Свадебные колокола
Конни Брокуэй


Свадебное агентство Уайт #2






В свете Эвелину Уайт единодушно считали старой девой, которой только и осталось, что устраивать чужие свадебные торжества И лишь многоопытный покоритель сердец Джастин Пауэлл, которого эта решительная маленькая особа когда-то спасла or скандала, сумел разглядеть под маской независимости настоящую Эвелину — прелестную женщину, жаждущую страсти, нежности и счастья. Мисс Уайт мечтает о свадебном торжестве, которое станет сенсацией сезона? Джастин с удовольствием поможет ей. Особенно если она выступит не в роли устроительницы, а в роли невесты!..






Конни Брокуэй

Свадебные колокола





Пролог


Англия, Челси


Конец викторианской эпохи


В животе у юной Эвелины Каммингс-Уайт громко заурчало, и она с опаской взглянула на сладко спящую рядом сестрицу. Надо было что-то делать, потому что если урчание будет продолжаться, она, чего доброго, разбудит Верити. К сожалению, им с сестрой пришлось спать в одной кровати, потому что число гостей, которых родители пригласили в дом по случаю неофициального первого появления в свете Верити, превышало число спален. Верити должна выглядеть завтра наилучшим образом. Что же касается ее самой, то… темные круги под глазами, по правде говоря, не имели никакого значения.

Эвелина придвинула ближе к свету газовой лампы лист бумаги, который держала в руке, и прищурилась, подумав, не пора ли ей обзавестись очками. Написав «перевести Верити в мамину комнату» в конце длинного перечня, озаглавленного «Что надо сделать», она взглянула на другие пункты списка, как смотрят на давнишнего противника, с которым приходилось не раз вступать в поединок и выходить из него победительницей.

Многие девушки — не говоря уже о взрослых — пришли бы в ужас при виде столь длинного перечня дел и обязанностей, но только не юная леди Эвелина. В животе у нее снова заурчало, и Верити, что-то пробормотав во сне, перевернулась на другой бок, отчего ее золотистые локоны рассыпались по пухленькой розовой щечке. Эвелина отложила список и откинула одеяло, решив сходить на кухню и выпить хотя бы стакан молока, чтобы успокоить желудок. Протянув руку, она нащупала первый попавшийся халатик. Им оказался отделанный множеством оборочек пеньюар Верити. Натягивая его, она заметила свое отражение в большом зеркале и, помедлив мгновение, пересекла комнату, подойдя к нему поближе с любопытством и трепетом. Да, трепетом, потому что Эвелина Каммингс-Уайт лишь недавно обнаружила, что она некрасива.

Хмуро взглянув на себя, она увидела маленькую, как у ребенка, несформировавшуюся фигурку, утопающую в облаке кружев. Поскольку источник света находился позади, ее лицо оказалось в глубокой тени. И все же она смогла разглядеть свое треугольное личико, окруженное массой черных волос на такой тоненькой шее, что она, казалось, могла вот-вот сломаться под тяжестью головы. Глубокие впадины обозначали местоположение ее глаз, а широкая темная линия указывала, где находится рот.

Фигуру, спрятанную под шелковым пеньюаром, разглядеть не представлялось возможным, зато видны были узкие белые ножки. Из любопытства она подняла вверх рукава пеньюара и заметила, что запястья ее рук казались не многим уже, чем предплечья.

Она оттянула вниз ворот ночной сорочки. Та женщина сказала, что у нее «болезненная худоба», и, посмотрев на свою грудь, Эвелина не могла не согласиться с ней. Плоско. Только ключицы выпирали — острые, как лезвие ножа. Ей вспомнился подслушанный разговор. «Бедняжка, плоская, как доска, — шепнула своей приятельнице добродушная миссис Бернхардт, — настоящий уродец — черная и тонконогая».

Эвелина не поняла, что они говорят о ней. Она даже хотела оглянуться, чтобы своими глазами увидеть уродца, но тут услышала, как приятельница миссис Бернхардт ответила: «Меня удивляет, что сестры не похожи друг на друга. Верити такая хорошенькая, а младшая…» — Она сочувственно поцокала языком.

С тех пор она не раз слышала произнесенные шепотом высказывания о своей некрасивой внешности, так что в конце концов поняла, что они, должно быть, правы. Однако сама она не чувствовала себя уродливой! Ведь если состоятельна теория наследственности Грегора Менделя, то она должна выглядеть такой же миловидной, как ее мать и сестра.

Франческа, мать Эвелины, была не просто красавицей, но отличалась неземной красотой. И добротой. И мягким характером. Ее отец, Чарлз, наследник герцога Лалли, тоже обладал весьма приятной внешностью. Одно время его считали «завидным женихом», которому прежде чем жениться на Франческе удавалось в течение нескольких лет ускользать от брачных уз.

В надлежащее время она подарила мужу красивую дочурку. Чарлз был очарован и три года спустя готовился испытать снова такое же приятное потрясение, когда Франческа родила вторую дочь. Но увы, вторая дочь в отличие от розовой, покладистой Верити оказалась смуглой и упрямой.

Франческа, никогда особенно не задумывавшаяся своей красотой, не обращала внимания и на внешность Эвелины. А Чарлз, к которому любовь пришла поздно, сохранил большой запас нерастраченной любви и дарил его дочерям безоглядно. В семействе Уайтов не придавали чрезмерно большого значения красивой внешности или отсутствию таковой. Нельзя сказать, что Эвелина не замечала красоты Beрити — ей просто не приходило в голову сравнивать свою внешность с внешностью сестры. Или, если уж на то пошло, с внешностью любого другого человека. Ей и без того было чем заняться и о чем думать. Среди своих близких она слыла не «красавицей», но «интересной и очень способной молодой особой».

Отец сделал ее своим любимым собеседником. Ее пытливость стимулировала его мыслительный процесс, ее бесстрашие вызывало у него гордость, а умненькое некрасивое личико трогало его сердце, которое восхищалось таким чертовски приятным собеседником.

Эвелина делала все, чтобы сохранить любовь отца, свое место в его сердце и в семье вообще. Поскольку Чарлз никогда не умел планировать, она в совершенстве овладела искусством планирования, а поскольку ее родители и сестра имели весьма смутное представление о том, что такое экономика, Эвелина стала первоклассным экспертом в области экономики.

Таким образом, Эвелина, любимая матерью, обласканная доброй старшей сестрой и обожаемая отцом, достигла солидного пятнадцатилетнего возраста, оставаясь абсолютно равнодушной к недостаткам, касающимся ее внешности, которые она могла увидеть разве что в зеркале. Однако, глядя в зеркало, Эвелина никогда не считала себя безобразной.

Посмотрев вокруг и не зная, как справиться с посетившими ее новыми неприятными ощущениями, она увидела раскрытую Библию, которая лежала на прикроватном столике. Разве не говорится в Библии: «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его»? Она, разумеется, не собирается заниматься членовредительством. Она просто уберет из комнаты все зеркала и, лишив себя возможности смотреться в них, сможет избежать искушения сравнивать свой облик с другими. Она не позволит себе поддаться чувству зависти или неловкости, считая их разрушительными чувствами. А кроме того, зачем тратить время и силы на то, чего невозможно исправить?

Такое практическое соображение приободрило Эвелину, и она, выйдя из спальни, направилась в кухню. Уже пройдя половину темного коридора, она услышала, как впереди открылась какая-то дверь, и остановилась. Высокая мужская фигура во фраке появилась из комнаты миссис Андерхилл.

Очевидно, мистер Андерхилл, несмотря на напряженное расписание дипломатических мероприятий, все-таки изыскал возможность присутствовать на празднике, устроенном ее родителями. Она вежливо подождала, пока он закроет за собой дверь, прежде чем заговорить с ним. Но он так резко повернулся, что чуть не сбил ее с ног.

Она охнула от неожиданности.

Сильные руки грубо схватили ее за предплечья.

— Прошу вас, — обратилась она, — если вы озабочены тем, чтобы я не упала, то можете отпустить меня, потому что я не упаду.

Где-то над ее головой кто-то резко втянул воздух.

— Кто, черт возьми, вы такая? — произнес глубокий мужской голос.

— Я Эвелина Каммингс-Уайт. Не будете ли вы любезны отпустить меня?

— Эвелина? — пробормотал он, ослабляя хватку. Она ждала. Взрослые, особенно аристократы, иногда бывают на редкость тупыми. — Младшая сестричка?

Эвелина, запрокинув голову, посмотрела на него.

— Да, мистер… — Эвелина не договорила, потому что, когда ее глаза привыкли к темноте, то увидела, что перед ней вовсе не мистер Андерхилл, а мистер Джастин Пауэлл!

Она поняла: значит, здесь было свидание. Тайное рандеву! Она судорожно глотнула воздух.

— Мистер Пауэлл?

— Проклятие! Куда вы направлялись? — напряженно шепнул он.

— В кухню.

Он освободил одну ее руку, но еще крепче сжал другую и, повернувшись, потащил ее вслед за собой к лестнице. Должно быть, он хотел поговорить. «Интересно, что же он скажет?» — мрачно подумала она.

Мистер Пауэлл, конечно, не соответствовал ее понятию донжуана. Пока он жил у них в доме, его можно было чаще видеть склонившимся над картами в библиотеке отца, чем играющим в бадминтон с другими молодыми людьми. Он сохранял вежливость, но всегда казался несколько рассеянным. Не от мира сего.

Сейчас от его равнодушия и следа не осталось.

И она знала почему.

К счастью, Эвелину не так просто шокировать, но бедняжка Верити…

— Верити, — мрачно сказала она, — будет в ужасе.

— Тс-с! — прошипел мистер Пауэлл над ее плечом. Он торопливо потащил ее за собой вниз по лестнице в направлении кухни, открыл обитую сукном дверь, втолкнул ее внутрь и сам вошел за ней следом. Нащупав газовый рожок, он зажег свет.

Сразу же высветился его орлиный профиль. Эвелина внимательно разглядывала его. Он показался ей весьма красивым, хотя, возможно, более разборчивые молодые леди сочли бы его помятый пиджак и слишком длинные темно-русые волосы не очень привлекательными. К тому же он обладал излишней рассеянностью, чтобы понравиться. Правда, сейчас его милая отрешенность от всего сменилась напряженной собранностью. Слыша его неоднократные вежливые отказы от участия в подвижных играх, она решила, что он ленив и неспортивен. Теперь она убеждалась в обратном: ему не составило никакого труда протащить ее за собой до самой кухни!

Он на мгновение замер, глядя на нее сверху вниз, потом, взъерошив волосы, пробормотал:

— Кой черт дернул меня…

— Вам лучше знать, — промолвила Эвелина. Он явно удивился.

— Ах, — добавила она не без ехидства, — ваши слова, наверное, были чисто риторическими.

Его худощавое лицо на мгновение озарилось удивленной улыбкой.

— Непристойными.

— Неприличными, — добавила она.

— Боже правый! Ну и лексикон у тебя для… сколько тебе лет, двенадцать?

— Пятнадцать, — объявила она, почувствовав, что краснеет. Она знала, что выглядит моложе своих лет. А сейчас еще вдобавок, производит, наверное, весьма странное впечатление в женственном халатике своей сестры, из-под которого выглядывают тонкие ножки, стоящие босиком на холодных плитах кухонного пола. Подняв одну ногу, она поставила ее на другую.

Он заметил ее непроизвольное движение и что-то раздраженно проворчал. Она не успела опомниться, как он, взяв обеими руками за талию, приподнял ее и водрузил на краешек кухонного рабочего стола.

— Зачем ты сюда шла? — спросил он.

— Хотела стакан молока.

Он спокойно открыл ледник и достал кувшин с молоком. Потом отыскал на полке кружку. Налив молока, он подал ей кружку. Она принялась маленькими глотками пить молоко, а он, словно нянюшка, целую минуту наблюдал за ней, а потом открыл дверь кладовки.

Порывшись в ней, он извлек краюшку хлеба и ломтик холодной индейки, оставшейся после вчерашнего ужина. Разломив хлеб на две приблизительно равные части, он положил между ними ломтик индейки.

— Держи, — сказал он, протягивая ей сандвич.

— Нет, благодарю вас, — чопорно произнесла она, чувствуя, что для разговора официальным тоном находится в крайне невыгодном положении, потому что ноги ее болтались в воздухе примерно в тридцати дюймах от пола.

— Полно тебе, ешь, — настойчиво произнес он. — Тебе надо поесть.

Она хотела возразить, но тут заметила, что он сложил руки на груди. По своему небольшому опыту она знала, что такая поза является первым признаком проявления мужского упрямства. Пожав плечами, она взяла сандвич и откусила кусочек. На вкус он оказался гораздо лучше, чем она предполагала.

Покончив с ним, она снизу вверх взглянула на него.

— Ну, и что дальше?

— А дальше, леди Эвелина, поговорим о том, что вы видели. — Он нахмурил брови и провел указательным пальцем по ее верхней губе.

Заметив ошеломленное выражение ее лица, он улыбнулся.

— У вас молочные усы. Вы уверены, что вам уже пятнадцать лет?

Она снова покраснела. Не позволит она себе нервничать из-за какого-то ловеласа.

— Уверена. Так о чем вы хотели поговорить?

— Я и сам, черт возьми, не знаю. — Он, склонив набок голову, внимательно посмотрел на нее.

— Почему вы на меня так смотрите? — спросила она.

— Я пытаюсь решить, много ли вы видели, что подозреваете и как мне убедить вас не просто помалкивать, но молчать как могила относительна моего местонахождения нынче вечером, — ответил он с потрясающей прямотой.

— Наверное, мое молчание будет зависеть от того, насколько быстро вы придумаете благовидное оправдание своего поступка? — бросила она в ответ с такой же подкупающей откровенностью.

Он рассмеялся. Смех был такой заразительно веселый, что она чуть не улыбнулась, но вовремя вспомнила, что, возможно, все ловеласы смеются именно таким искренним, заразительным смехом.

— Вы сказали «пятнадцать» или «пятьдесят»? — переспросил он, все еще забавляясь разговором…

Какого удивительного цвета у него глаза! Как она не заметила раньше цвета его глаз? Светлые, голубовато-зеленые, как нефрит или как патина, покрывающая статуэтку бронзового коня времен династии Минг, которая стоит в библиотеке ее отца…

— Леди Эвелина?

— А? — возвращаясь к реальности, откликнулась она, с трудом отрывая взгляд от завораживающего цвета его глаз.

— Вы знаете, кто я такой?

Вопрос оказался настолько абсурдным, что ему удалось вывести ее из состояния завороженности цветом его глаз.

— Конечно, знаю. Вы мистер Джастин Пауэлл и до недавнего времени были военным офицером не очень высокого звания в армии ее величества… извините, не запомнила, в каком роде войск.

Ваш батюшка, полковник Маркус Пауэлл, виконт Саммер, недавно вышел в отставку. Он владеет шерстяной фабрикой в Гемпшире и контрольным пакетом акций угледобывающего предприятия на севере Канады. Вы являетесь его единственным сыном и наследником.

Вашим дедом по материнской линии является бригадный генерал Джон Харден, довольно известный кадровый военный, который служил под командованием Вулзли в Южной Африке. Ему принадлежит монастырь «Северный крест», который был построен в середине XVI века. — Закончив подробное изложение сведений о нем, она сложила руки на коленях и застыла в ожидании.

Он уставился на нее, не скрывая восхищения.

— А вы, однако, хорошо осведомлены обо мне.

— Я приняла все меры, чтобы на приеме, посвященном Верити, не оказалось неприемлемых лиц.

Он и внимания не обратил на ее красноречивый взгляд.

— Вы приняли меры?

— Да. Список гостей составляла я.

— Вы, наверное, шутите.

— Ничуть. Видите ли, отец недоверчиво относится к любому потенциальному претенденту на руку Верити. Если бы список составлял он, то там никого не осталось бы. Мама же, напротив, слишком доверчива. — Эвелина заерзала под его удивленным взглядом и добавила в порядке оправдания: — Верити помогала мне составлять список.

— Очень любезно, что вы с ней советовались.

— А как же? — воскликнула Эвелина. — Ведь именно для нее мы собираемся найти мужа. — При упоминании о мужьях она вновь вспомнила о мистере Андерхилле и, прищурив глаза, взглянула на мистера Пауэлла, который стоял, небрежно прислонившись к стене. — Вы, разумеется, будете исключены из числа претендентов.

— Претендентов? А-а, понимаю. — Он печально покивал головой. — Разумеется.

Она невольно испытала к нему некоторое уважение. Он весьма достойно воспринял ее заявление. Поскольку обсуждать больше было нечего, она решила осторожно сползти со стола. Он моментально оттолкнулся от стены и встал перед ней.

— Как бы ни были интересны ваши сведения обо мне, в них не входит то, что я имел в виду, спрашивая: «Знаете ли вы, кто я такой?» — заявил он.

— Вот как? — не поняла она.

— Мне следовало бы спросить: «Знаете ли вы, чем я занимаюсь?»

— Боюсь, что знаю, — ответила она, окинув его сердитым взглядом.

Он на мгновение замер.

— Знаете?

— Да, — сурово произнесла она. — Вы тот, кого друзья Верити называют «волком».

Он поморгал глазами. Выпрямился. Снова поморгал глазами. И весело расхохотался.

— Я имею в виду совсем не то.

— В таком случае объясните, что вы имеете в виду, — попросила она, обиженная тем, что он расхохотался, выслушав ее неодобрительный отзыв.

— Я тот самый мистер Джастин Пауэлл, портрет которого вы нарисовали, но я также и очень богатый и очень влиятельный мистер Джастин Пауэлл.

Влиятельный? Ну что ж! Она допускала, что в его характеристике еще остались кое-какие аспекты, о которых она не знала, с сомнением окинув его взглядом.

— Я на самом деле таков, — подтвердил он. Она молчала.

Он поднял вверх руки.

— Просто не верится, что я стою на кухне в два часа ночи и пытаюсь убедить тощую пятнадцатилетнюю девчонку в том, что я не являюсь полным ничтожеством! — в отчаянии пробормотал он. — Послушайте, леди Эвелина. У меня есть друзья. К моему мнению прислушиваются очень важные люди.

«Боже правый, — подумала Эвелина, — сколько патетики!»

— Черт возьми, что я вдруг расхвастался, словно школьник? — Он, должно быть, прочел ее мысли, потому что к нему сразу же вернулось чувство юмора, и он усмехнулся: — Если пожелаете, можете навести обо мне дальнейшие справки, но суть того, что я хочу вам предложить, мой тощий совеночек, сводится к следующему: не хотите ли вы, чтобы человек, имеющий кое-какой вес в обществе, весьма богатый и обладающий немалым влиянием, стал вашим должником?

Она задумчиво посмотрела на него:

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, что хотел бы довериться вам. Вы мне кажетесь здравомыслящей девушкой, которая сразу же поймет, что, если она расскажет, из чьей комнаты я выходил нынче вечером, получится много неприятностей.

— Да уж, могу себе представить, — согласилась она. Он легонько постучал кончиком пальцев по ее губам, словно успокаивая капризного ребенка.

— Помимо того что вы опорочили бы имя миссис Андерхилл, такой факт бросил бы тень на торжество по случаю появления в свете леди Верити. Своим молчанием вы оказали бы любезность всем. К тому же вам ваше молчание ничем не грозит. Поскольку я больше не являюсь претендентом на руку вашей очаровательной сестры, я едва ли могу представлять угрозу для чести вашей семьи, не так ли?

Пожалуй, он прав. И все же…

— Ведь вы не принадлежите к числу ужасных созданий, которые наслаждаются тем, что разносят грязные сплетни, не так ли? — спросил он.

— Нет! — возмущенно вскрикнула Эвелина. Она и сама терпеть не могла сплетниц.

Он улыбнулся.

— Вы достаточно взрослый человек и должны понимать, что не все, что мы видим, является именно тем, чем кажется. Вы ведь не станете судить о поступках ближнего, не так ли?

Она покачала головой, правда, на сей раз не так уверенно, поскольку, по правде говоря, она постоянно высказывала свои суждения о людях. Но он говорил о таких людях, которые только и занимаются злословием и потому являются личностями пустыми, недоброжелательными и не заслуживающими внимания порядочных людей.

— Я так и думал, — мягко сказал он, оценив ее жест. — И если вы сохраните все в строжайшей тайне, не проронив ни слова никому, даже вашей сестре, — он наклонился к ней так, что его глаза оказались на уровне ее глаз, — то обещаю вам, вы не пожалеете о своем добром поступке, а возможно, даже когда-нибудь будете рады тому, что так поступили.

— Рада? — насторожилась она. — Почему?

— Потому что я буду вашим должником, леди Эвелина, а я всегда, — медленно произнес он, сверля Эвелину взглядом, — возвращаю свои долги.

Он выпрямился, взял со стола повара картонную карточку, на которой тот записывал меню на следующий день, и, что-то написав, вернулся к ней.

— Я могу на вас положиться?

Она внимательно посмотрела на него, обдумывая его слова. Все, что он говорил, было правдой. К тому же он уже согласился больше не ухаживать за Верити. Едва ли можно извлечь какую-то выгоду из его разоблачения. А вот если она позволит ему «сорваться с крючка», то его благодарность когда-нибудь может оказаться весьма полезной.

— Хорошо, мистер Пауэлл, обещаю вам, что ничего не скажу, если только вы не вздумаете возобновить ухаживания за Верити.

— Клянусь.

— В таком случае я тоже клянусь. — Она протянула ему руку, чтобы скрепить сделку, и ее маленькая ручка сразу же исчезла в его крупной руке. Одновременно с рукопожатием он вложил ей в руку кусочек картона.

— Да благословит вас Бог, дитя. А теперь скажите, найдете ли вы дорогу до своей комнаты? — заботливо добавил он.

Эвелина улыбнулась впервые за весь вечер:

— Я находила ее с тех пор, как научилась ходить.

Он уже почти повернулся, чтобы идти своей дорогой, но остановился, удивленно подняв брови.

— Ну, скажу я вам… — Он не закончил фразу и добавил: — В таком случае мне остается пожелать вам доброй ночи, леди Эвелина.

Кивнув головой на прощание, он мгновение спустя скрылся за дверью кухни, оставив ее одну. Она с любопытством взглянула на кусочек картона и прочла то, что он написал:




Ай-Оу-Ю[1 - Ай-Оу-Ю — буквально: я должен вам (англ.). Долговая расписка. — Здесь и далее примеч. пер.]

Джастин Фаллоден Пауэлл, 9 марта 1885 г.




Глава 1


Лондон


Десять лет спустя


— Если не хотите, чтобы ваш ковер оказался залит кровью, я советую позвать врача! — крикнула Эвелина, распластавшаяся на полу посередине комнаты. Поправив сползшие на нос очки, она повернула голову, чтобы взглянуть на отражение в уцелевшей части оконного стекла.

В стекле отражался высокий мужчина, который, перешагнув порог библиотеки, в недоумении застыл на месте, освещенный яркими лучами полуденного солнца. Он был без пиджака. Рукава своей белой сорочки он закатал, обнажая загорелые мускулистые предплечья, ворот расстегнул.

— Какой ковер? — спросил он, оглядываясь вокруг. Минуло десять лет, с тех пор как она видела его в последний раз, но ей казалось, что все произошло только вчера.

У него осталась все та же невозмутимая манера говорить и все та же привлекательная своей небрежностью внешность.

— Который на полу у окна. У разбитого, — отозвалась Эвелина.

Джастин Пауэлл закрыл книгу, которую держал в руке, и, обогнув письменный стол, остановился. Скользнув по нему взглядом вверх от дорогих штиблет, она заметила некоторые изменения, происшедшие за десяток лет. В уголках его глаз появились лучики морщин, морщинки в виде скобок располагались также по обе стороны крупного рта. В темно-русых волосах, явно нуждавшихся в стрижке, серебрилась седина.

Он молча смотрел на нее сверху вниз. Она так же молча встретилась с ним взглядом.

Видимо, что-то не в порядке с этим мужчиной, если даже вид истекающей кровью женщины, лежащей у него на полу, не может заставить его броситься ей на помощь!

— Я понимаю, что вид женщины, лежащей в луже крови, может обескуражить, мистер Пауэлл, — сказала она. — Но не могу ли я как-нибудь помочь вам выйти из столбняка и заставить действовать?

— Женщины, говорите? — пробормотал он, спокойно положив книгу на письменный стол. Он присел перед ней на корточки. Потом осторожно приподнял оторванный клапан спортивных штанов, которые она позаимствовала у своего племянника Стэнли.

Она осмелилась бросить взгляд на свои ноги, увидела кровь и отвернулась. Она перевела взгляд на его глаза, надеясь прочитать в них, насколько опасна ее рана, и вновь испытала на себе их колдовскую привлекательность. Они были совсем такие, как она помнила, — голубовато-зеленые, мягко мерцающие, завораживающие. Как лесное озеро под ясным осенним небом.

— Рана не смертельна. И вовсе вы не истекаете кровью, — будничным тоном сказал Джастин. — И маленькое пятнышко вовсе не лужа крови. — Он поморщился, взглянув на кончики своих пальцев, огляделся вокруг и наконец вытер их о ее же собственную штанину. — Царапина длинная, но не очень глубокая.

— Слава Богу! — Она с облегчением вздохнула. Она и сама знала, что при виде крови ведет себя как презренная неженка.

— Такие царапины случаются у любого английского школьника десятки раз.

Отсутствие сочувствия с его стороны разозлило ее.

— Но я не английский школьник.

— С тех пор как поблизости открылся пансион благородных девиц миссис Бойл, я узнал, что разница между обычной английской школьницей и обычным английским школьником не так уж велика. — Его взгляд равнодушно скользнул по рубахе бедняги Стэнли, шейному платку, завязанному узлом, и вконец испорченным спортивным штанам.

Она нахмурилась.

— Я так оделась только потому, что решила взбираться до окна вашей библиотеки по шпалерам, чтобы проникнуть внутрь.

— Теперь, когда вы объяснили, я понял способ вашего появления.

Она ранена, а он отпускает саркастические замечания. Приподнявшись на локтях, она уже хотела как следует отчитать его, но тут ее взгляд упал на окровавленный клапан штанов, и у нее закружилась голова. Она со стоном снова опустилась на пол.

— У вас где-нибудь еще есть раны? — быстро спросил он.

— Нет. Просто… вид крови. — Она вздрогнула всем телом. — Пока я не смотрю на нее, со мной все в порядке.

— Так не смотрите. Вы побелели, как девонский песок. — Он поднялся на ноги. — Полежите здесь спокойно, а я тем временем схожу и посмотрю, что имеется у меня в домашней аптечке. Я моментально вернусь.

Только после того как он ушел, Эвелине пришло в голову, что он не поинтересовался, почему она лежит в таком состоянии на полу в его библиотеке. Большинство мужчин потребовали бы объяснений. По крайней мере ее появление не оставило бы их равнодушными. Но она вовремя вспомнила, что Джастина Пауэлла трудно вывести из равновесия.

Она окинула взглядом библиотеку, представляющую собой небольшую комнату, где царил рабочий беспорядок. Именно такую ей хотелось бы иметь в своем распоряжении. Пара глубоких кожаных кресел была развернута к книжным полкам, занимающим всю стену до потолка, рядом с которыми находилась металлическая стремянка на колесах. В противоположном углу стоял письменный стол, освещенный солнцем, проникающим сквозь отныне постоянно открытое окно, выходящее на восток.

Скосив глаза, она попыталась прочесть через очки названия книг на полках и тут услышала шаги возвращающегося Джастина. Мгновение спустя он вошел в дверь с подносом в руках, на котором лежали всякие медицинские принадлежности: тазик с водой, ножницы, какой-то коричневый флакон, бинт и салфетка.

Не теряя времени на соблюдение правил приличия, он опустился на колени и принялся отрезать на пять дюймов выше колена правую штанину спортивных брюк ее племянника. Отрезанный кусок ткани он выбросил в корзину Для мусора.

— Я немножко помою вас, — произнес он, окуная в воду салфетку.

Прежде чем она успела ему ответить, он принялся промокать влажной салфеткой рану. Она затаила дыхание и стала храбро рассматривать обшивку стен.

— Какое красивое дерево, — вымолвила она высоким слабым голоском.

— Вишня, — рассеянно пояснил он.

Когда теплая вода просочилась в порез, она поморщилась.

— Вы уверены, что рана неглубокая?

— Абсолютно уверен.

Порез защипало. Она шумно втянула в себя воздух.

— А кажется, будто я порезалась до кости. Может, вы просто не говорите мне, боясь испугать? Скажите, не скрывая, я выдержу.

— Вы, конечно, худенькая, но до кости еще далеко, — ответил он, выбрасывая использованную салфетку следом за отрезанной штаниной. — Вот и все. Чисто и опрятно. Можете сами убедиться.

— Нет уж, благодарю покорно. Если вы будете так любезны и дадите мне бинт, то я сама смогу забинтовать рану, — заявила она, с трудом пытаясь подняться и сесть, но он остановил ее. Его большая рука легла на ее плечо и, чуть надавив, заставила ее снова лечь.

— Ни в коем случае, моя дорогая, — бодрым тоном заверил он. — А кроме того, надо всегда доводить до конца то, что начал. По крайней мере так учила меня моя старенькая бабушка.

Она искренне поблагодарила его. Не любила она проявлять храбрость, когда речь шла о крови.

— Лежите, отдыхайте и постарайтесь думать о чем-нибудь другом. Уж я-то знаю, — уверил он ее и добавил, как будто последующая мысль только что пришла ему в голову: — Кстати, не расскажете ли мне, почему вы вломились в мой дом?

— Вломилась? А, вы вот о чем. Тот несносный человек, который открывает входную дверь, пытался убедить меня, что вас нет дома. Поскольку мне было необходимо вас видеть, у меня не оставалось иного выбора, кроме как воспользоваться альтернативным путем.

— Беверли сказал вам, что меня нет дома? Какой предосудительный поступок! — заметил Джастин. — Полагаю, у вас нашлись веские основания, чтобы не поверить ему?

— Разумеется, — ответила она. — Я вас видела.

— Видели меня? — удивился Джастин. Он открыл коричневый флакон, извлек из него маленькую стеклянную палочку и осторожно провел ею вдоль пореза.

— Ой! — пискнула Эвелина, отпрянув назад и сердито глядя на него с видом человека, которого предали. — Вы сделали мне больно!

Он скорчил извиняющуюся мину.

— Извините. Карболовая кислота обеззараживает. Надо было предупредить, что немного пощиплет.

— Да уж, — пробормотала Эвелина.

— Все почти закончено. Остается немного перебинтовать, и вы будете в полном порядке. Ну а теперь рассказывайте дальше, — предложил он, разматывая льняной бинт. — Вы остановились на том, что шпионили за мной и узнали, что я дома, и, таким образом, догадались, что Беверли — лживый негодяй, в чем я не сомневаюсь. Где вы меня видели?

— Здесь, через окно.

— Понятно, — кивнул Джастин. — И поэтому, когда вам сказали, что меня нет дома, вы не поверили словам негодяя Беверли и решили обогнуть дом, взобраться на стенку и заглянуть в окно. Весьма смелое решение.

Эвелина нахмурилась.

— Когда вы говорите, звучит так, словно я вторглась в вашу личную жизнь.

— Нет, нет, — любезно возразил Джастин. — Я сказал бы, что вторжение в личную жизнь началось тогда, когда вы вломились в дом… А до того момента я назвал бы ваше поведение просто… проявлением любопытства. Да, пожалуй, самое подходящее определение.

Она не смогла уловить в его тоне ни капельки сарказма, хотя он там, несомненно, присутствовал. И еще она чувствовала, что ситуация его забавляет. Она припомнила все, что слышала о нем за все прошедшие годы.

Эксцентричный. Отшельник. Умный. Невозмутимый. Некоторые считали его невнимательным, другие называли его рассеянным. Очевидно, ни те, ни другие не бывали с ним подолгу, потому что не сумели понять, что под его приятной любезностью скрывался очень острый ум.

— Но что именно вызвало ваше любопытство? — спросил он.

— Мне абсолютно необходимо поговорить с вами, — ответила она.

— Со мной? Я польщен. Молодые девушки редко бывают такими предприимчивыми. И такими настойчивыми. — Он отрезал кусок бинта и, на ощупь обмотав его вокруг бедра, закрепил кусочком пластыря. Потом полюбовался своей работой. — Боюсь, что медицина много потеряла, оттого что я не стал медиком.

Эвелина усмехнулась. Джастин явно знал, как уговорить девушку.

Он поднялся на ноги с кошачьей грацией, и ей вспомнилась другая сцена: длинный коридор, время после полуночи, жена другого мужчины, комната другого мужчины. Тогда она встретилась с ним впервые, и он показался ей настоящим джентльменом, без малейшей чопорности. Сейчас, вновь поддавшись его несомненному обаянию и увидев, как он движется с той же плавной грацией, она вдруг сразу все вспомнила.

Он был настоящим распутником.

Правда, она ничуть не боялась, что ей угрожает опасность стать объектом каких-нибудь романтических поползновений с его стороны. Видит Бог, ничуть! Зато она была способна понять, почему другим женщинам так трудно перед ним устоять.

И сейчас, когда она все о нем вспомнила, ей показалось странным, что с той ночи она не слышала о Джастине никаких пикантных историй. Возможно, пикантные истории рассказывают только о неопытных повесах, тех, которых застают, так сказать, на месте преступления…

Эвелина судорожно глотнула воздух от неожиданности, когда он наклонился и взял ее на руки. Она покраснела, испугавшись, что он прочитал ее мысли.

— Можете поставить меня на пол, я вполне смогу ходить.

— Конечно, сможете, если захотите, — отозвался он тоном, каким разговаривают с непослушным ребенком.

Однако он не остановился, а прошествовал по узкому, застеленному ковром коридору, направляясь куда-то в глубь своего лондонского особняка.

— Но зачем вам идти самой? Донести вас на руках — самое меньшее, что я могу предложить в качестве компенсации за то, что в окнах у меня вставлены такие легко бьющиеся низкосортные стекла, а также за то, что держу на работе такого негодяя, как мой дворецкий.

Она пристально вгляделась в его лицо.

— Вы надо мной издеваетесь.

— Нисколько! — запротестовал он. — Я абсолютно серьезен. Я просто благодарен вам за то, что вы безотлагательно не послали за адвокатом ваших родителей, с тем чтобы предъявить мне иск, и хочу выразить свою благодарность, предложив вам стаканчик лимонада. А он находится на кухне. Именно туда я и несу вас.

Черт возьми! Послушав его, она могла бы и впрямь поверить, что имеет моральное право и что он обязан компенсировать ей ущерб. В то же время она отлично знала, что должна извиниться перед ним и упросить его не звонить местному констеблю, который мог отправить ее в тюрьму за вторжение в его дом.

— А кроме того, — продолжал он, — я бы очень хотел узнать, почему вам так необходимо поговорить со мной.

Эвелина помедлила, понимая, что надо бы воспротивиться тому, что он несет ее на руках, но ей было так удобно, что она расслабилась и уютно пристроилась у него на груди, а грудь у него была великолепная, широкая. И теплая под крахмальной белой сорочкой. И пахло от него великолепно: свежим запахом мыла, теплом и чем-то еще, необычайно приятным.

Она закрыла глаза, пытаясь точно определить запахи, и вдруг испытала обрушившуюся на нее целую гамму новых впечатлений: ритмичное покачивание ее тела при каждом его шаге и ее ног в воздухе, его нежное дыхание на своей щеке. Эвелина боялась пошевелиться, впитывая новые восхитительные ощущения.

Она улыбнулась и открыла глаза как раз в тот момент, когда он взглянул на нее и нечаянно сбил подбородком на сторону ее очки. Ей пришлось немного переместиться в его объятиях, чтобы водрузить их на место. Он перехватил ее поудобнее, и его рука скользнула под ее грудную клетку, а пальцы коснулись округлости груди. Его рука сразу же отдернулась, а брови сердито нахмурились.

— Вы ведь не из пансиона миссис Бойл, не так ли? — несколько укоризненно произнес он, посмотрев ей в лицо. Его взгляд скользнул по слегка тонированным стеклам очков, задержался на губах и переместился на пряди темных волос, выбившихся из прически и теперь торчавших в разные стороны, словно щупальца горгоны. — Ну и ну! Да вы вообще не девочка!

— Прошу прощения, — озадаченно пробормотала она.

— Вы женщина!

Ничего себе! Он, видимо, думал, что она… ребенок! Поэтому он и не наказал ее и не вызвал представителей властей и вообще не воспринял ее всерьез! Он подумал, что она из того дурацкого пансиона благородных девиц и что просто проявила какую-то девчоночью шалость!

Эвелина, которая все последние десять лет упорно боролась с предвзятым мнением о себе, создавшимся из-за ее слишком моложавого вида, придавала излишне большое значение отсутствию у нее женственных округлостей и немедленно ощетинивалась, когда ставилась под сомнение ее женская сущность. Так же поступила она и сейчас. Не успев подумать, она заговорила:

— Силы небесные! Вы очень проницательны! Уверена, что с помощью карты вы, возможно, даже способны найти путь до входной двери!




Глава 2


Джастин поморщился.

— Наверное, я заслужил что-то подобное.

Спиной открыв дверь, он вошел в небольшую кухню, огляделся вокруг и усадил ее на кухонный стул.

— Да, заслужили, — услышал он в ответ.

Эвелина, окинув взглядом повязку на своем бедре, со смешанным, чувством разочарования и облегчения заметила, что на повязке не было ни пятнышка крови. Она чувствовала себя полной дурочкой. Неужели она и впрямь утверждала, что лежит «в луже крови»?

— У вас нет странного ощущения, что нечто такое уже происходило раньше? — спросил он, открывая ледник и доставая оттуда кувшин. Не дожидаясь ответа, он налил два стакана лимонада и протянул ей один из них. — Ваше здоровье, — провозгласил он, чокаясь краем своей кружки с ее кружкой.

Она отпила глоток, исподтишка наблюдая, как он, снова нахмурившись, смотрит на нее испытующим взглядом. С минуты на минуту он мог вспомнить печальные обстоятельства их первой встречи, и еще неизвестно, какова будет тогда его реакция. Несмотря на свой ограниченный опыт, она знала, что мужчины терпеть не могут, когда им напоминают о том, что их когда-то поймали на совершении неблаговидного поступка. Он, возможно, вышвырнет ее вон, прежде чем она успеет объяснить ему причину своего появления здесь.

— Вы спрашивали, почему я явилась сюда, и я готова рассказать вам. — Она опустила очки на кончик носа. — Пять месяцев назад моя тетушка, леди Агата Уайт, сбежала во Францию с одним французом. — Она подождала, пока сказанное до него дойдет.

— Им повезло, что они оказались во Франции, — отреагировал наконец Джастин. — Болван француз по крайней мере знает, где там найти приличные рестораны. — Он помолчал. — Однако так получается не всегда. Однажды, когда я путешествовал по Австрии, моим гидом оказался парень, который ни черта не понимал…

Она вежливо откашлялась.

— Извините. Так о чем вы говорили?

— Сбежала моя тетушка. Француз, с которым она сбежала, не имеет к этому никакого отношения. — Эвелина помедлила, почувствовав, что ее рассказ звучит недостаточно убедительно. Она терпеть не могла, когда говорят неправду. Особенно если человек кривит душой перед самим собой. — Вернее, кое-какое отношение он имеет. Он каким-то непостижимым образом лишил мою тетушку способности рассуждать здраво и заставил ее забыть о чувстве долга перед клиентами.

Заметив, что Джастин удивленно приподнял брови, она пояснила:

— Откровенно говоря, я не могу представить себе, что бы какой-нибудь английский джентльмен смог настолько заворожить леди, что она забыла бы обо всем в своем желании…

Она замолчала, заметив странное выражение, появившееся на его лице, очевидно, потому, что он либо неправильно истолковал употребленное ею слово «желание», либо был не согласен с тем, что английский джентльмен не способен его вызвать.

Возможно, повесы гордятся своими — как это называется — завоеваниями? Может быть, ей нужно заверить его, что он мог бы дать фору любому французу? Или его оскорбило, что она выбрала слово «желание»? Хотя удивительно, если такой ловелас, как он, оказался бы против употребления простого слова «желание». Такое случалось с ней и раньше. Она оскорбляла людей из-за того, что имела пагубное пристрастие к выбору подходящего слова для характеристики чего-нибудь неподходящего. К счастью, Джастина ее слова всего лишь немного ошеломили. К сожалению, ей тоже уже приходилось сталкиваться с такой реакцией.

— Французы, как известно, — мастера добиваться своего обманным путем, не так ли? — спросила она, словно оправдываясь.

— Вот как? — Он, казалось, искренне удивился, и Эвелина кивнула в подтверждение своих слов. — Кто бы мог подумать? Но мы отклонились от темы разговора. Итак, тетушка сбежала и наслаждается обществом своего молодого коварного мужа-француза, а вы… — Он замолчал, ожидая продолжения.

— А я теперь вынуждена взять в свои руки ее бизнес. Она уехала, не сделав никаких распоряжений и никому ни чего не поручив. Я, разумеется, сразу же приняла меры.

— И правильно сделали. Честь и слава любящей племяннице, которая из чувства долга перед семьей бросилась на помощь, — поддержал он ее порыв.

Она пристально вгляделась в его лицо, но, как ни старалась, не могла заметить никаких признаков насмешки над ней. Если даже он и насмехается, то у него выходило так мило, что она не могла не улыбнуться.

— Правильно. Хотя вернее сказать: честь и слава добрым намерениям любящей племянницы, — поправила она. — Однако за хорошо выполненную работу медалей мне не дождаться.

— Вот как? Почему же?

— Потому что… — Эвелина замолчала. Она переходила к самой трудной части разговора. Она еще никогда вслух не давала оценку своей деятельности, и ей очень не хотелось делать это сейчас, особенно потому, что она и сама все еще не могла до конца поверить в случившееся. Она набрала в грудь побольше воздуха. — Потому что я… я…

— Потому что вы… — попытался помочь он. Она закрыла глаза и наконец решилась:

— У меня ничего не получилось.

Вот! Она наконец сказала это вслух. И поскольку признание облегчило душу, а также потому, что Эвелина никогда не останавливалась на полпути, она продолжала:

— У меня не только ничего не получилось, мистер Пауэлл. Даже то, что я сделала, получилось ужасно. — Она почувствовала себя полной неудачницей.

— Я очень сожалею, — заверил он явно сочувственным тоном. — Не сочтите за дерзость, но мне хотелось бы узнать, о чем именно вы говорите?

— «Организация свадеб», фирма Уайт. Не слышали? — спросила она.

Он продолжал смотреть на нее, явно ничего не понимая.

— Тетушка Агата занималась организацией свадебных торжеств. И добилась в подобном деле успеха. Ее услугами пользовались самые знатные люди из великосветского общества. Некоторые даже утверждают, что, если желательно подобающим образом организовать свадьбу, следует поручить организацию фирме Уайт.

«Правда, так утверждали раньше», — подумала она.

— Итак, — подытожил он, — насколько я понял, вы взяли на себя руководство фирмой по организации свадебных торжеств, но боитесь, что выполняете свои обязанности не на столь высоком уровне, как ваша тетушка? Я более или менее правильно вас понял?

— Более или менее, — жалобно подтвердила она.

— Ну, полно, полно, — неуклюже погладил он ее по голове, как гладят впавшего в уныние спаниеля. — Я уверен, что вы не так уж плохо справляетесь с обязанностями.

Как сильно он ошибается! Ведь он не видел ледяного лебедя на свадьбе у Нортонов, который по замыслу должен был стать центральной декорацией на тему балета Чайковского. Его доставили в резиденцию Нортонов за несколько часов до назначенного срока, причем погода в тот день стояла не по сезону жаркая. Люди из службы доставки поместили его на огромный стеклянный поднос в окружении кропотливо изготовленных эклеров в виде маленьких лебедей.

К тому времени как прибыли гости, лебедь растаял. И вместо величественной птицы, окруженной маленькими лебедятами, перед взорами собравшихся предстала обезглавленная утица, которая, завалившись набок, плавала в луже среди размокших, разбухших кондитерских изделий, изображавших ее потомство.

Не видел он также и поражения, которое она потерпела с организацией свадьбы Рейнолдсов, когда приказала выпустить пять сотен белых голубей. Она так гордилась собой, когда удалось купить для них корм по сниженной цене. Ей следовало бы тогда поинтересоваться, почему корм продают по дешевке. Оказывается, корм был подмочен и начал бродить.

Ко дню свадебного торжества голуби, хитроумно спрятанные до поры до времени под сводами павильона, совершенно опьянели. Когда открыли дверцу, чтобы выпустить их, они, вместо того чтобы грациозно взлетать, просто вывались всей кучей на банкетные столы, где и принялись в пьяном угаре резвиться среди десертных тарелок и жадно расклевывать свадебный торт, тогда как испуганные гости с криками разбежались.

Случались также и другие промахи. Не очень существенные, однако в сумме они подтверждали ее неспособность добиться успеха. Она посмотрела ему в глаза и сказала:

— Я неудачница, мистер Пауэлл.

Он взглянул на ее расстроенное личико и больше не стал пытаться возражать. Его рука потянулась к ее щеке, но он нахмурил брови, как будто удивившись своему движению, и опустил руку.

— Я вам сочувствую. Но какое отношение ваши неудачи имеют ко мне?

Стыдясь своей слабости, она смахнула рукой слезинку, скатившуюся по щеке, поправила очки и сложила руки на коленях.

— Во-первых, — пояснила она, — я хочу, чтобы вы поняли, что мое желание достичь успеха мотивируется не спесью и самоуверенностью. По крайней мере не в первую очередь этими чувствами, — честно добавила она. — Если бы страдало только мое тщеславие, я бы просто смирилась и отошла в сторону.

Он с сомнением взглянул на нее.

— Я взрослая женщина и понимаю, что есть задачи, которые мне не по плечу. Хотя должна признаться, — продолжала она, довольная тем, как разумно излагает свои мысли, — что я даже не подозревала, что не смогу справиться с тем, что в своей основе является вопросом управления и материального обеспечения. Я терпеть не могу хвастаться, но я управляла имением своих родителей во время их отсутствия, много путешествовала одна и только в прошлом году основала в нашем приходе школу сельскохозяйственных рабочих-мигрантов. А кроме того, я организовала курсы подготовки служанок для местных девушек и уже три года подряд заседаю в окружном совете. Учитывая мою деятельность, мистер Пауэлл, не забавно ли и не глупо ли, что я, судя по всему, не могу справиться с такой простейшей задачей, как организация торжественного приема по случаю свадьбы?

Она взглянула на него, чтобы убедиться, что их мнения сходятся, и увидела, что он пристально смотрит на нее. Может, она слишком громко говорила? Она заставила себя улыбнуться.

— У вас есть вопросы? — спросила она и отхлебнула, как подобает леди, крошечный глоточек лимонада.

— Пожалуй. Я, наверное, что-нибудь прослушал — со мной такое часто случается, так что не удивляйтесь, — но вы, мне кажется, так и не сказали, какое отношение ваши трудности имеют ко мне?

— Разве я не сказала? — воскликнула она, радуясь тому, что снова может говорить спокойным тоном. — Вы нужны мне, чтобы восстановить репутацию фирмы Уайт как не превзойденного лидера в области обслуживания свадебных торжеств.

— Каким же образом я могу вам помочь?

— Вы сдадите мне в аренду сроком на шесть недель монастырь «Северный крест».

— Наследство дедушки генерала? — воскликнул явно удивленный Джастин. — Вы хотите получить кучу камней посередине овцеводческого царства. Не представляю, зачем вам понадобилось арендовать его?

— Не мне. Моей клиентке, миссис Эдит Вандервурт из нью-йоркских Вандервуртов. Я объяснила ей, что там, по всей видимости, отсутствуют современные удобства. Но ей все безразлично. Она во что бы то ни стало желает торжественно отпраздновать там свою свадьбу.

— Никогда о ней не слышал, — проговорил Джастин. Взяв у нее пустой стакан, он отнес его в раковину. — Может, она очень любит овец? — спросил он.

— Не знаю, — улыбнулась Эвелина. — Баснословно богатая американская вдова. Принадлежит к самому высшему обществу. Ее первый муж был из семьи никербокеров[2 - Потомки голландских поселенцев в Нью-Йорке.], — объяснила Эвелина.

Потомки голландских поселенцев считали себя аристократией нью-йоркского общества, но для Джастина подобный факт, видимо, ничего не значил.

— Она выходит замуж за лорда Бонифация Катберта, одного из самых знаменитых экономистов нашего времени, — продолжала Эвелина.

Джастин сразу же отреагировал.

— Она выходит замуж за старину Банни Катберта? — воскликнул он, расплывшись в улыбке. — Ну и ну!

— Банни?

— Я слушал его лекции в Оксфорде. Первоклассный мужик, хотя и робок, как слепая черепаха. Она, должно быть, обладает искрометным темпераментом, если сумела выманить Банни из его скорлупы.

Эвелине вспомнилась холодная белокурая американка миссис Вандервурт, в одном мизинчике которой было больше высокомерия, чем у какой-нибудь европейской наследной принцессы, но что касается искрометного темперамента, она его не заметила.

— Она действительно дама своеобразная.

— Почему она выбрала для проведения свадебного торжества монастырь «Северный крест»?

— Это личное дело, о котором я расскажу вам под строжайшим секретом. Видите ли, ее первый муж был никербокером. А сама миссис Вандервурт происходит не из столь знатного рода. По правде говоря, до эмиграции в Америку ее бабушка служила кухаркой в монастыре «Северный крест».

Джастин тихо присвистнул и прислонился к раковине.

— Не могу сказать, что меня удивляет больше: то ли то, что старый скряга раскошелился на кухарку, или то, что он так нравился бабушке Вандер-как-ее-там, что она сохранила приятные воспоминания о монастыре.

Эвелина заерзала на стуле.

— На самом деле воспоминания не такие уж приятные. Миссис Вандервурт выросла на рассказах своей бабушки, которые не всегда были хорошими. Ей — я имею в виду ее бабушку — казалось, что с ней плохо обращались.

— Вот как? — произнес Джастин. — Что же произошло? Может, ее обидел какой-нибудь наглец-слуга?

— Нет-нет. Речь идет совсем о другом. На самом деле она затаила обиду на вашего деда. Она считала, что он смотрел на нее сверху вниз и относился презрительно, хотя я думаю, она ошибалась, — торопливо добавила Эвелина, чтобы не расстраивать Джастина. — Полагаю, что у бедняжки просто разыгралось воображение. Некоторые люди, оказавшись в подчиненном положении, способны такого себе навоображать…

— Э-э, нет. Подозреваю, что именно так он и вел себя, — спокойно прервал ее Джастин. — Дед был деспотичен, на всех орал, ему было трудно угодить, — продолжал он. — Помню первые слова, которые я услышал от него, причем обращался он не ко мне, а к отцу, так как меня, я думаю, он считал недостойным прямого обращения: «Черт побери, Маркус, надеюсь, что, прежде чем я умру, ты произведешь на свет солдата, способного поддержать семейную традицию, а не такого дилетанта, как этот». «Дилетант» — не самое худшее, но, мне хотелось бы верить, наиболее точное слово, которым характеризовал меня дражайший дед.

У Эвелины округлились глаза.

— Должно быть, вам ужасно было слышать такое. Губы Джастина тронула озорная улыбка.

— Но для него еще ужаснее. Господь так и не подарил мне младшего брата. Поэтому, будьте уверены, я с сочувствием отношусь к каждому, кто пострадал от домашней тирании старика.

— Значит, вы сдадите мне в аренду монастырь? — обрадовалась Эвелина.

Он покачал головой:

— Я сказал лишь, что испытываю сочувствие, которого совсем недостаточно, чтобы позволить каким-то янки вторгнуться в свое фамильное гнездо.

— Какой ужас! Клянусь, вы говорите совсем как ваш дед, — возмущенно заявила Эвелина, заработав удивленный, хотя и весьма одобрительный взгляд Джастина. — Кстати, вы сами сказали, что монастырь похож на отвратительную старую развалину. А я ее преобразую.

— Я не хочу, чтобы ее преобразовывали. Я люблю отвратительные старые развалины.

— Вы просто капризничаете. Полно, ничего не сделается с вашим старым монастырем. Я привезу в собственных ящиках все отделочные материалы и украшения и все такое прочее, а когда свадьба закончится, увезу все обратно, оставив здание чистым, опрятным и, возможно, даже хорошо отремонтированным. Причем все за счет миссис Вандервурт.

На лице Джастина появилось непроницаемое выражение. Он скрестил руки на груди. У него были очень красивые руки, мускулы так и перекатывались под кожей.

— Когда вам желательно арендовать дом?

— В следующем месяце, — ответила она, сдерживая дыхание.

Он воздел руки к небесам, изображая отчаяние.

— Какая жалость! В любое другое время я, пожалуй, смог бы предоставить дом в ваше распоряжение.

Она укоризненно взглянула на него. Ведь ей почти удалось заполучить монастырь.

— Чем вас не устраивает следующий месяц?

— Следующий месяц апрель, — терпеливо пояснил Джастин. — Я сам всегда провожу апрель в монастыре «Северный крест».

Она не сдавалась:

— А нельзя ли вам приехать туда, скажем, в июне? Должна заметить, что июнь — более подходящий месяц, чтобы пожить в сельской местности.

— Нет, — ответил он. — К июню закончатся перелеты птиц.

— Перелеты птиц? Вы, должно быть, шутите? Неужели вы намерены отказать мне из-за какой-то стайки птиц?

— Жаль, что вы меня не понимаете.

— Нет! Это вы меня не понимаете! Я вам заплачу. Заплачу достаточно, чтобы вы смогли провести апрель в каком-нибудь уютном маленьком коттедже в любом уголке Англии. С удобствами из фарфора.

— Сожалею, — заметил он. — Рад бы услужить, но не могу.

Ему придется услужить. Ведь монастырь остался ее единственным шансом восстановить доброе имя Уайтов. Не может она бросить все после двух последних провалов. А вот если она справится на этот раз и поразит воображение международного сообщества, представители которого постоянно крутились вокруг миссис Вандервурт, высший свет Англии снова станет пользоваться услугами ее фирмы.

Эвелина собралась с духом. Жаль, конечно, что пришлось прибегать к подобному средству, но делать нечего.

— Вам придется сдать мне в аренду ваш дом, — заявила она и, покопавшись в кармане спортивных брюк, извлекла пожелтевший кусочек картона.

— Придется? — спросил он, удивленно вскинув брови. — Но почему, позвольте узнать?

Она протянула ему кусочек картона:

— Потому что я предъявляю к оплате вашу долговую расписку.




Глава 3


Джастин взял кусочек картона и взглянул на элегантные каракули, нацарапанные его почерком.

— Боже мой, ну конечно! Вы совенок!

— Простите? — не поняла она.

— Совенок! — радостно воскликнул он. — Маленькая девочка с замашками вдовствующей королевы! Элли? Айви?

— Эвелина.

Он прищелкнул пальцами.

— Правильно. Эви.

— Эвелина, — поправила она. Никто не называл ее Эви, даже родственники. Она меньше всего на свете была похожа на Эви. Все Эви отличались скромностью, миловидностью и стройностью. Тогда как она… ну, в общем, имя Эви ей совершенно не подходило.

— Вы готовы акцептировать вексель, мистер Пауэлл? — спросила она, игнорируя вздор, который он нес.

Он весело рассмеялся:

— Послушайте, вам не приходило в голову, что ваше требование очень похоже на вымогательство?

— Приходило. Хотя я надеялась, что мне не придется прибегать к нему. Но вы не оставили мне выбора. Вам следовало бы проявить галантность и сразу согласиться.

— Простите меня.

— А кроме того, — продолжала она, — на вашем месте я ожидала бы чего-нибудь в таком роде. Я хочу сказать, что если женщина вламывается в ваш дом сквозь окно, значит, обстоятельства вынудили ее пойти на крайние меры. — Она горестно покачала головой. — Полюбуйтесь, что мне пришлось из-за вас вытерпеть!

Он снова рассмеялся, да так заразительно, что и она с трудом сдержала улыбку.

— Насколько я понимаю, вы ничуть не раскаиваетесь? — спросила она, не питая особой надежды. — Неужели вы все-таки не поможете мне? Ну пожалуйста!

Он задумался.

— Ладно, Эви, но послушайте, что я скажу, — произнес он наконец. — Я позволю вашей американке принять своих гостей в моем монастыре. Я даже разрешу вам преобразовать старый дом во что вам заблагорассудится при условии, что вы вывезете отсюда все декорации, как только счастливая чета сочетается браком. Но, — строго добавил он и подошел ближе к ней, — у меня есть одно условие.

— Согласна на что угодно!

— Я буду находиться в монастыре. У Эвелины вытянулось лицо.

— Я не могу просить миссис Вандервурт пригласить незнакомца на ее свадьбу!

— Не вешайте носик, Эви. — Он ласково потрепал ее по подбородку, поразив ее своим жестом. Никто не треплет по подбородку молодых леди, тем более ее. — Я и не хочу, чтобы меня приглашали, — оповестил он. — Свадебное торжество — чрезвычайно скучное мероприятие. Присутствия на нем надо по возможности избегать. Нет, я просто буду находиться в монастыре, чтобы наблюдать за прилетом, — он взглянул на нее, — бубо формоза Плюримус.

— Какой бубо? — переспросила Эвелина. Похоже, что он произнес название по-латыни, а из латыни она помнила только амо, амас, амат.

— Как, вы не знаете бубо формоза Плюримус? — строго спросил он. — Должен признаться, вы меня не удивляете. Это очень редкая, необычная маленькая птичка, которую я имел честь и удовольствие обнаружить, когда она залетела ко мне в окно.

— Так вы орнитолог? — пробормотала Эвелина.

— Страстный любитель, — скромно признался он, — хотя у меня есть кое-какие познания, и в некоторых кругах мое мнение считается, возможно, авторитетным. — Он чуть откинул руку, рассматривая свои ногти.

Эвелина недоверчиво взглянула на него, ожидая подвоха. Ей и в голову не приходило, что распутники могут заниматься чем-то еще, кроме распутства. Но конечно, ничто не мешает им иметь побочные интересы. Кто бы мог подумать? Век живи — век учись.

— Поэтому, — заглянул он в ее глаза, — боюсь, что я должен настаивать на соблюдении моего условия.

Эвелина заколебалась. Если уж на то пошло, он умеет хранить тайну: его интрижка с миссис Андерхилл не вызвала в обществе абсолютно никаких слухов. А его присутствие в доме может оказаться весьма кстати, если, скажем, возникнут какие-нибудь проблемы с водопроводной системой. С другой стороны, среди гостей будет десяток красивых, изысканных женщин, а какая-то стайка птиц не сможет все время отвлекать его внимание.

— Мистер Пауэлл, не могли бы вы обещать мне… — Она замолчала, не зная, как бы выразиться поделикатнее.

— Уверяю вас, я не буду путаться под ногами. Она поежилась:

— Я совсем не то имела в виду. Вы не должны…

— Что я не должен? Она глубоко вздохнула:

— Вы не должны вступать ни в какие связи в период моего владения монастырем на правах аренды.

Он непонимающе смотрел на нее. Видимо, она недостаточно доходчиво объяснила.

— Я хочу сказать, что вы не должны использовать монастырь для каких-либо нечестивых целей в период действия нашего соглашения.

Он, казалось, был окончательно сбит с толку.

— Прошу прощения?

Черт возьми! Она уставилась на него в полном отчаянии.

— Я имею в виду тайные свидания, предосудительные контакты, любовные интрижки! Прошу вас воздержаться от них, пока я нахожусь в монастыре «Северный крест»! — выпалила она. — Я хочу сказать, пока здесь находится миссис Вандервурт, вернее, любая из нас!

Он остолбенел от неожиданности, вытаращив глаза. И, как ни странно, покраснел. Тем не менее его чувственные губы дрогнули в улыбочке заправского сердцееда, а в зеленовато-голубых глазах заиграли озорные искорки.

— Но такие приключения скрашивают жизнь, вы не находите? — спросил он.

Она почувствовала, что краснеет.

— Вы должны обещать.

— Клянусь! — с насмешливо-торжественным видом обещал он. — К тому же я ведь перевоспитался. Единственное существо женского пола, которое привлекает меня теперь, — моя маленькая бубо.

Эвелина не могла бы объяснить, почему его слова доставили ей удовольствие, но так оно и было. Если он действительно перевоспитался… Она, вовремя спохватившись, постаралась направить мысли в другое, менее опасное русло. Если он перевоспитался, то у нее просто будет одной заботой меньше.

— Значит, мы договорились?

— Договорились.

Сейчас Джастин Пауэлл ей нравился. Даже очень, если говорить откровенно. Что удивительно. Обычно сердцееды ей не нравились. Но он не казался ей таким уж отъявленным Распутником. Он часто улыбался, не показывал свой цинизм и, судя по всему, совсем не кипел разными темными страстями, то есть не обладал теми качествами, которые, если верить дешевым романам, женщины находили неотразимыми.

По правде говоря, он привлекал ее своей открытостью. И напоминал ей скорее несколько неловкого, но самоуверенного Стэнли, сынишку Верити, чем лорда Байрона.

Но возможно, печально подумала она, он просто не считает нужным понапрасну растрачивать на нее огонь своих чувств. Возможно, он бережет его для изысканных леди. Для замужних леди. Для красавиц.

Подобная мысль почему-то привела ее в уныние. Она вздрогнула от неожиданности, когда он накрыл рукой ее руку, и сразу же остро ощутила его присутствие в опасной близости от себя. Ее взгляд впитывал каждую деталь: белизну закатанных рукавов сорочки на фоне загорелой кожи, царапину на горле, оставленную при бритье, благородные очертания носа, упрямый изгиб губ и небольшую ямочку на подбородке.

А какой он высокий! Значительно выше, чем она.

— Значит, мы партнеры, — одобрил он. По его лицу было трудно что-либо прочесть. Он сжал ее руку, и она вдруг почувствовала, как что-то робко шевельнулось в душе…

— Мистер Пауэлл! Сэр! — сквозь вращающуюся кухонную дверь ворвался худощавый щеголеватый мужчина в брюках из ткани «в елочку» и визитке. — Кто-то разбил…

Мужчина остановился как вкопанный. Пристально взглянув на нее, он прошипел: «Вы!» Он шагнул к ней и Эвелина съежилась на стуле. Джастин выпустил ее руку и повернулся к разгневанному дворецкому.

— Беверли, — спокойно произнес он, — мисс Уайт утверждает, что ты распространяешь слух, будто меня нет дома. Это правда?

Беверли побагровел от возмущения, даже кожа под его великолепно уложенной прической приобрела пурпурный оттенок. Он пробормотал что-то нечленораздельное.

— Неужели то, что ты выплевываешь сквозь зубы, ты считаешь человеческой речью, смутьян ты этакий? — выговаривал ему Джастин. — Потому что если это так, то тебе необходимо как следует поработать над произношением. Я не понял ни слова. А вы, Эви? — обратился он к ней.

Эви, наблюдавшая, вытаращив глаза, за разыгравшимся спектаклем, лишь молча покачала головой. Жестом указав на нее, Джастин с торжествующей улыбкой обратился к дворецкому:

— Вот видишь, Беверли? Не только я не могу понять твоего бормотания. А теперь скажи, говорил ли ты или не говорил окружающим, что меня нет дома?

Беверли зажмурился, набрал в легкие побольше воздуха и медленно выдохнул его. Потом открыл глаза.

— Да, сэр. Боюсь, что я это делал, сэр.

— Ну наконец-то! — радостно воскликнул Джастин, потирая ладони и поглядывая на Эвелину. — А почему ты так делал, Беверли?

Беверли решительно уставился в какую-то точку, расположенную над головой Эвелины.

— Черт попутал, сэр.

Джастин едва не расхохотался, но сдержал себя и обратился к Эвелине:

— Ведь я говорил вам, что он у меня с причудами? — Он повернулся к дворецкому: — Прекрати свои выходки.

Беверли. Нельзя запрещать людям входить в дом через дверь и заставлять их вламываться сквозь окна. Подумай, из-за твоего шутовства бедняжка Эви получила серьезную рану…

— Рана не такая уж страшная, — робко вмешалась Эвелина. — Даже не саднит больше.

Джастин ласково улыбнулся ей и продолжал распекать дворецкого:

— Считай, что тебе повезло. У мисс Эви доброе сердце, Беверли. На сей раз мы тебя простим. Но в будущем не допускай никаких мерзких выходок. Надеюсь, мы поняли друг друга?

— Я все понял, сэр.

— Вот и хорошо. В таком случае иди и займись своим обычным делом. Да! Чуть не забыл! Ты не будешь заниматься своим обычным делом — чему ты, хулиган этакий, несомненно, очень рад, — а должен приготовиться к нашему отъезду в монастырь «Северный крест».

Дворецкий удивленно взглянул на него и переспросил:

— В монастырь «Северный крест»? Джастин вздохнул.

— Да, да. И почему ты уставился на меня, словно у меня неожиданно выросли рога и хвост? Разве мы не ездим ежегодно в монастырь «Северный крест»?

— Да, сэр. Я забыл, сэр.

— Просто мы едем туда чуточку раньше, чем обычно. И, Беверли, позаботься о том, чтобы у меня там было достаточно белых сорочек и вечерних костюмов. Нам предстоят обеды с никербокерами. А также с мисс Эви.

Дворецкий уже полностью восстановил свой апломб и отвечал без всяких эмоций:

— С никербокерами. Понятно, сэр. Что-нибудь еще?

— Пока все.

— Хорошо, сэр. — Беверли поклонился и ушел. Джастин и Эвелина смотрели ему вслед.




— У меня не дворецкий, а какой-то проказливый домовой. Никогда не знаешь, что он может выкинуть в следующий раз.

— Мне он не показался таким уж завзятым шутником. Напротив, похоже, он совсем лишен чувства юмора, — проговорила Эвелина. — Он выглядит, как положено стопроцентному дворецкому. Или очень строгому церковному дьякону.

— Я знаю. В том-то и проблема. Вы слышали его: бессовестный, дерзкий. Откровенно говоря, я и сам не знаю, почему терплю его. Наверное, я слишком сентиментален: ведь Беверли достался мне в наследство от моего предка.

— От того, который вас не любил?

— О нет! — удивленно воскликнул Джастин. — От того, который любил.

— Понятно, — пробормотала сбитая с толку Эвелина.

— А теперь, когда вы выполнили свою миссию, вам, наверное, хочется поскорее добраться до дома и сбросить с себя спортивные брюки.

Эвелина взглянула вниз. Она совсем забыла о том, что на ней все еще надеты брюки с одной штаниной.

— Пожалуй.

— У вас есть на чем добраться до дома или мне приказать заложить экипаж?

— Нет, благодарю вас. За углом меня ждет наемный экипаж.

— Глупо было спрашивать. Следовало бы знать, что вы предусмотрели все возможные случайности. Ну, в таком случае…

Не дав ей опомниться, он легко поднял ее со стула и, миновав кухонную дверь, направился к парадному входу. Не может быть, чтобы он… Не будет же он… А она-то думала, что на его благоразумие можно положиться…

— Не можете же вы вынести меня на руках из парадного средь бела дня и посадить на обочине дороги?

— Я и не собирался этого делать, — оскорбился он. — Я хотел отнести вас в экипаж.

— Пожалуйста, не надо! — воскликнула она. Силы небесные! Можно подумать, что он и понятия не имеет, как отделаться от гостьи, не привлекая посторонних взглядов! — Я не могу предстать перед взорами прохожих в таком виде, мистер Пауэлл. В брюках без одной штанины… к тому же ни одна респектабельная женщина вообще не надела бы спортивные брюки…

— Вы отлично в них смотритесь, — оценил он. Услышав его комплимент, она приободрилась. Ей тоже показалось, что она неплохо выглядит в брюках.

— Спасибо, — поблагодарила она. — В них так удобно и… — О чем она думает? Они уже находились в опасной близости от парадного входа, а он, судя по всему, не собирался отпускать ее. — Но я не должна была надевать их, и никто не должен видеть, как вы выносите меня на руках из дома.

— Но вы ранены, — заупрямился Джастин и стиснул ее покрепче, словно кто-то намеревался отобрать у него его ношу. Такое предположение, хотя и было немыслимым и совершенно нереальным, вызывало радостный трепет. — Наверняка довольно веская причина для моего поступка.

Ну как заставить его понять? Если бы она его не знала, то его поведение могло бы даже показаться наивным.

— Нет, не надо.

Он обиженно выпятил челюсть, которая оказалась как раз на уровне ее глаз.

— Ну и глупо, — заключил он. Ей стало жаль его.

— Не ругайте себя. Я уверена, что вы хотели сделать как лучше.

— Я не себя ругаю, — ответил он. — Общество.

Ей следовало бы знать, что, несмотря на непринужденные и спокойные манеры, мистер Джастин Пауэлл недостатка в гордости не испытывал.

— Как бы то ни было, но правила есть правила, как говаривал мой дедушка. Пусть даже из самых добрых побуждений, но вы можете сильно навредить мне, если не позволите незаметно прокрасться за угол вашего дома и добежать до экипажа. Одной.

Он нахмурился.

— Но позвольте…

— Пожалуйста, поставьте меня на пол, — строго прервала она.

Он неохотно опустил ее ноги на пол. Она стояла в нерешительности: следует ли еще раз обменяться с ним рукопожатием? Да, решила она. Так будет правильно. И протянула ему руку.

— Ну что ж, — произнесла она бодрым тоном. — Значит, до следующего месяца. Благодарю вас.

Он взглянул на ее протянутую руку и улыбнулся. Взяв ее руку, он не пожал ее, а перевернул, поднес к губам и поцеловал в ладонь. У нее по спине пробежали мурашки, которые, достигнув ног, перешли в дрожь.

Он выпустил ее руку. И она на три секунды повисла между ними в воздухе, пока Эвелина не пришла в себя и не спрятала ее за спиной. Он, казалось, был очень доволен собой.

— Извините. Я, конечно, перевоспитался, но старые привычки очень живучи.

Он снова протянул к ней руку, и она отскочила назад. Он усмехнулся и распахнул протянутой рукой дверь у нее за спиной. Потом отступил в сторону, пропуская ее.

— До скорой встречи!

Когда Джастин вернулся в библиотеку, Беверли уже ползал на коленях, убирая осколки разбитого стекла.

— Надо было заставить девчонку сделать это, — мрачно бурчал он.

Будучи убежденным женоненавистником, он считал своим долгом указать на несметное число разного рода неприятностей, доставляемых представительницами прекрасного пола, причем делал указания не спеша и не скупясь на подробности. Единственной женщиной, которую он когда-либо любил, хотя слово «любил» не очень-то подходило для определения его глубочайшего уважения к ее памяти, была бабушка Джастина по материнской линии.

— Это не девчонка, — поправил его Джастин, — это женщина.

— Оно и видно. Неудивительно, что она сумела натворить столько бед за такое короткое время. Успела напрактиковаться. — Беверли замолк на некоторое время, извлекая осколки из восточного ковра. — Но почему, позвольте спросить, вы не выгнали ее сразу же, а, кажется, были рады задержать ее как можно дольше?

Взгляд Джастина, обычно открытый и правдивый, скользнул в сторону с несколько нарочитым безразличием. Беверли, на которого почти пятнадцать лет тому назад бабушка Джастина, любившая внука так же сильно, как его презирал ее супруг, возложила обязанность стоять на страже его благополучия, сразу же насторожился.

Все годы он чрезвычайно серьезно относился к своей обязанности. Он даже ненадолго оказался в армии в качестве денщика Джастина, а потом получил нынешнюю весьма почтенную должность.

— Сэр?

Джастин как-то занервничал, засуетился, и настороженность Беверли переросла в тревогу.

— Пропади все пропадом, Беверли, кому приятно признаваться в том, что он возбуждается оттого лишь, что держит на руках молоденькую девчонку? Прямо какое-то из вращение! Поэтому можешь себе представить, с каким облегчением я убедился в том, что мои… гм-м… чувства реагируют самым естественным образом на самый обычный…

Нет-нет, в ней нет ничего обычного. Привычный? Пожалуй, так будет правильнее. Да, на самый привычный комплекс стимулов. — Он улыбнулся.

Физиономия Беверли побелела от ужаса.

— Сэр, надеюсь, вы не…

Он понятия не имел, каким образом Джастин узнал, что он хотел сказать, но тот беззаботно отмахнулся:

— Полно тебе, Беверли, не тревожься раньше времени. Долог путь от желания до его исполнения. А кроме всего прочего, у меня нет ни времени, ни намерения и ни малейшей надежды добиться расположения такой колючей особы. Вот так-то. — Он улыбнулся. — Меня не будет до конца дня. И спасибо тебе, Беверли. Разговор с тобой привел в порядок мои мысли, — уточнил он и ушел.

Беверли долго смотрел ему вслед. В течение пятнадцати лет он наблюдал, как самые разные женщины из самых Разных социальных и экономических кругов и возрастных категорий правдами и неправдами пытались добиться расположения Джастина. И ни одной из них ничего не удлось. Нет, этого парня никак нельзя назвать святым, но влюблен он никогда не был, и Беверли вполне устраивало такое положение.

Однако за последнее время Беверли начал задумываться, не должна ли его забота о Джастине охватывать и другие стороны его бытия, не ограничиваясь физическим благосостоянием. Хотя Джастин был общителен, любезен и жизнерадостен, хотя он пользовался успехом в обществе, Беверли все чаще и чаще замечал, что он страдает от одиночества.

Для того чтобы излечиться от мужского одиночества, нужно было одно — жениться и произвести на свет сына.







Какие бы другие последствия ни вызвал поцелуй Джастина Пауэлла, он рассеял все сомнения Эвелины в отношении того, является ли Джастин Пауэлл настоящим бабником или нет. Словно во сне она доковыляла до конца дорожки. Наемный экипаж ждал ее на условленном месте. Она увидела прижатый к стеклу носик Мэри и ее пушистые рыжие волосы.

Как только Эвелина поравнялась с дверцей экипажа, оттуда высунулась рука, которая схватила ее и втащила внутрь. Мэри окинула взглядом разрезанные брюки и встрепанные волосы Эвелины. И не успела Эвелина опомниться, как француженка заключила ее в объятия, прижав ее лицо к своему объемистому бюсту.

— Моя бедненькая птичка! Тебя обесчестили! Ах он мерзавец! Я убью его! — причитала она, раскачиваясь из стороны в сторону. Только минуту спустя Эвелине удалось вырваться из объятий. Мэри реагировала на все так… по-французски.

— Немедленно перестань, Мэри, — строго остановила ее Эвелина, поправляя металлическую дужку очков, которые сбила Мэри, с энтузиазмом изображая ярость поборницы женской чести. — Ты совершенно неправильно истолковала ситуацию. Все прошло великолепно.




Глава 4


К концу дня, когда солнце клонилось к закату, повеяло прохладой. Семьи, отдыхавшие на травке на берегу Темзы, собирали свои одеяла и корзинки и подзывали наемные экипажи, постепенно разъезжаясь по домам. Остались лишь немногие энтузиасты, решившие до конца воспользоваться на редкость теплым мартовским деньком.

Над рекой поднимался туман. Джастин медленно шел по почти опустевшей дорожке, потом, остановившись возле скамьи, стоявшей у Тауэрского моста, уселся на нее. Над Темзой кружили чайки, то появляясь из тумана, то исчезая в нем.

Вытянув руку вдоль спинки скамьи, он наблюдал за худым как тростинка молодым человеком в легком полосатом пальто, который прогуливался с краснощекой продавщицей из магазина, забывшей сорвать ценник со своего дешевенького пальто. По реке внизу плыл плоскодонный ялик. Потом, когда часы на башне пробили семь, с последним Ударом появился бодрый мужчина средних лет в темном сюртуке и цилиндре. Он не спеша направился в сторону Джастина, помахивая тростью с серебряным набалдашником. Поравнявшись с Джастином, он остановился, чтобы полюбоваться на реку.

— Есть люди, которые считают, что туман вреден для здоровья и нагоняет тоску. Но что такое Лондон без его знаменитого горохового супа[3 - Имеется в виду густой лондонский туман, желтый от пыли и копоти.]? — спросил мужчина.

— Туман, по-моему, значительно гуще, — ответил Джастин.

Мужчина улыбнулся, не поворачиваясь.

— Ах, Джастин, ты сентиментален, как всегда.

— Мягкосердечие — мое проклятие, — согласился Джастин.

— Сердце мягкое, как сталь, — пробормотал джентльмен. Он покачал головой и повернулся к нему. — Твой день еще настанет, мой мальчик. Надеюсь, что я до него доживу.

— Я тоже, — насмешливо произнес в ответ Джастин. — Присаживайтесь, Бернард, иначе я сверну себе шею, глядя на вас.

— Ну, Джас, вот и я. А теперь говори, зачем ты просил о встрече со мной, — сказал Бернард, усаживаясь рядом на скамью.

— У меня есть план решения некоторых проблем, связанных с вашим делом.

— Вот как?

— План простой, — Джастин наклонил голову и прошептал: — Но очень-очень хитроумный.

— Довольно эффектно. — Бернард изобразил аплодисменты кончиками пальцев. — Я не льщу себя надеждой, что ты прислушаешься к моим словам, но не мог бы ты перестать относиться к нашей работе, как к какой-то игре, в которую играют мальчишки на школьном дворе?

— Как вы уже поняли, — ответил Джастин, — на игру мало надежды. Полно, Бернард, зачем смотреть на меня таким неодобрительным взглядом? И я бываю достаточно серьезным, когда требует ситуация, которая на сей раз этого явно не требует. Никакого риска.

Бернард ничего не сказал, только нахмурил лоб, а Джастин продолжал:

— Самая большая опасность — разоблачение. А поскольку подвергнуться такой опасности могу только я, больше никто не рискует.

— Гм-м, — произнес Бернард, снял цилиндр и положил его рядом с собой на скамью.

— Вот и я так же думаю, — шутливо произнес Джастин. — Я задавал себе вопрос: почему вы выбрали меня для выполнения такого задания? Совсем не потому, что я, скажем, занимался подобным раньше. С таким заданием любой может справиться. И я чувствую себя не вполне комфортно.

Бернард тяжело вздохнул:

— Что касается твоего вопроса, то причина, по которой выбор пал на тебя, совершенно ясна. Во-первых, именно

— потому, что ты никогда не делал ничего подобного, тебя никто не заподозрит. Во-вторых, изобретение слишком важно, чтобы можно было доверить его менее способному, чем ты, человеку. Ты наш козырь, оставленный про запас, мой мальчик.

— Приятно чувствовать, что в тебе нуждаются, — кисло усмехнулся Джастин.

Бернард игнорировал сарказм.

— Расскажи подробнее о своем плане. Джастин расслабился и закинул ногу на ногу.

— Меня попросили — нет, не совсем так, — меня нудили сдать в аренду монастырь «Северный крест» для проведения там великосветского приема по случаю свадьбы.

— Надеюсь, не ты являешься счастливым женихом?

— Боже упаси! — воскликнул Джастин. — Какая женщина в здравом уме выйдет за меня замуж? Никакой карьеры я не сделал. Так, болтаюсь по свету, делаю зарисовки птичек да раздражаю аборигенов бесконечными расспросами о местных обычаях. Поскольку я частенько обращаюсь к своим друзьям за границей с просьбой приютить меня, мое финансовое положение наводит на размышления. К тому же меня никогда не застанешь дома. Нет, я не жених. И никогда им не буду. Я всего лишь несчастный владелец дома, в который невеста решила вернуться триумфаторшей, чтобы утешить обиженных несправедливостью духов своих принадлежавших к трудовому сословию предков.

— Уверен, что ты говоришь разумные вещи, Джастин, однако будь снисходителен к моим преклонным годам, — сказал Бернард. — Объясни, о чем ты толкуешь?

Джастин, ни капельки не смутившись, изложил то же самое более подробно:

— Речь идет об одной американской вдове, у которой куча денег и которая имеет зуб против моего деда. Кажется, ее бабушка работала у старого мерзавца и считала его придирчивым, надменным, высокомерным и несправедливым. Он, конечно, таким и был, только ее бабушка воспринимала все как личное оскорбление. Воспитывая свою внучку — нашу нынешнюю скромную невесту, — она, наверное, внушала ей: «Вернись сюда, дочь моей дочери, вернись в этот проклятый дом, когда станешь богаче, займешь более высокое положение и станешь более влиятельной, чем старый бездельник, на которого я гнула спину».

— Уж эти мне американцы! — вздохнул Бернард.

— Да уж, — согласился Джастин. — Для достижения своей цели наследница наняла одну молодую женщину, чтобы та арендовала «Северный крест». А у нее я по чистой случайности оказался в долгу.

— Еще одна молодая женщина? Кто она?

— Эвелина Каммингс-Уайт.

Бернард на мгновение задумался, потом воскликнул:

— Боже мой, Джас, неужели внучка Лалли?

Джастин с любопытством искоса взглянул на него:

— Да. Вы ее знаете?

— Только понаслышке. Я знаком с ее дедом. Он называет свою внучку Ее Сверхчеловеческая Непреклонность. Клянется, что она всю семью держит в страхе.

— В страхе? — повторил Джастин. — Да она такая маленькая, что я сначала принял ее за школьницу. Так что относительно ее «устрашающей» внешности позвольте не согласиться с вами.

— Тебе лучше знать, — махнул рукой Бернард.

— Поверьте, я обычно не бываю таким самоуверенным, — заявил Джастин. — Однако между взломщиком и владельцем дома возникает странное чувство товарищества.

— А теперь, Джастин, позволь узнать, о чем ты толкуешь? Или у тебя такое странное чувство юмора? Склонность говорить загадками всегда была твоей ахиллесовой пятой. Говори проще, дружище. Какая связь между кражей со взломом, внучкой герцога Лалли и американской вдовой?

— Мне показалось, что я все изложил с предельной ясностью, — объяснил Джастин. — Леди Эвелина вломилась в мой дом, чтобы взыскать с меня старый долг. Ей шлось проникнуть в дом нелегальным путем, потому легальный доступ ей перекрыл Беверли, который, действуя по моему распоряжению, явно безуспешно пытался скрыть мое присутствие в городе и поэтому сказал ей, что меня нет дома.

— Тебя не беспокоит то обстоятельство, что тебе особенно хорошо удается играть роль рассеянного болвана? — поинтересовался Бернард, вызвав лучезарную улыбку на лице Джастина.

— Нет, но спасибо вам за заботу. Так на чем я остановился? Ах да. Насколько я понимаю, ее тетушка — дочь Лалли — занималась организацией свадебных торжеств, банкетов и тому подобного.

— Да, что-то припоминаю, — пробормотал Бернард.

— Так вот, тетушка сбежала, взвалив на плечи Эви — леди Эвелины — всю заботу о делах своей фирмы. К сожалению, у нее первый блин получился комом. И теперь она уверена, что свадьба американской леди — ее последний шанс спасти от бесчестия семейный бизнес. А также, подозреваю, и себя от унижения. — Его лицо приобрело задумчивое выражение. — Мне кажется, что такого слова, как «провал», в лексиконе маленькой леди не существует.

По опыту длительного общения с Джастином Бернард знал, что бесполезно пытаться направить разговор в нужную колею. В конце концов Джастин сам доберется до сути дела.

— Скоро ты перейдешь к своему плану?

— Всему свое время, — ответил Джастин. — Дело в том, Бернард, что для того, чтобы превратить мое покрывшееся слоем пыли наследство в величественную сцену, пригодную для проведения торжеств по случаю бракосочетания вдовы, моей маленькой взломщице придется привезти в дом множество самых разнообразных вещей. Вы следите за ходом моей мысли, Бернард? Тогда в монастырь рекой потекут грузы — множество ящиков с одеждой, цветами, пищевыми продуктами, украшениями, посудой и разными прочими атрибутами свадебной церемонии. И во всей этой кутерьме ваш загадочный иностранный агент, Бернард, сможет отправить в монастырь еще более загадочную «дьявольскую машину», не привлекая чьего-либо внимания. Кто обратит внимание на какой-то один ящик среди нескольких дюжин других? Как только груз прибудет, мы незаметно проведем к нему вашего ученого специалиста, который быстренько препарирует агрегат, определит, что к чему, и так же незаметно ускользнет в Оксфорд, чтобы доложить о результатах «мозговому центру». По-моему, план великолепен.

— А что, если леди Эвелина вскроет ящик? — насторожился Бернард. — Сложность нашей ситуации заключается в том, что мы не знаем точно, когда прибудет их чертова штука. Понимаешь, она, судя по всему, перевозится нелегально и может прибыть как через несколько дней, так и через несколько недель после отправки из порта. Не могу себе представить, чтобы какая-то женщина оставила неоткрытым прибывший ящик в течение целого дня, тем более целой недели, независимо от того, кому он адресован. — Она его не откроет, Бернард. Я все предусмотрел. Я сам буду на месте и позабочусь, чтобы она его не открыла, условием сдачи дома в аренду я поставил свое присутствие там во время подготовки к торжествам. Бернард задумчиво потер подбородок. — Послушайте, Бернард, с тех пор как вы дали мне новое поручение, я ломал голову, пытаясь отыскать способ доставить вашу штуку в страну и в ваши руки, не привлекая внимания. Подготовка к свадебным торжествам послужит отличным прикрытием. Как только груз прибудет, мы сможем незаметно провести в дом вашего специалиста под видом поставщика или ремонтного рабочего, чтобы он смог разобраться в механизме, не вызывая подозрений. А кроме того, я смогу держать под контролем окружающую территорию, как никогда не смог бы в Лондоне. Монастырь «Северный крест» расположен в тридцати пяти милях от Лондона, тем самым значительно сокращает вероятность того, что с ящиком может что-нибудь случиться по дороге. В сельской местности все друг друга знают, а дорог мало, не то что в Лондоне, и их легче контролировать. Случись так, что ваш противник узнает, куда вы отправляете груз, и в наших местах неожиданно появится какой-нибудь незнакомец, я немедленно узнаю о его появлении. Беверли будет следить за тем, что происходит внутри дома, а я — наблюдать за происходящим в округе. В Лондоне же сам кайзер может поселиться в соседних апартаментах, а я могу узнать о таком факте только через год.

— Звучит заманчиво, — задумался Бернард. — Возможно, стоит попробовать.

— По-моему, «Северный крест» — настоящая находка, особенно если учесть, что мы не знаем точно, когда наш человек на континенте сможет отправить груз через канал.

— Но не заподозрит ли что-нибудь молодая женщина, Джас? — высказал опасение Бернард.

— У нее все мысли заняты только тем, чтобы как можно лучше организовать торжество. А кроме того, она будет следить, чтобы я не вступал в контакты с гостями женского пола, приглашенными на свадьбу.

Бернард искренне удивился:

— Почему?

В глазах Джастина заплясали озорные огоньки, но он спокойно ответил:

— Эвелина убеждена, что я завзятый бабник. Бернард уставился на него, пытаясь понять, не шутит ли он. Поняв наконец, что Джастин не шутит, Бернард разразился неудержимым смехом, так что Джастину пришлось похлопать его по спине.

— Ну и шутник! — промолвил он, утирая навернувшиеся слезы. — Прости, Джас, но ты — и вдруг ловелас!

— Вот и я так же думаю, — вежливо проговорил Джастин.

— Чем ты заслужил такое мнение о себе?

— У нее были причины. Основанные на ошибочных предположениях, но тем не менее причины.

— Может, она немного не в себе? Батюшка-то ее, говорят, с причудами.

Джастин скорчил обиженную мину.

— Неужели, дорогой Бернард, только женщина, у которой не все дома, может счесть меня, как она выразилась, «волчарой»?

— Черт возьми, она и впрямь чокнутая. Какая она из себя? — сам того не желая, полюбопытствовал Бернард.

Джастин пожал плечами.

— Говорит черт знает что. Все, что придет в голову, причем с великолепным произношением, не имея ни малейшего понятия, как ее слова воспринимаются. И, мне кажется, совершенно не задумываясь о том, как она выглядит. Весьма небрежно относится к своему внешнему виду. На переговоры об аренде она явилась в мальчишеской одежде.

— Боже милосердный! Как же все-таки она выглядит? Знаешь, ведь ее мать, Франческа Каммингс, — просто красавица. И старшая дочь, Верити Ходжес, тоже. — Бернард кивнул, представив себе младшую дочь. — Я слышал, что сестры не похожи друг на друга, как день и ночь.

— Ночь? — встрепенулся Джастин. — Да, пожалуй, она похожа на шальную, лунную, ветреную летнюю ночь.

— Ты с возрастом становишься поэтом, Джас, — с любопытством посмотрел на него Бернард.

— Неужели? Какая тоска! Должно быть, у меня временное помрачение рассудка, — извиняющимся тоном произнес Джастин. — Вы спрашивали, как она выглядит? Маленькая, черненькая. Прячет глаза под кошмарными очками. На голове копна черных волос.

— Видимо, она не слишком проницательна, если считает тебя распутником, — предположил Бернард. — Но нам ее заблуждение только на руку, не так ли? Надеюсь, она будет заниматься своим делом, а ты — своим. — Он задумался, и на его лице появилось озабоченное выражение.

Джастин поспешно кивнул, но Бернарда его готовность отнюдь не успокоила. Он знал, что Джастин Пауэлл изъявляет согласие, до тех пор пока не решит не соглашаться, и уж тогда…

Ему нравился Джастин. Он знал, что молодой человек многим пожертвовал, чтобы работать на них. Для того чтобы примкнуть к секретной службе Бернарда, Джастин оставил военную службу, потому что коллеги были занудами, кормили там отвратительно, а противник оказался непозволительно хорошо подготовлен.

С тех пор его дед, генерал Харден, без устали критиковал своего единственного внука, и хотя Джастин, казалось, не обращал на него внимания, Бернард был уверен, что презрительные замечания и насмешки Хардена и его армейских приятелей задевали Джастина за живое.

Мысль о том, что он использует человека, многим пожертвовавшего для своей страны, вызвала некоторые угрызения давно дремлющей совести Бернарда, и он раздраженно махнул рукой, словно отделываясь от надоедливого насекомого.

— План вполне осуществимый, — согласился он.

— Мне тоже так кажется, — подтвердил Джастин, встретившись взглядом с Бернардом. — Только я не хотел бы, чтобы леди Эвелине пришлось расплачиваться за то, что связалась со мной.

— Мне тоже! Ведь мы с Лалли являемся членами одно го и того же клуба, — заявил Бернард. — Если ты боишься, что ее репутация может пострадать, оттого лишь что она будет находиться поблизости от тебя, так держись от нее подальше!

На худощавой умной физиономии Джастина снова появилась обезоруживающая покаянная улыбка. Он поднялся со скамьи с естественной грацией спортсмена и взял свою шляпу.

— Думаю, я так и сделаю, — сказал он. — По всей вероятности, в данный момент она закупает задвижки и дверные замки для каждой комнаты.

После ухода Джастина Бернард еще целый час в задумчивости просидел на скамье, сложив руки на серебряном набалдашнике трости. Ближе к сумеркам на дорожке появился человек в поношенном длинном, свободном пальто и шляпе, глубоко надвинутой на лоб и скрывавшей ничем не примечательное лицо, который медленно шел в сторону Бернарда. Рядом с ним нетерпеливо пританцовывал на конце поводка маленький терьер. Приблизившись к Бернарду, человек отстегнул поводок, и терьер моментально скрылся в тумане.

— Вы не боитесь, что он потеряется? — спросил Бернард.

— Нет, капитан, — ответил человек. Его произношение явно противоречило заурядной внешности, выдавая в нем выпускника одной из престижных частных школ. — Он будет бегать по периметру и даст нам знать, если приблизится кто-нибудь посторонний.

Бернард кивнул.

— У вас даже домашние животные имеют свои обязанности.

— Все мы играем множество ролей, Бернард, — ответил человек. Он остался стоять, заложив руки за спину и покачиваясь с носка на пятку. — С Джастином поговорили?

— Да. — Бернард быстро изложил суть разговора с Джастином.

— И он ничего не заподозрил?

— Я не стал бы этого утверждать, — хохотнул Бернард. — Он задавал вопросы. Он интересовался, почему для выполнения простейшей курьерской работы выбрали его.

— И что вы ответили?

— Я сказал ему, что изобретение может изменить способ ведения войн. Что мы не можем использовать обычные маршруты. Что мы даже не уверены, когда оно будет переправлено через канал. Что хотя мы надеемся на благополучный исход операции, нам нужен человек с его опытом и знаниями, который подстраховал бы нашего ученого специалиста, направленного для быстрого ознакомления с механизмом, до того как он будет уничтожен, — перечислял Бернард, уставившись на носки своих штиблет. — Естественно, я не сказал ему правды. Ведь именно она вас беспокоит, не так ли?

— В чем заключается правда? — спокойно задал вопрос человек с непроницаемым лицом.

— Чтобы поймать крупную акулу, требуется крупная приманка. А разве есть более крупная приманка, чем один из наших лучших агентов? Пропади все пропадом! — Бернард ударил кулаком по раскрытой ладони в нетипичном для него приступе ярости. — Мне не по душе, что придется смириться с разоблачением Пауэлла, не предупредив его. Он слишком хороший человек, чтобы бросать его таким образом на растерзание хищникам.

— Вы сделали все, что должны были сделать, — заверил человек. — Если бы вы предупредили Пауэлла, что мы устраиваем в монастыре ловушку, он не согласился бы с нашим планом. Он никогда не стал бы подвергать ни в чем не повинных людей такому риску. Он счел бы, что леди Эвелине, гостям, приглашенным на свадебное торжество, угрожает слишком большая опасность. Сознавая это, мы никогда не использовали его так, как могли бы использовать. Он живет по своим собственным правилам, а не по нашим.

Человек был прав. Пауэлл упрямо следовал своим собственным правилам, и в любой его игре не было места для импровизации.

Что касается порученного Пауэллу дела, то потребовалось несколько месяцев, чтобы построить необходимый карточный домик, еще несколько месяцев — чтобы заставить тайного агента разоблачить себя, до того как он сможет выявить главного шпиона внутри организации — шпиона, с которым, судя по полученной ими информации, вражеский шпион был тесно связан, хотя пока еще не знал об этом. И вот чтобы заставить его обнаружить себя, они решили устроить подмену — подставить вместо него агента, занимающего высокое положение, который, однако, будучи человеком щепетильным, становился все более и более несговорчивым. Они придумали сюжет об изобретении, которое перевернет мир, пустили слух, что получить изобретенное приспособление должен их главный агент и что вражеский шпион наверняка не устоит перед такими соблазнами.

— Не слишком ли бесцеремонно вы обошлись с Пауэллом? Ведь тот человек поймет, что ему достаточно лишь последовать за грузом до места его назначения, чтобы разоблачить Пауэлла.

Бернард покачал головой. Он чувствовал, что стареет. Становится сентиментальным. Он не хотел причинять боль Пауэллу.

— Надеюсь, что план сработает.

— Обязан сработать, — с жаром произнес его собеседник. — Мы не можем проиграть.

Бернард давно знал, что хладнокровие у его начальника напускное. Но его пыл все-таки удивил его.

— Пауэлл нечаянно подал мне мысль относительно того, что нам предпринять дальше, если слухи, которые мы распустим, не достигнут своей цели.

— В чем она заключается?

— Мы можем использовать для распространения слухов леди Эвелину.

— Вот как? — заинтересовался его собеседник. В своей работе он не достиг бы таких успехов, если бы не умел не торопить собеседника. Он просто ждал.

И Бернард рассказал ему.

Десять минут спустя их встреча закончилась. Человек в потрепанной одежде свистнул, подзывая маленького терьера, который моментально материализовался из тумана, потом наклонился, пристегнул поводок и выпрямился.

— Лояльность Пауэлла не вызывает никаких сомнений?

— В нем по крайней мере я абсолютно уверен, — ответил Бернард. — Даже если он что-нибудь заподозрит, он все равно выполнит свой долг. Хотя, возможно, не совсем так, как мы предполагаем.

— В таком случае позаботьтесь, чтобы он ничего не заподозрил, Бернард. Мы не можем рисковать.

— Но Пауэлл может. — Бернард немедленно пожалел о сказанном, но слово не воробей, вылетит — не поймаешь.

— Пожалуй. Он так всегда поступал. — Человек повернулся и, держа на поводке собачку, зашагал по дорожке, а Бернард остался сидеть на скамье, глядя на реку.




Глава 5


— Мы полностью доверяем твоему здравому смыслу, Дорогая, но может быть, тебе все-таки стоило бы взять с собой компаньонку? — спросила Франческа, маркиза Бротон, которая зашла к своей младшей дочери в надежде пообедать с ней в клубе на Пэлл-Мэлл.

Она обнаружила Эвелину сидящей в принадлежащем Агате кресле в стиле Людовика XIV и со знанием дела распоряжающейся потоком прибывающих отправлений и толпы поставщиков. Эвелина отказалась от предложения пообедать под тем предлогом, что у нее еще множество дел, которые необходимо сделать до отъезда в восточный Суссекс. Франческа, которая ничего не знала о планах дочери, решила составить ей компанию до прибытия американской леди, по поручению которой Эвелина отправлялась в какой-то монастырь под названием «Северный крест».

Она расположилась в мягком желтом кресле и, достав из рабочей корзиночки свое, рукоделие, принялась вытягивать из дочери информацию о том, что с ней произошло за последние несколько дней.

Даже если она не вполне одобряла способ проникновения дочери в городской особняк мистера Пауэлла, свое мнение она оставила при себе. Она лишь вскинула глаза, когда услышала, что Эвелина поранила ногу, но как только ее заверили, что рана почти зажила, вновь вернулась к своему рукоделию.

— Ты спрашиваешь, почему я так сделала? — промолвила Эвелина в ответ на безмолвный вопрос матери. — Мы обе знаем, что я всего лишь не соблюла некоторые условности, но для восточного Суссекса соблюдение даже их было бы излишним.

— Вот как? — промолвила ее матушка, склонившись над каким-то особенно сложным узелком в рукоделии.

— Именно так, — заверила ее Эвелина, прикидывая на бумаге предполагаемую стоимость доставки пяти сотен оранжерейных гардений в монастырь «Северный крест».

— Как скажешь, дорогая, — согласилась Франческа. — Наверное, тебе виднее. — А кроме того, Джастин Пауэлл не кажется мне джентльменом, который воспользуется леди в своих интересах.

Эвелина, поглощенная своими подсчетами, заявила, не успев подумать:

— Воспользуется. И уже воспользовался.

Руки маркизы, занятые рукоделием, перестали двигаться, и Эвелина поняла, что совершила ошибку. Она подняла глаза и встретилась с изумленным взглядом матери.

— Неужели ты прислушиваешься к сплетням, дорогая? — спросила Франческа. — Чаще всего они не соответствуют действительности.

Эвелина промолчала, вспомнив, как поклялась не говорить ни слова о случае с миссис Андерхилл, и поняла, что чуть было не нарушила клятву.

Франческа положила на колени рукоделие.

— Никогда бы не поверила, что Джастин Пауэлл негодяй.

Эвелина постаралась не пожать плечами. Если ей не удастся в срочном порядке исправить свой промах, мать привлечет на помощь отца, чтобы отговорить ее от поездки в монастырь «Северный крест».

— Я совсем не то имела в виду. Я хотела сказать, что в его биографии встречались кое-какие истории, связанные с женщинами. Но ты не должна расстраиваться, мама…

— Я не расстраиваюсь, дорогая. — И действительно, Франческа в отличие от Эвелины выглядела абсолютно спокойной.

— А кроме того, — продолжала Эвелина, — все уже в прошлом. Мистер Пауэлл уверяет меня, что он перевоспитался.

— Вот как? — воскликнула Франческа. — Ну что ж, мне кажется, такие слова звучат почти как признание прошлых ошибок. Ведь не станет же человек переделывать в себе то, чего не стоило менять, не так ли?

— Гм-м, да… то есть я хотела сказать — нет. Франческа покачала головой.

— Кто бы мог подумать? Ведь он весьма привлекателен и все такое прочее — и не надо смотреть на меня такими глазами, Эвелина. Я еще не так стара, чтобы не заметить, красив молодой человек или нет, но он, кажется, никогда не проявляет интереса, если ты понимаешь, что я имею в виду.

— Я и впрямь не совсем тебя понимаю, — солгала Эвелина, вспомнив о том, что Джастин явно проявлял интерес к миссис Андерхилл.

— Мы с твоим отцом время от времени встречались с мистером Пауэллом в Лондоне. И несмотря на его изысканные манеры, он всегда казался мне несколько рассеянным. — Франческа улыбнулась и покачала головой. — Такое поведение меня удивило еще на приеме, который мы устраивали в честь выхода в свет Верити. Я тогда сказала твоему отцу, что он сильно отличается от других молодых джентльменов.

— Мне он рассеянным не показался, — отозвалась Эвелина.

— Вот как?

— Нет, не показался. Возможно, ты приняла его не принужденность за отсутствие интереса к происходящему, но я уверена, что мало что проходит незамеченным мимо мистера Пауэлла. Видишь ли, он просто не вписывается в привычную схему поведения, и, наверное, его могут неправильно истолковать. — Ей вдруг вспомнились морщинки, появлявшиеся в уголках его глаз, когда он улыбался, и движение его мускулов под сорочкой, когда он поднял ее на руки. Она восстановила в памяти его смех и сама улыбнулась, вспоминая его. — Откровенно говоря, он, по-моему, очень приятный человек, — пояснила она. — И честный. Несколько богемного склада. Немного беспечный. Но если даже богемного склада, то не в отрицательном смысле.

— Говоришь, тебе он нравится? — задумчиво произнесла ее мать, пристально всматриваясь в Эвелину.

— Да.

— Ты абсолютно уверена, что он не попытается приставать к тебе?

Эвелина искоса взглянула на мать.

— Я уверена, что он найдет способ устоять перед мои ми чарами. Ведь он будет там исключительно для того, чтобы наблюдать за прилетом какой-то маленькой птички, которую он открыл.

— Ты могла бы взять с собой Мэри, —предложила неожиданно Франческа.

Представив себе вечно в кого-нибудь влюбленную француженку в роли компаньонки, Эвелина расхохоталась:

— Мэри? Ты, наверное, шутишь?

— Ничуть. Правда, нравственность Мэри несколько хромает, но только в том, что касается ее самой. Она считает, что Господь наказал ее — или вознаградил? — дав ей артистическую душу.

Эвелина не столь снисходительно оценивала нравственные устои Мэри, но поскольку она все равно собиралась послать за модельершей, как только прибудет в «Северный крест», то можно было доставить матери удовольствие и захватить с собой Мэри с самого начала.

— Хорошо, — согласилась она. — Я попрошу Мэри поехать со мной.

— Вот и прекрасно. Чем больше у тебя будет помощников с организацией свадьбы, тем лучше.

Эвелина кивнула.

— Мама, предстоящее свадебное торжество пройдет успешно. Я предусмотрела все возможные случайности. Я продублировала бригаду грузчиков, я продублировала поставщиков и заказала все в двойном количестве. А кроме того, я лично буду присутствовать там, прибыв на место за месяц до торжества, и уеду только тогда, когда уедет последний из гостей. Свадьба Вандервурт — Катберт станет грандиозным событием.

На лице матери появилось какое-то странное выражение.

— Эвелина, дорогая, неужели обязательно превращать свадьбу в грандиозное событие?

— Конечно, — заверила Эвелина. — Люди прибегали к услугам фирмы тетушки Агаты, когда хотели получить не что грандиозное. Они имеют полное право рассчитывать, что так и будет. И я уж постараюсь оправдать их ожидания.

— А что будет, если ты не сумеешь достичь такой достойной цели? — тихо спросила Франческа.

Услышав вопрос матери, Эвелина почувствовала, как защемило сердце.

— Ты думаешь, что я не смогу?

Франческа, взглянув на выражение лица своей дочери, рассмеялась:

— Ах, Эвелина, дорогая моя, я ни на минуту не сомневаюсь в твоих способностях. Если бы ты мне сказала, что решила полетать, то уверена, что я увидела бы, как ты взмыла в небо над крышами и унеслась в сторону заката. Но я бы все равно задумалась о том, что заставило тебя подняться в небо.

Мать смотрела на нее с непривычной озабоченностью. Обычно Франческа подбадривала ее, никогда не сомневаясь в здравом смысле, способностях и предприимчивости Эвелины. Сердце у Эвелины защемило еще сильнее.

— Прошу тебя, мама, не беспокойся. Я смогу.

— Но, дорогая, я не могу не беспокоиться. Возможно, я… Ее прервал стук в дверь, и Эвелина с некоторым облегчением крикнула:

— Войдите!

В комнату вошла миссис Вандервурт, а следом за ней Мэри, которая тоже только что приехала. Поздоровавшись с Франческой, француженка удалилась в уголок и стала ждать.

— Добрый день, миссис Вандервурт, — поднявшись с кресла, приветствовала американку Эвелина. — Позвольте представить вас моей матери, маркизе Бротон. Мама, это миссис Эдит Вандервурт.

Дамы с нескрываемым интересом посмотрели друг на друга. На первый взгляд они казались очень похожими. Обе были изящными красавицами в полном расцвете зрелой красоты. У обеих белокурые волосы и прекрасные синие глаза. Обе одеты по последнему слову высокой моды. Хотя костюм Франчески из шерстяной саржи кремового цвета был немного переделан, чтобы достичь настоящего шика, а темно-синее кружевное платье миссис Вандервурт сидело прямо с иголочки.

Обеих можно назвать спокойными женщинами, но если спокойствие Франчески вселяло чувство умиротворенности, то спокойствие Эдит Вандервурт подразумевало только немногословность. Внешность Франчески очаровывала и привлекала, а красота Эдит Вандервурт позволяла лишь любоваться собой на почтительном расстоянии.

— Рада познакомиться с вами, маркиза, — вымолвила миссис Вандервурт.

— Я тоже рада познакомиться с вами, — вторила ей Франческа и, уложив рукоделие в рабочую корзиночку, поднялась с кресла. — Эвелина, дорогая, ты меня очень порадовала ХОРОШИМИ новостями. — Она повернулась к Мэри: — Мэри, мне необходимо кое-что сказать тебе с глазу на глаз. Пусть Дамы обсудят свои дела.

— Да, мадам, — ответила Мэри.

— В таком случае позвольте откланяться. — Франческа направилась к двери и, остановившись на полпути, сказала, очаровательно зардевшись: — Позвольте пожелать вам счастья в связи с предстоящим бракосочетанием, миссис Вандервурт.

— Благодарю вас, маркиза.

Франческа и Мэри ушли, и миссис Вандервурт повернулась к Эвелине:

— Ваша матушка — очаровательная леди.

— Спасибо, — с гордостью поблагодарила Эвелина и указала жестом на кресло. — Не изволите ли присесть? Может быть, приказать принести чаю?

— Нет, благодарю. — Миссис Вандервурт грациозно опустилась в кресло и положила на колени вышитый черным стеклярусом ридикюль.

— У меня отличные новости, — заявила Эвелина, сразу же перейдя к делу. — Мистер Пауэлл готов сдать нам в аренду монастырь на апрель.

Миссис Вандервурт спокойно кивнула. Она привыкла к тому, чтобы ее желания исполнялись. Она, по-видимому, даже не задумывалась над тем, какие трудности приходилось преодолевать людям, которым поручалось выполнить ее желания.

— Великолепно.

— Правда, есть одна загвоздка. Мистер Пауэлл настаивает на том, чтобы ему разрешили остаться в монастыре.

На физиономии миссис Вандервурт не отразилось никаких эмоций.

— Понятно. А вы объяснили ему, что это моя свадьба?

— Объяснила. Но мистер Пауэлл орнитолог.

Брови миссис Вандервурт удивленно взметнулись вверх.

— Вот как? Я не улавливаю никакой связи. Полагаю, в Великобритании есть и другие места, где можно наблюдать за птицами?

— Только не за той птицей, которая интересует мистера Пауэлла. Она относится к очень редкой разновидности, которую он недавно открыл.

— Да ну? Как же называется новая разновидность?

Несмотря на незнание латыни, Эвелина, к счастью, обладала хорошей памятью.

— Бубо формоза Плюримус.

Миссис Вандервурт с удивлением взглянула на нее.

— Вы о такой слышали?

— Я? Нет, что вы, — ответила миссис Вандервурт, так и не объяснив, чем был вызван ее удивленный взгляд.

Помедлив мгновение, Эвелина продолжала:

— Мистер Пауэлл настаивает на том, чтобы ему разрешили находиться в монастыре во время весеннего перелета птиц, и обещает никого не беспокоить своим присутствием. — На самом деле он не обещал ничего подобного, но УЖ она позаботится о том, чтобы он никому не попадался на глаза, даже если ей придется самолично запереть его в его комнате.

— Понятно, — пробормотала миссис Вандервурт. — А что вы сами думаете по поводу предложения мистера Пауэлла?

— Я думаю, что это ваш единственный шанс сочетаться браком в монастыре «Северный крест».

— Он, наверное, большой упрямец? Грубый, властный, Дерзкий? Его дед был таким.

— Нет. Мне он кажется очень приятным человеком, — вступилась за него Эвелина. — Он любезен, но несговорчив. И уж если он что-нибудь решил, то едва ли изменит свое решение.

— В таком случае мы согласимся на его условия. — Миссис Вандервурт открыла ридикюль и извлекла оттуда банковский чек. — Он покроет ваши расходы за несколько последующих недель, — протянула она чек Эвелине.

— Спасибо, — сказала Эвелина. — И пожалуйста, не беспокойтесь о мистере Пауэлле. Все будет хорошо.

Миссис Вандервурт поднялась с места.

— Я на вас надеюсь.

— Я вас не подведу, миссис Вандервурт. У вас состоится свадьба, о которой станут вспоминать долгие годы.

— Банни будет счастлив. К концу недели я пришлю вам список гостей. Список небольшой, но включены только избранные. Всего в списке пятьдесят человек, включая слуг.

— Буду ждать, — кивнула Эвелина, выходя из-за стола.

— Когда вы намерены выехать в монастырь?

— В самое ближайшее время. Дней через десять или около того. Мистер Пауэлл предупредил меня, что там придется сделать ремонт. — Оставляю все в ваших руках. И спасибо за то, что познакомили меня с вашей матушкой. Ее умение одеваться получило признание за пределами Англии. — Миссис Вандервурт направилась к двери, но уже взявшись за дверную ручку, остановилась. — Вы сказали, что ее одевает мисс Мольер?

— Да. Она настоящий гений.

— А вас тоже она одевает?

Вопрос очень удивил Эвелину.

— Нет.

— Если она такой большой мастер, как вы говорите, что подтверждает пример вашей матери, то почему она не одевает вас?

Эвелина даже растерялась от неожиданности.

— У меня не представилось случая воспользоваться ее талантами. Я не бываю на балах.

На какое-то мгновение Эвелине показалось, что губы миссис Вандервурт дрогнули в улыбке, но мгновение прошло, и когда американка заговорила снова, ее голос казался абсолютно бесстрастным:

— Женщина может пожелать выглядеть наилучшим об разом не только на балу.

Эвелине стало не по себе оттого, что разговор приобрел неофициальный характер. И какое дело миссис Вандервурт до ее гардероба? У Эвелины, как обычно, мысль практически без задержки обретала словесное выражение.

— Не понимаю, какое вам дело до моего гардероба, миссис Вандервурт?

В голосе Эвелины не было вызова, а звучало лишь искреннее любопытство, поэтому миссис Вандервурт отреагировала соответствующим образом:

— Вы будете присутствовать на моей свадьбе и на торжествах, ей сопутствующих. Не имеет значения, в каком вы будете выступать качестве, ваш внешний вид отразится на мне. Я хотела бы, чтобы он был безупречным, а для того чтобы выглядеть безупречно среди моих друзей, вы должны одеться по самой последней моде.

— Понятно. — Она действительно поняла миссис Вандервурт. Не понимала она другое: что ей делать? Ее семья была состоятельной, но отнюдь не богатой. Поэтому-то тетушка Агата и занялась бизнесом. Доход Эвелины не позволял ей обзавестись экстравагантным, дорогостоящим и непрактичным гардеробом. — Я постараюсь не попадаться никому на глаза.

Миссис Вандервурт вздохнула, теряя терпение.

— Не думаете ли вы, что мои гости будут чувствовать себя уютнее, мисс Эвелина, если вы будете прятаться за пальмами в кадках всякий раз, когда они входят в комнату? К тому же гордость не позволит вам вести себя так. Я знаю это по собственному опыту.

Признание миссис Вандервурт очень удивило Эвелину. Она и не подозревала, что миссис Вандервурт обладает такой наблюдательностью.

— Что вы в таком случае предлагаете? — спросила она, чувствуя, что гордость, которую заметила в ней миссис Вандервурт, едва ли позволит ей признаться, что такая одежда ей не по карману.

— Я предлагаю поручить вашей Мэри Мольер создать подходящий гардероб для вас. Разумеется, поскольку я требую, чтобы вы оделись определенным образом, вы добавите стоимость своих платьев к моему счету.

— Я не смогу…

Миссис Вандервурт жестом остановила ее, на лице ее промелькнуло выражение нетерпения.

— Я не подарок вам делаю, леди Эвелина. Поймите, что, как ваш клиент, я требую от вас соответствующего вида и готова с радостью заплатить за свое бесцеремонное требование освежить ваш гардероб.

Миссис Вандервурт мыслила так логично, что Эвелина не могла не восхититься ее словами, хотя гордость ее сопротивлялась.

Она лихорадочно искала и не находила способа согласиться с предложением миссис Вандервурт. «Вы привели весьма убедительные доводы и победили» — было бы не совсем правильно; «Вы щедры и рассуждаете логично» — звучало глупо. В конце концов она пробормотала:

— Спасибо.

На какую-то долю секунды в арктически холодных глубинах синих глаз миссис Вандервурт промелькнуло что-то похожее на сочувствие.

— Вот и хорошо. Три дневных платья, две юбки, пять блузок и два — нет, лучше три вечерних платья. Этого будет достаточно, — пояснила миссис Вандервурт, открывая дверь.

Франческа и Мэри сидели на маленьком диване и, склонившись друг к другу, что-то обсуждали с заговорщическим видом. Несомненно, речь шла о новом осеннем гардеробе для Франчески.

— Ты будешь информировать меня во всех подробностях обо всем, что происходит, — попросила Франческа.

— Будете знать обо всем, как будто сидите у меня на плече, — успокоила ее Мэри.

— Договорились, — улыбнулась Франческа и повернулась к миссис Вандервурт. — Мы с вами только что познакомились, мэм, но позвольте тем не менее пригласить вас отобедать со мной.

— Благодарю вас, маркиза, — ответила миссис Вандервурт, — с удовольствием.




Глава 6


Монастырь «Северный крест» был расположен в небольшом лесном массиве на границе между восточным Суссексом и Сурреем. Сама церковь давно исчезла с лица земли, от нее остались лишь остовы нескольких арок. Сохранился только сам монастырь, давным-давно приспособленный семейством Пауэллов для домашних нужд.

Глядя на него, Эвелина вновь поразилась способностям его первого владельца, который сумел уговорить Генриха VIII отдать ему такой завидный ломоть недвижимости. Однако время и налоги мало-помалу сделали свое дело. Здание имело подковообразную форму, и парадный вход, перед которым она сейчас стояла, был расположен в восточной, покрытой мхом стене.

— Какая красота! — изумленно воскликнула Мэри, останавливаясь рядом с Эвелиной. Воспитанная уравновешенными парижанами-родителями, Мэри тем не менее отличалась чрезвычайной впечатлительностью. Она считала это качество еще одним своим проклятием.

К сожалению, Эвелина романтическими наклонностями не обладала. Она окинула сооружение критическим взором. Проведя детство в относительно живописных местах, она отлично понимала, чего можно ожидать внутри. Холод и тьма. Возможно, плесень. Она снова взглянула на покрытый мхом цоколь здания. Наверняка плесень.

Но лишать иллюзий впечатлительную Мэри она не хотела. Уперев руки в бока, она кивнула:

— Я уверена, что мы сумеем организовать такую свадьбу, которая не посрамит доброе имя Уайтов.

Но каким образом удастся достичь такой благородной цели, она пока не знала. Монастырь «Северный крест» расположен всего в тридцати милях от Лондона, а можно подумать, что их разделяют две сотни миль. Район находился в упадке. В течение многих лет сельскохозяйственное население мигрировало в город в надежде получить хорошо оплачиваемую работу. Она надеялась, что у Джастина Пауэлла имеется приличный обслуживающий персонал, хотя, если судить по скопившимся на ступенях лестницы и возле стен неубранным прошлогодним листьям, ее предположение маловероятно.

— Куда прикажете отнести ваш багаж, мисс? — спросил доставивший их кучер Бак Ньютон.

— Пока не знаю. Скажи, мистер Пауэлл уже приехал?

— Приехал, — ответил Бак.

— Отлично. Подождите здесь, пока я его найду, а потом внесете в дом вещи. Может быть, ты подождешь с мистером Ньютоном, Мэри?

Мэри кивнула и хихикнула, что заставило Эвелину встревоженно взглянуть на нее. С той самой минуты, как мистер Ньютон встретил их на железнодорожной станции, Мэри без конца прихорашивалась и хихикала. Эвелина, несмотря на отсутствие опыта, не была наивной. Она сразу же сообразила, что Мэри пытается завоевать сердце еще одного «ухажера». Очевидно, мужчин фатальным образом привлекали слабоумные женщины.

Эвелине оставалось надеяться, что Мэри не забудет о своих первоочередных обязанностях. Поняв, что пока она бессильна что-либо сделать, Эвелина, неслышно ступая по опавшим прошлогодним листьям, поднялась к парадной Двери и громко постучала. Она подождала, потом постучала снова.

Пять минут спустя, поскольку дверь так и не открыли, Эвелина повернула дверную ручку и толкнула дверь. Дверь со скрипом распахнулась. Очевидно, в соответствии с обычаем сельской местности двери здесь не запирались. Как мило!

— Есть здесь кто-нибудь? — крикнула Эвелина. Ее голос эхом отозвался в неосвещенном коридоре. Она шагнула внутрь. Ее каблучки добротно застучали по каменным плитам пола. В дальнем углу что-то зашуршало.

Эвелина упала духом. Более удручающей обстановки Для проведения свадебного торжества трудно себе представить…

— Силы небесные! — Перед ней материализовалась темная фигура в мрачном одеянии. — Приехала бесстрашная мисс Уайт! — воскликнуло привидение. — Какой я глупый! Мне следовало бы понять, что открывать дверь нет никакой надобности.

— Вы! — возмущенно выдохнула Эвелина. Беверли стоически выдержал ее взгляд.

— Может быть, вы предпочитаете входить через окно? Я мог бы оставлять одно из них открытым и притворился бы, что не видел вас. Не желаете?

— Эвелина! — В дверях появилась Мэри, за спиной которой маячил мистер Ньютон. — Бог мой! С тобой все в порядке? Мне показалось, что ты вскрикнула, и…

При виде Беверли она замолчала, не договорив фразу, и вопросительно взглянула на Эвелину.

— Здесь Беверли, — сухо произнесла Эвелина.

— К вашим услугам, мадемуазель, — невозмутимым тоном выговорил Беверли.

— Где мистер Пауэлл?

— Его здесь нет. Он ушел.

— Куда?

— Наблюдать за птицами. — Каждое слово из него приходилось вытягивать клещами.

В обычных обстоятельствах Эвелина просто подождала бы возвращения хозяина. Но мысль о том, что придется сидеть в холодном и сыром помещении под гипнотизирующим взглядом Беверли, отнюдь не казалась ей привлекательной, поэтому она спросила:

— Где именно он находится?

— Там, — ответил Беверли, сопроводив ответ широким жестом, охватывающим округу примерно на 180°.

— Где «там»? — начиная раздражаться, попыталась уточнить Эвелина.

— В лесу.

— Послушайте, Беверли, если вы…

— Эвелина! — неожиданно раздался прервавший их голос Мэри. — Не приказать ли мистеру Ньютону принести наши вещи, а мистер Беверли мог бы показать нам, какие комнаты отведены для нас?

— Отличная мысль, Мэри, — согласилась Эвелина, к которой сразу же возвратилась прежняя уверенность. — Проследите вместе с Беверли за тем, чтобы все веши доставили в наши комнаты. После того как Беверли покажет, в каком направлении ушел мистер Пауэлл. И советую запомнить, Беверли, — продолжала она, — что я отлично ориентируюсь в лесу. И не заблужусь. Но если вы умышленно укажете неправильное направление, я непременно сообщу об этом вашему хозяину.

Беверли презрительно хмыкнул.

— Мадам. Мне оскорбительно слышать, что вы считаете, будто я умышленно стараюсь причинить вам неудобство. Мистер Пауэлл ушел туда, — добавил он, указав рукой направление.

— Спасибо, Беверли, — произнесла Эвелина и спокойно направилась в сторону, противоположную указанной.

Услышав, как он пробормотал себе под нос: «Тысяча чертей!» — она испытала огромное удовлетворение.

Эвелина солгала. Она плохо ориентировалась в лесу. К счастью, лес вокруг монастыря трудно было назвать дремучим. Полчаса спустя окружающее перестало сливаться у нее перед глазами в сплошную зеленую массу, и она стала замечать отдельные наземные ориентиры: то островок лесных колокольчиков, то березку с искривленным стволом, напомнившую ей Квазимодо.

Она уже подумывала о том, чтобы вернуться в монастырь — она приблизительно помнила направление, — но потом решительно отказалась, представив себе, какое удовольствие увидит на лице Беверли. Поэтому, оценив ситуацию, она принялась медленно, методично прочесывать лес.

Наконец она добралась до опушки леса. Над ее головой просвечивало сквозь листву яркое небо, а перед ней расстилалась, словно ковер, зеленая лужайка. Она остановилась и, прикрыв рукой глаза от солнца, осмотрела окрестности.

Неподалеку, в конце лужайки, стоял небольшой аккуратный домик. Дверь домика открылась, и на пороге, натягивая на голову матерчатую шляпу, появился статный мужчина. Эвелина обрадовалась. Возможно, он видел Джастина или по крайней мере мог бы сказать ей, как добраться до монастыря?

Она подняла руку и хотела окликнуть его. Но в то же мгновение ей зажали рот и, обхватив за талию, поволокли под густую крону дерева.

Эвелина стала брыкаться, очки у нее слетели с носа. Она попыталась крикнуть, укусить его, но он был слишком силен. Неожиданно приподняв ее и уложив на мягкую лесную почву, отчего она охнула от неожиданности, он опустился на нее, снова зажав ей рот рукой. Она ощущала на себе его твердое, напряженное тело. — Тихо! Он вас увидит!

Она неистово извивалась всем телом, пытаясь освободиться от его руки, зажимавшей рот. И вдруг затихла. Его голос показался ей очень знакомым. Она скосила глаза, пытаясь разглядеть его сквозь упавшие на лицо волосы, и увидела Джастина Пауэлла.

Он находился так близко, что она могла разглядеть даже поры на его коже. Его взгляд, устремленный куда-то поверх ее головы, поразил неподвижностью, а рука, зажимавшая ее рот, словно приросла к месту.

Она возмущенно пробормотала что-то нечленораздельное. Он посмотрел вниз и наклонился так, что его губы почти коснулись ее уха.

— Вы должны обещать мне, что не произнесете ни звука. Ни единого. — Она чувствовала его дыхание на своей коже. — Обещаете?

Она кивнула, и он убрал руку с ее рта.

— Умница. А теперь полежите очень-очень тихо еще минутку…

Он больше не смотрел на нее. И снова, словно завороженный, пристально уставился на что-то. Пошарив рукой где-то возле нее, он достал бинокль. Приложив бинокль к глазам, он стал что-то напряженно разглядывать. А ее внимание немедленно переключилось на остальную часть его тела.

Он лежал на ней. Одна его нога располагалась поперек ее бедер. Колено другой ноги упиралось в землю рядом с ее талией. Его локоть упирался в землю рядом с ее головой. В одной руке он держал бинокль. А другая его рука, которой он только что зажимал ей рот, лежала теперь на ее плече, касаясь пальцами ключицы. Видимо, он совсем не замечал ее. Ей очень хотелось бы с таким же безразличием относиться к его присутствию.

Ладно, сказала она самой себе, пытаясь привести в порядок разбредавшиеся мысли. Ничего странного нет в том, что ее смущает его поведение. Как-никак она впервые в жизни оказалась в столь тесном контакте с мужчиной. Неудивительно, что он возбудил… нет, слово неудачно выбрано… что он вызвал у нее интерес.

И почему бы ей не узнать что-то новое, если уж создалась такая ситуация? Если Господь дает ей возможность приобрести опыт, то ей ли отказываться от него? Конечно, Господь наверняка хотел, чтобы она, лежа под крупным твердым телом Джастина Пауэлла, расширила свой кругозор. Чтобы она узнала, например, что у него неожиданно свежее дыхание. Что на таком близком расстоянии видно, какая чистая у него кожа. Что кончики его ресниц отливают бронзой в свете уходящего дня. Что от него пахнет свежим, теплым, живым и очень мужским запахом. Что он сам излучает тепло, которое проникает в нее и одурманивает.

— Мистер Пауэлл?

Не глядя на нее, он прижал палец к ее губам.

— Тс-с!

Палец на ее губах был слегка загрубевшим. Она с трудом удержалась, чтобы не прикоснуться к нему кончиком языка и узнать, такой же ли он «мужской» на вкус, как и его запах. Она почувствовала изменение в нем, как только исчезло то, что привлекало его внимание. Он сразу же расслабился, и его тело стало не то чтобы менее твердым, но более податливым.

Он опустил бинокль и посмотрел на нее.

— Ну а теперь привет, Эви, — поздоровался он таким тоном, словно только что заметил ее присутствие. Его взгляд прошелся по ее лицу, задержался на глазах и переместился на губы. То, что он видел, явно доставляло ему удовольствие и забавляло его. Когда он взглянул на ее губы, она почему-то растерялась.

— Что произошло? — слабым голоском спросила она. Он все еще не снял пальца с ее губ. Ей показалось, что он провел кончиком пальца по ее нижней губе. — Что вы рассматривали?

— А-а. — Он усмехнулся и убрал палец с ее губ. — Малого жабоеда.

— Редкая птица?

— Довольно редкая в наших местах, — ответил он и, скатившись с нее, встал на ноги. Потом протянул ей руку и бесцеремонно поставил на ноги и ее.

Он развернул ее к себе спиной и, когда она испуганно оглянулась через плечо, подмигнул и, наклонившись, небрежно стряхнул с ее юбки листья и травинки. Закончив свою работу, он придирчиво посмотрел на результаты. Потом взял ее рукой под подбородок, повернул голову влево и вправо.

— Что-то изменилось, — пробормотал он. — Чего-то не хватает…

— Очки! — встревожилась Эвелина. Она не захватила с собой запасных, а без них чувствовала себя голой.

— Ну конечно! — Он огляделся и, сразу же заметив поблескивавшие в траве стекла, поднял очки.

Она протянула руку, но он, сделав вид, что не заметил ее движения, раздвинул проволочные дужки и зацепил их за ее уши. Потом отступил на шаг, протянул руку и поправил их на переносице.

— Ну вот, — с довольным видом произнес он, — теперь я узнаю вас, Эви. Но что такое на вас надето? Платье?

— Конечно, а что же еще? — в недоумении ответила она.

— Вам больше идут спортивные брюки.

— Вам кажется, что мое платье не в порядке? — заволновалась она.

— Нет, с платьем все в порядке, — подтвердил он. — Просто в брюках вы, по-моему, совершенно неотразимы. Не странно ли? Кстати, какого цвета ваше платье?

— Сама не знаю, — ответила она. — Просто он мне показался весьма практичным. На нем не заметно грязи.

— Значит, оно цвета грязи?

— Наверное.

— Вам не жарко носить на себе столько слоев ткани и такое множество пуговиц и всего прочего?

— Немножко, — призналась она.

Он вдруг посмотрел на нее с состраданием.

— Вам нравится ваше платье?

Нравится? Она никогда не думала о том, какое чувство вызывает у нее платье. Любить можно друга, домашнее животное, ребенка, книгу… Но платье?

— Оно служит своей цели.

Она взглянула на него и увидела, что он как-то странно на нее смотрит.

Эвелина вдруг поняла, что ему ее платье не нравится, и такая мысль застала ее врасплох. Насколько она помнила, никто, кроме миссис Вандервурт и иногда ее матери, никогда не высказывал никаких замечаний относительно того, что она носит и как выглядит. Но мистер Пауэлл явно считал ее платье безобразным.

Странное чувство охватило ее: с одной стороны, она довольна тем, что он обратил на нее внимание, но с другой, — ее смущало, что у него сложилось явно нелестное впечатление о ней, и слегка раздражало, что он с такой бесцеремонностью высказал свое нелицеприятное мнение вслух. А в дополнение ко всему она едва подавила желание объяснить, что было бы крайне глупо надевать для поездки в пыльном вагоне поезда одно из чудесных платьев, которые появились у нее по настоянию миссис Вандервурт.

— Не сомневаюсь, что ваше платье — очень практичная вещь.

Ей не понравился его снисходительный тон. Его одежда тоже не отличалась верхом портновского искусства. Без пиджака, в помятой рубахе серовато-коричневого цвета и брюках, зазелененных о траву, которые поддерживались коричневыми подтяжками, он выглядел неопрятным. Волосы его были взъерошены, на руке — красная царапина, но почему-то в отличие от нее его внешний вид располагал к себе и он не казался неряшливым. Это было несправедливо.

— Не я придумываю фасоны платьев, их делает Мэри, — проворчала она.

— Ваша бабушка была бы от них в восторге, — пробормотал себе под нос мистер Пауэлл. Но она его услышала.

— Вы всегда так любезны, мистер Пауэлл? — возмущенно спросила она. — Если всегда, то меня удивляет, что вы имели успех у женщин и заслужили репутацию донжуана.

Теперь возмутился он:

— Если возникает необходимость, я могу быть любезным. — Потом, подумав, добавил с весьма довольным видом: — К тому же я уже говорил вам, что перевоспитался. Честность, искренность и откровенность — теперь мои любимые слова. А комплименты, льстивые речи и всякие милые глупости остались в прошлом.

— Гм-м, — с большим сомнением произнесла Эвелина — Вы уверены, что не ошибаетесь? Может быть, вашими любимыми словами являются: грубость, бестактность и бесцеремонность?

Он еле сдержал улыбку, она видела это по его глазам. Однако, напустив на себя глубоко обиженный вид, он уверил ее:

— Я стал другим человеком, Эви. Теперь вы можете быть спокойны: гостьи миссис Вандервурт будут в полной безопасности.

— Я не так уж сильно беспокоилась, — холодно ответила она. — Я начинаю подозревать, что ваши прошлые победы вы одерживали над более доступными женщина ми, чем изысканные леди, которые будут присутствовать на свадьбе миссис Вандервурт.

У него удивленно округлились глаза.

— Послушайте, Эви, ваши слова звучат как вызов.

Отец утверждал, что она по природе своей не способна не ответить, когда ей бросают вызов. Она понимала, что следует промолчать, оставив без внимания жалкий пример чисто мужского желания порисоваться. Но не смогла удержаться и насмешливо произнесла:

— Вот как?

У Эвелины, видимо, разыгралось воображение, потому что ей показалось, что в удивленных голубовато-зеленых глазах Джастина Пауэлла вспыхнули искорки. Он улыбнулся обольстительной улыбкой и склонил набок голову.

— Вы слышали?

Эвелина не слышала ничего.

— Что?

Он приложил к уху согнутую ладонь, сделав вид, что прислушивается.

— Я явно слышал звук брошенной перчатки. — Он изобразил элегантный старомодный поклон. — И разумеется, я принимаю вызов.

«Силы небесные, неужели все мужчины остаются в душе мальчишками, которым обязательно нужно доказать, что они „самые-самые“?» — думала Эвелина, совершенно забыв о том, что сама спровоцировала его. Тогда она решила напомнить ему о том, что он дал обещание.

— Ах да, я помню. Я обещал вам не устраивать тайных свиданий, не вступать с гостями в предосудительные контакты и не заводить с ними любовных интрижек. Я более чем готов подтвердить свое обещание.

У Эвелины отлегло от сердца.

— Вот и хорошо. А теперь я хотела бы вернуться в монастырь, пока Мэри не послала за нами поисковую партию.

— Я ушла более часа тому назад.

— Понимаю, — любезно согласился он. — Здесь совсем недалеко. Я вас провожу.

Она улыбнулась, приятно удивленная его обходительностью, и пошла впереди него по едва заметной тропинке. Не пройдя и десяти шагов, она услышала, как он сказал, продолжая начатый разговор:

— Видите ли, Эви, строго говоря, есть один объект — жертва, если вам будет угодно, — который по условиям моего обещания не исключается из сферы моего внимания.

— Вот как! — воскликнула она. — Кто же он?

— Вы, Эви.




Глава 7


Джастин наблюдал, как Эвелина помчалась по тропинке словно испуганный кролик. Однако несколько секунд спустя чувство собственного достоинства одержало верх над страхом, и она перешла на спортивный шаг, начав какой-то сбивчивый разговор и явно игнорируя его провокационное заявление.

У него, конечно, не было намерения соблазнять ее. Но ей не обязательно знать о его планах.

— Мы, должно быть, уже совсем близко от дома. Я, кажется, уже проходила мимо тех поганок, — бормотала она. — Я запомнила их, потому что у них шляпки необычного цвета. Но возможно, здесь все поганки такого цвета. Там, где я родилась, шляпки у поганок совсем другого цвета…

Он не прерывал ее. Ей пойдет на пользу, если она еще какое-то время будет пребывать в неуверенности. Он улыбнулся. Хорошо бы, если бы его сестрицы присутствовали здесь и посмотрели, как ловко он сбил с толку Эви.

Джастин не обольщался на свой счет. Мужчина его профессии должен быть уверен в себе, но должен также знать свои слабые стороны. Неравнодушие к женским чарам не относилось к числу его слабостей, равно как и умение очаровывать женщин не являлось одним из его талантов.

Но он никогда и не пытался стать дамским угодником. Использовать женщин в своих интересах могли, по его мнению, только мерзавцы. Так почему же, размышлял он, его так задело за живое, когда она насмешливо сбросила его со счетов?

—…не знают, куда я исчезла, — продолжала болтать Эвелина. — Надеюсь, она не слишком расстроится, но ведь любой человек расстроился бы, если бы его друг ушел в незнакомый лес и отсутствовал бы более часа. Я бы, например, расстроилась. Я бы места себе не находила. Ой! Смотрите! Мэри! — Эви суетилась, словно вспугнутая куропатка: она всплескивала руками, ее густые черные волосы разметались, юбки хлопали на ветру. — Ау, дорогая! Вот и мы!

Джастин вывел ее на поляну и посмотрел туда, куда она указывала. На заднем бортике телеги Бака Ньютона восседала полногрудая рыжеволосая женщина. Она болтала ногами, краснела, хихикала, как будто ее на ярмарке выбрали королевой молочной фермы. И она отнюдь не казалась расстроенной.

Предмет ее девичьих заигрываний стоял рядом и смущенно мял в огромных ручищах мягкую шляпу.

Эвелина, которая всегда либо игнорировала флирт, либо вообще не желала понимать, что происходит, почти бегом пробежала последние десять ярдов, отделявшие ее от Мэри, и схватила ее за руки.

— Мэри! Извини меня, дорогая! — воскликнула она. — Ты, должно быть, испугалась до смерти! Извини, что я тебя напугала! — Она повернулась к Джастину: — Вот видите, мистер Пауэлл, я говорила вам, что бояться нечего.

— Я никогда не боюсь.

Она не обратила внимания на его слова.

— Мы не так уж долго отсутствовали. Но когда заблудишься, время тянется ужасно медленно.

— Я не заблудился.

— Значит, попали не в то место, — пробормотала она.

— Возможно, вы попали не в то место, но я…

— Мистер Пауэлл! — прервала она его. — Я, кажется, еще не познакомила вас с мисс Мэри Мольер, нашей гениальной модельершей. Мэри, познакомься с мистером Пауэллом, который любезно согласился сдать нам в аренду свой монастырь.

— Рад познакомиться, мисс Мольер, — вымолвил Пауэлл. Рыжеволосая женщина соскользнула с телеги на землю и сделала книксен.

— Беверли сказал тебе, какие комнаты отведены для нас? — спросила Эви.

— Я еще не успела его спросить, — виноватым голосом ответила Мэри.

— Вот как? Но почему?.. — Эви замялась. — Ладно. Может быть, спросишь его теперь?

— Сию же минуту, — подтвердила Мэри и удалилась в направлении монастыря. Эвелина смущенно улыбнулась Баку Ньютону.

Какая она неожиданная, эта Эвелина Каммингс-Уайт, подумал Джастин. Она такая естественная, такая открытая, что даже неловко за нее, словно она предстает перед всеми обнаженная. Эви не признавала никаких «завлекалочек» в одежде, никаких милых пустячков, которыми так любят украшать себя женщины, никакой мишуры, никаких рюшечек, кружевных воланчиков или бантиков. Ничего такого, что привлекало бы взор мужчины и заставляло его рассыпаться в любезностях, которые так нравятся любой леди. Жаль, если мужчина не понимал, что Эви обладает другим весьма мощным оружием: умом, воображением и предприимчивостью.

И почему, спрашивал себя Джастин, когда Эви потащила чемодан к входной двери, почему он тратит столько времени на размышления об Эвелине Каммингс-Уайт? Не спросив разрешения, Джастин отобрал из ее рук чемодан и взвалил себе на плечо, хотя у него есть более важные проблемы. Например, парочка каких-то иностранцев, недавно поселившихся в коттедже Куков.

Вчера Джастин целый вечер провел в городской пивной и услышал там интересную новость о том, что Куки сдали свой коттедж в аренду двум братьям-иностранцам, которые приехали сюда, чтобы подышать свежим деревенским воздухом.

Когда Джастин удивился, что Куки дали объявление о сдаче в аренду своего коттеджа, его сразу же поправили. Куки, оказывается, объявления не давали. К ним просто подошел человек и предложил за аренду баснословную сумму. И Джастину очень хотелось бы знать, откуда вдруг такая баснословная сумма свалилась на голову Куков.

Вполне возможно, что «братья» принадлежали к иностранным агентам, направленным сюда, чтобы перехватить груз, адресованный в монастырь. Пока ему известно только их местонахождение, сами они не представляли собой большой опасности. К профессии Джастина особенно подходило старинное мудрое изречение: «Держи своих друзей рядом с собой, а своих врагов — еще ближе».

И вот, чтобы убедиться, что они находятся на месте, он ежедневно около часа проводил в лесу, «наблюдая за птицами». Сегодняшнее прибытие Эви чуть было не выдало его присутствие.

После того как он придавил ее к земле своим телом и с успехом предотвратил крики, его внимание совершенно отвлеклось от «братьев», которых он выслеживал в течение нескольких последних дней. Причину он тоже не мог объяснить. Да, он находил ее привлекательной. Даже соблазнительной.

Правда, он и раньше испытывал желание, однако его мысли никогда не сосредоточивались только на ней. Но ведь и объект, вызывающий желание, никогда еще не был столь удивительным. Он все еще чувствовал ее под своим телом — миниатюрную, легонькую, напрягшуюся, но в то же время податливую и гибкую, ощущал запах ее волос, бархатистую кожу ее губ под его пальцами.

Когда она встала на ноги, он был ошеломлен, что вся ее волнующая женственность скрыта под какой-то до безобразия практичной одеждой, почти такой же малопривлекательной, как спортивные брюки и рубаха, когда она вломилась в его дом.

Кто узнал бы ясноглазую девчонку-сорванца в сереньком воробушке? Нельзя сказать, что его можно назвать экспертом в области моды, но он очень хорошо разбирался в маскировке: Эвелина Каммингс-Уайт явно пряталась под маской, и ему очень хотелось узнать, почему она это делает.

Он не имел никакого права размышлять об Эвелине Каммингс-Уайт. Ему надо выполнять порученное задание. Он всей душой предан своей работе. Игры с Эвелиной затевать не следует: они до добра не доведут. Он достал последний сундучок со дна телеги и, сгибаясь под его тяжестью, направился к двери. При первом же удобном случае он извинится перед Эвелиной за свои неуместные замечания.

Физическая работа всегда помогала Эвелине привести в порядок свои мысли. К тому времени как она, Бак Ньютон и Джастин Пауэлл разгрузили телегу, ей уже удалось прийти в себя.

Ясно, что Джастин поддразнивал ее. С тех пор как они вернулись из леса, он почти не смотрел на нее, а когда смотрел, то взгляд его казался скорее раскаивающимся, чем хищным, что по какой-то причине вызывало у Эвелины раздражение.

Может быть, он сожалел о своих шутливых заигрываниях? Но ведь он явно заигрывал, не так ли? Ох, пропади все пропадом! Хотелось бы ей получше разбираться в играх между мужчинами и женщинами!

А вдруг, зародилась у нее еще более мрачная мысль, вдруг Джастин Пауэлл выглядел так, потому что опасался, что она может подумать, будто он заигрывает с ней с серьезными намерениями? А если он подумает, что она восприняла всерьез его намерения, то он также подумает, что она считает себя серьезной претенденткой на его внимание, каковой она, несомненно, не являлась.

Она знала свои недостатки. Она понимала, что решительно не принадлежит к тому типу женщин, на которых обращают внимание мужчины, подобные Джастину Пауэллу. Она хорошо понимала, что он пошутил с ней, и, не будучи ханжой, сама посмеялась с ним его шутке.

Как-никак ей было двадцать пять лет. И она кое-что знала о жизни. Пусть даже не по собственному опыту, но она знала женщин, у которых такой опыт был. Мэри, например.

Мэри обладала богатым жизненным опытом. И, судя по всему, сейчас имела намерение пополнить его. Беда дорогой Мэри заключалась в том, что, как положено француженке, она обладала любвеобильным характером, но не отличалась свойственной француженкам практичностью. Именно из-за своей неразборчивости в сердечных делах Мэри попросили уйти десять лет назад из Парижского дома моды месье Уорта.

К счастью, в то время мать Эвелины находилась в Париже с целью обновления гардероба. Узнав об увольнении Мэри, она подумала о новой предпринимательской деятельности, которой занялась ее золовка, и, побеседовав с подающим надежды модельером, отправила ее в Лондон. С тех пор Мэри была влюблена в торговца Цветами, кондитера, торговца мануфактурой, галантерей и многих других.

— Вы нашли Беверли, мисс Мольер? — спросил Джастин, прервав размышления Эвелины.

Эвелина оглянулась и увидела приближающуюся Мэри.

— Да, — ответила Мэри, смущенно теребя юбку. — Он сказал, что никаких комнат для нас не приготовил, так как уверен, что мисс Эвелина все равно займет те комнаты, которые сама выберет.

Эвелина почувствовала, что краснеет.

— Я понимаю, что вы не прогоняете его, потому что он достался вам в наследство от вашей бабушки.

— Очень мило, что вы так хорошо все понимаете.

— Ну что ж, — вздохнула она, теряя последнюю надежду на увольнение Беверли, — он правильно подметил некоторые особенности моего характера.

— Быть того не может! — удивленно воскликнул Джастин. За ее спиной фыркнула Мэри. Бесполезно спрашивать, что ее так развеселило: у французов весьма странное чувство юмора.

Эвелина снова повернулась к Джастину:

— Вы позволите мне самой взглянуть на имеющиеся спальни?

— Разумеется, — ответил Джастин. — Вас проводить?

— Да, прошу вас. А ты, Мэри, найди тем временем место для рабочей комнаты. Спальни для нас я выберу сама. — Она взглянула на Бака. — Вы же, мистер Ньютон, подождите не много, и как только мы определимся с комнатами, отнесите туда наши вещи.

— Конечно, мэм, — кивнул Бак. — Буду рад помочь вам.

— Вот и хорошо, — успокоилась Эвелина, — Я готова, мистер Пауэлл.

Он повел ее в коридор, где годами скапливалась пыль. Пока они шли, поднимая в воздух пылинки, плясавшие в луче света, Эвелина мысленно оценивала арендованное помещение.

Джастин объяснил ей, что в начале коридора находились общие комнаты, а в противоположной стороне — спальни. Далее ответвление коридора вело в другое крыло здания. Пройдя некоторое расстояние, он повернул, и они спустились по нескольким пологим ступеням в комнату с высоким потолком, которую он назвал большим залом. Он сказал, что некогда здесь помещалась монастырская трапезная. Эвелина окинула взглядом помещение, пытаясь представить себе здесь прием по случаю бракосочетания.

Большая комната выглядела довольно мрачно, по ней гуляли сквозняки. Разнородные предметы меблировки только подчеркивали сильную потертость ковров на полу. Широкие застекленные двери выходили в заброшенный внутренний дворик с прудом, заросшим сорной травой. Эвелина взглянула вверх. Темные деревянные балки на сводчатом потолке напоминали гигантскую паутину.

Да, чтобы навести здесь чистоту, придется немало потрудиться.

— Скажите, нам удастся найти здесь приходящих уборщиц? — спросила она.

— Полагаю, что удастся, хотя сам я никогда ими не интересовался.

Она с трудом подавила желание сказать: «Оно и видно».

— Хозяйство здесь так запущено, что я не удивился бы, если бы вам для уборки потребовалась также и мужская сила.

— Возможно. — Она подобрала старинный шлем, валявшийся под ногами, и сморщила носик, увидев, что он полон окурков. — А они принадлежат к какому периоду? Раннему драконовскому? Он усмехнулся:

— Остальная часть здания находится в большем порядке. С тех пор как я получил монастырь в наследство, помещение относилось к холостяцкому убежищу, а еще раньше… по правде говоря, генерал не любил тратить деньги. Так что, учитывая все обстоятельства, было бы разумно свести до минимума освещение помещений.

— Даже и не помышляйте! — пробормотала она.

— Ведь это все-таки монастырь, — оправдывался он. — Предполагалось, что здесь живут просто и без затей.

— Интересно, почему ваши предки сделали такое место своим домом?

Он усмехнулся:

— Мои предки получили его бесплатно за преданную службу королеве Бесс. Девиз моих предков по материнской линии формулировался так: «Никогда не плати за то, что можешь получить даром». Кажется, такая надпись есть даже на нашем фамильном гербе.

— Так, значит, ваша семья активно участвовала в политике? — с любопытством спросила она.

— Только тогда, когда нам угрожали. В таком случае с криком «За короля и отечество!» мы бросались в бой. За одну из таких побед получен и монастырь «Северный крест»

— Если дело обстоит так, как вы говорите, то монастырь нельзя назвать очень щедрым вознаграждением за хорошую и верную службу.

— Возможно, служба была не такой уж хорошей или слуга не очень верным, — ничуть не смутившись, согласился он. — В моей семье все неисправимые лентяи. Не говоря уже о приспособленцах и людях, предрасположенных к интриганству. — В его голосе звучало нечто похожее на гордость.

— Мне, наверное, следовало бы поблагодарить вас за еще одно предостережение.

— Предостережение? — Он резко остановился, и она наткнулась на него.

Он поддержал ее за локоть. Его прикосновение вызвало отчетливое воспоминание о том, как кончики его пальцев прикоснулись к округлости ее груди.

— Послушайте, Эви…

— Эвелина, — еле слышно поправила его она. Он стоял слишком близко. Ей пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в лицо, и ее поза выглядела так, словно она потянулась к нему в ожидании поцелуя. При мысли об этом она вспыхнула и опустила голову.

— Я хотел бы извиниться за то, что наговорил вам сегодня. О том, что не давал обещания не ухаживать за вами…

— Извиниться? — переспросила она. Ах, какие красивые у него губы: полные, четко очерченные…

— Я никогда не стал бы навязывать вам свое внимание.

— Не стали бы? — Смысл слов очень медленно дохоДил до ее сознания. — Разумеется, не стали бы! Вы просто поддразнивали меня. Я так и поняла. — Ее лицо залилось краской от смущения. Джастин, должно быть, почувствовал, что она подумала, и не знал, как выйти из положения. Услышав то, что она сказала, он вздохнул с облегчением.

— Вы разумная женщина, Эви.

Он опустил ее локоть. Она улыбнулась, пытаясь выглядеть разумной, что не так уж трудно, потому что она действительно была разумной. Разумной, сообразительной и удачливой во всем, за что ни бралась, кроме организации свадебных торжеств. Наверное, потому, что свадебные торжества непосредственно связаны с любовью.

«Возьми себя в руки, Эвелина! Ты приехала сюда, чтобы работать, и не можешь позволить себе тратить время на игры с Джастином Пауэллом».

— Каким дураком вы, наверное, меня считаете, — произнес Джастин.

Он стоял, опираясь ладонью о стену на уровне ее головы, и, заглядывая ей в лицо, мило улыбался. Его рубаха туго натянулась на широких плечах, закатанные рукава поднялись еще выше, обнажив нижнюю часть мощных бицепсов. Его абсолютно непринужденная поза и бессознательно очень мужественная не давала ни малейшего намека на желание порисоваться.

— Можете себе представить, ведь я льстил себя надеждой, что вы воспримете меня всерьез, — уточнил он. — Вы сможете меня простить?

Какие бы грехи за ним ни водились, но он был настоящим джентльменом, подумала она. Всего несколько слов — и он снял с ее души такое бремя.

— Не вижу ничего, за что вам следовало бы извиняться, — ответила она и торопливо ушла.




Глава 8


Эвелина наблюдала, как Джастин рисует диаграмму на толстом слое пыли, покрывавшем стол в библиотеке. Потребовалось приложить кое-какие усилия, но три недели спустя Эвелина не только простила Джастина за поддразнивания, но сумела напрочь выбросить из головы то происшествие. Она поняла, что с перевоспитавшимся «волчищем» не так уж трудно дружить, как могло показаться вначале. По правде говоря, с ним было легко и приятно общаться… конечно, когда он бывал дома.

Он почти ежедневно уходил «наблюдать за птицами» и иногда домой возвращался поздно. Она, конечно, не следила специально за тем, когда он уходит и приходит, но если живешь с человеком в одном доме, то обязательно будешь замечать его присутствие или отсутствие. Если учесть, что Мэри делила свое свободное время между Баком Ньютоном и еще одним мужчиной из местных, то Эвелина иногда не знала, чем заняться после работы. Так что совершенно естественно, что она ждала случая побыть в компании Джастина. Как друга, конечно. Не более того.

Да и как он мог бы стать чем-то большим? Ведь он убежденный холостяк, к тому же отказавшийся от радостей незаконных связей, а она убежденная старая дева, обреченная никогда не знать таких радостей — как незаконных, так и законных.

— Ну вот. Теперь вам, надеюсь, понятно, что я имею в виду, — проговорил Джастин, откидываясь на спинку стула и жестом указывая на диаграмму.

Эвелина придвинула свой стул ближе к нему.

— Дорогая моя Эви, — подчеркнул он (по какой-то причине Джастин называл ее «дорогой Эви», как она ни пыталась заставить его называть ее Эвелиной или, Боже Упаси, леди Эвелиной, как он называл ее, когда считал, что она затрагивает в разговоре тему, обсуждение которой составляло исключительно мужскую привилегию, а таких тем было немало), — вы ошибаетесь.

Он накрыл ее руку своей ладонью и, воспользовавшись ее пальцем как карандашом, провел жирную линию посередине импровизированной карты. Такое поведение было вполне в его стиле: у него напрочь отсутствовало ощущение границ, переступать которые не следовало, чтобы не нарушить права на неприкосновенность личности. И если Джастину понадобился палец, он мог воспользоваться как своим, так и ее пальцем. Ее подобное движение смутило. А он, видимо, даже не заметил, что делает что-то неподобающее.

— И поэтому люди на левом фланге, — продолжал он, — сдерживали их возможные действия.

Снисходительно улыбаясь, он выудил из брючного кармана носовой платок и, начисто вытерев ее палец, возвратил его ей.

Однако она не сдавалась.

— Сдержать их не удастся, — настаивала она, указывая на диаграмму, — если отвлечь внимание противника. Тогда можно продвинуться в центре.

Он покачал головой:

— Не выйдет. У них слишком мало сил, чтобы воспользоваться ситуацией в центре.

Набрав в легкие побольше воздуха, она выпалила:

— Если бы они думали головой, а не…

Услышав осторожное покашливание, оба подняли головы и увидели Беверли.

— Возможно, я неправильно понял ваши указания, новы, кажется, хотели, чтобы библиотека тоже была освобождена. От всего.

Эвелина оглянулась вокруг и с удивлением увидела, что, пока они с Джастином разговаривали, библиотеку наводнила целая армия рабочих. Две девчонки, оживленно болтая друг с другом, скребли полы, трое мужчин вставляли в окно новые стекла, а вверху, под сводчатым потолком, усердно трудился штукатур. Ее так поглотил разговор с Джастином, что она не заметила, как они пришли.

Увидев удивление на лице Эвелины, Беверли с нарочитой медлительностью добавил:

— Я, наверное, опять непонятно выразился. Позвольте мне повторить свой вопрос.

Явно издевательские нотки в словах Беверли моментально вывели ее из состояния немоты.

— Да, я просила вас вычистить эту комнату.

— Правильно ли я предполагаю, что сюда входит также и поверхность стола, за которым вы сидите? Или она будет составлять часть декорации к празднику?

Беверли неисправим. Уж он умеет вывести из себя! Она взглянула на свои часики. Силы небесные! Она пробыла здесь целый час! Джастин сидел, раскачиваясь на задних ножках стула, и наблюдал за ними.

— Извините, что причинила вам неудобство, — заявила она, обращаясь к Беверли.

Джастин скорчил гримасу, забавляясь происходящим. Она, кажется, готова извиниться перед Беверли в письменном виде, лишь бы он продолжал работать. Людей, желающих работать и даже трудиться до седьмого пота, оказалось много, но найти среди них человека, способного организовать людскую энергию, превратив ее в творческий процесс, было нелегко.

Она попросила Джастина одолжить ей на время своего Дворецкого, увидев, как Беверли в ужасе схватился за сердце, когда один из рабочих уронил старинный кувшин для имбирного пива, который, по его словам, считался вазой, относящейся к эпохе правления династии Мин. Джастин любезно согласился и приказал Беверли подчиняться ее указаниям.

Беверли заверил Джастина, что он не просто способен справиться с подобной работой, но, несомненно, выполнит ее лучше, чем кто-либо другой из присутствующих. Произнося свои слова, он смотрел прямо на нее.

Следует отдать ему должное, он действительно великолепно справлялся с работой, скоординировав действия рабочих и превратив их в хорошо отлаженный механизм, который, прокатившись с одного конца монастыря до другого, оставил после себя вереницу чистеньких комнат.

В целом все шло как по маслу. Помещения в монастыре быстро перекрашивали, штукатурили, ремонтировали и украшали к свадебным торжествам; в монастырь продолжали ежедневно прибывать самые разнообразные приспособления и припасы.

— Мы с мистером Пауэллом сейчас уйдем, чтобы не мешать вам. Мы как раз собирались уходить, не так ли? — обратилась к Джастину Эвелина с ободряющей улыбкой.

— Боже мой, я совсем забыл, — схватился он, вставая. — Напомните мне, куда мы собирались пойти?

— Я собиралась поехать в Лондон, чтобы забрать заказанные Мэри ленты, а вы хотели отправиться наблюдать за птицами.

— Совершенно верно. — Он взял со спинки стула свой пиджак и натянул его на себя. — Но прежде чем уйду, я должен сказать, что регбистская команда Мальборо проиграет, какую бы тактику они ни избрали. Можете не сомневаться. — Он вышел из комнаты, не дав ей времени сообразить, что ответить. Она чуть не рассмеялась, но, зная, что ее смех лишь добавил бы ему самоуверенности, ограничилась тем, что проводила его, сама того не желая, восхищенным взглядом.

Нельзя сказать, что его одежда, в которой он наблюдал за птицами, существенно отличалась от той, которую он надевал к обеду. Похоже, что он никогда не пользовался запонками, потому что рукава его сорочек были всегда засучены. Он почти никогда не надевал галстук и не застегивал верхнюю пуговку сорочки, да и воротничок-то иногда не надевал.

Она, напротив, была одета безвкусно, но по крайней мере выглядела опрятно.

— Леди Эвелина, можно с вами поговорить? — спросил Беверли.

— Разумеется, Беверли, — отозвалась она, как ни странно, предвкушая приятное развлечение. Словесные пикировки с Беверли стали ее излюбленным, ежедневным удовольствием. Маленькие глазки Беверли с мешками под ними явно поблескивали. — В чем дело? Или вы чувствуете неодолимое влечение к двухквартовой бутылке лафита Ротшильда, которое заставляет вас пренебречь своими текущими обязанностями и последовать ее зову?

— Не угадали, мадам, — проворчал он. — Просто я теряюсь в догадках, одобрите ли вы мой выбор оформления главного коридора.

Она последовала за ним в коридор и остановилась в восхищении. Вверху — о чудо из чудес! — Беверли обнаружил стеклянную крышу, настолько плотно закрытую ранее слоем опавших листьев и так сильно заросшую мхом, что ее многие годы никто не замечал. Теперь она была очищена и пропускала солнечный свет, освещавший старинную восточную ковровую дорожку, которую он обнаружил на чердаке свернутой в рулон. На тщательно отполированном боковом столике стояла серебряная ваза с необычайно красивыми тюльпанами, искрящимися в лучах солнечных зайчиков. На свежеокрашенных стенах висели картины, которые он случайно отыскал в стенном шкафу.

— Великолепно, Беверли! Вы — маг и волшебник!

— У меня голова закружилась от такой похвалы.

— Рано почивать на лаврах, Беверли. Нам еще предстоит приготовить шесть комнат. А потом еще как следует оборудовать кухню к прибытию нашего шефа.

Она улыбнулась обаятельной улыбкой.

— Я очень рада, что вы с таким энтузиазмом включились в работу, Беверли.

Он был совершенно бессовестным типом, но обмениваться с ним колкостями стало одним из ее удовольствий. Неудивительно, что Джастин держал его при себе. Такая мысль породила другую, и Эвелина решила удовлетворить давно мучившее ее любопытство.

— Скажите, Беверли, вы действительно убежденный женоненавистник или ваше негативное чувство относится только ко мне?

Он презрительно улыбнулся:

— Мое отношение к слабому полу не делает исключений, мацам.

— Наверное, мистеру Пауэллу, известному дамскому угоднику и все такое прочее, нелегко терпеть рядом с собой такого женоненавистника, как вы?

— Мистер Пауэлл? Дамский угодник? Не смешите меня! Интересно, почему ее вопрос вызвал такую реакцию?

Но тут Эвелина вспомнила, что Джастин перевоспитался. Возможно, он перевоспитался, до того как взял Беверли на службу.

— Может быть, мне следовало бы сказать, «был дамским угодником». Разве вы не знали?

— Я в услужении у мистера Пауэлла, с тех пор как он поступил на военную службу четырнадцать лет назад, — с чопорным видом произнес Беверли.

Она наморщила лоб, производя в уме подсчеты. Что-то не сходилось. Она застукала Джастина с миссис Андерхилл всего десять лет назад. Значит, какими бы недостатками ни обладал Беверли — а их было множество, — он был чрезвычайно преданным человеком.

— Мистер Пауэлл происходит из военных как по материнской, так и по отцовской линии, не так ли? — спросила она, понимая, что проявляет непозволительное любопытство, но не в силах упустить возможность узнать побольше о Джастине.

— Так, — с гордостью подтвердил Беверли. — Дед мистера Пауэлла по материнской линии был с Вулзли в Африке, а его отец участвовал в боях в Индии.

Родись она мужчиной, она обязательно пошла бы в армию. Приключения, опасности, возбуждение и возможность руководить самыми разными людьми — вот что она любила.

— Меня удивляет, что мистер Пауэлл предпочел не делать военную карьеру, — заметила она. — А может быть, и не удивляет, — добавила она, подумав.

Она представила себе Джастина с вечно взъерошенными волосами, в плохо подогнанном по фигуре твидовом пиджаке, внешний вид которого едва ли мог бы служить моделью для «героя войны», изображенного на сигаретных пачках. — Наверное, он разочаровал деда и отца, когда вышел в отставку?

Беверли помрачнел.

— Что случилось? Выкладывай, Беверли. Почему у тебя глаза налились кровью?

— Не понимаю, о чем вы говорите, леди Эвелина.

Она тяжело вздохнула, как будто ее утомили капризы четырехлетнего упрямого мальчишки.

— Ты знаешь, на что я способна.

— Припоминаю.

— Тебе известно, что я буду приставать к тебе, пока не получу ответ. Ты знаешь, какая я упрямая, когда мне что-нибудь нужно?

— К сожалению, да.

— В таком случае тебе лучше рассказать мне обо всем. Отставка связана с дедом мистера Пауэлла и армией? Что именно?

— Он поступил так несправедливо! — вдруг выпалил он сквозь стиснутые зубы. — Старый… козел и понятия не имеет, что к чему.

— Ну? — произнесла она, когда он остановился, заставляя его говорить дальше.

Она понимала, что Беверли впервые говорит с ней искренне, не прикрываясь шуточками и язвительными замечаниями.

— Одиннадцать лет назад, когда вся семья собралась, чтобы вместе отпраздновать Рождество, мистер Пауэлл объявил о том, что уходит из армии, — сказал Беверли. — Не дав ему даже договорить, бригадный генерал встал из-за стола и заявил, что уж лучше он погиб бы в Африке, чем жить трусом. Больше он никогда с мистером Пауэллом не разговаривал.

Эвелину потрясла несправедливость поступка деда. Его перед всей семьей назвали трусом!

— Какой ужас!

— Извините, что я рассказал. Мне следовало молчать. Мистер Пауэлл будет очень недоволен. Но я рассказал вам только потому, что вы по-особому относитесь к мистеру Пауэллу.

— Они так и не помирились? Ужасно. Должно быть, он очень обижен, — покачала головой Эвелина.

— Прошу вас, не тревожьтесь за него. Мистер Пауэлл не из тех, кто попусту тратит время, сожалея о прошлом. Он крепкий орешек и не позволил бы слепому фанатизму своего деда разрушить его жизнь. К тому же все произошло очень давно. С тех пор прошла целая вечность.

Она печально улыбнулась, и Беверли, забывшись на какую-то долю секунды, ответил ей улыбкой. Потом, кашлянув, уведомил ее:

— А теперь, леди Эвелина, если вы закончили свой допрос, то, может быть, позволите мне вернуться к своей работе? — Не дожидаясь ответа, он торопливо удалился.

Она медленно пошла за ним следом, размышляя. Может быть, Джастину действительно абсолютно безразлично мнение бригадного генерала? Тут есть над чем подумать.

Эвелина привыкла всю свою жизнь получать одобрение и похвалу со стороны всех членов своей семьи. Если ее лишить поддержки семьи, то что у нее останется?

При одной мысли об этом ей стало страшно. Нет, уж такого у нее не отнимут. Она добьется успеха. Она не посрамит ни своей семьи, ни тетушки, ни миссис Вандервурт. Все шло пока как по маслу.

Успокаивая себя, она заглянула в большой холл и полюбовалась результатами работы, проделанной во внутреннем дворике. Сорная трава выполота, а каменные плиты сияли чистотой. Для придания романтичности оставили лишь мох на каменных вазах, а небольшой давно заросший пруд вычистили и заново заселили крупными золотыми рыбками. Несколько садовников высаживали в трещины, образовавшиеся в камне, цветущие растения, а с одного берега пруда на другой перекинули изящный горбатый мостик решетчатой конструкции, в середине которого соорудили беседку из замысловато переплетающихся прутьев кованого железа.

Все было великолепно. Все предвещало успех.

— Вижу, вы снова надели свое серое шерстяное платье? — крикнула Мэри, появляясь в раскрытых застекленных дверях. Эвелина оглянулась.

Несмотря на свою влюбчивость, Мэри, к счастью, обладала чувством долга. Она не только успела закончить подвенечное платье миссис Вандервурт, но и почти завершила работу над фатой. Вчера, чуть раньше намеченного срока, прибыл роскошный атлас для скатерти, который, однако, несколько помялся в дороге, как заметил Джастин, по ошибке вскрывший коробку, в которой его доставили.

— Мэри, — обратилась к ней Эвелина, оставив без внимания ее вопрос, — я еду на велосипеде в город. Тебе что-нибудь нужно?

— Еще пять сотен портновских булавок.

— Хорошо. Я вернусь примерно через час.

— Не спешите, Эвелина. Вы заслужили немножко отдыха! — крикнула ей вслед Мэри.

Мэри вернулась в рабочую комнату, покачивая головой с чисто галльской печалью.

— Ах, если бы она только надела одно из платьев, которые сшила я…

— Ты что-то сказала? — спросил Бак, входя в комнату с охапкой свернутых в рулон тканей. Положив их на стол, он подошел к Мэри.

— Леди Эвелина, бедная голубка. Сейчас трудно в это поверить, но в платьях, созданных моими руками, она… — Мэри замолчала и поцеловала кончики своих пальцев.

— Уверен, что там будет на что посмотреть.

— Посмотреть? — возмутилась Мэри. — Посмотреть мало. Ее можно будет полюбить. — Она задумчиво взглянула на Бака. — Ты, конечно, заметил, что она неравно душна к неряшливому мистеру Пауэллу?

По правде говоря, Бак не заметил ничего такого, но он не хотел признаваться в своей близорукости мисс Мэри.

— О да. Бедная кошечка.

— И знаешь, ведь ей совсем не нужны безобразные тонированные очки, — доверительно сообщила Мэри.

— Вот как? — попытался изобразить заинтересованность Бак. — Так зачем же она носит их?

— Говорит, что чувствует себя без них голой. — Мэри прикрыла рот рукой и хихикнула. — Я не очень красиво выразилась.

— Ничего, — ответил он.

Мэри положила на стол кусок атласа, над которым работала, и взглянула на Бака.

— Она не имеет понятия о том, как привлечь внимание мистера Пауэлла. Судя по всему, маленький гусенок. Думает, что мужчина хочет видеть в ней друга, собеседника. — Она презрительно сморщила личико. — Но что нам Делать? Что делать?

Бак кивнул, хотя слушал ее не очень внимательно. Мэри ерзала на стуле, отчего подол ее юбки задрался, обнажив изящные лодыжки.

— Мужчине нужен кто-то такой, с кем он мог бы с гордостью прогуляться под руку, — задумчиво продолжала она. — А не какая-нибудь умница, с которой ему все время приходится быть начеку.

Она окинула его серьезным взглядом больших карих глаз.

— Вы со мной согласны, мистер Ньютон?

— Конечно, согласен, Мэри. — Он наклонился и поцеловал ее.




Глава 9


Эвелина села на велосипед и направилась вдоль аллеи в сторону Хенли-Уэллз. Хотя она ожидала увидеть где-нибудь продирающегося сквозь заросли Джастина, ей никто не встретился, если не считать двух задумчивых коров, поднявших головы при ее приближении. День клонился к вечеру. Яблоневые сады по обеим сторонам дороги стояли в полном цвету, наполняя вечерний воздух нежным ароматом, а над головой медленно плыли белые кучевые облака.

Она любила ездить на велосипеде: лететь вперед, нажимая ногами на педали, склонившись к рулю, и слышать, как за спиной хлопают на ветру ленточки шляпки. Вскоре дорога свернула за холм и пошла под уклон к Хенли-Уэллз.

Она припарковала велосипед перед галантерейным магазином и, прежде чем войти, поправила шляпку. Несколько минут спустя она вернулась с бумажным пакетом. Она уже привязала пакет к раме велосипеда и была готова пуститься в обратный путь, как из помещения железнодорожной станции вышел сам начальник, дородный мистер Силсби. и окликнул ее:

— Леди Эвелина! Задержитесь на минутку, пожалуйста!

Она немного удивилась, но подошла к нему, ведя велосипед.

— Спасибо, — поблагодарил мистер Силсби, утирая лицо пестрым носовым платком. — Хорошо, что я вас увидел, леди Эвелина. Вечерний поезд сегодня прибыл с опозданием и доставил четыре ящика для вас. То есть я думаю, что они для вас, хотя не вполне уверен в этом.

— Не понимаю, что вы хотите сказать.

— Видите ли, они адресованы в монастырь «Святой крест», но имя получателя нигде не указано.

— Может быть, они предназначены для мистера Пауэлла?

— Нет. — Мистер Силсби засунул платок в карман пиджака. — На том, что приходит для мистера Пауэлла, написано его имя.

— Может быть, здесь какая-то ошибка? — высказала предположение Эвелина.

И тут дверь станции открылась, и на пороге появился коренастый светловолосый мужчина приятной внешности в мягкой фетровой шляпе.

— Адрес написан отчетливо — продолжал мистер Силсби, — а вы единственный адресат, который получает ящики и все такое прочее.

— Но я уже получила все, что заказывала, а дальнейшие заказы отправила телеграммой только вчера вечером. Они не могли прибыть так быстро.

Человек в фетровой шляпе остановился рядом с ними и терпеливо ждал.

Мистер Силсби пожал плечами:

— Не знаю, что и сказать. Но если на ящиках указан адрес монастыря, то они должны попасть в монастырь.

Взгляните на них сами.

— Хорошо, — согласилась она.

Светловолосый мужчина метнулся вперед, чтобы придержать для нее дверь, чем привлек внимание мистера Силсби.

— А-а, мистер Блумфилд. Ваш груз находится в камере хранения. Подождите, пожалуйста, несколько минут. Вы должны расписаться в его получении.

— Не спешите, — остановил его мистер Блумфилд. — Разумеется, вы должны в первую очередь обслужить молодую леди.

Мужчина говорил с заметным иностранным акцентом. Эвелина улыбнулась, с одобрением отметив хорошие манеры незнакомца, и подумала, что было бы неплохо, если бы Джастин сохранил хотя бы некоторые из наиболее привлекательных качеств донжуана. Молодой человек отнюдь не казался нахалом. Напротив, он был довольно робок и очень услужлив.

Она прошла впереди мужчин в помещение станции, где возле стены стояли четыре квадратных ящика. Рядом с ними находилась высокая коробка.

— Вот ваш заказ, мистер Блумфилд, — кивнул мистер Силсби, указывая на коробку, потом показал на наклейку на крышке одного из ящиков: — Видите, леди Эвелина? Ясно как день: монастырь «Северный крест», Хенли-Уэллз, восточный Суссекс.

— Ящики не мои. Должно быть, они принадлежат мистеру Пауэллу. Придется ему прислать кого-нибудь за ними.

Начальник станции извлек из кармана часы и многозначительно постучал пальцем по циферблату.

— Проблема в том, что мистер Пауэлл дал четкое указание: если прибудет что-нибудь адресованное ему, я должен немедленно послать за ним или Беверли. Как видите, ящики не адресованы ему, но вы утверждаете, что не вам, а станция через полчаса закрывается.

— Значит, придется отложить до завтра.

— Боюсь, что придется отложить до понедельника. Завтра я иду со своей женой в гости к ее маменьке, а послезавтра будет воскресенье.

Оставалось надеяться, что Джастину содержимое ящиков не понадобится в срочном порядке. Она медлила, размышляя.

— А не могли бы вы закрыться сегодня немного позднее?

— Моя Элси здорово рассердится. Ведь сегодня пятница. — Заметив недоумение на лице Эвелины, он счел своим долгом пояснить: — Сегодня у нас сосисочный день.

«Боже упаси оказаться препятствием на пути этого мужчины к его сосиске», — подумала Эвелина, поглядывая на объемистое пузо начальника.

— Извините, — раздался голос. Эвелина и начальник станции одновременно оглянулись. Мистер Блумфилд, сняв шляпу, вертел ее в руках. — Сам того не желая, я услышал ваш разговор и понял, что у леди возникли затруднения.

— Нет, просто незначительное неудобство, не более того.

— Связанное, как мне представляется, с перевозкой ящиков?

— Именно так.

— Я мог бы помочь вам! — Его ничем не примечательное лицо осветилось радостной улыбкой. — Я приехал на телеге, чтобы перевезти свой груз, и почел бы за честь с вашего позволения помочь вам.

— Вы очень любезны, но я не хотела бы навязывать вам свои проблемы.

— Вы ничего мне не навязываете. Возможно, вы не решаетесь воспользоваться моей помощью, потому что нас не представили друг другу должным образом? Позвольте мне это исправить. Я Эрнст Блумфилд, который вместе со своим братом Грегори снял на время очаровательный коттедж Куков. А вы леди Эвелина Каммингс-Уайт из монастыря «Северный крест».

— Откуда вам известно мое имя? — спросила она. Он опустил глаза, совершенно ее обезоружив.

— Потому что я иногда видел вас, леди Эвелина, когда гулял возле монастыря, и осмелился навести справки.

Он поднял на нее взгляд, словно провинившийся щенок спаниеля, жаждущий получить прощение.

— Теперь вы понимаете, что я был бы рад, если бы вы согласились принять мою помощь. — Он бросил взгляд на ящики. — Правда, все они, возможно, не уместятся на моей телеге, но два из них мы могли бы захватить. И для вашего велосипеда нашлось бы место.

— Пожалуй, если вы уверены, что для вас перевозка не доставит слишком большого неудобства.

Глаза Эрнста Блумфилда радостно засияли. Он надел шляпу.

— Мистер Силсби, прикажите погрузить ящики на мою телегу.

— Сию минуту, — отозвался начальник и, распахнув дверь, крикнул, что нужны рабочие руки. В помещение пакгауза вбежали два подростка, настороженно озираясь, словно не были уверены, то ли их отругают за какую-нибудь проделку, то ли дадут возможность подработать.

Пока они грузили ящики, Эрнст собственноручно пристроил ее велосипед позади сиденья. Потом, поклонившись, предложил ей садиться. У него были приятные манеры и одежда неброская, но хорошего покроя и из добротной ткани.

Он усадил ее, затем уселся сам и, оглянувшись, убедился, что груз надежно уложен. Потом он понукнул пони, и они тронулись в путь.

— Сегодня отличная погода для прогулки на велосипеде, — возобновил он разговор. — Я тоже большой любитель велосипеда. Кстати, в ящике, который я получил, находится мое новое приобретение — велосипед.

— Вот как?

Он подтвердил свои слова кивком головы.

— В таком случае расскажите мне, какой марки велосипед вы выбрали. Я сама подумываю о том, чтобы приобрести новую машину.

Он улыбнулся, явно довольный тем, что она интересуется его мнением.

— Я готов оказать вам любую услугу — только попросите!

— В таком случае ответьте: вы выбрали американскую машину? Потому что мне говорили, будто…

До монастыря они добрались очень быстро. Эрнст действительно много знал о велосипедах и подробно изучил плюсы и минусы существующих машин, прежде чем остановить выбор на велосипеде фирмы Дарсли Педерсона, который ей не терпелось увидеть собственными глазами. Новинка в производстве велосипедов стоила целое состояние. Подъехав к монастырю, они все еще продолжали обсуждать преимущества новой конструкции велосипедной рамы. Эрнст остановил пони.

— Вот мы и приехали.

Он спрыгнул с повозки и огляделся вокруг в поисках места, где можно привязать пони. Не найдя такового, он обратился к ней:

— Не побудете ли вы с ним, пока я найду кого-нибудь, чтобы разгрузить телегу?

— Разумеется, — с готовностью согласилась она и взяла в руку вожжи, хотя сильно сомневалась, что пони, стоявший с опущенной головой и лишь время от времени помахивавший хвостом, замышляет какое-нибудь озорство.

Интересно, не будет ли слишком нескромно с ее стороны, если она после разгрузки телеги попросит мистера Блумфилда пригласить ее посмотреть…

— Затеваете переворот в каком-нибудь государстве? — неожиданно произнес кто-то.

Она испуганно оглянулась и увидела появившегося на опушке леса Джастина. Его пиджак был перекинут через плечо, на шее болтался бинокль.

— А-а, привет, Джастин.

— Привет, Эви. — Он подошел к телеге, взял из ее рук вожжи и ручки тормоза. — Хотите слезть?

Она рассеянно кивнула и встала, положив руки на широкие плечи Джастина. От его белой сорочки исходил приятный чистый запах нагретой солнцем ткани. Положив руки ей на талию, он поднял ее и огляделся вокруг, отыскивая наиболее удобное место, куда было бы можно ее поставить.

Она, зависнув в воздухе, ждала.

Он и раньше так делал: поднимал ее, когда было вполне достаточно просто поддержать ее рукой, чтобы она не упала. Узнав его, она поняла, что он просто не чувствует разницу между дружеской поддержкой и таким, гораздо более интимным действием. Как правильно заметила ее мать несколько недель назад, он, видимо, и впрямь был немного рассеянным.

Поначалу такая физическая фамильярность смущала ее. Но вскоре она приняла ее как нечто неотъемлемое, присущее ему. Как небрежность в одежде, всклокоченные волосы и беспечные манеры. Если бы она стала возражать против его дружеских жестов, то могла бы показаться жеманной старой девой.

А что касается того, что он держал ее на руках в воздухе, то, несмотря на некоторую отрешенность от реальности, он был весьма сильным мужчиной. Он подошел к краю газона и поставил ее на ноги. Потом заглянул ей в лицо.

— В чем дело? — спросила она, прикасаясь к своим щекам. Неужели она ехала с мистером Блумфилдом с испачканным грязью лицом? — Что случилось?

Он придвинулся еще ближе и наклонился так, что его глаза оказались на одном уровне с ее глазами. Она ощущала на своих губах его теплое и свежее дыхание. Он жевал листья мяты.

— У вас на носу грязь или веснушки?

— У меня нет веснушек!

Взрыв ее возмущения вызвал у него смех. В глазах у него плясали чертики. Он обожал поддразнивать ее.

— Леди Эвелина! — раздался голос Блумфилда. Совсем забыв о нем, она испуганно оглянулась.

— Я здесь, мистер Блумфилд! — крикнула она. Чтобы выглянуть из-за плеча Джастина, ей пришлось приподняться на цыпочки. Она помахала рукой. Джастин замер на месте.

— Дорогая леди Эвелина! Я уж испугался, что наша поездка мне просто пригрезилась, — шутливо поведал он.

— Мистер Блумфилд? — прошептал Джастин. — Где вы отыскали мистера Блумфилда? И как случилось, что за такое короткое время вы стали для него «дорогой леди Эвелиной»?

Улыбаясь поверх его плеча, Эвелина прошипела сквозь стиснутые зубы:

— Возьмите себя в руки!

Мистер Блумфилд, робко улыбаясь, подошел к ним как будто боялся, что его прогонят. За его спиной начали разгружать телегу.

— Я держу себя в руках. В том-то и проблема, черт побери, — выговорил немного расстроенный Джастин.

Он довольно любезно посмотрел на Эрнста, но Эвелине все равно стало не по себе. Заключалось что-то странное в том, как Джастин окидывал его взглядом.

Вид у него был, как всегда, отсутствующий, но Эвелина не могла отделаться от ощущения опасности. Внешне он не казался опасным, но от него исходило что-то похожее на абсолютное безумие. Джастин Пауэлл казался наименее опасным человеком из всех, кого она знала. К тому же он был мирным орнитологом. Рассеянным, беспечным, беспорядочным. В свое время он считался дамским угодником, но, судя по всему, перестал им быть, потому что такое занятие требовало слишком больших усилий.

С какой стати он показался ей опасным? Нет, пора ей перестать читать дешевые «ужастики», которые она обнаружила в библиотеке.

— Джастин, мистер Эрнст Блумфилд — ваш сосед, — объяснила она. — Он любезно предложил подвезти до дома меня и эти ящики.

— Вот как? — удивился Джастин.

— Я не думаю, что они адресованы мне, — призналась она. В его поведении и выражении лица ничего не изменилось, но она могла бы поклясться, что ее слова насторожили Джастина. — Мне показалось, что они, возможно, адресованы вам.

Он пожал плечами.

— Сомневаюсь. Однако… в одном из них, возможно, прибыло оборудование для набивки чучел, которое я заказывал. Не ожидал, что его пришлют так скоро. Наверное, я должен поблагодарить вас, мистер Блумфилд…

— Таксидермическое оборудование! — воскликнула Эвелина. — Джастин Пауэлл! Если вы полагаете, что я очистила монастырь сверху донизу, для того чтобы вы отравили там воздух зловонием химических веществ…

— Прошу вас, Эви, — воскликнул Джастин, бросая извиняющийся взгляд на Эрнста, — не устраивайте скандал при посторонних! К тому же, — добавил он, — там нет никаких химических веществ.

Она вздохнула с облегчением, потом, заметив смущенный взгляд Эрнста, вспомнила, что она их не представила друг другу.

— Мистер Блумфилд и его брат сняли коттедж рядом с монастырем. К сожалению, его брат нездоров. Говорят, что прохладные, влажные вечера и теплые дни в сельской местности могут способствовать его выздоровлению.

— Да-да. Приятные влажные нота и чудесные теплые дни, — с глубокомысленным видом покивал головой Джастин. Эвелина готова была свернуть ему голову.

— Мистер Блумфилд, это Джастин Пауэлл, владелец монастыря.

Эрнст протянул руку, и Джастин ее пожал.

— Очень рад наконец познакомиться с вами, мистер Пауэлл. В Хенли-Уэллз о вас отзываются очень лестно.

— А как же иначе? — лениво отозвался Джастин. — Местные негодяи в пивной заставляют меня угощать всю компанию пивом всякий раз, когда я там появляюсь.

Эрнст, непривычный к странному чувству юмора Джастина, покраснел.

— Нет, нет, — заверил его он, — все говорят о вас только хорошее, сэр. Семейство Пауэллов пользуется здесь большим уважением.

— Должно быть, вы болтали с парнями после закрытия пивной, когда все люди кажутся им друзьями и братьями, — заметил Джастин.

— Болтал? Не понимаю, что вы имеете в виду, — поинтересовался в ответ Эрнст, растерянно поглядывая на Эвелину.

— Не обращайте внимания. Он ничего против вас не имеет, — объяснила Эвелина. — Ему кажется, что если он станет отрицать уважение здешних жителей к его семье, то его будут считать скромником. Несмотря на его внешний вид, — она бросила многозначительный взгляд на распахнутый ворот сорочки Джастина, его засученные рукава и поношенную обувь, — он о себе весьма высокого мнения.

Джастин слушал ее объяснения, прислонившись спиной к телеге и одобрительно улыбаясь. Бедняга Эрнст пребывал в полной растерянности и умоляюще поглядывал на Джастина.

— Она слишком хорошо меня знает, — с довольным видом признался Джастин.

— Может быть, вы ее брат?

— Конечно, нет! — воскликнул Джастин, уязвив своим протестом гордость Эвелины.

— Нет, нет, — добавила Эвелина. Он как-то странно посмотрел на нее.

— Я ничего и не думал, — стал оправдываться Эрнст, — но когда я увидел…

— Когда вы увидели, как я с ней любезен, то решили, что у меня к ней братское отношение, — высказал он предположение.

— Да. Именно так, — ответил Эрнст.

— Нет, между нами нет кровного родства, — подчеркнув интонацией смысл сказанного, заявил Джастин.

— У нас чисто деловые отношения, — добавила она. Она подумала, что такому старомодному джентльмену, как Эрнст Блумфилд, их отношения должны показаться очень странными.

— К тому же, — добавила Эвелина, — я нахожусь здесь в сопровождении компаньонки.

— Вот как? — удивился Джастин, вызвав у Эвелины желание немедленно задушить его. — Кто же она такая?

— Мэри, — с вызовом заявила она.

— Ах, Мэри. Я и не знал, что она вас сопровождает. Судя по тому, что происходит между ней и Баком, я сказал бы, что она меньше всего подходит…

— Ха-ха-ха! — прервала его Эвелина, неестественно рассмеявшись. — Мистер Пауэлл большой шутник.

— Я не шучу. Я уверяю вас, что Мэри…

Она повернулась к нему спиной. Взяв под руку мистера Блумфилда, она потащила его подальше от Джастина и от дальнейших неприличных разоблачений, которые он явно намеревался сделать.

Эрнст расплылся в радостной улыбке.

— Леди Эвелина, не окажете ли вы мне честь и не посетите ли завтра наш коттедж, чтобы я мог показать вам свой велосипед?

— Без сопровождения дамы? — спросил Джастин у нее за спиной. Негодяй шел за ними следом! — Я, черт возьми, думаю, что подобное маловероятно.

У Эрнста побагровела физиономия. Эвелина круто повернулась, возмущенная тем, что он привел в смятение мистера Блумфилда.

— У вас отвратительные, грязные мысли, — обратилась она к Джастину. Потом, снова повернувшись к Эрнсту, добавила: — Я надеялась, что вы меня пригласите, мистер Блумфилд.

Но Эрнст не смотрел на нее, он с раскаянием смотрел на Джастина.

— Я совершил непростительную ошибку. Разумеется, ей нельзя приходить к нам без сопровождения. Вы правы, оберегая ее репутацию.

— Но ведь вы не имели дурных намерений, — величественно провозгласил Джастин.

— Скажите, когда вам впервые пришло в голову, — спокойным тоном спросила Эвелина, обращаясь к Эрнсту, — что я утратила способность здраво мыслить?

— Что вы такое говорите, леди Эвелина? — вытаращил глаза Эрнст.

— Но ведь что-то, видимо, заставило вас подумать, будто я не способна сама принимать решения и должна полагаться в этом на другого человека?

— Я… я… — Знание языка явно не позволило Эрнсту уловить сарказм. Он взглянул на нее и понял одно: она сердится. — Можно я завтра сам приеду сюда на велосипеде?

Она перестала сердиться. Было бесполезно выходить из себя, когда обращаешься с детьми. Очевидно, то же самое относилось и к мужчинам.

— Отлично. Приезжайте сюда. Мне все равно не удастся надолго отвлечься от приготовлений к свадебному торжеству.

Джастин самодовольно усмехнулся. Эрнст вздохнул с облегчением:

— Вот и хорошо. Я буду ждать встречи. А сейчас я дол жен вернуться к брату. Рад познакомиться с вами, мистер Пауэлл. — Он церемонно поклонился.

Джастин насмешливо отсалютовал ему, приложив ко лбу два пальца. Эвелине хотелось как следует встряхнуть его за плечи. У нее так разыгралось воображение, что она даже вздрогнула, когда Эрнст неожиданно схватил ее за руки и прижал их к своей груди.

— Значит, до завтра, леди Эвелина? Всего вам хорошего. — Он осторожно пожал ее руки.

— Что? Ах да, всего хорошего, — улыбнулась она. Он все еще не отпускал ее руки и продолжал стоять, заглядывая ей в глаза.

— Я так рад, что мы встретились.

— Я тоже.

— Я хотел бы, чтобы мой брат познакомился с вами. Он был бы очарован вами так же, как я.

— Вы говорите о том брате, который вас ждет? — громко спросил Джастин.

— Да. Его зовут Грегори. Вы напомнили мне, что он ждет. — Эрнст наконец отпустил ее руки. — Значит, до завтра.

Он влез на козлы, легонько дернул вожжи и помахал рукой.

— До свидания!

— До свидания! — попрощалась Эвелина, помахав тоже ему рукой.

Джастин, отойдя от телеги, поднял на прощание руку.

— Он, должно быть, пруссак, — пробормотал Джастин, глядя вслед удаляющейся телеге.

— Почему вы так думаете? — спросила Эвелина, поворачиваясь к нему.

— Они никогда не уходят, не сказав «до свидания» по крайней мере полдюжины раз. Должно быть, это их национальная особенность, — скорчил он довольную гримасу.

— Вы обратили внимание, как не хотелось мистеру Блумфилду уходить первому.

Заметив, что она заинтересовалась, он улыбнулся и пояснил:

— Все очень просто объясняется. Он придерживается правила: не поворачивайтесь спиной, чтобы не получить удар ножом в спину.

— И удар должны были нанести вы? — поинтересовалась она.

Он расхохотался, а мгновение спустя она тоже присоединилась к нему. Она не могла удержаться. Он немедленно подавлял все попытки продолжать сердиться на него.

— Вы глупеете на глазах, Джастин, — с нежностью сказала она и, не дожидаясь ответа, стала подниматься по ступенькам.

— Я знаю, Эви, — тихо промолвил он, глядя ей вслед. — Я знаю.




Глава 10


Проводив Эвелину взглядом, Джастин задумался. Насколько ему было известно, Блумфилды поселились в коттедже менее чем два месяца назад. То есть жили там чуть дольше, чем Джастин жил в монастыре. Следовательно, они не могли быть вражескими агентами ожидающими прибытия сюда адской машины Бернарда когда они снимали коттедж, Джастин еще и сам не знал, по какому адресу будет доставлен груз. Логика подсказывала, что они были теми, за кого себя выдавали. Но в шпионаже логика далеко не всегда играла главную роль. За последнее время Джастин все чаще и чаще чувствовал смутное беспокойство, и интуиция подсказывала ему, что что-то здесь не так.

Однако, если не считать смутных предчувствий, все шло как надо. И ничего мало-мальски подозрительного вокруг не наблюдалось. По правде говоря, ему еще никогда не доверяли столь простого и безопасного задания. И все же… все же…

Во всем виновато ожидание, из-за которого он стал таким нервным, подозрительным… запугивал соседей-пруссаков.

Теперь, возможно, период ожидания закончился. Может быть, в одном из полученных ящиков находится долгожданное устройство. Пора, давно пора неизвестной штуковине появиться здесь.

Он отправился разыскивать Беверли и нашел его в кухне, где тот наблюдал за установкой новой современной плиты.

Вскоре после того как Джастин ушел в армию, Беверли зачислили в его подразделение по просьбе бабушки Джастина по материнской линии, которая боялась, что Джастин не способен выжить в суровых полевых условиях.

С тех пор он не покидал Джастина. Вместе они составляли хорошую команду, и если Беверли обнаружил в беспечном молодом человеке несгибаемую силу воли, интеллект и сообразительность, то он и виду не подал, что ожидал столкнуться с чем-либо другим. А Джастин, со своей стороны, вскоре обнаружил, что таланты Беверли значительно превосходят мастерство, необходимое денщику или дворецкому.

Однако какой бы широкой ни была область интересов Беверли, он никогда не пренебрегал своими обязанностями дворецкого. Ни на минуту. Но и не переставал демонстрировать свой язвительный, женоненавистнический нрав.

— Беверли, я хочу, чтобы ты сходил в конюшню и попросил кого-нибудь из конюхов заложить для меня бричку.

Беверли мрачно взглянул на него.

— В конюшню, сэр? Туда, где лошади и конский навоз?

— А ты иди осторожнее, Беверли.

— Спасибо за заботу, но не кажется ли вам, что, учитывая ваш нынешний внешний вид, — он даже вздрогнул от отвращения, обводя Джастина взглядом, — вы могли бы выполнить подобное маленькое поручение сами?

— Нет. Мне нужно снять крышки с ящиков, которые только что доставили Эви и ее новый приятель, да проследить из окна, не вернется ли мистер Блумфилд в Хенли-Уэллз, где он якобы что-то позабыл. Ящик, например, — пояснил он насмешливым тоном. — Сомнительно, что он является тайным агентом другого государства, но Бог свидетель, я и сам не раз играл роли простоватых парней, которые и мухи не обидят, а поэтому не рискну доверять внешности.

— У меня очень острое зрение, сэр.

— У тебя ужасное зрение. Как у крота при солнечном свете. Ты даже сейчас щуришься.

— Это нервный тик, сэр.

— Неудивительно, что Эви считает, будто у тебя трудный характер.

— Вот как?

— Вот так.

— Приятно, что она вообще вспоминает обо мне.

— Довольно, Беверли. Обойдись без ехидных замечаний в адрес милой леди и отправляйся в конюшню.

— Слушаюсь, сэр, — отсалютовав, произнес Беверли.

Джастин отправился в библиотеку, куда Эви складывала все прибывающие заказы, и осмотрел два ящика. Оба были крупногабаритные и прочно сколоченные. Джастин, вооружившись молотком-гвоздодером, за пять минут вскрыл ящики, ожидая найти внутри какой-нибудь надежно закрытый контейнер.

Однако в нем он обнаружил множество сундучков и чемоданов с монограммой, которая, как сообразил Джастин, представляла собой будущие инициалы миссис Вандервурт.

Увы, в ящике не было ничего напоминавшего ожидаемую адскую машину! Однако оставались еще два ящика, ожидавшие его в Хенли-Уэллз. Невозможно представить, чтобы и в них тоже находилось приданое миссис Вандервурт. Едва он закончил снова заколачивать крышки ящиков, как появился Беверли и сообщил, что бричка ждет его.

Джастин вышел из дома, вскочил в бричку и, присвистнув, пустил лошадь рысью.

Эви, конечно, утверждала, что станция уже закрыта, но он знал, что она ошибается. Хотел бы он увидеть физиономию Силсби, когда тот понял, что леди Эвелина не имеет ни малейшего понятия о том, что «сосисочный день» означает намек на соверен, который составлял плату за то, чтобы станция не закрывалась после обычного времени закрытия.

Нет, Джастин не сомневался, что сумеет заставить начальника с помощью соверена выдать ему его ящики. Важно лишь успеть, но Джастин всегда отличался своим умением предвидеть возможное направление развития событий, опережая на два хода действия противника. Иначе игра утрачивала свою привлекательность.

Однако за последнее время, смущенно подумал Джастин, он стал нередко руководствоваться в своих действиях соображениями личного характера. Почему, например, он невзлюбил мистера Блумфилда? Главным образом потому, что ему явно симпатизировала Эви. И кроме того, Блумфилды все-таки вызывали у него подозрение. Они неожиданно появились в деревушке, арендовали стратегически удобно расположенный коттедж. Эрнст привлек внимание Эви в нужное время, что дало ему повод посетить монастырь. Не могли же подобные действия быть всего лишь стечением обстоятельств.

Однако если Блумфилды охотились за прибором Бернарда, то зачем Эрнст предложил подвезти в монастырь два ящика, в одном из которых вполне мог находиться нужный механизм? Нет, он сражается с ветряными мельницами. Он считался слишком хорошим агентом, чтобы делать предположения, не подкрепляя их фактами.

Джастин добрался до городка уже в сумерках. Из окон домов доносились звяканье посуды, высокие голоса что-то спрашивающих детишек и низкие — отвечающих им взрослых. Пахло жареной грудинкой и луком. Хенли-Уэллз отдыхал после дневных трудов.

Только в пивной было многолюдно и шумно. Двустворчатая дверь заведения распахнута настежь, на окнах открыты все ставни. Шум выплескивался сквозь них на потемневшую улицу.

Джастин объехал товарную станцию с тыла, поставил бричку на тормоз и спрыгнул на землю. Он поднялся к черному ходу и заглянул внутрь сквозь боковое оконце. Внутри он с трудом разглядел смутные очертания нескольких ящиков. Дверь конторы была закрыта, газовые рожки погашены. Он тихонько постучал на всякий случай и, не получив ответа, попробовал открыть дверь, но не смог. Нельзя сказать, что запертая дверь могла бы остановить вора. Или шпиона. Или даже бывшего шпиона, подумал Джастин, извлекая из кармана перочинный нож. Он открыл одно из лезвий — очень тонкое и гибкое.

Потом осторожно вставил тонкое лезвие в замочную скважину. Процесс вскрытия замка требовал ловкости и аккуратности, где главную роль играло не зрение, а способность ощущать и слышать. Немного надавить здесь, чуть-чуть потянуть там, осторожно прикоснуться, повернуть — и вуаля!

Оглядевшись вокруг, Джастин повернул ручку и проскользнул внутрь, бесшумно закрыв за собой дверь. Он сразу же направился в контору начальника. За дверью, найдя ломик, он подошел к ящику. Действуя как можно тише, он просунул ломик под крышку и нажал. Ничего не получилось. Он внимательнее пригляделся к крышке ящика. Она была приколочена гвоздями, шляпки которых торчали на расстоянии четырех дюймов друг от друга. Только этого не хватало! Он просунул ломик еще дальше под крышку и надавил сильнее. Он даже застонал от напряжения, и тут неожиданно вспыхнули газовые рожки в конторе. Черт возьми!

— Мистер Пауэлл! Что вы здесь делаете?

Джастин повернул голову. В дверях, нетвердо держась на ногах, стоял Салли Солсби. За его спиной виднелась физиономия Арчи Флинна и еще двоих, неизвестных Джа-стину.

Много лет назад Джастин усвоил, что, если тебя застукали в компрометирующих обстоятельствах, лучше всего сделать вид, будто ничего особенного не случилось. Он с раздражением вздохнул.

— Я пытаюсь вскрыть эту чертову штуку, — заявил он. — А вам что показалось?

Уловка сработала. Салли кивнул, как будто теперь, подумав, он понял, чем именно занимается Джастин.

— Вижу. Но как вы сюда попали, сэр?

— Через дверь! — еле сдерживая гнев, ответил Джастин. — Кстати, что твоя жена добавляет в сосиски?

Салли, почувствовав угрызения совести, покраснел.

— Я еще не дошел до дома. Зашел в пивную и только собрался уходить, как вернулся Арчи и сказал, что видел бричку возле черного хода в пакгауз.

— И ты, прихватив с собой дюжих парней, решил посмотреть, кто под покровом ночи вломился в твою контору? — спросил Джастин.

— Все так и было, — икнув, подтвердил один из приятелей Салли.

— А оказался всего лишь я, — констатировал Джастин, подняв обе руки. — Леди Эвелина сказала мне, что если не поспешить, то ящики простоят здесь до понедельника. А меня это не устраивало. Поэтому я сразу же поехал сюда.

— Но как все-таки вы проникли в помещение, сэр? — допытывался Салли.

— Толкнул дверь, она оказалась незапертой.

— Я мог бы поклясться, что запирал ее.

— Возможно, замок не сработал? — высказал предположение Джастин.

Салли такой довод вполне убедил.

— Надо будет его сменить.

— Но если вы приехали за ящиками, зачем вы вскрываете их здесь? — полюбопытствовал Арчи, черт бы его побрал.

— Чтобы определить, кому они принадлежат, — с подчеркнутым терпением объяснил Джастин. — Если они мои, то я оставил бы их здесь до понедельника и мне не пришлось бы грузить их одному. Но если они адресованы леди Эвелине, то они ей потребуются раньше. — От его внимания не ускользнуло, как Салли подмигнул стоявшему рядом приятелю.

— И вы определили, чьи же они? — с нетерпением двенадцатилетнего мальчишки спросил Салли.

Джастин пожал плечами:

— Нет, пока не установил.

— Думаю, мы могли бы вскрыть один ящик для вас, — предложил приятель Салли. — Не так ли, Джим?

Джим, коренастый малый, нос которого, покрытый сетью капиллярных сосудов, напоминал географическую карту, кивнул в знак согласия.

Джастин вовсе не хотел, чтобы содержание ящиков видела целая толпа людей. Он вытащил из-под крышки железный ломик и бросил его на пол.

— Спасибо за предложение, но я, пожалуй, подожду вскрывать их до приезда в монастырь, тем более что встретил таких любезных мужчин, которые помогут мне погрузить их в бричку. Ведь вы не откажетесь помочь мне?

— Конечно, мистер Пауэлл, — согласился Салли. Он знал, что Джастин всегда щедро платил за любые услуги.

Джастин окинул взглядом незнакомцев:

— Мы, кажется, раньше не встречались?

— Они недавно в нашем городе, — ответил за них Салли. — Приехали из Лондона всего несколько дней назад.

Коммивояжеры, продают новую модель уборочного комбайна. Решили устроить в Хенли-Уэллз штаб-квартиру своей деятельности. Они сами так говорят. Звучит весьма внушительно, вы не находите?

— Весьма, — пробормотал Джастин.

— Хорошие парни, — отметил Салли.

Значит, наверняка они угостили пивом всех присутствующих, подумал Джастин.

— В пивной у нас очень хорошая компания, — продолжал Салли. — Заходите, мистер Пауэлл. Недавно к нам добавились еще кузены дьякона. Он даже не подозревал об их существовании, пока они прошлым вечером не появились на пороге его дома.

— Великолепно. Но дело прежде всего, не так ли? — проговорил Джастин. Коммивояжеры, хворые пруссаки, давно забытые родственники — вот нескончаемая цепь его возможных противников. Почему бы противнику не надеть из любезности темный плащ с капюшоном и не отрастить длинные усы?

— Вы правы. Займемся одним ящиком мы с Арчи, — положил Салли лапищу на плечо субтильного Арчи Флинна. — Мы погрузим этот ящик, а другой берите вы, парни.

Парни взвалили ящики на плечи и быстро погрузили их в бричку. Закончив работу, они выжидательно посмотрели на Джастина.

— Ну что ж, вы честно заработали себе по кружке-другой каждый. — Джастин достал из кармана деньги и положил несколько монет в руку Салли.

— Вы очень добры, мистер Пауэлл. Неужели вы не сможете присоединиться к нам?

— Не сегодня, Салли. Леди Эвелина…

Арчи подтолкнул локтем Салли.

— Никогда бы не подумал, что и вас не минует стрела амура, мистер Пауэлл.

Джастин холодно взглянул на него.

— Не беспокойся, Арчи. Не думаю, что это стрела. Скорее, дротик.

Он подмигнул и вскочил на облучок, а остальные разразились хохотом. Однако по дороге он задумался над тем, что завсегдатаи пивной с легкостью восприняли его в роли влюбленного против своей воли бедолаги. Возможно, они были не так уж далеки от истины… Он безжалостно гнал от себя такие мысли.

Не будет он думать о ней. Он и без того слишком много о ней размышляет. Думает о ней, хочет быть с ней. Хочет ее. Ох, пропади все пропадом! Не хватает ему начать бегать за ней, как болван Блумфилд!

Тридцать минут спустя он приехал в монастырь, разбудив беднягу конюшего, чтобы тот помог ему втащить ящики в библиотеку. К тому времени как конюший ушел, старинные часы звонко пробили один раз, и звук часов эхом откликнулся в безлюдных коридорах.

Джастин сбросил пиджак и прибавил свету в газовых рожках. Молоток-гвоздодер лежал там, где он его оставил. Он взял его в руки.

— Ну что ж, — тихо пробурчал он. — Пора приниматься за работу…

Он наклонился, и удар пришелся ему по затылку, за правым ухом. Молоток, выбитый из рук, оказался на полу, в другом конце комнаты. Сам он упал на колени, уголком глаза заметив какое-то движение, и перекатился по полу. Второй удар, не попав ему в лицо, пришелся по плечу. Он хотел взглянуть на своего противника, но в глазах потемнело.

Черт возьми! Человек, должно быть, уже находился здесь, когда он вошел. Джастин замер. Прислушался. Его противник загасил свет. Темнота на руку скорее не противнику, а ему, тем не менее тот предпочел темноту. Значит, не хотел, чтобы его увидели.

По полу прошуршали шаги. Джастин скорчился и замер. Какая-то тень промелькнула в прямоугольном дверном проеме и растворилась в темноте. Человек был в черном, как видно, специально оделся для такого случая, с горечью подумал Джастин, вспомнив, что сам он в белой сорочке. Пусть в будущем это послужит ему уроком. Будет знать, как искушать судьбу и просить, чтобы она послала ему противника, одетого в черный плащ.

Где-то совсем близко скрипнула половица. Джастин напряженно ждал. Он скорее чувствовал, чем видел фигуру противника за спиной. Нападающий затаил дыхание, и Джастин, ожидая удара, выставил для защиты сжатую в кулак руку. Удар обрушился на кулак с сокрушительной силой.

— Черт побери! — взревел Джастин, потрясая окровавленными костяшками. Никогда не следует наносить удар по тому, чего не видишь, слишком уж больно.

Увернувшись от следующего удара, Джастин сам нанес удар сплеча. Но человек вовремя заметил занесенную руку и сумел уклониться. И тут же, выбрав момент, когда Джастин стал наиболее уязвимым, человек бросился на него головой вперед, метя в незащищенный живот. Джастин охнул, сделал шаг назад и шлепнулся на пол. Он съежился, прикрывая голову, но его противник теперь, видимо, намеревался сбежать. Не успел Джастин встать на ноги, как человек выскочил за дверь и захлопнул ее за собой, погрузив комнату в полную тьму.

Джастин хотел погнаться за ним, но споткнулся о молоток, а распахнув дверь, столкнулся лицом к лицу с Эви Каммингс-Уайт.




Глава 11


День выдался длинный. Эвелина наблюдала, как вешают новую люстру, проследила за тем, как мастеровые начали устанавливать валуны из папье-маше, потом обнаружила отвратительный запах в одной из гостевых комнат и заставила отыскать его источник и избавиться от оказавшейся там дохлой крысы. К концу дня она безумно устала, но была слишком возбуждена и не могла заснуть.

Она, не усаживаясь за стол, поужинала в кухне, потом прошлась по дому, переходя из комнаты в комнату и проверяя, как продвигаются уборка и ремонт помещений. Свой обход она закончила в комнате, расположенной напротив библиотеки, одной из последних, где требовалась уборка, и решила сделать небольшой перерыв.

Бригадный генерал использовал эту комнату для коллекции трофеев. Стены ее, увешанные его фотографиями в различных униформах, смотрелись как заплатки, столы ломились от множества газетных вырезок и дневников, принадлежащих представителям нескольких поколений. Эвелина, усевшись в кресло, начала их перелистывать. Если Джастин вернется, она услышит, и они смогут… поговорить. Но никто не пришел. Главное, Джастин не появился.

Вскоре потрясающие эпизоды военной биографии генерала ее утомили, и она заснула. И почти сразу же ей начал сниться сон.

Ей снилось, будто она ехала на телеге, а мистер Блумфилд стоял на дороге и аплодировал ей. Вдруг дорога превратилась в тропу, спускающуюся по крутому склону горы, а телега превратилась в велосипед. Она потеряла управление и ехала все быстрее и быстрее, потом колесо наскочило на корень, и она вылетела из седла.

Она хотела закричать, но крик застрял в горле. И тут она увидела Джастина, который висел на корне сучковатого дерева на полпути к подножию холма. Страх у нее сразу же прошел. Она протянула руки, и он поймал ее за талию. В воздухе разлился какой-то нежный аромат. Он осторожно подтянул ее к себе. «Эви, — прошептал он, — что ты себе позволяешь?» Он каким-то образом оказался без рубашки, и ее руки прижались к его груди, гладкой, как итальянский мрамор. Он поцеловал ее в лоб и медленно, нежно проделал поцелуями дорожку вниз, намереваясь поцеловать ее в губы. Ее грубо разбудил какой-то треск.

Она вскочила на ноги, услышав, как в коридоре мужской голос изрыгает проклятия. Смущенная, не вполне проснувшаяся, она повернула дверную ручку и выскочила в темный коридор. Дверь библиотеки распахнулась, и на пороге появился, словно призрак, высокий человек в белой рубахе. Она вскрикнула, натолкнувшись на него, а он схватил ее за руки и помог удержать равновесие.

— Эви, с вами все в порядке?

В его голосе чувствовалось напряжение, он утратил свою обычную небрежность. Встряхнув ее за плечи, он повторил:

— С вами все в порядке, Эви?

Она уперлась ладонью в его грудь и удержала равновесие.

— Да, конечно, со мной все в порядке.

Он ощупал руками ее лицо и — что было верхом неприличия — ее тело, потом вдруг, отступив на шаг, приказал ей оставаться на месте и торопливо выбежал из дома через главный вход.

Она услышала, как что-то крикнул какой-то мужчина, потом раздался топот лошадиных копыт. Сердце у нее колотилось в груди. Может быть, в дом забрались грабители? Может быть, что-нибудь украдено? Секунду спустя рядом с ней снова появилась темная фигура, и Джастин зажег канделябры в холле. Он пристально посмотрел на нее. То, что он увидел, должно быть, его успокоило, и он вздохнул с облегчением.

— Силы небесные, Джастин, — прошептала она, поправляя съехавшие на нос очки. Его волосы упали на лоб, на сорочке отсутствовала верхняя пуговица и ворот был распахнут. Она попыталась, хотя и безуспешно, отвести взгляд от открывшейся взору чисто мужской красоты. — Нас ограбили?

— Нет. — Он покачал головой. — Я вошел в дом и увидел его, прежде чем он успел что-нибудь схватить.

— Вы не ранены? — спросила она.

— Со мной все в порядке. Абсолютно все.

Чувство облегчения сменилось осознанием его присутствия. Его мужественности. Его атлетической фигуры. Завитки темных волос покрывали грудные мышцы, открывавшиеся в треугольнике распахнутого ворота сорочки. Его густые и жесткие волосы напоминали волосяной покров полного сил животного.

Он шагнул ближе, взял в руку оба ее запястья и приложил ее руки к своему сердцу. Гулкие удары передавались через ладони ее телу, учащая ее пульс и вызывая дрожь в коленях.

— Вы уверены, что с вами все в порядке? — снова спросил он. — Дрожите, как промокшая собака.

— Да, — произнесла она дрожащим голосом. — Мне что-то снилось и показалось, что я услышала ваш крик…

— Я находился в библиотеке, когда погас свет. Я увидел, как из комнаты кто-то убегает, и побежал за ним, но наткнулся на вас. Вы его видели?

— Нет. — Она наморщила лоб. — Думаете, что это был грабитель? Может быть, нам следует разбудить Мэри и Беверли и послать за…

— Не беспокойтесь, Эви, — ответил Джастин. — Я прихвачу с собой Беверли, и мы сделаем обход вокруг дома, однако я сомневаюсь, что у него были сообщники. Я видел, как он вскочил на коня, который был привязан в кустах, и ускакал прочь. Больше я никого не видел. Не мог же он один приехать верхом, если его сообщники пришли пешком.

— Но может быть, нам следует послать за кем-нибудь? Может быть, тогда удалось бы проследить за ним… до его логовища? — высказала предположение Эвелина.

— В темноте? Когда он нас намного опережает? Боюсь, Эви, нам надо смириться с тем, что ему удалось скрыться. Пока. Придется подождать рассвета. Возможно, какой-нибудь бедолага, хватив лишнего, решил похитить из дома столовое серебро, — предположил Джастин.

Он выпустил одну из ее рук и взял прядь волос, которая, очевидно, выбилась из прически, когда она спала. Он накрутил прядь на палец, потом отпустил ее. Она упруго подпрыгнула, словно маленький штопор.

— Красиво!

Ощущение его близости посылало горячие токи в нервные окончания по всему телу, даже в такие места, о существовании которых она давно забыла, будя дремлющие желания. Разбуженные желания оказалось нелегко снова взять под контроль. Но Эвелина попыталась. Она не могла позволить себе неправильно истолковать ситуацию и выставить себя жалкой дурочкой.

— Однако если лондонскому вору каким-то образом удалось узнать о предполагаемых свадебных торжествах миссис Вандервурт, — начала она, пытаясь говорить так, как положено разумной, невозмутимой Эвелине Каммингс-Уайт, какой она себя считала, — он, возможно, решил, что здесь есть чем поживиться.

— Вполне возможно, — рассеянно отозвался Джастин. — Вы, как всегда, рассуждаете очень логично.

— Мне следовало бы предупредить миссис Вандервурт. Возможно, она сможет нанять частных охранников.

Его взгляд, прикованный к ее волосам, переместился и встретился с ее взглядом. А глаза у него были и впрямь на редкость красивые.

— Не думаю, что это необходимо, — покачал он головой.

— Вы так считаете? — Ей было очень трудно вникать в смысл того, что он говорит, когда он стоял так близко и так пристально смотрел на ее руки, упершиеся в его голую грудь.

В свете газового рожка особенно четко обрисовывались контуры его лица. Он уже не казался человеком поверхностным и ленивым. В нем чувствовались решительность, властность.

— Почему вы ушли из армии? — неожиданно не только для него, но и для себя самой спросила она.

Он приподнял одну бровь.

— Вижу, вы побеседовали с Беверли.

— Я помню, что, когда вы были в нашем доме на празднике в честь Верити, моя мама высказала удивление по поводу вашего ухода со службы вооруженных сил ее величества. А теперь, когда я вас увидела, вы напомнили мне солдата.

Он рассмеялся:

— Остается пожалеть страну, границы которой охраняют такие солдаты, как я.

— Но вы мне кажетесь человеком очень способным, — проговорила она и покраснела, заметив, как его губы дрогнули в улыбке. — Так почему вы ушли в отставку?

— Мне предложили более интересную работу, — ответил он. Разговор явно забавлял его.

Кто? Миссис Андерхилл? Всего через несколько месяцев после его выхода в отставку она обнаружила его выходящим из спальни жены дипломата.

— Но…

Он приложил палец к ее губам.

— Больше никаких вопросов. По крайней мере сегодня. Я не знаю, как на них ответить.

Какие странные вещи он говорит. И почему он так на нее смотрит? Как будто в чем-то виноват и раскаивается? И не отводит взгляда от ее губ? Или она не отводит взгляда от его губ? Губы у него полные, с красивым изгибом… Она вдруг увидела запекшуюся кровь в уголке.

— Что случилось с вашей губой? — спросила она, отводя взгляд и презирая себя за дрожь в коленях. Но ее движение не укрылось от его внимания. Он выпустил ее запястья, отступил на шаг и, высвободив из брюк полы рубашки, промокнул кончиком губу.

— Извините, Эви. Я совсем об этом забыл.

У нее удивленно округлились глаза. Подняв к лицу полы сорочки, он оголил живот. Ну и ну! Она еще никогда не видела оголенного мужского живота. Красивый. Во всяком случае, его живот выглядел привлекательно.

Неглубокая впадинка разделяла отводящие мышцы, которые сгруппировались в рельефный пучок, когда он наклонился. Темные волосы, проглядывавшие в вырезе сорочки, стали еще гуще, и их заросли скрывались под поясом брюк.

У нее участилось дыхание. То, что она видела, выглядело безошибочно мужественным, таинственным и завораживало ее.

Он снова заправил полы рубашки в брюки и застегнул расстегнутые на ней пуговицы. Но не все. К ее удовольствию.

«Перестань! — одернула она себя. — Перестань думать предложениями из одного слова, словно какая-то кретинка. Ты интеллигентная женщина, а не какая-нибудь сексуально озабоченная дурочка. Будем надеяться».

— Вы ранены! Только не говорите мне, что оцарапали губу, открывая ящик. Кстати, объясните, почему вы открывали его поздней ночью?

Она обожала наблюдать, как улыбка, зарождаясь в его глазах, поднимала сначала один уголок губ, потом другой, становясь немного кривой и абсолютно неотразимой.

— Крышки с ящиков не так-то легко снять.

— Ну и… — подбодрила его она.

— Стыдно признаться, но, испробовав все прочие средства, я наконец засунул под крышку старый гвоздодер и приналег на него. Крышка расщепилась, я упал. Ну и прикусил губу.

Он не станет рассказывать о грабителе и об их драке. Не захочет, чтобы вокруг него суетились. Поэтому она сделала вид, что удовлетворена объяснением.

— Почему-то мне кажется, что вас интересуют мои ящики, — поддразнила его она.

У нее уже отлегло от сердца. Наверное, ее страхи — просто остатки сна — тревожные, но абсолютно бессмысленные. Но теперь она пришла в себя.

— Всякий раз, когда приходит груз, вы первый бросаетесь вскрывать ящики. Ваша мания, Джастин, распространяется на все ящики или только на мои?

Он уставился на нее удивленным взглядом:

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Возможно, мне показалось, — усомнилась она. — А теперь наклонитесь и покажите мне порез.

Она чуть не рассмеялась, заметив, что он взглянул на нее с опаской.

— Со мной все в порядке. Обещаю не падать в обморок. Я не выношу вида только собственной крови.

— Я вас хорошо понимаю.

Она осторожно приложила ладонь к его щеке. При прикосновении ее руки к его лицу сердце у нее бешено заколотилось, словно в насмешку над ее недавними самоуверенными мыслями о собственном самообладании. Он придвинулся чуть ближе.

— Как вы полагаете, рана не смертельная? — спросил Джастин. Хотя его голос стал неторопливым и теплым, как подтаявший свечной воск, взгляд его был голодным, настороженным и решительным, как у человека, приближающегося к банкетному столу врага с обнаженным мечом в руке. — Ну как? — Его вкрадчивый тон соблазнял, ласкал.

Она отодвинулась на дюйм, судорожно глотнув воздуха. Он приблизился на три дюйма.

— Никто еще не умирал от разбитой губы.

Она его испугала, затушила огонек, занявшийся в его глазах, и вновь вернула его лицу насмешливое выражение. Он рассмеялся:

— Вы всегда так правдивы?

Ей следовало бы вздохнуть с облегчением, а она почувствовала разочарование.

— Большей частью.

— Почему?

— Если говорить людям правду, они научатся не спрашивать обо всем, что придет в голову.

Он снова рассмеялся:

— Ей-богу, у вас линия обороны мощнее, чем у любой из женщин, которых я знал.

— Линия обороны? — возмутилась она. — Какая нелепость! От кого, интересно, мне нужно защищаться?

— От меня, например, — оповестил он, сложив на груди руки.

— Не смешите меня. На сей раз, Джастин, ваше тщеславие, по-моему, завело вас слишком далеко. — Она фыркнула. — Вам, наверное, кажется, что каждая женщина мечтает о вас.

— А вы? Вы мечтаете? — заинтересованно спросил он.

— Нет!

По его физиономии медленно расплылась улыбка.

— Лгунья.

— Самодовольный индюк!

— Трусиха!

— Хвастун!

— Совенок!

— Лось!

Он расхохотался и ласково потрепал ее по подбородку, словно утешая раскапризничавшуюся маленькую девочку, что ее почему-то очень рассердило. Она сбросила его руку. Неужели ей и впрямь хотелось недавно поцеловать его? Да она лучше поцелует в морду пони мистера Блумфилда!

— Знаете, что мне нравится в вас больше всего, Эви? Ваша непревзойденная изобретательность в использовании богатств английского языка. Интересно, каким следующим живописным термином вы меня наградите? Коровья лепешка?

Сама себе удивляясь, она хихикнула. Обычно она никогда не хихикала. Разве что в далеком детстве.

— Вы все еще сердитесь на меня? — Хотя он задал вопрос как бы между прочим, глаза его смотрели настороженно.

— Долго сердиться на вас бесполезно, Джастин Пау-элл, — проворчала она с нарочито тяжелым вздохом.

Он шутливо отвесил ей нижайший поклон.

— Я ваш должник, мадам.

— Как? Опять? Я трепещу в предвкушении. Неужели у вас есть в собственности еще монастыри, которым я могла бы найти применение? — насмешливо поинтересовалась она и услышала, как он затаил дыхание. Он шагнул к ней, потом, словно опомнившись, поцеловал кончики своих пальцев и прикоснулся ими к ее губам.

— Нет, — ответил он. — Вы видели все мои связанные с церковью владения. А теперь вам лучше лечь в постель, дорогая моя Эви. Я немного подожду здесь на тот случай, если наш взломщик вернется, хотя едва ли он осмелится.

— Я тоже останусь и составлю вам компанию.

— Нет, — возразил он. — Вам необходимо выспаться. Здесь еще многое предстоит сделать, и вы должны быть в наилучшей форме. Уже поздно.

Она нахмурила лоб, не желая покидать его.

— Еще не очень поздно.

Он рассмеялся, развернул ее за плечи и легонько подтолкнул в спину.

— Ах, дорогая, уже не просто «очень поздно», но «слишком поздно», — пробормотал он.

В дальнем конце холла, стоя в дверях по разные стороны коридора, за происходящим с интересом наблюдали два человека в ночных сорочках и халатах. Они одновременно заметили друг друга и оба спрятались, прислушиваясь, высунувшись снова, только после того как Эвелина прошла по коридору. Увидев, что Джастин тоже ушел, они выбрались из своих укрытий и предстали друг перед другом.

Мэри почти не приходилось сталкиваться с Беверли. Его и ее сферы деятельности практически никогда не соприкасались. Беверли удавалось не сталкиваться с француженкой, поскольку он считал ее наихудшим экземпляром представительниц женского пола. Но сейчас общие интересы свели их вместе.

— Ну, что скажете, мистер Беверли? — произнесла Мэри, сложив руки под объемистой грудью. Глупый кружевной чепчик на ее рыжих кудряшках придавал ей сходство с задиристым молодым петушком. — Что вы о них думаете? — спросила она, указав кивком головы в сторону библиотеки.

— Весьма интересно, — согласился он, не став притворяться, будто не понимает ее.

— Как вы думаете, что надо нам с вами делать в связи с создавшейся ситуацией? — спросила она с типично французской игривостью, которую некоторые мужчины находят неотразимой. Только не он, Боже упаси!

— Делать? — эхом отозвался он. По правде говоря, он и сам думал о том, что делать и делать ли что-нибудь вообще, однако не имел ни малейшего намерения искать в ее лице союзника.

— Да, делать! Я знаю, что все английские слуги туповаты, но почему вы считаете это добродетелью?

Беверли высокомерно взглянул на нее, пытаясь изобразить возмущение, что было довольно трудно сделать, если на голове надет ночной колпак с кисточкой. Впрочем, она и внимания на него не обратила.

— Ваш хозяин влюблен в мисс Эвелину. Мисс Эвелина не возражает против его внимания. А леди Бротон, ее маменька и моя спасительница, не возражает против того, чтобы ее дочь не возражала.

— Откуда вам известно, что леди Эвелина «не возражает»?

— Потому что, — сделала вывод Мэри, — я очень хорошо разбираюсь в тончайших движениях женского сердца.

— Вот как? — Беверли свысока взглянул на нее. — Судя по шуму, доносившемуся из беседки, укрытой вьющимися розами, такие тончайшие движения происходят довольно громко.

— Подслушивали?

— Едва ли можно назвать подслушиванием такой грохот, мадемуазель. Даже глухой, уши которого заткнуты ватой, не мог бы не услышать.

— Довольно. Мы говорим не обо мне, а о вашем бесчувственном хозяине.

— Бесчувственном? — Беверли остолбенел от такого оскорбления. — Мой хозяин, мисс Мольер, является одним из самых достойных джентльменов в Англии.

Она жестом отмела его возражения.

— Ну да, ну да. Но какое имеет отношение достоинство к его бесчувственности? С точки зрения француженки, немного опыта, несколько любовных интрижек оттачивают искусство мужчины как любовника, которое он впоследствии принесет в дар возлюбленной.

Она вздохнула, глаза ее затуманились от воспоминаний. Потом она скорчила гримасу.

— В Англии почему-то очень ценят простоту отношений. Ни опыта, ни пикантности, ни мастерства. Почему-то считается, что мужчина должен, впервые занимаясь любовью, вести себя как неуклюжий подросток. Если неуклюжесть кому-нибудь, и нравится, то только тем, у кого нет опыта. Или тем, кто очень сильно изголодался.

Она окинула его взглядом, словно считала, что его вполне можно отнести к последней категории.

Беверли закрыл глаза, еще раз напомнив себе, почему он презирает женщин.

— Позвольте узнать, в чем смысл вашего непристойного монолога, мадемуазель?

— Позволю. Скажите, ваш хозяин действительно перевоспитался? Или он намерен разбить сердце моей Эвелины?

— Он разобьет ее сердце? Боже милостивый, неужели женщины не способны понять, что мужчина подвержен сердечной боли так же, как женщина? Мадемуазель, вы сами скоро убедитесь, что Джастин Пауэлл — человек приличный, респектабельный и заслуживающий уважения. А о мисс Эвелине вы можете сказать то же самое?

Задавая вопрос, он чувствовал некоторые угрызения совести. Он бы не стоял здесь, если бы уже давно не решил, что мисс Эвелина является, судя по всему, самой лучшей представительницей женского пола. Его вывод подтвердился, когда она и словом не обмолвилась мистеру Пауэллу о том, что он непозволительно разболтался о бригадном генерале. Она человек надежный. На нее явно можно положиться.

Откровенно говоря, если бы он уже какое-то время не был убежден в том, что Джастину пора иметь сыновей, он сейчас не стоял бы здесь. Тот факт, что матушка леди Эвелины, видимо, имела аналогичные мысли и прислала сюда старую греховодницу-модистку, чтобы она способствовала развитию отношений между ними, лишь облегчал его задачу. Однако ему придется работать с ней вместе.

— Мисс Эвелина больше чем приличная, респектабельная и заслуживающая уважения леди, — заявила Мэри, передразнивая его высокопарный тон. — Она лишь ждет мужчину, способного разглядеть ее за ужасными очками и под безобразными платьями… — Заметив, что Беверли заскучал, она поспешила высказать основную мысль: — Хватит ли у вашего хозяина воображения, чтобы разглядеть то, что находится у него перед глазами?

«Да как она смеет намекать, что ее хозяйка лучше, чем мой хозяин?» — думал Беверли. Ему хотелось рассказать ей о тайной жизни Джастина, его карьере шпиона, его уме и сообразительности.

— Насчет способности Джастина разглядеть то, что надо, не беспокойтесь. Он отлично видит все. Абсолютно все.

Она вдруг улыбнулась такой лучезарной улыбкой, как будто они были закадычными друзьями.

— Значит, мы договорились. Они подходят друг другу.

Он окинул ее настороженным взглядом, помолчал, потом заключил:

— Да, они подходят друг другу.

— Вот и хорошо. Прежде всего мы должны сделать следующее, — начала она, и у Беверли шевельнулось подозрение, что отныне все в его жизни будет поставлено с ног на голову.




Глава 12


Вернувшись в библиотеку, Джастин закрыл дверь и прижался к ней лбом. Тридцать два года судьба его хранила, а теперь вот появилась Эвелина Каммингс-Уайт… Как может человек подготовить себя к появлению в его жизни такой женщины, как Эвелина? Проницательной и наивной, самовластной и робкой? Никак.

Она ворвалась в его жизнь неожиданно и сразу же лишила его того, что он ценил более всего на свете: душевного спокойствия и ощущения целесообразности существования. Ее прикосновение поставило его на колени, сведя к нулю и любовно взлелеянную собственную самодостаточность, и многие годы эмоциональной раскрепощенности. Как могла такая маленькая женщина вызвать такие большие проблемы? Его взгляд остановился на двух только что доставленных ящиках. Проклятие! Не нужны они ему. По крайней мере сейчас. И без них забот хватает. Надо многое сделать, о многом поразмыслить. Голову неимоверно ломило от постоянного присутствия Эвелины в мыслях. И в сердце. Ох, пропади все пропадом!

Он стукнул кулаком по ближайшему ящику, и лицо его исказилось гримасой боли, которая несколько прочистила мозги.

Ему предстоит выполнить работу, а работу свою он всегда выполнял очень-очень хорошо. Раньше отсутствие у него личных привязанностей было одним из его самых больших преимуществ. Безупречность его действий и наблюдений ни в коей мере не страдала от каких-либо эмоциональных всплесков. И не пострадает теперь. Он не допустит.

За последний час все изменилось. Неприятель каким-то образом обнаружил адрес, по которому необходимо доставить механизм, и простая доставка превратилась в опасное предприятие.

Джастин ничуть не сомневался, что человек, с которым он дрался, был вражеским агентом. Он только ради Эвелины с готовностью поддержал версию, что в библиотеку проник какой-то полупьяный мерзавец, искавший, чем бы поживиться. Сам он в нее не верил. Он очень расстроился, ведь под угрозой оказалась не только безопасность Эви, но и порученное ему дело. Хотя по сравнению с безопасностью Эви дело отступало на второй план.

По крайней мере, успокаивал себя Джастин, теперь ему не нужно беспокоиться о том, чтобы как-то пристроить в доме присланного Бернардом специалиста.

Ему необходимо теперь только принять груз, а потом придется отправить его прямиком к Бернарду.

Он отыскал гвоздодер и снял с ящиков крышки. Внутри он не обнаружил ничего хотя бы отдаленно напоминающего адскую машину, если не считать дюжины шляпных коробок. Он водрузил на место крышки ящиков и разогнул спину. На ковре что-то сверкнуло. Он наклонился и поднял кухонный нож для разделки мяса.

Поскольку как орудие для открывания крышек на ящиках он совсем не годился, его присутствие здесь настораживало. Тот, кто принес его сюда, имел намерение воспользоваться им как оружием. И если оставил его агент… Ну что ж, значит, игра ведется не по правилам.

Успех операций тайных агентов зависел от их способности смешиваться с представителями местного сообщества, чтобы собрать информацию. Некоторым, для того чтобы на них перестали обращать внимание, требовались годы. Другие, в том числе и Джастин, открыто появлялись в соответствующем районе под каким-нибудь самым безобидным предлогом. Шпион редко применял физическое насилие, потому что оно привлекло бы к нему внимание. Человек, скрывающийся от властей, почти не имеет шанса сделать что-нибудь еще — например, украсть дьявольскую машину.

К тому же тайные агенты обычно не убивают друг друга. Они не убийцы, они собирают информацию.

Нет, Джастину решительно не нравилось появление здесь ножа. Слава Богу, что в комнату вошел он, а не Эви. При мысли, что она могла столкнуться с убийцей, вооруженным ножом, у него мороз пробегал по коже.

Он должен отправить ее отсюда. Скажет ей, что их соглашение больше его не устраивает, но он не мог так с ней поступить.

Всего за несколько недель она сумела сотворить в монастыре настоящее чудо. Покрытую плесенью и пылью старую гробницу она преобразовала в «довольно живописный сельский дом», как она сама изволила выразиться. Нет, у него не было причин жаловаться на ее вторжение в его жизнь. А о том, насколько глубоко она вторглась в его сердце, она не узнает.

За долгие годы он многим пожертвовал ради своего положения, ради интересов страны и, хотя он никогда не думал, как много ему стоило сил и нервов делать свое дело, однако он иногда чувствовал свою значимость. Его действительно не интересовало, какого о нем мнения его дед, однако он хотел бы, чтобы его бабушка знала, что он не стал никчемным бездельником.

Он вовсе не надеялся, что, поскольку является преуспевающим шпионом, Эвелина обязательно даст ему такую же оценку. Он боялся увидеть разочарование в ее темных глазах, но ее отношение к нему было его личным делом, а не делом его страны и, уж конечно, не Эви. Он не мог сказать ей, что он не просто какой-то тунеядец с немотивированными поступками. Он поклялся молчать и отлично понимал необходимость соблюдения полной секретности. Он будет молчать до тех пор, пока начальство не освободит его от клятвы, потому что от этого молчания зависит не только его жизнь.

Теперь, когда он знал наверняка, что противник где-то рядом, он мог принять все меры предосторожности. Никто не охотится на Эви, напомнил он себе. Ему лишь нужно, чтобы она держалась подальше от любых подозрительных ящиков и находилась у него на глазах, чтобы он смог обеспечить ее безопасность.

К тому же напавший на него человек обнаружил себя. Он не рискнет еще раз предпринять фронтальную атаку. Пока он уверен, что интересующий его механизм находится в пределах достижимости, он не станет ничего предпринимать.

Хотя логика и опыт подсказывали соблюдать спокойствие, страх заставлял действовать —найти человека со следами побоев на физиономии, которые Джастин, несомненно, оставил.

Он вышел из библиотеки, даже не потрудившись запереть дверь, и направился в сторону спален, отмечая по пути изменения, которые претерпел монастырь: потолок отремонтирован, стены с подтеками воды заново окрашены, восточный ковер на полу скрадывал звук шагов, с висевшего на одной из стен портрета ему улыбалась какая-то кокетливая молодая женщина из семейства Пауэллов, жившая в восемнадцатом веке.

Пройдя дальше, он свернул в коридор, где размещались спальни. Эвелина занимала самую дальнюю угловую комнату, окна которой выходили сразу на две стороны и через них можно было сравнительно легко проникнуть в помещение. Но ведь никто не собирается нападать на Эви? Зачем бы?

Он остановился у двери, расположенной напротив ее спальни, и подвинул кресло к окну в конце коридора. Поиски напавшего на него человека он решил начать с коттеджа Блумфилдов. Завтра он по-соседски навестит их. И если больного брата не окажется дома или неожиданно исчезнет старший брат, Эрнст, такой факт позволит сделать кое-какие умозаключения: возможно, у одного из них подбит глаз. С мыслью о завтрашних действиях Джастин опустился в кресло, вытянул перед собой длинные ноги и откинулся на спинку. Не сводя глаз с двери в комнату Эви, он ждал, когда придет сон.

Хотя здравый смысл подсказывал ему, что Эвелине никто не может причинить зла, он мог спать спокойно только тогда, когда нутром чуял, что все в порядке.




Глава 13


— Кто поставил кресло у дверей моей спальни? — спросила Эвелина, обращаясь к Мэри, появившейся на пороге своей комнаты в ночной сорочке. — Вчера его здесь не было.

— Не знаю, — ответила Мэри и пристально вгляделась в лицо Эвелины. — Вы хорошо спали? Для утра вы выглядите немного усталой, Эвелина.

— Правда? — Эвелина пригладила волосы. Судя по всему, она провела не очень спокойную ночь. Ей снова снилось что-то ужасное и, хотя она не помнила содержания сна, она знала, что в нем присутствовал Джастин.

Глаза Джастина, вспомнила она. Ей снились глаза Джастина. И поцелуи, только во сне поцелуи были началом конца, который она не помнила, да, кажется, и не хотела вспоминать. Она поежилась и сердито взглянула на Мэри.

— Ничего подобного.

— Как скажете, — усмехнувшись, ответила Мэри. — Но вы покраснели, как вишневое желе. Кстати, кто там у вас в спальне? — Она приподнялась на цыпочках, сделав вид, что заглядывает через плечо Эвелины в ее комнату.

— Мэри! — возмущенно воскликнула Эвелина. Глаза Мэри поблескивали от еле сдерживаемого смеха.

— Я просто поддразнивала вас, Эвелина. Я знаю, что вы были одни.

— Ты неисправима, Мэри!

— Почему неисправима? Потому что предположила вас занимающейся наконец наслаждениями, доступными обычной женщине?

— Мэри Мольер, ваши родители, услышав такие слова, пришли бы в ужас!

— Возможно. Но французские буржуа всегда живут по правилам, тогда как у меня натура артистическая. В бурной страсти я черпаю вдохновение.

— Значит, если судить по блаженству, написанному на физиономии Бака Ньютона, можно сделать вывод, что свадебное платье миссис Вандервурт будет сделано в состоянии, близком к горячке?

Мэри расхохоталась:

— Вы слишком стараетесь быть хорошей девочкой, Эвелина. Хотя роль шаловливой женщины подошла бы вам гораздо больше.

Эвелина не имела ни малейшего намерения становиться плохой девочкой. Пусть Мэри проповедует свободную любовь, но внучке герцога не подобает нарушать правила приличия, хотя они казались подчас несправедливо строгими.

По правде говоря, весь ее опыт сводился к нескольким неуклюжим поцелуям с молодыми людьми на вечеринках. Они, конечно, даже отдаленно не напоминали то, о чем может мечтать девушка. Слюнявые поцелуи были похожи на облизывание щеки собакой племянника Стэнли.

Джастин, наверное, целовался по-другому. И если бы Джастин захотел вдруг поцеловать ее, то она, возможно, отступила бы от строгих правил. И такой случай, в волнении подумала она, вполне может представиться.

Она чувствовала, что нравится Джастину и, если судить по его собственному непрезентабельному виду, женщине, для того чтобы привлечь его внимание, совсем не обязательно слыть потрясающей красавицей. Возможно, ему вполне достаточно того, чтобы она была умной, энергичной и деловой…

— Не забивай себе голову моими любовными делами, Мэри. Полагаю, тебе и своих с избытком хватает, — бросила она Мэри.

— Но вы мне небезразличны! — парировала Мэри.

— Я ценю твое отношение, Мэри, и обещаю, что в следующий раз, когда мужчина набросится на меня, я тут же прибегу к тебе за советом. — Эвелина усмехнулась уголком губ, уверенная, что рассмешила Мэри. Но Мэри лишь покачала головой.

— Эвелина, иногда вы бываете такой дурочкой! — сердито заявила Мэри и отправилась в свою комнату, но, остановившись на пороге, добавила: — Грех оставлять мои платья тлеть в гардеробе!

Сделав противоречащее всякой логике заявление, Мэри с грохотом закрыла за собой дверь, оставив Эвелину в полном недоумении. Постояв немного, Эвелина направилась в библиотеку, чтобы посмотреть, что находится в ящиках, которые Джастин привез со станции вчера вечером. Не успела она войти в дверь, как в холле появился Джастин с корреспонденцией в руках.

В кои-то веки он был аккуратно причесан и гладко выбрит. Даже воротничок он не забыл пристегнуть к рубашке, что для обычного стиля одежды Джастина можно считать верхом элегантности.

— Вы куда-нибудь собрались поехать? — спросила она, пытаясь унять затрепетавшее сердце. Хорошо, если бы между ними сохранились прежние товарищеские отношения.

— Собрался поехать? — переспросил он, посмотрев на нее так, словно она лишилась рассудка. — Куда, черт возьми, могу я поехать, Эви? Мы находимся в сельской местности, и я, черт возьми, что-то не заметил, чтобы в Хенли-Уэллз построили оперный театр.

Она улыбнулась. Не стоило беспокоиться о том, что Джастин будет испытывать неловкость после сблизившего их вчерашнего эпизода.

— Есть что-нибудь для меня?

Он взглянул на корреспонденцию в своей руке с таким видом, словно не знал, что ответить. Потом все-таки вынул несколько писем и вложил в ее руку:

— Вот. Держите.

— Спасибо.

Он застыл в выжидательной позе.

— Вы не собираетесь их прочесть? — грубовато спросил он.

Она задумчиво окинула его взглядом. Если бы она не видела своими глазами, как он выходил из комнаты миссис Андерхилл, то никогда бы не поверила, что он бабник. Такая роль ему явно не подходила. Совсем. Сложив на груди руки, он с нетерпением смотрел на нее.

— Скажите, Джастин, за последние несколько лет вы ни разу не получали удара по голове?

— Что? — переспросил он, бросая красноречивый взгляд на письма в ее руке. — Думаю, вам следует прочесть полученные письма. Одно из них, по-моему, написано рукой иностранца.

— Наверное, удар был очень сильным, — задумчиво произнесла она. — Возможно, вы даже потеряли сознание.

— Никак не пойму, о чем вы толкуете, Эви? Нет, Удара по голове я никогда не получал. Но почему вы спрашиваете?

— Дело в том, что, как я слышала, удар по голове может в корне изменить человека как личность.

— И какое отношение ваши слова имеют ко мне? — спросил он.

Она пожала плечами.

— Вы, случайно, не выпили чего-нибудь, Эви?

— Нет. — Она вздохнула, неохотно расставаясь с мыслью о том, что мозговая травма положила конец карьере Джастина в роли сердцееда. — Нет, я ничего не пила.

— Что за странная вы женщина. Мои сестры, например, обязательно вскрыли бы письма, не выдержав и десяти секунд, а вы держите их в руках, как будто счета от поставщика каменного угля. Неужели вам не интересно?

— Конечно, интересно, — вздохнула она. Сунув пальцы под клапан конверта, она извлекла несколько исписанных страниц и взглянула на подпись. — Тетушка Агата, должно быть, наняла секретаря для ведения своей корреспонденции. Мне кажется, здесь не ее почерк, — пробормотала Эвелина, возвращаясь к первой странице. — Ага! Они уехали из Парижа в Альпы и теперь подумывают о том, чтобы отправиться морем на Африканское побережье…

— Да-да, понятно, — нетерпеливо подтвердил Джастин, указывая на другое письмо… — Вы еще успеете прочитать обо всем более внимательно. Взгляните лучше на другое письмо. Уж не от кредиторов ли оно?

— Надеюсь, нет, — сказала она, вскрывая другое письмо. — Еще один чек. Предположительно от миссис Вандервурт, — с явным удовольствием заявила она. — Ну и зоркий у вас глаз, Джастин, — заметила она, принимаясь за третье письмо. — Письмо действительно написано рукой иностранца. Оно от мистера Блумфилда. Он приглашает меня на пикник сегодня во второй половине дня и приносит свои извинения за то, что отнесся без должного почтения к моей независимости и самостоятельности.

Джастин, вытянув шею, попытался заглянуть в письмо, но она прижала его к груди.

— Продолжайте, — насмешливо хмыкнул он. — Не ужели бедолага действительно написал «независимости и самостоятельности»?

— Что за вопрос? Конечно, написал. И мне нравится его привычка соблюдать условности.

Джастин презрительно фыркнул.

— Он напоминает мне папашину тетушку Бесси. Вы, конечно, не примете его приглашение?

— Почему же?

— У вас много дел.

— Ошибаетесь. Работа идет гладко, и я с удовольствием выберусь на пикник.

— Ну что ж, — с сомнением в голосе произнес он, — если вы полагаете, что свадебное торжество не пострадает от вашего пренебрежения своими обязанностями…

— Не валяйте дурака, Джастин. Вы по какой-то причине невзлюбили мистера Блумфилда. Подозреваю, что из-за того, что он иностранец.

— Вы обвиняете меня в ксенофобии, Эви?

— Ну, если вам так кажется… — Не закончив фразу, она мило улыбнулась. — А теперь извините меня. Надо кое-что сделать, прежде чем отправиться на пикник. Вы же не захотите, чтобы я пренебрегала своими обязанностями?

Погода в тот день выдалась не самой удачной для пикника — пасмурная и сырая. Эрнст заехал за ней точно в одиннадцать часов, с уважительным восхищением оценив ее аккуратное шерстяное коричневое платье и заплетенные в косы волосы. Он заранее выбрал место для пикника, заявив, что оно самое живописное в восточном Суссексе.

Сначала Эвелине показалось, что участие Эрнста в разговоре ограничится невнятными короткими фразами, которые он время от времени произносил, а перспектива весь день вести монолог ей отнюдь не улыбалась. Но потом она спросила его что-то о велосипеде, и он пустился в подробнейшее описание преимуществ своего нового приобретения с особым упором на практичность новых вулканизированных шин, после чего проблем с поддержанием разговора больше не возникало.

Вскоре Эрнст свернул с дороги, спрыгнул с тележки и распряг пони. Эвелина, спустившись на землю, ждала, пока Эрнст сгрузит с телеги велосипед и две огромные плетеные корзины с крышками.

— Я перевезу их одну за другой к нашему идиллическому местечку, — уведомил он.

Значит, они еще не добрались до места. Тем лучше. Немного физических упражнений перед едой позволят нагулять аппетит и почувствовать прилив сил.

— Мистер Блумфилд, — обратилась к нему Эвелина.

— Прошу вас, зовите меня Эрнстом.

— Хорошо, Эрнст. Позвольте мне самой отнести вторую корзину. Я вполне способна с этим справиться.

— Не сомневаюсь, — церемонно произнес он в ответ. Она подняла одну из корзин и сразу же наклонилась вперед под ее тяжестью. Черт побери! Видимо, он засунул туда кухонную плиту! И все же она улыбнулась, переместила центр тяжести на бедро, с радостью отметив, что он не попытался отобрать у нее корзину. Судя по всему, он искренне уважал ее независимость и самостоятельность. Кто бы мог подумать?!

Чтобы добраться до места, облюбованного Эрнстом, потребовалось двадцать минут. В гору. И через ручей. Пока они брели по пологому склону к опушке леса, из травы поднимались тучи комаров. Ее туфли не были предназначены для прогулок по пересеченной местности, и она быстро натерла волдыри на пятках. Коричневое шерстяное платье, выбранное потому, что на нем будут меньше всего заметны пятна от травы, не скрывало темных полукружий, образовавшихся от пота под мышками.

Эрнст же выглядел как ни в чем не бывало. Толкая вперед свой новый велосипед, на руле которого разместилась привязанная корзинка, он весело разглагольствовал о тормозной системе. Наконец он остановился.

— Вот мы и пришли. Правда, милое местечко?

— Очаровательное, — согласилась Эвелина, хотя оно, на ее взгляд, ничем не отличалось от полудюжины других мест, мимо которых они прошли.

— Кажется, в ту корзину, которая у вас в руках, я упаковал одеяло. Не позволите ли…

— С радостью. — Она открыла крышку корзины и извлекла толстое шерстяное одеяло. Встряхнув его, она расстелила одеяло на траве под огромным дубом.

Эвелина с облегчением опустилась на одеяло, а Эрнст, прислонив велосипед к стволу дерева, принес вторую корзину. Он уселся рядом с ней и робко произнес:

— Не окажете ли мне любезность, мисс Эвелина? Я всегда любил наблюдать за тем, как наша матушка накрывала на стол. В ее движениях было столько женственности. Мне очень не хватает присутствия женщины в моей жизни.

Польщенная, хотя и несколько смущенная, Эвелина принялась вынимать вещи из корзины, раскладывать ножи и вилки, тарелки, салфетки, стаканы и несколько свертков, завернутых в пергамент, она достала термос и кружки. Взглянув вопросительно на Эрнста, она получила его согласие и налила в кружки кофе со льдом.

Эрнст блаженно вздохнул и улегся на одеяле. Эвелина мысленно пожала плечами и развернула буханку хлеба, четверть головки сыра, несколько яблок и кусок окорока. Получив одобрительный кивок Эрнста, она отрезала по ломтю мяса и хлеба и соорудила вполне приличные на вид сандвичи, один из которых протянула Эрнсту.

Эрнст, мечтательно разглядывая очертания облаков в небе, на миг отвлекся от их созерцания и принял из ее рук тарелку.

— Какой здесь покой, — промолвил он, заглядывая ей в глаза. — Какое великолепие.

Эвелина чуть было не сказала, что относительно покоя выскажет свое мнение, после того как ей удастся хотя бы в течение нескольких минут испытать его, но что-то в его глазах остановило ее. Он выглядел таким довольным. И таким юным.

— Да, здесь очень хорошо, — подтвердила она, откусывая кусочек сандвича.

Эрнст ел и говорил. Он рассказывал о матери и отце, о маленьком замке в Баварии, где он вырос. «Черт возьми, — подумала она, — неужели еще один подарочек, от которого не знали, как избавиться?» И о слабом здоровье своего брата. Он спросил о ее семье, и на него произвело должное впечатление, что ее дед был герцогом. Но его явно удивило, что такая во всех отношениях превосходная девушка до сих пор не стала обожаемой женой какого-нибудь достойного мужчины. Наверное, она предъявляет слишком высокие требования к будущему мужу, хотя так и должно быть. Но неужели все еще не нашелся мужчина, который может надеяться, что она когда-нибудь будет принадлежать ему?

Последний вопрос прервал мысли Эвелины, обеспокоенной волдырями на пятках, и вновь придал им романтическое направление. Ей еще никто не предлагал выйти замуж, тогда как Эрнст был абсолютно уверен в обратном. Неужели он и впрямь так думает?

Она доела сандвич, поставила тарелку, подперла подбородок ладонью и, глядя ему прямо в глаза, тихо ответила:

— Нет. Не нашелся. Кроме Джастина.

У нее округлились глаза от ужаса. Что за глупые мысли лезут в голову?

— Что-нибудь случилось? — озабоченно спросил Эрнст. — Вы выглядите удивленной. Неприятно удивленной. Может быть, какой-нибудь жук вас напугал?

— Ах нет, нет. — Эвелина нервно хихикнула. — Так о чем вы говорили?..

— Я говорил, как удивительно, что женщина, обладающая такими достоинствами, как вы, такая умелая, такая очаровательная, такая миниатюрная и в то же время такая… — Она так и не узнала, что еще он хотел сказать, потому что он наклонился и поцеловал ее настоящим добропорядочным поцелуем.

Он крепко прижался губами к ее губам, издав губами соответствующий звук. Губы у него оказались теплыми, усы немного щекотали. И все.

Ей было даже приятно. По крайней мере поцелуй не слюнявый. Конечно, из-за него она не лишится сна. И не будет мечтать о его повторении.

— Простите, — забеспокоился Эрнст, пытаясь по глазам прочесть ее реакцию. — Я, кажется, забылся.

Наверное, вкус поцелуя с первого раза не распробуешь. Как сыр рокфор. Но она готова попробовать еще, а судя по выражению лица Эрнста, он тоже. Она улыбнулась ободряющей улыбкой, он потянулся к ней и закрыл глаза. Может быть, ей тоже следует закрыть глаза? Он наклонялся все ближе и ближе…

В ветвях ближайшего дуба что-то громко зашуршало.

Она резко вскинула голову. Поцелуй Эрнста не состоялся, зависнув в воздухе: Джастин Пауэлл рухнул с дерева.




Глава 14


— Джастин? — Эвелина в изумлении вытаращила глаза. Хотя дерево, с которого он свалился, стояло в сорока футах от них, она заметила, что он покраснел. Ну что ж, так ему и надо.

Она поднялась, взмахнув подолом практичного шерстяного платья и простенькой хлопчатой нижней юбки, и подошла к нему. Эрнст торопливо последовал за ней. Остановившись в нескольких шагах от Джастина, она уперла в бока руки, постукивая носком туфельки о землю. Он поднял голову только тогда, когда закончил отряхивать свой костюм. Почему, интересно, он вдруг стал уделять внимание своей внешности? Выглядело довольно подозрительно.

— Ну и что вы тут делаете? — спросила она.

— Я порвал на колене брюки, — сердито выговорил он, как будто она была виновата. — А они мне очень нравились.

— С вами все в порядке, мистер Пауэлл? — встревоженно спросил Эрнст. Славный парень был способен проявить доброту, даже несмотря на такое чудовищно беспардонное вторжение в его личную жизнь. — Вы ничего себе не повредили в результате падения?

— Я не упал, — высокомерно заявил Джастин. — Я спрыгнул и потерял равновесие. Учитывая происходящее, чему я стал невольным свидетелем, мне оставалось только спрыгнуть — иного выхода у меня не было.

Она открыла рот, чтобы ответить, но лишь охнула сдавленным голосом.

Бедный Эрнст побледнел.

— Уверяю вас, я…

— Оставьте ваши уверения, Блумфилд. То, что делали вы и мисс Каммингс-Уайт, меня не касается.

— Но мы ничего не делали!

Джастину удалось выглядеть одновременно надменным, скучающим от всего увиденного и не верящим тому, что происходит. Это ли не подвиг для человека, только что упавшего с дерева?

— Гм-м. Пусть даже вы говорите правду. В любом случае ваше поведение меня не касается. Меня интересует только бубо формоза Плюримус, малая.

Эрнст удивленно вытаращил глаза.

— Прошу прощения, сэр?

— Он говорит о птице, мистер Блумфилд, — объяснила Эвелина, сверля взглядом Джастина, который с вызывающим видом приподнял бровь: дескать, хотите верьте, хотите — нет, как вам заблагорассудится.

Эвелина едва подавила возмущение. Вполне возможно, подумала она, что он действительно сидел на дереве, наблюдая за птицами.

— Женская особь находилась так близко от меня, что я мог бы прикоснуться к ней рукой, — растолковывал он. — И тут появились вы. Я пытался игнорировать ваше присутствие, надеясь, что вы насытитесь и исчезнете. Но когда стало понятно, что разворачивается сцена интимного свойства, я был вынужден заявить о своем присутствии.

— Свалившись с дерева? — осведомилась Эвелина. Взглянув на нее, он изобразил оскорбленную невинность.

— Спрыгнув с дерева. И перепугав маленькую бубо, можно было бы добавить. Видели бы вы, как взъерошились у нее перышки.

— Вы хотите сказать, что сидели на дереве еще до нашего появления? — спросила она.

— Нет, — саркастически заявил он, — я прополз на животе в траве, а потом взобрался на дерево, но вы меня не заметили.

Почувствовав, что попала в дурацкое положение, она немного смутилась.

— Боюсь, леди Эвелина и мистер Блумфилд, что вы нарушили мое уединение. А не наоборот.

— Я очень сожалею, мистер Пауэлл, — извинился Эрнст. Джастин грациозно кивнул головой.

— Но вы же не знали.

Та-ак, подумала Эвелина. Когда именно Джастин влез на дерево, не имеет значения. Но джентльмен немедленно обнаружил бы свое присутствие. И пусть даже возможность наблюдать свою птичку с такого близкого расстояния заставила его пренебречь непреложными законами общества, он все-таки не должен был так поступать.

И Эрнсту не следовало бы стоять тут в полном отчаянии, ломая руки. А следовало бы потребовать извинения. Она понимала, что к нему, как к иностранцу, надо отнестись более снисходительно, но сейчас у нее создалось не то настроение. По правде говоря, она была чертовски раздражена.

Взмокшее от пота платье прилипло к спине. Спина чесалась. Лицо у нее раскраснелось от солнца. Бедро, по которому стукала проклятая корзинка, пока она тащила ее в гору, болело. А поцелуй? Первый поцелуй, воплощение всех девичьих грез, оказался похожим… на ломтик поджаренного хлеба. Вернее, на кусочек морковки. Словом, на что-то здоровое и полезное.

Наверное, поцелуи Джастина в те времена, когда он еще слыл презренным бабником и бегал за юбками, были похожи на деликатес вроде черной икры, извлеченной из настоящей русской белуги.

И чем больше она думала о том, как, вспотевшая и раскрасневшаяся, она, словно прислуга, возилась с сандвичами, а Эрнст тем временем посапывал на одеяле, и о том, что Джастин наблюдал подобную картину, тем больше злилась.

— Ах! — вдруг воскликнула она и помчалась вниз по склону холма.

Мужчины сразу же перестали обмениваться примирительными междометиями и в тревоге посмотрели в ее сторону.

— Мисс Уайт?

— Послушайте, Блумфилд, — обратился к нему Джастин, — похоже, она сюда больше не вернется.

— Мисс Уайт! Прошу вас, вернитесь! Мне одному все не унести!

Она сбежала с холма, форсировала ручеек и наконец добралась до того места, где пони мирно пощипывал травку. Пока она отлавливала пони, появился запыхавшийся, раскрасневшийся Эрнст с велосипедом, которого было совершенно не видно под грузом одеял и корзин.

— Ну вот. Вы посидите, мисс Уайт, а я запрягу пони.

Он забросил вещи в тележку, запряг пони и взобрался на сиденье рядом с ней.

— Извините меня, леди Эвелина. Только я не понял, что произошло. Объясните мне, пожалуйста.

— Что произошло?

Она заметила, как он вздрогнул, и гнев ее заметно поубавился, а потом и вовсе прошел. Он действительно не имел ни малейшего понятия о том, что произошло.

Разве его вина, что она не экипировалась должным образом для марш-броска по пересеченной местности? Не виноват он и в том, что Джастин оказался на дереве. И уж конечно, Эрнст не виноват, что его поцелуи похожи на сырую морковку. Она ничего не имеет против сырой морковки, даже любит ее. Просто она ожидала черной икры. Она обязана перед ним извиниться.

— Меня смутило, что мистер Пауэлл стал свидетелем столь интимного момента. К сожалению, когда я смущаюсь, я иногда веду себя как ребенок.

Он вздохнул с таким облегчением, что она, не удержавшись, улыбнулась.

— Я подумал, что я виной всему.

— Нет, — заверила она. — Вы должны извинить меня за то, что я вела себя как капризная девчонка.

— Вы? Капризная девчонка? Никогда! — покачал он головой. — Вы настоящая леди. А мистер Пауэлл оказался там благодаря стечению обстоятельств.

Она взглянула на деревья, ожидая увидеть, как Пауэлл взбирается на одно из них, и очень удивилась, заметив, что он, прихрамывая, перебирается через ручей, направляясь к ним. Она бросила укоризненный взгляд на Эрнста.

— Он говорит, что его маленькая птичка теперь улетела и ему больше незачем оставаться здесь, — объяснил рнст. — И я для поддержания добрососедских отношений предложил ему поехать с нами.

Джастин, широко улыбаясь, подошел и уселся на дно телеги. Раскинув руки вдоль спинки переднего сиденья, он посмотрел на нее.

— Хороший парень Блумфилд, не так ли, Эви?

— Очень хороший.

Сам Джастин изображал из себя своего в доску рубаху-парня. Трудно поверить, что совсем недавно он демонстрировал свое превосходство и выражал негодование. Ей же все-таки не так легко было окончательно собраться с мыслями.

Всю дорогу до монастыря «Северный крест» Джастину пришлось любоваться затылком Эви. Так ему и надо.

Он понимал, что у Эви возникли кое-какие подозрения. Он умел превращаться в хамелеона. Нередко его жизнь зависела от умения незаметно перевоплотиться в один из полудюжины образов. Одним из них, которым он пользовался чаще всего, был образ безобидного дилетанта, каким он предстал сегодня, но ее трудно одурачить. Она едва ли поверила.

Однако он был уверен, что убедил и Эви, и Блумфилда в том, что сидел на дереве задолго до их приезда. Тогда как на самом деле он побывал возле коттеджа, арендованного Блумфилдом, и когда на его стук никто не ответил, решил заглянуть внутрь.

Удобно расположенная решетка для вьющихся растений позволила Джастину бесшумно подтянуться на руках, так что подоконник окна на втором этаже оказался на уровне его глаз. На кровати, повернувшись лицом к Джастину, лежал молодой человек с закрытыми глазами. На той стороне лица, которая не прижата к подушке, не было заметно никаких следов синяков или ссадин. А на другой?

Держась за подоконник рукой, Джастин покопался в кармане и выудил двухпенсовую монетку. Бросив ее в открытое окно, он услышал, как она, звякнув, покатилась по полу. Молодой человек приподнялся, глядя на монетку, и дал возможность Джастину разглядеть свою другую щеку. На ней тоже не было ни синяка, ни царапины.

Разочарованный, Джастин спустился вниз. Значит, у него в комнате побывал не Грегори Блумфилд. Но ведь еще оставался Эрнст. Воодушевленный мыслью удостовериться в своих подозрениях и не желая терять времени, Джастин решил отправиться следом за Эрнстом и Эви.

Он пересек поле и направился в ту часть леса, где раньше видел Блумфилда, распрягающего своего пони. Оглядевшись вокруг, он заметил Эви и Блумфилда, которые взбирались на холм, направляясь к вековому дубу на его вершине.

Нельзя сказать, что он прополз на животе все расстояние. Большую часть пути он просто шел, согнувшись.

Как только он оказался в лесу, сделать все остальное для него казалось сущим пустяком. Он влез на подходящее дерево, достал бинокль и принялся придирчиво рассматривать физиономию Блумфилда. Раскрасневшаяся и потная физиономия Эрнста мешала определить, имеется ли у него кровоподтек на челюсти. А уж когда гессенский проходимец вздумал положить руки на плечи Эви…

Поцелуй представлял собой жалкое зрелище. Вместо того чтобы вести себя так, словно он оскорбил ее, Эви должна бы поблагодарить его за то, что он вовремя упал, извините, спрыгнул, с дерева.

Да, он шпионил. Он и есть шпион. И занимается своим делом. Тщательный осмотр физиономии Блумфилда с близкого расстояния убедил его в том, что никаких синяков на ней нет. Хотя, возможно, следы от одной-двух затрещин могли бы добавить мужественности его внешности.

Джастин криво усмехнулся. Еще не все потеряно. Он пока не готов вычеркнуть Эрнста из списка подозреваемых. Блумфилд мог нанять кого-нибудь для налета на монастырь. Он мог притворяться, изображая беспокойство. Безнадежно влюбленный осел.

Джастин с огромным удовольствием представил себе, как он самолично помогает Блумфилду добавить мужественности его облику, подбив ему оба глаза. Наконец они остановились у монастыря «Северный крест». Эви, не промолвившая с ним ни слова, с тех пор как они пустились в дорогу, позволила Блумфилду помочь ей слезть с тележки. Молодой человек принялся суетиться, улыбаться… словом, вел себя отвратительно.

Джастин спрыгнул с телеги рядом с Эви.

— Поблагодари своего милого джентльмена, Эви.

Не обратив на него внимания, она подала руку Эрнсту:

— Благодарю вас за пикник, мистер Блумфилд. Я получила большое удовольствие.

— Это я получил удовольствие, — склонился к руке Эви Эрнст и с нежностью поцеловал ее.

Джастин зевнул.

— Извините. Меня что-то разморило на солнце. Не обращайте на меня внимания, продолжайте.

— Чтобы вы потом очернили происходящее? — милым голоском осведомилась Эвелина.

— Разве я так делал? — спросил Джастин, вытаращив глаза. — Извините. Какой я зануда. Просто я хотел бы, со своей стороны, тоже поблагодарить его. Спасибо, Эрнст, старина. Ты потрясающий парень!

Эви на мгновение зажмурилась. Губы у нее дрожали. Открыв глаза, она больше не смотрела на Джастина.

Джастин, глупо улыбаясь, говорил Блумфилду:

— Ну что ж, пока, дружище. Ой, что я? Ведь это я ухожу. Какой я рассеянный!

Эвелина закусила изнутри щеки, и Джастин мог поклясться, что она таким образом пыталась сдержать смех. Хлопнув Блумфилда по плечу, он направился к входной двери, потом обернулся, как будто хотел помахать на прощание рукой, и застыл на месте. Округлившимися от неожиданности глазами он стал всматриваться в кусты позади тележки. Потом поднес к глазам бинокль.

Блумфилд откашлялся и снова завладел рукой Эви.

— Леди Эвелина, я счастлив, что нам представилась возможность ближе узнать друг друга…

— Тс-с! — прошипел Джастин, отрывая глаза от бинокля и сердито глядя на них. — Бубо! Я ее только что видел. Вон там!

— Вот как? — Эрнст взглянул в сторону кустов, глотнул воздуха и подошел ближе к Эви. — Леди Эвелина, — прошептал он, — окажите мне честь, позвольте еще раз пригласить вас…

— Умоляю вас, тише, — прошептал Джастин, не отрываясь от бинокля и прижимая одну руку к сердцу. — Она волнуется!

Блумфилд, испуганный и несчастный, кивнул головой, на цыпочках прошел мимо Эви и взобрался на тележку. Потом осторожно взялся за вожжи.

— Спасибо, — беззвучно, одними губами произнес Джастин.

Блумфилд кивнул и торопливо прошептал:

— На днях я специально привезу сюда велосипед, что бы вы могли прокатиться! — И уехал.

Эви смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду. Потом взглянула на Джастина. Он выплюнул травинку, засунутую между зубами, и улыбнулся.

— Как вам не стыдно, — проговорила она, подходя к нему.

— Мне стыдно, — заверил он ее. — Почти все время. Но сегодня, — он помедлил, прикидывая, — сегодня мне не было стыдно.

Она поднялась на две ступеньки. Чтобы взглянуть ему в глаза, ей пришлось запрокинуть голову, открыв изящную линию шеи.

— Вы должны извиниться перед мистером Блумфилдом.

— Забудьте о нем.

Она не ответила и взялась за ручку двери. Он обогнал ее и распахнул перед ней дверь.

— Ладно. Но почему я должен извиняться?

Она прошла впереди него в холл. Он последовал за ней.

— Почему? — настойчиво повторил он. Она даже не потрудилась оглянуться.

— Если в кустах была птица бубо или какая-либо другая, то я сиамская королева.

И тут из двери где-то в середине коридора появился Беверли. Увидев Эвелину, он хотел спрятаться, но она его заметила.

— Беверли! Задержитесь на минутку.

— Всего на минутку, мадам? Обычно ваши обмены любезностями с прислугой продолжаются гораздо дольше.

— Я хочу спуститься в винный погреб, Беверли, — констатировала Эвелина. — Будьте любезны, дайте мне ключи.

— Погреб не заперт, мадам, — ответил Беверли. — В погребе нет ничего такого, что стоило бы украсть. Возможно, несколько бочек старого сидра. Бригадный генерал тонким вкусом не отличался. По правде говоря, верхом кулинарного искусства он считал карри, которое готовил его индийский повар.

Беверли взглянул на Джастина, словно подозревал, что он унаследовал столь же низменные вкусы.

— Ладно, — отозвалась она, обращаясь к Беверли и игнорируя Джастина, что ему явно не понравилось. — Вы не возражаете, если я проверю сама?

— Напротив, мисс. Если бы вы не проверили, я мог бы подумать, что нарушилась естественная последовательность событий.

Эвелина не потрудилась ему ответить. Обогнув стоявшего на пути дворецкого, она вошла в малую гостиную. Джастин следовал за ней по пятам.

— Эви, неужели вам и впрямь хочется ползать по старому, пахнущему плесенью подземелью?

— Да, — ответила она, направляясь к низкой двери, расположенной сбоку от камина.

Дверь действительно оказалась не заперта и без труда открылась с первой попытки. У лестницы стоял маленький латунный фонарь. Эвелина на ощупь зажгла его и начала спускаться вниз по каменным ступеням, таким старым, что они были вытоптаны по центру. Джастин шел за ней следом.

— Вам не обязательно идти со мной, — пробормотала она возмутительно холодным тоном, который придавал ему решимости узнать, что скрывается за тонированными линзами и задумчивым выражением лица.

— Надеюсь, вы не станете возражать, если я позволю себе выпить? У меня страсть к сидру. — Он улыбнулся обворожительной, даже обезоруживающей улыбкой. Но она лишь холодно взглянула на него.

— Как вам будет угодно.

Что касается винного погреба, то он действительно представлял собой жалкое зрелище. На ветхих шатких полках она обнаружила несколько дюжин бутылок самых заурядных итальянских вин, пару фляг какого-то бренди и покрытую плесенью старую бутылку мадеры, а также, как предупреждал Беверли, полдюжины бочек, выстроившихся вдоль стены.

— Похоже, что старина Беверли прав.

— Нет, — ответила Эвелина и, подняв повыше фонарь, огляделась вокруг. Огонек фонаря высветил контуры ее лица, блеснул на стеклах очков. Выбившаяся из прически прядь волос отбрасывала причудливую тень на ее щеку.

Она с победным возгласом бросилась к стоявшей в стороне от других бочке, крышка с которой была снята и находилась рядом, прислоненная к стенке. Поставив фонарь на земляной пол, Эвелина перегнулась через край бочки и заглянула внутрь. Она оказалась такой маленькой, что верхняя часть ее тела целиком исчезла в бочке.

— Черт побери! — глухо прозвучал из бочки ее голос. Она подпрыгнула, брыкнула ногой и, пыхтя от напряжения, завозилась в бочке.

— Помочь? — спросил Джастин.

— Сама справлюсь! — глухо прозвучал откуда-то из глубин ее голос. — Я уже почти… Вот! — Она появилась из бочки с победоносным видом, держа в каждой руке по бутылке. Лицо ее испачкалось пылью, в волосах запуталась паутина.

— Ну и что вы держите?

— А это, мистер Пауэлл, две из десяти бутылок Шато Лафит-Ротшильд. Тех самых, которые ваш дедушка спрятал здесь накануне приезда вашего батюшки в монастырь в 1886 году.

— Да уж, поступок вполне в стиле старого вояки. Но как вы узнали о таком факте?

— Я читала его дневник. Он был военным до мозга костей, не так ли? Все у него учтено, все подтверждено документами, пусть даже следующие поколения, узнав кое о чем, плохо о нем подумают.

Джастин рассмеялся.

— Сомневаюсь, что ему приходило в голову, будто кто-нибудь сможет с ним не согласиться или счесть его недостаточно проницательным.

Она помедлила, потом смущенно добавила:

— Вам, наверное, было трудно вместе. Вы с ним такие разные.

«Господи, да она, кажется, всерьез этим обеспокоена».

— Дорогая моя девочка, — тихо прошептал он, — не считайте наши трудности семейной трагедией.

— Но он ожидал, что вы станете не тем, чем вы стали. Вам пришлось очень нелегко, когда вы поняли, что не соответствуете его представлению о том, чем вы должны стать.

Джастин нахмурил лоб, не зная, как бы ее успокоить, и удивляясь тому, что ее тревожат такие пустяки. Члены его семьи не знали о необычном повороте его армейской карьеры и, хотя они разочаровались тем, что он нарушил существовавшую много поколений традицию, оставив военную службу, трагедию из такого поступка никто не делал, кроме бригадного генерала и его старых армейских приятелей.

Надо как-то объяснить такие вещи Эви, потому что ее обеспокоенность вызвана чем-то большим, чем сопереживание. Здесь присутствовало что-то личное. И ему хотелось как-то приободрить ее. Очень хотелось.

— Меня никогда не трогало, что думает генерал, Эви. — Джастин наклонился над бочкой, раскинув руки вдоль ее края. Эви придвинулась ближе, пытливо вглядываясь в его лицо.

— Не может быть. Ведь он ваш дедушка. Джастин задумался.

— Мне повезло. Между нами вставал мой отец. Он не позволял своему тестю запугивать меня, лишать меня права выбора или унижать в угоду своим амбициям. Мой отец потратил многие годы, пытаясь стать таким, чтобы тесть мог им гордиться, и ему это удалось, хотя принесло не удовлетворение, а страдания. И вот однажды, проснувшись, как он сам рассказывал, он понял, что в процессе превращения в того, кем хотел его видеть генерал, он почти забыл, к какому идеалу он сам имел намерение стремиться.

Она слушала его, трогательно приоткрыв рот, словно ребенок сказку.

— Все мы стремимся к своему идеалу человека, которым мы стали бы, если бы нашли в себе храбрость, честность и силу, чтобы сделаться таким человеком.

Пока он говорил, она придвигалась все ближе и ближе к нему, словно ее тянуло магнитом.

— А ваш отец научил вас, как достичь идеала?

Он протянул руку и кончиками пальцев убрал упавший на ее щеку локон. Кожа у нее была теплой и гладкой.

— Да, — пробормотал он.

Она опустила глаза, ресницы коснулись щеки. Он хотел снова протянуть руку, чтобы приласкать ее. Но она открыла глаза и взглянула на него проницательным, оценивающим взглядом.

— Идеалом, к которому вы стремились, был, наверное, праздный, любезный, надменный бездельник?

У него опустились руки.

— Нет, я так не думаю, мистер Пауэлл, — не согласилась она. — По правде говоря, я даже думаю, что вы совсем не тот, кем стараетесь казаться.




Глава 15


Она его поймала. Она воспользовалась его потребностью успокоить ее, чтобы разоблачить его и заглянуть под маску, которую он носит. А он-то чуть ли не признался ей, что имеет идеалы, принципы и ценности, за которые готов бороться.

К сожалению, для того чтобы выполнять свою работу, приходилось делать вид, что именно таких вещей Джастину Пауэллу недостает. Он играл роль эксцентричного английского джентльмена, дилетанта, чрезмерно воспитанного и слегка чудаковатого. Когда он случайно проболтался, она, слава Богу, ему не поверила. Особенно после его очаровательного вдохновенного монолога.

Ему показалось, что он чувствовал на себе ее испытующий взгляд в течение нескольких минут, хотя на самом деле он длился не более пары секунд. Потом, словно лед, тающий под теплым дождем, он расслабился и, лениво облокотившись на бочонок, внимательно уставился на свою руку, изучая ногти.

— Вам показалось.

— Извините, но это видно невооруженным взглядом.

— Даже так? И что же я, по-вашему, такое?

— Играете роль Бездельника Ирвина. Но нельзя быть одновременно и строгим поборником высоких моральных принципов, и беспечным разгильдяем.

— Не пойму, что вы имеете в виду.

Она легонько похлопала его по груди, глаза ее сверкали от возбуждения. Она выглядела просто восхитительно.

— Все-то вы понимаете, — подтвердила она, отступая от него на маленький шажок. — «Когда мне стало понятно, что я стал свидетелем сцены интимного свойства, мне оставалось лишь спрыгнуть с дерева», — произнесла она, подражая его манере речи.

— Силы небесные! Неужели я действительно говорю так высокопарно?

На ее губах появилась торжествующая улыбка.

— Именно так.

— Но мне бы очень не хотелось, чтобы вы считали меня самодовольным ослом.

Оттолкнувшись от бочонка, он подошел к ней поближе и навис над ней, глядя сверху, вниз. В его позе неожиданно появилось что-то хищное. Он слегка наклонил голову, принюхался к ней, пытаясь воспринять ее и другими органами чувств, кроме зрения. Его взгляд скользнул вниз по щеке, горлу, груди, потом вновь поднялся к лицу. Он приоткрыл губы, как будто пытаясь определить на вкус, что же такое изменилось в самой окружающей их атмосфере.

И его действия сработали. Уверенность, буквально написанная на ее лице, мало-помалу исчезла, уступив место смятению. Ее глаза под стеклами очков округлились. Она отступила на полшага, подняла руку к шее и принялась крутить верхнюю пуговку застежки.

Он достиг своего, но победа его не обрадовала. Ему нужно было лишь дать ей понять, что он очень хотел бы прикоснуться к ней, поцеловать ее, чтобы она забыла о том, что он рассказал ей о себе. А он привел ее в смятение. Остановиться он уже не мог. По крайней мере пока. Теперь у него появился предлог сделать то, что давно хотелось.

— Если я и разозлился, Эви, то исключительно из-за вас.

— Из-за меня? — шепотом переспросила она с явным испугом. А ведь бояться ей нечего. Он не сделает ей ничего плохого.

— Да, — подтвердил он, на шаг приблизившись к ней. — Поцелуй Блумфилда представлял собой жалкое зрелище.

Глаза у нее потемнели от возмущения. Губы плотно сжались. А ведь они не должны быть напряженно сжатыми, они должны быть мягкими и податливыми.

— Вы не имели права подглядывать, — прервала она его. — И не надо обманывать относительно того, что вы боялись спугнуть вашу чертову птичку.

Разгневанная и воинственная, она стала еще более привлекательной. Она раскраснелась, глаза сверкали.

— Вы правы, — смиренно согласился он. — Но ведь я невежа, разве вы забыли?

— Вы невежа не больше, чем Эрнст.

При упоминании имени Эрнста он почувствовал приступ ревности. Ему было неприятно, что, называя его по имени, она как бы подчеркивает их близость.

— Согласен, что Эрнст не является невежей. Я бы не удивился, если бы он, прежде чем поцеловать вас, попросил разрешения.

Она прислонилась спиной к покрытой плесенью, влажной каменной стене. Янтарный свет фонаря высветил ее профиль. Занервничав, она расстегнула верхнюю пуговку своего строгого платья, открыв взору трогательную ямочку под горлом и даже не подозревая, что вводит его в искушение.

— Он сказал, что забылся, — пояснила она.

— Забылся? — Джастин расхохотался. Ему даже не пришлось притворяться, будто его забавляет объяснение Эрнста. Что мог знать какой-то бедолага о том, насколько может забыться мужчина?

Неодолимая сила потянула его подойти еще ближе к ней, так чтобы лишить ее всякого шанса убежать. Он наклонился над ней, вдыхая ее нежный, свежий запах, а последние крохи здравого смысла, еще оставшиеся у него, требовали, чтобы он отступил назад, пока не поздно. Ей следовало хотя бы попытаться убежать. А она, глупышка, осталась на месте. На лице ее появилось выражение уязвленной гордости.

— Почему вы смеетесь? Не верите, что кто-нибудь из-за меня может потерять голову? — У нее дрожал голос. — Что ж, возможно, так оно и есть. Но он сам так сказал, и я была бы вам благодарна, если бы вы не смеялись над этим. И над ним. И надо мной. — Ее губы — великолепные, полненькие, соблазнительные губы — дрожали.

Боже милосердный! Она ничего не понимает. Даже не подозревает. Он не должен пользоваться удобным случаем. Благородные мысли крутились в его голове, а сам он тем временем схватил ее за плечи и, наклонив голову, пробормотал:

— Он сказал, что забылся? Потерял голову? Я вам по кажу, что значит потерять голову.

Он наклонился ниже и овладел ее губами. Горячая волна чувственного удовольствия прокатилась по его телу. Ее губы… Господи, одно прикосновение к ним было настоящим праздником. Он услышал, как она тихо вздохнула и очень по-женски удивленно охнула, словно радовалась неожиданному подарку.

Ее восклицание глубоко тронуло его. Тело его, словно камертон, отозвалось на такой милый, радостный звук. Он вдохнул его с ее губ, приказав себе не спешить, но страсть уже овладела им, задав собственный ритм. Его руки скользнули вниз и обняли ее за талию.

Она была миниатюрная, хрупкая, как фарфоровая статуэтка, и такая же изящная. Но гибкая, словно веточка ивы, и очень женственная. И такая податливая. Прижав ее к себе, он почувствовал слабое сопротивление, но почти сразу же уловил тот миг, когда она сдалась.

Она не остановила его. Не вырывалась. Не отступила. Она стояла, запрокинув голову, и позволяла себя целовать. Пока еще не участвуя в процессе. Как нищий принимает подаяние или как богиня принимает поклонение. Она, наверное, и сама не сумела бы объяснить свое поведение.

Он приоткрыл рот, нежно поглаживая губами ее губы. Медленно, нежно лаская их. Но разгоряченная кровь заставила его ускорить движения.

Он сосчитал до десяти, продолжая играть ее губами, в полной уверенности, что сможет держать свои действия под контролем. Уж он-то не потеряет голову. Он принадлежит к числу людей, которые не теряют голову в любой ситуации. Но ему еще никогда не приходилось иметь дело с такой, как она. С ее нежными, раскрывшимися губками, требующими продолжения, с ее медленно пробуждающимся желанием.

Его руки скользнули вверх, остановившись там, где начиналась округлость грудей. Ее тело выгнулось. Самую малость. Совсем немного, но достаточно, чтобы прикоснуться грудью к его пальцам.

Он оторвался от ее губ, убрал руки подальше от искушения и взял ее за предплечья.

— Это и называется «потерять голову»? — насмешливо спросила Эви.

— Нет, — ответил он таким резким тоном, какого она у него раньше не замечала.

Она кивнула, восприняв его тон как заслуженный упрек. Она задала глупый вопрос. В свои двадцать пять лет она ничего не понимала, была настолько неискушенной в любовных играх, что даже не знала, куда девать руки, когда ее целует мужчина. Руки ее висели, словно гири на старинных часах, тогда как все остальное тело тянулось к нему, как будто желая, чтобы он вобрал его в себя.

На лице его застыло непроницаемое выражение. Гнев? Пожалуй. Но почему он рассердился? Она еще никогда не видела Джастина в гневе. Он бывал недовольным. Раздраженным. Но не сердитым.

Свои прекрасные зеленовато-голубые глаза он полуприкрыл, губы плотно сжал. Ну почему она во всем этом ничего не смыслит?

Он раскрыл ворот ее платья, который почему-то оказался незастегнутым. Большой палец скользнул под кружево и нащупал пульс у основания горла, а остальные пальцы обхватили ее шею под густой копной волос. Отклонив назад ее голову, он подушечкой большого пальца уловил замирающие удары пульса.

Она еще никогда в жизни не чувствовала себя такой женственной и вместе с тем такой возмутительно неумелой как женщина.

— Вы были правы, — изо всех сил стараясь казаться объективной, сказала она прерывающимся голосом.

Его большой палец принялся медленно описывать круги по ее грудной кости, разжигая огонь во всем теле. Ресницы ее затрепетали под стеклами очков, как крылья пойманной бабочки. Он не потерял голову; что-то неразборчиво пробормотав, он вдруг крепко прижал ее к груди, запустив пальцы в ее волосы, и впился губами в ее губы.

И вот тогда… Тогда ее руки нашли, что им делать. Тихо всхлипнув, она обвила ими его шею. Ее губы раскрылись, причем не как-нибудь робко, а полностью, желая получить что-то большее… что-то… Ах! Да! Вот оно!

Его язык проник глубоко в ее рот, лаская гладкую внутреннюю поверхность щек, прикасаясь к ее языку, заставляя звучать в ответ каждую струнку ее организма. Вот какова черная икра!

— Эви, — прошептал он.

Она слышала лишь нежные, влажные звуки грешных, пьянящих поцелуев. Его руки обвились вокруг ее талии, и она откинулась назад, заставляя его последовать за ней, прижимаясь бедрами к его бедрам.

Выругавшись, Джастин оторвался от губ Эвелины. Он содрогнулся от еле сдерживаемого желания и с шумом втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Он прижался к ней, испытывая сильнейшую эрекцию. Она вздохнула в сладкой истоме, как изнеженная кошечка, и призывно, как заправская кокетка.

Ее губы тронула улыбка. Невинная, грешная, несведущая и абсолютно все понимающая. Ему хотелось впиться зубами в ее пухлую нижнюю губу. Ему хотелось большего. Хотелось увидеть нежные, округлые груди, которые он ощущал под своими пальцами. Он хотел почувствовать ее на вкус, раздеть ее, поиграть с ней. Войти внутрь ее тела.

— Еще.

Он немного переместил ее, поддерживая равновесие одной рукой, и запустил другую руку под лиф платья. Пальцы его прошлись по грудной кости, словно играя на свирели. Все ее тело пело. Она затаила дыхание, замерев в ожидании продолжения.

Он опустил голову и расстегнул еще одну пуговицу, потом еще одну. И еще. И наконец раскрыл платье и обнажил порозовевшую грудь с нежно просвечивающими сквозь кожу, как на редком мраморе, венами. Грудь полненькую, хорошо развитую.

Он провел пальцами по соску и почувствовал, как он напрягся и затвердел, словно жемчужина. Его губы прижались к соску в страстном поцелуе.

Она издала какой-то горловой звук. Спина ее выгнулась еще сильнее, предлагая грудь. Он остановился, не отнимая язык от соска и дрожа от напряжения в результате такого самоограничения.

— Джастин?

Она запустила пальцы в его шевелюру, заставляя его наклониться и продолжать целовать ее. Она не могла говорить. Вместо слов из горла вырывались лишь судорожные вздохи.

Да что там говорить! Она даже телом своим не могла больше управлять. Он сам перемещал ее тело, которое становилось то безжизненным, то возбужденным, то беспокойным, то вялым, открываясь для все новых и новых наслаждений. И вдруг неожиданно такие великолепные поцелуи прекратились.

Она открыла глаза и увидела, что он расстегивает маленькие жемчужные пуговки на ее сорочке. Его загорелая, такая мужская рука резко контрастировала с белизной ее кожи. Его взгляд был сосредоточен на ее теле, которое он пытался оголить…

Ее тело. Ее маленькое, тощенькое, недоразвитое тело.

Сквозь дымку чувственных наслаждений до сознания добралась первая волна паники. Отыскав его запястья, она сжала их, не позволяя ему раздевать ее. Он встретился с ней взглядом и понимающе кивнул.

Она права, что запаниковала. Он пришел в себя. Такой мужчина, как он, ожидает, наверное, большего. Большего опыта. Чего-то более изысканного. Более женственного. И крылышки, которые, как ей показалось, расправились за ее спиной, вновь сложились, обратив ее в темный маленький комочек.

— Конечно, вы правы, — пробормотал он, старательно водворяя на место полы ее лифа. — Вы, должно быть, считаете меня последним мерзавцем. Извините.

Он поднял ее на ноги, отступил на шаг и отвернулся.

— Вы сможете простить меня? — спросил он, тяжело дыша. — И будете ли вы снова чувствовать себя в безопасности рядом со мной? Нет. Разумеется, нет. Что за глупый вопрос.

Он прошелся взад-вперед по неровному каменному полу, отбрасывая тень на покрытую плесенью дальнюю стену.

— А если я пообещаю никогда больше не прикасаться к вам?.. — осведомился он. — Я бы уехал, клянусь вам, я бы уехал. Но если бы только я мог объяснить вам…

— Я понимаю, — ответила она. Ее голос звучал так разумно, так спокойно, несмотря на то что внутри ее все дрожало.

Он остановился и взглянул на нее.

— Понимаете?

— Конечно. Вы же говорили мне, что перевоспитались.

Он наморщил лоб в полном недоумении.

— Какое отношение имеет мое перевоспитание ко всему произошедшему?

Она попыталась застегнуть пуговицы, пальцы не слушались. Но по крайней мере голосом своим она пока владела.

— Ну что ж, наверное, вы действительно потеряли голову.

— Боже милосердный! — Его губы тронула саркастическая улыбка. — Пожалуй, можно и так сказать. Но меня подобное не оправдывает.

— Не оправдывает. Но объясняет. Наверное, похоже на пристрастие к опиуму у наркомана.

Он стоял, не двигаясь и пока ничего не понимая.

— Я хочу сказать, что бабник, наверное, сходен с наркоманом, — пояснила она.

— Не возьму в толк, о чем вы говорите?

— О вашем перевоспитании. Вы действительно перевоспитались, я верю вам. Думаю, что вы давно перевоспитались, что подтверждается вашим поведением до нынешнего случая. Я имею в виду то, что произошло здесь за последние несколько минут.

Эвелина все острее ощущала, что, хотя голос свой она контролировала, сами слова ей как будто не подчинялись. Казалось, она не могла остановиться.

— Я хочу сказать, что, имея такую склонность, вы, наверное, не утрачиваете ее, если надолго оставляете ее без утоления? — упрямо продолжала она свои абсолютно дурацкие рассуждения. — Думаю, как езда на велосипеде. Заключаете женщину в объятия — и вся прежняя магия возвращается. Я теперь хорошо понимаю, почему вы пользовались таким успехом, — подытожила она.

— Может быть, вы сошли с ума? — спросил он.

— Нет. Я так не думаю, — честно ответила она. — Я просто пыталась убедить вас, что знаю, что мне нечего бояться вас и что произошедший… эпизод является чистой случайностью и вы не допустите… — Господи, она сейчас расплачется! Она закусила губу и заморгала, как летучая мышь, ослепленная лучом света. И куда девались ее проклятые очки? Наверное, они соскользнули, когда они… Но она без них чувствует себя голой! А! Вот они. Валяются на полу. Она подняла очки и водрузила их на нос. И сразу почувствовала себя лучше. Более защищенной.

Почему он смотрит на нее так сердито?

— Ну так вот, — напряженно продолжала она, — я думаю, что секс похож на наркотик. — Он что-то прорычал, но она не обратила внимания. — Ведь наркоману было бы трудно устоять, если бы представился любой шанс удовлетворить свое порочное пристрастие. Особенно после долгого воздержания.

— Любой шанс? Даже если это вы? — сухо спросил он. Она побледнела, но продолжала упрямо гнуть свою линию:

— Ну конечно. Даже если это я.

Он наклонился вперед. И она едва удержалась, чтобы не отпрянуть назад. Он был в ярости. За последние полчаса она сделала так много открытий. Во-первых, она увидела, как он рассердился, причем не один раз, а дважды, теперь она видит, что он просто рассвирепел.

Он стоял в ярде от нее, сжимая и разжимая кулаки.

— Но вы несете какой-то бред сумасшедшего!

Она судорожно глотнула воздух. Он схватил ее за предплечья, приподнял над полом и прижал к себе.

— Я потерял голову, потому что хочу тебя. Тебя, Эвелину Каммингс-Уайт. Я хочу заняться с тобой любовью, хочу почувствовать тебя под собой, каждый нежный, гибкий дюйм твоего тела. Я хочу почувствовать твое голое тело своей рукой, своими губами, своей плотью. Хочу испробовать тебя на вкус, хочу овладеть тобой!

Не следовало ему говорить ей такие слова! Потому что ее охватило не только смятение, но и страстное желание. Она ему поверила. Ее изумление превратилось вдруг в восхитительное ощущение собственной силы. Он хочет ее. Настолько, что потерял голову.

Впервые в жизни Эвелина почувствовала себя восхитительно женственной — женщиной до мозга костей. И впервые в жизни она не стала критически оценивать свою реакцию, а просто подчинилась ей. Она решительно подняла руки и прижалась к его груди, ощущая ладонями удары его сердца. Она, именно она заставила его сердце биться так гулко.

Очень довольная собой, она заглянула ему в глаза из-под густых ресниц.

— Правда? — спросила она.

— Что — правда?

— Правда, что ты хочешь меня?

Он опустил руки и отступил на шаг.

— Ты насмехаешься надо мной, Эви? — задал он осторожный вопрос.

— Нет, — сразу же ответила она. — Я пытаюсь соблазнить тебя. Хочу, чтобы ты поцеловал меня. И проделал все Другие вещи.

— Черта с два ты хочешь! — сердито вырвалось у него. Он стоял, не двигаясь с места, в позе борца, ожидающего нанесения первого удара.

Ее взгляд переместился с его лица вниз, скользнул по торсу и остановился на брюках, под застежкой которых виднелось внушительное утолщение. Она вдруг поняла, что ее ждет. Он… увеличился в размере. Джастин проследил направление ее взгляда.

— Да, — наконец произнес он. — Я хочу тебя. Это уже очевидно.

— Совершенно очевидно. — Она понимала, что должна бы ужасно смутиться, что должна бы упасть в обморок от стыда, и где-то в глубине души была и смущена, и сконфужена. И если бы он вдруг сейчас снисходительно усмехнулся, она непременно провалилась бы сквозь пол.

Но он не усмехнулся. Судя по всему, он потрясен не меньше, чем она. Даже его саркастическое замечание произнесено дрожащим голосом.

— В таком случае, — нерешительно произнесла она, не отводя взгляда от его лица, — нельзя ли нам снова проделать все то же самое?

— Нет.

— Ну пожалуйста!

— О Господи! — взмолился он.

— Значит, что ты по-прежнему говоришь «нет»?

Он проиграл.

Он крепко обнял ее, впился губами, словно изголодавшийся, в ее губы; его язык вторгся глубоко в ее рот, позволяя ему наслаждаться ее вкусом. Он издал какое-то горловое рычание, как будто демонстрируя тем самым, что Рубикон перейден и настоятельная половая потребность одержала верх над остатками угрызений совести.

На сей раз ей оказалось недостаточно просто пассивно принимать проявления его страсти. Теперь она, глупая девчонка, была намерена участвовать в процессе. На свою погибель. Или на его. Она отвечала на его страстные поцелуи, приоткрыв рот, прикасаясь языком к его языку и проводя собственное исследование.

— Эвелина, — отрываясь от нее и с трудом переводя дыхание, произнес он. — Эви. Ты не знаешь. Ты не понимаешь…

— Да. То есть нет. Я не знаю, — произнесла она как в полусне. — Ты меня хочешь? Так покажи мне как. Прошу тебя.

— Да. О да.

Она рванула застежку его сорочки, расстегнула пару пуговиц, а остальные, оторвавшись, запрыгали по каменному полу. Ее рука скользнула под сорочку. Он замер при ее прикосновении, прервал поцелуй, хотя и не отпустил ее губы, и закрыл глаза, смакуя пьянящее ощущение.

— Джастин, — прошептала она, не отрываясь от его губ. Он прижался лбом к ее лбу. Она сломала его грамотно выстроенную оборону. Она разоружила его. Прикоснувшись пальчиками к его сердцу, она начисто смела его тщательно охранявшуюся долгие годы независимость. И он вдруг до смерти испугался.

Потому что ради нее он готов был на все.

Осознав свое поведение, он резко поднял голову и рывком поставил ее на ноги. Он не мог больше оставаться с ней. И не мог пуститься в объяснение причин, потому что не успел бы произнести первое предложение, как снова схватил бы ее в объятия. А если бы начал целовать, то его Уже ничто не остановило бы.

— Прикажи мне остановиться, — попросил он.

— Я не хочу, чтобы ты останавливался.

Он издал какой-то сдавленный звук и поднял глаза к небу.

— Хочешь.

Подтверждая полную уверенность в своих словах, она сразу же покачала головой. Колючая, смешная, трогательная, умненькая, она была абсолютно неопытной, потому что безапелляционно заявила, что не намерена останавливать его. Так что ему теперь приходилось рассчитывать исключительно на самоконтроль.

— Проклятие! — рявкнул он и, оттолкнув ее, бросился вверх по лестнице, преодолевая по две ступеньки сразу. Наверху он схватился за дверную ручку и толкнул дверь. Дверь не открывалась.

Он потряс дверь. Никакого результата. Он приналег на дверь плечом. Безуспешно.

— Пропади все пропадом! — взревел он.

— Джастин?

Оглянувшись через плечо, он увидел, что она с фонарем в руке уже поднялась до половины лестницы. Он стукнул в дверь лбом.

— Джастин! С тобой все в порядке?

— Да! То есть нет! Оставайся на месте. Мы здесь заперты.

— Но может быть, я могла бы…

— Нет!

— Послушай, все получается совсем неправильно, — каким-то странным тоном вымолвила она. Он насторожился: она хихикала. — Я хочу сказать, что, наверное, мне, как непорочной девице, а не тебе следует стучать в дверь и требовать, чтобы ее открыли.

— Убирайся! — взмолился он, чувствуя, что все его душевные силы исчерпаны и он больше не может сопротивляться ей.

Если он заглянет сейчас в ее веселые, озорные глаза, ему конец. Он и без того с трудом удерживался на расстоянии от нее. Когда она в таком озорном настроении, у него нет ни малейшего шанса устоять против нее. Выругавшись, он снова принялся стучать кулаком в тяжелую дубовую дверь.

— Выпустите нас! Черт бы вас всех побрал!

Дверь неожиданно распахнулась, яркий свет ослепил его. Он прищурился. Перед дверью в погреб стояла группа людей: две дамы в дорожных шляпках, незнакомый мужчина в очках, несколько рабочих, заглядывавших внутрь погреба через плечо, и как всегда невозмутимый Беверли. А также Мэри.

Он слышал, как Эвелина поднялась по лестнице за его спиной. И тут проявились все его защитные инстинкты, о существовании которых он даже не подозревал. Он встал между Эвелиной и глазеющей на них толпой.

— Кто, черт возьми, вы такие? — сурово спросил он, заправляя в брюки полы сорочки.

— Я миссис Эдит Вандервурт, — представилась стоявшая ближе всех дама, чуть сморщив тонкий аристократический носик.

— Кто? — раздраженно переспросил он. Испачканный пылью, измученный всем случившимся, он пребывал в самом отвратительном настроении.

— Я невеста.




Глава 16


Мэри заметила, как Беверли что-то сунул украдкой в карман своего пиджака. Она предполагала, что ключ от винного погреба.

«Уж эти мужчины! — подумала она. — Деликатности у не больше, чем у кузнечного молота». Тем не менее она не могла не признать, что его предприимчивость, судя по всему, дала свои результаты. Мистер Пауэлл вышел из погреба, потеряв полдюжины пуговиц, и Эвелина выглядела растрепанной. Верхние пуговицы на ее платье оказались расстегнуты, глаза сияли, как звезды, а щеки раскраснелись.

Мэри заговорщически показала Беверли два поднятых больших пальца. Он в ответ закрыл глаза и вздрогнул.

— Миссис Вандервурт, мы вас не ждали! — воскликнула Эвелина.

— У вас выбились волосы из прически, — только и услышала она в ответ от миссис Вандервурт, которая передала перчатки молчаливой женщине под вуалью, стоявшей рядом с ней.

Вздрогнув от неожиданности, Эвелина подобрала выбившиеся пряди волос и на ощупь заколола их шпильками.

— Дверь захлопнулась, и мы не могли выбраться, — объяснила она.

— Понятно, — изрекла миссис Вандервурт, задержавшись взглядом на Джастине Пауэлле. На ее вопросительный взгляд он ответил сердитым взглядом, что было на столько не похоже на покладистого шалопая, каким его знала Мэри, что она вгляделась в него повнимательнее.

Развернув плечи, словно уличный драчун, он прикрывал Эвелину. Судя по всему, у него было отвратительное настроение. Откровенно говоря, выглядел он просто восхитительно.

— Миссис Вандервурт, — обратилась к ней Эвелина, — позвольте представить вам Джастина Пауэлла, владельца монастыря «Северный крест».

Миссис Вандервурт чуть наклонила голову.

— Как поживаете?

— Надеюсь, хорошо, — пробормотал мистер Пауэлл. И вдруг выражение его лица неожиданно изменилось, и он стал необыкновенно любезным.

«Вот так штука!» — удивилась Мэри, заинтригованная таким перевоплощением.

— Мистер Пауэлл, — продолжала окончательно расстроенная Эвелина, — познакомьтесь, это моя клиентка, миссис Вандервурт.

— Очень рад, — вымолвил Джастин. — Вы извините нас за наш вид? — Он одарил ее обаятельной улыбкой, однако Мэри показалось, что в его вопросе прозвучало скрытое предупреждение. — Вы должны принять во внимание, что мы спустились в мерзкую дыру в поисках достойного напитка, чтобы провозгласить тост за вас на предстоящем свадебном банкете. И нашли его. Где вино, Эви? А-а, вот оно.

Эвелина молча протянула миссис Вандервурт две покрытые плесенью бутылки. Джастин кивнул с довольным видом, словно учитель, ученик которого правильно ответил на устном экзамене.

Миссис Вандервурт взглянула на этикетки.

— Очень мило.

Джастин придал физиономии выражение глубокого сожаления.

— Трудно передать, как мне жаль, что мой предок так отвратительно обходился с вашей бабушкой. Надеюсь, что после свадебного торжества душа старушки успокоится.

Если Мэри не уяснила, о чем идет речь, то миссис Вандервурт, очевидно, поняла. Она взглянула на Эвелину, которая поежилась, чувствуя себя виноватой.

— Очень любезно с вашей стороны, мистер Пауэлл, — отозвалась миссис Вандервурт. — Но независимо от моего сентиментального желания сочетаться браком именно здесь я считаю, что прошлое лучше оставлять в прошлом. Уверена, что вы со мной согласны.

Не дожидаясь ответа, она продолжала:

— Не пошлете ли вы одного из своих людей помочь моему секретарю Куэйлу? Он находится возле дома. Не сколько дней назад он заболел, но не пожелал оставаться в постели и приехал вместе с нами. Только вот войти в дом без посторонней помощи он не может.

Эвелина огляделась вокруг и заметила Беверли, который пытался под шумок уйти через боковую дверь.

— Беверли! Нужно помочь человеку миссис Вандервурт войти в дом.

— Лечу, мадам. — Беверли поманил пальцем шофера — того самого мужчину в очках — и, жестом приказав ему следовать за собой, удалился.

— Как я уже предупреждала вас, — продолжала миссис Вандервурт, — я привезла с собой свой обслуживающий персонал: Гектора, шофера, Куэйла, секретаря, и Грейс Анджелину Роуз, мою камеристку. — Она жестом указала на высокую молчаливую женщину. — Я ожидаю приезда гостей примерно завтра или послезавтра. Потом прибудет и мой жених. — Он помедлила. — Надеюсь, не возникнут проблемы, леди Эвелина?

Разговаривая, она окидывала взглядом заново отштукатуренные стены, только что натертые воском полы и начищенное до блеска серебро на пристенном столике. Ее взгляд не одобрял и не осуждал, он просто оценивал.

Когда ее взгляд вновь упал на Эвелину, у Мэри создалось впечатление, что ее маленькая приятельница тоже подверглась оценке и… осуждению, как женщина, только что побывавшая в объятиях мужчины. Она взглянула на Джастина, по виду которого сразу можно было догадаться, что он участвовал в какой-то сомнительной акции и остался ею очень доволен.

Он скрестил на груди руки в попытке скрыть отсутствие нескольких пуговиц на своей сорочке. Его зеленовато-голубые глаза были полуприкрыты веками, на губах блуждала обезоруживающая улыбка.

— Так вы не думаете, что могут возникнуть какие-нибудь проблемы? — повторила миссис Вандервурт, обращаясь к Эвелине, не глядя на Джастина. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что американская леди на самом деле спрашивала, сможет ли Эвелина держать под контролем себя и Джастина Пауэлла, до тех пор пока миссис Вандервурт не уедет отсюда. Эвелина покраснела до корней волос.

— Нет, никаких проблем не возникнет, — вмешалась Мэри, потому что Эвелина на какое-то время утратила дар речи. — Леди Эвелина измучилась, готовя все к предстоящим торжествам. Только взгляните на нее, бедняжку.

Открылась входная дверь, избавив Мэри от необходимости давать дальнейшие объяснения. Поддерживая с двух сторон тщедушного молодого мужчину, вошли Беверли и Гектор, шофер миссис Вандервурт.

Бедняга предстал в ужасном состоянии. Светловолосый, среднего роста, он ковылял между двумя мужчинами, хватая ртом воздух. Кожа у него имела нездоровый вид и блестела от пота.

— Силы небесные! — в тревоге воскликнула Эвелина. — Мэри, пошли Бака в город, пусть телеграммой вызовет доктора.

Мэри помчалась исполнять приказание, но молодой человек жестом остановил ее:

— Спасибо, но не надо, я вас прошу.

— Боже мой, — вполголоса проговорила Эвелине миссис Вандервурт. — Ему стало значительно хуже. Наверное, надо все-таки послать за доктором.

Больной покачал головой.

— Доктор ничем не сможет помочь, — ответил он. — Это малярия, мэм. У меня в чемодане есть лекарство. Мне просто нужен покой.

— Помогите ему, прошу вас, — сказала миссис Вандервурт.

— Конечно, мадам. Так мы и сделаем, — уверила ее Эвелина. — Мэри, проводи, пожалуйста, миссис Вандервурт и… гм-м… Грейс Анджелину Роуз в их комнаты. Беверли, ступайте за мной.

Эвелина проводила секретаря миссис Вандервурт в его комнату и задержалась, чтобы убедиться, что его удобно устроили. Затем она удалилась, пообещав заглянуть позднее.

Торопливо вернувшись в главный холл, Эвелина надеялась исправить неблагоприятное впечатление, которое она и бросившаяся ей на помощь Мэри, несомненно, произвели на миссис Вандервурт. Но в холле уже никого не было. Даже Джастин ушел.

В ее голове сразу же возникли предположения, выводы; и всяческие страхи, причем все они не имели ни малейшего отношения к миссис Вандервурт.

О чем он думает? Может быть, он в данный момент упаковывает вещи, поздравляя себя с тем, что вовремя ускользнул? Наверное, ей не следовало хихикать, но ситуация показалась настолько абсурдной, что она не могла сдержаться, тем более что он молотил кулаками в дверь как одержимый. Или как человек, охваченный смертельным страхом. Чего он боялся? Может быть, ее? Любопытно узнать, она его интересует так же, как он ее, или нет? Несколько минут спустя вернувшаяся в холл Мэри застала ее все еще стоящей на месте в размышлении. Она сказала, что леди легла отдохнуть перед обедом и что Бак отнес ящики, прибывшие на имя миссис Вандервурт, в ее апартаменты, добавив, что мадам, кажется, была недовольна слишком быстрым прибытием ящиков.

— А где мистер Пауэлл? — самым безразличным тоном спросила Эвелина.

— Он ушел сразу же после вас. Поискать его?

— Нет-нет, — торопливо отказалась Эвелина. — Я просто так поинтересовалась, куда он ушел.

Мэри кивнула:

— Пойду все-таки поищу его. Вам явно хочется поговорить с ним…

— Нет! — воскликнула Эвелина, лихорадочно подыскивая какое-нибудь правдоподобное объяснение своему интересу к Джастину. — Дело в том, что мистер Пауэлл вообЩе не должен был находиться здесь. — Объяснение звучало удачно и правдиво. — Он обещал не попадаться на глаза миссис Вандервурт, когда она приедет. — Эвелина вдруг остановилась, пораженная догадкой, и беспомощно взглянула на Мэри. — А вдруг он действительно уехал, а?

Мэри фыркнула, словно мысль показалась ей совершенно вздорной.

— Меня, конечно, его дела не касаются, — пояснила Эвелина, — но если бы он уехал сейчас, то его отсутствие существенно осложнило бы работу. Дом очень старый. Здесь есть множество такого, о чем только ему известно. Возьми, например, хотя бы дверь в погреб!

— Дверь?

— Да, дверь в винный погреб, — кивнула Эвелина. — Кто бы мог догадаться, что дверной замок там захлопнется сам по себе? Что-нибудь не так, Мэри? Ты как-то странно смотришь.

— Все в порядке, Эвелина. Просто я задумалась о странностях старых домов и старых дворецких.

— Какое отношение имеет одно к другому? — наморщив лоб, спросила Эвелина.

— Просто это старая французская поговорка.

— Вот как? Ну ладно, я ухожу. А ты продолжай заниматься тем, чем занималась.

— В таком случае я займусь Баком.

— Что? — резко остановившись, воскликнула Эвелина.

— Я шью ему ливрею для свадебного торжества. Не может же он везти новобрачных в одежде из домотканой материи.

Эвелина покраснела. Почему-то в последнее время ее одолевали грязные мысли.

Мэри протянула руку и потрепала ее по щеке.

— Проснись, спящая красавица, — ласково промолвила она и выпорхнула из холла, наверное, отправилась на поиски Бака.

Эвелина поспешила в противоположном направлении, испытывая настоятельную потребность укрыться в уединении своей комнаты, чтобы собраться с мыслями. Она закрыла за собой дверь, заперлась изнутри и бросилась на кровать.

Она все еще чувствовала на себе его руку, слышала его голос, ощущала его вкус. Она стала теперь настолько безнравственной особой, что даже почти не обратила внимания на то, что миссис Вандервурт чуть не застала их в момент… совершения безнравственного поступка. Он целовал ее, и ей нравился его поцелуй. А ему нравилось целовать ее, в чем она ни капельки не сомневалась.

С мужчинами она всегда была исключительно осторожна. Со времени своего первого выезда в свет она тщательно наблюдала за всеми нюансами отношения мужчин к себе. Она научилась быстро распознавать притворный интерес к себе, что помогало ей первой положить конец ухаживанию. Бывало, конечно, что она и влюблялась, но она никогда не позволяла себе верить во что-то серьезное.

Нет, она, несомненно, могла бы поймать себе мужа. Как-никак она была внучкой герцога. Но она не хотела «ловить мужа», потому что, реально оценивая собственную внешность, она так же реально оценивала и положительные качества, которыми обладала. Она гордилась своими достоинствами и не вышла бы замуж за человека, который их не ценил бы.

А что происходит с гордячками? Они так и живут весь век в одиночестве. Вот так-то.

Она тряхнула головой, не позволяя жалеть себя. Она умненькая, способная, умелая, востребованная. Она нужна тетушке Агате. Нужна своей семье. Нужна миссис Вандервурт.

А теперь еще нужна и Джастину Пауэллу.

Она расслабила напряженно приподнятые плечи. Сердце у нее сладко защемило. Непривычная теплая волна радостного удовлетворения прокатилась по ее телу.

Все великолепно. Подготовка к свадебному торжеству шла без каких бы то ни было осложнений. Все, что она задумала, чудесным образом претворялось в жизнь. Под ее бдительным оком монастырь «Северный крест» после векового запустения вновь обрел не то чтобы великолепие, но некоторое своеобразное величие. Самое же главное заключалось в том, что Джастин Пауэлл настолько увлекся ею, что потерял голову!

Прежняя Эвелина Каммингс-Уайт и Эвелина Каммингс-Уайт, какой она была еще утром, пытались заставить ее, нынешнюю, принять во внимание некоторые обстоятельства и проанализировать факты. Почему он ее хочет? Как долго будет он ее хотеть? И что будет потом?

Она не пожелала прислушиваться к их призывам. Перекатившись на спину, она прижала к груди подушку.

Она не желала умереть, так и не узнав, что в конце концов случается, если человек теряет голову. Нет, она, конечно, ни на секунду не допускала мысли о том, что Джастин Пауэлл женится на ней! Нелепо даже думать о подобном! Но он действительно хотел ее.

Она снова перекатилась на живот и закрыла глаза, мысленно заново пережив каждую секунду, каждое прикосновение, каждый взгляд, каждую ласку. Она тоже хотела его. И намерена получить то, что хочет. Но каким образом? Она открыла глаза. Ей нужен совет эксперта.

Вскочив на ноги, она направилась в другой конец коридора и постучала в дверь. Дверь мгновенно распахнулась, и как только Мэри увидела, кто пришел, ее физиономия расплылась в широкой понимающей улыбке.

Взяв Эвелину за руку, она втащила ее в комнату:

— Входи, малышка. Я тебя ждала.




Глава 17


Джастин шел по коридору, с раздраженным видом заглядывая в комнаты, мимо которых проходил. За последние шесть дней — с тех самых пор как миссис Вандервурт «застукала» их в винном погребе, — он всего лишь несколько раз издали видел Эви. По правде говоря, он не занимался специально ее поисками, потому что ждал прибытия «дьявольской машины», тем не менее поручил Беверли следить за ней.

Джастин умышленно старался как можно реже появляться в монастыре: обедая в городе, он имел возможность получать информацию обо всех новоприбывших, не считая гостей миссис Вандервурт, которых он решительно избегал. Его расспросы на тему: не попадались ли кому-нибудь на глаза люди с пострадавшими в драке физиономиями, не дали никаких результатов. Насколько он понял, в городе ни у кого не чесались кулаки и не возникало желания расквасить нос ближнему. А ведь синяки скоро пройдут и перестанут быть отличительным признаком, по которому можно установить личность нападавшего.

Последующие несколько дней Джастин провел на лесных дорогах вокруг Хенли-Уэллз, приказав Беверли следить за всем происходящим. Наконец-то он делал то, что ему и полагалось делать. И если он не виделся с Эви — и не испытывал искушения, — то он имел веское оправдание.

Что прикажете ему делать со всеми одолевшими его отвлекающими эмоциями? Они причиняли ему крайнее неудобство. Он никогда не был чрезмерно похотливым парнем, но теперь стоило ему представить себе Эви — такую нежную, такую податливую — в своих объятиях, как — на тебе! Одно воспоминание — и он уже в полной боевой готовности!

Он злился на себя за то, что в возрасте тридцати двух Лет, после всех пережитых приключений и опасностей, которых могло бы хватить на несколько человеческих жизней, его охватило чувство к крошечной черноволосой Девчонке-сорванцу, одетой в дурацкое шерстяное Платье.

А теперь вот вдобавок она куда-то исчезла. И где, черт возьми, она может быть?

Он заглянул в дверь одной из комнат, полностью преобразованных ею с той же легкостью, с какой она перевернула всю его жизнь. У окна стояли трое незнакомцев с чашками чая в руках. Черт побери! Еще какие-то гости миссис Вандервурт. За последние несколько дней они сыпались сюда, как мелкий осенний дождь, ухоженные, хорошо одетые, явно богатые. На него взглянули с явным интересом. Он ответного интереса не проявил. Он сейчас хотел знать только одно: где Эви?

— Мистер Пауэлл, не так ли? — спросил один из мужчин.

— Да, — коротко ответил Джастин и, убедившись, что Эви в комнате нет, ушел.

Бедняжка Эви, она, возможно, прячется от него, вдруг пришло ему в голову. Уж если он не может прийти в себя после их последнего свидания, то она, наверное, потрясена до глубины души. И теперь, возможно, выскальзывает из дома через боковую дверь и вздрагивает при звуке мужского голоса…

Он вдруг подумал, что необходимо отыскать ее и успокоить. Он и сам понимал абсурдность своего скоропалительного решения, потому что уже несколько дней безуспешно пытался ее отыскать, но за последнее время во всем его поведении замечалось много абсурдного. Такой вывод, правда, отнюдь не утешил его.

Услышав стук в парадную дверь, он направился туда, удрученный мыслью о бедняжке Эви, вынужденной прятаться от него. Он распахнул дверь. На пороге стоял Эрнст Блумфилд во фраке, держа в руке шляпу. Только его и не хватало!

— Я был приглашен отобедать с леди Эвелиной, — заявил он, чуть смутившись. — И разумеется, с очаровательной миссис Вандервурт. Не будете ли вы так любезны…

— Мне ничего не известно, — ответил Джастин и отпустил дверь, которая захлопнулась с громким щелчком. С каких пор Блумфилд почувствовал себя на такой короткой ноге с Эвелиной, что приходит сюда обедать? И каким образом ему удалось познакомиться с «очаровательной» миссис Вандервурт? Пока он, выполняя свой долг, прилежно охотился за врагами ее величества, тут, очевидно, многое успело измениться. Гм-м.

Где-то в середине коридора открылась дверь и появились ноги в брюках, на которых передвигалась гора белых кружев и воланчиков.

— Беверли? — окликнул Джастин, делая шаг навстречу. Гора перестала двигаться.

— Сэр?

— Чем, черт возьми, ты занимаешься?

Последовала короткая пауза.

— Наверное, изображаю бланманже.

— Она заставила тебя так выглядеть?

— Да, если под словом «она» вы подразумеваете мисс Упорство, мисс Тысяча «Хочу» и «Необходимо», мисс…

— А кто позволил тебе пренебречь твоими обязанностями и прочими важными делами?

— Вы сами, сэр, — ответил бланманже. — Вы приказали мне ни на шаг не отходить от нее.

— Заткнись, Беверли. Где она?

— Последний раз, когда я с величайшей радостью получал от нее очередное поручение, она находилась во дворе восточного крыла. Она размахивала кувалдой.

— Когда это было?

— Сегодня после полудня, сэр.

— Не знаешь ли ты, где она может находиться сейчас?

— Миссис Вандервурт частенько приглашает ее присоединиться к гостям за трапезой.

— Вот как? — возмутился Джастин. — Что за диктаторские замашки!

— Мне кажется, леди Эвелине нравится бывать в их обществе. Я, конечно, не слишком пристально присматриваюсь. Но ведь она не из тех, кто умеет скрывать свои чувства.

— Да, ты правильно подметил, — тихо сказал Джастин. — Ну что ж, значит, все в порядке.

Гора белого кружева шевельнулась.

— Что-нибудь еще, сэр? Леди Эвелина приказала отнести это мадемуазель Мольер, а после заглянуть к мистеру Куэйлу…

— Куэйлу?

— Да, секретарю миссис Вандервурт. Бедняга слег с приступом малярии.

— Ах да, — вспомнил Джастин, испытывая угрызения совести из-за того, что совсем забыл о больном госте в своем доме. — Не повезло бедняге. Как он себя чувствует?

— Кажется, идет на поправку, сэр. Приступы лихорадки стали реже. Но он опасается пока покидать свою комнату. Он слишком горд, чтобы показываться в таком виде, в отличие от некоторых — не буду называть имен.

Джастин улыбнулся, не обратив особого внимания на слова Беверли.

— Ладно. Пожалуй, я пойду узнаю, не потребуется ли Эви моральная поддержка среди понаехавших сюда незнакомцев.

— В таком виде, сэр? — послышалось из-под горы кружев.

Джастин сердито взглянул на него.

— Что ты имеешь в виду?

— Сейчас обеденное время, сэр.

— Ну и?..

Из-под горы кружев послышался тяжелый вздох.

— Миссис Вандервурт и ее гости обычно переодеваются к обеду.

— Я и без того одет, — самоуверенно заявил Джастин.

— Я имею в виду, что они переодеваются в подобающую одежду, сэр.

— Тьфу!

— Если вы вернетесь в свою комнату, то найдете отглаженный фрак, а в верхнем ящике комода — новые воротнички. Вам потребуется помощь?

— Нет, — отказался Джастин.

— Как скажете, сэр, — с явным сомнением ответил Беверли. — Но может быть, вы согласитесь, чтобы я не много подстриг ваши волосы?

— Не соглашусь. С моими волосами все в полном порядке. — И он покинул Беверли и направился в свою комнату.

Десять минут спустя он появился снова, поправляя на плечах пиджак и разглаживая воротничок сорочки. Он направился в главный холл как наиболее вероятное место проведения обеда. Он едва узнал некогда заброшенное помещение, но буквально через несколько секунд понял, почему: Эви преобразовала холл.

Из заброшенного помещения, где гулким эхом раздавались шаги и гуляли сквозняки, она создала романтическую фантазию, напоминавшую о рыцарях и дамах и вечной весне. С высокого потолка грациозно свисали гирлянды белых шелковых цветов. Между ними она разместила сотни белых свечей разной высоты и толщины, часть которых сгорела наполовину или даже на три четверти. Воск их плавился и, стекая вниз, образовывал жемчужные сталактиты.

В обновленную лепнину на потолке вмонтировали ромбовидные зеркала. Когда горели свечи и были настежь распахнуты застекленные двери, потоки теплого воздуха шевелили гирлянды, заставляя плясать пламя свечей, огоньки которых, отражаясь в зеркалах, умножались в тысячекратном размере. От такого зрелища захватывало дух.

Дойдя до середины комнаты, он взглянул в раскрытую застекленную дверь, которая выходила в некогда сырой, пахнущий плесенью внутренний дворик, и одобрительно присвистнул. Сколько бы ни заплатила миссис Вандервурт, но за свои деньги она получила самое лучшее.

Внутренний дворик тоже изменился практически до неузнаваемости. Эвелине где-то удалось найти рабочих, которые вычистили и расширили грязную канаву, превратив ее в очаровательный пруд с золотыми рыбками. Огромные белые лилии поднимали душистые, словно восковые, головки над гладкой, как зеркало, поверхностью воды. Восхитительный белый пешеходный мостик соединял берега пруда, на которых в живописном беспорядке размещались валуны из папье-маше, между которыми цвели разнообразные цветы.

Как ей удалось осуществить такие преобразования, он и понятия не имел, но знал, что обязательно скажет ей, как только увидит, какое потрясающее впечатление они производят. Он еще во время их первой встречи много лет назад, когда она, болтая тонкими ножками, сидела на кухонном столе в доме своих родителей, заметил, что она нуждается в одобрении. Ножки у нее теперь были совсем не тонкие, а стройные, но желание услышать одобрение своих поступков осталось все тем же.

Выйдя из холла, он направился в комнату, где некогда любил обедать в одиночестве его дед. За тяжелой дубовой дверью раздавались мужские и женские голоса. Он толкнул дверь.

Вокруг овального стола сидели примерно двадцать элегантно одетых людей. Как полированные, поблескивали безупречно уложенные волосы на головах джентльменов, одетых в такие темные фраки, что они поглощали свет. Высокие крахмальные воротнички буквально врезались в их гладко выбритые щеки. Джастин бессознательно провел большим пальцем по собственной челюсти. Наверное, все-таки следовало бы побриться.

Собравшиеся мужчины выглядели великолепно, но еще великолепнее были дамы. Бриллианты мерцали в их ушках и в ожерельях, обвивающих шеи. Бархатные лифы платьев обрисовывали их изящные формы, руки от кончиков пальцев до локтя затягивали безупречно белые перчатки.

Они еще не заметили его, и Джастин с непривычным Для него смущением пригладил на висках волосы, отыскивая взглядом среди гостей темно-серое платье Эви. Он не сразу осознал, что ни темно-, ни светло-серых платьев там не было. Как не было и платьев с высокими воротами. Не заметил он и причесок с подколотыми вверх туго заплетенными в косы волосами. С того места, где он стоял, он видел восемь женских лиц, но ни одно из них не принадлежало Эви. Он также видел обнаженные женские спины.

Беверли явно ошибся. На обеде у миссис Вандервурт Эви не присутствовала. Либо ее не пригласили, либо у нее Разболелась голова…

Пока он отыскивал взглядом Эвелину, гости мало-помалу стали замечать его присутствие. Разговоры смолкли. Джентльмены и леди, сидевшие за столом лицом к нему, вопросительно смотрели на него, те же, кто сидел в нему спиной, поворачивались, чтобы узнать, кто прервал их беседу.

Только одна миниатюрная леди, облаченная в бархат глубокого рубинового цвета, не обернулась. Из пышного пучка волос, заколотого низко у основания шеи, выбились пряди темных волос, резко контрастировавшие с безупречной алебастровой белизной ее плеч.

Наконец повернулась и она. Их взгляды на мгновение встретились. Потом уголки ее губ дрогнули в улыбке:

— А-а, привет, Джастин.




Глава 18


— А-а, мистер Пауэлл, — произнесла миссис Вандервурт, жестом указывая на место за столом напротив Эвелины. — Не желаете ли присоединиться к нам?

Джастин не ответил. Он продолжал стоять в дверях, шикарный, блистательный, во фраке, крахмальном воротничке и манжетах.

Сердце ее забилось в бешеном ритме. Она попыталась утихомирить его. Ей рекомендовали проявлять к нему дружелюбие, быть веселой и кокетливой, но ни при каких обстоятельствах не показывать, что он ей небезразличен. Усилием воли она придала своему лицу выражение вежливого дружелюбия, понимая, что если он вглядится повнимательнее, то поймет, как сильно ей его не хватало.

Мэри, несомненно, можно назвать экспертом. Разве не предсказала она, что Джастин неожиданно появится, выйдя из своего уединения, и утратит дар речи, как только увидит ее?

Эвелина могла поздравить себя с только что приобретенной изысканной элегантностью. Всего четыре дня назад она чувствовала бы себя крайне неудобно в открытом платье и с новой прической. Только увидев холодное одобрение на лице миссис Вандервурт и нескрываемое восхищение в глазах джентльменов, она поняла, что не выглядит чрезмерно эксцентричной.

«Я не голая. Я обнажена не больше, чем любая из сидящих здесь леди. И рубиновый бархат мне к лицу. Плечи у меня не костлявые. А кожа безупречна». Она мысленно повторяла слова, которые Мэри приказала затвердить как «Отче наш», и хотела лишь обрести уверенность в том, что так оно и есть.

«Будь любезной, Эвелина». Но быть любезной было бы значительно проще, если бы Джастин не смущал ее своим пристальным взглядом. На какое-то время он буквально застыл на месте. И восхищение в его взгляде, которое предрекала Мэри, похоже скорее на настороженность.

— Джастин? — произнесла она со спокойствием, которого вовсе не чувствовала. — Вы присоединитесь к нам сейчас или только после того, как будут поданы сыры?

Ее сосед за столом, дородный голландец по имени Деккер, едва подавил улыбку. Джастин вместо ответа подошел к пустому стулу, изначально предназначавшемуся для Эрнста, который по непонятным причинам отсутствовал. Он уселся, развернул салфетку и постелил ее на колени. Потом, встретившись с ней взглядом, спросил:

— Где ваши очки?

У Эвелины вспыхнули щеки, но она мастерски овладела собой и пересилила желание поправить на носу отсутствующие очки. Даже если за последние дни она поняла, что не нуждается в них, ей все еще их не хватало.

— Я… я их где-то потеряла. — Солгав, она покраснела еще сильнее, но не могла же она сказать ему, что очки ей не нужны и, наверное, никогда не были нужны. Она выглядела бы полной кретинкой!

— Гм-м, — произнес Джастин, нахмурив лоб. Эвелина удивленно взглянула на него. И тут Мэри оказалась права.

Джастин Пауэлл, который сидел за столом напротив нее, казался одновременно и знакомым, и чужим. Ее Джастин, тот Джастин, с которым она провела последние четыре недели, обычно говорил все, что приходило ему в голову, абсолютно игнорировал принятые в обществе любезное обхождение и титулы.

Ну что ж, нынешний Джастин, несомненно, обладал прежними качествами, но он выглядел холодным и твердым, как алмаз. Тогда как с ее Джастином было вдобавок уютно, как будто запиваешь теплый тост чаем.

— У вас здесь очаровательный дом, синьор Пауэлл, — похвалил стройный итальянский джентльмен синьор Коладарчи.

— Спасибо, — коротко ответил Джастин. — Вижу, у вас синяк на челюсти. Надеюсь, вы не слишком сильно ушиблись.

Синьор Коладарчи покраснел.

— У меня здесь родимое пятно.

— Вот как? — произнес явно разочарованный Джастин, погружая ложку в тарелку с супом.

— Леди Эвелина рассказала нам, что вы увлекаетесь орнитологией, — проговорила леди, сидевшая справа от Джастина.

— Это правда, — подтвердил Джастин, продолжая есть суп. Голландец откашлялся.

— Я тоже увлекаюсь орнитологией, гepp Пауэлл.

— Вот как? — без особого интереса отреагировал Джастин.

— Да. Но я не могу похвастать такими же достижениями, как у вас.

— Неужели? — пробормотал Джастин, гоняясь за крошечной луковкой у себя в тарелке. — Какие же достижения вы имеете в виду?

— Вы слишком скромны, сэр, если, открыв совершенно новую разновидность пернатых, не желаете похвастаться своим открытием.

— А-а, вот вы о чем. — Он откинулся на спинку стула, очень довольный собой. — Ну что ж, если быть абсолютно честным, то скорее она открыла меня. Она влетела ко мне в окно.

— Не может быть! Джастин поднял руку.

— Я говорю чистую правду. Она влетела прямо в окно. Как только я увидел ее, сразу понял, что она уникальна, а Уж когда услышал ее странную, настойчиво повторяющуюся песенку, я был полностью очарован.

— Поразительная история! — воскликнул голландец. — Леди Эвелина не могла вспомнить, как называется ваша новая разновидность.

Джастин некоторое время молчал. Потом взял стакан воды, стоящий рядом с тарелкой, отхлебнул глоток и неожиданно улыбнулся.

— Она называется бубо формоза Плюримус. — И, взглянув на Эвелину, добавил: — Малая.

— Вот как? Значит, новая разновидность бубо? По правде говоря, меня удивляет, что она влетела к вам в окно средь бела дня. Я считал, что она относится к ночным птицам.

— Впервые я встретил ее ночью, — согласился Джастин, явно сжалившись над голландцем.

— Извините. Я плохо помню латынь, — с сильным акцентом выговорила жена итальянского джентльмена. — Кажется, слово «формоза» означает «красивая»?

— Именно так, — свидетельствовал голландец.

— А «плюримус»?

— Боюсь, точные объяснения будут слишком скучны для присутствующих за столом, — уведомил Джастин, целуя ручку синьоры.

Она захихикала. У наблюдавшей за такой сценой Эвелины шевельнулось отнюдь не доброе чувство.

— Вы хотите сделать мне приятное, синьора, — продолжал Джастин, — притворяясь, что интересуетесь увлечением парочки таких еретиков, как мы с герром…

— Деккером, — подсказал голландец, явно не возражая против того, что его назвали еретиком.

—…как мы с герром Деккером.

— Вы очень любезны, мистер Пауэлл, — заметила миссис Вандервурт, — а также скромны.

Поскольку скромность не относилась к числу качеств, которые Эвелина приписала бы Джастину, она рта не открывала и лишь пытливо вглядывалась в него. Он выступал в своей обычной роли человека общительного и любезного.

Эвелина не сразу поняла важность своего наблюдения. Потом до нее дошло, что Джастин играет роль. Она видела, как ему она без труда дается. Он вежливо улыбался, флиртовал без малейших угрызений совести и говорил, растягивая слова, в возмутительной манере выпускников одной из престижных частных школ.

—…за все следует поблагодарить леди Эвелину. — Услышав свое имя, задумавшаяся Эвелина вздрогнула. На нее, улыбаясь, смотрела миссис Вандервурт. — Все здесь сделано по ее плану и под ее наблюдением и все заслуживает восхищения.

Эвелина опустила глаза, изобразив скромницу. «Изобразив» — потому что здесь действительно было чем восхититься. Чтобы появились шелковые цветы, лепные украшения и валуны из папье-маше, ей пришлось запугивать, уговаривать, угрожать, умолять и обманывать.

— Спасибо.

— Жду не дождусь, когда смогу увидеть все своими глазами! — воскликнула синьора Коладарчи.

— Придется подождать до бракосочетания, — сказала миссис Вандервурт. — Осталось всего два дня. — Она повернулась к Эвелине: — С трудом верится, что вам и талантливой мадемуазель Мольер удалось так много сделать. Теперь все готово, не так ли? Если бы только вовремя прибыл груз со свадебным подарком от моей будущей свекрови, тогда можно с облегчением вздохнуть.

Эвелина улыбнулась, радуясь тому, что может сообщить еще одну приятную новость:

— Думаю, он уже прибыл.

— Вот как? — произнесла миссис Вандервурт, поставив на стол стакан, из которого собиралась сделать глоток.

— Да, ящик прибыл в тот момент, когда мы все усаживались за обеденный стол.

Джастин насторожился:

— Его доставил со станции Силсби?

Она покачала головой:

— Нет. Груз доставили из Лондона в частном крытом фургоне прямо к черному ходу. Когда он прибыл, я как раз находилась в саду.

— С вами больше никто не присутствовал? — задал ей Джастин странный вопрос, причем выражение его лица стало сердитым.

— Из дома сразу же вышел Беверли. Он и расписался в получении груза.

— Вот и хорошо. — Джастин как будто расслабился.

— Должна пожаловаться вам, мистер Пауэлл, — строго добавила Эвелина, — что, когда я приказала отнести ящик в свою комнату, Беверли повел себя почти неприлично.

На самом деле поведение Беверли было из ряда вон выходящим. Он фактически попытался силой отобрать ящик водителя фургона. Уверяя, что прибыло таксодермическое оборудование для мистера Пауэлла, что маловероятно, если только Джастин не предполагает изготовить чучело слона. Ящик был слишком тяжел.

— В вашу комнату? — переспросила миссис Вандервурт.

Джастин снова нахмурил лоб.

— Да, — пояснила Эвелина. — Поскольку вы хотели сделать сюрприз сэру Катберту, я решила, что так будет лучше. А кроме того, Мэри могла бы осмотреть атласный балдахин и, если ткань пострадала в дороге, починить повреждения.

— Хорошо. Но мне придется самой взглянуть на него, — предположила миссис Вандервурт. — Вы мудро поступили, спрятав его от Банни. Он ужасно любопытный.

— Вы настоящее чудо, Эдит, — похвалил миссис Вандервурт пожилой джентльмен. — Как вам удается сохранять спокойствие накануне свадьбы, тем более что ваш секретарь слег с приступом малярии, а ваша камеристка тоже жалуется, что заболела?

Грейс Анджелина Роуз заболела? Когда Эвелина вчера впервые увидела ее, высокую, ширококостную, она показалась ей эталоном здоровья, хотя, возможно, под густым слоем макияжа на ее лице трудно было разглядеть бледность.

— Могу ли я чем-нибудь помочь ей? — спросила Эвелина.

— Вы, как всегда, очень заботливы, леди Эвелина, — отозвалась миссис Вандервурт, — но Грейс Анджелина время от времени страдает мигренями. Отдохнет денек — и все будет в порядке. Однако должна признаться, что отсутствие секретаря доставляет мне беспокойство.

— Кажется, ему стало лучше, — осторожно высказалась Эвелина. — Возможно, через день-другой он сможет вновь приступить к своим обязанностям.

Поскольку Мэри лихорадочно доделывала какую-то отложенную на последнюю минуту работу, а Беверли беспокоился, хорошо ли начищено серебро, Эвелине пришлось в то утро самой навестить Куэйла. Он как раз вышел прогуляться, наверное, чтобы проверить, насколько восстановились силы, но, взглянув на отпечаток головы на его по-ДУшке, она поняла, что он в ближайшее время не сможет вновь приступить к своим обязанностям. Судя по отпечатку, он сильно потел.

— Ему не следует торопиться, — заверила миссис Вандервурт и, словно почувствовав, что много говорить о здоровье одного из слуг несколько вульгарно, сменила тему Разговора.

Синьор Коладарчи начал рассказывать Эвелине о дворцах Рима. Хотя он интересно рассказывал и взирал на нее с явным восхищением, Эвелина все время чувствовала присутствие Джастина, который сидел напротив, даже не делая попытки поддержать разговор с дамами, сидящими слева и справа от него. Прошло еще минут пять, и вдруг Джастин наклонился над столом, глядя прямо на нее, и сказал:

— Эви! Послушайте, Эви!

Она сделала вид, что не слышит. К сожалению, ее сосед за столом услышал его и обратился к ней:

— Кажется, синьор Пауэлл хочет поговорить с вами. Эвелина со вздохом наклонилась над тарелкой с рыбой и, сердито взглянув на Джастина, спросила:

— В чем дело?

— Ну наконец-то отозвались. А то уж я подумал, что вы в своем платье совсем окоченели и не можете двигаться.

Она аж зашипела от возмущения, но он продолжал:

— Забыл сказать вам. Старина Блумфилд скребся в дверь, наверное, хотел, чтобы его накормили. Я ему сказал, что ничего не знаю ни о каком обеде.

— Боже милосердный, Джастин! — в ужасе воскликнула Эвелина. — Почему вы так сказали ему?

— Потому что это правда, — с самым невинным видом ответил Джастин. — Если вы хотите его впустить, то, наверное, найдете его у двери. Он там был не так уж давно.

Гости за столом обменялись удивленными взглядами. Эвелина взяла колокольчик и позвонила. В дверях немедленно материализовался Беверли:

— Что желаете?

— Сходи, пожалуйста, и посмотри, нет ли перед домом мистера Блумфилда… — Заметив улыбочку на его лице, она вскочила на ноги, смущенная и расстроенная. — Нет, не нужно. Я схожу сама.

Она выставила себя на посмешище. Или, вернее, Джастин выставил ее на посмешище. Но с ним она еще разберется. И с Мэри тоже.

Пусть даже француженка руководствовалась самыми лучшими побуждениями, она не должна забивать ей голову абсурдными рассуждениями о ее женственности и интересе к ней Джастина и о том, что стоит ей пальчиком поманить, как он упадет перед ней на колени. Все… пустые мечты!

— Прошу всех извинить меня, — произнесла она и быстро вышла из столовой, шурша тафтой нижних юбок.

Несколько минут спустя Джастин Пауэлл, прикоснувшись рукой ко лбу, заявил, что у него разболелась голова (подмигнув с заговорщическим видом итальянской синьоре, которая, почувствовав, что речь идет о делах сердечных, сочувственно вздохнула), и покинул столовую.

— Сможете ли вы простить меня, Эрнст? Я уверена, что мистер Пауэлл…

— Я знаю все, что сделал мистер Пауэлл. Такие дела не имеют международных границ, дорогая моя, — с улыбкой отвечал Эрнст. Он взял обеими руками ее руку. — В его положении я сделал бы то же самое.

Как объяснить такому милому, наивному человеку, что его подозрения относительно Джастина являются абсолютно необоснованными?

— Послушайте, Эрнст. Вы ошибаетесь. Забывчивость мистера Пауэлла не имеет никакого отношения к его личным чувствам к вам или ко мне.

Эрнст прищелкнул языком, покачав головой:

— Вы честны и думаете, что другие честны тоже. К сожалению, все не так. Мистер Пауэлл не так беспристрастен, как может показаться.

Эвелина даже не пыталась возражать. Наверняка она, прожив целый месяц рядом с Джастином, знала его лучше, чем Эрнст. Чтобы Джастин скрывал какие-то свои склонности? Абсурд! Джастин — открытая книга. Большая открытая книга, которую все окружающее не интересует. Подумать только, он даже не заметил «новый облик» Эвелины!

Но даже Эрнст, кажется, не заметил изменений, происшедших в ее внешности, или если заметил, то счел их не заслуживающими упоминания. Возможно, ему показалось, что она выглядит глупо. А что, если и Джастин так подумал?

— Что вы скажете о моем платье? — с тревогой в голосе спросила она.

Он рассеянно поморгал.

— О… платье?

— Это не мой стиль, не так ли? Выглядит на мне кошмарно. Я в нем похожа на цыпленка в страусовых перьях, ведь так?

Он бросил на нее беспомощный взгляд.

— Страусовых? Цыпленок? Я не понимаю. Ваше платье самое… — Он чуть помедлил, входя в холл. Но договаривать до конца предложение не обязательно. Все и так ясно.

— Неподходящее? — подсказала она.

— Скорее «неожиданное», — определил он и улыбнулся, как ей показалось, ободряющей улыбкой. — Мне больше нравится серое платье. Оно похоже на вас. На вас настоящую.

— На настоящую меня?

— Да, — кивнул он. — Простую. Без прикрас. Честную и трудолюбивую.

Она попыталась улыбнуться в ответ, но, очевидно, улыбка не получилась, потому что на лице Эрнста появилось несчастное выражение.

— Я плохо выразил свою мысль! Извините меня! — воскликнул он. — Я лишь хотел сказать, дорогая леди Эвелина, что с вами легко и просто, что вы не прибегаете ни к каким уловкам и хитростям и не любите излишеств.

— Ошибаетесь. Я люблю излишества, если речь идет об оборочках и воланчиках. Просто мне кажется, что они странно выглядят… на некоторых женщинах.

— Странно? — повторил он, как будто пробуя слово на вкус, и нахмурил лоб, отчаявшись постичь тонкости чужого языка. Эвелина почувствовала, что поставила Эрнста в неловкое положение, и улыбнулась.

— Не имеет значения. Мы говорили всего лишь о платье, ведь так?

— Так! — с облегчением вымолвил Эрнст. — И не тревожьтесь о своем внешнем виде. Вы всегда выглядите так, как надо.

Как надо. Наверное, такое определение все-таки лучше, чем «и так сойдет». Вероятно, он дал ей самую высокую оценку, на которую она может рассчитывать. С каких пор она стала такой падкой на похвалу мужчины? Нет, не похвала любого мужчины ей нужна. А похвала Джастина.

— Ваш доверительный разговор со мной дает мне смелость говорить вам такие вещи, которые обычно джентльмен может высказать леди только после нескольких месяцев общения. По крайней мере в моей стране так принято, ^о здесь все по-другому. Все здесь происходит гораздо быстрее. Мне кажется, что если я упущу момент, то момент пройдет и я буду сожалеть о нем.

Он пристально посмотрел на нее.

Оторвавшись от мыслей о Джастине, Эвелина переключила внимание на Эрнста. Она знала, что дальше последует.

На мгновение прорезавшийся внутренний голос пропищал, что ей следует взять то, что он собирается предложить, потому что порыв основывается на настоящем чувстве, глубоком уважении и искреннем восхищении. А разве не эти качества она всегда хотела видеть в своем будущем муже?

Еще полгода назад она, возможно, прислушалась бы к разумному внутреннему голосу. Всего три месяца назад она сама бы решила, принять или не принять предложение Эрнста. Всего месяц назад она могла бы стать ему хорошей женой. Даже три недели назад…

Но не сегодня.

И ей стало грустно: она поняла, что стала уже не той женщиной, какой была до приезда в монастырь «Северный крест». Однако ее чувства к Джастину и подозрение, чт< они безнадежны, заставляли ее придать большее значение отношениям с Эрнстом.

— Дорогой Эрнст, — обратилась она к нему, — приехав в «Северный крест», я не ожидала встретить здесь человека, который разделяет многие из моих интересов. Человека, с которым я сразу же почувствовала себя спокойно и уютно.

— Абсолютно то же самое испытываю и я! — воскликнул он и хотел сказать что-то еще, но она сжала его руку, заставив замолчать.

— Я счастлива, что, вернувшись в Лондон, буду знать, что наша дружба значила для вас так же много, как и для меня. И я буду с радостью ждать того времени, когда мы сможем возобновить наше знакомство. Возможно, оно произойдет в вашей стране. Я буду рада побывать там. Когда-нибудь. — Она говорила задушевным, но весьма рассудительным тоном.

Он понял. У него покраснели уши. Но он был джентльменом и никогда не стал бы навязывать леди чувства, которые та явно не разделяет.

— Я буду рад показать вам свою страну. Она действительно прекрасна, — наконец удалось вставить ему словечко. — Значит, решено. Когда-нибудь вы посетите нас там.

— Я бы очень хотела, — заключила Эвелина. — А теперь… рыбное блюдо мы, боюсь, пропустили, но можем успеть к главному…

— Нет, благодарю вас. Я только что вспомнил, что в коттедже меня ждут кое-какие неотложные дела. — Эрнст покачал головой. Он был, конечно, джентльменом, но пока еще не мог играть за обеденным столом роль собеседника леди, которой надеялся отвести в своей жизни гораздо большую роль. — Надеюсь, вы пригласите меня отобедать как-нибудь в другой раз.

— Обязательно, — пообещала она.

Он постоял еще мгновение, глядя на нее, потом открыл дверь и оглянулся:

— Увидимся позднее, леди Эвелина.

— Просто Эвелина.

— Хорошо. Но он называет вас Эви, не так ли? — Задав загадочный вопрос, он вышел за порог и тихо закрыл за собой дверь.

Постояв на месте не менее минуты, она побрела в столовую. Не пройдя и полпути, она поняла, что не в силах сейчас предстать перед всеми в роли приятной собеседницы. И не в силах видеть обращенный на нее насмешливый взгляд Джастина.

Поэтому она повернула и направилась в свою комнату.

«Боже милостивый, — думал Джастин, рысцой труся по коридору в направлении комнаты Эви, — пусть там будет чертов балдахин, а не „дьявольская машина Бернарда“. Что за проклятое невезение!»

Он подошел к ее двери, резким движением раскрыл перочинный нож, вставил тонкое лезвие в замочную скважину и сердито нажал на него. Эви, конечно, не скрываясь, приказала втащить ящик к себе в комнату, даже не подозревая, что за ней могут следить весьма заинтересованные люди. Господи! А если человек, который напал на него в библиотеке, подумает, что Эви тоже участвует в этом! Проклятие! Если груз пришел от Бернарда, то он обязан убрать адскую штуковину из ее спальни. А если всего лишь старинный балдахин? В таком случае ему придется позаботиться о том, чтобы о нем узнали все, кто находится в монастыре. Тогда никакому шпиону не придет в голову, что Эви является альтернативной получательницей груза. Джастин готов сделать что угодно, лишь бы никто не пришел к такому ошибочному заключению. Буквально все, что угодно.

Дверь распахнулась, и он проскользнул внутрь. Ящик четырех футов высотой и четырех футов длиной стоял посредине комнаты. Быстро обследовав комнату, Джастин убедился, что в окно никто не влезал и крышку ящика не вскрывал.

Найдя тяжелые ножницы, он вставил их острыми концами под край крышки и нажал. Издав протяжный скрип, крышка сразу же отскочила. Он заглянул внутрь. Внутри находился еще один неказистый ящик меньшего размера, на котором на нескольких языках было написано: ОСТОРОЖНО. Значит, вот она, ДЬЯВОЛЬСКАЯ МАШИНА.

Он помедлил, обдумывая, что делать дальше. Кто бы ни следил за грузом, он знал теперь его местонахождение, приблизительные габариты и вес, а самое главное — в чьих руках он находится. При обычных обстоятельствах — обычных, насколько возможно в шпионских играх, — ему бы и в голову не пришло интересоваться содержимым внутреннего ящика. Одному Богу известно, какой вред мог бы он причинить деликатному механизму, если бы распаковал его. Но за ящиком кто-то охотился. Взвесив варианты, Джастин решил, что единственным разумным шагом было бы осторожно переложить механизм в другой контейнер, имеющий другой размер и другую конфигурацию.

Его задача в том и заключалась, чтобы механизм закончил свое путешествие, попав в руки ученого из ведомства Бернарда. И он выполнит ее. Он упакует механизм заново, переправит его отсюда в какое-нибудь более безопасное место и телеграфирует Бернарду, чтобы тот прислал за ним своих парней. От него требуется лишь обеспечить его безопасность в течение еще нескольких дней. Но надо успеть переложить его в другой контейнер, до того как Эви вернется с обеда.

Просунув ножницы под крышку внутреннего ящика, он решил, что сделает то, что требуется, и исчезнет. Если повезет, то Эви никогда не узнает о роде его занятий. Она всегда будет считать его дилетантом, бесцельно растрачивающим свои силы, которого она перевоспитала, направив его энергию на пользу дела.

Эви была бы в восторге, появись у нее возможность его перевоспитать. При такой мысли на губах его появилась улыбка. Крышка внутреннего ящика начала поддаваться. И тут он услышал, как в спальне открылась дверь. Он бросил ножницы и оглянулся.

Эвелина остановилась в дверном проеме. Блестящие черные кудряшки каскадом падали на обнаженные белые плечи.

— Позвольте полюбопытствовать, — холодно произнесла она, — что вы здесь делаете?




Глава 19


— Я… я зашел, чтобы извиниться.

Эви взглянула на Джастина с явным недоверием. Очевидно, у нее уже сложилось определенное мнение относительно его способности искренне раскаиваться, и его извинение не укладывалось в такую схему. Не очень лестное мнение.

Он поискал еще какое-нибудь оправдание своему присутствию и, обойдя ящик, заслонил его собственной фигурой от ее глаз. Ему показалось, что она пока не поняла, чем он здесь занимался. Если бы мог, он сказал бы ей правду, но тайна принадлежала не ему, поэтому он не мог.

— Видимо, старину Блумфилда вы не догнали? — спросил он.

Она насторожилась. Гладкая поверхность кожи, которую оставляло открытой платье, порозовела.

— Мне не пришлось догонять его, — разъяснила она. — Он еще не успел уйти.

— Что? — воскликнул Джастин. — Неужели он все еще валяет дурака у двери?

Она прищурила свои прекрасные темные глаза. Зачем бы ей теперь жертвовать собственным зрением в угоду тщеславию? К тому же не было никакого резона кому-нибудь, кроме него, знать, что их подлинный цвет — глубокий и чистый янтарь. Как оникс с золотистыми вкраплениями или как тигровый глаз. Но он вдруг заметил, что «тигровые глаза» полны слез.

— Эви, — пробормотал он, — прости меня. Прошу тебя, не плачь.

— Я и не плачу, — ответила она, сердито смахивая слезинку. — Зачем мне плакать? Просто потому, что какой-то завзятый бабник…

— Боже милосердный! Только не начинай снова, — взмолился он.

—…какой-то завзятый бабник, — повторила она, подчеркивая каждое слово, — считает выбор другим мужчиной одной женщины смешным и абсурдным?

— Вы неправильно поняли меня… — начал он. Потом до него дошел смысл ее слов. — Выбор другим мужчиной? Что вы имеете в виду под словом «выбор»?

— Вы знаете, Джастин, — уточнила Эвелина, уперев в бока руки, отчего они моментально исчезли в складках бархатной юбки, — что не каждый мужчина идет на поводу у своих низменных инстинктов.

Она продолжала бичевать его, твердо решив заставить почувствовать себя пустым и поверхностным, как он заставил ее почувствовать себя нежеланной и непривлекательной.

— Некоторые мужчины находят привлекательным живой, пытливый ум. — Черт бы побрал дрожь в голосе! — А компетентность в женщине ценят выше, чем большую грудь. — Она бросила взгляд на грудь весьма скромных размеров, которую Мэри безжалостно подтянула вверх с помощью корсета, чтобы создать впечатление большого объема.

— Эви…

— Некоторым мужчинам не требуется иметь перед глазами смазливую мордашку, чтобы поцеловать…

Он схватил ее за руки и притянул к себе.

— Он целовал тебя? Снова?

Она тряхнула головой:

— Неужели трудно поверить, что кому-то захочется поцеловать меня? Вы же целовали.

Она бросала ему обвинения, будто хотела пристыдить за желание поцеловать ее. Как будто…

Потом наконец он понял.

Быть того не может. Не могла же она не знать. Не могла не увидеть. Он схватил ее за запястья, развернул спиной к себе и окинул взглядом комнату в поисках зеркала. Он заметил его в углу — маленькое и неприметное.

Сбросив висевшие на нем предметы одежды, он поставил Эвелину перед зеркалом.

— Что, черт возьми, вы себе…

— Молчи, — приказал он и развернул ее лицом к зеркалу. Она взглянула в зеркало и отвела глаза, как от чего-то враждебного и даже угрожающего.

— Что, черт возьми, вы делаете? — сердито спросила она, когда он не позволил ей отвернуться и удержал, крепко прижав к себе ее спину.

— Смотри.

— Я не желаю играть в ваши игры, Джастин, — с раздражением пробормотала она. Но он заметил, что ее взгляд мало-помалу вновь вернулся к отражению в зеркале.

— Смотри, — настойчиво повторил он.

Она сердито взглянула на него, потом с вызовом уставилась в зеркало, потому что была женщиной храброй, потому что ей было нечего стыдиться и потому что такой женщине, как она, которая доказала свою компетентность во множестве областей, есть чем гордиться, кроме привлекательной внешности.

Он стоял позади, возвышаясь над ней, и наблюдал, как она разглядывает свое отражение. Она стояла как солдат по стойке «смирно», и никаких признаков того, что ей постепенно что-то начинает открываться, не было заметно. Никаких.

— Может быть, хватит? — хрипло спросила она, подняв на него темные глаза. — Ты доволен?

Она снова чуть не плакала. Он чувствовал близкие слезы в ее голосе. Но сейчас они не вызывали в нем приступа самобичевания, а воздействовали на него совсем по-другому.

— Что ты видишь? — тихо спросил он.

Она обладала маленьким ростом. Но он при общем взгляде забывался, потому что, кроме роста, не было в ней ничего маленького или слабенького. Он наклонился к ее уху, вдохнул ее аромат и прошептал:

— Ну же, Эви. Скажи мне. Что ты видишь?

Он почувствовал, как она вздрогнула. На мгновение ему показалось, что она откажется отвечать, но потом он Услышал, как она с вызовом сказала:

— Я вижу женщину, которая выглядит как девчонка.

— Моложавую женщину, — поправил он. — Что еще?

— Маленькую.

— Миниатюрную.

Она неодобрительно нахмурила брови. Он не мог бы с Уверенностью сказать, относилось ли неодобрение к нему, к его словам или к тому, что он осмелился ее исправить.

— Тощую, — заявила она.

— Изящную, — прошептал он, прикоснувшись губами к мочке ее уха.

Она еле слышно вздохнула, но он услышал. Наклонившись еще ниже, он прикоснулся губами к ее шее — там, где курчавились легкие, как пух, волосинки.

— Костлявую. Жилистую. — У нее перехватило дыхание, она явно была в замешательстве.

У него тоже прерывалось дыхание, и он тоже пребывал в замешательстве. От ее аромата у него кружилась голова.

— Стройную. Гибкую.

Она задрожала. Его рука зарылась в ее волосы. На пол посыпались шпильки. Освобожденные волосы рассыпались тугими темными спиральками.

— С черными курчавыми волосами.

— С великолепными, — пробормотал он. — С великолепными локонами цвета черного дерева.

— Локонами? — еле слышно переспросила она.

— Да. С такими, которым позавидовала бы сама королева ночи.

Она затаила дыхание и закрыла глаза. Между бровями проявилась страдальческая морщинка. Он рассмеялся и почувствовал, как она напряглась.

Бедняжка. Она совсем запуталась и не знает, чему верить, тогда как он прилагает нечеловеческие усилия, чтобы держать себя в руках. С каждой секундой ему становилось все труднее. Она была такой мягкой, такой податливой. Такой доверчивой и такой, черт возьми, трогательной в своей растерянности.

Как было бы просто изобразить рыцаря в сверкающих доспехах. Искрошить на куски всех драконов, освободить ее и уехать в сторону заката. Но наступит следующий день, когда спасение всего чертова мира потребует от него напряжения всех его сил.

Он помассировал ей шею, и ее тело расслабилось. Она прижалась спиной к его груди. Он почувствовал, как участилось ее сердцебиение.

Она откликалась на его прикосновения, но он знал, что еще больший отклик в ней находят его слова, которые она жадно ловила. Она впитывала малейшую похвалу, словно новообращенная вакханка на своей первой оргии, желающая, чтобы ее соблазнили, и опасающаяся последствий.

— Ты находишь меня… привлекательной?

Он понимал, как трудно ей при ее гордости задать такой вопрос, но, хоть убей, не мог придумать достаточно убедительного ответа. Поэтому он вместо ответа грубо прижал ее к себе, заставив ощутить собственным телом его влечение к ней.

Она ощутила его. Твердый, длинный и такой загадочно мужественный, он прижался к ее бедру. Она услышала его прерывистое дыхание и открыла глаза. Открыла медленно, неохотно, не желая расставаться с магией мгновений. Ее взгляд пополз вверх по отражавшимся в зеркале рубиновым бархатным юбкам и остановился на крупной, загорелой руке Джастина, растопыренные пальцы которой лежали на ее животе, крепко прижимая ее к его телу.

Его лицо уютно устроилось в изгибе ее шеи, а пряди его каштановых волос прикасались к ее груди. Она задрожала. Он прикоснулся губами к ней, как будто измеряя пульс.

— Я хочу тебя, — пробормотал он. — Я страстно хочу тебя.

Она вздохнула, желая, чтобы они занялись всеми теми вещами, о которых ей рассказала Мэри, — вещами греховными, но такими заманчивыми и увлекательными.

Ей следовало бы оттолкнуть его и надеяться, что он пообещает жениться, прежде чем она допустит физическую близость. Но ей всегда была отвратительна мысль о том, что какого-то мужчину заставят жениться на ней. Она слишком горда. Сейчас она не упустит случая заняться любовью, узнать, что значит быть женщиной. Она не хотела всю жизнь размышлять о том, как это бывает.

Ей двадцать пять лет. Но познавать все с кем-нибудь другим, кроме Джастина, она не желала.

Она была так поглощена своими мыслями, что не заметила, что он поднял голову и смотрит на ее отражение в зеркале.

— Ты все еще не видишь?

— Не вижу чего?

— Как ты великолепна?

При звуке голоса Джастина Беверли замер на месте, на дюйм не донеся костяшки пальцев до двери, в которую собирался постучать. Он явился сюда в полной уверенности, что комната пуста и ему ничто не помешает. Он какое-то время слонялся в холле, пока леди Эвелина не спустилась к обеду, и уже собирался проникнуть в ее комнату и унести ящик, как кто-то из гостей подозвал его к себе. Ему пришлось узнать, что от него требуется.

Он надеялся, что с ящиком ничего не случится. Он отсутствовал совсем недолго.

Звук голоса Джастина застал его врасплох, тем более что он моментально понял, что она тоже находится в комнате вместе с ним. Он застыл на месте скорее от удивления, чем движимый желанием подслушать разговор.

Он никогда не слышал, чтобы Джастин говорил таким голосом. Было в его тоне изумление, благоговение и какая-то пылкость, страстность. Он даже покраснел. И в самый неподходящий момент его окликнул голос с французским акцентом:

— Подслушиваете, мистер Беверли?

Он оглянулся, надеясь, что одного красноречивого сердитого взгляда будет достаточно, чтобы приструнить ее и заставить замолчать. Но она стояла в конце коридора, склонив набок голову с копной рыжих волос, и отнюдь не выглядела испуганной. А выглядела скорее дерзкой.

Она подплыла к нему, ткнула в грудь толстеньким пальчиком, потом им же помахала перед его носом и шепотом спросила:

— Чем вы тут занимаетесь? Стоите перед дверью в спальню мисс Эвелины, красный как свекла… — Услышав из-за двери голос Джастина, она ойкнула от неожиданности.

Схватив ее за полную руку, Беверли поволок ее за собой по коридору и отпустил только тогда, когда убедился, что отсюда их не услышат.

— Он… она… они… — заикаясь бормотала Мэри.

— Полно вам, уймитесь, — прервал он ее с отвращением. — Вы всегда так стараетесь довести до сведения каждого мужчины в округе, что вы опытная женщина, а тут начали заикаться, словно наивная девчонка.

— Да как вы смеете ставить под сомнение мою искушенность в сердечных делах? — возмутилась она, расправив плечи и являя собой воплощение оскорбленной женственности.

Беверли не смог удержаться от улыбки. И почему многие женщины считают, что бурное прошлое стоит того, чтобы его защищать?

— В таком случае перестаньте вести себя словно глупая курица. Мистер Пауэлл — последний в своей линии, а я, как представитель другой линии, три поколения которой верой и правдой служили роду его матушки, уверяю вас, что линия Пауэллов заслуживает того, чтобы ее продолжили.

Она подняла глаза к потолку.

— Да, да, понимаю. Родословная линия стоит того, что бы ее продолжили. И что из того?

— Он выбрал ее. Я одобряю его выбор. Они подходят друг другу.

Она прищурила глаза, в задумчивости вытянула трубочкой губы.

— Понимаю… значит, они сейчас примериваются друг к другу? Неужели ваш план сработал?

— Плана как такового не было, — запротестовал он, — я просто устранял некоторые препятствия и предоставлял возможности.

— Великолепно! — хихикнула она. — Я тоже одобряю! И ее матушка тоже… Ах! Боже мой! — Она помрачнела, закусив губу. — Ее матушка не такая искушенная в сердечных делах, как я. Мне было приказано поощрять ее интерес, но не подсовывать ее ему.

— Боюсь, что теперь даже вы уже не сможете ни на что повлиять.

С присущим жителям континента фатализмом Мэри, пожав плечами, подтвердила:

— Вы правы. Такова жизнь. А теперь скажите мне, — она взяла его под руку, — что еще я могу сделать для наших голубков?

Беверли решительно высвободился из женских рук. Нельзя допустить, чтобы она узнала, что на какое-то крошечное мгновение он испытал приятное ощущение — нечто вроде разряда статического электричества при прикосновении к шерсти. Она могла принять его за что-нибудь другое…

— Можете идти, — велел он, а сам гордо отправился в другую сторону.

Мэри долго смотрела вслед удаляющейся фигуре дворецкого. Он совсем не относился к ее типу: слишком старый, слишком чопорный, к тому же он ненавидел женщин. Она повернула в противоположную сторону и направилась в кухню, выбросив на время из головы все мысли об Эвелине и Джастине Пауэлле.

Хотя они с Баком Ньютоном неплохо проводили время, соблазнить его не составляло труда, не было тут задора, изюминки. К тому же она почти уверена в том, что знает, почему его назвали Бак[4 - Buck (англ.) — самец.]. Ему подошла бы любая более или менее привлекательная женщина — вернее, даже любая женщина.

Но Беверли — совсем иное дело. Соблазнить его было бы непросто!




Глава 20


Эвелина долго молча смотрелась в зеркало.

— Да, — прошептала она наконец, — я вижу.

И она действительно увидела себя. Только не в зеркальном отражении. Она увидела себя в его глазах. И что бы она ни думала и чему бы ни верила до сих пор, сегодня она не сомневалась в том, что в глазах Джастина Лауэлла она действительно является воплощением жен-красоты.

— Да, ты прекрасна, — прошептал он.

Она медленно повернулась и обвила руками его шею. За несколько минут все, что она знала о себе, рухнуло, она узнала себя новую. Сразу появившаяся в ней уверенность придала изящество ее движениям, отразившимся в таинственном блеске глаз.

Он лишился дара речи. Поток его красноречия наконец иссяк, сменившись первобытным желанием, настолько острым, что он чуть не упал на колени. Он взял в ладони ее лицо, наклонился и легонько провел губами по ее губам. Губы у нее были теплые. Нежный, женственный, притягивающий аромат ее тела усилился с возникшим возбуждением.

Джастин чувствовал щемящую боль в паху, руки у него дрожали от нетерпения. Желание и потребность в ней — еще не оправдание. Она действует импульсивно, поддавшись чувству благодарности к нему за то, что сказал ей, насколько она красива.

Но несмотря на все свои мысли, он приподнял ее на руках, постепенно перемещая к кровати, приближаясь к погибели. К своему раю. Он сначала заколебался на грани совершения немыслимого поступка. Ведь он намеревался соблазнить молодую, незамужнюю, невинную девушку! Но тут она приподнялась на цыпочки и притянула к себе его голову. Прижавшись губами где-то возле его уха, она прошептала прерывающимся голосом: — Я тоже хочу тебя.

Ее слова обратили в пыль все его сомнения. Желание бушевало в нем, словно адское пламя. Разве он соблазнитель? Он соблазненный. Граница между понятиями стерлась. Держа ее за бедра, он опустился на колени и прижался губами к мягкому изгибу под ее грудью. Услышав, как она втянула в себя воздух, он сделал последнюю попытку проявить благородство.

— Скажи, чтобы я остановился, — хрипло попросил он. — Я еще могу. И сделаю. Только скажи. Я сильный человек, Эви, но ты лишаешь меня силы воли. Я стыжусь своей слабости, но отдал бы все что угодно, лишь бы почувствовать тебя под собой, лишь бы погрузиться в тебя.

Он надеялся, что грубость его слов и картин, нарисованных им, от которых ему самому стало трудно дышать и учащенно забилось сердце, испугают ее. Или соблазнят. Он резко прижал ее к себе, так что она едва удержалась на ногах и была вынуждена уцепиться за его плечи.

— Даю тебе последний шанс, Эви. Прогони меня. — Он закрыл глаза, ожидая ответа.

— Нет, — сразу же возразила она. Голос ее звучал уверенно, хотя немного дрожал.

Он поднял глаза и встретился с ее потемневшим взглядом. Его руки скользнули ей за спину. Пальцы, чувствительные как у вора-взломщика, нащупали и мгновенно расстегнули несколько дюжин перламутровых пуговок. Развязать тесемки на корсете было еще проще. Потом он поднялся на ноги и спустил с плеч ее платье. Оно улеглось на пол вокруг ее ног. Высвободил ее из вышитого корсета и отбросил его в сторону.

Сейчас ее тело, такое горячее и напряженное, казалось чужим — слишком уж оно оставалось твердым и неподатливым. Конечно, он напугал ее до смерти. Надо быть осторожнее. Он провел кончиками пальцев по линии подбородка, опустился к шее, обласкал плечи. Он скользнул по хрупкой грудной клетке к изящному изгибу талии и нежной округлости бедра. Затем его пальцы проследовали по ягодицам, прикрытым тафтой нижней юбки, к узкой ленточке, которая развязалась с одного раза. Нижняя юбка соскользнула вниз вслед за платьем и улеглась поверх него вокруг ее очаровательных ножек.

Она осталась только в сорочке, кружевных панталончиках с шелковыми ленточками, которые завязывались вокруг щиколоток, и чулках. И еще — ничего себе! — на ногах у нее все еще были туфли. Она проследила за его взглядом и, как бы поняв нелепость присутствия туфель на ногах, сбросила их, потеряв в результате два дюйма роста.

Он сразу же почувствовал себя угрожающе громоздким. Он может причинить ей боль, тем более что она девственница. Пока он боролся с собой, обдумывая проблему, она протянула руку и, ухватив его за манишку сорочки, принялась расстегивать пуговицы.

— Мне кажется, что так будет правильно.

Пораженный ее проницательностью, он с благодарностью сбросил с себя фрак, за которым последовала парадная сорочка. Он ждал, отсчитывая удары сердца, а она просто смотрела на него. Ему почему-то очень важно было узнать, что выражает взгляд ее широко распахнутых глаз. Одобрение? Страх? Может быть, он кажется ей слишком большим? Или неуклюжим?

Он мысленно умолял, чтобы она прикоснулась к нему, и она, как бы в ответ на его безмолвную мольбу, подняла руку. Рука остановилась в дюйме от его плоти. Он умрет, если она будет медлить.

— Осторожно, — хрипло пробормотал он.

— Я не хочу быть осторожной.

— Ну почему, почему тебе непременно нужно спорить? Ох! — вздохнул он.

Она прикоснулась к нему. Ее пальцы с приятной легкостью прошлись по его груди, робко пробираясь сквозь густые островки волос. Она — немного возбужденная и восхитительно женственная — заглянула ему в глаза.

— Тебе нравится, когда я прикасаюсь к тебе. Я заметила это еще в винном погребе. Вот и сейчас тоже.

— Нравится? — Джастин шагнул к ней, но она отступила, как будто то, что она прочла в его глазах, вернуло ей способность мыслить здраво. Слишком поздно. — Эви, — сказал он низким, хриплым голосом. — Ради твоего прикосновения я готов совершить самые ужасные преступления.

— Ты не должен говорить такие вещи, — пробормотала она, автоматически поднося руку к вороту и обнаруживая, что стоит почти голая. Ее нежная кожа порозовела от смущения, даже под тонким шелком нижней сорочки.

— Почему не должен? — Он снова шагнул к ней. Она отступила еще на шаг и наткнулась на кровать.

— Потому что плохо так говорить.

— Да? Ты считаешь мои слова богохульством? Излишне эмоциональными?

Она отвернулась от него, щеки ее пылали, и он понял, что она подыскивает, как ему ответить, чтобы остановить его, потому что она передумала. Такого он не мог допустить.

Он сгреб ее в охапку и уложил на кровать. И сам лег, Целуя ее, забираясь языком в теплые, влажные глубины ее Рта. В ответ Эвелина жадно раскрыла еще шире свой рот, совершенно забыв о том, что совсем недавно демонстрировала нежелание.

Неожиданно прервав поцелуй, он приподнялся на локтях. Она внимательно посмотрела на него, возвышающегося над ней на дрожащих руках, на великолепную мускулатуру груди, поблескивающую при свете газовой лампы, услышала его тяжелое, учащенное дыхание.

Он немного переместился, коленом развел ее бедра и протиснул свои в образовавшееся пространство. Внимательно наблюдая за ее реакцией, он прикоснулся к ней. Горячая волна превратилась в бурный поток ее жгучего желания. Его глаза торжествующе блеснули.

Ее руки поднялись к его плечам, пальцы вцепились в кожу. Она приподнялась, прижимаясь к нему, провела языком по его нижней губе. Он лизнул ее язык, принялся покусывать ее губы, буквально ошеломив проявлениями своей страсти.

Возбуждение охватило ее тело, заставляя его пульсировать. И когда он снова сделал движение, пытаясь проникнуть в нее, она приподняла бедра ему навстречу и широко раскинула ноги, приглашая войти.

— Эви! Силы небесные! — Он крепко обхватил ее обеими руками и перекатился вместе с ней на спину, так что она оказалась на нем, и ее ноги бесстыдно распластались по обе стороны его бедер, а руки, когда она попыталась приподняться, уперлись в его плоский, твердый живот.

Но он не позволил ей приподняться. Намотав на одну руку прядь ее волос, он привлек ее к себе, покрывая лицо, шею и грудь влажными поцелуями, а другой рукой ухватился за край тонкой, все еще разделявшей их сорочки и, сорвав ее, отбросил в сторону.

Силы небесные! Он был голый! И она тоже! Она почувствовала, как скользнул по ее коже его шелковистый, разгоряченный инструмент, как его гладкая головка раздвинула набухшие складки ее кожи. Джастин, застонав, как от боли, выпустил из руки ее волосы. Крепко ухватившись за ее бедра, он начал вторгаться в ее плоть.

Эвелина знала от Мэри, как все происходит, и все-таки не была готова к этому. Он растягивал ей плоть, вторгался в нее, причиняя боль!

Забыв о чувственном удовольствии, она инстинктивно попыталась вырваться, приподняться, упираясь коленями в матрац по обе стороны его бедер и тем самым неумышленно помогая ему проникнуть еще глубже.

— Боже милосердный! — пробормотал он, зажмурив глаза, как будто испытывая большое напряжение. На его горле вздулись жилы. Схватив ее за плечи, он потянул ее вниз, распластав на себе. — Подожди! Прошу тебя, ради нас обоих, Эви, не двигайся. Пожалуйста. — Тело его дрожало, но губы нежно целовали в висок. Он начал осторожно массировать ей спину. — Доверься мне, Эви.

Она доверилась. И мало-помалу расслабилась. И боль отступила. Ее тело обмякло, удобно расположившись на нем. Медленные, ласковые поглаживания мало-помалу вновь вернули ей способность получать чувственное удовольствие от близости.

Его руки двигались вдоль позвоночника, к бедрам и ягодицам, потом поднимались той же дорожкой снова, и с каждым кругом она все больше включалась в налаженный круговорот. Его движения уже не вызывали настороженности, и его обладание ее плотью больше не причиняло Дискомфорта, а становилось чем-то эротическим.

Его свободная рука скользнула между ними и накрыла ладонью грудь. Он принялся играть с ней, нежно пощипывая сосок. Она, сама того не заметив, приподнялась на локтях, чтобы обеспечить ему более легкий доступ к груди.

Он приподнял голову и медленно, осторожно лизнул ГРУДЬ. И ей совсем не было стыдно. Напротив, ей понравилось. И понравилось также, когда он приподнял рукой грудь и, взяв губами сосок, пососал его. Ощущение было неописуемо приятным.

Он попробовал другую грудь, она приподнялась еще выше, чтобы ему стало удобнее.

Боли больше не было, она уступила место какому-то мучительному наслаждению.

Джастин почувствовал, как постепенно снова напрягается ее тело. Взяв ее за бедра, он перекатился с ней так, что она оказалась под ним, вошел в нее и принялся двигаться в древнем, как мир, ритме. Чувствуя, как нарастает желание, он закрыл глаза. С каждым рывком усиливалось почти непереносимое наслаждение. И каждый рывок подвергал испытанию его способность контролировать себя.

Она вскрикнула, когда он вторгся в ее плоть, достигнув самых глубин, и оргазм закружил его в огненном водовороте.

Закинув голову, она лежала под ним, закрыв глаза. Ее черные волосы рассыпались на белом постельном белье, а грудь порозовела от прикосновений губ и бороды. Он в жизни не видел более эротичной картины…

Сунув ноги в брюки, Джастин встал возле кровати, огляделся вокруг в поисках сорочки, которую недавно куда-то швырнул. Она валялась на полу, он поднял ее, продел в рукава руки и только тогда позволил себе взглянуть на Эви, в полном изнеможении распростертой на постели.

Он отвернулся, думая о том, как она отреагирует на его обман. Всю свою жизнь он безуспешно пытался представить себе, что полюбил какую-то женщину так сильно, что без нее не смог бы быть счастлив. Однако он не только считал себя неспособным на такое чувство, но и сомневался, что такое чувство существует. А что теперь?

Теперь он не мог представить, как жить, не любя Эви. Он подозревал, что, если бы вдруг она ушла из его жизни, он всю жизнь прислушивался бы, не раздадутся ли ее легкие шаги и деловитая речь, неожиданно прерывающаяся заразительным, смехом. Разве можно жить без нее теперь, когда он начал представлять себе, какой могла бы стать жизнь, когда она рядом?

Он и думать о подобном не хотел.

Незнакомое чувство страха сдавило ему грудь. Только легкий бой каминных часов вывел его из состояния неподвижности. Он сердито тряхнул головой и, застегнув пуговицы сорочки, заправил в брюки ее полы. Прежде чем размышлять о будущем, следовало покончить с прошлым. Ему необходимо, соблюдая все меры предосторожности, как и в любой шпионской операции, довести до конца полученное от Бернарда задание. А потом, имея безупречный послужной список, он подаст Бернарду прошение об отставке.

Черт возьми, подумал он, насмешливо скривив губы, а ведь ему, возможно, светит рыцарское звание[5 - Речь идет о личном дворянском звании, которое обычно присваивается за особые заслуги видным политическим деятелям, крупным бизнесменам, высшим чиновникам, а также ученым, артистам и т.д.; перед именем рыцаря ставится титул сэр, перед фамилией жены — леди.]. Интересно, понравится ли оно Эви, подумал он и решил, что ей на титул абсолютно наплевать. Однако ему хотелось бы принести ей нечто большее, чем записную книжку орнитолога и полный карман дремлющих талантов. Жаль, конечно, что они так и пропадут, не получив развития, но нельзя же взваливать на нее еще и это бремя. Он не мог себе представить Эви, которая ждет его, не зная, где он находится, что делает и когда вернется.

Он улыбнулся несколько глуповатой улыбкой, точно зная, чего ему хочется. Он хотел, чтобы Эви стала его женой. Он подождал, не всколыхнутся ли в душе какие-нибудь смутные предчувствия, способные отравить его радость. Но нет, не всколыхнулись. Он лишь почувствовал, что с удовольствием поторопил бы такое событие.

Одевшись, он направился к ящику, намереваясь извлечь оттуда дьявольскую машину, прежде чем за ней явится кто-то другой. Потом он упакует ее заново. В канделябрах все еще горели газовые лампы, а за окном в предрассветном сумраке уже начала щебетать какая-то птаха. Достав из кармана перочинный нож, он сунул его лезвие под крышку внутреннего контейнера. В первый раз он уже успел несколько раскачать крышку, и теперь достаточно только хорошенько поднажать… Между стенками ящиков что-то блеснуло. Наклонившись, он извлек какой-то металлический предмет, который оказался небольшим ломиком, которым пользуются для вскрытия ящиков.

Он уставился на ломик. Кто-то опередил его. Кто-то уже открывал внешний ящик и знал, что в нем находится. Но кто бы он ни был, он не открыл крышку внутреннего ящика, возможно, по той же причине, что и Джастин: боялся повредить содержимое. При мысли о последствиях у него пересохло в горле.

Он толкнул крышку, и она оказалась у него в руках.

Он заглянул внутрь ящика.

И тут услышал, как шевельнулась Эви.

Эвелина перекатилась на бок. Мышцы, которыми она никогда не пользовалась и даже не подозревала, что они существуют, отозвались на движение болью. Она нахмурилась, возмущенная тем, что за нечто абсолютно великолепное обязательно приходится расплачиваться. Неужели нельзя обойтись без наказаний?

Не будет она думать о неприятном. Она ни о чем не жалеет. Все было чудесно. Хорошо. Правильно. Конечно, присутствовало тут и что-то грешное, но если грешное, то с добрым оттенком. Как если бы ангелы, разыгравшись, принялись танцевать.

Вытянув руку, она ощутила пальцами неглубокую впадину, еще хранящую тепло тела Джастина. Она заволновалась. Неужели он ушел? Выскользнул из ее комнаты, как много лет тому назад выскользнул из комнаты миссис Андерхилл?

Вспомнив прошлый эпизод, она окончательно проснулась, широко раскрыла глаза и сразу же увидела его. Он был одет и стоял возле ящика, прибывшего из Лондона. Она расслабилась, хотя пульс ее и участился при виде его непокорных волос, курчавившихся у основания шеи, его широких плеч, натянувших сорочку, и его загорелых предплечий, контрастирующих с ее белизной, потому что рукава сорочки он, конечно же, закатал.

Как будто почувствовав ее взгляд, он выпрямился и оглянулся. Глаза у него потемнели, губы плотно сжались. При виде его улыбка, которой она собиралась его приветствовать, увяла.

— Эвелина.

Не Эви.

— Эвелина, — повторил он, — вставай. Нам нужно поговорить.

Услышав его мрачный голос, она почувствовала, как обращаются в пепел ее мечты. Она плотнее завернулась в простыню, вдруг остро ощутив свою наготу под мягким египетским хлопком, и собрала в кулак ее край, придерживая на горле.

Он подошел к ней, глядя исподлобья немигающим взглядом, такой непохожий на Джастина, которого она знала, или, вернее, думала, что знает. Больше всего ее встревожила мысль о том, что вместе с изменившимся человеком она участвовала в чем-то непостижимо прекрасном, что перевернуло всю ее жизнь.

Она давно уже не ребенок. И всегда старалась быть честной с самой собой, а поэтому реальности, до смерти пугавшие других, ее врасплох не заставали. Такие, например, как тот факт, что зеркала отражают то, что находится перед ними, что прошлое мужчины является предвестником его будущего, что бабник умеет соблазнять женщин.

Джастин взглянул на нее.

— Мне нужно, чтобы ты выслушала меня, Эвелина, — твердо внушал он ей. — Я хочу, чтобы ты поняла.

Она кивнула, не доверяя своему голосу.

— Посмотри на ящик. — Он кивком головы указал в его сторону, не отводя от нее взгляда. — Я ждал, когда его доставят.

Она могла ожидать чего угодно, только не такого разговора. Она чуть отклонилась в сторону и озадаченно уставилась на деревянный ящик за его спиной. Крышка от него уже лежала рядом.

— Я ничего не понимаю.

— Ящик должен был попасть в мои руки. Но ты взяла его первая.

— Не понимаю, о чем ты.

— Ящик, — повторил он с такой яростью в голосе, что она отпрянула назад. Заметив ее движение, он стиснул зубы. — Я шпион, Эвелина, — поведал он.

Она замерла в изумлении.

— Я работаю на британское правительство, — продолжал он. — Мне было поручено получить одну вещь — очень важное изобретение, которое один из наших людей выкрал из одного враждебного нам источника и переправил сюда.

— Что ты сказал?

— Успокойся! — Он наклонился и взял ее на руки. Она чувствовала, как гулко бьется в груди его сердце, и понимала, что, несмотря на холодный тон, он изо всех сил старается держать под контролем мощные эмоции.

— Меня предупредили, что грузом интересуется не только наше правительство. Более того, мне сообщили, что страна, из которой груз отправлен, стремясь возвратить его, разослала своих агентов, которые прочесывают все порты. Чтобы сохранить секретность и скрыть его местонахождение, люди, на которых я работаю, попросили меня разработать план, позволявший спрятать его в таком месте, где его смог бы осмотреть один из наших ученых. Но место Должно быть абсолютно безопасным. Таким, где первоначальным владельцам не пришло бы в голову его искать. Таким, куда можно было бы, не вызывая подозрения, отвезти нашего специалиста.

— И что дальше?

— После осмотра специалиста я должен уничтожить.

Она почувствовала, как по спине пробежал холодок страха.

Случайные эпизоды, обрывки разговоров, которые в свое время она не знала, как объяснить, приобрели теперь совсем иное значение. Она высвободилась из его объятий.

— Беверли тебе помогает? — спросила она.

— Да.

— И я теперь тоже участвую в твоей операции, не так ли? — опять спросила она, заглядывая ему в глаза.

Он кивнул головой. Он даже не попытался оправдаться. Он использовал ее и свадьбу миссис Вандервурт для осуществления того, что, по сути дела, можно назвать не чем иным, как кражей.

Он опять кивнул, как будто прочел ее мысли.

— Мое начальство поручило мне придумать для получения ящика такое место, где его едва ли догадаются искать. А тут подвернулась ты со своими планами проведения свадебного торжества и ремонта дома, которые были связаны с доставкой множества разнообразных грузов. — Он посмотрел ей прямо в глаза, но не извинился. — Такой удобный случай нельзя было упустить.

— Ты хочешь сказать, что воспользовался удачно подвернувшейся ситуацией, — пояснила она.

— Да, — ответил он. — Если тебе будет приятнее, могу добавить, что предполагалось, что ты ни о чем не узнаешь.

— От этого мне не легче.

Он чуть не улыбнулся, но быстро отвел глаза, хотя уголок губ у него дрогнул. Ей показалось, что от боли. И она хотела протянуть руку к нему, но не протянула. А вдруг он осуществляет какой-нибудь тактический ход? Какой-нибудь очередной обман?

— Предполагалось, что мои дела никоим образом не помешают ни твоим планам, ни свадьбе. Предполагалось, что операция будет простейшая.

— Простейшая операция? — повторила она, пряча обиду, которую он причинил своим предательством, под холодным, вежливым интересом.

— Да, я должен был привезти эту проклятую штуковину сюда. Никто не ожидал, что ее здесь кто-нибудь найдет. По крайней мере так мне сказали.

— Но почему правительство не направило отряд солдат, чтобы встретить груз прямо на причале? К чему такие уловки? — Она и сама не была уверена, зачем задавала свои вопросы. Наверное, сыграло роль присущее ей стремление докопаться до сути происходящего.

Он рассмеялся на ее слова, не скрываясь.

— Потому что, дорогая моя честная Эви, приспособление краденое. Как правило, открытая кража изобретений, принадлежащих другому государству, влечет за собой неприятные осложнения политического характера. Причем не только со страной, которую обокрали, но и с нашей собственной публикой. Мы, британцы, обожаем считать себя выше подобных авантюр.

— Понятно. Значит, ты пытался тайно ввезти украденный механизм в страну? — спросила она.

— Да, — ответил он. — Однако каким-то образом произошла утечка информации о прибытии груза. Помнишь тот вечер, когда ты заснула в гостиной и услышала, как я хожу по библиотеке? — задал он ей вопрос. — В комнате находился он. Человек, которого я должен был поймать. К сожалению, он успел удрать, прежде чем я разглядел его физиономию. Но мне удалось ударить его по лицу, так что потом я несколько дней искал парня с синяком на физиономии. Однако мне не повезло, я его не нашел. А теперь, наверное, синяк успел пройти.

— Как понимать «человек, которого ты должен был поймать»? — настойчиво выпытывала она.

— Смотри, — указал он на открытый ящик.

Она нехотя подчинилась и заглянула внутрь. Внутри находился ящик меньшего размера. И он был пуст.




Глава 21


Джастин чувствовал, как под нахмуренным лобиком Эви кипит напряженная работа. Наверное, она гораздо быстрее, чем он, мысленно прикидывала возможные последствия и результаты всей истории. Она его поражала. Большинство женщин, которых он знал, в гневе обрушились бы на него и имели бы на это полное право. С самого начала он ее использовал, использовал хладнокровно, не мучаясь угрызениями совести, а потом, когда она оказалась наиболее уязвимой, лишил ее девственности. А она тем не менее ломает голову над ситуацией, в которой он оказался.

— Тебя подставили, — вдруг сделала вывод она. Холодная категоричность ее тона сразу же вернула его к реальности. — Твои собственные начальники.

Умненький, сообразительный совенок.

— Мне тоже так показалось.

— Но почему? Почему бы им не предупредить тебя, не посвятить в детали плана?

Он невесело усмехнулся:

— Нельзя говорить наживке, что он наживка. Иначе он будет вести себя как наживка, и человек, за которым они охотятся — агент, несомненно, опытный, — сразу же заподозрит неладное. Очевидно, именно так все и было задумано. Пустой ящик и я использовались с целью разоблачения вражеского агента. Именно поэтому Бернард ничего мне не сказал. А кроме того, — он поморщился, — Бернард понимал, что я никогда не подвергну тебя такой опасности.

— Какой «такой опасности»? — вспыхнув, спросила она.

— Предполагалось, что не будет никакой опасности. Тем более для тебя. Даже если бы агенту удалось узнать о грузе и он появился бы здесь, разыскивая ящик, то он был бы вор, а не убийца. — Джастин замолчал и закрыл глаза, стиснув зубы. — Думаешь, я не знаю, что подвергал тебя опасности и что такого не прощают?

Она гордо вздернула подбородок.

— Ну что ж, твои начальники использовали тебя, как ты использовал меня.

Он больше не считал себя обязанным хранить секреты. Для того чтобы уберечь ее от опасности, надо рассказать обо всем. А для него сейчас имела значение только ее безопасность.

— Хочешь — верь, хочешь — не верь, Эви, но я всегда вел себя честно. По крайней мере настолько, насколько позволяли обстоятельства.

— Уверена, что твои принципы служат большим утешением для тех, кого ты использовал. Я, например, почувствовала себя намного лучше. Бедный мистер Андерхилл, наверное, испытал пароксизм радости, оттого что ему наставлял рога человек, который вел себя честно, «насколько позволяли обстоятельства», — парировала она холодно.

Выслушав ее обличительную речь, он ужасно рассердился, тем более что не понимал, о чем она говорит.

— Мистер кто? Объясни, как понимать твои слова?

Она вскинула на него округлившиеся от удивления глаза и покраснела от возмущения.

— Значит, их было так много, что ты даже не помнишь имен мужчин, чьих жен ты… — Она не смогла закончить фразу. — Скажи, как тебе удается убедить себя, что ты поступаешь честно в таких обстоятельствах? Может быть, прежде чем прыгнуть к ним в постель, ты изящно салютуешь и шепчешь: «За Бога и Отечество»?

Ушам своим не веря он уставился на нее. Он шпион, а не какой-нибудь похотливый распутник. Ей, черт возьми, следовало бы знать!

— Кстати, — она громко фыркнула, — если тебе интересно узнать, то мистер Андерхилл — муж той самой леди, выскальзывающим из спальни которой я застукала тебя десять лет назад.

Он был сыт по горло. То, что казалось ему забавным тогда, когда она, сделав неправильные выводы, решила, что он бабник, давно перестало забавлять его.

— Я никогда не прикасался к миссис Андерхилл, — уточнил он. — Ты построила бредовую фантазию на неправильно понятом эпизоде из твоего далекого детства и приписала мне репутацию, которой я никоим образом не заслуживал. Через миссис Андерхилл была передана тогда сверхсекретная информация, а я зашел к ней, чтобы получить ее. И только. Вот вся правда. Она прищурила темные глаза.

— Учитывая, как мало общего имеет правда с тем, кто ты такой и чем занимаешься, ты, надеюсь, не ожидаешь, что я приму твои слова на веру? — возмутилась она.

Проклятие. Тут она попала в самую точку. Вся его карьера построена на лжи. Он стоял, опустив руки, понимая, что любое сказанное им слово может окончательно все испортить. Поэтому промолчал.

Она с надменным видом перебросила через плечо кончик своей простыни. Не удивительно ли, что женщина может одновременно выглядеть так нелепо и быть такой желанной?

— А теперь я попросила бы тебя уйти.

— Нет.

Она остолбенела от неожиданности.

— Как тебя понимать?

— Я пока не могу уйти. Ты не дослушала историю до конца, Эви. К тому времени, как я пришел сюда, внешний ящик уже вскрыли. Человек, вскрывший ящик, находится в доме, возможно, под видом одного из гостей или слуги. И он знает, что ящик у тебя.

Что-то в его тоне заставило ее осознать серьезность ситуации. Подавив гнев и обиду, она прислушалась к его словам, потому что ей вдруг стало страшно, а интуиция подсказывала, что Джастин сделает все возможное, чтобы защитить ее.

— Подумай, Эви. Шпион очень опытен и чрезвычайно осторожен. Мое начальство постаралось, чтобы до него дошли кое-какие слухи и намеки относительно моей личности.

— Не понимаю, зачем ему выявлять твою личность? И почему ты являешься для него столь привлекательной приманкой?

— Не считая вознаграждения, назначенного правительствами некоторых стран за установление моей личности, его ждет слава в случае моего разоблачения.

— Разве ты такая важная фигура? Такой ценный? — спросила она, пристально вглядываясь в него, словно увидела впервые.

— Да. И учитывая это, мое начальство постаралось, чтобы намеки относительно моей личности были очень тонкими, иначе агент может заподозрить неладное. Ты все еще не понимаешь?

— Нет.

— Эви, он не может быть уверен, что я являюсь человеком, за которым он охотится, поэтому он наблюдает за мной. Но ящик-то оказался у тебя, Эви.

Наконец до нее дошло.

— Ящик попал ко мне по ошибке. Наверняка шпион, кем бы он ни был, сообразит, что получать прибывающие грузы должна я.

— Возможно, один раз. Но не дважды, Эви. Ты во второй раз приняла ящик без указания адресата. А самое главное, ты завладела ящиком, в котором, как он полагает, находится нужное приспособление.

— Но ведь я ему не нужна! Ему нужен ящик!

— Ему нужны и ящик, и шпион, которым, как он думает, ты являешься. — Ей показалось, что он посмотрел на нее с сочувствием.

— Не смотри на меня так, — возмутилась она. — Уверена, что, будь я шпионом, я бы тоже демонстрировала чудеса самообладания. Но я не шпион!

— Уверяю тебя, я вовсе не проявляю безразличия к сложившейся ситуации. Ты самая умная и предприимчивая женщина из всех, кого я знал. Вместо того чтобы критиковать меня, ты могла бы использовать свои многочисленные способности, чтобы помочь мне найти выход из запутанной ситуации.

Она поняла, что он тоже в опасности, и это придало ей храбрости. Он обратился к ней как к человеку компетентному, находчивому и упорному, каким она и являлась. И она не могла отказать ему. Она глубоко вздохнула:

— Ладно. Мы не можем просто оставить ящик, заколотив снова внутренний пустой контейнер. Предположим, он знает, что мы здесь. Он войдет сюда, откроет внутренний контейнер, обнаружит, что он пуст, и подумает, что мы опустошили ящик с целью ввести его в заблуждение, а сами давно извлекли содержимое из контейнера. — Она помедлила. — Мы должны выяснить, кто он такой. Но каким образом?

— Нам придется сделать несколько обоснованных предположений. Поскольку шпион знал, где хранятся ящики, привезенные Блумфилдом, и, судя по всему, понял, что во всех них содержится лишь то, что относится к свадебному торжеству и гостям, значит, он имеет либо доступ в дом, либо сообщника, который работает в доме и служит для него «глазами и ушами».

Она опустилась на краешек постели, глядя в пространство. Видит Бог, она его любит. Она все еще его любит.

— Кем бы он ни был, он пристально наблюдает за всем, что происходит в монастыре, — продолжал Джастин. — На завтра назначена свадьба. Люди будут приходить, уходить. Он решит, что вполне логично, если ты выберешь именно время брачной церемонии, для того чтобы вывезти ящик.

— Вижу, у тебя есть какой-то план, — сказала она.

— Да. Не станем его разочаровывать. Завтра во время Празднования я тайком выеду отсюда на телеге. Будем надеяться, что он, занятый слежкой за тобой, не сразу сообразит, что я улизнул, и не сразу догонит меня. А когда Догонит, обнаружит, что я увожу ящик, полный кирпичей.

— Aгa! И он поймет, что мы применили отвлекающий маневр, тогда как в то же самое время содержимое ящика увезет кто-то другой. Он подумает, что это я?

— Нет! — воскликнул он. У Эви настоящий дар соваться в пекло. — Беверли выедет на телеге в противоположном направлении.

Ему показалось, что она начнет спорить с ним, но она лишь вздохнула.

— Правильно. Мне придется выполнять свои обязанности. То, что я уже обещала миссис Вандервурт, — пояснила она, как будто он собирался спрашивать ее, почему она не хочет стать «подсадной уткой». Он буквально разрывался между желаниями хорошенько встряхнуть ее и поцеловать. — Отличный план, — одобрила она с явным облегчением.

Он не сказал ей, что, по всей вероятности, человек, который бросится за ним в погоню, попытается убить его.

Если серьезное ведомство разработало такой сложный план для разоблачения нужного человека, он, должно быть, является очень важным, опытным шпионом. Таким, который ни перед чем не остановится, чтобы не рассекретить себя. Даже перед убийством. И если Эви как следует подумает, то догадается обо всем. Значит, ему необходимо чем-то отвлечь ее внимание.

— Конечно, — подтвердил он. — Мы, возможно, получим помощь и из другого источника.

— Вот как? Ну конечно, как мне раньше не пришло в голову? — радостно воскликнула она. — Если ты и ящик являетесь приманкой, то кто в таком случае захлопнет мышеловку?

— Вот именно, — заявил Джастин. — Затевая всю операцию, они не могли не предусмотреть присутствия здесь некоего человека, который позаботится об агенте, как только тот обнаружит себя. Я не знаю, кто он такой. Но наверняка человек надежный. Возможно, даже лучше меня.

— И ты совсем не догадываешься, кто он такой? — спросила она, устраиваясь поудобнее и подбирая под себя скрещенные ноги.

— Нет, — ответил он.

Очевидно, они уже миновали стадию враждебности и вступили в полосу разрядки, подумал он. По крайней мере она. А вот его чувства бушевали между желанием и виной перед ней. Один вид ее гладкой кожи горячил его кровь. Однако мысль о том, что он поступил с ней безответственно, остужала ее.

— Гм-м, — задумчиво произнесла она, постукивая пальчиками по нижней губе. — А нет ли возможности как-нибудь узнать его?

— Полагаю, что мои начальники не хотят, чтобы я узнал его, иначе они уже сообщили бы мне сами. Однако если наш неизвестный соотечественник установит личность шпиона, можно ожидать, что тот начнет действовать.

Ему было тень трудно сосредоточиться на теме разговора. Эви наклонилась в сторону и оперлась на локоть, задумавшись.

— Мне надо идти, — сообщил он.

— А как же ящик?

— Лучше всего спрятать его на виду у всех. Я снова закрою его крышкой, потом мы позвоним Беверли и попросим его отнести ящик вниз…

—…в оранжерею! — закончила Эви. — Туда складывают все прибывающие свадебные подарки. Может, даже поставить там парочку слуг под тем предлогом, что мы, мол, не хотим проверять на прочность моральную стойкость рабочих.

— Отлично! — воскликнул Джастин, с облегчением глядя на нее. — Наш неизвестный противник будет слишком занят тем, чтобы сохранить свое инкогнито, и не рискнет сунуться туда.

— Ты так думаешь? — разочарованно произнесла она, расстроив его. Судя по всему, он влюбился в маньячку, одержимую страстью к опасности.

Вздохнув, он водрузил на место крышку ящика и для верности постучал по ней пресс-папье. Надо поскорее уходить, пока она не изыскала какой-нибудь способ втянуть себя в авантюру.

Взяв пиджак, он направился к двери.

— Ты уверен, что я не смогу чем-нибудь помочь?

— Уверен! — Он распахнул дверь.

И оказался лицом к лицу с матерью Эви.

— Леди Бротон! — воскликнул Джастин. Эви замерла на месте.

— Когда вы прибыли? Ваша дочь не говорила, что вы приглашены. Какой приятный сюрприз! — любезно продолжал Джастин. Эвелину поразило, что он смог с такой скоростью перевоплотиться из шпиона, за которым охотятся, в любезного светского краснобая.

Его поведение вызвало у нее восхищение и огромную благодарность. Он умышленно тянул время, давая ей возможность прийти в себя. Он прочно врос в пол на пороге комнаты, держа руку на ручке полузакрытой двери.

Она скатилась с постели, сорвала с себя простыни, подобрала разбросанные по комнате предметы одежды и нырнула за ширму. Схватив сорочку, она натянула ее через голову, стараясь услышать, о чем они разговаривают.

— Эвелина не знала, что мы приглашены, — услышала она слова матери. — Миссис Вандервурт решила устроить ей приятный сюрприз. Где моя дочь?

— Эви? — услышала она голос Джастина. — Она в комнате.

Эвелина, уже надевшая нижние юбки, выглянула поверх ширмы, натягивая лиф. Джастин стоял, небрежно прислонившись плечом к двери и скрывая ее от глаз Франчески, настроенный, видимо, поболтать в свое удовольствие.

Черт побери, как ловко у него получалось! Можно подумать, что либо он абсолютно ни в чем не виноват, либо безумно дерзок. Она одна знала, что последнее ближе всего к истине.

— Бедняжка, — он понизил голос, —думаю, она вздремнула. Мне не хотелось бы ее будить. Она была на ногах всю ночь, командуя последними приготовлениями к свадьбе. Вы будете гордиться ею, леди Бротон, когда увидите, какие чудеса она здесь сотворила.

— Я всегда горжусь своей дочерью, — спокойно заявила леди Бротон, но Эвелина заметила в ее голосе некоторое напряжение. Она отыскала юбку и торопливо натянула ее на бедра.

— И вам есть чем гордиться, мадам, — заверил Джастин. — Она удивительная девушка.

Эвелина кое-как собрала в пучок волосы и заколола их гребнем.

— Гм-м, — медленно произнесла Франческа, — я готова понять, почему Эвелина бодрствует всю ночь напролет, мистер Пауэлл, но меня, признаюсь, удивляет ваше присутствие здесь.

В ее словах содержался завуалированный вопрос, и Эвелина затаила дыхание.

— Видите ли, я наблюдал за птицами. Сегодня очень подходящая для наблюдений ночь. Луна ярко светит, и ветра нет.

— Ах, я совсем забыла, что вы увлекаетесь орнитологи ей, — сказала матушка Эвелины.

Она заметила, как Джастин пожал плечами, отчего мышцы на предплечьях напряглись и перекатились.

— Да, на любительском уровне.

— Кажется, Эви говорила, что вы открыли какую-то новую разновидность?

— Ах да — бубо формоза Плюримус. — Он, как всегда, сделал паузу и добавил: — Малая.

Франческа долго молчала.

— Видите ли, прошло много лет, с тех пор как я училась в монастырской школе, да и языки мне всегда плохо давались. Поправьте меня, если я ошибусь, но ваше название, кажется, переводится как «самая прекрасная сова»? — Следуя Джастину, она помолчала и добавила: — Маленькая?

— Да, почти так, — согласился он. Голос его звучал явно смущенно.

— Или, возможно, — бормотала Франческа, поглощенная переводом, — лучше перевести как «самый прекрасный совенок»?

Совенок? Но он всегда называл так ее… задумалась Эвелина, и руки ее застыли в воздухе, не застегнув до конца крючки на юбке.

Вот оно что? Он никогда не открывал новую разновидность птички. Он говорил о ней. Помнится, он сказал герру Деккеру, что птичка сама влетела к нему в окно. Значит, он высмеивал ее?

Негодяй! Наверное, считает себя умнее всех. Ну, погоди…

— Но я не должна мешать вам объяснить, что именно делали вы в комнате моей дочери, пока она спит?

Все мысли о лицемерии Джастина моментально улетучились из ее головы. С бешено бьющимся сердцем Эвелина застыла в ожидании.

— Ах да, — самым беззаботным тоном проговорил он, — я с самого раннего утра был в лесу, а возвращаясь, заметил свет в комнате Эви. Поэтому я решил зайти и поздороваться. Мы с вашей дочерью стали большими друзьями.

— Вот как? Насколько большими?

Эвелина чуть не охнула, услышав неодобрительный тон матери, но Джастин и ухом не повел. Эвелина представила себе невинное выражение лица Джастина, даже не заметившего скрытого упрека, прозвучавшего в вопросе матери.

— Очень большими, — радостно подтвердил он. — Она У вас замечательная!

Эвелина воткнула в волосы еще одну шпильку. Теперь она готова. Хорошо бы еще уметь хотя бы наполовину правдоподобно притворяться, как Джастин. Подогнув под себя голые ноги, она расположилась в кресле. Положив голову на подлокотник, она крикнула сонным голосом:

— Кто там замечательный?

Она заметила, как широкие плечи Джастина чуть напряглись, а затем он широко распахнул дверь, отступив в сторону, и, пропустив в комнату Франческу, с лучезарной Улыбкой повернулся к Эвелине.

Она приподнялась и села.

— Мама? Что ты здесь делаешь? — удивилась она, вскакивая на ноги и бросаясь к матери. Франческа ласково обняла ее. Только почувствовав себя в объятиях матери, Эвелина поняла, как сильно нуждается в ней, в ее руководстве и советах.

Поразительно. После того как Верити стала выезжать в свет, именно к ней, к Эвелине, все члены семейства обращались, когда нужно было что-то организовать, чем-то распорядиться, принять решение. А теперь вдруг ей потребовалось, чтобы мать оказалась рядом.

У Эвелины защипало глаза от близких слез, и она покрепче прижалась к матери.

— Ну, полно, будет тебе! — успокаивала ее Франческа. — С тобой все в порядке?

Ну не глупый ли вопрос? Эвелина немного отстранилась от матери и весело улыбнулась:

— Разумеется, со мной все в порядке. Просто я не ожидала тебя увидеть, а когда увидела, поняла, как сильно мне тебя не хватало.

— Тебе меня не хватало? — спросила Франческа. — Ну что ж, мне тоже тебя не хватало. — Она была слегка озадачена: дочь никогда прежде не говорила, что скучает по матери. Странно.

Взяв ее за руку, Эвелина усадила ее в кресло возле своего письменного стола.

— Садись и расскажи, почему ты здесь да еще в такой ранний час? И где папа?

Франческа рассмеялась:

— Наверное, дома, в постели. А я только недавно приехала и не смогла удержаться, чтобы сразу же не навестит тебя. К счастью, ты уже проснулась, или почти проснулась — по крайней мере так сказал мне мистер Пауэлл, весьма бдительно охранявший твой сон.

Франческа оглянулась через плечо на Джастина, который стоял в дверях, мило улыбаясь. Наглец.

— Помнишь, мы с миссис Вандервурт встретились однажды в офисе твоей тетушки Агаты? По чистой случайности несколько дней спустя мы встретились снова. Слово за слово — мы разговорились и стали друзьями. И когда она пригласила нас в монастырь на свадебное торжество, я с радостью приняла приглашение.

Эвелина пожала руку матери.

— Я так рада, что ты приехала.

— Я предполагала приехать вечером, но поезд сошел с рельсов — нет, не пугайся: никаких жертв не было, если не считать большого количества каменного угля. И все же нам пришлось ждать, пока не расчистили пути.

— Ты, наверное, устала?

— Ничуть. В поезде ехали и другие гости, приглашенные на свадьбу: лорд и леди Далтон, чета Гоулд-Хеджесов и лорд Стоу. Собралась очень веселая компания. Всю ночь мы разгадывали шарады, — закончила она.

Эвелина, наблюдавшая уголком глаза за Джастином, заметила, как глупая улыбка сползла с его физиономии. Что-то в рассказе Франчески его удивило.

— Я рада, что ты не слишком утомилась.

— Нет-нет, все в порядке. — Франческа наклонилась и поцеловала Эвелину в щеку, нечаянно смахнув на пол стопку корреспонденции, лежавшую на краю стола. Письма и конверты рассыпались по полу. — Ах, какая досада! Взгляните, что я наделала! — переполошилась она, наклоняясь, чтобы собрать письма.

Она принялась одно за другим складывать их стопочкой но на третьем письме остановилась и нахмурила брови. Досадливо прищелкнув языком, она просмотрела остальные конверты.

— Как странно, — заметила она.

— Что странно, леди Бротон? — спросил, подходя ближе, Джастин.

— Письма от Агаты, — ответила она. — Они не могут быть от нее.

— Что вы хотите сказать? — снова спросил Джастин.

— Они не могут быть от нее, — повторила, покачивая головой, озадаченная Франческа. — Или эти письма подложные, или те, которые получила я.

— Почему ты так думаешь? — осведомилась Эвелина.

— Потому что письма тебе написаны из самых разных стран, как будто она много путешествует, тогда как письма, полученные нами, были отправлены из одного и того же местечка во Франции.

Эвелина почувствовала, как насторожился Джастин.

— Я не понимаю. Зачем кому-то делать вид, будто Агата пишет тебе из разных стран? — пробормотала Франческа. Она усмехнулась, подивившись нелепости происходящего. — Наверное, придется подождать возвращения Агаты и расспросить ее.

Эвелине подобные вещи не показались забавными судя по грозному блеску, появившемуся в глазах Джастина, ему тоже. Она вспомнила написанные незнакомым подчерком письма от Агаты, которые приходили из разных стран, и появившиеся у нее подозрения переросли в уверенность.

В качестве «приманки» использовался не один Джастин. Она встретилась с ним взглядом. Его взгляд призывал ее к осторожности. Он думал то же самое. Но какое отношение к шпионской игре имеет она? Какая роль отведена ей?

Еще одна приманка? Отвлекающий маневр, чтобы сбить противника с толку?

Неожиданно дверь спальни распахнулась. На пороге, запыхавшись и прижимая руку к груди, стояла Мэри.

— Скорее! Скорее! Ваша матушка здесь! Вам нужно немедленно избавиться… — Она замолчала, увидев Франческу.

Леди Бротон медленно повернулась в кресле, глядя несколько неодобрительным взглядом на тяжело дышащую портниху, столь неожиданно появившуюся на сцене.

— Ну, здравствуй, Мэри, — спокойно приветствовала она ее. — Рада тебя видеть. Надеюсь, с тобой все в порядке?

Мэри кивнула, выкатив глаза, как будто смотрела на какое-то опасное чудовище, а не на милейшую матушку Эвелины.

— Вот и хорошо, — произнесла Франческа. — Я тебя прервала. Умоляю, продолжай. Так от чего ты призывала мою дочь избавиться поскорее?

— Я имела в виду беспорядок! — тут же нашлась изобретательная Мэри. — Ах, какой скандал! — Она неодобрительно поцокала языком.

Ее прервал Джастин:

— Кажется, уже начинает собираться бригада рабочих. Значит, мне пора попрощаться с вами, милые дамы.

— Уже пора? — не сдержавшись, переспросила Эвелина.

Ее мать, не ожидавшая такой невоздержанности со стороны дочери, удивленно взглянула на нее. Но Эвелина даже внимания на нее не обратила. Ей необходимо узнать, что он думает по поводу только что сказанного. Ведь она всего-навсего организатор свадебного торжества, а не шпион!

— Пора. Вы давно не виделись, и вам нужно побыть вдвоем. Но я обещаю вернуться позднее и помочь перетащить один ящик в соответствующее место. А за другим я пришлю Беверли, — пояснил он. — Рад был снова встретиться с вами, леди Бротон. До свидания, мисс Мольер.

И пока Эвелина снова не запротестовала, он откланялся и ушел.

Как только Джастин закрыл за собой дверь спальни, выражение его лица изменилось. Он прошел мимо горничной, которая при взгляде на его лицо торопливо уступила ему дорогу, прижимая к груди стопку постельного белья.

В конце длинного коридора появился запыхавшийся Беверли.

— Сэр! — окликнул его он. — Сэр! Стоу здесь.

— Я знаю, — ответил Джастин, не останавливаясь. Почему, интересно, Беверли явился за ним именно сюда? И Мэри, он мог бы поклясться, явилась явно для того, чтобы предупредить Эви о приезде леди Бротон и чтобы Эви успела избавиться от его присутствия в спальне. Уж он бы дознался, что происходит, если бы не возникли более не отложные проблемы.

— Какую комнату отвели для Стоу?

— Третья дверь от вашей по коридору. Но сейчас он в столовой. Там накрыли ранний завтрак для только что прибывших гостей. — Как только Джастин прошел мимо него, Беверли развернулся и потрусил за ним следом.

— Куда вы направляетесь?

— Хочу увидеться с Бернардом, — мрачно ответил Джастин. — Сразу же после разговора с ним мне необходимо поговорить с тобой. Встретимся в моей комнате через сорок пять минут.

— Слушаюсь, сэр. Но…

— Через сорок пять минут, — повторил Джастин и, изобразив на лице подходящую для данного случая улыбку, распахнул дверь в столовую. — А-а, вот и вы! — Он остановился на пороге, с притворным удовольствием окинув взглядом присутствующих. — Вы позже всех прибывшие гости миссис Вандервурт, не так ли? Прекрасно. Нет, нет, мадам, умоляю, не прерывайте из-за меня свой завтрак. Я всего лишь владелец дома.

Он с подкупающей искренностью улыбнулся дородной брюнетке, сидевшей за столом между двумя джентльменами, которая при его появлении замерла, не донеся до рта вилку.

Джентльмены встали.

— Рад познакомиться с вами… — произнес джентльмен повыше ростом и замялся, явно смущенный тем, что не знает имени человека, который, хотя и косвенно, был его хозяином.

— Мое имя Пауэлл. Джастин Пауэлл. А вы — мистер?.. — Он замолчал, предлагая ему закончить фразу.

— Сэр Бернард Стоу. А это Том и Аида Гоулд-Хеджес.

— Рад познакомиться, — промолвил Джастин и вновь повернулся к Бернарду: — Мне повезло, сэр, именно вас мне и нужно.

— Меня? — Бернард, видимо, не умел так хорошо притворяться, как Джастин. Он взглянул на Джастина предостерегающе.

— Именно вас, сэр. Произошла какая-то путаница с вашими чемоданами. Их оставили в холле возле черного Хода. Бедная служанка в слезах: боится что-нибудь напутать. Ей еще никогда, бедняжке, не приходилось обслуживать столь высоких гостей.

— Еще бы, — согласилась брюнетка, сочувственно кивнув головой.

— Не заглянете ли вы в холл, чтобы разрешить проблему? Она займет не больше минуты.

— Гм-м, да, разумеется. — Бернард скомкал салфетку и, положив ее рядом с тарелкой, извинился. Не говоря ни слова, он направился в холл. Джастин, одарив прощальной улыбкой Гоулд-Хеджесов, последовал за ним, плотно при крыв за собой дверь.

Он не смотрел на Бернарда. Он не верил себе. Пока. Обогнав Бернарда, он услышал, что его начальник идет следом, стараясь попасть в ногу с ним. Только приведя Бернарда в небольшую нишу, ответвлявшуюся от передней гостиной, Джастин резко повернулся и взглянул ему в лицо.

— Очень надеюсь, что у тебя есть веские основания для такого поведения, Джастин, — холодно произнес он.

— О, будьте уверены, они у меня имеются, — пробормотал Джастин и нанес ему в челюсть короткий боковой удар правой.




Глава 22


Джастин не был самоубийцей, но он был офицером, а Бернард — человеком, который отдавал ему приказания. В самое последнее мгновение он сдержал удар. Удар, который мог бы свалить с ног человека гораздо более мощной комплекции, чем Бернард, прошел мимо его лица, лишь слегка задев щеку.

И все же Джастин не мог отрицать, что почувствовал удовлетворение, когда Бернард на долю секунды опоздал увернуться от удара. На лбу Бернарда выступил пот, а рука, когда он вынул из кармана пиджака носовой платок, чтобы утереть лицо, дрожала.

— Ты, никак, спятил? — хрипло прошептал Бернард. — Что ты себе позволяешь?

— Я не спятил, но начинаю думать, что работаю на сумасшедшего, — выговорил Джастин, еле сдерживая ярость. — Я всего лишь предпринял демонстрацию силы, Бернард.

— Ты мне угрожаешь? — спросил удивленный Бернард.

— Да, — ответил Джастин. — Да, вы правильно поняли.

— Я не желаю стоять здесь и выслушивать твой бред. Я твой…

— В данный момент вы для меня никто, Бернард. Вы всего лишь источник информации.

Ледяной взгляд Джастина заставил Бернарда вздрогнуть. До сих пор ему никогда не приходило в голову, какой опасный человек на него работает. Вернее, работал. Потому что он, естественно, разжалует Джастина за его приступ ярости, как только разрешится нынешняя ситуация.

Однако пока Джастин нужен Бернарду, а Бернард был прагматиком, даже еще в большей степени, чем Джастин. Правда, Джастин теперь стал не столь прагматичным, как предполагал Бернард, а поэтому напрашивался вопрос: что его изменило?

— Предполагаю, что ты уже обнаружил пустой ящик.

— Да.

— Подобного я и опасался, — покачал головой Бернард, доставая из кармана серебряный портсигар. Он выбрал американскую сигарету и постучал ею по крышке, лихорадочно обдумывая возможные варианты дальнейших действий. Он подойдет настолько близко к правде, насколько осмелится, и посмотрит, далеко ли зашел его некогда лучший ученик в своих предположениях.

На секунду его лицо отразило сожаление. Он не мог не признать, что зарывать в землю таланты Джастина, в сущности, преступно.

— Мы использовали тебя, чтобы найти агента. Но не простого агента, а чрезвычайно опасного. — Он внимательно вглядывался в лицо Джастина. — Но вижу, что ты уже все понял. Он работал в течение многих лет, всегда оставаясь в тени и всегда на шаг опережая нас. Мы практически ничего не знаем о нем, кроме того, что он всегда оказывается в центре международной интриги, выдавая жизненно важную информацию тому, кто больше заплатит.

— Включая нас?

Бернарду следовало бы предвидеть, что такой вопрос будет задан.

— Иногда, — признался он.

— И поэтому вы стремитесь найти его, — задумчиво произнес Джастин. — Вы не хотите его арестовать. Вы хотите узнать, кто он такой. Потому что тогда вы смогли бы снабжать его любой информацией, какой пожелаете.

— Браво. Ты всегда отличался сообразительностью. — Бернард зажег сигарету и затянулся.

Джастина его похвала не интересовала. Его мысли текли в другом направлении.

— И для этого нужно столько подставов и дублеров? Вы заставили меня охранять пустой ящик, потому что были уверены, что я скорее умру, чем позволю ему попасть в руки шпиона. Потому что как только ваш шпион поймет, что его обманывают, он растворится в воздухе. Вы хотели, чтобы я находился между ним и ящиком, с тем чтобы он не терял надежды добраться до него, а у вас было бы больше возможностей установить его личность. Вероятно, я должен бы быть польщен вашей верой в меня.

Бернард благоразумно воздержался от комментариев.

— Вы хоть понимаете, что он думает, будто Эвелина — это я? Он обнаружил ящик в ее комнате и забрался туда. К сожалению, я его спугнул.

Бернард на долю секунды затаил дыхание. Но Джастин все заметил.

— Зачем вы ее подставили? Не возражайте, я знаю, что вы ее подставили. Я знаю, что вы посылали ей письма из каждой страны, вовлеченной в политическую интригу. Такие почтовые марки привлекут внимание любого, кто наблюдает за поступающей корреспонденцией, не так ли? Мое, например, внимание они привлекли. Но как вам удалось… — Он не договорил и насмешливо фыркнул. — Зачем спрашивать? Вы просто перехватывали письма ее тетушки, не так ли? Наверное, для вас это привычное дело. Но почему, Бернард? Почему она? Зачем подставлять ее?

Бернард аккуратно стряхнул с сигареты пепел и облизнул губы.

— В сущности, все объясняется очень просто. Человек, за которым мы охотимся, близок к разоблачению одного из самых важных агентов из всех, которые у нас когда-либо были. Возможно, он ни о чем даже не знает. Мы занялись им по той лишь причине, что информация, которую он нам передает, и та, которую мы перехватили, почти идентична информации, которую присылает нам наш агент.

— Какое отношение имеет все, о чем вы говорите, к леди Эвелине?

— Она подходит по всем критериям. Она вращается в тех же кругах, имеет доступ туда же, куда вхож наш агент.

— Конечно, если присматриваться пристально, сразу станет ясно, что она не тот человек, но для того чтобы временно отвлечь внимание, она подходит как нельзя лучше. К тому же каждая лишняя наживка увеличивает шансы обнаружить шпиона.

Бернард заметил в Джастине какую-то настороженность, которая ему не понравилась.

— Знаешь, ты подал мне одну мысль.

— Вот как? — безразличным тоном откликнулся Джастин.

— Да. Когда мы встретились на берегу Темзы, ты рассказал мне, что ее тетушка уехала в свадебное путешествие. Я знал, что ее семья имеет связи в дипломатических кругах, и сразу же подумал, что было бы неплохо, если бы кое-кто узнал, что мисс Каммингс-Уайт действительно получает корреспонденцию из международных источников.

— И «кое-кто» оказался вашим шпионом, — продолжал Джастин. — Вы могли бы сказать ей, что делаете, и объяснить ситуацию, в которую ее ставите.

— Это невозможно. Она могла бы отказаться, а я не хотел рисковать. Конечно, в дальнейшем, если бы она стала работать на нас, я бы полностью ввел ее в курс дела.

— Никакой дальнейшей работы не будет! — воскликнул Джастин и, не дав Бернарду отреагировать на его слова, выбросил вперед руку, едва не коснувшись его лица.

Вздрогнув, Джастин засунул руку в карман. Он прикладывал большие усилия, чтобы сдерживаться, однако, судя по выражению его физиономии, его напряжение достигло наивысшего накала.

— Неужели вы всерьез хотите впутать ничего не подозревающую молодую женщину в свои махинации, Бернард? — возмутился он.

— Почему бы нет? Она представляет большую ценность как распространитель дезинформации, — ответил Бернард. — Она, кажется, девушка азартная. Возможно, некоторый риск в патриотических целях ей даже придется по душе. — Он помолчал, потом взглянул на Джастина. — Тебе же это нравилось.

— Черт бы вас побрал! Я не позволю играть таким образом на ее чувствах!

Бернард, кажется, обиделся.

— Она всегда может отказаться. Но зачем? Только подумай, как безупречно она вписывается в схему. Она имеет доступ ко всем нужным людям. Она не только внучка герцога Лалли, она также вхожа в дома самых важных членов правительства, особенно в те дома, где имеется дочь на выданье.

— Она не может заниматься опасными делами, — проговорил Джастин.

— Ничуть не опасными. Фактически ей не придется ничего делать. Так, появляться то здесь, то там, поддерживать у людей интерес к своей деятельности, чтобы отвлечь их внимание от другого. Иногда получить письмишко. Вот, пожалуй, и все.

— Пока она находится в Англии. А если она решит поехать за границу? Что, если кому-нибудь придет в голову, что она представляет ценность как заложница?

Бернард глубоко затянулся сигаретой и выпустил тонкую струйку дыма.

— Ты драматизируешь события. Каковы шансы того, что такое может случиться? Часто ли тебя, например, брали в заложники?

— Никогда. Но задерживали несколько раз. Однако дело не во мне.

— Вот как? А в чем же? — раздраженно спросил Бернард. Ему не нравилось, что разговор принимает такой оборот.

— Дело в том, Бернард, — заключил Джастин и, осторожно взяв из его руки наполовину выкуренную сигарету, бросил ее на каменный пол, — что вы не воспользуетесь этим шансом.

Он тщательно загасил сигарету каблуком ботинка.

Бернард чувствовал, что от Джастина веет враждебностью, как холодом от ледника. Он невольно отшатнулся, но быстро взял себя в руки. Нельзя давать подчиненному повод думать, что он одержал верх. Нет ничего опаснее, чем вышедший из подчинения шпион. Джастин знал, что с вышедшими из подчинения шпионами расправляются так же, как расправляются с вышедшими из подчинения животными. Их уничтожают.

«Должно быть, ему очень дорога леди Эвелина, если он рискует угрожать», — подумал Бернард.

— Осторожнее, Джастин, — предупредил он.

— Я посоветовал бы вам то же самое, — ответил Джастин, глядя в глаза Бернарду.

Они долго молча смотрели друг на друга, потом Бернард печально вздохнул, словно пожилой учитель, разочарованный в своем лучшем ученике.

— Мы сделаем то, что сочтем необходимым, Джастин.

— Кто это «мы»? — переспросил Джастин.

— Я, кажется, присвоил себе королевскую прерогативу. Я имел в виду себя. — Он достал портсигар, но передумал закуривать.

— Значит, ты приехал сюда, чтобы обнаружить агента, не так ли?

Бернард развел руками и скромно опустил глаза.

— Кто сделает подобное лучше меня? Я был бы здесь, когда негодяй проник в комнату леди Эвелины, но из-за того, что поезд сошел с рельсов, чертов ящик прибыл сюда раньше меня.

— Как вам удалось заполучить приглашение? Бернард чувствовал, что его допрашивают, и ему такое положение не нравилось. Но он все еще испытывал привязанность к Джастину. И ему все еще хотелось спасти ему жизнь.

— Банни Катберт и я вместе участвуем в работе нескольких комитетов. Получить от него приглашение не составило большого труда. Знаешь, ведь у бедняги нет семьи, только одна глупая собака. Было трогательно видеть, как обрадовался, что может добавить какое-то имя к списку гостей.

— Понятно.

Бернард снова тяжело вздохнул.

— Знаешь, Джастин, доведи свою игру до конца, а потом мы посмотрим, что к чему. Испортить такое важное дело лишь потому, что ты проникся нежным чувством к «аленькой упрямице леди Эвелине. Джастин не ответил.

— Я тебе предлагаю лучший вариант, Джастин.

— В таком случае мне, наверное, лучше принять ваше предложение, — заметил он и, помедлив, горько усмехнулся. — А «дьявольской машины», наверное, вообще не было?

— О чем ты? О двигателе внутреннего сгорания? — Бернард невесело хохотнул. — Не смеши меня.

Эвелина улыбнулась матери, стоявшей у двери ее спальни, и поцеловала ее в щеку. За ее спиной Мэри суетливо двигалась по комнате, бормоча себе под нос французские ругательства и упорно избегая встречаться взглядом с леди Бротон.

— С тобой действительно все в порядке? — спросила Эвелину мать.

— Все в порядке. Я просто немного устала. Надо еще так много всего сделать, а у нас остается только один день. Но уж после я смогу отсыпаться целый месяц.

— Должно быть, ты и впрямь сильно устала, если заснула в присутствии мистера Пауэлла.

Эвелина молила Бога, чтобы все еще неяркий свет раннего утра скрыл предательскую краску, вспыхнувшую на ее щеках.

— Да.

Франческа взглянула на Мэри.

— Мэри, дорогая, не зайдешь ли потом ко мне в комнату? Мне кажется, что платье, которое я купила для свадьбы, не совсем хорошо сидит.

— Как только появится свободная минутка, — кивнула Мэри. — Сами видите, сколько тут дел. — Она широким жестом обвела комнату, в которой царил беспорядок.

В дверях появилась горничная со стопкой свежего белья в руках:

— Мне зайти позднее, мэм?

— Нет, нет, — остановила ее Эвелина, обрадовавшись предлогу выпроводить мать. Служанка сделала книксен и направилась к кровати.

Все попытки Франчески поговорить либо с дочерью, либо с женщиной, которую она отправила сюда в качестве «компаньонки» дочери, были безрезультатны. Наконец она сдалась и, поцеловав Эвелину в лоб, удалилась, пробормотав: «Увидимся позднее, дорогая».

Как только она ушла, Эвелина закрыла глаза и прижала к вискам пальцы. Ее буквально раздирали противоречивые чувства, в голове кружились какие-то обрывки мыслей.

За последние двенадцать часов у нее появился любовник, который успел предать ее. Она узнала, что оказалась в центре международной интриги и что попала она туда по вине мужчины, которого считала бабником, но который, как выяснилось, отнюдь таковым не являлся. Она чувствовала, что ее соблазнили, использовали и в то же время нежно любили и стремились доставить ей удовольствие.

Она его презирала. Она любила его. Она ему не доверяла. И в то же время безоговорочно верила. Как разобраться в таком многообразии? И тут в голове промелькнула спасительная мысль: «У меня нет времени ни о чем думать».

Она обязалась организовать для миссис Вандервурт великолепный свадебный прием. От нее зависела репутация Фирмы, которая обеспечивает ее тетушке средства к существованию. От нее зависит миссис Вандервурт. И ей больше чем когда-либо надо показать, на что она способна. Восстановить свое доброе имя.

Пусть Джастин разбирается со шпионами. Пусть делает свою работу. А она будет делать свою.

— Ладно, Мэри, — расправила она плечи. — Начнем с самого главного. Скатерть для центрального стола готова?

— Да, — ответила Мэри.

— Платье миссис Вандервурт?

— Разумеется. Уже давно.

— Шелковые цветы для украшения столов?

— Закончила работу прошлой ночью.

— Хорошо. Как только позавтракаю, узнаю, все ли успели сделать рабочие. Потом мы застелем стол скатертью. Кондитер обещал, что после полудня закончит украшение свадебного торта. — Она напряженно задумалась, боясь пропустить какую-нибудь из бесконечного списка мелочей, отложенных на последнюю минуту. — Официанты знают свои обязанности?

— Конечно. Все уже на месте и все как один настоящие мастера своего дела.

— Хорошо. — Эвелина с облегчением вздохнула, но тут же у нее на лице появилось озабоченное выражение.

— На последних двух свадьбах ей тоже до последнего момента казалось, что все идет как нельзя лучше. — А слуги все здоровы? Надеюсь, никто не заболел свинкой или какой-нибудь другой болезнью? — недоверчиво, словно ожидая подвоха, спросила она.

Мэри рассмеялась:

— Нет, нет, Эвелина. Один только мистер Куэйл болен. Его все еще мучает малярия.

— Бедный мистер Куэйл, — вздохнула Эвелина. — Как жаль, что он не сможет присутствовать на свадьбе своей хозяйки.

Служанка, застилавшая постель свежей простыней, весьма непочтительно фыркнула. Мэри сердито взглянула на нее.

— Ты хочешь что-то сказать? — строго спросила Мэри, явно желая приструнить девчонку.

Но служанка, взращенная на принципах эгалитаризма, принятых в сельской общине, и бровью не повела. Неужели она позволит какой-то французской белошвейке одержать над собой верх? Да ни за что!

— Я хочу лишь сказать, что мистер Куэйл не так уж болен, — спокойно заявила девушка, заправляя под матрац концы простыни.

— Вот как? — насмешливо произнесла Мэри. — Откуда тебе знать? Если, конечно, ты не врач, притворяющийся скромной маленькой служанкой.

Служанка игнорировала ее слова и обратилась прямо к Эвелине:

— Не надо быть врачом, чтобы понять, что мужчина, который приводит в свою комнату дам, не так уж сильно болен. Он обманщик, если хотите знать. И обманывал всех с самого начала.

— Откуда ты знаешь? — вмешалась в разговор Мэри. — Ты сама видела приходивших дам?

Служанка приосанилась, довольная тем, что оказалась в центре внимания.

— Мне их и видеть не надо. Я меняю белье на его постели, и его наволочки всякий раз бывают испачканы пудрой. Не требуется быть семи пядей во лбу, чтобы сложить два и два, не так ли, мисс?

— Ты права, не требуется, — подтвердила Эвелина, ШИРОКО раскрыв глаза от удивления.

Джастин, запустив руки в шевелюру, мерил шагами комнату. Надо что-то делать. Надо позаботиться о безопасности Эвелины — и не только сейчас, но и в будущем. Надо вызволить ее из трясины, в которую сам же ее затянул.

В дверь осторожно постучали. Наверное, снова Беверли? Но возможно, на сей раз у него есть какая-нибудь информация? Джастин распахнул дверь.

В коридоре стояла Эвелина. Ее глаза казались огромными на маленьком треугольном личике.

— Что случилось? — встревоженно спросил он.

— Я знаю, кто шпион.




Глава 23


Эвелина двигалась вдоль шеренги слуг, в последний раз перед прибытием жениха, невесты и гостей после церемонии бракосочетания проверяя готовность. Каждый из них стоял по стойке «смирно», глядя прямо перед собой и сложив за спиной руки.

— Очень хорошо, — похвалила она Беверли, который с гордостью наседки, представляющей свой первый выводок, выслушал похвалу и, кивнув метрдотелю, отпустил персонал ждать прибытия гостей.

Эвелина прошла по коридору в большой зал, где были накрыты столы, окидывая критическим взглядом белоснежные салфетки, сложенные в форме лебедей возле каждого прибора, элегантные складки скатерти, блеск серебра, сверкание хрусталя. Каждый уголок и каждая расселина искусственно созданной фантастической горной долины украсились группами привозных декоративных растений — цветущими серебристо-голубыми гортензиями, гардениями с кремовыми, словно восковыми цветами, изящными деликатными дельфиниумами и роскошными белыми пионами. Вверху, когда была зажжена последняя свеча, зеркала, встроенные в лепнину на потолке, отразили тысячи мерцающих огоньков, а снаружи, в пруду, торжественно проплывали под мостом зажженные свечи в форме восковых цветков лотоса.

На противоположном берегу, за мостом в специально устроенной неглубокой нише помещался безумно дорогой кусок розового кварца трехфутовой высоты. Однако эффект, который удалось достичь, оправдывал затраты, потому что создавалось полное впечатление, будто струи шампанского били из его вершины. Такое впечатление достигалось с помощью стеклянной трубки, хитроумно вмонтированной в середину камня.

Однако Эвелина, не удовольствовавшаяся одним шедевром, позаботилась о втором, чтобы бракосочетание Катберта и Вандервурт стало поистине незабываемым. На отдельном, задрапированном шелком столике стояла огромная корзина цветов. Только подойдя ближе, можно было заметить, что на самом деле она представляет собой свадебный торт. Каждый цветок в нем казался самым настоящим произведением искусства, изготовленным из марципана, лепестки которого покрывал тонкий слой цветной глазури.

Зрелище потрясало красотой и великолепием.

Никто, даже ее тетушка, не смог бы придумать ничего лучшего. Теперь оставалось только поймать шпиона.

План Джастина отличался дерзостью, но как только он объяснил, чего им нужно достичь, Эвелина поняла, что никакой разумной альтернативы его плану не имеется. У них на руках всего одна козырная карта: тот факт, что Куэйл не знает, что он разоблачен.

Значит, им надо сделать ход первыми. Эвелина начала понимать, что в шпионском деле, для того чтобы достичь Успеха, следует как можно меньше полагаться на волю случая. Судя по всему, шпионским ремеслом могли с успехом заниматься только очень компетентные, способные и проницательные люди. Вопреки желанию, ее уважение к Джастину возросло.

К сожалению, в осуществлении плана ей отводилась незначительная роль. Маленькая, тем не менее важная. Но главное, Джастин обещал, что осуществление плана никоим образом не отразится на проведении свадебного торжества. Никто из присутствующих даже не знает, что в соседней комнате едва удалось предотвратить международный инцидент.

Эвелина достала маленькие золотые часики из кармашка, спрятанного в складках юбки, и проверила время. Оркестр, расположившийся в большом зале, начал настраивать инструменты. Она решительным шагом подошла к дирижеру.

— Слушаю вас, леди Эвелина. Она наклонила голову.

— Помните, что, как только невеста и жених прибудут, вы должны сразу же начать торжественное исполнение «Звездного знамени»[6 - Государственный гимн США.]?

— Да, мэм.

— Причем самый бравурный вариант. Нам нужно, что бы новая леди Катберт почувствовала, что здесь ей рады.

— Постараемся, — энергично кивнул головой низенький дирижер. — Мы вложим в исполнение всю душу.

— Отлично. — Шум голосов в конце коридора заставил ее оглянуться. Она увидела Беверли, который кланялся первым из прибывших гостей с подчеркнутым равнодушием граничащим с насмешкой. Рядом с ним приседала в книксенах Мэри, на физиономии которой блуждала радостная улыбка…

Мэри?! Кто ее пригласил? Черт побери, не хватало только, чтобы за ней по пятам ходила Мэри! Грациозно кивнув новоприбывшим гостям, Эвелина приблизилась к странной парочке.

На ходу поблагодарив даму, восхищавшуюся оформлением помещения, она схватила Беверли за предплечье.

— Ни на шаг не отпускай от себя Мэри! — шепотом приказала она.

— Вы считаете? — спросил Беверли, затравленно озираясь.

У нее не было времени выслушивать его жалобы. Она повернулась, чтобы поздороваться с тремя гостями, с которыми ужинала вместе несколько дней назад.

— Значит, вам нравится? Я очень рада!

Гости двинулись дальше, а рядом с ней снова возник Беверли.

— И как мне осуществить ваше приказание? — спросил он.

— Мне все равно, — произнесла она и с ослепительной улыбкой вышла в холл. У входной двери собралась целая толпа гостей, на что они с Джастином и рассчитывали, потому что соседняя дверь вела в библиотеку, где стоял вожделенный для шпиона ящик, добраться до которого он мог только тогда, когда схлынет волна гостей.

Мгновение спустя среди гостей пробежал возбужденный шумок, и толпа раздвинулась, чтобы пропустить жениха с невестой. Миссис Вандервурт — отныне леди Катберт — выглядела величественно в созданном руками Мэри Шедевре портновского искусства из великолепного голубого органди. Ее белокурые волосы были уложены в высокую прическу. Следом за ней, сияя и смущенно откашливаясь, лорд Катберт, коренастая фигура которого, закованная в визитку, словно в рыцарские доспехи, выделялась своей импозантностью, а ничем не примечательная физиономия порозовела от удовольствия.

Леди Катберт, поблагодарив собравшихся за добрые пожелания, пригласила всех в главный зал. Эвелина тоже присоединилась к приглашенным. Несколько минут спустя большая часть гостей, не считая нескольких опоздавших, уже находилась в главном зале.

Эвелина глубоко вздохнула и окинула критическим взглядом свое отражение в зеркале, висевшем в холле. В платье из лиловой с темно-зеленым рисунком ткани с зеленым бархатным лифом, легко облегавшем ее фигурку, как вторая кожа, юбка которого начиная от бедер расширялась и изящными фалдами ниспадала до пола, она смотрелась очень привлекательно. Лиловая нижняя юбка из шуршащей тафты и туфельки, отделанные бусинками, дополняли картину.

Мэри соорудила на голове Эвелины высокую прическу и добавила несколько нитей жемчуга. На руки она надела тончайшие лайковые перчатки. Да, в ее облике присутствовал стиль. Может быть, даже элегантность. Но была ли в нем внушительность?

Теперь поздно что-нибудь предпринимать. Теперь ей следовало полагаться исключительно на свои актерские способности. К тому же в своей среде она производила внушительное впечатление.

Она решительной походкой направилась по коридору в то крыло, где находились спальни. Оказавшись у двери Куэйла, она почувствовала, что мужество ее покидает. Ее рука, взявшаяся за ручку двери, взмокла от пота.

Но тут она вспомнила о Джастине. Он находился в нескольких футах, за дверью соседней комнаты, и ждал. Она чувствовала на себе его взгляд, очевидно, дверь была приоткрыта. Она едва удержалась, чтобы не оглянуться через плечо, но не потому, что боялась свидетеля, а потому, что не хотела, чтобы Джастин заметил, что она боится. Иначе он мог отказаться от осуществления их плана, и они ни на йоту тогда бы не приблизились к цели.

Она легонько постучала в дверь. Ей показалось, что послышались торопливые шаги и скрип матраца.

— Мистер Куэйл?

Он не ответил. Ну нет, она своего добьется. Она постучала громче.

— Послушайте, мистер Куэйл, с вами все в порядке? Горничной показалось, что в вашей комнате что-то упало.

Снова молчание, потом раздался мужской голос, хриплый и слабый, — очевидно, Джастин был не единственным мастером своего дела в шпионской профессии.

— Это вы, леди Эвелина? Я в постели. Со мной все в порядке, только я очень слаб. Прошу вас, не надо…

Но она уже повернула ключ и распахнула дверь. В комнате ничего не изменилось со времени ее последнего посещения: шторы задернуты, единственным источником света была тусклая лампа на дальней стене. Куэйл, уцепившись руками за край простыни, метался на подушках, дрожа под кучей одеял. Но Эвелина чувствовала, что полузакрытые глаза его зорко следят за каждым ее движением.

— Вы чрезвычайно добры, леди Эвелина. Но я, кажется, слышу музыку?

Эвелина повернулась к двери, которую умышленно оставила слегка приоткрытой.

— Да.

— В таком случае вы должны поспешить туда. Вы можете потребоваться миссис Вандервурт. А я постараюсь снова заснуть.

— Да, — промямлила она. Черт побери, надо было раньше получше продумать разговор с мистером Куэйлом, придумать что-нибудь на ходу почему-то не получалось словно мыслительный механизм покрылся ржавчиной. Снизу донеслись первые мощные звуки «Звездного знамени». Кажется, время замедлило ход и ползло теперь со скоростью улитки.

«Он может убить меня», — мелькнула мысль. Но ноги уже понесли ее к кровати. Она заметила, как округлились от изумления глаза Куэйла, пробормотала что-то нечленораздельное и, наклонившись, приложила пальцы к его щеке, как обычно делает медицинская сестра, проверяя на ощупь температуру больного.

Лицо у него оказалось холодным и скользким от грима. Она резко выпрямилась и, не поворачиваясь к нему спиной, пошла к двери, заорав так громко, что голос перекрыл музыку:

— Пауэлл! Это он, Куэйл! Это Куэйл!

Все произошло так быстро, что Куэйл на мгновение замер, не понимая, как могла она за какие-то несколько мгновений распознать, что на его лицо наложен грим, вычислить, кто он такой, и позвать на помощь.

Но у него не было времени размышлять над скоростью развития событий. Ему надо было спасать свою шкуру. Сбросив с себя оцепенение, Куэйл вскочил с кровати и бросился за Эвелиной, которая успела выбежать в коридор, с тем чтобы заставить ее замолчать. Но по коридору к нему уже бежал Джастин Пауэлл, фалды незастегнутого фрака которого развевались за его спиной.

У Куэйла не осталось времени. Он не успел ни выкрасть машину, ни одеться, ни даже взять свою записную книжку и бумажник. Ему осталось лишь схватить за плечи маленькую черноволосую женщину и с силой швырнуть ее в сторону Джастина Пауэлла. Он даже не остановился, чтобы взглянуть на последствия содеянного, а лишь услышал, как кто-то выругался и охнул, когда тела налетели друг на друга. Отлично!

Злость и отчаяние подгоняли его, когда он мчался по коридорам, направляясь в главную часть дома к парадному входу. За спиной он слышал тяжелые шаги преследующего его Пауэлла. Его поймали. Разоблачили. Одного прикосновения руки женщины оказалось достаточно, чтобы пошли насмарку долгие годы старательной — и весьма прибыльной — работы.

Но он с каким-то жестоким удовлетворением думал о том, что если уж его разоблачили, то и он в долгу не остался. Участие Пауэлла они давно подозревали, но никто не мог предвидеть участия в операции некой Уайт. Они, конечно, знали, что существует еще один тайный агент из среды английской аристократии, из-за которого частенько срывались их четко разработанные планы. Ну что ж, пусть Даже он потерпел неудачу с кражей «дьявольской машины», но зато он разоблачил ее!

Да, ему придется теперь выйти из игры, но зато благодаря ему леди Эвелина Уайт тоже станет бесполезна для замышляемых Англией секретных операций. Вот так-то. Правда, при условии, что он останется в живых, чтобы написать отчет.

Куэйл уже видел впереди дверь парадного входа. Он Мчался к ней, на бегу срывая с себя ночную рубаху, натянутую поверх одежды. Его ноги только в одних носках скользили на натертых до блеска полах.

Осталось преодолеть футов десять. А там он найдет какой-нибудь экипаж или лошадь… Он уже потянулся к дверной ручке, но дверь распахнулась, пропуская группу оживленно болтающих и смеющихся гостей, которые немного опоздали к началу банкета.

Трудно поверить, что ему так не везло! Он остановился, оглянулся и выругался. Потом бросился назад по коридору, миновав поворот к спальням как раз в тот момент, когда появился Пауэлл, за которым, не отставая ни на шаг, мчалась Уайт.

В монастыре оставалось единственное место, где мог спрятаться человек, не желающий, чтобы его поймали.

Куэйл направился прямиком туда, где происходил свадебный банкет.

— Он побежал не в ту сторону! — крикнула Эвелина и, подхватив тяжелые юбки, бросилась за Куэйлом. Она промчалась мимо Джастина, который исключительно для того, чтобы придать правдоподобие схватке, побежал за ними следом. В плане не предусматривалось схватить Куэйла, предполагалось лишь заставить его поверить, что его хотят схватить. Тогда, едва избежав поимки, Куэйл скажет свои начальникам, что он установил личность до сих пор остававшегося неизвестным главного шпиона — Эвелины Kaмингс-Уайт. В таком случае настоящий главный шпион, кем бы он ни был, сможет без проблем сохранить свое инкогнито.

И теперь, поскольку каждый, очевидно, знал, кем является другой, и, следовательно, эффективность каждого как шпиона таким образом нейтрализовалась, все останутся целы и невредимы. Эвелине как разоблаченному «шпиону» придется устраниться от дел, Джастин все равно решил уйти в отставку, то же самое сделает и Куэйл. Все хорошо, что хорошо кончается.

Джастин вдруг понял, что, пока он предавался размышлениям, его совенок преследовал улепетывающего шпиона с таким упорством, словно за ней гнались все фурии ада.

В коридорах эхом отдавался ее крик: «Только не на моей свадьбе!» Расстояние между ней и секретарем все сокращалось, и если Джастин ее каким-то образом не остановит, она может и впрямь схватить Куэйла. А тогда могла случиться катастрофа.

Джастин, вновь присоединившись к погоне, вбежал в большой зал в тот момент, когда Куэйл мчался к застекленной двери, ведущей во внутренний дворик, переворачивая оказавшиеся на его пути столы и стулья, сметая на пол фарфор, хрусталь и серебро. Гости вскакивали на ноги, в ужасе шарахались в стороны от какого-то сумасшедшего.

Эвелина влетела в большой зал следом за Куэйлом и на мгновение остановилась на пороге. Пряди черных волос выбившись из прически, падали ей на лицо, огромные глаза округлились в ужасе, когда она увидела разрушения: вдребезги разбитый хрусталь, перевернутые столы, шедевры кулинарии, превращенные в месиво, винные лужи на полу и До смерти перепуганных гостей. Она перевела взгляд на Куэйла и взвыла: «Сукин сын! ты погубил мой банкет!

Подобрав одной рукой юбки, она другой схватила со стола серебряный нож для масла и, снова бросившись за Куэйлом, сбивая по дороге горшки с цветами и папоротниками и натыкаясь на перевернутые стулья, выбежала следом за ним во внутренний дворик с его прудом, мостиком и искусственной горной долиной.

— Задержите его! Остановите!

Несколько мужчин из числа гостей попробовали преградить путь Куэйлу, но он просто сбил их с ног. Она рассвирепела еще сильнее. Джастин мог бы поклясться, что слышал, как она рычит. Пора попытаться как-то помочь ей, иначе всем станет ясно, что представшая перед всеми сцена не что иное, как представление, в котором некоторые из главных персонажей забыли свои роли.

Оп-па!

Джастин перепрыгнул через стол и стал пробираться к выходу из дворика в надежде, что Куэйл увидит его и поймет, что между ним и свободой стоит всего один человек.

Куэйл его увидел, но, испугавшись очень крупного, тренированного, атлетически сложенного мужчину с весьма суровым выражением лица, резко сменил направление к стал спускаться назад по искусственным скалам.

Он просто запаниковал. Он не видел выхода. Проклятые гости, вместо того чтобы двигаться, создавая толпу, застыли на месте, оставшись далеко позади. Только его бывшая работодательница стояла возле столика со свадебным тортом на другом берегу дурацкого пруда и смотрела на него с таким видом, словно у него выросли рога. Ее молодого супруга вообще нигде не было видно.

Куэйл оглянулся назад. Пауэлл блокировал путь к отступлению. Рядом с ним стала собираться толпа. А черноволосая гарпия приближалась к нему, размахивая чем-то вроде ножа! А еще говорили, будто она внучка герцога!

Он не стал больше размышлять о том, до чего докатилась современная аристократия. Взобравшись на искусственный валун, он прыгнул, приземлившись на самой середине хрупкого мостика, явно не рассчитанного на то, чтобы на него прыгали.

Со страшным треском все сооружение рухнуло под ним. Только благодаря чрезвычайной ловкости ему удалось уберечься от падающих обломков и благополучно выбраться из пруда на противоположном берегу.

В наступившей тишине раздался душераздирающий вопль. На другом берегу стояла она. Ее побледневшее, как мел, лицо выглядело ужасающе. Куэйл усмехнулся.

Но он слишком рано обрадовался. Она сделала глубокий вдох, прищурила глаза и бросилась в пруд, направляясь прямо к нему.

— Господи Иисусе! — Он оглянулся вокруг в поисках какого-нибудь оружия, и взгляд его упал на кварцевый фонтанчик с шампанским. Ухватившись обеими руками, он швырнул его в ее сторону. Не долетев до нее, фонтанчик шлепнулся на землю, не причинив ей вреда, а лишь промочив насквозь шампанским, чего она даже не заметила.

Теперь Куэйл опасался уже не просто поимки, он боялся за собственную жизнь. Ему еще никогда в жизни не приходилось видеть на лице леди такого выражения.

Он оглянулся и, увидев невесту, испытал такое облегчение, что готов был расцеловать леди Катберт. Заложница! Он схватил ее за руку и потащил к себе.

— Не двигаться! — приказал он. Наконец-то что-то сможет остановить неумолимо приближающуюся Уайт.

Он заметил, что Джастин приближается к нему вдоль стены.

— Ты тоже, Пауэлл! Стой, где стоишь, если не хочешь, чтобы я ее изувечил!

— Не посмеешь! — пробормотала Эвелина, делая еще шаг в пруду.

— Ты уверена? — Куэйл заломил руку леди Катберт. Она поморщилась.

Эвелина остановилась, опустив голову. Глаза ее пылали ненавистью. В ее руке сверкнул нож, и Куэйл, вдохновленный ее примером, тоже схватил в руку нож для разрезания торта и приставил его к горлу невесты.

— Я ухожу. Но ее возьму с собой. Если кто-нибудь вздумает последовать за мной, я перережу ей горло.

— Нет! — послышался из дверей сдавленный крик. На пороге стоял лорд Бонифаций Катберт, одной рукой держась за дверной косяк, другую прижимая к сердцу. К его ногам, встревоженно взъерошив шерсть, жалась собачка. — Прошу вас, не трогайте ее!

— В таком случае позаботьтесь, чтобы все оставались на своих местах!

Наконец-то, подумал Куэйл, события стали развиваться так, как надо. Ведьма выглядит так, словно ее парализовало. Пауэлл мрачен. Катберт, глупая жаба, прижимает к груди собачонку, леди Катберт в неподдельном ужасе таращит на него глаза.

Отлично. В такой обстановке можно действовать.

Он поволок за собой леди Катберт вниз по дурацкому ущелью из папье-маше и снова вошел внутрь сквозь стеклянную дверь. Гости с округлившимися от страха глазами подались назад. Не обращая на них внимания, он быстро провел мимо них заложницу. Она не проронила ни слова.

Едва успели они дойти по коридору до того места, где он поворачивает в сторону спален, как Куэйл услышал какой-то странный скребущий звук. Нахмурив брови, он оглянулся через плечо, и в этот момент маленький демон, покрытый рыжей с белым шерстью, впился ему в ногу. С целеустремленностью, выработанной сотней поколений крысоловов, терьер вцепился в щиколотку Куэйла.

Взвыв, Куэйл выпустил леди Катберт и наклонился, пытаясь отогнать собаку. Но терьер поднаторел в драках, словно уличный хулиган. Он извивался, уклоняясь от удара, но челюстей, крепко сомкнутых на ноге Куэйла, не разжимал. Однако как бы ни был ловок терьер, ему едва ли удалось бы долго продержаться и не попасть под нож Куэйла.

К счастью, миссис Вандервурт пронзительно взвизгнула. Впоследствии Куэйл рассказывал своему начальству, что подобный эпизод оказался самым удивительным во всей сцене: его холодная, сдержанная, собранная хозяйка завизжала, испугавшись за жизнь какой-то несчастной дворняжки, и принялась дубасить его по голове и плечам. В довершение всего, когда он поднял руку, пытаясь защититься от ее ударов, из-за поворота коридора появилась, словно разъяренная Медея, Эвелина Каммингс-Уайт.

И она все еще держала в руках нож.

Пора было спасать свою шкуру. Куэйлу как-то удалось грубым пинком отшвырнуть пса в сторону и одновременно сбить с ног леди Катберт, ударив ее по лицу. Потом он помчался по коридору с такой скоростью, с какой никогда не бегал и едва ли будет бегать в дальнейшем.

Он успел выскочить из парадной двери, когда Эвелина, все еще гнавшаяся за ним, поравнялась с леди Катберт. Услышав ее стон, она замедлила шаг и склонилась над ней. В коридоре показался Джастин.

— Безрассудная дурочка! — заорал он, увидев ее. Он Уже замедлил бег и перешел на шаг. — Ты напугала меня До смерти! Что ты себе позволяешь?

— Я помогаю леди Катберт! — Эвелина сдвинула в сторону юбки, и он увидел лежащую на полу леди Катберт и маленького терьера, возбужденно танцующего вокруг них.

В конце коридора показалась группа мужчин, возмущенных тем, что они и их друзья подверглись такому неслыханному оскорбительному отношению. Некоторые из них требовали лошадей, чтобы пуститься в погоню, другие были готовы преследовать негодяя пешком.

Эвелине очень хотелось присоединиться к ним, чтобы уничтожить мерзавца, словно взбесившееся животное. Он погубил все! Погубил ее труд, все ее усилия, лишил ее надежды взять реванш за все прошлые неудачи и доказать, что она способна добиться успеха в будущем.

— Куда он побежал? — спросил у леди Катберт один из мужчин.

Джастин уже помог ей подняться на ноги, и она стояла рядом с ним.

Она подняла руку и жестом указала направление:

— Туда… мне кажется. А теперь, мистер Пауэлл, не проводите ли меня в мою комнату?

В коридоре появился лорд Катберт, который, увидев, что его молодая супруга цела и невредима, вздохнул с облегчением и, бросившись к ней, нежно заключил ее в объятия.




Глава 24


Куэйлу удалось сбежать. За ним в погоню отправилась группа возмущенных мужчин из числа гостей, но к тому времени как оседлали лошадей, Куэйл успел исчезнуть, и его больше никогда не видели. Некоторое время спустя они вернулись в дом, где с нетерпением ждали новостей женщины и мужчины, оставшиеся защищать их.

Лорд Стоу, не позволив чувству разочарования овладеть гостями, напомнил, что им следует радоваться тому, что удалось предотвратить кражу, которая, очевидно, готовилась давно и, если бы удалась, то были бы похищены драгоценности, стоимость которых выражается в астрономических цифрах. Остальные с удовольствием поддержали его точку зрения.

Какой мерзавец! Выбрал для кражи самый счастливый для молодоженов момент, когда они наиболее уязвимы! Слава Богу, его вовремя остановили!

Поскольку жених и невеста с готовностью поддержали тех, кто пытался придать налет героизма, в сущности, отвратительному происшествию, Франческа Уайт леди Бротон весело предложила перенести празднование в местный паб, так как банкет сам собой превратился в нечто вроде охотничьего бала. Они могли бы даже захватить с собой оркестр. К тому же по традиции все свадьбы в господском доме заканчивались на городской площади.

Вдохновленные сознанием того, что они, только что столкнувшись со злом, вышли из стычки не то чтобы победителями, но и не побежденными, гости отправились в паб.

Сам Куэйл в ускоренном темпе пересек восточный Суссекс и, добравшись до Дувра, сел в пакетбот, направлявшийся в Нидерланды, и уж оттуда отправился в свою секретную штаб-квартиру. Когда он наконец предстал перед людьми, на которых работал, ему удалось нейтрализовать их разочарование по поводу его разоблачения бесценной информацией, которую он смог им предложить.

Он представил неопровержимые доказательства не только того, что Джастин Пауэлл является шпионом, но и того, что Эвелина Каммингс-Уайт и есть тот самый таинственный и причиняющий беспокойство агент из среды английской аристократии, о существовании которого они догадывались. Когда ему выразили недоверие, он перечислил доказательства, уличающие ее, включая волнующий рассказ о последних часах, проведенных им в монастыре «Северный крест», о том, как она пришла в ужас, поняв, что ее разоблачили, с каким маниакальным упорством она преследовала его в надежде не допустить, чтобы его информация достигла ушей противника, о том, каким безумием горели ее глаза, когда он видел ее последний раз. Нет, у него не было ни малейшего сомнения в том, что ему удалось разоблачить самого опасного и дьявольски коварного агента из всех когда-либо взращенных Англией. И пусть даже его самого разоблачили, игра стоила свеч…

А в день свадьбы, несколько позднее, когда Куэйл еще мчался по сельской Англии, спасая свою шкуру, у Джастина состоялся короткий, но весьма содержательный разговор с Бернардом.

— Ты всегда поступал по-своему, Пауэлл, — с большим неодобрением сказал Бернард, сидевший за письменным столом и занятый составлением шифрованного донесения о происшедшем. — И ты еще удивляешься, что мы не посвятили тебя в свои планы? Да если бы ты узнал о них, то немедленно изменил бы их в соответствии с собственными целями. А кроме того, ты не рассказал мне о том, что запланировали ты и эта… девушка.

— Не рассказал, сэр, — четко ответил Джастин. Он стоял, расправив плечи и сложив за спиной руки, и смотрел прямо перед собой. Он все еще был слишком зол на своего начальника, по милости которого оказалась в опасности Эви, и с трудом подавляя в себе желание ударить его.

— Было бы неплохо узнать о том, что Куэйл является вражеским агентом, которого мы искали, до того как он взбесился во время свадебного банкета. Нам бы, возможно, удалось хотя бы частично спасти операцию, которую готовили почти в течение года. Может быть, спасли хотя бы свадебный торт, — саркастически добавил Бернард.

— Да, сэр. — Джастин мог бы, конечно, найти десяток других ответов, но ему не хотелось отбывать наказание за грубое нарушение субординации.

— Гм-м. — Гнев на физиономии Бернарда уступил место любопытству. У таких людей, как Бернард, любопытство всегда одерживало верх, что и делало их лучшими в своей профессии. — Но как все-таки тебе удалось выяснить, что Куэйл — тот человек, которого мы разыскиваем?

Джастин, стоявший в нетипичной для него напряженной позе, несколько расслабился.

— Его разоблачила леди Эвелина, сэр.

— Вот как? Каким же образом?

— Куэйл прибыл сюда больным: за несколько дней до отъезда у него случился приступ малярии. Он даже не мог без посторонней помощи дойти до своей комнаты и с тех пор не вставал с постели. По крайней мере мы все так думали.

Но вчера горничная сообщила леди Эвелине, что каждое утро, когда она меняет постельное белье, наволочки на подушках мистера Куэйла бывают испачканы макияжем. Она подумала, что к нему приходят дамы.

Незадолго до того я сказал леди Эвелине, что ищу человека с синяками на физиономии, который на прошлой неделе проник в дом и с которым я дрался впотьмах. Я знал, что ударил его в лицо. — Джастин улыбнулся. — Леди Эвелина, пораскинув умом, пришла к кое-каким выводам, первый из которых заключался в том, что Куэйл, услышав о прибытии ящика, еще в Лондоне слег с приступом малярии — неглупо придумано, не так ли? Удивительно, что мне самому такое не пришло в голову. «Болезнь» развязала ему руки, он мог делать все, что угодно. Он мог даже незаметно выскользнуть из своей комнаты, проехать тридцать пять миль сюда и вернуться обратно за одну ночь. Наверное, вы, Бернард, распустили слух о грузах без указания адреса? Может быть, вы даже собственноручно сдирали наклейки?

— Не надо сарказма, Пауэлл. К слову сказать, я их во обще не отправлял. Они попали туда по чистой случайности. Как тебе известно, они принадлежат миссис… леди Катберт. Зачем бы мне их отправлять? Меня здесь не было, чтобы узнать, кто ими заинтересуется. Нет, я планировал, как уже говорил тебе, прибыть сюда одновременно с ящиком, который отправил в качестве приманки.

Джастин в задумчивости прищурил глаза.

— Верно. В таком случае у Куэйла был сообщник в доме или в городе, который телеграфировал ему о прибытии ящика. Возможно, жадный придурок Силсби делал это, не понимая, что совершает измену. Наверное, счел для себя легким способ заработать деньги за безобидную информацию.

— Ладно. — Бернард мысленно отметил, что следует проверить самого Силсби. Хотя Джастин, наверное, прав, и дело требует дальнейшего рассмотрения. — Я понял, как удалось разоблачить Куэйла, но мне любопытно узнать следующее: почему, зная, что мы хотим всего лишь установить личность шпиона, ты взял на себя смелость разоблачить его перед всеми, сделав тем самым бесполезным для нас? Понимаешь ли ты, сколько пользы мы могли бы из него извлечь, если бы он не знал, что мы его разоблачили? Сколько дезинформации мы могли бы сливать через него?

— А вам известно, что для меня леди Эвелина бесценна? — не медля ни секунды, ответил вопросом на вопрос Джастин, в конце концов расцепив руки и вытащив их из-за спины. Опершись о край письменного стола, он наклонился и с холодным вниманием посмотрел в глаза Бернарду. — Вы не оставили мне выбора. Единственным способом защитить Эви, после того как вы намекнули Куэйлу, что шпион — она, было подтвердить его догадку. Вам не меньше, чем мне, известно, что, как только главный шпион будет разоблачен, он станет бесполезен. Предполагается, что ее шпионская карьера закончится и к ней вскоре потеряют всякий интерес.

— И поэтому ты позволил Куэйлу уйти. Поэтому позволил Эвелине «разоблачить» его.

— Разумеется, — ответил Джастин. — Именно Эвелина должна была обнаружить, что приступ малярии у Куэйла — всего лишь притворство. Тем самым она подтверждала его подозрения, что принадлежит к английскому шпионскому сообществу. Ей стоило лишь крикнуть мне, что это, мол, Куэйл!

Удирая, Куэйл был абсолютно уверен в том, что разоблачил первую в Англии шпионку!

— И ты дал ему уйти.

Джастин рассмеялся:

— Да. Правда, пришлось немного рисковать. Предполагалось, что он выбежит через главный вход, а он бросился в банкетный зал. — На его лице появилось задумчивое выражение. — Я никогда еще не видел и надеюсь больше не увидеть такой дикой ярости, какую выражало лицо леди Эвелины, когда Куэйл швырнул фонтан с шампанским в пруд. — Он покачал головой, словно прогоняя нахлынувшее воспоминание, и, когда вновь посмотрел на Бернарда, его взгляд стал ледяным. — Вам следовало бы благодарить меня, Бернард. Конечно, вы потеряли в моем лице ценного агента — но вы все равно потеряли бы меня, как только я понял, что к чему, — и лишились канала для слива дезинформации, которым мог бы служить Куэйл, но леди Эвелина осталась целой и невредимой, что немаловажно даже для вас, и нам удалось сохранить в тайне личность вашего главного шпиона.

Бернард скорчил гримасу и пристально посмотрел на Джастина. В голове его зародилась одна идея, возможно, нелепая. Но кто знает… Джастин и его леди провели удачную операцию и, хотя результаты ее оказались не такими, как хотелось бы Бернарду, они установили личность Куэйла, до того как он сообразил, насколько близко находится от их главного агента. Если бы у него нашлось время сообразить, все могло бы закончиться катастрофой.

Джастин приподнял бровь.

— Полагаю, вы не собираетесь сказать мне, кто же в действительности является главным шпионом? — проговорил он, не ожидая от Бернарда ответа.

Но идея, зародившаяся в мозгу Бернарда, заставила его ответить.

Двадцать минут спустя Джастин, выйдя из кабинета, отправился на поиски Эви.

Ее он не нашел, зато нашел леди Бротон. От взгляда, который очаровательное создание бросило на него, ему стал тесен воротничок сорочки.

— Мистер Пауэлл, я хочу поговорить с вами. Речь идет о моей дочери.

— Меня интересует все, что касается вашей дочери, мэм. Но в данный момент, прошу прощения, я должен отыскать вашего исчезнувшего отпрыска. — Он попытался пройти мимо нее. Она остановила его, положив руку на рукав фрака.

— Зачем?

— Зачем? — Черт побери! Она пытается заставить его заявить о своих намерениях, а он не может огласить их. Потому что он уверен, как уверен в том, что солнце восходит на востоке, что Эвелина, узнай она, что мать каким-то образом намекнула ему, что он должен на ней жениться, наотрез откажет ему, когда он сделает ей предложение.

Она была недоверчивым маленьким совенком, его Эви. Она ни за что не поверит, что его предложение продиктовано исключительно его чувствами, а не навязано чьей-то волей. И, будучи гордым недоверчивым совенком, она никогда не выйдет замуж за человека, который не любит ее безоглядно.

Теперь ему предстояло убедить ее, что именно так он ее и любит.

Но леди Бротон ждала ответа, поэтому он дал ей такой ответ, который позволял ему ускользнуть, не поддавшись принуждению.

— Потому что она должна мне деньга, — выдавил он. — И я хочу убедиться в том, что она понимает, что неудача с очередным свадебным торжеством не снимает с нее обязательства уплатить оговоренную сумму!

Его вульгарный ответ явно покоробил леди Бротон. Она отпустила его рукав.

— Моя дочь никогда не увиливала от своих обязательств!

— Вот и хорошо, — миролюбиво согласился он, уверенный в том, что любая мысль о том, чтобы заставить его узаконить свою связь с ее дочерью, улетучилась из головы леди Бротон. — Поймите меня, ничего нельзя принимать на веру. А теперь извините.

Она была сбита с толку. Ее прекрасные, хотя и не такие прекрасные, как у Эви, глаза выражали растерянность.

— Благодарю вас, — добавил он и, не дожидаясь ответа, поклонился и пошел дальше.

Он примерно представлял себе, где может находиться Эви, и не ошибся: он увидел ее среди злополучного свадебного пира. Она сидела на берегу пруда, опустив ноги в воду и вяло отгоняя чаек, слетевшихся, чтобы полакомиться остатками свадебного торта, а если повезет, то и золотой рыбкой. Волосы ее с одной стороны выбились из прически и прилипли черными прядями к щеке и шее, а с другой — все еще были собраны вверх и заколоты шпильками, украшенными драгоценными камнями.

Ее платье имело ужасный вид. Бархат промок и прилип к бедрам, лиф провис и угрожал сползти с ее маленькой груди.

Она плакала. Черная краска, которой женщины иногда подкрашивают глаза, тонкими ручейками стекала по ее щекам. Нижняя губа у нее дрожала, а красивые изящные плечи устало опустились.

И все же, на его взгляд, она была самым удивительным, самым трогательным и эротичным созданием из всех, которых он когда-либо видел. Он либо сошел с ума, либо влюбился. Возможно, и то и другое.

Он подошел и остановился у нее за спиной.

— Привет.

Она взглянула на него через плечо и улыбнулась такой расстроенной улыбкой, что чуть не разбила ему сердце. Она даже больше не сердилась на него. В ее взгляде была только усталость. И это тронуло его больше всего.

— А-а, ты, Джастин. Привет, — тихо ответила она. — Ну как, спасли мы мир?

— О да, — произнес он, усаживаясь с ней и стараясь не Замочить ноги. — Мир снова в полной безопасности. Все «плохие» сбежали, секретный ящик остается секретным, а мой начальник доволен сверх всякой меры.

Она кивнула, не глядя на него. По пруду плыла пунцовая марципановая роза, но и ее тут же проглотил какой-то карп-сладкоежка.

— Я с ним только что разговаривал.

— Вот как?

— Оказывается, наши предположения относительно сложившейся ситуации близки к истине.

— Я знаю, — вяло ответила она. — Главным английским шпионом является леди Катберт.

— Как ты узнала? — удивленно спросил он. — Даже Куэйлу не удалось, а ведь он был ее секретарем. Правда, он подошел очень близко к разоблачению, что заставило Бернарда лихорадочно искать альтернативную кандидатуру. — Ему показалось, что она его не слушает. — Тебя. — Она пробормотала что-то себе под нос. — Но все-таки скажи мне, как ты узнала?

Она наконец взглянула на него.

— Я не пыталась вычислять. Просто кое-что видела, кое-что запомнила. Например, мне показалось странным, что миссис Вандервурт настаивала на проведении свадебного торжества в монастыре «Северный крест», владельцем которого являешься ты. Мне вспомнилось, что Беверли однажды сказал, что индийский повар твоего деда умел готовить только карри, а бабушка миссис Вандервурт явно не была индианкой. Да и последний случай окончательно подтвердил мою догадку.

— Какой последний случай?

— Когда вы все выбежали из холла, спрашивая, в каком направлении побежал Куэйл. Она тогда указала неправильное направление. И еще: она всячески пыталась оторвать собачонку от ноги Куэйла, чтобы тот мог убежать. Видимо, она хотела, чтобы Куэйл унес с собой ошибочную информацию о том, будто шпионом являюсь я. В таком случае она осталась бы неопознанной как настоящий шпион. По крайней мере я так рассудила.

Джастин улыбнулся, радуясь тому, что они вдвоем смогли докопаться до истины. Такой конечный результат его миссии вполне удовлетворял его.

— Многие из оперативных агентов даже не пытаются понять всю операцию целиком.

— Почему? — спросила она скорее из вежливости, чем из подлинного интереса, подняв к нему испачканное личико. Он покопался в кармане, достал носовой платок и смочил его кончик. Осторожно взяв ее за подбородок, он принялся стирать с ее щек черные дорожки.

— Видишь ли, в шпионском сообществе считается почему-то, что чем меньше человек знает об операции, тем меньше вероятность того, что он на нее повлияет. Но ты, проницательная, умненькая, — он поискал слово, которое понравилось бы ей, — компетентная Эви Уайт, ты сумела докопаться до правды.

— Ты тоже.

— С чем я себя и поздравляю, не сомневайся. Но мне хотелось бы знать, Эви, почему ты не радуешься? — Он уже стер краску, но продолжал поглаживать ее щеку. Правда, она, кажется, ничего не замечала.

— Я уверена, что через некоторое время почувствую удовлетворение, но в данный момент… — Она тяжело вздохнула и отвернулась. — Видел ли ты когда-нибудь такой хаос?

Он окинул взглядом перевернутые столы, испорченный торт, вдребезги разбитые фарфор и хрусталь и грязный пруд.

— Нет, — честно признался он. Она улыбнулась его честному ответу.

— Теперь меня никто не наймет для организации свадебного торжества. Никто.

— Думаю, что так.

У нее снова заблестели глаза от непролитых слез. Она вздернула подбородок, закусила нижнюю губу, но промолчала.

— Почему ты придаешь своему провалу такое значение? — спросил он. — Не похоже, что ты с колыбели мечтала о том, чтобы стать организатором свадеб.

— Я понимаю. — Она шмыгнула носом. — Просто… я так старалась, Джастин! — Она повернулась и вдруг оказалась в его объятиях, уткнувшись лицом в его белую сорочку, а он прижался губами к ее макушке, которая была единственным местом, все еще чистым и хорошо пахнущим. — Но, Джастин… я не виновата в том, что случилось! Я все сделала правильно. Я безупречно организовала свадебный прием, если бы его не испортил мерзкий, проклятый Куэйл! — Последнее слово она просто прошипела в негодовании.

Он сделал глубокой вдох, горячо надеясь, что то, что он собирался сказать, будет правильно.

— Ну, безупречным свадебный прием нельзя назвать. Он почувствовал, что она буквально замерла на месте.

— Что ты сказал? — мгновение спустя переспросила она.

— Все было очень мило и все такое, но, согласись, Эви, отнюдь не безупречно.

Она отпрянула от него, упершись руками в его грудь.

— И в чем же, позволь узнать, мое свадебное торжество не оправдало твоих ожиданий? — напряженно произнесла она.

— Ну, к примеру, искусственные валуны из папье-маше… не кажутся ли они несколько вычурными?

Она приподняла изящную бровь и стала поразительно похожей на свою матушку.

— А торт? Такая масса цветов и такое смешение красок, — продолжал он.

— Я хотела, чтобы он выглядел праздничным.

— В определенной окружающей обстановке, возможно, так он и смотрелся бы. Скажем, если бы праздник проходил в цирке.

— Есть еще что-нибудь такое, что не заслуживает твоего одобрения? — спросила она.

— Нет-нет, — поспешил он заверить ее. — Свечи вверху, зеркала на потолке, плавающие свечи в пруду и все прочее очень мило. Хотя скалу, из которой льется шампанское, можно было заменить…

И тут она расплакалась. Он попытался обнять ее, но она не пожелала. Вырвавшись из его рук, она бросилась на искусственный берег пруда, горько рыдая.

Такого он вынести не мог. Он решительно, хотя и нежно, сгреб ее в охапку, поднял и посадил к себе на колени. Она почти не сопротивлялась и вскоре обвила его шею руками и промочила насквозь его сорочку слезами. Он дал ей выплакаться, но недолго. Сомнительно, что его Эви много времени проводила в слезах.

— Эви, ты не создана для того, чтобы стать организатором свадебных приемов. По неизвестным причинам обстоятельства словно сговорились сводить на нет все твои усилия. Ну и что? — Уловив, что всхлипывания на мгновение прервались, он продолжал с еще большей убедительностью: — Зачем тебе понадобилось заниматься таким делом в дополнение ко всему остальному, что ты уже умеешь?

— Потому что. Потому что тетушка Агата понадеялась на меня, а я обманула ее ожидания!

— Ну и что? — резонно спросил он.

Она подняла свое мокрое от слез, трогательное личико и, встретившись с ним взглядом, снова уткнулась в его сорочку.

— Тебе легко говорить. Тебе, с твоей внешностью… А для людей вроде меня это важно, — продолжала она приглушенным голосом. — Потому что, если ты не оправдываешь ожидания людей, с тобой не хотят иметь ничего общего. Какой прок от никчемной старой девы? Никакого. Она абсолютно никому не нужна.

А-а, вот, значит, в чем дело. Он подозревал. А теперь убедился, что прав. Он понимал, что в течение следующих нескольких минут ему необходима крайняя осторожность, такая осторожность, какую соблюдают при соприкосновении со взрывчатым веществом или с каким-нибудь сверхсекретным документом или с человеческой жизнью. Потому что она была его жизнью и последующие несколько минут могут определить его будущее.

— Эви, милая Эви. Твоя тетушка Агата никогда не просила тебя заниматься вместо нее ее бизнесом. Ты сама говорила мне: она сбежала, не сделав никаких распоряжений относительно продолжения своего бизнеса, — заметил он. — Моя дорогая, ее мысли были заняты не бизнесом, не прибылями, не семьей и даже не тобой. Она не будет винить тебя за то, что ты не сделала ее предприятие процветающим, потому что ей безразлично. Она влюблена, а до всего прочего ей нет дела.

— Откуда ты знаешь? — спросила она, поднимая голову.

— Потому что я влюблен в тебя, Эви, и потому что только что понял, что влюбленность отметает прочь все другие соображения.

Ее поразительные глаза вдруг округлились. Она даже рот приоткрыла от удивления, хотя быстро закрыла снова.

— Ты говоришь такие слова только из-за того, что произошло прошлой ночью, ты чувствуешь себя обязанным?

Джастин встряхнул бы ее, но тогда он отодвинул бы ее от себя, а ему хотелось, чтобы она к нему прикасалась. Он, кажется, всю жизнь ждал такой вот интимной близости. Нет, он не выпустит ее из рук, пусть даже для того, чтобы научить уму-разуму.

— Ну что ж, да. Я обязан. Мы спали вместе, — осторожно напомнил он. — Само собой, такие отношения налагают на меня обязательства. Но и на тебя тоже.

— Ага! — торжествующе воскликнула она и горько всхлипнула.

— Что значит «ага»? — спросил он, сбитый с толку.

— Ты хочешь жениться на мне, потому что считаешь женитьбу своим долгом чести.

Он все еще не понимал. Она смотрела на него так, словно он вызывал отвращение. Что, собственно, плохого в долге чести?

— Что плохого в долге чести? — спросил он. — Мне казалось, что ты хотела бы, чтобы мужчина, который желает жениться на тебе, обладал честью.

Теперь настала ее очередь прийти в смущение. Разумеется, она хотела, чтобы он был честным. Он и был честным. Она любила его в том числе и за это. Но она не хотела, чтобы он делал предложение исключительно потому, что его обязывает честь. Она хотела, чтобы было потому, что он любит ее. Черт побери! Она не знала, что и думать!

— Я чувствую себя нечестной по отношению к тебе, — наконец пробормотала она, понимая, что несет вздор и что следовало бы высвободиться из его объятий. Но она ощущала себя в его объятиях настолько «на своем месте», что никак не могла заставить себя покинуть его.

— Нечестной? — удивился он, сдерживая смех. — А какой же ты себя чувствуешь?

— Нечестной, — хриплым голосом проговорила она.

— Дорогая, удивительная, беззащитная, гордая Эви, я не желторотый юнец, и хотя мой опыт отношений с прекрасным полом является более ограниченным, чем ты когда-то думала, я не являюсь девственником и не являлся таковым, когда пришел к тебе.

Она отчаянно покраснела и с удивлением заметила, как окрашивается темной бронзой и его кожа.

— Я не из тех мужчин, которых половое влечение заставляет забывать обо всем остальном. И хотя я был и всегда буду без ума от тебя, я все же мог бы уйти из твоей комнаты, задолго до того как мы достигли точки невозвращения, хотя испытал бы немалый дискомфорт и чувство вал бы себя несчастным.

Она молча смотрела на него, вслушиваясь в его слова, пытаясь найти в них скрытый смысл. Он заметил ее замешательство и снова пришел ей на помощь.

— Я, пытаюсь сказать, хотя у меня плохо получается, что, когда я занимался с тобой любовью, мысль о том, что я хочу жениться на тебе, полностью сформировалась и была принята и одобрена всем моим существом: телом, разумом, сердцем и душой. Но, признаюсь, я согрешил, Эви. Я хотел тебя так сильно, так отчаянно, что решил не говорить тебе, что люблю тебя, чтобы позволить тебе самой разобраться, испытываешь ли ты ко мне то же самое. Поэтому я, словно трус, стремился привязать тебя к себе. Именно поэтому я занимался с тобой любовью, не признавшись тебе в любви, не заявив о своих намерениях и надеясь, что ты окажешься рабой условностей и будешь чувствовать себя обязанной выйти за меня замуж. Не следовало мне быть таким самоуверенным.

Губы его сложились в кривую улыбку.

— Скажи, ты сможешь меня простить?

У нее перехватило дыхание, слезы стояли в глазах, и ей больше всего на свете хотелось ответить ему: «да! да!» и еще раз «да!». Но она привыкла не доверять мужчинам, и хотя ей очень хотелось верить Джастину и сердце требовало, чтобы она признала правдивость его слов, смятенный разум все еще сомневался.

— Почему ты любишь меня? — спросила она.

Он взглянул на нее. На ее прекрасную, словно фарфор, кожу, на ее темные, полуприкрытые веками глаза и массу спутанных шелковистых кудряшек, на ее узкие ступни, изящные предплечья, хрупкие ключицы, тонкие запястья и голубые кровеносные сосуды, просвечивающие сквозь кожу на груди. Он окинул взглядом разрушения вокруг, припомнил вырвавшееся у нее мучительное признание: «Какой прок от никчемной старой девы? Никакого. Она абсолютно никому не нужна», — и понял, что нашел ответ.

— Потому что я красивая? — тоном искусительницы спросила она.

— Разве внешность важна?

— Может быть.

— В таком случае — да, — просто заявил он. — Ты красива. Твоя красота сводит меня с ума и горячит кровь. — Она попробовала отвернуться, но он взял ее за подбородок и заставил смотреть в глаза, горевшие страстью. — Я вижу тебя, вижу линию твоей щеки и случайный жест — и мне хочется поцеловать тебя. Я прикасаюсь к твоей коже, и моя плоть напрягается от желания. Я целую твои губы и чувствую, как ты мне нужна.

У нее заалели щеки, и она опустила глаза. Он снова поднял ее подбородок.

— Но, Эви, — продолжал он, — даже если твои черты огрубеют, на коже появятся морщинки, а спина сгорбится от старости, я по-прежнему буду хотеть тебя. Ты мила моему сердцу и не только горячишь мне кровь, но согреваешь душу. Я хочу ощущать тебя в своих объятиях. Эстетическое наслаждение сердца превосходит чувственное наслаждение и подчиняется своим собственным понятиям о совершенстве.

Она судорожно повела плечами. Выражение его лица смягчилось, взгляд стал искренним и открытым, а прикосновение — почти благоговейным, и все же она дрожала.

— Да, я люблю тебя, Эви. И ты это знаешь.

Она действительно знала. Он не сказал ни слова о ее уме, о ее проницательности, о ее способностях или о компетентности — обо всех тех качествах, которыми она всю жизнь гордилась и которые всю жизнь совершенствовала, для того чтобы внести свой вклад в отношения — дружеские, товарищеские или, если будет на то Божья воля, любовные. Но нет. Он игнорировал все ее великолепные качества и говорил только о чем-то эфемерном, что, на ее взгляд, самб по себе вызывало подозрения — о красоте, которая, как он сам признавал, должна увянуть. Тем не менее она еще никогда не была так уверена в том, что он говорит правду, как тогда, когда услышала его слова: «Я люблю тебя».

— Остается ответить на единственный вопрос, — проговорил он спокойным, уверенным тоном. — Ты меня любишь, Эви?

Она не могла отрицать своего чувства. И не хотела, однако все еще боялась. Всю жизнь она защищала себя от возможной боли, а теперь вот лицом к лицу столкнулась с любовью, о которой и мечтать не смела. Но может быть, так и всегда бывает с настоящей любовью, подумала она с неожиданным прозрением.

— Да. О да, я люблю тебя. Думаю, что я полюбила тебя еще тогда, когда мне было пятнадцать лет.

Он плотно зажмурил глаза и осыпал поцелуями ее щеки, глаза, губы, а она отвечала ему с таким же самозабвением, словно в мире не существовало никого, кроме него.

Долгое время спустя, когда их поцелуи стали более спокойными и уверенными, она, чуть отстранившись, заглянула ему в лицо любящим взглядом и спросила:

— Мы действительно должны расстаться со шпионской деятельностью?

— Ну что ж, мистер Беверли, — прошептала Мэри, стоявшая возле застекленной двери, ведущей во внутренний дворик, — мне кажется, все удалось как нельзя лучше.

Беверли вытаращил глаза и пробормотал какие-то нелестные слова в адрес женщин, сующих нос не в свое дело. Мэри хихикнула и повернулась к горстке романтически настроенных зрителей, которые «случайно» оказались возле двери именно в тот момент, когда Джастин заключил Эвелину в страстные объятия.

— Вот видите, леди Бротон, нечего было тревожиться. Я большой знаток сердечных дел и с самого начала понимала, каков будет конечный результат. Они так похожи. Оба такие… — Она лихорадочно подыскивала подходящее слово.

— Необычные? — подсказала леди Бротон.

— Да, — радостно согласилась Мэри. — И рассеянные. Как прикажете жить двум таким наивным, милым и таким невинным созданиям в таком злом, грубом мире? Подумать только: вор на свадьбе! Я за них беспокоюсь. Кто-нибудь непременно воспользуется их наивностью!

— Ну, об этой парочке я не стал бы слишком тревожиться, — загадочно произнес лорд Стоу и, бросив на всех последний задумчивый взгляд, удалился.


notes



Примечания





1


Ай-Оу-Ю — буквально: я должен вам (англ.). Долговая расписка. — Здесь и далее примеч. пер.




2


Потомки голландских поселенцев в Нью-Йорке.




3


Имеется в виду густой лондонский туман, желтый от пыли и копоти.




4


Buck (англ.) — самец.




5


Речь идет о личном дворянском звании, которое обычно присваивается за особые заслуги видным политическим деятелям, крупным бизнесменам, высшим чиновникам, а также ученым, артистам и т.д.; перед именем рыцаря ставится титул сэр, перед фамилией жены — леди.




6


Государственный гимн США.