Лондон бульвар
Кен Бруен








Митч — только что освободившийся из тюрьмы преступник. Он решает порвать с криминальным прошлым. Но его планы ломает встреча с Лилиан Палмер. Ранее известная актриса, а сегодня полузабытая звезда ведет уединенный образ жизни в своем поместье. С добровольно покинутым миром ее связывает только фанатично преданный хозяйке дворецкий. Ситуация сильно усложняется, когда актриса нанимает к себе в услужение Митча и их становится трое…

Кен Бруен — один из самых успешных современных авторов детективов, известный во всем мире как создатель нового ирландского нуара, написал блистательную, психологически насыщенную историю ярости, страсти, жестокости и бесконечного одиночества. По мотивам романа снят фильм с Кирой Найтли и Колином Фарреллом в главных ролях.






Кен Бруен

Лондон бульвар





ЧАСТЬ ПЕРВАЯ





~~~


Я ВЫУЧИЛ ЭТО в тюрьме. Компульсивность — это когда ты делаешь всё одно и то же. Обсессия — это когда ты всё об одном и том же думаешь.

Вообще-то, я и кое-что другое выучил. Но не так четко. И не так определенно.

В тот день, когда я освобождался, комендант вызвал меня для разговора.

Я ждал, а он сидел, склонившись над столом. Голова над бумагами, прямо воплощенное трудолюбие. На темени лысинка, как у принца Чарльза. Мне это понравилось, и я стал смотреть на нее. Наконец он выпрямился и сказал:

— Митчелл?

— Да, сэр?

Я могу подыграть, если нужно. До свободы оставалось — всего-то сигаретку выкурить. И нарываться я не собирался. Выговор у него — северный, неявный, но все еще подванивает йоркширским пудингом и всем этим достойным дерьмом. Спрашивает меня:

— К настоящему времени вы находитесь у нас в течение?..

Прямо как будто не знал. Я ответил:

— Три года, сэр.

Он губами пожевал, типа не очень поверил. Бумажки мои полистал, говорит:

— Вы отказались от условно-досрочного.

— Я хотел полностью выплатить свой долг, сэр.

Вертухай, стоявший сзади, фыркнул. Первый раз начальник тюряги взглянул прямо на меня. Глаза в глаза.

Потом спросил:

— Вы знаете, что такое рецидивизм?

— Сэр?

— Преступники совершают преступления повторно. Это такая обсессия.

Я слегка улыбнулся. Говорю:

— Я полагаю, вы смешиваете обсессию с компульсивностью.

И объяснил ему, в чем разница.

Он шлепнул печать на мои бумаги, говорит:

— Вы вернетесь.




Я хотел ему ответить: «Только в другой версии», — но понял, что Арни из «Вспомнить всё» вряд ли ему знаком.

Около ворот вертухай сказал:

— Зря ты ему нахамил.

Я руку протянул и говорю:

— А что было делать-то?

Упустил я свой шанс.

Так янки говорят. Стоял у тюрьмы, ждал, когда меня подхватят. Назад не оглядывался. Если это суеверие — пусть так оно и будет. А поскольку стоял я на Каледония-роуд, очень мне хотелось знать, похож ли я на каторжника — или хотя бы на бывшего каторжника.

Хреново.

Хреново и подозрительно.

Мне было сорок пять лет. Рост под метр восемьдесят, вес под девяносто. Причем в хорошей форме. Я врывался в качалку и выжимал из себя на пресс-бенче всё до последней капли. Ломал все преграды, чтобы высвободить эти самые эндорфины. И кокса не надо. Черт, а нужно ли это было в тюряге? Ведь до умопромрачения занимался. Волосы у меня седые, но еще густые. У меня темные глаза, и не только на первый взгляд. Нос весь переломан, а рот — чувственный.

Чувственный!

Мне нравится такое определение. Одна женщина мне так сказала, когда мне было двадцать. Женщину я потерял, а прилагательное осталось. Спасайте, что можете.

Притормозил проезжавший мимо фургон, посигналил. Открылась дверь, вышел Нортон. Мы минутку постояли. Друг ли ты мне?

Не знаю, но вот он здесь. Появился. Значит, друг. Я сказал:

— Эй!

Он ухмыльнулся, подошел, обнял меня. Просто два приятеля обнимаются напротив тюрьмы Ее Величества. Надеюсь, начальник это видел.

Нортон был ирландец, и понять его было невозможно. С ними со всеми так Говоришь, говоришь, а потом оказывается, что на уме у них совсем другое. У него были рыжие волосы, бледное одутловатое лицо, а фигура, как у борзой. Он сказал:

— Господи Иисусе, Митч, как ты?

— Снаружи.

Он это обмозговал, хлопнул меня по руке и сказал:

— Снаружи — это хорошо. Мне нравится… Пошли. Тюрьма меня нервирует.

Сели в машину, он протянул мне бутылку «Блэк Буш». С таким зеленым бантиком. Я сказал:

— Спасибо, Билли.

А он прямо застеснялся:

— А, это ниче… тебе расслабиться… отмечать будем сегодня вечером…. и вот еще…

Протянул пачку «Данхилл». Такую сочную, красную, хороший сорт.

Прибавил:

— Я подумал, тебе захочется чего-нибудь особенного.

Со мной была посылочная картонная коробка, которую выдают при освобождении.

Нортон уже заводил мотор, но я его остановил:

— Погоди-ка секунду.

И вышвырнул коробку.

— Что это было?

— Мое прошлое.

Я откупорил «Буш» и сделал большой благостный глоток. Сразу зажглось. Ух, как всегда. Протянул Нортону бутылку. Он покачал головой:

— Не, за рулем не пью.

А сам уже успел набраться, готовый почти. Он всегда предпочитал особые сорта. Мы ехали на юг, он бормотал что-то о вечеринке. Я отключился.

Если честно, я от него уже устал.

Нортон сказал:

— Предлагаю тебе прокатиться, полюбоваться красотами.

— Валяй.

Я чувствовал, что виски уже стучится внутри. Виски вытворяет со мной разные гнусные штуки, но самое главное, я становлюсь непредсказуемым. Даже сам не знаю, что натворю.

Мы поворачивали с Марбл-Арк и конечно же встали на светофоре. Возле машины тут же нарисовался чувак и начал протирать ветровое стекло грязной тряпкой. Нортон взорвался:

— Эти гребаные скребки, они повсюду!

А тот чувак — он даже не дернулся. Два быстрых мазка тряпкой — и на стекле остались скользкие грязные следы. Потом он возник у моего окна, заявил:

— Четыре, приятель.

Я засмеялся, опустил стекло, говорю:

— Тебе надо работу сменить, чувачок.

У него были длинные сальные волосы до плеч. Лицо худое, а глаза — такие я сотни раз видел на тюремном дворе. Глаза хищника на низшей ступени развития. Он запрокинул голову и харкнул. Нортон зашелся:

— О Господи Иисусе!




Я с места не двинулся, спрашиваю его:

— У тебя есть монтировка?

Нортон покачал головой:

— Господи, Митч, нет.

Я сказал:

— ОК.

И вышел.

Чувак удивился, но не отскочил. Я схватил его за руку и сломал ее о колено. Залез в машину, и тут загорелся зеленый. Нортон рванул с места и завопил:

— Боже, Митч, урод чокнутый! Ты десять минут как откинулся… и опять за свое?! Ты что, что ты сделал?!

— Я ничего не сделал, Билли.

— Ты парню руку сломал, и ты ничего не сделал?

— Вот если бы я ему шею сломал…

Нортон взглянул на меня с тревогой:

— Это у тебя, типа, шуточки такие, да?

— А ты как думаешь?




~~~


НОРТОН СКАЗАЛ:

— Я думаю, ты удивишься, когда увидишь местечко, которое я тебе подыскал.

— Только если оно рядом с Брикстоном.

— Это Клэпхем Коммон. С тех пор как тебя того… не было… оно стало модным.

— О, черт.

— Не, все о'кей… Парнишка-писатель, что жил там, попал на бабки по-крупному. Пришлось ему ноги делать. Все бросил: одежду, книги… так что ты будь спок.

— А Джои все еще в Овале?[1 - Овал (Kennington Oval, The Oval) — поле для игры в крикет, стадион международного класса. Расположен на юге Лондона, действует с 1845 г. — Здесь и далее примечания переводчика.]

— Кто?

— Который «Биг Ишью»[2 - Биг Исью (Big Issue) — социальная программа, основанная в Великобритании в 1991 г. и в настоящее время действующая в восьми странах. Одним из направлений деятельности в рамках этой программы является выпуск журнала «Big Issue», который распространяют на улицах бездомные. В России существует аналог — социальная газета «На дне».] продает.

— Не знаю такого.

Мы подъезжали к Овалу. Я сказал:

— Он здесь. Притормози.

— Митч… Ты хочешь купить «Биг Ишью»… сейчас?

Я вылез из машины, подошел к Джои. Он не изменился. Взъерошенный, грязный и жизнерадостный.

Я сказал:

— Привет, Джои.

— Митчелл… Боже праведный, я слыхал, ты срок мотаешь.

Я протянул пятерку:

— Дай журнальчик.

Сдачи я не ждал. Всё как всегда. Он спросил:

— Тебя там не обижали, Митч?

— Да не так, чтобы очень.

— Молодец. Закурить есть?

Я протянул ему пачку «Данхилла». Он повертел ее, сказал:

— Круто.

— Для тебя, Джои, только самое лучшее.

— Ты пропустил Кубок мира.

И еще кучу всего. Я спросил:

— Ну и как прошло?

— Мы его не выиграли.

— Ох-хо-хо.

— Ну, крикет на этом не кончается.

— Да, это точно.




За три года в тюрьме ты теряешь

время

сострадание

и способность удивляться.




Квартира меня поразила. Весь первый этаж двухэтажного дома. Великолепно обставлена, повсюду пастели, книги вдоль стен. Нортон стоял сзади, смотрел, как я отреагирую.

— Ничего себе! — выдохнул я.

— Ага, это что-то, правда? Пойдем еще посмотрим.

Он провел меня в спальню. Медная двуспальная кровать. Распахнул гардероб, весь полный одежды. И говорит, как продавец в отделе одежды:

— А здесь у вас

Гуччи

Армани

Кельвин Кляйн

и другие мудаки, имена которых я не могу выговорить. Бери, размеры от среднего до большого.

— Средний подойдет.

Вернулись в гостиную, Нортон открыл бар. Тоже набит под завязку. Спросил:

— Чего изволите?

— Пиво.

Он открыл две бутылки, одну мне протянул. Я удивился:

— Что, без стаканов?

— Сейчас никто из стаканов не пьет.

— Во как!

— Slàinte,[3 - Твое здоровье! (ирл.). Произносится «сланьче».] Митч, и добро пожаловать домой!

Выпили. Пиво было отличное. Я показал бутылкой на все это великолепие, говорю:

— Это что за спешка такая у парня была, что он все оставил?

— Большая спешка.

— И что, ребята, которым он должен, ни на что тут глаз не положили?

Нортон с улыбкой ответил:

— Да я уже отщипнул маленько.

Я переваривал сказанное целую минуту. Наверное, из-за пива. Потом сказал:

— Ты, что ли, деньги давал?

Широкая улыбка. Гордый донельзя. Помолчав немного, объявил:

— Я только часть фирмы — добро пожаловать на борт.

— Что-то не хочется, Билли…

Он поспешно прибавил:

— Эй, я ведь не говорю, чтобы прямо сейчас. Погуляй, проветрись.

Проветрись.

Ладно, проехали. Говорю:

— Не знаю, как тебя благодарить, Билли. Это супер.

— Нормально. Мы же партнеры… правда?

— Правда.

— Ну, мне пора. Вечеринка в «Грейхаунде» в восемь. Не опаздывай.

— Я приду. Еще раз спасибо.




~~~


БРИОНИ — ЭТО КЛИНИЧЕСКИЙ случай. Настоящая шизофреничка. Я знал нескольких серьезно больных на голову женщин. Черт, я даже ухаживал за ними, но по сравнению с Бри это были просто образцы здравого смысла. Муж Бри умер пять лет назад. Не самая большая трагедия, потому что парень был полный засранец. Трагедия в другом: Бри до сих пор не могла поверить, что его нет. Она высматривала его на улице и, что еще хуже, болтала с ним по телефону.

Как у всех настоящих чокнутых, у нее случаются моменты просветления. Она становится разумной ясной деловой… а потом — бац! Исподтишка поражает новой ошеломляющей вспышкой безумия.

Вдобавок ко всему, она была потрясающе обаятельной, прямо обволакивала тебя. Выглядела как Джуди Дэвис, точнее, как та Джуди Дэвис, которая была с Лайамом Нисоном в фильме Вуди Аллена.[4 - Имеется в виду трагикомедия «Мужья и жены» (1992).] Ее хобби — воровать в супермаркетах. Я не могу понять, как ее до сих пор не поймали, ведь она все делает с невероятным безрассудством. Бри — это моя сестра. Я ей позвонил. Она сразу подняла трубку. Спросила:

— Фрэнк?

Я вздохнул. Фрэнком звали ее покойного мужа. Говорю:

— Это Митчелл.

— Митч… о Митч… тебя выпустили?

— Как раз сегодня.

— О, я так счастлива. Мне так много нужно тебе рассказать. Приготовить тебе обед? Ты не голоден? Голодом они тебя не морили?

Мне хотелось смеяться или плакать.

— Нет… нет, я в порядке… слушай, давай встретимся завтра?

Молчание.

— Бри… ты слышишь?

— Ты что, не хочешь видеть меня в твой первый вечер на свободе? Ты меня ненавидишь?

И я, как дурак, рассказал ей о вечеринке. Бри тут же загорелась, говорит:

— Я приведу Фрэнка.

Я хотел заорать: «Ты, сука чокнутая, думай, что несешь!»

Но сказал:

— Хорошо.

— О Митч, я так рада. Я принесу тебе подарок.

О господи.

— Как хочешь.

— Митч… можно тебя кое о чем спросить?

— Ну… конечно.

— Они трахали тебя всей камерой? Трахали?

— Бри, мне нужно идти, позже увидимся.

— Пока, детка.

Я положил трубку. Ох, ну и вымотался же я.




Разобрался с гардеробом. После трех лет в джинсухе и полосатой рубашке такой гардероб — как пещера Аладдина.

Для начала отложил в сторону кучу барахла с логотипом «Томми Хилфигер». Затолкал в пакет для мусора. Пусть это мешковатое тряпье заберет «Оксфам»[5 - «Оксфам» («Oxfam») — сокращение английского названия «Оксфордский комитет по борьбе с голодом». Эта международная неправительственная организация основана в 1942 г. Здесь: сеть магазинов подержанной одежды, в которых работают добровольцы.] на благотворительность.

Потом обнаружил кожаный пиджачок от Гуччи, очень стильный. Решил: его точно возьму. Много белых футболок «Н&М», вроде той, которую Брандо обессмертил в фильме «В порту». Ребята в тюряге убить готовы за крутую пацанскую американскую футболку.

Джинсов нет.

Не проблема.

Есть шесть пар гэповских брюк цвета хаки. Блейзер «Френч коннекшн» и бенеттоновские свитера.

Не знаю, был ли у парня вкус, но деньги были точно.

Ну да, заемные, от барыги.

Был еще пиджак «Барбур» и плащ «Лондон фог». Отлично. Я буду стильным парнем в любую погоду. Странное дело, не нашлось никакой обуви. Но я не жалуюсь. Я что, полный идиот? Пара ботинок на мне.

Приняв горячий душ, использовал три полотенца, чтобы хорошо обсушиться. Их сперли из гостиницы «Холидей Инн», они были мягкие и приятные на ощупь. По-настоящему мне хотелось еще пивка, но об этом пришлось забыть. Впереди была попойка, может, до полусмерти, надо было хотя бы приехать полутрезвым. Быстро просмотрел книги. Целая стена была забита детективами. Обнаружил

Элмора Леонарда

Джеймса Саллиса

Чарльза Уилфорда

Джона Харви

Джима Томпсона

Эндрю Вокса.

И это только начало. Опа! Можно вообще из дому не выходить. Просто закопаться в преступления.

Я надел футболку, брюки-хаки и кожаный пиджак.

Посмотрел в зеркало. Вполне могу сойти за рабочего сцены из команды Фила Коллинза. Подумал: «Если бы у меня еще и деньги были — то берегись».




~~~


КОГДА Я ПРОХОДИЛ ПО КЛЭПХЕМ КОММОН, мне улыбнулась женщина. Знаю, все дело в пиджаке. В Старом городе была придорожная кафешка, всегда при делах. Стоит, где стояла. Местечко из категории «что на столах, то и в меню».

Нет большего наслаждения для бывшего заключенного, чем поесть в одиночестве. Я занял целый отсек и ловил кайф от того, что все это пространство мое. Точно знал, что закажу.

Карбогидратный кошмар, залитый неоновым светом медицинской перегрузки. Например, вот так

две колбаски

куча бекона

жареные помидоры

яйца

кровяная колбаса

тосты

чайник горячего чая.

О да!

В соседнем закутке сидел старый пердун. Пялился на меня. Лицом и повадками смахивал на «типичного». Назовем его Альфред.

Всеобщий любимец. У него всегда есть свой уголок в пабе и собственная оловянная пивная кружка.

У бармена-новичка он вызывает священный трепет.

Принесли мой заказ. Он говорит:

— Эта еда, сынок., ты знаешь, откуда она?

Не поднимая головы, я сказал:

— У меня такое чувство, что вы собираетесь меня просветить.

Он запнулся, но не остановился. Говорит:

— Большие ребята вроде тебя должны питаться картошкой.

Я голову поднял, посмотрел на него и говорю:

— Старым ребятам вроде вас не нужно лезть в чужие дела.

Он заткнулся.

Я постарался не набрасываться на еду. Я был на свободе, и мне ко всему нужно было заново привыкать. Закончив есть, расплатился, пошел к выходу. По пути остановился около Альфреда, сказал:

— Приятно было с вами поболтать.

Спустился к Стритэм, зашел в банк. Я не знал точно, сколько у меня денег: в тюрьму выписок о состоянии счета не присылают.

Лучше бы туда присылали банкиров.

Заполнил бланк, встал в очередь. Она продвигалась медленно, но я знал, как убить время.

Операциониста была дружелюбна, как человек при деньгах. Я протянул ей бланк Пробив номер по компьютеру, она произнесла:

— О!

Я ждал.

— Счет не активирован, — объявила она.

— Это пока.

Она посмотрела на меня. Кожаный пиджак льда не растопил, говорит:

— Мне нужно проверить.

— Проверьте.

Мужик сзади зевнул, спрашивает:

— Это надолго?

Я одарил его банковской улыбкой и ответил:

— Понятия не имею.

Операциониста вернулась с мужиком в костюме. Это был Мистер деловитость. Он сказал:

— Мистер Митчелл, не могли бы вы подойти к моему столу?

Я мог. Сел, посмотрел на стол. Табличка гласила:






МЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЗАБОТИМСЯ О ВАС





Он немного позанимался банковскими делами, потом сказал:

— Мистер Митчелл, ваш счет не был активирован в течение трех лет.

— Это незаконно?

Он замялся:

— О нет… это… кхе-кхе… давайте посмотрим… с процентами у вас тысяча двести фунтов.

Я подождал. Он спросил:

— Полагаю, вы хотите активировать ваш счет?

— Нет.

— Мистер Митчелл, я могу вам предложить вклад «Экономный». У нас очень привлекательные предложения для мелких вкладчиков.

— Выдайте мне мои деньги.

— О да… кхе… вы желаете закрыть свой счет?

— Оставьте на нем один фунт… вы, ребята, так хорошо о них заботитесь.

Я забрал свою наличку — никаких теплых рукопожатий или радостного «до свидания».

Всегда спрашивайте себя, действительно ли они о вас заботятся.




Представление начинается. Я прикорнул и проснулся как от толчка. Гулко билось сердце, пот катился по спине. И не потому, что мне показалось, будто я снова в тюрьме, а потому, что я знал: я на свободе. Парни в камере предупреждали: «Нет ничего страшнее, чем быть на свободе».

Именно поэтому, думаю, многие из них возвращаются обратно.

А я поклялся вслух:

— Черта с два я вернусь!




Сделал сотню приседаний, сто раз отжался от пола и почувствовал: страх отступил.

Кухня была набита продуктами.

И никакой овсянки, слава тебе господи.

Выпил немного апельсинового сока, съел противный подгоревший тост. На кухне была микроволновка, и я заварил кофейку в чашке. На вкус он был абсолютное дерьмо, точь-в-точь к такому я привык Принял душ, бриться не стал. Пусть будет трехдневная щетина.

Что может быть хуже?

Буду выглядеть как папа Джорджа Майкла.

Намазался дезодорантом «Кельвин Кляйн». На этикетке написано: «Не содержит спирта». Так что пить это ни к чему.

Немного посидел, скрутил сигаретку. Просто стал мастером в этом деле. Могу скрутить одной рукой. А если еще и спичку научусь о зубы зажигать — полный успех мне обеспечен.

Совершил небольшую ревизию музыкальной коллекции. Удивительно, квартира — просто произведение искусства, а к великой цифровой революции парень не приобщился. В основном винил и кассеты. Мне подходит.

Включил Тришу Йервуд,[6 - Триша Йервуд (р. 1964) — американская кантри-певица.] «Любовь не обманет».

Прослушал два раза.

Я сам с юго-востока Лондона. Мы говорим «красота» только о машинах и футболе. Но и тогда нужно очень хорошо понимать, с кем имеешь дело.

Песня была великолепная.

Она пробудила во мне

тоску

чувство утраты

сожаление.

Черт, в следующий раз начну жалеть женщин, которых никогда не встречал. Наверное, это называется «когда тебе перевалило за сорок» и всё такое.

Я встряхнулся, наступило время рок-н-ролла. Надел гэповские брюки-хаки — узковаты в поясе, ну да ладно, если не дышать, то все в порядке. Белую футболку и блейзер.

Выгляжу клёво.

Настоящая приманка для начинающего грабителя.

Альбом все еще играл, и Триша волшебно пела дуэтом с Гартом Бруксом.

Нужно выключить.

Да, музыка реально сносит башку, это как пить дать.




~~~


ТО, ЧТО ТЫ СЧИТАЕШЬ мелким, ни с чем не связанным происшествием, влечет за собой цепь событий, которые невозможно предвидеть. Ты думаешь, что делаешь выбор, а на самом деле просто собираешь пазл своего предопределения.

Во закрутил!

К Овалу я приехал на метро. Северная линия была в своем наилучшем взвинченном виде. Два замызганных уличных музыканта кромсали ножами стенд «Улицы Лондона». Я бросил им пару монет в надежде, что они прекратят это занятие.

Они не прекратили. А как только закончили, сразу принялись за другой стенд. Выходя на Овале, я наткнулся на Джои с «Биг Ишью». Говорю ему:

— Хочешь на вечеринку, Джои?

— Тут моя вечеринка, Митч.

И не возразишь.

Через дорогу, у собора Святого Марка, припарковался «астон мартин». Из машины вышла молодая женщина. От деревьев около церкви отделились три хищника. Нет, не бездомные. Это были, как их называет Эндрю Вокс, шкеты. Подонки. Начали приставать к ней. Я раздумывал, вмешиваться или нет. Пиджак пачкать не хотелось. Джои говорит:

— Давай, Митч.

Я перешел через дорогу. Всё, допрыгались. Один, поближе, что-то базарил, другой, сзади, приготовился ударить.

Я крикнул:

— Эй, парни!

Все трое обернулись.

Хищникам лет по двадцать с небольшим. Белые и мерзкие.

Один сказал:

— Чё надо, урод?

Другой прибавил:

— Вали, придурок!

Подойдя поближе, увидел, что один из них женщина. Сказал:

— Оставьте леди в покое.

Парень глянул на мой пиджак и сделал неправильные выводы. Он придвинулся и сказал:

— И чё ты сделаешь, пиз...к?

Я ответил:

— Вот что.

И ткнул ему указательным пальцем в правый глаз. Обычный прием на тюремном дворе. Если сделать по-серьезному, можно глаза лишить.

Но я так не сделал. Хотя боль все равно ужасная. Повернулся к девке, говорю:

— А тебе я нос сломаю.

Она убежала.

Женщина, несостоявшаяся жертва, тупо смотрела на меня. Я сказал:

— Не самое удачное место для парковки.

Перешел обратно через дорогу и услышал музыку, которая доносилась из «Грейхаунда».

Слава богу, это не «Улицы Лондона».

Паб был забит до отказа. Над стойкой висел плакат:






ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, МИТЧ





Нортон, в костюме от Армани, радостно здоровается и говорит:

— Держи «револьвер».

— Что?

— Это коктейль.

— И что там?

— Что там может быть? «Блэк Буш», две дозы куантро и имбирное пиво.

— Спасибо, Билли, я возьму пинту горького.

Всевозможные Злодеи Второго Уровня подходили ко мне и жали руку. Злодеи из Списка А сидели и ждали, когда я сам к ним подойду.

Я подошел.

Вечеринка была в стиле «кошачья свадьба», по определению Доминика Дана.[7 - Доминик Дан (1925–2009) — американский журналист, светский хроникер.] Со всех сторон сыпались обещания непыльной работенки, слышалось: «Позвони мне». Я заметил Томми Логана, подающего надежды наркобарона, обратился к нему:

— Томми, можно тебя на пару слов?

— Конечно, сынок.

Он моложе меня раза в два. Заметил:

— Ты выглядишь вполне готовым.

— Готовым к чему, а?

Вежливо посмеялись. Я сказал:

— Томми, сделай мне одолжение.

Он провел меня в конец бара. Чтобы слышно не было, но все как на ладони. Я сделал глубокий вдох и говорю:

— Мне нужна дурь.

У Томми бизнес такой — не показывать, что он чувствует или о чем он думает.

Он включил удивление, сказал:

— Я бы не хотел подсадить тебя на иглу.

— Всего разок, для друга.

— Господи, Митч, одного раза хватает.

И уже собрался прочитать мне лекцию. Я не стал слушать, спросил:

— Ну так как? Мне еще машинки нужны. Гипо… ну ты понимаешь.

— Ладно, к концу вечеринки я все приготовлю.

Он покачал головой, потом прибавил:

— Ты мне нравишься, Митч, поэтому я тебе говорю: относись ко всему легче.

— У Айрис Демент песенка такая есть — «Легче».

— У кого?




~~~


ПРИЕХАВШАЯ БРИОНИ ВЫГЛЯДЕЛА как сияющая бомжиха. Она была одета в нечто, напоминавшее дизайнерский мешок для мусора. Крепко меня обняла, говорит:

— Тебе нравится мое платье?

— Кхм…

— Я его украла из магазина Вивьен Вествуд.

Я не успел ответить, она спрашивает:

— Митч, тебе нужен «глок»?

— Я только что отказался от «револьвера».

Она с расстроенным видом проговорила:

— Девять миллиметров.

— Бри, господи, ты серьезно.

Она порылась в сумке, говорит:

— Сейчас покажу.

— Ради всего святого, не вытаскивай пистолет в этой толпе… Я возьму его позже, о'кей?

— О'кей, Митч.

Нортон заорал:

— Бри, что будешь пить?

— «Харви Волбенджер».[8 - «Харви Волбенджер» — коктейль из водки, ликера «Гальяно» и апельсинового сока.]

В паб вошла женщина. Это была леди из «астон мартина». Я сказал Бри:

— Извини.

— Фрэнк опаздывает, но он не забудет, Митч.

Незабвенный Фрэнк. Я подошел к той женщине, говорю:

— Ещё раз здравствуйте.

Она чуть не подпрыгнула, потом успокоилась, говорит:

— Я вас не поблагодарила.

— Всегда рад помочь… Вы за мной сюда пришли?

— Что? О господи, нет… Я материал собираю.

Мое сердце упало.

— Вы журналист?

— Да, любое сборище бандитов юго-востока — это новость.

Она посмотрела в сторону бара. Группа угрюмых мужчин была погружена в разговор. От них веяло угрозой. Леди из «астон мартина» кивнула на них:

— Вон та мерзкая компания.

— Вы правы. Это полицейские.

Она со смехом сказала:

— Вы серьезно?

— Выпить хотите?

— Минеральной воды. Я Сара.

— Митч.

Я подумал: не подлить ли ей чего покрепче в минералку, расслабить ее маленько? Решил: пусть идет, как идет. Она сделала глоток, говорит:

— Кажется, эта вечеринка в честь бандита, который только что вышел из тюрьмы.

— Это я.

— О!

Я хлебнул пива, прибавил:

— Я не уголовник Обыкновенный безработный.

Она немного подумала, спрашивает:

— А чем еще вы зарабатываете на жизнь, кроме спасения женщин?

— Только скажите. Я все умею.

Она это взвесила и говорит:

— Мне нужно кое-что уточнить. С вами можно связаться по телефону?

Я продиктовал ей свой номер и спросил:

— Не боитесь рекомендовать бывшего зэка?

— Если вы получите эту работу, вам самому придется беспокоиться.

Я засмеялся, не отнесся к этому серьезно.

Первое из череды неверно принятых решений.

Сара отошла — наверное, проводить журналистское расследование. Чуть позже подошел Томми Логан, сунул мне пакет. Я сказал:

— Томми, я твой должник.

Бри меня облапила, говорит:

— Митч, я только что встретила божественного мальчика.

— Ну-ну.

Она держала за руку панка. Лет девятнадцати-двадцати. Выглядел он как больной Дэвид Бекхэм. Только с глупой ухмылкой образцового гангстера. Говорит мне:

— Йо, брателло.

Если ты не черный, то в самом деле не знаешь, как на это ответить.

Разве что вмазать в висок, но я был не в настроении.

Бри включилась:

— Митч, я сказала ему, что ты возьмешь его под крыло.

— Не думаю.

Она вроде искренне удивилась:

— Он тебе не нравится?

— Бри, я его не знаю, я не хочу его знать, и вообще отдохни.

Она исчезла в толпе. Я потусовался еще немного, потом понял, что с меня хватит. Увидев Нортона, сказал:

— Билли, я всё.

— Что… уже?

— Я привык рано ложиться.

— О да, конечно… слушай, насчет работы…

— Деньги под проценты?

— Это не то, что ты думаешь. Нужно просто выходить со мной пару раз в неделю.

— Билли…

— Нет, послушай… эта твоя квартирка, шмотки — мне ведь не нужно тебе напоминать, что бесплатных завтраков не бывает.

Столько всего в обмен на какие-то жалкие принципы. Я хотел квартиру, одежду. Жизнь. Спрашиваю:

— Когда?

— Пятница подойдет? Я подхвачу тебя где-нибудь в середине дня.

— В середине дня?

— Наши клиенты рано не просыпаются. Поэтому у этих тупых уродов никогда нет бабок.

Джек Николсон в «Словах нежности»[9 - «Слова нежности» (1983) — кинофильм режиссера Джеймса Брукса.] сказал: «Ему почти удалось удрать».

Я почти дошел до дверей, когда Томми Логан меня окликнул:

— Там шум на заднем дворе.

— Наплевать.

— Это вряд ли, там твоя сестра.

Я сначала подумал: пусть сама разбирается. Потом сплюнул:

— Черт!

И пошел туда. Мимо составленных штабелями ящиков из-под пива, мимо пустых кегов, во двор. Панк стоял, прислонившись к стене, на щеке глубокая рана от уха до подбородка. А Бри ему в рожу «глок» сует. Я сказал:

— Бри… Бри, это я, Митч.

Она не двигается, говорит:

— Он хотел засунуть свою штуку мне в рот.

Я подошел ближе, сказал:

— Пистолет этот ты вроде мне подарила.

— Да.

— Ну вот, давай я его заберу, а?

Она тяжело взглянула на панка, потом кивнула:

— О'кей.

И отдала мне «глок». А панк был уже почти в отключке. Ноги подкосились, сполз по стене, из раны кровь течет. Я наклонился, обшмонал карманы. Бри спросила:

— Ты что, его грабишь?

Не то чтобы ее это волновало, просто любопытно. Я ответил:

— Ищу его заначку. Этот придурок на коксе сидит. Слышала, как он носом шмыгал?

— Ты что, хочешь нюхнуть?

Я нашел пакет, вскрыл. Высыпал кокс на рану, кровь остановилась.

Бри спрашивает:

— Что ты делаешь?

— Это анестетик.

— А ты откуда знаешь?

— Сидел с наркоманом.

Я встал, взял ее за руку и сказал:

— Пошли.

Когда вывел на улицу, она предложила:

— Хочешь, пойдем поклубимся?

Я подозвал такси, посадил ее, говорю:

— Я тебе завтра позвоню.

— Митч, ты не очень расстроился, что Фрэнк не пришел?

— Нет, не думай об этом.

Я шел к метро, у меня был героин, пушка и полкулька кокса. Господи Иисусе, чего еще желать от одного вечера в старом добром Лондоне?




Я опять в своей квартире, скинул ботинки, открыл пиво и рухнул на диван. Потом сел, насыпал дорожку из кокса и быстро нюхнул. И минуты не прошло, а я уже задвинулся.

Черт, чистейший.

Бри я сказал правду — я действительно сидел с наркоманом.

Он мне все рассказал про герыч, про улеты. Как взлететь с Земли до звезд.

И я решил разок попробовать, когда окажусь на свободе.

Каждую ночь сосед воскрешал в памяти свой первый улет. Как будто ты всю жизнь прожил в темноте, и вдруг бац — ослепительный свет. Ты громко смеешься. Нервы как бархат, кожа светится. И энергия бьет ключом, будто ты на батарейках.

Про ломку он тоже мне все рассказал. Я прикинул, что смогу с этим справиться.

Но только не сегодня вечером. Это будет неправильно. Я пошел в спальню и положил все хозяйство под свитера. «Глок» сунул под матрас. Под коксом, кайфую, мотаюсь как заведенный. Подошел к книжной полке, достал Джеймса Сэллиса.

Поэзия

Утрата

Наркотики

Идеально.




Как-то, когда первая половина моего срока прошла, меня зашел проведать капеллан. Я валялся на койке, читал. Мой сокамерник был на собрании Анонимных алкоголиков. Священник был хорошо воспитан, он спросил:

— Можно войти?

— Конечно.

Куда угодно. Он сел на койку напротив, посмотрел на мои книги. Там были:

философия

серьезная проза

триллеры

поэзия.

Говорит:

— Ваше чтение эклектично.

Мне послышалось «электрично», я ему сказал:

— Что угодно, лишь бы заряжало.

Он набожно, без теплоты, улыбнулся, сказал:

— Нет, эклектично означает, что ваше чтение хаотично, не систематизировано.

Мне это понравилось, я говорю:

— Мне так нравится.

Капеллан взял томик поэзии, говорит:

— Рильке. Сейчас это весьма необычно.

Я поднапрягся, припомнил строчку:

— Все ужасное — это нечто, нуждающееся в нашей любви.

Сработало. Его как молнией поразило. А я свое гну, спрашиваю:

— Вот мы, осужденные, как вы думаете, нуждаемся ли мы в любви?

Он стал совсем благостным, говорит:

— Большинство из тех, кто находится в этих стенах, вовсе не чудовища, они просто…

Но не смог найти подходящего слова. Я ему:

— Вот и видно, что вы с нами не хавали. Вчера парнишка получил ножом в лицо за свой крем-карамель.

— Как прискорбно.

— Это один из способов всё поставить на свои места.

Я сел, скрутил косяк, предложил капеллану.

— О нет, но все равно спасибо.

Он меня почти заинтересовал, я его спрашиваю:

— Вы за рулем?

— Прошу прощения?

— Машину водите? Хочу поговорить о двигателях.

— О нет, я езжу на велосипеде.

Ну разумеется.

Он сложил руки на коленях, изобразил лицом сочувствие, спрашивает:

— Вас что-то тревожит?

Я заржал, указал на мир за пределами тюремных стен:

— Угадайте с трех раз.

— Как я вас понимаю.

— Придержите свои эмоции, падре. Ваши разговоры могут привести к бунту.

Он поднялся — священный долг выполнен. Сказал:

— Вы очень интересный человек Можно, я еще навещу вас?

Я улегся на койку, говорю:

— Мои двери всегда для вас открыты.

Понятно, что больше я его не видел.




~~~


НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО я слушаю «Кэпитол»,[10 - Пластинка, выпущенная звукозаписывающей фирмой «Capitol Records».] и тут звонит телефон. Я трубку поднял, говорю:

— Да.

— Митч? Это Сара.

— Привет. Ты написала репортаж?

— Нет. Но, кажется, я нашла тебе работу.

— Спасибо.

— Еще рано благодарить. Моя тетка живет в Холланд-парке. В громадном доме. И этому дому срочно нужен ремонт. Вся беда в том, что она тяжелая женщина и ни один работник в мире никогда к ней больше не придет. Поверь мне, у нее перебывала целая армия.

— А я-то чем лучше?

Длинная пауза.

— Ну, если мужчина красив, она простит ему что угодно.

— Вот как!

— Может, смотаешься и посмотришь? Платит она очень прилично.

— Конечно, почему нет.

— Ее усадьба называется «Вязы». Ты не заблудишься: в самом начале Холланд-парка, такая громадная подъездная аллея.

— Найду.

— Конечно, найдешь. Ты в театре что-нибудь понимаешь?

— Нет.

— Тогда вообще не заговаривай о Лилиан Палмер.

— Никогда о ней не слышал.

— Да и не важно. Но это моя тетка.

— С нетерпением ожидаю встречи.

— Не будь таким самоуверенным. Ну давай, пока.

Я решил испытать судьбу — вдруг повезет? — и спросил:

— Слушай, Сара, может, выпьем как-нибудь вместе?

— Думаю, что нет, — ответила она. — Я в этот подарочный набор не вхожу.

И повесила трубку.

В списках судьбы я не значился.

Инструментов у меня не было, но я подумал, что они появятся в процессе работы. У меня полно знакомых ковбоев, которые достанут всё что угодно.

Сначала нужно будет осмотреться, прикинуть, что понадобится. Если мне нужно стать мастеровым парнем, рабочая одежда подойдет лучше всего. Свитер и джинсы — то, что надо.

Иду к метро, думаю: «У меня есть дом, одежда, предложение о работе, а я всего сутки как откинулся».

Пацаны в тюряге ошибались: жизнь на свободе — это легкий океанский бриз!




Анонимные алкоголики все соотносят с БД. Это значит Безграничная Душа. На улице мы все сталкиваемся с БД… с БезДомными. Тех и других объединяет бухло. Алкоголикам нужно завязать, чтобы выжить. А бездомным для того же самого нужно бухнуть.

Не знаю, что это мне в голову лезет. Тюрьма не отпускает, наверное.

В общем, когда я с этим разобрался, то был уже около Холланд-парка. Вышел из метро на Ноттинг-Хилл, пошел вверх. Вязы, нет проблем. Как Сара и говорила, громадная подъездная аллея. Иду, посматриваю на деревья.

И вдруг дом. Я пробормотал:

— Ух ты!

Это был дворец, никакое другое слово не подходило.

Он вопил:

БОГАТСТВО!

Подошел к двери из массивного дуба. Вблизи дом выглядел обветшалым, даже жалким. Работы здесь хватит. Я взялся за дверной молоток, постучал.

Дверь открылась. В проеме стоял дворецкий, при всех регалиях. Я просто глазам не поверил. Я-то думал, все дворецкие давно смылись в Калифорнию, в сериалы, или еще куда. Этот был низенький и крепкий. Вроде Одджоба из фильма про Джеймса Бонда. Я был так поражен, что слова не мог вымолвить. Он изрек:

— Да?

Я представился, упомянул Сару и все ждал, что чувак засуетится.

А он только сказал:

— Мадам ждет вас. Проходите, пожалуйста.

Я прошел.

В громадный холл. Будь у меня пальто, дворецкий бы его взял. Провел меня в гостиную, объявил:

— Мадам будет с минуты на минуту.

И свалил.

Комната была громадная, с мебелью времен Регентства. Я это точно знаю, потому что выглядела эта мебель так, будто на ней никто никогда не сидел. Сотни фотографий в рамках, снята какая-то блондинка. Отрешенная и жестокая, как Лорен Бэколл. Большая картина над камином. Опять эта блондинка. По стенам афиши в рамках: «Лилиан Палмер в „Трамвае…“», «Участь Электры — траур», «Сладкоголосая птица юности».

Ну и все в таком роде. Они были старыми, хоть и в роскошных рамах. На окнах висели тяжелые гардины, и я решил впустить в комнату побольше света.

Отдернул гардины, открылся эркер. Вид на заросший сад. Машинально я начал скручивать папироску. Прикурил. Я смотрел в окно, когда за спиной раздался крик:

— НЕМЕДЛЕННО ЗАТУШИТЕ СИГАРЕТУ!

Я вздрогнул и обернулся, надеясь кого-нибудь увидеть. Мимо пронеслась женщина с криком:

— Как вы посмели открыть гардины? Свет испортит афиши!

Пока она занавешивала окна, я смог ее рассмотреть.

На ней было длинное черное платье. На спину спадали длинные белокурые волосы. Она повернулась.

Совсем не похожа на Бэколл. Скорее на жену Джона Кассаветтиса в его фильме «Глория».[11 - Имеется в виду американская актриса Джина Роулендс (р. 1930).]

Я не умею угадывать возраст, но, полагаю, ее назывался «очень дорогие шестьдесят».

Деньги и хороший уход сохранили ее лицо. У нее были поразительные голубые глаза, и они внимательно меня разглядывали.

— Полагаю, вы пришли на собеседование? Говорите. Вам есть что сказать?

Голос был глухой, почти грубый. Такой тембр придают сигареты и виски. Наглость — второе счастье, подумал я, а вслух произнес:

— Мне бы пепельницу.

Она указала на громадную хрустальную тарелку. Я затушил сигарету.

Надо признать, этот жалкий окурок изменил всю комнату. В этом блюде бычок выглядел как публичное оскорбление. Мне даже захотелось сунуть его в карман. Она сказала:

— Вы надеетесь произвести хорошее впечатление, вырядившись как посыльный?

— Можете со мной не церемониться. Мне нужна эта работа.

Она подошла ближе, и мне показалось, что она хочет меня ударить. Но она только рассмеялась. Отвязная штучка. Лучше не придумаешь.

Потом сказала:

— Сара сообщила, вы сидели в тюрьме. Вы кто, вор?

Резче, чем хотел, ответил:

— Я не вор.

— Боже мой, я тронула за живое? Нарушила уголовную этику?

Она произнесла это драматическим тоном. Прямо как на сцене.

Я понял, что она никогда с нее не уходила. Пояснил:

— Я дрался, и малость переборщил.

— Здесь никаких драк не будет, — подытожила она.

Я вдруг почувствовал, как накатывает желание. Откуда-то с левой стороны. Я просто не мог этому поверить. Мое тело отвечало ей. Она улыбнулась понимающей улыбкой, и мне уже не хотелось в этом разбираться. Совсем. Она продолжила:

— У вас будет испытательный срок — одна неделя. Джордан введет вас в курс ваших обязанностей.

Она пошла к двери, остановилась, сказала:

— Если вам непременно нужно что-нибудь украсть, возьмите эту отвратительную пепельницу.

И ушла.




Я пошел за Джорданом в гараж, который был больше похож на ангар. Первое что я увидел, был стоявший на подставках автомобиль. Я присвистнул, сказал:

— Это «Серебряный призрак»?

— Да, это он.

Я попытался угадать, что за акцент у Джордана, спросил:

— Вы немец?

— Венгр, — ответил Джордан.

Обвел рукой гараж и добавил:

— Здесь есть все, что вам может понадобиться.

Инструмент

рабочая одежда

лестницы

краска.

Я подумал, что это хорошо, кивнул:

— Хорошо.

Он показал мне таблицу на стене, сказал:

— Это ваше расписание.

— Что?

— Мадам любит, чтобы все было таблицезированно.

Ему стоило усилий произнести последнее слово, я подождал, понял, что его заклинило, говорю:

— Произносите по частям.

Он показал на таблицу:

— Пожалуйста, изучите это внимательно.

Я изучил:

Понедельник — покраска

Вторник — водостоки

Среда — крыша

Четверг — окна

Пятница — патио.

Я притворился заинтересованным, как будто это имело какой-то смысл. Сказал:

— А в субботу — гуляем.

Он проигнорировал мое замечание, говорит:

— Вы должны приходить ровно в семь тридцать. Съедаете легкий завтрак. Работа начинается ровно в восемь. В одиннадцать перерыв на чай, двадцать минут. В тринадцать ланч — один час. Работа заканчивается ровно в четыре часа.

Мне захотелось вскинуть руку в нацистском приветствии и заорать:

«Jawohl, Herr Kommandant!»[12 - Слушаюсь, господин комендант! (нем.).]

Вместо этого я спросил:

— Она сейчас работает?

— Мадам отдыхает.

— Господи, по этим афишам видно, что она уже лет тридцать как отдыхает.

— Она ждет подходящее транспортное средство.

Я кивнул на «роллс-ройс», сказал:

— Вот это должно помочь.

Его ответ был заглушён шумом подъехавшего фургона, на боку которого было написано:






ЛИ

СТРОИТЕЛЬНЫЕ РАБОТЫ И ОБСЛУЖИВАНИЕ





Из фургона выбрался толстый мужик. Это заняло у него порядочно времени из-за веса, который он на себе таскал. Мужик был в комбинезоне и бейсболке. Грязной бейсболке с едва различимой надписью «ЛИ».

Он подгреб к нам, кивнул Джордану, посмотрел на меня и сказал:

— Это чё за недоумок?

Джордан говорит:

— Мистер Ли, вы здесь больше не работаете. По-моему, вам ясно дали это понять.

Ли отмахнулся:

— Протри глаза, Джорд. Эта старая летучая мышь еще не знает, с кем имеет дело. Я своего не упущу.

Джордан вздохнул, говорит:

— Мы нашли на ваше место нового человека, мистер Ли. Прошу вас покинуть нас.

Ли засмеялся, сказал:

— Да ладно, ступай, Джорд, принеси чашку чая, сахару два кусочка. Я тут разберусь.

И направился ко мне. Джордан оказался быстрее и нанес Ли два молниеносных удара в живот. Я едва успел заметить, что он бил не кулаком, а открытой ладонью. У Ли ноги подкосились, он застонал, заскулил:

— Ты чё делаешь?!

Джордан встал над ним и врезал обеими руками по ушам.

Я заметил:

— Это очень больно.

Потом Джордан помог Ли добраться до фургона, затолкал его внутрь, как мешок. Через несколько минут мотор взревел, и фургон медленно уехал. Джордан повернулся ко мне, спросил:

— Можете начать в понедельник?

— Без вопросов, — ответил я.

По дороге к аллее я раскурил сигаретку. Подошел к воротам, обернулся. Дом казался вымершим. Я пошел к Ноттинг-Хилл. По дороге наткнулся на Ли. Он стоял, прислонившись к своему фургону, массировал живот.

Когда я проходил мимо, Ли сказал:

— Можно на пару слов, приятель?

— О'кей.

— Я не уловил, как там тебя звать.

— Верно.

Он набычился. Я заметил, что уши у него ярко-красного цвета. Говорит:

— Ты чё, играть со мной вздумал, приятель?

— Почему бы и нет.

— Ты чё, шибко хорошо соображаешь, что ль?

— Только в работе. В твоей работе.

Он не знал, как продолжить, решил побазарить:

— Если хорошо соображаешь, держись от меня подальше.

Я сделал выпад, изображая удар в живот, но не ударил, а сказал:

— Тебе нужно завязывать с гамбургерами, Ли.

И ушел. Весь путь по Лендбрук Гроув я слышал его ругань. Старина Ли мне почти понравился. В конце концов, он продержался там целую неделю.




~~~


КОГДА Я ВЕРНУЛСЯ в Клэпхем, я все еще ощущал влияние Лилиан Палмер. Решил, что пора перепихнуться. Зашел в телефонную будку, посмотрел на расклеенные там объявления. Любое сексуальное желание могло быть удовлетворено. Я остановился на таком объявлении:






ТАНЯ

ТОЛЬКО ЧТО ИЗ ЮЖНОЙ АМЕРИКИ

ДВАДЦАТЬ ЛЕТ

ОЧАРОВАТЕЛЬНАЯ, СИСЯСТАЯ

ГОТОВА УДОВЛЕТВОРИТЬ ВСЕ ВАШИ ЖЕЛАНИЯ





Вот оно.

Я позвонил и назначил время. Да, она может принять меня сейчас. Адрес был где-то в Стритэме. Я ехал туда и, клянусь, нервничал.

После трех лет очень хочется знать, как всё пройдет.

Нашел дом, позвонил в домофон. Мне открыли, я поднялся на пару лестничных пролетов. Постучал в дверь. Вышел парень лет тридцати.

Я сказал:

— Господи, надеюсь, что Таня — это не ты.

— Гони полтинник.

Я заплатил, парень спрашивает:

— Еще что-нибудь нужно — травка, ускоритель, дурь?

Я покачал головой. Он отступил и позволил мне войти. Там сидела женщина, в комбинации и чулках с подвязками. И было ей вовсе не двадцать, и не была она ни сисястой, ни очаровательной. Сказала:

— Выпить хочешь?

И не латинка.

— Давай.

— Скотч?

— Отлично.

Я наблюдал за ней, пока она наливала. Отличная фигурка — я почувствовал, что желание возвращается. Не то что бы дикий восторг, но близко.

Взял стакан, сказал:

— Твое здоровье.

Она встала передо мной, говорит:

— Без извращений, без поцелуев, без связывания.

Что я мог ответить? Говорю:

— Всё по-серьезному.

Пошел за ней в спальню. По радио «Иглз» исполняли «Десперадо».

Если «Мой путь» Синатры — гимн шовинистов, то «Десперадо» — это символ веры осужденных. Таня протянула мне презерватив и легла на кровать.

Все закончилось очень быстро.

Она показала на ванную:

— Можешь там помыться.

Я помылся.

Когда я выходил, сказала:

— Давай еще двадцатку, и можешь еще раз.

Я говорю:

— Я так позабавился, мне как раз хватило.

Она мне вслед:

— Звони еще.




~~~


ВЕРНУВШИСЬ В КЛЭПХЕМ, я пошел в «Розу и Корону», сел на табурет у стойки, заказал пинту горького. Сижу, потягиваю пиво, скручиваю сигаретку. Рядом садится мужик лет шестидесяти. Общаться с ним не хотелось, и я состроил рожу типа «отвали от меня». Он заказал большую порцию рома, предупредил:

— Только не это пойло с желтой птичкой, которое «Кискади» разливает.[13 - «Кискади» — частная ирландская алкогольная компания, на этикетке бутылки с ромом — маленькая желто-коричневая птичка кискади.]

Я повернулся. Захотелось разделить с кем-нибудь посткоитальную меланхолию.

Понял, что он обращается ко мне, говорю:

— Чего?

— Не поверишь, два месяца назад делал ангиографию…

— Что делал?

— Было назначено обычное обследование, но сердечную артерию что-то закупорило, и врач…

Я перебил:

— Заткнись. Не хочу об этом слышать.

Он сник, спрашивает:

— Хочешь выпить?

— Я хочу, чтобы ты компостировал мозги кому-нибудь другому.

— Я просто хотел пообщаться.

— Со мной не надо, — отрезал я.

Прикончил пиво и пошел к выходу. Когда оказался снаружи, заметил, что прямо напротив, через дорогу, стоит человек и внимательно на меня смотрит. Лет тридцати, блондин, поношенный костюм. Парень как будто собирался что-то сказать, но повернулся и ушел.

Если бы машин было поменьше, я бы пошел за ним. Подумал: «Сегодня они появляются неожиданно».




Когда я входил в квартиру, зазвонил телефон. Я поднял трубку.

— Митч?

— Да.

— Это Билли Нортон. Звоню все утро — ты где был?

— Ходил на собеседование.

— Что? У тебя уже есть работа.

— Деньги в долг давать? Это не работа, а инфекция.

Он тяжело вздохнул, говорит:

— Завтра идем, как договорились.

— Да.

— Митч, это легко, никаких проблем. От тебя требуется только одно — прикрывать меня.

— Легко? Первый раз слышу, что забирать деньги — легкое дело.

Он всерьез рассердился, попытался сдержаться, сказал:

— Я принесу «Ред Булл».

— Что принесешь?

— Такой энергетический напиток Запьешь им пару таблеток амфетамина, и ты на полном взводе.

— И без мозгов.

— Я подхвачу тебя в двенадцать, идет?

— Жду не дождусь.

Потом я заказал пиццу по телефону и стал ждать, когда ее доставят. Читал «Боковой удар» Чарльза Уилфорда и сокрушался, что таких серий больше не будет. В тюрьме я прочитывал одну, даже две книги за день. И собирался сохранить эту привычку.

В дверь позвонили. Открыл. Это не пицца. Крепкий мужчина, русые волосы с проседью, темный костюм.

— Мистер Митчелл? — спрашивает.

— Да.

Протянул удостоверение, говорит:

— Я детектив, сержант Бэйли. Могу я с вами поговорить?

— О'кей.

Он прошел за мной внутрь, оценивающе оглядел комнату, говорит:

— Хорошее местечко.

Я кивнул. Он сел, начал:

— Мы получаем ежедневный бюллетень о бывших заключенных, возвращающихся в наш округ.

Если он ждал от меня какого-то ответа, то я его не дал.

Достал пачку крепких сигарет, мне не предложил, закурил и продолжил:

— Мне попалось ваше имя, но там нет адреса.

— Я не на условно-досрочном. Свободный человек.

— Ну конечно, конечно. Я позвонил вашему другу Нортону, и он был рад помочь. Я решил заскочить на минутку, посмотреть, как вы устроились.

Опять звонок в дверь. На этот раз пицца. Забрал ее, принес в комнату, поставил на стол. Бэйли оживился:

— О, пицца. Великолепно! Можно кусочек?

— Конечно.

Он открыл коробку, приступил:

— Ммм… слава богу, без анчоусов… Вот бы еще чайку?

Я пошел в кухню, поставил чайник. Он кричит с набитым ртом:

— Очень вкусно! Пиццу надо есть, пока горячая!

Когда я пришел с чайником, Бэйли половину уже прикончил.

— Господи, мне это было просто необходимо, — сказал он. — Пропустил ланч.

Выпрямился, рыгнул.

— Была какая-то особая причина для вашего визита? — полюбопытствовал я.

Он налил чай, говорит:

— Я посмотрел ваши данные. Вы отсидели три года за тяжкие телесные повреждения.

— Да.

— Я хотел бы узнать о ваших планах.

— У меня есть работа.

— Боже милостивый! Быстро. Надеюсь, легальная?

— Конечно.

Он встал, отряхнул крошки с пиджака, сказал:

— Ваш друг Нортон слишком круто по ветру берет. Вам бы лучше с ним не встречаться.

Мне эта дружеская болтовня поднадоела, говорю:

— Это что, угроза, сержант?

Он, с улыбкой:

— Ну и темперамент у тебя, парень. Ты ведь не хочешь опять нарваться на неприятности?

Я заткнулся, говорю:

— Тронут вашей заботой.

— Еще бы. Зови это интуицией.

Я вернулся в комнату, сунул остатки пиццы в мусорку. Окурок он затушил в чайной чашке. Я громко сказал в никуда:

— Гребаная свинья.




На следующее утро я раздумывал, что надеть, если собираешься идти вытрясать деньги. Получше? Похуже? Решил, что нужно одеться попроще. Джинсы и свитер.

Ровно в двенадцать приехал Нортон. Я сел в фургон, говорю:

— Подходящий сегодня денек.

Нортон был как на иголках, притоптывал ногами, барабанил пальцами по рулю. Когда мы отъезжали, я краем глаза заметил блондина в поношенном костюме и крикнул:

— Билли, постой минутку!

Он остановил машину, я выскочил. Человек исчез. Я вернулся обратно, Нортон спрашивает:

— Что?

Я покачал головой:

— Это бред, но мне кажется, что за мной следят.

— За тобой? Ну это чокнутым надо быть — следить за тобой. Вот бери — освежись.

Указал на картонки с «Ред Булл».

— Нет, я люблю работать без подогрева.

Он открыл банку, сделал большой глоток, произнес:

— Агрр…

— Ты ускорителя добавил?

— Всего полтаблетки, ерунда.

Мы неслись по Клэпхем-роуд, я говорю:

— Ты слишком круто по ветру берешь.

— Что?

— Это мне полицейский сказал.

Нортон уставился на меня. Я говорю:

— Следи за дорогой, козел!

Он заорал:

— Ты с легавым говорил… обо мне?!

— Ага, с тем самым козлом, который получил у тебя мой адрес.

— А…

Он заткнулся, через некоторое время говорит:

— Бэйли отстой, не парься.

— Этот отстой знает, где я живу. Это всегда неприятно.

Когда поворачивали на Эшмоул Истейт, Нортон добавил:

— Должен тебе честно сказать, Митч: ты принимаешь все слишком близко к сердцу.

— Точно.




~~~


— НЕНАВИЖУ ГРЕБАНЫХ МОНАХИНЬ!

Нортон сплюнул при виде монахини, спешившей куда-то по тротуару.

В Эшмоул Истейт был женский монастырь.

Я сказал:

— Я думал, что у вас, ирландцев, есть религия.

Он хрюкнул, ГОВОРИТ:

— Что у нас есть, так это долгая память.

— Ну а если религии нет, нужно иметь Божье благословение.

Он посмотрел на меня:

— Господи, Митч, это чертовски круто.

— Но не оригинально. Это написал Дональд Роули, поэт.

Мы припарковались у многоэтажного дома. Нортон заявил:

— Ненавижу гребаных поэтов.

Мы вышли, Нортон перекинул через плечо спортивную сумку, посмотрел на меня:

— Нужно чё-нибудь?

— Нет, пойду, как говорится, чистым.

— В смысле, для защиты… биту бейсбольную, например? Там, куда идем, стихи не помогут.

— Нет. А что в сумке?..

Он зловеще улыбнулся, говорит:

— Средства поощрения.

Это было восемнадцатиэтажное здание. На входной двери домофон. Но уже весь раскуроченный. Мы толкнули дверь, прошли к лифту.

Нортон говорит:

— Постучи по дереву.

— Что?

— Ну лифт… Чтобы работал.

Лифт работал.

Весь расписанный граффити, он вонял мочой и отчаянием. Этот запах был мне очень хорошо знаком. А вам лучше его не знать.

Мы вышли на последнем этаже. Нортон сказал:

— Думай, что это гольф.

— Гольф?

— Ага, восемнадцать лунок.

Подошли к квартире, Нортон забарабанил в дверь. Вытащил маленькую красную записную книжку.

Дверь открылась, выглянул ребенок Нортон сказал:

— Мать позови.

Мать была индианкой и очень нервничала. Нортон сказал:

— Пора платить.

Она ушла в квартиру, вышла с пачкой денег, протянула. Нортон заглянул в книжку, пересчитал деньги, говорит:

— Немного не хватает.

Индианка сказала:

— Неделя очень тяжелая была…

Он ее перебил, повысил голос:

— Ты! Кончай горбатого лепить, на следующей неделе отдашь вдвое.

Она слишком быстро согласилась. Мы все трое знали, что денег у нее не будет.

Спустились на семнадцатый этаж. Я спросил:

— И что дальше? Они же увязают все сильней.

Нортон на ускорителе, чувство юмора в отключке, лыбится, говорит:

— Вот, ты ухватил самую суть. Со временем они отдают права на аренду.

— А потом?

— Да ты не беспокойся! У нас есть бригада специалистов по переселению.

— Так, дай-ка я догадаюсь. А потом вы все это пересдаете.

— В точку. Этим самым яппи, которые хотят, чтобы из окна было видно крикетное поле. У нас уже есть шесть квартир.

На следующих трех этажах история повторилась. Печальные женщины разных национальностей обещали продать свою жизнь. На двенадцатом этаже Нортон сказал:

— Эти испанские мерзавки ничего, кроме тоски, у меня не вызывают.

Открылась дверь, он вломился внутрь. Женщина закричала:

— Nada, nada, nada.[14 - Ничего, ничего, ничего! (исп.).]

Нортон огляделся, говорит:

— Где он, где твой муж?

Распахнулась дверь в спальню, из нее выскочил мужчина в ярко-синих семейных трусах. Прошмыгнул мимо меня в коридор.

Нортон бросился за ним, как борзая, с улыбкой маньяка на лице.

У него сносило крышу.

Он схватил парня на лестнице, содрал с него трусы. Врезал ему несколько раз ладонью по заднице.

Затолкал в квартиру. Мужик заплакал, говорит:

— Забирай телевизор.

Нортон порылся в спортивной сумке, вытащил гвоздодер.

Подошел к телевизору и разбил экран вдребезги.

Сказал:

— Давай арендный договор.

Они дали.

На следующем этаже Нортон сказал:

— Надо отдохнуть.

Он весь вспотел.

Он уже почти до небес долетел, говорит:

— Помоги мне, Митч. Не жди, когда тебя попросят. Можешь присоединиться в любой момент.

Он проглотил таблетку ускорителя, запил банкой «Булла», спросил:

— Хочешь перепихнуться?

— Сейчас?

— Конечно. Некоторые готовы дать вместо того, чтобы платить.

— Наверное, нет. А что, полицию никто не вызывает?

— Оглянись вокруг, ты думаешь, полиция сюда поедет?

Я скрутил сигаретку, закурил, спрашиваю:

— А дети? Это тебя не беспокоит?

— Им пора начинать учиться. Крепче будут.

Он пренебрежительно посмотрел на мою самокрутку, заметил:

— Кончай курить это дерьмо. Сейчас ты уже в другой лиге.

Я пожал плечами:

— Мне нравится.

Он достал пачку «Данхилла», самые дорогие, закурил, говорит:

— Можно тебя кое о чем спросить?

— Конечно.

Он оглянулся, как будто нас подслушивали. В доме стоял ужасный шум.

Хлопали двери

кричали люди

плакали дети —

и все это под аккомпанемент рэпа.

— Как там было, в тюрьме?..

Я чуть не сказал: «Как здесь».

Но подумал о Томе Каконисе, американском авторе криминальных романов, который великолепно понимал тюрьму. Он писал:

«Назовите это джунглями, зазеркальем, королевством социопатов, графством ярости, где предательство является нормой, разрушаются моральные устои и жалость неведома или давно забыта. О, назовите это трубой, бьющей вас по хребту, ручкой от швабры в вашей заднице, каблуком на ваших ребрах. Это значит, что вы совершенно одиноки. И некому вас защитить».

Я не сказал этого Нортону. Я сказал:

— В основном скучно было.

— Да?

— Но это ничего.

Он допил, смял банку, бросил ее вниз. Она летела, ударяясь о каждую ступеньку. Я слышал, как она тарахтит, словно удаляющийся би-винг.[15 - Би-винг — боевой космический корабль в кинофильме «Звездные войны».]

На девятом этаже мы попали в зону турбулентности. Нортон повторял свой номер с темнокожей женщиной, когда вышел ее муж и с размаху заехал ему кулаком в висок.

Потом двинул на меня. Он был большим и сильным. Но и только. Он не был мерзавцем.

Мерзавцем был я. Я уклонился от удара и тут же врезал ему по яйцам. Он начал падать, и я локтем двинул ему по затылку.

Потом поставил Нортона на ноги; он хотел запинать черного до крови. Я оттащил его, сказал:

— Может, хватит на сегодня?

Он согласился:

— Уже почти закончили. С восьмого этажа — пусто.

Спустились вниз на лифте. Нортон потер голову, сказал:

— Я был не прав, когда о стихах говорил.

— Что?

— Когда говорил, что они ни на что не годятся. Как ты того парня завалил — это, блин, поэзия.

Я направился к фургону, Нортон сказал:

— Пошли, здесь бар за углом, я угощаю.

В баре он предложил:

— Мы же рабочие ребята, давай закажем по паре виски с пивом.

— Как хочешь.

Бармену сказали, чтобы принес пару пинт и скотч на закуску.

Наступило время ланча. Блюдо дня — сосиски с картофельным пюре. Пахло хорошо, было почти уютно. Мы заняли столик в глубине зала, Нортон сказал:

— Slàinte.

— И тебе того же.

После скотча мы размякли. Нортон считал наличку, выписывал столбиком цифры в своей книжке. Когда он писал, то повторял цифры, беззвучно шевеля губами. Потом собрал деньги, перетянул пачку резинкой. Бросил мне через стол:

— Твоя доля.

— Господи, Билли, я на столько не наработал.

— Еще успеешь, Митч, поверь мне.

Когда мы ехали мимо Овала, я снова заметил блондина. Он входил в бар «Игроки в крикет». Я попросил Нортона остановиться. Он спросил:

— Что случилось?

— Хочу последить за преследователем.

— Какой в этом смысл?

— Никакого.

Я вылез, перешел дорогу, нырнул в паб. Мужчина сидел у стойки, спиной ко мне. Я дружески шлепнул его по спине, сказал:

— Угадай, кто это.

Он чуть в обморок не упал. Я заметил, что он взял маленькую светлого. Дал ему минутку собраться с мыслями. Он говорит:

— Я знаю, что сделал ошибку, когда вернулся.

Я отхлебнул из его стакана, сказал:

— Да это моча.

Он посмотрел на дверь, я улыбнулся. Он сказал:

— Я Энтони Трент.

— Ты сказал так, будто это для меня что-то значит. Для меня это ни хрена не значит.

— Ох, извините, конечно… Я жил в вашей квартире прежде, до того, как она стала…

— А теперь ты чего хочешь?

— Просто забрать кое-какие вещи…

Я еще хлебнул его из его стакана, спросил:

— А чего ты так быстро смылся?

— Я слишком много задолжал мистеру Нортону.

— Много — это сколько?

— Десять штук.

— Поэтому ты соскочил?

— У мистера Нортона крутые друзья.

Он внимательно меня разглядывал, и я спросил:

— Что?

— Мне кажется, на вас один из моих свитеров. Не отжимайте его в стиральной машине.

— Слушай, Энтони, это печальная история, но она станет еще печальнее, если ты будешь меня преследовать.

— Да, конечно… Я понимаю. Так я могу забрать вещи из квартиры?

Минуту подумав, я ответил:

— Нет.




Шлюха не помогла. Я все никак не мог выбросить Лилиан Палмер из головы. Мне казалось… что? Что я запал на старую кошелку? Вернись к реальности!

Но отрицай, не отрицай, а ее всезнающая улыбочка возвращалась снова и снова. Лилиан Палмер знала, что она меня завела. И желание взять, изнасиловать ее ломилось обратно, как я его ни гнал.

Я позвонил Бриони, спросил, не хочет ли она со мной пообедать. Она спросила:

— Ты сам готовишь?

— Конечно. Как насчет мяса во фритюре?

— О Митч, я вегетарианка.

Естественно.

— Тогда как насчет чего-нибудь вегетарианского во фритюре?

— Чудесно, Митч. Мне принести вино?

Мне показалось, она сказала «вину». Я продиктовал ей адрес, и она сказала:

— Бедный Митч, это, наверное, ужасная однокомнатная дыра?

— Вроде того.

— Я принесу цветы, чтобы ее украсить.

Такая мысль мне была не по душе, я сказал:

— Надеюсь, ты не станешь их красть?

Молчание.

— Бри?

— Я буду хорошо себя вести, Митч.

— О'кей.

— Фрэнку нравится, когда я хорошо себя веду.

— Да… хорошо… приходи в восемь.




Когда нарисовалось восемь, квартира стала совершенно уютной. Кастрюли на плите, замечательный запах из кухни, стол накрыт. Я открыл бутылку вина, налил в стакан. Вкус был горьковатый, мне понравилось. С выпивкой мне нужно быть осторожней. Мой тюремный срок с нею связан самым непосредственным образом.

Когда я пью виски, меня переклинивает. Я четко помню тот день. Нортон и я накрыли одного перца, который был нам должен три штуки.

Каждому.

Я самозабвенно напивался. Даже Нортон сказал:

— Господи, Митч, ты давай полегче.

Я не дал.

А про вечер того дня я ничего не помню.

Говорят, что я поругался с каким-то парнем. Мы выскочили на улицу.

Нортон за нами.

Он сумел оттащить меня от парня, чтобы я не забил его до смерти, да и то в последний момент.

И я получил три года.

Значит, судьба. Самое интересное, что руки у меня были абсолютно целы.

Даже кожа на костяшках не содрана. Я сказал про это адвокату, который вел мое дело. Он ответил:

— Ты ногами работал.

Да уж.




Мужчины в тюрьме находят самые разные способы, чтобы скоротать ночь.

Это может быть

паленый вискарь

петушок

клей.

Что касается меня, я весь день упражнялся, и к ночи мое тело выдыхалось. Некоторые молились, но потихоньку. Я повторял мантру из книги Брюса Чэтвина «Тропы песен». Вот так.

— И увижу я Храмы Будды на острове Ява. Я буду сидеть с саддху на погребальных полях Бенареса. Я буду курить гашиш в Кабуле и работать в кибуце.

Обычно это срабатывало.

В дверь позвонили. Я открыл — Бри. На ней были черный брючный костюм и розовый свитер. Она протянула мне громадный букет цветов. Я сказал:

— Проходи.

Когда Бри увидела квартиру, она выдохнула:

— Ух ты, это великолепно!

Налил ей немного вина, она пригубила, сказала:

— Вино с транквилизатором?

— Кхм…

— Хочется расслабиться, но чтобы крыша не ехала.

Звучало это многообещающе, но неправдоподобно. Она села, говорит:

— Я к тебе перееду.

— Что?

Она громко засмеялась. У нее был хороший смех, глубокий, с едва уловимой истерической ноткой. Сказала:

— Не бойся Митч, шучу.

— Нормально.

Я пошел посмотреть, как там наша еда. Все вроде было в ажуре.

Бри крикнула:

— Так хорошо пахнет, Митч!

Я сказал:

— Будет готово через десять минут, что скажешь?

— Прекрасно.

Когда я вернулся, она расставляла цветы. Я сел, скрутил папироску. Бри спросила:

— Тебе не кажется, что я изменилась?

— А… нет… Кажется, ты в порядке.

— Я прохожу курс лечения.

— Это же здорово, правда?

Она наклонила голову и сказала:

— Я никогда больше не буду говорить о Фрэнке.

Я хотел сказать: «Слава тебе, Господи», — но сказал просто:

— О'кей.

Она прошлась по квартире, зашла в спальню. Я услышал, как она открыла шкаф. Когда вернулась, сказала:

— Ты точно в полном порядке, Митч.

— Настоящая торжествующая наглость.

— Что?

— Так книга Дерека Рэймонда называется.

— Кого?

— Да не важно.

Она налила себе еще вина, показала на книги:

— Ты все это собираешься прочесть?

— Есть такой план.

Внезапно лицо ее стало печальным. Я сказал:

— Бри, я хочу их прочитать. Мне это нравится.

Она тряхнула головой, вздохнула:

— Так жалко.

— Чего?

— Что у тебя не будет времени.

— О чем ты, Бри?

— Там, на вечеринке, один человек сказал, что ты на свободе и шести месяцев не протянешь.

Я попытался ее подбодрить:

— Я легко это все прочитаю за шесть месяцев.

Не сработало.

— Я не хочу, чтобы ты опять попал в тюрьму.

Я подошел, обнял ее, сказал:

— Ну, брось. Обратно я не собираюсь.

— Обещаешь?

— Обещаю. У меня есть постоянная работа.

— Мне без тебя очень плохо, Митч.

— Давай поедим… Так что ты говоришь?

Еда была отменная. Я приготовил чесночный хлеб и грибы с чесноком.

Они ей больше всего понравились. Я открыл еще одну бутылку вина, и мы начали трескать. Тушеные овощи были так себе, но и они проскочили. Бри спросила:

— А что у тебя за работа?

Я ей рассказал. Когда я упомянул имя Лилиан, она сказала:

— Я слышала о ней. Она была лучшей Бланш Дюбуа[16 - Бланш Дюбуа — персонаж пьесы Теннесси Уильямса «Трамвай „Желание“» (1947).] из всех, которые когда-либо играли в Вест-Энде.

Каждый раз, как мне казалось, что я хорошо ее знаю, Бри меня удивляла. Я спросил:

— А ты откуда знаешь?

— Я люблю театр. Ты с ней спишь?

— Что? Господи, Бри, она старше меня.

Бри посмотрела на меня, говорит:

— Как она выглядит?

— Ну, как Джина Роулендс, совсем неплохо.

— Значит, ты будешь с ней спать?

На десерт были

греческий йогурт

чизкейк

торт «Черный лес».

Я спросил:

— Чего больше хочется?

— Всего.

И она не шутила.

Потом я пошел варить кофе. Сварил, принес на подносе. Поднос был с портретом леди Ди, и я знал, что Бри это понравится. Она свернулась клубком на диване и тихо похрапывала. Я поднял ее и отнес в мою комнату. Накрыл пуховым одеялом, посмотрел на нее немного, сказал:

— Спи спокойно, сестренка.

Решил не убирать со стола. Сел в кресло, включил телевизор, приглушил звук Показывали «Полицию Нью-Йорка», Дэнис Франц попеременно уничтожал хот-доги и преступников. Выключил. Смотреть кино о копах я был не в настроении. Даже про детектива Сиповица.

Полчаса спустя начал подкрадываться виски. Просачиваясь и пошептывая на краю моего сознания. Если начать сейчас, я прикончу бутылку… легко. Вскочил, схватил пиджак и решил, что лучше будет прогуляться.

Да.




~~~


КАМЮ СКАЗАЛ: «НЕТ такого несчастья, которое нельзя преодолеть с помощью смеха».

Ага, смех да еще бейсбольная бита помогут тебе на пути от Клэпхема до Овала.

Я думал примерно так: «Пойду проведаю Джои, продавца „Биг Ишью“, и потреплюсь с ним».

На Стоквелл стоял парень с плакатом. Парень был в длинном, почти до самой земли, брезентовом плаще. Такие плащи отлично идут в комплекте с лошадью.

На плакате было написано:






НЕ ПРОХОДИТЕ МИМО





Я как раз проходил мимо, и парень улыбнулся широкой беззубой улыбкой. Я сказал:

— Хороший совет.

Он огрызнулся:

— Пошел ты…

Когда я подошел к Овалу, Джои не было. На его месте стоял парнишка лет двадцати, продавал газеты. Я спросил:

— А что случилось с Джои?

Он ответил:

— Всегда что-нибудь случается.

Я схватил его за рубашку, услышал, как отлетела пуговица.

Сказал:

— Ты мне, блин, не хами.

— Он здорово расшибся.

— Что?

— Честно, босс! Два пацана из Кеннингтона его сильно отделали.

— Где он сейчас?

— В больнице Святого Фомы. Он очень плох.

Я отпустил парня, сказал:

— Ты тут особо не расслабляйся. Это место Джои.

Парнишка посмотрел на свою разорванную рубашку, сказал:

— Ты мне рубаху порвал. Не надо было этого делать.

— Все претензии к Камю.

— Это еще кто?

Я тормознул такси, велел отвезти меня в больницу. В регистратуре я сто пятьдесят раз обломался, прежде чем смог найти Джои. Он был в десятой палате. Плохое предзнаменование.

Когда я туда поднялся, путь мне преградила дежурная медсестра.

— Он не в состоянии принимать посетителей, — сказала она.

Проходивший мимо доктор остановился, спросил:

— В чем дело?

На нагрудном значке надпись: «Доктор Р. Пател».

Дежурная ему объяснила, он сказал:

— А, это парень с «Биг Ишью». Все в порядке, я об этом позабочусь.

Повернулся ко мне, прибавил:

— Конечно, если вы родственник..

— Родственник?

— Ну, скажем, брат.

Я посмотрел ему в глаза. Никогда не видел таких добрых глаз.

Теперь увидел. Кивнул:

— Конечно, я его брат.

— Джои в очень плохом состоянии.

— Вы считаете… он может умереть?

— Думаю, в ближайшие двадцать четыре часа.

Я протянул руку, сказал:

— Спасибо, доктор.

— Пожалуйста.




В палате было тихо. Кровать Джои была около двери. Когда будут выносить тело, много шума не наделают. Я подошел. Выглядел он очень плохо. Под глазами синяки, кровоподтеки по всему лицу, губы порваны. Над левой рукой капельница. Я взял его за правую.

Он открыл глаза. Сказал:

— Митч.

Попытался улыбнуться:

— Тебе на меня лучше не смотреть.

— Ты их знаешь?

— Да, два пацана из предместья. Они здесь живут неподалеку. Лет по пятнадцать… один на Бекхэма похож. И ногами бьет, как он. Другой — черный.

Он закрыл глаза, проговорил:

— Морфий у них забористый.

— Хорошо загрузило?

— Если бы у меня был такой на Овале, я стал бы продавцом месяца.

— Еще станешь, приятель.

Он опять открыл глаза, сказал:

— Не хочу умирать, Митч.

— Эй, брось.

— Могу я тебя кое о чем попросить, Митч?

— О чем угодно.

— Не позволяй им меня кремировать. Терпеть не могу огонь…

Он ненадолго отключился.

Я придвинул стул, но его руку не выпустил.

Во рту у меня пересохло — наверное, из-за вина.

Подошла сиделка, спросила:

— Вам что-нибудь принести?

— Чаю, пожалуйста.

Она вернулась, сказала:

— Есть только кофе.

— Отлично, спасибо.

Вкус у кофе был как у чая, в который налили касторки. Курить хотелось страшно, но отойти я не мог. Прошло два часа. Джои пришел в себя, увидел, что я на месте, опять закрыл глаза.

Около пяти утра он сказал:

— Митч?

— Я здесь, приятель.

— Мне снилась красная роза… Что это значит?

А хрен его знает. Я сказал:

— Скоро весна придет.

— Я люблю весну, — сказал Джои.

Потом добавил:

— У меня ноги такие холодные.

Я подвинулся к краю кровати, сунул руки под одеяло.

Ноги у него были как лед.

Я начал растирать их, сказал:

— Я принесу тебе термоноски, Джои. Они и на Овале пригодятся.

Я растирал ему ноги, пока не почувствовал чью-то руку на своем плече. Это был доктор.

— Он скончался, — сказал он.

Я прекратил растирать Джои ноги.

Самое главное, теперь они были теплые.

Доктор сказал:

— Пройдемте ко мне в кабинет.

Я прошел.

Он закрыл дверь, предложил:

— Если хотите, можете курить.

— Спасибо, я покурю.

Он полистал бумаги, сказал:

— Городской совет позаботится о похоронах.

— Вы имеете в виду кремацию.

— Это обычная процедура.

— Нет, не надо. Я сам все организую.

Доктор покачал головой:

— Разве это разумно? Понимаете, участок земли в Лондоне сейчас так же дорог, как место для парковки, разве что размером поменьше.

— Он с юго-востока Лондона, там ему и оставаться.

— Очень хорошо. Вам нужно подписать кое-какие бумаги.

Я докурил и говорю:

— Большое спасибо за помощь.

— Не за что.

Мы обменялись рукопожатиями. Когда выходил, понял, что устал как проклятый. Взял такси, попросил довезти до Клэпхема. Водитель посмотрел на меня в зеркало, сказал:

— Тяжелая ночь, приятель?

— Это ты точно подметил.

Много позже я наткнулся на стихотворение Энн Кеннеди, под названием «Правила похорон».

Там была такая строчка: «Не хочу быть сожженным, а одежду мою вы в мешок положите и пошлите домой».

А заканчивалось так:
		Говорили, что это Джои



		Все время приносит розы,



		Но точно ли так — неизвестно.



		Схороните меня вы в земле,



		Чтоб когда-нибудь смог я воскреснуть.








Я открыл входную дверь и сразу почувствовал запах домашней выпечки. На кухне Бри что-то готовила. Она крикнула:

— Подожди минутку.

Я плюхнулся в кресло, совершенно разбитый. Почувствовал запах кофе, и запах был хороший. Как всегда. Бри внесла поднос. На нем были

апельсиновый сок

кофе

тосты

брауни.

Брауни?

Она показала на них, спросила:

— Знаешь, что это такое?

— Кхм…

— Астральные кексы, булочки с травкой. Я научилась их делать в Амстердаме. Ешь медленно — они как будто взрываются в голове.

Я съел немного тостов, запил кофе, задался вопросом, нужно ли мне, чтобы моя голова взорвалась. Посмотрел на Бри:

— А ты сама будешь?

— О нет, Митч, с таблетками их лучше не смешивать.

Я подумал: «Какого черта?»

Осторожно откусил. Сладко. Сказал себе: если что и поимею, так только аллергию от сахара. Бри спросила:

— Грабить ходил?

— Что?

— Ну, я знаю, грабители работают по ночам.

— Господи, Бри, я не грабитель… У меня есть нормальная работа.

Она на это не купилась, сказала:

— Я не против, чтобы ты грабил, но только так, чтобы тебя не поймали.

Я съел еще один астральный кекс. Бри спросила:

— А до тюрьмы ты преступными делами занимался?

Я не мог это отрицать.

Чтобы отвлечь внимание, рассказал ей о Джои, даже про розу рассказал.

Бри спросила:

— Он тоже был грабителем?

Я почти терпение потерял, сказал:

— Что ты заладила это дерьмо — грабитель, грабитель. Не могла бы ты — пожалуйста — перестать употреблять это слово?

— Пойти с тобой на похороны?

— О… Конечно. Было бы хорошо.

— А что мне надеть, Митч?

— Ну… Что-нибудь черное, я думаю.

Она захлопала в ладоши:

— Я взяла одну вещь «Шанель» в «Селфриджиз», но еще ее не надевала.

Стараясь подавить сарказм, я сказал:

— Взяла?..

— Ты сам просил не говорить о кражах.

Я проглотил кекс.

Потом у меня поехала крыша.

Джаз.

Я слышал джаз. Оркестр Дюка Эллингтона играл «Атласную куклу».

Черт, откуда всё это взялось? Я знаю, что не спал, но и в сознании не был. Я хотел двигаться, но чувствовал себя слишком вялым. Смутно, краем глаза, я с трудом видел Бри: она расплывалась. Но это были пустяки. Жизненно важно было только одно — узнаю ли я следующую мелодию? Билли Холлидей. Ее песенка «Наша любовь останется здесь». Потом зазвучала другая музыка, и я стал Брюсом Спрингстином с его «Темнотой на краю города». Потом я был усилителем, разносящим все в щепки. Я чувствовал, как все вырубалось. Попытался свернуться клубком, потом заснул.

По крайней мере, так мне показалось.




~~~


РАННЕЕ УТРО. ПОЗВОНИЛ Нортон. Я попросил найти мне участок земли на кладбище. Он отвечает:

— Это кое-чего стоит. Не только денег. Мне нужна твоя помощь.

— Говори.

— На Брикстон наедем, пацаны не справляются.

— Видимо, там деньги просто сами в ладоши сыплются.

— Завтра вечером, Митч. Я тебя подхвачу.




Когда на следующий вечер Нортон меня подхватил, он очень нервничал.

Я залез в фургон, Нортон сказал:

— Могилу я нашел, вот контакт.

И протянул мне клочок бумаги с адресом.

— Спасибо, Билли, — сказал я. — Очень тебе благодарен.

Огляделся в фургоне, спрашиваю:

— «Ред Булла» нет?

— Сегодня другие заморочки.

— В смысле?

— Может быть реальный напряг, ничто не должно мешать. Заходим, берем бабки, валим.

Брикстон стоял на рогах. На улицах толпа. Прямо карнавал. Я говорю:

— Господи, они дома когда-нибудь бывают?

Нортон угрюмо кивнул:

— Ага, бабы… Субботний вечер, мужики слоняются, бабы как приклеенные смотрят сериалы.

Припарковались у многоэтажки недалеко от Голдхарбор Лейн. Нортон сунул мне спортивную сумку, сказал:

— Бейсбольная бита. Если будет напряг, сразу сваливай. Понял?

— Понял.

Вышли из фургона, прошли мимо мусорки, зашли в дом. Первые несколько квартир прошли нормально. В двух Нортон получил деньги, в остальных забрал арендные книжки. Добрались до третьего этажа. Нортон на взводе. Я говорю:

— Ну что? Все идет как надо?

А он головой покрутил, говорит:

— Мы еще отсюда не выбрались.

Подходим к квартире на третьем этаже, Нортон впереди, я сзади. Стоят шесть черномазых, в черных костюмах, белых рубашках и сияющих черных ботинках. Один впереди, другие сзади шеренгой.

— Черт, — произнес Нортон сквозь стиснутые зубы.

Я спросил:

— Что, плохо?

Он крикнул:

— Бежим!

И помчался как подорванный. А я стою. Не то чтобы меня от храбрости расперло, просто я на парней посмотрел и понял, что не убежать мне никуда.

Биту бросил, сказал:

— Это мне, наверное, не пригодится? Да, парни?

Главный слегка улыбнулся. Я спросил:

— Вы кто? «Нация ислама»?

«Нацию ислама» я с тюряги знаю, и, самое главное, знаю, что с ними не стоит выделываться.

Мой последний вопрос был:

— Больно будет, да?

Первый удар разбил всмятку мой нос. Били меня

грязно

со знанием дела

жестоко.

И самое главное, тихо. Ни слова не произнесли, пока меня обрабатывали. Настоящие профи. Закончили и без звука промаршировали наружу. Я хотел крикнуть: «Это всё, что вы можете?!»

Но рот не раскрывался. Двое вернулись, выволокли меня и бросили в мусорку. На некоторое время я отключился. В конце концов выбрался оттуда, упал на землю. Дохромал до полицейского участка и опять вырубился. Пока «скорая» ехала, кто-то украл мои часы.




Очнулся в больнице Святого Фомы, надо мной стоит доктор Пател.

Покачал головой, говорит:

— Какую захватывающую жизнь вы ведете, ребята.

О господи, мне было совсем кисло. Все тело болело. Я спрашиваю:

— Что, совсем плохо?

— Нос разбит. Я полагаю, об этом вы знаете.

Я кивнул. Зря, конечно: больно было ужасно. Доктор продолжил:

— Ничего больше не сломано, но вы весь как один большой синяк. Похоже, тот, кто вами занимался, хорошо знал, что делал. Побольнее и чтобы не очень навредить.

Я попросил его взять мои шмотки, поискать адрес могилы Джои. Он нашел. Я спросил:

— Можете об этом позаботиться?

— Да, конечно.

— Когда меня выпишут?

— Вам нужно отдохнуть.

Договорились, что я уйду утром; доктор накачал меня обезболивающими, дал с собой на несколько дней. Пока я там валялся, мне пришло в голову, что Джои, может быть, еще здесь. И я ему по-прежнему компанию составляю. Хотя совсем не так я себе это представлял.




~~~


ВЕЧЕРОМ В ВОСКРЕСЕНЬЕ ехал до дома на частнике. Попросил водилу:

— Можешь купить бутылку ирландского виски?

Подумал, что сам выйти из машины еще смогу.

Но вот залезть обратно — вряд ли.

Он кивнул. Я ему бабки даю, он говорит:

— Тебя что, автобусом переехало?

— Ага, черным.

— Это хреново. Вискарь какой-нибудь особенный?

— «Блэк Буш».

— Хороший выбор.

Он за секунду смотался, протягивает бутылку, говорит:

— Налей горячую ванну, и «Рэдокса»[17 - Освежающий и тонизирующий гель для душа.] туда.

— Да, спасибо.

Дома я передвигался, как инвалид, проглотил несколько таблеток обезболивающего.

Доктор Пател предупреждал: «Не принимайте их вместе с алкоголем».

Ага, щас. Открыл бутылку, глотнул хорошенько. Ох-хо-хонюшки, прям как будто осел лягнул. Очень норовистый осел. Включил радио. Трейси Чепмен, «Прости». Настроил. Открыл кран в ванной, пустил кипяток. Отхлебнул еще немного «Буша».

Час спустя я блестел от ванны и выпивки, боли совсем не чувствовал.

Нашел шерстяной банный халат, завернулся в него. На халате была монограмма, но я не разглядел букв. Позвонили в дверь. Я прошаркал, открыл.

Стоит Нортон, голову повесил, говорит:

— Господи, что они с тобой сделали?

— Все самое худшее.

Он посмотрел на банный халат, ничего не сказал, потом спросил:

— Войти можно?

— Почему нет?

Глянул на почти пустую бутылку:

— Расслабляешься?

Я проигнорировал вопрос, зашел, плюхнулся на софу. Сказал:

— Там в холодильнике пиво есть.

— Да, хлебну немного.

Открыл банку, сел напротив меня, говорит:

— Извини, Митч. Я думал, ты за мной подорвешь.

— А я не подорвал.

Он попытался возмутиться:

— А я тебе разве не сказал? Не говорил, что ли, если круто будет, сваливай?

— Я, наверное, забыл.

Он сделал большой глоток, посмотрел на меня:

— Не беспокойся, Митч, мы их сделаем, да?

Я совсем расклеился — и сердиться не мог. Оставим на потом. Он бросил на стол толстую пачку денег, сказал:

— Самое малое, что я могу заплатить, о'кей, старина?

— О'кей.

Пытаясь выглядеть дружелюбным, полюбопытствовал:

— А что за работу ты нашел?

Я ему все рассказал, даже как дворецкий толстяка отделал. Он говорит:

— Старуха?.. Так ты ее греть, что ли, будешь?

— Не пори чушь.

— Расскажи мне еще раз о «Серебряном призраке».

Черт бы побрал эту выпивку, но я рассказал, и, наверное, рассказал слишком много. Надо было видеть, как у него глаза загорелись. Но, как я уже сказал, я тогда вообще ничего не замечал. Он говорит:

— Пахнет поживой.

— Что?

— Надо бы зайти.

— Эй!

— Да ну, брось, Митч, все как в старые добрые дни… Будет тонна

бабла

                ювелирка

                                картины.

Я поднялся — в банном халате я выглядел, конечно, не очень круто, — сказал:

— Билли, забудь об этом. Как ты думаешь, копы кого первым дернут?

— Да ладно, просто сказал. Я пойду.

В дверях я предупредил:

— Я серьезно, Билли, держись от этого дома подальше.

— Ладно, Митч, век воли не видать.

Опять в койку. Посмотрел на остатки «Буша». Сон сморил меня раньше, чем я дотянулся до бутылки. И я был очень рад этому, когда проснулся утром в понедельник — потрепанный и грязный, но более или менее готовый к работе.

Зазвонил телефон. Доктор Пател. Он организовал всё, что нужно для похорон, и спрашивал, нужны ли какие-нибудь дополнительные услуги. Я сказал, что нет. Джои похоронят во вторник вечером. Я поблагодарил доктора, и тот повесил трубку.




Вы же знаете, метро у нас на последнем издыхании, поэтому иногда приходится ездить на автобусе. И снова Холланд-парк показался чуть ли не другой планетой.

Джордан открыл входную дверь, как только я к ней подошел. Посмотрел на меня неодобрительно, говорит:

— Несчастный случай?

— Слишком усердная тренировка.

— Вам здесь нельзя.

— Что, простите?

— Для работников вход через задний двор.

Мы обменялись взглядами, я запомнил это на будущее.

С заднего двора зашел в кухню. Выглядела она как в «Слуге». И, увы, за кухонным столом не было Сары Майлз.[18 - «Слуга» (1963) — кинодрама режиссера Джозефа Лоузи (1909–1984). Английская актриса Сара Майлз (р. 1945) исполнила в этом фильме главную женскую роль.] Вошел Джордан, предложил:

— Чай… кофе?

— Кофе сойдет.

Он начал прилаживать фильтры, я спросил:

— Кофе настоящий?

Он натянуто улыбнулся, махнул рукой на шкаф и сказал:

— Здесь мюсли, кукурузные хлопья, хлеб для тостов. Что хотите.

Я кивнул. Он посмотрел на меня, добавил:

— Или вы привыкли к овсянке?

Теперь была моя очередь натянуто улыбнуться. Я спросил:

— Вы тут один за всех?

— Мадам больше никто не нужен.

Кофе закипел. Запах был отменный, это точно. Одно из постоянных разочарований: кофе никогда на вкус не бывает так же хорош, как его аромат. Взял чашку, попробовал, говорю:

— Черт, хороший кофе.

Он поднял указательный палец, говорит:

— Мадам не позволяет ругаться в доме.

— А она нас слышит?

Ответа не последовало. Я достал пару таблеток болеутоляющего, проглотил их, запил кофе. Джордан спросил:

— Сильно болит?

— А вы как думаете?

Он вышел. Вернулся с какими-то пакетиками, сказал:

— Размешайте один в стакане воды, эта штука просто чудеса творит.

Терять мне было нечего, взял стакан, разорвал пакетик, высыпал, добавил воды. Вода стала розовой.

— Красивый цвет.

— Мадам получает их из Швейцарии.

Я выпил: вкус сладковатый, но не противный. Говорю:

— Хоть я и люблю поболтать, но пойду-ка лучше поработаю.

Джордан мне:

— Вы ведь здесь для этого, не так ли?

В гараже я еще раз восхитился «роллс-ройсом». Я бы дорого дал, чтобы на нем порулить. Долго переодевался в комбинезон. Нос болел как сволочь. Сверился с графиком работ:






Понедельник — покраска.





Очень хорошо. Оконные рамы и ставни действительно не мешало покрасить… Вытащил лестницу, принялся смешивать краску. Прошло полчаса, и я почувствовал облегчение. Боль, которая корежила мое тело, ушла. Я сказал вслух:

— Господи, благослови Швейцарию.

Одна из самых полезных вещей в тюрьме — это плеер «Уокмен». «Уокмен», и еще телохранитель. Надеваешь наушники — и улетаешь. Но на прогулке этого делать не стоит. Тут ты обязан быть бдительным на все сто процентов.

Прислонил лестницу к стене, надел наушники. На кассете была Мэри Блэк.

Она зажигательно пела «Все еще верую» — странные молитвы в неподходящих местах.

Веруйте.

Войдя в рабочий ритм, я даже не заметил, как оказался у окна спальни. Увидел кровать под балдахином. Потом появилась Лилиан в шелковом халате. Я подумал: «Ого, лучше свалить отсюда».

Но даже не пошевелился.

Она сняла халат. Охренительно голая. Тело в великолепной форме. У меня встал. Потом она начала медленно одеваться. Черные чулки и шелковое нижнее белье. Посмотрела вверх, улыбнулась одними уголками губ. Я отодвинул лестницу, мозги аж вскипели. Мэри Блэк пела «Ярко синюю розу», но я уже не слушал. Передвинул лестницу к другому окну, занялся им.




Весь остаток дня я не видел Лилиан. Но она засела мне в мозг, как раскаленный уголь. Подошло время ланча, я отправился на кухню. На столе аккуратно разложены сэндвичи. Рядом ваза с фруктами. В доме ни звука. Я перекусил в тишине, вышел покурить. Пришел Джордан с хозяйской половины. Я сказал:

— Вы совсем не шумите.

— А зачем?

На это ответить нечего. Я и не стал отвечать.

Подумал: «Да пошел он» — и занялся сигареткой. Он стоял, наблюдал за мной. Потом заметил:

— Вы хорошо работаете.

— Рад, что вам нравится.

Помолчали. Я сказал себе: пусть копает. Он спросил:

— Вам здесь нравится?

— Что? А… немного непривычно.

— Можете жить здесь.

— Что?

— Не в хозяйском доме — над гаражом есть комната, выглядит немного по-спартански, но уютная. Ну конечно, телевизор и душ.

Я встал, говорю:

— Вы серьезно?

— Сэкономите время на дорогу.

Я подумал: отказаться всегда успею. Если афера с Клэпхемом накроется, всегда приятно иметь запасной вариант. Кивнул:

— Я подумаю.

А Джордан, как будто прочитав мои мысли, добавил:

— Возможно, будете также водить «Серебряный призрак».




Когда я добрался до Клэпхема, швейцарский эффект прошел, и я был весь разбит. Напротив дома стоял BMW. Затемненные окна. Открылась дверь, появился Нортон, говорит:

— Кое-кто хочет тебя видеть.

— Сейчас?

Я не смог скрыть раздражения в голосе. Нортон меня утихомирил. Очень люблю, когда меня утихомиривают Он сказал:

— Это босс. Лично приехал, чтобы встретиться с тобой.

— Срань господня!

Из машины вылез громадный мужик в кашемировом пальто. Иссиня-черные волосы, лицо в оспинах, лет ему было хорошо за шестьдесят. В повадке — сознание привычной силы. С водительского места вылез еще один тип, крупнее, чем первый. Просто бычара.

Нортон сказал:

— Мистер Гант, это Митч.

Гант протянул руку, мы обменялись рукопожатиями. Он говорит:

— Я много слышал о тебе… Митч.

— Мистер Гант… О вас я совершенно ничего не слышал.

Он посмотрел на Нортона, потом громко рассмеялся. Манерно так, откинув голову назад и показав все тридцать два зуба.

— В дом зайдем?

Я открыл дверь, пропустил их внутрь. Гант оценивающе огляделся, сказал:

— У тебя нет автоответчика.

— Нет.

Он посмотрел на Нортона, щелкнул пальцами, и сказал:

— Позаботься об этом.

Я сказал:

— Я пивка глотну. Вам чего-нибудь предложить?

Нортон и телохранитель отказались. Гант сказал, что выпьет со мной пива. Я пошел, принес, глотнул пару таблеток болеутоляющего. Гант спросил:

— Можно присесть?

— Конечно.

Он снял пальто, закатал рукава. Татуировка Королевского флота Ее Величества. Выпил пива из бутылки. Обычный работяга, да и только.

Я начал сворачивать сигаретку. Он говорит:

— Можно одну попросить?

Протянул ему готовую, дал прикурить. Он глубоко затянулся, проговорил:

— Я почти совсем не курю, но скажу тебе: это вещь.

Я кивнул, прикинул, что скоро перейдем к делу. Он спросил:

— Что у тебя здесь за табак?

— «Голден Вирджиния», какой же еще!

Гант еще раз щелкнул пальцами, сказал Нортону:

— Закажи для Митча про запас.

Я понял, кого Гант мне напоминал. В серии романов Лоуренса Блока о частном детективе Мэтте Скаддере есть персонаж по имени Мик Баллу. Кровожадный убийца, мясник, безжалостно расправлявшийся с врагами. И в то же время он — работяга, для которого нет ничего приятнее, чем выпить со своими ребятами.

Но самая большая ошибка — думать, что он один из них.

Гант наклонился ко мне и говорит, типа, между нами, мужиками:

— Ты вел себя молодцом в Брикстоне.

Я еле удержался, чтобы не потрогать разбитый нос. Гант продолжил:

— Надо иметь кое-что в штанах, чтобы не драпануть от полудюжины парней.

Я попытался изобразить на лице скромность. Что весьма трудно, когда оно разбито. Он прибавил:

— Такого человека, как ты, сразу видно. Хочу отдать многоэтажку в Пэкхеме под твой контроль.

Я посмотрел на Нортона — он был невозмутим. Я сказал:

— Я польщен, но я в вашем деле пока что новичок Помотаюсь немного с Билли, поучусь еще.

Он широко улыбнулся, говорит:

— Веско. Но я люблю награждать тех, кто того заслуживает. У меня есть для тебя особый сюрприз, мой мальчик.

— Да?

— В среду свободен?

— Конечно.

— Вот и хорошо. Билли заберет тебя в семь. Ты не пожалеешь.

Гант поднялся — дело сделано. Когда он был у дверей, я спросил:

— Слышали когда-нибудь о Мике Баллу?

— Кто это?

— Персонаж из романа.

Он покачал головой:

— Я выдумками не интересуюсь.

И все трое ушли.




Во вторник я чувствовал себя лучше. Пошел на работу. Не видел ни Джордана, ни Лилиан. Вход для работников был открыт, моя еда была на столе. Я хорошо проработал весь день. Было очень странно никого не видеть. Подошло время ланча, я прогулялся до Ноттинг-Хилл Гейт. Просто хотелось посмотреть на людей. Зашел в «Девоншир», взял полпинты горького с «ланчем пахаря».[19 - Крестьянский хлеб, сыр, маринованный лук, один-два помидора и хороший кусок говядины.] Занял место у окна, стал смотреть на мир. Напротив сидел хиппи в футболке с надписью:






ДЖОН ЖИВОЙ

ЙОКО ОТСТОЙ





Такие типы водились на Портобелло Роуд. Длинные, свисающие прядями волосы. Его мозги законсервировались в 60-х, и с тех пор с реальным миром он не пересекался. В руках он держал потрепанный томик «Беовульфа». Сделал мне знак «мир тебе». По крайней мере, так я его понял. Перед хиппи стояла пинта «Гиннеса», он изрек:

— Ты трудящийся.

— Что, заметно?

— По рукам, приятель. Хорошая честная пахота.

Я подумал, что он был бы хорошим судьей. Кивнул. Он говорит:

— Ты герой рабочего класса, приятель.

— Ты так думаешь?

— Приятель, Джон обо всем сказал… закурить есть?

Дал ему самокрутку, он сказал:

— Класс.

Мне было пора уходить. Говорю ему:

— Развлекайся.

— Слышь, братан, купи часы.

— Не, не надо.

— Это «ролекс», чувак, настоящий.

— Это мне не по статусу.

— Мне тоже, приятель, но ты можешь попробовать, а?

На это у меня были разные варианты ответов, но я сказал:

— Просто… представь себе.[20 - Намек на песню Джона Леннона «Imagine» — «Представь себе».]

Осчастливил его.




В четыре пополудни я закончил работу, вокруг ни души. Я подумал:

а) они мне доверяют;

б) они меня проверяют.

В любом случае, я ничего не украл. Если по-честному, я немного посидел в «Серебряном призраке». Погрузился в какие-то сумасшедшие мечты. В машине пахло

полированной обивкой

дубом

старой кожей

богатством.

По дороге к аллее оглянулся на дом. В окне спальни качнулась штора.

Улыбнулся.

На Гейт зашел в лавку «Оксфам», нашел темный костюм. Он был почти впору. Волонтер за кассой сказал:

— О, какая великолепная находка.

— Никакая она не великолепная, просто мне нужен такой костюм.

А удачной находкой было старое пингвиновское[21 - Имеется в виду книга, выпущенная Penguin Books, международным издательским концерном.] издание сборника Лори Ли «Как я вышел однажды из дома летним утром».

Напротив «Бургер Кинг» парень продавал «Биг Ишью». Я купил один экземпляр, сказал:

— Сегодня вечером хоронят одного продавца «Биг Ишью».

— Да?.. Где?

— В Пэкхеме.

— Я пас, приятель, слишком опасный район.

— Думаю, он оценил бы, если бы ты пришел.

— Он умер, ему уже нечего оценивать.

Через двадцать минут я был дома, принял

душ

пиво

болеутоляющее.

Не болит.

Примерил костюм из «Оксфама». Рукава пиджака были коротки, брюки длинноваты, но в остальном сидел он на мне как перчатка. Я достал из шкафа хрустящую белую боссовскую рубаху. Она подошла как молитва.

Позвонили в дверь.

Бриони. Она была великолепна в черном костюме. Я сказал:

— Бри, ты великолепна.

— Я знаю.

Вошла, критически меня осмотрела, говорит:

— Выглядишь как гробовщик.

— Спасибо, Бри.

Она порылась в сумке, извлекла свежую розу и спросила:

— Подойдет?

— То, что надо.

— Выпить можно?

— Что хочешь?

— Что-нибудь смертельное, а то я только пару колес заглотила.

— «Блэк Буш»?

— Отлично.

Чокнулась с моим пивом, сказала:

— За Майкла.

— За кого?

— Твоего друга.

— Он Джои.

— Ты уверен?

— Я точно знаю.

— О'кей, за Джои.

Мы выпили. Я вызвал такси, машина прибыла через минуту.

Водила оказался растаман, в салоне воняло марихуаной. Я сказал: «Пэкхем», и таксист кивнул:

— Отпад.

Кладбище находилось на задворках автобусной станции. Через дорогу был игровой зал. Я подумал, что Джои будет приятно услышать:






ФУЛ-ХАУС![22 - Фул-хаус — термин в покере.]





Служащий похоронного бюро нас уже ждал. Могила была готова, над ней стояли двое. Священника не было. Несколько минут спустя подошел еще один человек.

— Доктор Пател, — сказал я, — как хорошо, что вы пришли.

Представил его Бри. Она не отпускала его руку дольше, чем следовало. Служащий спросил:

— Кто-нибудь скажет прощальное слово?

Я покачал головой. Он дал сигнал могильщикам; они опустили гроб в могилу. Я бросил на гроб «Биг Ишью», Бри бросила розу. Внезапно в воротах появился мужчина в килте, при всех шотландских делах, с волынкой, и заиграл «Одинокого лодочника».

Я не разбираюсь в красоте, но волынщик был великолепен.

Бри сказала:

— Сюрприз напоследок.

— Как ты его нашла?

— Рядом с «Селфриджиз», он там всегда играет.

— Спасибо, Бри.

Она таинственно улыбнулась, проговорила:

— Тебе спасибо за доктора.

О-хо-хо.




Я сунул могильщикам немного денег. Один сказал:

— А вы знаете, что Род Стюарт работал могильщиком?

Что на это сказать? Я спросил:

— А сам-то ты поешь?

— Не, я только танцую, — ответил он.

И смеются во всю глотку.

Потом я заплатил волынщику. Взял на себя, так сказать, все расходы.

Доктор Пател о чем-то очень серьезно разговаривал с Бри. Я сказал:

— Как водится, после похорон нужно освежиться. Можно вас угостить?

— Да, — ответили они. Оба.

Надо было сваливать к черту из Пэкхема, и мы поехали в бар «Чарли Чаплин». Самое лучшее, что можно сказать об этом заведении, — это что оно очень большое.

Бри и доктор сели за столик, я пошел сделать заказ.

Бармен пританцовывал над своей винной картой, с чувством произнес:

— Мне нравится твой костюмчик.

— У нас в семье он передается по наследству У него глаза загорелись, подумал, наверное, что я игрок Добавил:

— Смотри, не потеряй его.

— Ни в жизнь.

Мое остроумие истощилось, я заказал

поджаренные сэндвичи

горячий пунш

закуски к пиву

чипсы

орешки.

Бармен наконец принес заказ, сказал:

— Voilà![23 - Вот! (фр.).]

Мы набросились на еду. Доктор вел себя как надо. Опрокинул горячий пунш, запил пивом, прилично откусил от сэндвича. Бри пошла зарядить музыкальный аппарат, и вскоре раздалось:

— «Хей, если видел ты самую красивую девчонку…»

Даже я так петь могу. Говорю доктору:

— Док, так здорово, что ты пришел.

— Пожалуйста, называй меня Санджи.

— Я попробую.

Он засмеялся, сказал:

— Ужасно будет, если я скажу, что мне очень весело?

— Это просто необходимо, чтобы тебе было очень весело.

Вернулась Бри, сказала:

— Этот музыкальный автомат просто какой-то импровизатор.

Повернулась к Санджи, спросила:

— Ты родился в Индии?

— Да, я из Гоа. Кроме рейвов и хиппи у нас там есть еще мощи святого Франциска Ксаверия.

Бри и я, должно быть, выглядели озадаченными. Он спросил:

— Вы не католики?

— Даже не атеисты.

Он похрустел орешками, сообщил:

— Его тело остается нетленным, и это считается чудом.

Сказать на это было нечего, и я промолчал. Он продолжил:

— А кто-то украл большой палец его ноги.

— Что?

— Правда. В нашем мире есть почитатель святого Франциска, укравший большой палец его ноги.

Черт бы побрал этот горячий пунш, но я не мог придумать ничего толкового. Сказал:

— Это, наверное, добрая католическая традиция — равняться по носкам.

Он улыбнулся, но, я полагаю, его это не очень развеселило. Бри извинилась и ушла попудрить нос. Санджи оценивающе на меня посмотрел, спросил:

— Могу я… встречаться с твоей сестрой?

Черт!

— Я бы тебе отсоветовал.

— Тем не менее….

— …ты будешь. Санджи, ты хороший парень, ты мне очень нравишься. Но она не для тебя.

— Ты позволишь мне сделать попытку?

— А я могу тебя остановить?

— Нет.

Пришла Бри, Санджи сказал, что следующий заказ сделает он, и спросил:

— Всё то же самое?

Я сказал:

— Почему бы и нет.

И он ушел.

Бри наклонилась ко мне, сказала:

— Я его люблю.

— Господи.

— Нет… правда, Митч, он как будто мой двойник по духу.

Я постарался не злиться и отвлечь ее. Спрашиваю:

— А как же Фрэнк?

В ответ — испепеляющий презрительный взгляд.

— Фрэнк умер, Митч. И чем быстрее ты с этим свыкнешься, тем будет лучше для нас всех.

Вернулся Санджи, и я понял, что мне пора уходить. Пожал ему руку, сказал:

— Уверен, что мы с тобой еще встретимся.

Он сосредоточенно на меня посмотрел, не то как врач, не то как индус, заверил:

— Я буду вести себя с ней как джентльмен.

— Это ты так думаешь.

На выходе бармен мне говорит:

— Эй ты, мрачняга, тебе еще рано уходить.

— Уже отвеселился.

Он руку на бедро положил, глаза закатил и произнес:

— Уммм… крутой парень.

На улице я поймал такси, решил, что на следующей неделе куплю себе машину.

Приехал домой, хотелось только одного — упасть и отрубиться.

Включил ящик. Вы не поверите, только начался «В упор».

А когда появился Ли Марвин[24 - Американский актер Ли Марвин (1924–1987) сыграл в детективном триллере «В упор» (1967, режиссер Джон Бурмэн) главную роль — классического гангстера.] — и почти в таком костюме, как у меня, — я сказал:

— Вот это крутой парень.




~~~


В СРЕДУ ВЕСЬ ДЕНЬ ШЕЛ ДОЖДЬ. Но на работу я пошел. Джордан был на кухне, оценивающе меня оглядел, сказал:

— Ваши раны заживают.

— Вы так думаете?

— Они так выглядят.

Прямо дзен-буддизм какой-то.

Несколько водопроводных труб засорились, он спросил, могу ли я с ними что-нибудь сделать.

Я сказал:

— Конечно.

Вот ублюдок. Я целый день провозился, чтобы их прочистить.

К четырем часам я, распластавшись, лежу под водопроводной трубой, грязная вода капает на лицо, и тут появляется она. В красном джерси, которое просто прилипло к ее формам. Говорит:

— Вот то, что мне нравится: мужчина на спине.

Я закончил проклятую работу, поднялся. Она подошла, ростом мне по плечо. Опять с этой хитренькой улыбочкой на лице. И я не знаю, из-за чего — то ли из-за похорон Джои, или из-за того, что меня избили, или из-за каких-то флюидов, или просто крыша съехала?..

Короче, я ее схватил, прижал к себе и поцеловал. Сначала она сопротивлялась, а потом впилась в меня. Я ей в рот язык засунул, схватил руками за задницу — и улетел. Дождь лил как из ведра, она отодвинулась, проговорила:

— Надеюсь, ты сможешь закончить то, что начал.

И ушла.

И стояли мы под дождем, я и мой член, и я вспомнил, что сегодня вечер среды. Сюрприз от мистера Ганта. Когда в гараже я сдирал с себя промокший насквозь комбинезон, зашел Джордан, говорит:

— Насчет квартиры над гаражом: дело проясняется. Всё готово.

— Черт, я не знаю.

— Там есть душ, чистый спортивный костюм… пользуйтесь, пожалуйста.

Пошел пользоваться.

Это было что-то вроде студии:

кровать

душ

маленькая кухонька.

И, черт возьми, стопки чистых роскошных полотенец. Осужденному полагается одно полотенце на неделю.

Хорошенько ошпарился в душе, вышел, заметил небольшой холодильник под телевизором. Весь забит пивом. Открыл «Гролш», хлебнул хорошенько.

Постель свежая, я едва не уступил соблазну. Но меня еще ожидал сюрприз от Ганта. Спортивный костюм был новый, черный, большого размера, на спине надпись:






С НАИЛУЧШИМИ ПОЖЕЛАНИЯМИ ОТ «КЛАРИДЖИЗ»[25 - «Клариджиз» — знаменитый лондонский отель.]





То, что надо.

На выходе встретил Джордана, он сказал:

— Мисс Палмер выразила особое… одобрение… за вашу… работу.

— Я готов удовлетворить любое ее желание.

Черт бы побрал «Гролш». Джордан печально улыбнулся, сказал:

— Только делайте это с умом.

Северная линия, как обычно, словно взбесилась, и домой я добрался не раньше семи. Возле дома была припаркована машина Ганта. Дверь открылась, Нортон сказал:

— Опаздываешь, залезай.

Бычара был за рулем, я уселся рядом с Билли на заднем сиденье. Он спрашивает:

— Ты где, блин, был?

— Эй, Билли… охолони. Я на работе был.

Он посмотрел на спортивный костюм, сказал:

— Ты что, в «Клариджиз» работаешь?

— Только по совместительству.

Он был очень возбужден, на лбу выступили бисеринки пота. Дымил, прикуривая одну сигарету от другой. Я спрашиваю:

— Что за сюрприз?

Он что-то пробормотал, потом сказал мрачно:

— Увидишь, мать твою.

Подъехали к Нью Кросс, остановились у старого склада.

Я говорю:

— Тут что, гомики тусуются?

Нортон посмотрел на меня. Вылезли из машины, зашли внутрь. Нортон говорит:

— Нам в подвал.

— Я и не знал, что сюрприз под землей.

— Ты еще многого, мать твою, не знаешь, парень.

Спустились.

Пахло гнильем, мочой и запустением. Я знал этот запах. Внизу был Гант с двумя парнями. Они стояли возле привязанного к стулу мужчины. Черного. Рот его был заклеен полоской серебристого скотча. Из-под нее просачивалась струйка крови, я понял, что они выбили ему зубы. Это фирменная фишка юго-восточного Лондона. Черный был одет в найковский свитер, весь пропитанный потом, и гэповские брюки цвета хаки, мокрые между ног. Гант был в пальто «Барбур» и вельветовых брюках цвета загара. Автоматический «браунинг», болтавшийся у него на боку, казался неуместным. Гант сказал:

— А… Митч! Как приятно, что ты смог к нам присоединиться.

Черный на меня пристально посмотрел, глаза большие-пребольшие, и в них мольба о помощи. Гант говорит:

— Как я уже сказал, я высоко ценю твою сольную работу с этими… защитниками. Поэтому сейчас, в знак благодарности, отдаю тебе одного из них.

Я глубоко вздохнул:

— Это не тот.

Гант чуть не взорвался от ярости, посмотрел на Нортона, на черного, потом медленно перевел взгляд на меня. Глаза у него были как черные камешки. Говорит:

— Откуда ты знаешь? Они все на одно лицо.

— Мистер Гант, тех, кто лупит тебя с особым старанием, запоминаешь очень хорошо.

Он с размаху пнул черного по колену.

Потом повернулся к Нортону, сказал:

— Ты, урод, ты что сделал — притащил сюда первого попавшегося негра?

Нортон промолчал.

Гант взял себя в руки, пожал плечами, произнес:

— Ну бог с ним.

И выстрелил черному в голову.

Выстрел гулко отозвался в подвале, и, клянусь, я даже слышал, как испуганно взлетели голуби.

— Извини, Митч, потратил твое время, — сказал Гант.

Тысяча мыслей пронеслась в моей черепушке, но я решил: играть так играть. Говорю:

— Еще не все потеряно, мистер Гант.

Он, сдерживая сарказм, говорит:

— Правда?

— Надо все это оформить. Оставляете чувака на стуле, привозите в таком виде к дому в Брикстоне, вешаете табличку, типа…

— Табличку? — переспросил Гант.

— Ну да. Как вам, например, такая:






ВЫ ЗАНИМАЛИ.

                ВАМ РАСПЛАЧИВАТЬСЯ





Гант заулыбался, прямо расплылся в ухмылке. Говорит:

— Блестяще, мне нравится. Нортон, приготовь что нужно.

Нортон, в полном расстройстве, заметил:

— Мистер Гант, уж слишком это мудрено.

Гант пронзил его взглядом.

Подошел ко мне, руку на плечо положил, говорит:

— Мистер Митчелл, мне кажется, я вас недооценил.

Я скромно на него взглянул. Он отступил на шаг, говорит:

— Бог мой, классный костюм.

В четверг утром собираюсь на работу, нос болит как бешеная собака. Все попытки проанализировать события прошлого вечера я отмел.

«Тринадцатая долина», Джо де Веккио: «Всё ништяк, давай рули».

Притворимся, что так было нужно.

В очереди все платят чеком или карточкой. У меня нет недельного проездного, поскольку я вот-вот собираюсь обзавестись машиной. Передо мной стоит пожилой мужчина, очень расстроенный из-за того, что приходится терять время. Наконец мы получили наши билеты и пошли к турникетам. Пока проходили, у него выпал бумажник.

Толстый такой.

Видели только я и билетный контролер.

Бывают такие мгновения, всего одна яркая секунда, когда ваши инстинкты опережают убеждения. Я наклонился, поднял бумажник и сказал:

— Сэр, это вы, наверное, обронили.

Встретился глазами с контролером; он указательный палец приложил к фуражке. Пожилой мужчина поражен и очень доволен.

Движением плеча я отмел его благодарности. Себя я очень хорошо знаю. Когда по двенадцать часов лежишь взаперти на двухъярусной койке, проникаешь в самые глубины. Если бы контролер не заметил, я бы кошелек подхватил, плевое дело.

Зайдя в вагон, занял место в углу, собираюсь включить «Уокмен». У меня там был Леонард Коэн: «Танцуй, пока не кончится любовь» и «Старый синий плащ». Только кнопку нажать.

Старикан уселся рядом, говорит:

— Страшно не люблю беспокоить, но я вам ужасно благодарен.

А голос у него еще мягче, чем у Маргарет Тэтчер, когда она предлагает ввести налог на доходы физических лиц. Я кивнул. Он приободрился, говорит:

— Я должен рассказать вам совершенно невероятную историю. Это имеет некоторое отношение к тому, что сейчас произошло.

У каждого хмыря в Лондоне есть своя история. Я только одного хочу — чтобы они их не рассказывали в метро. Но этот начал:

— Мне нужно было сдать анализ мочи!

Недолго помолчал, словно хотел убедиться, знаю ли я, что такое моча, продолжил:

— А поскольку я не смог в больнице, они предложили мне сделать это дома.

Я постарался сделать вид, будто вслушиваюсь в каждое его слово.

— Но, боже ты мой, в чем же это можно принести?

Мне было совершенно до фонаря, я кивнул:

— Это сложно.

— Поэтому я взял старую бутылочку из-под «Джонни Уокера».

Если он ждал от меня одобрения, то он его не дождался. Заговорил снова:

— А по пути в больницу я зашел на почту за своей пенсией.

— Хм-м…

— А когда вышел, бутылочка пропала. Вот казус, да?

Мы подъехали к станции «Набережная», мне нужно было перейти на Кольцо. Я сказал:

— Есть еще в штанах, да?

Старикан выдавил улыбку, но теперь уже увядшую.




~~~


ВСЮ ПЯТНИЦУ Я ПРОВЕЛ на крыше; ее нужно было капитально ремонтировать, и я решил сказать об этом Джордану. Он ответил:

— Мы полагаем, что будем иметь с ней дело и в следующую зиму.

— Мне что, тогда не беспокоиться?

Он ответил с вялой улыбкой:

— Заделай самые безотлагательные прорехи, мы же не хотим, чтобы на мадам протекало.

Я прикинул, что могу сделать так, как мне заблагорассудится. После целого дня косметического ремонта у меня начала кружиться голова. Решил принять душ и пивка. Новый спортивный костюм не ждал меня на кровати. И что интересно, я был немного, самую малость, разочарован.

Моя первая полная неделя если уж не самой честной, то, по крайней мере, регулярной работы.

Появился Джордан, протянул мне конверт и сказал:

— Мы подумали, что вы предпочитаете наличные.

— Вы правильно подумали, Джорд.

Он не уходил, и меня так и подмывало сказать ему: «Свободен». Но я только спросил:

— Что еще?

— Вы не хотите их пересчитать?

— Я тебе доверяю, приятель.

Он щелкнул по волоску на лацкане, сказал:

— Тогда вы сделаете серьезную ошибку.

Я пересчитал деньги, сказал:

— Черт… Это за неделю или за месяц?

Он улыбнулся. Я не то чтобы воспарил до небес, но для вчерашнего заключенного это было совсем неплохо. Я добавил:

— Вот что я тебе скажу, Джорди, я куплю тебе громадный пузырь выпить чего-нибудь, из твоих краев.

А он ответил, как отрезал:

— Я не якшаюсь с наемными работниками.




Я надеялся хоть мельком увидеть Лилиан, но не получилось. В метро прикинул, какие у меня планы на выходные. Планы были хорошие: найти двух отморозков, которые запинали Джои до смерти. В восемь вечера того же дня я перекусил карри и собрался выйти купить полдюжины пива.

Зазвонил телефон.

— Да?

— Мистер Митчелл, это Гант, надеюсь, я вас не побеспокоил?

— Нет, сэр, немного расслабляюсь.

— Правильно делаешь, Митч… Я могу тебя так называть?

— Конечно.

— Не осталось плохих воспоминаний от вчерашнего вечера?

— Нет, сэр.

— Могу я задать тебе один вопрос?

Хотелось бы мне знать, с чего это он говорит, как придурок, но, может, он так прикалывается. Я говорю:

— Стреляйте.

Пауза, потом:

— Очень хорошо, очень вовремя. Мой вопрос: что ты считаешь самой большой ценностью?

— Черт, я не знаю. Может быть, деньги… секс… цифровой телевизор.

— Это власть, Митч, а самый мощный инструмент власти — это информация.

— Вы к чему-то клоните, сэр.

Прямо кишки мне выматывает. Он говорит:

— Я бы хотел поделиться с тобой кое-какой информацией.

— Слушаю, сэр.

— Не по телефону. Я заказал столик на восемь часов в «Браунз», завтра вечером.

— «Браунз»?

— Это в Ковент-Гарден.

— О'кей.

Он положил трубку. Все это «сэрство» оставило какой-то горький привкус, и я пошел прополоскать рот. За всю свою жизнь я не смог бы придумать, что он может мне сказать такого, чтобы это было хоть немного мне интересно.




~~~


В СУББОТУ УТРОМ я проснулся от похмелья с небольшим привкусом карри. Ничего серьезного, просто немного перебрал красного перца. Вспомнил о «Браунз».

Это место для меня.

Вообще-то, по правилам меня бы туда не впустили, и я бы на них за это не обиделся. Мы свой статус понимаем. Для них я был низовка. Но когда дергаешься на крючке у Ганта, лучше, если всё будет чинно.

Между тем мне было чем заняться. Я знал, что убийцы Джои были подростками. Один был одет в майку, как у Бекхэма, другой черный. В субботу после обеда они, должно быть, мяч гоняют.

Переоделся.

Надел потертые джинсы, грязный свитер — типа, хозяйством занимался. Достал «глок», проверил. Все в порядке. Быстро его зарядил. По дороге к метро у Овала все время его рукой придерживал. Если нужно описать, как я себя чувствовал, я бы сказал, что я был

уверен в себе

и

абсолютно спокоен.

Проверил Кеннингтон Истейт, все тихо пока. О'кей. Прошелся до Уолворт Роуд, поручкался с местными бандитами — я с ними когда-то работал. Они зазвали меня в паб, спросили, чего принести. Я сказал:

— Бутылку «Бекс».

Минуты не прошло — передо мной пять бутылок. Они знали, что я только-только откинулся, спросили:

— Как там было, тюряга и вообще?

— Здесь лучше, — ответил я.

И был награжден аплодисментами.

Паб был надежный. В смысле, его хозяин срок отмотал.

Лет так восемнадцать, и без досрочного. Можно поговорить.

Джефф, главарь банды, спросил:

— Бабки нужны?

Я покачал головой:

— У меня есть постоянная работа.

Дружное ржание и еще четыре бутылки «Бекс».

Команда бомбила почтовые отделения, обычно на севере или на западе. Они не жадничали, имели хороший куш. Когда мне было двадцать с небольшим, я сидел с ними. Джефф говорит:

— Митч, на следующей неделе мы работаем на севере. Хочешь — подруливай.

Это было очень заманчиво. Не меньше двух косых можно срубить, реально. Но, увы, у меня было совсем другое расписание.

— Может, чуток попозже, — сказал я.

К пиву я не притронулся. Было около половины третьего. Я сказал, что мне пора уходить, и мы проехались до юго-востока, душевно распрощались. Когда я вышел, мне на минуту захотелось вернуться.

В Кенсиштон Истейт происходило ожесточенное футбольное сражение. Я сел на заборчик, наблюдаю. Играют по пять человек в команде, выкладываются по полной. Где-то с краю приметил черного пацана… он был на замене.

Рядышком сели двое местных. Угостил их пивом, разговорил.

Потом я увидел его: майка, как у Бекхэма, и яростный, жестокий талант.

Забил гол с середины поля, да так что описать невозможно.

Позади меня какой-то мужик сказал:

— Его уже взяли.

— Не понял?

— Того пацана. В начале сезона он переходит к Беро.

Я сказал, совершенно искренно:

— Большой талант.

— Во-во, живет, только чтобы играть. Забери у него футбол, и он никто.

Игра вскоре прекратилась. Я подождал. Мало-помалу зрители разошлись. Бекхэм остался. Он продолжал играть — гонял мяч, носился, весь погруженный в свою футбольную мечту. Черный пацан ждал с ленивым видом.

Время рок-н-ролла.

Встал, потянулся, осмотрелся кругом. Никого. Медленно подошел к поклоннику Бекхэма. Пацан меня даже не заметил. Достал «глок» и прострелил ему сзади оба колена.

Четыре выстрела.

Обернулся к черному — у того челюсть натуральным образом отвалилась, — засунул ему ствол в рот, проговорил:

— Не сейчас, подожди немного.

Потом ушел. Где-то на задворках Кеннингтон-парк сел в 3-й автобус и через пару минут уже доехал до Ламбет Бридж.

Пока ехал по Набережной к Вестминстеру, весь обливаясь потом, включил в мозгу песню «Хей, Джо» в исполнении Хендрикса.

Я был дома. Весь на адреналине, в холодном поту, сердце скачет. В мозгу одна мысль: «А чтобы убить — надо прицелиться повыше».

Господи. Снова и снова перематывал, как стрелял в Бекхэма. Так чертовски просто.

Труднее всего было остановиться на четырех выстрелах. Я ведь только вошел во вкус. Боже правый, я начал понимать, как искушает оружие.

Классный городишко.

Посмотрел на часы: до встречи с Гантом осталось часа два. Надо прийти в себя, расслабиться. Свернул большой косяк, пробормотал: «Кэмберуэллская морковка». Открыл банку пива и залпом ее опустошил. Пару раз рыгнул — и был уже почти в норме.

Пошел в душ, включил холодную воду, заорал:

— Перехожу в глубокую заморозку!

Вспомнил первую неделю в тюрьме, как попал на «паровозик». Восемь-девять парней по очереди тебя натягивают, кровь повсюду, а ты думаешь: «Я вам припомню…»

Я так и сделал.

Вышел из душа, стряхнул с себя воду и неприятные воспоминания.

Теперь одеваться-пристебаться. Ага.

Надел гэповские хаки, темно-синий свитер и блейзер, тот самый.

Подумал: «Да здравствует Фил Коллинз».

Готов к выходу, прикончил косяк, тут телефон зазвонил.

Поднял трубку, говорю:

— Да?

— Митч, это Бриони.

— Привет, сестренка.

— Ты в порядке?

— Что?

— У тебя странный голос.

Черт, еще бы он не был странным, когда весь день стреляешь по молодым футболистам. Спрашиваю:

— Что-то случилось?

Не мог сдержать любопытства.

— Я влюбилась, Митч.

— Молодец.

— Ты как-то зло разговариваешь.

— Я счастлив за тебя, Бри, о'кей?

— У меня было три оргазма.

Этой информации для меня было в три раза больше, чем нужно. Сказал:

— О!

— Ты сердишься, Митч? Сердишься, потому что я предала нашу расу?

— Что?

— Я бы предпочла белого, но это карма.

В голове вертелась тысяча гадких шуток, но я сказал:

— Будь счастлива, Бри.

— Нашего первенца мы назовем в твою честь.

— Спасибо, Бри.

— Я тебя люблю.

— И я тоже.

Положила трубку.

Если уж говорить серьезно, как после таких звонков можно верить, что в жизни есть какой-то смысл?




К восьми добрался до Ковент-Гарден. У входа в «Браунз» стоял швейцар. Еще прежде, чем он начал свою нацистскую болтовню, я сказал:

— Меня ожидает мистер Гант.

— Проходите, сэр.

Внутри сплошь плюш и эпоха Регентства. У стойки администратора я еще раз проделал номер с Гантом, и меня пригласили пройти в зал.

Всего несколько посетителей. За столиком у окна он сам.

Поднялся, чтобы поздороваться со мной. В сером шерстяном костюме, выглядит как воплощение успеха. Тепло пожал мне руку, сказал:

— Очень приятно, что ты смог прийти. Скажи, пожалуйста, здесь, в Ковент-Гарден, два «Браунза». Как ты догадался, какой тебе нужен?

— Около другого нет вышибалы.

Он негромко рассмеялся, предложил:

— Выпьем перед ужином?

У Денниса Лихейна роман был такой, «Глоток перед битвой».

Я сказал:

— Мартини с водкой.

Помаленьку начал осваиваться. Подошел официант, Гант заказал два мартини. Официанту лет за сорок, на меня едва посмотрел. Тут все понятно. Прямо-таки коктейль из надменности и презрения. И вдобавок ко всему, настоящая образина. В тюрьме таких много… и все — надзиратели.

Принесли напитки, мы пригубили. Гант сказал:

— Я хочу, чтобы ты взял на себя сбор денег в

Брикстоне

                Стритэме

                                и Кеннингтоне.

— Да я не знаю, мистер Гант…

— Называй меня Роб, ладно?

— О'кей. Роб.

— Тебе не нужно будет больше мотаться из квартиры в квартиру. Будешь бригады распределять, смотреть, чтобы они не слишком много сливок снимали. Все мы любим получить немного сверх положенного, но жадных пидоров никто не любит… Этот твой мистер Нортон слишком зарвался, — добавил он.

— Роб, он мой кореш.

Официант принес меню. Роб сказал:

— Рекомендую камбалу.

— Я, наверное, стейк возьму.

— А…

Сделали заказ, Роб заказал пару бутылок вина, названия которого я не смог бы выговорить. Официант произнес их без запинки, я слышал. Принесли еду, мы налегли на овощи и картошку. Роб ел со смаком.

— Тебе стоило попробовать эту рыбу, — заметил он.

— В тюрьме рыбы хватает.

Официант разливал вино, когда я это сказал. Пусть послушает.

Роб спросил:

— Слышал, в Кеннингтоне сегодня стреляли?

— Нет. Пропустил новости.

— Подстрелили молодого футболиста.

— Если посмотреть «Скай Спортс»,[26 - «Скай Спортс» (Sky Sports) — британский спортивный телевизионный канал.] так можно диву даться, как их всех не перестреляли.

— Ты туда захаживаешь, а?

— В Кеннингтон?.. Это не мой район.

Роб закончил жевать, уставился на меня, говорит:

— Ты ешь не как зэк — Не понял.

— Еду не охраняешь.

— С тех самых пор, как «Майами блюз» прочитал.

Он заказал десерт: яблочный пирог и два шарика мороженого.

Я отказался. Наконец перешли к кофе, Роб зажег сигару, говорит:

— Кури, не стесняйся.

Мне очень хотелось, чтобы официант посмотрел, как я скручиваю сигаретку. Чтобы весь вечер ему испортить. Роб проговорил:

— Видно, книга избавила тебя не от всех привычек?

Ответа на это не требовалось. Он спрашивает:

— Помнишь, я тебе сказал, что информация — это власть?

— Да.

— Взамен я захочу кое-что получить от тебя… Интересно?

— Конечно.

— Ты отсидел три года за тяжкие телесные.

— Да.

— На тебя затмение нашло.

— Да.

— Это не ты.

— Что?

— Это твой друг Нортон сделал.

— Не может быть.

— У тебя на руках ссадины были?

— Нет… но.

— А у Нортона все руки были искромсаны. Бармен пошел за тобой, он все видел. Ты уже на ногах не держался. Нортон смылся, а копы тебя нашли. Еще кофе хочешь?

— Господи… Я… нет.

— Бренди… от шока помогает.

Официант принес большой такой шаровидный бокал, в таком можно рубашку постирать. Оставил бутылку арманьяка на столе.

Роб щедро плеснул.

Голова кружилась. Я одним глотком выпил бренди. Внутри все зажглось, сильно заболело сердце.

Роб сказал:

— Тебе, наверное, потребуется время… чтобы переварить информацию.

— Зачем ты мне это все рассказываешь?

Роб немного подумал, ответил:

— Я мог бы сказать, что ты мне нравишься, но не думаю, что ты на это купишься. Нортон стал моей головной болью. А теперь он твоя головная боль.

— А что, если я ничего не сделаю?

Он положил руки на скатерть, сказал:

— Тогда я, честно говоря, буду очень удивлен.

Я закурил сигаретку, попытался все это переварить. Спросил:

— Тебе что-то было нужно от меня?

— Да. Как ты думаешь, мои откровения имеют цену?

— Для этого есть только одно слово — да. Чего ты хочешь?

— «Роллс-ройс». «Серебряный призрак».

Я громко рассмеялся.

— Шутишь. Я езжу на автобусе, приятель.

— Но к одному у тебя есть доступ.

Монетка звякнула. Я скрипнул зубами:

— Нортон ублюдок Это он тебе сказал.

Роб улыбнулся, я его спросил:

— А что ты сам его не украдешь? Черт, ты же знаешь, где он стоит!

Он покачал указательным пальцем. Мне это очень понравилось. Говорит:

— Ты ничего не понял, Митч. Я хочу, чтобы ты украл его для меня.

— Да почему, ради всего святого?

— Давай назовем это жестом доброй воли.

Роб извинился и пошел в туалет. Официант появился как из-под земли, насмешливо фыркнул:

— Принести счет, сэр?

— Да, и побыстрее, мать твою.

Вернулся Роб, настоял, что сам заплатит. Я не возражал.

Когда мы выходили, он тронул меня за руку, сказал:

— Спешки никакой нет… Ну, скажем, доставка через месяц?

На улице его ждала машина, он сказал:

— Я могу предложить тебя подвезти, но ты сам сказал, что ездишь на автобусе.

— Роб, мне кажется, я не приму твое предложение.

— Тогда аренда твоей квартиры пять сотен в неделю.

— Да ну брось, Роб.

— Да, и еще кое-что: теперь, когда нас слышат, я для тебя мистер Гант.

Сказал, сел в машину и уехал.

Я хотел пройтись пешком по Друри Лейн, но решил, что на сегодня мне театра хватит.[27 - Друри Лейн — улица британской столицы, символ средоточия театральной жизни.]




~~~


НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ я съехал из Клэпхема. Собрал только самое необходимое —

пушку

                деньги

                                наркоту.

Взял пиджак от Гуччи — надо быть чокнутым, чтобы такое не взять. Пару свитеров и джинсы. Оставил блейзер и черный костюм. Похорон я больше не планировал. Захватил полдюжины детективов. Все уместилось в одной сумке: путешествуем налегке. И отчалил.

Я шел по аллее Холланд-парка и надеялся, что они дома. Зашел через вход для прислуги. Джордан сидел за кухонным столом, читал раздел «Бизнес» в «Санди таймс». Если он и удивился, увидев меня, то виду не подал, просто спросил:

— Пришли на сверхурочные?

— Вообще-то я пришел к вам жить.

Он тщательно сложил газету, сказал:

— Мадам была права.

— Да?

— Она сказала, что вы переедете через неделю.

Он поднялся, добавил:

— Пейте кофе, я приготовлю вашу комнату.

Я присел, подумал: «Черт, это было совсем нетрудно».

Я уже скручивал сигаретку, когда вспомнил о запрете на курение. Но все-таки закурил. Живу я здесь. Джордан вернулся, заметил дым, но никак не отреагировал. Сказал:

— Думаю, там есть все, что нужно: душ, плита, холодильник Нет телефона, но я одолжу вам мобильник, пока линию не протянем.

— Каковы основные правила? — осведомился я.

— Простите?

— Да ладно, приятель, — что делаем, чего не делаем?

Он улыбнулся — этому парню нравилось планировать, — сказал:

— Все очень просто. В главное здание не заходите, пока вас не вызовут.

— Вызовут. Просто жду не дождусь.

Вызов пришел быстрее, чем мы оба ожидали. Зазвонил колокольчик Джордан извинился и ушел.

Вернулся через десять минут, говорит:

— Мадам приветствует вас в усадьбе и хотела бы знать, готовы ли вы водить машину, так как это будет частью ваших обязанностей.

— Нет вопросов. А мне нужно будет носить униформу?

— Мы не практикуем униформу.

Я отнес сумку в гараж и пошел распаковываться. В комнате пахло освежителем воздуха. На столе лежал мобильник. «Роллс-ройс» в гараже, мобильник у меня в руке — добро пожаловать в храм удовольствий.

Сначала позвонил Джеффу, сказал:

— Джефф, это Митч.

— Привет, Митч, рад был с тобой встретиться в субботу. Передумал насчет работы?

— Нет, приятель, спасибо. Ты что-нибудь знаешь про злодея по имени Гант?

— Во как… Новости хуже некуда, с этим типом лучше никаких дел не иметь.

— О-о!

— Твой кореш Билли Нортон на него работает.

Мой кореш!

— Хочу спросить на всякий случай, Джефф, а ты не знаешь, где он живет?

— Да, я кое-что делал для него, никогда больше не буду. Поверь мне, приятель, тебе туда лучше не соваться.

— Все как всегда, да, Джефф?

— Точно, подожди мину….

После паузы:

— Ригал Гарденз, девятнадцать, Далвич. Ему принадлежит дом и почти вся улица.

— Спасибо, Джефф.

— Держись от него подальше, приятель.

— Попытаюсь.

Потом позвонил Бри, сообщил ей мой новый адрес и номер мобильного телефона. Она ничего не сказала. Я даже спросил:

— Бри… ты меня слышишь?

— Это адрес той старой девки, да?

— Это не то, что ты думаешь. Это работа.

Бри сказала:

— В ее возрасте это, наверное, очень трудная работа.

И бросила трубку.

Черт, если бы Бри не принимала всё близко к сердцу, у нее могло бы развиться чувство юмора.

Мобильник уже дымился. Я позвонил Нортону. Он говорил так, будто я его разбудил.

— Билли, я тебя разбудил?

— Нет… я… кхм… фигней разной занимался. Это ты, Митч?

— Да.

— Тебе пи…ц, чувак.

— Извини, не понял.

— Гант очень хочет тебя поиметь. Да… еще ты уволен.

— Ну, Билли, ты говоришь так, будто сильно от этого расстроился.

Глубокий вздох.

— Что с тобой, чувак? Я принес тебе такое сладкое дело, а ты взял и все обосрал.

— Ведь ты мой кореш, да, Билли?

— Да.

— Тогда слушай: Гант к тебе тоже не так чтобы замечательно относится.

— Послушай, Митч… Опять ты за свое. У тебя мозги набекрень.

— Билли, у него для тебя очень плохие новости.

— Митч… Это ты мои плохие новости. Он сказал, что ты ему кое-что должен.

— От мертвого осла уши.

— Ты лучше верни ему, Митч, он просто взбесился.

— И последнее, Билли. Как выглядели твои руки после того, как я уделал того парня три года назад?

Долгое молчание, потом Нортон сказал:

— Ты попал, чувак Я говорю с пустым местом.

И повесил трубку.

Теперь я понял, что это правда. Грязный ублюдок.

В первый год моего тюремного срока надо мной на верхней шконке жила черная маргаритка, местный петушок. Его опустили в первую же неделю, он вошел во вкус и продавал себя даже оптом. Ему было всего восемнадцать, но для тюрьмы он был вполне совершеннолетним.

Он развивал свое мастерство, делал минеты за косметику, за глубокий анал получал женское белье. Каждую ночь в одиннадцать тридцать он запевал «Фернандо». Медленно, хрустально-чисто. Весь в печали и утратах.

«Слышишь ли ты барабаны, Фернандо?..»

И на несколько минут, пока продолжалась песня, все наше гребаное пенитенциарное заведение погружалось в гробовое молчание. Ни звука. Только этот одинокий болезненно-ломкий голос.

Однажды вечером он стоял впереди меня в очереди за шамовкой. Я сказал:

— У тебя чудесный голос.

Он обернулся — на щеках румяна, глаза подведены кремом для ботинок, — говорит:

— О, большое спасибо. Хочешь, я у тебя отсосу?

— Нет, спасибо. Я просто хотел сказать, что у тебя настоящий талант.

Я уже пожалел, что к нему пристал. Еще немного с ним потусуюсь, и опять стану добычей. Я дернулся, чтобы уйти, он сказал:

— Нет… я бесплатно.

О господи.

Не знаю почему, но я сделал последний заход, спросил:

— А почему ты это всё… этим занимаешься?

— Это моя единственная защита.

Кто я был такой, чтобы осуждать. Я отошел, а в следующий раз, когда он со мной поздоровался, сказал:

— Ты, твою мать, с кем говоришь?

Я твердил себе: избегая его, я защищаю себя. Иногда я в это почти верил.

Несколько месяцев спустя его задушили колготками.

Я встал, бросил мобильник на кровать, произнес вслух:

— Ну, мальчик Билли, за Фернандо ты заплатишь.




Были времена, когда весь Лондон закрывался на воскресенье. Сегодня по воскресеньям даже книжные лавки работают. Я направился в Бейсуотер и окунулся в арабский мир. И даже если там кто-то говорил по-английски, то я этого не слышал. Зашел в универмаг «Вайтлиз», нашел то, что мне было нужно, — отдел игрушек на третьем этаже. На витрине стоял «Серебряный призрак», а по бокам красовались «ламборждини» и «феррари». Подошел продавец. Я сказал, что хочу купить «Призрак», и продавец показал мне его. Просто чудо, в каждой миниатюрной детали. И отнюдь не дешевый. Пока мне упаковывали машинку, я рассматривал «Де Лореан». Продавец заметил мой интерес, но я покачал головой. Подумал: «Они и так никому не могут его впарить».

Взял пакет, несколько марок Написал: «Роб Гант» и его домашний адрес.

Наклеил почтовую марку и написал большими буквами: «ПОЛУЧАТЕЛЮ ДОПЛАТИТЬ».

Отправил.

Прогулялся до Гайд-парка, провел целый час, слушая жужжание роллеров. В следующий раз возьму с собой «глок». Скорость надо ограничивать.

Я еще не решил, что делать с Нортоном. Подумал, что оставлю пока этот вопрос открытым. Я его хорошо знал, он точно захочет со мной разобраться. И Гант тоже появится. Надо было уезжать из Лондона, но куда я мог податься?

Да и не хотелось мне уезжать.

Вдобавок ко всему, меня заклинило на Лилиан Палмер, и я очень хотел знать, куда меня всё это заведет. Где еще меня могут подстрелить за рулем «Призрака»?

Зашел в кафешку, заказал яичницу с беконом. Обслуга была из тайцев, вежливых до омерзения. Еда была хорошая, но слегка отдавала перцем. Черт, да что я вообще понимаю? Может быть, они мне тоже на что-то намекают.




ЧАСТЬ ВТОРАЯ





~~~


В ТУ НОЧЬ я имел Лилиан.

Сверху

снизу

на боку

на полу

на столе

на кровати.

Ну и так далее.

Когда все закончилось, я сказал:

— Не могу понять, почему у тебя часто сменяются работники.

В тот вечер, часов в восемь, я лежал на кровати, читал книжку Джона Сэнфорда из серии «Хищник и жертва».

Зазвонил мобильник.

Это была она. Говорит:

— Составь мне компанию.

И я пошел. Прогулялся до главного дома; везде в окнах горел свет. Джордана нет в помине. Поднялся наверх по ступенькам. Дверь в спальню приоткрыта, я постучал, услышал:

— Входите.

Я, естественно, вошел.

Она стояла у окна в черной шелковой ночной сорочке.

Я подошел, она спросила:

— Что тебя так задержало?

Ну что, пора оторваться по полной. Мне нужно спустить три года тюряги, а у Лилиан, наверное, своя история имелась.

Когда мы наконец насытились, она предложила:

— Подбодрить самца шипучкой?

— Самец будет тебе благодарен.

Она действительно позаботилась о шипучке. Мы опустошили пару бутылок «Моэта», и наконец-то я смог рассмотреть комнату. В отличие от других, эта была почти спартанской. Я ожидал увидеть сотни фотографий, но на стенах ничего не было. Я сказал:

— Почему эта комната такая… пустая?

— Где-то нужно жить просто.

— Тебе бы понравилось в тюрьме.

Она на меня посмотрела, сказала:

— Сильно сказано.

Я понял, что это не было похвалой. Она спросила:

— Ты хоть знаешь, как называется этот дом?

— Конечно… «Вязы».

— А что это значит?

— Вязы… Ну деревья такие.

— «Любовь под вязами», Юджин О'Нил.

— Ирландец, да?

Она насмешливо фыркнула:

— Моя самая лучшая роль. Но я еще сыграю Электру.

— Ты планируешь вернуться?

— О да, я так долго этого ждала. Вест-Энд взорвется от моего возвращения.

— А сейчас чего, Лил?

Ее глаза налились яростью, она попыталась ударить меня. Я перехватил ее руку, она выплюнула мне в лицо:

— Я Лилиан Палмер, а не какая-нибудь потаскуха из бара.

Я сел, сказал:

— Спасибо, классно перепихнулись.

Ей это понравилось, она сказала:

— Не уходи, давай я расскажу тебе о моем грандиозном плане.

— Я уверен, это замечательно, но я абсолютно выжат.

Она встала, надела халат. Говорит:

— Они мне звонили. Из офиса Тревора Бейли звонили три раза.

— Не сомневаюсь, ты мне расскажешь, кто он такой.

— Импресарио! Он сейчас ведет два проекта. Я хочу, чтобы ты отвез меня к нему завтра, приедем стильно.

Она подошла к кровати, наклонилась, вытащила из-под нее увесистую пачку бумажных листов и сказала:

— Это мой труд. Я переписала «Электру», чтобы сделать ее современной.

— Это шикарно.

— И я дарю тебе право первым, кто это прочтет.

Она сказала это совершенно серьезно. В этих жалких бумажках была вся ее жизнь. Я сказал:

— Для меня это большая честь.

Она протянула мне рукопись, как младенца, сказала:

— Мы свершим великие дела, Майкл.

У меня чуть не вырвалось, что меня зовут Митчелл, ну да ладно.

Когда я шел к лестнице, мимо меня наверх проскользнул Джордан. Молча.

Мы и словом не обмолвились, он на меня даже не взглянул.

У себя в комнате я открыл банку пива и попытался почитать труды Лилиан.

Это была какая-то тарабарщина. Я ни одной мысли не смог поймать. Бросил на кровать, сказал:

— Туфта.

Наверное, я поспал немного, потом зазвонил мобильник.

Черт, куда эта дрянь завалилась… нашел, ответил:

— Угу.

— Ты закончил?

— Что?

— Ты спал?!

— Лилиан. Нет, конечно, нет. Я был полностью поглощен, просто выпал из реальности.

Попытался понять, который может быть час, чтоб он сдох… три пятнадцать ночи… твою мать.

Лилиан потребовала:

— Огласи твой вердикт.

— Шедевр!

— А ты думал.

— Ну… вне всяких похвал.

— Может, я приду, почитаем вместе?

— Нет… нет… позволь мне еще побыть наедине с этим чудом.

— Спокойной ночи, mon chéri.[28 - Мой дорогой (фр.).]

— Точно.

Много в моей жизни было неприятностей, страха и беспокойств. Но перспектива увидеть ее игру на сцене повергала меня в смертельный ужас.




На следующее утро я пошел на кухню. Выпил немного кофе, съел тост. Что тут к чему — я уже разобрался. Пришел Джордан, говорит:

— Там несколько костюмов, которые вам понадобятся для поездок на машине.

— Они уже готовы?

Натужная улыбка и ответ:

— Мы пытаемся справляться с непредвиденными расходами.

Я предложил ему кофе. Нет, спасибо… Он был непреклонен, но и уходить не спешил. Я говорю:

— Вы слыхали что-нибудь про Бейли?

— Из театра?

Я удивился:

— Он что, на самом деле существует?

— Он три раза звонил мадам.

— И ты с ним говорил?

— Я всегда отвечаю на телефонные звонки.

Я принялся за второй тост, когда Джордан сказал:

— Что касается рукописи мадам, я надеюсь, вы не позволили себе критических высказываний.

В голосе металл. Я говорю:

— Без вопросов, приятель, я думаю, что это просто блестяще.

— Хорошо. Мне бы не хотелось, чтобы мадам расстраивалась.

— Не беспокойся.

— Мадам хотела бы знать, свободны ли вы вечером в среду.

— Свободен?

— Для бриджа.

— Черт, я в этом бридже ни хрена не понимаю.

Он издал долгий терпеливый вздох.

— Мы не предполагаем, что вы будете играть в бридж. Вы просто будете сопровождать мадам, когда ее друзья будут играть в бридж.

— Ну это без проблем.

Костюмы лежали на моей кровати. Все три:

черный

серый

синий.

Посмотрел на лейбл: «Джермин стрит». И полдюжины белых рубашек.

Я прошел в гараж. «Серебряный призрак», навощенный и отполированный, сиял. Рядом с машиной стоял Джордан. Я присвистнул в полном восхищении, сказал:

— Ты круто поработал, приятель.

— Благодарю вас.

— А где ты время нашел?

— Прошлой ночью, когда вы читали сценарий мадам.

— О-о!

— Я позвонил в офис мистера Бейли, мне подтвердили, что они встретятся с вами в театре «Олд Вик» в полдень.

Я пошел к себе наверх принять душ и произвести все приличествующие случаю процедуры. Для мадам надо быть в хорошей форме. В душевой я разделся.

— Что за черт?

Заметил следы укусов у себя на груди. Эта сука меня покусала. Так, Джордан, добавь к моему счету.

На шкафу валялись какие-то старые журналы. Вроде не порнуха.

Названия типа

«Джи Кью»

«Вэнити Фейр».

Как там у Кортни Лав:

«К черту эти гендерные проблемы, к черту этот сраный женский жизненный опыт. Вот, что делает Поли Харви».

Как бы мне суметь обо всем этом рассказать.




Как-то в тюряге я пересекся со стариканом, который круто отмотал пятнашку в Перу. После освобождения его депортировали, он потусовался неделю в Лондоне и сел еще на семь лет за ограбление.

Он сказал мне:

— Я люблю английские тюрьмы, они уютные.

— Ага, скажи это маргаритке, которого задушили.

Но он, не обращая на это внимания, снова и снова принимался рассказывать свою историю:

— Сначала тебя раздевают догола и забирают все шмотки. Потом суют башкой в ведро с холодной водой и прилаживают к яйцам электрические провода. Сан Хуан де Луриганчо — очень красиво называется, правда? Всем заправляют твои же сокамерники. Камеры продаются тюремной мафией. Повсюду дерьмо и москиты. Но хуже всего тишина. Тишина означает, что все банды вышли на войну.

Я тогда понял, почему у нас ему показалось уютно.

В дверь постучали — Джордан.

— Мадам готова.

Подогнал машину к главному входу. Она вышла через несколько минут. В белом льняном костюме, на голове «федора».[29 - «Федора» — мужская шляпа из мягкого фетра, обвитая лентой, с тремя характерными вмятинами на тулье.] Лилиан выглядела… старой. Я открыл для нее дверь, обошел машину и уселся в водительское кресло.

Теперь я понял, почему люди, которые их водят, такие надменные. Чертова машина заставляет тебя смотреть на всех свысока. Пока мы медленно разворачивались и выезжали на главную дорогу, я спросил:

— Всё в порядке?

До конца поездки она так и не ответила. Да хрен с ней. Я весь сконцентрировался на процессе. Вот интересно, как потом водить что-нибудь другое? В смысле, если сядешь за руль раздолбанного «вольво», неужели еще подумаешь когда-нибудь: «Да, это круто»?

Тачка определенно привлекает внимание. Сначала восторг, потом удивление, а потом презрение. Каждый новичок норовит тебя подрезать, но обойти «Призрак» труднее, чем какую-нибудь японскую малолитражку. Я почти пришел к выводу, что было бы неплохо, если бы рядом сидел кто-нибудь с дробовиком.

Подъехал к «Олд Вик», припарковался. Сказал:

— Я выйду, объявлю о вашем приезде.

— Я жду.

Швейцар, сопливый пацан, который ничего о ней не знал, говорит:

— Да я никогда о ней не слышал, приятель.

Мы с ним долго препирались, пока не подошел другой чувак, постарше:

— Что здесь происходит?

— Я привез Лилиан Палмер, она ждет в машине, у нее встреча с мистером Бейли.

Лицо его расцвело улыбкой.

— Лилиан Палмер, боже мой! — сказал он.

И пошел обрадовать Бейли. Пацан спросил:

— А что, она еще популярна?

— Вот мы сейчас и узнаем.

К нам размашистым шагом подошел какой-то мужик, за ним тралилась толпа помощников. Он выглядел как забронзовевший Джордж К. Скотт.[30 - Джордж Кэмпбелл Скотт (1927–1999) — американский киноактер, режиссер и продюсер.] Ни сапог для верховой езды, ни мегафона у него не было, но выглядел он так, как будто все это у него было. Сказал:

— Я Бейли.

Я повторил ему свой спич, он закричал:

— Это к Филипсу! Позовите его! Ну а мы встретим мисс Лилиан Палмер.

Он точно знал, как с ней обращаться. Подхватил под руку, провел в театр, вывел на сцену, повернулся и сказал:

— Леди и джентльмены, дорогие ценители театра, я привел к вам ЗВЕЗДУ.

А прожектор уже на нее направлен, народ вокруг начинает собираться.

Она просто преобразилась, тридцать лет с лица как ветром сдуло. Я подумал: «Да, она, видать, имела успех».

Бейли как будто прочитал мои мысли. Он сказал:

— Еще как, чертовски талантливая актриса. Джордан все еще с ней?

— Да, с ней.

— Знаете, она была за ним замужем. В каком-то смысле, многие из нас были.

Посмотрел на меня в упор, спросил:

— Ты ее долбишь?

— Что?

— Я тебя не осуждаю, приятель, она это делает классно.

— Вы когда-нибудь видели ее рукопись?

— Я эту рукопись вижу приблизительно раз в год. Даже поверить не могу, что она стала еще хуже.

Бейли принесли канапе и шампанское, и они подкрепились прямо на сцене… Филипс наконец-то нашелся, и да, конечно, это именно он звонил три раза. Они хотели арендовать «Призрак» для рекламной кампании. Бейли сказал:

— В конце концов, мир вращается вокруг автомобилей.

Про Лилиан словом не обмолвились. Проводили ее к машине, устроили отличные проводы.

Она чуть не рехнулась от радости, говорит:

— Ты видел… ты слышал? Они меня любят! Я снова взойду на трон! Остановись где-нибудь в укромном месте. Мне нужно, чтобы ты любил меня.

Я припарковался с северной стороны Гайд-парка. Перешел на заднее сиденье и отодрал ее, как будто мне это самому в голову пришло. Когда я вышел, пара дворников, сгребавших листья, одобрительно мне похлопали.

Точно, это был день представлений.




~~~


ЧЕТВЕРГ, ВЕРНУЛСЯ к дневной работе. Залез на крышу, стал сбивать куски шифера. Я слышал, как они падали во внутренний дворик и разбивались вдребезги, как стекло. Если бы я был мечтателем, я сказал бы: «Как мои надежды», — но это были просто старые куски шифера. Мадам целый день висела на телефоне, заказывала новые платья, записывалась к парикмахеру, ворковала со своими друзьями. Я с ними еще не встречался, но подумал, что бридж всё расставит по местам.

Наступил вечер, я принял душ, потом решил заказать где-нибудь картошку с жареной рыбой на вынос и почитать Эдварда Банкера. Новые пеликановские[31 - Книги серии «Pelican» книжного концерна Penguin — дешевые книги на интеллектуальные темы для тех, кто не получил высшего образования.] книжки я расценивал как особое удовольствие. Телефон мне установили, я был в полном порядке. Он зазвонил.

— Мистер Митчелл?

— Привет, док.

— Как вы меня узнали?

— Док, догадайся с трех раз, сколько индусов мне звонит?

— А…

— Где ты взял этот номер?

— У Бриони, у нее все есть.

— И это тоже… Ну, у вас что-то случилось?

— Да. Можно с тобой встретиться? Я хочу угостить тебя обедом.

— О'кей.

— Замечательно. В Ноттинг-Хилл есть замечательный итальянский ресторан «Да Винчи'з». Как насчет восьми?

— Итальянский?

— Ты не любишь итальянскую кухню?

— Конечно, люблю. И называй меня Митч.

— Хорошо, мистер Митч.

Я уже вроде как поставил на картошку с рыбой, ну да черт с ними. Надел синий костюм и белую рубашку. Посмотрел на себя в зеркало, сказал:

— Смокинг-чмокинг.

И представьте, все, как один, включая дока, одеты запросто.

Местечко оказалось милое и уютное, дока все знают. Для начала уже хорошо. Мы заказали моллюсков и лингвини, потом спагетти болоньезе. Хлеб был свежий и хрустящий, как в сказках про счастливое детство. Мне даже вино понравилось. Я подбирал соус хлебом, док заказал еще вина. Я начал:

— Что случилось, док?

— Это по поводу Бриони.

— Quelle surpise.[32 - Какой сюрприз (фр.).]

— Ты говоришь по-французски?

— Нет, просто использую эту фразочку. Ты просто удивишься, как часто я ее использую, когда Бриони рядом.

— Можно напрямую, мистер Митч?

Если ты это услышал, плати по счету и убегай. Я сказал:

— Валяй.

— Я ее очень люблю.

— Но ведь она чокнутая!

Это застало его врасплох, но в то же время словно подтолкнуло, и он сказал:

— Когда я изучал медицину, всерьез подумывал о том, чтобы стать психологом. Изучал пограничные расстройства личности.

— Ты имеешь в виду периферийные?

— Нет.

Пришел официант, убрал объедки. Их набралось порядочно. Итальянцы это любят. Любят, чтобы вы ели. Великие люди. Док взял на десерт «Павлову».[33 - Здесь торт-безе с мороженым и фруктами, назван в честь русской балерины Анны Павловой.] Я — капучино без шоколадной крошки. Ненавижу это дерьмо. Док говорит:

— Суть в том, что их чувства и поведение разделены. Трагедия в том, что люди, страдающие пограничным расстройством личности, никогда не излечиваются. Самое лучшее, что ты можешь для них сделать, — это дать им возможность двигаться по инерции…

Он помолчал, потом продолжил:

— Сначала они кажутся нормальными, всё в полном порядке, но они словно балансируют на туго натянутом канате между безумием и здравым рассудком. Не в состоянии завязывать отношения с людьми, подвержены припадкам, которые приводят их к саморазрушению.

— Это ее кражи в магазинах?..

— Да. Такие люди живут от одного несчастья до другого. Они великолепны, когда играют роль, и в то же время испытывают непреодолимое чувство внутренней пустоты. Они никогда не изменятся.

— Актрисы.

— Да, многие люди с подобными нарушениями психики преуспевают на сцене.

Я подумал о Лилиан, потом сказал:

— В чем проблема, док? Уходи.

Он посмотрел на свой десерт, отодвинул его и сказал:

— Я одержим ею.

— Пойдем, док, я угощу тебя в английском пабе, если найдем хоть один.

Я привел его в паб «Солнце и блеск», недалеко от Портобелло. Во всяком случае, когда-то это был английский паб. Заказал пару горького, мы сели за столик, и я сказал:

— Пей.

Док выпил. Затем долгим изучающим взглядом посмотрел на меня, спросил:

— Как ты можешь быть так… спокоен, ведь это твоя сестра?

Он явно хотел сказать безразличен.

Это ничего — я могу соблюсти хороший тон. Говорю:

— Док, я сидел в тюрьме. И мне это совсем не понравилось. У меня предчувствие, что потребуется вся моя энергия, чтобы туда не вернуться. Я должен вести себя очень сдержанно, просто для того, чтобы выжить. Начну заводиться — и всё, я покойник.

У него глаза округлились.

— Но это ужасная жизнь — под таким строгим самоконтролем.

Я осушил до дна свой стакан, сказал:

— А что, тюрьма лучше?

Мы немного помолчали, взяли еще по одной, пока дошли до половины, он спрашивает:

— И что же мне делать?

— Док, я не даю советов и никогда их не слушаю, но скажу тебе вот что. Принимай всё как есть, наслаждайся, живи полной жизнью, потому что, если честно, она сама от тебя уйдет, она всегда так делает. Потом опять откопает Фрэнка и вернется к коксу, пушкам и безумию.

— А как же я буду жить?

Я дотронулся до его плеча, сказал:

— Как все мы, приятель: так хорошо, как только сможешь.




~~~


ДВЕ СЛЕДУЮЩИЕ НЕДЕЛИ прошли спокойно. Я выполнял свою работу, читал книги, обслуживал актрису.

Надеялся, что, когда придет Гант, я буду готов. Иначе меня сделают.

Песня Криса де Бурга «В ожидании урагана».

Ночь бриджа подтвердила, что мертвецы возвращаются. Трое мужчин и женщина. Все мумифицированы. Вы догадываетесь, что они живы, только по дыму их сигарет.

Я не играл, и никто со мной не разговаривал. Кроме Лилиан, которая время от времени повторяла две фразы.

1. Еще один хайболл, дорогой.

2. Смени пепельницы, дорогой.

А… да, она еще сделала мне подарок. Серебряный портсигар.

Я отдал его алкоголику в Квинсвэй. Он заорал:

— Это что за дерьмо ты мне дал?

И точно дерьмо.

Перемены начались со звонка Дока; он сказал:

— Она ушла.

— Мне очень жаль.

— Что мне делать?

— Вернись к своей обычной жизни.

— Какой жизни?

Добро пожаловать в город стенаний.

Прошло две недели, я начал беспокоиться. Прав был тот философ, который сказал: «Все проблемы происходят от того, что человек не может сидеть в комнате и ничего не делать».

Я пошел в «Зяблики» на Бромптон-роуд. Просто захотелось. На мне был пиджак от Гуччи, я прикинул, что это поможет сойти за своего. В метро подобрал газету «Сауф Лондон пресс». Просмотрел, пока тащились по Дистрикт-лейн. Я чуть не пропустил ее. Маленькую заметку внизу страницы. Тело мужчины найдено рядом с квартирой в Клэпхеме. Жертва хулиганов. Имя мужчины и адрес были мне знакомы.

Я носил его пиджак, жил в его квартире.

В «Зябликах» я заказал пинту обычного, сел за укромный столик. Скрутил сигаретку, поразмыслил, не пришло ли время для виски.

После «Сауф Лондон пресс», после всего этого, я впал в прострацию. Даже не понял, просто откинулся на спинку стула. Я этому в тюрьме научился, точнее, это тюрьма меня научила. Постепенно осознал, что со мной кто-то говорит. Сфокусировал взгляд, заметил, что не прикоснулся ни к пиву, ни к сигаретке. Ко мне обращалась женщина, сидевшая за соседним столиком:

— Я подумала, что мы вас уже потеряли.

Я посмотрел на нее как бы по-серьезному. Прилично за тридцать, в коричневом замшевом пиджаке, черной футболке и модных потертых джинсах. Темные волосы, миловидное лицо и глубокий шрам под левым глазом.

— Задумался, — сказал я.

— Вы были в коматозе.

Ирландский акцент. Мягкие гласные всегда можно различить. Успокаивает. Я хлебнул пива, спрашиваю:

— Пытаетесь меня разговорить?

— Не знаю. Вообще-то вы до сих пор не разговорились.

Без сомнения, она была очень привлекательна, но я колебался. Она говорит:

— В ирландском языке есть чудное слово… bronach… Означает печаль, но чуть-чуть глубже. Именно так вы и выглядели.

А я все не могу заставить свой рот раскрыться. Сидит рядом чудесная женщина, проявляет ко мне внимание, а я прямо как в летаргическом сне.

Она между тем продолжает:

— Вы знаете, у вас не лицо, а месиво. Разбитый нос, синяки… Болит, наверное?

Наконец я выговорил:

— Хотите выпить?

— Нет, спасибо, мне уже хватит.

Если сомневаешься — нахами. В тюрьме это всегда срабатывало. Я спросил:

— Как это вы пришли одна в дерьмовый претенциозный паб к северу от реки?

Прямо как будто дал ей пощечину. Она дотронулась до шрама, проговорила:

— Так сильно заметно?

Я сказал без всякой жалости:

— А что ж вы с ним ничего не сделаете?

Еще одна пощечина. Она отодвинулась, сказала:

— Извините, что я вас побеспокоила.

Теперь я мог разговаривать, сказал:

— Я Митч, как у вас дела? Не обижайтесь на меня, просто у меня был тяжелый день.

Она улыбнулась. Господи, улыбка была такой ослепительной, что даже шрам куда-то делся. Женщина предложила:

— Давай продолжим? Я возьму полпинты «Гиннеса».

— Да ну его к черту, давай возьмем чего-нибудь покрепче.

— Чего-нибудь грешного?

— Виски всегда грешен.

Заказал два больших. Если очень распалимся, они успокоят. Она сказала:

— Господи, великолепный напиток.

Я посмотрел на нее, спросил:

— Ты всегда говоришь то, что чувствуешь?

— Конечно, а ты разве нет?

— Практически никогда.




Ее звали Эшлинг, и, как только я расслабился, мы великолепно поладили. Мне не верилось, но я отлично проводил время. Мы вышли, доехали на такси до клуба, где играют кейджен[34 - Кейджен — музыка франкоговорящего населения Луизианы, с солирующей скрипкой и аккордеоном.] и ведрами подают жареные свиные ребрышки, за которые можно жизнь отдать. В больших таких ведрах, и пиво в кувшинах. И нельзя съесть ребрышки, не перепачкавшись. Стоит в этот клуб попасть — и всё, весь пьяный и в сале.

Она такой и стала.

Благослови ее Господь.

Там был небольшой танцпол, и она меня потащила танцевать. В оркестре играл гениальный скрипач, и мы как будто рехнулись. Все в поту, мы уселись за столик, выпили целый кувшин пива, съели кучу ребер и были наверху свинского блаженства.

Эшлинг схватила меня за руку, сказала:

— Поцелуй меня.

Я поцеловал, и больше уже нечего было желать. Потом подошел певец, которого приглашают петь с оркестром, и исполнил вещицу из южной глубинки, медленный вариант «Они ехали ночью по Олд Дикси». Мы медленно танцевали под эту музыку, и я был уже совсем близок к тому, что называется счастьем.

Я почти потерял сознание. Эшлинг сказала:

— Знаешь, Митч, ты великолепно целуешься.

Тут сам Боженька заплакал.

Она гладила меня рукой по затылку, подпевала, и тело мое просто наэлектризовалось. Она поила меня самой предательской отравой — надеждой.

Она закрыла глаза, попросила:

— Скажи мне, Митч, скажи мне, что это место никогда не закрывается.

— Если бы это было так.

Она открыла глаза, прибавила:

— Скажи мне что-нибудь хорошее — не обязательно правду, просто что-нибудь волшебное, что я всегда буду помнить.

Тогда, в тот самый момент, я почувствовал, что она это заслужила, и сказал:

— Ты самый чудесный человек из всех, кого я когда-либо встречал.

Она обняла меня, по-настоящему крепко, сказала:

— Это великолепно и безупречно.

И это тоже было правдой.

Иногда боги смягчаются, они даже думают: «Хватит уже, пусть этот засранец увидит наконец, как всё могло бы быть. И как оно есть у благословенных».




Когда оркестр закончил играть, Эшлинг предложила:

— Давай, Митч, поедем ко мне, в мою ужасную студию в юго-восточном Кенсингтоне, и я сварю тебе кофе по-ирландски.

Я поехал.

Кофе мы не пили, но сладко и нежно любили друг друга, и мне не верилось, что так бывает. Когда я уходил, она спросила:

— Я еще тебя увижу?

— Надеюсь, что да. Правда.

Прогулялся до дома по свежему воздуху. Мелодии кейджена, нежный голос Эшлинг, исключительная мягкость ее тела ослепили мой разум. Подходя к Холланд-парку, я пробормотал:

— Хватит об этом, я уже здесь.




На моей подушке лежало что-то, что я сначала принял за паука. Черное и раздавленное. Я медленно подошел и понял, что это такое. Бесформенные останки миниатюрной модели «роллс-ройса», которую я послал Ганту.




~~~


НАКОНЕЦ-ТО Я КУПИЛ машину. Да, самое время. Старая «вольво» стоила мне зарплаты за шесть месяцев — и никакой гарантии. Вся побитая, но кого из нас не били? Приводя ее в порядок все мысли о «ройсе» я из головы выбросил.

Чтобы прищучить Нортона, я три ночи мотался на машине по городу. В конце концов нашел около бара «Бидди Мэлоунз» на Хэрроу Роуд. Рядом с его делянкой.

Я ждал, так же как и все предыдущие ночи. Подошло время закрываться, тут он и выходит. Поручкался с провожающими.

Полное ничтожество на пьяном взводе. Он копался с ключами от машины, все продолжая смеяться, когда я легонечко приставил «глок» к его затылку, говорю:

— Кто теперь пустое место, а, придурок?

Затолкал его на заднее сиденье, ствол ко лбу приставил и говорю:

— Теперь можешь мне угрожать, урод.

Прошло прилично времени, прежде чем он пришел в себя:

— Митч… мы все решим… да?

— Знаки мне на подушке оставляете…

— Послушай, Митч, можно я поднимусь, пожалуйста, и мы с тобой все перетрем?..

Позволил ему сесть, спросил:

— Почему ты комнату не обыскал? Среди других пожитков и это бы нашел.

Я сунул ствол ему в нос, продолжил:

— И вы бы меня поимели, да?

Нортон потряс головой, сказал:

— Он велел мне заскочить по-быстрому, ничего не трогать. И предупредил, чтобы этот гребаный дворецкий меня не застукал. Гант не хотел, чтобы сюрприз кто-нибудь испортил.

— А что случилось с тем парнем, вашим прежним арендатором?

Нортон посмотрел на меня:

— Слыхал об этом?

— Читал об этом.

— Гант не мог поверить, что ты свалил. Мы место застолбили, а этот тупой ублюдок решил квартиру вскрыть. Ну тут у Ганта крыша съехала, ты же помнишь, как он того негра сделал?

— И что, он все еще хочет меня сделать?

Нортон грубо рассмеялся, сказал:

— Больше чем когда-либо. Он иногда по бизнесу пересекается с колумбийцами, просто тащится от их беспощадности. Они убьют всех, кто с тобой связан.

Прошло немного времени, пока до меня дошло. Я спросил:

— И мою сестру?

Он кивнул, сказал:

— И не заводи новых друзей.

— А как насчет тебя, Билли?

— Я выхожу из дела. Как только переведу свои активы в деньги, сразу свалю.

— А текущую неприятную ситуацию ты не принимаешь во внимание?

Он взглянул на пистолет, на меня, сказал:

— Ведь ты не убьешь меня, Митч.

Я поразмыслил. Самое дерьмовое, что этот поганец мне все еще как бы нравился. Хоть и был он падалью, но что-то нас объединяло в прошлом, плохое в основном, но оно все-таки было. Я сказал:

— Ты прав, Билли.

Убрал пушку и вышел из машины. Начинал накрапывать дождь. Я поднял воротник пиджака, из машины вышел Нортон. Постояли минуту, он руку протянул, предложил:

— Давай помиримся, приятель.

— Даже не думай, — сказал я.

И ушел.




~~~


ЧИТАЛ «НА АВЕНЮ Понсе» Фреда Уилларда.

Прямо про наши дела, круто и весело. Парень описывает Атланту в штате Джорджия — город, который, может быть, слишком занят для ненависти, но не настолько, чтобы не найти немного времени и не спереть что-нибудь.

Зазвонил мобильник Я взял телефон, сказал:

— Да.

— Митч, это Бриони.

— Слава тебе, господи. Нам нужно увидеться.

— С удовольствием, Митч.

— Завтра вечером, давай пообедаем вместе, я угощаю. Скажем, в итальянском ресторане, который тебе нравится, в Кэмбервелл, в восемь?

— Я приду одна, Митч.

— Отлично.

— Я всегда кончаю тем, что остаюсь одна.

— Мы об этом поговорим.

— Значит, ты не приведешь с собой старую актрису.

— Нет, только ты и я.

Закончил разговор, сказал: «Господи, как с ней трудно».

Я подумал, что не скажу Бриони, что еще кое-кого встретил. И «старой актрисе», конечно, не скажу. Пока я читал, мысли мои шли по двум направлениям. Размышлял о книге, а также о Ганте.

Подумал: «Почему бы ни прийти к промежуточному решению?», — набрал его номер. Он ответил, я говорю:

— Роб, дорогой мой.

Молчание, потом:

— Митчелл.

— Он самый. Как ты, братан?

— Ну, Митчелл, мне нужно нанести тебе визит.

— Я потому и звоню. Хочу, чтобы ты знал, как я потратил то, что заработал. Это стоило мне несколько штук, но стрелка я забронировал. Ты знаешь, как это работает: ты причиняешь вред мне или моей сестре, он убивает твою дочь — сколько ей там сейчас, одиннадцать вроде, и хорошо учится в этой своей школе в Далвиче, а? Нет, еще кое-что. У меня кое-какие деньги остались, и на твою жену я заключу контракт по пониженным расценкам. Я думаю, это просто замечательно, что она три вечера работает волонтером в «Оксфам». Знаешь, что я для нее придумал? Соляно-кислотный сэндвич. Я последовал твоему совету, провел кое-какую исследовательскую работу. Как ты мне говорил… информация — это власть?

— Ты блефуешь.

— И в этом вся прелесть, ты должен сам решить, блефую я или нет. Наша маленькая вариация на тему игры «Угадай, кто блефует».[35 - «Угадай, кто блефует» («Call My Bluff») — название английского телевизионного шоу.] Что ты об этом думаешь?

— Я думаю, Митчелл, что ты даже не представляешь, кому ты угрожаешь.

— Это тоже часть игры.

— Поверь, Митчелл, мы еще встретимся.

— Извини, мне пора идти… О, и последнее. «Нация ислама» очень хочет с тобой пообщаться. Насчет того парня, которого ты оставил в Брикстоне… на стуле.

Я положил трубку. Это даст мне немного времени. Он все проверит и, рано или поздно, придет за мной. К тому времени, я надеялся, у меня появится какой-нибудь план. Или хотя бы побольше оружия.




~~~


НА СЛЕДУЮЩИЙ ВЕЧЕР ЕХАЛ НА МАШИНЕ на встречу с Бриони, решил припарковаться у Овала. Пошел посмотреть, как идут дела у нового продавца «Биг Ишью». Пацан был на месте, как положено, и сразу меня узнал. Я купил журнал, почувствовал, что он за мной наблюдает. Спросил:

— Как дела идут?

— Ты их уделал, да?

— Что?

— Тех двух молодых отморозков, которые Джои замочили, — ты их сделал?

— Футболиста?

— Ага, который носил майку, как у Бэкхема.

— Он чего-нибудь стоил?

— Способный.

— Ну, я, наверное, пойду.

Когда я подошел к машине, пацан крикнул:

— Знаешь, что я думаю?

— Ну?

— Да пошли они.

— Присмотри за моей тачкой.

— Заметано.

Я пошел вниз по Кембервелл Нью Роуд. Вот поганое место. Плохие пабы с дрянной атмосферой. Повсюду слонялись молодые ребята в спортивных костюмах с капюшонами. Воздух подрагивал от опасности. Как тюремный двор после двенадцатичасовой отсидки. В былые времена какой-нибудь бездомный мог попросить у тебя шиллинг. Теперь это требовали. Например, вот так.

Парень меня засек, прошел мимо, потом вернулся, сказал:

— Дай сигарету.

Воспринимать это надо сурово, на том и стоять. Любое дерьмо или извинения типа «Я не курю» — и они отрежут тебе язык.

Я сказал:

— Пошел на…

И он пошел.

Конечно, если он обдолбанный, тут совсем другая игра.

С нариками правил нет. Ему надо быстро ввалить и продолжать двигаться в своем направлении. Очень было жаль, что я не за рулем, но, с другой стороны, адреналин все обостряет.

У парка Кэмбервелл Грин я вздохнул с облегчением и зашел в ресторан. Бриони уже была там, трудилась над бокалом вина. У нее был залет в готику. Она была одета в черное, белый макияж. Я сказал:

— Это что, стиль бэнши?

— Тебе нравится?

— Жуть.

Хозяин был моим старым другом, поручались с ним. Совсем не легкий жест для итальянца, выросшего в Пэкхеме. Сказал ему:

— Рад видеть тебя, Альфонс.

— И я тебя, друг мой. Вам на двоих принести?

— Великолепно.

Бриони плеснула мне вина, мы чокнулись, выпили, и я спросил:

— Ну что?

— Я должна была уйти от моего доктора.

— Я слышал.

— Он дал мне свой пин-код.

— И поэтому ты ушла?

Она рассмеялась. Слава Иисусу Христу. Вечер не будет совсем уж мрачным. Она сказала:

— Я купила собачку.

Мне послышалось «купила себе тачку», и я сказал:

— Господи, это сколько же у него денег?

— Это спаниель.

— А… щенок.

Она была похожа на маленькую девочку. Ну, на готическую маленькую девочку. Прибавила:

— Кобель. Порода называется «кинг Чарльз кавалер».

— Очень мило.

— Спаниели очень послушные, будто их транквилизаторами накачали.

— Счастливая собака.

Альфонс принес еду.

Вот так, примерно.

Закуски: Fritti Misti Vegetable. Большая тарелка цукини, баклажанов и брокколи в хрустящей панировке.

Crostino al Proscutto — поджаренные гренки с тонкими кусочками копченого окорока, покрытые расплавленным пармезаном.

Приятно было наблюдать, как ест Бри. Она делала это очень сосредоточенно и деликатно. Через некоторое время сказала:

— Я назвала собаку Бартли-Джек.

— Почему?

Она пожала плечами, будто сама не знает.

— Я не знаю.

На второе Бри взяла Cotoletta Alia Milanese. Панированную говядину с соусом. Во рту тает.

Я взял Gnocchi. Маленькие клецки с ароматом Porcini.

Это такие итальянские грибы.

Это все я рассказал Бри. На нее произвело впечатление, она сказала:

— И откуда ты все это знаешь? Ты чаще всего и по-английски ничего сказать не можешь.

— В первые две недели в тюрьме, до того как чему-нибудь научиться, из книг у меня было только итальянское меню, которое кто-то повесил на стену моей камеры. Я его прочел, наверное, тысячу раз. Потом его кто-то стырил.

— Зачем?

— Это тюрьма, что там еще делать? И не важно, что тырить.

В конце взяли эспрессо, обожги-себе-нёбо, настоящий, горький. Я сказал:

— Бри, я хочу, чтобы ты меня серьезно выслушала.

— Конечно.

— У тебя есть куда уехать на время?

— А что?

— У меня есть кое-какие дела, которые мне нужно уладить, и я не хотел бы о тебе беспокоиться.

— Нет. У меня теперь щенок, я просто не могу уехать.

— Господи, возьми этого чертового щенка с собой.

— Нет, до тех пор, пока не скажешь зачем.

Я закурил сигаретку, со вздохом выпустил дым и ответил:

— Тут кое-кто на меня давит. Они могут попытаться причинить тебе вред.

— Да пошли они.

— Давай, Бри, я тебе дам денег.

— У меня тонны денег.

— Пожалуйста, Бри, сделай это для меня.

— Я могла бы. Почему ты ничего не хочешь узнать о докторе?

— Почему не хочу? Хочу. А что случилось?

— Он веган, радикальный вегетарианец.

— Ну и что? Ты временами тоже бываешь вегетарианкой.

— Я не люблю, когда мне об этом говорят. В любом случае, мне больше нравятся бандиты, такие как ты.

Я сдался. Попросил принести счет, заплатил. Спросил:

— Бри, такси вызвать?

— Нет, у меня проездной на автобус.

— Когда начался?

— Вроде вчера.

— Осторожно, милая.

Она улыбнулась мне той самой улыбкой, которая ничего не обещает.

Я только направился вниз к Нью Роуд, как какая-то машина мне посигналила.

Окно опустилось — это был Джефф.

— Митч, я искал тебя, приятель.

— Да?

— Запрыгивай, подвезу.

— Только до Овала, я там припарковался.

Я сел в машину, Джефф дал по газам. Уличные отморозки расплывались от скорости. Он сказал:

— Окажи мне услугу, приятель.

— Попытаюсь.

— Через пару дней мы идем на север.

— Да?

— Из нашей бригады двое не могут. Джерри ногу сломал, а у Джека жена в больнице.

— А отложить нельзя?

— Две последние экскурсии на полку положили. Трудно быть сразу и бандитом, и семейным человеком.

— И о чем ты меня просишь, Джефф?

— Поддержи бригаду.

С братанами дела такие, с ними сопли не пожуешь.

Да или нет.

Я сказал:

— Да.

— О, я так рад, братан. В понедельник утром у меня… в восемь тридцать.

Я вышел из машины, он говорит:

— Круто, что ты с нами, Митч.

Да ладно, не такое уж большое дело.

Это я так подумал.




Пока шел по аллее Холланд-парка, заметил, что свет в доме погас. Подумал: «Ну и слава богу». Скакать на актрисе почти так же аппетитно, как в тюрьме завтракать.

Уже хотел было пойти в свою комнату, когда заметил свет на кухне. Почему бы и нет?

За кухонным столом сидел Джордан в рубашке с короткими рукавами, перед ним стояла керамическая бутылка.

— Йо! — произнес я.

Он поднял на меня глаза, говорит:

— Присоединяйся.

— Угу.

Никогда не видел Джордана без пиджака. Руки у него были загорелые, с крепкими мускулами. Он кивнул на стакан.

Я взял. Он наклонил бутылку, налил мне до краев и говорит:

— Это «Джиневер», голландский джин.

Мы чокнулись, пробормотали что-то вроде «ну, поехали» и опрокинули. Иисусе милостивый, вставило круто. Мгновение благодати, потом ощущение, как будто тебе врезали хорошенько и в животе полный блицкриг. Я даже прослезился. С шумом выдохнул.

Он кивнул, предложил:

— Еще по одной?

— Конечно.

Придя в себя от двойного заряда, я начал скручивать сигаретку. Джордан спросил:

— Можно мне?

— А как насчет правил?

— Да пошли они.

Я протянул ему одну, дал прикурить, заметил:

— Ты даже общаться начал.

Он глубоко затянулся, явно не в первый раз. Передо мной сидел парень, который вырос на травке. Я спросил:

— Как мадам?

— Жду, когда позвонит в театр.

— Господи! С этим все понятно. А что потом?

Он выглядел огорченным. Пьяным тоже, но в основном огорченным. Сказал:

— Я что-нибудь придумаю. Как всегда.

Я опьянел уже настолько, что спросил:

— Ну и что за дела, чего ты здесь торчишь?

Он вроде как удивился, потом сказал:

— Это моя жизнь.

Вроде расположен к разговору. Я решил продолжить:

— Ты ведь был ее мужем?

Моя осведомленность его не озадачила, он сказал:

— Я и сейчас ее муж.

После чего положил руки на стол, сфокусировался на мне:

— До нее я был никем. Она — биение моего сердца.

Я понял, что мы, два чувака, в полной жопе, — ну так вперед. Говорю:

— Но она ведь… того… ты знаешь… с другими встречается?

Он сплюнул на пол, процедил:

— Сс…кх…ааа.

Потом сказал:

— Они никто, игрушки, она избавляется от них, как от мусора. Остаюсь только я.

У него на губах показалась слюна, глаза блестели лихорадочно. Я подумал, как бы у него из колоды карта не выпала. Сбавил обороты, говорю:

— Ты о ней позаботишься.

Он руками замахал отрицательно. Я джин разлил по стаканам, спросил:

— Слышал, как Гарт Брукс и Триша Йервуд поют дуэтом «В чужих глазах»?

— Нет.

— Музыку совсем не слушаешь, а?

— Есть только Вагнер.

Я не думаю, что это был ответ здравомыслящего человека. По меньшей мере, это не мой ответ.

Потом Джордан сделал очень странную вещь. Встал, поклонился и сказал:

— Благодарю вас за чудесную беседу, но сейчас я должен оберегать дом.

Я поднялся, не вполне понимая, стоит пожать ему руку или нет. Говорю:

— Спасибо за угощение.

Я уже почти подошел к двери, когда он сказал:

— Мистер Митчелл, если вы попадете в беду, я всегда к вашим услугам.

— А…

— Я бесценный союзник.

Продвигаясь к своей кровати, я ни на минуту в этом не усомнился.

Включил телевизор; в глазах двоилось.

Наверное, я был очень пьян, потому что «Элли МакБил»[36 - «Элли МакБил» («Ally McBeal») — американский комедийно-мелодраматический телесериал о буднях молодой девушки-адвоката.] показался мне неплохим сериалом.




Пятница. Я прикинул, что если мне предстоит грабить банк в понедельник, то лучше получить, как в армии, немного ОР — Отдыха и Развлечений.

Позвонил Эшлинг, она сказала:

— Не думала, что ты позвонишь.

— Почему?

— Это мужские игры. Когда женщине говорят: «Я позвоню», ей не стоит задерживать дыхание.

— О'кей… Ну а пригласить-то тебя можно куда-нибудь?

— О да, у меня есть один план.

— Нет ничего лучше, чем план.

— Можешь подхватить меня в метро на «Ангеле» в восемь тридцать?

— Айлингтон?

— Что, не нравится?

— Это север.

— Ну и что?

— Ничего. Можно и на север.

— До встречи.




~~~


Я СДЕЛАЛ ВСЮ работу за день:

починил дверь

вымыл окна

насвистал несколько мелодий.

Наступил вечер, Джордан выдал мне пачку наличных. Сказал:

— Мадам хотела бы вас на пару слов.

— Да, конечно… послушай… Мне нужен свободный понедельник.

— Смотри, чтобы это не вошло в привычку.

От боевого братства прошлой ночи не осталось и воспоминания.

Но я заметил, глаза у него были красные. Будет знать, как джин глотать.

Мадам ждала меня в столовой. Выглядела она хорошо. Батальон

парикмахеров

косметологов

психотерапевтов

сделал свою работу. Ее кожа и глаза блестели. На ней было кремовое платье с глубоким декольте, легкий загар. Великолепная реклама самой себя.

Я почувствовал легкое покалывание от возбуждения. Твое тело — предатель, оно все делает по-своему. Лилиан улыбнулась своей всезнающей улыбочкой, сказала:

— Ты, наверное, весь потный и грязный после работы.

Я неопределенно пожал плечами. Она сказала:

— Мы сегодня выходим в город. Я заказала столик в «Савойе».

— Не со мной, детка.

— Извини?

— У меня свои планы.

— Отмени их. Мне пора выйти в свет.

— Развлекайся, но без меня.

— Ты полагаешь, я могу прийти без сопровождения? У меня должен быть провожатый.

— Поищи в «Желтых страницах».

Она просто не могла поверить, что я от нее отказываюсь. Взвизгнула:

— Мне нельзя отказывать!

Я строго посмотрел на нее, говорю:

— Господи, будь ты настоящей леди.

И вышел. Она вслед закричала:

— Я не позволяла тебе уйти, вернись немедленно обратно!

Конечно же появился Джордан, и, прежде чем он смог что-либо произнести, я сказал:

— Она репетирует, не надо ее беспокоить.

Пока стоял в душе, в голову пришла мысль:

«Она просто королевский геморрой».

Это я еще ничего не знал.




~~~


ВЫШЕЛ ИЗ ДУША, накатил пивка и оделся запросто. Джинсы и свитер. Нос все еще болел, но жить было можно. Гант мелькал где-то на краю моего сознания. Ментальные связи, которые ты устанавливаешь, слабы и ненадежны. Я смог подобрать только фразу из «101 далматинца».

Какую?






Речь идет не о ненависти, речь идет о полном разорении.





Сокровища детской литературы. Собрался выходить, взял мобильный телефон, сунул его в карман джинсов. Машина завелась с пол-оборота, и я уже доехал до конца аллеи, когда зазвонил телефон. Я ответил:

— Да?

Это была Лилиан; она сказала:

— Ты значительно больше того, что я ожидала, но значительно меньше того, на что я надеялась.

И прервала соединение.

Было десять минут девятого, когда я добрался до «Ангела». Ездить по Айлингтону на машине — просто труба. Эшлинг меня ждала. На ней были дафлкот и потертые голубые джинсы. Она походила на успешную студенточку. Я открыл дверь, она запрыгнула в машину. Наклонилась ко мне и поцеловала в губы. Я сказал:

— Прости за опоздание.

— Было бы хуже, если бы я опоздала.

Я не возражал, спросил:

— Куда двинемся?

Она описала сложный маршрут, я пару раз запутался. Наконец закричала:

— Стоп!

Я остановил машину.

Мы стояли напротив паба. Эшлинг сказала:

— Это «Грязный МакНэсти».

— Ты шутишь.

— Нет, такое название.

— Такое название должно быть в Бронксе.

— Я вспомнила, ты говорил, что любишь детективщиков. Здесь писатели читают свои произведения, а персонал ставит музыку, которая им соответствует. Угадай, кто читает сегодня?

Я ничего не смог придумать, о чем и сказал.

— Джеймс Элрой.

— Черт… не может быть… это великолепно!

Паб был забит под завязку, но мы умудрились прихватить пару табуретов в углу у бара. Лицо Эшлинг сияло от возбуждения. Она сказала:

— Я угощаю, что тебе заказать?

— Пинту «Гиннеса».

Себе она заказала «Малибу». Принесли заказ, мы церемонно чокнулись. Я спросил:

— Что такое «Малибу»?

— Ром с кокосом.

— Боже милостивый.

— Попробуй.

— Не хочется.

— Ну давай же.

Я дал.

— О Господи, твоя воля, это просто сироп от кашля.

Она засмеялась, крепко-крепко меня обняла, сказала:

— Я так рада тебя видеть.

Я чувствовал себя великолепно. Боже мой, разве я когда-нибудь так себя чувствовал? Эшлинг была восхитительна, забавна, умна. И я ей нравился. В бумажнике у меня были деньги, и ожидался отличный секс. Свинский рай.

Потом вышел Джеймс Элрой. Крупный парень, очень нервный. Он даже не столько читал, скорее изображал, устроил целое представление.

Полный восторг.

Когда он сделал перерыв, вокруг него собралась толпа. Эшлинг спросила:

— Почему бы тебе с ним не поговорить?

— Может быть, я его позже перехвачу.

Она озорно улыбнулась, сказала:

— Вот что я тебе скажу насчет позже. Я собираюсь заманить тебя к себе домой, наполню ванну

духами

маслами

и тобой.

Открою бутылку вина и высосу ее. Затем закажу громадную пиццу и съем тебя, пока она не остыла. Потом, когда ты уснешь, я буду тебя охранять.

Зазвонил мой мобильный.

Пришлось протискиваться сквозь толпу, чтобы найти тихое местечко.

Какой-то парень пробормотал:

— Чертов яппи.

Это я-то?

Прижал телефон плотно к уху, сказал:

— Да?

— Мистер Митчелл, это Джордан.

— Да?

— Мисс Палмер пыталась совершить самоубийство.

О черт!

— Ей плохо?

— Боюсь, что да.

— Что мне сделать?

— Полагаю, вам нужно приехать.

— Вот черт!

— Как вам угодно.

Джордан завершил разговор. Я сказал:

черт

черт

черт!

Кто-то сказал:

— После перерыва он читает лучше.

Я прорвался к нашему месту, сказал Эшлинг:

— Мне нужно уйти.

— О нет.

— Слушай, давай я тебя подвезу.

— Нет, езжай.

— Ты будешь в порядке?

— Возможно, поговорю с Джеймсом Элроем.

— Это как тебе захочется.

Она печально улыбнулась, сказала:

— Посмотрим.

Когда я уходил, зазвучала «Слаще всего» ирландцев «U2».

Если эта песня не соответствует моменту, то уж я не знаю что.

«У меня ничего не осталось, кроме воспоминаний о тебе».

Подумал: «Господи, и откуда все это взялось?»

Маневрируя по айлингтонским улицам, я просто физически вымотался. Дорога до Холланд-парка заняла у меня два часа.

Приехав, сразу пошел на кухню. Джордан был там, я спросил:

— Как она?

— Доктор дал ей успокоительное, но она не уснула.

— Мне подняться наверх?

— Да, пожалуйста.

Добавить ему было нечего, я пошел. Вверх по ступенькам, как осужденный на казнь. В спальне горела только лампа на ночном столике. Лилиан в кровати, руки лежат поверх одеяла. На запястьях повязки. Специально, чтобы я видел.

Я сказал:

— Лилиан.

— Митч… Митч, это ты, любимый?

— Да.

Она сделала попытку приподняться, но откинулась обратно на подушку, прошептала:

— Прости, Митч, я не хотела доставить тебе неприятности.

Мне захотелось ей врезать, но я сдержался.

— Все в порядке, — сказал, — ты отдыхай.

— Она хорошенькая, Митч, молодая?

— Что?

— Та девушка, с которой ты встречаешься.

— Нет у меня никого… Я с друзьями встречался.

— Обещай мне, Митч, обещай, что ты никогда меня не оставишь.

Мой рассудок завопил: «Какого черта?! Как ты вообще оказался в этой луже?!»

Я сказал:

— Обещаю.

— Возьми меня за руку, любимый.

Я взял. Она глубоко вздохнула, сказала:

— Мне сейчас так спокойно.

Я чувствовал себя так же, как тогда, когда судья объявил: «Три года».




~~~


ОДЕВАТЬСЯ НА ОГРАБЛЕНИЕ нужно удобно. Это не тот случай, когда можно разносить пару новых ботинок. Или надеть брифы, чтобы они натерли тебе яйца.

К Джеффу домой я приехал рано. Двое из старой бригады уже были на месте. Берт и Майк, парни надежные и конкретные. В воздухе плавал густой табачный дым, смешанный с ароматом кофе. Обстановка была нервная. Ребята были профи, но с каждым разом ставки повышались.

Диван был завален оружием. Джефф сообщил:

— У нас новый парень.

Мне это не понравилось, и я сказал:

— Мне это не нравится.

Джефф поднял руку, говорит:

— Мне тоже, но у него репутация хорошего водилы. Выбора у нас нет.

Система у Джеффа была простая. Три машины, одна для ограбления и две замены. С тачками разобрались в выходные. Хороший водитель был жизненно необходим. Джефф спросил:

— Хочешь позавтракать, Митч?

Сковородка скворчала рядом с горой поджаренных гренков.

Существуют две точки зрения на еду перед делом.

1. Обожраться для поддержания энергии.

2. Не есть ничего… держаться на адреналине.

Я придерживался второго подхода, поэтому ответил:

— Хватит кофе.

Подошел к дивану, выбрал девятимиллиметровый, сунул за пояс джинсов. Взял еще помповое ружье.

Эту хрень только с плеча снимешь — сразу все внимание обращают. Надел поношенную армейскую куртку, набил карманы патронами. Попробовал свой кофе, сваренный покрепче, — взбадривает, как удар в челюсть.

Раздался стук в дверь, Джефф осторожно открыл. Повернулся к нам, сказал:

— Новенький.

Вошел панк Что-то в нем было очень знакомое. Одет он был, как Лайэм Галлахер[37 - Лайэм Галлахер (р. 1972) — английский певец, ведущий солист рок-группы «Оазис».] до того, как узнал, что такое золотая кредитная карточка. По щеке до подбородка тянулся глубокий шрам. Я вспомнил.

Это он на вечеринке вышел во двор с Бриони, и она разодрала ему лицо и сунула пистолет в рожу.

Он сказал:

— Я тебя знаю.

Я кивнул. Он ухмыльнулся, добавил:

— Как та сумасшедшая сука, твоя сестра?

Джефф вмешался:

— Эй, потише, давайте все успокоимся.

Я спросил Джеффа:

— Ты за него ручаешься?

— Гарантия.

Все это мне не нравилось, но отказываться уже было слишком поздно. Мы закончили собираться и вышли. Первым этапом был небольшой фургон. Я сел спереди рядом с Джеффом, парни сзади. Панк активно лыбился, но Берт и Майк его игнорировали.

Джефф сказал:

— Цель — Ньюкасл-андер-Лайм. Тачки стоят около Кильского университета.

— А что говорят?

— В банке денег прилично. Тысяч двенадцать, может быть.

— Отлично.

— Будем надеяться.

Я поудобней уселся в кресле — пусть мозг перейдет в состояние свободного падения.




~~~


КАК-ТО НОЧЬЮ, ОБСЛУЖИВАЯ АКТРИСУ, я начал ей рассказывать о круге своего чтения. Не знаю, что побудило меня сделать это, но я разошелся, перечисляя различные области моего читательского интереса.

Когда я закончил, она сказала:

— Книги человека-самоучки, простого работяги. Все мы знаем, как такие люди

печальны

самовлюбленны

требуют к себе внимания

вульгарны

удивительны

и, в конце концов, как они вызывают к себе отвращение.

— Ты надменная сука.

Она засмеялась, сказала:

— Увы, не обвиняй меня, так Вирджиния Вулф описала Джеймса Джойса. Ты знаком с Вирджинией?

— Спроси что-нибудь другое.

Фургон дернулся и остановился.

— Мы в Киле, — сказал Джефф.

Мы перегрузили вещи в ожидавшую нас машину, натянули рабочие комбинезоны.

Берт остался во второй машине, Майк — в третьей.

Было совершенно необходимо, чтобы каждая машина была

с водителем

в безопасности

заправлена.

Панк сел за баранку, Джефф рядом с ним, я устроился на заднем сиденье.

Панк подергал ручку переключения скоростей, сказал:

— Это кусок дерьма.

Джефф сказал:

— Заткнись и поехали.

Он так и сделал.

Двадцать минут спустя мы вкатили в Ньюкасл. Адреналин у меня начал подскакивать. Джефф направил панка к парку ярдах в двадцати от заднего входа. Мы вышли из машины и пошли к зданию; когда подошли к входу, натянули вязаные шлемы. Некоторые команды, когда берут банк, терроризируют голосом. Врываются с ревом, ругаются направо-налево. Внушают страх Господень: достоинства метода понятны. Но у Д жеффа был свой собственный метод. Он твердо верил, что лучше, чтобы один раз увидели, чем сто раз услышали. Поэтому он выстрелил в первого встретившегося на пути посетителя.




~~~


ШАРАХНУЛ ЕМУ по коленям. Чувак упал. У Джеффа прибор был заряжен дробью. Не причиняя особого вреда, он

делает очень больно

создает ужасную картинку

пугает всех до обморока.

За пару минут я согнал сотрудников и посетителей в компактное стадо. Джефф, как чума, пронесся по банку, наполнил два черных пластиковых мешка. И мы ушли.

Побежали к машине, и тут в игру вступила Великая Британская Традиция. Ага, соревнование «дай-ка я попробую». Какой-то мужик набросился на меня сзади, обхватил руками. Панк уже дал по газам. Я тело расслабил, одним движением впечатал каблук мужику в подъем ноги. Он заревел так, что его, наверное, в Брикстоне было слышно. Наконец отпустил меня. Я крутанулся, сунул ему в лицо пушку, заорал:

— Ты, тупой ублюдок, хочешь, чтобы тебя пристрелили, а?

Джефф оттянул меня, сказал сквозь зубы:

— Давай пошли.

Послышались сирены. Я отскочил и побежал к машине.

И мы сорвались оттуда. Джефф сказал:

— Господи, Митч, я думал, ты его завалишь.

— Я тоже так подумал.

Панк истерически смеялся, повторял:

— Надо было… надо было тебе его шлепнуть!

Если бы он не вел машину, я бы точно ему кулаком по башке врезал.

Доехали до Киля, сменили машину. Уже без особой спешки доехали до третьей машины. Снова пересели и несколько минут спустя уже были на трассе, затерялись в тоннах движущихся машин. Когда мы залезли в фургон, я сделал долгий-долгий выдох. Даже не ожидал, что так долго смогу не дышать.

На заднем сиденье Майк, Берт и панк орали от радости. Джефф вел машину. Он засунул руку под сиденье, достал фляжку «Катти Сарк», протянул мне. Я сделал большой глоток, чтобы до кишок продрало. Джефф взглянул на меня, ухмыльнулся. Я сказал:

— Просто пирожное, а?




Вернулись к Джеффу, начали отмечать. Я пил «Бад» и прикладывался к «Катти». Панк наносил серьезный урон бутылке джина. Джефф и Берт считали деньги.

Майк спросил:

— Еще один «Бад», Митч?

— Давай.

Я сидел на кухонном стуле, Майк прислонился к столу, говорит:

— Вижу, не нравится тебе этот пацан.

— С ним будут проблемы.

— Он хорошо сегодня работал.

— Посмотри на его руки, дорожки видишь?

Майк пригляделся, сказал:

— По-моему, он сейчас не колется, руки не опухшие.

— Препарат Н.

— Что?

— Снимает отечность.

Майк по-настоящему удивился:

— Черт, Митч, откуда ты знаешь про это дерьмо?

— «Новые надежды для мертвецов».

— Что?

— Чарльз Уилфорд.

— Слушай, кончай темнить.

— Чарльз Уилфорд уже кончил темнить, потому что он умер, — такая невезуха.

Джефф поднял руку, сказал:

— Ну, народ, мы подвели итоги.

Мы ждем.

— Пятнадцать кусков! — объявил он.

Раздались вопли индейцев. После того как Джефф вычел накладные расходы, каждый получил по две семьсот.

Панк говорит:

— Вечеринку объявляю открытой.

Парни засобирались. Джефф сказал:

— Можно тебя на минутку, Митч?

— Конечно.

Когда все ушли, он открыл банку пива, спрашивает:

— Слышал что-нибудь про парня по имени Керковян?

— Нет.

— Высокий худой урод, любит одеваться в черное. Глаза как куски мрамора, ничего в них живого нет. Я думаю, он один из этих восточноевропейских гангстеров.

— Само по себе интересно, Джефф, но какое я к этому имею отношение?

— Он про тебя расспрашивал.

— А…

— Будь осторожнее.

— Да. Спасибо, Джефф.

— Ты кому-то крупно насолил.

— Кажется, у меня к этому большой талант.

Зашел в цветочный магазин. Заказал охапку роз, орхидей и тюльпанов. Цветочник предупредил:

— Это будет дорого стоить.

— Вы слышали, чтобы я возражал?

— Нет, но…

Положил их в багажник, поехал в Пэкхем.

Могила Джои была прибрана, на ней лежал свежий номер «Биг Ишью», нетронутый, в целлофане. Мне стало грустно.

По кладбищу ходил мужик, убирал мусор. Я подошел к нему, позвал:

— Эй!

— Себе поэйкай.

— Это вы присматриваете за той могилой?

— Ну я, предположим.

— Я просто хотел поблагодарить, — сказал я.

Отмусолил несколько банкнот, мужик их сцапал. Тут его отношение ко мне чудесным образом переменилось, он говорит:

— Когда поставите памятник, все будет выглядеть по-другому.

— Как это организовать?

Он вытащил из кармана фляжку, предложил мне. Я покачал головой, он отхлебнул, говорит:

— От простуды помогает.

— Я вам верю.

Убрал фляжку. Сказал:

— Если будете заказывать у каменщика, он прилично с вас возьмет. Я за полцены сделаю.

Я отсчитал еще несколько бумажек, спросил:

— Сделаете?

— С удовольствием. Какую надпись хотите?

Я немного подумал, ответил:

— Он был номер первый.

— И всё?

— Да.

— Хотите стихотворение или еще что-нибудь? У меня в ежедневнике есть отличные стихи.

— Он поэзией не занимался.

— Хорошо, я всё сделаю.

Пересчитал деньги, сказал:

— Здесь слишком много.

— Оставьте себе.

Когда я собрался уйти, он спросил меня:

— Почему вы мне доверяете?

— Ну если не доверять даже тому, кто присматривает за могилами…

Он с тихим смехом сказал:

— Перед такой верой в человека пасуют даже негодяи.

— Тем и будем жить, — сказал я.




В Холланд-парке я почувствовал, что адреналин из меня вытек, и мне страшно захотелось спать.

— Мадам о вас спрашивала, — сообщил Джордан.

— Понял.

— И не только она.

— Ну да?

— У вас были два посетителя.

— Вместе?

— Нет, один был полицейский.

— Бейли.

— Человек с плохими манерами.

— Точно.

— Другой был… как бы его описать… В одном венгерском диалекте есть слово Zeitfel. Оно означает труп, который ходит.

— Вроде зомби.

— Возможно. Питается грехом и одержим злобой. У американцев даже термин для таких есть: каменный убийца.

— Он был одет в черное?

— Да.

Пока я всё переваривал, Джордан продолжил:

— Уходя, он показал на вяз.

Кивнул на громадное дерево с левой стороны аллеи и прибавил:

— И сказал: «Ждите странных фруктов».

— Билли Холл идей.

— Простите?

— У нее песня есть такая, про человека, которого линчевали, называется «Странный фрукт».

Джордан сунул руку в карман пиджака, вынул конверт и сказал:

— Вам также пришла почта.

Это был почерк Бриони. Я сказал:

— Спасибо.

Вскрыл конверт. Внутри была открытка с изображением грустного медведя. В лапах плакат с надписью:






МНЕ ГРУСТНО





На обороте открытки прочитал:






О Митч,

ты хочешь, чтобы я уехала. Кристофер Ишервуд[38 - Кристофер Ишервуд (1904–1986) — англо-американский писатель-романист.] писал:

«В каждом стенном шкафу прячется жалкий призрак несостоявшейся репутации. Уходите прочь, шепчет он, уходите туда, откуда пришли. Здесь нет места. Я был жадным эгоистом. Мне льстили. И я пропал. И ты пропадешь. Уходи прочь».

Только моя собака любит меня.

    

Целую, Бри.







Я думаю, мне было бы понятнее, если бы я знал, кто такой Ишервуд.

Или чем он занимался.

Я лег на кровать и подумал об Эшлинг. Я на самом деле должен ей позвонить. Затем я прокрутил в памяти ограбление и момент, когда тот идиот схватил меня сзади. В ту секунду я чуть не нажал на курок.

Надо признаться, я был на взводе. Я завелся. Оставалось уповать на то, что новый срок мне получить не хотелось.

Незаметно подкрался сон — и прервал мои недодуманные мысли.




~~~


КОГДА Я ПРОСНУЛСЯ, был поздний вечер. У меня было ощущение, что должно случиться что-то плохое. Я сварил кофе, решил посмотреть на всё с другой стороны. Свернул сигаретку, выкурил, сидя на кровати. Вкус у нее был такой же старый, каким я начинал себя чувствовать. Принял душ, надел хрустящую белую рубашку, потертые джинсы. Посмотрелся в зеркало. Прямо Джордж Майкл перед инцидентом в туалете.

Зазвонил телефон. Актриса. Сказала:

— Я скучала по тебе, Митч.

— Ну я вернулся.

— У меня для тебя особый сюрприз.

— Выбираю, что по этому случаю надеть.

— Что, прости?

— Я иду к тебе.

— Ты не будешь разочарован.

В кружке оставался кофе, где-то на дюйм, я нашарил бутылку скотча, налил еще на дюйм. Подровнял баланс. Быстро выпил. Захотелось повторить, но я не стал.

Лилиан ждала в гостиной. Кто-то здесь провел приличную работу. Вся мебель была собрана в дальнем углу. Ковры скатаны. Пол доведен до зеркального блеска. В центре устроена небольшая сцена, которую освещал прожектор. Я подумал: «О, черт!»

Напротив сцены стоял одинокий стул. За ним — стол с кучей выпивки. Я сел, проверил бутылки, нашел «Джонни Уокер». Налил от чистого сердца. Виски мне точно понадобится.

Заиграла классическая музыка, свет погас.

На сцене появился Джордан, в черном костюме, с бабочкой. Произнес нараспев:

— С особым удовольствием я объявляю о возвращении Лилиан Палмер. Сегодня вечером она прочитает вам небольшой отрывок из Дэвида Герберта Лоуренса. Его Плач о навсегда потерянной Англии.

Я сам уже начинал чувствовать себя навсегда потерянным. Глотнул скотча. Джордан поклонился и свалил. Если он ждал аплодисментов, пусть ждет дальше.

Аплодисментов не последовало.

Появилась она. Одетая во что-то вроде тонкого сари. Я четко видел ее буфера. Склонила голову. Медленно начала:

— И это Англия, о мой Бог, она разбивает мне сердце. О эта Англия, о эти стрельчатые окна, вязы, о это прошлое — великое прошлое, разрушающееся не от силы наливающихся соком бутонов, но от гнета иссушенных листьев. О нет, я этого не вынесу. И суровая зима ожидает нас, когда все видения исчезнут и все воспоминания умрут. Я не вынесу этого, о мое прошлое, исчезающий, гибнущий, ускользающий берег — такой величественный и такой необъятный.

Я выключился. И даже как будто немного вздремнул. Бутыль «Джонни Уокера» стремительно пустела. Наконец представление закончилось. Я встал, пошатываясь, и крикнул:

Bravo

Magnifique

Эй, красные, вперед!

Следующее, что я помню: я на сцене, срываю с Лилиан одежду. Это было

потно

громко

яростно.

Смутно помню, как она впилась зубами в мою шею и как я зарычал:

— Ты гребаная вампирша!

Когда все кончилось, я лежал на спине и пытался вздохнуть. Она сказала:

— Могу ли я сделать вывод, что тебе понравилось мое исполнение?

Которое из двух?

Я свернулся калачиком и вырубился.




Кто-то тряс меня, и я пытался его оттолкнуть.

Наконец я сел. Надо мной стоял Джордан; он сказал:

— Тебе нужно кое на что взглянуть.

— Сейчас?

Попытался рассмотреть, который час. Это стоило больших усилий.

Три сорок пять.

— Господи, — простонал я, — это не может подождать?

— Это абсолютно необходимо. Я жду тебя на кухне.

Я тряхнул головой. Зря я это сделал. Она просто завопила от боли. Не говоря уже о бурлящем желудке. Джордан подошел к двери, сказал:

— И неплохо бы вам одеться.

Разламываясь от боли, я натянул джинсы и измятую белую рубашку. Потом меня вырвало.

Джордан держал фонарь и смотрел на меня. Кивнул и пошел вперед. Стояла беспросветная черная ночь. Джордан прошел по газону и остановился у вяза. Подождал, когда я подойду. Сказал:

— Ты готов?

— К чему?

Он направил яркий луч света на ветви. На толстом суке висел Билли Нортон. На месте паха чернела громадная дыра. Я пробормотал:

— Господи Иисусе.

Упал на колени и начал блевать. Джордан выключил фонарь.

Тихо спросил:

— Твой друг?

— Да.

Он достал маленькую фляжку и пачку сигарет. Зажег одну, протянул мне. Отвинтил крышку с фляжки, дал фляжку мне. Я выпил всё, он сказал:

— Бренди с портвейном.

Когда эта смесь упала мне в желудок, он попытался все извергнуть обратно, но потом предпочел этого не делать и успокоился. Я смог закурить.

Постарался не смотреть на Билли. Джордан спросил:

— Ты заметил, что у него с рукой?

— Что?.. Нет.

— На правой руке нет пальцев, это как подпись.

— Что?

— Vosnok. Восточноевропейский эскадрон смерти. С тех пор как подняли железный занавес, они остались без работы. Лондон привлекает хищников.

— Керковян!

Джордан кивнул и добавил:

— Полагаю, обойдемся без полиции.

— Я буду очень признателен.




Мы зарыли его за домом. Работа была тяжелая — по крайней мере, для меня. Похмелье не очень ладит с лопатой. Я весь обливался потом. К тому же я был босой, а земля была как трясина. Джордан копал в хорошем темпе. Я сказал:

— Похоже, ты и раньше это делал.

— Много раз, — подтвердил он.

У меня не было с собой бутылки, чтобы спросить его, имеет ли он в виду «в этом месте». О каких-то вещах лучше помалкивать. Когда мы закончили, Джордан спросил:

— Хочешь сказать последнее слово?

Какая-то часть меня хотела завопить: «Скатертью дорожка!» Я кивнул и сказал:

— Прощай… Билли.

Джордану этого показалось вполне достаточно. Он пошел к дому. Я за ним. После меня на кухне остались грязные следы моих ног. Я сказал:

— Прошу прощения.

Он достал один из своих пакетиков с порошком и начал смешивать оздоровительный эликсир. Мой мозг перешел в состояние свободного падения.




В тюрьме ты никого не просишь об одолжении и никому его не делаешь. Иначе ты подвергнешь себя опасности. Я нарушил это правило только однажды. Ради парня по имени Крейг. Я прикрыл его, когда он растерялся. Потом он всегда садился есть рядом со мной. И даже предлагал мне свой десерт.




Его брат был копом. Не обычной грязью, а заслуженным детективом, который поймал больше растлителей детей, чем Эндрю Уокс. Но в конце концов бездна взглянула и на него. Однажды ночью, крепко напившись, он обнаружил, что крадется за ребенком. Он стряхнул наваждение, немедленно вернулся домой и застрелился. Только Крейг знал причину самоубийства. Для остальных полицейских детектив остался героем и просто «закусил» пистолетом. Крейг поднял взгляд от своей жратвы и посмотрел мне прямо в глаза. Заключенные никогда так не делают, если у них нет с собой ножа или куска трубы для уверенности.

— Суть этой истории в том, что я избегаю проявлять слишком большое рвение. И когда тюремная братва гоняется за петухами, я воздерживаюсь.

Я понял намек. Несколько дней тюрьма кипела яростью. Кульминацией обычно становилась охота на сексуальных извращенцев.

Я сказал:

— Я не буду гулять на этой вечеринке.

Глядя на меня в упор, он сказал:

— Самоуверенность очень заразна. Людей за это убивают.

Я не спорил. Он просто вернул свой долг.




~~~


ДЖОРДАН ПИХНУЛ МЕНЯ ЛОКТЕМ, протянул кружку и сказал:

— Пей.

Я выпил.

Черт, вот это то, что надо. Все прямо запело кругом, а система моя стала почти новой. Джордан спросил:

— Что будешь делать с этим Керковяном?

— Найду его.

— Так.

Я замешкался, но он ждал. Я прибавил:

— Потом убью.

— Тебе будет нужна помощь.

— Это не твои разборки.

Он скрестил руки, сказал:

— Человек приходит на мою землю, вешает труп напротив моего окна, и ты думаешь, я подставлю другую щеку?

— А кто будет за актрисой присматривать, если нас обоих замочат?

— Я все предусмотрел.

Я поднялся, сказал:

— О'кей… поохотимся.

— У тебя есть оружие?

— Есть… а у тебя?

Он улыбнулся. В этой улыбке не было и тени веселья.

Я включил радио, чтобы побыстрее заснуть. «Дар Стрэйтс» что-то гитарили со словами про Дикси, полными угрозы. Хотелось верить, что этот Хренковян тоже слушает.

На следующий день Д жордан устроил проверку. С использованием моей машины. Он сказал:

— Подходи к машине так, будто что-то подозреваешь, заднее сиденье проверяй внимательно.

Я так и сделал. Попробовал открыть дверь, но она не открылась. Заглянул в окно. Рассмотрел только смятое одеяло на полу и пустые кресла. Я постучал по стеклу, одеяло откинулось, и появился Джордан. Я удивился:

— Как ты смог стать таким маленьким?

Он невесело улыбнулся:

— Годы службы.

— Не могу не спросить очевидное. Почему дверь не открылась?

— Это старая машина, открывается только передняя дверь.

— И он в это поверит?

— Лучше, чтобы поверил.

Прошло три ночи, прежде чем мы его нашли. Мы протралили Клэпхем, Стритхем, Стоквелл, Кеннингтон и наконец обнаружили его в клубе в Брикстоне. Я принес «глок». Я не знал, что пакует Джордан, но надеялся, что это что-то мощное. Мы припарковались, не доехав до клуба, в который зашел Керковян.

Джордан сказал:

— Отдай пистолет.

— Что?

— Он тебя обыщет.

— Угу.

— Не буду желать тебе удачи, потому что в этих делах нужны только слаженность и хорошие нервы.

— Ну а я бы не отказался от удачи, — сказал я.

Вышел из машины, добавил:

— Увидимся.

— Вряд ли ты меня увидишь.

У дверей клуба стоял вышибала с видом пригорюнившегося лавочника, который приготовился дать мне крепкого пинка. Говорит:

— Только для членов клуба.

— Сколько?

Он оглядел меня с головы до ног, оценил полученный результат и сказал:

— Двадцать пять.

Я отмусолил, сколько было сказано, спросил:

— Может, ты мне пригласительный дашь, или как?

— Я тебя запомню.

— Это обнадеживает.

Зашел. Зал забит под завязку. Брикстонская смесь

растаманов

          готов

                    трансвеститов

                              ирландцев

                    мелкой уголовной мрази

продажных копов.

Керковян сидел за угловым столиком, и с ним наш панк Я подумал: «Вот дерьмо».

Подошел к ним, говорю:

— Братаны.

Панк заухмылялся:

— Митчелл.

Керковян был в черном костюме, выглядел как цинично оттраханный Брайан Ферри. Говорит:

— Я много чего о тебе слышал.

У него был псевдоамериканский акцент. Как будто он насмотрелся самых плохих фильмов категории «Б». Зубы гнилые — наверное, со стоматологией в Восточной Европе плоховато. Поднялся, сказал:

— Я тебя угощаю.

— Не сейчас. Я слышал, ты меня ищешь.

— До тебя дошло, парень.

— Ну, у меня машина, прокатимся?

Панк говорит:

— С ума не сходи.

Я посмотрел на Керковяна:

— Ты ведь не боишься проехаться со мной, да?

Он широко улыбнулся, показал все свои гнилые коренные зубы. Я прибавил:

— У меня с собой ничего нет, можешь меня обыскать.

Он обыскал.

Это был обычный брикстонский клуб, никто даже глазом не повел.

Панк процедил:

— Что за урод.

Я сказал:

— Ну что, ты идешь?

— Ну, если мой новый друг тоже пойдет со мной.

Я пожал плечами. Вышел первым. Когда подходили к машине, сказал:

— Задняя дверь не работает.

Панк подскочил, заглянул внутрь через стекло и сказал:

— Там ничего нет.

Я сел за руль, панк рядом со мной уселся, Керковян рядом с ним примостился. Панк сказал:

— Где ты нашел эту кучу дерьма?

Как только я завел мотор, Джордан вскочил и набросил проволоку Керковяну на шею. Я двинул панку локтем в лицо и ударил его головой о приборную доску. Керковян цеплялся и метался, но Джордан сзади упирался коленом в кресло. Казалось, прошел целый час, Керковян обмяк, глаза его вылезли из орбит. Я сказал:

— Джордан… Джордан, отпусти его.

— С этой мразью надо быть очень осторожным.

— Черт, ты ему почти голову оторвал.

Джордан отпустил. Я завел машину и поехал оттуда к чертовой матери. Джордан сказал:

— Езжай в Холланд-парк.

Все переднее сиденье было залито кровью. Джордан набросил на сиденье одеяло. Я спросил:

— А что с пацаном делать?

— Копать поможет.

Начался сильный дождь и помог скрыть от любопытных глаз то, что находилось на переднем сиденье. Кровь лилась по моим ботинкам на тормозную педаль.

Когда мы подъехали к Холланд-парку, дождь совсем разбушевался. Я спросил:

— А как актриса?

— Она будет спать до середины дня.

— Ты уверен?

— Я сделал все, чтобы быть уверенным. Заезжай в гараж.

Я заехал.

Вышли из машины, Джордан извлек откуда-то непромокаемые плащи, сказал:

— Возьми тачку.

Потом перетащил панка и Керковяна в гараж. Панк начал приходить в себя. Джордан сказал:

— Вытащи всё у них из карманов.

У Керковяна я вытащил

«зиг-зауэр» сорок пятого калибра

бумажник

сигареты

стилет

клочок бумаги с телефонным номером.

Это был номер Ганта.

У панка я вытащил

«браунинг»

толстую пачку денег

ментоловые леденцы

презервативы

кокаин.

Джордан набрал в ведро воды и вылил ее на панка.

Тот что-то пробормотал, закашлялся, медленно открыл глаза. Выглядело для него все довольно кошмарно. Две фигуры в длинных брезентовых плащах, на улице буря и дождь, а рядом труп.

Панк посмотрел на меня, промямлил:

— Ты мне нос сломал.

Джордан сказал ему:

— Вставай, работать пора.

Панк с трудом поднялся на ноги, заныл:

— Что происходит?

Джордан сказал:

— Заткнись — и, возможно, останешься жив.

Он заткнулся.

Я спросил:

— Куда Керковяна положим?

— К вязу, куда он твоего друга пристроил.

Джордан пошарил на полке, нашел бутылку бренди, протянул мне. Я сделал приличный глоток, протянул бутылку панку.

Его так трясло, что он еле-еле ее удержал. Бренди потек у него по подбородку, потом по груди. Я сказал:

— Держи двумя руками.

Он чуть не захлебнулся, но что-то внутрь протолкнул. Я передал бутылку Джордану; он хлебнул немного. Панк посмотрел на меня, сказал:

— Не позволяйте ему убить меня, мистер Митчелл.

Мистер!

Я кивнул:

— Конечно нет.

Джордан:

— Помоги мне вытащить проволоку из горла.

Мы перевернули Керковяна на спину, голова его запрокинулась, из-под нижней губы показались зубы. Панк произнес что-то типа:

— А-хр-р-р…

И его вырвало.

На концах проволоки были приделаны две деревянные ручки. И выглядели они весьма потертыми. Я не хотел об этом думать. Каждый взялся за ручку, потянули. Проволока вышла гладко, но не так чтобы чисто. Джордан протер ее о костюм покойника. Потом выпрямился, отхаркнулся и плюнул на него. Сказал:

— Грузи!

И мы бросили тело в тачку. Джордан взял «зиг-зауэр», взвесил на руке. Я сказал:

— Это самый бесперебойный автоматический стрелок, какого ты видел в жизни.

Он направил на панка дуло, повел им слегка и сказал:

— Давай толкай.

Буря нарастала. Удары ливневых струй чувствовались даже через дождевик Панк еле-еле тащил тележку, но в конце концов мы всё же добрались до вяза. Джордан бросил на землю заступ и велел:

— Копай.

Панк вытер кровь и сопли с разбитого носа, спросил:

— Что, я?

— Ты.

Раскисшая от дождя земля облегчила работу панку, но он всё время оскальзывался и падал.

Джордан отдал мне фляжку, и я пил как сумасшедший.

Наконец могила была выкопана. Джордан наклонился над тачкой, достал из плаща кусачки и отрезал Керковяну мизинец.

Панк заскулил.

— Господи Иисусе, — выдохнул я.

Хруст кости прозвучал как пистолетный выстрел. Затем Джордан наклонил тачку, и тело упало в яму. Удар о землю был как всплеск в адовом котле.

Джордан протянул мне «зиг-зауэр».

— Что? — произнес я с недоумением.

Он посмотрел мне прямо в глаза, проговорил:

— Я заметил, что твоя речь засорена американизмами, так что… твой выстрел.

Панк понял, что сейчас произойдет, заблажил:

— О боже, мистер Митчелл, я никому ничего не скажу!..

Я выстрелил ему в лоб. Он немного постоял, покачался, потом упал в яму. Джордан взял лопату, начал закапывать могилу. Я не пошевелился, просто стоял там, под дождем, «зиг» дрожал у меня в руке.

Джордан выпрямился, сказал:

— Пойдем выпьем по чашке чая.




За кухонным столом, когда Джордан готовил чай, я сказал:

— Микки Спиллейн всегда заставлял своих персонажей пить виски, потому что не мог правильно написать название коньяка.

Джордан промолчал.

Мне было все равно.

Он поставил на стол дымящиеся чайники, спросил:

— Печенье?

— Это «Рич»?

— Всего лишь «Микадо».

— Тогда я пас.

Он достал из-под раковины бутылку «Гленливет», я говорю:

— У тебя что, повсюду бутылки рассованы?

— И не только бутылки.

— О!

Он отвинтил крышку, плеснул виски в чай.

Я отхлебнул. Почувствовал вкус чая, в который добавили виски.

Скрутил сигаретку, предложил Джордану. Он взял, я начал вторую. Зажег, и через минуту над нами уже висело облако. Я спросил:

— Джордан, почему тебя так назвали? Ведь не из-за бейсбола?

Он фыркнул, ответил:

— Мой отец родился на берегу Иордана.

— Я думал, ты венгр.

— Мы переехали.

— Ты когда-нибудь слышал эти строки:
		Во мне столько гробов,



		Как на старом кладбище…








Он затушил окурок, сказал:

— Еще ничего не кончилось.

— Боюсь, ты прав.

Я поднялся из-за стола:

— Мне нужно вздремнуть.

— Тебе это точно нужно.




ФИНАЛ ПЬЕСЫ





~~~


ДЖОРДАН ПОСЛАЛ ОТРЕЗАННЫЙ палец Ганту.

          Великолепно упакованный.

                    Позолоченная коробочка.

                              Хрустящая оберточная бумага.

                                        Красный бархатный бант.

Сказал мне:

— И жив был пальчик, да отписался…

Я сказал:

— Ты больной ублюдок.

Начал восстанавливать отношения с Эшлинг. Она сначала возражала, заставила меня поволноваться, потом согласилась. Мы встретились в пабе «Солнце и блеск» в Портобелло… Я купил новые ботинки. «Джи Пи Тод'з», клевая вещь. Стоят, поганцы, дорого, но ноги ой как благодарны.

Ботинки были желто-коричневые, я надел их с гэповскими брюками цвета хаки, кремовым свитером и пиджаком Гуччи. Выглядел вполне удобоваримо.

На Эшлинг было убойное черное платье. Я сказал:

— Платье убойное.

Она улыбнулась. Забрезжила надежда. Она сказала:

— Ты тоже неплохо выглядишь.

— Нравятся мои ботинки?

— «Балли»?

— Нет.

— Подделка?

— Ну это вряд ли.

— Ох, извини, я совсем забыла, что ты мужчина опытный и искушенный.

— Это не из «Симпатии к дьяволу»?

— Не знаю.

— Наверное, «Роллинги» эту вещь еще до твоего рождения спели.

Она проигнорировала мое замечание, спросила:

— Куда пойдем?

Я говорю:

— Хочешь поужинать?

— Я хочу тебя, и сильнее только ирландская печаль.

Такая штука с этими ирландцами: они всегда готовы с тобой поговорить, и говорят они неплохо. Но о чем они, черт возьми, говорят?

Никто не знает.

Эшлинг между тем продолжала:

— Есть такая мысль: давай возьмем видеокассету напрокат, закажем пиццу, и ты узнаешь, что скрывается под убойным платьем?

— А ничего, если я захочу сделать это прямо здесь, на улице?

Мы пошли к ней. И с той минуты, как мы вошли, Эшлинг все время находилась на мне.

Ее бедра двигались, как жернова, а рот связывал надеждой. Когда мы закончили, я выдохнул:

— А где же пицца?




Позже мы посмотрели фильм «Три цвета: Красный». Не могу сказать, что я там все понял. Эшлинг весь фильм проплакала. А долбаные субтитры я ненавижу. Она спросила:

— Тебе понравилось?

— Понравилось.

— Честно скажи, я не обижусь.

Потом, когда перебрался наверх, я сказал:

— Мне нравятся французские фильмы, есть в них что-то такое… je ne sais quoi.[39 - Не знаю что (фр.).]

Она это восприняла

по-своему

как ей хотелось…

и отработала по-французски.

Сказала:

— О, я так счастлива, Митч, ты и по-французски говоришь.

Эту фразу я подхватил в тюряге. Один серийный насильник обычно орал ее, когда за ним приходили наши тюремные блюстители нравственности.

А случалось это раза по два в неделю. Я сказал:

— Конечно.

Она села, простыня упала, грудь обнажилась. О черт, я готов был вообще по-русски заговорить. Эшлинг сказала:

— Так здорово, это только часть трилогии. Мы еще посмотрим «Синий» и «Белый».

Я кивнул, полез за своим табачком и начал скручивать сигаретку. Эшлинг с интересом наблюдала. Я спросил:

— Хочешь?

— Ты мой наркотик.

Ух!




Наконец взялись за пиццу, на скорую руку разогретую в микроволновке. Когда она, кусок за куском, исчезла у меня во рту, Эшлинг спросила:

— Все аппетиты удовлетворены?

Я кивнул.

Тихо играло радио. Пели хорошие ребята.

Грэм Парсонс.

«Ковбой Джанкиз».

До того момента, пока Фил Коллинз не начал выть «Истинные цвета».

Эшлинг спросила:

— О чем ты думаешь?

Я знал ответ, сказал:

— О тебе, дорогая.

Она засмеялась, я добавил:

— И лампу включать не нужно, твои глаза любую комнату осветят.

— Дерьмовый разговор.

Тут радио вмешалось с песней Айрис Демент «Сегодня год, как умер мой отец».

Эшлинг заплакала. Я подвинулся, чтобы обнять ее, она отстранилась. И молчала до последней западающей в память ноты. Потом сказала:

— Мой отец был алкоголиком. Брат рассказывал, что в детстве я жила как олень под фарами мчащегося автомобиля. Я много лет билась, чтобы хоть вытянуть его из омута на мелкое место. И когда он умер, задыхаясь от выпитого, я была счастлива. В больнице они дали мне его личные вещи… Знаешь, что это было?

Я понятия не имел, сказал:

— Понятия не имею.

— Бойскаутский ремень и четки.

Она взяла корочку от пиццы, бросила, потом сказала:

— Четки я в реку выкинула.

— А ремень оставила?

— Это было всё его наследие.

— Черт, у тебя острый язык, ты об этом знаешь?

Она улыбнулась, спросила:

— Хочешь услышать глупость?

— Что?

— Натуральную глупость.

— Ну…

— Все говорят сегодня о Новой Женщине. Которая не хочет ничего традиционного. Только мужа, дом и детей.

Я промолчал. Потянулся за выпивкой. Эшлинг сказала:

— Я хочу тебя.

Склонилась надо мной, оседлала и занялась любовью.

Я не возражал. После окончания сказала:

— Ну вот, разве я не была бы дурой, если бы этого не сделала?

— Точно была бы.

Я себя дураком не чувствовал. Весь следующий день я провел с ней. Сходили на рынок в Портобелло, посмеялись над барахлом, которое там продают. Съездили в Вест-Энд и сфотографировались в развлекательном центре Трокадеро. Странно, но фотка получилась хорошая. Эшлинг выглядела молодой и радостной, а я… я выглядел так, будто рад, что она именно такая. И я действительно был этому рад.




Когда я вернулся в Холланд-парк, часы били полночь. Свет в доме не горел. Я навестил актрису, прикоснулся рукой к ее щеке, она произнесла:

— М… м…

Но не проснулась.

Ни следа Джордана.

Пошел к себе, открыл пиво. На меня накатила тупая усталость, которая бывает только тогда, когда тебе хорошо. Я это даже не пытался понять, пока не утратил. Любил ли я Эшлинг? Абсолютно точно было одно: она заставляла меня ощущать себя тем человеком, каким я когда-то надеялся стать.

Выпил, пиво было холодное, приятное. Разделся и лег в постель. Господи, как я вымотался. Вытянул ноги. Коснулся пальцами чего-то мокрого и мгновенно их отдернул. Выскочил из кровати, содрогаясь от ужаса. Сорвал покрывало. Там лежал комок запекшейся крови. Я видел, но не мог понять, что я вижу. Присмотрелся — это была голова собаки. Щенка Бриони… как, мать его, звали… Бартли? Бартли-Джек.

Слышали когда-нибудь, как Долорес Кин поет песню «Каледонец»?

А вот я тогда услышал.

Не знаю почему.

Когда я выскочил из этой ужасной постели, песня начала колотиться в моем мозгу.

Я понял, что схожу с ума.

Потом почувствовал, что меня схватили за плечи, а потом — сильный шлепок по лицу. Я сказал:

— Эй, по лицу бить не надо.

Джордан сказал:

— Ты кричал, нам не нужно, чтобы мадам проснулась.

— Господь не мог позволить, чтобы такое произошло.

Он подошел к кровати, бормоча что-то по-венгерски.

Наверное, что-то вроде «чтоб я сдох». Я сказал:

— Это собака моей сестры.

— Почему мы еще здесь? Пошли.

Мы взяли дождевики и пушки, сели в мою машину. Движения на улицах почти не было, и мы проехали город минут за тридцать. Бриони жила в доме на Пэкхем-роуд. Все ее драмы разыгрывались не на виду.

Во всех окнах горел свет. Джордан спросил:

— Ты с главного входа или со двора?

— С главного.

«Глок» был у меня в правом кармане. Дверь была раскрыта настежь.

Я ее прикрыл. Прошел на цыпочках в гостиную. Бриони сидела в кресле, вся в крови. Я чуть не задохнулся, пока не понял, что это была кровь собаки, тело которой она держала на руках.

Бриони отрешенно смотрела перед собой. Я позвал:

— Бри?

— О, привет.

Я зашел в комнату, подошел к Бри и спросил:

— Ты в порядке, детка?

— Посмотри, что они сделали с моим крохой.

— Кто сделал?

— Я не знаю. Я пришла домой и нашла его в своей кровати. Где же его голова, Митч?

В комнату вошел Джордан. Я сказал:

— Бри, это мой друг Джордан.

— О, привет, Джордан, хотите чаю?

Он покачал головой. Я сказал:

— Бри, давай я возьму Бартли-Джека.

— О'кей.

Я взял у нее из рук окровавленное тельце щенка. Оно было еще теплым. У меня крыша начала съезжать.

Джордан сказал:

— Я приведу в порядок твою сестру.

Он помог ей встать из кресла, взял ее за руку. Зазвонил телефон. Я поднял трубку и услышал истерическое хихиканье.

Я бросился к двери, Джордан перехватил меня, спросил:

— Ты куда?

— Это Гант.

— И что?

— Я убью этого ублюдка.

Он повернул меня лицом к себе, сказал:

— Подумай хорошенько. Тебе нужно застать его врасплох. У него есть семья?

— Дочь, школьница.

— Мы нанесем удар во время завтрака.

— После того как дочь уйдет в школу?

— Это как ты пожелаешь.

— Как Бриони?

— Спит. Я дал ей успокоительное.

— Кто ты, на хрен, такой, мобильная аптека?

Он улыбнулся:

— В том числе.

Джордан вышел на полчаса, вернулся с пакетом, сказал:

— Это поможет переждать ночь.

— Надо же. Ты быстрее, чем пуля.

Он криво усмехнулся. Достал упаковку «Бада», багет, ветчину, помидоры, соленые огурцы, банку майонеза.

Я спросил:

— Где ты достал это дерьмо?

— Это же Пэкхем.

Нет комментариев.

После нескольких банок пива я изрек:

— Мэтт Скаддер у Лоуренса Блока сказал: «Мало ли что зима — оденься потеплее и иди».

Доедая французскую булку, Джордан спросил:

— И что это значит?

— Не знаю, но мне нравится.




Мы разработали план удара по Ганту. Точнее сказать, мы рассмотрели различные варианты.

Отвергали

меняли

сходились на чем-то.

Джордан сказал:

— О'кей. Это хорошо. Надо сделать так, чтобы это выглядело, как будто сорвалась крупная сделка с наркотиками.

— Как?

Он порылся в пакете, выложил

шприцы

герыч

и другие причиндалы

на стол.

Я сказал:

— Это же моя походная аптечка!

— Я знаю, — кивнул Джордан.

Я встал:

— Ты копался в моей комнате?

— Каждый день.

— Урод, ты во что играешь?

Он спросил:

— Слышал когда-нибудь про Энтони де Мелло?[40 - Энтони де Мелло (1931–1987) — священник ордена иезуитов, психотерапевт. Стал широко известен своими лекциями и книгами о духовности.] Конечно нет. Ты прочел кучу дрянных детективов — и уверен, что знаешь жизнь.

Он не сказал: «Ты идиот!»

Но в воздухе это висело.

О да!

Он продолжил:

— Де Мелло сказал, что девяносто процентов людей спят. И никогда не просыпаются. Когда было Венгерское восстание?

— Это что, телевикторина? На хрена мне сдалось Венгерское восстание?

Voilà. Ты даже не знаешь, что лежит в основе любого детектива. Cherchez la femme.[41 - Ищите женщину (фр.).] Я вырос в окружении мужчин, которые были порядочными, сострадательными людьми. Они должны были выслеживать и уничтожать детоубийц. И занимаясь этим, они постепенно превращались в зверей, оборачивались камнем. Они никогда не улыбались.

Я понятия не имел, где такое могло происходить, сказал:

— Понятия не имею, где такое могло происходить.

Он достал из сумки несколько таблеток, положил их на ручку кресла, сказал:

— Де Мелло рассказал испанскую историю о цыплятах. Орлиное яйцо попало в курятник. Куры высидели его и оставили птенца как своего. Орленок научился копаться в земле в поисках пищи и рос как все. Однажды он увидел пролетавшую мимо величественную птицу. Ему объяснили, что это самое великолепное из всех земных созданий. Он продолжил копаться в земле в поисках пищи, дожил до старости и умер, веруя в то, что он курица.

Я пожал плечами:

— Очень глубоко.

Он промолчал, поэтому я сказал:

— Давай расскажу тебе историю из одного дрянного детектива, который я прочитал. Гарри Крюз![42 - Гарри Крюз (р. 1935) — современный американский романист, драматург, эссеист.] Такая комичная южная готика…

Джордан поднял руку, сказал:

— Не сомневаюсь, ты никогда не слышал притчу о свинье.

— О чем… о какой, мать ее, свинье?

— Как говорилось в одной… не пытайтесь научить свинью петь. Это будет пустой тратой вашего времени и только рассердит свинью. Приношу свои извинения за то, что поверил, будто ты можешь петь.

Бриони вскрикнула, отвлекая нас от того, к чему этот разговор мог нас привести.

Сестра спала, но неспокойно. Я покачал ее на руках, и она затихла. Я сам немного вздремнул, и мне снились

безголовые свиньи

летающие цыплята

и

бессловесные трупы.

Проснулся, когда Джордан тронул меня за руку и сказал:

— Нам пора идти.

Протянул мне кофе и таблетку. Я взял то и другое. Бриони крепко спала, и я поцеловал ее в лоб. Джордан наблюдал за нами, выражение его лица понять было невозможно.

Я сказал:

— Только мертвые знают Бруклин.

Так назывался роман Томаса Бойла. Возможно, Джордан и не хотел ничего знать о криминальном чтиве, но это совсем не значило, что он о нем не услышит.

Мы надели дождевики, тихо обсуждая наш план. В пальцах на ногах и руках у меня стало покалывать. Адреналин закрутил рукоятку. Я спросил:

— Что, черт возьми, со мной творится?

— Ты сейчас воспрянешь.

— Что?

— Скажем так: я переключил твою скорость.

— Амфетамин?

— Что-то вроде.

Занялся рассвет. Джордан сказал:

— Я не знал, что у твоей сестры есть ребенок.

— У нее нет ребенка.

— Там целый гардероб забит детской одеждой.

— Что? Ты и ее комнату обшмонал?

— Сила привычки.

Ускоритель щипал мне глаза и расширял зрачки. Джордан проверил «зиг-зауэр». Я спросил:

— Нравится этот калибр?

— Девять миллиметров? Конечно.

Мы вышли из дома. Стену подпирал дворник.

Перекур.

На его тележке висел радиоприемник, «АББА» исполняла песню «У меня есть мечта».

Дворник сказал:

— Привет, мужики.

Ирландец.

Я сказал ему:

— Ничего себе погодка.

Он кивнул:

— Если небеса не подпортят.

Джордан дал по газам, и мы уехали. Я думал о Гарри Крюзе и его интервью, которое он взял у Чарли Бронсона.

Бронсон тогда сказал:




Нет никаких причин, чтобы не иметь друзей.

Скорее наоборот. Но я думаю, что друзей не следует заводить до тех пор, пока не захочешь делиться с ними временем.

А свое время я не отдаю никому.




До дома Ганта доехали минут за двадцать. Если можно так сказать, я был на последней скорости. Было почти восемь. Моя система начала испытывать перегрузку. Ноги и руки зудели, множество готовых взорваться мыслей прыгали в моей голове, как резиновые шарики.

Вдоль улицы стояли деревья.

Джордан сказал:

— Это бульвар.

— Гребаный лондонский бульвар, — уточнил я.

По улице медленно ехал школьный автобус.

Джордан спросил:

— Читал когда-нибудь «Встречи с замечательными людьми»?

— С отчаявшимися людьми… да.

Он пропустил мое замечание мимо ушей, следя за автобусом, продолжил:

— Наслаждаться творениями

Гурджиева

          Успенского

                    Шиванды

                    Йоганды

          Блаватской

Бэйли…

…а потом оставить божественный свет и вернуться во мрак.

Меня так и подмывало добавить к списку ливерпульскую четверку, но я побоялся, что он меня пристрелит. В доме Ганта открылась парадная дверь, на крыльце появилась женщина, державшая за руку девочку. Она поправила ранец, оправила на девочке пальто, наконец, обняла ее. Женщина наблюдала за отъезжающим автобусом с отсутствующим выражением на лице. Потом зашла обратно в дом. Джордан сказал:

— Идем.

Пока шли, он спросил:

— Через переднюю дверь или через заднюю?

Я угрюмо ухмыльнулся и сглотнул.




~~~


ЧТО МОЖЕТ БЫТЬ САУНДТРЕКОМ к убийству? В моей голове звучал голос Леонарда Коэна, его «Знаменитый синий плащ». Когда я подошел к двери, пробормотал про музыку на Клинтон-стрит. Эта строчка мне нравилась.

Позвонил в дверной звонок.

Колокола зазвонили!

И что еще хуже, они зазвонили мелодию… «Палома бланка»! Богом клянусь. Сколько времени прошло, когда у них был праздник?

Она открыла дверь.

Я ударил прямо в лицо. Она осела, как мешок с картошкой. Огляделся. Словно ждал, что сейчас выйдет молочник и скажет: «Она тебе тоже не заплатила, да?»

Схватил ее за волосы, затащил внутрь, захлопнул дверь. Женщина была в полной отключке. В прихожей появилась чья-то фигура. Я запаниковал, начал нащупывать пистолет. Джордан покачал головой. Потом приложил палец к губам, показал на второй этаж Гант сидел в кровати, на коленях его стоял поднос с завтраком. Выглядел Гант ошеломленным. Я сказал:

— Всем доброе утро.

Он как раз подносил ко рту чашку с кофе. Рука застыла на полпути. Я подошел, выбил чашку из рук Она ударилась о стену и отскочила. Джордан стоял в дверях. Я нанес удар левой, сказал:

— Ты хотел меня видеть, а? Вот он я, мать твою.

Он все еще ничего не произнес. Я схватил его за пижаму, стащил с кровати. Джордан вынул из пальто молоток и начал лупить по зеркалам. Гант сказал:

— Ну хватит.

Я вытащил «глок», направил на Ганта, сказал:

— Ты когда собаке голову отрезал, тебя это заводило?

— Что?

Я потерял контроль и начал молотить его пистолетом, пока Джордан не перехватил мою руку.

— Он сознание потеряет, — сказал он.

Придя в себя от залета, обнаружил, что все руки забрызганы кровью. И не моей.

Джордан говорит:

— Пора.

Гант постарался взглянуть на меня оставшимся глазом, сказал:

— Давай договоримся.

Я выстрелил ему в рот. Джордан вытряхнул кучу наркотиков и шприцев на кровать, потом выстрелил Ганту в голову.

Мы перевернули дом вверх дном, откопали

двадцать тысяч

кучу крюгеррандов[43 - Крюгерранд — южноафриканская золотая монета.]

три пистолета

нычку кокса.

Все забрали с собой.

Когда собирались уходить, жена начала приходить в себя.

Джордан пнул ее в голову, спросил:

— Хочешь всё это поджечь?

— Нет, ненавижу огонь.

Когда мы доехали до Пэкхема, я сказал:

— Высади меня здесь, я хочу друга повидать.

— Уверен? Я имею в виду, ты сейчас не в себе.

— Это мертвый друг.

Если у него был на это ответ, то он его не произнес. Показал на добычу:

— Все это добро… Это всё твое.

— Что?

— Это твое.

— Ты шутишь, черт… Здесь маленький бюджет для маленькой страны.

— Мне деньги не нужны.

— Ну если ты настаиваешь.

Черт бы побрал эти таблетки, но у меня вырвалось:

— Думаю, я женюсь.

В первый раз я увидел, как Джордан обрадовался. Он схватил мою руку, горячо ее пожал и говорит:

— Чудесно, ты правильно думаешь… Но я не уверен, что Лилиан на самом деле не замужем.

Я немного собрался с мыслями, сказал:

— Лилиан! Кто, мать твою, говорит о Лилиан?

Он выпустил мою руку, нахмурился, спросил:

— Еще кто-то есть?

— Конечно, — ответил я.

И я рассмеялся, вспомнив глупый разговор с Эшлинг.

Я уже начал немного приходит в себя, говорю ему:

— Хочу, чтобы ты был на свадьбе… О'кей?

Он открыл дверцу машины, говорит:

— Иди навещай своего мертвого друга.




~~~


В ЦВЕТОЧНОМ МАГАЗИНЕ около автобусного депо я накупил чертову кучу цветов. Я так перестарался, что цветочник даже занервничал. До тех пор, пока я не показал наличку. Я был такой ненормальный, что решил дать парню на чай. Ногтем большого пальца подбросил «крюгер» в воздух, сказал:

— Это тебе, повеселись.

Ворвался к человеку в дом, вырубил его жену, выволок его из постели, затем выстрелил ему в рот — в чем еще я мог себя ограничить?

Поплелся к кладбищу, с цветами.

Чувак, прислонившийся к стене зала игральных автоматов, сказал:

— Привет, милок.

На кладбище смотритель поставил над могилой Джои белый крест. Я сказал:

— Хей, Джои.

Аккуратно положил цветы. И стоял там, в смерти по самые уши. Потом сказал:

— Я по тебе скучаю, приятель.

В Холланд-парке ускоритель выветрился, я принял успокоительное. Сел на кровать, выпил немного скотча, хотел разогнать тоску. Постель была в пятнах. Я сказал вслух:

— Зато я теперь богат… не правда ли… чертовски богат.

Зазвонил телефон.

Лилиан.

Промурлыкала:

— Как дела, любимый?

— Измучен до не могу.

— Ты отдыхай, любимый, любовью займемся попозже.

— Хорошо.

— Все проблемы решены, любимый.

— Все?

— О да, спи, мой сладкий.

Я лег на кровать и подумал: «Что я здесь забыл?»




Я скакал на актрисе, как будто сам этого хотел. Она была удивлена моей энергией, спросила:

— Что это за витамины мы принимаем?

Меня тошнило, я сказал:

— Там, где я их взял, осталось еще больше.

Она прижалась ко мне. Я чувствовал посткоитальное отвращение. Решил: еще неделя — и всё, сваливаю. Устрою свой дом, с Эшлинг и с прохладой. Лилиан спросила:

— Ты не видел на столе связку ключей?

— Нет.

— Иди посмотри.

— Сейчас?

— Пожалуйста, любимый.

Я встал, пошел голый к столу. Связка блестящих ключей, взял их. Я чувствовал, как глаза Лилиан обжигают мое тело. Вернулся к кровати, спросил:

— Эти?

Лицо ее просияло, она сказала:

— Они от BMW.

— Чудесно.

— Твоей BMW.

— Что?

— Сегодня пригонят. Надеюсь, тебе нравится красный цвет.

Я ненавидел гребаный красный цвет, сказал:

— Мой любимый.

— О, мой дорогой, это только начало. Я хочу тебя испортить, глупенький.

— Не нужно этого делать.

— Я так хочу.

Она откинулась на подушку, и я понял, что эти ключи нужно заработать.

Когда я спускался по лестнице, Джордан поднимался навстречу. Он держал серебряный поднос с кучей писем. Я сказал:

— Счета, да?

— Письма от поклонников.

— Что?

— Каждый день она получает послания от своих зрителей.

— А почему ты так уверен, что это письма от поклонников?

— Потому что я их сам пишу.

На следующий вечер я должен был позвонить Эшлинг домой. Она обещала мне «ирля-а-ндскую-ю ночь».

— Это что такое? — полюбопытствовал я.

— Ну, сначала нужно

          выпить «Черный бархат»[44 - «Черный бархат» — коктейль из темного пива «Гиннес» с шампанским.]

                    съесть ирландское рагу из ягненка

                              послушать «Кланнад»

                    и

          bed a colleen — в постель с девушкой.

— Звучит великолепно.

— Еще бы.




Вечером я пошел за покупками. Пришло время тряхнуть мошной. Сначала в город. Ювелирка находится в самом центре. Крис Брейди — владелец, причем давным-давно. Выглядит как Эррол Флинн.[45 - Эррол Флинн (1909–1959) — австралийский киноактер, получивший известность благодаря ролям романтических голливудских героев.] Обаятельный, с грациозными движениями. Рекомендует мне книги для чтения. Когда я был почти порядочным членом общества, он помогал мне с образованием. Потом я пошел по кривой дорожке. Сначала он меня не узнал, потом сказал:

— Митч?

— И никто другой.

Он вышел из-за прилавка и крепко меня обнял. Во всем том, из чего я сделан, обнимабельность — это не мое. Там, где я вырос, к мужику прикоснешься — и всё, руки нет. Крис сказал:

— Я так рад видеть тебя.

Я ему верил.

Рассказал ему про Эшлинг и о моих матримониальных планах. Он сказал:

— Я точно знаю, что тебе нужно.

Исчез в задней комнате. Радио играло «Горят кровати», песню австралийцев «Миднайт Ойл». Прилипчивая музычка.

На стуле лежал утренний выпуск «Ивнинг стандарт». На первой странице было фото Ганта. Я взял газету, просмотрел статью. Писали, что это связано с наркотиками.

Вошел Крис, сказал:

— Это ирландское обручальное кольцо, известное как «сердце-в-руках», или кольцо Кладца.

Мне понравилось. Взглянул на ценник, выдохнул:

— Ничего себе!

Крис улыбнулся:

— Не беспокойся об этом.

И скостил цену вполовину.

Когда я собрался уходить, он сказал:

— Подожди минутку, у меня для тебя есть книжка.

Принес тонкий томик. Я прочитал:






IzzyBaia,

Кевин Вилан.





— Читать можно?

— Изумительно.

Обменялись рукопожатиями, Крис сказал:

— Слушай, приходи как-нибудь на ужин. Сандра будет рада тебя видеть.

Заверил его, что приду. Оба улыбнулись этой наглой лжи. Кое-кто из друзей не осуждает тебя за ложь.

Когда я выезжал из города, кольцо грелось в моем кармане. В голове звучала песня Триши Йервуд «Сердца в броне».

Я взгрустнул, но нисколько не забеспокоился.




~~~


ПОТОМ Я ПОЕХАЛ на Риджент Стрит. Когда-то я дал себе слово, что если разбогатею, то куплю себе ботинки. И не какие-нибудь обычные ботинки, а «Виджун». Продавец был одет лучше, чем мой банковский менеджер. Хотя такой же глумливый. Говорит:

— Чем вам помочь, сэр?

— Для начала — говори нормально.

И где они учатся всему этому дерьму? Может, где-то есть школа, где их перемалывают в смесь из сарказма и высокомерия. Я говорю:

— Пару «Виджун», сорок третий размер, светло-коричневые… уловил?

Он уловил.

Надев ботинки, я вознесся в обувной рай.

— Сэр находит их удовлетворительными?

— Супер. Я возьму еще две пары, черные и коричневые.

От счета я поперхнулся. Прокашлялся. Глумливый осведомился:

— Наличными или занести на ваш счет?

Я выложил пачку, ответил:

— Угадай с трех раз.

Он начал обувное разводилово:

— Эти ботинки нуждаются в очень тщательном уходе…

Стал вываливать тюбики на прилавок. Я сказал:

— Нет.

— Сэр?

— Ничего нет лучше хорошего плевка и тряпки.

— Как сэру будет угодно.

Я взял свои пакеты, сказал:

— Я буду скучать по тебе, приятель.

Он промолчал.

Если собрался по магазинам, не забывай останавливаться на дозаправку. Попей кофейку с шиком. Я мог себе это позволить.

«Кофейная компания Сиэтла». У них столько сортов кофе, что и не сосчитать. Я заказал латте. Произнося это слово, сразу начинаешь присюсюкивать. Девочка за прилавком усиленно изображала дружелюбие. Судя по имени на значке, ее звали Деби. Она спросила:

— Плеснуть вам сюда чего-нибудь, сэр?

— Конечно. Плесни туда двойной скотч.

Она любезно улыбнулась, говорит:

— У нас есть

          ваниль

                    черная смородина

                              кленовый сироп.

— Бр-р-р, Деби, только кофеин.

Плюхнулся на диван, взял газету. Вкус у латте был как у пены с воздухом. Прочитал про хешеров — тринадцатилеток, фанатеющих от хеви-метал, и про твикеров — пятнадцатилетних, сидящих на «снежке», известном также как крэк или ускоритель. По выходным они собирались в банды.

«Раз за разом они обходят одни и те же торговые центры и подпольные павильоны игровых автоматов».

Обдолбанные

пьяные

веселящиеся

дерущиеся.

Что угодно, лишь бы убить скуку.

Знаками препинания были

тюрьма

аборт

самоубийство.

Я отложил газету. Ко мне подошла старая знакомая, спросила:

— Вы не хотели бы получить карточку постоянного посетителя?

— Что?

— Каждый раз, когда вы приходите к нам, мы пробиваем вашу карточку, и после вашего десятого визита вы получаете кофе бесплатно.

— Мне несвойственно постоянство.

— Извините?

— Прости, Деби, без обид, но ты еще слишком мала, чтобы пробивать мою карту.

На улице чувак спросил меня, не нужно ли мне дури, всего за двадцатку. Я посмотрел вокруг: никого не беспокоило, что он вел свою торговлю открыто, при свете бела дня. Я спросил:

— А ты даешь карточку постоянного покупателя?




На подходе к дому Эшлинг у меня сильно забилось сердце. Когда она открыла дверь, я произнес:

— Bay!

На ней было одно из этих облегающих платьев. Похожее на севшую комбинацию. Я перевел глаза на ложбинку между ее грудей. Она сказала:

— «Вандербра» творит чудеса!

Я не мог не сказать:

— Wunderbar.[46 - Потрясающе (нем.).]

Вошли внутрь и целовались, пока она не оттолкнула меня со словами:

— У меня обед на плите.

— И у меня тоже.

Эшлинг достала бутылку «Джеймсон», сказала:

— Давай начнем, ирландчик. Хочешь горяченького?

— Не хочу даже притворяться, что у меня есть совершенно банальный ответ.

Протянул ей книжку, которую мне подарил Крис, сказал:

— Пришлось прочесать весь Лондон, чтобы найти книгу писателя из Голуэя.

Эшлинг воскликнула:

— Кевин Вилан! Он мне так нравится!

Я произнес:

— И…

Достал коробочку. Эшлинг медленно ее взяла, осторожно открыла, выдохнула:

— О, боже мой!

Кольцо было в самый раз.




С кухни долетал запах вкусной еды. Мне попалось на глаза стихотворение в рамке, висящее на стене. Это были строки Джеффа О'Коннелла.

Там было написано:



ПОТЕРПЕВШИЕ КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ

		Он пытался поймать мгновение,



		когда чувство становится своей



		противоположностью,



		словно это поможет найти объяснение,



		почему он так безразличен к ней.








Меня охватил необъяснимый страх. Как будто мне по руке нагадали. Эшлинг спросила:

— О чем ты думаешь?

— Уф.

— И что ты имел в виду?

Я имел в виду — или думал, что я имею в виду, — что кто-то как будто прошел по моей могиле. Спросил:

— Он откуда?

Услышал, как она рассмеялась, потом сказала:

— Это очень по-ирландски.

— Что?

— Отвечать вопросом на вопрос.

— А…

— Он из Голуэя, откуда родом кольцо Кладца. Правда, странно?

Я подумал, что это невыразимо жутко.

Продолжая ирландскую тему, «Фьюриз» пели «Прощаясь с Нэнси», а мы занялись горячей международной любовью. Эшлинг спросила:

— Ты любишь меня?

— Я уже почти попал.

— И ты женишься на мне?

— Можно и так сказать.

— Когда?

— Как только.

Она села.

— О господи, ты серьезно?

— Ну да.

Она выскочила из кровати, вернулась с шампанским, сказала:

— Вообще-то, это должен был быть «Черный бархат».

— Да?

Абсолютно точно копируя мой голос, она произнесла:

— К черту этот «Гиннес».

Я был так близок к счастью, как никогда. Совсем-совсем близко.

Изобразил провинциального козла, спросил:

— Хочешь большую свадьбу?

— Я хочу скорую свадьбу.

Любовь — или кто-то живший рядом с ней — сделала меня эгоистичным, или неосторожным, или просто идиотом. Я убедил себя… попытался перестать думать о том, что я совсем не проверял, что происходит с Бриони. И даже не позвонил.

Две ночи спустя я крепко спал в Холланд-парке. Телефон прозвонил несколько раз, прежде чем я проснулся. Наконец я схватил трубку, пробормотал:

— Что?

— Мистер Митчелл? Это доктор Пател.

— Кто?.. А да… Господи, который теперь час?

Я сел.

— Два тридцать… это очень срочно… Бриони…

— С ней все в порядке?

— У нее, вероятно, была передозировка.

— Вероятно? Ты что… догадки строишь?

— Я делаю все, что в моих силах, мистер Митчелл.

— Да, да, я еду.

Я подумал: «Самое лучшее время, чтобы хорошенько разогнать мой новый BMW». И еще подумал, что не может же он и вправду быть красным. Даже Лилиан Палмер не станет покупать красный BMW.

Но он и вправду был таким. Чертов красный BMW.

Хорошо хоть, что ночь была. «Сколько на нем можно выжать?» — подумал я. И понесся к огням на Ноттинг-Хилл Гейт. Это была не поездка, а мечта. Пока ждал у светофора, сбоку пристроилась синяя «мазда». В салон братки набились под самую крышу, рэп орет. У меня стекло было опущено, водитель «мазды» махнул мне, говорит:

— Братан, клевый цвет.

Я кивнул. Он протянул мне чинарик.

— Ты чего-то перенервничал, загрузись, успокойся.

Я взял, глубоко затянулся. Включился зеленый, водила «мазды» притопил с места, крикнул:

— Все будет круто!

Дурь ударила по глазам. Я чуть не сбил велосипедиста на круговой развязке Элефант и Кэстл.

Он выругался мне вслед, я проговорил:

— Спокойно, братан.

Приехал в больницу Святого Фомы, оставил машину на парковке для персонала. Вывалился мужик в униформе, заныл:

— Ой-ёй!

— Что?

— Это стоянка только для докторов.

— Я доктор.

— Ну да?

— Сколько можно курить? Бог мой, приятель, ты только взгляни на свой цвет лица, ты когда ЭКГ делал?

— Я…

— И заканчивай с этими гамбургерами, а то и полгода не протянешь.

Прошел мимо него, под кайфом, как будто в дремоте.

Встретил Патела напротив реанимации. Он не пожал мне руку, бросил в лицо:

— Ты обкурился.

— И что?

— Не стоило этого сейчас делать.

— Бриони в сознании?

— Нет.

— Тогда какая, на хрен, разница?

Я не знал, что подступила ярость, пока она не захватила меня всего. Древний гнев на гонца, принесшего дурные вести. Док сказал:

— Мы ее прочистили, она проглотила семьдесят девять таблеток парацетамола.

— Ты их посчитал, да?

Моя слюна брызнула ему на белый халат, я сжал кулаки. Еще пара секунд — и я бы его уже месил. Он попятился, спросил:

— Хочешь ее увидеть?

— Догадайся с трех раз, мать твою.

Для реанимации меня приодели:

          халат

          маска

          бахилы.

Я был как никому не нужный младший санитар из сериала «Скорая помощь».

Бриони казалась мертвой. Бледная, как безнадежность. К лицу ее был прилажен аппарат для искусственного дыхания.

Я взял ее за руку, медсестра принесла мне стул, сказала:

— Вы можете с ней говорить.

— А она слышит?

— Возможно.

— Это будет в первый раз.

— Извините?

— Раньше она меня никогда не слышала.




~~~


ОНА УМЕРЛА в начале седьмого утра. Так и не смогла дожить до рассвета. Чуть позже Пател привел меня в свой кабинет, сказал:

— Кури, если хочешь.

— Спасибо.

— Мне очень жаль.

— Чего там!

— У меня… были чувства к ней… я…

— Док, я не хочу об этом слышать… О'кей?

— Конечно.

Сделали бумажную работу, Док говорит:

— Хоронить будете на семейном участке?

Я злобно усмехнулся, отвечаю:

— Обувная коробка наш семейный участок.

— А..

Он опустил голову. Я сунул руку в карман, достал пачку денег, бросил на стол, говорю:

— Сожги ее. Ведь вы, индусы, так делаете? Потом поставь ее пепел на каминную доску, и наконец Бри будет твоя.

Я уже уходил, когда он спросил:

— А как быть с ее собачкой?

— Щенок потерял голову, — ответил я, — это наша фамильная черта.

У регистратуры меня позвала медсестра:

— Мистер Митчелл?

— Да.

— Мне так жаль.

— Конечно.

— Вам нужен ее плащ?

— Что?

— Она была укутана в плащ… Хотите его забрать?

Я долго смотрел на нее, потом сказал:

— Она была вашего роста, оставьте себе.

Уже повернулся, чтобы уйти, в этот момент она сказала:

— Это «Гант».

— Что?!

— Плащ — это «Гант», американская марка. Очень дорогой бренд.

Я уже ничего не понимал, отмахнулся от нее. На улице попытался закурить. Руки исполняли фанданго. Выбросил сигарету, пошел к машине.

Что бы ни было в том виновато: последние дни или недели, или наркота и пьянка, или шок от смерти Бриони, или сам я, тупой ублюдок, — но я не задал два самых важных вопроса.

1. Кто нашел Бриони?

2. Кто привез ее в госпиталь?

Нет, мне просто хотелось что-нибудь разрушить. Вмазать кому-нибудь.

Ко мне приближалась униформа. Я сфокусировал взгляд на блестящих штанах.

Они отражали плевки в его душу. Чудеса химчистки на него еще не снизошли. Скрестив на груди руки, охранник молчал. Ну и хорошо, подумал я. Пошел ты к черту.

Подошел к BMW. На переднем крыле громадными буквами процарапано:






КАЗЕЛ





Я крутанулся к нему, заорал:

— Ты еще охранником называешься?

— Почему нет? Ты же называешь себя доктором.

На меня накатила волной чистая белая ярость. Особенно меня взбесило, что этот рихтовщик писал с ошибками. Я спросил:

— И ты, конечно, не знаешь, кто это сделал?

Он зубасто улыбнулся, ответил:

— Нет.

Ярость куда-то испарилась. Доставать меня было бесполезно. Сел в машину и уехал. До сих пор вижу его физиономию, поникшую от того, что я так просто все оставил. Слишком уж поникшим был я сам.

Весь оставшийся день я как призрак мотался по пабам юго-восточного Лондона. Я там

пил

но ни разу не свалился.

Еще позже, в Холланд-парке, завалился спать не раздеваясь. Проснулся от того, что актриса делала мне минет. Она прервалась, сказала:

— Не волнуйся, любимый, мы почти готовы.

Я подумал, что она, наверное, имеет в виду оргазм. И, как почти во всем прочем, я снова безнадежно ошибся.




~~~


НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО я побрился, принял душ и надел чистую одежду.

Чувствовал себя если не лучше, то свежее. Отрабатывал двойной удар никотина с кофеином, когда зазвонил телефон. Сказал:

— Да.

— Митч.

— Это ты, Джефф?

— Да, послушай, брат, так погано, что Бри…

— Спасибо.

— Слушай, братан, мне нужно с тобой поговорить.

— Хорошо.

— Сегодня в восемь вечера в «Чарли Чаплине».

— Я приду.

Положил трубку, подумал: «Будет этому конец когда-нибудь?»

Потом отмел всё это: не Джефф, нет… он мой кореш. Черт, мы так давно знали друг друга.

Недалеко от дома в саду работал Джордан. Я сказал:

— Несть числа твоим талантам, да?

Он посмотрел на меня снизу вверх, ничего не ответил. Я подошел к BMW. Процарапанная надпись исчезла. Джордан сказал:

— Я не мог это так оставить.

— Ты сам все сделал?

— Да.

— Черт возьми, это просто блеск.

— Как всегда, мистер Митчелл, вы преувеличиваете очевидное.




Для моих матримониальных планов требовались свидетельство о рождении и храбрость. Одно я имел, другое надеялся получить. Для встречи с Джеффом я надел пиджак от Гуччи, хотел взять с собой пушку, но передумал. Не поехал на BMW. В юго-восточном Лондоне его угонят за секунду. Махнул таксисту, сказал:

— В «Чарли Чаплин», рядом с «Элефантом».

Он помолчал немного, потом спросил:

— Знаешь, почему это место так называется?

— У меня такое чувство, что ты хочешь мне рассказать.

— Чарли Чаплин родился на той дороге, в Кеннингтоне.

Я ничего не сказал, чтобы не поощрять его рассказывать дальше. Но он, не смутившись, спросил:

— Знаешь, кто еще там живет?

— Нет.

— Грета Скакки![47 - Гретта Скакки (р. 1960) — английская киноактриса, живет в Австралии.]

— Да ну!

Доехали, я заплатил, сказал водиле:

— Ты, наверное, в интеллектуальные игры хорошо играешь.

— Хочешь, я тебя подожду?

— Нет, я пас.

Он протянул мне карточку, сказал:

— Звони в любое время.

Я разорвал ее в мелкие клочки, пока шел до паба.

Джефф сидел у стойки с пинтой «Гиннеса» в руке.

Я спросил:

— Давно ждешь?

— Нет.

— Что ты затеял, Джефф?

Он глубоко вздохнул, сказал:

— Этот парень, Керковян, исчез.

— Господи помилуй.

— Тут без вопросов, но и пацан тоже пропал.

— Пацан?

— Этот маленький панк, на которого у тебя зуб был.

— Ну и что?

— Что-что, он терся с Керковяном.

Я взял себе выпить, скрутил сигаретку, сказал:

— Наплюй на все.

— Ты имеешь к этому отношение?

— Нет.

Он допил свою пинту, встал и сказал:

— Народ любил этого пацана… Ходят слухи, что ты его заделал.

— Полная чушь.

— Тут такая вещь, Митч… Как только ты похоронишь сестру, тебе лучше держаться подальше от юго-восточного Лондона.

Прошла минута, пока до меня дошло, я сказал:

— Ты мне угрожаешь?

— Я передаю тебе послание.

Кажется, мне сегодня весь день добрые люди дерьмо в карманы пихают. Я сказал:

— А это ответное послание.

Коротко размахнулся и ударил его снизу в подбородок Он рухнул на стойку бара. Я развернулся на каблуках и пошел к выходу.

Такси нигде не было. И я почти собрался склеивать порванную карточку.




На следующее утро правая рука чертовски болела. Суставы распухли, кожа была содрана. Я обмыл руку, полил антисептиком.

Жжет!

О черт! Выронил бутылку, вскинул голову и завыл как сукин сын.

Надел костюм, глянул на свое отражение. Выглядел как мелкий гангстер из низшей лиги. Полная низовка без всяких связей.

Спустился в кухню — оттуда доносился чудесный аромат. Джордан стоял у плиты; спрашивает:

— Голоден?

— Как волк, — отвечаю.

Придвинул стул, и Джордан налил мне обжигающе-горячий кофе.

Аромат от чашки шел божественный. Я даже боялся пробовать кофе. Вдруг он не оправдает надежды? Джордан поставил передо мной тарелку. Яичница с хрустящими полосками бекона. Нагрузил целую гору, намазал на тост толстый слой масла, откусил. Мама родная, прямо как в детстве, которого не бывало. Джордан сел, тоже навалился на еду. Он ел как дьявол, как будто у него внутри горел огонь, который невозможно было загасить. Быстро закончил. Я сказал:

— Черт, тебе это точно было нужно.

Он холодно кивнул. Я прибавил:

— Ты ведь вроде не жаворонок, правда?

— У меня сегодня очень напряженный график.

Он встал, подошел к комоду, достал толстый конверт и сказал:

— Ты не забирал свою зарплату.

— Что?

— Ты всё еще проходишь по платежной ведомости.

Потом посмотрел на меня, медленно проговорил:

— Или ты предполагаешь попросить отставку?

У меня в мозгу мелькнуло сказать ему, что я ухожу, ни секунды не задерживаясь.

Сказал:

— Конечно нет.

Он вымыл тарелки, говорит:

— В следующую пятницу я и мадам уедем на целый день. Могу я надеяться, что ты позаботишься о доме?

— Это то самое, за что вы, ребята, мне платите. А что будет, романтическое свидание?

— Мадам дает интервью для «Хэлло», готовясь к своему возвращению.

— Оно может быть неудачным, — заметил я.

— Я не верю в удачу.

— Разумеется, нет… А во что-нибудь ты веришь?

Он удивился, ответил:

— В мадам. Я верю только в мадам.

Он, как обычно, говорил все как есть на самом деле. И как обычно, я слушал невнимательно.




Я поехал на Кенсингтон Хай Стрит. Несмотря на цвет BMW, мотор тачки мне нравился. Зашел в бюро записи актов и все уладил. Через десять дней мы поженимся.

Чтобы отметить это событие, зашел в «Ватерстоунз» и купил книжку Дерека Реймонда «В доме дьявола все в отпусках».

Вполне подходит.

Потом — в кофейню, заказал большой капучино, без шоколадной крошки.

Занял удобное место у окна, настроился почитать.

Одна из тех самых гостиниц в Вест-Энде, где отскабливают дерьмо с твоего голоса, как только ты заговоришь.

Согласно кивнул прочитанному.

Черт, мне это нравится.

И сон, который ему приснился. Слова его мертвого отца.

Сотри капли дождя с наших имен на могилах возле церкви, — сказал он мягко, — сотри своим указательным пальцем — я могу на тебя положиться, сынок, правда?

Чужие люди следили за нами из своих кресел на высокой террасе, они тоже были мертвы.

Я отложил книгу, хлебнул кофе, подумал о Бриони. Когда она была маленькой, она всегда говорила: «Ты против меня не возражаешь, Митч?»

И я клялся, что не возражаю, со всей беззубой силой и серьезностью семилетнего мальчика.

Быстро поднялся и вышел, поехал к Эшлинг.

Дерек Реймонд сказал, что, когда думаешь о дожде, это к смерти. Шел дождь. Бриони, лет в двенадцать, говорила: «Я бы пришла в снег, без одежды, чтобы посмотреть на тебя».

Фу-у-х.

И только позже мне пришло в голову, что я забыл книгу на подоконнике в кофейне на Кенсингтон Хай Стрит. Может быть, Дереку Реймонду понравится слушать шум дождя среди ароматов свежесваренного кофе.

Всю вторую половину дня я провел в кровати с Эшлинг. Потом спросил ее:

— Хорошо было?

— Примерно.

— Что?

— Шучу, всё было волшебно, — ответила она. — Я бы так и лежала здесь и чувствовала себя котом, который наелся сливок.

По крыше хлестал дождь. Я сказал:

— Хорошо, что мы здесь внутри.

— Еще лучше, когда мы внутри друг друга.

Попробуй поспорить.

Эшлинг протянула левую руку к свету, сказала:

— Посмотри на мое кольцо, видишь, как свет от него отражается?

— Ну?

— Видишь самую верхушку сердечка?

Я посмотрел. Выглядело сердечко как маленькое золотое сердечко. Ну и что? Я сказал:

— Ну и что?

— Там кусочек откололся.

Я сел:

— Ты шутишь. Я Крису задницу надеру.

— Нет… Нет, не надо. Мне так нравится. Это великолепно, что у кольца есть маленький изъян.

— Что?

— Этот недостаток делает его идеальным.

Я не очень это понял, спросил:

— Это что-то ирландское?

Эшлинг громко засмеялась, сказала:

— Это девическое.

— Точно.

Я сжал ее руки, почувствовал грудью стук ее сердца. Я уже почти готов был сказать: «Я тебя люблю».

И фраза эта уже была на пороге, мой мозг и губы двинулись, чтобы произнести слова, которые я никогда не говорил, но в этот момент Эшлинг сказала:

— Ты можешь сделать для меня кое-что?

— Это будет мой лучший выстрел.

— У Питера Гэбриэла есть песня, называется «Мне грустно».

— И?..

— Давай вместе послушаем?

— Прямо… сейчас?

— Да.

— О'кей… но… ты несчастна?

— Это самый лучший момент в моей жизни.

— Ладно. Давай крутанем старину Пита.

Пока мы слушали, она держала мою руку в своих руках, лицо у нее было восторженное и сосредоточенное. Вообще-то Питер Гэбриэл мне не очень, на самом деле мне больше нравится его «Бико», но сейчас она была бы некстати. Печаль и боль в его голосе, его стихи заставляют тебя протянуть руку за смертельной дозой виски. Наконец песня закончилась, и Эшлинг обратила ко мне свое лицо, светящееся желанием. Я сказал:

— А вот это уже по-ирландски.




~~~


Я ВЕРНУЛСЯ в Холланд-парк поздно ночью во вторник. Посмотрел по телевизору «Южный Парк» и был не прочь усыновить Кенни.

Около моей двери возникла актриса, спросила:

— Можно зайти?

— Я немного измотан, Лилиан.

— Как будто отбивали твое мясо?

Она даже вообразить не могла, что почти угадала. В левой руке она держала бутылку и два бокала. Держала бутылку за горлышко, как делают в кино. А если поскрести немного, то так, как делали в старых фильмах. Спросила:

— Девочка может угостить своего приятеля выпивкой?

Господи!

Я сказал:

— Ну, может быть, стаканчик на ночь.

Она протянула мне вино, сказала:

— Это «Дом Периньон».

— Мне все равно.

Пробку я вытащил неплохо. Естественно, большая часть шампанского проливается на пол. Кажется, людям это нравится, словно в этом и есть смысл шампанского. Странный смысл.

На Лилиан было серебряное бальное платье. Я не шучу — она сама мне так сказала. Я спросил:

— Зачем?

— Я подумала, что немного потанцевать на балу будет очень оригинально.

— И что, ты музыкантов наняла?

— Оркестр.

Я взглянул ей в лицо, сказал:

— Надеюсь, что ты шутишь.

Лукавая улыбка, потом:

— Я никогда не шучу.

— И что, ты их всех загнала в холл? — Я обвел рукой комнату. — Парням здесь тесновато будет.

— Они в бальном зале.

Я даже не спросил, где он находится, но подумал: «Да сколько же в этом доме комнат?» Я его еще не весь исследовал, а вот когда настанет пятница и они будут хэлловаться, я пройдусь по нему, как дервиш. Потрясу ветки, посмотрю, что на землю упадет.

Мы чокнулись бокалами, я сказал:

— Slàinte.

Она спросила:

— Что это?

— По-ирландски.

Она передернула плечами, насмешливо произнесла:

— Нация шутов и подхалимов.

— Надо же, какая ты вся английская.

Она придвинулась ко мне, сказала:

— Позволь мне поцеловать тебя по-французски.

Я позволил.

Ее духи пахли как шарики от моли, замоченные в хлорке. И вот я кончил, наверное, благодаря шампанскому. Хотя не очень впечатляюще, после моих стараний с Эшлинг, а так, слегка брызнул. Вроде дождика, который идет на Крите.

Вытирая рот, Лилиан сказала:

— В этот карандаш нужно залить свинца.

Я сказал:

— Ты измучила меня, я точно не смогу танцевать.

Она купилась, сказала:

— Натанцуемся завтра, спи, мой сладкий.

Когда она ушла, я встал под обжигающий душ, никак не мог отмыться от ее прикосновений. В кровати я пытался думать об Эшлинг и не думать о Бриони.

Ни то, ни другое не получалось.




~~~


ЗВОНОК БЫЛ в среду, в два часа дня. Я поднял трубку, сказал «Да» в ответ на вопрос «Мистер Митчелл?».

Звонили из полиции.

— Вы знакомы с Эшлинг Двайер?

— Да.

— С прискорбием вынуждены сообщить вам, что произошел трагический несчастный случай.

— Что?

— На листке бумаги в ее кошельке были ваше имя и номер.

— Как она

              где

                            когда

                                          о Господи.

Я записал адрес больницы в Айлингтоне, поехал туда.

Я не помню, что за чем происходило. Только то, что она погибла, сбита машиной на Хай Стрит, виновник скрылся. Над ней стоял какой-то мужчина, держал ее за руку, пока не приехала «скорая помощь». Потом кто-то дал мне кофе. На вкус он был как пластиковый стакан. Потом мне дали «коричневый конверт». Ее личные вещи.

В нем лежали

деньги

кошелек

телефонная карта.

Кольца не было.

Должно быть, оставила его дома. Я удивился, почему она его сняла.

Рано утром в четверг я приехал домой. Пил, пока в глазах не померк свет.




Я вынырнул на поверхность в пятницу днем. Господи, меня всего трясло. Опять мои пальцы исполняли фанданго, пока я пытался скрутить сигаретку. Пот катился у меня по лбу, щипал глаза. Я знал, что хорошая порция скотча приведет всё в порядок — но смогу ли я остановиться?

Да и какого черта!

Подошел к своему миниатюрному холодильнику, достал пиво. «Фостерс».

Когда я его покупал? Или, что еще хуже, зачем?

Абсолютно не важно.

Дернул за кольцо, приложился. Пиво полилось по подбородку, потекло на пропотевшую футболку. Потом, как Ричард Дрейфус в «Челюстях», смял банку и швырнул на пол.

Мелочь, но моей системе полегчало. Принял душ, побрился, переоделся в белую рубаху, чистые черные джинсы. Рискнул взглянуть на себя в зеркало.

Выглядел как обычный убогий официант.

О'кей, пора запасаться фуражом.

В доме было тихо, они на самом деле уехали. В комнату Лилиан не зашел. Там было уже слишком все знакомо. Прошло прилично времени, пока нашел комнату Джордана. Догадался, что она должна быть заперта. Отошел к противоположной стене и с размаху ударил ногой по двери. Почти снес ее с петель.

Входил очень внимательно — растяжки были вполне возможны. Комната была обставлена по-спартански, в ней стояла расшатанная армейская походная кровать.

Сначала я прошелся по гардеробу. Полдюжины черных костюмов, черные ботинки и белые рубахи. На верхней полке стояла коробка из-под обуви, в ней лежал «казулл-454». Серьезная дура. По всем характеристикам так себе, не очень точный, но заряд его мог проделать дырку в слоне. Я осторожно засунул пистолег за пояс над своей задницей. Осталось просмотреть еще три ящика. В первом лежало безупречно чистое нижнее белье. Во втором — куча театральных программок, все, конечно, с Лилиан. И наконец, куча носков, поворошил их. Вытащил собачий ошейник.

— Что?

На нем была запекшаяся кровь и кличка. Бартли-Джек. Прежде чем я смог как-то отреагировать, другая моя рука коснулась кольца. Поднял его к свету: на сердечке маленькая щербинка, которая ее так восхищала. Я опустился на кровать, голова кружилась.

Думаю, я издал какой-то сверхнизкий звук. Так же люди в состоянии абсолютного стресса говорят очень громко и совершенно себя не слышат. Каждый может так сделать, но у кого-то получается лучше. И у меня получилось, как никогда, хорошо. Звук был ниже слышимости нормального человеческого уха. Давным-давно это называлось «думать горлом». Конечно, чем сильнее стресс, тем выразительнее звук Мой был очень выразителен.

Кто-то произнес:

— Дошло наконец.

Джордан стоял, прислонившись к развороченной двери и сложив руки на груди.

Прошло некоторое время, пока у меня прорезался голос, но в конце концов:

— Ты всех их убил…

Бриони

собаку

Эшлинг?

Он кивнул.

— Христос Всемогущий… их всех?

— Помехи.

— Что?

— Для Лилиан.

— Ты чертов псих.

— Как банально, как все предсказуемо.

Я выстрелил ему в живот.

Говорят, сильнее боли нет. Свалившись в дверном проеме, он, судя по всему, это подтверждал. Я перешагнул через него, он схватил меня за лодыжку, сказал:

— Заканчивай.

— Пошел ты! — Я пнул его по яйцам. Удвоил его ставку.




Лилиан сидела в кровати, на плечах розовая шаль.

Улыбнулась мне, сказала:

— Что там за шум, любимый?

— Это дворецкий.

Я медленно направил на нее пистолет. Она раздраженно спросила:

— Глупый, и что я должна делать?

Пришла моя очередь улыбнуться.

— Ты актриса, — сказал я. — Попытайся сыграть испуг.


notes



Примечания





1


Овал (Kennington Oval, The Oval) — поле для игры в крикет, стадион международного класса. Расположен на юге Лондона, действует с 1845 г. — Здесь и далее примечания переводчика.




2


Биг Исью (Big Issue) — социальная программа, основанная в Великобритании в 1991 г. и в настоящее время действующая в восьми странах. Одним из направлений деятельности в рамках этой программы является выпуск журнала «Big Issue», который распространяют на улицах бездомные. В России существует аналог — социальная газета «На дне».




3


Твое здоровье! (ирл.). Произносится «сланьче».




4


Имеется в виду трагикомедия «Мужья и жены» (1992).




5


«Оксфам» («Oxfam») — сокращение английского названия «Оксфордский комитет по борьбе с голодом». Эта международная неправительственная организация основана в 1942 г. Здесь: сеть магазинов подержанной одежды, в которых работают добровольцы.




6


Триша Йервуд (р. 1964) — американская кантри-певица.




7


Доминик Дан (1925–2009) — американский журналист, светский хроникер.




8


«Харви Волбенджер» — коктейль из водки, ликера «Гальяно» и апельсинового сока.




9


«Слова нежности» (1983) — кинофильм режиссера Джеймса Брукса.




10


Пластинка, выпущенная звукозаписывающей фирмой «Capitol Records».




11


Имеется в виду американская актриса Джина Роулендс (р. 1930).




12


Слушаюсь, господин комендант! (нем.).




13


«Кискади» — частная ирландская алкогольная компания, на этикетке бутылки с ромом — маленькая желто-коричневая птичка кискади.




14


Ничего, ничего, ничего! (исп.).




15


Би-винг — боевой космический корабль в кинофильме «Звездные войны».




16


Бланш Дюбуа — персонаж пьесы Теннесси Уильямса «Трамвай „Желание“» (1947).




17


Освежающий и тонизирующий гель для душа.




18


«Слуга» (1963) — кинодрама режиссера Джозефа Лоузи (1909–1984). Английская актриса Сара Майлз (р. 1945) исполнила в этом фильме главную женскую роль.




19


Крестьянский хлеб, сыр, маринованный лук, один-два помидора и хороший кусок говядины.




20


Намек на песню Джона Леннона «Imagine» — «Представь себе».




21


Имеется в виду книга, выпущенная Penguin Books, международным издательским концерном.




22


Фул-хаус — термин в покере.




23


Вот! (фр.).




24


Американский актер Ли Марвин (1924–1987) сыграл в детективном триллере «В упор» (1967, режиссер Джон Бурмэн) главную роль — классического гангстера.




25


«Клариджиз» — знаменитый лондонский отель.




26


«Скай Спортс» (Sky Sports) — британский спортивный телевизионный канал.




27


Друри Лейн — улица британской столицы, символ средоточия театральной жизни.




28


Мой дорогой (фр.).




29


«Федора» — мужская шляпа из мягкого фетра, обвитая лентой, с тремя характерными вмятинами на тулье.




30


Джордж Кэмпбелл Скотт (1927–1999) — американский киноактер, режиссер и продюсер.




31


Книги серии «Pelican» книжного концерна Penguin — дешевые книги на интеллектуальные темы для тех, кто не получил высшего образования.




32


Какой сюрприз (фр.).




33


Здесь торт-безе с мороженым и фруктами, назван в честь русской балерины Анны Павловой.




34


Кейджен — музыка франкоговорящего населения Луизианы, с солирующей скрипкой и аккордеоном.




35


«Угадай, кто блефует» («Call My Bluff») — название английского телевизионного шоу.




36


«Элли МакБил» («Ally McBeal») — американский комедийно-мелодраматический телесериал о буднях молодой девушки-адвоката.




37


Лайэм Галлахер (р. 1972) — английский певец, ведущий солист рок-группы «Оазис».




38


Кристофер Ишервуд (1904–1986) — англо-американский писатель-романист.




39


Не знаю что (фр.).




40


Энтони де Мелло (1931–1987) — священник ордена иезуитов, психотерапевт. Стал широко известен своими лекциями и книгами о духовности.




41


Ищите женщину (фр.).




42


Гарри Крюз (р. 1935) — современный американский романист, драматург, эссеист.




43


Крюгерранд — южноафриканская золотая монета.




44


«Черный бархат» — коктейль из темного пива «Гиннес» с шампанским.




45


Эррол Флинн (1909–1959) — австралийский киноактер, получивший известность благодаря ролям романтических голливудских героев.




46


Потрясающе (нем.).




47


Гретта Скакки (р. 1960) — английская киноактриса, живет в Австралии.