь с ответом. Грудь переполнилась давним, уже почти забытым чувством. Оно возникает, когда после долгой отлучки возвращаешься домой.

Говорят, что поздняя любовь самая прочная. С этим он не взялся спорить, потому что раньше ничего подобного с ним не бывало. Временами ему казалось, что они жгут свечу с двух сторон. Теперь все отошло на второй план, но самым страшным было бы потерять то, что он обрел так запоздало. Хотелось думать, что любовь пришла навсегда, но он все еще боялся в это поверить. Видимо, это свойство русской души — постоянно мучить себя сомнениями и терзаниями, придумывая очередное объяснение смыслу жизни и своим чувствам. «А что она, любит ли? Что обо мне думает? Насколько это для нее серьезно? А разница в возрасте, разрешат ли ей родители?» Он в сотый раз задавал себе эти вопросы и боялся получить на них ответ. Когда он поделился своими страхами с Роттерном, тот не выдержал и расхохотался:

— Боже мой, дружище, а почему бы тебе просто не спросить об этом у девушки? Или пойти и попросить ее руки у отца?

Через полгода сыграли свадьбу.




ГЛАВА 29.

СЕРЕДИНА ДНЯ. 10 АПРЕЛЯ 1988 ГОДА.

СЕВЕРНЫЙ ПОСТ.


— Так что батальон слеп, — оповестил столпившихся у станции людей Давыдов. — Летчики тоже. Никто не увидит гадов и, соответственно, ни хрена им сделать не сможет. Если наши и поднимут перехватчик, он может просто-напросто не найти цель. Такие вот дела. Рота Олсуфьева едет в нашу сторону, но это уже ничего не меняет.

— Так, может, мы попробуем эту цель провести? — Младший сержант-локаторщик с надеждой смотрел на Давыдова. — Нам раньше старая антенна все загораживала, а теперь должно быть хорошо видно. — Локаторщик обвел рукой горизонт: — Мы на горе, и вокруг все чисто.

— Они же вывели станцию из строя, — вмешался лейтенант Орлов. — Сразу, когда захватили точку.

— Так нам же лампу доставили, я все починил.

— Ты ее сделал? — обрадовался Давыдов. — Значит, она исправна «на входе», неисправна «на выходе»…

— А юстировать антенну не надо? — недоверчивый начальник поста прервал давыдовское излияние радости.

— Да я все еще ночью сделал. Хотите, сейчас включу? Мы только вращение не включали, чтобы не шуметь. А так все работает. И засечка от местного предмета была.

— Почему — была?

— Так у нас за местный предмет была мачта от «Тамары», а теперь ее нет.

— Все равно, наводить мы не сможем, — отрицательно покачал головой Орлов. — Станция без облета. Проверку параметров во всех режимах мы не проводили. Да и как вы будете давать целеуказание на борт? В рупор орать? Нужна станция с авиационным диапазоном. Все это бесполезно.

Летающая лодка уже разбегалась на озерной глади. Набрав нужную скорость, тяжело оторвалась от воды и стала набирать высоту.

Локаторщик повернулся к Давыдову, привык за эти дни подчиняться командиру связистов. Местный младший сержант вопросительно произнес:

— Может, вы, товарищ лейтенант, что-нибудь придумаете? Неужто эти сволочи вот так просто уйдут после всего? Ну, товарищ лейтенант, изобретите что-нибудь…

Давыдов обнаружил, что все взгляды прикованы к нему. Наступил его час, до сих пор он выполнял функции командира пехотного взвода, зато теперь есть возможность показать все, на что он способен. Правда, новая задача уже по его части. К чему-то подобному их и готовили в училище, и Толик был далеко не самым плохим учеником.

— Мишка, начинай! Расул, где эр восемьсот пятая? Давай, младшой, включай свой локатор.

— Я сейчас принесу. — Расул побежал к УКТ, в котором у Давыдова был «командный пункт».

— Ты что придумал? — поинтересовался Орлов. — Наводить, как ты хочешь, нельзя. Это предумышленное нарушение безопасности полетов. У станции хрен знает какая разрешающая способность. Они могут просто столкнуться с целью. Собираешься поставить под угрозу жизнь экипажа? И как ты будешь с бортом общаться?

— И не только экипажа. Кстати, когда всех этих современных железок не было, как, по-твоему, люди работали?! А насчет переговоров будь спок, — стараясь выдерживать уверенный тон, закончил дискуссию Давыдов.

— Готово, товарищ лейтенант. — Кудрявых и младший сержант выглядывали из дверей кабины РЛС.

«Идиот, надо было самому сделать, — обругал себя лейтенант. — Послал парня со сломанной рукой».

Он застучал каблуками по стремянке у кабины РЛС.

— Ну? — Давыдов вопросительно посмотрел на оператора.

Тот кивнул и включил вращение антенны. Лучик развертки побежал по экрану. На азимуте — десять градусов — вспыхнула отметка цели.

— Есть, есть засечка! — радостно заорал оператор. — На север уходит, хочет надурить, боится, что у линейки его ждут, будет прорываться в другом месте.

В кабину набились все, включая обоих финнов. Растолкав стоящих, Расул отдал лейтенанту две желтые коробки.

— Одну еле нашел, ее в окопе засыпало.

Давыдов вспомнил, что дал станцию солдату, которого потом убило.

— Хватило бы и одной.

— Одной мало. Я их по пути проверил, как бы я с одной определил, исправна она или нет? Еще я батареи поменял.

— Понятно, спасибо, теперь тихо.

Лейтенант вызвал батальон. Ответил сам комбат.

— Имею возможность обеспечить наведение, но без высотомера, и еще могу выдавать координаты на вас. Если поднимете перехватчик, то связь с ним — на канале пээсэс, мой позывной — «Горка», его — «Пять пятерок». Про канал пээсэс скажите им обязательно, это важно. Повторяю, высотомера у меня нет.

— Понял, жди, — отреагировал Дед. — От связи ни на шаг.

— Вас понял. Расул, давай пока выводи сюда еще и линию на нижнюю боковую.

— Я с окопов телефон снимаю? — Старшина поспешил к выходу.

— Валяй, — бросил Анатолий вдогонку.

Обычно Дед старался не ставить все на расчет одной станции, рисковать он не любил, предпочитал оперировать данными из нескольких источников. Но сейчас был другой случай, выбор отсутствовал. Комбат даже не позвонил «наверх» о предложении Давыдова, он сразу связался с командиром авиаполка. Изложив суть дела, спросил:

— Ну, Алексей, что скажешь?

— А у вас там на сопке что, штурман есть?

— Нет, там у меня Давыдов.

— Так он вроде связист.

— Он специалист по связи и радиотехническому обеспечению. В училище их вроде бы учили наводить.

— Вроде бы учили. Это, что ли, тот парень, который по пээнам регулярно мотается?

— Тот самый. Ну так что скажешь? — повторил Дед свой вопрос.

— А что тут говорить? Если эти «друзья» уйдут, нам с тобой головы не сносить. Я вылетаю. Какие он, говоришь, позывные придумал?

Комбат повторил позывные.

— Что это он меня как гражданский лайнер обозвал? Тоже мне, великий диспетчер! А, ладно, сейчас не это главное…

— Сам летишь?

— Прикажешь кого другого послать? Если он гробанется, мне отвечать, а так — сам команду дал, сам и исполнил. В случае чего виновных нет. Рискованное все же ты предложил мероприятие, сам понимаешь. Боюсь, не найдем мы эту цель.

«Уазик» доставил полковника до площадки дежурного звена. Пара «Су-15», готовых к взлету, серебрились под солнечными лучами. Удивленные внезапным появлением командира, летчики встретили его у входа в домик отдыха дежурного звена, один попытался докладывать. Командир отмахнулся, прошел внутрь и позвонил диспетчеру старта. Отстранив от вылета дежурного летчика, командир полка брал на себя серьезную ответственность. Но за вылет на перехват без положенного радиолокационного обеспечения ответственность будет не меньшая. Можно было не рисковать и отменить вылет. Да, в перспективе вырисовывается расследование, но лично ему оно практически ничем не грозит. Как раз в такой обстановке он и не должен ничего предпринимать, полагается запросить решение «сверху». Но дело уже не в профессионализме, а в самоуважении. Дать цели уйти — значит навсегда расписаться в собственной беспомощности. На такую жертву полковник не пошел бы никогда. Как потом жить, презирая себя за малодушие? Он не терпел этого в других, не мог позволить и себе. Переодеваться в ЛТО[42 - ЛТО — летно-техническое обмундирование.] он не стал. Взял шлем и трусцой побежал к перехватчику. Привычно взобрался по приставной лесенке, уселся в пилотское кресло, состыковал разъемы кабеля ларингофонов с разъемом кабеля бортовой радиостанции, потянул к себе кислородную маску. Вот так и жизнь проходит. Взлет, посадка, а все остальное — между ними.

Привычно засвистели турбины. Кто-то из знакомых летчиков сказал: «В полете я отдыхаю». А ведь и правда, только здесь чувствуешь, что занимаешься настоящим делом. А на земле все заслоняется текучкой. Надо чинить крышу котельной, выполнять план сдачи мяса подсобным хозяйством…

— «Амальгама-старт», я «Пять пятерок», прошу разрешение на запуск и руление…

Отметка цели уже сместилась к северу километров на двадцать от места первой засечки. Оператор монотонно считывал координаты. Наконец Давыдов снова услышал Деда:

— Ждите изделие, идет курсом на вас. Будете наводить, ну и… ни пуха…

— Принял, — отозвался Давыдов. В горле пересохло, как на экзамене, когда не знаешь ответа на билет. Одно дело наводить на тренажере в училище, другое — по-настоящему. Да еще со всеми мыслимыми нарушениями. Рядом ни инструктора, ни преподавателя, если что, отвечать придется самому. Здесь не выключишь тренажер, не попросишь начать упражнение сначала. Давыдов повернулся к толпившимся за его спиной:

— Все из кабины, Кудрявых на станцию, не дай Бог что-нибудь грохнется, ты меня понял?

Тот лишь кивнул в ответ.

— У вас тут магнитофон есть?

Младший сержант-локаторщик выудил откуда-то старенькую «Электронику». Осмотрев магнитофон, Толик спросил:

— Он с микрофона пишет?

— Да, конечно. — Младший сержант включил «Электронику», подиктовал, затем отмотал ленту назад и нажал клавишу «воспроизведение»:

«Один, два, три…» — прозвучало в тишине.

— Сойдет. — Давыдов поставил магнитофон, положил рядом с ним Р-805.

— На сколько кассета? — спросил хозяина.

— Сорок пять минут, это Майкл Джексон…

— Не повезло Майклу. — Убедившись, что лента перемотана на начало, лейтенант поднес к губам вторую радиостанцию:

— Десятое апреля, пятнадцать часов тридцать две минуты, маркер… — начал лейтенант.

Фотопулемета на станции не было, Давыдов решил снимать экран Мишкиным фотоаппаратом. Бежать за ним пришлось старшине. Расул едва успел сменить пленку, когда:

— Азимут сто тридцать, дальность шестьдесят, одиночная, — скороговоркой произнес оператор. — Это перехватчик.

— Есть засечка от изделия, — выдал информацию в батальон подсевший к Давыдову Орлов. — Дай-ка я помогу.

Связист потеснился.

— Расул, будешь делать кадры, только когда я скажу, а то пленки не хватит.

Когда перехватчик находился от поста километрах в сорока, из динамика авиационной станции донеслось:

— «Горка», я «Пять пятерок», прием…

— Курс триста десять, высота три тысячи остаток три тысячи, подлетное семь… — В голосе летчика слышалась ободряющая нотка.

— Вас понял, — немедленно откликнулся Давыдов. — Высотомера не имею, поэтому следите за высотой сами.

— Я в курсе, — отозвался летчик. — Давай целеуказание, не тяни.

— Есть связь с изделием, — прокомментировал Орлов в трубку связи с батальоном.

— «Пять пятерок», вам курс триста пятьдесят…

— Выполняю, — прохрипела радиостанция.

Давыдову предстояло решить чисто навигационную задачу: вывести перехватчик на цель так, чтобы цель попала в диаграмму направленности антенны бортового прицела. Желательно было вывести самолет на цель с задней полусферы, в этом случае для пилота упрощалась задача перехвата. Ведь летчику нужно было все время удерживать в голове характеристики цели и перехватчика, предугадывать последующий курс цели и давать команды, позволяющие перехватчику сближаться с целью по оптимальной траектории. Задача крайне непростая, вдобавок Давыдов должен был вывести перехватчик так, чтобы бортовой прицел захватил ее с первого захода. Лейтенант понимал, что второго захода может попросту не быть, цель уйдет. Грубо говоря, диаграмма направленности антенны прицела — это конус, расширяющаяся воронка, вот в эту воронку и нужно поймать летающую лодку. Задачи такого рода обычно выполняли офицеры боевого управления из штурманов истребительной авиации. Анатолий штурманом не был, в училище он делал нечто подобное на тренажерах в общеобразовательных целях. «Вживую» он наводил впервые, поэтому с него пот катил градом. Но одновременно он испытывал веселую злость и азарт, наконец-то можно потягаться с противником на равных. К тому же теперь Давыдов играл на своем поле.

— Включить форсаж…

— Я его с самого взлета не выключал, какая дальность до цели?

— До цели пятьдесят, он, наверное, на малых уходит.

В кабине росло напряжение. Сможет ли летчик найти цель? Это очень сложно сделать на фоне земли, без данных о высоте. Возможности радиоэлектроники «Су-15» вовсе не беспредельны.

На экране расстояние между отметками сокращалось. Летающая лодка уже заметно отклонилась к границе, почти вплотную приблизилась к красной линии, проведенной на светофильтре ВИКО. Иванов регулярно щелкал затвором фотоаппарата.

— Курс триста тридцать, включить прицел, — внес коррективы Давыдов.

— Да я все уже давно включил. Какая дальность?

— Дальность двадцать.

— Понял, снижаюсь, попробую его увидеть.

Теперь все зависело от пилота перехватчика. Нарушителю совсем немного оставалось лететь до границы, у него были шансы, и немалые, уйти. Давыдову пот заливал глаза, Расул вытер лейтенанту лоб грязным полотенцем.

— Есть захват, есть сопровождение, — наконец-то сообщила желтая коробка. — Есть визуальный контакт.

— Ура, ура, ура… — прошептал Орлов.

На всех лицах засияли улыбки. Толик чуть не подпрыгнул от восторга. Лейтенант ощущал необыкновенную легкость, как будто с плеч свалилась непомерная тяжесть.

— Уничтожить цель.

— А вот это, ребятки, не в вашей компетенции, — с теплотой в голосе ответил летчик. — До связи, ухожу на другой канал.

— Чего это он? — удивился Орлов.

— Наверное, будет полк запрашивать, — предположил Давыдов. — Ты в батальон-то доложи.

Летающая лодка уходила курсом на границу. Больше всего Йенг жалел о демонтированной арт-установке. Будь лодка вооружена, можно было бы помериться силами с истребителем. Тот, пытаясь выполнить все предусмотренные ИКАО[43 - ИКАО — международная организация гражданской авиации.] действия по протоколу перехвата, пронесся мимо. Лодка подавала то сигнал «вас не понял, повторите», то сигнал бедствия, то «Хай-Джек»[44 - «Хай-Джек» — Сигнал «захвачен террористами».] и не сворачивала с курса на линейку. «Су-15» находился теперь впереди слева и чуть выше лодки. За стеклом фонаря на той стороне границы мелькали какие-то строения, букашками ползли автомобили.

На КП медлили, наверное, запрашивали в дивизии разрешение открыть огонь. Командир авиаполка сердился: чего медлят, цель-то уходит. Наконец в шлемофоне послышался голос — дали «добро». Только стрелять уже поздно, промахнувшаяся ракета или снаряд неизбежно вылетит на сопредельную территорию.

У пилота не оставалось времени на второй заход с задней полусферы. Приняв решение, летчик включил «полный форсаж» и резко потянул на себя ручку. «Лишь бы высоты хватило», — пронеслось в мозгу.

Задрав нос, перехватчик резко пошел вверх. От перегрузки глаза пилота заволокла пелена, циферблаты приборов смазались. Посветлело, указатель авиагоризонта перевернулся. Некоторое время полет продолжался «вверх ногами». Нарисовав петлю, машина устремилась к земле, потом снова пошла вверх.

Пронесло. Отжав ручку, пилот перевел машину в горизонтальный полет. Теперь он снова был позади цели.

— Ну, дружок, давай полетаем…

Перехватчик серой тенью скользнул под лодкой, вынырнул у нее перед самым носом. В этот момент пилот включил слив керосина. За «сушкой» потянулась струя топлива. Захваченная потоком воздуха маслянистая жидкость разлетелась на мелкие брызги, воздушный вихрь закручивал их спиралевидным облаком. Через несколько секунд полковник закрыл заслонку.

Попавшая в турбулентный поток лодка провалилась, захлебнулись двигатели, вдруг оказавшиеся в разреженной струе. Оба мотора почихали и заглохли. По стеклу кабины ручейками бежал керосин. Йенг щелкал переключателями запуска двигателей. Правый летчик что-то кричал, судорожно вжимая педали, тянул штурвал на себя. Выровнять машину не удавалось. Снизу навстречу лобовому стеклу прыгнули камни и сосны.

Перехватчик свечой взмыл почти над самой линией границы.

— Кажется, все-таки залетел я на соседскую сторону. Теперь пожалуются. — Пилот усмехнулся.

Внизу грохнуло. Сделав круг над местом падения цели, «сухой» лег на обратный курс.

Случайно оказавшийся в районе падения пограничный наряд ошеломленно смотрел на клубы дыма.

— Не, ну ты видел? — оглянулся на напарника сержант. — Ни хрена себе!

Сержант начал вызывать по радио заставу. Испуганная взрывом овчарка металась на поводке.

Когда отметки на ВИКО слились, все в кабине притихли. Потом оставшаяся в одиночестве отметка коснулась линейки госграницы.

— Неужели они и перехватчик сбили? — Оператор повернулся к офицерам. — Так что, может такое быть?

Давыдов молчал. На ВИКО осталась одна светящаяся скобка. Несколько проходов луча развертки она практически не двигалась. Подрожав у линейки, отметка пошла обратно. С минуту склонившиеся над индикатором люди боялись поверить в победу. Отметка уверенно возвращалась к центру экрана.

— Наш. Ну все, теперь уж точно все. Отбой в войсках ПВО.

Орлов доложил в батальон.

— Тебя, — подал он трубку Давыдову.

— С КП летчиков передали, что цель уничтожена, — сообщил НШ. — Командир пошел встречать вертолет из дивизии, так что все в порядке.

Давыдов выглянул из кабины и зажмурился от яркого света. Все «население» поста молча глядело на лейтенанта. Он медленно вытянул вперед руку и продемонстрировал кулак с отогнутым книзу большим пальцем.

— Отлетались…

Все возбужденно загалдели.

Перехватчик появился над сопкой внезапно, покачал крыльями, отстрелил тепловые ловушки и ушел на юго-восток.

— Это что? — Азербайджанец показал на гаснущие огоньки ловушек.

— Это салют, — улыбнулся Алвар.

Из кабины РЛС показался оператор:

— Товарищ лейтенант, тут вас из батальона… Давыдов вернулся в станцию, приложил трубку к уху.

— Замполит, — пояснил он своим.

— А этому-то что сейчас надо? — удивился Орлов.

— Ничего, всех нас с Днем ПВО поздравляет, у нас сегодня как бы праздник. Несет какую-то ересь про боевой листок.

— Ну что, «готовность-два»? — позвонил Давыдов в батальон.

— Теперь сидите на дежурстве, пока помеха не кончится, — узнал лейтенант голос НШ. — На вас вся линейка на нашем участке, так что можете проникнуться и осознать. Скоро усиление прибудет, а пока дежурьте…

Усталость и оцепенение навалились разом, Давыдову ужасно захотелось спать. Вспомнив что-то, он подал Орлову замызганный листок бумаги:

— На вот, распишись в получении.

— В получении чего?

— Ничего себе чего, мы твою лампу сюда еле доперли.

— Ну ты нашел время. — Орлов нарисовал в накладной какие-то каракули.

— Все, я пошел, — сказал Давыдов.

Заметив удивленный взгляд, пояснил:

— Спать.

— А командовать кто будет? Ты же вроде у нас за главного.

— Не-а, точка ваша, вот и воюйте. А то твой сержант очень душой болеет за вашу самостийность…

Давыдов вышел из кабины, медленно спустился по лесенке. На последней ступеньке задержался, любуясь лесом, озером. Все показалось таким красивым и ярким, таким замечательным. На пятачке перед станцией дымили курящие, остальные участники событий ржали вокруг Кудрявых.

— Чего это вы?

— Да мне в военкомате сказали: «Студент, поедешь служить в самый спокойный вид вооруженных сил», — ответил младший сержант. — Куда уж спокойнее…

Под сопкой урчали машины. Прибыл Олсуфьев со своими людьми. На рабочих местах произвели смену. На посту налаживалась служба по распорядку, спокойная и размеренная… до новой «готовности».




ГЛАВА 30.

10 АПРЕЛЯ 1988 ГОДА.

КЕЙПТАУН.


В правительстве нота русского МИД произвела эффект разорвавшейся бомбы. Разгорался скандал, непричастные к инциденту пытались раздуть дело и заработать политический капитал, виновники затаились, выжидали, чем все кончится. Юджина Леклерка немедленно вызвали «на ковер» как соавтора и куратора проекта. Стоя в просторном кабинете, он плохо реагировал на происходящее. Премьер, ярый поклонник Черчилля, был склонен и кадровые вопросы решать методами английского коллеги.

Под тяжелым взглядом шефа чиновник сжался и сгорбился, отчего псевдоним Марабу в его досье казался как нельзя более уместным. Марабу растерянно сопел и заикался, как пятиклассник, уличенный в курении в школьном туалете. Шеф обращался к нему, но смотрел как на пустое место. Если верить кулуарным приметам, это очень дурной знак, вряд ли удастся избежать отставки.

Из кабинета начальника Леклерк выскочил с экземпляром ноты от русских и неодолимым желанием вцепиться в глотку главного виновника. Премьер дал сутки сроку, холодным непререкаемым тоном вынес вердикт:

— За это время вы, любезнейший, должны найти либо удобоваримое объяснение этого инцидента, и чтобы правительство выглядело в самом благоприятном свете… либо новое место работы… И постарайтесь, чтобы ваши аргументы были так же убедительны, как на том заседании кабинета, когда вы рекламировали свою авантюру. Мой поклон остальным соавторам вашего «гениального» проекта…

Марабу неистовствовал. Потрясая зажатой в кулаке бумагой, он выкрикивал обвинения, брызгал слюной в собеседника. Хозяин «Даймонд рисерчс» тщательно вытер лицо и отстранился. С брезгливой миной он наблюдал за словоизвержением бывшего университетского профессора. «Один лишь страх за свою шкуру и никаких попыток взять ситуацию под контроль», — с сожалением констатировал промышленник. Выдвинули же дурака на свою голову. Дав экс-ученому еще пару минут на «самовыражение», он бросил:

— Заткнись!

Марабу вздрогнул от неожиданности и потерял дар речи. Опешив, хозяин кабинета обвел взглядом присутствующих — искал поддержку. Ее не было, некоторые угрюмо опустили глаза, другие с интересом следили за происходящим. «Только и ждут, чтобы исподтишка сделать тебе пакость…» Затравленный взгляд Марабу остановился на промышленнике:

— У вас еще хватает наглости… — Чиновник вдруг понял, до чего же он ненавидит таких, как Ванвейден. Темная ненависть госчиновника к хозяину жизни, вечная ненависть плебея к патрицию.

— Представьте себе, хватает. А чего же вы хотели, господин Леклерк? Большие деньги — большой риск. Кстати, вы напрасно квохчете, как несушка. Все это никоим образом не касается вашей драгоценной персоны и не коснется в будущем. Несколько сорвиголов решили сорвать куш, но потерпели неудачу, и только-то. Участие госструктур в операции осталось незамеченным.

Армейский полковник согласно кивнул. «Слава Богу, мои парни оставались по нашу сторону границы, — подумал он. — Не то сидеть бы мне в одной галоше с Леклерком».

— Официальная версия: виновники — горстка бывших наемников, зафрахтовали у контрабандистов самолет и…

— А участие ваших специалистов? — не сдавался «профессор».

— Бывших специалистов, все они уволены около месяца назад. Мы готовы предоставить необходимые документы. Все чисто.

Представитель разведки поддакнул:

— Потребуются доказательства, а их нет…

— Совершенно верно, — продолжил владелец компании. — Мы удалим все шероховатости, а вы посетуете по поводу неуместной инициативы нескольких наших сограждан, к тому же не самых законопослушных. Министерство внутренних дел уже задним числом оформило их в розыск за торговлю оружием и контрабанду.

Начальник центра компьютерной обработки информации Министерства внутренних дел кивнул в подтверждение.

— Что же вы мне сразу не сказали? Это меняет дело. Мне придется поставить в известность соответствующих должностных лиц.

Промышленник вежливо склонил голову, украдкой усмехнулся, про себя подумал: «Ставь не ставь, а ты, мой друг, со своего поста все-таки слетишь. Для таких игр нужен запас прочности, а у тебя его нет…»

Представитель консульства явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он обливался потом в официальном костюме. На улице было за тридцать, а при здешней проклятой влажности не спасает даже кондиционер. К тому же представитель был не в восторге от возложенной на него миссии. Развернув газету и приложив к ней фотографии, он излагал суть визита и ощущал колючее неприятие собеседником всего, что он говорил. Предложения консульства он считал бесперспективными. Вот ведь чушь! Предлагать человеку поездку в страну, которая только что убила его родственника! С точки зрения дипломатии это абсолютный нонсенс. Да еще снимки с места событий — какой дурак придумал демонстрировать их ему именно сейчас? И зачем?! На психику, что ли, решили надавить? У деда закалка еще та, он покрепче многих нынешних будет. Идиотизм…

На консула нажали из Москвы. Неизвестно, кто ему звонил и что наговорил, только от этих разговоров шеф пришел в бешенство. Не желая разгребать «авгиевы конюшни» собственноручно, шеф отправил своего представителя. Согнувшись в поклоне и потупясь под всепонимающим взглядом собеседника, представитель передавал высокие заверения и соболезнования. Никакой пользы от всего этого нет, кроме разговорной практики…

За вежливостью протокольных фраз плохо скрывалась враждебность.

Собеседник — старик с пронзительным взглядом — вдруг перешел на русский. Он говорил медленно, тщательно подбирая слова:

— Благодарю вас за визит, молодой человек, но, боюсь, ваши предложения неприемлемы. Место, которое вы мне предлагаете посетить, это, если я вас правильно понял, — всего лишь пятно от выгоревшего керосина. От некоторых членов экипажа и пассажиров не осталось даже могил. Так зачем мне туда ехать? Поклониться камням и деревьям?

— Мне поручено довести до вашего сведения, что наше правительство готово принять вас. Будут обеспечены все условия, широчайшее паблисити в научных кругах. Может быть, вас это заинтересует, особенно сейчас, когда у вашей фирмы возникли затруднения?

— Во-первых, мне неизвестно ни о каких затруднениях. Во-вторых, мне уже ничего не нужно. Все, в чем я нуждаюсь, тут есть.

— Но здесь у вас нет родины, здесь все чужое для русского человека.

Старик резко, как от пощечины, вздрогнул, выпрямился:

— В мое время говорили — отечество. Так вот, ваше правительство не в силах вернуть мне мое отечество. Попрошу меня оставить.

Начальник службы безопасности снял трубку, нажал кнопку на пульте внутренней связи:

— Сэр, у него только что были русские, он отказался. Похоже, они все знают о нашей причастности к последним событиям. Будут ли какие-нибудь указания, сэр?

Выслушав ответ, набрал номер, которого не было в справочнике абонентов АТС компании. Привычный к самым неординарным распоряжениям, он и сейчас начал действовать без колебаний. Только потратил несколько секунд на то, чтобы извлечь из корпуса аппарата маленькую кассету. Пленку с записью разговора он убрал в карман. Раз дела приняли такой оборот, нужно думать о своей безопасности.

Перед началом разговора включил скремблер, на том конце линии просто не стали бы отвечать в другом режиме. Указания он передавал без всяких эмоций, на его работе нервозность и переживания противопоказаны. Поступило распоряжение сбросить балласт, и нечего разводить сантименты.

— Шеф, а вы не считаете, что зачистка этого русского преждевременна? Отказавшись от российского предприятия, мы несем убытки. Может, все же попробуем разыграть эту карту? Экономический эффект все спишет. Советы не слишком активно реагируют на случившееся. Нота нотой, политика политикой, а кормит всех та же экономика, и куда они денутся без наших кредитов?

— Перестаньте! Во-первых, у нас нет никаких гарантий, что материалы не попали к русским. А во-вторых… — Потомок буров срезал кончик кубинской сигары, понюхал ее, сжал крепкими зубами, щелкнул зажигалкой и затянулся ароматным дымом. Подтолкнул коробку к собеседнику. — Во-вторых, изоляция русских от рынка алмазов тоже даст экономический эффект, сопоставимый со стоимостью этой акции. Что же касается русского, от него легко провести линию к нам. Он уже не представляет никакой ценности. Не держит же он в голове результаты геолого-разведочных работ более чем полувековой давности. Методику, которой он тогда пользовался, мы вполне успешно применяем, дело поставлено на поток. Нет, он нам абсолютно не нужен. И не забывайте о прессе: достаточно любой утечки, чтобы мы «прославились» на весь мир. А это сейчас отнюдь не в наших интересах.

Владелец компании покивал, соглашаясь со своими выводами.

— Пожалуй, это единственный путь. Да, единственно верный, Ронни. Кстати, перейдем к делам. По сведениям нашего представителя в Колумбии, там наклевывается нечто очень интересное.

— На этот раз — изумруды? Но это не наш профиль.

— А почему бы и нет? Глупо класть все яйца в одну корзину. Здесь одно, там другое…

Когда дипломат уехал, старик подошел к окну. Долго стоял, глядел на океан. Далеко за океаном лежала его страна. Отечество, родина. Она позвала его к себе, но он не мог принять милостыню от тех или наследников тех, кто эту страну у него отобрал. Он был сильным человеком, привык всегда давать, а не просить. Может, это был последний шанс вернуться, ну да теперь уже все равно. Жизни почти не осталось.

Над хмурыми волнами клубились низкие тучи. Надвигался шторм. Старик позвонил по телефону:

— Вилли, ко мне только что приходили русские, предложили возвращение в обмен сам знаешь на что.

— Они нанесли тебе визит прямо в офисе компании?

— Я отказался.

— Они были у тебя в кабинете?

— Это единственное, что тебя сейчас интересует? Больше ты ни о чем не хочешь спросить? Мне интересно, откуда они все знают? От кого?

— Немедленно приезжай ко мне, нужно поговорить, это важно…

Роттерн мерил шагами комнату.

Господи, явиться прямо в правление! Лучше его подставить они просто не могли. Сейчас компания заметает следы после авантюры, и директорам было ясно сказано, что русские знают, откуда растут уши.

Бывший обер-лейтенант, бывший начальник службы охраны, а теперь отошедший от дел ювелир с нетерпением смотрел на часы, он не на шутку тревожился за старого товарища. Роттерн с самого начала был против этой безрассудной затеи. Как только друг поделился идеей насчет поисков материалов той экспедиции, Роттерн с солдатской прямотой вылил на него ушат холодной воды:

— Послушай, дружище, я не пойму, почему тебе неймется? Заела тоска по родине, так поезжай туристом, и нечего носиться с этой вашей дурацкой миссией. Ты что, забыл наши приключения? Зачем втравливать молодежь? Хочешь сделать приятное русским? Позвони к ним в консульство и скажи, где и что искать. Чего тебе нужно, признания заслуг? Ваш метод, твой и твоего отца-профессора, успешно применяется и здесь. Что и кому ты хочешь продемонстрировать? Тебе скоро стукнет девяносто, ты уже на прогулку без помощника выйти не способен.

— Для компании, в которой я проработал полжизни, наступают трудные времена.

Роттерна прорвало:

— Ты и в самом деле идиот. Какое тебе дело до благополучия компании? Ты был в ней служащим, да, достаточно высокопоставленным, но служащим, а не владельцем, черт возьми! Тебе что, денег не хватает? Я готов поделиться. Ты и твои дети всем обеспечены, чего же еще, зачем ворошить прошлое?

— Вилли, я хочу закончить дело своей жизни сам. Это мой крест, и я понесу его до своей Голгофы. Я хочу собственными руками преподнести это людям лично, я не хочу, чтобы другой это сделал от моего имени. Это будет мой последний сезон, неужели ты не можешь понять?

Бывший командир взвода горных егерей в ответ только махнул рукой. О чем говорить, если все доводы бесполезны?

Старик привычно кивнул шоферу и назвал адрес. Шофер вежливо распахнул дверь, пропуская его в салон. Мягко тронул машину с места. На перекрестке вспыхнул красный. Обычная пробка. Какой-то идиот перегородил всем движение и заглох. Между машинами появились мойщики окон. Вдалеке над океаном собиралась гроза. Сверкнули сполохи. Чернокожий паренек брызнул на лобовое стекло мыльным раствором. Вот чертенок, теперь не поедешь, пока он все стекло не вымоет. Мальчик вытер половину стекла со стороны водителя и перешел на сторону пассажира. Старик достал из бумажника банкноту и потянулся к ручке, чтобы опустить стекло дверцы. Парнишка улыбнулся, опустил руку с тряпкой в ведро и наклонился за деньгами. Старик просунул бумажку в щель между стеклом и рамой. Парень вынул руку из ведра, в ней оказался тупоносый пистолет. Выстрела старик не услышал. Стекло покрылось сеткой трещин, на их изломах свет далеких зарниц играл, как на гранях алмаза…

Людей на кладбище пришло немного. Семья, жители русской колонии, несколько стариков из немецкой, коллеги по работе, какой-то чинуша из департамента горнодобывающей промышленности. Венки, цветы. Все как обычно. Православный священник глубоким голосом читал молитву.

Роттерн оглянулся: вокруг в основном молодые лица, в большинстве своем все незнакомые. Несколько стариков, ветеранов Второй мировой, по случаю похорон нацепили свои награды. Кресты, звезды, медали — английские, французские, немецкие, у кого-то американское «Пурпурное сердце». Бывшие солдаты враждующих армий стояли рядом, отдавая последний долг усопшему. Время всех примиряет.

Человека из посольства он приметил сразу, пожилой господин притаился в тени раскидистой липы. Священник закончил, родственники стали прощаться с усопшим. Дочь и младший сын поддерживали под руки вдову. На опущенный гроб полетели комки земли. Роттерн подошел поближе, обнял пожилую женщину за плечи, коснулся щеки губами. Два удара за такой короткий срок.

— Держись, Вера… — Приготовленные слова сочувствия вдруг вылетели из головы. Роттерн проводил скорбящих до машины. Пожал руку младшему сыну своего друга, тот понимающе кивнул, помог матери устроиться на сиденье. «Младший, мужику уже лет тридцать…» Дочь, откинув черную вуаль, чмокнула Роттерна в щеку, пригласила на поминки. Люди начали расходиться. Человек из посольства оказался рядом.

— Здравствуйте, Валерий Михайлович.

Роттерн кивнул.

— Позвольте выразить вам наши соболезнования. В центре очень сожалеют о случившемся.

— Неужели?

— Вы знаете, сейчас произошла смена руководства. Все виновные в случившемся понесли заслуженное наказание. Поскольку необходимость в вашем присутствии здесь теперь отпала, вы можете вернуться. Если пожелаете, вас ждет место преподавателя на кафедре оперативной работы, если вы устали, руководство не будет возражать и против выхода на заслуженный отдых.

— Вы говорите, я могу вернуться?

— Когда пожелаете.

— Спасибо, я подумаю. Отвечу после.

Оставив связного размышлять над услышанным, Руднев медленно пошел к воротам кладбища.

Домой? Он так давно вожделел этого момента, сжился с этим ожиданием. И вот теперь, когда разрешили возвратиться, он вдруг понял, что больше в нем не нуждаются. Возвращаться некуда. Жизнь прошла здесь, все кончилось вместе с заданием, он свободен, но еще не знает, как распорядиться этой свободой. Даже не знает, нужна ли она ему. Он отдал себя служению интересам родины, но теперь выходит, что его жертва осталась невостребованной.

Вдалеке загремело, в эту пору здесь всегда грозы. Небо над океаном затянулось тучами. Сгорбившись, он побрел вдоль аллеи. Связной в недоумении смотрел вслед. Только что на его глазах закончилась война для одного из последних солдат великой империи.




ГЛАВА 31.

ЛЕТО 1988 ГОДА.

СУЗДАЛЬ.


Как Давыдов ни отбрыкивался, а на курсы все-таки его отправили. Прощай отпуск летом. Силинкович, оставшийся за Деда, «открытым текстом» заявил, что холостякам летом в отпуске делать совершенно нечего. Если цитировать первоисточник, то «летом водка теплая, а бабы потные». А семейным детей надо к морю вывозить, ревматизм с радикулитом лечить.

— А тебе лечить нечего, ты и на курсах отдохнешь, не в академию едешь поступать, экзамены сдавать не надо. Учеба — одно название, посидел на занятиях и свободен. Так что желаю удачного отдыха.

Сам НШ планировал уйти в отпуск в июле, похоже, его жара не страшила.

В душной аудитории шла лекция по тактике. На этот раз офицерам объясняли новые тактические приемы, используемые вероятным противником для преодоления системы ПВО. В одном из них Давыдов узнал случай на Северном посту. Высокий подполковник хорошо поставленным голосом говорил:

— В данном тактическом эпизоде, наряду с применением пэпэои, нарушители прибегли к изменению радиолокационного портрета цели. — Лектор подошел к макету, иллюстрирующему материал лекции. На высокой подставке была укреплена достаточно реалистичная модель «Ве-12». От хвоста и поплавков летающей лодки тянулись лески с блестками фольги, чуть выше «Ве-12» находился буксируемый планер, за которым тянулся такой же «хвост». — Благодаря буксировке отражателей и окраске корпуса самого ЛА[45 - ЛА — летательный аппарат.] был искажен радиолокационный портрет цели, и на экранах радиолокационных станций цель выглядела как стая перелетных птиц. Для преодоления системы ПВО было выбрано время в период сезонных миграций полярных гусей и уток. При возвращении нарушители поставили помехи, активные помехи, лишившие возможности…

Вот так все уложилось в пять минут лекционного материала. Из множества таких фрагментов и складывается общий военный опыт войск, развиваются тактика и оперативное искусство. Анатолий улыбнулся при мысли, что тогда они меньше всего думали о возможности попасть в учебники. Больше — о том, как бы не провалить работу. Не было раздумий о священном долге и высокой ответственности. Была боязнь подвести своих: Деда, Андреева, летчика в кабине «сушки», людей, которых они совсем не знали, но которые в тот момент работали по той же цели. Еще было немного страшно за свою жизнь. Было понимание, что ты отвечаешь за жизнь своих ребят, что никто не придет и не подскажет единственно правильное решение. А может быть, настоящие профессионалы ни о чем «высоком и идейном» и не думают, а просто несут тяжелую мужскую службу?

Давыдов снова с тоской подумал об отпуске. Безумно хотелось к морю. Чтобы был полный штиль и солнце садилось. Залезть в теплую воду и сидеть, пускай из воды только голова торчит. Или попасть в тот срок, когда море цветет, ночью красота — не передать.

За окном качались ветки сирени.

— Таким образом, ряд подразделений был лишен радиолокационной информации о воздушной обстановке. В этих условиях расчет поста… А как бы, товарищ лейтенант, вы и ваши подчиненные действовали на месте расчета?

Лектор в упор уставился на Толика. Вот репей. Давыдов встал и уверенным голосом отрапортовал:

— Действовали бы так же, как и расчет поста…

— Вот в этом я как раз и не уверен. Садитесь и не считайте ворон. Чтобы так действовать, нужно многое знать и уметь. А вы постоянно отвлекаетесь сами и мешаете товарищам.

Давыдов оглянулся. Товарищи частью мирно дремали, кто-то шуршал газетой, двое увлеченно говорили о чем-то. Никто вроде бы не считал, что Толик ему мешает. Майор с заднего ряда сочувственно подмигнул. Лектор продолжил:

— Товарищи офицеры, прошу не путать информационное противодействие с идеологическим, последним занимаются замполиты, а не мы с вами. В настоящее время кто владеет информацией — владеет миром. В таком техногенном виде вооруженных сил, как наш, от наличия оперативной информации…

Давыдов снова залюбовался веткой сирени. За окном зашуршал грибной дождь. Гроздья цветов покрылись капельками воды. Скорей бы в отпуск.


notes



Примечания





1


Гора на границе Карелии и Мурманской Области.




2


Часть специального назначения вермахта состояла из подразделений для диверсионной работы.




3


ЗРК — зенитно-ракетный комплекс.




4


ПРМГ — посадочная радиомаячная группа.




5


ВПП — взлетно-посадочная полоса.




6


ПНВ — прибор ночного видения.




7


«Копье Инката» — национально-освободительная организация на юге Африки.




8


РЭВ — радиоэлектронное вооружение.




9


БУ — боевое управление




10


РЛУ — радиолокационный узел.




11


СПЛ — станция пассивной локации.




12


ПН — пост наблюдения.




13


ВИКО — выносной индикатор кругового обзора.




14


РЛС — радиолокационная станция.




15


ЦУБ — цельнометаллический Унифицированный Блок.




16


RAF — ВВС Великобритании (по начальным буквам Royal Air Force).




17


Пребст — священник.




18


ШДК — штатно-должностная книга.




19


ППРЦ — приемопередающий радиоцентр.




20


КП — контрольный пункт.




21


ХНП — химический наблюдательный пункт.




22


ОМП — оружие массового поражения.




23


ВТИ — военно-техническое имущество.




24


НОРАД — североамериканская система ПВО.




25


ПСС — поисково-спасательная служба авиации.




26


ГСМ — горюче-смазочные материалы.




27


УКТ — укрытие котлованного типа.




28


УГ и КС — Устав гарнизонной и караульной службы.




29


Русские? Но откуда вы тут взялись? (англ.)




30


АВАКС — система дальнего обнаружения воздушного базирования.




31


ЩАЗ — щит с автоматической защитой.




32


Перед началом работы новые лампы жестят — держат под накалом и слабой нагрузкой.




33


БМЗ — блок механического запоминания.




34


УМ — усилитель мощности.




35


ДРГ — диверсионно-разведывательная группа.




36


ПЗРК — Переносной Зенитно-ракетный комплекс.




37


Warrior — Воин (англ.).




38


АЗИ — антенна зенитного излучения.




39


ППОИ — передатчики помех одноразового использования.




40


«Воздух» — радиолокационная информация.




41


ТТД — тактико-технические данные.




42


ЛТО — летно-техническое обмундирование.




43


ИКАО — международная организация гражданской авиации.




44


«Хай-Джек» — Сигнал «захвачен террористами».




45


ЛА — летательный аппарат.