Звездные самураи
Кен Като


Ямато #2


Далекое будущее. Галактика разделена на крупные национальные сектора. Могущественный сектор Ямато, возродивший древние самурайские традиции, развязывает захватническую войну. Ему противостоит разоренный бесконечными междуусобицами сектор Американо... 


Содержание


Кен Като


Звездные самураи


(Ямато — 2)


Бескрайний Млечный Путь,

Как арка в небесах

И море в пене звезд,

Обрушится на Садо…

    
Мацуо Басё (1644—1694)


ЧАСТЬ I

НЕЙТРАЛЬНАЯ ЗОНА


ОСВОЕННЫЙ КОСМОС


Освоенным Космосом именуется сфера космического пространства радиусом приблизительно в три сотни световых лет, центром которой является Древняя Земля. В пределах этой сферы обитает практически все человечество. Остальная Вселенная носит название Запределье. С момента начала активной экспансии людей Освоенный Космос расширяется почти со скоростью света, причем его объем, а следовательно, и число открываемых миров, увеличивается пропорционально кубу радиуса сферы. Исследование Освоенного Космоса продолжается и будет продолжаться до тех пор, пока он не охватит все Галактики Млечного Пути.

Колонизация Освоенного Космоса стал возможна благодаря двум технологическим прорывам: во-первых, открытию способа перемещения в пространстве со сверхсветовой скоростью при помощи так называемых «нексус-точек» — небольших проколов пространства-времени, которые можно создать в пределах любой звездной системы, и, во-вторых, появлению технологии «терраформирования», позволяющей быстро превратить подходящие по размерам и положению относительно светила планеты даже с химически враждебными человеку природными условиями в квазиземлеподобные миры с пригодной для дыхания атмосферой, океанами, искусственно созданной экологией и т. п. К настоящему времени уже тысячи миров обрели специально для них приспособленные флору и фауну, обзавелись миллионами разнообразных растительных и животных организмов, генетически восходящих к земным прототипам. Ксенобиологические же формы жизни в Освоенном Космосе до сих пор обнаружены так и не были.

Создание сферы Освоенного Космоса началось в 2100 году н. э. с запуска шести фон-ньюмановских «пионерных» автоматических зондов, представлявших собой реактивные космические корабли, способные развивать околосветовую скорость. При постоянном ускорении в 100 g эти зонды достигали скорости в 0, 9 световой всего за три или четыре дня. Приблизительно столько же времени им требовалось на торможение при приближении к пункту назначения. Целиком же их полет от Солнца до соседних звезд в среднем занимал четыре-пять лет. Все это время биологические компьютеры зондов были отключены и находились в состоянии анабиоза.

Едва достигнув нужной звездной системы, пионерный зонд «детонировал» нексус — квазистабильный пространственно-временной тороид. После чего автоматически приступал к воспроизводству себе подобных устройств, и дочерние зонды разлетались к ближайшим соседним звездным системам.

После того, как новый нексус приходит в состояние покоя, им можно пользоваться для практически мгновенного перемещения в другие звездные системы, также имеющие нексус-точки. Ко времени прибытия первых кораблей новая планетная система уже находится в процессе преобразования, полным ходом идет терраформирование. Поиски пригодных миров ведутся у всех одиночных (не двойных) звезд спектральных типов от А до К. Если на подходящих расстояниях от таких звезд обнаруживаются пригодные для терраформирования планеты, то с помощью специальных гравиметрических процедур им увеличивают скорость вращения, доводя силу притяжения до уровня земного. Затем, еще до начала создания экосистемы, проводится химическая трансформация, создаются атмосфера, океаны и пригодная для обитания суша. В настоящее время все эти процедуры настолько отработаны, что полная подготовка планеты к заселению людьми занимает около тридцати лет.

На сегодняшний день Освоенный Космос охватывает более ста двадцати миллионов кубических световых лет и включает в себя несколько тысяч звездных систем с терраформированными планетами. Средняя плотность звезд на нашем участке спиральной ветви Галактики составляет приблизительно двадцать пять звезд на каждые сто тысяч кубических световых лет, поэтому всего в Освоенном Космосе имеется около четверти миллиона звезд, из которых приблизительно половина — двойные, а три четверти оставшихся представляют собой слишком тусклые светила М-типа. И только у половины остальных звезд имеются планеты, пригодные для терраформирования. Тем не менее, в настоящее время известно более шестнадцати тысяч пригодных для обитания планет, связанных между собой сетью нексус-точек.

Освоенный Космос разделен на двенадцать равных секторов, напоминающих дольки апельсина. Полюса и экватор Освоенного Космоса соотнесены с галактическими координатами таким образом, что каждая долька занимает тридцать градусов галактической долготы и тянется от полюса до полюса сферы, центром которой является Древняя Земля. Солнечная система Древней Земли сама по себе не считается составной частью Освоенного Космоса. Со времен Катастрофы ее окружает Зона Отчуждения диаметром в три световых года.


ЯМАТО — КРАТКАЯ ПРЕДЫСТОРИЯ


В первой книге цикла «Ямато» описываются события, происходящие в период между 2421 и 2441 годами. Дюваль Стрейкер, ученый, занимающийся разработкой новых видов оружия, и Эллис, его брат пси-астрогатор, принимают участие в нелегальной торговой экспедиции на пяти нексус-кораблях, предпринятой американцами для налаживания торговли с колонизированными мирами Нейтральной Зоны — района космического пространства, недавно аннексированного Ямато.

Оказавшись во многих световых годах от дома, корабли экспедиции попадают в неблагоприятные условия пси-шторма и вынуждены совершить посадку в космопорту Ниигата на Садо — мире, находящемся в глубине Нейтральной Зоны, — и заняться ремонтом потрепанных штормом кораблей. В это время на планету прибывает мощный космический флот Ямато, перевозящий ауриум. Японцы коварно нападают на американцев, и только двум кораблям экспедиции удается уйти от погони. На одном из этих кораблей спасается Эллис, но его брат остается на планете и попадает в плен.

Дабы воспрепятствовать дальнейшим попыткам проникновения американцев в свою недавно провозглашенную Сферу Сопроцветания Великого Ямато, власти Ямато решают казнить своих пленников. Чтобы спасти товарищей, Дюваль открывает правителю Садо свою тайну: он является одним из разработчиков нового вида оружия, называющегося сингулярной пушкой и обладающего колоссальной разрушительной силой.

В первых двух томах цикла рассказывается о том, как Ямато планирует вторжение в сектор Американо и как в конце концов американцам удается разгромить японский флот.

В результате поражения в войне Ямато лишается своей военной мощи, и американцы добиваются ликвидации Сферы Сопроцветания в Нейтральной Зоне. В ходе политического урегулирования этого вопроса заключается договор о создании в секторе Ямато, на планете Осуми, торговой базы — Анклава.

И вот с момента окончания войны прошло десять лет…


ПРОЛОГ


И сказано в древнем свитке, что в незапамятные времена с Небес на землю упали три синтая — те, что боле всего любила солнечная богиня Аматерасу, — именно они красили ее больше всего. Но богиня отдала их своему внуку Ниниги со словами: «Поклоняйся этим камням, мечу Кусанаги и зеркалу, как душе богов». А уже от Ниниги они попали на Древнюю Землю в Страну Восходящего Солнца и с тех пор всегда хранились на родине Императоров — Сынов Неба.

И вот Дзимму Тенно — Первый из Императоров — завещал, чтобы только безупречные владели мечом Кусанаги, самые достойные и чистые духом, а тот, кто нечист помыслами, взяв его непременно погибнет. Первый Император передал Совершенный Меч сыну, тот — своему сыну, тот — своему, и с тех пор все Императоры поклонялись ему, находящемуся в Великом Храме. Священный меч Кусанаги пребывал в Древней Японии до времен отцов наших отцов, до тех пор когда семя Аматерасу и Судзану слились и власть человеческая распространилась за пределы мира…

И случилось так, что когда солнце стояло в зените и армии Итидзена были окружены, Несравненный Меч был передан побежденными в Царство Людское — Городзаэмону, Обезьяньему Генералу, и тот принял его, поклявшись сделать символом единения, власти и вечности, хотя известно было: меч нужен ему лишь для того, чтобы все поверили в величие сёгуна. И все те в Эдо, кто слышал эту клятву и видел меч, вздохнули и признали, что Меч — такая же редкость, как единение, что он блестящ, как власть и остр, как вечность, и тогда он был наречен Сёри, что значит Победа.

И вот Несравненный Меч, передаваемый от отца к сыну на протяжении тридцати столетий, сёгун Городзаэмон передал своему сыну Дзиндзаэмону Кровавому, тот — Яэмону, Тому, Кто Правит Непревзойденно, тот — Ураси, Покорителю Миров, тот — Итиюкену, Созидателю, и, наконец, Меч оказался у Денко, Повелителя Молний, в жилах которого по-прежнему текла кровь Фудзивара и которого посему не могло коснуться никакое заклятье. И все это время народ Ямато склонял головы перед Императором, Сыном Бога, одновременно преклоняясь перед властью его сёгуна. Относилось это даже и к гайдзинам, прилетавшим в Ямато на своих кораблях, и, казалось, ослепительная власть Хризантемового Трона будет блистать еще десять тысяч лет. Но этому не суждено было случиться.

Сменилось шесть могучих поколений, и линия сёгунов ослабела, поскольку нужно семь поколений, чтобы человек от плуга достиг величия и снова вернулся к плугу. Блеск сёгуната померк и, хотя Меч — Сёри — после этого поочередно перебывал в руках восьмерых властителей, которые тоже звали себя сёгунами, всех их постигла ужасная гибель, ибо не были они чисты. Вновь настало время Мечу найти нового обладателя.

И вот в ночь, когда Ши Шень — Китайский Мясник, да пребудет позор на его имени вечно, привел за собой армии Каня, осадившие мир Химедзи, было решено, что настала пора пробудить дух Меча к жизни, и что словам Императора Дзимму надлежит придать новый смысл. Пусть Каньский Мясник завладеет Мечом как трофеем и умрет мучительной смертью. И было устроено так, что Меч был с почтением вручен святому монаху, когда-то ослепленному Мясником, но монах этот, налагая заклятье, запнулся, и с тех пор всякий, будь он чист иль нечист, завладев Мечом, обречен на мучительную смерть. За Мечом должен был потянуться долгий кровавый след.

На следующий день мир Химедзи постиг ужасный конец, кусентей-корабли Мясника появились в небе над городом Аиои и все его жители бежали, или были ослеплены или сгорели заживо, а перворожденный сын сёгуна был увезен на Каньские Миры. Но Сёри, спрятанный в оби одного из слуг, был тайно вывезен на Отечественные Миры и доставлен на Эдо — мир сёгуна, где и было его надлежащее место. А Мяснику достался Малый Меч — Сейсин-но-Цуруги — Меч Духа, и Ши Шень до самой смерти не подозревал об ошибке.

Сёгуном тогда был Сакума Хиденага, да славным пребудет его имя во веки веков, великий и гордый владыка, который к тому времени правил уже много лет. И очень хотелось ему обладать мечом Сёри. И те его подданные, что были самураями, увидев Меч, затаили дыхание, поскольку ведали, сколь страшной властью он обладает, и те, кто был чист перед Путем, знали, что должны служить его обладателю во всем. Сакума Хиденага собрал своих советников, и те из них, кто был мудр, уговаривали его забросить Меч в самую крупную черную дыру во всем Ямато, чтобы мощь звездной энергии оборола злую силу Меча. Те же, чьи души были нечисты, настаивали на том, что он должен поставить на клинке свое имя, а тогда и самураи и простые крестьяне убедятся в величии сёгуна.

Но Сакума Хиденага, гордый владыка, умный владыка, знал о заклятии меча Сёри и о том, что его обладатель обречен погибнуть мучительной смертью, и потому оттолкнул он слугу, доставившего меч, и велел, чтобы тот передал его старшей жене, и, когда повеление было исполнено, приказал отрубить слуге обе руки, поскольку проклятие распространялось и на него тоже. И смерти его надлежало быть мучительной. А когда это было сделано, Сакума Хиденага остался весьма доволен, потому что знал: теперь всем ведомо, что супруг его жены настоящий сёгун, а она, не будучи мужчиной, не обречена умереть мучительной смертью…

Книга Земли


КНИГА 1


Выдержки из книги А. Хаккера «Рукопись, найденная в космосе»


Хранилище «Озма». Информационный пакет КВФГ # 0155, авторские права синтетической корпорации «Воспитатель», Оренбург. С разрешения Центральной Власти Древней Земли, 2450 г. н. э.

(Лимбозин является зарегистрированной торговой маркой корпорации Халид, Слотер-Бич, ДЭЛ II)

(справ. модуль МСХХIV-024.240998 / англ.)

(перекрестные ссылки на прочие СЕК-модули в КАПС)


ОСУМИ


Во-первых, см (справ. модуль МСХХIV-024.240354) ЯМАТО.

…Гамма Южной Короны представляет собой группу из трех звезд, постоянно угрожающих гравитационной стабильности друг друга; однако в системах Альфы, Беты и Дельты имеются действующие нексусы и густонаселенные планеты, в сущности и составляющие Квадрант Кюсю. Планета ОСУМИ, обращающаяся вокруг Дзеты Южной Короны, явл…

(Фрагмент утрачен.)


…Осуми, терраформированная и заселенная планета в секторе ЯМАТО, находится на пересечении НЕКСУС-цепей АС349 и АD350 (Цепь Блистающей Чистоты). Светило — Дзета Северной Короны (Сп: АO/F9, светимость = 50 сол), находящееся на расстоянии 220 световых лет от Древнего Солнца. В системе имеются пять газовых гигантов типа Сатурна, шестнадцать прочих (стерильных) тел планетарных размеров и две нексус-точки (Тет-Два-Восемь и Тет-Два-Девять).

Пионерный зонд достиг системы в 2349 г. н. э. Терраформирование производилось в 2349—2380 гг., заселение начато в 2382 г. За время правления нескольких императоров Осуми стал важнейшим из девяти провинциальных миров Квадранта КЮСЮ (см. также Бунго, Будзен, Тикуго, Тикудзен, Хиго, Хидзен, Хюга и Сацума.) В 2410 году вместо КАГОСИМЫ, с 2215 г. н. э. являвшейся столичным миром Кюсю, им при Императоре Муцухито (род. 2421 г., ум. 2442 г.) становится Осуми, получившая особый статус.

Правящая династия Хидеки…

(Фрагмент утрачен)


…словий капитуляции согласно Пакту Фриско, (2442 г. н. э.) было создание так называемого Анклава Каноя на территории площадью в 10000 кв. миль и передача его в пользование Американской Межзвездной Транспортной Корпорации (МеТраКор) со штаб-квартирой на ЛИБЕРТИ сроком на 100 стандартных лет. С тех пор КАНОЯ-СИТИ является центром всей Ямато-Американской торговли, объем которой до настоящего времени ежегодно увеличивался, достигнув в прошлом году полутора трилл…

(Рукопись обрывается)


1


От Рождества Господа Нашего, лето 2451 — (что по летосчислению Ямато соответствует 39 году Каней)

Несчастливый это был день — день, когда зло буквально висело в спертом воздухе под куполом капитанского мостика, а демоны космических глубин облепили выдвижные антенны «Шанса» и, завывая, по-хозяйски расхаживали по обшивке. Хья-дзи — покровитель посадок — что было сил тряс корабль еще на подлете к стратосфере, вгрызался в него в Метеорной Зоне, и любой вахтенный мог убедиться в могуществе сурового божества…

Как только они наткнулись на китайскую боевую эскадру, повсюду зазвенели резкие сигналы тревоги. На экранах мониторов появился вражеский флот, в розоватых лучах восхода медленно выплывающий из-за планеты. Члены экипажа вооруженного торговца «Шанс» — уроженцы Ямато, — едва завидев на экранах ненавистного врага, тут же принялись громогласно изливать свои чувства. Для американского корабля и его молодого капитана, сентё, это была наихудшая из всех возможных встреч.

Всего Хайден Стрейкер насчитал восемь мощных каньских кораблей класса «дракон»: огромные восьмитысячетонники, вооруженные сорока или пятьюдесятью лучевыми орудиями каждый, и исполинский даже на их фоне крейсер класса «Белый Тигр» переходили с одной орбиты на другую по наиболее экономичному пути. Двигались они приблизительно в том же направлении, что и «Шанс», по такой же нисходящей траектории на самой границе термосферы со относительной скоростью двадцать тысяч миль в час. Никаких сомнений быть не могло: они собирались совершить посадку в Каноя-Сити… и это было из рук вон плохо.

— Боже милостивый, ну и в дерьмо же мы вляпались! — прошептал Стрейкер, чувствуя, как от лица отливает кровь. — Ведь сейчас мы находимся в состоянии войны с Санаду, а тут как на грех…

Бросив взгляд на приборы, он с горечью отметил, что индекс, по закону подлости, необычайно высок. Причем, ко всему прочему, еще и неустойчив, непредсказуем и угрожает непредвиденными последствиями. Двое гиси — члены команды, уроженцы Ямато — находились у носовых мониторов. Он перевел взгляд на виднеющийся сквозь прозрачный купол мостика стабилизатор. Возле него на обшивке хлопотали ремонтные роботы, медленно убиралось внутрь корабля наружное вспомогательное оборудование, уже начавшее малиново краснеть от трения о верхние слои атмосферы. Сквозь прозрачный пузырь купола над головой виднелись звезды, и только он, Стрейкер, знал, как на самом деле одинок сентё торгового нексус-корабля.

Прислушавшись, он разобрал жалобный скрип компенсаторов и понял, что индекс в системе Осуми снова упал. Хайден был довольно этим высоким человеком — янки, родившимся и выросшим в городе Линкольне на Либерти, столичной планете сектора Американо. Но, несмотря на это, в детстве его постоянно мучало позорное сознание того, что он — незаконнорожденный отпрыск женщины, брошенной мужем-аристократом. А позднее, уже на борту принадлежащих его отцу кораблей на Сеуле, или в какое бы другое место Зоны его ни заносила судьба, ему приходилось узнавать все больше и больше горькой правды о Вселенной.

Он увидел свое отражение в вогнутой поверхности купола: странно искаженное и под немыслимым углом. И все же это несомненно он: худощавый, двадцати с небольшим лет, с непокрытой головой, в темно-бордовом кителе с длинными фалдами, кремовыми лацканами и аргентиумовыми застежками. Стройные ноги обтягивают кремовые флексиплексовые брюки. Довершают наряд высокие, почти до колен черные сапоги на рифленой подошве. Красота да и только!

А вот и лицо, так нравящееся сеульским женщинам — правильные, благородные черты, кожа, выбеленная корабельным освещением и лучами тысяч звезд, длинные темные волосы, в соответствии с модой зачесанные назад и скрепленные заколкой. Физической силой, как и большинство других капитанов, он не отличался, но всегда носил за поясом неуместно выглядящий на фоне ладно скроенной фигуры тяжелый лучевой «вессон». Стрейкер вообще был элегантен, уравновешен и рассудителен, знал много языков, на которых говорили в Зоне, и любил на досуге предаваться раздумьям. Но вот для путешествий через нексус-точки он был человеком совершенно неподходящим. Коммерция — довольно грязное занятие, подумал Стрейкер, и мало чем отличающееся от пиратства. Хотя и то, и другое вполне в славных традициях моего отца.

Он прикрыл глаза рукой, защищаясь от блеска внезапно вынырнувшего из-за диска планеты здешнего солнца. Вид каньской эскадры лишил его остатков сил.

— По местам стоять, — скомандовал он, отворачиваясь. — Объявить боевую тревогу! Впрочем, нет, отставить. Всем занять боевые посты. Это все.

Суйфу — старшина гиси — передал приказ заместителям, и экипаж мгновенно занял свои места. Взглянув на кипящую поверхность облаков над планетой, Хайден Стрейкер побледнел и вдруг понял, что не может и пальцем пошевелить. Все остальные звуки для него полностью заглушил отчаянный скрежет компенсаторов, напоминающий о баснословно дорогом грузе «Шанса» и о той ответственности, что лежит на нем как на капитане. От волнения Стрейкер вспотел.

«Шанс» прибыл с Кагосимы, единственной терраформированной планеты системы Альфа Южной Короны в обстановке строжайшей секретности. И неприятности сейчас были нужны менее всего. Обычно трюмы корабля Стрейкера бывали доверху набиты сверхтяжелой рудой из Нейтральной Зоны, тончайшими натуральными шелками, кругами настоящего малайского жмыха с Пинанга II или замороженной продукцией компании «РНК-ДайКоКу», лидера в области генной инженерии, из Ямато. Одним словом, товарами чрезвычайно выгодными, которые могли принести неплохую прибыль, к тому же отдававшими легким контрабандным душком.

Торговый дом Стрейкера жил исключительно торговыми операциями в Нейтральной Зоне, но развиваться и расти он мог, только конкурируя с монополией МеТраКора, проникая на чрезвычайно выгодные и ревниво оберегаемые рынки корпорации. Вот почему этот рейс столь отличался от обычных. На сей раз в трюмы были набиты сырьем для дуврских машин, мейтя — задерживающим развитие рака желудка зеленым чаем — с Хонсю и другими довольно-таки дорогими товарами. Короче говоря, всякой всячиной, отчасти контрабандой, перевозимой с одной планеты Цепи Блистающей Чистоты на другую, вдоль границы Нулевого Градуса и Гантоу, по изогнутой арке звезд Гаммы, Альфы, Беты, Дельты и Дзеты, составляющих созвездие, которое на картах американского Адмиралтейства называлось Корона Аустралис, или созвездием Южной Короны. Космонавты же между собой нарекли его попросту — Черепахой.

Хайден бессильно рухнул в капитанское кресло и оттер со лба холодный пот. На борту корабля находилась всего одна, зато самая ценная вещь, которая когда-либо покидала пределы столичного мира Кагосимы, где располагалась резиденция префекта. Вещь настолько драгоценная и редкая, что на нее можно было купить мир в ситуации, грозящей неминуемой войной: тайный подарок для Хидеки Рюдзи — даймё Осуми и префекта Квадранта Кюсю.

Несколько метеоритов, чиркнув по силовому щиту корабля, замедлили свой полет и упали на прозрачный корпус — к вящему удовольствию пассажиров, которые с восторгом наблюдали за тем, как их ловят сложные силовые поля, окружающие корабль. Один из метеоритов — уродливый хондрит размером с кулак — неуклюже завис в поле над кораблем и теперь болтался почти над самым куполом. Заместитель суйфу отдал приказ роботам выпроводить незваного гостя.

Пассажиры с любопытством разглядывали камень.

Хайден молча следил за тем, как робот вытягивает трехпалый манипулятор и ловит подрагивающий метеорит. Сегодня, по универсальному календарю, пятница, тринадцатое число, подумал он, все еще парализованный страхом. День, когда мы по плану должны были совершить посадку на космодроме Канои. День, когда мы с Аркали должны были пожениться. Боже милостивый, я ведь предчувствовал, что этому не бывать. В душе я всегда знал, что эта война каким-нибудь образом помешает нам. Где же, пси их побери, хваленые корабли коммодора Вайля? Пусть пси, пусть Элвис или даже адвентерский Бог… да кто угодно подскажет мне, что делать!

Тут «Шанс» тряхнуло, и капитан мгновенно напрягся. Находящиеся в недрах корабля компенсаторы боролись с изменением направления тяги двигателей. Опершись о подлокотник кресла, он заставил себя встать. Пол под ногами казался упругим, даже губчатым. Шею холодила струя воздуха из кондиционера. Человек двенадцать гиси, с белыми хлопчатобумажными повязками на головах, сидели у пультов, наблюдали за мониторами, переговариваясь между собой, следили за тем, как сканеры изучают китайские корабли. Сидящий у переборки пожилой седовласый инженер равнодушно смотрел прямо перед собой, давая тем самым понять, что в жизни не встречал капитана, который бы так опозорился, выказав явный испуг при появлении Белого Тигра. С точки зрения инженера, капитан безвозвратно потерял лицо.

Обойдя пульт управления, Хайден, отправился на заднюю половину мостика, куда вход гиси был строго воспрещен. Там находились астрогатор Джефф Боуэн по кличке Рыжий, рулевой Дэнни Куинн — парнишка-кадет, которому едва стукнуло семнадцать, и двое пассажиров-японцев, муж и жена. Хайден бросил взгляд в их сторону, сознавая, что эти люди представляют для китайцев гораздо большую ценность, чем любой груз из трюма. Это были не простые японцы, это были представители касты самураев — касты воинов Ямато. Сын самого даймё в пышных одеждах, а рядом — не менее церемонно одетая его жена.

Самурая, с головы до ног закутанного в розовые шелка, звали Хидеки Синго; он являлся сыном Хидеки Рюдзи. С толстенными ручищами и ножищами, Хидеки был силен, жесток, бесконечно надменен… но по лицу чувствовалось, что ему не по себе — несмотря на утреннюю медитацию. Чтобы не страдать от низкой температуры, поддерживаемой на борту «Шанса», Хидеки кутался в термофольгу. Вид у него был ужасно надутый и даже заносчивый. На появление китайских кораблей он внешне никак не прореагировал, однако печень его, похоже, не выдерживала перепадов гравитации, вызываемых работой надрывающихся компенсаторов: Хидеки явно одолевала космическая болезнь.

Его отец, даймё Осуми, префект и правитель Квадранта Кюсю, был возможно, самым могущественным человеком во всей экваториальной Ямато и хозяином территорий, на которых располагались жизненно важные и для американцев, и для китайцев торговые Анклавы Осуми и Сацумы. Да, за десятилетие многое изменилось… пожалуй, слишком многое.

Десять лет минуло с тех пор, как Эллис Стрейкер принял активное участие в отражении агрессии Ямато, десять лет политических перемен, которые привели к окончанию воинственной внешней политики Ямато. После того, как японский космический флот был разгромлен, за одну — решающую — неделю 2441 года Ямато перешла к политике самоизоляции. Американцы не стали развивать свой военный успех. Они добились от императора Ямато лишь одной уступки: получили в аренду небольшой участок территории на Осуми. Однако тут вмешался Санаду — с теми же притязаниями. Требования китайцев были удовлетворены, и те в свою очередь получили территорию в системе Сацума, расположенной там же, в Квадранте Кюсю.

Обосновавшись на Осуми, Эллис сделал все от него зависящее для дальнейшего развития Межзвездной Транспортной Корпорации — торговой империи, на создание которой он потратил много сил и средств еще в далекие времена шаткого мира накануне вторжения Ямато. Но в последующие годы все пошло не совсем так, как он предполагал. Соседи-китайцы, с их колоссальным населением, решили, что сектор Ямато уже на ладан дышит, а следовательно, его можно использовать, для начала спровоцировав японцев на непродуманные действия, а затем и вовсе списать со счетов.

Хайден вспомнил, как отец разъяснял ему суть политических интриг, из-за которых погибла его мать, погиб его брат Рейсон, а затем, в 2444 году была уничтожена вся семья. Санаду, он же Китай, он же Чжунь Ко, он же Центральные Владения, как его обычно называли, граничил с Ямато по триста тридцатой галактической долготе, и именно по ней, на следующий год после блестящей победы Американо, Вдовствующая Императрица Санаду двинула свои легионы. Китай требовал от японцев, чтобы те открыли свои нексус-цепи для каньских кораблей и чтобы китайцы наряду с остальными смогли бы без помех разрабатывать природные богатства в системах спорной Нейтральной Зоны. Но требование это было выражено в столь оскорбительной форме, что бакуфу — военное правительство Ямато — не раздумывая отклонило его. В результате чего вспыхнула война, причем война исключительно кровопролитная.

Хайден вздрогнул. Взгляд его упал на молчаливую аристократку — госпожу Ясуко. Жена Хидеки Синго, вот и все, что Стрейкеру было известно о ней. Внешне она чем-то напоминала ему Мити-сан — жену-японку своего покойного дяди. Госпожа Ясуко была плотно закутана в зеленое шелковое мидори, а лицо ее от бросаемых исподволь нескромных взглядов гиси закрывал красный, изумительной работы веер-мико. За весь полет Хайден так ничего и не узнал о ней. Разве что несколько раз слышал, как она мягким голосом обращается к мужу, да успел мельком заметить ее миндалевидные влажные глаза на снежно-белом лице с ярко накрашенными губами. Ясуко происходила из самурайской семьи с Домашних Миров и была аристократкой до кончиков ногтей, утонченной и замкнутой. Хайдену Стрейкеру она казалась невероятно экзотичной, таинственной и неприступной. На протяжение всего полета японка тщательно избегала встречаться с ним взглядом. Веки ее всегда были опущены, скрывая белки… и эти глаза теперь снились Стрейкеру едва ли не каждую ночь. Сейчас они излучали спокойствие, в них не было ни следа испуга, но Хайден чувствовал, что глаза японки ищут у него ответа.

Эта дамочка из Ямато, должно быть, очень любит нексус-перелеты, подумал он. Должно быть, ей нравится их щекочущая нервы непредсказуемость — совсем как какому-нибудь брамину с Бостона, которому религия запрещает дважды проходить через один и тот же нексус. Но, насколько ей нравятся такие путешествия, настолько сильно я их ненавижу… даже гораздо сильнее.

Он опустил глаза, посмотрел на черное рифленое дюро-покрытие. Там, палубой ниже, в гамаке своей роскошной каюты судовладельца сейчас спит его отец… если только этот дьявол вообще когда-нибудь спит.

Эллис Стрейкер был хозяином «Шанса» и еще трех нексус-кораблей поменьше, специализирующихся на торговле с Анклавом Осуми. Своего сына он назначил сентё «Шанса» несколько недель назад. И как гордился этим! Как торжествовал! И как долго ему пришлось уламывать Хайдена, пока, наконец, тот не согласился!

— Теперь, будь я проклят, ты настоящий сентё, мальчик мой. Слышишь? Сентё, черт меня подери, нравится это тебе или нет!

Хайден Стрейкер снова испытал то же горькое чувство, что охватило его во время разговора с отцом, и заставил себя вернуться мыслями к кораблям, которые не давали возможности совершить посадку. Ведь он был сентё — капитаном. Так сказал его отец. Поэтому принимать решение предстоит ему самому.

— Что скажете, мистер Боуэн?

— Каньские корабли, — проворчал астрогатор — крепко сбитый, замкнутый виргинец, ровесник Эллиса, с телом, изрисованным татуировками, и с лицом, изрытым оспинами от ливанского вируса. Страсть к азартным играм и горячительным напиткам едва не сгубила Боуэна, но, к счастью, на жизненном пути ему встретился Эллис Стрейкер. И Стрейкер спас его. Отзываться Боуэн предпочитал на прозвище Рыжий.

— А флагман?

— А это их долбанный «Белый Тигр», чтоб его…

— И это все, что нам известно?

— Построен китайцами, команда китайская. — Боуэн поплевал на руки, потер их. — А какого хрена нам еще нужно знать?

— Да ладно тебе, Рыжий. Пораскинь-ка мозгами.

Астрогатор с трудом справился со своим отвращением к долгим тирадам.

— Ну, боевой корабль. До хрена всякого вооружения — пушек под сотню будет. Бог знает, что он и его шестерки забыли в этой паршивой системе, но мы напоролись на них, и это очень дрянное пси.

У Хайдена Стрейкера от страха засосало под ложечкой.

— Рулевой, доложите нашу орбиту.

— По-прежнему четыре-четыре-восемь, капитан.

— Перевести корабль на зеленую гиперболическую траекторию. Максимально удобную для броска в ближайший нексус.

На изрытом оспой лице Боуэна вдруг появилось выражение подозрительности.

— Так мы чего, когти рвать собираемся? Хотите сигануть в Тет-Два-Девять?

— Именно.

— При всем при том, что индекс почти нулевой, как во время штиля на Мертвом море, да еще пси-шторм надвигается?

— Двинемся на всех парах и опередим китайцев, а заодно и шторм. — Хайден заложил руки за голову и повернулся к рулевому. — Выполняйте приказ, мистер Куинн.

— Есть, сэр.

Суйфу вызвал на мостик своих людей, и Куинн отдал им необходимые распоряжения. Заработали двигатели, тут же вновь жалобно взвыли компенсаторы. Вахтенные правого борта — японцы-гиси с Осуми — похватались кто за что и наклонились, чтобы устоять на ногах. Наконец, привыкнув к изменившейся тяге, они отправились к носовым сканерам. Многие из них были в теплоизоляционных костюмах, поскольку становилось все холоднее. Настроение у вахтенных было хуже некуда — они не выспались, да и возможность угодить в пси-шторм вызывала у них суеверный ужас.

На душе у Хайдена Стрейкера кошки скребли. Он заметил, что Хидеки Синго пристально наблюдает за ним, и мысленно проклял японца. Ведь именно по его, Хидеки, вине они пробыли в системе Альфы Южной Короны лишний день! Сын даймё, к сожалению, слишком хорошо понимал, насколько он важная персона, и вел себя крайне надменно, а на все просьбы поторопиться с отлетом отвечал решительным отказом, утверждая, что самурай обязан придерживаться определенных норм этикета, определяющих порядок его прощания с благородными хозяевами планеты. При этом он никак не хотел признавать, что задержка как-то связана с прежним статусом Кагосимы, ранее являвшейся столичной планетой Квадранта Кюсю, и что у него имеются давние счеты со здешним правящим кланом.

Хайден Стрейкер подозревал, что немалую роль тут сыграли и безумцы-адвентеры, по совершенно непонятной причине провозгласившие Кагосиму тем местом, куда отправились Адам и Ева после изгнания из рая, и поэтому утверждавшие, что именно здесь должна быть построена самая великая из всех адвентерских церквей. Ясно как день: Синго-сан хотел лишний раз воспользоваться возможностью и напомнить, что Кагосима является неотъемлемой частью Ямато.

Он ведь отлично понимает, что представляет для нас гораздо большую ценность, чем та взятка, которую мы везем его отцу, думал Хайден, наблюдая за самураем. И он совершенно прав, поскольку именно от него зависит все будущее американцев в Ямато. Для нас торговое присутствие в Ямато жизненно важно, поскольку, стоит нам уйти, как на наше место тут же ринутся каньцы и со временем завладеют всей Нейтральной Зоной. Поэтому мне не остается ничего иного, как действовать. И действовать решительно.

В этот момент неожиданно заговорил Хидеки Синго.

— Вы, кажется, меняете орбиту, — заметил он на безукоризненном японском. — Не изволите ли сообщить мне свои планы, капитан-сан?

Хайден Стрейкер отлично его понял и ответил — на столь же отличном японском:

— Синго-сан, мы оторвемся от каньских кораблей при проходе через нексус. Если конечно, наш астрогатор сумеет справиться с задачей.

Синго-сан разгладил усы. У него были угольно-черные, глубоко посаженные, задумчивые глаза. Рука самурая машинально легла на рукоять висящего на боку меча катаны, а пальцы принялись нервно постукивать по серебристому эфесу.

— Хорошо, будем считать, что я согласен и даю вам свое разрешение. Ведь судьба наша так или иначе заранее предопределена.

Хайден Стрейкер был неприятно поражен решимостью, прозвучавшей в словах японца. Он тысячи раз слышал, как другие самураи с такой же убежденностью говорили о вещах, зависящих исключительно от пси — будто все они пребывали под защитой своих дурацких богов. Правда, только Хидеки Синго, единственный осмелился взять на себя прерогативы капитана. Хайден улыбнулся.

— Как скажете.

Кадет Куинн завершил маневр. За кормой корабля, искривленный, как сверкающая сабля, тянулся хвост энергетического выброса; вдали этот шлейф постепенно выпрямлялся. Теперь нос корабля был устремлен прямо на звезду. Неожиданно со стороны лифта послышался звериный рев. Все присутствующие на мостике насторожились:

— Что там? Что такое?

Хайден Стрейкер обернулся на шум, уже зная, что его ждет.

— Эй ты, хини дерьмовый, а ну прочь с дороги!

О появлении Эллиса Стрейкера возвестили резкие команды суйфу. На ходу застегивая огромную пряжку ремня, жуя потухший окурок черной женьшеневой сигары, судовладелец ворвался на мостик. На вид ему было лет пятьдесят; дородный, вечно мрачный, внешне он как две капли воды напоминал на быка. Находясь на борту одного из своих кораблей, он всегда надевал вышитый золотом шелковый китель.

Эллис Стрейкер был самым лучшим из Свободных Торговцев, который всю жизнь сколачивал состояние на торговле с Ямато в каче, и единственным человеком, кто осмелился бросить открытый вызов корпорации, взявшей в свои руки практически всю торговлю между Ямато и Американо — Межзвездной Транспортной Корпорации.

Хайден кулаками потер глаза и сквозь прозрачный купол взглянул на сверкающую прямо по курсу звезду. Звезда боле всего была похожа на голубовато-белую раскаленную топку, неподвижно висящую в пространстве; длинная тень, которую в ее свете отбрасывал Эллис, тянулась через рубку и доходила почти до ног Хайдена. Первым делом Эллис бросил взгляд на мониторы, где отчетливо была видна китайская эскадра, и сдвинул на затылок свою старую бледно-голубую фуражку астрогатора, к которой были приколоты его десятилетней давности награды.

— Что черт побери, все это значит? — проревел он с характерным акцентом уроженца Либерти, от которого так и не смог избавиться за долгие годы, проведенные в космосе. — Кадет! Я, кажется, приказывал, чтобы нос моего корабля был нацелен на космодром Каноя-сити!

— Но, мистер Стрейкер, капитан распорядился…

— Рыжий, ну-ка быстренько смени этого парня у руля!

Хайден Стрейкер взял себя в руки и решил вмешаться.

— Отец, Куинн прав. Это я отдал такой приказ. Поскольку сентё — я.

— Вот как? Да неужели ты и впрямь сентё? — Бешено запрыгал зажатый в зубах окурок. — В таком случае, капитан, не совсем понятно, чем вы думали, когда отдавали подобный приказ? У вас с головой не все в порядке, или что?.. Давай-ка, Рыжий, займись делом, пока я не вышел из себя. Разворачивай на голубую орбиту четыре-четыре-восемь, да побыстрее.

— Есть.

— И еще: распорядись, чтобы все заняли свои боевые посты.

— Есть.

Забегали члены экипажа, подгоняемые командами суйфу. Боуэн принялся на корявом японском отдавать приказы по кораблю. Боевые расчеты тут же, как мартышки, прыгнули в гамаки и кресла орудийных установок.

— Приготовиться к запуску двигателей!

Эллис Стрейкер подошел к сыну, одной рукой держась за поручень, а в другой сжимая портативный монитор.

— Итак, малыш? Я жду.

— Сэр, я всего лишь хотел оторваться от каньского флота. И решил, что тактически самым лучшим будет…

— Пси побери то, что ты думал. — Эллис поднес к глазам тяжелый прибор. — Чем больше человек забивает себе мозги всякой там тактикой, тем меньше он понимает и тем хуже чувствует, что происходит. Разве я никогда не говорил тебе это? Так какого же черта ты вытворяешь? И почему меня не разбудил?

Хайден Стрейкер почувствовал, что отец рассержен не на шутку. «Шанс» был пятитысячетонным кораблем, когда-то построенным для МеТраКора, причем, одним из самых лучших и быстроходных кораблей во всей Зоне. Хайден хорошо разбирался в нексус-кораблях, но при этом люто их ненавидел. Самой большой его мечтой было в один прекрасный день распрощаться с ними навсегда. Однако его отцу требовался преемник, и Эллис решил назначить сына капитаном. После настоящего словесного урагана, где угрозы чередовались с посулами, Хайден наконец сдался.

Не гожусь я на капитанскую должность, с горечью думал Стрейкер-младший. Причем дело вовсе не в корабле: будь то «Илем», перевозящий любой прибыльный товар, или подставное судно вроде «Плазмы», которое выискивает и уничтожает каждый встреченный пиратский корабль — не гожусь, и все. Но тем паче я не хочу командовать такими кораблями, как «Шанс» и «Эфир» — кораблями, которым уготовано бросить вызов монополии МеТраКора. Короче, я вообще не хочу командовать. И никогда не буду похож на отца, как бы ему этого ни хотелось и как бы он ни настаивал… Но он назначил меня капитаном этого корабля, а я согласился — исключительно ради того, чтобы заполучить Аркали. И, видимо, теперь мне суждено оставаться капитаном до самой пенсии!

Гнев душил его. Почему отец постоянно издевается надо мной? Почему он все время старается унизить меня при подчиненных? Проклятье! Все каньские Судьи Преисподней свидетели: я его ненавижу! Как я его ненавижу!

Он был зачат в любви, однако мать всю жизнь стыдилась своего ребенка, рожденного вне брака. Ее, дочь крупного государственного чиновника, выдали замуж по политическому расчету за богатого, но омерзительного человека. «Она подарила тебе жизнь из любви, сынок, а не по обязанности, — сказал ему отец шесть лет назад, сразу после ее смерти. — Чти ее память, как чту я, и следи за тем, чтобы на ее могиле в мое отсутствие всегда лежали свежие цветы».

Ребя и ее второй сын погибли во время войны, когда на Коджедо высадились войска Мясника Ши Шеня. По иронии судьбы отец со старшим сыном улетели на Сеул всего за три дня до вторжения…

И вот отец перед ним. Сплошное брюхо и взрывоопасный характер. Стоит на своем триклятом мостике, самоуверенный, как черт знает кто.

Ты обращаешься со мной как с игрушкой, подумал Хайден. Горечь змеиной желчью жгла ему горло. Ты все время взываешь к памяти моих матери и брата, а сам превращаешь жизнь единственного оставшегося у тебя сына в сущий ад. Всю жизнь ты высился надо мной, да и ласок от тебя я получал примерно столько же, сколько от гранитного монумента. Со дня смерти матери ты ни разу не обнял меня, только унижал. Пусть ты и нанял мне лучшего на всем Сеуле наставника, но все равно ты ни капельки не уважаешь меня — хотя бы как образованного и культурного человека. Как будто для тебя я по-прежнему все тот же невежественный двенадцатилетний мальчишка. Но я уже давно не ребенок, я мужчина! Взрослый человек, вполне созревший для самостоятельной жизни — такой, какая нравится мне и которой я смогу жить, если только ты когда-нибудь отстанешь и дашь возможность самому принимать решения!

— Капитан, я, кажется, задал вам вопрос!

Фраза бритвой резанула уши Хайдена.

— Так точно, сэр. Задали. Однако в свое время вы говорили, что любой флот из более чем семи кораблей, находящийся в районе Цепи Небесной Чистоты, обязательно окажется китайским, а следовательно — враждебным. Поэтому я решил не терять попусту времени и сразу двигаться к нексусу.

Эллис заворчал, и прищурив глаз, принялся раскуривать сигару.

— То есть ты решил все сделать по-своему? Понадеялся, что я не проснусь, так? Только увидел каньцев и сразу в штаны наложил? Да у тебя, парень, оказывается, просто кишка тонка!

Хайден Стрейкер сдержался, проглотив уже готовый сорваться с губ ответ и чувствуя, как царящий в душе страх мало-помалу сменяется ледяным гневом. Хотя в трюмах и находился контрабандный товар, однако настоящую, неизмеримо большую ценность представляло совсем другое. Это была перспектива мира. Их полет являлся политическим ходом в крупной, рискованной игре, операцией, от успеха которой всецело зависело будущее независимого торгового дома Стрейкера.

— Именно так. И даже более того, — сказал ему отец перед отлетом. — Если не удастся добиться мира, нам, считай, конец. И не только нам, но и Джосу Хавкену и всем остальным независимым торговцам. Да и с Межзвездной Транспортной Корпорации тоже. Потому что в разгар нексусной войны торговлю вести невозможно. Целый год будут продолжаться захваты и разорение планет каньскими войсками. Плюс реквизиции и мобилизация нашего собственного флота… нет, всех последствий и представить невозможно. Даже если мир обойдется нам в пятьдесят траншей ауриума, придется их заплатить, потому что в противном случае для нас все будет кончено. Неужели ты не понимаешь?

Траншем назывался миллион кредитов в виде очищенного ауриума. Другими словами, на десять траншей ауриума человек мог прожить в роскоши хоть двадцать жизней, какую ведет незаконнорожденный отпрыск богатого сенатора в лучших районах Линкольна.

О, Либерти! — подумал Хайден. Какая планета! Цитадель науки и прогресса! А сам Линкольн? Место, освященное литературным гением Хелма и Ламосангу, город, где зрителей щедро одаряют своим искусством театры де Са и Валленбурга, где удивительные архитектурные формы Ултона Кнебуорта танцуют под нежную музыку Лукки и Ксеника, где ежедневно совершаются важнейшие научные открытия, где человек может получать образование в РИСКе, посещать Залы Пустоты, беседовать с умнейшими, изысканнейшими людьми за игрой в го или попросту позволить духу богатства и власти, которым буквально насыщен этот город, войти в плоть и кровь…

Если б только отец разрешил мне забрать Аркали в Линкольн! Разве не для того, чтобы гарантировать права и свободы каждому гражданину, Американо в свое время стала тем, что она есть сейчас? Чтобы каждый мог делать то, что хочет. С благословения отца я мог бы увезти ее туда и счастливо жить в самой большой, самой красивой и просвещенной из всех столиц Освоенного Космоса. При успешном завершении этой миссии отец, вполне возможно, и дал бы согласие, но мне не повезло… впрочем, как я и предполагал.

Хайден заметил, что жена самурая смотрит ему прямо в глаза. В первый раз за все время полета их взгляды встретились, и Страйдер-младший увидел, что она едва заметно улыбается, несомненно, поняв, в каком затруднительном положении он оказался положении.

Он снова перевел взор на отца.

— Не понимаю, почему ты считаешь глупостью попытку увести корабль от врага.

— Значит, ты вообще ни черта не понимаешь.

Хайден бросил взгляд на носовые мониторы и попытался подавить вновь сжимающий сердце страх. Каньские корабли быстро перестраивались, занимая позиции над экватором. На мгновение на экранах появился грозный с виду Форт-Бейкер, похожий на звезду нулевой величины, появился — и исчез. Форт-Бейкер находился на геостационарной орбите над Каноя-Сити и представлял собой исполинскую крепость, призванную защищать американский Анклав от любых попыток вторжения.

Навеки прикованный к одной точке, он скрылся за массивным шаром планеты и должен был вновь появиться в поле зрения «Шанса» только через час. И опять Хайден Стрейкер горько пожалел о том, что непредвиденные события отдалили его свадьбу, которая должна была состояться сегодня…

Эта мысль принадлежала его отцу — купить содействие префекта или правителя Квадранта Кюсю. В выступлении перед Советом на котором председательствовал Контролер Поуп, Эллис облек свою идею в следующую форму:

— Если наше подношение будет достаточно ценным, то мы, возможно, уговорим его издать указ, запрещающий каньцам вести свои пси-проклятые военные действия на Осуми. Наши торговые корабли плохо вооружены и их слишком мало, чтобы справиться с каньской эскадрой. Зато Система обороны Кюсю наверняка достаточно сильны, чтобы наголову разгромить каньцев. Если в Кюсю согласятся помочь нам.

— А они согласятся? — спросил его Хайден.

— Только если сочтут, что овчинка стоит выделки. В Ямато, сынок, дела так просто не делаются. Именно поэтому правительство сёгуна назначило даймё Осуми Префектом всего этого проклятого Квадранта. Нейтралитет системы будет признан только в случае, если об этом официально объявит сам префект, причем имея за спиной немалые силы. Но не следует забывать и о следующем: формально Рюдзи-сама может решить, что Анклав — это американская территория и, таким образом, не будет препятствовать каньцам. Это вполне реально, поскольку в настоящее время Санаду и Американо находятся в состоянии войны.

— Неужели он действительно способен на такое?

— Запросто. Во всяком случае, так считает эта пси-проклятая Азиза Поуп. Иначе никакого договора не получилось бы. Эта баба глупа и упряма, душонка у нее мелкая, как у старого арифмометра, и она совершенно уверена, что дела в секторе можно вести при помощи одной переписки и справедливо. Мне шесть — семь раз приходилось открывать ей глаза на отношение каньцев ко всякого рода договорам и к справедливости во время войны.

Эллис и Контролер встречались на борту «Шанса» с глазу на глаз, в обстановке строжайшей секретности. Лишь Хайдену Стрейкеру было велено надеть наушники и слушать их разговор, чтобы набираться ума-разума.

— Ладно, Стрейкер. Так во что нам это обойдется — перетянуть их на свою сторону? — ледяным тоном поинтересовалась Поуп, люто ненавидящая и самого Эллиса, Стрейкера и все, что он олицетворяет, но в то же время понимающая: здоровяк говорит истинную правду.

— Деньгами здесь ничего не решишь.

— Тогда я вообще не понимаю, о чем вы.

— О том, что мне известно, какую вещь Хидеки Рюдзи хотел бы заполучить больше всего на свете.

— И какую же?

— Некую фитюльку, находящуюся на Кагосиме. Кристалл. Амигдалу — энергетический кристалл с Варанаси, один из усилителей мысли, который привез в Американо величайший из мудрецов Рамакришнан. Это самый лучший из подобных кристаллов.

— Амигдала? — удивленно прошептала Поуп. — И сколько же он стоит?

— Пятьдесят траншей.

Выражение интереса на лице Поуп мгновенно сменилось гневом.

— Невозможно! Пятьдесят миллионов кредитов в виде очищенного ауриума? Да МеТраКор не обеспечит и половину такой суммы!

— Лады, пускай МеТраКор гонит половину, а я, клянусь пси, добуду остальное.

— Что? Вы? — В голосе Контролера вдруг засквозила подозрительность. — С чего бы это?

— А с того, что торговому дому Стрейкера мир необходим не меньше, чем МеТраКору. — Эллис помолчал, будто готовясь нанести последний удар. — Но в этом случае я бы хотел, чтобы торговому дому «Стрейкер и Хавкен» немедленно, в первый же день после окончания войны были предоставлены исключительные торговые права. Вам придется употребить все свое влияние и связи, чтобы добиться для моих кораблей разрешения беспрепятственно входить в любые нексусы Американо с полными трюмами.

— Нет, Стрейкер. Монопольные права принадлежат МеТраКору, и вам это отлично известно. Только Акт Конгресса…

— Да, верно, монополия на торговлю с Американо. А если я нашел лазейку? Вы согласны использовать влияние своей семьи на Совет Директоров, чтобы решить вопрос в мою пользу?

— Что за лазейка?

— Я хочу получить разрешение возить товары из Ямато в Европу через Американо.

— Вы собираетесь переправлять товары из Ямато в Европу?

— Ну!

— Напрямик?

— Само собой. Только без всяких транзитных пошлин. С опломбированными трюмами и без промежуточной выгрузки — ни на Либерти, ни на любой другой американской планете. Причем разрешение я хотел бы получить бессрочное. И если МеТраКор желает сохранить Осуми в качестве американского анклава, вы добьетесь для меня такого разрешения.

Последовал яростный спор, но, когда Эллис пригрозил, что вообще откажется от своего предложения, у Контролера не осталось никакого выхода, кроме как согласиться. Удалось ей и убедить членов Совета. К столице самураев Мияконодзё двинулся скоростной корабль, на котором отправился посланный Рюдзи-самой его младший сын Синго. Посланнику поручалось проследить за тем, что амигдала в целости и сохранности доставлена на борт и переправлена на Осуми.

В Кагосиме им пришлось задержаться чуть дольше, чем они рассчитывали. И там до них дошли вести о начале войны между Американо и Санаду: в Кюсю отправилась мощная китайская эскадра, а у американцев за пределами плоскости Нулевого Градуса находилось всего лишь пять дряхлых кораблей под командованием коммодора Вейля. В последний раз эти корабли видели в районе Скутума — достаточно далеко, на американской стороне Зоны.

Впереди, на каньских кораблях замигали сигналы. Хайден Стрейкер взглянул на носовые мониторы, затем перевел взгляд на отца, но тот хранил молчание. Вражеский флот видел, как мы сначала легли на один курс, а затем на другой. И китайцы наверняка атакуют нас, едва мы окажемся в пределах досягаемости, думал Хайден, в душе кляня отца за его невозмутимость. Сейчас Стрейкер-старший не доверял никому. И меньше всего китайцам. Называл их так же, как японцы — каньцами. Людей — каньцами, а Китайский Сектор — Санаду. То было древнее название, возродившееся из небытия через сто лет.

— Желтый четыре-четыре-четыре!

Дрогнули завитки седоватых волос на висках Эллиса Стрейкера, дрогнула старая фуражка астрогатора, когда он проорал этот приказ. Его гладко выбритые скулы были бледны и напряжены так, что казались вырезанными из кости. Украшающие лицо многочисленные шрамы он носил с гордостью, как церемониальный мундир: они свидетельствовали о его заслугах и напоминали о славном прошлом. Эллис бросил недобрый взгляд на край диска планеты и мрачно улыбнулся.

— Ну уж нет, господа! Пока я на борту, от каньцев нам драпать не пристало! Рыжий, а ну-ка включи опознавательные знаки Стрейкера!

Хайден в отчаянии посмотрел на отца.

— Мы же находимся в состоянии войны. Войны! По нам тут же откроют огонь!

— Неужели тебя беспокоит такое пустое словечко как «война», сынок? — Эллис Стрейкер брезгливо поджал губы. — Тут оно ровным счетом ничего не значит. Воевали в здешних краях всегда, и всегда будут воевать. Война вообще штука вечная, потому что так устроен человек, потому что мы воинственны и все время сбиваемся в группы, которым обязательно хочется то же, что и другим группам. Разница только в том, что каньцы — никудышные вояки. Поэтому-то, когда американцы встречаются с ними лицом к лицу, всегда побеждаем мы. Разве ты не знаешь, что стоит повернуться к трусу спиной, как он тут же набирается храбрости? И уж коли мы повернулись спиной, то нам точно кишки выпустят.

— Допустим, допустим, однако не собираешься же ты сражаться с целой китайской боевой эск…

— Я всего лишь собираюсь исполнить свой долг и приземлиться на Осуми раньше них!

— Но ведь они расстреляют нас, когда мы будем входить в атмосферу. Нам придется пройти сквозь их строй!

— Ха! Если кому-нибудь из них взбредет в голову постреляться с нами — всегда пожалуйста! Дуэль так дуэль, в любое время, в любом месте, независимо от того, война между нами или нет.

Китель Эллиса сиял, а вокруг корпуса «Шанса» появились пурпурно-белые сполохи вавиловско-черенковского свечения, заливающие мостик призрачным светом. В отблесках огней Святого Эльма Эллис казался особенно громадным и грозным.

Хайден Стрейкер с трудом разжал кулаки, попытался успокоиться и рассуждать здраво.

— Лично я собирался на некоторое время уйти подальше от планеты, чтобы выиграть немного времени, — наконец сказал он. — Ты только посмотри на китайский флагман, ведь он…

— Хватит болтать. Ты слишком много думаешь о каньских орудиях и напрочь забываешь о состоянии индекса.

— Это чудовище, стоит нам оказаться в пределах ста миль от него, разнесет нас на куски. У них наверняка не меньше ста излучателей!

Эллис снова рассмеялся.

— Ха! У них на борту ровно семьдесят два орудия. Шестидесятипятикиловольтные термоизлучатели шанхайского производства. И стрелять по нам они не будут.

Хайден был немало удивлен. Откуда отец может знать такие подробности? Тем не менее, он их знал, и это заслуживало уважения.

— Ладно, пускай семьдесят два. Какая разница? А у нас-то все равно вполовину меньше! И как только мы окажемся в радиусе их действия, китайцы…

— Желтый четыре-восемь-ноль!

Боуэн проревел в переговорное устройство команду рулевому.

Пока «Шанс» переходил на новую орбиту, Эллис Стрейкер не отрывался от экрана монитора глубокого сканирования. Наконец он отрывисто сообщил:

— Так я и думал. Войска.

— Войска?

— Ну да! Для штурма Каноя-Сити. Я и раньше готов был поспорить хоть на пять тысяч кредитов, что вон тот здоровенный сарай — это «Пай Ху», «Западный Дворец», флагман адмирала Гу Цуна прямиком с Центавра, а остальные корабли принадлежат чему-то вроде китайского эквивалента МеТраКора. Ничуть не удивлюсь, если узнаю, что Гу Цун насобирал их по всем космодромам Санаду, причем, вопреки желанию капитанов. Этот разбойник — отчаянный парень. Он по-настоящему верен Вдове, и я о нем знаю достаточно много, чтобы понимать, с каким удовольствием он пакостит нам. — Эллис помолчал, продолжая наблюдать за противником, то и дело облизывая губы и прикидывая степень опасности. Затем его властный взгляд снова упал на сына. — А ты, небось, думал, что в Кагосиме я накачивался пятизвездочным виски с ублюдками-корейцами, которые вообще никогда не просыхают, просто для того, чтобы порадовать собственную печень? Нет, сынок, я занимался самообразованием.

— Так это там тебе рассказали про Гу Цуна?

— В Кагосиме полно тех, кто желает мне самого худого пси, но есть и люди, которые мне кое-чем обязаны. — На лице его снова появилась злорадная усмешка. — Говорил же я тебе: скоро ты получишь боевое крещение! Ну? Ты готов?

— Ты никогда не говорил…

Хайден чувствовал, как взгляд отца пронизывает его насквозь, выворачивает душу, вытаскивает на свет божий его робость. Наэлектризованный воздух казался необычайно плотным и был сильно насыщен озоном. Компенсаторы шумели, как кровь в ушах тяжело больного человека. Он кожей ощущал, как падает индекс, подавляя всех находящихся на борту. Атмосфера становилась невыносимой.

— Так как? Готов или нет?

— Ты ничего мне не говорил. Абсолютно ничего!

— Ладно, назовем это испытанием. У тебя полное брюхо контрабанды — в нее вложены деньги, которые я горбом заработал за полжизни и впридачу все твое наследство. Нексус брызжет дерьмом и мочится громом, а стая каньских крыс не дает тебе приземлиться на Осуми. Так что, сентё-сама, давай решай, что делать?

Хайден был удивлен и потрясен.

— Сначала отменяешь мои приказы, а затем снова предлагаешь мне командование! Это ведь ты хочешь идти на сближение с китайцами, а не я! Пси милостивое, да я вообще не представляю, что у тебя на уме!

Эллис Стрейкер прищурился.

— Хочу испытать тебя в деле. Посмотреть, сынок, из какого теста ты слеплен. А заодно показать, почему твой отец стал человеком номер один в Зоне. Да и в большинстве других мест.

— Ты же прекрасно знаешь, что я тебе отвечу! Нужно отваливать, пока не слишком поздно. Берем курс на Тет-Два-Девять и молимся, чтобы индекс хоть немного подрос!

— Молиться, чтобы начал расти индекс? — Эллис вынул изо рта сигару и презрительно сплюнул. К нему тут же бросился гиси в голубом комбинезоне и старательно подтер плевок. — А кто же тогда будет рассчитывать курс?

— Мистер Боуэн или…

— А по мне, сынок, так самое время испытать твои силы.

— Мои? Бред какой-то! У меня же нет таланта!

— Ха, вы только посмотрите на него! Сначала он все уши мне прожужжал насчет того, чтобы я относился к нему как к мужчине… А разве ты мужчина? Ты не можешь сейчас сбежать. Ты должен драться! Или садись на место астрогатора.

— Но это безумие! Что я могу сделать?

— Ты можешь доказать, что ты мой сын.

Хайден Стрейкер отрицательно покачал головой. Мельком он заметил, что взгляд рулевого прикован к носовым мониторам. Боуэн молча отвернулся. Чета самураев внимательно наблюдала за происходящим, точно их заворожила напористость Эллиса и разыгрывающаяся у них на глазах сцена.

— Быстро в кокпит, ты, жалкий недоносок!

От унижения Хайден, наконец, дал своей ярости выплеснуться. Теперь он окончательно «потерял лицо».

— В кокпит, я сказал!

— А я говорю — нет!

— В таком случае, ты просто сосунок несчастный, каким я тебя всегда и считал!

Впервые в жизни Хайден Стрейкер поднял руку и помахал под носом у отца напряженным как кинжал пальцем. Голос его срывался:

— Ты сам назначил меня сентё, видит пси! И, тем не менее, стоит тебе появиться на мостике, ты каждый раз отпихиваешь меня в сторону, будто я тут никто! Я отказываюсь быть капитаном этого корабля и вообще какого-либо из твоих кораблей! Слышишь? Я никогда…

У Хайдена Стрейкера вдруг посыпались искры из глаз. Он отлетел назад и тяжело рухнул спиной на рифленое покрытие пола. Ему показалось, что мысли внезапно оказались на расстоянии трех футов от головы; он попытался выдавить из себя хоть слово, не смог и только тогда понял, что получил от отца в челюсть.

— А ну-ка, сынок, вставай! Поднимайся!

Огромная лапища отца дернула его за рукав, и Хайден, пошатываясь, встал. Каждый раз ссора с отцом кончалась одним и тем же. Здоровенная пряжка флотского ремня в прямом смысле отбивала у него всякую охоту спорить. Но только не сейчас. Видит Бог, не сейчас!

Отошедший от него футов на шесть, отец стоял спиной к сыну и смеялся. Хайден дотронулся до окровавленного рта, чувствуя, как от злости звенит в голове.

— Говорил же, что тебя ждет боевое крещение…

И тут волна гнева захлестнула его. Перепачканные в крови пальцы вцепились в восьмиугольную рукоять бластера и рванули его из кобуры. Он успел заметить, как Боуэн поворачивается, но было уже поздно: старая фуражка астрогатора, звеня железными наградами, полетела прочь, а отдача от удара тяжелым бластером по затылку отца отозвалась болью в плече.

Дымящийся окурок сигары покатился по полу, Эллис Стрейкер рухнул на колени, повалился вперед и, наконец, ткнулся лицом в палубу. На лысине, там, куда угодила рукоять бластера, виднелась глубокая рана с белыми краями, на глазах Хайдена быстро наливающаяся темной кровью. Ярость Стрейкера-младшего его вмиг утихла, сменилась мелкой дрожью.

— Он назвал меня трусом! Вы все слышали!

Показания укрепленного на переборке датчика индекса упали до критической отметки; включился сигнал тревоги.

Боуэн вытаращил глаза.

— Боже, пси… Ты убил его!


2


— Что?

— Ты убил его! Ты убил капитана!

— Капитан здесь — я! — тяжело дыша, огрызнулся Хайден Стрейкер. Он понимал, что сейчас, когда все на мостике пялятся на него, он должен быть спокоен, как труп. И, когда Боуэн подошел к Эллису и нагнулся, чтобы перевернуть его, рявкнул: — Отставить, Рыжий!

— Но ведь он…

— Я сказал, отставить! Ты что, не понял? Только дотронься до него, и я тебе мозги вышибу! — Он угрожающе вскинул бластер.

Боуэн попятился. И тут Хайден совершенно отчетливо понял, какие приказы надо отдать.

— Все по местам. Курс — синий-восемь-четыре-семь.

Он видел, что Хидеки Синго с удивлением таращится на него. Супруга японца стояла чуть поодаль, у переборки, держась за поручень. Взгляд ее был прикован к натекшей из раны небольшой лужице крови.

Боуэн растерянно качал головой.

— Будь я проклят, глазам своим не верю!

— Пси тебя разбери, астрогатор! Немедленно повтори мой приказ всем гиси!

— Хати-Си-Сити Аои!

Гиси тут же включили двигатели, и корабль начал по дуге удаляться от планеты со скоростью, позволяющей ему вырваться из оков притяжения Осуми. Хайден заметил Дэниела Куинна и велел ему снова занять место рулевого:

— Курс на нексус!

— Есть, сэр!

— Боуэн, сообщите уровень индекса.

— Низкий и непрерывно падает, — едва слышно проворчал Боуэн.

Хайден сунул «вессон» обратно за пояс.

— Все по местам. — Его все еще колотила дрожь, кидало то в жар, то в холод, но он знал, что должен отдать все необходимые приказы и добиться их беспрекословного выполнения. По кораблю пронеслась волна перегрузок. Когда компенсаторы наконец сумели справиться с ней, «Шанс» тряхнуло, затем двигатели снова заработали ровно, и корабль понесся в пространство, удаляясь и от планеты, и от каньских кораблей. Два из них, извергая длинные хвосты пламени, уже принялись разворачиваться, чтобы последовать за «Шансом»; сейчас они очень напоминали охотничьих собак, готовых броситься в погоню за механическим зайцем.

Гиси у своих орудий молча пристегивали ремни. Хайден Стрейкер нагнулся над лежащим на полу отцом, перевернул его. Если б он не помешал мне, мы бы сейчас были уже далеко, в полной безопасности. О Боже, о чем ты думал, чудовище? Какой план зародился в твоем нечеловеческом мозге?..

Хайден заметил лужицу крови на полу, однако бочкообразная грудь отца вздымалась и опадала. Слава пси, облегченно вздохнул он. Господи, хоть бы он не умер! Милостивый владыка Пустоты, не дай мне стать убийцей!

Звезда вдруг исчезла с экранов, заслоненная одним из стабилизаторов. Снова навалилась тяжесть. Члены экипажа схватились кто за что, а в трюме «Шанса», в своем ангаре сорвался с крепежей челнок. Орим — фосфоресцирующие хвосты энергии, тянущиеся за ускорителями — сквозь прозрачный купол ярко осветили мостик. Хайден пальцами поднял отцу веки, но увидел лишь белки закатившихся глаз. Тогда он сбросил с себя китель, потом снял рубашку и, разорвав ее на полосы, принялся перевязывать отцу голову. Что ты наделал? — с ненавистью спрашивал он себя. Ведь он никогда тебе не простит. Никогда.

Он попытался отогнать эти мысли. Наконец, приняв как можно более суровый вид, Хайден обратился к слуге отца, который, услышав о происшедшем, тут же прибежал на мостик.

— Забери его. Пусть им займется врач. И, Нюёку-сан, будь очень осторожен. Учти: с этой минуты отвечаешь за него головой. Как только он придет в себя, немедленно сообщи мне, понял?

— Хай! — Слуга склонил голову в знак того, что все понял, и немедленно кликнул гиси; полдюжины их тут же явилось на зов. Подошел Боуэн и вкрадчиво сказал:

— Зря, Хайден, ты это сделал.

— Он не имел никакого права бить меня, Рыжий. И уж тем более прилюдно называть меня трусом.

— Не знаю уж, на что он там имел право, зато я знаю твоего отца тридцать лет. И за все эти годы никто на корабле не осмеливался ему перечить.

— Тебе же известно, что «Шанс» очень быстроходный и маневренный корабль, но он все равно не годится для сражений с каньскими боевыми кораблями. И решение идти к нексусу я принял вовсе не потому, что струсил. — Обнаженный по пояс Хайден чувствовал, как инфракрасное излучение, проникающее сквозь купол, жжет шею и грудь. Стоя лицом к лицу с астрогатором, он продолжал: — А еще, Рыжий Боуэн, тебе не известно, что у нас на борту амигдала. Груз этот бесценный, но, скажем так, почти невесомый. Так что «Шанс» запросто может уйти от любого из каньских кораблей.

— Вероятно, может… если ты хочешь, чтобы нас размазало по всей системе. По мне, так раси вовсе не то место, где стоит укрываться от врага.

Хайден Стрейкер был потрясен, услышав слово «раси». Это было сокращение от японского слова «араси», означающего грозный ураган. Любой путешественник по нексус-цепям знает и боится этих губительных пси-штормов, нарушающих коммуникации в Обжитом Космосе по дюжине раз в год. Непредсказуемые, как сам хаос, эти сверхглубокие возмущения ломали саму структуру пространства-времени, и любой корабль, астрогатор которого оказывался настолько безумен, что пытался пролететь сквозь шторм, был обречен.

— Так ты думаешь, это раси?

— Ну.

— Пси тебя побери… что же ты сразу не сказал?

— Хм-м… — Губы Боуэна искривились в ухмылке.

— Сукин сын, ты еще насмехаться надо мной вздумал! Почему ты молчал?

— Не принято беспокоить сентё по разным пустякам. Сентё сам должен понимать, что к чему.

Корабль снова тряхнуло. Надежда окончательно оставила Хайдена.

— Теперь поздно бежать от китайцев. Мы, считай, уже у них в лапах. Что же собирался предпринять отец? Черт бы побрал его пси, Рыжий, что он задумал?

Компенсаторы дрожали и вибрировали, наполняя купол волнами глубокого низкого гула. Палубы сияли как зеркала в слепящем свете Орим.

— Вот уж не знаю, кэп, но дураком он никогда не был.

Скрытый в словах Боуэна упрек больно уколол Хайдена.

— Пси тебя побери, Рыжий, но ведь ни я, ни ты не виноваты, что отец назначил капитаном «Шанса» меня. Вот я и спрашиваю тебя: он действительно собирался драться с китайцами?

— Вы капитан, вам и думать.

Компенсаторы опять взвыли, и Хайден попытался обуздать охватывающую его панику. Что бы там не случилось с индексом, мы все равно успеем дать залп, но у китайских военных кораблей-драконов очень мощные абордажные поля, которые раз в десять превосходят наши возможности, а сами они велики настолько, что способны заглотить нас с потрохами, если мы не сможем нырнуть в нексус. Они парализуют «Шанс» и расстреляют его в упор. Нас могло бы спасти сингулярное оружие, но теперь, когда Ямато отказалась от его использования, им располагает лишь американский флот. И все равно: ни одному кораблю с такой пушкой на борту не разрешается покидать пределов сектора — чтобы технология не попала в руки врага…

А что же тогда станет с амигдалой? С сыном даймё и его женой? С моим кораблем? С отцом? Нет, я должен что-то придумать. Даже представить страшно, что будет, если нас захватят. Настоящая катастрофа. Катастрофа! Если сын даймё Осуми попадет в руки китайцам, мы распростимся с надеждами уговорить Рюдзи-саму помочь нам. Синго-сан расскажет им об амигдале, и Гу Цун станет резать нас на мелкие кусочки до тех пор, пока не узнает, где она. Я, конечно, могу выбросить ее в пространство, но этим горю не поможешь. Нужно доставить японцев и амигдалу в резиденцию даймё в Мияконодзё. Во что бы то ни стало, иначе китайцы захватят Осуми, и нам больше никогда не видать ее как своих ушей. Но каким образом мне выпутаться из этой ситуации? Впрочем…

— Приготовить шаттл!

Боуэн не шевельнулся. Взгляд был устремлен на самурая.

— Я приказал приготовить шаттл к вылету! — Рука Хайдена легла на рукоять бластера, и Боуэн нехотя передал его команду экипажу. Щелкнули задвижки и открылся шлюз, пропуская гиси на нижнюю палубу. Тут же раздался свист выходящего воздуха. От поднявшегося ветерка негромко зашуршала термофольга, в которую кутались некоторые из них.

— Давление падает, — глянув на Хайдена, неожиданно подал голос Боуэн. — Где-то в ангаре утечка воздуха. Похоже, у нас пробоина.

— Что?

— Другого объяснения нет.

— Задраить главный шлюз.

— А еще лучше было вовсе его не открывать…

— Дозо! Ки-те! Сугу! Капитан-сан… Кажется, мистер Стрейкер-сан… он просыпается! — На платформе лифта показался Нюёку, слуга Эллиса, со свежей рубашкой в руках. Хайден Стрейкер оттолкнул его и, вскочив на платформу, поспешно спустился вниз — туда, где в своей каюте лежал его отец.

Оказавшись в сумраке отцовских апартаментов, он с порога закрыл и заблокировал дверную диафрагму. «Мерзавец! Слышишь, что тебе говорят, мистер Большой Человек, Герой Войны? И единственное, чего ты заслужил, — это чтоб в твое черное сердце разрядили вот такую штуку!» — прошипел он сквозь зубы, вытаскивая бластер и перенастраивая его. Пол под его ногами дрогнул, и он чуть было не потерял равновесия, но устоял на ногах и, направив ствол на ионный замок китайского сейфа отца, нажал на спуск. Из ствола с ревом вырвался разряд, озаривший каюту яркой вспышкой и наполнивший ее грохотом и вонючим дымом.

Когда дым рассеялся, Хайден увидел, что энергетический разряд вышиб замок и разнес почти дверцу в мелкое крошево. Вскоре острый запах озона был вытеснен сладковатым ароматом паленого камфорного дерева, которым был облицован сейф. Хайден отшвырнул в сторону остатки искореженной дверцы. Да, это сейф действительно оказался китайским. Снаружи покрытый лимбозином, он казалась, был сделан под плекс. Но так только казалось: во-первых, при попытке вскрыть его мезонным резаком взломщик тут же получил бы смертельную дозу отраженной радиации, а во-вторых, с сейфом мог совладать и обычный бластер — совершенно бесполезный против настоящего плекса.

— Да, ты и впрямь мерзавец, это точно, — сквозь зубы пробормотал Хайден, бросив взгляд на грузное тело в гамаке. — Так, теперь давай посмотрим, что ты тут хранишь.

В сейфе оказались два опаленных пламенем выстрела блокнота, книга, в красном кожаном переплете и три тонких женских шелковых юката, теперь тлеющих во многих местах. Он вытащил тряпки, бросил на пол и затоптал. Под ними обнаружилось портативное запоминающее устройство — обмотанное проводом, бледно-голубого цвета. Он отшвырнул его в сторону. Ниже лежали несколько флексиплексовых пакетов и большая коробка из-под сигар, полная стограммовых швейцарских ауриумовых слитков. Он вытащил все это. Пакеты были аккуратно перевязаны и надписаны. От выстрела три-четыре пакета лопнули, и теперь на дне сейфа глянцевито поблескивали янтарно-красные кучки. Крупные живые кристаллы — хризоиды, сразу определил Хайден. Запрещенные правительством к вывозу элементы кибермозгов. Правда, здесь их было не больше, чем на десять «менса». Видимо, остатки от какой-нибудь нелегальной сделки с кагосимскими корейцами, решил он, продолжая обшаривать сейф и выбрасывая содержимое на пол. Так продолжалось до тех пор, пока сейф не опустел.

Боже праведный, где же она?

В углу блеснул луч света. Даже сквозь дым от выстрела была видна фигура Боуэна в половину натуральной величины — голограмма. С другой стороны двери Боуэн сыпал проклятьями, орал и колотил в переборку ногами, но ворваться, конечно, не мог. Хайден Стрейкер оглядел затянутую дымом каюту. Нюёку аккуратно положил два великолепных бластера отца на столик с портативным монитором, а китель повесил на плечики на дверце шкафа. Китель! Ну конечно! Вряд ли отец рискнул бы хоть на секунду расстаться с амигдалой.

За дверью послышался шум. Кто-то пытался сломать диафрагму: на нее и на панель управления градом посыпались удары. Послышалась яростная брань Боуэна. Хайден схватил просторный китель, выдернул из него плечики и надел. Микроплексовая подкладка приятно холодила кожу. Материал был очень плотным и выглядел исключительно дорогим, застежки были гораздо массивнее, чем на его собственном кителе, а золотое шитье оттягивало рукава. Китель до сих пор хранил запах отца и был увешан наградами десятилетней давности. Хайден сунул руки в глубокие карманы. Ну куда же ты сунул ее, мерзкий негодяй? Он затаил дыхание, отчаянно потея в душной каюте, до боли в челюстях стиснув зубы. Принялся ощупывать швы на манжетах, воротнике, в подмышках, словом, все швы, тщательно, дюйм за дюймом. Ничего.

Будь ты пси-проклят! А может, она спрятана в астрогаторской фуражке? — подумал Хайден. В той, что осталась на мостике? Он в отчаянии удвоил усилия, не обращая внимания на яростные требования открыть входную диафрагму. Когда он наконец добрался до низа подкладки кителя, его пальцы вдруг нащупали твердый, размером с персиковую косточку, округлый предмет на тонкой металлической цепочке. Хайден сразу понял: это он и искал. Надорвав подкладку, он вытащил свою находку. Теперь амигдала у него. С облегчением переведя дух, он принялся внимательно рассматривать кристалл. Повертел его в окровавленных пальцах. Зловеще красного цвета, прозрачный и явно очень твердый кристалл был огранен, и все грани были шестиугольными. Хайден вдруг почувствовал непреодолимое желание прижать его ко лбу и послушать, о чем в бессознательном состоянии сейчас думает отец, но сдержался и вместо этого крепко сжал кристалл в кулаке, понимая, что должен отыскать гарантировано безопасное место и спрятать амигдалу. Такое место, где камень не найдет никто и где он не потеряется. Причем амигдала всегда должна быть под рукой так, чтобы его при случае можно вынести с «Шанса». И он понял, куда лучше всего спрятать кристалл.

В сумраке каюты блеснула вспышка разряда, пробившего центральную часть диафрагмы. Затем последовал мощный удар ногой. Пластины не выдержали, начали расходиться. Запорный механизм попытался было снова их сдвинуть, но тут же сдался. Боуэн и два члена экипажа с трудом раздвинули пластины и ворвались в каюту. Застыли на пороге — на лицах их появилось выражение неподдельного горя. Затем Боуэн сплюнул и, нырнув в клубящийся дым, рванулся прямиком к гамаку.

Из гамака донесся стон.

— Слава Богу! — прошептал Боуэн, увидев, что Эллис Стрейкер пошевелился. — Он жив. Он не умер!

Значит, с облегчением понял Стрейкер-младший, Рыжий просто прибежал на звук выстрела. Он взял со столика два отцовских бластера и сунул их за пояс.

— Ну-ка, Боуэн, пропусти меня!

— Я… я подумал…

— Знаю, что ты подумал. Что я хладнокровно пристрелил родного отца. — Его голос внезапно дрогнул от возмущения. — Так вот, Боуэн, ты ошибся. А теперь прочь с дороги!


3


Судя по звукам, китайцы уже принялись на практике проверять прочность обшивки «Шанса». Отступив на шаг, астрогатор пропустил капитана, но, когда Хайден был уже почти у самой развороченной диафрагмы, крикнул ему вслед:

— Хайден Стрейкер, знай: за твоего отца я бросался в пекло и возвращался оттуда не меньше дюжины раз! Так вот, ты даже отдаленно не похож на него! И никогда не станешь таким мужчиной, как твой отец! Слышишь?

Однако Хайден уже поднимался на мостик.

— Эй, ты! Будешь за рулевого, — приказал он суйфу, подходя к пульту управления абордажным полем и вынимая из него ключи. Затем он направился к шахте аварийного спуска в ангар, в котором стоял шаттл. Повернул рычаг, открывавший люк. В шахту устремился поток воздуха.

— Айи! Северный ветер! — закричал гиси по-японски — он употребил привычный для нексусных крыс термин, означающий утечку воздуха. — Сентё-сан, что-то может быть очень не в порядке!

Хайден Стрейкер почувствовал, как дрогнула его рука, все еще лежащая на рычаге. Однако он испытал огромное облегчение от того, что люк все-таки открылся: еще несколько минут, и аварийные устройства наглухо отрезали бы нижнюю палубу с ангаром от остальных помещений, а отключить эти устройства возможно только с пульта астрогатора. Что Боуэн разрешил бы только через свой труп. Во все горло, чтобы перекричать свист уходящего воздуха, Хайден рявкнул:

— Куинн, бери с собой двоих людей и за мной!

Затем он повернулся к самураю и сказал на его родном языке:

— Прошу простить меня, но я был бы вам очень обязан, если бы вы не отказались проследовать за мной в шаттл.

Синго, державшийся за поручень, чтобы не упасть при очередном залпе противника, прищурился. Его поза уже не была столь горделивой и надменной: поток холодного ветра хлестал японцу прямо в лицо.

— Ийе вакаримасен! Я не понимаю! Вы просите меня спуститься туда? Сейчас? Когда ваш корабль подвергся нападению?

— С сожалением, Синго-сан, вынужден предложить вам именно это.

«Шанс» совершил очередной маневр, и теперь затянутая облаками поверхность Осуми оказалась прямо у них над головами.

— Как вы изволите видеть, планета очень близко. Сейчас мы не более чем в пятистах милях от поверхности.

— Не сходите с ума. Мы все погибнем!

— А разве судьба каждого человека не предопределена заранее? — Хайден Стрейкер спокойно выдержал удивленный взгляд японца, зная, что должен как можно скорее закончить дело — если потребуется, то даже угрожая бластером. Конечно, хотелось бы не доводить до крайностей, подумал он. Эти самураи свято верят, что во Вселенной все предопределено заранее — но при этом больше всего на свете чтут иерархическую лестницу. Может быть, мне удастся использовать эту их слабость. Он перешел на более официальный тон: — Как капитан этого корабля, я могу вас заверить, что в данный момент шаттл — самое безопасное место. И еще раз настоятельно прошу следовать за мной.

Не успел самурай рот открыть, как очередной предупредительный залп с ближайшего китайского корабля влепил очередные пятьдесят гигаватт энергии в правый борт. В месте попадания блеснула ослепительная вспышка, и «Шанс» загудел, как гигантский колокол. Секундой позже до них докатилась электромагнитная ударная волна, эхом разнесшаяся по всему кораблю.

Хайден попытался еще раз урезонить самурая:

— Высокочтимый господин, они всерьез собираются уничтожить нас. И в соответствии с нашими торговыми обычаями я, как капитан, имею право настаивать на том, чтобы вы, пока находитесь на борту вверенного мне корабля, подчинялись моим требованиям. А я ни коим образом не намерен подвергать вас или вашу супругу угрозе китайского обстрела. Поэтому я приказываю вам как можно быстрее проследовать на шаттл.

Хидеки Синго с вызовом посмотрел на него, но тут яркий, как вспышка магния, сполох огней Святого Эльма, отразившихся от стабилизатора, заставил его прикрыть глаза ладонью.

— Капитан, легко говорить, если сами не намереваетесь сопровождать меня.

— Уверяю вас, высокочтимый господин, вы заблуждаетесь. Я именно собираюсь отправиться с вами.

— Что? — Самурай замер в изумлении, не отпуская поручня. — Вы собираетесь оставить корабль? Бросить его в минуту опасности? Разве не вы сами только что утверждали, что являетесь капитаном?

Он почти кричал, чтобы свист уходящего в шахту воздуха не заглушал его слов.

— Верно: капитан несет ответственность за свой корабль. Но, кроме всего прочего, он еще обязан заботиться о безопасности груза и пассажиров! И поскольку ценность их значительно превышает стоимость корабля, первейшей своей обязанностью я считаю доставку и того, и другого на поверхность планеты.

— Неужели в такую минуту вы можете рассуждать о какой-то там «ценности»? А как же корабль? Как экипаж? Что будет с ними? И что будет с вашим отцом? Неужели вы способны презреть свой сыновний долг?

— Прошу вас, только не напоминайте мне о сыновнем долге! У нас свои обычаи. Что же касается корабля, то он достаточно прочен, а экипаж состоит из более чем опытных людей. Просто им, как время от времени всем нам, придется уповать на везение.

Из громкоговорителя донеслось сообщение о повреждении корпуса. Хайден Стрейкер еще раз глянул на панель со световыми указателями у своих ног, на индикаторы утечки воздуха, расположенные рядом с жерлом шахты. Пять из них уже начали тревожно пищать. Значит, вот-вот включатся в действие аварийные системы. Если он сейчас захлопнет крышку люка — чтобы уменьшить потерю воздуха — снова открыть ее уже не удастся.

Времени не оставалось. В нерешительности он спустился вниз и заглянул в отцовскую каюту владельца. Дым уже немного рассеялся, и он разглядел спину Боуэна, склонившегося над гамаком. Потом он увидел, как отец поднимает руку, и подумал: стало быть, не остается ничего другого; надо рискнуть и покинуть корабль вместе с самурайской четой. Выбора нет. Я не могу отправить японцев одних на планету, и нет человека, которому я бы доверил их судьбу.

Он вернулся наверх и взял Хидеки Синго за руку.

— Я вынужден настаивать. Другого выхода нет!

Разъяренный тем, что кто-то посмел его коснуться, самурай отпрянул от Хайдена Стрейкера и закричал, каждое свое слово сопровождая энергичными взмахами руки:

— Ваша первейшая обязанность — оставаться на борту! Вместе с отцом! К тому же на корабле гораздо безопаснее!

— Боюсь, это не так. Прошу вас, проследуйте к шаттлу!

— Повторяю: мы остаемся здесь!

— Ийе! Нет! — Терпение Хайдена Стрейкера лопнуло. Японец просто время тянет — боится лететь на шаттле и надеется, что я сдам «Шанс» без боя, подумал он и сказал:

— Если вы откажетесь лететь, мне придется сражаться до последнего, то есть до тех пор, пока каньцы не уничтожат корабль! Но сохранить жизнь вашей супруги гораздо важнее! И вы обязательно должны добраться до Мияконодзё!

— Это нужно только вам! Каньцы…

— По-видимому, вы понятия не имеете, что могут их лучевые орудия сотворить с кораблем. Стоит отказать защитному полю, и тогда всем конец, в том числе и вам!

Синго заметно дрожал. Похоже, он злился сам на себя за то, что никак не мог принять решения. И меч его оставался в ножнах лишь потому, что самурай считал себя и Хайдена людьми примерно одного ранга.

— Высокочтимый господин, вы должны внять моей просьбе!

— Не будь вы американцем…

— А я и не американец!

— Тогда хоть поступите, как американец. Сдайтесь им!

На скулах Хайдена Стрейкера заиграли желваки. Поток воздуха трепал его одежду.

— Синго-сан, я ни за что не сдам этот корабль китайцам! И не позволю захватить в плен вас! Неужели вы не понимаете?

Самурай отвернулся и как завороженный уставился в зев шахты. Глаза его горели… и Хайден Стрейкер неожиданно понял, что именно изо всех сил пытается скрыть от него этот человек: свой страх! Наконец самурай был вынужден признаться:

— Я не могу спуститься в шахту. Я не переношу высоты. У меня голова начинает кружиться.

— Шахта только кажется очень глубокой. На самом деле вы будете не падать, а плавно спускаться. Поверьте!

В корабль угодил еще один разряд, окатив мостик сквозь уже почти непрозрачный купол волной рентгеновского излучения. Они машинально пригнулись, и тут же поняли насколько глупо это инстинктивное движение.

— Скорее! Прошу вас, доверьтесь мне! Делайте, что я говорю!

Хидеки Синго вышел из ступора. Искоса взглянул на свою жену. Та кивнула в ответ, а затем гиси с удивлением увидели, как их капитан исчезает в горловине шахты аварийного доступа к ангару с шаттлом. Сентё спускался первым из вежливости, в знак того, что поверил самураю на слово. За ним вниз отправились два инженера-гиси, потом Хидеки Синго, следом его супруга, а шествие замыкал Куинн-сан.

У проникших в шахту перехватило дыхание: бешено несущийся через нее воздух вырывался в пространство сквозь трещину в плексовом корпусе корабля неподалеку от шлюза для выхода ремонтных роботов. При наружной температуре минус двести пятьдесят градусов по Цельсию, воздух мгновенно превращался в хлопья замороженных азота и кислорода. Между корпусом «Шанса» и внешней защитой уже разбушевалась форменная пурга — совсем как на Небраске II. Такую пробоину, могла оставить, пожалуй, только мезонная мина.

Метеорит! — вдруг сообразил Хайден. Я же послал ремонтного робота убрать его. Боже мой, а что если мина сработала уже после того, как робот доставил ее на борт? И почему роботы не заделывают отверстие?.. Да потому, что я сам отменил все ремонтные работы снаружи, когда решил направиться к нексусу, а потом забыл вернуть роботов на корпус. Голова садовая! Остается надеяться, что Боуэн догадается отдать необходимые распоряжения.

Пока он размышлял, ураганный ветер швырнул в отверстие еще один кусок какого-то хлама. Край отверстия обломился от удара, и оно стало еще больше. Теперь трещина напоминала ухмыляющуюся крокодилью пасть.

Куинн все еще находился в самой верхней части шахты, пытаясь справиться с ветром, почти у самого люка. Самурай же был далеко внизу. Меч Синго то и дело ударялся о стенки шахты и мешал ему, поскольку приходилось одновременно спускаться на замедляющих падение гравитационных волнах, и бороться с ледяным ветром, тянущим японца вниз.

— Советую перевернуться вперед ногами!

Синго передвинул вбок заткнутый за пояс длинный меч, прикинул силу и направление ветра и кривизну шахты, потом сделал кувырок, приземлился на пол ангара и, развернувшись, изготовился, чтобы поймать жену. Но опоздал: лишившееся груза гравиполе несколько ослабло, и супруга японца испуганно вытянула руку в поисках опоры. Одно ужасное мгновение она повисела, запутавшись ногами в мешающем кимоно, а потом корабль в очередной раз тряхнуло. Ее отнесло на середину шахты, завертело. Жена Синго запрокинула голову, пытаясь сохранить равновесие. Яростный поток воздуха тут же растрепал ее тщательно уложенные, заколотые волосы. Вращение ускорялось; длинный пояс, которым несколько раз была обернута ее талия стал разматываться и, в конце концов, улетел в сторону. За ним последовали сандалии. Хайден Стрейкер охнул от боли, когда на него обрушился дождь булавок и декоративных гребней. Одна из булавок воткнулась ему в щеку, подобно акупунктурной игле. Когда он, подняв голову, увидел, что происходит, и понял, чем это грозит, его едва не затошнило. Он отчаянно замахал двум гиси, что как раз приближались к середине пути.

— Има! Сугу! Вперед! Быстро!

Но вместо того, чтобы схватить женщину и остановить вращение, оба японца шарахнулись в стороны. На их лицах Хайден прочитал выражение нескрываемого ужаса: эти хоси-гиси оказались то ли крестьянами из самой низкой касты, то ли отщепенцами-сангокуинами. Ведь на той планете, над которой завис «Шанс», любое неосторожное замечание, произнесенное в пределах слышимости закрытых носилок дамы из знатного семейства, являлось вполне достаточным основанием для немедленной казни. Поэтому для них было немыслимым даже жены.

— Держите же ее, черт бы вас побрал!

Однако табу укоренилось слишком глубоко. Несмотря на приказ, оба гиси остолбенели. Ни один из не осмеливался хотя бы взглянуть на женщину, не говоря уже о том, чтобы схватить. Из-за ветра скорость ее падения угрожающе возрастала, и госпожа Синго запросто могла вылететь из устья шахты, грохнуться на палубу и переломать все кости. Хайден забыл об амигдале и рванулся вверх, чувствуя, как его окутывают перистальтические волны. Он изловчился и поймал женщину в двадцати футах от палубы.

Жена самурая ухватилась за расшитый золотом шеврон, а он изо всех сил старался удержаться на месте. На мгновение их лица прижались друг к другу, его рука обхватила ее поперек обнаженной груди… и он понял, что его ладонь легла ей на сосок. В этот момент поле снова подхватило их, и он немного ослабил хватку. Японка была обнажена, если не считать пары белых носков и шелкового кимоно, повисшего у нее на локтях. Длинные черные волосы развевались вокруг белого как мел лица — грим заканчивался полукругом у ключиц, а ниже начиналось ее «подлинное» тело — молодое, золотистое, благоухающее, теплое. Женщина была растеряна и до смерти перепугана.

Хайдер поспешно натянул кимоно ей на плечи и запахнул его, чтобы прикрыть тело, а затем снова спустился на палубу — вместе с госпожой Синго. Он знал, что в глазах мужа она обесчещена; в самом деле, гайдзин видел ее обнаженной и сжимал в объятиях; однако ее растерянность перед неудержимым падением и благодарность за спасение, по идее, должны перевесить страх перед недовольством мужа.

Хайден невольно посочувствовал жене самурая. Хоть он и увидел ее обнаженной чисто случайно, зрелище это потрясло его. Она оказалось именно такой, какой он представлял ее в своих снах, что мучали его целый месяц: она была прекрасна.

Стрейкер-младший вошел в шаттл и тяжело опустился в кресло второго пилота, чувствуя на себе пронизывающий взгляд Синго. Он взялся за штурвал — автопилота не было, вместо него в приборной панели зияла здоровенная дыра — поэтому шаттл придется пилотировать вдвоем.

Хайден включил коммуникатор и приказал двум гиси поторапливаться:

— Давайте сюда! Быстро!

Те неохотно повиновались. Затем послышался крик Куинна, которому предстояло преодолеть еще ярдов пятьдесят. Вверху, у отверстия люка он увидел Боуэна с бластером в руке.

— А ну назад, вы, сукины дети! — взревел астрогатор.

Гиси, послушно двинувшись в обратном направлении, протиснулись мимо Куинна, который замер на месте. Хайден Стрейкер еще раз сердито рявкнул в коммуникатор:

— В чем дело? Эти люди мне нужны!

— Ты никуда не летишь! — огрызнулся Боуэн. — Остаешься здесь! Это приказ твоего отца! И ты не посмеешь его ослушаться, пси тебя побери!

Хайден стукнул кулаком по приборной панели.

— Закрывай люк, Куинн!

— Куинн, назад! Это приказ! — зловещий курносый ствол «вессона» смотрел прямо на кадета-рулевого.

— Закрывай люк, кому сказано!

Хайдер видел, как из крышки люка появляются задвижки, предавая ей вид морской звезды. Куинн замешкался, затем отчаянно дернул рычаг закрытия люка. Задвижки выдвинулись до упора, и в ангаре тут же включились красные сигналы, предупреждающие о том, что через десять секунд откроется наружный люк. Куинн кубарем скатился вниз, влетев в кабину шаттла и прыгнул в кресло пилота.

— Молодец, кадет!

— Капитан, вы уверены, что поступаете правильно?

— У нас нет другого выбора.

— Надеюсь, сэр, вы правы. Просто мне не дает покоя мысль…

На экране коммуникатора появился исступленно трясущий кулаком Боуэн.

— Предупреждаю! Если вы не покинете этот чертов шаттл, я открою огонь. Это приказ твоего отца, Хайдер. — Боуэн был вне себя от ярости. Его руки обрушились на пульт и принялись набирать команду. Но поняв, что уже поздно, он в бессильной злобе ударил по клавиатуре кулаком. — А ну закройте долбаный шлюз! Закройте сейчас же, ясно? Ты слышишь, что я сказал, ворюга несчастный?!

Проклятия астрогатора, запустившего пультом в стену так, что лопнул провод, прервались. Огромный корабль выплюнул шаттл, и тот начал свое медленное продвижение к планете. Боуэн приказал дать по шаттлу залп из лучевых орудий, но, хотя пространство вокруг «челнока» и озарилось неоновой вспышкой, Хайден Стрейкер знал, что это всего лишь жест отчаяния.

Куинн вел шаттл на самой малой скорости. Вскоре беглецы почувствовали, что суденышко попало в мягкие объятия защитного поля правого борта; поле это, вступив во взаимодействие с их собственным, сначала замедлило их движение почти до нуля, но затем ослабло и выпустило их в открытый космос. Путь был свободен.


4


Море облаков, бушующее в верхних слоях атмосферы планеты, что висела над их головами, наконец отвлекло Хайдена Стрейкера от неприятных мыслей. Теперь он сознавал лишь, что рядом с ним в шаттле находятся юный Куинн и знатный самурай с женой… и то, что артиллерист Боуэна промахнулся нарочно. Все остальное не имело никакого значения.

Ему и Куинну пришлось работать в четыре руки. Они выбрали щадящую траекторию снижения, которая позволила бы им к моменту входа в плотные слои атмосферы погасить скорость с тридцати тысяч миль в час почти до нуля. Корпус шаттла временно стал непроницаемым для лучей видимого участка спектра, а когда автоматика восстановила прозрачность, их взорам предстала величественная и в то же время пугающая картина. Они входили в область рассвета над той частью планеты, где бушевал ураган.

Под ними расстилались горы. Планета находилась на расстоянии примерно двухсот двадцати световых лет от Древней Земли, и ее терраформирование было закончено около ста лет назад. Затем в течение тридцати лет длился период формирования экосферы, после чего новый мир стал считаться готовым к заселению. Осуми была планетой разнообразных ландшафтов: сначала под шаттлом проплывали горы, затем бурые горные хребты сменились сапфировой гладью океана.

В верхних слоях атмосферы кипели белые облака, что очень обеспокоило Хайдена. Огромные массы водяных паров, выносимые теплыми воздушными течениями, поднимались вверх и здесь, на высоте семи миль начинали медленно перемешиваться.

Шаттл нырнул прямиком в облачный мальстрем, и видимость пропала. Потом, пронзив наконец слой облаков, беглецы вынырнули в серый пасмурный мир; вскоре грозный облачный фронт остался далеко позади — в двадцати тысячах футов над их головами. Маленький шаттл подхватило вихрем; с экранов сканеров исчезли и китайские корабли, и «Шанс», и сотрясаемое ураганом океанское побережье внизу.

По плексовому корпусу яростно застучали градины размером со спелый виноград. Каждый раз, когда в корпус попадала молния, Хайден Стрейкер молился, чтобы плекс выдержал. Он вцепился в свой штурвал так, что побелели костяшки пальцев. То и дело их кидало вверх, и ураганный ветер тут же принимался швырять их из стороны в сторону как скорлупку. С большим трудом Хайдену удалось выбрать относительно спокойный момент и дать навигационному модулю задание подыскать подходящее место для посадки.

«Шанс» и его китайские преследователи остались далеко вверху — тусклые звездочки, пропавшие из виду. Теперь шаттлу не грозили ни лучевое оружие, ни абордажные поля, ни китайцы, ни американцы. Он был предоставлен сам себе.

Кошмарная болтанка не утихала, и он предложил своим бесценным пассажирам пристегнуться. И вскоре радостный возглас Хайдена заглушил грохот статических разрядов, доносившийся из коммуникатора:

— Горы! Слава пси!

Но потом он понял, что радоваться нечему: прямо под ними буря яростно обрушивалась на поверхность планеты, разбиваясь о горы и рассеиваясь по долинам. По обеим сторонам длинной широкой долины, в которую они спускались, тянулись уступчатые склоны голубоватого вулканического шлака, постепенно сменяемые высокогорными лугами, а затем лесами быстрорастущих деревьев. На самом дне долины, там и сям поблескивали озерца зеленоватой воды.

Шаттл снова понесло вверх, и злой бог — повелитель посадок вдруг воздвиг между ним и спасительной долиной тройной барьер горных пиков, напоминающих акульи зубы. Совершить мягкую посадку меж ними было совершенно невозможно — там шаттл ждала только верная гибель среди истресканного льда.

Правый двигатель шаттла неожиданно издал истошный визг, а затем смолк. Через несколько мгновений остановился и левый двигатель.

— Кусо! Дерьмо! Что же делать?.. — Куинн был в ужасе от внезапной тишины. Видимость упала до нулевой, поскольку лобовое стекло заливал дождь. Экипаж отчаянно пытался вернуть двигатели к жизни, но приборы на пульте недвусмысленно показывали, что запасы топлива иссякли и двигатели запустить невозможно.

— Будем планировать.

— Планировать — и все, капитан?

— Да. Еще будем молиться.

— Кусо!

На сей раз ругательство прозвучало позади них. В царстве ураганного ветра шаттл швыряло из стороны сторону, точно его лягал исполинский мул. Жена самурая никак не могла толком пристегнуться и яростно боролась с ремнями. Хайден перевел взгляд с нее на ломаные зубы надвигающегося хребта. Воздушные вихри поднимали тучи снега с огромных горных пиков, отчего те становились похожими на бешено несущихся к шаттлу лошадей с развевающимися гривами. Невероятная, ужасающая красота этого пейзажа парализовала Хайдена. Из последних сил он боролся со штурвалом, чувствуя, как немеют руки. Дыхание с трудом вырывалось из груди, слова заглушал рев ветра:

— Лети же, сволочь, лети!

— Без двигателей нам не сесть!

— Должны сесть!

Стрейкер молился, что расчет окажется верен и он сможет удержать шаттл на курсе, пролегающем между высоченными пиками. Наконец они влетели в ущелье, и Хайден изо всех сил навалился на штурвал, чтобы вовремя повернуть. Чиркнув днищем о заснеженный склон, шаттл поднял за собой внушительный шлейф снега. Потом восходящим потоком воздуха его подбросило вверх.

Один, два, три раза порывы ветра выручали людей, и каждый раз, когда шаттл снова нырял вниз, оказывалось, что штурвалы по-прежнему в руках экипажа и они по-прежнему несутся между нависающими с обеих сторон стенами вулканического шлака. Оглушительно ревел ветер, играл машиной скорлупкой. Снизься они еще на тридцать-сорок футов и шаттл коснулся бы земли, но ветер нес их все дальше — к опушке хвойного леса.

Очередным порывом ветра их снова подкинуло вверх, но на этот раз шаттл резко повело вбок. Сиденья сорвались со своих креплений. Хайден увидел перед собой невероятно толстые ветки гигантской сосны, и в то же мгновение на шаттл обрушилось десять тонн древесины. Больше Хайден ничего не помнил.

Придя в себя, он закашлялся от удушливого дыма, припал к пробоине и долго не мог отдышаться. Когда же туман в голове рассеялся, он увидел, что кресла, в котором сидел Куинн, на месте нет. Казалось, великанская рука вырвала его с корнем и выбросила. Челнок превратился в груду исковерканного металла и обломков аппаратуры. Кабина была полна дыма. Из лопнувшего при крушении трубопровода, что тянулся вдоль борта, сочилось едкое фтористое масло. Что-то сильно давило ему на грудь. Самурай и его жена неподвижно лежали в задней части кабины, как и он, зажатые покореженным металлом. Снаружи, футах в десяти от шаттла Хайден заметил валяющееся на земле, перевернутое кресло Дэнни Куинна — из-за него вдруг выкатилась голова кадета.

— О, Дэнни, да поможет тебе пси! — хрипло вскричал он. Вид оторванной головы был ужасен. Она докатилась до расползающейся лужицы масла, которое тут же с шипением принялось разъедать мертвую плоть. Никакое пси ему уже не поможет, вдруг осознал Хайден, и вообще ему уже ничто не поможет… а очень скоро едкая жидкость доберется и до самого Хайдена — примется разъедать его собственную плоть.

В ярости и отчаянии он громко проклинал свое пси. Всю жизнь Хайден прожил с плохим пси, совершенно не представляя, как изменить такое положение вещей. Жил, точно у кратера действующего вулкана. Иногда ему казалось, что он понимает, в чем дело, и тем не менее ненавидел себя. Как последний дурак, решил поставить на кон буквально все: свое будущее, свою честь и свою жизнь. И чертово пси одним яростным ударом лишило его всего. А вскоре не станет и самого Хайдена…

— Очнитесь! — крикнул он по-японски. — Очнитесь, или вы погибнете!

Стрейкер тщетно попытался сбросить навалившуюся на ноги тяжесть и увидел, что шитье на рукаве отцовского кителя шипит и дымится — масло добралось до него. Хайден еще раз напрягся в последней, отчаянной попытке освободиться… и вновь потерял сознание.


5


— Ваш покорный слуга нижайше просит принять его. Его Превосходительство Гу Цун, губернатор Ян-муня и Четвертого Кантона У-чу, адмирал флота Ее Наизвезднейшего Величества Вдовствующей Императрицы Центрального Удела изволит засвидетельствовать вам, глубокоуважаемый капитан Стрейкер, свое почтение.

Пси-шторм миновал, и теперь Эллис Стрейкер был совершенно спокоен. Правда, голова все еще раскалывалась от боли, а наскоро обработанная рана ныла в прохладе, изливаемой каньскими кондиционерами.

И всегда у них чем-то воняет, жареной лапшой, что ли, подумал он. За всю жизнь так и не смог выяснить — чем, но все каньские корабли насквозь пропитаны этим запахом. Похоже на вонь прокисшей соевой подливки с примесью аниса. Да еще эти бесконечные певучие звуки… Ей-Богу, каньцы напрочь лишены чувства прекрасного.

На мостике пребывающего на орбите «Чан-тая» царила деловитая суета, поскольку каньский флагман готовился снова отправиться к нексусу. Улыбаясь, Эллис Стрейкер повернулся к офицеру, держащему перед собой богато украшенную шкатулку, и церемонно ответил ему на чистейшем мандаринском диалекте:

— Простираюсь ниц, благороднейший господин, в благодарности за столь радушный прием. Со мной и моим никудышным астрогатором на вашем чудесном корабле обращались так, как ни в коем случае не стоило бы обращаться с жалким торговцем столь низкого ранга вроде меня. Поверьте, я потрясен вашим гостеприимством.

Боуэн стоял рядом с Эллисом. Он был мрачен, задумчив и надменно разглядывал китайца в пышном, синем с золотом пау. На лице каньского офицера застыло едва заметное выражение презрения; голова его была наполовину выбрита, на плечи свисала косичка. Но когда взгляд астрогатора как бы невзначай упал на позолоченного имперского дракона красовавшегося на рукояти излучателя, Эллис внезапно понял, что у Боуэна на уме.

Решение сдать «Шанс» без боя упрямому виргинцу пришлось явно не по душе и с того момента, как они ступили на борт китайского флагмана, он угрюмо молчал.

Мы сейчас находимся на мостике, где все заняты своими делами, думал Эллис, всего в каких-нибудь двадцати шагах от аварийного шлюза. И тебе, Рыжий Боуэн, наверняка кажется, что нет ничего проще, чем сбежать в пространство в аварийной капсуле… Только ты забыл, что познакомились мы давным-давно и я знаю тебя как облупленного еще с тех пор как я и ты мотались по Зоне, горбатясь на Джоса Хавкена.

Продолжая улыбаться, Эллис сделал шаг вперед и обратился к офицеру — двухдюймовой длины ногти на мизинцах последнего были защищены серебряными колпачками.

Примерно то же самое, что пара орлов на наших флотских эполетах, подумал Эллис. Свидетельство выслуги лет — возможно, двенадцати или пятнадцати. Он — один из старших офицеров корабля, следовательно, его появление не является попыткой оскорбить нас. Улыбка Эллиса стала снисходительной. Он знал, что настало время столь же велеречиво изложить, казалось бы, простой вопрос: «Короче, приятель, чего тебе надо?»

— Благороднейший господин, к своему величайшему огорчению, я не в состоянии выразить уважение, что всей душой испытываю к вам, но…

— О, ваш покорный слуга явился всего лишь с тем, чтобы передать вам приветствие. И уверяю вас, это единственная причина моего визита…

— Ушам своим не верю! Не может быть, чтобы благороднейшего из благородных послали с единственной целью передать приветствие высокочтимого адмирала! Возможно, мне все же будет позволено узнать, какого рода известие вы принесли?

— Его Высокопревосходительство повелитель этого корабля счел своим долгом оказать вам небольшой знак внимания. Адмирал Гу обратил свое благородное внимание на то, что вы ранены. И просил меня узнать, не откажет ли капитан Стрейкер в любезности принять в дар от повелителя корабля немного его личной катаплазмы — чтобы оградить рану от вредного воздействия атмосферы Осуми.

Он поднял крышку, и на дне шкатулки тут же недовольно зашевелилась катаплазма. Это существо, детище генной инженерии — причем, как утверждалось, незаконнорожденное детище — было выведено на основе морского моллюска со Старой Земли. Любимым занятием катаплазмы было сидеть на поврежденной человеческой коже и ускорять заживление раны в два, а то и в десять раз — в зависимости от своих вида и качества. Ясное дело, подумал Эллис. Ведь китайцы сами не свои до этой дряни. Знатные вельможи иногда даже во дворец являются с безэнзимными видами катаплазмы на голове, заменяющими им головной убор. А еще поговаривают, что в Запретном Городе вдовы применяют особые виды — для самых утонченных интимных утех. Хотя мне пока не удалось убедиться в достоверности этих слухов… Это еще что такое?

Краем глаза Эллис заметил, что ремонтные роботы китайского корабля без устали занимаются своим делом: один поспешно устанавливают и проверяют какую-то аппаратуру, другие неподалеку от первых разматывают две большие бухты сигнального кабеля и тянут его к рубке астрогатора. Снаружи, на внешней поверхности корпуса «Чан-тая» бригады ремонтников возятся с антеннами. Эллис ухмыльнулся про себя, помня о своей цели и о Боуэне, готовом в любую секунду совершить необдуманный шаг. Стрейкер кивнул, лицо его в насыщенной непривычным запахом духоте мостика раскраснелось, а затем без предупреждения всадил железный кулак в солнечное сплетение ничего не подозревающему Боуэну. Астрогатор сложился пополам.

Китайский офицер отступил на шаг и, не веря своим глазам, смотрел, как Эллис берет Боуэна за плечо и ласково похлопывает его по спине.

— Досточтимый господин, приношу глубочайшие извинения. У моего ничтожного слуги то, что вы называете небольшим расстройством желудка, — пояснил Эллис на прекрасном мандаринском. — А это просто американское народное средство для избавления от икоты. Можете передать Его Высокопревосходительству следующее: «Я возвращаю все его комплименты в двойном размере и благодарю за неоценимую любезность. Мне отлично известно, что выращенная в Санаду катаплазма не имеет себе равных».

Он принял из рук китайца шкатулку и поклонился.

— Непременно, слово в слово передам вашу благодарность адмиралу! — Еще не оправившись от удивления, вызванного неожиданным ударом Эллиса, офицер слегка кивнул, как было принято в Санаду. Когда же он повернулся, чтобы уйти, Эллис хлопнул Боуэна по плечу и с удовлетворением подумал: мое имя отлично известно среде нексусных крыс Ямато. Так что вскоре и всем офицерам «Чан-тая» будет известно, что они взяли в плен самого Эллиса. А нанесенный мной удар Боуэну вряд ли повредит моей репутации. Держу пари, сейчас все, будто любопытные старухи, только и обсуждают, как именно Гу Цун собирается с нами поступить.

Когда офицер покинул мостик, Эллис наклонился к самому уху Боуэна — астрогатор все еще не мог восстановить дыхание.

— Давай-ка, Рыжий, приходи в себя.

— Какого хрена… Эллис… за что?..

— Ты и сам отлично знаешь. Неужели ты и пяти минут спокойно постоять не можешь? Давай, Рыжий, выпрямляйся. Когда в свое время ты остался не у дел, я взял тебя на свой корабль. Да-да, дружок, двадцать лет назад, когда тебе было плохо, а я мог выбирать из сотни таких, как ты. А потом я снова помог тебе — после войны, когда ты опять оказался на мели и профукал все деньги, что успел заработать. Так что не забывай: ты все еще мой должник… Ну как, пришел в чувство?

Эллис пристально смотрел на астрогатора, пока тот, все еще держась руками за живот, не кивнул:

— Я… я в порядке.

— Вот и отлично. — Эллис указал глазами на роботов. — Эй, видишь эту суматоху с квазикодированием и переориентацией антенн? Хотелось бы знать, что ты об этом думаешь.

Боуэн чуть выпрямился, чтобы получше рассмотреть ремонтные бригады, копошащиеся на наружной поверхности купола.

— Сдается мне, каньцы побывали в заварушке — стабилизаторы по правому борту заново покрыты плексом, да и орудийная палуба, похоже, вся в заплатках — видно, ее основательно потрепали лучевые орудия. Причем неделю назад, не раньше.

— Вот и мне так кажется.

Должно быть, коммодор Вейль совсем близко, подумал Эллис, хладнокровно прикидывая шансы на то, что американская эскадра охотится за каньскими мародерами. Клянусь пси, насколько я знаю Вейля, он сейчас болтается где-нибудь неподалеку от нексуса у Дельты Южной Короны и ждет, когда эти навозные мухи усядутся на Осуми. А дождавшись, свалится на них как гром с ясного неба и размолотит в пух и прах прямо на космодроме, где они будут совершенно беспомощны. Да, наверняка план Вейля именно таков. Я слышал, что он хороший, бесстрашный стратег. Как бы я хотел сейчас оказаться на Сеуле, на широкой постели с Су Линь, или Эрико, или чудесной малышкой Наоэ! Неудобно получилось с этими шелковыми юката. Девушки подумают, что я совсем забыл о них и, будьте уверены, закатят мне скандал, а…

Боуэн внезапно взревел и принялся крыть на чем свет стоит проходящего мимо каньского инженера с портативным пультом управления в руках. Поток грязных ругательств ошеломил китайца, и от неожиданности он даже выронил пульт.

— Ради пси, приятель, — рявкнул Эллис. — Можешь ты хоть минуту постоять спокойно? И притом заткнув свою пасть! — Он понизил голос. — Клянусь пси, я заставлю тебя улыбаться, понял? Я не зря сдался этим придуркам и не позволю тебе все испортить.

Я сдался вчера, вспомнил Эллис. С разбитой, мучительно ноющей головой, на нетвердых ногах он вынужден впервые за десять лет выслушал возражения любящего крепкое словцо астрогатора. И впервые в жизни он, Эллис Стрейкер, счел себя обязанным кое-что ему объяснить.

— Пошлешь сигнал-сорок о безоговорочной капитуляции, — приказал он, понимая, насколько важно именно сейчас принять все необходимые меры к тому, чтобы потерять как можно меньше. Но этот приказ изумил Боуэна, и тот взбунтовался:

— Сдаваться, значит, собираетесь?

— Да. И к тому же сообщить каньцам оптимальные координаты посадки на Осуми.

— Какого хрена мы должны им помогать?!

— Эй, заткнись-ка и выполняй приказ.

— Но ведь мы готовы к бою!

Эллис бросил на него тяжелый взгляд.

— Чушь. Сам же знаешь, что бой сейчас — это для нас верная смерть.

— А своему сыну вы говорили совсем другое! Стало быть, вы врали!

Что-то шевельнулось в душе Эллиса и это что-то вынудило его заговорить с Боуэном так, как он никогда прежде с ним не разговаривал:

— Послушай, Рыжий, сукин ты сын: Хайден — зеленый мальчишка, который не в состоянии придумать ничего, кроме как очертя голову кинуться в раси или завязать перестрелку с чудовищем класса «Белый Тигр»… А вот я придумал нечто изумительное!

— Так почему же вы ему не сказали? Сами ж назначили его чертовым сентё! И вам отлично известно, что котелок у него варит как надо. Ваш сын уже давно не юнец!

— Я ведь говорил, что устрою ему боевое крещение, разве не так? Я сказал, что научу его, покажу, как его отец поступает с теми, кто встает поперек дороги. Да, верно, он может управлять нексус-кораблем, но это еще ничего не значит. Самое главное, чтобы он научился пользоваться своим талантом. И с его помощью выходить из любой ситуации. Только это имеет значение!

— Ага, и теперь вы, значит, довольны. Сначала он дает вам по башке и рвет когти с вашей долбаной амигдалой и долбаными заложниками в челноке без автопилота, с четвертью запаса топлива…

— Заткнулся бы ты, Рыжий, а?

— Значит, правду говорят, Эллис Стрейкер, что вы стали форменным поганым ублюдком, который не верит никому на свете?

— Я ведь, кажется, велел тебе заткнуть свой грязный рот, Боуэн!

Вместо того, чтобы заткнуться, Боуэн уставился на Стрейкера-старшего, напрочь забыв о должном уважении:

— Ваш сын спросил меня, не знаю ли я, что вы задумали, а я ответил, что понятия не имею. Но, Богом клянусь, насчет вас он был прав. Вы самый что ни на есть дьявол во плоти!

Эллис повернулся к астрогатору и, не переставая жевать сигару, ткнул в него пальцем.

— А теперь, идиот, послушай меня! Ты отлично знаешь, что каньцы твердо решили захватить Осуми. Неужели тебе не понятно, что если в Каноя-Сити и впредь, точно какая-нибудь там Царица Савская, будет восседать эта дура набитая, Азиза Поуп, то город сдадут без единого выстрела! И тогда я лишусь всего, что имею! Стало быть, меня это касается больше, чем кого-либо другого. — Он наконец вытащил сигару изо рта. — Пси тебя побери, Рыжий, тебе нужно было просто-напросто задержать Хайдена, как я велел, и все было бы в ажуре!

— Клянусь пси, я сделал все, что в моих силах!

Эллис, не в силах сдержаться, презрительно сплюнул.

— Ну да: позволил моему сыну отправиться на верную смерть!

— А как я мог остановить его? Да вы и сами не уверены, что он погиб. А если и погиб, то виноваты в этом вы, а не я.

— Ах ты, неблагодарная скотина…

Не закончив фразы, Эллис схватил Боуэна за грудки, но астрогатор не пошевелился: было ясно, что он ничуть не испугался. Спустя мгновение Боуэн ледяным тоном заявил Эллису почти прямо в лицо:

— Знаешь что, Эллис, я не скажу ничего ни плохого, ни хорошего ни о тебе, ни о твоем сыне. Но я знаю, что в какой-то момент любой человек может сломаться. И видит Бог, довел его до этого именно ты.

Эллис наконец отвел взгляд и отпустил Боуэна. Помолчал немного и вдруг со злостью повторил приказ:

— Послать сигнал-сорок, как я приказал! — После чего отправился вниз, чтобы привести в порядок разбросанные документы и собрать нелегальные хризоиды из взломанного сейфа до того, как на борту появятся китайцы: каньцам лучше не знать слишком много.

Позор! Не найти слов, чтобы ответить собственному астрогатору! Это огорчило и расстроило его, поскольку он знал, что, раз потеряв, уже никогда не вернуть уважения человека. Ужасно. Он подобрал с пола сборник каньских сигналов в красном переплете, сорвал переплет и одну за другой тщательно уничтожил все страницы. Потом растоптал голубое запоминающее устройство.

Коды он приобрел в прошлом году у Ким Вон Чунга, корейского капера, зная, что они когда-нибудь понадобятся. Было у него и самодельное запоминающее устройство, где хранилась вся необходимая информация для ведения переговоров с неприятельскими кораблями. Устройство это было изготовлено подпольным умельцем на Сеуле, и Эллис приобрел его в тот же день, что и три чудесные шелковые вещицы для своих сеульских подружек. Все покупки обошлось ему в две дюжины фляжек настоящего луисвильского виски, две дюжины бутылок высоко ценимого тайбейского «Белого Цветка» — женьшеневой настойки, да еще пришлось простить большой долг, образовавшийся после игры в маджонг. Если бы они наткнулись на каньский патруль, что было вполне вероятно, Эллис собирался предоставить им фальшивые данные о себе.

Мы могли бы поблефовать и запросто обвести вокруг пальца и Гу Цуна и «Чан-тай», с горечью подумал он, наблюдая, как из его разоренного сейфа поднимается к потолку тонкая струйка дыма. Проще простого. Вот как выглядел бы это блеф:


СИГНАЛ ФЛАГМАНУ: ПОЗВОЛЬТЕ ПРЕДСТАВИТЬСЯ: Я ЧАСТНЫЙ ТОРГОВЕЦ ИЗ САНАДУ «ТЯНЬЦЗИНЬ». ДА ПРОСТИТ МНЕ ВЫСОКОЧТИМЫЙ ЗАЩИТНИК ИМПЕРИИ МОЮ ЧРЕЗМЕРНУЮ ПОДОЗРИТЕЛЬНОСТЬ, НО К СВОЕМУ ВЯЩЕМУ СТЫДУ Я ПО ОШИБКЕ ПРИНЯЛ ВАС ЗА АМЕРИКАНСКИЕ ВОЕННЫЕ КОРАБЛИ. ДА БУДЕТ МНЕ ПОЗВОЛЕНО НИЖАЙШЕ ПРОСИТЬ ВАШЕГО БЛАГОСОИЗВОЛЕНИЯ НА ВЫХОД НА ОРБИТУ ВОКРУГ ОСУМИ, ЧТОБЫ ДАТЬ ВАМ ВОЗМОЖНОСТЬ ДОЛЖНЫМ ОБРАЗОМ ПОКАРАТЬ МЕНЯ ЗА МОЮ СОВЕРШЕННО НЕПРОСТИТЕЛЬНУЮ ГЛУПОСТЬ!


И все! Маленькая хитрость, немного сообразительности и хорошая реакция — и мы опускаемся на космодроме Каноя-Сити часом раньше каньцев, наплевав на пси-шторм. К тому же располагая реальными возможностями предотвратить нападение на планету… А вместо этого мы оказались в практически безвыходном положении!


И пришлось унизительно капитулировать. С «Шанса» дали сигнал-40, китайцы сообщили о его получении, выслали абордажные боты, и перевезли Эллиса на китайский флагман. Единственное, что удалось найти алчным каньцам, так это контейнеры со всякой дрянью да вонь сгоревшего сейфа в личной каюте владельца корабля.

Оказавшись на борту «Чан-тай», Эллис сделал вид, что понятия не имеет о войне между Санаду и Американо, и заявил официальный протест по поводу захвата и объявления корабля военным трофеем. Но его протесты не возымели никаких последствий. Оставалось лишь ждать, пока слух о том, что он на корабле, не дойдет до самого адмирала.

Тем временем пришлось дать честное слово китайскому капитану, что Боуэн не совершит ничего предосудительного, и астрогатора отпустили. Но, оказавшись на свободе, тот решил, что его предали:

— Мы запросто могли их уделать! Сами же знаете! Так почему же вы сдали им «Шанс», а?

Эллис ответил негромко, но твердо:

— А потому, Рыжий, что мое дело — политика, а политику я смогу делать, только вплотную подобравшись к китайскому капитану. На данный момент, поскольку я потерял и сына префекта, и амигдалу, мне не остается ничего другого, как играть именно в эту игру.

Потом Эллис только наблюдал и выжидал, и на протяжение целого дня ему действительно удалось заметить массу интересного. С каньских кораблей вылетело множество больших транспортных шаттлов, которые должны были высадить войска к югу от Каноя-Сити. На флагмане, по его подсчетам, было две тысячи «размороженных» кадровых солдат, а еще тысяча оставалось в анабиозе — вспомогательные части, которые разморозили бы только в случае острой необходимости. Кроме того он заметил нечто похожее на наземные лучевые орудия и мощные восьмидесятикиловольтные источники питания.

Итак, думал он, наблюдая за ремонтными роботами, переползающими с места на место на наружной поверхности корпуса корабля, теперь мне известно, что каньцы высадили войска с лучевыми орудиями. Эти силы будут находиться на постоянной связи с флотом, затем окружат Каноя-Сити, возьмут его штурмом… и ни у кого не хватит сил помешать им. Единственный, кто может сделать это — коммодор Вейль и его эскадра. Я должен выяснить, что с ним. И, клянусь пси, сегодня вечером мне представится такая возможность.

Он стряхнул пушинку с рукава. Воспоминания о последних двух днях все еще жгли его как огнем. И спустя некоторое время в голову пришла утешительная мысль, которая немного облегчила его муки.

Ах, Ким, старая ты гнусная нексусная крыса! Не повезло тебе с этой амигдалой, которую ты столько лет пытался пустить в дело! А ведь я чуть было не сорвал куш на этом старом дурацком хризоиде! И именно его Хидеки Рюдзи жаждет получить больше всего на свете. А почему? Да потому, что даймё окончательно уверовал в его волшебные силы и способность наводить порчу. Потому, что кто-то действительно умный сумел убедить его в том, что существует на свете амигдала, которая может снять заклятие со священного для всего Ямато самурайского меча.

О, да, Хидеки Рюдзи на самом деле очень хочет заполучить амигдалу. У него большие амбиции. Великий сёгун, барон Харуми произвел его в генералы, когда Хидеки было тридцать. В сорок он стал даймё Осуми, а уже через год нынешний сёгун назначил его префектом всего Квадранта Кюсю. Ах, какая незадача!

Тут Сакума Хиденага, сёгун всего Ямато и самый могущественный самурай в Империи — в действительности куда более могущественный, нежели сам Сын Неба, Император единственный человек, формально стоящий выше него, — Сакума Хиденага совершил серьезнейшую ошибку.

Эллис улыбнулся про себя, весьма довольный своей проницательностью. Да, слава пси, даймё Осуми прослышал об амигдале. Да, действительно, очень хорошее пси. Можно сказать, гениальный ход. А я поступил весьма умно, выдав за вожделенную амигдалу неизвестный хризоид Ким Вон Чунга. Потому что хризоидный метакристалл мощностью в сто «менса» можно запрограммировать на кучу всевозможных побочных эффектов и запросто убедить в чем угодно любого человека, который желает поверить в подлинность кристалла.

Неизвестный хризоид в сто «менса» — на самом деле крайне редкая вещь, и мне повезло, что о человеке, готовом расстаться с одним из них, я узнал до того, как все началось. А еще больше мне повезло в том, что я почуял, как зашевелились каньцы. Я уже давно чуял запах озона. Я знал: скоро начнется война, и я непременно отыщу способ вышибить кредит-другой из толстой задницы МеТраКора.

Эллис наблюдал за гигантским облачным водоворотом антициклона над планетой. Приступ самодовольства миновал, и настроение снова упало. Он вздохнул. Бегство Хайдена привело его дела в такой беспорядок, который бывает только на корейской кухне. Чего греха таить: это была катастрофа.

Видят Элвис и все остальные адвентерские святые, ты, Хайден Стрейкер, лишил старика-отца почти всех преимуществ. Если уж тебе приспичило смыться, то я предпочел бы, чтоб ты был в своем собственном кителе. Ты всего лишь пси-проклятый трус и вор, и я буду истово молиться богу мягкой посадки, чтобы ты каким-нибудь чудом приземлился удачно. И тогда, в один прекрасный день мы встретимся. И тогда я спущу с тебя семь шкур — за то, что ты сделал со мной.

С какой стороны не взгляни, потери были огромны. Прежде всего, нужно было купить камень стоимостью пятьдесят траншей ауриума. Половину суммы — двадцать пять траншей — Эллис пообещал взять на себя. Сумма значительно превышала все его состояние и даже приближалось к пределам его кредитоспособности. Но, чтобы окончательно убедить Контролера Поуп в серьезности своих предложений, он должен был продемонстрировать ей настоящий ауриум — для чего Эллису пришлось взять камень под залог всего своего имущества.

Однако, зная гораздо больше того, что он рассказал Поуп, Эллис потихоньку передал пятнадцать траншей на хранение Джосу Хавкену, а остальные десять невинно затихарил в трюмах «Шанса».

Как Эллис и предвидел, стоило сделке продвинуться к успешному завершению, как Поуп заупрямилась, а потом и вовсе пошла на попятную. Она настаивала, что из двадцати пяти метракоровских траншей Эллис может перевезти в Кагосиму только десять. А когда Ким Вон Чунг явится лично, он получит кредитное обязательство МеТраКора на остальные пятнадцать — обязательство, подлежащее оплате только после благополучной доставки амигдалы на Осуми и получения обещанной поддержки даймё.

Хоть Эллис и предвидел такой поворот, но взбрыки Поуп ему, естественно, не нравились. Однако несмотря на осложнения, скрепя сердце, он все же согласился на новые условия, ибо прекрасно знал, что ради него толпа корейцев согласится выдать себя за Ким Вон Чунга в день получения кредитного обязательства.

Пожалуй, я допустил ошибку, кисло подумал Эллис. Ведь из двадцати траншей, что я заплатил Киму за хризоид, десять были моими собственными. И через десять дней я, совершенно ничем не рискуя, получил бы еще пять траншей и, тем самым, обобрал бы МеТраКор, да еще заслужил бы вечную благодарность Директоров. Кроме того, получил бы письменное разрешение гонять торговые корабли в Европу, что принесло бы мне целое состояние. А теперь без хризоида я не могу получить пятнадцать траншей с МеТраКора, теряю десять траншей, что отошли Киму, и десять метракоровских траншей впридачу. К тому же, еще и проценты по займу… Боже милостивый, я не просто раздавлен в лепешку — я и вывернут наизнанку!

Стоменсовый хризоид утрачен. Второй сын даймё Осуми мертв, и, возможно, мертва его жена. В сердце Хидеки Рюдзи не будет прощения. И помощи его не видать как своих ушей. Значит, Каноя-Сити падет, станет каньским городом, а это означает конец американской торговле в Ямато.

От таких мыслей у Эллиса разболелась голова, и он едва не расплакался, кляня несправедливость. Ты погубил меня, Хайден, причем всего-навсего из-за того, что я хотел сделать из тебя мужчину! Я ведь собирался поженить вас, тебя и Аркали Хавкен, которая, несомненно, является самой выгодной партией за пределами Американо, и, к тому же, — пси свидетель — девицей, от которой не отказался бы ни один балбес на выданье! Ах, впрочем, теперь кончено. Наверное, было б лучше позволить тебе направить нас в свирепый раси, где мы бы с честью погибли. А еще лучше было бы, если б ты сжег меня из бластера там, в каюте, а не убежал бы, унося с собой наше будущее.

Теперь не бывать твоей свадьбе с дочерью Джоса Хавкена, не видать мне слияния наших компаний, да и монополии МеТраКора уже ничто угрожает — даже если торговать им отныне придется только с Сеула и в Зоне и лишь до тех пор, пока каньцы окончательно не придушат всякую торговлю.

А все потому, что МеТраКор — это сборище бесхребетных нытиков, которые готовы без единого выстрела сдаться Гу Цуну и тем самым потерять Анклав. Что станет началом конца, поскольку, если Эллис уйдет с Осуми, будет поставлен крест на всей торговле с Ямато, а со временем — и с Сеулом. И, случись такое, Американо лишится доходов: денежки потекут в карман каньцев, а их Вдовствующая Императрица на эти средства тут же начнет готовиться к войне, тогда как мы этого себе позволить не сможем. Видит пси, через десять лет нам снова придется драться до последнего в Калифорнии, вдоль всей границы, в районе Миров Тридцатого Градуса и к тому же за все остальные системы, находящиеся в сфере нашего влияния. И не успеем мы оглянуться, как каньцы сорвут наш звездно-полосатый и весь сектор навека перейдет на гнусный каньский язык. Чтоб этим каньцам провалиться на самое дно ледяного ада! И пси тебя побери, Хайден, мелкий воришка, молокосос! Надеюсь, тебя уже нет в живых, поскольку, если ты жив, я бы с удовольствием пристрелил тебя.

Через час с камбуза потянуло дуврским варевом, а из громкоговорителей на всех палубах полились певучие слова, объявляющие сегодняшнее меню. У Боуэна слюнки потекли.

— Эллис, может, принести тебе чего пожевать? — спросил он; к нему вернулась прежняя почтительность.

Эллис выпрямился и принюхался. Чудесный аромат «чар сю» — маринованной свинины с луком, поджаренной на кунжутном масле — заставил его удовлетворенно улыбнуться.

— Нет. Думаю, мне лучше поберечь аппетит.

У Боуэна челюсть отвисла. Он заметил, что Эллис находится в необычно приподнятом настроении, а это предвещало беду.

— Шеф, я не ослышался? Вы точно есть не хотите?

— Эх, Рыжий, Рыжий! Неужели ты не понял, почему притащили катаплазму? Готов поставить пятьдесят траншей против ведра мочи, что сегодня вечером я буду ужинать с каньским адмиралом и на столе будут только натуральные продукты! Вот тогда и посмотрим, что уготовила нам судьба.


6


На плексе купола красовалось огромное изображение американского орла, в лучах заходящего солнца мало-помалу приобретавшее голубовато-розовый оттенок. Укрывающееся под куполом население Канои готовилось к встрече китайской эскадры, которая вот-вот должна была высадить десант на космодроме.

На первый взгляд, построенная восемь лет назад цитадель Канои казалась внушительной, накрытой куполом плексовой крепостью диаметром в милю. Рядом с ней раскинулся главный космопорт планеты, а к северу от нее тянулись обширные кварталы типичных для Ямато крестьянских жилищ. Расположенные по середине западной части периметра Канои порталы были закрыты, как и амбразуры всех площадок с обороняющими подступы к крепости лучевыми орудиями. Однако орудия эти были смехотворно маломощными, а расположение их — крайне невыгодным. По всем четырем углам города располагались орудийные платформы, отбрасывающие изломанные тени на плексовые стены, покрытые неаккуратно наложенные заплаты, регулировка фазирования стен оставляла желать лучшего, и вряд ли кто-нибудь решился бы утверждать, что они выдержат длительный лучевой обстрел.

Сейчас огромные белые городские здания находились в тени купола — затемненного, чтобы полуденный свет не донимал их обитателей. В основном эти здания принадлежали МеТраКору: офисы, резиденции и жилые дома, но одно из них, то самое, на которое падала тень от огромного орлиного глаза, отличалось от прочих. Оно было третьим по величине в городе, и на нем тоже красовался орел; во всяком случае, нечто похожее на орла — Контролер Поуп дважды пыталась добиться, чтобы эта официальная эмблема была снята, но так и не преуспела в своей затее. При ближайшем рассмотрении птица оказывалась ястребом, который символизировал торговый дом Хавкена.

В роскошных апартаментах на двадцатом этаже этого здания Аркали Хавкен разгладила перед своего зеленого облегающего платья и всмотрелась в собственное изображение на макроэкране высокого разрешения. На нее глянули серо-зеленые глаза. Смотреться в мак было очень удобно — гораздо удобнее, чем в зеркало, поскольку камера мака позволяла увидеть себя в разных ракурсах и с разного расстояния.

У Аркали Хавкен были ясные, широко расставленные глаза, на молочно-белые плечи спадали рыжие локоны. Она убедилась, что всегдашняя бледность и сегодня не изменила ей. Впрочем, это было единственным воздаянием за долгое путешествие и за те три месяца, что она прожила в Каноя-Сити. Аркали удовлетворенно поджала губы, но, вглядевшись повнимательнее в тонкие черты своего нежного лица, поняла, что события трех последних ночей все же оставили тени вокруг глаз.

Отвернувшись от экрана, она увидела отца — тот сидел в большом кресле у окна кабинета в большом кресле сидит отец и смотрит на город. При виде отца Аркали почувствовала, что в душе у нее все переворачивается. За все утро он ни разу не пошевелился, и глубина его отчаяния приводила женщину в ужас.

Джос Хавкен заметно постарел. Худощавый, сдержанный в манерах и речи, он всегда отличался редким хладнокровием в ведении дел… его повлажневшая от волнения рука лежала на фарфоровой бутылочке — как и три часа назад, но сейчас ни в бутылке, ни в чашечке рисового вина уже не осталось. Серо-голубые глаза Джоса Хавкена были открыты, однако взгляд был устремлен в никуда, словно он находился в глубоком трансе. Первой мыслью Аркали было, что отец отравился.

Когда же эта мысль целиком завладела ее существом, она поспешила к отцу.

— Папа, неужели ты так и будешь сидеть день напролет?

Погруженный в свои мысли, отец ответил не сразу:

— Прости, Аркали. Я просто задумался.

Несмотря на страх, она постаралась говорить ласково и спокойно:

— Уже время ленча. Может быть, перекусим вместе?

— Я не голоден. — Джос замолчал, будто снова погрузившись в транс, но спустя несколько секунд добавил: — Скажи миссис Ватанабе, чтобы она тебя покормила.

— Миссис Ватанабе больше нет.

— То есть как?

— Я отпустила ее к брату, в японские кварталы города.

— Напрасно, Аркали.

Она вернулась в просторный офис. Недавно отец заново отремонтировал его, однако обстановка по-прежнему была выдержана в едином стиле: массивная классическая американская мебель, возможно, относящейся к временам Рузвельта (конечно, копия, но копия весьма добротная), выглядела по-старинному внушительной — обитые натуральной кожей диваны, огромный письменный стол, узорчатые ковры, стены, до середины обшитые резными дубовыми панелями, изящная пишущая машинка на серебряном подносе, в углу — большая декоративная вешалка красного дерева, украшенная шляпой-котелком, вашингтоновских времен треуголкой и бейсбольной кепкой. Как будто на дворе стоит, скажем, тысяча девятисотый. На высоченном потолке, над вешалкой замерла зеленая ящерица, похожая на драгоценную брошь, настолько неуместная и чуждая в этом кабинете, что сразу становилось ясно: пусть на над декоративным камином висит подлинная карикатура из журнала «Нью-Йоркер», а стены обклеены настоящими обоями двадцатого века, это все же не гостиная на Древней Земле и не причудливо отделанный дом в Линкольне, а именно кабинет в накрытом куполом городе, находящимся в жалком Анклаве на самом краю Обжитого Космоса.

Застывшая ящерица следила за полудюжиной омерзительных мух, кружащихся вокруг медной люстры. Аркали вдруг почувствовала гнетущее одиночество. С того момента, как три месяца назад она сошла с корабля на космодроме Каноя-Сити, служащие ее отца относились к ней с крайним почтением, а без малого двести слуг исполняли малейшую ее прихоть. Даже к личной горничной-кореянке Сузи все обращались чуть ли не с подобострастием.

Одним словом, думала Аркали, мне выказывают больше почтения, чем какой-нибудь наследнице трона.

Хотя женщина понимала, кем является ее отец, постоянно повторявший, что она непременно должна с любой, даже незначительной проблемой обращаться к нему, Джос оставался бесконечно далеким от нее.

И дело тут, решила она, вовсе не в недостатке родительской любви. Просто все это время в его душе царил холод — который не исчез даже с моим появлением.

Джос Хавкен всегда умело скрывал, что у него на сердце, лишь изредка открывал душу. Каким он может быть в трудную минуту, она, например, увидела только вчера, во время тревоги. Обычное спокойствие отца изменило ему, и перед Аркали предстал совершенно другой человек, даже немного испугавший ее. Джос отрывисто выкрикивал приказания, как неотесанный нексус-капитан, а дочь вообще решительно отослал прочь. Впрочем, ее испуг главным образом был вызван тем, что она увидела, каков отец на самом деле.

Конечно, она виду не подала, что ей стало страшно. Она прекрасно понимала, что отцу, учитывая его прошлое, нужно кое-что прощать. Ведь с младых ногтей он вел необычную и крайне нелегкую жизнь, и она гордилась успехом и положением, которых сумел добиться ее отец. Мать рассказывала, что впервые Джос оказался в Нейтральной Зоне в качестве мелкого торговца — после того, как, отслужив на Флоте, демобилизовался в звании третьего лейтенанта. Избрать такой путь могли либо очень сильные, либо очень алчные, либо никому не нужные люди. И в те годы отец в полной мере отвечал двум последним категориям.

Те же воспоминания ворошил в памяти, за последние дни ставшей похожей на вспаханное поле, и Джос Хавкен. У него было такое чувство, будто его оглушили из парализатора. Он был выжат как лимон и совершенно растерян; жизненная энергия, казалось, вытекла и разлилась огромной лужей у его ног.

Какая, собственно, разница? — думал Джос. Успех или неудача, богатство или бедность. К чему это? Кому, черт побери, все это нужно? Зачем мы здесь? Неужели из-за моей торговой империи? Или из-за моей дочери — наследницы всего, что у меня есть? Черт побери, как же быстро пролетает жизнь!

Они с братом объединили усилия и добились успеха. Джос Хавкен уповал на ходящие среди его знакомых слухи о богатствах, которые можно нажить в Зоне, если не бояться опасностей и тягот тамошней жизни, плюс того, что это практически запретная территория.

А семья крайне нуждалась в поправке своих финансовых дел, это уж точно. Фамилия Хавкенов являлась боковой ветвью некогда богатого рода, который поколение назад изрядно обеднел. К тому времени, когда повзрослел их третий сын, у семьи оставался лишь ветхий дом на Либерти, сотня тысяч акров тощих земель на одном из континентов Дакоты и растущая кипа закладных. Но экзамен на аттестат зрелости выявил признаки пси-таланта у мальчика. И этого оказалось достаточно.

Отец тут же пристроил Джоса во Флот, чтобы парень поближе познакомился с кораблями и астрогацией. Служить Джос отправился охотно, хотя в те времена флотская служба престижной не считалась. Он учился, работал и вскоре проявил себя как средних способностей офицер-кадет, пси-талант которого постепенно оттачивается и развивается. Впрочем, в итоге таланта оказалось недостаточно, чтобы юноша попал в училище астрогации, и это приводило молодого Джоса в отчаяние.

Примерно в то же время произошел государственный переворот, и к власти пришли экспансионисты. В Белом Доме воцарилась свергнувшая династию Генри Алиса Кэн. Это означало настоящую революцию в политических подходах и сулило новые возможности, поэтому Джос оставил Флот и, вложив в дело свое выходное пособие, на паях с братом приобрел небольшое торговое судно — старое дырявое корыто, совершенно не предназначенное для дальних и сложных перелетов, зато обладавшее одним несомненным достоинством: настоящим ньюпортским корпусом. Итак, готовый в первом же рейсе лицом к лицу встретить опасности космоса, Джос отправился в Зону, на что вот уже лет пятьдесят не решался ни один американский торговец.

Увиденное в Зоне потрясло юношу. Почти вся она находилась под контролем Ямато и к тому же была заселена японцами. Но, поскольку к появлению американцев никто из обитателей Зоны, по-видимому, готов не был, первый рейс окончился вполне успешно и даже принес солидную прибыль.

Возвращение из первого путешествия было триумфальным. Невзирая на отвратительный климат, тяжелейшие условия и вирусные заболевания на посещенных американцами планетах, Джос ухитрился сохранить большую часть команды, и те, кто вернулся с ним на родину, сказочно разбогатели. Конечно, погнавшись за призрачной надеждой богатства, они натерпелись всякого — однако, помимо жажды наживы, ими в значительной степени двигала тяга к острым ощущениям, которых им недоставало в Американо в годы правления клана Генри. Они не боялись тяжкого труда, были готовы к опасностям и ожидали достойного вознаграждения за риск. Для честолюбивых людей подобное занятие было подобно наркотику. Потрудись, рискни — и тебе воздастся. Джосу Хавкену пришлась по душе такая работа.

Однако жалобы посла Ямато поставили Алису Кэн в сложное положение. Перед ней встала дилемма: должна ли она пойти до конца и поддержать Хавкена, как подсказывало ей сердце, или, как подсказывал ум, поступить мудрее и наказать его? И, разумеется, верная самой себе, она сделала и то, и другое. Официально она запретила Хавкену и всем частным торговцам покидать пределы Тридцатого Градуса. Неофициально же пригласила Джоса и Билли на обед. А братья Хавкены, конечно, от приглашения не отказались, правда, на всякий случай захватили с собой собственные палочки для еды.

Президентские обеды славились тем, что приглашенных могли ждать как крушение карьеры, так и слава. За столом виднейшие деятели государства запросто превращались в мелких чиновников, руководители армии и Флота вдруг становились гражданскими людьми — Алиса была известна самодурством, настроение у нее совершенно непредсказуемо менялось, характер был исключительно жестким. До того, как подали кофе, разговор касался в основном политики и уже начал было входить в опасное для братьев русло. Тем не менее, в конце концов братья покинули Белый дом, чувствуя себя разве что не королями. Им удалось заключить с президентом сделку, в результате которой Джос Хавкен формально стал коммодором Флота. Это-то им и было нужно: негласная поддержка сверху.

Однако цена этой поддержки оказалась велика: третий полет. Представлять президента в делах государственной важности мог только человек, облеченный соответствующими полномочиями. Как частный торговец Джос больше не имел права торговать в Зоне, зато в качестве коммодора Флота становился инструментом независимой политики Американо. Останься он на Флоте, его шансы дослужиться до такого ранга равнялись бы одному к пятидесяти тысячам. Он стал первым в истории Американо человеком, который за один нексус-прыжок ухитрился из третьих лейтенантов перескочить в коммодоры.

Открывающиеся в третьем рейсе возможности Джос Хавкен осознал уже на следующий день. Он начал тщательную подготовку к отлету, но еще больше трудов посвятил налаживанию нужных связей в Белом Доме, и через шесть месяцев придумал, как обвести вокруг пальца шпионов Ямато, угнездившихся в Комитете по делам Флота. Джос был достаточно умен, чтобы понимать: если он сумеет разыграть свою карту, то ему светит корабль. Поэтому он переговорил с главой отдела гравифизики РИСКа и добился своего: ему выделили громадный старый семитысячетонный боевой корабль «Томас Джефферсон». Немного позже добавился еще один — «Ричард М.», поскольку, дескать, «Ричард» должен опробовать в Зоне совершенно новое оружие.

В третьем, не совсем удачно завершившемся путешествии на долю американцев выпало множество приключений; Джос едва не расстался с жизнью, но выкарабкался из безвыходного положения — именно с помощью нового оружия, сингулярной пушки, чудовищного устройства, стрелявшего сгустками пространства-времени — сингулярностями. Эти сингулярности являлись чем-то вроде крошечных квази-черных дыр, перемещавшихся в нормальном евклидовом пространстве и проникавших сквозь любые материальные объекты — даже плекс. Появление нового оружия тут же превратило Американо в величайшую угрозу для Ямато и привело к началу войны.

Неожиданно оказалось, что именно здесь лежит ключ к будущему, поскольку все нексус-корабли, даже самые новые, нужно было срочно перевооружать, а американскому Флоту требовалась срочная модернизация. Джос Хавкен задался вопросом: что необходимо Американо для подготовки к войне? Если Комитет по делам Флота настолько коррумпирован, что продает военные секреты противнику и перекачивает средства алчных негодяев на частные швейцарские счета, то надо незамедлительно принимать меры. Но какие? И вскоре он нашел, казалось бы, очевидный ответ. И помочь ему могла только исполнительная власть в лице Алисы Кэн.

При поддержке брата и благодаря помощи и здравому «совету» высокопоставленных знакомых, Джос был назначен главнокомандующим. С 2432 года он, можно сказать, единолично руководил Комитетом по делам Флота — к вящему ужасу присосавшихся к Комитету паразитов. На него было совершено несколько покушений, а в доме даже найдена бомба, но за девять лет до начала вторжения Ямато он не покладая рук трудился на благо родного Сектора.

Вражеский флот все же напал, но был разгромлен. Американцы почти не понесли потерь, зато некогда могущественный Ямато лишился практически всех средств обороны. Войска сёгуна были вынуждены убраться за закрытую границу собственного Сектора, оставив свои поселения в Зоне совершенно беззащитными и больше не выходя за границу Нулевого Градуса.

Джос Хавкен бросил службу и снова занялся излюбленным делом: коммерцией. В следующие три года Американо монополизировал почти всю торговлю в Нейтральной Зоне; даже затаившемуся Ямато пришлось уступить и сделать один город на одном континенте одной из планет одной из своих систем американским анклавом, через который могла бы вестись японо-американская торговля. Этой планетой стала Осуми, и Джос Хавкен немедленно бросился туда, чтобы застолбить участок. В его родном секторе все шире распространялась мода на все японское, и Джос мгновенно смекнул, какую выгоду можно извлечь, если исполнять желания людей. К тому же, родилась еще одна мода — мода на все «настоящее». Людям внезапно захотелось есть натуральную пищу, иметь вещи из натурального дерева, одежду — из натуральных тканей, читать настоящие книги и так далее, и тому подобное…

К середине сороковых Джос уже являлся владельцем процветающего бизнеса. Он нажил капитал, достаточный для того, чтобы предприятие продолжало развиваться само по себе. Тысячи рабочих Джоса выращивали и перерабатывали шелк. Грузы, перевозимые кораблями Джоса, били все рекорды доходности, японского шелка было вполне достаточно, и солидная прибыль поступала с каждого контейнера, прибывавшего на планеты Американо.

И тут правительство нанесло Джосу Хавкену удар в спину.

После войны могучая Межзвездная Транспортная Корпорация, которая до той поры торговала в основном с Европейским Сектором, вдруг попала в неожиданный фавор. Лоббирующие ее интересы чиновники почему-то оказались в непосредственной близости к президенту, а самой корпорации удалось провести несколько своих людей в Сенат и Конгресс. Результатом явилось слияние интересов правительства и планов самой Корпорации. Была провозглашена монополия: отныне МеТраКор и только МеТраКор имеет право на транспортировку товаров между Ямато и Американо. В один прекрасный июльский день 2444 года родился Акт о Торговых Монополиях, и с «Хавкен Инкорпорейтед» было покончено. Вернее, почти покончено…

Вид погруженного в воспоминания отца очень расстроил Аркали. В детстве ее всегда восхищала история его восхождения к вершинам славы и богатства. В рассказах дяди Билли Джос Хавкен частенько представал эдаким Героем Сектора или одним из удачливейших на свете бизнесменов. Противозаконные деяния Джоса в этих рассказах не поминались ни словом.

После войны дядя Билли заведовал делами фирмы в Секторе, а поддерживать последнюю жизненно важную связь между Каноя-Сити и Хонсю выпало на долю другому торговцу Зоны — Эллису Стрейкеру. Разумеется, контрабандная торговля, которой они занимались вполне сознательно, была противозаконной, но ни один метракоровский Контролер не захотел или не смог обнаружить доказательств того, что они нарушают закон. Джос Хавкен периодически подвергался нападкам МеТраКора за то, что, по их мнению, был непростительно богат, однако многие руководящие сотрудники корпорации также имели свою долю от его операций. И до тех пор, пока он не объявлял открытую войну МеТраКору и продолжал исправно платить кому надо, Джос прекрасно понимал, что удача ему не изменит.

Аркали направила свой макро на кабинет и принялась внимательно разглядывать отца. Тот был озабочен и измучен до крайности. Как трудно поверить, что два десятка лет назад этот человек зачал ее в порыве низменной страсти! Но, с другой стороны, ведь секс — то есть совокупление — был сокровеннейшим из таинств. Тем, что адвентеры называли «животным обрядом».

У Кейт тогда опустились руки. Не было ни малейшей надежды уговорить Джоса когда-нибудь покинуть Либерти. Насколько бы скромными пси-инстинктами он ни обладал, те подсказывали ему, что следующий год станет решающим. Поэтому она упаковала чемоданы, забрала детей и улетела в Квадрант Новая Англия — без него, чтобы на Рутланде вести благопристойную жизнь супруги временно отсутствующего по делам землевладельца.

Джос не пытался удержать ее на Либерти. И не потому, что не любил или не ценил ее, а из-за, что понимал: во-первых, она приняла окончательное решение, а во-вторых, у нее был совершенно неоспоримый, последний довод — Кейт заявила, что мужу совершенно не нужна такая обуза, как семья, мешающая развернуться как следует.

Опровергнуть этот довод было невозможно. Аркали очень любила дядю Билли, но знала, что он любит политические интриги ничуть не меньше отца, просто отец более сильный игрок. После отлета Кейт у Джоса появились время и возможности обдумать и осуществить еще более обширные замыслы. Во время противостояния с МеТраКором Билли мужественно поддерживал брата. Джос отправил Совету Директоров свое знаменитое письмо, в котором утверждал, что Межзвездная Транспортная Корпорация — это сплошное надувательство, поскольку, во-первых, она является не корпорацией, а самой настоящей монополией, во-вторых, она ничего, кроме своих собственных товаров, не транспортирует, и в-третьих, ни один из ее ответственных сотрудников никогда не бывал в космосе — все они преспокойно протирают штаны в офисах корпорации на Либерти.

Обвинения Джоса были серьезны. На слушаниях в Сенате он заявил, что МеТраКор существует исключительно для удовлетворения нужд собственного руководства; и, хотя он много лет терпел беззакония, творимые корпорацией, наконец-то настало время разоблачить ее и покончить с монополией на торговлю с Ямато. Кейт с гордостью рассказывала, какой шум тогда, шесть лет назад, поднялся на Линкольне, как откровения Джоса заставили пошатнуться правительство и чуть не выбили почву из-под ног президента.

Аркали покинула Либерти много лет назад, и память ее почти не сохранила памяти о родной планете. Почти, кроме странного «дежа вю», да нескольких бессвязных картин и запахов, воспоминания о которых пробудились, стоило кораблю, на котором она летела к отцу, совершить промежуточную посадку на космодроме Гаррисберга. Она летела через нексус-связи, как некогда ее мать — на Либерти в поисках богатого жениха. И теперь история повторялась.

Истинной причиной ее путешествия — она знала — являлся заранее согласованный брак, с помощью которого можно было бы официально слить торговые дома Хавкена и Стрейкера в одну мощную компанию и сделать из нее орудие борьбы за Свободную Торговлю. Но для Аркали это было самое большое приключение в жизни. Бросок вслепую навстречу судьбе. После мертвой тишины Рутланда все происходящее вокруг казалось ей грохочущим фейерверком; Зона потрясла ее воображение.

Все, что касалось нексус-перелетов, было для нее необычным и в весьма пугающим. Она отправилась в путешествие длиной в двести парсеков на принадлежащем МеТраКору корабле «Генерал Ли», которому предстояло совершить семнадцать зигзагообразных прыжков за время, почти равное сроку беременности, и весь полет провела в компании полудюжины других незамужних девушек. Несмотря на пренебрежительное отношение к ним, нексусную болезнь, сперва причинявшую ей ужасные муки, неудобства корабельной жизни и экзотическую, иногда, мягко говоря, странно пахнущую пищу, она постепенно разговорилась с двумя девушками, социальное положение которых было почти таким же, как и у нее.

Нельзя сказать, что они стали близкими подругами. Девятнадцатилетняя Эмилу Мелних, дочь армейского капитана, утверждала, что ее послали к друзьям на Сеул. Родом она была из хорошей, но бедной семьи; на Сеуле ее должен был встретить и поселить у себя замужний, вполне респектабельный кузен.

Эмилу не казалась юной простушкой — худо-бедно она представляла свое будущее. На Сеуле, через неделю после ее прибытия, состоится бал. На этом балу, со знанием дела объясняла она, соберутся все мало-мальски приличные неженатые молодые люди, из которых ей придется выбрать жениха. Конечно, среди претендентов будет и много таких, кому не по карману содержать американскую жену и которые обычно заводят наложниц-кореянок. Но Эмилу должна была остановить выбор только на человеке с достаточно высоким социальным статусом и обеспеченном.

Больше всего Эмилу заботило ультрафиолетовое излучение на корабле и приличный цвет лица: она постоянно жаловалась, что веснушек становится все больше, и скоро они, похоже, начнут сливаться. Однако на Сеуле ее ждало жесточайшее разочарование: кузен, на которого она рассчитывала, умер от инфлюэнцы незадолго до ее прибытия.

Второй подругой Аркали стала небогатая дурнушка Алисия Датч, которая жаловалась, что замуж ей вообще не выйти. Была она сиротой, к тому же косоглазой; опекун-аристократ избавился от нее, приобретя для подопечной билет в один конец на «Генерала Ли», направляющегося в Зону. Алисию Датч на Сеуле никто не встречал, и будущее ей виделось именно таким, какое ждет бедную, некрасивую, отвергнутую сиротку.

Аркали вспомнила отвратительную, очень похожую на аукцион по продаже скота, сцену. В день, когда корабль лег на орбиту вокруг Пусана, капитан Джессоп устроил обед. Девушкам посоветовали одеться получше. Затем на «Генерала Ли» начали прибывать шаттлы, битком набитые мужчинами преклонного возраста — по виду раза в три старше Аркали, — сгоравшими от нетерпения увидеть, что за товар прибыл на корабле. Капитан Джессоп приветствовал гостей, держа голубую фуражку астрогатора в руке, и пригласил на бак, в кают-компанию, где уже ждали девушки. Программа: сначала обед, а еще до его окончания — предложения руки и сердца.

Аркали вспомнила, как некий старикашка по ошибке принял ее за одну из бедняжек, которым некуда деваться. И у того хватило нахальства сделать ей предложение! Аркали явственно вспоминала запах перегара, щеки, от злоупотребления алкоголем превратившиеся в багровые массы, изборожденные лопнувшими кровеносными сосудами, и то, с каким омерзением она отвергла его домогательства.

А когда корабль перелетел с Пусана на Ульсан, Аркали с ужасом узнала об условиях, поставленных потенциальными женихами: та, кто отвергнет первое предложение, второго не получит, а капитан Джессоп должен предупредить девушек, что через час они покинут корабль.

Эта история заставила ее задуматься о собственной судьбе. Бедняжка Эмилу!.. А если Хайден Стрейкер тоже умер от инфлюэнцы? Или, что еще хуже, он — грубый, невыносимый субъект? Что, если он, например, окажется калекой, жертвой несчастного случая или какой-нибудь редкой болезни? Вдруг он любит браниться? Или станет бить ее? Или он просто тупица? Или…

Вошел отец. Аркали взглянула на него и почувствовала, что вот-вот расплачется. Ей пришлось отвернуться. Наконец-то она поняла, что и сама обладает качеством, которое никак не могла простить отцу — болезненным стремлением скрывать свои чувства от окружающих.

Иначе и быть не может. А что еще я могла от него ожидать? Человек, столько лет проживший в Ямато, со временем обязательно должен проникнуться японским духом. Нормы их поведения непременно просочатся сквозь поры и пропитают плоть, как постепенно пропитывает человека запах этой чужой планеты. К тому же я слышала, что в Ямато женщин не считают полноценными людьми…

Еще до того, как они пересекли Тридцатый градус, Аракли замучали кошмары: разве родной отец может сознательно принести счастье своей дочери в жертву финансовым интересам? Теперь она знала ответ. Кроме всего прочего, таков был обычай во многих частях Освоенного Космоса — от Индостана и Ислама до Центрального Удела… да и в Ямато тоже. Так почему бы и Джосу Хавкену не поступить соответственно?

Этот вопрос не давал ей покоя за все время перелета. И, когда на носовых сканерах наконец появилась завораживающая планета Осуми, Аркали все еще размышляла над проблемой. Ее вера была поколеблена необычностью всего, что представало ее взору, а в голове вихрем кружились противоречивые мысли.

Отца она помнила смутно — ровно настолько, чтобы узнать его, когда «Генерал Ли» наконец приземлился в Каноя-Сити; однако беспокоиться Аракли не пришлось, поскольку встречать ее прибыла целая толпа слуг, которые должны были сопровождать наследницу Хавкена и малышку Сузи в город, накрытый гигантским куполом.

Когда же она встретила своего предполагаемого жениха, рассеялись и последние опасения. Хайден Стрейкер оказался молодым человеком, который любую женщину может свести с ума: высокий, изящный, с мягким голосом, очень симпатичный. После нескольких сумбурных свиданий с ним, когда они всего-то и делали, что пили зеленый чай, Аркали влюбилась в него по уши. И у девушки не возникло ни малейших сомнений, что жених испытывает к ней точно такие же чувства.

Аркали бросила взгляд на котелок на рузвельтовской вешалке, и ей пришло в голову, что в середине того, давно минувшего века громоздких телевизионных ящиков и дребезжащих наземных автомобилей люди совершенно отличались от нынешних: предки были полностью раскрепощены в отношении секса и в то же время боялись смерти — вместо того, чтобы относиться к таим вещам наоборот. Как все-таки со временем меняются табу! И как справедливо, что прошлое — это совсем другая страна, где все происходит абсолютно непонятным для нас, живущих здесь и сейчас, образом. Да, и впрямь совершенно другая страна…

Аркали вздохнула. Мы с Хайденом должны были пожениться два дня назад, думала она, чувствуя, как глаза снова наполняются слезами. Взяв макроэкран в лакированной рамке, она отнесла его в отцовский кабинет. Да, сегодня я бы могла быть уже не девушкой, а замужней женщиной.

Но вместо этого началась война и оставила меня девственницей. Так что таинство зачатия у меня еще впереди, но я готова ждать — ради тебя, любимый мой Хайден. О, где же ты? Если б ты знал, что для тебя я даже надела подвенечное платье! Я предлагала себя тебе, но ты так и не появился. И придешь ли ты теперь, когда город окружен тысячами китайских солдат? Был ли когда-нибудь у кого-нибудь более нелепый день свадьбы?

Глотая слезы, она сдвинула щиток на макро и настроила его на максимальную дальность, чтобы взглядом проникнуть за пределы комнаты, за пределы купола и увидеть, что творится на орбите — там, где зависли шаттлы и большие, тяжело вооруженные корабли Санаду. Сейчас они почти обезлюдели, поскольку большая часть их человеческого груза была переправлена на планету.

Неподалеку от зенита плыл китайский флагман, похожий на медведицу, окруженную медвежатами. Туда-сюда сновали шаттлы, перевозя оружие и снаряжение на космодром, откуда, как она видела, наземным транспортом лучевые орудия переправляются к недавно возведенным укреплениям и огневым позициям, окружающим город. К тем же укреплениям и позициям двигались и колонны солдат в стеганых мундирах, в высоких заостренных касках, с ранцами. К закинутым за спины шестифутовым бластерам были примкнуты зловещего вида штыки.

Обычно запруженные народом улицы Каноя-Сити сейчас пустели. Те жители, кто не состоял на службе в МеТраКоре, давно собрали пожитки и вместе с семьями перебрались в свои лачуги за пределами города — в более безопасные окрестные леса. Всю прошлую ночь по дорогам, ведущим в глубь континента, двигались процессии беженцев — в основном японских крестьян и хини, не принадлежащий ни одной касте. Впрочем, попадались среди них и корейские ремесленники, и малайцы, и сангокуины — одним словом, все те, кто так или иначе имел отношение к торговле в Зоне. К утру город городе будто вымер. Здесь оставались только американцы и их слуги, да еще одетые в красные мундиры наемники с Мако-Калифорнии, нанятые МеТраКором в городскую полицию. В общей сложности, не больше трех сотен человек.

Аркали отложила макроэкран, и вездесущие ароматы Осуми — смесь тропических запахов, приторных специй и химии — вдруг показались ей слишком удушлыми, же густыми и влажными, как туман.

А в Вуднортоне, должно быть, ветви яблонь ломятся от сочных плодов, и…

Она прогнала эти мысли, понимая, что никогда не вернется в идиллический мир затянувшегося детства, и что об этом даже думать не стоит. Поэтому она решила сосредоточиться на более насущных проблемах:

— Папа, что же могло случиться с Хайденом?

— Понятия не имею, детка.

— Ведь китайцы появились на орбите в тот самый день, когда он должен был вернуться, а говорят, что именно тогда разразился очень сильный нексус-шторм. Его еще называют раси. Это скорее не шторм, а настоящий цунами!

На сей раз отец даже не одарил ее снисходительной улыбкой, которая появлялась на его лице всякий раз, когда она в разговоре касалась нексусов. Лицо его по-прежнему было сероватым и казалось холодным как мрамор.

— Шторм разразился после того, как они должны были пройти нексус.

— Но с ним все в порядке? А, папа? Если б я знала, что он цел и невредим, мне было бы гораздо легче. — Она прикрыла глаза. — Ну, пожалуйста, скажи мне, где он?


7


Нотки отчаяния в голосе Аркали наконец тронули Джоса Хавкена, и он постарался собраться с мыслями.

— Успокойся. Я тебе уже сто раз объяснял. Хайден находится на борту лучшего из кораблей Эллиса Стрейкера. Можно даже сказать, что «Шанс» — лучший корабль во всем Секторе. — Взгляды отца и дочери встретились, но только на мгновенье: Джос отвел глаза. — Будет тебе; думаю, сейчас Хайден преспокойно сидит на Сеуле, а туда он вернулся от Осуми, заметив здесь китайский флот. И, скорее всего, дожидается, когда упадет индекс, проклинает раси и мечтает о своей ненаглядной невестушке.

— Ты и вправду так думаешь? — Аркали отважно улыбнулась, всей душой желая поверить в слова отца.

— Конечно!

Наступила долгая пауза; потом она спросила:

— Папа, а если начнется бой, мы все погибнем?

Вопрос, казалось, изрядно его позабавил.

— Нет. Все мы не погибнем.

— Но ведь сражение наверняка будет. Столько орудий…

— Не думаю.

Помолчав, она продолжала:

— Так, значит, мы сдадимся?

— Вот именно. — Джос внимательно посмотрел на дочь. — Надеюсь, ты не боишься, а?

— Боюсь? Чего?

— Погибнуть.

— Я надеюсь на пси, — машинально ответила она. — Я ведь добралась сюда, разве не так?

— Умница. Но в этой Вселенной на пси надейся, а сам не плошай. Верно?

Спустя мгновение Аркали спросила:

— А интересно, китайские солдаты захватят Каноя-Сити, или нет?

— Скорее всего, да.

Аркали была потрясена, услышав в голосе отца нотки обреченности.

— Неужели ты в этом уверен?

— К сожалению, уверен.

Снова взглянув на дочь, он в который раз поразился невероятной глубине ее глаз. Аркали была так прекрасна, но в то же время так хрупка! Джос напомнил себе, что она уже давно не ребенок, что она взрослая разумная женщина, причем, гораздо более своенравная, чем ее мать… Но как же она может при этом оставаться невероятно, удивительно наивной? И как может он рассказать своей маленькой принцессе об увиденном им сегодня утром на орбите? Понимая, что поделать ничего нельзя, он хотел внушить ей хотя бы ложную надежду.

— Милая, когда Эллис Стрейкер доставит по назначению то, что он привез с Кагосимы для даймё, Хидеки Рюдзи тут же потребует, чтобы каньцы убрались восвояси.

— И китайцы сразу послушаются?

— Непременно. Просто обязаны будут.

— А что, если все-таки не послушаются?

— Тогда со всего Кюсю соберется огромная армия и вышвырнет их вон.

Заметив выражение облегчения на лице дочери, Джос обрадовался, но одновременно почувствовал отвращение к самому себе за ложь. Ты же решил! — резко одернул он себя. Что ты обещал? Что она должна знать правду. Пусть даже это разобьет и ее сердце, и твое, она все равно должна знать!.. Но как я скажу ей правду?

Едва появившись на Осуми, Аркали пленила и полностью покорила его сердце. Из твердого, как плекс, делового человека Джос превратился в неуверенного юнца, исполняющего любой ее каприз и тем самым полностью нарушающего весь привычный и размеренный уклад жизни в доме.

Хотя всем слугам пришлось побегать, исполняя сотни ее сводящих их с ума ежедневных поручений, отец мирился с прихотями Аркали. Как это ни глупо, но он позволил ей своевольничать. Даже тайком удалил из своего большого, находящегося за пределами купола дома местных девушек-наложниц, чтобы она не узнала об их существовании.

Дом Хавкена — огромный особняк с колоннами, с пятидесятью комнатами — стоял в двух милях от купола Каноя-Сити, в окружении аккуратно подстриженных лужаек, посреди пышного парка обособленно от резиденций других, менее богатых торговцев. Проект здания был заимствован из архитектурного альбома Люка ван ден Бурга; в нем, в этом здании, имелось все подобающее порядочному американскому дому. Все, за исключением голографических окон, которые невозможно было приобрести ни за какие деньги и которые наверняка вызвали бы, мягко говоря, недовольство соседей.

Примеряя красное свадебное платье, дочь заставила Джоса положить руку на сердце и, вопреки его желанию, поклясться, что Хайден вернется ко дню свадьбы. И Джос поклялся.

Сам не зная почему, в назначенный день он обещал ей все, о чем она только могла мечтать… Однако с утра небо начало хмуриться, и к полудню ураганный ветер свел на нет то, что должно было стать крупнейшим за всю историю Каноя-Сити торжеством. Сотня установленных и накрытых в парке столов была опрокинута ветром, а потом залита ливнем. Гостям пришлось искать убежища в особняке. Небо потемнело настолько, что слуги вынуждены были зажечь свет, а свист ветра и раскаты грома заглушали веселую музыку, игравшую до самой ночи.

В тот день, видя, что церемония бракосочетания может не состояться, а многочисленные гости выпили почти все редкое европейское вино и дорогую рисовую водку, Джос попытался дать сигнал к завершению торжества. Но Аркали не позволила ему и даже запретила отпускать слуг и священника — на тот случай, если Хайден все-таки объявится.

И Джосу Хавкену пришлось подчиниться ее требованиям, несмотря на некоторую «потерю лица» — этого странного, крепчайшего социального напитка с Востока, обозначающего гордость человека. «Лицо» для церемонии было тем же, что и ключевая вода для алкоголя — то есть идеальным сочетанием. И Джос пошел навстречу Аркали только потому, что она была способна покорить любое сердце… Впрочем, точно так же поступил бы и любой другой отец в день свадьбы дочери, детство которой прошло вдали от него. Гостей обслуживали всю ночь и весь следующий день. И даже узнав, что Хайден действительно не может прибыть на свадьбу, Джос все равно держал двести своих слуг в неизвестности; те продолжали обслуживать оставшихся гостей. Главное, чтобы никто потом не мог обвинить его в недостатке гостеприимства.

Ради дочери Джос предпринял определенные шаги, чтобы опровергнуть зарождающиеся слухи о том, будто Эллис Стрейкер улетел на Сеул, намереваясь ослабить влияние торгового дома Хавкена, и полностью пресек пьяные сплетни гостей, начавших было шептаться об обманутой и брошенной невесте. При всем при том он сознавал, что выставляет себя на посмешище, но не мог допустить, чтобы его дочь почувствовала себя униженной — чего бы то ни стоило его «лицу».

Однако к концу второго дня, когда пришла ужасная весть о высадке каньских войск, гости — и пьяные, и трезвые — тут же разъехались по домам. Узнав о новом несчастье, Аркали расплакалась, а Джос, наконец, снова обрел способность рассуждать здраво. Все имущество торговцев в основном находилось за пределами купола, и уберечь его было почти невозможно. Притом никто не знал, сколько остается времени, чтобы перевезти хотя бы самое ценное в город. Джос Хавкен потерял массу драгоценного времени, утешая дочь, пытаясь оградить ее от переживаний и уверяя, что все кончится благополучно. Он отлично понимал, что надежды нет, поскольку всегда был твердо уверен: если начнется война, он будет разорен. И война началась.

Тяжелее всего Джосу было оголять любимый дом. Даже тяжелее, чем нарушить свое данное дочери мужское слово. Тяжелее, чем пережить крушение планов слияния торговых домов Хавкена и Стрейкера. По мере того, как со стен снимали картину за картиной, а из комнат уносили антикварные кресла и шкафы для одежды, которые он сам помогал вытаскивать во двор, ему все отчетливее казалось, что он, Джос Хавкен, становится все меньше и меньше. Как будто постепенно уничтожалось все, чем он являлся и что успел создать.

В то время, как миллион беженцев покидали Анклав, его дом покинули замечательный старинный «кадиллак», древняя пластиковая мебель, туркменский фарфор, расписанный глазурью, и две бесценные картины двадцать первого века…

В разгар суматохи он велел Аркали отправляться в город, но дочь воспротивилась и продолжала бесцельно слоняться по пустеющему дому; тем временем Джос и его доверенный слуга Кей-сан вскрыли пол в одной из комнат, из специальной бронированной комнаты перенесли туда ауриум и спрятали в глубокой яме под домом. Так и не сняв подвенечное платье, упрямо отказываясь уйти со двора, Аркали стояла возле дорогого бристольского аэрокара и наблюдала, как слуги поспешно оголяют особняк. Ей не приходило в голову, что отец, возможно, стыдится столь поспешного бегства. А ему, и без того доведенному до крайности, вдруг показалось, будто дочь наслаждается его унижением, будто унижение это является компенсацией за ее собственное разочарование. Можно подумать, Джос виноват в том, что разразился чертов шторм!

Эти мысли явились каплей, переполнившей чашу, и когда Аркали попросила разрешения взять с собой свадебные украшения, он отказал. Грубо велел ей переодеться, а потом отправил в аэробусе — вроде тех, на которых обычно ездят в гости самураи, следом за двумя машинами, набитыми самыми ценными из собранных им вещей. Потрясенная неожиданной вспышкой отцовского гнева, Аркали безропотно подчинилась и уехала. А Джосу вдруг стало очень стыдно за себя.

Он тоже вернулся в город, но поздним вечером, через последний открытый портал, и сразу же отправился в здание, служившее офисом компании «Хавкен Инкорпорейтед». Джос дал себе слово немедленно признаться дочери в том, как ему жаль, что он лгал, поддерживая в ней ложную надежду. Однако, когда он пришел домой, измотанная дневными событиями Аркали уже спала. А утром, когда на орбите зависли каньские корабли, он понял, что не сможет смотреть в глаза дочери, если не расскажет все. Какой бы ужасной ни была правда, Аркали обязательно должна знать ее.

Внезапно по городу разнеслось эхо далекого грохота: каньская батарея произвела пристрелочный залп, проверяя купол на прочность. Когда фиолетовый луч ударил в глаз орла на куполе, Аркали в панике вскочила. Казалось, после выстрела птица еще крепче стиснула пучок изломанных молний, что держала в когтистой лапе.

Аркали смертельно побледнела, став от этого еще красивее, и вопросительно взглянула на отца.

— Не бойся. Это всего лишь пробный выстрел и его побочные эффекты. Беспокоиться не о чем. Это же американский плекс. Он куда прочнее чем тот, из которого делают корпуса кораблей. Каньцам его не одолеть.

Сказав так, отец невольно вновь опустил глаза, понимая, что снова солгал. Снова попытался оградить дочь от горькой правды. С этой привычкой надо кончать, но Аркали такая ранимая! И кажется такой испуганной! Как же можно рассказать ей о том, что он знает?

— Скорее всего, они уже заняли особняк, — прошептала Аркали срывающимся голосом.

— Возможно.

— Наверное, там разместят офицеров.

— Наверное… Да, вполне вероятно.

— Ты действительно считаешь, что Контролер Поуп капитулирует?

На сей раз Джос ничего не ответил.

— Значит, капитулирует, — нервно сказала Аркали. — Иначе зачем тебе прятать ауриум под полом в особняке. Ты бы просто перевез его сюда.

— Ты очень проницательна.

— Надеюсь, у тебя и здесь есть чем откупиться, если что. — В голосе Аркали проявились резкие нотки. — Ведь неизвестно, как поведут себя китайские солдаты. Я имею в виду, по отношению к нам.

— Успокойся.

Она стиснула руки и посмотрела отцу в глаза.

— Папа, я хочу знать правду. Правду ли говорят, что китайцы — сущие дикари? Понимаешь, я ведь не смерти боюсь, а боли. Мне страшно даже подумать о пытках. Я знаю, что не перенесу мучений.

— Аркали, это всего-навсего война. Каньцы — цивилизованная нация, а с Ю Сюйенем, губернатором каньского анклава на Сацуме, мы знакомы лично. И я…

Остановись! Остановись! — кричал ему внутренний голос. Нельзя и дальше ограждать ее от правды. Расскажи ей, что тебе известно. Сейчас же!

— Что?

— И… Я уверен, что нам ничего не грозит.

После этого Аркали долго молчала. Потом спросила:

— Так, значит, там, на поле, корабли губернатора Ю? И солдаты, осадившие город, тоже его?

— Нет.

— Тогда чьи же?

— Солдаты — с незаконных китайских баз в Зоне. А корабли — адмирала Гу Цуна.

— А он порядочный человек?

— Порядочный? — Взгляд Джоса был прикован к высотным зданиям делового центра Каноя-Сити. Он следил за тем, как тени подметают утро, двигаясь подобно стрелкам древних часов по мере продвижения по Уорл-Парквей и постепенно укорачиваясь. Только сейчас он со всей определенностью понял, что еще до того, как тени вновь начнут удлиняться, ему придется разбить сердце дочери. Он постарался взять себя в руки и ответить твердо и правдиво:

— Говорят, Гу Цун когда-то был пиратом. А еще говорят, что, хотя сейчас он и находится на службе у вдовы, по-настоящему его, как и раньше, интересует только добыча.

Аркали побледнела.

— В таком случае, его люди заберут у нас все, что им понравится? Даже несмотря на то, что мы американцы?

Джос порывисто схватил дочь за руку и заговорил:

— Аркали, я должен сказать тебе правду. Каньцы появились в наихудший для нас момент. Ты, должно быть, знаешь, что последние несколько лет они вели весьма оживленную торговлю на Сацуме, успешно конкурируя с нами. Я в долгах как в шелках. — Он выглядел совсем убитым. — И если быть откровенным до конца, то я понятия не имею, что с нами будет и как с нами обойдутся каньцы. Знай только одно: я люблю тебя и приложу все силы, чтобы пси уберегло тебя.

Она смотрела на отца, словно видела в первый раз. Даже больше: она смотрела сквозь него.

— А как же ауриум? Ведь есть еще ауриум! Я же видела, как вы с Кей-саном спрятали под полом особняка целый транш. Это немалые деньги!

Он взял руки дочери в свои. Ее пальцы дрожали, а его были влажными от волнения. Джос покачал головой. И зачем только он доверился Эллису в этой безумной затее?.. Хотя — что еще оставалось делать?

— Тот ауриум, что ты видела, привез сюда Эллис Стрейкер. Он не принадлежит ни мне, ни ему. Это кредит, взятый Эллисом на дело, от успешного исхода которого зависит судьба Каноя-Сити. Эти деньги, целиком и полностью, взяты взаймы, причем, под колоссальные проценты; наша задолженность растет день ото дня, пока ауриум остается у нас. Без амигдалы, что должен привезти Эллис Стрейкер, миру не бывать. А пока не наступит мир, я не могу с помощью кораблей Стрейкера или чьих-либо еще возобновить торговлю и начать получать прибыль. Но даже если б и мог… — Он снова покачал головой, подыскивая нужные слова, затем схватил макро, настроил его и указал на экран.

— Аркали, взгляни. Видишь искорку? Вон там, на самом западе? Это «Шанс». Каньцам каким-то образом удалось захватить его. Ты понимаешь, что это означает? Миссия Стрейкера провалилась. И теперь мы полностью в их власти.

— Пси сохрани нас…

Аркали молилась едва слышным шепотом, но и шепот как ножом резал отцовское сердце. Когда она снова взглянула на Джоса, глаза ее были красны.

— А как же Хайден? Свадьба?

— Теперь я даже не знаю, есть ли смысл в слиянии наших семей.

— О, нет! Нет! Ты же обещал!

Она попыталась вырваться, но Джос Хавкен прижал ее к себе, дрожащую, вздрагивающую от рыданий. И тут, как будто дождавшись полудня, снова заговорили лучевые орудия каньцев. Их грохот раскатился над окружающими город равнинами и эхом отозвался внутри купола. На плексовой поверхности засверкали ослепительные, разноцветные вспышки, и только через несколько мгновений автоматика затемнила его.

Каньцы начали штурм.


8


Казалось, кто-то пытается вырезать его душу самурайским мечом.

Хайден Стрейкер попытался вырваться из могучих лап дьяволов, держащих его; не смог. Тогда он открыл глаза и огляделся, однако по-прежнему вокруг виднелись лишь типичные для Ямато крестьянские хижины, да все тот же огромный искореженный хвост корабля безмолвно мрачно и угрожающе нависал над деревней. В душе Хайдена царил все тот же панический ужас перед темными силами, борющимися за его душу.

— Отстаньте от меня!

Крик прозвучал хрипло но, как ему показалось, достаточно громко, чтобы разбудить и мертвого.

Хайден Стрейкер вдруг обнаружил, что стоит выпрямившись, в полном сознании, мокрый от пота, и крепко держится за дверной косяк. До восхода местного солнца оставалось менее получаса универсального времени, однако убогие дощатые домишки Курихары, что стояли на некотором расстоянии от похожего на пагоду корпуса нексус-корабля, пока были скрыты предрассветными сумерками. Впрочем, небо уже окрасилось нежными пастельными тонами — то горели отраженным светом пустынная, засушливая планета Кинсей тоненький, исчезающий полумесяц спутника Осуми, яркий и четкий, как опознавательные огни исламского капера. Хайдена передернуло.

Огромная корма со стабилизаторами потрясала воображение. Она возвышалась над деревенькой не менее чем на сто футов. Хайден не мог сказать, сколько она уже здесь, но плекс был почти полностью скрыт растительностью; несколько исполинских каштанов немного скрадывали ее размеры и укрывали от глаз. Местные жители постоянно приносили туда дары, как будто это был храм, свалившийся к ним с неба.

Он взглянул на зарождающийся вдали потрясающей красоты рассвет — рассвет, которого он уже не чаял увидеть. Но на душе у Хайдена было черно и мрачно, как среди тех грозовых туч, в которые ему пришлось нырнуть два дня назад, чтобы попасть на этот несчастный мир.

Окружающее плыло перед глазами Стрейкера; он проснулся среди ночи от ночного кошмара, и до сих пор ощущал слабость. Чувствовал себя измученным и выжатым как лимон. Что-ир грызло его изнутри, и это было хуже всего. Ему казалось, будто сердце его мертво, будто вместо сердца в нем поселилась ужасная, невыносимая пустота, будто и даже пси вдруг покинуло его. Пугающее ощущение.

Он постарался думать об Аркали. Сейчас я должен испытывать тревогу за нее, мне должно быть стыдно, я должен скучать по ней — а вместо этого не чувствую ровным счетом ничего. Абсолютно ничего. И сам не знаю почему.

Может быть, я не любил ее, а просто подсознательно стремился к объединению торговых домов Стрейкера и Хавкена? Возможно, мое сердце никогда не принадлежало ей. Возможно, я всего лишь убедил себя, что люблю, а любви на самом деле не испытывал… Сколько вопросов, на которые у меня пока нет ответа. Я знаю только одно: при мысли об Аркали мое сердце не бьется чаще, а душа не болит…

Он прикрыл глаза, пытаясь отогнать следующую мысль, но та неотступно преследовала его: могла бы Аркали когда-нибудь возбуждать и восхищать меня так, как восхищает и возбуждает жена Хидеки Синго? О, это чертовски опасная мысль. Прямо-таки немыслимая мысль!

Хайден стоял, чувствуя, как ноют затекшие от неподвижности бедра, спина и бока. Наверное, это обычное ощущение для человека, который избежал смерти, сказал он себе. Разве не об этом рассказывают те, кому довелось пережить подобное? Душа выворачивается наизнанку, внутри абсолютная пустота, хотя человеку после такого испытания следовало бы истово благодарить пси. Интересно, можно ли утратить пси-способности и при этом продолжать жить? Или нет?

На ум ему вдруг пришло выученное еще в детстве хайку Басё:


В тиши храма

даже стрекот цикады

проникает сквозь камни.


И, к его вящему удивлению, эти простые слова вдруг успокоили его; он почувствовал, как постепенно растворяется страх и вместе с ним уходят слабость и апатия. Возвращаются прежние ощущения, расколотые кошмаром воспоминания снова сливаются в единое целое.

Вчера он долго смотрел на недвижимое тело юного Куинна. Холодного как мрамор, завернутого в белую простыню его временно занесли в один из домов. Деревенский староста Розей-сан собрался было тут же послать людей за можжевельником и немедленно предать тело огню, но Хайден настоял, чтобы, во имя адвентерского Бога, до трупа никто не дотрагивался на протяжении трех дней.

— А потом похороните его.

— Похоронить? В земле? — переспросил Розей-сан — не то, чтобы с отвращением, но недоуменно.

Погребальная яма уже была готова, и Хайден Стрейкер знал, что читать Великую Молитву и водружать над засыпанной могилой бамбуковый крест придется ему. Бедняга Куинн, погибнуть в возрасте… сколько же ему было? Семнадцать? Он так и не успел познать, что такое пси, не успел почувствовать, что значит быть мужчиной. Это несправедливо, подумал Хайден, заранее испытывая отвращение к предстоящей церемонии. Лучше бы Куинн читал отходную молитву над моей могилой, тогда б я спокойно перенесся в мир иной… как того и заслуживаю.

«Это я убил тебя, Дэниел Куинн, — тихо произнес он, вспоминая, как вчера в знак скорби надел свой перстень-печатку на палец мертвого кадета. — Это я решил взнуздать судьбу, я попытался направить путь пси по своему разумению. Ты подчинился мне, и без твоей помощи мы бы все погибли — правда, в другой, но более ужасной катастрофе. Так что я виноват в твоей гибели. С таким же успехом я мог бы просто пристрелить тебя».

Хайден закрыл лицо руками.

«Куинн, если ты сейчас слышишь меня, то знай: я обещаю, что и дальше буду следовать раз избранным и, возможно, приносящим только несчастья путем, невзирая на то, что ждет меня впереди. Клянусь!»

У него вдруг перехватило дыхание, и он сильно закашлялся, чувствуя, как утренняя прохлада пронизывает тело. Тупо ныла грудь в том месте, где во сне из него вырывали его пси. На пальце белела полоска незагоревшей кожи. Она напомнила ему об обещании — о другом обещании, которое было нарушено, подобно траектории корабля, искореженные остатки которого теперь высятся над деревней: обещание, данное чудесной доверчивой девушке жениться на ней в Каноя-Сити.

Почему же пси даровало мне жизнь? — размышлял Хайден. Почему остались в живых Хидеки Синго и его жена? А если уж суждено было выжить нам троим, то почему не тебе, Куинн, тебе, который вообще ни в чем не виноват? Конечно, именно пси определяет все события в жизни людей, но почему мы так редко видим истинные их причины?

Одетый в одну гостевую юкату, к тому же чересчур тесную, он, пригнувшись, нырнул обратно в хижину. Выцветшее от времени черное одеяние должно было закрывать тело до колен, но пояс, который дважды оборачивался вокруг талии, отсутствовал, поэтому юката свободно висела на его плечах, едва-едва прикрывая наготу. Хайден опустился на колени и взглянул на свое отражение в наполненной водой тыкве. Щеки были небриты, расчесанные деревенскими женщинами длинные волосы сбились за ночь и топорщились во все стороны.

Нужно причесаться и найти бритву или что-нибудь в этом роде, сурово приказал он себе, стараясь не давать воли слабости… Хотя у тебя куча куда более запутанных проблем, чем эта чертова прическа.

До того, как подоспеет подмога, ты должен договориться с Хидеки Синго. Да, это крайне важно. У самурая в столице толпа отличных телохранителей. Думай же, черт побери! Думай и еще раз думай!.. Интересно, а что с «Шансом» и каньским флотом? Думай о том, где ты очутился. Что с Каноя-Сити? Что делать с амигдалой? Ведь это, пожалуй, это самое главное.

Похоже, Хидеки Синго твердо решил завладеть кристаллом. Что делать? Мне обязательно надо найти выход. Ведь, если я отдам ему камень, то у ничтожного гайдзина не останется никаких причин жить. Я не имею права находиться здесь. Ведь это не Анклав. Это Ямато. Суверенная территория. Японцы могут прикончить меня в любую минуту. Ты должен найти выход из положения, Хайден. И побыстрее. Сегодня же.

Вчера Синго заставил всех жителей деревни искать на месте крушения офицерский китель. Самурай был убежден, что амигдала спрятана в нем, в этом кителе, и, когда возле тела Куинна наконец обнаружили бордовую униформу, лицо Синго озарилось торжеством. Радость же сменилась яростью, как только выяснилось, что подкладка кителя оторвана, а амигдалы нет.

Хайден Стрейкер порывисто встал, понимая, в какой он опасности. Его пугала перемена, произошедшая с Синго после того, как они оказались здесь. Самурай с каждым часом становится все более заносчивым и опасным. Я знаю, что пока я валялся без сознания, он обшарил мою одежду. К счастью, пока амигдала спрятана так, что ему ее никогда не найти, но как быть, если он напрямик потребует ее? Ведь тогда, похоже, мне придется отдать камень…

Сам Синто никогда не доберется до амигдалы. Это ему не по силам. Я позаботился обо всем. Да, тут я пожалуй, перехитрил Хидеки Синго.

Когда Хайден подумал, как ловко и надежно спрятал камень, его пронзило чувство глубокого удовлетворения. Но чувство это померкло, стоило вспомнить о характере сына даймё и о том, какие слухи ходили о подвигах его телохранителей-самураев. Когда посланец из деревни доберется до столицы Осуми, люди Хидеки Синго мигом примчатся сюда. И тогда они вытянут из меня правду.

Значит, я должен попытаться и сыграть на неуверенности Синго-сана, думал Хайден, осторожно прикидывая возможные способы. Думай, приятель! Думай, как думал бы твой отец. Если, конечно, ты способен на такое.

Как поступит Хидеки Синго?

Вскоре, возможно даже сегодня, он потребует амигдалу.

Что будет, когда ты откажешь ему? Ведь ты должен отказать.

Синго станет дожидаться своих людей.

Когда они появятся?

Не позднее завтрашнего дня.

И что ты тогда будешь делать?

Снова откажусь.

А как поступит Хидеки Синго?

Почти наверняка он прикажет пытать меня.

У Хайдена мошонка съежилась, едва он подумал об известной, бесконечной жестокости самураев Ямато и о леденящих душу историях, которые ему доводилось слышать. А ведь амигдала спрятана так, что я не смогу отдать ее по первому требованию и даже после обычных побоев.

Вынесу ли я пытки? — спросил себя Хайден, заранее страшась очевидного ответа.

Он крепко зажмурился, внезапно поняв, что абсолютно никакого значения не имеет то, сможет ли он мужественно переносить мучения, сумеет найти выход из создавшегося положения. Что бы ни случилось, что бы я ни говорил и что бы ни думал Хидеки Синго, я не имею права отдавать амигдалу. Едва я признаюсь, где она, за мою жизнь никто не даст и ломаного гроша, потому что Хидеки Синго — глава банды кровавых убийц, которых хлебом не корми, но дай помучить или убить кого-нибудь. И он не терпит, когда кто-нибудь или что-нибудь не подчиняется ему.

Хайден вновь услышал голос своего отца: «Прикажет ли Хидеки Синго вспороть животы всем служащим, находящимся под защитой МеТраКора?»

Возможно.

«Разве ты не видел собственными глазами, как он зверски избил двоих?»

Видел.

Первой жертвой самурая стал сумасшедший бонза — совершенно безобидный монах, второй — брат деревенского старосты.

«Ну, тогда… Только не забывай, сынок: это земли Синго-сана, а не МеТраКора. К тому же, еще неизвестно, правит ли по-прежнему МеТраКор в Каноя-Сити».

Горькое мое пси, думал Хайден. Получается, что меня погубит собственная хитрость. При этой мысли его охватил ужас. Горькое пси, мне придется сказать им, что камень внутри меня, что я проглотил его, а они не поверят и не станут ждать, пока он выйдет естественным образом, нет, у меня на глазах они выпустят мне кишки, чтобы выяснить, правду ли я говорю…

От таких мыслей его прошиб пот, и по спине потекли холодные струйки. Ты же обещал, Хайден Стрейкер! Обещал выжить! И лично доставить амигдалу во дворец даймё в Мияконодзё! Это — единственная возможность как-то поправить положение! Так держись за эту возможность и верь! Может, черные мысли — просто остатки ночного кошмара? Ведь пока Хидеки Синго не требует отдать ему амигдалу. Может, вообще не потребует. Хидеки, конечно, мерзавец, но это вовсе не значит, что он прикажет выпустить тебе кишки только ради того, чтобы не подождать лишний день.

Хайдена колотил озноб, потом накатила волна лихорадочного жара. Вдруг начались кишечные спазмы. То ли сила тяжести, то ли еще что-то вызвало неудержимые позывы опорожнить кишечник.

Пси милостивое, да здесь холодно как в склепе! К тому же я боюсь местных духов — ками. Нужно бежать. Бежать, пока не поздно. А ведь я еще так слаб, к тому же понятия не имею, где нахожусь. О пси, помоги мне!

Между тем, деревня понемногу оживала. Старики, кряхтя, слезали со своих футонов, молодые почесывались и зевали, женщины судачили о том, о сем, направляясь к реке с большими глиняными кувшинами на бамбуковых коромыслах. Внимание Хайдена Стрейкера привлекло какое-то движение. Вдруг зашевелилась листва на огромном, быстрорастущей породы каштане за крайней хижиной. На платформе, образованной одним из отогнутых кусков обшивки, появился наголо обритый старик в оранжевом одеянии, поклонился, затем неуклюже спустился на землю. На лбу старца были вытатуированы знаки дзена, а лицо, после того, как Синго вчера избил старика бамбуковой палкой, распухло и заплыло синяками. У подножия дерева он подобрал с земли чашку для подаяний и бубен.

Обыкновенный старый монах со своим рогом изобилия и волшебной палочкой, подумал Хайден, опять вспомнив вчерашнее избиение. Дзедо-Дзи, Секта Чистой Земли, близкая к дзен-буддизму, но все же не дзен-буддистская. Все ее приверженцы — бродяги, профессиональные нищие, попрошайки. Возможно, они вызывают раздражение, но вообще-то совершенно безобидны. Всего лишь странствующие монахи, которые, по поверьям крестьян, знаются с ками — духами природы.

У сына даймё не было никаких причин избивать старика. Ни малейших. Пси милостивое, Синго-сан, разозлившись, становится просто безудержным. Впрочем, монах хотя бы перестал колотить в свой бубен: стоит этим дзедо-дзистам начать распевать гимны-нембуцу, как люди буквально цепенеют. Может быть, именно поэтому вышел из себя Хидеки Синго. Ведь он не может позволить себе потерять контроль над ситуацией… или даже допустить, чтобы кто-то бросил вызов его власти. Этого он боится больше всего.

Хайден Стрейкер наблюдал, как монах, очевидно, заметив его, приближается но вдруг останавливается в двух ярдах.

Старик медленно повернулся и опустился на колени, смиренно уперевшись руками и лбом в землю.

— Вставай! — прошипел Хайден. — Скорее, пока тебя не заметил самурай. Чего тебе надо? Убирайся!

Однако монах не обратил на его слова ни малейшего внимания.

— Прошу тебя, гайдзин-сан. Смири свое пси. Смирись и кротко прими то, что тебе уготовано. Слишком поздно.

Монах замолчал и медленно, с достоинством поднялся. Впечатление было такое, будто он нарочно хотел, чтобы отпрыск клана Хидеки заметил его. На жителей деревни он, видимо, уже успел произвести впечатление. Крестьяне молча смотрели на него, как люди обычно смотрят на пролетающий в небе аэрокар. Разве что не слышалось ни единого возгласа; напряжение росло.

Хайден Стрейкер тяжело дышал. Грудь уже не болела, просто тупо ныла, но в тех местах на ребрах, где Розей-сан, деревенский староста, применил к нему древние способы лечения, еще виднелись синяки. Розей-сан выдавил из его легких отравленный воздух и долго мял грудь, чтобы снова забилось сердце. Теперь любое, даже самое незначительное усилие доставляло Хайдену мучения. Он наклонился над большой тыквой, зачерпнул ковшиком холодную воду и вылил ее себе на голову. Потом ковшик с плеском отправился обратно в тыкву.

Прокукарекал петух, и Хайден Стрейкер заметил, что толпа крестьян медленно тает. Машинально он взглянул на дом, где поселился самурай, и увидел, что на пороге стоит сам Хидеки Синго с двумя небрежно засунутыми за пояс мечами. Тот все видел и теперь двигался к ним. На лице не было улыбки, он глубоко вдыхал утренний воздух, получая, должно быть, извращенное удовольствие от того, что старался казаться расслабленным и пребывающем в согласии с окружающим миром. Хотя на самом деле все его мышцы были до предела напряжены в предвкушении насилия. Он шел прямо на монаха.

Однако сколько страха вызвало его появление! — думал Хайден Стрейкер, наблюдая за приближающимся самураем. Возможно, сокрытая во мне амигдала и вправду пси-проклятая штука!

При этой мысли в душе Хайдена тоже зародился суеверный ужас — точно трясина, скрывающаяся под самой поверхностью сознания, преисподняя страхов, едва подернутая ряской разума и, как ему казалось, отделенная от здравых мыслей лишь тончайшей мембраной.

Курихара — «Деревня каштановой рощи».

В воздухе разлилось предчувствие ужаса, и Хайден с необычайной остротой вдруг ощутил позорный гнет, которому подвергались со стороны высшего общества многочисленные низшие слои населения Ямато. Запреты на технологию, образование и путешествия, закрытость информации об остальном мире, навязывание отсталых способов ведения хозяйства, минимальные средства к существованию, требования беспрекословного подчинения, подкрепленные страхом смерти. Любой американец тут же спросил бы: разве какое-нибудь правительство имеет право обходиться со своим народом подобным образом? Без привычной фундаментальной веры в пси люди неизбежно скатывались к невежеству. А, при отсутствии представлений о порядке, законности и логике происходящих во Вселенной событий, что может остаться, кроме непостижимого хаоса, непредсказуемого и пугающего мира, в котором ничто не имеет смысла?

В таком обществе лишь самураям да выдающимся пси-талантам, которые монахи различных пси-сект отыскивали среди крестьян, был позволен доступ к истинам пси и пси-обучению. Все остальные продолжали жить, как в доисторические времена.

В Американо о пси знали все. Именно мощь американского духа сумела слить воедино две полувселенной: чугунный мир западной науки и мечтательно-философский мир Востока. Еще двести лет назад просвещенный американский Сектор отрекся от веры в чистый детерминизм. Только в Американо согласились уверовать в то, что Вселенная обладает формой и одновременно представляет собой пустоту. Американцы смогли снести барьеры и сто лет назад окончательно освободились от ига интеллектуального страха, освободив и просветив каждого и каждому дав возможность понять истинную природу бытия. Хайден инстинктивно встряхнул головой. Ведь сейчас-то он здесь, все в той же темной яме. Как ему, человеку, воспитанному в американском духе, отстоять с таким трудом давшиеся победы разума? Разве под силу ему одолеть бездну невежества, царящего в Ямато?

Выпрямившись, Стрейкер принялся мрачно разглядывать деревню. Как это чудовищно и несправедливо, думал он, с радостью ухватившись за неоспоримую правоту этой мысли, что крушение нашего шаттла оказалось бременем для этих людей. Неожиданное появление любого, даже самого незначительного самурая, и то наверняка вызовет панику и смятение, а уж отпрыск клана Хидеки — то есть их сеньор — человек, которому принадлежат и они сами, и все, что их окружает, кроме разве что рек да небес, власть над которыми является прерогативой богов, человек, который разоряет, а порой и убивает их налогами… о Боже, это очень-очень дурное пси.

Похоже, только в душе монаха нет страха перед Хидеки Синго, и то лишь потому, что он член секты. Это совершенно ясно, стоит лишь на него посмотреть. Конечно, его дерзость…

О Господи! Нет!..

Хайден Стрейкер вдруг увидел, как в первых лучах восходящего солнца блеснул клинок Хидеки Синго. Странно, но казалось, будто стальное лезвие зависло в утреннем небе, сгибаясь, разгибаясь, расщепляя серпик луны; будто на мгновение Кинсей сам стал украшающим эфес бриллиантом. Затем дайто достиг высшей точки и замер над головой монаха; Хайден почувствовал, что не может ни вскрикнуть, ни вскочить, ни сделать что-нибудь; он мог только наблюдать, как наголо обритая голова слетает с плеч и катится в пыли, как обезглавленное тело делает неверный шаг вперед и валится на землю, заливая оранжевое одеяние потоками алой крови.

Хайден Стрейкер видел, как Хидеки Синго снова поднял дайто, внимательно оглядел его, испробовал пальцем то место на лезвии, что начисто перерубило шейные хрящи монаха.

Самурай вытер клинок, аккуратно вложил меч в ножны и, сделав двадцать шагов, оказался около Хайдена Стрейкера.

— Ну вот, — прищурился он. — Вот и стало на свете одним дерзким животным меньше. А, гайдзин-сан?

Хайден Стрейкер онемел. Его взгляд был прикован к лицу самурая, он пытался найти малейшие следы общепринятого гуманизма; в голове билась мысль, что, возможно, это просто дурацкая случайность, акт самозащиты или, во всяком случае, поступок, который можно оправдать. Как угодно, но оправдать. Ведь не может один человек убить другого просто так, без всякой причины. Слишком ужасна мысль о том, что голову монаху отрубили ради развлечения, исключительно потому, что Хидеки Синго был чудовищем, в котором нет ничего человеческого. А это означало…

Глаза, в которые уставился Хайден Стрейкер, вовсе не казались акульими глазами убийцы-безумца. Глаза были блестящими, живыми, а взгляд вполне человеческим, довольным, и в этом взгляде Хайден Стрейкер прочитал вызов, которого так боялся.

Он выдавил из себя каркающий звук, прошептал напряженно, с отвращением:

— За что?

— За то, что он не повиновался мне. Еще вчера я сказал ему, чтобы он держался подальше. От меня, от моей жены и от вас, гайдзин-сан. В особенности от вас.

Хайден Стрейкер непонимающе покачал головой.

— Но нельзя же убивать из-за этого! Ведь это просто безобидный старик.

— Он ослушался меня.

— Но вы убили его! Просто взяли и убили! Хладнокровный убийца!

Хидеки Синго перестал улыбаться.

— Не вам судить, кто я такой, гайдзин-сан. Это мой хан, а не ваш. Мой, по всем законам Ямато. Эта система и этот мир принадлежат клану Хидеки, а южная часть континента принадлежит мне лично. И все на ней — мое. Все и вся. Населяющие ее люди живут здесь только с моего соизволения. Это относится как к тем кто здесь родился, так и к тем, кто явился сюда со стороны. Советую вам как следует запомнить, гайдзин-сан.

— Я — американец!

— А… да. — Синго улыбнулся. — Что касается американского анклава в Каноя-Сити, то, как только каньцы захватят его, мы заключим с ними другой договор. И что тогда станет с вами? Очень жаль, гайдзин-сан, но тогда вы превратитесь в нежелательное лицо без гражданства. Человеком, угодившим в западню из-за превратностей войны. Беженцем, не имеющим вообще никакого статуса.

Сказав это, он улыбнулся и пошел прочь.

Хайден Стрейкер попытался взять себя в руки, унять охватившую его дрожь, отвести взгляд от страшной, безмолвно взирающей на него головы монаха. Он беспомощно взглянул на старый, покореженный корпус нексус-корабля, превращенный местными жителями в храм, и почувствовал, как все его существо охватывает ужас. На него опять навалилась усталость, но он упрямо не двигался с места, пытаясь сдержать рвоту и не потерять лицо. Однако приступ тошноты вдруг нахлынул с такой силой, что Хайден понял: удержаться он не сможет.

И тут наружу выплеснулся гнев. Это была та же слепая ярость, что охватила его накануне, во время ссоры с отцом. Как по волшебству, владевший им до этого ужас неожиданно отступил, и на драгоценный, кристально-ясный миг он наконец избавился от страха. Сейчас его обуревало только одно желание: броситься за Хидеки Синго и вцепиться тому в глотку.

— Грязный тупой япошка!

Эти слова Хайден выкрикнул вслед самураю, очень громко, но Хидеки Синго уже отошел шагов на двадцать, а голос Стрейкера от слабости стал хриплым, да и кричал он по-английски. Самурай то ли сделал вид, что не услышал, то ли не понял — он даже не остановился.

В наступившей тишине страх вновь навалился на Хайдена Стрейкера, и он двинулся прочь — на негнущихся ногах, вихляющей походкой, к околице, в сторону корабля-храма, чтобы оказаться как можно дальше от смертоносного меча Хидеки Синго. И не останавливался до тех пор, пока не оказался под высокими сводами потемневшего от времени плекса. Хайден дрожал, лицо от пережитого потрясения бледно как мел; он чувствовал презрение к себе, поскольку знал, что на какое-то мгновение в нем все-таки сверкнула искорка отваги, он мог бы раздуть ее в пламя… но вместо этого позволил искорке угаснуть.


9


— Эй! Да ты же просто пси-проклятый трус!

Снова голос отца гремел у него в голове. Хайден Стрейкер остановился, со всех сторон окруженный отзывающимися громким эхом на каждый звук плексовыми пластинами, ребрами гигантского, выброшенного на берег и как будто насмехавшегося над ним космического кита. Импровизированных храм был гораздо больше любого собора и неизмеримо величественнее разбросанных вокруг него убогих хижин; он служил напоминанием о неслыханном могуществе и о том, как легко оградить человеческий разум от света цивилизации.

Хайден впился пальцами в ствол дерева столь яростно, что из под ногтей выступила кровь. Боль немного пригасила сжигающий его гнев. Да, я трус, мысленно воскликнул он. И глупец притом! Неужели я только этим отплачу Розей-сану за то, что он вернул меня к жизни — осквернением его храма?

Теперь я понимаю, почему эти люди боятся Хидеки Синго, почему они стелются перед ним в пыли, если не успевают убежать… почему они прячут детей и не осмеливаются открыто взглянуть на него. Клянусь пси, я и раньше знал, что самураи считают крестьян бесполезным хламом, что крестьяне хуже грязи, которую они попирают ногами, но я никогда не верил, что они могут с такой легкостью убить человека. Ужасно!

Он тяжело дышал и напрочь забыл о боли. Казалось, каждый нерв кричал ему: «Беги! Скройся в лесу! Беги, потому что, все остальные твои действия не сулят ничего, кроме кошмарного конца». Что же мне делать? Что я еще могу сделать? Ведь я больше не капитан корабля. Я тут чужой, это клочок личного удела Хидеки Синго на южном континенте. Здесь он облечен верховной властью. Пси милостивое, что же мне делать?..

Пошатываясь, Хайден зашел внутрь корпуса и только тогда понял, почему во сне испытывал перед ним непреодолимый страх. Являясь мне в ночных кошмарах, корабль всегда угрожающе нависал надо мной. Я чувствовал, как меня окружают ками — страшные злые духи, я видел, как они собираются вокруг меня при мерзком отсвете бури, точно дикие псы, сбегающиеся на запах падали. Они хотели, чтобы я вместе с ними отправился на тот свет, и я соглашался. А Розей-сан вернул меня к жизни в тот момент, когда я готов был расстаться с ней навсегда…

Он остановился и, задрав голову, принялся разглядывать плексовые стены. От времени и капризов погоды плекс сделался хрупким. Когда-то в корпус из этого практически непробиваемого материала угодил мезонный залп, и тот где стал мягким, где начал крошиться, а где и шелушиться, как некачественный металл или незакаленный сталлекс. Вверх уходили с полдюжины огромных, похожих на балки свода церковного купола, шпангоутов и терялись в высоте. Корпус в окружении деревьев и кустарника напоминал то ли готический собор, то ли вытянутый вигвам, то ли ломоть русского хлеба, а мостик был похож на уступчатую пирамиду, увенчанную грибовидным куполом. Да, корабль был исполинским. Скорее всего, еще времен вторжения. Корабль-мир, вмещающий в себя миллион человек. Остатки человеческого улья, некогда заполненного анабиозными ячейками, каждую из которых занимал погруженный в долгий сон солдат, похожий на мумифицированного робота; над головой солдата мигал оранжевый огонек — вспыхивал ежесекундно, с точностью до одной триллионной доли секунды оранжевым огоньком.

Больше никто никогда не пошлет отсюда сигнал бедствия. Ячейки превращены в раки, многие из которых украшает затейливая резьба и которые источают почти физически ощутимую темную силу, приводящую в трепет простодушных, преданно поклоняющихся ей людей.

Из своей ниши на Хайдена уставился лик некоего злобного божества — воинственная горгулья, мертвая примерно с дюжину лет.

— Всегда встречай врагов лицом к лицу, — услышал он резкий голос отца. — Кидайся на них первым, и они тут же улетучатся, как осенние листья на ветру!

Хайден проковылял через сырой грузовой отсек, где над землей клубился доходивший ему до колен туман, казалось, вытекающий из многочисленных дыр и отверстий, и вдруг вспомнил о смертельно ядовитых рисовых змеях-крайтах, обитающих на Осуми и сейчас, возможно, притаившихся где-то во мраке.

Что за дьявольское место, этот храм, подумал Хайден, озираясь.

Его захлестнула волна отвращения, волосы встали дыбом. Какая-то часть сознания заставила его начать нараспев читать адвентерскую молитву за упокой душ павших — двадцать второй псалом Давида: «Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться…»

Когда пустота внутри корпуса наполнилась эхом слов молитвы, он резко оборвал себя.

Идиот суеверный! Адвентеры с их глупыми ритуалами, жертвами, чтобы оградить себя от Гнева, умерщвлением, чтобы умилостивить своего Бога, ничем не лучше здешних крестьян, пребывающих во власти собственных суеверий и не способных мыслить рационально. Адвенторы терпят тиранию мерзких священников, не имея ни малейшего понятия о пси. На что же им надеяться?

Хайден Стрейкер потряс кулаком, грозя всему окружающему миру. Почему крестьяне с готовностью подставляют шею под федальное ярмо? Почему не борются? Круглый год, без устали пашут и сеют, и после выплаты разорительных налогов, установленных кланом Хидеки, остаются с крохами, на которые едва можно существовать. Ежечасно могут погибнуть либо от стихийных бедствий, либо от болезней, любо от войны, то ли от голода, в то время как повелитель Мияконодзё каждый вечер пьет и ест до отвала палочками из ауриума и содержит во дворце сотню девушек-мико, единственная задача которых устилать розовыми лепестками дорогу его многочисленным женам и наложницам. Пси милостивое, что же потеряют крестьяне, если восстанут? Ведь они должны люто ненавидеть Хидеки Синго. Почему же они не набросятся на него сообща, почему не прикончат? Почему они не перерезали нам глотки сразу после крушения? Ведь потом они могли бы сказать, что мы погибли в катастрофе. Девять из десяти человек в Суитуотере на Вайоминге именно так бы и сделали!

Он еще раз обежал взглядом плексовые стены и подивился, как потерпевший крушение корабль ухитрился на протяжении десяти или даже больше лет оставаться незамеченным в роще искусственно выведенных быстрорастущих каштанов, посреди сотен квадратных миль рисовых полей… Но чем дольше он размышлял, тем более возможным это казалось. Название свое деревня получила от быстрорастущих каштанов, которые вырастают за один сезон. Так что, скорее всего, огромные деревья почти сразу скрыли рухнувший корабль от поисковых отрядов, а роща стала священной.

Да и кто, собственно, станет тут искать? Чужеземцам, кем бы они ни являлись, крайне редко удавалось получить разрешение на свободный въезд во владениям императора. Все имперские миры охранялись весьма ревниво, и Осуми, несмотря на существование здесь Анклава, в этом смысле не была исключением. Даже чтобы выехать за пределы Каноя-Сити, в глубь окрестных территорий, нужно было получить официальное разрешение, а само правительство планеты — шестьдесят пять миллионов квадратных миль суши и вдвое большая площадь, занимаемая океанами — вряд ли было заинтересовано в поисках никчемных обломков. Скорее всего, о координатах места крушения корабля власти Ямато в Мияконодзё просто-напросто не знали.

Корабль был изуродован. Некогда в него угодил мощный поток мезонов, который нарушил кристаллическую структуру плекса. От этого зрелища у него по спине побежали мурашки.

«Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла…»

Он продолжал молиться, с трудом пробираясь через искореженные, переплетенные трубопроводы и все дальше углубляясь в лабиринт плексовых анабиозных камер. Снующие по трубам над головой обезьянки с дьявольскими мордами то визжали на него, то ухаживали друг за другом; мамаши, расположившись в камерах, кормили грудью малышей. Он заметил похожих на змеек ящериц, которые искали, чем бы поживиться, на поросших мхом поверхностях, и вдруг с удивлением понял, что плексовые раки вокруг покрыты вовсе не резьбой. Причудливые узоры оказались результатом естественных процессов, естественными изгибами, естественными выпуклостями и углублениями. Внутренности корабля представляли собой фантастическую картину, невообразимо огромный образчик природной скульптуры, подобной сталактитам разнообразной формы в известняковой пещере.

И тут Хайден почувствовал это: присутствие чего-то, что неудержимо влекло его к себе, чего-то, что он заметил уголком глаза. Стрейкер обернулся. Невероятно, но неподалеку стояла фигура самурая в полном вооружении. Стояла в недрах корабля, древняя и неподвижная, как скала.

Перед этой фигурой располагалось множество глиняных горшков, висели гирлянды пурпурных цветов, лежала пища, а там, где бесчисленные колени и лбы касались палубы у ее ног, плекс блестел, как отполированный. Хайден Стрейкер ясно понимал, что стал первым американцем, очутившимся здесь, первым человеком, который приблизился к фигуре без суеверного страха или должных церемоний, без приглашения, и чувство неудобства вдруг вменилось паникой.

Воин злобно таращился на него, и под этим гнетущим взглядом Хайден оцепенел. Однако неодолимая сила, исходящая из пустых глазниц забрала крылатого боевого шлема, покрытого толстым слоем жира, по-прежнему влекла его вперед. Как будто преклонение и почитание на протяжении десяти лет действительно наделили эту фигуру божественностью, вдохнули в нее могущество; и теперь злое божество видело его, смотрело на него и притягивало его к себе.

Чем ближе Хайден подходил к плексовой фигуре, тем больше преисполнялся благоговения. Перед глазами плыло, в ушах шумело, как шумит приложенная к уху морская раковина или шуршат гонимые ветром листья. Казалось, окружающий мир съежился до размеров крошечной, далекой точки света в конце длинного туннеля… но, несмотря ни на что, Хайден двигался вперед.

— Там пусто, — громко сказал он. — Это всего лишь пустые самурайские доспехи, которым поклоняются темные крестьяне.

Он протянул руку и увидел, как его бледные пальцы касаются окаменевшего воина.

— Сукин сын, — сказал Хайден, впрочем, тут же почувствовав, насколько абсурдно это звучит. А потом вскрикнул от ужаса, когда рука воина неожиданно поднялась и крепко схватила его за локоть.


10


Розей-староста еще ниже склонился над ужасным оружием иноземца, дотронулся до селекторного механизма «вессона» и вдруг засомневался. На его морщинистом лице ярко желтели глаза. Розей был чисто выбрит, худощав и смуглокож, и до сих пор жилист, как и все жители Курихары. Носил он темно-зеленую с черным хаори, волосы были перехвачены белой лентой. Перед глазами старосты все еще стояла ужасная картина — отрубленная голова монаха Сундзё. И все же вид этой головы был гораздо менее отвратителен, чем вид гайдзина.

Так вот, значит, как они выглядят, — думал Розей. У них и впрямь голубые глаза и волосы, как сухая трава. Тогда, значит, и все остальное, что о них рассказывают, тоже правда!

Может быть, во всем виноват я? — спросил он себя. Не из-за меня ли боги наказывают деревню? Неужто наш глубоко почитаемый бог Хосё Нёрай видел, как я украл сокровища гайдзина, и это послужило причиной смерти монаха? Или просто у старика была такая карма? Ах, да кто, собственно, может знать точно? Ведь так трудно что-либо понять в той иллюзии, которую мы называем миром. Как странно, что второй гайдзин захотел похоронить своего мертвого товарища в земле, словно какое-то животное. Ведь там мертвец будет только разлагаться и постепенно отравлять землю. Странно, что он не позволил телу пройти очищение огнем. А какое глупое расточительство — закапывать вместе с покойником перстень из голубого металла!

Староста машинально взглянул в небо. Конечно, ничего рассмотреть не удалось, но среди звезд определенно творится нечто странное. Прибывает все больше кораблей, а теперь еще происходит эта катастрофа. И почему только все несчастья происходят именно здесь, у нас?

Разей трижды хлопнул в ладоши, привлекая внимание богов. С чувством вины вспомнил, как стаскивал кольцо с пальца мертвого чужеземца, начал было шептать беззвучную молитву, но осекся. О, Владыка Каннон вряд ли сможет спасти нас от войны, которая наверняка вот-вот начнется, подумал он, отдергивая руку от дьявольского оружия. Ты мудро поступил, Розей, послав человека в город гайдзинов. Грядут тяжелые времена, и твоим людям нужно нечто посущественнее слепой надежды. И правильно сделал, что снял этот перстень, потому что теперь нас могут спасти только голубой металл и оружие.

Позавчера, в самый разгар бури он предупредил всех крестьян. Сгрудившись вокруг трупа белокожего человека, односельчане жадно разглядывали его. Несмотря на ветер, от тела, подобно злой силе, исходил отчетливый запах смерти. Никто, за исключением брата Розея, никогда в жизни не видел американца, тем более мертвого.

— Ну-ка пропустите, — резко велел Розей. — А теперь послушайте, что я вам скажу! Вы знаете, кто был вместе с ним? С ним был не простой самурай! С ним был сын самого даймё, а женщина — супруга сына даймё. Я не знаю, чем мы прогневили богов, но это не кто иной, как Хидеки Синго-сама! У нас в деревне! Понимаете, что это значит?

— Он страшный человек! — выпучив от страха глаза, сказал старший сын Розея. — Видно, Владыка Каннон решил наказать нас.

— Ты хороший мальчик, Кендзи-сан! Совсем не такой скряга, как твой отец. — Теща Розея, поставив на землю кувшин с водой, неприязненно взглянула на мужа дочери.

— Будьте осторожны, все вы! Отец Синго-самы — владыка нашего мира! Поэтому он будет требовать от нас должного уважения и если сочтет, что мы недостаточно почтительны, то в два счета уничтожит.

— Будь ты проклят, Розей-сан! Зачем ты спас их? И после этого еще осмеливаешься называть себя старостой деревни? Разве ты не понимаешь, что нам в любом случае светят одни несчастья?

— Цыц, женщина! А ты разве не знаешь, что все зло плохого человека переходит в того, кто его убьет?

Теща испуганно уставилась на Розея:

— Во всяком случае, не было нужды возвращать к жизни гайдзина, да еще с таким трудом.

— Будда сказал, что жизнь священна. И что хорошего дала бы нам его смерть? Зато теперь мы на этом человеке что-нибудь заработаем. Разве все американцы не богачи? Только посмотрите, как они одеты. И взгляните на их страшно оружие. Уж наверняка это какой-нибудь американский самурай. И я ни капли не сомневаюсь, что его слуги, узнав, где находится хозяин, сумеют отблагодарить нас. Неужели непонятно? Они спасут нас от войны!

Брат Розея фыркнул.

— Война, война, война! Прям больше ни о чем говорить не можешь. О да, они нас спасут! Не иначе, вот этот — без головы. А может, тот, что еще жив? Нет. А почему? Потому что они так же бессильны против самураев, как и мы.

Невестка согласно закивала.

— Во всем виноваты именно эти самые гайдзины. Лучше бы им убраться на свои собственные миры и оставить нас в покое. Почему ты не дал второму гайдзину умереть?

— Масае-сан, какой покой может быть при Хидеки? — мрачно спросил Розей. — Они обирают нас до нитки. Их чиновники грабят и насилуют всех кого ни попадя по всему миру. А ветви клана постоянно враждуют между собой. И нет таких законов, которые бы защищали от грабежа таких, как мы. Даймё слишком заняты интригами, им некогда думать о каких-то жалких хини. А чтобы оплачивать свою роскошную жизнь и развлечения в Мияконодзё, они доводят нас до голода налогами. Мы живем в непростые времена. И говорю вам: надвигается еще одна большая война. Я чувствую. А во время войны больше всего страдают крестьяне. Защищать деревню — моя прямая обязанность и я считаю, что лучшая наша защита — вот это!

Розей высоко поднял перстень; под завывание ветра селяне как завороженные уставились на украшение.

— Лично я считаю, что это дар Владыки Каннона. Его благословение. Совсем как в прошлый раз.

— Но ты же украл его у мертвеца… — заметил кто-то.

— Почему бы тогда заодно не забрать и оружие? — едко подхватил другой. — Оно, возможно, стоит целую тысячу коку риса!

— Но если одно оружие стоит целую тысячу коку, то представьте себе, насколько больше стоит живой человек!

— А что, если он умрет? — похоронным голосом спросил Бокудо-пастух, поплотнее запахиваясь в фундоси. — Ты нарушаешь законы касты…

— Он не умрет!

— Да, уж лучше бы ему не умирать. Если хочешь знать, то я вот думаю…

— Отправляйся обратно к колодцу, Масае-сан! Он не умрет. Я достаточно много знаю о войне и сам решу, что нам делать. Повторяю: этот перстень — благословение Владыки Каннона. А теперь принимайтесь за работу. И не забудьте: тот, кто поднимет глаза на супругу сына даймё, тут же превратится в камень!

Угрюмо перешептываясь, толпа постепенно разошлась.

Интересно, неужели они и теперь, после смерти Сюндзё, верят, что перстень и впрямь благословение Владыки Каннона? — думал Розей, чувствуя, как от страха сжимаются внутренности. Какое несчастье, что Синго-сама оказался здесь! До сих пор поверить не могу! Сын самого даймё в нашей бедной деревушке! Как я мог ослушаться его приказа и не отправить Кендзи-сана гонцом в Мияконодзё? Почему не повиновался своему господину?.. И, что еще старшее, младшего-то я послал в Каноя-Сити.

Розей заметил свою жену; та шла по деревне, и, дойдя до трупа монаха, резко обогнула его, спугнув стайку домашней птицы. Она права, подумал он. Ты нарушаешь основной закон жизни: знай свое место и не высовывайся. Организуй сбор урожая и заплати налоги. Никогда не задавай вопросов. И никогда, никогда не лезь в господские дела.

Ведь вытаскивать из огня трех незнакомцев было совершенно не моим делом, и тем не менее я их вытащил. Откуда ж мне было знать, кто они такие? Разве мог я предположить, что прикасаюсь руками к сыну моего сеньора? Но даже если б я знал, иного выхода у меня не было. Ведь Синго-сама — повелитель наших земель. Так что спасти его и служить ему чем только можно — моя прямая обязанность.

Кроме того, я ведь несу ответственность и за жителей моей деревни. Если вспыхнет война, то здесь появятся корейские наемники, которые запросто могут осквернить наши храмы. Кое для кого из них осквернение храмов даже является непосредственной задачей. Да и самураи с других миров ничуть не лучше. Если начнется война, сюда заявятся и люди даймё, набирающие солдат для его армии. И снова поднимутся налоги. Вот тогда-то мы уж точно погибли. Деревня и сейчас беднее некуда. Так что же мне сделать? Милостивый Владыка Каннон, умоляю тебя, укажи верный путь!

Тут на память Розею пришло самое болезненное воспоминание молодости. Айии! Ведь о войнах я знаю все. В тот раз каньцы под командованием Чжу Юаня явились сюда на своих летающих машинах. Сожгли все дома и долго пытали моего отца, выведывая, где спрятаны наши священные реликвии. Отец умер через три дня после того, как каньцы ушли, оставив после себя только пепелище. Теперь за все отвечаю я и, в память об отце, должен заботиться и о деревне, и наших реликвиях, как заботился отец — независимо от того, появился у нас сын повелителя Осуми или нет.

Розей еще раз взглянул на хрупкую фигурку спешащей по своим делам жены. Она, конечно, хорошая женщина, но и ей не понять. Ведь убийцы Чжу Юаня могут и не вернуться. Кто осмелится с уверенностью утверждать, что война и в этот раз обрушится на наши головы? Очевидно — как луна и как звезды — только одно: несчастье случится с нами либо уже в этом году, либо на будущий год, либо на третий или четвертый. В один прекрасный день рис не уродится, или его поразит какая-нибудь болезнь, или кто-нибудь украдет его. И тогда, не имея запасов, мы все умрем. Вот почему я спас гайдзина. Вот почему я отправил его перстень из голубого металла туда, где нас, возможно, отблагодарят. Розей обсудил свой план с братьями, когда еще вовсю бушевала буря:

— Но как же ты, Розей-сан, рассчитываешь получить с гайдзинов деньги?

— Пошлю весточку в их город, — ответил староста.

— И кто же пойдет к ним — теперь, когда Кендзи-сана отправили в Мияконодзё?

— Отряжу своего второго сына, дам ему перстень из ауриума.

— Но как Юкимура-сан попадет в город гайдзинов? И что будет делать там, если доберется?

Другой брат заметил:

— Масакаге-сан, несколько лет назад свояк двоюродной сестры моей жены отправился работать в крепость гайдзинов. Если Юкимура-сан сумеет разыскать его, тот подскажет, что делать.

— Сначала помогите мне занести чужеземца в дом, — сказал Розей. — Мы должны устроить его поудобнее, а потом решить, как нам ублаготворять великого отпрыска клана Хидеки.

— Ублаготворять нашего повелителя? Прошу прощения, но мне кажется, это невозможно. Моя жена от него в ужасе… Признаться, да и я тоже.

— Верно, он — настоящее чудовище, причем, очень опасное чудовище. Если он узнает, что я сделал, то убьет всех нас. Так что ни единая живая душа не должна знать о нашем плане. Повторяю, ни единая! И еще: имейте в виду, что сам он почти не обращает на нас внимания, однако его супруга, кажется, куда более внимательна. Поэтому мы должны быть очень осторожны.

— Владыка Каннон, спаси нас и сохрани!..

…Что мне делать? — спрашивал себя Розей, разглядывая оружие американца. В первый раз оба моих сына покинули деревню. Мир переворачивается с ног на голову. А тут еще война на носу, которая может уничтожить весь наш мир.

Я понял это, когда мы еще вытаскивали из обломков живого американца. Но на сей раз все будет иначе. В тот раз с неба свалился подарок богов — храм, и Единственный Оставшийся в Живых Бог велел нам зарыть тяжелый металл — такой же, как тот, из которого сделан перстень гайдзина — в землю на наших полях. О, нет! Эта разбившаяся летающая машина есть определенно дурное предзнаменование.

К северу от нас — Каноя и американская крепость. Над нами — Новые Яркие Звезды и каньцы. Каждую ночь с востока на запад пролетает могучий флот небесных боевых кораблей, а теперь еще с неба появился сын повелителя всей планеты, самого главного даймё Квадранта. Так что мне делать? Владыка Каннон, наставь меня!

Усталость принесла Розею расслабление, и он почувствовал, как его окутывает сила богов. Что ты ни делай, это ничего не изменит, говорили боги. Перестань бороться. И с достоинством прими уготованное. Борьба ничего не даст. Что бы ты ни пытался сделать, твои усилия никак не изменят космический план, поскольку чему быть, того не миновать.

Нет! — огрызнулся Розей. Я больше не верю в предопределенность! Американцы сильны потому, что борются и побеждают. Потому, что верят в возможность изменить мир собственными руками и собственной волей. А вдруг они правы? Слава богам, Юкимура-сан и Кендзи-сан скоро вернутся домой. Будь сейчас жив мой достопочтенный отец, он бы непременно заметил, что сыны человеческие подобны рисовым всходам, сгибающимся под ветром; что только земля, и космическое колесо, и великий цикл возрождения, и боги, и урожай существуют вечно. Он бы никогда не поступил так, как поступаю сейчас я. Но, клянусь всеми богами, я уверен, что поступаю правильно.

Внезапно Розей услышал крик бегущей к нему жены:

— Скорее! Скорее! Чужеземец! Он вошел в храм!


КНИГА 2


Фрагменты рукописи «Летопись Космоса», извлеченные А. Хаккером.


Найдены в хранилище «Озма»


Авторские права синтетической корпорации «Воспитатель» (Оренбург). С разрешения Центральной Власти Древней Земли, 2450.

Начало: …значительно отличающиеся от явлений, описываемых СТАТИСТИКОЙ, или — более полно — некоторыми разделами ТЕОРИИ ХАОСА, достаточно полно обосновывающими взаимодействие инертного неживого вещества, частиц и волн (материи и энергии) Вселенной. Однако наличие психологической способности принятия решений, которой обладают даже простейшие одноклеточные формы жизни, вполне способно нарушить внут…

(Фрагмент утрачен)


…обладают все человеческие существа. МАТЕРИАЛИСТСКОЕ учение АЛЛЕРА З. З., КЕРГЕЛЕНА П. Д., ФОЛЛЗА Р. и др. гласит, что в этом отношении пси-восприятие аналогично всем остальным интеллектуальным возможностям человека. Именно значительные размеры и сложность строения человеческого мозга в сравнении с мозгом прочих живых существ, по мнению авторов, являются причиной наличия у человеческих существ таких качеств, как способность к разумному мышлению, самовосприятию, абстрактному мышлению и т. п., которые, чтобы проявиться, требуют минимального порогового количества НЕЙРОННЫХ связей. Однако считается, что ярче всего эти свойства проявляются у индивидуумов, относящихся к так называемому генотипу «счастливого числа»…

(Фрагмент утрачен)


…то же время можно предположить, что на результаты предпринимавшихся до сих пор исследований оказывают влияние различные сложные и до конца не ясные психологические факто…

(Фрагмент утрачен)


…теоретически предполагается наличие воображаемой массы покоя (называемой ПСИТРОН), взаимодействующей во временной области t2, где объективные вероятности будущих событий являются внутренними составляющими факторами, в той или иной мере либо оказывающими влияние на будущее, либо предопределяющими его. Множественность виртуальных вероятностей, из которых осуществляется только одна…

(Фрагмент утрачен)


…самого пси. Известное также, как АКАУЗАЛЬНЫЙ ПРИНЦИП, пси наиболее полно описывается в воображаемой временной области функцией пси-чи. Данная функция позволяет определить фундаментальные универсальные физические количественные характеристики, соответствующие ЗАКОНАМ СОХРАНЕНИЯ ДОББСА-ЧЕЛЯБИНА и, будучи спроецирована в трехмерном пространстве и ограничена реальным временем, может быть сведена к хорошо известному УРАВНЕНИЮ ШРЕДИНГЕ…

(Фрагмент утрачен)


…вляется жизненно важным для распространения Человека среди звезд.

(Рукопись обрывается)


11


Эллис Стрейкер открыл входную диафрагму здания МеТраКора и подождал, когда толпа соберется у него за спиной. Два макау-калифорнийских охранника в неряшливых куртках и с повязками на головах бросились наутек, а их шериф прикрывал отступление, держа перед собой зловещего вида десятикиловольтный излучатель.

— Двигаемся прямиком в Торговую Комиссию, и пусть нашим делом займется сама Азиза Поуп! А если та не захочет нас слушать, мы заставим Совет отстранить ее от должности!

Ответом был одобрительный рев толпы.

Клянусь пси, счастье, если мне удастся выйти сухим из воды, подумал Эллис, в душе благодаря богов, вершащих дела на этой чертовой планетке, за то, что у него в арьергарде собралась толпа человек в триста.

Те, кто последовал за ним, были в основном независимыми торговцами и их помощниками, мужчинами и женщинами, постоянно проживающими на Осуми и имеющими семьи, расквартированные в радиусе мили — двух от космопорта Канои. Некоторые из последователей, вроде братьев Соломон, разбогатели здесь, в Ямато, другие оказались менее удачливыми, но сейчас всем, как и Эллису, грозило полное разорение, и никто не питал любви ни к Контролеру, ни к МеТраКору.

Господи, Эллис, — мрачно сказал Стрейкер самому себе, — ведь все эти люди за тебя, против один только шериф… Жаль, что каньцы прекратили обстрел. Тебе потребуется все твое красноречие, чтобы Поуп и ее трусливый Совет отказались сдать Каною китайцам. Только будь осторожен, не открывай им свои карты, как в покере. Каньская пословица гласит: честность — это самая большая ценность, и тот, кто растрачивает ее по пустякам, умирает в нищете.

Толпа устремилась к зданию и ворвалась в холл, придавив шерифа к огромной входной диафрагме зала заседаний Совета МеТраКора. Шериф поднял было свое уродливое оружие, но поняв, что толпа не обращает на этот жест никакого внимания, повернулся и бросился внутрь — в поисках защиты у тех, кого призван был охранять.

Эллис стоял на пороге, разглядывая семерых сидящих по обе стороны длинного стола людей — членов Совета Анклава Осуми, на которых МеТраКор возложил все полноту власти в Квадранте Кюсю. Именно они могли принять решение либо наглухо закрыть Каноя-Сити силовыми щитами, либо сдать Анклав каньцам, и тем самым навсегда потерять его для Американо.

Эллис сразу понял, зачем они собрались. Он чувствовал запах, отлично знакомый ему по прежним временам — болезненный запах страха.

Во главе стола, в кресле с высокой спинкой восседала Контролер Азиза Поуп, и что-то писала изящным стилом. На ней было строгое черное платье и совершенно не соответствующий ему длинноволосый парик в египетском стиле. Справа от Контролера сидели ее сторонники: Эмбри Дзерник, также одетый в черное и очень похожий на черного хорька, рядом — Джей Джей Фостер с серыми впалыми от подцепленного ею во время отдыха на Яффе вируса щеками, а чуть дальше — розовощекий Фоули Бюз, держащий ароматическую палочку.

Напротив этой троицы Эллис увидел другую, которой, насколько ему было известно, контролерство Поуп нравилось меньше: Зикаиль Мередит, румяный и серьезный, страстный любитель соблюдения всяческих формальностей, но в то же время человек, глубоко презирающий Поуп и желающий ее отстранения. Рядом сидел Тунг Хай Джонсон, которого жители Осуми в шутку называли «генсюй» — Фельдмаршал — за его отрывистую резкую манеру говорить, а китайцы — Чан Чином — «Первым Коадьютором», поскольку он являлся предыдущим Контролером Канои. И он никак не мог простить Поуп, что та подсидела его.

С ним надо поосторожнее, подумал Эллис: с виду — типичный шут гороховый, однако, если потребуется, убьет кого хочешь не задумываясь. И, наконец, последним из этой троицы был самый младший из членов Совета, но в то же время обладающий самыми обширными связями юный аристократ Дерион Рейнер, который находился в Ямато всего три месяца, а за стол Совета попал лишь благодаря десяти миллионам, вложенным его отцом в МеТраКор.

Значит, раз Фостер все еще коптит небо, их по-прежнему трое на трое, подумал Эллис. А решающий голос у Поуп. Что и дает ей возможность так долго оставаться на своем посту, поскольку Совет Директоров МеТраКора очень далеко, на Либерти, совершенно не в курсе местных дрязг и не представляет, что на самом деле творится на Осуми. Более того: голову даю на отсечение, им совершенно наплевать на Осуми — до тех пор, пока Анклав продолжает приносить прибыль.

Когда Эллис появился в зале, сидящие за столом разом повернули головы и замерли, ошеломленные внезапным появлением калифорнийца-шерифа, затем Эллиса, и неожиданно донесшимся из холла шумом толпы.

Вслед за Стрейкером в зале появилось еще несколько человек. Замешательство членов Совета усиливалось. Неплохо, подумал Эллис. Сейчас, когда каньский флот находится на планете, эта шайка нервничает куда больше, чем пугливые джиггеры с Арканзаса II. Люди понимают, что ситуация критическая, и совершенно не расположены слушать бормотание заикающихся от страха мегалократов МеТраКора.

Эхо от стука распахнувшейся диафрагмы утихло. Сидящая во главе стола Поуп сунула стило в серебряную подставку и близоруко вгляделась в группу ворвавшихся в зал заседаний людей.

— Что это значит, черт побери? Не видите, у нас заседание? — Она нацепила очки с ромбовидными линзами, по цвету которых можно было судить о настроении человека, их носящего. Увидев Эллиса во главе группы, Поуп невольно привстала с кресла. Ее резкий мичиганско-мусульманский выговор был похож на скрежет.

— Во имя Пророка, благословенно будь его имя…

Эллис тут же бросился в атаку:

— Не стоит молиться за меня, Поуп! Или вы решили, что я собрался свергать вас? Впрочем, если хотите, можете назвать это переворотом, поскольку ничего лучшего вы не заслуживаете!

Сидящие за столом тут же разразились негодующими бранными, угрожающими возгласами:

— Какого!..

— Охрана, охрана!

— Нет! Клянусь Иисусом, это же Стрейкер!

— Стрейкер? Как он сюда попал?

— Отщепенец! Пират!

— Пристрелить его к чертовой матери!

— Нет, мы должны его выслушать! — Даже темный загар от лучей звезды А-типа не смог скрыть, что румяное лицо Тунг Хая потемнело от гнева. — Давайте послушаем что он скажет.

Появления в зале мускулистой, отбрасывающей на стол заседаний зловещую тень фигуры Эллиса правители ожидали меньше всего. Стрейкер решил, что с ярко-красной, напоминающей гриву род-айлендского льва катаплазмой на голове он являет собой незабываемое зрелище, и понимал, что они, скорее всего, засекли «Шанс» на орбите, в окружении каньских кораблей и решили, что корабль стала добычей каньцев, а вместе с ним пропал их последний шанс перехитрить врага. Шериф-калифорниец изо всех сил старался не пустить в зал толпу. Он включил механизм закрывания диафрагмы, тем самым наполовину перекрыв вход и не давая остальным недовольным прорваться в зал, однако брошенная кем-то металлическая мусорница заклинила ее, и теперь не менее двадцати рук отчаянно пытались снова открыть вход.

— Черт побери, Стрейкер, где амигдала? — спросил Эмбри Дзерник.

Эллис отмахнулся от Дзерника и обратился напрямик к Поуп:

— Я явился не за тем, чтобы обмениваться колкостями с вашими ручными обезьянками, а чтобы рассказать, что случилось с деньгами МеТраКора и как спасти Анклав на Осуми — спасти именно теперь, когда из-за вашей экономия на грошах стало невозможно мало-мальски эффективно оборонять планету!

Оскорбленные члены Совета снова зашумели.

— Отвечайте на вопрос! Где амигдала? — перекрывая гам, крикнула Поуп.

— Ее нет! Нету ее, видит Бог! Исчезла, как метеор! Я вас предупреждал, Поуп. Я предупреждал, чем кончится ваше пренебрежительное отношение к обороне города. Я всегда говорил, что в один прекрасный день каньцы явятся по вашу черную душу, но вы и слушать не хотели! А теперь, когда мне удалось заключить перемирие с каньцами и придти сюда…

Поуп сумела взять себя в руки и огрызнулась:

— Перемирие? Дьявол его побери, да ведь у него на голове китайский медикопласт! Пророк свидетель, он заключил с ними какую-то грязную сделку! Ясно как божий день! Он продал нас врагу за наши же собственные деньги!

— Стрейкер никогда особо жаловал каньцев! — воскликнул Тунг Хай. — Это общеизвестно.

— Денежки он любит гораздо больше, чем ненавидит каньцев!

— Будет тебе, Тунг. Нас предали и продали!

— Не верю!

За столом снова начался гомон, и толпа в холле недовольно заволновалась. Эллис презрительно отмахнулся от Контролера:

— Будет вам, Поуп, сядьте. Вы же прекрасно знаете, что амигдала была жестом отчаяния. Неужели, по-вашему, я бы добровольно расстался со своим имуществом?

— Ты пират, Стрейкер! И ты украл десять траншей у МеТраКора! Что скажешь на это?

— Вот что: вы санкционировали перевод средств, и у меня есть подписанный документ — вами подписанный и этим червяком Дзерником. — Эллис вытащил из кармана копию документа и потряс ею в воздухе. — И из этой бумажки следует, что вы отлично знали, на какой риск идете!

— Ты пират! Ты продал нас, черная твоя душонка!

Услышав такое оскорбление, Эллис потерял над собой контроль; увидев его горящие гневом глаза, советники примолкли. На фуражке Стрейкера гордо блеснули боевые награды.

— Поосторожнее, Поуп! Неужели вы не понимаете? Разработанный нами план сорвался. Ведь не я же виноват в том, что каньцы твердо решили выжить нас из Ямато. Если бы вы сделали все, как я советовал и когда я советовал, вместо того, чтоб торговаться со мной целую неделю, сейчас вам не пришлось бы переругиваться между собой, подобно своре синтетических шлюх. И я б тогда не попал в неблагоприятный нексус при индексе упавшем ниже, чем брюхо червя. И мне не пришлось бы выбрасывать белый флаг перед адмиралом Гу Цуном.

Присутствующие вновь недовольно заворчали, но Эллис ударом ладони по столу заставил их замолчать.

— Я пришел сказать вам, как следует поступить, и вы меня внимательно выслушаете! Я знаю, что Контролер сама не способна найти выход из создавшегося положения. Она готова отдать всю Осуми за жалкую горстку обещаний и шаткую гарантию возможности безопасно убраться отсюда. Да, да — можете быть уверены, так оно и есть.

Поуп взвилась в ярости:

— Сатана! Ты ограбил МеТраКор, ты оскорбляешь Совет, и у тебя еще хватает наглости указывать нам! Ну нет, Стрейкер, за свое пиратство тебя обязательно заморозят! Или, на худой конец, расстреляют. Я сегодня же вечером развею тебя на атомы, клянусь Пророком! Шериф, приказываю вам немедленно взять этого преступника под арест!

Глаза Эллиса превратились в щелочки. Он вдруг со всей определенностью понял: сейчас судьба Анклава зависит исключительно от того, что он скажет. Поэтому он взял себя в руки и обратился непосредственно к Поуп:

— Можете распылить меня, но, если у вас осталась хоть капля здравомыслия, вы сначала меня выслушаете, нравится вам это или нет. Так как, господа Советники? Будете слушать? Или, не имея представления о том, что происходит, все равно станете искать выход сами и лишитесь всего?

Тут из холла снова донеслись сердитые крики; Советники переглянулись. Все они прекрасно знали о репутации и о легендарном пси-статусе Эллиса. Через полуоткрытую диафрагму влетела астрогаторская накидка, следом — флотский кулак.

— Любой, кто осмелится ворваться в зал, будет казнен — точно так же, как наверняка будет казнен Стрейкер, — предупредил Эмбри Дзерник. — Здесь действуют законы Анклава, а не Американо. Советую не забывать.

— Слушайте, ради Бога, ну неужели мы не можем сделать исключение? — взмолился вскочивший на ноги Дерион Рейнер. Лицо его было искажено от страха — жена Рейнера со дня на день должна была родить их первенца. Сейчас она находилась среди толпящихся в холле людей, и он очень боялся, как бы у нее не случился выкидыш. — По-моему, мы обязательно позволить Стрейкеру высказаться.

— Это будет честно, клянусь Господом! — проскрипел Тунг Хай Джонсон. — Пусть говорит!

— Ну уж нет! — огрызнулась Поуп. — Здесь у нас не слушание дела. Стрейкер не является членом Совета Осуми. И тут ему делать нечего. Официально он…

— Нечего делать? — Эллис ухватился за последние слова Поуп и торжествующе повторил их толпе. — Она говорит, мол, мне нечего здесь делать! Это когда две трети всего моего треклятого имущества находится на этой планете! А что же тогда будет с вами? Неужели вы согласны вверить свою судьбу этому слабоумному куску дерьма, бабе, которую волнует только одно — как прикрыть свою задницу перед Советом Директоров? Ведь именно Поуп, а не я, готова на корню продать Осуми! Это она с радостью продаст вас каньцам! Неужели в такую трудную минуту вы положитесь на нее? Я говорю: нет! Я говорю: мы должны избавиться от нее, а потом сражаться до конца!

Из холла донеслись голоса, требующие отставки Поуп. Кто-то нараспев принялся скандировать «До конца! До конца!» С шерифа сбили фуражку-эбоси, но толпа, напуганная угрозой Дзерника, пока не решалась ворваться в зал.

— Тихо! Сохраняйте спокойствие, и Совет обсудит предложения! — крикнул Зикаиль Мередит, непереносящий любой беспорядок. Он вытащил бластер, установил его на 6, 5 и выстрелил в потолок. С потолка посыпались раскаленные куски сталекса. Выстрел отрезвил галдящую толпу. Никому в голову не приходило, что члены Совета могут явиться на заседание вооруженными.

— Тишина!

Выражение лица Эмбри Дзерника было кислым, как вино с Айовы, но Эллис знал, что там, где нужно высказаться, Дзерник всегда первый.

— Эллис Стрейкер двадцать лет только и делал, что всячески вредил МеТраКору. Конечно же, именно он сейчас пытается нас продать. Он…

— Я настаиваю, чтобы Стрейкера арестовали, — твердила Поуп. — По-моему, совершенно ясно, что он изменник.

— А я по-прежнему считаю, что нам следует его выслушать. — Потрескавшаяся кожа на щеках вскочившего Тунг Хая блестела от пота. Всю жизнь он глотал лекарства. Грубое корейское геноснадобье, принимаемое с зеленым чаем, в некоторой степени защищало организм от мощных потоков ультрафиолета, которым изобиловало излучение звезд А-типа. Мю Змееносца, горячее светило Нейтральной Зоны, сожгло бы его, не начни он буквально в утробе принимать защитное лекарство. — Контролер, разрешите ему высказаться.

— Нет. Тысячу раз — нет! Я отказываюсь!

Джонсон вытащил бластер и грохнул его на стол:

— Тогда я сдаю оружие. Если мне не позволено защищать с его помощью Анклав, он мне не нужен.

Со стороны входа, где несчастный шериф в одиночку сдерживал напирающую толпу, снова донеслись негодующие крики.

— Мы не намерены выслушивать Стрейкера, — заявил галдящим людям Дзерник, пытаясь воздействовать на них властью Поуп. — Без согласия Контролера он не имеет права говорить. Зикаиль, разве не так?

Поняв, к чему клонит Дзерник, Мередит мрачно подтвердил:

— Верно, Стрейкер, у нас заседание. И мы должны придерживаться повестки дня. В противном случае грош нам цена. Так что вам лучше удалиться и увести посторонних из холла.

Широко расставив ноги, сунув большие пальцы рук за пояс, Эллис вызывающие посмотрел на сидящих за столом: он понял, что настало время действовать.

— Вот как? А если я вам скажу, что прибыл сюда прямиком с китайского флагмана? Что вчера вечером я ужинал с Гу Цуном? Что мы с ним пришли к взаимопониманию и что прекращение огня — целиком моя заслуга?

Толпа в холле ненадолго затихла, но вскоре, заслышав топот МеТраКоровских солдат, вызванных по приказанию Контролера, опять заволновалась.

Поуп воспользовалась тем, что шерифу наконец удалось вытащить корзину, заклинившую диафрагму:

— Вот видите! Стрейкер сам сознался в своем предательстве! Шериф! Арестуйте изменника!

Эллис развернулся и бухнул обоими кулаками по столу, устремив пылающий взор на членов Совета.

— Она погубит все, и мне чертовски жаль вас, особенно учитывая, что вы с легкостью можете выиграть.

— Ради Бога, — сказал Рейнер, когда шериф попытался исполнить приказ Поуп. — Давайте все же выслушаем его. Возможно, он расскажет что-нибудь полезное для нас.

Шериф опустил руку на плечо Эллиса; Фоули Бюз, розовощекий секретарь, вздрогнул, увидев, как указательный и большой пальцы Эллиса сомкнулись на запястье шерифа в китайском захвате и медленно вывернули ему руку. Сначала поддалось запястье макау-калифорнийца, затем локтевой сустав и наконец, плечо. Оружие выскользнуло из парализованной руки и со стуком упало на пол. Шериф испустил крик боли:

— Прошу вас, не надо! Вы сломаете мне руку! Отпустите! Ооооо!

Когда шериф начал кричать, вмешался Фостер:

— Довольно! Я за то, чтобы мы выслушали Стрейкера!

— Если есть хоть малейший шанс…

Тут диафрагма поддалась, и толпа хлынула в зал. Шериф мгновенно оказался в тесном кольце людей. Эллис продолжал стоять как ни в чем не бывало.

— Тогда голосуйте! Ведь это по правилам, не так ли?

— Да, — согласился Рейнер, с облегчением обнимая наконец прорвавшуюся к нему жену. — Азиза, дайте же ему высказаться! Ведь он утверждает, что фактически является посланником китайского адмирала? Это все меняет. Мы обязаны выслушать ультиматум.

— Верно, клянусь Богом!

— Я тоже считаю, что это честно.

Контролер Поуп не смогла скрыть разочарование. Чтобы перекрыть ропот толпы, ей пришлось возвысить голос:

— Хорошо, раз вы считаете, что посланец Санаду хочет что-то предложить нам, я даю ему ровно две минуты. По истечении каковых, клянусь Пророком, я вызову охрану и прикажу ей стрелять на поражение, чтобы вся ваша шайка отправилась прямиком в адское пламя!

— Нет! — Эллис с ненавистью и презрением смотрел на Контролера. — Можете быть уверены, я не являюсь посланцем каньцев. Тем не менее, нам следует обсудить важнейший вопрос. — Он повернулся к толпе. — Он касается всех вас, и обсуждение займет гораздо больше времени, чем дала нам эта чертова контролерша. Я уже сказал, что вчера ужинал с каньским адмиралом в его каюте. Это чистая правда. А теперь выслушайте меня и будьте уверены, что это тоже чистая правда: если мы капитулируем, Гу Цун никого в живых не оставит.

Когда он сделал паузу, наступила мертвая тишина, в которой стали слышны шаги из холла — то прибывали метракоровские подкрепления. Заинтригованные тишиной, солдаты с любопытством заглядывали в зал и прислушивались.

— Да, — обратился ко всем присутствующим Эллис, уже зная, что победил. — Я действительно беседовал с Гу Цуном. Но только для того, чтобы разгадать его планы. И все оказалось достаточно просто. Адмирал смертельно боится, что, пока он беспомощно болтается на осумийской орбите, из нексуса Тет-Два-Девять вынырнут корабли коммодора Вейля. У них уже была стычка, следовательно, Вейль не в цепи Грус, как считает Совет, а где-то совсем неподалеку. И, насколько я знаю коммодора, он только и ждет удобного момента, чтобы выскочить из Тет-Два-Девять как чертик из коробки. Неужели вы не понимаете? Если Каноя-Сити сумеет продержаться всего неделю, каньцам несдобровать.

После этих слов в толпе зашушукались, и у Эллиса упало сердце. Он знал, что выложил все свои козыри, но те на поверку оказались пустышками.

Заговорил Эмбри Дзерник, и голос его был исполнен сладчайшего яда многолетней выдержки.

— Стрейкер, — сказал он. — Насколько я понимаю, вы еще не в курсе, что коммодор Вейль мертв?


12


Эллис почувствовал, как кровь отхлынула от лица.

— Мертв?

— Именно. От злокачественной лихорадки. Мы узнали об этом на следующий день после вашего отлета на Кагосиму.

Подал голос Зикаиль Мередит:

— Это правда, Стрейкер. В настоящее время эскадрой коммодора Вейля командует капитан Харт. Насколько нам известно, эскадра схватилась с каньцами, но Харт проиграл сражение и отступил на Сеул.

Не может быть, думал Эллис, выбитый из колеи услышанным. Чтобы американская эскадра, имея «Графство Мерримак» и четыре фрегата класса «Конкорд», отступила перед тем мусором, что сейчас болтается над планетой? Нет, просто не верится. Черт, если Вейль действительно мертв, то это, конечно, плохо, но если Харт и вправду рванул на Сеул, то это катастрофа, поскольку в таком случае он либо глупец, либо трус, либо и то, и другое вместе.

Мозг Эллиса отчаянно пытался найти ответ. Какие-нибудь слова, любые фразы, чтобы снова перехватить инициативу.

— Полагаю, мистре Стрейкер, это означает, что вам нечего больше сказать. — Замечание Эмбри Дзерника прозвучало как нельзя более жестко. В уголках его рта змеилась издевательская усмешка.

— Но это же бред какой-то! Харт никогда бы так не поступил. Ведь он не может не понимать, что его отправят в отставку, едва он пересечет границу Тридцатого Градуса.

— Вот его послание, доставленное автоматическим зондом, — Дзерник протянул Эллису лист бумаги. — Причем собственноручное. Думаю, оно достаточно ясно выражает намерения капитана Харта.

Члены Совета молча наблюдали за читающим послание Эллисом. Толпа за его спиной, каких-нибудь несколько секунд назад готовая перевернуть стол заседаний Совета и низринуть Поуп в прямом смысле, потрясенно застыла. Это была настоящая катастрофа. И тут в тишине раздался уверенный смех Эллиса.

— Господи, какие вы идиоты! Это же обычная дезинформация! Неужели вы думаете, что Харт и впрямь послал бы такое сообщение автоматическим зондом через нексус? С описанием своего плана внезапной атаки? Когда каньцы постоянно обшаривают систему всеми имеющимися у них сенсорами? Неужели вы так ничего и не поняли? А если б такое послание перехватили?

Поуп схватила бумагу и потрясла ей над головой.

— А как вы думаете, зачем он тогда использовал метракоровские коды? Здесь все написано черным по белому, Стрейкер! Эскадра Харта действительно ушла на Сеул!

— Да просто Харт доверяет вашим кодам — и вашей храбрости — не больше, чем мы. Это послание предназначалось для каньцев. Даже полоумный синт, и то сразу понял бы его истинный смысл.

— Стрейкер! — Вдоль шеренги метракоровских солдат медленно двигался Джос Хавкен вместе с дочерью. — Ну, как тут у вас?

— Мегадрянь, Джос. Эта идиотка решила капитулировать.

— А где Хайден?

— Скорее всего там, вверху, и сейчас продает нас китайцам по поручению своего папаши! — взвизгнула Поуп.

— А разве вас не захватили китайцы? — спросила Аркали Хавкен. — Как вы здесь оказались?

Зная, что сейчас он должен развеять малейшие сомнения Совета самыми убедительными словами, Эллис повысил голос:

— Послушайте! Вчера вечером я разыграл перед каньским адмиралом совершенно сломленного человека. Кроме того, я заронил в его душу несколько обманчивых идей, и сегодня утром, перед тем как отпустить, он провел меня по своим позициям.

— Не слушайте его!

— Он рассчитывал, что, попав в Каноя-Сити, я заражу всех вас отчаянием и таким образом обеспечу каньцам быструю победу. Но я хочу сказать следующее: у каньцев нет такого оружия, с помощью которого они могли бы сломать оборону Каноя-Сити всего за неделю. Разумеется, в том случае, если мы решим сражаться.

— Не верьте Стрейкеру! Он…

Дальнейшие слова Фостер были заглушены ревом толпы.

Эллис один за другим приводил свои доводы, чтобы убедить колеблющихся:

— Нужно привести в боевую готовность Форт-Бейкер и прочие оборонительные сооружения. Мы докажем, что Каною им не взять ни через неделю, ни через месяц, ни даже, разрази меня гром, через год! У нас здесь двести лучевых орудий и вполне достаточно энергии для них. У нас триста макау-калифорнийцев, из который около сотни — опытные артиллеристы. У нас надежная силовая защита, которая легко, больше чем неделю выдержит любые атаки с орбиты. А ведь Гу Цуну сильнее всего хочется как раз таки нашей немедленной капитуляции. Он искренне верит, что Флот вот-вот обрушится на него, поэтому долго здесь задерживаться не собирается. Но самое главное вот что: у нас нет выбора! Этот маньяк всех поставит к стенке — мужчин, женщин, детей, если только нам не удастся помешать ему… А теперь скажите мне, остались ли еще среди вас трусы, которые по-прежнему считают, что мы должны сдаться?

Эллис уставился на Поуп, чем окончательно привел ее в ярость.

— Да мы вовсе и не собирались сдавать китайцам ни Форт-Бейкер, ни Каноя-Сити… — начала было она, но Эллис оборвал ее.

— Отлично. Значит, с этим покончено. Если нам придется сражаться, то нужно создать временное ополчение, куда войдут все, кто может хотя бы сидеть. Вот ты! Как тебя зовут?

Добродушного вида молодой человек лет двадцати с небольшим — один из мелких служащих МеТраКора — недоуменно приложил руку к груди.

— Меня, сэр?

— Ну да, тебя, сэр!

— Барб Истмен. Бухгалтерская служба…

— Отлично, Барб. Займешься южной стороной периметра. Осмотришь установленные там орудия и проследишь, чтоб их привели в порядок. Даже слушать ничего не желаю, сынок. Просто выполни поручение. Ты и вот ты, солдат. Отправляйтесь с ним. С этого момента подчиняетесь ему. Вперед!

— Есть, сэр!

Потом Эллис вытащил из толпы шерифа.

— А ты бери три роты этих тупоголовых калифорнийцев, которые у вас зовутся солдатами. Пусть рассредоточатся вдоль западной и северной сторон периметра и займут посты у орудий, начиная с номера 34. Поступаешь в распоряжение советника Джонсона. И смотри, выполняй все его приказы, а не то займусь твоей второй рукой.

Когда солдаты ушли, Эллис велел всем торговцам и чиновникам МеТраКора, которых знал по именам, организовать инспекционные группы для проверки боеготовности батарей Каноя-Сити. Кое-кого он отправил в Экваториальную Крепость Западного полушария — передовой бастион на западной оконечности Анклава. Остальных же послал в подземные арсеналы за стрелковым оружием и велел приготовить все необходимые для защиты города от обстрелов, которые вскоре непременно возобновятся. И все то время, пока ураган деятельности набирал силу, Контролер Поуп неподвижно сидела в своем кресле, чувствуя, что полностью и бесповоротно утратила инициативу.

Когда Эллис, выведя своих сторонников из здания МеТраКора, повел их в сторону выходящего к космопорту портала, горячее белое солнце Осуми сразу опалило ему голову сквозь находящийся на высоте мили купол. Катаплазма тут же приобрела синеватый оттенок. Купол был настроен так, что понижал уровень излучения звезды до интенсивности светила типа А-О.

За пределами купола, под открытым небом было жарко и сыровато. Осуми, конечно, раем не являлась, но и на ад не походила: радиус ее был близок к стандартному четырехтысячемильному, правда, планета отличалась несколько более плотной корой, отчего сила тяжести равнялась одной и двум десятым стандартной. У большинства уроженцев других планет, живущих на Осуми, бедра со временем становились, как у футболистов. Светило Осуми — Дзета, самая крупная звезда созвездия Южной Короны, или, как его называли каньцы, созвездия «Пи» — «Черепахи», — было в пятьдесят раз ярче Древнего Солнца (многовато для такого карлика), и, хотя сама Осуми находилась в семь раз дальше от своего светила, чем Земля от Солнца, на экваторе было жарко. Благодаря массе звезды в три целых и шестьдесят три сотых солнечной, Осуми совершала полный оборот вокруг нее за десять лет, а приданное планете терраформистами осевое отклонение в два градуса от плоскости эклиптики, плюс благоприятное соотношение океанов и суши в пропорции два к одному делали климат в районе расположенного на экваторе Каноя-Сити практически неизменным (житель Либерти назвал бы его «тропическим»), за исключением изредка налетавших ураганов.

Эллис окинул взглядом окаймляющую космопорт полоску джунглей, наслаждаясь зеленовато-голубой красотой эко-смеси Осуми. Некоторые представители фауны были чисто осумийскими, как, например, полосатые водяные буффалоиды, мирно жующие травку на грязевых полях вокруг аварийных дренажных стоков; над их стертыми до крови спинами так и вились тучи вездесущих мух-паразитов. Яркая зелень молодых рисовых побегов на далеких полях контрастировала с ярким, чисто белым светом, заливающим все вокруг. Мелководные лагуны, тянувшиеся вдоль всего побережья, исчезали где-то далеко за горизонтом…

Эллис взял себя в руки. Сейчас не время отвлекаться. Впрочем, созерцание красот Осуми помогло ему вспомнить, за что он собирается драться.

Взяв у одного из солдат шестидесятипятикиловольтный бластер «эсандюбуа», он проверил настройку, приподнял прицел и сунул бластер в кобуру на бедре. Взлетное поле они уже осмотрели и увидели все, что нужно. Да, негусто…

«Фззззззт!!! Ффффжанг! Ффффжанг!»

О'кей… вот все и затихло. Эллис улыбнулся. Теперь осталось проследить, чтобы Поуп поскорее убрала отсюда свой розовый зад.

А в это время под куполом Канои воцарился сущий бедлам. Мужчины и женщины сновали взад и вперед под руководством персонала МеТраКора; все шумели, организовывали, перестраивали, в общем, готовились к осаде. Зрелище радовало глаз, как в старые добрые времена, и Эллис наблюдал за суетой с большим удовольствием. Здесь он устроит свой штаб — на первом этаже самого крупного метракоровского здания, но сначала отсюда нужно вынести упаковки шелка, картонные коробки с товарами и прочую дребедень. Это дело Эллис поручил Андерсону.

Он шел все дальше и дальше, наслаждаясь внезапно обретенной властью. Без формального назначения, без присвоения какого-либо официального звания он снова стал лидером. Как и должно быть. Он вспомнил о виденных им батареях каньских орудий, установленных с южной и западной стороны города, на краю Стрекозиных Болот. Десять надежно защищенных китайских лучевых батарей, расположенных вдоль белого взлетного поля метракоровского космопорта, вскоре будут готовы к стрельбе. Стрейкер знал, что с помощью болтающихся в зените тяжелых орудий «Пай Ху» китайцы смогут одолеть маломощные защитные поля и укрепления Каноя-Сити дня за два непрерывного обстрела, но, если в их намерения не входит полное разрушение города, пехоте придется идти на штурм и захватывать Каною врукопашную. А после первых же потерь в американских мужчинах и женщинах проснется дух сопротивления, и они будут стоять насмерть, лишь бы не допустить победы каньцев. Так бывало всегда, если дело доходило до рукопашной схватки с противником.

Самое слабое звено это, естественно, жалкие засранцы макау-калифорнийцы, подумал Эллис. Интересно, сколько их попряталось в японских предместьях города? Те трущобы — идеальное прикрытие для скрытой атаки каньцев. Да, жаль, конечно, симпатичные деревянные домишки, прилегающие к куполу с севера, но ничего не попишешь. Нужно будет эвакуировать и сжечь предместья еще до захода солнца.

В нем нарастало привычное, как всегда сильное возбуждение. Смерть каньцам! — радостно подумал он. Ах, разумеется, этот клич был неоспоримой истиной для любого американца, вот только Джос Хавкен вроде бы напрочь забыл о нем. Он всегда называл этот клич «беспричинной ненавистью». Но на самом деле беспричинной она не являлась.

Через час Зикаиль Мередит доложил по селектору, что из трех рот сил безопасности боеспособными оказалось только двести метракоровских солдат.

— Сами же знаете, как Контролер Поуп экономила средства…

— …нанимая этих раздолбаев-калифорнийцев, дезертиров из армии Сектора с Фриско и Сан-Диего, да?

— Вот именно. Эллис, это самые ненадежные люди в Американо. Еще тридцать четыре человека лежат в санчасти, а человек тридцать гражданских или слишком молоды, или слишком стары, чтобы сражаться.

— Все равно, раздай оружие — всем, кто способен стоять или хотя бы удержать в руках бластер. Подключи к обороне живущих в Анклаве японских феодалов, таможенных чиновников, одним словом, всех у кого имеется по паре глаз и по четыре конечности. А еще приведи самураев-ронинов, которые обеспечивают порядок в японской части города. Если, конечно, они все еще здесь.

— Да ведь они ни на что, кроме рис сажать, не годятся! Они же ни читать не умеют, ни считать!

— Так научите!

— Они не поддаются обучению!

— Разве они не люди?

— Да, но… — Селекторное голоизображение Мередита выглядело куда более жалким, чем он казался вживую.

— В таком случае, постарайтесь снова начать думать по-американски. Это всего лишь вопрос желания. Действуйте!

Мередит колебался.

— Эллис, самураям это не понравится.

— Ну и черт с ними! Здесь метракоровский Анклав.

— Думаю, лучше все-таки с ними не ссориться.

— Мне наплевать, Зи, что они подумают.

— А если они все же откажутся?

— Тогда расстреляйте несколько человек. Они ведь наживаются на нашей торговле, поэтому пусть помогают. Слушайте, по-моему, эти болваны слишком долго пользовались нашей добротой. Некоторые из них куда богаче меня. Кое-кто иногда даже предоставляет мне кредит. — Он облизнул губы. — Короче: настало время платить по счетам. Пусть тащат на рубеж свои задницы и дерутся вместе с нами. Не то им же будет хуже.

Отключая селектор, Эллис почувствовал, что ему на плечо легла чья-то рука. То был Джос Хавкен, и лицо его было пепельно-серым.

— Эллис, ты солгал им! Я понял по твоим глазам. Боже мой, похоже, ты ненавидишь каньцев куда больше, чем я предполагал. Ты отлично знаешь, что с нами сделают их лучевые орудия. Погибнут сотни невинных людей!

— Слушай, нынче мы все солдаты. И нам не остается ничего другого, как драться. — Стрейкер понизил голос. — Ты перевез ауриум под купол?

— Такое впечатление, что ты всю планету готов угробить только ради того, чтобы эти деньги не достались китайцам!

Эллис пристально посмотрел на Джоса.

— Ты о чем? Ведь это практически все, что у нас осталось!

— Совести у тебя не осталось! Собираешься погубить всех нас и продать в рабство собственного сына! Я же помню, как ты явился на борт «Чезапика». На норфолкском космодроме… десять, нет, пятнадцать лет назад. Ты тогда хотел побеседовать со мной с глазу на глаз. И тогда у тебя еще оставались мало-мальские понятия о чести. Но с тех пор, черт возьми, ты стал бессердечным негодяем.

— А ты, Джос, за эти десять лет превратился в сломленного жизнью старика. Прошу тебя, не вставай у меня на пути.

Дочь Хавкена стояла чуть позади Эллиса, дрожа от возмущения и гневно сверля его взглядом.

— Мистер Стрейкер, где он? Где мой Хайден? Как же я могу выйти замуж за вашего сына, если он в плену на китайском корабле?

— Замуж… Юная леди, о чем вы? Вы что, так еще и не поняли, что происходит?

— Мы любим друг друга. И я по-прежнему больше всего на свете хочу выйти за него замуж.

Эллис почувствовал укол вины, но тут же попытался справиться с собой и сбросил ее руку со своей.

— Если, дамочка, вы найдете Хайдена, то можете выходить за него замуж когда вам угодно, мне на это глубоко плевать!

Она немного повысила голос:

— Но ведь он ваш сын!..

— Клянусь Богом, у меня нет больше сына!

Хавкен схватил Эллиса за плечо и развернул лицом к себе.

— О чем это ты?

— О том, что он может отправляться ко всем чертям! — Эллис легко сбросил руку Хавкена и сдернул с головы извивающийся медикопласт, чтобы продемонстрировать рану на голове. — Его работа, а любой, кто поднимает на меня руку, подписывает себе смертный приговор! Он покинул корабль без моего разрешения. Смылся на шаттле, как трусливый воришка, унес в кармане нашу единственную надежду на спасение. Прихватил с собой амигдалу и сына префекта, а потом угодил в ураган, разбился сам и погубил этого чертова Хидеки, будь он неладен, Синго, к чертям собачьим!

— О, нет! — Крик Аркали прорезал воздух.

Лицо Джоса Хавкена страдальчески исказилось.

— Так, значит, они погибли?

— Не знаю и знать не желаю. Если Хайден и погиб, то, надеюсь, Господь Всемогущий отправил его прямиком в адское пекло, чтобы он за свое предательство поджаривался там до скончания времен. А если он все же каким-то чудом остался жив, я все равно лишаю его каких-либо прав. И в этом случае, можете быть уверены, я когда-нибудь разыщу Хайдена, и он сполна заплатит мне за все свои грехи. А теперь прочь с дороги, у меня куча дел, и раз вы не намерены помогать мне, то хоть не мешайте. — И Эллис отправился к своим разношерстным войскам.

Аркали долго смотрела ему вслед. Она дрожала, глаза покраснели и почти ничего не различали в ярком свете полуденного солнца. Какой-то кошмарный сон… Внутри себя она ощущала лишь совершеннейшую пустоту. Не может быть, думала Аркали, чувствуя, как сознание меркнет, погружает ее в темноту. Нет. Не может быть, чтобы ты погиб, Хайден. Не может быть.


13


На третье утро их пребывания в Курихаре Хайден Стрейкер был совершенно спокоен. Перед ним тянулась извилистая тропка, усеянная ветками, которые наломала буря. Впереди расстилались обширные пространства залитых водой рисовых полей, сверкающих в лучах утреннего солнца. Солнце било ему прямо в глаза, и Хайдену оставалось только удивляться, как это яростное светило может создавать такую спокойную красоту.

Разум его, как наркотик, обволакивало осознание неизбежности судьбы.

Через полчаса он добрался до опушки рощи, где лежал изуродованный остов доставившего их сюда шаттла и где крестьяне на месте найденного тела бедняги Куинна уже установили черный обелиск. Вместо того, чтобы испытывать боль от потери товарища, он ощущал лишь пульс планеты и твердую черную вулканическую породу под ногами, теплый ветерок и палящие лучи здешнего солнца. Хайден кивнул, зная, за чем пришел сюда, и присел на плексовый корпус шаттла.

До крушения удобная, чуть изгибающаяся поверхность была похожа на рыбью чешую — покрытая специальным микрорифлением так, что гладить ее можно было лишь в одном направлении. Теперь же система поддержки не работала, смазка больше не выделялась, и верхний слой засох, точно пыльца с крылышек мотылька постепенно осыпаясь сероватыми чешуйками.

Хайдена охватило чувство безграничного покоя. Все происшедшее с ним, наконец, так или иначе упорядочилось в голове: бегство с корабля, спасение, то, как его вырвали из объятий смерти — все встало на свои места.

Он понятия не имел, почему потерял сознание. Шок, не иначе, подумал Хайден. Сначала вид оторванной головы Куинна. Осознание того, что произошло с кадетом… Тело без головы. Ужасная картина.

Ни разу в жизни он не сталкивался ни с чем подобным. А вот теперь, за считанные дни ему довелось увидеть две головы без тела. Одну за другой. Говорят, беда не приходит одна. Бог любит троицу. События перекликаются друг с другом, как эхо. И это вовсе не совпадение, это фундаментальный закон, влияние пси…

Хайден был совершенно выбит из колеи. Он снова вспомнил Аркали. Та, наверное, не смогла бы понять, что с ним произошло. Почему он подрался с отцом, что случилось с Куинном, зачем Хайдену амигдала. Тем не менее, он был уверен, что, даже не поняв его, Аркали все равно сумела бы простить. Она простила бы ему что угодно — простила бы потому, что слепо и горячо любит его. И что именно поэтому Хайден никогда бы не сможет полюбить Аркали.

Внезапно он почувствовал желание снова встретиться с ней, все объяснить и еще хотя бы раз увидеть ее улыбку… но он знал, что Аркали никогда не услышит его объяснений и ему больше не видать ее улыбки, если только каким-то чудом все же не удастся вручить амигдалу Хидеки Рюдзи.

Он почувствовал, как в нем просыпается новая сила. Это было больше, чем уверенность, больше, чем убежденность — это было похоже на шестое чувство, позволяющее ощущать омывающий его, как воды реки, поток судьбы.

И теперь даже воспоминание об убитом монахе не могло поколебать его уверенности. Очень скоро прибудут всадники из Мияконодзё, а с ними явится и ужас. Хайден понимал, в какой опасности находится, поскольку вокруг него, как готовящийся к прыжку тигр, кружит Синго-сан, но сейчас, сидя на образовавшейся на месте катастрофы прогалине и прикрыв глаза, он чувствовал поток судьбы и знал, что ему всего лишь нужно плыть по течению.

Просидев так примерно час, он поднялся с нагревшегося на солнце плекса и двинулся по тянущейся между рисовых полей тропке. Затем, наконец приняв решение, свернул к деревне.

Когда Хайден Стрейкер добрался до деревни, люди Розей-сана работали на полях, согнувшись в три погибели на земле, каждый комочек которой был перетерт их руками и которая питалась поднимаемой огромным колесом водой из реки Оки. Сама деревушка представляла собой скопление приблизительно тридцати жалких деревянных хижин, установленных на сваях на высоте примерно трех футов над землей, с соломенными крышами, решетчатыми оконцами, окруженных по периметру чем-то вроде открытых веранд. Когда Хайден проходил мимо дома Розей-сана, ему навстречу вышла женщина и высыпало полдюжины ребятишек, которые все еще смотрели на него, точно на диковинку. Старшие дети, увидев иноземца, замерли и склонили головы, как во время молитвы. На пороге дома показался Розей-сан, и лицо его приняло обычное подобострастное выражение.

— Охаё, годзаимасу. Мокаримакка?

— Охаё, — по привычке ответил Хайден. Хотя было уже не так и рано, он согласился: — Да, раненько.

Староста отвел Хайдена в сторонку, и только тогда американец понял, что Розей-сан чем-то встревожен.

— Гомен нахай… — За этим последовал поток ничего не значащих для Хайдена слов.

Стрейкер пожал плечами, поскольку почти не понимал местного говора-хогена. В детстве его обучали стандартному японскому языку, немного китайскому и нескольким исключительно вежливым фразам, принятым на имперском Киото. Он учил все эти три языка, но основной упор делался на искусстве письма. В обиходе было вполне достаточно полутора тысяч слов — лингва франка, принятая в Каноя-Сити, главным образом все же являлась корабельным жаргоном — однако диалекта, на котором говорил Розей-сан, Хайден не понимал. По звучанию тот походил на говор выходцев с Осаки, старого мира в Кансае — части Ямато, находящейся менее чем в шестидесяти световых годах от Древней Земли. Осака обращалась вокруг звезды А-типа и на картах обозначенной как Дельта Нормы. Заселена планета была давно, около четверти тысячелетия назад. Может быть, крестьяне прибыли на Осуми именно с нее? И почему Розей-сан носит такое имя? Разве слово «Розей» по-японски не означает Сириус? Ведь это небольшая звезда в Исламском Секторе, которая с Осаки наблюдается как звезда второй величины, а с Осуми вообще не видна. Кроме того, «розей» — это «старший рабочий», или же просто «опытный человек», и оба эти значения вполне подходят человеку, по наследству получившему должность старосты деревни.

— Ками йо! …Ути но ому ва до сита как Тайван но сумокудзаме во ке-гираи сите имасу!

Полная белиберда. Со времени своего спасения Хайден запомнил совсем немного хогенских слов. Даже странно, что жена самурая легко усвоила и понимала говор крестьян, в то время как ее мужу это оказалось не под силу, подумал Стрейкер. Скорее всего, Синго-сан считает это крестьянское наречие недостойным своего внимания.

Староста же по-прежнему изо всех сил пытался что-то втолковать.

— Каноя-Си-Ти!

Это произнесенное с ужасным акцентом американское слово «сити» — «город» — удивило Хайдена Стрейкера. Он улыбнулся и указал на свой нос:

— Да-да, я пришел из Каноя-Сити.

Голос Розей-сана стих до шепота. Он потряс рукой, топнул ногой, но не слишком яро, словно боясь, что за ними следят.

— Гекихен! Окии абунайи пон пон!

Хайден Стрейкер пожал плечами, и Розей повторил то же самое, подкрепляя свои слова теми же жестами; однако в этот момент к ним приблизилась жена старосты с небольшим деревянным подносом на котором были разложены маленькие кусочки маринованных овощей и завернутый в листья рис, поклонилась и прошептала что-то на ухо мужу. Муж моментально умолк. Бросил выразительный взгляд на дом, занимаемый годзен-самой, потом сложил пальцы щепотью, поднес их ко рту, одновременно протягивая поднос Хайдену, и снова заговорил — по обыкновению негромко:

— Нан годзаимахен га го-ен нак о-медзугари кудахай.

Хайден Стрейкер смекнул, что это официальное приглашение отведать пищи. Подобная форма угощения всегда удивляла его: «Нам нечего вам предложить, тем не менее — окажите честь, попробуйте». Он поклонился.

— Итадакимасу. — Спасибо, не откажусь.

Только сейчас он понял, что чертовски голоден, и уселся на нижнюю ступеньку крыльца старосты. Натянул слишком маленькие для него плетеные из рисовой соломы сандалии, которые поднес ему староста и плотно запахнул юката, похожий на тонкий купальный халат.

Наслаждаясь пищей, Хайден смотрел по сторонам. Мужчины заново крыли соломой поврежденные бурей крыши, женщины направлялись за водой. Эти люди прочны, как кожа, и невероятно трудолюбивы, думал он. С риском для жизни они вытащили нас из-под обломков и гостеприимно оказали нам всевозможную помощь. Розей-сан даже отдал самураю свой собственный дом, а меня поселил в доме своего брата. И как же я был слеп, принимая их спокойное радушие за покорность. Никогда раньше я не понимал, почему самураи с такой жестокостью правят своими подданными и почему держат их в такой бедности, не давая хоть чуть-чуть разбогатеть. Теперь ясно: самураи просто боятся крестьян из-за их внутренней силы.

Интересно, понимает ли это сам Синго-сан? Или считает крестьян слабаками только потому, что те покорны хозяину? Неужели он не чувствует, что когда подданные простираются перед ним ниц и трепещут, это дна из форм сопротивления? Просто не в их привычках противиться насилию, встречать превосходящую силу лицом к лицу; нет, они впитывают насилие, отсасывают его, как катаплазма поглощает инфекцию из раны, и именно поэтому они столь упрямы. Да, их сила реальна, а терпение безмерно, просто раньше я этого не понимал. Ведь Розей-сан мог бы легко перерезать нам всем глотки, а после того, как выяснилось бы, кто мы такие, закопать наши тела на рисовых полях. Вместо этого он согласился отправить своего самого надежного человека в Миякондзё с новостями о нашем спасении — да еще пешком! Староста собрал всю деревню на поиски места крушения. И взамен крестьянам пришлось вытерпеть издевательства и вспышки насилия своего повелителя. А ведь они ни на йоту не утратили самообладания.

Смог бы я так? Нет. Ни за что.

Ни за что на свете.

Хайден внутренне напрягся, заметив, что с крыльца дома старосты за ним наблюдает жена самурая.

— Доброе утро, — вежливо приветствовал он ее по-японски.

Та ничего не ответила, лишь едва заметно кивнула. Затем ее рука поднялась и поправила складку одеяния, закрывавшего тело с головы до ног.

— Не хотите присоединиться? — спросил он. — А то я тут завтракаю. Икага десу ка?

Жена Синго молчала, потупив взор. Затем чья-то рука отдернула полог над дверью, и из темноты дома появился самурай. На сей раз свой смертоносный меч он не заткнул за пояс, а держал в руке, лакированные же ножны угрожающе блестели на боку. Взгляд его был ледяным.

— Я просто спрашивал, не хочет ли ваша супруга…

Синго что-то коротко рявкнул. Его жена тут же поклонилась, выпрямилась и послушно скрылась в доме. Когда она задернула за собой полог, Синго шагнул к Хайдену Стрейкеру.

— Встань и оденься как подобает!

Хайден не шелохнулся, поскольку сознавал, что за ними невольно наблюдают крестьяне. Он проглотил обиду на столь невежливое обращение и равнодушно взглянул на самурая, чувствуя, что на лице у него скорее всего застыло выражение непокорности. Затем, сколь бы невероятным это не казалось, Синго отвел ногу назад и сильно пнул его.

— Я сказал — оденься!

— Клянусь пси!..

— Оденься! И прикройся! Быстро!

Кровь ударила Хайдену в голову. Но он знал, что должен поступиться своей гордостью и подчиниться приказу. Чего бы то ни стоило, делай как он сказал! Инициатива у него, и тебе ситуацию не изменить. Сейчас ты всецело в его власти. Забудь об оскорблении и подчинись! Ради Розей-сана.

Спокойствие. Самообладание. Достоинство. Не теряй эти три качества и, в конце концов, ты выиграешь, подсказал ему внутренний голос. Но услышал Хайден и рев отца, приказывающего ему вырвать сердце у наглого сукиного сына ямбо.

Хайден Стрейкер безмолвно поднялся на ноги, развернулся и, невероятным усилием сдержавшись, скрылся в доме.

Там он нашел свою одежду — выстиранную, высушенную и аккуратно сложенную на деревянном полу возле постели. Отцовские бластеры, унесенные ранее в дом старосты, снова были на месте.

Хайден принялся медленно одеваться, дожидаясь, когда схлынет ярость. Надел брюки, застегнул пояс, защелкнул застежки у коленей, натянул пару белых носков. Рубашка оказалась кадетской — видимо, той, в которой умер Куинн. Зная, что ничего другого не остается, он натянул ее через голову, заправил в брюки, затем перехватил ворот завязывающимися на спине шнурками. После чего причесался и привычно затянул волосы в хвост на затылке. И наконец надел богато украшенную, расшитую золотом отцовскую куртку с шевронами. Куртка изрядно пострадала при крушении, но все дырки были аккуратно и совершенно незаметно заштопаны — флексиплексовая ткань была схвачена мельчайшими шелковыми стежками.

Потом Хайден, заткнув превосходные отцовские «вессоны» за пояс, вышел на улицу, вернулся к дому с занавешенной пологом дверью и постучал в грубый деревянный косяк. Полог мгновенно отдернули. Обнаженный Дайто Синго выставил перед собой острый как бритва, смертоносный изогнутый клинок.

Хайден Стрейкер отступил на шаг и, поклонившись в пояс, насколько мог безукоризненно произнес на японском:

— Досточтимый господин, прошу простить меня, если я невольно нанес оскорбление вам или вашей супруге. Покорнейше прошу не отказать в любезности и позавтракать со мной.

Самурай уставился на него, не веря собственным ушам. Он сгорал от желания сразиться с гайдзином, и душа его кипела при воспоминании обо всех тех опасностях и унижениях, которые ему пришлось вынести из-за этого ненавистного чужеземца.

Самурай смерил гайдзина презрительным взглядом. Но ярость от осознания того, что его жена потеряла лицо, все еще не утихла. Спасение оказалось хуже смерти. Презренные хини тащили ее прочь, в то время как он, застрявший в обломках шаттла, был совершенно беспомощен. А из-за того, что ее не пускали обратно к обломкам, Ясуко была лишена возможности исполнить свой долг жены. Как они посмели наложить на нее свои грязные лапы!

Презренные хини! Только физическое изнеможение и то, что крестьяне не узнали его, удержали Синго. Иначе он тут же изрубил бы их на куски.

— Так как же, господин? Может быть, выйдете?

Синго насторожился. Он ждал вызова на поединок с того момента, как пнул гайдзина, и предвкушал момент, когда разделается с ним.

Взгляд Синго был прикован к лицу американца. Самурай все еще не мог поверить в услышанное. Может быть, это унизительное и трусливое извинение — какая-то уловка? Он видел, как деревенские женщины исподволь наблюдают за ними из своих лачуг. В свое время деревне обязательно нужно будет преподать урок. Он на десять лет удвоит налоги или даже сравняет деревню с землей. Дурацкий храм-корпус уничтожит лучевыми орудиями, а самих мерзавцев отправит в Мияконодзё, чтобы они превратились там в городских вшей. Заплатит за все и этот проклятый американец — конечно, после того, как отдаст амигдалу.

Синго сказал:

— Тебе следовало бы знать: на этой планете людей казнят за то, что они осмеливаются хотя бы взглянуть на паланкин, в котором несут женщину-самурайку. А ты, похоже, воображаешь, будто можешь оскорблять мою жену фамильярным обращением, даже не будучи соответствующим образом одет!

Хайден Стрейкер помялся, сокрушенно поскреб подбородок и принялся объяснять:

— Мне очень жаль, мой господин, уверяю вас, это была всего лишь оплошность с моей стороны. Видите ли, на борту корабля…

— На борту корабля ты был капитаном. Здесь капитан — я. Это моя земля, и все, что на ней находится, принадлежит мне. Почва, деревья, люди. Абсолютно все. Мне уже надоело объяснять. И закон здесь — тоже я. Понимаешь? Благодари судьбу, американец, что я не отрезал тебе язык за твои слова и поступки.

— Позвольте еще раз уверить вас, господин, что если я и оскорбил вас, то сделал это по неведению. Еще раз приношу свои глубочайшие извинения.

С каменным лицом Синго наблюдал за американцем. Разве не европейцы считаются самыми рьяными дуэлянтами? И, конечно же, американцы, которые также относятся к одной из Ненадежных Рас, должны реагировать на оскорбление соответствующе. Может, они и более вероломны, но не менее горды.

— Не надо играть со мной, американец.

— Прошу прощения, господин, но, строго говоря, я вовсе не американец.

Во взгляде Хидеки Синго вспыхнула ненависть: от явной лжи гнев его усилился.

— Ты не канец. Ты не европеец. Разве ты явился сюда не с американской территории? А до этого — из самого Американо? Разве отец твой не американец? И разве из этого не следует, что ты тоже американец?

— Большую часть жизни я прожил в американском Анклаве на Осуми. Мой отец американец, но сам я американцем не являюсь. Несколько лет назад, по деловым соображениям, отец подал от моего имени прошение на предоставление мне статуса резидента Анклава на Осуми. Прошение было удовлетворено МеТраКором. Поэтому формально я являюсь резидентом сектора Ямато и, следовательно…

На середине сбивчивых, абсурдных объяснений американца гнев вдруг оставил Синго и сменился страхом, просачивающимся из глубин души. Осознание того, что он пребывает в этой глухой деревушке, вдруг вызвало в самурайской спине странное, тревожное покалывание, возникающее всякий раз, когда поблизости нет охраны. Клянусь Императором, подумал он, если мой брат Садамаса-сан вдруг узнает о моем появлении, он немедленно пошлет своих людей, чтобы захватить. Сейчас самое главное — не терять времени. Благодарение богам, что он не может воспользоваться энергетическим оружием… впрочем, как и я. О, какой подарок судьбы получит он, если ему удастся захватить меня! А если в руки брата попадет и Ясуко, он вполне сможет подчинить отца своей воле. Ведь старший брат наверняка понимает: я обязательно попытаюсь воспользоваться амигдалой, чтобы унаследовать власть.

О моем присутствии здесь не должен знать никто. И именно поэтому я обязан сразу же, полностью подчинить эту презренную деревушку. Поэтому-то я избил брата старосты и убил монаха. Если посланец не будет бояться, нет никаких гарантий, что он отправится прямо в Мияконодзё и исполнит все мои указания. Нет лучшей защиты от предательства, чем страх. Страх подействует и на чужестранца. Я доказал это — когда снес голову грязному монаху. И все же пока мне не остается ничего иного, как сидеть и ждать когда раздастся цокот конских копыт.

А американец все продолжал бормотать:

— Одним словом, совсем неважно, где я родился. В американской колонии Бунгуран, в секторе, который мы называем Нейтральной Зоной и где обитают японоговорящие беженцы из…

Кажется, он решил заговорить меня до смерти, подумал Синго, снова впадая в ярость. В жизни не слыхивал подобной чуши!

Затем, когда Хайден Стрейкер наконец выпрямился, самурай заметил у него за поясом рукояти двух бластеров и снова покрепче сжал меч. Клянусь Императором, подумал он, мне надо было быть повнимательнее. Американец украл их у меня так же, как до этого — у своего отца. Разве они не потерялись во время крушения? Разве я не приказал отыскать их? И разве не мои крестьяне на моей земле нашли это оружие — опять же, по моему приказу? И неужели чужак не понимает, что теперь оно принадлежат мне?

Синго уставился на великолепные бластеры, не в силах поверить в подобную наглость со стороны американского вора. Должно быть он утащил их ночью, когда я пил чай, и теперь носит так, будто они его собственные.

Хотя постой-ка! Что там на индикаторах? Да в оружии же не осталось энергии для стрельбы, следовательно, бластеры совершенно бесполезны. Значит, мне нечего бояться. Меч в энергии не нуждается, разве что в потоке чи, протекающем через держащую его руку! Клянусь Императором, я, пожалуй, сейчас вытащу бластеры у него из-за пояса, а потом вволю поиздеваюсь над ним!

— Короче. Ты явился сюда, чтобы драться?

— Драться? Нет. Вовсе нет, Синго-сама. Но вы окажете мне большую честь, если согласитесь позавтракать со мной.

Ты смотри, несчастный гайдзин готов унизиться, подумал самурай в ярости. Вежливость — всего лишь повод снова оскорбить меня. А его тон, а его потупленный взор! Он не будет драться, потому что у него нет чести. Варвары-американцы, стоит им только остаться без своих кораблей, фортов и лучевых орудий, начинают пресмыкаться, точно грязные крестьяне. Вы мне омерзительны! Все вы! Вот стану префектом Квадранта Кюсю, а не простым правителем никчемного континента, и тут же отправлю восвояси всех чужеземных любителей совать нос не в свои дела! Можешь оставить бесполезные пукалки себе, американец, — или кто ты там на самом деле. Пусть эти бластеры будут символом твоей беспомощности, и только. Все равно и они, и тот разумный кристалл, что ты украл у своего отца, скоро станут моими.

Самурай развернулся и скрылся в доме. С потаенной усмешкой Хайден Стрейкер смотрел ему вслед. Что, не смог со мной совладать? — удовлетворенно подумал он. Вот, значит, как просто тебя обезоружить. Ты достаточно хорошо понимаешь, когда перед тобой пресмыкаются, стараются услужить. А как насчет лести? Голову даю на отсечение, лесть — еще одна твоя слабость. И — благодарение пси за эту американскую куртку. Самураи уважают звания так же, как солдаты — форму, и ничего не могут с собой поделать.


14


Когда солнце уже стояло в зените, в деревню с грохотом влетело пятьдесят всадников на взмыленных, выбившихся из сил скакунах. Отряд привел с собой четырех коней без седоков и одного, к седлу которого был привязан покрытый ранами и запекшейся кровью гонец, посланный в Мияконодзё с известием о спасении.

Люди Розея — мужчины, женщины, дети, — едва заслышав стук копыт, оторвались от свои дел и простерлись ниц на земле. Ни один человек, за исключением Хайдена Стрейкера, не осмеливался пошевелиться или взглянуть на окровавленное тело.

— Староста! Ко мне!

Предводителем отряда, одноглазый воин, пустую глазницу и щеку которого пересекал синевато-багровый шрам, был одет в доспехи в стиле «ёрой» и носил угрожающего вида длинный меч дайто. К седлу было пристегнуто копье. То был хатамото — один из личных телохранителей даймё, огромный, мускулистый, страшный. Когда никто не отреагировал на его команду, он спешился и медленно двинулся к скорчившемуся в пыли старосте, на ходу снимая крылатый шлем. Обнажилась седоватая, как и борода, лоснящаяся от масла шевелюра. Хатамото задвинул забрало в шлем и огляделся.

— Эй, ты! Как называется эта деревня? Кто здесь главный? — рявкнул он и пнул трясущегося от страха крестьянина ногой. Затем, довольно улыбаясь, огляделся. — Вот тупые крестьяне-хини! Ни одного нормального человека. Какая от них польза? — Он возвысил голос: — Еще раз спрашиваю: куда мы попали и кто здесь главный? Переводчик, ко мне! Выясни, где мы находимся и сколько отсюда до Курихары.

Спешился еще один всадник — темноволосый, с красными от усталости глазами, и низко поклонился предводителю. При этом его полированные доспехи засверкали на солнце, точно рыбья чешуя. Выпрямившись же, он заприметил движение в дверном проеме одного из домов и замер.

В дверях, выйдя на солнце из полумрака, появился гайдзин — высокий неулыбчивый белый человек в форменной куртке и с парой бластеров за поясом. Он двинулся вперед, не выказывая ни малейшего страха и, казалось, уже собрался заговорить, когда на пороге соседней хижины показалась другая, коренастая фигура.

Оба всадника тут же опустились на колено. Одноглазый предводитель повел себя с неторопливым достоинством и необычайной официальностью:

— Благодарение богам, я нашел вас!

Ответ Синго был столь же официальным:

— Благодарение богам, что меня нашел именно ты, Годзаэмон-сан.

Но особого облегчения Синго отнюдь не испытывал. Нет, думал он, жестом разрешая всадникам подняться с колена, лучше бы меня отыскал кто угодно, только не ты. Ведь ты — человек моего отца, наемник, и, клянусь всеми богами, самый кошмарный сын юны во всем Квадранте.

— Что это за богом забытое место? Сколько отсюда до Мияконодзё? — спросил он.

— Дорога из Ниноката была трудной, а после Хараки стала еще хуже. Этот жалкий кусок собачьего дерьма, которого вы послали в качестве проводника, как выяснилось, не умеет ездить верхом. Сначала он задерживал нас, потом вывел не на ту сторону реки. Пришлось преподать ему урок. — Тут в голову хатамото пришла какая-то мысль, и на лице его появилось напряженное выражение. — Надеюсь он вам не нужен был живым?

Привязанное к седлу тело стало черным от полчищ мух. На глазах у всех одноглазый хатамото вытащил небольшой нож и перерезал ремни, притягивающие труп к седлу. Тело безжизненно рухнуло в пыль; Хайго Годзаэмон носком сапога перевернул его на спину. Затем опустился на колени возле тела и принялся отрезать трупу голову. Закончив эту страшную процедуру, он поднял ее за длинные волосы и полюбовался ею. Но с неровно перерезанной шеи капала кровь, и он небрежно отшвырнул голову в сторону.

Синго мимоходом поразмыслил, зачем Хайго Годзаэмону понадобилось забивать крестьянина до смерти. Несомненно, для того, чтобы поддержать репутацию безжалостного человека среди своих подчиненных, возможно, ради удовольствия тоже, но главным образом наверняка для того, чтобы сохранить всю эту историю в тайне. Синго подумал об амигдале, и его охватила гнетущая неуверенность. Ведь кристалл — это ключ к камню, что вставлен в священный дайто сёгуна, подумал он. И власти в нем сосредоточено больше, чем обычный воин может рассчитывать получить за сотню жизней.

— Да, господин, я скакал без остановки. Ни сон, ни привалы не задерживали меня в дороге, поскольку я знал, что должен найти вас. И вот я нашел.

— Ты очень быстро добрался сюда, но я еще раз спрашиваю, где мы?

— В Харусада!

Спешился еще один всадник, вытащил из седельной сумки свиток. Несмотря на японские обозначения, карта явно была составлена на основании данных американского спутника и выглядела на редкость подробной. На ней были указаны основные дороги и селения к югу от Канои до Нинокаты и к западу до побережья, но деревни в том месте, куда тыкал пальцем самурай, не оказалось.

— Отсюда до Мияконодзё никак не более двухсот пятидесяти ри, Ваше Высочество.

Хидеки Синго быстро прикинул: в одной американской миле две и семьдесят восемь ри. Значит, они находятся приблизительно в ста милях от Каноя-Сити.

— Ты привез с собой кого-нибудь, кто знает хоген?

— Конечно, мой господин. Переводчик!

Вперед выступил еще один воин.

Синго сказал:

— Прикажи крестьянам напоить лошадей и задать им корм. Мои люди должны быть готовы двинуться в обратный путь через час. — Он подозрительно взглянул на американца и отвел Годзаэмона в сторонку: — А ведь из Мияконодзё я вызывал не тебя. Отец, что ли, так распорядился?

— Нет, господин. Это была моя и только моя идея. Понимаете, у моих людей есть приказ в моменты политической нестабильности находиться в состоянии повышенной готовности. И кусок дерьма, которого вы послали гонцом, был перехвачен задолго до того, как достиг ворот Мияконодзё.

У Синго упало сердце.

— То есть, тебя следует понимать так, что ни мой отец, ни старший брат не в курсе того, куда и зачем вы отправились?

— Само собой.

— И никто не поинтересовался, почему отряд из пятидесяти человек без всяких объяснений вдруг покидает столицу?

— О, господин, наверное, со временем кто-то и заинтересовался, но мы умчались из Мияконодзё так быстро, что никто не успел и рта раскрыть.

Хатамото обнажил в улыбке ровные зубы, и сердце Хидеки Синго будто пронзило ледяное острие. Он сразу понял, что означает эта улыбка. Свобода, которой пользовались эти люди, была исключительно велика. Назначались они самим сёгуном и преподносились им в качестве «подарка» тем даймё, которым он не слишком доверял. Кое-кто из них был обыкновенным шпионом, другие выступали в роли песчинок, брошенных в политические раковины — для того, чтобы вокруг них начинали образовываться жемчужины для сёгуна. Иные были распутниками и любителями веселой жизни, а то и людьми с неуемным аппетитом, способным разорить любого гостеприимного хозяина. Как воины и интриганы наемники-хатамоти не знали себе равных. В армиях даймё многие из них дослуживались до ключевых постов. Они были форменными оппортунистами, причем, совершенно безжалостными.

— Конечно же, в принципе, наш отъезд готовился заранее, — продолжал хатамото. — Мы уже неделю ждем вашего прибытия, чтобы в качестве церемониального эскорта сопровождать вас на пути из Канои в столицу. Так что, вообще-то, мы были готовы.

— Понятно.

— Всем было известно, что нас отправят встречать вас, как только вы ступите на землю Осуми — ведь сыну повелителя квадранта Кюсю и свита полагается соответствующая, не так ли? Особенно, когда он везет с собой эту удивительную амигдалу.

При последних словах внимательно наблюдающего за ним огромного воина у Синго кровь застыла в жилах. Да защитят меня боги, подумал он. Воистину, я оказался в пасти тигра. Хайго Годзаэмон — невероятно опасный человек, заводится с пол-оборота. Много ли ему известно? Подкупил ли его Садамаса? Я и не могу ничего сказать ему об амигдале… и в то же время не могу прямо заявить, что ничего не знаю о ней. Как же быть?

— Ведь амигдала у вас, мой господин, не так ли?

Ледяной ужас заполнил низ живота Хидеки Синго, но усилием воли самурай заставил себя оставаться бесстрастным. Он заметил, что американец с возмущением смотрит на лежащее в двадцати шагах от них безголовое, сплошь покрытое мухами тело. Да, вот почему был забит до смерти гонец, понял Синго. Чтобы вытянуть из него правду о том, что на самом деле случилось с амигдалой. Значит, Хайго Годзаэмон знает. О, клянусь огненными вихрями Дзигоку, он все знает!

— Что ты сказал?

— Господин, я говорю, амигдала вероятно все еще у вас.

— К сожалению, мы попали в араси. И араси, скорее всего, породил тайфун. Когда мы попытались приземлиться, ветер перевернул нас, разбил шаттл и мы чуть не погибли.

— Да, господин, гонец рассказал нам об этом. — Хатамото пристально взглянул на Синго. Голос его стал почти заискивающим: — Вы должно быть, очень беспокоились. Представляю, каково оказаться здесь без всякой защиты и с такой драгоценностью на руках. Но больше вам волноваться не о чем. Ни одна живая душа не знает, что вы здесь, господин. Никто, кроме меня, Хайго Годзаэмона.

Смех хатамото был похож на хохот злого ками.

— Ты ведь пробыл с моим отцом много лет, — заметил Синго, отчаянно пытаясь перехватить инициативу.

— Да, господин, много-много лет. Я прибыл в Кюсю с армиями барона Харуми. Я еще помню штурм Хайнани и как мы разгромили армии вдовствующей императрицы, нагнав страху на ее флот. Мы тогда обвешали наши корабли высокопоставленными каньскими заложниками. А потом показали китайскому отребью, что настоящим воинам чужда их слащавая жалость.

Когда нам в руки попадали конфуцианские жрецы, мы обычно вспарывали им животы, а затем сажали за стол вместе с нами, чтобы они видели, как рис вываливается у них из брюха. Невероятно, сколько они ухитрялись сожрать! Потом, конечно, мы все равно убивали их — за трусость. Да, Хайнань мы прочесали очень тщательно. Помнится, один богатый человек сам перебил всех своих женщин, чтобы они не достались нашим солдатам, а когда понял, что мы случайно обошли его дом стороной, выскочил на улицу и покончил с собой. Ха!

Да уж, крови тогда мы напустили — море. У наших солдат был настоящий праздник. Сами знаете, на какие шалости пускается человек, занятый делом вдали от дома и семьи. «Ути ни ича хина-гаи, сото э деча така-гаи», как говорится в одной пословице-котовадза. «В семье — голубок, в людях — ястребок!» — Улыбка устрашающе искривила рассеченную шрамом щеку Хайго Годзаэмона. — Под началом барона Харуми служить было одно удовольствие. Добычи всегда полно, развлечений хоть отбавляй. Во время осады одной из планет мы прикончили сорок миллионов жителей. В живых осталось девять тысяч четыреста двенадцать человек, и барон Харуми приказал всех их ослепить. Мне было велено подносить их глаза к палатке барона на серебряных подносах, и сёгун всю ночь просидел, подсчитывая их кончиком своего танто. А мне сказал, что если недосчитается хоть одного глаза, то я расстанусь со своим собственным.

— Так, значит, тогда ты и потерял глаз? — вежливо спросил Синго.

Хайго Годзаэмон снова расхохотался.

— Нет, господин! Уж поверьте, я сразу позаботился о том, чтобы глаз оказалось больше — намного больше, — чем он думал. Ах, барон Харуми был, конечно, мужчина из мужчин! Великий полководец. С ним человек всегда знал чего он стоит. И, в отличие от некоторых нынешних людей, барон знал, какой рукой подтирать задницу.

— Хай, — быстро сказал Синго, заметив, что резкие нотки в голосе хатамото становятся все явственнее. Он почувствовал, что под хаори по спине струится пот, а в горле пересохло. Необходимо прямо здесь и сейчас назначить награду. — Ты молодец, что сумел добраться сюда первым. Я на это и рассчитывал. А тебе ведь известно, что в моих правилах достойно награждать за верность. Когда вернемся в Мияконодзё, не забудь напомнить, чтобы я наградил тебя. Причем очень щедро.

Глаза хатамото оставались мертвыми. Он молчал. Рука нажала на эфес дайто так, что изогнутый клинок оттопыривался сзади, точно обезьяний хвост.

— А сейчас возьми вот это. Просто так, пока небольшой сувенир, — неестественно громко сказал Синго, запустил руку под хаори, нащупал висящий на груди кулон — черную жемчужину, оправленную в ауриум, расстегнул замочек, снял кулон и протянул его Хайго Годзаэмону. Хайко подарок взял, равнодушно взглянул на него, поклонился и вернул хозяину.

Синго не успел среагировать, и кулон упал на землю. Ни тот, ни другой не шевелились.

— Господин, это очень великодушно с вашей стороны. Пусть нидзюхати бусю — боги двадцати восьми созвездий — хранят вас до конца ваших дней. Но у меня есть идея получше: почему бы вам не наградить меня по заслугам прямо сейчас?

Синго попытался взять себя в руки и взглянуть наемнику прямо в глаза, но, собравшись было ответить, краешком глаза заметил темную фигуру, которая медленно приближалась к ним, пробираясь между простертыми на земле крестьянами. Хидеки вымученно улыбнулся.

— Ясуко-сан!

Она подходила медленно, почти раболепно, крошечными шажками; когда наконец жена самурая остановилась, хатамото взглянул на нее с холодной вежливостью.

— Ты, конечно же, узнаешь мою супругу, Ясуко-сан?

Неожиданная помеха на мгновение сбила гиганта с толку.

— Я… Сибараку десу не? — отрывисто произнес он, склоняя голову. «Давно мы с вами не встречались, не правда ли?» — Надеюсь вы здоровы. А мы с вашим супругом тут кое-что…

— Благодарю вас, достопочтенный господин начальник личной стражи, я здорова, — властно ответила она. — Надеюсь, как только мой муж отдаст приказ, вы будете готовы отправиться в обратный путь?

Хатамото отступил на шаг.

— Господину известно, что стоит ему лишь сказать слово, и я повинуюсь.

— Рада слышать, достопочтенный начальник стражи, потому что супруг намерен возложить на вас дополнительные обязанности.

— Какие дополнительные обязанности? Госпожа, я что-то не понимаю…

— Видите того человека с двумя бластерами? — спросила она, указывая на Хайдена Стрейкера.

Хатамото медленно повернул голову направо.

— Гайдзина?

— Именно.

— И в чем дело?

— Как вам наверняка уже сообщил мой супруг, это очень могущественный человек. Он является обладателем необыкновенно крупной амигдалы. Разумеется, до тех пор, пока не доберется до Мияконодзё, где собирается преподнести ее в дар моему глубокочтимому свекру, лорду Хидеки, поскольку кристалл является его собственностью. И я уверена, что если амигдала не прибудет в столицу в целости и сохранности, он возложит вину за это исключительно на вас.

Неопределенность слов женщины озадачила хатамото. Кто возложит на меня вину? — с раздражением размышлял он. Хидеки Рюдзи-сан? Так я его не боюсь. Или «он» — это чужеземец? Кстати, кто он такой? Почему он наделен властью?

Гигант с любопытством глянул на бластеры.

— Гайдзину придется быть очень осторожным с камнем, госпожа, — опомнившись, наконец сказал наемник. — Я слышал, по окрестностям гуляет довольно много банд гото, которые грабят и убивают всех подряд.

Но женщина отступать не собиралась, хотя сердце ее отчаянно стучало. Ей почему-то вспомнилось, как в один прекрасный день пятнадцать лет назад во дворце вырвался на волю охотничий ягуар. Ей было всего семь лет, когда огромная кошка пробралась в женские покои резиденции и принялась ходить кругами вокруг девочки. Бежать было смерти подобно. Вот и теперь: Ясуко ясно понимала, что ей нужно положиться на свою внутреннюю силу и, самое главное, — не выказывать страха.

— В таком случае, это какие-то необычные гото, — мягко заметила она, — если в состоянии одолеть пятьдесят отборных воинов личной охраны даймё. Кажется, мой свекор платит вам вполне достаточно, чтобы вы обеспечивали достойную защиту членам его семьи. Он всецело полагается на вас, как на превосходного солдата.

Твои слова должны звучать крайне убедительно, говорила она себе, внешне сохраняя полное спокойствие, а в душе пребывая в полном смятении. От того, что ты сейчас скажешь, зависят твоя собственная жизнь, жизнь Синго-сана, жизнь американца и еще кое-что, гораздо более важное. Если б только знать, что успел рассказать гонец и что мог ляпнуть в разговоре Синго-сан! Какие же найти слова, чтобы умерить алчность Хайго Годзаэмона и хоть немного подорвать его веру в собственную безнаказанность?

— Вот что я вам скажу, достопочтенный господин начальник стражи. Мне искренне жаль тех глупых гото, которые попытаются ограбить гайдзина. Поскольку он поклялся вышибить мозги любому, кто посягнет на его собственность.

Хатамото шевельнулся.

— Один человек не сможет долго сопротивляться банде вооруженных гото. Во-первых, что может гайдзин знать об искусстве фехтования?

— Уверяю вас, этот человек бесстрашен. А бластеры его обладают необыкновенной мощью. Они оглушают человека на расстоянии двухсот шагов и перерезают его пополам на расстоянии тридцати, то есть намного раньше, чем до него доберется любой воин с мечом. Я сама видела, как он сражается в гневе. По-моему, его любимая тактика — прежде всего вышибить мозги предводителю. Американец считает, что после гибели вожака остальные разбегаются, как безголовые цыплята.

Хатамото прищурил глаза.

— Госпожа, он не единственный, у кого есть бластеры. Многие гото тоже имеют теппо. А разве могут сравниться выстрелы его жалкого ручного оружия с мощными разрядами теппо?

— Несомненно, здесь, на Осуми, разбойники могут завладеть и таким мощным оружием, — сказала Ясуко, прекрасно сознавая, что Годзаэмон имеет в виду, и видя, что он тоже понял ее. — Но ведь весь этот континент находится под технологическим контролем. И любой подданный, располагающий ружьем теппо — независимо от того, преступник он, или нет, — нарушает законы Императора.

— Разбойник он ведь разбойник и есть, разве не так? И можете быть уверены: здешние гото вооружены совсем неплохо.

— Я согласна, достопочтенный начальник стражи: ничто не спасет человека от предательской и подлой засады, но пусть вас не удивляет тот факт, что у американца всегда будет преимущество. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но его бластеры, кажется, системы «вессон». А разве не означает это, что для выстрела им не требуется изолирующее кольцо, столь необходимое теппо? Конечно, я могу судить только со своей, женской точки зрения, но даже мне ясно, что он выстрелит из обоих бластеров прежде, чем разбойник с теппо успеет прицелиться.

Ладони Ясуко взмокли, и она незаметно потерла их друг о друга, зная, что хатамото сейчас загнан в угол и потому особенно опасен. Он слабеет, подумала женщина. Странно, что даже самым отчаянным из мужчин обязательно нужен уголек гнева, чтобы запалить огонь жажды убийства. Но стоит смочить этот уголек сомнениями, и вполне возможно, что пламя так и не вспыхнет.

Она снова взглянула на хатамото.

— Ну так как, права я или нет?

На лице Хайго Годзаэмона отражались сомнения. Он ворчливо ответил:

— Сие, госпожа, зависит от обстоятельств и от человека.

— Несомненно так, но мистер Стрейкер — один из лучших стрелков американского МеТраКора. Вы знаете, кто его отец?

— Кто же? — спросил хатамото, которому американец, очевидно, уже стоял поперек горла.

— Знаменитый Саторака-сан!

— Прошу прощения, госпожа, но я никогда о таком не слышал.

— Наверняка слышали. Американец, который пять лет назад уничтожил шесть пиратских кораблей Ким Вон Чуна в системе Ульсана. Неужели вы ничего не знаете об этом?

— Может, что-то и слыхал…

— Поэтому именно его сыну и поручено доставить даймё подарок американского МеТраКора. Именно он согласился на тайную встречу с моим свекром. Это была предосторожность на случай, если каньцы помешают нам высадиться на космодроме в Каное. И как он был прав, что предусмотрел такое!

Хайго Годзаэмон неожиданно напрягся, почувствовав ложь.

— Насколько я понял, госпожа, вы потерпели здесь крушение. Гонец рассказал, что вы рухнули на землю и едва не погибли.

Ясуко взяла его за руку и повела к окружающей их дом веранде, продолжая говорить на ходу. Ей была видна торчащая среди каштанов чудовищная корма корабля, и она понимала, что всадники тоже, скорее всего, видели ее, пусть даже корму заслоняли холмы.

— Да, конечно, достопочтенный начальник стражи, я немного преувеличила. Но вы же знаете крестьян. Они же ничего не понимают. То была просто неудачная посадка. На самом деле мы угодили в бурю, а наш корабль вон там. — Она неопределенно махнула в сторону храма. — Ну, вот мы и пришли. Вы, должно быть, до смерти устали после долгого пути, да еще в тяжелых доспехах. Прошу, снимайте обувь и присаживайтесь. Полчаса никакой роли не играют. Думаю, вам следует немного восстановить силы, не так ли?

— Несомненно. Однако вы как будто садились в небольшом шаттле. — Хатамото взглянул на огромный искореженный хвост, а когда снова обернулся к Ясуко, то звон его доспехов вновь заставил ее ощутить страх. Она поняла, что придется лгать еще больше и еще изощреннее.

— Совершенно верно. И ему было крайне трудно справиться с ураганным ветром.

Годзаэмон был окончательно сбит с толку.

— А там что за корабль?

— Просто старые обломки. Торчат здесь уже много лет. И мы по ошибке направились на его маяк. Экипаж шаттла с самого начала сомневался, что в такую погоду можно совершить удачную посадку. И в самом деле, один человек погиб, потому-то шаттл и остался здесь.

Хайго Годзаэмон выпрямился.

— Шаттл все еще здесь?

— Естественно. Ведь и каньские корабли все еще на орбите. Американцы посчитали за лучшее не садиться в Каное и не возвращаться на свой корабль до тех пор, пока ситуация не прояснится. Они очень сожалеют, что нарушили законы Осуми об ограничении технологии и, чтобы хоть как-то исправить содеянное, решили сохранять радиомолчание. Впрочем, они, конечно, уже сообщили в Каною о нашей посадке.

— Должно быть, госпожа, вы были очень напуганы, — медленно сказал гигант заметно упавшим голосом.

— О, нет! Само собой, пришлось поволноваться, и в какой-то момент я даже подумала, что мы можем погибнуть. Но, как видите, все обошлось. Если хотите, немного позже я покажу вам шаттл. А ваши люди помогут мистеру Стрейкеру снять необходимое оборудование, — разумеется, если он сам еще не справился. А сейчас, прошу вас, присаживайтесь и позвольте мне угостить вас чаем.

— Как вам будет угодно, госпожа, — отозвался Годзаэмон, медленно склонив голову. — Я же говорил: я в полном распоряжении вашего супруга.

— Уверена, мой супруг также посоветовал бы вам прежде всего утолить жажду.

— Да-да, конечно, — подтвердил Синго. — Ча. Принеси нам чаю.

Ясуко удалилась. Чтобы сесть, хатамото пришлось снять с себя оружие. Он отстегнул закрывающий торс могами-до, снял наплечники и защищающую горло пластину. Потом принял ковш с водой, обтер лицо и устало расположился на полу. По его поведению Ясуко пыталась понять, принял ли он какое-нибудь решение и отказался ли наконец от мыслей о предательстве.

— Хорошо. Да. Путь был нелегким. Жажда вконец замучила, господин.

— Значит, ты и вправду считаешь, что по дороге в Мияконодзё мы можем угодить в засаду? — Синго тоже присел.

— Как я уже говорил, господин, гото запросто могут рискнуть и напасть на нас. Если же не гото, то причины и возможности напасть на нас отыщутся только у вашего брата, Садамаса-сана. Впрочем, он сейчас на соколиной охоте у губернатора Кокубу, где-то за Ханаки. То есть, по меньшей мере в четырехстах ри отсюда.

— Отлично…

Ясуко исподволь следила за их разговором. Ее всецело захлестнуло чувство облегчения. Клянусь всеми дьяволами-нараку, мы чуть не погибли, думала она, но и успокаиваться пока преждевременно. Хотя Хайго Годзаэмон, кажется, успокоился, а уверенность Синго-сана в себе вроде бы растет, не думаю, что этот негодяй хатамото принял окончательное решение.

А что будет, если кто-нибудь из его подчиненных найдет шаттл? Или он сам решит проверить подлинность истории и допросить одного из крестьян? Времени почти не осталось. Если Синго-сан совершит хоть одну маленькую ошибку… А ведь надо думать и о гайдзине. Даже не знаю, сколько продержится мой обман. Нужно придумать что-то другое.


15


Когда хатамото потянулся за второй чашкой, Ясуко наконец решилась. Она незаметно выскользнула из дома и направилась к Хайдену Стрейкеру. Тот, кипя отвращением и ненавистью, отошел от тела мертвого крестьянина, вернулся к себе и теперь сидел на крыльце своего дома. Когда Ясуко приблизилась, он не поднял головы и резко отказался от предложенной ему воды.

— Вы, я вижу, огорчены тем, что начальник стражи сотворил с крестьянином, — негромко сказала японка.

Хайден Стрейкер не нашел в себе сил ответить.

— Позвольте спросить, мистер Стрейкер, как вы оцениваете свои шансы отомстить начальнику стражи его собственным мечом, пока он беседует с моим мужем?

— Что-о-о?..

— О, прошу вас, не надо так бурно реагировать. Повторяю, как вы считаете, есть у вас реальные шансы убить начальника стражи?

От этих слов у Хайдена Стрейкера голова пошла кругом.

— Что?.. — повторил он.

Ясуку продолжала:

— Этот человек — хатамото. Притом убийца и вор. Ему известно об амигдале. Ему и только ему известно, что мы здесь. И мне кажется, если его не убить до того, как он допьет свой ча, он убьет всех нас.

Наконец до Хайдена дошло. Дым деревенских очагов вдруг показался необычайно едким.

— То есть вы хотите, чтобы я убил его?

— Да, пожалуйста. Если это возможно. Пока он не убил нас.

— Госпожа, по-моему, вы не в себе. Ведь еще пятьдесят таких же как он сейчас поят своих лошадей. Или вы думаете, я совсем рехнулся?

— Я думаю, что если хатамото умрет, остальные нам хлопот не доставят. — Ясуко как могла старалась успокоить его. — Если б я не наврала ему про вас, мы все уже давно были бы мертвы.

— Про меня? — с ужасом переспросил Хайден Стрейкер. — И что же вы наврали?

— Прошу вас, тише. Я всего лишь сказала, что вы меткий стрелок и легко выбьете ему последний глаз, если он не будет вести себя подобающе.

— Боже милостивый! Неужели вы действительно такое сказали? Этому… этому циклопу?

— Его зовут Хайго Годзаэмон, и я вынуждена была сказать это. Я ведь знаю, что вы отважный и ловкий человек. — Ясуко мельком смерила взглядом его широкую грудь и снова посмотрела прямо в глаза. — А еще я думаю, что вы человек благородный.

Голос Хайдена стал жалобным:

— Госпожа, вы заблуждаетесь! Я почти не умею обращаться с бластером. К тому же «вессоны» полностью разряжены. Да и, в любом случае, профессиональный фехтовальщик изрубит меня в мелкую капусту, если я даже…

— Однако хатамото теперь тоже считает, что вы профессионал. И думает, что бластеры заряжены. Это самое главное.

— А когда он поймет, что все ложь? Что тогда?

— Через две минуты после этого либо он будет мертв, либо мы. Именно поэтому нам нужно первыми нанести удар.

Напуганный спокойствием ее голоса, Хайден Стрейкер в отчаянии оглянулся.

— А ваш супруг? Э… А он не может взять это на себя? У него есть меч, и он знает как им пользоваться.

— Меч есть, и некоторое умение тоже. Но, к сожалению, он не слишком-то отважен.

— О, нет! Нет. Даже слушать не хочу! — Лицо американца застыло от переполнявших мозг дурных мыслей. — По-моему, вы пытаетесь меня спровоцировать. И все это лишь предлог, чтобы убить меня, не нарушая ваши идиотские законы. Потом всплывут пятьдесят свидетелей того, что я, разумеется, заслужил смерти, и ваш супруг завладеет амигдалой. Почему я должен вам доверять?

— Прошу прощения, но вы говорите невозможные вещи. Ведь мы понятия не имеем, куда вы спрятали амигдалу.

— Верно… И все равно, я вам не верю. Как только запахнет жареным, я отсюда ноги сделаю!

Глаза женщины сердито сверкнули.

— Я сказала, что вы показались мне благородным человеком. И я, похоже, ошиблась. Вы именно то, чем назвал вас отец. Трус. Мальчишка. И, если вы не верите мне, я вынуждена предоставить вам доказательство.

Она вежливо поклонилась, развернулась и пошла прочь. Хайден смотрел ей вслед. Ясуко медленно, маленькими шажками преодолела пространство, разделяющее их дома, и наконец оказалась у веранды, где ее супруг все еще беседовал с Хайго Годзаэмоном. Она чуть развернулась и, так, чтобы не попасться на глаза хатамото, принялась застенчиво поправлять шелковый оби, удерживающий ее кимоно.

Хайден Стрейкер видел, что хатамото обернулся, но, заметив Ясуко, снова обратился к собеседнику, дабы не смущать ее. Женщина в этот момент разворачивала оби — как бы для того, чтобы затянуть потуже. Стоило Хайго Годзаэмону повернуться к ней спиной, как пояс оказался у нее в руках, и Ясуко принялась быстро превращать его в петлю.

Хайден завороженно наблюдал за японкой, уже зная, что сейчас должно произойти. Не может быть! — думал он. Она не решится! Безумие! Однако — ведь он сам вынудил женщину предоставить доказательство… вот она и предоставляет. Хайден мысленно взмолился, чтобы она остановилась, пока не слишком поздно, но Ясуко уже приняла решение. Одним движением женщина накинула пояс на голову Хайго Годзаэмону, уперлась ногами ему в спину, скрестила руки и изо всех сил затянула шарф на горле хатамото.

В тот же миг Хайден Стрейкер оказался на ногах и рванулся к дому. Он видел, как поднимаются мощные руки хатамото, как бессильно хватают воздух. Затем начальник стражи потерял равновесие и опрокинулся на спину. Ему удалось сбросить с себя Ясуко, но та пояса из рук не выпускала и продолжала давить.

Глаза Годзаэмона были выпучены, лицо искажено яростной гримасой. Он впился пальцами в душащую его петлю, лицо побагровело, а вены на лбу вздулись, готовые вот-вот лопнуть под напором крови. Ясуко охнула. Один из огромных кулаков метнулся в ее сторону, сбив по дороге лежащий рядом рогатый шлем, а дрыгающая нога проломила тонкую деревянную стену. Затем рука хатамото нащупала ножны дайто, и он принялся отчаянно рвать меч из ножен.

Хайден Стрейкер сразу смекнул, какой неимоверной опасности подвергает себя эта женщина. Она была подобна кошке, нападающей на кебекскую росомаху. Американец заметил, что Синго остолбенел, прирос к месту, завороженно глядя на дрыгающиеся ноги хатамото. Затем одна из этих ног угодила ему в грудь, и самурай опрокинулся на спину, едва не сбив Хайдена Стрейкера. Еще секунда — и хатамото выхватит меч; и тогда ноги Ясуко будут перерублены до кости. Теперь она уже всхлипывала от страха, но пояс не отпускала.

— Убей его! Убей! — закричал Хайден, однако Синго по-прежнему не шевелился.

Единственное, о чем сейчас мог думать Хайден Стрейкер, это о мече на поясе Синго. Он схватился за серебристую чешуйчатую рукоять и попытался выдернуть меч из ножен. Но успел вытащить не больше, чем на дюйм: Синго наконец-таки среагировал на смертельное оскорбление.

Хайден ощутил сокрушительный удар в плечо, от которого его рука скользнула по лезвию, и острая сталь рассекла мягкие ткани ладони на полдюйма в глубину.

Не было ни крови, ни боли, только странное ощущение рассеченной плоти. Стрейкер выпустил было меч, но снова поймал его и нанес Синго удар кулаком, которого тот явно не ожидал. Кулак угодил в нос и отправил Синго обратно на пол.

Американец тут же повернулся и увидел, как изогнутый кончик меча Хайго Годзаэмона, подобно жалу скорпиона, вонзается в пол рядом с Ясуко-сан.

Хатамото мгновенно выдернул меч и снова замахнулся, вынудив Хайдена Стрейкера отпрыгнуть в сторону. Тот не успел предотвратить следующего удара: меч вонзился в пол между коленями Ясуко, пригвоздив к полу ее кимоно. Хайден знал, что теперь удар должен нанести он, но его позиция была столь неудобной, что лезвие, направленное хатамото в грудь, лишь попусту звякнуло о полированный нагрудник. Начальник стражи изогнулся и поднял руку с мечом. Тогда Хайден Стрейкер нанес второй удар — широкий, дикий, отчаянный — от которого дайто хатамото, кувыркаясь в воздухе, со звоном отлетел в сторону.

К своему ужасу Хайден увидел, что рука Хайго Годзаэмона продолжает сжимать рукоять меча. А из обрубка бешено мотающегося из стороны в сторону запястья толчками бьет, заливая все вокруг, кровь.

— Убей его! Убей!

— Что?

— Прикончи его! — В голосе Ясуко слышалось отчаяние. — Убей его, иначе его люди не пойдут за тобой!

В ужасе от такой просьбы Хайден Стрейкер прижал острие меча к обнаженной шее хатамото и закрыл глаза. Раз за разом меч соскальзывал с горла залитого кровью и отчаянно бьющегося великана. Пять раз американцу приходилось возвращать острие на место, прежде чем он смог надавить на рукоять. Зато, когда это наконец удалось, он давил и давил до тех пор, пока меч не уперся во что-то твердое. В Хайдена ударила струя крови, тело противника выгнулось дугой, точно в припадке, затем внезапно обмякло. Стрейкер почувствовал ужас и боль, вызванные убийством, однако другие стражники, к этому времени окружившие участников сцены, лишь отпускали одобрительные замечания и не делали никаких попыток придти на помощь своему начальнику.

Хайден уставился на зевак, все еще сжимая рукоять меча, вонзенного глубоко в горло Хайго Годзаэмона, а те смотрели на американца так, будто присутствовали при убийстве тигра-людоеда. Хайден видел на их лицах уважение, возбуждение, даже восторг… но уважение все-таки преобладало. К себе же он испытывал только отвращение — из-за того, что пришлось убить человека, сожаление — поскольку это было необходимо, и стыд — все-таки он сделал это… А еще к чувству стыда примешивалось ощущение торжества, заглушающего все прочие эмоции.

Хайден закричал:

— Банзай! — А потом развернулся и, потрясая над головой обеими руками, воскликнул: — Да здравствует клан Хидеки! Смерть его врагам!

И стражники тоже подняли руки над головами:

— Банзай!

Затем они опустились на колени перед Хайденом Стрейкером, и он понял, кем стал, и почувствовал, как вместе с остатками крови и жизни, вытекающими из тела Хайго Годзаэмона, что-то умирает и внутри него, но наряду с этим пробуждается к жизни нечто ужасное.


16


В бункере, где укрывались женщины было жарко, точно в печке. Аркали так изнемогла, что сон не шел. Она чувствовала, как струятся меж грудей струйки пота, и заставляла себя благодарить судьбе за то, что пока с ними ничего не случилось. Настоящий кошмар еще впереди. Впереди. Несчастная молодая жена члена Совета вконец обессилела от криков и уснула; в бункере воцарилась относительная тишина. Вспышки китайских лучевых орудий, ужасно действовавших всем на нервы, стали гораздо реже, и большинство из двенадцати женщин и двадцати детишек постарались уснуть еще до того, как на купол опустится ночь и батареи снова начнут кошмарный обстрел.

На Аркали вдруг упал острый лучик света — лучик, на мгновение заблудившийся между сводом купола и экраном установленного в бункере перископа. Он высветил танцующие в воздухе золотистые пылинки, поднятые сотрясениями от залпов орудий, и страх ненадолго оставил женщину.

Пылинки показались ей удивительно красивой, они напоминали настоящее золото. Да, золото, повторяла Аркали, золото в воздухе и золото на голых белых стенах. Размышляй об этом и старайся не вспоминать об ужасе который ждет всех нас. Смотри, как золотой свет играет на личике спящего у тебя на руках ребенка, и думай, насколько это дитя несчастнее, чем ты.

Она бережно покачала младенца; к глазам подступили слезы.

Поначалу Аркали казалось, что она не должна соглашаться на работу, обычно выполняемую слугами-синтами, да и спать в одном помещении с другими женщинами ей тоже не подобает. Но после того, как ушли солдаты, Аркали заметила, что некоторые женщины злятся на нее, и поняла: ее общественное положение теперь ничего не значит.

— Стало быть, ты с нами идешь, да? — спросила старшая из двух сестер Соломон.

— Я…

— Вот и отлично. Мы ценим это, — сказала другая сестра, и вопрос был решен.

Но даже эти суровые женщины занервничали, когда прошлым вечером над улицей блеснуло несколько отраженных лучей.

— У китаез есть мезонные мины, — заявил старший сын Соломонов. — А мой па говорит, что в их лучах столько кавэ, что они запросто разломают даже наш самозатягивающийся купол и убьют всех-превсех.

— Джосси, заткнись-ка лучше! — Лорис Соломон сердито шлепнула мальчишку туфлей по уху, но после этого разговора Аркали уже не могла уснуть.

Ночь напролет лучи отыскивали слабые места в куполе и обрушивались на Каноя-Сити, расплавляя мостовые, отбивая куски плекса со зданий торговых компаний и подрывая дух защитников города.

И вот теперь она лежит тут, в какой-то дыре под совершенно пустым городом, одна, даже без своей горничной Сюзи, в грубом гамаке и в ужасе от осознания того, что каждый следующий выстрел может прикончить ее или — того хуже — изуродовать на всю жизнь.

С течением ночи вспышки залпов слились в сплошное зарево, смертоносное, устрашающее: сначала разряжались в купол фиолетовые батареи на северо-западе, затем розовые лучи Крука из орудий, расположенных за лагуной, прощупывали защитные поля; после чего мощные лучи корабельных орудий с неба озаряли купол алым светом, заставляя вздрагивать даже фундаменты зданий. Совсем рядом, думала она, все ближе и ближе, днем и ночью, без остановки, лишая сна, лишая сил думать до тех пор, пока я не начала сходить с ума от страха. И однажды ночью я вдруг оказываюсь здесь, запертой вместе с теми, кто больше не может выносить происходящее, вроде Флорен Квинт, которая непрерывно кричит. Нужно быть или очень злой, или верующей, или каким-то совершенно невообразимым образом убежденной, что обрушивающаяся с небес смерть не коснется тебя, а если и коснется, то это не будет иметь никакого значения… и все же я нашла свою веру — веру в пси.

О, Хайден, мой дорогой! Теперь я знаю, что ты жив. Точно знаю. И еще мне известно, что в один прекрасный день мы обязательно поженимся. Стало быть, лучи не причинят мне никакого вреда, потому что если я погибну, какой в этом будет смысл для пси? Да и вообще — какой в этом будет смысл?

Когда Аркали кормила младенца с ложки кисловатой дуврской кашей, аккуратно подбирая остатки кашицы под его ртом-бутончиком, здание над их головами сотряс очередной удар. Младенец срыгнул, и она ощутила тошнотворный запах кислого молока. Еще женщина заметила, как при виде ложки бледно-голубые глаза расширились, ротик раскрылся, обнажив обведенные красноватой каемкой десны, а крошечная ладошка попытались схватить ее за палец. У ребенка был жар, личико покраснело, он пускал пузыри, а Аркали растерялась и не знала, что делать.

Это был сынишка бедной Элты Мунди, еще нуждающийся в материнской груди, но уже осиротевший. Несчастное дитя. Аркали разрывалась между жалостью и брезгливостью; ей вдруг стало очень противно, что на нее взвалили обязанность кормить ребенка. Оставшись без горничной, она делала, что могла, однако Сюзи наверняка была бы возмущена самой идеей кормить новорожденного дуврской дрянью. Как этот малыш, да и все остальные дети кричали и плакали ночью! А когда шум и ужас обстрела достигли апогея, начались схватки у Бетрикс Рейнер. Она родила мертвую девочку-уродца; молодая кореянка-повитуха страшно перепугалась.

Среди укрывавшихся в городе хини и корейцев немедленно поползли суеверные слухи: а вы слыхали про жену молодого американского господина, Нового члена Совета? Того, которого МеТраКор собирался назначить следующим Контролером? Разве не знаете, что его жена родила двухголового демона в поросячьем образе? Говорят, его пришлось убить железным крюком, но перед смертью он все же успел наложить на город заклятие!

Аркали содрогнулась. Горничная пропала — скорее всего сбежала. Сбежали и почти все слуги, кроме одного-двух самых преданных, бросили своих хозяев еще до того, как включились силовые экраны. Этот бункер и несколько других подобных ему мест были единственными укрытиями, где можно спать спокойно, не опасаясь обстрела. Помещение бункера являло собой месиво из раскиданного повсюду белья, личных вещей и человеческих тел. Вниз отправляются только женщины и дети — такое правило установил Эллис Стрейкер. Мужчины и женщины порознь. А во время бодрствования все оказывают посильную помощь, по очереди, зачастую без всякого прикрытия, надеясь только на счастливое пси, да на удачу.

Аркали откинула с лица прядь волос и, переложив младенца поудобнее, принялась выскребать из чашки остатки дуврской пищи. Она смертельно устала. Она задыхалась в спертом воздухе бункера.

Это от изнеможения, сказала себе женщина. Я уже не помню лицо Хайдена; а закрыв глаза, наоборот, вижу перед собой только его лицо. О, мой дорогой, где ты? Неужели противный Боуэн вчера сказал правду? Почему тебя нет рядом, чтобы защитить меня? Пси милостивое, дай мне выбраться из этого кошмара! Я ненавижу Осуми и всех, кто здесь живет. Скоро нас снова запрут, и меня снова будут мучать плохие сны. Сколько это может продолжаться? Сколько еще Эллис Стрейкер будет держать нас в этой адской дыре? Пока не появятся наши корабли? А когда они прилетят — через несколько недель? Месяцев?

— Ничто не спасет вас, кроме благосклонного пси! — прокричал Стрейкер собравшимся вокруг него торговцам и служащим МеТраКора, когда грохот обстрела достиг кульминации. — Примиритесь с пси, и каньцы на собственной шкуре узнают, как мы умеем защищать то, что нам принадлежит!


Похоже, этот человек — законченный безумец. Животное! Разве нельзя было просто, цивилизованно договориться с китайцами?

Аркали больше не волновала судьба Каноя-Сити. Неужели минули всего один день и одна ночь с тех пор, как ее отец, подобно простому рабочему, снял пиджак и закатал рукава рубашки? Как чрезвычайные обстоятельства превратили Эллиса Стрейкера в ревущее чудовище, рыскающее повсюду с большой черной палкой в руках, в сопровождении неотступно следующего за ним урода Боуэна и обоих братьев Соломонов? Причем все четверо напускают на себя такой горделивый вид, точно они самураи и имеют право помыкать кем угодно. Пси милосердное, неужели я и вправду была согласна войти в семью Стрейкеров? Должно быть, я сошла с ума. Каким образом у бессердечного дьявола, вроде Эллиса Стрейкера, мог родиться такой сын — Хайден? Почему так произошло?

Духота становилась невыносимой. Аркали показалось, что она плывет. Воспоминания о Хайдене искажались, совсем как заливающий купол смертоносный ртутно-синий свет. Погиб он или нет? Нет. В этом она была уверена. Будь Хайден мертв, Аркали сразу бы почувствовала. Сердце обязательно подсказало бы ей… или нет?

А тут еще Боуэн.

Женщина впала в прострацию. Да, Хайден, я знаю: ты жив. Вчера Боуэн подошел ко мне с раненой рукой. Я зашила рану, а потом стала расспрашивать, что да как. Сначала он отмалчивался — советовал обо всем разузнать у Стрейкера. Однако я настаивала. Поняв же, насколько я встревожена, Боуэн рассказал мне то, что я приняла за правду.

Хайден, мой дорогой, он считает, что ты приземлился благополучно. «Думаю, это вовсе не невозможно», — вот его собственные слова. А раз это возможно, то ты наверняка приземлился целым и невредимым. Если я переживу эту ночь, то, клянусь пси, пойду к твоему отцу и потребую, чтобы он сказал мне куда пси могло занести тебя. Ничего, скоро этот кошмар закончится и мы снова будем вместе. Я уверена.

Тут младенца стошнило прямо ей на руку и на одежду. Аркали беспомощно взглянула на женщину, которая попросила ее немного подержать отпрыска Мунди — крупную, жену одного из филиппинских торговцев, кормившую большой грудью собственного ребенка. Двухлетний мальчишка, прикрыв глаза, жадно сосал большой темный сосок, а другой, постарше, привалился к матери сбоку. Женщина равнодушно улыбалась. Даже здесь не утратила коровьего спокойствия.

Аркали отвернулась, с горечью подумав, что брак и ее когда-нибудь превратит в такую же корову. И сделает это семя Хайдена. Испытав боль секса, мое тело превратится во нечто чудовищное, с огромным животом и выменем, и я стану такой же коровой, окруженной выводком своих отпрысков — бестолковых, пищащих, визжащих, постоянно чего-то требующих и пачкающих все вокруг…

Новый звук оторвал ее от раздумий, и она поняла, что входная диафрагма убежища заперта на ионные замки. Отец, ты же обещал навестить меня до того, как пробьет шесть, подумала она. Ты не приходил весь день, а теперь охрана накрепко заперла нас, готовясь к тому моменту, когда корабли на орбите окажутся над городом и начнут обстрел. О, пси небесное милосердное, сделай так, чтобы сегодня ночью китайцы не ворвались в город…

— Да заткнись же ты наконец, выродок несчастный! Еще раз пикнешь, и я так тебя отделаю, что, клянусь, на всю жизнь запомнишь!

Взъерошенные детишки Соломонов жались к своим матерям и теткам в дальнем углу бункера, а самый старший — десятилетний парнишка, — сжав кулачки, сердито уставился на мать. Поскольку ни отца, ни дяди рядом не было, он не переставая требовал, чтобы его тоже выпустили наружу и дали бластер. И мать наконец не выдержала.

Аркали прикусила губу, страстно желая, чтобы Фая или Лорис и впрямь задали маленькому гаденышу. Они были крепкими женщинами. Сестрами. Ничуть не утонченными, хотя старались изо всех сил одеваться получше и прилично себя вести, поскольку их мужья нажили какое-никакое богатство.

Нет, скорее всего, раньше они были обычными банными юна — шлюхами, что как мухи роятся в каждом порту. Этим двум повезло: они подцепили и женили на себе таких парней, как Ари и Уил Соломоны. И те, и другие подходили друг другу как нельзя лучше. Двое твердых, точно каменная соль, гарпий и двое крутых братьев, которые, прежде чем заняться торговлей и сказочно разбогатеть, десять лет пиратствовали в Зоне на тяжело вооруженном корабле.

— Очень рада познакомиться с тобой, Аркали, — заявила Лорис Соломон при их первой встрече несколько недель назад, в особняке Хавкена, когда Аркали танцевала с Хайденом и была представлена присутствующим как новая звезда высшего света Каноя-Сити. Сколько же времени прошло с тех пор? Целая жизнь. Эпоха. Лорис Соломон улыбнулась, увидев, что ребенок срыгнул. В золотистых лучах, исходящих от создаваемого перископом голоизображения улицы над их головами, кривые зубы и копна светлых волос делали ее похожей на львицу.

— Превратности войны, да? — не обращаясь ни к кому конкретно, сказала она и тут свет пропал, будто выключенный каньским адмиралом. Теперь перископ освещал бункер тусклым красноватым светом остывающего купола.

Аркали охватил ужас. Откуда-то издалека донесся воющий хохот. Неразборчивые, страшные крики. Рев и ругань мужчин, звуки разрушения, как в Вавилоне времен Исайи. Раздоры, грабежи, грех. Младенец вздрогнул; его опять стошнило Аркали на платье.

— После еды нужно наклонить его, чтобы срыгнул. Неужели, Аркали, ты не знаешь?

— Может, возьмете его? — Аркали безуспешно пыталась отчистить перед своего голубого платья.

— Я же говорила: разденься до белья.

Женщины вокруг принялись пересмеиваться и перемигиваться.

— До белья?..

— А тебе что, не жарко?

Только сейчас Аркали осознала, насколько в бункере жарко. Жарко и душно. Как в тропиках. Видимый в перископ купол, который под ударами китайских орудий снова стал пурпурным, был огромен; его словно озаряли молнии. Здесь же, в убежище, горело несколько тусклых лампочек, отбрасывающих на белые стены и колонны причудливые, страшные тени. На стене, над тем местом, где сидела филиппинка, красовалось изображение орла, не менее странное, нежели исламское распятие. Пол был завален тюками шелка. Кроме того, в бункере стояло с полдюжины похожих на гигантские гробы освинцованных плексовых ящиков, в каждом из которых помещалось триста шестьдесят фунтов первосортного «о-ча» — настоящего зеленого чая, тщательно утрамбованного ногами японских крестьян. Сушеные листья! Отчасти именно из-за этого товара американцы присутствовали здесь, на ужасной и совершенно чуждой им планете. Очень ценный товар — чай, выращиваемый в горных районах Ямато, большой спрос на который у богачей представлял собой одну из причин нынешнего конфликта…

О Господи, это хуже всего. Потому что мы, женщины, заперты в душном погребе — на тот случай, если китайские войска все же ворвутся в город. Здесь самое безопасное место, сказали нам.

Аркали застенчиво ослабила тесемки своего платья, перепачканного отрыжкой ребенка, расшнуровала его и принялась отскребать пятно.

— Придется, Аркали, тебе снять его, — засмеялась Фая. — Не стесняйся, вряд ли у тебя есть что-нибудь, чего мы не видели!

С улицы донесся истерический хохот пьяных мужиков. Услышав его, Аркали почувствовала себя раздетой. Прошлой ночью она сняла свой длинный, почти до колен жакет с шитьем на плечах, но в это время установленная на улице передающая камера их перископа привлекла внимание кучки слоняющихся без дела калифорнийских ранбо. Те принялись кривляться перед объективом, пинать его. Казалось, через объектив они видят все, что творится в бункере, поскольку их голоизображения паясничали и делали непристойные жесты. И никто не мог унять хулиганов.

Крики становились все громче — они явно приближаются. Улюлюканье и визг. Омерзительные пьянчуги с картавыми голосами. Грубияны макау-калифорнийцы из охраны. Форменное отребье, которому не свойственны ни гибкий ум торговцев, ни строгая дисциплина служащих МеТраКора. Отец Аркали говорил, что все эти охранники-контрактники — бывшие дезертиры: длинноусые, с угловатыми чертами лица, ленивые и капризные, поскольку они однажды уже сбежали от своих офицеров и знали все солдатские трюки. Они были исключительно изобретательны в любых гадостях и жестоки к местным проституткам; они пили, дрались стравливали собак в японской части города — ради денег и удовольствия наблюдать за смертельной схваткой. Теперь же у них в руках заряженные бластеры, они якобы патрулируют периметр купола в поисках мест возможного прорыва каньцев.

Один из наймитов прицелился в метракоровскую эмблему на стене и хладнокровно сжег ее.

Аркали задыхалась в духоте. Люди на улице больше всего напоминали дикую стаю. Хохочущие, как безумцы, безжалостные, как гиены.

Шаги по плексу в шести футах над их головами.

Лицо спящей Бетрикс Рейнер осунулось. Сестры Соломон притянули детей поближе. Аркали увидела разлетающиеся осколки бутылки, запущенной в камеру, и изображение дрогнуло. Послышались звуки передвигаемой в офисе наверху мебели; филиппинка встала и крадучись двинулась мимо колонн к диафрагме. В поднятой руке она, точно мачете, сжимала малайский паранг. Очень острый паранг, тяжелый. Наверняка им можно рубить до самой кости.

Лорис Соломон зашипела на ребятишек:

— Тихо вы!

— Но ведь диафрагма закрыта и заперта, — сказала Аркали. — Им все равно к нам не забраться без…

— Тихо!

Тишину теперь нарушал лишь топот множества ног, крики, доносящиеся через вентиляционные отверстия, голоса, то и дело разражающиеся проклятиями на невнятном калифорнийском. Было очевидно: помещение громят в поисках спиртного. Наконец целый град пинков и ударов посыпался на плексовую диафрагму. Затем послышалось царапанье — как будто кто-то пытался взломать ионный замок штыком, и филиппинка замерла, наверное, стараясь не производить ни звука и лучше слышать происходящее снаружи… но, скорее всего, из страха. Ведь диафрагма была единственным входом и выходом из бункера.

Страх начал передаваться от одного к другому. Какая-то девочка заплакала. Лицо старшего сынишки Соломонов превратилось в белый овал, вся его мальчишеская отвага мгновенно испарилась.

Звуки плача их и выдали.

— Э-э-э, пусти-ка, пусти! Эй, леди, есть кто или нет? Вы там, что ли? Ну будет молчать-то!

— Тихо! Заткнитесь! — прошипела Фая.

— Нет! — воскликнула вскакивая на ноги Аркали. — Мы должны позвать на помощь! Вызовите офицера! Мы…

Фая схватила ее за плечи и отвесила звучную пощечину, затем притянула к себе и зашептала на ухо:

— Никто нас не услышит! Неужели ты не понимаешь? Они знают, что это конец. Китайцы вот-вот будут в городе, и эти мерзавцы напоследок напились как свиньи. А звуки женских голосов только раззадорят их.

— Но должен же нам кто-то помочь?

— Говорю тебе, я уже проходила через это. Они перерезали связь.

— Эй, синьориты! Не желаете ли потрахаться?

Мужской голос неожиданно раздался откуда-то сзади, насмешливый, громкий, отчетливый. Помещение наполнилось издевательским смехом. Со стены на женщин смотрело огромное лицо, искаженное, поскольку его обладатель стоял слишком близко к камере. Позади товарищ наемника, сидя на земле с бутылкой в руке, пытался стянуть с себя перепачканные брюки. Солдатам явно надоело патрулировать канализацию.

Аркали охватили ужас и отвращение.

Бутылка, брошенная первым солдатом разбилась о камеру, попавшая на объектив жидкость и застрявшие в нем осколки исказили изображение. Аркали отвернулась, закрыла лицо руками. Ей хотелось кричать, заполнить эту мертвую тишину звуками собственного голоса, но она не смогла. Дети заплакали от страха, и теперь их было не успокоить. Одна из женщин принялась подвывать, а Бетрикс Рейнер снова закричала.

— Ради Бога, да успокойте же их! — прошипела Лорис Соломон.

Аркали притянула к себе четырехлетнюю девочку и крепко обняла ее. Когда она снова взглянула на голо, солдат уже не было видно. Бункер вновь наполнился звуками выстрелов лучевых пушек. От вспышек изображение то и дело становилось черно-белым. Шальной луч угодил в изысканно украшенный портик одного из зданий. Потом на глазах Аркали обвалилась стена строения на противоположной стороне улицы, погребая под собой несколько припаркованных машин и растущее неподалеку молодое деревце. Вдалеке послышались крики. Вспышки городских орудий, стреляющих куда-то во тьму за лагуну, были густо-зеленого цвета. А что, если китайцы попытаются прорваться через подвалы, пока эти презренные негодяи, позорящие красную форму МеТраКора, в стельку пьяны? Мальчишка Соломонов полез к вентиляционному отверстию. Аркали видела, как его голова и плечи исчезают внутри, а ноги в ботинках отчаянно скребут по стене. Затем у входной диафрагмы раздался ужасающий грохот, Аркали повернулась — как раз в тот момент, когда филиппинка отлетела назад.

Внушительный холм плоти на груди женщины заколыхался. Теперь она громко молилась, и Аркали поняла, что та перепугана до смерти. Грохот был отзвуком взрыва мезонной гранаты, и теперь под мощными ударами снаружи диафрагма с выведенным из строя ионным замком медленно поддавалась. Аркали бросилась на подмогу. В руке у нее непонятно откуда вдруг появилась тяжелая железяка, но Лорис Соломон отняла ее и отдала Фае, а саму Аркали грубо швырнула за один из ящиков с чаем:

— И смотри не высовывайся!

— Но я…

— Сиди тихо, пси тебя побери! Стоит им тебя увидеть, и они взбесятся! Некоторые из мужиков ох как любят помучить богатеньких сучек!

Аркали притаилась за ящиком. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Новый град ударов — и дверь рассыпалась. Женщина заметила, как филиппинка бросилась вперед, услышала звуки борьбы, а потом звон упавшего на пол паранга. Что происходит, из-за ящика Аркали видно не было. Наконец в поле ее зрения появился огромный солдат в красном мундире, который, схватив филиппинку за горло, заталкивал ее обратно в бункер. Потом он с силой швырнул ее об стену и бешеным, пылающим от похоти взглядом оглядел помещение.

За ним, как крысы, внутрь прошмыгнули и другие. Сначала трое, потом еще один, еще… Потные, грязные, поначалу они лишь настороженно оглядывались. Но затем, смекнув, что охраны нет, повели себя гораздо увереннее. Когда верзила, вошедший первым, отстегнул шестидюймовый штык, а само оружие отбросил, дети заплакали еще громче.

— Хочешь потрахаться? — Он злобно уставился на Лорис Соломон.

— Убирайся отсюда, урод несчастный! — яростно закричала та, поднимая свою железяку.

Солдат ткнул в ее сторону штыком, одновременно поворачиваясь к приятелям и приглашая их посмеяться вместе с ним. В этот момент Лорис Соломон обрушила ему на голову свое орудие, но в последний момент воин сумел уклониться и расхохотался еще громче. Второй удар оказался для него неожиданностью, и конец железяки разодрал ему щеку.

Солдат скривился от боли, схватил Лорис за запястье и, швырнув на пол, вспорол штыком ее белую сорочку. Обнажились груди и живот женщины. Фая с криком бросилась на незваного гостя. Аркали вскочила, к ней рванулись другие солдаты, вытащили ее из-за ящика.

Первый нападающий швырнул Фаю на пол с такой силой, что та потеряла сознание. Яростно размахивая руками, целя ему в глаза, на врага бросилась Лорис. Верзила убрал штык и легко, как у ребенка, отнял у женщины железяку. Затем сказал что-то — видимо, успокаивая товарищей. Он тяжело дышал. Стер кровь с рассеченной щеки и приказал двум самым молодым из соратников охранять дверь.

Аркали увидела, как он хватает Лорис за волосы и взмахом штыка перерезает ей горло. Встряхнув тело напоследок и отшвырнув от себя, он несколько мгновений следил за тем, как несчастная судорожно хватается рукой за рану на шее. Затем Лорис рухнула на пол, отчаянно хватая ртом воздух.

Аркали чувствовала, что ее тащат, точно со стороны видела себя, бессильно колотящую кулаками схватившего ее солдата. Но тот был слишком велик и крепок, как плекс. Солдат с легкостью справлялся с женщиной. Борьба казалась напрасной. Одним рывком неприятель разорвал на ней платье. Затем больно схватил ее и горящим взором впился в ее обнаженное тело. И через несколько мгновений зловещим голосом произнес:

— Короче, сейчас я перережу тебе глотку. Но сначала ты встанешь на колени и будешь умолять меня трахнуть тебя.


17


— Пси подери этих каньцев и всех тех сукиных сынов, которые думают, что мы сдадим базу, а в особенности Гу Цуна и Ю Сяйеня!

Когда дым немного рассеялся, стал виден кашляющий Эллис Стрейкер. Он отряхнул куртку от пыли и уставился в экран монитора, демонстрирующего китайские батареи. Над расположенной в полумиле от купола темной пальмовой рощей, в дрожащем от марева воздухе поднималась струйка дыма. Случайный луч батареи ударил позади Эллиса и полностью уничтожил ступеньки, снова застлав воздух дымом.

Из дыма вынырнуло улыбающееся лицо.

— Надеюсь, капитан Стрейкер, чертов луч не поджарил вас!

Стрейкеру протягивал руку молодой сотрудник МеТраКора, командир лучевых орудий Южной Стороны, назначенный самим Стрейкером. Он носил выданную на метракоровском складе красную куртку из искусственной кожи, в которой, похоже, было слишком жарко. С ног до головы вымазанный в пыли, парень улыбался и как будто ничуть не был напуган близким попаданием.

Эллис сердито взглянул на него, но все же позволил молодому командиру помочь ему взобраться на орудийную платформу.

— Дьявол переломай мне ноги, если меня можно изжарить каким-то там каньским лучом! И будь добр, называй меня просто мистер Стрейкер. Я, конечно, раньше был капитаном, но теперь капитаны служат под моим началом. — От аргентиумовой трубки он заново раскурил сигару.

Второй артиллерист вежливо заметил:

— Сейчас, когда солнце зашло, стало заметно прохладнее, не так ли, сэр?

— Точно.

Китайские корабли зависли над городом и, объединив усилия, ритмично обстреливали кварталы. Да, подумал Эллис, похоже, они выдыхаются. Скоро у них кончатся трубки и они опасаются, как бы осада не затянулась.

Когда вокруг, кашляя и отряхиваясь, возникли остальные бойцы, Стрейкер оглядел их и глубоко затянулся, очень довольный тем, как спокойно ведет себя молодой чиновник и сколь изобретательно он запрограммировал орудия, чтобы оптимизировать стрельбу и подольше держать китайцев на расстоянии. Правду говорят: единственный стоящий предмет экспорта МеТраКора в Ямато — это смельчаки, а такой товар везде нарасхват.

— Ты здорово все устроил, парень.

— Благодарю вас, сэр!

Эллис пересчитал в уме сопровождающих: калифорнийский сержант, двое капралов с Айовы, техасский пьяница Эккман — совсем седой, немолодой любитель посквернословить, двое его, Эллиса, гиси, отпущенные с «Шанса» по болезни, но теперь выздоровевшие (хорошие ребята), Нюёку-сан, его слуга, который находится тут лишь из приличия, поскольку Рыжий Боуэн при строительстве баррикад случайно поранил ему руку. Кроме того, здесь Джос Хавкен, Корнелиус Морган и оба Соломона — самые крупные независимые торговцы, владельцы нексус-кораблей, перевозящих шелк и чай, как, впрочем, и любые другие попадающиеся под руку товары. Крепкие орешки, эти Соломоны; тем не менее, именно на них Стрейкер может положиться. Да, крутые парни, особенно когда их жизнь или собственность оказываются под угрозой, к тому же виртуозно обращающиеся с ножом и бластером.

Вскоре появились три члена Совета: противная Джей Джей Фостер — представитель Контролера, решительный и беспристрастный Зикаиль Мередит и, наконец, Дерион Рейнер — с застывшим лицом, рта не раскрывший с тех пор, как с его женой приключилось несчастье; этот случай потряс Рейнера до глубины души, потому что ничем не сумел помочь ей.

Значит, подумал Эллис, всего двенадцать человек — хотя один из них все равно что ходячий мертвец. Если б последний залп оказался чуть-чуть поточней и отправил б на тот свет стерву Фостер… Тогда бы мы перевели дух. Здесь она торчит исключительно чтобы шпионить за мной, а потом — если, конечно, доживет — продать меня с потрохами Азизе Поуп. Интересно, что за грязную игру затеяли Дзерник и Поуп? Наверняка прячутся сейчас в какой-нибудь дыре, покарай их пси за трусость.

Молодой Рейнер — парень что надо. Не чета своему папаше. Курт Рейнер всегда слыл законченным сукиным сыном… да и сейчас вряд ли изменился. Никогда не прощу ему то, как он обходился с Ребой все эти годы. А он, думаю, никогда не простит мне, что я увел ее. Однако в любви и в войне все средства хороши, не так ли?

На город за их спинами обрушился новый залп — десятитысячный с начала обстрела. Блеснула ослепительная вспышка, донесся раскат грома. Затем первым последовал следующий, и еще, каждый выстрел попадал в какой-нибудь квартал, а купол реагировал лишь через полсекунды. Весь город был покрыт шрамами, на многих улицах громоздились руины и даже в метракоровском центре зияли пробоины. Панический ужас перед круглые сутки не стихающим обстрелом превратил тех, кто не доверял своему счастливому пси, в до смерти перепуганных идиотов.

Прошлой ночью поспать не удалось никому. Каньцы, чтобы подорвать дух защитников города, вели непрерывный обстрел, и только самые отважные сумели бы забыться — зная, что каждый вздох может стать последним. Эллис видел людей с ионными ружьями, старающихся не отходить далеко от укрытий и то в ожидании смены и дело нервно поглядывающих на небо. В укрытиях было полным-полно беженцев, одержимых заботой исключительно о своей собственной судьбе. Не успевшие эвакуироваться и оставшиеся под куполом обитатели небогатых предместий, зданиям не доверяли и ютились под самодельными флексиплексовыми навесами.

Удивительно, сколь легко местные жители попали под влияние своего представления о карме — «чему быть, того не миновать», а решение всех остальных проблем возложили на пси, веря, что именно пси давным-давно предопределило их судьбы и что страдания сами по себе ни плохи, ни хороши, но ниспосланы роком. Целые семьи — мать, отец, бабушка, дядя, кузен и тьма-тьмущая детишек, все в национальных одеждах Ямато, лежали вповалку, прикрывшись термофольгой и подложив под головы свои нехитрые пожитки. Сгорбленные спины выдавали напряжение, люди перешептывались, а после полуночи все как по волшебству исчезли. Две тысячи человек растворились, ушли из города тайными путями, известными только контрабандистам из трущоб. В одночасье почва была выбита у них из-под ног, и единственный выход они видели в канализационных коммуникациях.

Что было странно. Лишенный жителей, город казался нереально пустынным. Не доверяясь легальным возможностям покинуть город, люди за деньги купили себе спасение через канализационные стоки и коллекторы; в Каноя-Сити осталось всего-навсего триста человек — так мало, что каньцам придется потрудиться, чтобы перебить их своими электрическими молниями.

Фигуры членов инспекционной группы отбрасывали длинные тени, уползающие за парапет. Небо озарила еще одна вспышка.

— Как тебя звать, приятель?

— Истман, сэр. То есть Барб Истман. Кажется, я немного знаком с вашим сыном. Мы разговаривали раз или два…

Мозг Эллиса пронзила внезапная боль.

— Мистер Истман!

— Да, сэр?

— По-моему, я не побоялся доверить вам командование этими укреплениями.

— Так точно, сэр!

— А вы никак собираетесь проболтать со мной всю ночь. Может, вы все-таки ответите каньцам?

Молодой командир невозмутимо посмотрел на Стрейкера, а после очередной вспышки протянул ему осколок плекса.

— О моих ответах, мистер Стрейкер, можете судить по нагреву моих орудий. И если теперь у вас ко мне нет претензий, то я кое-чем недоволен. Вот, взгляните!

Орудийный расчет отошел в сторону, чтобы заменить источники питания, а инспекционная группа собралась вокруг самого большого орудия. В сумраке Эллис внимательно приглядывался к молодому человеку. На вид двадцать один — двадцать два года, неуклюжий коротышка плотного телосложения с мясистым, потемневшим в лучах местного солнца и, наверно, от неумеренного употребления спиртного лицом, сейчас ставшим еще более темным от пыли. Курносый нос, близко посаженные глаза под густыми бровями. Когда молодой командир обходил орудие, Эллис заметил, что естественный изгиб его губ создает впечатление постоянной кривой ухмылки.

Готов поклясться, что из-за нее в глазах начальства ты выглядишь угрюмым, вечно недовольным гордецом. Да, приятель, в общем, лицо у тебя больше всего напоминает на пудинг, с легким удовлетворением думал Эллис, ничего не попишешь, таким тебя создали гены, надо смириться.

— Ну, и чем же ты недоволен?

Истман ухватил кусок плекса обеими руками и легко переломил его об колено.

— Видите? Никуда не годится! После двух последних выстрелов проклятая пушка едва не развалилась. Мы пытались укрепить ее, но я все равно не решаюсь стрелять. Неровен час, всю конструкцию просто-напросто вышвырнет за парапет. Вы только посмотрите на кардан: еще один выстрел, и он полетит ко всем чертям.

Эллис рассматривал крошащийся плекс.

— Вероятно, это влияние мезонного излучения защитных полей. После постройки на эти укрепления никто не истратил ни гроша, — угрюмо сказал он, в душе проклиная скаредность Поуп. — Придется вам выкручиваться.

— Сэр, вы же видите, мы и так делаем, все возможное. Но ведь и остальные орудия почти в таком же состоянии. Да вот, пожалуйста! — И он пнул верхнюю кромку укрепления. Отвалился кусок плекса — рыхлый и пористый на изломе. Старый плекс, давным-давно требующий замены. — Ни одно из орудий не ремонтировалось и не использовалось лет десять. Даже подъемные механизмы не действовали — мы сами отремонтировали их.

В темном небе снова ярко вспыхнули фиолетовые огни, и несколькими секундами позже на город обрушился очередной лучевой удар. Ближайший луч угодил в расположенное в двухстах ярдах здание МеТраКора.

— А некоторым из прицельных устройств лет по сто от роду, — вставил Хавкен. — Представляете, пролежали сотню лет на складах Флота на Каролине. Чего ж вы хотите!

Истман мрачно глядел на орудие, напрочь забыв о разверзшемся над их головами аде — тем более, что вспышки разрядов вражеских орудий были единственным источником света.

— На самом деле, все еще хуже. С тех пор, как в Каное возвели первые здания, на куполе ни разу не появлялись ремонтные роботы.

— Мистер Истман, наши оборонительные системы в ремонте не нуждаются.

Истман взглянул в глаза ненавистной Джей Джей Фостер, главного шпиона. Она возглавляла кадровую службу и формально являлась начальницей молодого командира. Он знал, сколь опасно критиковать компанию, но, с другой стороны, был уверен, что Эллис Стрейкер поддержит его. Поэтому Истман набрался мужества и заявил:

— Не думаю. Нынче эти орудия куда более опасны для тех, кто их обслуживает, чем для каньцев. Осмелюсь заявить, что экономия на обороне есть беспросветная тупость.

— Мистер Истман! — В полумраке Фостер была чертовски похожа на ведьму. — Мне кажется, вам лучше воздержаться…

— Слушай-ка, — перебил ее Эллис, — а ты хорошо стреляешь из бластера?

— Не знаю, сэр.

— То есть как это — «не знаю»?

Истман пожал плечами, в душе восхищаясь деланным удивлением Эллиса Стрейкера. Худая как щепка Фостер смотрела на командира батареи с яростью. И недаром, подумал Истман, ибо сейчас я собираюсь совершить святотатство. Отныне не буду покрывать этих идиотов.

— А вот так, мистер Стрейкер. Нам не разрешают упражняться в стрельбе — ни из бластера, ни из чего-либо другого. Думаю, что со мной согласятся и другие молодые бойцы, но вы не поверите, если я расскажу, с каким кретинизмом нам приходится сталкиваться. Ведь между отбытием одного корабля и прибытием следующего мы только и делаем, что маемся бездельем. А я б с удовольствием дважды в неделю тренировался с гарнизоном. Или взялся бы за проверку систем обороны. Да и большинство других тоже не желают сидеть сложа руки. Мы бы даже ввели кое-какие усовершенствования, причем, за сущие гроши, однако МеТраКор…

— Достаточно, Истман, — резко перебила его Фостер.

— Честно говоря, сэр, едва услыхав о надвигающейся войне, мы попросили у Контролера разрешения тренироваться — ради общего дела, да и просто чтобы не помереть со скуки.

— И Контролер вам отказала?

К Истману приблизилась темная фигура, небрежно держащая в руке аргентиумовую трубку. То был один из молодых чиновников МеТраКора, Боско Шадболт.


— Вы не поверите, но на наше прошение вообще не ответили, — сказал он. — С точки зрения компании мы всего лишь чиновники, присланные на Осуми контролировать перемещение грузов.

Истман кивнул.

— Да, наша задача только в этом и заключается — составлять перечни, кропать отчеты, а больше — ни-ни. По-моему, сэр, это преступление!

Эллис мрачно оглянулся на стоящих рядом членов Совета. На фоне опалово светящегося неба и западных укреплений города они казались лишь смутными силуэтами. Потом он снова повернулся к двум молодым чиновникам.

— Согласен. Но вы должны понимать, что те, кто совершил это преступление, вряд ли когда-нибудь понесут заслуженное наказание.

— Сэр, подумать только, ведь это было столь необходимо для нашей безопасности! Но никто не заботился об укреплении обороны, а ведь каньские военные технологии постоянно совершенствовались. Ни противоминного оборудования у нас. Ни перевооружения Форт-Бейкера. Никто даже не запретил строить здания непосредственно вблизи космопорта. А калифорнийская милиция…

Фостер дернулась, ее впалые щеки дрожали от негодования.

— Я, кажется, сказала вам, мистер Истман: довольно!

Эллис пожевал окурок сигары, и, не обращая на Фостер никакого внимания, заметил:

— Милиция, говоришь? Отребье это, а не милиция, шайка разбойников из Эл-Эя, годная лишь на то, чтобы за четверть зарплаты нормальных солдат бестолку шляться по городу! Да-да, причем большинство из них — грабители и убийцы, кто покруче, кто помельче. Готов поклясться!

— С-сэр! — Боско Шадболт окинул взглядом присутствующих. Похоже, он заразился духом непокорности.

Плевал я на то, чем это кончится, подумал Истман, но все равно, это здорово — потрясти членов Совета за их золоченые яйца. А как приятно наконец заткнуть им пасти правдой!

— С-сэр, — заикаясь, повторил Шадболт. — Есть еще одна проблема…

— Молчать! — попыталась заткнуть его Фостер. — Пси вас побери, да эта батарея вдруг превратилась в оплот инакомыслия и необоснованных обвинений. Учтите, я беру вас на заметку!

— Ха! — воскликнул Арт Соломон. — Ребята все правильно говорят. Нечего затыкать им глотку.

Все повернулись к Шадболту, и тот замялся.

— Я… то есть…

— Он хочет сказать, сэр, — вмешался Истман, выручая друга, — что все эти чертовы сооружения вот-вот накроются медным тазом, а виной тому — продажность наших начальников. Наш Контролер — самая что ни есть воровка!

— Нет, это возмутительно!.. — Лицо Фостер обмякло. Она несколько раз безмолвно открыла и закрыла рот, затем взяла себя в руки и пробормотала: — Истман, вы еще пожалеете.

— Вряд ли, миз. Факт!

Да, это факт, думал Истман, всей душой ненавидя Фостер. Слава пси, что с нами сейчас Эллис Стрейкер. Почему я должен испытывать уважение к какой-то идиотке, которая стала моей начальницей исключительно благодаря многолетнему безделью и автоматическому продвижению по службе? Все эти шишки требуют к себе уважения, а ведь уважение нужно заслужить. Собственными достижениями. А ты, Фостер, чего достигла? Всю жизнь занималась приписками! Лживые отчеты на Либерти отправляла! Как я презираю тебя, тебе подобных и все ваши устремления! Клянусь, в один прекрасный день я призову вас к ответу, можете не сомневаться!

— Мы с вами еще поговорим, Истман. Ваша дерзость и без того хорошо известна. Слишком хорошо!

Однако что бы теперь ни говорила Фостер, Истмана ей было не пронять. Теперь советница казалась ему ничтожной, больной и жалкой, к тому же темнота в какой-то мере скрадывала понятия о рангах. Истман вспомнил, как год назад, когда невыносимая скука метракоровской жизни, клаустрофобия, вызванная жизнью под куполом, постоянные болезни и даже смерти товарищей заставили его совершенно равнодушно поднести к виску бластер. Он даже нажал на спуск. Причем дважды. И оба раза была осечка. Хотя на третий раз, когда он в отчаянии направил оружие в окно, бластер выстрелил.

— Вот главная беда МеТраКора. Некоторые там добиваются положения, пальцем не пошевелив, — сказал Истман. — А те, кто работает честно, не зарабатывают ничего, кроме позора и бесчестия!

— Мистер Истман, вам это предательство с рук не сойдет!

Истман взял у Шадболта аргентиумовую трубку и швырнул ее к ногам Фостер. Повисло молчание, а затем над головами вновь сверкнула фиолетовая молния.

Эллис Стрейкер обвел взглядом освещенные вспышкой лица и грозно произнес:

— Предательство, значит? На вашем месте, миз Фостер, я бы не стал так говорить. Я бы сказал, что МеТраКор пытается лепить людей по своему образу и подобию — короче, печатать их пачками, как поддельные банкноты: солдат, неспособных воевать, торговцев, не умеющих торговать, руководителей, понятия не умеющих, как управлять! И сдается мне, что ваше единственное занятие в Совете — это лизать задницы, зарабатывать очки, портить жизнь ребятам, которым вы в подметки не годитесь, и протирать штаны! Вы уж и не упомните, зачем вы здесь и зачем вообще некогда был создан МеТраКор. Так что нечего обвинять Истмана в предательстве только потому, что у него хватило смелости сказать правду. Ведь на самом-то деле выходит, миз Фостер, что преданными оказались все американцы на Осуми!

Фостер оправдываясь развела руками, словно пытаясь оправдаться:

— Но вы же знаете, что наши возможности более чем ограничены. Мы имеем право только на то, что предусмотрено Договором с даймё. Нашу безопасность должен был обеспечивать Рюдзи-сама. И всегда обеспечивал.

— Ха! — Эллис указал пальцем на купол. — Расскажите это каньцам.

— В данном случае, сэр, китайцы нарушают законы Ямато!

Снова послышались похожие на дыхание гигантского дракона раскаты залпов китайских орудий, вдавливающих защитные поля внутрь. К тому времени, как обстрел утих, не менее тысячи пустующих деревянных лачуг в трущобах превратились в уголья.

— Слушайте, а вам не кажется, что для политика несколько наивно вот так взять и тупо довериться законам Ямато?

— Нет — если б нам удалось одарить Рюдзи-саму, как предполагалось сделать.

— А заодно и усилить генераторы полей! И ежегодно проверять плексовую броню! И должным образом обучать своих людей, и держать на всякий случай поблизости боевую эскадру! Тогда вам не надо было бы думать, какую взятку всучить местному деспоту. И не было б нужды посылать человека за тридевять земель — аж на Альфу Южной Короны. — Он повернулся к Истману. — Что еще?

— Только одно, сэр, — криво улыбнулся Истман. — Мне нравится эта красная куртка. Я бы предпочел служить в войсках МеТраКора. Однако у них есть свои правила насчет того, кому и что следует делать и кого куда можно переводить.

— А мне нравится ход твоих мыслей, Истман. — Эллис взял у своего слуги самурайский меч и бластер. Бластер был флотского образца, внушительный и надежный. — Сынок, я не могу зачислить тебя в метракоровскую армию. Зато могу предложить участие в войне.

Истман с благодарностью принял оружие.

— Если это означает настоящую работу, сэр, я согласен! Тяжелая работа укрепляет тело. Я люблю работать. Особенно если знаешь, ради чего, знаешь, насколько важен результат и ты играешь далеко не последнюю роль. Одним словом, знаешь, к чему стремишься. Мне нравится, когда не остается времени на безделье. Не остается времени тосковать и подумывать о самоубийстве. Дело не дает человеку времени предаваться грустным мыслям.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, Истман.

— Да, и я благодарен пси за эту войну. Она воскресила меня. — Еще один пинок, и снова летят обломки плекса. Истман поднял самый большой из них и взвесил на ладони, прикидывая, стоит ли идти на окончательный разрыв с прежней службой.

— Это все Контролер Поуп, вы и ваши люди, — сказал он, разламывая плекс. — Только и знаете, что набивать свои карманы. Преступное разгильдяйство, вот что это такое!

— Еще одно слово… — начала было Фостер, но не договорила: над их головам снова громыхнуло, и в стене здания корпорации «Халид» появилась огромная дыра со рваными краями, а дерево неподалеку от строения вспыхнуло.

— Ладно, пора двигаться, — заметил в своей обычной пси-странной манере Эллис, и группа потянулась за ним, понимая, что здесь вот-вот случится нечто скверное.

Истман удержал Фостер за руку и прошипел:

— Миз Лицемерка, вы же сами учили нас — всего добивается только тот, кто умеет ждать, — Он сознавал, что не пройдет и недели, как Каноя-Сити будет захвачен. — Так вот. Ваша жалкая, грязная ложь нужна лишь для того, чтобы не позволить человеку поднять голову. Я работал на вас три года и каждый день думал о Совете и Контролере. О том, как паршиво вы руководите Анклавом. Но ни разу не осмелился высказать свое мнение вслух. До сих пор. Вы прогнили насквозь, Фостер, и скоро сыграете в ящик. Любому ясно. На вашем месте я бы остался здесь и дождался конца.

— Отпустите меня!

Истман презрительно отвернулся. Инспекционная группа двинулась дальше — осматривать следующую батарею. Фостер поспешила за коллегами, а Истман вернулся к своим людям. В то место, где только что стояли Эллис и сопровождающие, ударил очередной разряд.

— Нет, ты глянь-поглянь!

Истман улыбнулся своему саравакскому помощнику, что приветствовал его на торговом жаргоне, принятом в Каное.

— Добрая-добрая флотская пушка! И меч какой — круче некуда! Большим человеком стал наш босс!

— Ага! Теперь со мной шутки плохи!

Соратники принялись поздравлять Истмана, а тот с восторгом рассматривал подарки. В конце концов он сунул бластер под куртку, а меч, поскольку ножен не было, беззаботно заткнул за пояс. Потом помог своим людям укрепить станины и отрегулировать противооткатные механизмы. Возясь с системой управления стрельбой, он подумал: китайцы возьмут Каноя-Сити не позже, чем через неделю и тогда мы все окажемся в одном и том же дерьме. Так что плевать я хотел на последствия! А вслух сказал с восхищением:

— Ну и орел, этот Эллис Стрейкер! Настоящий мужик. Называет меня сынком. Ведь от кого другого я б такое обращение не стерпел, а на него грех обижаться. Рядом с ним я просто сопляк, обычный метракоровский мальчик на побегушках, словом — никто и звать меня никак. Клянусь, будь моим отцом он, а не…

Истман проглотил обиду, что кислотой жгла его душу. Саравакцы, конечно, не понимают, что он говорит, но рисковать нельзя. Ни в коем случае.

Неожиданно вспомнилась Аркали Хавкен, и вспышка примитивного чувства пронзила его существо. Дьявол, пси милостивое, как же она прекрасна! За одну-единственную ночь с ней он отдал бы все. Одну ночь, черт меня побери! Представить невозможно! Гладить эти волосы, снимать ее блестящие одеяния, видеть, как она томно заглядывает мне в глаза, ожидая поцелуя. С ума сойти…

С того самого дня, когда она появилась в Каное, все мужчины мечтали о ней. Красавица, самая богатая гайдзинская наследница в Ямато! Кто знает, может, теперь, когда поговаривают, что Хайден Стрейкер погиб, когда в городе творится черт знает что, найдется и для меня пусть крошечная, но надежда!

Раскатал ты губищу, Барб Истман. А знаешь, куда такие мечты заводят мужчину? Вот сохнешь ты по ней год с лишним, а приблизился ли к ней хоть на микрон? Облизнув губы, Истман ощутил на языке привкус альдегидов денатурированного плекса, пыли и солоноватого пота. Сам посуди! Подумать смешно, что Аркали Хавкен когда-нибудь полюбит такого увальня — та, которая смотрит сквозь тебя, как сквозь открытое окно. И вблизи-то увидел я ее лишь благодаря тому, что немного знаком с Хайденом Стрейкером. Всего лишь оказался с ней в одной комнате. Можно поклясться: едва ли она помнит меня.

Ну, черт побери, везет же некоторым! Одни рождаются красивыми и утонченными, а ведут себя, как настоящие аристократы. Только на таких обращают внимание девушки вроде Аркали Хавкен — а не на разных там сереньких чиновников МеТраКора. Не на таких неуклюжих пентюхов, как я. Моего брата просто не замечают, и от этого больнее всего. Хочется рвать и метать. Поэтому, стоит кому-нибудь мимоходом задеть меня, я тут же выхожу из себя.

Инспекционная группа уже двигалась обратно — тем же путем, что и пришла. Истман решительно двинулся навстречу Эллису Стрейкеру.

— Сэр! Мы засекли движение. Разрешите навести орудия на квадрат чуть выше канализационного стока, прицел 012.5, дальность 355.7; более точные данные для наводки я намереваюсь получить через метракоровскую базу данных.

— Какого черта позволять, сынок? Моего разрешения для таких действий не требуется. Ты здесь главный. Вот и делай, что считаешь нужным.

— Есть, сэр! Так точно, сэр!

Истман восторженно глядел на Эллиса, и Эллису был знаком такой взгляд. Парнишка считает меня героем, подумал Стрейкер. И он вовсе не дурак: рассуждает почти как я. Поэтому будем считать, что рассуждает верно!

— Тебя когда-нибудь оценивали, Барб Истман?

— В каком смысле, сэр?

— В смысле таланта. Пси. Ну, сам знаешь.

Истман опустил голову и уставился на носки своих ботинок.

— Нет, сэр, никогда.

— Что ж, Барб Истман, ты, наверное, прав, благодаря пси за то, что началась война, — вздохнул Эллис. — Это твой шанс. Ты тверд, ты умеешь думать. Продолжай в том же духе.

— Благодарю вас, сэр!

Эллис быстро пошел прочь, догоняя остальных членов группы. Он был доволен орудийными расчетами и своим выбором командира; причем, его даже удивила симпатия, которую он испытал к Барбу Истману.

Похоже, ты все-таки пси-чувствителен, думал он, уводя группу с укреплений. Хотя, что ни говори, все равно ты раб МеТраКора, и в мирное время рабом бы и остался. Еще два-три года, и они б выжали тебя как лимон, связали б по рукам и ногам, превратили в пучеглазого зомби. Или ты бы погиб. Да, мне много раз приходилось видеть такое, я знаю, как постоянное давление сминает дух даже самых сильных. Они постепенно спиваются или сходят с ума. Вот взять хотя бы Реда…

Что за напрасная трата самых лучших человеческих качеств! Жаль, не нашлось еще несколько таких ребят, как Истман. Жаль, что моя Реба не успела родить мне такого сына. Да, похоже, что эта война — конец для меня и для всего, что я имею. Но будь я проклят, если она не спасет для этого молодого человека.


18


Подсвечивая себе фонарем, Барб Истман переходил Каноя-Плаза. Мысли его всецело занимала проблема полной беззащитности северной стороны города, где под прикрытием прилегающих к городу трущоб китайцы могли скрытно установить мины или даже проникнуть в канализационные сети. Краем глаза он заметил силуэт человека, выбегающего из тенистой аллеи.

Истман посветил фонарем, чтобы получше разглядеть бегущего.

— Эй, ты! Ну-ка стой! Сатоятти!

Человек продолжал бежать. В этой, паническим бегством спасающейся от непонятной угрозы фигуре было нечто крысиное. Разве что, отчаянно размахивая руками, неизвестный бежал не от Истмана, а прямо на него. В темноте бегущий человек напоминал вечно недоедающего хини.

— Сатоятти! Да остановись ты, пси тебя возьми!

Истман положил руку на рукоять меча, но вытаскивать его не стал. Вместо этого он бросился навстречу, и беглец с размаху налетел на подставленное бедро.

— Итай! Яме насай! — крикнул Барб, хватая того за шиворот. — Куда это ты намылился? — Но, присмотревшись, он понял, что это старший сын Соломонов. Парнишка задыхался и был до смерти перепуган.

— Там солдаты!

— Солдаты? Где?

— Они сумасшедшие, сэр, пьяные, всех убивают!

Истман встряхнул мальчишку.

— Китайцы прорвались, что ли? Ты об этом?

— Нет, сэр! Это метракоровские охранники… Они хотят убить мою ма… Ее и всех остальных!

Истман ошалело уставился на ребенка.

— Где?

— В бункере! В бункере!

— Ты уверен? Ну-ка показывай. — Он побежал за мальчиком, на бегу осмысливая услышанное.

Повернув за угол, Истман наткнулся на два лежащих посреди улицы тела. Попытался поставить одного из лежащих на ноги, но тот снова повалился на землю. По знакам различия на куртках он понял, что это калифорнийцы, которых послали патрулировать канализационные стоки в северной части города. Барб поднял пустую бутылку из-под виски и тупо на нее уставился. Оба солдата мертвецки пьяны!

— Вот шкуры, будь они прокляты!

Мальчишка снова настойчиво потянул его за собой. Завернув за следующее здание, Истман увидел, как из развороченной прямым попаданием газовой трубы в ночное небо с ревом бьет двадцатифутовый фонтан пламени. Освещающий вход в подземный бункер. Тут он услышал крики.

Истман гаркнул мальчишке:

— Марш за подмогой!

— Я хочу…

— Сказано тебе, за подмогой!

— Но…

— Марш!

Лицо мальчика искривилось, будто он собирался заплакать, но, будучи воспитан в строгости, старшенький Соломон нашел в себе силы сдержаться и послушаться.

Когда Истман наконец осознал происходящее, его охватил ужас. Пьяные дезертиры напали на женщин, подумал он, а ведь там Аркали Хавкен! Клянусь пси, если они тронули хоть один волосок на ее голове, им придется десять тысяч раз заплатить за это! Барб отдал фонарь мальчику, а сам вытащил бластер и меч, справедливо предположив, что, возможно, действовать надо бесшумно. Крики ужаса ножом резали его сердце. Он оставил мальчика, строго-настрого наказав тому позвать кого-нибудь на помощь, и двинулся вперед. Пробравшись сквозь завалы перевернутой мебели, Истман спустился по ступенькам вниз, ко входу в бункер. Он знал: придется убивать.

Оказавшись внизу, Барб с облегчением увидел, что коридор озарен пробивающимся из бункера светом. Ощущение было такое, что он попал в преддверие ада. Два хохочущие дьявола злобно тыкали отомкнутыми штыками в женщин и девушек, приказывали им раздеваться, делали вид, что отпускают их и снова отшвыривали от изуродованной диафрагмы. Детишки в ужасе жались по углам, а их старшие сестренки с криками метались взад-вперед. Камера установленного в бункере перископа проецировала лишь голоизображение бушующего снаружи пожара, которое превращало бункер в истый ад. Влекомый застилающей глаза яростью, Истман двинулся вперед и инстинктивно взмахнул мечом. Клинок со свистом рассек воздух, перерубил горло ближайшему к нему солдату. Захлебываясь кровью, тот рухнул на пол, а его товарищ в изумлении уставился на умирающего.

Умри, подонок! — подумал Барб Истман, чувствуя в себе безграничную силу. Умри и смертью заплати за содеянное!

Второй солдат начал было разворачиваться, чтобы отразить неожиданное нападение. Не задумываясь ни на секунду, Истман вытянул руку; меч вонзился в живот дезертиру, и Барб тут же выдернул свое оружие, чтобы сократившиеся мышцы живота не зажали клинок. Второй солдат, не издав ни звука, корчась в мучительной агонии, опустился на пол.

Бластером Истман пока не пользовался, а оба противника не успели криком предупредить своих приятелей. С воплями, охваченные яростью женщины накинулись на умирающих, впились ногтями им в лица и глаза. Барб не удивился этому — возможно, из царящего в бункере гама.

Потрясенный увиденным, он двинулся дальше. Дошел до угла, за которым начиналось основное помещение бункера, прижался к стене и сжал бластер в левой руке. Он понимал, какая опасность ему угрожает, и знал, что действовать нужно как можно осторожнее. Из-за угла неслись крики. Сколько там солдат? Наверное, целая толпа негодяев, привлеченная запахом крови. А как они вооружены?

Выглянув, Барб увидел еще троих дезертиров, — распластавшиеся на своих жертвах, те исступленно срывали с них одежду, орали и били их, заставляя подчиняться. В одной из несчастных он узнал Аркали Хавкен, и сухой, жаркий воздух вдруг показался ему раскаленными угольями.

Женщина сопротивлялась из последних сил, но тщетно. Самый здоровенный солдат припер ее, уже обнаженную, спиной к колонне. Приятель насильника — маленький, похожий на крысу — стоял с другой стороны колонны и крепко держал жертву за руки. Бледное хрупкое тело Аркали извивалось из стороны в сторону, отчаянно пытаясь помешать верзиле раздвинуть ей ноги и овладеть ею. Она мотала головой, но насильник схватил ее за подбородок и впился в губы, чтобы заглушить крики. В какой-то момент солдат оторвался от своей жертвы, но закричать ей не дал: ударил по лицу, заорал, принялся угрожать штыком. Потом грубо схватил за грудь и сжал — так сильно, что бедная женщина дернулась от боли. Потом погрузил руку в золотисто-каштановые волосы между ног, а другой стал готовиться к завершению начатого.

Долгую секунду потрясенный жестокостью сцены Истман оцепенело наблюдал за происходящим. Мужчины овладевали полураздетыми женщинами на полу, на футонах, притискивали к стенам. Тела мертвых сестер Соломон, с ног до головы залитые кровью, валялись, как брошенные куклы. У лежащей рядом с Фаей Лорис было перерезано горло; невидящим взором она уставилась в потолок.

Истман перевел взгляд на верзилу, — по всей видимости, предводителя дезертиров. Разорванная до пояса, покрытая пятнами крови рубаха прикрывала бочкообразную грудь. Лицо было пьяно-расслабленным, из царапины на щеке сочилась кровь. Кровоточили царапины и на окровавленных ребрах и бедрах Аркали. В глазах насильника пылал яростный огонь; он спустил штаны, обнажив темный, возбужденный пенис, и взялся за него рукой. Аркали вскрикнула и конвульсивно задергалась, пытаясь высвободить руки, но второй дезертир держал ее мертвой хваткой; дожидаясь своей очереди, он насмехался над ее бессилием шептал ей на ухо всякие непристойности.

— Нет, пожалуйста! — истерично кричала Аркали, царапая ногтями колонну. — Нет! Я девственница! Не надо! Я девственница!

С диким ревом Истман бросился вперед и ударом меча раскроил голову держащему Аркали бандиту. Череп дезертира треснул, как тыква, и тот рухнул на пол.

Верзила молча отскочил от Аркали, не в силах оторвать взгляда от стального самурайского клинка. Его огромный возбужденный член мгновенно съежился и стал донельзя смешным и жалким.

— Сёко! — вскрикнул он. — Офицер!

Остальные дезертиры, смекнув, что творится неладное, подняли головы. Удвоив усилия, женщины выбрались из-под своих мучителей и бросились кто к детям, кто к неохраняемому теперь выходу. Солдаты вскочили на ноги.

Оцепеневшая от ужаса Аркали почувствовала, как офицер в красной куртке взял ее за руку, и вздрогнула, до сих пор не веря, что спасена. Ей казалось, что кошмару не будет конца.

Четверо пьяных солдат лихорадочно нащупывали свое оружие. Офицер отодвинул Аркали за спину и выкрикнул приказ на канойском диалекте, но солдаты, как загнанные в угол звери, вытаращенными глазами смотрели на бластер и не шевелились. Аркали наконец стряхнула с себя оцепенение; схватив одеяло, она стыдливо прикрыла наготу и попятилась. Босая нога угодила в лужу. Опустив глаза, она увидела, что это кровь человека, державшего ее за руки. Из раскроенного черепа сочилась бесцветная жидкость, ужасная рана обнажила мозг; открытые глаза безмолвно молили о помощи.

Аркали зажмурилась и хотела было закричать, но в ушах и без того не смолкал женский визг. Не сразу она поняла, что кричит сама. Тогда Аркали открыла глаза.

Офицеру грозила опасность.

Ее крик словно вывел дезертиров из ступора, и они сбились в кучу. Один, как дубину, сжимал ножку от стола, другой держал в руке паранг, третий подобрал с пола железяку, а верзила, что пытался изнасиловать Аркали, по-прежнему был вооружен штыком. До того солдаты стояли, прижавшись к стене, но теперь начали медленно, опасно расходиться в стороны, окружая Истмана. К ним постепенно возвращалась уверенность в своих силах и росло желание расправиться с молодым офицером. Истман водил стволом бластера туда-сюда, чтобы постоянно держать всех на прицеле.

Аркали услышала у входа топот множества ног. Ее охватила паника, она собралась было предупредить своего спасителя, но, обернувшись, увидела, как в бункер один за другим входят макау-калифорнийский сержант с бластером, братья Соломоны — тоже вооруженные, перепуганный мальчик… и ее отец. Отец, наконец-то! Джос бросился к дочери, запахнул на ней одеяло, крепко обнял ее. Последним, заполнив вход своим могучим телом вход, появился Эллис Стрейкер, помахивающий огромным тесаком.

Увидев его, дезертиры отшатнулись, в глазах появилось обреченное выражение, как у свиней на бойне — словно мерзавцы заранее знали, что их ждет.

— Дай ей свой бластер, — негромким, изменившимся голосом сказал Эллис Джосу Хавкену. — Пусть она сама свершит правосудие.

— Нет! Только не Аркали!

— Джос, это поможет ей залечить раны!

— Нет!

Некоторое время смотрел на Хавкена холодными, похожими на алмазы глазами, потом кивнул:

— Что ж, ты сам решил. Уходите, мы тут сами разберемся.

Джос Хавкен попятился, потрясенный увиденным и предчувствием того, о чем говорил Эллис. Аркали уже перестала кричать. Отец помог ей встать и повел прочь из бункера. По дороге она слепо перешагивала через окровавленные трупы. У самого выхода Джос поднял ее на руки и понес вверх по лестнице, благодаря пси за то, что дочь жива.

Внизу остались спасший ее молодой офицер, братья Соломоны, Эллис Стрейкер и дезертиры. Четверо против четверых, силы равны — все согласно требовал варварскому кодексу чести Эллиса.

Не успел Джос с Аркали на руках выйти на улицу, как из бункера снова донеслись крики. Кастрация началась.


19


Путь верхом до Мияконодзё был похож на сон.

Хайден Стрейкер путешествовал с охраной из пятидесяти всадников, госпожой Ясуко и Хидеки Синго-саном — вторым сыном префекта Кюсю и повелителя этого прекрасного мира, над которым реяли знамена самураев.

Хидеки Синго и Хайден ехали на двух самых больших лошадях — гнедых кобылах ростом по пятнадцати ладоней в холке, ухоженных, с богатыми расшитыми серебром попонами. В десяти шагах позади супруга ехала госпожа Ясуко — ее паланкин, представляющий собой чудо столярного искусства, несли шестеро сплошь покрытых татуировками и почти обнаженных носильщиков.

До самого отъезда из деревни Хайден не мог придти в себя. Рана на руке была перевязана шелковым платком, одежда покрыта засохшей кровью, а в голове все еще звенели яростные отголоски смертельной схватки. Ни о чем другом он думать не мог. Воспоминания о драке перемешались самым причудливым образом: вот госпожа Ясуко встает и склоняется над телом; содрогается тело хатамото, который мертв уже целую минуту; вот Стрейкер переворачивает его, чтобы вытащить из дома. А то, что наемник обмочился перед смертью, кажется ему вполне нормальным и даже комичным.

Хайден Стрейкер испытал жгучее чувство вины. Стыдно насмехаться над унижением, перенесенным человеком в момент смерти, подумал он. Как я мог? А ведь тогда это казалось донельзя забавным. И я смеялся, пси меня побери!

Хайдену смутно вспомнился — хотя это было гораздо позже — стоящий на коленях Синго-сан. Из носа у него течет кровь, в воздухе витает сладковатый запах тления. Голова Дэниела Куинна, вздувшаяся на солнце с мраморно-белой кожей, похожа на голову толстого мальчишки.

Подозревая, что амигдала, подобно монете Харона, спрятана во рту Куинна, Синго-сан отважился лично вскрыть могилу и разжать мертвые челюсти. Когда же под распухшим языком кристалла не оказалось, он в ярости удалился, предоставив другим снова зарывать тело и произносить над могилой прощальные слова… Впрочем, Хайден уже не помнил, что он тогда говорил. Помнил только, что землю — рыхлую темно-коричневую вулканическую породу — он тщательно утрамбовал, а потом, стоя перед заново установленным треножником, повторил свою клятву.

Стрейкер потряс головой. В голове ощущалась тяжесть, точно с похмелья. Неужели меня так опьянило убийство? Ну ничего, кажется, я понемногу отхожу.

В недвижимом воздухе над деревней был разлит запах, который ни с чем не перепутаешь: вонь горелого мяса. От двух костров — одного для сына старосты, второго для хатамото — в небо поднимались два столба черного дыма, сливающихся воедино высоко над соломенными крышами хижин.

Никто из всадников даже и не взглянул на погребальный костер своего бывшего предводителя. Лишь пожилой разведчик Мори-сан, самый старший среди воинов, закаленный долгими годами верной службы, уделил погребальному костру внимание — пустил в его сторону длинную струю слюны.

Когда колонна свернула к реке, Хайден Стрейкер вновь задал себе вопрос: почему же так странно повела себя охрана даймё? У всех на глазах бросившись на Хайго Годзаэмона и убив его, он считал что совершает самоубийство. Самураи были вооружены, находились совсем рядом, но никто и пальцем не пошевелил, чтобы помочь своему предводителю. Они просто подошли поближе и наблюдали за происходящим так, точно стали свидетелями заурядной уличной потасовки. Покачиваясь в седле, Хайден непрестанно раздумывал над этой загадкой. Допустим, все было бы наоборот. Что сделали бы метракоровские солдаты, ну, скажем, на Сеуле, если б увидели, как японский торговец убивает их полковника? Трудно представить себе американских солдат, тупо глазеющих на такую сцену — будь нападающий хоть любовником супруги самого Контролера Сеульского Анклава!

Здесь не Сеул, одернул себя Стрейкер. И наши правила здесь неприменимы. Это Ямато, Квадрант Кюсю; если хочешь сдержать клятву, то лучше поскорее понять законы Ямато и поступки самураев.

После убийства госпожа Ясуко бросила на Хайдена торжествующий взгляд. В глазах ее все еще полыхала жажда убийства. Затем японка поблагодарила его. То же сделал и Синго-сан, — правда, неохотно. Из носа у него все еще шла кровь, но он вел себя так, будто ничего не случилось. А охрана в наступившей гнетущей тишине покорно, выжидающе смотрела на Хайдена.

В тот момент Стрейкеру было не до них. Ведь он только что убил человека — пусть и по необходимости, но все равно он испытывал к себе глубокое отвращение. Злодеяние оказалось слишком простым, быстрым и будничным.

Как в трансе, чувствуя лишь пульсирующую в рассеченной ладони боль, Хайден удалялся от пережитых им в деревне кошмаров. Только на природе он постепенно пришел в себя и смог обратить внимание на расцветающую, как лотос, плодородную землю. Сочную зелень тянущихся вдоль реки Оки рисовых полей пересекали редкие темные отмели, где в воде пережидали дневное пекло буффалоиды. Центром сей отрадной картины, несомненно, была широкая мелководная река; вода блестела на солнце, тут и там виднелись фигурки возделывающих поля женщин в разноцветной одежде.

Отряд проезжал мимо земляных дамб, кучек крытых соломой домишек и огромных желтоватых листьев плантайнов, увешанных зелеными кулаками еще незрелых плодов.

Под лучами безжалостного светила дневная жара нарастала, на небе появилась похожая на бельмо дымка, становилось все тяжелее дышать. Наконец красноватое солнце нырнуло в дымку за холмами, и Хайден Стрейкер понял, что на Осуми со дня на день начнется сезон дождей.

Однажды небо затянут тучи, исчезнет невыносимая духота и дороги станут совершенно непроходимыми. Запрет на использование техники почти во всех районах Осуми, кроме Анклава, был введен императорским эдиктом. И никто, ни один человек, ни при каких условиях не смел его нарушить. В том числе и разбойники. Следовательно, при неблагоприятных обстоятельствах он, Стрейкер, запросто может застрять тут, в чуждом ему мире, на целые месяцы — чужак, ничего не понимающий не только в здешней жизни, но даже и неспособный разобраться в самом себе.

Он оглянулся на спутников, с горечью отметив про себя, насколько медленно колонна движется колонна. Особенно его раздражал громоздкий, неуклюжий паланкин-каго — в его глазах выглядящий узницей для госпожи Ясуко. Паланкин представлял собой занавешенный со всех сторон экипаж для путешествий, но не катящийся на колесах, а подвешенный на толстом зеленом бамбуковом шесте.

По горам и равнинам Осуми не имеет права передвигаться ни один колесный экипаж. Для них и дорог-то никогда не строилось — обитатели Осуми пользовались узенькими, петляющими тропинками, повторяющими неровности ландшафта, которые годились разве что для босых человеческих ног, лошадиных да козьих копыт. Крестьянам колеса ни к чему — баловство, да и только. Самураям тоже — они и так везде могут проехать верхом, а в случае крайней необходимости, в их распоряжении и воздух.

Разобранное на навьюченные на лошадей составные части каго всадники привезли специально для госпожи из самого Мияконодзё. Бывая в японских кварталах Сеула и Каноя-Сити, Хайден много раз видел подобные транспортные средства: на них частенько разъезжали богатые американские торговцы — в основном для того, чтобы «сохранить лицо» перед местными купцами и ростовщиками, для которых в жизни не было ничего важнее «лица». Правда, отец Хайдена никогда не пользовался носилками, громогласно заявляя, что позволит везти себя шестерке носильщиков только в последний путь или если его заморозят — короче, когда ему будет все равно.

Ты на Осуми, снова напомнил себе Хайден. Это единственный и общепринятый здесь способ путешествовать, не считая, конечно, кура — «седла боевого тигра», который предпочитали уважающие себя аристократы Ямато. Лучше б они чаще меняли носильщиков, думал он, тогда бы скорость передвижения значительно увеличилась. Да и всадники могли бы помочь: сменяй они носильщиков, паланкин все время находился бы на отдохнувших плечах. Может, стоит предложить?

Стрейкер взглянул на Синго-сана. Японец молчал все дорогу, столь умело и почти незаметно направляя скакуна, что производил впечатление еще более неприступного и заносчивого человека.

Лошади оказались на удивление выносливыми. В свое время их завезли на Осуми с Домашних Миров, где принцы императорской крови, правящие несколькими планетами в системе Киото, выводили новые породы с помощью генной инженерии. У этих лошадей были крупные уши, при малейшем звуке тут же прижимающиеся к голове. Они считались исключительно сильными, но отличались скверным норовом, доставшимся по наследству от арабских прародителей.

— Красавица, — обратился Хайден к Синго, ласково ероша гриву своей лошади. — Говорят, эта порода пошла от жеребцов, уцелевших после крушения одного из кораблей. Их скрестили с местными кобылами…

Вместо ответа Синго бросил на спутника ненавидящий взгляд и отвернулся. Хайден Стрейкер понял, что для японца фраза его прозвучала двусмысленно и Синго воспринял ее как оскорбление.

Ну, пси тебя подери… Пси подери вашу манеру думать и говорить загадками, подумал американец, взбешенный реакцией Синго. Да, а заодно пси побери твои подозрительность и ревность по отношению к жене. Ты неусыпно следишь за ней, словно ястреб, а ко мне относишься как к лезущему не в свое дело пройдохе. Хотя, клянусь пси, она во всех отношениях стоит десятка таких, как ты. И я с удовольствием отбил бы ее у тебя — просто ради того, чтобы избавить от твоего общества!

Взрыв сердитых мыслей немного привел его в себя. Хайден выпрямился в седле, чувствуя, как постепенно возвращается способность размышлять здраво. Скоро они благополучно доберутся до Мияконодзё, и проблема амигдалы будет решена.

Аркали, где ты? — промелькнуло в голове. Чем занимаешься? Думаешь ли обо мне? Надеюсь… И, если ты можешь услышать мои мысли, то верь: очень скоро я снова окажусь в обществе нормальных людей и мы с тобой, моя ненаглядная, тут же поженимся. Может быть, тогда все вернется на свои места и я стану прежним.

Ему вдруг стало противно от этих благоглупостей, и он постарался отогнать от себя мысли об Аркали.

Вечером отряд проезжал через городок Хараки, все жители которого, побросав вечерние дела и выбежав на улицы, бросились ниц и ждали, пока колонна не проедет мимо. После Хараки, проехав еще немного, они остановились на постоялом дворе, поужинали и разбили возле него лагерь. Из паланкина-каго наконец появилась госпожа Ясуко. На ней был наряд, которого Хайдену еще не доводилось видеть: длинное, до пят кимоно, но на сей раз из более легкой, более эластичной шелковистой ткани, спадавшее изящными складками до самой земли. В руках Ясуко держала искусно инкрустированную шкатулку с принадлежностями для письма — одну из тех женских вещиц, которые она взяла с собой в дорогу.

Хайден долго смотрел на госпожу. Усевшись за стол, та вытащила лист из волокнистого, напоминающего бумагу материала, развернула его, приготовила тушь. Затем начала писать. Движения ее руки, выписывающей значки хираганы, были точны и изящны. Писала она колонками сверху вниз, слева направо.

Хайден еще несколько минут наблюдал за ней, пока Ясуко не заметила его и не отложила кисточку. Затем, проследив направление его взгляда, она посмотрела туда, где стражники разбивали лагерь. Младшие воины то и дело криками подгоняли несчастных, устанавливающих палатки слуг с постоялого двора-рёкана. Потом Ясуко поняла, что американец чем-то смущен.

— Если они мешают вам, мистер Стрейкер, вы должны без колебаний наказать их. Не следует терпеть неповиновения.

Он задумался над ее словами, потом сказал:

— Нет, госпожа, они нисколько меня не беспокоят.

— В таком случае, можете ничего им не говорить. — Она сделала паузу. — Сейчас мы в полной безопасности. Они не станут сводить с вами счеты.

Поняв, что Ясуко слегка подтрунивает над ним, Хайден почувствовал себя задетым.

— Само собой. Ведь это вы пытались убить Хайго Годзаэмона. Они же видели, что вы первой бросились на него.

— Ну что вы, я всего-навсего женщина. — Она помолчала, дожидаясь когда мимо пройдет один из стражников, а возможно, и давая Хайдену время оценить иронию своих слов. Затем Ясуко перешла на английский: — Вы просто не понимаете. Это люди типа ронинов. Наемники. Профессионалы низшего класса… как бы это выразиться… что-то вроде дешевых проституток седьмого разряда. Они служат тому даймё, который платит больше, и слушаются тех командиров, которых боятся. Поскольку они никому не преданы, верность их сродни верности банных шлюх.

— Нет, я все равно ничего не понимаю.

Она рассмеялась.

— С их точки зрения, мистер Стрейкер, вы были достаточно хитры, чтобы отвлечь внимание Хайго Годзаэмона, подослав к нему женщину. Именно вы нанесли ему смертельный удар, к тому же — мечом самого Синго-самы. Не думайте, что они не поняли значение этого факта. Ничего подобного. Следовательно, по мнению этих людей, вы избавились от их последнего командира вполне законным образом, и притом даже более чем оригинальным способом.

Хайден недоуменно почесал в затылке.

— Но ведь он был офицером, их командиром!

Ясуко пожала плечами.

— Ну и что? Просто они боялись его. А вы его убили. Соответственно, то, что раньше принадлежало ему, теперь принадлежит вам. И до тех пор, пока кто-нибудь не сместит вас, они будут следовать за вами.

Хайден ощутил, что его снова охватывает страх: хотя парадоксы Ямато и спасли ему жизнь, странные обычаи японцев оставались для американца совершенно непонятными. Сейчас он снова чувствовал себя мальчишкой, вынырнувшего на поверхность после первого в жизни прыжка в воду.

Я действительно ударил мечом Синго-самы, подумал он, но совершенно не вкладывал в этот удар какого-то особого смысла. Почему же они так странно толкуют все это? С ума посходили все, что ли? Я много лет прожил на Осуми, среди местных жителей, но никогда до конца их не понимал. Конечно, обитатели японских кварталов Каноя-Сити и выглядят не так, как мы, и ведут себя совершенно иначе, но в душе я всегда был уверен, что думают они точно так же. А теперь получается, что я был неправ. У них кардинально другой образ мыслей. Неудивительно, что мне с превеликим трудом давался их язык, полный многозначительности и метафор. Сам образ их мыслей полностью отличается от нашего. Пси помоги мне, когда мы доберемся до Мияконодзё! Что же со мной будет? Боже милостивый, да ведь они меня там живьем съедят!

Хайден оглянулся через плечо на устраивавшихся на ночь воинов. Они расстегнули свои лязгающие доспехи-харамоки, сняли нашейные пластины и наплечники-соде, но ни один К Стрейкеру не подошел. Может быть, подумал Стрейкер, госпожа Ясуко имела в виду, что надо отдать им какие-нибудь распоряжения? Но будут ли они мне повиноваться?.. Потом Хайден вспомнил, сколь тонко она выразилась насчет «смещения», и задумался, не питает ли кто-нибудь из воинов честолюбивой мечты о повышении.

— Не забывайте, вы — лучший стрелок МеТраКора, — сказала она, и в ее голосе ее вновь послышались насмешливые нотки. — Вы можете убить любого с тридцати шагов. Впрочем, сейчас, наверное, уже с пятидесяти. А теперь прошу прощения: я должна идти.

В эту ночь, лежа в отведенной ему крошечной, площадью в три циновки каморке, Хайден никак не мог заснуть. Наконец он встал и, наплевав на запрет выходить на улицу, долго сидел на крыльце трактира — слушал доносящееся из темноты кваканье лягушек. Не спалось ему из-за того, что амигдала опять лежала у него в кармане и глотать ее во второй раз почему-то не хотелось. Вставал Стрейкер только дважды: в первый раз — чтобы взглянуть на сверкающие над головой звезды, а во второй — чтобы тщательно обследовать кучу вещей, ранее принадлежавших Хайго Годзаэмону, а теперь по наследству отошедших ему.

— Ах ты, сукин ты сын! — прошептал он. — В жизни не поверю, что такой крутой хатамото, которому плевать на императорский эдикт, который знает, что есть возможность завладеть амигдалой, положится исключительно на слепой случай.

В конце концов Хайден нашел то, что искал: изящный компактный бластер «Вессон-216i», спрятанный в левой боковой пластине-кохире доспехов — там, откуда Хайго Годзаэмон всегда сумел бы выстрелить незаметно и тем самым в очередной раз подкрепить репутацию искусного и безжалостного убийцы.

Стрейкер вытащил обойму с шестью крошечными аргентиумовыми цилиндриками, вставил их в свои собственные бластеры и, только положив оружие рядом с собой, заснул, наконец, крепким без сновидений сном.


20


На следующее утро Хайдена Стрейкера разбудило конское ржание. День, как и вчерашний, выдался нестерпимо душным. И если б не редкие дуновения прохладного ветерка с моря, зной был бы оказался бы губительным. На жаре зверски зудели руки и шея в тех местах, где их искусали вездесущие ка.

Ближе к полудню отряд добрался до очередного огромного бамбукового водяного колеса — с тринадцатью лопатками, окруженного целой сетью канавок, — свернул в сторону от реки и по дороге, которой обычно пользовались синтоистские паломники, двинулся на северо-запад, к Кин-Су — Золотой Скале. Когда всадники начали долгий подъем в горы, Хайден Стрейкер повернулся к пожилому начальнику разведчиков и жестом подозвал к себе. Мори-сан с готовностью повиновался, и Хайден изложил ему свою идею — использовать хотя бы часть всадников, например, ту дюжину, что прикрывала тыл, в качестве дополнительных носильщиков каго.

Изборожденное морщинами лицо старого разведчика сморщилось еще больше. Голову его украшал видавший лучшие дни черный лакированный шлем, а лицо — большие обвислые усы. На воину ему было около шестидесяти, и для своей профессии он был староват. В ответ на предложение Хайдена он промолчал.

— Хорошо, — сказал Стрейкер, — тогда приказываю тебе объяснить мне ситуацию.

— Хай. — Мори-сан резко выпрямился и уставился вдаль, словно встав по стойке «смирно», хотя и находился в седле.

— Итак?

— Прошу прощения, но то, что вы предлагаете, вовсе не есть решение проблемы, — сказал Мора-сан на осумском хогене.

— Почему?

Разведчик смущенно потупился.

— Прошу прощения, но подобный приказ людям по нраву не придется.

— Отчего же?

— Не понимаю вас, господин…

Несмотря на растущее раздражение, Хайден попытался говорить спокойно:

— То есть ты хочешь сказать, что они откажутся выполнять приказ и не будут нести паланкин?

— Никак нет, господин, будут!

— Тогда в чем же дело?

— Они самураи.

Последовала долгая пауза.

— Сам знаю. Ну, самураи, и что?

На сей раз старик, кажется, понял:

— Для них это вопрос чести — делать только то, что подобает самураям.

— Но ведь у них есть руки и ноги, как у всех нормальных людей.

— Вы совершенно правы, господин. Но есть еще и достоинство. Не подобает им нести паланкин. Для этого существуют носильщики.

Хайден Стрейкер кивнул:

— А если я прикажу? Они откажутся?

— Откажутся? Нет, это неслыханно.

— Тогда что же произойдет?

Мори-сан с трудом подбирал слова:

— Они покроют свои имена несмываемым позором. Каждый станет спрашивать себя: почему именно его вы подвергли такому унижению? Чем он провинился? И, возможно, некоторые попросят изволения покончить с собой.

— В жизни не слыхал ничего более невероятного.

Хайден фыркнул, усомнившись в словах старика, но, тем не менее, отпустил его, и тот снова занял свое место в колонне. А Стрейкер начал подозревать, что в Ямато вообще невозможно совершить ничего, что не соответствовало бы Пути Воина, даже если от этого поступка будет зависеть твоя жизнь.

К полудню отряд добрался до Кин-Су и сделал привал на окраине города — отдохнуть и перекусить. Это Золотая Скала, объяснил Стрейкеру разведчик, крупнейший синтоистский центр на планете, одно из семи святейших мест во всем Кюсю, со священной сосновой рощей и множеством храмов. Хайден Стрейкер сразу же почувствовал необычайный магнетизм этого места. Будто он вдруг оказался в водовороте религиозного преклонения, измерить глубину которого человеку, вроде него, было не по силам.

Когда во время следующего привала он сообщил о своих ощущениях Ясуко-сан, та прикрыла лицо веером:

— Люди приходят сюда, чтобы пообщаться с одним из семи богов счастья. Кин-Су получил свои имя в честь огромного ауриумового самородка, что находится в здешнем храме. Надеюсь, теперь вам понятнее?

Город заполонили тысячи паломников, на голове каждого красовался символ бога Дайкоку — белая повязка-хатимаки с нарисованными на ней мешком риса и молотком, поэтому Синго решил объехать это селение стороной, дабы не застрять на улицах, запруженных тележками, полными людей — людей, которые неизбежно бросились бы самураю, чтобы проявить утомительную покорность. Незадолго до наступления заката Синго велел остановиться у выбранного им постоялого двора, приблизительно в шести ри от города, и приказал очистить его от посторонних. После чего, целый день не покидавший седла самурай взял трех человек для охраны, лично обошел и проверил все помещения, а затем удалился в близлежащую бамбуковую рощу, чтобы облегчиться.

Хайден Стрейкер уселся возле каменного светильника. Неспокойно было по ночам в этих местах, которые заставляли усомниться в мудрости эко-программ терраформистов. Здесь, как рассказал ему старый разведчик, в лесной глуши и в пыльных руслах пересохших рек частенько встречались гнезда гамадриад. Эти змеи порой достигали небывалой шестнадцатифутовой длины и, притом, не душили свои жертвы, сдавливая кольцами собственного тела и ломая кости. Нет, «королевские кобры» были родом с Древней Земли и практически ничем не отличались от своих предков, некогда обитавших в джунглях несчастной планеты. Ядовитые, с раздувающимися «капюшонами» эти чудовища могли для удара подниматься на высоту, вдвое превышающую рост человека, могли скользить по земле быстрее скачущей галопом лошади и совершенно не боялись людей. В отличие от большинства других змей, отметил разведчик, эти нападали первыми. «Потому, гайдзин-сама, что так уж они устроены. А питаются они другими гадами».

— Зачем терраформистам понадобились такие твари, а, Мори-сан? Вы никогда не спрашивали себя? Зачем создавать экосистемы, в которых присутствуют москиты и животные-людоеды, почему в райском саду обязательно должен присутствовать змий?

— Прошу прощения, гайдзин-сама, я что-то не понимаю вас.

— Ладно, Мори-сан, пустое. Это я так…

Хайден отошел на десять шагов в темноту, затем вернулся. Сегодня, подумал он, наверное, лучше будет всю ночь провести в комнате… Но сначала, пожалуй, неплохо бы выпить ча.

Чайный домик стоял чуть на отшибе. Невысокие кедровые двери бесшумно скользнули в стороны. Стрейкер разулся и вошел, чуть пригнувшись, как, по его наблюдениям, обычно входил Синго-сан.

Ясуко-сан уже сидела внутри, настолько утонченная, настолько изящная, что Хайден тут же почувствовал себя тупым увальнем.

— Надеюсь я не побеспокоил вас? — спросил он.

— Нет-нет, милости прошу, входите.

У расположенного в центре помещения очага лежали четыре циновки-татами. Хайден уселся на одну из них, скрестив ноги, и бросил взгляд на уютно краснеющие под чайником угли. Он решил воспользоваться отсутствием Синго-сана и перемолвиться парой слов с госпожой Ясуко. После событий в Курихаре американец чувствовал к этой женщине такое доверие, что мог говорить совершенно откровенно. Тем более, что откровенность была ему на руку: с одной стороны, госпожа Ясуко могла стать его проводником и единственным союзником в этом чужом мире, а с другой — он так и не сумел измерить глубину ее ума, тогда как рисковать, еще больше злить ее супруга Хайдену вовсе не хотелось.

— Похоже, наступила самая приятная часть дня, — как можно вежливее сказал он.

Некоторое время японка молчала, затем все же ответила, хотя и несколько натянуто:

— О да, мистер Стрейкер. Чаепитие — это подлинные сердце и суть цивилизации.

После чего она вновь занялась расставлением перед собой всех необходимых для правильного приготовления чая принадлежностей — фарфорового сервиза, бамбуковых веничков и чашки — так, как ее учили в детстве. Церемония обладала своей эстетикой и приводила ее в душевное равновесие. То был чудесный, безмятежный оазис дзена посреди исполненной скорби Вселенной…

— Ага. Денек выдался длинный, жажда прям вусмерть замучала.

Вся ее сосредоточенность развеялась как дым. Госпожа Ясуко, будто внезапно разбуженный во время ночной прогулки лунатик, растерянно заморгала:

— Прошу прощения, что вы сказали?

— Утомительный, говорю, выдался денек.

— На Осуми лучшее время дня — это утро и вечер: солнце не так печет.

— А вам что больше нравится? — спросил Хайден. — Восход или закат?

Японка оторвалась от ритуала приготовления чая и взглянула на собеседника ясными, проницательными глазами.

— Рассвет я люблю за то, что это как бы обещание дня. Сумерки же милы мне тем, что сулят ждущий впереди вечер… а в моем родном мире вечера всегда исполнены музыки, смеха и осенены небесными звездами.

Стрейкер понимающе кивнул и потянулся, прогоняя из мышц накопившуюся за день усталость.

— Похоже, ваш мир, госпожа, чудо как хорош.

— Так оно и есть, мистер Стрейкер. Это мир созданный для женщин. Придворный мир даймё. И там есть все, в чем может нуждаться или чего может желать женщина.

Хайден слушал, как она говорит — мягко, и в то же время очень отчетливо выговаривая каждое слово — и отметил, что сейчас в ее голосе не было присущей ему живости.

— У вас, госпожа, превосходное американское произношение.

— А вы говорите на нашем языке, что для гайдзина большая редкость.

Он постарался как можно вежливее поблагодарить за комплимент:

— Благодарю вас, но, должен признаться, я вовсе не считаю себя чужеземцем.

— Американцы — суматошный народ, не правда ли? Нация эдаких небесных кочевников. Они совсем не похожи на другие народы, которые нам давно следовало бы научить правилам поведения. Несмотря на все наши усилия, ни китайцы, ни корейцы наших уроков не усвоили. Так можно ли ожидать, что американцы поймут наши наставления? — Она едва заметно переменила позу. — Интересно: теперь, когда китайцы начали войну, покинут ли американцы покинут Осуми?

— Не знаю.

— Ах да, как же я могла забыть! Вы не можете ничего знать об американцах. Ведь формально вы — подданный Ямато. Тем не менее, о Ямато вам тоже ничего не известно. Скажите, мистер Стрейкер, что же вы тогда знаете?

В ответ на неожиданно ехидный вопрос Хайден улыбнулся:

— Двадцать лет я провел на Осуми и в некоторых других местах; у моего отца есть дома в Каноя-Сити и на Сеуле, а на борту отцовских кораблей мне довелось посетить много миров Зоны. В космосе я провел едва ли не половину жизни. Вот и получается, что понемногу мне известно о множестве миров, но ни одного из них не знаю как следует. Кроме, разве что, Сеула.

— Ах да, Сеул. — Теперь голос японки звучал несколько отстраненно. — Вы рассказывали моему мужу, что именно там вас обучали японскому. Но ведь Сеул вряд ли можно назвать японской планетой, равно как и Каноя-Сити — японским городом.

— Вы так считаете?

— Да, так. — Она говорила искренне. — Проживи во всех этих местах хоть по тысяче лет, все равно вы остались бы гайдзином. Скорее всего, вы из тех чужеземцев, которые не могут ни как следует узнать, ни понять Ямато.

Это замечание расстроило Стрейкера. Кому-то другому столь высокомерие могло показаться оскорбительным, но он-то знал, что госпожа Ясуко говорит чистую правду — так, как понимает ее, и за одно это она заслуживает уважения.

— Возможно, вы правы, — сказал Хайден, подумав, что самураи, должно быть, с рождения не могут не смотреть на других свысока. Чувство собственного превосходства было для них так же естественно, как и их мечи. Оставалось только надеяться, что подобные мысли никак не отразились у него на лице.

— Очень жаль, если мои слова обидели вас, — заговорила Ясуко.

Он откашлялся и бросил взгляд в сторону бамбуковой рощи.

— О, нет, госпожа. Просто я… — Он запнулся. — Просто иногда я завидую людям, которые знают свое место в жизни. Тем, кто сумел найти себя. Тут вам повезло. Я едва помню мир, в котором родился. А рос я в совершенно диких местах, где нет ясных законов и где человечеству непонятно, каким путем развиваться дальше. На мирах Зоны свои собственные обычаи, но миры эти изолированы, и поэтому пытаются заимствовать культуру других народов. Я рос на кораблях и в космопортах тысяч пограничных миров. У меня не было ни дружной семьи, ни места, которое я мог бы назвать домом. Я знаю азы двадцати языков, но ни одним из них не владею в совершенстве… Я никогда не задумывался об этом, но сейчас мне кажется, что человека вроде меня действительно можно назвать космическим кочевником. Напрочь лишенным корней.

— Дерево без корней не будет плодоносить, — с гордостью заметила Ясуко. — У нас, японцев, всегда были корни. Мы происходим от народа, населявшего Японские острова Древней Земли. Те острова являлись не более, чем цепочкой скал, протянувшейся посреди океана… Но Япония веками считалась крупнейшим из земных островных государств. Наши люди всегда были земледельцами, а море было для них прериями. Известно ли вам, что наш император — прямой потомок бога солнца? Да, мистер Стрейкер, нынешняя династия правит Ямато триста лет, но корни ее уходят в прошлое на несколько тысячелетий. Мы вышли из Страны Нихон, чтобы завоевать эти миры и сделать их своими. Вам следует понимать: мы никому не позволим указывать нам, что делать.

Хайден осторожно кивнул, очарованный горделивым достоинством ее слов. Впрочем, закончив пламенную речь Ясуко заметно расслабилась. Ее тонкие пальцы переплелись, обхватили колено. Стрейкер заметил, что ногти ее не накрашены, и почувствовал источающий японкой тончайший, похожий на запах жасмина аромат. Когда она наклонилась, чтобы налить в чашку немного кипятка, перед его глазами блеснули, переливаясь, складки кимоно.

— Мне кажется, вам очень хочется добраться до Мияконодзё, — заметила Ясуко.

— Да.

— В таком случае, да будет мне позволено дать вам два совета: во-первых, вы должны верить в свою судьбу, а во-вторых — научиться терпению.

— Постараюсь запомнить.

— Терпение, согласно нашему Пути, главное достоинство человека, причем достоинство, значительно превосходящее все остальные. Никогда не забывайте, что Ямато — это целая Вселенная, но Вселенная в себе. В ней ничто никогда не меняется. Здесь пси существует в первозданном виде. Время в этой Вселенной исчисляется не днями, не годами и даже не поколениями, а оборотами Космического Колеса. — Она помолчала, будто раздумывая, какие еще сокровенные тайны можно открыть чужеземцу, затем отвернулась и продолжала: — Даже здесь, мистер Стрейкер, в этом нашем мире, можно встретить бессчетное количество примеров терпения. Я собственными глазами видела в храмах Нинокаты цепь между двумя скалами, отстоящими друг от друга на целое ри. Так вот, эта цепь вырезана из цельного камня. Вряд ли вы в состоянии представить себе уровень мастерства создавшего ее искусника, и уж тем более вам ни за что не оценить безграничность его терпения.

Она наклонилась вперед, и в ее глазах заиграли отблески огня. Голос ее звучал таинственно:

— Если хотите знать, неподалеку отсюда есть святилище, соединенное лестницей из двадцати одной ступеньки с озером, куда каждый год впадает Ама-но-Гава.

Хайден с недоумением посмотрел на собеседницу:

— Но ведь Млечный Путь не настоящая река. Это просто обман зрения — диск нашей Галактики, видимый нами изнутри. И если его иногда и называют Небесной Рекой, то в переносном смысле. Как же может эта река куда-то впадать?

— Каждый год в ночь Холодной Росы — девятого октября по вашему универсальному времени — сюда прибывают тысячи паломников, чтобы окунуться в озеро. Когда их собирается достаточное количество и в полночь они погружаются в священные воды, то с удивлением замечают, как вода постепенно, ступеньку за ступенькой поглощает ведущую к святилищу лестницу. Поверьте, это самое настоящее чудо.

— Вовсе нет, госпожа, — с улыбкой сказал Стрейкер. — Это самое обычное следствие закона Архимеда. Конечно же, когда толпа людей погружается в озеро, уровень воды поднимается. То же самое, что нагружать качающуюся на волнах лодку — она постепенно…

— Прошу, выслушайте меня, — перебила Ясуко, по-прежнему спокойная, как Будда. — Выслушайте меня душой, а не ушами. Вы всего лишь должны поверить, что пси здесь совсем не такое, как у вас. Здесь магия Синто существует на самом деле. Поверьте в это, мистер Стрейкер, для своего же блага.

— Прошу прощения, госпожа, я просто хотел сказать, что в соответствии с законами обычной физики…

Ее глаза нетерпеливо блеснули.

— Если не хотите верить, вспомните, что привело вас сюда. Не что иное, как вера в синтоистскую магию камня! Если б не магия, большой кристалл, который вы называете амигдалой, вряд ли понадобился бы Рюдзи-саме, и вы б здесь не оказались!

— Ну, это-то по крайней мере правда, — примиряюще пробормотал Хайден, отметив, что японка говорит все громче и громче: вернувшийся из рощи Синго-сан может услышать их разговор.

— Мистер Стрейкер, мы, обитатели Ямато, считаем, что человек должен не только отстаивать свои законные права, но и исполнять свои обязанности. — Ясуко выпрямилась, и лицо ее озарило неподдельное чувство гнева. Ее выводили из себя невежество и равнодушная вежливость американца, от которых в душе закипала ярость. — Мы, как и вы, считаем, что человек должен стремиться познать мир внешний, но не менее важно познать и мир внутренний. Поверьте, одно неотделимо от другого. Нужно стремиться и к тому, и к другому. Двигаясь одним путем, ничего не добьешься. Следуя же одновременно и по той, и по другой дороге, познаешь и то, и другое.

Хайден улыбнулся:

— Ваша философия, госпожа, по-видимому, и очень древняя, и очень возвышенная.

Тут он вспомнил, как отец самодовольно отзывался о самурайском кодексе:

«Пойми, сынок, их интересуют только правительство, боги, отвага и гены, причем, именно в таком порядке. Ну, если хочешь, можешь добавить сюда и оружие. И всего этого у японцев имеется в избытке, вот только, благодарение пси, с последним пунктом слабовато. А головы их забиты идиотской версией конфуцианства, давным-давно скисшего и протухшего от многовекового бормотания синтоистских жрецов. Так что советую держаться от них подальше…»

Глаза американца и японки встретились.

— В Ямато многие вещи необъяснимы с позиций вашей науки. Это действительно так. Прибыв в Мияконодзё, вы должны думать по-нашему, поскольку, продолжая рассуждать как гайдзин, вы никогда не добьетесь успеха.

— Позвольте поблагодарить вас за совет, госпожа.

Тон ее резко изменился:

— Я думаю, в Мияконодзё мы прибудем завтра.

Хайден пристально посмотрел на Ясуко, не понимая, что она хочет сказать. В этот момент на пороге появился Синго-сан, и они замолчали.

Завтра, подумал Стрейкер, возвращаясь мыслями в реальный мир, где не было места ни синтоистской магии, ни идиотскому самообману, где всему имелись надежные пси-объяснения. Завтра я вручу амигдалу Хидеки Рюдзи. И тут же попрошу его помочь в выдворении китайцев с космодрома Каноя-Сити.


21


Как только отряд въехал в Мияконодзё, мысли Хидеки Синго с амигдалы переключились на двух его сводных братьев. Учение дзен совершенно, а слова учителей невообразимо мудры, думал он. Наличие более чем трех жен несомненно является пороком, даже если человек богат и могуществен, как мой отец. Чем больше у даймё жен, тем в более сложное положение он попадает, когда состарится, поскольку к тому времени у него оказывается множество отпрысков, а соответственно, множатся и внутрисемейные раздоры.

Не отрываясь, Синго смотрел на пронизанные солнечными лучами ворота, которыми заканчивалась запруженная людьми улица, и остро сознавал, что слишком давно не был дома и не принимал участия ни в каких интригах. Ему до боли хотелось снова оказаться среди тех, с кем он соперничал и боролся с раннего детства, среди тех, кто, как, например, его мать, Исако-сан, воспитывал его и заботился о нем. Мать отлично знала, какой беспокойный характер у сына, но он просто не может не проявлять его. Она всегда это понимала. Исако-сан и по сию пору является самой влиятельной женщиной при дворе, думал он, фактической правительницей резиденции, и только с ее помощью я смогу стать даймё.

Синго тщательно продумывал тактику предстоящей борьбы. Из дюжин отпрысков Хидеки Рюдзи мужского пола немногие могли претендовать на право стать преемником отца. То были сыновья его законных жен, поскольку дети куртизанок и наложниц в счет не шли. Из этой горстки потенциальных наследников только двое были зрелыми мужчинами и могли представлять реальную угрозу для Синго: старший, Садамаса, и младший, Нобору. До сих пор, прикидывал он, Нобору проявлял мало интереса к политике, но даже прояви младшенький этот интерес, то он непременно стал бы моим союзником, поскольку именно Садамасу отец объявил своим заместителем и приемником власти. И непременно должен появиться союз остальных претендентов, действующий против фаворита… Но даже и этому быть не суждено.

Синго бросил взгляд направо и заметил, что гайдзин внимательно разглядывает улицы и саму крепость Мияконодзё. Толстые черные сплошные плексовые стены высились над расположенным на склоне горы городом. Цитадель была достаточно большой, чтобы в случае вторжения или нападения на город крупного отряда ронинов послужить укрытием для большинства именитых горожан, и достаточно мощной, чтобы выдержать практически любую осаду, кроме разве что массированного нападения из космоса. Население широко раскинувшегося у ее стен города Мияконодзё равнялось приблизительно миллиону человек и состояло во основном из чонинов или крестьян, большинству которых не было абсолютно никакого дела до не стихающих при дворе даймё интриг. Горожане отлично знали, что их это не касается.

Ничего, скоро все изменится, подумал Синго. В ближайшие месяцы произойдет революция, которая затронет всех и каждого. Если отец окажется человеком проницательным, то не выиграет ни один из его сыновей; не исключено также, что претендентов даже станет на три человека меньше. Но если он допустит ошибку, то выиграет один из отпрысков, а двое других умрут. Тогда в Мияконодзё появится новый даймё. Синго улыбнулся, представив открывающиеся перед ним перспективы — теперь, когда на свете нет Хайго Годзаэмона.

Въезжая под своды ведущих в столицу ворот, он глубоко вздохнул. В этом городе смешались все этапы истории Осуми. Вон там Гинза — базар Старого Города, соединивший в себе все знакомые черты Ямато. В мостовые будто пахучее древесное масло, впитался запах длительного пребывания людей. По обеим сторонам кривых, узких улочек тянулись покосившиеся лачуги. Над ними паутиной гигантского паука висели электрические провода. По улицам бродили буффалоиды, домашние птицы, бегали детишки в защищающих от солнца широкополых шляпках. Да, миллион человек и многие десятилетия жизни в условиях невероятной скученности. Распадающаяся ткань города была пропитана запахами: пыль, пряности, вяленая рыба, благовония, смрад паленой резины и навоза, то тут, то там аромат темных стоячих луж, и над всем этим — безжалостное, спекающее воедино ароматы, солнце.

Гайдзин нервно оглядывался по сторонам; он взмок от волнения и неуверенности. Его искренне потрясло то, как стражник отшвырнул любопытного простолюдина, осмелившегося поднять глаза, чтобы взглянуть на его стремя. Да, подумал Синго, это тебе не Каноя-Сити с широкими улицами и сверкающими зданиями МеТраКора. Здесь нет ни размеренной торговой жизни, ни прямых чистых проспектов, характерных для американских городов. Здесь мы терпим только те технические достижения, что появились до начала двадцатого века. Именно такова была, есть и будет Осуми! Это мой мир! И вам ничего, слышите, мистер Американец, абсолютно ничего с этим не поделать!

На улицах, как саранча, кишели толпы и толпы людей — самых разных, но, к каким слоям населения они не принадлежали, при появлении колонны все отводили глаза и покорно расступались, пропуская всадников. В воздухе звенели громкие окрики стражников, впереди бежали люди, длинными пиками-нагината поторапливающие нерасторопных, и поэтому отряд двигался беспрепятственно. Горожане рангом повыше, когда кавалькада проезжала мимо них, низко кланялись или старались побыстрее исчезнуть. Ни один не осмеливался посмотреть в глаза Синго, но страх их был не слишком велик, а показное почтение являлось сплошным лицемерием. Горожане заметно отличались от сельских жителей: на памяти чонинов сменилось немало династий. Даже молодежь производила впечатление людей, умудренных немалым жизненным опытом — будто даже юные обитатели Мияконодзё были живыми очевидцами того, как целые поколения правителей и их придворных старались урвать от жизни все, что только можно. И кем для них является какой-то сын даймё? Ничего, скоро они узнают кто такой Хидеки Синго!

Он закрыл глаза, ощущая как его обволакивают знакомые с детства запахи. Гинза была настоящим роящимся ульем: крестьяне тащат на рынок продукты, женщины сгибаются под тяжестью висящих на шестах корзин, люд торгуется, отдыхает, сплетничает. Молодые и старые, состоятельные и бедные, сильные и слабые…

Заглушая позвякивание колокольчиков на конской сбруе, прозвучал короткий звук кото, которым всегда начинались публичные объявления для подданных — из уличных громкоговорителей разнеслось над городом напоминание о своевременной уплате налога на ярмо.

А вот — окна на уровне голов наездников, второй этаж: деревянные ставни отворены. За сёдзи представительница древнейшей профессии, обитательница Зыбкого Мира, стоя на коленях, демонстрирует белую грудь какому-то аристократу, а две тоненькие девочки ученицы-камуро, с мрачным выражением на похожих, будто у близнецов, лицах, с виду такие невинные в своих шелковых одеждах, внимательно наблюдают за происходящим. Чуть в стороне — священные деревья с выдолбленными в них нишами, синтоистские идолы и женщины, перебирающие четки в надежде вымолить ребенка для бесплодной дочери или здоровье для с трудом хватающего воздух в тени по-соседству старика-отца.

Здесь же и вездесущие продавцы лапши с волосами, завязанными в большие, похожие на тюки белья, пучки. Через дорогу — заброшенный сад, дальше — пустующий храм Икки с чирикающими на карнизах воробьями. Обезьянка на балконе и лань под деревом. Чонинские женщины, продающие жалкие пучки увядших листьев салата или редиса-дайкон с расстеленных на земле кусков материи. А вот и мужчины в набедренных повязках-фундоси, монахи-комусо в голубых балахонах, с корзинами на головах, опирающиеся на посохи, с заплечными мешками и флейтами в руках, продавцы риса и лудильщики, купцы и музыканты, цирюльники и чеканщики, представители всевозможных ремесел и городская голь — юнцы, неустанно высматривающие где бы чего стянуть…

Да, это Осуми, моя Осуми, которую американцы хотят сделать своей. Но я не позволю родине измениться. Стану даймё, тут же соберу огромную армию и уничтожу всех, кто хочет подорвать власть самураев. И тогда вернутся великие времена императора Денко!

Процессия двигалась дальше, постепенно приближаясь к высоким стенам крепости. Теперь вдоль улиц тянулись основательные дома представителей касты торговцев. Их обитатели считают себя лучше и умнее остальных и выказывают слишком мало уважения, подумал Синго. Сейчас они богатеют непомерно, торгуя с американцами. Но скоро этому придет конец. Отец, конечно, непростительно мягок. Когда я стану даймё, чонины будут изгнаны из дворца. Чонины-советники, чонины-стражники, чонины, удостоенные самурайского звания. Всем придется выметаться. Простолюдинов нужно держать на расстоянии, не то они начнут копать под тебя и вознамерятся отобрать у тебя власть. И потом: разве не об этой опасности предупреждает нас история?

Клянусь богами, самой природой мне предназначено провести чистку администрации этого квадранта! Я обложу подданных налогами и стану готовиться к войне. Затем, при первой же возможности, верну территории анклавов Канои и Сацумы и изгоню варваров. А после этого пойду дорогой камикадзе и вышвырну из Ямато каньцев!

Сонно Дзёй!

Взгляд Синго упал на паланкин Ясуко, и в душе его снова вскипели противоречивые чувства. Клянусь богами, она разрывает мою душу! Я люблю ее, как полоумный. Я сам не свой от страсти и желания обладать ею… но есть в этом и нечто ужасное. Почему я колебался, когда она бросилась на Хайго Годзаэмона? Было ли это инстинктом самосохранения, что удержал меня от решительных действий? И если да, то почему? Почему сей инстинкт проявился именно в тот момент? Истинно говорят: боги, если захотят, могут погубить, но могут и направить человека.

А потом вмешался гайдзин и все испортил. Что есть такого в Ясуко-сан, почему он бросился на ее защиту? Стерва! Прекрасная, прекрасная стерва! О Ясуко-сан, что за колючий подарок преподнес мне отец! Порой человек вынужден брать жену из государственных соображений, иногда жену навязывают в качестве подарка, чтобы скрепить союз или чтобы избавиться от угрозы наследованию. Так почему же отец для меня выбрал именно тебя?

Синго снова закрыл глаза, но уши продолжали ловить звуки города. Непрекращающийся шум царил вокруг: крики разносчиков, музыка из громкоговорителей, детский плач, колокольный перезвон, тявканье худой как скелет бродячей собаки. Грохот тележек. Свист рассекающей воздух нагинаты. Звуки какой-то отвратительной музыки вдалеке. Толпа на улице, воплями подбадривающая пернатых участников петушиного боя, и время от времени разражающаяся аплодисментами, другая толпа людей, разинув рты, наблюдающих за игрой в сёги.

Синго с точностью до шага знал, где находится. Вот здесь обычно сидит пузатый торговец, а вон там — старый монах с жиденькой бородкой, в окружении сотен столбиков бронзовых кобанов — местных монет, — то и дело пощелкивающий костяшками счетов.

Призывы, доносящиеся из громкоговорителей, становились все громче, и вот перед гостями — святилище Эбису и группа храмов, где, как обычно, кишмя кишат множество грязных комусо и нищих. Цепкие, как клещи, они собираются под пыльными навесами. Впрочем, разве сам Будда не отказался от богатства и не отправился к беднякам? Хотя откуда об этом знать нищим хини…

Прибежище они находят исключительно среди своих многоруких отвратного вида богов. Там, сбившись в кучу между высокими оштукатуренными деревянными стенами, обитают истые чудовища! Не просто девушки-хини, берущие напрокат голодных младенцев, чтобы просить с ними милостыню, не просто сотни нищих попрошаек, толпящихся на ступеньках храмов и святилищ, а ужасные чудища в человечьем облике: обитатели лепрозориев — человеческие обрубки, зарабатывающие на пропитание тем, что выставляют напоказ свои невообразимые уродства. Проказа свирепствовала на Осуми. На всех планетах в системах светил А-типа уровень мутаций был необыкновенно высок. А чего еще можно ожидать, когда значительные массы населения лишены медицинской помощи?

Вон человек с гигантской, похожей на бурую тыкву мошонкой, которую он катит перед собой на тачке. Одна нога у него нормальная, другая напоминает слоновью. Вот мальчик-паук в своей всегдашней щели, с гибкими, как щупальца, ногами и загнутыми за спину руками бессмысленно улыбается миру уже двадцать лет. Вот люди с поражением кожи: стертые черты лица и изъязвленные руки; потрясающие чашками для милостыни они больше всего напоминают новорожденных поросят. А среди них — бабы в лохмотьях, не принадлежащие ни к какой касте хини; они запросто удушают своих новорожденных дочерей, а сыновьям, подготавливая тех к профессии попрошайки, наносят незаживающие раны, способные размягчить любое, даже самое черствое сердце. Обычное дело — мягкие детские косточки сначала ломают, а потом сращивают под трогательными углами. Неплохой доход приносила и детская слепота, и язвы от разных местных болезней, и детские лица, изуродованные раскаленным железом. Не было хитрости, на которую не пошло бы большинство этих матерей, чтобы должным образом подготовить своих отпрысков к жизни побирушек. Слава богам, что я родился здоровым и что у меня есть мать, для которой я — центр мироздания, думал Синго. Исако-сан — единственный в мире человек, кому я могу доверять целиком и полностью. Она одна никогда не предаст меня.

Затем его мысли обратились на Хидеки Рюдзи. Синго помрачнел. Отец знает, сколь сильно я хочу стать следующим даймё, с горечью подумал он, и тем не менее обращает свою благосклонность на Садамасу, поскольку тот — первенец и похож на отца как две капли воды. Неужели Хидеки не понимает, что я никогда не удовлетворюсь жалкими кусками материков, которые мне швыряют время от времени?.. Ничего, скоро, в один прекрасный день отец узнает, что я не кот, ожидающий под окном, когда ему бросят очередную рыбью косточку!

В день моего рождения своим наследником и заместителем отец назначил Садамасу. А я? Как же я? Он отдал мне Кирисиму! Ха! Называет его вторым по величине городом Осуми. Кирисима! Теперь я тайсё возведенной на голой скале крепости, расположенной на самой дальней, южной оконечности крупнейшего на планете материка — глухая дыра, вокруг которой живут завистливые полуавтономные семейства; место дающее крайне небольшой, неустойчивый доход, к тому же обладающее репутацией города, которым очень сложно управлять. Кирисима! Да это насмешка! Оскорбительная!.. Ну ладно, скоро я отплачу. С помощью богов я создам идеальное государство Бусидо!

Полтика — вещь очень простая. Власть всегда достается самым сильным, самым безжалостным, самым умным. Но как доказать, что я обладаю всеми этими качествами? Может быть, поставить на молниеносный захват власти? — размышлял Синго, возбуждаясь от собственных идей. Надо подумать! Если я истрачу все, что у меня есть, да возьму в долг, то денег хватит, чтобы подкупить отцовскую стражу. А потом, глубокой ночью, я нанесу решительный удар. И прежде чем кто-либо поймет, что произошло, я испепелю апартаменты Садамасы мезонной миной и прикажу оцепить их — чтоб никто не смог выбраться оттуда живым. Великолепно. У отца перерезана глотка, Садамаса обращен в пепел вместе со старой ведьмой Тизуру, его матерью. Идеальный вариант! Я мгновенно становлюсь даймё. Конечно, после гибели Садамасы придется ослепить и сослать Нобору в отдаленный монастырь, но это уже мелочи — их можно будет отложить до утра…

Синго вздохнул, с закрытыми глазами мерно покачиваясь в седле. На самом деле план был не столь привлекателен. Наверняка пойдет слушок, что вернувшийся сынок пытается подкупить стражу. Его арестуют, или же придется бежать из Мияконодзё. Садамаса, конечно, опорочит его, объявит, что он собирался захватить власть в Квадранте и еще сильнее затянуть налоговую удавку на шеях чонинов. А, поскольку Садамаса пользуется репутацией разумного человека, ему, понятное дело, поверят.

О, да! В таком случае, придется отправляться в Кирисиму. И сидеть там, зная, что вся планета настроена против тебя. Ох-х! Этого нельзя допустить. Как тогда сказал этот чертов Хайго Годзаэмон? Мол, Садамаса-сан уехал на соколиную охоту в Ханаки. Что ж, если и уезжал, то, получив известие о нашем возвращении, небось, тут как ветер помчался в Мияконодзё, дабы лично присутствовать при вручении амигдалы. Он никогда не пропускает ничего важного, хотя в данном случае событие будет моим, а не его триумфом. Ведь я-то знаю, что именно он стоял за попыткой Хайго Годзаэмона завладеть амигдалой.

Наконец путешественники приблизились к тории — воротам резиденции. Стоило ей появиться в поле зрения, как лошадь пошла веселее, да и сам Синго почувствовал внутренний подъем. Окружающая резиденцию стена была из черного плекса, а сами очень высокие, изящные ворота, увенчанные двумя орудийными куполами, украшал прямоугольный орнамент. Главный портал, как и в обычные дни, был открыт, но за ним начиналась крутая аппарель — кусок обшивки нексус-корабля, изрезанной глубокими поперечными складками, предотвращающими проникновение в резиденцию бродячих животных. Для лошадей это место было непроходимым до тех пор, пока обшивка не расслаблялась. Подъем был обманчив и при необходимости мог превратиться в смертельный капкан — этакая тенистая бойня. Любой человек, попытавшийся проникнуть в резиденцию, оказался бы в западне, поскольку аппарель мгновенно превращалась в заливаемую потоками жесткого излучения ловушку. Внутренний двор охраняли стражники-самураи с длинноствольными теппо. Кроме того, каждый, как предписывали правила, был вооружен двумя мечами. Внутренние ворота охранялись не менее тщательно.

И тут в голову Синго пришла ужасная мысль. Боги милостивые, а что, если в мое отсутствие произошел переворот? Что, если Садамаса-сан уже сделал первый ход? Ведь последние несколько недель были для революции особенно удобны. Во имя всего святого, в таком случае, моя мать, должно быть, уже мертва — или, что еще хуже, пленница брата. Что же мне делать?

Его охватила паника. Синго принялся лихорадочно искать взглядом признаки того, что в его отсутствие произошли какие-нибудь необычные события, но резиденция Мияконодзё во всех отношениях казалась точно такой же, как и в момент его отбытия. Внутри окруженного черными плексовыми стенами комплекса, в голых посыпанных гравием дворах, залах и павильонах с изогнутыми, как у пагод, крышами кипела повседневная жизнь. Среди спешащей по своим делам дворцовой челяди самурай заметил нескольких человек, которые, как он знал, были верны отцу. На самом верху аппарели, у входа в официальные покои даймё, навстречу гостям вдруг вышел Садамаса-сан. Синго спешился, и братья пристально взглянули друг на друга.

— Долго же ты добирался, Синго-кун.

За спиной Садамасы застыли, бесстрастно уставившись в пространство, стражи входа. В солнечных лучах ярко сверкали лезвия их нагинат. Лицо Садамасы было как всегда угрюмым. Почти закрывая щеки, торчали длинные усы, едва не доходящие до длинных, тонких, повторяющих очертания скул бачков. Брат носил алую, с крыльями на плечах катагину, накинутую на расшитую растительным орнаментом куркумово-желтую ками-симо с длинными рукавами. Одежда была свободной, в талии ее надвое рассекал черный пояс с заткнутыми за него с левой стороны двумя мечами. Садамаса отвесил поклон.

Синго сдержанно поклонился в ответ и окинул брата взглядом. На Садамасе была та же одежда, что и на отце в день, когда он был назначен командующим армией сёгуна. Внешне Садамаса являл собой точную копию Хидеки Рюдзи на его любимом портрете и сегодня наверняка неспроста оделся именно так. Синго, сам не отдавая себе в этом отчета, вдруг ощутил, как напряжение между ними растет, становится невыносимым. На чужеземца Садамаса не обращал ни малейшего внимания.

— Приветствую тебя, Садамаса. Как здоровье?

— Прекрасно. А твое?

— Спасибо, не жалуюсь. Отец меня ждет?

— Естественно. Мы узнали о твоем прибытии, когда ты покинул трактир на окраине Кин-Су. Не желаешь ли освежиться?

Хидеки Синго отпустил эскорт, и по его знаку паланкин понесли по дорожке, ведущей за резиденцию. Пики стражников раздвинулись, и процессия под цоканье копыт о камни вступила в прохладу внутреннего двора. Впереди двигался Синго он сам, за ним — по-прежнему верхом — следовал американец. Проезжая под аркой-тории он чуть пригнул голову и спешился во внутреннем дворе.

— Обыщите его как следует, — сказал Садамаса стражникам.

Обыск выявил два украденных бластера.

Садамаса проявил присущую ему опасливость.

— Скажи ему, что с оружием дальше нельзя. Пусть сдаст.

Переводить Синго не стал, зная, что это ни к чему. Чужеземец мрачно заговорил — на сносном японском, что крайне удивило Садамасу:

— Это оружие — моя собственность, а ходить при оружии — наш обычай.

— Нет, с оружием нельзя, — резко возразил Садамаса.

— А еще наш обычай — принимать гостеприимство в той форме, в которой оно предложено. Поэтому, если я приглашен в резиденцию вашего отца в качестве гостя, мне можно доверять.

— Очень жаль, но оружие вы должны сдать.

— Стало быть, я должен буду довериться вам — в то время как вы мне не доверяете.

— В резиденции отца — да.

— Оставить бластеры при себе для меня вопрос чести, так же, как самураю оставаться при мечах.

Синго поспешно вмешался, почувствовав, что есть возможность унизить брата.

— Садамаса-кун, это оружие не заряжено. Поэтому его и оружием-то считать трудно.

— Все равно…

Но чужеземец покачал головой, вытащил бластер, установил его на максимум и направил в небо. Нажал на спуск. Раздался оглушительный выстрел. То же самое он проделал со вторым бластером. При этом на его лице его играла необычайно удовлетворенная, торжествующая улыбка.


22


Лошади при звуке выстрелов заволновались. С крыш в воздух поднялась стая голубей. Наконец эхо выстрелов затихло вдали. Садамаса отдал приказ и стражники схватили чужеземца и повалили его на землю.

Интересный спектакль, подумал человек, наблюдавший за происходящим с открытой галереи. Со второго этажа все было видно как на ладони и гайдзин, появление которого было предсказано таёри Горо, и в самом деле оказался человеком исключительно надменным и упрямым.

— О, Садамаса-сан, мой перворожденный сын, — сказал он. — Прежде чем получить по наследству Кюсю, тебе придется научиться понимать американцев и с умом вести с ними дела.

Он высказал эти мысли вслух, хотя и негромким голосом, как бы для себя. В почти пустом зале позади него расположились двенадцать его фудаи — людей внутреннего круга — самых доверенных генералов, которые находились в пределах слышимости. Все они слышали его слова, хотя ни один из них и не признался бы в этом, поскольку он был ни кем иным как самим Хидеки Рюдзи, в прошлом генералом сёгуна, а в настоящее время — префектом Квадранта Кюсю, практически независимым правителем девяти провинциальных столиц и трех ассоциированных территорий и более чем двадцати важнейших нексус-систем. И на всех этих мирах его слово означало жизнь или смерть.

Он подозвал к себе Горо, своего хисё — личного секретаря, который подойдя встал на колени и низко поклонился.

— Пускай мой сын и его гость подождут. Скажи им, что до того как предстать передо мной они могут искупаться, переодеться и перекусить с дороги. А сейчас пусть ко мне придет моя невестка.

Хисё, высокий человек с мрачным выражением лица, тут же поднялся и не разгибаясь отступил на три шага назад и только после этого выпрямился и исчез.

Отдав необходимые распоряжения Хидеки Рюдзи удовлетворенно погладил кончик своей седеющей бороды. Ему было около пятидесяти лет, с виду он был очень изящным, стройным и хрупким, с заостренными чертами лица и глубокими умными глазами. Кожа его была цвета темного чая, а кимоно — канареечного цвета. Он производил впечатление исключительно быстрого в движениях и аккуратного человека. Сразу было ясно, что человек этот отличается исключительным умом. Как и все присутствующие на голове он носил тщательно намасленный и завязанный узел на тщательно выбритой голове. Поверх кимоно на плечи его был накинут хаори — свободная куртка, в талии перепоясанная кушаком, совсем как наряд Садамасы, вот только без крылатых плеч. Никто из присутствующих генералов не был вооружен. Оружие они отдали охране при входе и его куда-то унесли.

Рюдзи наблюдал за уходящим хисё, вокруг долговязых ног которого с шелестом хлопали мешковатые штаны. Будучи рожден от родителей-чонинов, горо никогда не носил мечей. Может оно и к лучшему, подумал Рюдзи. Все равно он дурно воспитан.

Аудиенц-зал был длинным и просторным и построен с тем, чтобы в случае необходимости вместить всех самураев Хидеки и их союзников. Он был отделан полированным деревом и вдоль одной его стены тянулось огромное шелковое полотно, на котором была изображена река. Освещался же зал через пять окон в противоположной стене. Окна представляли собой совершенно правильные квадраты с простыми кедровыми решетчатыми рамами. Они смягчали чересчур яркий свет светила А-О и в зал попадал уже рассеянный молочный свет. На противоположной стороне сводчатый потолок поддерживали балки, опирающиеся на колонны. Крыша была выложена похожей на крупную чешую черепицей с широкими свесами, выходящими в небольшой внутренний дворик так, чтобы по залу гулял свежий прохладный ветерок. Горо-сан скрылся из виду, спустившись вниз по разделявшей зал надвое лестнице и снова появился когда выходил в главные двери а противоположном конце зала. Эти двери охранялись двумя стражниками и вели во внутренние покои дворца.

Рюдзи мысленно возблагодарил бога Мариси-тена за хисё, который был больше чем хисё. Порой Горо-сан был даже гораздо полезнее любого из генералов. Он был доверенным помощником, одним из редких людей наделенных даром богов. Он был великим мастером древней науки, мастером таёри, что делало его поистине бесценным.

Таёри не было цены. Оно было решающим. Важнейшим. Оно было буквально двигателем всей империи. Во всем Ямато люди впитывали его с молоком матери и в то же время именно с помощью его управлялась страна. В его власти было питать, успокаивать страсти или приводить в ужас как высших чиновников, так и простых людей. Таёри было способно развлекать и просвещать и обучать. Таёри являлось наиболее эффективным способом связи: информация с его помощью передавалась исподволь, незаметно и в то же время со скоростью большей чем скорость света, причем никогда не возникало сомнений в ее достоверности. Ни один имперский декрет или хорей не мог сравниться с таёри по степени уважения. Таёри могло провозглашать, предсказывать или порочить, уничтожая в один день репутацию складывающуюся годами.

Таёри билось вместе с пульсом людей. Оно являлось валютой гораздо более ценной чем американская. Оно доходило до каждого и как деньги проходило через руки каждого. Как и деньги оно могло становиться обычным плексом или сверкающим ауриумом. Его можно было затаскать, запачкать, погнуть, искривить или подделать или продать — но только не запасти, поскольку таёри было живым и жило только до тех пор пока его использовали. И такие люди как Горо-сан, которые знали как организовать его, как его направить и интерпретировать были просто бесценны, поскольку правителю без таёри было просто не обойтись. Таёри было пропагандой, слухом, сплетней, информацией, причем основанными на достоверных фактах или на лжи свидетельствующей о том, что у людей на уме.

Горо-сан узнал ужасный таёри насчет амигдалы и радостный таёри насчет смерти Хайго Годзаэмона. Впервые услышав об этом, Рюдзи забеспокоился, что секрет вырвался на свободу, но Горо-сан тогда просто поднял костлявую руку и его лицо, похожее на лицо мертвеца убедило Рюдзи, что все будет в порядке.

Он сказал, что это известие поступило от предсказателя от разведчика, который продал его паломнику, который был знаком с продавцом лапши, который был кое-чем обязан одному приятелю, который во весь опор примчался из Хараки, чтобы повидаться с братом, который служил стражником в резиденции и который рассказал об этом горничной одной из придворных дам, которую частенько выслушивал Горо-сан.

Рюдзи терпеливо ждал пока хисё не расскажет до конца все, что он слышал и в конце концов понял, что все эти слухи основаны на правде: Хайго Годзаэмон и вправду был мертв. И амигдала в самом деле вот-вот должна была прибыть в Мияконодзё и более того — она находилась в руках гайдзина, того же самого, который убил хатамото. Говорилось там что-то и о каком-то крушении, но подробности были не совсем ясны.

— Наш государственный корабль готовится неподготовленным нырнуть в нексус, — прошептал он Горо-сану, опасаясь, что его планы могут сорваться. — Ты разве не согласен? Если слухи об амигдале просочатся наружу, мы окажемся в серьезной опасности.

Но Горо не побоялся ему возразить. Он один был способен на такое — честно говорить все что думает и чувствует префекту квадранта совершенно не опасаясь последствий. Для образованного и равнодушного Горо интриги Мияконодзё были просто академической игрой ума — своего рода игрой в го — и его единственной целью было аккуратно измерить их для своего необычайно мудрого хозяина. Он стиснул руки так, что даже хрустнули похожие на шарниры суставы.

— Прошу прощения, повелитель, но вы ошибаетесь. Есть другой путь…

Хидеки Рюдзи выслушал его, встал, прошелся по залу и наконец удовлетворенный дал Горо-сану разрешение обращаясь со слухом со всей осторожностью снова распространить его среди людей. Уже к концу утра вся Гинза только и говорила об этом: изрядно приукрашенные рассказы об убийстве и нексус-катастрофе и войне, и магии — особенно о магии. Как же быстро подобные слухи овладевали гейшами! Да, и странствующие актеры Кабуки наверняка разнесут эту историю по сотне вечерних выступлений во всем Кюсю за месяц или два. А те кто увидит их выступления захотят добавить свои личные наблюдения к тому, что на самом деле было попросту сказкой!

Все должно быть так будто развернулась настоящая кампания по дезинформации.

— О, погоди, ты еще вот чего не слышал…

— Голубка, не поверишь, но…

— Слушай-ка, а я тебе разве еще не рассказывал…

— Только обещай, что никому не расскажешь и…

— Один абсолютно верный человек рассказал, что…

Рюдзи улыбнулся про себя. Несомненно, то, чем бурлит сегодня Гинза на Мияконодзё, завтра станет достоянием всех Гинз на Эдо. Вопрос о преемнике сёгуна вдруг окажется у всех на устах и с ним будет связано имя Хидеки Рюдзи. Сёгун же, Сакума Хиденага, слабеет с каждым днем и вскоре наверное умрет, потому что ну сколько же может еще жить столь старый человек! И в Ямато возникнет вакуум власти. Иначе и быть не может, поскольку Сакума Хиденага держался у власти силой оружия, затем благодаря своему уму, а затем с помощью магии.

Слишком много лет Сакума Хиденага полностью зависел от кенсей но катана — Меча Мастера, второго по уровню священности для любого самурая после меча самого императора, хранящегося на Киото. С его помощью ему удавалось держать в узде самураев Эдо на протяжение долгих лет, но теперь и циничные чонины из многонаселенных городов промышленных миров, уверенные в себе купцы из класса досо, да и другие низшие классы считают его своим законным повелителем, поскольку амигдала, вставленная в рукоять меча. Удивительный драгоценный камень якобы позволяет своему обладателю читать мысли других людей. Все что ему нужно сделать, так это приложить камень ко лбу. Кто знает, а вдруг это правда? Но если да, то насколько же это удобный инструмент сначала для захвата власти, а потом для ее удержания!

И в самом деле могущественный камень, тем более обладающий немалым влиянием на умы людей, считающих что все неодушевленные предметы наделены «духом» — вера, которая на низших уровнях приводит к представлению о существовании миллиардов невидимых ками, населяющих материальный космос.

Но ками скрывающийся в амигдале сёгуна считался ревнивым и мстительным духом — духом, на которого было наложено заклятье, приводящее к смерти того, кто попытается им воспользоваться. А потому, как же может править Сакума Хиденага, считают люди, если не по воле богов и если не все боги согласны с его правлением?

Более просвещенное мнение склоняется к тому, что амигдала это очень большой хризоид. Такой, который достигнув необычайной сложности, сам стал пси-активным. Что его поля исключительно вредны и могут привести к безумию любого, кто сам не обладает значительным пси-талантом.

Как бы то ни было, камень просто идеально подходит Сакума Хиденаге! Простые люди верят в легитимность власти этого человека, которого не в состоянии погубить зловещая сила амигдалы. Именно поэтому дайме Квадранта Кюсю покорно отдает ему дань и старается не противоречить ему. Потенциальные узурпаторы власти сёгуна долгие годы страшились зловещего вида амигдалы. Невероятный пример политической консолидации, обладающий только одним недостатком — Сакума Хиденага не может жить вечно.

Да, он далеко не вечен…

Хидеки Рюдзи вздрогнул, зная что назад дороги нет — он сделал свой ход. В высоких кругах уже задавался вопрос:«Кто сможет удержать кенсей но катана когда умрет Сакума Хиденага?» И поскольку никто так до сих пор и не дал на этот вопрос утвердительного ответа, страх продолжал нарастать.

Хидеки Рюдзи окинул взглядом зал и удовлетворенно кивнул. К его вящему удовольствию уборщики так чисто убирали пол, что он буквально блестел и был без единого пятнышка. Для правителя было очень важно вести себя как правителю и создавать впечатление, что он находится где-то между небом и землей. А для этого было просто необходимо проявлять неослабное внимание даже к мельчайшим бытовым вопросам.

Зал был просто чудом не бросающегося в глаза средства устрашения. Чтобы приблизиться к возвышению гайдзину придется пройти через весь зал. Ему придется оценить символику двух роскошных фонтанов в виде драконов, поскольку разве не вода обладает наиглавнейшим значением в любой философии? И разве не каждый человек, познавший жажду и пыль сражения оценит ее животворную силу? Поскольку он гайдзин, он наверняка сразу заметит золотые монеты-кобаны небрежно набросанные в фонтаны. Они уважаю богатство, эти торговцы, эти бейкокудзины, эти Люди Рисовой Чаши. В душе все они досо — торговцы. Все до единого.

После фонтанов гайдзину придется преодолеть восемь ступенек, чтобы оказаться в верхней половине зала, где половицы сверкают так, что могут ослепить. Дерево было специально подобрано и уложено так, чтобы ловить свет и отражать его прямо в глаза так, что захватывает дух. Эффект был специально рассчитан на то, чтобы ошеломлять тех, кто поднимался к трону и чтобы они уже ошеломленные проходили мимо вассалов-тозама, которые пристальнейшим образом будут их оглядывать. Он увидит, что они вовсе не шутят, а если и этого не собьет с него спесь, то есть еще и Сирокума огромный тучный борец сумо, охраняющий внутренние покои с постоянно обнаженным мечом в руке и взглядом палача.

Вот таким образом аудиенция и выведет из себя любого пришедшего сюда просителя. Она вызовет у него все оттенки эмоций от беспокойства до ужаса за то время пока он дойдет до возвышения — очень просто украшенного возвышения, символизирующего власть префекта. Это был внушительный трон, с лежащей на нем высочайшего качества татами и настоящим медленнорастущим вязом, привезенным из дворцов Кагосимы после того как они были стерты с лица земли.

Кагосима была столичным миром Кюсю все Двадцать Второе и Двадцать Третье столетия по американскому летосчислению. Кюсю, владение возможно раз в пятьдесят более обширное чем Древняя Земля, занимает почти десятую часть объема Ямато. Как и в случаях со многими другими квадрантами перенос столичного мира был вызван беспрестанной экспансией сферы Освоенного Космоса в Запределье и планета, обращающаяся вокруг звезды типа А-2 известной в Американо как Альфа Южной Короны, два поколения назад рассталась со своим статусом столичного мира в пользу другой планеты на 176 световых дальше от Древней Земли. В то время на этом новом мире только что закончился тридцатилетний мораторий на заселение установленный терраформистами и там еще полно было создателей почвы, сернистых испарений и частенько случались сильные землетрясения.

О, да, подумал он, за 128 лет своего существования Осуми прошла большой путь. За три поколения сменившихся со времени заселения она сильно изменилась и сейчас является предметом зависти всего сектора.

Американец еще молод и конечно же он будет потрясен. И это произойдет еще до начала ночных развлечений. Насладившись музыкой, яствами и саке и эротичностью моих гейш он возможно забудет о цене которую я уже согласился заплатить за амигдалу. А если всего этого окажется недостаточно, то возможно некоторое количество ауриума в виде взятки и гарантия безопасной переправки на Сеул или на границу Американо помогут решить проблему.

Он почувствовал укол совести. Вообще-то не пристало самураю как простому купцу торговаться с гайдзином, а тем более невозможно было нарушить данное обещание. Но последние новости из Каноя-Сити все изменили.

У меня и так полно проблем, думал он. Вечно ссорящиеся между собой жены и интригующие дети начинают утомлять. Слишком мало времени остается на совершенствование моих армий. Как же я могу сосредоточиться на государственных делах? Как я могу сконцентрироваться на самой главной проблеме — как вырвать сёгунат из слабеющих рук Сакума Хиденаги? Это попросту невозможно, когда имеешь дело с беспокойными чужеземцами. Каньцы и американцы возятся как детишки. Мне совершенно ни к чему отвлекаться.

Хидеки Рюдзи величественно вернулся на свое возвышение, а его генералы встали перед ним на колени. Это были наиболее близкие его союзники, наследственные фудаи, его ближайшие советники, возглавляемые его вассалом номер один — шукуном. В число фудаи входили его сыновья и другие кровные родственники — итидзоку-шу, которым он обычно доверял куда меньше чем выходцам из семей связанных с его семьей только самурайскими традициями.

Чем теснее кровное родство, тем острее зависть, думал он. Глупо доверять кому-либо без достаточно веских на то причин. Доверять же кому-либо из родственников может быть просто самоубийством. Кроме вассалов внутреннего круга, были еще и вассалы круга внешнего — тодзама, даймё других крупнейших систем Кюсю. Другими восемью его столицами были Сацума, Хюга и Бунго, Хиго, Будзен и Тикудзен, Хидзен и Тикуго. Их правителей он в свое время подбирал сам и постепенно доводил до их нынешних постов. В основном они были урожденными самураями, но были среди них и люди, чьи матери — как правило наиболее удачливые обитательницы Зыбкого Мира — купили своим отпрыскам право стать самураями. Этих людей он особенно ценил, поскольку их верность никогда не подвергалась и тени сомнения. Других же тодзама можно было контролировать лишь комбинацией системы заложников и подкупа властью. Эти люди всегда были готовы пойти своим собственным путем или получить его голову стоило им почувствовать, что настало их время.

Он взглянул на лица стоящих перед ним на коленях людей и почувствовал внезапную усталость и отвращение. Оно выкристаллизовалось в его голове в качестве сильного желание отправиться на Эдо и полюбоваться там церемонией любования белыми хризантемами.

Вскоре я снова нанесу визит на Эдо, подумал он, беря себя в руки. И уж цель поездки будет куда поважнее чем любование цветами.

Он отпустил их взмахом руки, поднялся и отправился к себе в покои. Там он послал пажа с каким-то незначительным поручением и усевшись, стал ждать появления Ясуко.


23


Ясуко позволила двум своим гувернанткам-дзётю раздеть ее перед купанием. Главный фуро резиденции был очень длинен, в него вели пологие ступеньки, а в воде плавали свежие цветы. На высоте двух этажей над бассейном виднелось открытое небо и купались в нем итидзоку-шу обоих полов. Сейчас в нем не было никого из женщин, чего Ясуко никак не ожидала.

«Сестры» очень любили ее и радовались ее возвращению. Им не терпелось расспросить ее о других планетах, на которых она побывала, но тем не менее купаться вслед за ней не пришел никто. Наверняка это козни Исако-сан, подумала она. Эту женщину не очистит даже купание в озере Бива, она никогда не перестает строить козни и лезть не в свое дело, а теперь она похоже хочет первой услышать все собственными ушами.

С поверхности воды поднимался легкий пар. Она погрузила ноги в горячую воду, довольная тем что может побыть наедине с двумя своими любимыми дзётю, чтобы иметь время привести в порядок свои мысли и хоть немного приспособиться к упорядоченному миру резиденции. Двум сотням ее «сестер» наверняка просто не терпится поделиться с ней самыми разными дикими таёри, ни один из которых даже отдаленно не напоминает правду — что было даже еще более странно. Только одно могло помешать им последовать за ней в бассейн — приказ самой королевы пчел.

Исако-сан, первая жена Рюдзи-сама, мать Синго-сана и следовательно ее свекровь. Она была самой главной повелительницей обитателей резиденции, той, кому все остальные женщины вынуждены были относиться с почтением даже несмотря на то, что ничуть не уважали ее. Ее соперницей была не менее гордая, точно так же не любящая ничего прощать Тидзуру-сан, мать первенца Рюдзи-самы, но лишь вторая его жена. Между рождениями Садамаса-сана и Синго-сана прошло несколько дней, но даже и при этом Рюдзи-саму никогда не трогали утверждения Исако-сан, что хотя ее сон и был рожден вторым, зачат он был первым.

Ясуко напомнила себе, что политические интриги резиденции нельзя игнорировать и что в ее отсутствие могло произойти множество разных событий.

— Ну, как все это было, достопочтенная госпожа? — с замиранием сердца спросила ее Сукико, младшая из дзётю. Ей было всего четырнадцать лет и сейчас глаза ее были широко раскрыты от любопытства.

Ясуко спустилась поглубже — так, что вода теперь доходила до бедер. Ее золотистая кожа как будто просилась в воду после духоты закрытого со всех сторон каго. На фоне бирюзы и ляпис-лазури, которыми был выложен бассейн ее тело казалось отлитым из бронзы. Длинные волосы были завязаны и заколоты. Она сбросила свой халат. Сейчас на ней был только серебряный ножной браслет, которые сейчас были в моде на Хидзене — серебряный в знак почтения к богине Цуки-Ёми, Богине Лун, которая не одобряла ношения других металлов ниже талии.

— Что ты имеешь в виду, Сукико-тян? — переспросила она, используя ласковую форму обращения.

Возбуждение Сукико так и хлынуло наружу.

— Конечно же Кагосима! И еще прохождение в нексусную дырку!

— Больше всего это было похоже на нырок в бассейн, — с улыбкой ответила она. — Как будто нырнул и тут же вынырнул обратно.

— О, госпожа! Не может быть! А вам не было страшно?

— Сначала — да.

— А еще говорят, что при посадке вы угодили в тайфун и чуть не разбились, — вмешалась с тревогой глядя на нее Нисо, старшая из дзётю. — Неужели это правда?

— Лучше поменьше слушай всякие таёри, Бу-тян. А то от них одно расстройство.

Нисо была на десять лет старше ее и была ее старшей подругой и наперсницей. Когда Ясуко отправили на Эдо, чтобы выдать замуж, она полетела вместе с ней. Это было десять лет назад, когда Ясуко исполнилось двенадцать. Нисо была довольно пухленькой — потому-то Ясуко и дала ей прозвище Бу-тян — некрасивой и бездетной и ее заботливая натура давала о себе знать только в тех редких случаях когда ей казалось, что Ясуко-тян недостаточно заботится о себе.

— Я ужасно беспокоилась.

— Я тоже скучала по тебе. — Она снова широко улыбнулась.

— Да будет вам, госпожа Ясуко, вы же знаете, что я имела в виду вовсе не это.

Ясуко присела и погрузилась в воду почти целиком, с удовольствием ощущая как горячая вода покусывает спину, живот и груди.

— Значит ты по мне не скучала, да? — спросила она с шутливой строгостью.

— Еще как скучала. Но еще больше я волновалась за вас.

— Какая же вы красивая, госпожа, — сказала Сукико, когда Ясуко снова встала из воды. — И такая стройная! Вы поднимаетесь из воды как богиня.

Ясуко игриво ущипнула ее за носик.

— Ты мне льстишь.

— Ой, как бы мне хотелось тоже иметь груди.

— Они у тебя будут. Со временем.

— С каким временем, госпожа?

— Со временем выходить замуж.

— Ой как бы мне этого хотелось! — Она вытянула руку и провела пальцами по животу Ясуко пониже пупка. Там в густых темных волосах блестели капельки воды.

— Госпожа!

— Да?

— Госпожа, а почему вы не бреете это место как делают все остальные?

Ясуко терпеливо ответила:

— Понимаешь, Сукико, я просто не люблю зуда, который появляется когда волосы начинают отрастать.

— Вот как? А разве при этом бывает зуд? — Она нахмурилась. — А Синго-сан разве не против?

— А почему он должен быть против? Ведь боги создали женщину с волосами между ног, а не бритой.

— А разве волосы не мешают Синго-саме…

— Сукико! Ты задаешь слишком много вопросов, бесстыдница ты этакая! Лучше прикуси-ка свой болтливый язычок да сходи и принеси самое лучшее мое кимоно. Сегодня я хочу надеть что-нибудь почище и полегче.

Она плеснула на нее водой и дзётю с криками умчалась прочь. Ясуко рассмеялась и повернулась к Нисо, сразу посерьезнев. — Как хорошо вернуться домой, Нисо-сан. Ну как она?

Нисо-сан поняла. Она скорчила гримасу, давая понять, что Исако-сан была ничуть не лучше чем раньше. Вполне возможно, что в отсутствие Ясуко она сделала жизнь обеих ее служанок достаточно неприятной — особенно Сукико-сан.

— Ты правду говоришь?

Нисо явно не хотела вдаваться в подробности.

— Не забивайте себе голову нашими проблемами. Мы отлично знаем как противостоять этому старому дракону.

— Ладно. Будь добра, потри мне спину.

Моя Ясуко спину, Нисо негромко сказала ей на ухо:

— Вы должны знать, что тут делалось в ваше отсутствие.

— Думаю много всякого.

— Да. Даже слишком много. Но это может подождать. Самое главное, что Садамаса-сама ожидает возмездия.

— Ты хочешь сказать, мести за то, что он послал хатамото на наши поиски?

— Это дело рук Тидзуру-сан. Не нравится мне все это, Ясуко. Что-то затевается. Эта кошмарная ведьма готова на все, лишь бы добраться до Синго-самы. Возможно они даже попробуют сделать это через тебя. Вчера Хацуко подслушивала за занавеской и слышала такой… — Послышался шорох шелка и выражение лица Нисо мгновенно изменилось. Ясуко повернулась и увидела что у бассейна появилась госпожа Исако, а за ней как всегда безмолвная высилась огромная мясистая фигура чемпиона-сумоиста Сирокумы.

Шорох одежд приближающейся Исако приводил в трепет большинство женщин, хотя она была очень невысокой и хрупкой. Глаза у нее были исключительно темные, брови накрашены черным, а губы подведены кроваво-красной помадой. Остальное же ее лицо было удивительно белым. Когда она улыбалась — что бывало крайне редко — становилось заметно, что края ее зубов обведены черным и она почти всегда держала свои длинные — до пояса — и заплетенные в косу седеющие волосы убранными под официальным париком. Сегодня на ней было роскошное из тонкого золотистого шелка кимоно, подпоясанного снежно-белым оби, белыми были и края ее нижнего платья, проглядывающие возле горла, а также носки-таби. Довершали наряд гета на высокой подошве. Сейчас когда она приближалась к бассейну они громко цокали по выстланному плитками полу.

— Ясуко-тян! Здравствуй, милая! Должно быть, путешествие было ужасным.

— Да, достопочтенная свекровь. Я действительно немного устала.

— Ты должна все мне рассказать.

— Конечно. Я уже почти домылась.

Пожилая женщина склонила голову, пытаясь уловить малейшие признаки непочтительности.

— С мытьем придется подождать. Выходи.

— Прошу прощения, госпожа?

— Я говорю, вылезай немедленно!

— Сейчас, только вытрусь. — Голос Ясуко оставался медово-вежливым. Она подняла руки и позволила Нисо накинуть на себя большое американское купальное полотенце.

— Советую поторопиться, дитя мое.

— Да, Исако-сан. — Она по-прежнему стояла по колено в воде и Нисо вытирала ее.

Исако-сан задрала подбородок.

— Дорогая моя, по мне так ты хоть сутки сиди в бассейне. Но тебя призывает к себе префект Кюсю. Ты должна явиться к нему немедленно.

Ясуко вышла из бассейна. Она вытерлась досуха и тщательно оделась, практически не обращая внимания на трех пожилых членов клана Хидеки, сидящих на скамеечках у дальнего края бассейна, болтая и намыливаясь. Гораздо неприятнее для нее было сознавать присутствие Сирокума с его загадочным взглядом, хотя в принципе она и не обращала на него внимания.

Одевшись и идя за ним, она на ходу раздумывала о том, что этот взгляд мог означать. О чем думал великан-сумоист глядя на раздевающихся и обнаженными входящих в воду женщин? Она вдруг почувствовала что ей ужасно жалко его. Конечно же, он никогда не думал ни о чем кроме борьбы. Вся его жизнь была посвящена сумо и жалеть его скорее всего не стоило.

Может быть поэтому Сирокумо и большинство других борцов сумо были так огромны? Потому что они никогда не тратили энергию на женщин. Или это было следствием воздействия гормонов, которые они принимали, чтобы развиться до таких невероятных размеров? Большинство этих представителей элитарного спорта были огромными бесполыми созданиями, которые рассчитывали жениться только после окончания спортивной карьеры, в особенности это относилось к их нынешнему чемпиону. Вся его жизнь была ограничена ежедневными восемью часами проводимыми в тренировочном зале-додзё и церемониальными обязанностями при дворе господина Хидеки. Сумоисты производили незабываемое впечатление! Массивные бедра, массивные руки, огромные ступни и ладони, складки кожи в которых утопали головы, шеи и подбородки. У Сирокумы были огромные свисающие на огромный живот и похожие на мехи в которых водоносы-хини разносят воду груди. С него свисали буквально фунты плоти — даже соски на груди растянулись в овалы.

— Что ему нужно, Сирокума-сан?

— Об этом мне неизвестно, госпожа.

— Он сейчас один?

— Один.

Если он один, значит думает, решила она.

— А долго он пребывает в одиночестве?

— Да. И приказал принести сакэ на двоих.

Она улыбнулась Сирокуме, испытывая к нему симпатию. Эти груди, начинающиеся откуда-то из подмышек и складками свисающие вниз. Из-за лекарств усы его были очень маленькими, редкими и больше походили на брови, а голос был высоким и певучим. Интересно, испытывает ли он когда-нибудь желание? Скрывается ли где-то глубок в его душе огонь, присущий остальным мужчинам? Какая ужасная мысль: пылать внутри, в то же время никогда не имея возможности удовлетворить сжигающую тебя страсть. Просто ужас! Тогда уж гораздо лучше считать, что Сирокума просто тридцатилетний мальчик.

Но взгляд, которым он окинул ее когда она одевалась в тонкие шелка вовсе не был похож на взгляд мальчишки, у которого все еще впереди. Это был особенный взгляд борца-сумоиста, дни которого в додзё сочтены, мечтательный невольный взгляд мальчика-мужчины, вступающего в задержанную лекарствами взрослую жизнь.

Идя за ним, она попыталась перестать думать о подобных вещах. Теперь я знаю, что не стоит рассчитывать на то, что Сирокума останется чемпионом и на будущий год. Вот видишь, какие вещи можно узнать, если держать глаза открытыми! Она внутренне улыбнулась, наблюдая за абсурдно преувеличенным раскачиванием огромной фигуры Сирокумы при ходьбе. Прислушавшись, она явственно услышала как трутся друг об друга его ноги. В нем несомненно была какая-то своеобразная грация, похожая на грациозность слона и хотя в руке его всегда был обнаженный меч, он всегда казался ей человеком очень мягким. Какой-то чертик внутри нее не давал ей покоя и она попыталась представить его как женщина садящимся на корточки чтобы облегчиться. На что это может быть похоже? Как же он функционирует под всеми этими горами жира? И трудно ли ему дотянуться до своего данкона?

Сирокума вытащил из-за пояса ионный ключ и отпер неприметную панель отделанную кедровым деревом. Было ясно что за ней находится дверь из прочного плекса. Они оказались в узком коридоре длиной шагов в шестьдесят, ведущем в личные покои префекта. Обычно им пользовались тогда, когда Хидеки-сама не хотел чтобы о встрече стало известно тодзама. В дальнем конце прохода оказалась еще одна дверь. Когда Сирокума отворил ее, Ясуко задержалась на пороге, пытаясь привести мысли в порядок, чтобы подготовиться к предстоящей беседе.


24


— А, Ясуко-сан! Входи, входи!

Она выступила вперед из двери ведущей в женские покои и прошла на середину комнаты.

— Приветствую вас, господин Хидеки!

— Проходи. Присаживайся рядом со мной.

Ее ноги в носках ступали по мягким устилающим пол татами. Подойдя, она опустилась на колени и выжидательно сложила перед собой руки.

— Прошу вас простить меня за опоздание, мой господин, но когда мне передали ваш приказ явиться, я купалась в бассейне.

Хидеки Рюдзи несколько мгновений с удовольствием разглядывал ее. Потом написал на листке бумаги еще один столбик кандзи и поставил под ним свою печать из слоновой кости. Затем отложил приказ в сторону.

— Чувствуй себя как дома, дочь моя.

— Благодарю вас, достопочтенный свекр.

Она безмолвно подчинилась приказу. Хотя она и привыкла представать перед прочими женщинами из клана Хидеки, а иногда и перед их избранными гостями с ничего не выражающим лицом абсолютно спокойным лицом, сейчас под взглядом даймё она чувствовала себя почти что обнаженной. Она знала, что сейчас он хотел чтобы она расслабилась с тем чтобы он мог оценить степень правдивости всего что она ему расскажет.

— Путешествие в которое я вас отправил прошло не так гладко как мне хотелось бы, — сказал он.

— Да, достопочтенный свекр, не совсем.

— Я все время молился за вас. Расскажи мне, что произошло.

Она подробно рассказала ему о путешествии на Кагосиму, не пропуская ничего, что могло бы представлять для него хоть малейший интерес и без колебаний закончила предупреждением.

— Дважды ваш сын находился в опасной близости от гибели, достопочтенный свекр. Сначала его чуть не погубила буря при посадке, а затем Годзаэмон-сан едва не совершил попытку покушения на его жизнь. Мой супруг считает, что это его брат, а ваш первый сын приказал убить его.

— Таааак… — задумчиво произнес Хидеки Рюдзи, пристально глядя на нее. — Прихоть богов. Разве не так?

Она встретила его взгляд без страха, но с уважением.

— Возможно буря и была прихотью богов, поскольку буря ничем иным и быть не может. Мне кажется что появление каньских кораблей было неизбежно и что нашей кармой было улететь с американского корабля. Наверное и то, что посадка наша едва не кончилась плачевно тоже было судьбой. Однако, достопочтенный свекр, я не очень верю, что руку Годзаэмон-сана направляли боги. Возможно его кармой и было погибнуть, но послал его явно смертный.

Хидеки Рюдзи задумчиво погладил бороду.

— Ты говоришь его убил этот гайдзин, Хайден Стрейкер?

— Мы сделали это вместе — он и я.

— Значит ты действительно, как и Синго-сан, считаешь, что Садамаса-сан заплатил хатамото за убийство Синго?

— Нет, достопочтенный свекр. Я думаю, что Тидзуру-сан возможно сообщила ему о существовании амигдалы, а остальное было следствием собственной алчности Годзаэмон-сана. Он сам хотел завладеть амигдалой, поскольку знал сколько за нее можно выручить в Нейтральной Зоне.

— В таком случае он вполне заслужил смерти, — буркнул Хидеки Рюдзи. — И я снимаю с вас с гайдзином вину за его убийство.

— Благодарю вас, достопочтенный свекр.

Хотя это и было чистой формальностью, но она знала насколько Рюдзи-сама любил дотошность в делах связанных с исполнением законов. Именно это и делает его таким способным администратором, подумала она. Внимание к мелочам. И именно поэтому, если такова его карма, он когда-нибудь и станет преемником сёгуна.

— А теперь, — продолжал он, намеренно проверяя ее, — расскажи мне об амигдале и о гайдзине. А заодно и поведай, что по-твоему на уме у Синго-сана.

В качестве подданной Ясуко обязана была сохранять преданность империи, что подразумевало и личную преданность даймё. В качестве же супруги она обязана была сохранять верность мужу. Но для Ясуко никогда не стоял вопрос какая верность обладает приоритетом. Она глубоко вздохнула.

— Из этих трех вопросов, достопочтенный свекр, наиболее важен последний. С тех пор как вы назначили Садамаса-сана своим наследником, мой супруг задался целью убить его. И мне кажется что очень скоро он предпримет серьезную попытку покушения на него, а если так, то он наверняка захочет расправиться и с матерью Садамаса-сана, а заодно и с…

— Заодно с кем?

— С вами, достопочтенный свекр.

Хидеки Рюдзи продолжал поглаживать бороду, глаза его увлажнились. Ведь это он когда-то выбрал в жены Синго-сану Ясуко и сделал правильный выбор. Синго-сан был непостоянным юнцом, нетерпеливым и неустойчивым, да к тому же еще и одержимым жаждой власти. Его обязательно следовало перехитрить рядом ходов, одним из которых и была эта маленькая темноглазая девушка, которую он привез из Эдо.

— А скоро это как скоро?

— Возможно дней через семь. Я думаю что он захочет отомстить как можно скорее. Если вы позволите ему остаться в резиденции Мияконодзё дольше чем на неделю, он успеет сделать все необходимые приготовления.

— И как он собирается нанести удар?

Она начала перечислять свои соображения как можно более бесстрастно, но он видел, что ей очень неприятна обязанность отвечать на эти вопросы.

— Сначала он постарается найти повод отправить Исако-сан в Ханаки. Кроме того, он скорее всего попытается подкупить чиновников вашего казначейства. Только через них он сможет достать достаточную сумму на подкуп достаточного числа ваших стражников. А вот что будет дальше, я сказать не могу.

— Значит ты предлагаешь отправить его куда-нибудь?

— На время — да, достопочтенный свекр. Причем под любым предлогом, главное чтобы он оказался подальше от Садамасы и от вас.

Может быть она говорит это потому что ей понравилось путешествовать? подумал он. Или возможно ей просто тяжело в Мияконодзё? Интересно, сильно ли донимает ее Исако-сан? А может она имеет в виду, что я должен услать Синго-сана одного? Ведь она находилась бок о бок с ним целый месяц, будучи лишена компании других женщин. Это для любой жены не полезно, не говоря уже о такой, которая с самой свадьбы ни разу не покидала столицу.

— А амигдала? — внезапно спросил он.

Она смущенно пожала плечами.

— С ней возможно все еще сложнее. По реакции людей на появление в городе нашего отряда можно судить, что секрет больше не является секретом.

Он утвердительно кивнул, пораженный ее проницательностью. Она всегда могла поведать немного больше, чем ее просили, но в то же время и сама была способна вытянуть из неосторожного собеседника больше, чем он собирался рассказать. Но на сей раз он ее простил.

— Да. Ты совершенно права. Горо-сан уже распустил слухи. И можно считать, что уже все мало-мальски влиятельные люди на Осуми знают о новой амигдале и ее способности противостоять власти камня вделанного в рукоять меча сёгуна.

— В таком случае получается, что вы уже выставили свою кандидатуру. В Эдо наверняка начнется переполох и если вы не хотите вызвать гнев Сакума Хиденага-самы вам нужно на время притихнуть. Говорят, что у сёгуна с претендентами на власть разговор короткий. Я бы на вашем месте некоторое время выждала и дала бы время страстям улечься. Семена посеяны и теперь их всегда можно окропить водой, чтобы они взошли в нужное время. На вашем месте я бы пока не влезала в борьбу с прочими претендентами на место Сакума Хиденаги. Я бы дождалась пока он умрет.

Он уставился на нее, как всегда ошеломленный ее проницательностью. Ему всегда нравились ее искренность и глубина понимания проблем.

— Ты действительно так считаешь?

— Да, достопочтенный свекр. Действительно. Будь я на… вашем месте. Прошу меня простить.

Она покраснела и он решил перевести разговор на другое.

— Теперь гайдзин, — сказал он, зная, что вскоре ему предстоит встретиться с американцем. — Расскажи мне о нем.

Пока она рассказывала, он внимательно слушал и пристально рассматривал ее. Наконец он понял, что многое из того, что она рассказывает ему является просто фактами, а что сердце ее сейчас от него закрыто. Поэтому он слушал вполуха и вскоре со вздохом переключился мыслями на сына. Синго-сан конечно же был опасным глупцом. Его идеалом был Денко, последний из подлинно великих императоров живших в имперском дворце на Киото. Как и Денко Синго-сан придя к власти тут же отказался бы от всех компромиссов которые великий Яэмон достиг с низшими классами. Подобно Денко Синго сан тут же введет для хини налог на дыхание, изгонит американцев, торговля с которыми приносит такой доход Кюсю и начнет чистку Ямато с помощью кэмпэя и других зловещих секретных служб. Если Синго-сан когда-нибудь суждено стать даймё Осуми, здесь обязательно разразится кровопролитная война, которая начнется с разгула антиамериканизма и закончится утратой Кюсю роли фактически независимого удела.

Он снова вернулся к тому что рассказывала Ясуко-сан, изо всех сил пытавшаяся объяснить своему не слушающему ее господину мотивы поступков чужеземца, Хайдена Стрейкера. Неужели действительно стоит губить эту утонченную, необычайно умную и прекрасную молодую женщину только ради того, чтобы иметь возможность держать в узде Синго-сана? — с сожалением спросил он себя. Какая жалость, что она оказалась такой. Знай я это двенадцать лет назад, я бы просто оставил ее на Эдо, или женился бы на ней сам.

Слушая и как будто не слушая, он мыслями обратился к другим своим проблемам. Что делать с этими презренными чужеземцами и их не вызывающей ничего кроме раздражения ссорой? Неужели они не понимают, что стоит ему поднять свою армию и она сокрушит всех их и сотрет с лица земли с такой же легкостью, с какой тигр может сокрушить ударом лапы двух ссорящихся крыс?

И что сказать чужеземцу по поводу Каноя-Сити? Следует ли ему знать, что город захватили китайцы и что американскому присутствию в Ямато пришел конец? Рано или поздно Хайден Стрейкер ведь все равно узнает правду.

Так почему бы не рано?

Это известие без всякого сомнения сделает удивительную новую амигдалу гораздо дешевле и это может решить все остальное.


25


Стояло раннее утро и длинные тени разграбленных зданий МеТраКора протянулись почти через весь опустошенный форт. Каньцы и так нанесли городу опустошительные разрушения — сначала обстрелами а затем во время штурма. А теперь они еще и намеренно продырявили купол в качестве меры предосторожности. Дальнейшее сопротивление было исключено.

Эллис разглядывал город: кое-где в зданиях зияли пробоины, темнели выбитые окна, покрытие улиц было в трещинах и ямах. Особенно хорошо следы разрушений были видны в ярких солнечных лучах заливавших центральную площадь, буквально заваленную обломками покрытия и строительным мусором. Вот залихватски перекошенный силуэт орла, вон там — декоративное деревце аккуратно разрезанное на две части, причем верхняя обгоревшая половина валяется на тротуаре, а оставшаяся торчит с вытянувшейся в сторону и похожей на протянутую руку ветвью. А на Гинз-Плаза — ужасная, просто невероятная вонь! Там взрывами перебило канализационные трубы и смердящие потоки залили когда-то зеленые лужайки, впоследствии высушенные солнцем и теперь покрытые сухой коркой и над которыми вились полчища мух.

Рядом со зданием компании Джоса Хавкена высится адвентерский собор. Все вокруг него усыпано тысячами бриллиантов, рубинов, изумрудов, сапфиров и янтарем и как это ни удивительно виден сохранившийся до сих пор блаженный лик святого Антония в обрамлении нимба и еще в одном сером плексовом обрамлении остатков витража, выбитого из своей готической рамы близким взрывом.

Среди груд фальшивых драгоценностей бродят безмолвные фигуры, то и дело отмахивающиеся от мух, а чуть дальше по улице появилась группа местных нищих-хини и начала рыться в развалинах здания, разрушенного одним из самых сильных залпов. Рулоны бумаги похожие на серпантин и тысячи кассет с данными о торговых операциях, их отливающие медью поверхности покорежены взрывом и сейчас коробятся под палящим солнцем. Здесь же то и дело попадаются предметы одежды, мебель и большое количество бесценной посуды из сацумского фарфора, кукла как бы разговаривающая сама с собой на ломаном детском языке, на которую мрачно уставились двое детишек-хини.

На Эллисе Стрейкере был новый китель, катаплазму он наконец снял и на голове его красовалась астрогаторская фуражка — та самая, которую украшали его награды. Застежки на башмаках сияли как до блеска начищенное серебро.

Да уж, сейчас ты выглядишь не хуже чем Айртон Родриго тогда, когда он отправил тебя на поиски приключений, с благодарностью подумал он, вспомнив астрогатора с Либерти который когда-то показал ему как развить талант и наставил на путь пси.

Клянусь пси, может я на время и лишился богатства, но талант-то ведь по-прежнему при мне, равно как и голова на плечах. Да! Кажется настало время, отнестись к происходящему серьезно.

Он яростно потер руки, вспомнив невероятные новости, которые узнал вчера вечером. Сегодняшнего дня ему ничто не испортит. Ничто! Но инстинкт подсказал ему, что эту информацию нужно пока придержать и никому не рассказывать о том, что ему стало известно.

Он поднял голову и взглянул вверх. На внутренней поверхности купола теперь красовалось изображение золотого дракона — эмблема вдовы. В куполе уже зияла одна большая круглая дыра и роботы с мезонными резаками уже демонтировали генераторы защитных полей. Он сплюнул под ноги и пошел медленнее собираясь поразмыслить о более серьезных вещах. Затем он поднял глаза на небоскреб компании НеКст-УТ — «Дом Нарвала» и увидел насколько сильному повреждению подверглось здание, прообразом которого послужило высотное здание Дай Ити в Нью-Нью-Йорке. Он мысленно выругался. Должно быть я один из немногих людей на Осуми, которые умеют определять время по древним часам с циферблатом и стрелками. Впрочем, один из немногих вообще — кроме разве что дурака-архитектора который это придумал. Самое главное, что стрелки на дурацких часах МеТраКора спешат на шесть часов.

Сейчас они были задраны вверх. Каньский луч угодил в них расплавив механизм без пяти минут час — бесславный момент капитуляции Контролера Поуп.

Проклятье! подумал он, снова вспыхнув от ярости при воспоминании о трусливом поступке Контролера. Да, пси ее подери, Поуп дожидается пока я не отвлекусь на подавление мятежа, она тут же бежит на поклон к Гу Цуна и приглашает сукиного сына прямо с парадного входа! Эллис прищурил один глаз и мягко сжал свою сигару указательным и большим пальцем глубоко затягиваясь дымом. Этот окурок был у него последним. Он сильно пересох, был в каких-то пятнах и получать от него удовольствие было довольно трудно, поэтому он бросил его под ноги и раздавил каблуком. Ах, какая же ты дрянь, Поуп. Я ведь предупреждал тебя, что каньцы не преминут опозорить тебя. Может быть следовало сказать, что они повесят тебе на шею плексовый диск и выпорют тебя по голой заднице как делают это со своими преступниками. Может тогда ты задумалась бы, стоит ли так поступать, дерьмо несчастное! Черт бы тебя побрал! Если бы только у тебя хватило духу продержаться еще день или два.

Он вспомнил что ему рассказал Барб Истман. Он как раз был в офисе Контролера когда Дзерник сообщил Поуп о мятеже. По словам Истмана, Поуп молча выслушала рассказ Дзерника об убийствах и изнасилованиях, но затем в ярости от того, какая участь постигла негодяев вдруг разоралась:

— Так что ты говоришь он сделал, этот скорый на расправу ублюдок? Клянусь богом единым, Стрейкер не имел никакого права наказывать служащих МеТраКора. И если он убил их, то это самое настоящее убийство! как вы не понимаете! Когда об этом узнают остальные солдаты нашего гарнизона — а узнают они об этом точно — они тоже взбунтуются. Сначала они разделаются с ним, а затем накинутся на нас! Он видно совсем уже выжил из ума со всеми этими его разговорами про эскадру коммодора Вейля и сопротивлении любой ценой. Знаете что это означает? Наши жизни!

Очевидно именно тогда Поуп и решила сдать город. «Чтобы избежать ненужного кровопролития» — как она выразилась в обращении ко всем обитателям Канои.

— Я начал отговаривать их, но меня никто не слушал, — с горечью закончил Истман.

— Ты сделал все что мог. И дело с концом.

И сейчас при воспоминании об этом разговоре, он почувствовал как желчь подступает к горлу от омерзения и ядовито рыгнул. Этот позор имел место три дня назад и победоносные каньцы промаршировали по улицам города уже на следующее утро.. Двигатели их машин ревели, знамена развевались, а в куполе отражались цвета их флага. Две тысячи улыбающихся до ушей шандуньских солдат, с наглухо застегнутых куртках и гордых как самураи, а метракоровцы и их главный представитель с позорным видом встречали их при входе на глазах у всех. И Поуп и Дзерника заставили сначала поклониться в ноги, затем их раздели и прогнав по главной улице секли ивовыми прутьями. Унижение, которое не оставляет ни на грош достоинства у человека, подвергшегося подобной процедуре. Впрочем и поделом идиотам, которые продали нас с потрохами!

Эллис ехал на одном из немногих еще движущихся дорожек к окраинам города, держа в руке макро. Условия его договора с китайским адмиралом все еще были в силе, поэтому он пользовался практически неограниченной свободой передвижения по улицам, а впереди маячил еще и обед с каньским адмиралом. Охрана не препятствовала ему когда он сошел в том месте где четыре дня назад он на передовой показывал своим людям как превратить убогое стандартное лучевое орудие Далгрена в оружие над которым побоялись бы пролетать каньские корабли». У них корпуса как и у нас сделаны из плекса, понимаете? — говорил он. — И мы просто как гром среди ясного неба обрушимся на них и заставим держаться на порядочном расстоянии от города».

Он вскрыл орудия и показал как можно отключить предохранительные устройства и как можно сдваивать аргентиумовые трубки таким образом, что мощность выстрелов учетверялась благодаря начинавшемуся резонансу, создавая усиленный до 10—20 электронвольт потоки частиц сверхвысокой энергии. Он показал чиновникам и кадетам МеТраКора как максимально увеличить угол подъема стволов орудий, как обезопасить орудийные позиции с помощью тяжелых металлических плит и поливать небеса каскадами невероятно мощных потоков мюонов, несущихся в зенит со скоростью 0.995 световой. Это было влияние природные космических лучей наоборот которые ослабляли плексовые корпуса при каждом прохождении атмосферы, денатурируя его и вызывая головную боль у владельцев теряющих при этом немалые деньги.

«Дело в том, что каньские корабли летают по очень низким орбитам, чтобы выжать из своих орудий как можно больше, — сказал он. — Они скользят по поверхности термосферы примерно по девяти разным орбитам, каждая из которых рано или поздно проходит над нами. Затем, согласно законам орбитальной динамики каждые несколько часов они сходятся приблизительно в одном месте и одновременно начинают стрелять, причиняя нам колоссальный ущерб. Но благодаря этому… — он похлопал ладонью по усовершенствованному орудию Далгрена, — мы направляем поток мюонов сюда, их детекторы начинают сходить с ума и — пссст! — они отваливают на более безопасную орбиту. Таким образом на некоторое время они от нас отстанут, до тех пор пока не поймут в чем дело.

Потом он взял с них слово ни в коем случае не направлять раскаленных стволов орудий на один из кораблей вращающихся на орбите вместе с каньскими.

При воспоминании об этом думая о тех колоссальных долгах в которых он оказался, сердце у него упало Он настроил свой макро и направил его в зенит. Но, как говорят, подумал он, слезами горю не поможешь. Все решают деньги. Плевать на Ю Сюйеня и Гу Цуна, а заодно и на ростовщиков на Сеуле, которые совершенно разорили меня. Я всегда могу начать новую карьеру! Ведь остается еще Ким Вон Чун. Пират и в наши дни человек еще более опасный чем когда-либо — я теперь в законе, а он нет, но он мне кое-чем обязан. Я еще давным-давно предупредил его, чтобы он не вставал мне поперек дороги. После того как я разобрался с шестью его пиратскими посудинами, я дал ему уйти от меня на седьмой. Надеюсь он помнит добро.

Кроме того, я могу объединиться с братьями Соломонами. Мы можем отправиться в Зону и возможно разойтись с Кимом пятьдесят на пятьдесят… Впрочем нет, ты уже слишком стар чтобы захватывать каньские транспорты и это уже будет похоже на настоящую капитуляцию.

Новости, которые он узнал прошлым вечером здорово приободрили его. Местный крестьянин с одной из многочисленных рисовых ферм принудительного труда, человек у которого имелись родственники где-то южнее отсюда по меридиану, пришел к Барбу Истману со сбивчивой историей. А Истман тут же привел его к Эллису.

На лице Истмана было выражение жалости и печали. Не верить крестьянину оснований не было, поскольку он принес с собой кольцо. Массивное кольцо с орлом и эмблемой Стрейкера со звездами и волнами. Он поклялся, что перстень был снят с пальца гайдзина — американца, погибшего при неудачной посадке с небес.

От этой новости Эллису едва не стало плохо и его чуть не стошнило. В проклятом перстне все-таки было слишком много пси. И оно проявляло себя в самые неподходящие моменты.

В первый раз ему пришлось поверить в гибель сына. Он почувствовал что сейчас самое время отослать Истмана, чтобы тот стал свидетелем того, как он потеряет лицо, но вместо этого он подошел к письменному столу, чтобы выписать кредитное обязательство крестьянину.

— Вот, с этим можешь пойти и в любом еще работающем магазине взять все что захочешь.

Затем что-то заставило его еще раз взглянуть на узкоглазого человека, который взял протянутую ему бумажку и он вызвал своего слугу, чтобы тот расспросил его поподробнее на родном языке.

— Как называется деревня?

— Святое место далеко на юге… я не понимаю как он ее называет — оно означает поле или равнину где растут каштаны.

— Он пришел из самой деревни?

— Нет, Эллис-сан.

— Тогда как он получил перстень?

— От подруги двоюродной сестры жены брата, родственник которой увидел его.

— А мертвый американец был один?

— О, нет, сэр!

— А кто еще с ним был?

— Там еще был призрак мертвого даймё, который восстал из священной рощи и дракон с пятьюдесятью головами и зубами с которых капала кровь, сплошь покрытый железной чешуей…

Слуга поднял руку и отвесил крестьянину излишне сильную пощечину.

— Говори правду, ты деревенский врун!

Парень уперся лбом в пол и взмолился:

— Клянусь, господин, это правда!

— Что он там говорит?

— Клянется что это правда, но он лжет, Эллис-сан. Знаю я их брата. Разная чепуха насчет стоглавых монстров из священной рощи.

— Нюёку-сан, пусть продолжает рассказывать.

В конце концов они выслушали всю историю до конца.

— Он говорит, что в небе появился огненный столп, а затем появились призрак даймё и его жены и два белых человека, которые состояли на службе империи, но потом один — тот что был с медными волосами — умер, а другой нет. И еще что-то насчет пятидесяти конных самураев.

— А тот гайдзин, что умер? — спросил Эллис. — Какого у него цвета были волосы. Железного? Медного? Или латунного?

— Латунного, господин.

— А тот, что не умер. Какого цвета были волосы у него?

— Вот это-то и есть самое странное, сентё-сан. У того были нормальные человеческие волосы.

Эллис щелкнул пальцами. Хотя история была изменена до неузнаваемости и изобиловала присущими доверчивым и любящим все приукрасить крестьянам преувеличениями, суть заключалась в том, что темноволосый человек уцелел после крушения во время бури. Темноволосый, поскольку волосы Дэниела Куинна были светлые, почти соломенные, а эта деталь в рассказе присутствовала определенно!

— Никому об этом ни слова! — сразу предупредил он Истмана. Ни звука. Обещаешь?

— Конечно обещаю, мистер Стрейкер. Буду нем как рыба. А как же насчет миз Хавкен? Я…

— Обещание касается и ее тоже… поклянись!

— Клянусь.

— Вот и отлично, — сказал он вытаскивая макро. — Хайден жив, звезды выжги его воровские глаза! И Синго-сан тоже. И как раз тогда когда я уже начинал подумывать, что они все-таки наверное погибли. Ах, Хайден, ничего не может быть приятнее известия о том что ты жив, но как же обстоит дело с амигдалой? И попадет ли она в конце концов к даймё? Нам с этим нужно быть очень и очень осторожными. И делать все тихо-тихо.

А как же быть с тобой? подумал он, прищурившись разглядывая силуэт «Шанса». Теперь когда в куполе появилось отверстие воздух остывал очень быстро. Солнце только что взошло и сверкало в оранжевом небе ослепительной белизной сквозь затуманенную поверхность купола — самое лучшее время для раздумий и составления планов. Он направил макро в другую сторону и щелкнул выключателем.

Его корабль болтался над головой, передавая теперь презренные каньские опознавательные сигналы, дурацкую смесь каких-то писков и визгов, а на борту его теперь торчала каньская команда, наложившая руки на бесценные европанские товары… Он настроил макро на максимальное разрешение. Изображение корабля из-за большого расстояния до него было слегка размытым и мерцало, но тем не менее он долго не мог оторвать от него взгляда. Каким-то образом он перестал быть его гордостью, кораблем за обладание которым он боролся всю жизнь. На какое-то мгновение ему стало страшно, что он окончательно лишился его и все, что он в него вложил тоже.

Кончай распускать нюни, торговец! одернул он себя. Как ты можешь думать о плохом пси в такой день как этот? Ведь в твоей философии просто не должно быть места пессимизму. И никогда не было! Ты ведь никогда не позволял себя думать такое на корабле, так почему же позволяешь себе такое здесь?

Ах, Свободная Торговля, думал он, все еще любя это занятие едва ли не до боли. Дело всей моей жизни. Это самое стоящее, что есть в жизни и всегда было таким. Когда Обитаемый Космос будет открыт для торговли на любой галактической широте, начнется настоящая коммерция, настоящая конкуренция, настоящее развитие. А сними придет и настоящее богатство!

Деньги — это все, не раз говорил он Хайдену. Да, все. Это и власть и свобода и удовлетворение, и вообще все, что только можно себе представить. Нет ничего невозможного, когда у тебя полны карманы. Ничего. А когда ты на мели, то возможности твои резко ограничены.

А адвентерский миф о том, что деньги — зло, распространяется набожными идиотами, которые никогда не знали что такое бедность.

И слухи о том, что богатство делает человека несчастным распространяются теми богачами, которые опасаются, что богатство отберут у них другие.

А поверье, что богатство несбыточная мечта распространяют те кто опустил руки и угодил в оковы рабского или крестьянского труда или еще в какие-нибудь оковы. Поверь, богатства нечего бояться, нечего его ненавидеть, нечего на него клеветать, особенно когда богатство растет благодаря организованному производству и торговлей между секторами!

И все мы можем принять в ней участие! Клянусь пси, богатство всех секторов еще увидит лучшие дни, если все произойдет по-моему! Целые трюмы денег, да трюмы и трюмы, вроде тех транспортов с ауриумом и аргентиумом, которые раньше гоняли самураи. Этого мы добиваемся и пси покарай тех вонючек, кто утверждает обратное!

Вот что будет означать Свобода Торговли. Если мы ее добьемся, то на Либерти, Делавэры и даже поганую Калифорнию, равно как и на лысые головы обитателей Эдо, и на каждого обитателя Американо и Зоны и всех остальных секторов прольется настоящий дождь из чистейшего ауриума и они со временем станут в десять раз богаче чем сейчас.

При Свободе Торговли в Ямато ринется сотня торговых домов. И все они будут независимыми. Все будут бороться за домашний рынок. И только подумать, каким может стать Американо без жестких правил МеТраКора и без его высоких налогов. Через десять лет все миры по эту сторону Сорокового Градуса и большинство остальных будут посылать корабли на Кантон и Шан Хай и на Осуми! А я стану Шелковым Королем Нью-Нью-Йорка и тогда весь Известный Космос окажется связанным воедино торговлей: американские корабли набитые американскими тканями и металлами Зоны, товарами ручной работы из Санаду и европанскими эмбрионами, и славийскими продуктами и бразильским фитопланктоном — но в основном самым главным достоянием Зоны — драгоценными металлами. Ты только подумай! Сотня американских торговых домов вырывающих из руку друг у друга право на очистку и транспортировку ауриума, а впереди всей стаи — Стрейкер-Хавкен Инкорпорейтед, клянусь пси! Какое это могло бы быть будущее — и оно обязательно наступит — в один прекрасный день!

Он прошел немного дальше, вздохнул и похлопал себя по карману в поисках сигары, затем понял, что недавно выкурил последнюю. Бедная Аркали, внезапно подумал он, вспомнив ночь мятежа. Твой отец говорит, что ты каждую ночь плачешь и засыпаешь только от изнеможения, и что с того ужасного дня у тебя совершенно пустые глаза. Истман утверждает, что ты просто обезумела от горя. А ведь разве я не говорил, что твой отец должен был позволить тебе очистить душу с помощью ножа? Ты имела полное право отомстить за себя и вонзить клинок в грудь этому ублюдку. Как мне тебя жаль, девочка, и как мне жаль, что пришлось так поступить с тобой. Я никогда не думал, что может так получиться — ни со мной, ни с тобой. Но это пси, а в пси нет ни на грош справедливости, хотя кое-кто, хорошие люди, и пытаются этого добиться. И когда-нибудь я принесу тебе лучшее пси, можешь мне поверить.

Он постарался поскорее погасить теплые чувства, которые снова начали разгораться в душе. Черт! И где же, во имя пси, этот проклятый флот? Может Вейль и в самом деле уже давно заморожен и что новый командующий и вправду такой трусливый негодяй, как следует из его послания Совету? Что если эскадра и вправду бежала в безопасность родных цепей? Он сильно стукнул кулаком по плексовому парапету, страшно жалея что у него нет ручной работы кубинской сигары, которой сейчас можно бы было затянуться.

Да ведь ты же отлично знаешь правду. Зачем же себя обманывать? В душе ты совершенно одинок, поэтому ни лелеять ложь в душе, ни высказывать ее самому себе вслух совершенно ни к чему! Никакой флот тебе на помощь не спешит и ты всегда это знал!

Тогда какова же теперь цена свободы?

Он еще раз навел свой макро на корабль и его опытный глаз снова обежал изображение на экране. Затем он по привычке воспользовался своим воображением и мысленно произвел ежедневную инспекцию мостика. Его заливало яркое солнце, похожее на белое золото. Клянусь пси, до чего же он красив! Самый лучший корабль к востоку от плоскости Нулевого Градуса, почти самый крупный торговый корабль, и к тому же мой, пси меня побери! Мой! Да, даже сейчас!

Откуда-то издали раздались восторженные крики и огромный треугольный кусок купола завис на мгновение в воздухе, а потом с грохотом рухнул куда в восточную часть города. Фиолетовые точки света стали искорками — роботы готовились покинуть купол. Легкий ветерок поднял пыль у его ног и чуть взъерошил торчащие из под фуражки волосы. Внезапно он поплевал на ладони и сильно потер их, вдохнул свежий воздух и на лице его появилась улыбка. На юге над горизонтом там где небо смыкалось с землей появилась серая линия дымки. Поднимался ветер.

Он сложил макро и сунул его в карман, страстно желая снова оказаться на борту своего корабля. Он увидел то, что хотел увидеть и сознание этого воспламенило его как далгреновский луч. Сначала все посчитай, торговец, строго сказал он себе. Возьми себя в руки и прикинь, в каком состоянии твои дела — подсчитай все долги и подумай сколько в твоем распоряжении средств, а уж потом можешь спокойно отправляться завтракать с адмиралом Гу, который тебя пригласил и постараться сделать что можешь.


26


Ты просто неуклюжий идиот, не сомневайся, Барб Истман, сердито выругал он себя, убирая фляжку с глаз Аркали. Ты никогда не можешь нормально думать в присутствии женщин и именно поэтому они считают тебя неотесанным и грубым. А неотесан ты потому, что не знаешь как правильно себя вести.

Впрочем это и неудивительно, учитывая откуда я родом, и что за воспитание я получил. Но до сих пор я никогда не позволял себе считать это оправданием, так что не стоит начинать теперь!

До сих пор он навещал ее каждое утро, но она почти не говорила с ним. Сегодня он принес с собой серебряную фляжку с пятизвездочным европанским бренди для нее, думая что это поможет ей хоть немного расслабиться, но запах спиртного лишь вызвал у нее ужасные воспоминания о той страшной ночи и она снова едва не разрыдалась.

— Нет, прошу вас, не плачьте. Я принес его только для того, чтобы вы могли хоть немного успокоиться. Правда.

Он неловко протянул ей носовой платок.

— Прошу вас, мистер Истам, оставьте меня.

— Послушайте, ну согласитесь, что за радость сидеть одной? — мягко как мог сказал он. Он думал, что понимает причины ее меланхолии.

— Я бы предпочла чтобы вы ушли.

— Не говорите так, миз Хавкен. Ваш отец разрешил мне навещать вас, в надежде, что я смогу вас хоть немного утешить. Может не стоит его разочаровывать, а?

Она уронила его платок на колени.

— Может быть выпьем вместе зеленого чая?

— Он просто омерзителен.

— А вы попробуйте.

— Я слышала, что от зеленого чая у людей начинается рак желудка. Я его просто ненавижу.

— Не стоит вам так говорить, миз Хавкен. Может все-таки попробуем?

Она отрицательно покачала головой. По ее медного цвета кудрявым волосам побежала легкая рябь. Она была очень красива, но лицо ее сейчас было бледным и несчастным, а глаза устремленные куда-то вдаль казалось ничего не видели.

Может быть я надоедаю ей, подумал он. Ведь кроме всего прочего я застал ее обнаженной и совершенно беспомощной в крайне унизительном положении, но уж она могла бы по крайней мере выразить мне хоть какую-то благодарность за то что я предотвратил куда худший исход.

Тут его пронзила неожиданная мысль, от которой он едва не впал в панику. Может быть она знает кто я такой? Нет. Не может быть. А что если да? Что если она догадалась, что я всего-навсего… НЕ ДУМАЙ ОБ ЭТОМ, СЛЫШИШЬ! Но ведь если бы не я…

— Я хочу умереть.

Он уставился на нее не веря тому что она могла произнести эти тихие но оглушительные слова.

— Что вы сказали? — глупо улыбаясь переспросил он.

— Я сказала, что хочу умереть. Теперь, когда Хайден мертв, у меня больше нет никаких причин…

— О, нет, миз Хавкен! Разве можно говорить такие ужасные вещи! Выбросьте это из головы. Прошу вас.

Лицо ее вдруг сморщилось и она содрогаясь всем телом разразилась рыданиями. Он пришел в ужас, растерялся и наконец обняв ее за плечи прижал к себе и принялся ласково гладить по спине. Она казалась ему призраком, хрупким и бесплотным. Ее беззащитность вдруг пробудила в нем яростное инстинктивное желание оберегать ее, наделить ее хоть какой-то частицей своего здорового духа и он понял, что ради этого ему придется нарушить данное Эллису Стрейкеру слово. Он должен рассказать ей про Хайдена.


Черт бы их побрал, подумал он, когда в памяти у него всплыло его мучительное прошлое. Здорово они надо мной потрудились. И впрямь здорово. Видит пси, я надеюсь, что когда меня отлили, форму уничтожили. НЕ СМЕЙ ОБ ЭТОМ ДУМАТЬ!

Он заставил себя вернуться в свой прежний человеческий образ. Ведь сегодня мой чертов двадцать первый день рождения, день в который человек в Американо становится взрослым! Просто смешно. Взгляни на эту женщину: будь я проклят, но даже в первый раз когда мы с ней остались наедине, единственное о чем она говорит, так это о том, что хочет покончить с собой из-за Хайдена Стрейкера. Нет, я должен сказать ей, что он жив. Должен и все. Настоящий человек поступил бы именно так.

Но ведь если ты ей это скажешь, раздался внутренний дьявольский голос, она никогда больше на тебя и не взглянет. К тому же ты не можешь нарушить обещание, данное Эллису Стрейкеру. Настоящие люди так не поступают.

Он сглотнул. Но когда я смотрю на нее и чувствую как это рыдания сотрясают ее тело и знаю, что она сломалась и утратила волю к жизни я понимаю, что должен ей все рассказать.

— Аркали, — сказал он, отодвигая ее от себя на длину вытянутой руки и вынуждая ее посмотреть на себя. — Я пришел, чтобы сказать вам что-то необыкновенно хорошее. Настолько хорошее, что я даже не знаю с чего начать и мне видно придется для храбрости сделать добрый глоток пятизвездочного.

Он отхлебнул из фляжки и рассказал ей как привел к Эллису здешнего крестьянина, который сообщил, что гайдзин благополучно приземлился и сейчас находится где-то во владениях даймё к югу от Каноя-Сити.

По мере того как он говорил, ее глаза начали бегать по его лицу, пытаясь определить правду ли он говорит, потом она взяла из его руки фляжку и начала пить из нее до тех пор пока не закашлялась от обжигающего бренди.

Истман смотрел на нее с удивлением. Она мгновенно вышла из своей болезненной апатии и впала в какую-то лихорадочную бессмысленную активность, почти панику. Она забегала по комнате, запустив пальцы в волосы, задавая вопросы, на которые не было ответов и приходя к совершенно диким выводам.

— Где он? — спросила она.

— Не знаю. Все что нам известно, так это что его видели где-то южнее Каноя-Сити.

— Значит мы должны узнать поточнее. Мы должны попытаться найти его!

— Аркали, по заключенной с каньцами договоренности мы не можем покидать пределов города, не говоря уже об Анклаве. К тому же это всего лишь слух.

— Нет, это правда. Я знаю, что это правда! — Она вдруг обняла его и крепко поцеловала прямо в губы. — О, мистер Истман… то есть лейтенант Истман, ведь вы теперь лейтенант, не правда ли? Вы даже не представляете, что вы для меня сделали. Спасибо. Огромное вам спасибо. Я должна найти Хайдена.

— Нет. Это невозможно! — Но не успел он ее остановить, как она вихрем вылетела из комнаты. Он остался, растерянно глядя на фляжку в руке и качая головой, понимая, что выдал секрет Эллиса Стрейкера даром.

Она выбежала на Плаза и побежала через нее провожаемая взглядами сотен каньских солдат под палящими лучами солнца, делавшими жару под продырявленным куполом просто невыносимой. Сначала солдаты смотрели на нее — это были далеко не оборванные калифорнийцы в кожаных куртках как в ту ужасную ночь, а прекрасно обмундированные китайцы, построенные в идеальные шеренги. Когда к ним обратился с носилок в виде дракона офицер, они тут же снова уставились на него и замерли по стойке смирно. Эти солдаты были прекрасно вышколены и обучены, аккуратны и почти идентичны — как роботы — поэтому она не ощущала с их стороны угрозы для себя. Они решительно отличались от грязных негодяев, которые при первых же признаках надвигающейся войны напились и ворвались в бункер…

Она побежала по главной улице. Сердце ее готово было вырваться из груди, а тесное платье не давало дышать. А что если я ему больше не нужна, думала она. Что если Хайден решит, что я теперь грязна и больше не подхожу ему? При этой мысли она побежала к зданию Хавкена еще быстрее.

Нет, мы обязательно поженимся! Он увезет меня отсюда. Он обещал. Он обещал! Где же отец? Он должен быть где-то в городе. Нужно ему все рассказать.

— Папа!

Местные жители-японцы начали мало-помалу возвращаться в город. После обстрелов и опасностей войны, они возвращались как ни в чем не бывало. Как будто совершенно не имело значения кто владеет городом. И каньцы не препятствовали им в этом, возможно с тем, чтобы поскорее начать работы по очистке и восстановлению города.

Она вбежала в пострадавшее от лучей и изрядно обгоревшее здание, пересекла отделанный черным и белым мрамором холл и бросилась к огромной подъемной площадке, которая доставляла служащих на верхние этажи. Лифт все еще работал и она сразу же без проблем поднялась наверх. Большой коридор казался немного странным из-за отсутствия людей. Ее шаги разносились по нему эхом. Пол был засыпан мусором, обвалившейся облицовкой потолков и стен, который освещали солнечные лучи, пробивающиеся сквозь ставшие навсегда прозрачными окна. И тут она налетела на Эллиса Стрейкера.

— Что случилось, милая? — спросил он, схватив ее за руку.

— Мистер Стрейкер! А отец здесь?

— Ты торопишься, когда спешить как будто некуда.

— Я ищу отца. Хочу рассказать ему про Хайдена. Барб Истман сказал…

— Ах вот как? Значит, все-таки сказал?

Его неожиданная резкость заставила ее усомниться в себе.

— Скажите, мистер Стрейкер, так это действительно правда? Пожалуйста!

— Пока это только слух.

— Мы должны найти его.

— Подожди-ка, девочка. — Стрейкер сильнее сжал ее руку. Она замерла. — Расскажи мне, что именно он тебе рассказал.

Она сбивчиво пересказала ему услышанное.

— Так вот, послушай. Никуда ты отправиться не сможешь. Город контролируют каньцы и часовые если поймают тебя возле укреплений прожгут в тебе несколько аккуратных дырочек.

— Но…

— Никаких но быть не может.

Ее вдруг охватила неожиданная ярость и она вырвала руку.

— Пустите меня. Где мой отец? Вы же отказались от Хайдена. Да, вы настоящий дьявол. Вы просто не хотите помочь ему. Или помогите мне его найти. Что, скажете не так? Где мой отец?

От ее крика у него зазвенело в ушах. Он схватил ее за подбородок и она замолчала.

— Прости, малышка, но тебе лучше помолчать, а то я не могу сосредоточиться. Ну…

— Где отец? — сердито прошептала она, впившись ногтями в его руку. Он отпустил ее.

— Здесь твоего отца нет. Он сейчас на встрече с теми членами Совета, которых удалось разыскать.. Они там пытаются составить какую-то глупую петицию к Гу Цуну, чтобы он распорядился вывезти весь американский персонал, как метракоровский, так и сотрудников независимых компаний на Сеул.

Она вытаращила глаза.

— На Сеул? А как же Хайден? Что с ним случилось?

Она снова почти кричала и он потянулся, чтобы успокоить ее.

— Ну-ка… Послушай меня! Я скажу тебе где Хайден скорее всего приземлился и куда он скорее всего стремится попасть, но только в том случае, если ты пообещаешь не рассказывать об этом ни единой живой душе и не будешь вмешиваться.

— А почему я должна это обещать?

— Потому что если каньцы узнают где он и что собирается сделать, он считай мертв. А тебе ведь не хочется, чтобы его убили, верно?

Она недоуменно заморгала.

— Почему вы так думаете?

Он постарался изобразить на лице терпение.

— Ну потому, что в силах Хайдена привести в Анклав армию Ямато, которая вынудит каньцев убраться отсюда, а это им совсем не по вкусу.

— Я вам не девочка, мистер Стрейкер! Где он!

— Ладно, ладно. Так даешь слово?

— Даю. Рассказывайте.

Эллис уже мысленно взвесил и отверг возможность сказать ей правду. Он был рассержен предательством Истмана, но винил в этом в основном самого себя, поскольку доверился явно по уши влюбленному человеку. Ничего удивительного, стоит на нее посмотреть, есть в ней что-то несмотря на неуравновешенность и Истман знает, что она обязана ему жизнью.

Да, он втюрился, переполнен гормонами, а в таком плачевном состоянии человек расскажет что угодно, сделает что угодно и отдаст что угодно — что мне то уж следовало бы знать по собственному опыту двадцатилетней давности, когда я был поражен таким же безумием. Но может быть у него еще есть шанс оправиться, поскольку она испытывает точно такие же чувства по отношению к Хайдену…

Он сказал:

— Судя по метеорологическим данным, шаттл приземлился где-то в двухстах пятидесяти милях к югу отсюда. То есть в собственном хане Хидеки Синго.

— Значит он пытается пробраться сюда? Вы это хотите сказать?

— Нет. Скорее всего он заметил обстрел еще миль за сто от города. А мог узнать об этом и раньше, если повстречал беженцев. — Он помолчал, зная что не может доверить ей правду, и гладко продолжал: — Нет. Я склоняюсь к мысли, что он переждал ненастье и снова взлетел. Ведь вокруг планеты обращается метракоровская орбитальная станция. Форт-Бейкер хорошо вооружен, это действительно крепкий орешек, небольшой, но такой же крепкий как и любая другая космическая крепость. Ее повесили на случай если правительство Ямато вдруг нарушит свои обязательства — этакое космическое укрытие, где можно переждать время кризиса, куда в случае надобности можно переправить документацию и эвакуировать людей. Вооружение не очень мощное. Законсервированное. Экипаж частично в заморозке, частично на вахте. Одна большая красная рукоять. Один большой двигатель, который может забросить крепость в Тет-Два-Девять и дальше в случае необходимости.

— А у них там есть астрогаторы?

— Нет. Никаких астрогаторов, только компьютеры, а там уж как получится.

Она явно была поражена.

— Значит в случае чего им придется лететь через нексус без человека-астрогатора?

— Угу.

— Но ведь это чистое самоубийство.

— Если индекс в порядке, то возможно шансов двадцать за успех.

— И кто же дернет большую красную рукоять при таких ничтожных шансах?

— Я же сказал — в случае крайней нужды.

— И вы думаете Хайден попробует попасть туда?

— Почему бы и нет? Каньцы — то есть китайцы — вряд ли будут пытаться захватить крепость до тех пор пока не убедятся что прочно обосновались в Каное. Да, он точно полетел на Форт-Бейкер. Сто процентов.

— Вы должны помочь мне добраться до него.

Он недоверчиво уставился на нее, а потом расхохотался.

— Нет, милая. Это просто невозможно. Лучше всего, если ты успокоишься и будешь терпеливо ждать. Делай все как велит отец.

На лице ее появилось решимость. Внезапно она стала очень серьезной и Стрейкер сразу заметил в ней материнские черты.

— Я уже ждала терпеливо и делала как мне было сказано. Но если вы мне не поможете, — сказала она очень медленно, — я больше никогда не увижу Хайдена. Но я его обязательно увижу, и значит вы, мистер Стрейкер мне все-таки поможете.

Он удивленно приподнял бровь.

— Вот как?

— У вас нет денег, — сказала она. — Мне это известно. И мне точно известно, что вы влезли в большие долги. Отец мне все рассказал. Но я знаю где можно взять целое состояние в ауриуме. Там его пятнадцать траншей.

Стрейкер почувствовал как все его планы рушатся. Это были те самые пятнадцать траншей, которые он оставил Хавкену, тот ауриум, который как клялся и божился Хавкен попал в руки китайцам когда они пробрались в Каноя-Сити накануне обстрела.

— Твой отец рассказал мне, что с ним произошло, — осторожно сказал он.

— Да, рассказал. Но он солгал.

— А мне кажется это ты сейчас лжешь.

— Нет. Он перепрятал его. И мне известно куда. Я видела его. — Она вскинула голову. — И теперь вы поможете мне. Что, скажете нет?

Он сложил руки на груди и задумчиво поцыкал зубом, страшно жалея, что у него нет сигары. Ему страшно хотелось отделаться от девчонки, но следовало узнать где ауриум, а в душе его кипел праведный гнев на Хавкена, который сознательно подставил его.

— Ладно, миз Хавкен, — наконец сказал он. — Если вы и впрямь настроены так решительно, я конечно помогу вам чем смогу. Но только ни слова об этом никому, слышите? Особенности отцу.

— Договорились, мистер Стрейкер. — Она взглянула на него в упор и добавила. — Я имею в виду что в моем лице вы можете рассчитывать на полную конфиденциальность — хотя судя по всему вы не очень хорошо разбираетесь в людях в этом смысле.


27


Часом позже Эллис Стрейкер уже стоял у Манпуку-мон — Ворот Десяти Тысяч Радостей в своем лучшем костюме. Вскоре появился и Джос Хавкен выглядящий очень торжественно и внушительно со своей тростью, в берете и в серебристую полоску пиджаке застегнутом наглухо поскольку ветер становился все сильнее. Завидев их каньские часовые насторожились, но когда они показали им подписанный Гу Цуном пропуск, отдали честь и вызвали дежурного офицера, чтобы он проверил все ли правильно. Он подозрительно оглядел их, но пропустил обоих как будто они были уроженцами Осуми, а не американскими торговцами, находящимися на свободе на сомнительных условиях и направляющихся в резиденцию губернатора.

Оказавшись снаружи они наняли двухместный каго с десятью с ног до головы покрытых татуировками носильщиками и их старшим на котором не было ничего кроме целой своры мифических животных на торсе и жалкой набедренной повязкой оставляющей открытыми ягодицы как у борца-сумоиста. Поездка обошлась немыслимо дорого — им пришлось расстаться с любимой тростью Хавкена. Старший подобострастно поклонился, завернул трость в какую-то тряпку и сунул ее под фундоси.

— Грабеж! — воскликнул Хавкен.

— Точно, но население еще не вернулось и конкуренция сейчас такая же жидкая как суп-мидзо. А идти пешком мы не можем, если не хотим окончательно потерять лицо. Мне еще меньше чем тебе нравится что меня потащат эти десять рож.

Хавкен скривился.

— Ох уж эти пси-проклятые ростовщики! Неужели они не знают, что даймё прямо запрещает взимание процентов?

— Еще как знают, но их это волнует ничуть не больше чем тебя.

Хавкен бросил на него уничтожающий взгляд, затем хлопнул Эллиса ладонью по кителю.

— Куда мы с тобой идем, Эллис? И почему для этого нужно было так выряжаться? Если ты ради Гу Цуна так стараешься, то поверь — совершенно напрасно. Он крупнейший пират в Санаду. Вдова дала ему это назначение чтобы контролировать его и сделала его губернатором того, сего и пси его побери всего, по той же самой причине.

— Ты забываешь, что однажды мы с ним уже обедали, Джос.

— И поняли, что два сапога — пара.

Эллис постарался, чтобы его голос оставался спокойным.

— Слушай, Джос, может сойдешь со своего пьедестала. Насколько я помню, ты ведь тоже никогда не отказывался от грузов которые я доставлял тебе на заре нашей юности, да особенно и не расспрашивал откуда они взялись. Так что ты пахнешь точно так же — во всяком случае для тех, кто тебя хорошо знает.

Качка и тряска продолжались около получаса — они миновали Стрекозиную Лагуну и теперь двигались по дороги Мацубаси. Сидящий рядом Хавкен был мрачен и молчалив, то и дело прикрывая глаза от гонимой ветром пыли и явно угнетенный последними событиями и своими убытками. Но он намеренно играл роль обиженного.

Эллис же невозмутимо глядел по сторонам. К западу от них виднелся Хака-ока, холм на котором даймё возвел красивую пагоду. Сейчас над ней горделиво развевались каньские флаги. Это была высшая точка Анклава, где в усыпальнице в дюжине костяных урн покоились останки предков Хидеки вплоть до сомнительного скелета относящегося к эпохе Сёва, который якобы был выкопан в Маньчжурии на Древней Земле еще до Эдикта. По иронии судьбы этот Хидеки тоже погиб в войне с каньцами.

При мысли о Древней Земле глаза Эллиса увлажнились и он коснулся пальцами переносицы. Он и сам не знал почему и никогда не знал, но мысль о том, что случилось с Древней Землей всегда расстраивала его. Это было так печально — и в то же время так хорошо и справедливо — что в центре Освоенного Космоса пришлось установить Зону Отчуждения диаметром в три световых года, куда пускали только затворников Центральной Власти.

Его внимание привлекли развевающиеся каньские знамена и он набрал полную грудь сыроватого, пахнущего землей воздуха. То, что коварный Рюдзи-сама устроил гробницу своих предков внутри американского Анклава говорило о том, что он действительно государственный деятель. Если кучка старых костей может быть превращена в законное основание для ежегодной присылки десятитысячного войска в Анклав или когда ему будет угодно, то следует отдать ему должное.

Они миновали обширное местное кладбище, тенистую рощу, которая даже для местных жителей была священной. На плексовых надгробных плитах были вырезаны имена людей с Коннектикута, Флориды, Юты, Висконсина и почти со всех остальных планет Американо. Мужчины, женщины и дети, которые явились сюда и умерли здесь или которые погибли в Тет-Два-Девять по пути сюда или отсюда.

Местные жители, обрабатывавшие поля на территории Анклава в качестве свободных арендаторов уже начали возвращаться чтобы определить ущерб нанесенный их лонгановым садам и чтобы собрать своих буффалоидов и свиней и грязных коричневых шедельвеноидов, которых каньцы собрали в загоны на тот случай если осада затянется слишком надолго и потребуются резервы продовольствия. Они миновали лошадь которую вел китайский солдат. У нее на спине восседали два человека в форме каньских офицеров, которые одарили их зубастыми улыбками. Их толстые на подкладке шлемы делали их похожими на древних советских красноармейцев или людей занимающихся кикбоксингом.

Приятно было видеть что-то новое. Солдаты или не солдаты, враги или нет, все равно приятно. Ямато будет истлевать как кости предков до тех пор пока не откроется и не научится дышать по-новому. А что для этого может быть лучше чем снятие ограничений на пересечение границ Зоны? Зона по естественным причинам является космополитичной. От Черных Евреев до Белых Евреев из созвездия Скульптора до несчастных датчан из созвездия Гончих Псов — одним словом, там селились самые разные люди чтобы торговать или просто жить и это правильно и так и должно быть. Но сразу же за границей Нулевого Градуса за исключением этого Анклава начинаются суровые самурайские миры и такая же политическая и торговая монополия как МеТраКор. Совершенно ясно что настало время когда император должен ослабить хватку и позволить этим мирам расцвести. Но этого явно никогда не произойдет если Хидеки Синго-сану когда-нибудь все же удастся стать даймё и префектом.

Скелет его отца окажется в урне на Бут-Хилл еще до того как останки успеют потемнеть на костях…

На этом мысли Эллиса прервались. Он почувствовал гнев на обманувшего его Хавкена и желание проколоть шарик его молчания. Новости наверное запросто это сделают. Но сообщать их ему было еще не время. Хавкен сидел справа от Эллиса, сложив руки на коленях и с каменным лицом.

— Все волнуешься за Аркали? — заботливо спросил он.

— Да, она все никак не придет в себя.

— Эх, зря ты так опекаешь девушку, будто она твоя рабыня. — И готов поклясться, что твоя жена поступала точно так же там в Американо, подумал он, почему она возможно и выросла таким нежным тепличным растением. Ба, да ведь у меня же был женский экипаж на первом моем корабле, «Дуайте Д.» причем все они были лет на пять моложе ее. И что касается присутствия духа они дали бы ей сто очков вперед, да и в манерах тоже. Да. Никудышное воспитание. Слишком высокомерная, упрямая и ранимая.

Он сказал:

— С тех пор как она прилетела сюда, она стала значительно лучше и гораздо более открытой, но конечно может из-за этого случая она стала такой же как прежде.

— Такой же как прежде? Что? Да она едва с ума не сошла! Она отказывается от еды и не выходит из комнаты. Сомневаюсь даже, что у нее хватило бы сил поблагодарить молодого Истмана за то, что он ее спас. Я просто не знаю что и делать и могу честно тебе это сказать.

— Так значит Барб Истман в последнее время виделся с ней, да? — невинным тоном спросил он.

— Это единственное что могло заставить ее вставать с потели по утрам. Но все ее разговоры ограничиваются изредка брошенным словом. Я должен вывезти ее на Сеул, причем чем скорее — тем лучше.

Эллис воспринял это спокойно.

— Мне кажется, что она просто слишком мало знает о жизни и о мужчинах в частности, бедняжка, а после того, через что ей пришлось пройти, я не удивлюсь, что у нее и в будущем будут с ними проблемы.

Хавкен печально покачал головой и снова впал в молчание, поэтому при первой же возможности Эллис переменил тему, чтобы создать у Хавкена перед встречей с Гу Цуном соответствующее настроение. Он постарался скрыть свой гнев по поводу исчезновения ауриума, хотя и чувствовал, что от мыслей об этом в груди у него будто стискивается тугой кулак. Сейчас ему нужна была легкая успокаивающая болтовня.

— Прохладный денек, не находишь? И ветреный к тому же.

— Эллис не пытайся меня разговорить.

Он согласно кивнул и глубоко вздохнул. Выдержав небольшую паузу он сказал:

— Да, кстати, Джос, я тебе рассказывал что получил сообщение из Ньюэйвена с Коннектикута?

— Хмммм.

— Правда, правда. Причем весьма отрадное: там сказано, что новый колледж несколько месяцев назад получил президентскую лицензию. Так что теперь он называется Колледж Стрейкера, Школа Астрогации. Как тебе?

— Рад за тебя.

— Я всегда считал, что у нас богатые филантропические традиции, которые нужно поддерживать. Куда лучше чем платить сумасшедшие деньги за какую-нибудь дурацкую старую картину, чтобы потом повесить ее на стену, верно? А так все эти молодые таланты получают нормальную подготовку.

— Может ты и прав.

— Конечно прав.

— Лично мне кажется, что название «Колледж Стрейкера» звучит как попытка войти в историю. По крайней мере мои дурацкие старые картины всегда можно будет выгодно перепродать.

— Если только найдешь покупателя.

Эллис дружелюбно кивнул. Несмотря на ветер и на тряску, он вытащил нож с тяжелым лезвием и начал аккуратно подрезать ногти, обратившись мыслями к прошлому, чтобы скрыть свое раздражение Хавкеном.

— А по-моему все же приятно знать, что какая-то школа носит твое имя, — сказал Эллис, не переставая наблюдать за Хавкеном. — Айртон Родриго наверняка гордился бы этим.

Хавкен хмыкнул.

— Если ты так считаешь, то почему же не попросил их назвать его «Колледж Родриго»?

— Ниже пояса, Джос.

— Ты мне пока так и не сказал, какие у тебя мысли по поводу Гу Цуна.

— Да так, просто маленький завтрак.

Хавкен немного изменил позу. Каго накренились и закачались, впереди появились особняки торговцев. Порывистый ветер раскачивал деревья — звук ветра в ветвях напоминал рокот водопада.

— Значит, всего-навсего маленький завтрак?

— Да, а почему бы и нет? Аппетитная еда, которая правильно настроит человека на весь остальной день. Возможность немного остудить кровь, а тебе еще до конца дня это непременно понадобится.

Хавкен искоса взглянул на него и Эллис понял, что его подозрения все усиливаются.

— Правда, правда, — искренне продолжал он. — Затем бокал или два доброго европанского вина, чтобы поднять наш дух в преддверии разговора, верно? Ну и может быть чуть-чуть заняться делами. Что скажешь? — Эллис намеренно слегка подтолкнул его локтем. — Это ж надо! Быть приглашенным на завтрак в свой собственный дом! Но нужно отдать Гу Цуну должное! У него есть стиль и чувство юмора!

Хавкен вскипел.

— Так ты говоришь заняться делами?

— Конечно, а ты как думал? Вон, посмотри! Вон твой особняк битком набитый блудливыми каньскими офицерами. А вон там твой кабинет, где занимается делами сам Гу Цун. По-моему твой дом как нельзя лучше подходит для адмирала, а?

Хавкен сдерживаясь повернулся к нему. Затем не выдержал и взорвался:

— Когда же ты наконец сам-то успокоишься, Эллис? Твой сын погиб. Мою дочь изнасиловали. Что же еще должно произойти, чтобы ты понял, что мы проиграли? Проиграли, слышишь?

— Не, мы не проиграли.

— Да открой же ты глаза! У нас больше не денег и никто не даст нам в долг! С нами покончено. Все наше дело окончательно погибло, наши дома разграблены каньцами, а потом конфискованы по приказу Ю Сюйеня. Наши офисы брошены и разгромлены, сотрудники разбежались кто куда, пятьсот контейнеров с ценнейшими товарами, приготовленными к отправке на Хонсю теперь никогда туда не попадут. Сто ящиков с лучшим чаем и тысяча галлонов бесценной имперского соевого соуса украдены и перегружены в трюмы каньских кораблей. А бизнес на Сеуле замер, поскольку там нет наших торговых представителей. А через три недели, Эллис в космопорте Сеула окажутся еще два корабля и Рад Гивенс и Эф Джинива просто не будут знать, куда и что они должны доставить. Одним словом, все цифры в наших книгах теперь только густо-густо кроваво красные, а ты по-прежнему говоришь о каких-то деловых переговорах! Почему бы тебе не смириться? Не принять случившееся по-мужски?

На лице Эллиса по-прежнему играла легкая полуулыбка. Он беззаботно отмахнулся.

— Ты хочешь сказать, как бесхребетному червяку? Нет, Джос, я устроен по-другому. Я найду выход. Я его всегда находил.

— Только не на этот раз, видит пси. По моим расчетам, если ты даже будешь торговать начиная с сегодняшнего дня до того момента когда пионерный зонд достигнет Йоты Скорпиона, тебе все равно не удастся свести концы с концами. А долги в которые ты теперь влез просто колоссальны! — в голосе Хавкена явственно слышались торжествующие нотки. — Двадцать пять ТРАНШЕЙ! Вся сумма, которую ты занял у Эя на Сеуле. Это было глупо.

Они вышли из опустившегося на землю каго и поднялись по ступенькам к парадной двери. Гу Цун не оказал им чести встретить их лично, не выслал навстречу и никого из старших офицеров. Встречали их только подобострастные слуги. Хавкен с ненавистью смотрел на этих одетых в ливреи с волосами заплетенными в косички и в маленьких шапочках людей. Эллис видел, что его бывший работодатель был подавлен тем, что его принимают в собственном доме в качестве посетителя, но понимал и то, что его очень волнует судьба ауриума, спрятанного под полом в соседней комнате. Наверное из-за этого, подумал он. В противном случае я неправильно его понимаю, а Аркали солгала мне. Могла она мне солгать, или нет?

— Ты не сможешь даже показаться на Сеуле Эллис. Только не тогда когда ты должен двадцать пять ТРАНШЕЙ этому сукиному сыну Эю.

— Да, если он узнает, что я лишился их, я покойник. — Эллис сурово наблюдал за ним. — Ты ведь сказал, что те пятнадцать траншей, которые я тебе оставил определенно пропали. Угодили в лапы Гу Цуна и его офицеров?

— Конечно! — быстро и без малейших колебаний соврал Хавкен. — Я ведь не давал тебе никаких гарантий, Эллис. Ты и сам это знаешь. Каньцы так неожиданно обрушились на нас, что просто не осталось времени вывезти ауриум в Каноя-Сити, а даже если бы время и было, то каньцы все равно захватили бы его, когда взяли купол.

— Я заметил, что у тебя хватило времени вывезти произведения искусства и китайский фарфор да и всякие остальные безделушки, — сказал он, оглядываясь. Хлопали от ветра болтающиеся ставни, наполняя дом эхом. От этого дом производил еще более печальное впечатление и казался совсем заброшенным.

Хавкен взорвался.

— Это… это все слуги! Они нагрузили одну или две машины уже после нашего отъезда и кое-что спасли. Ради пси, Эллис, что ты хочешь сказать? Неужели ты думаешь, что я оставил бы целое состояние каньцам если бы мог его увезти? Я бы на твоем месте не винил меня в его утрате.

— А разве кто-нибудь кого-нибудь винит?

— О'кей. — Хавкен сдержался, потом сказал: — И советую тебе не напоминать Гу об этом ауриуме, который он захватил.

— Почему?

— Он может неправильно понять. Подумать, что мы его обвиняем… Слушай, если бы только ты не дал каньцам себя поймать… ладно, думаю ты и сам все понимаешь.

Эллис наморщил лоб и чуть улыбнулся.

— Хорошо, значит помимо основного долга нам нужно выплачивать еще и проценты… четырнадцать с половиной процентов годовых, то есть… — он быстро прокрутил цифры в голове, — …это получается чертовски близко к ста тысячам кредитов в день, каждый день, включая и выходные. Так что хочешь не хочешь, а придется нам, как ты и говоришь, лететь на Сеул.

— Ты собираешься отправиться на Сеул? — Хавкен уже взял себя в руки, но Эллис играл с ним как с рыбкой.

— Я чувствую, что адмирал Гу предоставит нам возможность улететь отсюда.

— Что?

— Ну да. А почему бы и нет? — откровенно заметил Эллис. — Тем более что он мне кое-чем обязан.

— Он? Тебе? С чего бы это?

— А с того, что именно я уговорил Совет Каноя-Сити капитулировать. Или ты забыл?

— Но ведь это вовсе не так!

— Кто знает? Он-то ведь этого не знает. И понимаешь, еще я надеюсь, что мне удастся выторговать у него «Шанс».

Пока они ждали, Хавкен нервно заметил:

— Слушай, Эллис, даже если бы ты и отправился на Сеул прямо завтра, ко времени прибытия туда ты был бы должен уже миллион. А к тому времени как туда прибыли бы «Плазма» и «Эфир», долг возрос бы еще на два миллиона. Это в том случае, если они прилетят вовремя! Ни один полет по Зоне не продолжается меньше месяца, ну и что, что у тебя есть два корабля? Какой груз может дать прибыль между полутора и двумя миллионами кредитов? Если только ты не знаешь какого-нибудь источника очищенного ауриума, о котором забыл мне сказать.

— Боюсь, придется тебя разочаровать, Джос.

— Вот видишь! Тебе ни за что не удастся вырвать свои проклятые корабли из рук Эя, и учти, что речь ведь идет лишь об уплате процентов. Так что подумай еще раз и лети на Ульсан или Палаван и найди там себе какое-нибудь другое дело.

Эллис молча снял шапочку. Соглашение с Эем и его банкирами было заключено на два месяца, по тридцать стандартных дней каждый и могло продляться по предварительной договоренности на месяц из двадцати восьми дней. Проценты за два месяца были уже уплачены, а за каждый следующий месяц нужно было платить в конце предыдущего. С точки зрения американца это было самое настоящее ростовщичество. На Соединенных Мирах ничего подобного не было, кроме разве что Нью-Нью-Йорка, но зато для Зоны — от Кар Никобара до Фату-Хивы — это было совершенно обычным явлением.

— Так, давай-ка прикинем… значит ты хочешь сказать, что к настоящему времени я отсутствую на Сеуле уже семь недель, — сказал он, желая дать Хавкену последнюю возможность покаяться и признаться. — Если бы я улетел завтра, то ко времени прибытия туда я отсутствовал бы уже девять недель, плюс-минус день или два. Эй-сан начнет с воплями требовать своих процентов и к тому времени я буду должен ему три миллиона, даже если он и будет готов обсудить очередную отсрочку. Плюс к тому, стоит ему узнать о недавних событиях в Каное или заподозрит, что его капиталы накрылись, он ни о каких продлениях и разговаривать не станет. Когда он узнает, что половина его залога — это наше имущество в Каноя-Сити и «Шанс» конфискованы Гу Цуном, он очень рассердится. А уж когда убедится, что я некредитоспособен, он меня просто убьет, если сможет. А он сможет.

Сейчас он старался обрисовать Хавкену чем грозит его обман. Но вместо раскаяния и признания в содеянном, которого он наполовину ожидал, Хавкен напустил на себя вид человека, обладающего моральным превосходством, с тем, чтобы подчеркнуть в каком трагическом состоянии оказались его дочь и их совместные дела.

— Ты с таким же успехом можешь все бросить, Эллис. Ты разорил нас обоих и лишил нас будущего. Так что лучше тебе пока не поздно, сматывать удочки.

Разочарование Эллиса перешло в гнев. Пси его побери, вы только посмотрите, как этот кусок дерьма пытается прикрыть свой ханжеский зад — и это при том, что ему отлично известно, что мои пятнадцать траншей ауриума находятся под этим самым полом. То есть теперь, вспоминая как Джон Уюку и я пытались уличить тебя в нечестности в Комиссии флота, а ты убедил меня, что я заблуждаюсь. Может ты и тогда обвел меня вокруг пальца.

— По крайней мере твоя дочь жива, — резко сказал он, а потом снова сменил тон на примирительный: — Как ты и говоришь, Хайден скорее всего мертв. — Хавкен по-прежнему не поднимал глаз, а оставался погруженным в себя и на лице Эллиса снова появилась полуулыбка. — Но как бы там ни было и что бы там ни было, дело остается делом, верно?

— Ты просто толстокожий дьявол! Неужели в тебе не осталось ни на грош сочувствия?

Он взглянул на Хавкена с неприкрытом на сей раз гневом и Хавкен поежился, растерявшись от явной перемены отношения к нему Эллиса.

— Только не надо убеждать меня в том, что монополия на моральную правоту принадлежит исключительно тебе, Джос. Ты демонстрируешь миру свои изящные манеры и благочестие, в то время как я могу показывать ему только свои сжатые кулаки и стиснутые зубы, и в большинстве случаев из-за этого все думают, что хороший человек, а я злобный сукин сын. Но я-то тебя знаю как облупленного: мы с тобой очень во многом похожи, если не считать того, что ты скрываешься под маской лицемерия, а я нет.

Появился еще один слуга и пригласил их следовать за собой. Вскоре они оказались в столовой Гу Цуна, чтобы принять участие в жао дянь — завтраке.


28


Каньский адмирал был точно таким, каким запомнил его Эллис. Таким же внушительным, но теперь — после одержанной победы — скорее даже величественным. На трех крайних пальцах его рук красовались специальные предохраняющие ногти колпачки, а шесть месяцев назад он похоже начал отращивать ногти и на указательных пальцах, чтобы дать всем понять, что он теперь не только могущественный чиновник, но еще и амбициозный и возможно немного забегающий вперед в своих надеждах на будущее человек.

Он бы среднего роста, и почти ровесником Эллиса. На нем была черная одежда в тон прикрывавшим глаза линзам, сотканная из лучшего двухкоконного шелка. Передняя половина его головы была выбрита, а на затылке волосы были туго стянуты застежкой и заплетены в косу, доходившую до талии.

Интересно, подумал Эллис, какой же бедной девушке с Кванчжу пришлось расстаться с волосами, пошедшими на эту косу. Лицо адмирала было гладко выбрито он был смуглым с курносым носом и глубокими складками вокруг него. Мясистые губы уроженца Линнани и раскосы глаза с черными белками и крошечными белыми точками зрачков в центре. Говорил адмирал с характерной для каньцев певучей шепелявостью.

Да, неплохую причесочку ты себе соорудил, добродушно подумал Эллис. И отрезав тебе твою косицу, я только окажу тебе любезность.

Когда Гу Цуна представили, он лишь слегка кивнул головой и что-то буркнул, услышав, что Хавкен является прежним владельцем дома. Стало ясно, что разговор будет вестись через переводчиков и обещает быть совсем не легким.

Трапеза оказалась настоящим поединком лиц. Под огромной серебряной люстрой стояло несколько блюд с маринованным перцем-чили и отвратительных на вкус бобов в невыносимо-жгучем соусе. Посреди стола стоял кувшин с ледяной водой, а рядом с ним — соблазнительно красовались три простых стакана.

Они начали с холодных закусок и Эллис сразу понял, что поединок будет нешуточным. Черное «столетнее яйцо» — «медленно преобразующееся в результате особой химической реакции в результате глубокого погружения, досточтимые гости, в известковом молоке» — ю жа гуй — «для начала, дьяволы, жареные в масле». Затем была подана супница с острейшей сычуаньской лапшой, от которой слезы наворачивались на глаза.

Личный повар-дегустатор Гу поднес пищу к губам. На высших ступеньках политической иерархической лестницы Санаду идеалом считалось демонстрировать свое высокое положение наличием личных слуг для самых разных надобностей. В Санаду всякого рода излишества были в моде вот уже двести лет — начиная со стянутых ног у женщин и сплющивания лбов у младенцев до возведения в фетиш ногтей и волос, практикующиеся среди китайских придворных.

Нынешней модой было соревнования за столом. Иногда, как было известно Эллису, игра становилась грязной. Самым главным было перенести первые несколько блюд. Целью было сохранить лицо и поддерживать разговор несмотря на то, что рот нестерпимо жег раскаленный соус, и ни в коем случае не отклонять следующую ложку, когда ставки в эастольном разговоре были так высоки и даже не смотреть на воду.

— Нет, нет, ничего особенного я для вас не сделал, высокочтимый адмирал, — скромно сказал Эллис, глядя на Гу Цуна ничего не выражающим взглядом, хотя небо и язык его горели адским пламенем. — Хотя допускаю: мне потребовалась почти неделя, чтобы убедить эту упрямую старую кошку — нашего экс-Контролера, что она просто не в силах долго сопротивляться вашим силам. Ох, она настоящая мегера, просто бой-баба, эта наша Азиза Поуп. Смотрите караульте ее получше, высокочтимый господин, и прикажите вашим слугам не прислушиваться ни к единому слову этой лживой интриганки, а то мгновенно окажетесь у нее под ногтем. А теперь мне хотелось бы обсудить с вами вопрос о том, когда вы сочтете удобным для себя вернуть мне мой корабль. Хао?

Услышав это, Гу Цун сразу утратил всю свою насмешливость и отказался от очередного поднесенного ему слугой куска.

— Бу ксин! — Он стукнул рукой по столу так, что по поверхности воды в кувшине побежала рябь.

— Высокочтимый адмирал спрашивает, не согласитесь ли вы обсудить этот вопрос немного позже, — так интерпретировал реакцию адмирала переводчик. Эллис прекрасно знал, что точнее было бы сказать «Мать твою, негодяй!».

Затем Гу отведал еще три огненных блюда и заявил, что несчастный корабль является военным трофеем и вырученные за него деньги должны быть поделены между членами захватившего его экипажа. В дальнейшем корабль будет продан на Шанхае и обретет нового каньского владельца: в ближайшем будущем каньцам понадобится очень много кораблей, поскольку Беспорочный Командующий Ю Сюйень намерен удвоить объем торговли и еще раз удвоить его в Ямато. Может быть мистер Стрейкер согласится принять небольшой грузовой корабль, «Тонжи»?

Теперь, поскольку счет после первых нескольких блюд оказался более или менее равным, подумал Эллис, разговор обещает быть трудным. Для этой игры человек должен иметь большое присутствие духа.

— Недостойное угощение в вашу честь, — возвестил переводчик, указывая на только что принесенные горячие блюда. — Глазированные утиные лапки — или очень сочные хай шень ю ду!

— Хай шень ю ду?

— Морские моллюски вымоченные в родниковой воде, и раз в день отвариваемые, чтобы не начинали портиться, подаваемые с рыбьими желудками. Очень сильный тоник.

— Естественно.

— Вам выбирать.

— Выбирать? Хитрое дело. А почему бы не оба вместе?

— Прекрасно! Прошу вас, угощайтесь!

Гу Цун по-китайски смачно пукнул, а переводчик тем временем добавил:

— Кстати, по поводу грузовика «Тонжи». К сожалению, он чересчур мал и слишком стар, чтобы с успехом использоваться в торговле с Ямато, но зато его можно использовать для транспортировки мистера Стрейкера и мистера Хавкена, а также членов Совета да впрочем и всех американцев на Сеул, где они смогут сообщить своим соотечественникам о переходе Каноя-Сити в наши руки.

Эллис улыбнулся и скрипнул зубами. Рот его жгло как огнем, на лбу выступил пот, а глаза увлажнились.

— Помнится мне, что каньцам всегда воздают должное как людям исключительно щедрым, — сказал он.

Остаток клейкого блюда прошел под хруст и чавканье. Когда Эллис наконец отодвинул тарелку, ее придвинули ему обратно с фарфоровой ложкой чтобы он смог вычерпать и слизняковую подливку.

— Что дальше?

— Свинина.

— Чудесно.

— У нас в Санаду говорят: мы едим все части свиньи за исключением ее… как это у вас называется?… ее ойнка.

— Ха-ха.

— Забавно, да? Угощайтесь, прошу вас.

Когда ему накладывали порцию нового блюда, Эллис улыбнулся в тарелку. Блюдо пахло как крабье дерьмо в метиловом спирте.

— В принципе я бы почел за честь принять любезное предложение высокочтимого адмирала, и перевезти на Сеул беспокоящих его американцев, которые без толку томятся здесь в Каноя-Сити — или может быть лучше называть его уже Новым Тяньцзином? — а заодно и доставить последние новости на Сеул, хотя они и могут пагубно повлиять на настроения живущих там американцев — о да, конечно, я бы с удовольствием оказал бы эту услугу высокочтимому адмиралу, если бы не ряд некоторых соображений.

— Некоторых соображений?

На виске Гу Цуна выступили капельки вызванного трапезой пота. Он небрежно смахнул их кончиком самого длинного из своих колпачков за мгновение до того, как капелька едва не упала на воротник. Теперь когда «верительные грамоты» были вручены, настало время приступить к настоящему делу.

— Суп?

— Полагаю, акульи плавники.

Выражение лица Гу свидетельствовало о глубоком разочаровании, затем он расхохотался:

— Его превосходительство говорит, что для вас, его почетных гостей, у него есть особый суп.

— Вот как?

— Ян во тан.

— Ласточкино гнездо, верно?

И без того бледное лицо Хавкена приобрело зеленоватый оттенок.

— Вы слышали о нем?

— Я его просто обожаю. — Эллис сложил руки. — Я имел счастье, высокочтимый адмирал, несколько раз встречаться с его высокопревосходительством Ю Сюйенем. Так что может поверить, мне хорошо известны его планы в отношении Каноя-Сити.

После супа подали медвежью лапу, а за ней — медузу. Затем — последнее испытание — по-настоящему омерзительная, но поистине традиционная вареная ослятина.

— Очень важное значение, досточтимый гость, имеет то как он забит. Считается, что от страха выделяются энзимы, делающие мясо более нежным.

Эллис съел все до крошки, ни на йоту не отставая от адмирала. Я завоевал его уважение, подумал он. Но это только полдела, а мне нужна чистая победа.

Когда было покончено и с этим блюдом, Гу Цун напустил на себя беззаботный вид. Он указал на молчаливого Хавкена и что-то шепнул помощнику.

— Воды, вина или пятизвездочного, мистер Хавкен? — спросил переводчик.

Хавкен был потрясен.

— Благодарю вас. Я бы предпочел европанское вино. Несомненно, вы нашли мои винные погреба достаточно сносными, хотя допускаю, что выбор напитков в них не вполне соответствует каньским вкусам.

Укол был оставлен без внимания.

— Мистер Стрейкер?

— Так, дайте подумать… Да, думаю я бы предпочел глоток джосового пятизвездочного, если вы конечно не возражаете, высокочтимый адмирал. — Он сделал знак слуге-переводчику. — А еще я хотел бы попросить одного из ваших людей принести огоньку и угоститься одной из этих хон ксин хабана. — Он открыл резную шкатулку вынул сигару и с удовольствием понюхал ее. — Ах! Я бы с удовольствием предложил вам свою, но к сожалению мои запасы временно иссякли.

Слуги бросились исполнять его просьбу, а в это время Гу Цун заговорил по-английски.

— Вот как? То есть вы хотите сказать, что знаете каковы планы Функционера Сацумы? Может и так. Но мне-то какая разница? Здесь губернатор — я. Это мои корабли и мои люди взяли Каноя-Сити.

— Верно, но главным по-прежнему остается Ю Сюйень. Ведь именно он послал вас сюда, и именно у него мандат вдовы на ведение политики в Ямато. И, что самое главное, рангом он превосходит вас.

— Но фактически правитель здесь я.

На лице Эллиса снова появилась легкая улыбка.

— Ю Сюйень хочет сравнять Каноя-Сити с землей. Вам это известно?

— Что вы имеете в виду — сравнять с землей?

— Именно это самое. Он хочет срыть ее до основания — пока на этом месте не останется ничего кроме голого пятна лавы.

— Но это вовсе не так!

— Разве? — Эллис увлеченно ковырял в зубах зубочисткой. — О, совсем забыл: я принес вам небольшой подарок. Один из наших деликатесов.

Он расстегнул карман пиджака и вытащил сверточек, в котором был какой-то желтоватый неприятный с виду комок.

Обслуга с ужасом наблюдала за тем как он его разворачивает. Они не удержались и сморщили носы и было заметно, что их замутило когда из разворачиваемого свертка потянуло какой-то гнилью.

Гу был явно потрясен.

— Вы такое едите? — с явным отвращением спросил переводчик.

— Мммм. Восхитительно! — сказал Эллис выковыривая пальцем немного зловонной омерзительной с виду массы и облизывая его.

— Никто не желает немного кебекского камамбера?

Эллис отлично знал, что китайцы терпеть не могут молочных продуктов. Они настолько их не переносили, что некоторые из них даже утверждали, будто сразу могут сказать есть ли среди присутствующих американцы или европанцы по издаваемому их кожей запаху масла. И уж конечно ни один канец ни за что на свете не согласился бы взять в рот хоть кусочек этого самого липкого и вонючего сыра в Освоенном Космосе.

Вместо этого изо рта адмирала вырвалось только два слога:

— Бу яо.

Он капитулировал. Сыр был незаметно убран со стола.

Игра сыграна, подумал Эллис. Бой закончился нокаутом. Он наклонился вперед сразу посерьезнев.

— Видите ли, с точки зрения Ю Сюйеня Каноя-Сити не что иное как вызов. Что произойдет когда из Тет-два-девять вынырнет американский флот — как это рано или поздно обязательно произойдет? Или если Каноя-Сити будет возвращена американцам руками даймё Рюдзи Хидеки?

— Это крайне маловероятно.

— И снова вы ошибаетесь. Если хотите, могу объяснить почему. И кроме того, остается еще проблема ваших собственных нексус-кораблей. — Он указал на пурпурные и желтые цветы ириса, покачивающиеся на длинных стеблях в саду Хавкена. — Поднимается ветер. Наступает период южных ураганов.

— Погода меня мало волнует.

— А зря. Не забывайте, что в этой системе два нексуса и получается так, что сезон дождей здесь по чистой случайности совпадает с квадратурой и сизигией когда нексусы начинают особенно активно взаимодействовать друг с другом, а это означает, что можно ожидать квази-предсказуемые циклические локальные возмущения Индекса. Через несколько дней он опустится до самой низкой отметки за год. После этого из системы выбираться будет чертовски трудно. Так что вырваться от сюда можно только до падения Индекса.

В этом смысле страховые компании на Сеуле были очень внимательны. Эллис на своем опыте знал, что никакой корабль пытающийся попасть в систему Дзеты Южной Короны из Тет-Два-Девять или Тет-Два-Восемь в то время когда нексусы выстраивались друг напротив друга или пересекались под углом в девяносто градусов друг к другу относительно светила никто страховать бы не стал. Некоторые страховщики даже устанавливали дополнительную плату на тот период когда нексус находились под углов в сто пятьдесят градусов, по совершенно непонятным причинам. Рад что ты мне веришь, с отвращением думал он, но сначала попробуй выложить на стол свои карты…

— Мистер Стрейкер, мне известно о сложностях связанных с тем, что наши статистические пилоты называют потоком чи, что наши матенавты-даосы описывают как равновесие между вторыми производными инь и ян. Кроме того, меня совершенно не обмануло ваше заявление о той роли, которую вы сыграли в капитуляции Каноя-Сити. Вы находитесь здесь потому, что я уважаю вашу репутацию. Поэтому, со своей стороны, я был бы вам крайне благодарен, если бы вы перестали обращаться со мной как с дураком.

Эллис наклонился вперед, улыбка на его лице стала еще шире.

— О'кей, тогда перейдем к делу. Мне совершенно ясно, что вы и Ю Сюйень боретесь за право получить здесь всю полноту власти. Ю Сюйень — большой начальник на Сацуме и поэтому теоретически, как только ваши войска высадились на планету они попали под его командование и распоряжаться Каноей предстоит ему.

Гу Цун напрягся.

— Повторяю. Я обладаю здесь фактической властью. Пока мои корабли на орбите вокруг Осуми они делают меня Чен Хуаном!

— О'кей, если вам угодно продолжать разыгрывать из себя бога войны, милости прошу, — заметил Эллис, стряхивая с сигары пепел. — Только ради меня можете не стараться. Мы с вами оба прекрасно знаем, что на самом деле вы хотите получить свою справедливую долю добычи. Но Ю Сюйень не хочет, чтобы вы ее получили, верно? Он не хочет чтобы вы имели возможность продать Каноя-Сити обратно американцам, а хочет смести ее с лица земли, или на худой конец сохранить его каньским городом, потому что именно в этом лежит его власть, в сохранении Сацумы вне конкуренции, верно?

Гу Цун бросил быстрый взгляд на Хавкена, который после упоминания о выкупе выпрямился и сидел с настороженным видом.

От порыва ветра болтающийся ставень хлопнул по открытому окну. Это послужило для Эллиса чем-то вроде знамения — а Гу Цуну символизм этого удара тоже был ясен.

Не нужно обладать талантом, чтобы понять что это означает, подумал Эллис. Связь между флюктуациями Индекса и аномалиями погоды на планете была установлена еще два века назад. Звезды с большими массами имели тенденцию стабилизировать нексусы, что объясняло почему основные заселенные системы имели светила более массивные чем земное солнце, но даже масса такой звезды как Звезда Пласкетта не могли преодолеть хаотических резонансных пиков взаимовлияния нескольких близлежащих нексусов. Нексус-бури имели тенденцию совпадать с электрическими бурями на пригодных для жизни планетах, и крупные жидкостно-механические возмущения в атмосферах газовых гигантов. Так в результате первой же нексусной детонации в системе Древней Земли Красное Пятно на Юпитере будто сошло с ума.

— Юго-западные бури, — сказал Эллис. — Нексусы в любой момент могут придти в состояние нестабильности. Тогда в каком положении вы окажетесь? Ваш «белый Тигр» выскочит с другой стороны Тет-Два-Девять в виде кусочков? Вы же знаете, что от Коридора Хонсю до плоскости Триста Тридцатого градуса тянутся плохие системы и для корабля с такой большой массой как ваш дороги между Цзи-Цзу и Ки-Коанем просто нет. Именно поэтому эскадра коммодора Вейля и не вернулась сюда. Он знает, что Индекс запрет вас здесь как жуков в банке и можно не торопиться. Слушайте, почему бы нам прямо сейчас обо всем не договориться и тогда вы сможете убраться отсюда целыми и невредимыми, сохранив и корабли и людей. И я думаю, что в глубине души ваш инстинкт подсказывает вам то же самое.

Гу Цун был хитер как лис. Когда он взглянул на Эллиса лицо его оставалось непроницаемым.

— Возможно что очень скоро я покину Каноя-Сити. И скорее всего покину ее, увозя, все, что здесь есть ценного. Так почему же я должен обсуждать с вами какой-то выкуп? — Он поднял глаза к потолку, чтобы подчеркнуть весомость своего довода. — Каноя-Сити и все что в нем есть и так принадлежит мне.

— Нет. — Ловушка с треском захлопнулась и Эллис откинулся на спинку стула. — Потому что я могу вручить вам дополнительные десять траншей ауриума — десять траншей ауриума, которых вам без меня ни за что не получить — если вы согласитесь убраться отсюда до конца месяца.

У Хавкена от удивления отвалилась нижняя челюсть, но он тут же закрыл рот.

Эллис ни на миг не отводил взгляда от адмирала. Момент был решающим и он заметил, как на лице Гу Цуна начинает проступать жадность. — Но при этом я хотел бы поставить перед вам два твердых условия, адмирал.

— Да?

— Оба они относятся к тому, что вы могли бы назвать вопросами личного характера, которые как я надеюсь у вас хватит совести уважить.

— Что именно?

— Первое — это чтобы в день отлета вы вернули мне мой корабль, а второе — это чтобы вы и ваши люди немедленно освободили дом мистера Хавкена.


29


На резиденцией префекта Мияконодзе постепенно угасала Дзета Южной Короны — раскаленный диск постепенно теряющийся в высоких облаках. Госпожа Исако сидела со своими служанками на матах-татами среди шелковых подушек и китайских парчовых покрывал. Рядом с ней сидел расстроенный Хидеки Синго.

— С женщинами всегда так, сын мой, — сказала госпожа Исако, которой было очень жаль сына. А про себя она подумала: женщинам трудно, но мужчинам еще труднее. Беспокойные, земные, честолюбивые мужчины, которые никогда не взрослеют, всегда неблагодарны, никогда не перестающие перечислять многочисленные благословения Будды — не останавливающиеся до тех пор, пока эти благословения не опадают подобно лепесткам хризантем, которые набухают, расцветают, а затем опадают в садах императора.

Бирманская кошка зевнула и потянулась перед тем как изящно скользнуть с высоко задранным хвостом в высокой траве. Простирающиеся вокруг них сады были чрезвычайно обширны и тщательно ухожены. Их формальные участки прорезали посыпанные гравием дорожки и заросли мха и темными прудами, впитывающими опаловое свечение неба. В павильоне было тенисто и прохладно. Этот уголок уединения скрывали узловатые ветви деревьев, ветви которых направляли и формировали целые поколения садовников. Здесь были только Синго, его мать и две ее самые доверенные служанки.

— Сын мой, что так печалит тебя? Ну-ка придвигайся ближе и положи голову мне на колени.

Он взглянул на нее.

— Это из-за Ясуко-сан, мама. Мне нужен твой совет.

Она взяла его голову в руки и сразу почувствовала невероятное напряжение в шее и плечах и стала успокаивать его так, как всегда успокаивала его.

— Сколько раз я тебе говорила, что твой брак был чисто политическим, Синго-сан? Этот брак устроил твой отец и был его собственной идеей. Я бы никогда на это не согласилась. Он знает, что ты человек во всех отношениях гораздо более способный чем Садамаса-сан. Ты лучше владеешь мечом. Лучше играешь в го. Лучше разбираешься в стратегии. Ты лучший предводитель. И именно поэтому Садамаса-сан так завидует тебе. Твой отец назвал Садамаса-сана своим наследником не потому что он перворожденный, а потому, что отец боится тебя.

Его лицо исказилось и она погладила его по голове.

Да, подумала она, твой брак с Ясуко-сан был больше чем просто браком по политическому расчету, но разве я еще два года назад не говорила тебе, что делать?

— Неужели ты думаешь, что отец и вправду боится меня?

Она тут же ответила, ласково, но твердо:

— А как ты думаешь, почему Рюдзи-сама послал за амигдалой тебя, а не Садамаса-сана? Он сказал тебе, что только тебе может доверить столь ответственное дипломатическое поручение. И ты поверил ему, сынок. Ты поверил ему! — Она усмехнулась. — Это была ложная гордость. Ты можешь быть кем угодно, только не дипломатом. Нет, Рюдзи-сама просто хотел убрать тебя из Мияконодзё.

Он непонимающе смотрел на нее, явно не желая слушать, но она настойчиво продолжала:

— И как ты думаешь, зачем вместе с тобой в космическое путешествие была послана Ясуко-сан?

— Потому что она знает американский.

— Сын мой, как же эта женщина умеет вводить тебя в заблуждение.

Он устроился на подушках поудобнее. Уютная мягкость материнских колен успокаивала, но в душе его пылали безжалостные страсти, которые не давали ему успокоиться. И вот теперь слова матери как будто отперли какую-то темницу его души и ужасы до сих пор запертые в ней вдруг вырвались на волю. Его не волновало то, что каждое воспоминание о Ясуко-сан которое он подбрасывал в пылающий в душе костер только делало пламя еще выше: блестящие черные как вороново крыло волосы, наполовину прикрытые алым полураскрытым веером. Алый цвет, цвет праздников, счастливых времен. О, безупречное золото ее кожи, ее тонкие черты, как будто изваянные богами, ее губы, ее совершенные глаза… и этот чужеземец, глядящий на нее, впитывающий ее взглядом.

Госпожа Исако величественно переменила позу.

— У тебя две совершенно очаровательные наложницы и я воспользовалась возможностью перекупить контракт…

Он перебил ее.

— Красивых женщин множество, но красота Ясуко-сан принадлежит ей одной. Она проявляется при каждом ее движении. Что же это за сила? Неприужденная грация. Насмешливое самообладание. Спокойное высокомерие. Весь ее вид сводит меня с ума! Я страстно хочу обладать ею, но она всегда избегает меня. Она не хочет меня. И никогда не хотела.

В один прекрасный день я закрою ей глаза навсегда. Те самые глаза. Всегда такие холодные и настороженные. Она не хочет меня. И это мучает меня, потому что мне хочется быть для нее желанным.

Мать коснулась его виска и он всхлипнул.

Разве Синго-сан всегда не получал того, чего хотел? подумала она. Я всегда заботилась о нем. С детства у него было все самое лучшее. Я всегда следила за тем, чтобы у него было все лучшее и чтобы он ни в чем не знал отказа. Но вот я никак не могла предотвратить того, что он воспылал такой страстью к Ясуко-сан или этого несчастного брака.

— Скажи мне, — мягко спросила она, пытаясь поглубже проникнуть в его переживания. — Чем она так огорчила тебя?

Он уставился в сплошную белизну неба и представил себя безупречную кожу, простирающуюся от горизонта до горизонта и всю в небольших кровоточащих ранках. Он представил себе кровавый дождь, каждая капелька которого ранила его душу.

— На американском нексус-корабле, — начал он, еще не вполне уверенный как все это рассказать. — Каждый раз когда мы оказывались вместе с гайдзином, она не желала удаляться, как ей подобает. А когда я приказал ей уйти, она все равно наблюдала за нами издали. Даже когда я встречался с ней взглядом, она просто отворачивалась вот так — надменно.

— Да, я замечала в ней эту непокорность, сын мой. Она своенравна и испорченна.

Огонь, пылающий в крови окончательно поглотил его.

— Я видел. Я понял, что она делала. Она сравнивала нас. Как мужчин. Как любовников. И я знаю, что она думала при этом о нем.

— Как любовников?

Синго услышал в голосе матери придыхание. О, да, Ясуко-сан без сомнения сравнивала нас, подумал он. Но почему? Только я могу знать ответ на этот вопрос. Это потому что я никогда не удовлетворял ее. Он сказал:

— Что бы я ни делал, ее ничто никогда не трогало, по-настоящему не трогало. Но в этом нет моей вины. С самого начала, когда мы оказывались вместе, она отдавала мне свое тело, но не свою душу. Она ни разу не отдалась мне — не отдалась целиком.

Сначала она терпела меня из преданности отцу, с горечью подумал он, затем поняла что я пытаюсь достучаться до ее души. Это ее только забавляло. Неважно как яростно я стучался в ворота ее души, она ни разу мне их не приоткрыла. Ни разу. И хотя я обладал ей столько раз и столькими способами, каждый раз это происходило как будто насильно. И каждый раз после этого, когда я высыпал жемчужины моей страсти, ее поведение всегда было слишком понимающим, всегда этакой сводящей с ума смесью оскорбленной скромности и бесстыдной дерзости.

— Сейчас любое вежливое слово она произносит сквозь зубы. Но на гайдзина она никогда так не смотрит. О, нет.

Из небесных ран сочилась кровь и капли расцветали алыми цветками, как будто смеющимися над его бессилием с веток окружающих кустов.

— Ты и в самом деле считаешь, что она возлежала с ним?

Он не ответил на ее вопрос. Ему показалось, что на него просто невозможно ответить.

— Синго-сан! Ответь мне. Ты и вправду так думаешь?

Он по-прежнему смотрел куда-то в бесконечность, но потом опустил глаза.

— Нет.

— Жаль.

Госпожа Исако сказала это очень тихо и он едва расслышал ее, но это слово насторожило его.

— Что?

— Я сказала жаль.

Он вытаращил на нее глаза.

— Почему, почему ты так говоришь?

— Потому Синго-сан, что если бы ты ответил да, то у тебя появилась бы возможность расстаться с ней.

— Что ты говоришь?

— Неужели ты сам не понимаешь? Ты мог бы отречься от нее. Уничтожить ее прежде чем она уничтожит тебя!

— Уничтожить ее? Нет, я не могу!

— Ты должен!

Он попытался встать, но она взяла его за подбородок и заставила его взглянуть себе в лицо.

— Сын мой, она мучает тебя. Если ты сможешь доказать, что она возлежала с гайдзином, ты сможешь уничтожить ее. Совершенно законным образом. Наверняка. И никто не будет в силах этому помешать, даже наш повелитель! Обещай мне, что ты так и сделаешь! Обещай!

Он закрыл глаза. На лбу его выступил пот.

— Но ведь я знаю, что они не любовники, — сказал он. — Хотя я и знаю, что ей хотелось бы этого… и тем не менее, нет.

Она выпустила его и он тут же вскочил так резко, что служанки отшатнулись.

— Прошу прощения, но ведь ты сам сказал, что тебе известны ее мысли, — негромко сказала ему Исако. — Ведь об этом говорили ее глаза, разве нет? Не говорили?

— Да!

— Со десу ка! И ведь ей хочется побольше узнать о гайдзинах? Она говорила с ним на его языке? При этом она могла сказать что угодно. Они могли обмениваться любезностями прямо при тебе. Неужели ты не понимаешь как нравится ей измываться над тобой?

Он повернулся, уставившись на пышные цветы страсти, обвивающие деревянный столб — удивительное переплетение пурпурного и кремового, настолько странное, что даже и представить себе невозможно. Их нежная совершенная красота вдруг привела его в ярость.

— Нет!

— О, Синго-сан — таким женщинам как она это всегда доставляет удовольствие!

— Нет!

— Мне очень жаль, но я все же думаю, что тебе это известно! В глубине души, ты наверное все же понимаешь что я говорю правду.

Он выбежал из павильона, скатился по ступенькам, буквально дергаясь от снедающей его ярости как марионетка на бегу. Затем в его руке появился меч и вот он уже среди массы цветов, бешено топча их, рубя до тех пор пока пространство вокруг него не превратилось в вытоптанную площадку усыпанную цветочными лепестками. Даже карп испугавшись взрыва его ярости опасливо перебрался в дальний конец пруда.

Через некоторое время госпожа Исако подошла к стоящему на коленях Синго.

— Вот видишь, Синго-сан? Теперь ты понимаешь почему ее нужно уничтожить?

— Да! — Он выкрикнул это прямо в небо.

Она погладила его по голове помогла подняться и отвела обратно в павильон. Там она уложила его на татами возле себя, уселась и взяв свой кото начала наигрывать на нем колыбельную песенку, как частенько делала в детстве.

Двадцать лет назад… Неужели прошло столько лет с тех пор как мой маленький Синго-тян был наказан отцом за то, что до смерти загнал его любимую лошадь в имперских конюшнях на Эдо?

Хоси — Звезда — вот, кажется, как звали ту лошадь. Странно, что я запомнила такие подробности. Но ведь и лошади тоже очень упрямые животные.

Она взглянула на лоб своего сына, такой же выпуклый как и лоб барона Харуми. Он был ее любовником в славные дни на Эдо еще до того как она вышла замуж за Синго-сана и некоторое время после этого. Да, славные деньки! Как ей хотелось бы снова оказаться там на Эдо, в те времена, снова прекрасной и молодой и такой полной жизни. Как тогда все танцевали под звуки ее кото!

Ее пальцы в последний раз коснувшись струн извлекли завершающие бесконечно печальные ноты. Она отпустила служанок, которые поклонились и попятившись исчезли за окружающими павильон благоухающими кустами. Настало время приободрить Синго-сана, вырвать его из объятий меланхолии. После вспышек ярости он всегда впадал в меланхолию. Она подумала о подарке, который приготовила для него, о контракте. Это был контракт Миобу, самой роскошной куртизанки на Эдо. Обошелся он в немалую сумму — она сама, ее парикмахерша и прочие слуги, всего пять человек — вместе со странной пожилой женщиной, которую она называла своей обасан — что-то вроде бабушки или тетки.

Миобу — ее имя означало Госпожа Высокого Ранга — вполне заслуживала своего имени. Она согласилась лишь потому, что Сёгу, человек, который удостоил ее пятого ранга, сейчас был слишком стар, чтобы наслаждаться ее услугами, а Сакума Киёхиде не захотел иметь с ней дела. Навязчивое пристрастие Хонда Юкио к содомии оскорбило ее и она несмотря на предложенные условия, оскорбила его своим отказом.

Знания Миобу были весьма глубоки и исключительно специфичны. Если кто-то и в состоянии отвлечь мысли Синого-сана от Ясуко-сан, так это несомненно Миобу.

Если только это вообще возможно…


30


Он находился здесь уже два дня и напряжение в котором он постоянно пребывал становилось просто невыносимым.

Хайден Стрейкер закрыл глаза и откинулся на постель, пытаясь привести мысли в порядок. Еще ни один американец не забирался так глубоко в закрытое общество Осуми. Случайны политические эмиссары или временный посол конечно порой забредали в Ямато, как правило по пути в специально изолированную местность на Эдо, но большая часть торговых сделок — как коммерческих, так и дипломатических — которым приходилось преодолевать незначительно расстояние отделяющее Каноя-Сити от Мияконодзё осуществлялись многочисленной и выводящей из себя кого угодно бюрократией.

Ему отвели покои в той части резиденции, которая называлась синден — приют спокойствия, удаленный от вечно сплетничающих женщин, от шумных ребятишек и подростков, далекий от вечно подглядывающих, подслушивающих и строящих козни слуг и жрецов. В синден допускались только мужчины-фудаи.

Хотя он был один среди экзотически-странного окружения, они уже начинали казаться ему странно привычными. Оказываться в обстановке, где женщины были отделены от мужчин для него было не внове. На борту независимых нексус-кораблей посещающих Ямато, женщины тоже находились под строгим контролем. Никаких разрешений на работу. Никаких женских экипажей. МеТраКор намеренно назначил Азизу Поуп Контролером своей Базы на Осуми, чтобы лишний раз продемонстрировать отношение американцев к этой проблеме, но мало чего добилось этим шагом. Иногда попадались пассажирки, а на разных космопортах Зоны на корабли подсаживались женщины имеющие разрешения на въезд на Осуми, но в большинстве случаев американки в Каноя-Сити были крайней редкостью и он почти все детство провел от них вдали.

Даже на Сеуле любовницы-кореянки его отца проживали в отдельном доме на другом краю города, в доме, который по неписанному но всем понятному закону ему посещать было запрещено.

— Иногда мне начинает казаться, что эти ребята в Ямато правы, — как-то раз со смехом заметил его отец по поводу самурайских дворов на мирах Кюсю. — Да, чтобы у женщин и у мужчин было свое место, а между ними — Нейтральная Зона, где представители обоих полов могли бы встречаться когда им захочется. А затем — к себе, и снова полный покой, когда они устанут друг от друга. Превосходно!

Хайден Стрейкер открыл глаза и огляделся. Отведенные ему комнаты были светлыми и просторными и выходили окнами на засыпанный гравием двор. Апартаменты были вполне в пору какому-нибудь гостю дипломатического ранга. Здесь были и слуги, которые купали и обслуживали его и все удобства самурайской жизни. Его одежду уносили, стирали ее и приносили обратно уже чистой. Шелковая рубашка и штаны были белоснежными, китель приведен в порядок, равно как и обувь. Между тем он пока носил юкату и отдыхал на полу на застеленном циновками из рисовой соломы, раздумывая над тем, что ему предстояло, но он держал янтарную амигдалу в руке, боясь хоть на миг выпустить ее из рук.

Но это же просто неразумно, убеждал он себя. Если кто-нибудь и собирался украсть ее, ее бы уже давным-давно украли. Может быть этот факт и говорит о том, что при дворе господина Рюдзи он находится под покровительством самого Хидеки Рюдзи. И это важно, поскольку если господин Рюдзи слаб, то я считай мертвец как кадет Куинн.

Он на минуту или две отложил большой хризоид, но затем снова быстро схватил его, и ощутив его у себя в ладони, сразу почувствовал себя гораздо спокойнее. Прикосновение к ней было приятно, а мысль о том, что она из себя представляла наполняла его отчаянием.

Хайден Стрейкер с усилием попытался сообразить, что же он все-таки должен сделать. Он крепко стиснул золотой хризоид, зная что приближается момент решения. Еще до сумерек я должен буду формально преподнести его Хидеки Рюдзи, сказал он себе. А за это я попрошу у него как у префекта заявление, адресованное Ю Сюйеню лично, в котором он потребует снять осаду Каноя-Сити. Об этом была договоренность, но…

Он услышал как в соседней комнате появились слуги и стал прислушиваться, ожидая что его опасения сейчас сбудутся, но слуги снова исчезли, а после того как они ушли он встал и обнаружил, что они приносили его бластеры. Объяснения этому не было. Он с подозрением осмотрел их. Они были тщательно вычищены, но аргентиумовых трубок в них больше не было.

Может быть, я все-таки могу рассчитывать на честность Хидеки Рюдзи, подумал он. Интересно, что же он все-таки за человек?

Одеваясь и завтракая холодной сырой рыбой с рисом, которые он выбрал с подноса с разными деликатесами, он все еще размышлял об этом, и готовился к встрече с префектом.

Два дня назад, после его первой трапезы в резиденции, дзёсю — доверенный секретарь — человек с совершенно непроницаемым лицом — по имени Гама явился к нему и с невероятным подобострастием осведомился, не нуждается ли он в чем-нибудь.

— Надеюсь, вашей милости эта недостойная пища не показалась слишком уж отвратительной?

— Да нет, пища была вполне… сносной.

— А притяжение на Осуми устраивает вашу милость?

— Да, оно вполне терпимо, спасибо.

— В таком случае, вашей милости достаточно удобно?

— Очень удобно, благодарю вас. Полагаю, что время нашей беседы с даймё уже назначено?

Секретарь недоверчиво взглянул на него и продолжал говорить, как будто не слышал вопроса. Он объяснил, что явился напомнить его милости о том как правильно вести себя в присутствии даймё. Он уселся скрестив ноги и битый час слушал и впитывал эвфемизмы и болтовню Гама-сана с максимально вежливым видом, затем снова спросил когда же он увидится с даймё.

— Конечно же ваша милость понимает, что этого никто знать не может.

Его раздражение все росло, но он через силу улыбнулся.

— Мне кажется, что это очень простой вопрос.

— Возможно, если на то будет воля богов, в один прекрасный день вашей милости выпадет неслыханная удача и вас удостоят аудиенции.

— В один прекрасный день?

— Если на то будет воля богов.

Он резко поднялся выведенный из себя раболепием Гамы.

— Я хочу, чтобы ты кое-что передал господину. Скажи даймё, что я благодарю его за доброту, но что я хотел бы обсудить с ним обоюдно интересующее нас дело как можно скорее.

Гама снова в ужасе уставился на него, но он продолжал стоять со сложенными на груди руками до тех пор пока тот не испарился. Секретарь вернулся чуть позже и принес ему замечательную древнюю лаковую шкатулку в которой запросто могла бы поместиться пара бластеров со словами, что любой подарок который его милость собиралась бы поднести даймё мог бы выглядеть еще роскошнее, будучи уложенным на изумительный зеленый шелк, которым шкатулка была обита изнутри.

— Подарок? — спросил он, совершенно сбитый с толку происходящим.

— Вашей милости конечно же известно, что такому великому человеку как префект принято делать небольшие подарки.

— Вот как? Значит, небольшие, да?

— Да, да, ваша милость, небольшой подарок просто обязателен.

— Но у меня к сожалению нет ничего достойного великого господина. Я в общем-то и не планировал… Впрочем, ладно.

Гама притворно улыбнулся.

— О да. Конечно. Ни один подарок не может быть достоин человека, являющегося главой клана Хидеки, но как бы ни был незначителен подарок, ваша милость все же должна попытаться что-нибудь придумать.

Это было два дня назад и он понял, что сказанное Ясуко-сан об отношении в Ямато к терпению было справедливо: не обладая безграничным терпением, здесь и начать-то ничего было нельзя.

Теперь он сунул шкатулку подмышку, молясь чтобы его ожиданию пришел конец.

Он наблюдал как процессия собирается в просторном внешнем дворе с неторопливой медлительностью, затем дзёсю привел его в зал приемов, непрерывно кланяясь налево и направо. Формальным поводом для аудиенции, как ему было сказано, была презентация новой кашира — эфеса для меча даймё.

Меч, объяснил Гама, для американца возможно ничего и не значит, но в Ямато меч был не просто оружием. Он появился в Японии еще на Древней Земле когда на протяжении пяти столетий он являлся самым смертоносным из всех существующих видов оружия. Он был одним из Трех Священных Сокровищ.

Слушая Хайден Стрейкер оглядывался по сторонам. Вокруг него было около пятидесяти воинов и примерно с дюжину благородно выглядящих людей в официальных крылатых одеждах. Каждое такое одеяние было из шелка на котором был выткан герб этого человека. На левом бедре каждого из этих людей была пара мечей, а самураи стояли на коленях разноцветными рядами, наслаждаясь порывами свежего ветерка то и дело прорывающимися в зал.

Наверное это, подумал он, фудаи и тодзама — вассалы Хидеки Рюдзи, аристократы, которые составляют правительство квадранта. Затем, один за другим, появились трое сыновей даймё со своими слугами.

Они приблизились к нему и поклонились по очереди по старшинству. Он по подсказке дзёсю и со всей торжественность драмы но завел разговор исключительно о погоде, как будто все другие темы были совершенно чужды как той, так и другой стороне.

— Ветрено было прошлой ночью.

— Но я думаю, что сегодня ветер еще усилится.

— Да, добавится еще и юго-западный.

— Верно. И станет прохладнее.

Надеюсь это безопасная тема, раздраженно подумал он. Замечания по поводу дождя и ультрафиолета вряд ли могут прозвучать двусмысленно. Но не следует забывать, как отреагировал Синго на мое замечание о лошадях. Клянусь пси, они во всем что им ни скажут могут найти поэтический смысл, оскорбление или какой-то подтекст, а как они воспримут его зависит исключительно от их настроения. Как при таком образе мышления они могут создать что-нибудь конструктивное?

Повинуясь рефлексу он попытался отыскать взглядом Ясуко, но затем вспомнил, что это будет чисто мужским собранием. Клянусь пси, нет справедливости в обществе, подавляющем женщин. И мне все равно сколько секторов устроены именно таким образом, это все равно отвратительно… ну и в конце концов просто примитивно. Когда же они наконец перестанут трясти головами, подумал он, наблюдая за тем как все присутствующие беспрестанно кланяются друг другу. Они всегда кланяются, наверное и мне тоже надо это делать. Это одно из миллиона различий между ими и нами, которое они особенно любят подчеркивать.

Над входной аркой помещалась доска с выбитыми на ней золотыми буквами. Он принялся читать китайские иероглифы, водя глазами по столбцам.

«Достоинства предка определяются поведением его потомков»

Он знал — это была знаменитая японская пословица. И очень подходящая. Странно только, что здесь была написана не другая знаменитая пословица насчет обязанностей вассалов, чего можно было бы ожидать при первом взгляде на надпись тории.

Может быть, это хороший знак, подумал он, пока они разговаривали. Возможно, это означает, что Хидеки Рюдзи вовсе не такой одержимый буси, как его второй сын. Он наверняка окажется человеком, который хочет, чтобы все считали его исключительно ответственным. Надеюсь, что так оно и окажется. Видит пси, характер Синго-сана такой неустойчивый! Будем надеяться, что даймё больше похож на своего старшего сына, скрытный и мрачный. Или, еще лучше, послушный и медлительный, вроде его младшего сына, как же его? Ах, да, Нобору. Нобору-сан. Нужно следить за тем что я делаю и говорю, особенно после того как Гама-сан приложил столько усилий чтобы вколотить в меня необходимость следовать правильному японскому этикету. Они ведь придают церемониям и ритуалу невероятно большое значение. Можно конечно относиться к этому с юмором. Но жизненно важно никого не обидеть.

Они двинулись вперед. Собрание было формальным и обставленным с большой помпой с господами и лакеями и с колоннами полувооруженных солдат и грохотом большого военного барабана диаметров в десять футов.

Впереди колонны выступал белый жеребец на котором восседал маленький лет шести мальчик с очень серьезным выражением лица и очень симпатичный в своих миниатюрных доспехах и двумя деревянными мечами. За ним следовали цукайбан — знаменосцы, которые несли свои сасимоно или длинные штандарты даймё, вставленные в наспинные пластины их черных доспехов на бамбуковых шестах.

С шествующими впереди Садамасой, Синго и их младшим братом, и Шукуро или Главным Служителем и его помощниками следующими по пятам, Хайден Стрейкер наконец попал в Зал для Аудиенций пройдя через сверкающий усыпанный толченым кварцем двор. Там он заметил простершихся ниц подметальщиков-хини. Они стояли по обе стороны процессии на коленях с низко склоненными к земле головами, как бы стараясь сделаться как можно более незаметными.

Бедные жалкие рабы, подумал он поднимаясь по ступеням. Хини, еще известные как эта — отверженные, нечеловеки. Только представить себе такую безжалостную варварскую власть, которая делает человеческую душу и жизнь такими мелочами. С самого рождения их единственной обязанностью является подметание двора, заметание следов ног и копыт и уборка занесенных ветром листьев — не более и не менее.

Идущий впереди жеребец начал поворачивать. Он задрал хвост и уронил перед самыми ступеньками несколько влажных шариков свежего навоза. Они отскочили от земли и покатились, а процессия проигнорировала их, и когда последний самурай прошел во дворец, подметальщики даже не пошевелились. Собирание навоза было занятием представителей еще более низкой подкасты, которая, как предположил Хайден Стрейкер была фундаментом, на котором держалось самоуважение стоящих на более высокой ступени подметальщиков.

Они пересекли по-спартански голое помещение и миновали два богато украшенных фонтана. От звука падающей в них воды ему вдруг захотелось в уборную. Когда они вошли каждый из фудаи Хидеки Рюдзи кинул в воду по золотой монетке — подношение Хатиману, ужасному богу войны.

Так значит это и есть правительство префекта, подумал он, и эти люди стоящие на коленях являются главами правительств планет входящих в Квадрант Кюсю. Пси милостивое, вы только взгляните на этот меч! Теперь нет никаких сомнений в том, кто здесь главный. Не знаю чего уж я ожидал, но он кажется вполне обычным человеком и уж никак не полубогом, которого они пытаются из него сделать. Чего впрочем, никак не скажешь о его жирном помощнике. Куда он, дьявол его побери, уставился? И кто эти люди, низко склонившиеся в соседнем помещении? Не могут же они позволять слугам подслушивать за перегородками. В этот момент в зале раздался внезапный пронзительный крик.

— Дрянь!

Он резко обернулся, но это оказался всего лишь вопль павлина-альбиноса с важным видом прогуливающегося и красующегося на подоконнике снаружи. Он вдруг почувствовал себя неловко. Но больше никто даже виду не подал, что что-то произошло.

Процессия приблизилась к возвышению и ее участники выстроились по ранжиру. Хайден Стрейкер, как и говорил ему Гама, ждал и чувствовал как легкомысленное ощущение постепенно покидает его. Все эти вельможи боятся даймё, понял он, вдруг ужасно пожалев что рядом нет отца, который мог бы направить и поддержать его. Его отец внимательно следил за всем, что касалось Ямато. Он множество раз пытался поделиться тем, что знал о самураях со своим сыном, но сыновья чаще всего оказывались никуда не годными учениками, особенно в тех случаях, когда их собственные интересы лежали совсем в других областях.

Теперь он жестоко корил себя за то что не слушал отца более внимательно. Знание — сила, с горечью подумал он. И мудрость всегда мудрость, кем бы она ни была высказана.

Торжественность собрания давала себя знать все больше и больше. Напряжения было явственно написано даже на лице сукуро. Атмосфера стала тихой и неуютной, до тех пор пока даймё не приказал трем своим сыновьям выйти вперед и встать в первом ряду. Они в свою очередь дали ему понять чтобы он следовал за ними. Он как и они преклонил колени, а потом уселся поджав ноги. Все окружающие низко поклонились и остались в таком положении, тогда он, как почетный гость, сделал то же самое. Дьявольщина, мои ноги! внезапно подумал он. Медленно, с уважением он завел руку за спину и поставил их поудобнее.

После того как его официально поприветствовали, он снова поклонился, так же низко как и остальные, но с некоторым трудом из-за своей одежды, которая будучи тесной и облегающей не позволяла согнуть ни один сустав больше чем под прямым углом. Медленно пока продолжались формальности, он начал чувствовать как мертвеют его лодыжки. Он немного растерялся, зная что через несколько минут его ноги окончательно затекут, но знал и то, что независимо от того что происходит он ни в коем случае не должен шевелиться. Он почувствовал вдруг, что его достоинство сейчас может пойти прахом, но и вытянуть сейчас ноги было просто немыслимо.

Он постарался отвлечься от неудобства наблюдая за тем как паж даймё готовит прохладительную трубку. Подобные ритуалы вошли в жизнь и обычаи многих миров А-типа вроде Осуми. Традиции этих самураев произошли от их предков обитавших на прежнем столичном мире Квадранта Кюсю — Кагосиме, который обращался вокруг яркого светила Альфы Южной Короны — звезды с температурой поверхности около 9500 градусов Цельсия и силой излучения в три раза превосходящей Древнее Солнце. Поэтому неудивительно, что к прохладительным ритуалам относились с умопомрачительной серьезностью.

Он взял в рот длинный гибкий мундштук прохладительной трубки и втянул в себя охлажденный в воде дым, ощущая на языке едкий химический вкус. Как и все остальные он медленно выпустил дым через ноздри, но только не стал им затягиваться, боясь, что в нем может оказаться кое-что еще. Можешь, конечно, расслабляться, подумал он, но сейчас ты не можешь позволить себе ничего кроме как быстро думать, а они порой используют вещества, которые угнетают мыслительную деятельность и уничтожают способность к аналитическому мышлению. Что самое плохое, человек заблуждается, думая что он очень умный и делает далеко идущие выводы из совершенно обычных вещей, настолько что он может вдруг решить, что сжимает в ладони все тайны Вселенной, хотя на самом деле в руке у него не было ничего кроме пылинки.

Гама-сан велел ему слушать и не делать замечаний, когда к нему обращаются. Что даймё следует слушать не перебивая. Про себя он тогда подумал, что в любом случае лучше всего сидеть и помалкивать, приглядываясь к тому как господин ведет себя с тремя своими сыновьями и как они реагируют на его обращение.

Он с полчаса не принимал участия в разговоре, но то и дело бросал взгляды на Хидеки Рюдзи, ощущая его могущественное присутствие и отдавая должное его очевидному уму. Он попытался вспомнить историю жизни этого человека и возблагодарил пси за то, что он хоть вполуха слушал отца, который водил его кругами по мостику «Шанса» и рассказывал о смертоносной политике в результате которой Хидеки Рюдзи досталось теплое местечко в Мияконодзё.

Хидеки Рюдзи был генералом, которого сёгун послал исполнить свою волю в Квадрант Кюсю и прекратить кровавую распрю, которые последовали за победой американцев десять лет назад. Предыдущий даймё Осуми но Тёсо Ёсинобу и его армия сложили головы на Хидзене в тридцати световых годах отсюда. Он смутно припомнил что в сражении погиб первый сын Тёсо-самы, сожженный кораблями Свободной Кореи, поставившими себе целью вернуть все миры аннексированные кланом Тёсо в Нейтральной Зоне вплоть до того, чтобы проникнуть в систему Дзеты Южной Короны и дойти почти до самой Сацумы и перед тем как убраться восвояси нагло взять с нее выкуп.

Из глубин памяти Хайдена Стрейкера вдруг всплыло что-то связанное с интересом, проявляемым отцом к тем залихватским дням — что-то насчет угроз корейцев сжечь корабли Джоса Хавкена и перехватить посланцев МеТраКора, о взятках и незаконном кредите, хотя конечно же истории имевшие место в Зоне редко оказывались тем, чем казались на первый взгляд и никогда не бывали простыми. Так что же тогда говорил Эллис?

— Смотри не ошибись, сынок! Сёгун как никто другой в Ямато умеет вести двойную игру. Прежде всего именно благодаря этому сукин сын и пробился на самый верх. По мне так он нарочно позволил Свободным Корейцам ворваться в Кюсю, потому что ненавидел прежнего даймё, а когда его единственный оставшийся в живых сын Тёсо Ёсисабуро попытался захватить власть в Мияконодзё, сёгун просто не дал на это согласия. Само собой, без легального подтверждения права на власть самим сёгуном Тёсо оказался бессилен и трон снова оказался свободен. Ты же сам знаешь какие грязные семейные распри могут возникать из-за денег и власти, сынок. Клянусь пси, можешь себе представить что творилось в Мияконодзё, когда речь зашла о власти над целым квадрантом и всеми его богатствами.

Сыну Тёсо Ёсисабуро в то время было всего четыре годика, поэтому он не представлял никакой угрозы для своего отца, но у него были две пси-проклятые тетки, так вот они и их алчные муженьки ринулись в битву за престол.

Воспоминания стали яркими и удивительно отчетливыми. Этих мужей звали Неной Кай и Сибата Юнкей. Первый был даймё Тикуго, а второй — даймё Кирисимы. В течение года Неной убил Ёсисабуро и провозгласил себя префектом, но аристократы Мияконродзе возвела на помост сына Ёсисабуро, которому к тому времени минуло пять лет и Неною пришлось снова искать убежища на Тикуго. Для этого ему пришлось замаскировать свой корабль под корабль кэмпэя.

Вот в этот-то решающий момент и вмешался сёгун. Он отправил Хидеки Рюдзи в качестве префекта до тех пор пока сыну Ёсисабуро не достигнет совершеннолетия. Но мальчика убили всего несколько дней спустя и вина за это убийство была возложена на Неной Кая. Неной по-прежнему находился на Тикуго, а Сибату Юнкея захватили корейцы и с тех пор его больше никто не видел. Таким образом оба соперника Хидеки Рюдзи были убраны одним ударом.

Кровавый народ с кровавой же историей эти японские самураи, подумал он. Следи за ними и следи за собой. И будет на то воля пси, постарайся не допускать никаких ляпов.

Процедура аудиенции тем временем шла своим неторопливым чередом. Рюдзи-сама читал своим вассалам что-то вроде нотации. Поначалу его речь показалась Хайдену добродушной, хотя и немного странной. Он с трудом разбирал неимоверно сложный придворный японский, но все же понял, что речь шла вовсе не о каких-то мелких чисто философских проблемах и легком высмеивании подданных, которые на первый взгляд составляли существо речи их господина. Через некоторое время он услышал, как вскользь упоминается и его имя и понял, что вскоре ему будет предложено изложить свое дело.

Рюдзи-сама пригласил сыновей подняться к нему на помост и начал перешучиваться с ними — скорее даже подтрунивать над ними. Он принялся обсуждать с ними цвет усов сёгуна.

— Но ведь что есть — то есть, — наконец заявил ему Садамаса.

— Нет, сын мой.

— Как же так, досточтимый отец? Разве может белое быть черным?

— Может, если я так его назову.

— Но почему?

— Потому что я даймё и префект. А префекту нельзя противоречить — на это имеет право только человек более высокого ранга. Разве не так, мистер Стрейкер?

Он заколебался, снова вспомнив совет Ясуко и постаравшись не дать себя обмануть этим разговором как бы ни о чем.

— Не могу не согласиться с вами, господин, — ответил он.

Хидеки Рюдзи утвердительно кивнул.

— Вот видишь, мне противоречить нельзя. Даже гость так считает. — Даймё хлопнул в ладоши. — Поэтому, как я скажу так и есть. Если захочу — могу и павлину велеть стать лисой и после этого все мои подданные увидев его будут говорить, что это лиса, потому что так повелел их господин.

— Но только до тех пор, пока человек еще более высокого ранга не распорядится чтобы он снова стал павлином, — уныло сказал Садамаса.

Хидеки Рюдзи погладил бороду.

— И кто же интересно этот великий человек? Кто здесь может претендовать на столь высокий ранг?

— Только сёгун, отец. — Сам титул означал Верховный Военный Правитель.

— Или чересчур горячо любимый сын, — негромко пробормотал Синго.

Это был первый раз когда Хайден Стрейкер стал свидетелем враждебности братьев по отношению друг к другу. Это сразу привело его в чувство. Все было именно так как он и думал. Несмотря на всю вежливость этот обмен мнениями был испытанием. Отец наблюдал, пытаясь выяснить отношение к нему сыновей, а они — его отношение к ним.

Садамаса поступил мудро, незаметно парируя и отводя удар в сторону.

— Или император. Да не следует забывать и о Сыне Неба на Киото. Или бог Хатиман.

Глаза слушающих этот разговор министров и придворных обратились на Хидеки Синго. Они сразу заметили, что он остался безразличен к упоминанию его священного хранителя и связанное с ним оскорбление.

Хайден Стрейкер наблюдал, понимая достаточно, чтобы разглядеть паутину ненависти, в которую в любой момент мог угодить самый неосторожный. Что-то происходит, вдруг понял он. Что-то крайне опасное витает у самой поверхности. Будь осторожен! Помни, что сказала тебе Ясуко: опасайся семьи префекта, потому что в ней всегда происходит брожение. Ни один даймё не может позволить себе доверять сыновьям. И в свою очередь ни один сын даймё не может доверять своим братьям. На протяжении поколений здесь заключаются едва уравновешенные союзы, и союз даймё со своим слабейшим сыном против назначенного наследника — совершенно обычное дело.

Стоило ему вспомнить какое ответственное дело предстоит сделать, как он начал потеть, пытаясь сообразить, что же ему все-таки нужно просить. Что если каньцы уже напали на Каноя-Сити? тревожно подумал он. Нужно ли просить, чтобы в эдикте префекта было оговорено возмещение убытков? А если да, то в каких размерах? Должно ли оно включать убытки вызванные прекращением торговых операций? И как быть с погибшими? Ведь если было сражение, то наверное должны быть и убитые?

Он подумал об Аркали. Возможно она тоже ранена, или даже убита. Если каньцы высадили свои войска на планету, они наверняка разграбили все имущество находящееся за пределами купола, включая и особняк Джоса Хавкена. Он попытался представить себе последствия, потрясенный сложностью стоящей перед ним задачи.

Может быть мне лучше пытаться достичь далеко идущих политических договоренностей, например попытаться убедить Хидеки Рюдзи ограничить количество каньских войск которые Ю Сюйень может разместить на Сацуме или ограничить объем каньской торговли отныне и навсегда. Может вообще попросить даймё лишить их права торговли в Кюсю? Могу ли я вообще на чем-нибудь настаивать? Как далеко я могу зайти? Пси милостивое, что бы сделал отец будь он на моем месте?

Тревога его все росла. Да, ты слеплен вовсе не из того теста, что он, Хайден, мой мальчик. Ты в ужасе. И понятия не имеешь с чего начать.

И тут его пронзила еще одна мысль. А как же насчет компаний Стрейкера и Хавкена? Может стоит попытаться добиться для них каких-нибудь особых привилегий? Что если бы даймё особо оговорил требование вернуть «Шанс»? Конечно же Ю Сюйень не смог бы противиться такому требованию, даже хотя захват и произошел на транспортной орбите Анклава и формально не в находящейся под юрисдикцией даймё точке пространства. Даже это вопрос очень спорный, подумал он. Даже это. Ведь я даже не знаю наверняка был ли захвачен «Шанс»…

Он почувствовал что словесный поединок подходит к концу. Наконец взгляд Хидеки Рюдзи переместился с сыновей на Хайдена Стрейкера и темные глаза даймё принялись критически рассматривать его.

— Итак, мистер американец. Вы там у себя самурай?

— Нет, господин.

— Нет? Тогда вы должны подчиняться приказам самурая. — Он тактично сделал паузу, глубоко вздохнув и Хайден Стрейкер вдруг понял, что перед ним человек вполне способный на любую жестокость. Неужели он действительно уничтожил пятилетнего сынишку Тёсо Ёсисабуро, как говорил мой отец?

— Расскажи мне про Американо. Много ли там миров? Много ли крестьян на Нью-Нью-Йорке? И водятся ли змеи в джунглях вашего столичного мира?

— Боюсь наш столичный мир сравнительно беден змеями, господин. Наш столичный мир это всего один небольшой холодный континент — зима там как на Немуро, хотя и нет таких высоких гор.

— А ваши сельские жители? Они богаты?

Он немного подумал, понимая, что даймё пытается разыграть из себя невежду.

— Там всего лишь один огромный город. Больше любого другого города в Освоенном Космосе. Там много поэтов, художников, ученых и…

Мрачные удивленные кивки головой и взгляд брошенный на фудаев.

— Самый крупный во всем Освоенном Космосе? Кажется он называется Рин-кун? Это в нем даймё — женщина?

— Можно сказать и так.

— И теперь над Рин-куном возведен защитный купол, которого десять лет назад еще не было.

— Совершенно верно.

Хидеки Рюдзи кивнул и наклонился вперед.

— Интересно, зачем возводить купол в мирное время? Он большой?

— Этого я не знаю, господин.

— Как это так? — спросил Садамаса с оскорбленным видом. — Ты должен отвечать отцу.

— Не могу, господин. — Он выдавил из себя улыбку. — Дело в том, что я никогда не видел купола над Линкольном.

По рядам присутствующих пронесся ропот сомнения, явно переходящий в открытое недоверие.

— Но разве ты не американец? — спросил Хидеки Рюдзи.

— Как я уже объяснял вашему второму сыну, господин, я родился в Американо. На Либерти. Но с самого детства я являюсь натурализованным резидентом Каноя-Сити.

Хидеки Рюдзи воспринял это известие с задумчивым видом.

— Тогда какой же у тебя титул?

Он тихо ответил:

— У меня нет титула, господин.

— Он сын торговца, — пояснил Синго, довольный представившейся возможностью унизить чужеземца в отцовских глазах. — Его отец Эллис Стрейкер, знаменитый бывший пират, который называет себя торговцем.

И снова ропот среди фудаев — на сей раз негодующий.

— Мой сын говорит правду?

— Он говорит правду лишь наполовину, господин. Мой отец называет себя торговцем потому что так оно и есть. Но пиратом он никогда не был.

Даймё опустил костяшки пальцев на колени и все присутствующие сейчас внимательно наблюдали за его лицом, зная что сейчас будет.

— Вот как! Значит Синго-сан лжец?

— Нет, господин. — Хайден Стрейкер медленно закрыл, а потом снова открыл глаза. Теперь его улыбка была ледяной и бесстрастной. — Я бы предпочел сказать, что Синго-сан ошибается, если считает что мой отец виновен в пиратстве. Мой отец — купец.

— Но разве в таком случае это не утверждение сына купца?

— Несомненно, это утверждение сына купца.

— Мне кажется, — заметил Садамаса чуть откидываясь назад, — что для сына купца это человек вполне достойный. Взгляните, он принес вам подарок.

Косичка на самурайской прическе Хидеки Рюдзи чуть дрогнула и он погладил бороду. Затем его подбородок качнулся к груди и он жестом разрешил Хайдену Стрейкеру приблизиться и положить перед ним шкатулку.

Стоило Хайдену попытаться встать как иголки и булавки немилосердно закололи ему ноги и он страшно пожалел что не может растереть икры чтобы восстановить кровообращение. Но лицо его оставалось бесстрастным.

— Позволит ли господин мне недостойному преподнести ему скромный подарок?

— Ты принес мне подарок?

— Да, господин.

Он протянул лакированную шкатулку и Хидеки Рюдзи принял ее. Осторожно поставив ее перед собой он открыл ее. На лице его появился зеленоватый отсвет шелковой внутренней обивки. Затем на лице его появилось выражение глубочайшего удивления. Вопрос его, когда он выудил из шкатулки один из бластеров за мушку и поднял его вверх, был исключительно краток:

— Это что?

— Замечательный дар американского купца, — гордо сказал Хайден. — Могу вас заверить, что эти бластеры наивысшего качества. Их делают на Либерти и они исключительно точны и мощны. Вы конечно же знаете, что американцы производят лучшее во всем Освоенном Космосе ручное оружие и именно такими бластерами наши поселенцы в Нейтральной Зоне защищаются даже от самых свирепых…

Хидеки Рюдзи молча уставился на него. Присутствующие тоже замерли в гробовом молчании. Он даже порозовел от смущения, сообразив, что только что сморозил какую-то глупость.

Даймё вытащил второй бластер и теперь рассматривал оба в совершенном недоумении. Затем он важно положил их на полированное дерево помоста.

Хайден Стрейкер почувствовал слабость в животе. Плохое пси, вдруг подумал он, кажется я только что сделал самую большую из всех возможных ошибок.

Теперь я понимаю! Ведь Гама-сан ожидал, что я положу в шкатулку амигдалу! Именно она-то и была подарком, которого ожидает Хидеки Рюдзи. Ну конечно! Теперь все встает на свои места. Просто любой самурай, а тем более префект всего Кюсю, счел бы ниже своего достоинства заключать какую-либо сделку. Это дело торговцев. Вот к чему был весь этот разговор о торговцах. Какой же я идиот! Они-то намекали, что пора бы уже и отдать амигдалу, что я должен преподнести ее даймё в качестве подарка, пси подери эти их самурайские обычаи! Почему они не могут ясно выражаться и поступать по-людски? А теперь вот я оскорбил его. И что же во имя пси мне теперь делать?

Хидеки Рюдзи кончиками пальцев подтолкнул бластеры обратно к нему.

— Пожалуйста. Я не могу принять такой подарок. Это слишком большая честь для меня.

— Если я чем-либо оскорбил вас, господин…

Хидеки Рюдзи буквально сверлил его глазами.

— Нет, ты не оскорбил меня. Просто ты гайдзин и неудивительно, что ты как ребенок просто не обучен приличным манерам.

— Прошу прощения, господин. — Его рука потянулась к карману в котором чувствовалось тепло исходящее от хризоида в сто менса. — Я извиняюсь.

Голос даймё вдруг стал бесконечно терпеливым — он явно пытался залатать порванное полотно церемонии. Он сказал:

— Подойди сюда и сядь вот здесь, сын торговца и наблюдай. Сейчас ты увидишь как делают дело японские купцы. — Он кивнул помощникам.

Через несколько мгновений в зал низко кланяясь на ходу вошел человек в простой хлопчатобумажной одежде. Его пришлось чуть ли не подтаскивать к возвышению на котором сидел префект и он так трясся, что едва мог развязать принесенный с собой сверток. Его остановил секретарь даймё — человек, которого, как сказал дзёсю, звали Горо-сан.

Когда формальные представления были окончены, Хидеки Рюдзи шепнул:

— Этот человек — купец. Он ждал у ворот резиденции тринадцать недель. Он знает что ему представится всего лишь один случай продать мне особое лезвие меча. И он и я знаем, что это лезвие работы мастера Садакиё из провинции Осуми в Древней Японии, изготовленный во времена династии Гено более тысячи лет назад. Стоит оно ровно восемьсот двадцать пять тысяч коку — наш коку расчетная единица, равная стоимости риса ежегодно потребляемого одной крестьянской семьей. Купцу известно, что я хотел приобрести меч с тех самых пор как услышал о нем еще тридцать лет назад.

Хайдену показалось, что неимоверно высокая цена за какой-то кусок металла.

Сверток с лезвием был наконец с величайшей торжественностью развернут. Продавец положил его на четырехфутовый отрез расшитого золотом шелка, который специально для этого принес с собой. Это был катана длиной в два шаку, но без эфеса и без рукояти и полированное лезвие заканчивалось полоской необработанного металла длиной в несколько дюймов.

— Прошу вас, господин мой, я принес этот ни на что не годный пустяк ко двору…

Он бормотал все это благоговейным голосом нервно теребя углы куска шелка трясущимися руками. Шелк морщинился и блестел, то и дело сверкало лезвие, но слова торговца явно не соответствовали — ни в коей мере — ценности предлагаемой вещи. Стоило Хидеки Синго прикрыв рот ладонью зевнуть, как торговец совсем смешался и замолчал.

Между тем Хидеки Рюдзи бросил Хайдену:

— Видишь как он избегает касаться лезвия? — Хайден Стрейкер кивнул, предположив что едкий пот с кончиков пальцев может каким-то образом повредить стали, но даймё продолжал: — В соответствии с нашими законами носить меч может только самурай. Он не должен касаться металла из страха осквернить его. Он знает, что его тут же казнят за это.

Простолюдин-секретарь префекта Горо-сан между тем продолжал диалог с торговцем. — От имени нашего господина предлагаю тебе за меч пять тысяч коку. Бери их и убирайся!

— Тысяча благодарностей, достопочтенный придворный секретарь. Для меня воистину большая честь, что такой могущественный предводитель воинства как наш господин предлагает столь огромную сумму такому ничтожному торговцу безделушками как я. О щедрости нашего повелителя по всей империи давно уже ходят легенды.

— Верно, верно. Так оно и есть.

— Но господин, этот ничтожный меч не стоит и пяти тысяч коку. Мне это известно поскольку посланцы повелителя одного далекого квадранта еще вчера предлагали мне купить его за пять тысяч коку, я вынужден был ответить им, что если бы даже их повелитель предложил заплатить за него в десять раз больше, то и тогда его люди сказали бы что он обладатель жалкого меча, а если бы он предложил в десять раз больше этого, то и тогда все сочли бы, что он не может позволить себе самого лучшего. Но…

— Что — но?

— Но вот если бы их повелитель поручил бы им предложить за него один миллион коку, то подданные сказали бы, что он воистину Великий Владыка. Конечно же, мне пришлось сказать: прошу вас, не оскорбляйте своего повелителя, предлагая сумму меньшую чем пристала Великому Владыке.

Горо угрожающе склонился к продавцу.

— А был ли этот повелитель далекого квадранта более великим владыкой чем наш господин?

— Нет, достопочтенный господин! Разве такое возможно! Тот повелитель был подобен грязи под ногами нашего владыки! Наш господин в пять раз более велик, чем тот когда-либо может стать.

— Значит ты считаешь, что ради этого я должен дать тебе пять миллионов коку?

Глаза продавца остекленели.

— Щедрость благородного слуги Хидеки Рюдзи просто не имеет границ. Но по совести говоря, я просто не могу принять столь огромную сумму.

— В таком случае, хорек безродный, я позволю тебе продать мне катана за сумму всего в сто пятьдесят раз превышающую его истинную цену — которая составляет всего пять тысяч коку — и кроме того в качестве милостыни от нашего господина ты дополнительно получишь еще одну десятую общей суммы.

— Щедрость нашего господина по меньшей мере так же велика как и его милость!

— Молчать! И то и другое безмерны, поэтому нечего их и сравнивать.

— Как скажете.

Хидеки Рюдзи кивнул и его помощник вытащил два чека. Продавец съежившись уполз с возвышения сжимая в одной руке чек на семьсот пятьдесят тысяч коку в качестве щедрости, а в другой — на семьдесят пять тысяч — в качестве милости.

Хайден Стрейкер наблюдал, возмущенный унизительным ритуалом. Он вспомнил деревню Курихара и жесткую кастовую систему, пронизывающую все здешнее общество. Он подумал о праве рождения, которое обрекало всех и каждого на ложную и непреложную судьбу и цитату из господина Наохиге по поводу того, что глава клана Хидеки предпочел восхищаться своим тории. Торговец был значительно богаче своего покупателя. Но только в смысле денег.

Когда продавец меча удалился, что-то в глубине его сознания вдруг заставило его решиться на совершенно неожиданный поступок. Он вытащил амигдалу из кармана и положил ее на татами перед Хидеки Рюдзи.

Все глаза тут же устремились на метакристалл. В зале заахали, но похоже больше из-за неслыханного нарушения протокола, чем из-за вида самого камня. Сердце Хайдена Стрейкера ухало как молот. Наконец-то настал момент когда решается судьба Каноя-Сити. Лицо его было неподвижно, а глаза устремлены на даймё.

Он сказал:

— Я сын торговца, господин, но здесь я не для того, чтобы торговать. И приехал я сюда не для переговоров. Я явился исключительно с тем, чтобы передать вам из рук в руки вот эту амигдалу. Теперь она ваша. Прошу вас, примите ее. А затем, поскольку как я считаю вы не потомок презренных предков, вы поступите так, как подскажет вам ваша совесть.


31


Женщины сняли с Хидеки Синго фундоси и теперь он стоял перед ними совершенно голый. Они повели его к ступенькам ведущим в Бассейн Бесконечного Спокойствия и оставшись без одежды он взглянул на отсвечивающую поверхность воды. В самом глубоком месте воды было по пояс, бассейн был квадратным со стороной в девять шагов и вырублен в твердой скале, отделан гранитом украшенным моном клана Хидеки — галактической спиралью. В этом месте в бассейн вели ступеньки, а напротив ступенек в дальнем конце бассейна было звездообразное отверстие поверх которого плескалась ледяная минерализованная вода питающая проточный канал.

Он не останавливаясь подошел к верхней ступеньке, спустился на следующую, потом на следующую, еще на одну и еще — до тех пор пока ледяная вода не дошла ему до бедер. Тогда он повернулся и плавно, как будто опускаясь на татами, сел.

Он закрыл глаза предвкушая агонию, лег на дно и позволил воде бассейна бурлить вокруг себя. Его плечи и руки напряглись на каменном выступе, а голова склонилась на грудь как у бога изображаемого на крестах контрабандистов Нейтральной Зоны. Он чувствовал себя как человек, обнажающий шею перед ударом меча палача.

Как важно для самурая ежедневно демонстрировать перед окружающими неослабевающий контроль над собой.

Хидеки Синго был потомком чистокровных самураев и с годами понял, что этот поток воды был даром бога Хатимана позволяющим истинному воину упражнять и закалять ум. Здесь ледяная родниковая вода била из естественного отверстия в дне бассейна. Она поднималась из земных глубин и бурлила вокруг Синго. Пока он сидел она нежно омывала впадину между его ягодицами и ласкала мошонку.

Ааааааах…

Он подавил возглас готовый сорваться с его губ и оставался неподвижным, хотя ледяная струя будто пронзила его подобно кинжалу. Он стоически взирал на отделанные гранитом стены и каменный потолок, не позволяя себе хоть как-то внешне проявить испытанное потрясение. Затем он стиснул зубы, ощущая как ледяной поток боли стискивает ему виски и низ живота и неимоверным усилием воли он заставил себя дышать по-прежнему равномерно.

Какое же может быть потрясение если я ожидаю его? Как может быть больно, если я решил не замечать боли?

Это был очень простой способ расслабиться, пытка, которой он подвергал сам себя, но в то же время и медитация, причем именно такая которая в последнее время нравилась ему все больше и больше. Казалось, что эта мучительная процедура загоняет его самые сложные внутренние проблемы куда-то в самый далекий закуток сознания, туда где они смогут найти свое решение.

Он знал, что вскоре выйдет из бассейна и ощутит как его плоть пышет невероятным жаром. Насколько важно ощущение крайностей, подумал он. И как справедлива древняя мудрость, гласящая что если человек хочет добиться какой-то цели — любой цели — сначала он должен попытаться добиться ее противоположности.

О, да. Сначала снеси адвентерскую церковь перед тем как возвести на ее месте синтоистский храм, воюй, чтобы добиться мира, унизься, чтобы достичь великих высот. И до боли заморозь тело, чтобы ощутить истинное удовольствие от жара огня. Но огонь придет позже — после того как холод сделает свое дело и сконцентрирует ум, сделав его твердым как Камень Власти.

Разве не то же самое сказал гайдзин перед тем совершенно невероятной встречей с моим отцом? Мир, похожий на Немуро зимой, но лишенный гор.

Ледяной Немуро в Нейтральной Зоне когда-то был миром принадлежащим империи. И вот уже десять лет как он нам больше не принадлежит. После гибели великого флота от руки американцев, множество новых миров лишились своих повелителей. А жители Немуро исполнились такого стыда, что тамошние самураи предприняли массовое сеппуку. Вопроса о том, чтобы предоставить низшие классы самим себе без контроля и руководства даже не возникало. Без самураев сангокудзины и хини дегенерируют и превратятся в диких животных, поэтому были предприняты меры чтобы отравить атмосферу.

О, будь они славны, эти верные вассалы-теакияри! Как это согласуется с духом буси — совершить цуйфуку всем вместе когда стало очевидным что им придется покинуть планету.

Хидеки Синго почувствовал, что мускулы начинает сводить. Он начал дрожать и он сурово заставил себя расслабиться так, как учили его аскеты дзена.

Мне тоже довелось видеть лед, сказал он себе, хватаясь за эту мысль, чтобы отвлечься от боли. Помни об этом! Смотри на него! Наполни этим свой мозг…

Ах…

Да, это было на Киото, когда я еще был совсем ребенком. Мой отец сопровождал сёгуна который отправился с визитом ко двору императора Муцухито. И вышло так, что визит этот затянулся на целых пять лет.

На планете императора всегда были и поныне запрещены любые современные материалы. Не допускается использование никаких технологий, появившихся после священного момента наступившего в два часа пополудни 21 октября 1600 года. Единственное исключение сделано для шаттлов, которым разрешено садиться на приподнятые над землей деревянные платформы на Ти-ку — острове удаленном от императорского дворца. За всю свою историю Киото не знал ни холодильников, ни термодинамического стасисного аппарата.

Я думал, что эти плавающие в воде драгоценные камни, которые так ценили придворные были очень ценны. В один прекрасный день я тайно взял один из них из чаши, стоящей рядом с подносом с завтраком для сёгуна. Когда внезапно появился барон Харуми, я испугался и попытался спрятать камень в руке. Но чем сильнее я его сжимал, тем больнее он жег мне руку. Лед был твердым и прозрачным как бриллиант, но более ценным. И тем не менее в моей руке он волшебным образом превращался в воду. Он постепенно таял, и тем не менее я был в такой панике, что ощущаю ее до сих пор. Вода капала у меня из кулака, и когда лед растаял, я страшно боялся что сёгун заметит пропажу и потребует лед обратно. Сколько же лет прошло прежде чем я узнал, что горный лед для сёгуна специально добывали, заворачивали и укладывали в коробки и быстро доставляли в императорский дворец с горы Асахи.

Как рассказывали мне потом, лед таял так быстро, что хотя в путь мог отправиться целый воз, во дворец попадал лишь кусок размеров с дыню. Лед, на Киото ценящийся гораздо дороже бриллиантов и все же используемый в разгар лета императором для охлаждения напитков и утоления головной боли…

Аааааххх…

Боль достигла высшей точки и у него начали стучать зубы.

Клянусь богами, подумал он, трижды крепко стискивая челюсти и только после этого расслабляя их, я не могу поступить так, как желает моя мать. Не могу. Одна мысль о гайдзине и Ясуко приводит меня в бешенство. Как же я могу строить планы по поводу ее уничтожения, если я знаю, что не могу без нее жить? Я хочу ее. Всю, целиком. Тело, душу и ум.

Нет, сегодня этот бассейн просто невыносим! Сегодня он гораздо холоднее чем вчера. Но это хорошо, потому что такой холод является уроком. Это ключ к успеху американцев. Они хладнокровные люди. Должно быть они происходят из тех районов Земли, где всегда холодно. Вот почем они такие. И вот почему им удалось успешно вторгнуться в Ямато через Осуми. Вот почему эта их президентша выбирает именно жаркую Осуми в качестве ранки, могущей заразить всю Ямато. Они жестоки и понятия не имеют о нормальном человеческом поведении, поскольку их умы стиснуты зимними холодами, сжаты до малюсенькой точки, до яркой холодной голубовато-белой звездочки, похожей на амигдалу в мече сёгуна…

Аахх…

Внезапно все тело Хидеки Синго сотрясла дрожь, но он тут же взял мышцы сжимающегося живота под контроль и дождался пока дрожь не отступит. Он закрыл глаза, чувствуя как холод пронизывает его до мозга костей.

Да, я должен научиться думать так же, как думает хладнокровный гайдзин. Сейчас это очень важно. События разворачиваются чрезвычайно выгодным для меня образом. Стоит мне кое-что аккуратно спланировать и я смогу приложить свое новообретенное средство для достижения цели, особенно теперь, когда амигдала здесь, в Мияконодзё. Интересно, решит ли отец в конце концов вышвырнуть каньцев из Каноя-Сити? Надеюсь, что да, поскольку из драки между собакой и свиньей могут извлечь для себя пользу даже говноеды-хини. В мире через который предстоит двигаться самураю наказанием за неумение быть всегда на один шаг впереди является смерть, но я стану даймё Осуми и в дерьмо покатится голова Садамаса-сана.

Ахх…

Чтобы отогнать боль он обратился мыслями на императоре Денко, зная что в его жилах течет немалая толика его крови. Великий человек. Величайший. Денко не остановился перед тем чтобы обезглавить двух своих братьев и заточить в тюрьму родного отца. Он знал как поступать с гайдзинскими пиратами, нападавшими на корабли с первыми переселенцами пересекающими плоскость Тридцатого Градуса — он заставил американское и каньское правительства выплатить компенсацию за каждый захваченный корабль Ямато. Скоро американцам снова придется иметь дело с подобным лидером, продумал он, и даже сангокудзинскому отродью, населяющему столько наших миров придется признать меня как живое воплощение Денко. Скоро. Теперь уже очень скоро.

Его внимание вдруг привлекло какое-то движение в воде. Он почувствовал как мелкая рябь набегает ему на грудь. Он не стал открывать глаза. Мамаоя всегда присылал ему девушку-рабыню. Это повторялось каждый день — всегда одна и та же рабыня, исключительно страстная молодая девушка, опытная и прошедшая ритуальное очищение специально для него и притом специально подобранная. Выбранная за чистоту крови, свой жаркий сексуальный аппетит и манеры настоящей лисицы.

Но на сей раз он не открывал глаз, глядя на нее только своим третьим мысленным взглядом, представляя ее себе такой, какой она вскоре предстанет перед ним на противоположной стороне бассейна, направляющейся к нему рассекая грудью воду. Ее молодое и стройное тело скрыто водой, волосы — длинные темные и густые и в части обрамляющей лицо пока сухие. На лице ее не будет написано ничего несмотря на ледяную воду, несмотря на то нежные волоски на ее смуглой кожи стоят дыбом. Выражение ее лица будет совершенно невинным — именно таким как он требовал. Она должна быть такой же стойкой к холоду, как и он или он прогонит ее навсегда. И она это знала.

Тогда он встретится с ней взглядом и будет наблюдать как она приближается к нему. Он заставит ее ждать до тех пор пока всю ее не охватит неудержимая дрожь и тогда он обхватит ее и поднимет в теплый воздух и положит на гранитный край бассейна или отнесет ее мокрую на футоны и там начнет разминать пальцами ее тело которое постепенно согреется и он начнет ощущать ее но кончики его пальцев по прежнему будут белыми и морщинистыми от долгого пребывания в воде и онемевшими, а ее прикосновение будет потусторонним, и все это время он будет знать, что она про себя молится чтобы на этот раз его семя изверглось в нее и оказалось таким цепким чтобы зацепиться в ее животе и наградить ее ребенком, потому что тогда ее ожидают почет, а положение в дворцовой иерархии неизмеримо вырастет. Когда он почувствует как поднимается сила, она оседлает и начнет массировать так умело, с такой страстью. Затем они соединятся, он войдет в нее и после ледяной воды она будет как раскаленная печь. И так они будут продолжать до тех пор пока он не убедится что она всецело в его власти, что она больше ничего не скрывает от него и только тогда он по-настоящему овладеет ей и испытает нирвану.

Он открыл глаза. Его удивило то, что в воде больше не чувствовалось движения. Девушки-рабыни не было, но вместо нее на краю бассейна, отражаясь в подернутой рябью воде стояла другая.

Это была не девушка, а женщина, одетая в удивительный полупрозрачные шелка бледно бирюзового цвета и такие же нематериальные как лунный свет на весенней росе. Она попробовала воду рукой и с красных кинжалов ногтей в бассейн упало несколько капель похожих на бриллианты. Он уставился на нее так, будто она была видением и его понемногу стала охватывать дрожь.

— Госпожа…

Тут он заметил, что она прошла все шестнадцать ритуалов украшения: мертвенно-белое лицо с кроваво-красными губами и высоко подведенными дугами бровей, он чувствовал ее запах, мускуса и дыни и сандалового дерева, волосы ее были расчесаны на прямой как лезвием сделанный пробор и из-под них начинались одежды. Глаза ее были подобны саблям. На ней были носки-таби и деревянные гета на высокой платформе едва выглядывающие из-под подола, делающие ее выше и стройнее.

— Госпожа, — сказал он и начал подниматься из воды. — Кто вы?

— Меня зовут Миобу. Я пришла чтобы доставить вам удовольствие, господин.

Ее голос был подобен журчанию фонтана. Она двинулась к нему, по дороге вступив в яркий солнечный свет, проникающий сквозь прозрачный купол над дальним концом зала. За ней грациозно семенили две ее служанки. Воздух в зале был прохладным благодаря воде, а наполняющее его благоухание цветов делало его сладким как рисовое вино. Он стоял перед ней и холодная вода капала с него на гранит а затем на татами и пуховые футоны. Он больше не в состоянии был сдержать дрожь. Он безо всякого стыда сознавал, что его инкей сейчас был съежен и похож на каштан. Ее молодые служанки растерли его, высушили его кожу и волосы, шепча какие-то обещания, втирая ему в мышцы ароматное масло, которое мало-помалу разожгло в нем глубокое пламя.

Куртизанка — поскольку скорее всего она ей и была — явно была одной из лучших, которую можно было получить за деньги, и весьма искушенная в эротических искусствах. Кто она такая? Кто же озаботился тем, чтобы привезти ее специально для него в Мияконодзё? Отец? Она была мико спустившейся из Святилищ Нары, но женщины часто бывали одним из самых смертоносных орудий, используемых сильными мира сего.

Ничего не могло быть проще чем отравить мужчину любовным напитком, или служанке вскрыть неосторожному любовнику жизненно важную жилу стеклянной бритвой в тот самый момент когда он находится на вершине блаженства. Он представил себе как отчаянно несется по коридорам резиденции, обнаженный, истекающий кровью, а его мужское достоинство безвозвратно упрятано в надежное место каким-нибудь специалистом по убийствам.

Ужасное видение начало таять когда она принялась раздеваться. Ее служанки изысканно соблазнительно сняли с нее одежды и после этого он коснулся ее и они вместе опустились в шелковое гнездышко. Затем служанки тоже разделись. Они принялись нежно касаться своей госпожи, проводя ногтями по внутренней поверхности ее вытянутых рук, ее ровных грудей и плоского мускулистого живота так, что соски ее напряглись, а глаза закатились от удовольствия. Они целовали и ласкали ее и расстелили ее длинные волосы по подушкам как бы с улыбкой приглашая его, а тем временем порывы горячего ветра из далекой беседки за полотняными занавесками-маку доносили до них звуки музыки кото и шакунати.

Он почувствовал что необыкновенно возбуждается наблюдая за тем как они широко развели ее ноги и стал виден гладко выбритый холмик ее оманко — кусочек благоухающей кожи, сейчас блестящей и явно одержимой желанием. Одна из девушек улыбнулась ему, и страстно приникла к его губам. Колышущиеся занавески отражали резкий свет и обрисовывали контуры их тел, когда они сплелись, затем куртизанка начала охать и мягко стонать и он понял что ничего не может поделать кроме как соединиться с ней, пусть даже она в обеих руках и сжимает по стеклянной бритве.


32


Ее предупреждали, что это будет одним из самых сложных заданий в ее карьере Ей придется нарушать все правила которые она твердо усвоила за то долгое время, что училась быть гейшей. Уже с семи лет когда она была еще сикоми-ко до подросткового возраста, когда она начала помогать разливать саке другим гейшам, во время своего дебюта и церемонии дефлорации и с каждым клиентом, которые у нее были с тех пор, всегда имела место продолжительная прелюдия целью которой было заставить мужчину чувствовать себя мужчиной настолько, насколько это возможно. Наслаждение, получаемое самураями, учили ее, было на три части духовным, на семь частей умственным и на две части физическим. Ее учили понимать, что сам секс был только последним актом любовной связи, иногда и вообще не достигаемым и что самое острое удовольствие доставляет предвкушение. И так оно всегда и было. Но на этот раз ей было велено забыть обо всем этом.

— Он любит делать это вот так, — объясняла госпожа Исако, подробно описывая каким образом ее сын предпочитает получать удовольствие. Затем она спросила: — Вы хорошо меня поняли, Миобу-сан?

— Абсолютно, госпожа. Но прошу вас, поймите, что и цена должна быть особой.

В глазах госпожи Исако появился стальной блеск.

— Я слышала, что шесть лет назад вы родили ублюдка-сына. Приблизительно в то время, когда по вашим словам вы улетали на полгода на Сендай.

— У вас необыкновенно информированные источники, госпожа.

Исако-сан молчаливо согласилась с этим утверждением.

— Говорят еще и что отец мальчика был довольно важной персоной — человеком из довольно чистокровной семьи — но что отец не захотел или не смог должным образом обеспечить его. Думаю вы согласитесь с тем, что поскольку ваш сын потомок самураев, для него будет просто трагедией так и не получить собственного имения?

— Если только такое было бы возможно, госпожа.

— Это не невозможно. Интересно, можете ли вы представить какой-либо из миров в этом квадранте, который вы сочли бы подходящим для своего сына? Конечно же, ничего слишком обременительного, вы понимаете, в противном случае вся идея может оказаться неосуществимой. Прошу вас, как следует обдумайте это предложение, а я тем временем буду ждать вашего ответа.

Поэтому сейчас внешне Миобу была податливым страстным сосудом желания. Каждая ее конечность действовала под определенным углом, чтобы как можно сильнее возбудить Синго-сана, каждый вздох, каждое движение тела должны были загипнотизировать и полностью захватить его. Но в душе она буквально танцевала от радости.

Все ее движения были хорошо заученными — у нее был врожденный талант отточенный и доведенный до чувственного совершенства долгими годами учебы и практики под руководством одной великой наставницы и множества отдельных клиентов. Она знала, что может исполнять эту роль совершенно, была полностью уверена, что ее лицо и тело находятся под полным контролем и самое главное, что ее тайные мысли абсолютно недоступны человеку, лежащему на ней.

Она чувствовала как он приближается к ней, кладет на нее руки и ее интуитивная реакция была именно той, в которой он больше всего нуждался. Она почувствовала на себе тяжесть его бычьего тела, мысленно измерила степень его желания, раздвинула пальцами губы и направила его. Он был полностью захвачен ее страстью. Голова ее моталась из стороны в сторону а дыхание было прерывистым. Она ахнула, на сей раз совершенно ненамеренно. К ее ужасу его плоть все еще хранила в себе холод бассейна, волосы слиплись и его прикосновение походило на прикосновение мертвеца, утопленника, но в бедрах его и в бицепсах по-прежнему сохранялась сила воина, прижимавшая ее к подушкам. Это пройдет, подумала она. Девушки разотрут его спину и ягодицы и массажем вотрут жизнь обратно в него. Она подала им незаметный знак и они начали растирать его как раз в тот момент когда он выгнувшись дугой занимал наиболее удобное положение. Затем она еще шире раздвинула ноги, чтобы впустить его и он вошел, глубоко ворча с каждым очередным движением мускулистой спины.

Ее крики по мере того как она подстраивалась под ритм его движений, становились все выше и пронзительней. Двигаясь внутри нее он рычал, но тут, как это ни невероятно, сила его инкея вдруг стала убывать. Она удвоила темп движений, подключив к ним свои внутренние ощущения, применяя все известные ей трюки, делая себя еще более влажной усилием воли, как в свое время научила ее гейша-генро.

Так вот оно что…

Она предчувствовала это. Она начала подозревать это еще когда госпожа Исако говорила с ней. О его необычных пристрастиях. Старая сука так и выразилась. Какие еще пристрастия, подумала она тогда, зная, что в чем бы они не заключались, она все равно вполне могла удовлетворить их. Людей с особыми пристрастиями обычно удовлетворить было легче всего, и благодарность их всегда была самой щедрой. Он кажется неистовым, но неистовость его какая-то странная. Своего рода отчаяние. Чего он ищет? Как трудно понять мужчин, даже после стольких лет общения с ними. Они совершенно отличаются от женщин.

Она инстинктивно поняла, что должна полностью сконцентрироваться на самых сокровенных мышцах своего тела. В глубине ее оманко он снова начал твердеть, теперь его плоть горела, его безволосая грудь стала скользкой от пота, скользя взад и вперед по ее возбужденным соскам. Она внутренне улыбнулась, про себя благодаря мать за то, что та отправила ее учиться именно этой благословеннейшей из профессий.

— Но мама, я не думаю, что мне когда-нибудь удастся понять мужчин, — сказала она через год после церемонии дефлорации, приехав к матери в гости.

— А ты понимаешь лошадей? — вкрадчиво спросила мать.

— Нет?

— Так в чем же проблема? Седлай. И зарабатывай себе на жизнь.

Так оно и было. Если смотреть на дело под таким углом, то ничего сложного не было. Мужчин было очень просто седлать, а потом управлять ими — гораздо легче чем лошадей и притом куда более выгодно. Какая еще профессия позволила бы ей войти в такой близкий контакт с таким множеством богатых и могущественных людей? Какая еще профессия научила бы ее развить свой собственный ум и позволила бы ему вращаться на самых высоких орбитах амбиций, причем со всеми шансами за то, что эти амбиции достижимы? Если только она сумеет правильно сыграть.

Очень жаль, что ей пришлось покинуть Эдо. Против нее обратилось все окружение сёгуна. Его жены и жены других вельмож не спускали с нее пристальных взоров, затем пошли скандалы и они решили избавиться от нее.

Потому-то она и оказалась здесь — до того, как они успели предпринять что-либо конкретное. А Осуми показалась ей вполне приемлемой временной альтернативой и госпожа Исако убедила ее, что здесь заваривается нечто большое. Важные события…

Он продолжал трудиться чтобы получить удовольствие, доходя до самых ее глубин, но дыхание его было хриплым, а сердце бешено стучало. Чего же он ищет?

Как бы стремясь поймать что-то ускользающее, он снова яростно задвигался и она снова отозвалась на его усилия. Ее профессиональный ум как мог старался помочь ему, собственный же ум терялся в догадках. Зачем она здесь? Какие возможности открываются для нее с Синго-самой?

Почему мысль о Кирисиме — личном уделе Хидеки Синго-самы — так настойчиво билась у нее в мозгу? Какая польза от Кирисимы могла быть для нее или для него? Неприступная полярная крепость на планете совершенно бесплодной из-за близости трех вечно сходящих с ума нексусов. Система была крупной транспортной развязкой и жизненно важным звеном по крайней мере шести нексус-цепей Кюсю, но ее никак нельзя было назвать миром роскоши и покоя — возможно она и стоила чего-то в качестве последнего прибежища, места, где можно укрыться в случае войны, но уж никак не столичным миром, где можно было бы править утопая в роскоши.

Неужели это действительно то, чего я хочу? спросила она себя. Сейчас Кирисима находится на окраине Кюсю. Но в грядущих столетиях, когда в результате дальнейшей экспансии этот мир окажется в самом центре квадранта, он станет крупнейшим транспортным центром. В настоящее время Кирисима находится на задворках политической жизни, и представляет собой место выделенное префектом своему второму сыну как кусок, который должен был ограничить его амбиции, но она может стать вполне достойной платой за мои услуги если Синго-сама когда-нибудь добьется успеха и станет даймё чего-нибудь.

Да, подумала она. Таков и будет мой ответ госпоже Исако. Кирисима. На вечные времена. Для моего внебрачного сына, настоящее имя которого никто никогда не узнает — даже он сам.

Синго снова начал слабеть.

Да, его луна похоже начинает идти на убыль еще до полнолуния. Похоже, у него ничего не выйдет! Ее вдруг охватила тревога. В чем же дело? Уж конечно же не во мне. Она засомневалась. Только бы это была не я. Еще рано. У меня впереди еще долгие годы. Сейчас я на вершине карьеры. Да, должно быть это он. Только он…

Та часть ее мозга, которая никогда не переставала думать, отогнала страхи. Сейчас она была полностью поглощена обдумыванием возможностей имеющихся в Мияконодзё одновременно поощряя его продолжать и изображая экстаз.

— О, о, о, о… — стонала она, пытаясь добиться того, чтобы он пролил в нее свое семя, впиваясь ему в спину ногтями, напрягая внутренние мышцы что усилить испытываемое им при каждом очередном движении удовольствие.

Он снова вонзился в нее и тяжело опустился на ее умащенное благовонными маслами тело. Она закусила губу как будто отдаваясь на волю захлестывающих ее волн удовольствия, приносящих ей полное забвение. Он еще раз вошел в нее — в последний раз — совершенно выбившись из сил и уже совершенно мокрый от пота и вдруг вытащил свой инкей — теперь совершенно вялый — хотя так и не разрядился в нее.

Миобу лежала под ним вздрагивая, тяжело хватая ртом воздух, изо всех сил восхваляя его мужскую силу, восхищаясь размером его органа и его несравненной способностью удовлетворить женщину. Служанки с ужасом уставились на свою госпожу. Но под этой маской своего безупречного профессионализма, Миобу продолжала удивляться ему. Ее беспокоило то, что в первые в жизни она не смогла довести мужчину — любого мужчину — до Момента Небытия.

Может быть именно поэтому так велики его амбиции, с раздражением думала она, но затем в голову ей пришла другая, более практичная мысль: я должна посоветоваться со своей аптекаршей — ее волшебные снадобья могут излечить любой недуг. Она пропишет порошок голубого лотоса смешанный с медом или возможно уксус, в котором было сварено яйцо барана или козла. Стоит ему только выпить это и потенция обязательно вернется. Это поможет избавить его от этой ярости и тогда он полностью окажется во власти моих чар.

Он сел как очень занятой деловой человек не глядя на нее и так ничего ей не сказав, но она видела, что все мышцы его конечностей, спины и шеи находятся в страшном напряжении. Он оделся, отказавшись от помощи служанок, быстро обмотался оби и все это время она томно пожирала его глазами как женщина настолько измотанная любовным пылом мужчины, что у нее даже не осталось сил улыбаться или сдвинуть ноги.

Может это и к лучшему, подумала она когда Синго-сан удалился. Лучше чем если бы я как бык рванулась с места в карьер. Ведь никто ничего не знает кроме него и меня, а поскольку на карту поставлена моя репутация, равно как и его мужское достоинство, я естественно не собираюсь подвергать опасности свои планы давая ему понять, что я знаю о его неудаче. Пусть это станет мостом соединяющим нас и рычагом, которым я всегда смогу воспользоваться при необходимости.

Музыка смолкла и она принялась приводить в порядок грим и прическу. Ей хотелось вымыться, но с этим придется подождать. Холодная вода в бассейне была просто отвратительна. Такой ни в коем случае нельзя мыть нежную кожу. Тем не менее обещанная ей плата была неплохой компенсацией за все это, к тому же, как сказала госпожа Исако, возможны разные варианты.

Итак, что же такое с Хидеки Синго-самой — мужчиной с Вялым Корнем? задумалась она. Вот как важно знать историю и не забывать уроков прошлого.

Часть ее сознания отвечающая за политические расчеты уже снова начинала брать контроль над ситуацией, давая ей надежду.

Несколько лет назад, когда в Мияконодзё правил клан Тёсо, Кирисимой владел другой второй сын. Когда Тёсо Ясумото умер и префекство перешло к его сыну Тёсо Ёсинобу, его брат отказался платить дань и Ёсинобу послал своего зятя Сибата Юнкея чтобы тот собрал все причитающиеся налоги. Юнкей низложил сына и сам стал даймё Кирисимы, но потом когда в Нейтральной Зоне начали появляться американцы и корейцы впереди замаячили новые возможности. Пиратские корабли Свободной Кореи в первых же стычках покончили с Ёсинобу и осадили систему Кирисимы, удерживаемую Сибата Юнкеем.

Строенный нексус был жизненно важен из-за того, что он был одним из немногих непосредственно связанных с нексусами в Зоне и как горный проход находящийся в руках неприятеля в случае падения позволил бы вражеским кораблям проникать прямо во внутренние цепи.

Через три месяца корейцы были вынуждены убраться, но их заложником оказался никто иной как сам Сибата Юнкей собственной персоной, и они доставили его в свою крепость Ульсан где, насколько было известно он и оставался по сию пору.

Так что же получится, если Синго-сан вскоре покончит со своим отцом и братьями? спросила она себя. Ему все равно еще придется убеждать сёгуна поддержать его заявку на власть, а это может оказаться делом нелегким. Возможных препятствий тут два. Из членов прежнего клана Тёсо начавшегося с Ёсинобу, Ёосисабуро пал от руки своего зятя, Неной Кая. Пятилетний сын Ёсисабуро был очень кстати убран еще много лет назад Хидеки Рюдзи — во всяком случае так утверждает госпожа Исако. Но ведь все еще остается сам Неной Кай, на которого Рюдзи-сама возложил вину за гибель ребенка, тем самым дискредитировав его. Со стороны Рюдзи-самы было очень умным ходом обвинить в убийстве Кай-сана, но сам факт, что он до сих пор жив и находится непосредственно за границей квадранта в Хонсю Хидеки Синго следует иметь в виду.

Самой серьезной угрозой Синго-сану является второй зять Тёсо Ёсинобу — Сибата Юнкей, подумала она. Мои служанки выяснили, что он до сих пор томится на корейской тюремной планете — ужасной луне газового гиганта с очень низкой гравитацией в системе Ульсана. В этом смысле Рюдзи-сама дал маху. Госпожа Исако говорит, что когда корейцы захватили Юнкей-сана они поначалу пытались получить за него выкуп. Затем они поняли, что за никому не нужного претендента они ничего не получат — с чего это Рюдзи сама будет платить за освобождение человека, который сам собирался стать префектом в Мияконодзё? Возможно для того, чтобы убить его, но ведь Сибата Юнкей сидящий в застенке на темной луне в Ульсане все равно что мертв, не так ли?

Из слов госпожи Исако следует, что Рюдзи-сама всегда был очень склонен к игре в выжидание. Он много раз одерживал политические победы просто ничего не предпринимая, поскольку своим ничегонеделанием он обрекал человека на настоящую пытку. Каждый год проведенный Сибата Юнкеем в плену еще больше отдаляет его от возврата к власти, а на холодном спутнике с притяжением всего лишь в одну десятую стандартного его мышцы и кровообращение за долгие годы изменятся так, что он вообще окажется не в состоянии его покинуть. Первый же корабль с компенсаторами в одно «же» на борту которого он окажется просто убьет его.

Когда стало ясно, что выкупа не дождаться, корейский генерал Че Вон Рох поступил наоборот. Он больше уже не говорил:«Заплатите мне столько-то или я никогда не выпущу Сибата Юнкея», а говорил совсем другое:» Заплатите мне столько-то, а не то я завтра же отпущу Сибата Юнкея».

Рано или поздно, Синго-сама, с твоей стороны будет мудро если ты все же выкупишь Сибата Юнкея, мысленно обратилась к нему Миобу. Да, а потом убьешь его, или мои и твои и госпожи Исако планы никогда не сработают.

Она перекатилась и приникла глазом к экрану-сёдзи. Хидеки Синго шагал по посыпанной гравием дорожке формального парка. Он направлялся в свои покои и она видела, что его буквально трясет от несфокусированной ярости. Садовники и старухи, которые как всегда толпились у ступенек в ожидании каких-нибудь новых сплетен низко поклонились ему и он исчез вместе со своей яростью, чтобы отправиться на поиски своей единственной жены.


33


Хайден Стрейкер сидел в летающем блюдце. Его уже мутило от того, что корректоры профиля машины непрерывно меняли ее положение над землей. При высоте всего-навсего шесть футов над землей, машина двигалась то ли как испорченный шаттл, то ли как наземный экипаж, мчащийся по бездорожью, но в десять раз более тошнотворно чем любой из них. Мысль о том, что битва за Каноя-Сити может начаться уже завтра — а в таком случае он окажется в самой ее гуще — тоже никак не успокаивала желудок.

Это была личная боевая колесница Синго-сана, его сора-сенша. Его страшно удивило когда он увидел в машине Ясуко. Она неробкого десятка, подумал он. Она воспользовалась правом жены самурая отправиться на войну вместе с супругом. Как ей удается оставаться такой спокойной? Можно подумать, что они отправляются в увеселительную поездку на Мир Диснея. В этих черных доспехах она выглядит донельзя странно. Готов поклясться, что ей это нравится! Боже, если бы она знала, какой ужас испытываю я, она сразу переменила бы мнение обо мне.

Он бросил взгляд на горизонт. Они неслись над землей делая верную милю в минуту. Гондола их машины была открыта и ничем не защищена. Свист ветра развевающего полотнище их большого боевого знамени-сасимоно был похож на звук рвущегося тонкого шелка. На знамени на мандариновом фоне были три черных спиральных значка-мона расположенных в один вертикальный столбик.

Знамена на других боевых машинах и транспортерах несущихся в авангарде армии Хидеки развевались как языки пламени в праздник. Впереди огромной колонны летели семнадцать «небесных танков». Садамаса мчался вторым, чуть позади и правее головной машины, несущей его отца. Слева и чуть позади отца шла машина Синго. За ними следовали специально отобранный фудаи распложенные строго по ранжиру. За ними в скиммерах, своими рогатыми силуэтами напоминавших ему огромных жуков-оленей двигалась основная армия.

Были мобилизованы все силы обороны столицы. Все за исключением трех подразделений милиции и полудюжины частей специального назначения. Сигнал префекта облетел всю планету, предупреждая всех его вассалов на Осуми о том, что вскоре предстоит всеобщая мобилизация. Приказ был одним из немногих, могущих временно отменить запрет на технологию и дать самураям возможность как можно скорее попасть в столицу. Сама же техника появилась из подземного арсенала, находящегося неподалеку от столицы.

Он наблюдал за тем как на протяжение семидесяти двух часов в Мияконодзё собирались вооруженные силы Хидеки. В первые же два дня в ответ на призыв префекта в столице появились тысячи самураев распевающих военные песни под флагами двадцати семи ханов Осуми. Все они были хорошо вооружены и организованы. Они выступили в поход из резиденции вчера и по приглашению Хидеки Синго он тоже разместился в третьей машине, взобравшись на высокий черный борт блюдца.

Когда они выступили воздух над городом расцветился разноцветными лучами. По всему городу проходили торжественные военные процессии. Он взглянул из гондолы сора-сенша, недоумевая как кто-либо или что-либо может противостоять ярости этой совершенно дикой орды, бурлящей вокруг.

Прозрачный плексовый навес предназначенный для защиты их от непогоды был снят с гондолы двадцатифутового диаметра и о статусе их машины возвестил взвившийся над ней среди антенн личный сасимоно Синго. Двигатели машины в принципе при необходимости могли развивать околозвуковую скорость, но для доставки их многочисленной армии по воздуху и в полном комплекте нужно было двигаться с небольшой скоростью, а он знал, что боевой кодекс самураев в особенности поощрял такие примеры беззаветной храбрости как например «психическая атака» с воздуха на неприятельские укрепления.

Бока сора-сенша номер три были украшены тремя горизонтальными белыми полосами ярко сверкавшими в рассеянном свете. Закованный в доспехи пилот восседал в передней части блюдца, управляя им с помощью четырех пластин, на которые он давил руками и ногами.

Поначалу изящные очертания небесного танка, его внушительный корпус и то что они летели над полями создавали у него ощущение будто он несется как воин на боевом коне, но вот только он никак не мог расслабиться и начать наслаждаться этим ощущением. Его все время смущало присутствие рядом с собой Ясуко. Она действовала на него удивительно сильно. Он видел под делавшими ее похожей на огромного омара доспехами очертания изящной фигуры и слышал позвякивание стянутых шнурками пластин. Клянусь пси, она даже сейчас буквально лучится женственностью, подумал он. Но такая чувственная и такая привлекающая внимание женственность очень сильна. Хотелось бы испытать ее действие на себе, но этому не бывать никогда.

Перед самым выступлением он хотел было заговорить с ней и когда ее муж куда-то отлучился, он спросил:

— Вы собираетесь ехать с нами до самого Каноя-Сити?

— Если богам будет угодно.

— Но ведь это может быть очень опасно. Вдруг будет сражение?

Она молча посмотрела куда-то в сторону.

— Возможно сражения и не будет.

— А почему бы вам не остаться в Мияконодзё вместе с остальными женщинами?

— Мне приказано находиться здесь.

— Приказано? Но кем?

— Мистер Стрейкер, вас это не касается.

На том утренний разговор и закончился, хотя он и извинился. В середине дня Синго как бы невзначай вытащил свиток, на котором красовалась личная печать префекта.

— Отец оказывает вам честь.

Он сломал печать и попытался прочесть архаичный текст.

— Передайте отцу мою благодарность, но… что это?

Синго как всегда смотрел на него без тени улыбки.

— Это приказ о назначении вас командиром отряда из пятидесяти человек.

Он с трудом переварил это известие, не зная что и сказать.

— Полагаю, это большая честь.

— Это не имеет значения. Чистая формальность, позволяющая вам следовать с нами в авангарде и носить ваши бластеры. В вопросах закона мой отец скрупулезен. А потом, когда мы встретимся с каньцами, вы можете вместе с нами участвовать в битве.

— Так значит все же будет битва?

— Вы же сами просили об этом.

— И эта машина тоже пойдет в боевых порядках?

Синго смерил его взглядом.

— Прошу вас, мистер Стрейкер, скажите, что вас беспокоит?

Он постарался взять себя в руки и стиснув зубы взглянул на сына префекта.

— Меня ничего не беспокоит Синго-сан. Но неужели вы считаете разумным тащить с собой на войну свою супругу?

Синго грозно взглянул на него, а затем вдруг рассмеялся своим крайне неприятным смехом.

— На Осуми, как вы наверное уже убедились, некоторые женщины сами тащат мужчин в бой. Не забивайте себе голову нашими обычаями. Самурайские женщины имеют право участвовать в войне.

Тут он почувствовал, что вступил на опасную почву. Она сказала что ей приказали быть здесь. Если это действительно так, то кто мог отдать ей такой приказ? Хидеки Рюдзи, ее господин? Или ее муж?

И вот теперь, едва ли не вопреки самому себе, он начал задавать Ясуко-сан осторожные вопросы под видом простого любопытства по поводу того как удалось собрать такое внушительное количество самураев.

У нас очень древние традиции, мистер Стрейкер. Когда создается угроза безопасности планеты и армия выступает в поход, вместе с ней отправляются на войну и все благородные люди. Естественно, в их число входит и наш господин.

Он с удивлением еще раз обвел взглядом следующие за ними войска, думая, что возможно она и права и каньцы наверняка испугаются и у них не хватит ни духа ни сил сопротивляться.

В таком случае с даймё на войну отправляется и все правительство? — спросил он. — И дворец в Мияконодзё должно быть совершенно опустел!

— Почти. Ни один даймё по собственной воле не покинет столицу даже на один день, учитывая что там обычно содержатся ценные для него заложники. В особенности, когда ему приходится забирать с собой большую часть современных вооружений. Даже Хидеки Рюдзи не может находиться в двух местах одновременно. Поэтому у него просто нет иного выхода как забрать почти всех с собой.

Он отвернулся и взглянул на длинный шлейф пыли, поднятой силовыми установками машин. Колонна транспортеров растянулась больше чем на милю: огромное сборище аристократов, военных, солдат и припасов терялась из виду где-то вдалеке в клубах поднятой ими пыли.

— Смотрите! — с жестокой гордостью сказал ему Синго, указывая на то, в каком строгом порядке движутся войска. — Именно так отправлялись на войну и наши предки. Мы ведем происхождение от героев, которые жили и сражались в постоянном движении. Традицией самураев всегда было следовать Пути Воина. То же самое относится и к нам. И так оно и будет на пути к Каноя-Сити. — Он вытащил свой короткий меч и указал вперед. — В дне пути отсюда дорожные войска и передовые части предупреждают всех о нашем приближении и готовят дорогу. Их транспортеры нагружены всем необходимым для обустройства лагеря на окраине Анклава. С ними едут слуги моего отца. Они возведут бивуак, где мы сегодня будем ночевать. Отец вечером должен иметь все возможности заниматься неотложными государственными делами. И еще перед ним должен предстать каньский командующий.

— По-моему чересчур много усилий для одних лишь переговоров с каньцами. И почему нужно двигаться со скоростью миля в минуту, когда мы могли бы двигаться в десять раз быстрее?

Синго с раздражением ответил:

— Префект должен поступать так как приличествует префекту. С достоинством префекта. Неужели вам до сих пор не понятно? Неужели вы до сих пор не представляете всей грандиозности услуги, которую вы попросили моего отца вам оказать?

— Возможно ваш отец надеется, что каньцы испугаются и уберутся обратно на Сацуму.

В этот момент дипломатично вмешалась Ясуко:

— Представьте себе, что префект это садовник, в один прекрасный день обнаруживший в своем саду змею. Раз уж он нашел ее, он не может позволить ей остаться. Но возможно более удобно приблизиться к ней и вынудить ее уползти, нежели убивать ее мотыгой.

— Поэтому мы разобьем лагерь на окраине Анклава. На самом краю американской территории, чтобы продемонстрировать каньцам неоспоримое право префекта вступать на нее?

— Верно.

— И для начала вы будете просто ждать как события развернутся дальше?

— Если такова будет воля нашего господина, нам найдется где жить.

— Да. Наш лагерь найти будет крайне легко, — сказал Синго. — Он будет обнесен красной изгородью-маку — красной чтобы напомнить всем желающим пересечь ее о цвете крови.

— Я постараюсь запомнить это.

Он вспомнил о строгости законов Ямато, но даже этого оказалось недостаточно, чтобы заставить его выбросить из головы любопытство по отношению к Ясуко.


34


Устройство военного лагеря было закончено накануне их прибытия во втором часу пополудни. Это был совершенно удивительный лабиринт разноцветных холщовых развевающихся на ветру загородок высотой в человеческий рост над каждой из которых красовался мон той или иной семьи. Внутри каждой такой загородки образовался хан в миниатюре, где располагались сборные жилища и большинство привычных для самураев удобств.

Постоянный грохот боевых барабанов возвещал о скором прибытии даймё. Он свернул от головы колонны к месту где расположились его знаменосцы и оруженосцы. Сразу же за их собственным небесным танком подошли и другие передовые машины со стоящими в гондолах самураями, а за ними подтянулись и транспорты с солдатами. Охрана даймё облаченная в доспехи выгрузилась первой и сразу же окружила машину господина выставив вперед сверкающие нагината. После них на землю спустилась группа из четырех напыщенных министров, из-за своих высоких черных шапок очень похожих на зловещих офицеров кэмпэя.

— Это должно быть хранители Хоко? Казны? — заметил он Ясуко.

— Вы правы, мистер Стрейкер. Эта первая четверка джентльменов несет ответственность за ауриум Кюсю — за все богатство квадранта. Хотя они и не самураи, очень важно чтобы они оставались неподкупными, поскольку ауриум контролирует исключительно даймё и никто другой не может использовать его для закупки оружия или производства искусственной пищи или для использования других современных технологий, могущих способствовать организации восстания. А эти чиновники здесь, поскольку наш господин после победы наградит некоторыми количествами ауриума самых отличившихся в бою воинов. Затем здесь присутствуют еще и хранители арсенала…

Пока она рассказывала ему о других чиновниках ожидающих префекта, какая-то часть его сознания принялась размышлять о сложностях финансовой системы Ямато. Было совершенно ясно, что львиная доля входящих в Ямато миров была организована в соответствии с самурайскими идеалами и обладали чисто аграрной экономикой. Основным продуктом крестьянского хозяйства и главным предметом потребления крестьян был рис, единицей исчисления которого был коку. Внезапно он понял, какая подспудная цель преследовалась поддержанием аграрного хозяйства. Это было средством увеличения прироста населения. Хотя в материальном плане люди и жили исключительно бедно, уровень детской смертности тоже поддерживался на очень низком уровне, поощрялось создание больших семей и при таких условиях население росло семимильными шагами.

Где-то в Ямато были и чисто индустриальные миры, которые вносили свою лепту в динамичную основанную на ауриуме экономику. Он вспомнил о желтом металле — золоте — которое когда-то являлось базисом ранних индустриальных экономических систем девятнадцатого и начала двадцатого веков на Древней Земле и заметил параллели, но базирующаяся на ауриуме экономика Ямато значительно отличалась от них. В отличие от Американо, где сложная кредитная система основывалась исключительно на эфемерном принципе «потребительской уверенности», империя Ямато избрала для себя более основательный базис — ауриум.

Ауриум был более логичен, чем золото, поскольку представлял собой реальную, а не просто объявленную ценность. Его было мало и приходилось его копить, но к тому же он обладал еще и удивительными ядерными и электронными характеристиками которые делали его основой практически всех современных технологий. Без него не действовало современное оружие, без него невозможно было бы производить разнообразные виды плекса. Без ауриума не могли бы функционировать дуврские машины для производства пищи, равно как и многие медицинские технологии, в том числе и по регенерации конечностей. Даже гравитационный контроль на нексус-кораблях был бы без него невозможен. Он понимал, что обладание ауриумом и в меньшей степени его младшего брата — аргентиума — означает власть для того, кто знает как им воспользоваться.

Он указал рукой вдаль.

— Там вроде бы не менее сотни паланкинов и тоже с многочисленной охраной. Для чего они?

— Они предназначены для фудаев.

— Ах да! Конечно.

— А вы видите свою охрану?

Вопрос удивил его.

— Они не покинули вас, хотя вы практически не уделяли внимания их нуждам. Может быть вы вообще забыли о них?

Он понял. Это был отряд всадников, ранее возглавляемый Хайго Голзаэмоном — люди, преданность которых ему удалось завоевать. Неужели я должен вести их в бой? неожиданно подумал он. О, во имя пси, так вот о чем говорилось в том свитке. Хидеки Рюдзи признал мое право командовать пятьюдесятью самураями и оформил это право документально! Неудивительно, что Синго-сан так ржал.

Она заметила его смущение.

— Не беспокойтесь. Как и сказал мой муж, это было сделано исключительно в качестве формальности. Хороший господин всегда мудро вникает во все мелочи и всегда содержит все свои дела в порядке.

Он почувствовал в ее словах легкую насмешку и сказал:

— Сегодня вечером я наверное должен буду поблагодарить его за подарок.

— Теперь вы наделены правом командовать этими воинами, но и несете за них ответственность.

Он помялся.

— А сколько же я должен… платить им?

— Нисколько.

От удивления он даже забыл что хотел сказать: что у него не было денег на выплату им жалованья.

— Вообще ничего? Как же они будут жить? Какой тогда им смысл сражаться?

— В Ямато простым солдатам обычно не платят, — сказала она, явно довольная его недоумением. — Сражаться — их долг.

— Но бесплатно…

— Не бесплатно, мистер Стрейкер. Наша культура очень древняя — ей уже более трех тысяч лет, поскольку начало свое она ведет с золотых времен мудрого и благодетельного императора Дзимму. Такой большой срок вполне достаточен для того, чтобы самые простые обычаи и законы переплелись в сложные клубки.

— Если можно, все же объясните.

Она недовольно поджала губы, но все же принялась объяснять:

— Формально солдаты отправляются на войну потому, что так приказывает им их господин. На самом же деле любому понятно, что если они не отзовутся на его призыв, это вызовет его недовольство и в дальнейшем не пойдет им на пользу.

— О'кей, это понятно. Шантаж. Но как же насчет платы? Неужели они не получают никакой компенсации? На что же они живут? Ведь войны порой длятся очень долго. Как же живут их семьи?

— Все это учитывается в системе ханов. Если вы повнимательнее изучите тот свиток, то убедитесь, что вам выделен надел — небольшой кусочек земли, налоги с которого позволят Хоко финансировать ваших солдат. Так что вам не о чем беспокоиться.

— Странный способ добывания денег.

— Деньги тут ни при чем. Все солдаты понимают, что войны созданы для увенчания человека славой.

При мысли об этом ему чуть не стало дурно.

— То есть они собираются «увенчать себя славой» в Каноя-Сити? Убивая людей?

Она на это ничего не ответила и он продолжал:

— Например для нас, в убийстве нет ничего почетного. Для нас это отвратительно. Это то, что можно допустить только в самом крайнем случае.

— Но вы же убивали.

— Только потому, что вы убедили меня в необходимости этого.

— Это не я, а вы сами убедили себя в том, что это необходимо.

Он отвернулся, а затем через несколько секунд спросил:

— Как вы думаете, будет ли сражение?

— Мне неизвестны намерения нашего господина, мистер Стрейкер. Может быть каньцы предпочтут оставить Каноя-Сити. Но возможно, что им придется заплатить за свое собственное изгнание кровью.

Тем временем основная масса войск численностью в десять тысяч человек выстроилась позади них подняв мечи и бластеры над головами. В гуще войск виднелись уродливые, тупорылые устрашающего вида машины, на которых были установлены огромные и неуклюжие лучевые орудия. Самое крупное из них, которое называлось «Даймё Дзигоку» имело два двадцатифутовых ствола. Позади всех располагались части асигару — полувооруженной пехоты, вооруженной тяжелыми штурмовыми бластерами типа 75-киловольтных «эсандубаая». Они считались низшей и наименее уважаемой частью армии, но тем не менее именно они первыми всегда шли на любой штурм.

Были здесь и лошади, и животные в клетках и тысячи других вещей, на первый взгляд казалось бы совершенно не связанных с войной. Создавалось впечатление, что весь этот поход был просто самоцелью.

Просто невероятно: столько помпы и церемоний и сложностей, когда на самом деле всего-то и нужно что добраться до Каноя-Сити и заставить каньцев убраться оттуда. Исключительно для этого был собран весь этот сумасшедший, величественный цирк, хотя куда дешевле и гораздо эффективнее было бы послать просто делегацию с перечнем требований. Так зачем же это неуклюжее чудовище и все эти задержки когда сейчас так важна скорость?

— Сколько времени займет остаток пути отсюда до Каноя-Сити? — спросил он ее.

— Когда же. Когда. Всегда — когда. — Она вздохнула. — Без терпения вам никогда ничего не достичь. Недаром же пословица гласит:«Поспешишь — людей насмешишь».

— Да, госпожа, — тяжело вздохнул он. — И в Ямато успеха можно добиться лишь действуя как принято в Ямато.

— Когда-нибудь вы поймете. А между тем не теряйте времени пытаясь предугадать что произойдет когда мы прибудем в Каноя-Сити или разгадать замыслы нашего господина. Может сражение и будет, а может и нет — на все воля богов. И тут вам ничего не изменить.

Посыльные и курьеры то и дело проносились мимо лагеря, передавая приказы даймё командирам или принося новости о частях присоединяющихся к колонне. Он стоял под палящими лучами полуденного солнца наблюдая все это и вдруг заметил как писцы записывают приказ за приказом диктуемые им Хидеки Рюдзи. Как всегда рядом с ним находились его доверенные слуги с боевыми веерами и люди, которые то и дело поспешно убегали, чтобы передать очередной приказ префекта армии. К нему беспрестанно подходили подчиненные ему даймё, и нетерпеливо дожидались когда он освободится, похожие на ягуаров в клетках или охотничьих соколов. Уже несколько раз он видел как группы фудаев расчехляли луки, седлали лошадей и уезжали прочь видимо в поисках далеких стад диких животных.

— Я и сама принимала участие в ежегодном цуйсеки, — сказала ему Ясуко, имея в виду не классическую форму охоты во время которой шумные загонщики окружали определенный район и гнали дичь на охотников, а на индивидуальную охоту с луком.

— На оленя? Или антилопу? — удивленно спросил он.

— Не угадали.

— Тогда должно быть на птицу?

Она рассмеялась.

— Нет. На людоедов.

— Пси милостивое! Вы хотите сказать — на тигров?

— Именно. На тигров. На юге их видимо-невидимо.

— Это должно быть весьма… возбуждающий… спорт.

— Это не спорт, мистер Стрейкер, — ответила она окидывая его укоризненным взглядом. — Это вопрос правильного управления земельными угодьями. Этот мир очень молод и управлять им нужно твердой рукой. К тому же охота помогает местным чиновникам господина. Когда крестьянин является с жалобой, чиновник обязан защитить своих людей. Именно так и завоевывается уважение. Это касается и жалоб на появление тигра.

— По-моему убивать их просто позор!

— Ничего позорного в этом нет. Когда крупный самец-одиночка состаривается или получает травму и больше не может преследовать быстроногую добычу, он начинает воровать играющих детей или женщин полощущих белье на берегу реки и тогда конечно же его нужно убить. Репутация самурая становится гораздо выше, если он… Почему вы смеетесь?

— Да нет, просто… женщина, преследующая тигра в Ямато через тысячу лет после изобретения огнестрельного оружия? Охота с луком и стрелами? — воскликнул он. — С ума сойти.

При этих словах она гордо выпрямилась.

— А что тут такого? Уверяю вас, мистер Стрейкер, я способна натянуть лук не хуже любого мужчины.

— Я не это имел в виду…

— В моих жилах течет кровь самураев, — величественно произнесла она. — А это предполагает и ответственность, которой мы гордимся уже множество поколений. У самураев считается в порядке вещей что женщина готовит себя к войне упражняясь в боевых искусствах, во владении мечом и нагинатой. Женщины-самурайки охотятся так же как и мужчины. Разве вы не знаете, что в квадранте Хоккайдо очень много женщин-воинов? Да и на Сикоку тоже есть целый полк состоящий из одних женщин.

— Ясуко-сан, я вовсе не хотел вас обидеть, — сказал он, решив, что затронул чересчур щекотливую тему. — Просто мне трудно понять почему ваши люди так привержены древним способам охоты? На любой из наших планет красться за тигром с луком и стрелами посчитали бы просто безумием.

— Не со стрелами, мистер Стрейкер. Со стрелой. С одной.

— Огооо! На Вайоминге тоже охотятся на тигров, причем с чертовски большими ружьями, но с одной стрелой… невероятно, госпожа.

— Здесь, если вы начнете охотиться на тигров с бластером, вас попросту будут презирать. Нашим рыбакам и в голову не придет бросать в озеро соническую гранату только ради того чтобы убедиться, что в нем больше не осталось рыбы.

И самое главное, что в этом она была совершенно права!

Эти люди постоянно действую вопреки всем прогнозам, подумал он, удивленный тем насколько сильно подействовали на него ее слова. Форма для них не менее важна чем содержание. Традициям поклоняются ради традиций. Важно не то что ты делаешь, а как ты это делаешь. Важно не приехать, а добраться до места. Самое главное — это внешняя сторона. И в то же время почти ничто не оказывается тем, чем кажется на первый взгляд. Раньше я считал, что женщины в Ямато просто забитые рабыни. Теперь я уже не так в этом уверен. Все это так сбивает с толку. В свое время я даже думал, что они держат женщин в цепях, теперь же я даже не знаю мужчины ли удерживают женщин взаперти, или все наоборот.

Он взглянул на нее и быстро отвернулся. И все же, Ясуко-сан состоит в браке, который я ни за что не назвал бы счастливым. Интересно, как ее угораздило выйти замуж за этого говнюка? По-моему они совершенно не подходят друг другу. Даже здесь, где все солидные браки совершаются по политическим мотивам, причина брака со столь явным несоответствием жениха и невесты должны быть необычайно вескими. Интересно, существуют ли у них разводы…

Воздух вдруг разорвал оглушительный рев и несколько машин сделав круг над войсками унеслись прочь. Это был эскадрон Садамасы, направившийся в Каноя-Сити. Через несколько часов все наблюдали за их возвращением.

Ясуко рассказала ему, что Садамаса немедленно явился с докладом к Хидеки Рюдзи, находящемуся в своих покоях префекта.

— Садамаса доложил что его люди захватили артезианские водяные скважины на краю Стрекозиной Лагуны, — рассказывала она. — Теперь они контролируют насосную станцию и наземный водопровод, питающий город.

— Это хорошо. Может каньцы узнав об этом поймут, что долго им не продержаться. И тогда возможно удастся достигнуть с ними мирного соглашения.

Но к ночи все пришли в ярость, когда поступили два донесения от шпионов и разведгрупп которые обследовали местность к югу от лагеря. Во-первых, каньцы выслали из города свои части и дерзко отбили берега лагуны и восстанавливали свои запасы воды достаточно долго чтобы наполнить в качестве резервных хранилищ подвалы городских домов. Во-вторых, что было еще более важно, станция слежения в Наха засекла автоматический зонд проходящий сквозь Тет-Два-Восемь и перехватила переданное узким лучом сообщение от Ю Сюйеня о том, что он выслал с Сацумы подкрепления. Тридцать тысяч каньских десантников и семьдесят тысяч замороженных пехотинцев — каньских закаленных в боях ветеранов, хорошо защищенных и вооруженных 30-киловольтными бластерами.

От этих новостей у Хайдена Стрейкера мгновенно пересохло в горле.

На военном совете в роскошно обставленной временной резиденции Хидеки Рюдзи Садамаса собрал своих генералов, а те в свою очередь привели с собой всех своих офицеров. Таким образом в огромное помещение добилось триста или четыреста человек.

— Префект в ярости, — объявил им Садамаса, выступая от имени отца, который нахмурившись молча стоял рядом с ним. — Никто еще не осмеливался бросить вызов его власти. Он по праву является повелителем Кюсю и назначен на эту должность самим сёгуном. Эти же ябандзины-обитатели Анклава — просто грязные торговцы, допущенные в Ямато исключительно по его милостивому разрешению, и являющиеся гостями Кюсю. И тем не менее ведут они себя вовсе не как гости. Каньцам видимо нравится игнорировать законные приказы, они развязали войну против столичного мира квадранта несмотря на прямой запрет Хидеки Рюдзи, а теперь еще и собираются выставить против нас еще больше солдат!

Воцарилась мертвая тишина. Затем генералы которым Садамаса невзирая на возможное присутствие шпионов начал излагать план кампании, обступили просмотровые устройства, громко возмущаясь наглостью и глупостью каньского командующего.

— Воля моего отца такова: наш главный штаб будет расположен вот здесь — около места захоронения наших предков в восьмидесяти ри от города. Наземные силы выстроятся в форме молодого полумесяца, рогами касающегося Западного Океана. Полки асигари расположатся так, чтобы перехватить любые каньские части вознамерившиеся скрыться в глубине территории.

Он намеренно сделал паузу, пытаясь по мельчайшим признакам старых вояк определить, что они на самом деле думают об избранной им стратегии.

— Самое главное вот что: в настоящее время у каньцев очень мало летательных аппаратов. Помимо нескольких шаттлов и орбитальных челноков, которые мы легко можем сбить, они располагают только наземными скиммерами. Возможно, они думают, что и мы располагаем исключительно скиммерами, поскольку плохо осведомлены о наших возможностях. Поэтому, если мы воспользуемся нашими сора-сенша для молниеносной атаки целью которой станет уничтожение всех челноков на космодроме и всех скиммеров, которые нам попадутся, они тут же окажутся привязанными к земле на территории Анклава.

Один из седовласых фундаев нахмурился и Садамаса тут же это заметил.

— Вы хотите что-то сказать, Тораива-сан?

— Спросить, господин. Хотя верно и то, что у каньцев практически нет воздушных сил, они располагают мощным флотом на орбите. Могу я узнать, как вы собираетесь решить эту проблему?

— Совершенно ясно, что их лучевые орудия не смогут точно поражать наши небесные танки если они будут выполнять стандартные обманные маневры, но даже если и смогут, существует оптимальное время, когда большинство их кораблей как и любые небесные тела находятся за горизонтом. Присутствие американской станции называющейся Форт-Бейкер расположенной в зените над Каноя-Сити не дает возможности небольшим каньским кораблям оставаться над городом. Все их корабли периодически появляются над городом, но только самый большой их корабль класса «Белый Тигр» может позволить себе появиться на расстоянии нескольких тысяч ри от крепости. Он обращается вокруг планеты по наклонной Осуми-синхронной орбите проходящей на высоте тысячи двухсот ри над Западным Океаном. То есть отсюда… — Садамаса поднял руку над головой и описал пальцем большую восьмерку — … нам кажется, что корабль движется вот так.

У командующего будет только две возможности: то ли спустить корабли с орбиты, чтобы они могли противостоять нам — а если каньцы решат воспользоваться расположенным вот здесь космодромом, у нас хватит мезонных вооружений чтобы вывести их из строя, то ли не предпринимать ничего и положиться на свои наземные силы, которые возможно смогут удерживать город до тех пор пока мы не договоримся о мирном урегулировании. — Он обвел присутствующих горделивым взглядом. — Поскольку мы не ищем компромиссов и поскольку купол Канои выведен из строя самими каньцами в этом случае мы обрушимся на них и полностью их уничтожим.

— Смерть им! — воскликнул кто-то.

— Смерть каньцам!!

Крик был подхвачен еще несколькими офицерами.

— Нет пощады захватчикам!

Хидеки Рюдзи удовлетворенно кивнул: то как справился в этой нелегкой ситуации его старший сын видимо понравилось ему. Но Хайден Стрейкер когда вокруг него разразилась буря воинственных настроений, поняв что решение принято, побледнел. Его просто преследовала какая-то жестокая справедливость. Он едва не рассмеялся. Теперь уже наверняка будет сражение, а это означало, что ему придется стоять рядом с Синго в его небесном танке, и там же будет Ясуко и Синго наверняка с извращенным удовольствием будет бросать машину в самую гущу битвы, а внизу на земле разыграется настоящая бойня, когда небесные танки начнут крушить наземные силы каньцев. Ему придется стать свидетелем гибели тысяч людей, умерших только потому, что он как злой ками погубил их с помощью фальшивой амигдалы. Верно сказала Ясуко: на Осуми явно существовала особенная пси-магия. Тёмная могущественная магия, управляющая делами людей.

Когда крики вокруг него стихли, он начал понимать суть их плана. Они собирались устроить нечто вроде взведенного капкана в который непременно угодят наземные силы Ю Сюйеня. Если каньцы попытаются отступить, на них обрушатся небесные танки Садамасы и перебьют их, а если они решат атаковать, то будут застигнуты на открытом месте и перемолоты в куски. Ну уж это-то совершенно невозможно, подумал он. Какому же пехотному командиру придет в голову сражаться на бескрайних по колено затопленных водой рисовых полях, а затем встретиться лицом к лицу с воздушной армией которая в настоящее время превосходит его собственные возможности в пропорции десять к одному?

Перед окончанием совета Хидеки Рюдзи вызвал своих синтоистов-прорицателей, чтобы они определили насколько благоприятным будет исход грядущих событий. Они вышли вперед из толпы перед ним в черных балахонах и алых шапках. На лице одного из них застыла глупая улыбка, другой казался очень надменным, а третий — очень умным. Этот последний был совершенно лысым стариком с туго обтянутым сухой кожей лицом с обрамленными высокими скулами пустыми глазницами. Этот человек немало повидал на своем веку и потерял глаза будучи с армией на Хайнани много, много лет назад.

Появилась процессия с гохэем и пучком палочек сделанных из сухих стеблей тысячелистника и поднятой высоко вверх книгой. За процессией следовали три молодых прислужника — еще совсем подростки. Последний из них бил в барабан, звук которого то понижался то повышался. Тот, что шел в середине извлекал трубные звуки из своей шакухати. Первый же и самый высокий из троих что-то наигрывал на каком-то струнном инструменте.

Одеяния трех пожилых жрецов пока они приближались к возвышению переливались на свету. У всех троих на одежде виднелся мон их прославленного ордена Шугендо: три сплетенные друг с другом изогнутые капли Инь-Ян-Нуль окруженные вышитой ауриумовым шитьем голубыми кругами на которых сверкало по восемь триграмм. Это была Последовательность Прежних Небес, в американских сравнительных пси-текстах обычно называющаяся Первичным Порядком Дао.

Они почтительно поклонились префекту, затем развернули завернутую в шелк древнюю «Книгу Темных Знаний», по очереди поклонились ей, зажгли благовония в специальной курительнице и попросили префекта трижды пронести их пятьдесят палочек через дым. Он выполнил их просьбу.

После этого слепой спросил:

— Каков будет ваш вопрос, господин?

Хайден Стрейкер знал, что целью процедуры является уточнение пси-параметров, которые будут определять события на протяжение следующих нескольких часов. Это было не столько гадание, сколько определение критических моментов поведения префекта и его желательного внутреннего настроя в эти периоды. То есть как ему следует себя вести при необходимости направить течение событий в нужном направлении.

— Каким должен быть Путь моего духа если я захочу достигнуть своих военных целей в течение следующих семи дней? — спросил префект.

— Достойный вопрос, господин, — тут же хором заметили монахи.

Затем принципал взял одну из палочек и отложил ее в сторону. Ее роль заключалась только в том, чтобы не было нарушено магическое число пятьдесят. Как только ее убирали оставалось семь раз по семь палочек. Правой рукой он разделил эти сорок девять действующих палочек на две неравные кучки. Действия его на первый взгляд были небрежными, но Хайден Стрейкер знал, что именно это и было так называемым определяющим моментом хаоса и что разделить палочки без вмешательства лобных долей мозга, с истинно детским «простодушием» или с изяществом непревзойденного мастера было попросту невозможно без долгих лет тренировок. Добиться этого было гораздо труднее чем честно и послушно исполнить приказ дзэн-буддиста седьмого ранга:«Не думай о слоне!»

Монах вытащил одну палочку из правой кучки и поместил ее между безымянным пальцем и мизинцем левой руки. Затем он стал убирать из левой кучки по четыре палочки за раз до тех пор пока их не осталось всего четыре. Их он поместил между средним и безымянным пальцами левой руки. Потом он сделал то же самое с правой кучкой до тех пор пока там не осталась всего одна палочка, которую он сунул между указательным и средним пальцами правой руки.

Хайден Стрейкер продолжал внимательно наблюдать за старшим гадальщиком. Тот, закончив эту операцию и отложив несколько палочек в сторону и повторил процедуру еще дважды до тех пор пока не образовалось три кучки. Затем в результате произнесенного нараспев подсчета определилась нижняя черта требующейся гексаграммы. Тем временем Первый Помощник предсказателя расстелил чистый свиток и прижал его по углам четырьмя серебряными грузиками, а Второй Помощник приготовил ярко-красные чернила и решительно провел черту Ян.

Ритуал повторялся шесть раз и каждый раз к гексаграмме прибавлялась новая черта — Инь или Ян, Старая или Молодая, Неспокойная или Спокойная. Каждой из восьми комбинаций типов черт соответствовал определенный ритуал.

— То, что в прошлом, становится меньше. То же, что еще впереди, становится больше. Таким образом мы движемся от минувшего к грядущему. А там где они встречаются и есть настоящее.

По рядам собравшихся пробежал шепоток когда они заметили особенно значимую комбинацию Старого-Ян-Неспокойного, появившуюся в свитке с гаданием для Хидеки Рюдзи. Это говорило о том, что толкование будет непростым.

Хайден Стрейкер заметил, что все шесть линий в гексаграмме были прерывистыми Инь за исключением второй черты снизу, которая была Ян.

Ши… войско!

Первый мудрец в цветистых выражениях сообщил даймё, что в настоящее время его пси определяется наиболее благоприятной комбинацией триграмм, поскольку «земля» здесь находилась над «глубокой водой» — или, в соответствии с исконным китайским прочтением, Кунь над Кань. Наиболее же благоприятным, поэтичным по форме — и наилучшим из всех — был удивительный Афоризм.

— Таков нерожденный источник где солдаты сокрыты до той поры, что нужда в них возникнет.

Первый Помощник изложил Комментарий:

— Господин, символами военной организации являются внутренняя опасность и внешняя преданность. Хулы не будет. Инициатива за вами. Возмужалому вождю — счастье. Хулы не будет.

Образ толковал Второй Помощник:

— Воды сочащиеся глубоко под землей — это скрытая армия, которая родником хлынет наружу. Важный человек завоюет сторонников на рынке, в городе, в университете благодаря своему щедрому сердцу.

Первый Помощник объяснил значение черт:

— В нижней черте шестой ритуал означает: Воины выходят в строгом порядке. Беспорядок сулит несчастье.

Похоже, Хидеки Рюдзи остался очень этим доволен. Принципал пояснил ему:

— Ваша армия зиждется на дисциплине. В этом — суть победы.

— Сильная черта на втором месте означает: Пребывание в средоточии войска. Счастье. Хулы не будет. Царь трижды пожалует приказ.

Тут префект Кюсю как будто обеспокоился.

— То есть вы советуете мне отказаться от мысли разместить штаб на холме предков и устроить там место сбора?

— Прошу прощения, господин. Я не могу ничего советовать. Я лишь говорю, что эта линия означает вождя среди его войск ни готовящемся повести их вперед, ни прячущимся позади них.

— Слабая черта на третьем месте означает: В войске может быть воз трупов. Несчастье.

На сей раз Хидеки Рюдзи бросил испепеляющий взгляд на второго сына.

Принципал обратил свои невидящие глаза к небу.

— Поскольку у каньцев существует обычай на похоронах нести вместо покойника ребенка, то же самое должно относиться и к армии. Традиции следует почитать. К тому же следует помнить, что в армии, где одни генералы некому было бы воевать.

— Слабая черта на четвертом месте: Войску отступать в тыл. Хулы не будет.

— Нет ничего постыдного в отступлении перед превосходящими силами врага. Даже если поражение неизбежно, предпочтительно сохранить свои силы в целости. Если это чему-либо и противоречит, так только Дурака, а никак не Пути Воина.

При этих словах сотня рук уже готова была сжаться на рукоятях мечей, но спокойствие префекта удержало их и ни одна рука так и не шевельнулась. В то время как его уважение к жрецам шугендо ничуть не уменьшилось, многие их толкования в той или иной мере оскорбляли бусидо.

— Слабая черта на пятом месте означает: На пашне есть дичь. Благоприятно держаться слова. Хулы не будет. Старшему сыну — предводительствовать войском. Младшему сыну — воз трупов. Стойкость к несчастью.

Хайден Стрейкер понял, что эта черта была не менее сложной, чем четвертая. В какой-то момент префекту придется принять окончательное решение и полностью доверить Садамаса-сану. Старший и младший сыновья были упомянуты, а что же насчет среднего?

— Враг подобен дичи на пашне. Благоприятно напасть и уничтожить его. Но бессмысленного убийств следует избегать.

— Наверху слабая черта: Великий государь владеет судьбами, он дарует земли и примыкает к домам. Ничтожные люди да не действуют.

Префект слушал как мог бы слушать справедливый приговор, зачитываемый хейси, человек обвиненный в преступлении и вдруг услышавший, что он оправдан.

— Так значит — победа, — наконец сказал он.


ЧАСТЬ II

ЛИБЕРТИ


ПРОЛОГ


1


Итак, решено!

Для Хайдена Стрейкера результат гадания на стеблях тысячелистника означал, что каньцев так или иначе вынудят уйти — убраться вместе со своими кораблями не только из системы Осуми, но, скорее всего, и из квадранта Кюсю вообще. Теперь войска префекта неотвратимо и победоносно двинутся вперед и Хайдена продолжало беспокоить только одно: до сих пор никто даже словом не обмолвился об амигдале.

Его охватило чувство огромной вины. Жрецы обратились к оракулу и тот дал свой ответ. Сражение теперь состоится непременно. И большое сражение, в котором погибнут люди. Множество людей. Погибнут ужасной смертью. К тому же, разве не славились самураи своей давней традицией захватывать, а затем самым варварским образом убивать своих пленников?

И разве не правда то, что все это будет исключительно его рук делом? Случится по его вине?

Бесспорно.

Присутствующие разразились оглушительными криками «Бандзай!». Хидеки Рюдзи, тем временем, жестом подозвал Хайдена Стрейкера и велел ему присесть рядом с собой.

— Ну, и что ты на все это скажешь?

Хайден растерянно взглянул на даймё, не зная что ответить. Его смущало присутствие такого количества людей, ожидающих, что же он скажет. Наконец он откашлялся и произнес:

— Пристало ли мне высказывать свое мнение, господин? Ведь я почти ничего не знаю о ваших способах ведения войны.

— И тем не менее, мне хотелось бы знать твое мнение.

— Не думаю, что я в достаточной степени…

Хидеки Рюдзи властно перебил его:

— Да как ты смеешь спорить со мной, наглец?! Я приказываю тебе высказаться!

Возбужденные офицеры напряженно слушали и тишина стала казаться какой-то оглушительной. Под взглядом даймё лицо Хайдена медленно залилось краской. Как же объяснить, что единственное его желание — избежать кровопролития? Что больше всего он желал бы встречи Садамасы-сана с каньскими военачальниками, на которой он убедил бы их в подавляющем превосходстве своих сил и напугал настолько, что они покатились бы без оглядки до самой границы Триста Тридцатого Градуса? И нет совершенно никакого смысла губить тысячи человеческих жизней.

— Господин, — медленно начал он, наконец поняв, что Хидеки Рюдзи нисколько не интересуется его мнением, а старается добиться от него проявления покорности в присутствии подчиненных. — Мне кажется, ваша армия с легкостью уничтожит все каньские подкрепления. — Он сделал паузу. — Хотя, конечно, у их гарнизона в Каное прекрасные лучевые орудия…

— У нас тоже великолепные орудия!

Это было сказано так неожиданно и громко, что Хайден растерянно заморгал. Он заметил, как генералы и советники, окружающие Хидеки Рюдзи, и сыновья префекта, стоящие справа и слева от него, даже выказывая почтение своему господину, ни на миг не спускают с него глаз, будто именно его слова могли либо укрепить их уверенность в своих силах, либо, каким-то непонятным образом, подорвать ее. Хайден понял: он просто не может не высказать того, что думает на самом деле, независимо от того придется это им по вкусу, или нет.

— Да, мой господин, мне это известно, но орудия каньцев все же превосходят ваши.

Наступила мертвая тишина, но тут же вскочил Хидеки Нобору и возмущенно воскликнул:

— Это оскорбление! Каньское оружие не может быть лучше нашего!

Даймё бросил на младшего сына предостерегающий взгляд и молодой человек сразу замолчал. Присутствующие молча с удивлением взирали на него. Затем префект чуть наклонился вперед, лицо его посуровело.

— Приношу извинения за поведение своего сына. Просто он еще слишком молод и несдержан. А поскольку, будучи обременен многочисленными государственными делами, я был лишен возможности воспитывать его как должно, он и вырос вот таким неотесанным чурбаном, оскорбляющим зрение приличных людей подобно куче собачьего дерьма.

Тут, ко всеобщему удивлению, юноша заговорил снова:

— Отец, в таком случае, прошу вашего разрешения совершить…

Реакция Хидеки Рюдзи была мгновенной:

— Запрещаю!

— Отец, но я требую…

— Ты забываешься!

Юноша убито поник. Уставившись глазами в какую-то невидимую точку на циновке футах в двух от себя, он застыл как изваяние. Не шевелился даже ни один мускул на его лице.

Хидеки Рюдзи почувствовал, что его фудаи в душе одобряют то, как он поставил на место своего невоспитанного младшего сына. «Я все не терял надежды на то, что Нобору когда-нибудь станет более-менее приличным человеком, — с горечью подумал он. — Но, похоже, он вообще вряд ли доживет до этого времени. Успев узнать, что Путь самурая — смерть, он так и не понял самого главного: вассал представляет ценность для господина только до тех пор, пока он ему безгранично предан. Нобору же слишком занят собой и от этого еще и жалок, слабохарактерен, недалек и ни на что не годен. К тому же, его юношеская несдержанность постоянно ставит меня в неловкое положение».

Так он несколько мгновений размышлял, машинально разглаживая ткань своего дзинбаори, затем неожиданно снова обратился к американцу:

— Ответь мне вот на какой вопрос: Насколько мощный луч могут каньцы выпустить с орбиты?

— Насчет каньцев, господин, сказать не могу, но, как вам, наверное, уже известно, у самого мощного орудия Каноя-Сити инжектор мощностью в 95 гигаэлектронвольт. — Он сложил кончики большого и указательного пальцев в кольцо, демонстрируя примерный диаметр аргентиумовой трубки такого орудия. — То есть, лучу подобной мощности требуется всего от трех до пяти миллисекунд, чтобы справиться с полностью фазированным отражающим плексом. Можете представить себе какие потери понесут обе стороны, если…

Хидеки Рюдзи слегка кивнул, прерывая его.

— На Эдо есть лучевое орудие, которое называется «Летняя Молния Тохоку». Я собственными глазами видел его в действии. Один только лафет весит пятьсот восемьдесят ваших тонн, а аргентиумовый питающий элемент в диаметре достигает двадцати двух дюймов. Луч этого орудия способен нарушить межмолекулярные связи чистого супраформного плекса на расстоянии… более двухсот тысяч ваших миль.

Среди горделивого молчания присутствующих Хайдену Стрейкеру оставалось лишь удивленно покачать головой. Трудно было поверить в существование столь мощного лучевого орудия, но, даже имейся оно на самом деле, и окажись каким-то чудесным образом здесь, на Осуми, все равно оно было бы не в состоянии предотвратить бойню, которая начнется завтра. То, как префект унизил своего сына, и потрясло Хайдена и вызвало у него негодование». Я даже представить себе не мог, что такое возможно, — подумал он, — но, по сравнению с этим человеком, мой отец просто ангел. Похоже, самолюбию Нобору нанесен непоправимый ущерб».

Префект выпрямился.

— Надеюсь теперь ты понимаешь почему тебе по моему мнению не стоило хвастаться в Ямато чужеземным оружием?

Вокруг раздались довольные смешки.

— Да, мой господин, но… — начал он и запнулся.

Хидеки Рюдзи окинул взглядом стоящих на коленях самураев. Лицо его было непроницаемо.

— В чем дело? Хочешь еще что-то сказать?

— Господин, вы ведь сами приказали мне высказаться откровенно.

— Так высказывайся.

Он обернулся и взглянул на Нобору.

— Прошу прощения, но каньские орудия действительно лучше. Хотя они и немного меньшей мощности, но отличаются хорошей конструкцией и идеально отвечают здешним условиям.

А еще он хотел добавить, что благодаря своим более скромным габаритам они гораздо легче наводятся и куда скорострельнее. Ему хотелось громко выкрикнуть, что ходят слухи — всего лишь слухи, но зато какие! — будто каньцам в конце концов удалось изготовить сингулярную пушку. Этот ужасный вид оружия десять лет назад уже использовался в войне американцами и японцами, но после ее окончания в 2442 году был полностью запрещен специальным договором. Конечно, никому в точности не было известно, какие технические прорывы за это время втайне удалось совершить каньцам, но, учитывая, что Ганеш Рамакришна в свое время покинул Американо и теперь находился пси знает где, возможно именно достижения в области сингулярной технологии позволили Санаду с такой легкостью объявить войну Американо. А что если эти слухи были правдой?

Он обвел взглядом невозмутимые лица окружающих его людей, их внушительные доспехи, и ему страшно захотелось, чтобы они поняли — все это просто ни к чему. Чистое безумие спускать всю эту свору безжалостных искателей славы на город. Ведь единственной целью было изгнание каньцев из Каноя-Сити с тем, чтобы там могла возобновиться честная торговля. И самым реальным путем к этому были мирные переговоры! Именно на них люди доброй воли улаживали бы свои разногласия! Именно в этом ему виделся здравый смысл и истинное достоинство. Но когда даймё вытащил из-под своей хакама удивительно знакомый бластер и направил его на Хайдена, все эти слова так и застряли у него в горле.

— Узнаешь эту штуку? — резко спросил Хидеки Рюдзи. И снова в воздухе повисло напряжение.

— Да, господин, — признался он, чувствуя как его охватывает ужас. Это был один из его бластеров.

— А эту? — Появился второй бластер.

— Да.

— А эту?

Непонятно откуда появился третий.

Префект довольно усмехнулся. Те кто заметил это, тоже начали иронически ухмыляться и пересмеиваться. Но тут Хайден Стрейкер сделал нечто такое, от чего присутствующие разразились громовым хохотом — он невольно опустил взгляд и с удивлением обнаружил, что его собственные бластеры как всегда на месте, совершенно целые и невредимые.

Они все еще надрывались от смеха когда Хидеки Рюдзи разложил свои неведомо откуда взявшиеся бластеры перед ним.

— Ну-ка, посмотри!

Он так и сделал, вертя их по очереди во внезапно ставших мокрыми от пота руках, внимательно рассматривая плексовые детали, знакомые рукоятки с выгравированными на них орлами. Бластеры были полностью идентичны его собственным.

— Мои оружейники изготовили их для меня всего за два дня, — сказал Хидеки Рюдзи. Он снисходительно улыбнулся, чуть наклонил голову и не отказал себе в удовольствии поиздеваться над Хаденом еще немного: — Тебе не кажется, что они как две капли воды походят на твои? В таком случае, советую задуматься: возможно все, что вы, американцы, столь высоко превозносите обладает лишь иллюзорной ценностью. Сам посуди, эти копии значительно превосходят оригиналы по дальности боя, точности и мощности разряда — минимум на десять-двадцать процентов. Так что не стоит больше рассказывать мне о каких-то там особых талантах твоих соотечественников к производству оружия. — С этими словами он встал и обратился с речью к членам своего Военного Совета. Хайдену оставалось только слушать его с совершенно упавшим сердцем.

— Я выслушал предсказание оракула, — громко сказал им префект. — Оно оказалось полностью созвучно моим собственным мыслям. Я много размышлял над данным вопросом и пришел к выводу, что нам просто необходимо перехватить инициативу! В этой нашей партии «го» мы и так уже добились положения «сенте» и, чтобы полностью покончить с противником, нам всего-навсего нужно получить еще один белый камень. Так что выступаем завтра, дабы одержать великую победу…

Слушая обращение префекта к своим подданным, Хайден Стрейкер вдруг почувствовал, что его бьет нервная дрожь. Спина промокла от пота, а лицо покраснело будто диск Антареса, красного карлика класса М1, украшавшего герб сектора Ямато. Хайден чувствовал себя человеком, вдруг выпустившим на свободу тигра. Он полностью утратил контроль над ситуацией и теперь был бессилен как-либо на нее повлиять.

Неожиданно даже для себя он вдруг поднялся.

— Прошу вас! Умоляю! Измените свое решение! Ведь это только снова вскроет рану, которая в конечном итоге погубит всех! — Хайден Стрейкер слышал себя как бы со стороны. Собственный голос казался ему на удивление слабым по сравнению со громовыми раскатами речи префекта. — Пожалуйста. Вы должны начать переговоры. Как истец в этом деле, я требую…

Присутствующие члены клана Хидеки буквально ушам своим не поверили. Это гайдзин не только посмел перебить самого префекта Кюсю, но и поставил под сомнение правильность решения принятого их господином!

Не успели они оправиться от потрясения, вызванного этим неслыханным святотатством, как Нобору внезапно вышел из ступора — лицо юноши ужасно исказилось от охватившей его ненависти, он вскочил, выхватил свой длинный меч и, крепко стиснув оружие обеими руками, занес его над головой и с ужасным воплем пригнувшись бросился вперед.

Хайден Стрейкер смотрел на рванувшегося к нему Нобору и чувствовал, что не может пошевелить ни рукой ни ногой. Он не успел даже испугаться, а времени уклониться от удара у него просто не оставалось. Только когда меч со свистом начал опускаться ему на голову, он наконец осознал, что Нобору напал именно на него.

К этому моменту Хидеки Рюдзи уже заметил как растет внутреннее напряжение в душе его младшего сына. Публичный позор подтолкнул его к самому краю Бездны и последние несколько секунд он балансировал на ее краю, как человек, вдруг оказавшийся перед самым страшным выбором. Невероятным усилием воли префект сумел заставить себя забыть о том, что Нобору — его сын, и сконцентрировать все свои аналитические способности, сведя их в исключительно точный фокус. Обращенный на любого самурая, подобный взгляд господина мог означать только одно: Бездну, грань между жизнью и смертью. Все инстинкты Нобору были сформированы «Трактатом о Потаенных Листьях», а в особенности его центральной коаной, гласившей: «Выбирая между жизнью и смертью, долг самурая предпочесть смерть».

Тайные сигналы ниндзюцу, подаваемые рукой, с давних пор являлись обычным средством общения Хидеки Рюдзи с Горо и его помощниками, которые затем передавали указания господина лучникам с микродинамиками, вживленными в слуховой проход, всегда стоящим наготове за бумажными ширмами.

— Взять на прицел Нобору-сана и ожидать моего приказа! — заранее просигналил он, поэтому в тот момент, когда юноша выхватил свой катана, луки уже были нацелены на него.

И теперь Хидеки Рюдзи молниеносно сделал знак стрелять. Лучники отреагировали мгновенно.

Стрелы длиной в ярд, выпущенные с трех сторон, пронзили матовые бумажные экраны и устремились к Нобору, одновременно угодив ему в шею, в лоб и в правый глаз. Не успело еще затихнуть в зале эхо его воинственного клича как он уже рухнул на пол. Его меч бессильно вонзился в застеленный циновками пол, а через мгновение бездыханное тело молодого человека тяжело рухнуло на рукоять так, что древней работы клинок со звоном сломался под его тяжестью.

В этот момент всем присутствующим стало совершенно ясно, что цикл своеобразной судьбы Нобору завершен. И оставалось только размышлять над смыслом его существования в более широком контексте и о соотношении роли его достаточно заурядной судьбы с гораздо более сложной судьбой гайдзина.


2


— Взгляните, мистер Стрейкер! — сказала Ясуко, указывая вдаль на картину, открывающуюся по правую сторону от сора-сенша. — Американские здания.

Взглянув в указанном направлении, Хайден заметил вдали виднеющиеся на окраине Анклава колонны особняка Джоса Хавкена. К горлу снова подступила тошнота, заставившая его на время забыть о неудобствах, которые он испытывал в доспехах с чужого плеча, и о тугих ремнях, которыми он был пристегнут к тесноватому сидению. Ему вспомнилось, как накануне вечером он с ужасом смотрел на Хидеки Рюдзи, стоящего над телом убитого по его приказу сына и вдохновляющего своих генералов на завтрашнюю битву. Когда префект закончил свою речь, они отправились обратно в расположение своих частей полностью уверенными в победе, хотя кое-кто из них все же помнил о том, как легли стебли тысячелистника во время гадания, и что теперь, с гибелью Нобору, смысл гадания изменился. Согласно предсказанию оракула, старшему сыну предстояло командовать, а младшему — вывозить трупы. Теперь же, после гибели Нобору, младшим сыном становился Синго-сан.

«А как же я? — подумал Хайден. — Когда сражение закончится, мне что же — как ни в чем не бывало возвращаться в Каноя-Сити? Получается, что, после того как каньцы будут наказаны, я вернусь к отцу и снова окажусь в его власти?

Он смотрел на проплывающие мимо знакомые места. В душе росло напряжение, усиливающееся за счет царящего среди находящихся вместе с ним в гондоле небесного танка суровых воинов приподнятого в предвкушении битвы настроения. Перед машиной разворачивалась пыльная лента Накасендо — дороги, ведущей в Каноя-Сити, к реке Такигава и лагуне, в которую она впадала. Как и большинство дорог на Осуми, ее, с тем, чтобы ограничить возможности передвижения крестьян и других потенциальных возмутителей спокойствия, практически никогда не ремонтировали. Вскоре справа показался возвышающийся посреди сонного скопления убогих деревянных хижин и бамбуковых изгородей холм, где на небольшом кладбище покоился в урнах прах предков клана Хидеки. А за всем этим до самого горизонта простиралось нефритово-зеленое бескрайнее море.

В гондоле находилось около пятидесяти вооруженных до зубов воинов. Хотя, в принципе, машина могла бы двигаться и на автопилоте, на борту имелся пилот и его помощник, в обязанности которого входило принимать по радио приказы и обеспечивать взаимодействие с другими машинами. В чем конкретно заключалась роль остальных находящихся на борту воинов Хайдену было не совсем понятно. Наконец Ясуко принялась объяснять:

— Эти сидения — катапультирующиеся кресла. Как только мы окажемся на передовой, они будут выстрелены из машины. Таким образом наши воины смогут практически сразу оказаться в самой гуще сражения.

— Вы хотите сказать, что они собираются драться врукопашную?

— Конечно. Нет ничего почетного в том, чтобы убить врага издалека, анонимно. Идеал поединка для самурая — это двое сошедшихся лицом к лицу противников, стоящих на расстоянии двух клинков друг от друга и сжимающих в руках лишь остро отточенные мечи.

Где-то над южным горизонтом сверкнула молния.

«Еще одно знамение судьбы, — подумал он. — Жесткий свет звезд чуть смягчаемый проплывающими по небу облаками, странные тени, пробегающие по колышущейся под легким ветерком зелени рисовых полей, покачивающиеся верхушки деревьев. Каждый раз, видя все это, я снова и снова поражаюсь тем переменам, которые вызывает на земле, в море и в небе нечто столь отдаленное, как критическое расположение нексусов! Они оказывают влияние на погоду и пси-воздействие на человеческий разум. Становятся причиной северных сияний и огней Святого Эльма. Ураганов и вспышек безумия. В них кроются корни доисторической земной астрологии и обнаруженной на Луне пси-аномалии. Японцы наверняка знают, что нексусы близятся к квадратуре. Пси милостивое, ну почему же все должно было выйти именно так? К чему эта кровавая битва, в результате которой тысячи людей отправятся в могилу? И все это из-за меня!»

Теперь их ориентиром стал силуэт особняка Хавкена и, глядя на этот торчащий посреди скачущего вверх-вниз пейзажа из то и дело сворачивающей и ныряющей машины снежно-белый призрак, Хайден вдруг почувствовал головокружение. За особняком когда-то рос высокий голубой бамбук. Но какой-то шальной луч скосил его и теперь узловатые стволы были разбросаны по земле подобно гигантским стеблям используемого при гадании тысячелистника. Опустевший и разграбленный неизвестно кем особняк был уже совсем близко. Вытащенные из него вещи из него были раскиданы на лужайках снаружи, а ставни и двери сорваны с петель. У подножия парадной лестницы догорал разведенный кем-то костер. «А ведь в этом особняке должна была состояться моя свадьба, — с удивлением вспомнил он. — Свадьба с женщиной — впрочем, нет, с девушкой — с американской девушкой по имени Аркали Хавкен, лица и голоса которой я уже почти и не помню. Неужели мы с ней и вправду сидели здесь, гуляли в окрестных лонгановых, хурмовых и тамариндовых рощах, и бросали золотой кобан в озеро, загадывая при этом наше общее желание? Ведь это было еще совсем недавно! А впечатление такое будто все это происходило чуть ли не в прошлом веке, в какой-то иной жизни. — Он вздрогнул. — Да это была совсем другая жизнь. Похоже здесь на Осуми даже само время течет не так как везде».

— Наши разведчики установили, что все эти купеческие дома пусты, — весело сообщил Синго, заметив, что Хайден разглядывает богатые загородные особняки. — Видите как быстро каньцы дали отсюда дёру?

— Они просто отступили под прикрытие защитных полей Каноя-Сити, — возразил он, до глубины души потрясенный царящим здесь запустением. А сам тем временем думал о том, что каньцам впервые доведется сразиться с армией самураев на одном из их родных Домашних Миров. Возможно ли вообще остановить такую силищу после того как она пришла в движение? Или эти сами не свои до войн лунатики будут гнать каньцев до самой Сацумы, полностью уничтожат находящийся там китайский анклав и широко разольются вдоль всей границы, как не раз уже бывало в ходе конфликтов между Ямато и Санаду? Господи, какой же кошмар я выпустил на волю?!

Наконец он оторвался от созерцания разгромленного особняка Хавкена и сказал:

— Мы уже совсем близко.

— Сражение начнется очень скоро, — сказал Синго.

— Даже немного жаль, что с нами нет Хайго Годзаэмона, — заметил он, выдавая тем самым, что нервничает. — Если вы и вправду собираетесь сражаться врукопашную, то ему бы здесь просто цены не было. — Машина заложила очередной крутой вираж и он с усилием сглотнул. — Хотя, с другой стороны, если бы Годзаэмон-сан сейчас был жив, то нас бы здесь наверняка не было.

— Если бы да кабы! — раздраженно огрызнулся Синго. — Все это сущая бессмыслица. Никаких «если» и «то» быть не может. Просто вы, гайдзины, живете исключительно в своих безумных, самонадеянных мыслях и потому совершенно не понимаете окружающего вас мира. Только Дзэн учит правильно воспринимать действительность: во Вселенной нет никаких «хотелось бы» и «могло бы», а есть только то, что есть, да и это — чистая иллюзия. Не мешало бы и вам научиться это понимать.

«А что если он прав? — подумал Хайден, пораженный печалью этой идеи. — Вдруг все на свете и вправду лишь иллюзия, причем такая, в которой наш собственный выбор не играет ни малейшей роли? Что если на самом деле мы вовсе не обладаем свободой воли? Какой тогда смысл к чему-то стремиться? Разумеется, было бы чистым безумием считать, что твои собственные действия не влекут за собой никаких последствий. Это вело бы к полной безответственности. Но с другой стороны считать так довольно удобно, поскольку, верь я в то же, во что верят самураи, меня не угнетало бы так сильно чувство вины за гибель Дэнни Куинна, и не терзало бы сознание того, что армия явилась сюда из-за меня.

Из переговорного устройства вдруг полился поток каких-то торопливых донесений.

— Отличные новости! Путь для наступления свободен.

— Вы собираетесь ударить прямо по Каное? — в ужасе спросил он.

— У каньцев нет ни купола ни полей.

— Как, и полей тоже?

— Похоже кто-то испортил генераторы. — Синго хохотнул. — Как вы выражаетесь, очень хорошее пси. Причем целая река!

— О, Господи!

Он облизал губы поскольку во рту внезапно пересохло. «Вот и в этом еще одно существенное различие между нами. Американский пси-астрогатор мыслит в категориях подчинения всего пси — любого — своей воле, в то время как даосский матенавт пытается отыскать поток только хорошего пси и воспользоваться им. Пра-а-клятье, талант там или не талант, но сегодняшний день мне нисколечко не по душе!»

Он по-прежнему сидел туго стянутый ремнями в небесном танке, неотвратимо несущем его, Ясуко и Синго навстречу битве. Следующие позади них подразделения начали выстраиваться в боевые порядки. На обращенном к ним краю космодрома пехота рассыпалась по лабиринту многочисленных построек. Здание космопорта прикрывали лучевые орудия. Их самоходные лафеты, двигаясь зигзагами, выписывали длинные восьмерки, демонстрируя смертоносную маневренную силу, готовую в любой момент обрушиться на врага.

В то время как они, оглушительно ревя, маневрировали, большая часть пехоты пропала из виду, укрывшись под завесой радиомолчания и скрытно продвигаясь к лагуне, между тем как остальные начали наступать в направлении города по чавкающей грязи рисовых полей, начинавшихся в четверти мили от городских укреплений.

На полях, раскинувшихся между городом, космопортом и тем районом, где когда-то проживало местное население, укрыться было практически негде. За ними тянулся настоящий лабиринт зловонных садков для разведения рыбы, сейчас превратившихся просто в грязные лужи на дне которых там и сям можно было видеть изломанные скелеты угрей. По мере их приближения к городу становилось все заметнее насколько спеклась и потрескалась усыпанная пеплом от сгоревших деревянных домишек земля. Многочисленные залпы лучевых орудий высушили пруды, оставили от фруктовых деревьев обугленные пеньки, превратили в пар миллионы кубометров солоноватой воды. Вообще, вся эта местность напоминала какое-то преддверие ада. Даже несмотря на радиомолчание, каньцы вполне могли заметить приближающиеся к городу японские части и тогда преддверие превратилось бы в настоящий ад.

Обливающийся потом под своим шлемом Хайден Стрейкер, слушал как Синго по радио отдает распоряжения своим частям и все сильнее тревожился. Наконец, открыли огонь главные каньские батареи, и воздух прочертили красные стрелы. Экипажи небесных танков умело избегали их. Пехота Хидеки Рюдзи по-прежнему скрытно продвигались вперед, а главные силы оставались за пределами видимости, готовые безмолвно, как смерть, атаковать укрепления мезонными резаками, минами и лучевыми ружьями. Каньские лучи беспрестанно били в сторону надвигающейся орды японцев, неся верную гибель подошедшим слишком близко машинам. Пилотам сора-сенша перед боем был выдан приправленный наркотиком тофу, прибавляющий человеку беззаветной храбрости и боевой ярости. И вот теперь ведомые отчаянными пилотами блюдца одно за другим подлетали к отверстиям в куполе и наносили удар по очередному каньскому орудию, затем с ревом взмывали вверх и исчезали вдали, оставляя за собой веселые разноцветные хвосты выхлопа.

Наконец, каньцы прекратили огонь, и из главного портала показались две приземистые машины. Первая двигалась в нескольких футах над землей, направив орудие своей башни на проносящийся вверху небесный танк. Ее окружало защитное поле, похожее на большой красноватый мыльный пузырь. Пилот очередного, собравшегося пикировать на город небесного танка, набрал высоту, будто почувствовав неладное. После этого каньская машина еще несколько мгновений обшаривала стволом орудия небо, а потом развернулась и пошла обратно навстречу второй. Вскоре обе машины снова скрылись под куполом.

В эскадрилье Синго были только отборные пилоты, фанатичные поклонники бога войны Хатимана, преклоняющиеся лишь перед кровью и смертью. Сейчас они неслись вперед, готовые нанести каньцам сокрушительный удар. На головах у них были повязки — символ того, что они готовы пожертвовать жизнью, практически уже мертвы и, поэтому, не испытывают страха смерти и вообще ничего не боятся. Затем двигатели машины, в которой находился Хайден Стрейкер, взревели и с грохотом отбивая ритм войны, небесный танк начал забирать влево. Хайден увидел, что элитная эскадрилья летающих машин Хидеки Рюдзи выстраивается углом, окружая космодром и сбрасывая вниз множество каких-то цилиндров, издали очень напоминающих бомбы. Но в полете под ними вдруг заполыхали тормозные вспышки и они начали мягко приземляться на землю. Из каждого такого цилиндра выскакивал пехотинец и тут же распластывался на земле. Машина, идущая последней, выпустила огромное облако желтоватого дыма. Они вскоре тоже влетели в дымовую завесу и скрывшую от них все происходящее вокруг. При виде катапультирующихся солдат у Хайдена Стрейкера от страха даже волосы на голове начали вставать дыбом. От осознания того, что скоро очередь дойдет и до него, у него мгновенно пересохло во рту.

Из города навстречу японцам снова начали выползать каньские наземные боевые машины, и Хайден Стрейкер вдруг заметил на лице Синго удивленно-радостное выражение.

— Они решили принять бой! — воскликнул он.

Из переговорного устройства послышалось какое-то донесение, специально закодированное так, чтобы понять его мог один Синго.

— Разведчики отца сообщают, что из Каноя-Сити двинулась вторая волна каньцев, — пояснил он. — Отлично. Они дорого заплатят за это решение.

— Воздушные машины? — побледнев спросил Хайден Стрейкер.

— Нет, пехота.

— А много?

— Сотни! Надеюсь что даже тысячи! Чем больше, тем лучше! Потому что всем им конец!

— Но это же просто безумие! Они не так глупы, чтобы решиться на самоубийство! Если только… — Он бросил взгляд туда, где рядом с двумя сурового вида асигару молча и неподвижно сидела Ясуко. В этот момент их доспехи вдруг засветились и начали мерцать, как ненастроенные экраны. Увидев с каким самообладанием держится эта женщина, он тоже сумел преодолеть усиленный теснотой, оглушительным ревом двигателей, вибрацией гондолы и осознанием того, что ему предстоит, клаустрофобический страх. Прозвучал отрывистый приказ и Ясуко вытащила из оружейной стойки в центре гондолы два десантных бластера. Один из них она протянула ему, а тяжелый треугольный приклад другого прижала к плечу, проверяя оружие перед боем так же, как это делали все остальные десантники.

— Скоро наша очередь выбрасываться! Когда окажетесь на земле, постарайтесь как можно скорее найти себе укрытие!

Он с недоумением уставился на нее.

— Иначе вы станете для них прекрасной мишенью! — прокричала она. — В дыму очень трудно осознать насколько хорошо ты виден противнику!

— А почему так засияли доспехи Синго-сана?

— Чтобы его люди все время видели его! — крикнула она в ответ. — А то упадет их боевой дух.

В этот момент Хайден бросил взгляд на город и понял, что за оружие выводят из города каньцы. Осознав всю страшную правду происходящего он мгновенно лишился последних остатков своей уверенности в возможном успехе.

— О, Господи! Нужно побыстрее убираться отсюда! Прошу вас, скажите ему об этом сами, потому, что меня он не послушается! Если каньцы вывозят орудия, значит это вовсе не лучевые пушки!

— Не забивайте себе…

— Он должен прекратить атаку!

— Нас учили, что атака всегда почетнее обороны!

— Там у них сингулярные пушки! Я уверен! Отец рассказывал мне, какое это чудовищное оружие! Они уничтожат всех до единого! Если это и вправду сингулярные пушки, то каньцы разнесут вашу армию самураев в пух и прах!

— Теперь уже никому не отменить атаку на Каноя-Сити! — Она яростно ткнула пальцем в экран сканера, на котором была видна пехота каньцев, концентрирующаяся на противоположной стороне взлетного поля. — Это наши враги. И нет у них никаких сингулярных пушек!

Тем временем каньская пехота с бластерами наперевес уже двинулась через космодром. Сквозь окружающие каждого солдата защитные поля диаметром семь или восемь футов были видны сверкающие комбинезоны. Шлемы, похожие на головы гигантских богомолов, поворачивались из стороны в сторону, а торчащие из них антенны сенсоров тщетно пытались пробиться сквозь завесу радиомолчания противника. По мере приближения каньцев становились все заметнее и защитные поля самурайских десантников. На их внешней поверхности то и дело сверкали вспышки попадающих в них вражеских лучей, высокоскоростные с большой инерцией реактивные снаряды то и дело отскакивали от них или взрывались, не причиняя вреда находящимся внутри силовых пузырей людям, но, оказывалось, что объект с массой человека, движущийся со скоростью спринтера, был вполне способен преодолеть силовую защиту и, когда пузыри сошедшихся противников соединялись, они оказывались один на один друг с другом под непроницаемым куполом и начиналась рукопашная схватка.

Когда машина вдруг легла в крутой вираж и внезапно навалилась мощная перегрузка, у Хайдена Стрейкера внутри все ухнуло. Сидящий впереди него Синго как одержимый выкрикивал приказы командирам своих подразделений, понуждая их продвигаться вперед. Одну руку он держал на селекторе передатчика, а другой сжимал рукоять меча. Когда машина затормозила и пошла у самой земли, их всех едва не вытряхнуло из ремней. Из-под серовато-розового крапчатого днища во влажном воздухе поднимались клубы пара, а по дну гондолы со звоном покатились какие-то металлические предметы.

«Вот оно!» — съежившись подумал Хайден. Но оказалось, что волноваться еще рано. Половина кресел с солдатами вдруг исчезла в полу, пронесся порыв вонючего воздуха, затем диафрагма в днище снова закрылась. Летающее блюдце подскочило и рванулось в сторону под углом в девяносто градусов. Земля вдруг превратилась в вертикальную стену, выросшую справа от купола машины. Хайден заметил, что поток окруженных сияющими защитными аурами десантников, наконец вышедших из-под покрова радиомолчания, полился куда-то вперед.

Волна японских солдат как прибой хлынула на две линии каньских укреплений, которые по периметру окружали космодром. Японское наступление наводило ужас, но, тем не менее, каньцы, будто не понимая, что их ждет, не покидали своих позиций. Сначала противников разделяло расстояние ярдов в сто, затем оно сократилось до семидесяти пяти, пятидесяти и наконец наступающие слившись в одну бешено несущуюся вперед толпу докатились до окопов. В этот момент каньский офицер поднял руку, и из окопа появилось около сотни солдат с длинными мощными снайперскими бластерами. Взобравшись на бруствер, солдаты в серебристых комбинезонах начали поливать атакующих мощными лучевыми залпами, но безрезультатно. Офицер, стараясь восстановить контроль, отступил назад, оказавшись в пространстве между двумя линиями своих солдат и навел на приближающихся японцев свой лазерный дальномер. Стоящие в первом ряду китайцы опустились на колено и приникли к прицелам своих ружей. Второй ряд тоже взял ружья наизготовку, встав так, что их личные защитные поля слились и стали похожи на сплошную цепочку пузырей.

Хайден Стрейкер из раскачивающейся гондолы с ужасом наблюдал за тем, как с того места где залегла шеренга серебристых солдат вдруг полыхнуло фиолетовое пламя, а затем все окуталось желтым дымом. Лучевые орудия тоже оказывали огневую поддержку, легко пробивали личные поля и дюжинами уничтожали бегущих впереди асигару, ряды которых таяли на глазах, а тела павших создавали препятствие для бегущих следом за ними. Вскоре еще несколько дюжин солдат повалилось на землю, напор на позиции каньцев ослаб и атака почти захлебнулась. Но даже при этом, самураи продолжали наступать, в конце концов достигли линии траншей и схватились с их защитниками врукопашную. Наконец-то дрогнувшие каньские солдаты бросились бежать, в панике оступаясь и падая. Некоторые, когда до них докатилась первая волна наступающих японцев, даже начали бросать свои громоздкие бластеры на землю. Через мгновение в обороне образовалась брешь куда тут же хлынули наступающие, окружили каньцев и началась самая настоящая кровавая резня, в которой погибли десятки несчастных китайских солдат.

Те, кто решил сопротивляться до конца, пали под ударами самурайских мечей, остальные бежали. Некоторые попытались найти себе укрытие среди остатков сожженных хижин предместья, откуда можно было добраться до узких служебных порталов, попасть обратно в город и там укрыться от смертельной схватки. Другие в слепом страхе разбегались куда глаза глядят. На правом фланге та же печальная участь постигла и другие каньские части, которые бежали, оставив без какого-либо прикрытия артиллеристов приземистой орудийной платформы. Ее спаренные стволы бесцельно двигались из стороны в сторону среди массы людей, надеющихся найти укрытие возле этой странной машины.

Чуть южнее самурайская пехота продолжала трусцой не нарушая строя продвигаться вперед, подавляя каньцев своей дисциплинированностью. Небесный танк, в котором находился Хайден Стрейкер вдруг рванулся вперед так, что у него захватило дух, и направился на север. Синго руководил своими людьми, направляя летающее блюдце туда, где складывалась наиболее сложная обстановка. Удерживающие этот фланг каньцы тем временем начали перезаряжать бластеры, чтобы обратить их на невидимого пока врага. Они наконец осознали, что на них в радиомолчании движутся крупные силы со стороны лагуны.

Хайден Стрейкер вспомнил: это солдаты Садамасы. Он уже начал жалеть о своих бесполезных призывах к Синго отступить. Ему было ясно, что тот считал их ни чем иным как трусостью. «Может быть у каньцев все же нет сингулярных пушек, — подумал он. — Иначе они бы наверняка уже давно ими воспользовались».

Самураи явно побеждали. Все шло практически так, как и планировал Хидеки Рюдзи. Но Хайдена по-прежнему снедало какое-то мрачное предчувствие. И тут он заметил, что приземистые орудийные платформы начинают выдвигаться вперед.

Как только наступающие самураи начали стрелять, приземистая каньская машина нацелилась куда-то за них. Там за естественными прикрытиями находилось около двух тысяч человек. Странное двухствольное орудие начало отрывисто стрелять, выпустив десять непривычных каких-то непривычных по звуку залпов не больше чем за пять секунд и наполнив воздух пронзительным визгом и длинными фиолетовыми хвостами пламени, арками пронесшихся над грязевыми полями. Каньцы и их офицеры тут же залегли, а их орудийная установка продолжала поливать врага потоком квази-сингулярностей. Это было подобно обстрелу шрапнелью. В сторону залегших на полях японских солдат понеслись тысячи маленьких дисков темного «ничто» диаметром от виноградины до виноградной косточки, разлетающихся конусом с углом приблизительно в тридцать градусов. После каждого залпа в грязи оставались тысячи идеальных черных отверстий, полого уходивших в землю на сотни, а то и тысячи футов. Одно покрытое водой поле таким образом было мгновенно осушено, и на дне его стали видны отпечатки подошв, оставленные скрытно и при радиомолчании подтягивающимися японцами. Это сразу выдало их и они стали легкой добычей для больших лучевых орудий Канои.

Каждое попадание сингулярности в человека сразу становилось заметно: кому-то пробивало живот или перерезало позвоночник или на месте сердца вдруг появлялась аккуратная дырочка, вокруг которой образовывался круг совершенно обескровленной ткани диаметром около фута.

От самурайских бластеров, слишком маломощных, чтобы пробить индивидуальную защиту, каньцы потеряли всего несколько человек. Вторая волна людей Садамасы наступала в штурмовом порядке. Среди бегущих вперед солдат двигались наземные машины но, как только волна наступающих достигла усыпанного трупами и корчащимися от боли ранеными места, снова заговорила пушка и остатки атакующих были вынуждены отступить. Хайден Стрейкер видел как захлебнулось очередное наступление самураев, стоило только сингулярной пушке дать второй залп. Человек двадцать повалилось сразу. Синго истошно орал на своих людей, подгоняя их вперед, но тут его машину пробило очередным выстрелом. Нос небесного танка тут же задрался и он завис на месте. Внутрь гондолы через двадцать маленьких отверстий начал со свистом врываться воздух. Под днищем машины расцвел яркий огненный цветок. Пилот внезапно нагнулся и растерянно уставился на появившуюся в его колене чистую аккуратную дырочку. Хайден бросил взгляд на Ясуко и увидел, что глаза ее закрыты, а лицо словно окаменело.

— Ясуко-сан!

Но тут машина качнулась и продырявленный тент сорвавшись с креплений, упал им на головы, полностью ослепив.

— Господи, мы падаем! Выбрасывайтесь! — крикнул Стрейкер. Он чувствовал запах горючего бившего во все стороны из разорванных топливопроводов. Когда тент накрыл его, он нечаянно нажал на спуск своего бластера и гондола резко качнулась в сторону. Он чуть не опрокинулся назад, но сумел сохранить равновесие и прикладом бластера ударил по рычагу катапультирования Ясуко и ее кресло тут же вылетело из падающего блюдца.

Когда он сам взвился в воздух, то от удара чуть не потерял сознания, а через несколько мгновений шмякнулся на землю так, что от удара перехватило дыхание. Из лопнувших ремней он выбирался уже на чистом адреналине. Комбинезон Ясуко виднелся совсем неподалеку. Он бы наверное не заметил его вообще, поскольку материал мгновенно принял цвет почвы, если бы вскоре Ясуко не начала шевелиться. «Благодарение пси, она жива», — подумал он. Подскочив к ней, он крепко обнял ее и тут же обернулся, услышав рев двигателей.

И тут их захлестнула следующая волна атакующих. Солдаты неслись на каньцев в отчаянном приливе безумной отваги. Тут Хайден снова услышал звук выстрела зловещего орудия и мгновенно бросился на землю.

Через некоторое время, когда стрельба закончилась, он приподнялся и осмотрел себя, проверяя не зацепило ли его, а затем огляделся. Глаза щипало, и он плохо соображал, но понял, что надежды на казавшуюся такой близкой победу полностью рухнули. «Интересно, а что почувствуешь, если диск пустоты размером с булавочную головку прошьет тебе голову, — вдруг подумал он. — Заметно будет, или нет? Наверное все зависит от того, сколько он засосет за собой крови и тканей, проходя сквозь череп. Может это будет похоже на удар. А может просто лишишься разума. Где же Синго-сан?» У него отчаянно звенело в ушах. Затем он увидел невдалеке Ясуко, комбинезон которой был переключен на мигающий режим — замечательное зрелище, красивое даже и в обычной обстановке, но в данной ситуации невероятно опасное. Ясуко отчаянно пыталась вытащить мужа из-под перевернутой машины. Шлема на нем не было, лицо залито кровью, а рука по самое плечо была придавлена краем гондолы.

«Синго мертв, — подумал он. — И Ясуко, если я вовремя не доберусь до нее, тоже погибнет. Нам нужно выбираться отсюда». Рухнувшая на землю машина еще покачивалась, как содрогающийся в предсмертных конвульсиях человек. Ясуко снова попыталась вытащить угодившую в ловушку руку Синго. Тут мимо них начали откатываться назад отступающие самурайские войска. Внутрь защитных пузырей некоторых из солдат попал маскировочный дым и теперь они спотыкались, плохо видя куда идти. Значит кто-то наконец отдал приказ об отступлении.

Пока Хайден бежал ко все еще подрагивающей куче металлолома, раздался еще один залп сингулярной пушки и в искореженном при падении борту машины появилось еще несколько отверстий. К счастью огонь был направлен так, что их не задело. Ясуко тянула мужа из последних сил. Потом Хайден увидел как она отчаявшись вытащила из ножен свой меч и перерубила безнадежно придавленную руку. Тогда Хайден вытащил свои бластеры и замахал ими, указывая ей в сторону стелящихся над полем дыма и туч пыли, под завесой которых она могла бы надежно укрыться. И тут он с ужасом увидел как из редеющей дымовой завесы не далее чем в пятидесяти ярдах от них начали появляться силуэты каньских солдат. Они в любой момент могли сообразить, что произошло, и броситься вперед к сбитому командному блюдцу, предвкушая награду, которой их удостоит Гу Цун, если они доставят ему голову генерала, а может и самого даймё.

— Ясуко! — закричал он. — Оставь его! Беги!

Но она упрямо продолжала тащить за собой безжизненное тело мужа. Когда он, сунув бластеры обратно за пояс, подбежал к ней, чтобы помочь тянуть по земле безвольно обмякшую тушу Синго, она успела преодолеть всего несколько ярдов.

Сын префекта оказался необычайно тяжел и перемещаться с ним быстрее не было ни малейшей возможности. Хайден проволок его десять ярдов, двадцать, двадцать пять, затем бросил и кинулся навстречу приближающимся каньцам, чувствуя что обливается потом внутри комбинезона. Он был полон решимости защищать Ясуко до последней капли крови. «Может быть мне удастся отвлечь их огонь на себя. Может быть я смогу…»

Он выстрелил в один из смутных силуэтов, потом еще раз и увидел, что оба пурпурных разряда были отражены защитным полем. И тогда он в бессильной ярости проклял Осуми — этот вонючий шарик из дерьма, где ему придется умереть, а бесполезные бластеры швырнул в крутящуюся под ногами пыль.

Как бы в ответ на его проклятие дым начал рассеиваться. Он увидел зловеще выглядящую пехоту в похожих на головы богомолов шлемах и серебристых комбинезонах. Он увидел их длинные снайперские ружья и крутящийся внутри их силовых пузырей дым и отблески света их снаряжения. К его удивлению, наступающие каньцы вдруг остановились — очевидно чтобы перезарядить оружие.

В этот момент с неба прямо к ним начала опускаться другая сора-сенша и Хайден даже почувствовал давление ее защитного поля. В следующий момент их уже окружили самураи, которые сначала погрузили в гондолу Хидеки Синго, затем помогли подняться на борт Ясуко, а потом и ему самому.

Послышался рев двигателей и он понял, что обнимает закованные в плекс ноги одного из телохранителей. Готовность умереть внезапно сменилась каким-то эйфорическим облегчением, но вместе с ним вернулся и страх. «Вот будет смешно, если я погибну сейчас, — в ужасе подумал он. — Ничего себе, веселенькое пси! Получить дырку в животе именно тогда, когда появилась надежда уцелеть». Сингулярная пушка выстрелила еще раз и Хайден внутренне сжался. Просто не смог удержаться.

А когда машина взмыла высоко в небо и видимость улучшилась, он увидел, что тысячи самураев снова переходят в режим радиомолчания и, повинуясь приказу даймё, отступают по рисовым полям к своим транспортам.

Хайден Стрейкер понял, что битва за Каноя-Сити проиграна, а армия префекта Кюсю полностью разгромлена.


КНИГА 1


Фрагменты рукописи «Летопись Космоса», извлеченные А. Хаккером.


Найдены в хранилище «Озма»


Авторские права синтетической корпорации «Воспитатель», Оренбург. С разрешения Центральной Власти Древней Земли, 2401 г. н. э.


АМИГДАЛА


…см. ХРИЗОИД.


…хотя основным требованиям вполне отвечают органические технологии, биопроцессоры, мозг искусственно полученных квази-разумных форм жизни, или зачастую, их совокупность. Тем не менее, многие важнейшие операции высокого уровня к концу столетия осуществить так и не удалось в результате чего многие крупные авторитеты в данной области, в том числе и Р.Л. КИШ пришли к выводу, что искусственная пси-деятельность попросту невозможна. Работы в этом направлении велись в РИСКе сотрудниками обеих лабораторий Киша, правда в обстановке строжайшей секретности. Эксперименты проводились на хризоидных решетках с емкостью свыше десяти менса на протяжение пяти лет. Перед учеными стояла цель зафиксировать изменения в локальном пси-индексе, но статистически достоверных результатов опубликовано так и не было. Совершенно очевидно, что, в случае успеха, нашлось бы множество сфер более чем выгодного применения дешевых, промышленно изготовляемых пси-активных хризоидов. При этом, естественно, приоритетным направлением стала бы пси-астрога…


(Фрагмент утрачен)


…кончилось смертью Киша. Рамакришна же, в свою очередь, использовал пси-активные метакристаллы (ныне известные как амигдалы), не основывающиеся на принципе хризоидной решетки. Технология частично была разработана на Варанаси в секторе Индостан, но, до появления работ сотрудников РИСКа братьев ХАНСА и ПАТРИКА ВАН-ХООРБЕКЕ из Европанского сектора, о ней было известно крайне мало. Поскольку для исследователей оказалось доступно лишь небольшое количество образчиков (или, как утверждают некоторые из авторитетных ученых, даже осколков) исходного Индостанского метакристалла, были предприняты попытки разделить их на части, но неудача, постиг…


(Фрагмент утрачен)


…происходящее от латинского слова «amygdala», означающего «миндаль» и возможно пришедшее в современный язык через позднеанглийский геологический термин «amygdule», относящийся к кускам агата миндалевидной формы. Получившие это название благодаря своей форме…


(Фрагмент утрачен)


…По некоторым сведениям, один пси-активный образчик якобы имеется среди прочих императорских драгоценностей Ямато. Если это действительно так, то он относится к времени гораздо более раннему, чем общепринятая дата их появления (ок. 2350 г. н. э.), хотя твердой уверенности в том, что он действительно существу…


(Фрагмент утрачен)


…сложняется тем, что кристалл емкостью в несколько сотен менса может представлять серьезную опасность и, следовательно, должен либо храниться в исключительно надежном месте либо вообще быть уничтожен. Ученые же, придерживающиеся иного мнения, со своей стороны указывают, что научные принципы, на основании которых совершаются любые технические открытия, сами по себе с моральной точки зрения всегда нейтральны, чего никак нельзя сказать об их прикладном использовании. Сторонники школы постапокалиптических ирредемпционистов настаивают на том, что даже тривидение или гравиметрику можно использовать как для созидания, так и для разрушения, причем то же самое относится и к шприцам, и к фосфорным спичкам и даже к булыжникам.

Каков бы ни был результат данной дискуссии, нельзя отрицать, что широкое внедрение пси-активных устройств неузнаваемо изменит все наши нынешние общественные структуры. С тех самых пор как древний человек отказался от ритуалов жертвоприношения, во время которых локальное пси менялось искусственным способом при помощи избирательного убийства, попытки человечества использовать пси-влияние…


(Рукопись обрывается)


3


С Барбом Истманом Аркали встретилась в призрачном проходящем сквозь купол свете луны через два часа после захода солнца и через час после того как провыла сирена, возвещая о начале комендантского часа.

Место их встречи было очень уединенным и находилось на огромной высоте — на пустынной крыше здания «Хавкен Инкорпорейтед» прямо под отверстием в куполе. Сквозь дыру были видны проплывающие мимо и то и дело закрывающие луну облака. Ветер со свистом врывался в отверстие, наполняя воздух звуками эоловой арфы и кретовой пылью, оседающей на губах и ресницах. Ночь была сыроватой, но с юга задувал ласково развевающий одежду и уносящий куда-то вдаль голоса патрулирующих город каньских солдат, теплый ветерок. В остальном же, над Каноя-Сити после столь неудачно закончившегося для японцев сражения стояла зловещая тишина — в воздухе будто повисло какое-то тревожное ожидание, но вот чего, этого Аркали никак не могла определить точно.

Казалось попросту невероятным, чтобы каньцы со их весьма ограниченными возможностями смогли отразить столь внушительное нападение, однако им это удалось. Тем самым они не только бросили вызов повелителю Кюсю, но нанесли ощутимый удар его власти, захватив контроль над Каноя-Сити и практически над всей планетой, нисколько не опасаясь, что их вышвырнут из системы.

— Вот потому-то нам и нужно как можно скорее убираться отсюда, — прошептала она, умоляюще глядя на него. Она знала, что ее предложение бежать на Форт-Бейкер явилось для него полной неожиданностью. — Понимаете, лейтенант, здесь нам своими силами уже ничего не сделать. Это любому ясно. А теперь, когда каньцы разгромили самурайскую армию, они считают себя непобедимыми и больше ни в чем не окажут снисхождения.

— Это ваш отец так считает? — У Истмана было заговорщическое выражение лица, фуражка надвинута на глаза, а воротник форменной куртки высоко поднят. Белые, заправленные в черные сапоги штаны скрывал длинный до пят плащ, делавший его похожим на адвентерского проповедника.

— Я вообще не знаю, что думает мой отец. Да это и не важно!

Истман подозрительно приглядывался к ней, а взгляд его был настолько холодным и пристальным, что она невольно поплотнее запахнула пальто, прикрывая выглядывающее из под него белое платье.

— А где сейчас ваш отец? Сдается мне, что я не видел его уже дня два.

— Он в особняке.

— За городом?

— Да. Вы же знаете, что каньский адмирал выехал из него как только появилась армия даймё. А теперь он так разгромлен, что адмирал больше не желает туда возвращаться. Он передал его Эллису Стрейкеру, так что нам скорее всего разрешат снова занять его. И это только справедливо.

Но подозрения Истмана лишь усилились.

— Да полно вам, с чего бы это Гу Цун вдруг так расщедрился?

Она пожала плечами.

— Видимо такие у них дурацкие понятия о чести, о лице, или как там еще его называют… Во всяком случае, он обещал.

— Вот как?

— Господи, да кто же знает, что у этих каньцев на уме? Может быть и по его мнению женщинам просто неприлично оставаться в городе после того… что произошло. Нам ведь некуда бежать. Или во всяком случае они так думают.

— Правда?

— Разве вы сами не видите? Это наш единственный шанс!

— Ну еще бы.

Она вздохнула, зная, что ей не обойтись без его помощи, но уже начиная приходить в отчаяние от его упорного нежелания видеть истинное положение вещей.

— Послушайте, лейтенант Истман, ну как мне вас убедить? Понимаете, отец заключил с китайским адмиралом кое-какие… соглашения. Вот почему ему вернули особняк. И совершенно очевидно, что после разгрома самураев каньцы стали беззаботными. Сейчас они не держат нас в таких уж ежовых рукавицах. Мы вполне можем бежать на Форт-Бейкер. Как вы не понимаете…

— Миз Хавкен, я вас еще раз спрашиваю: согласны вы отправиться к отцу и обсудить это с ним?

— У нас просто слишком мало времени! Забудете вы когда-нибудь о моем отце, или нет?

Он протянул руку, не в силах сдержать своих чувств и желая хоть коснуться ее, но она отстранилась.

— Лучше вы послушайте меня, — сказал он. — Мне известно, что ваш отец и мистер Стрейкер действительно встречались с адмиралом. Похоже, существует план по отправке всех нас на Сеул на борту каньского корабля. Я слышал, будто…

— Нет! — Она отрицательно покачала головой. В призрачном свете колыхнулось зеленое пальто. — Это нужно только каньцам. Единственное, чего им хотелось бы, так это отправить весь МеТраКор и всех прочих американских торговцев, от которых так и жди каких-нибудь неприятностей, на Сеул. Я в этом совершенно уверена.

— Да, но…

— Выслушайте же вы меня, наконец! — Она сердито схватила его за отворот куртки. — Эллис Стрейкер и мой отец действительно вели переговоры с Гу Цуном. И именно это им и было предложено — безопасная доставка всех нас на Сеул. Во всяком случае, адмирал называет это именно так, хотя на самом деле он таким образом просто пытается избавиться от самой болезненной для него проблемы: что с нами делать. Разве можем мы согласиться на такое? Как вы не понимаете?

— Что плохого, если он отправит нас всех на Сеул?

Она уставилась на него. Владевшее ей отчаяние постепенно сменялось ненавистью. На улицах внизу то и дело мелькали огни реквизированных каньцами машин.

— А вы разве не считаете, что доставить каньцам как можно больше неприятностей наша обязанность? Ведь они отобрали у нас Каною!

Истман задумчиво пожевал нижнюю губу.

— Верно, но я только не понимаю, как то, что вы предлагаете, сможет стать для них неприятностью. Форт-Бейкер — орбитальная станция. Она находится в прямой видимости каньских боевого флота… и кроме того, будь я проклят, миз, как вы собираетесь туда попасть?

— Лучше признайтесь, что вы просто трусите!

— Нет! — Он на мгновение склонился над парапетом и тихонько продолжал: — Нам бы лучше говорить потише, а то как бы каньские патрули не услышали! Ну так, объясните, в чем же дело? Зачем прорываться на Форт-Бейкер?

— Потому что это позволит нам продолжать борьбу, лейтенант. Мы сможем показать каньцам из какого теста мы слеплены!

Он вздохнул.

— Но еще удобнее делать это с Сеула.

Она заломила руки. Невыносимо было видеть его похожее на сырой пудинг лицо, его очевидную тупость.

— Подумать только! А я-то принимала вас за решительного и отважного человека, — сказала она. Сейчас в ее голосе явственно слышались резкие нотки. — Но, оказывается, ничего подобного. Вы точно такой же, как и остальные. Вы все решили, что сражение проиграно, и сразу стали похожи на стадо покорных овец. Мистер Истман, опомнитесь — это Ямато! А Сеул находится в Зоне! Неужели вы не чувствуете разницы?

— Сеул — это межсекторный торговый склад. Огромный. И там очень сильно американское присутствие. Не то что Бейкер. Форт, конечно, крепкий орешек, но и только. С гарнизоном из нескольких дюжин — максимум пятидесяти человек — чего вы надеетесь добиться? Мы обязательно должны сделать так, чтобы о происходящем стало известно за пределами системы.

— Нет, мы должны остаться здесь. Это наш единственный плацдарм в Ямато. Мы оказались здесь благодаря договору, который Ямато заключать вовсе не хотелось. И его удалось навязать императору только из-за того, что он потерпел поражение в войне. Потеряй мы Анклав сейчас и японцы обязательно найдут предлог никогда больше не пускать нас обратно. Так что Форт-Бейкер — наша последняя надежда.

Он устало потер лицо руками, будто никак не мог уловить смысла ее рассуждений и, поэтому, из последних сил пытался заставить ее понять свою точку зрения.

— Думаю Гу Цун постарается уничтожить Форт-Бейкер при первой же возможности…

— Да, именно так он и сделает, если у него есть хоть на алюминиевую вону стратегического чутья. Таким образом он уничтожил бы остатки американского присутствия не только на Осуми, но и во всем Ямато. Потому-то мы и должны попасть на Форт-Бейкер, укрепив тем самым его гарнизон.

По его глазам было видно, насколько безнадежным ему кажется этот план.

— Думаете мы, двое, сильно укрепим гарнизон? Вы и я? Дочь Джоса Хавкена и мелкая сошка из МеТраКора, которые больше съедят, чем принесут пользы?

Она отвернулась, вспомнив как Эллис Стрейкер рассказывал о том, что каньский губернатор сацумского Анклава Ю Сюйень отбыл из системы Сацумы и уже либо прибыл сюда, либо очень скоро прибудет. Если на Истмана не удастся воздействовать просьбами, возможно есть другой путь.

— А вам известно, что Ю Сюйень намерен полностью стереть Каноя-Сити с лица земли?

Истман задумчиво переваривал ее слова, как бы сравнивая их с тем, что знал сам, или прикидывая многое ли из этого ей можно рассказать.

— Честно говоря, я слышал от мистера Стрейкера, будто Гу Цун готов отдать Каноя-Сити за выкуп.

— Но ни у мистера Стрейкера, ни у кого-либо еще просто нет средств на уплату выкупа, — чересчур поспешно парировала она.

— Он говорил совсем другое.

Она бросила на него гневный взгляд.

— И что же интересно он говорил, мистер Истман?

— А то, что, если Гу Цун уведет свои корабли и войска из системы, он готов выделить на его личные нужды солидное количество ауриума.

— Этого не будет, — сказала она, вспоминая о пятнадцати траншах ауриума. То, как сердито отец набросился на нее, вернувшись домой после встречи с Гу Цуном, до сих приводило ее в трепет. Возможно он так рассвирепел из-за унижения которое испытал, видя как каньский адмирал ест с его любимого кантонского фарфора, пользуется его мебелью и вообще живет в его уютном белом особнячке как у себя дома. Но все же так кричать на нее было нечего. Теперь от особняка практически остался только остов. А ведь отец чтобы построить его вынужден был трудиться не один год. И все пошло прахом.

— Кой черт тебя дернул рассказать Стрейкеру об ауриуме? — рявкнул отец.

— Мне показалось, что он тоже должен знать об этом, — ответила она, и следующими словами практически обезоружила его: — Ты сказал мне, что это твой ауриум. А на самом деле он принадлежит ему. Скажешь, нет?

— Ты просто глупая девчонка! — взорвался он. — Знаешь, что ты наделала? Знаешь? Ты лишила нас средств, которых нам с тобой хватило бы на всю жизнь. Стрейкеру так и так был конец. А теперь ты и нас лишила всяких шансов!

Зверь, до поры до времени притаившийся в душе Джоса Хавкена, наконец вырвался наружу — яростный и неуправляемый. Едва успев начать, он уже довел ее до слез, он грубо тряс ее и несколько раз замахивался, будто собираясь ударить, а потом вдруг начинал обнимать и просил у нее прощения. Это было просто каким-то наваждением — демонстрацией абсолютной власти, которую один человек может иметь над другим до тех пор, пока между ними сохраняются близкие отношения.

Она уставилась на Истмана, опустив руку в карман похожего на накидку пальто.

— Так вы поможете мне, лейтенант? Или нет?

Он, мучаясь от нерешительности, несколько мгновений смотрел на нее, затем медленно произнес:

— Очень скоро каньский корабль доставит вас на Сеул. И все будет О'кей. Вот увидите.

— Но ведь до того, как каньцы позволят кораблю с нами на борту покинуть пределы системы, может пройти несколько недель! — Она сжала губы и отвернулась. Разве могла она выдать ему истинную причину, по которой так хотела попасть на Форт-Бейкер? Разве могла она ему сказать, что все это затеяно исключительно с целью найти Хайдена, и что найти его для нее было важнее всего на свете? С точки зрения логики это было необъяснимо. И у нее не было никаких разумных причин. Она просто должна. И уж если Барба Истмана невозможно убедить стратегическими соображениями, разве убедишь его своей сомнительной интуицией? Больше всего ей хотелось просто сказать ему, что она убеждена в необходимости бегства на Форт-Бейкер и это единственно правильное решение, но никак не могла подобрать нужных слов.

— Дело в том, что, как мне сказали, я обладаю некоторым талантом, — наконец, решив испробовать небольшую ложь, заявила она.

— А я слышал, что это по наследству не передается.

— Я просто чувствую, что в Каное оставаться опасно. Мы должны отсюда выбраться. Скоро. Завтра ночью.

— Я, как метракоровский… офицер… давал слово чести, что не стану пытаться покидать пределов Каноя-Сити.

Оправдание было жалким, и она это знала. «Тоже мне метракоровский офицер! — подумала она. — Сам рассказывал мне, что его папаша был жалким адвокатишкой с Аризоны, а он — обычный клерк, хоть и пытается сейчас петушиться и строит из себя офицера. И ведь, по его же собственным словам, с точки зрения таланта, он абсолютный нуль. Как же можно при этом называть себя офицером? Да стоит только взглянуть на этого увальня…»

Она подняла бровь, сообразив наконец, каков должен быть ответ.

— Но ведь вы как офицер клялись, что не станете нарушать и условий комендантского часа. Значит, вам и сюда приходить не следовало. Однако же вы пришли.

— Я просто не в силах был отказать вам, миз Хавкен. Я думал…

— Что вы думали?

— Сам не знаю, что я думал, — растерянно сказал он. — Что вы возможно хотите сказать мне нечто важное. Ну понимаете… о нас.

Эти слова показались ей похожими на пощечину.

— Так вы пришли, поскольку думали, что я как бы назначаю вам свидание? Вы это хотели сказать, мистер Истман? Похоже, у вас и в самом деле таланта ни на грош!

Он поджал губы, явно обиженный ее замечанием, и взглянул на нее так, словно пытался и никак не мог понять, что значила для нее та ужасная ночь, когда он спас ее.

— Миз Хавкен, я ведь вам одной рассказал о том, что у меня нет таланта. Я конечно не Эллис Стрейкер, но ведь и он несовершенен. Могу уверить вас только в одном: каньцы вовсе не собираются перерезать нас во сне. — Он улыбнулся своей кривой, терпеливой, страшно некрасивой улыбкой. — И я здесь для того, чтобы защитить вас. Клянусь, если захотите, я буду все ночи напролет стоять у вашего изголовья до тех пор, пока мы не вырвемся отсюда.

— Еще не хватало, чтобы кто-нибудь по ночам торчал у моей постели. — Ее даже передернуло. — Слушайте, доставьте меня на Форт-Бейкер, а? Больше мне ничего не нужно.

— Вы же знаете, что это невозможно.

— Вы просто трус, лейтенант Истман. Просто жалкий трус. Что с вами такое?

Коренастый и неуклюжий Истман долго смотрел на нее. Во взгляде его явственно читалось восхищение.

— Знаете, миз Хавкен… ничего, если я буду называть вас Аркали? По-моему за время, проведенное здесь, вы здорово изменились.

Преисполненная эмоций, она отвернулась.

— Должна заметить, что за это время со мной много чего случилось, лейтенант.

— Прошу вас, называйте меня просто Барб!

— Я обязательно должна попасть на Форт-Бейкер… Барб. По причинам, которые скорее всего вам будут непонятны. Если я кажусь вам слегка не в себе… то не могли бы вы просто поверить мне на слово? Я обязательно должна туда попасть.

— А может все-таки объясните, что это за причины?

— Не думаю, что вы окажетесь в состоянии их понять. — Она в отчаянии попыталась подыскать более подходящие слова. — Думаю, вам бесполезно рассказывать о предчувствиях. О, да, верно, я дочь Джоса Хавкена. И унаследовала его талант. Я поняла это сразу, стоило мне только ступить на борт нексус-корабля. И еще я поняла, что к таланту нельзя относиться с пренебрежением. Ничто не случается просто так. И вот поскольку такой уж я уродилась, я всегда заранее знаю, когда что-то должно произойти. Неужели вы не понимаете? Я просто точно знаю, что мы должны попасть на Форт-Бейкер. Помогите мне, очень вас прошу!

В воздухе чувствовался характерный запах кретовой пыли. Ветерок шевелил волосы Аркали, покрытые как изморозью лунным светом. Она вытерла глаза. Ее овальное лицо было запрокинуто вверх и сильно побледнело. Истман смотрел на эту хрупкую девушку, понимая чего ей стоило так унизиться перед ним. Но похоже она начала тасовать свою колоду лжи.

«Почему дети тех, кто служил во Флоте, всегда уверены, что только они обладают монополией на пси-чувства и эмоции? — подумал он. — Как я могу рассказать ей о своем таланте, если не способен рассказать о тех чувствах, которые питаю к ней? Если она когда-нибудь узнает, что я из себя представляю на самом деле, это будет означать конец всему. Таких людей как я здесь просто презирают. В договоре с Ямато даже есть специальная статья, запрещающая нам находиться здесь, словно даже сама мысль о нас им неприятна. И это относится не только к местным жителям. Кто из этих напыщенных „думаешь ты меня знаешь, но на самом деле не знаешь“ будет спасать мою неуклюжую задницу, если вдруг выяснится, кто я такой?»

Он понимал, что сейчас самым правильным было бы просто повернуться и уйти. Он знал, что должен спуститься на первый этаж здания Хавкена и крадучись убраться восвояси, но никак не мог заставить себя расстаться с ней, тем более что сама она на этом не настаивала.

— А может, — медленно начал он, — вы считаете человека очень крутым и хладнокровным только потому, что он редко открыто проявляет свои чувства? Само собой, очень легко подумать, что симпатичные, легкие в общении, нервные люди очень чувствительны. И просто смешно ожидать от парня вроде меня, что он подобно бабочке будет сочувственно трепетать при каждом всплеске чьих-то пси-эмоций. Но это вовсе не значит, что я такой уж бесчувственный чурбан!

В ее голосе послышалась виноватые нотки.

— Лейтенант Истман, простите, если я невольно вас оскорбила…

— Этого я не говорил, — сказал он. — Но, если хотите знать, в начале года я даже пытался покончить с собой.

Она продолжала молча смотреть на него и он опустил голову так, что лицо полностью скрывала тень от козырька.

— Да, понимаю, в это трудно поверить. Но просто в один прекрасный день я пришел к выводу, что ни этот, ни какой-либо другой мир мне совершенно ни к чему. Все как-то вдруг осточертело, вот я и попробовал выстрелить себе в голову.

— Что вы говорите, лейтенант Истман! ?

— Честное слово, Аркали! Я поднес к виску «вессон-220i» и нажал на спуск.

— И что же случилось?

— Ничего. И только. Спусковое устройство сработало. И соленоид тоже. Из дула вырвалась пара искр, но самого разряда не последовало.

— Ну и как же вы поступили? — В ее голосе чувствовалось какое-то нездоровое любопытство.

— Я вскрыл бластер, осмотрел его и, на всякий случай, вынул и снова вставил обойму — вдруг все дело в ней! — хотя точно знал, что это не так. А потом попробовал еще раз.

— И бластер опять не выстрелил?

Он усмехнулся.

— Сами видите.

— Какой ужас! — Она повернулась так, что теперь и ее лицо тоже скрывалось в тени. — Простите, что назвала вас трусом, лейтенант. Я вовсе не имела в виду…

— Но это еще не самое интересное, — продолжал он, видимо совершенно ее не слушая. — Насколько мне помнится, после этой второй попытки я почувствовал лишь страшное раздражение от того, что дурацкий механизм не делал то, что ему положено. Я уже собирался было еще раз проверить его, как в комнату заходит мой приятель, тоже сотрудник МеТраКора — Боско Шадболт, может слыхали? — и этак простодушно спрашивает меня, что, мол, я делаю.

— Что же вы ему ответили?

— Только одно: я попросил его направить бластер в окно и выстрелить. Так он и сделал. И конечно же выстрел грянул как миленький.

— Не может быть!

— Еще как может. — Он потряс головой, возвращаясь от воспоминаний к действительности. Ему вдруг ужасно захотелось полностью раскрыть ей душу, поскольку он чувствовал, что теперь она поймет. — Вот видите, может у меня и нет зафиксированного пси-таланта, понимаете? Но я совершенно убежден, что в моей судьбе принимает участие какая-то высшая сила. Сельские жители Осуми называют это кармой и вполне понимают, что это такое. Расскажи я подобную историю кому-нибудь в Американо, и все подумают это просто байка, здесь же никто и на секунду не усомнится, что это святая истинная правда! Согласно учению дзэна, все на свете имеет значение — все и ничего. Я уверен, вы понимаете истинное значение того, что я избежал смерти?

Она вздрогнула и снова поплотнее запахнула пальто, несмотря на то, что на крыше было довольно тепло. Ее встревожило то, каким настоятельным был его тон.

— И что же это означало?

— Разве не очевидно? Я был спасен от гибели ради какой-то великой цели. Если бы я тогда умер, то и вы тоже погибли бы. Потому что я не дожил бы до того дня, когда спас вам жизнь. Понимаете, да? Именно так должно было случиться. Поверьте, наши с вами судьбы неразрывно связаны между собой.

Она, сейчас в голубоватом призрачном свете казавшаяся такой хрупкой и большеглазой, не отрываясь смотрела на него. И было заметно, что по лицу ее разливается облегчение.

— Так значит вы поможете мне добраться до Форт-Бейкера?

Он неожиданно поджал губы.

— Аркали, как вы можете спрашивать? — В голосе его слышалось нетерпение. — Разве после того, что я вам рассказал, вы не понимаете, как все это прекрасно увязывается с необъяснимым безумием Хайдена Стрейкера? С падением всех отделяющих нас друг от друга барьеров до единого? И с тем, какой оборот приняли все предшествующие события — ведь они сводили нас все ближе и ближе. Неужели вам не ясно, что вскоре мы вылетим на Сеул, а там нам — вам и мне — представится возможность начать новую, совместную жизнь?

— Лейтенант Истман… — Она покачала головой. — Нет, лейтенант Истман, нет. Вы просто все не так понимаете.

— Все я отлично понимаю. Существует поток пси и нужно чувствовать его и двигаться вперед вместе с ним.

— Лейтенант Истман, я…

— Тссс!

Он неожиданно схватил ее за руку и потянул в сторону, подальше от внезапно вспыхнувшего света, зажженного отреагировавшим на чье-то присутствие сенсорного датчика.

Вскоре явственно послышались приближающиеся шаги. Стук каблуков по ступенькам, шорох ладони, скользящей по плексовым перилам.

Истман приложил палец к губам и, как будто внезапно придя в себя, попытался закутать ее в свой просторный плащ, но она вырвалась. Шаги уже почти достигли крыши, но неожиданно стихли. Он машинально потянулся за бластером и только тут понял, что уже несколько дней по условиям договора с каньцами ходит без оружия. Стоя в тени, он чувствовал рядом с собой тепло тела Аркали, слышал шорох ее платья, а его ноздри с трепетом вдыхали чистый свежий запах который исходит лишь от тела желанной женщины. «Черт побери, — подумал он, — до чего же она здорово выглядит. Как я ее хочу! Разумеется, я готов на все, чтобы помочь ей, и на все что угодно, лишь бы стать для нее столь же желанным, насколько она желанна для меня, но ведь то, что она предлагает просто безумие какое-то! Это ни в какие пси-потоки не укладывается». Снова послышались шаги.

От внезапно охватившего его ужаса он застыл. «А ведь вполне возможно, что она окажется права. Если это какой-то часовой, то мне останется только придушить его и тогда уж нам точно придется сегодня же ночью сваливать на Форт-Бейкер. Вот это да!»

С лестницы снова донеслось эхо шагов.

— Боско! — Она прошипела это раньше, чем он успел остановить ее.

Из темноты показался чей-то силуэт.

— Это я.

— Шадболт? — шепотом спросил Истман. Он был страшно раздосадован тем, что ему помешали, и даже не почувствовал особого облегчения когда это оказался не каньский солдат.

— Ну да. Истман, неужели это ты?

— Все в порядке, — сказала она. — Это я попросила его придти сюда.

Истман попытался расслабиться. Его мышцы буквально сводило от невероятного напряжения. Ведь он уже совсем было приготовился броситься с голыми руками на врага и теперь его сердце грохотало как боевой барабан. Он смотрел как Аркали что-то объясняет Шадболту, как она все ближе подходит к нему, и мало-помалу его начала грызть ревность к приятелю.

Какая-то часть сознания поражалась глупости подобного чувства. Это же Боско Шадболт, хороший человек, его лучший друг, честнейший из людей. Но в то же время Шадболт с его темной шевелюрой и открытым мальчишеским лицом всегда очень нравился женщинам. Обычно он все вечера просиживал с незажженной трубкой, задумчиво посасывая ее и будто размышляя над проблемами друга, причем гораздо более глубоко, чем можно было бы ожидать от человека двадцати пяти лет от роду. «Да, — со злобой подумал Истман, — а вся эта твоя глубокомысленность нужна только для того, чтобы прикрыть твою необъятную как Млечный Путь нерешительность.

Аркали между тем взяла руки Шадболта в свои.

— Вы поможете мне, Боско?

— Я бы с удовольствием, — неуверенно пробормотал Шадболт. — Полагаю, Барб уже рассказал вам, что приготовил нам МеТраКор на Сеуле?

— Нет, а что?

— Скорее всего, тюрьму. Понимаете, мы с Барбом во время осады пожалуй излишне откровенно высказывали свои взгляды Джей Джей Фостер. — Он смущенно улыбнулся. — Тогда всем заправлял Эллис Стрейкер и ситуация представлялась совсем другой. И похоже мы в своих мнениях были несколько более вольны, чем допустимо. Если нас отправят на Сеул, то мы в лучшем случае получим там по взысканию, а потом при первой же возможности МеТраКор отправит нас обратно в Американо. Возмутители спокойствия у них долго не задерживаются. — Он взглянул на Истмана. — А ты как считаешь?

Истман пожал плечами. Он уже почти забыл и о Фостер и о своем дерзком поведении в вечер накануне мятежа метракоровских солдат. И тут он вдруг как бы со стороны услышал свой собственный неуверенный голос:

— Я уже обещал миз Хавкен оказать ей любую необходимую помощь. Мы пришли к выводу, что следует попытаться попасть на Форт-Бейкер.

— О, Барб…

Она потянулась к нему, коснулась его щеки и от этого прикосновения он испытал такое потрясение, которое могли вызвать только токи любви. То, что он сейчас пообещал, было просто безумием. Полным безумием. Но он уже понял почему согласился, а ее горячая благодарность доставила ему неизъяснимое наслаждение, постепенно вытеснившее ощущение того, что он только что дал согласие на совершенно безумное предприятие.


4


Было душно, в насыщенном электричеством воздухе остро ощущалось влияние квадратуры. Ветер стих и все застыло. На юге и востоке над горизонтом то и дело мелькали какие-то бесшумные голубые вспышки. Все это очень напоминало затишье перед бурей. Атмосфера внутри здания МеТраКора была не менее напряженной. Ред Боуэн, являвшийся главным заместителем Эллиса Стрейкера, стоял у самой диафрагмы с парой заткнутых за пояс бластеров, держа руки так, чтобы оружие можно было выхватить в любую минуту.

— Ну так как? Кто из вас, сукины дети, готов отправиться со мной и вкусить настоящей славы?

Группа стоявших перед ним людей оставалась неподвижной. Никто никуда явно не рвался. Наконец собравшиеся здесь младшие служащие МеТраКора расступились и вышедший вперед Эллис увидел перед собой около тридцати лиц, освещенных голубоватым проникающим сквозь решетчатые ставни светом. Он не рассказал им и половины того, что знал, поэтому никто из них совершенно не представлял, на что их пытаются подбить.

Кое-кто из присутствующих переводил подозрительные взгляды с него на Боуэна, а потом снова на него.

— Ну ладно, ладно. Мне ведь и нужно-то всего с полдюжины из вас, никак не больше.

Ответом снова была тишина.

— А где Истман?

— Его здесь нет, — ответил один из метракоровских техников.

— Снова нарушает комендантский час, да? Вот молодчина! Вот уж кто не боится каньских патрулей. И я более чем уверен, что на мое предложение он обязательно ответил бы согласием.

— А чего именно вы хотите? — Спрашивал высокий светловолосый человек с довольно большим по метракоровским меркам шестилетним стажем по фамилии Проули. Он относился к числу самых верных сотрудников и, считая себя достаточно близким родственником семейств Фрастли и Марковиш, испытывал глубокую симпатию к членам правления МеТраКора. Остальные собравшиеся здесь люди явно были склонны прислушиваться к его мнению. Несмотря на их недоверчивое к нему отношение, Эллис знал, что без их помощи ему не обойтись. Требовалось уговорить хотя бы человек шесть. А еще лучше — двенадцать. Причем готовых не только последовать за ним, но и сражаться. Чтобы его план удался, он обязательно должен был как-то ухитриться уговорить их.

— Считайте это небольшой прогулкой. Завтра мы выберемся из города и все вместе рванем отсюда.

— И тем самым нарушим данное обещание. Слово чести, которое мы дали каньцам?

Больше всего Эллис ненавидел МеТраКор за то, что эта организация практически полностью убивала в своих молодых сотрудниках предприимчивость. Он ненавидел его проклятую монополию и тяжелую руку государства которая эту монополию защищала.

— Господи, — прошипел он исполненным презрения голосом. — Когда же ты испепелишь МеТраКор и заправляющих им слизняков адским пламенем! Что же это за глухой, немой и слепой великан, который берет отважных, решительных людей вроде вас и постепенно выдавливает из вас все живое?

Люди, стоявшие прямо перед ним, при этих словах невольно отшатнулись, но даже при том, что он обвинял их в нерешительности, не в силах были отвести от него глаз.

— Вся беда в том, что МеТраКор занимается не тем бизнесом, ясно? Ему бы надо заняться тем, же на чем специализируется Халид. Синтогенетикой. Вот тогда он мог бы совершенно спокойно пачками штамповать себе жалких слуг, да-да, коли ему так нравятся на все согласные, самодовольные жополизы, которые ни за что на свете не поднимутся, чтобы не раскачивать лодку! Ваше начальство никогда не дает своим молодым сотрудникам возможности проявить себя, никогда не дает им и рта раскрыть, хотя молодежи время от времени это просто необходимо. Нет, для этих деятелей самое главное, чтобы им полностью подчинялись, зависели от них, боялись их и знать не знали, что такое пси — чтобы сотрудники были чем-то вроде слуг-синтов. Вас хотят до смерти замучить скукой, потом набить чучела страхом и трусостью, чтобы заполнить все ступеньки своей иерархической лестницы исключительно евнухами и лицемерами, единственной целью которых было бы проползать по дюйму в год никогда не рискуя и никогда ничего не предпринимая. Именно это в МеТраКоре называется «хорошим бизнесом» и «уверенным стабильным развитием». Ну что? Скажете я не прав?

Он обвел их взглядом и снова заговорил, но теперь уже гораздо более громко — так, будто ему было совершенно плевать на комендантский час.

— И знаете, к чему это приводит? МетРаКор буквально сжигает души молодых людей, причем совершенно без надобности. И жалкая бесхребетность застит им глаза как при лихорадке. Каньцы догоняли нас много лет, а МеТраКор все это время делал вид, что ничего не замечает. Потом приходит война, но он совершенно не готов к ней, проигрывает ее, теряет все что успел нажить и снова как бы ничего не замечает. А когда на смену войне снова придет миром, — как это наверняка когда-нибудь произойдет — вся торговля будет отброшена на десятилетие назад, но МеТраКор и этого не понимает. И вот я спрашиваю себя: почему дело должно обстоять именно так, когда есть совершенно очевидный и гораздо более правильный путь?

Очевидный и гораздо более правильный путь.

Он почти слышал, как эта фраза перекатывается у них в головах, отдаваясь эхом.

— Да, нексус-корабль на Сеул, — сказал Проули.

— Сидеть здесь и ждать корабля, который доставит вас на Сеул, бесполезно — демонически улыбаясь в призрачном полусвете заметил Эллис. — Клянусь пси, никакого корабля не будет. И это факт!

— Гу Цун обещал нам торговый корабль, — уверенно возразил один из приятелей Проули. — Так объявил нам Совет.

— А я повторяю — никакого корабля не будет! И Джос Хавкен скажет вам то же самое. Губернатор Ю Сюйень два дня назад вылетел с Сацумы и направляется сюда. — Он обвел метракоровцев недобрым взглядом, думая об ауриуме, который они с Корнелиусом Морганом и Макбрайдом только что закончили выкапывать в особняке Хавкена. Единственной проблемой оставалось только вывезти такое количество сверхтяжелого металла из Каноя-Сити подальше от Гу Цуна. — Можете не сомневаться: как только Ю Сюйень прибудет сюда он вас всех до единого за неповиновение подвесит на мясных крюках за нижнюю челюсть.

— Мы уже и так сыты по горло вашими страшилками, Стрейкер! И отлично знаем, зачем вы все это говорите!

— Ничего вы не знаете, — ответил он Проули. — Не знаете вы и того что армия префекта явилась сюда исключительно благодаря усилиям моего сына. Даймё привела сюда взятка, которую Хайден лично доставил в Мияконодзё. И если бы не он, никакой армии бы здесь не было. Так что благодарить за все это следует только его, да-да, и меня.

— Ну и что? Вы лучше посмотрите, чем все это кончилось! Армия целой системы полностью разгромлена в десять раз меньшими силами! Разбита в пух и прах! А вместе с ней исчезла и наша последняя надежда!

Эллис огляделся, его душила ярость от их пораженчества и апатии. «Какая-то несчастная сингулярная пушка начисто сломила их волю, полностью лишила их чувства собственного достоинства», — подумал он. Ему было ясно одно — он каким-то образом должен вытащить их из пучины безразличия.

— Аромия Ямато оказалась не в состоянии помочь нам только потому, что у Хидеки Рюдзи с его сыновьями против сингулярной пушки шансов было не больше чем у тараканов. Тут, Фрастли, я с вами полностью согласен. Тем не менее, они все же явились нам на помощь и вы все были тому свидетелями. Лично я не должен МеТраКору и алюминиевой воны. Я обещал им армию и они ее получили!

Один из метракоровцев презрительно сплюнул.

— Эту толпу размахивающих мечами уродов довольно трудно назвать армией.

Эллис отвесил ему звонкую пощечину.

— Заткнись, малыш! Я не позволю ни одному из вас, трусливых сопляков, в чем-то обвинять других, когда у вас самих не хватает духу хоть что-нибудь предпринять!

— Да вы на себя посмотрите! — взорвался молодой человек. — Являетесь сюда с этим типом с нелегальным оружием за поясом и все такое. Да нас же всех убьют!

Эллис покачал головой как бы в изумлении, как бы еле сдерживаясь, чтобы не сорваться.

— Говорю вам — Ю Сюйень собирается стереть Каною с лица земли, а вы только слушаете, киваете и ничего не намерены по этому поводу предпринимать. Вы только и знаете, что жаловаться на события, которые больше не имеют никакого значения! Что же вы за американцы такие?! Вы ни капли не похожи на ребят, с которыми мы в свое время мгновенно раскололи Освоенный Космос как яйцо, чтобы запустить в него руки. — Эллис хлопнул себя ладонью по бедру. — Слушайте! Ю Сюйень рассказал Гу Цуну о своих намерениях, а Гу Цун, в свою очередь, рассказал об этом мне. Губернатору американцы на этой планете ни к чему и он собирается избавиться от вас как можно более дешевым способом.

— Да, но ведь все мы — штатные сотрудники МеТраКора. — Это тягуче и невозмутимо заговорил еще один из присутствующих, акцент которого говорил о принадлежности его обладателя к мелкой плутократии. — Мы подчиняемся исключительно миз Фостер и больше никому.

— А неделю назад, Леннардс, ты пел совсем другие песни!

— Как вы сами верно заметили, мистер Стрейкер, сейчас мы должны думать о своем будущем, — тяжело вздохнув сказал Леннардс. От духоты его лицо стало мокрым от пота. — МеТраКор доставил нас сюда. И МеТраКор же спасет нас в случае чего. В этот проклятый сектор, где не разрешены ни заморозка, ни использование синтов — пусть даже девок, ни миллион других совершенно необходимых в современной жизни вещей мы явились с одной-единственной целью — заработать побольше денег, и могу вас заверить, что те из нас кто на пять седьмых отбыл срок своего контракта думают о своем будущем гораздо больше, чем вы можете себе представить. Мы слишком долго карабкались вверх по лестнице. Нам очень много должны и вскоре мы получим причитающееся — если только сумеем добраться до Сеула.

— Верно, — поддакнул еще кто-то у Леннардса из-за спины. — Может своей белибердой вы еще и могли бы завести кое-кого из Независимых, Стрейкер. Ну, да еще пожалуй типов вроде Барба Истмана, которые не вписываются в наш круг и тоже могли бы последовать за вами. Но мы предпочитаем следовать правилам МеТраКора. А миз Фостер запретила нам общаться с вами.

У Эллиса угрожающе приподнялась верхняя губа, обнажая зубы.

— Ах эта Фостер! Даже находясь на смертном одре она и то не дает нам с вами поговорить спокойно! Валяется на свой койке, свесив задницу, и печень у нее черная как смола от кое-чего, подхваченного на Кагаяне много лет назад. Уж ей-то в любом случае не видать Сеула как своих ушей, корабль там или не корабль, тем более вы сами говорите, что заморозка здесь запрещена по договору.

Присутствующие начали переглядываться.

— Когда думаете о своем будущем, подумайте и вот о чем: Еще ни одному человеку не удавалось вскарабкаться по жизненной лестнице до самого верха без ущерба для души. И если вы по-прежнему будете лизать задницы толстым котам, то так до конца дней своих и останетесь жалкими ничтожествами!

Они стояли в ночной духоте, нервничающие и поникшие в расстегнутых до пояса рубашках из натурального шелка, промокших от пота. Лица их не выражали ничего кроме уныния и скуки. Наконец старший из метракоровцев медленно заговорил:

— Почему мы должны верить тому, что вы нам тут рассказываете, Стрейкер? Вот вы всеми правдами и неправдами заставили Совет организовать оборону против каньцев и посмотрите к чему это привело. Даже купол выведен из строя. А ведь могло бы быть и гораздо хуже.

Ответ Эллиса был исполнен ярости и презрения.

— Да ты, как я погляжу, настоящий метракоровец, а, Проули?

— Ничего не имею против того, чтобы согласиться с вами, мистер Стрейкер.

— Тогда выслушай меня и возможно наконец что-нибудь поймешь. Я предложил за Каноя-Сити выкуп в десять траншей и Гу Цун согласился его принять!

На всех лицах явственно отразилось недоверие.

— Да полно вам! — сказал Проули. — Вы что же — хотите сказать, он вот так просто возьмет, да и выведет свою эскадру из системы? И дело с концом?

— За десять траншей ауриума — будьте уверены!

— Не верю!

— О'кей, бывший. Не веришь — проверь.

Они взглянули на макро, который он вытащил из кармана. Его луч проникал сквозь потолок, пронизывал двадцать громоздящихся над их головами этажей, несколько слоев супраформного плекса, из которого был изготовлен купол, и две сотни миль облаков и постепенно редеющей атмосферы. Хотя они, уставясь на экран не имели ни малейшего понятия о том, что должны увидеть. Перед ними на экране простиралась безбрежная и бездонная беззвездная тьма, посреди которой мелькали только габаритные огни кораблей.

— Каньские корабли как и раньше на своих местах! Что же тут такого?

Смех Эллиса отдавал презрением. Он распахнул портьеры и вышел на большой балкон, взмахом своей харизматической руки приглашая всех за собой. Оказавшись снаружи они сквозь отверстие в куполе и разрывы в облаках с трудом различили редкие звездочки, являвшиеся огоньками каньских кораблей.

— Верно, корабли действительно там. Но что там еще? Видите или нет? — Он снова рассмеялся, едва ли не с издевкой. — Нет? Конечно же, вы не видите! Так вот, могу вам сказать: индекс высок как никогда! Скоро и муха в нексус не проскочит. А поскольку ни у кого из вас нет таланта, вы просто и представить себе не можете, что через некоторое время будет с квадратурой. Но видишь ли, Проули, Гу Цун не такой как ты и шкурой чувствует, что индекс поднялся до предела. Он торчит здесь достаточно долго, чтобы заметить признаки его повышения по состоянию атмосферы. Он знает, что между Два-Восемь и Два-Девять назревает такой конфликт, который обойдется с его разбойничьей эскадрой подобно Сцилле и Харибде. И ему отлично известно, что означает это затишье. У него просто нет иного выхода кроме как убраться отсюда, и он это сделает даже если ему придется выводить все свои корабли из системы лично.

Они задумались над тем, что говорил Эллис, представляя себе каньские экипажи бросающие корабли в пучину кажущегося спокойствия, астрогаторов агонизирующих в своих креслах. Только сейчас они почувствовали как влажная духота стискивает их, мертвенная и гнетущая. Они буквально истекали потом — при такой влажности пот просто не мог высохнуть — и едва не задыхались. Кожа казалась липкой, а ветерок больше не освежал ее, потому что он просто прекратился. Облака сгустились над городом как теплое влажное одеяло, накрывшее их с головой. Затишье перед бурей. Они вцепились в перила балкона, жалкие как огородные пугала, заложники МеТраКора, каньцев и Осуми.

И тут они что-то почувствовали.

Почувствовали какое-то движение на своих влажных от пота лицах. Вроде нежного прикосновения материнской руки ко лбу и щекам. Какое-то колебание воздуха.

— Ветерок!

— Господи, и правда!

— Я тоже чувствую.

— Боже мой, и я тоже!

Леннардс наконец повернул голову и взглянул на Эллиса.

— Мистер Стрейкер, но если каньскому адмиралу все равно придется уходить, зачем же вы предложили ему выкуп?

— Если хочешь выведать у человека его секреты, нужно ему что-нибудь предложить. Дело в том, что на подготовку флота потребуется с полнедели. Он должен передать дела Ю Сюйеню. Мне нужно было знать дату, на которую он назначил отлет, чтобы успеть приготовиться.

— Приготовиться к чему?

Эллис безнадежно махнул рукой.

— По-моему, разговаривая с такими как вы, я просто мечу бисер перед свиньями. Может вы хоть деньги цените больше чем слова. — Он снова терпеливо принялся объяснять, как будто перед ним было три дюжины бестолковых детишек. — Поверьте мне на слово, Гу Цун отбудет послезавтра. А для вас никакого корабля не будет. Поэтому у вас есть только два варианта: вы можете остаться здесь, как собирается поступить ваш жополиз Проули, и когда прилетит господин большой начальник Ю Сюйень, испытать на своей шкуре что такое настоящее каньское гостеприимство. А можете отправиться сегодня ночью со мной и заработать то, что вам давным-давно причитается. — Он выудил из сумки пригоршню тяжелых ауриумовых кругляшей и высыпал их на полированую крышку стоящего рядом стола так, что они со звоном покатились во все стороны. Некоторые из метракоровцев бросились к столу и начали скрести их ногтями.

— Ред!

Астрогатор приблизился.

— Да?

— Расскажи им сколько еще таких ты видел.

— Гораздо больше — траншей пятнадцать.

Они так и остолбенели. Официальный оклад сотрудника МеТраКора составлял менее десяти тысяч американских денежных единиц за стандартный год — сумму на которую учитывая налоги и инфляцию едва можно было свести концы с концами. Сумма же, названная астрогатором Стрейкера, равнялась заработку любого из них за десять тысяч лет!

— Исключительно потому, что вы мне очень нужны, я дам каждому, кто последует за мной по сто тысяч. И обещаю, что когда мы доставим на Сеул сведения о сложившемся здесь положении, все эти люди станут настоящими героями.

— Значит вы собираетесь на Сеул? — спросил один из них.

— Ну да. Я ведь, кажется, уже говорил, разве нет?

— Но как?

— На борту «Шанса», Проули. А ты как думал?


5


Обе группы встретились на космодроме следующей ночью после начала комендантского часа. Поднимался ветер и быстро несущиеся по небу облака то и дело расходились. В разрывах между ними проглядывали похожие на бриллианты звезды. На одном шаттле должен был лететь Боуэн со своей группой, а на втором — Эллис со своей. На то, чтобы забрать из особняка Хавкена остатки ауриума и доставить его в темноте на северную окраину Каноя-Сити потребовалось два часа. Двое часовых, охранявших шаттлы уже лежали связанными в дренажной канаве, проходящей по периметру космодрома.

Все прошло без сучка без задоринки. Они быстро погрузились в два сорокадвухфутовые шаттла, передали выведанные у каньцев позывные и взлетели. Обычные формальности по радио были пройдены без малейших проблем. Эллис взял управление в свои руки и обежал взглядом мигающий и попискивающий хаос на контрольной панели. На всех приборах красовались иероглифические надписи, но он знал о пилотировании вполне достаточно, чтобы обойтись и без них.

В сравнительно небольшой челнок набилось около дюжины метракоровцев и еще с десяток других, отчего салон стал больше похож на раздевалку борцов-сумоистов. Слитки ауриума уложили в проходе штабелем и закрепили так, чтобы они не развалились и не сдвинулись при изменениях мощности гирополей. Верхом на штабеле сидели Корнелиус Морган и Макбрайдс, а во втором шаттле — два других независимых торговца, которые знали что делают. Джоса Хавкена не было. Он вообще ничего не знал ни об этом предприятии, ни о намерении своей дочери отправиться с Барбом Истманом и Боско Шадболтом на похищенном шаттле на Форт-Бейкер.

Эллис улыбнулся в темноте, обдумывая свои дальнейшие шаги. Несколькими часами раньше, еще при свете дня, он выслушал сбивчивые объяснения и извинения Истмана. Они как раз обедали пресной и для вкуса обильно сдобренной соусом карри дуврской пищей изготовленной старинной машиной Эллиса. Последний ужин перед расставанием.

— Лично я горжусь этим старым черным ящиком, Истман.

— Так значит вам действительно нравится то, что она выдает, сэр?

Эллис явно обиделся.

— А в чем дело? По-моему довольно вкусно, разве нет?

— Да, но…

— Что «но», приятель? Вкусно, так и ешь. Если хочешь знать, ее подарил мне еще Джон Уюку. На день рождения. Небось слышал о лорд-адмирале Джоне? Так вот, в свое время он снял ее с корейца, который в свою очередь захватил ее вместе с частным лайнером. Первоклассная, доложу я тебе, штука!

Истман пожал плечами, лицо его еще мгновение оставалось вытянутым, но вскоре он справился с собой и перешел к тому, что давно хотел сказать.

— Знаете, сэр, миз Хавкен никак не отговорить. Она только и делает, что повторяет, как ей нужно на Форт-Бейкер, невзирая ни на какой риск. По мне, так если ее не связать по рукам и ногам, она плохо кончит.

— В чем же дело, Истман? Неужели тебе нечем связать ее?

— Я говорил в переносном смысле, сэр.

— Да и я в общем-то не о веревках. — Эллис оторвался от еды. Выражение его лица было совершенно равнодушным. — Я об обещаниях, сынок. Женщин лучше всего связывать обещаниями.

— Но она и слышать ничего не хочет. У нее просто какая-то навязчивая идея попасть на Форт-Бейкер. Уж не знаю, с чего это она вбила себе в голову подобную глупость, но вбила она ее намертво.

Эллис невинно вскинул брови.

— По-моему девка как какой-нибудь астрогатор с десятилетним контрактом просто тронулась умом. Слушай, смотреть больно, когда парень вроде тебя ведет себя как влюбленный теленок. Почему бы тебе не выкинуть из головы Аркали Хавкен, не отправиться со мной, и уж мы бы с тобой по-настоящему задали каньцам перцу! В тандеме, как любят выражаться законники. Считай это предложением. Что скажешь?

— Простите, мистер Стрейкер, но я все же лучше останусь с миз Хавкен.

— Красивая девица, да? Ничего не скажешь! — лукаво заметил Эллис. При этом лицо его искривились в усмешке, и Истман сразу обиженно поджал губы.

— Считаю это своей обязанностью, сэр.

— Конечно, еще бы.

«Да, кажется парень потерян с концами, — подумал Эллис, вспомнив как его насмешил остекленевший взгляд Барба Истмана, смотревшего на Аркали. — Сражен любовью наповал! Спекся вконец! Засосан в трясину, в голове ни единой мысли, а ведь какие в свое время подавал надежды!»

На передних сканерах виднелись знакомые звезды, образующие созвездие Скорпиона: Вей и Лесот, Шола, Саргас и Гиртаб. Только сейчас созвездие было искажено до неузнаваемости и ничуть не напоминало скорпионий хвост. Единственной видимой сейчас звездой с обитаемой системой была Эдмиралти 155203, она же Эта Скорпиона, настоящая F3, светило Сацумы, мира, терраформированного более четверти тысячелетия назад, планеты на которой теперь находился каньский Анклав.

При мысли о физической стороне этого зрелища Эллис испытал даже некоторое удовольствие. Свет Эты Скорпиона, чтобы попасть в его глаза преодолел расстояние в пятьдесят с лишним парсеков. Странная все-таки штука этот обычный космос. Невероятно медлительный. Поразительно протяженный. Настолько, что этот древний свет был старше его драгоценной дуврской машины. Сейчас он заглядывал на сто шестьдесят с чем-то лет назад в прошлое — еще в те времена, когда на Сацуме не было и духу Ю Сюйеня, а на Осуми еще не обосновались добрые люди Ямато. Но при всем при том, благодаря волшебным свойствам нексуса, эта небесная шишка Ю по универсальному времени вылетел оттуда всего несколько дней назад и, проведя в дороге несколько дней, через несколько же дней прибудет сюда во всем своем блеске и величии. Прямо накануне квадратуры. Как подумаешь об этом, так прямо голова кругом идет.

На экранах боковых сканеров появилось какое-то свечение — там, где магнитные поля шаттла вызывали возмущение синхротронного излучения радиационных поясов Осуми. Зрелище этих сияющих завитков, то и дело озаряющих испещренные звездами экраны, на какое-то мгновение захватило его. Но, одновременно, и насторожило. Это явление означало, что на Дзете Южной Короны произошла вспышка. Звезда уже некоторое время назад высунула свой магнитный язык, что могло лишний раз напомнить адмиралу Гу как вовремя он собрался сматывать удочки. А квадратура приближалась, медленно, но верно.

Симптоматично, но он тут же вспомнил свою Ребу: ее взгляд когда она полжизни тому назад одарила его сыном. Он почувствовал было угрызения совести перед Хайденом, но его загрубевшее сердце вскоре вытеснило из головы мысли о сыне.

«Ты видишь как я страдаю по тебе? — с горечью подумал он. — Ну почему же ты умерла, Реба? Почему от любви к тебе рана в моем сердце и по сию пору то и дело вскрывается и начинает кровоточить? Неужели ты не видишь, насколько мысли о тебе мешают мне сейчас, когда я должен быть совершенно безжалостным?»

Он еще крепче стиснул штурвал. «Надвигается эмоциональный прилив, — подумал он. — Хрупкий я стал, как яичная скорлупа. Нет, просто приближается квадратура, вот и все. Фффу! Ну и жарища!»

Откуда-то из темной тины на самом дне его сознания вдруг всплыла мрачная мысль. «Любому дураку ясно, что романтическая любовь — удел имбецилов и идиотов. Разве не так? В ней не бывает победителей и она не приносит человеку абсолютно ничего. Тоже верно. Лишь напрасная трата сил на ухаживание да кокетство! Да, и в конце единственный выигрыш — молодой человек или девушка — неопытная молодежь, которая совершенно не в состоянии защитить себя от приличного таланта. В этом-то и заключается главная проблема человечества. Люди вечно беспокоятся о продолжении рода.

А ради чего, собственно? Чтобы твой же отпрыск впоследствии укусил тебя за ляжку и наплевал на тебя? Это ничуть не похоже на торговлю, где человек наживает богатство и в конце концов получает хоть какое-то удовлетворение от пережитых невзгод. В этом плане с нашими аристократами даже самураи совершенно солидарны: браки должны заключаться ко всеобщей выгоде. Да!»

Эллис вытащил платок и высморкался, чтобы немного прочистить мозги, а заодно и посмотреть, не кровоточат ли до сих пор слизистые. Это всегда было его проблемой. Однажды во время перелета он потерял чуть не полпинты крови. И, когда появился наконец из рубки, был бледен как смерть.

«Эх, жаль беднягу Барба. Уж очень ему хочется погибнуть ради Аркали. Конечно, со временем парень вполне может одуматься — если конечно проживет достаточно долго. Надеюсь, что да, поскольку должен же найтись какой-то удобный способ освободить Хайдена от обещания жениться на Аркали».

Он увидел как искаженный хвост Скорпиона медленно захватывает еще одну звезду и взглянул на сканеры заднего вида, чтобы проверить, сохраняет ли Боуэн правильную дистанцию. «Ах, да, Хайден. Сын, от которого я отрекся. Значит, несмотря ни на что, ты все же выполнил поручение. Интересно, где ты сейчас и ходил ли ты вместе с армией старика Рюдзи на Каноя-Сити? И каковы твои дальнейшие планы? Особенно теперь, когда не осталось ни малейших сомнений в том, что у каньцев имеется сингулярная пушка? Эх, Дюваль Стрейкер, поистине, создав на основе своих вычислений этот кусок железа, ты опрокинул на человечество самый настоящий ящик Пандоры. В этом вся беда с оружием. После того как оно изобретено, его уже не запретишь никакими договорами».

Перед его мысленным взором вдруг возникло лицо брата, который беззвучно в чем-то упрекал его.

«Черт, и вообще, не мое это дело — объяснять Истману причину, по которой Аркали Хавкен так стремится попасть на Форт-Бейкер, — ответил он образу Дюваля, уже медленно превращавшемуся в лицо его сына. — И уж тем более не мое дело помогать старику Джосу. Его денежки уплыли с концами, так что, после моего возвращения на Осуми, и ухода каньцев из Каноя-Сити, причин, по которым стоило бы сливаться с „Хавкен Инкорпорейтед“ просто не останется. Может, конечно, мы и могли бы закатать его дочку в какую-нибудь простыню и прихватить с собой, но для меня все же предпочтительнее, чтобы Аркали Хавкен и Барб Истман вместе укрылись на Форт-Бейкере — в немалой степени потому, что тебе, Хайден, их никогда не найти. Это довольно уютное местечко — можно сказать даже располагающее к интимности — и если Истман начнет пытаться произвести на нее впечатление, ей просто негде будет от него спрятаться. Ха! Что же до меня, то после сегодняшнего дельца я смогу отправиться куда захочу, в то время как Джос Хавкен навсегда застрянет на Осуми. Причем рядом уже не будет дочки, над которой он мог бы трястись, и если ему будет плохо, то это станет лишь справедливым воздаянием за попытку присвоить мои пятнадцать траншей ауриума, которые достались мне с таким трудом…

— Вы в порядке, сэр?

— Хммм?

— Вы хорошо себя чувствуете?

Он сердито отмахнулся.

— Занимайся передним сканером, Рипли!

— Есть, сэр.

Монотонный шум двигателей затих и носовые поля скорректировали траекторию. Когда навалились вызванные торможением перегрузки, спутники уставились на Эллиса. Аппаратура начала процедуру передачи и приема позывных.

— Почему мы тормозим, мистер Стрейкер? — спросил Леннардс.

— А ты хотел бы прямо сейчас надеть скафандр?

Внезапно наступила мертвая тишина.

— Я спросил почему мы тормозим?

Он швырнул Леннардсу шлем.

— Мне нужно вам всем кое-что сказать. Некоторые из вас считают, что мы идем на встречу с каньским флагманом, но если вы так думаете, то сильно ошибаетесь. Мы направляемся прямиком к «Шансу».

— А как же насчет выкупа адмиралу? — спросил один из метракоровцев.

Эллис вытащил из кармана окурок сигары и сунул его в рот.

— А что с ним?

— Вы хотите сказать, что собираетесь вручить выкуп за Каноя-Сити адмиралу Гу на борту «Шанса»?

— Не-а.

Пауза. Затем тревожный, едва ли не панический вопрос:

— Но я думал, что план именно таков. С помощью этого ауриума купить нашу свободу.

— А вам не кажется, что это было бесполезной тратой полезного металла?

— Но ведь его люди наверняка не пустят нас на борт «Шанса» до тех пор, пока мы не заплатим выкуп!

— В таком случае нам придется убедить их сделать это, верно?

— Постойте, минуточку! Мы так не договаривались, — сказал Проули.

— Все имеет свою цену, мистер. Уж вам-то следовало бы это знать.

— Вы хотите чтобы мы взяли корабль штурмом? С этих шаттлов?

— А вдруг они заметят наше приближение? — с заметным испугом спросил еще один из метракоровцев. — Что если они уже приготовились?

Эллис уставился на него.

— Они не будут в нас стрелять. Дело вот в чем: последние двадцать четыре часа корабли Гу Цуна готовятся к отбытию. Вылет намечен на 14.00. Последние два дня «Шанс» был пристыкован к станции снабжения, запасаясь всем необходимым. И нет никакого смысла брать его штурмом до тех пор, пока он окончательно не будет готов к вылету. Затем мы быстро отстыкуемся от станции и только нас и видели. Гу и его люди просто не успеют воспользоваться орудиями или догнать нас.

— Но как же мы попадем на борт?

— Неужели никогда не слышали об аварийных люках? Или о грузовых трюмах?

— Грузовых трюмах? Но ведь по закону в открытом космосе они должны быть опломбированы! Как же мы в них проникнем?

Эллис улыбнулся и поболтал ионным ключом на цепочке.

— Отопрем их. Тихо причалим, застав охрану врасплох. Высадимся на корпус и проникнем внутрь через аварийные люки. А уж затем откроем нормальные шлюзы и займемся делом.

— Но что если они нас заметят?

— Не беспокойтесь. Среди нас есть ребята, которым приходилось проделывать подобные штуки не меньше чем по дюжине раз каждому. Никакой особой стрельбы. Только ручные бластеры и холодное оружие. Мне нравится как выглядит «Шанс». Не забывайте, он принадлежит мне. Именно поэтому я и не стал брать с собой ничего кроме ручного оружия.

Он вытащил два мешка и высыпал их содержимое на палубу. В большом мешке оказалось с полдюжины «вессонов» сотой серии, а в маленьком — пара дюжин остро заточенных столовых ножей.

Проули застонал.

— Стрейкер, вы с ума сошли!

— Бросьте, все будет в ажуре. Даже такое трусливое ничтожество как вы вполне справится.

— Я отказываюсь!

— И что же вы намерены делать? Вернетесь домой?

Проули напрягся, но затем заметив лежащий на коленях у Эллиса бластер передумал и промолчал.

— А теперь одевайте-ка скафандры, ребята. И делайте только то, что вам говорят или мы все окажемся по самое горло в дерьме.


6


Адмирал Гу Цун лежал в огромной постели Контролера. Кожа его блестела от пота, а заплетенные в косичку волосы в результате нескольких доставивших ему неизъяснимое наслаждение актов любви с златокожей осумской девицей, которая лежала рядом с ним, слегка растрепались. Девушка томно вздохнула и прижалась к нему своим изящным обнаженным телом. С ее стороны на небольшом столике у изголовья постели стоял полупустой флакончик с ароматическим маслом и лежала катаплазма, которую она так искусно умела пользоваться. Просто восхитительно! Кажется ее имя означает Цветок Персика. Он же отныне будет звать ее Повелительницей Моллюска или, возможно, Принцессой Оргазма.

«До чего же странны и загадочны капризы моды, — подумал он, вспоминая какое удовольствие испытал от катаплазмы. — И насколько же все-таки умны и изобретательны эти люди. Как быстро начинают меняться и отклоняться от нормы вкусы человека, стоит ему оказаться вдали от своей культуры! Но ничего, скоро у меня будет достаточно денег, чтобы вернуться на Гу-Гон и пройти через Ворота Совершенной Гармонии. Затем я распущу слух о том, что располагаю Оружием Победы, и вполне возможно это позволит мне добиться статуса, который позволит мне тягаться с чиновниками самого высокого ранга за ответственный пост в правительстве вдовы.

Он взглянул на лежащую с закрытыми глазами на животе девушку. Вся ее поза свидетельствовала о полной расслабленности после утомительных примитивных развлечений. Наверное недурно еще и привезти с собой настоящую любовницу-гейшу из Ямато! Или это было бы уже слишком? К тому же эта для Гу-Гона пожалуй чересчур высока, худа и вообще чем-то смахивает на кошку. Просто пустоглазая дьяволица! А так по ней нипочем не скажешь, что она такая испорченная — ну и лживые же у нее глаза!

Само собой, виноваты в этом ее убогие гены. В Санаду такие пустые глаза как у нее только у бедняков, а ведь вопрос внешности тоже нельзя игнорировать. Куртизанка вроде нее никогда не произведет впечатления в Гу-Гоне. Слишком уж она… экзотична, что ли».

Он повернулся на бок, стараясь не зацепиться колпачками на пальцах за роскошные волосы куртизанки. «Как удивительно благоприятно складываются обстоятельства! Обладать тем, что возможно является последним Оружием Победы пережившим японо-американскую войну. Да еще как раз в то время, когда у нас самих возникли разногласия с Американо. Не исключено даже, что они выйдут из себя настолько, что денонсируют Ограничительный Договор и снова начнут производить Оружие Победы — такое вполне возможно! — только тогда оно превратится для нас в Оружие Поражения. В результате, нынешняя правящая клика во главе с вдовой вынуждена будет капитулировать, и их место займут совсем другие люди, которые отнесутся ко мне куда более благосклонно. Так что обладание этим оружием и для меня вправду большая удача.

Впрочем, действительно ли мне так уж хочется прямо сейчас включиться в борьбу за политическую власть? Неужели я и вправду готов променять жизнь военного на совсем другую жизнь при дворе вдовы? Разве я не сверхъестественно удачлив? Ведь умение проскальзывать сквозь Глаз Дракона не дано и одному человеку из тысячи миллионов. Мне будет не хватать остроты ощущений и возбуждения, которое испытывает счастливый космонавт. Как командир корабля я волен отправляться куда захочу, делать что угодно с кем угодно и никому нет дела до того, какие у меня любовницы — а если и есть, то никто никогда не осмелится заявить об этом вслух. В моих руках практически неограниченная власть над всеми нашими владениями за границей Нулевого Градуса — в той части космоса, которую американцы называют Нейтральной Зоной — и я ни перед кем, кроме самой вдовы, не обязан держать ответа, кроме как перед самой вдовой!

В стоящей на тумбочке рядом с кроватью фарфоровой чашей черно-пурпурная катаплазма вдруг зашевелилась и как пиявка стала тыкаться в разные стороны. На стене над задрапированной в шелк кроватью красовалась величественная доска украшенная орлиной головой, символом власти бывшего Контролера. Адмирал некоторое время с неодобрением рассматривал бледную птичью голову с крючковатым клювом и пустыми глазами.

«Сейчас в полутьме этот орлиный профиль здорово напоминает профиль Ю Сюйеня, — подумал он, — разве что за темными контактными линзами настоящего Ю Сюйеня скрывается ум человека не меньше любого даймё из Ямато искушенного в политических интригах. Но на сей раз ему попался достойный противник. Он видимо забыл, что у меня в распоряжении имеются корабли, а следовательно и власть, не говоря уже об Оружии Победы. Он все еще никак не может понять, что мне наплевать на его величественные планы создать собственную империю в Ямато.

Он протянул руку и отрегулировал освещение так, что теперь голова орла виделась чуть по-другому. Эффект получился гротескным. «Ну и мрачный же вид будет у Ю Сюйеня когда он узнает, что сделка по поводу судьбы Каноя-Сити уже заключена, — подумал адмирал. — Небось вообще побледнеет как полотно, когда прибудет сюда и обнаружит, что мой флот отбыл, а его несчастным войскам самим придется придумывать как вернуться на Сацуму!»

«Что же будет с американцами, когда прибудет Ю Сюйень? — мельком подумал он. — Несомненно, им придется на себе испытать всю глубину его разочарования. Это плохо. Да еще как плохо!»

Гу Цун снова откинулся на спину, рассеянно положив руку на обнаженный зад девушки. «Все очень просто: Ю Сюйень, министр по делам территорий, председатель совета директоров „Чайна Продактс“ и губернатор Анклава Сацума — хотя сам он и называет себя генерал-губернатором! — твердо верит в то, что значительно превосходит меня и в любой момент может подозвать меня к ноге, как слишком далеко отбежавшего пса. Более того, он считает, что может одержать надо мной вверх при помощи своих приспешников, которые постараются заморозить здешнюю ситуацию до тех пор, пока он не прибудет лично и не возьмет дело в свои руки. Только я этого ни за что не допущу. Я подобен ветру. Я отправляюсь куда захочу и делаю что захочу… когда захочу! Таков всегда был мой идеал. Я верю в войну — и верю в то, что война приносит свои плоды!»

— Йень ю йи си!

Он резко шлепнул девушку по заду, очень довольный собой. Она восторженно пискнула и робко взглянула на него, а затем снова начала ласкать его. Он прислушивался, все его чувства мгновенно обострились: раскат грома подсказал ему, что погода по-прежнему ухудшается. Под окнами на центральной площади началась какая-то суета. Судя по звукам на площади собирались силы безопасности на своих транспортерах. Офицеры неразборчиво выкрикивали приказы и взволнованно гомонили солдаты. «Как же эти военные любят поднимать шум из-за пси-бурь и любого малейшего нарушения Небесного Равновесия! Невежды! Глупцы! Рабы предрассудков! Любому ясно, что войска, которые на короткое время выведены из заморозки только для того, чтобы принять участие в битве и с честью выдержавшие это испытание, могли бы найти себе более подходящие поводы для беспокойства на время своей недолгой свободы».

Он принялся внимательно рассматривать тыльную сторону своей ладони. «Но, конечно, следует признать, что к основным пси-проявлениям не так-то легко привыкнуть. Квадратуры в двух нексус-системах всегда имеют важнейшее значение — причем со стратегической точки зрения — особенно накануне их отлета отсюда. Обсуждение суммы выкупа с американцами из МеТраКора было пустой тратой времени. Эти слабые и бездарные члены Совета оказались просто не в состоянии предложить никаких реальных условий, и я уже был готов приступить к намеченной Ю Сюйенем работе по уничтожению города, начав ее с купола Каноя-Сити, когда этот американский торгаш Эллис Стрейкер вдруг сделал свое десятитраншевое предложение. И теперь у меня такое впечатление, что с тех пор, как согласился встретиться с ним, я так и не прекращал какого-то раздражающего торга!

Да, это был настоящий танец скорпионов! С сомкнутыми клешнями, мы ходили кругами, то и дело уклоняясь друг от друга, а наши хвосты со смертоносными жалами изгибались и то и дело наносили удары! Сначала десять траншей превратились в жалкие пять! Но, после обмена ударами, пять выросли до шести, затем последовали угрозы и спокойные отказы, и сумма возросла до семи. Затем многозначительное молчание — и вот их уже восемь. Через некоторое время, после отступлений и маневров, с огромным трудом — девять. И наконец я поднял руку и, поднеся ее к самому лицу Стрейкера, потер большим пальцем об указательный, как бы выдвигая решительный ультиматум: десять траншей, презренная змея! Или я потеряю терпение! И больше никаких разговоров!

Да, он показал этому купчишке, что такое настоящий торг!»

На следующий день Гу Цун послал своего самого доверенного слугу А Куэя в известняковые пещеры Синдзю Хораана на встречу со слугой Стрейкера. А Куэю было поручено удостовериться в наличии оговоренного количества сверхтяжелого металла. Подземные проходы Жемчужной Пещеры тянулись под Анклавом на многие мили. А Куэю завязали глаза и отвели в какое-то потаенное место, которое так и не смогли определить сенсоры, но вернулся он оттуда буквально с выпученными глазами. Там действительно оказались десять траншей ауриума, уложенные в штабель прямо на оплавленном каменном полу двадцатилетней давности подземного храма. А Куэю даже тщательно пересчитал слитки, несмотря на свою боязнь замкнутого пространства.

Гу Цун устроился поудобнее и заложил руки за голову. «Что же там за шум такой? Почему это, во имя Августейшей Яшмовой Персоны, так взбудоражены солдаты? Наверняка их обеспокоила буря. Должно быть, они хоть и смутно, но все же представляли себе связь между атмосферными явлениями и свирепостью Глаза Дракона».

— О, о, о…

Она прошлась губами по его телу. Он рассеянно рассматривал драпировку, а в это время волосы девушки нежно щекотали кожу на его животе. Через отверстия в куполе в город налетели москиты с лагуны и сейчас зудели где-то высоко над головой. Затем адмирал опустил глаза и увидел пурпурный комок, который девушка умело наложила чуть пониже его пупка.

Она встретилась с ним взглядом и тут же довольно чувствительно укусила его.

— Айиии! Жуйиии!

Он напрягся было, но стоило ей начать нежно целовать укушенное место, снова расслабился.

— Я и так буквально окружен людьми, желающими сосать мою кровь, — заметил он. — А теперь значит и ты туда же?

Он вздохнул. Весь день Ляо, командующий гарнизоном, и У Шень — офицер, которому удалось раздобыть Спящих Солдат на Гуандуне, все туже затягивали удавку на его шее.

«К восьми часам завтрашнего утра от их планов и следа не останется, — подумал он, вспомнив, что встреча со Стрейкером назначена на семь. — Каноя-Сити будет продана за десять траншей лучшего на свете ауриума с Садо — и я покину Ямато, разбогатев на двести миллиардов юаней…»

Откуда-то издалека вдруг донеслись звуки выстрелов и царящую за полупрозрачным окном ночь вдруг прорезало несколько фиолетовых вспышек.

Раздался стук в дверь и девушка подняла голову.

— Хао, — без колебаний произнес Гу Цун, несмотря на отданное накануне твердое распоряжение не беспокоить его ни при каких обстоятельствах.

Вошел А Куэй, встал на колени и поклонился так низко, что его выбритая макушка почти коснулся постели. Его явно не смущали ни девушка, ни те новости, которые он принес. Верный слуга просто протянул адмиралу поднос на котором лежала сложенная бумага, сразу вызвавшая у него мысль о ловушке.

Гу Цун развернул ее и прочитал послание командующего гарнизоном. Дочитав, он соскочил с постели и начал поспешно натягивать халат.

— Пусть Ляо немедленно свяжется с флагманом! И сообщи У Шеню, что я сейчас буду! — Он яростно затягивал длинный шелковый пояс. А Куэй тут же испарился. Девушка уставилась на Гу Цуна так, словно он вдруг сошел с ума.

Недаром он слышал выстрелы. Это расстреливали часовых, охранявших космопорт. «Шанс» оторвался от станции снабжения и на всех парах рванул к Глазу Дракона, который американцы называли Тет-Два-Восемь.

— Это просто невероятно! — ревел он натягивая шлепанцы. — Проклятый Эллис Стрейкер! Убейте его! Убейте! Убейте!


7


Хайден Стрейкер проснулся от вдруг нахлынувшего на него во сне ужаса. Все вокруг было ярко освещено и несколько мгновений он даже не мог сообразить где находится и хватит ли у него силы воли, чтобы взглянуть на аккуратную дырочку появившуюся в его груди. Он знал, что если заглянет в нее, то обнаружит исчезновение своего сердца, означающее его смерть.

На мгновение буквально оцепенел от ужаса этого парадокса. Затем, все еще не будучи в состоянии дышать, осторожно ощупал грудь, наконец понял, что это просто еще один кошмарный сон и тяжело откинулся обратно на футоны, благодарный судьбе за то, что находится на Эдо во многих световых годах от Осуми.

Со дня битвы за Каноя-Сити прошло уже много месяцев, но воспоминания о ней все еще преследовали его. Это была его битва, битва которую он купил и которая закончилась полным разгромом. Он даже не знал точно сколько там погибло людей — сотни, возможно даже тысячи истекших кровью и умерших мгновенно, и еще во много раз больше раненых, которые крича от боли ползут куда-то в страшной агонии, лишившихся конечностей или прошитых насквозь чудовищным оружием. Им уже никогда не пробудиться от сна, не видать возвращения к телесной целости. И никакой славы.

Он задыхался, как человек, захлебывающийся собственной кровью. Стоило ему закрыть глаза, как ужасные воспоминания об атаке снова ожили в его памяти: величественная картина проигранного сражения, столько людей превращенных сингулярной пушкой в падаль, агония, еще раз агония и безумное паническое бегство, подстегиваемое лучевыми залпами с городских укреплений. И ведь он сам хотел этого. Даже требовал. Отчаянно. Всего этого. Вот и получил то, чего добивался. Вопреки разумным соображениям Хидеки Рюдзи. Да простит Бог их обоих.

— Что такое, мистер Стрейкер?

Он открыл глаза и понял, что уже полдень, ярко светит солнце, а голова его раскалывается от боли. Прямо над ним уходила в небо гигантская бронзовая фигура дракона. Кто-то стоял около него, в голосе говорящего слышалось неподдельное участие. Теперь он вспомнил. Вчера был праздник. Он был почетным гостем Хонды Юкио. Они с ним и двумя генералами сёгуна сидели на верхней террасе классического белого замка — многоярусной, похожей на зиккурат башни, со стального цвета серыми пагодообразными скатами крыш, один лишь самый верхний ярус которой являлся открытым. Башня находилась вдалеке от главного дворца — посреди террас астрономических садов Дайтен. С того места где они сидели виднелись армиллярные сферы Освоенного Космоса, два ажурных шара, с опоясывающими их ободами из фосфористой бронзы, обозначающими галактический экватор, двенадцать границ, эклиптику Эдо и местные звездные меридианы. Повсюду виднелись гранитные блоки с нанесенными на них градуированными линиями, множество солнечных часов, лунных часов для спутников Эдо и гномоны для точного определения местонахождения здешнего светила и нексусов системы. Над всем этим возвышался устремленный на звезды квадрант стоящий в центре площадки на вершине башни. Его полумесяц свободно качался на сбалансированной оси подобно какому-то огромному флюгеру или гигантской копии одного из древних астрономических приборов, которые так любил его отец. По ночам, когда в обсерватории зажигались разноцветные лазеры, ее было видно буквально отовсюду.

Именно сюда приходили по ночам придворные астрологи и снимали показания с полированных шкал с выгравированными на них китайскими цифрами, чтобы впоследствии на их основе составлять графики движения планет системы по Зодиаку и предсказывать будущее. Но сейчас обнесенная невысокими бортиками терраса на самом верху башни была застелена дорогими шелковыми коврами, усыпана подушками и завешана тончайшими занавесками, превращавшими ее в уютную беседку.

Были здесь и низенькие столики уставленные саке и утонченными яствами, и белолицые гейши, и служанки обмахивающие гостей бумажными веерами. А еще присутствовали чувственные куртизанки Эдо с высоко подведенными над глазами бровями, ярко-алыми накрашенными губами в экстравагантных одеяниях самых роскошных цветов и покроя, выше талии скроенные так, что из-под них то и дело выглядывали небольшие, но совершенной формы груди. У всех этих женщин были пышные удивительно длинные черные волосы, они играли на самых разных инструментах, пели, танцевали, шутили и угощали присутствующих мужчин саке. Это был мягкий полуденный отдых без всяких разговоров о политике, которую заменяли закуски и беспрерывно подливаемое ароматное рисовое вино под ласковое прикосновение теплого влажного характерного для умеренного северного лета Эдо бриза, дующего с лежащего на востоке Голубого океана.

Хайден терпеливо дожидался, выбирая среди сменяющих друг друга развлечений момент удобный для того, чтобы передать Хонде Юкио послание сёгуну, которое он специально для этого взял с собой.

— Пейте, мистер Стрейкер. Пейте и наслаждайтесь. Пейте, наслаждайтесь и отдыхайте. Здесь у нас есть все, что вашей душе угодно. Поэтому пейте и ни о чем не думайте.

— Благодарю вас, Юкио-сама.

— И прошу вас, не забывайте про моих голубок. У нас считается, что мужчина просто не может функционировать как ему подобает, если регулярно не снимает напряжение. Разве не так?

Любимому внуку великого Сакумы Хиденаги было сорок лет от роду, он отличался излишней грузностью, на лице с вечно полуприкрытыми глазами всегда красовалась неискренняя улыбка и никогда нельзя было понять о чем он думает на самом деле. Сейчас он был потен и от него несло духами. Тем не менее, любовь к наслаждениям буквально впиталась в его плоть и кровь. Он задал несколько вопросов об Осуми, о битве и о том, что во время нее произошло. Только после этого он позволил своим веселым подружкам угостить себя ломтиками дыни и погрузился в пучину их заразительного смеха.

— Могу ли я просить вас передать при первой возможности это письмо сёгуну? — наконец спросил Хайден, старательно скрывая отчаяние, в которое его приводила страсть японцев к неопределенности. — Ведь не настолько же он занят делами, чтобы не найти времени прочитать такое короткое письмо?

Жабья улыбка Хонды Юкио стала такой широкой, что глаза почти скрылись под веками. Он беззаботно махнул рукой куда-то в пространство.

— Что такое время, как не вращение небесных тел по ходу их движения в пространстве? Лучше давайте полюбуемся как заходит первая луна, мистер Стрейкер. А потом насладимся ее восходом. Ведь порой сегодняшняя луна оказывается несколько больше чем вчерашняя, а иногда — меньше.

— Надеюсь, что завтрашняя луна окажется полной, господин. Слишком долго я ждал этой ее фазы.

Улыбка стала еще шире и снова полились убаюкивающие слова.

— Надеяться вы можете. Но прошу вас, не удивляйтесь, если завтрашнюю полную луну постигнет затмение.

— Это меня ничуть не удивит, господин. Поверьте, я приучил себя терпеливо ждать хоть до скончания времен.

— Это странно, поскольку мне кажется, что время бесконечно.

Хайден вздохнул.

— Господин, у нас в Американо бытует совершенно иной взгляд на время. Там время спустили на землю обсерватории Либерти. Наше время было поймано и заключено под стражу. Тем самым мы сделали укрощенное и вышколенное время нашим верным слугой, а вовсе не наоборот. И именно это, господин, делает нас такими, какие мы есть.

Хонда Юкио решил не оставаться в долгу.

— В Санаду, как мы слышали, тоже есть обсерватория, где пытаются обуздать время. Считайте вам повезло, что вы живете не там. — Он закатил глаза потом щелкнул пальцами и женщина — самая роскошная из куртизанок — тут же подала ему дорогие из золота и стали наручные часы. Юкио взял их и, вытянув большим и указательным пальцами головку вала, начал крутить ее так, что стрелки принялись описывать круг за кругом по классической работы перламутровому «вечному» циферблату.

— Видите! В дни нашего величия мы собрали столько дорогих вещей! Все-таки есть в древних механизмах что-то неодолимо привлекательное для нас, японцев. Именно поэтому девяносто процентов артефактов, произведенных в период от двадцать первого века и до наших дней, сейчас находятся именно в Ямато. Тик-так, тик-так… Слышите? Конечно же, это совершенно бесполезная вещица, которая мне совершенно ни к чему, но согласитесь, как она хороша! Какой многозначительный дар!

Хайден Стрейкер взял часы, внимательно изучил их, и его мало-помалу стало охватывать смущение: короны, обычно украшающей заднюю крышку, не было. Вместо нее были выгравированы слова: «Крылатый Конь» и «Китайская Народная Республика».

Намек Хонды Юкио был совершенно ясен, но Хайден Стрейкер, тем не менее, решил пойти, пусть даже рискуя при этом потерять лицо.

— Господин, сделано совсем неплохо… для подделки.

— Прошу прощения, но эти подделки «Крылатый Конь» гораздо более ценны чем подлинные старинные «ролексы». Дело в том, что слишком уж много их просто выбрасывали когда кончались батарейки. — Он улыбнулся, а потом примирительным тоном заметил: — Возможно вскоре нам что-нибудь удастся сделать для вас. Мы располагаем кое-каким влиянием на нашего достопочтенного деда, при звуке имени которого низко кланяются все кроме самых распоследних дураков. А теперь позвольте этому прелестному созданию по имени Миобу поухаживать за вами. Пейте и беседуйте с ней сколько душе будет угодно. А завтра, если милостивые боги будут благосклонны, не исключено, что вы покинете этот наш мир безвременья и, возможно, вернетесь на свою родную планету.

Ничего не оставалось делать как подчиниться. Сначала Хайден испытывал некоторую неловкость, но, по мере того как необычайно хорошее саке разжижало кровь, он позволил женщине снять с него китель и фуражку, а затем носки и воротничок. Он прилег, оперевшись на локоть, держа двумя пальцами хрупкую чашечку-тёко, и с наслаждением время от времени отхлебывая теплый ароматный напиток. Периодически пустеющая чашечка тут же наполнялась вновь.

— Расскажите мне о себе, мистер Стрейкер. Прошу вас. Расскажите все-все!

Ему показалось, что жабья улыбка становится все шире и шире. От жары в голове у него стало мутиться. Изумрудные складки одеяния самой прекрасной из куртизанок переливались и посверкивали как змеиные глаза.

— Господин, мне почти нечего рассказывать… маленький человек… но я расскажу… что захотите.

— Давай-ка, Миобу. Положи руки американцу на лоб. Я хочу узнать, как он попал сюда. И как до этого оказался на Осуми. Почему он вдруг оказался здесь с чрезвычайным посольством? — Где-то над собой между поглаживающими его лоб руками Хайден видел массивное обрюзгшее лицо. — Я слышал о каком-то камне, который вы доставили Хидеки Рюдзи. Говорят это очень необычный камень. Да, возможно вы захотите рассказать мне именно о нем.

Беседка, устроенная на вершине зиккурата, опустела. Отбрасываемая башней тень с неровными выступами пагодообразных крыш по мере того как садилось солнце Эдо становилась все длиннее. Самураи уже покинули астрономический парк и перебрались в какую-то другую часть обширного и фантастически внушительного дворцового комплекса. Они удалились — он не знал, задумано это было заранее, или нет — оставив его одного, спящего прямо под жгучими дневными лучами солнца типа F2.

— Ясуко-сан! Это вы?

Во рту страшно пересохло. Он попытался было подняться, стыдясь своего заспанного, мокрого от пота лица и растрепанных волос, но тут же бессильно повалился обратно на подушки. Сердце все еще бешено колотилось от страшного сна.

— Простите меня. Я заснул и мне приснился тяжелый сон.

Она казалась ему просто темным силуэтом заслоняющим солнце. На ней было спадающее от оби до самых щиколоток кимоно, туго стянутое в талии поясом, и с лацканами, сходящимися у самой шеи. Волосы были заколоты так, что по обе стороны лица свешивались аккуратные локоны, придававшие прическе исключительно изысканный вид.

Ясуко объяснила:

— Я прогуливалась среди скульптур там внизу, вдруг услышала ваш крик и подумала, что вы обнаружили скорпиона или скорпион обнаружил вас. — Она помолчала, затем спросила: — Что вам приснилось? Расскажите, а я растолкую вам значение этого сна.

— Да нет… ничего особенного. Со мной все в порядке, благодарю вас.

— Неужели вы не знаете как опасно спать на солнце на Эдо? Для человека со светлой кожей это может очень плохо кончиться.

— Так получилось.

Повсюду валялись смятые подушки, опрокинутые токкури, поднос с остатками сладостей. На татами виднелись зернышки просыпанного белого риса. Он отвернулся, чувствуя как краска стыда заливает лицо.

Стоящие вокруг бумажные ширмы болезненно слепили своей белизной. Они загораживали вид на горную долину, но в то же время и защищали беседку от нескромных взглядов. Отсюда с высоты видно бы было любого, кто начал бы подниматься по ступеням, зато их самих никто увидеть не мог.

Она подошла ближе.

— У вас очень красное лицо. Позвольте я посмотрю. — Она наклонилась и вытащила откуда-то из-под подушек флакончик лосьона, налила немного на ладонь и осторожно втерла ему в лоб и щеки. — Это специальное масло, которым обычно пользуются куртизанки. Оно смягчит вашу кожу и предохранит ее от шелушения.

Он тут же почувствовал, как перестает гореть лицо, а когда взглянул на нее, почувствовал, что ее пальцы чуть задержались на его щеке.

— Вы очень добры ко мне, госпожа, — вздохнул он, буквально изнемогая от удовольствия. — Чересчур добры.

— Вы не ушли с остальными, — заметила она, как бы констатируя этот факт.

Хоть это был и не вопрос, он все же счел нужным ответить.

— С ними? Нет. Я заснул и… Наверное перепил саке.

— Гостеприимство Юкио-сана… не совсем то, чем кажется.

— Правда ваша, госпожа. — Он улыбнулся ей, наконец успокоившись. — Просто я не рассчитал сколько в саке алкоголя. Оно показалось мне очень слабым, а меня мучала жажда, да еще эта жара, вот я наверное и… — Он облизнул губы и поднял глаза. — …выпил лишнего.

— Возможно.

— Я почем-то считал, что сёгун запретил крепкие напитки, — робко заметил он. — А то, как были одеты девушки его внука…

Она оправила и без того крайне аккуратное и наглухо запахнутое кимоно.

— Сёгун направляет нас во многих отношениях, но на его собственном столичном мире каждый человек позволяет себе только то, что он или она считают посильным или приемлемым для себя. — Она капнула себе на ладонь еще немного масла и растерла его. — Мне кажется, желанием сёгуна было, чтобы его дворцы и сады стали раем. Такое впечатление, будто мы уже умерли, верно? В подобном месте просто невозможно предаваться мирским или обыденным мыслям.

Он долго смотрел на нее, а когда заговорил, голос его заметно окреп.

— Тем не менее, мы еще не умерли. И за время нашего пребывания здесь, госпожа, меня больше всего удивило именно то, что при дворе сёгуна не запрещено ни принимать спиртные напитки, ни курить — этим, похоже, поголовно балуются все придворные. К тому же, здесь совершенно открыто существует и проституция.

— Верно, в принципе сёгун — истинный самурай и является приверженцем традиционного Пути, поэтому его двор тоже следует основным законам Ямато. Но… — Она сделала руками жест, напоминающий колеблющиеся вверх-вниз чашки весов. — … Но при всем при том, он еще и мудрый правитель, которому нравятся праздники и соблюдение религиозных ритуалов, равно как и все то, о чем вы упоминали.

— А нет ли во всем этом какого-то несоответствия аскетизму Пути?

— На Эдо или Осуми существует множество совершенно разных интерпретаций Пути, источниками которых являются те или иные симпатии или антипатии местных даймё. Главное, в Ямато у любого человека есть свое место и, в отличие от Американо, у нас его знает каждый. Складывается впечатление, что даже за несколько сотен лет своей истории американцы так и не повзрослели. Изменение своего общественного статуса у них возведено в ранг достоинства. В Каноя-Сити они совершают большую ошибку, пытаясь приучить к тому же людей Ямато.

— Вы действительно так считаете?

— Не забывайте — мы руководствуемся самурайским Путем уже пятнадцать столетий без перерыва. И впитываем его буквально с молоком матери.

— Без перерыва? А как же насчет девятнадцатого и двадцатого веков?

— Верно, ношение мечей и многие другие внешние знаки отличия самураев в период правления императора Мейдзи были временно запрещены, но лишь с тем, чтобы сосредоточить усилия людей на модернизации. Притом, не будете же вы отрицать, что в первой половине двадцатого века Путь в Древней Японии был очень силен?

— Но ведь Япония все же проиграла мировую войну.

— А вам известно, что уже через несколько часов после взрыва первой генси-бомбы, состоялось совещание, на котором представители древнейших самурайских семей сошлись на необходимости перевода мировой войны из военной в экономическую область. В последующие десятилетия правящие круги Японии установили в стране то, что американцам казалось демократией. Но это было сделано намеренно, чтобы сделать Древнюю Японию более привлекательной для торговых партнеров. И мы с вами оба знаем из истории, что произошло когда Древняя Япония стала ведущей мировой державой. Демократия всегда была наваждением, которым были одержимы в основном масонские правители Древней Европы и Древней Америки. Могу вас заверить, что ни Ямато, ни Древняя Япония никогда всерьез ее не рассматривали.

«Да, — подумал он. — Насчет этого она права. И историю всегда пишут победители. Именно поэтому так трудно понять этих людей. Уникальными их сделала именно их история. Они даже отдаленно не напоминают китайцев, и образ их мышления совершенно не похож на наш. Наши религии и наши законы, наши правительства и наши боги, наши традиции и наши идеалы — все это совершенно различно».

— Но в конце концов все люди одинаковы, — догадываясь о чем он думает, сказала она. — Вы ведь так считаете?

— Даже не знаю. — Он задумчиво разглядывал ее. — Если вы имеете в виду, что мы одинаково страдаем от боли, я согласен. Если вы хотите сказать, что все мы одинаково способны радоваться, грустить, испытывать экстаз или горе или восторг или мучаться, или наслаждаться душевным покоем, то я снова согласен. Если вы хотите сказать, что мы все стремимся или стараемся избегать одного и того же, я и тут согласен. Но если вы подразумеваете, что мы одинаково мыслим — ваши соотечественники и мои, то вынужден с вами решительно не согласиться.

— Вот как! Вы что, мысли читаете?

— Я просто констатирую это, исходя из вашего поведения.

— Не забывайте, что ваше поведение тоже может рассказать о многом. — Она наклонила голову. — Например по движениям ваших рук я вижу: вы из тех людей, которым очень трудно примирить в душе то, что им казалось верным поскольку их так учили, с тем, что они считают верным на основании собственного жизненного опыта. Я права? Должно быть это проблема всех американцев.

Он слегка улыбнулся.

— Могу сказать только одно: будь вы американкой, вы бы просто не задали такого вопроса.

«Но дело не только в этом, — думал он, уколотый ее словами. — Мы — представители культуры похожей на дуб — сильной, с крепким стволом и, тем не менее, еще и с множеством отходящих в самые разные стороны ветвей, а на самом кончике каждой такой веточки листик — отдельный человек, совершенно уникальный и самостоятельный. В то время как японская цивилизация подобна бамбуку с необычайно сильным единственным стволом, к сожалению растущем только в одном направлении. Его свойства складываются только из того, что все волокна тесно переплетены между собой. Я понял это только когда попал на Эдо. А еще я начал понимать, что в середине всего этого — пустота, сохраняется лишь внешняя сторона явления. Они находятся в закате своей славы, полый ствол обречен упасть — или быть срубленным. Мой отец всегда был в этом уверен, просто раньше я никак не мог понять, что он имеет в виду. Я не понимал как такой явно могучий и крепкий ствол да еще так глубоко ушедший корнями в почву Ямато может быть таким хрупким. Он же продолжал утверждать, что это именно так, и был совершенно прав. Теперь я это понимаю.

Эллис Стрейкер много раз предупреждал МеТраКор, что Ямато приходит в упадок. Он называл это естественным процессом, которому подвержены все империи. «Сынок, тебе следует помнить, что любое живое существо со временем теряет волю к жизни, независимо от того, кто оно или что оно. И со мной когда-нибудь случится то же самое! И с тобой! Именно поэтому нужно брать все что можно от дня сегодняшнего! Дерзай пока ты на это способен!»

А империи?

«Империи подобны людям, которые их создают. Они стареют, увядают и становятся слишком слабы, чтобы защитить себя. Поэтому сам увидишь, что каньцы начнут находить этот сектор Ямато все более и более привлекательным».

Пока Хайден Стрейкер вспоминал слова своего отца, на уже коричневеющие яблоки в стоящем возле него блюде начали слетаться большущие осы в черно-лимонную полосочку. Их похожие на запятые брюшки трепетали на игольно-тонких талиях, а золотистые глаза поблескивали на солнце. Наевшись, они то и дело улетали в свои гнезда в заброшенном синтоистском храме.

По словам Эллиса получалось, что трещины начали появляться еще сорок лет назад, когда отец Муцухито передал императорский трон своему сыну, но еще задолго до того империя самураев начала умирать — изнутри.

«Теперь любому это видно, — подумал он, задумчиво глядя на роскошь раскинувшегося вдали дворца сёгуна. — Несмотря на все это внешнее изобилие, их промышленная мощь уже далеко не та, что раньше, четыре квадранта Ямато откололись, а Кюсю, Сикоку, Хонсю и Хоккайдо практически являются независимыми уделами. Их колониальные владения в Нейтральной Зоне были освобождены с помощью американцев, Приграничные Государства, расположенные вдоль плоскости Трехсот Тридцатого градуса, тоже постепенно выходят из-под контроля Эдо. Что еще? Если верить слухам, готовятся новые вторжения из Санаду и Хайнани цель которых — смести ослабевшую администрацию Ямато. И вопрос времени когда весь сектор придет в состояние полного хаоса. Я так много узнаю здесь, так много, что начинаю наконец понимать идеи своего отца, да и смысл политики Хидеки Рюдзи».

После разгрома японской армии у Каноя-Сити Хайдена будто снизошло прозрение — он вдруг понял как действовать дальше. В первые в жизни он почувствовал, что в состоянии оседлать события и направить их в нужную ему сторону. «Первым делом нужно определить цель, — думал он. — Вроде бы это и очевидно, но, если у тебя нет цели, тебе никогда не найти пси. А ведь мне так и не удалось понять, почему я не осознавал этого раньше».

Став свидетелем поражения самураев, он сразу понял, что должен добиться помощи от властей более высоких чем даймё Осуми и уже с их помощью вынудить Ю Сюйеня оставить Каноя-Сити. Вернувшись в Мияконодзё, он испросил у даймё дозволения лично передать свое прошение об оказании помощи сёгуну — носителю Государственного Меча империи.

Сначала Хидеки Рюдзи, не желая давать Сакуме Хиденаге удобного повода прислать флот в систему Осуми, ему отказал. Но, немного позже, он понимая, что каньцев просто необходимо одернуть, и чем скорее тем лучше, все же решил отправить посольство на Эдо, поскольку теперь справиться с каньцами было возможно лишь с помощью сил Сакумы Хиденаги.

Как только нашелся подходящий предлог, Хидеки Рюдзи отправил Синго, госпожу Исако и Ясуко и их свиты, состоящие из женщин, слуг и стражи, с официальным посольством на Эдо. Формальным поводом послужило все ухудшающееся здоровье Муцухито, императора, восседающего на Киото: Синго должен был проконсультироваться с администрацией сёгуна по поводу того, какие приготовления необходимы на случай безвременной кончины императора. На самом же деле, конечно, причина была совершенно иной. Только перед самым отбытием посольства, после долгих раздумий и по причинам, которых Хайден так до сих пор и не в состоянии был понять, Хидеки Рюдзи разрешил и ему отправиться в путешествие.

Они находились на Эдо уже несколько месяцев. Непростые переговоры тянулись и тянулись и вот два дня назад Хонда Юкио небрежно сообщил ему, что сорокалетнее правление Бога Солнца, Его Императорского Величества Муцухито закончилось, причем уже некоторое время назад.

Его сын и преемник престола, новый император до сих пор не предпринимал никаких шагов к тому, чтобы подтвердить право Сакумы Хиденаги занимать пост сёгуна. Причины тому были чисто политическими: Сакума Хиденага был очень стар и нездоров. В его тени уже маячили два потенциальных наследника, жаждущих занять место сёгуна. Любое, даже самое незначительное предпочтение выказанное сейчас, могло со временем вызвать самые непредсказуемые последствия, и промедление с утверждением Сакумы Хиденаги в качестве сёгуна было явным признаком того, что новому императору требовался новый генералиссимус. Казалось, он был вполне готов выбрать того из кандидатов, который сумел бы доказать свое превосходство над остальными.

Одним из претендентов на этот высокий пост являлся Хонда Юкио. Он был гораздо умнее, чем старался казаться окружающим, и, возможно, его слова были знаком, что события начинают ускорять свой ход и что дипломатический паралич наконец подошел к концу. Возможно.

Хайден снова вспомнил китайские электромеханические часы и у него вдруг зародились смутные опасения. Эта старинная безделушка явно имела какое-то значение. Хонда Юкио принимает подарки от каньцев. И ведь остается нерешенной проблема амигдалы — как быть с ней? Впрочем, может быть она уже исчерпала свою полезность? Со времени разгрома в Каноя-Сити о ней просто не было смысла думать…

Он дотронулся до виска. Палящее солнце и непривычно большое количество выпитого совершенно лишили его сил, а голова просто раскалывалась от боли.

— Ооооооохх!

— По словам сёгуна крепкие напитки и азартные игры сочетают в себе и польза и грех, — безжалостно заметила Ясуко. — Причем греха в них больше чем пользы.

— Ваш повелитель необычайно мудр, госпожа.

— Тогда, возможно, и вам стоило бы воспользоваться его советами. Особенно в части касающейся азартных игр. — Она стрельнула глазами сначала налево, потом направо и продолжала. Теперь в ее голосе слышались предостерегающие нотки: — Двор сёгуна это настоящий котел интриг, по сравнению с которым Мияконодзё кажется чистым как сосуд с кристальной водой из горного ручья. Хондо Юкио-сама и Сакума Киёхиде-сама — вот два основных соперника, претендующих на высший титул. Ставки очень высоки и растут с каждым днем, поэтому будьте осторожны, мистер Стрейкер, и, ради вашей же собственной безопасности, смотрите — не окажитесь случайно не на той стороне. — Она уложила его поудобнее и еще раз смазала ему лицо маслом. — Вы сказали, что вам приснился сон и от него вы закричали. Что вам снилось?

Сон…

После сражения потрепанные части армии Хидеки Рюдзи мало-помалу собрались, а затем на изрядно пострадавших машинах вернулись в Мияконодзё. Хидеки Рюдзи-сама, летевший на своей сора-сенша, потрясенный и униженный столь неожиданным исходом сражения, был очень бледен и молчалив. Он еще даже не до конца понимал всю тяжесть последствий такого исхода. Для префекта целого квадранта это было полным унижением. Его власти был нанесен серьезнейший удар, его армию вынудили с позором отступить, причем силами, в пять, если не в десять раз уступающими его собственным.

Но дело было скорее даже не в унижении. Это был прецедент. Впервые нескольким каньским офицерам с горсткой средней руки свежеразмороженных солдат удалось выдержать массированную атаку значительно превосходящих самурайских сил. Атака захлебнулась, а японской армии пришлось бежать под огнем презренного оружия. Таким образом, вместе с этой армией испарилось и представление о том, что самурайский владыка Кюсю обладает непобедимой мощью.

— Кричать вас заставил сон о войне.

И снова вопрос, который на самом деле не был вопросом. И снова Хайден был обезоружен.

— Мне снилось сражение, — сухо отозвался он. — Самое побоище. Настоящий кошмар.

— Похоже, вы не очень-то любите войну, мистер Стрейкер.

Он искоса взглянул на нее.

— По правде говоря, у меня просто недостает для нее храбрости.

Она выслушала его признание молча. Снова наступила долгая пауза, затем она медленно, как будто читая стихи, запомнившиеся много лет назад, сказала:

— Война — ваш истинный удел, пусть она даже ненавистна вам. И может быть, вам ненавистно то, что на поверку для вас благо…

Он уставился на нее, ошеломленный таким парадоксом.

— … а нравится вам может то, что принесет вам только гибель.

Теперь она смотрела ему прямо в глаза и он понял, что она сострадает ему и, не будучи в силах сдержаться, протянул к ней руку и пальцами коснулся ее щеки. Через несколько мгновений она снова отвернулась и тогда он тоже опустил руку.

— Только богам ведома ваша судьба, но отнюдь не вам, — сказала она.

Она не поднялась, как он ожидал, а осталась около него и втерла ему в лицо еще немного масла, а он, закрыв глаза, обдумывал услышанное. Но невероятная опасность положения, в котором он оказался, мешала ему думать: находиться с дамой Первого Ранга наедине или даже рядом с ней без прямого разрешения ее супруга было запрещено строгим придворным этикетом. «Даже в такие праздничные дни как сегодня, при всей благосклонности, которую выказывает ко мне Хидеки Рюдзи, и даже в таком месте, как астрономический сад, где обычно свободно прогуливаются как мужчины, так и женщины — стоит Синго-сану явиться сюда и обнаружить нас вдвоем, он будет иметь полное право добиваться, чтобы нас обоих примерно наказали.

А их наказания просто необычайно жестоки. Интересно, какая кара у них полагается за супружескую измену? Подумала она об этом, или нет? Боже мой, ведь мы здесь уже много месяцев и при каждой новой встрече она говорит со мной все менее и менее формально, мы беседуем все более и более откровенно, обсуждая самые разные вопросы. Так к чему же еще все это может вести?

Почему она оказалась именно в этом месте и как раз в то время, когда я остался один? Возможно она и права утверждая, что здесь люди сами выбирают законы, которым желают подчиняться. И возможно мне начинает нравиться то, что на самом деле для меня гибельно. Но она так прекрасна, что я…»

Хайден резко одернул себя, но по-прежнему остро ощущал прикосновение ее нежных пальцев к своим щекам и шее, чувствовал ее взгляд, устремленный на него, аромат ее дыхания и понимал, что ее душа тянется к нему. «Нет! Нет! Все это сулит лишь гибель! Вспомни зачем ты здесь. Вспомни о сражении. Вспомни о проклятой самурайской политике. Думай о чем угодно, только не о Ясуко-сан!»

Он резко сел, чувствуя во всем теле возбуждение, причиняющее боль. Он начал собирать свою одежду, нашел фуражку и поспешно оделся.

— Благодарю вас, госпожа. Простите, но мне пора. И, с вашего позволения, я пойду один. Еще раз спасибо за заботу. Весьма признателен.

Он встал и начал спускаться вниз по ступенькам так быстро, как только позволяло болезненное состояние, а она смотрела ему вслед, размышляя, действительно ли рисовое вино способно было привести его в такое состояние? Мог ли его сморить столь глубокий сон и мог ли он столь внезапно проснуться от кошмара после сравнительно небольшого количества саке? Возможно невероятная выносливость гайдзинов в отношении спиртного всего лишь легенда?

Она улыбнулась, вспомнив, как он растерялся когда она прикоснулась к нему и то, как при этом мгновенно под белыми штанами в обтяжку начал увеличиваться в размерах его пенис. Это и выдало его с головой, показывая, о чем он думает на самом деле. На какое-то мгновение от ее нежных прикосновений даже взгляд его затуманился и ей показалось, что он готов схватить ее в объятия. Но он этого так и не сделал.

«А как бы поступила я, если бы он все же решился? — подумала она. Впрочем, ответ ей был известен заранее.

«Странно, как начинает вести себя мужчина когда луны Эдо находятся в определенном положении, в особенности после того как перед сном он некоторое время провел в обществе куртизанок Хонды Юкио. Несомненно, остальные присутствовавшие на празднике мужчины удалились со своими избранницами в уединенные покои, чтобы удовлетворить свои интимные желания. Так почему же он не последовал их примеру?»

Тут ее вдруг охватили подозрения. «Интересно, что это за куртизанки? Очень интересно. Да, Хайден-сан, похоже тебе следует быть еще более осторожным, чем я предполагала, — мысленно сказала она вслед ему, все еще неверной походкой спускающемуся к раскинувшимся внизу садам и вскоре исчезнувшему среди деревьев. — Если тебя можно подпоить, чтобы выведать твои секреты — как скорее всего и произошло — то с тем же успехом тебя столь же легко можно и отравить».

Она закрыла флакончик с маслом, вытерла руки и тоже отправилась вниз. Где-то высоко вверху над разбитым в долине парком кружили в раскаленном воздухе стервятники.

«Итак, — думала она, поспешно покидая звездный парк, — Эра Каней миновала. Я и сама до сих пор не могу оправиться от потрясения. Тенно Муцухито, император. Мертв. Так говорят женщины Юкио-самы, но, с другой стороны, Юкио-сама даже по стандартам Эдо один из самых ушлых, амбициозных и подлых интриганов и все, что исходит от него, нужно тщательнейшим образом проверять и сопоставлять со сведениями полученными из других источников. Известия о том, что этот жирный порочный даймё проделывает с куртизанками, согласившимися провести с ним время, уже больше года служили на Эдо основной пищей для слухов. Этим женщинам впоследствии всегда выплачивали крупное вознаграждение и брали обещание, что, в соответствии с кодексом куртизанок, если они и поведают кому-нибудь о происшедшем, то исключительно в искаженном виде и с такой долей вымысла, чтобы даже человек вроде Горо-сана никогда не смог бы отличить правду от вымысла».

Полуденный зной заставил умолкнуть даже птиц.

Ясуко приблизилась к охраняющим вход во дворец стражникам, дождалась пока они не отвесят ей низкий поклон и не позволят войти. В их обязанности входило охранять покой обитателей дворца и препятствовать побегу членов семей аристократов, содержащихся здесь в качестве заложников. Некоторые из женщин содержались здесь лишь потому, что сёгун не доверял их мужьям. Она вспомнила, как сама находилась в заключении в резиденции на Эдо, и первые месяцы своего пребывания в Мияконодзё, где также содержалась под охраной на случай, если вдруг решит воспротивиться вступлению в предписанный ей брак. Как она тогда тосковала по дому!

«Это было просто ужасное время — особенно первые несколько ночей, — вспоминала она. — Но постепенно я сблизилась с другими женщинами и я научилась терпеливо сносить столь замкнутый образ жизни. Могло бы быть и хуже. На планете Сендай, например, периметр резиденции даймё охраняется стражниками вооруженными бластерами. По крайней мере здесь, как и в Мияконодзё, стража состоит исключительно из искусных мечников, но, раз я не отношусь к придворным сёгуна, а, скорее, являюсь членом присланного префектом Кюсю посольства, то могу посещать резиденцию когда мне заблагорассудится».

Она прошла по коридору в ту часть резиденции, где помещались живущие здесь женщины. Кроме нее здесь обитало около двадцати женщин, в том числе госпожа Исако и куртизанка Миобу. Навстречу ей попалась старшая из ее служанок, Нисо.

— Миобу-сан здесь?

— Нет, Ясуко-сан. — Нисо скорчила гримаску. — Тигрицы нет уже несколько часов. Наверное где-нибудь точит свои когти, но не думаю, что она развлекает Синго-сана.

— Вот как?

— Они с госпожой Исако сегодня утром довольно долго о чем-то беседовали. Похоже, что-то замышляют. Я просто нюхом чую.

Ясуко попробовала сопоставить выводы свои и Нисо выводы в отношении куртизанки. Миобу-сан являлась приобретением госпожи Исако, но было весьма сомнительно, что она до конца искренна с владелицей своего контракта. Само собой, прежде чем окончательно назвать сумму, Исако-сан наверняка потребовала от Миобу-сан полностью и регулярно информировать ее обо всем, что касается Синго-сана, и само собой, Миобу согласилась с ее условиями, но куртизанки относились к той породе людей, которые никогда не рассказывают всего до конца.

— Миобу-сан очень изобретательна, — сказала Ясуко. — Она достаточно долгое время провела на Эдо, чтобы набраться жизненного опыта. Кажется, она оказалась на Осуми из-за каких-то неприятностей и, кроме того, ходят слухи, что одна из ее служанок отравительница.

— Не иначе как эта ведьма, Тамае-сан, ее так называемая массажистка! — У Нисо яростно сверкнули глаза. — Поговаривают, что Тамае-сан упражняется в искусстве ниндзютсу. А еще я слышала от служанок Миобу-сан, что Тамае-сан настоящая куноити.

— Да неужели?

Нисо пожала плечами. Вопрос был крайне деликатный. Куноити называли женщин, воспитанных в традициях ниндзя, обученных эротическим искусствам и всем тайным способам борьбы, применяемым ниндзя-мужчинами.

— Конечно, она может находиться здесь и для того, чтобы помогать хозяйке решать личные проблемы Синго-самы. У нее свои методы, во всяком случае так мне говорили. Но по мне так вряд ли это истинная причина.

— Нет. У Синго-сана нет проблем ни с величиной, ни с эрекцией, и будучи со мной он никогда не жаловался на слабость. Интересно, а может он… — Она покачала головой. — Впрочем, я хотела выяснить не это. Скажи, а Миобу-сан когда-нибудь надевает кольцо с ядом?

Нисо поджала губы.

— Вполне возможно, хотя точно сказать трудно. Ведь у Тамае-сан наверняка такое есть. И меня ничуть не удивило бы, если бы тигрица время от времени расхаживала по дворцу со смертельным ядом. Она просто ходячий арсенал всяких подлостей.

— А ты не представляешь, куда бы она могла отправиться сегодня?

— Нет, госпожа. Но я знаю, что перед самым полуднем она выходила через Врата Звездного Сада. А вы случайно не знаете — не устраивались ли сегодня где-нибудь в это время увеселительные пирушки?

Ясуко закусила губу.

— Скажи, а ты не слышала еще чего-нибудь насчет Тэнно?

Лицо Нисо тут же помрачнело.

— Императора? Нет, только ужасное известие о том, что он наконец стал духом.

— А ты сама-то веришь в это?

Нисо кивнула и, с напускной скорбью по безвременно ушедшему из жизни императору, уставилась себе под ноги. Если это правда, то по всему Ямато целый месяц после официального объявления будет длиться траур. Как ни удивительно, но Ямато стал настолько большим, что траур на Киото и Эдо закончится задолго до того, как известие о смерти императора по нексус-цепям дойдет до самых отдаленных окраинных планет.

— А что насчет сёгуна?

Нисо сглотнула и их глаза встретились.

— Таёри все разные: то, что он все время проводит в молитвах, то что он совершенно безумен и содержится под наркозом в тайных покоях под дворцом, то, что его сын, Сакума Киёхиде выколол ему глаза и ежедневно пытает, отца, чтобы заставить его передать меч Сёри именно ему, то, что ослепил его Хонда Юкио. — Она горько вздохнула.

— Да, тут я с тобой согласна. Слухи самые расплывчатые. Оставайся начеку, Нисо-сан. Я хочу знать, что затевает Миобу-сан. Но будь и осторожна!

Она чмокнула ее в щеку и ушла.

«Итак, — думала она, идя к апартаментам отведенным Синго, — значит, Миобу-сан вовсе не была с моим мужем, как я думала. Получается, что она вполне могла быть и с мистером Стрейкером. И именно она могла одурманить его — хотя это всего лишь предположительно.

Нужно срочно переговорить с Синго-саном. Теперь он наверняка верит Исако-сан, когда она говорит ему, что я шпионю за ним по приказу его отца, но, возможно, даже она недооценивает степень доверия, существующую между мной и префектом. Например, знает ли она, что мне известно, зачем Синго-сан находится здесь на самом деле — чтобы распорядиться новой амигдалой? А известно ли это ей самой? Скорее всего. Я знаю, Рюдзи-сама поручил моему мужу выбрать, кому передать камень власти. Возможных кандидатов только двое, но Синго-сану нужен совет, кого из них предпочесть».

Идя по резиденции Ясуко буквально купалась в умиротворяющих домашних звуках, запахах и сценах. Она улыбалась встречным и те тоже отвечали ей улыбками. Живя на Эдо она частенько беседовала со многими женщинами из дворца сёгуна и порой получала от них просто-таки бесценную информацию. Например, выяснилось, что Сакума Хиденага уже около десяти месяцев не появляется на людях, давая пищу для самого разного рода слухов и опасений. Или, что старший сын сёгуна — Сакума Терутоси, но наследником он не является. По самым последним данным из самых надежных источников, он полностью погряз в роскоши и распутстве при дворе на Киото. Похоже, у него просто не было ни малейшего желания, возлагать на себя связанную с сёгунатом ответственность, равно как и рисковать навлечь на себя проклятие зловещего, вделанного в меч сёгуна камня.

Он вроде бы даже пытался убедить императора издать указ об официальном назначении наследником Сакумы Хиденаги, своего младшего брата, но женщины, имевшие дело с извращенным Хондой Юкио утверждали совсем иное. Они считали, что Сакума Хиденага попытается заполучить пост сёгуна в результате тщательно спланированного и своевременного переворота.

«Удивительная все же штука, эта борьба за власть, — подумала она, — и сейчас мы находимся в самом ее горниле, причем, если окажемся достаточно умными, то еще и сможем обратить ее себе на пользу. Поэтому Хидеки Рюдзи-сама и прислал нас сюда, и по той же причине послал с нами Хайден-сана».

Она мысленно прикинула возможные варианты. Сам Хонда Юкио и так уже являлся даймё Синано и Мино — двух территорий в Квадранте Хонсю. Кроме того он был еще и любимым внуком сёгуна и основным претендентом в борьбе за верховную власть на Эдо. Его кампания все набирала обороты. Ему уже удалось поставить себя в наиболее выгодное положение в военном отношении. Теперь же он начал убеждать всех, что Сакума Хиденага пообещал ему префектуру Кюсю.

«Тогда все ясно, — решила она. — Критический ход сделан и я должна сообщить об этом Синго-сану и подтолкнуть его в нужном направлении. В последнее время он очень сильно изменился и больше нельзя полагаться на то, что он поступит как нужно. Это очень меня беспокоит».

Она свернула в длинный узкий прохладный коридор с бумажными стенами. На отполированных за долгое время половицах ноги в мягких носках скользили, и это не позволяло идти слишком быстро, но и задерживаться здесь не следовало: За матовыми панелями по обеим сторонам коридора скрывались вооруженные стражники. Теперь ее мысли занимал последний из слышанных ей таёри. Ей удалось выяснить, что контракт Миобу когда-то принадлежал Хонде Юкио. «Интересно, использует ли он ее, чтобы повлиять на Хайден-сана, — подумала она. — А если да, то почему? Чего именно хочет от него Юкио-сама?»

Впереди показалась дверь, ведущая в покои, отведенные посланцам с Осуми. Перед тем как войти, она поклонилась, переговорила с одним из стражников и тот послал щербатого десятилетнего мальчишку, чтобы тот сообщил Синго о ее приходе. Через несколько мгновений мальчишка вернулся и что-то шепнул стражнику. Конечно же, они не могли пустить ее в святая святых — внутренние покои господина, но один из них отвел ее в комнату, куда примерно через час пришел и Синго.

Со времени разгрома под Каноя-Сити он сильно изменился, стал спокоен и редко выходил из своих покоев. Она не видела его неделями.

Держался он очень прямо, а новая рука все еще была прибинтована к груди. Сохраняя по-прежнему мрачное выражение лица, он подошел к окну. При мысли о том, что ему довелось пережить, она почувствовала укол вины. Потерпеть поражение от значительно более малочисленных сил каньцев, использовавших самых дешевых, недавно выведенных из заморозки солдат было бесчестьем само по себе, но быть вытащенным с поля боя женщиной, оставив там свою боевую правую руку, было совсем уж унизительным. Ей следовало оставить его на поле боя и дать возможность погибнуть как воину, но она не смогла сделать этого и, спасая мужу жизнь, исковеркала ему судьбу.

Это было страшным преступлением. Синго никогда не простит ей этого. Но все обернулось еще хуже из-за ужасных распоряжений, отданных Хидеки Рюдзи почти сразу после их возвращения в Мияконодзё. В ночь, когда вся столица буквально гудела, потрясенная известием о разгроме, хирурги, повинуясь строгому приказу отца, пришили Синго новую руку.

При этом была использована объявленная вне закона американская технология. Но хирурги не отличались особой компетентностью в обращении с медицинской аппаратурой, которая к тому же была заправлена гайдзинскими тканями. Было совершено несколько ошибок. Во-первых, врачи стали утверждать, что эта аппаратура способна работать исключительно с женскими конечностями. Тогда префект предложил в качестве донора одного из своих телохранителей и после этого снова была допущена ошибка.

Сначала один из товарищей стражника отрубил ему руку. После этого бедняге с помощью аппаратуры пришили женскую руку, а Синго стали готовить к пересадке донорской руки. И только тогда кто-то обратил внимание, что свежеотрубленная рука — левая. Пришлось использовать второго стражника и на сей раз была отрублена правая рука. В конечном итоге операция по приживлению Синго новой руки прошла успешно, но, по словам хирургов, для полного приживления требовалось длительное время. Причем весьма высокой оставалась вероятность того, что он никогда не сможет владеть мечом столь же искусно как раньше.

Утратив самурайское достоинство, Синго совершенно упал духом. Лишившись здоровья и ежедневно медитируя, он стал необычайно вял и угрюм, а благодаря крепкому рисовому вину и обильной пище при дворе Эдо, начал быстро набирать лишний вес. Сейчас он остановился шагах в шести от нее и она ощутила исходящий от него кисловатый запах. Синго снова пил.

— Ну?

— Благодарю вас за то, что согласились встретиться со мной, господин, — церемонно поблагодарила она.

— Разговаривая с мужем, вы должны стоять на коленях!

Она покорно опустилась на колени.

Он с ненавистью взглянул на нее.

— Зачем вам нужно было видеть меня?

— Вернее было бы спросить: зачем вам нужно встретиться со мной.

— Мне с вами встречаться совершенно незачем. — Его голос был совершенно ледяным и невыразительным, но слова прозвучали резко. — Вы никогда ничего не способны были мне дать.

Она опустила глаза.

— Я пришла к вам с важными известиями.

Он подошел к широкому выходящему в сад окну и встал возле него, повернувшись к ней спиной и будто не желая ее видеть.

— Я ведь уже сказал: мне от вас ничего не нужно.

— Это важно. Очень важно, мой господин.

Он неожиданно обернулся и на сей раз голос его был исполнен жгучей ярости.

— Меня зовут Синго! Синго-сама! Или вы забыли?

Она ждала, как делала это всегда, молча, высоко подняв голову, возмутительно высокомерная и в душе насмехалась над ним. Люди видели как она ходила в Звездный Сад и поднималась на башню, а потом через несколько минут по ступеням, одеваясь на ходу, вниз сбежал Хайден.

— Так что там у вас? Говорите!

— Сегодня мне стало известно, что Хонда Юкио-сан официально попросил назначить его префектом Кюсю. Если сёгуна сумеют уговорить дать на это разрешение, он, вполне возможно, попытается изгнать нашего господина из Мияконодзё.

Он пристально вглядывался в ее лицо.

— Еще что-нибудь?

— А разве этого недостаточно, мой гос… Синго-сама? Я считаю, что это достаточно важное известие, и вам следует немедленно связаться с вашим отцом. Если вы отправите корабль прямо сегодня…

— Я спросил, желаете ли вы сообщить что-нибудь еще. От вас требуется только передавать то, что вам удалось услышать! А ваши соображения меня не интересуют! Так вам есть что еще сказать мне?

— Нет, господин.

— Тогда долой с моих глаз!

Она поднялась и изящно попятилась, склонив голову и даже не пытаясь изображать почтение. Затем подняла голову.

— Возможно… возможно есть и еще кое-что.

— Слушаю.

— Кое-кто из женщин верит, что у Юкио-сана есть секретный план, с помощью которого он намерен завладеть Кюсю. Это очень сложная игра и ключевыми фигурами в ней должны стать вы и мистер Стрейкер. Но, чтобы понять смысл слышанного, мне необходимо знать какова будет судьба новой амигдалы.

— Она хранится у меня и в полной безопасности, — буркнул он, внутренне страдая от того, что она вслух упомянула имя гайдзина.

— Но я все равно должна задать вопрос: что вы намерены делать с камнем?

Хидеки Синго с презрением взглянул на нее.

— Какая разница? Я ненавижу этот грязный булыжник! Это чужеземная вещь. Мерзкая вещь. Она справедливо проклята и совершенно закономерно навлекла несчастье на наш дом! Лично я с огромным удовольствием расколол бы его на мелкие кусочки, истер их в порошок и развеял его по нексус-цепям!

— Не сочтите это за неуважение, господин, но разве амигдала не была вверена вам вашим отцом? Как он поручил вам с ней поступить?

Он молча разглядывал ее, взбешенный тем, что не только ему, но оказывается и ей были известны намерения Рюдзи-самы в отношении камня, и тем не менее она продолжала эту свою игру в покорность. «Ты хранишь верность отцу, а не мне, — думал он. — Ты никогда не относилась ко мне так, как жена должна относиться к мужу. Никогда». Вслух же он осторожно произнес:

— Тогда вам следовало бы знать и вот что: мой отец отказался от намерения получить сёгунат.

— А разве это когда-нибудь входило в его намерения? — мягко спросила она.

— Входило. — Теперь в его голосе слышалось торжество. — Но после разгрома армии репутация Хидеки Рюдзи втоптана в грязь. Они с моим братом теперь возглавляют жалкие остатки армии Осуми, используя их для помощи американцам в удержании их последнего оплота. Они пресмыкаются у ног чужеземцев! И тем не менее, я послан сюда, чтобы избавиться от проклятого камня но при этом спасти обесчещенную шею моего отца от удара катаны. — Он угрожающе поднял голову и глаза его вдруг загорелись желтым огнем, как у тигра. — Но вам конечно это известно. Поскольку вы являетесь глазами и ушами моего отца и хвалитесь, что знаете о чем он думает лучше чем я сам.

Говорил он исключительно жестко. Она отвернулась, стараясь не встречаться с ним взглядом.

— И Сакума Киохиде-сан и Хонда Юкио-сан хотели бы завладеть американской амигдалой, поскольку она в состоянии противостоять камню сёгуна. Но кто из них получит ее? И какова будет цена?

— Мне еще предстоит найти ответы на оба вопроса.

— Тогда отдайте камень Хонде Юкио, — ровно сказала она, — и вы дадите ему преимущество, позволяющее получить сегунат. А став сёгуном, он естественно откажется от притязаний на Кюсю.

— Довольно! Как вы смеете давать мне советы!

Она снова потупилась.

— Прошу прощения.

— Нечего тут извиняться! — рявкнул он, приблизив свое лицо вплотную к ее лицу. — В вас нет ни капли искренности! Все эти годы вы играли со мной! Вы предали меня! У вас черное сердце! Почему вам так нравится мучать меня?

Синго метнулся молниеносно, как кобра. Он схватил ее за подбородок и впился губами в ее губы. От столь неожиданного порыва его страсти, она пошатнулась, но устояла, борясь с отвращением и стараясь не отворачиваться. Но то, что она по-прежнему стояла совершенно неподвижно, бесчувственная как деревянная дарумская кукла, только еще сильнее распалило его ярость. Он скрипнул зубами и левой здоровой рукой схватил ее за горло.

— Что ж, не хотите любить меня — должны хотя бы бояться!

Его пальцы сжимали ее горло, а большой палец надавил на сонную артерию. Она с трудом вырвалась, тяжело хватая ртом воздух. Не имея возможности воспользоваться и правой рукой, он не в состоянии был довести дело до конца, разве что броситься на нее и повалить, или вытащить меч левой рукой. Но она проворно отскочила и остановилась шагах в шести от него.

— Почему? Ясуко-сан? Почему вы ненавидите меня?

— Я вовсе не ненавижу вас! Но я никогда не смогу полюбить вас. А бояться вас я просто не желаю.

— Вы предпочитаете моему обществу компанию этого грязного гайдзина! Вы же моя жена!

— Синго-сама, я — это я!

Он прыгнул на нее как тигр и его левая рука обрушилась на левую сторону ее лица. Удар был настолько силен, что она вылетела за дверь и там рухнула на пол.

— Так идите к нему! Убирайтесь! Забирайте его себе!

Она с трудом поднялась. Ее носки-таби скользили по дощатому полу. Тыльная сторона ладони была в крови, но достоинства она не теряла.

— Помните, что вы находитесь здесь в качестве посла нашего господина! — выдохнула она. — И прошу вас, постарайтесь вести себя соответственно.

Сказав это она повернулась и ушла и идя по коридору с матовыми стенами, ведущему в ее покои, она еще долго слышала за спиной отчаянные рыдания Хидеки Синго.


8


Стояла ночь и дорожки, проходящие по гребням стен, окружающих обширный дворцовый комплекс Эдо, освещались пламенем светильников, сделанных из черепов именитых недругов, с которыми у клана Сакумы возникали недоразумения.

Сокольничий Томоки был невысоким изможденного вида человеком лет сорока с небольшим, очень смуглым и с тусклыми серыми глазами. По крови он был сангокудзином родом с одного странного маленького мирка в глубине Зоны. Японское имя он принял после того как его за выдающееся искусство удостоили статуса чонина. Птицами Сакумы Хиденаги он занимался вот уже двадцать лет.

Хайден Стрейкер взял у него сокола и теперь крепко держал его, сидящего вцепившись когтями в грубую кожаную рукавицу, за привязанные к одетым на его лапки кольцам путы. Он поразился тому насколько крепко птица впилась когтями в рукавицу и ее довольно значительным весом. Томоки, как человек всецело увлеченный своей профессией и всегда готовый поделиться профессиональными секретами, гордо улыбнулся ему.

— Ну как, нравится вам Рен-сан? — спросил он.

— Просто великолепен. И кстати довольно тяжел.

— О, нет! Это не он, это она, почтенный гость!

Хайден Стрейкер восхищенно поднял брови, захваченный горделивым обликом птицы и совершенством ее оперения. Он взглянул на Ясуко. Прошла уже неделя и синяк почти сошел, но на шее и щеке все еще была заметна легкая синева.

Он снова повернулся к Томоки.

— А сколько ей лет?

— Два года и три месяца, почтенный гость. На Эдо много разных видов хищных птиц. Все они либо длиннокрылые охотники, убивающие добычу в воздухе, как например соколы, либо короткокрылые птицы, убивающие на земле, как ястребы. Моя прекрасная Рен-сан — соколиха, она убивает на лету.

Хайден Стрейкер перевел взгляд на Ясуко, затем снова посмотрел на сокольничего и спросил:

— А вы можете прямо по виду птицы сказать как именно она убивает?

— Конечно, почтенный гость. Это очень легко определить, потому что у соколов глаза темные, в то время как у ястребов они всегда желтые. — Томоки умело расправил крыло и птица сердито вскрикнула. — К тому же, видите — второе перо самое длинное. Так что эта птица почти наверняка — сокол.

— Обучение охотничьего сокола требует бесконечного терпения, — сказала ему восхищенная птицей Ясуко. — Сокольничий должен точно выбрать момент в который следует забирать птенца из гнезда — как раз тогда когда пух сменяется коричневым оперением. Заберите птенца чуть раньше и вам никогда не удастся научить его правильно охотиться, чуть позже — и птица легко может одичать.

Он повернулся к ней и посмотрел ей в глаза, снова отмечая едва заметную синеву и думая о том, что в одной из своих предыдущих жизней Ясмуко-сан почти наверняка была соколом.

Ясуко сказала:

— Молодую птицу нужно сразу же поместить в вольер и привязать к кольцам колокольчики, но потом ее нужно выпускать на волю. Понимаете, мистер Стрейкер? Она должна летать на свободе, чтобы окрепли крылья и птица обрела уверенность в себе. Только тогда она может быть счастлива, довольна и служить своему хозяину.

Хайден кивнул, но это было гораздо больше чем понимание. Он чувствовал, что из слов Ясуко понял гораздо больше чем она собиралась ему сказать. Он уже научился читать ее недосказанные мысли и сознание этого очень грело его.

Томоки показал им платформу на которой соколы кормились, очевидно все еще горя желанием заразить их своей страстью к воспитанию птиц.

— Госпожа совершенно права. Если соколу предоставить эту жизненно необходимую для него свободу и положиться на то, что он к заходу солнца обязательно вернется на кормежку, сокол вас никогда не подведет.

Края платформы были испещрены следами поколений когтей. Валяющиеся на платформе окровавленные остатки овечьего мяса и следы сырых яиц привлекали полчища мух.

— По мере того как соколы становятся старше, мы начинаем давать им небольших птичек или кроликов, чтобы учились узнавать добычу. На протяжении месяца, ежедневно на рассвете и на закате здесь их ждет пища. В этом деле очень важна пунктуальность, почтенный гость, и сокол ни в коем случае не должен страдать от голода, чтобы у него не возникало желание утащить добычу — он обязательно должен приносить ее сюда. Сокол, дважды пропустивший кормление, наверняка начал сам добывать себе пропитание. Именно тогда его ловят, одевают на голову колпачок, и можно начинать обучение.

Казалось, вид платформы взбудоражил соколиху, которая вдруг захлопала своими огромными крыльями. Хайден передал ее обратно Томоки, который отнес ее в вольер.

— Должно быть, вы очень опытный человек, Томоки.

— Полностью обучить такую птицу как Рен-сан — очень долгий и трудный процесс, почтенный гость. Но легче всего обучаются самые темпераментные птицы, которые с самого начала выказывают страсть к поединкам. Только их ни в коем случае не следует попусту беспокоить.

Ясуко с восторгом взглянула на птицу.

— Всего одно неосторожное действие, — хрипло сказала она, — и незадачливый охотник может свести на нет то, чего удалось добиться за много недель. Эти соколы любят когда их гладят птичьим пером и что-нибудь нежно шепчут им на ушко.

— Правда?

— Да, мистер Стрейкер. Они повинуются только из любви. И только поэтому готовы убивать по приказу хозяина.

Она подошла к краю высящейся над раскинувшейся внизу обширной вымощенной булыжником площадью стены. Когда он присоединился к ней, его занимала исключительно мысль о том, чего же она хочет. Ничто другое не имело теперь для него значения. Ясуко окончательно лишила его покоя еще в тот день, в Звездном Саду. Даже при одной мысли о ней он начинал непроизвольно дрожать от возбуждения. А когда они встретились в следующий раз — через несколько дней — для него это было подобно удару электрическим током.

Встреча состоялась среди пышных мхов и водопадов дворцового парка Сакумы Хиденаги. Он заметил пятна на ее шее и синяки, о которых она не захотела говорить. Его настойчивые расспросы даже рассердили ее. Но ее гнев лишь привел в ярость его самого.

— Госпожа, я настаиваю, чтобы вы все мне рассказали. Как это случилось?

— А я вам отвечаю: не вмешивайтесь не в свое дело.

— Теперь это уже и мое дело. — Он спохватился было, но не сдержался и безжалостно продолжал: — Поскольку я подозреваю, что это дело рук вашего мужа — отчего вы отворачиваетесь, Ясуко-сан? — Она снова повернулась к нему. — Значит, я прав! Значит, это действительно сделал Синго-сан. Ну конечно. Кто же еще, как не это чудовище с его страстью к насилию, мог бы до такого опуститься! Только глупец может силой добиваться покорности!

— Нет. Вы ошибаетесь, мистер Стрейкер. Это я во всем виновата.

— Ничего, я выбью из него дурь, вот увидите. И научу его уважать вас!

Она остановилась и тяжело вздохнула.

— Говорю же, я сама виновата.

Он взглянул на нее и заговорил так тихо, что его голос практически заглушал шум находившегося невдалеке водопада.

— Как вы можете быть виноваты? Какое он вообще имеет право так обращаться с вами?

— Полное право. — Она метнула на него гневный взгляд и снова двинулась вперед. — Он имеет право на что угодно.

Затем она сделала вид, что наконец пришла в веселое расположение духа и, чтобы хоть немного остудить его пыл, даже начала подшучивать над его праведным гневом. Сначала он принял все это за чистую монету и едва не обиделся, но сообразил в чем дело и сказал:

— Госпожа, напрасно вы стараетесь провести меня своими уловками.

Она снова остановилась.

— Странный вы человек, мистер Стрейкер. У вас щедрый ум и мягкое сердце. Вы человек доброй души и умеренных эмоций. С моей точки зрения вы невероятно прямолинейны, но, даже несмотря на это, я искренне благодарна вам за сочувствие. И все же своим поведением вы просто выводите меня из себя! Так вот, прошу вас, давайте считать, что вопрос закрыт!

— Госпожа, я очень тревожусь за вас. — Он обогнал ее и повернувшись к ней лицом, встал, загораживая дорогу. — Если вы категорически не запретите мне этого, клянусь, я отомщу за вас!

— В таком случае, я запрещаю вам это категорически.

— Тогда я выскажу Синго-сану все что я о нем думаю прямо в его невежественное лицо, причем в таких выражениях, что ему не останется ничего другого, как драться со мной.

Она раздраженно заметила:

— Вот как? Значит вы рассчитываете, что он вызовет вас на дуэль? Но это не в наших традициях. Если вы начнете угрожать ему, он просто прикажет вас убить. Да и в любом случае, тот поединок, о котором вы так мечтаете, полностью противоречит даже вашему американскому кодексу чести.

— То есть как это?

— Если я правильно его понимаю, вы не можете драться с человеком, который в состоянии пользоваться только одной рукой, поскольку у вас будет неоспоримое преимущество.

— Леди, это препятствие легко обойти. Мы можем выработать специальные условия. Вам когда-нибудь приходилось слышать термин «мономахия»? Мы можем устроить поединок на бластерах!

— О, нет, мистер Стрейкер. Только не при вашей славе лучшего стрелка МеТраКора, или вы об этом уже забыли? К тому же, Синго-сан вообще презирает лучевое оружие и ни за что не станет пользоваться им — даже ради спасения собственной жизни.

На это ему ответить было нечего. Через несколько мгновений он сказал:

— Да. Вы совершенно правы. Разумеется.

Она встретилась с ним взглядом и вдруг рассмеялась. Смех ее был совершенно искренним, хотя и невеселым.

— Просто поразительно как вы ухитряетесь одновременно и думать и чувствовать. Ваши мысли как будто всегда смягчены состраданием, но при том всегда исполнены чувства. Даже среди наших женщин такое качество встречается крайне редко, не говоря уже о мужчинах. Вы просто удивительный человек.

— Госпожа, советую вам быть поосторожнее и не выводить меня из себя. А то я могу выкинуть что-нибудь такое, о чем сам потом пожалею. Или мы оба пожалеем.

— Вот видите? Вне зависимости от обстоятельств ваш ум беспрестанно работает и работает. Для вас не существует невозможного. У вас прекрасно развито чувство равновесия. Клянусь душой матери, вас трудно напугать. Но именно ваша рациональная логика должна подсказывать вам, что невозможно сделать правильные выводы из ложных предпосылок. — Она помолчала, что-то обдумывая, затем добавила: — Послушайте, а что если я вместо этого расскажу вам в чем дело? Обещаете тогда не вмешиваться?

Он напрягся.

— Если таково ваше желание.

— Да, таково мое желание. Но сначала пообещайте.

Он заколебался, но все же выдавил:

— Обещаю.

— Клянетесь своими богами?

— Клянусь своей честью.

После этого они еще около часа бродили вдоль освещенных пламенем факелов бойниц. Она рассказывала ему обо всем: о том как Хидеки Рюдзи поручил ей контролировать мужа, о том, что теперь только они — он и она, если конечно он согласен стать ее союзником — смогут использовать Синго и новую амигдалу для формирования будущего всего Ямато. Ясуко буквально завоевала его своими словами. Поразила его своей откровенностью. К тому же, в ее словах он нашел подтверждение и еще кое-каким своим мыслям: теперь он не сомневался, что она обязательно будет принадлежать ему.

— Госпожа, до чего же прекрасно здесь ночное небо!

— Да. А вы можете найти среди звезд Четырех Хозяев Северного Мешка?

— Чего?

— Кажется у вас это называется Большим Ковшом, поскольку с Древней Земли созвездие выглядело похожим на этот нехитрый сосуд. Отсюда же с Эдо найти их довольно непросто, поскольку они не образуют одного созвездия. У детей на многих наших системах даже есть игра цель которой найти Четырех Хозяев в небесах своих планет.

— Очаровательная идея, госпожа.

— А семь наших маленьких лун вы видите?

— Да. И они тоже просто чудесны. Насколько я понимаю, периоды их обращения, яркость и окраска были специально подобраны так, чтобы добиться максимально эстетического эффекта при их появлении в ночном небе видимом из дворца сёгуна.

— Верно.

Он указал вверх на самый яркий объект — фиолетово-белую точку, настолько яркую, что она отбрасывала тени. — А это что за звезда, госпожа?

Она заколебалась.

— А вот насчет этого вам бы лучше не спрашивать, мистер Стрейкер.

— Почему же?

— Потому что это не звезда. — Ее лицо вдруг показалось ему очень усталым. — Потому что свет, который вы видите, это на самом деле памятник миллионам погибших людей.

— Что вы имеете в виду? Катастрофу? Рухнувшую по каким-то причинам экосистему?

— Нет. Это Нагоя. Система, которая была сознательна уничтожена правительством. Масса звезды была необычной и идеально подходила для проведения на ней довольно специфических экспериментов. Внутри нее был создан нексус и она превратилась в сверхновую. Целью эксперимента было попытаться обеспечить Ямато собственным источником сверхтяжелых элементов.

— Заселенная система?

Она кивнула.

— Там жило много миллионов людей. Покинуть систему было разрешено только представителям некоторых каст.

Они стояли у парапета, разделенные лишь каким-то жалким ярдом пространства, казавшимся ему одновременно и тысячей парсеков и ничем. Вдруг ветер донес до него звук далекого барабанного боя. Он становился все громче и теперь было слышно, что он сопровождается какими-то другими звуками. Ужасными. Жалобными. О чем-то молящими. Даже Рено-са, до тех пор спокойно сидевшая на своем насесте, заволновалась. Ясуко закинула край плаща на плечо и наклонилась над парапетом, чтобы посмотреть откуда исходят странные звуки. Отсюда с этих высоких стен все происходящее на площади было видно очень хорошо.

Внизу, в ожидании приближающейся процессии, которая как будто направлялась к внешним границам дворцового комплекса, собиралась толпа любопытных. Стенания исходили от молодой женщины. Когда она поравнялась с ними они поняли, что она в совершенном ужасе. Ее, спотыкающуюся и рыдающую, тащил за собой на цепи синтоистский жрец. За ними следовало с дюжину стражников в темно-зеленых плащах и черных шлемах. Впереди же процессии шествовали два молодых барабанщика, неистово бьющих в свои барабаны изогнутыми палочками, тем самым предупреждая о приближении процессии и созывая зрителей. Наконец все остановились и вперед вышел чиновник. Барабаны тут же смолкли, слышался только плач.

Чиновник принялся зачитывать обвинение, а Ясуко с ужасом наблюдала за происходящим.

— Что это? — спросил Хайден, поскольку на расстоянии не мог разобрать слов.

— Сейдотоку, — выдохнула она, не отрывая взгляда от все увеличивающейся толпы внизу.

Это слово ему ничего не говорило.

— Сейдотоку? А что это такое?

— Слушайте. Сейчас девушке читают приговор за совершенное ею преступление.

Он наклонился вперед, чтобы лучше видеть происходящее. Они мучали бьющуюся в истерике женщину, читая ей какой-то официальный документ. Толпа все прибывала. Люди возбужденно переговаривались, явно негодуя, затем и без того уже охрипшая женщина снова начала отчаянно рыдать.

— А что она такого совершила? — спросил он.

— Ее обвинили в нарушении закона сейдотоку, — повторила она упавшим голосом. — Свидетелей не было, и ее слова были против его слов, но, поскольку она женщина, ее показания были сочтены менее правдивыми.

— Вы хотите сказать, что ее обвинили в лжесвидетельстве?

— Нет, Хайден Стрейкер. Вовсе не в лжесвидетельстве.

— Она самурайка?

— Да. Причем первого ранга. И поступила она очень глупо. Погубила саму себя, свою семью и опозорила свой ранг.

Послышалось какое-то звяканье. Рыдания молодой женщины стали громче. Она невидящим взором уставилась на толпу. Голова несчастной была непокрыта, плечи безвольно поникли, а руки плетьми свисали плетьми по бокам. Теперь она уже не кричала, а подвывала как маленький ребенок, выведший родителей из себя и получивший взбучку. Затем она вдруг страшно вскрикнула, а потом заплакала еще громче, как будто взбешенный родитель отвесил ей еще шлепок. Но Хайден Стрейкер видел, что подвывания сменились громким плачем вовсе не из-за полученного шлепка.

Он увидел как с несчастной сорвали одежду, а тем временем чиновник, наконец дочитавший приговор, видимо начал что-то выговаривать ей за неподобающее поведение.

— Господи! Да они же раздевают ее!

— Это тоже часть наказания за ее преступление.

Он с ужасом наблюдал за происходящим внизу во все глаза как вдруг какой-то здоровенный детина одним ударом свалил женщину на землю. Хайден даже дернулся, будто на себе ощутив боль от удара. Когда же жертва попыталась уползти прочь, ревущая толпа окружила ее полумесяцем ненависти и, медленно наступая, погнала к подножию стены как загонщики, смыкающиеся вокруг избранной ими добычи.

«Я должен что-то сделать», — подумал Хайден. Он крикнул им, чтобы они остановились. Он кричал до тех пор пока не охрип. Но его криков никто не слышал, а если и слышали, то попросту игнорировали. Остановить толпу не было никакой возможности. С этих высоких стен попасть на площадь удалось бы только спустившись вниз и выйдя через главные ворота. Когда он понял что совершенно бессилен что-либо сделать, в животе у него как будто затянулся какой-то ужасный тугой узел.

Несколько минут, пока с нее срывали одежду, он стоял будто парализованный происходящим. Теперь из носа у нее текла кровь, в крови были и волосы и тело, крупные капли крови капали на землю. Выхода у нее не оставалось. Она снова начала кричать и в отчаянии попыталась прорваться сквозь толпу своих мучителей, но ее отшвырнули назад. Она еще пыталась уклоняться и защищаться от ударов руками. Но вскоре силы оставили ее. Тогда вперед вышел огромный стражник и вытащил необычайно длинный меч. Еще два стражника взяли ее за руки и толпа придвинулась так близко, что чиновнику даже пришлось приказать им отодвинуться подальше. Толпа окружила ее кольцом и заслонила от Хайдена. Он видел только как меч взлетел и, сверкнув, опустился вниз. Толпа издала стон удовлетворения.

Когда все кончилось, Хайден Стрейкер дико взглянул на Ясуко. Голос он почти сорвал. Ему казалось, что его вот-вот вырвет.

— Это же варварство!

— Это закон. Наказание, предусмотренное за подобное преступление. — Она говорила еле слышно и, казалось, вот-вот умолкнет.

— В таком случае, это варварский закон! Что же она, во имя Господа, такого совершила, чтобы заслужить такую страшную смерть?

Она коснулась его руки, ласково сжала ее. Лицо ее было исполнено жалости. На глазах стояли слезы.

— Ее преступлением была супружеская измена, Хайден-сан. А наказанием за нее является смерть.


9


Аркали, отправившаяся вслед за комендантом Форт-Бейкера Люкой Роханом с мостика космической станции на экскурсию в кольцо, снова начала терять надежду. Позади них остались светящиеся экраны сканеров, за которыми постоянно сидели операторы-американцы, поскольку все члены экипажа родом с Осуми давным-давно вернулись на родную планету. Она внезапно поразилась собственной энергичности. Вопреки всему они-таки попали сюда, хотя, по-видимому, и напрасно. Хайдена на станции не оказалось.

Рохан был весьма странным человеком. В свои пятьдесят с чем-то лет он, несмотря на необычайную худобу, явно был исключительно сильным человеком. Голова с заросшими щетиной щеками, чуть слабоватым подбородком то и дело поворачивалась то в одну, то в другую сторону на тонкой петушиной шее, повязанной когда-то белым шейным платком. Венчала голову невероятно засаленная фуражка, исключительно гармонировавшая с вытертым до блеска кителем. Впрочем, на этом богом забытом форпосте Американо все казалось каким-то выцветшим, засаленным и грязным, поэтому Рохан не являлся исключением.

— Пошли, пошли, миз Хавкен. Вот сюда. Покажу вам наше кольцо, парк и то место, которое я теперь называю домом.

Она последовала за ним, пытаясь понять, что он за человек. Может быть метракоровское начальство назначило его на столь незавидный пост именно из-за его странностей? А может быть он стал таким как раз потому, что слишком долго безвылазно просидел в этом космическом дурдоме? Ей удалось кое-что узнать о Рохане. Несколько лет назад ему пришлось предстать перед метракоровским военным трибуналом, после чего он и был сослан сюда. Интересно, какое преступление он совершил? Судя по его поведению, это могло быть что угодно.

Он провел ее по прозрачному туннелю — головокружительно открытому космическому коридору, ведущему к кольцу и парку. Здесь, в этом озаренном звездами переходе были неправильно сбалансированы компенсаторы гравитации. Они создавали притяжение в одно «же» на уровне щиколоток, в три четверти — на уровне талии и в половину нормального — на уровне головы. Поэтому по пути Аркали и Рохан то и дело испытывали резкие резонансные перепады гравитации, вызывающие головокружение и тошноту.

Она старалась смотреть только на единственную линию, которую здесь можно было бы назвать горизонтом. Вдали была видна кристально-прозрачная труба — ярко освещенный плексовый тор с зеленым пейзажем внутри — медленно вращающаяся и связанная с фортом паутиной тонких плексовых спиц. Диаметр вмещающего парк кольца равнялся приблизительно половине мили, а поперечник — футам восьмидесяти или девяноста. В парке росла настоящая трава, деревья, текли ручьи и имелся даже совершенно сумасшедший водопадик, струя которого, изгибаясь в падении, отливала всеми цветами радуги. Имелись там и два довольно больших белых строения, для поддержания равновесия расположенных на противоположных сторонах кольца и очень похожих на древнегреческие храмы или на что-то в этом роде. Выглядело это довольно странно. Оставшийся позади собственно Форт-Бейкер был больше всего похож на мерзкого жирного паука, висящего в центре тонкой ажурной паутины.

«Вполне возможно, — подумала она, — Рохан сумеет понять ее чувства к Хайдену, нужно лишь выбрать для разговора подходящий момент. Она уже не раз пыталась обсудить с ним этот вопрос, но он каждый раз ускользал от темы. Похоже, настало время припереть его к стенке.

— Так вот, по поводу Хайдена…

— Господи, нет вы только гляньте! Огоооо! Вот оно, мое царство, миз Хавкен! Уже четыре года. Еще пара лет и я буду выпущен отсюда на поруки. — Он натянуто улыбнулся. — Шучу, шучу!

Затем он принялся объяснять, как важно удерживать каньские корабли на солидной дистанции от Форт-Бейкера, но вдруг замолчал, вытащил бластер и прицелился в появившийся в сотне ярдов впереди маленький серый комок. Тот бросился вперед, резко остановился и, развернувшись, метнулся туда, откуда появился. Рохан сунул бластер обратно в кобуру и придерживая Аркали рукой за спину, негромко заговорил:

— Видите, миз Хавкен, вот это и есть парк — кольцо, засаженное зеленью. Если каньцы вынудят нас сбросить его и убраться из системы, то нам практически нечем будет дышать, поскольку воздух мы получаем исключительно оттуда. А запасов сжатого воздуха у нас почти нет, равно как и воздухообменников. Я знаю, это звучит глупо, но понимаете, форт специально проектировался так, чтобы пользоваться только естественным воздухом.

— Но это же просто безумие!

— Ничуть. С официальной точки зрения здесь просто настоящий курорт: мягкая центробежная гравитация, естественная атмосфера, можно заниматься огородничеством, играть в мяч, купаться и все такое прочее. На самом же деле в основе всего этого лежит самый настоящий шантаж. — Он взглянул на нее своими покрасневшими глазами. — Понимаете, идея в том, чтобы вынудить нас после сброса кольца не позже чем через день, ну максимум два, прыгнуть в нексус.

— Но почему?

— Сейчас объясню. Единственной причиной по которой мы сбросим кольцо может быть только нападение. Вы должно быть знаете, что у меня с талантом не очень, а из-за Азизы Поуп и ее режима экономии у нас здесь нет опытных астрогаторов. Совет директоров МеТраКора там, на Либерти, хочет, чтобы его как можно быстрее информировали о любых экстраординарных событиях на Осуми. А быстрее всего получить информацию можно с помощью Форт-Бейкера, прыгнувшего сквозь нексус. И стоит только каньцам заставить нас сбросить кольцо, как мы уже через неделю будем резать друг друга за глоток воздуха из баллона. Поэтому у нас просто не останется иного выхода как прыгнуть в нексус.

— Без астрогатора?

— Угу.

Она вдруг почувствовала страх.

— А разве вы не можете привести в порядок воздухообменники?

Тут Рохан внезапно снова выхватил бластер и в туннеле грохнул выстрел. Крыса от неожиданности подпрыгнула на фут, недоуменно оглядываясь, наконец опомнилась и пошатываясь неуверенно двинулась прочь.

— Сукина дочь будто из флексиплекса! Извините, миз. Терпеть не могу крыс. А «вессоны» 1000-ной серии на малой мощности бьют очень неточно.

Он снова сунул бластер в кобуру, и вытащив из кармана пару маленьких трубочек, принялся вставлять их в рукоятку.

— Так почему бы вам не наладить воздухообменники?

— Что-что? — Рохан услышав ее вопрос, поднял голову. — Да где ж их взять? Нет, вы только взгляните на эту толстую тварь! Спорим, я достану ее не сходя с места?

Она тяжело вздохнула. Оборона Бейкера была делом безнадежным и ей это было известно. Каньские корабли непрерывно обстреливали станцию — с тех самых пор, как они угнали шаттл. Стоило какому-нибудь каньскому кораблю оказаться на расстоянии в несколько сотен миль от форта, он тут же производил несколько выстрелов, надеясь застать Бейкер врасплох с отключенными силовыми щитами. Иногда это продолжалось целую минуту или даже чуть дольше, но мощные поля все еще действовали и обстрелы результатов не давали. Без более крупных кораблей в системе Осуми, войск и мощных лучевых орудий, которые могли доставить сюда только корабли другой эскадры, каньцы не были в состоянии нанести мало-мальски серьезный ущерб Форт-Бейкеру, но зато форт был полностью изолирован от окружающего мира.

Барб Истман насчет их перспектив никаких иллюзий не питал.

— Выбора у нас нет, — как-то сказал он. — Остается только сидеть и смотреть на каньцев.

А еще он считал, что Ю Сюйень надеется на скорую капитуляцию форта. Без Каноя-Сити и без торговли, Форт-Бейкер представлял собой просто бесполезную кучу плекса. Ю Сюйень скорее всего рассчитывает, что Люка Рохан решит сдаться и эвакуироваться на Сеул — куда им в принципе и следовало отправляться.

«Барб упрямый человек и все любит делать по-своему, — подумала она. Ей страшно не нравилась эта черта характера Истмана. — И в данном случае он неправ. Комендант Рохан сказал мне, что приказ отправить Бейкер в нексус может отдать только Совет директоров, находящийся на Либерти. И придти такой приказ даже по самой короткой цепи может только через несколько месяцев. А сам комендант утверждает, что ни в коем случае не намерен ни сдаваться каньцам, ни покидать систему на свой страх и риск. Как бы ни было трудно. Да, он действительно очень странный человек».

— А какой, интересно, смысл держаться здесь, комендант? — спросила она.

Он отвлекся от своего бластера и вопросительно взглянул на нее.

— Какой говорите смысл? Вы это спросили?

— Да.

— Что, переменили мнение, миз? А я-то думал, что это именно вы уговорили полдюжины метракоровцев рвануть сюда.

— Наверное все дело в том, что я просто не представляла, насколько плохое здесь положение. И, кажется, я начинаю думать, что нам лучше сдаться. И прозябать вместе со всеми остальными в Каное. Ведь Ю Сюйень практически обещал отправить нас всех на Сеул.

— Вы так думаете?

— Да, я так думаю.

Он нервно рассмеялся, но смех тут же оборвался.

— Ничего не выйдет, миз. Ни-че-го!

— А вы сами подумайте, комендант.

— Я уже думал. Но понимаете, не для того я провел здесь последние четыре года своей жизни, чтобы снова совершить ту же ошибку. На этот раз я буду играть по метракоровским правилам. Никакой самодеятельности. И точка.

— Будет нелегко, — сказала она. — Тут и проблемы с воздухом, да и дуврский катализатор на исходе. Когда он кончится, нам нечего будет есть.

— Это уже мои проблемы, а никак не ваши, миз Хавкен. Дважды я одной и той же ошибки не сделаю. На сей раз все будет по правилам. А правила гласят, что мы должны оставаться на месте до тех пор, пока не получим приказа сбросить кольцо. А когда это случится — если случится! — мы обязаны рискнуть и прыгнуть в нексус. Так что на планету не отправится никто.

— Но ведь удерживать здесь например меня вы просто не имеете права. Я прилетела сюда на шаттле. И он мой.

— Это собственность МеТраКора. Во всяком случае так на нем написано.

— Был, до того, как его захватили каньцы. И до того, как Барб Истман и я снова отбили его у них. Так что он наш. Это наш трофей!

— Барб Истман — метракоровец. Служащий. И шаттл конфискован. Мне очень жаль.

— Ничего вам не жаль. Ни капельки.

«Я больше никогда не увижу Хайдена, — вдруг поняла она. — Интересно, почему его не оказалось здесь, хотя я была так в этом уверена? Каким же пси-талантом я обладаю? Что, если талант не так уж и велик, а я все равно упрямо руководствуюсь исключительно подсознательными импульсами? Может я просто склонна к неоправданному риску?»

Она вдруг ощутила в груди ужасную пустоту. Темную бездну, которая мучала ее каждый вечер с того момента, когда ложилась спать, и до того как проваливалась в сон, бездну, ввергшую бы ее в полную панику, дай она ей волю.

При мысли о том, что Хайден лежит мертвым где-нибудь на каменистом шарике Осуми и над его могилой нет даже надгробного голоизображения, ей чуть не стало плохо. Она постаралась поскорее отогнать ужасную картину, и принялась думать о тех жертвах, на которые пошла ради него, и что нужно сделать так, чтобы эти жертвы не оказались напрасными.

Их побег на Форт-Бейкер оказался предприятием более чем непростым. Сам план разработал Барб Истман, удивительно успешно выведя их группу из города по подземным канализационным туннелям. Всего их было шестеро: сама Аркали, Истман, Боско Шадболт и еще трое метракоровцев, которых ей удалось подбить на бегство, причем один из них — Илдрен Янски — умел пилотировать шаттл.

Они набросились на охрану шаттла, наделали много шуму и земля обагрилась кровью. Вскоре выяснилось, что один из двигателей не работает. В напряженном молчании с телами двум убитых ими каньских часовых в проходе и зная, что над их головами нависла угроза смертной казни, их «пилот» сообщил им самое страшное.

— Нам не преодолеть притяжения планеты, Барб.

— Перестань болтать чепуху!

— А ты сам подумай. Корень квадратный из величины силы притяжения в одну целую и три десятых «же» умноженный на массу и радиус. Вот тебе и волшебное число — пять целых и одна сотая мили в секунду. А с одним неработающим двигателем максимум на что мы можем рассчитывать — четыре и девяносто две. У нас просто не хватит мощности, чтобы развить необходимую для выхода на орбиту скорость.

— Но ведь не хватает такой малости!

— Какого черта, приятель! Пойми, это конец! Нам не хватает мощности и все тут! А ты что — собираешься остаток пути до орбиты пройти пешком?

— Слушай, Янски, а ты не забыл, что мы находимся на пятидесятом градусе северной широты?

— Ну и что?

— А то, дурья твоя башка, что в любой точке экватора Осуми центробежная сила гораздо больше. Стартуй с экватора, и ты как камень из пращи вылетишь со скоростью на три десятых больше собственной. Здесь же мы имеем лишь косинус пятидесяти: ну, скажем, менее ста девяноста трех тысячных. Большая разница. Даже, насколько я понимаю, существенная.

Они сошлись на том, что нужно или ремонтировать двигатель или как-то доставить шаттл к экватору и стартовать оттуда с дополнительным ускорением, необходимым, чтобы добраться до Форт-Бейкера.

Истман решил так: они угонят шаттл с космодрома, и будут укрываться вместе с ним в одной из многочисленных «известняковых» пещер в районе Синдзю Хораана до тех пор, пока не утихнет шум, поднявшийся в связи с их побегом. А затем двинутся в трехтысячемильное путешествие к экватору.

В ту самую первую ночь она сидела на грязном закрылке шаттла и разглядывала огромную, освещенную лишь неярким светом из кабины шаттла, пещеру. Ее удивляло откуда на планете вроде Осуми, подвергшейся терраформированию всего около сотни лет назад могут взяться известняковые породы. Но Барб Истман объяснил ей, что вся эта система пещер представляет собой «фальшиво-известняковое» сооружение: все это результат заранее спланированной работы строительных роботов. Все — от общей схемы расположения до сталактитов было сооружено искусственно, а потом на протяжении восьмидесяти лет омывалось насыщенной минералами водой, чтобы на всех поверхностях образовался настоящий слой известковых отложений толщиной в несколько миллиметров. Результаты этого воздействия практически невозможно было отличить от природных процессов, происходящих на протяжении миллионов лет. Кое-где создатели едва ли не превзошли себя, создав в толще искусственного известняка даже отпечатки скелетов древних морских животных, имитирующие ископаемое наследие древнего мелководного океана.

— Отличить практически невозможно, — сообщил он с затаенной гордостью в голосе. — Даже ученый-геолог с микроскопом ни за что не определит, что это подделка.

Один из их спутников фыркнул:

— Чушь собачья. Ты только послушай какое здесь эхо, дружище. Аааа — ууу!

Тут Барб, неожиданно придя в ярость, схватил его за отвороты куртки и повалил на землю, угрожающе шепча:

— А ты был когда-нибудь в настоящей известняковой пещере, Янски?

Янски ответил ему жалобным взглядом. Только на Древней Земле были настоящие известняковые пещеры, но в них со времен катастрофы не бывал никто, кроме представителей Центральной Власти.

— Ты знаешь, как должно звучать эхо в настоящей пещере?

— Ну… нет, Барб. Я просто…

— Ну и заткнись, Янски. Просто. Заткнись. И все. Понял?

Они покинули пещеру с наступлением ночи, как только сгустилась тьма. Им приходилось передвигаться исключительно в темное время суток, чтобы их не заметили ни наземные патрули, ни сканеры вражеских кораблей на орбите, а с первыми лучами зари снова искать себе убежища.

Перед отправлением Истман объяснил им как можно получить помощь от некоторых местных жителей. Он знал в каких деревушках обосновались жившие в Каноя-Сити японцы, раньше населявшие район называвшийся Угольным Городом. Но при этом он предупредил товарищей, что кругом полно каньских шпионов и людей, которые с удовольствием передадут каньцам любую информацию за несколько чашек риса.

Несмотря на его предостережения, никто не пал духом и не отказался от предложенного Истманом плана бегства с планеты. Так они много ночей подряд скользили над самой землей, а к утру укрывались, до тех пор, пока наконец не оказались среди девственных поросших лесом гор в сотне миль от продырявленного купола Каноя-Сити.

Стоило им покинуть пределы Анклава, как Барб Истман превратился в совершенно другого человека. Теперь он относился к спутникам с необычайной подозрительностью, всеми командовал и, когда кто-нибудь не исполнял его указаний, устраивал провинившемуся выволочку. Но при этом лишь Истман знал язык и обычаи местного населения и, несмотря на то, что весь внешний метракоровский лоск с него довольно быстро соскочил, он буквально излучал какую-то внутреннюю силу, которая придавала им уверенности.

— Слушай, Истман, мы же все-таки не в армии, — как-то пожаловался Шадболт во время их первой ночевки под открытым небом. Истман как раз вернулся с разведки и начал быстро тушить костер. Шадболт же только-только собрался готовить ужин.

— Заткнись! Пламя костра может нас выдать. В шаттл! Быстро!

— Потише!

Истман быстро взял себя в руки.

— Послушай! Это очень опасное дело. Гораздо более опасное, чем тебе кажется. Мы ни в коем случае не должны выдавать своего местоположения.

Затем он практически лишил их сна, в леденящих душу подробностях объяснив как инфракрасные сканеры кораблей на орбите на расстоянии двух тысяч миль с запросто улавливают исходящее от человеческого тела тепло и с легкостью могут точно направленным лучом сжечь человека прямо во сне, прежде чем он успеет понять, что происходит.

— Они профессионалы. Каньские экипажи состоят вовсе не из глупцов. Стоит вам улечься спать под открытым небом и они достанут вас игольным лучом, угодив прямо в глаз даже в полной темноте.

— Что-то я никогда о таком не слыхивал, — спокойно возразил Шадболт.

— Это потому, что у тебя голова вечно забита разной чепухой и ты ни разу не удосужился прочитать технические описания каньского оружия.

— А по-моему просто нечестно пугать Аркали такими…

— Ты уверен, что заботишься именно об Аркали? Или все же в основном о собственном чертовом спокойствии? — В темноте блеснули его глаза. На фоне покрытого пылью потемневшего лица они казались очень белыми. Затем он взглянул на нее и рассмеялся. — Лучше уж перепуганная Аркали, чем мертвая, а?

На следующий день Истман стал настаивать, чтобы они немного отклонились в от прямого пути на юг в сторону и они попытались переубедить его, не видя смысла в излишних предосторожностях.

— Голосование устраивать мы не будем, — прошипел он Шадболту. — Я просто хочу знать, со мной вы идете, или нет. Если нет, то можете прямо сейчас выметаться из шаттла. Мы с Аркали легко сможем добраться до экватора и одни. Но если хотите, чтобы старшим был я, то должны мне подчиняться и точка! Понятно?

По соображениям собственной безопасности все пообещали подчиняться ему, хотя кое-кто пошел на это весьма неохотно. Но даже недовольные полностью переменили мнение о нем в конце того же дня, когда показания сканеров убедили их в том, что каньцы расстреляли с воздуха место их предыдущего ночлега.

— Как ты узнал, что они будут обстреливать наш лагерь? — спросила Аркали, но Истман лишь пожал плечами и сказал, что ничего не знал наверняка, а почувствовал, что им лучше обогнуть полуостров по широкой дуге.

С этого момента она начала приглядываться к Истману, внимательно наблюдая за тем как он своими толстыми короткими пальцами нажимает кнопки на приборной панели и шикает на остальных, чтобы они говорили потише и дали ему возможность послушать какие-то далекие и едва слышные радиопереговоры. Его природная осторожность похоже сослужила им хорошую службу. Дни шли за днями и группа все дальше углублялась в незнакомую местность. Постепенно они привыкли к многочисленным опасностям неосвоенных поросших джунглями территорий Осуми, куда он время от времени их заводил и спутники мало-помалу начали даже уважать его как лидера.

Почти на каждом привале Истман беседовал с крайне удивленными их появлением местными жителями. Несмотря на его собственный совет поменьше попадаться местным на глаза, он частенько заходил в деревни и, как правило, пил там чай со старостами. Во время чаепития он обычно доставал свой нож, находил какую-нибудь палку и начинал ее строгать, постепенно превращая в кучу стружек. Мало-помалу, ей стало казаться, что его окружает какое-то странное сияние — появляющийся в определенное время суток свет, похожий на окружающую его пси-ауру. У нее было ощущение, что если каньцы и выстрелят по нему точно направленным лучом, то этому лучу сначала придется пройти сквозь это сияние, а такое казалось попросту невозможным. После этого она стала стараться держаться поближе к нему, воспринимая его как талисман, который сможет защитить ее минуту опасности.

Истман считал, что самой опасной частью предприятия станет перелет на Форт-Бейкер. Стартовать следовало точно с экватора, причем в точно рассчитанное время. Один раз он вдруг остановил их у самого края рисового поля.

— Что случилось? — спросила Аркали.

— Там вверху много каньцев. Знаете, на месте Гу Цуна я бы уже давным-давно захватил Бейкер.

При этих его словах ее вдруг охватил ужас и показалось, будто в горло впился стальной крючок.

— И что же делать?

— Рискнуть. Нужно рискнуть и попытаться добраться до Бейкера прямо отсюда. Взлететь и все. Без колебаний.

Такое предложение весьма удивило ее.

— А это возможно?

— Самое главное, чтобы нас не заметили.

— Так значит, нужно дождаться пока все их корабли не скроются за горизонтом? — спросил еще кто-то.

— Да.

Они слили воду и сняли с шаттла все, без чего в полете можно было обойтись и уже через несколько минут после этого стартовали, по оптимальной траектории устремившись на восток. Самой сложной проблемой был орбитальный разворот, который только и отделял их от цели. Оказавшись за пределами планеты, они тут же становились легкой добычей для любого заметившего их каньского корабля.

— И что же нам теперь делать? Ждать, пока они нас не обнаружат? — вслух спросил Шадболт.

— А ты не надеешься на радиомолчание, Бо?

— Нас разнесут в пух и прах!

— Да брось ты, Шадболт, все равно нам ничего другого не остается.

— И что прикажешь — болтаться здесь как куча силекса?

— Нам все равно никогда не попасть туда. И дело тут вовсе не в каньцах. Дело в самом Бейкере. Мы не знаем их позывных, и у нас нет опознавательных знаков, по которым они могли бы определить кто мы такие и, если они решат, что с нами не о чем разговаривать…

— Проклятье! Для них мы каньцы! Они сначала сожгут нас, а потом уже будут задавать вопросы.

Тут вмешался Истман.

— Есть другой способ.

— Что?

Он вытащил из рюкзака звуковой блок вставил его в воспроизводящее устройство и врубил звук на полную.

— Запись адвентерского филармонического оркестра с Юты II, исполняющего «Колокол Свободы». Если они услышат это, то наверняка не станут стрелять по нам.

— Да ты с ума сошел!

— А вы что предлагаете, мистер Блекмор? Есть какая-нибудь альтернатива?

Они взглянули на мрачный силуэт Форт-Бейкера, на зияющее отверстие его причального дока и на расположенные по обе стороны от него большие орудийные башни. Окруженный зеленым кольцом Бейкер был чем-то похож на морскую устрицу с Канзаса, вдруг обзаведшуюся нимбом.

Их очень нервировала мысль о том, что эта с виду гостеприимная и такая манящая чернота, на самом деле может оказаться просто гигантской ловушкой. Затем, когда они подлетели уже почти к самому доку, начался очередной обстрел с каньских кораблей, и они видели как на силовых щитах Бейкера вспыхивают разряды. Это еще больше убеждало, что вскоре и они вместе с шаттлом превратятся в комок раскаленной плазмы.

Когда они преодолевали последние самые ужасные мили, отделяющие их от силовых полей станции, к испытываемому Аркали ужасу понемногу стало примешиваться возбуждение. Наконец настал решающий момент, они вышли из режима радиомолчания, под завесой которого укрывались от каньцев и, вместо этого, принялись во всеуслышание объявлять, что они американцы. На наружной поверхности корпуса засверкали все американские символы, которые им только удалось запрограммировать — от звезд и полос, до Созвездия Геркулеса, находящегося на северной оконечности Американо, до Водолея — на самом юге и американского орла. И тут они поняли, что их медленно захватывают тракторные лучи, что на них наводятся орудия и им посылают радиозапросы. Все это, учитывая высокую степень боеготовности форта, могло означать немедленное уничтожение. Защитники форта принимали все возможные меры для того, чтобы успеть вовремя отреагировать на возможную самоубийственную атаку каких-нибудь каньских сорвиголов воспользовавшихся самой обычной голомаскировкой, так что музыка Джона Филипа Соузы вряд ли могла кого-нибудь разжалобить.

Но один из операторов форта, услышав льющуюся из динамиков адвентерскую музыку, и еще даже не разобравшись как следует, кто они такие и что им нужно, на всякий случай перевел оборонительные системы с автоматического на ручное управление.

Аркали понимала только одно — она все еще жива. Она видела как мимо шаттла, влекомого в недра форта мощными тракторными лучами, проплывают светящиеся красным орудийные башни. При виде этого зловещего красного света, надвигающегося на них из темноты, у нее чуть не остановилось сердце. Она чувствовала себя крошечной мошкой, которую подтаскивает к себе клешнями скорпион, готовясь вонзить в беззащитное брюшко ядовитое жало. Истман объяснил ей, что эти красные огни, так похожие на скорпионьи глаза, скорее всего сейчас просвечивают их чем только можно.

Все это очень походило на кошмар, которым частенько сопровождались учения в флотских школах, проводимые с тем, чтобы застигнуть врасплох слишком доверчивых операторов фортов. Мораль тренировки была такова: не доверяй даже собственной бабушке. Но сейчас они были вовсе не на учениях и чувствовали себя совсем как греки, только что получившие дары, принесенные данайцами. Приглашение приблизиться к доку показалось им попросту невероятным. Этого в принципе быть не могло. На таком расстоянии орудия Бейкера вполне могли бы даже одним залпом размолотить хоть целый крейсер.

Затем БАМ!

Вахтенный оператор Бейкера должно быть с криком выскочил из своей рубки, где наверняка молился и торопливо вырубал аппаратуру. Его взволнованный задыхающийся голос, заглушающий все остальные звуки, показался им чем-то вроде Гласа Господнего.

— Богом клянусь, лучше вам оказаться настоящими, или мне конец! Так как?

С подбородка Истмана ручейками — буквально ручейками — стекал пот.

— Вы только что спасли нам жизнь, Джон.

— Анализатор определил, что ваш голос принадлежит сотруднику МеТраКора, личный номер 198529 О/КС, Истман Б.Т. Это вы?

— Собственной персоной.

— Что ж, мистер Истман, похоже пси к вам просто необычайно благосклонно. Вообще-то, чем переживать то, что мне из-за вас пришлось пережить, проще было сжечь вас и дело с концом. Кто еще на борту?

Он сообщил имена остальных, а затем спросил, как бы между прочим:

— Слушайте, Джон, вы, случаем, не адвентер?

— Как вы догадались, мистер Истман?

— Вазблагадарим Гооооспада Нааашева!

— Или вам не занимать таланта, или вы просто необыкновенно хладнокровный человек.

— Что вы сказали? — спросил Рохан, жмурясь от внезапно ударившего в глаза заливавшего парк яркого света.

— Я говорила о том, что привело меня сюда.

— Что ж, пожалуй и впрямь только безумцы могли прилететь сюда на шаттле, — снова заметил Рохан. Затем он дружески похлопал ее по спине и сказал: — Нам ведь так не хватало еще шести ртов, а ваши ребята…

— Они не мои ребята, комендант Рохан, — сказала она, выведенная из терпения его манерой не слушать никого кроме самого себя. Хотя прошло уже довольно много времени, ее разочарование от того, что Хайдена здесь не оказалось, ничуть не стало меньше, и она затрагивала эту тему практически при каждой встрече с Роханом.

— Да-да, конечно. Но, как бы там ни было, Истман хорошо влияет на дух наших людей. Он прирожденный лидер и к тому же неплохо разбирается в технике. Пожалуй он единственный, кому здесь нравится по-настоящему. Говорит, что счастлив как блоха. Я рекомендовал присвоить ему офицерский чин.

— Мистер Истман, как и все остальные, хотел отправиться на Сеул, — возразила она, слегка уязвленная внезапно пролившимся в адрес Истмана водопадом похвал. Уж она-то знала, почему на самом деле Истман был так рад тому, что они застряли на Бейкере. Этот человек все то время, что они находились здесь, буквально не давал ей прохода и его общество уже начало ее тяготить. — Пока я не разубедила его, он был полностью расположен отправляться на Сеул в старом каньском тысячнике.

— Вот как?

Рохан задал этот вопрос все с тем же приводящим ее в бешенство безразличием, которое ясно дало ей понять, что он не поверил и половине рассказанного ей. Он наверняка знал очень много такого, чего не собирался ей говорить и ее самолюбие страшно страдало от того, что ее сознательно держат в неведении.

— Это чистая правда, комендант. Истман считал, что адмирал Гу Цун в конце концов решит предоставить им корабль для этого путешествия. А я так не думала. Если бы не я, они все и по сию пору сидели бы в Каноя-Сити взаперти, как мой отец.

— Ах, да. Джос Хавкен. Бывшая большая шишка во Флоте. А теперь — независимый торговец. Я знаю его уже наверное лет двадцать, не меньше. А если быть уж совершенно точным, то двадцать пять. В жизни не встречал более удачливого игрока в покер.

Она остановилась и уставилась на него, зная что между ее отцом и Роханом никогда не было особенно теплых отношений, зато Эллис Стрейкер — совсем другое дело. Стрейкер поддерживал Рохана во время метракоровского судилища, выступив свидетелем на процессе. В результате, Рохана не выгнали со службы, а всего лишь объявили взыскание и сослали на Бейкер.

— Мне известно, что вы знакомы с моим отцом, комендант. Равно как и с Эллисом Стрейкером.

Он попытался увести разговор в сторону.

— А ведь я вам кое-чего не сказал, миз Хавкен. Стрейкер некоторое время назад рванул в Два-Восемь. Он все-таки получил свой корабль назад — даже можно сказать вновь завладел им — и удрал из системы.

Она попыталась осмыслить это неожиданное известие, не подавая виду, насколько ошеломлена.

— Понимаете, меня страшно удивляет, что вы не можете организовать хоть каких-то поисков его сына. И это после того, что он сделал для вас когда ваша карьера висела на волоске.

Рохан тоже остановился, вздохнул и отвел глаза.

— Это невозможно. Да и бесполезно.

— Почему?

Он пожал плечами.

— Слишком сложно найти человека на таком расстоянии путем сканирования. Да и каньцы… — он неопределенно махнул рукой куда-то в сторону диска Осуми, — сразу заинтересуются, чего это мы там ищем.

— А я вовсе и не имела в виду сканирование с орбиты. Я имела в виду посылку экспедиции. Ведь даже я ухитрилась доставить сюда пятерых при том, что у шаттла работал только один двигатель. Так почему бы троим не проделать обратный путь на двух? Отправьте шаттл. Вы вполне можете это себе позволить. И пусть на планету отправляются только добровольцы, желающие отыскать мистера Стрейкера. — Она подняла бровь и решила, что пора зайти с козыря. — Вы должны найти его. Ведь он дипломированный командир корабля, и, если бы удалось доставить его сюда, он мог бы сослужить вам хорошую службу в качестве астрогатора при прыжке в нексус. Позвольте хотя бы мне отправиться в Мияконодзё.

— Это невозможно.

— Почему вы все время твердите одно и то же?

Рохан заметно побледнел.

— Во-первых, Мияконодзё сейчас на военном положении. Закрыт куполом и силовыми щитами, которые в восемь раз мощнее тех, что окружали Каноя-Сити. И японцев трудно в этом винить. Если каньцы снова воспользуются этой своей сингулярной пушкой, то префекту придется либо не подпускать их ближе чем на милю или остаться с дырявым куполом. Такая вот штука, миз.

— Я уверена, что смогла бы пробраться в Мияко…

— Эй — я же сказал, что Мияконодзё запечатан и молчит на всех частотах. Они не общаются ни с кем — ни с друзьями, ни с врагами.

— Позвольте мне беспокоиться о том, как туда попасть. Только дайте возможность улететь с Бейкера.

— Я не вправе выдавать визы всем американцам, желающим попасть на Осуми когда им захочется. А тем более в столицу. Для этого требуется разрешение канцелярии самого префекта.

Она в отчаянии стиснула кулаки.

— Но как же вы можете получить разрешение из Мияконодзё, если с ними невозможно связаться?

— Ну вот, теперь и вы поняли.

— Позвольте мне заняться этим!

— Правила МеТраКора запрещают это, миз Хавкен.

Тут она не выдержала.

— Но ведь идет война! И вы просто не можете в подобной ситуации по-прежнему считать священными все правила мирного времени. Ведь Каньцы нарушают установленные префектом правила, высаживая на его планету целые полки! Они напали на армию Хидеки Рюдзи и разгромили ее! Ваши операторы говорят, что они стреляют по форту с территории нашего собственного Анклава! Очнитесь же, ради всего святого!

— Я бы попросил вас не повышать на меня голос, миз Хавкен.

Она в отчаянии покачала головой.

— О'кей, пусть это буду не я. Я останусь здесь. Пускай отправляется кто-нибудь другой. Это ничуть не сложнее чем добраться сюда с планеты.

— Боюсь, я ничем не смогу быть вам полезен, поскольку во-вторых…

— А по-моему вы просто не хотите пойти мне навстречу!

Лицо Рохана помрачнело.

— Поскольку во-вторых, это слишком опасно. Я никому не могу позволить попытаться высадиться на Осуми. Их сожгут через десять секунд после того, как окажутся за пределами наших защитных полей.

— Бросьте, это ничуть не сложнее, чем попасть сюда. Прошу вас, комендант. Позвольте отправиться хотя бы Барбу Истману, если он конечно согласится.

— Он вроде бы еще с ума не сошел.

— А если?

— Исключено.

Она смерила его ледяным взглядом.

— Если бы вас об этом попросил лично Эллис Стрейкер, вы бы наверняка не отказали.

Он пожал плечами и Аркали замолчала, в душе сердясь на Хайдена и с горечью размышляя о том, зачем ее вообще понесло на Форт-Бейкер. «Но я не сдамся. Я отказываюсь опускать руки! Рохан просто перестраховщик и все его доводы не стоят и выеденного яйца. Полет сюда был опасен, это верно, но нам все же удалось. И я уверена, что Истман вполне мог бы добраться до Мияконодзё. Мне не нравится, что он здесь. Его присутствие меня беспокоит. Если бы только удалось заставить Рохана отдать соответствующий приказ, я бы одним выстрелом убила сразу двух крыс — избавилась от Истмана и узнала в Миконодзё Хайден, или нет…»

В этот момент послышался какой-то сигнал. Он был подан с мостика, а вслед за ним послышался искаженный аппаратурой голос одного из операторов.

Рохан тут же настороженно поднял свое узкое лицо.

— Какого…?

— Тет-Два-Девять. Какой-то корабль, комендант.

— Направление?

— В систему.

Он поджал губы.

— Лучше бы ему быть не каньским.

— А это возможно? — спросила Аркали.

— Сацума как раз одна из немногих систем, где известно о том, что у нас происходит.

— Но ведь на Сеуле уже тоже все известно, — раздраженно заметила она. — Если конечно Эллису Стрейкеру действительно удалось уйти.

— Да, но я все же склонен думать, что первыми сюда прибудут каньцы. — Он мрачно взглянул на нее, а затем быстро отвернулся. — Я вам пока тоже этого не говорил, но флот Гу Цуна покинул систему как раз накануне вашего прибытия сюда. Только поэтому вы и остались живы. Когда он вернется и когда в системе появится какой-либо корабль без американских опознавательных знаков, это будет означать, что нам пора сматываться.

Известие взволновало ее, но она все равно не отставала от Рохана. Он запросил дополнительную информацию и через несколько секунд на его поясном экранчике начали перемигиваться символы и пищать опознавательные коды. Он некоторое время смотрел на прибор и слушал сигналы, а затем стремительно развернулся и направился по туннелю обратно в форт. Она окликнула его.

— Можете не волноваться, комендант! — с холодным гневом крикнула она. — Это американец.

— А по мне так похоже на каньца, — сказал он не вполне уверенно, ожидая пока откроется шлюз.

— Нет. Послушайте еще.

— Черт! Да ведь почти все корабли в Зоне стараются выдавать себя не за тех, кто они есть на самом деле. Некоторые американские торговые корабли построены на верфях Ямато. Некоторые, чтобы не попасть в лапы пиратов, имитируют позывные кораблей Флота. Некоторые пиратские подсадки выдают себя за торговцев по диаметрально противоположным причинам. — Он снова взглянул на голубой экранчик прибора. — Даже во Флоте есть несколько кораблей каньской постройки, которые в свое время были захвачены в качестве трофеев…

— Поверьте, мне тоже кое-что известно о торговой деятельности отца, — резко сказала она. Пока они ждали открытия шлюза гнев ее все нарастал. И дело было вовсе не в покровительственном отношении к ней Рохана и даже не в его скрытности, а в том, что ей предстояло. Она знала: услышав то, что она им сейчас скажет, все обитатели Форт-Бейкера буквально запрыгают от радости — все кроме нее. — Дело в том, что я знаю точно. Это — «Шанс». Корабль Эллиса Стрейкера.

Шлюз открылся и Рохан снова заторопился вперед, направляясь на мостик.

— Откуда вы это можете знать, если…

— Комендант, живя в Каноя-Сити, я целыми часами слушала его позывные! Так что кому как не мне узнать его!

— Прошу вас, леди, только не надо на меня кричать.

— А вы перестаньте обращаться со мной как с ребенком, комендант! И будьте добры не называть меня больше «леди»! Вы даже представить себе не можете как это раздражает.

Он явно избегал встречаться с ней взглядом. Аркали услышала как он распорядился подготовить лучевые орудия к бою и в ту же минуту операторы Бейкера и почти все, кто в это время не был занят на вахте, начали собираться на мостике.

— Если корабли Гу Цуна убрались, то кто же нас обстреливает?

— Адмирал Гу действительно отбыл, но вскоре после его отлета в систему прибыл другой большой каньский корабль. Привез Ю Сюйеня. Большая шишка в «Чайна Продактс» на Сацуме.

— Почему же вы мне не сказали?

— Леди, но ведь вы и не спрашивали.

Потянулись томительные минуты ожидания. Заключались пари, присутствующие перешептывались, обмениваясь соображениями. Затем рядом с ней возник Истман и кивнул.

— Здравствуйте, Аркали! Мое почтение, комендант!

В лице Рохана не было ни кровинки.

— Приветствую, лейтенант Истман. Кажется у нас гости.

Аркали тут же почувствовала непреодолимое желание попросить Истмана подтвердить ее мнение, но в то же время ей совершенно не хотелось заводить с ним разговор — стоило только дать ему повод и он тут же присосется как пиявка, которую потом не оторвешь.

Рохан заметил:

— Миз Хавкен утверждает, что это корабль Эллиса Стрейкера.

— Должно быть, миз Хавкен права. Это действительно «Шанс». Почему вы не пытаетесь связаться с ними?

Когда с корабля поступил ответный сигнал и бдительные системы Бейкера наконец успокоились, в воздух полетели пилотки и победители и проигравшие тут же начали рассчитываться друг с другом.


10


«Шанс» лег на орбиту и первый шаттл с него уже причалил в доке Форт-Бейкера. По переходному туннелю быстро приближалась огромная массивная фигура.

— Богом клянусь, Лю Рохан! Светоч глаз моих!

— И я рад видеть тебя снова, Эллис.

Эллис уже вошел в форт и подойдя к коменданту крепко стиснул его протянутую руку.

— Я тут привез вам всякой всячины, чтобы воевалось веселей, а заодно и отличные новости с Сеула!

Аркали подошла поближе, волосы ее воинственно развевались будто под воздействием сильного электрического поля.

— Ах ты сукин сын!

— Это еще что такое? Вроде кто-то ко мне обращается. Аркали Хавкен, что ли? Так значит, это ты под всеми этими волосами? Значит все-таки ухитрилась добраться до Бейкера?

— Вот именно, сэр… то есть сукин сын, который украл ауриум!

Эллис, похоже, удивился.

— Это обвинение, или как?

— Хайдена здесь нет!

Он качнулся с носков на пятки и затянулся сигарой.

— Это факт.

— И никогда не было! Тебе это было отлично известно! Ты мне солгал!

— Тихо!

— Солгал! Чтобы наложить лапы на этот ауриум! — она отвесила ему пощечину и замахнулась, чтобы отвесить еще одну, но он поймал ее за руку.

— Неужели ты не хочешь услышать как там твой папаша?

Эллис кивнул и один из его людей обхватил ее за талию.

— А ну пусти!

— Ладно, отпусти ее.

Суйфу отпустил ее, Аркали не устояла на ногах и приземлилась на кучу ветоши, которую собрал неподалеку один из роботов. Она тут же вскочила, платье ее было перепачкано в смазке. Эллис с улыбкой повернулся к ней. Глаза его были широко открыты и вид он имел самый невинный.

— Дела твоего отца на Сеуле идут неплохо и, пока бедный старый Джо торчит на Осуми, все заботы о предприятии мне пришлось взять на себя. Ты должна быть мне благодарна.

— Вы нарочно оставили его там! На милость каньцев. Вы…

— Перестань. Ты несправедлива. Он готов был снять с себя последнюю рубашку и отдать ее Гу Цуну, чтобы тот отпустил его и всех этих метракоровских ничтожеств на Сеул. Так что это была его ошибка, а не моя.

Из переходного туннеля появились две женщины восточной наружности. Одна из них тут же бросилась к Аркали, в то время как другая остановилась поодаль и равнодушно наблюдала за происходящим.

— Сюзи? Это ты?

— Конечно. Я привез твою служанку, — великодушно сообщил Эллис. — Как, довольна? Ну успокойся же, девочка. Она была вместе с нами когда мы покидали Каноя-Сити. Никогда бы не подумал, что ей удастся отвлечь охрану шаттла, тем более, их там было двое, но она справилась. Уж больно она была хороша в шелковых тряпках Эрико.

Другая женщина, которая и была Эрико, томно улыбнулась. Сюзи покраснела, затем что-то смущенно пискнула.

Аркали закричала:

— Ах ты грязный хитрый ублюдок!

Истман на всякий случай придвинулся ближе к ней, но она в пылу гнева даже не заметила этого.

— Ты обвел моего отца вокруг пальца! — сказала она. — И Гу Цун передумал давать корабль до Сеула только потому, что ты угнал «Шанс».

— Не угнал, а вернул. Ты это хотела сказать, да? И очень хорошо, что вернул, потому что теперь вы все сегодня сможете прилично поесть и как следует выпить, причем вовсе не той бурды, которую Лю гонит из своих доморощенных фруктов. Если конечно, согласитесь принять мое приглашение.

— Обедать с тобой, грязный негодяй? Да я лучше до конца дней своих буду сидеть на сухом пайке из шаттла и пить миннесотскую брагу!

— Милости прошу. Я скажу своим людям, чтобы тебе ни в чем не было отказу.

Он повернулся и вместе с Эрико двинулся прочь, а его сопровождающие засмеялись. На ходу он оглянулся и заметил, что Аркали буквально кипит от пережитого унижения. «Клянусь пси, кажется она становится взрослой, — подумал он. — А ведь когда мы с ней виделись в последний раз, у нее было не в порядке с головой, а еще раньше она была просто маленькой пустышкой. Жаль конечно, что она все еще не очень уверена в себе, и тем не менее она не побоялась сбежать сюда, а это уже кое-что!»

Он хлопнул Эрико по заду и задумался, стоит ли сейчас говорить Аркали, что на самом деле произошло с Хайденом.

Может быть.

А может и нет.

Лучше подождать и посмотреть как развернутся события.

Он распорядился, чтобы с «Шанса» переправили в форт баллон с дуврским катализатором и пару воздухообменников. «Теперь гарнизону пищи хватит месяца на два, — подумал он. — Если конечно, они столько продержатся. Насколько я понимаю, Хидеки Садамаса, который все еще командует остатками отцовской армии, расположенными возле Мияконодзё, уже подкуплен Ю Сюйенем. И не приходится сомневаться в том, что каньцы готовятся к штурму Форт-Бейкера. С Божьей помощью, та провизия, что я привез, хоть немного поднимет дух защитников форта. И может быть это, да еще природное упрямство Рохана позволит нам подольше удерживать эту лохань».

Он высокомерно оглядел мостик Бейкера, выпятив подбородок, перекатывая окурок сигары и сжимая в руке трость с бронзовым набалдашником, чем-то похожую на жезл власти европанского легата. «Да, конечно, они люди МеТраКора, но в общем-то ребята что надо — в основном изгнанники из Каноя-Сити, люди, чьи лица по тем или иным причинам пришлись не по вкусу Азизе Поуп. Уже одного этого вполне достаточно, чтобы спасти их — но все равно, клянусь пси, они должны быть мне благодарны!»

— Ну что ж, джентльмены! — сказал он. — Приступим к делу!

Офицеры, в своих черных куртках похожие на стайку гусей, вслед за ним и комендантом отправились в личные покои Люки Рохана. Обычно они старались обходить личный рай Рохана стороной. Люка был родом из экваториального пояса Оклахомы и терпел спертый, пахнущий машинным маслом воздух форта, где к тому же с его точки зрения было чересчур прохладно и сухо только потому, что всегда мог отвести душу в парке, где чувствовал себя как дома.

— Здесь очень любила бывать Уилла, — сказал Рохан. Эллис знал, что он горько оплакивал умершую два года назад жену, но, будучи человеком замкнутым, переживал беду в одиночестве. — Я сохраняю это место в память о ней. Особенно вот эту желтую магнолию.

— Да, она очень красивая.

— А запах чувствуете какой? Просто чудо!

— Угу.

— Жена просила, чтобы ее похоронили именно здесь. Предсмертная воля. Но МеТраКор решил, что могила в зоне отдыха Форт-Бейкера — это уж слишком.

На взгляд Эллиса идея тоже была довольно странной, но он решил, что лучше этого не показывать. Когда он наконец освоился с микроклиматом, оказалось, что в парке даже очень приятно. Снова оказаться в мягких объятиях кориолисовой гравитации явилось для него просто-таки ностальгическим удовольствием и он наслаждался ей как истинный ценитель. Она была совершенно не похожа ни на применяющуюся на кораблях компенсаторную гравитацию, ни на естественное притяжение, приковывающее человека к планете. Конечно, время от времени еще встречались корабли с кориолисовой гравитацией — например те небольшие туристические кораблики, что крутились вокруг Мира Диснея, или исследовательские корабли, которые посылали к системам, представляющим особый научный интерес.

Рохан отвел его в сторонку — так, чтобы их не могли услышать его подчиненные.

— По натуре она была очень романтична, — расстроенно сказал он. — Обожала музыку и сама чудесно играла на фортепиано. На сорокалетие я даже подарил ей инструмент. Знали бы вы, чего стоило доставить его сюда. Сейчас оно в студии. — Рохан наклонился и провел рукой по траве. — Его звуки, Эллис, напоминали дорогой портвейн. Она уже тогда знала, что умирает. Да, это проклятое место хранит слишком много тяжелых для меня воспоминаний. Чересчур много.

— По крайней мере, тебе удалось отомстить тому, кто был виновен в ее смерти.

— Да, а если бы не ты, то его друзья отомстили бы мне. Я ведь помню.

— Я тоже помню.

Рохан такого замечания явно не ожидал. Он распахнул широкие двустворчатые двери и пригласил их внутрь. Оказалось, что внутри особняк был наполовину занят разным оборудованием, а жилой была другая половина. Она состояла из столовой, гостиной и спальни коменданта, имелась даже маленькая библиотека, но в помещении, задуманном как зал для банкетов, было практически пусто, если не считать полосатых в стиле Регентства обоев на стенах, вычурной плексовой лепнины и пары больших явно сделанных в двадцатом веке электрических люстр, имитирующих период Людовика Четырнадцатого. «Бедняги, — подумал Эллис. Им совсем не помешало бы слегка развлечься. Это их сразу приободрит. Да, пожалуй вечеринка будет в самый раз».

Все направились в столовую. Рохан откупорил бутылочку доброго пятизвездного и начал излагать ситуацию так, как он ее себе представляет: что каньцы, по его мнению, наверняка очень скоро предпримут массированную атаку. Эллис слушал молча. Наконец он закурил новую сигару, и вмешался в разговор.

— О'кей. Дело обстоит следующим образом. Небольшая эскадра под командованием адмирала Гриффина направляется сюда по цепи к Два-Восемь. Насколько я знаю, он, конечно, не Джон Уюку, но и не Стыдливая Мимоза. Не думаю, что у него достаточно сил, чтобы отбить Каноя-Сити, но, по крайней мере, его появление позволит рассчитывать на то, что каньцам очень долго будет не до Форт-Бейкера. Если, конечно, он появится.

Он немного помолчал и продолжал:

— Далее. Если Гу Цун больше не вернется в систему, если Ю Сюйень не получит подкреплений с Сацумы, если с Либерти поступят правильные приказы, а Гриффин окажется человеком более умным, чем его считает кое-кто на Сеуле, появится шанс, пока Ю торчит здесь, отыграться на Сацуме.

Слушатели начали бурно выражать свою радость, но он жестом успокоил их.

— Слишком много если. Но ваша непосредственная задача — поддерживать Бейкер в полной боевой готовности и отвлекать Ю.

— Будьте уверены, мистер Стрейкер, мы тоже больше всего хотим остаться в живых, — заметил Рохан.

— Вот потому-то я и привез эти воздухообменники.

После этого Рохан, тактично откашлявшись, промямлил что-то насчет посылки группы на поиски Хайдена.

— Моего сына? Вы сказали моего сына? — Он недоуменно поднял брови. — Но у меня нет сына, комендант Рохан.

Комендант, которому явно было неудобно перед своими офицерами, вопросительно взглянул на него.

— Мистер Стрейкер, Эллис, я имел в виду вашего сына Хайдена. У меня есть сведения, что он… вовсе не мертв, как вы, должно быть, думаете. Мисс Хавкен считает, что он сейчас в Мияконодзё с какой-то дипломатической миссией. Разве вы ничего об этом не слышали?

— Вообще-то у меня был сын, но он меня предал. И мне неизвестно где он, или чем в настоящее время занимается.

— Очень жаль слышать это. — Узкое лицо Рохана вдруг приобрело скорбное выражение. — Похоже, меня неправильно информировали. Значит вы отказались от него? Тем не менее, он — ваш родной сын. Неужели ничего нельзя поправить?

— Я был бы вам очень благодарен, если бы вы не лезли не в свое дело, мистер Рохан, — с затаенной угрозой произнес Эллис. — Не приведи Господи — встречу подлеца, с удовольствием вырежу ему печень за все то, что он натворил. Во всем случившемся с нами, виноват исключительно он.

«Конечно, я отказался от него, — подумал он, когда Рохан тактично постарался перевести разговор на другую тему, — но правда и то, что я слегка изменил о нем мнение. До меня доходили кое-какие слухи и, клянусь пси, нет ни малейшего сомнения в том, что именно он, как и обещал, привел силы префекта к Каноя-Сити, и это уже кое-что. А теперь поговаривают, будто он застолбил себе местечко в посольстве которое Рюдзи-сама отправил к сёгуну. И сейчас торчит на Эдо, чтобы переговорить с самим Сакумой Хиденагой! Он справляется со своим делом даже лучше чем я ожидал, но ведь он как-никак мой…»

Он резко выпрямился в кресле, поймав себя на том, что начинает размякать. «Слушай, кажется ты начинаешь распускать нюни! Нюни! А ведь ему, чтобы рассчитаться со мной, предстоит сделать куда больше, чем он сделал до сих пор. И так тому и быть!

Значит, Ю Сюйень уже тут как тут, — подумал он. — А тот одинокий «Белый Тигр», на котором он прибыл, когда появились ребята Гриффина, убрался от греха подальше на окраину системы и я ничуть не виню его капитана. В такой ситуации самое мудрое решение — это затаиться на темной стороне какой-нибудь небольшой луны. И не сомневаюсь, что Великий Небесный Мудрец Ю счел самым разумным отправить кого-нибудь с новостями о происходящем здесь в Санаду. Только все получится немного иначе. Представляю как он удивится, узнав, что Флот навалился на Сацуму! Око за око — да я всегда был сторонником именно такого подхода».

Тут его мысли обратились к смерти Муцухито и ударным волнам, которые были порождены этим событием. «Начинается новая эра, возможно появится новый сёгун, у каньцев теперь есть сингулярная пушка и ситуация кажется начинает выходить из-под контроля. Как же я ненавижу всякие переломные моменты истории! Впечатление такое, будто у какого-то идиота вдруг зачесались руки, а всем остальным приходится с трудом восстанавливать равновесие. Может им стоило бы назвать новую эпоху правления „Эрой Ссанья Кровью“, потому что все именно так и кончится, если мы все не будем крайне осмотрительны.


Чуть позже Эллис лежал в огромной постели, предусмотрительно предоставленном ему по распоряжению Рохана. В полумраке блестела его гладко выбритая голова. На нем извивалась хайнаньская девушка, страстно впиваясь ногтями в его поросшую волосами грудь. Эрико очень любила широкую папочкину грудь и скрытую от посторонних взглядов приобретенную еще в молодости по пьяной лавочке похабную татуировку. Эрико была его зайчиком, его ласточкой и прилетела вместе с ним с Сеула. На самом деле ее звали Фу Пао — «Счастье и Удача», но для пущей солидности в свое время она обзавелась японским именем.

«Взяв ее с собой, — подумал он, — я нарушаю свои же собственные правила, но, как ни крути, мы с ней уже пять лет, а это немалый срок, и она так просила взять ее с собой, а я планирую пробыть на Бейкере довольно долго. Почему я это сделал? — Он ласково потрепал ее по голове. — Ах, но как же она удивительно своеобразно умеет подластиться: Как рыжая посметь ударить тебя по лицу? Моя не нравиться! Очень сильно тебя оскорблять. Моя сильно возмущаться. Только моя такое можно, да!

Ах, ты милая моя малышка Эрико. Как же ты мне верна! Надежна как «вессон-216i»! Зато теперь «рыжей» Аркали, особенно учитывая ее невинность и наивность, я стал окончательно противен. Она-то думала, что ты моя служанка, но тут кое-кто прошептал ей на ушко: Нет, это его наложница. Он уже много лет живет с целой кучей цветных женщин, которые вполовину моложе его. Кто угодно подтвердит.

Но мне плевать на какую-то там глупую корейскую сплетницу, и уж тем более на ее хозяйку. А все же сценка была презабавная. Адвентерские глазки Аркали, когда она увидела выбегающую из туннеля Сюзи, от удивления едва не выкатились на палубу. А уж увидев Эрико, она наверное вообще чуть не рехнулась. Для нее невыносима сама мысль о том, что человек просто приспосабливается к обстоятельствам жизни — подумать только, у него наложница, а то и три! Ха! Должны же мои девочки отрабатывать стол и кров? К тому же, среди своих сестер и кузин они пользуются большим уважением, поскольку на них положил глаз большой человек. И я вовсе не считаю себя таким уж плохим человеком. Если бы не я, томиться бы сейчас этим безродным бедняжкам в каких-нибудь трущобах, это факт!»

— Айиии!

Эрико яростно впилась в него ногтями — именно так, как ему нравилось. «Нужно будет перекинуться парой слов с молодым Истманом. Более определенно нацелить его на Аркали. Может немного подбодрить его. Пожалуй, так я и сделаю. Да! На Бейкере вполне достаточно женщин — должно быть около трех дюжин — мы устроим этакий неформальный сабантуйчик, я пришлю сюда выпивки из своих личных запасов и немного этой знаменитой водки „Ляо Шань“, которая считается афродизиаком. Я им такого намешаю, что все тут же рассупонят воротнички, а Аркали наверняка придет в самое романтическое расположение духа. Чего же тут плохого? У Истмана прекрасные перспективы. Ему светит присвоение звания, так сказал сам Люка, и это уже не просто какая-то там самодеятельность как до сих пор. А ведь любому ясно, что этому парню нужна женщина. Что же до Аркали, то ей нужен человек на которого можно опереться, а не такой слюнтяй как мой… как Хайден, с головой забитой всякой чепухой вроде того, чтобы стать рифмоплетом на Либерти!»

Он положил большую руку на прелестную обнаженную спину своей милой. «Да, думаю при дворе сёгуна парень вдосталь нанюхается своей любимой поэзии. Насколько я знаю японских дипломатов, они эту самую его поэзию три раза обернут вокруг своего Золотого Дворца и в конце концов так ничего и не сделают. А когда все кончится и каньцев силой американского оружия пинком под зад вышвырнут обратно за плоскость Триста Тридцатого Градуса, где им и место, он тут же приползет назад! Да, я так и вижу эту сцену — парнишка возвращается в Каною полный благородных идей насчет женитьбы на Аркали Хавкен и о том, какую героическую и важную роль он сыграл в разгроме противника. И конечно, сразу начнется „Конечно, папа“ то, и „Боже милостивый, неужели ты никогда меня не простишь“ се, и… короче эгоистичный маленький ублюдок перепробует все-все!

Да только ни черта у него не выйдет! Потому что окажется, что Аркали уже вышла замуж, клянусь пси, а я наконец избавился от этого висящего у меня на шее оставшегося без гроша за душой ее отца и могу спокойно уладить свои дела с Банком Эй на Сеуле!»

Эрико похлопала его по груди.

— Перевернись. У-у, твой нехороший характер! Моя выбить из тебя дьявол.

«Клянусь пси, если мы когда-нибудь встретимся, мне все равно придется преподать Хайдену урок за все то, что он натворил».

— Переворачивайся! Осень хоросо! Вот так!

— Кончай визжать, Эрико!

— Твоя хотеть моя тебя массировать, или нет?

— Ладно, только не смейся, а то, небось, и за нексусом слышно. Никаких хи-хи-хи, слышишь? — Он погрозил ей пальцем.

— Ох, ну эта китайская мастер и подшутить над тобой, ну и здорово, Элли Стрейкер. Знала бы кто-нибудь!

— Смотри не вздумай кому-нибудь рассказать!

— Оооо, Элли Стрейкер много гордится такой секрет!

— Обещай мне, Эрико!

— Моя обещает!

— А смеяться будешь?

— Моя не смеяться.

После этого он перевернулся на живот и она тут же прыснула. Он заворчал и стукнул кулаком по постели.

— Сказано же — не хихикать! Говорят тебе — это мне сделали много лет тому назад, я тогда здорово напился и почти ничего не соображал.

— Да-да. Нет хи-хи-хи. Моя слышать. — Она снова прыснула. — Твой нексус-корабль — она снова убежать, Элли! Она снова прятаться в свой нексус! А ведь твоя такая важная персона! Ха! Ха! Ха!

Его спина была массивной как у быка, настолько, что плечи плавно переходили в бритый затылок. Руки были сплошь перевиты очень сильными выпуклыми мышцами, равно как и ноги, а на талии не было ни грамма жира и всем этим он по праву гордился. Но была у него еще и эта дьявольская штука, о которой он так не любил распространяться. В расщелине между ягодицами Эллиса Стрейкера то появлялся, то исчезал стабилизатор вытатуированного там нексус-корабля.


11


Когда несколькими днями позже эскадра адмирала Гриффина как и предсказывал Эллис Стрейкер, появилась в системе Осуми, у экрана как раз сидел Истман.

Гриффину было ровным счетом плевать на возможные претензии японцев по поводу состава своих экипажей. На его кораблях было около пятисот человек, причем мужчин и женщин примерно поровну, и если Ямато не нравилось, что к ним прибыло сразу двести пятьдесят пять женщин, что ж, тем хуже для Ямато.

В Форт-Бейкер прибыли сто пятьдесят флотских десантников, а заодно и документы о присвоении офицерского чина сотрудникам МеТраКора #198529 О/КС Истману Б.Т. и #199440 О/КС Шадболту Л.Б. Теперь он имел законное право командовать сотрудниками МеТраКора или служащими Флота на контролируемой МеТраКором территории и эта перспектива приводила его в восторг. Во время войны особенно приятно было чувствовать себя значимой частью мощного военного организма, а более мощного организма чем американский Флот и быть не могло. Ну, ничего, теперь каньцев выбьют из Каноя-Сити очень скоро.

Истман был искренне горд. Настолько горд, что на несколько минут даже забыл о том, кто он такой. Читая свидетельство о присвоении звания, он даже прослезился. Да, конечно, оно было действительно только в пределах юрисдикции МеТраКора, но тем не менее означало признание, подтверждение того, что он добился своего. Упорный труд и настойчивость победили, и в свое время дадут ему возможность добиться всего, о чем он мечтал. В один прекрасный день.

«Но что если они узнают? Что если его большой, страшный, отвратительный секрет, который всегда висел над ним дамокловым мечом, все же будет раскрыт? Когда-нибудь кто-нибудь узнает правду. О нем. О том, кто он такой. Рано или поздно это должно было случиться. А после этого все, ради чего он старался, развеется как дым. Они наверняка просто вышвырнут меня. Никто не станет возиться со всякими судами, справедливостью и сомнениями, толкуемыми в мою пользу, а просто дадут под зад коленом. Так что лучше тебе быть поосторожнее, Барб. И постарайся получить то, что хочешь сегодня, потому что завтра может быть поздно».

Вечером накануне праздника он получил и новенькую с иголочки форму — ладно скроенную из красной, белой, черной ткани с золотым шитьем, хотя китель и немного жал подмышками, да и старый покрой ему нравился больше. Подойдя к шлюзу, он увидел возле него Аркали и Шадболта. Ее вечернее платье по слухам было перешито из одного из туалетов покойной Уиллы Рохан, но даже если и так, она все равно несомненно была самой привлекательной из всех присутствующих женщин. Волосы ее были уложены в высокую прическу, и на фоне бледно-голубого платья еще сильнее отливали медью.

При виде Аркали, в душе у Истмана все перевернулось.

«Как же Боско посмел появиться с ней после того, что я ему сказал? — со злобой подумал он. — Ведь как только я узнал о празднике, я совершенно ясно сообщил ему о своих намерениях, а потом отправился к ней и специально попросил разрешения быть на вечере ее официальным спутником.

Аркали, казалось, была ошеломлена.

— Я конечно весьма польщена, — без тени улыбки ответила она. — И с удовольствием дала бы согласие, если бы уже не получила подобное же предложение раньше.

— Раньше? — От испытанного разочарования ему вдруг стало так мерзко, что предстоящий вечер из потенциального рая вдруг превратился для него в сущий ад Дзигоку. — И от кого же, позвольте узнать?

Она боком протиснулась мимо него.

— От вашего друга Боско.

Лайонел Боскоун Шадболт.

Боско, да я тебе все зубы выбью, — подумал он. — Ведь я же сказал тебе, чего добиваюсь. Я все тебе рассказал, как на духу!»

Истман внимательно разглядывал присутствующих. Вот стоит комендант Рохан собственной персоной с адмиралом и мистером Стрейкером. У всех троих за поясами поблескивают хромированные «вессоны», все трое в своих лучших парадных мундирах со стоячими воротничками и в лихо надвинутых на глаза фуражках, все трое мужественно делают вид, что не замечают царящей здесь тропической жары. А еще он заметил как Аркали, когда Стрейкер кивнул ей и поцеловал руку, демонстративно отвернулась. Было ясно, что она этим крайне возмущена.

Женщины-военные являли собой удивительную картину. Все они явились на вечеринку в строгих, кто во флотских, кто в десантных мундирах. Это было сделано вынужденно, но даже при всем при том буквально дух захватывало от всех этих осиных талий и наград. На некоторых были куртки с открытыми спинами и кольчужными эполетами, другие явились на праздник в куртках с подкладными плечами. Кроме того, на большинстве из них были обтягивающие рейтузы и операторы Бейкера взирали на них как громом пораженные. Прически были всех цветов, фасонов и длины. При ярком свете и под звуки самой современной музыки гости начали знакомиться друг с другом.

Истман знал, что большинство новоприбывших женщин останутся без кавалеров и уже начал замечать, как они инстинктивно сбиваются в довольно агрессивную группу. Но ему вовсе не хотелось, подобно большинству облаченных в красно-синие мундиры метракоровцев, начинать заводить новые знакомства.

Истман просто глаз не мог отвести от Аркали. Со все усиливающимся чувством ревности он следил за тем как офицеры гриффиновской эскадры один за другим подходят к ней и отпускают комплименты. Она никак не реагировала на их знаки внимания и неподвижно стояла рядом с растерянным Шадболтом, который рядом с ней казался каким-то потерянным и одиноким. Сейчас Истману больше всего на свете хотелось бы, чтобы тот куда-нибудь отлучился и тогда он смог бы догнать его, отвести в какой-нибудь укромный уголок парка и там набить морду. Но тут в поле зрения появилась величественная фигура Стрейкера, который потащил Аркали и Шадболта обоих к огромной чаше с пуншем.

Потом он обернулся и поманил пальцем Истмана.

— Давай-ка, глотни как следует, сынок. И ты тоже, Шадболт. Ах, прошу прощения за невежливость, но первый глоток конечно же сделает леди, верно ведь, Аркали?

— Не думаю.

— Брось, Аркали. Если ты чего-нибудь не выпьешь, то в этой духотище просто упадешь в обморок, а ведь это совершенно удивительный фруктовый напиток, предназначенный специально для глупого пола.

— Я не ослышалась? — ледяным тоном переспросила она, держа в руке стакан до краев наполненный рубинового цвета жидкостью. — Вы сказали «глупый пол»?

— А как еще можно назвать пол, которому в деле производства потомства достается все, кроме удовольствия? — Стрейкер слегка подтолкнул локтем ее кавалера и кивнул на его стакан. — Давай-ка, опрокинь это, Шадболт.

— Да, сэр!

— А ты как считаешь, Истман?

Истман вернулся к действительности. Он отхлебнул и сразу понял, что за фруктовым вкусом скрывается крепкое спиртное.

— Да… просто здорово… Боже.

— И помни, что это твоя рекомендация тем женщинам, к которым мы стремимся! Все слышали как он сказал «здорово»? Да, он настоящий ценитель!

Эллис притянул к себе Рохана.

— Вот видите, как я и говорил, мы с мисс Хавкен снова стали лучшими друзьями. А то, что произошло между нами в день прибытия, было просто маленьким недоразумением. Мне передали, что она даже извинялась перед вами за грубость. Надеюсь вы простили ее.

Рохан кивнул, как бы давая понять, что все это мелочи, на которые не стоит обращать внимания. Его выдающиеся вперед зубы делали его похожим на собирающуюся заржать лошадь.

— Ну, у нас у всех тут нервы на пределе. И уж тем более у миз Хавкен.

Аркали бросила гневный взгляд на Эллиса, потом вымученно улыбнулась Рохану, но Эллис еще не закончил. Он сказал:

— Послушайте, комендант. Ведь мы на военном положении, так?

— Насколько мне известно, да.

— И нам угрожает враг, не так ли?

— Похоже.

— И в любом случае, именно вы являетесь верховной властью на станции? А по законам военного времени вообще обладаете всеми правами?

— Формально, да.

— А тогда не могли бы вы употребить свою власть на одно хорошее дело, прямо сейчас? Отдать специальное распоряжение в связи с чрезвычайными обстоятельствами?

Рохан взял протянутый ему стакан с пуншем.

— Что вы задумали?

Эллис сделал вид, что обдумывает свое предложение.

— Ну, пусть это будет, скажем, приказ, обязывающий всех присутствующих выпить хотя бы по одной порции пунша. Допустим, для предотвращения обезвоживания организма.

— О'кей! Уффф!.. Эта штука… превосходна. — Рохан потянулся за второй порцией. — О'кей, считайте, что приказ отдан, Эллис.

— Ну вот, Аркали, не станете же подводить своего кавалера тем, что прямо при нем нарушите приказ коменданта, верно?

— Если вы думаете, что я собираюсь…

Эллис нагнулся к самому ее уху и так, чтобы не услышал Рохан, шепнул:

— Ты же хочешь получить разрешение отправиться в Мияконодзё, не так ли, Аркали?

После этого он уставился на нее своими блестящими глазами и не отводил взгляда до тех пор, пока она нехотя не кивнула. Тогда он снова наклонился к ней и, подмигнув в сторону Рохана, шепнул:

— Подпои Рохана и он пообещает тебе все что угодно. Ты ему нравишься.

Она сделала глоток давая тем самым Рохану понять, что жалеет о неприятной сцену, которая по ее вине разыгралась у переходного туннеля.

— До дна, до дна, миз Хавкен!

Лицо ее по-прежнему оставалось мрачным.

— Эта… смесь довольно приятна на вкус, вы не находите, комендант?

— Вот и пейте!

Пока Эллис добивался того, чтобы Аркали осушила свой стакан на глазах улыбающегося Рохана, Истман отвел Шадболта в сторонку.

— Ты что это задумал, подлец? — яростно прошипел он.

— Истман, извини. Я ведь и понятия не имел!

— Я тебя предупреждал.

— Она сама подошла ко мне и попросила. Честное слово. Что мне было делать?

В глазах Шадболта явственно читалась мольба, но Истману было на это наплевать.

— Завтра тебе так и так придется отходить — либо с похмелья, либо от того, что я с тобой сделаю. Пойди и извинись перед ней, а потом убирайся отсюда ко всем чертям. Ты понял?

— Но ведь тогда я пропущу весь праздник.

— Поверь это гораздо лучше, чем остаться без яиц.

Шадболт обиженно поднял бровь.

— Барб, мне что-то не нравится твой тон.

И тут он почувствовал, как на нем пугающе фокусируется ярость Истмана.

— Сваливай, Боско, или я тебя прирежу. Клянусь, я не шучу!

Шадболт вздохнул и скрестил руки на груди.

— Что ж, если уж ты так хочешь, ладно. Но знай, Барб, ты неправильно себя с ней ведешь.

— Сегодня вечером она станет моей!

Шадболт вздохнул и покачал головой.

— Нет.

— Что значит нет? — В глазах Истмана явственно читалось недоумение. — Со мной все в порядке. Теперь я настоящий офицер. Видишь это шитье? Эти пуговицы? Отныне я уважаемый человек и у меня неплохие перспективы. Даже блестящие. Отныне никто не смеет смотреть на меня сверху вниз. Ведь верно?

— Барб, дело совсем не в…

— О'кей, пусть у меня в жилах не течет кровь богачей, но ведь и она теперь никто. Ее отец банкрот, неплатежеспособный и дискредитированный, да еще к тому же и являющийся заложником каньцев. Да она от радости должна прыгать, что я…

Шадболт по-прежнему тряс головой.

— Понимаешь, дело тут совсем не в происхождении или положении. И даже не в перспективах.

— Тогда в чем же?

— Я тебя отлично знаю, Барб. — Тактичность Шадболта вдруг показалась ему какой-то подхалимской, скользкой и он почувствовал, что начинает ненавидеть его. — И я знаю, какого рода женщина тебе нужна. Поверь, Аркали Хавкен тебе совершенно не подходит. Она из слишком хорошей семьи, у нее очень высокие запросы и строгое воспитание. А тебе нужна женщина вроде моей сестры Марли, которая живет на Джерси. Конечно, она скорее пони против кобылы благородных кровей, но зато человек верный и спокойный, из тех женщин которые не оставят тебя ни в горе ни в радости, женщина, которая способна пойти на компромисс, экономная хозяйка, которая сразу впишется в метракоровское общество. Женщина, которой нужен надежный мужчина для ее детей.

— Я не нуждаюсь в твоих плаксивых советах! Мне лучше знать, какая женщина мне нужна! Ты просто не знаешь, что такое честолюбие!

— Я только хотел тебе помочь.

— Ну так и заткнись! Или я действительно тебя порежу! Слышишь?

Шадболт поджал губы и опустил руки.

— Ну что ж, в таком случае тебе невредно будет узнать, что она мне сказала.

Он снова метнул на Шадболта горящий от ярости взгляд.

— Она считает тебя ничтожеством, Барб, и не желает иметь с тобой ничего общего. И знаешь, что? В принципе, ее трудно в этом винить.

Истман смотрел ему вслед, машинально положив руку висящий на поясе маленький аккуратный парадный пистолет. «Жаль момент не очень подходящий, — с яростью думал он, — а то я бы отвесил тебе такого пинка, что ты летел бы отсюда до самого мостика. Будь ты проклят, Шадболт, небось решил отбить ее у меня! Так вот, ничего у тебя не выйдет!»

Он вернулся к Аркали и взял у нее из рук пустой стакан. Она была так удивлена этим, что даже дала увести себя от Стрейкера и Рохана с кратким «Извиняюсь».

— В чем дело? Хотите потанцевать? — неуверенно спросила она, а затем так и не получив ответа, продолжала: — А куда делся Боско?

Они подошли к изогнутой прозрачной стене и он, к собственному удивлению, вдруг поймал себя на мысли о том, что, как ни странно, здешнюю зелень отделяет от ледяного вакуума всего-навсего миллиметровый слой плекса.

— Прошу вас, мисс Хавкен… Аркали… мне нужно поговорить с вами. Я знаю… Я знаю, вы избегаете меня, но мне просто необходимо сообщить вам нечто очень важное.

Он вел ее мимо цветущих кустов, как вдруг из кроны растущего неподалеку дерева выпорхнула птичка, заставив ее вздрогнуть от неожиданности. «Может быть Истман что-нибудь узнал о Хайдене от одного из членов команды Стрейкера, — подумала она. — Что-то такое, о чем Стрейкер просто не удосужился мне сообщить».

Вслед за ним она прошла через густые заросли кустарника и оказалась на небольшой полянке где под сенью зеленых ветвей стояла скамейка. В этом месте постоянно оседающий на плексе конденсат был высушен одним из воздухонагревателей, что позволяло ясно видеть грозный форт и сверкающий выпуклый зеленовато-голубовато-коричневый диск Осуми, занимающий чуть ли не четверть всего неба. Но вспыхнувшая было в ее душе надежда тут же угасла, стоило ей заметить странный блеск в его глазах и то, что он молчал, будто стараясь взять себя в руки. Затем он усадил ее на скамью под деревом и сел рядом. Его серьезность уже начинала выводить ее из себя.

— Вы знаете, что это за дерево? — наконец спросил он.

Она подняла глаза и увидела над головой переплетение веток на фоне напоминающего гигантскую луну силуэта.

— Местные жители называют его «сакура но ки» — вишневое дерево, — сказал он. — Для японцев оно имеет особое значение. Принюхайтесь, и вы почувствуете какую сладость его аромат придает воздуху. Вот. Это вам.

Он внезапно протянул руку к усыпанным цветами веткам и с громким треском отломил одну. Цветки были розовыми, нежными и, казалось, вот-вот начнут осыпаться.

Чтобы не давать ему повода начать втыкать веточку ей в волосы самому, она взяла ее у него из рук. Музыка сюда едва доносилась. Она вдруг почувствовала себя в западне.

— Послушайте, Барб…

— Вы когда-нибудь слышали слово «камикадзе»? — спросил он так, будто это было для него вопросом жизни или смерти. — Оно означает «священный ветер». В двадцатом веке во время войны на Тихом океане так называли молодых японских летчиков у которых на пуговицах были выгравированы цветки сакуры. Они были готовы умереть за то, во что верили.

— Пилоты-самоубийцы?

— Вот и я, подобно им, готов даже погибнуть.

— Не понимаю…

— Теперь, когда меня произвели в офицеры, передо мной открываются блестящие перспективы. Через два года я могу уйти из МеТраКора, но у меня останется лицензия на право торговли. Я буду иметь право, если захочу, торговать через Каноя-Сити в качестве независимого торговца. А когда закончится эта война, уверен, что смогу получить значительные кредиты на Сеуле.

— Все это замечательно, Барб, но…

— Но главное, я хочу сказать, что собираюсь сделать все это ради вас! — Его внезапное и неестественное возбуждение потрясло ее. — Эти цветы — символ именно этого моего желания. Аркали, прошу вас стать моей женой.

Она, совершенно ошеломленная, уставилась на него. От приторно-сладкого запаха искусственно выведенных цветов ее уже подташнивало. А от его предложения, сопровождаемого взмахом похожего на окорок кулака — вообще едва не вырвало.

— Скажите же мне «да», Аркали. Поверьте, если вы согласитесь стать моей женой, я стану гораздо более богатым, чем большинство других людей.

— Я…

Она поднялась со скамьи и поспешила прочь, но он тоже вскочил и схватил ее за руку.

— Вы просто должны согласиться. Это ваша судьба. Как я вам всегда и говорил. Неужели вы не понимаете?

— Пустите меня! Я собираюсь выйти замуж за другого человека. И вам это отлично известно!

— Хайден Стрейкер мертв! — взорвался он.

Его слова были вызваны скорее отчаянием, чем гневом, но, увидев выражение его лица, она замерла как вкопанная.

— Что?

Он заговорил торопливо и с жаром, понимая, что это самоубийственно и что потом ничего не исправишь. Слова полились из него потоком.

— Да, он мертв. Конечно же мертв. И из того что известно о его судьбе это следует совершенно однозначно.

— Как это?

— Он был с самурайской армией, которая подступила к Каноя-Сити. И находился в одном из сбитых во время боя сингулярной пушкой блюдец. Вы же понимаете. Это была настоящая бойня. Кровавая баня. Погибли многие тысячи. И среди прочих — Хайден.

Она стояла, уставившись на него так, будто перед ней призрак.

— Откуда вы знаете? От Эллиса Стрейкера, не так ли? Очередное лживое измышление этого хитрого негодяя!

— Нет! Стрейкер тут совершенно ни при чем. Это мне сообщили мои собственные информаторы из Анклава, — сказал он. — Я платил им за то, чтобы они сообщали мне все самое важное. В тот день каньцы действительно сбили машину с гайдзином на борту. Это наверняка был Хайден. И он никак не мог уцелеть.

Она недоверчиво покачала головой. «Как человек, знающий, что для меня значит Хайден, оказался способен скрывать от меня такую важную информацию?»

— Значит, вы знали это с самого начала? С тех самых пор как закончилась битва?

— Нет.

— Да! Вы знали это еще до того как мы сбежали из Каноя-Сити с целью попасть сюда. Иначе и быть не могло. И, тем не менее, держали меня в неведении до момента, который показался вам наиболее подходящим. Теперь я все поняла. И могу себе представить, что было у вас на уме с той самой ночи, когда мы встречались на крыше в Каноя-Сити.

— Аркали, нет! Клянусь! Я сам узнал это всего два дня назад. С поля боя в беспорядке отступали многие тысячи людей, большинство из которых разбежалось по своим ханам. Один из них, сын дворянина, был осведомителем. Его услугами много лет пользовался МеТраКор, чтобы следить за гражданскими властями Мияконодзё. В последний раз я связывался с ним по микроволновому радио сорок восемь часов назад. Прошу вас, поверьте, я изо всех сил старался выяснить судьбу Хайдена Стрейкера — ради вас.

— Ради себя! А вдруг бы вы узнали, что он жив? Что бы вы тогда мне сказали?

Он был оскорблен.

— Я сообщил вам только то, что слышал. В сообщении говорилось о гайдзине, находившемся в сора-сенше Хидеки Синго-самы. Кто же это еще мог быть, как не он?

— Значит, говорите, вы узнали об этом сорок восемь часов назад?

— Честное слово, просто раньше не подворачивалось случая вам это рассказать. Тут и праздник, и все такое прочее. Впрочем, я бы и сегодня вечером вам этого не рассказал, если бы…

— Если бы только я не отвергла вашего жалкого предложения. — Она взглянула на него в упор с теперь уже ледяным гневом. Но его слова так потрясли Аркали, что в лице ее все еще не было ни кровинки.

— Аркали…

Но она — безжизненно и мрачно — продолжала:

— А когда я ответила вам отказом, вы сорвались и нашли в себе достаточно злобы, чтобы поведать мне эту низкую ложь. Так вот, Барб Истман, знайте — я вам не верю! По-моему вы намеренно лжете мне, в надежде, что я передумаю и соглашусь стать вашей женой.

— Ну почему вы так цепляетесь за него? — воскликнул он. — Я вас просто не понимаю! Он вор и дезертир, от которого даже его собственный отец давно отрекся. К тому же, Хайден — известный трус. А я спас вам жизнь, так что вы мне кое-чем обязаны.

— Ничем я вам не обязана. Да, вы спасли мне жизнь и за это я вас уже благодарила. — Она отошла на несколько шагов. — И знайте, я не вышла бы за вас замуж даже окажись вы последним мужчиной во всем Освоенном Космосе.

Она повернулась и ушла, оставив его страдать от унижения. Он смотрел как Аркали пересекает лужайку и растворяется среди толпы гостей. Удушливо-сладкий запах цветов вишни вдруг показался ему невыносимым и он в отчаянии обхватил голову руками. И тут терзающая его ярость раскалилась настолько, что он почувствовал, как его начинает трясти.


12


Мрачная скорлупа Форт-Бейкера окуталась тьмой, когда станция медленно вплыла в тень Осуми. Плоское, похожее на раковину сооружение теперь, после того как зеленый нимб был сброшен и вращался по своей собственной орбите, было едва различимо. Хотя радиомолчание и активная маскировочная сцинтилляция по условиям договора об Анклаве были запрещены, вполне достаточной альтернативой им стало полное затемнение. Силуэт, заслоняющий яркую туманность Млечного пути и вращающийся по орбите спящая космическая крепость. При ближайшем рассмотрении становилось ясно, что на поверхности не работают ни люди ни роботы. Ничто не говорило о том, что что-либо иное чем заброшенное космическое сооружение, если бы не призрачные огоньки пульсирующие тут и там в инфракрасном диапазоне и подмигивающий маяк, указывающий на местонахождение док-шлюза в экваториальной плоскости форта. Массивные конические выступы по обе стороны от шлюза говорили о наличии двух сверхмощных огромных дальгреновских орудий, мощности которых вполне хватило бы, чтобы обеспечить прикрытие отважному шаттлу.

Боско Шадболт хлебнул из своей фляжки и почувствовал как пятизвездочное обожгло горло. Парк был сброшен два дня назад когда стало ясно, что Ю Сюйень готовится к нападению. И теперь он собирался проверить как несут вахту его операторы сканеров.

Они пристально следили за развитием событий в Анклаве. Все время прошедшее с того вечера, когда комендант Рохан устроил праздник, каньцы были заняты тем, что переправляли войска и оружие с космодрома на три или четыре корабля остающиеся на орбите и сосредоточились на сооружении артиллерийских укреплений к югу от Каноя-Сити, задачей которого было прикрытие экваториальной орбиты. Поскольку Форт-Бейкер теперь обращался по меридиональной орбите проходящей над городом, он появлялся в небе над Каноя-Сити под углом в девяносто градусов минус градусы широты — то есть восемьдесят два градуса. Любое каньское орудие ориентированное на азимут 180 и угол подъема 82 означало бы, что станция может быть расстреляна из него в упор. А любые наземные батареи, сооруженные с тем, чтобы сосредотачивать огонь на расстоянии в 20075 миль грозили серьезнейшими неприятностями.

Поэтому требовалась большая бдительность, особенно ночью или когда небо над планетой было затянуто тучами и визуальное слежение за территорией Анклава было невозможно. Никогда еще, мрачно думал он, атмосфера ни на одной из космических станций, где ему приходилось бывать, не была столь напряженной.

Во время такой вахты, когда человек по несколько часов подряд должен был пялиться в сканер, человек запросто мог вообразить все что угодно. Ситуация становилась просто невыносимой — в системе появились еще четыре каньских корабля и в данный момент тормозили, готовясь лечь на орбиту вокруг Осуми. Корабль Ю тоже появился откуда-то с внешних границ системы. Два небольших корабля взлетели с космодрома и висели на парковочных орбитах, в настоящее время скрытые от глаз наблюдателей форта диском планеты. У всех офицеров Бейкера было ощущение, что пси-силы готовили события не поддающиеся контролю обычных людей. Все боялись, что ситуация на Осуми неудержимо двигалась к кровавой и окончательной развязке.

Если это не предвидение, то отчего же тогда у меня мурашки бегают по спине? подумал он. Он снова вытащил фляжку и еще раз приложился к пятизвездочному. Может быть это от того, что полковник сегодня днем неожиданно проявил столь удивительный интерес к состоянию защитных полей? Что у него на уме? Несомненно, вскоре произойдет что-то важное. Может быть Истман знает. Но если и знает, то скажет ли мне?

Он поправил фуражку и принялся вспоминать то, что произошло днем.

На станцию прибыл опытный отставной армейский полковник Зев Лоутон. Направленный метракоровским советом директоров из Линкольна в Каноя-Сити этот отставной армейский полковник от метракоровских синекурщиков успел натерпеться всякого. Его корабль вошел в систему Дзеты Южной Короны после долгого пути через созвездие Скульптора и совершенно не подозревал о том, как обстоят дела после вторжения каньцев. Его корабль причалил к Форт-Бейкеру и уже через час он объявил о том, кто он такой, принял командование над всем метракоровским персоналом форта и ввел на станции военное положение. Он тут же рьяно принялся за организацию обороны станции, разделив весь личный состав Бейкера на семь вахт. Драконовский военный устав, согласно которому строго наказывалось любое малейшее неповиновение означал, что столь необходимая реорганизация прошла без сучка, без задоринки.

Затем несколько дней назад Эллис Стрейкер снова исчез, уведя «Шанс» обратно на Сеул и громогласно предупредив, что в системе вот-вот появится новая каньская эскадра, прошедшая по цепи Цветов Лотоса. Она кончалась нексусом, который даосские матенавты именовали «Лянь Хуа 1327» — иными словами Тет-Два-Девять. Гриффин обратил на это внимание и расположился у самого выходя из Тет-Два-Девять, поскольку не хотел быть захваченным врасплох на орбите холодного газового гиганта Досей. Каньские корабля показались на следующий день, но тут же отошли на внешние цепи системы Дзеты Южной Короны, несомненно для того, чтобы спокойно разморозить там долгожданные подкрепления для Ю Сюйеня.

Теперь же несколько дней назад на станции было получено известие о том, что на подмогу движется еще одна американская эскадра с Айдахо — группа из шести больших и пяти маленьких кораблей, на борту которых размещалось две тысячи десантников. Предполагалось, что командует эскадрой никто иной как сам адмирал Эдд Маскулл, Адмирал Союза, человек покрывший себя неувядаемой славой как командир «Нью-Джерси» с экипажем всего из сорока одного человека захватил Ульсан, затем на «Джеймсе Декатуре» захватил «Шаньси», а затем загнал «Нин Ся» в самую гущу флота адмирала Льюиса.

Я слышал, что Маскулл погиб во время взрыва в ходе операции на Парацелле, подумал Шадболт, но по-видимому это не так. Если эти новые слухи верны, и Маскулл действительно движется сюда с солидными силами, то каньцы к моменту его появления обязательно захотят овладеть Форт-Бейкером.

Снова взглянув на сканеры, Шадболт вдруг почувствовал жар в животе. Черт бы побрал наши разногласия с Истманом, подумал он. Меня все еще выводит из себя то замечание, которое он сделал полчаса назад — совершенно дурацкий спор, кажется по поводу натуральной пищи. И с чего это он вдруг стал так горячо отстаивать достоинства дуврской пищи? И какого лешего я с ним сцепился? Вообще, после того праздника мы с ним только и делаем, что спорим. Да, именно вечеринка стала поворотным пунктом в наших с ним отношениях. В тот вечер он перестал быть тем Барбом Истманом, которого я знал. Тогда я увидел в его глазах что-то ужасное. Нечто такое, о чем бы я с радостью предпочел забыть, но не могу.

Он внезапно огляделся. Но ведь я совершенно уверен, что это не из-за него у меня по спине бегают мурашки, это что-то другое. У меня такое чувство будто за мной кто-то наблюдает — как будто кто-то целится в меня.

Он вздрогнул. Рука его снова опустилась было к карману где была фляжка с пятизвездочным, но он сдержался. Ему показалось, что в наушнике он услышал какой-то щелчок, похожий на интерференцию, выдающую попытки создать ложный сигнал на интерпретаторе. Он подавил порыв остановиться и повторить сканирование и направил сканер на почти завершенные артиллерийские позиции, проверяя, подтверждаются ли его предположения.

Но там внизу ничего не изменилось.

Он встал. Подошел к своим подчиненным и заглядывая им через плечо проверил чем они занимаются. Они были хорошими ребятами, отлично знающими свое дело. Услышав его шаги, они оторвались от экранов. Если там в этой мешанине черных теней вдруг появится что-либо заслуживающее внимание, его востроглазая команда обязательно это заметит. Полковник Лоутон велел им быть особенно внимательными в эту вахту.

Он сделал замечание третьему оператору, корейцу, за то, что ремешок фуражки слишком слабо затянут.

— Ки о цукете кудасай, — мягко заметил ему Шадболт. Будь внимательнее. Оператор тут же выпрямился в своем кресле и Шадболт двинулся дальше.

По словам Истмана, полковник Зевания Лоутон был армейским ветераном, который за рекордно короткое время дослужился от рядового до офицера. В возрасте двадцати лет он получил назначение в 512 тактический полк генерала Клейтона с его зловещим девизом «Смерть или Слава». Он служил на Соломоне II и на Хива Оа и дослужился до полковника. Затем МеТраКор назначил его на пост командующего гарнизоном Каноя-Сити вместо умершего майора Куинси с окладом в двести пятьдесят тысяч кредитов в год. Удивительно, подумал Шадболт, что МеТраКор вдруг решил воспользоваться услугами столь преданного и способного солдата, когда все, на что его хватало в прошлом — это нанять жалкую кучку макоу-калифорнийских пьяниц и отщепенцев, собранных из всех злачных мест родного сектора. Это показывало что на Либерти было известно о каких-то грядущих политических событиях.

Истман нашел в Лоутоне родственную душу. Казалось, он готов поручить ответственное дело любому, кто заслуживает доверия и готов работать, а Истман разумеется отвечает обоим этим условиям. Если бы полковник видел то, что довелось увидеть мне в вечер праздника, он возможно еще подумал бы… ну вот, легок на помине…

Шадболт увидел направляющегося к нему Истмана. Он снова вспомнил темную страсть охватившую Барба Истмана после праздника: после разговора с Аркали он вернулся один и залпом выпил подряд несколько стаканов стрейкеровского пунша перед тем как удалиться в поисках компании, подходящей к его состоянию души.

Начал он с того, что подсел к нескольким аристократического вида флотским офицерам, игравшим за столом в карты. Они видели что этот сукин сын пьян как сапожник и нарывается на скандал. После игры настало время рассчитываться.

— А я говорю сыграем еще один последний раз по двойной ставке! Или у вас во Флоте не любят риска?

Офицерам его замечание пришлось явно не по душе, но она из них все же решила спустить дело на тормозах.

— Да брось ты, сумма-то ерундовая, — сказала она. — Всего каких-то тринадцать сотен. Плати, МеТраКор, и продолжим.

— А по мне так вовсе не ерундовая.

— Плати, кому сказано, и дело с концом. Что такое несколько кредитов для человека в красном кителе? Мы тут все американские офицеры — так или иначе.

— Может вы и офицеры, — с вызовом возразил Истман, — но только вот американцами вас назвать трудно.

При этих словах все разом перестали улыбаться, но Истман продолжал говорить в наступившей тишине, вполне сознательно нагнетая обстановку. Он ткнул пальцем в одну из них.

— Можете отправляться прямо к дьяволу, леди.

— Слушай, ты, шут гороховый, давай плати и отваливай, понял?

— А я говорю, она мухлевала.

Лейтенант с «Айзека Халла» восприняла его оскорбление серьезно. Она заговорила холодно и резко.

— Вы отдаете себе отчет в том, что если вы немедленно не возьмете свои слова обратно, мне останется только одно?

Истман сидел развалившись на стуле до тех пор, пока ему не был брошен вызов. После этого он упрямо заявил:

— Что ж, отлично. Здесь и сейчас.

Я просто не мог не вмешаться, подумал Шадболт, вспоминая эту сцену. Если бы я не вмешался, я бы никогда себе этого не простил. Ведь кроме всего прочего он был на три четверти пьян. Даже в тот момент в его глазах было что-то такое, что испугало меня до смерти. Какая-то пугающая пустота.

— Барб! Ради пси, дружище! Позволь мне рассчитаться за тебя.

— Не лезь не в свое дело.

Как я мог сказать такое? Конечно же они мошенничали! Это было ясно как божий день. И все отлично знали, что именно эти офицеры занимаются шулерством. Они были широко известны как очень опасные и всегда готовые на риск картежники и буквально нежились в лучах такой славы. Он нарочно вклинился в их игру, прекрасно зная, чего можно от них ожидать. Так что Истман совершенно сознательно пошел на конфронтацию с ними. Совершенно один и на неприятельской территории он практически дал их лидеру прилюдную пощечину. И поэтому они просто не могли не ответить на вызов. Конечно, вопрос был чисто формальный, и касался он в основном их довольно странных понятий о чести. Так что вызов был совершенно неизбежен.

Но даже при этом, то как подобные вещи обычно происходили как правило являлось вопросом хвастовства и бравады, которые в конце концов могли ни во что и не вылиться. Блеф, блеф и еще раз блеф до тех пор пока тем или иным образом вопрос не будет улажен. Но здесь блефовал сам Истман. Он бросил вызов лейтенанту Кин с «Айзека Халла» и сомневаться в этом не приходилось.

Они незаметно покинули личные тропики Рохана и нашли тихое местечко в четырнадцатом отсеке. Обратной дороги не было. Миром уже ничего уладить было невозможно. Теперь впереди была только грязная игра. Неразрешимый спор. Твердый как железо. Смертельный поединок воли с волей. Бледная как полотно лейтенант, как лосось попавшаяся на крючок собственной несгибаемой гордости и офицерской чести, вынуждена была браться за бластер в темном пульсирующем пространстве в самой глубине станции. Истман, с его вызывающим поведением, полностью настроившийся либо на самоуничтожение, либо на убийство, чтобы освободить себя от мучающей его страсти. И ему было безразлично чем закончится поединок. Это становилось совершенно ясно, стоило лишь взглянуть на него. О, они совершили серьезную ошибку, приняв его за тихого метракоровского мальчишку, а напоролись на сущего маньяка. Какая оплошность. Мне еще никогда не доводилось видеть подобных глаз. Совершенно пустых. Затянутых пеленой какого-то дьявольского радиомолчания.

Шадболт вытер внезапно вспотевший лоб, вспоминая как он тогда повел себя. Наверняка пот прошиб меня как раз из-за воспоминания о той сцене, подумал он. Он почувствовал соль в уголках глаз. Но это показывает насколько быстро алкоголь и заносчивость может превратить человека в труп. Ведь еще за какие-нибудь пару часов до того, он как бабочка порхал вокруг Аркали Хавкен. А я в это время как мог наслаждался праздником, устроенным комендантом, хотя и страшно переживал нашу с Барбом ссору и его дурацкие угрозы. Затем буквально через несколько минут вечер превратился в какой-то кошмар. Он перешел в пси-дуэль в темном отсеке.

Он отправился в эту ледяную дыру, зная что просто должен, ради Истмана, попытаться найти возможность примирить противников. Но там не было ничего такого. Никакого Дуэльного Кодекса. Никаких Правил маркиза Квинсберри.

Все произошло очень быстро. Истец и ответчик достали свои бластеры и произвели в них строго запрещенные но общеизвестные изменения, превращавшие «вессоны» в дуэльные пистолеты. Потом они разошлись, в указанном месте Истман развернулся и выстрелил из своего отрегулированного на стрельбу одиночными выстрелами бластера.

Несомненно, пси-дуэль давала победителю ощущения восстановления справедливости. Несомненно она окончательно решала все разногласия. Остаться в живых в подобной ситуации было делом слепого случая, а какой же человек не считал, что в основе судьбы лежит справедливость? «Пси все решит!» обычно говорят адвентерские дети, когда внезапно становится известным какое-либо их маленькое преступление или шалость. И они были совершенно правы. Пси действительно решало. Почти всегда.

Работающий с большой перегрузкой бластер изрыгнул длинную змеящуюся молнию, плохо управляемую, плохо направленную. Пятьдесят шансов из ста было за то, что эта молния вообще поразит того, кто выпустил ее на волю и превратит все — от пальца на спусковом крючке до самого локты в пепел. Истман понимал это. Ему как истцу было предоставлена «привилегия» стрелять первым.

Он выбрал для выстрела момент так, как это делают пси-игроки, попытавшись ощутить локальный индекс, дождался пока тот не достигнет пика и выстрелил. Яркая вспышка и адский грохот когда аргентиумовая трубка рассталась с одним процентов запасенной в ней энергии. Отдачи не было. Но лейтенант осталась стоять на месте, явно невредимая. Настоящее чудо. Луч лишь слегка задел ее белую как мел щеку и прожег отверстие в стальной переборке за ее спиной.

В этот момент женщина осознала что произошло и качнулась на каблуках: теперь она стала полной хозяйкой положения! Совершенно свободной делать все что угодно. От этой мысли лицо ее мгновенно залилось краской, похожей на красное вино. Она медленно опустила свой «вессон» и направила его прямо в сердце Истману. Все присутствующие оцепенело как лунатики наблюдали за происходящим, от ужаса не будучи в состоянии произнести ни слова и даже подспудно желая чтобы что-нибудь наконец произошло. Но Кин передумала стрелять.

Это было неслыханным нарушением этикета, но лейтенант Флота, настоящая стерва, медленно приблизилась к Истману. Она была настоящей маленькой тиранкой, понаторевшей в жестокостях и издевательствах жизни младшего офицера. Для нее, как и для всех прочих служащих Флота на свете просто не существовало такой вещи, как ничья.

Кин поднесла оружие к голове Истмана. Точнее — к его левому глазу.

— Ты сказал, что я мухлевала.

Истман продолжал смотреть на нее. Теперь, когда один глаз его был почти закрыт дулом бластера, выражение его лица казалось каким-то нечеловеческим. Агни Кин явно собиралась заставить его умолять о пощаде.

— Так вот, метракоровский щенок, сейчас ты возьмешь свои слова обратно.

Но Истман продолжал стоять не подвижно, как бы прикидывая в ледяном холоде с заряженным «вессоном» всего лишь на расстоянии движения курка от того, чтобы испепелить его мозги, что может случиться дальше. Казалось, пси полностью изменило ему. Его шансы доказать свою правоту теперь были равны нулю. Это был полнейший тупик.

— Не возьму.

— Еще как возьмешь!

— А я вам говорю: если хотите, можете стрелять. Я продолжаю утверждать, что вы мошенничали. Это так, и вы отлично знаете, что это так. Платить я вам не стану.

Воля Истмана схлестнулась с волей лейтенанта.

Бластер дрогнул, замер… и был убран.

Может быть, Истман что-то прочитал в лице Кин, услышал как забилось ее сердце от облегчения и торжества, и решил блефовать и дальше. А может он решил поиграть со смертью. Скорее всего так оно и было. Но как бы то ни было, внешне все это выливалось во наводящий ужас взгляд единственного глаза.

Кин бессильно поникла. Вокруг началась суматоха — флотские офицеры тревожно пытались прикрыть позор своего товарища. Наконец им удалось найти выход в том, что они между собой принялись оскорблять Истмана.

— Он спятил! Совсем крыша поехала!

— Ага. Двинулся. Видать пересидел в космосе.

— Черт! Пусть подавится своим проигрышем!

— Пошли отсюда. Озоном воняет! Пошли.

В их голосах явственно слышался страх. Они удалились поджав хвосты, немного похожие на свору собак облаивавших берлогу из которой вдруг вылез неожиданно крупный медведь — но еще больше похожие на обычных людей, которым пришлось встретиться с чем-то столь же непонятным сколь и могущественным, и в чем-то даже ужасающим их.

На следующий день началось расследование проводимое типично по-метракоровски: поначалу ненавязчивые расспросы с целью выяснить суть происшедшего, затем угрозы чудовищных последствий для виновных. В четырнадцатом отсеке в переборке зияла весьма многозначительная дыра. Наказание за дуэль было предусмотрено довольно суровое. Был вызван Истман, но называть кого-либо он отказался. Наконец он совершенно спокойно заявил Лоутону и Рохану, что его анонимная противница подарила ему жизнь, а следовательно он у нее в долгу и не станет закладывать ее, чтобы не лишать свободы. Он не собирается ни объединяться с ней, ни свидетельствовать против нее. Наконец Рохан с подачи Лоутона решил замять это дело, а Стрейкер по их просьбе умаслил адмирала Гриффина, послав ему ящик пятизвездного.

Такое мужественно поведение во время расследования вызвало восхищение всех метракоровских офицеров на Форт-Бейкере, вспомнил Шадболт. Людям нравилась храбрость и вся эта история здорово подняла дух защитников станции. Но ни восхищение ни слава не способны были залечить сердечную рану Истмана. В душе этого человека поселился червь, постоянно грызущий его изнутри, ни на секунду не дающий ему покоя, ожесточающий его. Только уж больно много мне понадобилось времени, чтобы понять в чем дело.

Шадболт допил остатки пятизвездного. Для храбрости. Какой смысл беречь хороший напиток, если завтра он может превратиться в пар на орбите. Оказавшись футах в двадцати от Шадболта, Истман приветственно взмахнул рукой.

Господи, подумал Шадболт, с чувством неосознанной вины отвечая на приветствие. Как бы я хотел, чтобы мы могли вернуться в день накануне прибытия Аркали на планету. До праздничного вечера я просто не представлял, что она со временем будет для тебя значить. Глупо, что ты сделал ей предложение. И глупо то, как грубо она отвергла тебя. И совершенно бестактно с моей стороны было объяснять тебе, какие чувства она к тебе испытывает. И вот теперь ты в темной яме души, с разбитым сердцем, недоступный ни для кого, и ведешь себя так, будто жизнь больше ровным счетом ничего для тебя не значит. Барб, теперь ты стараешься играть со смертью и вызываешься на любое опасное дело. Ух. Ничего удивительного, что полковник считает тебя настоящей находкой.

Истман с удобством расположился в кресле перед пультом и перед тем как заговорить с Шадболтом, скомандовал операторам «вольно». Невероятно, но похоже он был в очень приподнятом настроении и совершенно избавился от тьмы, в которую был погружен еще три часа назад.

— Господи, ты только глотни этого чертова воздуха! Он пьянит как вино! Настал момент, которого мы все так ждали. И вроде как раз вовремя, а?

— Ты, похоже, очень в этом уверен, — осторожно заметил Шадболт. — От полковника идешь, что ли?

— Ну да. Я только что узнал хорошие новости. Мониторы недавно перехватили утечку сведений на планете. Догадайся-ка, чьи жучки находились в помещении штаба Ю?

— Чьи?

— Эллиса Стрейкера. Оказывает он прослушивал все помещения на протяжении аж двух лет. Ну не сукин ли сын?

— Господи.

— Хотел быть в курсе всех решений МеТраКора. Когда он сказал об этом Рохану, тот чуть в обморок не упал. А полковник от смеха чуть со стула не свалился. Очевидно, Стрейкер свалил все это на Хавкена. Нет, этим человеком можно только восхищаться, скажи?

— И что же должно произойти?

— Они пришли к выводу, что нет смысла пытаться выкурить нас при помощи корабельных лучевых орудий. Это займет слишком много времени. Нет, нас решено брать на абордаж. Каньцы готовятся к высадке десанта, который и захватит станцию. Восемьсот кадровых солдат и тысяча размороженных набросятся на нас с резаками и другим подручным инструментом.

— И когда?

— Очень скоро. Надеюсь. А почему бы и нет? — Он потер ладони в предвкушении неминуемой битвы.

— Хорошо узнать, что каньцы делают именно то, чего мы от них ожидали, — бодро заметил Шадболт. — Интересно, а никому не приходило в голову, что они тоже могут знать о жучках?

— Зев не дурак.

— Да неужели? — Шадболт помолчал, а затем понял, что очень хочет, чтобы они с Истманом вот так весело и непринужденно поболтали подольше. Сейчас в этом человеке горело совсем другое пламя чем мрачное пламя алкоголя. — Что ж, если уж Зев такой умный, почему же он приказал снять людей с верхних уровней кормовой части? Любому дураку ясно, что это прекрасный путь внутрь станции. У каньцев появляются реальные шансы добраться до энергоблоков и отключить наши поля. А если адмирал Маскулл скоро тоже подоспеет сюда…

— Вот потому-то я и здесь.

Шадболт был удивлен.

— Не понял?

— Приказ полковника Лоутона. Ты должен одеть своих людей в скафандры и отправиться с ними в секции с девятой по тринадцатую, по возможности затаиться там и ожидать дальнейших указаний.

— Что? — Раздражение Шадболта наконец прорвалось наружу. — Он вздохнул и подбоченился. — Но ведь это именно те секции откуда нас вывели шесть часов назад.

— Не совсем. Вы занимали секции с седьмой по одиннадцатую. А теперь тебе предстоит расположить своих людей вдоль входов в станцию.

— Господи, Барб! Ведь нам потребовалось около трех часов, чтобы уйти оттуда. Я понимаю, что полковнику Лоутону хочется занять нас чем-нибудь, чтобы мы не теряли присутствия духа, но вот так кидать людей то туда, то обратно просто глупо!

— Боско, это совсем не глупо.

— Тогда я наверное чего-то не понял.

В глазах Истмана сквозило что-то вроде жалости.

— Да, не понял. И именно поэтому тебе никогда не стать полковником.

Шадболт вздохнул.

— Зато ты по-видимому все мне с легкостью можешь объяснить.

— Это же ясно как божий день, Боско. — Он помахал рукой. — Как божий день. Каньцы окружили станцию своими зондами, через которые пристально наблюдают за нами. Это наверняка. А их большие корабли не более чем в двух часах от старта и они подглядывали за нами с поверхности планеты, поскольку мы сто раз не меньше засекали на корпусе дипольные отпечатки их сканеров. Они видели как мы сбросили кольцо и видели как наши люди покидали верхние уровни кормовой части без всяких там голографий. Они видели, что все наши находятся на боевых постах, как и следует если мы ожидаем скорого нападения. Каньцы видели, как мы уходим с верхних уровней кормы, Боско. Они не могут не верить тому, что регистрируют их сенсоры. — На лице Истмана появилась кривая усмешка. — Поэтому они не сразу сообразят, что мы снова отправили туда людей находясь в режиме радиомолчания.

— Ты хочешь сказать, что мы готовим им засаду? — спросил Шадболт, вопреки себе захваченный этой блестящей идеей.

— Ну да. Мы совершенно скрытно вернем людей на корму. В полной тайне и под прикрытием голоизображения. Что касается их сканеров, то по их данным мы все по-прежнему сидим за пультами, на боевых постах или в орудийных башнях и готовы отражать их нападение. Корабли Ю Сюйеня подойдут сюда в 2.30 т на нас обрушатся тысячи каньских солдат — гораздо больше, чем сумели бы одолеть наши пушки. Они будут думать, что застали нас врасплох и начнут при помощи резаков пробираться внутрь станции. — Теперь на лице Истмана была уже просто улыбка. — Но поскольку внутри их будут поджидать наши люди, у них просто не останется времени на то, чтобы пробраться далеко и рассеяться. Считай все они уже покойники. Может быть после этого сёгун решит на чьей он стороне.

— Надеюсь ты прав.

— Конечно прав. Сделай одолжение, Боско. — Он вытащил бумажник. Шадболту уже приходилось его видеть : это был старый дипломатический бумажник, предназначенный для хранения приказов. Но вместо приказов внутри оказался аккуратный бумажный конверт. На нем было написано имя Аркали Хавкен.

— Если меня вдруг убьют, а ты останешься жив, будь добр, передай его от моего имени.

Шадболт неохотно взял конверт.

— А с чего ты решил, что ты погибнешь, а я уцелею?

Знакомая полуулыбка Истмана снова мелькнула на его лице.

— Давай просто считать, что теперь судьбе, чтобы помешать мне сказать Аркали что я о ней думаю, придется убить двоих.

Почувствовав в животе опасное шевеление, Шадболт снова вытащил фляжку и отхлебнул. Крепкий напиток заставил его вздрогнуть.

— В чем дело, Боско? Кто-нибудь топчется по твоей могиле?

Шадболт протянул ему фляжку и Истман тоже сделал глоток.

— Ну и фразочки же у тебя, Барб.

Они облокотились на пульт и поговорили еще немного и Шадболт понял, что перспектива боя подняла настроение Истмана больше, чем его самого могло бы приободрить любое количество пятизвездочного. Даже забавно, как люди крепли духом — взять хотя бы тот день, когда он узнал об объявлении войны, когда он впервые узнал о силах противника, когда он получил приказ натягивать скафандр и идти подкарауливать каньцев. У него в эти моменты возникало чувство, что внутренности вот-вот вывалятся через задницу. Но сейчас Истман разительно отличался от всех, с кем ему когда-либо приходилось иметь дело. Похоже сейчас накануне столкновения он и вправду пришел в прекрасное расположение духа и в таком приподнятом настроении стал таким же как и прежде. Он говорил о своих надеждах, как будто они были его намерениями, а о намерениях так, будто они стали свершившимся фактом. И в сознании Истмана, ясная как звездный свет, гнездилась надежда, намерение — уверенность — что сегодня он всем докажет насколько он отважен. И так безудержна будет эта его отвага, так очевидна, что у Аркали Хавкен просто не останется иного выбора как увидеть его в совершенно ином свете.

Вся эта идея обречена на провал, подумал он, когда Истман наконец ушел. Как же мужчина может настолько плохо разбираться в женщинах? Неужели он и впрямь рассчитывает, что она вдруг как по волшебству влюбится в него только потому, что он сумеет убить несколько каньцев голыми руками? Неужели он действительно воображает, что именно она, больше всех прочих женщин ценит мужскую храбрость? Неужели он все еще думает, что она когда-нибудь выбросит из сердца Хайдена Стрейкера? И что он, черт побери, имел в виду, когда упомянул о предстоящем выборе сёгуна?


13


Истман наблюдал за тем как одетые в скафандры люди из взвода Шадболта скрытно пробираются обратно в секции с девятой по четырнадцатую при полном радиомолчании. Его собственное подразделение было занято тем же самым — солдаты в полной темноте пробирались в свои каюты и укромные местечки через паутину узких коридоров и заброшенных помещений верхних уровней кормовой части. Каждый был вооружен хорошим бластером, гранатой и тридцатью энерготрубками. Каждый выбрал себе удобное укрытие неподалеку от переборки компенсатора в лабиринте машин и инспекционных лазов.

В этой секции не только не было воздуха, но и вообще были отключены все системы жизнеобеспечения. Когда засверкают фиолетовые вспышки мезонных резаков и станет виден свет звезд, им совершенно ни к чему будут порывы вырывающегося в пространство воздуха, несущего разный мусор.

Пока они ждали, оптимизм Истмана все рос. Он снова начал прикидывать. Внимательно прислушиваясь к тому, что говорил полковник, он узнал довольно много нового для себя и аккуратно приберег полученную информацию в укромном уголке памяти, чтобы как следует обдумать на досуге. Прибытие адмирала Гриффина позволило перебросить подкрепления, но, даже при этом, общее количество защитников Бейкера было не таким уж большим: четыреста семьдесят три десантника, триста семьдесят один боец метракоровской милиции — примерно такое же ненадежное отребье, как и то, что не сумело удержать Каноя-Сити — и тысяча флотских бойцов.

С другой стороны, отбытие Гриффина на Сацуму позволило каньскому адмиралу Хуан Мьеню высадить в Каноя-Сити больше войск и как следует подготовить их. Данные наблюдений свидетельствовали о том, что эти корабли прибыли с Сацумы под командованием некоего У Шеня. Они за пять с половиной дней преодолели десять астрономических единиц внутри системы, двигаясь по траектории, которая по широкой дуге позволила им обойти американский флот, в то время как единственный корабль Ю целый стандартный день несся с ускорением в пять «же», а затем семьдесят два часа тормозил, чтобы лечь на орбиту вокруг Осуми.

Силы равные, подумал он, устраиваясь поудобнее внутри мягко вздыхающего скафандра. Несомненно каньцы предпримут попытку прорваться через наружную обшивку Бейкера и позади больших батарей, где жизненно важные системы станции располагаются ближе всего к обшивке. Лично я именно так бы и сделал и именно поэтому попросил, чтобы моих людей бросили именно на эти позиции, для чего пришлось просить полковника Лоутона поменять нас с Шадболтом местами. Именно здесь должны разгореться самые тяжелые бои. И именно здесь я покрою себя славой — или накроюсь чертовой крышкой гроба. В любом случае, тому аду в котором я нахожусь сейчас, наступит конец. А если я прихвачу с собой еще и несколько китайских сукиных сынов, то тем хуже для них.

Кто-то прошел мимо него — смутный силуэт, серое на сером, даже несмотря на забрало высокого разрешения, но в том как он двигался было что-то смутно знакомое.

Он выбрал канал Шадболта.

— Боско, это ты?

— Я-то я, а вот ты кто?

Фигура казалось обернулась, затем снова исчезла.

— Твои люди на местах?

— Конечно, а где же им еще быть!

— Тогда, думаю, тебе лучше присоединиться к ним.

Колебание.

— Барб, нужно кое-что обсудить. Не по радио.

Они сдвинули шлемы вплотную.

— Что такое?

Поколебавшись немного, Шадболт сказал:

— Барб, а что если у них сингулярные пушки?

Ответом был веселый смех.

— Небось только сейчас подумал об этом, а, Боско? Но дело в том, что их у них нет.

— Откуда ты знаешь?

— Никому не скажешь?

— Ну конечно.

— Мне сказал Эллис Стрейкер.

— Барб…

— Погоди, послушай. Дело в том, что его сводный брат помогал РИСКу разрабатывать сингулярное оружие еще тридцать лет назад. Сейчас он живет на одном из Алеутских Миров со своей женой-ямбо. Как раз туда-то и мотался Стрейкер, когда вырвался отсюда. Он подробно расспросил брата обо всем. И получается, что Всемогущая Дай Ямато вообще никогда не могла производить их. Выходит, Дюваль Стрейкер лично участвовал в производстве всех сингулярных пушек за пределами «Стентон Инкорпорейтед», официальных поставщиков Американского Флота, до полного запрещения этого оружия.

— То есть теория о том, что японский ученый передал Санаду секрет их производства критики вообще не выдерживает?

Истман кивнул.

— Получается так. Они не верят, что кто-нибудь в Секторе способен был создать действующий образец за исключением Ганеша Рамакришны, но никто не знает куда он делся после того как покинул Американо.

— Так откуда же тогда происходят каньские пушки?

— Похоже, службы безопасности просто не смогли учесть все модели, которые были созданы до запрета. Фарис Кассабиан — ну, помнишь, бывший глава спецслужб — вроде бы пытался разыскать их все до единой, но с полдюжины или около того все-таки исчезли.

— Господи! То есть ты хочешь сказать, что то орудие, которое каньцы использовали в Каноя-Сити, было одним из этих утраченных. Ископаемым времен до запрета?

— Во всяком случае очевидно, что у каньцев пушка не нового типа.

— А как же эффект рассеивания? Такого ведь еще никто никогда не видел.

— Они думают, что это обычная старая пушка, которая от старости просто разрегулировалась. И эффект рассеивания — просто признак нестабильности. Советую молиться пси, чтобы это оказалось правдой.

Он сидел молча в тишине, впитывая ледяную тьму, и время от времени подбадривая шепотом своих людей. Так они и ждали, чувствуя близость друг друга и Истман погрузился в фантазии о том, как он несется по улицам Канои в открытой машине на большой прием, который должен состояться на Плаза и — а что, почему бы и нет? — где ему должно быть присвоено звание капитана метракоровской милиции. А там его обязательно увидит Аркали и извинится перед ним за то, что сразу не поняла, каков он на самом деле.

Разве она может сопротивляться, когда все кругом только и будут говорить что о презренной трусости Хайдена Стрейкера, противопоставляя ее проявленной мной храбрости? Нет, невозможно!

В 2.30 раздался звук начавшейся канонады, затем поступил сигнал о проникающих сквозь поля солдат. Некоторые из них тяжело врезались в Бейкер, очевидно мгновенно замерзая в разгерметизировавшихся скафандрах. Те, кому повезло больше, чем товарищам, ухитрялись попасть на обшивку. Истман слышал как они пробираются по стабилизатору. Похоже, у них с собой было какое-то тяжелое оборудование и роботы с резаками, но оставалось молиться, чтобы они не прорвались через щиты с сингулярной пушкой.

Потом послышался звук двигателей, могущий свидетельствовать о том, что к форту удалось причалить и небольшому шаттлу. По другую сторону обшивки Бейкера всего в нескольких дюймах от них уже шла напряженная работа — передовая группа, выводящая из строя приспособления для поражения живой силы противника, которыми был буквально усеян корпус снаружи. Сильные взрывы отбросили первую волну атакующих, но, поскольку в безвоздушном пространстве не могло быть ударных волн, а скафандры из плекса были практически неуязвимы, взрывчатые вещества оказались малоэффективными. Иногда стакан со шрапнелью поражал жизненно важный узел скафандра с достаточной инерцией, чтобы пробить его, но даже и шрапнель вряд ли могла преодолеть тормозящий тензор силовых полей. В вакууме раскаленный луч был единственным незаменимым оружием, но и в этом случае никакая система больших орудий не могла отразить массированную атаку тысяч людей, чьи личные поля делали их в космосе скользкими как лягушачья икра и точно прицелиться в которых можно было лишь тогда, когда они оказывались чересчур близко, чтобы по ним стрелять.

Каньцы наступали широким фронтом и почти двадцать процентов атакующих прорвались к форту. Они расползлись по корпусу и начали готовить резаки.

Истман пригнул голову, решив, что и его подчиненные сделали то же самое. Он слышал как стучат подошвы каньцев по замерзшему на теневой стороне плексу. Когда команда людей с резаками включила горелки в сотне затемненных забрал шлемов мгновенно отразился ярчайший лиловый свет. Посыпались фонтаны искр и в оранжевых сполохах повсюду заплясали буйные тени. Вырезанные пластины обшивки начали проваливаться внутрь. Затем на открытых частотах послышались звуки дыхания и переговоры каньцев. Какой-то сержант в мертвой тишине громко пересчитывал своих людей.

Люди в непривычных скафандрах были врагами. Оказавшись внутри станции, они прошли немного вперед по коридору, стараясь отыскать путь ведущий вниз — к энергоблокам. Каньцы считали, что захватывают совершенно пустующий сектор.

Истман услышал усиленное радио дыхание своих людей и ему очень захотелось заговорить с ними, вселить в них уверенность в победе, объяснить, чтобы они вели себя как можно тише и спокойнее в эти последние критические моменты.

Наконец тяжелые крышки, которые вели к энергоблокам были сняты, двери открыты и закреплены в нишах. Снаружи поступили приказы и каньцы, повинуясь им, начали потоками вливаться внутрь станции.

Они проникали в нее сотнями, найдя место, где им не оказывали сопротивления. Крадучись, как воры. Впереди офицеры, за ними — солдаты. Невероятное высокомерие.

Когда две или три сотни солдат проникли в отверстия и последовали за своими разведчиками к Зеленой Ассамблее — зоне расположения кают, в наушниках наконец раздался резкий приказ и из укромных мест появились американцы.

Тьму разорвал ужасный грохот, в ледяной сумрак ворвались ослепительные вспышки бластеров. Совершенно неожиданный перекрестный огонь буквально залил зону отдыха, луч за лучом врезались в ряды вторгшихся на станцию китайцев. Те были застигнуты врасплох и падали один за другим. Попавшие в западню люди, пронзенные раскаленными лучами, кричали от боли и страха, порядок был полностью нарушен и каньцы в ужасе заметались в поисках выхода.

Истман больше не мог сдерживаться. Он выскочил из своего укрытия с бластером в руке и встал, преграждая дорогу убегающим каньцам. Вслед за ним повыскакивали и его люди.

Клянусь, я покажу им, что значит быть настоящим мужчиной, сказал он себе. Мысли были ледяными и кристально-ясными. Убей или убьют тебя. Я поведу их и мы посмотрим есть ли среди них кто-нибудь лучше меня! Жаль, что здесь нет ее, а то бы она посмотрела на что я гожусь!

Он поднял бластер и заорал:

— Аааааа! — Сердце его нечеловечески билось, а из глотки рвался воинственный рев. Затем, впереди своих людей, он ринулся в самую гущу схватки, швырнув свою израненную душу в затянутом в скафандр теле прямо в начавшуюся вокруг мясорубку.


КНИГА 2


Фрагменты рукописи «Летопись Космоса»,


извлеченные А. Хаккером


Найдены в хранилище «Озма»


Авторские права синтетической корпорации «Воспитатель», Оренбург. С разрешения Центральной Власти Древней Земли, 2451 г. н. э.


СИНТЕТИКИ


«Составители выражают признательность Дж.У. Оленферту, сотруднику компании „Лаборатории Искусственной Личности Инкорпорейтед“ и корпорации „Халид“, расположенным на Слотер-Бич, Делавэр II.

…ванной потребностью в надежных специалистах, способных выполнять задания слишком опасные для человека. Первоначальным решением этой проблемы был небиосистемный подход, приведший к созданию многофункциональных электромеханических РОБОТОВ. Грубо сконструированные из плекса и металлов и использующие ТДХ-технологию матричного разума эти в высшей степени подвижные и автономные устройства со временем начали представлять серьез…


(Фрагмент утрачен.)


…Проекции (сделанные СКЕЛТОНОМ О.Дж., ХАРДИ Р., Принстон, Аризона, 2433 г. н. э.) показывают, что количество синтетиков к 2500 году превысит число людей. Это несомненно вызовет определенные ослож…


(Фрагмент утрачен.)


…ответную реакцию. Решение по проблеме пси-активности было вынесено Верховным Судом в деле СЕКТОР против ПАТТЕРСОНА в 2339 г. н. э., когда было продемонстрировано, что до тех пор пока не превзойден верхний предел интеллектуальных возможностей, риск остается минимальным, не превышая того, что представляют для человека домашние животные. После того как прошли успешные испытания образцы серии ФКГ (первые синтетически созданные существа, имеющие облик человека), созданные в корпорации «Халид», Адвентерским Синодом было принято этически очень значимое решение. Из этого важнейшего решения вытекало, что все формы жизни, граница генотаза которых не совпадает с человеческой более чем на девяносто шесть процентов, не могут считаться людьми, а следовательно и не обладают бессмертными душами в общепринятом смысле…


(Фрагмент утрачен.)


…ивилегией богатых. Существеннейшие прорывы, сделанные в этой области за последние пятьдесят лет позволили снизить стоимость искусственного существа до такого уровня, при котором синтетики с невысоким уровнем интеллекта стали товаром широкого потребления. Мечта о создании универсального трудосберегающего устройства как буд…


(Фрагмент утрачен.)


…низким КИ. Но самой серьезной из стоящих перед законодателями проблем яв…


(Рукопись обрывается.)


14


Это случилось вечером, когда они оказались в заброшенной башне.

Яшмовая Башня находилась на восточной оконечности территории дворца сёгуна — являясь местом развлечений захватывающей дух высоты и открывающихся с ее вершины удивительных по красоте видов. В то же время она являлась и местом исключительно уединенным, что особенно ценилось на Эдо, где так часто подслушивали и подглядывали.

Бакуфу не посещали ее со времени смерти барона Харуми и она все эти годы простояла пустая и заброшенная.

— Неужели сюда вообще никто не ходит, Ясуко-сан? — спросил Хайден Стрейкер.

— Боюсь, что нет, Хайден-сан. Из уважения к памяти барона Харуми бакуфу теперь встречаются в других местах. Барон был великим воином, и обычно приходил сюда, чтобы помедитировать перед очередной кампанией.

Башня, высящаяся на уступе скалы, покоилась на фундаменте из толстых бревен, напоминающих Хайдену Стрейкеру опоры древнего железнодорожного моста. При ближайшем рассмотрении он понял, что деревянные балки подогнаны с филигранной точностью и каждое соединение украшено бронзовой пластинкой с гербом Харуми. Над основанием был устроен настил из розового дерева с большим мелким бассейном площадью примерно в акр. Изнутри бассейн был обшит свинцовыми листами, украшен драконами и воды в нем обычно бывало не более чем на фут. Через бассейн был перекинут деревянный горбатый мостик, а вдоль настила, в который он был встроен и где теперь стояли Хайден и Ясуко, тянулось невысокое примерно по пояс, ограждение, оберегающее посетителей от случайного падения с головокружительной высоты в поросшую лесом долину далеко внизу. По другую сторону бассейна высилась семиярусная пагода — точная копия одного из самый почитаемых сооружений Древней Японии.

Над их головами в небе протянулся Ама-но-Гава — Млечный Путь, который светящейся лентой отражался в неподвижной воде бассейна. На Ясуко было коричневое кимоно. Хайден стоял рядом с ней у ограждения. В этот момент внезапно налетевший порыв ветерка покрыл поверхность воды рябью, уничтожив иллюзию того, что они находятся над всем Сущим.

До их слуха донесся звон храмового колокола. Его эхо отражалось от далеких гор, от высоких крепостных стен столицы, вибрируя в жарком воздухе, отзвуки накладывались друг на друга до тех пор, пока все окружающее не стало похоже на сон. Хайден пораженный замер, захваченный невероятным ощущением. Ясуко тем временем перебирала бусинки своих буддистских четок, перечисляя про себя сто восемь кар, которые следуют как расплата за мирские страсти. Затем она начала декламировать ему стихи, которые звучали у нее в сердце.


Миру этому говорю — прощай,

Ночи тоже говорю — прощай.

Тот, кто к смерти идет,

он как иней на тропке,

ведущей на кладбище.

Тихо тают следы на тропе,

Как печален этот сон обо сне.

Сколько их — колокольных ударов?

Семь — приход зари означают,

а ведь шесть уже прозвучало.

Ну а этот — последний,

затихающее эхо жизни,

возвещает грядущие радости,

что ждут за порогом смерти.

Не колоколу одному,

а траве, деревьям,

и небу говорю — прощай.

Напоследок поднимаю взор —

Как же беззаботны облака.

Отражаются в глади водной,

Ярче яркого, семь звезд,

Скорбя по влюбленным,

Из глубин Небесной реки…


— Госпожа, какие чудесные стихи.

— Это из «Тикамацу» и говорится в них о самоубийстве из-за любви в Сонедзаки.

Яшмовая Башня была довольно хрупким сооружением, не предназначенным для того, чтобы на него поднимались, но они все же полезли наверх. Он поднимался следом за ней по скрипучей деревянной лестнице, которая через проемы в ярусах вела все выше и выше до тех пор пока они не оказались на самом верху и не принялись наблюдать за надвигающимися тучами.

С северо-запада на небо наползала бескрайняя темная пелена, заслоняющая все звезды и все планеты Освоенного Космоса и делающая небо даже более темным, чем земля.

Он с благоговейным ужасом смотрел на это, буквально завороженный масштабами разыгрывающейся в небесах драмы.

— Взгляните, Ясуко! Просто фантастическое зрелище!

— Действительно!

— Интересно, что сейчас делается на побережье, в рыбацких деревушках.

— Думаю, им очень плохо.

— Да, мне тоже так кажется. Наверное и здесь скоро начнется. — Тут он почувствовал как низкие перила чуть подаются под весом его тела и вдруг одна из опор, видимо подгнившая, с треском сломалась. От неожиданности внутри у него похолодело. Он едва не упал и на мгновение испугался, но тут же взял себя в руки.

— Как странно: этот мир настолько традиционный и древний, что деревянные постройки здесь не только сохранились, но даже успели сгнить от времени.

— Хайден-сан, может быть, пока не поднялась буря, нам лучше спуститься вниз?

Он схватил ее за руку.

— Нет, давайте побудем здесь еще. Как бы это ни было опасно, я бы хотел остаться — если вы не против.

Она поколебалась.

— Мне кажется эта пагода слишком ненадежна.

— Она действительно очень старая, но несмотря на это выдержала множество бурь. — Он пристально взглянул на Ясуко и во взгляде его ясно читалось сожаление. — Но может быть вы и правы — нам наверное лучше спуститься.

Она не пошевелилась.

— В детстве я частенько уходила куда-нибудь в тихое место, вроде этого, чтобы побыть в одиночестве. — При воспоминании об этом голос ее вдруг сделался тихим. — Когда рядом нет посторонних, как сейчас, я всегда представляю, что снова нахожусь среди холмов родной планеты, там, где витают духи моих предков.

— В ваших устах то место приобретает какой-то величественное и таинственное значение.

— Так оно и есть. Для меня ничто во Вселенной не может сравниться с родиной.

Он молча смотрел на нее и, когда она подняла глаза, их взгляды встретились.

Она снова начала читать стихи:


И теперь они слышат песню.

«Почему ты не возьмешь меня в жены?

Верно, думаешь, что сможешь обходиться без меня».

Да, знаем мы и печаль и радость,

Только мир и судьба совершенно иные, чем нам

бы хотелось.

Каждый день теперь так:

Ни ночью, ни днем не находит сердце

покоя.

Снедает любовь, что непрошеной гостьей явилась.

«Почему, почему? Не могу я забыть ни на миг.

Если хочешь покинуть меня и отправиться дальше

один, то молю я,

Прежде сердце мое ты пронзи, а потом уходи.

Лишь тогда отпущу я тебя на свободу».

Так сквозь слезы все повторяла она.


Они были одни. Бок о бок. И захвачены моментом. Оба. Слов не находилось. Они обнялись.

Доски, на которые они опустились, покрывал тонкий слоем нанесенной ветром пыли. С той половины небосвода, что еще не была затянута непроницаемой серой пеленой туч, в них метали сияющие иглы своего света звезды. Из грозовых туч нависших над далекими горами Дземпукудзи то и дело вырывались безмолвные трезубцы молний, удивляя и восхищая его, но пугая ее.

— Прислушайся, — шепнул он. — Слышишь?

Она вдруг испуганно приложила ладонь ко рту.

— Ты ведь не боишься, правда?

Она уткнулась головой ему в плечо.

— В народе говорят, что это боги сражаются на небесах. Гром — оружие Ками-нари, Бога Грома. И гром этот убивает! Когда Ками-нари обнаруживает недостойных, Богиня Молний направляет на них свое зеркало и молния испепеляет их.

— Но ты же не веришь в это. Отчего же ты так дрожишь?

— Это опасно! Простые люди говорят, что во время грозы с небес на землю падают дикие громовые звери. Неужели ты никогда не видел деревьев расщепленных и сожженных молниями Бога Грома? Глупо оставаться здесь на таком высоком месте, Хайден-сан, бросая вызов богам и искушая их покарать нас. Такое неуважение обязательно будет наказано.

— Ты же не веришь в это, Ясуко-сан. Ты же самурайка. Если какая-либо из молний брошена в нас, то как же мы можем избегнуть ее? Сама ведь говоришь, что только плохих людей она убивает. Мы же не плохие люди. Так давай же радоваться этому!

Для него грозы с громом и молниями были просто величественным поразительным зрелищем. Они наполняли его восторгом.

— Нам нечего бояться. Давай лучше останемся здесь на открытом месте и испытаем судьбу. Доверься мне.

Она взглянула на него, но в этот момент восточный горизонт озарила яркая вспышка и Ясуко снова замерла. Хайдену же на ум пришли слова одного поэта с Древней Земли — Драйдена — электрическая вспышка, из милых глаз полыхает тающим вопросом…

Как, должно быть, она тебя любит!

— Скорее, считай секунды! Считай со мной, Ясуко-сан. Давай, слышишь?

— А зачем считать, Хайден-сан? Это какая-нибудь примета? Американский талисман, который должен вас защитить?

— Нет! Просто так можно измерить расстояние. Каждые две секунды — это одно ри. Последний разряд был более чем в пяти ри отсюда. Он не может причинить нам вреда.

Блеснула еще одна вспышка — фиолетовая, яркая и долгая, а дождя все так и не было, но листья толстым слоем покрывающие нижний ярус в пятидесяти футах под ними поднялись и закружились в воздухе.

— Какая мощь в этих бурях! — благоговейно сказал он. — Просто невероятно! А ты знаешь, что во время сильной грозы высвобождается энергии как от нексус-корабля?

Она слушала, еще теснее прижимаясь к его груди.

— Пожалуйста, обними меня.

Руки ее были покрыты гусиной кожей — он чувствовал это даже под обтягивающим их шелком. Он крепко стиснул ее затянутое в оби тело и заглянул ей в глаза.

— Почему ты дрожишь? Ведь во время битвы ты ничего не боялась.

— А ты знаешь, Хайден-сан, что по-японски слово «хайден» означает «электричество», но у него есть и другое значение «прибежище».

В голосе ее слышалась тревога и когда она вздрогнула от очередного раскатистого удара грома, Хайден крепко прижал ее к себе. Он еще никогда не видел ее такой: как бы полностью раскрывшейся перед ним в этом чудовищном, просто невозможном свете. Она боролась со стыдом. Со стыдом, который так сильно переживала.

Он снова заглянул ей в глаза и увидел, что голова ее медленно склоняется, губы приоткрываются и тогда он нагнулся и поцеловал ее. Жадно, сладострастно, уверенный, что поступает неправильно, и в то же время уверенный, что иначе и быть не может.

В этот момент начался дождь. Крупные капли как слезы богов разбивались о пыльные доски под их ногами. Дождь все усиливался, его капли громко стучали по черепичной крыше и вдруг внезапно превратились в стену воды, подняв в воздух облако мельчайших брызг сразу промочивших их волосы, доски настила, их обнаженные слившиеся в единое целое тела, когда он наконец решился сделать то, о чем мечтал с той самой минуты как впервые увидел ее, а она страстно приняла его в себя как больше всего на свете хотела принять с того же самого момента.


15


Заходящее солнце уже закрывало плавающие на поверхности пруда цветы лотоса когда Хидеки Синго наконец пошевелился.

Он в одиночестве стоял на коленях посреди покрытого галькой островка в самом центре Сада Кудан Гёена в этот последний час уходящего дня, с закрытыми глазами обдумывая проблему. Наконец-то у него хватило решимости заняться ей вплотную, как в свое время советовала ему мать.

Синго стоял в самом центре маленького островка. С берега сюда можно было добраться по торчащим из-под воды камням. В неподвижной воде между ними отражалась глубокая небесная синь, а на поверхности плавали лотосы трех разновидностей. Их белые с розовыми ободками цветки на тонких стеблях поднимались над листьями. Под водой же, в тени этого темно-зеленого едва колышущегося живого настила медленно шевелили плавниками апатичные старые золотистые карпы, подарок Вдовствующей Императрицы.

Дыхание Синго было медленным. Его полуобнаженное тело купалось в косых лучах вечернего солнца, а кожа все еще блестела от мазей, которыми массажист еще совсем недавно растирал его новую руку. Плечо уже почти зажило и медитация сосредотачивала его мысли на трудном выборе который ему предстояло сделать.

Наконец, глубоко вдохнув и выходя из прострации, он вернулся к действительности. Несколько взмахов мечом на пробу и на лице его расцвела улыбка. Боли больше не было и даже чувство трения в плечевом суставе почти исчезло. На Эдо имелась технология быстрого клонирования, так что чужую временную руку можно было ампутировать, а на ее место приживить другую, выращенную из его собственных тканей. Так и было сделано. И теперь чувство брезгливости, причинявшее ему такую душевную боль столь долгое время, почти прошло.

Да, подумал он. Теперь я готов ответить да.

День был необычайно скучный и душный, настоящий день тигров. И он, подобно тигру, сначала возлежал с Миобу, потом с ее служанкой, после чего немного вздремнул и перекусил. Но перед самым полуднем задул прохладный ветерок. И атмосфера сразу как-то неуловимо изменилась. К нему пришла мать и требовательно прошипела слова своего ультиматума:

— Так как ты намерен с ней поступить? Если и дальше будешь сидеть сложа руки, то действовать придется мне, сын мой. Медлить больше нельзя. Надвигаются другие события. Времени больше нет!

Сейчас эти надвигающиеся события буквально ощущались в воздухе. Подобно какому-то новому непривычному запаху, явственно чувствовалось незаметное ускорение темпа жизни во дворце сёгуна. Признаки его не бросались в глаза, но были вполне определенными. Посыльные, старающиеся не казаться чересчур торопливыми. Замена стражников на более опытных и более доверенных людей. И всюду — перешептывания.

Вчера вечером были и другие предзнаменования: в бане какая-то старуха-провидица вдруг завыла, но ее быстро заткнул управляющий. На вершине башни барона Харуми вдруг начали ссориться четыре седоголовые вороны и дрались до тех пор, пока одна из них замертво не упала вниз. У одного из молодых принцев во время молитвы вдруг начался припадок и четверо слуг тут же унесли его прочь…

Вообще, четыре было исключительно несчастливым числом.

Вчера вечером он во время прогулки верхом доехал до Куданских Врат — четырех тории храма Омура Масудзиро. И так сильно было ощущение надвигающихся перемен, что на обратном пути он даже поднял голову и внимательно оглядел небо в поисках возможно появившихся там комет. В эфире явно было неспокойно и он подсознательно ощущал волны пси-возмущений исходящих от неспокойного нексуса.

Синго встал и, перейдя по камешкам пруд, отправился на поиски матери.

Госпожа Исако сидела на занавешенном балконе зала для приемов по соседству с апартаментами Хидеки. Она с нетерпением ждала возвращения сына. Одну из стен длинного классических пропорций зала украшал ряд ниш, складных ширм и дюжина или даже более полных доспехов. Противоположная стена была отделана панелями розового дерева, покрытыми столь искусной резьбой, что подобной ей видеть еще не доводилось. Лучи солнца наполняли помещение прохладными тенями. Вообще, было в этом зале что-то неопределенное, что все время не давало ей покоя. И дело было не пахнущих камфорой военных трофеях сёгуна, а в каком-то совсем другом, едва уловимом аромате.

— Сын мой, ну как — ты наконец решился? — церемонно спросила она.

— Да, матушка.

— И все сделаешь так, как я тебе велю?

— Сделаю.

— И наконец доверишься мне полностью?

— Да.

— Надеюсь, с чистой совестью в том, что касается твоего отца?

— Да. И вы матушка, будете моим единственным советником.

Она широко раскрыла глаза.

— Хорошо. Очень хорошо. Ты не пожалеешь о том, что решился на это.

Исако почувствовала как все ее существо захлестывает волна торжества. В качестве инструмента политики отца Синго-сан был вынужден действовать на Эдо с величайшей осмотрительностью. Поэтому он не мог предпринять каких-либо шагов в отношении Ясуко-сан из боязни не только оскорбить своего повелителя, но и из страха породить волну слухов и вызвать скандал, который мог бы окончательно погубить его.

Тут она вдруг поняла, что в воздухе чувствуется едва уловимый аромат жасмина. Он-то и не давал ей покоя. Это был запах баснословно дорогих духов, которыми иногда пользовалась Ясуко-сан, с необычайно стойким запахом. Ага! Значит она была в этом зале. Когда? Вчера вечером? Зачем?

— Корнем твоих проблем по-прежнему является Ясуко-сан.

— Да.

— Тогда расскажи, что посоветовала тебе эта волчица.

— Она сказала, что я должен преподнести доставленный гайдзином камень Хонде Юкио.

— Вероятно под тем предлогом, что в этом случае он, унаследовав от Сакумы Хиденаги пост сёгуна, откажется от своих притязаний на квадрант Кюсю.

— Именно так она и сказала.

— Значит она снова лгала тебе! — Исако смахнула с колен невидимую пыль, как будто легко избавляясь от первой проблемы. — Очевидно она, давая такой совет, рассчитывала поссорить тебя с Юкио-самой. Она наверняка предполагала, что ты автоматически поступишь наоборот и таким образом отдашь предпочтение Сакуме Киохиде. Неужели ты не понимаешь?

Он уставился на нее, пораженный ее интуицией.

— Откуда ты знаешь?

— Да потому что я знаю насколько изворотливый ум у этой волчицы, и знаю что на уме у твоего отца. Так, а как там интересно наш американец?

— А почему ты вдруг заговорила о нем?

Она терпеливо объяснила:

— Роль Стрейкер-сана во всем происходящем не так уж незначительна.

Губы Синго недовольно скривились.

— Он все еще пытается уговорить Юкио-саму передать сёгуну свое прошение выступить в защиту американской торговой компании. Он пытался вступить в контакт и с Киохиде-самой, но ответа до сих пор так и не получил. И не получит. Какие дела могут быть у самурая Первого Ранга с каким-то ублюдком?

Исако улыбнулась.

— В этом-то, как у тебя еще будет возможность убедиться, и заключается суть всех проблем. План твоего отца…

— План моего отца — всего лишь плод отчаяния, и поверить в его успех может только глупец, — перебил он.

— Нет! Ничего подобного. — Высоко подняв изогнутые брови, она бросила на него пристальный взгляд, убеждаясь, что он внимательно слушает. — Это великолепно сотканная паутина, позволяющая ему сохранить все свои возможности до тех пор, пока не появится шанс ими воспользоваться.

— Не понимаю…

— Прежде всего, Рюдзи-сама уверен, что ты приложишь все силы к тому, чтобы добиться подтверждения его должности префекта. Ты просто вынужден добиваться этого. Нам следует предположить, что Сакума Хиденага знает о разногласиях между чужеземцами, которых так опрометчиво допустили в квадрант Кюсю. Если он неправильно истолкует эти сведения и решит заменить Рюдзи-саму на посту префекта кем-нибудь другим, то тебе Синго-сан никогда не унаследовать этого поста. В этом случае ты станешь просто вторым сыном смещенного и опозоренного генерала, который однажды проиграл сражение с чужеземцами, и твои притязания на Мияконодзё станут ничтожными, как собачий кал. Твоему отцу это отлично известно. И еще ему известно, что тебе это известно. Поэтому ты вынужден — что бы ты о нем не думал — стараться для него изо всех сил.

Синго медленно кивнул.

— Так вот почему он доверил мне американскую амигдалу! Чтобы я преподнес ее Сакуме Хиденаге и никому иному. И именно это мне следовало бы сделать, не скрывайся Сакума Хиденага в недрах своего дворца. Его фудаи — слабые и трусливые люди, а все остальные члены его правительства находятся на содержании либо у Сакумы Киохиде, либо у Хонды Юкио. Я просто не могу добиться встречи с сёгуном — так же как и американец. Мое терпение на исходе.

Исако дождалась пока он не закончит и продолжала объяснять.

— Здесь требуется не терпение, а нечто большее, сын мой. Я знаю, ты гордый человек, но должен понимать, что Рюдзи-сама просто пытается нейтрализовать тебя, посылая с этой совершенно бесполезной миссией в то время как ослаблена его собственная власть. Твое ранение было для него просто даром небес: благодаря ему тебя можно было под благовидным предлогом отправить на Эдо на время когда в Кюсю вершатся реальные дела. Пока ты здесь, твой брат стоящий во главе армии, готов наказать каньцев и изгнать их из систем Осуми и Сацумы. И при этом ему нечего беспокоиться о том, что творится у него за его спиной в столице.

Хидеки Синго стиснул зубы.

— Мой отец связался с собаками и помогает этой американской Межзвездной Транспортной Корпорации!

— Прошу тебя, выслушай до конца! В-третьих, он послал сюда не только тебя, но и Ясуко-сан, и тоже с тем, чтобы она выбрала кому ты должен будешь преподнести новую амигдалу. Здесь единственное место, позволяющее ей одним выстрелом убить двух зайцев: защититься от твоего супружеского гнева и в то же время постоянно находиться рядом, чтобы руководить тобой и оказывать на тебя влияние.

— Амигдала у меня! У меня — Осуми но Хидеки Синго! Она надежно заперта в сейфе в моих апартаментах и охраняется днем и ночью.

— Да, хранится она у тебя, это верно. Но Рюдзи-сама знает, что правильно распорядиться ей может только Ясуко-сан. Скорее всего, ей также отдан приказ найти возможность влиять на американца, поскольку есть и другое важное дело, не имеющее ничего общего с новой амигдалой. Ей было велено подсказать тебе правильный выбор, но даже при этом, у нее есть еще гораздо более важное поручение.

Он пораженно уставился на нее.

— Какое еще поручение?

— Ты знаешь, что твой отец поручил Ясуко-сан собирать информацию о намерениях каньцев?

— Да она просто дочь обмана!

— Благодари богов, что хотя бы в последний момент у тебя открылись на нее глаза.

Он непонимающе смотрел на нее.

— Почему ты так говоришь?

— Неужели ты не чувствуешь ветров дующих на террасах столицы сёгуна? Это ветры великих перемен. Разве в большой политике не всегда так? Столь долгое ожидание, столько надежд и крушения надежд, а когда наступает настоящий кризис, все, кроме самых проницательных, оказываются к нему не готовы. Так что ты должен сделать свой выбор именно сейчас — в эти последние несколько часов.

— Последних часов перед чем?

Она указала на слегка колеблющиеся стебли растущих перед балконом цветов.

— Разве ты не знаешь, что такое этот ветерок? Это дыхание небес. Власть утекает из рук Сакумы Хиденаги. Его дух готовится покинуть тело и отправиться в последний путь. Тело нашего сёгуна готовится быть преданным огню, а его имя — войти в историю.

— Что же тогда делать мне? — спросил он, не будучи в силах сам найти ответ самостоятельно. — Кому же отдать Камень Власти? Сыну сёгуна, или его внуку? Дяде или племяннику? Киохиде-саме или Юкио-саме?

— Ты должен отдать амигдалу тому, кто предложит за нее наивысшую цену. Возьмем племянника. Для него камень жизненно важен. Именно поэтому он настолько более открыто ведет себя по отношению к тебе, чем Киохиде-сама, который ведет себя отстраненно. Если Хонда Юкио не получит камень твоего отца он потерпит поражение в борьбе за власть и сёгуном станет Сакума Киохиде. А заполучив новую амигдалу Юкио-сама вполне может добиться успеха.

Он взглянул на нее, совершенно не понимая откуда ей столько известно.

Госпожа Исако улыбнулась. Бедный мой мальчик, подумала она. Как же твои предрассудки мешают тебе правильно судить о происходящем. Твой ум заблокирован настолько, что ты просто не способен разбираться в высоких материях. Если бы ты только знал в какой степени политика делается с помощью циркулирующих во дворце слухов. Мало кто из мужчин чувствует потрясающие Эдо события так же ясно как мы, женщины. Они просто не понимают их значения. Так как же я могу заставить тебя понять, что битва, в которой ты едва не погиб, определенно была наиболее важным сражением последнего времени? И что она возможно даже явилась самым важным событием в истории Ямато на протяжении последних семи поколений.! Как могу я, женщина, объяснить это тебе, гордому воину? И как я могу тебе сказать, что именно гайдзин, которого ты так ненавидишь, является той осью на которой в настоящее время вращается судьба Ямато?

— Я сделала правильный выбор, купив тебе Миобу-сан, — сказала она. — Годы учебы она провела именно здесь и поэтому является щедрым источником информации. Она считает, что в действительности Ясуко-сан хочет, чтобы ты преподнес камень Киохиде-саме, поскольку скорее всего именно он из двух возможных наследников более расположен к идее продолжения торговли Американо с Ямато. И это действительно так, поскольку Хонда Юкио-сама имел секретные сношения с каньцами.

— А какое это может иметь значение?

— А вот какое: поддерживая американцев в борьбе против тех, кто уничтожил армию твоего отца, Киохиде-сама скорее всего станет человеком, который восстановит славу японского оружия. Он непременно захочет помочь американцам разгромить презренных каньцев, а Рюдзи-сама, армия которого уже и так помогает американцам в их борьбе, окажется слишком ценным и стратегически выгодно расположенным союзником, чтобы ставить на место префекта Кюсю кого-нибудь другого.

— А я тебе говорю: мой отец связался с презренными псами! Киохиде-сама никогда не пойдет на это. Никогда обладатель священного меча сёгуна не опустится до того, чтобы вмешаться в мелкую ссору гайдзинов и каньцев. И моему отцу не следовало делать этого.

— У него нет выбора. Ты должен постараться понять — как следует понять — что все изменилось. Буквально все! Каньцы разбили армию твоего отца с помощью сингулярной пушки. С тех пор, как сообщают наши агенты, в систему Осуми были стянуты новые тысячи каньских и американских солдат, прибывших на дюжинах кораблей, чтобы продолжать войну. Миллионы крестьян были вынуждены оставить свои поля, поскольку обе враждующие стороны лупят лучами куда ни попадя. Это подрывает нашу экономику. Осуми стала жертвой войны, оказавшись между двумя совершенно посторонними армиями. Должно быть уже многим приходит в голову вопрос сколько еще священных миров Ямато будет разорено прежде чем удастся покончить с чужеземцами. А многие уже и теперь небось спрашивают: какую же армию придется посылать следующему сёгуну, чтобы поскорее выдворить из Ямато и гайдзинов и каньцев? Или, если он все еще в состоянии…

Она видела, что Синго в полном смятении. Разум его явно сопротивлялся — его отталкивала сама мысль о том, чтобы признать ее правоту, но в конце концов он все же кивнул, в душе понимая, что мать говорит умные вещи.

— Поэтому, — мягко продолжала она, — Сакуме Киохиде нужен союзник в Мияконодзё. Более того, ему нужен человек, которого уже знают и которому доверяют американцы. Кроме того, Киохиде-сама конечно же хочет, чтобы его признавали как законного наследника своего отца. Если он преуспеет в этом, то естественно будет склонен оставить Рюдзи-саму даймё Осуми, поскольку назначал его еще его отец. Так что Киохиде-сама в принципе и не мог бы сместить твоего отца, даже если бы и захотел.

— Да.

Она развернула складной бумажный оги и начала обмахиваться.

— А теперь, сын мой, мы должны поговорить о Ясуко-сан.

— Понимаю. — Он произнес это так сдавленно, будто во рту у него полно едкой желчи.

Исако объяснила ему как по ее мнению ему следует решить проблему жены, затем снова откинулась назад. Заходивший волнами по залу воздух снова донес до ее чувствительных ноздрей аромат жасмина. Это была императорская эссенция, которой, как говорили, пользовались женщины при дворе.

— Со десу ка, — наконец сказала Исако, очень довольная собой. — Лично я считаю, что сильной стороной твоего отца является как раз его по-настоящему государственный ум. Он искусный и в то же время исключительно трезвомыслящий политик.

— Так значит Ясуко-сан все же права? И я действительно должен отдать кристалл Киохиде-саме?

Она положила руки на стоящий перед ней низенький столик.

— Напротив, у меня есть идея получше. Миобу-сан говорит, что хотя Хонда Юкио-сама и стремится стать сёгуном, он тем не менее страшно боится меча. Поэтому я думаю он не забудет и щедро отблагодарит человека, который сделает его обладателем амигдалы.

Он удивленно взглянул на нее.

— А почему вы хотите, чтобы сёгуном стал Юкио-сама?

Она мрачно ответила:

— Потому что я считаю его более циничным игроком, чем Киохиде-сама. Думаю, получив сёгунат, он приложит все силы к тому, чтобы сталкивать каньцев и американцев лбами где только возможно и заставлять их рвать друг другу глотки. А затем, пока победитель не оправился от войны, он обрушится на него и полностью уничтожит.

Синго не мог скрыть свою радость.

— В таком случае я отдам камень Хонде Юкио!

— Нет, сын мой. Не нужно ему его отдавать. — Она улыбнулась. — Ты должен его продать.

— Как это?

— Отправляйся к нему прямо сейчас и скажи следующее: что тебя послал твой отец, который после поражения похоже тронулся умом. Скажи, что он разъезжает по Осуми, с омерзительной услужливостью целуя задницы чужеземцам. Скажи Юкио-саме, что это именно ты решил передать новую амигдалу ему вопреки желанию твоего единственного оставшегося в живых старшего брата Садамаса-сана. Скажи Юкио-саме, что считаешь его единственным лидером, отношение которого к гайдзинам кажется тебе правильным. Скажи: Юкио-сама, если только вы исполните мое самое заветное желание, я готов вручить вам ключ к Эдо. Сделайте префектом Кюсю вместо моего отца меня! И не пожалеете об этом.

— О да, да!

— И после этого мы можем улетать отсюда. Вскоре мы снова окажемся в Мияконодзё и ты сможешь свести все свои старые счеты.

Да, подумала она, а сыграв отведенную тебе роль, можешь оставить волчицу мне. Ох и злую же шутку сыграла с ней вольготная жизнь на Эдо. Проводя столько времени с американцем она практически предопределила свою судьбу. До сих пор она была достаточно умна, чтобы избегать оставлять доказательства своих тайных встреч с гайдзином. Но лишь до сих пор. Уже завтра мы получим неопровержимые доказательства ее неверности.

Синго вскочил, воодушевленный мыслью о том, что наконец-то сможет избавиться от гнетущей его заботы о странном пси-активном кристалле и вернуться в столицу Осуми, которая вскоре будет принадлежать ему.

Неудивительно, что у всех Хидеки такая ужасная судьба. С тех пор как впервые появились эти гайкокудзины все пошло вкривь и вкось. Да уж, действительно, над любым человеком который имеет хоть малейшее отношение к этим отвратительным камням будто довлеет проклятие. И теперь понятно почему всем нам так не везло. Ведь кристаллы чудовищно искажают пси и удача, которая от природы могла бы сопутствовать человеку, полностью покидает его. Интересно, правду ли говорят, будто один камень уничтожает злую силу другого если сложить их вместе? Лично мне кажется, что обладатель обоих камней получит всего лишь вдвойне искаженное пси, но может быть они действуют и как магниты. Хотя впрочем, я почти ничего не понимаю в этих технических вопросах…

Синго поднялся и собрался уходить. Провожая его взглядом, Исако краем глаза заметила за грозного вида военными трофеями сёгуна какое-то движение.

У нее едва не остановилось сердце.

Темный силуэт за лаковыми ширмами замер.

Шпион!

О! Как глупо поставить охрану у входа и в то же время не обыскать помещение! Что же было сказано? Думай! Что ты могла ляпнуть? Нет, сначала нужно взять себя в руки!

Глаза ее расширились, но она справилась с собой и плавно вышла вперед, согнувшись в поклоне вслед уходящему сыну и стараясь, чтобы волнение никак не отразилось у нее на лице.

Синго ничего не заметил и только когда он миновал стоящую у дверей охрану, она дала волю своим чувствам.

Сначала она пришла в ужас. Потом — в ярость. В ярость от того, что кто-то из прибывших с ними в составе посольства Кюсю людей осмелился тайком подслушивать ее частную беседу. Затем она лихорадочно принялась перебирать возможности.

Кто же это? Ты должна знать! Что ты говорила и кого это могло интересовать? Вопрос очень тонкий. Исако, будь осторожна!

Когда шаги Синго затихли вдали, она двинулась по направлению к ширме, по пути как бы невзначай остановившись и нажав потайную кнопку вызова слуг. Тот кто прятался за ширмой, оказался в ловушке. Теперь просто невозможно было выскочить и убежать, не выдав себя. Поэтому единственным что оставалось шпиону — это сидеть и надеяться на лучшее.

Исако изо всех сил старалась вести себя так, будто ничего не подозревает. Но когда в зал вошел Утимаро, ее старший слуга, она стояла совсем рядом с тем местом, где прятался неизвестный. Охватившее ее возбуждение стало почти невыносимым. То, что было сказано и могло быть подслушано представляло собой исключительно важные и даже взрывоопасные сведения. Действовать следовало без промедления.

— Пусть ко мне немедленно зайдет Миобу-сан.

— Да, госпожа, — церемонно ответил он и удалился.

Теперь Исако буквально наслаждалась моментом, даже несмотря на то, что все будущее балансировало на острие клинка. Она сочла, что шпион на время полностью в западне и это делало происходящее восхитительной пыткой. Кто же прячется там за ширмой? Кто бы там ни был, его придется заставить замолчать — тем или иным способом — и сейчас самым полезным в этом деле помощником была бы именно Миобу-сан. В разговоре с ней я могла бы даже нарочно выдать еще несколько секретов. Секретов, которые, естественно, либо и близко к правде не лежат, либо представляют собой правду искаженную настолько, чтобы ввести подслушавшего в заблуждение. А если это не поможет, мне может сослужить добрую службу отравительница, которую привезла с собой Миобу-сан.

Исако вдруг охватило чувство собственного всемогущества. Затем — чувство острого предвосхищения. Через несколько мгновений появилась куртизанка.

— Да, моя госпожа?

— А, Миобу-сан. Проходите. Присаживайтесь. Не хотите ли чаю? Или, возможно, немного супа?

Они продолжали обмениваться любезностями, но Миобу-сан с утонченной вежливостью отказывалась от всех предложенных угощений.

Исако наблюдала за ней, улыбаясь про себя. Вместе — ты и я — мы представляем собой силу, с которой нельзя не считаться, подумала Исако. Действуя в соответствии с моим планом и позволив Хонде Юкио удовлетворить желания его любимым и столь отвратительным способом — который должно быть еще и очень болезнен — ты заслужила если не его доверие, то уж во всяком случае благодарность. Твои растительные снадобья развязали язык гайдзину и нам удалось узнать истинную причину его пребывания здесь. Мы также узнали насколько Хонда Юкио зависит от нашей амигдалы. Единственное чего нам пока не удалось выяснить, так это что он думает по поводу каньцев и какие именно у него намерения в отношении их.

Она разочарованно вздохнула. Как утомительно! Я просто мечтаю сыграть в чудесную игру с тем кто меня подслушивал, но как же мне сообщить о своих намерениях Миобу-сан? Стоит мне только попытаться как я тут же вызову подозрения у человека за ширмой.

Она еще раз прикинула что можно сделать. Нет, дело слишком важное, чтобы рисковать. Наверное все же лучше всего заставить этого шпиона, кем бы он ни был, замолчать.

Она что-то шепнула своему слуге, который тут же молча удалился, затем отвела куртизанку в дальний конец зала и негромко сказала:

— Миобу-сан, вы можете выяснить, какие планы у Хонды Юкио-самы?

— В отношение чего, достопочтенная госпожа?

— Каньцев, конечно.

— Он не любит распространяться на этот счет.

— Вы говорили, он демонстрировал древние часы, подаренные ему каньским генералом.

— Только затем, чтобы одержать верх в споре с гайдзином.

— Так как же нам узнать, что у Хонды Юкио на уме в отношении каньцев?

— Сам он никогда не расскажет. — Глаза Миобу на мгновение переместились на ажурные занавеси, окружающие балкон, затем снова устремились на Исако. — В любом случае, если и узнаем, то этого придется добиваться довольно грубыми средствами.

— Что вы имеете в виду?

— Госпожа, зачем нам выдавливать из него кровь по капле, когда нам и так известен человек, знающий об отношениях Хонды Юкио с каньцами абсолютно все?

Исако кивнула, обрадованная этим предложением. В свите Ясуко была одна очень необычная самурайка. Необычная, поскольку это была не женщина, а переодетый мужчина. Он был одним из самых доверенных гонцов Рюдзи-самы. Ясуко-сан привезла с собой целый кобан ауриума — несомненно для того, чтобы использовать его на взятки. Люди Исако по меньшей мере дважды видели как она что-то спускает на веревке с городской стены прямо среди ночи. Довольно странная рыбалка. Хотя в пышной зелени у подножия стен вполне возможно водились и более чем странные угри.

Исако напряженно обдумывала ситуацию.. Ее ноздрей опять коснулся слабый аромат жасмина, напугавший ее и наконец заставивший решиться.

— Ясуко-сан, — выдохнула она так, будто ее ударили ножом.

Конечно же, Ясуко-сан! Это запах ее духов витает в воздухе! Это она прячется за ширмой! О дьявол всех дьяволов! Я легко могла бы заставить навеки умолкнуть любую служанку. Я могла бы запугать или купить молчание практически кого угодно другого. Но только не ее! Не ее! Что же мне теперь делать?

— Верно, госпожа. Ясуко-сан. — Миобу-сан кивнула, не подозревая о том, что их подслушивают и о той двойной игре, которая на уме у Исако. Она недоуменно посмотрела на владелицу своего контракта и спросила:

— Госпожа моя, вы хорошо себя чувствуете?

— Да. Да, вполне, благодарю вас.

Миобу-сан продолжала:

— Следует предположить, что каналы связи Ясуко-сан с Осуми весьма надежны, и что курьерские корабли Хонды Юкио скорее всего находятся под наблюдением, а возможно их даже перехватывают. Более того, мне известно, что она подружилась с тем маленьким противным корейцем, который сторожит личный космодром господина сёгуна. Даже если Хонда Юкио-сама пользуется для связи с Осуми автоматическими зондами…

Исако поднятием руки остановила ее.

— А вы уверены, что не хотите чаю, моя дорогая?

— Еще раз благодарю вас, госпожа. Но нет.

Где же мой слуга? почти в отчаянии подумала Исако. Ведь если не будет свидетелей, я не смогу обвинить Ясуко в подслушивании. Особенно после всего того, что я тут наговорила. Теперь будет слишком трудно подсунуть ей ложную информацию, к тому же, что бы я теперь ни сказала это не будет важнее уже сказанного. Как же быть?

И тут вдруг она внезапно успокоилась.

Оставался только один выход. Удар, который упростит всю ситуацию. Какой подарок! Как же я не поняла этого раньше? Это настолько идеальное решение, что даже не верится. Произойдет ужасный несчастный случай…

Когда снова появился Утимаро, она велела ему привести кого-нибудь из охраны. Вошел, прижимая к груди длинный штурмовой бластер, стражник и низко поклонился, стараясь не встречаться с ней взглядом.

— Эти доспехи здесь в зале напоминают мне об очень многом. — Она повернулась к Миобу и отвела ее к двери. Так чтобы не было слышно. — Дорогая, вы когда-нибудь видели что делает с человеком прямое попадание из лучевого ружья? — спросила она.

Куртизанка была явно удивлена таким вопросом.

— Нет, госпожа, не видела.

— В таком случае позвольте вам показать. — Она засучила рукава и негромко сказала стражнику: — Ты. Солдат. Я хочу чтобы ты выстрелил в доспехи. Вон в те. Целься так, чтобы попасть в центр забрала. Если промахнешься, пеняй на себя.


16


Хайден Стрейкер наблюдал за Хидеки Синго приближающемуся к нему по дощатому тротуару и чувствовал как в душе его буквально кипит ненависть. С тех пор как Синго избил Ясуко, они с ним впервые встречались наедине.

Это наше место, подумал он. Мое и Ясуко. Тебе здесь делать нечего. Ты оскверняешь его и от этого мне становится не по себе.

Вдоль досок тротуара протянулись длинные тени — тени бронзовых драконов, горбатого мостика и высокой украшенной скульптурами Яшмовой Башни. Сейчас при свете дня искусственные озера потеряли всю свою таинственность и превратились в обычные пруды с мутной стоячей водой. Настоящая жижа, особенно теперь когда после жарких летних денечков. Вода, в которой больше нет рыбы, а только разные личинки да москиты, несметными полчищами вьющиеся над темной поверхностью. Удивительно изменчивая погода Эдо делала жизнь непредсказуемой. Десять дней назад по черепичным крышам дворца сёгуна колотил град, зато в полдень любого ясный день последней недели под лучами здешнего солнца вполне можно было печь хлеб. Он все еще чувствовал как жар нагревшихся под солнцем досок проникает в подошвы ног, удивляясь как это Синго удается выдерживать такую жару во время ежедневных медитаций под открытым небом, когда на нем не одето ничего кроме фундоси, прикрывающего наготу.

Хайден Стрейкер пришел сюда, чтобы увидеться с Ясуко. Они договорились об этом свидании два дня назад и с тех пор он никак не мог избавиться от страстного желания, чтобы время оставшееся до встречи вдруг оказалось позади. Он ждал и ждал, но в назначенный час она не пришла, а вот теперь вместо нее в условленном месте появился Синго.

— Сибараку десу, не? — Давненько мы с вами не виделись, верно?

Он не ожидал от Синго приветствия, но машинально ответил формулой, содержащей благодарность за их прошлую встречу.

— Коно маэ ва аригато годзаимасита.

— Что ж, неплохо, — сказал Синго. — Вы наконец научились верно выражать свои мысли. Когда мы встретились впервые, вы сказали «Икага десу ка», что было не вполне уместно. Мне кажется, гайдзины вообще слишком часто осведомляются о здоровье друг друга, хотя по-моему в большинстве случаев спрашивающему нет до этого никакого дела. — Он помолчал. В глазах его светилась глубокая ярость, которую он пытался скрыть под внешним спокойствием. — Похоже, вы немало узнали о нас. Возможно даже слишком много.

— Возможно, — едко подтвердил Хайден, страстно желая, чтобы словесный поединок, в который им неминуемо предстояло вступить, перешел в настоящий. Осознав это, он испытал настоящий шок, вдруг поняв, что уже не тот человек, каким всегда себя считал себя — в принципе склонным больше к интеллектуальным реакциям. Если бы он только снял с себя мечи, подумал он. Тогда бы мы еще посмотрели кто кого!

— Помнится, Гама-сан как-то рассказывал мне о вашей самой совершенной форме правления. Что, мол, всем Ямато со своего имперского трона на Киото правит император, являющийся богом.

Синго по-прежнему стоял неподвижно — пламя закованное в лед. Даже само упоминание об императоре могло быть смертельно опасным.

— Это верно.

— И все же реально всем заправляет не кто иной как сёгун — простой смертный.

— В отличие от вашего президента, который, по-моему, женщина.

— Ах да, женщины. По закону вы не обладаете полной властью над ними, как например в Исламском секторе, зато вместо этого они у вас связаны по рукам и ногам цепями традиций.

— Возможно вы все-таки так нас и не поняли. Впрочем, это естественно. Разве может гайдзин хоть примерно понять, что такое Путь!

— Кое-что я об этом узнал. Ваши правящие классы якобы чужды денег и торговли, но в душе они преклоняются перед богатством и властью которую оно дает. Да, Синго-сан. Я все же кое-что понял.

Его собеседник гордо отвернулся, глядя на виднеющуюся далеко внизу перламутровую ленточку реки Ханегавы.

— За пределами Ямато, в Гайкае, царит лишь вопиющее варварство. Внутри же Ямато идеалом является утонченность, доведенная до совершенства. Поймите! То, что отсюда кажется девственным лесом, на самом деле является тщательнейшим образом ухоженным парком. То есть идеал описал полный круг. Как в икебане, с виду кажутся самыми естественными самые лучшие букеты.

— Вы совершенно правы, Синго-сан. С моей точки зрения это выглядит как дикая природа. Но по мне, если что-то одно выглядит точно так же как другое во всех отношениях, значит обе эти вещи одинаковы. И неважно каким образом достигнуто это сходство. Но есть и еще кое-что, делающее вашу землю еще более дикой. Система владения ей. В Американо человек не покупает клочок земли, он покупает целый ломоть планеты до самого ее раскаленного ядра со всем что есть на поверхности и в недрах. В Ямато же человек вообще не имеет права продавать или покупать землю. Он может получить лишь право пользоваться ей. Извините меня за такие слова, но я считаю, что тем самым вы лишаете людей самоуважения и возможности чувствовать себя полноправными членами общества.

— А почему для вас столь важна подобная абстракция? У нас в Ямато право дается на возделывание, на выпас скота, на строительство, рытье шахт или вырубку леса — а чужеземцы могут купить право аренды, то есть право заниматься на нашей земле своим ядовитым бизнесом.

— А когда самурай решает обложить чужеземцев налогом? — ядовито возразил Хайден, также отворачиваясь. — Что тогда? Разве ваша система не дает тогда сбоя? Деньги переходят из рук в руки. Разве не оказывается все слишком взаимосвязанным, чтобы позволить правящей элите роскошь оставаться в стороне?

— Что делают арендаторы в рамках закона, это их дело. И это не должно интересовать тех, кто правит. Лично же я считаю, что есть и лучший путь. Именно поэтому мы и противились на протяжение стольких лет проникновению в наши пределы чужеземцев. Мы практически достигли совершенства. И не хотим чтобы кто-то нарушил его.

— Но вы не желаете и развиваться. Ваш лозунг — сохранение «статус кво». Прошу прощения, но вы стараетесь сохранить в чистоте лишь Ямато, зато все остальное норовите захватить и испоганить. Иначе зачем бы Ямато содержать такую армию?

— У каждого слоя нашего общества свои собственные функции. Вот я, например, самурай, то есть моя функция — следовать Пути Воина.

— Да, Синго-сан. Я видел ваш Путь… — он замолчал. Ему вдруг показалось, что дух оставил его тело. Будто он вдруг начал видеть себя и Синго, стоящих у перил, со стороны — двух мужчин, в сердцах которых горело неугасимое пламя взаимной ненависти. Вражды. Даже трудно было понять, как им удается удержаться не броситься друг на друга и не начать рвать в клочки.

Чтобы вернуться к действительности, он прихлопнул ладонями москита и ладонь его окрасилась кровью.

— Не люблю кровососов. Привыкли существовать, питаясь кровью других. По мне так они представляют собой низшую форму жизни и я презираю их.

Голос Синго по-прежнему был ровен. Брошенное как бы вскользь замечание явно имело целью оскорбить его и привести в ярость, чтобы оборвать разговор и заставить его удалиться, но Хайден не поддался на провокацию. Он лишь указал рукой на лесные заросли внизу.

— Очевидно, как и наш эстетический идеал, образ жизни самурая равно недоступен пониманию чужеземца. Император поручил все миры Ямато заботам сёгуна. У каждого квадранта есть свой префект. Каждый префект передает власть над вверенными ему планетами даймё — своим заместителям. Тем в свою очередь подчиняются меньшие даймё, управляющие континентами и частями континентов, которые мы называем ханами. Только их дети и подчиненные облагают земли налогами, но даже и эти самураи низших рангов стоят на иерархической лестнице гораздо выше крестьян или торговцев. Как вам известно, мой отец — префект Кюсю. И он исключительно умный человек. Его решения никто не смеет подвергнуть сомнению — ни его родной сын, ни какой-нибудь торговец шелком. Таков закон.

В голове у Хайдена Стрейкера вдруг звякнул тревожный колокольчик. Чего добивается Синго? Почему он не принимает оскорблений? Почему невозможно понять подспудного смысла того, что сейчас сказал самурай? Знает ли Синго, что Ясуко должна была придти сюда? Скорее всего. Конечно же знает. Не боюсь я твоих проклятых мечей, подумал он. Все равно ты не посмеешь убить меня здесь, на Эдо. Это даст твоим врагам именно то преимущество, которое им необходимо. Я узнал тебя лучше, чем ты думаешь и понял, что мой отец очень во многом был прав. В частности, он был совершенно прав насчет тебя. Ведь вся хваленая мощь Ямато и так называемая честь самурая не что иное, как древние руины. Жалкий обман. И ты просто идиот, если считаешь иначе. Все это вроде коммунизма двадцатого столетия, или японской технократии двадцать первого: разлагающиеся останки былой славы…

Он убрал с лица непокорную прядь волос, а затем, снова намеренно провоцируя Хидеки Синго своей прямотой и в то же время чувствуя, что его дух крепнет, сказал:

— Как я уже говорил, Синго-сан, по-моему гораздо почетнее быть сыном торговца шелком, нежели отпрыском какой-нибудь загнивающей и умирающей династии. Что бы вы ни думали, но именно торговля является наиболее мощной силой в Освоенном Космосе. И нам, детям торговцев, это известно лучше чем кому бы то ни было. Мы занимаемся своим делом, зарабатываем деньги и в один прекрасный день окажемся в состоянии покупать и продавать людей вроде вас, Хидеки Синго-сан. Можете не сомневаться.

Сын префекта внешне продолжал оставаться совершенно бесстрастным.

— Насколько я понимаю, для вас определение «сын торговца» — кем вы в сущности и являетесь — оскорбительно. Если так, то примите мои извинения. Поверьте, я бы никогда не стал сознательно оскорблять невежественного чужеземца. Но всегда трудно угадать заранее, что может показаться обидным гайдзину. Меня всегда интересовал один вопрос. Скажите, а каково на самом деле ваше представление о чести?

— Давайте сравним, — отозвался Хайден, мгновенно скрещивая умственный клинок с противником. — Кто, по вашему мнению, более благородный человек: Хонда Юкио-сама или Сакума Киохиде-сама?

От такого удара Синго отшатнулся.

— Они оба одинаково благородны.

— И тем не менее один из них стакнулся с каньцами, которых вы называете собаками. А другой вскоре придет к соглашению со мной. Да уж, действительно, они одинаковы.

Синго полуприкрыл глаза.

— А я продолжаю утверждать, что они оба — благородные люди.

— А кого из них вы предпочли бы видеть сёгуном?

— Любой из них, став верховным военным правителем, будет верен Пути. Но вам ведь наверняка известно, что пока наш сёгун Сакума Хиденага.

Хайден взглянул на Синго в упор.

— Если бы вы были столь же умны как ваш отец, вы бы предпочли работать со мной, а не против меня. Кому вы намерены предложить кристалл, Синго-сан?

Синго несколько мгновений стоял неподвижно, а затем поднял глаза и перевернул руки ладонями вверх так, как американец пожал бы плечами. Где-то во дворце сёгуна вдруг раздался выстрел из лучевого ружья и перепуганная стая разноцветных голубей шумно взлетела над крышами пагоды.

— Кому может быть ведома воля богов?

Таким образом, ответа ни на тот, ни на другой вопрос так и не последовало.

Хайден в ярости уже развернулся было чтобы уйти, но Синго окликнул его:

— Почему вы уходите, мистер Стрейкер? Я послал к жене гонца с приглашением присоединиться к нам. Так что она скоро будет здесь. А тем временем, не хотите ли чаю? Канехару-сан!

Из-за одного из бронзовых драконов выступил здоровенный слуга. Боже милостивый, подумал Хайден. Да ведь ему отлично известно, какие чувства мы с Ясуко-сан испытываем друг к другу. И он знает, что мы любовники.

— Нет, благодарю вас.

— Пожалуйста, я настаиваю.

Он сел и они стали ждать пока Канехару, слуга, не принесет чашки с бледным ароматным напитком, от которого даже спустя час после чаепития в душе сохранялось чувство необычайного покоя.

— Похоже, вам крайне трудно освоиться с концепцией Пути, мистер Стрейкер.

— Просто наши убеждения несовместимы. Слишком уж по-разному мы мыслим. — Ответ был крайне небрежен и на мгновение он решил, что зашел с сыном префекта слишком далеко.

Синго задумчиво разглядывал его, но нечеловеческая воля и доведенная упражнениями до совершенства способность сохранять самообладание по-прежнему позволяли ему сдержать ярость.

— Наш Путь — такая вещь, которую очень трудно понять чужеземцам. Его законы высечены в камне. Нас поддерживают принципы мудрости Дзётё: мы говорим «Самодостаточность — прежде всего!» то есть глупо стремиться стать Буддой. Если бы мне даже предстояло умирать и возрождаться хоть семь раз, я все равно не хотел бы быть никем иным, кроме как самим собой. Для самурая очень важно знать, кто он такой. Человеку просто необходимо размышлять о смерти и природе мироздания. А вот в Американо никто не знает, кто он такой.

— Мы знаем о себе вполне достаточно, чтобы понимать: каждый человек важен по-своему. И этого вполне достаточно.

— Мы говорим «Путь самурая — смерть!» Если предстоит выбирать между жизнью и смертью, всегда нужно быть готовым избрать смерть. Как человек, неспособный принимать решения, в сущности не является человеком, так и самурай, который не может решить когда ему умереть — не настоящий самурай. В Американцы же хотят жить вечно.

— Мы считаем, что можно размышлять и над более важными проблемами, чем смерть. Мы считаем, что довольно легко прощать. Мы считаем, что единственным нетерпимым людским пороком является злоба.

— Третьей заповедью нашего кодекса является «воспитанность». В общественном поведении следует быть воспитанным человеком. Позор тому, кто не умеет вести себя на людях как подобает. В Американо же никто не знает, что такое воспитанность.

— Просто мы гораздо меньше стараемся произвести впечатление друг на друга.

Внезапно на дорожке появилась Ясуко в ярко-голубом кимоно. Подойдя к ним, она поклонилась мужу. Было ясно, что ей велели придти сюда именно в это время. Синго взглянул на нее и продолжал:

— Самурай учится переносить лишения, мистер Стрейкер. Очень часто мы обходимся без еды и питья от рассвета до заката. Мы познаем, что такое страдания нужды и учимся самодисциплине, приучаем наши тела молча переносить страдания. Самурай не ложится с женщиной на протяжение всего девятого месяца. Таким образом он отдает дань почтения Пути и доказывает самому себе, что способен преодолеть любую слабость.

Хайден почувствовал как мрачная сила воли Синго вдруг выплескивается наружу. Внутренняя борьба и разящая сила слов. Его голос неожиданно приобрел глубину и резкость, как будто слова с усилием рвались вверх из его живота, а на отрывистые слоги дробились уже во рту.

И тут заговорила Ясуко — мягко, негромко и нежно, будто это были не слова, лепестки роз.

— Но ведь в кодексе самураев говорится еще и о прощении. Дзётё сам говорил, что иногда лучше не видеть и не слышать.

Синго обернулся к ней, глядя как будто сквозь нее.

— Да. Она верно говорит, мистер Стрейкер. Самурай действительно умеет прощать. Но существует большая разница между тем, чтобы прощать и тем, чтобы делать вид будто не замечаешь.

Она ничего не ответила, чувствуя невероятное напряжение возникшее между ее мужем и возлюбленным. Она ужасно страдала, не зная как разрешить конфликт. Души обоих мужчин будто кружили друг вокруг друга как двойные звезды — одна яркая, быстро вращающаяся, сияющая белым пламенем, другая же — темная и ненасытная, жадно заглатывающая вещество первой. Синго снова повернулся к Хайдену Стрейкеру. Их взгляды скрестились. Холодные голубые глаза возлюбленного не мигали. Темные блестящие глаза ее мужа смотрели без всякого выражения.

— Я разрешаю вам пользоваться услугами моей жены, мистер Стрейкер. Пусть показывает вам все, что ей будет угодно. Можете задавать ей любые вопросы — это поможет вам лучше понять нас. Считайте, что получили на это мое разрешение.

Он повернулся и пошел прочь, оставляя их — оставляя Ясуко в отчаянии стискивать рукава кимоно, оставляя Хайдена Стрейкера, глядящего на нее.


17


Когда они остались совсем одни, она бросилась ему на грудь, обнимая его, пытаясь снова воспламенить в себя присутствие духа, как будто угасшего в каком-то безвоздушном пространстве.

— О, Хайден-сан!

Он стоял неподвижно и никак не реагировал на ее слова.

— Мне не по себе. — Он покачал головой.

Она сказала:

— Ты не должен позволять моему мужу запугивать себя.

Он снова покачал головой, как будто избавляясь от кошмарного сна.

— Ясуко, он так страстно желает вас. Что же мы делаем? Это безумие. Я просто не знаю что и…

Внезапно в ее голосе послышалось отчаяние.

— Ты же знаешь, что он имел в виду. Ты ведь видел чего он добивался?

— Да… он все время старался опозорить нас.

— Опозорить тебя, Хайден-сан. Он знает, что просто не в состоянии сказать или сделать что-либо могущее задеть меня.

— Мне нечего стыдиться, — сказал он.

Она снова долго смотрела на него, уязвленная его словами.

— Очень уж быстро ты сказал это, Хайден-сан. Слишком горячо и слишком резко. Как будто считаешь, что я повинна в каком-то преступлении. Я люблю тебя, Хайден-сан. И знаю, что ты любишь меня. Мы те, кто мы есть. И должны жить сегодняшним днем. Остальное просто не имеет значения!

Он ничего не ответил, чувствуя себя под ее взглядом совершенно прозрачным, и в то же время ощущая гнет слов Синго. Ее большие темные глаза были устремлены на него. Они казались ему бездонными заводями, в глубинах которых не таилось никакой угрозы. Ему захотелось заговорить. Открыться ей. Стряхнуть с себя наваждение и вместе с ней смотреть на ласточек и больших летучих мышей в наступающих сумерках порхающих над растущими внизу деревьями.

Она села.

— Однажды ты сказал мне, что чувствуешь себя настоящей нексусной крысой, у которой нет ни родины, ни семьи.

— Это действительно так, Ясуко-сан. Только отец. И теперь, когда между нами вспыхнула вражда, я остался совершенно один.

— Разве у тебя нет матери?

— Мать умерла много лет назад, — ответил он. Заметив в ее глазах выражение сочувствия, он внутренне даже улыбнулся от внезапно пронзившего его чувства любви к ней. Ясуко-сан — та, какая она сейчас, и я такой, какой я сейчас. Это справедливо, поскольку, что прошло, то ушло навсегда и его уже не вернешь. Почему же не довериться своим инстинктам. Доверяй Ясуко-сан так, как ты еще никогда в жизни никому не решался доверять.

— Мою мать звали Реба, — медленно сказал он. — Когда они познакомились с отцом, она была еще очень молода, но уже обещана в жены другому. Но видимо от моего отца было нелегко отделаться. Они познакомились и полюбили друг друга в доме моего деда в Линкольне и это перечеркнуло все планы ее семьи.

— Браки самураев всегда устраиваются заранее. Разве ее отец не переговорил сначала с отцом твоего отца?

— Они вообще никогда не встречались. Отцом моей матери был Конрой Лаббэк, в то время самый влиятельный в Американо политический деятель, не считая самой Алисы Кэн. А отца моего отца к тому времени уже не был в живых. Он погиб в борьбе с угнетателями во времена правления Люсии Хенри. Его казнили. Когда это произошло, мой отец был еще мальчишкой.

— О! — Она сказала это очень значительно. — Так вот почему у твоего отца такой сильный талант.

Он улыбнулся.

— Может быть!

— А мать твоего отца?

— Женщина с необузданным характером, которая была политическим союзником своего мужа. В ее жилах текла кровь индейцев-могавков и она была родственницей… — он сделал паузу, — …жены Джоса Хавкена, основателя «Хавкен Инкорпорейтед».

— Вот как! Значит после казни деда семья твоего отца осталась без кормильца?

— Да в семье осталось только двое мужчин — мой отец и его брат, Дюваль. Они были очень близки.

— Они что же — убежали?

Он удивленно посмотрел на нее и тогда она поспешно принялась объяснять, что имела в виду.

— Я хотела сказать, что твой дед был… как бы это сказать?.. обесчещен. В Ямато по обычаю, кэмпэй убивает всех родственников мятежного даймё, поэтому дальнейших проблем не возникает. — Она налила себе немного чая, который оставил Канехару. — Твоему отцу, надеюсь, не пришлось попрошайничать? Ведь он был еще слишком молод, чтобы совершить джунси.

Он знал, что это слово означало специфическую форму массового самоубийства членов семьи после смерти ее главы. Ужасный ритуал был довольно частым явлением в Ямато, когда убитые горем родственники и слуги больше не хотели жить и требовали права не переживать своего господина.

— Невозможно совершить джунси на холодной глине кладбища на Либерти, Ясуко-сан. Нет, у нас нет такого обычая. — Он помолчал, как будто слова Ясуко немного выбили его из колеи. — Да и в любом случае, эти мои родственники не являлись членами семьи даймё, не были аристократами. Это случилось еще до прихода к власти Алисы Кэн, когда Американо управлялся шайкой гангстеров. Родственники моего отца были самыми обычными людьми, решившими, что они не могут мириться с ренегатским правительством. Они поднялись, чтобы принять участие в борьбе и попали под перекрестный огонь.

— И что было дальше с твоим отцом?

— Билли Хавкен был на несколько лет старше Джоса и к тому времени братья уже начали заниматься нексус-торговлей в Зоне. Они взяли с собой и моего отца. Он трудился на них не покладая рук. Со временем стал астрогатором, а затем и капитаном.

— Он — великий талант. Легендарный.

— Говорят, что это у нас семейное. — Он вздохнул. — Хотя в себе я особого таланта не замечаю.

— Как знать, Хайден-сан. Вполне возможно, история твоей жизни, окажется еще более захватывающей. У нас считается, что талант в основном является следствием душевной травмы перенесенной в детском или подростковом возрасте, — сказала она. — Большинство наших астрогаторов — это люди высокого ранга. При дворе сёгуна, да и при дворах практически всех даймё Ямато получить в детстве психологическую травму проще простого. Когда у господина двадцать, пятьдесят, а то и сто наложниц, дети очень часто ссорятся из зависти друг к другу, а самурай становится мужчиной в возрасте всего тринадцати лет — как раз когда человек обычно бывает наиболее жесток. — Она склонила голову и с любопытством спросила: — А что стало с твоей матерью, когда она отказалась выйти замуж за человека, избранного ей в мужья отцом?

— Она и не отказывалась. Она вышла замуж за Курта Райнера, человека, которому предстояло унаследовать корпорацию «Халид». Но в это время она уже была беременна мной.

— О!

— Райнер был очень капризным и неуравновешенным человеком. Мать рассказывала, что они с отцом даже подрались на ножах в тот же вечер, когда она с ним познакомилась. Прямо в разгар вечеринки на глазах у кучи приглашенных политиков в самом центре Линкольна! Только представь!

Он рассмеялся и тихонько присвистнул.

— В конце концов Райнер оставил ее. Она растила меня одна, считая, что отец мертв. Притом имей в виду, что ситуация была вовсе не из тех, которые могли бы понравиться людям, заправлявшим тогда в Линкольне. Мой дедушка был высокопоставленным чиновником, но в то же время постоянно подвергался и огромной политической опасности. Его мог погубить любой скандал.

— Но твой отец все же был изгнан?

— Что-то вроде того. Он отправился торговать в Зону, а заодно и на поиски своего брата. Вернулся отец когда мне было уже пять лет. Я даже помню как в один прекрасный день к нам в дом пришел громадный человек и подарил мне плюшевого медведя.

Она улыбнулась.

— Сильное же он произвел на тебя впечатление.

— Он на всех производит сильное впечатление. И зачастую во многих отношениях. Наверное это одно из самых ранних моих воспоминаний. Отец тогда еще был молод и каперствовал в Зоне.

— Героем?

— Нет, пиратом, захватывающим принадлежавший Ямато ауриум, вот как скорее всего назовут его ваши официальные историки. И о чем скорее всего не будет упомянуто в их хрониках, так это о том, что именно мой дядя Дюваль был человеком, ответственным за создание сингулярного оружия для Ямато. Даже отец редко говорит об этом и из него трудно выжать хоть слово на эту тему.

— Неудивительно, Хайден-сан.

— Знаю только, что мой дядя вернулся в Американо почти сразу после провала вторжения. С собой он привез жену — уроженку Ямато, и вел очень замкнутый образ жизни. Типичный кабинетный ученый. Я не видел его годами. Как впрочем и своего двоюродного брата Кенити.

Она восторженно захлопала в ладоши.

— Вот так и должно быть между нашими секторами! Так значит твоя тетка тоже отправилась в Американо? Должно быть она была очень отважной женщиной, если решилась на такую жизнь.

— О, она очень мужественная женщина, во всех отношениях. Ее отец был из клана Хасегава. Они жили на Садо — мире, где добывали ауриум, и который находил столь привлекательным мой отец.

— Многие умерли за ауриум, — с горечью заметила она, сверкнув глазами. — Он слишком важен.

Он рассмеялся.

— Это всегда так было. Именно стратегические материалы, ресурсы и «интересы» лежат в основе всех войн. И чем их меньше, тем более грязные войны ведутся за обладание ими. Вот поэтому я и смеюсь, слыша как ваши доблестные самураи что-то такое плетут про честь воина и ничтожность торговцев. Ваши правители угнетают людей для того, чтобы удержаться у власти, но правление самураев явление вовсе не божественного происхождения. В один прекрасный день люди поймут, что подобное государственное устройство несправедливо. Люди — все люди — обладают определенными правами от природы, правами, так сказать… — он несколько мгновений подыскивал подходящее слово, — «неотъемлемыми».

Она слушала его молча и, казалось, была не вполне уверена, можно ли верить такому странному набору идей. Он даже испугался, что наговорил слишком много, поскольку она вдруг сказала:

— Наверное нас с детства приучили верить совсем в разные вещи.

— Только в пси.

— Да. Только в пси и ни во что больше.

Хайден Стрейкер задумался и внезапно его поразило, как малы были шансы, что он вообще появится на свет. Он родился в результате столь маловероятного стечения обстоятельств, что было просто непонятно, как это вообще могло произойти.

— Да, — задумчиво протянул он. — Совершенно непостижимо.

Она улыбнулась.

— Твой отец человек очень пылкий. Скорее всего он женился по любви.

— Да, в этом сомневаться не приходится. Он очень любил мою мать.

— Он великий человек, под внешней грубостью которого скрывается несомненное очарование. Я часто вижу его проявления в тебе.

— Боже упаси!

— Не стоит так презирать его! Родителей следует чтить — так учит даже и ваша христианская вера.

Он поджал губы и его брови сошлись на переносице.

— Отец верит только в торговлю, нексус-корабли, прибыль и накопление капитала… Лично же меня из этого списка ничто не привлекает.

— Однажды ты говорил моему мужу совсем другое, — сказала она, встретившись с ним глазами. — Ты сказал, что нет на свете ничего важнее торговли. Так как же ты считаешь на самом деле?

Он вздохнул, не зная что ей ответить и уже не уверенный ни в чем.

— Тогда, с Сиго-саном, я говорил как сын своего отца. А сейчас я говорю исключительно от своего имени. Нежели это непонятно, Ясуко-сан? Нексус-корабли для меня ничего не значат. Мне наплевать на торговлю, прибыли и накопительство. Я мечтаю совсем о другом.

— Ты должен рассказать мне о своих мечтах.

— Я мечтаю о возвращении на Либерти. В Линкольн. Как Киото является имперской столицей Ямато, так и Линкольн — это главный город Американо. — Он возбужденно выпрямился, и даже начал оживленно жестикулировать, пытаясь подробнее описать ей то, о чем говорит. — Это средоточие множества огромных зданий и… утонченной культуры… место где пишутся книги и процветает архитектура. Там полным-полно художников, музыкантов и самых разных мыслителей. Ты когда-нибудь слышала о гигантском пси-исследовательском учреждении, которое называется РИСК? Или о Музее Освоенного Космоса? — Она отрицательно покачала головой, удивленная внезапно охватившим его возбуждением. — О, сколько там чудес! Храмы науки, где тысячи самые блестящие умов изучают Вселенную и исследуют ее природу. В Линкольне есть институты, куда может зайти и серьезно обсудить интересующую его проблему с крупным ученым буквально каждый. Там можно встречаться и беседовать с приезжими философами из других открытых секторов. Я очень хочу отправиться туда.

— Столько возможностей и всего в каких-то пятидесяти парсеках отсюда.

— Да.

Он сказал это негромко и как будто немного стыдясь. Она видела: он полностью захвачен своей мечтой о Либерти, мире который он едва помнил, и знала, что в эту свою мечту — Линкольн — ему скорее всего так никогда и не попасть. Не заметив мелькнувшей на ее лице мягкой улыбки, он вздохнул.

— Путешествие длиной в пятьдесят парсеков.

— Для такого путешествия тебе потребуется нексус-корабль — и куча денег.

Он поднял глаза и честно ответил:

— Да.

— Дорого.

— Очень.

— Выходит, твой отец не так уж не прав в своем стремлении к богатству.

Он потер подбородок, раздраженный тем, как она обратила против него его же собственные слова.

— Нет, ты не понимаешь. Просто моего отца кроме денег не интересует ничто. Он не понимает, что это всего лишь средство к достижению цели. Ты же видела его. Знаешь как он себя ведет. И во что верит.

— Он сильный человек. А во что верить — его личное дело.

В этот момент они услышали плач. Ясуко насторожилась. К ним спотыкаясь бежала молоденькая девушка, всхлипывая и выкрикивая ее имя.

Он сразу узнал одну из личных служанок Ясуко.

— Сукеко! — воскликнула она и мгновенно бросилась девушке навстречу.

Девушка была то ли не в себе, то ли в совершеннейшем отчаянии. С искаженным заплаканным лицом и руками перепачканными в крови, которой они поначалу не заметили поскольку на ней была красно-белая одежда. Когда она наконец припала к груди Ясуко, то запачкала кровью и ее кимоно.

— Что случилось? — спросила Ясуко, обнимая ее и вытирая ей лицо. — Рассказывай! В чем дело?

— Нисо-сан! Нисо-сан! — снова зарыдала она, с трудом выдавливая из себя слова. — Ее убили!

— Что?

Сукеко снова разрыдалась.

Хайден Стрейкер с тревогой переводил взгляд с одной на другую.

— Чем она так расстроена? Я могу чем-нибудь помочь? — спросил он.

Ясуко взглянула на него.

— Это из-за моей другой служанки — Нисо-сан. Она ранена. Я должна немедленно увидеться с ней. Оставайтесь здесь, Хайден-сан. Здесь вы ничем помочь не сможете.

С этими словами она бросилась прочь и вскоре тень огромных кленов скрыла ее из вида.


18


То, что она увидела, прибежав в сад куда выходили ее апартаменты, поразило ее до глубины души. Там суетилось не менее двадцати женщин.

Деревянные ставни были открыты, а сёдзи — раздвинуты, полностью открывая ее комнату в двенадцать циновок, выходящую на садовую террасу. Комнату заливали кровавые лучи предзакатного солнца. Воздух был напоен ароматами цветущих в саду растений, прохладен как талая вода, и наполнен шумом журчащего среди камней ручья, но на полу комнаты лежала Нисо, на ее кимоно справа на груди расплывалось красное пятно, а на шее и плече виднелись темные ожоги. Глаза ее были закрыты, а лицо казалось мертвенно-серым и блестело будто сделанное из воска. Ожоги на вид были просто ужасны и она вся дрожала.

Рядом с ней на коленях неподвижно стояла Исако, молча наблюдая за тем как массажистка Миобу наливает в чашку воду из кувшина. Затем она приподняла Нисо голову и попыталась заставить ее отхлебнуть, а в это время все остальные женщины вплоть до самых младших служанок собрались полукругом и наблюдали за происходящим. Ясуко протиснулась между ними и выбив чашку из рук массажистки, раздавила ее ногой.

— А ну прочь от нее!

Массажистка подняла голову и удивленно спросила:

— Что, госпожа?

— Прочь от нее! Все — прочь!

Они еще никогда не видели ее в ярости и полукруг женщин сразу распался. Только Исако осталась там, где стояла. Ясуко обернулась к ней.

— Это ваших рук дело!

— Крайне прискорбное недоразумение, моя дорогая. Один из стражников случайно выстрелил и разряд угодил в нее. Досаднейшая ошибка.

— Нет! Это ваших рук дело, Исако-сан. Здесь налицо все признаки вашей чудовищной хитрости. Чтоб вас задушили демоны ада!

Напускная скорбь на лице Исако мгновенно исчезла и она повысила голос так, чтобы ее слышали все.

— Ясуко-сан, как вы смеете так со мной разговаривать?

Ярость Ясуко казалось уже начала перехлестывать через край.

— Прочь с дороги! — Он схватила фарфоровый кувшин ручной работы, украшенный орнаментом из бамбуковых листьев и протянула ее Исако.

— Что это такое?

Исако постаралась сдержать свой гнев. Ее хрипловатый голос снова разнесся над террасой.

— Немного воды с лимоном, чтобы унять ее страдания. И прошу тебя, не нужно повышать на меня голос. Вы же видите — она умирает. Дайте же ей возможность умереть с достоиством, Ясуко-сан. Пусть хоть последние минуты жизни она проведет в мире. Имейте хоть капельку стыда!

Ясуко сунула кувшин под нос массажистке.

— Пусть она выпьет это! — сказала она Исако.

Глаза массажистки расширились от ужаса, она уставилась на Исако, взглядом умоляя ее сказать что-нибудь.

— Я не могу просить ее выпить это. — Исако взмахнула рукой так, что сложенный веер, торчащий у нее из кармана едва не выпал. — Это специальный состав. Настойка трав для облегчения страданий.

— Тогда выпейте сами!

— Я же сказала! Это лекарство. И никто кроме больного принимать его не должен. Здоровому человеку оно может повредить.

— Она не пьет его просто потому, что знает — это яд! — выкрикнула Ясуко. — И вы тоже не будете его пить потому что знаете — я говорю правду. Так зачем же, Исако-сан? Зачем вы сначала велели стрелять в нее, а теперь пытаетесь довести дело до конца ядом, вы презренный дух ада?

Исако вскочила.

— Не вам говорить мне про ад! Это вы отправитесь прямиком в Дзигоку на суд сестры Эммы-о. Вы сами навлекли это несчастье на бедную служанку своим отвратительным поведением.

— Отравительница! Убийца!

— Ясуко-сан, вы заплатите за эти оскорбления. У меня две дюжины свидетелей. И все они слышали какую хулу изрыгает ваш нечестивый рот. Когда мы вернемся на Осуми они все подтвердят как вы облыжно обвиняли Первую жену нашего господина. Даймё узнает о вашем непокорстве, об оскорблении вашей собственной свекрови и суд Двора примерно накажет тебя!

Ясуко с вызовом обвела присутствующих взглядом. В комнате находились женщины из окружения Исако: супруги незнатных союзников и содержанки, прислуга и прилетевшие на Эдо с посольством мелкие куртизанки и их служанки. Они дадут именно те показания, которые требуются Исако. Несмотря на охвативший ее гнев, Ясуко должна была как-то защитить себя.

— Тогда прикажите им заявить и об этом, — сказала она протягивая кувшин по очереди всем присутствующим. — Пусть сообщат о том, что были соучастницами преступления. Ну, кто из вас решится выпить? Кто же? И кто из вас осмелится солгать нашему господину, когда он впрямую спросит почему вы все отказались?

Женщины начали незаметно исчезать, явно пристыженные и смущенные.

— А теперь будьте добры покиньте мои покои! — сказала она Исако. — Или вы не желаете уходить? И тем самым доказываете, что вам не будет покоя до тех пор, пока вы не увидите как Нисо-сан испускает последний вздох?

Исако удалилась и увела с собой женщин. Ясуко повернулась к Нисо и опустилась возле нее на колени рядом со всхлипывающей и дрожащей Сукеко.

Она взяла руку Нисо в свои. Рука девушки была холодной и белой.

— Нисо! Ты меня слышишь?

Несчастная едва дышала. Явно будучи в шоке, она все же сделала над собой неимоверное усилие и с трудом открыла затуманенные глаза.

— Ясуко-сан, — прошептала она. — Простите что так подвела вас.

Глаза Нисо снова закрылись. Она должна была что-то сделать. Что-то страшно важное, не терпящее отлагательства. Но что именно? В голове ее все поплыло, она из последних сил боролась с надвигающимся мраком, который грозил вот-вот закрыть ее глаза навеки. Она сделала еще усилие, но ясность мысли все не приходила…

Ах, да, вот оно. Вот что случилось. Она подслушивала Исако-сан. Неподвижно стояла за ширмами, стараясь не дышать, но услышанное более чем компенсировало весь ужас ситуации в которой она оказалась.

— Нисо…

Она услышала свое имя и пошевелилась, превозмогая слабость снова открыла глаза. Перед ней возникло лицо склонившейся над ней Ясуко. Но лицо госпожи виделось ей в какой-то дымке, как будто во сне. Может быть это действительно сон? И почему по лицу Ясуко-сан струятся слезы?

Воспоминания начали уходить. Ойййй! Ясуко должно быть вот-вот сломается под гнетом невыносимого напряжения, вяло подумала она, жалея госпожу, которую снедало такое множество проблем. Наш господин, ее высокочтимый свекр, возложил на нее слишком ответственную роль. Она удивительно сильная женщина — хотя и считает себя слабой — но даже мне кажется, что долго ей этого не выдержать. А проводя столько времени с этим гайдзином она рискует вообще потерять голову. Это он во всем виноват. Он, с этими его голубыми как у бирманского кота глазами. Когда смотришь на него, кажется, что у него вообще нет верхней половины головы — как будто смотришь в небо. Неудивительно, что после очередной встречи с ним она возвращается в полном смятении. Это как болезнь, или как сумасшествие. Но чем бы это ни было, я должна ей помочь. Благодарение богам, что я слышала то, что слышала! И теперь я должна рассказать об этом Ясуко-сан. Я должна ее предупредить!

Но тут Нисо снова поплыла. Она снова ощутила себя за ширмами, снова почувствовала тот же страх. И едва не ахнула, когда по другую сторону ширмы вдруг появилась Миобу-сан. Куртизанка чуть задержалась на ступеньках, обдумывая очередную хитрость. У нее было необычайно изящная фигура и не менее красивое лицо. Внешность ее была столь же утонченной, сколь черной была ее душа. Она отодвинула сёдзи, поднялась по ступеням и вошла в зал, поклонилась, снова задвинула сёдзи и приблизившись к владелице своего контракта почтительно ей поклонилась. Презренная тигрица, подумала Нисо, и снова начала прислушиваться, молясь, чтобы ее не обнаружили. Но тут электрическая дуга прожгла в ней дыру и окружающий мир раскололся…

Ясуко почувствовала как вдруг изменилась наощупь рука, которую она держала. Это дух покинул тело Нисо. Сукеко с надеждой вглядывалась в неподвижное лицо Нисо, затем взглянула на Ясуко, сглотнула и снова уставилась на подругу. Ясуко показалось, что девушка будет дожидаться очередного вздоха Нисо до тех пор пока она не скажет ей, что все кончено. Она протянула к ней руки. Сукеко какое-то мгновение сдерживалась, а потом не выдержала и бросилась в объятия своей хозяйки, чтобы выплакать горе.


19


— Итак, гайдзин, отвечай: как она оказалась у тебя?

Сакума Киохиде сурово взглянул на него и поставил чашку с чаем. Это был изящный человек с аккуратно подстриженной бородой, сын великого Сакумы Хиденаги, еще довольно молодой, лет сорока с небольшим, как решил Хайден Стрейкер. Держался он очень величественно, был аристократичен и отличался изысканными манерами. На протяжение многих лет он выступал в качестве заместителя сёгуна, а сейчас — во время затянувшейся болезни Сакумы Хиденаги — выполнял все его многочисленные обязанности, кроме одной: до тех пор пока был жив сёгун он не мог стать официальным обладателем Сёри, Государственного Меча. И, что очень странно, сейчас у него на шее на тонкой металлической цепочке висел маленький ионный ключ. Это было единственным, что никак не вязалось с его обликом.

Хайден Стрейкер, ставя перед ним на татами китайскую шкатулку, почувствовал как по вискам стекает пот. В ушах вдруг зазвучал голос отца, велящий ему взять себя в руки. «Не существует такого понятия как быть „равным“ самураю, сынок. Они ведь воины. Ты понимаешь, что это значит? Это значит, что ты не один из них, поэтому либо заслуживаешь их уважения, либо подобен грязи у них под ногами. Стоит им только раз взглянуть на тебя и они составляют о тебе мнение навсегда. И ни за что не позволяй им счесть тебя грязью, сынок. Никогда».

В шкатулке лежал хризоид. Ясуко вручила ему эту шкатулку час назад, сообщив, что Сакума Хиденага удостоил его аудиенции. Затем он ушла, опасаясь, что ее кто-нибудь увидит.

Фудаи бесстрастно разглядывали его. Он столь же внимательно обвел взглядом присутствующих на аудиенции придворных, заметив, что они старательно избегают смотреть на шкатулку с хризоидом. Охрана обследовала шкатулку детекторами, проверяя, не содержит ли она в себе чего-нибудь опасного. Они понимали, что скорее всего находится внутри, и насколько эта вещь важна. Все понимали это: и министры и слуги и потомственные аристократы, однако ни один из них ни за что не признался бы в этом своему господину.

— Говорят, американцы очень любят подробности, — продолжал Сакума Киохиде, как будто подбадривая слишком застенчивого юнца. — Так что будь добр, рассказывай как можно подробнее. От начала до конца.

— С чего же мне начать? — наконец сказал Хайден, прочистив горло. — Мой отец привез ее в систему Осуми из Нейтральной Зоны на своем корабле. А когда для камня возникла опасность со стороны каньцев, мне пришлось переправить его на планету.

— Опасность? — Сакума Киохиде бросил взгляд на своих советников, будто услышав что-то доселе ему неизвестное. — Как же может какой-то камень, кроме камня в го подвергаться или не подвергаться опасности? Хотя я понимаю, что в вашей игре этому камню отведена ключевая роль. Но возможно вы имеете в виду «обладание» камнем — что каньцы угрожали праву обладания им?

— Именно так, ваше превосходительство.

— В таком случае, прошу вас, выражайтесь точнее. Насколько я понимаю, для вас было бы большим ударом, попади камень в руки каньцам — не так ли? — Он снова взглянул на замерших вокруг придворных и опять сосредоточил внимание на Хайдене. — Но вы передали его Хидеки Рюдзи. Почему?

Хайден сделал удивленное лицо.

— Возможно ли, что вы до сих пор не осведомлены о своеобразной природе камня, ваше превосходительство?

Сакума Киохиде наклонил голову и помахал рукой так как обычно делают японцы вместо того, чтобы пожимать плечами.

— Нам приходилось что-то слышать о предмете, который по мнению некоторых обладает определенной степенью пси-активности.

Хайден поджал губы, вспоминая торговца оружием, который так искусно торговался с Хидеки Рюдзи. Он понимал, что должен продать амигдалу, в то же время не продавая ее. Но как? С чего начать? Может сначала попытаться продать подороже ее прошлое? Он сглотнул и поднял глаза, в душе молясь, чтобы удалось продать легенду, которую он только что сочинил.

— Власть, которой обладает камень, ваше превосходительство, по мнению некоторых в наше время возможно и не столь велика, поскольку ныне мало кто верит в силу чистого пси, но в свое время он приводил в ужас своих создателей.

Камень был создан еще за много лет до катастрофы на Древней Земле, на Волке — одной из систем, в настоящее время занятой представителями Центральной Власти. Это система тусклой звезды М-типа, находящаяся в Зоне Отчуждения, где-то в пределах когда-то существовавшего радиуса в десять световых лет, куда не имел законного права проникать ни один человек.

— Ах да, катастрофа на Древней Земле. — Самурай подул на свой чай и отхлебнул глоток. — Разумеется. Вам должно быть известно, что мы здесь в Ямато очень высоко ценим наше происхождение. Было время — я тогда был еще ребенком — когда на всех наших мирах было принято ежегодно целый час стоять в молчании начиная с седьмой минуты седьмого часа седьмого дня седьмого месяца. Стояли все до единого. Невзирая ни на что. В знак памяти об ужасном событии, навсегда уничтожившем Древнюю Японию. Каким же должно быть невообразимо ужасным было наступление последнего момента для тех, кто не успел убежать! Так о чем вы там говорили… о предмете?

— Именно, ваше превосходительство. В те времена, когда его создали, он считался очень мощным кристаллом — столь же мощным, что и кристалл вделанный в великий меч вашего отца, психологически активный и реактивный, способный разговаривать с человеком и слышать человеческие мысли. Что за чудесное творение человеческого разума! Какая могучая и удивительная технология, ваше превосходительство! — Он сделал паузу, с вызовом обведя взглядом советников Сакумы Киохиде. — Но у кристалла вашего отца был один серьезный недостаток. Считалось, что его можно перепрограммировать, после чего он должен был стать мощным орудием добра, поэтому были предприняты поиски ума, могущего вступить с ним в контакт и произвести репрограммирование.

Индийский пси-специалист, который в конце концов взялся за это дело, носил его в качестве кулона на шее на протяжение четырех стандартных лет, ни разу за все это время не покинув ауры его поля. И хотя этот человек был одним из крупнейших пси-специалистов, мудрецом и человеком, достигшим совершенства в медитации высокого уровня, талантливый и не привыкший отступать перед трудностями, все же пси-мощь амигдалы оказалась сильнее его. Кристалл иссушил его мозг и вскоре ученый начал болеть и почувствовал сильное недомогание. — Он скосил глаза на лицо Сакумы Киохиде и заговорил тише, отчаянно надеясь, что интонации и жестов будет достаточно, чтобы наследник не утратил интереса к его рассказу. — При помощи кристалла ему удалось бежать из системы Волка и он стал саддху — странствующим святым — на своем родном мире Рай-Барели. По ночам это ученый стал бродить по бедным кварталам в окрестностях столицы и покупать у бедняков детей для экспериментов на мозге. Их находили недели спустя без каких-либо видимых повреждений на теле, но мертвыми. И по-прежнему никто не подозревал в их умерщвлении пси-мудреца, а того мало-помалу охватывало все большее безумие. Те, кто ему не нравился начали погибать в результате несчастных случаев. Он заставлял отдаваться себе приглянувшихся ему женщин и совершал другие, столь ужасные преступления, которые мне здесь даже страшно описывать.

Сакума Киохиде нахмурился и снова отхлебнул чаю.

— Значит ты утверждаешь, что его враги погибали в результате несчастных случаев? Как именно это происходило?

— Обладая кристаллом, ваше превосходительство, этот человек стал буквально демоном, манипулируя пси и управляя другими людьми чем-то вроде гипноза.

— И что же это были за несчастные случаи?

— Самые разнообразные. Помните, что его мозг был полностью изуродован кристаллом и полностью вышел из-под контроля. Он просто не в состоянии был остановить…

— Как звали этого ученого?

Прямой вопрос прозвучал оглушительно.

— Как его звали? А… Его звали… Кришна, ваше превосходительство.

Сакума Киохиде задумался, но вскоре сделал ему знак продолжать.

— По мере того как усиливалось его безумие, он становился все более и более злонамеренным и было замечено, что висящий у него на шее кристалл постепенно приобретает кровавый оттенок, тем более на языке Индостана его название означало «Кровавый Камень…»

Наследник глубоко зевнул. Наступило молчание, которое Хайден Стрейкер не посмел нарушить, затем Сакума Киохиде произнес:

— Ты чужеземец. Возможно поэтому я так и не понял смысла того, что ты рассказываешь. Я хочу знать каким образом камнем завладел твой отец.

— А, ну это уже история, а не легенда, — ответил он, стараясь как можно лучше скрыть свою тревогу. — Эта история начинается давным-давно, когда Обитаемый Космос был куда меньше, а силы пси гораздо более могущественными, более сконцентрированными, чем в наши дни. Позволено ли мне будет спросить: вам никогда не приходило в голову, что распространение человечества по Галактике очень напоминает расширение самой Вселенной? Ведь это исключительно важно. Как значение величины ускорения свободного падения и всех остальных физических констант изменяется с увеличением радиуса Вселенной за космологическое время, так и рассеяние пси-активных сущностей — человеческих разумов — в пространстве влияет на…

— Да, да. Прошу тебя, продолжай свой рассказ.

— Случилось так, что в один прекрасный день губернатор Удха, мира на котором поселился ученый, получил петицию своих граждан, которые не желали больше мириться с выходками святого. Несмотря на страх, который все испытывали по отношению к нему, один очень отважный человек все же донес на него своему даймё. Кришна был вызван во дворец и там умерщвлен жрецами. Он умер прижимая кристалл к центру своего лба. И говорят, что жрец, который вырезал кристалл из крепко стиснутой руки мертвеца кричал до тех пор пока не умер.

Тамошние мудрецы разработали план, целью которого было предотвратить возможность попадания орудия столь чудовищной власти в чьи-либо руки. Вместо того, чтобы упрятать его куда-нибудь подальше, они сделали наоборот. Жрецы распространили слух о том, что святой умер общаясь с кристаллом. Что некоторые сектора этого пси-устройства находятся под программным контролем мозга убитого человека. Поэтому, мол, кристалл зарегистрировал и сохранил в памяти условия смерти мозга и теперь слишком опасен, чтобы вступать с ним в контакт.

— А почему же его не уничтожили?

— Эти жрецы, шиваиты, не верили в возможность уничтожения обладающих самосознанием сущностей, а только в их сохранение.

— Продолжай.

— С точки зрения простых людей это было равносильно тому, что в кристалл вселился злой дух и теперь всякий, кто дотронется до него обязательно умрет. Много десятилетий никто не осмеливался завладеть им — это баснословное богатство так и висело посреди главной рыночной площади столицы, но ни одна рука так и не осмелилась коснуться его на протяжение семи поколений.

Хайден заметил, как при этих его словах советники Сакумы Киохиде начали переглядываться и внезапно понял, что его вымышленная история начинает выходить у него из-под контроля и возможно все больше напоминает историю камня, вделанного в меч самого сёгуна. Интересно, насколько я могу приблизиться к нексусу? подумал он. Может быть не так уж и плохо, что я подвожу их к сути на понятном им языке, теперь главное не допустить ошибки.

— Сдается мне, — мрачно заметил Сакума Киохиде, поглаживая усы, — что ты намерен ввести нас в заблуждение.

Сердце Хайдена Стрейкера буквально ушло в пятки.

— Прошу прощения, ваше превосходительство?

— Ты сказал, что кристалл семь поколений провисел там, где его мог взять кто угодно. И все же не нашлось ни единого человека, который рискнул бы вступить с ним в контакт. Что-то не верится. Любой самурай принял бы подобный вызов не задумываясь.

Он выругал себя за ненужное нагромождение подробностей, но тут же понял, как выкрутиться из создавшегося положения.

— Прошу прощения, ваше превосходительство за то, что должно быть выразился недостаточно ясно. Речь идет о мире, совершенно ни в чем не похожем на миры Ямато. В Индостане просто нет самураев. Но дело вовсе не в этом, ваше превосходительство…

— Ты понимаешь насколько важен для меня кристалл?

— Да, ваше превосходительство, думаю что понимаю.

— В таком случае, будь добр говорить только чистую правду. — Сын сёгуна сделал знак продолжать рассказывать историю кристалла.

Тут Хайден Стрейкер вдруг осознал, что дальнейшая придуманная им история совершенно вылетела у него из головы и его прошиб холодный пот. Он начал импровизировать, боясь как бы эта сметанная на живую нитку история не показалась Сакуме Киохиде неубедительной. Или ему могло не хватить запаса слов, или еще что-нибудь могло пойти не так.

— Слушаюсь, ваше превосходительство, — он с сожалением пожал плечами. — Начались поиски, продолжавшиеся до тех пор, пока на Могоке не нашлась некая секта монахов, которые брались устранить имеющийся в кристалле порок. Амигдалу передали этим монахам — людям с бритыми головами и в шафранно-желтых балахонах. Нищенствующие буддийские монахи, люди целиком полагающиеся на щедрость других, чтобы добывать себе пропитание, люди отказавшиеся от всего мирского с тем, чтобы иметь возможность ежедневно на протяжении шестнадцати часов в сутки связывать свои разумы в медитационное кольцо.

Послышались вздохи удовлетворения.

— Да, — сказал им Хайден Стрейкер, удивленный тем, что ему удалось успешно продолжить историю и недоумевая откуда ему на ум приходят все эти странные выдумки. — Этим монахам было дано поручение сделать из кристалла орудие добра. Он должен был стать оружием против зла, защитой против того самого дефекта, который имелся в кристалле. Но, заявили монахи, задача крайне сложна и выполнение ее потребует длительного времени.

Разрешение было дано. Кристалл перенесли в их храм и вставили в лоб стоящего там идола в качестве третьего злого глаза. Простым людям было сказано, что кристалл таит в себе безумие, и отныне только члены их медитационного круга могут оказываться внутри его ауры. Но когда имя бога будет произнесено десять тысяч умноженные на десять тысяч раз, тогда…

— Что тогда?

— Тогда репрограммирование будет закончено. Камень перестанет стремиться к захвату и использованию человеческих разумов, с которыми ему придется соприкасаться. Его можно будет очистить и наполнить доброй силой. А при непосредственном контакте он сможет репрограммировать другие порочные кристаллы. И таким образом, если в их мире появится другая порочная амигдала, исправленный кристалл можно будет использовать для ее обезвреживания.

— Домо. — Благодарю тебя.

Он уже снова готов был продолжать рассказ, когда Сакума Киохиде кивком головы отпустил присутствующих. Его советники как один качнулись и перенеся вес своих тел на носки, поднялись на ноги. Затем они стали церемонно кланяться и пятиться к выходу из зала для аудиенций. Хайдену же Стрейкеру он сделал знак остаться.

Когда они остались вдвоем, Сакума Хиденага приложил палец к губам и сказал:

— Понимаете ли вы природу моей власти, мистер Стрейкер? — Он указал рукой вслед только что отпущенным им придворным. — Официально они все еще вассалы моего отца, но посмотрите как они меня слушаются. На самом деле, еще год назад ни один из них и шагу бы не ступил, чтобы спасти мою жизнь, поскольку тогда я еще не был властен над ними. Любой из них не задумываясь убил бы меня если бы решил, что это пойдет ему на пользу. А вот теперь они следуют за мной, как стая утят.

Хайден Стрейкер ничего не ответил и Сакума Киохиде устало вздохнул. Затем голос его вновь окреп.

— Теперь поговорим более подробно. Откуда вы узнали всю эту историю?

— Ее рассказывали моему отцу, — солгал Хайден. — А отец рассказал ее мне.

— Позвольте вас поздравить. Она получилась довольно… занятной, и складной, а чего еще можно требовать от сказки? Однако, слова это всего лишь слова — они подобны дождю падающему в морские воды. Вы согласны?

— Нет, ваше превосходительство. С моей точки зрения слова — это инструмент. И оружие. При необходимости они могут придавать форму вещам, как это делают строители возводящие здание, или определять события как воины.

— Мы здесь на Эдо люди непростые. Мы не можем позволить себе роскошь доверчивости, независимо от того, насколько глубоко почитаем наше героическое прошлое. Все происходит очень быстро и вскоре мне придется заняться государственными делами. — Он кашлянул, деликатно прикрыв рот ладонью. — Одним словом, разве вы не собирались преподнести кристалл вассалу моего отца Хидеки Рюдзи, префекту Кюсю с тем, чтобы дать ему возможность свергнуть моего отца и самому стать сёгуном?

Искушение согласиться со словами Сакумы Киохиде было почти непреодолимым. У Хайдена было такое впечатление, будто на него вдруг снизошел сверкающий столб ясного света и он почувствовал себя очень глупым и совершенно голым, но у него хватило природной осторожности, чтобы продолжать придерживаться своей истории. Он ответил:

— Она действительно была предложена Хидеки Рюдзи-саме, но лишь с тем, чтобы он имел возможность преподнести ее вам.

— И вы преподнесли ее ему? Она стала его собственностью?

— Я отдал ее ему.

— В таком случае почему же вы не преподнесли ее мне через его сына? Скажу вам честно: я ожидал, что ее преподнесет мне Синго-сан. Почему в качестве посредника Хидеки выбрал именно вас?

Он облизнул пересохшие губы и очертя голову ринулся навстречу опасности.

— Совершенно верно, Синго-сану действительно было поручено использовать кристалл в качестве рычага. Ему было приказано выторговать за него Мияконодзё: Эдо в обмен на то, чтобы его отец продолжал оставаться даймё Осуми.

— В таком случае выходит, что вы украли кристалл?

Он помолчал, затем нехотя ответил:

— Да. Поскольку Хидеки Синго-сан никогда не собирался преподносить кристалл вам. Только я был готов сделать это…

Сакума Киохиде фыркнул.

— Вот как! Так значит это вы послали мне ионный ключ?

— Прошу прощения, ваше превосходительство?

На сей раз неуверенность послышалась уже в голосе Сакумы Хиденаги. Он поднял крошечный цилиндрик висящий на цепочке.

— Разве это ключ не от вашей шкатулки?

Хайден Стрейкер уставился сначала на ключ, затем — на массивную, богато изукрашенную шкатулку из лакированного плекса, и снова на ионный ключ.

— Ах да, конечно.

Проклятье, в отчаянии думал он, наконец сообразив в чем дело. Очевидно это ключ к китайской шкатулке. Наверняка. Как же я сам не сообразил? Ведь шкатулка заперта и защищена. А ведь я совершенно не подумал о ключе или о том где он. Должно быть Ясуко послала его наследнику анонимно. Тут в душу его закралось подозрение. Почему же она не упомянула об этом? Наверное у нее было слишком мало времени. Ведь мы встретились буквально мельком, она только и успела что передать мне шкатулку и велеть мне взять ее с собой на встречу с Сакумой Киохиде. Но даже и в этом случае, как она могла забыть о такой важной вещи?

— Прошу вас, мистер Стрейкер, сделайте одолжение — не нужно принимать меня за дурака в моем же собственном доме.

— Ваше превосходительство, — сказал Хайден Стрейкер с трудом встречаясь с собеседником взглядом. — На самом деле ключа не было. Я очень рад, что он оказался у вас, хотя и не могу сказать каким образом.

— Почему вы это делаете? Что вы рассчитываете получить от меня?

— Я знаю, что скоро вы единолично будете властвовать над Ямато, поскольку ваш народ верит, что на мануку наложено заклятие. Даже образованные люди верят в то, что украшение в эфесе официального меча сёгуна является проверкой на легитимность.

— А вы?

— Для меня предпочтительнее, чтобы Ямато правили вы, а не кто-либо из прочих претендентов… у меня на то есть свои собственные причины. И почему я принес вам этот дар вам очень скоро станет ясно.

Он почувствовал, что напряжение этого ответственного момента достигло критической точки. Будь осторожен! подумал он. Этот человек определенно верит в меч сёгуна как символ власти, но у него на уме и еще кое-что. Загляни за эти глаза! Попытайся заглянуть поглубже, как это делает твой отец, заглядывая человеку прямо в душу. Боится ли Сакума Киохиде испытать себя на вставленной в меч амигдале, как все остальные? Не напускное ли это его спокойствие? Или он в самом деле обеспокоен? Молится ли он своим богам, чтобы этот новый кристалл и вправду оказался таким, как я говорю? Или он просто испытывает тебя? Пытается понять, веришь ли ты сам в то, что камень способен обезвредить мануки?

Его выдают глаза! И обрати внимание на едва заметную дрожь в его руках. Ты должен верить, Хайден Стрейкер. Верить в могущество своего дара так, как ты еще никогда в него не верил. Убеди его в том, что с твоей точки зрения этот кристалл стоит половины Освоенного Космоса.

Сакума Киохиде попытался переменить тему.

— Ношение меча сейчас уже не столь важный аспект для подданных императора.

Хайден возразил:

— Напротив. Меч обязательно должен быть у вас, как доказательство того, что вы достаточно великий, чтобы быть сёгуном, человек, что ваше имя достойно быть занесенным на скрижали истории. Никто на Эдо, да пожалуй и на всех мирах Ямато, до сих пор не может понять как великий Сакума Хиденага ухитрился не попасть под власть менуки несмотря на то, что носил его долгие годы. Никто не может этого объяснить. И вы тоже.

Слова Сакумы Киохиде резали как острая бритва.

— Американец, твои намеки довольно опасны для тебя.

— Может и так. Но меня интересует суровая действительность. Я купец и то, что я не в состоянии сосчитать, меня не интересует. Думаю, это понятно. Впрочем, смею утверждать, что и вы не сдвинулись бы с места не зная точно, как движутся звезды.

— Что вы имеете в виду?

Ему очень хотелось бы взять да и выложить наследнику все начистоту, сказать ему:

«Дело вот в чем, Киохиде-сама: либо пси-активные кристаллы существуют, либо — нет. Ели да, то тот менуки, что находится в мече может быть, а может и не быть одним из них. Так и тот камень, что я доставил на Осуми может быть, а может и не быть одним из них. С другой стороны, вполне возможно, что все великое могущество этих кристаллов просто одна большая выдумка, и в этом случае мы имеем дело с трясиной человеческой наивности и желания верить, которые и являются сутью легитимности политической власти».

Ему очень хотелось бы так все это и выложить — прямо, по-американски — но он не осмеливался. Сердце его билось как боевой барабан, но он набрал полную грудь воздуха и пустился в самую крупную в своей жизни игру.

— Я думаю вы не объявляете о смерти вашего отца, Сакумы Хиденаги, который скорее всего мертв, причем мертв не менее двадцати четырех часов — и не сделаете этого до тех пор, пока окончательно не уверитесь окончательно в том, что Хонде Юкио с его приспешниками уже ни при каких условиях не вырвать сёгунат у вас из рук. — Он спокойно выдержал пристальный взгляд Сакумы Киохиде. — И неплохо бы иметь возможность окончательно раздавить этого надоедливого внука вашего отца, а, мой господин?

На неподвижном лице Сакумы Киохиде не мелькнуло даже тени, подтверждающей его правоту.

— А она есть?

— От имени американской Межзвездной Транспортной Корпорации, Контролера Анклава Осуми и президента Соединенных Миров… — он сел и взял обеими руками шкатулку, — … я преподношу вам этот дар.

— В обмен на что?

Хайден многозначительно пожал плечами.

— Мы одни.

— Исключительное право торговли для Стрейкера. — Он вытащил лист бумаги. — Здесь все написано.

Сакума Киохиде ознакомился с условиями и вернул листок Хайдену. Затем поднялся и позвал обратно советников, стражу и слуг. Самые влиятельные из вельмож тут же заняли свои прежние места вокруг него и приготовились внимательно слушать то, что Сакума Киохиде собирался им сказать.

— Вот видите! Тайна ключа наконец раскрылась. Американская торговая корпорация хотела бы преподнести мне дар, — величественно заявил он. — Что вы на это скажете? Следует ли принять его?

Они уставились на лакированную шкатулку, поблескивающую в вытянутых руках гайдзина. Затем главный советник сказал: «Да!» и один за другим, так, что становилось ясно кто с кем, они все по очереди вслух выразили свое согласие.

Сакума Киохиде знаком велел им замолчать.

— А какова же цена этого дара?

— Это подарок от чистого сердца, ваше превосходительство.

— Вот как! — Сакума Киохиде снял с шеи ионный ключ. — Это ключ к Ямато. — Присутствующие никак не отреагировали на его шутку. — Но я достаточно долго живу на этом свете, — продолжал он с ироничной улыбкой, — чтобы понимать, что на самом деле господину ничего не дается даром.

Он принял от Хайдена шкатулку и приложил ионный ключ к пластине замка.

Внезапно сердце Хайдена Стрейкера от ужаса ухнуло куда-то в пятки. А что если это подставка? Что если китайская шкатулка устроена как сейф его отца на «Шансе» — так, чтобы взрываться при попытке ее открыть?

Да, но ведь служба безопасности наследника тщательнейшим образом проверила шкатулку на наличие взрывчатки, сообразил он. Конечно же проверки, которым они подвергли шкатулку прежде чем Сакума Киохиде приблизился к ней на пол ри, просто не могли не выявить опасность.

Ионный ключ сработал бесшумно.

Крышка приподнялась.

Затем Сакума Киохиде внезапно разжал пальцы и выронил ее. В глазах его застыло потрясенное выражение. Из шкатулки выпало что-то длинное, черное и придворные тут же повскакивали, мгновенно выхватив мечи.

Боже, что это? Что я наделал? спрашивал себя Хайден, чувствуя как внутренности превращаются в воду. Его прошиб холодный пот. Ради Бога, что случилось? Что привело наследника в такой ужас?

И тут, когда кто-то ударом ноги отбросил шкатулку подальше от Сакумы Хиденаги — за пределы татами на которых тот помещался, правда как удар молота обрушилась на него. Глазам всех присутствующих предстало угрожающе извивающееся живое содержимое шкатулки.

Раздались отчаянные крики:

— Хеби! Хеби! Хеби! Назад!

Поднялся шум. Как только полосатый крайт скользнул вперед, все, за исключением Сакумы Киохиде, который уставился на змею как мог бы с ужасом смотреть на наемного убийцу, тут же попятились.

Боже милостивый, как же это могло случиться? лихорадочно думал Хайден, глядя на ползущего в его сторону крайта. Он знал, что его укус смертелен. Это была самая опасная из всех известных ядовитых змей — настолько ядовитая, что «Ямакава Добоку», одна из крупнейших терраформирующих компаний, предложила создать перечень нежелательных живых организмов, возглавлять который предстояло полосатому крайту. Несмотря на эту попытку Центральная Власть постановила, что намеренное искоренение некоторых видов представляет куда большую опасность, нежели они сами, поскольку вступает в противоречие с аттрактором Гамильтона и таким образом искажает пси, недопустимым образом изменяя судьбы людей, которым, например, уготована была редчайшая судьба погибнуть от укуса крайта.

На мгновение парализованный едва ли не детским страхом, он наблюдал как крайт скрылся из вида. Затем один из генералов Сакумы Киохиде подцепил кончиком меча подушку на которой незадолго до этого сидел наследник. Шелк порвался, во все стороны полетел белый пух и змея бросилась на него. Молниеносный удар меча аккуратно рассек ее на две половинки, продолжавшие корчиться в агонии, оставляя на татами темные капли крови.

Не успел еще Хайден Стрейкер придти в себя как к нему бросились стражники, схватили его и несмотря на его протесты скрутили и выволокли из зала для аудиенций.


20


Был пятый день месяца и на ней был халат расшитый множеством фиолетовых ирисов которые должны были отгонять злых духов Шики, делавших людей лжецами.

Дворец мирно спал в духоте ночи. Сегодня не задувал даже легчайший ветерок с востока, и доски террасы, окружавшей Яшмовую Башню были теплыми наощупь. Когда-то это место, где высоко над спящим миром среди ночных теней и даже самих звезд уединялся великий господин, было едва ли не священным. Сегодня же здесь состоится праздничная трапеза, а потом в ознаменование победы они будут заниматься любовью. Потому что сегодня вечером наконец-то потерпели крах планы американца с неверной супругой и над ними одержана окончательная победа.

Миобу в своем самом соблазнительном наряде стояла на коленях около Хидеки Синго. Она массировала ему виски и слушала как музыкант Мацудзиро настраивает свой сямисен с длинным грифом. Трехструнный инструмент больше всего смахивал на тыкву. Когда сидящий за ширмой Мацудзиро наконец начал играть, его помощники уселись возле него на корточках со сложенными на коленях руками. Подобные ледяным родникам питающим верховья великой реки, волшебные захватывающие и тревожащие звуки уносились в высокое небо — древняя мелодия, рассказывающая о тех днях, когда еще не было нынешней Вселенной и когда боги любили друг друга в беспредельности космоса.

Щелкнув пальцами Миобу подозвала к себе слугу. Ширма раздвинулась.

— Принеси чаю, — повелительно изогнула она губы.

Слуга был совсем молод — еще подросток — несчастен и теперь страшно боялся ее. Прежде он считал себя лучше всех остальных, и даже лучше ее самой. Поэтому по ее особому предложению его и прихватили с собой с Осуми, чтобы здесь, где это было гораздо легче сделать, научить надлежащей покорности.

Она слушала ровные звуки песни, а тем временем мысли ее свивались и раскручивались, как доли нексуса, как клубок змей. Как верно я поступила, объединившись в этой распре с Исако-сан, думала она. Какой она блестящий политик! И как мудро с ее стороны было придумать посадить в шкатулку крайта. Синго-сама скоро проснется и тогда я узнаю, что произошло. Эта его жена и так все время играла на руку Исако-сан, а теперь подписала себе смертный приговор, оставив в моей полной власти человека, который должен стать следующим префектом квадранта Кюсю.

Ширма снова раздвинулась и юный слуга поставил возле нее поднос с расписанными черно-серебристыми узорами и сверкающими как звездное небо чайными чашками, и изящный чайничек жасминового чая.

Она наблюдала за тем как мальчишка наливает чай, а потом резко велела ему убираться. Он тут же вернулся к сидящим за ширмой музыкантам. Затем она выпрямилась и предложила Синго засахаренный кусочек дыни. Потом Миобу запела. Ее голос искусно следовал за летящими в воздух звуками сямисена. Она пела для Хидеки Синго песнь Праздника Ирисов — песнь, которая должна привести его в хорошее расположение духа, песнь, которая должна сделать его податливым — таким, каким становится любой мужчина после обильной еды и питья, да еще когда ощущает рядом с собой жар женского тела.


Оси такабе

Камо саэ кииру

Хара но Ике но я

Тамамо ва

Мане на кири со я

Ой мо цугу га ни я

Ой мо цугу га ни.


Гуси дикие,

Чирки,

И даже утки

Слетаются к Священному Пруду.

Ой да не коси траву под корень!

Ой да лучше дай ей подрасти!

Пусть себе высокая растет!


Она пела, а сама тем временем думала. Словам этой песни две тысячи лет, а они до сих пор трогают нас. Как Синго-сан был бы недоволен, узнай он, что это народная песня кодзуке, заклинание против дурного пси. Впрочем какая разница откуда она пришла к нам? — ведь она вполне отвечает моим целям, целям, которые меня учили достигать.

Миобу помассировала его скулу. Ее длинные покрытые черным лаком ногти скребли по его небритым щекам. На ее пальце ядовито поблескивал перстень с большим изумрудом — тайное вместилище наркотика, изготовленного из яда высокогорных змей, высушенного и перетертого в порошок с семенами ююбы. Только куртизанке была воистину известна великая правда мира — женщины стремятся любить одного мужчину, в то время как мужчинам нравится иметь много женщин. Кому как не мне знать это? А те, кто не понимают, что души мужчин и женщин совершенно непохожи, просто плохо знают жизнь, следовательно я не так уж глупа. Как умно я поступила, прислушавшись к советам Исако-сан. Как же здорово она разбирается в политике. Как искусно, словно ножом, она пользуется своим сыном.

Миобу поджала губы, отказываясь от протянутого кусочка мидори. Блеснула платиновая брошь, приколотая к отвороту ее кимоно и чувственно оттягивающая ткань.

— Нет, господин, мне нельзя это есть. Иначе сядет голос.

— Сегодня ты должна петь о любви, — сонно сказал Хидеки Синго. Его рука начала гладить ее по обтянутому полупрозрачным материалом кимоно бедру. Его глаза были устремлены на нитку небольших жемчужин, вшитых в ирисовый орнамент одеяния едва прикрывавшего ее грудь.

— Выпейте. Сегодняшний вечер должен стать вечером вашего удовольствия, мой господин. Вечером, когда сбываются все мечты. Вам предстоит сделаться могущественным даймё и все ваши желания исполнятся. — Она налила в редкой красоты чашку еще чаю и застенчиво протянула ее вдоль линии их устремленных друг на друга взглядов. — Я живу лишь для того, чтобы служить вам.

Он взял чашку и отхлебнул, наслаждаясь вяжущим букетом напитка.

— После сегодняшних побед у меня наконец-то появилось время по достоинству оценить вашу красоту, Миобу-сан.

— Благодарю вас, господин. Вы оказываете мне большую честь и в благодарность за это я доставлю вам удовольствие как гейша из Рая. — Миобу вдруг почувствовала необыкновенную легкость. Висящая над их головами большая лампа с бумажным абажуром отбрасывала на дощатый пол колеблющиеся тени, образующие удивительные силуэты. Окружающее их, пространство, ограниченное со всех сторон разноцветными навесами и ширмами, купалось в свете тысяч звезд, мерцающих в бездне неподвижного неба. Ей показалось, что она видит короткий проблеск света в темноте — падающая звезда, дух отделившийся от тверди, который довелось увидеть лишь ей одной — или, проще говоря, кусок обшивки садящегося шаттла. Она взяла пальцами кусочек маринованного кальмара со стоящего возле них подноса, а Синго открыл рот.

— Самая вкусная пища та, что попадает в рот из рук прекрасной женщины.

— Мой господин, это ничтожное подношение такому великому человеку как вы.

Потом она приготовила для него на небольшом нефритовом блюдечке изысканный десерт: тонкие ломтики свежего манго и папайи. Она, чувствуя, что уже и сама проголодалась, стала брать их по одному и скармливать Синго. На подносе были и креветки в соленом соусе, огуречный рулет, тай или тонкие ломтики мяса красной черепахи, мясо моллюсков акагаи и аваби. На смазанных маслом листьях было разложено мясо моллюсков со сливами и кокосовой мякотью, кусочки морского угря и брюха тунца.

Она кормила его до тех пор пока он не насытился, и его глаза не начали сонно блуждать по бледному небосклону, впитывая в себя таинственное свечение Галактики и удивительных маленьких лун Эдо.

— Скажите мне, — попросила она, — о чем вы думаете?

— Я думаю, что это чудесный вечер.

В кронах деревьев пели соловьи. На фоне Млечного пути, между созвездиями, которые американцы называли Геркулесом и Орлом выделялся зазубренный темный силуэт Яшмовой Башни.

— Да, действительно чудесный.

— Теперь американец в тюрьме. Его амигдала у Хонды Юкио-самы, люди которого сегодня ночью ворвутся в апартаменты Сакумы Хиденаги. Они убьют сёгуна, а если он уже и так мертв, то уничтожат всю память о нем, а затем умрет и Сакума Киохиде.

— А Ясуко-сан? — прошептала Миобу. Ей не хотелось упоминать соперницу, но обязательно следовало выяснить, что у Синго на уме.

Он устремил взгляд прямо в зенит.

— Ясуко-сан воровка и изменница. Она вернется со мной в Мияконодзё. А затем, когда я стану властителем Осуми, она ответит за свои преступления в соответствии с имперскими законами.

— Да, в соответствии с законами.


21


Сукеко разбудила ее среди ночи.

Правда ночь как будто уже подходила к концу. Вот-вот должно было рассвести. Маленькая оранжевая луна похожая на огромный кроваво-красный рубин собиралась исчезнуть за горизонтом. Пламя ламп ослабло и уже не справлялось с ночной темнотой. На подоконниках поникли цветы в вазах. Увлажненная росой пыльца лотосов превратилась в кашицу.

Сакума Хиденага был мертв. Хайдена Стрейкера отправил в тюрьму Сакума Киохиде. Исако и Синго-сан переиграли их. Все очень плохо — настолько плохо, что хуже уже некуда.

Сукеко снова молча дотронулась до нее. С тех пор как два дня назад погибла Нисо, девушка не произнесла ни слова.

Во дворе и в саду слышались чьи-то шаги. Крики и вопли женщин. Звуки выстрелов. На потолке мелькали отсветы ярких вспышек бластеров.

Она подбежала к окну.

— Нет!

За окном были видны всадники. В своих похожих на хвосты омаров шлемах и шнурованных доспехах они напомнили ей Хайго Годзаэмона. Примерно с дюжину человек пыталось вручную открыть двери в подземные бункеры, но всадники уже устремились к ним. Во внешнем дворе началась стрельба. Звуки ее усиливались эхом от стен. Метались какие-то люди. Кто-то пытался пробиться сквозь стражу охраняющую ворота. Кто-то падал со стен, с глухим тошнотворным стуком ударяясь об землю. С церемониальных ворот, сухое старое дерево которых занялось уже в нескольких местах, фонтанами сыпались искры.

Сукеко схватила ее за руку, в глазах служанки читалась мольба.

— Нет! Лучше останемся. Здесь безопаснее всего. Здесь нам не причинят вреда.

В душе же Ясуко думала иначе. Самым ужасным было то, что ее возможно переиграли. Синго-сан и его алчущая власти мать передали кристалл Хонде Юкио, тем самым подтолкнув его на кровавый и бессмысленный переворот.

— Дураки! Слепые дураки!

Послышались чьи-то шаги на крыше, затем сверху сбросили веревки и по ним скользнули вниз фигуры одетых в черное людей — бойцов, набранных в знаменитых школах боевых искусств Кусуноки, с торчащими из-за мускулистых спин прямыми короткими мечами, с надетыми на левую руку стальными тигриными когтями и со странными зарешеченными капюшонами на головах. Некоторые из них действовали короткими мечами, другие метали сюрикены — острые как бритвы метательные звездочки — бесшумно снимая стражников.

За деревянным переплетом окно вниз упала веревка. Убийца ловко как паук скользнул вниз. Оказавшись на одном уровне с ними, он замер. Стали видны покрасневшие белки его глаз. Сукеко вырвалась и бросилась прочь. Паника погнала ее по коридору и к выходу. На бегу она раскачивалась и дико размахивала руками. Ясуко рванулась за ней и проскочила через толпу оцепеневших от ужаса женщин к выходу.

— Сукеко-сан! Стой! Вернись!

Она свернула за угол и остановилась оглядываясь и пытаясь понять куда побежала Сукеко. Неподалеку на деревянном полу она увидела тело Утимаро, их слуги. Удар меча рассек ему грудную клетку. Пол вокруг тела был залит кровью.

— Сукеко!

И тут она заметила приоткрытую дверь. Ясуко распахнула ее и увидела девушку неподвижно замершую от ужаса на пороге. Не более чем в двадцати ярдах от нее через ухоженный сад неслось с дюжину всадников размахивавших окровавленными мечами. Они гнались за воинами из дворцовой стражи. Те в ужасе пытались хоть куда-то скрыться, но всадники настигали их и рубили в куски.

Она затолкала Сукеко внутрь и захлопнула тяжелую деревянную дверь за мгновение до того как в нее с грохотом врезалось человеческое тело. Через мгновение раздался отчаянный крик — несчастного насквозь проткнул наконечник нагинаты.

Обезумевшая от ужаса Сукеко тоже закричала. Она была в шоке и справиться с ней было нелегко — руки и ноги отказывались ей служить. Ясуко втащила ее в темную комнату, где в каменном полу был пробит колодец, питавшийся водой подземного ключа. Колодец представлял собой темное круглое отверстие, в котором звонко отдавалось эхо. Вокруг обложенного камнями края колодца стояло около сотни больших кувшинов для воды, в которые предполагалось запасать воду на случай осады. Здесь они и спрятались — Ясуко обняла свою служанку и они опустились на корточки между пыльными глиняными сосудами.

— А вдруг они придут и сюда? Вдруг нас найдут?

— Никто не сможет поднять такой кувшин, когда он полон воды, Белочка. Посмотри какие они толстобрюхие и тонконогие. Мы можем заползти еще дальше так, что в этом лабиринте нас не найдет ни один солдат.

Когда стрельба и крики наконец затихли, Сукеко дрожащим голосом спросила:

— А кто эти люди?

— Убийцы. Сторонники претендента, люди из клана Хонда.

— Внука великого сёгуна?

— Да.

— А вдруг он победит, Ясуко-сан? Что если он убьет сёгуна и законного наследника и захватит дворец? Что тогда будет с нами?

— Тшшш, Белочка. Постарайся уснуть. Я разбужу тебя когда все кончится. Когда станет совсем безопасно. Тогда мы вернемся к остальным. Все в порядке.

Но она-то знала: все совсем не в порядке. И вполне может получиться так, что бежать будет некуда. Если эта подлая гиена Хонда Юкио-сан выиграет, подумала она, нам придется оставаться на Эдо еще очень долго — в качестве заложников, ожидающих смерти. И соответственно, если Сакума Киохиде-саме удалось избежать покушения на свою жизнь, он тоже вряд ли будет питает добрые чувства к тем, из-за кого стала возможна попытка переворота.

Надеюсь, что ты жив, Хайден Стрейкер. От всего сердца надеюсь.


22


Наконец кровь была смыта, трупы сожжены, а пожары потушены.

Хайден Стрейкер спотыкаясь поднимался по ступенькам. Деревянное колесо, тяжело давило на запястья и шею. Вчера ночью он прислушивался к звукам боя сквозь прутья которыми было забрано окошко его темного и сырого подземелья, отчаянно пытаясь понять, на чью же сторону склоняется чаша весов. Это была ночь напряженно ожидаемая всеми силами, которым предстояло формировать будущее Ямато, все последние годы славного правления угасающего Сакумы Хиденаги.

Всю ночь Хайден провел в камере, проклиная свою несчастную судьбу, собственную глупость и перебирая в уме возможные варианты того как змея могла оказаться в шкатулке, где, по клятвенному заверению Ясуко, находилась амигдала.

Остается только молиться, что она не покинет меня, думал он, в сопровождении стражников направляясь в сумрак зала для аудиенций. Дай Бог чтобы победил Сакума Киохиде, в противном случае надежды нет и мы все покойники, а американским интересам в целой четверти Освоенного Космоса по крайней мере на ближайшее поколение — а может и навсегда — пришел конец.

Отец был прав. Человечество распадается. Освоенный Космос является пространством заселенным людьми, по большей части цивилизованными, но при этом обладающими совершенно различным образом мышления. Все обстоит совсем не так как в свое время на Древней Земле, где с течением времени жизненного пространства становилось все меньше. Мы больше не интегрируемся, наоборот, мы дифференцируемся. И связать нас воедино способна только торговля. Американцам никак нельзя уходить из Ямато. И ни в коем случае нельзя позволять каньцам превращать его в свою вотчину.

Просторный зал дворца сёгуна в утреннем свете казался очень чистым и прохладным, воздух в нем благоухал. Стража подталкивала закованного в колодки и в косо нахлобученной на голову фуражке Хайдена вперед. Он стоически нес свое деревянное бремя. Вдоль стен зала для аудиенций стояли неподвижные шеренги вооруженных стражников. Все они были в полных боевых доспехах. В открытые окна врывался легкий ветерок, несущий с собой первый жар надвигающегося солнечного полудня. Дойдя до возвышения на котором восседал новый сёгун, Хайден Стрейкер насчитал семь окружающих его придворных. Двое из них видимо были особенно важными персонами, поскольку позади них неподвижно стояло на коленях по двое их собственных слуг. Но при виде восьмого — массивного человека в расшитом богатыми узорами халате, он в отчаянии воскликнул:

— О Боже! Как же я раньше не догадался!

Когда он предстал перед Сакумой Киохиде, тот наконец пошевелился. От его внимательного взора не ускользало ничего. На нем был расшитый золотом дзинбаори — генеральский кафтан, который следовало носить поверх доспехов, и сейчас почти скрывавший нагрудную пластину.

И тут Хайден увидел то, что врезалось ему в память на всю оставшуюся жизнь. В рукояти невероятно богато изукрашенного меча Сакумы Киохиде красовался сверкающий менуки — прозрачный камень, формой напоминающий миндалевидный бриллиант, в котором казалось пылало само адское пламя. Камень власти. Это зрелище заставило его остановиться и замереть.

На возвышении слева от Сакумы Киохиде почти столь же пышно одетый и в таких же доспехах сидел на корточках его помощник и пятеро генералов. У всех у них были столь же богато украшенные мечи и наводящие страх маски пришнурованные на груди. Они переглянулись, по-видимому ничуть не удивленные реакцией американца. Потом каньский генерал улыбнулся и оцепенение с Хайдена спало.

Вид у китайца был крайне величественный, на лице красовалась ухоженная редкая бородка, а на обеих руках по три пальца было защищено серебряными колпачками. Одеяние отличалось роскошью и прекрасным покроем. С теми кто сидел по обе стороны от него он похоже находился в прекрасных отношениях и полностью контролировал ситуацию.

Секретарь-переводчик представил его:

— Звездный маршал Чинь, член совета директоров компании «Чайна Продактс», секретарь ассамблеи Сацумы личный посланник Вдовствующей Императрицы при дворе Верховного Главнокомандующего Его Императорского Величества.

Сказав это он сложил руки на коленях и отвесил иронический поклон.

Сакума Киохиде наконец отвел испытующий взгляд от каньца и что-то прошептал. Хайден Стрейкер, продолжающий взирать на разумный кристалл, сверкающий в рукояти меча, со своего места не расслышал что именно. За его спиной слышалось журчание воды в искусно украшенном драконами фонтане. Этот звук казался какой-то завораживающей музыкой.

— Итак?

Колесо больно давило на плечи. При малейшем движении звенели цепи. Все тело было искусано паразитами и невыносимо зудело. Пропахшая потом одежда была в грязных пятнах. Хайден постарался взять себя в руки. Похоже сёгун хочет, чтобы я поклонился маршалу Чиню, подумал он. Поклонился каньцу. Но я не сделаю этого!

В горле после времени проведенного в камере страшно пересохло, в животе все сжалось от страха, но голос оставался твердым.

— Негоже этому подметальщику сидеть рядом с вами, ваше превосходительство. Я отказываюсь приветствовать его.

Голос Сакумы Киохиде прозвучал неожиданно громко и резко.

— Делай что положено!

Новый сёгун коротко кивнул стражникам, окружавшим пленника. Один из них тут же сбил с него фуражку. Другой сделал шаг вперед и Хайден почувствовал резкий удар в живот. Он невольно упал на одно колено и тут же на плечи ему легли руки, удерживая в таком положении. К горлу тут же приставили меч и когда кончик меча процарапал ему адамово яблоко, а по деревянному кругу потекла тоненькая струйка крови, Хайден задрожал от страха.

Но страх этот был смешан с чувством вины. Ужасная горечь из-за того, что он провалил свою миссию, не сумел выполнить своих обещаний, оказался недостойным своего отца охватила его. Он сердито поднял голову и устремил взгляд на каньца, которого, как он прекрасно знал, вполне устраивало именно такое его положение.

— А вы сообщили истинную причину своего пребывания здесь, маршал? — с вызовом спросил он. — Вы рассказали о своих контактах с Хондой Юкио? О том, что сёгуном вы планировали сделать именно его? А затем назначить префектом квадранта Кюсю Сибату Юнкея?

Маршал задумчиво выпятил губы, очевидно ничуть не задетый словами американца и явно не собираясь даровать ему ничего кроме, разве что, куска веревки достаточно длинного для того, чтобы на нем можно было повеситься.

— У сёгуна несомненно есть свои достаточно веские причины, чтобы столь радушно принимать китайское посольство, — насмешливо сказал он. — Что же до нас, то господин Ю желает лишь одного — чтобы квадрант Кюсю управлялся законным наследником. Только в этом случае можно ожидать нормализации наших торговых отношений.

— Каньская торговля! Исключительно каньская, потому что конкурировать с вами будет некому. Разве не так? Стоит вам только избавиться от американцев и очень скоро у вас под пятой окажется весь Ямато. А вы случаем не рассказывали сёгуну, что намерен сделать Ю Сюйень с ним и ему подобными после того, как из сектора будет изгнан последний американец?

Он взглянул на Сакуму Киохиде. Он терялся в догадках, пытаясь определить насколько полно новый сёгун осведомлен о намерениях каньцев и о том, кого они намерены посадить префектом в Мияконодзё. Сибата Юнкей стремился к власти над квадрантом Кюсю еще со времени имевшего место восемь лет назад корейского вторжения. Хотя Сибата и не был рожден самураем, еще ребенком его продали в семью дворянина пятого ранга. Со временем он женился на младшей дочери Тёсо Ёсинобу, тогдашнего префекта квадранта Кюсю. Затем Сибата сделал карьеру в армии Ёсинобу. Но тут в систему вторглись корейцы и все изменилось. В битве при Кокубу погиб Ёсинобу. В результате единственный сын старого префекта Тёсо Ёсисабуро был вынужден вступить в соперничество за престол со своим зятем и первым кузеном.

Сибата принял сторону Тёсо и за поддержку был вознагражден постом даймё Кирисимы, но корейцы захватили самую мощную крепость планеты и взяли его в плен. В надежде получить выкуп, они перевезли его в свою крепость на Ульсан, где он и томился в заключении, мало-помалу начиная сознавать, что мечта стать префектом постепенно становится все более и более призрачной.

Да, вспоминал Хайден, глядя на отправившего его в тюрьму человека, в то время как Сибата Юнкей томился в заключении на Ульсане, пост префекта квадранта Кюсю по приказанию Сакумы Хиденаги был отдан Хидеки Рюдзи. Сёгун воспользовался своим неотъемлемым правом самому решать, кто из его вассалов достоин править квадрантом Кюсю, тем более что Сакума Хиденага никогда не любил своевольных представителей клана Тёсо. Поэтому меня ничуть не удивляет тот факт, что Хидеки Рюдзи даже и не думал выкупать Сибату Юнкея из плена. Тому пришлось провести в тюрьме семь лет, пока кто-то не заплатил корейцам требуемый ими выкуп. Кто же это? Кто вызволил тебя? Кто же еще, как не Ю Сюйень?

— С каким наверное удовольствием вы с Хондой Юкио-саном разрабатывали планы избавления от Сакумы Киохиде-самы, — заметил он маршалу Чиню. — Но ваш заговор провалился. Вы неверно рассчитали. Проиграли, а теперь пытаетесь укрепить свои позиции при дворе нового сёгуна!

Он с вызовом взглянул на Сакуму Киохиде.

— Ваше превосходительство, я всегда придерживался мнения, что у вас есть несомненное право властвовать здесь, на Эдо. Квадрант Кюсю в вашем полном распоряжении, правда лишь в том случае, если у вас хватит сил удержать его. Но сближаясь с Ю Сюйенем вы восстановите против себя Американо. И это с вашей стороны будет более чем неосмотрительно.

Сакума Киохиде на мгновение полуприкрыл глаза, затем ответил:

— Это мой сектор, американец. А не ваш. И не каньский. И ошибку совершили как раз американцы, сделав Хидеки Рюдзи-сана своим вассалом и заставив его выступить против своего законного господина.

— У нас нет вассалов. И мы не стремимся из приобрести. Хидеки Рюдзи-сан был избран в качестве префекта вашим высокочтимым отцом. С нашей точки зрения квадрант Кюсю — это неотъемлемая часть Ямато, а вовсе не независимое владение. И у Американо никаких амбиций по отношению к нему нет. Наше единственное желание иметь возможность спокойно существовать и мирно торговать там, как мы это и делали с тех пор как МеТраКор более десяти лет назад впервые обосновался в Анклаве Осуми.

Он заметил, что равнодушное выражение постепенно сходит с лица Сакумы Киохиде.

— Хиденага-сама мертв. И кто теперь возьмется утверждать, что Сибата Юнкей-сан не может править квадрантом Кюсю?

— Этого я и не утверждал, — осторожно возразил он. — Если конечно вам угодно сделать именно такой выбор. Единственное о чем я хотел бы предупредить вас, так это чтобы выбор префекта Кюсю, или даже даймё Осуми, Сацумы или любого другого из провинциальных миров не явился выбором каньцев.

Услышав такое Сакума Киохиде вдруг выпрямился, лицо его исказилось от ярости.

— Отец завещал сёгунат мне. И поэтому все решения принимаю только я. А не каньцы, и не какой-то там американец!

Дьявольщина, сказал он себе. Один неверный шаг и они вырежут тебе сердце. Хайден решил помолчать, дожидаясь, пока не уляжется гнев Сакумы Киохиде, и все же неожиданная вспышка гнева сёгуна удивила его. Он вдруг понял, что должен поставить на нее свою жизнь. Очень отчетливо на своем лучшем японском, тщательно выговаривая каждое слово, он произнес:

— Сакума Хиденага не имел права завещать кому-либо сёгунат. Только император на Киото может…

Тут же вскочил старший помощник Сакумы Киохиде.

— Придержи язык, ты, грязный гайдзин! Ты просто наемный убийца! Ты пытался убить нашего господина. Это как раз ты хотел привести к власти презренный клан Хонды. Но ничего, скоро мы найдем Хонду Юкио и его голова скатится в пыль! Таков удел всех узурпаторов и убийц!

Для Хайдена Стрейкера это было подобно тому, как если бы ранним утром вдруг рассеялся туман, застилающий протянувшуюся внизу долину, или как если бы вдруг поднялось скрывающее ее облако. Он больше не испытывал страха перед внезапно распахнувшейся у его ног бездны. Он лишь почувствовал, что выступивший на спине пот вдруг будто превратился в лед, а в голове возникло ощущение необычайной ясности мысли.

Он усилием воли заставил себя отвести взгляд от маршала Чиня. Ему вдруг с ужасающей ясностью открылся стратегический замысел каньцев. Целью Ю Сюйеня было захватить контроль не только над квадрантом Кюсю, но и над всеми владениями сёгуна. Господи! Ю Сюйень хочет завладеть всем Ямато. Владения Санаду и так уже простираются от границы Триста Тридцатого Градуса примерно до маяков обозначающих Двести Восемьдесят пятый градус. К западу Санаду фактически контролирует пространство далеко за пределами Южного Креста. Уже и сейчас чиновники вдовы указывают как вести дела Малайской Федерации, Верхней и Нижней Бирмам и Кхмерско-Шаньскому Протекторату. Усадив своего ставленника на Эдо вдова получит возможность контролировать едва ли не четверть всего Освоенного Космоса и начнет угрожать Американо. Если маршал Чинь преуспеет в своих намерениях и завоюет доверие сёгуна, американскому присутствию в Ямато в самом ближайшем будущем придет конец. Каньцы уже располагают сингулярной пушкой. Вскоре они начнут активно выходить в Зону. И у нас просто не будет возможности остановить их.

Он постарался сохранить бесстрастное выражение лица и тут с облегчением понял, что острый как бритва катана приставленный к его горлу просто не позволяет ему хоть как-то выразить свои чувства.

Он посмотрел Сакуме Киохиде прямо в глаза. Сверкающий камень вделанный в рукоять меча сёгуна теперь находился где-то на краю поля его зрения как будто скрываясь в зоне радиомолчания.

— Ваше высочество, мы, американцы — нация торговцев. И нас совершенно не интересуют ваши династические раздоры. Единственное чего мы хотим, так это мирно торговать, платить положенные налоги законному правителю и в свою очередь пользоваться всеми преимуществами защиты законов Ямато. Помните, ведь это именно каньцы предательски напали на наш Анклав Осуми. Это они агрессоры. Мы попросили Хидеки Рюдзи-саму о помощи не потому, что оказываем ему какое-то предпочтение, а потому, что именно его сёгун своим приказом назначил префектом квадранта Кюсю — назначил данной ему императором властью, благодаря которой и вы сейчас стали повелителем Эдо. Для нас первостепенное значение имеет закон. И мы не сделали ничего противоречащего вашему закону.

— Вы пытались меня убить.

— Ваше превосходительство, как я уже много раз повторял, все это было ловким трюком каньцев. Шкатулка была заперта. И я не видел ее содержимого. Неужели вы и вправду думаете, что если бы я и в самом деле собирался вас убить, то воспользовался бы какой-то змеей?

— Змея, пожирающая сама себя, является эмблемой клана Сакума. И вам это отлично известно.

— Вы же сами говорили, что мы, американцы, очень прямые и практичные люди. Уверяю вас, вряд ли какой-нибудь американец готовя покушение стал бы задумываться над подобной символикой. Это скорее характерно для каньского образа мышления.

— Он лжет чтобы спасти свою шкуру! — заявил маршал Чинь. — Но его абсурдные измышления шиты белыми нитками. Если маловероятно, что змею подложил он, то еще маловероятнее что она подложена нами.

Сакума Киохиде немного подумал, затем снова повернулся к пленнику и спросил:

— Так значит вы утверждаете, что американцы на Осуми признают мою власть?

— Это не подлежит ни малейшему сомнению. Что касается меня, то я лишь хочу открыть вам глаза на амбиции каньцев, которые определенно стараются завладеть всем Ямато и вышвырнуть из него нас.

Сакума Киохиде заметно расслабился.

— И поэтому вы явились на Эдо? Чтобы предупредить меня?

— Да. И помочь вам. И еще…

— Он шпион, — с горечью перебил его маршал Чинь. — Он самый обыкновенный собиратель информации, посланный сюда, чтобы раскрыть секрет того, что произошло в Нагое — и решить как вас лучше всего уничтожить.

— Я прибыл сюда, чтобы просить сёгуна об одолжении.

Сакума Киохиде вопросительно наклонил голову.

— О каком таком одолжении?

— Я прибыл сюда просить вас отправить в квадрант Кюсю войска и заставить каньцев уйти с Осуми. Чтобы вернуть нам наш Анклав. Если потребуется силой оружия. Восстановить положение, существовавшее до того, как ваши системы затронула санаду-американская война. Именно силой, ваше превосходительство, поскольку это единственное, что способно заставить каньского змея уползти из вашего наиболее стратегически важного квадранта.

Маршал Чинь слушал его с растущим беспокойством. Еще час назад когда Сакума Киохиде велел привести американца, он думал, что всему этому делу будет положен быстрый и решительный конец. Он обвинил Хайдена Стрейкера в шпионаже, считая, что сможет убедить сёгуна казнить его, но до сих пор этот юнец действовал исключительно умело. Кроме того, Сакума Киохиде был известен как в высшей степени порядочный и благородный — для самурая конечно — человек, а это было опасно, поскольку делало его менее предсказуемым. Ведь именно он являлся нитью на которой было подвешено все будущее.

Клянусь всеми судьями ада, думал маршал Чинь. Американец слишком уж хорошо осведомлен о наших делах. Ну конечно. Мне надо было сообразить гораздо раньше, что сейчас мое влияние на Сакуму Киохиде слабее всего. Сейчас когда он наконец воцарился на Эдо его амбиции полностью удовлетворены. Отныне он все меньше и меньше склонен будет принимать мои предложения, и до тех пор пока нам не удастся сделать сёгуном Хонду Юкио — чего пока мы сделать не в состоянии — мы полностью зависим от Сакумы Киохиде. Наступил критический момент, поскольку стоит сёгуном стать Хонде Юкио, как мы выиграем. И сейчас для меня жизненно важно удержать этого блудливого пса на поводу и заставить его избавиться от этого причиняющего столько беспокойства американца.

Он снова вспомнил о Сибате Юнкее. Тот уже в долгу перед Хондой Юкио, выкупившим его у корейцев. А ведь Хонда Юкио смог перекрыть сумму, которую был готов заплатить ульсанским корейцам Хидеки Рюдзи, чтобы те продолжали и дальше держать бедолагу у себя, только заняв семь траншей ауриума у нас. Если Сибата окажется человеком чести и будет и дальше придерживаться условий заключенной между нами сделки, то мы выиграли. Остается молить Судей, что этот союз не распадется.

О чем же думали боги, позволив придти к власти Сакуме Киохиде? Да еще этот агент правительства Американо пытается все испортить своими смехотворными обвинениями. Конечно же он просто бьет наугад. А может он действительно знает, как недалеки его обвинения от правды? Как же я презираю этих груболицых людей и их непрекращающееся вмешательство в дела, которые вершатся исключительно по воле Небес. Конечно же он агент правительства. Должно быть именно поэтому он и оказался здесь — чтобы вывести Сакуму Киохиде из-под нашего влияния пока не стало слишком поздно.

— Значит вы прибыли сюда, чтобы просить военной помощи? — спросил пленника Сакума Киохиде явно заинтригованный его ответом.

— Именно так. Чтобы вернуть Осуми — мир, столь предательски и без каких-либо видимых причин захваченный каньцами — вами же назначенному человеку.

Маршал Чинь с досадой воскликнул:

— Нападение спровоцировано американскими кораблями. Американские пираты постоянно мешали каньской торговле. Вы превратили Осуми в самую настоящую пиратскую базу! И вас следовало примерно наказать!

Сакума Киохиде подняв руку, остановил его и жестом велел Хайдену Стрейкеру продолжать.

Хайден решил зайти с самого сильного козыря.

— После аварийной посадки в отдаленном районе планеты, я направился в Мияконодзё. Я обещал Хидеки Рюдзи-саме, что отдам ему амигдалу если он освободит Каноя-Сити. Он дал мне обещание, что попытается.

— И вы отправились с его армией? — быстро спросил Сакума Киохиде. В его глазах мелькали отблески пси-активного кристалла находящегося у его пояса.

— Именно так. С его сыном. В его сора-сенша.

— То есть вы хотите сказать, что участвовали в сражении где был ранен Хидеки Синго-сан? И находились вместе с ним в его боевой машине? Как воин? И своими глазами видели как была уничтожена армия его отца?

— Да. — Стрейкер утвердительно кивнул. — Все произошло на моих глазах. И я видел каким образом каньцам удалось одержать победу. Они применили сингулярную пушку. Запрещенное оружие! Оружие объявленное вне закона параграфом 259 Конвенции Центральной Власти Древней Земли!

— Нет, вы только посмотрите на него! — воскликнул маршал Чинь. — Да ведь любому ясно, что он лжет! Нет у нас такого оружия. Он просто шпион, посланный предводителем американских партизан полковником Лоутоном.

— Достаточно! — Сакума Киохиде довольно долго смотрел на своего пленника, затем сказал: — Тогда объясните, почему я должен верить именно вам? Почему я должен отдать предпочтение американской, а не каньской точке зрения? Почему мне попросту не казнить вас, как того желает маршал Чинь?

По спине Хайдена струйками побежал холодный пот, но он стиснул кулаки и обратился к Сакуме Киохиде призвав на помощь всю доступную ему силу убеждения.

— Потому, ваше превосходительство, что у американцев колоссальный военный флот. И очень скоро в Кюсю появится американская эскадра под командованием адмирала Эддисона Маскулла. Я не знаю когда именно она туда прибудет, но что она туда отправлена — это точно. А прибыв на Осуми она высадит на планету могучую армию. Силы, которые наверняка уничтожат каньцев. И… — он с жалостью посмотрел на Сакуму Киохиде, в душе и сам ужасаясь тому, что собирается сказать, — …и если вы окажете им поддержку, то тем хуже для вас.

Сакума Киохиде по-прежнему молчал. Затем он сложил руки и когда маршал Чинь наклонился вперед и резко нанес свой сокрушительный удар, лицо сёгуна озарила довольная полуулыбка.

— Как я уже информировал сёгуна, некоторое время тому назад на Сацуме высадилось около сорока тысяч американских солдат. И с тех пор эти сорок тысяч никак не могут одолеть восемнадцать тысяч защитников планеты. Они не сумели вернуть Осуми. Они не сумели, как собирались, захватить Сацуму. Метракоровский командующий американскими силами на Осуми полковник Лоутон захвачен в плен, а его заместитель, единственный, кроме полковника, старший офицер — убит.

Хайден Стрейкер почувствовал как кровь отхлынула от его лица и начал было что-то говорить, но Сакума Киохиде жестом велел ему помолчать, а маршал Чинь тем временем продолжал:

— Если позволите, ваше превосходительство, то есть и другая информация. Около шестидесяти дней назад в системе Осуми произошла квадратура. Из нексуса, который американцы называют Тет-Два-Девять вырвался мощный пси-шторм, уничтоживший большую часть американских кораблей, в том числе и флагман адмирала Маскулла — кажется он назывался «Эдвард Пребл» — в тот момент когда они пытались вырваться из системы. Поскольку остатки эскадры сумели вернуться обратно в Нейтральную Зону, становится совершенно очевидно, что спасение, которое, как надеялись американцы, находящиеся в квадранте Кюсю, принесет им родной флот, на обозримое будущее стало несбыточной мечтой. Более того, в настоящее время их положение стало куда тяжелее, чем до прибытия великого адмирала Маскулла. Мой начальник, его превосходительство Ю, приказал направить в систему Осуми солидные подкрепления, чтобы как можно быстрее сломить сопротивление горстки упрямцев, засевших на Форт-Бейкере. Учитывая все это, мистер Стрейкер, позвольте задать вам вопрос: зачем в такой ситуации сёгуну приходить на помощь вашим — столь могущественным, как вы утверждаете — соотечественникам?

Хайден Стрейкер открыл глаза. То что выложил маршал Чинь буквально ослепило его как вспышка яркого света. Все его надежды теперь рухнули, и у него не осталось даже мало-мальски веских доводов в свою пользу. До чего же глупо в свете всего этого выглядела теперь его бравада. Он сознавал какое огромное значение имеет то, что сообщила ему Ясуко и знал, что должен как можно скорее доставить эту информацию на Форт-Бейкер.

— Я прошу вас отпустить меня на Осуми, — твердо заявил он.

Сакума Киохиде наклонил голову и перед тем как ответить искоса взглянул на маршала Чиня.

— Снять с него колесо, — просто сказал он.

— Но ваше превосходительство…!

— Маршал Чинь, я принял решение. Пребывание посольства Хидеки Рюдзи-самы на Эдо закончено. Хидеки Синго-сан сегодня же отправится обратно в Мияконодзё с моим благословением: его отец пока останется префектом квадранта Кюсю, но мой двор рассмотрит ходатайство претендента Сибаты Юнкей-сана.

Маршал был явно раздосадован проволочкой.

— Вы даруете свободу человеку, который пытался вас убить, ваше превосходительство?

— Я считаю, что это никак не доказано. Завтра он получит разрешение покинуть Эдо. Он получит право на свободное перемещение и сможет вернуться на Форт-Бейкер, как он того желает. Возможно к тому времени ваши доблестные каньские войска уже захватят станцию. А может быть на помощь ей прибудет еще один могучий американский флот. Кто кроме богов может знать, что произойдет? А посему я вверяю его жизнь этим самым богам. Разрешение будет дано утром.

С него сняли колодки и цепи и из аудиенц-зала он вышел уже без конвоя. Они все наблюдали за ним: Сакума Киохиде, его советники, придворные из клана Сакума, проклятый канец и зловещий глаз безумного кристалла.

Он постарался идти поувереннее, зная что должен покинуть зал с достоинством и молясь про себя, чтобы хватило времени успеть на космодром и проститься с Ясуко.

Он знал, что если она уже улетела, то он никогда больше с ней не увидится. Никогда, во всяком случае по эту сторону рая. Интересно, попадают ли когда-нибудь души умерших японцев на наши небеса, или мы — на их? пришла ему в голову абсурдная мысль. Возвращаемся ли мы оттуда? И представится ли нам с ней возможность свидеться в загробной жизни? Если нет, то пусть в своем следующем воплощении я буду кем угодно — хоть навозной мухой…

Спустившись по ступеням и натягивая сапоги, он с трудом боролся с охватившей его паникой. Затем добрался до парапета и заглянув вниз увидел следующую картину.

По дороге ведущей к космодрому двигалась процессия крошечных фигурок. Они покидали цитадель, направляясь к сверкающим на солнце серебристым иголкам шаттлов: пять или шесть челноков и церемониальные проводы. Всего покидало Эдо двести человек, включая охрану с развевающимися на их дзинбаори монами Хидеки и слуг в желтых и белых одеждах. Во главе колонны в своем характерном увенчанном гребнем шлеме шествовал сам Хидеки Синго невидящим взором уставившись вперед. За ним окруженные идущими по обеим сторонам от них женщинами плыло с полдюжины закрытых паланкинов.

Хайден невольно ахнул взглянув на колышущиеся на ветру кисточки украшающие предпоследний паланкин с белыми затянутыми бумагой окнами, в котором он сразу узнал до боли знакомый ему каго Ясуко.

Это зрелище оглушило его подобно грому, обрушившемуся на голову из грозового облака и мгновенно развеявшему как карточный домик все его надежды и планы, все его «если» и «но».

И только тут до него окончательно дошла вся ужасная правда: он потерял ее. Она ушла и ее больше никогда не будет. Никогда.

Он бросился бежать и стража у ворот увидев его мгновенно насторожилась, преградив дорогу скрещенными нагинатами. Он пытался прорваться, но его схватили, а потом на помощь подоспели другие стражники, находившиеся в караульном помещении, и сразу же скрутили ему руки умелыми борцовскими приемами.

Космодром находился за пределами крепости сёгуна. И никто не мог выйти за ворота без личного разрешения сёгуна. Это было попросту невозможно. А значит невозможно было и догнать ее. Невозможно было уговорить ее остаться. Когда эта ужасная мысль пронзила все его существо, он в отчаянии закричал.

Хидеки Синго мечтал отомстить своей жене. Стоит им улететь с Эдо и вернуться в квадрант Кюсю, как она тут же окажется в полной его власти. Ее тут же обвинят в измене мужу. То есть сейчас она направлялась прямо навстречу собственной гибели. Ее казнят точно так же, как ту бедную молодую женщину, за мучительной казнью которой они с Ясуко как-то наблюдали. И он ничем не мог помочь любимой.

Наконец его отпустили и он снова побежал на стену, беспомощно уставился вслед паланкину почти достигшему первого из шаттлов. Хайден закричал и его крик эхом отозвался в высоких стенах въездной рампы. И тут он увидел как занавеска паланкина немного отодвинулась, изящная фигурка в светло-голубом кимоно повернулась и прикоснулась кончиками пальцев к губам, а потом ее скрыли от него фигуры идущих рядом с паланкином служанок.


23


Из-за скалы высунулся ствол смертоносного снайпомата Молберга медленно поворачиваясь следом за своей целью. Оружие было направлено на появившуюся из шаттла без каких-либо опознавательных знаков фигуру человека, который теперь стоял полускрытый зеленью на дне небольшой долины. Человек стоял неподвижно, подбоченившись и медленно оглядывал долину. Издали определить кто это был — свой или чужой — было невозможно.

На нем был обычный серый пилотский комбинезон и большой серебристый шлем с опущенным забралом. Барб Истман знал, что долина местечко весьма укромное и видимо именно поэтому пилот посадил машину здесь и именно поэтому Истман так тщательно следил за ним. Неудивительно: скорее всего какой-то канец решил поискать себе на голову приключений, и когда он их найдет и умрет, на переборке можно будет нарисовать мелом пятую звездочку, означающую очередного уничтоженного врага.

Но подобная добыча до сих пор их группе еще не попадалась. Полдюжины добровольцев Истмана притаились, наблюдая за шаттлом. Их маскировочные комбинезоны полностью сливались со скалой. Все молчали и затушив тонкие сигареты неподвижно ждали дальнейшего развития событий. Все глаза были устремлены на зеленые заросли в долине. Их собственный шаттл смог покинуть американский форт только под прикрытием нового и мощного генератора радиомолчания, который им продал Эллис Стрейкер за деньги МеТраКора, а комендант Рохан, многим обязанный торговцу одобрил покупку. Но сама идея отправить с Форт-Бейкера на планету партизанский отряд который бы не давал покоя каньским наземным войскам принадлежала Истману.

Всяко лучше чем сидеть и ждать, подумал он. Всегда терпеть не мог ожидания. Слишком уж много секретов начинает не давать человеку покоя и преследовать его день и ночь…

Несколько раз за последние три месяца диверсионной группе удавалось изрядно озадачивать каньцев, недоумевающих, что происходит с их сенсорами. Они провели уже несколько удачных операций — для каньцев началась целая череда несчастных случаев: два шаттла уничтожены, еще два — захвачены и только в этой последней вылазке им до сих пор ничего не попадалось. До позавчерашнего дня.

В районе Два-Восемь они заметили необычное оживление. В систему вошел большой корабль и совершил посадку прямо в одном из крупных южных городов, а днем позже появился корабль поменьше, сбросил шаттл и снова исчез. На запросы он не отвечал, поэтому стало совершенно ясно, что корабль либо японский либо каньский. Они проследили траекторию движения шаттла, подозревая, что он прибыл с секретной дипломатической миссией, которую запросто можно было сорвать. Но вместо того, чтобы направиться к Каноя-Сити или Мияконодзё, он приземлился где-то в ущелье среди южных джунглей и притаился там, будто выжидая появления какого-то окна.

В воздухе слышалось мягкое жужжание насекомых.

«Молберг» Истмана продолжал неотступно следовать за одиноким человеком, который обошел шаттл и начал расстегивать низ комбинезона. Сейчас он был не более чем в шестидесяти ярдах от них. На таком расстоянии мощности «молберга» вполне хватило бы чтобы выжечь ему сердце — проблема было только в том, как не промахнуться. Но точно прицелиться мешали окружающие шаттл заросли и только поэтому Истман до сих пор не выстрелил.

Ну давай же, напряженно думал он. Пристраивайся вон к тому большому старому дереву.

Еще каких-нибудь десять ярдов и стрелять можно будет наверняка. Его палец все сильнее давил на спуск.

Совсем как тогда, когда я пристрелил человека в первый раз, подумал он. Первый раз и был самым лучшим.

Атака на Бейкер была подавлена просто блестяще. Каньцев разгромили благодаря сочетанию превосходной тактики полковника Лоутона и беззаветной храбрости Истмана, люди которого набросились на отступающих в беспорядке каньцев из тьмы ледяных коридоров форта. Он руководил действиями своей группы в смертоносной темноте улья, на который были больше всего похожи верхние отсеки Бейкера, где оказалось в ловушке около трети прорвавшихся внутрь станции каньцев. Его люди отрезали их от входных отверстий и открыли массированный огонь по плотной толпе китайцев отчаянно стремящихся выбраться из станции наружу.

Как приятно было нанести такой урон каньцам, подумал Истман. Вообще то сражение имело исключительно большое значение. Каньцы разгромили самурайскую армию, а мы не дали им захватить Бейкер. Наверняка самураи обратили на это внимание.

У высокого пилота было довольно странное снаряжение, да и одет он был как-то необычно. Это в конце концов заставило Истмана снять палец со спуска.

Если бить то наверняка, подумал он. Это лучше чем ранить его, а потом тащить на Бейкер, где у него будет шанс поправиться и при случае как-нибудь навредить нам. Рохан с его недальновидностью наверняка попытается обменять его на одного из попавших в плен наших, а я нюхом чую, что этот человек — важная птица. Снаряжение у него не каньское, но и не местное японское. Господи, да это вообще какая-то совершенно невообразимая смесь. И что за шлем такой? Вообще непонятно, кто он? И почему затаился здесь? Такое впечатление, будто он только и ждет окошка, чтобы рвануть на Бейкер — момента, когда над горизонтом не будет каньских кораблей. Может захватить его и как следует допросить? Нет уж, лучше я его прикончу. Не стоит рисковать и вселять в ребят неуверенность, когда кругом и так все более чем зыбко.

Его палец снова лег на спуск и он почувствовал тепло нагревшегося на солнце металла. Тем временем его товарищи во все глаза разглядывали пилота, следя за каждым его движением.

Шаттл с виду напоминал обычный, разве что на нем полностью отсутствовали какие-либо опознавательные знаки, да почти в самой середине имелся довольно большой обтекатель. Судя по конструкции дюз оборудован он был совершенно обычными химическими двигателями. Пилот явно собирался отойти облегчиться. Да, он наверняка мужчина, но в общем-то это не имеет никакого значения. Интересно, кто же это все-таки — канец или самурай? А может это вообще корейский пират? Недаром ведь Эллис Стрейкер всегда твердит, что мол дай любому корейцу полчаса и только его и видели, а не пройдет и часа, как он уже сговорится с местными насчет того, как кого-нибудь опустить. Корейцы всегда любили вмешиваться в дела Ямато. И всегда старались испортить наши отношения с самураями. Короче этих сукиных детей хлебом не корми, дай сунуть нос не в свое дело. Такие уж они уродились. И именно поэтому мы обязательно должны были пинками выгнать их из Зоны.

Он почувствовал как глаза ему застилает темная пелена: имя этой пелены было адмирал Маскулл.

Какой позор вся эта операция на Сацуме! Теперь самураи американцев вообще за людей не считают и случилось это именно тогда, когда мы только-только начали восстанавливать отношения с Мияконодзё. Надо же так обгадиться! Стоило только адмиралу послушаться Зева, и он взял бы Сацуму за какой-нибудь месяц! А послушайся он Эллиса Стрейкера, флот выскочил бы из системы до того как изменился индекс и не потерял бы «Эдварда Пребла» в Два-Девять. Теперь же наши шансы разгромить каньцев равны нулю. Зато их шансы значительно повысились.

Я достаточно много знаю о «Sectorpolitik» и отлично понимаю: то что мы здесь делаем должно круто изменить ход истории. Факт тот, что вся кампания по сути является борьбой Американо за выживание в квадранте Кюсю. И вполне возможно, что мощь Ямато в этом уравнении больше можно не учитывать. Во всяком случае к такому выводу наконец пришел МеТраКор. Но по большому счету мне совершенно ясно, что судьба будущего решится именно на Осуми и возможно со временем под американо-японским или каньско-японским управлением окажется весь квадрант. Но вот под чьим именно?

Такое положение не продлится слишком долго. Какая бы эскадра ни появилась в Ямато следующей — американская или каньская — она все равно окажется крупнее предыдущей и будет направлена сюда с тем, чтобы нанести решительный удар и окончательно сокрушить врага. До сих пор наши силы были приблизительно равны, а куш за который мы боремся так чертовски жирен, что ни одна из сторон не откажется от борьбы ни за какие коврижки.

Тут мысли его снова совершили неожиданный скачок и перед его внутренним взором возник образ Аркали. Пока же для меня это чистилище, которое все продолжается и продолжается. Если только… немедленно не вмешается сёгун — тем или иным образом.

До него донеслось журчание.

Значит этот канец дожидается окна, да? подумал он, пожевывая нижнюю губу. Готов биться об заклад, что Ю Сюйень сейчас строит такое количество планов, что наверное раздулся от них как сытно пообедавший питон, забравшийся отдыхать на дерево. Если не произойдет какое-нибудь чудо, то рано или поздно Бейкер все равно будет захвачен. От этой мысли у меня прямо кровь закипает в жилах. Могу себе представить как сейчас там на Эдо жуют сопли японцы — Сакума Хиденага выжидает чем все это кончится.

Внезапно из кабины шаттла донесся какой-то сигнал. Стало видно как в темном проеме люка мигает красная лампочка. Пилота сигнал захватил врасплох в самый неподходящий момент. Он вздрогнул и начал поспешно застегиваться. Затем повернулся и бросился к шаттлу, на ходу вытаскивая бластер. В этот момент грохнул выстрел. Когда раскаленная дуга коснулась шлема пилота и отшвырнула на крыло шаттла, бластер вылетел из руки. В отверстие люка ударило сразу несколько лучей и шаттл загорелся. А через какую-то долю секунды получивший пятидесятикиловольтный удар пилот медленно сполз на землю.

С деревьев посыпались обрезанные лучами ветки, потом снова все стихло. Эхо выстрелов медленно замерло вдали. Замолчал и сигнал, стихло гудение насекомых и воцарилась мертвая тишина.

— Черт!

Пилот сел и оглядел склоны. У него отчаянно колотилось сердце. Он увидел собственное отражение в блестящем боку шаттла: хромированный шар шлема с одной стороны — там куда угодил разряд — был дочерна опален. К тому времени как он с трудом поднялся на ноги из открытого люка шаттла уже выбивалась тонкая струйка синего дыма, а откуда-то из-под днища капало горючее, вместе с которым из машины медленно вытекала жизнь.

Кто бы ни стрелял в него, возможности к отступлению он ему не оставил. Пилот снова оглядел окрестности, нервы его были напряжены до предела, он едва не впал в панику. Сквозь полуоплавленное забрало шлема окружающие долину скалы в инфракрасных лучах казались светящимися, листва переливалась всеми оттенками синего и пурпурного. Долина превратилась в какой-то запутанный лабиринт, в котором ничего невозможно было разобрать. Те, кто на него напал могли находиться где угодно и быть их могло сколько угодно. Потянуться за бластером, который лежал неподалеку на краю крыла значило обречь себя на мгновенную смерть. Он поднял руки к голове, поднял забрало, а затем приложил ладони ко рту и крикнул в окружающую тишину:

— Аната но о-намаэ ва? — Как ваше достопочтенное имя?

Наконец до него донесся ответный крик.

— Не двигаться!

Снова начали жужжать насекомые. Он услышал приближающиеся к нему откуда-то сзади шаги и машинально хотел было обернуться, но тут же снова раздался тот же приказ и он замер. От прикосновения дула бластера к обожженной коже на шее он непроизвольно вздрогнул.

Чьи-то сильные руки быстро сняли с него портупею и шлем, а потом развернули и он оказался лицом к лицу с мрачного вида человеком в защитном комбинезоне.

— Ты!

У Барба Истмана от удивления отвалилась челюсть.

— Будь я проклят! Хайден Стрейкер.

— Барб? Боже милостивый, никогда я еще никому не был так рад! — На лице Хайдена отразилось удивление и облегчение. Он потер обожженное ухо.

— Какого черта ты здесь делаешь?

— То же самое я хотел бы спросить и у тебя! Ты сжег мой шаттл. Господи, да ведь ты и меня едва не прикончил!

— Принял тебя за каньца.

Радость от неожиданной встречи понемногу улеглась и он обратил внимание на неожиданную жесткость в голосе Истмана. Отвернувшись, Хайден пробормотал:

— Ну и ну!

— Никто же не ожидал встретить здесь тебя, Стрейкер! Какого черта ты здесь делаешь, почему прячешься в этой долине?

— У меня важные новости для коменданта Рохана. Как же еще я мог добраться до Бейкера? Собирался дождаться окна, а затем добраться до станции и уповать лишь на то, что там поверят, что я действительно тот, за кого себя выдаю. — Его рука поднялась было к ожогу на щеке, но замерла, так и не коснувшись кожи. — Черт, как больно!

— Твое счастье, что мы вообще не превратили тебя в пар. Мы тут всегда настораживаемся, когда кто-нибудь начинает заходить на посадку. Кто бы то ни было.

— Неужели это достаточная причина, чтобы открывать огонь без всякого предупреждения?

— При том положении в котором сейчас Бейкер — да. В такое время рисковать не стоит. Слушай, Стрейкер, ты лучше расскажи, в какую игру ты играешь.

— Я ведь уже сказал… да и вообще, что за игру ты имеешь в виду?

Но Истман стоял на своем.

— То есть ты хочешь сказать, что вовсе не собирался в Каноя-Сити?

— В Каною? Но ведь она вроде по-прежнему занята каньцами, разве нет?

— Точно.

— Тогда в чем же дело? За кого ты меня принимаешь?

— С тех пор как ты исчез, американцам на Осуми пришлось несладко. Я слышал, ты был в Мияконодзё. Лизал задницы самураям, что ли? Вел двойную игру? Продавал нас с потрохами, да? А у тебя есть хоть какие-нибудь доказательства, что ты не проклятый предатель?

Хайден пораженный подозрительностью Истмана недоверчиво уставился на него.

— Господи, Барб, да что на тебя нашло? — Он вытер пот со лба, затем попробовал пошевелить челюстью. — С ума сошел, или как?

— Я такой же нормальный, как и ты. Просто хочу, чтобы ты знал — я могу пристрелить тебя в любой момент. Прямо сейчас. И никто слова не скажет. А жив ты только потому, что мне тебя жалко. И я держу себя в руках. Сдерживаюсь. Понимаешь?

— Нет, ты похоже и впрямь спятил.

Он пошел прочь, а Истман крикнул ему вслед:

— Ты пойми одну вещь: нам ведь теперь больше никого не подбить. Никакого каньца теперь, когда посреди джунглей как маяк пылает машина, сюда не заманишь. Теперь любой, даже самый задрипанный каньский патруль знает, что мы на поверхности планеты. И если мы проторчим здесь хоть немного дольше, то вряд ли сумеем живыми попасть обратно на Бейкер.

Хайден почувствовал в голосе Истмана укоризненные нотки.

— В таком случае, вам наверное не стоило поджигать мой шаттл.

— Тебе еще повезло, что я не сжег тебя самого… приятель. Хотя и собирался.

Он взглянул на Истмана и заметил, что пламя рвущееся из шаттла отражается у того в глазах.

— Да, здорово вы меня встретили.

— Если ты рассчитываешь на теплый прием с моей стороны, Стрейкер, то боюсь тебе придется ждать чертовски долго.

Один из бойцов, у которого были наушники вмешался в их разговор.

— Сэр, я кажется поймал вектор. Мы привлекаем внимание!

— Нужно смываться отсюда. И быстро!

Они двинулись прочь и через несколько минут добрались до своего шаттла. После старта с ускорением в пять «же» Хайден Стрейкер принялся обдумывать странное отношение к себе Истмана и происхождение явно не так давно появившихся орлов в его петлицах. Это было удивительно и необъяснимо. Перемена же в его отношении к Хайдену была просто разительной.

Он относится ко мне как к врагу, подумал Хайден. Куда же делся тот черный юмор, которым он всегда отличался? Даже пребывая в самом мрачном расположении духа, он всегда был способен на шутку. Таким как сейчас я его еще никогда не видел. Чего стоят одни эти мертвые глаза и то как по-волчьи он обращается со своими товарищами. Может это жалкое метракоровское звание так изменило его?

— Так ты выходит теперь полный лейтенант, да? — спросил он после того, как отключился главный двигатель и появилась возможность перевести дух.

— Как видишь.

— Слушай, Барб, а как там мой отец? Успел «Шанс» проскочить в Два-Девять?

— Отец? — фыркнул Истман. — Нету у тебя никакого отца.

Хайден почувствовал как у него внутри все сжалось.

— Что случилось?

— Да нет, все в порядке, он жив. Плохого же ты мнения о его проклятом таланте. Он не только пробрался в Каноя-Сити во время оккупации, он еще и вырваться оттуда сумел. Все-таки он мужик что надо. Да и боец крутой. Круче чем ты можешь себе представить. Но ведь ты все равно считаешь и его жизненные цели и всю его философию чепухой. Так может и справедливо, что он думает о тебе то же самое.

Хайдена захлестнуло чувство облегчения. Самураи ошибались. По сравнению со смертью бесчестье было просто ерундой. Какое право имеет один человек судить другого? Особенно такой человек как Эллис Стрейкер? Он подчас просто невыносим, вечно груб и постоянно вынашивает какие-то планы. Но, как сказал адвентерский пророк, пусть бросит в грешника камень тот, кто считает себя безгрешным. Вслух же он спросил:

— Отец отрекся от меня, да? И объявил об этом во всеуслышание?

— Именно так, черт меня побери! И рассказал об этом всем до единого. Теперь все знают, что ты трус, вор и лжец. Человек, который в одиночку сумел погубить всю систему Осуми. Человек, подаривший ее каньцам.

Он вздрогнул и неожиданно почувствовал, что у него пересохло в горле. Он вдруг понял, что больше не испытывает казавшегося ему всеобъемлющим и застилавшего глаза страха перед отцом. Теперь же этот страх отступил и Хайден понял, что способен трезво оценивать качества отца. Он сказал:

— Все как раз наоборот — это мой отец вор и лжец. Он все обращает во зло. Он, конечно, поносит меня громко и умело, но теперь я понимаю в чем дело. Просто его пси-талант начал скисать. Когда-то он действительно был крутым человеком, даже более великим, чем я себе представлял, но талант перерос его. И теперь уничтожает его изнутри.

— Тебе просто обидно, Хайден Стрейкер.

— А ты относишься к нему, как и все остальные! Он ослепил тебя. Ты просто никогда не видел неприглядных сторон души Эллиса Стрейкера. Разве ты не знаешь, что все кто был близок к нему рано или поздно умирали? Большая часть его экипажей. Две жены. Обе дочери. А ты думал, откуда идут все его чудеса? Да он уже использовал пси, которого другому хватило бы на четыре жизни. И тот ненасытный аппетит, который он называет талантом, пожрал бы и меня, если бы я не воспротивился этому.

— Конечно, ты просто сбежал. Побоялся плыть по течению. Не смог как мужчина встретить судьбу лицом к лицу.

— Я просто не хотел плыть по его течению. Потому что на самом деле это водоворот, который непременно засосал бы и меня. Я сделал то, что считал нужным. Я последовал зову собственного пси и поступил так как считал правильным. И все это совершенно осознанно. Будь у меня такая возможность, я сказал бы то же самое прямо ему в глаза.

Истман хмыкнул.

— Хотелось бы поприсутствовать при этом.

— А где он сейчас, Барб?

— Не знаю. Но даже если бы и знал, то тебе бы не сказал ни за что.

Хайден сделал вид, что не заметил этой ремарки.

— А как там Аркали? Ты наверное ее помнишь — дочка Джоса Хавкена. Не знаешь, случайно, с ней все в порядке?

— Она на Бейкере. В порядке. По крайней мере физически.

— Слава пси! — он потер лоб. — Да, слава пси!

Истман окинул его презрительным взглядом.

— Правда не могу сказать того же самого о ее душевном состоянии. После того как ты сбежал, она сама не своя.

В голове у Истмана все смешалось. «Он еще спрашивает, помню ли я дочку Джоса Хавкена! Черт побери, да я все время только о ней и думаю. Господи, Стрейкер, и надо же было тебе появиться! Здесь. Сейчас. Как раз тогда, когда мы только-только начали сближаться. Как раз тогда, когда я начал потихоньку восстанавливать наши с ней отношения. И почему только этот разряд не сжег тебя на месте!

Помню ли я ее?

Да я буквально осадил ее как крепость, Хайден Стрейкер! Я хочу ее. И клянусь, я готов на все, лишь бы она стала моей. Когда она сказала, что все еще собирается выйти за тебя замуж, у меня было ощущение, будто мне в глотку залили расплавленный металл. И тогда я спросил себя: стоит ли рассказывать ей то, что мне о тебе известно. У меня была возможность продемонстрировать ей что ты из себя представляешь и уничтожить ее любовь к тебе. Но, даже располагая таким оружием, я все равно предпочел этого не делать. Я решил доказать, что я человек. Настоящий человек. Ничем не хуже остальных. У меня ничуть не меньше достоинств и я испытываю абсолютно те же чувства: мне знакомы возбуждение и скука, радость и горе, удовольствие и страдание — короче я такой же человечный как и все. А взять более высокие качества! Храбрость? Я доказал, что я храбр. Сострадание? Я готов был предложить его. Надежда? Я только ей и живу. А любовь? Ну конечно, любовь! Кто бы знал, как я сейчас страдаю от любви.

Мы обсуждали это с Боско. Мне страшно не хотелось причинять боль Аркали. Ты должен уважать ее желания, сказал он, вот я и решил постепенно завоевать ее уважение, сделать так, что ей просто не останется ничего другого, как полюбить меня. И это стало казаться вполне возможным, когда она наконец вроде бы поверила, что тебя больше нет. В этом случае, я становился для нее самым естественным выбором. И тут вдруг снова появляешься ты, черт бы тебя побрал, и моя душа снова жарится на адском огне!

Когда они синхронизировали орбиты со станцией, Истман как будто немного пришел в себя, как постепенно трезвеющий человек. Он скупо поведал Хайдену о том, что произошло в Каноя-Сити с момента захвата «Шанса» — об оккупации и своем последующем бегстве на Форт-Бейкер. Аркали он больше не упоминал, но сообщил, что Эллис Стрейкер снова отправился в тайное путешествие, которое в случае успеха, возможно еще все исправит.

— Надеюсь это не какая-нибудь авантюра с запрещенными технологиями? — простонал Хайден, сознавая, что теперь, когда Сакума Хиденага мертв, а его место занимает Сакума Киохиде, события, могущие осложнить обстановку, совершенно нежелательны.

— Не знаю, куда и зачем он отправился, но ходили слухи, что он собирается повидаться с пиратами из Зоны. Они вроде бы кое-чем обязаны ему.

— Случайно не с Кимом? Ким Вон Чуном?

— Не знаю.

— А сам он кому-нибудь рассказывал об этом? Или больше помалкивал?

Истмана говорил он по-прежнему ровно и немногословно без тени улыбки на лице.

— Он доверился только мне. А вообще старался помалкивать. Впрочем, наверное и я смекнул, куда он направляется только потому, что ему пришлось кое-что рассказать коменданту Рохану.

— Зачем?

— А затем, что если бы он этого не сделал, защитники Бейкера совсем упали бы духом.

— А может он просто напуская на себя таинственность, чтобы вызвать побольше толков?

— Да нет, он вообще не хотел говорить, что улетает.

— Что ж, это хороший знак.

Они приблизились к Бейкеру как раз в тот момент когда станция вошла в тень Осуми. Каньцы пока вроде бы не досаждали, но Истман все равно настоял на том, чтобы состыковаться с фортом на максимальной скорости, с большим торможением. Чем меньше каньцам известно об их прилетах и отлетах — даже при практически полном радиомолчании — тем лучше, пояснил он.

Форт-Бейкер был изрядно поврежден. Каньские резаки поработали на славу и теперь вокруг орбитальной крепости в пространстве кружилось целое кольцо разных обломков. Глядя на почерневший корпус станции трудно было даже представить себе, что внутри кто-то есть, но Истаман заверил его, что все системы жизнеобеспечения, энергопитания защитных полей, орудий, гравитации, поддержки обшивки были более или менее работоспособны.

Причалили они шумно и с лязгом. Причальные механизмы жалобно выли, пытаясь приспособиться к изменениям, которые были произведены в конструкции шаттла для удобства при наземных операциях. С полдюжины роботов с трудом герметизировали переходной шлюз.

Первым человеком, которого Хайден встретил выйдя из переходного туннеля был Боско Шадболт. Тот крепко обнял его и, похоже, был искренне рад его возвращению.

— Сколько лет, Хайд! Вот здорово! Тот-то ребята обрадуются когда узнают! А то ведь половина наших была уверена, что тебя нет в живых. Господи, где же это тебя так?

— Несчастный случай.

— Тут у нас ходят слухи, будто армия Хидеки пыталась отбить Каною только благодаря тебе. Это правда?

— Что-то вроде этого.

— Господи! Вот Аркали обрадуется, когда узнает!

Они подошли к платформе лифта. Хайден почувствовал пустоту внизу живота. Голос его упал.

— Боско, а как она? Я спрашивал о ней Барба, но он почему-то не хочет об этом распространяться.

Глаза Шадболта на мгновение будто затуманились, но уже через мгновение на лице его снова заиграла широкая улыбка.

— Нам, конечно, пришлось нелегко, но ты не беспокойся! С ней все в порядке и она единственная, кто никогда не сомневался, что ты вернешься. Счастливый ты человек, Хайден Стрейкер.

— Это хорошо. — Пустота в животе все расширялась. — А что так грызет Истмана? Никогда еще не видел, чтобы человек так менялся. Стреляет в меня сначала даже не окликнув, а потом — не извинившись — затем обвиняет в том, что мешаю его тайным операциям. И доходит до того, что обзывает меня шпионом, работающим на каньцев! Неужели это война так на него повлияла?

Шадболт поджал губы, как будто ему предстояло ответить на крайне деликатный вопрос.

— Я бы сказал, как раз наоборот.

— Что ты имеешь в виду?

— Не война. Любовь.

— Господи, но если это любовь… что ты имеешь в виду?

Шадболт опустил голову и задумчиво пожевал нижнюю губу.

— Ну, понимаешь… это дело очень личное.

— Лучше расскажи мне все, Боско. Пока мы не дошли до мостика. Если расскажешь, то и я расскажу тебе кое-что очень интересное.

Шадболт помялся.

— Да, наверное лучше тебе все знать… для твоего же собственного блага. Только обещай мне всегда помнить, что я лишь пытался тебе помочь. И что я по-прежнему считаю Барба Истмана своим другом.


24


Совершенно ошеломленный тем, что рассказал ему Шадболт, Хайден Стрейкер подойдя к часовому, объяснил, что должен срочно встретиться с комендантом. Его сразу пропустили в личные апартаменты Рохана.

Внутри была настоящая парилка. Когда диафрагма разошлась и в лицо ему ударила удушливая жара, он взглянул на потного часового.

— Так ты охраняешь коменданта или не даешь ему выходить из парилки?

— Каньцы пытались ворваться на станцию в районе верхних — с четырнадцатого по восемнадцатый — уровней сэр. И мы пока совершенно не уверены, что там не прячутся их остатки.

— В любом случае вряд ли их в первую очередь их заинтересует Рохан.

— Надеюсь, что вы правы, сэр.

Пока он ждал, теплый насыщенный влагой воздух туманил голову, мешая думать и он принялся размышлять о том, что он может сообщить коменданту и как это лучше преподнести.

Наконец Рохан принял его, наполнил два бокала «Бычьей Кровью», отпустил своих адъютантов и пригласил его садиться. У коменданта был взгляд мертвеца, десятидневная щетина на лице, а когда он улыбался, становились видны выдающиеся вперед зубы, делающие его иногда довольную, иногда тревожную улыбку довольно странной.

Рохан, похоже, попивает, подумал Хайден. И плевать ему на пси. Этот человек совершенно не похож ни на кого из моих знакомых. Что он пьет — это ясно, вот только непонятно, способен ли он при этом нормально думать.

— Ну, за вас, Хайден Стрейкер!

— За меня?

— Конечно, за вас!

— Жаль разочаровывать вас, но по-моему у меня нет никаких причин что-то праздновать.

— Да будет вам! К чему эта ложная скромность? Вы вполне заслужили благодарность МеТраКора. Поверьте. Потеря Каноя-Сити, конечно, позор для нас. Но вы сделали все, что могли.

— Что ж, в таком случае, благодарю вас, комендант. — Он сделал неопределенный жест рукой и выпил. — Но, к сожалению, Каноя-Сити и по сию пору в руках врага.

— Вы уже и говорить стали как настоящий ямбо. Видно слишком долго отсутствовали.

— Я был на Эдо.

— На Эдо? Ну, делаааа…

— Именно. И я…

— Небось вернулись с новостями, да? С важными новостями для МеТраКора?

Хайден мрачно кивнул.

— Смотрите, чтобы у вас вино не скисло, когда услышите.

— Только не это вино. Неееет. Это вино для причащения. И видно мое последнее причастие не за горами.

Хайден сообщил Рохану о смерти Сакумы Хиденаги. О том как Сакума Киохиде одержал верх в борьбе за власть и занял место сёгуна во дворце. Правда он не стал упоминать о тех настоятельных «советах», который сёгун сейчас возможно получал от своего более чем необычного менуки.

— У Сакумы Киохиде глаза и уши по всему Кюсю. Даже в большей степени, чем мы это себе представляли. В квадранте не случается ничего такого, о чем бы он сразу не узнавал.

— Хммм… — сказал Рохан, вставая и начиная прохаживаться взад и вперед. — Жаль что я не знал об этом шестьдесят дней назад. Тогда может быть стоило бы вынудить Ю Сюйеня начать действовать раньше. Да. А так… все плохо. Очень плохо!

— Мне очень жаль, что ситуация на Эдо не дала мне возможности…

— Нет! Вам не в чем себя упрекнуть. Вы все сделали правильно. И тем не менее, эти шестьдесят стандартных дней могли бы многое изменить.

— И что же вы намерены делать дальше?

Рохан, подняв бровь, взглянул на него.

— Вам нужно заняться своим лицом. Все еще болит?

Хайден дотронулся до ожогов на ухе и щеке.

— Это может и подождать.

— Подождать? Чего? Это ведь дело рук нашего лейтенанта Истмана, не так ли?

— Да.

— Да, Истман — горячая голова. Настоящий метракоровец. Отважный и исключительно преданный. Настоящий… Одним словом, примите мои извинения за него. А вам известно, как он попал в МеТраКор? Знаете, что в нем особенного?

Он заметил, что у Рохана дрожит рука.

— Что?

— Оказывается, он очень тесно связан с новой администрацией. Мне как-то раз довелось взглянуть на его контракт. Основным поручителем там числится Курт Райнер. Тот самый.

— Глава «Халида»? — Хайден немного подумал, но, хотя это и было довольно необычно, в принципе ничего особенного в этом не было. Ведь был же Дерион Райнер назначен в совет, управляющий Каноя-Сити. — Ну и что? Очень многие знатные семейства отправляют своих отпрысков туда, где потруднее. У них это называется «расширение кругозора» или «большое турне». Нам ведь с вами это отлично известно.

— Теперь это уже не имеет значения. Ничто уже не имеет значения. — Казалось Рохан наконец опомнился. Его тон из заговорщического мгновенно стал официальным. — По правилам МеТраКора в случае вашего ранения или гибели наследникам полагается страховка. К тому же еще потерян и шаттл. Он ведь тоже застрахован. Предстоит куча писанины.

— Какие еще наследники?

— Слышали когда-нибудь об Аламо?

— Кажется, это очень известный бар на Либерти, да?

— Не смешите меня. Во время следующего нападения мы все погибнем.

— Комендант…

— Но не волнуйтесь. Я все равно успею отправить последнее сообщение на Сеул. Клянусь. Эту услугу мне обещал оказать капитан «Балкана» — последнего торгового корабля, который заходил на Осуми. Заверил, что обязательно заглянет сюда на обратном пути. Через сто восемьдесят семь стандартных дней. Он выскочит из Два-Восемь, доберется до Два-Девять и отправится дальше. Задерживаться он не собирается. Так что мы просто передадим ему это сообщение по радио. Но, по моим прикидкам, он уже два дня как должен был появиться. Когда появился корабль, привезший вас, я даже решил, что это он. Кстати, пока вы здесь, давайте еще раз вместе посмотрим это сообщение. Не хотелось бы, чтобы в нем были какие-либо неточности.

Рохан тяжело опустился в кресло за пультом. Было непонятно, пребывает ли он в полном отчаянии, или ему просто жаль себя, но, вводя пароль доступа, он совершенно поник. Затем снова поднял голову. Руки его лежали на клавиатуре.

— Глупо все это. Крик о помощи, на который все равно никто не ответит.

— Вы и вправду так думаете?

— С таким же успехом я мог бы прокричать все это в мегафон. Все равно Сеул не может выслать нам подкрепления, а по словам Маскулла, у Либерти и так по горло хлопот с каньской угрозой в Зоне и крупным наступлением на Тайбэй. На Пусане же кораблей еще меньше чем на Сеуле и мы понятия не имеем, собираются ли каньцы посылать сюда подкрепление. Так что вряд ли сюда пришлют кого-нибудь раньше чем дней через двести.

— Все равно надежда остается.

— Да, надежда! Надежда останется даже тогда, когда одна за другой начнут тухнуть звезды. Закончен бал, погасли свечи… Еще одна массированная атака с кораблей Ю и нам конец. Поверьте.

Пока Рохан занимался компьютером, Хайден Стрейкер обдумывал то, что рассказал ему Шадболт об Аркали и Истмане по пути на мостик:

— Мы конечно все тут дрались не на жизнь, а на смерть, но ей досталось особенно. Истман просто с ума по ней сходит. Все равно ты рано или поздно узнал бы об этом, так что могу тебе обо всем рассказать и я. Он ни с того ни с сего вбил себе в голову, что их с Аркали судьбы связаны. Что они самим пси предназначены друг для друга. Одно время он только о ней и говорил. А теперь он вообще ни о чем говорить не хочет! Просто свихнулся на этом, но и это еще не все. С ним вообще что-то не так. Не знаю уж в чем тут дело, но от него у меня буквально мороз по коже.

— А Аркали не хочет его видеть?

— Она просто на дух его не выносит.

— Понятно.

Шадболт вдруг горячо заговорил:

— Хайден, может тебе и не понравится, что я это тебе говорю, но она так же без ума от тебя, как он от нее. Он раздражает и отталкивает ее, поэтому она старается его избегать, а он от этого испытывает все большую враждебность по отношению к тебе. Ты ей представляешься не таким как ты есть, а каким-то сияющим лучом надежды. Ее будущим. Символом. Она только и мечтает что о тебе. А он хочет убить тебя.

— Но это же безумие.

— Вот именно. Безумие. — На лице Шадболта было написано искреннее сострадание. Он покачал головой и воздел руки. — Страсть, не находящая выхода, становится опасной. Хотя и не могу сказать, что я вообще знаком с подобными эмоциями. Сам-то я человек довольно спокойный. Но зато я видел к чему такое приводит, и поверь — это пострашнее любой болезни. Так что сейчас Аркали и Истман переживают каждый свой собственный ад.

— Так значит он видит во мне… соперника?

— Еще бы! Ты ведь стоишь у него на пути, верно?

— Господи, если бы он только знал! Если бы этот несчастный идиот только знал, как он заблуждается!

— Эй, ты смотри поосторожнее с ним. Истман уже доказал, что не боится смерти. Я был свидетелем его ссоры с группой крутых флотских и поверь — у меня едва кровь не застыла в жилах. Я бы сказал, что с тех пор, с чувством юмора у него лучше не стало.

Хайден горько рассмеялся и поведал Шадболту насколько в действительности все еще хуже. Он рассказал ему о Ясуко, их любви и расставании.

Шадболт был поражен до глубины души.

— Ты такой же сумасшедший, как и они. Ведь ясно же, что у вашей любви не может быть никакого будущего. Жениться на ямбо? И что же ты намерен делать дальше? Протащить ее в Американо? Смотри, как бы ее супруг не отправил за тобой ниндзю, чтобы тот отрезал тебе что надо.

— Я люблю ее, Боско.

— Да брось ты!

— Я люблю ее.

Шадболт покачал головой и после недолгого молчания спросил:

— А ты хоть отдаешь себе отчет в том, что рассказав об этом Аркали, ты окончательно сведешь ее с ума?

Хайден понурился.

— Может и так. Но это правда.

Он поднял голову и понял, что Рохан ждет от него ответа.

— Простите, комендант. Что вы сказали?

— Я говорю, что ваш отец был здесь. Дважды. — Рохан помолчал, дожидаясь пока Хайден не осмыслит эту информацию. — Он отказался от вас. Вы знаете?

Он слишком устал, чтобы снова переживать все это.

— Понимаете, комендант, дело в том, что мне на это ровным счетом наплевать. И на деньги. И на имя. И на него самого. Да и на все остальное тоже.

— То есть считаете, что вам есть за что на него сердиться?

Сказать так значило не сказать ничего о тех чувствах, которые он испытывал по отношению к отцу. Хайден даже рассмеялся.

— Да, наверное можно сказать и так, комендант.

— В этом нет ничего смешного. Вернее не будет, если «Шанс» еще когда-нибудь навестит нас. Он буквально готов вас убить. Но теперь это вопрос чисто теоретический.

— Лично я готов встретиться с отцом лицом к лицу. В любое время.

— В таком случае, вы более храбрый человек, чем я. С вашим отцом шутки плохи. Он утверждает, что вы ограбили его. Что вы, мол, смылись с его собственностью в самый ответственный момент. И кажется прощать вам этого не собирается.

— Так я выходит погубил его?

— Нет. Похоже ему все-таки удалось уладить свои дела на Сеуле. Хотя это было и нелегко. Он появлялся у нас дважды. Привез нам кое-какое оборудование, подбодрил, сообщил последние новости и все такое прочее. Конечно, никто доподлинно не знает, что у него на уме, но одно могу сказать точно: он все еще кипит. «Хавкен Инкорпорейтед» пришел конец, их слияние накрылось и так далее… одним словом, рухнула мечта его жизни.

— Я слышал ему удалось спасти свои корабли, заложив самого себя шайке корейских кредиторов возглавляемых картелем Эя.

— Верно. Этот самый Эй никогда не списывает долгов. В крайнем случае он убивает должника.

— А где отец сейчас?

— Улетел за пару дней до того как пропал «Эдвард Пребл».

Хайден кивнул, зная, что Рохан имеет в виду пси-шторм в Тет-Два-Девять. Бокалы снова наполнились красным вином.

— Эллис заранее предупредил Маскулла, чтобы тот поскорее выбирался отсюда. До того как упадет индекс. Сказал, что нексус поворачивается. Но адмирал не захотел его слушать. — Рохан пожал плечами. — Так что, когда Эллис вдруг снялся и улетел, я ничуть не удивился. Не удивился я и тому, что астрогаторы Маскулла все неправильно поняли и превратили половину эскадры в клюквенный кисель. А где теперь «Шанс» можно только гадать. Может на Сеуле?

Он задумчиво выслушал коменданта. Шадболт сказал, что они с Истманом уже обсуждали это. По мнению Истмана, на сей раз Эллис Стрейкер не стал возвращаться на Сеул. Он считал, что поспешный отлет Эллиса был вызван информацией, купленной им у одного из корейских пиратов, с которым он время от времени имел дело. Это был один из людей Ким Вон Чуна. Вот так. Как считал Истман, Эллису удалось узнать нечто крайне важное. Настолько важное, что это вполне могло полностью изменить ситуацию.

Интересно, чего же такого мог нарыть папаша, цинично подумал он, отхлебывая глоток рохановского вина. Что мог задумать этот сукин сын? И можно ли доверять тому, что сказал Истман?

— Прочитайте.

Он взглянул на светящийся перед Роханом экран и перечитал текст. Стиль конечно хромал, но ситуация была обрисована довольно правильно, а в конце содержалась просьба к Сеулу немедленно оказать помощь.

— По-моему, здесь сказано практически все, что нужно.

— И мне так кажется. Идите и пусть медики займутся вашей головой. — Рохан снова улыбнулся своей странной улыбкой и указал большим пальцем в сторону помещений где проживали старшие офицеры. — Кстати, там есть кое-кто. Кое-кто, кто ежедневно спрашивает о вас вот уже на протяжение ста стандартных дней. Хотите, чтобы я вам сказал, кого я имею в виду?


25


Стоило Аркали услышать как глухо разносится по всей причальной зоне Бейкера грохот стыковочного механизма, у нее вдруг сильно забилось сердце и она поняла, что вот-вот потеряет сознание. Мысль о том, что в шаттле находится Барб Истман, была просто невыносима. Аркали старалась избегать его вот уже несколько месяцев, одеваясь в мешковатый служебный комбинезон, прикидываясь больной, сидя взаперти, выдумывая самые разные причины, по которым она не может с ним разговаривать и появляться на общих собраниях. Этот человек был просто неуравновешенным имбецилом, вечно что-то бормочущим насчет судьбы и своей любви… слово «нет» в качестве ответа его никак не устраивало.

Она направилась в душ. Помещение, которое ей выделил комендант Рохан, располагалось недалеко от его собственных апартаментов. Здесь было чисто, просторно, да и находилась каюта поодаль от остальных. С тех пор как улетели флотские, а последний торговый корабль забрал с собой последних штатских, Аркали осталась единственной женщиной на станции. Она прошла через диафрагму в душевую и нагнулась над стоком. Ее вырвало.

Если бы не Боско, подумала она, я бы наверное уже давно сошла с ума от знаков внимания Истмана. Форт-Бейкер слишком тесен, чтобы оказываться тут в западне. Все равно что оказаться в одной клетке с медведем. Вот бы Хайден был здесь, защищал бы меня, любил, и наконец забрал бы меня отсюда. Никогда не прощу Эллису Стрейкеру этот обман. Ни за что на свете!

Она поспешно вернулась в комнату и зажгла свет. Каюта был очень удобной — пусть и небольшой — прохладной, с белыми стенами и голопотолком, окном, кушеткой и небольшими антресолями, где висел гамак.

Когда не было тревоги при которой окно закрывалось пластиной из сверхплотного плекса, из каюты открывался просто-таки завораживающий вид на Осуми. На галерее, куда выходила дверь каюты, было жарко и сыро, а ниже располагалось хранилище, где безумец Рохан хранил коллекцию растений, спасенных им из сброшенного парка. Некоторые были довольно большими, и все они постепенно гибли, даже несмотря на то что он ежедневно ходил туда, чтобы полить их и поговорить с ними. Желтеющие банановые деревья высоко вздымали свои огромные в крапинках листья, доходящие до самых перил галереи, а запах в помещении стоял как у могилы среди джунглей.

Она стащила с себя куртку, которую подобрала для себя на складе, сбросила обувь и ослабила наколенники своего комбинезона. Сегодня на поверхности планеты была отмечена необычная активность и поэтому он сходила на мостик, посмотрела на экраны макро и сканеров. Разноцветные сигналы навеяли мысли о Хайдене. Она вдруг представила, что он там, внизу и изо всех сил пытается выбраться с планеты, чтобы вернуться к ней.

Жизнь на Бейкере очень напоминала жизнь любого метракоровского учреждения. Время здесь было окрашено в три цвета: красная смена, синяя смена и зеленая смена. Спать лучше всего было во время зеленой смены. Это означало, что не придется обедать с комендантом, а заодно и с его гостями, которыми неизменно бывали молодые люди, находящиеся на пределе своих душевных сил. Некоторым из метракоровских чиновников просто необходимо было женское тепло и мужчины уже не в состоянии были сдерживать себя настолько, чтобы эта нужда не становилась заметной.

Рохан предупредил ее, чтобы она не давала ни малейшего повода одним ревновать ее к другим. Впрочем, ему-то самому — в отличие от остальных — было совершенно ясно, что ей никто из них абсолютно не нужен. Он также предупредил, что в действительности причиной дуэли Истмана послужило вовсе не подозрение в шулерстве, и что разжигать его ревность и дальше может быть опасно.

Она вздохнула. Из-за него я обрекла себя практически на одиночное заключение. Интересно, удастся мне когда-нибудь вырваться из этой консервной банки? Какая ужасная мысль — погибнуть здесь. И вращаться по орбите вокруг Осуми, то вскипая под солнцем, то снова замерзая в тени среди обломков долгие годы до тех пор пока не появится мусоросборщик, чистящий космические трассы, и не превратит тебя в сырье для вторичной переработки.

Несмотря на кризис на воды на станции вполне хватало, чтобы она могла позволить себя раз в день принимать душ. Было большим облегчением снять с себя одежду и растереть подошвы ног. Поначалу ей казалось просто невозможным обходиться без прислуги. Без послушного синта — порождения фабрик корпорации «Халид» — который наводил бы порядок, таскал бы тяжести, без горничной, которую бы можно было посылать с разными мелкими поручениями. Черт бы побрал эту Сюзи. Когда Рохан предложил ей на выбор — оставаться или улетать, она тут же собралась и была такова.

— Да, в наше время на верность рассчитывать не приходится, — заметила она собственному отражению в зеркале.

Ее волосы были завязаны в пучок. Она распустила их и начала расчесывать направляясь в душ. Там она вылезла из своего комбинезона и через голову стянула рубашку. Рассеиватель душа был покрыт коркой солевых отложений. Вода еле текла. Полуцилиндрическая дверь душевой кабины тут же начала закрываться. Автоматика была рассчитана на то, чтобы мощные струи случайно не залили пол в каюте. Но сейчас даже при полностью открытом кране струя была слабенькой. Аркали взяла губку, намочила ее и приложила к лицу. Ощущение было просто восхитительным.

Затем она принялась по очереди подставлять под воду шею, плечи и грудь, намазалась жидким мылом и растерла кожу губкой. Закончив процедуру она вытерлась и отправилась спать. У нее оставалось приблизительно еще полчаса бесценного времени до тех пор пока не отключат электричество и потухнет лампа, и она собиралась перед сном сделать очередную запись в дневник.

Стук в дверь удивил ее.

— Кто там?

— Не волнуйтесь, миз Хавкен. Это я — Рохан.

— Комендант Рохан? Но я… я уже легла.

— Тогда советую вам встать. У меня для вас сюрприз.

— Что еще за сюрприз?

Она накинула на себя юкату и набрала код на ионном замке. Диафрагма открылась и, увидев кто за ней стоит, она сначала отступила на шаг… а потом почувствовала что падает.

Хайдену Стрейкеру еще никогда не приходилось видеть как человек падает в обморок. Он успел подхватить девушку до того как ее тело коснулось пола. Он отнес ее на кушетку и уложил, а Рохан тем временем отправился за аптечкой.

Хайден склонился над Аркали и понял, что она приходит в себя. Глаза ее открылись, взгляд прояснился и наконец она узнала его. Затем она протянула руку и коснулась его обожженного лица: его подбородка, небритых щек и губ. Там кончики ее пальцев задержались и она наконец расплакалась, протянула к нему уже обе руки, обхватила его за шею и притянула к себе, сотрясаясь от рыданий.

Он взял ее за запястья и мягко попытался расцепить ее руки, но она не отпускала его. Она как будто опутала его проволокой и тогда ему волей-неволей тоже пришлось обнять ее. Она долго не отпускала его и только всхлипывала, не говоря ни слова.

Когда она наконец смогла заговорить, первыми ее словами были:

— О, Хайден! Хайден! О, Хайден! Неужели это и вправду ты? Я всегда знала, что ты обязательно вернешься ко мне. Точно знала. О, Хайден, ну скажи же что это действительно ты. Скажи, что это не сон.

Он не находил в себе сил, чтобы ответить ей.

Появился Рохан с аптечкой и, увидев как она прильнула к нему, молча дал ей успокоительный пластырь и тактично оставил их, закрыв за собой диафрагму.

Она обнимала его еще долго-долго.

— Обними меня. Обними меня, Хайден, — шептала она каждый раз когда он пытался высвободиться. Ее щека была мокрой от слез. Он чувствовал как соленая влага пощипывает его ожоги. Дыхание ее вырывалось судорожными толчками.

— Аркали, — мягко сказал он. — Аркали, послушай меня. Нам нужно поговорить.

— О, да. Конечно нужно. Я столько должна тебе рассказать. Ну ничего — теперь мы вместе и уже навсегда. У нас впереди целая вечность. Я люблю тебя, Хайден. Обними меня крепче. Обещай, что мы никогда больше не расстанемся.

— Я не могу обещать этого.

В глазах ее застыл немой вопрос. В этот момент она показалась ему такой беззащитной, ее душа была так обнажена и открыта перед ним, что он просто не находил в себе сил продолжать. Правда была кинжалом, который ему предстояло вонзить в ее сердце. Как же он мог это сделать!

— Аркали, нам… нам нужно поговорить.

Он присел рядом с ней, держа ее за руки. Ситуация была для него настоящей пыткой. Как объяснить ей, что любовь, которую она испытывает ко мне, не находит во мне равноценного отклика? Уже одного этого достаточно для того, чтобы помешать расцвести подлинной любви. О, Боже милостивый, как мне сказать ей, что я люблю Ясуко? Хотя мы и разлучены и я даже не знаю, увижу ли ее вновь, время проведенное с ней полностью меня изменило. Теперь я не просто не могу жениться ни на ком другом.

Он никак не мог собраться с духом и сказать ей все это напрямую, но потом вспомнил, что трусость многолика и мужчина может проявить ее не только в пылу сражения.

— Аркали, ты ведь знаешь — я готов на все, что угодно, лишь бы не огорчать тебя, но никаких обещаний я тебе дать не могу.

Она заметила сочувственные нотки, прозвучавшие в его голосе, но не придала им значения.

— Обними меня, Хайден. Любимый мой!

Он отодвинулся.

— Прошу тебя, выслушай меня. Я страшно рад видеть тебя, Аркали и знать, что с тобой все в порядке. Я все время ужасно мучался от мысли — вдруг ты из-за меня пострадаешь. Меньше всего на свете мне хотелось бы доставить тебе хоть какие-то неприятности.

— Хайден, со мной все в порядке. Теперь опять все хорошо. Мы с тобой снова вместе, как и прежде. Скоро придет корабль, мы поженимся на Сеуле и нам будет казаться, что все это просто кошмарный сон.

— Нет. Это не кошмарный сон. Это реальность. И мы уже не те, что прежде. Я изменился. Да и ты тоже. — Он выпустил ее руки и приклеил седативный пластырь на тыльную сторону ее ладони. — Ты сейчас поспи. А когда проснешься, мы поговорим о будущем.

Она уставилась на пластырь.

— Спать? Как же я могу спать? Не оставляй меня, Хайден. Ты мне нужен. Больше никогда не оставляй меня, слышишь?

Она снова прижалась к нему, обвила руками его шею и он почувствовал, что Аркали вся дрожит. Она была прекрасна, ее огненно-рыжие кудрявые оттеняли бледное лицо. Под тонким хлопчатобумажным юката были заметны бугорки ее маленьких грудей, а зрачки расширились так, что, казалось, она ими пытается жадно впитать его в себя.

В нем боролись противоречивые чувства. Ее запах вдруг показался ему каким-то приторным. Волосы лезли в рот и глаза. Он отстранился. Я должен придумать, как сказать ей об этом, в отчаянии подумал он. Не хочется причинять ей боль, но сказать надо. Каждая минута, которую я позволяю ей продолжать верить в свою любовь, делает рану только глубже, а обман — грязнее. Нужно сказать ей, что я больше не могу видеться с ней. И объяснить почему.

Она заговорила задыхаясь, торопливо и в то же время требовательно.

— Я даже не представляла насколько хочу тебя, Хайден. Останься на ночь со мной. Ложись ко мне. Я просто не вынесу, если ты уйдешь. Я ни за что не засну, если твои руки не будут обнимать меня. Иди ко мне. Я хочу тебя!

Она легла на кушетку не отрывая от него взгляда. Ноздри ее трепетали. Губы влажно поблескивали в свете лампы, а кожа на лице, шее и даже груди покраснела. Она явно боролась с начинающимся действием успокоительного пластыря, но он подействовал на нее довольно странным образом. Она готова была прямо тут же отдаться ему. Затем она чуть приподнялась, сорвала с себя юкату и небрежно отшвырнула ее прочь.

Хайден мучался в агонии нерешительности. Ситуация жгла его как звезда А-типа. Тело взывало, чтобы он сделал как она хочет, оделил ее столь необходимым ей чувством в одном страстном акте физической любви. И ведь это так просто! Но знал он и то, что если поцелует ее, или даже просто прикоснется к ее обнаженному телу, момент будет безвозвратно потерян. Он понимал, что должен подняться и уйти, но не мог.

Он нагнулся и поцеловал ее. Затем снял со своей шеи ее руки и запинаясь начал свое объяснение, хотя и готов бы был отдать все что угодно только бы этого делать.


26


В личных тропиках Рохана воздух было душно и воздух казался спертым. Человек в маскировочном комбинезоне, полускрытый царящими среди пальм тенями, пристально глядел на диафрагму каюты, находящейся за апартаментами коменданта. Его глубоко посаженные глаза были устремлены на призрачно светящийся прямоугольник рядом с диафрагмой, а уши напряженно ловили приглушенные неразборчивые мучительные для него звуки, доносящиеся из каюты. Это были слова, исполненные самоуничижения и горького сожаления, произносимые негромким голосом, за которыми последовали громкие рыдания, сменившиеся еще более громкими пронзительными мольбами. Только это смогло заставить его забыть о своих обязанностях. Его люди сейчас несли вахту у сканеров, в ожидании возможного нападения каньцев. А нападение это, как он точно знал, должно было произойти очень скоро и тогда все они погибнут.

При каждом новом звуке голосов Истман в своем комбинезоне начинал обильно потеть. Ему казалось, что проклятый флексиплекс нарочно мешает ему расслышать о чем идет речь, а позволяет только определить эмоции, режущие его душу подобно лучам «вессонов».

Лицо его было в капельках пота, а воротник пропитался настолько, что лип к шее. От удушливой жары и пота все тело свербило, но он затаив дыхание и замерев прислушивался к звукам рыданий и сбивчивым словам, которые вырывались из-за диафрагмы. Из своего укрытия он видел тени мечущиеся по потолку полутемного коридора — призраки борьбы, проецирующиеся наружу благодаря точечному глазку запертой на ионный замок диафрагмы.

— Он насилует ее, — прошипел он. — Проклятый ублюдок пытается овладеть ею против ее воли!

Он вспомнил о той ужасной ночи в бункере в Каноя-Сити. Ужасные воспоминания полностью захватили его и он затрясся от мстительного гнева, который не в состоянии был больше сдерживать.

Он сорвал с себя капюшон и бросился вниз к складским помещениям. Плевать на метракоровские правила, думал он. Замки там очень надежные, но диафрагму все равно можно открыть… если к примеру отключится питание. Он мгновенно сжег из бластера пульт управления и диафрагма с шипением раскрылась. Он ворвался в личную оранжерею коменданта с ее увядающими воспоминаниями. Его переполняла какая-то маниакальная сила. Удары сердца глухо отдавались в голове, а руки и ноги дрожали от ярости. Он едва сознавал, что только что выпалил из бластера и тем самым привел в действие аварийную сигнализацию. Его глаза дико обшаривали помещение в поисках пути, ведущего на галерею.

Но подняться туда снизу было невозможно. Разве только взобраться по одному из банановых деревьев с верхушки которого можно будет дотянуться до плексовых перил.

Донесшийся из каюты пронзительный крик и последовавшие за ним рыдания окончательно лишили его способности рассуждать здраво. Теперь он слышал как она кричит:

— Нет! Нет! Нет! Я тебе не позволю! Не позволю!

Он хотел было крикнуть ей, что идет на помощь, но уж слишком ему хотелось застать Хайдена Стрейкера врасплох.

Банановые деревья росли в кубических плексовых ящиках объемом примерно в кубометр, наполненных влажной землей. Так что когда он будет лезть по стволу опрокинуться дереву не даст примерно около тонны почвы. Он начал взбираться по стволу. Подниматься мешали многочисленные листья, отходящие во все стороны от ствола. Когда он наступал на них, одни угрожающе дрожали, а другие цеплялись за комбинезон, мешая подниматься. Одним словом банан оказался не столько деревом сколько пучком листьев, взобраться по которым оказалось просто невозможно.

С трудом взобравшись на несколько футов, он неуклюже подпрыгнул, обломив несколько листьев, и одной рукой все же ухитрился уцепиться за край балкончика, где и повис, пытаясь подтянуться и влезть на него.

В это время у себя над головой он услышал звук открывающейся диафрагмы и хотя Аркали по-прежнему рыдала, Истман знал: он сделал то, что был должен сделать.

— Беги, ты грязный пси-проклятый ублюдок! — крикнул он. И тут рука его соскользнула и он с высоты в десять футов спиной рухнул на растения внизу.

При падении он сильно ударился головой, ссадил оба локтя и сильно ушиб ногу, но тем не менее тут же вскочил, резко развернувшись как ниндзя, и с удивлением увидел, что его окружили трое с направленными на него бластерами.

Он все еще был оглушен падением, но оправился достаточно, чтобы спросить:

— Чего уставились?

Они вытаращив глаза продолжали смотреть на него как на сумасшедшего тигра и так крепко сжимали бластеры будто от них зависела их жизнь. Затем появился сердитый Рохан в одних штанах с дюжиной солдат у одного из которых на шее висел мощный излучатель и принялся отдавать приказы.

Теперь Истмана стоящего посреди искалеченных банановых деревьев заливал яркий свет ламп. Затем на краю балкончика над его головой появилась фигура в белом хлопчатобумажном юката. Был смутно виден белый овал лица, рука прижатая ко рту, глаза полные слез и ниспадающие каскадом рыжие волосы. Она увидела его и снова разрыдалась, отвернувшись так резко, что он снова впал в отчаяние. Затем она исчезла.

— Кто здесь? Господи, да что здесь происходит? Эй, ты! А ну стой! — Рохан приблизился к нему. — Истман? Что вы здесь делаете? — Он поднял с пола обломанный банановый лист и потряс им у Истмана перед носом. — Ваша работа? Вы что — пьяны, или совсем из ума выжили?

В этот момент вой сирены резко оборвался но лишь для того, чтобы смениться настойчивым пульсирующим звуком разносящимся по всему Бейкеру из вмонтированных повсюду динамиков. Это был сигнал о возможной опасности нападения извне. Рохан заколебался, затем послышались крики с мостика. Оказывается в поле зрения сканеров появился следующий транзитом корабль. В районе Тет-Два-Девять был замечен всплеск энергии Мертца. Комендант развернулся на каблуках, сунул лист Истману в руки и напоследок сказал:

— А с вами я разберусь попозже!

Оказавшись у себя, Рохан оделся. Его тревожило замечание наблюдателей о том, что корабль почти наверняка каньский. Тет-Два-Девять находился на расстоянии около двух световых часов и засеченный ими тормозящий корабль сейчас был уже на много миллионов миль ближе, чем тогда когда его впервые обнаружили детекторы. Создавалось впечатление, что он пожирает пространство со скоростью превышающей скорость света, хотя на самом деле его действительная скорость никак не могла быть выше половины световой.

Если неизвестный корабль действительно несется на полусветовой скорости и не собирается тормозить, то сейчас пожалуй находится уже на полпути к Осуми. Если он не тормозит и не отклоняется на несколько градусов к северу от эклиптики, остается надежда, что это «Балкан» направляющийся к Два-Восемь, но корабль быстро тормозил и направлялся прямо к Осуми. Так что это наверняка был не «Балкан». Скорее всего это неприятельский корабль и следовательно Армагеддон уже начался.

Он подошел к своему командирскому креслу, где его встретил Шадболт, люди которого сидели за приборами, и сообщил ему последние новости.

— Корабль, комендант. Тысяч пять тонн, а то и больше. Лег на курс и похоже, направляется прямо на маяк Осуми. Сохраняет полное радиомолчание.

— Приготовить мезонный аппарат и произвести выстрел. Вы знаете что делать.

Шадболт был потрясен.

— Так точно… есть, сэр.

На станции был только один мезонный аппарат. В метракоровских аварийных инструкциях он назывался «оружием на крайний случай». Его следовало использовать лишь в самых критических ситуациях, поскольку ради него требовалось извлечь из силовых генераторов аргентиумовые трубки и использовать их для снаряжения бомбы. Без энергии же с Бейкером было полностью покончено, равно как и со всеми, кто на нем находился. После выстрела бомбу уже невозможно было отозвать, а при точном попадании она денатурировала плекс корпуса приближающегося корабля настолько чтобы при сближении со станцией его легко было уничтожить обычными видами оружия.

В последовавшие за этим часы лица техников Шадболта становились все более тревожными по мере того как отключалось оборудование станции и становилось все холоднее. С вражеского корабля не поступало никаких сигналов ни в одном из диапазонов электромагнитного спектра. Он просто не пытался выходить на связь.

Когда корабль приблизился на достаточно близкое расстояние для выстрела, Рохан связался с орудийным расчетом.

— Ну, что скажете? Канец?

— Скорее всего, сэр.

— Какой тип?

— Пока непонятно.

— Проклятье.

Затем он переговорил с оружейником — педантичным коротко стриженным человеком в аккуратном красном кителе.

— Трубки извлечены?

— Все кроме двух, комендант, — медленно протянул тот. — Если вытащим еще одну, отключится все вспомогательное оборудование. А когда вытащим последнюю, энергии останется только на то чтобы любоваться звездами сквозь обшивку.

— Действуйте.

— Есть, сэр. Но тогда пусть лучше все пристегнутся.

Через час исчезла искусственная гравитация. По всей станции прокатился жалобный стон. Техника сидевшего слева от Рохана тут же стошнило прямо на пульт и по воздуху во все стороны медленно расплылись зловонные шарики рвоты.

— Есть! — вдруг воскликнул один из операторов. — Корпус каньского производства, это точно. Да и двигатели тоже. Они входят в зону поражения и даже ухом не ведут. Сами идут нам в руки. Их двигатель по-моему вот-вот дырку прожжет в моем макро. Вид такой, будто собирается драться. И похоже совершенно не боится нас. Господи, вы только взгляните на этот корпус!

Заработали опознавательные устройства и из динамиков донеслись знакомые комбинации звуков.

— Отставить!

— Это не канец!

Рохан ошалело помотал головой.

— Отставить стрельбу! Лумис, а ну сними свою чертову руку с пусковой кнопки!

— Слава тебе Господи!

Рохан закричал в микрофон:

— Черт бы вас побрал, ведь мы едва не отправили вас всех к праотцам. Кто вы такие, мать вашу?

— Может флотские? — предположил оружейник.

— Выкинь это из головы! — Рохан потер глаза. Никто из метракоровских офицеров — как правило бывших десантников с Огайо — флотских и в грош не ставил. Оружейник, очевидно, тоже не был исключением. С тех пор как адмирала Маскулла постигло несколько неудач подряд, ко всему связанному с адмиралтейством и флотом с еще большим пренебрежением.

На экранах теперь был ясно виден корабль, похожий на большого серебристого ската. Совершенно очевидно, что сошел он с китайских верфей на Шанхае.

— Кто вы?

— Черт тебя побери, Рохан, — внезапно прорычал голос из динамика. — Человек прилетает на новеньком с иголочки корабле, только что захваченном флотом в качестве трофея, а ты так и норовишь понаделать в нем дыр. Лучше распорядись, чтобы эти самые трубки вставили обратно на место, да включай-ка свою кофеварку.


27


— Ответ на ваш вопрос, комендант. — Эллис бросил на стол перед Роханом мешок с дипломатической почтой. — Вот что я привез вам на этот раз. И больше ничего. Но думаю, этого скорее всего окажется достаточно.

Все затаили дыхание.

Двадцать человек — метракоровцы и все оставшиеся на станции офицеры Рохана стояли вокруг и ждали. Привез ли он им оружие? А может трюмы «Шанса» забиты провизией? Или там у него новые роботы, которых так не хватало их перегруженным ремонтным бригадам. Не успел Эллис Стрейкер появиться из переходного туннеля, как все бросились к нему и обступили кругом, но он был неразговорчив.

— Думаю не все так плохо как вам кажется.

— Уж больно здорово Маскулл нам подгадил, Эллис, — садясь заметил Лоутон.

— Да уж, он и в космосе, и на земле оказался одинаково бездарен.

— Значит, у вас новый корабль? — спросил Рохан.

— Ага.

— Похоже вам удалось-таки уладить свои дела на Сеуле?

— Думаю, вскоре мне представится такая возможность.

— Говорят богатый человек — счастливый человек.

— Об этом говорить пока рано.

— Мы уж думали вы нас бросили, Стрейкер. Тут поговаривали, что вы отправились в Тайский квадрант и встречались там кое с кем из пиратов. — Рохан повернулся к Лоутону. — Маскулл что-то упоминал насчет корейцев. В частности, о человеке по имени Ким.

— Да они почти все Кимы.

— Речь идет о пиратах, Эллис. Ну, знаете, тех паразитах, из-за которых постепенно увядает и гибнет торговля.

Эллис знал, кого имел в виду Рохан: пиратов Свободной Кореи, которые в настоящее время орудовали в обширном поясе Зоны, тянущемся через экваториальную часть этого сектора. На начальном этапе корейского восстания они заручились поддержкой сангокудзинов — этнических китайцев, обитающих за пределами Санаду — в основном на планетах колонизированных Ямато. Некоторые из них были политическими беженцами, кое-кто — потомками военнопленных или беглых преступников, многим не нравилась существующая в Ямато система ханов и поэтому все они жили на неосвоенных планетах сектора или сбежали в Свободную Корею.

Многие из этих людей с тех пор успели поссориться с корейцами как в свое время они поссорились со своими номинальными правителями-самураями. И уже долгие годы довольно значительное их число добывало себе пропитание тем, что грабило заходящие в Зону корабли. Эллис Стрейкер поддерживал с ними отношения с очень давних пор — еще со времен своих первых экспедиций в Зону. Ему долго пришлось объяснять Ким Вон Чуну сколь огромную выгоду можно извлечь из взаимного уважения — равно как и то, насколько дорого обойдется ухудшение отношений.

Несмотря на то, что переговоры оказались достаточно непростыми, закончились они довольно успешно. Были обговорены условия. Корабли Кима рыскали в пространстве как стая волков и нападали на всех без разбора. На своих не нанесенных ни на какие карты базах — обычно очень странных, негостеприимных местах вроде крепостей, устроенных внутри астероидов или сооруженных на небольших лунах гигантских планет в необитаемых системах — они скопили несметные сокровища. Поговаривали, что их шпионская сеть охватывает пространство в двести тысяч кубических парсеков Зоны — от Головы Змеи до района созвездия Микроскоп. В обмен на защиту своих кораблей, своих грузов и жизней своих людей, Эллис обещал им кое-какие услуги.

Стряхивая с сигары пепел Эллис вспомнил о соглашении которое он торжественно заключил много лет назад с Ким Вон Чуном. Ему тогда страшно не повезло и он угодил прямо в лапы корейскому пирату.

Я предложил ему стать его шпионом в самом сердце МеТраКора. Да, тогда он уже готов был отрезать мне яйца.

«Да брось ты, Ким, — сказал я ему. — Кому нужны мои яйца кроме меня самого?» — И тогда я заметил как его глаза затуманиваются. Он был немного разочарован тем, что не удастся позабавиться, но я оказался совершенно прав, сочтя его прежде всего деловым человеком.

«Понимаешь, Ким, — сказал я, — самая большая твоя проблема в том, что твоим сенсорам все корабли издали кажутся одинаковыми. Ты никогда заранее не знаешь на кого наткнулся до тех пор пока не окажется слишком поздно. А ведь корабль может оказаться и жирным грузовиком, и вооруженным до зубов сторожевиком, а то и флотским фрегатом, замаскированным чтобы ввести тебя в заблуждение. А вот что я тебе предлагаю…»

Помню тогда еще эта стерва, Азиза Поуп, узнав об этом, в глаза назвала меня пособником самого крупного из всех пиратов Освоенного Космоса. Но, конечно, не на людях — на это у нее никогда не хватило бы ни прямоты, ни духу.

Что ж, в общем-то я этого и не отрицаю. Я и помогал ему и кое в чем даже участвовал. Но все равно это было очень хорошее деловое соглашение, очень простое и в то же время оба мы от него только выигрывали. Я снабжал Кима через его агентов информацией: расписание движения грузовиков МеТраКора, пункты назначения, сведения о грузах — одним словом все, что удавалось получить. А еще его молодцы узнавали какие из кораблей на самом деле являются метракоровскими корветами — самыми настоящими осами с ядовитыми жалами в брюхе, а не какими-то там навозными мухами, только издали выглядящими опасными — и старались держаться от них подальше. А мне Ким приносил пользу избавляясь от моих самых серьезных каньских и японских конкурентов, да и от прочей сошки поменьше. Потому-то я так быстро и разбогател. Тогда мной владела настоящая жажда наживы, да простит меня пси и я не был таким мягким как сейчас. Я всегда знал чего мне хочется.

Он с невинным выражением лица недоуменно приподнял брови.

— Пираты, говорите?

Лоутон проворчал:

— Всем известно, что вы имеете с ними дело, Стрейкер.

— Знаете, Лоутон, по-человечески вы мне очень симпатичны. Поэтому будем считать, что я этого не слышал. Наверное вы просто находитесь здесь еще недостаточно долго, чтобы запомнить какие вопросы мне лучше не задавать.

Рохан внимательно осмотрел опаленный лучом дипломатический мешок. На нем красовалась плексовая табличка на которой крупными буквами было написано:


Ф.П.К. БАЛКАН


БАР-ХАРБОР, ЛИБ.


— А я-то надеялся, что им все же удалось добраться до Сеула. Или что они задержались на Пусане. Так значит его все-таки захватили?

— Нет он погиб в нексусе. Вав-Три-Ноль, в боковой цепи Палавана. — Эллис сильно затянулся и окурок сигары в уголке его рта разгорелся красным огнем. — Но может вам будет интересно взглянуть на кое-какие бумажки, что были на борту.

— Бумажки? Вы хотите сказать дипломатическую корреспонденцию?

— Само собой я не обертку от мяса имею в виду.

— Но ведь она всегда опломбирована, Эллис.

— Ну и что?

— По закону и согласно правилам МеТраКора, только аккредитованный дипл…

— Какие еще правила МеТраКора? Бросьте, комендант. И потом я все равно уже вскрыл ее.

— Вы сделали что..?

— Вскрыл и прочитал. А что я по-вашему должен был сделать? Сидеть и любоваться на нее? Еще не хватало!

— То есть вы признаете, что встречались с пиратами, — тут же вмешался Лоутон. — И выторговали у них вот это? Ну все, теперь вы у нас вот где, Стрейкер!

— Полковник, не гоните вы свою чертову волну. По крайней мере наше последнее правительство считало Кима нашим союзником. А с тех пор мало что изменилось.

Присутствующие начали перешептываться. Глаза у Рохана горели. «Балкан» шел с Либерти и был бы первым кораблем, который после появления Маскулла доставил бы им свежие новости из Американо.

— А вам известно, что незаконные действия с дипломатической корреспонденцией — это уголовно наказуемое преступление?

Эллис пожал плечами.

— Я все равно буду все отрицать.

— А вам известно, что за это вас могут подвергнуть зондированию?

— Пусть сначала поймают. Как, нравится моя новая посудина? Вот, думаю назвать ее «Хрен вам!».

Скорее всего и Рохан и Лоутон отлично понимали, что новый корабль он получил от пиратов Кима и, вполне возможно, в обмен на федеральный почтовый корабль «Балкан».

— Горбатого могила исправит, верно? — с отвращением сказал Лоутон. — Стрейкер, то чем вы занимаетесь — это позор. А ваши методы дурно пахнут.

Эллиса эти слова явно задели.

— Полковник, нравится вам это или нет, но я только что спас ваши жизни. Уж могли бы испытывать ко мне хоть какое-то чувство благодарности.

— Благодарности? Сукин вы сын, все что вы делаете, вы делаете только себе во благо.

— Да бросьте. Чего вы упираетесь? Почему бы вам просто не взять да и не открыть чертов мешок?

Воцарилось молчание.

— А как он к вам попал? — требовательно спросил Лоутон. — Ведь мешки с диппочтой просто так из нексуса не выплывают.

— Я кажется уже предупреждал вас, чтобы вы не совали нос в мои дела.

Снова наступило молчание. Лоутон откинулся на спинку кресла, на лице его застыло многозначительное выражение.

— Предположим, что вы и в самом деле получили его от пиратов.

— Можете предполагать все что угодно. Я — человек, который всегда держит глаза и уши открытыми. Просто мне попалась достаточно интересная вещица и я решил, что ее стоит приобрести — естественно за счет МеТраКора, сами понимаете.

Да, если б ты знал, чего мне это стоило, подумал он. Этим мешком Ким полностью расплатился со мной за нешуточную услугу: в один прекрасный день его жизнь оказалась в моих руках и я решил сохранить ее, предвидя, что когда-нибудь это мне пригодится. Он тогда дал мне честное слово, что в долгу не останется, а он хоть и бандит, и кореец, но человек действительно честный. Впрочем, к чему бы мы пришли, не будь такого понятия как честь? Но факт остается фактом — только от меня зависело казнят его вместе с остальными на Пенсильвании тогда в сорок шестом. Но что проку с мертвеца? Именно этот вопрос я и задавал себе, когда срывал лучшую из операций Флота с времен вторжения. Исключительно деловой человек, старина Ким, и в то же время всегда умеет вовремя стушеваться, когда речь идет о цене за его жизнь. Так что пришлось мне списать этот его большой долг передо мной да еще приплатить четверть транша ауриума — аж сороковую часть всего нажитого за жизнь непосильными трудами — и все за этот жалкий мешочек. Но Ким знал, что в нем, еще как знал. И то, что он запросил за него, было сущей ерундой по сравнению с его действительной ценностью.

— Что вы имеете в виду, говоря «за счет МеТраКора»? — подозрительно спросил Рохан. Он потянулся было к мешку, но Эллис тут же опустил на него руку.

— Э, нет!

— Сколько?

— За то, чтобы заглянуть вот в этот самый мешок? — Эллис с шумом втянул в себя воздух.

— Что в нем, Стрейкер?

— То, что я уже знаю, а вам еще только предстоит узнать.

— Сколько, Стрейкер?

— Десять траншей и по рукам.

— Десять траншей? — взорвался Лоутон. — Ну вы и наглец! Продаете нам федеральную собственность! Побойтесь Бога, Стрейкер! Ведь десять траншей — это просто астрономическая сумма!

Эллис улыбнулся.

— Вы ведь не знаете что покупаете!

Рохан вздохнул.

— А стоит он того? — тихо спросил он, игнорируя возмущение Лоутона.

— Могу гарантировать только одно: эти бумаги спасут Бейкер. И не только его.

— Спасут форт? — Рохан медленно обдумывал услышанное, задумчиво пожевывая нижнюю губу. Потом прошелся взад и вперед и неожиданно обернулся.

— Правда? Вы уверены? А как?

— Я же сказал: это спасет Форт-Бейкер. И кое-что еще.

— А что еще? — спросил Лоутон.

— Это вернет вам и Каноя-Сити.

— Но это невозможно!

— Отчего же, сэр?

У Лоутона задрожали щеки.

— Послушайте, Маскулл прибыл сюда с тридцатью кораблями, в том числе с тринадцатью десантными. С двенадцатью ротами по тысяче человек в каждой. С восемью тысячами десантников. Черт побери, Стрейкер, если уж им это не удалось, то как это может сделать какое-то жалкое письмо?

— Эх вы, неблагодарные люди, — поворачиваясь к Рохану сказал Эллис голосом исполненным фальшивого пафоса. — Перед вами простой торговец, который по вине других людей лишился всех своих капиталов. МеТраКор не заплатил мне того, что был должен и оставил меня с долгом в двадцать траншей. Как же вы можете винить меня за то, что я пытаюсь вернуть хотя бы половину суммы? А заодно вспомните, кто в самый трудный час доставил вам припасы. Если бы не я, то вы тут все…

— О'кей, Стрейкер…

— …если бы не я, то вы тут все или умерли бы с голоду, или задохнулись бы, или погибли от руки каньцев, которые…

— Стрейкер…

— …которые как известно просто презренные убийцы, и все же когда старик Стрейкер снова объявляется в системе с таким количеством подарков, которое вам и не снилось, да еще в такое время, он слышит в свой адрес лишь оскорбления да упреки…

— Эллис!

Эллис остановился и спросил совершенно другим голосом:

— Что?

Рохан наконец взял себя в руки.

— А вам известно, Эллис, что на поверхности планеты находятся очень крупные силы каньцев? И именно сегодня вечером они должны были сообщить нам свои условия. Безусловной капитуляции. Вам известно о намерениях Ю Сюйеня? Он заявил, что хочет взорвать Бейкер.

— Все это меня ничуть не удивляет, хотя теперь это уже и не имеет ни малейшего значения.

Рохан сжал кулаки.

— Эллис нам предстоит драться. Сдаваться я не намерен. И тем более расставаться даже с частью наших сверхтяжелых ценностей. Но я буду весьма признателен вам, если вы согласитесь забрать отсюда миз Хавкен.

— Я прибыл сюда отнюдь не в качестве скорой помощи. Да и ваш чертов аргентиум мне не нужен. И с Аркали Хавкен я нянчиться не собираюсь.

— Тогда ради чего?

— Я же сказал. Чтобы доставить вам это. — Он снова похлопал по мешку с диппочтой. — Но стоит он десять траншей.

— Один транш. Причем получите вы его только если документы окажутся именно такими как вы утверждаете!

— Могли бы и поверить мне на слово. Семь. И гарантирую, что содержимое этого мешка отобьет у каньцев охоту захватывать Бейкер.

— Три. И к тому же составим соглашение.

— Пять. И вы подпишете платежное поручение МеТраКора, подлежащее оплате на Сеуле по предъявлении.

— Ладно, ладно.

— Значит, сойдемся на пяти?

— Идет.

Эллис удовлетворенно кивнул.

— В таком случае он ваш как только соглашение окажется в блоке памяти у меня на корабле.

Тут же был составлен контракт, закодирован и генозаверен, а потом передан на корабль. Лоутон наблюдал за происходящим со все возрастающим возмущением. Наконец он взял свою фуражку и встал.

— Я отказываюсь присутствовать при этом дурацком спектакле.

— Разве вы не хотите узнать, что там в мешочке, а, полковник? — спросил Эллис.

— А вот представьте себе! Не хочу!

Эллис смотрел ему вслед. Когда Лоутон был уже у самой диафрагмы, сегменты автоматически разошлись и полковник едва не столкнулся с каким-то собирающимся войти человеком.

И тут у Эллиса буквально отвалилась челюсть. Окурок едва не выпал изо рта, но он успел подхватить его. Все головы повернулись в сторону вошедшего. Все глаза устремились на того, на кого так вытаращился Эллис Стрейкер. А те кто знал, что произошло между отцом и сыном затаили дыхание.

— Привет, папа.

Всю веселость Эллиса как рукой сняло. Самодовольный юмор буквально брызжущий из него на протяжении последних нескольких минут в воцарившейся тишине казалось превратился в лед.

— Так значит, ты все-таки вернулся?

— Как видишь.

— А ты привез обратно то, что украл у меня?

— Я ничего не крал.

— А мой китель? А мои лучшие бластеры? А шаттл? И еще один пустячок?

— Я ничего тебе не должен.

— Вот как? А как насчет Дэнни Куинна? Ты и его тоже потерял?

— Куинн погиб.

— Да, хотя лучше бы на его месте был ты. — Он презрительно сплюнул и снова повернулся к Рохану. — Открывайте мешок, комендант.

Печать уже была сломана, а мешок вскрыт. Рохан сунул руку внутрь и вытащил пакет. Правительственные документы с золотым американским орлом. Печати и вся атрибутика несомненно указывали на то, что это подлинные дипломатические документы.

Рохан вскрыл пакет, начал читать и чем дальше он читал тем больше менялось выражение его лица. Наконец он поднял голову и обвел взглядом две дюжины пар устремленных на него с надеждой глаз.

— Это просто невероятно, — дрожащим голосом наконец сказал он. — Документы подтверждают, что война с каньцами окончена. Позвольте, я вам зачитаю: «…в ответ на решение снова оснастить боевые корабли американского флота сингулярными пушками, правительство Санаду согласилось на прекращение войны. С настоящего момента все боевые действия между противными сторонами должны быть повсеместно прекращены. Госсекретарь федерального правительства провел с Империей мирные переговоры на Московии…» — тут его глаза расширились от удивления, — «…в результате чего была достигнута договоренность о возвращении Санаду принадлежащей ему системы Улан-Батор в Автономном квадранте Монголия, а также о возвращении Каноя-Сити Американской Межзвездной Транспортной Корпорации».

Раздались крики ура. Всех присутствующих на мостике охватило радостное возбуждение.

— Ю Сюйеня продали! — крикнул кто-то.

— Его же собственное правительство!

— Вдова запросила мира. Она отлично знает, что ей нипочем не одолеть сектор располагающий сингулярным оружием и готовый применить его.

— Конец войне!

— Нужно срочно сообщить связистам! Пусть сообщат каньцам, что война закончена!

Рохан повел их в рубку связи сжимая сообщение в руке. Вскоре на мостике осталось только двое — отец пристально через разделяющее их пространство смотрел на сына.

— Отец, я…

— Не смей меня так называть, пси тебя побери!

Хайден Стрейкер низко опустил голову, пытаясь сдержать обуревающие его чувства. Затем снова взглянул на отца, как мужчина на мужчину.

— Господи Боже мой, дай же мне наконец возможность быть самим собой. Это все о чем я прошу. И все что мне когда-либо было от тебя нужно. Мы должны благодарить пси, что война закончилась. Смири же наконец свою гордость хотя бы ради такого случая. Неужели ты даже сейчас не можешь позволить себе помириться со мной?

Эллис ответил сдержанно, хотя и чувствовалось, что внутри у него все кипит.

— Вот так значит! Ты считаешь, что теперь все позади? — мягко спросил он. — Что теперь ты можешь приползти обратно ко мне виляя хвостом? И что мы с тобой как и прежде, продолжим заниматься бизнесом, хотя теперь я на пятнадцать траншей беднее чем раньше?

Хайден покачал головой. Все те мелкие черты характера отца, которые всегда вызывали у него тошноту, снова были тут как тут, начисто смывая тот его образ, который он нарисовал у себя в сознании — вариант Эллиса Стрейкера, который его устраивал. Этот вариант наверняка скрывался где-то глубоко внутри, просто отец никогда не позволял ему вырваться наружу.

— Я и слышать ничего не желаю о твоем бизнесе. Я просто хочу получить возможность снова называть тебя отцом. Я хочу, чтобы ты меня уважал, как ты не понимаешь? И еще хочу, чтобы ты нуждался в моем уважения.

— Уважения? — переспросил Эллис. — Я сейчас сдержался и не размазал тебя по этим стенам, только потому, что тебе все же удалось каким-то образом доставить кристалл на Эдо. Но никакой похвалы от меня ты не дождешься. Ты все испортил, и еще раз испортил. Твое вмешательство разрушило все мои стратегические планы и ты буквально ни разу ничего не сделал так, как нужно было бы сделать. И если ты хочешь, чтобы я уважал тебя, тебе придется научится действовать с гораздо большим умом.

— Я сделал то, что был должен сделать. Может быть и не так, как это сделал бы ты, но ведь и я — это не ты. Я — это я. И горжусь этим.

Эллис покачал головой.

— Я рад только одному — что твоя мать мертва и не видит всего этого. Паршивое у тебя пси, малыш. Оно у тебя берет, а не дает. Ты всегда был таким. И в один прекрасный день это будет стоит мне жизни.

Хайдена снова охватил безудержный гнев — как тогда, на мостике «Шанса», но с тех пор казалось прошла целая вечность и теперь он был совсем другим человеком, чем тот, что стоял на том ужасном мостике. Теперь он научился сдерживаться и спокойно сносить отцовские оскорбления.

— О'кей, тогда скажи, чего ты еще от меня хочешь?

Они несколько мгновений смотрели друг другу в глаза и наконец Эллис заговорил каким-то странно приглушенным исполненным укоризны голосом:

— Послушай, Хайден, вот ты твердишь об уважении. А разве ты сам когда-нибудь испытывал ко мне уважение? Ты ведь никогда не был хорошим сыном. Ты никогда меня не слушал. Я пытался рассказать тебе о войне с каньцами. Как это было в мои молодые годы. О войне и обо всем остальном, но ты ни разу не пожелал выслушать меня. Тебе было неинтересно! Тем самым ты просто наплевал мне в душу, пренебрег важнейшими моментами моей жизни и моей философией как совершенно никчемной чепухой. И все это ты — мой собственный никчемный невежественный сын. Тебе было плевать, а меня это как ножом резало. Когда же я попытался дать тебе возможность зарабатывать на жизнь в нексус-цепях, ты заявил мне, что тебе не нужно ничего кроме слюнявых стишков да сладкой жизни на Либерти. Если бы не память о твоей матери, я бы сказал, что такой неблагодарный человек как ты просто не может быть моим сыном!

— Тем хуже! Ведь факт остается фактом — я твой сын. Нравится тебе это, или нет. И что бы ты ни говорил, этого ничто не изменит.

Эллис наконец отвел от него взгляд, пожевал свой окурок и сказал:

— Так ты спрашиваешь, что мне от тебя нужно?

— Да, спрашиваю.

— Только одно: глядя на тебя я хочу чувствовать хорошее пси. И хочу, чтобы ты вернул украденное. Только после этого ты снова станешь моим сыном докажешь, что ты настоящий мужчина.

Хайден смотрел как его отец встает. Выходит из комнаты. Видел как он небрежно стряхивает пепел и так и не обернувшись исчезает за дверью. Давая выход душащей его ярости Хайден Стрейкер стукнул кулаком по столу так сильно, что в кровь разбил руку и достаточно сильно.

Крутой купец, в бешенстве думал он. Несгибаемый, никому ничего не прощающий торговец! Да где же его сердце? Видимо чтобы его найти этого человека нужно разрезать. И клянусь адвентерским Богом, я так и сделаю!

Его глаза жгло как огнем. Нервы были как натянутая проволока. Он рухнул в большое кресло коменданта обхватив руками голову. Мысли его совершенно смешались. Все что мне удалось совершить с его точки зрения просто одна большая ошибка. Он хочет чтобы я был его пешкой, наследной марионеткой, дрессированной комнатной собачкой. Но я таким никогда не стану. С тех пор как мы виделись в последний раз я день и ночь трудился чтобы выполнить то, что обещал. И я все это выполнил и даже больше. Когда он узнает, что я отверг Аркали, он придет в ярость. Теперь, когда война закончилась слияние Хавкена и Стрейкера необходимо более чем когда-либо. Как он это воспримет? И что он, интересно, имел в виду? Что я должен вернуть? Что я украл? Как я его обманул? Что ему, пси его побери, нужно? Похоже он не успокоится, пока я не поднесу ему на блюдечке кристалл самого сёгуна!

— Да пропади он пропадом, — сказал он наконец и это была не шутка.


Оказавшись снаружи Эллис завернул за угол и налетел прямо на Барба Истмана. Тот был вне себя от гнева и сжимал в руке бластер.

— Где он? Клянусь, я убью его!

— Эй! Ты что не знаешь, что войне конец?

— Я имею в виду не какого-то там каньца, а вашего ублюдка-сына!

Эллис не меняя выражения лица схватил Истмана за запястье и китайским приемом ловко завернул ему руку за спину. Наконец Истман не выдержал и вскрикнул.

— Ладно, бросай свой «вессон», приятель. Неужели ты настолько глуп, что предпочтешь сломанную руку небольшой вежливой беседе?

Истман стиснул зубы, но бластер тем не менее выпустил. Эллис отпустил его и тот сразу прижал руку к груди.

— Если хочешь, я тебя научу как это делается. — Его голос по-прежнему был невозмутимым, слегка насмешливым, но на всякий случай он продолжал придерживать Истмана за отворот куртки. — Ну-ну, не надо хмуриться. Ты и без того достаточно некрасив. Так объясни, к чему такая спешка?

— Он обесчестил ее!

— Кого?

— Миз Хавкен.

— А, малышку Аркали. А ты видно все еще не можешь ее забыть, верно? — Истман продолжал молчать, но Эллис слегка встряхнул его. — Так как — верно?

— Да.

— Вот и отлично. Потому что Хайдену она больше не нужна — это мне только что сказал сам Рохан. По его словам путь для тебя свободен, как никогда раньше.

Истман удивленно уставился на него.

— Так вы считаете, что…

— Короче, хочешь ты ее или нет? Только это сейчас имеет значение, парень. Что такое деньги, как не понятие, придуманное людьми — горстка нулей и единичек которые по общему согласию означают власть, верно? — Он притянул Истмана к себе, обнял его за плечи и повел прочь с мостика. — Как ты насчет того, чтобы мы с тобой немного выпили в ознаменование мира, а?

Они прошли через переходной туннель. Истман все еще сомневался, но никак не мог решить, что ему делать. По пути им навстречу то и дело попадались члены команды, которые буквально прыгали от радости и веселились, крича и смеясь как сумасшедшие.

Вскоре они дошли до переходного туннеля ведущего к шаттлу. В маленьком кораблике нашлась бутылка лучшего швейцарского пятизвездочного и Эллис велел услужливому гиси открыть ее.

— Я как раз берег это на случай нашей с тобой встречи. Я когда-нибудь рассказывал тебе притчу о могущественном каньском властителе, у которого был слабак-сын?

— Что-то не припоминаю.

— Тогда послушай, и может быть это чему-нибудь тебя научит. — Эллис бросил взгляд на мигающие огоньки приборов, одернул китель и пристроил зад на подлокотнике пилотского кресла. Затем начал задумчиво рассказывать.

— Ну, короче, этот его отец, повелитель одного чертова каньского квадранта, жил в системе, которая как и мы пробавлялась торговлей. Одним словом, посылает он, значит, своего наследника, принца, по цепям, чтобы тот и денег себе нажил, а заодно и посчитался с врагами Сектора, ну и все такое прочее. А парнишка, не будь дурак, юрк в соседнюю систему и тайком посылает своей мамаше, у которой он всегда был светом в окошке, записку. А в записке пишет, что, мол, папаша его наладил неведомо куда и невесть зачем, и просит мамашу, чтобы та прислала ему ауриума. Она, конечно, так и делает, а он прямиком летит обратно к отцу.

Дальше случается вот что. Прилетает он, садится на космодроме и просит своего папашу принять его. Поскольку тот местный владыка, то даже сыну приходится просить его о встрече.

Истман улыбнулся.

— Ну, этот папаша приказывает вырыть огромную яму, насадить туда специально выведенных ящеров, разных там ихтиозавров, плезиозавров и все такое прочее и назначает парню встречу на самом краю этой ямы. Принц конечно притаскивает с собой ауриум и говорит: «Ну вот, папа, смотри, сколько мне удалось наторговать. Все сделал как ты велел». Ну, папаша, смотрит на слиток, потом на сына, берет и плюх слиток в яму. А принц смотрит на него и говорит: «Ты чего?» А отец обзывает его лгуном проклятым и снова посылает торговать.

Он протянул Истману бутылку. Истман отхлебнул и вытер губы.

— Но только я не понимаю…

— Дай досказать. Так вот. На этот раз принц улетает и начинает торговать. Таскается по цепям, ухитряется облапошить местных князьков, обойти само пси и людские козни и зарабатывает денег собственными умом и трудом. А когда целым и невредимым возвращается на родную планету, снова встречается с папашей и опять на краю этой самой ямы. И снова принц показывает отцу слиток. И снова отец бросает его к ящерам. Ага! Только на этот раз принц бросается следом, успевает выхватить слиток из-под самого носа чудовищ и выбирается с ним наверх. И вот тогда отец уже обнимает его за плечи и говорит, что гордится им.

Эллис замолчал и, увидев, что Истман кивает головой, продолжал:

— Это моя любимая притча. Я рассказывал ее и своему сыну еще в детстве, но скорее всего он об этом не помнит. Надеюсь ты понял ее смысл, да, Барб?

— Да. Я и сам всегда считал, что важно не кто человек, а что он делает.

— Вот как? Лично я бы сказал немного иначе: Важно не то, что у тебя есть, а то как ты это заработал.

Он протянул Истману бластер.

— Короче, в следующий раз советую думать. И не слушай того, кто скажет, что я желаю Хайдену Стрейкеру смерти. Ты меня понял?

Истман мрачно взял протянутый ему бластер, а Эллис еще раз приложился к бутылке и отдал ее гиси. Да, подумал он, ни хрена Истман не понял мою притчу. А мне-то казалось, что он кое-что знает о Ямато и о том, что такое судьба. Зато Хайден изменился. Да, мой парень вернулся из своего первого похода. Он уже научился осознавать свою судьбу, но ему все равно еще предстоит отправиться в новое путешествие, чтобы на сей раз понять, как ее себе подчинить. Конечно, это скорее по плечу человеку лет сорока или даже старше, но кто посмеет сказать, что такое ему не по силам? Ведь кроме всего прочего, он мой сын.

— Так значит война закончена, да? — перед тем как исчезнуть в переходном туннеле с горечью спросил Истман. — Очень жаль. А я-то думал она продлится как минимум лет десять.

— Неужели требуется столько времени, чтобы унялась твоя ярость?

Истман пробурчал:

— Да, похоже мне просто судьбой предначертано до гробовой доски оставаться мелким клерком, потому что МеТраКор обязательно усадит меня обратно на то же самое место.

Эти слова потрясли Эллиса. Истман как будто прочитал его мысли.

— Спокойно! — отозвался он. — Надеюсь ты не думаешь, будто его превосходительство Ю так просто возьмет да и прекратит войну только потому, что так приказала вдова? И так запросто возьмет да и отдаст нам обратно Каноя-Сити?

Услышав это, Истман тут же просветлел.

— Но ведь договор заключен и подписан. МеТраКор и «Чайна Продактс», оба правительства — наше и их, все согласны. Неужели Ю Сюйень решится и дальше претворять в жизнь свои маниакальные планы?

Эллис усмехнулся.

— А ты сам подумай. Причем подумай хорошенько — теперь на это есть время. Да-да, и держи порох сухим.