Зачем нужен муж?
Клаудиа Кэрролл








Что нужно женщине, у которой уже есть престижная работа, отличная квартира, модные наряды и верные подруги? Ничего?

Эмилия Локвуд уверена: такой женщине нужен муж.

Но сегодня мужчина больше чем когда-либо дорожит своей свободой, заарканить такого — целая проблема. И тогда Эмилия решает записаться на «курсы для невест», выпускницы которых, по слухам, вскоре находят идеального спутника жизни.






Клаудиа Кэрролл

Зачем нужен муж?


Посвящается моей замечательной подруге Мэрион О'Двайер, которая дала название этой книге, когда мы прогуливались по Доусон-стрит в Дублине теплым летним вечером.






ПРОЛОГ







ПОЗАДИ — БЕДЫ, ВПЕРЕДИ — ПОБЕДЫ! ЭТО ВАШ ГОД!





Так гласил заголовок на доске объявлений в нашем офисе. Но за ним следовала строчка, которая заставила меня не столько хлопать глазками, сколько залиться всеми оттенками красного.






ЭТО ГОД ВАШЕЙ СВАДЬБЫ!





Я старательно изобразила полное равнодушие и незаинтересованность и прикинулась, что внимательно изучаю объявления о продаже подержанных «фиатов-пунто» и кастрированных котов.






ЭТИ КУРСЫ ИЗМЕНЯТ ВАШУ ЖИЗНЬ

НАВСЕГДА! ПРОСТО ПРИМЕНИТЕ ПРИНЦИПЫ, ВЫУЧЕННЫЕ В ГАРВАРДСКОЙ МАРКЕТИНГОВОЙ ШКОЛЕ, К СВОЕЙ ИНТИМНОЙ ЖИЗНИ — И ВЫ СМОЖЕТЕ ИЗМЕНИТЬ СВОЙ СЕМЕЙНЫЙ СТАТУС ЕЩЕ ДО КОНЦА ЭТОГО ГОДА!





Да неужели? Читаю дальше.






ПЕРЕСМОТРЕВ СВОИ БЫВШИЕ УВЛЕЧЕНИЯ, ВЫ ПОЙМЕТЕ, В ЧЕМ БЫЛИ НЕ ПРАВЫ,

ТАК ЧТО ВЫ СМОЖЕТЕ ВО ВСЕОРУЖИИ ВСТРЕТИТЬ БУДУЩЕЕ И УВЕРЕННО ДВИНУТЬСЯ ВПЕРЕД, К ПАРТНЕРУ СВОЕЙ МЕЧТЫ!

НАШИ КУРСЫ — ДЛЯ ЖЕНЩИН СТАРШЕ ТРИДЦАТИ ПЯТИ, ГОТОВЫХ К ПОКОРЕНИЮ БРАЧНЫХ ВЕРШИН. ПОСЕТИТЕ НАШИ ВЕЧЕРНИЕ ЗАНЯТИЯ, ПРОЙДИТЕ ДВЕНАДЦАТЬ СТУПЕНЕЙ ПРЕДЛАГАЕМОЙ ПРОГРАММЫ — И МОЖЕТЕ ЗАКАЗЫВАТЬ ПОДВЕНЕЧНЫЙ НАРЯД У ВЕРЫ ВОНГ, НЕ ДОЖИДАЯСЬ НАСТУПЛЕНИЯ НОВОГО ГОДА!





Вот отсюда и начинается мой рассказ…




ГЛАВА 1

КЛУБ ОЧАРОВАТЕЛЬНЫХ ДЕВУШЕК


Мы снимаем мыльную оперу в Дублине, а я работаю исполнительным продюсером и часто думаю, что суть моей работы можно выразить одной фразой: «Я ненавижу актеров!!!»

Ну… точнее выражаясь, всех актеров, кроме моего дорогого друга Джейми Френча, с которым у меня сегодня встреча.

В данный момент Джейми отдыхает между съемками и поэтому работает официантом в ресторане «Хавка» — стильный такой ресторанчик, с исключительно белковым меню, широко известный, в самом центре старого города, в квартале Темпл-Бар. Хотя, как говорит Джейми, широко известен он только в самых узких кругах: один разок туда заходила рок-звезда Эния на чашечку кофе. Ходили также слухи, что однажды там побывал и солист группы «Ю-ту» Боно, — спрашивал, как куда-то пройти, но потом оказалось, что это был совсем не он, просто кто-то очень похожий. Как бы там ни было, сегодня «Хавка» отмечает первую годовщину со дня открытия, и мы с Очаровательными девушками все туда идем. «Девушки» мы, конечно, в самом общем смысле, всем нам давно за тридцать, но мы еще не готовы окончательно повзрослеть и называться женщинами. По крайней мере пока.

Так вот. Позвольте представить Очаровательную девушку номер один — Кэролайн, которая практически единогласно признана самой очаровательной. (Впрочем, не так уж и много у нее конкуренток.) Кэролайн потрясающая, удивительная. Она просто неправдоподобно хороша. Я хочу быть Кэролайн, когда по-настоящему повзрослею. Она моя самая давняя и близкая подруга, с самой первой нашей встречи в первом классе, когда нас обеих выбрали играть ангелочков в школьном рождественском спектакле. Что касается Кэролайн, то это был случай стопроцентного попадания в типаж по кастингу.

Еще два слова о ней.

Во-первых, Кэролайн живет почти как в сказке; во-вторых, за все тридцать с лишним лет, что я ее знало, она никогда, ни разу не была в плохом настроении.

Выглядит она ослепительно (тип блондинки из группы «АББА») и потрясающе умна, после школы немного поработала фотомоделью, а потом сделала то, о чем мы только мечтали, — вышла замуж за надежного и ужасно привлекательного парня (его зовут Майк, рост шесть футов четыре дюйма, дантист, играет в регби и вообще кругом хорош), стала идеальной мамочкой для двух идеальных детишек, прямо как с обложки энциклопедии раннего развития. Они очень богаты и возмутительно счастливы, и к ним никак не придерешься. Такие вот они славные.

А теперь — барабанная дробь! Встречайте Рэйчел. Или Джоан Коллинз, как мы ее прозвали. А все потому, что, хотя ей столько же лет, сколько всем нам, она уже дважды побывала замужем. Честное слово, я не вру. Первый муж у нее был француз, из Парижа, — архитектор, красавец писаный. Она встретилась с ним, когда мы учились в колледже. Они тогда прозябали в мансарде на Западном Валу, а Рэйчел наотрез отказывалась выходить за него замуж по той причине, что, живя нерасписанными, они намного больше бесили ее мамашу.

Тут, пожалуй, и запутаться можно. Поэтому опишу, как могу, одну существенную черту характера Рэйчел, нашего ходячего недоразумения.

Мы называем это явление смертоносным феромоном Рэйчел. Она источает его всеми порами, как химический завод, утверждая: «Я не бегаю за мужчинами, я в них вовсе не нуждаюсь, пусть только попробуют подойти — глотку перегрызу». Но чем больше она от них бегает, тем больше они за ней гоняются, словно в ускоренном шоу Бенни Хилла. Смешно и обидно, но если, например, я до смерти хочу обзавестись собственным парнем, то они обходят меня за милю, а Рэйчел стоит только посмотреть в сторону мужчины — и он тут же готов ходить перед ней на задних лапках.

Интересно, что такое унюхивают эти холостяки — отчаянное беспокойство во мне или ее хладнокровие?

Ну ладно, замнем. Вернемся в Париж, к мужу номер один. Несколько лет подряд он пытался ее убедить, что желание бесить мамочку — это еще не повод не выходить замуж, и наконец предъявил ей ультиматум: или расстаемся, или женимся.

Я, конечно, знаю, что обычно бывает наоборот — именно женщинам полагается ставить подобного рода ультиматумы, но в данном случае речь идет о Рэйчел, а не о ком-то другом. Она совсем не хотела с ним расставаться и, отдыхая в Лас-Вегасе, все-таки вышла за него замуж под влиянием настроения, как Бритни Спирс, которая умудрилась в один и тот же день выйти замуж и развестись. В качестве свидетелей выступали две уборщицы. А затем случилось то, что случилось.

Она прилетела в Дублин на пару дней, чтобы поделиться с нами этой новостью, но в конце концов вдрызг разругалась с матерью, которая разве что на стенку не полезла, узнав, что никогда не сможет покрасоваться на свадьбе в наряде матери невесты и в новых туфлях от Джимми Чу. А потому совершенно неожиданно Рэйчел решила первым же самолетом отправиться домой в Париж и сделать сюрприз своему свежеокольцованному супругу.

И это было большой ошибкой.

Рэйчел говорит, что и по сей день отчетливо помнит, как, взбежав по пятнадцати лестничным пролетам и едва переведя дух, влетела в квартиру и обнаружила мужа в постели с их общей приятельницей. Пораженная, она как в тумане проделала путь обратно в аэропорт Шарль де Голль и только там сообразила, что оказалась абсолютно без денег. Буквально без гроша. Не хватило даже на телефонный звонок — дело было в дремучие домобильные времена. Поэтому она сделала то, что все мы делаем в подобных обстоятельствах. А именно — села на чемодан посреди аэропорта, достала сигарету и громко зарыдала.

И это было второй большой ошибкой.

Дело в том, что накануне состоялся какой-то важный футбольный матч, и бар аэропорта был переполнен болельщиками, возвращавшимися домой. Один из них углядел безутешную красотку (Рэйчел слегка походит на звезду немого кино: белоснежная кожа, темные волосы, короткая стрижка, тип звезды немого кино Луизы Брукс, только с развитой мускулатурой) — и поспешил на помощь. Это был здоровяк новозеландец, который появился, словно в ответ на ее мольбы, купил ей выпивку, уплатил за перелет домой и предложил отколотить номера первого от ее имени. Как признается Рэйчел, он был окутан в ее глазах таким романтическим флером, словно прискакал на белом коне. Кто бы мог устоять? В течение года она развелась с номером первым, вышла замуж за номера второго, а через несколько месяцев развелась и с ним.

Ну как?

«За какие-то восемнадцать месяцев, — часто говорит она, — я ухитрилась выскочить замуж за двух самых никчемных мужиков Северного и Южного полушарий. Подумать только, для моего первого мужа верность в любви заключалась в том, чтобы ложиться в постель только с одной женщиной, а для второго мужа любовные игры перед близостью заключались в том, чтобы почистить зубы. Так вот, что касается любви, я свое получила. Любовь и страсть — забавы для подростков. Сейчас я как будто стою на краю Большого каньона, вглядываясь в романтическую бездну холостяцкой жизни женщины бальзаковского возраста, и знаете что? Ни о чем не жалею».

Теперь она содержит один из самых шикарных и дорогих бутиков в Дублине, одета как куколка, пьет как королева, язык у нее как бритва, а в целом она, несомненно, забавнейшее существо из всех, кого я знаю. Я часто думаю, что ни на что не променяла бы нашу дружбу, даже если бы у меня вдруг появилась возможность переселиться в Нью-Йорк двадцатых годов и слоняться целыми днями вокруг богемного отеля «Алгонкин» с известной писательницей Дороти Паркер.

Клуб Очаровательных девушек существует почти двадцать лет, с тех пор как мы все вчетвером впервые встретились в Дублинском университете-колледже — ДУКе. Это мои лучшие друзья, а также сестры по духу, семейный очаг и жилетки для плача. Я без колебаний сделаю для любой из них все что угодно. Ну, практически все, кроме прихода вовремя.

— Опоздала!!! — хором кричат они, когда я наконец замечаю их и прокладываю себе путь сквозь толпу.

— Простите, простите, простите, — задыхаюсь я, — это все последствия стихийного бедствия под названием «актеры».

— Только не говори мне, что Роб Ричардс надрался за ленчем и свалил от тебя, — говорит Джейми, который сидит, панибратски возвышаясь над остальными Очаровательными девушками, — хотя ожидалось, что он будет работать.

— Ой-ой-ой!!! — вопят в унисон остальные.

Тут требуются пояснения. Роб Ричардс — самый долгоиграющий из состава исполнителей мыльной телеоперы под названием «Кельтские тигры», с которой я недавно начала работать. Он был занят в фильме с самой первой серии, снятой добрых десять лет назад, когда и вправду был крайне привлекателен.

— Пусть это прозвучит как крик души старой девы, которых играет Мэгги Смит, — говорю я, — но я должна уточнить, что целовалась с ним только один-единственный разочек на вечеринке в телестудии по случаю окончания работы над очередной серией, а в мою защиту можно сказать, что было Рождество, я была одна, опрокинула разом четыре бокала «пино нуар» на голодный желудок, ну, вы же знаете, как это бывает.

— Рождество — это не праздник для одиноких, — звучит стройный хор, очень точно меня передразнивая. Верно-верно, не отопрешься, это еще одна из моих коронных фраз…

— Смейтесь, смейтесь, девчонки, но это святая правда. Любое празднество, где непременно нужно облобызаться с мужчиной, завидя которого в любое другое время, ты перейдешь на противоположную сторону улицы, — просто потому, что все кругом загажено дурацкими елочными шарами и пластмассовой омелой и отовсюду доносится «С Рождеством! Войне конец» Джона Леннона, — на пользу не пойдет, не так ли?

— Она сама не знала, что творит, ваша честь, — драматически произносит Рэйчел.

— Так можно и на бен Ладена нарваться, побереги себя, — говорит Джейми.

— Не обращай внимания, — ласково говорит Кэролайн, играя длинной прядью своих золотых волос. (Натуральных, натуральных и только натуральных. Честное слово. У парикмахера она была лишь однажды — когда надо было выстричь жевательную резинку из волос одного из детишек.) — Разве это было не вроде обряда посвящения в «Кельтские тигры»? Нельзя по-настоящему войти в труппу, если не потискаешься с Робом Ричардсом.

— Хоть он и мистер Большая-шишка-на-лице-фирмы, это не значит, что он обладает правом первой ночи, — решительно утверждает Рэйчел. — Мужчины вроде него без труда находят возможность проявить свои скрытые способности СПС.

— Какие-какие способности? — переспрашиваю я.

— Специалиста по съему.

— Я понимаю, это чистая случайность, что Рэйчел права, но разве такое можно спокойно терпеть? — говорит Джейми.

А вот и случай для меня сменить эту крайне волнующую тему…

— Ну, как бы то ни было, завтра мы снимаем его пышную свадьбу с Глендой, а сегодня под вечер произошла катастрофа. Ни у кого из них нет родословной. Я провела битых два часа, расписывая их фамильные древеса на идиотских трехфутовых планшетах, потому что все остальные уже свалили из офиса домой. Клянусь, такие унижения невозможно вынести за продюсерскую зарплату.

— О бож-ж-же, Роб Ричардс женится на Гленде? — Кэролайн — единственная среди нас домохозяйка и потому единственная, кто смотрит телевизор. — Вот уж никогда бы не подумала, что они-таки поженятся. В смысле, после того, как он провел ночь с Шантаньей после мальчишника, а на следующий день во всем сознался. И ведь он не так давно вышел из комы.

— Лапушки, пора это прекращать. — Рэйчел широким жестом указывает на нетронутое блюдо с закусками. — Почему тут вся еда напоминает блевотину летучей мыши?

— Исключительно белковое меню, — оптимистично поясняет Кэролайн.

— Это белок? Я думала, это мебельная обивка, — отвечает Рэйчел, подхватывая пустой бокал от шампанского и угрожающе размахивая им перед носом Джейми. — Эй, юный бездельник! Надо бы повторить заказ.

— Ну надо же, как мило! — сияет Джейми. — По-твоему, я и вправду могу сойти за юного бездельника? Им же всего-то по шестнадцать. Господи, благослови косметику «Крем де ля Мер», вот и все, что я могу сказать. А теперь спокойствие, очаровательные мои, я объявляю общую тревогу по форме «Крутой парень». Помните, я вам рассказывал об одном классном менеджере? Так вот, он идет сюда, так что ведите себя естественно.

Это предупреждение производит обратный эффект, и мы сворачиваем шеи на сто восемьдесят градусов, чтобы разглядеть того, о ком он говорит.

— Видок у него чересчур брутальный, дорогой, — изрекает Рэйчел.

— Что-что? Как это — «чересчур брутальный»?

— Я хочу сказать, вовсе не в твоем стиле. Недостаточно изысканный.

— Да ладно тебе, совсем не похоже, что он только что клеймил скот и курил «Мальборо».

— Ох, я просто не хочу, чтоб ты уходил отсюда с кем-то, о ком люди подумают, что вы встретились в полиции на опознании…

— Не трудись заканчивать фразу, Рэйчел, — говорит Джейми, слегка надувшись. — Я еще услышу эту шуточку, когда по телевизору будут крутить шоу «Антикварные гастроли».

Выглядит это так, словно они на грани ссоры, но на самом деле Джейми и Рэйчел — лучшие друзья. У них просто такая привычка — задирать друг друга. Однако я рассудила, что это удобная возможность сменить тему.

— У меня есть новости.

— И у меня тоже, — говорит Джейми.

— И у меня, но пусть сначала Эмилия, — возражает Кэролайн с присущей ей мягкостью. — А то у нее никогда не получается опередить нас.

Я делаю глубокий вдох, а затем выхватываю из сумочки рекламку «Впереди — победы» и осторожно развертываю ее посреди стола, чтобы пустить по кругу.

— Ну? Как, по-вашему? — с надеждой спрашиваю я.

Вместо ответа повисает подозрительная тишина.

— Да ты издеваешься, — наконец говорит Рэйчел, внимательно изучая предложенный листок. — Ты на полном серьезе заявляешь нам, что решила разобраться со всеми своими бывшими, а что потом? Просто поймешь, как я в свое время, какую дурочку сваляла. Это просто насмешка, как поет Аланис Моррисетт.

— Ну, не знаю, да.

— И так ты собираешься найти родственную душу? — Рэйчел опять оседлала своего конька. — Смотри фактам в лицо, родная. Это мы твои родственные души, хочешь ты этого или нет.

Так-так-так, возможно, это не та реакция, на которую рассчитывала, но я продолжаю:

— Спасибо, два развода, ваше мнение ясно. А что думают остальные?

— Ох, дорогая, — говорит Кэролайн, заметив мое расстроенное лицо, — я понимаю, ты уже так давно одна…

— Да-да, — говорит Джейми, — с тех пор как ты рассталась с тем, чье имя навсегда останется неизреченным.

Вся компания дружно жестикулирует, прикладывая пальцы к губам при упоминании того, на кого намекает Джейми и чье имя я отважно решила игнорировать. Не вовремя и не к месту.

— Даже безотносительно к нему я достаточно погуляла на свободе за свои тридцать с лишним, за исключением нескольких жутких случаев, которые мы тут даже рассматривать не будем.

Рэйчел начинает давиться от смеха:

— Ты вспоминаешь того парня, с которым назначила свидание по переписке, а он оказался террористом из ИРА?

— Ну, это просто означает, что труба зовет, — отвечаю я, слегка поморщившись при этом воспоминании. — И что я готова расстаться со своим уютным местечком в жизни. Я хочу сказать, если девушка не может найти себе мужа среди невоенизированного…

— Если дневные телепередачи меня чему-то и научили, — мягко вмешивается Кэролайн, — так это тому, что мужчина твоей мечты непременно где-то есть и что ты встретишься с ним, когда придет время. Просто нужно полагаться на интуицию. Я и вправду верю, что такие вещи не запланируешь. Честное слово.

— Если бы мне в супруги досталось такое же сокровище, как у тебя, я бы тоже так говорил, — заявляет Джейми. — Послушай, Эмилия, мы все знаем, что тебе хочется быть с кем-нибудь…

— Нет, я уже была с кем-нибудь. Это совсем не то, что я хочу. Я хочу выйти замуж. Прошу прощения, если это звучит старомодно, но мне нужен муж. Представьте себе, если мне суждено прожить до восьмидесяти, то вот уже почти полжизни я живу одна. Я хотела бы разделить с кем-то хотя бы ее вторую половину, вот и все. Да, конечно, сейчас поздно заводить детей и тому подобное, но это уже вопрос второстепенный. Понимаете, ну, просто… кто-то, кто будет читать газеты в постели воскресным утром и, ну, я не знаю… кто-то, кто крепко обнимет меня после трудного рабочего дня. Девчонки, мне тридцать семь лет, а на свидания я бегаю с шестнадцати. Я практически выдохлась, а где результат?

— Ну уж всяко не на этих идиотских вечерних курсах, — говорит Рэйчел, — если только этот результат там не преподает. Очень жаль, дорогуша, но таковы факты. Если уж это до сих пор не случилось, то и не случится. Рецепт счастья в нашем возрасте — благодарно принимать тот факт, что мужчины не любят сильных и независимых женщин, если они пылки, сексуальны и старше тридцати пяти. Это как мораль из басни; остаться старой девой — все равно что утонуть. В один прекрасный момент ты просто отказываешься от борьбы.

В эту минуту к Рэйчел подходит молодой человек внушительного роста и приятной внешности, он одет и держится так, словно занимает солидную должность.

— Привет, — обращается он к ней доверительно, — могу я предложить бокальчик вина?

— Отвали, — бросает она, даже не посмотрев на него.

Понимаете, что я имею в виду под смертоносным феромоном Рэйчел? Несчастный испаряется, даже не взглянув в мою сторону, и я внезапно меняю свою позицию на оборонную. С Рэйчел все в порядке, у нее уже было два мужа. С Кэролайн тоже все в порядке, ее жизнь прекрасна; и с Джейми все в порядке, он меняет бойфрендов как перчатки. А мне просто нужно больше работать над собой, вот и все.

Смертоносного феромона Эмилии не существует.

Но меня гложет мысль, что у меня остался самый-самый-самый последний шанс что-нибудь предпринять.

— Эх, да я уже все перепробовала, — вздыхаю я. — Знакомство по Интернету, «любовь с первого взгляда», свидание с незнакомцем — чего только не делала, разве что в бюро знакомств «Тук-тук» не обращалась. А результат нулевой. Должно быть, я что-то не так делаю; почему бы не попробовать маркетинговый подход? Я так думаю: огромные корпорации тратят на это дело миллионы, значит, в коммерции это срабатывает. Почему бы не попробовать и на свидании?

— Милая моя, — мягко говорит Кэролайн, — твоя жизнь прекрасна, как она есть. Примерь на себя мои заботы и почувствуешь, как они давят. Ты можешь проваляться в постели все выходные, если захочешь. Твои личные деньги — твой чистый доход.

— Да, кому не везет в любви, везет в деньгах.

Все заливаются смехом, но я не собиралась шутить.

— Хватит, девочки. Понятия не имею, почему так, но для некоторых найти себе пару легче легкого, а для меня это все равно что взобраться на Эверест.

На самом деле, говоря откровенно… по-моему, на мне лежит заклятье. Как будто какая-то злая фея подкралась к моей колыбели, как в диснеевском мультике «Спящая красавица», и провозгласила: «Детка, у меня для тебя есть две новости — хорошая и плохая. — По моим представлениям, злые феи выражаются примерно как мафиозные боссы. — Хорошая новость — в твоей жизни все будет отлично, а плохая — ты обречена прожить ее одиноко. Уловила?

Может быть, я неспособна снять проклятие, но одну вещь я знаю наверняка. Я или добьюсь своего, или умру. Именно в этом году.

Я отдам этой задаче двенадцать месяцев, и если ничего не произойдет, то изящно устранюсь и посвящу остаток жизни крепкой женской дружбе. А на своей надгробной плите прикажу высечь бессмертную фразу: «Здесь лежит Эмилия Локвуд, образец старой девы нашего прихода. Хоть она и умерла незамужней, но сколько было задумок…»

— А я считаю, что это замечательная идея. — Заинтригованные, мы поворачиваемся к Джейми. Я-то думала, он раскритикует меня в пух и прах.

— Я вот о чем. Эмилия, посмотри на себя. Во всех других отношениях ты целиком и полностью на высоте. Ты красива; за глаза я всегда говорю, что ты одна из девственных красот Ирландии. Ну, что-то наподобие плато Антрим.

— Ты сравниваешь ее с дикой местностью? — спрашивает Рэйчел.

— Я просто пытаюсь высказать комплимент, девочки. Вы поглядите на нее — она же НСК.

— Она что?

— Бросьте, вы что, не смотрите Эм-ти-ви? Настоящая суперкрасотка. Если бы Эмилию играла голливудская актриса, то это была бы… Мерил Стрип.

— Ей же пятьдесят с хвостиком! — взвизгивает Кэролайн.

— Дайте же договорить! Мерил Стрип двадцать лет назад, в «Выборе Софи». Представьте, когда она была молодая и обворожительная, с роскошными длинными волосами и вся такая неземная. Сногсшибательное сочетание.

— Ты вспомнил о ней, потому что у нас обеих большие носы, — говорю я.

— Неправда. Эмилия, я выскажу все быстро и сразу, потому что пора уже и обо мне поговорить. У тебя есть талант, успех, великолепная квартира в пентхаусе, стильная машина, сказочная карьера и… а как ты провела, к примеру, прошлый субботний вечер? Просматривала каталоги? Принимала сообщения от телемаркетеров, предлагающих товары и услуги по электронной почте?

— Нет, это я приберегла на свой день рождения.

Вдруг Рэйчел начинает покатываться со смеху:

— Господи боже мой, вы только посмотрите! Преподавателя зовут Ира Вандергельдер. Ты всерьез хочешь записаться на курсы к женщине, которую зовут Ира Вандергельдер? Жуткое имечко, прямо как у мамаши в сериале «Рода».

— Заткнись, Рэйчел, — произносит Джейми. — Я считаю, Эмилии надо туда сходить. Она так долго не заводила себе постоянного парня, что люди будут думать, что она ШПНДО.

— Что это такое? — невинно интересуюсь я.

— Шлюха, пока не докажет обратного.

Я поворачиваюсь к Кэролайн:

— Я дам тебе сто евро, если ты немедленно сменишь тему разговора.

— Нет, моя очередь! — восклицает Джейми. — Эфирное время Эмилии прошло, а я до сих пор с вами не поругался по поводу нашего отдыха на прошлых выходных.

— Кончайте говорить все разом, — просит Кэролайн, делая глубокий вдох с паузой для драматического эффекта. — Я вовсе не думаю хвастаться и заноситься, но перед вами будущая мать.

— Ого-го!!! Да врешь ты все! — взвываем мы с Рэйчел, доходя почти до ультразвука, и душим ее в объятиях.

— Но этот раз, — говорит Кэролайн, — определенно последний. Моя мама всегда советовала заводить детей не больше, чем окон в машине.

— Позор мне, я должен был все понять, когда ты заказывала безалкогольную «Кровавую Мэри», — потрясенно говорит Джейми. — Я так рад за тебя, дорогая, как будто получил роль в мюзикле! Кто-нибудь еще сейчас чувствует — не просто радость, а супер-пупер-шоу-радость?

Через несколько часов, еле доползая до постели, я думаю о Кэролайн. И о Майке. И об их идеальной жизни, и двух идеальных детишках, и будущем прибавлении семейства.

И как они все-таки счастливы.

И не сходя с места принимаю решение.

Понятия не имею, что принесет мне наступающий год, но в одном я определенно уверена.

Я выйду замуж.




ГЛАВА 2

ВЕЧЕР ВСТРЕЧ, УВЫ, ПРОШЕЛ


Наутро на работе был настоящий дурдом. В этом не было ничего необычного, просто до самого полудня я так и не улучила ни минутки времени и не нашла укромного местечка, чтобы взяться за телефон и записаться на курсы «Найди мужа».

В такие моменты мне всегда хочется позвонить Джейн Лаулер, моей предшественнице в «Кельтских тиграх», и предложить ей всю свою годовую зарплату и любой жизненно важный орган в придачу, если он ей понадобится, чтобы она опять вышла на работу. Увы, Джейн младше меня, удачно вышла замуж за отличного парня и теперь находится в затяжном декретном отпуске, отчего меня и перевели из нашего отдела на ее место.

Завидую? Я? Зеленой завистью? Да что вы?!

Как бы то ни было, у меня сейчас под завязку забот с отбором нового главного персонажа, который заявится в сериал через несколько недель. Может быть, это звучит довольно категорично, но для этого пришлось: а) связаться со всеми импресарио в Дублине, чтобы посмотреть, нет ли в их списках кого-нибудь подходящего; б) отсеять всех, кто не сможет играть, от тех, кто сможет; и, самое трудное, в) с ходу изобретать ответы на телефонные звонки Джейми, который с самого утра допекал меня требованиями, чтобы я взяла его на роль.

— Я идеально подхожу на эту роль. Я могу сыграть все что угодно. Я профессионал из профессионалов.

— Джейми, выслушай меня…

— Ты считаешь, что я не телегеничен? А тот красавчик, что играет Уилла в сериале «Уилл и Грейс»? По внешности откровенный гей, я всегда стремлюсь так выглядеть.

— Ты сам знаешь, что выглядишь замечательно, но проблема в том…

— Если я не получу работу в ближайшее время, мне будет стыдно ходить по магазинам.

— Джейми, ты меня не слушаешь…

— Ты просто обязана дать мне роль. Иначе зачем я дожил до тех времен, когда в продюсерах у меня свой человек?

— Дорогой, ты меня знаешь; обычно я, к сожалению, сдаюсь на уговоры, но в данном случае ты просто теряешь время. Ты абсолютно не подходишь на эту роль.

— Не подхожу? Почему?

— Ну, начнем с того, что ты ниже шести футов ростом.

— Я могу надеть что-нибудь на каблуках, как Том Круз. Он тоже, знаешь ли, не гигант.

— И ты не из Нигерии.

— Ты никогда не слышала о гриме?

— Джейми, забудь об этом. Если мы выберем тебя, то шоу разорится на одном только макияже. Я уже сто раз тебе говорила, что подыщу тебе хорошую роль, но поверь мне, эта роль не твоя. А теперь отключайся, мне надо работать.

Джейми вздохнул:

— Надеюсь, дорогая, ты понимаешь, что делаешь. Но НВВД.

— НВВД?

— Не во всех деталях.

Потом звонит Рэйчел:

— Привет, милая, мне просто интересно, ты записалась уже на эти высшие курсы охоты за мужьями?

— Пока не было времени. Может, я тебе потом перезвоню?

— Я просто хочу уговорить тебя прислушаться к голосу разума, прежде чем ты сделаешь что-то, о чем потом пожалеешь. Ты уверена, что хочешь именно этого? Совершить путешествие во времени и провести остаток жизни, как в рекламе мыла пятидесятых годов?

— Нет, я просто хочу замуж, и все.

— Мне кажется, в твоем возрасте пора бы уже научиться справляться со всем самостоятельно, без мужчин. Сходила бы лучше на курсы по борьбе, например, с пауками.

— Рэйчел, я перезвоню позже!

Через пять минут я уже стою на улице около офисной автостоянки, отчаянно пытаясь дозвониться до приемной офиса ДУК с мобильного телефона.

Обычно, к вашему сведению, я не разговариваю по телефону с офисной автостоянки, это просто потому, что… ну-у-у… так уж сложилось, что есть разговоры, которые хочется вести без свидетелей, и любой, кто работает в офисе со свободной планировкой, подтвердит вам, что молчание — чистое золото.

— А на какие именно вечерние курсы вы хотите записаться? — осведомляется в трубке приятный, доброжелательный женский голос. Я оглядываюсь через плечо, просто чтобы еще раз удостовериться, что рядом никого нет.

— На те, где учат найти мужа… — невнятно бормочу я.

— Прошу прощения, но связь пропадает. Что вы сказали?

— Для женщин старше тридцати пяти.

— Жуткие помехи на вашей линии. Извините, так что за курсы?

Волей-неволей я вынуждена повысить голос, передвигаясь по стоянке безумными прыжками в попытках найти зону хорошего приема.

— Я сказала, курсы для тех, кто хочет найти мужа, старше тридцати пяти.

Теперь женщина-оператор тоже начинает кричать.

— Алло! Вы меня слышите?

— Да!!! Я слышу вас отчетливо. Курсы, на которые я хочу записаться, учат женщин старше тридцати пяти лет, как найти мужа.

— Звучит интригующе.

Я оборачиваюсь и вижу Дэвида Брютона, бесспорно, нашего самого милого и очаровательного режиссера (к несчастью, женатого…).

Как бы то ни было, он, должно быть, углядел меня из окна офиса и вышел за мной на улицу.

— Прошу прощения, не могли бы вы подождать? — говорю я в трубку, пытаясь выдержать тон — деловой и… ну, если можно так выразиться… нормальный.

— Не хотел бы вас прерывать, — извиняется он, — но просто напоминаю, что у нас на приеме сидят еще три актера и ждут прослушивания. Я сейчас проведу с ними беседу о том эпизоде, который хочу дать им читать, и мы будем готовы, когда и вы подойдете, мисс Эйзенштейн.

— Чудесно, — улыбаюсь я, — я присоединюсь к вам через две секунды.

— Не торопитесь, — говорит он, — продолжайте телефонный разговор. Записываетесь на вечерние курсы, да?

— М-м-м, да… — заикаюсь я, отчаянно пытаясь выдумать что-нибудь правдоподобное, и тут мне на ум приходят недавние слова Рэйчел. — Это курсы для одиноких женщин по борьбе с пауками и… м-м-м… грызунами и, в общем, по первичной домашней профилактике чумы, вот.

— Для женщин старше тридцати пяти?

— Ну-у-у… да. Вам же не надо объяснять — какой бы ни был возраст, никогда не поздно изучить основы… м-м-м… травли крыс.

Дэвид улыбается и удаляется прочь.

— Извините меня, — обращаюсь я к доброжелательной женщине-оператору, связь с которой чудесным образом наладилась, — я просто… хм, я просто не хотела, чтобы кто-нибудь из сотрудников узнал о моих планах.

— О, не волнуйтесь, — смеется она, — все, кто записывается на эти курсы, говорят примерно одно и то же. Первое занятие сегодня строго в восемь вечера.

— Сегодня? А, да, хорошо. Спасибо.

— И прятаться в паранджу совершенно необязательно.

Я отключаюсь, довольная.

Похоже, все двинулось в верном направлении.

Наконец-то я, представьте себе, повернулась лицом к проблеме и принимаю меры, вместо того чтобы, как обычно, а) начать ныть, что я одна-одинешенька позабыта-позаброшена; б) перечитать гору книжек-самоучителей «счастья и любви, достижение которых в Ваших руках» и не последовать ни одному из их советов; а затем в) пойти напиться в драбадан с подружками.

Однажды я прочла книгу о креативном воображении — технике самоконтроля, которая помогает справиться со стрессом, если представить себе будущую прекрасную жизнь по достижении цели. Кажется, этому обучают космонавтов в НАСА, чтобы помочь им справиться с клаустрофобией в тесном космическом корабле, остаться в здравом уме и не нажимать подряд все кнопки, как, несомненно, поступила бы я, если бы кому-нибудь пришла бредовая идея запустить меня в космос. Нужно просто сделать глубокий вдох и представить себя в бескрайнем открытом космосе или на солнечном пляже, далеко-далеко от мыса Канаверал, летных симуляторов и голосов в наушниках, бубнящих: «Хьюстон, Хьюстон, у нас неполадки».

В моем представлении будущая прекрасная жизнь видится несколько иначе. Я на секунду закрываю глаза и пытаюсь отключиться от окружающего шума.

Моя будущая прекрасная жизнь…

Все хорошо. Пара глубоких вздохов от всей души и всей грудью.

Итак…

Я в ослепительном длинном шелковом свадебном платье (цвет сливок, Вера Вонг, стиль ампир… в это представление я вложила много душевных сил) иду меж рядов церковных скамеек, с кольцом на пальце, с букетом в руке, с блаженством в душе и с любимым мужем под руку.

С безликим любимым мужем, так точнее.

Ну откуда мне знать, как он будет выглядеть? Я вовсе не хочу придавать ему физический облик идеального мужчины. Мне тридцать семь лет, и я должна радостно и благодарно принять все, что бы ни послал мне Великий Космос, даже если у моего подарка судьбы будут две головы или придется катить его к алтарю на носилках с капельницей в головах. Я повторяю это несколько раз как заклинание, глубоко вдыхая и выдыхая. Я поступаю правильно.

И, кроме того, все, что поможет мне забыть того, чье имя навсегда останется неизреченным, будет только к лучшему.

Мои друзья сделали все возможное и невозможное, чтобы помочь мне оправиться после трагического разрыва: Кэролайн — своим участием и мудростью и верой в то, что все само собой образуется; Рэйчел — бесконечными повторениями, что он ничтожный ублюдок, которого надо обходить за милю; и Джейми — дав мне понять, что нет такой трагедии, над которой нельзя было бы посмеяться. Но наконец-то пришло время взять все в свои руки.

* * *


Возвращение в нашу старую альма-матер, ДУК, оказалось крайне волнующим переживанием. Все те же бетонные джунгли на тех же местах, те же самые запахи дешевых духов и мужских гормонов. С одним, правда, исключением. В четверг вечером университетский городок казался вымершим, если не принимать во внимание нескольких запоздалых пешеходов, с виду — упертых зубрил, пробирающихся закоулками в библиотеку.

Тогда, в дни моей юности, каждый вечер битком набивался только бар. В сущности, колледж для нас был тем же времяпрепровождением, что и общеобразовательная школа, только с мальчиками, баром и без этой жуткой школьной формы. Но новое поколение, кажется, приходит сюда учиться, чтобы потом трудиться без отдыха и в конце концов получить хорошую работу. Никакого сравнения с далекими, туманными восьмидесятыми.

Труднее всего было заставить себя выйти из машины. Все равно что отправляться в спортзал холодным зимним вечером, когда приходится буквально за уши вытаскивать себя из любимой, теплой, уютной квартирки на пробирающий мороз и в фитнес-клуб. Ну же, разок на беговую дорожку — и я крутая. То же самое.

Ну ладно, приступим.

Я повторила свое заклинание («Я хочу удачно выйти замуж, о Великий Космос, пожалуйста, если это вас не затруднит»), решительно зашагала прочь от парковки и нашла дорогу к гуманитарному корпусу. На доске объявлений значилось: «Как найти мужа — для женщин старше тридцати пяти. Преподаватель: Ира Вандергельдер. Аудитория 201, второй этаж».

Пока что все шло нормально. Я поднялась по лестнице — это оказалось нетрудно. Набрав полную грудь воздуха, я преодолела последнее искушение рвануть отсюда на полной скорости и заставила себя открыть дверь аудитории.

К моему удивлению, она была забита битком. Разумеется, женщинами. Во втором ряду с краю оказалось свободное место, и я протиснулась туда, старательно пряча глаза и вознося к небу молчаливую мольбу, чтобы здесь не оказалось никого из знакомых. Никто не болтал даже шепотом, что поразительно для комнаты, полной женщин; как будто мы все были настолько удручены своим присутствием здесь, что не могли заставить себя даже словом перемолвиться.

Тишина была мертвая, так что слышались только жужжание ламп дневного света над нашими головами да редкие покашливания.

О боже, я чувствую себя такой ущербной, может, лучше не позориться? Я хочу сказать, не то что бы я когда-нибудь снова встретилась с кем-нибудь из здесь присутствующих…

Нет, сказала я себе самым настойчивым тоном из арсенала продюсера, раз уж ты зашла так далеко, не трусь. Твое присутствие здесь означает не то, что ты несостоятельна в отношениях с мужчинами, а то, что ты готова исправить ситуацию. Кроме того, напомнила я себе, когда ты в последний раз получала открытки на День святого Валентина? Или букет цветов от нормального мужчины или даже актера, который бы не хотел, чтобы ты взяла его на работу?

Я закрыла глаза и приступила к краткому сеансу креативного воображения.

Да. Вот она я, в платье от Веры Вонг, со своим безликим мужем, Рэйчел и Кэролайн — подружки невесты, Джейми — дружка, мой папочка сияет от гордости, что его единственная дочь наконец-то нашла себе кого-то, а у мамочки на лице написано большими буквами такое оторопелое «быть не может, неужели эти чудеса происходят наяву», как бывает только у тех, кто вдруг выиграл в лотерею…

Еще один глубокий блаженный вздох.

Да, я справлюсь.

Я пройду эти курсы.

Если окажется, что это ерунда, я больше никогда сюда не приду.

Стоит попробовать.

Ровно в восемь часов дверь со стуком распахивается.

— Итак, могу поспорить, все вы сейчас задаетесь одним и тем же вопросом: «Кто стащил мою паранджу?»

Все мы поднимаем глаза на женщину, которая величественно вплывает в аудиторию.

Ире Вандергельдер, скорее всего, пошел седьмой десяток, она крохотного роста и изящно одета в красный, как английский почтовый ящик, костюм от Шанель, у нее прическа платиновой блондинки в стиле Маргарет Тэтчер, а большие бриллианты на каждом пальце составляют внушительный кастет. Она элегантна, как Нэнси Рейган, и ехидна, как Джоан Риверс, с той же величественной безапелляционной нью-йоркской прямотой.

Она нравится мне с первого взгляда.

— Уверена, что сейчас вы спрашиваете себя, что я сама делаю здесь. Я привлекательна, я очаровательна, я счастлива, мне следовало бы сидеть дома с мужем. Что ж, у меня для вас новости. Дорогие спящие красавицы, это вам сигнал проснуться. Просто посетив мои курсы, вы уже успешно дозвонились в Скорую помощь незамужним.

Мы глядим на нее во все глаза. Клянусь, мертвая тишина превращается в гробовую.

— Похоже, что вы представляете собой то, что я называю поколением отчаявшихся золушек, — продолжает Ира, занимая свое место за кафедрой и остановившись передохнуть. — Да, вы разбили свою хрустальную усыпальницу, но заодно разбили и хрустальную туфельку. Если вы собираетесь ныть и рыдать по этому поводу, можете уходить. Но если вы останетесь тут и будете делать в точности то, что я вам скажу, вы выйдете замуж в течение года.

Женщина рядом со мной, спохватившись, начинает записывать. У нее короткие рыжие волосы, немодные массивные очки, и я почти уверена, что в младших классах она была ответственной дежурной по столовой.

— Прежде чем мы начнем, дамы, я задам вам один вопрос.

Ира встает перед белой классной доской, уперев руки в боки; чувствуется, что с ней шутки плохи.

— Я не имею в виду ничего незаконного и аморального, просто хочу, чтобы вы спросили себя: «Готова ли я сделать хоть что-нибудь — а под этим я подразумеваю что угодно, — чтобы найти себе мужа в этом году?» Если ваш ответ «нет» — прошу на выход, дверь справа. Добрые люди из ДУК вернут вам плату за обучение и — не поминайте лихом.

Наступает тяжелое молчание, пока мы неуютно поеживаемся на своих местах. Никто не двигается с места, хотя мне приходится бороться с искушением послать сообщение Рэйчел по поводу того, что она пропускает.

— Хорошо. Вы все прошли первый тест, — одобрительно отмечает Ира. — Итак, дамы, позвольте мне сразу уведомить вас о двух вещах. Первое. Мне все равно, почему вы до сих пор не замужем. Может быть, вы стремитесь замуж в первый раз, а может быть, и в четвертый. Возможно, вам не встретился подходящий мужчина, — один бог знает, почему вы все здесь. Может, кто-то не захотел расстаться со своими прежними связями, или кто-то живет с вами, но не хочет брать на себя обязательства или, даже если и хотел, постепенно утратил к этому интерес. Может быть, вы сильно пострадали в прошлом и боитесь вновь обжечься. Или, возможно, вы уделяли все свое время и энергию карьере, но проснулись однажды утром — и вот вы все здесь. Не замужем, старше тридцати пяти и в панике.

Я оглянулась по сторонам. Вокруг меня все согласно закивали и забормотали, присоединилась и я.

— Как я уже сказала, мне все равно, почему вы, милые дамы, не вышли замуж, — продолжает Ира. — Мой вопрос таков: что вы собираетесь со всем этим делать? Если вы намереваетесь следовать моей программе, позвольте мне сразу предостеречь вас: это будет нелегко. Существуют непростые требования, существуют правила, ради которых придется чем-то жертвовать. В течение следующих десяти недель вы будете учиться рассматривать проблему поисков мужа глазами специалиста по маркетингу. Вам придется полностью изменить склад своего мышления, в точности исполнять мои указания, и тогда в течение года я лично буду танцевать на свадьбе каждой из вас. Итак, есть ли ко мне вопросы?

Воцаряется молчание — все пытаются переварить ее слова. Наконец моя соседка с видом отличницы, пишущей конспект лекции, поднимает руку.

— Да, пожалуйста, рыжеволосая дама во втором ряду.

— Я всю свою жизнь прожила в этом городе и хочу спросить — а что, если в Дублине просто нет холостяков? Все, кого я встречаю, или уже женаты, или голубые.

Прежде чем Ира успела дать ответ, кто-то невидимый пискнул в задних рядах:

— Или с постоянными подружками. Я знаю кучу интересных мужчин, но, по-моему, они все очень счастливы со своими постоянными подружками.

Еще один голос позади говорит:

— Да, и у меня то же самое. Знаете пословицу: с женатыми легко, с любовниками невозможно.

Это заявление встречено громким смехом, и тут же в воздух взвивается сразу полдюжины рук.

— Я считаю, что это географическая проблема, — говорит соседка-отличница, ни к кому конкретно не обращаясь. — Я недавно читала статью, что в наши дни, если хочешь найти себе пару, нужно ехать на запад по реке Шаннон. На западе Ирландии, в Коннахте, соотношение холостых мужчин и незамужних женщин — три к одному.

— Тише, дамы, тише, — говорит Ира, снова завладевая аудиторией. — Позвольте мне развенчать несколько мифов. Будьте уверены, незамужние женщины превосходят в числе неженатых мужчин по всему миру. К тому же взгляните в лицо суровой и холодной реальности: большинство мужчин старше тридцати пяти предпочитают женщин помоложе. Тут все условия выгодны для потребителя. Примите этот факт к сведению и подготовьтесь. Это означает, что мы не можем руководствоваться узкими критериями в поиске нужного нам мужа. Никаких больше «ах, мой идеальный муж должен быть богатым и красивым врачом, он понравится моей матери, будет заниматься спортом и благотворительностью, а по выходным варить супчики для бездомных». У вашего будущего мужа может быть много сильных сторон, но вовсе не там, где вы воображаете. Вам придется научиться как можно шире раскидывать свою сеть. Ваш муж может быть разведен, иметь детей на стороне, быть ниже вас ростом и вообще абсолютно не похож ни на кого, с кем вы встречались раньше. Вот так. Еще вопросы есть?

Почти бессознательно моя рука тянется вверх, и прежде чем я успеваю сообразить, о чем, собственно, спрашиваю, вопрос уже готов.

— Разрешите задать один вопрос.

— Пожалуйста. — Ира вперяется в меня взором, как, боюсь, и вся остальная аудитория 201.

— Как бы это… ну, в вашем объявлении вы упоминали что-то о пересмотре наших прошлых увлечений. Значит ли это, что нам придется снова связываться с бывшими своими любовниками? Или я каким-то чудом прочла не то?

Раздается несколько смешков, которые Ира немедленно обрывает.

— Как вас зовут?

— Простите, что?

— Скажите, пожалуйста, как вас зовут.

Теперь она стоит совсем рядом со мной, и я вновь чувствую себя семилетней девочкой, отвечающей таблицу умножения.

— Эмилия Локвуд, — мямлю я в надежде, что это слышно не всем.

Что за ерунда, я могу просто выбежать за дверь, если она будет меня мучить. Это университет, а не женская тюрьма.

— Эмилия Локвуд, — повторяет Ира, пристально глядя на меня. — Вы очень недурны собой, Эмилия. Так почему же вы до сих пор не замужем?

— Честно скажу: я не знаю.

— Вы не знаете?

— Нет, — отвечаю я голосом, в котором с трудом признаю свой собственный. И я действительно говорю все это в аудитории, полной незнакомых людей? — у меня нет никаких версий. Я потеряла счет свиданиям, на которые меня приглашали. Я пробовала все что угодно. «Любовь с первого взгляда», форумы в Интернете, свидания с незнакомцем, вечера для одиноких. Я не знаю, почему я до сих пор не замужем. Мои родители не знают, почему я до сих пор не замужем. Мои друзья не знают, почему я до сих пор не замужем. Единственное, что я знаю, — я устала от этого. Я устала возвращаться домой в пустую, темную квартиру с прокисшим йогуртом в холодильнике, где никто меня не встретит, кроме телевизора. И особенно я устала получать счета за телефон по пятьсот евро в месяц, потому что я так одинока, что могу провести три часа, болтая с подругами, иначе сорвусь с катушек. Может быть, я не права, но не понимаю, каким способом следует изменить мою жизнь.

Теперь Ира стоит совсем рядом со мной.

— Хорошо, Эмилия, я вам кое-что скажу. Очевидно, вы делаете что-то неправильно.

Я вижу, как сквозь туман, что соседка-отличница уставилась на меня.

— Я не представляю, почему никто из ваших бывших увлечений не пожелал добиваться вашей руки, но могу сказать вам одну вещь.

— Да? — спрашиваю я, думая про себя: «Какого черта? Больше я не позволю себя унижать».

— Вам предстоит их разыскать и объясниться. Нечто вроде интервью при увольнении. Разумеется, это будет непросто, вы услышите о себе много горькой правды, но как иначе вы сможете учиться на своих прошлых ошибках и двигаться дальше? Не имеет значения, кто от кого ушел; вам нужно узнать для начала, почему эти мужчины вам не подошли. Запомните волшебные слова: обратная связь. Это относится ко всем вам, дамы.

Я с облегчением чувствую, что центр внимания Иры уже не на мне, но от следующих ее слов у меня по спине пробегают мурашки.

— Фактически это выводит нас к вашему домашнему заданию на будущую неделю. Я хочу, чтобы каждая из вас составила список из десяти своих самых значимых поклонников, начиная с первого и заканчивая самым последним по времени.

В первый раз за этот вечер отличница, по-видимому, озадачена.

— А если десяти не наберется? — спрашивает она меня шепотом.

Ира, наверное, из тех людей, что даже во сне могут слышать, как трава растет.

— Если вы не вспомните десять поклонников, тогда сойдут десять человек, которые приглашали вас на танец. Не робейте, дамы, все вы старше тридцати пяти, в вашей жизни должно быть по меньшей мере десять свиданий.

Аудитория начинает глухо роптать.

— Позвольте заметить, это легкая часть вашего домашнего задания, — сухо продолжает Ира. — Перед следующим занятием вы должны назначить встречу вашему первому серьезному поклоннику. И далее по списку, десять мужчин за десять недель занятий.

— А если они живут в другом городе? — раздается панический голос в заднем ряду.

— А если на звонки отвечает жена?

— Даже если я ухитрюсь вызвать его на разговор, — высказывается кто-то из середины зала, — что я скажу?

— Я подробно объясню вам, что вы скажете, — заявляет Ира. — Я выдам вам, черт побери, сценарий. Вопрос в другом. Готовы ли вы услышать о себе правду?

* * *


По дороге домой меня посещает воспоминание. Как знак того, что предстоит…




Время: середина июля 1984 года.

Место действия: ночной клуб «Светлячок» на ипподроме «Леопардстаун».

Повод: ничего особенного, просто в среду вечером для девушек бесплатный вход.




Брюс Спрингстин горланит «Рожден в Америке», вся толпа подпевает и притопывает, а я пробираюсь через битком набитый бар и высматриваю, где расселись на высоких стульях Очаровательные девушки.

— Опоздала!!! — хором кричат они.

— Простите, простите, — задыхаюсь я. — Не смейтесь, но мне нужно было досмотреть до конца Олимпийские игры.

— Ну и как там пробежал Себастьян Коу? Он такой лапушка… — мечтательно произносит Кэролайн, наш безнадежный романтик.

— Извините меня, но я это не смотрю по политическим соображениям, — говорит Джейми, который подвел себе глаза черным карандашом и выглядит ходячим ужасом из «Кюре». — Без Советского Союза это похоже на… ох, не знаю…

— На Чарлза без Дианы, — предполагает Кэролайн, сама похожая на принцессу Диану в юности: блондинка с короткой стрижкой, в матроске с жемчугами.

— Ты неплохо выглядишь, — говорит Рэйчел, одобрительно оглядывая меня с ног до головы. Она вечно мучается, во что одеться, и потому всегда внимательна к тому, что носят другие. Сегодня она одета во все черное, на шее блестящее распятие, волосы зачесаны назад, а еще на ней длинная легкая куртка и очень-очень грубые тени на веках.

— Ты тоже потрясающе выглядишь, — говорю я, — похожа на Мадонну в клипе «Как девственница».

— Фу, Мадонна, — кривится Джейми. — Если я еще раз услышу эту мерзкую песню, точно блевану. Тоже мне чудо сверлильного цеха. Ой-ой-ой, объявляю общую тревогу по форме «Классная девушка».

— Кто? — Наши головы поворачиваются вслед высокой девице в широких брюках в желтую и розовую полоску, которая проходит мимо, задрав нос, абсолютно равнодушная к бедному Джейми, который взъерошивает свою полосатую шевелюру в надежде привлечь ее взоры.

— Правда, она потрясающая? — говорит он, весь охваченный щенячьим обожанием.

— Как актриса Молли Рингволд для бедных, — обрывает его Рэйчел.

— Извините меня, но поблизости прекрасная женщина, — говорит Джейми, — а вы все сейчас кажетесь мне просто бледными тенями. Как вы думаете, девочки, стоит мне пригласить ее на танец?

— Не на этот, сейчас нельзя, — начальственно заявляет Рэйчел, пока «Спешал АКА» исполняют «Свободу Нельсону Манделе».

— О да, эта песня меня тоже удивляет, — киваю я в знак согласия, — неужели Манделу собираются выпускать?

— Напитки будете заказывать? — спрашивает проходящая мимо официантка.

— Четыре апельсиновых сока, пожалуйста, — отвечаем мы в один голос, изо всех сил стараясь принять невинный вид, будто мы четверо трезвенников на пути домой из хорового кружка, и это наше самое естественное требование.

— Ты принесла? — шепчет Джейми.

— Ну да, но давайте только по чуть-чуть. Если маманька унюхает, что от меня несет спиртным, для меня на месяц введут комендантский час, — говорит Рэйчел.

Затем она роется в карманах и достает крохотную бутылочку из-под газировки, до краев наполненную чистой водкой.

— Боже вас упаси, если официантка заметит, что мы дозаправляем сок, — говорит Джейми. — Меня уже выгнали из ресторана «Берни», когда застукали за этим.

— Эмилия, — медленно произносит Кэролайн, — не оборачивайся, по-моему, за тобой наблюдают.

— Что?!! — в изумлении я чуть не сваливаюсь со стула.

С ней и Рэйчел всегда подходят знакомиться и приглашают на танец, когда мы в «Светлячке»; моя очередь не подходит никогда.

Так всегда.

— Она права, — отмечает Рэйчел. — Там, повыше, около рекламного стенда Малибу. Высокий такой, спортивный. Могу поспорить, он вышел из Блэкрок-колледжа.

На этот раз мы все оборачиваемся посмотреть. Заарканить блэкроковца, ультрамодное украшение сезона, — одно из достижений высшего пилотажа.

— А он симпатичный, — мечтательно произносит Кэролайн, — прямо как Эндрю Маккарти в «Огоньке святого Эльма».

Сомнений нет. Он не только уставился на меня, но и, заинтересованный бешеной жестикуляцией Рэйчел, улыбается и подходит к нашему столику.

— Прекрасно, просто ведите себя естественно, девушки, — предупреждает Джейми. — Может быть, он уже нашел себе пару. Вы же знаете этих блэкроковцев, на них охотятся целые стаи.

— Не волнуйся, — шепчет мне Кэролайн, пока официантка ставит на столик наши стаканы с соком. — Помни, что ты свободна и можешь все что угодно.

Я нисколько не смущаюсь, потому что уверена, что он хочет поболтать с ней или с Рэйчел, что вполне обычно и естественно. К моему изумлению, он направляется прямиком ко мне, берет меня за руку и приглашает на танец.

Мне никогда этого не забыть.

Лайонел Риччи поет свой хит «Привет», пока меня ведут к танцполу. Вся остальная шайка-лейка пялится на меня, откровенно посылая мне ободряющие жесты и воображая, видимо, что перед ними бесплатный спектакль. Но мне все нипочем. Роскошный парень пригласил меня на танец.

Именно меня.

Остальные могут с ума сходить, я и глазом не моргну.

Он выше шести футов ростом, хорошо сложен, у него сияющие синие глаза, а волосы мягкие, светло-каштановые.

Он выглядит в сто раз лучше, чем любой Эндрю Маккарти.

— Меня зовут Грег Тэйлор, — говорит он, прижимая меня к себе так тесно, что у меня начинает крутить живот.

Три коктейля «Малибу» и «Кока-кола», один медленный танец и около пятнадцати поцелуев после — он и в самом деле становится моим первым настоящим бойфрендом.

Первый, о ком я мечтала… и хотела, чтобы он мечтал обо мне.

Первая любовь.

Впервые разбитое сердце.

А теперь, после стольких лет, мне надо как-то с ним связаться.




ГЛАВА 3

МИСТЕР ПРОКОЛ ПЕРВЫЙ


Встреча за полдником в первую субботу каждого месяца — до сих пор нечто вроде священной традиции для Очаровательных девушек. Для прогульщика практически ничто не может служить оправданием, кроме болезни один раз в полгода и угрозы для жизни. Но Джейми всегда действует с ловкостью иллюзиониста, когда дело касается увиливания от долгосрочных обязательств.

— Я ужасно сожалею, что подвожу вас, — воркует он в моем мобильном телефоне, пока я прочесываю парковку в поисках свободного места. — Но представляешь, импресарио назначил мне встречу с театральным режиссером, который так дорожит своим временем, будто оно бриллиантовое. Любой актер в городе дал бы руку на отсечение, лишь бы только встретиться с этим мужиком, так что можешь себе представить, что я чувствую.

— Что же?

— Что Санта-Клаус наконец-то получил мою открытку с новогодними пожеланиями. Помнишь постановку «Ромео и Джульетты» мужской труппой, которая получила двадцать пять премий Оливье? Это он. Хосе Мигель Эрнандес. Из Каталонии. Очень, очень сексуальный. Бросается на все, что движется.

— Он что, голубой?

— Как небо мая, дорогая. Если бы его сыграл голливудский актер, это был бы… Антонио Бандерас. Ты же знаешь, я просто обожаю этих латинян. Так что, детка, мне хоть разорвись, ты же понимаешь?

— Если честно, не понимаю, — твердо отвечаю я, поправляя наушник мобильника и пытаясь втиснуться на свободное парковочное место величиной с фруктовую пастилку. — Джейми, ты же терпеть не можешь театр. Ты говорил, что это вымирающая форма искусства и что единственная причина, по которой ты посещаешь театр, — периодически возникающее желание усладить себя зрелищем разлагающегося трупа.

— Да, я помню. Театр существует потому, что бездарные актеры тоже должны где-то работать. Но этот режиссер та-акой потрясающий и я так давно ни с кем не спал, что начал сомневаться: а вдруг сейчас все изменилось.

— Ты же и двух недель еще не пробыл в одиночестве.

— Для гея это целая вечность. Мы и вы — абсолютно разные виды. Просто считай нас параллельной вселенной.

Раздается тихий «бумс» — я неосторожно стукнула бампер машины впереди.

— Ты что там, паркуешься, мисс Растяпа? — Они все надо мной подшучивают, потому что я близорука и, ко всему, водитель из меня аховый.

— Ну да. Я-то иду на встречу. Я ни за что не бросила бы друзей, даже если бы меня на тот же полдник пригласил Колин Фаррелл.

— Ну ты же такой пупсик! Я верю, что ты сможешь мягко объяснить остальным, почему я не приду. И я верю, что благодаря твоим умным словам они не испытают душевного потрясения от того, что меня с вами не будет. Я ведь, в сущности, центр, вокруг которого вы все вращаетесь. А это большая ответственность.

— Скромность, как у политика, — устало вздыхаю я. Джейми твердо решил не приходить, с этим надо смириться, ничего не поделаешь. — Ладно, ты победил. Я выполню за тебя твою грязную работу и передам известие, что какая-то смазливая морда для тебя важнее, чем Очаровательные девушки. Но бог тебе в помощь, когда ты будешь разговаривать с ними в следующий раз.

— Ты просто ангел небесный. В рай брали и за меньшее.

— И, кстати, надеюсь, что тебя прохватит ДП за это предательство.

— Что такое ДП?

— Двойной понос.

— Поздно, я так волнуюсь перед встречей, что меня уже пронесло. Вот что такое для меня театр. Натуральное слабительное.

Мы условились встретиться в «Кобальт-кафе» — роскошном, залитом солнцем ресторане с цветными скатертями по рисункам Кэт Кидстон, джаз-квартетом на эстраде и умопомрачительной картой вин.

— Обожаю полдники, — говорит Кэролайн, набрасываясь на солидную порцию омлета и жареной картошки, как голодный каменщик.

— Понимаю, — подхватывает Рэйчел, — это все равно что завтрак со спиртным.

Все мы уже выразили разочарование по поводу отсутствия Джейми тоном дружеского понимания — дескать, карьера прежде всего, или, как высказалась Рэйчел: «Я вырву его трепещущее сердце и брошу ему, вероломному, в лицо в нашу следующую встречу, если у него все пройдет удачно, а я вдруг буду в хорошем настроении».

— Он бросил нас из-за прослушивания в театре? Он говорил, что терпеть не может театр.

— Знаю, — говорю я, — я тоже это слышала.

— И если он думает, что я раскошелюсь на билеты на его гнусный спектакль — если он получит роль, — он глубоко ошибается. Особенно после того, как он уговорил нас высидеть всю эту жуткую пьесу Беккета.

Это была постановка «В ожидании Годо», в которой Джейми был занят почти год назад. Там режиссеру, по причинам, известным лишь ему самому, вздумалось перенести действие в немецкий концентрационный лагерь.

«Это означает вызов публике», — сказал тогда Джейми.

«Так оно и есть, — мрачно заметила Рэйчел. — Меня так и подмывало вызвать распространителя билетов, избить его и потребовать деньги обратно».

— Почему вы мне раньше не напомнили? — простонала я. — Я так и не оправилась от этого зрелища.

А еще мы обсудили беременность Кэролайн — она уже на третьем месяце и выглядит, как световая реклама этого состояния. По-моему, она в своей богатой внутренней жизни не ведает о том, что такое тошнота. Кстати, у меня бывают худшие симптомы и большее вздутие живота перед месячными. Она энергично это отрицает — естественно, жалуясь, что так много ест, что на ней лопаются колготки.

И потом, как я предполагала, разговор переходит на меня.

Впрочем, я подготовилась. В смысле, к разговору с Рэйчел. Кэролайн поддержала бы своих подруг, даже если бы мы решили продать все имущество с торгов и уехать к черту на рога, например в иракский город Эль-Фалуджа. Но Рэйчел, разумеется, это совсем другая песня. Поймите меня правильно, я нежно люблю ее, но она так умна и остра на язык, всегда опережает меня на три шага, использует столько остроумия, чтобы убедить в своей правоте, и особенно искрометно делает это на публике; она вовсе не хочет, чтобы я ходила по пятам за всеми своими бывшими, и, я знаю, это потому, что она присматривает за мной, но поди угадай, с какой целью.

Я уже большая девочка.

И мне нужен муж.

— Ну что, дорогая? — спрашивает Кэролайн, нежно потрепав меня по руке. — Как продвигаются твои курсы по поиску мужей? Было бы здорово, если бы ты отложила свадьбу до рождения моего малыша, когда я опять вернусь к десятому размеру.

— Или ты все-таки взглянула в лицо непознанному и поняла, что полное родство душ у тебя только с нами? — говорит Рэйчел, и я понимаю по блеску в ее глазах, что она только разогревается для длительной перепалки.

— Если у меня с тобой родство душ, тогда храни меня Бог. Ты звонишь в эфир, когда идут «Отчаянные домохозяйки»?

Я же вам говорила, что подготовилась.

— Со мной вместе звонит половина Северного полушария. Да все подряд звонят в эфир в «Отчаянных домохозяйках». Я просто имела в виду, что если бы ты хотела замуж, то вышла бы уже давно.

— Рэйч, ты бываешь очень жестока, пока не выпьешь, — отвечаю я, набрав полную грудь воздуха и напоминая себе, что она так говорит, потому что беспокоится за меня. Но… ну да…

Почему она так резко настроена против? Это очень деликатная тема, это моя личная ахиллесова пята. Если Рэйчел хочет поупражняться в остроумии, почему бы ей вместо этого не высмеять мою стрижку?

— Я всего лишь указываю на очевидное, Эмилия. Если ты хочешь острых ощущений, просто прими пилюлю и запей.

— Девочки, — тактично вмешивается Кэролайн, — я не затем трачу десять евро в час на приходящую няню, чтобы слушать ваши свары. Рэйчел, уймись.

— Извини, — отзывается та, но на настоящее раскаяние это не похоже.

— Ладно, проехали, — отзываюсь я, но тоже неискренне.

— Ну, так как идут дела?

— Вкратце или подробно?

— Конечно, подробно.

Я отпиваю еще глоток сансерре и собираюсь с силами.

— По-видимому, для того чтобы завлечь мистера Фурора, мне надо обойти всех своих бывших мистеров Проколов. Начиная с самого начала и далее по списку.

— О бож-ж-же!!! — восклицает Кэролайн. — Грег Тэйлор? Шутишь, что ли? И ты собираешься увидеться с ним снова спустя… сколько же прошло?

— Двенадцать лет, — мрачно отвечаю я.

— И что ты ему скажешь?

— Я точно представляю, что скажет он, — говорит Рэйчел. — «Сколько подать на бедность?»

— Пока не знаю, — отвечаю я, игнорируя Рэйчел. — Преподавательница предложила нам список вопросов, которые следует задать, чтобы оценить, что я делаю не так, но я полагаю, что буду действовать по обстоятельствам.

— А знаешь ли ты, чем он сейчас занимается? — волнуется Кэролайн.

— М-м-м, дайте-ка попробую угадать, — язвит Рэйчел. — Сидит в тюрьме? Отпущен на поруки? Или, может быть, он в психушке?

— Не уклоняйся от темы, — говорит Кэролайн, — мне надо в туалет, но я скоро вернусь. В последнее время я так одомашнилась; мне нужно переживать и за других.

— Ладно, — заявляет Рэйчел, вставая из-за стола. — Выйду-ка я наружу курить куры.

— Как-как?

— Никогда раньше не слышала, что ли? Это наша молодежь на работе так говорит: одновременно курить и строить куры.

Когда они обе удаляются, меня посещает еще одно воспоминание…




Время: 13 июля 1985 года. Я так точно помню эту дату, потому что шел гигантский благотворительный рок-концерт «Защита жизни» в пользу африканских голодающих.

Место: клуб «Олд весли регби» в Дублине.




Два внушительных видеоэкрана приковывают к себе все внимание в баре, оба настроены на прямой репортаж со стадиона Уэмбли. На эстраде как раз появились «Куин» и с топотом урезали зажигательную версию «Богемской рапсодии». Даже оркестровая вставка посредине звучала невероятно. Вся публика — и счастливчики там на стадионе, и здесь в Дублине, — понятное дело, с ума сходила.

— Вы смотрите величайшее шоу в мире!!! — кричит в камеру организатор акции Боб Гелдоф, — так что отрывайте свои задницы от стульев и давайте побольше денег!!! Ну?!!

Мы с Джейми взгромоздились на высокие стулья у стойки бара — отличный наблюдательный пункт.

— Вау! — мы поражены потрясающим представлением «Куин».

— Фредди Меркьюри неправдоподобно хорош, да? — говорю я, сраженная его оперной силушкой.

— Знаешь, я слышал, что он гей, — сообщает Джейми, кажется, наслушавшись сплетен в парикмахерских.

— Ну да, — усмехаюсь я. — Скажи еще, что Джордж Майкл — гей. Или что кто-то женился и счастлив в браке, как — ну, не знаю, — как Элтон Джон.

— А где Грег?

— А кто следующий, Брюс Спрингстин?

— Эмилия, это бесполезно.

— «Бумтаун Рэтс»?

— Говорю тебе, это бессмысленно. Перестань уклоняться от темы и скажи, где твой бойфренд.

Отпиваю глоток пива «Риц» и нервно покручиваю длинные сережки-перышки. Я ужасно боялась этого вопроса.

Дело в том, что Грег ухаживал за мной почти год, а теперь я не знаю, где он. Время сейчас бойкое. Сегодня все гуляют. Здесь сидит половина ДУКа.

Кроме Грега.

Он вообще не отвечает — ни на мои звонки, ни на записки. Я тянула время, чтобы ничего не сообщать Очаровательным девушкам, как только могла, потому что знаю, какова будет их реакция, но, кажется, больше тянуть нельзя.

— Эмилия! Что случилось?

— Я не знаю, где он. Он мне не звонил с… ох, не помню точно…

Я очень стараюсь говорить небрежно, но актриса я никудышная. Джейми видит меня насквозь.

— Нет, помнишь. С каких пор?

— Ладно. Две недели, четыре дня и… э-э… примерно тринадцать часов.

Теперь Фредди Меркьюри распевает «Дурацкая штучка под названьем любовь».

Из-за этого дурацкого совпадения я готова расплакаться.

— Джейми, я не знаю, что делать; у меня уже ум за разум заходит.

— Перестань, девочка. — Джейми в утешение обнимает меня одной рукой. — Он водил тебя к своим друзьям, и это было всего недели три назад.

— Д-да, — соглашаюсь я, но неуверенно, главным образом потому, что тогда Грег провел почти весь вечер за разговорами с Сандрой Суитмен, пробивной красавицей с первого курса ДУКа. Без преувеличения. Она победила на выборах в студенческий союз, причем резко изменила расстановку сил между партиями, и в придачу студенты сперли все ее постеры размером с уличный рекламный щит, на которых она выглядит невероятно привлекательно, почти как Люси Эвинг, героиня сериала «Даллас», и развесили у себя в спальнях. — Я надеюсь, что Грег не звонит мне потому, что так любит меня, что не может заставить себя подойти к телефону…

Я умолкаю, запнувшись, и замечаю на лице Джейми недоверие пополам с жалостью.

— Ну, ты сама знаешь, что я на это скажу, — мягко говорит он.

— Наверно, но все равно скажи.

— Это все равно что заявить: «Ах, мне так нравится эта песня — век бы ее не слышать». Или: «Мне так нравится этот фильм — никогда в жизни больше на него не пойду». Вроде того, что я думаю про «Клуб „Завтрак"».

— По-моему, ты прав. — Я еще раз отхлебываю «Риц» и отчаянно стараюсь, чтобы голос не дрожал. Бар «Весли» набит битком, еще не хватало разрыдаться на публике.

— А ты знаешь, почему Джерри Холл не вышла замуж за Брайана Ферри? — спрашивает Джейми, пытаясь, благослови его Бог, вывести меня из уныния.

— Нет. Почему?

— А тебе бы понравилось быть Джерри Ферри?

И тут из туалета возвращаются Рэйчел и Кэролайн, до неотличимости похожие на Кристал Каррингтон и Алексис Колби из «Династии», в узких прямых юбках, в блузках с плечиками. Одно выражение лиц чего стоит.

— Как вы долго, — жалуется Джейми, — я уже собирался сходить за вами. Еще чугь-чуть — и вы пропустили бы своего ненаглядного Дэвида Боуи.

— Ну и что, — говорит Рэйчел, садится напротив и берет меня за руку. Я с подозрением ощетиниваюсь, потому что Рэйчел обожает Боуи; она его весь день ждала.

Тут нужно заметить, что Рэйчел — первая, у кого в спальне появился постер Дэвида Боуи в роли Зигги Стардаста, когда все остальные еще перлись от Донни Осмонда и Дэвида Кэссиди. Она до сих пор вела с Джейми жаркие споры о Тощем Бледном Герцоге, хотя главная претензия Джейми к нему заключалась в том, что он назвал сына Зоуи Боуи.

«Всякий, кто способен так издеваться над невинным ребенком, — говорит Джейми, — не заслужил ничего лучшего, чем подвизаться в местной пантомиме».

Кэролайн сразу берет быка за рога.

— Представь, мы слышали новость хуже некуда и не знаем, как тебе сказать, — потрясенно говорит она мне.

— А сказать надо. Иначе какие же мы друзья? — выпаливает Рэйчел.

— Что? Что сказать?

— Вот что, — говорит Кэролайн. — В уборной я встретила свою соседку, Сару Дэйли…

— Ну и?

— А ты знаешь, что ее сестра гуляет с Питером Хьюджисом?

— Теперь знаю.

— А знаешь, что его брат играет в регби с Грегом?

— Пожалуйста, не томи, скажи сразу, что ты слышала, а то я с ума сойду.

В горле у меня нервный комок — не знаю почему. А еще я еле сдерживаюсь, чтобы не заорать от нетерпения.

— Так вот, — эстафету принимает Рэйчел. — Сара играла прошлым вечером в вопросы и ответы с сестрой, Питером и толпой его приятелей, а один из них в команде «Лейнстер» с Грегом…

— Нет, ты все неверно рассказываешь, — прерывает Кэролайн, — брат Питера, Шеймус — это он в команде с Грегом. Помнишь? Парень, который провалил финальный верняк три раза подряд. Ой, да ты знаешь, о ком я говорю, — высокие брови, низкий ай-кью.

Я понимаю, что обе они искренне пытаются мне помочь и хотят только добра, но больше я этого не вынесу.

— Девочки, какая разница, как и с кем играет брат Питера — да хоть с Рональдом Рейганом в прятки — что такое вы слышали про моего бойфренда?

Они прячут глаза.

— Он встречается с Сандрой Суитмен, — наконец произносит Рэйчел. — Это вкратце, для ясности.

— Что?! — Я сдерживаюсь изо всех сил, но слезы уже полились, как из прохудившегося ведра.

— Погоди, погоди, — уговаривает меня Джейми, перейдя в мой угол. — И вы это слышали от друга брата поклонника сестры соседа?

— Э-э… да, — говорит Кэролайн.

— Ну да, это почти что Си-эн-эн, — ехидничает он.

— Это неправда, — рыдаю я в пивную кружку, — Грег сказал, что любит меня.

— Что? — говорит Рэйчел. — Когда?

— Тем вечером в гостях, на заднем сиденье машины.

— Так прямо и сказал?

— Ну… я сказала, что люблю его, и спросила, чувствует ли он то же самое, и он не отрицал. А потом ушел обратно в дом и весь вечер болтал с Сандрой.

На сцене сейчас Дэвид Боуи, он поет песню «Современная любовь».

— Это была наша песня, — рыдаю я, как пятилетняя.

Остальные в утешение обнимают меня, а затем наступает худший момент в моей семнадцатилетней жизни.

Я вижу Грега. С Сандрой Суитмен. В баре полно народу и накурено, но это точно они. Словно в подтверждение их полнейшего согласия, он надел модные брюки, как из сериала «Полиция Майами», а она — белый облегающий жакет с юбкой цвета вырви глаз. Она, тоненькая блондинка, по-свойски прижимается к нему, а толпы ее приятелей из проклятого студенческого союза наперебой предлагают им выпить.

Единственное, чего я сейчас хочу, — заползти под стол и выпросить у небес аневризму, сердечный приступ или любую другую медицинскую причину избавиться от всего и сразу, но тут из-за стола поднимается Рэйчел.

С характерным выражением лица отважной амазонки, еще страшнее тех девушек, что снялись в клипе Роберта Палмера «Подсевшие на любовь», она подхватывает пинтовую кружку пива «Фюрстенберг» и направляется прямо к Грегу и Сандре.

Даже сквозь шум, и песню Боуи, и вопли фанатов на стадионе Уэмбли я отчетливо и ясно слышу голос Рэйчел. И модно постриженный Грег слегка побледнел, когда увидел, как она шествует к нему в своем самом устрашающем виде.

— Эмилия слишком добра, чтобы высказать тебе все это в лицо, — рычит она на него, а переполненный бар боязливо затихает, — так что за нее это сделаю я. Ты гнусный лживый мошенник, и если еще раз к ней подойдешь, я это повторю.

С этими словами она выплеснула пинту пива ему в лицо, с размаху швырнула бокал об пол и удалилась туда, где с открытыми ртами сидели мы.

— Вопрос решен, — произносит Рэйчел. — С тобой все в порядке?

Я онемела от потрясения, так что все наши чувства выражает Джейми:

— Поздравляю тебя, Рэйчел. Ты стала моей личной героиней.




ГЛАВА 4

КТО СКАЗАЛ, ЧТО ТОЛЬКО ЖЕНЫ МАФИОЗИ

НОСЯТ КОЖАНКИ?


В минуты самого черного отчаяния, когда я думаю, что Великий Космос навеки отказал мне в праве найти спутника жизни и в очередной раз убеждаюсь, что обречена провести в одиночестве остаток своих дней, к жизненному оптимизму и надежде, что все еще впереди, меня возвращает яркая, светлая мысль о Кэролайн и Майке и об их идеальном браке.

Кэролайн и Майк — из тех супружеских пар, на которые вы смотрите с восторгом и благоговейным трепетом. Он прекрасен, как и она, она обожает его, а он боготворит ее настолько, что если бы Кэтрин Зета-Джонс ради него бросила Майкла Дугласа, ей не стоило бы даже надеяться, что Майк это вообще заметит. Они счастливы без оговорок — так, что не подкопаешься. Даже если я раздумываю, не лучше ли прожить жизнь одной, то на ум мне тотчас приходят Кэролайн и Майк, и я говорю себе «нет». Неважно, что по этому поводу думают другие. Истинная любовь существует, а брак все-таки стоящая вещь. И, по-видимому, чрезвычайно стоящая.

Мы уже заканчиваем полдник, когда за Кэролайн заходит Майк, неся букет лилий-звездочетов, ее любимых.

— Ну и как вам новое шампанское? — спрашивает он, чмокнув в щечку меня и Рэйчел, но сперва крепко обняв сияющую жену и вручив ей букет, словно был с ней в разлуке месяц, а не пару часов.

Я говорила уже, что Майк не только первый претендент на титул Мужа и Отца года, что он до неприличия богат и вдобавок большой весельчак? К тому же он невероятно красив: высокого роста, широкоплечий, внешность интеллигентная; у него ярко-синие глаза и утонченно хорошие манеры; разговаривая с кем-то, он действительно слушает собеседника и интересуется его словами, и это не поза. За возможность снять его в рекламе Ральф Лорен мог бы убить-зарезать.

Он и есть тот высокий стандарт, по которому я бессознательно измеряю всех своих будущих бойфрендов, любовников, пассий и мужей.

Он нравится даже Джейми.

— В сущности, мы трезвы на удивление, — отвечает Рэйчел. — Сами не понимаем.

— А чем вы будете заниматься днем? — спрашивает Кэролайн на прощание. Я что-то бормочу о походах по магазинам, но, прежде чем мне удается вымолвить пять заветных слов — сезонная распродажа по сниженным ценам, — Рэйчел успевает заказать еще одну бутылку сансерре.

— Давай тяпнем, — предлагает она мне, когда счастливая парочка удалилась. — Гулять так гулять.

— Рэйчел, можно задать тебе один вопрос?

— Только не о том, сколько мне на самом деле лет. Как сказал Оскар Уайльд, женщина, которая не скрывает своего возраста, не постесняется сказать все что угодно.

— Ты хоть раз завидовала Кэролайн с Майком?

Она чуть не подавилась вином:

— Ты в своем уме? Или наглоталась моющего средства?

— Я серьезно.

— Я тоже. Почему я должна завидовать кому-то просто потому, что они женаты? У меня нет абсолютно никакого желания возвращаться в страну вечной любви и брака, потому что я уже там побывала, и это полная дрянь. Просто посмотри на меня, Эмилия. Когда-то я была такой, как ты. Романтичной идеалисткой, верящей в сказочное «жили долго и счастливо». Такой, как я есть, — она грозно указывает на собственное лицо, — я стала после двух замужеств. Теперь я гляжу на мир с высоты своих сорока лет и не собираюсь рисковать жизнью даже из-за самого распрекрасного принца. Извини, но иногда я люблю надраться в субботу с друзьями, если мне этого хочется. Я люблю курить в постели. Я люблю поесть, или поголодать, или покутить в ресторане — в зависимости от настроения. Грустное одиночество — маркетинговое понятие, навязанное нам через Голливуд, его не существует в природе, и чем скорее ты это поймешь, тем лучше. Жить самой по себе — прекрасно, и ты это знаешь.

— Скажи, Рэйчел, ты действительно хочешь прожить свой век одинокой и бездетной?

— Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, — да.

— И поэтому ты так против этих моих курсов?

— Да нет, я просто не могу видеть, как ты мучаешься, вот и все. По-моему, ты еще не оправилась от душевной катастрофы после расставания с тем, чье имя навсегда останется неизреченным. Но ты явно пошла на поправку, и мы все за тебя рады. Зачем же тебе опять рыться в прошлом и раскапывать свежую могилу? Мне кажется, если ты от многого отделаешься, то выиграешь еще больше.

Меня, как всегда, бросает в дрожь при упоминании того, чье имя навсегда останется неизреченным, но, возможно, мне следует несколько прояснить ситуацию. Он из ЮАР и теперь навсегда вернулся в свой Йоханнесбург. Вот что думают об этом Очаровательные девушки, в произвольном порядке.

Джейми: «Если бы ты вышла за него замуж и он утащил бы тебя с собой на родину, помяни мои слова, сидела бы ты сейчас в грязной лачуге и писала бы нам письма типа: "Умоляю, пришлите пенициллин"».

Рэйчел: «Или так: "Дорогие мои. Угадайте, кто сегодня заехал в нашу деревню. Боб Гелдоф! Если повезет, то к 2020 году у нас проведут водопровод. P. S. У меня наконец-то нашли брюшной тиф. Высылаю вам обратно присланные мне тени для век, потому что мой муж говорит, что косметика — дело рук Сатаны. Если бы вы могли взамен прислать нам рифленой жести для крыши, я была бы очень благодарна"».

Кэролайн: «Дорогие Очаровательные девушки. Вот уже пятнадцать лет, как никто из вас к нам не наведывается. Может, это потому, что вам не нравится уборная во дворе?».

Снова Джейми: «Дорогие мои! К сожалению, мне придется вернуть вам прекрасные сандалии "Маноло Бланик", которые вы так любезно прислали мне на день рождения. Стыдно признаться, но они шли до меня три с половиной года по милости почты. Увы, их сразу и навсегда невзлюбили старейшины племени в нашей деревне, и к тому же моему мужу больше нравится, когда я хожу босая».

Рэйчел возвращает меня в настоящее, разглагольствуя:

— У тебя неизлечимо оптимистичный взгляд на брак, Эмилия, ты веришь во всякую хренотень. Извини, но зачем тебе встречаться с лжецом и обманщиком Грегом Тэйлором? Разве он не разбил твое сердце вдребезги? Да еще публично, что хуже всего.

— А знаешь, я тебя так за это и не поблагодарила.

— За что?

— За то, что ты расправилась с ним от моего имени. Но разве жизнь не была тогда намного проще? — задумалась я вслух, разливая вино по бокалам.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, если тебе понравился парень, то все было понятно. Одна из нас сразу подходит к нему и говорит: «Ты нравишься моей подружке, хочешь с ней встречаться?»

— И таким образом можно не переживать, что он откажет.

— Совершенно верно. А когда приходит время разругаться, а оно неизбежно приходит…

— Обычно после двух недель медленных танцев в клубе «Весли» и пары поцелуйчиков.

— …то за тебя это делают друзья. Или сообщают тебе в туалете, что его друг передал им, что все кончено. Все просто.

— Обидно было до чертиков, но метод всегда срабатывал.

Мы обе заливаемся смехом, поскольку нас уже пробирает сансерре.

— И что же ты затеваешь? — спрашивает Рэйчел.

Я отпиваю еще вина. Она так серьезно настроена против моих курсов, что как пить дать разозлится, если я выложу ей свои планы, но мне теперь наплевать. Я взрослая женщина и обойдусь без чьих бы то ни было благословений.

— Выполнить домашнее задание.

— Домашнее задание? Они что, еще и экзаменовать тебя будут, и выдадут диплом?

— Будешь издеваться — ничего не расскажу.

— Извини, продолжай.

— Ну, Ира Вандергельдер сказала, что…

— Как ты можешь произносить это имя с такой серьезной рожей?

— Да ты дашь мне договорить?! В общем, один из общеизвестных принципов маркетинга, которым учат в Гарварде, — приведение продукции в товарный вид. Продукт, который я продаю, — это я сама, так что мне надо немного обновить гардероб. Приодеться, понимаешь ли. Как будто я собираюсь на собеседование на новую работу.

Рэйчел смотрит на меня, в глазах у нее чертовщинка, и мы сразу забываем все наши дрязги.

— Ну, дружок, тогда ты правильно выбрала, с кем напиваться.

Еще после одной бутылки я обнаруживаю, что где-то бросила машину и стою в одних трусах и лифчике (слава богу, из одного комплекта) в примерочной бугика «Столичный шик» — суперкрутого заведения, которым владеет и управляет Рэйчел.

Когда мы туда добрались, магазин был уже закрыт, но Рэйчел вломилась, чуть не потревожив сигнализацию, — до того мы были пьяны, завела меня в примерочную и рявкнула, чтоб я раздевалась.

— Отлично. Сейчас я все объясню, — говорит она, появляясь с пятью разными предметами туалета, переброшенными на руку. Ни в один из них я не влезу даже под угрозой расстрела. — Существует два основных женских типа. Тип бикини и тип закрытого купальника. Ты — классический пример боди-бикини, поддержанный изнутри закрытым купальником по двадцать пять евро за пару от «Маркс и Спенсер» с саронгом в комплекте. Я всегда говорю клиентам, что среднего возраста официально достигаешь тогда, когда обнаруживаешь, что бродишь по женскому отделу малых размеров и говоришь: «Поглядите-ка — какие милые свободные брючки».

— Рэйчел, ты уже пьяная. Теперь тебя даже через переводчика не поймешь.

— Нет-нет, послушай, — бормочет она. — Взгляни на себя. Фантастическая фигура. У тебя тело — как у римского атлета. Почему ты напяливаешь на себя старушечьи тряпки? Есть женщины, которые выкладывают бешеные суммы на косметическую хирургию, чтобы добиться такой фигуры, как у тебя, а что ты с ней делаешь? Носишь свитера мешком и джинсы, и это тебе абсолютно не идет.

Она права. Я — ходячий кошмар стилиста, мое имя никогда не появится в списке «самых элегантных». Николь Кидман, Кейт Бланшетт, Хилари Суонк и прочие никогда не потеряют из-за меня сон и аппетит.

— Это все из-за работы, — слабо защищаюсь я, — на телевидении никто не наряжается. Наша контора носит такой ширпотреб, что, если я приду вся намарафеченная, они, наверно, вызовут охрану. А на утренних съемках девяносто процентов времени так холодно, что мне все равно, как я выгляжу. Мне просто хочется согреться. Удобство для меня всегда выше моды.

— Эмилия, послушай меня. Ты считаешь, что я думаю, будто твои курсы — одна большая куча конского навоза.

— Да, я смутно догадывалась, каково твое мнение.

— Но есть одна вещь, которую я могу для тебя сделать. Оградить тебя от твоего прирожденного стремления одеваться, как эстонская бортпроводница.

— Огромное спасибо, я просто буду оставлять чувство собственного достоинства за дверью, когда иду гулять…

— Заткнись и надень вот это, — она сует мне нечто, для меня выглядящее как наряд из кабаре «Мулен Руж». Черный узкий корсет с двумя лямочками в красную полоску и облегающий кожаный жакет. А к ним прилагается, если это конечно не в шутку, черная замшевая мини-юбочка. В таком прикиде, мелькает у меня в голове, я буду выглядеть, как гвоздь автошоу «Тачку на прокачку».

— Ты что, шутишь? — я разражаюсь смехом, высунув голову в салон из примерочной.

— А что такого?

— Слушай меня внимательно. Во-первых: я не певица Бейонс Ноулз и не выступаю сегодня вечером на подмостках кабаре. Во-вторых: я не собираюсь заниматься индивидуальным предпринимательством на панели. В-третьих: тебе ничего не говорит выражение «ворона в павлиньих перьях»?

— Просто примерь, я большего не прошу, — медовым голосом отзывается Рэйчел, исчезая на лестнице, ведущей наверх, в зал распродаж. — Магазин пустой, кроме меня, никто тебя не видит.

Через минуту она возникает снова, размахивая бутылкой «Вдовы Клико».

— Когда закончишь, тебя ждет стаканчик шипучки.

— Ладно, ладно, — неохотно соглашаюсь я, — но только потому, что ты меня напоила. И если здесь ведет запись камера наблюдения, я тебя убью.

Две минуты спустя я выхожу из примерочной в шоковом состоянии. Рэйчел абсолютно права, наряд действительно подошел. К моему удивлению, я не чувствую себя ни смешной, ни вульгарной, ни старой теткой. Это удобно, привлекательно и…

— Вау!!! — выкрикивает Рэйчел, обходя меня кругом. — Боже мой, как я обожаю свою работу! Я думала — будет неплохо, но, детка, ты только погляди!! Скарлетт Йоханссон отдыхает!

— Ох, Рэйч, я в восторге! Никогда не думала, что скажу такое, но ты заслуживаешь почетной грамоты как единственная женщина, уговорившая меня вернуться к мини-юбке впервые за десять лет. Мне все равно, сколько это стоит. Беру.

Она наполняет шампанским два огромных бокала и один протягивает мне:

— За счет заведения.

Этот широкий жест искупает все ее прежние возражения против моих курсов.

Да, Рэйчел такая. Только что вы служили мишенью ее острот и шпилек, хорохорились и петушились, лишь бы не потерять при ней лица, как вдруг она ошеломляет вас своим великодушием, и вы расстаетесь со слезами на глазах.

Наверное, каждому в жизни встретилась хотя бы одна Рэйчел. Я уже говорила: с ней я чувствую себя так, будто попала в отель «Алгонкин» в Нью-Йорке двадцатых годов и, одетая в прямое платье и шляпку колоколом, курю сигареты с мундштуком и попиваю мартини в порочном кружке Дороти Паркер.

— Нет-нет, что ты, я не могу принять такой подарок, это слишком…

— Если уж ты решила пройти эти долбаные курсы, так хотя бы оденешься прилично.

— Ой, Рэйчел…

— И слышать ничего не хочу. Можешь считать это преждевременным подарком на день рождения, но запомни мои слова: если тебе действительно нужен муж и если ты в таком виде его не зацапаешь, тогда зачем он вообще нужен?

Я делаю круг по салону, легкая, как воздушный шарик, с головокружением от шампанского, чувствуя себя стильной, модной и — других слов не подобрать — молодой.

— Будь осторожна со своими желаниями, Эмилия. Это все, о чем я прошу.




ГЛАВА 5

ПЕРЕСМОТР ПРОШЛОГО


Разыскать Грега Тэйлора, или человека-свинью, как прозвал его Джейми («он же не совсем свинья, но и не совсем человек»), оказалось гораздо проще, чем я ожидала. В первую очередь я обязана этим Дублину. Это величайшая в мире деревня. Если вы чихнули в автобусе в районе Дэлки, по прибытии в парк Стивенз-Грин кто-нибудь обязательно поинтересуется, где вы подцепили эту жуткую пневмонию.

Все всех знают. Хорошо это или плохо — зависит от вашей точки зрения. Как выражается Рэйчел, Дублин расползается во все четыре стороны, как на дрожжах, превращаясь в гигантский мегаполис, если вы настойчиво ищете встречи с кем-то конкретным, но немедленно сжимается до размера пятицентовой монеты, если вы от кого-то прячетесь.

Итак, я должна изложить небольшую предысторию. Мать Грега, надо отметить, в дни нашего с ним знакомства была очень успешной предпринимательницей. В середине восьмидесятых, когда везде царил спад и людей направо и налево увольняли по сокращению штатов, его отец тоже потерял работу и никак не мог найти другую. Тогда его матушка взяла инициативу в свои руки и открыла высокоприбыльный бизнес по дизайну интерьеров — студию Тери Тэйлор.

Пока ирландская экономика накрывалась глубоким медным, так сказать, тазом — в восьмидесятые годы Ирландия была отнюдь не райским местечком, — Тери обустраивала салоны «роллс-ройсов» арабских шейхов и обставляла пентхаусы в пятизвездных отелях, не жалея расходов. Она постоянно появлялась в глянцевых журналах с советами в духе того, каким должен быть цвет абажура в гостиной, ориентированной на север, или почему персиковый комплект сантехники с соответствующим кафелем в тон ни за что не устареет. Помните, это было время, когда обшивать комнату деревянными панелями считалось верхом утонченности, а рулончики туалетной бумаги накрывали куколками в оборках и кринолинах.

Тери также заслужила звание первого дизайнера, начавшего внедрять в Ирландии фэн-шуй, и с начала девяностых развернула обширную рекламную кампанию, предлагая услуги по перестановке мебели с эффектом высвобождения скованной энергии и преображения жизни клиента.

Или, по крайней мере, так предполагалось в теории.

Я так и слышу насмешки Джейми по этому поводу: «И если я уберу телевизор из юго-западного угла — угла родственных связей, — то найду свою истинную любовь? И так она сделала состояние? В сущности, чужое одиночество — это поле ее деятельности».

И вот утром в понедельник, пытаясь прийти в себя после субботних возлияний, спозаранку и на свежую голову я появляюсь на рабочем месте с чашкой кофе в руке и с удовольствием обнаруживаю, что все остальные уже сбежали из офиса в столовую на утренний чай для актеров и остального персонала.

Я в одиночестве. Отлично.

Уж поверьте мне, предстоящий разговор — не для посторонних ушей.

Я раскрываю дублинские «Желтые страницы» — вот оно: «Студия дизайна Тери Тэйлор. Сделайте свой дом прекрасным с помощью комплексных услуг по дизайну интерьера. Взгляните на наши лучшие демонстрационные залы. Обращайтесь за консультациями по телефону: (01) 43381903/087 867 7831».

Я беру телефонную трубку и делаю глубокий вдох, затем вешаю трубку, затем беру ее снова, устраиваю сеанс креативного воображения: я в платье от Веры Вонг, с безликим женихом, затем снова вешаю трубку.

Боже мой, боже мой, боже мой, боже.

Разве нельзя найти себе мужа более легким способом? Может, есть еще какой-нибудь Интернет-форум для тех, кому за тридцать пять, о котором я еще не знаю? www.sivokobyll.com?

И тут мой взгляд падает на экран в углу кабинета, демонстрирующий запись из телестудии.

Всю его поверхность занимает Кара О'Киф, играющая главную героиню «Кельтских тигров», с глицериновыми слезами — старый актерский прием увлажнения глаз без побочных эффектов в виде сопливого носа, — медленно прокладывающими дорожки по толстому слою ее грима.

Героиня Кары Гленда — персонаж в стиле «наша милая недалекая соседка», который чрезвычайно популярен у публики, как наш ответ Дженнифер Энистон в «Друзьях». К сожалению, жизнь не уподобляется искусству. На самом деле она надменное и высокомерное самовлюбленное существо, и назвать ее ходячим кошмаром для сотрудников значит обидеть кошмары. Я не шучу — в интервью она описывает себя как «жемчужное зерно в скучной серой жизни публики». Уверяю вас, что такое же отношение у нее и к работе. Ее капризы повторяются с ужасающей регулярностью и уже стали основой для легенд в съемочном отделе наверху, где ходят слухи, что а) ее эпизоды снимают исключительно ночью, чтобы при свете дня она могла возвратиться в свой склеп, и б) что она пишет свои автографы кровью. Мы даже выдумали для нее прозвище: «Кара О'Киф — зеленее тоски».

— Я просто хочу за тебя замуж, Себастьян, — произносит она, изящно складывая губки, могу поспорить, в подражание Джулианне Мур. — Мне ничего больше не надо в этой жизни, только удачно выйти замуж.

Это знак. Не очень хорошо сыгранный, но все-таки знак.

Я приглушаю звук на экране и опять берусь за телефон.

Насколько это может быть сложно?

У меня ответственная должность на телевидении. Когда я работала в отделе новостей, мне случалось делать программы-интервью с важными правительственными чиновниками и задавать им действительно трудные вопросы в жестком стиле Джереми Пэксмена. Нет, серьезно: однажды у нас министр финансов чуть не расплакался. Рейтинг программы взлетел до небес.

Ладно, я сейчас отвечаю только за «Кельтских тигров», но я все еще принимаю важные организационные решения насчет… как бы это сказать… перерывов на чай и слежу, чтоб они там не перетравились несвежими булочками или апельсиновым печеньем.

А если уж я справляюсь со всем этим, то могу отважиться и на один простенький, хотя и деликатный, телефонный звонок. Если бы я вложила хоть половину той энергии, что трачу на карьеру, в поиски мужа, я давно уже была бы замужем и сейчас бы пробивала для детишек места в школе поэлитнее.

Верно. Так держать. Решение принято.

Я приготовилась снова взять трубку, как зазвонил мобильник.

— Алло, Эмилия, детка, умираю — хочу рассказать, как прошло мое знакомство в субботу с этим тупицей.

Джейми. Как всегда, вовремя. Без предисловий, без всяких светских любезностей типа «привет» или «как поживаешь» — сразу быка за рога.

— Так вот, Хосе Мигель после прослушивания пригласил меня на обед — в новый ресторан в стиле пятидесятых на Тэлбот-стрит. В двух словах: гадость почище «Хард-рок-кафе».

— Джейми, во-первых, я на работе, а во-вторых, Очаровательные девушки не хотят с тобой разговаривать, потому что ты нас в субботу бессердечно бросил.

— Ох, милая, а я-то надеялся, что ваши показательные выступления в мою честь уже кончились.

Я не могу удержаться от улыбки. На Джейми невозможно долго дуться, он сразу обезоруживает юмором и обаянием. Каждый раз со стопроцентным успехом.

— Так вот, сидим мы в этой дыре, грызем черствые чипсы и пережаренные бургеры, и Хосе Мигель говорит (кстати, он подозрительно похож на растяпу Мануэля из сериала «Фолти-Тауэрс»): «Если я возьму вас, вы должны проявлять счастье, настоящее счастье». Я и говорю: «Ну конечно! Конечно, это счастье. Я счастлив оценить эту пьесу, я счастлив получить роль…» — и уже готов сказать, что особенно буду счастлив вместе с ним, как он заявляет: «Нет-нет, вы не поняли. Вы должны проявить счастье к моему английскому». Ты что-нибудь понимаешь?

— Счастье, счастье… — повторяю я в задумчивости. — О, он имел в виду «проявить участие».

Мне кажется, я почти слышу, как широко раскрываются глаза Джейми.

— Схватываешь на лету. Если я попаду как-нибудь на шоу «Кто хочет стать миллионером» и мне разрешат позвонить другу, могу я на тебя рассчитывать?

— Ну и как, ты получил роль?

— Узнаю сегодня попозже. И сразу тебе перезвоню. Впрочем, по-моему, он в меня влюбился. Но разве его можно винить? Он всего лишь человек.

— Хорошо. А теперь перестань занимать телефон, радость моя. Я собралась звонить Тери Тэйлор, а ты меня расхолаживаешь.

— О бож-ж-же!!! И что ты ей скажешь, если она ответит? «Здрасте, вы меня не помните? Ваш сын был у меня первым бойфрендом лет двадцать назад, и я пытаюсь его отыскать, чтобы осознать, в чем я поступила неправильно со своими бывшими…» Сразу предупреди ее, что ты в своем уме, ладно? А то она не так поймет.

— Ладно, ладно, — отвечаю я, нервно чиркая на полях «Желтых страниц», лежащих передо мной. Черточки сливаются то ли в свадебную фату, то ли в безликого жениха. — Я хорошо понимаю, как смотрюсь со стороны, но если я сейчас этого не сделаю, то и никогда не смогу. Ну и что такого может случиться? Вряд ли мне еще раз доведется встретиться с этими людьми.

— А ты знаешь, чем он занимался после университета?

— Ну, я давным-давно столкнулась с Тери в супермаркете, и она сказала, что Грег уехал в Штаты, по-моему, устроился там в какую-то навороченную гостиницу ночным управляющим.

— Ночным сторожем, наверное. И что ты будешь делать, если он до сих пор за границей?

— Не знаю. Придумаю что-нибудь.

— Ты уже обдумывала этот вариант?

— Да. То есть нет. То есть… я же не обязана с ним встречаться. Я могу просто поговорить с ним по телефону, правда? Это, наверно, еще и легче. Не так неловко.

— Радость моя, когда мне обследовали прямую кишку — и то было меньше неловкости, чем в том, что ты затеваешь.

— Ну, я же не ожидаю, что выйду из этого в лавровом венке победителя, но попробовать-то можно.

— И мне тебя никак не отговорить?

— Никак.

— Отлично! Честно говоря, я не хочу за это браться. Так здорово жить с тобой в одно время!

— Отключайся, я тебе сама перезвоню.

Джейми, конечно, прав. В конце концов, прошло двадцать лет. Грег Тэйлор может находиться в любой части земного шара и заниматься чем угодно. Он уже был пробивным и честолюбивым в дни нашего знакомства; когда же Грег закончил школу, у него на лбу было написано: «Человек, который чего-нибудь добьется».

Счастливый, преуспевающий, женатый, отец кучи детей, наверное.

«А ну, — сурово командую я себе. — Соберись, перегруппируйся».

Какова моя конечная цель? Замуж к концу года…

Да, я понимаю, это трудная задача для Великого Космоса, но уж постарайтесь, пожалуйста!

Я беру телефонную трубку и набираю номер.

— Добрый день, студия дизайна Тери Тэйлор, чем можем служить?

Женский голос, громкий и радостный.

— Здравствуйте. Не знаю, можете ли вы мне помочь. Мне бы хотелось поговорить с миссис Тэйлор.

«Держись холодно и по-деловому, — говорю я себе. — Не мямли, как жертва инсульта…»

— Мне очень жаль, — женский голос в трубке и впрямь огорчается, — но Тери ушла в отставку. Конечно, она иногда заходит к нам в залы, но фактически больше не работает. Не может ли кто-нибудь из нашей студии быть вам полезен?

— Нет, я, в общем, по личному делу. Не могли бы вы мне посоветовать, как ее найти?

— Оставьте, пожалуйста, сообщение. Мы ей передадим. Она ваш друг?

Какого черта, думаю я. Я ничего не потеряю, если выложу правду.

— На самом деле мне нужно встретиться с ее сыном, Грегом Тэйлором. Мы вместе учились в университете.

— И вы устраиваете встречу выпускников, да?

Обалдеть! Как я раньше не догадалась?

— Да, что-то в этом роде. Вроде того. Полагаю, вы и понятия не имеете, в какой точке земного шара он сейчас находится, правда?

— Скорее всего, он сейчас на севере Дублина, в Рейни.

— Что вы сказали? — В моих представлениях о жизни и работе Грега Тэйлора Рейни вообще никак не фигурировал.

— Да, он доставляет заказы клиентам и сейчас повез туда занавески. Впрочем, он очень скоро вернется. Так что ему передать?




ГЛАВА 6

ТОТ, КТО СКАЗАЛ «ЭМИЛИЯ»


Самые неудобные в наше время места для разговора по мобильнику:

1) общественный туалет;

2) за рулем автомобиля, рядом с которым проезжает дорожный патруль;

3) на ответственном совещании с главой телеканала в разгар обсуждения резкого падения рейтинга «Кельтских тигров» и, что еще более неприятно, заметного снижения доходов от рекламы.

— Вот идет Палач, — шепчет мне Дэйв Брютон, пока мы все вереницей заходим в устрашающего вида конференц-зал на срочное совещание. Вызваны все главы отделов; каждого оторвали от срочных дел. А если я говорю «каждого», то и имею в виду «каждого». Сценаристы, дизайнеры, костюмеры, гримеры — все усаживаются за круглый стол с одинаково ошеломленным выражением: «А что такое случилось?»

Совещание ведет некто Филип Берк, глава телеканала, очень важная персона — фактически начальник моего начальника.

Я никогда раньше его не встречала, хотя слышала о нем как о таком же упрямом и жестком человеке, блаженной памяти Аттила, Бич Божий. Он достаточно молод для такой должности, по моим догадкам — не старше сорока, у него виски с проседью и тот изнуренный бесцветный вид, который отличает всех больших теленачальников уже после пары лет в должности.

Он не красив и не уродлив, он нечто среднее.

Писаный уродец.

Если бы его играл голливудский актер, то это был бы Шон Пенн.

К тому же я с интересом отмечаю, что он холост.

Теперь это входит у меня в привычку: где бы я ни встретила хоть полупривлекательного мужчину, я сразу смотрю ему на руки, чтобы заметить обручальное кольцо. Которого в данном случае не наблюдается. Что ж, разве можно упрекнуть девушку в том, что она хочет иметь выбор?

Филип Берк переходит прямо к делу:

— Итак, ребята. У меня есть плохие новости и новости еще хуже. С чего начать?

Долгое молчание. В конце концов, это откровенно и недвусмысленно. Наконец кто-то осмеливается пискнуть:

— Давайте начнем с плохих.

Филип Берк берет в руки компьютерные распечатки рейтингов.

— Серия «Кельтских тигров», показанная в прошлый субботний вечер, привлекла внимание менее чем четырехсот тысяч зрителей, за прошлый месяц это общая потеря целых тридцати процентов по рейтингу Нильсена. Ясно, что эта тенденция в целом неприемлема и следовать ей далее недопустимо. Есть какие-нибудь соображения по поводу причин происходящего?

Шерон Квинн, глава отдела маркетинга, пищит с места:

— Знаете, Филип, в последнее время мы наблюдаем множество фундаментальных демографических изменений в нашей аудитории и…

— И вместе с этим полную убогость самого сериала, верно? — вмешивается он.

Все удивленно переглядываются. Мы не привыкли к таким резким оценкам.

— Прошу прощения, — продолжает Филип Берк, не повышая голоса и потому еще более внушительно. — Но, за исключением «Богородичной молитвы» и повторного показа «Домика в прерии», эта программа ниже всех по рейтингу. Хоть кто-нибудь из вас смотрел субботнюю передачу? Один персонаж выходит из комы и через полчаса уже помолвлен с сестрой-близнецом своей бывшей жены! Вы что, совсем потеряли связь с реальностью?

О боже, как он ужасен…

— Извините меня, Филип, — защищается Шерон, — я согласна, что некоторые сюжетные линии несколько надуманны, но необходимо признать, что это в духе мыльной оперы. Это, возможно, единственный жанр, где персонаж выходит из душа, а мы показываем, что последние несколько лет пронеслись для него как сон. Всякий спектакль стоит на грани невероятного.

— Плохой аргумент, — говорит Филип. — Кто из вас Эмилия Локвуд?

Я робко поднимаю руку.

— А, вот вы где, — говорит он, словно раньше меня не заметил. — Я, конечно, знаю, что вы нянчитесь с сериалом, пока не вернется Джейн Лаулер, но как исполнительный продюсер — о чем вы вообще думаете?

Филип Берк рассматривает меня, как букашку под микроскопом, и у меня мелькает мысль, что он удачно подошел бы на место грозного начальника в каком-нибудь реалити-шоу типа «Подмастерье». Он смахивает на Дональда Трампа, хозяина этого шоу; я почти жду, что он покрутится в своем кожаном кресле и объявит: «Вы уволены».

Мне нужно вести себя очень осторожно, потому что, во-первых, я новичок в этой команде и почти уверена, что остальные сидящие за столом думают о том же самом, и во-вторых, сюжетные линии были разработаны за полгода до того, как меня перевели, так что я просто унаследовала всю эту бодягу типа «Я ваша давно потерянная сестра-близнец», которую показывают теперь; но, самое важное, — я полностью согласна с Филипом Берком. И он еще не знает, что дальше будет хуже. Вчера вечером я перечитывала сценарии на месяц вперед и содрогалась над еще одним «мощным» сюжетным ходом, который вводит персонажа, уверенного, что он наблюдал НЛО, хотя оказывается, что это были вечерние огни кинотеатра «Мультиплекс».

Я рыдала от смеха над этими страницами.

— Хорошо, Филип, — осторожно говорю я, — я предлагаю вернуться к изначальным принципам. Развлекать публику. По моему мнению, этот фильм должен быть драматичным, но не до нелепости, забавным, но не до степени комедии положений, и… как бы это выразиться… более приемлемым для зрителя.

Теперь все глядят на меня.

Да, все как один.

И не просто глядят, но хранят гробовое молчание. В конце концов, я у них не так долго в команде, и они наверняка совершенно справедливо спрашивают себя: это что еще за выскочка?

— Продолжайте, — нетерпеливо говорит Филип.

Теперь у меня два пути. Путь А: я делаю все, что положено исполнительному продюсеру, сижу тише воды ниже травы, слежу, чтобы сериал не превышал бюджет, и одновременно пытаюсь обуздать Кару О'Киф в ее попытках свести всех с ума.

Ах да… и постараюсь больше не напиваться на вечеринках с актерами. И тогда, если повезет, меня переведут обратно в родные пенаты, в отдел новостей, пока не поздно, и я опять начну изобретать новые способы заставить министров попотеть.

Путь Б: я сделаю что-то путное. Конечно, я здесь только временно, но у меня есть две-три идеи. Мы всегда так делали в новостях: собирались за общим столом и устраивали мозговой штурм. Я к этому привыкла, могу применить и здесь. И кроме того, мне было о чем подумать, с тех пор как меня взяли в «Кельтские тигры».

Мне абсолютно нечего терять.

Ну, кроме работы.

Прекрасно, настало время объясниться.

— Так вот, будь моя воля, я бы сделала так: во-первых, ввела бы более реалистичные сюжетные линии. Сдвинула бы «Кельтских тигров» от откровенного мыла ближе к настоящей драме. Помните «Эльдорадо» на Би-би-си?

За столом дружно кивают.

— Он провалился, потому что зрители не хотели после тяжелого трудового дня созерцать сладкую жизнь в солнечной Марбелье на Коста-дель-Соль. Основной закон телевидения — знать свою аудиторию. Мы должны отражать то, что сейчас происходит в обществе. Успешный фильм — это отчасти мыльная опера, отчасти серьезная драма и отчасти легкая комедия. Мы должны опираться на все три жанра, иначе никуда не продвинемся. И нам очень помогли бы актеры, которые действительно умеют играть.

Не могу поверить, что произнесла это вслух, но какого хрена. Меня понесло.

— Помните последний сюжетный ход, когда три озверевших наркоторговца захватывают пивную и берут половину посетителей в заложники? Они так кровожадны, что их можно назвать Тресь, Хрусть и Шлеп. Но когда я увидела, что у моей малолетней крестницы завелись вши, это взволновало меня гораздо больше.

Раздаются тихие смешки, но все взгляды до сих пор устремлены на меня.

— Должен сказать, что ты права, — говорит Дэйв Брютон. Я улыбаюсь ему, обрадовавшись, что он меня поддерживает. — Я лично считаю, что эта сцена была бы на своем месте в фильме братьев Коэнов.

Новый всплеск смеха снимает напряжение, хотя Шерон из отдела маркетинга глядит на меня с изумлением первобытного человека, который впервые увидел огонь.

— Хорошо, хорошо, — одобряет Филип. — Что еще?

— Ну, есть еще одна испытанная и проверенная формула повышения рейтинга, — отвечаю я.

— Какая? — Филип обращается ко всем присутствующим, но смотрит на меня.

— Смерть главного героя.

Молчание.

И тут звонит мой мобильник, громко и настырно. Я скачала для звонка гадкую мелодию «Крейзи фрог», чтобы позабавить Эмму, старшую дочь Кэролайн.

— Извините, — я краснею до корней волос и прячу телефон. — Я лично отправлюсь зажигать с кем бы то ни было только после совещания.

Нервные смешки, которые обрывает Филип:

— Итак, изложите все одной фразой.

— Меньше мыла, больше дела.

— Хорошо, Эмилия Локвуд, предлагаю договор. Плохая новость: я хочу, чтобы вы остались в сериале, и даю вам шесть месяцев на достижение результата. А результатом я называю зрительскую аудиторию числом в миллион. Иначе — и это новость еще хуже — мы закроем «Кельтских тигров».

Уинстон Черчилль однажды мудро заметил, что ложь успевает обойти половину земного шара, пока правда встает с постели и натягивает брюки.

Так было и после совещания. Не успела я вернуться в съемочный отдел, как мельница слухов заработала на предельных оборотах.

— Божью Кару О'Киф сократят. Это стопроцентно верно, — слышу я шепот, разносящийся по офису, как игра в испорченный телефон.

— О господи! Без телевидения она ничто.

— Неправда. Она лакомый кусочек для любого крокодила.

— Это послужит ей уроком. Такая женщина, заполняя анкету, должна в графе «Род занятий» писать «домохозяйка». Только надежное заклинание безработицы научит ее хорошим манерам.

Я лишь улыбаюсь, ничего не говорю и направляюсь к своему рабочему месту. На этот костер я могу пописать и попозже, как сказал бы Джейми. Я делаю глубокий вдох, шлепаюсь в кресло и отчаянно пытаюсь сосредоточиться.

Шесть месяцев, чтобы переделать сериал.

Шесть месяцев.

Ну что ж, это не так уж плохо. Да, конечно, я надеялась вернуться в отдел новостей пораньше, но раз уж не получается, то надо приложить максимум усилий и справиться, заслужив поощрение.

В конце концов, что уж такого плохого может случиться?

Я поменяю формат сериала, это станет катастрофой, и меня уволят.

Черт побери.

Нет, нужно думать о позитиве. Если уж в меня верит Филип Берк, тут…

Тут я вспоминаю.

В разгар совещания у меня зазвонил мобильник. Я выуживаю его из битком набитой сумочки и прослушиваю голосовую почту.

— Привет, Эмилия, сколько лет, сколько зим. Это привет из прошлых лет, Грег Тэйлор. Секретарша дала мне твой номер и сказала, что ты меня ищешь. Это насчет встречи выпускников?

Господи боже мой.

Десять минут назад мне удалось убедить главу телеканала дать «Кельтским тиграм» отсрочку от казни, а теперь один звук голоса Грега Тэйлора превращает меня в трясущийся кисель.

Все хорошо, убеждает меня внутренний голос, тебе не обязательно отвечать на звонок. Никогда не поздно сбежать и начать новую жизнь где-нибудь на Внешних Гебридах. Там никто не знает, что ты ненормальная.

И тут на пороге появляется Дэйв:

— Слушай, Эмилия, мы можем поговорить?

Я погребаю мобильник поглубже под курганом неподписанных контрактов и пытаюсь принять деловой и занятой вид.

— Да, заходи, Дэйв.

— Я просто хотел тебя поздравить. Ты устроила настоящее представление. Только из-за тебя Палач помиловал нас и вытащил из веселенькой очереди на биржу труда. Ты держалась великолепно и сумела ему подыграть. И, по-моему, твои предложения насчет сериала очень хороши. Если бы мне пришлось снимать еще одну серию с такими, например, репликами: «Я люблю тебя, Чери, но после перемены пола еще больше люблю себя», я бы взвыл.

— Спасибо, Дэйв, я высоко ценю твою поддержку. Понимаешь, я не хочу превращать сериал в унылую тягомотину, где самое драматическое событие — открывание консервной банки, но думаю, что немного реализма пойдет ему только на пользу.

Он одобрительно присвистывает:

— Детка, у тебя, однако, тяжелая задача. Миллион зрителей за полгода? Вот это цель. Вот это срок.

— Мы сможем. У нас отличная команда. Придется только кое-что поменять.

Достаточно ли уверенно это звучит?

— Ну, удачи тебе, родная. Если кто-нибудь и сможет это сделать, так только ты.

Я растроганно улыбаюсь ему.

— Я знаю, что в следующие несколько месяцев тебе придется туго, Эмилия, но мы все за тебя горой.

— Спасибо, Дэйв.

— И знаешь, в чем еще тебе здорово повезло?

— В чем?

— Ты не замужем.

— То есть?..

— Ну, я хочу сказать, что в этом ты непохожа на остальных. Ты можешь брать сверхурочные и работать по выходным. У тебя нет ни домашних забот, ни семейных хлопот. Тебе не нужно каждый вечер спешить домой.

Я дожидаюсь, пока он выйдет из кабинета, затем беру телефонную трубку и набираю номер.




ГЛАВА 7

ЕСЛИ БЫ ВЫПИВКУ ВСЕЙ ЗЕМЛИ…


— И сразу, как войдешь, закажи большой стакан водки с тоником и выпей залпом.

— Ну да, конечно. Ты хочешь, чтобы меня развезло?

Я сижу в машине у пивного бара «Каюта» и разговариваю по телефону с Джейми. К моему изумлению, Грег предложил мне отметить нашу встречу сегодня вечером именно здесь, но я никак не могу набраться смелости, чтобы вылезти из безопасной машины и войти в бар.

Он выбрал очень странное место. Какое-то мутное и… сомнительное. Грег двадцатилетней давности, каким я его помню, предложил бы какое-нибудь стильное и навороченное местечко, где, например, играют джаз-кул, а модные и стройные посетители одеты в черное и ведут разговоры о писательской элите и поэтах-битниках, о которых я ничего не слышала.

Такое чувство, будто я встречаюсь с Джорджем Клуни в третьеразрядной забегаловке.

— Милая, заводи двигатель и улепетывай отсюда к чертовой матери. Чтобы пойти на это свидание, надо быть камикадзе.

— По телефону он был очень приветлив, — говорю я, пытаясь убедить то ли Джейми, то ли себя. — По-моему, он был очень рад меня слышать. И первый предложил встретиться. «Лучше раньше, чем позже», — так он сказал. Это его слова, не мои.

Похоже, я просто тяну время… слегка.

Ладно, не слегка. Что угодно, лишь бы подольше не выходить из машины.

— Как мило, что он так сказал, и как мило, что ты ему поверила.

— Я просто не могу представить себе, что он водит фургон доставки в фирме своей матери, а ты? Я-то думала, он сейчас управляется с целой сетью отелей — легко и непринужденно.

— А может, его оттуда и выпроводили легко и непринужденно пинком под зад. Или, как он бы сказал, под руку.

— Ха-ха, очень смешно. Грег — моя первая любовь, так и знай. С ним у меня связаны прекрасные воспоминания.

— Ага, особенно ярко вспоминается его измена. Так о чем ты собираешься с ним говорить, когда войдешь? Или ты ничему не научилась на своих хваленых курсах?

— Что-нибудь придумаю. Я хорошо умею чушь молоть. Я же работаю на телевидении.

— Верно. Тогда иди, девочка. Не тормози. Я всегда говорю: если теряешь лицо, то делай это блестяще.

— Ладно уж, ничего не поделаешь, — я подкрашиваю губы, прежде чем выйти из машины. — Если все кончится плохо, знай, в свой последний час я думала о тебе…

— Ах, как мило!

— Дай закончить. О тебе, как ты его изничтожишь, если он окажется сволочью.

Мои мрачные предчувствия полностью оправдались. В «Каюте» темно и совсем нет публики, а на стенах висят какие-то убогие панно на морскую тему. Рыболовные сети и фотокопии последнего меню наводят на мысль о «Титанике» или какой-то не менее чудовищной катастрофе. Играет жуткая музыка — такую слушают футбольные фанаты в философском настроении.

Барную стойку подпирают два обрюзгших субъекта, лениво попивающие пиво «Гиннесс». К счастью, они всецело поглощены телетрансляцией футбольного матча — «Арсенал» против «Манчестер Юнайтед» — и меня не замечают. Но я всерьез начинаю сожалеть о своем выборе одежды. Потрясающая замшевая мини-юбочка и облегающий жакет с низким вырезом, подарок Рэйчел, — пожалуй, чересчур для такого места. Я устраиваюсь за столом в нише, под светильником в виде корабельного фонаря, так что Грег, когда придет, должен меня разглядеть в окружающем полумраке.

Если придет.

Меня замечает бармен и спрашивает, что подать.

— Белого вина с содовой, — отвечаю я, начиная ощущать нарастающую неловкость. Терпеть не могу встречи в пивной, если прихожу в одиночку, но в этом месте я еще и чувствую себя нелепо молодящейся бабой.

Тьфу ты.

Украдкой бросаю отчаянные взгляды на дверь, но на появление Грега нет и намека. Я нервно поглядываю на часы. Еще раз. И еще раз.

Восемь двенадцать. Восемь пятнадцать.

Отлично, решаю я, подожду его до восьми тридцати и удалюсь с гордо поднятой головой. В конце концов, кроме двух толстяков у барной стойки, больше никто не узнает, как меня унизили и провели.

Даже люди без царя в голове вроде меня должны иметь хоть какие-то принципы.

А затем происходит немыслимое.

Когда заканчивается футбольный матч, лысоватый толстяк номер один берет газету и удаляется в мужскую уборную, обозначенную табличкой «Для матросов». Толстяк номер два тоже сползает с высокого стула, потягивается, впервые бросает на меня взгляд и неспешно направляется туда, где я сижу как на иголках.

Господи мой боже, да что же это?

— Ну и ну, Эмилия Локвуд, глядите-ка.

Моя нижняя челюсть отвисает почти до пола.

Это он.

Грег Тэйлор. Вместо подтянутого интеллигентного симпатичного парня, которого я знала, передо мной стоит неопрятный мужик с пивным животом. Краснолицый, подвыпивший, в джинсах, которые ему явно малы, и в футболке такого фасона, который может украсить разве что девятнадцатилетнего американского морпеха.

Даже Микки Рурк не так мерзко состарился!

Я наконец подбираю с полу челюсть и выдавливаю из себя:

— Грег, честное слово, я тебя не узнала.

— А ты хорошо выглядишь, — он подсаживается ко мне поближе, отчего я испытываю ужасную неловкость. От него страшно несет лосьоном для бритья.

Бармен возвращается с моим коктейлем, и Грег заказывает еще пинту «Гиннесса».

— Так рад тебя видеть, Эмилия. У нас есть что порассказать друг другу. У тебя сейчас высокая должность на телевидении?

— Э-э… ну-у-у… я помощник режиссера.

— В «Кельтских тиграх», правильно?

— Да, именно.

— У-у-у, большое дело.

— Вовсе нет, — не соглашаюсь я. — Скорее, семь сотен маленьких дел. Поверить не могу — ты это смотрел?

— Да ты что, не веришь? Моя бывшая жена — ваша первая поклонница. Ужасно любит этот сериал. Последний раз, когда я детей забирал, она его включила, и я увидел твое имя в титрах. Ты молодец. Я всегда знал, что ты своего добьешься.

— Так ты в разводе?

— Да, мы разошлись.

— Грустно слышать.

Он глубоко вздыхает, и мне становится его жалко.

— Ну да, так уж получилось.

— И ты сейчас работаешь в маминой фирме?

— Приходится кормить семью.

— О! Так сколько же у тебя детей?

— Двое, и еще один на подходе.

— Твоя бывшая жена беременна?

— Нет, не жена, а подружка. Родит в апреле.

Я чуть-чуть отпиваю из бокала и размышляю, что делать дальше. Тут он определенно малый не промах, это ясно.

— И долго ты был женат? — спрашиваю я, надеясь, что это не выглядит как интервью в манере Ларри Кинга, который за свое умение разбалтывать собеседника получил прозвище «потрошитель». Но ничего не поделаешь, я ужасно хочу это знать.

— Порядочно, пока жена не обнаружила, что у меня есть подружка.

Он начинает хихикать, а я не верю своим ушам. Неужели он думает, что здесь есть чем хвастаться, словно он племенной жеребец? Слава богу, я не успеваю ответить, меня выручает бармен, который возвращается с пивом для Грега.

— Молодец, Томми, — говорит он, забирая бокал. Бармен стоит и ждет расчета, а Грег поворачивается ко мне: — Не выручишь меня? Благодарю, я сейчас не при деньгах.

В ошеломлении я расплачиваюсь за оба заказа и прикидываю, как побыстрее сделать отсюда ноги.

«Подожди, — сурово приказывает мне внутренний голос, — ты еще не выяснила, какие ошибки ты допустила, пока вы с ним были вместе…»

Еще десять минут. Я могу продержаться десять минут. Этого хватит.

Я еще раз отпиваю вина, и мы мило беседуем дальше. Главным образом на семейные темы. Грег не поддерживает контактов ни с кем из однокурсников и удивляется сообщению, что Кэролайн, Рэйчел и Джейми — до сих пор мои лучшие друзья.

— А как поживают твои родители? — спрашивает он.

— Спасибо, отлично. Папа вышел на пенсию, и они с мамой проводят большую часть года в Испании. Где-то неподалеку от Аликанте.

— И для тебя хорошо. По крайней мере, ты можешь там позагорать, когда их навещаешь.

— Ну, вообще-то я не думала об этом, но… м-м-м… да, наверно.

Так проходит еще несколько минут, и я наконец решаюсь взять быка за рога.

То есть не хочу, чтобы он подумал, будто я намерена вернуться к старому знакомству; я мечтаю смыться отсюда, и чем скорее, тем лучше. Кажется, никогда в жизни я не чувствовала себя так неловко — да это еще слабо сказано.

— Грег, пожалуйста, не сочти меня назойливой, но я должна спросить тебя кое о чем. Ты действительно завел любовницу, будучи женатым?

Он даже не пытается изобразить смущение.

— Да, так я провел два года.

— Два года?

— Но, думаю, ты меня поймешь, Эмилия, потому что давно меня знаешь — по-моему, в глубине души я сам хотел, чтобы меня вычислили, — понимаешь, о чем я?

— Нет, Грег, честное слово, не понимаю.

— Я могу терпеть жену; я могу терпеть любовницу. Но я терпеть не могу ужинать дважды в день.

Я чуть не захлебнулась коктейлем. Но худшее было впереди. Пока я приходила в себя, его рука, горячая и липкая, уже оказалась на моей коленке.

О боже, он что — клеится ко мне?

— Приятно повидать тебя, Эмилия. Я был рад, что ты меня нашла. Знаешь, я вспоминал о тебе все эти годы. У тебя есть бойфренд?

Елки-палки! Страшный вопрос. Ладно, пора сматываться.

— М-м-м… ну-у-у… нет, сейчас я еще никого не присмотрела, то есть на данный момент, я хочу сказать, просто устала от продолжительных и… понимаешь…

Я изо всех сил пытаюсь убедительно сообщить, что не выхожу замуж из принципа и что за мной увиваются тучи поклонников, но попытки с треском проваливаются.

— Значит, ты сама по себе. Интересно. Я еще не говорил тебе, как ты прекрасно выглядишь?

— Грег, — произношу я, отодвигаясь и пытаясь добавить в голос холодок, — по-моему, ты ошибаешься, если думаешь…

— Мне так не кажется, — отвечает он, схватив меня за руку. Я пытаюсь вырваться, но он не пускает. — Не беспокойся, Эмилия. Чисто формально я не свободен, но разве в этом проблема?

— Ты не понимаешь… — Я пытаюсь не паниковать, по крайней мере, вслух.

— Да ладно тебе. Ты нашла меня после стольких лет, согласилась встретиться, пришла сюда одна и так соблазнительно выглядишь… Уверен, что ты сейчас живешь в каком-нибудь роскошном пентхаусе с кожаными диванами и атласным бельем… почему бы нам сейчас не наведаться туда для продолжения встречи в интимной обстановке?




ГЛАВА 8

ЗАЧЕМ НУЖЕН МУЖ?


Не верится, что уже прошла неделя с предыдущего занятия, но вот я сижу в первом ряду в аудитории 201 и при всем честном народе отчитываюсь бедной Ире Вандергельдер о происшествиях прошедшего вечера.

— Если обобщить, я безвозвратно угробила целый час своей жизни на встречу с бывшим бойфрендом.

Аудитория хихикает.

— Так что именно произошло?

— Ну, самой приятной вещью в тот вечер было то, что он прикрывал рот рукой при отрыжке. Этот человек жил с женой, завел подружку — которая, кстати, беременна — в качестве добавочного развлечения и приставал ко мне. Он абсолютно не понял, зачем я хотела его видеть, и, пораскинув своим кривым умишком, посчитал — раз я свободна, то должна на него клюнуть. Какая самонадеянность!

— Вы хотите жалости к себе или хотите замуж? — спрашивает Ира.

Я совсем забыла о ее нью-йоркской, не берущей пленных прямоте. Но я не могу ответить; я слишком смущена тем, что остальная аудитория пялится на меня с таким выражением, будто мне не хватило талончика на спецобслуживание.

— Сколько вам было лет, когда вы начали с ним встречаться? — продолжает свои расспросы Ира.

— Семнадцать.

— Итак, скажите классу, чему вас должны были научить двадцать прошедших лет.

Я на мгновение умолкаю и делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться.

Настает момент, когда нужно спросить себя, стоит ли так унижаться в присутствии толпы незнакомых людей и не послать ли все куда подальше. Вряд ли от этого станет хуже.

— Мой первый бойфренд был лгуном и обманщиком, когда ему было восемнадцать, и теперь он такой же. Полагаю, я усвоила то, что люди не меняются.

— Есть еще кое-что, и даже более очевидное.

— Что? — Я неподдельно изумлена.

— Нам нужно поработать над вашим процессом отбора. Сдается мне, Эмилия, что вы плохо выбираете себе мужчин. Вы прекрасно выглядите. Похоже, что вы привлекательная личность, поэтому должны спросить себя, почему никто не захотел на вас жениться. Могу я поинтересоваться, почему вы расстались со своим последним кавалером?

— Старая, как мир, история. Он сказал, что любит меня, но не может себя связывать.

— Какая гадость. — Ира возводит глаза к потолку, словно слышала это и раньше миллион раз. — Когда мужчина прибегает к политике «я боюсь себя связывать», это значит — перевожу лично для вас, — что он не хочет связывать себя с вами. Вам следует научиться лучше выбирать потенциального мужа, Эмилия. Запомните, вы ищете не бойфренда, а партнера по браку. Вот так. Следующая.

Она переходит к моей соседке, а я терплю сердечные муки, как бывает со мной всегда при упоминании того, чье имя навсегда останется неизреченным.

Когда мы расстались, или, точнее, когда он наконец решился дать мне от ворот поворот, он говорил, что это не из-за меня, а из-за него. Не потому что он больше не хочет быть со мной — он просто не хочет связывать себя ни с кем, и так далее, и тому подобное…

В словах Иры есть своя правда. Может быть, со мной все не так уж безнадежно; может быть, я просто делала неправильный выбор… все эти двадцать прошедших лет.

Это утешительная мысль, она меня значительно приободряет.

Пока идет занятие и все наперебой рассказывают свои истории, я начинаю понимать, что еще легко отделалась. От рассказов некоторых женщин может скиснуть молоко.

Рыжая Отличница (которую, как оказалось, зовут Мэгз) нашла своего первого бойфренда, который в те далекие дни работал на государственной службе. И обнаружила, что теперь он водит такси по северному Дублину и удачно нашел себе русскую жену в интернет-магазинчике.

— Я смутно надеялась, что это будет так романтично и он скажет, что не переставал меня любить все эти годы, — повествует Мэгз со слезами на глазах. — А на самом деле он и не начинал меня любить. Он не смог даже вспомнить, как меня зовут.

Я проникаюсь жалостью к бедной Мэгз. По сравнению с ее рассказом, мой оказывается веселее диснеевского мультика.

У женщины с ней по соседству первый бойфренд отбывает десятилетнее тюремное заключение за распространение наркотиков.

— Вы будете смеяться, — рассказывает она потрясенной аудитории, — но каждый раз, когда я ходила к нему на свидание, у меня из сумочки пропадали все деньги.

Но звание абсолютного чемпиона присуждается одной очаровательной даме в последнем ряду, которая сообщает нам со слезами в голосе, что обратилась к семье своего бывшего поклонника и спросила, как с ним связаться. Она сразу встретилась с неприкрытой враждебностью и перенесла всевозможные оскорбления, чтобы только узнать его контактный телефон.

Оказалось, что он умер от рака пять лет назад. Никто и не подумал ей об этом сообщить.

Ира терпеливо выслушивает всех и каждую и дает уверенные советы, веские, как камень, преимущественно заканчивающиеся фирменным заклинанием: «…отличная работа. А теперь учитесь и двигайтесь дальше».

Наконец она занимает место за кафедрой.

— Итак, дамы, слушайте меня, — говорит она, уперев руки в боки. — На следующую неделю у вас будет два задания. Первое — связаться со вторым своим бывшим бойфрендом и выяснить, что у вас с ним пошло неладно. Второе — обойти всех своих замужних подружек и попросить их подыскать вам кого-нибудь для смотрин.

— А почему именно замужних? — спрашивает Мэгз.

— Потому что, милые дамы, я хочу, чтобы вы обратились к той референтной группе, которая отражает желательный для вас статус. Вы все хотите выйти замуж, верно?

Все согласно кивают и что-то утвердительно бормочут.

— И вы готовы сделать что угодно, чтобы достичь этой цели, верно?

Все опять кивают и бормочут, хотя ее настойчивое подчеркивание слов «что угодно» включает в моей голове предупредительный сигнал.

— Поэтому вам следует осознать, что ваши незамужние подруги хотят, чтобы и вы оставались незамужем. Иначе им будет не с кем допоздна болтать по телефону и ругать гадов-мужиков, доедая при этом остатки пиццы двухдневной давности…

Тут я замираю и мысленно рисую портрет Рэйчел, примеряя на нее вышесказанное, за исключением холодной пиццы.

Но Ира упорно продолжает:

— …тогда как ваши замужние подруги хотят, чтобы вы тоже вышли замуж. Тогда они смогут встречаться с вами пара на пару, чтобы поболтать, когда все темы разговоров на двоих уже исчерпаны.

Не самое верное обобщение, на мой взгляд… но, как знать, насчет незамужних она, похоже, права… Неужели они действительно хотят, чтобы и я оставалась незамужем?

— Итак, дамы, навестите как можно больше своих замужних подруг и спросите их прямо. Скажите им, что это должен быть год вашей свадьбы и что вы хотите подыскать себе мужа. Не стесняйтесь. Помните, вам нечего терять. У их мужей могут быть неженатые коллеги по работе, партнеры по гольфу, старые друзья по футбольной команде, кто угодно, и вам нужно попросить своих подруг устроить вам свидание.

— Фу, ненавижу смотрины, — бурчит кто-то из задних рядов.

— Тогда покиньте аудиторию, — холодно отзывается Ира, — вы явно не годитесь для поисков супруга. Разумеется, это смотрины. Интернет-знакомство — это то же самое сватовство, только названо по-модному.

Скоро, даже, на мой взгляд, излишне скоро, наступает девять часов и урок заканчивается.

— Отправляйтесь за результатом! — напутствует нас Ира, пока мы собираемся и гуськом выходим из аудитории. Я уже почти у двери, когда она вдруг подзывает меня обратно.

— Эмилия!

— Да?

— На одно слово. То, что я сказала насчет ваших замужних подруг, особенно касается вас.

— Что вы имеете в виду?

— Похоже, что вы наделали множество ошибок в своем выборе. Работайте над этой проблемой. Постарайтесь, возможно, кто-то из ваших подруг подберет для вас мужа удачнее, чем это удавалось вам.

— Спасибо, — я улыбаюсь ей в ответ. — Я возьму это на вооружение.

— Надеюсь, я не слишком жестко с вами обошлась вначале.

— Нет, вовсе нет. Наоборот, вы меня вдохновили. Я думаю, что вы правы. Я не умею выбирать мужчин. И к тому же мне все время не везло.

— О невезении нужно помнить, — глубокомысленно замечает Ира, — что оно когда-нибудь проходит.

А позже вечером я получаю ясный, недвусмысленный знак.

Я расстилаю кровать, проворачивая в уме сцены разборок, которые мне придется провести после исторического совещания, — их я запланировала первым делом на следующее утро, — и усталость наконец берет надо мной верх. Я включаю телевизор в спальне и сворачиваюсь калачиком под одеялом. У каждого одинокого человека есть свои особые привычки, помогающие заполнять пустоту; моя заключается в том, что я не могу заснуть без включенного телевизора.

Идет ночной фильм. «Лучший стрелок».

Та сцена, где Том Круз увозит Келли Макгиллс вдаль на закат на своем мотоцикле под песню Ирвинга Берлина «Не дай вздохнуть».

Это включает другое воспоминание, но на сей раз по другим причинам…




Время: 13 февраля 1986 года. Я точно помню дату, потому что тогда был канун Дня святого Валентина. Читайте дальше, поймете почему.

Место действия: бар «Огни», в квартале Темпл-Бар — еще до того, как мы поняли, что такое Темпл-Бар. Мы-то думали, что это просто клубок убогих узких улочек поблизости от речной набережной.

Повод: с нетерпением ожидаемый дебют только что сколоченного Джейми музыкального коллектива. Очаровательные девушки, разумеется, разряженные в пух и прах, являются в качестве поддержки.




— Почему они назвали свою группу «Запасной выход»? — осведомляется Рэйчел.

— Потому что на них будут указывать все стрелки, — поясняю я, наполняя наши стаканы самым дешевым вином, единственным, какое нам по карману.

— Тьфу! — сплевывает Кэролайн. — На вкус как кошачья моча.

— Ох! Прямо наизнанку выворачивает, — говорит Рэйчел, тоже передергиваясь. — На будущее, Эмилия, тебе следует запомнить, что вино всегда должно стоить дороже молока.

«Огни» заполнены студентами из ДУК, большинству которых Джейми и его ведущий гитарист, Пит Муни, строго-настрого наказали явиться. Оба они стоят на сцене (на самом деле это не сцена, а нечто смахивающее на большую трибуну) и настраивают аппаратуру, и поэтому Джейми то и дело хрипит в микрофон: «Раз, раз, раз, два, три, раз…» — на таком уровне громкости, что может лопнуть стакан.

— По-моему, Джейми накрасился, — говорю я, косясь на него из-за дальнего стола, где мы сидим.

— Ну да, я сама его красила, — говорит Рэйчел. — Он хочет быть похожим на Боя Джорджа, вплоть до косичек. И шляпа, как у Элисон Мойет, тоже моя. Как она тебе нравится?

— Как у Элисон Мойет? Скорее, как у Крокодила Данди.

— Ой, смотрите, тут в баре Селин, — замечает Кэролайн.

Селин — это подружка Джейми вот уже три недели; она похожа на Энни Леннокс из группы «Юрит-микс», учится на дневном отделении, а вечером тусуется с рокерами.

— Может, позовем ее к нам?

— Нет, — резко отвечает Рэйчел. — Она много из себя корчит.

— А что с ней не так? — удивляется Кэролайн. — По-моему, очень приятная и симпатичная.

— Она просто тупая.

— Ну и что, — говорю я, — все-таки надо попробовать. Она же подружка Джейми.

— Велика важность — подружка Джейми. У меня прыщ, я же вас с ним не знакомлю.

— Но они вместе уже несколько недель. Для Джейми это очень серьезно.

— Да у меня в холодильнике сыр лежит дольше, чем они знакомы.

— Рэйчел, — произношу я как можно мягче, — что с тобой такое?

Мы уже привыкли, что она язвит и придирается, но не в такой степени.

— Ничего. Я просто подумала, что она проще футболки. По-моему, даже у футболки больше интеллекта, чем у нее.

В следующее мгновение к нашему столику подваливают два симпатичных парня, по виду студенты.

— Так, пока вы не спросили: эти стулья заняты, — предупреждает Рэйчел, которая сегодня не скрывает своего дурного настроения. — Мы — друзья музыкантов.

— Эх, почему не я это сказала, — сокрушаюсь я. — Всю жизнь мечтала сказать: «Мы — друзья музыкантов».

— Мы не хотели вам мешать, — вежливо извиняется тот, кто повыше ростом. — Я просто хотел кое о чем спросить вашу подружку.

Он кивает в ту сторону, где Кэролайн давится еще одним глотком тошнотворного зелья.

— Извините, — говорит она, поднимая на них глаза и мило хихикая.

— Просто мой друг думает, что вы похожи на телеведущую Селину Скотт, — объясняет тот, кто немного пониже, — когда она только начинала вести утренние передачи на телевидении и еще не стала бесцветной от усталости, а я думаю, что вы в точности как Дэрил Ханна во «Всплеске». Только стрижка у вас покороче. И мы все думали, не спросить ли вас.

— Не обращай внимания, они просто так треплются, — говорит Рэйчел.

И тут «Запасной выход» разражается своей первой песней:
		Ты мне как Нэнси, я тебе Рональд;



		Ты мне Раиса, я тебе Горбачев;



		Если я буду Скаргилл,



		То ты будешь Тэтчер…








Но Кэролайн вовсе не собирается их игнорировать. К тому времени, как группа Джейми сворачивает выступление (семь минут спустя; репертуар «Запасного выхода» состоит всего из трех песен), она уже поглощена беседой с тем, кто пониже и кого она, покраснев, представила нам в перерыве между песнями как Майка, студента-медика с третьего курса.

По прекращении пытки музыкой Джейми присоединяется к нам, ожидая поздравлений.

— Молодцы! — хором кричим мы. — Ты был великолепен!

Моментально появляется и Селин, чуть не расталкивая нас локтями, чтобы подойти к Джейми.

— Дорогой! «Изумительно» — не то слово, — произносит она солидным хриплым голосом — еще бы, выкуривает три пачки сигарет в день.

— Значит, тебе понравилось, детка? — спрашивает Джейми, прижимая ее к себе.

— Я слушала твою музыку, — убийственно серьезно заявляет она, — и ревновала. Это лучший комплимент, какой я могу тебе сказать.

Рэйчел значительно смотрит на меня с выражением «ну что я тебе говорила, она тупая, как корова», и я на секунду чувствую, что она, возможно, права. Но я сразу отделываюсь от этого ощущения, представив, как несладко приходилось бедной Йоко Оно с Полом, Джорджем и Ринго.

— По-моему, ты понравилась Питу, — попозже говорит мне Джейми, расслабившийся и довольный, с коктейлем «Малибу», кусочками ананаса в руке и с Селин на коленях.

— Кто такой Пит?

— Наш ведущий гитарист. В смысле, наш единственный гитарист. Он захотел узнать, каковы твои музыкальные пристрастия. Я сказал, что ты любишь «Крафтверк» и «Токинг хедс». Представляешь, что будет, если он узнает ужасную правду?

— Какую еще ужасную правду?

— Что ты втайне слушаешь всякую попсу типа «Систер Следж» и «Бананарама». А еще я видел, что у тебя дома валяются пластинки Билли Джоэла. Не пытайся втереть мне, что их слушает твоя мама, я тебя вычислил.

Селин хохочет, по-моему, с издевкой, и я готовлюсь защищаться, но тут к нам присоединяется Пит собственной персоной.

— Представь меня немедленно, — шиплю я в сторону Джейми. — У меня всего час, а потом вся прическа сядет.

— Хорошо, — отвечает Джейми, окинув взглядом результат применения трех с половиной баночек мусса и лака для волос, ушедших на мой сегодняшний начес. — Привет озоновому слою.

Мы все пожимаем Питу руку и поздравляем, а он устраивается на высоком стуле рядом со мной, Майком и Кэролайн. Он выглядит круто — длинный, как жердь, тощий, как скелет, с впалыми щеками, похож на Ника Кейва, с ног до головы одет в черное, а на веках у него грубые черные тени, вылитый гитарист из «Нью ордер».

— Тебе понравилось наше выступление? — спрашивает он меня.

— О да! Вы были великолепны! — Я лгу.

Уже сто лет никого не интересовало, какую я музыку слушаю. Что поделать, я польщена.

— Вы напомнили мне «Ю-ту», когда они еще только начинали.

— Не говори мне об этих ублюдках. Знаешь, Адам Клейтон спер у меня одну песню.

— Что? Какую?

— Да у них всего две стоящие песни. «Улицы без названий».

— Так это ты ее написал?

— Ну, не совсем так. Я написал песню под названием «Я так пьян, что не помню ни своей улицы, ни номера дома». Мой брат тогда учился в том же классе, что и Клейтон, — да говорю же, он ее спер. На счет «раз» — мы с Джейми играем ее в папашином гараже, на счет «два» — я еще не успел сделать запись на двойную деку, а «Ю-ту» уже на вершине хитпарада с этой песней. Мелодия почти та же самая и все такое. Ублюдки.

— Это ужасно.

— Таков шоу-бизнес. Как тебе нравится «Яд для Яппи»?

Я непонимающе смотрю на него.

— Ну, последняя песня, которую мы пели? Где я солировал?

— Ох, извини, это было… м-м-м… очень, очень круто.

— Это я ее написал.

— Правда? Ого! — Я пытаюсь изобразить приличествующий восторг.

— Да, когда моя бывшая подружка ушла от меня к парню в красных подтяжках и с калькулятором в ежедневнике.

Мы болтаем еще немного, главным образом о нем самом, и наконец он говорит:

— Хочешь сходить на «Токинг хедс»?

— Они приехали в Дублин? И у тебя есть билеты?

— Нет, я имею в виду фильм с их участием, «Стоп мейкинг сенс». Он идет в «Амбассадоре».

И тут нас прерывает Кэролайн. Теперь я замечаю, что они с Майком держатся за руки.

— Вы собираетесь в кино? — спрашивает она. — А Майк только что мне предложил сходить сегодня вечером на «Лучшего стрелка». Сегодня спецпоказ ко Дню святого Валентина. Почему бы не сходить вчетвером?

— Почему бы не вшестером? — откликается Джейми, приобнимая Селин за талию.

Только теперь я замечаю, что Рэйчел ушла.




ГЛАВА 9

СВАТОВСТВО


— Пожалуйста, не думай, я не в той ситуации, чтобы быть разборчивой. Если они умеют ходить на двух ногах и пользоваться ножом и вилкой, они уже годятся. Когда речь идет о мужчинах, я уже застрахована от чрезмерных ожиданий.

Мы с Кэролайн сидим в ее элегантно обставленной гостиной, прихлебывая кофе с молоком из маленькой чашечки. Я рассказываю, что происходило на курсах Иры, жалуюсь на Грега Тэйлора и робко умоляю устроить мне свидание с кем-нибудь из друзей Майка.

— Ох, милая, — произносит Кэролайн, укачивая спящего четырехлетнего Джошуа. (Это надо видеть. Добавьте рождественскую звезду и трех волхвов — и получится отличная мадонна с младенцем.) — Я перебрала всех милых и вменяемых приятелей Майка, с кем ты еще не встречалась, но никого не могу припомнить, честное слово. Они все или уже женаты, или собираются. И кроме того, после двух последних холостяков, с которыми мы тебя знакомили, я не могу тебя обвинять, если ты никогда в жизни больше не пойдешь на смотрины, бедняжка.

— Я надеялась, что ты не будешь мне о них напоминать.

Изредка я, конечно, уговаривала Кэролайн с Майком познакомить меня с кем-нибудь, ну хоть плохоньким, и… ну-у-у… вам же не надо все разжевывать, верно? Вот она я, годы спустя, все еще не замужем, сижу в добротном двухместном кресле в стиле Людовика XVIII и умоляю посватать меня еще кому-нибудь.

— А помнишь Слономоську? — хихикает Кэролайн.

— Боже, не вспоминай! — взвизгиваю я.

Слономоська — коллега Майка по работе, специалист по исправлению прикуса; Майк и Кэролайн познакомили его со мной несколько лет назад. Возможно, это лучшее, что я могу о нем сообщить. У него была приличная работа. Во всех других отношениях он был неприятен и высокомерен — например, затащил меня в шикарный ресторан, который был мне не по карману, заказал для себя ужин из трех блюд, пока я ковырялась в одном салатике, настоял на покупке чудовищно дорогого вина и сам заглотил всю бутылку, пока я пригубила наперсток (я была за рулем), и наконец настоял, чтобы мы оплатили счет пополам.

Когда мы расстались, он стал упорно меня преследовать и часами звонил по домофону у подъезда, а я буквально ползала по полу в гостиной, не поднимая головы, опасаясь, что он заметит, что я дома. Слономоськой окрестил его Джейми из-за низкого роста и огромных ушей. Джейми также с удовольствием распускал слух, что Слономоська покупает себе одежду в детском отделе, но это была неправда, просто Джейми хотелось поострить. Забавно, но неприятно.

— А знаешь, он женился, — говорит Кэролайн.

— Вот видишь, если даже Слономоська нашел себе пару, то и я могу.

— Да, милая, ты же знаешь, что я всегда говорю. Есть вещи, которые не запланируешь. Если меня хоть чему-то и научили фильмы с Джулией Роберте, так это тому, что судьба и интуиция в конце концов приведут тебя к твоему суженому.

— Кэролайн, я жду уже тридцать семь лет; что поделать, если судьбу и интуицию надо хорошенько пнуть, чтоб пошевеливались?

Она опять начинает хихикать.

— Как звали пациента Майка, с которым ты встречалась? Ну, того, кто повел тебя на ужин в «Трокадеро»…

— И когда я заказала мятный чай…

— Он сказал: «Мятный чай? Фу-ты ну-ты!»

— Это было еще не самое худшее. Он похвалялся, что никогда в жизни не выезжал за пределы Дублина и что у него нет загранпаспорта. И говорил: «Не представляю, как только люди могут по собственному желанию выезжать за пределы Фибсборо-роуд!» Ему было сорок два года.

— И он хвастался Майку, что является владельцем преуспевающего предприятия…

— А оказалось, что он содержит кондитерскую лавочку и сам живет при ней.

Внезапно Кэролайн становится серьезной.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Эмилия, ты помнишь, чему нас учили монахини в школе?

— Что рано или поздно все мы помрем?

— Прекрати валять дурочку, — улыбается она.

— Чему же?

— Помнишь курс социальных исследований? Сестра Хильдегарда всегда говорила, что мы должны сходить как минимум на три свидания с мужчиной, прежде чем отвергнуть его. Как ты думаешь — может, ты просто не давала этим ребятам возможности себя проявить? И списала их со счета по несерьезным поводам? Помнишь, как мы дразнили за это Джейми?

— Нет, по-моему. Разве? Не может быть!

— Приведу один пример. Дамьен Дилени.

Я мысленно издаю стон. Тут она меня поймала.

Дамьен Дилени — хороший знакомый Майка; они состоят в одном гольф-клубе и регулярно играют вместе. Мне следует высказываться осторожно, потому что Кэролайн его тоже очень любит.

— Скажи мне, что в нем тебя не устраивает.

Я напрягаюсь, чтобы солгать. По правде говоря, мы встречались всего один раз, незадолго до того, как я познакомилась с тем, чье имя навсегда останется неизреченным, и хотя наше свидание не было таким уж катастрофически неприятным, я проделала фокус с ремнями безопасности, когда он привез меня домой. Это полезное умение, которое мы с Джейми отточили до блеска за годы неудачных свиданий. Оно заключается в том, чтобы заранее отстегнуть ремень безопасности, но держать его на месте так, чтобы казалось, что он пристегнут, — в том случае, если кавалер довез вас до дома, а вы уже решили, что не будете приглашать его на чашечку кофе. Затем, когда вы уже у самого дома, вы покидаете машину одним быстрым движением, вежливо пожелав кавалеру спокойной ночи и мудро избежав тревог типа «следует ли нам поцеловаться на прощание». Эффективно на сто процентов.

— Я знаю, что ты ему нравишься, — говорит Кэролайн. — Каждый раз у нас в гостях он спрашивает о тебе. А теперь сообщи мне хоть одну вескую причину больше с ним не встречаться.

Я смотрю на нее, как баран на новые ворота. Веской причины, разумеется, нет, и я начинаю чувствовать, что она в чем-то права, когда говорит, что я отвергаю мужчин из-за нелепых пустяков. Дамьен намного старше меня, лет шестидесяти, он вдовец, дети его давно выросли, он сейчас живет вместе со своей матерью. У него есть друг по переписке, с которым он дружит с семи лет и ни разу в жизни не встречался. Обычно я проявляю высокую терпимость к причудам окружающих, но даже я думаю, что это довольно странно. И к тому же между нами не возникло никакого взаимного притяжения… ничего… ну ни капельки…

— Я знаю, что ты думаешь, — мягко произносит Кэролайн. — Да, возможно, он не самый веселый парень в мире, но просто помни — ты не обязана выходить за кого бы то ни было, чтобы он выводил тебя в свет и развлекал. Для этого у тебя есть Рэйчел и Джейми. Зато он хороший, серьезный человек, который будет ухаживать за тобой и заботиться о тебе. Я понимаю, не так уж он эффектен и обаятелен, но разреши ему еще один заход. Ради меня, ладно?

И тут врывается Майк, с Эммой, их шестилетней дочкой, на плечах. Вдруг просыпается и Джошуа, и комната заполняется шумом и смехом, а оба малыша добывают сладости из бездонной сумки доброй тети Эмилии. Майк такой же симпатичный, как всегда, — он с каждым днем все больше смахивает на Ричарда Гира и в домашней одежде от Кельвина Кляйна выглядит даже лучше, чем сам Кельвин Кляйн.

«Как он может так носить одежду? — вечно вздыхает Джейми. — Она у него всегда свежая, отутюженная и будто нетронутая. У него же двое детей, господи прости. А где же пятна от шоколада и засохшие сопли?»

Я прощаюсь, и Кэролайн идет меня провожать.

— Ну как? — спрашивает она. — Я попрошу Майка подыскать тебе еще одного кавалера?

— Давай, — отвечаю я. — Как сказала бы Ира Вандергельдер, это не страшно, это же не зубы лечить.

— Умничка. Старая гвардия умирает, но не сдается. Вот увидишь, я выдам тебя замуж еще до конца года.

Я прыгаю в машину, отъезжаю от ее роскошного дома в викторианском стиле и мчусь домой. Мы с Кэролайн живем недалеко друг от друга, и через десять минут я выхожу из лифта и отпираю дверь в уютную, теплую квартирку, мечтая о глубокой горячей ванне и маленьком глоточке сансерре.

В прихожей звонит телефон, и я беру трубку.

Джейми.

— Почему меня никто не любит? — театрально вопрошает он, как обычно, сразу переходя к существу дела.

— Ох, дорогой, — вздыхаю я, — мы будем говорить о некоем испанском режиссере с ограниченным запасом английских слов? Может, поднять за тебя бокал вина?

— Лучше бочонок, милая.

— Ловлю на слове.

Я мчусь в кухню, открываю холодильник (практически пустой, за исключением бутылки вина), наливаю себе полный бокал и валюсь на диван, пока Джейми продолжает болтать:

— Итак, мы с Хосе Мигелем сегодня встретились за ленчем, и я спросил, не видимся ли мы с ним в последний раз. Знаешь, что он ответил? «Я словно ветер». Уму непостижимо! Такой ответ может прийти на запрос в «Гугл» по ключевой фразе «ублюдок, страдающий боязнью ответственности». Так я почувствовал, что прошли мои золотые деньки. Потом он сказал мне, что я не получу роль, потому что, по его словам, во мне нет определенной загадки. Я ответил: «Прекрасно, благодарю за потрясающий отзыв. Потому что минуту назад я боялся, что вы будете говорить туманно».

Раздается громкий писк моего мобильника — от кого-то пришло сообщение.

— Кто бы там ни был, не обращай внимания, — требует Джейми. — Я никому не позволю отвлекать тебя от моих проблем. Блин, любопытство меня погубит. Ладно, узнай, кто там осмеливается нас прерывать.

Я поднимаюсь, бреду к кухонному столу, где оставила телефон, и читаю текст вслух. Он от Кэролайн: «Разговаривала с Дамьеном, все устроилось. Не занимай ничем субботний вечер, ужинаем вчетвером?»

— Эй — а пояснение? Для новичка? — спрашивает Джейми.

— Только без бурной реакции, ладно? Кэролайн опять меня посватала — к Дамьену Дилени, помнишь такого? Партнер Майка по гольфу.

— Тот, старый?

— В некоторых культурах шестьдесят лет — время самого расцвета, — недовольно отвечаю я. — Да, он соответствует мне не по всем параметрам, но Кэролайн думает, что он возьмет измором.

— Что?

— В смысле, он без огонька, но очень положительный и мало-помалу должен понравиться.

— Прекрасно, не думай, что он стар, милая. Думай, что он гораздо моложе пирамид, например.

— Ха-ха. Очень смешно. Я и не знала, что ты так придираешься к возрасту.

— Поразмышляй еще на эту тему. В известном смысле, твои мечты сбываются.

— То есть?

— Помнишь, ты всегда втайне мечтала завлечь двадцатилетнего? Так вот, считай, что ты завлекаешь сразу трех двадцатилетних.

Вдруг раздается стук в дверь.

— Господи ты боже мой, опять меня прервали на полуслове. Кто там? — интересуется Джейми.

— Наверно, соседка снизу, Мойра Бреди, с жалобами. Она вечно колотит в дверь, когда я хожу на каблуках по паркету. Отключайся, а я перезвоню, когда отделаюсь от головомойки.

— Давай по-быстрому расправляйся с миссис Бреди, старой леди, и перезванивай. Пока она тебя терзает, думай о том, что я тебе расскажу. Подсказка — «айсберг», ты еще и половины не услышала.

Я скидываю туфли и на цыпочках прокрадываюсь по коридору, готовясь к нападению.

— Простите, пожалуйста, миссис Бреди… — выпаливаю я, открывая дверь.

Но это не миссис Бреди. За дверью стоит совсем другой человек — единственный, у кого еще есть ключи от подъезда.

Тот, чье имя навсегда останется неизреченным.

— Эмилия, — произносит он.

Мне пришлось уцепиться за дверной косяк, чтобы не сползти на пол.

— Я понимаю, ты, наверное, хочешь захлопнуть дверь у меня перед носом, и не виню тебя, но…

«Перестань открывать и закрывать рот, — командует мой внутренний голос. — Ты выглядишь, как спятившая аквариумная рыбка».

— …это потому, что… тебе следует кое-что узнать.




ГЛАВА 10

ТАК КОГДА ВЫ НАКОНЕЦ ВЫЗДОРОВЕЕТЕ?


В моей голове со скоростью света проносятся четыре возможные причины его появления у меня в коридоре:

а) у него неизлечимая болезнь, и ему осталось полгода жизни;

б) о господи, еще того хуже! У него неизлечимая болезнь, которую он передал мне, и теперь мне осталось полгода жизни;

в) он вернулся за своими компакт-дисками (от которых я с удовольствием избавлюсь, потому что это преимущественно Леонард Коэн и Джонни Кэш, музыка типа «простите, я сейчас вскрою вены»);

г) страшно подумать. Он вернулся из Йоханнесбурга… потому что, ох, скучает по мне? Не может без меня жить? Любит меня? Хочет меня вернуть?

Потрясающе, все четыре раза не угадала.

— Эмилия?

Я все еще не могу ему ответить.

— Эмилия, очнись!

— Что?

— Прости, опять ты витаешь в облаках, а я знаю, как долго могут длиться твои грезы. Можно войти?

Безмолвно, на автопилоте, я провожу его по коридору в гостиную. Он шумно плюхается в свое любимое кресло, словно никуда и не уходил.

Мне наконец удается выговорить:

— Я еще не сказала «располагайся, чувствуй себя как дома».

— Извини, извини. Сила привычки.

— Ничего, нормально.

— Приятно тебя видеть, Эмилия. Ты хорошо выглядишь.

— Хорошо.

Боюсь, это прозвучало резко, но я не актриса и в данный момент не могу себя заставить расточать бессмысленные вежливые фразы и вести светскую беседу. Откровенно говоря, я предпочла бы видеть его в инвалидной коляске, а не в моей квартире, словно он заслужил уютные, теплые тапочки, кресло у камина и теплый прием с подачей традиционного ирландского жаркого, восхитительным сексом и прогулкой до дома.

После неловкой паузы, когда до него, видимо, дошло, что торжественного приема он не дождется и я не побежала закалывать и совать в микроволновку упитанного тельца в честь его возвращения, он наконец перешел к делу.

— Понимаешь, Эмилия, я должен сказать тебе кое-что, потому что не могу допустить, чтобы ты услышала это от кого-нибудь другого.

Неизлечимая болезнь?

— Просто… — глубокий вздох от самого сердца — видишь ли, это гораздо труднее, чем я думал…

— Тогда начни с конца.

— Хорошо, хорошо. Дело в том… ну, мы с тобой расстались, но…

О боже, я не верю своим ушам. Неужели он действительно пытается таким окольным способом сообщить, что хочет вернуться ко мне?

Меня осеняет еще один сон наяву, на этот раз несбыточные мечты сбываются… Он пресмыкается передо мной — умоляет меня о прощении — торжественно клянется никогда больше не огорчать меня… далее — мы счастливо воссоединяемся, поработав над своими недостатками, и обновляем свою любовь, обнимаясь в каюте первого класса огромного пассажирского лайнера, летящего на острова Фиджи… Я долго практиковалась именно в этом полете фантазии, главным образом потому, что в первые черные дни тоски после нашего разрыва я отводила душу, воображая разнообразные сценарии, в которых он неизменно приползал на коленях с извинениями.

— Как я могу искупить все зло, что причинил тебе? — бормочет он, пока мы распиваем коктейли с шампанским в необъятном бассейне, глазея на бирюзовый океан нашего тропического рая…

— Я женюсь.

— Извини, что ты сказал?

— Эмилия, я знаю, что это будет для тебя ударом, но, пожалуйста, пойми меня, я действительно хотел быть первым, кто тебе скажет.

— Ты женишься? Я не ослышалась?

— Да.

— Но ты говорил, что ни за что не хотел бы жениться, ни на мне, ни на ком другом, никогда. Ты говорил, что рожден быть одиноким и хотел бы им оставаться. Ты говорил, что хотел бы провести остаток своих дней один, на своей ферме в окрестностях Города длинных ножей. Прошу прощения, я имею в виду Йоханнесбург. Извини меня за напоминание, но, пожалуйста, пойми, что именно это сейчас и приходит мне на память. Я провела кучу времени, размышляя на эту тему. Учитывая, что это была главная причина нашего разрыва.

— Знаю, знаю, я это говорил, и это была правда. Тогда. В то время. А потом я встретил Поппи.

— Поппи? Ты женишься на женщине, которую зовут Поппи?

Я смутно понимаю, что повторяю за ним каждую фразу, словно Дастин Хоффман в фильме «Человек дождя». Ну и что? Мне все равно.

— Она чудесная девушка; я думаю, она тебе понравится, когда вы встретитесь.

Господи помоги, так вот почему он здесь! Решил пригласить меня на свадьбу?!

— Конечно, она намного моложе тебя и твоих друзей…

— Сколько ей лет?

— Двадцать три. Она только что окончила колледж.

У меня начинает кружиться голова.

— Понимаешь, она непохожа на тебя, Эмилия. Она не гонится за сногсшибательной карьерой. Она просто хочет выйти замуж и завести семью. Простые радости жизни, вот и все. Встреча с Поппи заставила меня понять, что мне эти вещи тоже нужны. Это женщина, которой нужен домашний очаг.

Я чувствую себя так, будто у меня под ногами разорвалась бомба. Когда я наконец обретаю дар речи, мой голос звучит еле слышно, словно доносится из-за соседней двери.

— Но… но… все это было нужно и мне. И нужно до сих пор.

— Я так не думаю, Эмилия. И никогда так не думал. При всем моем уважении к тебе, должен сказать: ты настолько независима и увлечена карьерой, что у тебя не остается времени на партнера. Когда мы были вместе, я всегда отмечал, что на первом месте у тебя друзья, на втором — важная работа на телевидении, а я последний по списку. У Поппи я, по крайней мере, всегда буду на первом месте.

— Ты и вправду так думал?

— Да-да, именно так. Не пойми меня неправильно, Кэролайн — само очарование, но с Рэйчел и Джейми мне иногда приходилось туговато. Например, я знаю, что Рэйчел за глаза обзывает меня поганой мордой.

Я даже не пытаюсь возразить, хотя — официально заявляю — в действительности она называет его Поганцем из Поганецбурга.

— Они всегда у тебя на первом месте, Эмилия, и для тебя это замечательно, но любому мужчине, который хочет быть с тобой, это неприятно. Конечно, прекрасно, что у тебя такая мощная поддержка и что вы вчетвером так невероятно преданы друг другу, но при этом я всегда чувствовал себя аутсайдером. Между вами существуют узы, которые не развязать никакому мужчине.

При этих словах меня начинает тошнить, и я от всего сердца желаю, чтобы он наконец ушел и дал мне выплакаться в одиночестве.

«Успокойся», — советует мой холодный, рассудительный внутренний голос.

Пытка почти окончена. Он уже сказал мне худшее, что можно было ожидать… еще хуже быть просто не может, верно?

Как бы то ни было, Поппи — это, наверно, южно-африканка, которую он встретил в Поганецбурге и которую я не увижу никогда в жизни… он приехал в Ирландию, чтобы наспех развязаться со всеми делами, и вернется насовсем в свой Йоханнесбург к своей противной женушке-девчонке. Да, это чудовищно, да, это удар для меня, но я, по крайней мере, могу не бояться столкнуться с ними в супермаркете субботним утром или, что еще хуже, в Темпл-Бар субботним вечером.

С Поппи.

Все, с меня достаточно.

Теперь, когда я стала оправляться от первого шока, я почувствовала, как все это ужасно несправедливо.

Да, я понимаю, что это кажется капризным ребячеством. Да, я понимаю, что жизнь вообще несправедлива и… — да, я понимаю, что в сравнении с некоторыми я еще легко отделалась.

Я напоминаю себе, что могла бы жить в трущобах Калькутты, болеть тифом и проказой. Я могла бы жить под открытым небом. В Зимбабве. Тогда бы я гораздо лучше поняла, что такое боль и страдания. Но этим не остановишь жгучее желание хорошенько врезать по его чисто выбритой физиономии с радостным выражением «посмотрите на меня, я помолвлен».

— Где ты ее нашел? В детском саду? Или тебя приглашали к ней в няньки?

— Не будь такой язвительной, Эмилия. Это не твой стиль.

— Ты мог бы знать меня и получше. Мы прожили вместе целых три года. С кем бы ты ни жил сейчас, это так недолго, что нельзя и претендовать ни на какую исключительность.

— Все, чего я хочу, чтобы ты за меня порадовалась.

— И когда мне начинать лечение гипнозом?

— Я женюсь, потому что люблю ее.

— О господи, я и не думаю, что ты женишься потому, что в приданом у нее новый столовый сервиз.

Он печально качает головой:

— Эмилия, я считаю, что ты исключительная личность, честное слово. Я уверен, нет никого, кто желал бы тебе счастья больше, чем я. Но ты должна понять, почувствовать, что мы с тобой не созданы друг для друга. Я вовсе не ожидал найти любовь моей жизни так скоро после нашего разрыва, но, как говорит Поппи, мы не искали любовь, она сама нас нашла.

— А зачем ты вернулся в Ирландию?

Продать дом и убраться к чертовой матери из моей жизни?

— Семья Поппи устраивает для нас торжественную помолвку на следующей неделе.

Я готова молить небеса, чтобы он не приглашал меня туда, но тут до меня доходит…

— Семья Поппи приехала за тобой в Ирландию?

— Да нет. Они здесь живут.

— Выходит… она ирландка.

— Да, из Доннибрука. Здесь рядом, за углом.

Никогда в жизни я так не нуждалась в глотке бренди. Клянусь, если бы это было в сценарии «Кельтских тигров», никто бы не поверил.

— По правде говоря, именно поэтому я хотел сам объявить тебе эту новость.

— Но ты же потом вернешься в Пога… то есть в Йоханнесбург вместе с этой, как ее там?..

— Почему ты думаешь, что я собираюсь обратно в Йоханнесбург?

— Потому что ты там живешь. Ты оттуда родом. Это твоя территория. А здесь мое полушарие, а не твое.

Я разве что не заказала еще такси до аэропорта и не посадила его в первый же самолет до Африки. Куда угодно, лишь бы изгнать его из моей квартиры, из Дублина и из моей жизни.

— Да, об этом-то я и пришел тебе сказать.

— О чем именно? Я не хочу показаться грубой, но сегодня вечером для снятия напряжения мне, наверно, придется купить громоотвод и заземлиться. Ради всего святого, скажи, тебе больше нечем меня порадовать?

— Семья Поппи — это очень богатые люди, и, знаешь ли, им, естественно, хочется, чтобы дочь жила рядом.

— Ну?

— Ну и ее отец преподнес нам подарок в честь помолвки.

— Надеюсь, не набор столовых ножей?

— Нет. Он купил нам дом через дорогу отсюда. Я очень надеюсь, что ты воспримешь это правильно, Эмилия, но, понимаешь ли, мы теперь соседи.




ГЛАВА 11

Я НЕ СПЛЮ, Я ЧИЩУ КОВЕР


На часах семь тридцать утра, и, без шуток, Джейми и Рэйчел уже барабанят в мою дверь, чтобы убедиться, что со мной все в порядке. Еще не открыв дверь, я уже слышу их перебранку в подъезде.

— Самое лестное, что можно сказать про эти цветы, — говорит Рэйчел, — они не искусственные.

— Да знаю я, знаю, но чего ты хочешь в такую безбожную рань?!

— Ну, сказать честно, цветы не должны выглядеть так, будто ты их заготовил на могилу дядюшки, который умер и не упомянул тебя в завещании.

Как только я их впускаю, они оба начинают душить меня в объятиях так, что я отстраняюсь глотнуть воздуха.

— С тобой все в порядке, милая? — спрашивает Джейми. — Я хочу сказать: действительно в порядке? Ты не строишь из себя бодрячка исключительно для нас? Брось все это, детка, расслабься, это не кинодрама.

— Просто для сведения, — говорит Рэйчел, — я к этим цветам не имею абсолютно никакого отношения.

Джейми сконфуженно протягивает мне пучок поникших хризантем.

— Извини. Я купил их у несчастного бездомного алкоголика, который торговал ими у гаражей. Что тут поделаешь? Я его пожалел.

— Ты хочешь сказать, что с ним незнаком? Я думала, это был твой порученец.

— Молчи, коварная.

— Молчу, но достаю припасы. — Рэйчел держит бумажный пакет из ближайшего гастронома. — Глядите, какие полезные вещи. Сигареты для меня, бублики для тебя и шоколадные круассаны для нашей звезды кино.

— Спасибо, — вяло отвечаю я, провожая их по коридору в гостиную.

— Боже святый! — одновременно восклицают они, поражаясь, когда видят, чем я занималась последние семь часов.

— Когда он ушел, я не могла уснуть, — поясняю я, — и поэтому занималась уборкой. Генеральной. Всю ночь напролет. Теперь в этой комнате все до единой плоские поверхности пригодны для выполнения хирургических операций. Мне пришлось остановиться, когда я перечистила весь декоративный уголь в газовом камине. Так вот и развлекалась.

— Боже, тут везде пахнет хлоркой, — говорит Рэйчел, помахивая рукой перед лицом в тщетной попытке разогнать запах. — Напомни мне не курить, а то мы все взлетим на воздух.

Я устало плюхаюсь на диван, а Джейми исчезает в кухне. В две секунды он заваривает невероятно бесцветный, жидкий кофе и приносит нам с Рэйчел по кружке.

— Выпей немедленно, милая, — говорит он мне с искренним участием. — Ты выглядишь так, словно сдала литра полтора крови.

— Тьфу. — Рэйчел выплевывает свой первый глоток обратно в кружку. — Джейми! Посмотри на нее! Иди завари покрепче, а то она и мыши на бегу не обгонит. Или хоть виски туда добавь. Если это тебе не крайний случай, тогда я не знаю что.

— Прости, Эмилия, это недосмотр, — говорит он, выхватывая у меня кружку. — По-моему, я все еще не протрезвел с прошлого вечера. Я только пришел домой, и ты мне звонишь спозаранку в таком отчаянии. Ладно, ладно, не стесняйся, назови меня беспутным гулякой.

— А где ты был? — машинально спрашиваю я, лишь бы оттянуть неминуемое детальное обсуждение собственной персоны.

— Сначала в кабаке, потом в кабаре, потом в бассейне с моим страстным кабальеро.

— В бассейне?

Я спрашиваю без интереса. Механически.

— Он живет в отеле «Кларенс», а там открытый бассейн с подогревом. Ты же знаешь, как я люблю халяву. То есть халяву, которая уже проплачена другими. Оттуда сказочный вид.

— Какой?

— На погрузочную площадку «Маркс и Спенсер».

— Джейми, — говорю я, — я знаю, что сегодня почти не спала, но неужели мне приснилось, что при нашем последнем разговоре об этом типе, десять часов назад, ты определенно выразился, что терпеть его не можешь?

— Что поделать — я противоречив и сложен.

— Ты отвлекаешь внимание от Эмилии на себя, — угрожающе заявляет Рэйчел. — Терпеть не могу просить тебя заткнуться, но давай заткнись.

Он крадучись возвращается в мою тесную кухоньку заваривать новый кофе, а телефон разражается громким писком.

— Это Кэролайн, — сообщаю я, прочитав текст. — Застряла в пробке около школы. Приедет через полчаса.

В который уже раз я восхищаюсь, какие у меня верные друзья. Не могу вспомнить, кто сказал: «Своим благополучием я обязан друзьям», но в данный момент эта фраза кажется мне надписью на моем надгробном камне.

— Ребята, — говорю я Рэйчел, пожимая ей руку, — что бы я без вас делала? Я посылаю сигнал бедствия — и вы тут как тут.

— И еще бублики с маком «Хоппи-поппи», — кричит из кухни Джейми.

— Ты сказал «поппи»?

— Елки-палки, извини, я забыл.

— Конечно, мы пришли ради тебя, дорогая, — говорит Рэйчел, закуривая сигарету. — Ты делала то же самое для нас и сделаешь снова. Вопрос в том, что мы собираемся сейчас предпринять.

— Я нашел в этом нечто положительное, точнее — даже два момента. — Джейми возвращается из кухни, потрясая кофеваркой.

— Если ты в состоянии увидеть в этом хоть что-то положительное, — говорю я, — тогда тебе пора заседать с Тони Блэром на Даунинг-стрит. Из этой ситуации бесполезно искать счастливый выход. Дом, в который они переезжают, виден из окна моей спальни. Я ночью проверяла. Раз пятьдесят.

— Просто выслушай меня. Может быть, он продешевил.

— Что?

— Ну, возьмем тебя: замечательная работа, замечательные друзья, полно денег, великолепная квартира, идеальная фигура и потрясающая внешность без единой инъекции ботокса. Разве Поппи может с тобой соперничать?

— Ей не нужно соперничать, Джейми. Ей двадцать три года. Она проведет свою жизнь замужем за человеком, который, как мне казалось, предназначен мне судьбой, будет встречаться со своими двадцатитрехлетними подружками и болтать обо всяких двадцатитрехлетних пустяках — ну, например, о молодежных певцах, о Джессике Симпсон и обо всех голливудских сплетнях из журнала «Хит»… Единственное, в чем я выигрываю, — моя работа.

— Да, но кто же женится на двадцатитрехлетках? — парирует Джейми. — Просватанные невесты и двоюродные родственники, вот кто.

— Возможно, она для него всего лишь племенная кобылка, вот и все, — говорит Рэйчел.

— Нет уж, ребята, хоть я, возможно, и приостановила свои биологические часы, но я все еще могу иметь детей, правда?

— Конечно, можешь, милая, — соглашается Джейми. — Ты еще неоперившийся птенец по части деторождения. Я недавно читал статью про одну китаянку, которая родила двойню в шестьдесят лет. К тому же ты всегда можешь отдать свою яйцеклетку на заморозку. Кстати, так делает сейчас большинство знаменитостей. Деловые женщины вроде тебя, которые хотят отложить эти дела на потом. Их называют детородными уклонистками.

— Спасибо, Джейми. Как будто мне больше не о чем беспокоиться.

Рэйчел, спасибо ей, возвращается к более насущной теме.

— Могу я также указать, что тот, чье имя навсегда останется неизреченным, переезжает в дом, который куплен ее отцом? — замечает она, вынимая бублик из пакета и выкладывая его на столик прямо перед моим носом. Я понимаю, что она проявляет заботу, но сейчас даже от запаха еды меня начинает мутить. — Значит, таким образом он собирается вести свою супружескую жизнь? — продолжает она. — Под крылышком у ее папаши?

— Многие мужчины об этом мечтают, — говорю я, — встретить партнера, который обеспечит им безбедную жизнь.

— Ну хоть я, например, — согласно кивает Джейми.

— Тебе нужно продать квартиру и переехать, — продолжает Рэйчел. — Ты на этом районе можешь состояние сделать. К тому же ты всегда говорила, что хотела бы когда-нибудь жить в собственном доме без соседей. Давай, ведь в этих местах на автостоянках не встретишь симпатичных холостяков, правда? А кроме того, разве запахи обеда из микроволновки в соседней квартире тебя не раздражают?

— Нет, — твердо заявляю я. — Я не перееду. Знаете почему? Потому что тогда он победит. Я не собираюсь сбегать из дому, чтобы с ним не встречаться. Не хочу показаться упрямой и… ох, не знаю… вредной, что ли, но я здесь первая поселилась.

— Может быть, это не так уж плохо, — подает голос Джейми, вечный оптимист.

— Объясни почему.

— Ну, если задуматься, все это означает, что теперь ты больше не сможешь выскочить за дверь воскресным утром за газетами в полинялых джинсах. Тебе придется каждый раз делать макияж. И что в этом ужасного?

— Ох, Джейми, — вздыхаю я, чувствуя, что надвигается новый приступ рыданий. — Ужасно то, что он женится на ней. Не живет с ней и даже не покупает ей трижды проклятый дом, а именно женится. Передо мной он не выполнял никаких обязательств! Даже подаренную золотую рыбку забывал кормить, когда я уехала, и она сдохла от голода. Я требую, чтобы вы сказали мне откровенно, как лучшие друзья: есть во мне что-то принципиально незамужественное?

Они успокаивают мое раненое самоуважение разными «не будь такой идиоткой», «это его потеря, а не твоя», «да что у него с ней может быть общего?» и — призом моих симпатий — «только подумай, Эмилия, когда ей будет тридцать, ему вот-вот стукнет пятьдесят. Он для нее будет не просто стариком, а почти призраком».

Но мое горе от этого не проходит.

— У меня есть еще кое-какие новости, — говорит Джейми, и по хмурому взгляду, который бросает на него Рэйчел, я догадываюсь, что они препирались об этом еще в машине на пути сюда.

— Мне лишь бы отвлечься от мысли, что я, похоже, так и скончаюсь старой девой. И что соседями у меня будут мой бывший любовник и его молодая жена.

— Вспомни о своих курсах «найди мужа».

— Ну и что?

— Можешь приклеить мне фальшивые усики и называть Эркюлем Пуаро. Угадай, кого я встретил вчера вечером в кафе.

— Сдаюсь.

— Мэтта Ковени.

— Кого?

— Ну, Мэтта. Ой, да ты его знаешь по университету. Большой и волосатый. Смахивает на Саймона Коуэлла, вспомнила?

— Как у него с ориентацией?

— Никак. — Рэйчел посылает Джейми убийственный взгляд. — У него вообще нет ориентации. Говорят, что в этом часть его очарования.

— Я рассказываю ей из самых лучших побуждений, — огрызается Джейми.

— Оппенгеймер, изобретая ядерную бомбу, тоже действовал из лучших побуждений. И Пол Пот тоже.

— Ребята, я слишком устала, чтобы вас разнимать. Рассказывайте, в чем дело, а то я заставлю вас просмотреть серию «Кельтских тигров» с начала до конца.

— Итак, — говорит Джейми, игнорируя испепеляющие взоры Рэйчел, — ты помнишь, что мы вместе с Мэттом поставили кучу пьес в студенческом драмкружке, пока еще учились в ДУК?

— Ах да, поняла; я знаю, о ком ты говоришь.

— Так вот, он тогда дружил со стариной Питом Муни, твоим бывшим ухажером. И я спросил его, что он о нем знает, и, представь, они все еще поддерживают знакомство. Итак, сейчас Пит в Белфасте и работает — боже ты мой, какая прелесть — бухгалтером!

— Чего уж такого смешного в том, что он работает бухгалтером?

— Ничего. Просто когда он разогнал «Запасной выход», то сказал мне, что у меня нет таланта, а он станет суперзвездой. А теперь я в шоу-бизнесе, а он считает чужие деньги. Не так уж часто мне в жизни удается высказать громкое ха-ха!!!

— Так он сейчас в Белфасте?

— Да, но у меня есть сюрприз, деточка. Смотри, что папа тебе принес… — драматически объявляет он, жестом фокусника доставая из кармана мятый листок бумаги.

— Что это такое? — Я машинально беру бумажку.

— Всего лишь номер домашнего телефона Пита. Так что ты сможешь выполнить домашнее задание на эту неделю, и это, надеюсь, отвлечет тебя от мыслей о том, чье имя навсегда останется неизреченным. Разве я не гордость нации?

— Если этот Мэтт до сих пор дружен с Питом, — удивляюсь я, — он, наверно, поинтересовался, зачем тебе его номер. Вы с Питом не общаетесь лет десять. Даже «Битлз» расставались более полюбовно, чем вы с ним.

— Нет-нет, я ему объяснил, что это для тебя.

— Что-что?

— Ну, я рассказал Мэтту, что ты занимаешься на курсах, где все гоняются за своими бывшими любовниками, и он решил, что это очень забавно. А потом я сказал, что ты, наверное, захочешь поговорить на эту тему с Питом…

— Джейми! Ты рассказал кому-то, кого я еле помню и двадцать лет в глаза не видела, что я гоняюсь за кем-то еще, кого тоже двадцать лет не видела, чтобы найти себе мужа?

— Э-э, я не думал, что это секрет.

— Сделай доброе дело, пристукни его от моего имени, — ледяным тоном обращаюсь я к Рэйчел. — Я сейчас побегу в душ, так что если ты не запачкаешь кровью только что вычищенный ковер, я буду очень благодарна.

— Почему ты идешь в душ? — удивленно спрашивает Рэйчел. — Неужели ты собралась выйти на работу?

— У меня сегодня на десять назначена встреча с главным консультантом по сценарию, так что добро пожаловать в прекрасный мир без вариантов.

— Эмилия, ты не можешь идти на работу. Не сегодня. Я тебе запрещаю. Позвони и скажи, что заболела.

— Нет уж, а то я весь день просижу дома и примусь за дезинфекцию мебели. Хорошо все, что заставляет работать. Хорошо все, что отвлечет. И, кроме того, все хорошо, что удержит меня от немедленного вышвыривания Джейми в форточку. Впустите Кэролайн, когда она приедет, ладно?

Я убегаю в ванную, но даже за закрытой дверью слышу, как Рэйчел во весь голос распекает Джейми.

— Ну что ты за идиот! Я предупреждала, чтобы ты ей не говорил, — накидывается она на него. — Удивляюсь, почему тебя с твоим длинным языком еще не присмотрел медиамагнат Руперт Мердок! Он сэкономил бы состояние на своих спутниковых новостях!

— Это простейший базовый принцип дружбы со мной, — защищается Джейми, — и я не виноват, что ты его забываешь. «Не говори мне ничего. А то расскажу».

Ох, мама дорогая. Я словно исчезаю из душа — меня накрывает очередное воспоминание…




Время: 31 декабря 1986 года.

Место: студенческая квартира Майка в квартале Ратмайнс (или Рад-потом-отмыться, как мы ее прозвали, главным образом за полное несоответствие гигиеническим стандартам).

Повод: костюмированная встреча Нового года.

Не буду расписывать подробно, но нам пришлось здорово потрудиться над нашими костюмами. Все Очаровательные девушки нарядились Ангелами Чарли: Кэролайн изображает Джилл Монро (причем Кэролайн комбинезон идет больше), Рэйчел — Сабрину, я — Келли, а Джейми — Чарли (уникальный для него повод надеть выходной костюм).

Вечеринка начинается невесело.

— Я расстаюсь с Питом Муни. Сегодня же. Это мое твердое решение. Даже не пытайся меня уговаривать, я не передумаю.

Я сижу в крошечной гостиной Майка и болтаю с Кэролайн, которая примостилась на краешке побитого молью дивана, попивая вино из кружки и ухитряясь при этом выглядеть элегантно. Кэролайн пьет редко, но, поверьте мне, в этой квартире вас непреодолимо тянет на спиртное. Это лучший способ избавиться от микробов в любой посуде, из которой вы вынуждены пить. Квартира набита приятелями Майка, студентами-медиками, достающими из морозилки лед, разливающими напитки, разряженными в карнавальные костюмы и пляшущими под песню «Рит петит» Джекки Уилсона.

Трудно поверить, но в 1986 году эта песня все еще в ходу.

— Милая, пожалуйста, не надо устраивать разрыв с Питом сегодня, — говорит Кэролайн. — В канун Нового года — для него это будет ужасно. Разве ты хочешь начать 1987 год в одиночестве?

— Нет, но как я могу начинать 1987 год с парнем, который медленно довел меня до ручки?

— Что, все так плохо?

— Кэролайн, я измучилась, пытаясь относиться к нему спокойно. И понятия не имею почему, но мне это никогда не удается. Он постоянно меня критикует — фасон моих платьев, фильмы, которые я смотрю, мою любимую музыку. Вчера, например, он явился к нам на ужин и набросился на мою бедную маму, потому что застал ее за просмотром сериала «Кейни и Лейси». Он сказал ей, что это самый убогий сериал, когда-либо фиксировавшийся на пленке, и что он предназначен для домохозяек в первой фазе климакса.

— Не может быть.

— Увы, может. А мама вдвойне расстроилась, потому что столько хлопотала об угощении. Испекла торт с кремом и все прочее. А потом я боялась, что папа просто вышвырнет Пита за дверь, когда он начал критиковать его взгляды на литературу.

— А что он читает?

— «Охоту на шпионов».

— Мне очень жаль, Эмилия. Я и не думала, что все настолько плохо. А на следующий вечер Пит водил тебя в кино?

— Да. На «Синий бархат». Там в самой первой сцене на дороге находят отрезанное человеческое ухо… может, не надо продолжать? Я, как могла, изображала удовольствие, но он меня всегда разоблачает. Арт-хаус — это явно не мое. Я бы в сто раз охотнее пошла на «Ханну и ее сестер» Вуди Аллена. А про тот раз, когда он обнаружил, что я считаю Че Гевару одним из «Роллинг стоунз», мне лучше и не начинать. Я с тех пор и слышать не могу ни о ком из них.

— Ты говорила с Джейми?

— Нет. Это отдельная тема. К Джейми он тоже придирается. Он всегда спорит с Джейми из-за группы. Он говорит, что Джейми поет фальшиво и песни пишет слишком коммерческие. Он хочет вести «Запасной выход» в совершенно другом направлении. Экспериментальная, электронная музыка — что-то типа того. По-моему, в представлении Пита успешная песня должна вывести их на интервью с Паолой Йейтс в программе «Труба», тогда как Джейми…

— Втайне хочет представлять Ирландию на конкурсе «Евровидение» — да, знаю.

Тут появляется Майк и покровительственно обвивает рукой талию Кэролайн. Для меня это дополнительный повод расстроиться, хотя я этого никогда не высказываю. Они стали встречаться тогда же, когда и мы с Питом, и до сих пор так прекрасно ладят, что это лишь подчеркивает медленное ухудшение нашей ситуации. Простой пример: Майк подарил Кэролайн на рождество нитку жемчуга. Чтобы ее купить, ему пришлось вкалывать в свободное время в гараже, а Пит явился… без подарка. Вообще. Ноль без палочки.

Правда, он заявляет, что принципиально против идеи дарить подарки, пока в Африке люди гибнут от голода, но из-за этого я чуть голову не сломала, придумывая, что ему подарить. Наконец купила сезонный абонемент в «Грин-синема» на ретроспективу Феллини, что, как я знала, должно ему понравиться.

Забавно, но, протестуя против дарения подарков, он совсем не возражает против их получения…

— Как поживают два моих любимых Ангела Чарли? — спрашивает Майк. — И куда пошли Сабрина и Чарли?

— Понятия не имею, — отвечаю я. — Кажется, за пивом.

— Правда, он красавец? — спрашивает Кэролайн, глядя на Майка с обожанием.

Майк наряжен Ричардом Гиром из «Офицера и джентльмена» и выглядит воплощенной девичьей мечтой. Как только я собираюсь спросить их, на манер Золушки, далеко ли до полуночи, в комнату втискивается Пит.

— О, привет, Пит! — тепло приветствует его Кэролайн. — Кем ты нарядился?

— Одной рок-звездой.

— Кем именно?

— Угадай. Эмилия, не подсказывай.

— Э-э… Бон Джови? — спрашивает Майк.

— Ты думаешь, что я бы оделся как Бон Джови? Мимо!

— Принц?

— Даже не похоже.

— Сдаемся.

— Билли Айдол. Хотя это было ну та-а-ак очевидно.

Если быть честным по отношению к Кэролайн и Майку, это было вовсе не так очевидно. Единственная разница между обычным видом Пита и сегодняшним состоит в том, что он чуть больше взлохматил волосы.

— Ты можешь что-нибудь предпринять насчет музыки? — спрашивает он Майка. — Если я еще раз услышу Тину Тернер, то уйду.

— Одну минуту, — вежливо говорит Майк, вскакивая с дивана.

— Да, вот еще что: я не хочу никого напрягать, но нельзя ли подать что-нибудь чистое, из чего можно пить?

— Здрасте, — говорит Майк, — ты же сказал, что не хочешь никого напрягать.

— Как тебе нравятся наши костюмы? — спрашивает Пита Кэролайн, когда Майк скрывается в толпе.

Он не отвечает ничего, просто окидывает нас тем снисходительным взглядом, который начинает меня по-настоящему бесить.

Но нашу Кэролайн не испугаешь каким-то жалким взглядом, если она намерена добиться комплиментов от Пита, пусть даже ценой его жизни.

— Правда, Эмилия отлично выглядит со взбитой прической и в узких шортиках? Как киберкрасотка в стиле пятидесятых.

Пит смотрит на меня, явно подыскивая подходящую ядовитую остроту.

— Она выглядит как… как пошлая наклейка на фюзеляже американского бомбардировщика. — И он неторопливо отходит, довольный донельзя, воображая, что он тут самый большой шутник.

— Елки-палки, я же сижу прямо перед тобой! — ору я, кипя от возмущения.

— Я вижу. Воспринимай это как двусмысленный комплимент.

И он удаляется в кухню.

— Ты права. Если ты не порвешь с ним сегодня, — с горечью заявляет Кэролайн, — я сама сделаю это за тебя. Только дождись полуночи.

Вдруг Майк несколько раз включает и выключает верхний свет, чтобы привлечь всеобщее внимание.

— До Нового года осталось две минуты! — выкрикивает он. — Всем разбиться по парам!

— Давай я пойду искать Чарли и нашего заблудшего ангела, — предлагаю я Кэролайн. — Тогда мы, по крайней мере, все вместе встретим 1987 год.

Кэролайн улыбается и присоединяется к своему кавалеру, а я прокладываю себе путь сквозь толчею в поисках остальных. Я обследую крошечную грязную кухоньку и прихожую. Никаких следов.

Потом натыкаюсь на Пита, который беседует с приятелем Майка, и он делает мне командирские жесты, чтобы я была под рукой при двенадцатом ударе часов.

Ну уж нет.

Я вздрагиваю и начинаю лихорадочно обдумывать, как мне от него отвязаться, и тут Майк выключает музыку и начинает обратный отсчет.

— Десять! Девять! Восемь! Семь! Шесть! — считают все хором.

Я вижу, как Пит пробирается сквозь толпу поближе ко мне.

И понимаю, что выбора у меня нет.

— Пять! Четыре! Три! Два…

Я распахиваю дверь в ванную, не обращая внимания на то, сидит ли кто-нибудь в уборной и насколько в ней грязно; это просто научный опыт. Я в чрезвычайном положении.

Именно там они и есть.

Я не верю собственным глазам.

Там обнимаются Джейми и Рэйчел, целуя друг друга с таким самозабвением, что не замечают, как я уставилась на них в глубоком шоке.

— М-м-м… о господи, если ты меня простишь, я уйду отсюда и больше никуда глаз не покажу, — бормочу я.

Хор разражается последним выкриком:

— С Новым годом!!!




ГЛАВА 12

НЕТ НИЧЕГО СТОЛЬ ТРАГИЧЕСКОГО,

НАД ЧЕМ НЕЛЬЗЯ БЫЛО БЫ ПОСМЕЯТЬСЯ


Я уже говорила и скажу снова: слава богу, что существует работа. Слава богу, что есть так много забот, и слава богу, что они не оставляют времени задумываться. Это я ощутила в офисе, погрузившись в мельтешащую суету сценарных совещаний, консультационных летучек и спешных встреч с пресс-службой, чтобы подготовить средства для преображения, сокращения и взбадривания «Кельтских тигров», которые вскорости появятся перед вашими взорами на телевизионных экранах. Только в два с лишним часа пополудни я улучила момент сесть за рабочий стол, ухватить сандвич и прослушать голосовую почту.

Девять пропущенных звонков. Все от Джейми, извиняющиеся — сокрушенные — униженные, на тему… впрочем, сами послушайте:

«Ладно, дорогая, я знаю, что плохо себя вел, но ты должна меня простить. Ты меня знаешь, истина в вине, и кроме того, я думал только о тебе, любовь моя. Я бы никогда не осмелился протрепаться о тебе, Пите Муни и твоих вечерних курсах, если бы не думал, что это поможет…» Гудки.

«Черт побери, прости, сел аккумулятор. Как бы то ни было, не суди меня слишком строго. Я, честное-пречестное слово, думал, что оказываю тебе услугу; я больше никогда ни словечка не пророню о твоих курсах, которые — для протокола — по-моему, классная идея. Я знаю, как страстно ты хочешь быть замужней дамой — любимой мамой, и искренне желаю тебе счастья. Ты действительно ходишь туда и делаешь что-то такое…» Гудки.

«Извини, опять эти чертовы батарейки. У тебя до сих пор важные встречи? Позвони мне, когда освободишься. Мне пришла в голову одна мысль, как я могу все загладить. Я люблю тебя, знай это». Гудки.

«Прекрасно, сейчас уже полдень, а ты мне еще не перезвонила. Это означает, что ты либо все еще на меня дуешься, либо до сих пор выискиваешь способ сделать свой сериал популярнее, чем «Части тела»… Ненавижу клянчить и умолять, но позвони мне, позвони немедленно!» Гудки.

«Гм-м, двенадцать двадцать две. Теперь я начинаю беспокоиться: а вдруг Божья Кара О'Киф обнаружила, что подпадает под сокращение, и подсыпала тебе в кофе бациллы сибирской язвы? Если не услышу от тебя весточки в самом скором времени, то начну обзванивать все больницы в радиусе двадцати миль…» Гудки.

«О боже! Меня уже посещают видения: ты лежишь в палате реанимации, а добрый доктор применяет к тебе электрошок и сокрушается: „О нет! Этого не должно быть! Эта женщина слишком молода и прекрасна, чтобы умереть!" А затем ужасная рыжая регистраторша с тростью, как они там все ходят, говорит: „Все ясно, ей не повезло. Как ты думаешь, не пора ли вызывать ее лучших друзей? "» Гудки.

«Порядок. Наклевывается одно дельце. Я затеваю его в твоих интересах. Пока ты активно не отвечаешь на мои звонки, меня посетило вдохновение. Я придумал хитроумный план, который должен сработать. А теперь внимание, агент Бонд. Я собираюсь позвонить Питу Муни и сказать ему то, о чем он, возможно, про тебя наслышан и потому не удивится: ты вводишь в сериал нового персонажа, который днем тихо-мирно работает бухгалтером, а по вечерам с группой играет диско в стиле восьмидесятых. Блестящая идея, правда? Он ничего не заподозрит. Он всегда был простой, как доска. Не утруждай себя благодарностями, это самое меньшее, что я могу для тебя сделать. Если ты пока не в палате интенсивной терапии, позвони мне сейчас же. Люблю тебя до невозможности» Гудки.

«Ну вот, такие новости, что тебе лучше слушать сидя. Я позвонил Питу. Теперь-то ты на меня не сердишься? Хорошие новости: он, кажется, ужасно мне обрадовался, клянусь, словно я к нему с большим подарком. Мы болтали целую вечность, я чуть не состарился; не поверишь, ни от меня, ни от него ни одного резкого слова. Разумеется, вспомнили и о тебе, и я предложил воскресить на денек „Запасной выход" и показать тебе, какая у нас была первосортная группа…» Гудки.

«У меня чудесные новости! Крепко держишься на стуле? Ни за что не догадаешься, так что и не трудись. Так удачно получается, что он на эти выходные приезжает свидетелем на свадьбу в Дублин!!! Я чуть не упал, когда он мне это сказал. Свадьба назначена на субботу, и я предложил как-нибудь встретиться на выходных. А он совершенно неожиданно говорит, что приезжает в Дублин в пятницу вечером и почему бы нам сразу не повидаться. Ну как ты — дрожишь от волнения? Разве я не умничка? И — это важнее — вычеркнешь меня из своих черных списков?» Гудки.

«Последнее сообщение. Пожалуйста. Может быть, я самую-самую малость расхвастался о своих делах… и… в общем… мне нужна твоя помощь».

* * *


Мало-помалу неделя подходит к концу. Совещания, снова совещания, долгие часы вычитки сценария, споры с импресарио… вы это читаете, а я выполняла. Мне пришлось перейти на десятичасовой рабочий день, но на это я не жалуюсь.

Как я уже говорила, нет ничего лучше напряженной работы, чтобы развеяться.

И никаких признаков грядущего переезда того, чье имя навсегда останется неизреченным, и его малолетней нареченной.

Не то чтобы я подстерегала его день за днем, но пару раз мне пришлось проезжать мимо их нового дома с табличкой «Продано» на газоне, раздражающей меня до чертиков каждый раз, как я выхожу за дверь.

Как бы там ни было, я пережила эту неделю, и вот уже пятница, как ни трудно в это поверить. На носу выходные, и я выхожу вечером в город отдохнугь, как все нормальные люди.

Ну-у-у, конечно, не все нормальные люди, как в моем случае, встречаются при этом с бывшими бойфрендами, которых не видели девятнадцать лет…

Вы когда-нибудь попадали в такое идиотское положение? Можно только подивиться — как это меня угораздило. Только так я могу описать свои чувства, пока мы с Джейми берем такси до центра.

Честно признаться, мне приятно ощущать моральную поддержку. Теперь я могу не бояться безобразной сцены, вроде той, которая вышла у меня с омерзительным Грегом Тэйлором.

На этот раз я беру с собой друга.

Сперва я ловлю такси и мчусь к дому Джейми, а в восемь-ноль-ноль он, разумеется, еще не готов. После двадцати минут ожидания, перемежаемых беспрестанными выкриками Джейми из окошка ванной: «Я почти готов! Сейчас, дорогая! Только еще чуть-чуть геля для укладки!» — он наконец плюхается на сиденье рядом со мной.

— ф-у-у! Это что — лосьон после бритья? — спрашиваю я, открывая окошко, чтобы ослабить одуряющий аромат.

— Это моя фирменная смесь, милая. Я сам ее изобрел. Утонченное сочетание парфюма «Рут дю те» от Барниз из Нью-Йорка…

— И чего еще? Порошка для чистки унитазов?

— Запах — это самая важная химическая составляющая влечения. Тебе не нравится?

Я не могу ответить, я задыхаюсь.

— Да, вот и вечер пятницы. Мы встречаемся в моем любимом загончике, баре «Дракон» на Джордж-стрит.

— Джейми!!! Ты пригласил Пита в бар для геев?

— Спрячь свои когти, тигрица. Это не я предложил, а он.

— Но он же не живет в Дублине. Как он может знать, что это гей-бар?

— Расслабься. Это одно из самых известных пивных заведений в городе, практически городская достопримечательность, потому он его и знает. Кроме того, в главном зале публика смешанная, так что все будет в порядке. Хочешь узнать хорошую новость, незамужняя ты наша?

— В конце этой недели меня обрадует любая хорошая новость.

— Только не перевозбудись, но, по-моему, он тоже холост. Я болтал с ним по телефону долго-долго, и он ни разу не упомянул ни жены, ни, соответственно, детей. И даже не использовал ужасное слово на «по».

— Какое еще слово на «по»?

— Подружка, балда.

— Джейми, да пусть он будет хоть мормоном с семью женами. Это не любовное свидание. Это нечто совсем иное. Я встречаюсь с ним не потому, что хочу к нему вернуться, а только потому, что пытаюсь научиться на ошибках своего прошлого.

— С Питом ты никаких ошибок не сделала. Он тогда был редкой дрянью. Ты могла поступить с ним правильно, только выкинув на мусорную свалку.

— А вот Ира Вандергельдер говорит, что я явно делаю что-то не так.

— Поясни.

— Ладно. Представь себе вот что. Я прошла собеседование, но не получила работу.

— Ну и как это связано?

— Понимаешь, легко заключить, что я не тот человек, которого ищет фирма. А теперь предположим, что я провела лучшие двадцать лет жизни на собеседованиях и до сих пор безработная. Спрашивается: почему так? Похоже, что проблема во мне самой. То же и со знакомствами.

— Ох, милая, тут мы с тобой заодно. Настала пора выскочить из вращающейся двери неудачников и уцепиться за что-нибудь получше.

— Ты абсолютно прав, — говорю я, пожимая ему руку. — Звучит, как у Сэмюэля Беккета: «Лезь вверх, больнее упадешь».

— А если серьезно? Я полностью понимаю твое горячее стремление к замужеству. По крайней мере, избавишься от необходимости ходить на эти мерзкие свидания.

Мы подъезжаем к бару «Дракон», и такси останавливается. Я шарю в сумочке в поисках кошелька, а Джейми выпрыгивает.

— Спасибо, что платишь, дорогая, — воркует он. — Ты же знаешь, я как английская королева — не ношу с собой наличные.

Такси уезжает, а я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться.

— Пойдем, пойдем, детка. — Джейми берет меня под руку. — После сегодняшнего вечера тебе останется повидать только семерых.

В «Драконе» дым стоит коромыслом. Шум, толпа, тучи разодетых гуляк. Мы пробиваемся к барной стойке, заказываем напитки и оглядываем всех, кто хоть отдаленно напоминает Пита — то есть всех долговязых, тощих, худосочных и костлявых, вроде комика Джона Клиза, когда ему было под сорок.

— Когда он появится, — кричит Джейми мне в ухо (ничего не поделаешь, шум стоит оглушительный), — спроси меня, надумал ли я сниматься в кино у Спилберга.

— Джейми, что ты ему наговорил?

— Я не врал. То есть почти не врал. Я просто чуть-чуть приукрасил правду. Ах да, и когда зазвонит мой мобильник, скажи: «Наверно, опять тебе названивает этот агент из Голливуда. Как он не понимает, что ты отдыхаешь?»

— Я не запомню.

— Запомнишь. А если я упомяну имя Колин, то скажи Питу, что имеется в виду Колин Фаррелл. А еще Марти — это Мартин Скорсезе, а Бобби — это Роберт де Ниро. Хорошо?

Пит сильно опаздывает. Настолько, что я чуть не решила отказаться от встречи и тихо смыться домой. К тому же некоторые взгляды, обращенные на меня, вызывают во мне чувство неловкости. Как-никак, я здесь единственная женщина. То есть, по-моему, единственная. По некоторым невозможно определить, какого они пола…

В любом случае, мы здесь уже полчаса, а до сих пор никто не появляется.

Наплюй. Ты ведь достаточно напереживалась за неделю?

— Ты сильно обидишься, если я оставлю тебя здесь и свинчу? — спрашиваю я Джейми, наконец набравшись храбрости.

— До десяти баллов по шкале Рихтера. А что не так, детка?

— Во-первых, я здесь единственная, кто носит ридикюль, а во-вторых, некоторые парни здесь явно лучше ухаживают за кожей, чем я. Мне здесь так же неловко, как было бы тебе на свидании в суде присяжных.

— Еще по стаканчику, вот и все, о чем я прошу. Тогда, по крайней мере, ты выдержишь это испытание и сможешь удалиться с честью.

Я намерена сделать еще один заказ, и тут вдруг раздается знакомый зловещий голос:

— Ну-ну-ну, доктор Ливингстон, я полагаю? — Пит изображает репортера Стенли, встретившего экспедицию Ливингстона на реке Конго.

Без всякого сомнения, это Пит. Он таинственным образом ничуть ни изменился. Такой же костлявый, такие же ввалившиеся щеки, та же призрачная бледность ночного существа; единственная видимая разница заключается в том, что его стиль одежды претерпел радикальные изменения к лучшему. Мы обнимаемся, целуем воздух над ухом и обмениваемся приветствиями, и я пытаюсь держаться как ни в чем не бывало, будто посещаю гей-бары каждый вечер.

Они с Джейми быстро переходят от приветствий к обычной беседе и болтают, как старые приятели.

— Я был так рад, что ты позвонил, — говорит ему Пит, — не поверишь, но я часто вспоминал о тебе с непростительным раскаянием. Не могу поверить, что говорил, будто твои таланты ниже уровня моря.

— Все в прошлом, забудем.

— Так ты теперь киноактер? Где я могу тебя увидеть?

К этому Джейми подготовился прекрасно. Пятерка за домашнее задание.

— Я снимаюсь преимущественно в авторском кино. Ограниченные права проката, понимаешь ли. Я очень неохотно торгую своим дарованием и не снимаюсь в более коммерческих фильмах, как, например, делает Колин.

— А… э-э… он имеет в виду Колина Фаррелла, — послушно вмешиваюсь я, молча намереваясь попозже всыпать Джейми по первое число, особенно за «дарование».

— За это идет непрерывная борьба между мной и моим голливудским агентом, — вдохновенно повествует он, сияя от радости, — они вечно стремятся заполучить меня в какой-нибудь блокбастер, тогда как я всегда чувствовал, что мое призвание — это театр. Я сейчас просто перечитываю кучу сценариев, пережидаю, когда появится подходящая роль.

Пит должным образом впечатлен всей этой бодягой, и они продолжают беседу вдвоем.

Я говорю — вдвоем, это и значит — вдвоем.

Мы заказываем еще по бокалу, и полчаса спустя я… как бы это сказать… начинаю чувствовать себя третьей лишней. Еще через несколько минут одного из лучших спектаклей, какие только давал, Джейми наконец извиняется и отправляется в уборную.

— Я на минутку, — бодро произносит он, подвигая мне свой мобильник. Я как раз начинаю думать, что он слишком далеко зашел, и тут он произносит; — Если позвонят Брэд или Анжелина, ответь, ладно? Скажи им, что мои агенты созвонятся с их агентами, и мы все очень скоро встретимся в Штатах.

Наступает долгая пауза. Мы с Питом потягиваем свои коктейли, и я отчаянно шевелю мозгами, подыскивая повод перейти к сути. Наконец я начинаю тактическое наступление.

— Ну вот, Пит, — приступаю я к разговору, надеясь, что Джейми, как обычно, будет долго отсутствовать. Не представляю, чем он там занимается, но задерживается всегда гораздо дольше любой девушки. — Можно ли поверить, что прошло целых девятнадцать лет? Ты совсем не изменился, честное слово, я бы тебя везде узнала.

— Что ж, спасибо, — отвечает Пит, довольный. — Так здорово опять повстречать вас обоих, после стольких лет. Разве не замечательно, как преуспел Джейми в своей карьере? Но у него ведь всегда была зияющая дыра в душе, которую можно заполнить только аплодисментами, не так ли?

Что можно на это ответить? Начало звучит как комплимент, а конец как оскорбление…

— Скажи, ты сейчас не замужем? — спрашивает Пит ни с того ни с сего.

Отлично, просто замечательно! Я снова беру след.

Я порадовалась тому, что он спрашивает, так как это дает мне желаемую возможность поговорить с ним о прошлом. Однако Пит не дает мне даже дух перевести.

— Я-то сейчас одинок, — выпаливает он. — Расстался кое с кем.

Вот блин…

Наступает жуткая, чудовищная пауза, мы молча смотрим друг на друга.

Он одинок, я одинока, и сейчас я думаю: Господи Боже, пожалуйста, сделай так, чтобы он не брался за мной ухаживать! Не думаю, что на самом деле любила его, пока мы встречались, я просто воображала его совсем другим, нежели он был на самом деле, а теперь, видя его почти двадцать лет спустя, я начинаю думать, что мне тогда следовало бы полечить голову.

Однако Пит и дальше разливается соловьем в счастливом неведении о том, что происходит в моей голове, что, в общем-то, кое-что значит.

— Понимаешь, я никогда не был подарком, скорее, был довольно неприятен, — говорит он. — Честное слово, перед звонком Джейми я сидел дома один-одинешенек и рыдал так, что промок до нижнего белья. В общем, ты не возражаешь, Эмилия, если я спрошу тебя кое о чем?

— Э-э… нет, конечно. Выкладывай.

— Это очень личное.

О боже, он явно хочет ухаживать за мной. Без паники, надо собраться, сконцентрироваться и убедительно соврать.

Придется сказать, что я встречаюсь кое с кем.

Нет, он не поверит. Что я в таком случае делаю в гей-баре с Джейми в пятницу вечером?

Ага, у меня есть план. Я скажу, что встречаюсь кое с кем, но он или пилот на дальних рейсах, или служит в войсках миротворцев в Ливане, или лежит в коме.

— Ты у Джейми для прикрытия?

Я чуть не подавилась коктейлем, но дальше — больше.

А вот тут, леди и джентльмены, мы услышали тревожный набат. Возможно, самый громкий и тревожный сигнал Биг Бена.

— Ты не знаешь, он сейчас встречается с кем-нибудь?

— Почему ты спрашиваешь, Пит?

— Понимаешь, если он свободен, я бы очень хотел пригласить его завтра с собой на эту несчастную свадьбу. Думаю, что новобрачные не будут возражать, если я приведу давнего знакомого; Джек и Дэйв в этом смысле отличные ребята. Я понимаю, что мы давно не виделись, но… как ты думаешь, он заинтересуется?




ГЛАВА 13

ПРЕДПОЛОЖИМ, ЧТО ЭТО ТАК ЖЕ ХОРОШО,

КАК КАЖЕТСЯ


— Итак, коротко говоря, Пит Муни не только гей, но и, вдобавок ко всему, положил глаз на Джейми. Клянусь, если увидишь такое в кино, сразу скажешь, что это сплошные выдумки.

Следующее утро выдалось таким солнечным и ярким, что в Дублин можно было просто влюбиться. Я подрядилась довезти Рэйчел до аэропорта по следующим двум причинам: во-первых, мне надо ввести ее в курс всех невероятных событий прошлого вечера, во-вторых, я не увижу ее почти целую неделю, так как она летит в Париж на модное дефиле Питера О'Бранена, а затем встречается со всеми крупными итальянскими закупщиками в Милане. Она и сама прекрасно смотрится в темных очках, а-ля Жаклин Кеннеди и с шарфом от модного дома «Гермес», небрежно повязанным поверх отлично скроенного черного кашемирового плаща.

Ну, возможно, Жаклин не пускала бы сигаретный дым в окно машины, как теперь делает Рэйчел, но суть вы уловили.

— Я что — ослепла или напрочь отупела, не рассмотрев его с самого начала? — горячусь я. — Я искренне считала, что Пит назначил встречу в баре для геев только по одной причине — он плохо знает Дублин. Ты была права, утверждая, что я чересчур близорука.

— Милая, много лет спустя даже ты могла бы разглядеть пророческие знаки.

— Он сказал Джейми, что только в 1995 году открыл в себе гомосексуальность.

— В таком случае, он был последний, кому это пришло в голову.

— Так ты знала?

— О господи, даже если не принимать во внимание его голубизну, я никогда не могла понять, что ты в нем нашла тогда, в университете. Он всегда был таким высокомерным, словно хотел сесть выше собственной задницы. Такие мужики всегда в чем-то немного недоделанные.

— Это трудно описать. Я думала, что он очень культурный.

— Да в любом йогурте больше культуры.

— Давай позвоним Джейми, — предлагаю я, преодолевая поворот с указателем «Аэропорт». — Умираю от желания узнать, что было после моего ухода.

— А в котором часу ты ушла?

— Сразу, как только можно спокойно сбежать из пекла, не оставляя за собой мокрых следов или клубов дыма.

Рэйчел обшаривает сумочку в поисках мобильника, набирает номер Джейми, но вдруг резко захлопывает телефон.

— О чем я думаю? — сокрушается она. — Сейчас всего лишь десять утра. Он никогда не просыпается раньше полудня.

Затем она поворачивается ко мне, быстро снимает очки и разглядывает меня пытливее, чем свидетель Иеговы.

— Ну как, наивное дитя, насколько тебя просветил последний опыт в этих дурацких поисках? Теперь-то ты готова пополнить ряды нормальных людей? Или самое главное еще впереди?

— Зачем ты издеваешься над моими несчастьями? Ради самоутверждения?

— Я предпочитаю называть это доброй старой упрямой любовью. Лишь бы заставить тебя отказаться от этих иезуитских вечерних курсов.

— Можешь издеваться, сколько хочешь, — твердо говорю я, — но я действительно с нетерпением жду следующего урока у Иры Вандергельдер, просто чтобы услышать, какой вывод она сделает из истории с Питом. Возможно, сокурсницы поднимут меня на смех, услышав мой последний отчет.

— У тебя, радость моя, с избытком хватило переживаний на этой неделе, — говорит Рэйчел. — Может, тебе стоит взять заслуженный отпуск у этой самой Иры Ван-и-так-далее?

— Я ни за что не брошу курсы, — отвечаю я, пытаясь выдержать легкий тон, а не огрызаться. — Заметь, я делаю поразительные успехи. Бойфренд номер один хотел сходить со мной налево, номер два обратился ко мне как к прикрытию, и, переходя прямо к десятому номеру, напомним себе, что он женился на девчонке, которая еще не родилась, когда мы получали аттестат зрелости. Почему я должна бросать курсы? Они принесли всем нам столько радости и поводов для веселых шуток.

— Я не шучу, Эмилия. Если я погибну в авиакатастрофе, моя последняя мысль будет о тебе: почему я осталась в стороне и позволила втравить свою лучшую подругу в добровольную пытку?

— Ты уже знаешь ответ, — говорю я, подводя автомобиль ко входу в зал отправления. — Потому что я не хочу жить одна.

— Ответь мне на один вопрос, и я от тебя отстану. А почему нет? Что тебя так пугает в одиночестве? Тебе нужно пересмотреть свое отношение к нему, милая, и сосредоточиться на положительных сторонах.

— Назови мне хоть одну.

Она поворачивается ко мне с безумной искоркой в глазах, как всегда, когда затевает какую-нибудь чертовщину.

— Ну вот, например, навскидку. Садись со мной в самолет и слетаем в Париж на выходные.

— Что?

— А почему нет? Что тебя держит? Сходишь со мной сегодня на дефиле, если захочешь, или прошвырнешься по музеям и галереям, а встретимся вечером за бутылочкой шампанского «Боллинжер»… завтра прогулка по Елисейским Полям… обед в отеле «Крайон»… ну как?

— О, Рэйч, как бы мне хотелось… — говорю я, тронутая до глубины души ее сердечным приглашением. — Но… м-м-м… понимаешь, я не могу.

— Тогда причина должна быть очень веской.

— Не знаю, достаточно ли она веская, но тем не менее. У меня свидание.

Хорошо, что Кэролайн утром первым делом позвонила мне и напомнила, а то я забыла о нем начисто.

Дамьен Дилени.

— А-а, со старичком? — вспоминает Рэйчел, когда мы прощаемся, крепко обнимая друг друга. — Не говорю: «Удачно поразвлечься», но имей в виду мой запасной вариант.

— Я не ожидаю, что это будет веселее плясок у майского шеста, но кто я такая, чтобы отвергнуть приличного человека только потому, что он… э-э… несколько в возрасте?

Теперь, в этом периоде моего долгого и на редкость безуспешного стажа свиданий, когда бы я ни столкнулась с любым кавалером — ухажером — потенциальным мужем, мой мозг автоматически начинает работать в компьютерном режиме, выстраивая впечатления в две колонки. Слева я заношу все плюсы по каждому объекту — и вижу их так ясно, словно светящиеся неоновые надписи, а справа — все минусы.

Так и с Дамьеном.

Кэролайн пригласила нас обоих на ужин к семи часам, но я, естественно, появляюсь у нее на целый час раньше, главным образом потому, что желаю посплетничать о прошедшем вечере.

— О, как здорово, что ты пришла! — говорит она, открывая мне дверь и стискивая меня в крепком объятии. — Мы успеем вдоволь наболтаться, пока не появятся мальчики. Ой, зачем же это, душечка! — восклицает она, с благодарностью принимая большой букет лилий-звездочетов, которые я прикупила вместе с бутылкой «Боллинжер».

— Хорошо помогает непринужденной беседе, — говорю я, протягивая ей бутылку.

— Ты чудо. Давай выпьем по бокалу, и ты мне подробно расскажешь о Пите Муни. Не могу в себя прийти — он в самом деле пригласил Джейми на голубую свадьбу? А если он не пойдет, я буду поражена еще больше.

— Он может не пойти только по той причине, что слишком расхвастался о своей актерской карьере; он сказал, что ни за что не вспомнит все, что наговорил, когда протрезвеет. Ох, Кэролайн, видела бы ты вчера бар «Дракон» — сквозь землю можно было провалиться! Я не шучу: искать там еще одну настоящую женщину — это все равно что искать настенные часы в казино в Лас-Вегасе.

Она хохочет и ведет меня вниз по лестнице в превосходно обставленную кухню в викторианском стиле, которая так велика, что занимает большую часть превого этажа. Чудесные ароматы чеснока и имбиря доносятся от кухонной плиты в углу, а Феликс, кот Эммы, спит перед плитой в кресле. Кухня выглядит словно картинка из модного журнала по интерьерам.

Я шлепаюсь на стулу буфета, причитая по поводу аппетитных запахов.

— Кэролайн, твоя жизнь — словно большой глянцевый журнал. Ты представляешь, сколько отвалили бы в каталоге «Хоумз энд Гарденз» за фото твоего дома?

— Дорогая, тебе надо подождать и посмотреть, во что все превратится за пять минут, когда дети вернутся домой, — смеется она, укладывая шампанское в холодильник и доставая другую бутылку, уже охлажденную. — Эту я приготовила заранее.

— Вот молодец. Так где же твои херувимчики? А я-то удивляюсь, почему в доме так тихо.

— Пожалуйста, не суди меня строго — они пошли с няней в «Макдоналдс». Знаю, знаю — хорошая мать не позволит детям есть всякую дрянь, но я использую с ними систему подкупа, особенно с Эммой. В особых случаях вроде этого они едят гамбургеры и картофель фри в награду за хорошее поведение.

И тут звенит дверной звонок.

— Что-то они рано, — расстраивается Кэролайн. — Еще только начало седьмого. Подожди здесь, душечка, а я постараюсь быстро отделаться. Я не хочу, чтобы прерывали нашу интимную беседу.

Две минуты спустя она приводит в кухню Дамьена, который рассыпается в извинениях за ранний приход. Им с Майком пришлось быстро прервать игру в гольф, так как Майка, который в эти выходные работает по вызову, неожиданно потребовали на операцию, так что Дамьен отправился прямо в гости, взяв с Майка обещание, что он долго не задержится.

А в моем мозгу включается компьютерная обработка Дамьена. В конце-то концов, он может оказаться моим безликим женихом…

Плюс: я целую вечность не видела Дамьена, но сразу вспоминаю, какой это милый и приятный человек, пока он бережно целует мне ручку, как Тревор Ховард в черно-белом кино сороковых годов. Затем он дарит Кэролайн восхитительную пунцовую орхидею в горшочке.

— Я никогда не приношу на ужин вино, дорогая, — говорит он ей. — Это, знаете ли, дурной тон. Как будто ожидаешь, что хозяин или хозяйка не побеспокоились об отборе вин по вкусу каждого.

Минус: точно так же рассуждал мой дедушка, царствие ему небесное. Я храбро улыбаюсь и прогоняю прочь искушение заявить: «В таком случае, никогда не приходите ко мне на ужин. Мне все равно, какую дешевку я подаю своим несчастным гостям, если она уже перебродила и отвлечет их от моих отвратительных (или вовсе отсутствующих) кулинарных способностей».

Плюс: он сегодня серьезно поработал над своим внешним видом и, должна признать, выглядит прекрасно. Для своего возраста.

Минус: ой, да кого я хочу обмануть? Он выглядит таким старым, что мне неудобно обращаться к нему просто по имени.

Плюс: после недолгой болтовни о том о сем распахивается дверь и врываются дети, вернувшиеся из «Макдоналдса», размахивая новенькими пупсиками из подарочного набора, которых суют нам посмотреть. Дамьен, следует отметить, прекрасно находит с ними общий язык, покатав их на плечах и выдав по монетке на сладости.

Аналитическая часть моего мозга, которую я постепенно тренирую отбирать потенциальных мужей и отсеивать потенциальных неудачников, незамедлительно отмечает, какой из него получается отличный дедушка.

Минус: увы, фантазии развеяны. Кэролайн ласково спрашивает, как поживают его внуки. Оказывается, у него их пять, от десяти до восемнадцати лет. Восемнадцати! Да у них самих скоро могут быть дети…

Было когда-то время, когда мама в шутку спрашивала меня, встретила ли я отца своих детей. Потом, пока шло время, а подходящий кандидат все не наклевывался, вопрос трансформировался во «встретила ли ты наконец отца своих приемных детей». Так вот, посмотрите на отца моих приемных внуков…

Плюс: как только детей выпроваживают в гостиную смотреть телевизор с няней, бедный Дамьен, обессилев, валится в кресло.

В моей голове проносится мысль, что у него элементарно не хватит энергии на то, чтобы мне изменять.

Минус: о боже, поверить не могу, что я только что засчитала это за плюс…

Когда Майк возвращается домой, мы вчетвером переходим наверх, за стол, великолепно сервированный Кэролайн, с льняными салфетками и, вдобавок ко всему, хрустальными бокалами дизайна Луизы Кеннеди. Ужин подан по всем пятизвездным стандартам — сегодня она выбрала азиатскую кухню: для начала малайский суп с лапшой, кокосом и креветками, затем, на второе, жареная свинина с баклажанами… невероятно вкусно. Принимаясь за десерт, я думаю, что домой меня придется катить.

Вечер действительно удался, а Кэролайн и Майк вовсе не стремятся прибегать к моей или Дамьена помощи, чтобы беседовать друг с другом. В сущности, слабо верится, что мы приглашены как бы на смотрины. Дамьен не скован, непринужден и, кажется, действительно интересуется моей работой на телевидении. Я развлекаю публику за столом несколькими свежими анекдотами о Божьей Каре О'Киф и ее худших выходках, а он поощряет меня несколькими забавными историями своих студенческих лет. В свою очередь, я расспрашиваю его о выходе на пенсию и о том свободном времени, которое он в результате заполучил. Оказывается, он проводит его, играя в гольф и присматривая за престарелой матерью, с которой живет.

Калькулятор у меня в мозгу включается снова…

Плюс: отлично.

Все самоучители гордо заявляют, что если вам нужно срочно определиться насчет интересующего вас субъекта, то нужно просто невзначай спросить его об отношениях с матерью. Практика показывает, что будущий примерный семьянин обычно в прекрасных отношениях с матерью, тогда как неудачник, моя обычная цель, — отнюдь нет. Учитывая, что Дамьену давно за шестьдесят, его матери должно быть по меньшей мере за восемьдесят, так что, по моему мнению, разве не замечательно, что он так ей предан?

Минус: Дамьен так долго о ней рассказывает, что я начинаю подозревать его в подражании Норману Бейтсу из хичкоковского «Психо». Я ловлю себя на мысли, не держит ли он дома жуткие чучела птиц…

После десерта Кэролайн просит меня помочь приготовить кофе, взглядом указывая следовать за ней. Мы собираем со стола груду тарелок и катим их на тележке в кухню, оставив мужчин обсуждать гандикапы в гольфе.

— Ну, что скажешь? — спрашивает она, как только дверь за нами закрывается. — Я понимаю, рассказы о матери нагнали тоски, но если отвлечься от этого?

Я улыбаюсь. Как здорово, что Кэролайн вовсе не надо рассказывать, что ты думаешь. Она и так знает.

— Теоретически он идеален, — говорю я, загружая все в посудомоечную машину, — но на практике… ох, Кэролайн, мне тяжело это говорить, ведь это стоило таких трудов, но между нами не возникло нужной искры. Совсем. Я могу усмотреть больше взаимного притяжения в плохом эпизоде «Кельтских тигров», а это кое о чем говорит, видит бог.

— Дай ему шанс, вот и все, о чем я прошу. Кто знает, может, он повел бы тебя в великолепный ресторан и ухаживал бы, как за королевой. Может, ты поцелуешь его, и посыплются те самые искры. Лучше быть милой женой у старого мужа, чем постылой у молодого, говорит моя мама. Как бы то ни было, я очень рада, что ты сегодня пришла. Это очень храбро с твоей стороны, учитывая всю прошлую неделю.

— В Дамьене одно хорошо, — говорю я, вздрагивая, пока мы спешим обратно в столовую, — он полная противоположность тому, чье имя навсегда останется неизреченным.

Сразу после кофе дедушкины часы в прихожей отбивают десять, и Дамьен с извинениями собирается уходить.

— Господи, я и понятия не имел, что так засиделся, — говорит он, — боюсь, что должен бежать, а то мамочка забеспокоится, где я. Кроме того, я хожу с ней на утреннюю мессу по воскресеньям, так что всегда должен заказывать ее с вечера.

Краткий, еле ощутимый взгляд, говорящий: «Он прекрасный человек, так что не обращай внимания на этот комментарий и дай ему себя проявить», со стороны Кэролайн.

— Вы, не сочтите за дерзость, самая очаровательная молодая леди, — говорит Дамьен, нежно целуя мне руку перед уходом. — Надеюсь, мы еще увидимся. Может быть, вы окажете мне честь и как-нибудь придете ко мне на чашку чая в полдень?

Я на один миг испытываю замешательство, но потом замечаю, как ждут моего ответа Кэролайн и Майк.

Безликий жених, Вера Вонг, безликий жених, Вера Вонг…

— Это было бы прекрасно, благодарю вас, Дамьен.

— Замечательно. Так я скажу мамочке, что мы можем вас ждать. Мне кажется, вы понравитесь друг другу.

Мы трое старательно машем ему вслед, а затем, как ни стыдно это говорить, голова у меня кружится от облегчения.

— Чашка чая в полдень? По-моему, за мной пытаются ухаживать, как за героиней романа Джейн Остин.

— Дамьен — отличный парень, — говорит Майк, закрывая дверь и зевая. — Я бы никогда без него не попал в гольф-клуб «Портманок».

Несколько часов спустя, укладываясь в кровать, я не могу преодолеть искушения позвонить Рэйчел в Париж и доложить обо всем.

— О боже! — Она так хохочет, что рассыпает сигареты, и я слышу это в трубку. — А от чего умерла его первая жена? От скуки?

— Заткнись, Кэролайн просила дать ему возможность проявить себя, так что продержусь все чаепитие с мамочкой и сразу подробно отчитаюсь…

Она прерывает меня громким хихиканьем.

— Что такое?

— Ничего, я просто кое-что прикинула в уме.

— Объяснись.

— Если уж ты так настаиваешь на прохождении этих своих трижды неладных курсов в строго хронологическом порядке, то представляешь, кто твоя следующая цель?

Я чуть не роняю телефонную трубку.

Мое молчание говорит само за себя.

— Да, — произносит Рэйчел. — Мне следует пойти с тобой. Ты будешь встречаться с ним сама по себе только в том случае, если я внезапно умру.




ГЛАВА 14

ТОТ, КТО УШЕЛ


Да, это будет весело. Из всей цепи моих несчастий, как я называю своих бывших бойфрендов, найти этого человека мне наиболее любопытно. Впрочем, сначала я должна кое-что пояснить.

Номера четыре зовут Тони Ирвин, и, хотя я знаю его еще со школы, мы никогда не сходились вместе до второго курса университета. Тони был исключительным, во всех отношениях замечательным парнем. Если снимать про него кино, его роль исполнил бы… Джуд Лоу — настолько он хорош.

Он ходил в элитный колледж Сент-Эндрюс, школу для мальчиков неподалеку от нас, и служил чем-то вроде кумира-иконы-эталона, по которому измеряли остальных мужчин все девчонки из нашего класса. Не говоря уже о внешности — высокий синеглазый блондин, образ, который, как мне кажется, представлялся Оскару Уайльду, когда он писал «Портрет Дориана Грея». Короче говоря, он был идеалом во всем.

Одаренный как физически, так и интеллектуально, он был первым учеником в школе, а затем поступил в ДУК, чтобы изучать историю и английский язык. Он был одним из тех редких людей, кому благоволят небеса и для кого приберегают лучшие дары, и, словно этого недостаточно, Тони Ирвин был едва ли не самым милым и замечательным человеком, какого я когда-либо встречала, прежде или теперь.

Как говорят у нас на телевидении, Тони был так популярен, что практически несводим к общему знаменателю. Все любили его, и никто не мог бы сказать о нем недоброго слова.

В качестве примера феноменальной харизмы Тони Ирвина можно привести такой факт: мы с Рэйчел до сих пор, после стольких лет, утверждаем, что он единственный человек из всех, живых или мертвых, реальных или выдуманных, из-за кого мы чуть не поссорились.

Нас разлучили обстоятельства, или мне просто хочется так думать; он выиграл стипендию от университета Глазго в Шотландии, и поэтому, к моему безутешному горю, нам пришлось расстаться. Даже несмотря на то что нам обоим было всего по двадцать лет, если бы это зависело от меня, я бы вышла за него замуж. Без вопросов. Но мы были разлучены, и трудность поддержания нежных чувств на расстоянии взяла свое, как это неизбежно бывает. Так что после нескольких месяцев романтической переписки (которая сейчас, в век электронной почты, пятицентовых эс-эм-эс и дешевых рейсов авиакомпании «Рай-анэйр» в аэропорт Прествик под Глазго, кажется доисторическим прошлым; но тогда, в 1988 году, у нас были только бумага и ручка, не говоря уже о том, что папа бы голову с меня снял за междугородные телефонные счета) и после всех рыданий, стенаний и зубовного скрежета с моей стороны, нам наконец пришлось признать, что все осталось в прошлом. В этом вся проблема двадцатилетнего возраста: вам кажется, что Тони Ирвины в этом мире растут на деревьях гроздьями. Только повзрослев, я поняла, какой редкий бриллиант упустила из рук.

Но есть одно, что никто у меня не отнимет.

Шесть счастливых, безоблачных месяцев второй половины 1987 года я была подружкой Тони Ирвина.

Возвратившись из своей поездки, Рэйчел добровольно вызвалась проделать за меня всю розыскную работу, чему я была очень благодарна, потому что объем работы по «Кельтским тиграм» достиг заоблачных высот. Мне даже пришлось один раз остаться ночевать в офисе в воскресенье, чтобы пересмотреть монтаж отснятого на прошедшей неделе и в лихорадочном темпе вычитать сценарии на будущую серию. Однако я умудрилась выкроить время на звонок Рэйчел в Париж, и мы вчерне набросали стратегию облавы на Тони Ирвина. Конечно, это не стоит сравнивать с планом операции «Буря в пустыне», но мы сделали все от нас зависящее. Так вот. Сейчас я поясню вам порядок действия.

1. Когда Рэйчел расплевалась со своим муженьком номер два (или ничтожным антиподом, как она его называет), она продала оба своих обручальных кольца и внесла деньги в качестве залога за маленький и миленький загородный домик у моря в Долки, графство Дублин. В то время она рассуждала так: «Раз уж я развожусь чаще кроликов, то должна же я за это как-то себя порадовать».

2. Некоторое время спустя она разорилась на покупку «Столичного шика» в центре города, который продавался вместе с полностью обставленной квартиркой-люкс над магазином, откуда открывался восхитительный вид на реку Лиффи. Такая убежденная горожанка, как наша Рэйчел, перед соблазном жить в самом сердце старого города устоять не могла, так что она сдала домик внаем и перевезла все пожитки в свою холостяцкую девичью берлогу.

3. Так получилось, что, когда Рэйчел сдавала свой загородный дом, агентом по недвижимости выступил еще один выпускник Сент-Эндрюс, к тому же старый друг Тони, по несчастной случайности носящий имя Майкл Брик — а для знакомых Мик Брик. Мы знали его с детства исключительно по прозвищу Брик-Бряк.

4. Вот наш план, в двух словах. Первым делом с утра Рэйчел звонит Брик-Бряку по изящно продуманному поводу сдачи домика внаем, срок аренды которого, по счастливому стечению обстоятельств, истекает в будущем месяце. Она довольна своими жильцами и намерена продлевать срок аренды до тех пор, пока им это нужно, но мы надеемся, что Брик-Бряк, будучи легкомысленным под стать своему прозвищу, не догадается, что она звонит ему только потому, что собирается выведать что-нибудь о его старом товарище и однокласснике Тони Ирвине. Есть, конечно, вероятность, что Брик-Бряк понятия не имеет, где сейчас Тони и чем занимается, или вообще-то он прекрасно знает, где сейчас Тони, но в данный момент, по легкомыслию своему, забыл…

Однако, как мудро замечает Рэйчел, мы будем решать проблемы по мере их поступления.

Телестудия пустынна, и если отвлечься от телефонных звонков и плетущих интриги актеров, то я успела переделать массу дел, хотя сидение в пустом кабинете в воскресный день — один из самых экстремальных опытов одиночества в моей практике. Мне вспоминаются слова Дэвида Брютона, что это идеальная работа для бессемейных, но в данный момент, как ни люблю я свою работу, я предпочла бы мести улицы или расфасовывать продукты в супермаркете, лишь бы возвращаться домой к любящему мужу в конце долгого трудового дня…

Уже поздно, время подходит к восьми, когда я выползаю на автостоянку, чтобы уныло потащиться домой. Я мечтаю заказать навынос что-нибудь из китайской кухни, или из индийской, или просто цыпленка гриль, позвонить Кэролайн и спросить ее, не поздно ли еще добавить мой именной горшочек к ее обычному большому семейному воскресному ужину с жарким, и вдруг слышу шаги за спиной.

В сумерках я различаю Филипа Берка, тоже в одиночестве направляющегося к своему автомобилю.

Тьфу ты, зараза.

Ну ладно. Учитывая, что он не только мой начальник, но и самый страшный человек в нашей телестудии, моим первым, инстинктивным побуждением было бежать куда глаза глядят, понадеявшись, что он меня не заметил, но парковка практически пуста, и шансы у меня ничтожны. Он замечает меня, машет рукой и уверенно направляется в мою сторону. Я плетусь ему навстречу, молясь про себя, что он не будет доставать проблемными вопросами насчет поднятия рейтинга «Кельтских тигров». Я слишком вымоталась, чтобы пережить сегодня еще и дотошную проверку.

Не повезло. Без всяких предисловий или указаний на тот факт, что мы, пожалуй, единственные во всей студии вышли на работу в воскресенье, он сразу переходит к главному с ястребиной проницательностью:

— Это вы, Эмилия. Я смотрел вчерашний вечерний выпуск и должен заметить, что Роб Ричардс слишком медленно выходит из комы.

Тьфу ты, зараза, причем два раза.

Он явно желает с ходу затеять дискуссию о работе. И, поверьте, этот человек вызывает такую панику, что простая беседа с ним заставляет вас почувствовать себя так, как будто вы находитесь на фабрике карточных домиков во время землетрясения.

Я очень хочу ляпнуть ему в ответ: «Значит, по субботам вы в домашнем уюте смотрите телевизор? Какая у вас насыщенная жизнь, Филип». Но, к несчастью, я не хочу лишиться работы. Я делаю глубокий вдох:

— Филип, со дня последнего совещания мы внесли очень много кардинальных изменений в сценарий, но учитывая, что серия, о которой вы говорите, была отснята задолго до того, как я начала…

— Успокойтесь, я вовсе не делаю вам замечаний, а просто обращаю ваше внимание, что если вы планировали произвести отсев кадров, то это должно стать вашей первоочередной задачей.

— Для этого нам необходимо провести совещание, чтобы рассчитать быстрый и эффективный способ избавиться от подобного балласта в…

— Авиакатастрофа? Взрыв в пивной? Вторжение инопланетян? Всем известно, «Кельтские тигры» славятся тем, что не упускают ни одной возможности вляпаться в очередное сценарное недоразумение подобного сорта. Так что же это будет?

— Мы еще не приняли окончательного решения, но не беспокойтесь, я работаю над этим.

— Рад слышать. Отбросьте все лишнее, как боксер, который сбрасывает лишний жир перед победой в матче на звание чемпиона мира в тяжелом весе.

— Э-э, хорошо.

Возможно, Филип Берк и самый молодой глава телеканала, но его навыки общения с аудиторией находятся на поразительной высоте. Я не знаю, что на это отвечать; я слишком занята размышлениями — неужели он и вправду это произнес? Однако это еще не все.

— Я понимаю, все выглядит так, словно вы кнутом гоните полудохлую клячу на свалку, — продолжает Берк, — но оно того стоит. Поверьте мне. Я хочу видеть перемены в сериале, и хочу увидеть их как можно скорее.

— Увидите.

— Когда?

Как всегда, когда меня припирают к стенке, я стараюсь отшутиться:

— Быстрее, чем Бритни Спирс замуж сходит.

Однако шутка не действует на непрошибаемого Филипа Берка, и он невозмутимо прощается со мной. Мы направляемся каждый к своему автомобилю, и я задумываюсь, ждет ли его дома такая же холодная, пустая квартира.

Мы уже готовы запрыгнуть в машины, как вдруг он обращается ко мне:

— Ах да! Эмилия, к вашему сведению: вы заняли мое место на парковке.

В общем, ясно одно: если Филип Берк не голубой, то я готова поставить все свои деньги на то, что у него уже давным-давно не было постоянной спутницы жизни. Ни одна женщина в мире не потерпела бы такого вызывающего неуважения.

Я еду домой, всю дорогу возмущаясь его самоуверенностью и придумывая, как бы его подостойнее срезать.

Именно сейчас, раз уж зашла об этом речь, мы вводим в «Кельтских тигров» новую семью. Нормальные, обычные люди, которые, надеюсь, отражают нормальные, обычные заботы и чаяния нашей целевой группы. Он доктор, она учительница начальных классов, у них две дочери-подростка, которые, будем надеяться, заведут свои романтические сюжетные линии с некоторыми юнцами из сериала.

Ранним утром в понедельник я мчусь на встречу с начальником актерского отдела, и тут звонит мой мобильник. Это Рэйчел.

— Ну, радость моя, у меня расчудесные новости, которые выбьют тебя из твоей унылой колеи.

— Милая, я сейчас собралась на деловую встречу, может, я тебе потом перезвоню?

— Лучше послушай. Я выманила нужный номер у Брик-Бряка так, что ФБР может позавидовать.

Я оглядываюсь через плечо, чтобы удостовериться, что никто не подслушивает.

— Ух ты!!! Что он сказал?

— Это было все равно что удить рыбу в бочке. Он разливался соловьем, прости за нагромождение сравнений.

— Так где же сейчас Тони?

— Слушай. Он преподает английский и историю в монастырском пансионе Гленстал. Я не старалась разузнать, женат он или нет, потому что даже Брик-Бряк мог бы что-то заподозрить. Мы это скоро выясним.

— Ты имеешь в виду аббатство Гленстал в графстве Лимерик?

Пансион аббатства Гленстал — одна из лучших и самых престижных частных школ в стране. Вам придется пристроить крыло к их библиотеке и заасфальтировать пару болот, только чтобы вашего ребенка включили в список ожидания. Его бывшие выпускники сейчас настолько преуспевают, что им гарантированы места в кабинете министров или, в худшем случае, просто в правительственных кругах.

— Да, оно самое. Ну как, ты настроена в эти выходные прокатиться до Лимерика, как Тельма и Луиза?




ГЛАВА 15

БЕЗ КАНЗАСА НЕ БУДЕТ И СТРАНЫ ОЗ


На этой неделе случилось столько всего, что мои рассказы отняли почти десять минут времени у Иры Вандергельдер.

Не одна я сражаюсь за «время вещания». Практически любую из нас нелегко заставить молчать. Все жаждут выложить истории своих недавних приключений на поле знакомств, но когда подходит моя очередь, я становлюсь героем дня.

Мои предчувствия сразу полностью оправдываются. Надо мной действительно висит угроза стать посмешищем всей аудитории. Но хуже всего то, что я не стараюсь никого развлечь. Я просто говорю правду. Как раз посредине моей печальной повести о Пите Муни бедная Мэгз начинает хвататься за бока от смеха.

— Одно ваше описание бара «Дракон» достойно занять место в программе «Субботняя лихорадка», — покатывается она со смеху.

Я отнюдь не преувеличиваю.

— Пит оказался не просто жутким пугалом, а откровенным геем. В конце вечера он явно стал ухаживать за моим другом Джейми. Он даже обратился ко мне как к его прикрытию.

Хохот усиливается.

— Когда вы встречались с ним в прошлом, то видели какие-нибудь приметы того, что он гей? — спрашивает Ира, окидывая меня изучающим взглядом из-под очков. Она единственная во всей аудитории, кто не нашел это уморительно смешным.

— Ну, за исключением того, что он носил блестящие пиджаки, подводил глаза и проводил больше времени в ванной, чем я, — нет. Но это было давным-давно, в 1986 году. Бой Джордж тогда только входил в моду, и кто меня осудит за то, что все годы отрочества я любила Джорджа Майкла и думала о нем как о нормальном мужике? Господи прости, да тогда даже Элтон Джон был женат.

— Понятно, что это не ваша вина, Эмилия. На сей раз. Но это для вас урок развивать и оттачивать свои инстинктивные предчувствия. Если в вашем кавалере есть нечто странное, что вы не можете точно определить, лучше сразу от него отказаться. Надо сокращать потери. Профессионал по части свиданий не должен терять драгоценное время на отношения, которым не суждено развиваться. Вы выполнили мое задание? Вы попросили подруг устроить вам смотрины?

— Да, — отвечаю я, довольная, что хоть что-то сделала правильно. — Встретила очень славного человека…

— Почему же у меня такое чувство, что у вас есть возражения против него?

— Он слишком стар. Нет взаимного притяжения.

— Что значит «слишком стар»?

Я боюсь, что Ира выскажется в том смысле, что хороший человек хорош в любом возрасте и я должна еще быть благодарна, что он не сбежал из дома престарелых, где все пропахло мочой, и поэтому понимаю, что мне следует быть осторожной.

Или превратить все в шутку.

— Знаете, все очень относительно. Для кого-нибудь, рожденного в эпоху наполеоновских войн, он явно еще желторотый птенец.

— Вы всегда используете юмор в оборонительных целях, Эмилия?

Я замолкаю.

Боже, Ира так легко меня раскусила. Я поражена. Прямо-таки рентгеновская проницательность…

— Впрочем, я всегда говорю учащимся: не срослось — значит не срослось, — продолжает она, обращаясь ко всему переполненному классу. И добавляет, к моему удивлению: — Я не учу ни компромиссам, ни безрассудству. Не загоняйте себя в угол с такими мыслями: «Какое право я имею отвергать прекрасного человека просто потому, что он меня не привлек; в моем возрасте я должна благодарно принимать все, что пошлет мне судьба». Вы все хотите удачно выйти замуж по настоящей любви и не должны соглашаться на меньшее. Но вы можете предпринять еще кое-что, Эмилия, — она опять поворачивается ко мне.

— Да?

— Допустим, ваш пожилой кавалер не зажег в вас ответной искры, но подруга, которая устроила вам свидание, ценит его очень высоко.

— Да, так и есть. Он очень достойный человек, приятный и обходительный, и прекрасно знает, как вести себя с женщинами.

— Вы знакомы с пословицей: «Кому арбуз, а кому свиной хрящик»?

Нарастающий ропот в заднем ряду.

— Я хочу сказать, — объявляет Ира, — что через несколько недель мы всем классом устроим вечеринку. Я попрошу одну из вас, леди, выступить в роли хозяйки, а остальные должны обеспечить вино и провизию. Но с одним условием. Каждая из вас должна привести с собой знакомого — но не того, кого вы предназначаете себе в друзья сердца. Обычного неженатого мужчину традиционной ориентации, который прошел вашу личную проверку по части благонадежности и респектабельности, но который вас лично совсем не привлекает. Кто знает, может быть, в него безумно влюбится одна из ваших соучениц. Мы в США называем это лотерейной вечеринкой. Эмилия, я настоятельно прошу вас пригласить туда своего пожилого кавалера. Если не зацепило вас, не думайте, что он не может привлечь ни одну из присутствующих здесь очаровательных дам.

Гениально. Блестящая идея.

Я молча гляжу на Мэгз и потихоньку прикидываю, не подходят ли ей мужчины за шестьдесят, живущие душа в душу со своими мамочками, а Ира уже обращается к моей соседке слева. Меня так и подмывает заявить: «Подождите, пожалуйста! Я еще не закончила!», но, по справедливости, я и так уже отняла у нее достаточно времени.

Кроме того, рассказ о том, чье имя навсегда останется неизреченным, кажется поразительно неправдоподобным, и кто в аудитории мне поверит?

Некоторые истории о смотринах — просто умора. Женщина по имени Шейла, сидящая за моей спиной, сообщает, что встречалась с парнем, который вместе с ее лучшей подругой развозил горячее питание на дом инвалидам. Она естественным образом пришла к выводу, что это говорит о его доброте, заботливости и развитом чувстве гражданского долга. Оказалось, что он выполняет общественно-полезные работы в качестве административного штрафа.

— Это хорошо в том смысле, — отмечает Ира, — что вы возвращаетесь на стезю знакомств. Ну ладно, этот кандидат вам не подошел, но кто скажет, что будет в следующий раз?

К моему ужасу, время моментально подходит к девяти, и Ира уже раздает домашние задания на следующую неделю. Что такое с этими курсами, что время на них пролетает незаметно?

— Задание первое: всем потрудиться найти своего следующего бойфренда и увидеть, чему можно от него научиться, — приказывает она.

Я и сама только об этом и думаю — как бы поскорее увидеться с восхитительным Тони Ирвином. Я уверена, что он женат, как иначе? Кем бы ни была его жена, одно я знаю точно: миссис Тони Ирвин — счастливейшая женщина в мире…

— Задание второе: я хочу, чтобы каждая из вас составила на бумаге свою персональную стратегическую матрицу, а затем рассчитала способы ее расширения.

Весь класс обращает к ней взоры с немыми вопросами: «А?», «Что?» и «О чем это вы?» Я чуть не позабыла, что Ира прежде всего и в первую очередь специалист по маркетингу.

— Хорошо, я поясняю, — говорит она. — Я хочу, дорогие дамы, чтобы вы все научились расширять зону своего охвата, или, другими словами, развивали свой рынок. Я давала уроки по всему миру и неизменно была поражена количеством одиноких женщин, которые подходят к потенциальным мужьям с таким длинным списком критериев, что начинаешь сомневаться, существует ли соответствующий им мужчина вообще. Это факт. Шансы найти мужа после тридцати пяти меняются. Проще говоря, женщины превосходят числом мужчин. Поэтому нам следует изобрести новый метод изыскания подходящих кандидатур. Это значит, что вы должны забыть о своем «идеале». На моих курсах это слово неприлично. Вам следует научиться идти на уступки. Ваш будущий муж может оказаться ниже вас ростом, он может зарабатывать меньше вас и не так самозабвенно обожать театр, как вы. Но если он действительно привлекательная личность и вы могли бы искренне его полюбить, следует ли вам его игнорировать из-за нескольких банальных мелочей?

Кто-то позади задает вопрос:

— Ира, что такое стратегическая матрица?

— Хорошо, я поясняю. Когда на рынок впервые поступили сотовые телефоны, они предназначались для деловых людей, постоянно находящихся в разъездах. Это был первичный рынок. Но затем сотовые компании приобрели опыт. Они поняли, что могут заработать гораздо больше денег, если разовьют свой рынок, включив в него дополнительных покупателей, например подростков или работающих матерей. Ловкий ход, я думаю, вы со мной согласны; таким образом они заработали себе состояние. И вы, дорогие дамы, должны поступить точно так же. В качестве задания на следующую неделю я жду, что вы все составите свою стратегическую матрицу, а затем поразмыслите, как можно ее расширить.

По ходу объяснения она достает красный маркер и начинает рисовать на доске таблицу. Примерно такую:

Мой идеал

Расширение зоны охвата

Возраст

Профессия

Образование/уровень культуры

Здоровье/телосложение

Интересы/хобби

Тип личности

Доход

Семейное положение

— С этого дня, дамы, — продолжает она, — у вас нет своего идеала. Я хочу, чтобы вы все заполнили эту матрицу и серьезно задумались над теми, кто не проходит по вашим стандартам. Помните, что это всего лишь эксперимент и я не прошу вас идти на риск очертя голову. Все вы должны научиться расширять свою зону охвата.

Урок длится дольше отведенного времени, но Ира наконец заканчивает его.

Я нарочно плетусь позади, желая переговорить с ней наедине. Аудитория пустеет скоро, и я приступаю к делу:

— Ира, я уверена, что вы спешите домой, но не могли бы вы уделить мне одну минуту?

— Хорошо, голубушка, выкладывайте.

Я наскоро излагаю ей итоги встречи с тем, чье имя навсегда останется неизреченным, в неотредактированной версии, вплоть до его грядущей свадьбы и планов переезда в дом напротив. Не представляю, зачем я рассказываю ей все это — разве что по двум причинам: во-первых, мне ужасно интересно, что она на это скажет; во-вторых, ни за какие коврижки я не согласилась бы обсуждать это перед всей аудиторией.

Даже Ире с ее безграничной энергией приходится присесть.

— Да-а, вот это история, — говорит она, качая головой.

— Полагаю, мне просто захотелось сообщить вам, что вы были правы, — говорю я. — Вы сказали мне, что если мужчина не хочет себя связывать, то это значит, что он не хочет связывать себя именно со мной. И вы были правы.

— Бедная девочка, мне вас очень жаль, — говорит она. — Я не считаю, что следует ругать мужчин, но каков ублюдок…

— Не беспокойтесь, это еще мягко сказано. Слышали бы вы, как его костерили мои друзья…

— И все то время, пока вы были вместе, вы не замечали признаков того, что он вам не подходит?

— Сказать честно?

— Да, скажите честно.

— Замечала постоянно. Столько раз, что и не сосчитать, — говорю я, припоминая случаи вроде того, как мы собрались в Испанию на день рождения моего папы, а потом он передумал, в последнюю минуту (абсолютно без всякой причины); тот год, когда он не явился на Рождество; и тот раз, когда он срывал на мне свое дурное настроение на свадьбе друга, где я не была ни с кем знакома… короче говоря, целый список.

Он к тому же из тех мужчин, которые нуждаются, как я бы это назвала, в беспрестанном воскурении фимиама в их честь, обычно полагающимся наследникам престола в древних государствах. В общем, вы меня поняли — они считают себя пупом земли всегда и в любых обстоятельствах.

Удивительно, как временная дистанция меняет точку зрения на разрыв отношений, заставляя ощущать себя круглой идиоткой. А я-то думала, что страдаю во имя любви…

— Все, что могу сказать в свою защиту, это то, что я искренне любила его. Я верила, что он изменится и что я могу на это повлиять. К тому же у меня склонность забивать квадратные втулки в круглые дырки.

— Никогда не думайте, что можете изменить своего возлюбленного, — мягко говорит Ира. — Это самая большая ошибка. Если вы хотите знать мое мнение…

— Да, пожалуйста!

— По-моему, лучшее, что вы можете сделать, это продолжать посещать мои курсы. Вам нужно перестать знакомиться с кем попало и приобрести умение завязывать подходящие знакомства. Если бы вы уже учились у меня на курсах, когда ваш парень впервые стал с вами дурно обходиться, я бы посоветовала вам расстаться с ним сразу и навсегда. Нет смысла менять хорошее на дурное. Пожелайте счастья ему и его невесте. На свете есть люди намного лучше его, и мы с вами найдем их, и у вас, дорогая, все закончится прекрасно. Там, откуда я родом, есть поговорка: «Без Канзаса не будет и страны Оз».

— Что это значит?

— Это значит, что вы научитесь по-настоящему ценить хорошее, когда расстанетесь с дерьмом. Я знаю, о чем говорю, Эмилия. Я была замужем три раза.

— Ого!

— И после этого я до сих пор верю в любовь и счастье. Вы знаете, есть метафизический термин, который описывает вашу ситуацию. Закон компенсации. Слышали о таком?

— Нет, никогда.

— Попросту говоря, это значит, что когда судьба посылает вам что-то ужасное вроде вашего последнего горького опыта, за углом вас будет ждать нечто противоположное. И эта замечательная вещь, которая вас ожидает, будет идеальным противовесом к тому, что вы только что пережили. Жизнь на самом деле справедлива.

Ира замечает мой изумленный взгляд и берет меня за руку.

— Это означает, что вам пора идти домой и запастись шампанским, Эмилия. Ваш принц скоро придет.




ГЛАВА 16

ПРЕОБРАЖЕНИЕ


Конец рабочей недели прошел в такой суматохе совещаний, кастингов, летучек и разных прочих штучек, что я не сразу опомнилась, проснувшись в шесть утра в субботу (сила привычки: съемки «Кельтских тигров» начинаются в семь утра), и только потом поняла, что именно в это утро я могу выспаться подольше.

Я опять задремала, и мне приснился дурацкий сон…

Я живу в грязной трущобе Йоханнесбурга с тем, чье имя навсегда останется неизреченным, босая и голодная, и тут прилетает Ира Вандергельдер на вертолете, сбрасывает с борта веревочную лестницу и спасает меня оттуда.

Разгадайте это, доктор Фрейд.

И вот я сплю глубоким сладким сном, но тут звонит телефон на моем ночном столике. Это Рэйчел, имитирующая жуткий акцент южных штатов:

— Привет, Тельма, это я, Луиза! Хватит дрыхнуть, выгляни-ка в окно.

— О господи, который час? — спрашиваю я и, шатаясь, выбираюсь из постели.

— Час такой, что давно уже пора в путь, спящая красавица. Одиннадцать тридцать.

Я бреду, как лунатик, к двери на балкон, раздергиваю шторы и вижу их, голубчиков. Рэйчел и Джейми сидят на переднем сиденье ее машины с откинутым верхом и машут мне руками, как два жизнерадостных придурка. Рэйчел нарядилась в точности как Одри Хепберн, в платье-рубашку в стиле шестидесятых, и надела огромные темные очки, а Джейми выглядит как всегда, то есть так, словно его с утра пораньше вышвырнули из портовой забегаловки.

Конечно, я немедленно просыпаюсь. Я распахиваю стеклянную дверь и ору громким шепотом, припомнив, что, во-первых, все мои соседи — совы, которые по утрам любят поспать. А во-вторых, откуда я знаю, может, к дому напротив уже подруливает тот, чье имя навсегда останется неизреченным?

— Джейми! Ты едешь с нами?

— Ну разумеется. Я стал подозревать, что пропускаю главное веселье. Если вы тут играете в Тельму и Луизу, то я буду Брэд Питт. Помнишь, они подбирают бродягу — такого душку-обаяшку? Как ты думаешь, я прохожу по кастингу?

— У тебя пять минут на то, чтобы спуститься, — заявляет Рэйчел, не обращая внимания на Джейми. — Туда три часа езды, и я еще хочу выпить коктейль перед приездом в Гленстал.

— Пьяница, — комментирует Джейми.

— Поищи бревно в своем глазу, — огрызается Рэйчел. — От тебя так несет перегаром, что не открыть машину было бы смерти подобно. Тебе надо было вчера вечером голову дома оставить.

— Ты так думаешь? Я предпочитаю дружить с головой.

Чтобы они перестали развлекать соседей, я заманиваю их в дом на чашечку кофе, а сама мчусь в душ, после чего выбираю пристойный наряд для — тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить — встречи с Тони Ирвином.

— Не забывай, что он школьный учитель, — советует мне Джейми, пока я стою перед платяным шкафом, замотанная в банное полотенце, лихорадочно пытаясь подыскать что-нибудь подходящее. — Не надевай ничего откровенно соблазнительного. Оденься, как на прием гостей в саду — и не ошибешься. Ну, примерно как жена священника.

Я останавливаюсь на легкой длинной юбке и симпатичном кашемировом пуловере с жилеткой в комплекте, приобретенном у Рэйчел в рассрочку, и мы трогаемся в путь через пять минут.

Звонит Кэролайн, и мы переключаем ее на громкую связь, чтобы болтать и орать всем сразу.

— Удачной вам поездки, ребята, — говорит она, — представляете, я застряла дома на все выходные!

— А где же Майк? — спрашиваю я.

— Не заставляй меня ругаться, — отзывается она с некоторым раздражением, что для нее нехарактерно. — Он на конференции в Лондоне. Это означает, что он потратит десять минут на обсуждение продаж какой-то ерунды, а остальное время проведет на площадке для гольфа. И не вернется до понедельника. Так что звоните мне все время и сообщайте, что у вас происходит, иначе я тут могу спятить за просмотром видеоприколов и отскребыванием манной каши от стен. Ах да, не окажете ли мне услугу?

— Да, конечно, а какую?

— Пожалуйста, спросите Тони, может ли он помочь устроить моего мальчика в Гленсталский пансион? Я ужасно хочу записать туда Джошуа. Правда, ему очень бы пошла их прелестная синяя форма?

— Считай, сделано, — говорю я, — в сущности, ты даешь нам прекрасный повод для начала разговора. А то представь себе мои расшаркивания: «Ах, привет, Тони, давно не виделись, мы тут просто проезжали мимо, дай-ка, думаем, спросим, а вдруг ты каким-то чудом еще не женат?»

Она смеется, а мы прощаемся и обещаем постоянно держать ее в курсе событий.

— Ну, девчонки, — говорит Джейми, — перед нами тяжелый трехчасовой путь, и у меня, таким образом, предостаточно времени, чтобы подробно рассказать о моем вчерашнем свидании.

— Только не говори мне, что ты встречаешься с Питом Муни, — заявляю я, приходя в ужас от своего предположения.

— Разве на это похоже? Даже у меня есть свои принципы. Кроме того, это всего лишь новости прошлой пятницы. Не бойся.

— Значит, с тем испанцем? — невинно спрашивает Рэйчел.

— Нет, с ним покончено.

— С каких это пор?

— С тех пор, как он перестал звонить неделю назад. Вы меня знаете, я не бедствую, но нуждаюсь в постоянных знаках внимания, и если он не может их обеспечить, то пусть осознает, как пуста и скучна жизнь во вселенной без Джейми.

— Мы в двадцать первом веке — неужели так поступают до сих пор? — говорит Рэйчел, пренебрежительно морща нос, словно ведет машину по силосному полю. — Просто перестать тебе звонить и надеяться, что ты самостоятельно придешь к логическому выводу, что тебя бросили? И, кстати, каков на сегодня закон о давности преследования?

— Перестань употреблять длинные слова. Объясни. Медленно. У меня жуткое похмелье.

— Я хочу сказать, тупица, что если тебе перестали звонить, то как долго ты это терпишь, прежде чем поймешь, что тебя бросили?

— Смотря как, — отвечает Джейми. — Обычно действую по правилу сорока восьми часов. Эс-эм-эски не считаются. Потому что их посылают, если позвонить не хотят, гады. А без телефонной связи нет и Джейми. Смотри на меня, Эмилия, и учись на примере.

— Когда я вышла замуж за ничтожного антипода, — вмешивается Рэйчел, — и он засиживался на работе допоздна, а мне не отзванивался, я воображала, что у него важные дела или он лежит на обочине без сознания. Забавно, но, по-моему, я бы предпочла вариант с обочиной.

— Мне очень жаль, что все так вышло с твоим испанцем, — говорю я. — Было бы прекрасно, если бы все сложилось в твою пользу.

— Ну да, и было бы прекрасно, если бы Гитлер употребил свою энергию на создание сети вегетарианских ресторанов вместо затеи с Третьим рейхом, но знаешь что? Этого так и не произошло.

— Так какого же бедного-несчастного страннозавра угораздило встречаться с тобой вчера вечером? — спрашивает Рэйчел.

— Я познакомился с ним через интернет. Обычно я, разумеется, не докладываю всем и каждому о своих любовных похождениях, но… господи, кого я хочу обмануть… Ладно, девчонки, вы сейчас взвоете. Прочитав его резюме, я ожидал встретить смуглого парня с внешностью молодого Джона Кьюсака и харизмой того малого, который выиграл в конкурсе «Поп-идол Америки». В действительности это оказался зрелый мужик, который выглядит как член жюри конкурса поп-идолов и обладает харизмой бутылки кетчупа «Хайнц». Меня так и подмывало спросить его: «Послушай, у тебя в доме есть большое зеркало?» Разница между ним самим и его напыщеным резюме была настолько невероятной, что можно подумать, будто он ведет двойную жизнь. Что-то вроде Брюса Уэйна, который ночью становится Бэтменом. А если не обращать внимания на резюме, то самый обычный мужик, ничего особенного.

— Если не секрет, — спрашиваю я, — а что написано в твоем гордом резюме?

— Актер, буддист, атлет и зайчик. Да, конечно, буддистом я был от силы минут двадцать, но все остальное правда. Я слишком честен в Сети — в этом моя проблема.

Тут его мобильник бибикает четвертый раз.

— Черт возьми, это опять он, — объявляет Джейми, изучив текстовое сообщение и с треском сложив телефон. — У него приступ джеймита в тяжелой форме. Как же мне его мягко отшить? Ты бы как сделала, Эмилия? Ты постоянно распугиваешь мужчин.

— Перестань доставать меня своим похмельем. Для буддиста у тебя слишком мерзкий характер.

Мы проезжаем небольшой городок Наас, и разговор естественным образом сворачивает на Тони Ирвина.

— Не падай духом, — говорит Рэйчел. — Если он каким-то чудом остался неженатым, тогда, милая, тебе придется вступить в соревнование. Я сделала депиляцию ног горячим воском и готова ко всему, если ты уловила, о чем я.

— Ладно, хватит препираться, — говорит Джейми, в возбуждении привставая с заднего сиденья и просовывая голову между нами, словно щенок, просящийся погулять. — Рэйчел, тебя ли я слышу? Ту самую Рэйчел, которая предала анафеме всех мужчин, любовь, страсть и все остальное ля-ля-ля?

— Не удивляй меня, по крайней мере, — говорю я. — Это же Тони Ирвин, в конце концов. Единственный мужчина, за которого мы сражались друг с другом за прошедшие восемнадцать лет.

— Смотри в оба, душа моя, — Джейми треплет меня по руке, — она может применить смертоносный феромон Рэйчел.

— Девочки, давайте будем реалистичными, — говорю я.

— Остался час до встречи с тем, кого ты восемнадцать лет не видела, а ты хочешь быть реалистичной, потому что… дай-ка вспомню… Ах да, потому что ты считаешь, что это поможет тебе выйти замуж в нынешнем году, — говорит Джейми.

— Помолчи! — огрызается Рэйчел. — Просто представь, что мы собрались встречаться с твоими бывшими партнерами. Это могло бы занять целую жизнь.

— Я знаю, — сияет Джейми, считая это комплиментом. — Я поражаю всех, как…

— Эпидемия холеры в Сенегале, — заканчивает за него фразу Рэйчел.

— Я собиралась сказать, что мы должны реально смотреть на вещи и полагать, что Тони удачно женился и завел большую семью, — продолжаю я, не обращая внимания на их перебранку, которая всегда возникает внезапно, как тропический шторм. — Так что Рэйчел может сколько угодно применять свой смертоносный феромон и мы можем сколько угодно соперничать, но, по-моему, мы обе знаем, что если теоретически он и может достаться одной из нас, то это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Все говорит за то, что какая-то другая проныра заполучила его раньше нас.

— Да, наверное, ты права, — неохотно признает Рэйчел. — Невероятно, чтобы он до сих пор оставался холостым. В жизни так не бывает, правда?

Я киваю в знак согласия, и мы едем дальше в молчании, а настроение у всех в машине явственно снижается.

До сих пор не могу понять, как парень вроде Тони мог выбрать меня и не обратить внимания на Рэйчел.

А затем меня посещает воспоминание…




Время: весна 1987 года.

Место: «Грин-синема», парк Сент-Стивенз-Грин, Дублин.

Повод: мы с Тони пришли посмотреть режиссерскую версию «Рокового влечения» Эдриана Лайна вместе с Рэйчел и Джейми, которые, как ни трудно это вообразить, составляют нежную парочку.




— Разве Тони не самый чудесный и замечательный человек на свете? — громко провозглашаю я в туалетной кабинке, которая разделяет нас с Рэйчел. — Мне кажется, я встретила любовь всей своей жизни, а мне всего девятн-н-надцать лет…

— Заткнись, терпеть не могу эту гнусную песню, — рявкает она, спуская воду.

— Прости, но я уверена, что он — единственный и неповторимый. Он восхитителен; он даже заступался за Гленн Клоуз. Сказал, что в режиссерской версии ее героиня вызывает намного больше симпатий. Мало кто бы так выразился.

Я выхожу из кабинки и направляюсь туда, где Рэйчел перед зеркалом лихорадочно румянится и красит губы.

— Мне нравится твоя короткая стрижка, — восхищаюсь я. — Тебе здорово идет.

— Скажи это моему бойфренду.

Я слушаю вполуха, потому что ужасно хочу поскорее вернуться к Тони. Знаете ли, когда вы так влюблены в кого-то, даже отлучка в туалет кажется расставанием навеки.

— Ну как, ты готова, Рэйчел? Ребята сказали, что подождут нас на улице, а еще Тони говорит, что можно вернуться автобусом в бар «Белфилд» и принять по бокальчику на прощание.

— Как тебе кажется, я неплохо выгляжу? То есть все в порядке? Привлекательно? Не гадко?

— Ты выглядишь, как воплощенная мечта любого мужчины.

Чистая правда.

Что ж, я честна и перед собой.

В мою душу закрадывается тайное гложущее подозрение, что мне выпало счастье присвоить себе такого чудесного и замечательного Тони только потому, что Рэйчел в это время была занята Джейми.

— Я приложила массу усилий, чтобы сегодня хорошо выглядеть, — говорит она. — Я извела на прическу три баночки мусса, этот наряд стоил мне всех денег от субботних приработков, а плечики моего платья на милю шире, чем у любой здесь присутствующей.

— Рэйчел, — мягко спрашиваю я, — что случилось?

Она была не в духе весь вечер, но сейчас впервые намекнула на причину этого. Ей несвойственно указывать на бреши в своей броне.

— Джейми. Мой так называемый бойфренд. Вот что случилось.

— Расскажи.

— Я не понимаю. Все, что я знаю: когда я с ним, я чувствую себя самой непривлекательной девушкой в колледже. Он совсем не хочет близости со мной, и я выхожу из себя. Мы только целуемся, даже без языков, вот и все.

— Родная, как ты себя чувствуешь?

— Ужасно.

— Может быть, он просто не хочет торопить события. Он такой хороший друг…

— Проклятье. Эмилия, в ДУК этим занимаются все, кроме меня. Вчера вечером моих родителей не было дома, и он пришел посмотреть на видео «Грязные танцы», а потом весь вечер болтал о Патрике Суэйзи и, честное слово, вел себя так, будто пришел на занятие хореографией. Предупреждаю, мое терпение не безгранично.

— То, что Джейми не из предприимчивых, еще не делает из него антихриста. Вы с ним близкие друзья, ему это тяжело. Может быть, он просто нуждается в поощрении.

— Я залила в него шесть порций коктейля «Западное побережье», включила нежного, романтичного Ллойда Коула, села к нему на колени и практически вешалась на него.

— И что было дальше?

— Он сказал, что чувствует себя разбитым и что сидение в противном полумраке не способствует бодрости. А потом придрался к музыке, вскочил и поставил «Бронски Бит». А эта музыка совсем не подходит для поцелуев.

— А ты не пробовала поговорить с ним об этом?

— Конечно, пробовала. Я стала объяснять ему, что я нормальная девчонка, у которой все в порядке с гормонами, и что у меня есть свои желания и потребности. Знаешь, что он сказал?

— Что?

— Он сказал: «А почему ты мне это говоришь? Тебе что, невтерпеж?»

— Ох, Рэйчел, мне так жаль. Не знаю, что и сказать.

— Ты посмеешься, когда я расскажу тебе, что он еще сказал. Что он меня слишком уважает. Представляешь? Большинство девятнадцатилетних парней готовы трахаться хоть с бревном, а мне достался какой-то отмороженный урод. Попомни мои слова. С ним что-то неладно.

* * *


— Ну вот, я до смерти устал, — говорит Джейми, растянувшись на заднем сиденье. — Долго нам еще?

— Держи себя в руках, — отвечает Рэйчел, — уже скоро.

— Почему ты так ухмыляешься, Эмилия?

— Да так, просто вспомнилось кое-что.

— Ну, выкладывай. Я практически в коматозном состоянии, а в голове как будто гвоздик.

— Ну, это в точности как тогда, когда я встречалась с Тони, помнишь? Вы оба вечно набрасывались друг на друга, а может, скорее, разбрасывались друг другом.

— Боже мой, зачем ты это вспоминаешь? — говорит Рэйчел.

— Заткнись. Ты легко унижаешь людей. Ты сделала меня геем.

— Да-да, милый, сейчас ты путешествуешь с Гее-производительницей и Мужеотпугивательницей, — говорит Рэйчел. — Уверена, что ты включишь этот факт в свое сетевое резюме, правда?

Я забронировала для нас номера в «Лимерикс Дромоленд Касл», чудесном пятизвездном отеле, неподалеку от аббатства Гленстал. Это мой вклад. Рэйчел все время за рулем, а Джейми очень нравится роскошная жизнь, но денег на это у него никогда не бывает.

Однако, рассудив, что сейчас мы на задании, мы решили сперва совершить набег на Гленстал, выспросить, где живет Тони, и, если повезет, заполучить номер его телефона. Затем по плану следует возвратиться в «Дромоленд», слегка освежиться, принять какое-нибудь спиртосодержащее укрепляющее средство и затем — ик! — позвонить ему и узнать, расположен ли он встретиться с нами попозже.

Прошла, кажется, целая вечность, и наконец аббатство Гленстал распахивает перед нами ворота и мы проносимся по подъездной дорожке. Поскольку сегодня суббота, площадка для регби полна тренирующихся подростков, на которых так и облизывается Джейми из окошка машины.

— Если ты не прекратишь устраивать здесь спектакль, я тебя убью, — рычит на него Рэйчел. — Утихомирься.

— Я просто наблюдаю. Чего ты привязалась?

— Ну, ты же отказывался ложиться спать, не так ли?

Мы останавливаем автомобиль в огромном внешнем дворе и лениво выбираемся из него, потягиваясь после долгого путешествия. Стоит замечательный, солнечный день, и я с удивлением нахожу, что ни капельки не волнуюсь по поводу предстоящей встречи с Тони.

Точнее, жду не дождусь.

— Ты все продумала? — спрашивает Рэйчел, пока мы ковыляем по каменным ступеням к парадному входу.

— Разумеется. Что плохого может случиться? Даже если он окажется женат, все равно повидать его будет здорово. И кто знает, может быть, мы снова станем добрыми друзьями. У каждой девушки в жизни должен быть свой Тони Ирвин. Такие люди, как он, редки, как алмазы.

— Я иду прямо за вами, слышу все, что вы говорите, и просто хочу предупредить, что нисколько не ревную, — говорит Джейми.

Мы барабаним в тяжелую дубовую дверь и стоим в ожидании, которое кажется вечностью.

— Я не выношу ожидания, — говорит Джейми. — Мне хочется напрудить в джинсы от нетерпения.

Наконец двери открывает старый монах, согнутый возрастом в три погибели. Ничего удивительного: школу-пансион организовали монахи-бенедиктинцы.

— Здравствуйте, отец, — приветствую его я, пытаясь говорить непринужденным и обычным тоном.

— Брат, — поправляет он.

— О, прошу прощения, я хотела сказать «брат». И простите за то, что мы так вламываемся, но мы просто проезжали мимо и, понимаете ли, подумали, или, я хотела сказать… нам сказали, что… да, знаете ли, дело в том, что один человек, с которым мы были знакомы когда-то давно, рассказал нам, что другой человек, которого мы давным-давно не видели…

— Мы приехали повидаться со старым другом, — вмешивается Рэйчел, перехватывая нить разговора и, спасибо ей, прервав меня на полуслове. — Он преподает здесь историю и английский язык. Может быть, вы скажете нам, как его найти? Его зовут Тони Ирвин.

Монах кажется озадаченным.

— Хм-м, позвольте, вы сказали, Тони Ирвин?

— Да. Если это вас не слишком затруднит. Если бы мы узнали номер его телефона, это было бы прекрасно.

Старик-монах все еще в затруднении.

— Я пытаюсь припомнить, мои дорогие, у нас здесь так много служащих, знаете ли…

— Это же Тони Ирвин! — повышает голос Джейми, словно монах глух как пень. — Он нашего возраста. Высокий, светлый…

— Ах да, конечно, — говорит монах, весь засияв. — Вы имеете в виду брата Антония. Он сейчас в часовне со старшими мальчиками на вечерней молитве. Может, вы войдете внутрь и подождете его? Я уверен, он будет рад вас видеть.




ГЛАВА 17

Я И МОЯ МАТРИЦА


— Вот так, вот так, — утешительным тоном приговаривает Рэйчел. — Просто выпей. Отличный джин, он скоро загладит это воспоминание.

Мы втроем сидим в баре отеля «Дромоленд Касл», несколько ошарашенные последним поворотом событий.

— Спасибо, — благодарю я, стараясь внятно выговаривать слова. — По-моему, существует небольшая опасность, что в алкоголе, текущем в моих жилах, найдут кровь.

— Ну кто бы мог подумать, — произносит Джейми уже в тысячный раз за вечер. — Брат Антоний. Ни за что не пиши мемуаров, Эмилия. Тебе никто не поверит.

— Он выглядит прекрасно. А как по-твоему? — мрачно спрашивает Рэйчел.

— Да, наверное, — печально соглашаюсь я.

— Я хочу сказать, что ему действительно подходит монашеская жизнь. Мы даже не можем утешить себя словами «какая потеря», потому что он, кажется, искренне счастлив. У него такой же безмятежный и отсутствующий вид, какой бывает у престарелых монахинь.

— И ни морщинки на лице, везунчик несчастный, — добавляет Джейми.

— И этим ты хочешь меня подбодрить? Тем, что у него кожа в хорошем состоянии?

— Извини, — говорит Джейми. — Иногда мой язык действует независимо от мозгов. Я просто хотел сказать: что еще так улучшилось за прошедшие… ого, восемнадцать лет?

— В нашем мире — только три вещи, — отвечает Рэйчел. — «Ю-ту», Мадонна и «Симпсоны».

Никто не отвечает. Мы все погружены в мысленное созерцание произошедшего, все еще пытаясь осознать…

Наше пребывание в аббатстве Гленстал было, к счастью, недолгим, но приятным. Нас провели в комнату для посетителей — красивую комнату со сводчатым потолком в готическом стиле, подозрительно смахивающем на толкинистский. Я была почти готова увидеть Гэндальфа и хоббитов, выходящих из-за портьер. Грубые стены из темного камня пестрели фотографиями команд по регби, выдающихся выпускников и еще чем-то подобным. Еще там висел неуместного вида платиновый компакт-диск, заключенный в рамочку, который смотрелся еще более неуместно рядом с портретом Папы Римского. Мы все втроем потянулись на него посмотреть, и Джейми прочел вслух сопроводительную надпись:

«Для монахов обители Гленстал. В знак достижения выдающегося числа продаж, превысивших миллион копий. Компания „Сони Рекордс"».

— Ах да, — вспоминаю я. — Кажется, монахи-бенедиктинцы несколько лет назад выпустили диск с грегорианским хоровым пением. По-моему, он считался лучшим в своем роде.

— Какая ирония, правда? — спрашивает Рэйчел у Джейми. — Ты из нас единственный, кто в юности играл в музыкальном коллективе, а Тони Ирвину стоило только уйти в монастырь, и он ухитрился сделать более успешную карьеру в музыкальной индустрии, чем ты.

— Ой, заткнись. «Запасной выход» распался из-за художественных противоречий.

— Неужели! А я-то думала, что он распался потому, что вы пели как коты, которых оперируют без наркоза.

Я уже собираюсь шикнуть на них, но тут дверь отворяется, и уверенно входит Тони — то есть, извините, брат Антоний. В длинной просторной коричневой сутане, с распятием на груди, с выбритой тонзурой — все как полагается. Все тот же замечательный дружелюбный Тони, все та же магнетическая притягательность.

Я внезапно снова превращаюсь в легкомысленную влюбленную девчонку, и Рэйчел тоже. Мы обе созерцаем его так, словно встретили самого Иисуса. В сущности, если будут в очередной раз снимать фильм об Иисусе из Назарета, то отделу подбора актеров никого лучше Тони не найти. Клянусь, одни только синие глаза способны прожечь пленку насквозь.

Он обрадовался при виде нас, потряс нам всем руки и спросил, как мы поживаем, с потрясающей, неподдельной искренностью, которая столько лет назад делала его неотразимым. Он так и не обмолвился о том факте, что стал монахом, словно было слишком странно даже допустить, что мы об этом не узнали.

Однако я ничего не могу поделать. Я страстно хочу понять. Поэтому после вежливой дежурной болтовни я приступаю к делу.

— Итак, Тони, — прошу прощения, брат Антоний…

— Все в порядке, Эмилия! Я с удовольствием побуду Тони, — улыбается он.

— Я надеюсь, ты не возражаешь против моих вопросов, но…

— …но что я здесь делаю?

Мы с Рэйчел и Джейми нервно хихикаем.

— Все в порядке, — смеется он. — Меня все время об этом спрашивают. Можно сказать, я десять лет назад открыл в себе призвание свыше. Я пришел сюда в поисках убежища, и бенедиктинцы помогли мне понять, в чем мое истинное призвание. Признаюсь, я страстно полюбил духовную жизнь и здешнее уединение. Ты когда-нибудь испытывала подобные сильные чувства, Эмилия?

Он глядит мне прямо в глаза в своей обычной манере, и этот взгляд заставляет меня ощутить себя единственным человеком в комнате.

— Ты понимаешь, что я имею в виду? Что ты наконец-то избрала истинную стезю, по которой ступаешь по желанию Бога.

Из уст Тони эти слова звучат вовсе не так убого, как в речи ходящего по домам проповедника-сектанта. В сущности, он так убедительно искренен, что еще через пять минут, наверное, сможет уговорить меня пойти в монахини. Но вдали бьет колокол, и Тони начинает извиняться, что подошло время вечерней службы и он должен быть на своем посту.

— Заутреня, дневная служба, литургия, вечерня — у нас полно забот, знаете ли, — улыбается он.

— Да, вы здесь определенно не бьете баклуши, правда? — говорит Джейми.

Тони — прошу прощения, брат Антоний — доброжелательно принимает это замечание.

— Мы будем очень рады пригласить вас к себе. У нас есть дом для гостей, приезжающих на выходные. А если вам понадобится подзарядить свои духовные батарейки, можете присоединиться к нам в молитве. Размеренное спокойствие и созерцание способствуют возвышению духа.

Он просит нас подойти ближе и благословляет каждого, что, как я вижу уголком глаза, заставляет Рэйчел хихикать, как школьницу, а Джейми реагирует примерно так же, как черт на окропление святой водой.

Но мне это облегчает душу.

* * *


Так вот, следует заметить, что в баре «Дромоленда» мы трое напились вдрызг. Особенно Джейми, который пьет двойными порциями и привык напиваться.

— Н-н-у, что дальш-ш-ш? — спрашивает он меня. — Скаж-ш-шь? А, храбрая путешес-с-сница?

— А дальше, — говорю я наигранно-уверенным тоном, — мне надо разработать свою персональную матрицу.

— Ш-ш-што?

— Для расширения целевого рынка и увеличения сферы охва… ох, забудьте, что я говорю, вам бы только смеяться.

— После сегодняшнего мы, по-моему, в состоянии легко удержаться от смеха, — говорит Рэйчел, отставляя недопитый стакан джина с тоником, трезвая, как судья. — Еще по стакану? Давайте, гулять так гулять.

— Куда в тебя столько лезет… — завистливо говорю я.

Рэйчел может перепить любого, мужчину или женщину, за любым столом, в два счета.

— Вернемс-с-с к теме этой… ч-ч-черт… как ее… этой ш-ш-штуки с Киану Ривзм-м-м… — говорит Джейми, щелкая пальцами.

— Матрицы, — подсказываю я.

— Разъяснить, пж-жалста.

— Легко. Нужно описать тип мужчины, который обычно выбираешь, а затем расширять рынок. Все расписать по рубрикам — ну там, возраст, профессия, доход, хобби, все такое, а потом рассчитать, как увеличить свою сферу охвата. Цель в том, чтобы открыть глаза на тех, кто раньше не входил в поле зрения.

— Ха-ха-ха, ты это слыш-ш-шла? — театрально хохочет Джейми, пихая Рэйчелв бок. — Н-н-ну? Разве это не предс-с-сляет тебе в новом свете Долдона Гордона, целомудренная ты моя временами?

— Отзынь!!! — рявкает на него Рэйчел. — Как бы я хотела, чтобы он никогда не входил в поле моего зрения.

Мне следует пояснить. Гордон (прозвище «Долдон Гордон» дано ему не кем иным, как Джейми) — владелец бистро прямо через дорогу от бутика Рэйчел. Он — живой и тепленький пример смертоносного феромона Рэйчел в действии. Каждую неделю он зовет ее на свидание, каждую неделю получает отлуп и на следующую неделю исправно является обратно и слоняется вокруг бутика, безнадежно пытаясь назначить ей следующее свидание. В нем нет ничего ненормального, это самый обычный парень во всех отношениях, кроме непобедимой и всепоглощающей страсти к нашей Рэйчел.

— Тебе следовало бы его пожалеть, — печально говорю я.

— Несчас-с-сный камикадз-з-з, — невнятно высказывается Джейми.

— Назвать Долдона Гордона идиотом значит незаслуженно оскорбить всех идиотов, — огрызается Рэйчел. — Может, сменим тему?

— Я бы что угодно отдала, лишь бы за мной увивался какой-нибудь симпатичный мужик и постоянно приглашал на свидания, — говорю я. — Даже если бы он меня не волновал, это все равно лучше того, что я имею на данный момент, а именно — большой кукиш с маслом.

— Я вовсе не набиваю себе цену, поверь, — говорит Рэйчел, — но этот парень слишком тупой, чтобы о чем-то с ним разговаривать. Напоминаю, это он однажды сказал, что Аполло Крид, персонаж фильма «Рокки», тренер главного героя по боксу, — первый человек, побывавший на Луне.

Джейми начинает фыркать в стакан:

— А еще он говорил, что цунами — это такая местносссь.

— Хватит, — рявкает Рэйчел. — Он единственный человек в мире, который слово «тамагочи» может спутать с «Ницше».

— Но вопрос-с-с в том, какой тип обычно выбирает Эмилия, — бормочет Джейми. — Пс-слуш-шай. Я знаю, ты любишь высоких, преус-с-спеващ-щих, независимых — в см-м-мысле, таких, который не вешаются на тебя постоян-н…

— Давайте-ка, детки, займемся подведением итогов. Учтем обновления в моем списке бывших, — говорю я. — Серийный изменщик, тайный гомосексуалист, откровенный борец с обязательствами, женившийся на первой же девушке, которую встретил после разрыва со мной, и — последний по списку, но не по значению — идеальный мужчина, который, к несчастью, открыл в себе призвание свыше. Если кто-то и нуждается в небольшом расширении своих горизонтов, то это именно я, согласитесь. В тридцать семь лет я наконец-то вынуждена признать, что не только не встретила большой любви, но и не вдохновила на нее ни одного мужчину, с которым была близка.

Джейми тут же начинает горланить несколько строчек из старой песни Марианн Фэйтфул «Баллада о Люси Джордан».

— Прекрати! — хором кричим мы с Рэйчел.

— Поч-ч-чму? Ш-ш-што вам не нравитс-с-ся?

— Именно этот куплет, где «ей уже тридцать семь, и она поняла, что никогда по Парижу не мчалась в спортивной машине…»

— «…с теплым ветром в волосах», — заканчивает за меня строчку Рэйчел. — Это и меня всегда задевает — не могу понять почему. — Она нежно обнимает меня за плечи. — Я согласна с тобой, милая, возможно, ты не рекордсменка по части свиданий, — говорит она по пути к барной стойке, — но зато ты избавлена от Долдона Гордона, придурка, досаждающего тебе с утра до вечера. Кроме того, как пел когда-то Питер Каннах, дела могуг пойти только лучше.

— Что со мной такое? — жалуюсь я Джейми, пока Рэйчел выкрикивает еще один заказ. — Ненавижу ныть, но как так получается, что другие женщины легко находят себе и мужей, и любовников, и все за ними бегают, а для меня это практически недостижимо, как если бы…

— Как если бы меня взяли в блокбастер?

Я невольно улыбаюсь:

— Да, что-то в этом роде. Все, чего я хочу — вычислить, что я делаю не так.

— Душ-ш-шчка, ты слишком занята своей карьерой, вот в этом ты и промахнулась. И ты такая преусс-спевающ-щая, такая важная персона… я так тобой горжус-с-сь…

— Премного благодарна. Это самая приятная вещь, которую я услышала за весь день.

— Тогда воззьми меня на работу.

— Перестань допекать ее работой, — говорит Рэйчел, плюхнувшись обратно на свое место. — Ладно. Доставай бумагу и ручку, Эмилия. Мы сейчас рассчитаем, как расширить твою матрицу.

— Здесь? Как это?

— Знаешь, давай без гонора, или уж не делай совсем. Если ты этим займешься, мы тут еще немного позабавимся.

Через час мы втроем умираем от хохота — лучшего противоядия от всех дневных переживаний. Мы нацарапали мою матрицу на паре бумажных салфеток, и она выглядит примерно так.

Возраст.

Моя прежняя позиция: в идеальном мире мой идеал мужчины был бы в возрасте от тридцати пяти до сорока пяти. За пятьдесят — это уже слишком; и я опасаюсь встречаться с кем-то моложе тридцати, поскольку меня могут принять за его мать.

Моя новая пересмотренная позиция: с этого момента любой гетеросексуал от восемнадцати до восьмидесяти лет становится моей потенциальной целью.

Как говорит Джейми, если человек не нуждается в помощи аппарата для искусственного дыхания, с данного момента это рассматривается как плюс. Даже если у него льготный проезд, инвалидное пособие и он способен передвигаться только на буксире у медсестры, все равно он подходит.

Профессия.

Прежняя позиция: работа — это важная часть моей жизни, и если быть честной перед собой, то придется признать, что меня привлекают мужчины, которые получают удовольствие от своего труда и преуспевают в своем деле. По моему опыту, они стремятся быть мастерами своего дела. Ну и, кроме того, будем честными до конца. Как говорит Рэйчел, разве у меня будет что-то общее с человеком, который подметает улицы?

Новая пересмотренная позиция: с этого момента даже тот, кого хоть и учили копать канавы, но сейчас разжаловали в держателя транспарантов «Идут дорожные работы», включен в общий ассортимент.

Образование.

Прежняя позиция: следует открыто признать, что я предпочитаю мужчин, у которых перед фамилией стоит научное звание.

Новая позиция: как потенциальный муж рассматривается любой мужчина, у которого перед фамилией стоит имя.

Интересы и хобби.

Прежняя позиция: я обожаю театр (особенно когда Джейми не занят в спектакле, на который я хочу сходить), и поэтому мне очень по душе мужчина, с которым я могу разделить свое увлечение. Плюс к этому было бы чудесно, если бы он занимался спортом, любил чтение, рестораны, элитные вина, заграничные поездки, уик-энды вне дома, старое черно-белое кино, «Монти Пайтон», музыку, литературу и изобразительное искусство… а в остальном я не буду особенно разборчива.

Новая позиция: если в его интересы входит сидение на диване, переключение телевизионных программ и чтение вслух надписей на пачке чипсов на мотив национального гимна, он мой клиент.




— Итак, вы в основном занимаетесь тем, что устанавливаете свои стандарты и понижаете их до неузнаваемости? — спрашивает Рэйчел.

— Нет, не совсем так. Я не меняю нормы, а просто пытаюсь стать более терпимой, вот и все. Считается, что у меня под носом может находиться замечательный человек, которого я не рассматриваю в романтическом свете только потому, что он не шестифутовый верзила на ответственном посту, поющий в свободное время оперные арии.

— Я долж-жн-н сказать, — бормочет Джейми, — просмотрев этитаблис-с-сы… по новым позиз-з… позициям — в них нет ничего такого, что мне не по душе в мущ-щ-щинх. Мне плевать, кто он и ш-ш-што делает, лишь бы был от меня без ума. И с симпатичной тугой попкой.

— Потрясающе, — восклицаю я. — Я вписываюсь в матрицу гомосексуалиста.

Нет ничего удивительного в том, что поездка домой выходит гораздо более мрачной, чем путешествие в Гленстал. Все трое измучены сокрушительным похмельем от попойки накануне, мы с Рэйчел молчим почти всю дорогу, а Джейми на заднем сиденье заполняет паузу безостановочной болтовней. Он не нуждается в ответах, развивая монологи в стиле потока сознания, и я ему очень признательна, потому что это не отвлекает меня от обдумывания планов на следующую неделю, которая даже по меркам «Кельтских тигров» выходит перегруженной. Новые совещания, новые заботы по подбору актеров и еще одна дьявольски неприятная задача впереди…

— Шикните на меня, если я вам надоедаю, девчонки, — доносится с заднего сиденья голос Джейми, — но проговаривание вслух сильно помогает процессам моего креативного мышления. Итак, слушай, Великий Космос. Я хочу стать такой блестящей знаменитостью, чтоб важничать на съемках фильма и говорить примерно так: «Сделайте мне пять фраппуччино и принесите самый лучший, самый пенный, самый пузырящийся» или «Принесите мне мисочку „Эм-энд-эмс", но выньте оттуда все красные. Понимаете, фундаментальная высокотехничная хренология».

Я так глубоко задумалась, что не заметила, как пролетело время пути от Лимерика, и вот Рэйчел уже подруливает к охраняемому въезду в мой жилой комплекс. И тут меня ждет милый домашний сюрприз. Ку-ку.

Перед домом, в который переезжает тот, чье имя навсегда останется неизреченным, припаркованы два автомобиля. Парадная дверь открыта, и высокая гибкая блондинка выкладывает коробки из одного из багажников. Она крайне привлекательна, в стиле длинноногой и глазастой Каролин Бессетт-Кеннеди, жены сына президента Кеннеди, того типа, который создан будто специально для рекламы джинсов «Кельвин Кляйн». Сквозь открытую дверь в холл я мельком бросаю взгляд на того, чье имя навсегда останется неизреченным, направляющегося из дома к коробкам. Все трое в нашей машине внезапно просыпаются.

— По-моему, шансы, что ты ничего не заметила, ничтожны, — отмечает Рэйчел.

— Скотина! — заявляет Джейми. — Эмилия, хочешь, я с ним разберусь? Только кивни, и я его с землей сровняю.

— С землей сровняешь? — хмыкает Рэйчел. — Опомнись, ты не в Чикаго двадцатых годов.

— Проезжай, — хрипло шепчу я, сползая вниз по сиденью в надежде, что меня не заметят. — Просто проезжай мимо.

Рэйчел чуть не угрохала мотор; она проносится мимо на полной скорости и резко тормозит перед моим домом, который стоит буквально через сто метров.

— С тобой все в порядке? — озабоченно спрашивают они, дергая меня за руки.

Я делаю глубокий вход и пытаюсь говорить спокойно и рассудительно.

В конце-то концов, происходящее — не полная неожиданность для меня. Я так долго этого боялась, что теперь, когда все произошло, я странным образом чувствую облегчение.

— Итак, передо мной теперь два выхода: или я поднимаюсь наверх, топлю горе в сансерре и провожу остаток жизни в горьких сожалениях, или смогу принять ситуацию как есть, справиться с ней и жить дальше. Напомните мне поставить будильник на полчаса раньше, чтобы по крайней мере прокатить завтра мимо их дома с аккуратным макияжем и со свежевымытой головой.

— Умничка, — говорит Джейми. — Борись. Она вовсе не красавица. По-моему, хотя я видел ее только мельком, у нее проблемы с кожей.

— Мы вчера вечером уже об этом говорили, — напоминает Рэйчел, — теперь дела могут пойти только лучше.

— Ребята, что бы я без вас делала?




ГЛАВА 18

ЖЕЛЕЗНЫЙ КУЛАК В БАРХАТНОЙ ПЕРЧАТКЕ


Ну вот. Я вообще не люблю понедельники, но сегодня — это что-то особенное. Я почти не сомкнула глаз, чувствуя себя клубком нервов. Прямо хоть делай татуировку на веках с логотипом «Кельтских тигров» — я столько времени провела в постели, ворочаясь с боку на бок и печенкой чувствуя ужасы наступающего дня.

Мне предстоит совершить два подвига Геракла. Я должна сообщить новое в наших планах для каждого из персонажей: во-первых, Божьей Каре О'Киф, во-вторых — Робу Ричардсу. Я запланировала обе встречи на раннее утро, главным образом потому, чтобы разделаться с этим как можно скорее.

Поняв, наконец, что уже не засну, я встаю с рассветом, бегу в душ, натягиваю единственные отглаженные брюки и модный черный кашемировый свитер и наскоро крашусь.

До вчерашнего вечера, поймите меня правильно, я и не представляла себе, сколько нужно приложить трудов, чтобы просто выйти на работу, но ведь никогда не знаешь, с кем встретишься по пути туда.

Еще не рассвело, когда я вскакиваю в машину и проезжаю через охраняемые ворота.

Не могу не посигналить, пока проезжаю мимо. Да, вот и дом того, чье имя навсегда останется неизреченным, два джипа стоят рядышком во дворе, занавески задернуты, и за ними полная темнота.

Они явно не ранние пташки.

Хорошо.

В такой час на улицах почти нет движения, но, несмотря на мое раннее появление в офисе, там собрались уже почти все. В воздухе витает напряжение, как перед объявлением смертного приговора. Все словно знают, что ожидается кровопролитие, и явились в такую рань, чтобы ничего не пропустить.

— Удачи вам сегодня, Эмилия! — чирикает Сьюзи, наша очаровательная секретарша отдела постановки, пока я прохожу через общий зал в более интимный кабинет для совещаний, который оккупировала со времени своего появления. Я закрываю дверь, глубоко вздыхаю и плюхаюсь в вертящееся кресло. Мне на мобильник приходит сообщение, и от попискивания телефона я подскакиваю, как ужаленная.

Джейми. По пути домой из ночного клуба, скорей всего.

«Сегодня не бери пленных, дорогуша, но в случае крайней необходимости пошли мне сообщение, и я принесу водку».

Я уже собралась ответить ему, но тут дверь распахивается без стука, и входит она; от головы до пят воплощенная Божья Кара — О'Киф. Ровно в семь тридцать; возможно, первый раз в этом сезоне является без опоздания.

Она кукольного роста, с ангельским личиком, с фигурой Кайли Миноуг и таким характером, рядом с которым Джей Ло кажется кроткой овечкой. Ее тактика кристально прозрачна: подлизаться к начальству в меру человеческих сил, применить в наступательных целях свое обаяние и понадеяться, что этого достаточно, чтобы гарантировать себе долгосрочное пребывание в «Кельтских тиграх».

— Эмилия! — восклицает она, посылая мне воздушный поцелуй и звонко брякая на стол передо мной чашку капучино. — Я подумала, что ты, наверно, хочешь выпить кофе, и принесла его тебе. Вот это да! Выглядишь восхитительно! Как ты ухитряешься так великолепно смотреться в столь ранний час?

Я выгляжу совершенно не восхитительно, но это не останавливает ее словесных потоков о моей прическе и макияже, которые затем складываются в панегирик мне как замечательному, по ее мнению, исполнительному продюсеру.

Короче, ее льстивое поведение считалось бы тошнотворным в Лос-Анджелесе, но в Дублине для полноценного рвотного позыва его недостаточно.

— Присаживайся, — приглашаю я, мысленно напоминая себе называть ее по имени — Кара, без прибавления слова «Божья».

— Как скажешь, ты у нас босс — и, позволь сказать, ты безусловно лучший продюсер, с которым я когда-либо работала, Эмилия. Я надеюсь, что ты не собираешься покинуть нас ради блеска Голливуда!

«Прекрати это подхалимство, — шепчет мой внутренний голос, — переходи сразу к делу и покончи с этим. Ах да, и не вздумай пить кофе, он может быть отравлен».

— Кара, я просто хотела поговорить с тобой о сюжетной линии, которую мы предназначаем для твоего персонажа.

— Прекрасно, — отвечает она, видимо, почувствовав некоторое облегчение, что ее не выкидывают с работы. — Ты же меня знаешь, я профессионал до кончиков ногтей. Я рада играть в любом сюжете, каким бы ни было содержание.

— Что ж, это приятно слышать. Хорошо. Как ты знаешь, я провела много напряженных совещаний со сценарным отделом за последние недели, и мне кажется, что мы значительно продвинемся, если уберем гламурные и откровенно сексуальные черты роковой женщины у твоего персонажа, Гленды. Мы решили направить их в совершенно другое русло…

Она смотрит на меня помертвевшим взглядом, а рот ее раскрывается в ужасе, и я моментально представляю, какой прекрасной актрисой она могла бы быть в немом кино. То есть в немых фильмах двадцатых годов, с титрами.

Которые в данном случае гласили бы: «Кинозвезда изображает ужас».

— Вот что происходит, в общих чертах. Гленда окончательно порывает с Себастьяном, сытая по горло его изменами и пренебрежением. Она теряет практически все — дом, машину и жизнь в роскоши. Временами ей приходится туго, но она отказывается взять хоть пенни у семьи или друзей, потому что твердо решила начать самостоятельную жизнь, полагаясь на собственные силы, и не зависеть ни от кого. Она слишком горда, чтобы принять помощь от старых друзей, и они очень скоро отступаются.

— А что потом? — спрашивает Божья Кара О'Киф, внимательно прищуриваясь.

— Естественно, она нуждается в деньгах и недостаточно квалифицированна, поэтому Сэм дает ей почасовую работу в кафе, чтобы помочь снова встать на ноги.

— В кафе? Ты хочешь, чтобы Гленда была официанткой?

Титры гласят: «Кинозвезда в глубоком шоке».

— Боюсь, не совсем так. Она помогает по кухне, и Сэм очень любезно предлагает ей внаем комнату в квартире над кафе.

— О боже, ты, наверно, меня разыгрываешь. — Кинозвезда выражает отвращение. — Скажи мне, что сегодня первое апреля.

— Послушай, Кара. Это прекрасный сюжет для тебя — отличный шанс приложить свои силы к чему-то содержательному. Ты годами играешь гламурную дамочку, а теперь открывается небывалая возможность показать публике Гленду совсем с иной стороны. Есть актеры, которые обеими руками уцепились бы за такой шанс.

Я перевожу дух. Я не хотела прибегать к такой мере, но выбора у меня нет.

— Конечно, Кара, если ты не захочешь…

Фраза остается недосказанной.

Вот что произойдет независимо от твоих желаний, так что выбирай: продолжать работу или вылететь из сериала.

Пауза. Кинозвезда глубоко задумывается.

— Ладно, — говорит она наконец с мученическим выражением лица, словно у нее зверски скрутило живот. — Но даже не мечтай, что я надену эту их трижды драную сеточку для волос.

Она вихрем вылетает из кабинета, и я не успеваю перевести дух, как в кабинет врывается Роб Ричардс во всей своей красе.

— Не знаю, что ты тут сказала Каре, но она сейчас плачет внизу в три ручья! — кричит он на меня. — Вот как ты развлекаешься? Унижаешь людей?!

Страшно и унизительно, когда на тебя кричат, и мне приходится изо всех сил сдерживаться, чтобы остаться спокойной и невозмутимой. С той минуты, как ты поддашься эмоциям, внушаю я себе, ты проиграла. Однако чудовищно трудно выдержать все это, не повышая на него голос в ответ.

— Садись, Роб. У меня есть для тебя новости, думаю, будет лучше, если ты услышишь их от меня, а не от своего агента. Я чувствую, что это самое малое, чему мы обязаны тебе за все годы твоей работы здесь.

Он хрюкает и садится, и я мысленно зарекаюсь на всю жизнь, даже под угрозой казни на электрическом стуле, флиртовать по пьяни с коллегами. Я излагаю то же самое, что говорила Божьей Каре О'Киф, но он грубо меня прерывает:

— Ну да, да, сериал идет в новом направлении, трали-вали, я понял, это неслабая заявка. Может, начнешь с конца?

Выдерживая все тот же спокойный, размеренный тон, я объясняю ему следующее гораздо мягче, чем он того заслуживает:

— Мы со сценарным отделом поняли, что зашли в тупик с твоим персонажем, Себастьяном. Сюжетная линия с несостоявшейся свадьбой закончится через несколько недель, когда Гленда бросит его, чтобы идти по жизни своим путем.

— И что тогда?

— Он попытается убедить ее опять сыграть свадьбу, но безуспешно, и поэтому…

— И поэтому?..

Я собираюсь с духом. На его месте я бы тоже возмущалась оттягиванием развязки, посему я пытаюсь объяснить все как можно быстрее и безболезненнее для него.

— И поэтому Себастьян покидает страну. Он продает дом и решается следовать за своей мечтой. Покупает виноградник в Провансе и стремится проводить как можно больше времени вдали от своей прежней жизни и постоянных напоминаний о счастливых временах, проведенных с Глендой.

Роб молча глядит на меня в остолбенении.

— Понимаешь, Роб, я знаю, что тебе больно это слышать, но хорошо и то, что мы не убиваем твоего героя. Возможно, через год или два Себастьян сможет вернуться в сериал. Я не вычеркиваю твоего героя насовсем, и тебе тоже не следует этого делать.

Наступает угрожающая тишина. Я слежу за его лицом, ожидая извержения вулкана, а Роб без предупреждения хватает со стола чашку капучино и выплескивает ее в меня.

Он промахивается, но кофе портит кипы сценариев, которые я разложила по столу.

— Сука драная! — выкрикивает он. — Ты много о себе возомнила, чтобы меня увольнять!

Это ужасающее представление, но я почему-то остаюсь спокойной.

— Роб, говорю тебе, тебя не увольняют, мы переводим на второй план твое участие в сериале в ближайшем будущем, и, откровенно говоря, если ты думаешь, что подобное поведение обеспечит тебе поддержку, ты заблуждаешься.

Сохранять спокойствие становится труднее, потому что он теперь стоит прямо передо мной и кричит мне в лицо:

— Без меня нет и сериала, понимаешь ли ты это, выскочка? Да что я вообще здесь делаю и зачем тебя слушаю?! Ты просто засушенная и обиженная на весь мир старая дева!

И уходит. Я шлепаюсь обратно в кресло и начинаю бороться с приступом рыданий. Через несколько минут раздается робкий стук в дверь.

Я поднимаю глаза, но все еще дрожу. Входит Сьюзи.

— Как ты? — спрашивает она с неподдельным сочувствием. — Боже, это было чудовищно. Как только у Ричардса язык повернулся? Он орал так, что было слышно по всему офису. Ты могла бы подать на него в суд за такие оскорбления.

— Ох, Сьюзи, давай просто порадуемся, что он ушел. Боже мой, иногда я ненавижу свою работу. Как ты думаешь, может, мне повезет и меня переведут обратно в отдел новостей? Эль-Фаллуджа в сравнении с этим — просто райский уголок. Я сейчас с радостью отправлюсь в любую зону военного конфликта, словно в роскошный номер отеля «Риц-Карлтон».

— Не могу тебя винить. Не хочешь чего-нибудь перекусить? Я принесу из столовой.

— Нет, если только там не начали продавать кокаин навынос.

Как только у меня восстанавливается ровное дыхание, звонит внутренний телефон. Филип Берк.

О господи, что ему от меня нужно?

— Эмилия, — резко, как всегда, начинает он, — пожалуйста, поднимитесь ко мне в кабинет. И как можно скорее.

Он даже не ждет от меня ответа, а сразу вешает трубку.

Через пять минут я стучусь в дверь его кабинета, расположенного в пентхаусе пятью этажами выше.

— Проходите, — велит он, и я вхожу.

Прекрасное просторное помещение с окнами от пола до потолка по двум стенам и широким обзором, гм-м, по преимуществу автомобильной стоянки. Я была здесь раньше только однажды, когда подписывала первый контракт со студией, добрых десять лет назад. Сюда попадают только при приеме на работу или увольнении, и я гадаю, что Филип припас для меня, пока не замечаю, что он просматривает серию «Кельтских тигров» с экрана над его рабочим столом. Это та серия, которая вышла в эфир вчера, — первая, к которой я приложила руку. Он изучает ее так внимательно, словно не замечает, что я стою прямо перед его столом.

Но я уже достаточно натерпелась сегодня от грубого обращения, поэтому издаю громкое «кхе-кхе».

Он показывает мне рукой на стул, но не отводит глаз от экрана.

— Ого, Филип, даже пленку Запрудера, запечатлевшую убийство президента Кеннеди, не исследовали так пристально.

Он смеется, останавливает запись и поднимает глаза:

— Отлично, Эмилия, вы уже здесь. Я сейчас просматриваю новую серию и должен отметить, что в ней появились значительные улучшения.

— Спасибо. Приятно слышать.

— Как вы себя чувствуете? Надеюсь, не собираетесь тут залить весь пол слезами?

Я вопросительно гляжу на него, удивляясь, как он заметил, что я расстроена. Я-то думала, что напустила на себя вполне удовлетворительный вид: «я продюсер, на меня кричат и ругаются семь дней в неделю, я уже привыкла к этому и даже получаю некое извращенное удовольствие».

— Я только что имел беседу с Робом Ричардсом, и он мне изложил, что случилось. Точнее, изложил свою версию.

Я встаю во весь рост, полная решимости не допускать, чтобы на меня влияли всякие Робы Ричардсы со своей подрывной тактикой.

— Честно говоря, Филип, получилась безобразная сцена. Он не швырял в меня мебель, но был недалек от этого.

— Понимаю, понимаю. — Филип внимательно меня рассматривает. — Со мной он тоже не церемонился. Сказал, что он популярнее всех в сериале и что у него куча поклонниц.

— Ну, я уверена, что они смогут навещать его дома.

Берк фыркает:

— Я с минуты на минуту ожидаю, что ко мне вломится Кара О'Киф во всеоружии своего очарования и начнет строить глазки в попытке избежать уготованного ей.

— Она тоже может долго бушевать.

— Вы держитесь молодцом, — говорит Филип, оглядев меня с головы до ног в последний раз, а затем поворачивается в кресле к экрану телевизора и опять включает его с помощью пульта. Этот весьма располагающий жест я воспринимаю как недвусмысленный намек и направляюсь к двери.

Он даже не потрудился попрощаться, и я этого тоже не делаю. Исправлять манеры Филипа Берка, слава богу, не моя забота.

Я уже подхожу к двери, когда он останавливает меня:

— Так как вы думаете, что я сказал Робу Ричардсу?

Я разворачиваюсь, но он углубился в просмотр.

— Что же?

— Может быть, я не так остроумен, как вы, но этой фразой я горжусь.

— Утро живых мертвецов?

Слабо, но это лучшее, что у меня получилось…

— Нет, я посоветовал ему идти домой и ждать звонка из Королевской шекспировской труппы. Он закатил мне лучший спектакль, какой я видел с его участием за все эти годы.




ГЛАВА 19

МИСТЕР НАПРЯГ


Я так разбита и расстроена дневными происшествиями, что с восторгом приняла любезное предложение Кэролайн заскочить к ней на бокальчик вина по пути домой. Мне срочно нужно пообщаться со счастливым и нормальным человеком, не актером по роду занятий. Она открывает дверь и молча протягивает мне восхитительно полный бокал охлажденного сансерре.

— Ты ангел небесный. — Я с благодарностью беру бокал.

— По-моему, ты нуждаешься в порции подкрепляющего, — говорит Кэролайн, уводя меня вверх по лестнице в гостиную. — Если б не беременность, я бы к тебе присоединилась. Мои дорогие детки обладают шестым чувством и начинают капризничать прямо пропорционально моей усталости.

Из детской тут же отчетливо доносятся леденящие душу вопли.

— Понимаешь, о чем я?

Потом Ульрика, приходящая няня-норвежка, кричит нам наверх:

— Прошу прощения, Кэролайн. Я сказала Джошуа, что ковырять в носу некрасиво, а он стукнул меня по голове.

Кэролайн глядит на меня в усталом раздражении.

— Тебе не нужно самой заводить детей. Можешь взять одного из моих. Если мой сын так и будет ковырять в носу, то в конце концов раскурочит себе ноздри шире портового туннеля. Пожалуйста, расскажи мне, что нового в окружающем мире. Что угодно, лишь бы отвлечься от мысли, что мне скоро придется спускаться и выстригать жевательную резинку из волос у Эммы. «Хубба-Бубба» тоже страшно липучая штука. Верь мне, уж я-то знаю.

Я повествую о событиях дня, не особенно вдаваясь в подробности. Кэролайн должным образом потрясена, особенно крикоревом и интригадством Роба Ричардса.

— И ты ему поверила? Конечно, для него это ужасно — выписаться из сериала, тут все понятно, но изводить по этому поводу тебя абсолютно бессмысленно. Если бы он был здесь, я бы задала ему жару. И вдобавок это после шока от встречи с Тони Ирвином на выходных…

Она продолжает болтать, а я задумываюсь, что она всегда великолепна, как тигрица, защищающая своих детенышей, когда бы друзья ни прибегли к ее поддержке. Что бывает частенько, если признаться.

— Просто скажем так: я рада, что все уже позади, и с удовольствием поменялась бы с тобой местами, — говорю я, утопая в глубоком и мягком, как перина, кресле и делая большой успокаивающий глоток вина.

— Будь осторожна со своими желаниями, — говорит она, грустно улыбаясь. — Напоминаю тебе, что, пока вы развлекались в «Дромоленд Касл», я сидела дома, как прикованная, и выскребала варенье из DVD-плейера. Это последняя проделка Джошуа.

Внезапно я чувствую себя виноватой.

— Бедняжка, как же ты провела в одиночестве все выходные?

— Ужасно. Я скучала без вас. Я устала. Я скучала по Майку. Но он сбежал на свою конференцию и проходил по восемнадцать лунок в день, так что хоть один из нас не зря тратил время. Кроме того, его нельзя винить в стремлении отдохнуть от домашней суеты. Рэйчел говорит, что на наших дверях надо повесить табличку: «Второй Бейрут».

Опять вопли снизу.

— Заметь, я пытаюсь оставаться спокойной, — продолжает она. — Мне так нужны взрослые разговоры. Ульрика — умница, она выходит на работу даже по субботам, так что я, по крайней мере, выкраиваю время, чтобы выспаться. Для родителей, поверь, это то же самое, что угадать шесть чисел в национальной лотерее. Кстати, знаешь, кто вчера заходил ко мне в гости и настойчиво о тебе спрашивал?

— Я слишком пьяная и усталая, чтобы догадаться… нет, погоди, это, должно быть, Дамьен Дилени.

— Именно. По-моему, ты ему очень нравишься. Он сказал, что собирается позвонить тебе на этой неделе, пригласить на чай и познакомить с мамочкой. «Не закатывай глаза под потолок» — говорит она внезапно строгим материнским тоном, как умеют только родители. — Я думала, мы договорились, что ты должна дать ему возможность себя проявить. Показать как следует.

— Я знаю. Я согласна. Я обещаю.

— Вот и молодец. Ой, у меня же есть еще новость. В сущности, она должна была идти первой. По правде говоря, я чувствую себя последним выпуском новостей, что для меня внове. Обычно я полагаюсь на вас, ребята, чтобы вы держали меня в курсе.

— Обожаю новости. Особенно не обо мне.

— В двух словах. Мистер Напряг.

— Что?!

— Я точно знаю, чем он занимался все эти годы. Более того, по-моему, я знаю, как его найти!

— Как ты?.. Что ты?.. Но я думала…

И тут мы слышим страшный рев Джошуа из детской, а Эмма кричит Ульрике:

— Я его и пальцем не тронула! У него на лице кетчуп, а не кровь!

Кэролайн моментально вскакивает и отправляется наводить порядок.

— Не вставай из кресла. Я скоро вернусь и все тебе расскажу. Ты случайно не хочешь усыновить одного из моих детей? Плачу наличными.

Ох, мама дорогая. Мне придется принять лошадиную дозу транквилизаторов или другого сильного лекарственного средства, чтобы прекратить все воспоминания…




Время: декабрь 1988 года.

Место: «Театрон», репетиционная площадка драматического кружка в Дублинском университет-колледже.

Повод: ежегодный университетский показ мод, от которого на этот раз не отвертеться, потому что в этом году в нем в качестве модели участвует Кэролайн вместе с моим бойфрендом, которого я зову Саймон, а остальные называют мистер Напряг.




Мы с Джейми явились заранее, что, как оказалось, было не очень удачно, потому что в конце концов мы уселись рядом с миссис Иган, матерью Кэролайн. Я вам еще не рассказывала о миссис Иган? Она — нечто среднее между Маргарет Тэтчер и леди Брэкнелл из пьесы Уайльда «Как важно быть серьезным», с кое-какими чертами Эдвины Карри, любовницы бывшего премьера Джона Мейджора — той, которая опубликовала об их связи скандальные дневники. Страшная женщина, страшная, неистово гордящаяся своей красавицей дочерью и непоколебимо уверенная, что никто из мужчин не достоин ее. Даже очаровательный Майк, который сидит в следующем ряду.

— Еще несколько минут, и вы бы опоздали, — шипит она, пока мы занимаем места рядом.

— Извините, миссис Иган, — мямлим мы с Джейми, как первоклашки. Не знаю, как это получается; просто она так действует на людей. Джейми говорит, что мне следует утешаться сознанием того, что однажды, когда мне было семь лет, я пописала в пруд в ее ухоженном садике.

— О, тут Майк, — я подталкиваю Джейми локтем, наклоняясь к нему. — Привет! Правда, здорово?

Майк кивает и улыбается в ответ, но тоже выглядит немного напуганным холодностью миссис Иган. Ну что ж, его можно понять.

— Студент-дантист, — бормочет она вполголоса, но так, чтобы Майк слышал. — Я сказала Кэролайн однажды и готова это повторить: дантисты — врачи самого низкого уровня.

Мы все слишком напуганы, чтобы ответить, но колкость слишком чувствительна, особенно для бедного Майка, который явственно краснеет, но не отводит глаз от подиума.

— Bonsoir, mes amis[1 - Добрый вечер, друзья (франц.). — Примеч. ред.], — произносит Рэйчел, появившаяся в умопомрачительном наряде — кожаной мини-юбочке со сборками и просторном черном кожаном пиджаке, в черном берете, колготках в сеточку и на шпильках.

— Ребята, это Кристиан; Кристиан, это ребята, — она небрежно представляет нам молодого человека, которого тащит на буксире. Он весьма привлекателен, знойный красавец, черноглазый, смуглокожий, причесан под Кевина Костнера. Чрезвычайно сексапилен. Мы обмениваемся рукопожатиями, не в силах отвести от него глаз, особенно Джейми.

— Откуда вы? — властно спрашивает миссис Иган, окидывая его смертоносным взглядом, который убивает на десяти шагах.

— Он из Парижа, но вы зря к нему обращаетесь, — отвечает за него Рэйчел. — Он ни слова не говорит по-английски. Так, еле-еле.

— Так как же вы с ним общаетесь?

— А я не общаюсь. Мы просто проводим все время в постели, и уверяю вас, миссис Иган, его лексикона, когда он меня трахает, на удивление достаточно.

Рэйчел, надо сказать, единственная из нас, кто никогда не слушается миссис Иган, уставившуюся прямо перед собой с видом, от которого часы останавливаются.

— Я и не думал, что она притащит кавалера, — в раздражении шипит Джейми. — Ты знала, что она нашла себе парня? Прекрасно, теперь я единственный без пары. Одинокий Джейми.

— Она ни слова мне не говорила, что приведет кого-то. Он очень симпатичный, правда?

— Он-то ничего себе. А ты погляди на нее. Ей не хватает только красного колпачка и трехцветного флага, чтобы петь «Марсельезу». А он не говорит по-английски, обалдеть. Может, ему нужны субтитры?

— Не злись, ты можешь общаться со мной и с Саймоном, если захочешь.

— С мистером Напрягом? Благодарю, но лучше жевать фольгу.

— Прекрати. Что в нем уж такого плохого? Он выступает в дефиле, разве это, по-твоему, не здорово?

— Не используй слово «здорово», когда говоришь о мистере Напряге. Он, без сомнения, самая нездоровая личность во всем университете, а это кое о чем говорит.

— Джейми, гм-м… пожалуйста… как бы это сказать… заткнись.

Как сигнал, свет в зале меркнет, и начинается шоу. Звучит песня группы «Крафтверк» «Манекенщица» и появляется Кэролайн, скользя по подиуму, словно родилась на нем. Она представляет костюм из шотландки с большими плечиками и крохотной мини-юбкой, ее волосы зачесаны назад и схвачены черной лентой, как у Алисы в Стране чудес. Слова песни, кажется, тоже ей идут; очевидно, быть моделью — ее призвание, и она смотрится отлично. Я мельком оглядываюсь на Майка. Он замер и сияет от счастья.

— Разве она не прекрасна? — вздыхаю я, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Не смеши меня, Эмилия, — раздраженно отзывается миссис Иган, поправляя прическу. — Она выглядит как украинская проститутка. Я бы со стыда сгорела, если бы она показалась со мной в обществе в этом возмутительном наряде.

Выходят юноши во главе с мистером Напря… то есть, я хочу сказать, с Саймоном, моим бойфрендом в течение… э-э… почти полугода. Мы встретились после занятия в литературно-историческом кружке, где я делала доклад. Он подошел ко мне после заседания и стал давать советы, как мне развивать ораторские способности, вплоть до того что порекомендовал кое-какие упражнения для голоса, и делал это так любезно.

В общем, с заботой и участием.

А вовсе не приказным тоном, хотя Джейми с этим не согласен.

И я терпеть не могу, когда другие называют его мистером Напрягом…

Сегодня на нем тоже наряд из шотландки: мешковатые клетчатые брюки и желтая клетчатая куртка в тон, надетая на голое тело. Я машу ему руками и уверена, что он меня видит, потому что я в первом ряду, но он не обращает внимания и сохраняет отстраненный — «любите меня издали и не приближайтесь, чтоб не получить по зубам» — отсутствующий вид модели.

— Правда, он выглядит круто? — спрашиваю я у Джейми.

— Круто? По-моему, он тяжело болен.

— Ладно, ты можешь его не любить, но должен признать, что у него ужасно привлекательный вид.

— Да, я уверен, что его улыбка может возвратить к жизни дохлого щенка.

— Ты откровенно завидуешь. Ты предпочел бы сам выйти на подиум и прохаживаться там с гордым видом, согласись. Что ты вообще имеешь против Саймона?

— Гм-м, объясняю. Он странный, самоуверенный, напыщенный и занудный тип. Но, не считая этого, он, конечно, восхитителен.

— Перестань, Джейми. Ты так говоришь, потому что он переложил все вещи в моем гардеробе. Я не против, но рассказала тебе об этом только потому, что хотела посмеяться вместе с тобой.

— А еще?

— Он засыпает только лицом на восток. В общем, нормальное поведение.

— А еще?

— И он подбирает по цвету полотенца в ванной.

— Которые должны…

Я вздыхаю. Я поняла, что совершила большую ошибку, рассказав Очаровательным девушкам о привычках Саймона. Теперь от них не отделаться. Что поделать — я слишком люблю сплетничать.

— …которые должны свисать с вешалки ровно на двенадцать дюймов.

— И ты не чувствуешь в этом ничего странного? Любой нормальный человек обходил бы его за милю. Ты должна была найти себе кого-нибудь получше, Эмилия. Ты вовсе не такая уж уродина.

Теперь музыка сменяется на песню Марвина Гея «Я узнал об этом по слухам…», и все модели выходят в джинсах «Ливайс-501», прямо как в телерекламе. И тут я кое-что замечаю. В то время как остальные модели выглядят артистически небрежно, джинсы Саймона отутюжены до стрелок.

Джейми тоже отмечает это своим всевидящим оком и посылает мне многозначительный взгляд…

После шоу устроена вечеринка, и мы собираемся в кружок и пьем теплое белое вино из пластиковых стаканчиков, воображая себя опытными и умудренными жизнью. Кристиан у бара откровенно тискает Рэйчел, которая не делает ничего, чтобы ему помешать, а Джейми, Майк и я нервно беседуем с миссис Иган.

А затем меня осеняет.

Похоже, что Рэйчел вопреки своим привычкам притащила с собой нового ухажера, чтобы позлить Джейми, и добилась своего, а теперь он срывает на мне свое дурное настроение. Впрочем, я решаю не вмешиваться. В конце концов, это же вечер Кэролайн, а не мой…

Наконец звезда шоу собственной персоной, переводя дыхание, появляется из импровизированной раздевалки, держа огромный букет роз, явно подаренный Майком. Она сдержанно целует мать в щеку и бросается к Майку в объятия, и вместе они выглядят так замечательно, что я шепчу Джейми: «Как ты думаешь, они поженятся?» Миссис Иган, которая может услышать, как трава растет, незамедлительно откликается:

— С таким чувством юмора, как у тебя, Эмилия, можно сделать карьеру эстрадного комика. Никто не выходит замуж за однокурсников.

— Я особенно надеюсь, что ты не выйдешь, — шепчет мне Джейми. — Ты заметила, что мистер Напряг последним покидает раздевалку? Он, наверно, укладывает перед зеркалом волосок к волоску.

— Джейми, уймись. Конечно, у него есть свои странности, но мне с ним весело.

— Да ладно тебе, даже заключенные в камере смертников больше веселятся, чем он.

— Он умный.

— Не выдумывай. В любой луже ты найдешь более разумные формы жизни.

— Ну хорошо, может быть, он излишне упертый, но таковы многие одаренные люди, как, например… э-э…

— Гитлер? Сталин?

— Почему ты придираешься к моему бойфренду? Иди подразни бойфренда Рэйчел. Оставь меня в покое.

— Я увидел… как его звать… Кристиана всего час назад. Мне нужно время.

Нас прерывает мистер Напряг, который принимает поздравления с таким видом, словно только что получил Нобелевскую премию.

— Да, я считаю, что мог бы сделать карьеру в модельном бизнесе, — серьезно говорит он, — все говорят, что у меня врожденное умение держаться на подиуме.

Джейми бормочет что-то вроде «скорее, врожденное слабоумие», но я пропускаю это мимо ушей и собираюсь купить всем еще по порции выпивки, оставив Саймона беседовать, или, скорее, разглагольствовать о самом себе, с моими друзьями.

Я стою у бара в затянувшемся ожидании и вступаю в беседу с Томом О'Горманом, симпатичным парнем с моего курса. Мы оба заняты своими курсовыми и обмениваемся замечаниями по своим темам и истинным причинам их выбора в противовес официальным версиям.

— Я взяла Джейн Остин, — говорю я. — Официально потому, что люблю романы начала девятнадцатого века, а на самом деле потому, что ухожу на весь день смотреть экранизации ее книг, что, конечно, тяжкий труд.

Том смеется.

— У меня еще лучше. Моя тема — история мужского костюма в восемнадцатом веке. Официальная причина: я без ума от пьес Конгрива, Голдсмита и Шеридана; настоящая причина: это такая мутная тема, что всегда можно выкрутиться. Про это никто ничего толком не знает, так что я решил, что мне нужно прочесть всего пару книжек, и я в безопасности.

— Гениально! Почему я до этого не додумалась? — смеюсь я.

Я уже собираюсь оплатить заказ, и тут мистер Напряг… прошу прощения, Саймон подходит к нам с видом мрачнее грозовой тучи. Я знакомлю его с Томом и сразу жалею об этом.

— Ну и кто ты такой? — спрашивает его Саймон так грубо, что Том глядит на него в некотором замешательстве.

— Том учится со мной в одной группе, — говорю я, сбитая с толку его поведением.

— Ты сообщила ему, что у тебя есть бойфренд?

— Что ты сказал?

Том совершенно точно улавливает надвигающуюся бурю и моментально исчезает, допив свой стакан.

— Эмилия, этот парень заигрывал с тобой, а ты его поощряла. Я наблюдал за вами. Вы флиртовали у меня под носом.

Тон у него негромкий, но — хм, по-другому не скажешь — угрожающий.

На долю секунды я впадаю в замешательство: может, это шутка? Он, должно быть, ошибается… разве не так?

— Ты это серьезно? Я с ним едва знакома, мы только несколько минут поговорили про свои курсовые, пока стояли в очереди.

— Одиннадцать минут.

— Ты что — засекал время?

— Эмилия, единственная причина твоего раздражения — это то, что тебя накрыли с поличным. Ты, должно быть, давно встречаешься с ним у меня за спиной, разве не так?

Он резко хватает меня за руку, и это причиняет мне боль. Я инстинктивно оглядываюсь в поисках друзей. Они недалеко. Отлично. А то я начинаю побаиваться.

— Саймон, — говорю я, оттолкнув его и потирая руку. — Ты-то сам понимаешь, что говоришь?

— Это единственная причина, почему ты так отбиваешься. Ты спишь с ним.




— Никогда, никогда, никогда не заводи детей, — говорит Кэролайн, устало возвращаясь в гостиную. — По мне, так лучше стерилизация. Я чуть не вылила на них обоих ведро воды.

— Ох, милая. Это хуже, чем царапины на новой машине?

Я упоминаю известное происшествие несколько месяцев назад, когда Эмма залезла на капот новенького «мерседеса» Майка с острым камушком в руке. Она рассеянно нацарапала на краске свое имя «Эмма», затем поняла, что наделала, и изменила надпись на «Эмма — дура», так что сперва обвинили Джошуа. Правда раскрылась быстро, а царапины остались надолго.

— Бог знает, как они отнесутся к новенькому, — продолжает Кэролайн, поглаживая живот и садясь. — Ну что? Хочешь знать, как я обнаружила связь между нами и мистером Напрягом? Я не хвастаюсь, но так горжусь своим участием в розыскной деятельности…

— Это было почти восемнадцать лет назад, и если Джейми услышит, что мы разыскиваем мистера Напряга, его просто стошнит.

— Плевать на Джейми. Я сделала это для тебя. Просто так! Я все подсчитала и поняла, что после бедного Тони Ирвина мистер Напряг… извини, Саймон — следующий по списку, и надо принимать меры. Ну так вот. Ты помнишь Фебу Смит?

— Манекенщицу, которая работала с тобой?

— Ту самую. В общем, ее дочь ходит на занятия вместе с Эммой — я столкнулась с ней сегодня утром, и мы мило поболтали о добрых старых временах. А потом вспомнила, что мистер Напряг подрабатывал в том же агентстве, что и мы с Фебой. Поэтому я спросила ее, не видела ли она кого-нибудь из старой компании, и невзначай упомянула имя Саймона. Оказалось, что он до сих пор работает в агентстве, но теперь оформляет заказы.

— И у тебя есть телефон агентства?!

— Да, я записала.

— Кэролайн, я сказала один раз и готова это повторять. Ты — ангел, ниспосланный с небес.

Мы глядим друг на друга.

— Ты думаешь о том же, о чем и я?

— А о чем ты думаешь?

— Давай позвоним прямо сейчас. Еще только пять; агентство должно быть открыто. Пожалуйста, Эмилия, с Джейми и Рэйчел вы уже достаточно позабавились; это, может быть, самая захватывающая вещь, которая случилась со мной за день. Если не считать того, что в туалете внизу засорился унитаз.

— Ну конечно! Вот только допью этот бокал. Стаканчик для храбрости.

Через несколько минут мы покатываемся со смеху, включив громкую связь. Я делаю глубокий вдох и набираю номер.

Идут долгие гудки.

— Алло, модельное агентство «Первый звонок», чем можем быть полезны?

— Кхм… Алло. Я бы хотела переговорить с… — черт… я так часто слышала его прозвище, что приходится мучительно напрячься, чтобы вспомнить его настоящее имя… — о, да… с Саймоном Берном, пожалуйста.

Кэролайн молча показывает мне два поднятых больших пальца. Если мне позволено так сказать, мой голос звучит крайне уверенно, но у меня за последние несколько недель была масса возможностей для практики.

Оператор на телефоне слегка запинается:

— Это частный звонок?

— Да, верно.

— Хорошо. Саймон некоторое время назад ушел от нас, но у меня сохранился номер его мобильника; это вам поможет?

— Я была бы вам крайне благодарна.

Я царапаю номер на тыльной стороне руки и, довольная, вешаю трубку.

Кэролайн сидит на краешке кресла.

— Хорошо, — говорю я, — теперь самое трудное.

— О боже, бедные мои нервы, — стонет Кэролайн. — Ты уверена, что хочешь это сделать прямо сейчас?

— Сейчас или никогда, — твердо отвечаю я, собираясь с духом.

Я набираю номер мобильника.

Кэролайн прикрывает рот салфеткой, чтобы не хохотать громко.

Звучат долгие гудки. Наконец отвечает женский голос. Мы с Кэролайн нервно переглядываемся. Может быть, это его жена?

Я беру быка за рога.

— Алло, это телефон Саймона?

— Э-э… да. Кто вы?

— Эмилия Локвуд. Я его приятельница по колледжу. Можно ли недолго переговорить с ним, как вы думаете?

— О! Вы его друг?

— Э-э… да, — я корчу рожу в сторону Кэролайн. Полное вранье, но у меня нет выбора.

— Так, может быть, вам лучше подъехать и навестить его?

Я быстро принимаю решение. Да, разве это не домашнее задание?

— Было бы неплохо, если возможно.

— Отлично. Я сообщу ему о вашем визите. Знаете ли, как у всех наших пациентов, у Саймона очень мало посетителей.

На этот раз мы с Кэролайн переглядываемся в ужасе.

— Гм-м… извините, но… где именно сейчас Саймон?

— Здесь, в психиатрической клинике «Сент-Мулагз», палата Сент-Киллиан. Мы ждем вас завтра в любое время. Когда придете, подойдите в регистратуру и спросите меня. Медсестра Сара О'Лафлин.




ГЛАВА 20

ГНЕЗДО КУКУШКИ


Назад дороги нет. Мне придется пойти и навестить беднягу Саймона, вот и все. У меня впереди сумасшедший день, но я приняла решение отправиться к нему во время ленча, когда ритм жизни офиса становится менее безумным. Даже Кэролайн мягко признает, что это правильный и необходимый поступок.

— Тебе надо пойти. Особенно если медсестра скажет ему, что ты придешь, — говорит она мне во время секретных телефонных переговоров (я имею в виду то, что мне для просмотра сценариев пришлось затаиться в зале для совещаний). — Мне, конечно, вовсе не хочется отпускать тебя туда одну. Почему ты собралась туда во время ленча? Я в час иду к врачу, но если ты подождешь меня, мы можем днем сходить вместе.

— Спасибо тебе за это, но у меня назначены встречи на весь этот проклятый день. Или во время ленча, или, боюсь, никогда. Кроме того, лучше разделаться с этим как можно раньше. Если я оставлю все на вечер, то наверняка передумаю и сбегу в прямо противоположном направлении.

— Хорошо, будь осторожна и помни, что, если я тебе нужна, стоит только поднять трубку телефона.

Я решила не говорить Джейми о последнем повороте событий, потому что, во-первых, сказать, что он недолюбливает Саймона, значит сильно преуменьшить, а во-вторых, у него сегодня утром собеседование по поводу съемок в рекламных роликах — ему не до меня. Он никому из нас не рассказал, что будет рекламировать, под тем предлогом, чтобы не сглазить; сказал только, что если получит эту работу, то сможет отдать нам все деньги, какие задолжал. Я буду держать за него кулаки, потому что работа ему крайне необходима. Во-первых, это хорошо для его чувства собственного достоинства. Кроме того, на те деньги, что он должен мне одной, я могу свозить всех Очаровательных девушек в кругосветное плавание на «Куин Мэри». Подходит час дня, и я уже в машине, чтобы мчаться к своей цели, но тут звонит Рэйчел:

— Ну-ну-ну. Стоит только на минутку перестать за тобой присматривать, и вот что получается.

— Привет, душечка!

— Кэролайн мне рассказала, куда ты собралась, так что даже не пытайся отрицать.

— Это необходимо, — говорю я, выруливая на дорогу. — Назад пути нет.

— Удостоверься, что на твоей футболке есть надпись «В своем уме», ладно? У меня сегодня нет времени бегать выручать тебя и брать на поруки.

— Ха. Ха. Черт побери. Ха. На свою свадьбу я заставлю тебя надеть лимонно-желтое шелковое платье, как главную подружку невесты, и это послужит тебе на пользу.

— Блин, подожди, не отключайся.

Она прикрывает рукой микрофон, но хоть это и приглушает звук, я все равно безошибочно узнаю голос Долдона Гордона, приглашающего ее на ленч.

— Нет, спасибо, — сухо говорит она. — Я не употребляю пшеничных булок, молочного, клейковины и никакого мяса, так что даже и речи быть не может.

— Может быть, зайдете попозже на чашечку кофе? — опять слышится его голос.

— И кофеина тоже, — обрывает его она. — Извините.

— Несчастный камикадзе, — говорю я, когда она опять возвращается к нашему разговору.

— Поищи бревно у себя в глазу. Взгляни, что ты сама делаешь, а потом суди меня, если хватит смелости.

Вызов принят.

Как бы то ни было, психушка «Сент-Мулагз» недалеко от моей работы и через десять минут я уже торможу на длинной, обсаженной дубами подъездной дороге к клинике. За исключением этого, она похожа вовсе не на клинику, а на большой и роскошный отель. Вокруг изумительный, прекрасно ухоженный парк, и есть даже теннисный корт, который я замечаю по пути к парковке для посетителей. Я выскакиваю из машины и бреду по хрустящей гравийной дорожке, стараясь дышать глубоко, ровно и спокойно.

Ничего страшного, никого в смирительной рубашке в сопровождении дюжих санитаров, никто не слоняется вокруг, изображая курицу, — уже хорошо.

Я попадаю внутрь, прохожу к главной приемной и спрашиваю очень приветливую медсестру, где найти Саймона.

— Ах да, он ждет посетителя, — мило улыбается она, — пожалуй, он в столовой. Это сразу за углом, я вам покажу.

— Э-э… спасибо, — говорю я, собираясь с духом.

— Одну минутку, мисс… э-э…

— Эмилия.

— Эмилия. Вы не возражаете, если я осмотрю вашу сумочку?

— Что?

— Не волнуйтесь, это вовсе не таможенный досмотр в Дублинском аэропорту, — ободряюще улыбается она, пока я передаю ей сумочку, — просто необходимо убедиться, что вы не взяли с собой ничего острого и режущего.

Тест, очевидно, пройден успешно, так как она отдает мне сумочку обратно и желает приятно провести время, словно я ожидала чего-то вроде вечного праздника. Нервно сглотнув, я иду в столовую, которая полна людей, что естественно во время ленча, но Саймона я замечаю сразу. В общем-то, его трудно не заметить.

Он сидит за столом в одиночестве, все еще поразительно красивый, но без той ауры напряженной сдержанности и замкнутости, которая всегда окружала его в те годы, — свойство, которое я, двадцатилетняя, принимала за нервный, страстный, чувствительный склад души, но на самом деле это была явная странность. С годами он лишь немного прибавил в весе, но тем не менее его ни с кем не спутаешь. Саймон замечает меня и делает рукой приветственный жест.

— Ого, — произносит он, тепло поцеловав меня в обе щеки, — Эмилия Локвуд, сколько лет, сколько зим. Ты отлично выглядишь, прекрасно одета, тебе идет этот небрежный стиль.

Саймон не дает мне возможности расспросить его; видимо, он так рад встрече со мной, что не верит своим глазам:

— Я так обрадовался, когда мне сказали, что ты придешь ко мне с визитом, мисс Большой и Важный Телевизионный Продюсер.

— О, ты в курсе того, что я работаю на телевидении?

— Да ладно тебе! Когда идут «Кельтские тигры», это единственное время дня, когда в комнате отдыха стоит полная тишина.

Я улыбаюсь, а он предлагает взять кофе с собой и сесть где-нибудь в парке поболтать, раз погода сегодня замечательная. Я беру для нас два капучино цвета и крепости мыльных ополосков, а он дразнится, что я буду сама за них платить, потому что им запрещено иметь наличные. Я чувствую такое облегчение, когда вижу, как он спокоен и весел, что удивляюсь, когда мы выходим в сад: что он здесь делает?

Мы сидим на скамейке в тихом укромном уголке, я отхлебываю кофе, пока он обшаривает свои карманы в поисках пачки «Мальборо лайт». Молчать легко и приятно. Мы улыбаемся друг другу, а затем… вы бы могли и догадаться. Мой длинный язык прерывает молчание:

— Ну вот, Саймон… не хочу, чтобы ты подумал, что я чересчур нахальна, но я просто удивлена…

— …что, во имя всего святого, я здесь делаю?

Я смеюсь:

— Ты перехватил мою фразу на лету. Ты кажешься таким… — Я чуть не сказала «нормальным», но вовремя спохватилась, — таким… здоровым и благополучным.

Он смотрит мне прямо в глаза:

— Я не знаю, сможешь ли ты меня понять, Эмилия, — ты всегда была очень уверенной в себе и целеустремленной. Была ли ты когда-нибудь в таком напряжении, что не могла больше выдержать ни малейшего давления?

— Каждый день. А тебе, наверно, приходилось вдвойне тяжело в модельном бизнесе. Кэролайн всегда говорила, что это похоже на соковыжималку.

— В модельном бизнесе?

— Да. Разве ты не там работал — в агентстве? Оттуда я получила номер твоего телефона.

— Эмилия, в «Первом звонке» со мной расстались, если выразиться мягко, почти год назад.

— Ой. Я ничего не знала.

Мне становится его жалко. А кто бы его не пожалел?

— Да, тогда я страдал от приступов страха, бросал работу и не мог ничем заниматься. Я так долго пробыл на бирже труда; удивляюсь, как они меня еще не приглашали на свои рождественские вечеринки.

— А как ты себя чувствуешь сейчас?

— Намного лучше. Все наладилось. Отдых здесь дал мне силы. Я провел долгое время, сражаясь со своими демонами, и, по-моему, почти готов выйти из угла, в который сам себя загнал. Меня лечит замечательный психиатр, доктор Симпсон. Он помог мне пересмотреть большинство стереотипов моего поведения.

Я гляжу на него в удивлении.

— Да ну, Эмилия, даже когда мы с тобой встречались, ты могла заметить некоторые, как здесь говорят, аберрации в моем поведении.

Я нервно хихикаю, не уверенная, возражать ему или нет.

— Ну, я думаю…

— Не нужно изображать вежливость, — улыбается он. — Я тогда был невыносим и рад теперь принести извинения. Не знаю, как ты меня терпела.

— Ну… иногда, конечно, бывали напряги… — в замешательстве бормочу я.

— Так мне и сказали, — смеется он. — Терапия помогла мне понять, что моим постоянным навязчивым расстройством было контролировать всех, меня окружающих, особенно любимых девушек. В те времена у меня было много увлечений, и те, кто позволял собой командовать, меня только подстегивали. Но, конечно, не ты, спешу добавить, — говорит он, поймав мой изумленный взгляд, — ты всегда слишком хорошо знала, чего хочешь от жизни. К тому же тогда с тобой были верные друзья, которые, по-моему, были от меня не в восторге.

Я сообщаю ему, что Очаровательные девушки — до сих пор мои самые близкие и дорогие друзья, и он, кажется, вовсе не удивлен.

— Тебе надо остерегаться попасть в зависимость от коллектива, Эмилия. Это может легко случиться в таком спевшемся квартете, как ваш. Вы создаете защитный кокон вокруг своей группы, который отталкивает остальных.

Вежливость удерживает меня от возражений, но это единственный раз, когда его речи кажутся мне ученой психологической бессмыслицей.

Не считая этого ляпа, Саймон производит впечатление человека более уравновешенного, чем я, и определенно более адекватного, чем большинство актеров, с которыми я работаю в «Кельтскихтиграх». Похоже, что сейчас мы ладим гораздо лучше, чем в студенческие годы.

Опять наступает приятное молчание.

— Теперь моя очередь спрашивать тебя, Эмилия, — говорит он. — У тебя все в порядке?

— Конечно.

— У тебя сейчас есть кто-нибудь?

Обычно на такой прямой вопрос я немедленно отвечаю беззастенчивой ложью типа: «Я только что рассталась кое с кем и хочу временно побыть одна» или, цитируя Рэйчел, «Люди не понимают, как прекрасно жить одной. Мне принадлежит все мое время», но с Саймоном почему-то я не могу заставить себя произнести эту вопиющую ложь.

Он был честен со мной; меньшее, что я могу сделать, — это быть честной с ним.

— Нет, я свободна, — просто отвечаю я.

— Почему ты не замужем? По-моему, ясно, почему я не женат, хотя в пятой палате есть несколько приятных дам с маниакально-депрессивным психозом, но там, на свободе, некоторые парни ничего не пожалели бы за такую жену.

— Позволь заметить, это вовсе не от недостатка старания с моей стороны. Но на этом этапе даже моя мама уже не спрашивает, почему у меня никого нет. Теперь она говорит так: «Не огорчайся, Эмилия. Погляди на Кондолизу Райс. Это прекрасный пример того, как преуспевает свободная и независимая женщина». Она даже послала мне статью о заморозке яйцеклеток. Я не думаю, что они с папой хотели для меня именно этого; их единственная надежда на внучат теперь глубоко заморожена.

Он опять смеется:

— О боже, ты даже не представляешь, как приятно беседовать с человеком, который не разговаривает с тобой особым отработанным тоном. Может…

— Что может?

— Может, ты не побоишься как-нибудь встретиться со мной и чего-нибудь выпить? Когда я вернусь домой…

Я ласково гляжу на него. Нет, я совсем не боюсь встретиться с ним снова. Он очень переменился с тех пор; теперь он совсем другой человек.

— Я бы не отказалась. Спасибо.

— Прекрасно. У меня в квартире стоит замечательный языческий алтарь, освященный человеческими жертвоприношениями, он тебе понравится. Мы могли бы смотреть видео, пить кровь из черепов… ага, купилась! Ты слишком доверчива.

Теперь я смеюсь вместе с ним:

— Обманщик! Я на минуту подумала, что ты опять собираешься перекладывать мои платья…

— Я же сказал тебе: дни, когда я контролировал женщин, давно прошли.

Опять приятное молчание.

И очень здорово, что он не теряется в этой ситуации.

И в конце концов, думаю я, чего здесь стесняться? У него было нервное расстройство, и он отправился сюда поправлять здоровье.

Я все-таки не могу удержаться от улыбки. Только бы дождаться следующего занятия у Иры Вандергельдер. Я посетила психиатрическую клинику, чтобы навестить бывшего бойфренда, и кончилось все тем, что меня приглашают на свидание. Что это, как не развитие моей матрицы?

Вдруг из-за угла появляется врач в белом халате, хлопающем на ветру, и присаживается к нам.

— Здравствуйте, доктор Симпсон, как дела? — говорит Саймон, представляя меня. — Это моя бывшая подруга, которая… хм-м, меня не бросила.

Я улыбаюсь и пожимаю доктору руку. Доктору Симпсону на вид лет пятьдесят пять, это седой мужчина с землистым цветом лица, с дружелюбным, добрым взглядом — словно подобранный по кастингу тип доброго пожилого доктора.

— Да, Саймон, — говорит он, — я слышал, что у тебя посетитель. Поэтому я здесь.

Затем, поворачиваясь ко мне, он говорит:

— Прекрасно, что вы пришли. Я не люблю вмешиваться, но позволите ли вы переговорить с вами несколько минут наедине?

Я немного удивлена, и Саймон выглядит… в общем, расстроенным, но остается ждать меня на скамье, а доктор Симпсон уводит меня по тропинке к ухоженным клумбам, подальше за пределы слышимости.

— Пожалуйста, не считайте меня грубым, Эмилия, — говорит он, — но скажите, по какой именно причине вы пришли сюда?

Ох, мама дорогая. Если я скажу ему правду, боюсь, он запрет меня в женской палате и выбросит ключи. Я что-то лепечу, выдумывая удобоваримую ложь, но доктор Симпсон прерывает меня:

— Я не хочу, чтобы вы поняли мой вопрос неправильно, просто Саймон сейчас на решающей стадии лечения. Для него было бы прекрасно завести друга, который бы приходил к нему на свидания, поэтому я должен знать, планируете ли вы посещать его регулярно.

— Ну… я полагаю…

— Позвольте мне объяснить. Саймон сейчас находится там, где нуждается в постоянных и регулярных моделях внешних стимулов.

— Извините, что вы сказали?

— Я имею в виду, что если вы планируете сделать ваши визиты к нему постоянными, то мы должны отвести для вас определенное место в еженедельном распорядке. Таким образом он будет знать, что вы придете, будет ждать вас и в то же время будет убеждаться, что есть люди, которые не бросают его. С точки зрения Саймона, худшее, что вы можете сделать, — это посетить его пару раз, уйти и не вернуться. Бросить его — значит затормозить его выздоровление на месяцы. Конечно, никто не принуждает вас к регулярным визитам, если вы не вернетесь после сегодняшнего, — это абсолютно нормально. Понимаете ли, я забочусь о своем пациенте и его благополучии. Поэтому я присматриваю за ним.

Я на мгновение задумываюсь.

Саймон так сильно изменился… Мне действительно было приятно встретиться с ним снова. Конечно, я желаю ему добра. И меня порадовало, что он пригласил меня на свидание. И если так важно посещать его регулярно каждую неделю, для меня это несложно.

Это меньшее, что я могу сделать, правда?

— Я была бы рада прийти сюда еще раз, доктор, — говорю я. — Я уверена, что смогу выделить время в своем расписании по вашему совету. В течение недели удобнее всего во время ленча, но я могу приходить и по выходным, если это лучше для Саймона.

— Отлично, — говорит он, глядя на меня с выражением, которое я не могу описать иначе, как восхищение. — Это чудесные новости. Теперь я оставляю вас с Саймоном, но прошу вас зайти в мой кабинет перед уходом. Я должен выписать вам постоянный пропуск.

— Конечно, — соглашаюсь я, и мы медленно возвращаемся к скамье, на которой сидит Саймон и курит.

Я жму руку доктору Симпсону и опять сажусь на скамью.

— Приятно было с вами встретиться, — говорит он.

— И с вами.

— Мой кабинет на втором этаже, просто спросите в приемной, и они вам объяснят, — говорит он, уходя обратно в клинику.

Я гляжу на часы. Почти два часа.

— Извини, Саймон, — говорю я, — но я должна возвращаться на работу. У меня встреча в два тридцать с финдиректором, так что…

— Так что ты сейчас отправишься на второй этаж к своему любовнику, да?

— Что ты сказал?

— Я вас видел. Ты флиртовала с Симпсоном. Просто вешалась на него.

Его тон полностью изменился. Теперь он говорил резко, напряженно, угрожающе.

— Саймон, что с тобой? Он спрашивал меня о тебе. Он хотел, чтобы я приходила к тебе регулярно, вот и все.

— Сначала ты соглашаешься на свидание со мной, а через минуту вешаешься на моего врача. Даже придумываешь предлог, чтобы остаться с ним наедине в кабинете. Что ты за человек, Эмилия? Кто так делает?

Да, теперь я по-настоящему напугана.

— Ладно, давай разберемся прямо сейчас, — я пытаюсь говорить спокойно и рассудительно. — Все, что я сделала, это…

— Ты была шлюхой давным-давно и с тех пор ничуть не изменилась. Готов поспорить, ты спишь с ним.




ГЛАВА 21

МОЙ СОБСТВЕННЫЙ МУЖЧИНА,

СБЕРЕГАЕМЫЙ К СТАРОСТИ


Я опоздала на курсы. Терпеть не могу опаздывать на курсы. Не по своей вине. То есть не совсем. Во-первых, производственное совещание с Дженет Тэйлор, художником-постановщиком в «Кельтских тиграх», затянулось дольше обычного. Мы сидели в столовой, внимательно изучая предварительные наброски для той семьи, которую собираемся ввести в сериал, их фамилия Даффи. Сроки уже поджимают. Дженет умница, настоящий профессионал, работать с ней легко. Декорации очень удачны и уместны; в них найден верный баланс между просто безвкусным интерьером и интерьером с претензией на роскошь.

В разгар дискуссии я вдруг осознала, что уже больше восьми часов вечера.

— Дженет, ты не возражаешь, если мы перенесем все на утро? — спрашиваю я, лихорадочно собирая вещи.

— Разумеется… куда ты так спешишь?

Наверное, я выгляжу, как кролик под лучами фар.

— Это… э-э… это долго рассказывать… э-э… просто, скажем так, мне срочно надо быть кое-где.

— Не надо объяснять, Эмилия, — ухмыляется она, — тайное свидание?

— Что?

— Меня не обманешь. Ты торопишься к любовнику?

— Не отрицаю и не подтверждаю… — смеюсь я, неловко передразнивая политического деятеля.

— Ах, избавь меня от этой трепотни из отдела новостей. Просто иди и развлекайся. И дай мне знать, если у него есть холостые приятели. Увидимся завтра с утра на свежую голову.

Потом, когда я уже подъезжаю к ДУК, звонит мой мобильник. Незнакомый мне номер, поэтому я переключаюсь на автоответчик.

Дамьен Дилени.

Черт побери.

Я совсем про него забыла. Прослушиваю сообщение.

— Привет, дорогая Эмилия. Это Дамьен. Как ты смотришь на то, чтобы прийти к нам на чашечку чая? Я рассказал о тебе мамочке, и она ждет не дождется встречи. Перезвони мне, пожалуйста. Всего доброго, благослови тебя Бог.

Я сразу же думаю: «Ну нет!!! Я не обязана…» Потом вспоминаю, что обещала Кэролайн дать ему шанс. Настоящий шанс.

Черт, черт, черт побери. Я абсолютно не хочу ему перезванивать.

Тут возвращаются мои фантазии о платье от Веры Вонг и безликом женихе.

«Разве я не хочу выйти замуж в течение года?» — жестко спрашиваю я сама себя.

Да, в этом все дело.

Идея. Отправлю ему эс-эм-эс.

Потом я задумываюсь… возможно, он слишком стар для чтения эс-эм-эс; я отчетливо вспоминаю, что он жаловался на то, что уже не может, как раньше, читать мелкий шрифт в меню, буклетах и тому подобном; затем я изгоняю эту мысль на тех основаниях, что она звучит как фразочка Джейми, за которую я бы его убила; потом понимаю, что пропустила уже половину занятия и, если не возьмусь за ум и не потороплюсь, то пропущу и остальное.

Однако я сохраняю его голосовое сообщение. Если Ира устроит мне выволочку за недостаточное старание по расширению матрицы знакомств, я включу запись снова как доказательство.

Я добираюсь до аудитории, проскальзываю внутрь и оглядываюсь в поисках свободного места, пытаясь не привлекать к себе лишнего внимания. Мне машет рукой Ира, а также Мэгз, которая заняла для меня рядом с собой.

— Огромное спасибо, — бормочу я.

— Я боялась, что вы не придете, — шепчет она мне в ответ. — Мы могли бы здорово посмеяться.

Как обычно, все наперебой рассказывают свои истории, и доносящиеся обрывки разговоров заставляют меня вдвойне проклинать свое опоздание.

— …Встреча с бывшим мужем привела меня к выводу, что, перефразируя принцессу Диану, в нашем браке всегда присутствовали трое: я, он и телевизор…

— …Свидания после тридцати пяти — это все равно что игра с высокими ставками, они буквально чуют твои матримониальные планы…

— …Мой бывший сказал: «Существует миллион причин, по которым ты могла бы меня бросить, и какую бы ты ни выбрала…»

— …Господи прости, его звали Тревис. Теперь я изобрела новое правило. Наверное, никогда не стоит ходить на свидания ни с кем по имени Тревис…

— …Я не знаю, Ира, что можно тут поделать. Давайте посмотрим правде в лицо: мой план выжидания, пока на рынке снова появятся разведенные, очевидно, провалился…

В конце концов у меня заболела шея от кивков в знак согласия.

Забавно, думаю я, мы видим проблемы других людей ясно и отчетливо, а в своих собственных разобраться не можем. Посмотрите на этих женщин. Все они привлекательны. В них нет абсолютно ничего ненормального, просто они много лет делали неправильный выбор, а теперь время уходит, и все паникуют.

Да, так оно и есть. Я позвоню Дамьену Дилени сразу после занятий. И пойду на чаепитие к его мамочке, и буду вести себя безупречно, не ругаться и не прекословить.

И не упоминать при ней ни Рэйчел, ни Джейми с их дурацкими разговорами.

Представьте себе, а вдруг по моей вине у бедной женщины будет сердечный приступ?

— Эмилия! Не желаете ли присоединиться к нам?

Ира разглядывает меня поверх очков, и я внезапно ощущаю, как тихо стало в классе.

— Э-э… простите?

— Вы витаете в облаках. Я спросила вас, как вы провели эту неделю.

Все смотрят на меня. Это оборотная сторона репутации местного клоуна: все ожидают от вас представления, чтобы бесплатно посмеяться. Я не уверена, что выдержу это после такой бурной недели…

— Вам не нужно это знать, Ира, поверьте.

— Пожалуйста, поделитесь с нами. Неужели все настолько плохо?

Неужели все настолько плохо?

— Ира, как многое, что случается со мной в жизни, история о встрече с моими двумя бывшими ухажерами настолько неправдоподобна, что, будь она написана в книге, вы бы ей не поверили. Ни за что на свете.

— Выкладывайте. Мы все в одной лодке и все должны внести свой вклад.

Ну хорошо, раз вы так просите…

— Ладно. Так вот. Мне удалось на этой неделе повстречаться с двумя. Один из них в монастыре, а другой в сумасшедшем доме.

Общий хохот, но я не собиралась шутить.

— Не поймите меня неверно, оба счастливы там, где они есть.

Хохот возобновляется.

— Эмилия, будьте серьезны, — строго говорит Ира.

— Вы думаете, что это моя заслуга? Уверяю вас, нет.

Она испытующе смотрит на меня, пытаясь понять, не паясничаю ли я. Я не могу ее обвинять, история действительно неправдоподобная.

— Что я говорила про ваш процесс отбора, Эмилия? Я уверена, что вы были очень молоды, когда встречались с этими молодыми людьми, и, конечно, не несете ответственности за то, что случилось с ними впоследствии. Но я думаю, что вы должны обратить внимание на то, что выбираете неподходящих партнеров.

— Я согласна. По истории моих свиданий можно написать руководство, как не следует поступать.

— Вы собираетесь тут острить или учиться превращать негатив в позитив? Прежде чем пройдет эта неделя, я хочу, чтобы вы встретились с одним из своих бывших бойфрендов, у которых можете действительно узнать что-то ценное. Иначе, позвольте мне сказать, вы никогда не достигнете своей конечной цели. Сейчас вы только тратите свое и мое время.

Ого. Жесткий подход. Верно говорят о трудной нью-йоркской любви. Как я понимаю, мои соученицы думают о том же, потому что наступает полная тишина и все прячут глаза, совсем как в школе, когда первому остряку в классе влетает по первое число за слишком большое нахальство.

Ира возвращается за кафедру и опрашивает всех по поводу матриц. Я понимаю, звучит дико, но это просто домашнее задание, которое она дала нам на прошлой неделе, — начать искать мужчин, которые не полностью отвечают нашим идеалам.

Я снова отключаюсь, бесцельно рисуя каракули на листе бумаги передо мной.

Нормальный бывший бойфренд.

Ну и запрос.

А потом меня осеняет.

Джек Китинг.

Гениально! Как я раньше не додумалась?! Верно. Тут надо кое-что пояснить.




Время: июль 1989 года.

Место: Бостон, штат Массачусетс. Очаровательные девушки только что сдали последние экзамены в колледже и проводят лето в Соединенных Штатах, работая (легально) по студенческим программам.

Повод: одна из вечеринок с угощением, которые все устраивали в восьмидесятые годы; мы разодеты в пух и прах, едим какую-то дрянь, пьем дешевое вино и в основном пытаемся подражать стилю жизни своих родителей, думая, что все вместе мы шикарны до безумия.




Мы с Кэролайн и Рэйчел суетимся в крошечной кухоньке дома, который вместе сняли на лето, отчаянно стараясь приготовить шикарный ужин и терпя позорную неудачу.

Никто из нас не умеет готовить.

В сущности, весь опыт жизни в Америке на летних заработках стал для нас невероятно познавательным. Мы не только ни на что не годились на кухне, но к тому же никто из нас понятия не имел о стирке, утюжке, уборке квартиры… за что ни возьмись, мы ничего не умели.

Что можно сказать? Дома, в Ирландии, мы живем в семьях со своими мамочками, которые делают все за нас, и, как говорит Рэйчел, это всего лишь игра во взрослых, верно?

С нами в доме живут три парня, еще большие неумехи, чем мы, девушки.

Конечно, с нами Джейми, но мы всегда знали, что он чудовищно неприспособлен к быту. Из рук вон. Например, решив однажды постирать, он замочил наши форменные белые рабочие блузки вместе со своей ярко-красной пижамой, и в результате все стало мерзкого серо-буро-малинового цвета. С тех пор он отказался от стирки вообще, утверждая, что нашел способ не пачкаться как минимум четыре дня.

Еще с нами живет Майк, чьи понятия о гигиене простираются не дальше любой первой попавшейся ему утром зубной щетки.

А еще с нами живет Джек Китинг.

И это явно по моей вине.

Да, позвольте мне заглянуть немного в предысторию. В Дублине мы с ним ближайшие соседи, выросли на одной улице. Мы почти ровесники и с самого раннего детства были товарищами по играм. Он звал меня «девчонкой напротив», а я его мальчишкой «напротив». Мило, правда?.. Или вам так не кажется?..

Как бы там ни было, Джек — славный, очень-очень славный парень, симпатичный и веселый. Он мне словно брат, которого у меня никогда не было, а я ему — как сестра, в которой он, впрочем, никогда не нуждался. Детьми мы дрались и ссорились друг с другом, в отрочестве влюблялись в друзей и подруг друг друга, а теперь мы студенты, почти выпускники и вместе снимаем дом в Бостоне.

Но одну вещь о Джеке вам необходимо знать. Он прирожденный сердцеед. Тут уж ничего не поделаешь. Это его способ общаться с противоположным полом. Девушки бегают за ним невероятными толпами. Даже у Джеймса Бонда не было столько зарубок на кровати. Вам знаком этот тип: мужчины хотят стать как он, а женщины хотят его изменить. Но, спешу добавить, не я, у меня нечто вроде иммунитета к чарам Джека Китинга. Я в него не влюблена и никогда не влюблялась, повторяю, для меня он вроде брата. С четырнадцати лет у Джека нет отбоя от подружек, он без усилий переходит от одной к другой. Он даже не дает себе труда бегать за ними — они сами падают в его объятия. Как мотыльки, спешащие на огонь.

И сегодняшняя вечеринка — отнюдь не исключение…

— Отлично. Закуски все несъедобны, — говорит Рэйчел, выкидывая какие-то дынные корки жутко неспелого вида в мусорное ведро. — А как там спагетти болоньеза?

— Дерьмо, — отвечаю я, изо всех сил стараясь отодрать слипшийся ком макарон от стен кастрюльки. — Вот на что это похоже и вот что скажут, когда попробуют то, что мы подадим.

— Пахнет горелым, чувствуешь? — спрашивает Рэйчел.

— Э… да, прости, это тоже из-за меня, — извиняюсь я. — Все котлеты сгорели. Ну как, девчонки, что будем делать?

— План А: отковыряем то, что подгорело, остальное подадим на стол и будем надеяться, что никто не заметит, — оптимистически предлагает Кэролайн.

— Или план Б, — продолжаю я, — откроем еще одну бутылку «Слезы монашки», зальем всем в глотки и будем надеяться, что все настолько пьяны, что ничего не замечают.

— Блестяще, — одобряет Рэйчел, шагнув к холодильнику и вынимая бугылку. — По крайней мере, десерт будет на уровне. Шоколадное печенье испортить нельзя. Очень хорошо, что мы купили его в магазине, — по крайней мере одно блюдо окажется съедобно.

Джейми протискивается в кухоньку, горя желанием посплетничать.

— Кроме вас троих, очаровательные мои, — говорит он, — за столом будут еще три свободные женщины.

— Я не свободна! — заявляет Кэролайн.

— Я тоже! — добавляет Рэйчел.

Мы втроем поворачиваемся и смотрим на нее.

— Да, конечно, Кристиан давно не писал, но почта из Парижа идет жутко медленно, — оправдывается она.

Я занята слипшимися спагетти, а Джейми внезапно начинает яростно комкать бумажные салфетки.

Наступает ужасающая тишина.

Рэйчел и Кристиан сейчас «несколько разошлись», если можно так выразиться, и эта тема в присутствии Рэйчел не обсуждается. Если, конечно, вы не хотите получить по зубам.

— Это единственная причина, почему он так долго не пишет, — повышает голос Рэйчел. — Вы знаете, Кристиан был бы здесь, если бы мог!

— Тш-ш-ш, — успокаивающе говорит Кэролайн, обняв ее за плечи. — Мы знаем.

— Ты влюблена в любовь, вот в чем твоя проблема, Рэйчел, — говорит Джейми.

— Отвали, — она чуть не плюет в его сторону.

— Успокойся, кипящий гейзер. Я только хотел предупредить насчет нашего любвеобильного соседа.

— Джек? — спрашиваю я. — А что с ним такое?

— Ничего. Просто я изучал поведение публики в столовой и скажу вам, девочки, это умора. Присутствуют три девицы, одна из них — бывшая подружка, но она этого еще не знает; другая — теперешняя подружка, но она этого еще не знает, а третья — будущая подружка, и она тоже этого еще не знает. И он пугает меня своим дурацким фальшивым американским акцентом. Это смешно. Раздражает до чертиков, но смешно. Мы и месяца здесь не прожили, а он уже начал строить из себя янки.

— А, Джек флиртует, — говорю я, — он всегда такой. Тебе, наверное, самому приглянулась одна из девушек, Джейми, иначе бы ты не пришел к нам сплетничать.

— Нет-нет, ни в коем случае.

— А что в них не так?

Молли, Сара и Кейт работают горничными в том же отеле, где подрабатывали и мы с Кэролайн. Пока меня не уволили.

— С ними все в порядке. Они просто… не в моем вкусе.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, просто посмотри на них. Они выглядят как три опереточные школьницы. Или как кроличий выводок. Их невозможно различить. Они явно по части Джека Китинга.

Странно, но я понимаю, что хочет сказать Джейми. Мы всей компанией выходим из кухни и храбро пытаемся выдать слипшиеся спагетти за особый кулинарный изыск. Молли, Кейт и Сара, очень хорошенькие и очень загорелые блондинки, собрались вокруг Джека и жадно ловят каждое его слово.

У всех кружится голова от «Слезы монашки», и Рэйчел мгновенно оживляется и становится совсем как прежде. Алкоголь всегда так на нее влияет. Точнее, алкоголь или звонок от Кристиана.

— Эмилия, я сбилась со счета, — обращается она ко мне, — сколько ты сменила мест работы?

— Ладно, давай считать вместе. Сначала я работала официанткой в «А-Ля-Карт»…

— Который называла «Тараканник», — подсказывает Майк, щедро разливающий вино по бокалам.

— Потом работала со мной в агентстве частичной занятости, — говорит Рэйчел.

— Там изобрели слоган: «Мы Полезные, Умелые, Компетентные, Надежные, Изобретательные Помощники!»

— То есть ПУКНИ-секретарши, — фыркает Рэйчел.

— Должен признаться, мне нравится летняя работа, — говорит Джейми, работающий в магазине распродаж «Файлинс бейсмент». — Я узнал о ремесле актера больше, чем, может быть, научился бы за четыре года в Королевской академии драматических искусств.

— Понимаете, мы больше никогда не будем такими свободными, — говорит Джек. — Только подумайте, через несколько недель мы вернемся домой, на вручение дипломов…

— Домой, в реальный мир…

— Придется искать настоящую работу…

— И вести себя как взрослые… в смысле, ответственно…

Наступает молчание. Даже три обожающие Джека субретки прекращают свой щебет. Вот что такое трезвая мысль.

— А что мы сами собираемся делать?

— Или даже лучше — где мы хотим быть, когда нам стукнет, скажем, тридцать пять? — спрашивает Джек всех собравшихся за столом.

— Это легко, — отвечает Джейми. — Я буду жить на голливудских холмах и полировать своих «Оскаров». Во множественном числе.

— А я бы хотела быть известной журналисткой, — задумчиво говорю я, — знаете, как Кейт Эди на Би-би-си. Ездить в горячие точки и делать репортажи под перекрестным огнем.

— И тебе пойдут комбинезончики, которые она обычно носит, — вставляет Джек.

— Говорит Эмилия Локвуд, корпорация «Би-би-си», прямое вещание из Ирана, — говорю я, подражая низкому голосу Кейт Эди и держа перед собой вилку, как микрофон.

— Я хочу жить за границей, — произносит Рэйчел. — Может быть, во Франции или в какой-нибудь другой стране, где, по крайней мере, слыхали о капучино. В общем, где угодно, но не в Ирландии.

— А я хочу поработать моделью, — это подает голос Кэролайн.

— Но ты не сможешь делать это до тридцати, — возражает Джейми.

— Конечно, мы выйдем замуж раньше, — хором отвечаем мы с Кэролайн.

— Да, но за кого, милочка Кэролайн? — нахально спрашивает Джейми.

Майк краснеет, но ничего не говорит.

— Ну и ну, ребята, — заявляет Джейми. — Вы оба еще не высказались? Я вас смущаю?

— Заткнис-с-сь! — шипит на него Рэйчел.

— Я думаю, тридцать пять — прекрасный возраст для женитьбы, — говорит Джек. — А ты как думаешь, Эмилия?

«Джейми прав, — думаю я. — Американский акцент звучит очень наигранно…»

— Эмилия?

— Извини… что?

— Я сделал тебе предложение.

— Что?

Теперь все смеются. Все, кроме трех граций, собравшихся за столом вокруг Джека.

— Эмилия, ну? Мы знаем друг друга всю жизнь и ни разу не поссорились. Давай заключим договор. Если мы останемся свободными до тридцати пяти, то поженимся. Как ты думаешь?.. Эмилия?.. Эмилия!




— Эмилия!

Я спускаюсь с небес на землю, и меня передергивает. Аудитория хранит молчание, а Ира стоит прямо передо мной.

— Простите… что такое?

— Спасибо, что не забыли о нас совсем. Мы обсуждали планы вечеринки на следующие выходные. Я искала добровольца, который предоставит помещение.

— Я бы очень хотела, — высказывается моя соседка, Мэгз, — но сейчас у меня ремонт. Даже водопровод отключен.

— Что ж, я могу пригласить всех к себе, — говорю я, расстроенная, что меня поймали на рассеянности дважды за одно занятие. — Если никто из вас не возражает против моих ужасных кулинарных способностей.

— Хорошо, — говорит Ира, одобрительно кивнув мне. — Но не нужно так затруднять себя. Просто предоставить место встречи — это уже прекрасно. Помните, дамы, это не обычная вечеринка. Это стратегическое налаживание связей для объединения одиноких мужчин и женщин в одном пространстве, так что вы можете создать необходимую массу подходящих мужчин, имеющихся в наличии и известных всем вам.

— Звучит так же заманчиво, как депиляция воском по линии бикини, — бормочу я, но все слышат и смеются. Ира подавляет веселье одним из своих убийственных взглядов.

— Помните правила, дамы. Вечеринка должна открыть новые перспективы для вас и ваших соучениц. Это также жест доброй воли с вашей стороны. У всех вас есть старые знакомые или бывшие поклонники, которые, возможно, вам не кажутся подходящими, но которые могут безумно влюбиться в одну из ваших соучениц. И наоборот, возможно, что ваши соученицы, в свою очередь, представят кого-то вам. Главный принцип таков: каждая из вас должна привести с собой мужчину, который одинок, гетеросексуален и не прочь жениться. Все понятно?




Как только переступаю порог своего дома, я принимаю твердое и окончательное решение. А дорога мимо дома того, чье имя навсегда останется неизреченным, и зрелище двух тесно припаркованных борт о борт джипов и сборчатых занавесок только заставляет меня торопиться.

Во-первых, я звоню Дамьену Дилени, но оставляю сообщение в голосовой почте. Сейчас почти десять вечера, он, возможно, уже лег в постель и выпил на ночь простокваши, которую приготовила ему мать.

Я пытаюсь выдержать самый бодрый и веселый тон.

— Привет, Дамьен, это Эмилия. Прости, что не созвонилась с тобой раньше. Как ты смотришь на то, чтобы прийти на вечеринку у меня дома в следующий субботний вечер?

Вот и все.

А теперь сложная часть…




ГЛАВА 22

ДАВАЙТЕ ПЕТЬ И ТАНЦЕВАТЬ


Десять вечера и один бокал сансерре.

От: amelialockwood@eircom.net

Кому: jackkeating@hotmail.com

Тема: Как дела, елки-палки?

Привет, Джек!

Как поживаешь? Давным-давно мы с тобой не перезванивались, вот я и подумала: как ты там? До сих пор зашибаешь миллионы в своей юридической конторе в Бостоне, как большой и важный господин адвокат? Слушай, когда приедешь домой, может, встретимся где-нибудь? Должно быть, ты уже запланировал поездку… Было бы здорово перекусить где-нибудь вместе! Или закатиться в одну из твоих любимых пивнушек и тяпнуть чего покрепче.

Новостей накопилось выше крыши…




Я перечитываю написанное и нажимаю кнопку «Удалить».

Слишком навязчиво и нахально. Недостаточно непринужденно. Нужно быть проще.

«Тяпнуть чего покрепче». Поверить не могу, что такое написала.

Я никогда не предлагала Джеку встречаться, он всегда звонил мне, когда приезжал в Дублин, что случалось раза четыре в год, и всегда сам приглашал меня на встречу.

Он слишком хорошо меня знает.

Он прочел бы это и сбежал куда подальше.

Мне не хочется стать одной из белых и пушистых пассий Джека Китинга, мне нужен муж.

Я должна вести себя спокойно и абсолютно так же, как всегда.

Если «Космо», «Мари Клер» и другие глянцевые журналы меня чему-то и научили, так это тому, что нужно держать себя с парнем, в которого ты влюблена, точно так же, как с парнем, к которому ты равнодушна.

Нет, следует подчеркнуть, что мне нравится Джек Китинг.

Мы заключили договор. Это была его идея, не моя. И нам обоим уже за тридцать пять…

И он, по крайней мере, может считаться относительно нормальным бывшим бойфрендом, или, скорее, бывшим не-бойфрендом о котором можно будет рассказать Ире Вандергельдер.

Итак, второй черновик.




Десять тридцать. Второй бокал сансерре. После ленча у меня и крошки во рту не было, поэтому меня начинает забавно развозить.




От: amelialockwood@eircom.net

Кому: jackkeating@hotmail.com

Тема: (Без темы)

Пр!

Как поживаешь?

Пк.

Стереть, стереть, стереть.

Слишком круто для начала. Я встаю из-за стола и прохаживаюсь по комнате, затем подхожу к каминной полке и беру с нее фотографию, на которой изображены мы с Джеком. Это было в день моего тридцатилетия, семь лет назад. Вся наша теплая компания за столиком в ресторане, все в праздничных колпачках с лентами. По какой-то причине Кэролайн, Джейми и Рэйчел нацепили пушистые ангельские крылышки и выглядят так, словно собрались на разнузданное ночное шоу милых цыпочек в «Темпл-Бар». Джек крепко обнимает меня за талию.

Он прилетел утром из Бостона специально на день рождения, чтобы сделать мне сюрприз. Я улыбаюсь и возвращаю фотографию на место. Он очень старался. Он даже позвонил мне на мобильник с улицы перед рестораном, притворившись, что звонит из Штатов, подосадовал, что не сможет приехать, а потом появился в зале, с телефоном в руке, спел «С днем рожденья» и чуть не довел меня до сердечного приступа. Фотография была сделана сразу после его появления, и на ней видно, как я сияю от счастья при его приходе. Мой замечательный друг Джек.

Конечно, тут я немного отступаю от общепринятых правил. Мы с Джеком никогда не ходили на свидания друг с другом. Мы даже не целовались. Но уговор есть уговор. Мы — запасной брачный вариант друг для друга. Он мне это напомнил на праздновании тридцатилетия. Я никогда этого не забуду. Было около пяти утра, когда нас вытряхнули из «Лилий Борделло», у всех голова шла кругом от выпитого за ночь. Кэролайн и Майк поймали такси, Джейми и Рэйчел, шатаясь, побрели в доки к ближайшему круглосуточному бару, а Джек, как джентльмен, проводил меня домой.

Ко всему прочему, мы, должно быть, сильно смахивали на влюбленную парочку; он даже снял пиджак и накинул его мне на плечи, когда я замерзла, словно возвращаясь с первого бала в вечернем платье.

— Спасибо, что пришел, — сказала я, беря его под руку. — Это был лучший подарок на день рожденья, о котором я могла мечтать.

— Спасибо и тебе. Я бы ни за что его не пропустил. Не могу поверить, что тебе уже тридцать лет. — Тут он драматически возвысил голос, как актер в викторианской мелодраме: — Еще пять лет, и ты станешь моей!

— Ты так говоришь, потому что сегодня без подружки.

— Вовсе нет. Мы заключили договор. Если мы оба останемся свободными до тридцати пяти, я, хочешь не хочешь, поведу тебя к алтарю.

Ладно. Когда я работала в отделе новостей и в сценарии не прописывался какой-нибудь сложный кусок, мой начальник всегда говорил: «Запиши в точности то, что хочешь сказать, словами зрителя, чтобы выразить смысл, а потом откомментируй и добавь все длинные телевизионные фразы, какие хочешь».

Правильно. Так и сделаем.




Полночь. Четыре бокала сансерре, переход от легкой степени опьянения к тяжелой. Какого хрена! Жизнь так коротка.

А вот и письмо, в котором я излагаю суть, в черновом варианте:

От: amelialockwood@eircom.net

Кому: jackkeating@hotmail.com

Тема: Слишком пространная, чтобы уместиться в окошке темы. Просто прочти…

Привет, Джек!

Ты, наверно, удивлен, что я тебе пишу. С нашей последней встречи еще и двух месяцев не прошло. Надеюсь, что в Бостоне у тебя все в порядке. Я и сама подумываю, и все Очаровательные девушки всегда мне советуют съездить к тебе на пару дней, побегать по магазинам, но на этот раз я действительно решилась. То есть съездить к тебе, а не бегать по магазинам.

У меня куча новостей, и все они плохие. Для наглядности я расположу их по порядку.

Помнишь ли ты душевное кораблекрушение под именем того, чье имя навсегда останется неизреченным? Да, проклятие Эмилии снова в действии. Он не только намерен жениться, но к тому же собирается со своей суженой стать моим ближайшим соседом по кварталу. Как говорит моя мама, нервы у меня ни к черту.

Меня перевели в самый гнусный на свете телесериал, ирландский ответ на «Дни нашей жизни», и велели его реанимировать и расширить аудиторию вдвое. Это все равно чго превратить эпизод из «Женщин-заключенных» в «Побег из „Шоушенка"». И раз уж мы заговорили о фильмах про тюрьму, абсолютно не понимаю, почему там в «Женщинах-заключенных» они все не сбежали. Елки-палки, все, что нужно было сделать, — это пнуть покрепче хилую декорацию. Ох, прости, я заговариваюсь… Как говорит моя мама, мозги всмятку.

Так вот, Кэролайн опять беременна, Джейми каждый вечер ходит на свидание с новым парнем, Рэйчел — это Рэйчел, а я сама по себе. Единственный мой поклонник — старенький дедушка, который мне малосимпатичен.

Джек, я вот о чем. Когда ты хронически одинок и романтически нелюбим, у тебя внутри что-то увядает. Я постепенно впадаю в отчаяние — боюсь, что так и не встречу своего единственного или как его там. В общем, по-моему, мне легче выиграть в «Евролото». Я хочу сказать, представляешь ли ты себе, как невероятно малы шансы? Например, я пойду в ночной клуб или бар, встречу там кого-нибудь, мне он понравится, буду надеяться, что и от моего вида его не тошнит, что он холост и не гей, что он захочет со мной встречаться, будет звонить, если пообещает звонить, будет приятным и положительным, не станет изменять и сделает мне предложение без всяких ультиматумов с моей стороны, которые так унизительны во многих смыслах…

Так что мне делать? Смириться с тем, что такова жизнь? Честное слово, Великий Космос благословил меня многими чудесными дарами, но только не тем, чего я так хочу больше всего на свете…

Или же я могу воскресить идею нашего договора. Я не хочу показаться нахальной и навязчивой, но мы оба одиноки в свои тридцать семь, хотя я уверена, что твоих подружек можно выстроить в ряд отсюда к тебе через Атлантический океан — помнишь, ты называл их «Ангелы Джека», а я предложила раздать им всем по футболке с этой надписью? Возможно, ты все еще думаешь, что это неплохая идея…

Мы могли бы, по крайней мере, обсудить это…

Ну пожалуйста…

Двенадцать сорок пять. Меня совсем сморило, я в полубессознательном состоянии отправляю письмо в черновики и собираюсь завалиться в постель, вскочить пораньше и на свежую голову переделать письмо Джеку в менее отчаянное, попрошайническое и удручающее. Хорошо, что оно уже набросано в общих чертах, его нужно только немного подредактировать. «Вставить что-нибудь бодрое и оптимистичное», — думаю я, сонно потирая глаза.

Например: «Привет, Джек! Ну как, если ты еще не женат, в следующий раз, как приедешь домой, почему бы нам с тобой не попытать счастья? Мы всегда об этом говорили, а сделать слабо? Ну что такого плохого может случиться?»

Только не так откровенно.

Ох ты блин, да тут надо штук семнадцать черновиков.

Я зеваю и потягиваюсь, потом шлепаю босиком в ванную смывать макияж, который и так уже к этому времени порядком смазан. Но, внезапно похолодев, останавливаюсь на полпути.

А в черновики ли я его отправила? Или как?!

Я бегу обратно в кабинет, опять включаю компьютер и проверяю почту.

В черновиках ничего нет.

Мне становится дурно…

Дрожащей рукой я навожу курсор на «Отправленные» — вот и оно, уже доставлено…

Прекрасно, меня сейчас стошнит…

В Бостоне еще только семь вечера…

И Джек Китинг читает мое письмо…




ГЛАВА 23

ЛОТЕРЕЙНАЯ ВЕЧЕРИНКА


На следующее утро я по горло занята работой; даже в уборную будет некогда сходить, так что ничего не поделаешь.

Теперь нужно хотя бы ограничить нанесенный ущерб.

Выбора нет.




От: amelialockwood@eircom.net

Кому: jackkeating@hotmail.com

Тема: С меня бутылка извинений. Большая.

Кажется, я по ошибке послала тебе одно письмо, вчера, поздно ночью, после нескольких бокалов вина.

Пожалуйста, не обращай внимания. Это долго рассказывать. Я потом все объясню.

Прости, если напугала. Честное слово, это не нарочно.

Пока-пока-пока.




Ну все, все, думаю я по пути на работу. По крайней мере, я выиграю немного времени и, может быть, успею придумать какое-нибудь приемлемое объяснение.

Пока что мне пришли в голову три оправдания:

а) я приняла сильнодействующее лекарство;

б) я отправила это письмо на спор — или в шутку — или как провокацию;

в) скажу правду: я была пьяна, заскучала в одиночестве, что тут поделаешь…

По-моему, звучит убедительно.

Джейми. Мне нужен Джейми. Он выдающийся мастер извинений. Я ищу взглядом часы в машине. Ровно семь. Может быть, он еще не вернулся домой оттуда, где его носило с прошлой ночи, но это неважно, я перезвоню ему попозже. Он всегда просыпается к раннему полднику.

Я оставляю машину на стоянке и направляюсь в столовую за крайне необходимой сейчас чашкой крепкого кофе, прежде чем поплестись в кабинет и начать рабочий день как положено.

Я стояла у кассы и уже собиралась платить, как вдруг меня заставил вздрогнуть знакомый голос, доносящийся из-за спины:

— Вчерашняя серия вышла неплохо. Впервые мне захотелось досмотреть эпизод «Кельтских тигров» до конца.

Филип Берк, с полной тарелкой поджаренного бекона и сосисок на подносе и горкой тостов на другой тарелке.

Отличное начало рабочего дня, то, что нужно. Благодарю тебя, о Великий Космос.

— Здравствуйте, Филип, как поживаете? — спрашиваю я, стараясь говорить бодро и непринужденно.

Страшная пауза.

— Вижу, что вы не на диете.

Что это я говорю главе телестудии?

— Не то чтобы вы нуждались в диетах… я вовсе не это хотела сказать. Вы очень… (очень — что?) э-э… элегантны. Как Давид работы Микеланджело, если бы он питался по Аткинсу (имеется в виду безутлеводная диета, разрешающая мясную и жирную пищу без ограничений).

Эмилия, заткнись. Заткнись и беги отсюда, пока это возможно.

К счастью, Берк пропускает мимо ушей мою болтовню, но вообще-то я сама виновата. Почему я всегда забываю, что этот человек не тратит время на любезности?

— Очень хороший сценарий, — говорит он, рассчитываясь с кассиром. — Отличный. Да и игра не самая плохая. Никаких затяжных пауз и вздохов перед каждым переключением сюжета или прямых взглядов в камеру, что, конечно, явная перемена к лучшему.

Я плачу за кофе.

— Спасибо, я рада, что вы так думаете.

Я оглядываюсь на шефа, но это не помогает. С ним никогда нельзя быть уверенной, что разговор закончен.

Я решаю, что все-таки пора заканчивать, и отхожу:

— Что ж, желаю приятно провести день, Филип.

— Да, вот еще что. Знайте, что я вас хвалю в последний раз. Я не включаю одобрения в обратную связь. Если сериал пойдет хорошо, вы от меня ничего не услышите. Но предупреждаю вас, что если я не буду им доволен, то сразу доведу это до вашего сведения.

Я даже не пытаюсь ответить, ухожу сразу.

Невообразимо. Невероятный человек. Не абсолютный психопат, но до этого ему недалеко…

Я посылаю Джейми эс-эм-эску: «Позвони мне сразу, как встанешь на ноги. Наломала дров, что конечно для меня характерно, но ужасно. Мне нужна твоя помощь. Срочно».

Через некоторое время, когда я уже приветствую новичка в коллективе в актерской раздевалке, Джейми присылает ответ: «Я на работе, едва ли спущусь на грешную землю раньше вечера. Позвони мне, когда сможешь. Ты в порядке? Принести водку? Кстати, вчера в «драконе» встретил неформала. Он — мистер альтернативная Ирландия. Без шуток».

— Простите, я должна возвращаться в офис, — извиняюсь я перед Сэди Смит, которую только что выбрали по кастингу в матери Божьей Кары О'Киф. Теперь она миссис Даффи, новая героиня сериала.

Вот бедняга, она первый день в студии и нервничает, как школьница на экзамене. Она очень уважаемая театральная актриса, но совсем незнакома с телевидением и вся бледная от волнения.

Я ласково улыбаюсь ей и пожимаю руку:

— Вы будете великолепны, Сэди, тут абсолютно не о чем беспокоиться. На прослушивании вы замечательно себя показали, и нам очень повезло, что мы заполучили вас в сериал. Я уверена, вы прекрасно справитесь с ролью. Покажите им всем кузькину мать.

— Спасибо, Эмилия, — она крепко держится за мою руку.

— И помните: если у вас будут проблемы, просто приходите ко мне в любое время.

— Ого. Давно со мной так мило не разговаривали на работе, — смеется она.

Хотела бы я сказать то же самое, думаю я про себя, так как прославленная грубость Филипа Берка не выходит у меня из головы. Поразительно, как он умудрился продвинуться по служебной лестнице с такими манерами…

Я звоню Джейми, из предосторожности уединившись в зале для совещаний (который практически превратился в мой кабинет), чтобы изложить все подробно.

— Эх, Эмилия, — печально произносит он. — Где твой самоконтроль? Неужели я ничему тебя не научил?

— Я-то думала, что ты скажешь что-нибудь вроде: «Ничего, проблема ясна, теперь посмотрим, как с ней можно разобраться. Не изводи себя, Эмилия, это вовсе не так плохо, как тебе кажется».

— Не буду врать, это даже хуже. Сказать нормальному, обычному мужчине, что ты одинока и в панике, и напомнить ему о договоре пятнадцатилетней давности, чтобы выйти за него замуж, — это уже достаточно плохо, но сказать такое Джеку Китингу?! Нам повезет, если он не побежит с воплями до канадской границы. Он, наверно, сразу сменит фамилию, на тот случай, если ты бросишься за ним в погоню на самолете в наряде от Веры Вонг с букетом в руке.

— Ну здрасте, спасибо за помощь. Тебе стоит пойти в специалисты по связям с общественностью.

— Не злись. Я не виноват, что ты нарушила сразу три мои золотые заповеди. Не словоблудствуй, не звони по телефону в пьяном виде и никогда и ни за что не пей, находясь в сети.

— Джейми, эти золотые заповеди не твои. Ты всегда звонишь кому попало, когда выпьешь. В последний раз, когда мы вместе развлекались в городе, ты выпил пять коктейлей «Маргарита», а потом сделал звонок своему агенту, который нельзя назвать другим словом, кроме как «оскорбительный».

— Ты что, собралась писать мою биографию? И вообще, мой агент нуждается в хорошем пинке под зад. Если он не может обеспечить своих клиентов достойной работой, ему следует переквалифицироваться в продавца в супермаркете.

— Извини. Я просто хотела сказать, что получила хороший урок, но, как всегда, дорогой ценой.

— У тебя есть под рукой компьютер?

— Ага.

— Хорошо. Перешли мне письмо, о котором идет речь, и я изучу его с точки зрения судебного эксперта. ПМС признан смягчающим обстоятельством федеральными законами в некоторых штатах.

— Ты прелесть, а я твоя вечная должница, — говорю я, включаю компьютер и проверяю почтовый ящик. Перечитать письмо заново у меня не хватает духу, поэтому я сразу отсылаю его Джейми.

— Все, я его отправила. Пожалуйста, не суди меня строго, когда прочтешь.

— Я видел, что творится в твоем шкафчике в ванной, неряха. У тебя нет от меня секретов.

— Черт возьми, ты мне напомнил кое-что.

— Что именно?

— Мне нужно вызвать домработницу. Я, как будто мне делать нечего, принимаю у себя в гостях в эту субботу весь наш курс и, пока ты сам не спросил, тебя не приглашаю.

— А можно узнать почему?

— Потому что ты не одинокая женщина старше тридцати пяти, активно ищущая мужа, и не приличный гетеросексуал на свадебном рынке.

— Конечно, но разве тебе не нужен хороший распорядитель? Я не отказался бы подзаработать пару фунтов.

— Джейми, без обид, но ты никогда в жизни не занимался распорядительством.

— Как будто это труднее, чем таскать подносы на корпоративных вечеринках «Маркс и Спенсер». Соглашайся, Эмилия, мне нужны деньги, а у тебя время дорого. Я могу здорово помочь. Доверься мне.

— У меня есть дезодорант, которому я доверяю больше, чем тебе.

— Расслабься. Разве я тебя когда-нибудь подводил?

День тянется медленно. Не способствуют ускорению течения времени и частые проверки электронной почты, чем я занимаюсь всякий раз, как только выдастся удобная минутка между совещаниями и встречами, в надежде, что вдруг — ну мало ли — Джек мне ответил. В три часа пополудни, разгар утра в Бостоне, абсолютное молчание.

Он все прочел, подумал, что я совсем рехнулась, и никогда больше мне не позвонит и не напишет.

Единственный запасной вариант на старость, который у меня был и который я потеряла.

Шесть часов вечера.

Сэди Смит выдала такую потрясающую игру в последней сцене, что я побежала в студию ее поздравить. Даже в отделе продаж народ торчит у мониторов как приклеенный. Съемочная группа разразилась внезапными аплодисментами, и Божья Кара О'Киф, тоже участвовавшая в этой сцене, тихо бесится в сторонке — другими словами не описать, — позабытая всеми.

— Мы можем все это переснять? — умоляет она помощника режиссера. — Я не была готова к тому, как эмоционально она сыграет. Я понимаю, что Сэди играет мою мать и рассказывает мне, как порвала с моим отцом, но разве она должна так рыдать? Непохоже, что она умирает от рака или чего-то подобного.

Если бы она была абсолютно откровенной и сказала: «В этом сериале рыдаю только я», и то ее зависть не стала бы более явной.

— Спасибо всем, на сегодня хватит, до завтра, — объявляет помощник режиссера, не обращая на Кару никакого внимания.

— Сэди, ты была неподражаема! — восклицаю я, и она душит меня в объятиях.

— Спасибо, Эмилия, за поддержку.

— Всегда пожалуйста. Так держать!

Я слышу, как ее поздравляет съемочная группа, по пути со съемочной площадки к себе в кабинет.

— Вот это выход, публика в нее влюбится.

— Что тут скажешь… Это рождение новой звезды.

Я проверяю почтовый ящик в тысячный раз за день. До сих пор ничего. Потом прослушиваю голосовую почту.

Четыре сообщения.

Первое — от Джейми:

— Дурочка ты несчастная. Я все еще на работе и прочел твое послание. Господи прости, что ты там пила? Метиловый спирт? Поверить не могу, что ты собственноручно написала: «Когда ты хронически одинок, что-то внутри тебя увядает…» без иронии. Слету могу предложить только такую отговорку: тебя завербовали в секту, а потом тебе пришлось проходить очень болезненное дезомбирование, которое толкает на безумные поступки.

Длинный гудок.

Опять Джейми:

— Связь ни к черту не годится. Звоню второй раз. Можешь до конца не дослушивать.

Длинный гудок.

Рэйчел.:

— Я узнала, что ты сделала вчера вечером, и понимаю, что ты, наверное, уже в порядке, но вот мое мнение. Наплюй и забудь. Отвернись от этой проблемы и благодари судьбу, что вас с Китингом разделяет Атлантический океан. Позвони мне, когда закончишь работу, и мы встретимся, чтобы обсудить дальнейшее.

Длинный гудок.

Теплый добрый голос, который я не слышала так долго:

— Привет, Эмилия, как поживаешь? Спасибо за письмо, которое я… э-э… прочел с… хм, интересное было чтение. Слушай, я через неделю приезжаю домой на сороковую годовщину свадьбы родителей, почему бы нам не встретиться? Ах да, кстати, это я, Джек.




ГЛАВА 24

СВЕТСКИЙ РАУТ ГОДА ИДЕТ НАПЕРЕКОСЯК


В конце концов я порадовалась, что приняла предложение Джейми назначить его распорядителем званого ужина. Хотя вечеринка назначена на субботу, но в «Кельтских тиграх» это день съемок, так что я пришла домой почти в семь вечера.

У меня не хватило бы времени на все, что сделал он. Квартира выглядит безукоризненно чистой, паркет надраен до блеска, повсюду расставлены букеты лилий и горят ароматические свечи; обеденный стол красиво сервирован бокалами и бутылками красного вина, откупоренными, дышащими и так и зовущими к столу. Джейми появляется из кухни в своей рабочей форме — в фартуке, завязанном на талии, как французский официант.

— Ну привет, дорогая, — произносит он, уперев руки в бока подчеркнуто актерским жестом, — как прошел день в офисе, душа моя? Похожи мы на персонажей из американской комедии-путаницы пятидесятых годов, если рассматривать меня как жену-домохозяйку?

— Джейми, сколько бы ты с меня ни запросил, ты стоишь гораздо больше. Я вне себя от восторга: как чудесно преобразилось помещение!

— Не хвали меня, пока не увидишь счет. Я сорил деньгами, как мот с высшим образованием.

— Оно того стоит. Сказочное зрелище!

— Все готово, белое вино охлаждается, я даже прикупил бутылку шампанского для нас с тобой, чтобы поднять настроение до праздничного.

— Ты сокровище. Извини за избитую фразу, но если б ты не был геем, я бы вышла за тебя замуж.

— Ах, если б мне платили по пять евро каждый раз, когда я это слышу. Да, кстати, я еще нафэншуил твою спальню.

Надо сказать, что Джейми однажды прочел в журнале статью о фэн-шуй, в которой говорилось, что девяносто процентов этого искусства состоит в том, чтобы банально расставить все по своим местам и привести в порядок. В результате он употребляет данное слово как синоним к слову «убирать» — например: «Пойду-ка я фэншуить грязные тарелки из раковины».

Я на седьмом небе. Как всякий, кто мог видеть, в каком состоянии моя спальня пребывала еще утром.

— Джейми! Ты великолепен! Тебе надо работать распорядителем на званых вечерах!

— Сюда придет куча холостяков, можешь выдать это за свои заслуги. Если, конечно, в школе тебя не научили не затаскивать мужиков в постель раньше трех месяцев знакомства.

— Да нет, конечно.

— Тут нужно вдохновение. Возьми от жизни все, милая. Иди! Иди посмотри на свою комнату и полезай в душ, а потом выпьем по бокалу холодного игристого на твоем туалетном столике. Поспеши, детка, скоро все придут.

Через полтора часа я полностью готова. Я в конце концов надела маленькое черное платье, распустила волосы по плечам и сделала самый легкий макияж.

— Ну как? — спрашиваю я, вертясь перед Джейми.

— Как мечта любого мужчины, ставшая явью. Мерил Стрип лет тридцати с хвостиком.

— Ты мне льстишь, но все равно спасибо.

— Возьми, — он наполняет мой бокал.

— Спасибо, — говорю я, отпивая из бокала. — Я нервничаю.

— Да ну, что тут нервничать?

Я делаю глубокий успокаивающий вдох:

— Ладно. Приступ паники вызван несколькими причинами, в случайном порядке: а) придет Дамьен Дилени, и это хорошо, но он может узнать, что это лотерейная вечеринка и что я пригласила его потому, что хочу сбагрить кому-нибудь другому, и это плохо; б) боюсь, что мальчики соберутся в одном углу, а девочки в другом, и никто ни с кем не будет разговаривать, все равно как в приходском танцзале в сельской ирландской церкви в сороковые годы; в) из всех, кто должен прийти, я знакома только с Мэгз, и еще надо посчитать всех парней, что они приведут с собой. В общем, я пригласила к себе в гости кучу незнакомых людей, и все, что у нас есть общего, — это то, что мы одиноки. Откуда я знаю, что меня не ограбят?

Вдруг звонит телефон, и Джейми вскакивает, чтобы ответить, копируя интонации знаменитого английского актера Джона Гилгуда:

— Добрый вечер, это квартира мисс Локвуд, у телефона дворецкий. Как вас представить?

Я молча показываю руками, как буду его душить, и вырываю телефонную трубку.

— Алло, Эмилия слушает.

— Эмилия, вам звонит Ира Вандергельдер. О, я потрясена — у вас есть свой собственный Пол Беррелл!

— А, здравствуйте, Ира… э-э, нет, на самом деле это распорядитель вечера.

— Распорядитель? Я же вам говорила не затруднять себя.

— Ну, главным образом по части бутербродов. И уймы напитков.

— Отлично. Снимает комплексы. Я позвонила, чтобы пожелать вам удачи. И помните, что вам надо как можно больше общаться. Откровенно кокетничайте. Напомните себе, что вам нечего терять, кроме одиночества.

Я чуть не расстроилась, потому что не догадалась включить громкую связь, чтобы Джейми послушал, как она выражается, просто в доказательство, что я ничего о ней не выдумала.

Затем меня охватывает паника.

— Простите, Ира, вы сказали, что сегодня не придете?

— Я никогда не хожу на эти вечеринки, милая. Я считаю, что мое присутствие может заставить учениц нервничать, отчего задание потеряет смысл.

— Обидно, я-то надеялась, что вы поможете мне отделить достойных от недостойных.

— Что я вам говорила об оттачивании интуиции? Развлекайтесь. До встречи на занятиях на следующей неделе.

И она кладет трубку.

Восемь вечера.

Ровно в восемь раздается звонок в дверь. Джейми подскакивает к импровизированной барной стойке — то есть к обеденному столику — и желает мне ни пуха ни пера, а я иду открывать.

Мне ужасно интересно, кто там; никто из моих знакомых не приходит на вечеринки вовремя.

Я открываю дверь, надеясь, что по моей улыбке не видно, как я разочарована.

Это Дамьен Дилени, который держит в руках великолепную розовую орхидею в горшочке.

— Добрый вечер, дорогая Эмилия, ты выглядишь замечательно.

— М-м-м, спасибо, — отвечаю я, и мы вежливо целуем друг друга в обе щеки.

Не знаю, как у него это получается, но при любых его словах я чувствую, что мне следовало бы носить кринолин и держать при себе склянку нюхательной соли.

— Это для тебя, — говорит он, протягивая мне орхидею, запакованную в целлофан.

— Огромное спасибо, — растроганно говорю я. — Это мой любимый цветок. И к тому же единственный, который может у меня выжить.

— Да, я разговаривал с Кэролайн, это она посоветовала. Разумеется, я ни за что не принес бы на вечер свежесрезанный букет. Это было бы непростительное нарушение этикета. Как будто гость предполагает, что хозяйка сама не позаботилась о цветах.

— О, неужели?.. Подумать только…

Ладно, хоть это сказано слегка высокопарно и напыщенно, но в глубине души он отличный малый, напоминаю я себе, благодаря про себя Джейми за то, что он купил эти прелестные лилии и расставил их так элегантно, как могут только геи.

Я провожаю Дамьена в гостиную и машинально начинаю представлять друг другу его и Джейми, но Дамьен прерывает меня:

— Да, конечно, мы с Джейми встречались и раньше. В очаровательном доме у Майка и Кэролайн. Я вас еле узнал…

— Потому что я одет? — нахально спрашивает Джейми.

Дамьен краснеет, а я бросаю на Джейми яростный взгляд.

— Я только хотел сказать: в вашей прелестной униформе.

— Спасибо. Мне она нравится, потому что подчеркивает форму ягодиц.

У Джейми есть неприятная привычка задираться, как мальчишка, когда он встречает человека, чьи манеры немного более… э-э… церемонные, и сейчас он ведет себя как малолетний хулиган.

— Что я могу предложить вам выпить, Дамьен?

— Я, к несчастью, за рулем, поэтому просто стакан минеральной воды. Без газа, пожалуйста.

— Да ладно вам, сегодня же суббота. Я всегда говорю Эмилии, что субботние вечера просто созданы для пьянства и разврата.

Я готова убить Джейми…

Девять вечера.

Я готова обнять Джейми…

Все в сборе, и вечеринка в полном разгаре.

Пока приходили гости, Джейми, бесценный человек, волчком носился по дому, как обкуренный дервиш, разнося напитки, принимая пальто и даже ставя танцевальные мелодии для поднятия настроения. Я тем временем вовсю исполняла обязанности хозяйки, представляя людей, которых почти не знаю, людям, которых вижу первый раз в жизни.

Если честно, все они кажутся очень милыми. Первоначальная неловкость быстро прошла, все раскрепостились под влиянием вина. Девушки, кажется, очень заняты, представляя друг другу своих кавалеров и ведя светские разговоры, хотя изредка можно наблюдать, как кто-нибудь обводит глазами комнату, возможно, спрашивая себя: «А кого еще сюда привели?»

Как, собственно, это сейчас делаю я.

Ага, вот, цель определена.

Конечно, я знаю, что нехорошо судить о людях только по внешнему виду, — как о мужчинах, так и о нас, девушках; но вы бы только видели этого парня! Высокий загорелый блондин скандинавского типа, стоящий неподалеку и болтающий с маленьким толстячком в очках от Гуччи, который держит тарелку с мясными пирожками и откусывает от каждого по очереди.

Соблазнительный блондин явно заскучал. Великолепно. Это мой шанс.

Я прокрадываюсь туда, где Джейми отчаянно отдирает кубики льда от морозильных формочек и ссыпает их в ведерко со льдом, и достаю две бутылки вина, белого и красного, припрятанные отдельно.

— Я хорошо выгляжу? — спрашиваю я шепотом. — Я наметила себе цель. Прямо по курсу. На балконе. Держись естественно.

— Ну-у-у… о да, мил, мил, очень мил, напоминает викинга. Совсем не похож на ирландца.

— Мне нравится быть хозяйкой вечера. Посоветуй мне устраивать вечеринки каждую неделю. Замечательный способ подобраться к нему и спросить, какие напитки он любит, не вызывая никаких подозрений.

— Ты заметила парня перед камином? С лицом как вареная картошка? Он голубой, только пока сам этого не знает.

— Джейми! Выключи свой гей-рентген.

— А где Дамьен? Помнишь Дамьена? Твой кавалер или, скорее, неудавшийся кавалер, только он этого еще не знает.

— Вот черт, — я внезапно расстраиваюсь и чувствую себя виноватой. — Я с ним сегодня и двух слов не сказала.

— Расслабься. Иди пококетничай. Я присмотрю за ним вместо тебя. Может быть, я ему понравлюсь, кто знает?

— Веди себя прилично.

— Я всегда втайне мечтал завести себе богатого стареющего поклонника, который дарил бы мне подарки и опекал. Знаешь, как Фрэнк Синатра и Сэмми Дэвис-младший опекали Лайзу Миннелли.

Я поднимаю глаза к потолку, а затем возвращаюсь к толпе гостей. Ага, вот он, мой прекрасный викинг, теперь в полном одиночестве и все еще явно скучает. Я направляюсь к нему, по пути наполняя бокалы.

Да, я знаю, что хронически одинока и абсолютно не в том положении, чтобы критиковать кого-то в одной лодке со мной, но, если начистоту, услышь Ира Вандергельдер эти разговоры, она упала бы в обморок.

Высокий и сутулый парень с перхотью, обсыпавшей плечи его мятого полотняного пиджака, разговаривает с особенно шикарной девушкой с курсов, которую, по-моему, зовут Амели.

— Разумеется, я вовсе не хотел вас оскорбить, — говорит он. — Видите ли, я консультант-анестезиолог и подумал, что вы, наверное, сделали операцию по увеличению груди. Я просто хотел сделать комплимент вашему хирургу, вот и все. Он отлично поработал. Все выглядит очень реалистично.

Амели встречается со мной взглядом, и на секунду я думаю, что она треснет его по физиономии.

Затем я ненадолго останавливаюсь, чтобы наполнить бокал другого мужчины, который выглядит юной развалиной, похоже, собирающейся закончить свой жизненный путь лидером партии консерваторов, вроде Уильяма Хейга. Он разговаривает с Сарой, очень хорошенькой полненькой блондинкой.

— А чем вы занимаетесь? — спрашивает он.

— Я стюардесса, — весело отвечает она. — Работаю на трансатлантических перелетах.

— Да что вы? — глубокомысленно кивает он. — У меня была кузина, которая работала стюардессой. Очень замкнутая профессия, как я слышал. Так вот почему вам так трудно найти мужа?

Сара глядит на него в ошеломлении.

— А как ваша фамилия? — продолжает он, ничуть не смущенный ее изумленным молчанием.

— Я вообще-то хотела бы ее сменить.

Но не только присутствующие здесь мужчины допускают ляпы. На минуту я останавливаюсь, чтобы предложить вина еще одной девушке, которая утомляет разговором молодого человека у стены. Он намного моложе ее и блуждает взглядом по комнате, а на нее почти не смотрит.

— Помните, принц Чарлз сказал, что Камилла — неотъемлемая часть его жизни? — печально спрашивает она. — Так почему же я не могу встретить мужчину, который скажет то же самое обо мне? Я слишком многого прошу?

Викинг пребывает в одиночестве и поглядывает на часы, пока я продвигаюсь к нему. Я уже готова предложить ему вина, как вдруг меня окликает Джейми, стоящий у бара, где пытается разлить вино в шесть бокалов одновременно.

— Эмилия? Не могла бы ты открыть дверь? Я не могу, я тут зашиваюсь.

Ну вот, как все не вовремя. Ладно, подойду к викингу попозже. Я встречаюсь с ним взглядом, дарю извиняющуюся улыбку и спешу в прихожую.

Сара наконец сбежала от юной развалины, и теперь он беседует с девушкой, которую я совсем не знаю.

— Я не хочу жениться просто так, — бубнит он, — на мой взгляд, женитьба должна послужить мне ступенью к карьерному росту.

Я выскальзываю в прихожую и открываю дверь, гадая, кто мог так припоздниться.

Это Мэгз, которой удивительно идет бежевое кашемировое пальто, идеально оттеняющее ее рыжие волосы.

— Мне очень жаль, что я так опоздала, — говорит она, обнимая меня и презентуя бутылку шампанского. — Я записала твой адрес на бумажке и забыла дома. Пришлось возвращаться с полпути, чтобы его найти.

— Не волнуйся, я очень рада, что ты пришла. Ты выглядишь восхитительно.

— Спасибо! Я просто сняла очки и надела контактные линзы, для разнообразия. Как у вас дела? — спрашивает она, пока я помогаю ей освободиться от замечательного пальто.

— Ну, все заняты беседами, а это уже кое-что. Я уже приглядела одного очень симпатичного парня и еще одного, от которого надо бежать, как от чумы.

Затем я удивляюсь:

— Ты пришла одна, Мэгз?

— Нет-нет, — улыбается она, — я взяла с собой старого приятеля. Он очень привередлив по части парковки. Под деревом машину не ставит — на нее будут гадить птички; и близко к другим машинам тоже — ее поцарапают. Я пришла первой, чтобы принести тебе извинения.

Я собираюсь сказать, что никаких извинений не нужно, и отправиться с ней в гостиную за хорошей порцией расслабляющего, но тут раскрывается дверь лифта.

И появляется Филип Берк.

Девять часов четыре минуты.

Я поспорила сама с собой, как долго он продержится, не высказав какой-нибудь своей берк-филиппики.

Ровно четыре минуты, явный рекорд для него.

— Это Эмилия, о которой я тебе говорила, — бодро заявляет Мэгз, когда Филип входит. — Она тебе понравится; она большая юмористка. Всегда доводит всех нас до икоты.

О нет!!! Теперь он знает, что я хожу на курсы по поиску мужа, и, что еще хуже, Мэгз, наверно, рассказала ему пару историй про моих бойфрендов…

Я слегка ошарашена, но нахожу в себе силы пожать ему руку и сказать:

— Да, кстати, мы работаем вместе. Входите, Филип, я рада вас видеть.

— Ты сказала, что мы пойдем на вечеринку к какой-то девушке, которую зовут Эмилия, — он обращается к Мэгз. — Ты не говорила, что это будет Эмилия Локвуд.

Намек ясен: если б знать заранее, можно было бы не приходить.

— Честное слово, я понятия не имела, что ты работаешь на телевидении, — улыбается мне Мэгз. — Не говоря уж о твоей фамилии. Все, что мы точно знаем про своих сокурсниц, так это то, что все мы не замужем.

О боже, больше смущаться уже некуда, правда?

Но нет, такова уж моя жизнь. Вовсе не некуда. Всегда найдется место для еще большей неловкости.

Я провожаю их обоих в гостиную, и первым, с кем мы столкнулись, оказывается Дамьен. Я уже собираюсь представить их друг другу, когда Филип говорит:

— Здравствуйте. Приятно с вами познакомиться. Вы — папа Эмилии?

Одиннадцать.

Жуткий вечер. Просто ужасный.

Последние два часа я провела, зажатая в углу, беседуя с Филипом, и все, что он говорил, было про «Кельтских тигров».

Многие гости уже ушли, включая замечательного викинга, с которым я ни словечком так и не перемолвилась. Я даже не знаю, кто его привел, — не могу же я прийти на следующее занятие и объявить: «Простите, девочки, поднимите руку, кто привел парня, который выглядит как статист из „Конана-варвара"».

Мэгз сидит на диване и болтает с Дамьеном, а кроме них осталась еще небольшая кучка гостей, ни одного из которых я не знаю.

Джейми подходит к нам и предлагает наполнить бокалы.

Филип не пьет, зато я — напротив.

Затем я наношу удар ниже пояса. Я вовсе не горжусь этим, но так было надо. Сегодня предполагались встречи с холостяками, а вовсе не беседы в углу с начальством.

— Джейми, я уже познакомила тебя с Филипом Берком?

— Нет, привет, очень приятно, — отвечает Джейми, равнодушно пожимая ему руку.

— Филип — глава нашего телеканала.

На секунду Джейми превращается в мультипликационного персонажа, у которого над головой ярко загорается лампочка.

— Глава телеканала? Эмилия! Человек, который может изменить весь ход моей карьеры, провел со мной под одной крышей несколько часов, а ты мне до сих пор ничего не сказала?! Филип, для меня большая честь познакомиться с вами. Понимаете ли, я театральный актер. Но у меня есть прекрасные задумки и для телеспектаклей, и для ситкомов. Вы можете уделить мне немного времени?

Я оставляю их наедине и удаляюсь.

— Эмилия! — зовет меня Мэгз, когда я прохожу мимо дивана. — Пожалуйста, покажи мне, где у тебя ванная.

— Конечно. Извините, Дамьен, мы скоро вернемся.

Я провожаю ее в прихожую и показываю, где ванная, но там уже кто-то заперся.

— Не беспокойся, — говорю я, — у меня в спальне есть еще санузел. Пошли, я покажу.

Вот мы и в спальне, она со стуком захлопывает дверь и плюхается на кровать.

— Мне не нужно в ванную. Я просто хотела поговорить с тобой наедине.

Я присаживаюсь к ней.

— Все нормально?

— Все отлично. У меня к тебе вопрос. Я так хорошо поладила с Дамьеном. Он такой милый… и мягкий… как плюшевый мишка.

— Да, понимаю, о чем ты… — смеюсь я.

— Понимаешь, это же ты его пригласила, а он предложил подвезти меня домой, и теперь я не знаю, как ты на это посмотришь.

— Мэгз, я очень рада. Я надеялась, что вы понравитесь друг другу. Это замечательная новость.

— Хорошо, ты не возражаешь, если я попрошу еще за одного человека?

— За Филипа?

Она вздыхает:

— Я бы хотела, чтобы ты обратила на него внимание, Эмилия. На самом деле он прекрасный человек. Я знаю его долгие годы. Я понимаю, у него есть дурная привычка говорить неподходящие вещи в неподходящее время, но нет ничего, к чему со временем нельзя привыкнуть. У вас с ним так много общего.

Я хочу спросить: что же такого общего у меня с этим странным типом?

Но потом напоминаю себе, что он друг Мэгз, я — хозяйка дома и должна быть крайне вежливой и не осуждать гостей.

Надо срочно придумать вежливый ответ…

Ага, придумала…

— А вы давно друг друга знаете?

— Он ухаживал за моей подругой, и мы всегда ладили. Она встретила другого, но продолжала встречаться с Филипом, пока не уехала в Австралию с тем, другим. Сейчас она замужем и, кажется, завела детей. Бедняга Филип; он был просто сломлен, когда она его бросила и уехала. Он плакался мне в жилетку, и в конце концов мы стали большими друзьями.

Кто бы мог подумать — Филипп страдал от разбитого сердца.

— Ну, что ты об этом думаешь, Эмилия? Давай, как Ира всегда нам говорит, расширяй свою зону охвата.

— Э-э, я не уверена, что вообще интересую его. Мы просто разговаривали о делах.

— Ты не отвечаешь на вопрос. Если он пригласит тебя на свидание, ты не откажешь?

Меня спасает звонок.

Буквально.

Раздается звонок в дверь, я извиняюсь и иду открывать.

— Извини, Мэгз. Наверное, моя ворчливая соседка велит выключить музыку. Я скоро вернусь.

Она выходит со мной в коридор, и мы сталкиваемся с Филипом, разыскивающим свое пальто и шляпу, в то время как Джейми все зудит у него над ухом:

— Так я могу отправить свое резюме с фотографией лично вам, Филип? Или я могу заскочить к вам в офис в понедельник, если это вас больше устраивает…

— Мне пора идти, — говорит Филип, не обращая внимания на Джейми. — Это был очень… интересный вечер.

Опять раздается звонок, и я спрашиваю, кто там.

Невероятно.

Это тот, чье имя навсегда останется неизреченным.

Выглядит так непринужденно, словно я его сюда приглашала.

— Всем здравствуйте. У вас здесь званый ужин?

Я не отвечаю. Я слишком шокирована.

— Что тебе здесь нужно? — спрашивает Джейми ледяным тоном. Он обнимает меня за талию, и я безотчетно прижимаюсь к нему.

— Джейми, рад тебя видеть! Как поживаешь?

— Я спросил: что тебе здесь нужно?

Боже, Джейми в гневе великолепен. Даже я немного испугалась.

— Ну, не злитесь, я не хотел помешать, я просто увидел, что толпа уже расходится, и хотел бы одолжить у тебя штопор. Если это не затруднит.

Я всегда говорила, что ругаюсь с людьми лучше Джейми, но сейчас должна признать, что явно ошибалась.

Джейми реагирует так, будто его просят стать донором и одолжить почку.

— Здесь на двери висит табличка «Добро пожаловать, лживые ублюдки и предатели-любовники»? По-моему, нет. Проваливай отсюда, иначе я пинками прогоню тебя в твой Йоханнесбург. Тебя сюда не звали, понял? Бог создал засовы, дверные глазки и домофоны специально для того, чтобы держать подальше таких, как ты. Понял? Отлично.

И с этими словами Джейми захлопывает дверь у него перед носом.

— Ну вот, Эмилия, я же говорил, что тебе понадобится моя помощь по хозяйству. Я и не думал, что из меня получится неплохой вышибала. Надо потребовать прибавки.




ГЛАВА 25

КОГДА ИНТЕРЕСНО, ТОГДА ИНТЕРЕСНО,

А КОГДА НЕТ, ТОГДА НЕТ


На следующий день Кэролайн пригласила нас на воскресный обед; благодаря ей мы все можем составить связную картину случившегося с нами за последнее время. Точнее, мы можем посмеяться над моей неудавшейся лотерейной вечеринкой, как думаю я, подавленная до такой степени, что накрываюсь пуховым одеялом с головой.

Как обычно, я первая в очереди с рассказом обо всех приколах прошлого вечера и некоторых особенно потешных выходках, продолжавшихся до последних, ужасных минут званого вечера.

О боже!

Не могу понять, кто хуже. С одной стороны, тот, чье имя навсегда останется неизреченным, который, кажется, решил, что может беспрепятственно вваливаться ко мне в дом за штопором чуть ли не в полночь; с другой стороны, Джейми, который так нагрубил ему, чтобы отделаться.

Под носом у Филипа Берка.

Наверное, тот подумал, что случайно попал в цыганский табор.

Звонит телефон — это Кэролайн.

— Привет, родная, мы еще увидимся, но сперва маленькое предупреждение. Абсолютно ничего ни о чем не говори Рэйчел, и я специально предупредила Джейми не заходить к ней и оставить ее в покое. Куда она ходила прошлой ночью — это ее личное дело…

— Что?

— Джошуа!!! — кричит она. — Немедленно прекрати совать пальцы в розетку! Прости, дорогая, мне нужно бежать, увидимся в час.

Потом звонит мой мобильник. Это Джейми.

— Привет, лапушка, тебе повезло. Кажется, ты не единственная тема для обсуждения сегодня за столом.

— Что происходит? С Рэйчел что-то стряслось? Как она?

— Не поверишь! Нашей любимой подруге с острым язычком придется серьезно потрудиться, чтобы объяснить утренние происшествия.

Ну вот, теперь я начинаю думать, что она вчера вечером затеяла наркотическую оргию…

— Джейми, хватит говорить загадками. Скажи мне все!

— Долдон Гордон достиг финиша за рекордное время. Несомненно.

— Что?!

— Чистая правда, ангел мой. Я звонил ей десять минут назад, и он снял трубку.

— Фу, хватит, Джейми, это ничего не значит, правда? Ты сложил два и два и получил пять тысяч.

— Дорогая моя святая простота, дай мне закончить. Она была в душе, поэтому я устроил ему допрос и вызнал всю подноготную. По словам несчастного камикадзе, он вчера ухитрился затащить ее в паб после работы, потом они вернулись к ней домой, чтобы выпить еще по рюмочке, а затем, как он выразился, вступили в телесное общение, что, по моему суждению, трудно расценить как «совместную работу».

— Ты шутишь?!

— Как я мог такое выдумать? Поэтому я сказал ему, что теперь он может себе представить, каково переспать с самкой богомола. Что касается мужчин Рэйчел, оставшиеся в живых позавидуют мертвым.

— Поверить не могу. Я потрясена.

— Позвони ей сама, если мне не веришь. Кстати, подберешь меня по дороге к Кэролайн?

— Что? А-а… да, конечно.

Потрясенная, я вешаю трубку. Естественно, Рэйчел не отвечает на звонки, а я тем временем совсем проснулась, поэтому встаю. Кроме того, я не смогу начать генеральную уборку без а) чашки крепкого кофе внутри и б) беглого просмотра воскресных газет. Разумеется, через каждые пять минут пытаясь дозвониться до Рэйчел.

Наконец она отвечает по мобильнику.

— Скажи мне всего одно слово, — говорю я. — Это правда?

— Я размажу Джейми по стенке за распространение слухов, — рычит она. — Я была навеселе; в ближайшей перспективе ничего лучшего не предвиделось; это всего лишь секс; если он опять начнет приставать, я его вышвырну.

— Кого: Джейми или Дол… то есть Гордона?

— Обоих. Скажи мне честно, — говорит она, и я слышу, как она прикуривает сигарету от зажигалки, — все об этом говорят?

— Джейми говорит, а все слушают.

— Понятно. Отключайся, придется мне прийти и создать защитное поле. Увидимся в час.

И она кладет трубку.

Невероятно. Потрясающе. Неслы… о боже, сегодня как раз один из тех дней, когда я жалею, что у меня нет своего собственного мужчины: это выходные и праздники, особенно когда мои друзья развлекались всю ночь, а я нет. Вам знакомы все эти мелочи: проснуться в чьих-то объятиях, по очереди готовить завтрак, в шутку препираться, чья очередь вставать и бежать за утренними газетами.

Обычная, нормальная жизнь.

Жизнь не рассчитана на одиночество; обычно предполагается, что у вас есть хоть кто-то. Даже если он вам сперва неинтересен, как Долдон Гордон, который, в общем-то, ничуть не хуже других, просто Джейми наградил его этим ужасным прозвищем, и оно приклеилось намертво.

Ничего удивительного, что я расстроена, думаю я, натягивая джинсы и футболку и выбегая за дверь.

Я отправляюсь в мой любимый итальянский магазинчик, кулинарию «Данне и Крешенци», одно из тех чудесных местечек, какие должен иметь поближе к дому любой холостяк. Оно обеспечивает на сто процентов запросы людей вроде меня, которые хотя и имеют в доме кухни, обставленные по последнему слову техники, но не используют там ничего, кроме микроволновки, и то изредка.

Или просто постоянно едят в кафе.

Я уже у самой двери, и меня настигает волна аромата итальянского кофе. У-у-у, наслаждение.

А еще я вижу Джорджо, убийственно красивого владельца магазина, который выглядит так, словно только что сошел с подиума на неделе высокой моды в Милане. У-у-у, заглядение.

Я часто думаю, не стоит ли мне попасться здесь на мелкой краже, чтобы он обратил на меня внимание. А теперь я, должно быть, выгляжу, как Хомер Симпсон, у которого текут слюнки, когда забираю газеты и заказываю ветчину, круассан с плавленым сыром и капучино навынос.

В ожидании у кассы я просматриваю заголовки.

«Помолвка победительницы в лотерее. С тех пор как я выиграла три миллиона, мужчины без конца зовут меня замуж. Только за последнюю неделю мне сделали три предложения».

— Вы случайно не продаете здесь лотерейных билетов, Джорджо? — с надеждой спрашиваю я.

— Увы, нет, Эмилия, спросите лучше в газетном киоске напротив, — смеется он. — Так вы тоже хотите иметь миллионы и толпу поклонников, как эта дама? — спрашивает он, заглядывая в мою газету.

Я улыбаюсь ему, втайне надеясь, что улыбка выглядит таинственно и обещающе, но похоже, что она делает из меня подобие чахоточной, крайне нуждающейся в переливании крови, потому что он озабоченно спрашивает, как я себя чувствую и выспалась ли сегодня.

— Да-да, — подавленно бормочу я, — мне вчера пришлось слишком много выпить. Спасибо за завтрак. До свидания!

Я выскальзываю за дверь, делаю три шага по тротуару. И тут рядом со мной останавливается джип. Черный джип.

Где же я его раньше видела?

О нет, нет, судьба не может быть так жестока! Молния не ударяет дважды в один и тот же уик-энд!

Но, к несчастью, законы природы здесь не срабатывают…

— Эмилия, доброе утро!

Это он. Тот, чье имя навсегда останется неизреченным, одетый в домашние джинсы и хлопчатобумажную рубашку, спокойный и расслабленный, словно мы с ним лучшие приятели и собираемся в увлекательный однодневный турпоход на скалу Сахарная Голова в Рио-де-Жанейро.

Меня захлестывает волна гнева и разочарования.

А я знаю, каково это — чувствовать накатывающийся приступ гнева…

Какая наглость, какое нахальство и бесстыдство разъезжать мимо «Данне и Крешенци», словно он здесь хозяин!

Я терпеть не могу выглядеть злобной и вздорной, но это я первая познакомила его с этим местом, и если бы мы поженились, а затем разошлись и составили договор по разделу имущества, то право на посещение «Данне и Крешенци» осталось бы за мной, особенно в раннее воскресное утро. Разве это чрезмерное требование?

Вот ублюдок.

Я бормочу приветствие и ускоряю шаг, чтобы побыстрее смыться.

Он что, не помнит нашу вчерашнюю встречу?

— Эмилия, не убегай. Я надеялся, что утром застану тебя здесь.

Я останавливаюсь как вкопанная.

— Я хотел извиниться перед тобой за вчерашнее. За приход к тебе без приглашения. Прости, я не должен был так поступать. Я просто заметил, что у тебя званый вечер и, похоже, вы отлично провели время.

«Если бы ты только знал», — думаю я про себя, но ничего не говорю.

— Я вчера весь вечер провел в одиночестве, хотя это, конечно, меня не оправдывает, — добавляет он, наблюдая выражение «да, я могу это понять», промелькнувшее на моем лице. Я пытаюсь сохранить скучающий и непроницаемый вид, но выгляжу, скорее, как угрюмый подросток с лицом, искаженным гримасами переходного возраста.

Молчание возобновляется.

— Ну, как бы то ни было, похоже, что ты прекрасно провела время с друзьями, — начинает он по второму кругу. — Намного интереснее, чем сидеть дома в субботу вечером и пить вино в одиночку.

Тут следовало бы вежливо и холодно пожелать ему доброго дня и элегантно удалиться, без ущерба для гордости, без усилий сохраняя высокоморальный облик.

Но иногда я слишком любопытна себе же во вред. Я неспособна свернуть с полпути.

— А где же была твоя невеста?

Он чуть-чуть меняется в лице.

— В «Лилиях Борделло» с подружками. Они приглашали и меня, но… это совсем не моя публика. Я для этого слишком стар и утомлен. В половине случаев я даже не понимаю, о чем они говорят. И еще мне неловко ходить по барам и заказывать выпивку на всех.

«Эх ты, — думаю я, — а еще жениться на ней собрался…»

— Как бы то ни было, Эмилия, я просто хочу извиниться. Это больше не повторится. — Тут он с надеждой глядит на меня. — Если ты сама не захочешь.

Вот так штука; вот тебе раз…

— Мы можем поговорить прямо? — спрашиваю я, отчаянно пытаясь справиться с дрожью в голосе. — Я считаю, что у нас вряд ли могут сложиться настолько добрососедские отношения, чтобы мы бегали друг к другу в гости занимать соль и сахар.

— На самом деле я просил штопор.

— Дай мне закончить. Мне все равно, даже если бы это было в пять утра и понадобился бы мой автомобиль, чтобы свезти тебя в реанимацию. Я не «скорая помощь» и не ближайшая подружка, к которой ты можешь наведываться каждый раз, как твоя нареченная побежит отрываться с друзьями, отмечая выпускной вечер и последний звонок. Ни сейчас, ни когда-нибудь в будущем. Я ни в чем не виновата! Я не просила тебя покупать дом через дорогу от моего; умоляю, оставь меня в покое. Хорошо?

Я иду прочь и пытаюсь не разлить капучино на тротуар, потому что меня бьет дрожь. Он не заходит в «Данне и Крешенци», а садится в джип и уезжает. Я очень хочу выкрикнуть ему вслед: «Чтоб тебе подорваться на мине!», но с усилием сдерживаюсь.

Вполне достаточно для одного выходного дня.

Невероятно, просто невероятно.

Я вновь переживаю в воображении день, когда мы наконец расстались. Я рано вернулась домой с работы и обнаружила в прихожей два набитых чемодана. Он в плаще ходил по гостиной и проверял, не забыл ли чего-нибудь. До сих пор гадаю, что бы случилось, если бы я не успела домой к его отъезду. Мне кажется, он надеялся, что я замечу исчезновение всех его вещей и догадаюсь, что между нами все кончено, без всяких споров, раздоров, объяснений и тому подобных словесных баталий, которые так ненавидят мужчины.

Трусливый ублюдок спланировал все, кроме заключительной речи.

— Это не из-за тебя, а из-за меня, — повторял он избитую фразу, которую не услышишь даже в «Кельтских тиграх». — Мне необходимо побыть одному. — И приз моих симпатий: — Это не потому, что я не хочу связывать себя с тобой, а потому что вообще не хочу быть с кем-то связанным.

Тут пришло его такси, и он отбыл. Все случилось быстро.

Таков человек, который похитил мое сердце и разбил его, а теперь думает, что вправе являться ко мне поздно ночью с просьбами одолжить кухонный инвентарь.

Быстрое возвращение домой придает мне бодрости, и я заставляю себя выкинуть его из головы и думать только о хорошем.

Верно. Сейчас и начну.

Глубокий вздох облегчения.




Что хорошо в моем теперешнем положении?

Блин, блин, блин, надо напрячься и придумать хоть что-то.

Ага. Есть одно.

Мужчина, приберегаемый мною на старость. Невзирая на мое истерическое послание, Джек Китинг никуда не сбежал. Он приедет домой через неделю, и я с ним свяжусь.




Что плохо в моем положении?

Я должна постараться изо всех сил, чтобы доказать ему, что я нормальная, спокойная и довольная своим положением женщина и что, следовательно, одно безумное ночное электронное письмо не делает из меня чудовище. Да, я вспомнила наш договор, и если я по пьяной лавочке сослалась на него и тем самым причинила неоправданное неудобство или беспокойство, то готова незамедлительно извиниться.

Хотя он все еще холост.

Поэтому, извините, все было по-честному.




Хорошо.

Нужно подумать что-нибудь хорошее об окружающих меня людях и меньше зацикливаться на собственных переживаниях. Ага, вот оно. Мэгз — очень симпатичная девушка, и если вчера вечером и произошло что-то хорошее, так только то, что она, кажется, пришлась по сердцу Дамьену Дилени. Я надеюсь, что все сработало. Они могут стать прекрасной парой…




Плохо.

Именно мне придется объяснять Кэролайн и Майку, почему, невзирая на все их старания свести нас, я упустила Дамьена.




Хорошо.

Можно позлорадствовать. В первые горестные дни после расставания с тем, чье имя навсегда останется неизреченным, на меня можно было наступить и не заметить. Когда я узнала, что он собирается жениться, если бы не мои друзья, я думаю, у меня случился бы нервный срыв.

Как мне ни тяжело это признавать, но со стороны видно, что возрастная разница между ним и Поппи, или как ее там звать по-современному, наконец-то начинает сказываться. Если он остается дома на выходных, пока она ходит по клубам со своими сверстниками… что это, как не признак распада их взаимоотношений? И почему он прибегает ко мне, как будто мы старые друзья и между нами все прекрасно?

Я даю этому браку шесть месяцев.

Еще один комментарий, и я навсегда закрою эту тему:

Ха. Ха. Ха. Ха. Ха…

Есть прекрасная история о «Битлз», как им отказал представитель фирмы звукозаписи «Декка», гордо заявив (в 1962 году), что гитарные группы выходят из моды. Один журналист заметил Джону Леннону, что сейчас этот парень, должно быть, кусает себе локти.

— Прекрасно, — ответил Леннон. — Пусть хоть до смерти закусается.

Не слишком милосердно, конечно, но вы поняли, о чем я.




Придя домой, я чувствую себя гораздо лучше и готова уже снова улечься в постель и читать газеты, как вдруг звонит мобильник.

Незнакомый номер, что странно.

— Алло!

— Эмилия?

Связь не из лучших, и я никак не могу распознать голос…

— Да?

— Это Филип Берк. Надеюсь, вы не возражаете против моего звонка в воскресенье?

— А… привет. Нет, конечно, не возражаю.

Как будто я в состоянии заявить: «Да как вы смеете! Это единственный день, когда я могу отдохнуть от главы телеканала».

— Мэгз сказала, что мне следует вам позвонить.

— Да, верно.

Поблагодарить за вечеринку? Или… кхм… пригласить меня на свидание?

Оказывается, ни то ни другое.

Он начинает распространяться, как ни удивительно, о «Кельтских тиграх»; он видел черновой монтаж первых сцен с Сэди Смит и так же восхищен, как и я.

Я все жду какой-нибудь берк-филиппики и, разумеется, наконец дожидаюсь:

— Так кто же был тот тип, который пришел незваным под самый конец вечера?

— Долго рассказывать.

— Он из Южной Африки?

Я хрюкаю в ответ. Это не очень вежливо, но лучшее, на что я способна.

— Да, я так и думал, что узнал этот акцент.

Я не отвечаю. Чем меньше говорить об этом, тем лучше.

— Бывший любовник, наверно.

Я снова отвечаю молчанием. Филип, кажется, уловил намек, что это не та тема, на которую я хотела бы распространяться, и переводит разговор на другое:

— Знаете, Мэгз считает, что мне следует пригласить вас на свидание.

Типично для него, жутко типично. Так он пригласил меня или нет? Нормальный парень сразу бы сказал: «А не сходить ли нам в кино (в кафе, в ресторан)?» Просто, прямо и всем все понятно.

Но этот-то определенно ненормальный…

«Мэгз считает, что мне следует пригласить вас на свидание» возлагает на меня бремя ответственности, и сейчас я не знаю, что сказать. Если я отвечу «Да, пожалуйста, спасибо, это было бы прелестно», то покажусь навязчивой, а если буду хмыкать, охать и бурчать что-то нечленораздельное, то получится, что я нагрубила начальнику своего начальника.

— Ну, как вы думаете? — спрашивает он. — Это хорошая мысль? Или плохая?..

Честный ответ: я не знаю.

Я не знаю, как я об этом думаю.

Единственная причина, по которой мы ввязались в этот крайне неловкий обмен мнениями, та, что оба мы одиноки, вот и все. Я не влюблена в него и совершенно уверена, что и он не влюблен в меня. Мы оба в том возрасте, когда шляться по клубам и кабакам в поисках новых знакомств становится слишком утомительно, поэтому хватаешься за то, что под рукой.

Но… он друг Мэгз, что многое говорит в его пользу. Периодически возникающий образ безликого жениха возвращается в мои мысли. Ну да, он не идеален и просто пытается присмотреться ко мне, потому что подруга посоветовала, но я же собираюсь выйти замуж, верно? И до конца года? Как говорит Ира, нам следует раздувать список наших ухажеров, иначе мы никуда не продвинемся. И он проявил большую деликатность в заварушке с Робом Ричардсом и Божьей Карой О'Киф, когда вызвал меня в свой кабинет, просто чтобы проверить, все ли в порядке… не так ли?

Потом я думаю о Рэйчел и ее ночной эскападе. Да, она, конечно, надавала бы мне по шее за такие слова, но по справедливости Дол… прошу прощения, я хотела сказать — Гордон… в общем, он живое доказательство того, как окупается настойчивость. В нашей жизни надо идти на риск.

Пока я сомневаюсь, Филип прибегает к одной из своих классических возмутительных штучек:

— Послушайте, Эмилия, я хорошо представляю себе, что приглашать на свидание одинокую женщину лет тридцати с хвостиком — все равно что кормить с рук пиранью: каждый раз ожидаешь, что тебе откусят руку, так живо они стремятся сказать «да». Ну, решайте, как вы смотрите на приглашение в бар после работы как-нибудь на неделе?

— Что вы сказали?

— Простите, это вышло нехорошо? Это была просто шутка. Ах черт, мне следовало бы сперва долго-долго разглагольствовать на светские темы, правда? Простите меня, пожалуйста, я давно не практиковался.

Какой странный и скользкий тип. Сначала он так груб, что вам хочется швырнуть в него телефонной трубкой, а через минуту он вдруг становится… почти симпатичным…

— Филип, пожалуйста, не думайте, что вы должны приглашать меня на свидание только потому, что вам так посоветовала Мэгз. Это очень мило с вашей стороны, но вам не нужно так делать.

— Ну что ж, значит, отказ?

— Мы же работаем вместе.

— И ваше мнение?

— Это было бы… ужасно.

— Чушь. Скажите мне прямо, Эмилия: в чем дело?

Ну хорошо, раз он сам попросил…

— Я вовсе не хочу выглядеть придирчивой, но вы тот самый человек, который поставил мне ультиматум: или исправить «Кельтских тигров» за полгода, или голову под топор. Простите за напоминание, но мысль о том, чтобы ходить на свидания с человеком, который может к Рождеству вынудить тебя встать в очередь на бирже труда, несколько устрашает. Может быть, это звучит странно, но я вовсе не хочу быть уволенной.

Наступает тяжелое молчание, и я совсем не уверена, что он до сих пор на проводе.

— Алло! Филип?

— Да, я слушаю. Ну что ж, по крайней мере, это не надуманная причина, и на том спасибо. В последний раз, когда я приглашал девушку на свидание, она сказала, что ей нужно остаться дома, чтобы заполнить налоговые декларации. Позвоните мне, если передумаете. Помните, я богат, холост и мне под сорок. Я на брачном рынке на стороне потребителя.

Он дает отбой, и я валюсь обратно на подушки.

Это не хорошо и не плохо.

Это ужасно.




ГЛАВА 26

МОЙ РЫЦАРЬ В РЖАВЫХ ДОСПЕХАХ


Да, признаю — я лгунья и обманщица.

Я приняла ответственное решение.

Я пропускаю моего следующего по списку бойфренда. Да, я понимаю, что Ира будет в гневе; да, я понимаю, что нарушаю все правила; да, я знаю, что трусость меня не украшает, но если бы вы знали горькую, жестокую правду, то сделали бы то же самое.

Я должна объяснить.




Время: рождественские праздники 1991 года.

Место: долгая, слякотная, туманная, обледенелая дорога из Дублина в северное графство Монаган.

Повод: Тим Синген-Андервуд, мой замечательный, прекрасный бойфренд пригласил меня на Новый год в свое фамильное поместье. В первый раз в жизни меня собираются официально представить родителям и всей семье, и я переживаю целую бурю эмоций. Я польщена, ошеломлена, по уши влюблена в своего бойфренда, отчаянно хочу произвести хорошее впечатление на его семью, но больше всего…

…я до смерти напугана.

Прежде всего разыгралась драма по поводу того, что надеть.

— Тебе нужно выбрать правильную цветовую гамму, — говорит Кэролайн, пока мы с ней потихоньку роемся в общем достоянии моего, ее и Рэйчел объединенного гардероба. Мы втроем снимаем маленький одноквартирный дом, что очень удобно, потому что у каждой в круглосуточном доступе оказывается не только свой набор платьев, но и гардероб всех остальных.

Джейми тоже наполовину переехал к нам и ночует преимущественно на нашем раскладном диване, взятом напрокат. Это тоже очень удобно, потому что а) он единственный из нас, кто хоть как-то может готовить, и б) это все равно что жить вместе с личным стилистом.

— Не забудь, что Сим-Сим-Андервуды — это состоятельные старинные аристократы из западной Великобританиии, — говорит Джейми, заходя в спальню Кэролайн в одних трусах и жуя тост.

— Синген-Андервуд, а не Сим-Сим-Андервуд, — поправляю я его.

— Какая разница. Я считаю, что ты не должна надевать ничего слишком нового и вызывающего. Ты должна стремиться выглядеть убого и невзрачно, не ошибешься. Роскошь, но потрепанная.

— Как тебе это? — спрашиваю я, вытаскивая очень скромную кремовую блузку с высоким воротничком.

— Фу-у-у… сделай милость, убери ее обратно. Это слишком провинциально.

— Держу пари, они по вечерам переодеваются к ужину, — говорит Кэролайн, выуживая маленькое черное платье из темных закоулков своего гардероба и протягивая его мне. — Как у Агаты Кристи. А это как?

— Слишком сексуально, — говорит Джейми. — Они протестанты; наверное, всегда зовут на ужин священника. Тебе надо быть скромнее. Нам, наверно, придется нарядить тебя в жемчуга и шарф от «Гермес».

— У меня нет шарфа от «Гермес»! — кричу я в отчаянии. — Что мне делать? Вся моя одежда слишком… слишком…

— Слишком городская, — выручает меня Кэролайн, мягко заканчивая фразу. — Замечательный гардероб для журналистки-внештатницы, но, наверное, для такого случая он не годится. А это?

Она взмахивает перед нами костюмом в стиле «Шанель», который был бы очарователен, если бы не золотые цепи с медальончиками, свисающие с каждого плеча.

— Постыдилась бы, Кэролайн, — ядовито замечает Джейми. — У меня для тебя новость: восьмидесятые ушли и не вернутся. Все эти костюмы, подплечники и одежду пастельных тонов в стиле Иваны Трамп нужно сдать в Оксфордский комитет помощи голодающим. Если, конечно, они возьмут. Простите, девчонки, но нам остается только одно.

Мы переглядываемся.

— Нельзя, — твердо заявляет Кэролайн.

— Она нас убьет, — соглашаюсь я. — Я все еще выплачиваю ей за колготки «Вулфорд», на которых петли поехали.

— А кроме того, мы обещали, что больше так не будем, — твердо заявляет Кэролайн. — Мы должны держать слово.

— Все это благородные чувства, дамы, но хоть один раз в жизни вы должны на что-то решиться. Рэйчел в Париже, проводит время в постели с Кристианом и не вернется в ближайшие две недели. Неужели вы думаете, что она способна сейчас беспокоиться о сохранности своей дизайнерской коллекции? Кроме того, если сейчас не крайний случай, тогда я не знаю что.

Нам с Кэролайн остается только неохотно согласиться, поэтому мы осторожно прокрадываемся в комнату Рэйчел, как три шпиона. Даже просто открыть ее шкаф с одеждой — все равно что попасть в рай; пока мы все еще одеты как студентки, за исключением старья, на халяву полученного Кэролайн за участие в показах мод, Рэйчел работает младшим менеджером в Ирландском центре моды, и, ребята, видели бы вы, как она одевается. Любой принадлежащий ей лоскуток носит лейбл от известных дизайнеров, и все в ее гардеробе аккуратно уложено в защитные мешки на молнии, вроде тех, в которые укладывают трупы в сериале «Главный подозреваемый».

— Вот это смотрится лучше, — говорит Джейми, с торжеством выхватывая твидовый жакет с карманчиками (Пол Костелло) и подходящую пару бежевых брючек для верховой езды (Ральф Лорен).

Рэйчел вряд ли может отличить хвост от гривы, как, впрочем, и я, но это явно самый писк моды.

— В точку, — объявляет Джейми, — к этому еще белую накрахмаленную хлопчатобумажную блузку и нитку жемчуга, и дело в шляпе.

— Не забудь все выстирать и выгладить до ее возвращения, — озабоченно говорит Кэролайн. — И не делай таких ошибок, как я в прошлый раз. Ради всего святого, вынь и сохрани все булавки, а потом после стирки приколешь их обратно. Честное слово, она это проверяет.

— И надо будет потом достать пылесос из чуланчика и быстренько пропылесосить ковер, — добавляю я в волнении. — Вы же ее знаете. Она заметит следы.

— У нас есть чуланчик? — удивляется Джейми.

— Да. Под лестницей. Ты знаешь, мы там держим новогодние украшения.

Через десять минут я полностью снаряжена и с набитым чемоданом выхожу из бездонной гардеробной Рэйчел.

— Чудесно, — одобряет Джейми, — отлично выглядишь. Твой вид скажет этим родителям сам за себя: «Здравствуйте, я Эмилия, неплохая кандидатура в невесты вашему сыну».

— А также скажет: «Я могу быть изящной горожанкой, но и к жизни в деревне приспособлюсь без труда», — говорит Кэролайн.

— Вы точно уверены, что я не похожа сейчас на жену принца Йоркского Сару Фергюсон? — спрашиваю я, неуверенно оглядывая себя перед зеркалом. — До того, как она сбросила вес?

— Нет!!! — хором восклицают мои друзья. — Нисколько!

— Ты с ног до головы утонченная аристократка, — говорит Джейми. — Вот посмотришь, ты прекрасно устроишься. Я не буду удивлен, если ты вернешься к нам помолвленной.

Звонит телефон на столике в прихожей, и я нервно подпрыгиваю.

— Если это из службы по ссудам для студентов, то меня нет дома, — предупреждает Джейми, удаляясь в ванную и захлопывая дверь.

Но это оказывается Тим. Звонит сказать, что выезжает.

Ну вот, я опять в панике…




Чудовищный проступок номер один

Сперва мне следует сказать, что Тим потрясающий и я безумно его люблю. Да, конечно, он намного богаче меня, но я люблю его и восхищаюсь всеми странными аристократическими замашками — жестким акцентом, тем, что одежду он заказывает специальному портному в Лондоне (я пыталась познакомить его с восхитительным и более дешевым миром распродаж по сниженным ценам, но мало в том преуспела), тем, что он предпочитает определенную марку солодового виски, и тем фактом, что он член аристократического мужского клуба в Дублине.

И ему всего двадцать семь лет.

Джейми говорит, что если клуб только для мужчин, там обязательно должны показывать стриптиз, но я один раз заходила туда и, насколько мне удалось все разглядеть, он был весь заполнен старичками на ходунках и почему-то пропах капустой.

Все равно. Я люблю Тима и по долгой ветреной дороге в Монаган думаю только о том, что мое будущее счастье зависит от следующих семидесяти двух часов.

И моего поведения в этой семье.

И прекрасного впечатления, которое я намерена произвести.

Миссис Синген-Андервуд. Правда, здорово звучит?

Миссис Эмилия Синген-Андервуд…

Да, Синген-Андервуды принимают у себя…

— Ты проголодалась?

— Прости, Тим, что ты сказал?

— Ты витала где-то в облаках, старушка. Я просто спросил, не хочешь ли ты перекусить?

— А… да… было бы неплохо.

Это еще одна особенность Тима. Он любит поесть. Очень любит. Он крупный парень и всегда завтракает (что-нибудь горячее), обедает (обед из трех блюд), пьет чай, и все это завершается главным приемом пищи, ужином (три или даже четыре перемены блюд). Не считая легких закусок. Когда мы впервые сошлись полгода назад, у меня голова шла крутом при виде безумного количества пищи, которое он ухитряется поглощать. Он съедает грандиозный завтрак, а через час рассуждает, что будет на обед. Я уже и не говорю ему: «Ты же только что поел!»

В любом случае, как рассудительно замечает Кэролайн, не могу же я рассчитывать, что взрослый мужчина может прожить с утра до вечера на одном салате, как обычно делаю я.

Поэтому мы останавливаемся в придорожном кафе, и Тим заказывает ленч. Легких закусок он не желает, ему подавай основательную пищу: суп и французский багет, запеченного цыпленка, чипсы, гороховую кашу и картофель в мундире с растопленным сливочным маслом.

Вообще-то я не ела с утра (слишком волновалась) и теперь хочу только кофе, но Тим настаивает, чтобы я что-нибудь съела. Я знаю, он терпеть не может, когда я мучаю жалкий кусочек сыра на тарелке, и всегда говорит мне, чтобы я съела что-нибудь мясное, поэтому я тоже заказываю цыпленка. Он немного не пропекся, но я принуждаю себя прожевать столько, сколько могу.

Уф-ф-ф.

Мы опять садимся в машину, и взвинченные нервы в сочетании с отвратительным непропеченным цыпленком и ухабистой дорогой вызывают у меня тошноту…

А вот и Эштон-холл.

При взгляде на это огромное готическое сооружение с каменными горгульями, злобно глядящими на вас сверху, я едва осмеливаюсь войти внутрь. У меня крутит живот и кружится голова, но я беру Тима за руку, и он ведет меня по лестнице к парадному входу. Мы стучим в дверь и ждем, а я пытаюсь привести в порядок нервы.

У тебя только один шанс произвести первое впечатление, говорю я себе…

Нам открывает двери женщина средних лет в вязаной кофте и шерстяной шапочке.

— Здравствуйте, миссис Синген-Андервуд, приятно с вами познакомиться… — говорю я, пытаясь пожать ей руку.

— Я домоправительница, — бурчит она, и Тим громко хохочет над моей ошибкой.

— Это Шейла, — знакомит он меня с ней.

— Тогда здравствуйте, — нервно улыбаюсь я, отчаянно желая понравиться ей и в то же время мечтая спросить, где здесь ближайший туалет. Темный и сырой коридор весь пропах сыростью, и этот запах не улучшает моего состояния. К тому же в доме значительно холоднее, чем снаружи, и шерстяная шапочка Шейлы начинает казаться вполне уместной.

— Шейла — это наша миссис Дэнверс, — шепчет мне Тим, пока мы шагаем за ней по длинным извилистым коридорам.

— Где ваш багаж? — ворчливо спрашивает она.

— В багажнике. Я принесу его попозже, — говорит Тим. — Ну как, мы не опоздали к чаю? Я умираю от голода.

У меня опять начинает крутить живот при одной мысли о еде. В довершение всего, я чувствую слабость и головокружение, словно вот-вот упаду в обморок.

— Не возражаешь, если я отлучусь в ванную! — спрашиваю я тихим сконфуженным голосом, но он меня не слышат или не обращают на меня внимания.

— Они все в библиотеке, — говорит Шейла — Флоренс тоже там.

— Ого, какой приятный сюрприз, — радосно восклицает Тим. — Я и не думал, что Фло приедет к нам на праздники.

Он берет меня за руку и ведет по самому грязному ковру, какой я когда-либо видела, вдоль галереи доспехов и бюстов давно усопших Синген-Андервудов.

— Кто такая Флоренс? — невинно спрашиваю я.

Друг семьи? Родственница, о которой он раньше не упоминал?

— А, ты ее сразу полюбишь, — говорит Тим вырываясь вперед и волоча меня за собой, чтобы ycпеть к чаю и сандвичам. — Ее все любят. Она мое старое увлечение.

Он распахивает тяжелые двустворчатые двери и вталкивает меня внутрь.

Комната оказывается чудовищных размеров и вся забита людьми. Там, наверное, собралось человек двадцать, все одеты в джинсы и супертолстые свитера, все жуют сандвичи и держат чашки и блюдца. Мне недолго приходится гадать, где здесь Флоренс, потому что она подлетает к Тиму с быстротой пули, вешается ему на шею и визжит, как школьница на переменке.

— Тимми! Держу пари, что ты не ждал меня увидеть! Твоя мама сказала мне, что ты привезешь свою новую пассию, так что я не могла устоять, чтобы не поглядеть на нее.

Флоренс — девушка моих лет, белокожая блондинка (натуральная; хоть меня и тошнит, но я все замечаю), высокая и, мягко говоря, очень, очень большая.

— Фло, дорогая! — приветствует он ее, сжимая в объятиях. — Ты прекрасно выглядишь! Люблю женщин, которых есть за что ухватить.

«В отличие от мешка с костями, который привез я», — ясно слышится в подтексте, пока он нас знакомит.

— Господи боже, да ты как щепка, — смеется Флоренс. — Тим, ее надо подкормить, пока она здесь. Ты ездишь верхом?

— Извини, что?

— Ты носишь брюки для верховой езды.

— Нет, я просто одолжила их у подруги. Это модно, — пытаюсь отговориться я, но неудачно.

— По-моему, ты словно с картинки Нормана Тэлвелла, — смеется она с долей издевки.

— Флоренс, я не хочу быть невежливой, но не могла бы ты показать, где здесь ванная? Я чувствую себя не на все сто…

— Ладно, завтра мы поедем на охоту с собаками, и тебе надо к нам присоединиться. Объясни ей, Тимми.

Однако Тим слишком занят тарелкой сандвичей, которую схватил с приставного столика.

— Ой, дай мне кусочек, Тимми, обжора! — Флоренс игриво толкает его кулаком в бок.

— Хочешь? — спрашивает она, сунув мне под нос бутерброд. — М-м-м, просто вкуснятина. Шейла — настоящая находка. Тут яйца вкрутую и потроха.

С меня достаточно. Я зажимаю рукой рот в тщетной попытке сдержаться, но слишком поздно. Меня рвет прямо под ноги Флоренс.




Чудовищный антиобщественный проступок номер два

Ужин подан ровно в восемь часов — похоже, никто из Синген-Андервудов не любит долго дожидаться еды. Но я слишком больна, чтобы к ним присоединиться.

Я отравилась так сильно, как никогда раньше. Это не просто тошнота; я вся дрожу, корчусь и обливаюсь холодным потом. Тим был мил и очень сочувствовал; он показал мне комнату, накрыл одеялом и сказал, что извинится за меня перед всеми, но как только прозвучал обеденный гонг, он умчался, как ошпаренный.

Комната грязная, сырая и такая холодная, что мне приходится спать одетой. Из столовой внизу доносится громкий смех — видимо, вся компания веселится напропалую… и на меня накатывает еще одна волна тошноты.

К тому же меня мучит еще одна неотвязная мысль. Мне нужно быть там, с ними, и изо всех сил стараться предстать идеальной, обаятельной, умной гостьей, подругой и подходящей кандидатурой в невесты.

Я повторяю пройденное недавно.

Кэролайн, которая в этих делах дока, преподала мне ускоренный курс, как понравиться родителям бойфренда, а именно: обращать пристальное внимание на то, о чем говорит мать; задавать ей кучу вопросов о ее прекрасной прическе, манере одеваться, домашнем хозяйстве и, что важнее всего, хвалить ее замечательного сына. С отцом нужно вести себя весело и непринужденно, быть всегда в духе; короче говоря, быть приятным дополнением к любому семейному сбору.

А Джейми подарил мне на Рождество книжку под названием «Это знают немногие: 1000 интересных фактов о сельской жизни» и посоветовал выучить кое-что наизусть.

— Сим-Сим-Андервуды сразу решат, что ты одна из них, — сказал он, — кроме того, вопросы про все это очень популярны во всяких телевикторинах.

Конечно, это не самая удачная тема для разговора (теперь я могу точно сказать, сколько акров в гектаре и какая нужна уздечка для кобылы-двухлетки, и тому подобное), но штука в том, что я приложила столько усилий, а теперь они, наверно, думают, что я вроде поэтессы Элизабет Баррет Браунинг, бледная, болезненная и немощная.

Ноль веселья и непринужденности, абсолютно неподходящая кандидатура в невесты.

О боже. Накатывает новый приступ тошноты, и я понимаю, что мне следует срочно искать ванную.

Я сегодня уже достаточно наблевала на ковры. Я выскакиваю в коридор и пытаюсь открыть дверь следующей комнаты.

Не повезло, это оказывается буфет со столовым бельем.

Тогда я пробую идти дальше, стуча во все двери справа и слева по пути и каждый раз разочаровываясь.

Ужин окончен, я слышу, как все перебираются из столовой в гостиную, болтая и смеясь, в самом праздничном настроении. Затем высокая белокурая женщина средних лет, чем-то похожая на Тима, проходит по коридору ко мне.

— Простите меня, — прошу я, останавливая ее на ходу, — не могли бы вы показать мне, где здесь ванная?

Я понятия не имею, что это за женщина. С той минуты, как меня вырвало на пол в библиотеке, меня немедленно отвели наверх, и я даже не успела познакомиться с семьей. К тому же, их было так много, и все похожи друг на друга.

— Ты та девушка, которую привез Тим? — командирским тоном спрашивает меня блондинка. — Та, которую стошнило прямо на бедняжку Флоренс?

— Э-э, да, это я.

— Она за ужином нас всех насмешила этой историей. Тебе опять плохо? Пойдем в мою ванную, это здесь.

— Спасибо, — слабым голосом отвечаю я, следуя за ней в спальню и далее по анфиладе комнат.

То, что последовало, было неприятно и запомнилось надолго. Когда я вышла, то полагала, что блондинка опять спустилась вниз и присоединилась к остальным, но это было не так.

Она в постели, абсолютно раздетая, страстно целуется с темноволосым усатым явно молодым мужчиной.

— О, простите, пожалуйста, — говорю я, проскакивая мимо как можно быстрее, но они совершенно не обращают на меня внимания, поскольку у них есть дела поприятнее, чем обмениваться любезностями со страдающей желудком гостьей…

Я предполагаю, что это ее муж (или возлюбленный, или бойфренд), и иду обратно к себе в комнату. Самочувствие вроде бы улучшилось.

Завтрак на следующее утро устроен как шведский стол, и, слава богу, я снова могу есть. Один крохотный кусочек тоста, что сильно раздражает Тима, но хоть что-то. Мы с ним первыми спускаемся вниз и садимся за стол. И тут открывается дверь, и мой вчерашний белокурый ангел-хранитель входит в сопровождении усатого мужчины, которого я видела с ней вчера, и другого, намного более пожилого седовласого мужчины.

Наверное, отец Тима?

Прежде чем Тим успевает представить нас друг другу, я выпаливаю:

— Я так вам благодарна за то, что вы разрешили мне воспользоваться вашей ванной вчера вечером, — изливаю я свою признательность, — вы практически спасли мне жизнь. Во многих смыслах.

— Не стоит благодарности, замнем, — говорит она, пока вся троица наделяет друг друга отбивными, сосисками и омлетом с огромных блюд, громоздящихся на столике.

— Теперь вам лучше? — небрежно спрашивает усатый.

— Спасибо, намного лучше.

И если бы у меня хватило здравого смысла на этом остановиться, возможно, все обошлось бы. Но знаете что? У меня проницательности не больше, чем у плодовой мушки.

— О да, и, кстати, я должна извиниться, что потревожила вчера вас обоих, — улыбаюсь я усатому в манере, которая кажется мне дружеской и искушенной.

Затем я шепчу блондинке:

— Надеюсь, я вас не смутила?

После этих слов пожилой седовласый мужчина, который стоит рядом, бросает на меня яростный взгляд и выбегает из столовой.

Одно это должно было включить сигнал тревоги в моей голове. Никто из Синген-Андервудов никогда не бежит прочь от накрытого стола.

Усатый поворачивается к Тиму и рычит:

— Ты не можешь научить свою подружку хорошим манерам?

Тим закрывает лицо руками, отодвигает тарелку с едой (второй тревожный звонок) и шипит на меня:

— Эмилия, ты идиотка! Ты хоть понимаешь, что натворила?

— Что? — спрашиваю я в отчаянной панике. — Что я такого сказала?

— У тети Мейбл давным-давно роман с Джорджем Ньюменом. Мы все об этом знаем. Но об этом не говорят в присутствии ее мужа, никто и никогда. Ты представляешь себе непоправимый вред, который ты почти наверняка причинила?




Чудовищный проступок номер три

Позже утром все собрались на охоту, но я решила остаться в безопасности в своей комнате.

Глаза у меня были красные и опухшие после ужасной выволочки, которую я получила от Тима.

Я извинялась двадцать тысяч раз.

Я оправдывалась как могла. Честно говоря, откуда я могла знать, у кого с кем роман? Не говоря уже о том, что можно говорить, а чего нельзя… честное слово, это как играть в детективную игру «Мафия» в реальной жизни.

— Могла бы удержать свой длинный язык за зубами, — рявкнул он на меня, захлопнув за собой дверь в спальню.

Он уже уходил, но послышался стук в дверь.

Флоренс, до неузнаваемости преобразившаяся в охотничьем наряде, красной куртке и черных лаковых сапожках для верховой езды.

— Дура несчастная, я все слышала о твоем жутком промахе, — говорит она. — Уже всему дому известно.

«Ужас, — думаю я. — Просто ужас».

— Но я принесла луч надежды, — продолжает она. — Дело в том… Я пришла предложить тебе поехать с нами.

Через десять минут мы уже у загона, и она, седлая животное устрашающего вида, активно убеждает меня присоединиться к охотникам и не слушает никаких отговорок.

— Но, Флоренс, — протестую я, — я не умею ездить верхом.

— А вчера говорила, что умеешь.

«Нет, — хочу я закричать, — ты меня вообще не слушаешь! Ты спросила меня, умею ли я ездить верхом, потому что я была в брюках для верховой езды, и ты сразу пришла к заключению, что я без пяти минут чемпионка!»

Верно. Нужно пресечь это в корне. Хватит мне страшных переживаний за сегодняшний день.

— Флоренс, я должна тебе признаться. В последний раз я подходила близко к копытному животному на ослиных скачках, когда папа возил меня на пляж в Уэксфорд. Вот и все. Извини, что разочаровываю тебя, но, по-моему, лучше честно признаться.

— А теперь послушай меня. Я пытаюсь оказать тебе услугу. Я практически выросла рядом с Тимми, и позволь мне дать тебе один совет. Худшее, что ты можешь сделать, — это провести утро в слезах в своей комнате, запершись ото всех. Есть нечто, что Синген-Андервуды действительно любят, — гостей, которые разделяют их увлечения. Забудь о своих неудачах и докажи, что ты одна из нас.

— Но, Флоренс…

— Именно поэтому я предлагаю тебе Джинни. Мы зовем ее Ласковая Джинни. Она любимица миссис Синген-Андервуд, а ездить на ней верхом — одно удовольствие. Нужно лишь залезть на нее, и она сама сделает все, что полагается.

— А если она понесет? — спрашиваю я, и в моем воображении мелькает жуткое видение, как я вцепляюсь в гриву Ласковой Джинни, проносясь над кустами утесника, и наконец падаю в грязную, гадкую, вонючую лужу с любимой лошади миссис Синген-Андервуд.

— Джинни? Понесет? — Флоренс разражается смехом. — Ей четырнадцать лет, и она никогда не передвигалась быстрее, чем в легком галопе. Просто попробуй. Ты всегда сможешь слезть, если испугаешься.

Она права. Мне следует по крайней мере попытаться стать правильной гостьей, а правильные гости и подходящие невесты для сына разделяют увлечения хозяев, как подсказывает Флоренс. И Тим знает, что я не умею ездить верхом, так что он тем более оценит усилия, которые я прилагаю, садясь верхом на лошадь, верно ведь? Флоренс помогает мне взгромоздиться на Джинни, бросает шапочку для верховой езды и подводит мою лошадь к парадному входу, где остальные гости выпивали по бокалу вина на дорожку.

«Все идет хорошо, — думаю я, — и совсем не страшно. Может быть, очень может быть, я справлюсь…»

Как только собравшиеся замечают меня, наступает чудовищное молчание. Это непередаваемое ощущение, которое можно описать только следующим образом: такое чувство, словно все двадцать пар круглых глаз Синген-Андервудов устремлены на меня. Тим немедленно скачет ко мне, багровый от ярости.

— Эмилия, это любимая скаковая лошадь моей матери. Джинни — это скаковая, а не охотничья лошадь, ты понимаешь разницу? Она на следующей неделе должна участвовать в скачках на ипподроме в Керрее и ни в коем случае не должна сегодня прыгать по полям. Немедленно отведи ее обратно в загон. Мы уже опаздываем.

— Но Флоренс сказала, что… — начинаю я и заливаюсь горючими слезами.

— Мне так жаль, миссис Синген-Андервуд, — слышу я голос Флоренс, обращающейся к крупной белокурой женщине, сидящей на лошади, которая выглядит так, словно готова взять кубок «Гранд Нэшнл». — Она настояла на своем. Я пыталась ее остановить, но она просто запрыгнула на Джинни, и все.

«Сука, — думаю я, пунцовая от злости, когда поворачиваю обратно к загону. — Мерзкая, злобная сука. И свинья вдобавок».

Клянусь, что слышала, как разом в раздражении зацокали языками двадцать Синген-Андервудов, когда мы с лошадью потрусили за угол.

И тут внезапно затрубили рога, и Джинни прянула ушами.

Для нее достаточно. Она видит остальных охотников, скачущих за собаками по подъездной дорожке, и, о ужас, сразу берет с места в карьер. Я вцепляюсь в нее изо всех сил и кричу благим матом, чтоб она остановилась, а перед нами внезапно вылетают собаки, Джинни встает на дыбы, и я падаю с нее.

По-моему, я в порядке. Я ошарашена и оцарапана, но, кажется, ничего не сломала. Тим, Флоренс и предположительная мать Тима скачут к нам, но, к моему удивлению, толпятся вокруг Джинни, которая теперь безмятежно щиплет траву у обочины и совершенно меня игнорируют.

— Хромает, — говорит Флоренс, мрачно покачав головой. — Ох, милая, должно быть, это серьезно.

— Нет, я вроде в порядке, — говорю я, сама поднимаясь с гравия и отряхиваясь. Все трое так яростно глядят на меня, что мне на мгновение чуть не захотелось сломать ключицу, повредить ногу или уж, по крайней мере, так треснуться о землю, чтобы потерять сознание.

— Да не ты, — резко отвечает Флоренс. — Джинни.

— Вызови ветеринара, — рявкает мать наТима. — И убери эту мерзкую девку прочь из моего дома.

— Ты довольна? — спешиваясь, злобно спрашивает у меня Тим. — Джинни серьезно пострадала, она может даже захромать. Теперь никаких скачек на много месяцев, а может, вообще никогда.

— Тим, я так сожалею, я не нарочно, это был несчастный случай…

— По-моему, лучшее, что ты можешь сделать, — это уехать. Немедленно. Ты должна понимать, что твое присутствие в нашем доме более нежелательно.

В таких случаях вы сразу узнаете, кто ваши настоящие друзья. Я позвонила домой, и Кэролайн прибыла мне на выручку. Она одолжила автомобиль у своей матери, бросила все свои дела, и они с Джейми совершили трехчасовое путешествие по ухабам, чтобы забрать меня.

Кажется, я прорыдала всю дорогу домой.




ГЛАВА 27

МОЖЕТ БЫТЬ, ЭТИ ВЕЧЕРНИЕ КУРСЫ

НУЖНЫ МНЕ, КАК РЫБЕ ЗОНТИК


Так рассуждаю я, пока еду в ДУК на следующее занятие.

Может быть, я попросту впустую трачу время?

Я вхожу в аудиторию, и девочки устраивают мне овацию в благодарность за гостеприимство на прошлой неделе. Я улыбаюсь, машу всем рукой и занимаю свободное место в заднем ряду, неподалеку от Сары, симпатичной светловолосой стюардессы, к которой на званом ужине цеплялся тот противный парень.

Ира ведет занятие как обычно, обходя каждую и опрашивая деловым тоном: удалось ли встретиться с кем-нибудь интересным у меня в гостях? Со сколькими новыми холостяками смогла поговорить? Давали ли они свой телефон, а если нет, то почему?

На этот раз первой ученицей в классе становится Мэгз.

Она, сияя, рассказывает нам о своем многообещающем романе (ее слово, а не мое; я, кажется, употребила это слово на букву «р» всего пару раз за всю жизнь) с Дамьеном Дилени. Все сработало. Как она задавала ему множество вопросов (что, в общем, и положено делать: заставить мужчину говорить о себе, и он будет беседовать с вами весь вечер — так утверждает теория), как она выпила два бокала вина, чтобы расслабиться и не производить впечатления скованности, и наконец (момент замешательства), когда она обнаружила, что оба они живут в одном районе, она спросила его, не откажется ли он подвезти ее домой.

Стопроцентный успех. Они поцеловались, он взял у нее телефон и с тех пор звонит ей каждый день.

Единственный мужчина, который звонит мне каждый день, — это Джейми, и в половине случаев потому, что просит меня устроить его на работу.

— Он просто замечательный, — говорит Мэгз. — Он даже пригласил меня на чашку чая к своей матери.

— Я очень вами довольна, — говорит Ира, и Мэгз, сияя, краснеет до корней волос.

— Остальные в классе должны учиться у вас. Вы вышли за пределы своей личной матрицы, стали гораздо лучше выглядеть, для чего, видимо, вам пришлось основательно потрудиться, воспользовались своим шансом и получили результат. А теперь вы, кажется, нашли человека, который вас искренне любит. Отличная работа. Держите меня в курсе всех происшествий и не останавливайтесь на достигнутом. Дамы, поаплодируем Мэгз!

— Спасибо, — благодарит Мэгз, пока мы вежливо хлопаем ей. — Хотя, если бы не Эмилия, ничего бы не случилось.

— Мы дойдем до Эмилии, не сомневайтесь, — говорит Ира, переходя к Саре, моей соседке. Класс хихикает в предвкушении безумных историй, которые они услышат от меня. Ох, мама дорогая…

— Я принарядилась для вечера, — разочарованно отчитывается она. — Я даже сделала педикюр. И что получилось? Ничего. Я не хочу обвинять ни одного из мужчин, которых вы привели, но из тех, с кем мне удалось поговорить, мне не понравился никто и никто не проявил ко мне ни малейшего интереса. Кроме просьб о протекции на скидку на авиабилеты. Поэтому я сделала то, чем вовсе не горжусь.

— Что именно, милая? — заинтересованно спрашивает Ира.

— Я так зла на себя.

— Скажите нам. Мы здесь, чтобы помочь вам.

— Я вернулась домой в глубоком унынии — как всегда, когда стараешься и знаешь, что прекрасно выглядишь, а все равно никто не обращает внимания… в общем, у меня был приступ эс-эм-эс-мании.

— Извините, что?

— Я начала писать эс-эм-эс своему бывшему. Бывшему и давнопрошедшему. Самому бывшему из всех. Я знаю, знаю, что я полная идиотка…

Бедняжка Сара, думаю я, искренне переживая за нее — а кто бы ее не пожалел?

Роковой бокал, как я это называю. Кто знает, какой глоток вышибет вас из равновесия? И вот вы уже сидите дома в одиночестве, решив, что это удачная мысль — позвонить мужчине, которого вы считали любовью всей жизни, несмотря на то что он порвал с вами и даже не звонит, чтобы узнать, каково вам…

Вот так, однако…

— Милая, позвольте мне вас прервать, — мягко, но решительно говорит ей Ира. — Вам нужно задать себе один вопрос. У этого мужчины когда-нибудь случался приступ эс-эм-эс-мании, как вы выразились, когда он писал вам? Звонил ли он вам поздно вечером, когда был одинок и скучал по вам?

— Никогда, — шмыгает носом Сара. — Ни разу.

— И о чем это говорит? Дамы, вы всегда должны помнить мое правило для женщин. Пока вы все учитесь позиционировать себя на брачном рынке, вам не помешает некоторое количество доброго старого самообладания. Говоря проще, если мужчина вами заинтересовался, то позвонит, а если нет, то нет. Мужчины любят быть преследователями. Они любят чувствовать, что завоевали вас. Это значит, что вы должны поработать головой. Вы учитесь отбирать потенциальных женихов и отсеивать неподходящих, но без агрессивного преследования того, кого выбрали. Нет лучшего средства, чтобы его отпугнуть.

Пять рук немедленно взвиваются в воздух, и Иру засыпают градом вопросов о том, когда следует звонить. Как долго следует ждать, прежде чем сделать вывод, что мужчина не собирается звонить? И не устарели ли все эти правила «пусть он сам звонит, бегает, преследует» в двадцать первом веке?

Я опять погружаюсь в задумчивость и черчу каракули в блокноте, пока Ира ведет разъяснения и пытается пригладить все взъерошенные перья.

Никогда не догадаетесь, о чем я думаю.

Да.

Я в платье от Веры Вонг рядом с безликим женихом…

Конечно, все хорошо, и я сильно сочувствую Саре, но, честно говоря, я и сама не образцовая ученица, правда?

И похоже, что я ничему особенному не научилась на своих прошлых ошибках, верно? За исключением одного урока, что прошлое призвано повторяться до отвращения.

Ладно, перечислим в хронологическом порядке.

Номер 1: был лгуном и обманщиком в восемнадцать лет и до сих пор не изменился.

Урок: я не умею выбирать.

Номер 2: всегда был довольно эгоцентричен, а теперь признанный и законченный гей. Да, и еще он клеился к Джейми, но тот его отшил.

Урок: я так и не научилась выбирать, а процесс отбора у Джейми в сто раз лучше, чем у меня. (Справедливости ради следует сказать в мою защиту, что у него гораздо больше опыта общения с голубыми, чем у меня.)

Номер 3: тот, чье имя навсегда останется неизреченным. Да, строго говоря, он мой самый последний из бывших, но он опять влез в мою жизнь. И вдобавок в мой квартал.

Урок: за этого человека я собиралась замуж. Он сбежал от меня, утверждая, что не хочет связывать свою жизнь ни с кем, а не только со мной, а через полгода обручился с малолетней. Единственный урок, который я могу извлечь из этого, — интуиции у меня ноль.

Номер 4: полюбил Бога и стал монахом.

Урок: не быть к себе слишком строгой. Даже если бы я была святой Терезой Малый Цветок, то все равно бы вряд ли что-нибудь вышло.

Номер 5: с малолетства был ревнивым собственником и заставлял бояться себя, а теперь сидит в сумасшедшем доме.

Урок: да, выбираю я из рук вон, но иногда мне удается вовремя сбежать.

Номер 6: мой запасной вариант. То есть я лгу, я никогда не ходила к нему на свидания, но — тьфу-тьфу-тьфу — он до сих пор холост…

Урок: никаких уроков. У меня не было возможности все испортить. Пока что.

И слава богу. Мысль, что я снова увижу его, — единственное мое утешение.

Номер 7: Тим Синген-Андервуд…

— Эмилия! Не хотите ли к нам присоединиться? — слышу я голос Иры.

— О. хм-м… простите… я…

— Замечталась?

— Нет, я… — я беру листок со своими каракулями в доказательство, что не проспала все занятие.

— Я… вела расчеты.

— Расчеты? Прекрасно. Расскажите нам о бойфренде, с которым вы разговаривали на этой неделе.

Класс глядит на меня, ухмыляясь и мечтая повеселиться.

— Знаете, Ира, дело в том, что я ничего не предприняла, чтобы связаться с ним. И вы бы меня поняли, если бы все знали. Боюсь, что его семья спустит на меня свору овчарок.

— Это не может быть хуже того, о чем вы говорили на прошлой неделе. Расскажите. Мы все в одной лодке, у нас не должно быть друг от друга секретов.

Я рассказываю все в сокращенном виде.

И, как можно догадаться, все стонут от смеха.

— Вам нужно ставить комедии, — советует Сара, — у вас это получается само собой.

— Прямо как в фильме «Госфорд-парк», — хохочет кто-то впереди.

— Эмилия, в нашей учебе приходится нелегко, — резко говорит Ира. — Вы хотите нас развлечь или найти мужа? Вы следуете моей программе или нет?

«Ну, я же сижу здесь, не так ли?» — хочу выкрикнуть я в разочаровании, но вместо этого, как последняя трусиха, предпочитаю мычать и ахать.

Слава богу, что у меня есть запасной вариант, думаю я. Это чудесное, теплое, обнадеживающее чувство — сознание, что у тебя припрятан козырь в рукаве…

— Эмилия! Вы слушаете меня?

— Э-э… да.

— Вы должны связаться с вашим Синген-Андервудом, чтобы научиться на своих ошибках. Говорите, у вас с ним ничего не получилось, потому что у него совершенно иной социальный статус? Ну и как с этим можно справиться?

Я молча смотрю на нее.

— Как вы провели вечер? Я знаю, что вечеринка была именно у вас. Тем не менее, я надеюсь, что вы были не только хозяйкой.

— О, ужасно, — начинаю я, разогреваясь для еще одной милой истории. — Я определила себе потенциальную цель, другими словами, углядела одного эффектного молодого человека, который меня сильно заинтересовал, но как только я собралась завязать с ним разговор, прибыл мой начальник. И вечер очень мило прошел за беседой на производственные темы.

Я гляжу на аудиторию и вижу, как Мэгз тянет руку.

— Ира, можно мне прервать вас? — спрашивает она.

— Говорите.

— Его зовут Филип Берк, это я его привела. Он мой старый друг. Я должна официально заявить, что, по-моему, Эмилия ему нравится. И к тому же…

— Ну? — спрашивает Ира.

Мы с Мэгз глядим друг на друга, и внезапно я чувствую себя первоклашкой, на которую ябедничает отличница.

— Он сказал мне, что звонил Эмилии и приглашал на свидание, но она ему отказала.

— Мэгз! — кричу я. — Огромное тебе спасибо!

Мэгз скрещивает руки на груди, твердо решив сразиться со мной.

— Извини, Эмилия, но это для твоей же пользы. Ты помогла мне, и я хочу отплатить тебе той же монетой. Он хороший человек, — добавляет она для Иры, словно я собираюсь рассказывать классу, что он маньяк с топором.

— Это правда? — спрашивает меня Ира, глядя поверх очков, отчего я чувствую себя так, будто уменьшилась в росте. — Вы отвергли вполне достойного мужчину?

— Хм-м… понимаете, все не так просто, он мой начальник, и… ну-у-у…

Я опять гляжу на Мэгз.

— Ну что? — спрашивает Ира.

— С ним тяжело разговаривать, — тихо произношу я. — Иногда он ляпнет такое… что остается только подумать «ушам своим не верю». В нашей последней беседе он сравнил одиноких женщин старше тридцати с прожорливыми пираньями.

— Я знаю, — соглашается Мэгз. — В конце концов на это перестаешь обращать внимание.

— Ну что ж, мисс Эмилия, — торжественно объявляет мне Ира. — Ваше домашнее задание на следующую неделю четко определилось. Вам следует связаться с бойфрендом-аристократом и…

Класс уже хихикает.

— И разыскать следующего, но, самое главное, вы должны организовать свидание с мистером Филипом Верком. В противном случае можете не приходить на следующее занятие.

Мэгз вежливо но решительно выговаривает мне, пока мы спускаемся вниз, когда пытка наконец закончена.

— Одно свидание тебя не убьет, — говорит она. — Держу пари, что вы в конце концов отлично проведете время.

Я слишком разбита, чтобы отвечать.

Как, во имя всего святого, я вообще ухитрюсь это устроить?

И нормального-то человека ужасно самой приглашать на свидание, а уж Филипа Берка…

Я даже не смогу солгать и заявить классу, что он уехал, или эмигрировал, или уже встречается с кем-то еще, потому что Мэгз опять выведет меня на чистую воду. Однако, когда мы подходим поближе к мокрой, промозглой автостоянке, я вижу нечто, что дает мне необходимый толчок пониже спины.

На стоянке прямо перед нами в ожидании стоит автомобиль. Стекло опускается, и я вижу, что это Дамьен.

— Мэгз, дорогая! — зовет он. — Я так беспокоился за тебя из-за этого ужасного дождя. Я испугался, что ты вымокнешь и простудишься, поэтому приехал тебя забрать. А, здравствуй, Эмилия. Спасибо тебе за приятнейший вечер.

Мэгз машет мне рукой на прощанье, элегантно забирается на переднее сиденье и нежно целует его в щеку.

— Давай поужинаем с тобой в кафе, — слышу я голос Дамьена, перед тем как она захлопывает дверь. — Я хочу услышать все, что было с тобой за день.

И пробираясь к своей машине под проливным дождем, я принимаю решение.

Я сделаю для Иры это проклятое домашнее задание.

Я пойду на проклятое свидание с Филипом-маньяком.

Я свяжусь с Сим-Сим-Андервудом и сделаю все от меня зависящее насчет восьмого номера по списку.

Я останусь на курсах, хотя мне абсолютно нечем похвастаться.

Если Мэгз может найти себе вполне достойного человека, который терпеливо ждет ее после занятий, то знаете что?

Я тоже могу.




ГЛАВА 28

МЫ ЕЩЕ УВИДИМ НЕБО В ДЖИНСАХ


Правильно. Пора действовать. Со свежими силами и с энтузиазмом я принимаюсь за работу. Звоню в справочную службу и получаю номер Эштон-холла, графство Монаган.

— Соединить вас с этим номером? — спрашивает раздражающий механический голос.

— Да, пожалуйста, — бодро отвечаю я.

Какого черта.

Даже если Тим обосновался на Фолклендских островах и пасет там овец, кто-то из его семьи все равно должен жить в этих развалинах, и они помогут мне найти его. По крайней мере, я на это расчитываю.

Пока идет вызов и в трубке звучат длинные гудки, я вспоминаю, как боялась звонить своему первому бойфренду, изменщику Грегу Тэйлору, много недель назад. Мне забавно вспоминать, как я тогда нервничала, ведь сейчас я уже так поднаторела в этих делах, что, можно поклясться, мы с моими бывшими будто лучшие друзья на всю жизнь.

Неловкость удивительно быстро проходит, по-моему, когда отчаяние следует за тобой по пятам.

В следующий раз я приглашу их всех скопом на рождественский ужин.

— Алло, Эштон-холл, чем можем быть полезны?

Голос пожилой женщины… однако звучит знакомо.

— Здравствуйте. Э-э… это не… вы случайно не Шейла, домоправительница? — спрашиваю я.

Нет, не может быть. Шейла, наверно, давно уже ушла в отставку… разве нет?

— Да, это я. Простите, а кто говорит?

— Здравствуйте, Шейла, я узнала вас по голосу. Уверена, что вы меня не помните, меня зовуг Эмилия Локвуд, мы встречались с вами — о, да — давным-давно.

Я уже готова сказать: «Поверить не могу, что вы все еще работаете», но вовремя сдерживаюсь.

— Эмилия Локвуд? Конечно, я вас помню. Знаете, каждый раз, когда я вижу ваше имя в титрах «Кельтских тигров», то говорю: «Однажды я прибирала за ней блевотину».

— Хм-м… да, извините, пожалуйста. Я-то надеялась, что вы уже забыли об этом… э-э… происшествии.

— Вы хотите снять комнату? Вы поэтому позвонили?

Снять комнату? Я соображаю… неужели Сим-Сим-Андервуды, прошу прощения — Синген-Андервуды, зарабатывают на жизнь содержанием пансиона? Неужели им удается кого-то к себе заманить?

— Э-э… нет, я просто хотела узнать, не могу ли я поговорить с Тимом? Если он, конечно, до сих пор живет здесь.

— До сих пор живет здесь? — смеется она. — Конечно, он же здесь главный менеджер! Не вешайте трубку, я сейчас его вызову.

Главный менеджер, ага. Ну, может быть, за прошедшие годы они все-таки сделали капитальный ремонт в этом притоне, и теперь это пятизвездный отель и все голливудские звезды хотят отмечать здесь свои свадьбы…

Странно, однако, что у них нет ни коммутатора, ни нормального оператора на телефоне, ни музыки для ожидания…

Тут я слышу, как Шейла орет во весь голос:

— Тим!!! Иди сюда, болван! Тебе звонят! Это Эмилия Локвуд!

Все понятно. Там явно не пятизвездный отель.

Потом Шейла опять берет трубку.

— Скажите мне одно, — говорит она, — пока я здесь. Что будет с Глендой и Себастьяном в «Кельтских тиграх»? Я чуть не умерла, когда они разошлись. Это невероятно. Особенно после такой роскошной свадьбы. Скажу вам, какая молодец эта новенькая, мать Гленды! Как бишь ее зовут? Ах да, Сэди Смит. Вот это актриса! Скажите ей, что это ее великая роль. И как они, господи ты боже мой, учат столько слов? Видно, дар божий.

Тут я слышу голос Тима. Это несомненно он.

— Дай мне трубку, глупая ты женщина. Алло! Эмилия Локвуд? Это правда ты?

Тот же аристократический выговор, те же барские ленивые интонации, Тим собственной персоной.

— Привет, Тим, как поживаешь?

— Страшно рад тебя слышать, старушка. Потрясающее совпадение.

— То есть?

— Я вчера вечером смотрел одну документальную бодягу по телевизору про моих кузенов за озером, Вулси. Глазам не верил. Старик Вильям Вулси, изрыгающий проклятия перед камерой, с рассказом, что у него нет ни шиллинга на поддержание их старинной фамильной развалюхи.

— Да, я, по-моему, тоже видела эту передачу, — говорю я, хотя как это меня угораздило — сама не знаю. Она называлась «Мрачный мир ветхих Вулси», из серии документальных фильмов об аристократических семьях и их борьбе за сохранение фамильных особняков. Интересно, что Уильям Вулси и Тим — кузены… хотя, должна признаться, они похожи. Та же величественная царственная поступь, челюсть Габсбургов, излишне… то есть чересчур породистый вид…

Извините, это звучит ужасно, но по-другому не описать.

— Рад, что ты тоже смотрела, старушка, — продолжает Тим. — Знаешь, ты позвонила как раз вовремя.

— Что значит «вовремя»?

— Ну, после передачи я вдруг вспомнил, что ты важная персона на телевидении, тут я и сказал старушке Фло…

— Извини… ты имеешь в виду Флоренс? Ту самую Флоренс, которую я видела тогда давным-давно?

— Да, разумеется. Ты должна помнить Флоренс.

«Он женился на ней, — говорит мой внутренний голос. — Так должно было быть. Она бы ни за что не подпустила к нему никакую другую женщину, а если б это не удалось, то постаралась бы превратить ее жизнь в сущий ад».

— Да, я помню Флоренс.

Разве я могу забыть?

— Так вот, тут я ей и сказал: «Замечательная идея для передачи! Это именно то, что хочет посмотреть на досуге обычный налогоплательщик! Почему бы нам не пригласить сюда съемочную группу с телевидения и не снять фильм об Эштон-холле? Нам определенно не помешал бы гонорар, старушка. Крыша у нас, например, вот-вот рухнет». Потом я сказал: «А знаешь, кто может намекнуть нам, как это делается? Старый друг, Эмилия Локвуд, вот кто».

— Да, это определенно… э-э… интересная идея, Тим, но ты же знаешь, что я сейчас работаю в сериале, это явно не мой профиль.

— Но ты наверняка знаешь, кому можно подкинуть эту идею. Высокие рейтинги обеспечены. Я готов даже позволить снимать свою семью — как тебе этакая приманка?

«Семью, — думаю я. — Логично. У них с Флоренс, должно быть, куча детей…»

Ох, зараза, мне надо все выяснить. Иначе зачем мне этот идиотский телефонный разговор?

— И давно ты жен…

— Вот тебе еще одна заманчивая возможность, — обрывает он меня. — Ты же знаешь все эти жуткие шоу типа «Большой Брат»? Можно поставить здесь что-нибудь вроде «Большой Брат является к тебе призраком» — ну, ты понимаешь.

— Тим, я обязательно передам твои предложения, но, говорю же тебе, этим занимается другой отдел. Давай сменим тему: сколько детей у вас с Фло…

— О, а я думал, что у вас там все вместе, — говорит Тим, и я — клянусь! — слышу, как он звонко хлопает себя ладонью по лбу. — Но ты же можешь сделать особый выпуск «Кельтских тигров» на Хэллоуин и снимать его здесь, в Эштоне! Тут куча места для персонала, и я, понимаешь, всегда мечтал о такой лапочке, как Кара О'Киф. Я хорошо себе представляю, как можно за ней поухаживать, если она вдруг приедет… слушай, а она не замужем? Как ты думаешь, она на меня клюнет?

— Тим!!! Разве ты не женат? Что скажет Флоренс?

— Да ты что, нет. Смеешься, что ли? Ты вправду подумала, что мы со старушкой Фло поженились? Нет, вовсе нет. Я все еще холостяк. У меня была куча подружек, но ты же знаешь, как это бывает, никак не найдешь ту, что нужно. Они все приезжали сюда, знакомились с семьей, знакомились с Фло, а потом неизменно куда-то девались. Немногие из моих подружек могли пройти Флоренс-тест. Не понимаю почему.

Однако к концу дня случился драматический поворот к лучшему. Я только что вышла с утомительного сценарного совещания и заскочила в столовую за чашечкой капучино. Я уже расплачивалась, то и дело поглядывая через плечо, не появится ли Филип Берк (пока не видать… тьфу-тьфу-тьфу!!!), и тут Сьюзи, наша милая секретарша, звонит мне на мобильный:

— Ну как, Эмилия, ты уже расправилась со сценарным отделом?

— Да, только что закончила. Все нормально?

— О-о-о да-а-а, — говорит она, так растягивая «да-а-а», что в моей голове включается тревожный сигнал. — Так ты возвращаешься к нам в офис?

— Да, я только выпью кофейку. Кажется, я сегодня засижусь здесь до полуночи, так что надо взбодриться. Тебе что-нибудь принести из столовой?

— Нет, спасибо, — она почти поет в телефонную трубку. — Так ты сегодня планировала поработать допоздна?

— Да, мне нужно просмотреть смонтированный эпизод, который мы сняли на прошлой неделе. А почему ты спрашиваешь?

— Да так, ничего. Просто… ну, твои планы легко можно изменить, вот и все.

Я поднимаюсь по лестнице и осторожно открываю дверь в офис, ожидая обнаружить внутри Филипа Берка и не совсем представляя себе, как мне тогда быть. Но это вовсе не Филип.

Это единственный человек, который может а) вернуть улыбку на мое лицо и б) заставить меня возблагодарить небеса за то, что я сегодня утром вымыла голову и накрасилась.

Джек Китинг.

Мой личный запасной вариант.

— Ну, привет, красотка, — говорит он, такой же милый, как всегда, крутясь в кресле Сьюзи. Выглядит он на миллион долларов, в джинсах и обтягивающей футболке, демонстрирующей мускулатуру, которую он накачал, пока мы не виделись.

— Джек! — я бегом кидаюсь к нему, я так рада его видеть.

— Ну-ну-ну, дай-ка на тебя посмотреть, — восклицает он, вскакивая и кружа меня по комнате. — Боже, ты великолепна. Наверно, ты влюблена — так замечательно выглядишь. Кто он? Я его с землей сровняю. Ты думала, я буду стоять и смотреть, как другой мужчина может сделать тебя счастливой?

Он, конечно, шутит, но теперь половина офиса следит за спектаклем о счастливом воссоединении, гадая, наверно: «Кто этот роскошный мужчина, которого Эмилия до сих пор от нас прятала?»

На столе лежит букет красных роз, и Джек преподносит его мне театральным жестом, преклонив колено.

Еще один повод для офисных слухов. Я в шутку притворяюсь, что хочу стукнуть его цветами по голове, и все смеются.

— Ну, подруга, оставим их всех здесь посплетничать и пойдем поужинаем в городе, — говорит он, хватая меня за руку.

— Увидимся позже, — подмигивает он Сьюзи перед уходом. Она ухмыляется ему в ответ, мило хлопает глазками и одобрительно показывает мне два больших пальца, когда Джек отворачивается.

Именно такую реакцию Джек вызывает у всех женщин, с тех пор как ему исполнилось шесть.

Работа позабыта, «Кельтские тигры» отправлены куда подальше до утра, и я в полном восторге выплываю из офиса с розами и Джеком Китингом под руку.

Все-таки бывают на свете удачные дни.

Он повел меня в ультрамодный ресторан в историческом центре. «У Пепло» — такое навороченное место, где разве что анализ крови не требуют, чтобы принять заказ на столик. Невзирая на мои слабые протесты, что мы не заказывали место заранее, Джек все-таки настоял на своем. Он отправился прямым ходом к дежурному администратору, включил на полную мощность свое фирменное обаяние — и через десять минут мы уже сидели за лучшим столиком в зале.

Сам испанский король мог бы остаться стоять в баре, жалуясь папе Бенедикту, как долго приходится ждать столик, но только не Джек.

«Прекрасно», — думаю я, когда мы садимся и проглядываем меню.

Главное — не терять голову и не напиваться, а еще важнее — не упоминать мое позорное письмо.

Нет смысла постоянно оправдываться, когда я могу один раз извиниться и пойти дальше. Мелкими шажками. Сперва надо выяснить, холост ли он до сих пор.

Я выбираю блюда, опускаю меню и улыбаюсь ему в надежде, что сделала непроницаемое лицо.

Но Джек меня слишком хорошо знает.

— С тобой все в порядке? — спрашивает он.

— Разумеется. Почему ты спрашиваешь?

— Ты что-то болезненно скривилась. Тебе не надо выйти, а?

— Э-э, нет. Определенно нет.

Блин. Вот тебе и непроницаемое лицо.

— Ну, что ты скажешь, может, мы сразу перейдем к делу? — улыбается он. — Иначе получится так, будто у нас посреди комнаты стоит большой розовый слон, а мы пытаемся не обращать на него внимания. Почему бы нам сразу не определиться с имеющимся затруднением, а потом я снова вернусь к приятному времяпрепровождению со старым другом Эмилией. Ты как думаешь?

Я улыбаюсь ему с облегчением.

Хотя про себя думаю: «Почему он сказал „старым другом"? Плохой знак…»

Дальше следует то, чего я так боялась.

— Ну что ж, время брать быка за рога, — начинает Джек. — Я прочел твое послание с большим интересом. После того, как подобрал с пола челюсть, конечно.

Я, расстроенная, закрываю лицо руками, но все-таки ситуация хотя бы прояснилась.

— Не стоит ли мне выпить бренди, чтоб подготовиться к дальнейшему? — спрашиваю я наполовину в шутку, наполовину всерьез.

— Дело вот в чем, — говорит он, понижая голос так, что мне приходится наклониться к нему, чтобы все расслышать. — Я много думал о тебе. Я хочу сказать, о нашей дружбе. Ты меня знаешь, Эмилия, женщины приходят и уходят, а ты остаешься. Ты постоянная величина в моей жизни, и мне это нравится.

«Ладно, — думаю я, — дальше больше…»

— И, конечно, я помню наш договор. Вот мы оба здесь, нам уже под сорок, и оба мы одиноки. Так что…

— Так что?

Я делаю очень глубокий вдох и почти аналогичный по объему глоток вина. Я не преувеличиваю драматизм ситуации, но следующая его фраза может изменить всю мою дальнейшую жизнь.

А у Джека, кажется, железные нервы. К нам как раз подходит официантка (кстати, прехорошенькая) с винной картой, и он машинально начинает с ней заигрывать. Она поддается и отвечает на флирт, и мне становится ее жалко, потому что, думаю я, ты-то знаешь, чего он хочет, а сам он не знает.

Это его способ общаться с женщинами.

Он не может удержаться, это, наверно, заложено у него в генах.

Меня посещает мгновенное озарение…




Время: будущее, не столь отдаленное, надеюсь…

Место: родильный дом Сент-Холлес, Дублин.

Повод: я в родильной палате, готовлюсь родить первенца.




— Ну, миссис Китинг, — орет на меня акушерка, — постарайтесь. Одна хорошая потуга, и все будет позади.

— А-а-а-а-а!!! Я не могу! — кричу я во все горло. — Обезболивающее, еще обезболивающего!!!

— Можете вдохнуть успокаивающего еще раз, — говорит врач из-под зеленого покрывала, охраняющего мою стыдливость. — Но, боюсь, это ваш жребий. Вам уже хватит. Я не хочу, чтобы младенец появился на свет под кайфом.

— Проклятье!!! Есть тут в комнате кто-нибудь обладающий маткой, кто поймет меня и поможет? — злобно кричу я на него (главным образом потому, что он жутко похож на директора школы, в которой я училась, — а я его терпеть не могла).

— Сделайте мне спинномозговую анестезию! И — рычу я. — Мне все равно, пусть я рожу хоть Джимми Хендрикса! Мне нужен максимум болеутоляющего.

— Ребенок вышел, — говорит директор… то есть, я хотела сказать, врач. — Скорее зовите мужа.

Но Джек не суетится рядом со мной, вытирая мне пот со лба и успокаивая меня такими, например, словами: «Ну, ну, ну, милая, ты для меня все равно прекрасна», как полагается мужу…

Он стоит в углу и болтает с хорошенькой медсестричкой.

В моем воображении у нее карикатурно пышные формы и яркий макияж, она смеется над шуточками Джека и трясет грудями у него перед носом.

— Да, меня всегда очаровывала ваша форма, — говорит он, не обращая никакого внимания на мои стоны позади. — Очень, очень сексуально. Так откуда, говорите, вы родом? Из Типперери? Чудесный акцент, мне очень нравится. Когда кончается ваша смена?

— Я с юга Типперери, — она глупо хихикает. — Ну что, вы уже определились с заказом или дать вам с подружкой еще время?




Что?

Ах, да. Вернемся к реальности. А как жаль…

— Да, и, кстати, сегодня особенно хороша запеченная цесарка со шпинатовым пюре и в эстрагоновом сливочном соусе. Это потрясающее блюдо.

Официантка слегка облизывает губы и жеманно опускает глазки, словно хочет сказать Джеку: «Это вы — потрясающее блюдо».

— Большое спасибо, — говорит Джек и смотрит на нее прищурившись. — Ах да, к вашему сведению, — подмигивает он ей, — она мне не подружка.

Ну вот. Не так уж часто меня посещают озарения, но теперь…

Я не могу это сделать. Не могу. Я не могу выйти замуж за Джека Китинга, даже если бы он был по уши в меня влюблен, а это не так. Я не была бы с ним счастлива. Я знаю, что не смогла бы. Я нежно обожаю его и знаю, что и он меня обожает, но никто из нас не влюблен в другого, и есть вероятность, что мы просто разрушим нашу замечательную дружбу длиною в жизнь.

Наконец мы оба говорим в одно и то же время:

— Нам лучше остаться друзьями.

Потом мы хохочем во все горло и враз снова становимся старинными друзьями, Джеком и Эмилией, до заключения договора. Развлекаемся. Наслаждаемся обществом друг друга.

Несколько часов спустя, когда мы, пьяные, валимся в такси у ресторана, Джек внезапно затихает.

— Что такое? — спрашиваю я, заметив, как переменилось его настроение. — Ты волнуешься, что собрал за сегодня у девушек не так много телефонных номеров, да, Казанова?

— Нет, — отвечает он, прикидываясь серьезным. — У меня есть идея.

— Какая?

— Вот нам обоим под сорок, а мы все еще одиноки. Что скажешь, если мы заключим новый, пересмотренный договор? Если нам исполнится сорок пять и мы останемся одинокими, то поженимся, ты и я. Хороший план?

Я даже не берусь ему отвечать. Я просто притворяюсь, что хочу стукнуть его по голове подаренным букетом, и мы оба заливаемся истерическим пьяным хохотом.




ГЛАВА 29

РАЗРЫВ ОТНОШЕНИЙ:

ЛУЧШИЙ СПОСОБ ДВАДЦАТОГО ВЕКА


Вы можете думать иначе, но после долгих лет свиданий, расставаний, полетов на небеса и возвращения на твердую землю однажды наконец случилось немыслимое.

Джейми получил работу.

Настоящую работу в настоящем роскошном костюмном спектакле, инсценировке романа Джейн Остин «Гордость и предубеждение». Его взяли на роль мистера Коллинза, потешного священнослужителя, который сначала предлагает руку и сердце главной героине, Лиззи Беннет, а потом женится на ее лучшей подруге, Шарлотте Лукас.

Это спектакль в престижном дублинском театре «Гейт», открытие рождественского сезона первого декабря 1994 года.

Но сперва две истории о Джейми.

Во-первых, он решил, что его будет слишком нервировать, если все Очаровательные девушки усядутся в первом ряду на премьере, так что пригласил нас вместо этого на предварительный просмотр.

— И я постараюсь, чтобы вы мною гордились, — заявил он, — или, по крайней мере, поменьше стыдились.

— Ты замечательно сыграешь, — сказала я. — Я никогда не видела, чтобы ты так усердно работал.

— Стоп, во-первых, ты никогда не видела, чтобы я работал.

Во-вторых, что еще более важно, Джейми наконец-то официально «выходит в свет». Это после долгих недель, месяцев и лет, пока он таскал нас по гей-притонам и потом яростно отрицал, что тут могут быть скрытые мотивы.

— Нет, дорогие, — протестует он, — вы просто обязаны побывать на воскресной лотерее в пабе «Джордж». Особенно когда там распоряжается мисс Панти.

Но настает время, когда приходит неизбежное.

— Вы все будете глубоко поражены, когда узнаете… барабанный бой, драматическая пауза… да! я иду на свидание! — таким способом он донес до нас эту весть. — Я знаю, что это затертое клише — я вошел в шоу-бизнес и нашел любовь в собственной раздевалке, но… да! Добро пожаловать в театр!

Так что мы с Кэролайн послушно направились в «Гейт». Мы были без Рэйчел, которая теперь живет в Париже, хотя прислала самый большой букет цветов, какой я видела, вместе с бутылкой шампанского, чтобы отпраздновать успех Джейми и отметить начало, как мы все надеемся, его блистательной карьеры. Его имя на афишах, прекрасные рецензии, битвы агентов за право его представлять и новизна открытий во всех его спектаклях.

Но в жизни так не бывает, верно?

Он вышел в третьем явлении, когда все актеры танцуют кадриль на Незерфилдском балу, и у нас с Кэролайн перехватило дыхание, словно вступил невидимый струнный квартет и…

…о ужас!

Джейми, обутый в старинные туфли с пряжками и на высоких каблуках, к которым он еще не успел привыкнугь, собрался сделать изящный пируэт (вроде как Нуриев встречает Нижинского) и упал, потянув за собой еще двоих: Лидию Беннет и Кэролайн Бингли, своротив при этом рампу.

Он, конечно, попал в газеты, но вовсе не в раздел рецензий на спектакли.

«Неудачное падение актера. Джеймс Френч вчера вечером на дебюте в дублинском театре пострадал от падения на сцене, что привело к остановке всего спектакля. На открытии сезона его будет замещать дублер, пока мистер Френч будет на лечении в клинике с переломом лодыжки и двумя трещинами в ребрах».

И это приводит нас прямо к бойфренду номер восемь из моего почетного списка.

Или, как я его называю, мистер Вечный Труженик…

Я не жалуюсь, но все начиналось так романтично…




Время: занавес поднялся в восемь вечера, а через час мы уже в травматологическом отделении.

Место: клиника Сент-Винсент, Дублин.

Повод: мы с Кэролайн нервно переминаемся с ноги на ногу у столика возле кровати, на которой лежит Джейми; занавески внезапно раздвигаются, и в палату входит Джонни…




Да. Его зовут Джонни Аллен. Точнее, доктор Аллен.

Высокий, крепкий, рано лысеющий и недавно получивший должность младшего врача, он выглядит как молодая копия американского актера Келси Граммера, с добавлением зубастости от брата президента Кеннеди.

Он входит, полный энергии, и выглядит вовсе не так, будто проработал сто часов за одну неделю и не смыкает глаз на следующей.

Мы немедленно начинаем строить ему глазки.

— Ладно, Джейми, — бодро говорит он, — у меня есть и хорошие, и плохие новости. Что сначала?

— Вы хотите сказать, что новости могут быть добрыми? — ворчит Джейми, пока мы с Кэролайн стараемся его успокоить. — Единственный положительный исход может быть, если мой агент сейчас пройдет сквозь эти занавески и скажет, что либо «Гордость и предубеждение» пойдет с мистером Коллинзом на костылях, либо есть множество интересных предложений для актера в инвалидной коляске. Все роли, от которых отказался Дэниэл Дэй Льюис. — Джейми чуть не плачет от горького разочарования и острой боли.

— Нет, извините, я пришел не с этим, — произносит Джонни нерешительно, как всякий, кто не привык к истерикам Джейми. — Хорошая новость: я отпускаю вас домой. Плохая новость: нам придется наложить вам гипс по крайней мере на шесть недель. Боюсь, что вам не попасть на открытие сезона.

— Вы надо мной издеваетесь!!! Я уже целых три минуты молчу и не кричу: «Проклятье всей вселенной! Почему именно я?!» — продолжает вопить Джейми.

Кстати, Кэролайн с неизменной мудростью всегда говорит, что существуют пять разных категорий, на которые можно разделить возможности познакомиться с мужчиной. Мы их классифицировали, как классифицируют ураганы в США.

Категория 1. Знакомые и, беря шире, знакомые знакомых. Рассматривая эту группу, отметим, что на подходе 1995 год, а порадоваться нечему…

Категория 2. Работа. Я начала работать журналисткой в криминальной хронике «Айриш рекорд». Это чудесная работа, и я ее очень люблю, но есть и оборотная сторона. Единственные мужчины, с которыми я встречаюсь по работе, — это наркобароны, гангстеры и криминальные короли. Явно не те, кого можно назвать подходящими кандидатами в мужья…

Категория 3. Тусовка. Клубы, бары, что угодно, я все обегала, и вот я здесь, двадцати шести лет от роду и до сих пор без подходящего кавалера. Кэролайн сейчас помолвлена и носит кольцо с камнем большего размера, чем знаменитый синий алмаз «Хоуп», приносящий несчастье своим владельцам, и хотя я больше всех за нее рада, но все-таки хочу, чтобы настала и моя очередь.

Да, я хочу сделать успешную карьеру.

Да, я хочу работать на телевидении, это мечта всей моей жизни.

Но сначала я хотела бы выйти замуж, вот и все…

Категория 4. Увлечения и хобби. Я регулярно хожу в театр и в кино, но… порадоваться нечему. Я знаю, что дело в количестве и что приходится обязательно посещать все, на что пригласят, но я так и делаю, честное слово.

К тому же я не могу заниматься активным поиском мужчин, если иду тусоваться всю ночь с друзьями… Главным образом потому, что все говорят в один голос, что это вернейший способ кого-нибудь встретить. В смысле, не гоняясь специально.

Категория 5. Кто попадется.

Поясняю. Когда Кэролайн впервые стала обсуждать это со мной, я предположила, что она имеет в виду ситуацию, когда, чтобы познакомиться, ставишь на дороге капкан, но нет. Эта категория включает в себя те редкие и исключительные случаи, когда встречаешь кого-либо неожиданно, случайно, незапланированно.

Она встречается со мной взглядом и одними губами произносит: «Пятая категория». Намек понят.

Я резко перехожу на режим кокетничанья.

— Простите нас за это, доктор, — говорю я, глядя ему прямо в небесно-голубые глаза, — все потому, что у Джейми это была блестящая возможность для карьеры. А сами вы ходите в театр? Сегодняшний спектакль был очень интересным, все десять минут, которые мы видели. Не хотите ли вы пойти с нами, когда мы вернемся за…

— О-о-о! — стонет лежащий Джейми. — Ох уж эти причуды гетеросексуалов! Слава богу, я сошел с этой сцены. Слушайте, доктор, как вас там звать, вот она — не замужем. И не так уж плохо выглядит. По ее бессмысленной болтовне я догадываюсь, что она не прочь встретиться с вами вне стен этого оздоровительного мучилища. Вас это хоть сколько-нибудь заинтересовало?

Я свирепо смотрю на Джейми.

— Напомни мне, какая нога у тебя болит, — мрачно произношу я, — я стукну по ней сумочкой.

— Извини, я просто хотел сэкономить время вам обоим.

— Все, хватит, Джейми, — вмешивается Кэролайн, — не вымещай все на Эмилии просто потому, что она цела и невредима.

Однако доктор Джонни не собирается вгонять меня в краску.

— Звучит заманчиво. Мне было бы приятно с вами встретиться, — просто отвечает он.

— Прекрасно. Только не ходите смотреть «Гордость и предубеждение», вот и все, — предостерегает нас Джейми. — Если вы цените мою дружбу, то будете избегать театров, пока я не поправлюсь.

— А как насчет кино? — тактично предлагает Кэролайн, спасибо ей за это.

— Было бы неплохо, — говорит Джонни. — Последний фильм, который я видел, снимался колоноскопом — аппаратом для исследования кишечника.

Так все и началось…




Время: быстрый скачок на шесть месяцев вперед, июнь 1995 года.

Место: одноквартирный домик, который я все еще снимаю вместе с Кэролайн и Джейми. То есть пока Кэролайн не вышла замуж.

Повод: Рэйчел вернулась домой из Парижа на уик-энд, где живет теперь с Кристианом, и мы с ней весь вечер беседуем о том, как живем. Кэролайн в гостях у родителей Майка, Джейми на свидании, и я впервые безраздельно завладеваю Рэйчел. Распив бутылку вина, я выбалтываю всю печальную повесть обо мне и докторе Джонни…

Десять часов вечера.




— Ну вот, пока нам не помешали остальные, скажи мне честно, — спрашивает Рэйчел, закуривая сигарету и сделав глубокую затяжку, — когда он последний раз звонил?

— Дай посчитать, — говорю я, наполняя бокалы. — Сегодня пятница, так что… э-э… наверно, это было… почти три недели назад.

— И никаких ссор? Никакой другой женщины? Без предупреждения? И без причины?

— Нет! Это и возбуждает во мне азарт преследователя. Все шло замечательно. Он прекрасно ко мне относился, водил по всяким приятным заведениям, я ладила со всеми его друзьями, он подружился с Кэролайн и Джейми. А три недели назад повел меня смотреть «Храброе сердце», проводил домой, остался переночевать, утром ушел на работу, обещал позвонить, и все… ни звука.

— Самая большая ложь в мире: «Я тебе позвоню».

— Нет, самая большая ложь в мире — это: «Ты же знаешь, что я тебя люблю».

— Все равно. Он скотина. Если бы Кристиан бросил меня и не дал себе труда объявить об этом в лицо, то, клянусь на его будущей могиле, я бы его кастрировала.

Тут она видит выражение боли на моем лице:

— Извини, милая. Хочешь, я его в порошок сотру? Только кивни, если захочешь. Я в твоем распоряжении.

— Может быть, не все так плохо, — говорю я. — Я звонила недавно ему в клинику, и старшая медсестра сказала, что он сейчас должен быть на ночном дежурстве. Она сказала, что оставила ему записку и что он перезвонит, как только освободится.

Рэйчел поднимает элегантно выщипанную бровь. Клянусь, она делает это даже лучше, чем Роджер Мур в роли Джеймса Бонда. Ей даже не нужно ничего говорить, все понятно и без слов.

— Да, знаю я, знаю, — говорю я, — мне не следовало звонить ему на работу, но, боже мой, Рэйчел, все это сводит меня с ума! Я оставила уже пять сообщений на его домашнем телефоне, и он ни на одно не ответил. Он бросил меня — или как? Это все, что я хочу знать. Я могу вынести разрыв, меня бросали и раньше. Что меня угнетает — это полная неизвестность.

Рэйчел молчит.

— Я знаю, о чем ты думаешь, но мне просто нужно было дать ему последний шанс. Если он не перезвонит сегодня, тогда все понятно. Все кончено.

* * *


Полночь.

Мы распиваем вторую бутылку, а звонка все нет.

Телефон лежит на столе перед нами и звонить не собирается.

— Что бы ты предпочла, — спрашивает Рэйчел, несколько невнятно выговаривая слова, — искусственную киберногу или киберруку? Просто скажи, что выбираешь.

— Джейми предпочел бы киберногу, — говорю я. — Хорошо бы их поскорее изобрели.

— Ну да, он же у нас Рыцарь Хромающего Образа, верно?

— Нет-нет, он просто любит лечиться. Каждый раз, проходя курс физиотерапии, он превращается в жуткого ипохондрика. Его не оттащишь от докторов, целителей, травников, акупунктурщиков и всего такого прочего. Он говорит, что это здорово — иметь возможность говорить о себе на приеме у врача в течение часа без перерыва. Он разбудил меня однажды ночью, потому что у него закололо в груди и он подумал, что это сердечный приступ, но оказалось, что это крошки от печенья, которое он ел перед сном.

Рэйчел чуть не подавилась вином, она так хохочет и кашляет, что мне пришлось постучать ее по спине.

— Вино чуть не пошло носом. Извини.

— Все нормально?

— Да. Я просто так по всему этому соскучилась. Общая кухня, шуточки и разговоры о мужиках ночи напролет. Никогда бы не подумала, что могу такое сказать, но я скучаю по Дублину.

— И Дублин скучает по тебе.

— Все изменилось, — говорит она, внезапно посерьезнев. — Кэролайн выходит замуж, я живу в Париже…

— Некоторые вещи не меняются. Я до сих пор не замужем. Есть кое-что, на что ты всегда можешь положиться. Так было и, наверное, так будет всегда.

А телефон все не звонит…




Два часа ночи.

Теперь я ударяюсь в слезы.

— Он не мог не получить шесть сообщений подряд, — плачу я пьяными слезами.

— Ну, милая, если позволишь тряхнуть стариной, я скажу: какой придурок, надеюсь, что он сдохнет без покаяния.

— А может быть, он сегодня очень-очень занят и у него нет времени позвонить… пока.

Рэйчел опять проделывает свой фокус с бровью и закуривает еще одну сигарету.

— Я знаю, ты права, — уныло говорю я. — Я бы больше его уважала, если бы он просто послал меня на фиг.




Четыре часа.

Рэйчел уснула, свернувшись на диване изящным клубком, как персидская кошка…

А звонка все нет. Но я еще не сплю.

И продолжаю ждать, ждать, ждать…

* * *


Ладно, хватит. Возвращаемся в настоящее.

После работы я прихожу домой, скидываю туфли и сразу приступаю к делу.

Однако найти Вечного Труженика оказывается проще простого. Я этого еще не говорила, но за те десять лет, что мы не виделись, он стал знаменитостью. Теперь он ведущий кардиолог и постоянно печатается в газетах с советами типа: «Почему диета Аткинса не оставляет без работы коронарных хирургов» или «Сорок минут сердечно-сосудистого напряжения плюс полбокала красного вина в день — и вы никогда не окажетесь под моим ножом».

Лучше всего то, что он до сих пор работает в клинике Сент-Винсент. Это делает мою работу проще пареной репы.

Я храбро беру телефонную трубку и прошу соединить с его приемной. Трубку берет секретарша.

— Офис доктора Аллена, на что жалуетесь?

Я прошу соединить меня с Джонни, заранее уверенная, что мне скажут, что его нет.

И оказываюсь права.

— Он сейчас в операционной, но я ожидаю его возвращения примерно через час. Попросить его перезвонить?

— Да, спасибо, — говорю я, пытаясь изменить тон голоса так, чтобы было не похоже, что я жду обсуждения рентгенограммы. Я объясняю, что это звонок по личному делу, оставляю номер своего телефона и сообщаю, что буду на телефоне весь вечер.

Уф-ф… Если не считать свидания с Филипом Берком, которое отложим на следующий раз, домашнее задание выполнено.

Я собираюсь налить себе бокальчик сансерре, и тут раздается звонок в дверь.

— Кто там? — осторожно спрашиваю я, на случай, если это тот, чье имя навсегда останется неизреченным.

Но, слава богу, это Рэйчел.

— Я собиралась домой и подумала заскочить к тебе. Кажется, я слышала приятный хлопок откупориваемой бутылки?

Прекрасно, устроим пирушку, думаю я, впуская ее в квартиру.

Через час мы обе растянулись на диване, а перед нами лежит пустая коробка от пиццы и стоит полупустая бутылка вина.

— Как здорово поговорить с единственной Очаровательной девушкой, которая не старается смешать меня с грязью из-за Долдрна Гордона, — говорит она, закуривая сигарету. — Это самое неосмотрительное ночное приключение века. Клянусь, если Джейми посмеет еще хоть раз затронуть эту тему, двадцать лет дружбы обратятся в ничто. Начнется кровопролитие. Мне и так приходится туго, потому что скотина Долдон теперь стал ходить за мной по пятам. Если так пойдет и дальше, мне придется сменить номер мобильного телефона.

— Мы все строим из себя идиотов во имя любви, — говорю я. Потом напоминаю ей о Вечном Труженике, и она заливается смехом.

— Поверить нельзя, какой я была надоедливой и приставучей, — фыркаю я. — Ждала звонка от парня, который явно был ко мне равнодушен! Не знаю, что именно любил доктор Джонни, но явно не меня.

— Да уж, — смеется она. — В те дни нам не хватало хитрости.

— Или гордости.

— О, да.

— Который сейчас час?

— Половина восьмого. Когда ты звонила в клинику?

— В седьмом часу.

Мы переглядываемся.

— Он, наверное, действительно занят. Ты же знаешь, как работают хирурги, — говорит она. — Я уверена, что он перезвонит в течение часа.

— Да, конечно.

Но он не звонит.

Одиннадцать часов, а звонка все нет.

Полночь…

— Он, наверно, устал после операции и сразу отправился домой, — убеждаю я себя. — Наверно, он перезвонит завтра.

— Конечно, конечно, — зевает Рэйчел, — держи меня в курсе, ладно?

Но он так и не позвонил.

Ни на следующий день, ни через день, и у меня кончились для него оправдания. Кажется, способы разрыва в двадцать первом веке не отличаются от способов предыдущего.

Ничего не изменилось…




ГЛАВА 30

ПРИЛИВ КРОВИ К ГОЛОВЕ


Все идет своим чередом. Я успешно справляюсь с домашним заданием на эту неделю и, если повезет, потесню Мэгз с ее высокого пьедестала образцовой ученицы.

Да, мистер Вечный Труженик так мне и не отзвонился, но это же не моя вина, правда?

Главное, что я позвонила.

И Тим Сим-Сим-Андервуд разговаривал со мной только насчет съемок фильма о его доме, но это тоже не моя вина, правда?

Однако мне остается взять еще одно препятствие, прежде чем я осмелюсь переступить порог аудитории на курсах Иры Вандергельдер.

Филип Берк.

Следующие несколько рабочих дней я буквально выискиваю его взглядом в столовой, на парковке, в лифте или просто в коридоре, но безуспешно.

Я уже мысленно отрепетировала речь, которую произнесу.

Конечно, это не монолог Гамлета, принца Датского, но лучшее, на что я способна. Принимая во внимание, что я в него не влюблена и делаю это только потому, что так надо.

— А, привет, Филип, сколько лет, сколько зим! — Это следует произнести в беспечной, небрежной манере. — У вас не найдется на днях свободная минутка? Мы могли бы вместе выпить и поболтать.

Может, вам так не кажется, но эти фразы прошли несколько этапов обкатки, прежде чем родился окончательный вариант.

Ну да ладно. Как говорит моя матушка, о да, высший класс.

Но к концу недели судьба распорядилась так, как мне и в голову не приходило…

Я врываюсь в постановочный отдел, чтобы цапнуть пачку сценариев, которые мне нужны для совещания с редактором, и тут меня на бегу останавливает Сьюзи, белая как мел.

— Ой, Эмилия, а я тебя ищу. Звонил Филип Берк и велел тебе все бросить и немедленно подняться к нему в кабинет. Это очень срочно.

— Что?

— Он так сказал.

Девушка затравленно смотрит на меня, как кролик под лучами фар, и я ее нисколько не виню. В этот кабинет вызывают только по двум поводам.

Или нанять, или уволить.

Я намеренно сохраняю спокойствие перед Сьюзи, которая, наверное, решила, что «Кельтских тигров» зарубят на корню и что она к концу недели останется без работы. Ведь Филипу не просто так дали прозвище «Палач».

— Хорошо. Тогда мне лучше идти, — сухо говорю я.

— Ну что же это такое, Эмилия, я не могу потерять работу! Я только что взяла ипотечный кредит! И завела кота!

— Тихо, тихо, успокойся. Сначала посмотрим, что он мне скажет, ладно? И будем исходить из этого. Хорошо?

Я дарю ей широкую, доброжелательную, подбадривающую улыбку, выхожу из офиса, сажусь в лифт и… наступает паника… я вся дрожу, и сердце колотится как бешеное.

Слава богу, у меня всегда при себе успокоительные капли. Я даже не пытаюсь отмерить дозу, а просто откупориваю флакончик и выпиваю все залпом.

Итак, я могу представить себе две причины, по которым он так срочно меня вызывает.

Причина первая. Он сворачивает «Кельтских тигров».

После всего, что проделано. После переделки сериала на корню. Я не хвастаюсь, но наши рейтинги выросли на 150 %, с тех пор как я пришла в команду, и теперь мы привлекаем восемьсот тысяч зрителей.

Спонсоры дрожат, а рекламодатели строятся в очередь. Да, конечно, я знаю, что мы еще не достигли цифры в один миллион, которую мне поставили целью, но полугодовой срок еще не закончился. Мы уверенно продвигаемся. В этом все дело, и если он перекроет нам кислород…

А вторая причина меня ужасает.

Он хочет расправиться не с «Кельтскими тиграми», а со мной. Он меня уволит. Я еще не добилась успеха, он не удовлетворен моими действиями и поэтому он меня увольняет.

Мой мозг работает с удвоенной скоростью, и к моменту выхода из лифта я проигрываю в своей голове сценарий. Я — подсудимая, и судья говорит мне: «Итак, мисс Локвуд. Вы истец по делу, возбужденному против главы телеканала на основании незаконного увольнения, и все, что вы можете сказать в свою защиту: вы думали, что это ваши личные разборки? Потому что он пригласил вас на свидание, а вы отказались? Вы действительно думаете, что этот человек способен на такие гадости? Вы и вправду верите, что могли подвигнугь отвергнутого ухажера на такой способ мщения? Вы думаете, что вы так хороши собой — или что?»

Я вхожу, накручивая себя, но он на меня даже не смотрит. Идет дневной выпуск новостей, и он пялится на плоский экран над столом.

— Эмилия, вы здесь, — говорит он, — вам нужно…

Я не даю ему закончить фразу.

— Филип, я должна сказать, что мы проделали над сериалом огромную работу, и закрывать его сейчас или разрывать мой контракт было бы величайшим… ну-у-у… Да вы с ума сошли! Вы рехнулись!

Он смотрит на меня так, словно я сандвич, оставшийся после пикника.

— Так вот почему, вы думаете, я вас вызвал? Чтобы уволить?

— А что, нет?

Вот блин. Это значит, что сериал выбрасывают на свалку…

— Нет, вас не увольняют.

— А что будет с «Кельтскими тиграми»?

— А что с ними такое?

— Вы не собираетесь их закрывать?

— С чего бы это?

— Потому что…

Тут я удерживаюсь, чтобы не сказать: «Потому что вы всегда так делаете. Вы этим прославились. Даже уличные собаки, которые бродят возле нашей столовой, знают, что ваше прозвище — Палач».

— Эмилия, я просил вас прийти, чтобы вы посмотрели сейчас передачу новостей.

— Новостей?

— Да.

— Чтобы я посмотрела их сейчас?

— Да. Пожалуйста, не повторяйте за мной все, что я говорю. Вы напоминаете мне актера Джеффри Раша в роли душевнобольного пианиста в фильме «Блеск».

Это очередная берк-филиппика, но я пропускаю ее мимо ушей, потому что, во-первых, испытываю безмерное облегчение, что все обошлось, и, во-вторых, мне ужасно любопытно, что там такое.

И долго ждать не приходится.

Начинается дневной выпуск новостей, звучит бравурная музыка, и диктор читает заголовки сегодняшних новостей.

На Севере продолжаются мирные переговоры…

Ограбление почты на юге Дублина…

В Лимерике открываются ежегодные соревнования по пинкам под коленки…

Обезьянка в зоопарке родила двойню…

— Обычная текучка, — говорю я, вспоминая былое время в отделе новостей.

Филип раздраженно машет рукой, чтобы я заткнулась.

И тут начинается.

— И, переходя к новостям культуры, отметим, что флагманский сериал «Кельтские тигры» был номинирован в категории лучшей развлекательной передачи на престижной ежегодной церемонии вручения наград в сфере телевидения, которая состоится на следующей неделе. Продюсер сериала Эмилия Локвуд, которой сериал обязан столь молниеносным взлетом популярности, также номинирована в категории «Лучший продюсер». Церемония вручения будет демонстрироваться в прямом эфире из отеля «Четыре времени года» в Дублине.

Филип выключает новости и поворачивается ко мне:

— Ну, что вы об этом думаете?

Я ошарашена, потрясена, смущена, взволнована и сбита с толку… короче, что ни назови, я чувствую все сразу.

— Эмилия? Хотите присесть? С вами все в порядке?

— Это не розыгрыш? — вырывается у меня. — Меня не снимают скрытой камерой?

— Нет. Я выдвинул вашу кандидатуру несколько недель назад.

— А-а.

Не знаю, чем я больше потрясена. Тем, что он это сделал, или тем, что меня не уволили.

— Черт побери, возьмите себя в руки и хоть поблагодарите меня.

— Ох, простите, спасибо. Я просто… ну-у-у, поверить не могу.

— Вы это заслужили. Вы потрясающий продюсер. Не останавливайтесь на достигнутом, и через несколько лет сможете подняться до моей должности.

— У меня нет слов. Это невероятно.

— Да, вы уже это говорили.

— Спасибо вам огромное… это… Господи боже мой!..

— Всегда пожалуйста. И закончим с этим, хорошо?

— Э-э… да, хорошо.

— Прекрасно, теперь вам лучше вернуться туда, откуда вы пришли, и дальше тратить деньги спонсоров.

Вот еще одна, теперь уже прощальная берк-филиппика, и это замечательно, потому что я страшно хочу смыться отсюда побыстрее.

Мне нужно пройтись и успокоиться.

Мне нужно присесть.

Мне нужна рюмка бренди.

Блин!

Мне нужно пригласить его на свидание.

— Э-э… Филип?..

— А?

Словно я уже вышла из кабинета. Он с головой зарылся в какие-то скучного вида финансовые отчеты и даже не смотрит на меня.

«Отлично, — сурово говорю я себе. — Вообрази себе безликого жениха и — вперед». Что такого плохого может случиться? Единственное, что я могу сказать хорошего о Филипе, — это что он такой же сумасшедший, как и я, ведь даже если и скажет «нет», весьма вероятно, что он начисто позабудет это через три минуты…

Глубокий вдох.

— Я считаю, что… я не считаю, что… ну-у-у, это потому…

Теперь он на меня смотрит:

— Лучше начните с конца.

Безликий жених, Вера Вонг, безликий жених, Вера Вонг…

Вперед, к цели.

— Не хотите ли пойти со мной на вручение? Ничего страшного, если вы не пойдете, я все пойму, я просто подумала, ну-у-у… прежде всего, вы же там всех знаете, правда? И… на церемонии ведь будет шоу, да? Уверена, там будет очень весело. Не мне, конечно, я, наверно, проведу большую часть вечера в уборной со страху… я понимаю, что я не самая веселая спутница, какую вы могли бы себе выбрать… в сущности, мне только что пришло в голову, вы могли бы появиться там с кем угодно… я хочу сказать, с другой дамой, так что, пожалуйста, просто отнеситесь к моим словам как к бессвязному лепету женщины, которую только что номинировали на премию…

— Да, почему нет? — он пожимает плечами.

— Простите?

— Я пойду с вами на вручение. Что угодно, лишь бы вы замолчали.

— А-а. Да. Тогда ладно. Э-э… я хотела сказать, спасибо.

— И что, вы не возьмете с собой того южноафриканца, который вломился к вам под конец вечеринки?

— Определенно не возьму.

— Хорошо. Тогда договорились.

Я в потрясении покидаю его кабинет.

И никак не могу решить, что всего поразительнее. То, что мне присудили грандиозную премию, или то, что я пригласила Филипа. И он согласился. И, учитывая его странности, все прошло изумительно легко.

Все не так уж плохо…

Кто знает? Может, это окажется забавным…

К тому времени как я спускаюсь вниз, новость распространяется повсюду. Кажется, что все в отделе либо смотрели новости, либо оповещены о них каким-то таинственным способом наподобие африканских барабанов. Сьюзи бросается мне на шею и выкрикивает поздравления, а потом предлагает, спасибо ей, одолжить мне свое вечернее плаиъе от Кэтрин Уолкер. Весь отдел устраивает мне неожиданную овацию, и у меня слезы наворачиваются на глаза.

— Молодец, девочка, никто не заслуживает этого больше тебя! — говорит Дэйв Брютон, заключая меня в свои прославленные медвежьи объятия.

Все встают в поразительном единодушии.

— Спасибо вам всем, — чуть не плача, говорю я, все еще переживая облегчение, что никто из нас не уволен. — Вы все славно потрудились. Я горжусь тем, что работаю в такой замечательной команде. Я знаю, это звучит сентиментально, но так оно и есть.

Они снова хлопают, и кто-то позади выкрикивает:

— Слушай, Эмилия! В бюджете отдела есть пункт «На шампанское»?

— Разумеется, есть! — отвечаю я, и все смеются. — Я сейчас позвоню на «горячую линию» винного магазина «Берри Бразерс энд Радд» и сразу вернусь. Время звенеть пластиковыми стаканчиками!

Под общий смех я ухожу в зал для совещаний и валюсь в кресло, все еще дрожа.

Лучший продюсер.

О господи.

Даже в самых разнузданных мечтах, а я мечтатель со стажем, не представляла ничего подобного. Звонит телефон. Рэйчел. По голосу похоже, что она потрясена еще больше меня.

— Душечка, я никогда в жизни так не радовалась! Кэролайн только что мне позвонила и рассказала, что было в новостях. Боже праведный… это невероятно! Ты-то понимаешь, что пора побеспокоиться о платье?

— Рэйчел, я на седьмом небе. И это еще далеко не все. Тебе же не говорили в новостях, что я попросила Филиппа…

Телефон бибикает, потому что приходит еще один вызов.

— Подождешь пока на линии? Мне еще кто-то звонит.

— Конечно, девушка в номинации «Лучший продюсер», — соглашается Рэйчел. — Но пока ты не переключилась, я скажу, что приняла одно важное решение. Я собираюсь быть твоим персональным стилистом для церемонии, так что все заботы о гардеробе оставь мне. И никаких возражений. Серебро; не знаю почему, но я так и вижу тебя в длинном серебристом платье, расшитом стразами, со сложной укладкой — супер! Ты будешь великолепна! Немедленно мне перезвони!

— Алло! — Я переключаюсь на второй звонок.

Это Кэролайн. Судя по голосу, она тоже на седьмом небе.

— Я чуть не умерла; я чуть в обморок не упала, когда увидела новости!!! Эмилия!!! Тебе дадут премию!!! Я сейчас всех обзвоню и всем похвастаюсь. Ох, мамочки мои, я задыхаюсь. Не припомню ничего более захватывающего… ой, я отключаюсь, милая, мне звонит Майк. Я его уже обрадовала, и Рэйчел с Джейми тоже… Перезвоню тебе через две минуты!!!

Как только она дает отбой, телефон звонит опять.

Джейми.

Сразу к делу, как всегда.

— Я хочу поблагодарить всех членов Академии за эту потрясающую награду, а еще я хочу поблагодарить за себя моих родителей, моего агента, моего рекламиста, моего проктолога, травника и психиатра. И еще я хочу поблагодарить своего бойфренда, ой, погодите, кажется, у меня его нет. Я люблю вас всех и знаю одно: вы меня любите! Вы меня искренне любите!

— Джейми! По-моему, ты зря передразниваешь Салли Филд. Это же не вручение «Оскара».

— Ты хоть понимаешь, что пережила мои фантазии? С тех пор как я стал актером, я каждое утро перед зеркалом в ванной репетирую свою торжественную речь при награждении. Все благодаря креативному мышлению, детка. Конечно, это случилось с тобой, а не со мной, но знаешь что? Может, я стану следующим!

— Я просто в шоке. Я думала, что Филип или разгонит сериал, или уволит меня.

— Чудесно, милая, у меня есть план. Я составлю твою праздничную речь на случай, если ты победишь. Она будет полна кипучего красноречия. Вспомни Уинстона Черчилля. И без всякой дополнительной оплаты обучу тебя нескольким выражениям лица на случай, если ты не выиграешь.

— Выражениям лица?

— Это жизненно необходимо. Ты должна выглядеть полной достоинства и великодушия в поражении, но в то же самое время искренне радоваться за ту суку, которая выиграла. Потом, конечно, если победишь, ты должна подготовить несколько заявлений для прессы — ну, вроде того, как Эмма Томпсон сказала, что собирается держать «Оскара» в своем подвальном туалете. В газетах любят такие вещи.

— У меня нет туалета в подвале.

— И еще нам надо поработать над твоей ступенчатой техникой.

— Над чем?

— Подумай: ты будешь на высоких каблуках, и тебе придется преодолевать ступеньки, сначала вверх, потом вниз, да еще со шлейфом. Нужны долгие часы тренировок, чтобы этим овладеть.

— Джейми, я умею ходить по лестнице. Я просто морально не готова к вознесению.

Но Джейми понесло.

— Садиться в лимузин и выходить из него — тоже немаловажное умение, если не хочешь, чтобы фото твоих трусиков фигурировали в желтой прессе. Потом мы должны обсудить твой макияж…

«Боже мой», — думаю я, пока он разглагольствует дальше. Я даже не заикнулась ему, что приведу Филипа Берка.

Во что я ввязалась?!




ГЛАВА 31

ОГЛЯНИСЬ В УСТАЛОСТИ


Если я решила, что возьму на этой неделе призовой кубок, то сильно ошиблась.

Лучшей ученицей становится очаровательная женщина по имени Амели, которую я помню по вечеринке, но с тех пор не видела. Оказывается, представьте себе, она вернулась к одному из своих бойфрендов, устроила примирение с ним на выходных в Тоскане и вернулась… помолвленной.

Вот что можно назвать хорошим результатом.

— Трудно выразить вам, Ира, всю мою благодарность. Это все ваша заслуга. Встречи с тремя моими первыми бойфрендами помогли мне осознать, в чем я постоянно ошибалась. Все трое сказали, что я производила впечатление довольно… э-э… скованной и эмоционально холодной.

— Вы получили жесткую ответную реакцию, — говорит Ира. — Прекрасно, что вы извлекли из нее урок и обратили в свою пользу, как и следует любому хорошему специалисту по маркетингу.

— Ну, вы понимаете, к тому времени я дошла до Ника, моего жениха, — она не может сдержать торжествующей улыбки и машет перед нами окольцованной рукой. Второй раз. — Я поняла, что изображала равнодушие, в то время как испытывала нечто противоположное. И все из-за нервов. Поэтому я сознательно предприняла усилия, чтобы расслабиться, раскрыться и показать свои настоящие чувства. Он сказал, что скучал по мне после нашего разрыва, потом вышло так, что нам обоим дали недельный отпуск, поэтому мы заказали совместное путешествие. Все прошло блестяще, нас тянуло друг к другу как магнитом. В последний вечер он сделал мне предложение в очень романтической маленькой таверне. Я и мечтать об этом не могла. Я сказала: да, пожалуйста, выйду за тебя замуж хоть завтра.

— Позвольте мне быть первой, кто вас поздравит, Амели, — говорит довольная Ира. — Я желаю вам с Ником долгой и счастливой жизни. Вы поняли, дамы? Вот доказательство для всех, кто сидит здесь, как Фома неверующий. Моя программа действительно работает. Пожалуйста, аплодисменты для Амели!

Мы все хлопаем, и не успеваю я опомниться, как наступает моя очередь.

— Тс-с-с, — предупреждает Мэгз. — Рассказы у Эмилии самые смешные.

И сегодняшний урок не исключение.

Я рассказываю Ире о Тиме Сим-Сим-Андервуде и о чудовищной Флоренс, не упоминая тот факт, что он просил моей протекции на съемку документального сериала о своем доме.

— Так чему вы научились? — спрашивает Ира.

— Точно не знаю, за исключением того, что ни одна женщина, наверно, не пойдет с ним к алтарю, пока коварная Флоренс неустанно бдит при нем, как миссис Дэнверс.

Я не могу удержаться от остроты. Они так и ждут от меня этого.

— В этом есть несомненный плюс, как говорит мой друг Джейми, по крайней мере, мы знаем, что делали прошлым летом.

Смеются все, кроме Иры.

— А с кем еще вы связывались?

Я повествую о Вечном Труженике.

— Не знаю, в чем тут моя вина, и никогда не узнаю. Что тут поделать? Он до сих пор не ответил на мой звонок. Все, чему я научилась, — это то, что он или не считает меня достойной телефонных звонков, или самый отъявленный грубиян на свете. Моя подруга Рэйчел говорит, что это двойной позор, потому что всегда удобно иметь под рукой знакомого врача. Я вечно боялась умереть на больничной койке.

— Ваши друзья такие, ваши друзья сякие, повсюду ваши друзья, — говорит Ира. — Вам не понравится то, что я собираюсь сказать, Эмилия.

— Что именно?

«Что, — думаю я, — может быть хуже, чем ваши замечания на мой счет за последние несколько недель?»

— Просто намек для понимающих, вот и все. Будьте осторожны, когда позволяете другим людям вмешиваться в вашу личную жизнь.

— Извините, что?

— Иногда, как мне кажется, вы принимаете своих друзей за свою семью.

— Что я принимаю?

— Я достаточно навидалась такого. Кружок близких друзей частенько занимает эмоциональное пространство, предназначенное для мужа или спутника жизни. Не забывайте о своей цели, Эмилия. Ваши друзья важны для вас, но вы к тому же хотите выйти замуж. А что случится, если все ваши подруги разбегутся по своим счастливым семействам, а вы так и останетесь в платье подружки невесты с букетом в руке и пойдете домой одна?

Она переходит к моей соседке — что ж, тем лучше.

Меня опять посещает мгновенное воспоминание…




Время: третье января 1996 года.

Место: замок Барберстоун близ села Стреффен в графстве Килдар.

Повод: день свадьбы Кэролайн и Майка. Можете вообразить наше состояние. Вечер почти закончен, и она как раз собирается бросить свой букет…




Мы с Рэйчел стоим снаружи, промерзнув до костей в нарядах подружек невесты, пока Джейми наносит баллончиком краски завершающие штрихи на шедевр автомобильной росписи — свадебную машину: «Официально готовый продукт, у них и справка есть».

Это был очень длинный и утомительный день. Я честно сражалась с приступами слез, но теперь, когда Кэролайн и Майк скоро отправляются в аэропорт, чтобы начать медовый месяц длиной в шесть недель, я не выдерживаю.

И начинаю рыдать.

— Я так рада за них обоих, — хлюпаю носом я. — Я так сча-а-а-а-стлива.

— Я знаю, — говорит Рэйчел, закуривая сигарету. — К счастью, все подходит к концу. Эта свадьба не в моем вкусе.

— Да ты что? — У меня нет носового платка, и приходится вытирать слезы лентами от моего букета.

— Слишком церемонно, слишком официально, слишком много гостей. Это миссис Иган постаралась и пригласила всех своих приятельниц по гольф-клубу, но, как я ни вертела головой за столом, кроме вас с Кристианом, я здесь никого не знаю. Бр-р.

Ее передергивает, и я понимаю, что она имеет в виду. Это огромная безликая свадьба, на нее собралось, должно быть, больше трехсот гостей, никто из которых с нами не знаком. Похоже, будто Кэролайн с Майклом затеяли инсценировать королевскую свадьбу. Денег здесь не пожалели.

— Миссис Иган изойдет на удобрение, когда увидит, что ты сделал с машиной, — Рэйчел обращается к Джейми. — Вот будет потеха. Приготовься заснять лицо этой старой ведьмы, ладно?

— А вот и они! — восклицает Джейми, когда Кэролайн и Майк появляются из парадного подъезда, окруженные толпами доброжелателей, осыпающих их конфетти.

Это снова выводит меня из равновесия.

— Я так рада за нее! — завываю я. — Так рада!..

— Ну вот, теперь ты стала похожа на декорацию в великолепном спектакле, который дает Кэролайн, — говорит Джейми. — Приободрись. Мы скоро отчалим отсюда. И тогда я куплю тебе порцию виски в круглосуточном баре, договорились?

— Спасибо, золотце, — говорю я, уцепившись за его руку. Рэйчел держит меня за другую руку, а Кэролайн пробирается к нам сквозь толпу.

Такой потрясающей невесты вы в жизни не видели.

Я знаю, все невесты прекрасны в день свадьбы, но Кэролайн — это что-то особенное. Она сияет, излучая чистое, незамутненное счастье.

Мы обнимаемся все вчетвером.

— Я люблю вас, — просто говорит она. — Не забывайте меня после свадьбы.

— И мы тебя любим, — хором отвечаем мы.

Я опять начинаю рыдать от избытка чувств.

— Не обращай внимания, — причитаю я, — это слезы счастья.

— Не беспокойся об Эмилии, она весь день надиралась шерри, — говорит Джейми. — Ну, понимаешь, как все старые девы. Так положено.

— Заберите ее обратно в дом и найдите ей симпатичного парня, слышите? — велит Кэролайн, обнимая нас снова. Она не собирается бросать букет и сразу протягивает его мне. — Возьми, солнышко, это тебе, — говорит она. — Ты будешь следующей.

В следующую минуту Майк забирает ее от нас и усаживает в покрытый надписями автомобиль, чтобы увезти на медовый месяц в Индию:

— Пойдемте, миссис Холмс, время отправляться.

— Она не миссис Холмс, — заявляет ее мать своим обычным ядовитым тоном. — Она Кэролайн Иган-Холмс. Двойная фамилия гораздо элегантней, я всегда так думала.

И они отбывают.

По-моему, я никогда не чувствовала себя такой безутешной, пока автомобиль отъезжал все дальше.

Рэйчел, Джейми и я возвращаемся в теплое помещение, все еще держась за руки. Кажется, все мы чувствуем себя немного беззащитными и определенно нуждаемся в выпивке.

— Что бы мы делали друг без друга? — спрашиваю я с полными слез глазами.

— Да ладно тебе, с тобой не случилось ничего страшного, чего нельзя поправить, уйдя в загул, — говорит Рэйчел. — У меня есть Кристиан, у Джейми этот, как его…

— Его зовут Курт, — сообщает Джейми. — Я был бы весьма признателен, если бы ты удосужилась напрячься и запомнить его имя. Я встречаюсь с ним уже неделю, попрошу заметить. Для меня это очень серьезно.

— Пока ночь пройдет, мы успеем напиться и заняться сексом, в таком порядке, — говорит Рэйчел. — Мы переживаем потерю лучшей подруги, и, уж поверьте, это единственное, что помогает заполнить вакуум.

И это приводит меня прямо к бывшему бойфренду номер девять по списку.

Его зовут Гэри О'Нил.

Вот и он, стоит у бара, когда мы входим с улицы, очень смуглый, загорелый и как раз в моем вкусе.

— Цель определена, — говорю я Рэйчел, немедленно воспрянув духом, пока мы все направляемся в его сторону.

— Лакомый кусочек, — соглашается она. — Как же мы его раньше не заметили?

Он замечает нас буквально сразу же.

Да и как можно не обратить на нас внимание? Мы одеты, как пастушки.

— Вам не хватает только посоха и стада овечек для полного комплекта, — сказал он, обводя меня откровенным взглядом, а Рэйчел подмигнула и удалилась на поиски Кристиана.

— Вы прекрасно загорели, — отвечаю я, стоя прямо напротив него и делая вид, что это единственное свободное место, где можно заказать выпивку.

— Благодарю, — Гэри продолжает рассматривать меня живыми черными глазами. — Я только что с лыжного курорта. Каждый год там бываю. И всегда на это время снимаю одно и то же шале в Клостерс, что в Швейцарских Альпах. Там увлекательная ночная жизнь.

Я уже заинтересована. Я не из тех, кто катается на лыжах регулярно и может себе позволить ежегодно арендовать одно и то же шале для себя одной. Мы с Джейми постоянно рассуждаем об этом, но мы оба новички и в глубине души слишком стесняемся, что нас обгоняют пятилетние малыши на ясельных спусках.

— Так вы со стороны Майка или Кэролайн? — кокетливо спрашиваю я.

«Определенно не от Кэролайн, — думаю я. — Она бы мне давно сказала, если бы у нее были дальние родственники, такие увлеченные спортсмены».

Он выглядит очень подтянутым, высокий, элегантный… невероятно привлекательный. Он глядит на меня, и я способна только мысленно раздевать его. «Великолепно сложен, — думаю я, — словно греческий бог…»

— Майк — мой двоюродный брат.

— А чем вы занимаетесь? — спрашиваю я, включая обаяние на полную мощность.

— Ну, это очень увлекательно. Я финансист и в настоящее время совершил очень удачное вложение.

— Ах, неужели? И что вы инвестируете?

"Если он более или менее обеспечен, при такой внешности, — озабоченно думаю я, — то он идеально мне подходит… все-таки верна старая пословица: "Встреча на свадьбе ведет к свадьбе"».

— Я не люблю об этом говорить, — ухмыляется он мне, буквально провоцируя дальнейшие расспросы с моей стороны.

А вы, конечно, знаете мой длинный язык.

— Ну, расскажите, — прошу я, встряхнув волосами, как я надеюсь, в соблазнительном стиле Брижит Бардо.

Я наклоняюсь и шепчу ему на ухо:

— Я умею хранить секреты.

— Ладно, вы сами напросились, — шепчет он мне в ответ, ухмыляясь. От него чудесно пахнет, и я чувствую такое потрясающее физическое влечение, что могу только смотреть ему в рот и воображать, как набрасываюсь на него с поцелуями. На глазах у миссис Иган, на глазах у всех.

«Мне все равно, кто он и чем занимается, — думаю я. — Даже если он дворник или младший помощник дворника, мне все равно. Все, что я хочу ему сказать: „Пошли, вы мой пленник"».

— Ладно, — поддразнивает меня Гэри, — вы сами напросились. Я открываю свою авиалинию.

Какая удача!

Я всегда говорила, что у меня есть ангел-хранитель, и он, ребята, в свободное время работает Гэри О'Нилом.

Шесть недель спустя, как раз к возвращению Кэролайн и Майка из свадебного путешествия, я сама собиралась вложиться в аэропроект Гэри. Не такая уж крупная сумма денег, но порядочная: все мои сбережения за первый год работы журналисткой и подработки внештатником на телевидении.

— По моим скромным прикидкам, за год твои деньги увеличатся вчетверо, — сказал Гэри, и я ему поверила.

Да и как не поверить — он был крайне убедителен. Он даже продемонстрировал мне бизнес-план, берущий за основу авиалинии дешевых расценок, вроде «Райанэйр». Ну, это те рейсы, которые летят или невозможно рано, или невозможно поздно, приземляются минимум за восемьдесят километров от нужного вам города и при этом стоят дешевле некуда. Полеты за девяносто девять центов, вроде того. Наверное, это легкомысленно, наверное, это наивно, но когда Гэри меня о чем-то просил, я с радостью откликалась на просьбу.

Кроме того, видели бы вы список остальных инвесторов, который он мне показал… Он выглядел как страничка из «Кто есть кто в мире ирландского мультимиллионного бизнеса» и включал даже нескольких членов правительства.

Тогда я говорила себе: я стану совладельцем авиакомпании. Бесплатные полета и вдобавок очаровательный бойфренд… по моим представлениям, я была самой счастливой девушкой в мире.

По крайней мере, до тех пор, пока не вернулись Кэролайн и Майк.

Во-первых, Майк сразу заявил, что не знает никого по имени Гэри О'Нил.

— Но он сказал, что вы двоюродные братья! — удивилась я.

— Эмилия, я пригласил на свадьбу только двух дальних родственников. Одна — это троюродная сестра моей мамы, Мюриель, восьмидесяти семи лет от роду, которую ты наверняка заметила, потому что она была в инвалидном кресле, а вторая — ее дочь и нянька, Глория.

Кэролайн никогда не слышала ни о ком по имени Гэри О'Нил, и миссис Иган тоже, которая тщательно проверила и перепроверила список приглашенных гостей в присутствии Кэролайн.

— Тогда что же он там делал? — чуть не плакала я, пока мои мечты о мультимиллионерстве таяли, как дым. Не говоря уже о моем божественно соблазнительном бойфренде…

— Душечка, мы думаем, что он явился без приглашения, — мягко сказала Кэролайн.

— Что?

Теперь я чувствую острый укол почти физического страдания.

— Звучит странно, но так может быть, — сказал Майк. — Взгляни на факты. В замке Барберстоун собрались сотни людей, он легко мог проскользнуть на празднество, когда кончился торжественный ужин. Бесплатная выпивка есть бесплатная выпивка. Никто бы не догадался, что мы с ним не знакомы.

Он взглянул на меня так печально, словно я какая-то полоумная старая дева, готовая отдать все свои сбережения обаятельному мошеннику. Собственно, так и есть…

— Мы не знаем о нем абсолютно ничего, — твердо сказал Майк. И это тоже верно…

С тех пор как молодожены вернулись и я предлагала встретиться с ними вчетвером, у Гэри всегда находились какие-то отговорки. Он был занят на совещании в аэропорту, его неожиданно вызвали в Нью-Йорк или, было и такое, он встречался с министром путей сообщения, который обещал ему солидную дотацию. Он всегда выглядел подобающе, в дорогом костюме английского шитья, и всегда был крайне убедителен, но, когда бы я ни упоминала Кэролайн или Майка, он исчезал с ловкостью иллюзиониста.

Ох, мама дорогая. Среди такого количества приятных и приличных мужчин на свадьбе оказался один авантюрист, и на него-то я и клюнула…

Если бы мне и понадобилось решающее доказательство, что Гэри — проходимец, то вот оно. После того как Кэролайн и Майк выразили мне свое мнение, я клятвенно обещала им разобраться с ним насчет приглашения на свадьбу и не давать ему ни шиллинга из моих сбережений, пока все не разъяснится.

Я позвонила ему и оставила сообщение, приглашая на разговор.

Он даже не перезвонил, и к тому же, когда мне пришел очередной отчет о состоянии моей кредитной карты, выяснилось, что на ней около тысячи фунтов перерасхода, причем за вещи, которые я никогда не покупала: заказанные по телефону билеты на самолет, несколько бутылок «Вдовы Клико» и, что хуже всего, дорогие и модные ювелирные украшения, заказанные по интернету, которых я и в глаза не видела…

Хотела бы я сказать, что никогда больше не видела Гэри, но у этой истории был и, так сказать, второй виток.

Примерно полтора года спустя, точнее — в августе 1997 года, в автокатастрофе в Париже под мостом Альма погибла принцесса Диана. Всю следующую неделю в Лондоне творилось нечто из ряда вон выходящее: море цветов у Кенсингтонского и Букингемского дворцов, торжественные бдения при свечах и растущий прилив негодования против королевской семьи, которая, удалившись от всего, отсиживалась в замке Балморал в Шотландии. Я тогда была еще новичком в отделе новостей, и меня командировали в Лондон вместе с корреспондентом и оператором, чтобы запечатлеть эти поразительные проявления глубокой скорби в прямом эфире из столицы.

Рейс был поздно вечером, а я всегда плохо переносила полеты. Поэтому я, нервничая, сидела у прохода, ожидая, пока прокатят тележку с напитками, и готовая все отдать за хорошую порцию джина с тоником.

— Не желаете ли чего-нибудь, мадам? — спросил стюард.

В его голосе послышалось что-то знакомое, и я подняла на него глаза.

— Мне хотелось бы джи… — и я запнулась на полуслове.

Это был он, Гэри О'Нил, в форме «Бритиш эйруэйз» и в чистеньком темно-синем передничке. Я не смогла устоять.

— Ну, как идут дела в аэробизнесе?

Гэри сыграл, как профессионал. Он выглядел так, словно был несказанно рад случайной встрече.

— Потрясающе, Эмилия. Страшно рад тебя видеть. Я здесь занимаюсь благотворительностью. Сегодня один из тех дней, когда важные начальники идут в народ и получают сведения о трудовом процессе изнутри.

— Ты не бредишь? — тихо спрашиваю я, чтобы не смог подслушать никто из пассажиров. — Может быть, ваша каюта разгерметизировалась? И у тебя теперь там… в твоих дурных мозгах недостаточно кислорода?

— Это чистая правда, — говорит он, улыбаясь мне с искренностью, которая может обмануть даже другого мошенника. — Мой друг Ричард делает так постоянно. Я имею в виду миллиардера Ричарда Брэнсона. Чтобы дать своим людям почувствовать, что я действительно один из них.

— А ну пошевеливайся, — скомандовал ему старший, идущий сзади. — Ты перекрываешь проход, а тут одному пассажиру нужно в уборную.

Он покатил тележку дальше, и на том все и кончилось. А он был так убедителен. Я чуть ему не поверила. Еще немного, и он заявил бы, что является держателем контрольного пакета акций «Бритиш эйруэйз».

Пожалуйста, поймите, что я абсолютно спокойно и хладнокровно вспоминаю этот случай. Только думаю: хорошо, что я так легко отделалась…

* * *


Итак, идет занятие, и Ира занята раздачей инструкций для домашнего задания на следующую неделю. Их целая куча, мы все должны «организовать пересмотр и ревизию планов», чтобы оценить прогресс или, в моем случае, его отсутствие за прошедшие несколько недель.

Находится ли ваш внешний вид на должной высоте, остается ли ваше отношение положительным и действительно ли вы расширили свой охват насколько возможно, рассмотрев мужчин, которые не приближаются к вашему идеалу?

Да, конечно, этот пункт я сразу мысленно отмечаю галочкой.

Я ведь пригласила Филипа Берка, разве не так?

Когда класс затихает и Ира ободряюще напутствует нас: «Отправляйтесь за результатом!», Мэгз подходит ко мне и заключает в дружеские объятия.

— Слушай, я узнала, что тебя номинировали на крутую телепремию, и просто хотела поздравить.

— Спасибо, я, конечно, нервничаю, но жду с нетерпением. Вот это должно быть зрелище!

— Да, — смеется она. — Филип тоже так сказал.

— И он рассказал тебе, что я попросила его быть моим спутником?

Я пытаюсь казаться спокойной. В конце концов, для чего все эти занятия?

— Да, рассказал. Дай ему шанс, Эмилия, вот и все, что я скажу.

— Ну разумеется.

Я пытаюсь говорить невозмутимо и уверенно об ужасной перспективе провести с ним вечер, но про себя думаю: «Я ввязалась в это только потому, что Ира велела расширять сферу охвата».

— По-моему, ты ему нравишься.

— Правда?

Я готова сказать: «Что-что? Как-как?», но вместо этого вежливо улыбаюсь.

— Правда. Слушай, я знаю, что он может быть таким… ну, холодным, но просто помни, если почувствуешь неловкость, что за всеми этими… ну, ляпсусами, которые он иногда допускает, надо разглядеть доброе сердце. Думай о нем как о неограненном алмазе. Да, конечно, над ним еще надо поработать и отшлифовать, но оно того стоит. А потом мы можем встретиться где-нибудь вчетвером, со мной и с Дамьеном. Разве это не мило?




ГЛАВА 32

СЛЕЗАЙ С КРЕСТА, НАМ НУЖНЫ ДОСКИ


Когда я вернулась домой, меня ждал весьма неприятный сюрприз. Я вошла в подъезд, забрала почту и села в лифт, мечтая о (в произвольном порядке) горячей пенной ванне и бокальчике охлажденного сансерре.

Двери лифта разъехались, и на площадке я увидела его.

Того, чье имя навсегда останется неизреченным.

Он сидел на полу напротив двери в мою квартиру, и перед ним лежал огромный букет лилий-звездочетов.

Ой, мамочки, помогите…

Он вскакивает на ноги, как только замечает меня, а я стараюсь держать себя в руках.

«Спокойствие, — говорю я себе. — Не нервничай и поскорее отделайся от него».

— Привет, Эмилия, — говорит он, протягивая цветы. — Поздравляю тебя. Я дарю их в знак восхищения, что тебя номинировали на престижную теленаграду.

Я гляжу на него, не собираясь принимать цветы:

— Ты должен это прекратить.

— Что прекратить?

— Пытаться подружиться со мной. Приходить сюда. Подстерегать меня возле дома. Приносить цветы и все такое прочее. Этого делать нельзя. Извини, если это прозвучит грубо, но я не твой друг, не набивалась в друзья и никогда не буду.

— Я вообще-то надеялся, что мы сможем поговорить.

— О чем? О брачных планах? О свадебных приготовлениях? Тебе останется только пригласить меня на мальчишник.

— Нет, вовсе нет. Я просто думал, что мы можем поговорить кое о чем.

Я не отвечаю, просто роюсь в сумочке в поисках ключей.

— Поппи хочет отдохнуть, — выпаливает он.

— Что?

Я не ослышалась?

Одна половинка меня хочет войти в квартиру и хлопнуть дверью у него перед носом, а вторая умирает от желания услышать продолжение.

Естественно, любопытная половинка побеждает.

Я вопрошающе гляжу на него, и он воспринимает это как сигнал продолжать.

— Она сказала, что ей нужно время, что мы слишком поспешили со всеми этими свадебными хлопотами. И еще проблема разницы в возрасте. В половине случаев я даже не понимаю, о чем она говорит с подружками, и они смотрят на меня как на дряхлого дедушку. Ее лучшая подруга постоянно названивает мне из ночных клубов в пять утра, чтобы я подвез их домой, словно я круглосуточное такси по вызову…

Я была права, думаю я. Похоже, что начинает сказываться разница в возрасте, и у них начались проблемы…

Отвратительно…

— Эмилия, я могу тебе сказать, потому что ты меня поймешь. Ты меня очень хорошо знаешь, может быть, лучше, чем кто-либо другой. — Затем он оглядывается в замешательстве. — Послушай, нельзя ли зайти к тебе хоть на пару минут? Я совсем не хочу обсуждать это в подъезде.

— Ничего страшного, говори в подъезде. Говори, что ты хочешь сказать, и оставь меня в покое. Я устала, злюсь и начинаю думать, что уже достаточно выслушала.

Он глядит на меня, понимает, что я непреклонна, и продолжает:

— Мне нелегко это говорить, но за последние несколько недель я понял, что совершил большую ошибку, когда расстался с тобой. Ты хотела от меня обязательств, и в то время я был к этому не готов, но опыт с Поппи на многое открыл мне глаза.

Он выдерживает долгую эффектную паузу.

— Эмилия, я понял, что выбрал не ту женщину и упустил нужную.

Впервые в жизни я не ломаю голову над острым словцом ему в ответ. Из-за него я пережила такие муки, боль и отчаяние, а теперь он говорит: ну извини, я ошибся, давай все забудем, и, кстати, не примешь ли меня обратно?

Внезапно последние несколько месяцев проносятся у меня перед глазами… все мои бывшие, за которыми я так усердно гонялась в надежде научиться чему-то полезному, что пригодится, когда я встречу единственного.

Я могу перенести, что ни одна из моих предыдущих связей не сработала.

Я могу перенести тот печальный факт, что двадцатилетнюю историю моих любовных связей можно обобщить в трех кратких словах: провал и крушение.

Я признаю, что делала в прошлом дурной выбор.

Я не могу перенести того, что происходит сейчас. В чем бы я ни поступала неверно, я до сих пор не избавилась от своих ошибок, потому что эта скотина у меня под дверью на полном серьезе ждет, что я приму его обратно с распростертыми объятиями. Если быть до конца честной — да, было такое время после нашего разрыва, когда я, наверное, приняла бы его обратно, несмотря ни на что, но не сейчас. После всего, через что он заставил меня пройти. Может быть, я глубоко заблуждаюсь, но не могу не чувствовать, что заслужила нечто лучшее. Что угодно будет лучше этого…

— Эмилия?

— Что?

— Ты опять витаешь где-то в облаках. Ты слышала, что я только что сказал?

— Нет, я постаралась отключиться.

— Я просил прощения за свои грубые ошибки. Я не знал, что ты для меня значишь, пока не потерял тебя. Думаю, ты особенная.

— Как пиво «Гиннесс», — бормочу я, вытаскивая ключи и открывая входную дверь.

С меня достаточно. Совершенно достаточно.

Он уныло глядит на меня, пока я поворачиваюсь, чтобы закрыть дверь.

— Ты меня не пригласишь? Ты уверена, что у нас не получится разговор за бутылочкой твоего любимого сансерре? Поппи уехала сегодня с подружками, а я не хочу оставаться один. Пожалуйста, Эмилия, позволь мне войти, в память о прошлом. Я соскучился по тебе, и если ты будешь честной, то признаешь, что и ты по мне соскучилась.

Он хватает меня за руку и придвигается ближе.

— Не сердись, милая, впусти меня. Ты же сама этого хочешь.

Ну что ж, он сам напросился.

Я поворачиваюсь к нему, кипя от ярости из-за его невообразимой наглости:

— Я рада, что не расплакалась, потому что терпеть не могу, когда слова теряются в эмоциях. Глупо с твоей стороны шататься у меня под дверью, если твоя нареченная раскаялась в своем выборе. Я не запасной вариант и не утешительный приз. Ты понял?

Он глядит на меня умоляющими щенячьими глазами, но благоразумно не раскрывает рта.

— И еще одно, к твоему сведению, — добавляю я, не в состоянии удержаться.

— А? — он глядит на меня с надеждой и испугом.

— Когда женщина говорит, что хочет отдохнуть — позволь мне перевести — это значит, что она хочет отдохнуть именно от тебя.

Я вхожу в квартиру, падаю на диван и заливаюсь злыми горькими слезами.

* * *


Как всегда, Джейми возвращает на мое лицо улыбку. Я звоню ему с работы на следующий день, желая излить накопившееся.

— Привет, милая! — бурчит он, похоже, изнемогая от похмелья и желания посплетничать. — Какие новости из страны дураков?

Я излагаю ему события прошлого вечера в ярких красках, не упуская ни одной, даже крошечной, детали.

— Ах, Джейми, я и не припомню, когда в последний раз столько плакала. У меня сегодня голова прямо раскалывается, мне надо приниматься за работу, а я не могу себя заставить. Это ужасно. Хуже некуда.

— Брось, — сочувственно говорит он. — Видно, ты погрязла в глубоком отчаянии. Это на тебя не похоже.

— Если бы ты только видел его! Он был так в себе уверен. Как могло вообще прийти в его тупую голову, что достаточно принести мне букет цветов, чтобы получить билет в один конец в расстеленную койку?

— Ну, ты готова выслушать мое мнение? — хрипло произносит Джейми, будто заклинатель бесов, выкуривший подряд пятьдесят сигарет. — Хотя не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что происходит.

— Пожалуйста.

— Элементарно, моя милая. Он вконец надоел своей Поппи, и теперь она хочет развлекаться со своими двадцати-с-чем-то-летними подружками. Если бы я был на твоем месте, то пустился бы в пляс с громким «хи-хи-хи». Какой пинок по его самолюбию! Прости, но, дорогое мое дигя, не заходится ли сейчас некая злобная часть твоей натуры истерическим и саркастическим смехом?

— Нет, дело не в этом. У меня все внутри переворачивается при мысли, что я запасной игрок на его поле, и теперь, когда его бросили, он считает, что стоит только переступить мой порог, и я сразу паду в его объятия. После всего, что я вынесла от него.

— Держись, девочка, ты должна быть сильной. Тебе могут присудить престижную награду, и ты меньше всего нуждаешься в хмурых морщинках на лице. Перегруппируйся. Сосредоточься на другом. Какие у тебя на сегодня планы?

Я настолько выбита из колеи за последние двенадцать часов, что никак не могу собраться с мыслями…

И тут меня осеняет:

— О, тебе это сильно понравится. Мне нужно связаться с Гэри О'Нилом.

Джейми фыркает.

— Тот находчивый прожженный мерзавец? Великий комбинатор от воздушных сообщений? Берегись, ангел мой, и прими от меня совет. Свяжись с ним по телефону. Тебе вовсе не нужно, чтобы он еще раз запустил свои цепкие когти в твою кредитную карточку.

«Джейми абсолютно прав», — думаю я. Кто знает, на что способен Гэри? Он может даже оказаться в тюрьме… в сущности, если он на свободе, я буду очень удивлена…

— О-о-о, какие переживания с самого утра, — тянет Джейми. — Будь осторожна и держи меня в курсе, ладно? Ну вот, мне надо идти, мертвые восстали.

Краем уха я слышу шум спускаемой воды и шарканье тяжелых шагов по квартире Джейми.

— Я с тобой еще не закончила, — говорю я, — у тебя гости? Тебе вчера повезло?

— Темнота — друг молодежи, мне везло всю ночь, — говорит он, понижая голос до шепота. — Я тебе перезвоню, солнышко. Я сильно пьян и сейчас пытаюсь вспомнить, что я ему наговорил. Отчетливо помню, что говорил, будто у меня черный пояс по карате, и что свободно владею греческим и арабским, и что я доктор наук по исследованиям в области генетики.

— Джейми!

— В сущности, я не соврал только в том, что живу один. Пока-пока, лапушка моя, потом поговорим. Я люблю тебя, помни об этом.

Я пользуюсь моментом. У меня остается полчаса до следующего совещания с рекламным отделом, поэтому я проверяю, заперт ли зал для совещаний, и приступаю к делу.

В конце концов, время идет, а я… эх, до сих пор не замужем и теперь разбираюсь с бывшими бойфрендами, которые считают меня легкой добычей.

Так вот.

Глубокий успокаивающий вздох, и я звоню в отдел кадров «Бритиш эйруэйз».

И делаю то, чем вовсе не горжусь.

Надо сказать в мою защиту, что мы постоянно это проделывали, пока я работала в отделе новостей. Если нам нужно было поговорить с кем-нибудь и раздобыть интересующую информацию, мы говорили так: «Здравствуйте, вам звонят с телевидения, из программы новостей, не могли бы вы?..»

Это звучит как волшебное заклинание. Люди выбалтывают все, чего и не следовало. Тогда это срабатывало, работает и сейчас.

Дама в отделе кадров, с которой меня соединили, разговаривала сухо и профессионально. Она явно не склонна нарушать правила, поэтому я решила действовать решительнее.

— Я знаю, что вам не положено раскрывать личную информацию, — осторожно говорю я, — но, понимаете, я продюсер, звоню с телестудии и пытаюсь разыскать одного из ваших сотрудников.

Да, это звучит так, словно мы снимаем документальный фильм об авиаперевозках, но, в сущности, это всего лишь полуправда.

— Любая информация, которой вы поделитесь, будет храниться в строжайшем секрете, — добавляю я, пытаясь подольститься.

Срабатывает как заклинание.

— Кого вы хотите найти? — спрашивает она.

— Некоего Гэри О'Нила, — отвечаю я, чувствуя себя более уверенно.

— Гэри О'Нила? — переспрашивает она, медленно повторив имя.

— Именно так. Он работал у вас стюардом — почти восемь лет назад. Возможно, он уже у вас не работает, я это понимаю, но если у вас есть какая-либо информация для контакта, вы окажете мне огромную услугу.

Наступает долгое-предолгое молчание, и я слышу, как она стучит по клавиатуре своего компьютера.

— О'Нил, Гэри. Да, есть такой. Он уволен по сокращению штатов в двухтысячном году. У меня записан его адрес и мобильный номер, если вам нужно, я могу дать.

— Большое вам спасибо, — радуюсь я. — Я вам очень благодарна.

— Нет проблем, — резко отвечает она. — И еще одно. Если вы все-таки с ним встретитесь, не могли бы вы передать ему, что я до сих пор жду возвращения долга? Заранее спасибо.

Я совсем не хочу звонить.

Я знаю, это плохо с моей стороны.

Но ничего не могу поделать…

Я перезваниваю по его номеру четвертый раз, прежде чем мне удается его застать.

— Алло! — отвечает он сонно и невнятно, хотя уже два часа дня.

— Гэри?

— Э-э… Это зависит… А с кем я говорю?

— Это привет от старых штиблет. Эмилия Локвуд. Ты, конечно, удивлен моим звонком…

— Да ну, шутишь? — присвистывает он. — Эмилия Локвуд, ушам своим не верю. Приятно тебя слышать. Я только вчера прочитал в газете, что ты выдвинута на премию. Лучший продюсер, верно? Молодец, что тут скажешь.

Я слышу, как он закуривает сигарету.

«Замечательно, — говорит мой внутренний голос. — Сразу переходи к делу и потом быстро клади трубку. Не надо, чтобы Гэри О'Нил что-то себе навоображал, с чего бы этот звонок через столько лет…»

— Гэри, я просто хотела выяснить у тебя одну вещь…

Я останавливаюсь, обдумывая, как повежливее сказать: «Почему ты мне лгал, использовал меня и сбежал не попрощавшись? Да, и не забудь самый главный аргумент. Я не могу точно доказать, но я уверена, что ты мошенничал с моей кредитной карточкой…»

Но я не успеваю закончить фразу. Он перебивает меня:

— Замечательно, что ты позвонила, Эмилия.

— Да?

— Да. У тебя, должно быть, удачный день. У меня есть к тебе предложение, которым ты наверняка заинтересуешься.

«Не поддавайся на его штучки и ни при каких обстоятельствах не давай ему денег», — сурово говорит мой внутренний голос…

— Правда? И что за предложение?

Следует крохотная пауза.

— Я сейчас занимаюсь благотворительностью — помощью в постройке сиротского приюта для бездомных детей в Белоруссии. По-моему, для тебя это замечательная возможность сделать бескорыстный документальный репортаж о грандиозной работе, которую мы проделали.

— А что за работа?

— Вообще-то мы сейчас еще на начальной стадии. В основном, изыскиваем средства. Но поддержка телевидения будет значить для нас многое. В общем, мы просим внести по две тысячи евро за каждого ребенка. Мы пустим эти деньги в оборот, и тогда уже станет продвигаться строительство. Мои финансовые консультанты говорят, что нам нужно дойти до суммы в два миллиона, и тогда мы обеспечены. Это замечательный случай. Можешь и сама нам помочь, Эмилия. Подумай о детях.

Он разглагольствует дальше, и я не прерываю его, но мысли мои уже далеко.

Тут мне нужен не преподаватель на вечерних курсах.

Тут нужно чудо.




ГЛАВА 33

И НЕ БЫЛО НИКОГО


Рэйчел, как всегда, просто чудо.

Наступает пятница, и мы собираемся к Кэролайн на один из ее вкусных-превкусных семейных ужинов. «Мамочкин ужин» — вот как я его называю.

— Мне нравится кормить вас, ребята, по меньшей мере один раз в неделю, — говорит Кэролайн, укачивая хнычущего Джошуа на руках. — Это должно быть моим смыслом жизни. Тогда я, по крайней мере, знаю, что вы нормально питаетесь хотя бы один раз за семь дней. Честно слово, Рэйчел — одна кожа да кости. Ее представление об обеде — откупорить бутылку вина и закурить сигарету. Кто-то должен ей объяснить, что сигареты, даже с ментолом, не относятся к пищевым продуктам.

Но, прежде чем отправиться к ней, Рэйчел предлагает мне заскочить в «Столичный шик», чтобы взглянуть на одно особенное платье, которое она достала специально для меня, для церемонии награждений.

— О бож-ж-же!!! — взвизгиваю я, когда вижу то, что она выкладывает. — У меня нет таких денег!

— Как твой стилист, я сделала особый заказ. Я не знаю и знать не хочу, во сколько по гламурометру измеряются телепремии, но ты, моя дорогая, будешь одета по голливудскому оскаровскому классу. И еще я записала тебя на прическу в салон «Маршалле».

— Вот это да! Я потрясена. Там очередь на три месяца вперед. Он такой навороченный, что за заказом туда нужно посылать целую команду, только чтобы не заблудиться и найти стойку администратора.

Рэйчел подводит меня к зеркалу, встает за спиной и убирает мне волосы наверх.

— Видишь? — говорит она. — Классический валик без всяких украшений, и это будет изумительно. Так шикарно, так по-французски. Давай-ка примерь Питера О'Брайена, у меня хорошее предчувствие насчет этого платья.

Наряд больше всего напоминает бальные платья сороковых годов, настоящий писк. Платье сильно облегающее, с оборками по подолу в стиле фламенко и самого элегантного серебристого цвета, какой только можно себе представить. Скроено оно по косой и на сгибах выглядит так, словно в него повсюду вшиты крохотные бисеринки.

Я немного робею, надевая платье, оно явно стоит больше, чем я.

Втискиваясь в него в примерочной, я излагаю Рэйчел сагу о Гэри О'Ниле.

— Знаешь, кто такой этот никчемный ублюдок? — отзывается она. — Рэппер Пафф Дэдди без заряженного пистолета. И покончим с ним на этом. Меня больше интересует, что случилось с тем, чье имя навсегда останется неизреченным. Джейми сказал, что он явился к тебе незваным вчера поздно вечером.

— Ну, представь себе, бублики «Хоппи-Поппи» возвращаются в наше меню. То ли она поумнела, то ли он до смерти надоел ей и ее подружкам. Его основной тезис был такой: «Ну вот, моя помолвка, кажется, не сработала, поэтому я здесь, пожалуйста, забудь все, что я раньше говорил насчет связей и обязательств, и прими меня обратно».

— Можно, я расправлюсь с ним от твоего имени? Поверь, когда я с ним покончу, уличные собаки отвернутся от его прогнивших останков.

— Спасибо тебе за сочувствие, но, мне кажется, он уже получил свое. Я практически захлопнула дверь у него перед носом. Ну что ж, я сейчас выхожу, больше не могу прихорашиваться.

Я выплываю из примерочной, и Рэйчел буквально задыхается.

— Умереть не встать, — говорю я, видя свое отражение в зеркале. — Потрясающий вид. В смысле, не я, а платье.

— Ты умопомрачительна. — Слова Рэйчел радуют меня вдвойне, потому что она не склонна к преувеличениям. — Не позволяй Филипу, или как там его, заляпать платье слюной, которая наверняка у него потечет при одном взгляде на тебя. Оно взято напрокат.

— О Рэйчел, — говорю я, — торжественно клянусь, что отдам тебе моего первенца, если посажу на нем хоть пятнышко. Я даже пошлю его в шикарную сухую чистку в Париже, куда отдает свои вещи супруга короля Иордании. Я никогда в жизни не видела такой прекрасной вещи.

Рэйчел подмигивает мне, и тут заходит последняя клиентка, которую она ждет, чтобы обслужить. Я верчусь у зеркала, чувствуя себя на седьмом небе и производя сеанс креативного воображения: я стою на подиуме и получаю награду.

— Я хочу поблагодарить моих лучших друзей, которые поддерживали меня последние несколько месяцев, когда я была со всех сторон неприглядным кошмаром. Не только из-за долгих часов работы над «Кельтскими тиграми», но и потому, что, знаете ли, я ходила на вечерние курсы, обучаясь на которых, приходится гоняться за бывшими любовниками, с веселыми, а иногда и совершенно убийственными последствиями. Я хотела бы воспользоваться возможностью открыто извиниться перед моими самыми близкими и дорогими людьми за то, что я мучила их как заноза, храбро претерпевая разочарование за разочарованием в поисках мужа. О да, и, кстати, если среди зрителей присугствуют добросердечные одинокие мужчины, которые были бы не прочь пойти со мной на свидание, номер моего мобильного телефона обозначается сейчас внизу экрана. Кстати, вы всегда можете послать эс-эм-эс с номером своего мобильника и краткую биографию на номер 1850 321321 для пользователя Сорвиголова, и я выйду на связь. Леди и джентльмены, спасибо за внимание.

Не беспокойтесь, вслух я не сказала из этого ни слова.

Рэйчел довольно долго беседует с клиенткой, поэтому я осторожно выскальзываю из платья и кладу его обратно в полиэтиленовый чехол.

«Вот позади уже девять бойфрендов, и остался всего один», думаю я в терпеливом ожидании у кассы.

Я начинаю мурлыкать песню Фрэнка Синатры «Мой путь» — ту строчку, которая о конце пути и ожидании последнего занавеса.

И тут, представьте себе, меня опять уносит…




Время: декабрь 1999 года.

Место: телестудия «Ньюз тайм».

Повод: завершение ожесточенных прений между министром здравоохранения, редактором «Айриш Пресс» и новым, подающим большие надежды членом совета графства по имени Билл Йитс…




— Вот и все, — говорю я в наголовный микрофон, когда программа заканчивается, — все молодцы, передача — загляденье!

Прения оживили программу. Если министр думал, что он легко отделается в сегодняшней передаче, то, ребята, все вышло по-другому. Билл Йитс попер на него как танк. Он задавал самые разнообразные вопросы, какие только можно придумать, — от проблемы двухтысячного года до вопроса социального жилищного строительства, от иммиграции до людей, умирающих на больничных койках. Билл Йитс строчил вопросами, как из пулемета. Один раз камера зафиксировала даже капли пота, катящиеся по красному, разгоряченному лицу министра.

Излишне говорить, он не остался после передачи.

Как только мы закончили, он сразу покинул студию и умчался в ночь на заднем сиденье правительственного «мерседеса». Я даже не успела поблагодарить его за согласие участвовать в передаче, что непростительно с моей стороны. Вряд ли он когда-нибудь захочет к нам вернуться. Только не после сегодняшнего.

— Ужасно, что он даже не остался на фуршет после передачи, — говорит Энн, невероятно трудолюбивая помощница видеорежиссера.

— Да, верно, — соглашаюсь я. — Он был ужасно зол.

— А как тебе Билл Йитс? — спрашивает она. — Это было что-то!

Я понимаю, что она хочет сказать.

Не будучи красавцем (представьте себе нечто среднее между Алеком и Билли Болдуинами), он крайне телегеничен. Харизма, энергия, огонь и страсть. А кроме того, отличная фигура и самые глубокие зеленые глаза в мире.

Мы с Энн переглядываемся и одновременно задаем вопрос:

— Интересно, он женат?

Мы спускаемся в комнату для гостей, она же — комната для властей, как я ее называю. Ничего удивительного, она заполнена людьми из съемочной группы, жаждущими заслуженной выпивки после шоу наподобие американских горок.

Девушки из гримерной собираются вокруг Билла Йитса, и все истерично и наперебой сыплют поздравлениями. Мы с Энн направляемся к бару, и я уже собираюсь кое-что заказать, как меня вдруг мягко треплют по плечу.

Это он, Билл.

— Привет. Вы Эмилия, верно?

— Да, привет, приятно вас видеть. Сегодня вы блистали. Вы были так…

Я хочу сказать «соблазнительны», но вынуждена напомнить себе, что я опытный продюсер, а продюсеры не несут такую подростковую чушь.

— …так… э-э… великолепны.

«Молодец, Эмилия, — говорит мой внутренний голос. — Прекрасная замена для слова "соблазнительный". Давай-давай, действуй…»

— Я искренне хочу поблагодарить вас за то, что вы пригласили меня в сегодняшнюю передачу. Понимаете, я не смог бы купить столько времени вещания. Я очень хотел посчитаться с министром, и вы мне это позволили. Многие продюсеры выбрали бы безопасность и скрыли бы все рекламой.

— Не смешите меня! Это стремительный взлет рейтинга. Публика обожает такие вещи. Я очень довольна сегодняшней передачей. Хорошо бы они все такие были.

А про себя добавляю: «С такими же очаровательными гостями студии, как ты, лакомый кусочек; отдаю за тебя голос на любых выборах».

— Как здесь много народу, правда? — говорит он. — Честно говоря, по-моему, я за сегодняшний вечер достаточно потрудился в налаживании связей. Полагаю, вы не горите желанием прогуляться со мной до ближайшей пивной и посидеть за кружкой пива в спокойствии и уюте? Но уверен, что вы, по крайней мере, не возражаете, если я куплю вам выпивку. За все то внимание, которое вы уделили мне в передаче.

Это оказалось проще простого.

Он повел меня в паб на Паркгейт-стрит, и мы болтали весь вечер.

Когда я вспоминаю о том времени, то вижу в нас много общего. Мы оба были молоды, энергичны и искренне стремились добиться успеха, который дается один раз в жизни. Мы оба будто знали, что находимся на верном пути к карьерному росту, и, господи помилуй, решили пройти этот путь.

Он стал моим настоящим, признанным бойфрендом.

Мы были прекрасной командой. На каждом местном митинге протеста или сборе средств, в котором бы ни пришлось ему участвовать, я была на его стороне. (Да, я всегда мечтала стать женой политика, хотя больше меня привлекала судьба Жаклин Кеннеди или Евы Перон.)

Я должна была агитировать его избирателей, а он в свою очередь ходил на каждую передачу «Ньюз тайм» и учил меня, как заострять вопросы и придавать программе дискуссионный формат.

Джейми даже придумал нам прозвище. Бимилия. Понимаете, как Биллари — Билл и Хилари Клинтон. Мне это очень нравилось. Билли Эмилия… Бимилия…




— Эмилия?

— Ой, прости.

— Ты отключилась, — говорит Рэйчел. — Иди сюда, я закрываюсь. Давай НХВО.

(Так она сокращает фразу «на хрен вон отсюда». Очень полезна в ночных клубах, когда мы обе хотим быстро смыться, не привлекая внимания остальных. Другое ее любимое сокращение — УВ, что означает «уши вянут». Тоже очень полезна, если нужно сообщить, что кто-то вам надоел до смерти.)

Выход из магазина обставляется различными предосторожностями по части «рекогносцировки местности», как говорится в фильмах про мировую войну, когда Рэйчел проверяет и перепроверяет, не торчит ли несчастный Долдон Гордон у окна своего бистро через дорогу в надежде, что сможет ее перехватить. Можно поверить, что у него там бинокль, постоянно наведенный на дверь «Столичного шика».

— Все чисто, — говорит она. — По моей команде — беги. Раз, два, три — бежим!

Мы добегаем до моего автомобиля, никем не преследуемые.

— Я думала о своем последнем и окончательном бойфренде, — говорю я, заводя машину.

— Ах да, политик, Билл, верно? Мне нравится политика. Это вроде шоу-бизнеса для уродов. Напомни мне, почему ты с ним рассталась.

Рэйчел была в Париже, когда я встречалась с Биллом, и поэтому все пропустила. Ей пришлось довольствоваться слухами.

— Это был классический случай расставания, — задумчиво говорю я. — Не было ни споров, ни ссор, ничего подобного. Наши карьеры просто увели нас в разных направлениях. К тому же мы оба были трудоголиками, постоянно пропадающими на работе. Он с тех пор очень поднялся, хотя я не во всем с ним согласна. Теперь он рядовой член парламента, но, помяни мои слова, когда-нибудь станет министром.

— И он женат на этой жуткой женщине? Как ее настоящее имя?

— Тьфу-тьфу, Клер. Ну, они до сих пор женаты. Неужели ты думаешь, что она может отпустить человека, который однажды попался ей в лапы?

Если бы проводился опрос с целью выяснить самых непопулярных известных личностей Ирландии, Клер Йитс попала бы туда с теми двумя типами, один из которых ввел налог на детскую обувь, а другой запретил курение в общественных местах.

Клер выросла в семье политиков, ее отец был министром финансов, а дедушка — одним из отцов-основателей молодой нации. Сама она ничем не была замечательна, но ей досталось по наследству известное имя, и поэтому — это было несколько лет назад — пригласила к себе съемочную группу документалистов. Билл в то время устранился, но, к несчастью, попытки Клер позиционировать себя как «жену известного политика» были катастрофой для связей с общественностью.

Я помню тогдашнюю программу, и несколько цитат из ее речей до сих пор вертятся в голове.

— Мы уплатили пятьсот тысяч за этот дом, а теперь он стоит три миллиона, знайте это, — говорила она в камеру, — и вы не должны ненавидеть меня просто за то, что я купила его в удачное время. И цена за поддержание его просто смешная. Конечно, мне приходится оплачивать услуги домработницы, прачки и садовника. Вилла в Марбелье обходится в целое состояние, и мы должны устраивать приемы, когда мы там, так что все это складывается. И все это из жалованья политика, знаете ли. И когда все счета оплачены, едва остается на содержание «мерседеса» и «БМВ». Мне не надо рассказывать о черте бедности.

Вы можете себе представить, какое раздолье здесь было для газетчиков. Они окрестили программу «Проект Ведьмы Клер», и имя прижилось. Теперь каждый раз, как только портреты ее и Билла появляются в таблоидах, подзаголовки гласят: «Мистер Билл Йитс и его жена, Ведьма Клер».

— Последний в списке, поверить не могу, — говорит Рэйчел, опуская стекло в машине, чтобы закурить. Потом лукаво глядит на меня. — Ну а теперь скажи мне честно. Я была крайне против твоих вечерних курсов, и вот тебе вопрос на миллион долларов. Оно того стоит?

Пока я пытаюсь ответить, довольно симпатичный парень, который курит у двери пивной, замечает Рэйчел и кричит ей, пока мы стоим в пробке:

— Эй! Красотка! Не заглянешь сюда? Разрешаю заказать мне кружечку.

— Отвали, — бросает Рэйчел, не глядя в его сторону.

Все абсолютно нормально, просто сейчас пятница, вечер, смертоносный феромон Рэйчел в действии. Я поворачиваюсь к ней.

— Я скажу тебе, чему я научилась, — медленно говорю я. — Любовь жива и никуда не делась. Она просто не отвечает на мои звонки.

* * *


«Я доведу все до конца», — думаю я на следующее утро, пока ставлю машину перед офисом штаб-квартиры Билла в Фибсборо.

Терять мне нечего.

Я дозвонилась утром к нему в офис, ожидая напороться на автоответчик, но, к моему удивлению, ответил секретарь и сказал, что у него прием с десяти до четырех.

Блестяще. Это добрый знак.

Я вхожу в офис, который с виду темен, грязноват и неприветлив, как приемная врача. Три человека сидят в пластмассовых креслах, по виду очень неудобных; я присоединяюсь к ним.

Замечаю, что я здесь единственная в возрасте до семидесяти, но я здесь не по избирательным делам. Никоим образом.

То и дело раздаются кашель и шмыганье носом, и ожидание тянется так долго, что я уже начинаю подумывать об отступлении и вместо этого передать сообщение через секретаря, но тут ко мне является мой вечный призрачный образ.

Безликий жених, Вера Вонг… Но на этот раз я на грани того, чтобы превратиться в диккенсовскую мисс Хэвишем, с гнилыми зубами, паутиной на ветхих платьях и крысами, съевшими свадебный пирог…

Открывается дверь, и появляется Билл, на ходу пожимая руку пожилому пенсионеру.

— Не беспокойтесь, мистер Мерфи, мы вскорости уладим вопрос с вашей медицинской карточкой. А теперь отправляйтесь домой и помните, что выборы в совет уже на носу. Знаете, что мы всегда говорим партии верных? Голосуйте пораньше и почаще!

Он замечает меня (я, должно быть, среди остальных кажусь просто младенцем) и бросается ко мне со всех ног.

— Эмилия Локвуд! Какая приятная встреча! Заходи, заходи, мы должны обо всем поговорить, — восклицает он, увлекая меня в свой кабинет.

— Но, Билл, здесь есть люди, которые пришли раньше меня, я заняла очередь…

— Да не беспокойся ты, — говорит он. Затем поворачивается к присугствующим: — Извините меня, я полагаю, никто не возражает, если первой я приму Эмилию? Она продюсер на телевидении.

Если бы он заявил, что я кардинал, работающий с Папой Римским, они и то бы не были так потрясены. Кажется, никто не возражает, поэтому я прохожу в кабинет.

— Боже, Эмилия, как я рад тебя видеть, лапушка. Удачнее позвонить ты не могла. Ты видела опрос в «Таймс» на прошлой неделе? Сорок пять процентов выражают недовольство лично мной, я знаю, в это трудно поверить. А следующий год — год выборов! И все пошло прахом из-за этой бездарной документальной съемки, в которую втравили бедняжку Клер, склепав все на живую нитку. Поверь, она никогда не говорила и половины того, что ей приписали, просто это все ужасно выглядит после монтажа. Такова сила твоего телевидения.

«Ну вот, — думаю я, — он хоть понимает, что говорит со мной как с пресс-секретарем?»

— Я понимаю, Билл, но пришла вовсе не за этим…

— В другой раз ее оштрафовали за превышение скорости — она выжимала пятьдесят в сорокамильной зоне, но полиция узнала ее и протестировала на алкоголь. Как будто в этом была какая-то необходимость. Издевательство, вот что это такое, явное и прямое. А на следующее утро газеты вышли с заголовками, где ее называют «леди Мак-Алко».

— Для твоей жены это ужасно, Билл, но, понимаешь, причина, по которой я…

— Наступает год выборов, ты понимаешь меня, Эмилия? Нам нужно поднять ее имидж в общественном мнении. Если бы люди узнали настоящую Клер, они бы перестали звать ее Ведьмой Клер за спиной и смешивать с грязью за каждый лишний шиллинг. Это очень обидно, знаешь ли. А еще раз она звонила мне и плакала про Луиса Вуитона, потому что кто-то в магазине спустил его с поводка. Правда, плохое имя для собаки? Ты для нас со своими связями на телевидении просто подарок. Я придумал усыновить одного ребенка из Чернобыля, это очень удачная возможность для фотосессии, может быть, ты устроишь это для нас? Возьмись за это, Эмилия, мы с тобой всегда работали вместе. Я приперт к стенке. Но я могу составить тебе протекцию. Глава телестудии — мой личный друг, знаешь ли. Его зовут Филип Берк. Подумай об этом. Может быть, однажды и я пригожусь тебе.




ГЛАВА 34

ПРОБИЛ ЧАС, И ОН ЯВИЛСЯ…


Жуткое дело, лучше бы мне никогда не работать на телевидении.

По-моему, я так не заморачивалась по поводу внешности со времен выпускного бала, двадцать лет назад.

Рэйчел и Джейми отправились к Кэролайн, чтобы смотреть церемонию награждения, которая пойдет в прямом эфире, но сперва заявились ко мне на бокал шампанского, чтобы успокоиться и расслабиться.

Это, конечно, они успокаиваются шампанским, а мне впору добавить дозу валиума.

— Вау!!! Божественно! — восклицает Джейми, когда я вхожу в гостиную во взятом напрокат платье от Питера О'Брайена, при всем параде.

— Правда, чудесно? — спрашиваю я, вертясь перед ними.

— По-ра-зительно, душечка, — присвистывает Джейми. — Отпад, я так надеюсь, что ты выиграешь, чтобы все могли полюбоваться на это платье!

— Нет, не надо! Вы же знаете, как я боюсь публичных речей. Я буду очень рада посидеть и поаплодировать победителю, хорошенько выпить и не разглагольствовать со сцены.

— Один глоток спиртного с пузырьками, милая, — говорит Рэйчел, протягивая мне большой бокал, — а потом ни капли, до тех пор, пока не объявят твою награду. Я не хочу, чтобы ты спотыкалась на своих шестидюймовых «Дольче & Габбана» по пути на сцену.

— Договорились, — я с благодарностью делаю глоток. Все годится, чтобы успокоить нервы.

— А когда Филип тебя заберет? — спрашивает Джейми.

— Буквально вот-вот должен подъехать. Посмотрите, меня всю трясет. Я и так вне себя из-за этой церемонии, а тут еще он в качестве кавалера…

— Ох, послушай сама, что говоришь; боязнь успеха — вот твоя проблема, — заявляет Джейми. — Ты выглядишь на миллион долларов, вот что важно. Запомни: улыбайся, маши рукой, пинай ногами.

— Пинать ногами?

— Ну да. Улыбайся, когда камера смотрит тебе в лицо, маши рукой, как королева, как можно чаще и пинай ногами подол, когда будешь прохаживаться, а то он закрутится и спеленает тебе ноги.

— О боже, как будто мне недостаточно забот.

— Не слушай его, — говорит Рэйчел. — Его номинировали на награду только один раз — в конкурсе «Задница года» в баре «Дракон». Ты выглядишь замечательно, дорогая, и волосы уложены как надо.

Я полдня провела, как принцесса перед балом, в салоне «Маршалле», изнывая под феном, пока мне делали маникюр. Мастер завил мне волосы на французский лад и уложил элегантным валиком, так что прическа стала пышной и объемной.

— Спасибо, солнышко, — я отпиваю еще один глоток и прохаживаюсь взад и вперед.

— Ты не можешь посидеть спокойно? Ты нас нервируешь.

— Я отрабатываю походку в «Дольче & Габбана», как вы мне велели. Их надо называть лимузинными туфлями, по-моему, я в них дальше, чем от машины до отеля, пройти не смогу. Если там будут танцы, то обувь придется сменить.

— Вытяни руки, я еще раз на них посмотрю, — командует Рэйчел.

Я послушно исполняю то, что сказано.

— Отлично, так-то лучше. Искусственный загар чуть не пошел полосками. Опять все спасает добрый старый телесный грим.

— У меня так было со средством из Сен-Тропеза, — говорит Джейми. — Там, конечно, написали на флакончике все инструкции, что нужно сделать чистку и увлажнить кожу, перед тем как его накладывать, но пропустили самое главное: оставаться трезвым.

И тут под моим окном громко гудит клаксон.

— О господи, это он, — слабо взвизгиваю я.

Клаксон трубит снова.

— Пусть он сам поднимется и позвонит в дверь, как нормальный человек, — бурчит Рэйчел. — Он что, думает, что он таксист?

Еще несколько гудков, и Филип наконец понимает, что ему все-таки придется выйти из машины и подняться по лестнице.

Три наши головы резко исчезают из окна, чтобы он нас не заметил.

— Должен сказать, насколько я его разглядел, он очаровательно выглядит в парадном костюме, — говорит Джейми.

— Он не голубой, — замечает Рэйчел.

— Ну да, конечно, если я его хвалю, то мысленно уже раздеваю.

Я отпиваю еще один глоток шампанского, и Филип звонит в дверь.

— Занавес открывается, — говорит Джейми.

— Не напрягайтесь, — шепчу я в панике, — помните, что иногда его манеры сильно отличаются от общепринятых.

— Мне это нипочем, — говорит Рэйчел. — Оставьте его мне.

Через две минуты она вводит его в гостиную, где я стою у камина, пытаясь выглядеть естественно и непринужденно, однако боясь сесть, чтобы не измять платье.

— Филип, рада вас видеть, — говорю я, пока он холодно целует меня в щеку. — Вы, наверно, помните Джейми, а у двери вас встретила моя подруга Рэйчел.

— Да. Привет, Джейми, — здоровается Берк, пока Рэйчел пристально его разглядывает. Клянусь, я чувствую, как она пытается определить, нравится он ей или нет.

Берк едва ее замечает, что само по себе странно. Определенно это первый мужчина за долгое-предолгое время, который нечувствителен к смертоносному феромону Рэйчел…

Неловкое молчание.

— Хотите выпить? — предлагаю я.

— Я за рулем.

— Ах да, простите.

Еще одна долгая пауза, которую Филип и не пытается заполнить.

— Вам нравится платье Эмилии? — наконец спрашивает Джейми.

— Э-э… очень мило, — отвечает он. — Моя матушка носила такие давным-давно.

— Что? — не веря своим ушам, переспрашивает Рэйчел.

— Конечно, сейчас она их не надевает. Ей восемьдесят два.

Рэйчел бросает на меня озадаченный взгляд, как и всякий, кто не привык к берк-филиппикам.

Опять молчание.

— Вам трудно было достать приглашения? — спрашивает Джейми.

— Сомневаюсь, учитывая, что Филип — глава телеканала, — нервно смеюсь я.

— Я просто пытаюсь поддержать разговор, — оправдывается Джейми.

— Да нет, не волнуйтесь, — равнодушно сообщает Филип. — Я просто выиграл их с подпиской на журнал «Белла».

Мы молча смотрим на него.

— Это была шутка, — добавляет он.

— Да, точно, — хором восклицаем мы, пытаясь изобразить веселье.

Опять молчание.

«О боже, это явно будет самый мучительный вечер в моей жизни, — думаю я. — Во что я ввязалась?»

— Полагаю, нам пора идти, — наконец говорю я Филипу.

— Тогда пока, милочка. — Джейми целует воздух около моей щеки, чтобы не испортить макияж. — Только помни мое золотое правило: выиграешь или нет, не порть свои достоинства своими недостатками.

— Это не пустяки, такая церемония, — говорит Рэйчел, обнимая меня. — Удачи тебе, милая. — Она многозначительно жмет мне руку, словно говоря: «И желаю тебе удачи с этим парнем, который, сказать откровенно, страннее некуда».

Я понимаю, что она имеет в виду.

Джейми и Рэйчел машут нам вслед, обещая запереть квартиру и поддерживать постоянную мобильную связь в течение всего вечера. Я сажусь на переднее сиденье рядом с Филипом, и мы молча трогаемся с места.

Не проходит и двух минут, как я замечаю нечто, чего предпочла бы вообще не видеть.

Тот, чье имя навсегда останется неизреченным, стоит во дворе своего дома и моет свой джип. Он видит нас, а мы видим его, и это ужасно.

— Это тот южноафриканец, который явился незваным на вашу вечеринку? — спрашивает Филип, не упускающий из виду ничего.

— Э-э, да, — отвечаю я, пытаясь говорить беззаботно. Как будто незваные гости приходят на мои вечеринки каждый божий день.

— Бывший бойфренд, не так ли?

— Да.

— Я бы сказал, очень интересная история.

Он пытается выудить информацию? Или это берк-филиппика для поддержания разговора?

Трудно сказать…

Одно я знаю точно. Это не та тема, на которую я хотела бы распространяться. Особенно сегодня вечером.

Я поворачиваюсь к Филипу и весело улыбаюсь:

— Не настолько интересная, насколько длинная.

Он окидывает меня взглядом.

— Это была попытка пошутить, — сдаюсь я.

Но он не смеется.

«О господи боже, — думаю я, — такой вечер, наверно, и в кошмаре не приснится…»

Когда мы прибываем в «Четыре времени года», легче не становится. Филип отказывается оставлять машину на стоянке отеля, потому что с него требуют десять евро за парковку, и поэтому припарковывается на соседней улице. И это человек с шестизначным годовым доходом. «Улыбайся и сохраняй изящество», — говорю я себе, ковыляя к отелю на шпильках в сопровождении Филипа.

Когда мы наконец добираемся до зала, он весь заполнен гудящей толпой, и я радуюсь, повстречав Дэвида Брютона с женой и Дженет, нашего дизайнера, которая взяла с собой Сьюзи из съемочного отдела. Мы обнимаемся и приветствуем друг друга, восхищаясь новыми платьями, прическами или, в моем случае, радикальной переменой во внешности.

«Положение улучшается, — думаю я. — По крайней мере, здесь прекрасная компания коллег, нормальных людей, с которыми можно поболтать и посмеяться. То есть по большей части нормальных».

К несчастью, Божья Кара О'Киф тоже здесь, с кавалером намного моложе ее, которого она представляет нам под именем Гарта. Я несколько минут мучительно вспоминаю, откуда его знаю, и наконец меня осеняет. Он солист группы «Бойз он файр».

Потом к нам присоединяется Сэди Смит, выглядящая ослепительно в платье из блестящей золотой парчи, и начинаются новые объятия, поцелуи воздуха и обмен любезностями.

«Ну что ж, — думаю я, — вечер, похоже, складывается удачно…»

— А что происходит у тебя с Филипом Берком? — шепчет мне Дженет. — Ты сейчас пришла с ним? По-моему, это можно назвать свеженькой сплетней.

Пожалуй, предыдущая мысль нуждается в поправках…

Поскольку ожидается прямой эфир, то все пунктуальны до секунд, поэтому ровно в восемь ноль-ноль нас отводят на свои места. Организаторы не пожалели расходов; угощение прекрасное, после него мы готовы выдержать церемонию награждения.

Мы с Филипом за одним столом с остальной командой из «Кельтских тигров», что замечательно. Ну-у-у, кроме того, что он проводит большую часть ужина за разговором с Дэвидом Брютоном, который мрачнеет все больше и больше и начинает бросать умоляющие взгляды «спаси меня, ради всего святого» на свою жену.

Церемония награждения начинается после девяти тридцати, поэтому в девять двадцать пять все дамы бегут поправлять прическу и макияж. Замечательно, что я сделала такую прическу, которая почти не изменилась с тех пор, как я приехала. Зато когда я вернусь домой, придется, наверно, приводить голову в обычное состояние молотком, долотом и паяльником.

— Хорошо смотришься, мисс Номинантка, — говорит Сьюзи, которая сейчас немножко трусит.

— Вот дождусь одиннадцати тридцати, когда все закончится, и тогда можно будет расслабиться, — отвечаю я. — А ты как себя чувствуешь?

— Плохо. Я того… перепила. Так всегда получается с этими награждениями после банкета, перед прямым эфиром все успевают напиться. У меня зубы не почернели?

— Э-э… нет. Точно нет. Все в порядке.

— Так со мной бывает от красного вина. Так что у вас происходит с Филипом Берком? Ты его не боишься?

— И да, и нет. Да, боюсь, но — нет, ничего не происходит.

— Я работала с ним в ток-шоу «Последняя ночь», несколько лет назад, перед тем как его повысили, и мы все помирали со страху. Я однажды спряталась в туалете, только чтобы с ним не встретиться. Мы его называли «Берк, Великий и Ужасный». Знаешь, что он мне сейчас сказал? — она хихикает.

— Что?

— Ну, ты знаешь, какой он грубый. Он рявкнул на меня: «Что вы сделали со своими волосами? Они стали совершенно другого цвета, с тех пор как я вас видел с последний раз». Я говорю: «Да, Филип, я их осветлила. Так делают многие женщины, в этом нет ничего страшного». А он говорит: «Вы теперь считаете себя натуральной блондинкой, а я считаю вас грязной мошенницей». Нет, ну ты можешь себе представить?

— Это берк-филиппика, так я это называю.

— Да мне по барабану. Повезло, что он сегодня пришел с тобой, а то мы бы все боялись рот раскрыть. — Тут она меня крепко обнимает. — Удачи тебе, Эмилия! Мы все болеем за тебя.

Я успеваю вернуться к столу как раз вовремя — под фанфары и барабанную дробь начинают оглашать список участников. Меркнет свет; атмосфера становится напряженной, словно на церемонии вручения премий «Оскар» или БАФТА, в волнении думаю я.

— Еще две минуты — и вы бы опоздали, — замечает Филип.

Да, теперь я понимаю, что приглашать его себе в спутники было чудовищной ошибкой. Дождется у меня Мэгз, когда я увижу ее на занятиях…

Я улыбаюсь ему и стискиваю зубы.

Я должна выдержать этот вечер.

Главное — хорошо выглядеть, а я хорошо выгляжу.

Если мне не придется лезть на сцену и толкать речь, то…

Я же дала Филипу возможность себя показать, верно?

Ведущий вечера, известный эстрадный комик по имени Джей Джоунс, появляется из-за кулис и немедленно приступает к веселому оглашению списка участников, постоянно отпуская на их счет рискованные шуточки. Он даже передразнивает Божью Кару О'Киф, притворно рыдая, и мне приходится закрываться салфеткой, чтобы не смеяться во весь голос, пока она сидит за столом, с каменным лицом глядя прямо перед собой. Я отключила звонок на мобильнике, но он светится: пришла эс-эм-эска.

Джейми.

«Ты в эфире! Немедленно положи обратно эту гребаную салфетку!!!»

Елки-палки, думаю я, озираясь и ища глазами камеру. Она оказывается прямо за мной; оператор с ручной камерой бегает вокруг столиков. Я кладу салфетку обратно на стол и сжимаю руки, пытаясь успокоиться.

Первые награды — в технических категориях: за лучшую работу со светом, озвучание, монтаж и спецэффекты. Это означает, что все, кого это не касается, могут отправляться в бар, пока их не призовут громкие фанфары.

— Кто-нибудь еще принимает пари? — спрашивает Филип. — Ставлю пятьдесят евро.

Вот и еще одна берк-филиппика, которых накопилась уже целая гора; например, он обозвал жену Дэйва Маслин. На самом деле ее зовут Олив.

Затем награждают лучшую актрису — премия присуждается исполнительнице главной роли в драматическом сериале про больницу. Она всем известна, и ей первой достаются аплодисменты стоя.

— В следующем году награда будет ваша, — шепчу я Сэди, и она сияет и краснеет.

Лучший актер — премия достается известному театральному актеру за роль главаря мафии. Я не видела этот фильм, но, судя по продемонстрированному клипу, это заслуженно: он ужасен, устрашающ и отвратителен.

Джейми присылает сообщение: «Фу ты ну ты, они показали самый приличный кусок фильма, и теперь все думают, что он молодец. Остальной фильм — просто гадость».

Эс-эм-эс от Рэйчел: «Следующая номинация — лучший продюсер. Поднови блеск на губах, только сперва убедись, что тебя не снимают».

И от Кэролайн: «Я боюсь смотреть!!! Сейчас спрячусь за диван!!! Удачи, милая, я молюсь за тебя!!!»

— Она со своими друзьями даже в туалет не может сходить, не обменявшись эс-эм-эс по двадцать раз, — сообщает Филип Дэйву.

Я делаю глубокий успокаивающий вдох.

На меня направляют камеру, которую я изо всех сил пытаюсь не замечать и гляжу прямо вперед, туда, где Джей Джоунс готовится зачитать имена номинантов. Время словно замедляется.

— Лучшие продюсеры, — объявляет со сцены Джей. — Не волнуйтесь; ко всем призерам можно будет потом приставать с разговорами и доставать их просьбами насчет работы. Мы даже покажем их крупным планом, чтобы вы запомнили их в лицо.

Общий хохот.

Я гляжу на экран над сценой и вижу себя в цветном изображении. Я улыбаюсь и стараюсь дышать поглубже.

Все закончится через несколько минут.

— Наш первый номинант — Кевин О'Ди, за фильм «Дорогостоящая Ирландия».

Гром аплодисментов. Я хорошо знаю Кевина: мы вместе учились на продюсера, и я отбиваю себе ладони, с усердием хлопая ему.

Будет замечательно, если он победит. Тогда мне не придется произносить речи на публике.

Следует клип из его фильма, демонстрирующего, как вымогают деньги у ирландского потребителя, неоправданно завышая цены; рейтинг фильма был чрезвычайно высок.

— Держитесь за стулья, ребята, наш следующий номинант — не кто иной, как Фредерик Джордан-Мерфи, с сериалом «Подводная Одиссея».

Бурные аплодисменты.

Фредерик Джордан-Мерфи, наверное, самый известный из всех номинантов; он пишет сценарии, снимает и продюсирует широко известный документальный сериал про дикую природу с поразительнейшей работой операторов. Случка акул на мелководье и тому подобное.

— Ставлю пятьдесят евро, что он выиграет, — говорит Филип.

— Наш третий номинант — Патрик Гриффин, с сериалом «Палата», — объявляет Джей под все усиливающиеся аплодисменты. — Похоже, что это единственный драматический сериал, в сравнении с которым «Скорая помощь» смотрится толпой малолеток, переодетых врачами и нянечками.

Я оборачиваюсь туда, где сидит Патрик Гриффин, — его столик сразу за нашим; он, кажется, немного перебрал бренди. Он развалился на стуле, высокий, раскрасневшийся, и обнимает сразу двух хорошеньких блондинок, которые выглядят так, будто только что поругались.

И тут я вижу нечто.

Происходит нечто странное, словно опыт переселения душ, когда мысленно спрашиваешь себя: «Неужели это на самом деле? И прямо сейчас? И здесь? Со мной?»

Прямо в зал с видом хозяина входит тот, чье имя навсегда останется неизреченным.

Боже мой господи, пусть лучше это будет галлюцинация…

Нет, это он. Преследуемый по пятам охраной отеля.

У меня есть выбор: или упасть в обморок; или блевануть; или кинуться прочь, как выражается Рэйчел, НХВО, развив такую скорость, какая только возможна на шестидюймовых каблуках.

Но я не могу, потому что объявили мою номинацию.

Он видит меня.

Прежде чем я успеваю стереть с лица капли пота, выступившего от волнения, он устремляется туда, где я сижу.

Далее все разворачивается, словно в тошнотворной замедленной съемке.

Сначала я слышу, как Джей Джоунс выкрикивает мое имя.

Я смутно слышу оглушительные аплодисменты и одобрительный топот множества ног за нашим столом.

Тот, чье имя навсегда останется неизреченным, опускается на одно колено прямо передо мной.

Крутят кадры из моего сериала.

Слава богу, хоть не показывают меня в прямом эфире.

Но это ненадолго.

— Эмилия, посмотри на меня, — произносит он, хотя у меня от волнения так шумит в ушах, что я почти ничего не слышу.

Все за столом уставились на меня, и я хочу провалиться сквозь землю.

— Что он здесь делает? — спрашивает Филип.

Наверное, его спрашивают, кто это стоит на коленях у моего стула, потому что я вдруг отчетливо слышу, как Филип поясняет: «Это ее бывший любовник».

За столом словно начинают играть в испорченный телефон: в перешептываниях я улавливаю: «бывший любовник», «что ему надо», «пусть кто-нибудь выведет его, пока не объявили победителя». Потом Джей устраивает настоящий спектакль со вскрытием конверта.

Теперь тот, чье имя навсегда останется неизреченным, схватил меня за руку и не отпускает.

— Отцепись! — ухитряюсь прошипеть я, но он только крепче ухватывается за меня.

— И победителем становится… о, какое счастье!..

— Эмилия, выходи за меня замуж.

— Что ты сказал? — я поворачиваюсь к нему, и все становится похоже на сцену из спектакля.

— Я прошу тебя выйти за меня замуж.

Я гляжу на него в потрясении. И все остальные, кто это слышал, тоже; и тут вдруг…

— Лучший продюсер — …Эмилия Локвуд, за работу в сериале «Кельтские тигры»!

Грохот аплодисментов, и мне кажется, что я теряю сознание.

Камера практически у меня под носом, все глядят на меня, а телефон светится и скачет по столу, пока Очаровательные девушки шлют свои эс-эм-эс, и все это время тот, чье имя навсегда останется неизреченным, не размыкает железной хватки, уцепившись за мою руку.

Я встаю и пытаюсь стряхнуть его руку, но не могу.

Я в полном шоке, но задним умом понимаю, что мне надо выходить на сцену, где Джей стоит с большим призом и глядит на меня.

И все глядят на меня.

Аплодисменты постепенно стихают.

Тишина кажется мне гробовой.

— Я прошу тебя выйти за меня замуж, — медленно и спокойно повторяет тот, чье имя навсегда останется неизреченным. Клянусь, он все это подстроил. — Я сделал самую большую ошибку в своей жизни, расставшись с тобой, и теперь я умоляю. На коленях. Перед всеми этими людьми. Выходи за меня замуж!

Это кошмар. На огромном экране над сценой я вижу свое лицо крупным планом, пунцовое от стыда, и, что еще хуже, тот, чье имя навсегда останется неизреченным, кажется, ни в грош не ставит тот факт, что миллион зрителей глазеет на все это у себя дома.

— Ну же, Эмилия! Разве женщины не любят широких романтических жестов?

Не знаю как, но все же я ухитряюсь избавиться от него и доковылять до сцены. Джей подает мне руку и помогает подняться по ступенькам.

Я единственный победитель, который идет за своей наградой в полной, абсолютной тишине.

Джей протягивает мне приз.

— Вы проделали искусный отвлекающий маневр, — острит он. — Это я должен быть гвоздем программы. Нельзя перетягивать одеяло на себя.

По залу пробегает волна смешков, и я понимаю, что должна произнести благодарность. Сбежать не получится.

«Отшутись, — советует мне внутренний голос. — Главное — поторапливайся. Говори что угодно, только не молчи».

— Спасибо… спасибо большое всем, — произношу я в микрофон слабым голосом, словно из далекого далека.

Ко мне обращены три сотни лиц.

Тот, чье имя навсегда останется неизреченным, все еще стоит у моего стола.

— Ну, — говорю я, — как вы все заметили, я была совсем к этому не готова.

Опять смешки.

— Если бы вы увидели этот сюжет в «Кельтских тиграх», то, наверное, решили бы, что сценарист заврался.

Смех усиливается.

Кто-то за передними столиками кричит мне:

— Так вы выйдете за него замуж? Бедняга до сих пор стоит и ждет ответа.

Начинаются ропот и бормотание, в котором я потрясений пытаюсь что-то разобрать.

— Нет, не выйду, — слышу я свой собственный голос.

Проносится явственный вздох изумления.

— Извините, но если бы вы знали все, что произошло, вы бы не удивились.

Опять смешки и озадаченный ропот.

— Ты связалась с ним? Проблема в этом? — говорит тот, чье имя навсегда останется неизреченным, указывая на Филипа.

— Нет, — в унисон отвечаем мы с Филипом.

Затем Филип добавляет для полной ясности:

— Я не ее бойфренд.

— О-о-о, так выходи же за него замуж, — кричит кто-то из задних рядов. — Он поступил так романтично! Нельзя так просто отшить несчастного парня при всем честном народе.

Часть зала начинает хором скандировать:

— Скажи «да»! Скажи «да»! Скажи «да»!

— Вы не понимаете, никто не понимает, — я чуть не плачу. — Он бросил меня, как последний гад, и я бы не смогла пережить этого, если бы не мои друзья.

— Но почему он так сделал? — спрашивает Джей, который стоит рядом.

— Понимаете, он не хотел себя связывать. Он сказал, что это не из-за меня, он просто не хочет жить ни с кем, — отвечаю я, позабыв про микрофон передо мной. — И, кстати, если здесь есть кто-то, кто знает таких людей, которые говорят, что не желают себя связывать, позвольте мне перевести. Это значит, что они не желают связывать себя именно с вами.

В публике начинаются перешептывания.

— А через несколько месяцев он заключил помолвку с девушкой двадцати трех лет.

Из задних рядов доносится шиканье.

— А потом они переехали в дом напротив моего.

Шиканье усиливается и становится угрожающим.

— А потом его невеста передумала, и он захотел ко мне вернуться. Он думал, что это легче легкого.

— Не соглашайся, Эмилия! — слышу я женский крик из зала. — Скажи «нет»!

— Я и говорю «нет». Нет, ни за что. Он не любит меня. Если бы он любил меня, то просил бы моей руки, когда мы были вместе. У него было полно возможностей. Мы прожили вместе несколько лет. Он просто хочет, чтобы кто-то ради него постоянно разбивался в лепешку. Нет. Я не буду; Я так не могу.

По моему лицу катятся слезы, и публика начинает меня подбадривать.

Хор скандирует снова:

— Скажи «нет»! Скажи «нет»! Скажи «нет»!

Мой голос крепнет. Я вижу, как охрана выводит из зала того, чье имя навсегда останется неизреченным.

И я улыбаюсь с облегчением.

С горьким, но все-таки облегчением.

Публика все еще смотрит на меня, и я решаю закончить все на шутливой ноте.

— Леди и джентльмены, — уверенно говорю я. — Прошу прощения за то, что вы оказались невольными свидетелями этой сцены. Я привыкла к унижениям, но не в таком масштабе и не перед такой аудиторией. Поверьте мне, я буду подробно излагать последние несколько минут своей жизни на кушетке у психиатра, даже через много лет. Скоро я использую свой приз, чтобы треснуть по башке своего бывшего любовника, за то что он доставил вам столько неловких минут. Спасибо вам всем еще раз!

Аплодисменты громом отдаются по залу, и Джей берет у меня микрофон, а я направляюсь обратно к своему столику.

— Итак, спасибо за представление, Эмилия, — ошарашенно говорит он. — Пожалуй, сейчас мы сделаем рекламную паузу!

Мы расстаемся.

Пока я иду к своему месту, все свистят и хлопают.

Собрав остатки гордости, я беру свою сумочку и собираюсь уходить.

Сьюзи бросается меня обнять и причитает:

— Глазам своим не верю! — восклицает она. — Ты уходишь?

— Да, это было зрелище, — говорит Дэйв. — Это единственная церемония, на которой я присутствовал, когда бы аплодисментами награждали уходящего со сцены.

— Вы простите меня, что я вас оставляю? — спрашиваю я, вся дрожа. — Я… мне… мне просто надо побыть там, где нет других людей.

Раздаются возгласы «Да!», «Конечно, пожалуйста», «Поздравляем!» Я думаю: чудесно. Мне необходимо сбежать отсюда.

Черт. Я кое-что забыла. Филип.

Я поворачиваюсь к нему, чувствуя, что все смотрят на меня.

— Простите, мне очень жаль, — говорю я.

— Вы же не виноваты, что ваш бывший любовник — идиот.

— Я хотела извиниться за то, что вас покидаю. Вы понимаете, что я не могу остаться.

— Что ж, это самое короткое свидание в истории.

Я даже не могу извиниться и пообещать как-нибудь назначить новое.

Главным образом потому, что не хочу.

— Доброй ночи, Филип, — говорю я. — Увидимся на работе.

Я улыбаюсь и уже собираюсь уходить, как слышу его голос:

— И зачем только женщинам дали право голоса…

Опять берк-филиппика, но меня это больше не волнует.

Покидая зал, я опять слышу гром аплодисментов и машу рукой так грациозно, как только могу.

И только выйдя из зала, я дрожащими руками проверяю мобильник.

Там пятнадцать эс-эм-эс.

Джейми: «Горжусь тобой дорогая! Вот это зрелище! Колосс повержен!»

Рэйчел: «Ты круто расправилась этим ублюдком прямом эфире! Горжусь дружбой тобой! Как думаешь кто будет играть тебя когда про сегодня снимут фильм?»

Я выхожу из «Четырех времен года», и швейцар, видя мое состояние, вызывает мне такси.

— Как вы себя чувствуете, мадам? — заботливо спрашивает он. — Может, принести вам что-нибудь? Например, воды?

— Я… спасибо, мне уже лучше, — полушепотом выговариваю я, набирая полную грудь воздуха.

Он отступает, тактично рассудив, что мне нужно побыть одной, и я собираюсь с мыслями.

Неужели это произошло на самом деле? Неужели тот, чье имя навсегда останется неизреченным, сделал мне предложение в прямом эфире на всю страну? И я ему отказала…

А знаете, что самое интересное?

Теперь, когда проходит первое потрясение и я могу рассуждать спокойно, я твердо уверена, что поступила правильно. Было так легко сказать «да», забыть прошлое и надеяться, что он изменился и я смогу жить с ним в счастливом браке. Я могла бы вернуться на занятия к Ире на следующей неделе и торжествовать. Я могла бы наконец примерить наряд от Веры Вонг.

Но это бы не сделало меня счастливой. Легко было бы сказать «да», но трудно удержаться и не верить, что меня может ожидать нечто лучшее.

Эс-эм-эс от Кэролайн: «Милая моя. Ты поступила правильно. Это был единственный выход. Думаю что ты сейчас сбежала оттуда и идешь к нам. Мы ждем тебя с шампанским чтобы отпраздновать победу. Победу во всех смыслах».

У меня на глаза наворачиваются слезы.

Спасибо им. Что бы я делала без своих друзей?

Подъезжает такси, и я сажусь, даю адрес Кэролайн и прошу довезти меня туда как можно скорее.

Все правильно, думаю я, когда машина трогается с места.

Итак… я только что отклонила предложение руки и сердца.

Итак… я сходила на свидание с человеком, который мне совсем не интересен и который наверняка и сам не питает ко мне ни малейших чувств.

Итак… я потратила несколько месяцев жизни на розыск бывших бойфрендов, в надежде, что это поможет мне выйти замуж, с нулевым результатом.

Итак… я гонялась за тенью.

Тут нечего стыдиться.

Со мной все в порядке.

Я просто не встретила своего единственного.

Еще не встретила.

А знаете что?




Смотрите на чистый лист…




КОНЕЦ?..




ОТ АВТОРА


Огромное спасибо вам, Марианна Ганн О'Коннор, мой замечательный агент, за все, что вы для меня сделали в прошлом году. В октябре эта потрясающая женщина примчалась ко мне с книжной ярмарки во Франкфурте с ошеломляющей новостью, что продала права в США на эту книгу «Харпер-Коллинз» в Нью-Йорке. Моя огромная благодарность Клер Уочтел, Шону Гриффину и всем, кто работает в замечательной конторе на 53-й Ист-стрит. Мне очень понравились наши встречи в ноябре прошлого года, и я жду не дождусь возможности поработать с вами еще раз.

Спасибо вам, Пэт Линч, за спокойствие, терпение и юмор. Мы с вами стали добрыми друзьями.

Благодарю божественную Франческу Ливерсидж за благосклонное отношение и поддержку и в особенности за то, что она сделала мою работу такой легкой. И буду продолжать ныть, пока мы еще раз не встретимся на тусовке в ночном Дублине! И большое спасибо всем в «Трансворд Паблишерз» в Лондоне, особенно Никки Джинзу, который помогал мне довести книгу до ума даже в сверхурочное время. А также спасибо вам, милая Лаура Шерлок, за все, что вы сделали; увы, ваша следующая поездка в Дублин состоится так нескоро! Спасибо и вам, Вивьен Гарретт, за ваши добрые слова, которые я высоко ценю.

Спасибо Дилану Хини, а также Джилл и Саймону Хессам за ваш усердный труд. Я так счастлива и благодарна вам за то, что вы у меня есть!

Спасибо вам, Викки Сэтлоу, за невероятную работу, которую вы проделали, продавая эту книгу по всей Европе. Увидеть свою книгу переведенной на такие языки, на которых мне не заговорить никогда в жизни, — настоящее потрясение.

Спасибо всей моей семье за очень своевременную поддержку, особенно маме и папе (которые однажды прогулялись в известный дублинский книжный магазин и сфотографировали одну витрину, любезно посвященную мне, — я не шучу). Спасибо Пэдди и Сэму, Ричарду, Лилле, Эллен и всей моей семье в Шотландии — Маи, Теду, Секвойе, Уорвику и Элли.

Огромное спасибо Клелии и мисс Кларе Белль Мерфи, которые пришли ко мне за автографами, и вообще, — они душечки и лапочки. Мы встречаемся на следующих выходных, и на сей раз отказы не принимаются.

Особенное спасибо всем моим замечательным друзьям, особенно Пэт Кайнвейн, Карен Нолан, Ларри Финнегану, Сьюзен Мак-Хью, Шону Мерфи, Мэрион О'Двайер, Элисон Маккенна, Фионе Лайлор, Шерон Хоган, Алисе Прентер, Карен Хастингс, Кевину Рейнольдсу, Кевину Мернейму и, разумеется, семье Ганн. Прямо не знаю, что бы я без вас делала.

Спасибо Аните Нотаро, потрясающему другу, потрясающей соседке и постоянному источнику вдохновения.

Спасибо всем прекрасным людям, которые вошли в мою жизнь, с тех пор как я занялась писательством, особенно Патрисии Сканлен, Кейт Томпсон, Саре Уэбб и Марисе Маккл.

Спасибо Дерику Малвею; я просто мечтаю поработать вместе с вами и надеюсь только, что вас не разочарую!

Наконец, после четырнадцати лет непрерывного счастья, я твердо и окончательно решила покинуть «Фэир Сити», а потому смогу уделять писательской работе гораздо больше времени. Я хочу поблагодарить всю съемочную группу за все хорошее, что произошло в эти годы, а в особенности Ньялла Мэтьюза (который был так любезен и сообщил, что оставляет за Николя право на возвращение), Кевина Мак-Хью, Мэри Холпин, Карен Нолан, Элейн Уолш, Фердиа Маканна, Энн Майлер, Джонни Каллена, Тони Торми, Джима Бартли, Тома Хопкинса, Уну Кроуфорд О'Брайен и, конечно, единственную и неповторимую Джоан О'Хара. Вы и понятия не имеете, как я по вас скучаю, но помните, пожалуйста, что первый же брошенный камень…





Внимание!


Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.





notes




1


Добрый вечер, друзья (франц.). — Примеч. ред.