Брад
Кеннет  Дж. Харви








Кто он, этот странный молодой человек по имени Брад: умственно неполноценный сын фермера или канадский князь Мышкин? Что у него хотят отнять: родительскую ферму или Царствие Небесное? Кто его враг: строительный магнат-циник или сатана, охотящийся за человеческими душами?

Маньяки убивают людей из сострадания, полицейские истребляют душевнобольных, адвокаты защищают негодяев, а журналисты клеймят невинных. По мнению Кеннета Харви, получившего за роман «Город, который забыл, как дышать» премию «Дебют-2004», все встало с ног на голову в последние дни нашего мира.






Кеннет Дж. Харви

Брад





Часть первая

ВЕРА





Глава первая

БУМ — И НЕТУ


Брад знал: Земля вертится. Даже замечал иногда, что плывет вместе с ней сквозь неподвижный ветер. Брад выходил в поле и, грузно раскачиваясь, словно могучий корабль в одиночном плавании, отдавался во власть стихиям. И понимал: Земля вертится.

Так подсказывало тело. Других учителей, кроме разве что папы с мамой, у Брада за тридцать один год жизни не случилось.

Орбиты планет и тому подобное он затвердил накрепко. А вот к знаниям поважнее и попроще разум Брада остался глух.

Частенько, когда они с отцом выгоняли лошадей в поле, Брад вставал на колени и, наклонившись всем своим массивным телом, прижимался лицом к цветам. Он улыбался, маленькие, близко посаженные глазки начинали весело светиться над кнопкой носа. Брад обожал шелковистые лепестки. Он терся о них щеками и губами, и ему казалось, что цветы его целуют. От этого становилось щекотно, Брад тихонько смеялся, прикрывая рот толстыми короткими пальцами.

Цветы завораживали его, он мог смотреть на них часами. Он считал их маленьким чудом, ликами Бога. Про Бога Брад знал. А еще знал, что есть рай и ад.

— В раю мир, покой и тишина, — однажды сказал ему отец. — А еще есть ад — в нем все наоборот. Там дым, огонь и шум.

Брад поднял голову и с любовью посмотрел на отца, не переставая гладить лепестки. Голова кружилась от восхитительного аромата, щекотавшего ноздри. Для Брада эти цветы пахли гораздо слаще, чем для любого другого. Он глубоко вздохнул. Ноздри взволнованно затрепетали, как у лошади, простого существа, чей ум исчерпывается чувствами и ощущениями.

Разум Брада был ясен и чист. В отличие от обычных людей Брад не был способен на сложные рассуждения. Глаза его двигались медленно, он наблюдал, он воспринимал фактуру предметов, цвет и форму. Брад видел вокруг себя лишь красоту окружающего мира. Все для него было просто и понятно. Когда Брад созерцал величие природы, его толстые губы дрожали и растягивались в улыбке, обнажая кривые зубы.

Браду и в голову не приходило куда-нибудь перебраться. Здесь ему было хорошо. За всю свою жизнь он покинул ферму только один раз. Маленьким мальчиком он часто бродил вдоль грязной дороги, вел пальцами по штакетинам деревянного забора и разглядывал свои руки. Брад знал, что больших пальцев не хватает, знал, что родился без них, и эта отличительная черта делает его особенным, непохожим на отца или мать. Но в то же время похожим. Отцовскую ферму окружал белый, тщательно выкрашенный забор.

Как-то раз Брад гулял, считая шаги (не цифрами, хотя цифры он знал, а каким-то своим, никому не ведомым способом), и наконец дошел до того места, где забор кончался, а дорога становилась черной и гладкой.

Брад осторожно шагнул на нее. Ощущение под ногами было ни на что не похоже. Слишком ровно. Слишком твердо. Неправильное ощущение. Тут какой-то подвох. Впереди эта странная мертвая дорога изгибалась и исчезала за небольшим зеленым холмом.

Брад испугался. Он понял, что здесь начинается что-то очень злое и ужасная чернота дороги — тому доказательство. У Брада задрожали колени. Он попятился, развернулся и неуклюже побежал, спотыкаясь и падая. Несуразные конечности замелькали в воздухе.

Дыхания не хватало, горячий воздух толчками вырывался из легких. Брад мчался назад к ферме. Мокрая от пота рубашка липла к груди. Браду казалось, что черная дорога стала огромной страшной тучей и летит за ним по пятам. Он почти слышал, как острые кривые когти рассекают воздух у него за спиной. Больше он с фермы не отлучался.

…В тот день Брад стоял посреди поля и слушал кузнечиков. Солнце клонилось к западу, прохладный ветерок забирался под рубашку. Брад понюхал рукав и улыбнулся. В небе кружились две вороны. Они беззаботно каркали — звали полетать вместе с ними. Брад встал на цыпочки и вытянул руки, словно хотел дотянуться до птиц. А те, сделав прощальный круг, скрылись за деревьями на краю поля. Брад опустил голову и посмотрел на цветы.

— Не летаю. — Он засмеялся, прикрыв рот рукой, и подмигнул цветам. В ответ они согласно закивали — это пронесся над полем ветер.

— Да, — подтвердил Брад. — Да уж вот. Не летаю.

Он качал головой до тех пор, пока не услышал, что его зовут. Брад сразу посерьезнел и обернулся. Он увидел вдали маленькую-маленькую повозку и маленького-маленького отца. Отец странно взмахнул руками и ногами и упал на землю.

Брад начал понимать, что происходит. Он в ужасе, открыл рот, но нужное слово вспомнилось не сразу.

— Папа!

Ноги сами понесли вперед. Может, это земля уронила отца? Брад замер, но никакого движения не почувствовал. Его захлестнуло одиночество и мрачные предчувствия.

В полной тишине снова раздался крик отца, и Брад поспешил через поле в сторону сарая. С каждым шагом тело все настойчивее убеждало торопиться. Он даже запыхался, пока влез на вершину невысокого холма Брад остановился шагах в двадцати от того места, где на земле возле колеса повозки темнело что-то бесформенное. Как быть дальше, он не знал. Брад сделал еще два робких шага и изо всех сил стиснул одну ладонь другой.

— Папа, — сказал он, не отрывая взгляда от неподвижного тела.

Отец не двигался. Брад уже твердо знал, что случилось. Давным-давно то же самое произошло с мамой. Она упала, и больше Брад ее не видел. Только ощущал ее присутствие на ферме, словно мама растворилась в воздухе. Порой неизвестно откуда долетал ее запах, и тогда Брад сразу вспоминал мамино лицо. Наверное, так она приходила в гости. Ясно было одно: мама поселилась на ферме. Не на той же, так на такой же. Только расположенной в каком-то очень-очень хорошем месте.

Брад ждал, что мама вот-вот покажется, неслышно проплывет по воздуху и ляжет рядом с отцом. Взгляд шарил по заросшему пустырю перед сараем. Слово «папа» перекатывалось в горле, но произнести его не получалось. Брад решил, что сейчас оно исчезнет, а вслед за ним — и папино тело, пустая ненужная оболочка Брад простоял несколько часов, изредка потирая ладони. И каждую секунду ждал, что папа растает на глазах.

Брад пнул комок глины. В груди заклокотал смех, потому что когда-то папа рассказывал, будто конец — это очень счастливое время, а вовсе не грустное. Счастливое время.

Брад прикрыл рот и захихикал. Но вскоре лицо его погрустнело, смех показался неуместным. Брад и сам до конца не понимал, что чувствует. Он все стоял и стоял над телом, иногда смеялся, иногда плакал. Потихоньку спустилась ночь, и черты отца начали растворяться во тьме. Все вокруг стало твердым и густым, мрачные тучи закрыли землю.

— Нету, — сказал Брад в непроглядную тьму.

Он встал на колени перед верандой. От ночной земли веяло прохладой. У повозки фыркали лошади. Брад представил, как они легко и свободно скачут по полю, на котором отец всегда отпускал их порезвиться.

Брад закрыл глаза, пожелал папе спокойной ночи, свернулся калачиком и заснул.

* * *


— Сынок! — кто-то потряс Брада за плечо.

Брад сразу проснулся и сел, подтянув колени к груди.

— А? — ответил он, поморгал и сощурился.

Брад ждал, когда фигура человека перед ним обретет четкость. Контур сначала казался светящимся, он расплывался, понемногу наполняясь содержанием. Через несколько секунд Брад разглядел мистера Соседа, тот опустился на одно колено и пристально глядел на Брада.

— Ты как?

Брад нерешительно кивнул. Потом еще раз, теперь уже более уверенно. Раскрыл было рот, чтобы зевнуть, но передумал и вместо этого улыбнулся.

— Мы твоего отца уже в машину перенесли.

Сосед показал на пикап рядом с загоном для скота.

Сын Соседа сидел в кабине и разглядывал пожухлую траву на поле. Каждая травинка казалась такой прямой и такой безупречной. Каждая тянулась к синему небу.

— Твой отец умер, — сказал мистер Сосед. Он скользнул взглядом по грубым чертам лица Брада и заглянул в его глаза — Сочувствую.

— Ага, — сказал Брад, не отрываясь, глядя на то место, где вчера упал отец.

Брад посмотрел на дом. Дверь была прикрыта, окна пусты.

— Он в кузове. Надо его в город отвезти. — Мистер Сосед поднялся и потопал ногами, чтобы восстановить кровообращение. И, словно только сейчас об этом подумал, добавил: — Тебе бы тоже не худо было с нами поехать.

Брад с силой потер лицо. Несколько соломинок упали на землю, некоторые так и остались, запутавшись в прядях. За долгие годы солнце совсем выбелило его волосы, так что клочки сена легко было принять за колтуны.

— У нею, наверное, инфаркт случился, — сказал мистер Сосед и похлопал себя по груди. — Сердце у него было слабое. Да он и сам это знал. Только тут и мог жить. Тут-то все по-другому, спокойно. Тут сама земля помогает.

Брад наморщил лоб и облизнул губы:

— Мистер Сосед, папа бум — и нету.

Он провел рукой по волосам, засмеялся и шумно подул так, что задрожали губы. Еще несколько соломинок упали на землю. Брад удивленно посмотрел на них, не понимая, как они оказались на его голове.

— Ничего, ничего. — Человек слегка улыбнулся, когда его назвали мистер Сосед. — Я тебя к адвокату отвезу. Твой отец давным-давно все придумал. — Он схватил Брада за локоть и поднатужился, помогая ему подняться с земли.

— Мы поедем на машине.

— Машина? — Брад показал на пикап.

— Ну да, машина, — сказал мистер Сосед, он снял с зеленой в черную клетку рубашки Брада соломинку, повертел в пальцах и сунул в рот Браду.

— Твой отец в кузове. Поедем все вместе, лады?

Брад посмотрел на примятую траву и бессмысленно кивнул. Соломинка выскользнула из пересохших губ и упала на носок его ковбойского сапога.

— Все будет хорошо, — сообщил ему мистер Сосед и сжал покрепче руку. Потом сунул большие пальцы в карманы штанов и добавил: — И вообще, давно тебе пора на город поглядеть. Отсюда придется переехать. Мы вот тоже съезжаем. — Мистер Сосед показал куда-то через поле. — Продали ферму тому самому застройщику, который хотел вашу землю купить. Никому теперь урожай не нужен. Значит, и надрываться нечего. По мне, так все наши беды от этого. У всех под ногами не земля, а паркет. Никакой тебе природы. Все летит в тартарары. И землю обрабатывать больше нельзя.

* * *


— Да, все к тому идет, — сказал мистер Сосед, следя за тем, чтобы не наскочить колесом на кротовый холмик. — Город наступает. И упираться бесполезно. Все равно ничего тут не поправить. Фермы теперь разве только в книжках остались. Земледелие. — Он повернул голову. Брад напряженно жался к дверце машины. — Слушай, Брад, мне жалко, что твой отец умер. Правда, очень жалко, — опомнился сосед. Его сын осторожно отодвинулся подальше от Брада. Мальчику совсем не нравился глупый верзила. И потом, вдруг это заразно?

— Дэн в сентябре в девятый класс пойдет. — Мистер Сосед улыбнулся и показал на сына. Он глянул на Брада и вдруг понял, что тот даже не знает, что такое школа.

Брад мистера Соседа совсем не слушал. Подумаешь, жужжит что-то на краю сознания. Он смотрел на дорогу. Раньше Браду никогда не приходилось ездить на машине. Похоже, будто он скачет на лошади по очень ровной дороге или парит, словно птица, подхваченная порывом ветра.

— Пап, смотри, он смеется.

Сосед наклонился вперед и глянул на Брада. Нижняя челюсть парня отвисла, он раскачивался на сиденье и подпрыгивал на каждой кочке.

— По-моему, ему нравится, — сказал Дэн. — Ты только погляди на него. — Мальчик кивнул на Брада и улыбнулся, впервые заметив, что у того недостает больших пальцев на руках. — Это ж надо, какой… — Он замолчал, чуть не сказав «урод»: побоялся, что рассердится отец.

— По-моему, он никогда раньше в машине не ездил. — Сосед откашлялся и заорал так, словно Брад был глухим: — Ты ведь раньше в машине ни разу не был, а?

Брад продолжал подпрыгивать, он сложил руки на коленях и время от времени взмахивал локтями.

Человек покачал головой и двумя пальцами полез в карман рубашки за пачкой сигарет.

— А мне можно? — спросил Дэн.

Сосед протянул сыну пачку. С гордостью протянул. Растет парень. Оглянуться не успеешь, а он уже совсем взрослый.

Дэн вытащил сигарету, оба задымили.

— Брад, не хочешь сигаретку?

Брад почувствовал дым и внезапно перестал качаться. Он подозрительно взглянул в их глаза, а затем на сигареты в уголках губ. Брад неуверенно следил за тем, как дымок поднимается к потолку и свивается там кольцами.

— Куришь? — спросил Дэн, затянулся и напоказ выдул дым на лобовое стекло. — Нет ничего лучше хорошей сигаретки, а?

— Дим, — сказал Брад, в глазах его заблестели слезы. Дым валил из двух ртов без всяких усилий. У них, наверное, внутренности горят. Он знал, что ужас подкрадывается все ближе и может напасть в любую секунду.

— Ну да, дурацкая привычка. — Мистер Сосед оглянулся на дорогу. Впереди показался асфальт. — Дальше ровнее пойдет.

— Дым, — повторил Брад и вспомнил, что говорил ему отец об огне, дыме и шуме. Брад смотрел на дорогу глазами, полными ужаса. Асфальт, выжженная полоса, ведущая…

Дэн толкнул отца локтем в бок:

— Ты гляди, — парень кивнул на Брада и снова обратил внимание на руки чудика. Какие-то они совсем неправильные. Обалдеть можно.

— Одна цивилизация кругом, — сказал мистер Сосед, выпустил облако дыма и ухмыльнулся. — А больше, почитай, ничего и не осталось.

В груди у Брада бурлили странные, совсем детские чувства, горло сдавило, от них вдруг затряслась челюсть и заклацали зубы, сперва медленно, потом все быстрее и быстрее, будто он зимой упал в озеро.

Улыбка сползла с лица мистера Соседа, а вот Дэна испуг идиота очень развлекал. На лице Брада отражались самые разные чувства, и наконец в голове сформировалось одно-единственное главное слово. Оно вылезло наружу, голос его звучал при этом так, будто не человек скрипел зубами. Этот звук был настолько полон ужаса, что казалось невозможным, чтобы человек с таким безмятежным лицом мог его издать.

Яростное слово рычало и рвалось, оно не знало пощады: «ААААД»!

Колеса чиркнули по разделителю.

Брад нащупал дверную ручку и вывалился на несущийся навстречу асфальт. Он вскрикнул, в уши ударил ужасный шум, Брад покатился к колючим веткам кустарника и там остановился. Острые ветки поцарапали руки, коленкой он стукнулся обо что-то твердое, скорее всего о валун, зарытый в землю. Не обращая внимания на растущую боль, Брад торопливо поднялся, споткнулся, снова упал, снова поднялся и захромал через кусты к проселку, кротовым норкам и знакомому забору вокруг фермы.

Пикап резко затормозил Сосед глядел вслед быстро уменьшающейся фигуре Брада в зеркале заднего вида. Он затушил окурок и хотел было идти следом, но раздумал: у нею были дела и поважнее.

— Бог с ним, пусть остается, — вздохнул он. — Надо тело отвезти. Туда, где ему место.

— Придурочный какой-то! — Дэн глядел через заднее окно, облокотившись на спинку сиденья. — Чего он шуганулся?

— Уезжать не хочет, наверное. — Сосед взялся за рычаг передач. Все тяготы, все лишения фермерской жизни — ерунда. Главное, что сын родился здоровым. Слава Тебе, Господи!

Пикап мягко тронулся с места Дэн поглядел на Брада, который как раз перемахнул через забор и пропал из виду, потом на тело, лежащее лицом кверху в кузове машины. Потрясенный, он тихонько повернулся и посмотрел на отца. Мальчик не знал, что сказать.

Его отец моргал. Его отец смотрел на дорогу.

Дэн покосился на руль, на огромные отцовы лапищи. Он пытался представить, каково это — быть таким пустым, как человек в кузове автомобиля.




Глава вторая

ВСЕ, ЧТО ТОЛЬКО МОЖНО ПРЕДСТАВИТЬ


Брад накрыл к обеду кухонный стол. Аккуратно разложил все приборы по порядку. Ложка, вилка, нож, тарелка и стакан. Каждый предмет на своем месте, словно он располагал как надо планеты и звезды на небе.

Отец объяснил ему:

— Если ночью посмотреть на небо, видны звезды. Они никогда не сходят со своих орбит, так ведь, Брад?

— Так, — ответил Брад.

— Давай, расскажи о них, — попросил отец.

— Ходят по кругу. Всегда. А сами все такие же.

— Правильно, сынок, ты сообразительный мальчик. Они не меняются, но двигаются по кругу. И они — само совершенство, согласен? И это очень важно. В жизни многие вещи похожи на звезды. Все должно быть на своих местах. Когда все находится на своем месте, мир отдыхает. Он спокоен. По правде говоря, дружок, не так уж часто это случается. Но мы стараемся. Мелочи, пустяки, но они складываются. Вилку сюда, ложку туда, ножик, тарелку, стакан. Это одна из немногих вещей, которые тебе подвластны, Брад. Маленький кусочек совершенства. И раз так, значит, ты должен сделать все, чтобы он существовал. Маленький шедевр прямо на твоем кухонном столе. Это ж просто, правда? Я прав или не прав?

— Просто, — хмыкнул Брад. — Прав.

— Так просто и так прекрасно, что ты улыбнешься этой красоте. Ну вот, видишь, ты уже улыбаешься.

Брад и сейчас улыбался, потому что знал, что кухонный стол — само совершенство. Он вытащил из холодильника остатки жареной курицы и кастрюлю с тушеной репкой и морковкой и поставил еду в центр стола.

— Еда — как Солнце, — сказал он. — Все вокруг нее.

Он покрутил пальцем в воздухе, изображая вращение планет, и сел напротив того места которое накрыл. Ему хотелось посмотреть на приборы, убедиться в том, что все сделано как надо. Брад ел и глядел на накрытый стол. На той стороне всегда сидел его отец, и, значит, ничего не надо трогать. Он рассеянно поковырял ребра цыпленка и овощное рагу деревянной ложкой.

Брад жевал и разглядывал кухню. Где-то тут находятся его отец и мать. Он чувствовал запах отца, тепло, исходящее от любимого папиного кресла. Стены сладко пахли землей и фермой.

Брад закончил есть и соскреб остатки цыпленка и рагу в мусорный бак. За окном понемногу темнело, значит, он опаздывает — пора кормить скот. Животные уже подавали голоса из своих загонов.

Брад подошел к окну и посмотрел на лошадей, они бродили за изгородью по кругу, словно привязанные канатом. Им давно пора в конюшню. И давно пора их вычистить и накормить. Вот этим и надо заняться. Или отпустить их. Позволить им растаять в сумерках, порезвиться на летних лугах.

Брад полюбовался накрытым столом. Красивый, как звезды. Сразу ясно, где сидел отец Брад оставил все как есть и прошел через обитую деревом прихожую к входной двери.

Воздух на улице стал прохладным и пьянящим, надвигались сумерки. Его захлестнул восторг, на душе стало тепло и покойно, так что Брад даже забыл, каких животных надо покормить. Он прикрыл за собой дверь, прошел к загонам и задал скотине питья и корма больше, чем обычно. Потом сел на ступеньках деревянного крыльца и положил голову на ладони.

Брад думал о сгущающейся тьме. Он закрывал глаза и представлял себе, как закрывают свои головки цветы на поле — Брад сам видел, как это происходит. Думать о цветах было приятно. Если закрыть глаза, то кажется, будто и сам становишься частью этого волшебства.

Брад услышал собственный приглушенный, словно бы далекий смех. Он открыл глаза и почувствовал, как шелест ветерка мешается со стрекотом сверчков и фырканьем животных. Брад не решался подняться с места, боялся, что, пошелохнувшись, он нарушит гармонию мира.

Сон витал в воздухе, но не касался его. Только кружил, словно довольный пес, принюхивался к его пальцам и наконец улегся где-то рядом. Брад ждал. Течение времени не беспокоило его. Да и слова-то такого не было — «время». Он услышал, как отряхиваются птицы и просыпаются животные, как порозовело на востоке небо. Брад совсем не устал, он смотрел, как розовый постепенно переходит в оранжевый, чувствовал, как тело наполняют новые силы.

* * *


День разгорался все ярче. Брад завороженно следил, как предметы вокруг обретают четкость, смотрел на просветы между деревьями по другую сторону проселочной дороги, на поток солнечных лучей, на стайки птиц, проносящихся над землей. Он увлекся, разглядывая ветви деревьев, и не заметил, как к загону для лошадей подъехала машина. Наконец Брад повернулся и прищурился, глядя на сверкающие железные бока автомобиля.

Спереди сидели двое. Один из них был в форме, другой в костюме. Сквозь лобовое стекло. Брад видел, как они разговаривают и смеются, а еще расплывающееся отражение синего неба и белых мохнатых облаков. Брад улыбнулся и встал. Он ждал чего-то и решил, что, должно быть, это и есть то, чего он ждал.

Двое приезжих вышли из машины и остановились, дожидаясь, пока Брад к ним подойдет. Человек в форме перестал улыбаться. Тот, что в костюме, улыбнулся еще шире и протянул руку.

— Здравствуй, Брад, я — адвокат твоего отца, — сказал он.

Брад кивнул и неуверенно взглянул на того, что был в форме и стоял подбоченясь.

Адвокат проследил за взглядом Брада и прокашлялся.

— Стив, — окликнул он полицейского, — ну же, давай! — И он кивнул на Брада.

Полицейский нехотя опустил руки, вздохнул, подергал себя за большой палец, сам того не замечая, и сложил руки на груди.

— Ага, так, конечно, гораздо лучше, — разочарованно сказал адвокат. Он повернулся к Браду и взял его за руку: — Пошли в дом, поговорим.

Брад двинулся к крыльцу, но остановился, чтобы оглянуться на человека в форме, тот улыбался, за темными стеклами очков глаз было не разглядеть. Брад каждой клеточкой чувствовал, тут что-то не так. Ему и раньше приходилось видеть машины, но у них никогда не было огней на крыше, да и знаки на дверце казались Браду очень важными.

Полицейский отошел от автомобиля, не отрывая глаз от Брада. Тот помахал ему и кивнул, но приезжий только отвернулся и прислонился спиной к загону, смешно фыркая, словно разговаривая с лошадьми.

— Брад! — Адвокат дернул парня за рукав и кивнул, приглашая его зайти в дом. — Пошли.

Брад обратил внимание на ботинки гостя. На черной коже переливались солнечные блики. Было похоже на ночное звездное небо. Брад запомнил эти ботинки с прошлых приездов человека в костюме к отцу.

Брад никогда не слышал его имени, но помнил, что у него большая ярко-синяя машина и краска на дверцах слегка присыпана пылью. Брад рубил дрова, а этот человек прошел в дом. Он всегда приезжал в одно и то же время. В час, когда Брад рубил дрова. Время заготовки дров. И уходил этот человек, как раз когда Брад заканчивал работу. Отец обычно стоял в дверях и смотрел вслед разворачивающемуся автомобилю. А еще отец всегда кивал и только потом возвращался в дом. Но сегодня гость приехал на другой машине и хотел поговорить с Брадом, а не с отцом.

Человек в костюме держал в руках черный блестящий чемоданчик, очень похожий на его ботинки. Браду всегда хотелось потрогать чудесную гладкую кожу. Он представлял, что там, внутри чемоданчика, наверное, спрятано волшебство, нечто настолько особенное, что его надо всегда носить при себе.

Адвокат задержался на крыльце, чтобы пропустить Брада вперед, но парень стал рядом, поглядел на чемоданчик, потом поднял голову и улыбнулся, в глазах его плескались спокойствие и доброжелательность.

Брад провел гостя через прихожую в кухню, встал рядом со столом и снова обратил внимание на приборы, аккуратно разложенные накануне. Человек сел в отцовское любимое кресло.

— Нет, — твердо сказал Брад и испуганно показал на соседнее место, — туда.

— А? — Адвокат встал и озадаченно оглядел кресло и накрытый стол. — А, понял. Я же не смогу положить кейс на стол, там место занято.

Он пересел на стул поближе к Браду и поставил чемоданчик на столешницу.

Глупо улыбаясь, Брад протянул руку, погладил черную кожу и улыбнулся человеку в костюме.

— Как ночь, — сказал он, — только звезд нет. А ночь потрогать нельзя.

Брад покачал головой. Адвокат глянул на свой кейс, на его губах заиграла понимающая улыбка. Натруженные, перепачканные в земле пальцы Брада скользили по поверхности чемоданчика.

Человек в костюме нажал на две железные кнопки, и защелки на пружинках со звоном подскочили. Неожиданный звук испугал Брада. Челюсть его отвисла, он быстро отдернул руки и сунул их под себя.

Адвокат помедлил, прежде чем открыть кейс, посмотрел на поля, простирающиеся за окном, на зеленые волны — они напоминали ему о детстве, о том, как школьником его и остальных ребятишек возили на природу, на такие вот скотоводческие фермы, и ему стало грустно.

Брад нетерпеливо ждал, когда наконец можно будет увидеть все чудеса мира, скрытые в чемоданчике. Адвокат с трудом оторвался от окна, крышка кейса открылась, и, к видимому разочарованию Брада, там оказалась просто стопка белой бумаги.

— Твой отец оставил тебе довольно много денег, — сказал адвокат. — Да ты, наверное, и сам это знаешь… — Он секунду помолчал, осознав, как сложно говорит. — К твоей земле уже подступает город. — Адвокат неопределенно махнул рукой в сторону города. Брад осмотрел стену, на которую указал его гость. — Он уже совсем близко. Теперь эта земля стоит очень дорого.

Человек в костюме достал из чемоданчика несколько страниц, перелистнул одну и повел пальцем по строчкам, ища нужные цифры. Брад улыбнулся гостю, его глаза сузились, он кивнул и пососал верхнюю губу.

Адвокат проглядел страницу и решил, что читать написанное вслух не стоит.

— Ты сможешь жить очень, очень хорошо до конца своих дней. — Гость ободряюще улыбнулся. Брад улыбнулся в ответ. Гость кивнул. Брад тоже кивнул. Гость облизнул губы. И Брад тоже.

— Жить, — сказал Брад. — Хорошо. Нравится жить.

— Твой отец выбрал, с кем ты будешь жить. Экономка. Она тебе поможет. — Адвокат подождал в надежде, что Брад как-то отреагирует на его слова, но в печальных, почти детских глазах ничего не отражалось.

— Твой отец хотел, чтобы ты остался жить на ферме, но тогда не хватит денег, чтобы нанять тебе помощницу и чтобы покупать нужные вещи. Конечно, есть пособие по безработице. Ты мог бы подать документы… Но система рассмотрения их просто ужасна. Твой отец не хотел, чтобы тебя во все это втянули. И тут поблизости нет другой фермы, на которой мы могли бы тебя поселить и присматривать за тобой. Слишком дорогая земля. А застройщики заплатят за твою ферму огромные деньги. Ну, ты понимаешь.

Брад сжал губы, вдохнул, рот наполнился воздухом, он заполнил все пространство и старался прорваться наружу.

— Скот и землю продать будет легко. Застройщики годами зарились на эти места. Цена все росла и росла.

Брад глянул на потолок. Ему показалось, будто там что-то движется. Просто муха.

Адвокат улыбнулся и перевернул страницу, словно читал речь.

— Как я уже говорил, ты получишь много денег. Один застройщик, жутко богатый, всерьез заинтересовался твоей фермой. Это владелец компаний «Квейгмайер Констракшн», «Квейгмайер Сити» и «Башни Квейгмайер». И это еще не весь список. Он годами пытался купить вашу землю. Но твой отец и слышать об этом не хотел, пока был жив. — Адвокат вгляделся в лицо Брада, надеясь заметить хоть какой-то признак понимания. — Ты теперь богач. — Человек улыбнулся. Брад улыбнулся в ответ. — Очень, очень богатый. Ты понял?

— Очень, очень богатый.

Брад глядел на приборы, которые он разложил для отца, и надеялся увидеть его на своем месте. Потом посмотрел по сторонам, зная, что папа где-то здесь, поблизости. Он осмотрел углы и снова потолок. Там ползла еще одна муха, а может, это была та же самая.

— Меня назначили твоим опекуном. Все твои бумаги хранятся у меня…

— Ангел-хранитель! — ахнул Брад, схватившись за край стола.

— Не совсем. — Адвокат покраснел от смущения, парень явно его не понял. — Мы будем просто приглядывать за твоими деньгами и давать тебе необходимые суммы. Ты можешь получить все, что пожелаешь, разумеется в пределах разумного. Захочешь — снимем тебе номер в пентхаусе. Собственно, он уже твой. Люди о таком только мечтать могут. Или, может, захочешь лимузин, такую большую машину. — Адвокат вытянул руки и показал, как ведет воображаемый автомобиль. — Все, что, пожелаешь. Твой отец говорил, что ты не видал ничего, кроме своей фермы, так что поначалу, думаю, тебе придется туговато. Он еще давно хотел свозить тебя в город, чтобы ты пообвык на новом месте. Но все боялся, что ты от такой поездки станешь другим, веру потеряешь. Вот он и тянул. Я ему все время говорил, что давно пора. Отец твой вроде и не спорил, но видно было, что это ему не по душе… — Адвокат нахмурился и покачал головой. — Жаль его. Нет, правда, очень жаль. Я как-то все время забываю, что все только вчера случилось. Конечно, деньги — небольшое утешение, но все-таки с ними лучше, чем без них.

Брад поглядел на документы. Протянул руку, потрогал листки короткими толстыми пальцами.

— Посмотреть? — спросил он.

Это было завещание его отца. Адвокат передал бумаги Браду и заглянул парню в глаза, ожидая хоть какого-нибудь проявления чувств.

Брад взял документы обеими руками. Строчки. Буквы. Алфавит, только перепутанный. Отец много раз пытался научить его буквам, расставленным в определенном порядке. Всякий раз, как Брад глядел на эти значки, они располагались совсем по-разному, прямо как на этой вот бумаге. Он перевернул несколько страниц, стараясь отыскать правильный порядок, пока не наткнулся на подпись в самом конце листка. Брад узнал ее, как узнавал следы в глине. Отец иногда царапал ее палкой в сухой грязи. Подпись — словно часть отца, которая живет вечно.

— Папа, — сказал Брад. — Бум — и нету. Как мама.

Сначала в одном, потом в другом глазу защекотало, и несколько капелек скатились по щекам. Слезы пришли легко, без всякого всплеска чувств. Повисели на подбородке и упали на бумагу. Чернила сразу расплылись.

Адвокат сдавленно прокашлялся.

— Я лучше их заберу, — сказал он и протянул руку к документам. — Все будет хорошо. — Адвокат помолчал, ожидая ответа. Он сам не верил своим словам. Просто вырвалось. Он частенько повторял это «заклинание», вот и теперь сказал по привычке. Только раньше по-настоящему он ни за кого не переживал. — А сейчас можешь поехать с нами в город. — Адвокат облегченно улыбнулся и тут же одернул себя. Что это он так расчувствовался? Непрофессионально. — Посмотришь на свою новую квартиру. Она очень красивая. Ты такого никогда не видел. Там есть все, о чем можно только мечтать. Спорим, тебе не терпится на нее взглянуть?

Брад смотрел, как адвокат осторожно складывает бумаги в чемоданчик.

— Пора, — твердо сказал гость и захлопнул крышку кейса. Брад, не отрываясь, глядел на черную кожу. Адвокат пытался представить, что именно из происходящего понял Брад. Щелкнули металлические замочки.

— Вот и все, — успокаивал себя адвокат. — Дело сделано. Не так уж это было и трудно. Все он прекрасно понял.




Глава третья

ПРИБЫТИЕ


Брада уговаривали целых полчаса, и наконец он согласился влезть на заднее сиденье полицейской машины. Ощущение было совсем другое, не такое, как в пикапе у мистера Соседа. Брад сидел пониже, ближе к земле, и его не так трясло. Он сам себе напоминал гагару, скользящую над гладким стеклом озера. Поездка убаюкивала его. Брад закрыл глаза и представил себе, что летит на спине у гагары. Пришлось вцепиться пальцами в кожаное сиденье.

— Так что, к тебе его? — спросил полицейский. — Или отвезем на новую квартиру?

— Нет, давай лучше ко мне в контору. — Адвокат тепло улыбнулся полицейскому. — Огромное тебе спасибо, Стив. Я ведь не знал, как Брад на все это отреагирует.

— Он вроде спокойный.

— Да, будем надеяться, что и дальше так пойдет.

Полицейский поправил на носу солнечные очки, вздохнул и взялся за руль.

— Отца его как раз сегодня хоронят, — объявил он.

Адвокат кивнул, задумчиво глядя на дорогу.

— Так, может, надо его туда отвезти?

— Нет. — Адвокат втиснул кейс в узкое пространство между коленями и полицейской рацией. — Его отец не хотел, чтобы парень это видел. Брад раньше никогда не бывал на похоронах, и отец боялся, что он расстроится. Для его отца это не имело значения. Умер так умер. Нет его. Все, что от него останется, — у Брада в голове, так он говорил.

Полицейский не нашелся что ответить.

— Я его слов не забыл. Хорошо сказано, а?

— Ясное дело. — Полицейский фыркнул.

— Вообще-то, он надеялся, что Брад умрет раньше него. Может, это звучит жестоко, но здравый смысл тут есть.

Машина ударила колесами в накат шоссе и съехала с проселка на асфальт.

Брад по-прежнему сидел зажмурившись. Он заметил, что дорожное покрытие поменялось, и вспомнил, как раньше скользил по льду зимой. Брад и сейчас скользил точно так же, только ноги не двигались. Он гортанно засмеялся и уперся кулаками в сиденье, чтобы не упасть.

Полицейский глянул в зеркало заднего вида. Пассажир широко улыбался.

— И что, он будет один жить?

— Нет, мы наняли женщину.

— Говоришь, он раньше не был в городе?

— Нет. То есть да, именно так. Никогда не был.

Полицейский вздохнул и покачал головой.

— Да, дела — Он оглянулся на проселок. — Удачи тебе, братец Джимми.

— Ничего-ничего, все будет хорошо, — задумчиво ответил адвокат. — Я за этим прослежу.

— По-моему, у нас и так полные штаны забот.

— Мне не хочется сегодня препираться с тобой. Давай попробуем вести себя, как полагается приличным людям, ладно?

Полицейский поправил очки и пробежался пальцами по густым усам.

— Город — это ж совсем другое дело. Не будь ты моим братом, я бы никогда в такое не ввязался. Ты же не знаешь, что этот… Что он сделает в следующую секунду. Ты погляди на него. Он ни о чем на свете не имеет ни малейшего понятия. Отвернешься на минутку — сломает кому-нибудь шею. И будет при этом улыбаться. Уж такой он уродился.

Адвокат оглянулся. На сиреневых губах Брада играла улыбка. Улыбка абсолютно довольного человека. Адвокат тоже улыбнулся, уж очень заразительно радовался парень, зажмурившись и упершись в сиденье.

— Научится, — сказал Джимми и повернулся назад. — Он не опасен, это точно. Ты мне даже не говори такого. К тому же он богач. У него хватит денег, чтобы выпутаться из любых неприятностей. Ты же знаешь наши законы.

— А говорил — не хочешь препираться. — Полицейский снял темные очки и снова глянул в зеркало. Брад качался из стороны в сторону, вытянув руки вперед. — Даже жалко. Такая куча денег! Сколько их у него — миллионы?

— Вроде того.

— А он даже не понимает, что это значит. По-моему, деньгам можно было бы подыскать и лучшее применение. Отдать больным. В фонд помощи голодающим. Я ведь на службе ой-ой-ой чего понавидался! Они нужны, эти деньги. Очень нужны.

— Я и сам много чего видел. Будет основан благотворительный фонд. От имени Брада. Его отец поставил такое условие в завещании.

Полицейский ненадолго задумался.

— По-моему, ты чего-то не понимаешь. Ну же, Джимми, ты ведь не дурак. Сам подумай, что может случиться. Богатенький идиот в городе. Ты что же, будешь его на поводке держать? На прогулки водить? Только не надо морочить мне голову, ты наверняка подумал и о подставах, и о мошенниках.

— Ну так надо держать язык за зубами.

— За зубами? Ты что, совсем рехнулся? Думаешь, бюллетени по крупным сделкам никто не читает? Все отчеты публикуются в финансовых газетах. Не успел ты продать клочок земли, как об этом уже каждый проходимец в городе знает. Твой Брад в мишень превратится. Ты только подумай! Запри его лучше где-нибудь. Чтобы там кормили разной вкуснятиной, совали соску в рот. Развлекали. Спрятать его надо. А иначе ему не жить.

Брад открыл глаза. Мимо пролетали поля. Земля вертелась гораздо быстрее, чем обычно. Брад совсем растерялся. Накатила слабость и тошнота.

Машина мчалась по черной ленте дороги, к которой вплотную подступали дома и тротуары. Мелькали другие автомобили, а еще столбы с огоньками — красными, желтыми и зелеными. Перед одним из домов на ступенях сидела собака. Маленькая, в смешной одежде. Псина без устали облаивала проезжавших.

Вдали темнело что-то огромное. Это тоже были дома, только очень высокие и гладкие, их крыши тонули в сером тумане, похожем на дым. Неестественно яркий солнечный свет отражался от стекол. Дома сгрудились, прижались друг к дружке, словно их согнали на маленький пятачок в наказание за то, что они такие большие.

Брад испугался. В отчаянии он попытался открыть дверцу, но ручки не было. Услышав возню на заднем сиденье, адвокат обернулся.

— Что случилось?

Брад немедленно ткнул пальцем в сторону небоскребов, он кивал и, запинаясь, что-то бормотал себе под нос.

Адвокат озадаченно посмотрел туда, куда показывал Брад.

— Все в порядке, — спокойно сказал он. — Это город. Просто отсюда он выглядит немного сумбурно.

Брад резко, по-птичьи, покачал головой. От страха он то и дело поджимал пальцы в ботинках.

Полицейский глянул в зеркало заднего вида и недовольно сморщился.

— Я же тебе говорил! — набросился он на брата, одной рукой хлопнув себя по колену. — Жди неприятностей.

— Брад!

Полицейский взялся за кобуру. Он погладил застежку и вспомнил о напарнике. Может, стоит связаться с ним по радио и запросить подкрепление, пока не поздно?

— Одно неверное движение — и я вызываю подмогу.

— Прошу тебя! — Адвокат раздраженно взглянул на водителя и заметил, как тот сжимает кобуру. — Ты что, стрелять в него собрался?

Полицейский замахал рукой, показывая, что сдается.

— Ладно, ладно. — Он натужно захохотал. — Я ж просто беспокоюсь за братика.

— Умница. Лучше о ком-нибудь еще позаботься.

Брад вскрикнул.

Адвокат попытался успокоить клиента.

— Все будет хорошо. — Он повернулся к брату: — Может, лучше остановиться?

— Интересно как. — Полицейский огляделся по сторонам. — Где я тут встану?

— Ничего. Ты, главное, за дорогой следи. А я позабочусь об остальном.

Брад откинулся назад и уперся руками в сиденье, чтобы унять дрожь.

— Да что с ним такое? — раздраженно спросил полицейский.

— А-ад-д-д-д, — выдавил Брад.

— Ох, дела-а, вот дела. — Полицейский зло усмехнулся.

— Стив!

— С ума сойти!

Брад вжимался все глубже в сиденье. Он упирался так крепко, как только хватало сил. Давил и давил в надежде, что выскользнет отсюда и укатится обратно на ферму.

— Попробую окно открыть, пусть воздухом подышит, — сказал адвокат и немного опустил стекло.

Лица Брада коснулся прохладный ветерок. Парень прижал ладони к ушам и зажмурился. Перед глазами мелькали страшные картинки из Библии — огонь и дым. Он слышал ужасный шум, раньше ему не приходилось слышать ничего подобного.

Машина остановилась на светофоре в пригороде. Брад понял, что движение прекратилось, и осторожно приоткрыл один глаз. Дома приблизились, они уже почти нависали над головой. Справа высился огромный бетонный стог, верхушка скрывалась в облаках и выплевывала клубы густого белого дыма.

У Брада отвисла челюсть, дыхание стало быстрым и хриплым. Адвокат слышал, как его клиент тяжело, почти со стоном выдыхает и со всхлипом втягивает воздух.

Брад снова зажмурился. Он сморщил лоб и выпятил нижнюю губу, почти касаясь кончика носа.

— А-а-д-д-д, — пробормотал он. — Там нельзя!

Брад замотал головой.

— Ишь ты, «ад»! — полицейский недоверчиво рассмеялся и с силой потер тыльной стороной ладони усы. — А парень-то умней, чем мы думали.

— Чудесно, просто чудесно. — Адвокат сердито посмотрел на брата — Ты прямо мешок со смехом!

Брад горестно стонал, закрыв ладонями лицо. Мясистые пальцы мелко дрожали.

— Ой-ой-ой! — он качался взад-вперед и стучал зубами. — Ой-ой-ой!




Глава четвертая

РАЙ В АДУ


— Насколько я могу судить, с ним все будет хорошо, — задумчиво сказал врач. Он сунул руки в карманы халата. Его рыжие волосы были тщательно расчесаны на косой пробор. Врач говорил размеренно и тихо. Иногда он поправлял очки большим и указательным пальцами.

— По-моему, Брад просто испугался, — сказал адвокат.

Врач кивнул и опустил голову, он был совершенно вымотан.

— Ему ввели димедрол. Небольшую дозу. Так что совсем он не отключится.

— Значит, мы можем ехать прямо сейчас?

— Лучше бы, конечно, ему некоторое время побыть у нас.

— Я не могу оставить его в больнице больше чем на несколько часов, — сообщил адвокат. — Его отец был бы против. Я дал ему слово, что Брад никогда не попадет в больницу.

— Почему? — Доктор сделал глубокий вдох, потом медленно выдохнул и переступил с ноги на ногу, слегка согнув одно колено, чтобы разгрузить спину.

— По религиозным убеждениям. Они не верят в медицину. Только в Божий промысел.

— Понятно. Знаете, судя по тому, что вы мне рассказали, забирать его с фермы надо было как-то поделикатнее. У него очень тонкая нервная организация. Думаю, вы это понимаете.

— Понимаю, но я должен следовать указаниям его отца. Ничего не могу поделать.

— А если он заболеет чем-нибудь серьезным?

Адвокат покачал головой.

— Все то же самое, — твердо сказал он. — Никаких компромиссов. Его отец считал, что Господь — единственный Целитель. Браду и лекарств-то не надо было давать. Ничего «чужеродного» и «нечистого» в его теле быть не должно.

Врач вздохнул и поправил очки.

— Я за него отвечаю.

— Не беспокойтесь. Вся его жизнь спланирована заранее. У меня даже записано, что ему можно и что нельзя есть.

— Он думает, что у нас, в городе, ад. Так я его понял. И как он, по-вашему, будет жить тут без помощи психиатра?

— А что, я вполне понимаю, почему он так думает.

Доктор усмехнулся. Длинное дежурство подходило к концу, и спорить не хотелось.

— Прискорбно, — сказал он.

— И не говорите!

— Вы — его законный опекун?

— Да.

— Придется дать расписку, что вы отказываетесь от госпитализации. Как скажете, так и будет.

Врач направился к регистратуре. Зайдя за стойку, он достал медицинскую карту, раскрыл ее и сел. Не глядя на адвоката, он произнес:

— Можете к нему зайти, если хотите. — Он крутанулся в кресле, опершись локтями о подлокотники. — Я был бы вам очень признателен, если бы вы оставили его, здесь хотя бы до тех пор, пока вам позволяют условия договора. Не знаю, сколько это, но ему нужно время, чтобы успокоиться и прийти в себя.

Адвокат удивленно взглянул на врача. Доктор явно раздосадован, а почему — непонятно. Наверное, просто волнуется за здоровье Брада. Но о чем тут спорить, если в завещании все четко прописано? Что поделать, если отец Брада так понимал Библию?

— Спасибо за помощь, — поблагодарил адвокат и почувствовал, что надо было бы что-то добавить. В конце концов, он-то сам верил иначе. И ему хотелось, чтобы врач это понял. И не хотелось, чтобы тот подумал, будто адвокат сочувствует этим отсталым убеждениям.

Доктор смотрел в карту. Он кивнул, пробормотал «угу», по тону его было ясно, что разговор окончен и врач полагает адвоката приверженцем религиозного учения, которое он защищал, фанатиком, совершенно не уважающим медицину.

— Я вам очень благодарен, — добавил адвокат и встретился глазами с одной из медсестер. Доктор снова кивнул, на этот раз молча.

* * *


Брад сидел на кровати, свесив ноги. Он отказался надевать больничную пижаму и весело похлопал по рукам медсестру, которая пыталась его раздеть. Она была женщиной солидной и очень походила на его мать. В ее присутствии Брад чувствовал себя маленьким глупым мальчиком, но как только она вышла из комнаты, он будто снова вырос.

Брад улыбался медсестре, считая ее своей мамой. Именно поэтому он верил, что находится в раю. Место это было чудесным и спокойным, особенно после того, как по венам потекло успокоительное.

Несмотря на приятную легкость, он все равно не согласился надеть зеленую пижаму, которую настойчиво предлагала ему медсестра. Брад чувствовал, что она обращается с ним, как с ребенком, поэтому снова шлепнул ее по руке, ему хотелось превратить все в игру.

Сестра неожиданно покраснела, фыркнула, погрозила ему кулаком и скользнула за гладкую белую дверь, словно привидение.

— Смешная. — Брад гортанно рассмеялся. Он лениво огляделся по сторонам, и его внимание привлекла белизна стен, мягко изгибающихся по углам. Белизна простыней смешивалась с белизной пола.

— Ух ты-ы-ы! — Брад удивленно пощупал края постели. Ему показалось, будто он приподнимается над высокой узкой койкой. Сначала это ощущение его поразило, но, когда Брад понял, что на самом деле не тронулся с места, что он не двигается и не парит в воздухе, он рассмеялся, сперва недоверчиво, а потом легко и весело.

Дверь слегка приоткрылась. Брад заметил это и был страшно горд своей наблюдательностью. Он сидел и ждал, когда начнется представление. Адвокат, или человек, на него похожий, вплыл в комнату.

Он заговорил, но Брад не различал слов, пока его друг не подошел поближе. Тогда Брад разобрал:

— Ты как?

— Рай тоже, — ответил Брад. Его верхняя губа приподнялась, и он кивнул, часто-часто моргая. Брад прикрыл ладонью рот, но глаза продолжали стеснительно улыбаться.

Адвокат оглядел комнату. Он понял, что Брад хотел сказать. Чуточку рая в предполагаемом аду.

— Тебе тут нравится?

Лицо Брада посерьезнело.

— Нравится сильно, — сказал он.

— Ты сейчас находишься под действием успокоительного. — Адвокат помолчал и подошел к краю кровати. — Как самочувствие? Лучше стало?

— Очень лучше. — Пальцы Брада крепко вцепились в край кровати, губы весело сложились в трубочку: — Во-о-о!

Адвокат невольно обрадовался.

— Мне никогда не делали такого укола, — сказал он. — Наверняка это ужасно весело.

— Весело. — Брад быстро кивнул. — Очень сильно весело. И мама тоже.

— Мама? — Адвокат удивился и присел на краешек постели.

— Да. Мама в раю.

— А-а. — Адвокат оглянулся, стараясь почувствовать атмосферу этого места. — Раньше или позже, но все мы сюда попадаем. Знаешь, тут есть место для многих людей.

Брад энергично кивнул, хотя и не понял слов друга.

— Все как облака, — сказал он.

— Да, очень белое, — ответил адвокат.

— Белое, как рай.

— Это больница. Мы приходим сюда, когда болеем… плохо себя чувствуем.

— Теперь хорошо.

— Нам скоро надо будет уходить. Туда. — Адвокат показал на дверь. — Мой брат ждет нас в машине. Он полицейский. Он отвезет нас прямо в твой новый дом. Ты познакомишься с Милдред. Она твой друг. — Адвокат замолчал и нахмурился, он вдруг понял, что все это время говорил особенным тоном и осторожно выбирал слова. Адвокат положил руку на ладонь Брада. — Мы еще немного подождем и поедем.

Брад поглядел вниз, потом снова на адвоката. Тот потер его запястье и начал убирать руку, но Брад накрыл ее своей и прижал теснее к ладони.

— Ты и Брад. — Брад постучал пальцем по своей груди. — Как цветы. Вместе рядом.

— Мы друзья, Брад. — Адвокат с трудом сглотнул, его глаза неожиданно затуманились.

Брад показал на друга.

— Тебя зовут?

— Джим. Джим Келли.

— Мистер Джим Келли, — сказал Брад. Он вспомнил, чему его учили.

— Нет, просто Джим. Не «мистер Джим Келли», а Джим.

— Отжим? — Брад немного испугался. Все же он наклонился вперед и потрогал лицо Джима. — Ты и Брад. Звезды по местам. Двигаются, а сами как были. — Он уверенно переплел пальцы друга со своими, получился один большой кулак. — Вместе.

— Большие друзья, — сказал Джим. Он рассмеялся и сразу закашлялся: в горле запершило, на глаза навернулись слезы. — Мы будем друг о друге заботиться, как настоящие друзья. Это место очень подходит для начала дружбы. В раю. Да?

Джим хлюпнул носом, быстро вытер его ладонью, встал с постели и пробормотал что-то неразборчивое. Адвокат поверить не мог, что все это происходит с ним на самом деле. Никогда он не позволял себе поддаваться чувствам. Джим прокашлялся и постарался взять себя в руки.

— Да. — Брад хмыкнул и откинулся на подушки. — Во-о-о!

Его пальцы снова схватились за края кровати. Он немного подождал, глядя прямо перед собой и напряженно застыв, словно скользил навстречу чему-то необыкновенному, а потом опять рассмеялся.

— Как лекарство? Сильная штука?

— Нет, слабая штука. Легкая.

— Да, я тебя понял. Скоро пройдет.

«Интересно, — подумал Джим, — что именно пройдет — ощущение свободы, которое подарило Браду лекарство, или иллюзии, которые вселяет в него это место?»

Удивительно, до чего свято отец Брада верил всяким бредням. Как могли в наше время сохраниться такие странные верования? Адвокат что-то прошептал себе под нос, в этот момент дверь отворилась. Он повернулся и увидел медсестру. Джим еще больше удивился, когда понял, что думает вслух. Обычно он следил за собой.

— Как поживаешь, дружок? — спросила сестра и приятно улыбнулась.

Джиму захотелось крикнуть, чтобы она перестала разговаривать таким снисходительным тоном. Он как раз собрался что-то сказать, но тут Брад завопил: «Мама!» — и широко распростер руки.

«Все ему нипочем, — подумал Джим. — Он даже не видит различий между людьми».

Слова звенели в ушах. Адвокат удивленно тряхнул головой. Он не хотел произносить этого вслух, но слышал эхо своих мыслей, разлитое по комнате. Медсестра взглянула на него.

Джим стиснул зубы и мысленно посоветовал себе быть поосторожнее.




Глава пятая

ЗДЕСЬ НЕТ ЗЕМЛИ


Браду не хотелось уходить из больницы. Здесь было столько всего интересного, на что стоило поглядеть. Срок действия успокоительного уже заканчивался, и Брад почувствовал, что немного устал, но растерянность, так угнетавшая его, когда он входил в эти двери, прошла.

— Пока, — сказал Брад врачу и медсестре, а заодно и Джиму, решив, что адвокат остается в больнице, в раю. А Брада отсылают прочь. Люди в белых одеждах хотят отправить его в другое место. Может, он для них недостаточно хорош? А может, наоборот, в другом месте будет еще лучше.

Брад поцеловал медсестру в щеку и обнял ее, а потом подошел к Джиму, который ждал его у дверей лифта. Брад улыбнулся и хлопнул своего друга по спине, от чего тот даже вздрогнул. Когда двери открылись, Джим пропустил Брада вперед.

— Заходи, — сказал он.

— Заходи? — спросил Брад.

— Внутрь.

Брад заглянул в ящик. Его уже ввозили сюда на каталке, но он так и не понял, зачем нужна эта маленькая комната. Брад сначала почувствовал, что поднимается, потом немножко падает, потом двери открылись и его выкатили наружу. А когда он смотрел наверх, на потолок, вроде ничего и не менялось. Непонятно.

Брад шагнул в ящик. Двери плавно закрылись, пол сразу ушел из-под ног, и внутренности рванулись к горлу. Он отступил в угол и прижался к стене.

— Эта штука перевозит с этажа на этаж, — объяснил Джим. — Видишь огоньки?

Брад посмотрел туда, куда указывал его друг, и увидел, как пронумерованные кружочки появляются и исчезают один за другим.

Лифт резко остановился. Брад крякнул, двери разъехались, за ними было совсем другое помещение, попросторнее. Здесь стояли кресла а в дальнем конце видны были большие стеклянные двери. Джим храбро вышел из ящика.

— Пошли, Брад.

Брад страшно удивился тому, что двери снова начали закрываться. Но еще больше он удивился, когда Джим сунул ногу между ними и остановил их движение. Брад испугался, что адвокат лишится ботинка, и кинулся вперед. Он оттолкнул друга и вывалился наружу.

Джим покачнулся и чуть не упал назад, но устоял.

Браду понравился новый вид комнаты. Кто-то успел тут все поменять за то время, пока они были в ящике. Вроде и пробыли-то недолго… Чего только на свете не бывает!

Брад был потрясен. Да и Джим тоже, но совсем не тем. Тогда Брад огромной лапищей весело взъерошил волосы адвоката и хмыкнул. Внезапно его внимание привлек кафельный пол. Брад топнул ногой, подпрыгнул, подождал, снова подпрыгнул, ожидая, что кафель уйдет из-под ног так же, как недавно ушел из-под ног пол в ящике.

— Что ты делаешь? Зачем ты меня толкнул?

Брад показал на двери и яростно щелкнул челюстями.

— Это же просто лифт, — спокойно сказал Джим.

— Весело! — крикнул Брад и радостно огляделся по сторонам в поисках новых чудес.

— Нам пора.

Джим пошел вперед. Брад не отставал, он непрестанно крутил головой, словно дурной щенок, который наткнулся на новую неисследованную территорию.

Брад посмотрел сквозь стеклянные двери главного входа. Снаружи стояли машины. Навстречу Браду и Джиму медленно шла пожилая пара. Женщина хромала, муж поддерживал ее под руку.

— Пока, — сказал Брад и грустно положил руку на голову адвокату. Джим выглядел рядом с ним коротышкой, хотя разницы в росте у них было всего сантиметров пять. Просто так уж Брад был сложен, что казался высоким и громоздким.

— Ты поедешь со мной, — сказал Джим, изо всех сил стараясь не показать, как он устал и раздражен.

— А, — ответил Брад.

Джим вздохнул и снова двинулся к дверям. Брад в последний раз оглянулся на яркий приемлемый покой и пошел следом. Многие пациенты провожали глазами эту странную пару.

Друзья вышли на улицу, свежий воздух ворвался в легкие. Здесь он был гуще, чем в больнице. Тяжелее. Не такой, как надо. В этом воздухе пряталось множество запахов. Железо. Брад вспомнил, как пахло лезвие топора, и подумал о ферме.

Он посмотрел на небо. Было далеко за полдень. Хоть серая пелена по-прежнему закрывала солнце, оно все равно было необыкновенно ярким. Браду пришлось сощуриться от напряжения и заставить легкие вдыхать глубже. Попавший внутрь воздух казался грязным. Брад закашлялся и оглядел огромную автостоянку. Машины выстроились в сверкающие ряды, словно аккуратно подрезанная живая изгородь.

Скучно и пестро. Дым и шум… Брад заметил у края автостоянки клочки зеленой травы. Маленькие клочки. Больше тут нельзя. Тут людей наказывали за какие-то провинности. Они все казались родственниками. Все походили друг на друга. Все близко. Дома близко, небоскребы на горизонте тоже близко. Людей приговорили жить в этих местах.

Брад понял. Тут все очень похоже на ад. Похоже, но не то же самое. Здесь нет земли.

* * *


Ехать на машине через город было здорово. Страх отступил и поблек, превратился в неуверенность и настороженность. Мысли затуманились, стали не нужны, потому что теперь Брад видел все по-новому.

Он смотрел на солнечные блики в окнах небоскребов. Казалось, на верхних этажах бушует пожар. Свет становился оранжевым, а кое-где по уголкам притаилась тьма. На улицах понемногу темнело. Свет и тень смешались. Тени от зданий съедали свет, огромные тени, словно это сами сумерки переходили в ночь. Но сумерки были ненастоящими, их время еще не пришло. Поблизости не было скота, который требовалось бы предупредить о наступающей ночи. Она укрывала улицы. Иногда лица людей освещал прорвавшийся оранжевый лучик, и тогда они словно начинали светиться.

Людские потоки текли по асфальту. Они поражали Брада. Он никогда не видел столько людей сразу. Все неслись в разные стороны, от мелькания становилось больно глазам. Брад потер веки и снова выглянул в окно. Он не мог понять, почему люди так странно двигаются — зигзагами. Складывалось впечатление, будто они борются друг с другом.

Люди все были разные, но в чем-то удивительно похожие. Многие одевались в неестественную и слишком тесную одежду. Так же как и Джим, большинство мужчин носили костюмы. Брад решил, что это, наверное, особая порода людей, вроде дойных коров. Другие одевались в звериные шкуры, и эти шкуры удивительно облегали их тела. Повсюду что-то поблескивало так же ярко, как дуга, которую Брад иногда видел в небе после дождя.

Брад старался понять, куда идут все эти люди. Они двигались в двух основных направлениях. Но иногда кто-нибудь отделялся от толпы и скрывался в темном проходе. Некоторые компаниями ждали на обочинах, пока остановятся машины, другие, более отчаянные, кидались напролом сквозь поток автомобилей, словно хищник, выпрыгнувший из засады. Они орали на водителей, хотя было ясно, что такое поведение странно и бессмысленно.

Брад заметил, что полицейский разглядывает его в зеркало заднего вида. В доме на ферме тоже висело зеркало, но совсем другое. Это, машинное, было поменьше, и в нем все время отражались кусочки улицы. А самое главное — из него глядели глаза полицейского, спокойные и уверенные.

Брад не знал, замечают ли его эти глаза или они просто живут в зеркале, двигаются, но ничего не видят. На всякий случай Брад улыбался каждый раз, когда они появлялись. Какое-то время он наблюдал за ними, потом глаза пропали, потом вспыхнули снова, будто пытались что-то или кого-то застать врасплох. Даже смешно как-то, но Брад решил, что смеяться не время.

— Почти приехали, — сказал Джим и повернулся к Браду. Тот показал на глаза в зеркале. Но Джим не видел их и подумал, будто Брад показывает на огромный небоскреб.

— Удивительно, правда? — Джим посмотрел вперед. Адвокат решил, что с Брадом все в порядке, что парень понемногу начинает осваиваться на новом месте.

— Он же не знает, что значит «удивительно», — тихонько сказал полицейский.

Его глаза снова мелькнули в зеркале. Брад улыбнулся. Глаза исчезли.

— С чего ты взял? — возмутился Джим. — Может, он в миллион раз умнее, чем ты и я, вместе взятые. Кто сказал, что мы единственные и неповторимые? Все так думают просто потому, что полагают себя самыми умными.

— Только не надо тут философию разводить, Джимми.

— Почему?

— Если ты и правда так считаешь, тогда, может, он и в самом деле умнее тебя.

— Кому об этом судить? А вдруг он видит то, чего никто другой увидеть не может? Ты посмотри на него. Он настоящий, понимаешь? Живой.

Полицейский с минуту задумчиво жевал тонкие губы. Провел пальцами по усам и прищелкнул языком.

— Оно, конечно, так, вот только что именно он видит? Или слышит? — спросил он. — Что за голоса с ним говорят?

* * *


Неожиданно машина покаталась вниз по бетонному покрытию, и они оказались под землей. Звуки, доносившиеся сквозь окна, стали гулкими, как в погребе.

Браду понравилось, что здесь гораздо тише, чем снаружи. Он наклонился к переднему сиденью и стал смотреть на приближающуюся стену. Машина внезапно затормозила, Брада мотнуло вперед, потом назад.

Джим повозился с ремнем, вышел из машины и открыл дверцу для Брада.

— Это твой новый дом.

Брад высунул голову наружу, потом осторожно ступил на бетон. Покрытие было гладким и ровным Браду казалось, что он как-то уж чересчур прямо стоит из-за этого нового покрытия.

— Дом, — повторил он, оглядывая ряды машин, желтые цифры на полу, грубые серые стены. Все было серым — над головой, под ногами и вокруг. Браду не хотелось здесь жить.

— Да нет же, — рассмеялся Джим. — Не тут. Наверху.

Он показал на потолок. Брад поднял глаза, но увидел только свет ламп и сплетение проводов. Он опустил голову и с любопытством уставился себе под ноги, а потом подпрыгнул.

— Ты не понял! — Джим явно развлекался. — Сюда — Он ткнул пальцем вперед, потом нагнулся к пассажирскому окну машины и сказал: — Спасибо, Стив.

— Да ради бога, — спокойно ответил полицейский и включил заднюю передачу. — Всегда рад помочь.

В тишине гаража громко взвизгнули шины, автомобиль попятился и остановился, качаясь по инерции. Полицейский пропел: «Мы встретимся снова в условленном месте».

Машина со скрежетом рванулась вперед, въехала на бетонный пандус и скрылась из виду.

— Стив мой брат, — сказал Джим, — но иногда. Не знаю. Одного из нас, наверное, подменили в колыбельке.

Он скривился и покачал головой, а потом пошел к железным дверям. Брад двинулся следом, не отрывая глаз от черных матовых ботинок адвоката.

У выхода Брад еще раз оглянулся на машины и тусклые лампы гаража.

— Тихо, — прошептал он и услышал, как собственный голос отдается в ушах. — Мило.

* * *


Лифт остановился в холле, и внутрь шагнул какой-то чернокожий. На Брада и Джима он даже не взглянул Брад уже понял, что эта маленькая комнатка — вовсе не комнатка, но нечто вроде прохода в другие места. Чернокожий человек целиком завладел вниманием Брада. Он был одет в темный костюм, пальцы сжимали ручку серебристого металлического чемоданчика. Куда же они с ним поедут? Куда еще, кроме как в темное страшное место, где во тьме ярко горят чьи-то глаза? Ночной сарай. Брад вспомнил. Там на него смотрели глаза множества мертвых вещей. Животных. Они хотели рассказать ему о несчастьях, постигших их на жизненном пути.

Из легких Брада вырвалась тоненькая струйка воздуха.

— О-о-ой!

Он, не отрываясь, глядел в затылок чернокожего, на жесткие, ровно подстриженные завитки. Брад хотел потрогать их, но тут лифт остановился и чернокожий вышел Браду понравилось, что они не пошли следом. Там ведь могло быть опасно. Опасность все в мире меняла Брад слышал, как чернокожий мягко ступает по ковру и как закрывается за ним дверь. Он слышал, как кто-то вдалеке кашлянул, и знал, что это тот самый человек. Кашель почему-то успокоил Брада.

— Черный человек, — сказал Брад и посмотрел на свое отражение в зеркале лифта. Там и Джим тоже отражался.

— Правильно, — ответил Джим.

Он смотрел наверх, туда, где появлялись кружочки с номерами, наконец зажегся последний номер и тренькнул звоночек.

— Твой отец сам выбрал для тебя это место. — Джим вытащил из внутреннего кармана пиджака конвертик и разорвал его, потом перевернул и вытряс на ладонь ключ. — Тебе понравится. — Он подошел к двери и осторожно вставил ключ в замок — Конечно, я тоже помогал ему выбирать. — Лицо Джима сияло гордой улыбкой.

Дверь открылась, и Брад погрузился в тишину и спокойствие. Комната была какая-то странная, со множеством вещей. Адвокат посторонился.

— Заходи, это все твое.

Брад улыбнулся Джиму, потом посмотрел на свои ковбойские сапоги и тщательно, не ленясь, вытер их о коврик.

— Проходи-проходи. Ничего страшного.

— Ладно.

Брад послушно вошел, а следом за ним и Джим.

Просторная квартира была обставлена самой современной мебелью. В гостиную спускались три ступеньки. Поверх ступенек лежал ковер, прижатый медными прутьями. Откуда-то слева вышла женщина. Она вытирала руки о полотенце. Позади нее моталась из стороны в сторону дверь — все медленнее и медленнее. Женщина широко улыбнулась. Она оказалась совсем крошечной, на маленьком личике выделялись красивые миндалевидные глаза.

— Это Милдред.

Милдред подошла поближе, снова вытерла правую руку и протянула ее Браду.

— Очень приятно с тобой познакомиться, Брад.

Говорила она быстро и весело.

Пораженный Брад молчал. Эта женщина была совсем не похожа на его мать, но все-таки одевалась в такой же передник, такую же блузку и простую длинную юбку. А еще Милдред была моложе: кожа совсем гладкая, волосы золотистые, прямые и длинные.

Джим шагнул вперед.

— Рад снова видеть вас, Милдред, — громко сказал он и добавил для Брада. — Видишь, чтобы поздороваться, надо пожать руку.

Брад медленно кивнул, ему понравились глаза Милдред. Он знал, что надо пожимать руки. Прекрасно знал. Это ведь просто. Но Брад слишком разволновался и словно прирос к месту.

Джим отступил в сторону, а Милдред все еще протягивала. Браду руку, стараясь подбодрить его кивком и улыбкой.

Брад смотрел на ее волосы и видел жаркий летний день и теплый ветерок, гуляющий по тихим полям. Он почти чувствовал запах фермы, почти слышал, как каркают вороны на деревьях, почти видел серебристую луну и ее отражение в озере, хотя все это время не отводил от Милдред глаз. У нее было такое доброе лицо.

Брад двинул вперед одну ногу, потом другую. Потрогал Милдред за руку и погладил волосы новой знакомой мясистыми пальцами.

— Прямо как в поле, — удовлетворенно сказал он. — Милд… Мидл… — Брад старался выговорить имя. Ничего не получалось, и тогда он произнес: — Милая.

— Спасибо, — ответила Милдред. — Наверное, ты прав.

Она смущенно рассмеялась и посмотрела на Джима, в уголках глаз появились веселые лучики.

Брад увидел ее зубы и выдавил: «О-о-ой». Они были восхитительно белыми.

— Полагаю, это комплимент. — Адвокат обратил внимание на то, что дверь в квартиру осталась открытой, и захлопнул ее.

— Я тоже уверена, что это комплимент, — ответила Милдред. Она снова взглянула на слегка огорошенного Брада.

— Хочешь чего-нибудь? — спросила его Милдред и улыбнулась.

— Есть будешь, Брад? — переспросил Джим.

Ему нравилось в этой квартире все. Каждая блестящая безделушка, маленькие фигурки на каминной полке и картины пастельных тонов. Мягкий зеленый диван-уголок и такое же кресло. Резной журнальный столик.

Брад погладил волосы Милдред. Его очаровал их блеск.

Адвокат снова повернулся к клиенту:

— Брад!

— А? — Брад вздрогнул от звука голоса, но руки от волос Милдред не отнял.

— Ну же! — Джим снял его пальцы с головы Милдред. — Так делать нельзя. Это же ее волосы, а не твои.

— А я не возражаю.

— Да? — Брад поглядел на Милдред, потом, уже раздраженно, на Джима и снова на Милдред.

— Вы только полюбуйтесь, что за вид! — воскликнул Джим, решив, что пора обратить внимание на что-нибудь другое. Он спустился вниз по ступеням в гостиную и подошел к огромному окну. — Отсюда весь город видно.

— Да, вид потрясающий, — согласилась Милдред.

Брад повернулся, чтобы узнать, о чем они говорят, и увидел, как Джим все ближе подходит к огромной дыре в квартире. Город был далеко внизу, и друг двигался прямиком навстречу опасности.

Джим потрогал стекло.

— НЕТ! — закричал Брад и, спотыкаясь, бросился вперед. Он скатился по ступеням, покачнулся, восстановил равновесие, подбежал к Джиму и стиснул его медвежьей хваткой. Поднял друга в воздух, неуклюже отступил назад. Ноги Джима беспомощно болтались, лицо горело от смущения.

— Ты что делаешь?! — прорычал он.

Милдред не смогла сдержать смеха. Она откинула волосы с плеч и спустилась в гостиную.

— Он вас спасает, — объяснила Милдред и показала на окно. — Думает, что это дыра. Стекло слишком прозрачное.

— Пусти, Брад! Поставь меня. — Джим не сопротивлялся. Он знал, что это бесполезно. — Не надо меня спасать. Все хорошо, понимаешь?

Брад отнес друга к дивану и только там отпустил.

— Вот, — гордо сказал он, глядя, как Джим расправляет и одергивает брюки.

— Это ж просто окно, — рявкнул адвокат. — Ты невыносим.

Он с трудом сдержался, чтобы не ляпнуть чего-нибудь еще и не обидеть дурака.

Гордая улыбка сползла с лица Брада. Он сунул четырехпалые ладони в карманы джинсов и посмотрел на Милдред в надежде, что она его не накажет.

— Все хорошо, Брад, — сказала она и кивнула, уголки ее глаз весело приподнялись. — Ты и в самом деле спас его. Ты молодец.




Глава шестая

ГОРОДСКИЕ ЖИВОТНЫЕ


Прохожие с интересом поглядывали на полицейскую машину. Они понимали, что этот автомобиль тесно связан с будоражащими кровь событиями, с жестокостью и насилием. Но поблизости ничего интересного не происходило, поэтому они спокойно шли своей дорогой.

Одинокая патрульная машина, одинокий полицейский за рулем. На город спускались сумерки. Брат Джима, сержант Стивен Келли, смотрел на окна, в которых зажегся мягкий свет.

Время от времени в подъезд заходил кто-нибудь из жильцов со свертками в руках. Тогда швейцар, облаченный в бордовую форму с золотой тесьмой на эполетах и золотым же витым шнуром, не задумываясь, бросался к дверям, распахивал их, придерживал, кивал, потом отпускал створки и снова застывал на своем посту.

До сержанта Келли долетали обрывки приветственных возгласов швейцара. Жильцы отвечали коротко, равнодушно, а то и вовсе не отвечали.

— «Загородные поместья», — презрительно сказал сержант. — Сплошное надувательство. — Он прочитал кричащую надпись под козырьком. — Вот так всегда. Обещают золотые горы там, где хватит разве на кучку.

Продолжая бормотать себе под нос, Стив вылез из машины, посмотрел по сторонам и перешел через улицу. Он легко и уверенно зашагал по направлению к телефонной будке, открыл узкую, складывающуюся гармошкой дверь и быстро задвинул ее за собой. Потом сунул в щель монету, набрал номер и стал ждать. Щелчок. Пять гудков.

— Ну давай же, — нетерпеливо сказал полицейский. — Просыпайся, скунс вонючий.

Наконец трубку взяли. После долгой паузы низкий хриплый голос ответил.

— Алло? — Послышался кашель и проклятия. — Ну? Чего надо?

Прижав трубку покрепче к уху, сержант прошептал:

— У меня для тебя кое-что имеется.

— А, Стив. Все шепчешь? Ну что, кого еще облапошил, страж порядка?

Полицейский оглянулся. Поблизости никого не было. Он почти обвился вокруг трубки, словно стремился скрыть свои намерения, протолкнуть слова в микрофон и дальше в телефонную линию, чтобы они промчались по проводам и обратились в действия.

— Да ты шутник, — сказал он. — Даже странно для такого вонючего скунса.

— Меня мама в детстве учила, что надо быть вежливым. А тебя? Что-то не больно ты вежлив, Шептун. — Собеседник замолчал. — Если бы не мы, вонючие скунсы, ты бы давно работу потерял.

Стало слышно, как щелкает зажигалка.

— Давай ближе к делу.

— Ну да.

Собеседник снова закашлялся, в горле булькал и царапался смех. Полицейский оглянулся на «Загородные поместья» и снова подумал, что тут есть несправедливость, которую требуется устранить.

— Что, Шептун, кроме «ну да», больше сказать нечего? Ты просто так позвонил, чтобы мне в любви признаться? — Собеседник тяжело, со свистом дышал, но голос у него был довольный. Потом он резко добавил: — Ну, так что?

— Для тебя кое-что есть, — повторил сержант, глядя, как швейцар приветствует пару средних лет. Женщина вполне могла бы быть женой Стива. Такая же фигура. Такой же цвет волос. Но это невозможно. Он снова вспомнил о цели своего звонка. — Дело на миллионы. — Сержант потрогал застежку кобуры, чтобы успокоиться. — Все просто, легче, чем у ребенка конфетку отнять.

Собеседник неискренне рассмеялся:

— Эту песню мы слыхали.

— Подстава, — сказал сержант и оглянулся на свою машину, на дверцу с золотыми буквами. — Только тут нельзя торопиться, понял? Я не хочу, чтобы ты влез не вовремя и все испортил, как раньше. Тут надо подумать как следует. Тогда можно срубить большие деньги.

— Ну, не тяни резину.

Полицейский обрисовал ситуацию. Он был уверен, что собеседник ждать не будет и начнет охоту на Брада немедленно. Стив вел свою игру. Но вонючий скунс это знал. Они давно работали в паре. Скунс частенько (и, разумеется, не бесплатно) убирал тех, кто мешал полицейскому. Однако в этот раз сумма была покрупнее. Со стороны их разговор мог показаться беседой двух бизнесменов: серьезные планы, ценные бумаги, большие деньги. А ведь речь шла о самом обыкновенном убийстве.

* * *


Брад сунул руку в карман широких джинсов и нащупал семена с фермы. Он затолкал семечко под ноготь — ему всегда нравилось это ощущение, — потом вынул два маленьких шарика и бросил их в цветочный горшок. Там уже росла виноградная лоза, она оплела черную каминную полку в гостиной.

Брад поглубже запустил пальцы в прохладную мягкую землю. Нагнулся, понюхал. В голову полезли воспоминания, они разрастались, как зеленые побеги по весне, такие живые, такие яркие и трепетные.

Джим сидел на диване и разговаривал с Милдред. Иногда он поглядывал на Брада и понимающе кивал.

— Как дела, Брад?

Клиент так быстро повернулся, что каблуки ввинтились в ковер, и посмотрел сперва на Джима, потом на Милдред, ожидая указаний.

— Хорошо, — ответил он. — Джим хорошо?

— Да, прекрасно, дружище. Весело тебе?

Брад кивнул с открытым ртом и снова повернулся к горшочку с землей: хотелось еще раз понюхать и погрузиться в воспоминания.

— Он просто чудо, — сказала Милдред — Так и хочется схватить и прижать к груди. — Она разгладила складки на юбке. — Очень ему земля нравится.

— Деревенский парень, — подтвердил Джим. — Душой он все еще там. Не скоро он к нашим местам привыкнет.

— Его иногда не поймешь. То ведет себя как ребенок, — она сжала губы и посмотрела на адвоката, — то — как самый настоящий взрослый. У меня такое ощущение, что он все знает и понимает. И может это доказать, только не хочет. Это у него во взгляде.

Брад ковырял пальцем землю, надеясь найти что-нибудь интересное. Может, мамину улыбку или согнутую спину отца Брад осторожно копал, он не торопился, не хотел повредить сокровища, спрятанные в горшке.

— У меня был кот, который никогда не выходил на улицу. — Джим поставил чашку на журнальный столик, откинулся назад и положил руки на спинку дивана. — Он жил в квартире три года. — Джим показал три пальца. — Мы его взяли котенком. А когда я переехал на новую квартиру… Которая под нами, этажом ниже… Мы там с Андреной живем, моей женой. Так вот, котяра прятался в буфете целую неделю. Просто свернулся комочком и трясся от ужаса. И вылезать не хотел. Только по ночам выходил, когда темно, и так мяукал, что мы чуть с ума не сошли. Пришлось от него избавиться. Я думал, Брад тоже так отреагирует. Не знаю, может, это наивно.

Милдред вежливо улыбнулась и встала. Что-то в этом адвокате ей не нравилось, вот только что именно, она никак не могла понять. Милдред взяла со столика пустую чашку и сказала:

— Я для Брада ужин приготовила. Очень вкусный, по особенному рецепту. — Она помедлила, сжимая в руках чашку. — Поужинаете с нами? Там хватит человек на пять. Вы ведь писали, что Брад очень любит доедать вчерашние блюда.

— Да-да, я помню. Вы уж простите, но меня Андрена ждет. — Он встал. — Все равно большое спасибо.

Джим обстоятельно застегнул пиджак, будто только что закончил длинное совещание.

Милдред улыбнулась ему, розовые щеки округлились, она повернулась и начала тихо подниматься по покрытым ковровой дорожкой ступеням.

«У нее все манеры такие, — подумал адвокат. — Эх, не будь я женат…»

Милдред, не оглядываясь, скрылась на кухне. Джим был немного разочарован. Девушки вроде Милдред заставляли его усомниться в преданности жене. Нет, он, конечно, любил Андрену и ни за что бы ее не бросил, но ведь в том, чтобы просто подумать о другой, об упущенных возможностях, ничего дурного нет. Джим обвел взглядом гостиную. Он искал предметы, которые могли бы доставить его клиенту радость. Адвокат чувствовал груз обязательств. Телевизор.

— Чудесно, — подумал он и взял с журнального столика пульт. — Брад!

Брад вздрогнул и обернулся. Пальцы так и остались в цветочном горшке, словно корни, соединяющие растение с землей.

— Сейчас такое покажу — закачаешься! Гляди.

Джим включил телевизор, экран засветился. Шла телевикторина.

Брад ждал, когда же его начнут качать, но тут изображение на экране обрело четкость.

— Людики! — засмеялся Брад, изумленно тыча пальцем.

— Это телевизор.

Джим принялся переключать каналы, задерживаясь на каждом лишь пару секунд. Он внимательно следил за лицом Брада и радовался его изумлению.

Брад вынул руку из земли, из бесплодных воспоминаний и сокровищ, и подошел поближе. Он сунул грязные пальцы в карманы джинсов и стал следить за мелькающими картинками.

Брад нагнулся и потрогал стекло линзы, словно старался что-то поймать. Погладил выгнутую поверхность, постучал по ней, внимательно прислушиваясь к резкому музыкальному звуку. Звуки всегда рассказывают, из чего сделана вещь и чего от нее ждать.

— Динь, — сказал Брад. — Динь-дон.

Каналы все переключались, и наконец появилась программа о диких животных. Адвокат сразу понял, что тут надо остановиться.

По дереву стремительно карабкался леопард. Вот он все ближе, пасть кровожадно оскалена, громадные острые зубы выставлены на всеобщее обозрение.

— А-а-а! — Брад отскочил, решив, что животное сейчас бросится, и с надеждой оглянулся на адвоката. Адвокат смеялся. Значит, должно быть смешно, вот только Брад не понял шутки. Он неуверенно потрогал экран и снова оглянулся. Браду хотелось показать, что все хорошо, но вместо этого в глазах отразились разочарование и неуверенность.

— Зверики? — предположил он.

— Ну да, — ответил адвокат, стараясь скрыть улыбку. — Только они не настоящие. Я имею в виду, на самом-то деле они больше. — Он широко развел руки, чтобы обозначить размеры. — Они очень большие. — Джим опустил руки. — Нет, я имел в виду, что на самом деле они вообще не здесь.

— Нет?

Брад снова постучал по экрану, а потом нагнулся и заглянул за телевизор. Пальцы неловко ощупывали пластмассу в поисках какой-нибудь лазейки.

— Это же просто картинка! — не выдержал адвокат. Он вздохнул, подыскивая слова. — Это понарошку. — Э-э-э… — Адвокат опустился на диван. — Это телевизор, Брад. Понимаешь?

— Телевизор понарошку, — согласился Брад.

— Да.

— Как будто? Как сказка?

— Да.

— А-а-а.

Брад снова вернулся к экрану и встал на колени, почти прижав нос к стеклу. От света его лицо стало совсем белым, почти зеленым.

— Понарошку, — убежденно повторил он и постучал по поверхности. — Понарошку. Понарошку…

* * *


Брад краем глаза заметил какое-то движение. Джим бродил по квартире. Он явно что-то сказал и ждал ответа. А Брад и не понял. Только звук услышал. Это все из-за телевизора. Джим открывал разные двери и показывал, что за ними находится.

Брад опять включил викторину. На экране тоже были двери, а еще звучали аплодисменты. Он посмотрел на Джима и попробовал похлопать в ладоши.

Адвокат покачал головой, и Брад понял, что в который раз оплошал. Но Джим думал уже о другом. Он открыл дверь встроенного шкафа и внушительно сказал:

— Там полно места. Придется купить тебе одежды, а то повесить нечего. Да тут прямо заблудиться можно. Знаешь, люди очень это ценят. Это важно. Всем нужны одежда и обувь. Они ходят по магазинам. Им это нравится. Тебе тоже понравится, когда мы пойдем по магазинам.

Дверь бесшумно скользнула на место. Джим прошел по мягкому ковру к следующей двери.

Брад нажимал на кнопки, пока на экране снова не появились животные.

— Это твоя комната, главная спальня в квартире, — донесся до него приглушенный голос Джима. — Ты только погляди на эту кровать. Я и забыл, какая она огромная. Трехспальная, по-моему. Да, точно, не двуспальная.

Брад мельком улыбнулся Джиму и снова уставился на экран. Там змея глотала полевую мышь. Это было понятно. Такое Брад и раньше видел. Голод пересиливает жизнь другого существа. Пахло едой. Мыши так не пахнут. Значит, еда где-то поблизости. Есть не очень хотелось. Интерес к зверикам пока пересиливал голод. Надо же, телевизор так прямо и показывает, как они друг друга едят. Брад видел это в лесах вокруг фермы, и у него возникло такое же ощущение, когда Джим привез его сюда на машине. Браду казалось, что город его ест. Город был повсюду. И свет. Свет уличных фонарей и вывесок поедал темноту. Повсюду стоял ужасный шум. Даже люди, казалось, участвовали в странной гонке. Они быстро двигались и постоянно толкались. Тут, в городе, чувствовалось присутствие природы, но природы совсем иной, созданной самим человеком. Системой для самой себя. Похожей на собаку, без толку гоняющуюся за своим хвостом. Однажды она догонит и больно укусит себя за хвост. Собака. Его собака. Брад вспомнил свою собаку. Это было так давно, а в памяти так ясно. Теперь собака умерла.

— А чуть не забыл. — Джим вышел из спальни и спустился в гостиную по ступеням. — К вопросу о покупках. Вот тебе немного денег.

Он поставил кейс на журнальный столик и открыл металлические замочки. Внутри поверх кипы бумаг лежал большой желтый конверт. Джим достал его и сломал печать.

— Тут тысяча долларов, Брад. — Конверт наклонился, купюры выскользнули на руку. Джим облизнул пальцы и сосчитал бумажки: пять сотенных, шесть банкнот по пятьдесят и десять двадцаток. — Держи.

Он похлопал Брада по плечу и протянул деньги. Не удержавшись, посмотрел на четырехпалые ладони Брада. Взгляд словно прилип к уродству. Адвокат заставил себя поднять глаза и посмотреть клиенту в лицо. Тот остался к деньгам совершенно равнодушным.

Брад молча, принял купюры, согнул пальцы и почувствовал толстую пачку в ладони. Он разложил банкноты по полу и стал разглядывать картинки и лица. Оказалось, что на бумажках нарисованы разные цифры. В строгости линий скрывалась особенная красота. Брад кивнул адвокату.

— Красиво, — сказал он.

— Ты знаешь, что это? — спросил Джим. Он уже сел на диван. Чемоданчик по-прежнему лежал на столике открытым, и адвокат достал оттуда какой-то документ.

— Бумага, — сообщил ему Брад. — Стоит.

— Это деньги, и довольно мною. Ты можешь купить одежду или… — Джим попытался придумать, что бы Браду было приятно купить, но в голову пришли только игрушки, поэтому он перечислил простые вещи, они нравились ему, когда он был мальчишкой. — Можно купить книги или магнитофон, видеокассеты с фильмами, журналы… что угодно.

— Ага. — Брад взглянул на деньги без всякого интереса и отвернулся к телевизору.

— Положи-ка лучше их в карман. — Джим протянул Браду ручку и документ. — Надо расписаться в получении денег. Просто поставь крестик.

Он старался не смотреть на клиента. Не хотел смущать. Нагнулся, подобрал купюры. Краем глаза Джим увидел, что Брад положил письменные принадлежности на ковер.

— Брад!

Тот поднял голову.

— Я плохо вел. — Он ласково погладил ручку и бумагу. — Спасибо. Приятно.

— Тебе надо подписаться, — сказал Джим и протянул деньги. — Вот, положи в карман. Деньги — это очень важно. Они — большая ценность.

Брад скомкал купюры и затолкал в объемистый карман джинсов.

— Я тебе потом покажу, как пишется твое имя.

— Имя! — закивал Брад, вспомнив, чему учил его отец. И снова прошептал: — Мое имя.

Слова приятно было произносить, словно он повторял их для отца. Брад очень волновался, он хотел показать Джиму, на что способен. Пусть папа гордится.

— Ну же, — торопил адвокат. — Вот здесь. Я подержу бумагу. Тебе помочь?

Он потянулся, чтобы помочь Браду покрепче взять ручку, но тот отпрянул и возмущенно замычал.

Брад сосредоточился. На секунду ему показалось, будто отец водит его рукой, помогает ему держать ручку, выписывает буквы. Брад сосал нижнюю губу и с трудом выводил кривые палочки и кружочки, из которых складывалось имя. Наконец он закончил, приподнял брови и добродушно посмотрел на Джима.

— Отлично, Брад. Просто замечательно.

Брад выпрямился и рассмеялся, плечи его затряслись.

— Папа учит. Видишь?

Он коснулся строки, в которую вписал свое имя. Перевел взгляд на телевизор и заморгал. Брад никак не мог понять, почему всякий раз, как он вспоминал кого-нибудь из людей, которых нет, глазам становилось мокро.

На экране высоко в небе парила большая белая птица. Почему-то вспомнилось, как смеялся отец. Брад прижал руку к холодному стеклу, чтобы согреть его своим теплом.

* * *


— Ужинать! — крикнула Милдред из кухни. — Все уже на столе.

— Идем, — ответил ей Джим — Пошли, Брад. Только сперва я тебе спальню покажу. Давай скорей.

Адвокат выключил телевизор и повел Брада через прихожую в другую комнату.

— Здорово, правда? — Джим шагнул через порог спальни, повалился на кровать и сладко потянулся. — Эх, вздремнуть бы сейчас, — промурлыкал он, поднял голову и позвал: — Ну же, Брад, попробуй сам.

Брад ждал в дверях. Он оглянулся на телевизор в гостиной, но экран был темным и пустым. Ноги в сапогах совсем вспотели. Хотелось снять наконец обувь и почувствовать под пальцами ковер.

— Ну, как тебе? — спросил Джим и приподнялся на локтях.

— Джим! Хорошо снять носки?

Адвокат кивнул:

— Делай что хочешь.

Брад снимал носки и оглядывал комнату. Запоминал детали. Мебель золотистых, серых и совсем темных тонов. Абажур на лампе — под цвет ковра и краски на стенах. Толстое мягкое покрывало на кровати. Брад старался отыскать спрятанное дерево. Оно, наверное, скрыто под серыми и черными слоями.

Джим встал и пригласил Брада занять место на постели.

— Да.

Брад неуклюже прыгнул на кровать и приземлился на колени. Помедлил пару секунд, упал лицом вниз, прижал щеку к одеялу. Принюхался, надеясь различить привычный свежий запах постели на ферме. Повернулся к Джиму и заморгал.

— У Милдред ужин готов, — сказал адвокат.

Брад сонно зевнул, глаза закрывались сами собой.

Попробуй не подчинись, если приказывает собственное тело.

— Устал, — еле слышно произнес Брад.

— Я скажу Милдред, чтобы она убрала твой ужин в духовку, поешь позже.

— Хорошо, Джим.

Брад быстро погружался в свой внутренний мир, летел назад, к родным полям, видел животных, движущихся в лунном свете.

— Зверики, — невнятно пробормотал он и ласково улыбнулся. — Далеко. Телевизор. Покормить звериков.

* * *


На стене сарая клубилась темная-претемная тень. Ее страшные зубастые челюсти были нацелены в небо, словно хотели прокусить темноту. Было очень шумно, работали какие-то механизмы, и угрожающе тряслась земля.

Тень разрослась до размеров стены. Брад болтался где-то высоко над фермой. Поднявшись над двором, он старался разглядеть хоть что-нибудь, но столбы пыли упирались прямо в глаза. Дом разобрали, бревна сложили крест-накрест, накидали повсюду щепок. Вскоре пыль рассеялась, сквозь нее проступил силуэт лысеющего человека. Искалеченное лицо злобно повернулось к небу, улыбка расползалась все шире, стали видны два ряда потемневших кривых зубов.

Чудесный дом лежал в руинах, а потом что-то ударило по сараю. Тяжелое железо входило в доски легко, как по маслу. Брада потянуло вниз. Он падал тихо и совсем не ушибся при ударе о землю, поэтому сразу встал на колени. Кто-то хотел взять его за руку, но пальцы проходили сквозь его ладонь. Брад прижал руки к траве — роса. Стало очень приятно и тепло, так приятно бывает, когда чего-нибудь хочется, например есть. Но тут тепло переросло в жар. Вскоре держать руки у земли было уже больно. Злобные красные угольки ревели под слоем дерна, трава почернела. Зажила новой сверкающей жизнью. Красной. Брад отдернул ладони. Земля корчилась, дымилась, запах врывался в ноздри. Легкие распирало от дыма. Кругом был огонь, и дым, и шум. Брад рассердился и закричал, изо рта выпорхнули оранжевые и черные искры. На руках появились большие пальцы, и Брад очень обрадовался. Это огонь Святого Духа? Или это какая-то другая сила, обман? Как бы то ни было, огонь нес обновление.

* * *


Брад проснулся, и ему показалось, что он ослеп. В комнате было совсем темно, одежда промокла от пота и липла к коже. Дыхания не хватало. Брад свесил ноги с кровати и постарался хоть что-нибудь нащупать в темноте. Он с трудом вспомнил, где находится. Хотелось проверить, на месте ли большие пальцы. Брад неуверенно ощупал ладонь. Чувства искали хоть какую-нибудь точку отсчета. Неужели он вернулся на ферму? Или все это был просто сон? Он знал, что сон может переносить с места на место. Куда угодно.

Мысли кружили в темноте. Вопросы не давали покоя, но Брад быстро понял, что нет смысла задавать их, потому что ответа не будет. Ему хотелось отгородиться от них, он понял, что снова погружается в глубь себя и постепенно им завладевает одиночество. Казалось, будто чья-то рука все крепче сжимает макушку. Постепенно вопросы и растерянность отступили. Вокруг было тихо. Брад сидел посреди пустоты и смотрел на темный пол, который, как ни странно, быстро светлел.

Дверь спальни приоткрылась, и кто-то тихонько позвал.

— Брад!

Женский голос.

— Брад! Ты не спишь?

Он горестно откликнулся в темноту:

— Мама?

— Брад, это я, Милдред.

Брад различил в дверях силуэт. Голова бессильно упала на грудь, сердце сдавило разочарование. Ему хотелось к маме. Она была так близко. Ведь она была во сне, она вела за собой. Кто-то хотел взять Брада за руку, вот только не видно было кто.

— Хочешь поесть?

— Хорошо, — мрачно ответил Брад.

— Ты как?

— Хорошо.

Он попытался произнести ее имя и подумал, что уж очень оно похоже на «милая».

— Хорошо, Милая, — только и удалось выговорить ему.

— Я жду на кухне.

Дверь мягко закрылась, и узкий лучик света пропал, будто Милая унесла его с собой. Во вновь наступившей тьме прошлое без труда мешалось с настоящим. Брад двинулся сразу и назад и вперед, вслепую нащупывая возможные повороты.




Глава седьмая

ЛЮБОВЬ…


— Ты любишь курицу?

Милдред поставила тарелку на стол и сложила руки на животе. Брад так сонно щурился на люминесцентные лампы, что женщине тоже захотелось спать. Не удержавшись, она зевнула.

— Ох, прости, — тут же извинилась Милдред.

Брад заулыбался и посмотрел в тарелку.

— Я решила, раз ты с фермы, надо свежего цыпленка купить. Тут рынок есть на Слеттери-стрит. — Она отвернулась к плите и принялась помешивать суп: — Видишь, угадала. У тебя на ферме были цыплята?

— Да, цыплята. Яйца. — Брад согнул пальцы, чтобы показать, как выглядит яйцо. — Курицы-дети. Желтые. Цып-цып-цып.

Но Милдред на него не смотрела. Она следила за овощами, которые крутились в водовороте густого бульона, и улыбалась.

— Цыплята, они такие хорошенькие, правда? — Милдред обернулась, вытирая руки.

Брад кивнул и взял посыпанную приправами куриную ножку. Положил на тарелку из тонкого фарфора, сунул аппетитный кусочек в рот и покатал на языке, прежде чем разжевать.

— Ням. Курица.

— Ой, прости, я же тебе вилку с ножом не дала.

Милдред кинулась к буфету и стала рыться в ящиках.

— Ну что я за бестолочь!

Протянув Браду серебряный прибор, она мельком взглянула на руки парня: как же бедняга станет держать вилку?

Брад молча, наблюдал за этой суетой. Кажется, Милая хочет помочь. За столом еще много места. Может, надо занять стул для папы? И почему Милая накрыла только на одного? Наверное, потому, что папы нет. Он на ферме. Брад немного подумал об отце, потом об адвокате, в памяти возникли их лица. Когда отец пропал, приехал Джим. Значит, между ними какая-то связь. У Джима такой знакомый взгляд, такие знакомые жесты. Как у отца. А отец любит Брада. Получается, Джим тоже любит. Но где же он научился этим жестам?

— Джим? — Брад начал озираться, не забывая при этом работать челюстями.

— Он внизу, — объяснила Милдред и подошла к столу. — У себя в квартире. Джим просил, чтобы ты к нему потом спустился. Он тебя познакомит со своей женой Андреной.

Брад ничего не ответил. Держа вилку двумя пальцами, он подцепил картофелину, повалял во рту и уставился на руки Милдред. Странно. Раньше у еды был другой вкус. Хотя новая еда тоже очень вкусная. Брад удивленно покачал головой, хмыкнул и заглянул в тарелку.

— Ешь, не торопись. — Милдред обрадовалась, что парень отвлекся наконец от ее рук. Ей и без того было не по себе. — Если чего понадобится, зови.

Милдред погладила его по макушке, ласково улыбнулась и исчезла за дверью.

Брад оглянулся. Дверь вертелась на петлях вперед-назад. Брад подождал, пока она остановится, и снова вернулся к еде. Вкус еды — цыпленок с приправами, кукуруза в сметанном соусе и печеная картошка — казался знакомым и незнакомым одновременно. В животе забурчало, Брад погладил его.

— Тс-с, — велел он брюху. — Забыл.

Брад отложил вилку и сложил руки для молитвы.

«О еде мы Бога просим и хвалу Ему возносим».

Он взял вилку.

— Теперь хорошо. На пользу.

В кухне было совсем тихо, из-за яркого света ламп все вокруг казалось застывшим. В больнице свет был точно такой же. Брад вспомнил когда-то виденную картинку рая, огромные облака, парящие в небе. Над фермой тоже часто летали большие облака, они неслись над зелеными, коричневыми и золотистыми полями. Брад представил себе, как Милая идет под этими облаками сквозь высокую траву, ноги ее ласкает нежный ветерок, он будто сам, легко, без усилий, поднимает и опускает их. В обществе Милой Браду было спокойно, и он решил, что здесь безопасно. Хоть дерева тут и нет, но все равно много приятного. Столько вкусов, запахов, звуков и смешных картинок. Раньше он почему-то никогда с такими не встречался, но теперь вот они появились, словно годами ждали его в этой квартире.

От взгляда Милой что-то переворачивалось у Брада в животе. Он понятия не имел, что это там переворачивается, да вроде это и не в животе, а в груди. Сердце словно накрыли теплым одеялом. Брад не знал, стоит ли Милая за хлопающими дверями кухни или уже ушла, вернулась в поля, она, должно быть, там выросла. Он покачал головой. Ведь у лошадей рождаются маленькие лошадки, и у коров маленькие коровки. И люди такие же, сказал он сам себе. Люди не растут из земли.

Брад все быстрее двигал челюстями. Надо закончить ужин и пойти поискать Милую. Если он ее найдет, то сможет снова заглянуть ей в глаза, потрогать мягкие, теплые, как летнее солнышко, волосы. Лицо тоже хотелось потрогать, но, наверное, нельзя. Нельзя касаться чудесного Божьего творения такими неуклюжими пальцами. Четырьмя. Браду очень хотелось погладить нежную шелковую кожу, такую же, как у мамы. Раньше ему ничего так сильно не хотелось. Прекрасное чувство грозило поглотить его с головой, если это желание не будет исполнено.

Желание было новым. Каждая клеточка тела трепетала от восторга. От счастья даже грустно становилось. Брад немного испугался и хотел встать, но не знал, что делать дальше. Никакой определенной цели у этого нового ощущения не было. Хотелось еще раз повидать Милую, потрогать. И скорее. Но нужно спать. Об этом напомнило тело. По складу Брад был жаворонком, он знал это наверняка, как и то, что Земля вертится. Надо поспать, а потом проснуться, так происходило всю жизнь. Он встанет и пойдет навестить звериков в телевизоре, надо проверить, не случилось ли с ними чего. А если они окажутся там, внутри, надо попробовать отыскать туда дорогу, чтобы покормить их, а не то они оголодают и обидятся.

* * *


Джим сидел за письменным столом и оглядывал комнату. Переехав в эту квартиру, он первым делом превратил одну из спален в кабинет. Джиму нравилось, что работать можно в любое время. Все, что нужно, в этой комнате уже было. Вторые экземпляры из его офисной библиотеки стояли на полках. Стоило это немало, но зато появилась уверенность в себе. Джим читал. На книгу мягко светила лампа, выгнув длинную шею. Надо было пройтись по одному старому «делу». Джим устал, слова сливались в набор непонятных знаков. Он в десятый раз перечитал одно и то же предложение, потом поднял голову и посмотрел на две кипы книг, лежащих по обеим сторонам стола.

Из гостиной позвала Андрена.

— Ты закончил?

У Джима затекла щека, все это время он подпирал голову рукой. Пришлось выпрямиться.

— Сейчас, — крикнул он чуть громче, чем надо.

— Ну Джимми! — Она начала канючить. — Я тут лежу на диване одна-одинешенька — Андрена замолчала и прислушалась. Тихо. — Да забудь ты о своих законах! Тебе что важнее? Чего ты хочешь больше?

— О законах забывать нельзя, — решил подыграть он. — На них государство стоит.

Андрена рассмеялась. Джим улыбнулся и захлопнул книгу. Медленно выбрался из кресла: мышцы шеи и ног совсем затекли. Адвокат выключил свет и попытался прогнать дрожь из коленок. Слегка притоптывая, он вошел в гостиную.

— Джимми! — продолжала взывать Андрена. У нее на коленях лежал журнал, который она рассеянно перелистывала. Мужа Андрена не видела, и Джим решил тихонько подкрасться к ней со спины.

— Ну хватит на сегодня. — Андрена послюнявила указательный палец и потерла чернильное пятно на левой руке. Ей никак не удавалось припомнить, где же она испачкалась. Андрена прокрутила в памяти прошедший день. Вот она сидит за рабочим столом и постукивает ручкой по ладошке, нервы на пределе, срок сдачи статьи уже подошел. Вот приперся Френк, показал фотографию. Просто прелестно! И так голова не варит, а он еще и отвлекает.

— Ты на меня совсем внимания не обращаешь! — громко причитала Андрена, лежа на диване. — Это… безобразие! Мы женаты всего четыре месяца, а ты уже мной пренебрегаешь.

— Ам!

— Мама! — взвизгнула Андрена и всплеснула руками. Журнал упал на ковер, по дороге ударившись о столик. Андрена вскочила и дала мужу шлепка. Джим отпрыгнул и нахально рассмеялся.

— Ты, ты, ты…

— Кто? Ну кто?

Дразнясь, он обежал вокруг дивана, сел и попытался схватить ее за руку.

Андрена не далась.

— Терпеть этого не могу. — В голосе ее по-прежнему слышался испуг.

— Я же просто играл, — сказал Джим. — Эй! Давай мириться!

Хоть он и говорил извиняющимся тоном, Андрена все равно на него не смотрела.

— Я жутко испугалась.

— Тсс, все хорошо. — Джим обнял ее. — Я не хотел Андрена улыбнулась, осторожно опустила руку и больно ущипнула его за талию.

— Ай!

— Ага, — победно рассмеялась она, отталкивая мужа. — Не нравится?

Андрена злорадно захохотала. Изображать гнев было уже бессмысленно.

— Ах так? — Джим схватил ее за локти. — Значит, война? Ну держись. — И со звериным рычанием впился ей в шею.

Андрена затрясла головой, стараясь отвернуть от него улыбающееся лицо. Джим отпустил ее и деланно возмущенно сказал:

— Я не могу тебе доверять.

Он скользнул пальцами по каштановым кудрям Андрены и осторожно убрал ей челку со лба. Слегка ущипнул жену за подбородок, провел рукой по губам, заглянул в глаза и собрался поцеловать.

— Придумал, — прошептал Джим. — Если хочешь отомстить, напиши про меня клеветническую заметку в колонку светской хроники. Под чужим именем. Валяй, не стесняйся. Это же твое оружие.

Андрена закрыла глаза и, улыбаясь, запрокинула голову. Джим продолжал пощипывать ее губы и шею.

— «Известный адвокат издевается над женой». — Она мечтательно вздохнула. — Хороший заголовок.

— Ну-ка, скажи, ты меня очень любишь? — потребовал Джим. — Быстро говори!

Андрена продолжала довольно улыбаться, не открывая глаз.

— Теперь — нет, — твердо сказала она в надежде его соблазнить. Ее руки скользнули по его затылку, пальцы поглаживали кожу. Джим очень любил, когда она так делала.

— М-да, это повод для развода, — промурлыкал он.

— Ты не посмеешь! — ухмыльнулась Андрена. — Спорим?

Джим заглянул в ее широко распахнутые зеленые глаза, казалось, будто они светятся в полутьме. Кивнул.

— Спорим. Еще как посмею. А сколько денег я сэкономлю на адвокате!

Андрена впилась ногтями ему в затылок.

— Ой-ой-ой!

— Вот так вот!

— Ты что? Больно! — Он серьезно взглянул на жену. — Хватит уже.

— Ой, зайчик, прости.

— Вот теперь у меня точно есть повод для развода, — Джим сердито потер затылок. — Надо посмотреть в справочнике. Итак… — Он похлопал двумя пальцами по губам — Где же это надо искать? Подзаголовок: ногти как оружие нападения? Наверное, на букву «Н».

— Хватит.

Андрена схватила мужа за руку и потянула его к себе. По-настоящему Джим и Андрена редко ссорились. Они прекрасно знали, что подходят друг другу.

— Я тебя очень люблю, — прошептала Андрена, обняв мужа. Эмоции захлестывали ее с головой. — Просто люблю, и это так здорово! — Андрена задрожала.

Джим поднял голову.

— Да я и сам себя люблю. — Он игриво укусил ее за кончик носа.

— А то я не знаю. Все, слезай. Я писать хочу.

Андрена оттолкнула Джима и встала. Он свалился на пол и сразу почувствовал, что ковер у них совсем не такой мягкий и толстый, как в квартире Брада Джим потянулся, чтобы поймать жену за лодыжку, но Андрена оказалась проворнее.

— Тормоз!

Она бросилась вон из гостиной. Джим вскочил на ноги и кинулся вдогонку. Андрена едва успела с визгом вбежать в ванную, захлопнуть дверь и навалиться на нее всем телом. Сердце колотилось, пальцы терзали задвижку, но механизм заклинило.

— Ну же, — умоляла Андрена, — запирайся!

Наконец техника поддалась на уговоры. Андрена издала торжествующий вопль и даже в ладоши захлопала от радости:

— Ура! Ура! Уррра!!!

Джим тоже услышал, как щелкнула задвижка, и крикнул:

— Ну и пожалуйста!

Он сделал вид, что возвращается в гостиную, а сам тихонько отступил в сторону.

Андрена прислушалась. Тихо. Через несколько секунд она решила выглянуть. Никого. Андрена распахнула дверь пошире и собралась громко заявить о своей победе.

— Эй, растяпа! — позвала она.

Из ниоткуда появился Джим и сунул ногу в щель между дверью и косяком. Андрена упиралась изо всех сил, но лишь скользила по кафельному полу.

— Ага! Так кто смеется последним?

Он крякнул и втиснулся в проем Андрена качнулась назад, дверь ударилась о стену ванной. Джим вопросительно посмотрел на жену, и та была вынуждена признать свое поражение. Немного испуганно, но все же посмеиваясь, она распахнула объятия.

— Сдаюсь.

Ее лицо сияло, растрепанная челка спадала на глаза.

— Она восхитительна! — подумал Джим.

— Ты виновна по всем пунктам. — Он был явно доволен. — Я тебя давно подозревал, коварная преступница!

Джим шагнул вперед, уже зная, что будет дальше. Андрена нырнула ему под руку и кинулась в спальню. Там была дверь во вторую ванную.

— Дурак! Дурак! Обманули дурака! А женщины умнее! В миллион раз!

— Они не умнее! — прорычал адвокат, прислонился к тумбочке и сложил руки на груди. — Они вероломнее!

* * *


Полицейский ждал на пассажирском сиденье. От голода бурчало в животе, но не стоит обращать внимания на всякие там физиологические проявления. Каждый день надо терпеть чуть-чуть дольше, надо убедить себя и того, кто за тобой наблюдает, что ты имеешь право жить.

Полицейский старался предсказать любой поворот событий, просчитать в голове все ходы. Он был уверен, что каждое дело нужно непременно доводить до конца в этом цель человеческого существования. Начало — ничто, главное — итог. Даже тупик, хоть и не решает проблему, может завершить дело. Закончили — с глаз долой. Просто еще одна пустая, никому не нужная победа. Полицейский старался представить себе полную картину, он был уверен, что способен предвидеть все последствия.

Справедливость постепенно обретает форму. До конца еще далеко, потому и форма эта пока расплывчатая. Справедливость редко отвечает нашим ожиданиям, а если отвечает, то плещет через край. Иногда приходится подгонять ее под свои представления.

Полицейского отвлек вой сирены — мимо пронеслась патрульная машина. Красно-синяя мигалка осветила улицу. Сержант Келли включил рацию. На помощь никто не зовет. Наверное, просто к ужину опаздывают. А может, решили прокатиться с ветерком. Сержант заметил, что стекла в патрульном автомобиле опущены. Значит, их там обдувает ветерок, значит, они в духоте не сидят.

— Хватит о ерунде думать, — сказал он сам себе и снова с мрачным удовольствием прочитал вывеску на доме. Фыркнул и чмокнул губами, словно буквы оставили горький привкус во рту. Полицейский провел пальцами по усам и повторил прочитанное вслух. — Чего я жду? — спросил он себя. — Что я здесь оставил?

В голове мелькнул какой-то смутный образ, засосало под ложечкой, но сержант быстро затолкал новую мысль в глубину подсознания и вспомнил о самом главном — о своем плане. Завтра. Так что незачем сегодня тут торчать.

Полицейский включил зажигание. Он ведь просто ждал, хотел убедиться, что Брад никуда не делся. Только поэтому здесь и сидел. Нет, не только поэтому. Выражение глаз Брада Сержант злобно усмехнулся. Взгляд его затуманился. Келли был убежден в своей правоте. Он заглушил мотор и откинулся на сиденье. Да, совершенно убежден. Полицейский потер веки и оглянулся, чтобы проверить, не смотрит ли кто в его сторону.

Ему понравится. Важно все правильно спланировать и правильно разговаривать с людьми, тогда равновесие сохранится. На каждого выпущенного из тюрьмы придется один осужденный. И нечего размышлять о тяжести вины. Вина когда-нибудь сама подтянется, концы сойдутся с концами Брад виновен. Придурок — явный преступник. Без всяких сомнений. Он ведь ненормальный. Достаточно на руки его поглядеть. Больших пальцев-то нету. Урод. А раз он урод, значит, ему приходится доказывать, что он может работать руками. Значит, у него больше шансов совершить преступление. Он ведь ничего не понимает. Таких людей невозможно обучить, их надо вырывать с корнем прямо при рождении. Брада надо запереть, изолировать. Вернуть на его большую ферму. Вот там ему самое место. А в мире уравновешенных разумных людей, трудяг, ему делать нечего. В чем может состоять его вклад в общее дело? Ни в чем. Ноль. Такой же ноль, как пустота у него в голове. Все они, эти придурки, только тянут деньги из налогоплательщиков. Честные, заработанные потом и кровью деньги. И все — на ветер.

Полицейский освободил город от многих сумасшедших, он отвозил их в поля и там отпускал. Они вопили от ужаса и бежали в темноту, а он целился в них и стрелял. Идиоты сразу останавливались, оборачивались и тряслись, ожидая своей участи. Пули перешибали их поганые голоса. Да и в городе сержант как-то убил пьяного. Эта мразь облевала Келли только что начищенные ботинки. Пришлось продырявить мрази башку. От этих отбросов одни неприятности. Столько сил и времени на них уходит, а толку чуть. Одни алкаши чего стоят. Они ведь все равно только тем и занимаются, что медленно себя убивают. Так почему бы не ускорить процесс?

Справедливость — не дом, не автомобиль, ее можно только душой почувствовать. Всякий раз, как пуля пронзала тело, сержант понимал, что справедливость восстановлена. Или вот еще случай. Однажды он обнаружил, что в одной из камер повесился насильник. Глаза выпучились, язык болтается. Преступника настигла справедливость. Без вопросов, без споров, без суда. Если бы только все люди сами лишали себя прогнивших жизней. Самоубийство. Приговор приведен в исполнение.

Сержант взглянул в зеркало. Ему показалось, что на заднем сиденье что-то шевелится. Жена. Полицейский быстро обернулся, но там было пусто. Он вытер с усов капельки пота и провел по густым волосам растопыренными пальцами. Покосился на вывеску. Он мечтал о мести. Эти дома так нахально роскошны! Сержант представил, как его жена сидит в углу комнаты, там только кровать и железный шкаф с ящиками для одежды. Тонкие пальцы неподвижны, глаза потухли.

Полицейский снова посмотрел в зеркало, потянулся к нему, увидел собственные глаза, но ничего не смог в них разглядеть. Он тихо обругал себя и повернул ключ в замке зажигания. Губы сжались, горло перехватило, дышать стало трудно.




Глава восьмая

ЦВЕТЫ ДЛЯ МИЛОЙ


Милдред набирала номер и ласково смотрела на Брада. Он разглядывал ее пальцы, осторожно нажимавшие на маленькие пластмассовые квадратики. Брад попытался повторить ее движения. Поверх гудения телефонной линии раздался резкий механический писк.

Милдред отодвинула руку Брада. Он немного постоял рядом с ней, а потом прошелся по гостиной.

Андрена сняла трубку после второго гудка. Она все еще смеялась над какой-то шуткой Джима.

— Алло?

— Здравствуйте, это Милдред.

— Здравствуйте, Милдред.

— Брад хотел поговорить с мистером Келли, если вы не против.

— Конечно-конечно. Секундочку.

Милдред расслышала, как Андрена зовет Джима. Он сказал несколько слов, Андрена звучно шлепнула его, и адвокат взял трубку.

— Здравствуй, Брад.

Слышно было, что Джим улыбается.

— Нет, это Милдред. Сейчас он подойдет.

Она прикрыла ладонью трубку и окликнула Брада.

Он оторвался от картины, на которой был изображен табун лошадей. Странная картина с очень мягкими красками и особым светом. Лошади выбегали из конюшни, разбрызгивая копытами воду. Брад удивленно нахмурился.

— Это Джим, — сказала Милдред и протянула ему трубку.

Брад взял кусок пластмассы обеими руками, осмотрел его и непонимающе уставился на Милдред.

— Спасибо, — на всякий случай ответил он, любуясь ее темными глазами с приподнятыми уголками. Удивительный взгляд: словно у новорожденных животных. Брад вспомнил кошку, которая жила в сарае. У нее тоже глаза были приподняты в уголках, как у Милой. Брад любил эту кошку. Такая ласковая и молчаливая. Она всегда подходила, если Брад заглядывал в сарай. Но однажды кошка пропала, и больше Брад ее не видел. Он надеялся, что с Милой такого не случится, что похожие глаза не означают похожей судьбы.

Брад думал о кошке и свободной от трубки рукой гладил мягкие пряди Милдред. Он с головой погрузился в воспоминания.

Милдред приглашающе кивнула.

— Алло? — раздался голос Джима.

Брад вздрогнул и уронил кусок пластмассы. Трубка покачалась на длинном шнуре, ударилась о ножку стола, а потом упала на ковер.

— Брад, это же Джим!

Милдред почти нетерпеливо отвела его руку от своих волос и чуть-чуть покраснела, когда нагнулась за трубкой. В ту же секунду нагнулся Брад, и они стукнулись лбами. Милдред качнулась назад и бесшумно села на ковер, а Брад так и остался сидеть на корточках. Он осознал свою ошибку, застонал и бросился на помощь Милой. Поднял, отнес на диван и аккуратно положил.

— Все в порядке, Брад. — Милдред потерла лоб. — Возьми трубку.

— В порядке? Хорошо?

— Да, чудесно.

Брад в ужасе провел пальцами по ее лбу, как будто искал повреждения. Просто так стоять на месте он не мог. Надо было что-то делать.

Милдред села и показала на телефон.

Брад быстро поднял трубку и передал ее Милдред.

— Извините, — сказал он.

— Да нет же, это тебя. — У Милой возле глаз собрались усталые морщинки, но она улыбалась. — Джим хочет с тобой поговорить.

Она поднесла трубку к уху, чтобы показать, что надо делать, а потом передала ее Браду.

Брад повторил движение Милдред и услышал голос.

— Алло? Брад?

— Брад, — ответил Брад и отдал трубку Милдред.

— Мистер Келли, Брад не знает, что надо делать…

— Просто подержите телефон у его уха, я с ним поговорю.

— Хорошо.

Она сделала, как ей велели.

— Алло, Брад?

— Алло! — Брад улыбнулся, когда понял, что слышит знакомый голос. Он с изумлением взглянул на Милдред.

— Это Джим. Эй, ты еще там?

— Там?

— Брад, я ложусь спать, — объяснил ему Джим. — Мы с тобой увидимся завтра с утра. Договорились?

— Джим?

— Да, это Джим. Я внизу.

Джим вздохнул, осознавая тщетность своих объяснений. Он устал. День выдался очень длинный.

— Да. Завтра. — Брад наконец понял. — На ночь — молиться.

Он вспомнил, как папа учил его произносить молитву перед сном, и решил передать свое знание дальше.

— Ладно, — согласился Джим.

Ему лень было объяснять, что он не религиозен, что какая уж тут вера, если каждый день сталкиваешься с людскими пороками. Вместо этого он просто сказал:

— Я потерял веру много лет назад, Брад.

— Ой! Понятно.

Брад очень удивился, узнав, что можно потерять веру. Как же так? И куда девается потерянная вера? Кто ее собирает?

— Если тебе что-нибудь понадобится, просто попроси Милдред.

— Да. — Брад посмотрел на Милую и улыбнулся. — Она здесь.

— Он хочет со мной поговорить? — шепотом спросила Милдред и пальцем ткнула себя в грудь. Брад проследил за ее движением и покраснел.

— Спокойной ночи, Брад.

В трубке щелкнуло, стало очень тихо.

Брад еще немного послушал, задумчиво оглядывая квартиру. Он ждал чего-то большего. Милдред взяла у него трубку, поднесла к уху и положила на телефон.

— Его нет, — тихо сказала она. — Завтра увидимся, наверное.

Брад уставился на аппарат.

— Нет. — Он осторожно поднял трубку, покрутил ее в пальцах, разглядывая жесткую пластмассу, послушал гудок. Новый внешний вид Джима потряс и разочаровал его.

* * *


На Милдред не было ничего, кроме лифчика и трусиков, когда Брад широко распахнул дверь ее спальни. Женщина вскинула руки к груди и даже не нашлась что сказать. Она быстро села на краешек кровати, словно стараясь отодвинуться от Брада подальше.

— Извините, — сказал он и нахмурился. Но с места все-таки не сдвинулся, просто не знал, что теперь делать. Брад не отрываясь смотрел на Милдред. Внутри что-то переворачивалось при взгляде на ее длинные светлые волосы. Похоже на боль, но больно не было. Бледная гладкая кожа мягко светилась в сумраке. На плечах и руках проступали мелкие веснушки, крохотные ножки зарывались в ковер.

— Это моя спальня, Брад, — недовольно сказала она.

— Ой.

Брад до этого момента не знал, что Милдред все еще находится в квартире. Она пожелала ему спокойной ночи, он повторил пожелание вслед за ней, но сразу отвернулся к ящику с цветком и не видел, куда Милдред пошла. Хлопнула дверь, и Брад решил, что его подруги больше нет в квартире. А сейчас он собрался обследовать свою территорию и случайно наткнулся на спальню Милдред. Он просто открывал двери и заглядывал внутрь точно так же, как до него это делал Джим. Было похоже на телевизор. Открываешь дверь и ждешь аплодисментов. Браду даже показалось, что он и в самом деле их слышит.

Милдред словно застыла, прижав руки к груди, от давления белые холмики слегка приподнялись.

— Прежде чем войти, надо постучаться. — Она старалась говорить уверенно, но доброжелательно.

— Ладно.

Брад закрыл дверь, и Милдред, не веря своим глазам, покачала головой. Она взяла с края кровати хлопковую ночную рубашку и оглянулась на дверь, каждую секунду ожидая, что сейчас раздастся стук. Милдред просунула голову в вырез, и тут в дверь действительно постучали. Брад осторожно заглянул в спальню.

— Брад! — Женщина быстро одернула края материи.

— Извините.

Он вышел и прикрыл за собой дверь. Ему в жизни не доводилось видеть существа прекраснее Милой. Он улыбнулся, вспоминая изгибы ее тела, потом прикрыл рот рукой и беззвучно засмеялся. Дверь в ее спальне была сделана из дерева вручную. Брад смотрел на филенку так, словно мог видеть сквозь нее, и представлял себе движения Милой. Он вспомнил, что видел в Библии рисунок Марии, она держала в руках букет цветов, груди у нее были такие же высокие и мягкие, как у Милдред. Ему захотелось увидеть, как Милая держит в руках цветы. Эти женщины были так похожи. Они должны быть вместе. Милая должна была бы сидеть в кресле его матери, на коленях кошка, пальцы поглаживают бархатную шубку. И глаза добрые.

Брад прошелся по квартире и нашел вазу с цветами у входной двери. Белую, блестящую и очень высокую. Брад нагнулся, чтобы взять цветы и подарить их Милдред. Но пальцы наткнулись на мертвую и острую материю. И совсем не похоже на цветы. Непонятно, как они превратились в страшные, лишенные смысла предметы, которые притворялись живыми. Брад неуверенно отступил. Это не цветы, а какая-то обманка. Его снова пытаются надуть. Совсем как с Джимом, который превратился в твердую пластмассу. Только эти цветы были тоньше, выше, но все равно ненастоящие.

Как может Милая жить среди таких цветов? Она ведь совсем на них не похожа. И на ощупь другая. Брад не знал, что и думать. Во что может превратиться Милая? Он надеялся, что она не станет ни во что превращаться. Завтра он найдет для нее настоящие цветы. Они помогут ей навсегда остаться такой же прекрасной. Станут ей хорошим примером Браду нужны были цветы вроде тех, что росли на ферме. Завтра он постарается отыскать цветы, пойдет рядом с малюсенькими фигурками далеко внизу. Он видел их из окна.

Брад успокоился и продолжил обследовать квартиру. Он шел по коридору и открывал двери, не забывая постучать. Комнаты здесь были другие, но во многих из них тоже стояли кровати. В одной Брад обнаружил накрытый зеленой скатертью стол и разноцветные шары на нем в другой бесконечными рядами вдоль стен тянулись книги в темных переплетах, тут же стояли удобные кресла. Брад посидел в каждом из них, гадая, кто жил в этих комнатах. Быть может, их обитатели сообразили, где находятся, и сбежали? Потрогали цветы и пустились наутек? Брад занервничал, но заставил себя думать только о Милой и вскоре успокоился.

В конце прихожей он узнал ту огромную комнату, где задремал до ужина Брад лег на покрытую ковром землю, посмотрел в потолок и вспомнил об отце, о том, как они вместе лежали в траве и молча глядели в ночное небо. Брад глубоко вдохнул свежий загородный воздух, но почувствовал только странную механическую прохладу. Он услышал голос отца, низкий и терпеливый. Чистый звук, рождающийся ночью в глубине полей:

— Звезды двигаются, но остаются неизменными. Так же как ты и я. Даже когда ты их не видишь, они по-прежнему на своих местах.

Брад встал и прошелся по комнате. Вышел в прихожую, обрадовался, обнаружив, что она заканчивается гостиной. Там он увидел диван. Можно заснуть здесь. Так ближе к зверикам, ближе к исполнению папиных и маминых желаний. Ведь надо же завершить дело отца.

Он лег и подумал о Милой. Все мышцы расслабились, Брад думал о летящих по ветру волосах девушки, словно это колышущееся поле накрывает его своим пологом. Он думал о тепле ее тела, о веснушчатых руках и ногах, пальчиках на ступнях, об очертаниях, заполняющих пустоту внутри него. Брад любил Милую, как любил он. Господа. Чувство было в точности таким же. Убаюканный этим чувством, Брад заснул.




Глава девятая

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ


На тумбочке возле кровати затрещал телефон. После второго звонка Джим схватил трубку и сердито прижал к уху. Кому это неймется в такое время?

Андрена что-то пробурчала под одеялом и перевернулась на другой бок. Ей тоже не хотелось вставать.

— Алло? — просипел в темноте Джим.

— Мистер Келли!

Женщина. Плачет. У Джима по спине побежали мурашки, он понял, что это Милдред. Адвокат мигом сел, ожидая худшего.

— Что такое?

— Брад ушел. — Милдред разрыдалась. — Простите меня, мистер Келли… Просто взял и…

— Что случилось? Милдред!

Я проснулась, пошла готовить завтрак. А Брада нет! И постель нетронута!

— Успокойтесь, Милдред, успокойтесь. Он скорее всего где-то в здании. Я сейчас к вам поднимусь.

— Простите меня, мистер Келли.

— Чего уж теперь.

Джим повесил трубку, встал, оглянулся на кровать. Поразительно! Тут паника, а жена спит себе как ни в чем не бывало. Может, разбудить? А что толку? Что изменится? Да и тревога-то наверняка ложная. Так, пустяки. Адвокат натянул через голову рубашку и вспомнил, что ему снился Брад. И ферма. Они с Брадом на ферме. Там так хорошо, так беззаботно! Как в детстве. Вот только было в этом месте что-то слишком уж окончательное, завершенное, что ли. Это беспокоило. Джим никак не мог стряхнуть остатки странного сна, припоминались все новые подробности. Ну и пусть. Все-таки здорово было на этой ферме.

Сегодня же суббота выходной! И на тебе! Ни минуты покоя. Адвокат с ненавистью застегнул последнюю пуговицу и снова поглядел на жену. Если сейчас лечь рядом — тотчас вернешься в то дивное место. Постель — она как машина времени. Сама не двигается, а переносит, куда пожелаешь.

Беспокойство росло, но сон почему-то заставлял верить, что Брад в безопасности. Раз ничего пока неизвестно, значит, все будет хорошо. Джим вдруг отчетливо представил себе Брада, гуляющего по улице.

Адвокат натянул ботинки и кинулся к двери. Вспомнил, что не поцеловал на прощанье жену — была у них такая традиция еще с самой первой ночи. С этой мыслью он пронесся мимо лифта и ринулся вверх, перепрыгивая через две ступеньки.

* * *


Джим и Милдред обыскали коридоры на всех этажах. Они надеялись, что Брад сидит на пожарной лестнице или стоит под настенными лампами, зачарованный сиянием стеклянных шаров. Тщетно. Брада нигде не было.

В вестибюле Джим заметил швейцара. Приподняв шляпу, тот раскланивался с девочкой, у которой на руках сидела кошка.

— Вы… — адвокат перевел дух, — не видели… э… э… парня… Примерно вот такого роста… Волосы… русые… со светлыми прядями… Лицо круглое. Простоватое такое лицо. Широченные джинсы. Клетчатая рубашка. Э… зеленая в… черную клеточку.

Швейцар улыбнулся и кивнул:

— Да, сэр, видел.

Джим с облегчением вздохнул:

— Слава богу!

Милдред не разделяла его восторгов. Она чуть не плакала у Джима за спиной и во всем винила себя.

— А давно видели?

Джим заметил, что девочка смотрит на них. Но приветливо улыбаться не было сил.

— Часа полтора-два назад. — Швейцар показал на крошечный газончик перед домом. — Вон там. В земле копался. Семена какие-то хотел посадить.

— А потом куда пошел? — Джим потерянно озирался.

Швейцар, недоумевая, посмотрел на жильцов. Может, он что-то не то сделал?

— Я ему сказал, что нельзя вот так в земле ковыряться. Перед этим домом нельзя… Я ведь при исполнении, сэр. — Он заметил, что Милдред пришла в отчаяние, и снова повернулся к Джиму. — Я… сказал…

— Что?

— Этот парень подошел…

— Брад, — перебил Джим. — Его зовут Брад.

— Ну да. — Швейцар снова нервно взглянул на Милдред. — Брад подошел ко мне и дал два зернышка. Сказал, что мне больше не нужно. А потом ушел. И смеялся все время, а рот рукой прикрывал. Ненормальный. — Швейцар улыбнулся, но понял, что это неуместно, и снова нахмурился. — Или… это был ваш друг? Он что-то натворил? Я еще тогда подумал, дескать, странный он какой-то для такого дома.

Девочка подергала Джима за штанину:

— А я знаю, куда он пошел.

— Серьезно? — Джим наклонился к ней.

Девочка кивнула и потерлась щекой о кошкину шубку. Кошка не возражала Джим даже услыхал, как она мурлычет.

— Он мне котенка подарил.

— Великовата она у тебя для котенка.

— Подарил и сказал кормить. И заботиться. И поливать. — Она хихикнула. — А котят не поливают. Они сами воду пьют.

И девочка удалилась.

— Так это ваша кошка? — спросил швейцар. — Он у вас ее украл? Или вломился куда?

— Нет, это наш друг, — нетерпеливо ответил Джим. — Так в какую он сторону пошел?

— Да я уж не помню. Хотя нет, подождите. По-моему, вон туда, на восток. Там еще небоскреб Квейгмайера стоит, на нем буквы большие «Н» и «К». — Точно. Туда его и понесло.

Джим с тоской поглядел на восток. Прохожих почти не было. Еще бы: раннее утро, суббота. Мимо проехала полицейская машина.

Внезапно ему пришла в голову новая мысль. Джим круто повернулся и, не рассчитав, налетел на Милдред. Девушка, которая и так уже была на пределе, закрыла лицо руками, отвернулась и начала всхлипывать, пробормотав что-то похожее на «Боже правый».

— Простите, — раздраженно сказал адвокат.

Швейцар никак не мог понять, что нужно этой парочке. Уж больно они сами в это утро походили на сумасшедших.

Милдред перестала всхлипывать, глубоко вздохнула и постаралась улыбнуться.

— Ну все, — сказала она себе, — хватит. Господи, дай мне сил!

— Полиция! — Джим наконец озвучил свою гениальную мысль.

Милдред кивнула.

— Да, конечно.

Швейцар подошел ближе и осторожно вынул руку из кармана.

— Вот они, семена-то. — Его ладонь едва заметно дрожала. Там, где пересекались линия судьбы и линия жизни, лежали два зернышка. — Попробую в садике у себя посадить. Может, чего вырастет.

Джим глянул на семена, потом на швейцара.

— Они же нормальные, правда? — смущенно спросил тот. — Ничего незаконного?

И сунул подарок обратно в карман.

Милдред грустно рассмеялась.

— Нормальные, — ответил Джим. — Семена как семена. С фермы.

Он смотрел на проезжающие машины и думал о том, куда мог подеваться Брад. Ноги будто к тротуару приросли. Но надо двигаться, догонять удачу. Надо слиться с людским потоком, он-то вынесет.

* * *


— Давно ушел? — спросил полицейский.

— Рано утром.

— Ты же знаешь, пока сутки не прошли, я дело завести не могу. Двадцать четыре часа — минимум.

— Но ведь это особый случай, Стив!

Полицейский глубоко затянулся, откинулся на спинку стула и зевнул.

— Да ни черта с ним не случится. Сто раз тебе говорил.

— Случится.

— А если и случится, — полицейский покачался на стуле, — все равно он не поймет.

Джим вскочил. Он прекрасно знал про двадцать четыре часа, потому-то и пришел за помощью к брату. Думал, Стив сделает исключение.

Полицейский ухмыльнулся.

— Ладно, Джимми, расслабься. Разрулю.

— Когда?

— Прямо сейчас. — Стив задумчиво пригладил усы.

— То есть через месяц?

— Через пару минут. — Полицейский скривился в улыбке. — Вот докурю и займусь. Запретили, понимаешь, снаружи курить. — Он показал на закрытую дверь. — Новые правила. Чистоту соблюдаем, здоровье бережем. Короче, старые сказки про пассивное курение.

— Стив! Он уже наверняка во что-нибудь влип!

Джим снова сел и взглянул на свои ботинки. Коричневые ботинки. И серые носки. И над этим всем — ослепительно синие брюки. Адвокат покачал головой:

— Появишься в таком виде на суде — стыда не оберешься.

Полицейский только хмыкнул.

Джим сердито вскинул голову:

— Ну спасибо тебе! Прямо камень с души свалился. Любо-дорого посмотреть, как ты свой долг исполняешь.

— Вот только про долг не надо мне рассказывать! — вспыхнул Стив. Он нагнулся над столом и локтем задел папки с бумагами. Листки разлетелись по полу. — Знаем, ученые. О своем долге подумай!

— Ладно, проехали.

Джим полез за папками. Он ненавидел беспорядок.

— Оставь. Не трогай.

Джим выпрямился. Полицейский вмял окурок в стеклянную пепельницу. Ему казалось, будто он мнет собственную гордость. Просто-таки в глотку себе эту гордость заталкивает. Все, что Стив тысячу раз слыхал от отца, лезло наружу.

Полицейский оторвал взгляд от набитой пепельницы и возмущенно посмотрел на Джима. В груди закипала ярость, скулы свело от невыплеснутой ненависти.

— Долг! — Он с грохотом отодвинул стул и вскочил — Ты о своем долге говоришь или о моем? — Стив навис над братом.

Джим понял, что попался. Лучше не вставать, а то дойдет до драки. В наступившей тишине потрескивали электрические заряды, как перед грозой. Братья слушали дыхание друг друга, чувствуя надвигающуюся опасность. Наконец Стив нарушил молчание.

— Мой долг — ловить всякую мразь и надеяться, что мне не вышибут при этом мозги или что я не подцеплю какую-нибудь гнусную болячку. Я должен затолкать этих сумасшедших сюда, чтобы они не могли больше убивать приличных людей или такую же мразь, как они. Я должен бросать черножопых недоделков в клетки, где им самое место. Бродяг, которыми весь город провонял. Все хотят их накормить. Зачем? Чтобы они сидели у нас на шее всю жизнь? Сидели, и сидели, и сидели…

— Это не твои слова. Так говорил отец, а ты просто повторяешь, как попугай, — спокойно ответил Джим.

— Заткнись, Джимми! Дай договорить. Просто заткнись, ладно? — Полицейский махнул рукой перед носом у брата. — Я должен спасать блядей от их сутенеров, Джимми! Грязь липнет ко всему, как чума. Ты вообще представляешь себе, что творится на улицах? Знаешь, как тот, кто сотворил этот мир, — назовем его бог с маленькой буквы «б» — обрушивается на свой народ, чтобы все исправить? Болезни, которые эти подонки распространяют. Без нас они все давно бы передохли, что, может, и к лучшему, а мы им помогаем заражать окружающих. Младенцев. Теперь убивает не только то, что можно увидеть своими глазами. Убивает вирус в крови. Правосудие в крови. Сутенеры и рыбы покрупнее прикормили больше половины полиции. Я вижу эту грязь и спрашиваю себя: «Что, черт возьми, я тут делаю?» Большинство скажет, будто это глупый вопрос. Их головы полны всякой дурью, они уверены в себе, они скажут: «Полиция нужна чтобы соблюдать законы». Какие законы? Чьи законы? Кто их придумал? И почему бы мне не выйти до срока на пенсию? Или встать на довольствие этих отбросов, брать у них деньги? А потом уехать на юг. Нежиться на солнышке, наслаждаться жизнью. Жизнью, а не дымной жарищей, которая всех нас душит.

Полицейский старался заглянуть в глаза брата, но тот упорно отворачивался.

— Одна беда, Джимми, не люблю я солнца. И жизни на юге не люблю. Я тут нахожусь не зря, у меня есть цель, и ничто на свете не помешает мне ее добиться. Вчера я сломал парню нос и запер его за то, что он пытался меня подкупить. Он из Картелей, латинос поганый, никому не нужный. Но он-то выйдет на свободу, а мне объявят выговор за то, что я на него напал. Вот подожди. Помяни мое слово. Я сражаюсь с моим собственным народом. Плюю против ветра. Отец бы в гробу перевернулся, если бы знал, до чего дошло дело. Он всю жизнь боролся с этой мразью. А теперь его усилия — насмарку. Всю его жизнь, Джимми… Всю его жизнь спустили в унитаз!

Джим сидел тихо, щеки обдавало горячим дыханием, брат склонялся все ниже, раскаленный, как топка.

— Эти отбросы понимают только силу, месть. Они глотают законы целиком, вроде той змеи, что жрет мышей. Но змея хоть косточки выплевывает. А мы стараемся удержать эти законы, собрать по кусочкам. А кусочки-то не складываются! И не действуют больше. Вся эта нечисть похожа на артрит, я его заработал, когда мне кувалдой по руке попали. Кувалда — это тоже оружие. Они все что угодно приспособят как оружие. Руку раздробили. Коленку сломали. Ухо чуть не откусили. У меня такое ощущение, будто это меня собрали по кусочкам. И не надо ухмыляться, братишка. А ты как раз их вытаскиваешь отсюда и отправляешь снова на улицу. Дело ведь не только во мне. Да во всех вокруг. Тонкости. Юридические нюансы. Несоответствия в показаниях. Ты считаешь, что в этом и есть суть закона?

Полицейский тихонько сел за стол, стараясь успокоиться. Он сцепил руки, не отводя от брата глаз, и стал ждать ответной реплики, за которую можно было бы зацепиться.

— А как же Брад? — Джим решил оставить вспышку гнева без внимания, он много раз слышал эту речь.

— Правосудие и долг… — Полицейский взглянул на дверь, словно ожидая гостя. Он подумал об отце. Если бы Джим не знал брата столько лет, он решил бы, что в голосе Стива проступила сентиментальность. — Это теперь пустые слова — Он посмотрел на репродукции на стенах. Рядом стояли награды отца и его собственные. — Ты произносишь эти слова, Джимми, а люди смеются. Теперь смеются. Это же уму непостижимо, до чего мы докатились. Какой цинизм! Просто смеются, и все тут. — Стив посмотрел на брата и переменил тон. — А потом они бегут ко мне сломя голову и визжат, что проклятые отбросы вторглись в их жизнь. И что, по-твоему, они смеются? Нет, что ты. Они требуют справедливости, и само это понятие больше не кажется им смешным. Вот тогда наступает моя очередь смеяться. — Он открыл ящик и начал рыться в нем, но что ищет, не знал и сам. Стив захлопнул дверцу стола. — А все потому, что тогда я вспоминаю о тебе. Я смотрю на их испуганные лица, слушаю их вопли и призывы, и я знаю, что справедливости не добьется никто. Больше никто.

Полицейский потрогал пачку сигарет, глянул на часы.

— У полицейских и адвокатов правосудие разное. Помнишь, когда мы были маленькими, мы играли с магнитами? Они отталкивались. Ко всему остальному прилипали, а друг от друга отталкивались. — Он заглянул брату в глаза — Ты же знаешь, как все устроено, Джимми. Знаешь, из чего соткано правосудие. Спектакль в суде. Слова выворачивают наизнанку. Используют людей. Вы все время используете людей в своих целях. И не надо на меня смотреть так, будто я оскорбил твою невинность. Ты на их стороне, по крайней мере до тех пор, пока у них есть чем тебе платить. А потому нечего так себя вести и требовать, чтобы я спасал твоего идиота. Забудь о нем. Он в жизни не отличит друга от водокачки. Забудь о нем, и давай вернемся каждый к своей игре. Мы ведь так хотам выиграть.

— Знаешь, Стив, с тобой что-то очень не так. Я хотя бы пытаюсь играть честно. — Джим встал, ноги от сидения совсем затекли. Он повернулся, чтобы уйти, но не сдержался и добавил: — А ты просто недостаточно стараешься.

— Ты ведь меня совсем не слушал, правда? Точно, не слушал. — Стив махнул рукой и повернулся к своим папкам с делами. — Иди, развлекайся. Пусть тебя греет мысль, что ты благородный человек, стараешься защитить этого придурка. Но задумайся хоть на секунду, что тебе на самом деле нужно? Что ты спасаешь? Что особенного в человеке, который даже не понимает, что с ним происходит?

* * *


Джим устроился поудобнее в кожаном кресле с высокой спинкой. Наедине с собой в своем кабинете он вспоминал слова брата. Раньше в речах Стива не было столько ярости. Джим даже испугался. Не в первый раз он сталкивался со сложными этическими вопросами. В любом споре Джим уступал, когда ему навязывали чужие ценности. Да, пусть он не мог похвастаться твердостью убеждений, но это позволило ему многого добиться. У него — новая спортивная машина, дом в деревне Купидонс, шикарная квартира.

Джим не знал, много ли он сделал в своей жизни добра. Ему вспомнились тысячи страниц документов. Юридические тонкости. Социальное неравенство. Неприкосновенность. Нет, он несомненно сделал много доброго и полезного. Несколько его клиентов в самом деле были невиновны. А как насчет тех преступников, которых он выпустил на свободу? Было время, когда Джим работал государственным защитником, но даже тогда у большинства его клиентов рыльце было в пушку. Перед глазами мелькали лица подзащитных. Очень характерное выражение этих лиц. Выражение беспомощности, загнанности. Но это оттого, что их заперли в клетку, а не оттого, что они невиновны. Джим пытался убедить себя, будто это не так. И даже аргументы находил. Вот только правда тут была одна. Очевидная и ясная, как бы он ни старался заретушировать ее. Его брат в чем-то прав. Дело в том, что Джим защищал виновных. Оправдательные приговоры преступникам. Они перечеркивали все хорошее, что мог бы сделать в жизни адвокат.

Он вспомнил о Браде. Вот уж кто действительно ни в чем не виноват. Тут все просто. Джим почувствовал, сколь незначительна и скучна его роль в этом деле, но, по крайней мере, тут он был честен и делал все по совести.

— Бред, — прошептал адвокат. Он встал и оглядел ряды книг на полках. — Слова. Пустота.

Ему хотелось смахнуть на пол толстые тома, но природная сдержанность и благоразумие одержали верх.

Джим вздохнул, подошел к окну и приоткрыл жалюзи. «Брад, Брад, Брад», — звучало у него в голове. Вслух произносить это имя не хотелось. Адвокат никак не мог понять причину своей тревоги. Он места себе не находил. Наконец, когда на глазах у него уже почти выступили слезы, Джим тихонько прошептал «Брад», словно признал свою вину. Все кости ныли, будто из них вытягивали костный мозг. Адвокат отвернулся от окна, в дверях стояла Андрена.

— Ты как?

Он задумчиво кивнул. Его тяготили невеселые мысли, в голове царила сумятица, хотелось говорить как можно проще и понятнее.

— Хорошо.

— Пока никто не звонил. — Она подошла к мужу и обняла его. — Брад наверняка просто бродит по улицам и изучает новый мир.

— Какая разница?

— Что?

— Я вот подумал Брад ведь как ребенок. Это все равно что потерять ребенка в магазине. Вспомни, ведь ты терялась, когда была маленькой. Ты словно слепнешь. Ничего не видишь, если рядом нет родителей. Вот только Брад не боится этого. Он так удивляется всему на свете. Восхищается. Но очень скоро стемнеет, а ведь он даже не знает, что такое опасность.

— Может, это его и спасет. — Андрена погладила мужа по спине. — Его найдут. Надо просто надеяться.

— Надеяться.

Джим удивился тому, что на губах его застыла улыбка, хотя в душе царила грусть.

— Ну же, погляди на меня. — Андрена взяла Джима за подбородок. — Ты сделал все, чтобы его найти. Мы везде искали. Больше ты ничего не можешь сделать.

— Не знаю, что со мной. Не могу сидеть на месте. Что-то ведь сейчас происходит, надо двигаться, надо быть там, надо предотвратить. На счету каждая секунда. — Джим заглянул в зеленые глаза жены, надеясь обрести в них поддержку. — И чего я так дергаюсь?

— Есть вещи, которых понять нельзя. А если б ты все знал и понимал, тебя бы сейчас здесь не было. Ты бы владел ситуацией.

Джим покачал головой. Жена не понимала его.

— У меня такое ощущение, будто умер кто-то близкий. — Горло сдавил спазм. — Это так на меня непохоже. А взять себя в руки не могу. Сердце ноет, словно я потерял кого-то.

Андрена теснее прижалась к мужу и поцеловала в шею.

— С ним все будет хорошо, — тихонько сказала она — Я знаю.

— Его убьют.

Джим сказал это и удивился. Очень не хотелось верить собственным словам. Лицо его блестело от пота Андрена наклонилась и вытерла мужу лоб.

— Надо верить в человеческую доброту. Конечно, я понимаю, это нелегко, господин адвокат. Но должно же в тебе остаться хоть немного веры.

Андрена попыталась улыбнуться и тут же поняла, что слова выбрала не те.

Джим возмущенно закрыл глаза, из-под ресниц брызнули слезы. Даже собственная жена считает его неудачником.

— Его убьют. На этот раз не будет никакого судебного разбирательства. Нас всех позабудут.

Джим не узнавал своего голоса. Впервые в жизни он не владел им.




Глава десятая

УЛИЦА


— ДА, БРАТЬЯ, ДА! Я ВИДЕЛ, КАК ПРЕДАВШИЕ СЛОВО ВВЕРГНУТЫ БЫЛИ В ГЕЕННУ ОГНЕННУЮ! В АД! Я ВИДЕЛ СТРАШНУЮ ТЬМУ! ТЬМУ СРЕДИ БЕЛА ДНЯ! Я СЛЫШАЛ АДСКИЙ ШУМ, КОТОРЫЙ ОНИ ПРИНИМАЛИ ЗА ГОЛОС ИСТИНЫ!

ЕСТЬ ТОЛЬКО ОДИН ПУТЬ КО СПАСЕНИЮ. УСЛЫШЬТЕ ВОПЛЬ ДУШИ СВОЕЙ. ДА, ВЫ, СЭР. ВЫ. ИБО ТАК СУЖДЕНО.

ПРОЧТИТЕ ОБ ЭТОМ, СЭР. О ДЕТЯХ СВОИХ И ДЕТЯХ ДЕТЕЙ ИХ, ЕЩЕ НЕРОЖДЕННЫХ. ВСЕ МЫ — ОДИН НАРОД ОТРИНЕМ СЕМЯ ЛЖИ. ДА БУДЕМ ЕДИНЫ ПРЕД ЛИЦЕМ ГОСПОДА. ПРОСВЕТИМСЯ СВЕТОМ ЖИВЫМ, ИСПОЛНИМСЯ СВЯТОГО ДУХА. ПОГАСИМ ОГОНЬ НЕЧЕСТИЯ. ОМОЕМСЯ И ОЧИСТИМСЯ. ГОРЕ ТОМУ, КТО ПОЧИТАЕТ ПЛАМЯ ПОХОТЕЙ И СТРАСТЕЙ ЗА СВЕТ ВЕЧНЫЙ. НАШИ ТЕЛА ТЩЕДУШНЫ, ИХ СОТРЯСАЕТ ДРОЖЬ. ОНИ НАГИ ПЕРЕД ЛИЦОМ ВОЖДЕЛЕНИЙ. ОТВЕРГНИТЕ СОБЛАЗНЫ. ХРАНИТЕ ЧИСТОТУ СВЕТА. БЕГИТЕ ОТ ЯЗЫКОВ ПЛАМЕНИ. НЕ ПРИСЛУШИВАЙТЕСЬ К ИХ ГОЛОСАМ. СЛУШАЙТЕ ГОЛОС СВЕТА В ДУШЕ. ОН СТИХАЕТ, КОГДА МЫ ГРЕШИМ. ЕГО ЗАГЛУШАЕТ ГОЛОС САТАНЫ. ЕГО ОГНЬ ОБОЖЖЕТ ВАС. ВЫ ВИНОВНЫ, И НЕ НАДО ОТРИЦАТЬ СВОЮ ВИНУ. ОМОЙТЕСЬ ОТ СВОИХ ГРЕХОВ. ОСТАВЬТЕ ЗЛЫЕ ПОМЫСЛЫ, ЭТО ОНИ СМУЩАЮТ ВАС. ИЗВЕРГНИТЕ ИЗ УСТ ВАШИХ АДСКОЕ СЕМЯ, ПРОЖИГАЮЩЕЕ ЗЕМЛЮ.

Брад сидел на бордюре и наблюдал за проповедником. Лицо у проповедника было странного свекольного цвета. Он продолжал кричать и раздавать листочки. Брад остановился, когда услышал слово «АД». Как много всего наприключалось в последнее время! Брад и думать забыл, что находится в аду. А вот теперь он снова вспомнил о своих догадках. Кричащий человек знал что-то, чего другие не знали. Это читалось в его глазах.

Почему же на него никто не обращал внимания? Ведь он пытался их спасти. Человек казался Браду честным и искренним, хотя и немного сердитым. Он сердился на людей. Может, они ему что-нибудь сделали? У них был пристыженный вид, они боялись посмотреть этому человеку в глаза.

Редко кто из прохожих брал бумажки из его рук, и даже те, кто брал, все равно не обращали на него внимания. Словно выхватывали листки из воздуха. А может, проповедника видят только добрые люди? Брад страшно обрадовался своему выводу. Приятно осознавать, что ты — один из избранных. Довольный собой, Брад встал, чтобы тоже взять листок, и заглянул в требовательные глаза проповедника.

— ДА, ВРАТ МОЙ. ЭТО ТВОЙ БИЛЕТ В ЦАРСТВИЕ НЕБЕСНОЕ. ЭТИ СЛОВА ОЧИЩАЮТ СВЕТ. СПАСАЮТ ЛЮДСКОЙ РОД ПРОЧТИ И СПАСИСЬ. ПРОЧТИ, ПОКА ЯЗЫКИ ПЛАМЕНИ НЕ ВЫРВАЛИСЬ ИЗ ТЕБЯ И НЕ ПОГЛОТИЛИ ОСТАЛЬНЫХ ПРОЧТИ И УЗНАЙ, ЧТО НАДО ДЕЛАТЬ, ЧТОБЫ СПАСТИ СВОЮ ДУШУ ЧТОБЫ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ ЖАДНОСТИ. ОТ ПОХОТИ И СТРАСТЕЙ. РАЗОРВИ СВОЮ ПЛОТЬ, ВЫПУСТИ СВЕТ НАРУЖУ, НЕЗАМУТНЕННЫЙ И СИЯЮЩИЙ.

По щекам проповедника бежали слезы. Он прошептал:

— Я видел тебя.

И отвернулся. И снова начал кричать и совать бумажки тем, кто соглашался их взять.

Брад посмотрел на свой листок. Там было небо и человек на облаке. Все звуки пропали. Смолк уличный шум, смолкли людские голоса и автомобильные гудки. Брад улыбнулся и подергал проповедника за рукав.

— ДА, БРАТ. ДА. СЛОВО БОЖЬЕ. НЕ ПРЯЧЬСЯ ОТ МЕНЯ.

Брад показал на картинку:

— Небеса.

— НЕБЕСА ЖДУТ ТЕБЯ. ТАМ ТВОЕ СПАСЕНИЕ. ВОЗДАДИМ ХВАЛУ ГОСПОДУ, ОТЦУ НАШЕМУ, СУЩЕМУ НА НЕБЕСАХ. ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ЕГО. СПАСЕНИЕ.

Проповедник сильно сжал руку Брада.

— ПРОЧТИ СЛОВО БОЖЬЕ, БРАТ МОЙ. УСЛЫШЬ, КАК ОНО СПУСКАЕТСЯ К НАМ С НЕБЕС. ДЕТИ ГОСПОДА СЛЕПЫ И ГЛУХИ К СЛОВУ ЕГО.

Он понизил голос.

— Но ты, ты, мой друг, спасешься. Благословляю тебя всем сердцем. Я и раньше видел тебя. Ты ходишь среди нас.

Брад покачал головой, закрыл один глаз и потрогал веко.

— Не читать.

Человек простер руки к небу и возопил:

— БЛАЖЕННЫ МИРОТВОРЦЫ. БЛАЖЕННЫ КРОТКИЕ, ИБО ОНИ НАСЛЕДУЮТ ЗЕМЛЮ. ЭТО Я О ТЕБЕ, БРАТ.

Он повернулся к прохожему:

— СЛУШАЙТЕ СЛОВО БОЖЬЕ. ПРИМИТЕ ЕГО. ПОЧУВСТВУЙТЕ, КАК СЛОВО НАПОЛНЯЕТ ВАС ПРАВЕДНЫМ ГНЕВОМ И ОЧИЩАЕТ ОТ СТРЕМЛЕНИЯ К БОГАТСТВУ И УСПЕХУ. ОТ СТРЕМЛЕНИЯ К СЛАВЕ МИРСКОЙ. ЧТО ВЫ СТРЕМИТЕСЬ ДОКАЗАТЬ? ГОСПОДЬ ПРИМЕТ ВАС ТАКИМИ, КАКОВЫ ВЫ ЕСТЬ. НЕ МЕНЯЙТЕСЬ. НЕ ПРЯЧЬТЕСЬ. ИЛИ ОН НЕ УЗНАЕТ ВАС.

— А? — Брад посмотрел на картинку.

— ДА.

— Моя?

— ДА, БРАТ, ДА. ГОСПОДЬ ПРЕБЫВАЕТ В СЕРДЦЕ ТВОЕМ. Я видел тебя, видел то, что в твоих глазах. Ты не носишь маски.

Кто-то тронул Брада за плечо. По лицу проповедника бежали слезы. Он облизнул губы, голос его звучал все более взволнованно.

— Уходи скорей, пока толпа не заметила тебя.

— Спасибо, — ответил Брад, не отводя глаз от рисунка. Он слился с потоком людей, и почт сразу же на него налетела какая-то женщина. Брад споткнулся, бумажка выскользнула из его пальцев, и ее затоптали десятки ног. Брад нагнулся, чтобы поднять листок, и пробегающий мимо прохожий сбил его с ног. Брад остался стоять на коленях, а бумажка прилипла к каблуку того самого прохожего.

— Рай! — крикнул Брад ему вслед.

— Сэр! — раздался у него над ухом тоненький голосок. — Эй, сэр!

Брад повернулся и увидел чумазого мальчишку.

— Монетки не найдется, сэр?

Брад улыбнулся и прикрыл рукой рот. Он рассмеялся и пожал плечами.

— Дайте монетку, сэр. Я умираю с голоду. Вы только поглядите на меня.

Брад оглядел мальчишку. Личико у него было круглое и розовое. Волосы густые, давно не стриженные, челка падала на глаза.

Брад поднялся с колен. Ему показалось забавным, что на мальчике две рубашки, одна поверх другой. Коленки торчали из джинсов, но Брад и раньше видел людей в коротких брюках, и вид у них был небедный. Брад решил, что если мальчик и умирает, то тайно. Отец показывал Браду картинки, на которых были голодающие дети, и объяснил, что ему очень повезло — у него есть пища — и он должен благодарить за это Господа. Еще отец объяснил, что их семья посылает деньги для этих детей, чтобы они могли купить себе еду.

— Нет, ты хорошо, — сказал Брад и потрепал мальчика по макушке.

— Да послушайте же! — захныкал тот, яростно хватаясь за кисть Брада двумя руками. — Мне надо поесть. Ну же, у меня мать умерла, а отец — алкаш. Он меня лупит ночами напролет. Я бы убежал, да денег нет. — Мальчик заметил, как оттопыривают карман Брада те самые купюры, что дал ему адвокат. — А у вас есть, — изумленно сказал парнишка потрясенный открывающимися перспективами.

— Очень богатый человек, — гордо сообщил ему Брад, он повторил то, что говорил адвокат. Брад знал, что эти слова как-то связаны с деньгами. — Очень, очень богатый человек.

Мальчик отпустил запястье Брада, отошел на шаг, прищурился и засмеялся, глядя в простоватое лицо.

— Да какой ты богатый! Ты просто дурак. Я и то лучше прикинут, чем ты. Дурак.

— Дурак, — повторил Брад, ему понравилось слово. Раскатистое «р», похожее на карканье вороны.

— Посмотри на меня. У меня одежда лучше.

— Да, — согласился Брад. — Хорошая.

Мальчик хитро улыбнулся:

— Но уж монетка-то у тебя должна найтись? Или даже доллар. Уверен, что найдешь.

— Деньги?

— Ага, деньги, — резко ответил мальчик. — Раз уж ты такой богатый, одолжи сто долларов.

Он презрительно ухмыльнулся и прислонился к стене дома, скрестив руки на груди.

— Сто долларов.

— Нет, — нахально ответил мальчишка — Гони тысячу, дурак.

Брад шагнул к мальчику и улыбнулся при звуке знакомого слова.

— Тысячу?

— Ага, тысячу баксов. — Храбрость парнишки таяла по мере того, как Брад подходил ближе. Неизвестно, на что способен этот идиот. — Ты же сказал, что ты богатый, так?

— Да.

— Ну так давай, раскошеливайся.

Он протянул руку и пошевелил пальцами.

— Раскошеливайся.

— Ага, тысячу.

— Раскошеливайся. Тысячу. — Брад рассмеялся и схватил мальчика за руку. — Будешь друг Джима.

— Какого еще Джима? Пусти!

Парнишка оттолкнул Брада и почувствовал пустое место там, где должен был быть большой палец. Мальчик нагнулся и проверил левую руку, на ней тоже недоставало пальца.

Брад пошел вперед, и парню пришлось идти за ним.

— Ты меня что, похищаешь? — в отчаянии спросил мальчик, стараясь вырваться из цепкой хватки Брада. — Вот урод, — пробормотал он, кляня медвежью силу нового знакомого.

— Цветы, — объявил Брад, продолжая неловко топать вперед.

— Джиму? Цветы? — испуганно спросил мальчик. Голос его задрожал. — Эй, ты что со мной делать собираешься? Я кричать буду!

Брад остановился.

— Кричать.

— Помогите, — тихонько произнес парнишка и нервно оглянулся на толпу. Ему не хотелось привлекать к себе внимание. Он кое-что задумал, и свидетели ему были ни к чему. У него созрел план. — Пусти, а то заору! Помогите!

— Помогите, — сказал Брад и улыбнулся прохожим.

Мальчик тихонько закричал:

— Помогите!

И Брад следом за ним:

— Помогите!

— ПОМОГИТЕ!

— ПОМОГИТЕ!

— ПОМОГИТЕ!

— ПОМОГИТЕ!

Мальчик затих, его распирал смех.

— Да хватит тебе!

Бесполезно. Брад заразительно улыбался и закрывал рукой рот.

— Ты с приветом, — засмеялся парнишка — У тебя крыша поехала. Больной!

— Цветы, — вспомнил Брад и сразу стал серьезным. — Для Милой.

— А-а, для твоей женщины.

— Женщины. — Брад кивнул, глаза его мягко блеснули. — Да.

Он переступил с ноги на ногу, и ему захотелось снова увидеть Милую.

— Тогда нам туда. — Мальчик показал пальцем. — Тут в двух кварталах отсюда есть цветочный магазин.

И подумал: «А бабки-то у него все-таки, похоже, есть. Значит, все устроится. Черрепью был прав».

Брад вспомнил Милую и улыбнулся. Ему хотелось посмотреть на выражение ее лица, когда она увидит цветы. Лицо мамы тоже менялось всякий раз, как Брад приносил ей букеты с поля, он собирал их на опушке леса. Брад знал, что Милая обрадуется. Она любит цветы. Она ведь похожа на маму.

Брад быстро шел вперед, мальчик едва поспевал за ним. Они миновали очень тощего и неприятного на вид человека. Он стоял в дверях, мальчик подмигнул ему. Тощий нехотя оторвался от косяка, поглядел по сторонам и осторожно двинулся следом за ними.

— У тебя правда есть деньги? — спросил парнишка, сохраняя невинное выражение лица. — Настоящие деньги?

— Богатый.

— Ага, как же, — откликнулся мальчик — Ну ладно, придется поверить тебе на слово.

Он прошептал «дурак» и оглянулся, чтобы убедиться, что тощий человек держится на безопасном расстоянии.

— Вон магазин. — Мальчик показал на витрину на левой стороне улицы.

— Цветы, потом кушать, — объяснил Брад, он почувствовал запах пищи и знал, что найдется добрый человек, который предложит ему поесть. Ведь они с мальчиком голодны. Люди поймут это. В витрине было так много цветов, что у Брада даже губы защекотало, как на поле. Он рассмеялся.

— Я пойду с тобой, — с энтузиазмом предложил мальчик. — Помогу выбрать самые лучшие. Я в них понимаю. — Он ткнул себя пальцем в грудь и поднял брови. — Я понимаю. Понимать.

Тощий человек остановился за две двери до них. Парнишка заметил его отражение в витрине — желтый череп, длинные худые ноги, — победно и очень по-взрослому улыбнулся и вошел в магазин.

* * *


Брад почувствовал знакомый аромат цветов, как только переступил порог. Воздух тоже изменился, стал прохладнее.

Продавщица оторвалась от блокнотика, в котором записывала суммы заказов, вежливо улыбнулась, быстро закончила свои подсчеты и подошла к прилавку.

— Добрый день, что пожелаете? — Она сложила руки на животе.

— Цветы, — объявил Брад, кивнул и пососал нижнюю губу. Он внимательно осмотрел помещение.

— Ну да, — со смешком ответила продавщица. Она посмотрела поверх очков на нахального мальчишку, который держал отца за руку. — Разумеется, цветы. У вас какое-нибудь особенное событие? Это для жены.

Мальчик повернулся к Браду, но тот совсем не слушал женщину. Он с головой погрузился в созерцание бурных красок. Брад отпустил руку парнишки и потрогал мягкие бутоны.

— Вот эти очень красивые, — немедленно откликнулась продавщица и подошла поближе. — Прекрасный букет полевых цветов. Такие яркие и пахнут чудесно к тому же сегодня на них скидка. Это для вашей подруги, я уверена.

На ее щеках заиграл румянец, она игриво улыбнулась, видно было, что ей любопытно узнать, для кого цветы.

Брад повернулся к ней и рассеянно кивнул, его поразило, что эта женщина прочла его мысли.

— Подруге, — подтвердил он, озадаченно сдвинув брови.

— Могу я предложить вам букет из роз?

Она весело повернулась и поспешила к холодильной установке у стены.

— Они самые дорогие, — мрачно прокомментировал мальчик. Он стоял, прислонившись к сосновому прилавку, и озирался в поисках маленьких предметов, которые можно было бы незаметно стянуть.

Продавщица обеими руками осторожно сняла с полки хрустальную вазу, глаза женщины были полны восторга. В вазе стояли желтые, красные и белые розы.

Брад был потрясен до глубины души. Таких цветов он никогда прежде не видел. Пальцы погладили шелковистые лепестки. У Брада даже волоски на шее поднялись от удовольствия. Он пошевелил пальцами в ботинках. Брад был счастлив. У Милой, наверное, кожа на лице такая же шелковистая.

— Мне бы этот букет точно понравился, — заверила Брада продавщица. — И ваша жена тоже наверняка будет в восторге.

— Да, — сказал Брад, глядя на тонкие красивые губы женщины. Они почти не двигались, когда продавщица говорила. Похоже было на губы рыб. Брад представил себе эту женщину под водой, плавающей и сдерживающей дыхание.

— Так вы берете?

— Да.

Брад продолжал гладить лепестки.

— Ваза вам тоже нужна?

— Ваза. — Слово Браду понравилось.

— Да, ваза. — Она постучала по хрустальному дну пальцем.

Дзынь.

Брад улыбнулся, мелодичный звон стоял у него в ушах.

— Свинцовый хрусталь. На него сегодня тоже скидка.

Брад все смотрел на то место, откуда раздался волшебный звук. В квартире было несколько ваз, но они не звенели, да и цветы в них были совсем не такие красивые. Скорее безжизненные, ненастоящие. Из них что-то ушло. Они казались свежими, а на самом деле давно умерли. Из чего их сделали? И кто управлял ими! А вдруг настоящие цветы просто заперли внутри. По телу пробежала дрожь, Брад вспомнил, как расстроился, потрогав их.

— Ваза? — Брад провел пальцем по резному узору. На ощупь хрусталь был толстый, похожий на слежавшуюся землю. — Да.

— Чудесно.

Губы продавщицы изогнулись в улыбке. Она грациозно прошла к прилавку. Рука Брада повисла в воздухе на том самом месте, где только что были лепестки.

— Я только заверну, — крикнула женщина.

Она достала из-за прилавка рулон пестрой бумаги и оторвала широкую полосу. Мальчик подошел к Браду и подергал его за рукав.

— Тебе сейчас понадобится куча бабла, — прошептал он угрожающе. — Мне неохота за тебя тут краснеть, и бежать отсюда тоже неохота.

Брад посмотрел вниз.

— Куча-бабла. — Еще одно красивое слово. Он снова повторил: — Куча-бабла.

Брад моргнул и хмыкнул, как будто из него разом вышел весь воздух. Длинное «тс-с-с». Он прижал к губам палец.

— Деньги, — вздохнул мальчик.

— Очень богатый человек.

Брад начал разбираться в ситуации. Он похлопав себя по карману, в котором лежала толстая пачка.

— Что это у тебя там?

Парнишка подумал, не запустить ли руку прямо дураку в карман. Вряд ли его кто-нибудь остановит.

— Да.

Брад открыл дверь холодильной установки, сунул туда голову и глубоко вдохнул. Воздух здесь был прохладным, он ласкал и освежал лицо. Брад обо всем позабыл, ему хотелось остаться здесь навсегда. А еще хотелось заполучить такую вот машину, наполненную цветами. Чтобы ее принесли в его квартиру. Ведь Джим говорил, он может получить все, что пожелает. А эту штуку ему хотелось иметь больше всего на свете.

— Еще что-нибудь?

Продавщица стояла прямо у него за спиной. Машина тихонько жужжала. Женщина завернула цветы и теперь ждала дальнейших указаний посетителя.

Брад повернулся к ней.

— Еще что-нибудь? — повторила она.

Продавщица начинала терять терпение и подозревала, что у этого клиента денег нет. Странный он был какой-то.

— Да. — Брад потрогал холодную витрину, но вспомнил, что не знает своего адреса. Придется подождать и рассказать об этом магазине Джиму, а тот уж сам обо всем позаботится. — Нет.

— Это все?

Брад сдвинул брови, пососал нижнюю губу и снова оглядел магазин.

— Больше потом.

— Как скажете, сэр. — Она махнула рукой в сторону прилавка. — Вот ваши цветы.

Завернутый букет оказался ужасно тяжелым, и Брад обеими руками прижал его к груди.

— Там в вазе вода, так что держите его прямо.

Брад кивнул и пошел к выходу.

Мальчик заметил, как насторожилась продавщица, и схватил Брада за рукав:

— Деньги, — сказал он. — Ты забыл. — Парнишка мило улыбнулся женщине. — Он вечно все забывает.

— Деньги. Хорошо.

Брад бросил на прилавок пачку банкнот, бумажки развернулись.

Продавщица густо покраснела. Она была потрясена до глубины души. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя, наконец она собралась с силами и покопалась в куче денег в поисках купюр поменьше. Добравшись до двадцаток, женщина нервно улыбнулась Браду.

— Прекрасно, — только и смогла выдавить она.

— Хорошо. — Брад отвернулся.

— Сэр! — взвизгнула продавщица. — Ваша сдача!

— Эй! — Мальчишка застыл на месте с открытым ртом. Он не мог оторвать взгляда от денег.

Брад прижал вазу локтем к груди, вернулся, схватил мальчишку за руку и потащил его прочь. Тот быстро взял у продавщицы оставшиеся купюры и сунул их в пустой карман.

— Спасибо, — прошептала женщина.

Дверь магазина закрылась за покупателями, звякнул колокольчик. Высокий посетитель с придурковатым лицом рассмеялся на пороге и что-то промычал. На прилавке осталась сотня и три двадцатки. Женщина нервно взяла в руки купюры и осмотрела их, словно они были сделаны из неизвестного науке материала. Она потерла их пальцами и даже понюхала. В витрине продавщица еще успела заметить удаляющуюся спину этого потрясающего эксцентрика. Сейчас ей казалось, что она узнала в нем какую-то знаменитость. Киноактер! Может, она его фотографию где-то видела? Или это какой-то магнат? На нем были ковбойские сапоги. Наверное, у него куча нефтяных скважин и он жутко богатый. Точно, она его фотографию в журнале видела. И вокруг девчонки в купальниках. Он курил сигару, а сапоги закинул на скалу, окрашенную золотом. Это он. Точно-точно. Он с юга. Они все такие. Медленные и расслабленные.

Вот уж что правда, то правда, он расслабленный. Она наблюдала за ним, пока заворачивала цветы. Это человек высокого интеллекта.

* * *


— Хочу тебя познакомить со своим другом, — деланно спокойным голосом произнес мальчик.

Брад посмотрел вниз на маленькую головку, на ручку, стиснутую в его четырехпалой ручище. Обернутую в бумагу вазу он по-прежнему прижимал к груди. Даже больно иногда становилось. Отец вечно говорил, что Брад чересчур крепко хватается за вещи. Но сейчас ему было не до того, главное — рассчитать силы и не раздавить ладошку мальчика Брад принюхался. Пахло едой и, как ни странно, розами, их аромат пробивался даже сквозь бумагу.

Мальчик оглянулся через плечо. Тощий человек шел метрах в трех позади. Брад тоже обернулся, но различил только россыпь лиц и красок.

— Ты подожди минутку, — велел парнишка.

Брад улыбнулся и поднес цветы к носу.

— Вон, гляди. — Парень махнул рукой, стараясь скрыть нервную дрожь. — Это мой друг. Ты ему наверняка очень понравишься. Очень.

Брад улыбнулся еще шире:

— Друг.

И он пошел вслед за мальчиком.

— Здесь нам надо дорогу перейти, — тихо сказал парень, будто разговаривал с самим собой. Он думал о дураке, и в душе рождалось что-то вроде жалости.

Они подождали, пока загорится зеленый, и мальчик быстро повел Брада вперед.

— Ну давай же! — Ему хотелось, чтобы все побыстрее кончилось.

— Вон там, в переулке.

Парнишка показал Браду узкий проход между двумя домами и вспомнил слова тощего: «Вот что я люблю в городе, так это то, что вокруг полно народу, а ты словно бы один на всем белом свете».

В конце прохода серела кирпичная стена, в углу стоял большой синий бак для мусора. Брада бак заинтересовал, он даже выбил по нему дробь пальцами, а потом ударил кулаком. Над переулком пронесся гулкий гром. Брад повернулся к мальчику, надеясь разобраться, но тот уже смотрел в начало переулка, где появился тощий человек. Маленькая ручка вырвалась из лапы Брада, и парнишка со всех ног побежал к тощему. Мужчина осторожно огляделся и двинулся навстречу Браду. Не добежав до тощего пару шагов, мальчик упал и откатился к бетонной стене.

— Ну давай, выкладывай, — выплюнул тощий, руки его свободно болтались по бокам, длинные пальцы извивались, как змеи.

Брад посмотрел на кирпичную стену, задрал голову и увидел голубое небо. Голоса он не слышал. Он думал о звездах, старался их разглядеть. Но маленьких огоньков на небе не было. Интересно, куда они деваются днем?

— Эй! — взвизгнул тощий. — Я с тобой разговариваю.

Брад резко повернулся и протянул свободную руку для рукопожатия, потому что так его учил Джим.

Тощий сплюнул и отбросил ладонь Брада. Он посмотрел на завернутую в бумагу вазу с цветами и попытался выхватить ее. Но Брад крепко держался за свою покупку, одной рукой за дно, другой за горлышко, где прощупывались лепестки и стебли. Он сжимал пальцы все сильнее, пока не почувствовал покалывание. Брад удивленно посмотрел на руку и обнаружил на ней кровавые пятнышки. Наверное, у роз есть зубы. Он же не заглядывал им в рот. Просто окал слишком сильно, вот они его и укусили. Такое и раньше случалось с животными на ферме. Брад расстроился. Расстроился, что причинил боль им и себе.

Тощий сорвал бумагу с вазы и фыркнул. Маленькие злобные глазки не отрываясь глядели на Брада.

— Иногда надо просто притормозить и понюхать цветы, — рассмеялся он, оборачиваясь к мальчику. — Ведь так, Щен, а?

Парень выдавил из себя улыбку, он надеялся, что тощий не заметит, как оттопырился его карман. Он ведь сам заработал эти деньги. Если у дурака еще остались наличные, тощий их получит. А эти деньги его. Он ненадолго заживет как король. Мальчик вспомнил о своих друзьях. Им тоже очень нужна пара-тройка монет. Приятно будет хоть раз в жизни показать им, какой он щедрый. Накупит им всего: темных очков, классных кроссовок и теплых гамбургеров, и не будут они подъедать холодные обкусанные булки из мусорных корзин.

Тощий склонялся все ближе к Браду. Он не глядя ударил вазу о стену, хрусталь разбился, кусочки посыпались на землю. Нож появился, казалось, из этого взрыва звуков, словно ловкие пальцы тощего вытащили лезвие из воздуха.

— Деньги, — прошипел тощий, скрипнули крепко сжатые зубы, — гони их живо. — Он помахал пальцем перед лицом Брада. — Быстро, а не то я из тебя такую кашу сделаю.

Брад смотрел на рассыпанные по земле розы. Внутри него поднималось что-то теплое и мокрое. Жидкость заволокла глаза, перелилась через веки и покатилась по щекам.

— Что это у нас тут? — крикнул тощий мальчику. — Что это ты мне привел, Щен? Придурка?

Тот покачал головой, желая показать, что он не в курсе. Парнишка слышал, как из груди Брада вырываются всхлипы, и щупал пачку денег в кармане, надеясь, что тощий ее не заметит, но грабитель внимательно посмотрел на пальцы мальчика.

— Это что у тебя, Щен?

— Ничего.

Рука метнулась в сторону.

— Вот уж не знаю, не знаю.

Тощий повернулся к своей жертве и схватил Брада за воротник.

— Это газеты, я их туда сую, чтоб теплее ночью спать было. — Мальчик выдавил смешок, облизнул губы и стал лихорадочно подбирать слова. — Ты же знаешь, каково это, когда холод пробирает до самых костей.

— Да уж, знаю, — ответил грабитель, вглядываясь в горестное лицо Брада, и тихонько прошептал: — Все я про тебя знаю. Но с тобой я разберусь попозже, Щен.

Толстые губы Брада посинели и дрожали от испуга. Он глядел на розы и осколки хрусталя, переливающиеся в тусклом свете переулка. Слезы полились в три ручья, боль от потери стала острее.

— Просто отдай мне деньги. Кончай всю эту херню и отдай деньги.

Он тряхнул Брада и прижал его к стене.

— Деньги, — провыл Брад. — Деньги. Деньги.

— Ну да. — Тощий потянул его к себе и со всей силы снова ударил о кирпичи. — Деньги. Деньги.

— Богатый человек.

Брад старался улыбнуться. В горле защекотало от смеха. Он провел рукой по мокрым щекам и с болью посмотрел на мальчишку, потихоньку отступавшего к выходу.

— Не заставляй меня втыкать это в тебя.

Брад по тону понял, что на него сердятся, но почему — не знал. Он пятился, пока не уперся в мусорный бак.

Тощий перемещался вместе с ним, с каждым шагом подступая все ближе и прижимая лезвие к горлу Брада.

Брад неуклюже отер слезы. Ему трудно было уследить за неровным дыханием. Он попытался заговорить, из горла вырвался писк.

— Войдет внутрь, как нож в масло, — мечтательно сказал тощий. Губы его исказились в злобной усмешке, глаза потемнели, зрачки сузились настолько, что маленькие огоньки в них показались Браду звездами, которые светят ниоткуда. Страшными звездами с лучами острыми, как зубы у роз. Сейчас он провалится в небо прямо у Брада на глазах, и его поглотит страшная вечность. — Ты и не заметишь, как он в тебя войдет, пока не перестанешь дышать.

Внезапно воздух стал леденящим. Холод расползался по телу, Брада била дрожь. Кончик ножа прочертил на горле длинную царапину. Брад знал, что если его так откроют, то мир перестанет вращаться. Земля покачнется, его собьет с ног, как шарик, который быстро улетает, когда из него выходит воздух. Брад почувствовал, что мир начал вращаться быстрее, стараясь оторваться от происходящего. Когда так делали с животными, они падали, отчаянно брыкались, старались почувствовать под ногами потерянную землю.

Тощий яростно ощупал карманы Брада и обернулся к мальчику, стоявшему уже почти у самого выхода из переулка.

— Щен, — угрожающе произнес тощий, — у него нет ни шиша. Замри, или тебя постигнет та же участь, что и этого придурка. Я тебя предупредил, Щен, вернись обратно.

Мальчик замер под взглядом тощего. Если он сейчас сбежит, раньше или позже его найдут. Беспомощным в этом мире мало места. Парнишка нехотя вернулся к стене, прислонился к серым кирпичам и уставился на заплеванную землю.

Тощий ощутил прилив гордости и собственного могущества. Он повернулся к испуганной жертве и сплюнул.

— Да ты просто кретин.

Он опустил нож и подвигал челюстью, стараясь понять, почему не может просто зарезать этого идиота, проткнуть ему горло лезвием. Что-то удерживало его. Тощий вглядывался в простодушное лицо в поисках ответа.

— Нельзя, — шептал голос где-то далеко, — нельзя ненавидеть то, чего нет.

Мальчик закричал раньше, чем в переулке раздался выстрел. В воздухе пятном разлилась вспышка.

— Полиция! — прогремело эхо. — Лицом на землю.

Что-то загрохотало и полыхнуло. Гром и молния.

Все может рассыпаться. Развернутся небеса, и прольется наказание. Испугавшись выстрела, Брад метнулся вперед и налетел на тощего.

Глаза грабителя внезапно сузились и странно застыли, а потом на секунду посветлели. Он схватился за живот. Лезвие ножа почти сложилось, но кончик был направлен на кишки. Острие мягко вошло в тело. Тощий упал на колени и сразу на бок, губы коснулись ботинка Брада. Грабитель пытался что-то сказать, но вместо этого раздался мокрый чмокающий звук, в горле забулькало.

Брад понял по положению тела, отчего он упал. Брад знал, что тощий скоро исчезнет. Все кончено. Его забрали гром и молния. Поразили неуправляемые стихии.

Полицейский поспешил в глубину переулка. Он покрепче вцепился в руку мальчика и потащил его за собой. Дуло пистолета было направлено прямо Браду в грудь.

— Ты убил его, — объявил полицейский, указывая на тело тощего. — Ты убил его, Брад.

Выражение его лица медленно менялось. Казалось, он чем-то очень доволен.

Брад не находил слов. Он не мог объяснить эту вспышку звука и света Брад узнал полицейского, но облегчения не почувствовал.

Стив приставил пистолет к виску Брада и взвел курок.

— От тебя только вред, — сказал он. — Люди о тебе думали гораздо лучше. Ты разочаровал нас. Разочаровал всех, кто верил в тебя. Одурачил моего брата. Но я-то знал. Я единственный знаю тебя. Я жил с тобой долгие годы.

Мальчик не мог оторвать взгляда от тела на земле. Его удивляло, что тощий так внезапно опустел. От растерянности парнишка не мог пошевелиться. Наконец он взглянул в начало переулка, там уже собиралась толпа. Мальчик проклинал себя за то, что не сбежал раньше. Проклинал тощего и даже в ярости плюнул на него.

— Я мог бы убить тебя просто за то, что ты разочаровал нас. — Полицейский надул губы, представляя себе, как выстрел сотрет его тревоги, все, что не давало ему покоя. — Но ты ведь не разочаровал меня. Все сложилось самым лучшим образом. — Он перенес вес на носок одной ноги и приготовился. — Я даже и не ожидал такого. Но это к лучшему.

Полицейский помолчал, оценивая ситуацию, потом обратился к мальчику:

— Твой друг, — он кивнул на тело, — думал, что заработает легкие деньги. Легкие. Запомни это. Легко никогда не бывает.

— Джимми, — прошептал Брад.

Он принюхался и поднес ладонь к лицу. Брад закрыл глаза и стал думать о Милой. По ее цветам рассыпалось стекло. Он представлял себе тело на земле и как это тело изменит его жизнь. Брад был уверен, что изменит. Когда тело падало, все на свете выходило из своей колеи.

— А-а-а! — Полицейский закричал, потому что мальчик укусил его за руку, зубы ударили в кость. Парнишка вырвался и со всех ног понесся к выходу из переулка. Сержант выругался и упал на одно колено, нацелив пистолет ему в спину. Курок. Пальцы напряглись. Полицейский сосредоточился на цели впереди и тут заметил толпу. Проиграл. Свидетели всегда побеждали его. Он выпрямился и спокойно опустил пистолет. Запястье болело, сержант потер его, на коже остались фиолетовые отметины зубов. Перед глазами стояло испуганное лицо ребенка. Сержант недовольно вздохнул и убрал оружие в кобуру.

Мальчик ужом ввинтился в толпу, его пытались схватить, но он брыкался и царапался, наконец вырвался и побежал вниз по улице.

Полицейский повернулся к Браду, от ненависти жгло глаза. Он широко ухмыльнулся, злобно оскалившись, потом развернул Брада лицом к стене и надел на него наручники.

«У него же нет больших пальцев, — подумал сержант. — Спадут небось».

И он затянул железные кольца потуже.

— Давай-ка прокатимся, — прорычал сержант, схватил Брада за плечо и толкнул его вперед. — За это тебя точно упрячут за решетку. Будет тебе справедливость. Отличный урок для Джимми. Теперь ты убийца.

Он снова толкнул Брада, провоцируя его, надеясь на драку.

— Пошли. Шевелись давай.

Сержант ткнул его кулаком по почкам.

Глаза у Брада опухли и покраснели. Все болело. Он оглянулся на тело, но его скрыла темная пелена. Словно оно уже пропало. В тени были свои правила, своя жизнь. Тощий человек исчез и забрал с собой его розы. Может, сейчас они ползли к телу, обгладывали кусочки оставшейся плоти. Если это правда, то Милой они ни к чему.

Полицейский снова толкнул его, ударил о кирпичную стену и прошипел на ухо ругательство. Он дразнил его, называл дебилом, безмозглым мешком костей, слабаком, из-за которого рушится вся страна.

* * *


Репортеры приехали на место до того, как полиция оцепила переулок, до того, как приехала «скорая», до того, как судебный фотограф приехал запечатлеть на пленку бог знает который труп за сегодняшний день. Репортеры примчались, чтобы урвать хоть какую-нибудь информацию, выслушать любого. Им сообщили примерное время убийства, способ, которым оно было совершено, и обычные детали задержания преступника.

— Кто этот человек? — Один из репортеров сумел перекричать остальных. — Как его зовут?

— Мы не имеем права сообщить вам сейчас его имя. Вы же знаете.

Безупречно одетый инспектор убойного отдела оттеснил толпу, чтобы пропустить людей с носилками.

— Прошу вас, — прогнусавил инспектор, потрогал лысеющую голову и замахал на журналистов руками. — Отстаньте. Хоть раз оставьте нас в покое. — Он беспомощно топнул на них ногой. — Ну же, отойдите в сторону.

— А почему бы вам не сообщить нам его имя? — снова спросил тот же репортер, сердито отпихивая от лица чей-то локоть.

Детектив сухо улыбнулся и поправил очки в серебристой оправе:

— Потому что я его не знаю. Потому что мы его не знаем. А когда узнаем, то сообщим вам первому. Я лично вам позвоню. И приглашу вас на обед.

Журналисты засмеялись, закивали друг другу, довольные ответом.

— Значит, вы все-таки собираетесь заводить дело? — спросила девушка-репортер.

— Не надо умничать. — Он выразительно потер висок средним пальцем — Вы не умнее других, дорогуша. Так что с равенством полов все в порядке.

Детектив ухмыльнулся и пошел вглубь переулка. У тела он недовольно вздохнул и стал смотреть, как поднимают носилки.

Сзади кто-то спросил:

— Это что было — ограбление?

— Мы пока не уверены, — спокойно ответил детектив, не отрывая глаз от тела.

— Правда ли, что в деле замешан какой-то мальчик? Мальчик, который сбежал?

— Мальчик тут не справился бы.

Детектив говорил скорее с самим собой, а не с репортерами, но те услышали его и нашли его заявление забавным.

На тело надели черный мешок и застегнули молнию. Звук ударил по нервам. Детектив всегда расстраивался, когда слышал его.

— Подозреваемого задерживали за другие преступления?

— Мы как раз сейчас это проверяем.

Он посторонился и пропустил носилки. В толпе образовался узкий проход.

— Зубов не нашли?

Детектив поискал глазами того, кто это спросил. Стало тихо. Вопрос волновал всех, но первым задать его никто не решался.

— Каких зубов?

— Которые оставляет «зубной маньяк».

— Не могу вам сказать.

— Значит, скорее всего, это он.

— Достаточно. Всем спасибо. — Детектив поднял руки.

Он собрался уходить, но передумал и спросил с усмешкой:

— Кому еще ответов?

Детектив вытянул губы трубочкой и оглядел журналистов. Некоторые засмеялись.

— Как только что-то прояснится, мы вам предоставим самую полную информацию. Ваши читатели — это святое. Всякий читатель имеет право знать, что творится в городе. — Он многозначительно поднял палец. — Так и запишите.

Снова смех. Детектив направился к оранжевому спортивному автомобилю. Автомобиль приветливо помигал красными огоньками. Детектив кончиком языка провел по деснам. Последний раз он курил неделю назад, но во рту еще оставался горьковатый привкус никотина. М-да. Нервы ни к черту. Попробуй тут обойдись без сигарет. Да, что поделаешь, курение нынче не в моде. Детектив согнулся в три погибели и залез в машину. Сердито бурча, он захлопнул дверцу, расправил шелковый галстук и расстегнул двубортный пиджак. В животе ныло уже давно. Детектив сделал несколько глубоких вдохов. Накатила волна нестерпимого голода. Надо бы пожевать чего-нибудь. Салатика домашнего. С майонезом. В «Империи гурманов».

— «Зубной маньяк», — фыркнул он и снова посмотрел на репортеров. — И когда кончится эта канитель с зубами? Похоже, никогда. Ну и плевать. Еще чуть-чуть — и отпуск. Блаженство!

Мотор взревел. Детектив прислушался к его злобному урчанию и улыбнулся.

— Обожаю эту машину. Просто обожаю.

«Скорой» уже не было. Она отъехала тихо — сирену включать не стали.




Глава одиннадцатая

БРАД СТАНОВИТСЯ ДЖОНОМ


Сквозь полупрозрачное стекло сержант Келли наблюдал, как допрашивают Брада. Голоса в динамике звучали глухо и неразборчиво. Сержант только что вернулся из лаборатории и теперь держал в руках пластиковый мешочек. В мешочке лежала улика — отмытый от крови зуб.

* * *


Детектив непринужденно сидел на краешке длинного стола, положив руки на колени.

— Просто скажи, как тебя зовут, — раз за разом повторял он, постепенно теряя терпение. — Тебе же лучше. Меня, например, зовут детектив Перси. А тебя?

Брад разглядывал свои ладони. Ему казалось, что он уже никогда не будет разговаривать. Пятна засохшей крови на пальцах. Раньше, на ферме, тоже так было, но эта кровь важнее. Она людская. Брад испугался. Что же с ним теперь сделают там, за границами этого мира? Вернулся страх, который возник в душе Брада при первой встрече с городом. Страх накатывал волнами, стискивал виски, мельтешил хороводом жутких безымянных тварей, что являются по ночам. Брад вконец обессилел. Он начал погружаться в забытье. Приходилось глубоко дышать, хватая ртом воздух, чтобы не отключиться совсем.

— Ты мне самое главное скажи. — Перси склонил голову набок и облизнул губы. — Только честно. Ты ведь можешь, я знаю.

Он тронул Брада за руку. Ох, закурить бы сейчас! Сразу легче станет. Вот только коллеги и любовница не поймут. Сокрушенно поцокав языком, детектив подтащил стул, сел на него верхом и уперся подбородком в кулаки. Одно приятно: в машине уже лежат туристические проспекты. И авиабилет. Свобода! И кожа вполне прилично выглядит — не зря в солярий ходил.

Брад задумчиво разглядывал детектива. Как-то все стало не так. Гулял. Нашел цветы. Подружился с мальчиком. Мальчик повел между домов. Там был грубый человек. Потом — гром и молния. Прибежал полицейский. Грубый человек упал. А этот кто такой? Чего он хочет? Что ему дать?

— Это ты убил того человека в переулке? Ты? — Перси машинально погладил себя по лысине и продолжил вкрадчиво: — Сказать все равно придется. Ничего не поделаешь. — И детектив уставился в потолок.

«Не убий, — вспомнил Брад. Его четырехпалые руки сделали плохое дело. Все стало плохо. Ничего-то у него не выходит как следует. — Глупый, — укорял он себя. — Глупый и есть».

«Не убий!» — гремело в голове у Брада. От этих слов вскипала ненависть к себе. Вскоре ненависть сменилась ужасом: он убил человека! Человек упал, его нету. И все из-за Брада. Это он виноват. Что же с ним теперь сделают?

Брад смотрел на круглое, как у младенца, лицо Перси и пытался понять, о чем тот думает. А детектив думал: «Неужели это зубной маньяк? А черт его знает. Сержант, который его арестовал, клялся, что видел на месте преступления зуб. И куда этот зуб делся? Как вообще такой идиот мог кого-то убить? Вы только поглядите на него. Хоть бы сказал что-нибудь. Ничего не понимаю. Ничегошеньки. Дико хочется курить. Может, поэтому мысли не идут? Может, дело в этом? Или не в этом? Бедняга похож не на убийцу, а на маленького мальчика. Того гляди заплачет. По-моему, он невиновен. Будь у меня этот зуб, тогда, конечно, другой разговор. А так — невиновен, и все тут. Надо бы сержантов рапорт перечитать».

Перси поднялся и с грохотом отодвинул стул. В тишине звук прозвучал так резко, что Брад дернулся и всхлипнул.

— Прости. — Детектив мягко положил руку ему на плечо.

В животе у Брада заурчало. Брад опустил глаза и подумал, что есть ему теперь может и вовсе не придется.

— Все. Умываю руки, — объявил Перси. Он шагнул к двери, обернулся и добавил: — Не могу больше. Без толку. — Детектив потер затекшую шею. — Придется в этом убийстве обвинить тебя. Сейчас пойдешь под замок. И будешь сидеть, пока эксперты переулок не прочешут. — Он незаметно взглянул на Брада Ноги у Перси стали ватными. «Бедный парень!» Детектив наклонился над столом. — Ты меня понял?

Брад кивнул. Он решил, что именно такого ответа ждет этот человек.

— Тебе понадобится адвокат. Это как пить дать.

— Адвокат, — повторил Брад. Пляшущие тени начали менять форму, перестали быть такими страшными. Мелькнул Джим, потом. — Милая, квартира, еда. В голове один за другим возникали образы, которые нельзя потрогать. Как же их оживить?

— Если не хочешь нанимать своего, мы тебе предоставим нашего. — Детектив выпрямился. — Завтра будет предварительное слушание твоего дела.

«Кто кого допрашивает?» — с досадой думал Перси. Он облизнул губы и поправил очки. Откашлялся. Кашель был мокрый, булькающий. Внезапно детективу стало очень неловко. Он кивнул Браду и быстро вышел из комнаты. Через несколько минут Перси вернулся. За все это время Брад даже пальцем не пошевелил.

— Ты сейчас наблюдаешься у врача? — спросил детектив, вспомнив, что обязан задать этот вопрос. — Лекарства пьешь?

Брад кивнул.

Перси недоверчиво посмотрел на него.

— Как тебя зовут, приятель? Чего ты уперся, скажи, как тебя зовут?

Брад знал, что убийце не положено иметь имя. Имя уходит вместе с жизнью, отнятой у другого человека.

— Не зовут.

Брад опустил глаза и горько заплакал. Он подумал о матери. Она была такая ласковая, такая терпеливая. Она учила добру, учила совершать хорошие поступки. А Брад предал ее. Обидел родную мать. Все пропало.

Детектив застыл. Он закусил нижнюю губу и дотронулся до широкого плеча Брада.

* * *


Сержант за стеклом помахал мешочком с уликой. Из динамика доносился голос детектива:

— Тогда запишем тебя Джоном Доу.[1 - Этим именем в англоязычных странах обозначают среднестатистического гражданина — Васю Пупкина.] Да я и сам понимаю, что это банально. Ты ведь это хотел сказать? — Он хмыкнул и тепло улыбнулся.

«Упорство, — думал сержант, — вот что главное в нашей работе. Улики надо собрать? Надо. Я же говорил, что был зуб. Мало ли где я его нашел! Просто он случайно оказался у трупака во рту. Кому какое дело? Зато теперь — вот она, улика. — Полицейский еще раз встряхнул мешочек. — Он и сидел-то не крепко».

* * *


В клетке было темно, тихо и удивительно спокойно, не то что на допросе. И пахло почти как в хлеву. Аммиаком. Приходилось смотреть под ноги: поскользнуться на мокром полу было проще простого.

В соседней клетке кто-то застонал. Кашлял и кашлял, пока звук не превратился в ужасный визг, постепенно растаявший в темноте.

Брад поднес пальцы к глазам. Он почти ничего не видел, но чувствовал запах крови и засохших чернил Брад вспомнил, как подушечки пальцев прижимали к бумаге. Чудно было чувствовать, что не он управляет своими руками и не он давит на листок. Женщина в форме потянулась за большим пальцем, ее рука скользнула по гладкой коже. Женщина покраснела и оставила место на своей бумажке пустовать.

Брад рассмотрел странный закручивающийся узор на подушечках. Похоже на маленькие пруды у него на ферме. Утки всегда спешили к нему, когда Брад подходил поближе. Их клювы, блестящие и твердые, как ракушки, щипали его за пальцы, если кончалась еда. Брад вспомнил, как, закончив кормить уток, он бросал в воду камушки, а потом смотрел на разбегающиеся круги. Вот такие же круги остались у него на подушечках. И мысли его точно так же двигались от центра к краям, как круги на воде. Вспоминать о воде было приятно, но совсем отвлечься от происходящего он не мог. И все же Брад чувствовал шероховатые углы камня и улетал вместе с ним. Тонул, медленно погружался в глубину, ждал, когда коснется илистого дна.

Брад закрыл глаза, под веками вдруг вспыхнул яркий свет. Свет от фонарика, который недавно направили ему в лицо. Он так и остался с Брадом и теперь жил внутри его глаз. Брад знал — такое бывает, если посмотреть на солнце. Эти люди хотели продемонстрировать свое могущество и власть над Брадом и, сами того не зная, подарили ему солнце. Женщина в форме повернула Брада боком, и на него снова посветили солнцем. Свет был ослепляющим, но стерильным и холодным, не то что настоящий солнечный луч. Он ничего не давал: ни уюта, ни сил для роста, разве только странное ощущение ловушки.

В той комнате все шумели и суетились, а сейчас наступила наконец долгожданная тишина. Только изредка ее нарушали вновь прибывшие. Тогда во всем отсеке включали свет, и их помещали в такую же, как у Брада, клетку. Потом человек, распределяющий людей по клеткам, уходил и уносил свет с собой.

Молчание повисло над камерами. Даже посетители не произносили ни слова. Их беззвучно проводили к нужной клетке и закрывали за ними дверь, будто и им тоже место взаперти. Молчание подавляло любой шум. Оно, словно тяжелое одеяло, оборачивалось вокруг Брада и крепко спеленывало его. Молчание стало формой тьмы.

Брад потрогал решетку. Железо оказалось не горячим, как он ждал, а совсем холодным Брад успокоился. Приятно было прижаться лицом к прохладным прутьям. Он снова вспомнил о ферме. О том, как пах после заката воздух, как ветерок касался каждой травинки на освещенном лунным светом поле, и ступенек крыльца, и самого Брада на этих ступенях. А мама и папа спокойно спали на втором этаже дома. Брад часто выходил по ночам на улицу и выглядывал что-то в темноте. Нежность хранилась и во вспаханном поле, и в погруженном в сон сарае, где посапывали животные, и в прутьях загона. Нежности и совершенства он искал во тьме, старался удержать в своем сердце, но они всегда ускользали, просачивались, как песок сквозь пальцы. Может, это его неправильные руки виноваты? А может, такие вещи вообще невозможно удержать? И все-таки одно только это ощущение успокаивало его.

В железных прутьях жила ночная прохлада Брад чувствовал ее и понимал, что никогда не сможет единолично обладать этим совершенством.

«Восемь, — подумал он. — Десять».

И тихонько повторил в темноте:

— Восемь, десять. Только восемь. Десять — никогда.

Он думал о маме с папой. Сжав губы, Брад старался сдержать всхлипывания. Это его наказывала искренняя любовь.

* * *


— Знаешь, его отец надеялся, что Брад умрет первым.

Джим смотрел в потолок. В комнате было темно.

Голос казался далеким и безжизненным. Правую руку адвокат уронил на лоб, приятно было ощущать ее тяжесть.

— Я понимаю, это звучит жестоко, но если подумать, так, может, он и был прав, а?

— Тогда ему надо было убить Брада перед смертью, — ответила жена.

— Да ладно, чего уж теперь. Надо мне выспаться.

Андрена подтянула одеяло к подбородку. Ткань приятно пахла и холодила кожу. Девушка тихонько принюхалась и погрузилась в воспоминания юности.

— Ладно, давай спать, — согласилась она, зная, что муж не сможет уснуть. Ему надо выговориться.

— Он мне всегда говорил: «Если я умру раньше Брада, ему придется худо». Мысль о том, чтобы убить сына, ни разу не пришла ему в голову. Да и не могла прийти. Люди, живущие на природе, не способны на такое. Это простые, основательные работяги. Мы все такими были до того, как поселились в городах. Они не помышляли о том, чтобы преждевременно оборвать чью-то жизнь. Отец Брада говорил: «Если Брад умрет первым, я хотя бы буду знать, что он находится в руках Божьих». Это слова доброго человека, и дальше таких разговоров дело никогда не заходило. Пересечь черту, перейти от добра к жестокости, он не мог.

Андрена положила руку на его теплое колено.

— Знаешь, — сказала она спокойно, — если когда-нибудь я начну мочиться в постель и пускать слюни, я очень надеюсь, что ты поможешь мне уйти из жизни.

— Давай не будем об этом говорить.

— Считается, что из нас двоих ты самый практичный. Но я-то знаю. Это твое слабое место.

Андрена придвинулась к мужу, на губах ее играла нежная улыбка.

— Ага, — сказал он.

— Ага, — откликнулась она.

В комнате было тихо. Джим заметил, как мигнули и одновременно поменялись три циферки на электронных часах. Новый час.

Он закрыл глаза. Стало еще темнее, страшнее. Его одолевали мысли о смерти. О конце.

— Я прямо чувствую, как ты думаешь, — прошептала Андрена. — Как волна. Странно, что мы можем такое чувствовать, знать, когда другой не спит? По-моему, это просто удивительно.

— Это всего-навсего твое восприятие. Обыкновенная биология.

— Ну ладно, ладно. Спокойной ночи.

Андрена вздохнула и перекатилась на другой бок. Через пару секунд она снова повернулась.

— Да хватит тебе думать об этих ужасах.

— Мне платят, чтобы я о них думал.

— А ты подумай обо мне.

Джим открыл глаза и посмотрел на смутный контур лица жены. Андрена глядела прямо на него.

— А я всегда о тебе думаю. — Черты его лица, заостренные мыслями о смерти, смягчились от обиды.

Андрена устало засмеялась.

— Конечно, — ответила она — Откуда столько трагизма?

— Просто сейчас, когда я закрываю глаза, я вижу, как Брад бредет по улицам. Он похож на зомби. Странно, правда?

— Ты вечно выдумываешь всякие кошмарики. Хватит. Давай спать, а?

— Брад напуган. Нельзя все-таки пугать невинных. Наверное, это меня и гложет.

— Джимми, это сплошная мелодрама, — умоляюще сказала Андрена. — Спи, наконец! — Она погладила его ногу. — Расслабься, малыш. Тс-с.

Джим закрыл глаза, наслаждаясь ее прикосновениями. Он тут же увидел Брада, увидел широко раскрытый рот, услышал его крик: «А-А-АД»!

«Идиот. Это же глупо», — подумал адвокат.

— И почему нам обязательно надо кому-то угрожать?

— А? — пробормотала в полусне Андрена.

— Картинками ада. Надо как следует напугать ими людей. А без угрозы проклятия люди не могут жить правильно? Да что с нами такое? Мы и в самом деле должны жить честно или все это одна большая ложь? Обман. Религия убеждает нас в том, что мы должны вести жизнь праведную, а люди говорят, что больше не верят в Бога, а все равно совершают добрые дела. Почему? Во что-то же они верят. Иначе зачем им поступать хорошо?

Он поглядел в спину жене. Джим прижался к теплому телу, он до сих пор удивлялся тому, как его линии подходят к ее линиям.

— Спи, — прошептал он, позабыв о своих метаниях. — Помнишь стихи: «Как только в раннем детстве спят»? — Джим мягко тронул жену за плечо, но она не ответила. — Кто это написал? Кто-то из русских?

Андрена довольно замычала.

Джим выгнулся, чтобы оглянуться на темный квадрат окна у него за плечами. Жалко, что тяжелые синие шторы плотно сдвинуты. Ему хотелось увидеть огни города. Издалека, с такой высоты, они казались волшебными. Столько света. Без этих огоньков все окрестности погружались бы по ночам в непроглядную тьму. Джим снова подумал о пугающих картинках ада. Разве можно вбивать их в детские головки? Сердце забилось чаще. Нет, это неправильно. Брад решил, что город — это ад. А он совсем не ад.

«Как парень далек от истины», — подумал Джим.

В душе он жалел Брада, ведь тот искренне верил басням, которым его научил отец.

* * *


— Знаешь что?

Голос казался хрупким и далеким, вот-вот сломается.

Брад быстро сел и прислушался. Он напрягал зрение, будто старался увидеть звук, но тщетно. Никаких признаков жизни, ничего похожего даже на видимые иногда потоки воздуха, когда ветер несет с собой хлопья снега. Никакие контуры не проступали в темноте. Только этот сильный запах, который Брад помнил по сараю на ферме, и абсолютная тьма.

Через некоторое время в тишине снова раздался слабый, неуверенный голос:

— Я не знаю, где я… — Нервный взрыв неразборчивых слов. — Где я? Где?

Брад встал и пошел сквозь черноту. Ему показалось, будто его тело плывет по направлению к голосу.

— Я жив? — взволнованно спрашивали где-то, в воздухе разливался смертный ужас — Прошу вас. Кто-нибудь. Ответьте. Я жив?

Брад прислушивался.

— О Боже! Не надо так со мной. Прошу Тебя, Господи! Ты просто прячешься. Это шутка. Это Ты скорчился там в углу? По-моему…

Брад продвигался вперед, пока не подобрался к голосу вплотную. Прутья вдавились в грудь. Руки вцепились в железо. Прохладные. Не пройти.

— Боже правый! — взмолился голос. — Если только есть на свете Бог. Я знаю, Он есть. Сейчас. Я знаю, должен быть. Неужели это конец, вот так оно все кончится? Я здесь, а вокруг ничего. Нет, не может быть. Я обещаю. Обещаю. Обещаю. Просто… Обещаю.

Брад старался угадать, кто этот человек. И почему ему так отчаянно потребовался Господь Бог.

— Здравствуйте, — застенчиво поздоровался он.

— Кто там? — Голос свернулся клубком и словно возвратился в тело.

Брад подумал о своем имени, о своем новом имени. Он больше не знал точно, кто он такой. Его превратили в кого-то другого.

— Никто, — ответил он.

— О господи, прошу вас, просто скажите, я жив?

Брад не понял вопроса. Он ждал, пока голос заговорит снова.

— Это наверное… — Голос замолчал. Брад услышал, как кто-то медленно двигается в темноте, как шаркают ноги по бетонному полу. — Это… Я в камере, в тюрьме. — Голос захлебнулся в экстазе. — Я жив. Ну скажите же, ведь жив? Вы. Кто вы такой? Вы, Никто! — Голос яростно взвыл: — НИКТО!

Брад провел пальцами по прутьям. В голосе звучало такое волнение, что Брад почти понял, что он говорит. Ощущение разливалось в воздухе, но, к своему стыду, удержать это понимание Брад не мог.

— Скажите, что жив, Никто, — умолял голос. — Я жив, и только вы можете мне об этом сказать. Я точно жив. — Он перешел на визг, звук почти материализовался в темном помещении. — КТО-НИБУДЬ! ПРОШУ ВАС, НУ КТО-НИБУДЬ! СКАЖИТЕ МНЕ, ЧТО ЭТО НЕ КОНЕЦ. ПРОСЫПАЙТЕСЬ ЖЕ!

Брад услышал, как кто-то пнул ногой человека в бок.

— ПРОСЫПАЙТЕСЬ! ВСТАВАЙТЕ! КТО БЫ ВЫ НИ БЫЛИ!

В темноте забормотали. Со всех сторон неслись стоны и проклятия, постепенно все стихло, и снова наступила тишина.

Кто-то крикнул.

— Заткнись!

Голос засмеялся.

— Слава Богу. Слава Богу. Спасибо вам за этот знак. За вашу угрозу. Я заткнусь. Я знал. Я здесь, все это время был здесь. Просто в темноте иногда такое случается. Ничего. Ничего. Ничего. Мы здесь, Никто.

Тишина снова окутала всех мягким одеялом. Брад пожелал голосу доброй ночи. Пожелал так, как желал обычно маме и папе. Сначала он был рад, что произнес эти слова. На губах его появилась грустная улыбка. А потом навалилась тоска по тому далекому времени.

Голос ответил:

— Спокойной ночи, Никто. Теперь все хорошо. Это не конец. Смерть не такая. Не такая.

* * *


Джим таращился на пакет с молоком, придерживая дверцу холодильника рукой, когда раздался телефонный звонок. Адвокат вздрогнул и повернулся, но Андрена схватила трубку первой.

— Взяла, — крикнула она из соседней комнаты.

Джим прислушался, подошел к кухонной двери и высунулся в коридор. В гостиной на диване сидела Андрена. Она неуклюже придерживала трубку плечом. Бордовый махровый халат был небрежно стянут на поясе, в одной руке Андрена держала полотенце и пыталась вытирать им волосы.

«Кто это в такую рань? В понедельник?» — подумал Джим.

Андрена посмотрела на кухонную дверь. Увидев мужа, она произнесла в трубку:

— Одну минуточку.

— Кто это? — тихонько спросил Джим, он протиснулся через двери кухни, и они хлопнули у него за спиной.

Андрена пожала плечами.

— Я тебе принесу завтрак сюда, — сказала она, протянула ему телефон, улыбнулась и поцеловала Джима в щеку, но с места не двинулась. Так и стояла рядом, вытирая волосы влажным полотенцем.

— Слушаю, — произнес Джим, глядя ей в глаза.

Голос на том конце объяснил ему подробности дела. Нужен адвокат, общественный защитник. Некто обвиняется в убийстве. Преступление было совершено два дня назад. Некий Джон Доу, вполне вероятно психопат.

— Кого он убил? — спросил Джим и сразу вспомнил, чего он так боялся последние пару дней: Брада убили. Адвокат старался говорить спокойно. Он всегда спокоен. Его специально учили не волноваться, и Джим верил, что прекрасно умеет держать себя в руках. Он прикрыл трубку рукой и одними губами произнес — Это по делу.

Андрена кивнула и ушла на кухню.

— Парня с бурным криминальным прошлым. Некого Джейка Черрепью. Слышал о таком?

— Нет.

Джим облизнул губы. Он думал о словах брата. И думал о том, в чем этого человека обвиняют. Убийство. Ему хотелось впутаться в это дело хотя бы для того, чтобы насолить Стиву, бросить ему в лицо вызов, но Джим знал, что это глупо. Просто он очень устал, вот и злится. Сейчас Джим вряд ли мог доверять своим инстинктам, а значит, и дело принимать не следует.

— Я бы хотел за это взяться, да вот только момент неподходящий. В другое время взял бы без вопросов, но сейчас у меня работы — завались. Уже просто деваться от нее некуда.

— И переубедить вас не удастся?

— Нет, серьезно…

— Этому парню понадобится очень хороший адвокат. Подозревают, что это он и есть — зубной маньяк. Странноватый он тип. Маменькин сынок. Плакса. Я с ним встречался. Ни слова не говорит. Просто рта не раскрывает. Сумасшедший.

— Сумасшедший, говорите? — пробормотал Джим. — Знаю я сумасшедших.

— Такого вы наверняка не видали.

— Уж поверьте, видал.

Джим смотрел, как жена поворачивается и открывает дверь кухни спиной. Она остановилась, чтобы послушать его разговор, потом повесила на плечи полотенце. Блеснули мокрые волосы. Дверь захлопнулась, и Андрена скрылась из виду.

— Ну ладно, — произнесли в трубке. — Спасибо, что уделили мне время.

— Слушайте, а вы Роу звонили?

— Кому?

— Попробуйте позвонить Роу. Тоби Роу. Я уверен, он согласится.

— Это в вашей конторе?

— Да. Только не говорите, что это я вас послал. Не хочу, чтобы он чувствовал, что на него давят. Роу новичок, и амбиций у него море, а опыта не хватает пока. Он отлично справится.

— Ладно, до скорого.

— До скорого.

Джим повесил трубку, с минуту постоял, размышляя об этом деле, потом поднял телефон, перевернул его и включил громкость звонка на максимум.

— Андрена, — позвал Джим, возвращая аппарат на стол. Когда адвокат поднял голову, жена стояла в дверях.

— Что?

Джим улыбнулся.

— Ты не видела мой сотовый?

— Он в ванной.

«В ванной, — подумал Джим. — Хорошо. Значит, я услышу звонок, когда буду принимать душ».

— Завтрак готов.

— Завтрак, — прошептал Джим.

На кухне засвистел чайник. Адвокат взглянул на свои ноги. Он стоял босиком, между пальцами пробивался ворс ковра.

— Какая роскошь! — Он почувствовал, как стыд гложет душу, старается сделать его порядочным человеком.

— Надо было мне взяться за это дело, — сказал адвокат по пути в кухню.

Андрена ждала его на пороге. Она держала полотенце обеими руками. Кожа у нее была свежая и розовая, словно ее долго оттирали пемзой.

— Что-то я сам себе в последнее время не нравлюсь, — сказал ей муж.

* * *


Утро не принесло никакой ясности. Брад обрадовался, когда снова увидел свет… но непонятно было, что будет дальше, кто еще придет его навестить. Рано утром явились двое. Они задали ему несколько вопросов и ушли. Брад не ответил им. Он ведь не знал этих людей. Тогда зачем с ними разговаривать? Они задавали те самые вопросы, на которые его родители велели ему никогда не отвечать. Чужаки. Потом с той стороны решетки появился детектив. Брад приветливо улыбнулся и прижался лицом к прутьям. Кивнул, закрыл лицо руками и грустно посмотрел сквозь щелочки между пальцами.

Вместе с детективом Перси пришел еще один человек, тоже в костюме. Очень высокий худощавый блондин. Человек в форме открыл дверь и махнул Браду рукой, чтобы тот выходил. А потом еще надел ему на запястья два железных ободка и обвязал вокруг лодыжек гремящую цепь.

— Доброе утро. — Детектив похлопал Брада по плечу.

— Доброе утро. — Брад улыбнулся и стал разглядывать цепи. Надо быть приветливым, от этого вреда не будет, даже если он и проклят.

— Это детектив Лилли. — Перси кивнул на блондина — Он побудет с нами. Так положено.

Детектив Лилли даже не улыбнулся. Он оглядел ряды камер, потирая большой палец об указательный, потом сунул руку в карман и достал оттуда три жевательные мармеладки.

— Хочешь черную? — спросил он Брада.

Брад кивнул, глаза его заблестели от радости, он почувствовал, что мир все-таки необыкновенно добр.

Лилли положил мармеладку Браду в широко открытый рот. Тот немедленно задвигал челюстями, глаза его увлажнились.

— А как же я? — возмутился детектив Перси. — Мне разве ничего не полагается?

Он протянул руку вперед и пошевелил пальцами. На его лице сияла широкая улыбка.

Человек в форме хмыкнул, схватил Брада за рукав и потащил по коридору. Два детектива шли следом, рассуждая о предпочтительных цветах мармеладок: красный, нет, лучше черный, зеленый, если это мятный вкус, а не тот, другой, фисташковый, и об одежде. Они спокойно говорили о распродажах костюмов в городе. На Восточной Слеттери предлагают два по цене одного. Полная безвкусица.

Снаружи воздух был влажный и противный. Их поджидала толпа скучающих репортеров. При виде Брада они оживились и начали подтягиваться поближе к высоким деревянным дверям.

В ушах Брада зазвенела мешанина мужских и женских голосов. Каждый старался перекричать другого. Одна журналистка завопила.

— Говорят, вы полагаете, что это и есть зубной маньяк. Это правда?

Она сунула микрофон прямо под нос детективу Перси, так что ему даже пришлось отмахнуться от ее руки. Толпа ощетинилась диктофонами и микрофонами, репортеры привставали на цыпочки, глаза слепили вспышки фотоаппаратов и прожекторы камер. Операторы осторожно отступали, расчищая себе путь через столпотворение.

— Прошу вас! — запротестовал детектив убойного отдела, проталкиваясь сквозь шеренги репортеров. Ему приходилось работать кулаками. Сзади напирали те, кому было плохо видно или слышно.

— Правда ли, что этот человек расист? — выкрикнул кто-то, потерял равновесие и скатился по ступенькам. Детективы улыбнулись, вокруг сразу же заблестели вспышки.

— Дайте пройти, — потребовал Перси. — Да когда же это кончится? — Кто-то наступил ему на ногу, детектив скривился. — Матерь божья!

Брад видел только водоворот красок, словно он долго кружился на месте, раскинув руки, а теперь вот остановился. И слышал звук, похожий на жужжание встревоженного улья, только более громкий и с отдельными всплесками. Перед глазами все плыло от количества впечатлений. Брада подташнивало. Он не видел, куда ступает, как они продвигаются к машине. Толпа чего-то хотела от него. Этим людям совершенно необходимо было что-то, и Брад не понимал, что он может им дать, чего им не хватает. Его привели сюда, поставили перед бескрайней колышущейся массой, в которой он не мог различить ни одного лица. Слишком быстро все двигались. Именно поэтому Брад и не заметил мальчика на другой стороне улицы.

* * *


Щен увидел Брада. Он очень надеялся, что с несчастным дураком все будет хорошо. Надо бы сказать полиции, что они ошиблись. Странное желание. Ему-то какое до всего этого дело? Он свободен, чего же еще? А вдруг они схватят его, запрут, подберут ему ненастоящую семью? Он этого не вынесет. Мальчик специально выбирал для ночевок здания без окон и дверей. Там не было ничего, кроме мусора на полу. Стены стоят, и ладно. Когда по кирпичам ударяла чугунная шар-баба или дом разносило взрывом, он просто перебирался в другое место. Мальчик не задумывался о том, что осталось позади, о вещах и людях, застрявших в прошлом.

Полицейская машина отъехала. Парнишка набрался смелости и решил рассказать правду хотя бы репортерам. Он сошел с тротуара. Они-то не станут его хватать. Нет у них такого права. Но не успел он к ним подойти, как толпа рассосалась, дорога опустела, люди расходились, что-то бормоча в свои мобильные телефоны.

Тот самый полицейский из переулка спускался по бетонным ступеням. Он смотрел вслед патрульной машине, свернувшей на боковую аллею, чтобы избежать пробки на Слеттери. Фараон шагал уверенно и спокойно, на лице его сияла ухмылка. Он отдал зуб дежурному полицейскому и заявил, будто нашел его на месте убийства, а потом потерял. Позже он заметил зуб на полу своей машины. Наверное, выпал во время потасовки с подозреваемым.

Мальчик не боялся полицейского. Он всегда успеет сбежать. Фараон прошел на стоянку и остановился рядом со своей машиной. Нет, парнишка боялся не закона. Дело было куда серьезнее. Он боялся сказать правду. Вранье самому себе и другим стало для него законом выживания. Так легче было поверить, что он особенный, не такой, как все. Парнишка знал, что правда уничтожит его, обнажит его ничтожность и малозначительность. Вранье сдерживало боль. А правда и была той самой болью. Она делала его уязвимым. Мальчик стремился не замечать правды, отрицать ее. Так он мог поверить в себя, в свою самоценность. А вот теперь этот дурак заставил парнишку задуматься над правильностью этого принципа. Они с дураком ведь очень похожи. Мальчика переполняло отчаяние, но плакать он не станет. Это явный признак слабости. Слезы отнимут его силу, опустошат его. Вместо этого парнишка выругался, чтобы показать всему миру, какой он храбрый и уверенный в своей правоте.




Часть вторая

СУД





Глава первая

ТАЙНА


У здания суда толпились репортеры. Одни просто болтали, другие делали пометки в блокнотах: дата, время, обстановка. Медленно подъехала полицейская машина. Первыми вышли детективы. Вопросы хлынули рекой, будто кто-то включил видеомагнитофон, стоявший на паузе.

Перси и Лилли крепко держали Брада под локти. Пока его волокли к дверям, он разглядывал ступени. Опутанные цепями ноги не хотели работать как надо. Руки тоже были закованы. Брад собрался было лечь на землю, чтобы его катили, но места под ногами не было, поэтому он покорно плелся вперед, то и дело спотыкаясь и повисая на руках детективов.

Здешняя толпа казалась еще злее. Голоса звучали грозно, требовательно, словно перед ними надо было в чем-то оправдываться. Брад встал как вкопанный. Он испугался толпы. Куда его ведут? Что собираются делать?

— Пошли, пошли, — сказал Перси. — Раньше начнем — раньше закончим. — И неожиданно сильно толкнул Брада в спину.

Брад, спотыкаясь, поднялся по ступеням. Лучше не смотреть на толпу. Лучше смотреть на серый бетон под ногами. У этих людей очень страшные глаза. Все чего-то ждут. Такое выражение Брад раньше видел в глазах умирающих животных, которые бьются, стараясь освободиться от пут. Неужели все эти люди тоже обречены?

Отец рассказывал о болезни, которой болеют сразу многие. О чуме. Только бы у них не было чумы. А если они уже заболели, то пусть умрут легко и без мучений. Ну и что, что они хотят сделать Браду плохо?

* * *


Заседание суда продолжалось несколько минут. Все это время Брад тупо смотрел на судью. Опасения подтвердились. Эти люди в самом деле больны чумой. И все ждут, когда человек на троне примет решение. Некоторые пытаются с ним заговорить, наверное, хотят добиться его расположения. Ему дана власть над душами. Это великий человек. Он выбирает, кому даровать вечную жизнь. Может, это святой Петр? А где тогда ворота?

Кто-то рядом с Брадом встал и сказал несколько слов. Еще один долго и взволнованно говорил с другого конца зала. Он все время называл Брада каким-то незнакомым именем. Подзащитный. Может, это и есть то самое настоящее имя, которое знают только Бог и ангелы? Хорошее слово. Необычное, естественное.

Судья испытующе и строго смотрел на Брада, видно, решал, достоин ли тот попасть в рай.

Брад крикнул: «Да!», но сидящий рядом человек потянул за локоть и заставил сесть обратно, а судья ударил молотком по столу. Брад закричал: «Я Тебя люблю!» — отец учил, что Господа нужно любить. Толпа взревела от хохота. И тут Брад увидел свои портреты. Их рисовали многие. Наверное, он стал идолом. Но это ошибка. Надо им объяснить.

Судья стучал молотком. Кажется, что-то не получалось.

Сквозь шум донесся голос отца.

— Однажды мы все предстанем перед судом Господа. Хорошие отправятся в рай. Это я о тебе, Брад. Ты хороший мальчик. Самый лучший. А вот плохие… Понимаешь, Библия говорит, что они будут мучиться в аду. Ты ведь знаешь, что такое ад? Но ты не волнуйся. Не надо волноваться. Думай только о хорошем, и все будет хорошо. Улыбайся, Брад. Нет на свете ничего лучше твоей улыбки.

Брад улыбнулся, но тут же одернул себя и прикрыл ладонью кривые зубы. Когда он поднял голову, судья уже ушел. Из-за низких перил вышли два детектива и подняли Брада на ноги. Железные кольца снова впились в тело. Кожа на лодыжках начала саднить.

Человек рядом назвался Тоби Роу. Он тронул Брада за рукав, повернулся к полицейским и сказал:

— Не может этого быть.

Детектив Перси возмущенно фыркнул.

— А то мы не знаем.

— Да вы посмотрите на него! — возмущался Тоби Роу.

Все уставились на Брада. Не зная, как реагировать, он поднял руки в наручниках и почесал нос.

— Если этот парень маньяк, то я — королева Англии, — согласился Перси. И подумал: «Он не сумасшедший. Ни при чем он тут».

— А что, у них до сих пор королева? — спросил детектив Лилли, отправляя в рот мармеладку.

— Любой, у кого хоть капля мозгов есть, скажет, что он невиновен. — Тоби Роу захлопнул свой кейс, покачал кудрявой головой и нахмурился.

— Хорошо? — спросил Брад. — Рай?

На него странно посмотрели.

— Тридцать дней на психиатрическую экспертизу, — ответил Тоби Роу, застегивая замочки на кейсе.

Брад моргал и переводил взгляд с одного лица на другое. Может, глаза хоть что-то объяснят, раз слов не понять?

— Рай? — спросил Брад.

Детектив Перси улыбнулся, но тут же сердито поджал губы.

«Эх, жалко-то как!» — подумал он, глядя в потолок.

— О чем это он? — Лилли сунул в рот очередную мармеладку. Еще одну он протянул Браду. Черную. Брад подержал ее в руках, вспоминая темный странноватый привкус.

— Ад? — Его голос дрогнул.

Перси представил себе психушку. Он уже хотел пошутить в том смысле, что Брад не далек от истины, но, вспомнив, с кем имеет дело, прикусил язык.

— Все образуется, сынок, — сказал детектив и повел Брада через зал. — Не волнуйся. Просто будут за тобой приглядывать какое-то время.

— Ты его слушай. Он дело говорит, — поддакнул Лилли.

— Если ты зубной маньяк, то я — король Испании. — Перси оглянулся на адвоката — Там вроде тоже король остался? — И он забормотал себе под нос. — Короли, королевы… На кой они только нужны?

Под высокими потолками холла звенели голоса репортеров.

— Правда ли, что назначена психиатрическая экспертиза? Вы согласны с этим решением?

Перси горько кивнул, не глядя в толпу. В первые годы службы он репортеров презирал, но постепенно понял, что журналюги — один из винтиков огромной машины. Иногда их надо игнорировать, а иногда — наоборот. Смотря по ситуации. Они тоже часть законности. И важная часть. Перси крепко держал Брада за руку и смотрел прямо перед собой. Сегодня отвечать на вопросы он был не в настроении. Перси взял у детектива Лилли несколько мармеладок.

— Ты смотри, что делается, — сокрушался тот.

— Шум, — сказал Брад, губы у него задрожали. Он ринулся вниз, так что темные деревянные ступени замелькали под ногами. Пролет, еще один… Вот наконец и залитая светом улица. У входа ждет полицейская машина. Детектив Перси быстро открыл заднюю дверцу и впихнул Брада внутрь. — Очень плохо. — Брад принюхался и почесал нос — Очень плохо. Человек бум — и нету.

Перси устроился рядом.

— Очень плохой мальчик.

Перси ухмыльнулся, втянув щеки, и пригладил остатки волос.

— Слышь, Лилли, он говорит, что он плохой мальчик.

— Да?

— В рай нельзя, — вздохнул Брад.

В зеркале заднего вида появились глаза. За ним следят. Брад испугался, закрыл лицо скованными руками и начал всхлипывать. Детектив Перси вздохнул. Это уже не смешно. Он наклонился к Браду и прошептал.

— Ты попадешь в рай, обязательно попадешь. Не беспокойся, сынок.

Слезы сразу высохли. Брад хотел улыбнуться, но губы совсем распухли и стали непослушными.

— Хорошо, — сказал он и похлопал детектива по колену. — Хорошо, хорошо.

Страшные глаза продолжали глядеть из зеркала. Почему один человек говорит так, а другой этак и каждый уверяет, что прав только он? Почему иногда слова значат одно, а как только их произнесут — совсем другое? Все хотят тебя запутать. Разве можно жить в таком месте? Неужели и в раю так? Или все-таки его везут не в рай? Может, в чи-сти-ли-ще? Тогда понятно, почему все так плохо. Люди хотят его обмануть. Это для них главное. Что бы эти двое ни говорили, беды все равно приходят.

* * *


Андрена опоздала на работу, и весь график полетел к чертям. Но ведь надо же было помочь Джиму, поддержать мужа в трудную минуту. Андрена даже не поленилась приготовить завтрак: сама выбрала кашу «Семь злаков», сама выжала сок из морковки и спаржи. А еще рубашку с галстуком погладила (обычно Джим занимался этим сам). Хотелось верить, что от такого внимания муж расцветет и почувствует себя главой семьи. Вдруг всплеск хозяйственности вернет его с небес на землю?

Приехав на работу, Андрена кинулась наверстывать упущенное. Но мысли, как назло, не хотели складываться в слова и предложения. Она задумчиво трогала клавиши, обводя стены новостного отдела невидящим взглядом. Цены на молоко опять поднимались, надо было сочинить что-нибудь о «подтасовках экспертных выводов, касающихся динамики развития молочной индустрии».

За спиной вырос редактор, мистер Спаркс.

— Шустрее работай, — сказал он наконец после долгого молчания.

— А ты плати побольше, — не оборачиваясь ответила Андрена. Она всегда принималась кокетничать, если начальник был не в духе.

Спаркс удалился и через секунду уже стоял у другого стола, надеясь ускорить творческий процесс. Редактор вечно теребил подчиненных, которые толкли воду в ступе, никак не могли ухватить суть дела и не понимали, с чего надо начинать статью.

— Яснее выражайся, — крикнул он кому-то.

Андрена принялась печатать. Она подтащила к себе стопку бумаг, отложила верхний листок, подумала и взялась за следующий. Минут через пятнадцать в голове возник набросок статьи слов эдак в шестьсот. Надо было только сочинить концовку. Может, кого-нибудь процитировать? Одной рукой Андрена перелистала бумаги, а другой поднесла к губам кружку с кофе. Отхлебнула, поморщилась и выплюнула обратно.

— Андрена! — Это снова материализовался Спаркс. Последний проблеск вдохновения тут же пропал.

Андрена раздраженно повернулась вместе с креслом. На самом деле она испытала некоторое облегчение: появилась возможность оторваться от этой нудятины.

— Ты слыхала про парня, которого считают «зубным маньяком»?

Спаркс достал черно-белую фотографию.

— Читала пару статей, — ответила Андрена.

— Умница. Ты что же, нашу газету почитываешь? У нас в отделе такое нечасто бывает.

Андрена хмыкнула и потянулась было за кружкой, но вспомнила, что плюнула туда, и вернула кружку на стол.

— Так что же ты читала?

— Ну… Арестовали какого-то парня. В полиции думают, что он и есть зубной маньяк.

— Это все?

— Господи! — подумала Андрена. Сейчас Спаркс опять начнет ее пилить за незнание фактов. И за неумение их формулировать. Андрена окинула начальника взглядом пиджак, не сходящийся на громадном животе, широченные брюки… Красавец.

— М-да, нельзя сказать, что ты в курсе.

Шумно выдохнув, он оглядел комнату, словно решил проверить, нет ли тут кого-нибудь потолковее, и только затем продолжил.

— Его арестовали прямо на месте преступления. Теперь он проведет тридцать дней в психиатрической клинике, назначена экспертиза. Вроде все как обычно. Но по городу ползут слухи. Что-то с ним не так. Он ведет себя странно. Понимаешь? — Спаркс приподнял мохнатые брови. — Ты вообще меня слушаешь?

Андрена кивнула.

— Этого Джона Доу день и ночь стережет полиция. Боятся, что его кто-нибудь пристрелит. Семьи убитых жаждут возмездия. Ситуация накаляется. Вот у Лео спроси, он все подробности знает. Понимаешь, к чему я клоню? Слухи, предположения. Как будут развиваться события? Вариантов масса.

— Ты хочешь, чтобы я этим занялась?

— Да.

Кто-то помахал Спарксу с другого конца комнаты и показал на телефон. Начальник протянул указующий перст в сторону своего кабинета и пододвинул фотографию убийцы поближе к Андрене.

— Ты же умница, — повторил он и удалился, с трудом протискиваясь между столами.

— Криминал, — произнесла Андрена и покрутила в руках снимок. Верзилу, закованного в цепи и наручники, ведут по бетонным ступеням. Верзила смотрит в пол и, похоже, плачет.

Андрена вытащила из ящика чистый блокнот, нацарапала на первой странице: «Преступления зубного маньяка» — и обвела надпись несколько раз.

Когда она подняла голову, редактор уже вернулся.

— Так-так, — сказал он. Толстой спиной Спаркс почти упирался в кресло другого журналиста.

— Криминал, — улыбнулась Андрена.

— И нечего жаловаться, — ответил Спаркс. Ему снова кто-то замахал. — Еще десять минут! — крикнул он в другой конец комнаты и яростно постучал пальцем по циферблату.

— А я и не жалуюсь, — сказала Андрена.

— Ты всегда этого хотела. — Спаркс навалился двумя руками на крышку ее стола, вздохнул и закрыл глаза. Лоб его блестел от пота. — Так что приступай! — рявкнул он. — Вперед!

Андрена кивнула и подумала. «Если не сбавит темп — схлопочет инфаркт».

Спаркс дышал тяжело и часто. Он вытер губы сперва правой, потом левой ладонью.

— Я хочу, чтобы ты осветила нравственную сторону вопроса. Не думаю, чтобы этот парень оказался тем самым маньяком. Это сугубо мое мнение, но ты к нему прислушайся. Знаешь, что такое мнение? Это тебе не какие-то там факты. Согласна?

— Ага.

— Никто не знает его имени. Вот в чем суть. Именно в этом — Спаркс нервно улыбнулся и хлопнул ладонью по столешнице. — Постарайся разобраться. Вникнуть. Придумай парню какое-нибудь имя, только чтобы оно не выдавало твоего мнения. Понимаешь, как это трудно? Мы столкнулись с тайной! Ты любишь детективы?

— Не знаю.

— Настоящая тайна. Никто ничего не знает. Так рождаются новости. Из тайн и загадок. Поэтому нас и читают. Люди хотят знать, что будет дальше. Они хотят заглянуть в будущее. Они любят сплетни, они любят светскую хронику. Кто кому открутил башку и что теперь будет? Любая книжка, любой сюжет на этом строится. Должен быть конфликт, и должна быть загадка. Мне нужен конфликт, Андрена. Придумай этого парня, но не завирайся. Просто посмотри на него внимательно. — Спаркс ткнул в фотографию толстым пальцем, на пухлых щеках выступили красные пятна. — Приглядись к его внешности, лицу, повадкам. Это ведь не лицо убийцы. Тут есть противоречие. Людям это понравится. Вот тебе и готовая загадка. Понимаешь? Противоречие становится загадкой. Так ты понимаешь или мне надо делать все самому? — Спаркс выпрямился и подтянул штаны. — ОСТАЛОСЬ ПЯТЬ МИНУТ! — заорал он.

— Ну почему нельзя все сделать самому?! — Спаркс закатил глаза — Вот было бы счастье! Просто праздник какой-то!

— Я возьму карточку? — спросила Андрена.

— Да. И поговори с Лео. Покажи нам всем. Открой нам глаза на этого человека. Утри Лео нос. Ты ведь женщина. У тебя должна быть интуиция. Вот и докажи. Сама-то как думаешь, этот Джон Доу — маньяк?

— Не знаю. — Андрена разглядывала фотографию.

— Но ты видишь, какие перед тобой открываются возможности? Видишь или нет? Нет, ты скажи!

— Да, — улыбнулась она.

— Ты понимаешь, что это не просто задание? — Он вытащил из кармана пузырек с пилюлями, положил на язык сразу три штуки и зачмокал — На самом деле это… ну?..

— Экзамен?

— Именно! — Спаркс пошел к другому столу, продолжая кричать через плечо: — А экзаменуют кого? А? — Он гортанно рассмеялся и выхватил из чьей-то руки несколько распечатанных страничек.

У Андрены от такого словесного потока аж в глазах потемнело. Сразу и не поймешь — радоваться или огорчаться. Надо все спокойно обдумать. Она посмотрела на фотографию.

«Невиновен, — подумала Андрена — Нет, виновен».




Глава вторая

ХОРОШЕЕ МЕСТО


Брад слегка приободрился, когда с него сняли цепи и железные кольца. Они были похожи на силки, которые отец привязывал к нижним ветвям деревьев, только, в отличие от силков, не затягивались. Кольца на запястьях Брада были железными и не приносили вреда. Их использовали для того, чтобы удерживать руки вместе. Брад никак не мог понять, зачем это нужно. Может, его собираются съесть?

Место, в которое Брад попал, было ему смутно знакомо. Белые, голые стены, и пахнет тут точно так же, как там, куда его отвезли в самом начале.

Двое людей в белом повели его по коридору. Брад радостно улыбнулся. Это хорошее место, место, где он видел женщину, очень похожую на его мать, место, где ему давали такие круглые белые штучки, чтобы он был счастлив. Здесь тихо и спокойно. Тело постепенно расслаблялось; Брад только сейчас понял, как напряглись от страха его мускулы. Теперь они заболели. Брад вспомнил, как вдруг стал счастлив здесь в прошлый раз. Он ждал и надеялся, что это чувство снова вернется.

Шагая по блестящему полу, Брад все больше успокаивался. Он вертел головой и улыбался своим сопровождающим. Они держали его за рукава рубашки и вели через анфиладу дверей. У каждой двери за стойкой сидел человек, который запирал за ними замки. Охранники. Похоже, это особое место и сюда впускают только особых людей. И все стараются в него попасть. Брад довольно хмыкнул, прикрыв рукой рот. Он был счастлив. Брад понимал, что вскоре они достигнут самой последней двери. И там его будет ждать женщина, так похожая на маму, и она ужалит его в руку, чтобы он почувствовал, что парит в воздухе. Наверное, от одного вида этой женщины Брад и поднимался над землей и становился по-настоящему счастливым.

Брад с облегчением понял, что его все-таки направили в хорошее место, хоть и произнесли столько противоположных по смыслу слов. Это место снаружи выглядело совсем по-другому, чем то, самое первое, но внутри вело точно туда же. Наверное, эти дома соединяются каким-то волшебным образом. Зачем его вообще отсюда забирали? Брад шагал в ногу со своими спутниками и думал, что, наверное, так было нужно, что это часть суда. Может, они не знали, достоин ли Брад этого места, и устроили ему экзамен. Он рассмеялся, потому что знал: конечно же достоин.

Все произошло в точности так, как предсказывал его отец. На Брада снизошло умиротворение. Веки сами собой закрывались, они совсем отяжелели от переживаний. На толстых губах играла спокойная улыбка. Ощущение мира и удовлетворения было похоже на хрупкую фарфоровую статуэтку, спрятанную внутри его тела. Брад вспомнил об орбите Земли, о том, как мирно и грациозно плывет планета по своему пути. Вот так и он. Его больше ничто никогда не побеспокоит. Брад не станет слушать всякие глупости. Его плавного вращения по орбите ничто не остановит, день и ночь будет он кружиться вокруг своей оси. Теперь Брад был абсолютно уверен в будущем. Добрые люди утвердили его судьбу.

Потом он вдруг снова заволновался. Из-за двери раздался крик, который почти сразу перешел в резкий смех. Звук был такой пронзительный, что сбил Брада с оси вращения, хрупкая фигурка внутри разбилась на кусочки. Ее осколки кровь разносила по венам, смывая последние остатки веры в будущее. Брад не мог понять причин такого громкого смеха. Было этому человеку больно или он счастлив? Брад просто понимал, что надо поскорее уйти подальше, спастись, и он рванулся в сторону, прижав к стене одного из своих сопровождающих, а потом упал на пол. Звук шел сразу со всех сторон. Теперь Брад был уверен, что это крик боли. Надо погрузиться в себя, втянуть, словно улитка, рожки, но в то же время надо попытаться утешить кричащего, погасить его панику и страсть к борьбе. Надо стать его другом. Звук можно успокоить. Брад это точно знал.

* * *


Заметок в блокноте Андрены набралось на две страницы. Она просматривала свои каракули, стараясь придумать имя для героя, просто объединяя имеющиеся слова и буквы. Андрена даже звонила брату своего мужа, просила помочь. Лео сообщил, что именно сержант Келли арестовывал подозреваемого. Но полицейский вежливо объяснил ей по телефону, что ему практически нечего поведать. Он просто повторил основные факты, особенно упирая на то, что на месте преступления обнаружен зуб. Это совершенно точно. Сейчас его уже промыли и высушили. Андрена не подозревала о том, что нашли зуб. Это же новая улика. Она нацарапала пару фраз в желтом блокноте. Андрена старалась не принимать ничьей стороны, но все равно расстроилась.

Полицейский даже не спросил о брате. Андрена никогда не понимала, почему Джим и Стив так далеки. Джим рассказал ей, что случилось с женой Стива. У сержанта была причина для депрессии, даже отчаяния, и Андрена полагала, что жалость к самому себе ожесточила его. Именно поэтому он и избегал младшего брата. Сержант пообещал ей, что позвонит, если у него появится новая информация. Он сказал:

— Буду держать ушки на макушке, — и засмеялся. — Так еще говорят?

Андрена ответила, что уже не говорят, и поблагодарила за помощь.

— Тебе привет от Джимми, — добавила она, хотя профессиональное чутье подсказывало ей, что не стоит вмешиваться и пытаться восстановить их отношения. Самой Андрене Стив совсем не нравился. Но они все-таки одна семья, а значит, надо держаться вместе.

Полицейский просто хмыкнул и повесил трубку.

Андрена посмотрела на свой блокнот. На первой странице подчеркнута фамилия Перси. Андрена уже звонила ему, но тот ответил, что не может разговаривать с прессой. Когда она сообщила ему о том, что нашли зуб, детектив вроде бы удивился, но быстро взял себя в руки. Он прокашлялся и сказал, что ему звонят по другой линии. Андрена последовала совету Лео и позвонила детективу, который с удовольствием делился внутренней информацией, но тот почти ничего не знал и только рассуждал о том, что парень, с его точки зрения, невиновен. О зубе он не упоминал, и Андрена не стала обсуждать эту тему. Она поняла, что нащупала нечто очень важное, настоящий жареный факт.

Было уже больше двух, а она до сих пор не пообедала. Андрена на секунду отвлеклась от своих раздумий и прислушалась к странному ощущению внутри. Оказалось, это ее мучает голод.

На столе справа от Андрены лежал раскрытый номер за понедельник. Страница три: фотография обвиняемого. Та самая, которую дал ей Спаркс. Андрену поразило, насколько иначе она выглядит на странице газеты. Крупнозернистая печать каким-то образом убеждала читателя в виновности этого парня.

«ЗАГАДОЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК ОБВИНЯЕТСЯ В КРОВАВЫХ УБИЙСТВАХ».

И — главная сенсация — подзаголовок: «Возможно, это и есть зубной маньяк».

Предположения. Бумага дешевая, буквы стираются легко. Андрена потерла пальцем страницу, под рукой расползалось грязное пятно. Андрена обругала себя за глупость. Теперь пальцы будут черные: типографская краска глубоко въедается в кожу.

«Виновен или невиновен? — спросила себя девушка — Пресса полагает, что виновен».

Мысль мелькнула и пропала. Философию и совесть следовало быстро затолкать обратно в глубину подсознания, избавиться от них, как избавляются от докучливого престарелого пациента.

Андрена подняла голову. Большинство столов пустовало, все ушли обедать. Некоторые, особенно рьяные, все еще печатали на недавно установленных компьютерах. Такой роскоши достойны были только зубры да еще редакторы, а новички по-прежнему надрывались на печатных машинках. Поток слов никогда не иссякал. Кто-нибудь обязательно печатал новостную статью. Люди испытывали потребность в информации и готовы были за эту информацию платить. Любые, самые последние, самые быстрые, пусть самые краткие, но новости. Уже переваренные для них факты. Весточка из внешнего мира, возможность почувствовать значимость своей жизни. Спаркс прав. Все-таки он ужасно умный. Андрена попыталась представить себе его жену, детей, как он возится с ними. Или, может, для него работа и есть жизнь? Неужели она важна до такой степени, чтобы поступиться остальным?

Мысли лениво перекатывались в голове Андрены, словно осенние мухи жужжали. Она сердито встряхнулась. Сегодня Андрена вдруг почувствовала, что делает что-то не так. Не то чтобы нечто грязное, но она точно поступает нехорошо.

«В целом это правда», — подумала Андрена.

Просто она очень волнуется. Стресс. Да и устала порядком. Андрена размяла плечи и вдруг удивилась тому, какое место занял в их жизни стресс. Никто о нем и слыхом не слыхал еще пару лет назад. А теперь этой заразе подвержены буквально все вокруг. Видимо, так жизнь отвечает на растущую волну суеты и потребностей. Слишком много всего надо учесть, слишком много сделать. И незаконченные дела, несбывшиеся мечты так и остаются гнить внутри каждого из нас, пока не превратятся в ядовитое, к тому же заразное вещество. Похоже на вирус гриппа. Люди жалуются друг другу на травмированную психику, и вирус перепрыгивает в соседнее тело.

Андрена решила, что просто устала, потому в голову и лезут такие мысли. Краем глаза она заметила, как у стены движется нечто большое и синее Андрена моргнула. К ней направлялся Спаркс. Она тут же сделала вид, будто напряженно пишет что-то в блокноте.

* * *


— Вот этот ублюдок! Вот он! — Горластый всадил нож в третью страницу газеты. — Попался, голубчик! — Он яростно замахал рукой, разрезая бумагу на полосы. — Ну, теперь хана ему!

Сверху сквозь дыру в потолке за ним наблюдал мальчик. Здорово было смотреть с такой высоты. Словно болтаешься в небе. От комнаты внизу остались только голая бетонная коробка, разрисованные стены, коричневый стол на железных ножках, серый матрас в белую полоску да сплющенные консервные банки на полу. Еще там была женщина в яркой тесной одежде. Сверху были хорошо видны темные корни ее крашеных волос. Среди блондинистых кудрей иногда встречались черные пряди. Женщина сидела тихо, а горластый носился по комнате и разбрасывал повсюду куски порванной газеты.

Женщина начала плакать. Она попыталась что-то сказать, но слова потонули в слезах.

Парнишка встал и пнул ногой обломок бетонной плиты, представляя, что бьет горластого. Вниз посыпалась серая крошка. Горластый неожиданно заткнулся. Через секунду в дыре появилась его голова.

— Щен! — Он моргнул. — Как дела? — И неприятно улыбнулся, продолжая рвать в клочки газету. На нем была рваная белая футболка и армейские штаны, испещренные всевозможными надписями. Руки у горластого были тонкие и безволосые.

Мальчик фыркнул.

— Как сажа бела.

— Ага. — Горластый плюнул в стену. — Может, и бела, а только я белее.

Мальчик бросился к лестнице, кубарем пролетел два пролета и вбежал в комнату внизу.

— Слыхал что-нибудь об этом деле? — спросил горластый и показал на нетронутую пока газету. Третий экземпляр был пришпилен к стене. На нем поверх фотографии красовался перевернутый крест.

— Это демон, — сердито сказал горластый. — Как в фильмах.

— Я там был, — возразил мальчишка — Я все видел. Это фараон виноват.

Женщина заплакала громче. Она не могла смотреть на фотографию и закрыла лицо руками. Плечи ее вздрагивали от рыданий.

— Ты сам видел? — спросил человек. Он заинтересовался и подошел поближе к мальчику. Нож горластый сложил и сунул в глубокий карман штанов. — Ты видел, как прирезали Черрепью? Не может быть.

— А вот и видел, — возмущенно сказал мальчик. — Что такого?

— И ты не убил этого парня? — Горластый резко махнул рукой в сторону фотографии.

— Слушай, Ерш! Этот странный парень — обыкновенный идиот. Он не трогал Черрепью. Черрепью сам упал на свой нож. Фараон выстрелил, и. — Мальчик жестами показал, как было дело. — Ба-бах! Это все фараон.

Он воткнул воображаемый нож себе в живот, забулькал, свесил набок язык и закатил глаза.

Ерш ударил парнишку так, что тот отлетел к противоположной стене.

— Нет! — заорал Ерш. — Этот чудак замочил Черрепью. По нему сразу видно, что Джейк просто встал у него на пути. — Он выхватил из кармана нож и быстро открыл его. — Тот еще тип.

Ерш бросился к стене и стал полосовать оставшуюся фотографию. Нож втыкался в бетон, серая крошка летела во все стороны.

Мальчик пощупал лицо. Колени дрожали. Он не отрываясь глядел на беснующегося и плюющегося Ерша.

— Тот самый! — кричал Ерш, перекрывая визг ножа, царапающего бетон. — Тот самый, тот самый!

Мальчик обалдело посмотрел на женщину. Она следила за каждым движением Ерша, и, вопреки всем ожиданиям, не плакала, а довольно улыбалась, даже ритмично подвывала и хлопала в ладоши, ноги выплясывали под столом. Женщина засмеялась и посмотрела на мальчика, но тот не разделял ее восторгов. Она нервно вытерла глаза и снова захлопала.

Щен примостился на краешке стула.

— Фараон выстрелил, идиот от испуга толкнул Черрепью, и тот напоролся на нож.

Боль в щеке стихала, но кожа натягивалась, под глазом разбухал синяк.

«Почему обязательно надо меня бить? Это ведь ничего не меняет. Правда-то остается одна, — с ненавистью подумал парнишка. — Все они такие. Корчат из себя, а на самом деле…»

Женщина начала притоптывать, но вскоре ее энтузиазм иссяк, и она снова зарыдала, рот безвольно обмяк и приоткрылся. Последняя фотография разлетелась на сотню бумажных полосок. Ерш все тыкал ножом в стены, метался по комнате, как безумный, брыкался, плевал на бетон, пока не устал. Тогда он вернулся за стол, тяжело дыша.

— Голубица., видишь ли очень расстроилась, — пробормотал он, утирая со лба пот. Тяжелый кулак громыхнул о столешницу. Голубица вздрогнула и отодвинулась от прыгающего стола. — Так-то вот, Щен. — Ерш не переставая колотил по столу и орал: — Черрепью… был ее мужчиной.

Мальчик благоразумно кивнул. Одно дело правда, другое — задирать того, кто ответит тебе насилием. Сопротивление только разозлит Ерша. Сам воздух трещит от его ненависти. Даже колшата знает, что этот человек никогда не играет честно. Чтобы поставить все на свои места, нужна сила, и тоже немалая.

Ерш оглядел кулак в темных кровоподтеках.

— Понял? — спросил он у кулака.

Голубица рассмеялась и принялась размазывать тушь по лицу. Облизала перемазанные черным пальцы. Язык тоже почернел. Женщина вытерла ладони о ярко-голубые брюки. На брюках появились пятна. Это Голубицу озадачило, и она даже приоткрыла рот.

— Значит, виноват фараон, — объявил Ерш. — Так, по-твоему, Щен? Давай тогда запрем фараона. Бам, Бам. — Он завертелся, раскинув руки в стороны. — Чик, трак, дзынь.

Ерш подпрыгнул и пнул расколотую деревянную балку, свисающую с потолка. Голые ступни мягко шлепнули об пол. Ерш нагнулся и стал разглядывать большие пальцы на ногах.

— Давай запрем. — Он снова прыгнул, брыкаясь, как каратист. — Ки-я! — По пустому зданию понеслось эхо. — Почти то же самое, что руки той статуе оторвать.

— Какой статуе? — Голубица изо всех сил терла лицо, теперь ей хотелось быть красивой, не хуже этой статуи, о которой говорил Ерш. — Ты же знаешь, я люблю статуи.

— А ты ее видела, Голубица. Тетка с весами. Глаза завязаны, так и ждет, пока ей… Вся такая готовенькая. Да видела ты ее, конечно. Очень классная тетка. И твердая, как скала.

Голубица кивнула, в глазах снова блеснули слезы.

— Знаю. Мне она тоже нравится.

— НЕТ! — закричал Ерш и с улыбкой прислушался к эху. — Слушай, — прошептал он.

Ерш почувствовал себя могущественным и снова завертелся волчком. Потом разбежался, прыгнул на стену, сделал сальто назад и приземлился на ноги.

— Счет надо сравнять. — Он покачался, восстанавливая равновесие.

— А еще так сможешь? — восхищенно спросил мальчик. — Вот это да!

— Пора бы тебе знать, что правосудие — не для фараонов. Это наше дело — его вершить. Я же тебе рассказывал. Нас боятся, потому что мы сравниваем счет. Бах-трах-тарарах, и — опять на ноги. И полиция к нам не пристает. Пошел слух, что странный дядя зарезал Черрепью, и если мы с дядей не расправимся, то скоро сами подохнем на свалке. Улицу нельзя будет перейти без того, чтобы какой-нибудь хромой козел на тебя не наехал. — Он поддал ногой столешницу. Стол перевернулся, шумно ударился о стену, отскочил и встал на место. Когда наступила тишина, Ерш прошептал:

— Тут уж либо мы, либо — нас.




Глава третья

ВСЕ ИДЕТ ПО ПЛАНУ


Андрена услышала, как открывается входная дверь, быстро села на диван и приняла скучающий вид. Она положила правую ногу на левую, потом левую на правую, протянула руку вдоль спинки дивана. Выпрямилась и взяла со столика журнал.

Когда Андрена подняла голову, Джим стоял в дверях, задумчиво глядя в пол. Было уже почти восемь. Муж не звонил ей и не оставлял сообщения на автоответчике. Разумеется, он искал Брада. Она старалась относиться к переживаниям Джима с пониманием, и ей это почти удавалось, но все равно было обидно, что он подвел ее, что не обращает на нее внимания. Андрена считала это проявлением эгоизма. Нет, «эгоизм» — слишком сильное слово, учитывая обстоятельства. Ладно, пусть он будет «думающим только о себе».

— Нашел? — Андрена с надеждой поднялась ему навстречу, она даже не понимала, что двигается, ее просто влекла к нему забота и тревога. Ей хотелось поцеловать его, но Джим не обращал на нее внимания, был задумчив и не реагировал на внешние раздражители.

— Нет, — блекло ответил он, снял пиджак и постарался улыбнуться жене. Даже нагнулся и поцеловал ее в щеку, но, как только выпрямился, лицо его снова стало озабоченным, взгляд беспокойно скользил по комнате.

— Ты-то как? — спросила Андрена.

Джим замер и уставился на нее, но быстро опомнился, устало кивнул, ослабил узел галстука и начал расстегивать рубашку.

— Прости. — Он вернулся к дивану. На взгляд адвоката, другого объяснения и не требовалось. Он повесил пиджак на спинку стула и упал на диван. Андрена подошла поближе, но Джим даже не взглянул на нее.

— Тебе принести чего-нибудь? — спросила она, подавляя желание напасть на него, потребовать извинений за такое невнимание.

— Нет, спасибо. — Он снова рассеянно улыбнулся.

Андрена села рядом.

— Судя по всему, спрашивать, как прошел твой день, не стоит.

Джим хмыкнул, уголок рта пополз вверх.

— У меня тоже был ужасный день, — намекнула Андрена.

— Хорошо, — пробормотал он.

— Джимми! — Она толкнула его.

— Что? — Адвокат поднял голову и прищурился.

— Ты где?

— Здесь. — Он встал и пересел в кресло-качалку, продолжая разглядывать Андрену.

— Я устал, — сказал Джим.

— Я тоже. Почти восемь.

— Да, уже поздно.

Джим посмотрел в окно. За стеклом темнело, в домах зажигались яркие огни, углы зданий расплывались в сгущающейся мгле. Оранжевые тени исчезали, уползали к горизонту, отступали перед натиском сумерек.

Андрена встала рядом с мужем на колени и провела рукой по его волосам.

«Я люблю его, — подумала она, — а все остальное не важно. — Андрена и сама верила в это, старалась не думать о том, что ей хочется отгородиться от мужа. — Почему? — Она не могла этого понять, любуясь Джимом. — Зачем мне от него отгораживаться?»

Джим откинулся назад и закрыл глаза. Он вздохнул. По телу разливалась тяжелая усталость, словно он весь день ворочал бетонные плиты. Вдруг вспомнились детские годы. Подростком Джим подрабатывал на стройке, работал на того самого человека, который хотел купить теперь землю Брада. Джим подумал о своем старом боссе, мистере Квейгмайере. Представил себе его хитрый взгляд, тщедушное некогда тело, располневшее с годами. И желтые зубы. Квейгмайер всегда обнажал их в широкой улыбке, когда совершал удачную сделку, обходил законы или преимущественное право другого покупателя. Жизнь Квейгмайера вроде бы удалась, но жадность и напористость никуда не девались. Да и зубы давно можно было отбелить или заменить. Вид омерзительный. Джим понимал, что Квейгмайер — всего лишь инвестор, удачливый бизнесмен, который умеет вертеться и приспосабливаться к рынку, но ничего не мог с собой поделать.

Джим открыл глаза.

— Я такая усталая, то есть я так устал. — Он потер щетину на лице. — Проверил морги, больницы. Обежал бог знает сколько улиц. Еще на вокзале был.

— Давай заберемся в кровать, — прошептала Андрена ему на ухо.

— А ты с Милдред говорила?

Джим быстро глянул на жену, потом на газету на журнальном столике. Читать уже сил нет. Может, он упустил из виду что-нибудь важное?

— Нет, ничего особенного, — заверил он себя. — Мир пока еще не перевернулся.

— Ой, совсем забыла. Ты представляешь, я ей позвонила, искала тебя, так она сказала, что это все она виновата и что теперь она станет сестрой. Короче, какой-то там монашеский орден. Не помню, как называется. — Андрену передернуло, по коже побежали мурашки. — Милдред плакала и обвиняла во всем себя, еще сказала, что недостойна такой работы. Нет, ты представляешь? Собралась уйти в монастырь. Неужели это до сих пор возможно?

— Не знаю, — ответил Джим.

— Я поднялась наверх, чтобы поговорить с ней, но она никого не слушает. Говорит, она давно уже об этом подумывала. И такая молоденькая. Брад стал последней каплей. Она уже и чемодан собрала. Я проводила ее до лифта. Все надеялась уговорить. Но Милдред и слушать меня не стала. Уехала, и все. Может, у нее крыша съехала, а?

Джим покачал головой.

— Подумать только.

— Андрена встала за спиной у мужа и принялась массировать ему плечи.

— Ох, хорошо! М-м-м, замечательно.

— Может, поешь? — Она попыталась сменить тему. — Бутерброд с курицей будешь?

— Не-а, — довольно промычал Джим.

— Я сегодня тоже справки наводила. Только у меня теперь свободного времени почти нет. Дали новое задание. Криминал. Буду писать про зубного маньяка — Она нагнулась, чтобы увидеть выражение мужниного лица. Муж глупо улыбался.

— Здорово. — Вот и все, что он соизволил сказать.

Андрена делала массаж, а сама глядела то в потолок, то на город за окном. Дни становятся короче. Точно, короче. С каждым годом. Кажется, короче уже некуда, а все равно укорачиваются. Она тяжело вздохнула и впилась ногтями мужу в плечи. От отчаяния.

— Ой! — Джим подпрыгнул.

— Извини, — рассеянно произнесла Андрена и подумала: «Вот видишь, просить прощения не так уж трудно».

Джим вывернул шею и сердито посмотрел на жену:

— Ты что?!

— Ничего.

Скорчив обиженную гримасу, она уселась на диван и сложила руки на коленях. Андрена сама удивлялась, как быстро сегодня меняется ее настроение. Из-за этой истории дела в семье пошли шиворот-навыворот. Скорее бы все закончилось. Найти этого Брада и забыть о нем наконец. От него одни неприятности. Зачем Джимми с ним связался? На кой черт нормальному взрослому человеку понадобилось нянчиться с придурком? Может, потому, что Андрена не хочет заводить детей? Может, Джимми считает Брада своим пасынком?

Ее так и подмывало закатить скандал, но, посмотрев в затуманенные глаза мужа, Андрена решила оставить его в покое. Уж очень у бедняги был несчастный вид.

— Да плюнь ты, — прошептала она.

Джим не ответил. Он уже дремал и во сне видел лицо Брада, разрисованное, как у клоуна. Лицо смотрело на Джима с боксерской груши, которая возвращалась после каждого удара. И чем сильнее Джим бил, тем стремительнее груша прилетала обратно, тем ехиднее и увереннее становилась нарисованная улыбка.

* * *


Полицейский улыбался и вертел в пальцах рюмку. Ему нравилось сочетание гладкого стекла и колючего бурбона. Сержант медленно поднес рюмку к губам, помедлил, словно что-то разглядывал сквозь янтарную жидкость, и проглотил. Во рту вспыхнуло бархатистое пламя. Огонь и лед. Вот оно, двуличие. Просто идеальный пример. Сержант облизнул усы.

— Сейчас вернусь, — крикнул он бармену. — Повтори.

И кинул купюру на барную стойку.

Бармен посмотрел ему вслед, что-то сказал другому посетителю и покачал головой. Снаружи воздух был свеж и напоен ночными звуками. Над головой шелестели могучие клены. За ними огненными прочерками мелькали автомобили. Люди в салонах разговаривали, высовывались из окон, окликали друзей на тротуарах. Стива едва не захлестнула волна воспоминаний, но он тут же одернул себя. Воспоминания теперь ничего не значат. Прошлое обесценилось. Ушло. Ни прикоснуться, ни вернуть. Хоть оно и стоит до сих пор перед глазами.

Полицейский поднялся на веранду, куда днем выносили столики. Вон она, больница, огромное кирпичное здание в двух кварталах к западу. Кое-где в окнах еще горит свет, можно даже разглядеть занавески. Как живется там, внутри?

Разве можно забыть огромный пустой холл, затхлый воздух лифтов, бесконечные извилистые коридоры? Когда-то Стиву казалось, что он сливается с холодными белыми стенами этого странного дома, где время остановилось. И женщина, которую он навещал (просто женщина, а не жена, потому что узнать ее было нельзя), тоже таяла, растворялась на глазах. Болезнь украла ее красоту, иссушила тело. Под конец кожа на скулах так натянулась, что стала прозрачной, как целлофан.

А потом вдруг появилась надежда. Женщина снова начала есть и улыбаться. Улыбаться! Пусть робко, пусть едва заметно, но это была настоящая улыбка. Вернулись знакомые жесты, знакомый свет в глазах. Шаг за шагом она становилась похожей на себя прежнюю. Стив верил, что женщина одержит победу над собой, найдет дорогу обратно и все будет как раньше. «Приемлемое качество жизни» — так назвал это лечащий врач.

Оглушенный больничной тишиной, озверевший от долгих часов, что протекли впустую, Стив потребовал объяснений. Он спросил, что, черт возьми, значит «приемлемое качество жизни»? Но врач только улыбнулся и ободряюще похлопал его по плечу.

Женщина поправилась. Медленно, но верно она входила в роль жены.

«С ней все хорошо», — твердил себе Стив.

Когда он забегал домой пообедать, жена тоже садилась за стол. Взгляд ее все еще был отстраненным, временами застывал, становился жестоким и кротким одновременно. Вызов и покорность судьбе — вот что отражали ее глаза. Нет, не глаза, скорее две ракушки с какими-то жалкими, безмозглыми, ненужными моллюсками.

Обедали вместе каждый день. Иногда разговаривали. Делились новостями. Стив наблюдал за женой, пытался приподнять таинственную завесу, разглядеть страдание за маской безразличия, увидеть то, что видела только она.

Когда глаза жены остановились и опустели, настенные часы показывали 12.20. Эти цифры врезались в память навсегда. Под часами стоял стул. На спинке — кобура, которую Стив снял, садясь обедать. Пустая. Он обернулся к жене, но в комнате ее уже не было.

Стив запомнил все: как вскочил рывком, как задрожали колени, как зазвенели стекла от оглушительного хлопка. Этот хлопок оборвал что-то в голове у Стива. За дверью ванной шлепнуло. Это ударилось о кафель тело.

Стив не мог взять в толк, как жене удалось незаметно выйти из-за стола и украсть оружие. А что, если он все видел? Видел, как в глазах у нее поселилась тоска, от которой есть только одно средство? Видел и не стал мешать?

— Ей так лучше.

Стив сказал это, и правда обожгла его. Как он посмел признаться самому себе? Он что же, с самого начала все понимал? А может быть, даже стремился к такой развязке?

— Ей лучше, — шептал полицейский, глядя на окна больницы. Он стоял неподвижно, щеки обдувало ветерком. Жив. Подонок. Ничтожество. Стив вытер усы. Раньше их подстригала жена. Такие веселые глаза. Так близко! Молодость. Неловкие пальцы. Невероятная легкость, с которой давалась жизнь.

С тех пор каждую ночь стали сниться цифры. 1, 2, 2, 0. И рука, которая лезет в кобуру. Пустую. Опять пустую. И часы.

0, 1, 2, 2.

1, 0, 2, 2.

1, 2, 2, 0.

Стив не заходил в ванную. Так и стоял, прислушиваясь. Уже умерла? Или агония еще продолжается? Его сотрясала дрожь. Не от ужаса. От облегчения. Душа словно оторвалась от плоти, и стало легко. Он вызвал «скорую». Но когда оператор ответил, Стив понял вдруг, что набрал этот номер по ошибке. Почему? Да какая разница. Что толку об этом думать?

С тех пор он перебрал в уме все слова, все поступки, которые могли бы ее спасти. Но сделанного не воротишь.

Брад теперь тоже в больнице. И хорошо. И правильно. Так ему и надо. Вот она — справедливость. Каждому по заслугам. Стив хотел наказать Брада, потому что в его глазах увидел то самое, уже знакомое выражение. Мягкую отстраненность, точно такую же, что и у жены. А потом ее взгляд стал жестким, она как будто узнала что-то о нем. На самом деле Стив наказывал жену за все, за горе, свалившееся на его голову, за спущенный курок.

«Тупари и растяпы, — твердил полицейский. — Им просто силенок не хватает, чтобы выжить в смутные времена. Слабаки, уроды, ушибленные. Никчемные существа. Боже, прими их. Прими их всех. Нищих духом. Блажженных. Почему они блаженны? Бот истинное двуличие».

Полицейский сплюнул на землю и рывком открыл дверь бара. В нос ударил знакомый запах, глаза застилал дым сигарет. Стив посмотрел на часы: 9.15.

— Время, — сказал он и улыбнулся, заметив следующую рюмку, уже поджидавшую его на стойке. Он поднес стекло к губам. Бурбон обжег язык еще сильнее, словно во рту открылась рана. Стив дважды кашлянул, взял себя в руки, потом попросил еще.

Он все думал о Браде. И о Джиме.

«Боже, прими их», — повторил он.

Полицейскому нравилось пробовать эту фразу на вкус. Он кивком поблагодарил бармена, когда на стойке появилась новая рюмка. Семьи у него больше не было. Один. Бурбон спускался к желудку с печальным урчанием. В голове громко плеснуло. Хотелось чего-то неопределенного, то ли — чтобы вернулась жена, то ли — чтобы растаяла иссушающая ненависть. Эта потребность раздирала когтями живот в том месте, где сердце переходит в кишки. Надо утопить эту боль. Убить ее. Снова убить.

«Часы посещения почти закончились», — напомнил он себе.

Надо торопиться.

* * *


На ферме было по-ночному темно и спокойно. По залитой лунным светом тропинке кто-то крался к дому. Остановился, прислушался. Тихо. Даже животные не шумели. Никто не блеял, не мычал и не фыркал. Всех распродали и зарезали. А жаль. Он бы с удовольствием сам их изрубил на куски. Запах стойла все еще разливался в воздухе, жался к земле. Словно давно прошедшие каникулы, он особенно остро напоминал о себе теперь, когда здесь было пусто.

Человек оглянулся на смутный силуэт грузовика. Едва различимо чернел логотип компании на двери: слова и буква «К» — строительная компания Квейгмайера. Полы черного пальто захлопали, человек вытащил из-за пазухи длинный картонный тубус. Он снял крышку и достал выполненный синими чернилами план.

Квейгмайер встал на колени, луна освещала его плешивую голову. Оставалось только два-три волоска, вдумчиво зачесанных через макушку. Человек с желтыми зубами развернул план и принялся разглядывать его, улыбаясь и придерживая уголки пальцами.

Еще одно завоевание его компании. Скоро сделка будет оформлена. Осталась только маленькая деталь, и это его очень беспокоило. Адвокат. Сколько раз он звонил и отправлял факсы Джиму Келли, требовал, чтобы придурок подписал соглашение.

«Завтра, — сказал он себе. — Я верю в свои силы».

Человек с желтыми зубами уверенно улыбнулся и поднял голову. Лунный свет залил его неприятное лицо.

«Ну давай, — велел он тусклому свету. — Попробуй, посвети».

Квейгмайер сунул руку в карман и достал оттуда черный лакричный леденец. Положил в рот, облизнул, подождал, пока на языке разольется чудесный вкус. В темноте эта земля особенно хороша. Сейчас его план представлялся ему во всех деталях. Квейгмайер поискал в карманах зажигалку и поднес огонек к бумаге. Будущее как на ладони. Здесь будет торговый центр. Квейгмайер поднял зажигалку повыше. Здесь — ряды одинаковых домов. Здесь — отвратительные душные офисы. Здесь — медицинский центр для целителей-шарлатанов. Пригород на полном самообслуживании. У них будет все, а значит, они в полной мере ощутят свою никчемность. Он чувствовал запах асфальта. Скоро поля закроет черная гладь. Квейгмайер страстно желал ощутить в ноздрях жаркое дыхание битума. Услышать нарастающий рев бульдозеров. И звон кувалды. Стереть все в пыль. Чтобы в ушах скрипело и стонало. Ему хотелось увидеть, как разрывается земля, открывается только для него одного. Как в красной глине извиваются разрубленные черви. И все это закроет толстая черная корка. Последняя печать.

Большой палец соскользнул с колесика зажигалки, и улыбка растаяла. Теперь мир стал еще темнее. Квейгмайер ждал, глаза вглядывались во мрак, приспосабливались. Постепенно проступали очертания предметов. Он похрустел пальцами, медленно, с наслаждением, каждым по очереди.

— Сначала мы тут все сожжем, — злобно прошептал он, глядя на звезды, словно насмехался над их наивной красотой. — То-то будет зрелище!

Квейгмайер подпрыгнул и полетел над фермой. Вот он на поле, через секунду — в окне дома, прижимает нос к стеклу, и вот уже на крыше сарая, флюгером вертится на шесте и помирает со смеху.




Глава четвертая

РАЙ СТАНОВИТСЯ АДОМ


Да, здесь было тихо и спокойно, но Брад считал, что рай — это не только тишина и спокойствие. Он встал и выглянул в окно. Двор погрузился в темноту. Вдалеке высились небоскребы, их окна горели яркими цветными пятнами. Брад задумался о расстоянии. Как может быть рай так близко от мира за стеклом? Как он может быть таким маленьким? Или сюда пускают очень немногих?

Он думал увидеть здесь маму и папу, был уверен, что уж их-то сюда приняли. Брад сел на краешек кровати и стал ждать, когда начнет происходить все то, чему положено происходить в раю. Двое детективов провели его через главный вход и оставили у стойки. Брад слушал, что ему говорила женщина за стойкой, и ждал встречи с родителями. Одетая в белое женщина улыбалась, словно обещала, что все теперь будет хорошо. Он добрался до рая, никаких неприятностей больше не случится. Экзамен сдан. Потом пришел человек в длинном белом халате. С ним были еще двое, и тоже в белом. Человек сказал, что они с Брадом будут часто видеться. Он улыбался точно так же, как женщина за стойкой, но те двое не улыбались. Они начали улыбаться позже, как будто им полагалось улыбаться только на следующем этапе. То есть когда человек в белом халате кивнет, чтобы они отвели Брада в его комнату.

— Доверься нам, — сказал человек. — Мы тут все — одна большая семья.

Брад улыбнулся, он понял слово «семья» и окончательно уверился в том, что скоро увидит родителей.

Да уж, не очень бурно его приветствуют в раю. Отец говорил, что будет играть особенная музыка. А еще у рая должны быть золотые врата. Врата Брад видел, но вовсе не золотые. Они были высокие и железные и походили на прутья решетки в его клетке. Выглядело все так, будто внутри кого-то заперли.

Брад уверял себя, что крики, которые раздавались из-за стен, были криками радости. Они ведь порой переходили в смех. Смех и крик одновременно. Может, чистое, ничем не замутненное счастье заставляло людей кричать? Трудно было разделить смех и крик. В целом в раю оказалось ничего. Жить можно. Надо только дождаться родителей.

Брад терпеливо смотрел на дверь. Один или два раза в круглом окошке появлялись глаза. Они смотрели прямо на Брада, словно чего-то ждали. Брад не знал, правильно ли он себя ведет. Наверное, надо сделать что-то, подтверждающее, что он хороший? Может, это все еще экзамен? Брад выпрямился, улыбнулся, и глаза пропали.

Он вычистил из-под ногтей грязь. Провел языком по щербатым зубам. Стало больно. Больно там, где язык касался маленьких дырочек. Боль распространялась, как огонь по сухой траве. Свет в комнате погас, стало темно. Зубная боль усилилась.

Брад подошел к окну. Во дворе было пусто. Только знакомая тьма, она путалась в покачивающихся ветвях деревьев. Деревьев в раю было почему-то мало. Браду хотелось открыть окно, послушать, как шуршит листва, но ручки на толстой раме не было. Странная это была рама на ощупь — стекло и резина одновременно. А на вид деревянная, как дома, на ферме. Этот обман расстроил Брада.

Ветер шумел в ветвях. Листья рвались на волю. Смогут ли они освободиться? И когда? Они же еще зеленые, не желтые и не оранжевые. Желтый и оранжевый — цвета побега. Осень. Тогда листья обретают силу. Целый год они копят эту силу, забирают ее у ветра, день за днем, без конца крепнут, и вот осенью силы набирается достаточно, и листья освобождаются. Брад всегда зачарованно наблюдал за их плавным падением. Он бегал под деревьями и собирал целые охапки, хлопал в ладоши, смеялся. Листья падали специально для него.

На земле их подхватывал ветер, они носились туда-сюда, наслаждаясь новым ощущением свободы. Это был момент их триумфа, короткий миг счастья перед полным освобождением.

Но в стенах рая не было ни деревьев, ни листьев, ни животных. Если это рай, то где же вечный свет? Брад оглянулся на темную комнату. Светилось только круглое окошечко в двери.

Браду стало грустно. Почему Господь заставил его так остро ощутить одиночество? Где животные? Браду не хватало их теплых шкур и знакомого запаха. Где листья? Где деревья? Где бескрайние поля? Куда все подевалось? В раю не должно быть стен.

Брад не решался произнести все это вслух. Невозможно было выговорить такие слова — «поддельный рай». Да, здесь тихо. Это Брад понимал. Здесь спокойно. Но где же мама с папой? Ведь Браду обещали… Он вспомнил слова отца: «Терпение — это добродетель». Добродетель — это что-то очень хорошее. Значит, надо терпеливо ждать.

Брад сел на кровать и прислушался. Было совсем тихо. И все-таки происходило что-то странное. Оно разливалось в воздухе, просачивалось сквозь дверь. Брад принюхался и испугался.

Что-то резко зазвенело. Коровий колокольчик. Так быстро, не переставая, будто по проходу неслось стадо. Дышать становилось все труднее. Воздух густел. Покрывался пятнами. Запахло остывшими головешками из камина. Все неправильно. Пепел. Пыль. Да, Брад обманулся. Огонь.

* * *


Сержант вышел из уютного бара. По улице с воем пронеслись две пожарные машины. Он подошел к краю тротуара, вытянул шею и увидел, что пожарники въезжают на территорию больницы. Стив поспешил за ними. У восточного крыла здания понемногу собиралась толпа, люди переговаривались, обсуждали происходящее. Из окон вырывались клубы густого дыма. Огня видно не было. Потом лопнули стекла, пламя взревело, и провалы окон окрасились оранжевым.

Пожарные тянули шланги. Брандмейстер громко выкрикивал команды, но остальные, похоже, не слушали его, просто действовали по наитию. Огонь бушевал, жар давил на грудь. Сержант впал в транс и, не зная, что делать, пошел туда, где полыхало сильнее всего.

Из дверей выбегали больные. Они собирались кучками во дворе — дрожащие, одетые в пижамы и ночные рубашки. Все кашляли, кричали, махали руками, словно отмахивались от искр.

В ушах стоял оглушительный треск. Вопли. Стив огляделся. Все вокруг заволокло красно-черной пеленой. Перед глазами встал смутный образ человека, которого надо найти. Брад. Сержант всмотрелся в толпу. Какая-то женщина, высокая и худая, замерла, не отрывая глаз от огня. Она тоненько визжала, словно младенец, но лицо ее при этом оставалось абсолютно спокойным. Другая сумасшедшая прижимала ладони к щекам, как будто водворяла на место слетевшую маску. Потом раскинула руки, оглянулась, ожидая реакции, и вцепилась ногтями себе в лицо. Еще один пациент показывал на пламя, икал и смеялся. Рядом коротконогий человечек, встав на цыпочки, что-то шептал на ухо своей соседке. Та в панике хрипела.

— Неправда! Бог свидетель, это неправда.

Некоторые больные хватали пожарных за полы одежды. Пожарные яростно отмахивались, поминая Господа Бога Иисуса Христа. По двору сновал персонал, медсестры отводили пациентов подальше, а те немедленно возвращались обратно.

Краем глаза полицейский заметил, что из дверей никто больше не выбегает. Но где же тогда его жена? Получается, спасать некого? А ведь он за нее в ответе! Надо хоть на этот раз предотвратить ее гибель.

Полицейский подошел к дверям. Жара душила. Кожа на лице сморщилась, пот хлынул в глаза. Подоспел пожарный и схватил сержанта за рукав. Стив показал полицейский жетон, но пожарный прокричал, перекрывая рев огня:

— Мне плевать! Назад!

Стив отошел. Легкие жадно хватали прохладный воздух. Сержант вспомнил, что сзади был еще один вход, и обошел больницу кругом. Так и есть! Двери, а рядом — никого. Хотя на лестнице дыма почти не было, Стив понимал, что при такой жаре долго не продержаться. Он, задыхаясь, рванулся по ступеням наверх, туда, где, как он знал, содержатся преступники. В коридоре шестого этажа суетился медперсонал. Огонь сюда еще не добрался, но в воздухе висел густой дым. Было очень жарко, скоро провалятся перекрытия. Пол обжигал ступни. Дым сочился во все щели. Стив прислушался к грохоту. Точь-в-точь артобстрел.

К сержанту подбежали медсестры.

— Бегите, — закричали они и потянули его к лестнице.

— Уберите руки! — оттолкнул их Стив. — Я полицейский.

— Там один парень не хочет выходить, — тут же откликнулся с другого конца коридора медбрат и закашлялся. Он показал, куда идти, и кинулся к выходу.

Еще один подтвердил на ходу:

— Мы его сдвинуть не можем!

И железная дверь закрылась.

Полицейский бросился в указанном направлении. Что-то не так. Он не увидит жену. Он ошибся. Стив подбежал к двери и прищурился. Комната казалась знакомой и все же другой. Он даже развеселился. Кто это играет с ним в загадки?

Брад сидел на краю кровати, по его лицу ручьями струился пот, капли падали на рубашку. Стива передернуло.

— Понятно, — пробормотал он и горько рассмеялся. — Надо спасти дурака… Тогда и сам спасусь. Все просто.

Брад облизывал губы, кашлял, принюхивался, выглядывал в окно и печально качал головой.

Полицейский шагнул в комнату и тоже закашлял, словно кашель вдруг стал здесь языком общения. Брад оглянулся и слегка повеселел. Он даже попытался улыбнуться, но улыбка вышла неуверенной и быстро растаяла. Брад вспомнил. Этого человека зовут Стив. Он — брат Джимми.

— Тут сейчас все сгорит, — спокойно сказал брат Джимми.

Брад кивнул. Ему было стыдно.

— Суд неправильный.

— Суд?

Стив нагнулся и заглянул Браду в глаза.

— Рай, нет рая. — Брад кашлянул, в горле совсем пересохло, и голос сорвался на писк. — Ад.

Стив схватил Брада за руку и потянул, но идиот так и остался сидеть.

— Давно надо было это сделать. Надо было тебя забрать отсюда, заставить радоваться миру, городу. — Слова сержанта лились, как вода на пламя. — Надо было сохранить в себе хоть каплю жизни для тебя.

— Извините, — ответил Брад. Он знал, что разочаровал Стива.

— Пошли. Тебя еще можно спасти.

Брад покачал головой. Он смирился с постигшим его несчастьем. Стив поглядел ему в глаза. Дурак. Да, этот парень дурак, и она, она тоже была дурой.

— ВСТАВАЙ! — заорал на нее Стив. — Другого шанса у тебя не будет! У нас не будет!

Брад равнодушно глядел в пол.

— Уходим!

— В огонь. Ты хочешь меня в огонь.

У Стива разрывалось сердце.

— Не хочу, — заверил он его. — И никогда не хотел.

— В огонь — страшно.

— Я тебе помогу выбраться.

Деревянную балку в коридоре охватило пламя. Стив смотрел в глаза жене и видел, что она перестает сопротивляться и даже, кажется, узнает его. Блеснула надежда.

— Уходим? — Брад кашлянул — Не сгорим в аду?

— Скорее.

Стив вдруг с удивлением почувствовал, что в его глазах стоят слезы. Горячие. Не может быть. Дым наползал тяжелой серой пеленой, не давал дышать, царапал грудь, лип к коже. Он стал почти что твердым.

— Пошли!

Полицейский поднял Брада с кровати, и тот безропотно пошел следом. Брад понял, что может уйти и его не бросят вечно гореть в аду. Ему даровано прощение. И конец может быть другим. Решение можно изменить. А в душе Стива бушевал очищающий огонь.

Они вышли на лестницу, позади взрывались стекла, поток горячего воздуха распахивал двери. Почти невидимые языки пламени карабкались по стенам, огонь разрастался, вырывался на волю и начинал бушевать. Стив шепотом позвал жену. Ему показалось, будто она откликнулась, прижалась к его щеке, что-то утешительно пробормотала.

Брад по примеру Стива прикрыл рот рукавом рубашки. Он смотрел на сноп искр и струи воды, которая била в окно и растекалась под ногами. Стив втянул Брада на лестницу и быстро захлопнул железную дверь. Брад вздрогнул от удара.

Они начали спускаться. Брад неуклюже топал следом за полицейским, почти наступая на пятки, и был счастлив, он понимал, что с огнем сражаются, сквозь окна льется вода. Брад подумал об очищении, о том, что ад отступает. С ними пребывает сила, нечто доброе, готовое помочь, научить чему-то новому и праведному. Когда-нибудь он во всем разберется. И все поймет.

— На улицу! — крикнул Стив и придержал перед Брадом дверь. Сержант задел плечом металлический косяк и обжегся.

Они вместе вышли из здания, от прохлады ночного воздуха даже заболели легкие. Обоих скрутил кашель. Стив упал на землю, выставив руки вперед. У Брада забурлило в животе, потом жидкость обожгла горло, он оперся ладонью о кирпичную стену, на траву полилась бурая масса.

Стив отчаянно старался сглотнуть. Придурок вроде продышался, он больше не был похож на его жену, снова стал Брадом. Дыхание вернуло ему индивидуальность, и трагическое сходство пропало. Стив понял, что должен вернуться, найти жену, найти себя. Он знал, что часть его уже там, внутри, ждет, когда можно будет воссоединиться с телом.

Рядом внезапно появились пожарный и медсестра. Стив с трудом показал им полицейский значок и принялся убеждать, что все хорошо, никто не пострадал.

— За этого… больного… отвечаю… я.

А с ним и не спорили. Пожарный с медсестрой бросились обыскивать задний двор, они искали других пострадавших.

Брад вытер рот, выпрямился и посмотрел на полицейского. Это ведь Стив вывел его из того проулка и заставил предстать перед судом. А вот теперь тот же самый человек спас его от огня. Он поступил хорошо. Брад не понимал, зачем Стив возвращается к зданию. В глазах брата Джимми Брад видел грусть и надежду.

— Давай, давай! — крикнул Стив и кивнул на забор. — Убирайся отсюда.

Брад, спотыкаясь, отступил. Его испугала сердитая интонация.

— Ты? — Он обращался к тому, кого считал своим другом.

— Там еще остался человек.

Стив махнул рукой в сторону двери. Из-под нее сыпались искры.

— ПОШЕЛ ОТСЮДА К ЧЕРТУ!

Брад отступил, но продолжал смотреть на Стива. Полицейский явно страшился уготованной ему судьбы. Брад помахал другу рукой и подумал: «Восемь, десять. Только восемь. Десять — никогда. Все. До свидания».

Стив не стал махать в ответ. За его спиной ревело пламя. Он улыбался Браду и смотрел, как дурак карабкается через забор, через железные черные колья. Бежит навстречу свободе. Брад перелез, повернулся и прижался к прутьям. Он видел, как Стив входит в охваченную огнем дверь. Медленно шагает к смерти.

Стив почуял запах горящих волос, секунда — и усов как не бывало. Голос жены просачивался в поры. Облизывал лицо. Превратился в горячий страстный поцелуй. Цвета поражали своей красотой, и эта красота выжигала глаза, языки огня иссушали плоть, тянули вниз, к земле. Одежда горела. Стив услышал, как в его теле рождается крик. Слишком громкий, непохожий на его собственный голос, громкий даже, несмотря на то, что несколько секунд назад лопнули барабанные перепонки. Раньше он никогда не слышал такого крика. Стив не узнавал ни себя, ни других, столпившихся вокруг.

Кто эти люди и почему они держат в руках свою кожу?

* * *


Грузовик компании «Квейгмайер» остановился на обочине. Человек с желтыми зубами опустил окно, чтобы удобнее было любоваться пожаром. Темно-оранжевые языки пламени отражались в зрачках. Вся сцена очень заинтересовала его, он широко улыбался и кивал. Человек приглушил звук рации. Чудесно. Какой яркий огонь, какие громкие крики! По лицу побежали глубокие морщины, как будто расползалась нагретая пластмасса. Квейгмайер, похоже, притягивал к себе искры, глаза его стали совсем желтыми, иногда в них вспыхивали черные проблески.

Здание уже начало разрушаться, с громким треском провалилась крыша. Больные, столпившиеся с краю двора, завопили еще громче. Они жались к забору, сбивались в кучки, многие хватались за грудь или голову и кружились, другие показывали пальцами. У ворот соорудили заграждение. Сквозь толпу пробивались санитары с носилками, их ждали машины скорой помощи с включенными мигалками. Пронесли пожарного. Лицо его совсем почернело, широко раскрытые глаза слепо уставились в небо.

Квейгмайер смотрел и радовался. Он уже представлял себе, как на этом самом месте возведут новое строение. Снесут пустую скорлупу. К черту все старое, даешь новое. Только благодаря таким вот несчастьям его компания и поднялась. Ведь это Квейгмайер когда-то построил больницу, подкупив нужных чиновников. И на этот раз контракт наверняка подпишут тоже с ним.

Вдруг выше по улице он заметил Брада. Дурак неуверенно пытался перейти дорогу. Машины с визгом тормозили, чтобы пропустить грузного и, очевидно, пьяного человека с почерневшим от копоти лицом.

— Ага! — воскликнул Квейгмайер, улыбаясь шутке провидения и показывая небесам средний палец. — Ай-ай-ай, как нехорошо! — пропел он свою любимую присказку. — Нельзя же, чтоб все было так просто.

Брад шагал прямо к грузовику. Он непрерывно кашлял, видимо, что-то застряло в горле и ему никак не удавалось от этого избавиться. Наконец Брад подошел и оперся на капот.

— Эй! — позвал его Квейгмайер. — Друг!

Брад, не оставляя попыток откашляться, нагнулся к желтозубому.

— Ближе, — шепотом приказал Квейгмайер.

Брад сунул голову в окно, звуки пожара отступили.

Парень крепко сжимал губы, стараясь запереть кашель внутри. Дыхание со свистом вырывалось через ноздри.

— Да уж, вот тебе и городской воздух, — сказал желтозубый. — От него только рак легких можно подхватить.

Брад показал на горящее здание, стараясь объяснить свой кашель.

— А что будет, если тебя здесь увидят?

Брад пожал плечами.

— Они заберут тебя обратно. Запрут. Люди не должны так поступать с сумасшедшими. Сумасшедшие видят мир гораздо яснее, они видят цель, умеют сосредоточиться на главном, при этом внимательно относятся к деталям. К ним применяют насилие, а ведь они всего лишь посвящают себя служению своим принципам и верованиям — Квейгмайер сжал кулак с такой силой, что хрустнули косточки. — Не очень-то это честно.

Брад хотел разогнуться и стукнулся затылком о железную дверцу. Он вздрогнул от боли и нахмурился, а потом осторожно потер ушибленное место.

— Давай подвезу. — Человек с желтыми зубами показал на сиденье. — А ты мне за это поможешь. Сделаешь маленькое одолжение.

Он, разумеется, думал о подписи. Правда, чтобы все было законно, нужен свидетель, но это можно устроить и позже. За небольшое вознаграждение. А идиот уж точно не станет отрицать, что подписал документ. Он же честный. Тут Квейгмайер был совершенно спокоен. Вот с отцом идиота договориться было гораздо труднее. Так и не согласился продать землю. Совсем цену деньгам не знал. Он тоже был честным идиотом.

— Поехали? — спросил желтозубый. — Я тебя отвезу, куда захочешь. Покатаю.

Квейгмайер покрутил руками колесо, показывая, как ведет машину.

Брад рассмеялся и тут же прижал рукав ко рту, сдерживая кашель. Он сгорбился, но сумел кивнуть, потом протянул руку и взъерошил несколько оставшихся прядок на голове Квейгмайера.

— Тогда залезай скорей, — недовольно велел желтозубый, укладывая волосы на место.

— Обратно никак. — Брад повернулся к горящему зданию.

Квейгмайер тоже посмотрел на бушующее пламя, его радость слегка омрачало раздражение на придурка.

— Тут, наверное, был сущий ад. — Он оскалился.

Брад изумленно взглянул на Квейгмайера.

— Да, — кивнул он. — Да, ад. Но можно уйти.

Человек с желтыми зубами захохотал. В перерывах между всхлипами он выдавил:

— Ад… но… можно… уйти. — Квейгмайер взревел еще громче и замолотил по рулю кулаками.

Брад улыбнулся, хотя глаза его выдавали беспокойство.

— Да.

Он нервно оглянулся на сгоревшую больницу, подумал секунду и захихикал. Усталые мышцы лица расслабились, и вскоре Брад уже хохотал вместе с желтозубым.

Квейгмайеру никогда не нравилось смеяться вместе. Главное удовольствие — смеяться над людьми, а не с ними. И почему это никто не понимает истинного смысла сарказма? Человек с желтыми зубами сразу помрачнел.

— Лезь в машину, дурак! — потребовал он, окончательно разозлившись. — ЛЕЗЬ!

Брад перестал смеяться. Квейгмайер тут же осознал свою ошибку и тихонько выругался. Надо было держать себя в руках.

Брад задрожал, скривился и обиженно оттопырил нижнюю губу.

— Плохо, — сказал он, пятясь.

Взвизгнули тормоза. Едва не задев Брада, мимо пролетела машина. Квейгмайер выдавил улыбку и сказал сквозь зубы:

— Прости, дружище. Правда, залезай. — Он игриво похлопал по переднему сиденью. — Тут здорово.

Брад покраснел и сердито ткнул пальцем в водителя. Столько всего непонятного произошло за ночь. Хватит на сегодня.

— Не нравится! — выкрикнул он и пошел прочь.

Квейгмайер продолжал улыбаться. Разве можно устоять перед такой улыбкой? В машину заглядывали любопытные прохожие. Он махал им рукой, показывал язык с приклеенным к нему черным леденцом, посылал воздушные поцелуи.

— Мой народ, — шептал желтозубый. Он-то знал, как важно сохранять с людьми хорошие отношения.




Глава пятая

НЕВИДИМКА


— Четвертака не найдется, а, мистер? — спросил мальчик.

Он прицепился к тощему старикашке. Пожилых развести легче всего. Они еле ползут и упираются недолго. Но этот ничего вокруг не замечал. Сколько Щен ни вставал у него на пути, старик не реагировал.

Наконец парнишка сдался:

— Ты что, слепой, что ли?

Старик тупо поглядел на Щена и отвернулся. Опять эти пустые зенки. Чего зря таращиться? Лучше бы помог.

Мальчику нравилось попрошайничать, брать у людей деньги просто так. Самое лучшее в мире занятие.

Карманы все еще трещали по швам от денег Брада, но так ведь будет не всегда. Значит, расслабляться нельзя. Щен даже подумывал, не завести ли счет в банке, но ведь повяжут. Этим надутым индюкам в галстуках вынь да положь всякую ерунду вроде паспорта. А уж вопросов сколько зададут! Других-то развлечений у индюков нету. И чего они вечно суют нос в чужие дела? Сначала выжмут из тебя всю подноготную, а уж потом, может быть, сделают одолжение — примут твои же деньги. Щен не раз видел этих пузанов через огромные витрины. Сидят за столами и перекладывают туда-сюда бумажки. Что за глупость? Вообще мозгов ни на грамм.

Щен кинулся к женщине в дорогом лиловом платье и плаще. Даже руку протянул. Ноль внимания. Тогда он плюнул и почти попал ей на каблук. Туфельки, между прочим, у нее были дорогущие.

Щен только сейчас понял, как он устал и зол на весь свет. Понял, когда плюнул вслед дамочке. Вообще-то он редко так себя вел. Просто терпение кончилось. Мальчик вглядывался в лица людей, подмечая их слабости, и тихонько ругал прохожих себе под нос. Он остановился и попробовал отвлечься. Подумал о деньгах Брада и о предстоящей ночи. Стало немножко легче. Сегодня он заснет в чистом, приятном месте. На Восточной Слеттери есть несколько дешевых гостиниц, там убираются каждый день и вопросов не задают. Щен улыбнулся, сделал глубокий вдох и вернулся к своему занятию. Надо думать только о деле. О халявных монетах. Иначе ничего не выйдет.

Брад стоял на другой стороне улицы. Вид у него был такой, будто он только что вылез из дымохода.

Услышав звонкий детский голос, Брад закашлялся и улыбнулся. Воспоминание о желтозубом и гнев стремительно отступали. Так стремительно падает на землю подстреленная птица. Мальчик добрый. Он спас Брада Хороший знак, что они опять встретились. Мысли снова вернулись к цветам для Милой, к Джиму и ферме.

Брад изучал бегущую толпу. На него тоже иногда посматривали. Некоторые громко чмокали воздух в спину проходящим мимо женщинам. Женщины были одеты ярко. Такими же цветами пестрели вывески на магазинах. Брад улыбался людям, и ему несколько раз улыбнулись в ответ. В таких случаях что-то начинало дрожать в его сердце, словно внутри рождалась новая Жизнь, малюсенький детеныш изо всех сил старался встать на ножки. Совершенное, абсолютное счастье. Брад тянулся к тем, кто ответил на его улыбку, но женщины быстро уходили прочь.

Брад смотрел на карнавал неоновых огней. Краски светились и подмигивали. Они чего-то хотели, стремились удовлетворить какую-то потребность. Непрерывная череда вспышек была похожа на пунктирную линию, которую хотелось соединить. Но что может заставить эти цвета течь без перерывов?

Похоже, здесь все в чем-нибудь нуждаются. Люди окликали друг друга, просили помочь или отдать что-то. Но никто никого не слышал. Никто ни на кого не обращал внимания. Большинство мужчин и женщин не могли позволить себе терять время зря, ведь жизнь мчится вперед во весь опор. Надо двигаться быстро, чтобы ничего не упустить. Свет и заряд бодрости, разлитый в вечернем воздухе, дарил людям уверенность в себе, как будто они не нуждались в поддержке. Этот заряд душил, обволакивал все вокруг, и даже неодушевленные предметы вдруг начинали двигаться. Дома, тротуары, машины у обочины качались в лучах электрического света. В ушах звучали многочисленные обрывки чужих разговоров.

Щен сплюнул на тротуар, поднял глаза и заметил темное пятно на другой стороне улицы. Там стоял кто-то очень чумазый. Сначала мальчик не узнал Брада, но улыбнулся, глядя на перепачканную сажей рубашку и стоящие дыбом волосы. И чего это чучело уставилось? Еще и машет.

Наконец Щен разглядел знакомые очертания громадного тела и сразу все вспомнил.

— Привет! — нервно крикнул он, прикидывая, не сбежать ли. Но ноги приросли к асфальту. Через несколько секунд мальчик успокоился, очень уж идиот добродушно улыбался.

Брад помахал рукой и тоже крикнул:

— Привет!

Парнишка оглянулся на вход в соседний магазин, внимательно осмотрел улицу. А вдруг придется убегать? Деньги-то у него. Что теперь с ними будет?

«Разуй глаза, — внезапно подумал Щен. — Он же совсем безобидный».

Здравый смысл победил. Можно ведь и заработать. Вдруг у идиота еще деньги остались?

— Иди сюда, — крикнул он и замахал руками.

Брад подошел к краю тротуара и стал смотреть на блестящие автомобили. Мимо него проносились лица людей. В железных боках отражались огни города. Брад ждал, пока движение станет потише.

Мальчик шагнул к проезжей части. Он оценивал поток машин, как оценивают скорость течения реки, а потом внезапно бросился вперед, легко уворачиваясь от бамперов.

— Как дела? — Мальчик пристально вглядывался в лицо Брада, готовясь в любую секунду пуститься наутек.

— Хорошо. — Брад пожал плечами.

— Хорошо? — Парнишка с трудом перевел дух. — Что это с тобой стряслось? Ну у тебя и видок!

— Ад, — объяснил Брад, — но недолго.

Мальчик оглядел его с головы до ног.

— Ух ты! Так ты что же, на пожаре был?

Брад показал куда-то за спину:

— Пожар!

— А где?

— Рай сгорел.

Брад кивнул. В носу у него засвербело, и он оглушительно чихнул, содрогаясь всем телом.

Парнишка испуганно отступил, подождал, потом рассмеялся.

— Тебе, наверное, пепел в нос набился.

Брад снова чихнул, светлые пряди упали на глаза.

— Нагнись-ка, — велел мальчик.

Брад послушался, и парнишка осторожно поправил ему волосы.

Брад так и стоял, согнувшись и упершись руками в коленки. Он был очень рад, что встретил маленького друга. Брад осторожно взял ребенка за плечо, потряс и рассмеялся.

— Рад видеть, — довольно произнес Брад. Он вспомнил, как тощий звал мальчика Щен. Брад перестал трясти приятеля, потому что тому это явно не нравилось.

— А уж я-то как рад! — Мальчик неуверенно пожал Браду руку. — Эй, ты чего ревешь? Это последнее дело.

Он оглянулся по сторонам.

Брад, который все еще тряс руку Щена, ухмыльнулся и вытер слезы, размазывая по щекам копоть.

— Хорошо!

— Не понял. — Щен почувствовал, как обмякла ладонь Брада.

— Хорошо.

Губы у дурака дрожали.

— А чего же ты тогда ревешь?

Брад пожал плечами. Он ждал, что мальчик сам ответит на свой вопрос. Брад вспомнил крик, переходящий в смех, вспомнил поддельный рай. Сейчас и ему самому хотелось кричать от радости.

Щен глубоко вздохнул.

— Очень уж ты чувствительный.

— Очень, — подтвердил Брад.

— Надо тебя отмыть. Пойдем в туалет.

Брад тыльной стороной ладони вытер нос, над верхней губой появилась светлая полоска кожи. Штаны тоже были все в саже.

— Ад сделал, — объяснил он, показывая на почерневшую ткань.

— Ничего фасончик. Стильный.

Щен пошел вперед, время от времени оборачиваясь посмотреть, не отстает ли Брад.

— Пошли скорей. В этом торговом центре есть туалет. По-моему, там еще открыто. Сколько сейчас времени?

— Два часа, — машинально ответил Брад. Он вспомнил, как отец называл разные цифры всякий раз, как ему задавали этот вопрос. Цифры все время менялись, так что Брад решил, пусть будет «два». Хотя, конечно, может, и «четыре».

— Сейчас не два часа, — сказал Щен. — С чего ты взял, что два?

— Четыре часа. — Брад надеялся, что на этот раз угадал. Уголки рта печально опустились. — Четыре часа. Ага. Да.

— И не четыре. Брось, не мучайся. Ты ведь просто не знаешь, так?

Брад грустно замолчал и нахмурился, потом посмотрел на руки и сунул их в карманы.

— Хотя ты прав, — соврал Щен и хлопнул Брада по плечу. — Я не о том времени подумал, вот и все.

Брад заулыбался, сверкнул зубами и погладил мальчика по спине. Ему очень нравился Щен. Рядом с ним Брад чувствовал себя важной персоной, ему казалось, что он может говорить то, что нужно, и слова звучат как-то по-особенному, возвышают его над остальными.

— Богатый, — сказал он, приподнимая брови и тыкая себя пальцем в грудь.

С лица Щена сразу сбежала улыбка.

— У меня нет твоих денег, — осторожно произнес он. — Я их потерял.

— Богатый, — уверял его Брад.

— Может, одолжишь мне пару долларов?

Брад рассмеялся и кивнул.

— Да.

Он понимал, что такой ответ обрадует мальчика. Говорить «да» всегда гораздо проще, чем «нет». Слово «да» означает что-то очень хорошее.

— Отлично. Тогда пошли. — Щен устремился вперед, потом бегом вернулся к Браду. — Мы можем купить все, что захотим, правда же?

Брад продолжал смеяться. Он даже захлопал в ладоши.

— Правда? — Щен аж попискивал и приплясывал от нетерпения. — Ты лучше всех на свете!

— Да. Лучше. — Брад весело подмигнул мальчику и прижал подбородок к груди, чтобы хорошенько разглядеть лицо друга.

— Пошли. Сейчас мы тебя отмоем, а потом будем праздновать. Накачаемся по полной. Ладно?

Брад не ответил. Он разглядывал уличные огни, и неестественно яркое небо, и еле видные звезды, тускло мерцавшие сквозь дымку. Почему же небо такое яркое? Нет, это не от звезд. Или, может, в городе они просто ниже висят — прямо над головой? По небу скользнул луч. И еще раз. Брад посмотрел на Щена.

Мальчишка сиял от счастья. Он никогда не чувствовал себя таким защищенным. Без всяких условий. Даже голова кругом. Мыслей не было, только восхитительное ощущение, от которого тело обретало странную легкость. Мальчик понимал, что Брад — хороший человек, что они с ним друзья, а остальное не важно. Ему хотелось подольше лелеять это свое новое знание, он даже старался идти тихо, чтобы не расплескать его. Счастье ведь очень легко превращается в боль. Такое уже случалось в жизни Щена.

Но этот человек — хороший. Он даже не знает, как обижать других. Дурак никогда никому не причинит зла. Это и ребенку понятно.

* * *


— На, вытирайся, — велел Щен и протянул Браду кипу мокрых бумажных полотенец.

Брад повертел в руках липкий комок, посмотрел на себя в зеркало и вытер одну щеку. Стало смешно, Брад заморгал светлыми ресницами.

— Просто ужас, какой ты грязный, — сказал Щен. Он прислонился к раковине, взял из железного контейнера тонкую сигару и щелкнул зажигалкой. При виде огня Брад вздрогнул.

— Прости. — Щен захлопнул крышечку. — Испугался, да?

Он положил сигару обратно в ящик.

Брад подозрительно разглядывал зажигалку: хотел убедиться, что она уже неживая. Успокоившись, он снова повернулся к зеркалу. Чисто вытер лицо, сложил ладони и подставил под струю воды. Ледяная жидкость обжигала пальцы. Брад поднес руки к лицу и ухнул от удовольствия, когда вода полилась на щеки.

Покончив с умыванием, он начал оттирать сажу с ладоней, но под ногтями так и осталась упрямая черная каемка. Брад старался изо всех сил, понимая, что надо всегда быть чистым. Он помнил, как мама терла его в ванне. Давно. На ферме. «Будешь розовый и красивый, — приговаривала она. — Наверняка любимый цвет Господа — розовый. Это цвет роз, и заката, и кожи младенцев. Все самое прекрасное в мире Господь сотворил розовым. А, как думаешь, Брад?» Брад кивал, смеялся и брызгал в маму водой.

Он чихнул и постарался затолкать воспоминание поглубже. Стыдно так долго не мыться. Мама часто молча смотрела на него, и Брад понимал, что она недовольна. Вот и сейчас он чувствовал ее присутствие.

Когда Брад поднял голову, Щена рядом не было. Брад постоял у раковины, ожидая указаний, потом тихонько постучал в двери кабинок, но ему никто не ответил. Брад неуверенно оглянулся. Он не знал, что делать и куда идти.

Краем глаза Брад заметил свое отражение в зеркале. Может, он где-то потерялся? И воспоминания о маме перенесли его в другое место? Брад открыл краны и стал смотреть, как хлещет вода. Зачерпнул немного, полил себе на макушку, потом еще, пока волосы совсем не промокли. Он пригладил их — Брад видел такую прическу на картинке в одной из витрин. Повернулся в профиль, заставил себя улыбнуться, стараясь повторить ту, такую довольную, улыбку с фотографии. Но что-то не получалось. Волосы у него были не такие густые, да и лицо покруглее. А человек на картинке был темноволосым кареглазым красавцем. В костюме и галстуке. Браду очень хотелось походить на него. Почему же ничего не получается? Жалко. Лицо Брада в зеркале стало печальным.

«Восемь, десять, — сказал он себе. — До восьми считать, два придумать. Не могу придумать».

Брад закрыл краны и направился к выходу. За открытой дверью он увидел, как к нему быстрым шагом направляется Щен, с локтя свисает пакет с покупками. На мальчике были громадные темные очки в пол-лица.

— Я тебе тут всякого накупил, — сказал Щен и заглянул Браду через плечо. — Тут все большого размера. Очень большого. Должно подойти. — Щен помахал пакетом, подмигнул Браду, который все еще придерживал дверь, и втолкнул его обратно. — Закрой.

Мальчик оглядел сапоги приятеля и подумал. «Надо бы их тоже помыть, чтобы сверкали».

Брад отпустил дверь и стал смотреть, как она медленно закрывается.

— Я даже темные очки надыбал. Будет круто.

Брад с любопытством следил за приятелем. Щен вытащил из пакета яркую одежду.

— Это гавайка. Нравится? Жутко модная. А вот еще. — На свет показались белые штаны для регби. — Просто супер. На, держи.

Он положил мешок на пол и развесил одежду на краю раковины. С самого дна пакета Щен достал пару темных очков, точно таких же, как у него, только с розовыми, а не оранжевыми дужками.

Мальчик приложил очки к лицу Брада. Тот нагнулся, все вокруг стало темно-синим.

— Глянь-ка. — Щен подошел к зеркалу.

Брад изучил свое отражение. Без глаз он был какой-то другой, невидимый.

— В этих шмотках будешь отпадно выглядеть. Целое состояние за них отдал. Даже не украл. За каждую тряпку заплатил. Смотри, у меня и чек есть. Я отложил немножко денег на черный день. Это, правда, не те, что ты мне давал. Правда. Не те. Нравится? — гордо спросил мальчик, прикладывая рубашку к груди Брада, чтобы он мог полюбоваться на себя в зеркале.

Брад широко улыбался.

— Да. Нравится сильно.

— Цвета просто супер, а? — Щен пощупал ткань, провел пальцем по красным, оранжевым и желтым полосам. — Точно отпад.

— Цвета, — пробормотал Брад.

Его отражение в зеркале зашевелило губами. Брад открыл и закрыл рот. Было похоже на сон. Во сне ведь никто не мог его увидеть или потрогать, хотя Брад ходил совсем по-настоящему. В синей дымке только он один мог себя увидеть. Странно. Брад забеспокоился. Если сейчас он спит, значит, скоро случится что-нибудь необыкновенное. Вот, глаз уже нет. Брад подергал себя за нос. Странно. Движения в зеркале видны, а глаза — нет. Как такое может быть? Почему он вдруг стал невидимым?

* * *


— Я тут знаю одно место. — Щен шел по ночной улице задом наперед, чтобы видеть своего «отпадно» одетого друга. — Они там не парятся насчет возраста и прочей ерунды.

Брад шел следом за мальчиком. Руки казались тяжелее, чем обычно. И он почти не видел, куда ступал. Только слушал голос Щена.

— Здорово мы тебя замаскировали, — продолжал мальчик. — Слепого никто искать не станет. Знаешь, я про тебя понял кое-что. Ты не дурак. Я видел твою фотографию в газете. Представляешь, я умею читать. А с виду и не скажешь. Тебя куда-то заперли. Точно? А ты там все спалил на фиг. Чтобы выбраться. Правильно?

Брад не ответил, он был слишком занят тем, чтобы нащупывать дорогу.

— Да ты не бойся, я не проболтаюсь. Честное слово. Ты крутой. Давай руку, я тебе помогу. Тогда все точно поверят, что ты ни фига не видишь.

Щен сунул ладонь под локоть Брада.

Брад почувствовал, как его захлестнула волна тепла и спокойствия. Маленькие детские пальчики касались его руки, мышцы расслабились, тяжесть пропала. Щен позаботится о том, чтобы с ними ничего плохого не случилось. Брад это понял по прикосновению мальчика.

— Так вот, есть тут один кабак. Там не спрашивают, сколько тебе лет, лишь бы бабло давал. Такая нора бутлегеров. Выпивка там подороже, и пускают туда не всякого, но я знаю парня, который дежурит в дверях, так что нас-то пропустят. Хотя понтов там никаких нету. Понял? Ну, ты сам увидишь.

— Темно.

— Да уж небось в таких очках жутко темно. Я самые темные выбирал, чтобы удобнее прятаться. В них тебя никто не узнает. О, слушай! — Щен остановился, и вместе с ним остановился Брад. — Я тебе забыл сказать. — Мальчик оглянулся по сторонам, но никто не обращал на странную пару никакого внимания.

Брад смотрел прямо перед собой и ждал, когда Щен вернет ему зрение.

— Насчет тех убийств, которые тебе шили. Я знаю, ты не убивал. Ты не зубной маньяк. Зато я знаю, кого они ищут. Вот и все. Ладно, пошли. — Он двинулся вперед, но снова остановился. — Я тебе знаешь зачем это говорю? Чтобы ты понял: я тебя собирался из клетки вытащить. Хотел все фараонам рассказать, но ты и сам выбрался. Так что я не виноват.

Брад кивнул. Мимо него проплывали смутные тени людей.

— А настоящий маньяк недалеко тусуется. Он немножко тронутый. — Щен покрутил пальцем у виска. Вид у него был смущенный, словно он кого-то оговорил. — Сильно тронутый. Я его знаю.

Щен подумал, что совсем разболтался. Лучше бы ему помолчать. Маленькое личико исказила гримаса. Мальчик уставился на тротуар и добавил:

— Он мой отец. — Но так тихо, что Брад его не услышал.

— Темно, — только и ответил он.

— Тот парень, что убил столько людей, — Щен говорил так, словно обсуждал всем известный факт, — он мой отец.

— Убил. — Брад вспомнил, как его отец резал коров и объяснял ему, что это не убийство. Убийство — это когда люди убивают других людей. Тех, кого Господь создал по образу и подобию Своему. В этом разница. Брад задрожал, понимая, что он наделал. Ему стало грустно и одиноко. И ужасно не по себе.

— Он в этот бар иногда приходит. Ты его увидишь. Я покажу. Тогда ты сможешь рассказать все фараонам, и они от тебя отстанут. Он хвастун.

Щен шагал впереди. Он расстроился, потому что дурак, похоже, совсем не радовался такой ценной информации. А ведь Щен ради Брада предал кровные узы.

Брад покорно шел за мальчиком. Тот почему-то все время ускорял шаг. Куда они торопятся? Неужели их кто-то преследует? Браду хотелось снять очки, но он помнил, что сказал его маленький друг: в очках его никто не найдет. В темном мире Брад в безопасности. Он невидим. Его станут искать. Злые духи никогда не отступают. Раз вырвавшись из огня, они преследуют свою жертву, пока не завладеют ее душой. Они охотятся за душами убийц. Но что это такое — душа и что они хотят у него отобрать? Это как рука или нога? А может, его душа в больших пальцах? Да ведь их и так у него нет. Может, у него уже давно отобрали душу? Брад заморгал и провел языком по зубам. А какая душа на вкус?

Брад замерз и очень испугался. Рубашка с короткими рукавами совсем не грела. И Щен уже не мог его успокоить. Куда его ведут?




Глава шестая

НЕОЖИДАННОЕ ОТКРЫТИЕ


Андрена давно легла спать. Джим обещал, что тоже скоро ляжет, но усталость отступила, и спать совсем не хотелось. Адвокат сидел на диване и старался собраться с мыслями. В молодости он занимался каратэ. И там ему показали символ, «инь-ян». Черное и белое. Две половинки. Надо разложить все по полочкам, разобраться как следует. Крайности не могут вечно смешиваться. Стив. Расстояние между ними. Кто из них черный, а кто белый? Символ прочно поселился в голове Джима. Мысли гнались одна за другой, изгибались, как половинки кружочка.

«Раздели их, — велел себе Джим. — Раз и навсегда. Растащи в стороны».

На каминной полке громко, будто насмехаясь над адвокатом, тикали деревянные часы. Стрелки уносили с собой надежду на ясность, на разделение черного и белого. Они напоминали о ненадежности и мимолетности всего сущего. Джим с трудом поднялся и подошел к камину. Ему хотелось разбить часы, вместо этого он стал к ним спиной и оглядел гостиную. Такая знакомая квартира. В этот поздний час она вдруг стала чужой и пугающей. Дыхание убыстрялось, сердце стучало все чаще. Неподвижная комната давила на психику.

Джим медленно вернулся на диван. Он боялся потерять сознание. Постоянный недосып и бурные переживания привели к приступам паники. Джим знал, что это такое. Много лет назад, еще когда учился в колледже на адвоката, он просыпался по ночам, не понимая, где находится, и задыхаясь. Сердце колотилось в горле, в ушах отдавались странные слова. Они подминали под себя сознание. Разделение. Точность. Слияние. Приятие.

Джим лег и зажмурился. Он начал глубоко и ровно дышать, задерживая выдох до счета «пять». Через минуту тело и душа успокоились, его окутала дрема Джим открыл глаза. Над головой белел потолок. Рядом с диваном стоял столик с газетами. Надо почитать. Забыть о Браде. Джим сел и взял газету. Пальцы погладили шершавые страницы. Он просмотрел первую полосу. Ничего интересного. Джим открыл следующую страницу и пробежал глазами заголовки. Сообщение об аресте убийцы. Фотография.

Сознание заволокла белая пелена. В ушах звенело. Все стало чужим: газета, даже собственные руки. Джиму казалось, что он заваливается набок. Черно-белая фотография. Человек на ней так похож на Брада Адвокат почти уткнулся носом в страницу. Потрясающее сходство. Джим поморгал, вдохнул поглубже несколько раз подряд и начал читать. Имени человека никто не знал. Полагали, что это он совершил ряд кровавых убийств. Невозможно! Но как похож! Это Брад. Как же он убил всех этих людей? Не мог он этого сделать. Если на фотографии и в самом деле Брад, то он невиновен. Джим все вглядывался в лицо на газетной странице. Да, это Брад. Точно.

* * *


Сквозь сон Андрена слышала, как ее зовут. Она перевернулась на другой бок. Вроде тихо. Девушка приподняла голову и вгляделась в темноту. Вот, опять. В дверях темнел смутный силуэт.

Она еще не совсем проснулась и никак не могла понять, что происходит. Голова клонилась к подушке, руки и ноги налились тяжестью.

Внезапно зажегся свет. Андрена вздрогнула и зажмурилась. Белое сияние пробивалось даже сквозь веки. Девушка с трудом выпростала руку из-под одеяла и прикрыла ладонью глаза. Голова упала на подушку. В ушах почему-то шуршала газета.

— Ты хоть знаешь, кто это? — закричал Джим.

Над кроватью невыносимо громко шелестели страницы.

Андрена приоткрыла один глаз. Нет, свет не такой яркий. Над ней нависала газета. И фотография. В животе похолодело. Девушка прищурилась, потрясла головой. Андрена начала понимать, что происходит. Ей стало страшно.

— Это Брад.

— Джимми, — простонала девушка.

Адвокат потрясенно смотрел на фотографию. В свете люстры его лицо казалось очень бледным, почти зеленным.

— Это и есть тот человек, о котором ты писала статью? Это он? Твое новое задание? Здесь нет твоей подписи. Где она?

Андрена потерла щеки и кивнула.

— Поверить не могу. — Джим вылетел из спальни, по дороге со всей силы ударив по выключателю.

Андрена лежала в темноте. Она окончательно проснулась. Натянутые нервы аж искрились от напряжения.

— Джимми! — умоляюще крикнула она, голос охрип и был едва слышен.

Андрена прокашлялась и снова позвала мужа. Между ними вставала почти зримая стена Джим не ответил. Надо подниматься. Но вылезать из кровати ужасно не хотелось. Девушка представила себе, что сейчас будет. Муж страшно разозлился. Нет, даже не разозлился. Он просто вне себя.

«Откуда мне было знать?» — подумала она и выбралась из-под простыни.

В дверях Андрена остановилась. Стал слышен тихий и ровный голос мужа Джим стоял к ней спиной и что-то удрученно говорил в телефонную трубку. Слов не разобрать, но Андрена и так знала, что он пытается найти брата. В конце концов, Стив ведь встречался с Брадом. Он должен быть в курсе всех подробностей этой трагедии.

Андрена тихонько чертыхнулась и шагнула на мягкий ковер. Неприятно стоять в одном белье посреди гостиной — уж очень беззащитной себе кажешься. Холодно. Глаза слипаются. Джим что-то говорит, глядя в пол. Спрашивает, где Стив. Похоже, на дежурстве. Она стянула с кровати простыню, закуталась и вернулась в гостиную. Рот раздирала зевота, приходилось прикрываться рукой, чтобы муж не заметил.

Джим попросил позвать другого полицейского, своего знакомого. Подождал, потом снова заговорил. Негромко и сдержанно, как подобает профессионалу.

— Куда его назначили?

Все это время Джим возил ногой по ковру, оставляя на ворсе широкие светлые полосы. Внезапно нога замерла Джим выпрямился.

— Какой пожар?




Глава седьмая

БРАД ВИДИТ СВЕТ


Щен с Брадом вошли в бар. Под потолком висели клубы табачного дыма. Завсегдатаи обернулись, с любопытством разглядывая гостей. Вышибала захлопнул за новыми посетителями дверь, и публика вернулась к своим занятиям — выпивке и разговорам. Впрочем, кое-кто еще долго не мог оторвать глаз от яркой одежды Брада. Ишь ты, белые штаны, сапоги ковбойские! Сразу видно: дельце обстряпал, деньжат срубил.

Ножки стульев заскрежетали по полу, для странной пары освободили проход. Давненько тут таких не видали. Один — сразу видно, важная птица, — в темных очках, голова как брюква, и выступает чинно. Другой — мальчишка — сияет, будто самого Бэтмена сюда притащил.

Брад нечаянно задел стул, это расценили как знак превосходства. Толпа затихла, все замерли. Человек, сидевший спиной ко входу, оглянулся через плечо, заметил темные очки Брада вкупе с бесстрастным лицом и сделал вид, что не интересуется ничем, кроме выпивки. Он принялся сосредоточенно изучать стакан, надеясь избежать драки.

В уголке прямо на полу примостилась стайка подростков в черном. Спинами они протирали намалеванный на стене багровый закат.

— Это «вороны», — объяснил Щен.

— «Вороны», — повторил Брад, разглядывая компанию сквозь густой дым. Он прищурился и подошел поближе. Подростки не обратили на это никакого внимания.

— Без крыльев.

— Это точно, — засмеялся мальчик и оттащил друга в сторону. — Один тут уже пытался летать, да асфальт помешал. Прикольные пацаны. Каждый со своим бзиком.

Еще несколько голов повернулись к ним с Брадом. Что, мол, за незваные гости?

Щен помахал человеку, восседавшему с женой и дочерью у барной стойки.

— Тоже чокнутая семейка. — Мальчишка спрятался за Брада, чтобы «чокнутая семейка» не услышала. — Всегда вместе пьют. Девчонка — здоровая кобыла, моя ровесница, а все с ними ходит. Предки никак ее отшить не могут. Ну и гудят втроем. Типа, семейный праздник. Я их тут сто раз видал. Даже как-то следить пытался, смешно ведь.

— Дым. — Брад принюхался и сразу вспомнил об огне. В горле запершило. Он закашлялся и заметил пепельницы, вырезанные из пивных банок.

— Ага, топор можно вешать. — Щен прошел к самому дальнему столику, сел и выдвинул для Брада деревянное кресло. — Эй! — крикнул он. — Давай сюда.

Брад осторожно втиснулся между подлокотниками. Щен стал озираться. Интересно, сколько народу заметило, с каким богатым дураком он пришел? Мальчик подмигнул нескольким соседям. Те рассеянно покивали в ответ. Щен обожал разглядывать лица — неважно, старые или молодые, все равно интересно. Кого-то он знал, кого-то нет. Встречая человека впервые, Щен придумывал ему биографию. У многих глаза совсем затуманились. Усталые, изможденные глаза. Взгляд молодых людей быстро становился темным и задумчивым, кожа бледнела, что-то пожирало их изнутри. Густо накрашенные девчонки в джинсе говорили Щену сальности и хохотали. А вон человек с выбитым глазом, через все лицо к самой шее протянулся шрам, пустая глазница пугает народ. Ему чуть голову не оторвало, когда грузовик переехал его и протащил за собой три квартала. Это трехлетнего ребенка! По кварталу за каждый год жизни, как он часто говорил друзьям. А глаз выбили в молодости. Напился как-то и упал лицом на осколок пивной бутылки. Его называли Бычий Глаз.

Щена завораживали шрамы. Когда-то Черрепью объяснил ему, что шрамы надо заслужить. Они закаляют характер. Мальчику страшно хотелось иметь свой собственный шрам, такой, как вот этот, серьезный, толстый. Чтобы все видели, как он сражался с судьбой, старающейся вытряхнуть его из тела. Сражался и победил. Выжил, чтобы рассказать о своем подвиге. Он лучше всех. Лучше тех испуганных людишек, что каждый день спешат в конторы. Боятся опоздать на работу, на обед, боятся встретить неприятного человека, боятся дышать… Чтобы почувствовать себя живыми, им следовало бы ввязаться во что-нибудь такое, что перевернуло бы их жизнь вверх дном. Вот тогда они ощутили бы, как кровь быстрей бежит по жилам.

Брад все смотрел на своего друга. На детском лице Щена отражалось бурное течение мыслей.

— Эй, пацан!

Рядом с их столом появился здоровенный верзила, по бокам свисали руки-биты. Брад даже удивился, до чего они огромные. На правом плече у него была татуировка, два перекрещенных зигзага. Волосы сальные, на футболке без рукавов бьет копытом красноглазый бык.

— Если ты сюда пришел только для того, чтобы глазеть по сторонам, проваливай!

— А кто здесь глазеет? — фыркнул мальчик и гордо достал из кармана двадцатку. — Два пива. Видишь, Моно, у меня имеются наличные.

— Рад за тебя.

Моно тяжело потопал прочь.

— Нет, давай по два каждому. Четыре кружки. Мы с моим приятелем решили сегодня тряхнуть кошельками, — крикнул Щен ему вслед.

Моно вернулся и навис над столом. Рука со свастикой крепко вцепилась в плечо мальчишки.

— Могу предложить куда более быстрый способ избавиться от денег.

Щен не отрываясь глядел на татуировку.

— Круто.

— Не пальцем деланы. — Моно рассмеялся, не разжимая зубов, щеки округлились. Он посмотрел на Брада. — А ты чего уставился?

— Ничего, — ответил за друга Щен. — Он и не уставился вовсе.

Брад очумело разглядывал верзилу.

— Ты нам пока четыре пива принеси, ладно? — настаивал мальчик.

— Злобный ублюдок, — выругался Моно, потом выпрямился и отпустил плечо Щена. Он посмотрел на Брада и качнул головой. — Привет!

— Привет! — сказал Брад, глядя на Моно.

— Мужик, ты откуда?

— Откуда?

— Ну да. Откуда взялся? Где бывал?

— Бывал в аду, — ответил Брад.

Моно глянул на мальчика, потом снова на Брада.

— Очень смешно, — сказал бармен и даже рассмеялся, чтобы показать, что он оценил шутку.

— Не смешно, — спокойно ответил Брад. — Обожжет.

— Меня тебе не обжечь, приятель.

Брад кивнул и с любопытством оглядел помещение.

— Твой друг слепой, что ли? — Моно ткнул большим пальцем в круглолицего здоровяка в темных очках.

Щен улыбнулся Браду.

— Может, и так.

— Может, и так? Это что за хрень?

— Хрень, — сказал Брад. Ему понравилось слово. — Может, хрень.

Он увидел, как в бар вошли две полуголые женщины, и покраснел.

— Вот только недавно совсем ослеп, — твердо ответил мальчик.

Моно хихикнул и вытер руки о подол футболки.

— Да-а? Ну так придется тебе его исцелить. Чего это он лыбится?

— Хрень, — сказал Брад.

— А че, слепым уже и повеселиться нельзя? Ты против? Или, может, закон новый вышел, чтобы они не улыбались?

Один из шайки «воронов» что-то прокаркал со своего места. Второй подхватил, и вскоре уже все подростки галдели в унисон. Воздух загустел от птичьих криков. У Брада от удивления отвисла челюсть, он с изумлением разглядывал странных детей.

— Вороны! — Моно фыркнул, быстро повернулся и закричал: — А ну, ЗАТКНИТЕСЬ!

«Вороны» замолчали на полукарке. В комнате стихли все звуки, потом кто-то рассмеялся, за столиками снова потекли разговоры.

— Мы понимаем. Когда находишься среди людей, порядок надо соблюдать, — сказал один из «воронов». — Мы питаемся тем, что остается от этого порядка. — Он замолчал.

Другой «ворон» продолжил:

— Порядок всегда стремится к хаосу.

Никто не ответил им, все ждали продолжения, все были согласны. Когда «вороны» говорили, они разжигали пламя понимания и просветления в своих слушателях.

— Так, значит, два пива, — сказал наконец Моно. Он снова пошел к стойке, в последний раз глянув на «воронов». Там его уже поджидали другие посетители.

— Четыре, — поправил его Щен.

Забавно было наблюдать, как он тянет четыре пальчика и победно оглядывает комнату.

Брад тоже поднял руку и закричал:

— Четыре! — Так, чтобы все его слышали. — Четыре. Четыре, четыре! Восемь. Десять. Только восемь. Десять — никогда.

Он вдруг понял, чего от него ждет толпа и рассмеялся, впервые в жизни состроив из себя дурачка.

— Так я ж и говорю, по две каждому, — прорычал от стойки Моно.

Один из «воронов» вдруг повернулся к стене и крикнул облакам и кровавому небу:

— Мы принимаем то, что нам остается. Мы принимаем все. Принимаем любые объедки.

Остальные закаркали. Они не слышали ничего, кроме собственных криков, не слышали аплодисментов публики, но видели сквозь дымную пелену, как люди беззвучно хлопают в ладоши.

* * *


Брад отставил четвертую за вечер кружку пива и тронул мальчика за руку. Он был весел и счастлив, душа требовала общения. Брад улыбнулся, улыбка быстро переросла в смех.

— Хорошо, — сказал он и громко рыгнул. Брад быстро закрыл рот ладонью и виновато добавил: — Извините.

— Нравится? — рассмеялся Щен. Он делал вид, что надрался в зюзю, старался не контролировать своих действий, помогал алкоголю просочиться в кровь.

Брад поморщился и заморгал. Он повернулся, чтобы посмотреть на людей вокруг. Веки почему-то сами собой опускались, хотя Браду казалось, что он совсем не устал. Брад разглядел у стены темный силуэт «ворона». Девушка. Похожая на женщину в его квартире. Милую. Волосы не золотистые, а черные, но тоже блестящие, стянутые в хвост на затылке. Кожа совсем белая. Девушка не произнесла за весь вечер ни слова, только смотрела прямо перед собой.

Брад встал и на мгновение застыл, стараясь удержать равновесие. Руки вцепились в столешницу.

— Ты чего? — спросил Щен и проследил за взглядом друга. Заметив девушку, мальчик снова повернулся к Браду, лицо его мгновенно стало серьезным.

— Не советую, парень, — предупредил он, помахав перед носом. Брада указательным пальцем.

Брад не слышал слов мальчика. Он смотрел на девушку. Ему хотелось ее потрогать, хотелось даже больше, чем до этого хотелось коснуться руки Щена. Сердце пронзила светлая грусть. Брад радовался и печалился одновременно точно так же, как когда в первый раз увидел Милую. Он медленно и неуверенно двинулся к раскрашенной стене.

Девушка не обратила на Брада никакого внимания. Взгляд ее оставался неподвижным и равнодушным. Брад сел рядом с ней на корточки и положил ладонь девушке на голову. Она лениво подняла на него глаза. Браду вдруг показалось, будто он уже видел ее прежде. Что-то в ее взгляде напоминало ему собственное отражение в зеркале. Но у него-то глаза теперь стали другие, невидимые. А девушка пробралась сквозь синюю завесу и забрала себе его взгляд. Приятно, когда так смотрит женщина.

— Как у птиц, — сказал Брад и погладил черные волосы. Из-за уха девушки выпало перо. Она посмотрела на пол, как будто это отвалилась часть ее тела и надежды приставить ее на место никакой. Брад осторожно поднял перо и снова сунул его девушке за ухо. Ее лицо бороздили толстые белые следы, как будто девушку сначала разобрали по частям, а потом собрали заново.

Остальные подростки цинично смеялись над Брадом.

Один из них каркнул:

— Она не на продажу, приятель. Руки прочь.

Другой добавил:

— Оставь ее в покое.

Голос его дрожал, глаза пристально следили за рукой Брада, парень явно готовился к драке.

Девушка посмотрела на Щена. Тот крикнул:

— Он не обидит! Клевый чувак!

Брад сел перед девушкой в позе лотоса. «Воронье» принялось его разглядывать. Брад улыбнулся, подтянул колени к груди и обхватил их руками.

— Ты чего, оглох? — угрожающе прошипел подросток. — Отойди от нее.

Девушка покачала головой.

— Она не разговаривает, так что никаких фокусов. Понял?

Брад внимательно смотрел на подростка.

— Понял?

— Что понял? — спросил Брад.

— Понял, что я сказал? Отстань, слышишь?

Брад кивнул. Конечно, он слышал голос.

Подросток испепелил Брада взглядом.

— Не смей к ней прикасаться. Один такой умник уже нашелся. Видишь, у нее на лице шрамы? Понял? Все трогал ее и трогал. И тот парень отрезал ей язык. Так что она не разговаривает, и я не хочу, чтоб ты над ней смеялся. Есть контакт?

— Что?

— Контакт!

— Нет, — честно ответил Брад.

Он покачал головой и решил проверить, не осталось ли чего в карманах. Нет, пусто. Под решительным взглядом подростка. Брад тщательно осмотрел пол под ногами.

— Нет, — грустно сказал он. — Нету.

Девушка рассмеялась, но в глазах у нее блеснули слезы. Она мягко шлепнула Брада по коленке. Подросток прислонился к стене, не спуская глаз с этой парочки.

Брад начал раскачиваться взад-вперед. Он несколько раз ударился спиной о стул. Сидящий на нем человек оглянулся, увидел макушку Брада и могучую спину, подождал, пока Брад качнется вперед, и переставил стул. Брад упал на пол, отпустил колени и отчаянно замолотил по воздуху руками.

В комнате стало очень тихо, только из-за самого дальнего столика доносилось какое-то бормотание. Через секунду весь бар ревел от смеха. Люди решили, что человек в темных очках потерял сознание. Упал и затих. Это явно подтверждало, что остальные-то в порядке, никуда не упали, сидят на своих местах. Народ аплодировал сам себе за то, что остался в полном здравии.

Брад смотрел в потолок. На побелке расплывались коричневые пятна, змеились трещины. Старый дом. Этот дом. Он хранит столько воспоминаний. Брад хмыкнул раз, другой и наконец громко рассмеялся. Он сел и широко улыбнулся девушке. Она не смеялась. Глаза у нее были испуганные. Темные очки при ударе слетели с лица Брада, и теперь он ясно видел все вокруг.

Свет стал ярче, хотя дымовая завеса и осталась. Брад оглянулся и заметил, что все улыбаются. Он тоже рассмеялся и даже задрожал от радости. Как здорово делать что-то вместе со всеми! Девушка снова коснулась его, и Брад понял, что надо перестать смеяться. Ради нее.

В ее карих глазах жило беспокойство, а еще невероятная красота.

Рука девушки по-прежнему лежала на колене Брада. Остальные подростки благородно не вмешивались. Они начали понимать, что происходит между этими двумя людьми, и уважали их чувства.

Человек с огромным шрамом что-то неразборчиво пробормотал насчет совета да любви.

Семья алкоголиков склонила головы. Может, просто монетку обронили.

Щен отдал честь, он вспомнил, что так делали в старом черно-белом фильме, который он однажды видел. Даже Моно все понял. Он секунду подождал, потом кашлянул, чтобы прервать затянувшееся молчание.

Девушка обеими руками взяла ладонь Брада и положила ее себе на макушку. «Вороны» откинули головы назад, разинули рты и довольно закаркали.

Брад пососал нижнюю губу. Он заметил слезы в глазах девушки, губы ее кривились в улыбке. Две капли потекли по щекам. Это был крик прощения. Девушка всматривалась в лицо Брада, в его зрачках она видела отражение собственных глаз. Видела собственное спокойствие и готовность следовать за своей судьбой.

Она не удержалась и провела пальцем по толстым губам Брада. Ей хотелось, чтобы они перестали дрожать. Посетители деликатно отводили глаза, разглядывали стены или бутылки с пивом. Они не знали, что надо делать, как реагировать на неуклюжее молчание, вдруг окутавшее их души. Карканье заполнило бар. И никакие угрозы Моно не могли заставить «воронов» замолчать. Они искали пищи и новых открытий.




Глава восьмая

КОРДОН


— Слушай, ну прости! — умоляла Андрена.

На лицо ее сквозь лобовое стекло падали красные отблески. За окном в темноту взмывали столбы пламени, отчего небо казалось бездонным и совсем не городским.

— Да ладно.

По радио шел репортаж о пожаре. Джим слушал и грыз ноготь.

— Ну прости, — горестно шептала Андрена, раскачиваясь взад-вперед. — Я же не знала.

Джим опустил стекло, высунул голову на улицу и попытался хоть что-нибудь разглядеть сквозь череду брошенных посреди дороги машин.

— Там встать некуда. Вылезай. Пойдем пешком.

Сзади надрывно выла сирена. «Скорая» не только застряла сама, но еще и перегородила две полосы. Теперь точно никому не проехать.

Джим в сердцах ударил по рулю, вылетел из автомобиля и, не оглядываясь, устремился вперед.

«Вот и я такая же бесполезная, как эта „скорая помощь“», — подумала Андрена.

Она открыла дверцу и чуть не поцарапала крыло соседнего автомобиля. Увидев сердитое лицо водителя, девушка испуганно отпрянула и побежала догонять мужа.

Они долго петляли между машинами. Люди громко переговаривались через открытые окна, многие без особой надежды давили на клаксон. Когда Джим и Андрена добрались наконец до полицейского кордона навстречу им тут же шагнул страж порядка.

— Там мой клиент, — выдохнул Джим, — он там… лечится.

— Простите, сэр, но у меня приказ никого не пропускать.

— Я его адвокат.

— Не имеет значения, сэр.

— А эти как же? — Джим показал на двоих штатских, которых только что пропустили.

— Это репортеры.

— Она тоже репортер. — Джим принялся тыкать в жену пальцем, будто в чем-то ее изобличал.

— Очень хорошо. — Полицейский не шелохнулся.

Адвокат очумело повернулся к Андрене:

— Где твое удостоверение?

Андрена наморщила лоб и задумалась.

— Дома, в сумочке.

Джим выругался. Ему хотелось выпрыгнуть из тела и убежать к черту на кулички.

Вдруг Андрена увидела знакомое лицо.

— Френк! — закричала она.

Шум и гам уже распространились на пару кварталов. На шее у Френка болтался фотоаппарат. Журналист двигался, как сомнамбула, похоже, его подняли с постели.

Возле кордона Френк замер в нерешительности.

— Что? — спросил он. — Что случилось?

— Это Френк! Мы с ним вместе работаем! — Андрена схватила сотрудника за рукав и потащила к полицейскому. Френк поскользнулся.

Полицейский внимательно изучил фотоаппарат журналиста, а заодно одежду и ботинки.

— Ваше удостоверение, пожалуйста.

— Прошу.

Журналист протянул ламинированную карточку.

— Мне нужно туда пройти.

— Проходите.

Полицейский уступил дорогу. Френк ринулся за кордон, прокричав на ходу:

— Эта со мной! Новый репортер криминальных новостей! Ей еще удостоверение не выдали!

И убежал фотографировать охваченное огнем здание.

— Ладно. — Полицейский повернулся к веренице машин. — Проходите.

Они кинулись вперед, но фараон уперся кулаком Джиму в грудь.

— Вы адвокат, — заявил фараон, не отрывая глаз от гудящей пробки.

— Ну, в общем, да, — нахмурился Джим.

— А не репортер.

Адвокат прорычал что-то ненормативное, извинился и в растерянности отступил. Глаза застилала белая пелена. Предметы расплывались. И тут Джима осенило:

— У меня там брат! Полицейский! — закричал он и назвал имя брата.

Фараон вдруг ожил и впервые посмотрел адвокату в глаза.

— Да. Вижу. Вы и в самом деле похожи.

Сказал он это с какой-то странной интонацией, мягко, почти ласково. Джим насторожился.

Один из патрульных толкнул другого в бок и что-то зашептал ему на ухо. Оба уставились на Джима.

— В чем дело? — спросил адвокат.

— Примите наши соболезнования, — хором ответили они.

— Что? — переспросил Джим. — Какие соболезнования?

К ним подошла Андрена. Она вернулась, увидев, что муж стоит у кордона в полной растерянности. До нее донеслись слова полицейского:

— …на пожаре.

Небо рухнуло Джиму на голову. Душа вагонеткой покатилась из опустевшего тела.

— Соболезную, — повторил фараон, освобождая проход. — Вы извините, я вас не сразу узнал.

Джим заковылял вперед. Над больничным двором взлетали в воздух снопы искр. Пожарные карабкались по лестницам, тянули непослушные шланги, из которых била пена. Джиму казалось, будто вокруг не воздух, а белая мутная жижа.

Пожарные боролись с огнем, а Джим — с собой, пытаясь заставить себя дышать. До чего все похоже! Кто-то дотронулся до его лица Андрена. Смотрит. Глаза в глаза.

— Что он там делал? — спросил Джим.

Он отшатнулся от жены и пошел по замусоренной улице к воротам. Жар обволакивал. Джим услышал цоканье каблуков. Значит, Андрена идет следом.

Джим оглянулся на полицейских. Набежала толпа. Люди, словно комары, присосались к его горю. В колеблющемся свете лиц было не разглядеть.

Джим остановился у ворот. Поодаль испуганными животными кричали больные, их сажали в фургоны и автобусы. Здание почти совсем исчезло за стеной огня. Джим снова оглянулся на кордон. Кордон. Граница. Он перешел границу и теперь бредет по нейтральной полосе. А рядом плетется жена, не зная, что предпринять.

«Никого она не может утешить», — сказал себе Джим.

Воздух напирал со всех сторон, не давал останавливаться.

Толпа завороженно ждала. Вдруг удастся стать свидетелем чьей-нибудь трагедии? Раньше Джим никогда не замечал этой жадности. Люди готовы вытерпеть все, лишь бы увидеть сцены пострашней да покровавей. Зачем? Чтобы забыть о своем жалком безрадостном существовании. Чужой кошмар напоминает, что с тобой самим все в порядке и все твои страхи ничтожны.

Джим подошел к горящему зданию. Он и так плохо соображал, потрясенный смертью брата, а пляска огненных струй окончательно его загипнотизировала.

Андрены рядом уже не было. Она стояла у чугунного забора, закрыв лицо руками и содрогаясь всем телом. Или это всего лишь игра теней?

— Что случилось? — спросил Джим.

Кому это он? Себе или Андрене? Или тому голосу, что бормочет где-то в глубине сознания? Просто так этот голос не вытащишь. Нужен пинцет. И то наверняка застрянет. Джима затрясло от таких мыслей.

Андрена всегда была сильной. Что же случилось? Он подошел к жене и попытался отнять ее ладони от лица, но ничего не получалось. Андрена боялась его. Боялась его взгляда.

— Андрена! — Джим потряс ее за плечо. — Ну что такое?

Она покачала головой.

— Что?

— Это какой-то сон! Почему он не кончается?! — прорыдала девушка. Джим совсем расстроился. Ниточки, которые его держали, рвались одна за другой.

Тягучий воздух не желал попадать в легкие. Горе перешло в ярость. Это ведь он, Джим, только что потерял брата! С какой стати Андрена-то распускает нюни? Почему она так себя ведет? Это ведь не ей нужна поддержка, не ее надо утешать!

Джим отошел в сторону. Он знал, что успокоить жену не удастся. Предоставив ей страдать в одиночестве, Джим двинулся через ворота к толпе больных. Какие славные у них лица! Почему-то здесь гораздо спокойнее. Джим даже позволил себя потрогать, потеребить одежду. Множество рук оглаживали пиджак, брюки, волосы. Он медленно шел через толпу, закрыв глаза и наслаждаясь этим странным общением. Внезапно руки исчезли. Джим огляделся. Он стоял в толпе, правда, с краю, и в лицо ему заглядывали восхищенные больные. Многие кивали, облизывались, запрокидывали головы. Джим отвернулся и чуть не налетел на мистера Квейгмайера. Тот гаденько ухмылялся, обнажив зубы, которые в отблесках пламени казались почти черными.




Глава девятая

ТОТ, КТО НЕ СТАЛ МНОЙ


Брад отвел девушку к своему столу и выдвинул для нее кресло. Он всегда так ухаживал за мамой. Отец объяснял, что это — знак уважения. Женщины — существа особенные, с ними нужно обращаться очень бережно. Их надо обожать. Они продолжают род. Их самопожертвование дарует нам жизнь. Жизнь возникает в теле женщины.

— Привет, — обрадовался новой компании Щен. Он широко раскинул руки и спросил с глуповатой улыбкой: — Как тебя зовут?

Девушка устало повернулась к нему и только тут заметила, что перед ней ребенок. Маленькие перепачканные ручки, обкусанные ногти, которые не мешало бы подстричь. Она с отсутствующим видом погладила воротник своей черной водолазки, послюнявила палец и принялась выводить буквы на грязном, засыпанном пеплом столе.

Щен отхлебнул из бутылки. Буквы сложились наконец в слово, и он прочитал:

— Д… ж… о… й. Джой. Классное имя.

— Джой, — повторил Брад.

Мальчик попытался снова глотнуть пива, но, сколько он ни запрокидывал голову, ничего не получалось. Бутылка опустела Щен сердито стукнул ею по столу.

Джой вздрогнула. Брад отнял бутылку у мальчика и кивнул подруге, показывая, что повода для беспокойства нет.

— А я ведь даже не знаю, как тебя звать. — Щен обиженно ткнул пальцем в Брада и подумал: «Дурак, дурак, дурак».

Брад улыбнулся и стал тыкать в ответ.

Мальчик захохотал, голова его как будто на шарнирах мотнулась вперед. Но уже через миг он встрепенулся и посмотрел на дверь. В дверях стоял новый посетитель. Улыбка сползла у Щена с губ.

— Эй! — гаркнул он, выпрямился, снова гаркнул и повернулся к Браду: — Это он!

Брад улыбнулся.

— Он. Ладно.

— Эй, убийца! — крикнул Щен.

Он хотел вскочить, но кресло никак не отодвигалось. Щен рухнул обратно, сложил ладошки рупором и стал звать отца с новой силой.

Народ притих. Все разом повернулись. Одноглазый прищурился. Мать пьяного семейства подняла с пола коричневый бумажный пакет, встала, с грохотом налетела на стул и целеустремленно двинулась к выходу. За ней потянулись муж и дочь. Алкоголики протиснулись мимо убийцы, и вышибала заботливо придержал для них дверь. «Вороны» снова раскаркались, но тут же замолчали под мрачным взглядом странного посетителя. Он прошел мимо стойки в полной тишине. Люди отводили от Щена глаза в надежде, что убийца не поймет, кто кричал.

— НУ ТЫ, МОКРУШНИК! ДАВАЙ ГРЕБИ СЮДА! СЛЫШИШЬ, МОКРУШНИК! ТУТ СИДИТ ТОТ, КОТОРОГО ПРИНЯЛИ ЗА ТЕБЯ!

Убийца оглянулся через плечо. Скользнул взглядом по одноглазому, по старухе с широкой улыбкой и густым макияжем. Не услышать криков было трудно. Убийца взял со стойки стакан и медленно, словно змея, свернувшаяся в кольца перед броском, двинулся в сторону Щена.

Все онемели. Только Моно как ни в чем не бывало звенел посудой. Один из «воронов» каркнул, предвкушая чужую беду, а значит, и поживу. Убийца искоса глянул на стаю и нехорошо улыбнулся. Многих зубов у него не хватало, узкий подбородок торчал вперед, как у ведьмы, а глаза, казалось, состояли из одних черных зрачков.

Он подошел к Щенову столику и положил руку на спинку свободного кресла.

— Тут сидит кто-нибудь? — спокойно спросил он.

— Из убийц — никого, — деланно засмеялся мальчик, хотя и сам знал, что выглядит глупо: ничего смешного в этой ситуации не было.

Убийца посмотрел Щену прямо в глаза, потом повернулся к «воронам», снова оскалился, обнажив черные дыры между зубами, и сел, держа спину очень прямо.

— Не будь ты моим сыном, — сказал он, продолжая скалиться подросткам, — я бы сейчас сделал то, чего бы ты никогда не всполошил, — убийца перевел взгляд на Щена. — Но тебе повезло. Ты вспомнишь.

Щен нахмурился.

— Да уж, повезло так повезло.

Он стал мрачно отдирать с бутылки этикетку. Вся его уверенность мгновенно испарилась.

Убийца уже разглядывал Брада.

— Ага, так это ты, значит. Тот самый невинный, которого виновным объявили. Знают ведь небось, что прокололись. — Он закашлялся, подавив приступ горького смеха, и сердито продолжил: — Поняли, значит, и отпустили. Они, вообще, милые ребята. Щедрые. Раз невиновен — на всю жизнь невиновен. Ты должен был стать мной. Но не стал. У головоломочки-то еще кое-какие детали есть. И никак ты в них не попадаешь, — убийца постучал себя пальцем по щеке.

Перед ним вдруг возникла бутылка пива. Ее поставила на стол рука со свастикой, убийца поднял голову.

— Это от заведения, — пояснил Моно и похлопал гостя по спине. — Спокойствие, главное — спокойствие! Ладно?

— Спокойствие, значит, — повторил убийца. Его ледяной взгляд скользнул по сидящим. Убийца поднял бутылку, словно чокаясь со всем баром. Моно нехотя вернулся к стойке, а посетители к своим разговорам.

— Таких как мы им взаперти не удержать. Верно говорю? — Убийца обращался только к Браду. — У нас дух боевой. Вдохнули побольше воздуха и просочились через прутья. Я как-то сон видал, будто мне все это приснилось. И летали там, во сне, семь душ. Семь душ, которые я у других украл. Они ведь все со мной. Так что никаким фараонам с нами не справиться. Кто-нибудь из нас обязательно выберется и остальным путь откроет. Мы ничего, ладим. Славная компашка. — Убийца провел пальцем по вздутым венам на руке. — Вот они текут. Кровушку мою впереди себя толкают.

Он молниеносным движением схватил бутылку, чуть не до половины засунул себе в глотку, забулькал, подавился, но пиво проглотил. Через секунду бутылка вернулась на стол.

— Извини, ласточка, — подмигнул он Джой и тут заметил шрамы у нее на лице. — Да, тонкая работа. Но без души. — Убийца хлопнул в ладоши и запрокинул голову. — Трагедия! Трагедия! Трагедия! — Он дернул плечом и снова повернулся к Браду: — А тут еще ты сидишь. Нате вам, живой пример. Пример того, что мы друг с другом творим. Пример того, как мы на свободу рвемся. Ты был мной. А теперь? Да ты погляди на себя. Сидишь тут. Выбрался. Из меня выбрался. Соображаешь, что это значит? — Он скрипуче рассмеялся, и вдруг настроение его резко переменилось. Убийца оглядел своих собутыльников. — Думаешь, ничего не было? А ведь ничего — это все. Так я думаю.




Глава десятая

УБИЙСТВЕННАЯ КРАСОТА


— Бедный, бедный твой братишка, — сказал желтозубый и слегка отступил, чтобы Джим мог разглядеть языки пламени, насладиться пляской искр.

— Квейгмайер, — прошептал адвокат уже в третий раз, словно стараясь понять значение этого слова.

— Вишь, какое местечко для застройки освободилось. — Квейгмайер внимательно разглядывал Джима, как разглядывают только что сделанную покупку. — Я уж и на ферму съездил. Приглядеться, так сказать. Хороша стройплощадка, хороша! Оно, конечно, переделать кое-что придется. — Его губы скривила злобная усмешка — Многие нынче как думают? Раз красота — так и трогать не смей. Но нам-то с тобой что дураков слушать? Слюнтяи они, одна экология в голове. Потому и живут, как моль в комиссионке. Смелости в них нету. Один стыд. Все стыдятся — за народ, за землю. — Квейгмайер укоризненно покачал головой. — Как это у старика Дарвина. Хочешь жить — умей вертеться! Это ж целая наука, Джимми! Эволюция называется.

Мимо провезли каталку с накрытым телом. Квейгмайер ухмыльнулся, он прямо чувствовал, как мертвец проезжает сквозь него, будоражит внутренности. Джим смотрел вслед санитарам.

— Увезли братишку-то, увезли. В совочек собрали и увезли. Тебе бы всего на пару минут раньше прийти. А это не он. Это который за ним полез. Братишка — в огонь, а этот — следом. Р-раз! И оба, как свечки! Так быстро! Так быстро! Знаешь… — Квейгмайер бросил на каталку восхищенный взгляд. — Этот так кричал! Не то что братишка. Тот молча горел. И такой у него, братишки то есть, вид был, будто он домой к себе вернулся.

— Вы… видели? — ошеломленно спросил Джим.

— Куда там, Джимми! Это мне девчонка одна рассказала. Лежала вот тут, у забора. Вижу, говорит, парень в пекло идет, а сделать ничего не могу. Бедная, бедная! Забор-то высоченный, как тут переберешься! Так и не перебралась. Ведь всю жизнь терзаться будет. Кошмары замучат… Вы полагаете, мой друг, что заборы предназначены лишь для того, чтобы никого не выпускать? О, как вы заблуждаетесь! Неужели вам не приходило в голову, что они еще и не впускают? Их строят, чтобы отделить добро от зла, чтобы оградить мечту. Ужасно, ужасно, мой друг. Я-то знаю, поверьте. И ужас этот живет в огне. И подобно огню колышется над нами. Что нас пугает? Что завораживает? Разве можно знать это наверняка?

Порой нам кажется, будто мы что-то поняли, но это лишь отблеск пожара, тихий, призрачный. А потом искра внезапно разгорается, и, не успев охнуть, уже горим заживо.

Джим не мог больше слушать этого сумасшедшего. Он вспомнил о жене и молча пошел к воротам.

— Обратите внимание на удивительное противоречие, — Квейгмайер засеменил следом. — Звук потрескивающего пламени успокаивает нас. Огонь — символ гармонии. Словно искры хотят объединиться с искрой твоей души. — Квейгмайер осторожно коснулся груди. — Моей души. Песня пламени прекрасна, она объединяет искры. Она звучит для вас и внутри вас убийственная красота. Прислушайтесь к ней!

Квейгмайер сиял, скаля желтые зубы. Казалось, дымом тянет от него самого, а вовсе не с пожарища.

Джим споткнулся о почерневшие бревна, которые пожарные сложили прямо на асфальте. Где же Андрена? Адвокат очень испугался. Не просто разнервничался или забеспокоился, а именно испугался. Всему, что он увидел, не могло быть логического объяснения. Да Джим и не хотел ничего понимать — боялся, что сойдет с ума и окажется в больнице. Вроде той, что сейчас догорала.

— К машине, к машине вернулась благоверная твоя, — сообщил Квейгмайер. — Только что ее, голубушку, видал. Какая-то она у тебя уж очень обыкновенная.

— Да, — прошептал Джим. Он шел все быстрее, но чары желтозубого не ослабевали.

— Нет-нет, я не совсем точно выразился. Просто она пребывает в мире с собой и с человеческой природой. Она прекрасна и страшна. Такова суть всех вещей, если хорошенько покопаться.

— Вы сумасшедший, — наконец выдавил Джим. Он повернулся и торопливо пошел к блокпосту.

— Да, очень страшна. — Квейгмайер смотрел, как Андрена выходит из-за машины скорой помощи. — И очень красива.

Девушка искала мужа. От жары и переживаний она ненадолго потеряла сознание, и ее унесли врачи. Ей дали кислород и воду в пластмассовом стаканчике.

— Ваш муж пошел назад к машине, — крикнул ей Квейгмайер.

Андрена остановилась, потом подошла к желтозубому. Ох, как близко! У него даже пальцы заболели. Квейгмайер захрустел костяшками.

— Мой муж, — сказала она сокрушенно. Девушка еще не до конца пришла в себя после обморока. Она показала на каталку с прикрытым телом. — Я думала, это его брат. Но мне сказали, его… уже…

Она посмотрела мимо Квейгмайера на догоравшее здание и на дым, уходивший в черное небо серым столбом.

— Звуки, — сказала Андрена.

— Да. Они великолепны, не так ли? — Желтозубый покусал нижнюю губу, чтобы не сказать лишнего, чтобы не спугнуть. Девчонка должна пойти туда, где ее ждут, утонуть в пучине горя и отчаяния. Ведь горе и отчаяние теперь будут составлять ее жизнь.

— Пойду поищу Джимми. — Андрена прищурилась, стараясь разглядеть человека с желтыми зубами. — Вы его друг?

— Да.

— А вы знали его брата? — Она брезгливо вытерла руки о юбку, словно нечаянно дотронулась до нехороших, полуразложившихся мыслей.

— Да нет. Только что познакомились. Мы с ним теперь друзья-приятели, — Квейгмайер улыбнулся, полагая себя совершенно неотразимым.

— А-а. — Она озадаченно посмотрела на желтозубого. — Пойду поищу Джима.

— Я имел в виду, что у меня такое чувство, будто мы давно знакомы. Джимми так много о нем рассказывал.

— Ну да. — Андрена попятилась и со всех ног бросилась к кордону, к машине, застрявшей в двух-трех кварталах отсюда.

— До свиданьица, — тихонько выдохнул Квейгмайер. — До скорого-скорого свиданьица.

Он сложил руки на груди и стал напевать что-то романтическое, покачиваясь в такт.

— Да сбудутся все твои желания.




Глава одиннадцатая

СТУК СЕРДЦА ОДИН НА ВСЕХ


— Типа он слепой, — объяснил Щен и гордо показал на Брада. — Это я придумал.

— Может, и слепой, да не такой, как ты думаешь. И уж точно не слепей нас с тобой. Он слепой, как нож, который воткнули в грязь.

Убийца снова глотнул из бутылки, пристально разглядывая Брада сквозь стекло, что-то мрачно пробормотал себе под нос и поставил пиво на стол.

Щен пытался вникнуть в слова убийцы. У того приподнялись уголки губ, и обнажились дыры между зубами.

— Еще одного не хватает, — заметил мальчик.

Убийца не отреагировал. Он смотрел, как Джой поднимает с пола и снова водружает на нос Браду темные очки. Ей хотелось скрыть эти беззащитные глаза.

Убийца наклонился и увидел в темно-синих стеклах свое отражение. Изучил дырки во рту. Их и правда стало больше.

— Точно. — Он поковырял пальцем розовую десну. — А вчера еще был на месте. Здорово. — убийца повернулся к стойке и закричал: — Посмотрите в газетах, этот зуб должен где-то всплыть! — Потом улыбнулся сыну: — Все равно он качался. Качался. Понимаешь? Всего, значит, восемь. А было семь. Семь зубов, семь беленьких трупиков и семь душ. Оторванных от корней. Маленькие беленькие трупики. Лежат на земле. Такие милые. А теперь будет восемь. — Убийца крикнул, не оборачиваясь: — Читайте газеты! Я требую встречи с президентом!

— Восемь! — сердито повторил Щен. — Вообще без зубов скоро останешься.

— Ясное дело. Именно что скоро. Скоро все маленькие-беленькие умрут.

— Умрут, — встрял Брад.

— Ты разве понимаешь, о чем я? — спросил убийца у темных очков. — Око за око, зуб за зуб. — Он приподнял пальцами верхнюю губу, чтобы стали видны десны. — Чаще надо Библию читать. Там все сказано. Только кто ж теперь про нее помнит? У всех глаза пустые, одни кинескопы отражаются.

Джой положила руки на стол и сплела пальцы. Убийца посмотрел на нее, не переставая зализывать дырки между зубами.

— Вы двое, часом, не родственники? — спросил он. — Она что, сестра твоя?

Джой внимательно посмотрела на доброго человека, который привел ее к этому столу, улыбнулась и покраснела. Она придвинулась к Браду и положила его ладонь себе на макушку.

— А-а! — вздохнул убийца. — Любовь. Сюси-пуси, садомазо. — Он прищелкнул пальцами и запрокинул голову, словно искал под ветхим потолком луну. — Романтика. Это все для простых умов. А у меня ум не такой. Он у меня истерзан гениальностью. Его розовыми соплями не проймешь. Не люблю я разочаровываться. Не вдохновляет меня это. Потому что больно. — Убийца стукнул кулаком по столу. — А радости взамен — никакой. Меня эта ваша любовь на части разрывает. Представляете, доктор, и так с раннего детства. — Он ухмыльнулся Браду. — Ведь я самый что ни на есть страстотерпец. Любовь саданула меня кувалдой… Попрошу не прерывать моих интеллигентских излияний! Все-таки люди — несчастные больные существа. Слишком уж они себя любят. А вся штука в том, что воображения у них не хватает. Нет чтобы прикинуть, сколько мы теряем, когда посвящаем жизнь — всю свою распрекрасную жизнь — одной-единственной женщине!

Убийца покрутил пальцем у виска, как будто хотел провертеть дырку и выпустить лишнюю рассудительность.

— Любовь эта дурацкая. — Он перегнулся через стол и посмотрел Браду в глаза. — Нет, конечно, я рад за тебя. Просто мне обидно. Такой уж я человек, доктор Фрейд. Вы, дорогие мои, даже представить себе не можете, что такое любовь! А ведь она — всему и начало, и конец. Вот рождается младенец. Протолкнули мы его через дырочку, и попадает он в этот вонючий мир. И все по вине любви. Может, ее, этой любви, и нету уже, или она к другому ушла, а все равно тут она, с нами. Дурачит нас. Для чего? А для того, чтобы мы произвели на свет младенца. Вот такого. — Убийца показал на Щена. — Любовь — это просто уловка, чтобы мы их не переставали делать. А? Согласны? Не ожидали такое услышать?

Слушайте-слушайте, я плохому не научу. А теперь мы еще допетрили людей убивать. Всех — больных, старых… Потому что мы их любим и страданий их видеть не желаем. — Он вдруг закричал: — НУ, ТАК Я ВСЕХ ЛЮДЕЙ НА СВЕТЕ ЛЮБЛЮ! И ХОЧУ, ЧТОБЫ ОНИ ВСЕ ПРЕКРАТИЛИ СТРАДАТЬ! НЕМЕДЛЕННО! НИ СЕКУНДЫ СТРАДАНИЙ! Я СЛИШКОМ, СЛИШКОМ ВСЕХ ЛЮБЛЮ!

Джой испуганно прижалась к Браду.

Убийца застенчиво рассмеялся и прошептал:

— А чего ждать? Чего время тратить? Кто знает, что будет дальше?

Он вдруг заметил, что Щен заснул, подложив руки под голову.

Брад и Джой тоже посмотрели на мальчика. Им хотелось, чтобы убийца оставил их в покое. Они его не понимали.

— Я никого кроме него не любил. Эта любовь рвет меня на части. Мамаша его пришла, сбагрила — на, люби — и хвостом махнула. Никчемное создание. Таскала за собой любовь, как гирю, колотила ею во все двери, а стоит открыть — этой стервы уже и след простыл. И чувство юмора у нее, вывернутое было. — Убийца коснулся щеки мальчика. — Знаешь, Щен, я тебе не рассказывал, а она ведь записку оставила. «Он твой. Воспитай или убей». Такая вот записка. Прямо в твоей кроватке оставила, у тебя на животике. Даже не подписалась. Да и не было у нее имени. Хотя я-то знаю, кто она такая. И чего ей надо было, тоже знаю. Серость. Вот как ее звали. Жрущая серость. Лишь бы захапать побольше. У нее от жадности все кишки прогнили. Я ее по запаху узнавал. Все думал, чем же это воняет? А это жадностью воняло. — И убийца нежно погладил сына по теплой макушке.

— Ты — то, что от меня осталось, Щен. Я тебя создал, значит, создал и себя.

Джой все теснее жалась к Браду. Ища защиты, она оглянулась на своего брата, который сидел у стены, но тот боялся убийцы и лишь ободряюще кивнул сестре. Надо просто подождать, говорили его глаза, перетерпеть. Если что, я тут, рядом.

— Столько лет прошло, и погляди-ка, как ты стал похож на свою мать. Ты в нее вырастешь, а не в меня. Кто ты? Я думал, ты меня однажды уже бросила. Только кусочек свой оставила. Маленький такой уголок души. Как уголок от страницы. И никогда эту страницу не склеить. Никогда. КТО ТЫ? КТО ТЫ?!

Брад и Джой зажмурились, чтобы не слышать крика. И только когда убийца наконец замолчал, они решились посмотреть из-под опущенных ресниц. Стул напротив них был пуст. А Щен все спал или, может, просто притворялся. На столе возле самого лица мальчишки лежал зуб, его обломанный корень был весь в крови.

На лбу у Щена краснело сердечко, нарисованное кровью. Брад улыбнулся и толкнул Джой. Этот символ он знал хорошо. Мама иногда прижимала руку Брада к своей груди, чтобы он запомнил, как бьется ее сердце. А потом брала бумагу и рисовала такой же значок.

«Это то, что соединяет все живое на свете, — говорила она. — Стук сердца — он один на всех. Его надо уважать».




Глава двенадцатая

В НОРКУ — ЗАЛИЗЫВАТЬ РАНЫ


Джим смотрел на улицу сквозь лобовое стекло. Он знал, что изменить прошлое нельзя, но все равно пытался придумать, как можно было бы спасти брата. Раз за разом адвокат возвращался мыслями к их последней встрече. Они были одной семьей, а он только сейчас это понял. Смерть вытащила на свет их связь, связь, восстановить которую было уже невозможно. Их ссора тянулась долгие годы. Но что же делать, если они выбрали такие разные профессии? До чего же абсурдна жизнь! Борьба за выживание воздвигла между ними стену. Надо было сохранять мир в семье, а не гнаться за куском пожирнее. Как получилось, что повседневная суета заслонила от него целый мир?

Андрена сидела рядом с мужем и разглядывала свои руки. Ей хотелось обнять его, но воздух словно пропитался ненавистью, и девушка боялась нарваться на ссору. Она понимала, как Джиму больно, как он растерян, как жалеет о том, что не помирился с братом, но сделать ничего не могла.

— Джимми, — робко прошептала Андрена.

Она произнесла его имя, и на глазах сразу выступили слезы. Девушка закусила нижнюю губу, чтобы не плакать, откинулась на мягкое сиденье и закашлялась.

Джиму было не до нее. Он снова и снова вызывал в памяти образ брата, словно рыл норку, в которую можно заползти и зализать раны. Лежать в темноте и лелеять свое отчаяние.

Андрена дрожащими руками обняла мужа за шею и нежно поцеловала в щеку. Джим рассердился, увидев боль в ее глазах. Слабость жены отнимала силы и у него. Адвокат повернул зеркало заднего вида так, чтобы видеть только себя. Он с ненавистью смотрел на свое лицо, на воспаленные глаза и старался справиться с горем, задавить его.

«Нет, — подумал Джим, — плакать я не буду. Этим ничего не исправишь».

— Что там делал Стив? — тихонько спросил он. Боль с новой силой вцепилась в душу, лишь только прозвучало имя брата. — У него ведь уже закончилось дежурство. — Джим повернулся к Андрене.

— Не знаю.

Предметы в машине казались ей чересчур объеденными. Окна запотели. Душно. Но ни уехать, ни бросить машину нельзя. Иначе ее заберет эвакуатор, когда пробка рассосется. Надо сидеть и ждать.

И тут адвоката осенило:

— Брад был в больнице! Стив к нему приходил.

— Ты видел Брада? Он здесь?!

— Нет. — Джим покачал головой. — Но он здесь был. И Стив это знал.

Он зажмурился, наклонился вперед и стиснул левую ладонь в правой, словно хотел выдавить из себя боль.

— Прости! — Андрена заплакала. Она знала, что муж в ярости и прощения не будет. У нее разрывалось сердце.

Джим уронил голову жене на грудь, зарывшись лицом в минные волосы. Он ничего не видел, не хотел видеть ничего, что усилило бы его страдания. Он не заплачет. А если заплачет, придется самому себя наказать. Нельзя так распускаться.

— Мы найдем Брада, — прошептала Андрена, но легче Джиму от этого не стало. Одни вопросы и подозрения. Ни одного ответа. Ну и подарок подкинула судьба.

«Во что превратилась моя жизнь! — думал адвокат. — И все из-за него».

* * *


Щен плелся за Брадом и Джой. Они беззаботно гуляли по пустынным улицам. В этот час неоновые вывески наводили тоску, уж больно сиротливо выглядели они без толпы, для которой предназначались. Вдалеке на небоскребе Квейгмайера мигали электронные часы, они показывали то температуру, то время. Было уже почти шесть утра, от теплого воздуха мальчика клонило в сон.

— Какие улицы чистые, — устало сказал Щен. — По утрам всегда так. — Высокие стены ответили гулким эхом. — Странно.

На всех углах продавали утренние газеты. Выражения лиц у продавцов были мягкие, совсем не городские. Газеты свисали с деревянных прилавков, прижатые тяжелыми камнями. Но пока горожане не проснутся, пока не пойдут на работу, новостям придется подождать.

Иногда кто-нибудь из редких прохожих покупал свежий номер и без особого интереса проглядывал первую полосу. Выяснив, что Земля все еще вертится, они совали бумажные листы под мышку и спешили дальше по своим делам.

— Эй! — Щен потер глаза. — Давай глянем, вдруг про тебя что-нибудь написали!

И он рванулся вперед. Лоб чесался в том месте, где нарисованное сердечко стягивало кожу. Щен проснулся всего минут двадцать назад, и алкоголя в крови у него все еще было предостаточно, поэтому мальчика отчаянно клонило в сон. Тело налилось тяжестью. Щен подумал, что, скорее всего, ползти на четвереньках было бы удобнее, и засмеялся.

Брад остановился возле пожилой продавщицы газет. Кожа у нее на лбу и щеках покрылась голубыми прожилками вен и совсем сморщилась, отчего стала похожа на ракушку. Лицо продавщицы втягивалось внутрь, как улиточьи рожки. Из рукавов двумя черносливинами выглядывали крошечные кулачки. Щен протянул ей купюру и вытащил из-под камня газету.

Пока старушка отсчитывала сдачу, Щен успел отбежать и присесть прямо на тротуар.

— Себе оставьте! — крикнул он.

Продавщица молча сунула монеты в карман серого платья и безучастно оглядела Брада. Глаз ее было не разглядеть за толстыми складками морщин.

Брад снял темные очки и надел старушке на нос. Он решил, что это поможет ей спрятаться. Ведь она так хотела исчезнуть, она так устала. Брад с гордостью оглядел свое творение. Джой улыбнулась.

Старушка спокойно поправляла на прилавке шоколадные батончики и даже не думала протестовать.

— Славно, — вдруг произнесла она дребезжащим голосом.

Брад тоже улыбнулся, не разжимая губ. Джой шагнула вперед и дотронулась до глубоких старушкиных морщин.

Щен не замечал ничего вокруг. Он читал статью на первой полосе, прижав газету коленями к тротуару.

— Слышь, чуваки, — объявил он, — фараоны зуб нашли! Теперь точно решат, что это ты убил.

Брад нагнулся. Щен постучал пальцем по газете. Брад увидел черно-белое здание, черно-белый огонь и подошел поближе.

— Рай в аду, — пояснил он для друзей, повторив фразу, которую услышал от Джима в первой больнице.

Брад всегда с удовольствием делился тем, что знал. Он вспомнил, как дружелюбно смотрел тогда на него Джим. Брад чувствовал, что так же относится к Щену и Джой, а потому вполне уместным было и сказать то же самое. Он даже рассмеялся от удовольствия. Но никто больше смеяться не стал, и Брад обескураженно затих.

— Да я не про фотку, — фыркнул Щен. — Вот, смотри, статья. — Он подчеркнул ногтем черную строчку. — Фараоны нашли зуб на том месте, где Черрепью кони двинул. Ну, умер, значит.

Брад кивнул и переступил с ноги на ногу.

— Ты что, знал, что ли?

Брад снова кивнул.

— Зубы. — Он открыл рот и постучал себя пальцем по зубам.

— Твои-то точно все на месте.

— Зубы, — подтвердил Брад. Говорил он, не разжимая челюстей. — Ничего зубы.

Старушка велела Джой повернуться, собрала ее длинные волосы в хвост и закрепила красивой заколкой под бронзу. Перо снова выпало. Старушка подобрала его с прилавка и водворила на место. Ласково потрепала Джой по щеке.

— Ну вылитый ангел, — проскрипела она и показала, как надо убирать с лица пряди.

— Назад их, назад зачесывай. У тебя ведь лицо ангела Los Santos Inocentes![2 - Младенцы, убиенные Иродом в Вифлееме (исп.).] — Тонкие губы старушки дрогнули, обнажились беззубые розовые десны. — Los Santos Inocentes!

Продолжая улыбаться, продавщица протянула Джой леденец на палочке и напутственно покивала.




Глава тринадцатая

ПОЧЕМУ?


ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ В УБИЙСТВЕ БЕЖАЛ

Андрена протянула мужу газету. У нее до сих пор колотилось сердце — всю дорогу из магазина Андрена бежала, потом нетерпеливо переминалась в лифте, не отрывая глаз от мелькающих на табло цифр.

— Все газеты вышли с одной шапкой, — сообщила она.

Джим посмотрел на фотографию. Как же Браду удалось его обмануть? Хотя адвокат и раньше сталкивался с талантливыми преступниками-актерами. И в колледже изучал подобные дела. Брафф против издательского дома «СМ». Адамс против Адамса.

— Надо было мне все-таки сходить на работу. — Андрена присела на краешек журнального столика и зажала ладони между коленями. При этом она с преувеличенным вниманием разглядывала ковер. — Подумать только, какую бы я им сенсацию подарила.

Газета резко зашуршала Джим свирепо посмотрел на Андрену.

— Какую сенсацию? — подозрительно спросил он.

— Насчет Брада. Понятно же, что они не того ищут.

Джим фыркнул и отгородился газетой. Но сосредоточиться и прочитать статью ему оказалось не под силу. Глаза адвоката затуманились, он все глубже погружался в собственные мысли.

«Почему? Почему Стив шагнул в огонь? Чтобы спасти Брада? Или Брад его туда заманил?» — думал Джим.

Одни свидетели якобы видели, как высокий мужчина разговаривал со Стивом, а потом убежал. Полицейский повернулся и снова пошел к горящему зданию. Другие клялись, что здоровяк затащил полицейского в огонь, а потом перелез через забор и был таков.

— О чем ты думаешь, Джимми?

— Да так, ни о чем.

Андрена пристально посмотрела на мужа. Сколько еще он будет от нее отмахиваться? Долго она так не выдержит.

— Знаешь, что я должна была сделать? В смысле, по долгу службы?

— Плевать я хотел на твою службу, — резко ответил Джим.

— Слушай. — Она встала. — Я понимаю, у тебя горе, погиб твой брат. Но моей-то вины тут нет.

Джим швырнул газету на пол и придавил ногой.

— Я не собираюсь это обсуждать.

Кровь прилила к его лицу, сердце билось как сумасшедшее. Джим старался смотреть только на журнальный столик.

— Ты просто не забывай, кто я, вот и все. — Андрена сдерживалась изо всех сил. — Я твоя жена, самый близкий человек. Не надо вымещать на мне свою злобу просто потому, что я оказалась поблизости.

Джим отвернулся к камину из красного кирпича.

— Да что ты вообще знаешь о Браде? — рявкнул он.

— Ты мне сам о нем рассказывал. Я только теперь поняла, как ты изменился после встречи с ним. Ты сначала так радовался, что можно о нем заботиться. Но ведь это не все. Тогда ты был добрее. Вспомни! А теперь… теперь ты стал настоящим юристом! Холодным, жестоким циником! — Андрена сама испугалась своих слов.

— Брад сбежал, — сказал Джим. — Это к вопросу о том, виновен он или нет. Да, я — юрист. И, как всякий юрист, понимаю, что этот побег значит.

— Ну какой же это побег? — не сдавалась Андрена — Наверняка он просто очень испугался. И убежал.

— Именно это называется побегом. А Брад — беглым преступником. Понимаешь? Он виновен.

Джим разглядывал снимок — Брад на ступенях городского суда — и все больше разъярялся. Во вчерашних газетах фотография была той же, только теперь ее увеличили, сделав крупный план. Зернистая печать расплывалась перед глазами, лицо Брада казалось все более уродливым и неприятным. Джим снова погрузился в свои мысли.

— Ты ведь журналистка. И должна понимать всю силу слова «виновен», — продолжил он. — Объявила человека виновным — все, он уже никогда не отмоется. Приговор без суда и следствия.

Андрена встала.

— Так, значит, это все из-за меня? — Она стремительно прошла в спальню и захлопнула за собой дверь.

Джим выпрямился. Он старался убедить себя, что говорит здравые вещи, но ничего не выходило. Адвокат поднял с пола скомканную газету, кинул ее на журнальный столик и откинулся на спинку дивана. Фотография притягивала Джим даже не заметил, как брыкнул ногами и сбросил тапочки. Из-за двери раздавался приглушенный плач.

«Почему мы воспринимаем все так остро? Тащим за собой тяжеленный чемодан переживаний, а ведь они только мешают нам раскидать здраво и выполнять задуманное», — размышлял Джим.

Он взывал к Тому, Кто в ответе за всех нас, умолял Его помочь, но не нашел утешения. И тогда Джим обратился к самому себе.

Почему нам так сложно разглядеть правду?

Почему наши глаза не хотят видеть ее?




Глава четырнадцатая

С ГРОХОТОМ НА ЗАКЛАНИЕ


Брад смотрел, как из туннеля выползает длинная машина-змея. Как она останавливается. Как разъезжаются двери. Как выходят и входят люди. Как они спешат занять свободные места. Брад решил, что хищник так кормится: часть добычи принимает, часть — отвергает. Жертвы отправлялись в механическое чрево по своей воле, не сопротивляясь. Брад долго присматривался к тем, кого змея исторгла. Он вглядывался в их лица, стараясь рассмотреть увечья или признаки болезни, из-за которых эти люди не годились в пищу.

Щен уснул на скамейке, уронив голову Браду на колени. После того как они купили газету, мальчик настоял на том, чтобы спрятаться в безопасном месте. Но Браду не хотелось прятаться. Зачем? От кого? Тогда Щен повел их в метро, где каждый сам по себе, где никто не глядит в лицо соседу. Здесь они будут в безопасности.

Джой сидела по другую сторону от Брада, прислонившись лбом к его плечу, но заснуть никак не могла. Едва она закрывала глаза в голове начинали плясать какие-то картинки. Джой встряхивалась и внимательно смотрела на Брада. Ей нравилось, что он с интересом вглядывается в толпу, нравилось, что Брад такой непосредственный и что его нисколько не удивляет, почему они прячутся в метро.

Брад понял, что попал на охотничью тропу змеи. Вот только непонятно, сам-то он кто — участник процесса или наблюдатель? Похоже, его кто-то ищет. И в свое время найдет. Наверное, чтобы опять подвергнуть испытанию. Но почему не сейчас? Без темных очков Брад снова стал видимым. От усталости и выпитого накануне мысли путались. Постепенно он пришел к неизбежному выводу. Это злое место. Святилище ложного порядка. Сомнения рассеялись. Надо разбудить Щена и выбираться отсюда. Немедленно. Но тут Брад засомневался: а вдруг, если пошевелиться, все решат, будто он тоже участвует в кормлении хищника?

Брад посмотрел на уходящий вглубь земли черный туннель. Там яростно горели глаза машины-змеи.

В голове у хищника стоял человек. Брад сообразил, что в каждом животном хранится образ человека, чтобы они знали, кого остерегаться и кого искать.

Человек, заточенный в змеиной голове, был образцом добычи, которую выискивала змея. Когда машина остановилась у платформы, другой человек высунулся из маленького окошка в хвосте и что-то прокричал. Наверное, звал на помощь. Или предупреждал других об опасности. Но никто не обратил на него внимания. Люди спокойно заходили внутрь змеи, добровольно принося себя в жертву. Точно такие картинки Брад видел в книжках, там женщин и мужчин бросали в яму, чтобы умилостивить разгневанного бога Брад знал, что эти боги поддельные. Ему отец объяснял. Скорее всего, здесь обитает целая подземная колония змей, и люди пытаются их задобрить, чтобы хищники не выходили наружу и не причиняли вреда горожанам. Но ведь это неправильно! Это не те боги! Злое святилище всех обмануло.

Брад нахмурился и стал разглядывать свои сапоги.

Он боялся, что его ведут на заклание. В жертву поддельным богам. В жертву, которая будет напрасной. Из туннеля тянуло могильным холодом, воздушная волна давила на грудь, предупреждала об опасности. Видно, придется сдаться. Придется принести себя в жертву, стать символом добра и свободы для горожан, живущих наверху. Брад уже знал, что время его на исходе. Он смотрел на спящего мальчика и пытался понять, зачем Щен привел их сюда.

Машина-змея уползла в свою пещеру. С другой стороны показались глаза следующего гада, он с грохотом катился к жертвеннику.

Чрево распахнулось, хлынул печальный поток отвергнутых. На платформе появились двое в одинаковой одежде, такой же как у человека в змеиной голове. Оба уставились на Брада. Пуговицы у них переливались в электрическом свете, словно глаза змеи. Вне всякого сомнения, это ее жрецы. Они тоже поклоняются идолам.

Брада обдало потоком теплого воздуха, змея пронеслась мимо. От мыслей о скором конце, от неправильных, дурных помыслов Брада затрясло. Джой робко подняла голову.

Жрецы остановились возле скамейки. У одного в руках была газета, он щелкнул по фотографии:

— Ну, кто был прав?

Второй с отвращением оглянулся на туннель, покачал головой и вздохнул. На секунду все замерло, а потом вдруг жрецы вцепились в Брада и рывком подняли на ноги. Добыча попалась. Голова Щена со стуком ударилась о пластмассовое сиденье, но мальчик даже не проснулся.

Джой ничего не могла поделать. Она сунула ладони под мышки и задрожала, в горле застрял крик отчаяния.

Брада потащили. Он оглянулся и позвал подругу. Без слов. Внезапно в голову пришла ужасная мысль. А вдруг Щен и Джой предназначены в жертву змее? Брад стал как вкопанный. Жрецы изо всех сил старались сдвинуть его с места, но без особого успеха Брад всхлипнул. Его хотят принести в жертву? Пусть! Лишь бы это помогло людям. Но вот друзья… Не дай бог с ними что-нибудь случится! Надо вырваться и забрать с собой Щена и Джой. Надо спасти их из подземелья, чтобы они могли подняться на поверхность, перестали дышать этим спертым воздухом, который рождает в голове отвратительные мысли. Но пока Брад пытался освободиться, жрецы сбили его с ног и навалились сверху. Один из них затараторил в узкую черную коробочку. Оттуда ему что-то ответили, но что именно, из-за треска было не разобрать.

Грязная плитка холодила щеку. В спину уперлось острое колено. Брад видел, как рядом останавливаются ноги, как толпится вокруг разноцветная обувь.

— У нас тут зубной маньяк, — объявил в коробочку один из жрецов. Он нарочно кричал, чтобы его услышали пассажиры. Голос дрожал от восторга и азарта. Внезапно жрец, словно испугавшись чего-то, торопливо закончил — Нужно подкрепление.

Брад не шевелился. Да и невозможно было шевелиться под тяжестью двух здоровых мужиков. Вот так же на него когда-то давил целый стог сена, внезапно свалившийся со второго этажа сарая. Брад тогда был еще маленьким мальчиком. И теперь его, наверное, тоже считают младенцем, раз боятся, что он сбежит. А вдруг он и правда струсит? Такая мысль Браду совсем не понравилась. Стало стыдно. Ведь этим людям нужна защита. Надо пойти с ними, пойти радостно, надо, чтобы губы перестали дрожать, надо быть сильным. Храбрым мальчиком. Тогда я стану самым хорошим.

Брад услышал смех. Даже, скорее, смешок. Между ног было тепло и сыро. Брад с трудом повернулся и увидел лужу. На штанах темнело мокрое пятно. В поле зрения появилась перевернутая голова. С нее свисали длинные темные волосы. Джой. Она смотрела на Брада. Черты ее лица странно исказились, подбородок стал маленьким лбом, а лоб — подбородком. Джой смешно приоткрыла рот. Брад рассмеялся. А вот еще одно перевернутое лицо. Щен. Он что-то говорит, но слова тоже кажутся перевернутыми. Брад никак не мог их разобрать. Он улыбнулся друзьям. Из груди рвался смех. Брад смотрел на вереницу перевернутых лиц и смеялся.




Часть третья

САМООТРЕЧЕНИЕ





Глава первая

ГЛЯДЯ НА СОЛНЦЕ


— Слушай, ты должен принять решение, — сказала мужу Андрена. Она оглянулась на кожаное кресло и медленно села. Джим стоял у окна своего кабинета. Четырнадцатый этаж. Город тонул в утренней дымке. Солнце стояло в зените, но туман никак не рассеивался. Мысли Джима тоже заволокло пеленой.

— Я уже все решил. — Он так и не повернулся к жене.

— Задай себе один очень важный вопрос. — Андрена погладила кожаные подлокотники. — Ты знаешь какой. И ответь на него честно.

— Я сотни раз защищал людей в такой ситуации.

— В какой?

— В какой?.. — Джим разглядывал в стекле отражение Андрены. И она, и кресло казались ему маленькими и далекими.

— Да проснись ты, Джимми!

— Я не сплю, — откликнулся он. — Ты знаешь в какой. Я защищал виновных. — Джим переступил с ноги на ногу и слегка повернулся, чтобы видеть жену. — Хотя какая разница? Работа есть работа.

— Вот видишь! — Андрена обхватила колени руками. — По-твоему, он все-таки виновен.

— Я этого не говорил.

— Да ладно тебе, Джимми! Я тебя не первый день знаю. Ты сказал, что много раз защищал виновных.

— Значит, веришь, что Брад — убийца. — Она смахнула со лба непослушные пряди.

— Да не важно, в чем именно он виноват! — сердито ответил Джим. Внизу мельтешили машинки и человечки, и он подумал, что может раздавить их, как муравьев. — В чем-то Брад точно виноват. И в чем-то нас обманул. Теперь я это понял.

— Очень даже важно. Просто ты винишь его в смерти Стива.

— На суде я не дам воли чувствам. Не волнуйся. — Джим вдруг услышал, как со свистом вырывается из ноздрей горячее дыхание. — Ты же знаешь, как я работаю. Только закон. Тут дело в игре слов, в том, чтобы быть всегда начеку, чтобы склонить на свою сторону присяжных, чтобы превратить черное в белое, если понадобится. Внимание к нестыковкам. Предположения. Точность. Абсолютная точность формулировок. Только факты. Это мне по силам. Я знаю, что говорить. Знаю людей, которые становятся присяжными. Знаю, как они думают, как устроены их мозги. Меня этому учили.

Они помолчали. Супруги все больше отдалялись друг от друга. Джим обернулся. Андрена смотрела сквозь него, куда-то в окно. Наверное, на самолет, снижающийся перед посадкой.

— Я, вообще-то, хотела сходить с тобой пообедать, — спокойно сказала она. — Чего мы распалились? Давай не будем ссориться.

— Уже поссорились.

Андрена встала.

— Тогда давай объявим короткое перемирие.

— Вот что, Андрена! — Джим прислушался к себе, пытаясь найти в глубине души остатки любви. Ведь жена у него такая красивая, такая стройная, волосы мягкие, черты лица тонкие. Он ее так любит. Джим вздохнул и сдался: — Не знаю я, виновен он или нет. Я его спрашивал: «Это ты зарезал того человека?» Молчит.

— А каким тоном ты его спрашивал?

— Спокойным. Я знаю, как надо задавать вопросы.

— Точно спокойным? Ты иногда ужасно давишь. И начинаешь говорить противным голосом. Ты же понимаешь, как это действует на людей, тем более на Брада. Ты ведь адвокат.

— Я в курсе, — терпеливо ответил Джим. — Так вот, никакой угрозы в моем голосе не было.

Он сел за стол, откинулся на высокую спинку черного кожаного кресла и принялся сосредоточенно перекладывать бумаги с места на место.

— Брад ни за что тебе не ответит, если поймет, что ты злишься.

— Ты у нас что, главный психолог? Ты его даже не знаешь.

— Знаю. Я его видела.

— Господи, что с людьми стало? Все норовят друг дружке в душу залезть. — Джим щелкнул пальцами.

— Я, конечно, не психолог, но в университете психологию изучала. Целых три года. И немножко в этом смыслю. Уж точно больше вас, мистер Вивисектор.

Джим поднял голову и молча посмотрел на жену, даже бумаги перестал перекладывать.

— Позвольте, я вам кое-что объясню, мисс Психологиня, — наконец сказал он.

По небу летел еще один самолет, его отражение мелькнуло в стеклянной рамке диплома Джима. Серебристая искорка снижалась, а Джим представлял, как бы хорошо было сейчас оказаться в небе. Ни тебе жены, ни Брада. Один. Он даже немножко успокоился.

— Так что ты мне объяснишь? — Андрена недовольно села в кресло.

Джиму очень не хотелось возвращаться на землю.

— Да проснись ты, Джимми! Что с тобой?

Адвокат облизнул губы и заглянул в ежедневник. Фамилии клиентов, записанных на сегодня. Да, еще ведь слушание!

— А вот что. Когда Брада станут допрашивать в суде, он не ответит ни на один вопрос. Я это точно знаю. Ты права, когда с ним говорят таким тоном, он замыкается. А прокурор у нас сама знаешь какой. Брад слова не вымолвит. И ничего отрицать не станет.

Джим открыл ящик и начал без всякого интереса копаться в его содержимом.

— Тогда как ты будешь строить защиту?

— Буду доказывать его невменяемость.

Андрена презрительно фыркнула.

— На каком основании? Он ведь не успел пройти медицинское освидетельствование в больнице.

— Мой друг написал заключение. Он врач.

— Джимми!

— Все, закрыли тему! — Адвокат стукнул по столу кулаком. — Хватит, слышишь?

— Да какая, к черту, невменяемость! Он правда никого не убивал.

Джим улыбнулся и взял со стола длиннющий документ.

— Давай я сам разберусь, ладно? Это моя работа. Они нашли зуб. Дело приняло другой оборот. Очень, кстати, нехороший.

— Ну и что, что зуб? Его где угодно могли подобрать. По городу шатается столько пьяни! Они везде падают и разбивают головы. Да у нас все улицы такими зубами усыпаны.

— Очень смешно.

— Ничего смешного. Ты несправедлив к Браду, Джимми. Я тебя не узнаю. По-моему, лучше передать дело кому-нибудь другому. В одной твоей конторе адвокатов двадцать наберется.

Лицо Джима сразу потемнело.

— Слушай, я прошу тебя, не лезь! А то у нас с тобой возникнут другие поводы для ругани.

— Что?! — Андрена чуть не расплакалась, как будто ей дали пощечину. Она сразу поняла, что Джим говорит об их браке. — Я пошла, — сказала Андрена, глядя на часы, чтобы скрыть слезы. — Все равно обеденный перерыв уже почти кончился. — Она остановилась у двери и вытерла щеки. — А мне надо писать статью о процессе над Брадом.

— И что, ты можешь это делать беспристрастно? Наши чувства просвечивают сквозь каждое написанное слово. А читатель делает выводы. Так что не надо мне сказки рассказывать про объективную журналистику. Ее не бывает по определению.

— Я профессионал! — резко ответила Андрена, метнув на мужа полный ярости взгляд. — А ты… ты меня достал!

— Короче говоря, это тебе лучше отказаться от своего задания.

Андрена зарычала, распахнула дверь и попыталась с грохотом захлопнуть ее, но помешала тугая медная пружина. Дверь закрылась тихо и аккуратно.

Джим встал и подошел к окну, чтобы увидеть, как уходит жена. Через минуту Андрена показалась на тротуаре. Такая же крошечная, как и все внизу. Миг — и она затерялась в суете машинок и человечков. Вся эта пестрота под окнами вконец расстроила Джима. Он сам не заметил, как вздохнул. Так глубоко, словно тонул в море и хотел надышаться перед смертью. Над ухом тихонько жужжал кондиционер. Солнышко ласкало кожу. Джим вдруг снова увидел бескрайние зеленые поля, дом и Брада на крыльце. Тогда, во сне, солнце тоже припекало, Брад махал Джиму рукой, радуясь теплу, и лету, и тишине, от которой сладко замирало сердце.

Джим открыл глаза и с удивлением подумал, что раньше ему в городе нравилось. Что именно? Он никак не мог вспомнить. Джим оглядел улицы, несуразицу разновысотных домов. Потом прижал руки к стеклу и вздрогнул. Осознание. Он вдруг понял, как это неестественно — находиться так высоко над землей.

* * *


— Работа, работа, работа, — весело чирикал Квейгмайер. В солнечных лучах его кожа казалась болезненно белой. — Всей работы-то не переделаешь. Так чего ж стараться?

— Как с промерами, мистер Квейгмайер? — спросил бригадир.

Человек он был вполне обыкновенный, среднего телосложения, разве что прихрамывал на правую ногу. Он только что устроился на новую работу, и это была его первая стройка с Квейгмайером. Бригадир преданно отправился за хозяином в густую тень сарая.

— Так закончили уж, — ответил Квейгмайер.

— А когда бульдозеры пришлют?

— Да тут, понимаешь, закавыка с судом вышла. — Квейгмайер покачал головой, посмотрел в высокое, почти белесое небо. — Придурка, хозяина бывшего, за убийство судят. Да ты слыхал небось. Зубной маньяк — это тебе не хухры-мухры! Ну и вот. Осложнения.

— Понял.

— Поди угадай, что там присяжные выдумают! — Квейгмайер не нашел в небе того, что искал, и повернулся к бригадиру. — Возьмут да конфискуют его землю. Дескать, компенсация родственничкам убиенных. Сечешь?

— Секу, — улыбнулся бригадир, который старался переплюнуть хозяина по части добродушия. Он проковылял к стене сарая и толкнул ее одной рукой — в другой был большой блокнот. — Крепко стоит.

— Надо бы снести. Мешает.

Бригадир задрал голову и принялся разглядывать карнизы сарая, закрывшись ладонью от солнца. Потом вытащил из кармана карандаш и что-то записал в своем блокноте.

— Его так просто не снесешь, — сказал он задумчиво.

— Ничего, свалим. Мне бы только подпись с придурка получить. Это ж надо, из-за какой-то закорючки! Да, кусается наш зубной маньяк.

— Как он вообще умудрился кого-то убить, если он дурак такой?

Квейгмайер подозрительно прищурился.

— Ты о чем?

— Я так понял, он только недавно с фермы уехал. — Бригадир, хромая, вышел на солнышко и оглядел поля. — Вы вроде говорили, он тут всю жизнь просидел и не вылезал никуда.

— И что с того? Линял себе ночью по-тихому, мочил пару-тройку раззяв — и обратно. Какие проблемы-то? — Квейгмайер помахал пальцем перед носом бригадира. — Человек — он такой! Что хочешь выкинет. Потому надо голос свой внутренний слушать. — Ему нравилось поучать работников. — Прирезать-то — дело недолгое. — И Квейгмайер, словно в подтверждение своих слов, хрустнул костяшками пальцев.

— Оно, конечно, так, да только непохож он на убийцу. Видал я его фотографию в газете. И по ящику показывали, как его после суда выводят. И ток-шоу было, он туда с адвокатом пришел. Правда, он молчит все время. А народ звонит, вопросы задает. Я слыхал, он и говорить-то толком не умеет.

— А чтобы человечка пришить, язык не нужен. Разве только зализать кого до смерти?

— Ну не знаю, не знаю. — Бригадир рассмеялся и повернулся к пустому загону для лошадей. — Может, вы и правы.

— А знаешь что? — спросил Квейгмайер.

— Что?

— Может, и ты прав, чем черт не шутит. Только ты этого не узнаешь никогда, так что не трудись, не напрягай мозги. Вашему брату Господь и так их меньше выдал, чем положено. О чем только старик думал? Зажал, понимаешь, мозги, столько народу обделил. А вот зачем? Это вопрос интересный. N'est-ce pas?[3 - Не так ли?]

— Чего? — удивленно переспросил бригадир. Он все еще преданно, но уже с легким беспокойством улыбался хозяину.

— Да нет, ничего.

— А-а.

— Ничего! Понятно? — Квейгмайер схватился за виски и расхохотался.

Бригадир растерянно прищурился, но на всякий случай хмыкнул, вытер лицо рукавом и ощупал мокрую ткань.

— Уф! Ну и жарища!

— Ерунда — Квейгмайер снова поднял голову и посмотрел прямо на солнце. — В моих краях в тыщу раз жарче.

— Да, ребята говорили, вы откуда-то с юга.

— С такого юга, что тебе и не снилось.

Бригадир окинул взглядом бледную кожу хозяина.

— Что, не шибко загорел? — пропел Квейгмайер. — Так я все больше в тени держусь.

— У меня двоюродный брат на юге. На нефтяную корпорацию работает. Вы, может, его и знаете.

— Да само собой. Мир-то тесен.

— Его зовут Том Дженсон.

— И что, жив он еще? — спросил Квейгмайер. Лицо его было совершенно сухим, на лбу — ни капли пота, в зрачках полыхало солнце.

— Ясное дело, жив, — добродушно рассмеялся бригадир.

— Тогда не знаю.

— Это почему же? — Бригадир прищурившись смотрел на хозяина и никак не мог понять, что же в Квейгмайере не так. Что-то явно не так, но вот что? Не разглядеть, уж очень зрачки сверкают.

— Шучу. — Квейгмайер улыбнулся солнцу. — Наплюй.

* * *


Бригадир зажмурился, потом глянул под ноги. Перед глазами все еще сияли два фиолетовых пятна. Он осторожно глянул на хозяина и заметил, что контур его фигуры как будто слегка размылся.

Бригадир снова зажмурился и подождал, пока зрение восстановится. На розовом фоне мельтеши и черные хлопья. Бригадир с силой потер веки и снова огляделся. Квейгмайер все еще таращился на солнце. И тут бригадир заметил, что хозяин стоит на голом желтом пятачке, окруженном бурой травой.

— Тут, наверное, валун лежал здоровенный. — Он ошеломленно указал на плешь. — Там, где вы стоите.

— А может, и не валун, — ответил Квейгмайер. От него веяло удивительным спокойствием. Наконец он опустил голову, и глаза его приобрели приятный бледно-голубой оттенок. Квейгмайер посмотрел на бригадира. — Просто что-то заслонило солнечный свет.




Глава вторая

ЦАРСТВО ОБЩЕЙ МЫСЛИ


Брад вышел из машины, похожей на пикап мистера Соседа. Только сзади — не открытая платформа, а комната с железными стенами. Брада молча передавали от одного человека к другому. Все в одинаковых костюмах, костюмах змеиных жрецов. Только оттенок ткани чуть-чуть другой. Темно-серый, как у осеннего неба.

Брад всмотрелся в череду жреческих лиц и наконец заметил приятного на вид человека. Кожа у него была темно-коричневая, походка ленивая и медленная, не то что у других. Человек тепло улыбнулся Браду.

Лязгнул замок на железных воротах, створки разъехались. Наверное, за спиной они снова закроются. Брад решил, что его опять ведут под землю, но тело не почувствовало спуска.

Кто-то забрал у Брада одежду, ту самую, что подарил Щен, и вместо нее выдал робу и штаны булыжного цвета, такую же, как у других людей в этом странном месте. Наверное, это какая-то особенная группа. Они одинаково двигались и одинаково одевались. Каждым, похоже, двигала только одна мысль, помогающая выжить в темных подвалах. Мысли объединялись в общую, совсем серую и грустную, как будто одежда меняла их цвет, гасила живые краски — зеленые, красные и синие. Разрозненные мысли теперь двигались вместе и вместе дышали.

Клетка, куда посадили Брада, оказалась намного меньше той, самой первой. Однако масштаб всего помещения впечатлял. Вдоль стен тянулись бесконечные ряды прутьев. Может, это загоны для будущих жертв машины-змеи? В глазах заключенных Брад читал ту же самую обреченность и покорность судьбе, что и у тех, кого видел под землей.

Брада затрясло. Он вдруг понял, что у него отняли.

Под пристальным взглядом жрецов Брад вошел в клетку. Он догадался, чего от него хотят. Ему и раньше приходилось это делать. Жрецы не стали заходить внутрь. Они держались подальше от прутьев, словно боялись тоже оказаться в клетке. От Брада нужно немногое: просто добровольно войти. Но и это надо было выполнить. А выполнять не хотелось.

Брад повернулся и кивнул. Жрец кивнул в ответ, улыбнулся, запер замок и ушел, бесшумно ступая по бетонному полу.

Брад смотрел вслед жрецам, пока те не скрылись из виду, а потом сел на кровать. Он мало что понимал и решил не очень переживать по этому поводу. Брад сложил руки на коленях и оглядел безжизненные стены. Совсем чистые, и краска на них свежая, но из-под краски проступали старые картинки. Брад встал и присмотрелся. Жирные палочки буковок складывались в слова, а еще тут были изображения чего-то длинного и дырок с волосами. Картинки тянулись к Браду, хотели рассказать о поселившейся здесь ненависти. Брад отшатнулся, почувствовав ужасную силу этих знаков. Он снова сел и посмотрел на окно, забранное решеткой. Потом перевел взгляд на прутья двери. Сквозь них виднелись другие клетки. Брад силился хоть что-то понять. Или он потерял нечто важное? Или кто-то ограбил его, отнял часть тела, без которой нельзя свободно передвигаться по улицам? Брад подумал о своей душе. О больших пальцах. Люди в форме заметили его и забрали с собой. Значит, что-то от него все-таки отвалилось. Брад осмотрел руки, потом ноги. Прикоснулся к груди, ощупал лицо. Все вроде на месте. Что же отличает его от тех, кто сейчас снаружи? Почему его тоже заставляют думать только одну мысль?

* * *


Брада отвели в другую комнату, чтобы накормить вместе с остальными заключенными. В животе уже бурчало от голода Брад стоял в очереди и жадно принюхивался. Еда оказалась вроде бы вкусной, но какой-то ненастоящей. Все дело в общей мысли, решил Брад. Еда хранила положенный ей вкус, просто она посерела вместе с одеждой. Тяжелый булыжник давил на дно желудка, серая пелена напоминала о картинках на стене клетки. Но голод постепенно отступал.

Брад заметил, как на него поглядывают другие заключенные. Проверяют, верен ли он их общей мысли. Никто не должен выделяться из серой массы.

Время от времени Брад набирался храбрости и поднимал глаза. При этом он улыбался, кивал и тихонько смеялся, закрывая рот ладонью. Но от него тут же разочарованно отворачивались. Только один человек ответил на улыбку Брада. Щуплый коротышка постоянно вертелся, оглядывался, потом снова принимался за еду. Он-то поднимал, то клал вилку обратно на стол, ковырялся в подносе пальцами, вытирал рот, опять брал вилку и опять откладывал.

Брад узнал этот взгляд. Он уже видел его в раю, который оказался адом. Брад удивился. Почему же этот не в раю? Может быть, сюда посылают, когда рай превращается в ад?

Брад все смотрел на коротышку. Тот подмигивал и часто моргал. Так они и ели, разглядывая друг друга. Коротышка показал Браду язык и рассмеялся, потом на секунду замолчал и снова засмеялся, как будто тоже вспомнил, что видел Брада в раю. И вдруг нахмурился. Наверное, понял, что общая мысль не допускает никакого смеха. Коротышка испуганно огляделся. А вдруг кто-нибудь видел, как он смеется? Он погрозил Браду кулаком, но сосед тут же стукнул его по руке.

Никто не проронил ни слова, только мелодично звенели ножи и вилки. Брад пытался вслушаться в эту музыку, но насладиться гармонией никак не получалось. Он решил, что это неправильная гармония. Ненастроенная. Где же тот тихий человечек, что приезжал к ним на ферму настраивать пианино? Надо его сюда привести. Неужели здесь никто не слышал о том, кто заставляет музыку звучать как надо?




Глава третья

ЛИНЧЕВАТЕЛИ


На ступенях перед зданием суда, как обычно, собралась публика. Все ждали прибытия Брада. Здесь были и репортеры, и жаждущие мести родственники убитых. Им не терпелось собственными глазами взглянуть на того, кто отнял жизнь у их близких. Эти люди надеялись обнаружить во внешности преступника что-нибудь отвратительное. Они с самого начала были уверены, что Брад виновен, и теперь искали для этой уверенности оправдания.

Щен облюбовал пожарный гидрант на другой стороне улицы. Отсюда было удобно наблюдать за возбужденной толпой. Он оглянулся на Джой. Девушка сидела на тротуаре, прислонившись спиной к дому. На толпу она не смотрела, только перебирала в пальцах малюсенькие зернышки. Брад отдал ей их вчера ночью в баре. Джой они сразу понравились: такие гладкие, такие простые. Она наклонилась, черные волосы блеснули на солнце. Джой погладила клочок травы у самой стены. Погрузила пальцы в землю, в прохладные мягкие комья. Покатала зернышки в ладони и одно положила в ямку.

На углу возле газетного киоска Ерш и Голубица читали свежий номер. Голубица с удовольствием разглядывала статую Свободы на фотографии. Какая она незыблемая, неизменная! Статуи не двигаются, всегда стоят на своем месте. Голубице нравилось шляться вокруг них. Она часто ходила любоваться на статуи и всякий раз поражалась, что они ничуть не изменились за время ее отсутствия.

Ерш внимательно всматривался в толпу. Он тоже ждал Брада. Ерш толкнул Голубицу в бок и глазами показал, что пора продвигаться к ступеням. Он сунул руки в карманы и ощупал орудия справедливости — острое лезвие мести, чтобы отсекать лишнее, и курок перемен, он посильнее. В последний момент придется выбирать между ними. Смотря как пойдет.

Брад зарезал Черрепью, и пришло время уравнять весы, добиться от слепой дамочки благосклонности. Как только Брад пройдет через двери суда, правосудию заморочат голову вязью бессмысленных слов, а Ерш не очень-то доверял словам, хоть сам и любил поразглагольствовать. Потому он и кричал, вместо того чтобы говорить, как все нормальные люди. Смысл ослабевал в паузах между звуками, приходилось привлекать внимание криком. И все равно слова получались легковесными, недостойными доверия.

Ерш отошел от киоска. Голубица вернула газету на прилавок и двинулась следом. Она тоже была вооружена. Эта парочка даже шагала в ногу. Ерш склонялся к тому, чтобы пустить в дело нож. Он представлял, как входит в плоть гладкое лезвие, как в награду за решимость течет красный сок, омывая сверкающую сталь.

Голубице больше нравился пистолет. При звуке выстрела ее сердце всегда начинало биться чаще, колени подгибались и дрожали. Она подпрыгивала, кровь приливала к лицу, горячий металл согревал пальцы. Гром напоминал ей о фейерверках, которые всегда устраивают, открывая новую статую.

«Смерть — это тоже статуя, — подумала Голубица. — Тело остается там, куда его положили. А могильный камень становится главным достижением человека, дарит ощущение абсолютной безопасности. Фейерверк превратит Брада в статую, в памятник бедному Черрепью. Все к лучшему. Так мы увековечим его память».

* * *


— Проверка. Раз, два, три.

Андрена выключила свой диктофон, отмотала пленку назад и прослушала запись. Только бы не сели батарейки. Она спустилась по ступеням и, перегнувшись через перила, окинула взглядом улицу. Ни частные, ни полицейские машины к зданию пока не подъезжали. Андрена рассеянно повернулась и чуть не налетела на какого-то человека. Человек разъярился.

— Ой, простите! — испуганно сказала она.

Человек презрительно улыбнулся и посмотрел на диктофон Андрены. Он прикинул, за сколько можно сбыть эту вещицу на толкучке, но сразу передумал. Все-таки месть важнее и приятнее. Человек скривился, дернул плечом и пошел дальше, не вынимая рук из карманов коричневой кожаной куртки.

Андрена тут же позабыла о нем. Она еще раз проверила аппаратуру, боясь, что та откажет в самый нужный момент и Андрена пропустит удачную цитату. Придется повторять, как попугай, слова и лихорадочно искать ручку. А к тому времени, как ручка найдется, в голове останется только бессмысленная каша Андрена всегда полагалась на диктофон, хотя расшифровка записей и добавляла ей работы. Приходилось переписывать все разговоры, изводя тонны бумаги.

* * *


Ерш подошел к толпе. Он вертел головой и изредка улыбался сообщнице.

— Не дрейфь, Голубица, — прошептал Ерш. Он видел в ее глазах отражение своих надежд, той же самой отчаянной веры. Их собственное евангелие.

Ерш покачался с пятки на носок, чтобы размять мускулы. Он был рад мурашкам, бегущим по коже. Его распирало от нетерпения. Ерш едва сдерживался, чтобы не закричать или не упасть на колени, не завыть, не обваляться в мусоре. Отбросы очистили бы его от грязи.

Губы у него дрожали. Ерш облизнулся, передернул плечами и сплюнул на мостовую, выдвинув челюсть. Ему хотелось прыгнуть, сделать кувырок назад, сальто-мортале на асфальте. Ноги не могли стоять спокойно. Разве что в момент приземления. Алле-гоп! А вот и я!

* * *


Андрена краем глаза заметила мальчишку на пожарном гидранте. Рядом к стене дома прислонилась темноволосая девушка со странным, не вполне нормальным лицом. Похоже, эти тоже ждут, уж слишком напряженно они вглядываются в толпу. Вряд ли это обыкновенные зеваки.

Андрена наблюдала за мальчиком. Вот он увидел кого-то, ужасно огорчился и подскочил к темноволосой девушке. Андрена повернулась и заметила того самого человека, которого едва не сбила с ног пару минут назад. Он свирепо смотрел на проезжающие машины, переминался с ноги на ногу и время от времени заговорщически улыбался женщине, стоявшей ступенькой выше.

Человек почувствовал на себе взгляд Андрены и угрожающе прищурился. Нет, этот явно не шутит. Шагнул в толпу. Исчез. Пару раз блеснули его глаза. Холодные глаза убийцы, хищника, ждущего жертву.

* * *


— Прокуратура не станет предъявлять тебе обвинение в остальных убийствах, — объяснял Браду Джим. — По крайней мере, сейчас. Они понимают, что улик у них недостаточно. Мне звонили от них минут десять назад. — Он похлопал по кейсу, в котором лежал мобильный телефон.

Адвокат смотрел на пролетающие мимо стены зданий и думал об Андрене. Их брак оказался под угрозой, спор перерос в серьезную ссору. Джим не разговаривал с женой уже несколько дней. Они молчали за столом. Молчали в машине. Молчали на похоронах Стива. Молчали в кровати. Только изредка бросали друг другу: «Тебя к телефону», «Когда вернешься?», «Дай денег», «Что купить?», «Я пошла».

Машина остановилась перед светофором. Джим заговорил с полицейским в штатском, который сидел по другую руку от Брада.

— Все хотел вам сказать спасибо за вашу речь на похоронах.

Полицейский кивнул, не глядя на Джима.

— Стив был хорошим полицейским. Несмотря ни на что, мы все это понимали.

Он повернулся, сердито посмотрел на Брада и сквозь зубы что-то прошептал ему на ухо.

Откинувшись на спинку сиденья, Джим разглядывал своего клиента. Вид у Брада был отсутствующий, черты лица, казалось, стали жестче. Все добродушие куда-то исчезло. В уголках глаз залегли морщины, кожа натянулась на скулах. Брад похудел. И, похоже, основательно.

— Когда приедем, не говори ни слова. Никому. Особенно репортерам. Договорились? Все как обычно.

Брад поднял скованные руки и убрал из глаза соринку. Ему понравилось это ощущение. Будто очистился, оторвал что-то лишнее от своего тела. А еще понравилось сковыривать с запястий коричневые корочки от наручников. Ощущение чистоты. Единственное доступное ему с тех пор, как он оказался в царстве общей мысли. Брад стряхнул соринку и почесал руку. На ощупь корочка походила на отборное зерно, которым он каждый день кормил на ферме животных. Брад очень устал и совсем запутался. Он сунул кусочки корочки в рот и разжевал их, а потом рассмеялся, обнажив ряд потемневших зубов.

— Ты как? — спросил Джим. — А, Брад?

Брад повернулся на голос. Джим что-то сказал, но Брад давно понял, что лучше не вслушиваться в слова. Ночные звуки в царстве общей мысли пугали его. Первое время он прислушивался к шепоту и вздохам. То были звуки одного чувства. Одна мысль — одно чувство. Брад решил, что не станет больше слушать. Эти звуки ни о чем ему не говорили. Они только уменьшали его, час за часом, день за днем.

— Ты меня слышишь? — чуть громче сказал Джим.

— Нет, — ответил Брад. — Одна мысль. Одно чувство. И у Джима голос теперь такой же.

— Ладно, забыли. — Адвокат недовольно вздохнул и снова выглянул в окошко. Весь энтузиазм испарился, как дым.

Полицейский в штатском ухмыльнулся, понимая, что адвокат потерпел поражение, и сказал:

— Да, жизнь — сложная штука.

Водитель посмотрел в зеркало заднего вида и тоже улыбнулся.

Брад уже догадался, что глаза в зеркале всегда принадлежат тому, кто за рулем. Он больше не пугался, когда видел их. Брад вспомнил, как заметил эти глаза в первый раз. Глаза того полицейского, который шагнул в огонь. Сначала он был плохим человеком, потом хорошим, а потом снова плохим. В конце всегда плохо. Восемь, десять. Только восемь. Десять — никогда. Никогда Брад постучал по лбу костяшками пальцев.

— Эй! — предупредил полицейский. — Хватит. Так не пойдет.

— А что он сделал? — спросил водитель.

— По лбу себе двинул.

— А-а — Ничего более умного водителю в голову не пришло, и он глубокомысленно покачал головой.

Джим смотрел в окно. Его не интересовало происходящее в машине. Все это он уже не раз видел. Настроение Брада менялось каждую секунду, и вспышки ярости только лишний раз подтверждали растущие подозрения адвоката.

— Помнишь, я тебе рассказывал, что решил изменить линию защиты? — Джим глянул на Брада и снова отвернулся. — Если тебе интересно, могу все подробно объяснить.

— Прекрасная мысль! — хихикнул полицейский в штатском.

— Я не стану убеждать присяжных, что ты невменяем. Я собираюсь доказать, что это была самооборона. Договорились? Запомни, пожалуйста. У того парня бурное криминальное прошлое, таким не то что присяжные — лошадь подавится.

Брад представил себе, как давится лошадь. Как же такое могло получиться? Он совсем загрустил, вокруг глаз залегли новые морщинки. Браду не хотелось, чтобы лошадь давилась. Да и присяжные тоже. Но теперь он был готов к любому повороту. Может, они туда и едут? Смотреть, как убивают лошадь? Он снова постучал себя по лбу.

— Прекрати, Брад! — потребовал Джим и схватил Брада за руку. — И в суде так тоже не делай. Хорошо? А то мы неприятностей не оберемся.

— Да, судят-то по одежке, — сказал полицейский в штатском.

Джим старался урезонить клиента. Он глубоко вздохнул и продолжил:

— Я хочу показать, что ты выполнил свой гражданский долг. Чтобы все забыли о других обвинениях. Хочу представить тебя героем. Это наша единственная надежда. Если нам удастся перетянуть прессу на свою сторону, ни один судья в здравом уме не объявит тебя виновным.

Водитель глянул в зеркало заднего вида. На этот раз он не улыбался.

— Ты все продумал, верно, парень?

Брад повернулся к Джиму и поднял скованные руки. Адвокат вздрогнул, но Брад просто провел пальцами по его волосам, взъерошил их, хмыкнул и устало закрыл глаза.

— Дурак, — вспомнил Брад красивое, приятное слово.

— Прекрати! — повторил Джим. Он тихонько выругался и наспех пригладил волосы. Не хватало еще появиться на суде лохматым. В таком деле самое важное — внешнее впечатление. Джим оглядел костюм и галстук Брада. Андрена сама их выбирала. Она вообще зачастила к обвиняемому.

«Бог знает, что они там делали», — подумал Джим.

— Следите за его руками, — предупредил полицейский в штатском. Он потянул Брада за наручники и заставил сложить руки на коленях. Лицо полицейского стало неприятным, глаза угрожающе сузились.

Брад понял, что поступил плохо. Руками пользоваться нельзя. Теперь все за ним следят. Он посмотрел на свои ладони и тихонько пошевелил пальцами.

— Извините, — сказал Брад. Он не хотел никого огорчать, особенно тех, кто имел сейчас над ним такую огромную власть.

Джим разозлился. Кровь прилила к щекам. Разделять чувства и дело становилось все труднее и труднее. И ко всему еще теперь Брад хочет украсть у него жену.

Они повернули на нужную улицу. Полицейский в штатском напряженно подался вперед. Перед зданием суда собралась приличная толпа.

— Ведь этот парень толкнул твоего брата в огонь, — сказал полицейский Джиму. — Какого черта ты так надрываешься?




Глава четвертая

КРАСНЫЙ ОЗНАЧАЕТ «СТОЙ»


Квейгмайер потыкал в кнопки автомагнитолы. Салон машины наполнился обрывками музыки и голосов. Наконец зазвучал церковный хор, пальцы Квейгмайера замерли.

— Отличная музыка, — сказал он бригадиру.

Тот рассеянно кивнул, глядя, как разгораются в листве солнечные лучи, как отступают хвойные леса по мере приближения к городу. Бригадир положил ладони на приборную доску. Вентилятор гнал горячий воздух.

— А я в церкви последний раз был еще пацаном, — сказал он. Зверски болело горло. Бригадир с трудом сглотнул, чтобы смочить воспаленные миндалины.

— О, это великолепное зрелище! — Квейгмайер глянул на пассажира. — Словно душа вылетает вместе со звуком. Это подлинное наслаждение, утешение для страждущих. Для всего человечества.

Бригадир кивнул, не отрывая глаз от дороги.

— Ты верующий?

— Вроде как.

— А какой конфессии? — приставал желтозубый.

— Да я и сам не знаю, — ответил бригадир.

Он подумал о сестре, которую отнял рак, вспомнил, как болезнь пожирала ее тело, а заодно с ее телом — его веру. Похороны поставили точку в душевных метаниях: вера легла в землю вместе с гробом. И хотя на этих похоронах бригадир держался молодцом, никто не знал, чего ему это стоило.

За очередным поворотом показались окна больницы. Бригадир увидел знакомое крыльцо и вспомнил, в какие часы обычно навещал сестру. Он объяснил Квейгмайеру, что когда-то и сам лежал в этом заведении.

— Балка стальная сорвалась. Прямо на башку. — Над названием больницы был нарисован большой красный крест. При виде его бригадир вспотел. — Последние мозги отшибло. Ничего, повалялся маленько в коме, потом очухался. Главное, не помню ничего. Будто умер. Сколько времени прошло — понятия не имею. Может, секунда, а может, пятьдесят лет. Вообще никакой разницы. Потом сказали, я две недели без сознания был. Это ж надо, целых две недели меня носило где-то! Врач все спрашивал, видал я черный туннель или нет? Думал, я ему про тот свет расскажу. Щас! Ни хрена я не видал — Бригадир горько усмехнулся. — А где ж тогда душа была? Где я был две недели? И почему потом вернулся? Чудно… — Больница скрылась из виду. Бригадир помолчал, потом продолжил: — А уж как тогда башка болела! В жизни такого не было. Думал, черепушка пополам треснула. Прямо чувствовал — вот одна половинка, вот другая.

— Нерешительность, — злобно прошипел Квейгмайер себе под нос. — Сплошные колебания.

— Ну, я и молился, чтоб голова, значит, прошла. Обещал ходить в церковь каждое воскресенье, на больницы жертвовать, китов спасать и все такое. — Бригадир тихонько рассмеялся. — Но вы же знаете, как оно бывает. Только полегче стало… сразу другое навалилось.

Он снова вспомнил сестру. Ее едва слышный шепот, ее растерянное лицо, ее тело на больничной койке — мертвое костлявое тело. Вот такой она и запомнилась. Умирающей. Бригадир застенчиво, совсем по-детски улыбнулся.

— Знаю, знаю, — откликнулся желтозубый. — Так всегда получается. — Обещаем, обещаем, а потом… Все мы обманщики.

— Вот ведь как. — Бригадир показал на радио. — Услышал эту вашу музыку и сразу вспомнил. — Он мрачно покачал головой, пытаясь избавиться от тяжелых мыслей. С трудом сглотнул и покосился на окно. — Я приоткрою, ладно?

Квейгмайер виновато посмотрел на бригадира.

— Простужусь… — Он потер нос и смешно передернул плечами. — Вечно меня продувает. Очень уж у меня натура деликатная.

— А-а.

Бригадир оглядел улицу. Что там его рабочие болтали про Квейгмайера? Какие у него привычки?

Желтозубый наклонился и поискал другую волну. Он крутил колесико настройки, словно щекотал его, лишь изредка поглядывая на дорогу.

Бригадир расстегнул вторую пуговицу на зеленой спецовке. Что ж так дышать трудно? Надо отвлечься. Он лихорадочно соображал, как поддержать беседу, но приступы дурноты не давали сосредоточиться. О чем бы таком поговорить? А, вот интересная тема. Убийца.

— Я все думаю об этом маньяке с фермы…

Квейгмайер бросил колесико настройки, убавил звук и раздраженно посмотрел на пассажира.

— И много надумал? — спросил он мрачно.

— А когда суд?

— Сегодня.

От предвкушения у желтозубого даже глаза загорелись. Череду грядущих событий он видел уже совершенно отчетливо. На лице его появилось выражение, какое бывает у ребенка, когда в комнату вносят подарок.

— Думаете, он виновен? — спросил бригадир.

— Еще бы! Столько народу положил! А все бубнят, будто он за других пострадал, будто он милосердный. Уж я-то знаю, на что он способен. Эх, дурачки… Вы и представить себе не можете, какой у него туз в рукаве!

— И какой же?

— Напустил туману и смылся. Хотел своей философией всем мозги запудрить. Пешками сделать в своей игре. Теология — штука гибкая: трактуй как хочешь. Внушил быдлу, что оно — соль земли. А потом раздал всем ущербные мозги, чтобы никто не заметил подвоха. Вот жулик! Кому он голову морочит! Я же знаю, в глубине души он мечтает, чтобы я победил. Первый раз он дал маху, когда засомневался, что его повяжут. Глупо. Весь план пошел наперекосяк. Ты и правда думаешь, что он хотел умереть? И все для того, чтобы мы поверили, будто с нами произойдет то же, что и с ним, когда мы дадим дуба? Ерунда! Никто не хочет смерти. Нету в ней ничего интересного. И уж тем более того, на что вы все рассчитываете. Мама дорогая, какой вас ждет сюрприз! Последние волосенки дыбом встанут.

На лице бригадира ясно читались испуг и смятение. Он решил, что задремал и потерял нить разговора. Или Квейгмайер говорил о ком-то другом?

— Ты-то меня понимаешь, — сказал желтозубый, косясь на пассажира — Ты же у нас образец, мясо первой категории.

— Ага, — тупо откликнулся бригадир, глядя в окно.

Квейгмайер рассердился на себя. Надо было выбирать слова попроще и говорить помедленнее.

— Я сейчас в суд еду, хочу поспеть к началу бала.

— В газете писали, что парень этот недоразвитый, — бригадир облизнул пересохшие губы, вытер пот со лба и с тоской посмотрел на решетку обогревателя. — Дескать, не ведал, что творил. А еще у него внутри пять или шесть личностей намешано.

Бригадир вытер лоб рукавом. Глаза заливал пот. Вот бы поставить печку на минимум, а лучше вообще включить кондиционер. Рубашка совсем промокла. Волоски на руке влажно поблескивали.

— Шизоидные функции. — Квейгмайер щелкнул пальцами. Его развеселило неожиданное прозрение бригадира. Это надо же, а с виду совсем дурак. — Вот именно. Эх, люди-люди, нет бы глаза протереть и приглядеться к его ликам повнимательней. Вы бы такое увидели! Раздвоение личности цветочками показалось бы.

Грузовичок остановился перед светофором. Желтозубый раздраженно фыркнул.

— Забавно, что красный свет означает «стой». — Он ухмыльнулся, мысли галопом неслись вперед. — Не думал об этом никогда? Я вот всегда задумываюсь над всем, что вижу. Люблю строить гипотезы. Очень уж бурное у меня воображение. Я из вечных страдальцев, из тонких артистических натур. Этакий импрессионист.

— Во многой мудрости много печали. — Бригадир, которого отчаянно мутило, испуганно вытер рот.

— Это точно, — насмешливо усмехнулся Квейгмайер. — Тут не поспоришь. Так о чем бишь я? Ах да, красный. Он мчится по нашим венам. Поддерживает в нас огонь жизни. Красный — это тревога. Пожар. Кому только в голову взбрело, будто это — цвет остановки? Какая глупость! Согласен?

— А разве в венах кровь не голубая? По-моему, она только на воздухе краснеет. — Бригадир уже едва шевелил губами.

— Эх, бестолочь. Я же тебе не о цвете толкую. Я об идее. Концепции. Абстракции. Гипериллюзии.

— А-а.

— Красный — это концепция.

Светофор загорелся зеленым, машина покатилась вперед, а Квейгмайер даже не взглянул на дорогу.

— Осторожней! — выдохнул бригадир. — Катимся!

— Да не дергайся ты, — спокойно ответил желтозубый. — Сиди спокойненько и слушай. Лучше красного цвета не сыскать. Разве ж можно его так бездарно использовать? От нынешней символики одно расстройство. Все шиворот навыворот. Красному надо радоваться, а им людей стращают. Вон, коммунисты, к примеру, красные. Уж куда страшнее. Против красного вечно козни всякие строят. А ты глянь на небо, задери голову-то. Восход красный и закат красный. Это ж красотища! Нет, думать — это не по вашей части… Эй, ты, часом, не уснул? Я тут с тобой разговоры умные разговариваю, а ты только пыхтишь да охаешь. Мог бы начальничка-то и уважить, послушать немножечко. Нет, я, конечно, понимаю, у людей с абстрактными идеями вообще нелады. От таких идей у них мозги вскипают. Но как же душу-то развивать, если совсем не думать?

Грузовичок набирал скорость, разгоняясь на прямой дороге. Стрелка спидометра подбиралась к концу шкалы. Бригадир нащупал дверную ручку. Широко распахнутые глаза побелели.

Квейгмайер непринужденно облокотился на руль, будто это был не руль вовсе, а подоконник. Однако взгляд желтозубого оставался при этом цепким и внимательным.

— Ну, допустим, в венах кровь голубая, тут ты прав. Видишь, я даже соглашаюсь иногда. И почему красный — знак остановки, понять могу. Хоть это и неправильно. Ведь когда из тебя кровь вытекает, она же краснее некуда, и, значит, все, конец. Но главное, что я тебя выслушал. Уж такие мы, тонкие артистические натуры, — всех слушаем, со всеми соглашаемся.

Бригадиру очень хотелось, чтобы Квейгмайер заткнулся. Ему казалось, будто он спит и видит кошмарный сон, воздух постепенно сгущается, ощущение нереальности происходящего крепнет. На грузовик надвигался бампер передней машины. Бригадир осторожно глянул на хозяина. Желтозубый кротко улыбался.

— Как… это… вы… — заикаясь, пробормотал бригадир. Он вцепился в приборную панель обеими руками, потные пальцы все время соскальзывали.

— Вот что в крови важно, так это поток, ровный ритм. Как бы ты оценил мою работу по шкале между девятью с половиной и десятью?

— Что?

— Это инерция нас толкает, приятель. — Желтозубый довольно закрыл глаза и начал дышать глубоко и ровно. — Ты погляди, какая красота! И делать ничего не надо!

— О чем это вы?

Бригадир вжался в кресло. Стрелка спидометра давно перевалила за отметку сто. Грузовик лавировал между машинами, пересекал двойную сплошную линию, выезжал на встречную полосу и возвращался обратно. Визжали шины. Казалось, с бригадира снимают железную стружку.

Желтозубый замахал руками.

— Ну что вы, что вы. Нет-нет, вы очень любезны, но я не заслуживаю такого внимания. — Он смиренно склонил голову и стыдливо продолжил. — Талант всегда одинок. И тот дурак об этом знал, вот и дал мне пинка под зад. Не потерпел конкуренции.

Квейгмайер откинулся на спинку сиденья, вцепился в руль и вздохнул, всем своим видом демонстрируя, как глупо тратить такие грандиозные способности на простое управление машиной.

Бригадиру почудился запах горелой пластмассы.

Желтозубый горестно взглянул на пассажира.

— Один, один, совсем один. — Он обиженно потрогал подбородок. — И всегда я был один. Такому могучему интеллекту разве легко ровню сыскать?

* * *


Убийца стоял на углу возле здания суда. Он сунул в рот пальцы и с удовольствием потрогал гладкие ямочки и мягкие припухлости в тех местах, где когда-то были зубы. Подушечка нащупала острый обломок гнилого резца.

На другой стороне улицы стоял сын убийцы. Вот оно — живое подтверждение человеческого бессмертия. Генетическое море. Мелькнула знакомая ассоциация, убийца улыбнулся.

«Море крови внутри каждого из нас, и оно вечно проливается наружу».

Щен нервничал, но держал себя в руках, он настороженно оглядывался и разговаривал с Джой. Скажет пару слов и быстро взглянет на дорогу. Разве можно так себя вести! Убийца посмотрел на здание суда и сплюнул под ноги. Липкая струйка слюны протянулась по краю тротуара. Розовая от крови. Он удовлетворенно покивал, но тут же снова вспомнил о мальчике и сердито фыркнул.

«Парнишка он башковитый, — подумал убийца. — Выживет. Весь в отца. Но вот инстинкта хищника у него нет. Он какой-то другой, в чем-то даже — прямая моя противоположность».

Словно почувствовав его сомнения, Щен повернулся и помахал убийце рукой. Щен всегда знал, когда отец рядом. Интуиция. В такие моменты мир вокруг словно отражался в луже крови.

Убийца нырнул в поток машин. В сантиметре от него просвистел бампер, но человек оказался проворнее.

— Слушай, — тут же закричал мальчик, потянул отца за рукав и таинственно прошептал: — Помнишь того парня, с которым я был в баре? Помнишь его?

— Ясное дело. Человек, который должен был стать мной.

Убийца глянул на Джой, приподнял брови, но девушка не обратила на него никакого внимания. Тогда он разочарованно сунул пальцы в рот, темные пятна на коже окрасились свежей алой краской, по нижней губе растеклось розовое пятно.

Джой отшатнулась, потрогала шрамы на лице, нажала пальцем на каждый по очереди, как будто шифр набирала.

Убийца сконфуженно вытер губы и пробормотал извинения. Он робко улыбнулся девушке:

— У меня с зубами ужасные проблемы.

— Слушай, — тряс его Щен. — Ну послушай же, не отвлекайся! Того парня скоро привезут сюда и будут судить.

— Ага, я понял, Щен. Успокойся. Я слышу. И не только здесь. Мне повсюду мерещится твой голос. — Убийца рассмеялся и тронул сына за плечо.

— А там, на ступеньках, стоит один тип. Только не поворачивайся, не смотри на него… — Мальчишка зашипел и закрыл глаза, как будто ждал удара — Он сразу догадается, что мы за ним следим.

— Тогда как же я его увижу?

— Ладно, только осторожно. — Щен коротко глянул на здание суда. — На нем коричневая кожаная куртка, худой такой, нервный. Видишь его? В армейских штанах. Ну, видишь?

— Да, да, да.

— Он говорил мне, что хочет убить дурака. Я с ним разговаривал. И он так сказав.

Убийца нахмурился.

— Спокойно. Какое тебе дело до этого придурка? Чего ты так раскипятился?

— Ничего.

— И кто он вообще такой? Чего ты его слушаешься? Может, он к тебе подход нашел? Тебя к нему тянет, а ты и не знаешь с чего, а? Главное, чтоб инстинкт выживания сработал. Ну давай, рассказывай, я же должен понять, что происходит.

Щен никак не мог подобрать нужных слов. Тогда он решил выдать самый убийственный аргумент.

— У него куча денег.

— Деньги — пыль. Послушай отца, у меня мудрости полон рот. — Убийца улыбнулся Джой и подмигнул. — Хорошая шутка!

Она снова отступила на шаг, всеми пальцами ощупывая паутину белых шрамов.

— Я понимаю, ты думаешь глазами, а не мозгами, — сказал ей убийца. — Глаза просто наблюдают, судят обо всем по внешним проявлениям. Подсчитывают очки, оценивают жизни людей, видят смысл в бессмыслице, привносят порядок в хаос. Особенно весело бывает, когда точно знаешь, как они ошибаются. Вот это потеха так потеха. Для меня. Для тебя. Для всех.

— Ты можешь заткнуться и просто послушать? — Щен почти кричал.

— А ну полегче, мальчик! Не забывай, с кем разговариваешь, понял? — Щен разочарованно поглядел на убийцу, и тот сдался: — Ладно, проехали. Уважать отца тебе и правда не за что. Небось такого папашу на Новый год не заказывают.

Убийца нервно улыбнулся. Джой испуганно посмотрела сначала на него, потом на ступени суда. Девушка была очень взволнована. Она молчала, но что-то дрожало у нее под кожей, словно какое-то существо билось и брыкалось.

— Ты должен остановить этого типа! Он собрался убить дурака.

— Я с ним встречался. Его зовут Ерш.

— Да знаю я, — провыл мальчик. — Знаю.

— А что это он такое держит, как ты думаешь?

Убийца погладил узкий подбородок, провел тыльной стороной ладони по щетине, потер, довольно покачивая головой в такт. Приятный звук.

Щен нетерпеливо ждал, пока отец придет в себя.

— Да что угодно. У него руки все время в карманах. Наверное, это… Раньше у Ерша был пистолет и пара ножей в придачу. Он их прятал в тайнике в стене.

— Шепотом, пожалуйста. Давай потише.

— Ладно.

— Людей в форме я вижу, — тихонько сказал убийца. — А в штатском ты никого не заметил?

— Видел пару-тройку. Вон один в сером костюме у дверей ошивается. Другой в плаще и темных очках на верхней ступеньке башкой вертит.

— Ага, вижу. У тебя мой глаз. Зоркий. Все примечает.

— Ты можешь взять Ерша на себя? С ним еще девушка. Бывшая девушка Черрепью. Ее зовут Голубица.

— Черрепью? Чудесное имечко. Прямо слезы наворачиваются, — спокойно сказал отец мальчика.

— Это тот парень, которого зарезал дурак. — Щен горестно вздохнул.

— А-а, — пробормотал убийца.

— Я могу ее отвлечь, — сказал парнишка. — Подрезать ей сухожилия под коленками. Я видел, так Ерш делал. Человек просто падает как подкошенный.

— Хороший мальчик. Вот это дело, вот это я понимаю. Весь в меня. — Убийца с гордостью посмотрел на Щена. Он хотел для сына самого лучшего, но при этом чувствовал непреодолимую потребность поделиться не только опытом, но и кошмаром своей жизни с единственным близким ему человеком. — Очень ты об этом дураке печешься, а? — слегка огорченно спросил убийца.

— Я же тебе говорю, у него много денег. Ты меня вообще слушаешь или как?

— Не надо пудрить мне мозги. Ничего страшного, если твое сердце тянется к людям. Думаешь, ты один такой? Просто не расслабляйся… Не дай любви разорвать себя на куски. А не то тебе худо придется. Кстати, ты нашел тот зуб, что я тебе оставил?

— Вот он.

Щен быстро вытащил из кармана бумажный платок с зубом и шмыгнул носом. Мальчик показал талисман отцу, улыбнулся, снова завернул и сунул обратно в карман. Он старался не отвлекаться надолго от толпы на ступенях.

— Очень хорошо, — сказал убийца. — Сохрани его. Это номер девять, а тела у нас еще нет. Ради тебя я нарушил правила, уравнение, которое создал сам, учение о ничтожности и страдании человека. Зуб у тебя, значит, ты должен стать мостиком от одной части целого к другой. И не вздумай с треском сломаться. Ты в самом центре событий, так что не давай мне повода задуматься над твоей ролью. Я на тебя рассчитываю.

Щен кивнул. Он всегда так делал, когда не понимал сказанного отцом.

— Так ты мне поможешь? Поможешь ведь?

— Ты же мой сын, разве нет? — Голос убийцы стал мягче, в нем зазвучала печаль. Он поднял руки, как будто заиграл на невидимой скрипке. — Я мог дать тебе так немного. Бедняга, ты же даже живешь на улице. Это меньшее, что я могу для тебя сделать. Для тебя и того человека, который должен был быть мной. В каком-то смысле я буду спасать самого себя. Чувствуешь связь? Врубаешься?

Джой отвернулась от ступеней и посмотрела на убийцу. Она нажала ладонью на живот, как будто хотела что-то из себя выдавить. На губах девушки играла грустная улыбка. Джой вытащила из волос черное перо, сунула его за ухо убийцы и показала на небо, словно провожая взглядом какую-то птицу.

— Только без мелодрам, — фыркнул убийца.

Он бросил перо на землю и отвернулся от девушки и сына. Надежда на их лицах никак не шла у него из головы. Они же свои. Он стал для них трубой, по которой из мира можно слить людскую подлость. Убийца чувствовал фальшь своей теории. Он понимал, что сам себя обманывает, убийца хмыкнул. Обмануть можно кого угодно, только не себя самого. Уж он-то точно знает, почему убивает, чей он посланник. Он посмотрел на Ерша и пошел через улицу.

Следом за ним Щен и Джой двинулись к перекрестку, где был пешеходный переход. Мальчик и девушка крепко держались за руки. Щен смотрел на Голубицу. Она напряженно застыла посреди толпы, похожая на свою любимую статую.

Джой сразу одурела от шума. Она захныкала, пробираясь между людьми. Девушка боялась подходить к ним так близко, затеряться среди одинаковых лиц незнакомцев.




Глава пятая

ДОСТАЛИ И ПОМЕТИЛИ


Брад смотрел на скованные запястья и все больше беспокоился. Он медленно сгибал и разгибал пальцы и вспоминал, как переворачивал на ферме камни и как шевелились под ними насекомые. Брад видел их много раз, а вот теперь камень перевернули над ним. Его нашли. Подняли булыжник, а там Брад, сидит и щурится. Ему казалось, что солнце светит чересчур ярко и звуки вокруг слишком громкие. Брад потрогал цепь между наручниками. Когда в силок, поставленный отцом в лесу, попадался кролик, он отчаянно махал лапами и старался вырваться на волю. Мясное рагу. Есть хотелось зверски, но сейчас не время. Брад откажется от еды и тем самым накажет того, кто обрек его на эти страдания.

Джим заметил на руках Брада кровавые круги.

Брад выкручивал запястья, тянул их вперед-назад, железные обручи впивались в кожу. Боль приятно холодила и отвлекала от тревог. Брад знал, если ладони отвалятся, он вырвется на свободу. Больше не будет ни восьми, ни десяти. Никогда. Ноль. Если бы только удалось протолкнуть железо через кости! Он смог бы тогда шевелить руками, и не надо было бы прижимать локти к бокам, как сейчас. Брад вырвался бы из ловушки. По запястьям стекали ручейки крови. Все ладони и бежевые сиденья из кожзаменителя покрылись красными кляксами.

— Брад! — Джима передернуло. Он попытался удержать руки клиента и вдруг очень ясно осознал всю свою никчемность. Адвокат даже испугался.

Машина затормозила у обочины.

Брад поднял голову и заметил, что Джим смотрит на него с жалостью. Он улыбнулся адвокату и облизнул соленые от слез губы. Брад и не подозревал, что плачет. Что же, он так и плакал всю дорогу? Много-много дней плакал? А может, недель? Капли повисали на губах, срывались вниз, стекали по подбородку и падали на запястья, сразу же перемешиваясь с кровью.

— Сделайте что-нибудь, — пробормотал Джим, обращаясь к полицейскому в штатском. — Он же себе вены вскрывает.

Полицейский посмотрел на наручники.

— Уж лучше себе, чем нам, — сказал он и открыл дверцу. — Пошли.

— А что происходит-то? — спросил водитель, поворачиваясь назад.

— Он себе наручниками запястья разрезает. — Полицейский выбрался из машины и снова заглянул в салон. — Вырваться старается.

Он улыбнулся адвокату.

— Так держите его за руки сами, если надо, — велел адвокату водитель. — Набросьте на них плащ, пока будете по ступеням его вести.

Полицейский потянул Брада за руку. Сильные пальцы вцепились в локоть, не давали вырваться из наручников. Больно. Брад вспомнил, как держали обычно лошадей перед тем, как приложить к их боку раскаленное клеймо. Их прижигали, и они становились собственностью. Запах горящей плоти ударил в ноздри. Брад вдруг понял, что отражалось в темных лошадиных глазах, когда клеймо впивалось в плоть. Теперь и он принадлежал кому-то. Брада достали из-под камня и пометили.

«Никакого порядка», — расстроился Джим. Он подождал, пока полицейский выведет Брада из машины, и вылез в ту же дверь. Адвокат выпрямился и только тут увидел и услышал толпу. Рев нарастал, люди привставали на цыпочки, тянули шеи. В воздухе запахло бедой. Кто-то угрожающе бормотал, кто-то визжал, не помня себя от ненависти. Родные и близкие жертв потрясали кулаками и выкрикивали проклятия. Они все больше входили в раж, с головой погружались в горе от своих потерь. Они заболели, а Брад был лекарством, которое могло бы их исцелить, козлом отпущения, мишенью для всепоглощающей человеческой ярости.

Сквозь строй зевак осторожно пробирался убийца. Никто его не замечал, как будто он стал бесплотным. Сзади напирали, народ стоял плечом к плечу, руки людей переплетались, как змеиные клубки, убийца ввинчивался в толпу, нажимал, надавливал, с наслаждением прикасаясь к чужим телам.

Быстро подъехала и остановилась у ступеней вторая патрульная машина. Оттуда выбрались еще четверо полицейских, они сразу же начали оттирать толпу в сторону. Людская волна разбухала и уже грозила прорвать оцепление. Трудно было не ощутить всю мощь толпы и ее гнев, подогретый появлением преступника. Люди позабыли о законе и правосудии. Они желали полной свободы, желали слиться в едином порыве и облегчить свою душу. Одну на всех.

* * *


Мальчику было трудно пробираться через беспокойное море рук. Репортеры и родственники жертв дрались из-за места поближе к оцеплению. Щена несколько раз очень сильно двинули локтями по плечам и голове. Мальчик искал убийцу. Он сжал покрепче ладошку Джой и потащил ее через толпу, стараясь не смотреть на перекошенные лица. Только одна мысль гипнотическим ритмом впивалась в мозг. Надо найти Голубицу. Женщина ужом ввернулась между спинами и пропала из виду несколько минут назад. Щен искал ее по одежде, по светлым волосам с темными прядями. Вон вроде бы она. Да, точно, лицо ее, каменное, застывшее, совершенно равнодушное. Постоянство есть отсутствие существования. Щен начал пробираться к ней, но тут Голубица рванулась вперед и исчезла.

Щен толкался как мог свободной рукой, рвался сквозь толпу и снова нашел знакомую фигуру, и толстый кожаный ремень с массивной пряжкой в форме колокольчика, и синие джинсы. Но лишь на секунду. Женщина опять пропала, на ее место быстро накатывали все новые и новые волны людей, они скрывали Голубицу от Щена.

Джой всхлипывала все громче. Слишком близко были чужие тела. Если люди увидят ее глаза, они поймут, как она уязвима. Поймут, что с ней сделали когда-то, и сразу же набросятся на Джой. А притвориться сильной она никак не могла. Не могла, и все. Кто-то закричал у нее над ухом. Еще кто-то тронул там, где живет беда, ниже пояса. Сейчас все повторится. Джой рванулась назад, стараясь высвободиться. Руки. Тело. Оно теперь чужое. И его у Джой отберут.

— Эй! — Щен потянул девушку за собой. — Не бойся!

Но Джой его не слышала. Она смотрела на колышущиеся лица, видела, как туже натягивается кожа на острых скулах, видела ненависть, и гнев, и как белеют от злобы глаза. Это горе сгущалось над ее головой, давило, хватало Джой, вырывало язык. Ей чудилось лезвие. Шрамы зудели, разгорались огнем… Джой взвыла. Она изо всех сил дернулась, Щен выпустил ее руку, и девушку немедленно затянуло в толпу. Она как никогда отчетливо вспомнила тот ужасный день. Джой слышала, как Щен зовет ее, видела детское личико и испуганные глаза. Она потрогала живот. Почему с ней так поступили? Почему ни одно живое существо не сможет вырасти внутри нее? Ее больше не было, от чужих прикосновений кожа стала жесткой, похожей на рогожу, и мертвой.

Щен знал, что звать Джой бесполезно. Он потерял ее. Мальчик повернулся, отыскал взглядом Голубицу и понял, что она уже подобралась к краю толпы. Прямо перед ней были заветные ступени. Голубица сунула руку в карман, пальцы сжали теплое железо. Голубица вытащила пистолет и соединила руки в самой страшной из молитв.

* * *


— Ну и конечно, мы видим красную пелену, когда нас обуревает гнев. И… Эй, не спи! Минуточку внимания, пожалуйста! — Квейгмайер побарабанил пальцами по приборной доске. — Готов? Ну так вот, как я и говорил, в такие моменты под действием гнева мы двигаемся с невероятной скоростью. У нас прибавляется сил. Нас невозможно остановить. Так почему же красный — цвет остановки. Почему? — Желтые зубы сверкнули в улыбке. — Хочешь мятную карамельку? — Он протянул бригадиру упаковку.

— Нет… Я был бы вам очень признателен… если бы вы… остановились… вон у того… здания.

Бригадир с трудом коснулся оконного стекла, размазывая конденсат. Лицо его приобрело нежно-зеленый оттенок. Строитель с трудом сглотнул, в горле как будто ком стоял из опилок. Он попытался открыть окно, но рычажок заклинило.

— Что-то ты какой-то квелый, а, приятель? Что, живот скрутило? Хочешь таблеточку?

— Это от жары.

Бригадир вытер губы насквозь промокшим рукавом. В трещинах скопилась соль, и кожу очень щипало.

— Вы не могли бы слегка привернуть обогреватель?

Казалось, несчастного парня только что разбудили.

Волосы всклокочены, лицо помято, глаза покраснели.

— Ох ты ж господи, а чего молчал-то? Похоже, ты и вправду мальца перегрелся, даже жабры позеленели. Хотя, конечно, сейчас не время рассуждать об эволюции. Тогда, может, скажем, что ты слегка поджарился? Не до конца, конечно, с кровью, и корочка еще не хрустит.

Бригадир закрыл отяжелевшие веки. Из груди толчками вырывалось горячее дыхание. Но кислород в легкие не поступал, поскольку салон был наглухо задраен. Парня лихорадило, живот совсем скрутило, как будто от жары он заболел холерой.

— Что-то мне нехорошо, — простонал бригадир, слегка покачиваясь.

Он потянул за ручку двери, но потные пальцы все время соскальзывали и шлепались на сиденье.

— Коктейль не желаешь? А поездку на двоих на Багамы? Ну-ка, Джонни, расскажите слушателям, как вы выиграли в лотерею. — Квейгмайер спокойно улыбнулся, облокотясь на руль. Он по-прежнему не глядел на дорогу, а только раскачивался в такт яростно ревущему мотору. — Знаешь, иногда все устраивается само собой. Твое тело сейчас приспосабливается к новым условиям, но мозг сопротивляется естественному ходу событий, оттого-то тебе так нехорошо. Ты не замечаешь очевидного и просто хочешь, чтобы это прекратилось. А мозг всегда побеждает тело. Раньше или позже, но он своего добивается. «С меня достаточно, — говорит он. — Я требую развода». И тогда зовут переговорщиков, на вроде адвокатов. А это либо я, либо еще один парень. Честный такой дурак. Ты представляешь? Честный! Так он торговаться вообще не умеет. И предложить ему нечего. Нет у него ценных козырей. У меня-то с собой полный чемодан удовольствий. Похоть. Жадность. Власть. А у него одни сопли в шоколаде. Все такое правильное-правильное. Он предлагает тебе добродетели, которые свяжут тебя по рукам и ногам, и, заметь, взамен ты ничего не получишь. Преданность. Доброта. Скромность. Добрая воля. Так что, когда подписываешь бумаги, держи ухо востро. Там, внизу, есть такая строчечка, так ты не поленись, прочитай имя-то на ней. Наши цены, конечно, повыше будут, тут я спорить не стану. Но мы же и сервис предоставляем соответствующий! Пожизненная гарантия. Тариф бессмертия. Это на случай, если ты тупой, значит — навечно.

— Прошу вас, не могли бы вы, остановиться на секундочку?

Бригадир открыл и снова закрыл глаза. Он боялся, что если будет держать их открытыми, то желудок сразу запросится наружу.

— А мы вот тут постоим, у обочины, — объявил Квейгмайер, коварно улыбаясь.

Грузовик резко затормозил и встал как вкопанный.

Квейгмайер с удовольствием наблюдал за своим пассажиром.

— Не стоит принимать все так близко к сердцу. — Он подмигнул и хлопнул бригадира по плечу. — Это же пустяки. Особенно если представить себе, что тебя еще ждет в будущем. Поступки! Со смеху можно помереть, глядя, как люди напрягаются! Если бы они только знали, что такое жизнь. Для чего она дана. Нет, все стремятся что-то кому-то доказать, оставить след в истории. А есть еще эти, придурки-то безмозглые, так те вообще с ума посходили. Спасем Землю! Даешь переработку мусора! Чего только не наболтают. А вот спроси их, зачем им Землю спасать? Все равно ведь скоро все кончится. Игра-то подходит к концу. И что ты там делаешь, как надрываешься, не имеет ни малейшего значения. Ох уж эти мне экологи!

Квейгмайер откинулся на спинку сиденья и со всей силы надавил на руль, словно хотел расколоть его на части и заглянуть внутрь. Колесо медленно подавалось, гнулось под действием чудовищной силы, хрустело, трещало, страшный шум продавливал перепонки бригадира. Как ни странно, он вдруг ожил. Тошнота прошла, кровь прилила к щекам, вернулась ясность мысли. На шее Квейгмайера вздулись все жилы.

— Я… вырываю… твою… душу, — прорычал он.

— Чего? Вам плохо? — спросил бригадир, вслепую нащупывая ручку дверцы.

— Если надавить… Надавить изо всех сил… То можно почувствовать… Как она отрывается. — Квейгмайер заскрипел зубами. Руль трещал все сильнее, будто готовилось упасть большущее дерево или даже целый лес.

— Чего? — Бригадир нащупал наконец ручку. Дурнота окончательно отступила, зато накатила паника, дикий первобытный ужас. Бригадир толкнулся в дверцу.

— Ты… почти что чувствуешь… как отрывается… твоя душа — Лицо Квейгмайера съежилось от усилия, покрылось глубокой сеткой морщин. — Это… вроде как… когда ты кричишь… ты чувствуешь, как поднимается… твоя душа… Ты орешь… во всю глотку… только внутри, глубоко внутри… Выброси ее… Выброси… Давай, выбрасывай ее из себя. — Он расхохотался, губы разошлись, обнажив потемневшие зубы, уши отвалились, упали на сиденье и уползли куда-то вниз.

Бригадир распахнул дверь, выпал на улицу и побежал по тротуару не оглядываясь.

Желтозубый отпустил погнутый руль, глянул на пустое пассажирское сиденье и широко улыбнулся. Лицо его снова приобрело человеческий вид. Он насладился сполна. Эти людишки вечно бежали от него, поджав хвосты и подвывая от ужаса Квейгмайер весело подобрал с пола уши и приставил их на место.

— Еще один со страху обделался, — фыркнул желтозубый. — Испугался элементарного фокуса. — Он высунулся из окна и закричал — Эй, постой, я же просто пошутил! — Ах, как гладко все сошло. Квейгмайер покачал головой. — Никто нынче шуток не понимает. Только охать и вздыхать горазды.

Ему было очень весело.

— Да, хорошего бригадира нынче не сыскать, — простонал он в перерыве между приступами хохота.

Внезапно Квейгмайер с треском захлопнул челюсти, словно откусил смех. — Иногда мне кажется, будто я напрасно стараюсь. Разливаюсь соловьем, уговариваю. Никто меня не слушает, только и знают — дай, дай, дай. Вот это они понима-ают. Насчет хотения.

Пассажирская дверь захлопнулась сама собой, и грузовик снова влился в поток машин. Заиграла чудесная музыка, Квейгмайер улыбнулся, за его спиной завизжали шины и загудели клаксоны.

— Столько шуму из ничего. — Желтозубый опять включил печку и набрал полную грудь восхитительно спертого воздуха. — И мне это нравится. Тратьте. Тратьте свои силы. Пляшите. Тумба-юмба, трам-пам-пам. Этот птенец кашу варил, этот — воду носил, этот — по дрова ходил, а этот — удал, Жан-Поль Сартра читал и всех замочил.




Глава шестая

ШЕЛЕСТ УМИРАЮЩЕГО ВЕТРА


Убийца встал за спиной Ерша. Все просто. Несколько точных движений — и он исправит положение дел. Ерш вертел головой, вглядывался в толпу. К зданию подъехала полицейская машина, из нее вышли люди, хлопнула дверца. Ерш мгновенно насторожился.

Солнце спряталось за небоскреб, сразу посвежело, как будто осень нанесла городу преждевременный визит. По улицам протянулись оранжевые тени.

Убийца весело наблюдал, как рука Ерша тянется к карману. Было совершенно ясно, что у него там, в кармане. Убийца представлял, как пальцы гладят прохладную сталь. Так выдержанный хозяин успокаивает рвущегося в бой пса.

Ерш резко выдохнул, переступил с ноги на ногу, ему хотелось подпрыгнуть, перекувырнуться в воздухе и очутиться впереди, за линией оцепления. Тогда он смог бы выстрелить, и нож не понадобится. Ерш что-то яростно бормотал, но слова не складывались, скорее рычание вырывалось из его груди. А нужны были именно слова, правильные слова, чтобы раззадорить себя как следует, чтобы перейти наконец от этих слов к действиям. Ерш вежливо улыбнулся полицейскому. Бот ему-то и достанется первая пуля в затылок, а потом Ерш пристрелит дурака и выскочит сухим из воды. Станет снова самим собой — никто его не увидит, никто не услышит.

Толпа напирала сзади. Словно поддерживала. Они хотели того же, что и Ерш. Они были с ним заодно. Их волнение подогревало его гнев, глаза распахнулись, по ступенькам поднимался дурак. Он почему-то замедлил шаг, отпрянул от людского моря. Ерш забеспокоился.

Он открыл рот, хотел выкрикнуть что-нибудь обидное. Тело дернулось, но и движение, и крик неожиданно прервались. Глаза вдруг озарились новым пониманием. Внутренним взором Ерш увидел, как проступает перед ним бесконечная пустота, как катится к нему яростная тьма, как щелкают ее челюсти. Слова застряли в горле, руки выскользнули из карманов и безжизненно повисли по бокам. По бетону под ногами царапнуло что-то серебристое и покатилось куда-то в сторону.

* * *


Из-за спины Ерша вышел убийца, складывая окровавленный нож. Он начал проталкиваться назад через толпу, люди нехотя расступались, а потом снова смыкали ряды, как захлестывает образовавшуюся воронку вода.

Ерш упал на колени.

— Боже, — испуганно прошептал он, заваливаясь на бетон.

Через несколько секунд убийца уже сворачивал за угол, он шагал широко и уверенно. Пальцы снова полезли в рот, нащупали дыры. Убийца постепенно успокаивался. Слишком быстро текла по жилам кровь, слишком скакали мысли. Вот оно, истинное величие, вот поступок, достойный восхищения. Он и плохой, и хороший одновременно. Само совершенство. Убийце казалось, будто он шагает по облакам. Голова немного кружилась. Ничто не может его остановить. В него вливается чужая сила. Вот и еще один дух, лишенный тела, присоединился к их компании. Теперь он — собственность убийцы.

* * *


Брад поднялся еще на одну ступеньку. Он напрягся, двое полицейских потащили его вперед. Прохладный ветерок ласково гладил щеки. Брад был рад и этому ветерку, и его тайным обещаниям.

Толпа. От их злобных взглядов мороз шел по коже. Их мысли слились в одну-единственную, самую простую месть.

Полицейский толкнул Брада в спину, но тот не тронулся с места.

— Брад! — позвал его Джим. — Пошли. Ну же, шевелись!

Брад заметил на верхней ступени еще одного полицейского. Он стоял на одном колене и разглядывал чье-то распростертое тело. Полицейский что-то крикнул через плечо товарищу. Толпа взревела и с новой силой навалилась на оцепление. До сознания людей дошло, что смерть уже вступила в их ряды. Они жаждали новой крови, жаждали немедленной расправы над Брадом. От крика лопались барабанные перепонки.

Брад вдруг снова увидел ферму. Вокруг ужасно шумели. Он видел разинутые пасти скота и глотки людей. Сквозь воспоминания о ферме прорвалась женщина. Она бежала вверх по ступеням, никто не ожидал ее появления, никто не мог ее остановить. Она надвигалась, как ночной кошмар. Вот женщина подняла руки и сомкнула их, словно хотела отбросить их в сторону, держать от себя подальше. За ней мчался Щен. Мальчик вцепился в окаменевшее запястье женщины, но не смог оттолкнуть ее. Сцена катилась к завершению. И Браду как будто не было в ней места. Ему не дали роли. Все развивалось само собой, без его участия. Брад оглянулся в поисках Джой, но не нашел ее. Это он виноват. Давно надо было о ней позаботиться. Ее втянуло, вмяло в толпу. Брад искал, оглядывался, всматривался в другую сторону улицы. Вон она, совсем рядом со зданием, закрывает руками лицо. Джой почувствовала его взгляд, его сочувствие и уронила ладони. Брад разглядел черные, как ночь, потухшие глаза. Она неловко сплюнула под ноги и рассмеялась, обнажив зубы. Ударила себя по руке, снова сплюнула, борясь с тем, что с ней сделали и сделали снова. Брад что-то сказал Джой, казалось, немного успокоилась. Она смотрела на него, ждала большего, но, когда Брад двинулся в ее сторону, его тут же схватили за руки.

Голубица отшвырнула Щена, снова прицелилась, пальцы сжали рукоятку. По улицам прокатился звук взрыва, он отскакивал от стен и поднимался все выше. Полыхнуло пламя. Огонь, дым и шум. Времени на героизм не оставалось, полицейский не успел заслонить собой преступника. Брад отвернулся от Джой, посмотрел на маленькие дырочки, которые проковыряли те летящие жгучие штучки в его груди. Было ужасно больно. Он виновато улыбнулся, и тут нахлынула растерянность и беспокойство. Еще один взрыв с треском разодрал воздух, ладонь обожгло огнем, прямо в середине, и невидимая сила отшвырнула ее в сторону. Это воздух ожил и начал кусаться. Брад быстро обернулся и услышал третий выстрел. В спину ударило что-то горячее.

Резкие крики. Чайки. Брад посмотрел в небо. Оно уходило в бесконечность, но было совершенно пусто. Внезапно все звуки стихли, словно их унесло ураганом пламени. Люди так и застыли со сжатыми кулаками, напряженными лицами, преданными надеждами, проданными, оторванными душами, прозрачными, как стекло. На мгновение им даже стало жалко Брада. И уже через секунду они ринулись вперед, прорвали оцепление, брыкаясь и толкаясь, цепляясь за чужие спины пальцами, как будто стремились отобрать у него то, что, как они считали, Брад отнял у них.

* * *


Брад споткнулся и упал спиной на ступени. К нему тянулись руки. Перед глазами кружились лица, но звука не было. Брад увидел Щена, безглазую смеющуюся Джой, Джима, который что-то беззвучно кричал. Брад осторожно сложил губы в трубочку и засвистел. Он услышал себя, почувствовал, как припекает солнышко, увидел оленя, пробирающегося сквозь чащу. Из-за кустов и стволов его трудно было разглядеть, но Брад точно знал, что олень там, за деревьями. Тяжелые рога тянут красивую головку к земле Брад так отчетливо слышал, как хрустят под копытами веточки, что ничуть не сомневался в реальности животного. Надвигающаяся тьма сделала жизнь особенно реальной. Смерть оказалась сладка.

Брад продолжал тоненько ровно свистеть. Он моргнул, облизнул губы. Ничто не подкрадется к нему в такой тишине. Ничто не посмеет узнать его.

Внезапно в уши ворвался шум машин, как будто кто-то повернул ручку громкости на огромном радиоприемнике. Через секунду громкость прикрутили, подстроили звук, тише, тише, еще чуть-чуть тише. Брад понемногу засыпал, земля затихала.

— Тс-с, — сказал он.

Шелест умирающего ветра.

* * *


Раз начав смеяться, Квейгмайер никак не мог остановиться и взять себя в руки. Он видел будущее, видел, как разваливаются жизни людей, и ему делалось еще смешнее.

Впереди зажегся красный свет. Желтозубый притормозил на перекрестке. Впереди, всего в четырех домах отсюда, было здание суда. Завыла сирена. Красные блики отразились в зеркале заднего вида и осветили лицо Квейгмайера.

«Цвет остановки сошел с ума. — Он довольно кивнул и оглянулся на „скорую помощь“. — Что-то я запутался. И понятно почему». Желтозубый посмотрел себе в глаза, глядящие на него из зеркала, и спросил:

— Теперь вы поняли, мистер Квейгмайер?

— Да, — ответил он сам себе. — Я думал, что я особенный.

— Глупости.

— Я считал, что мои поступки имеют значение.

— Не будьте идиотом.

— Я хотел сделать мир лучше.

— Да!

Потом он дал волю мыслям, которые вырвали его из объятий добродетели и толкнули к нынешнему его занятию.

— Тогда ползи на коленях десять километров и молись, прикоснись к рукам детей-попрошаек, которые умирают, когда их животы вздуваются от голода разрывающего плоть, словно зубы крыс, переспи с постаревшей женщиной, которая растит своих отпрысков на улице, полной проституток и кашляющих бомжей! Их разум затуманен жадностью, жадность манит их, обещает бесконечное удовольствие. Их сотрясают смутные желания, которых они и сами не понимают. Смерть — единственная конечность однорукого закона. Она держит меч и вправе косить жестокую жатву. — Квейгмайер погрозил пальцем своему отражению. — Не надо прикидываться, молодой человек, купите себе машину, наполните свой дом экстравагантными и дорогими безделушками, подавитесь своими стереосистемами и фастфудом, а потом умирайте, умирайте, умирайте. Каждый раз, как вы заносите вилку, вы заносите ее над дымящейся плотью прокаженных и проклятых. Помните об этом всегда. Помните вкус их мяса. С каждым кусочком вы отнимаете надежду у своих младенцев. Душу раздирает сознание собственной вины и бездействия. Я жив благодаря вам, и, когда придет время, я вцеплюсь вам в глотку и буду жевать, пока не отвалится голова. Я с удовольствием высосу ваш мозг. Я буду радоваться вашей беспечности, вашему глупому стрекотанию. Это вы, вы сделали меня счастливым.

Грузовичок Квейгмайера прокатился по перекрестку в опасной близости от машины скорой помощи. Мимо пронеслась волна цвета и звука. Перед зданием суда «скорая» остановилась, двери открылись, из салона выскочили два врача.

Квейгмайер фыркнул и покачал головой.

— Зачем? — прошептал он. — Зачем тратить драгоценные силы? Они и так раньше или позже, но все равно покинут вас. Зачем нужна эта самовлюбленность, эта буферная зона под названием медицина? Почему бы не покончить со всем одним махом?

Сзади загудели, требуя прибавить скорость. Квейгмайер сердито глянул в зеркало заднего вида, и звук замер, как прерванный крик повешенного. Судороги. Бульканье. Писк. И тишина.

Квейгмайер приметил впереди мишень. Ту женщину, что он встретил на пожаре. Жену адвоката. Желтозубый вспомнил данное ей обещание. Он ведь тогда уже знал, что они снова встретятся. Ее смерть совершенно раздавит адвоката, сделает его мягким и податливым, и Квейгмайеру будет легче получить нужную подпись и, значит, землю. Адвокат не будет вставать у него на пути. Он с радостью подпишет все бумаги, заставит дурака расписаться и передать свою собственность. Иллюзии адвоката наконец рассеются, и это к лучшему. Только надутые идиоты с обостренным чувством собственного достоинства отрицают приход неизбежного. И адвокат это поймет. Квейгмайер знал, что в Брада стреляли. Это был пустяк, часть его плана, страшное подтверждение худших подозрений. И если дурак умер наконец (умер, умер, будем надеяться, что умер), адвокат поставит последнюю подпись. Сработано чисто и без осложнений.

* * *


Андрена в ступоре остановилась посреди улицы. Она смотрела, как тащат вперед носилки, как рядом бежит ее муж. Андрена бормотала в микрофон, описывала происходящее и называла мужа то адвокатом обвиняемого, то просто Джимми. Ужас вытеснял из сознания все остальные чувства.

Носилки перенесли через улицу и подняли на руках в машину. Джим прыгнул следом, и дверцы захлопнулись. Врачи побежали вперед, к кабине. Андрена так и торчала столбом посреди улицы. Ей не хватало слов. «Скорая» умчалась прочь. Сквозь завывание сирены.

Андрена расслышала поскрипывание колесика внутри ее диктофона. Надо что-то сказать, придумать финал. Мысли мчались, словно карета скорой помощи, но, в отличие от кареты, им не хватало целенаправленности. Ноги застыли, словно Андрену по колени залили свинцом.

К ней несся пикап. Краем глаза Андрена заметила надвигающуюся машину.

Водитель за лобовым стеклом ревел от хохота, все крепче сжимая руль. Он приветствовал надвигающееся будущее, оно в точности соответствовало тому будущему, которое он воображал. Симметрия. Чудесные плоды его трудов. Квейгмайер вдавил педаль газа в пол.

— Со свиданьицем!

На приборной доске замигали красные лампочки. Бензин кончается. Температура зашкаливает. Масло кипит. Перегрев системы. Безжалостная эксплуатация механизма.

— Ну что ж. Поехали, — сказал он.

* * *


Стальной бампер ударил Андрену под колени, капот смял бедра. Девушку подбросило, перед глазами вспыхнули разноцветные пятна. С мокрым шлепком тело приземлилось на асфальт.

Грузовичок вылетел на обочину и протаранил пустую патрульную машину. Скрежет металла, звон стекла. Словно рассыпалась хрустальная люстра.

Один полицейский кинулся к Андрене, другой — к грузовичку. Дверцу заклинило, полицейский тянул что есть мочи, но та не поддавалась. На помощь прибежал еще один фараон, но они только мешали друг другу. Лобовое стекло треснуло, покрылось мелкой белой паутиной. Подоспел пожарный с топором и стал молотить по ручке. Только после этого дверцу удалось подцепить ломом.

Один из полицейских сунул голову в кабину, осмотрел пол и щель между сиденьями и повернулся к товарищу:

— Нет никого. Черт, куда он подевался?! — Полицейский прокашлялся и подозвал пожарного. — Посмотрите кругом, может, его из кабины выбросило.

Пожарный и остальные полицейские глядели на лобовое стекло. Оно, конечно, треснуло, но совсем не разбилось. Пожарный обошел машину и проверил пассажирское окно. Целехонькое.

— И откуда, по-вашему, его выбросило? — спросил он.

* * *


Квейгмайер вдохнул полной грудью чудесный туман боли. Задрожал от наслаждения и выдохнул все, что осталось. Глаза закрылись, лицо сморщилось, кожа уже умирала. Квейгмайер усилием воли замедлил бег крови в венах. Кровь густела, но еще бурлила, как река во время наводнения. Поток ила. Такой вязкий, даже палка застревает. Квейгмайер восторженно улыбнулся. Да, вот это настоящая радость!

«Уважение, не забывайте об уважении, прошу вас!» — думал он, лежа на дороге, с трудом вдыхая и выдыхая, наслаждаясь резким запахом нагретого асфальта. Наконец каждый нерв, каждая клеточка отжила свой срок. Квейгмайер купался в чужой боли. Он почувствовал, как его, а значит, Андрену поднимают, поворачивают, кладут на носилки.

— Бал окончен, — прошептал Квейгмайер ее губами.

Ловко он подшутил над врачом, который наклонился к Андрене! Еще одна загадка для бульварной прессы.

Главное — не перегружать их мозги, тогда они поверят чему хочешь. Их так легко одурачить. Когда синие губы зашевелились и простонали несколько слов, врач заметно вздрогнул и побледнел. Даже чуть носилки не уронил на чью-то машину.

* * *


Сквозь толпу легко двигался человек. Он раздавал визитки: «Строительная компания Квейгмайера».

«Грех, грех такую возможность упускать, — говорил он себе. — Где еще столько клиентов найдешь?»

Квейгмайер приятно улыбался, но желтые зубы портили впечатление. Кто-то даже возмущенно разорвал карточку на мелкие кусочки и швырнул их Квейгмайеру в лицо:

— Шакал паршивый!

Желтозубый повернулся. Улыбка сползла с его лица. Он рыгнул, языком скатал из отрыжки черный леденец, разгрыз и плюнул осколками в глаза обидчику.

Тот истошно закричал и закрыл лицо руками, между пальцев потекла алая кровь.

— Да, — подтвердил Квейгмайер и удовлетворенно кивнул. — Ага. Мы обновляем помещения. Перестраиваем. Сносим. И все такое прочее. Пластические операции. Понимаете? Пластик. Все что угодно из самой что ни на есть прочной пластмассы. Такая конструкция вас уж наверняка переживет. Мои рабочие — прекрасные профессионалы, тут и беспокоиться не о чем, вы в надежных руках.

Квейгмайер упал на колени и с хрустом ударил костяшками пальцев по асфальту. Над улицей несся его крик:

— МЫ ГАРАНТИРУЕМ КАЧЕСТВО!




Глава седьмая

ЧУДНЫЙ БЕЗУМНЫЙ ВЕЧЕРОК


Щен все никак не мог забыть, как пули с треском рвали одежду Брада. Картина так и стояла перед глазами и упрямо не хотела отступать. Сумерки понемногу окутывали улицы. Мальчик испуганно дрожал. Будущее. Возможность опереться на друга. Замигали огоньки фонарей. Щен смотрел на оранжевый свет и думал о том, что сейчас происходит в машине скорой помощи.

Рядом стояла Джой. Она понимала, как ему больно и горько, как накатывает на Щена взрезанная выстрелами тьма. Девушка слышала карканье, вспоминала о «воронах», о том, как нуждались они в своей свободе, чтобы быть особенными. Юношеский максимализм. А теперь вот как все повернулось. Брад. Девушка вдруг грустно рассмеялась и ударила себя по лицу. Как она испугалась визжащей и скрипящей зубами от ненависти толпы! Нет, от таких людей нужно бежать, да и от всего мира тоже. Она исчезнет. Ее удерживали здесь только доброта Щена и надежда вновь встретиться с Брадом. Джой заставила себя снова рассмеяться, но смех вышел едва слышным. Она думала о Браде, и в глазах ее влажно поблескивали искорки доверия.

На дверцу патрульной машины облокотился полицейский, он захлопнул твердую картонную обложку своего блокнота, сочувственно улыбнулся мальчику и сказал:

— Ты сделал все, что мог. Гораздо больше других. Приятно видеть такую перемену в поведении. Может, стоит с этого момента начать новую жизнь и позабыть об улице, а, Щен?

— Он не убийца, — ответил мальчик. От ярости у него даже мышцы свело. От ярости, от неправильных мыслей, от жалости к себе и к Браду, от усилия сдержать слезы. — Я все видел. Он не виноват и… да вы поглядите на него! Разве он мог такое сделать? Его подставили.

Полицейский бросил блокнот в машину через открытое окно.

— Стало быть, не виноват?

— Я там был! — крикнул мальчик. — Вы что, оглохли?

Полицейский присел на корточки и посмотрел Щену прямо в глаза.

— Тише, тише, успокойся. — Он кивнул. — Давай рассказывай.

— Это я его отвел в тот проулок.

Щен заставил себя замолчать. Губы дрожали, не в силах выговорить ужасную правду. По щекам катились огромные капли. В первый раз в жизни он почувствовал себя по-настоящему брошенным.

— Ну-ну, ничего. Так что же было дальше?

Щен открыл рот, но не смог сказать ни слова. Только громко всхлипнул и вздохнул поглубже, чтобы взять себя в руки. На полицейского мальчик старался не смотреть.

— Если бы я его туда не отвел, Черрепью бы мне мозги вышиб. Он всегда меня лупил, если я не хотел ему помогать. Нет, бабла замутить — это пожалуйста но… — Он совсем ссутулился и опустил голову. — А что мне было делать? — Щен яростно посмотрел на фараона. — Обо мне-то кто позаботится? А? — Он толкнул полицейского в плечо и крикнул — Отцепитесь от меня!

Полицейский покачнулся и уперся ладонями в асфальт.

— Кончай истерику! — рассердился он. — А то я не знаю, что за тип был Черрепью! Ты что же думаешь, я совсем дурак? Не соображаю ничего?

— Ага, уж вы-то знаете. Как слон про Северный полюс.

Полицейский встал. Мальчишка-то прав, вот что скверно.

— Давай-ка прокатимся до участка. Протокол составим.

Щен вытер кулаком слезы и нервно икнул.

— Ладно. — Он решил пойти на компромисс. — Но только про это.

— А потом я тебя в больницу отвезу, навестим твоего приятеля.

— Сначала в больницу, — потребовал Щен. — А то вообще ничего не скажу. Честное слово.

— Ладно, ладно. Поехали.

Джой сунула руки в карманы черных джинсов и пошла за мальчиком к патрульной машине. Где-то далеко выла сирена «скорой помощи». Звук удалялся и таял, как барабанная дробь во сне — ее уже нет, а ты все еще ее слышишь. Девушка закрыла и снова открыла глаза. Между ней и внешним миром не было никакой границы. А нужна ли она, эта граница?

«Я не сплю, — сказала себе Джой. Голос в голове казался чересчур громким, как будто у девушки отросла тысяча языков. — Нет, это я думаю, что не сплю».

* * *


— Господи боже! Да что здесь такое стряслось? — Детектив Перси смотрел, как по тротуару везут каталку с телом. — Кошмар какой! А с той-то, с той-то что случилось? — Ноздри его сердито раздувались, пальцы дрожали.

— Ее грузовик сбил. Это журналистка, — ответил молодой полицейский. Он махнул в сторону пикапа, который как раз грузили на эвакуатор. — Представляете, мы дверь открыли, а там никого. — Парень поправил громадную не по размеру фуражку.

Перси закашлялся и с трудом сглотнул. Он мельком глянул на новобранца, вытащил из заднего кармана огромный носовой платок и аккуратно вытер рот. Покончив с этим важным делом, тщательно сложил платок несколько раз так, чтоб получился ровный квадратик, сунул его в карман пиджака и лишь тогда принялся осматривать ступени.

— А как насчет вон того джентльмена наверху? А? Я его знаю. Мне его рожу даже отсюда видно.

Парень пожал плечами. Не только фуражка — вся форма была ему явно велика. Детектив терпеть не мог таких бестолковых полицейских. Он их презирал.

— Так что с ним стряслось? — Перси даже пальцем показал, чтобы новобранец понял, о ком идет речь. — Вон, вон, с тем, что наверху. Да куда вы смотрите! Глаза поднимите!

— Зарезали. А свидетелей нету. Толпа-то прям с ума сходила, на него никто и не смотрел. — Рассказывая, парень помогал себе руками. Перси морщился, но слушал — А у нас и так забот полон рот, тут же бунт назревал, — продолжил юнец.

Детектив насмешливо улыбнулся.

— Да неужто? Полон рот? Могу себе представить.

Новобранец снова пожал плечами. Перси хотелось заорать.

— У вас что, плечи чешутся? Или, может, болят? Или затекли?

— Нет.

— Рад за вас.

Детектив повернулся и пошел вверх по ступеням. Санитары расступились, чтобы он мог осмотреть тело. Перси присел на корточки и заглянул в мертвые глаза.

— Здорово, Ерш, — сказал он, мысленно прочитал короткую молитву, встал и тщательно отряхнул брюки.

Подошел новичок. Медленно, останавливаясь на каждой ступеньке, поскольку справедливо полагал, что начальник не слишком ему обрадуется.

— Так-с, — глубокомысленно сказал санитарам Перси. — Чудненько. Можно паковать.

— Вы его знаете? — громко спросил новобранец.

Детектив закатил глаза.

— Да. — Он начал спускаться. — Об этом непременно нужно оповестить весь квартал?

— Простите, сэр, — прошептал парень. — Вы его знаете?

— Да. Странно, что вы его не знаете. А должны бы.

Перси потрогал свою лысеющую макушку и двинулся прочь.

«Отдых, — думал он. — Отдых. Осталось всего ничего. Солнечный пляж. Крепкие загорелые девицы».

Юнец немного поглазел, как застегивают черный полиэтиленовый мешок, вытер вспотевшие ладони о штаны и поплелся за начальством.

— Прошу прощения, что не узнал тело, сэр.

— Ох, отстаньте! — Перси раздраженно махнул рукой, чихнул и даже приостановился, чтобы взглядом выразить свое неудовольствие — По-моему, у меня аллергия начинается. На кого бы это?

С высоты ступеньки парню была хорошо видна лысина шефа.

Детектив, казалось, почувствовал взгляд и обернулся.

— Чего вы за мной таскаетесь? — рявкнул Перси и раздраженно поправил очки. — Вам что, без меня одиноко?

Парень испуганно открыл рот. Ко всему он еще чуть не налетел на детектива, когда тот внезапно остановился.

— Я подумал, сэр, что могу быть вам полезен.

Перси смерил его неприязненным взглядом, но сохранять серьезное выражение лица не получалось: ухмылка предательски кривила губы. Тогда детектив отвернулся к отъезжавшему эвакуатору.

— Ближе к делу.

— Так точно, сэр.

— Вы номера пикапа пробили?

— Они не зарегистрированы, сэр.

— Не зарегистрированы. Час от часу не легче.

— В картотеке такой последовательности знаков нет. Мне только что по рации передали.

— Так-так. — Перси сложил руки на животе и огляделся. — И что мы здесь имеем?

Новобранец снова пожал плечами.

— Слушайте, прекратите! — Детектив ткнул юношу пальцем в грудь и свирепо прищурился. — Повторять не буду. Прекратите или пеняйте на себя. — Юнец испуганно застыл. Он не замечал, как начальник кусает губы, чтобы не рассмеяться. — Вы меня поняли? — Детектива так распирал смех, что даже лицо округлилось. Внезапно Перси зашелся кашлем, голова и плечи судорожно затряслись.

— Виноват, сэр.

Детектив пришел в себя.

— Разберите эту машину по винтику. И я хочу видеть все, что вы найдете. Любую мелочь: коробок спичек, окурок в пепельнице… Возьмите на анализ грязь с протекторов. Это важно, очень важно. Уж поверьте моему опыту. Я просто печенкой чую, дело тут намного серьезнее, чем кажется.

— Понял, сэр.

— Вот такая у меня интуиция.

— Я слыхал о ней, сэр, — кивнул юнец.

— Что?

— Что вам подсказывает ваша интуиция, сэр? — Молодой человек покраснел, как девушка, отчаянно подыскивая слова. — Извините, сэр. Вырвалось. Не обращайте внимания, сэр.

— А что с той, которая стреляла?

— Ее отвезли на допрос в участок, сэр.

Юнец старался не глядеть начальству в глаза. Он смотрел строго перед собой, нелепо вскинув подбородок.

— Мы полагаем, что тот труп и эта женщина могли быть сообщниками, сэр.

— Труп и женщина? Сообщниками? — Перси закусил губу, снова сложил руки на животе и слегка покачался на каблуках. — И отчего же вы так решили?

— У трупа, то есть у мужчины, мы нашли в карманах нож и пистолет, сэр. Выходит, он и она пришли за одним и тем же?

— Знаете, а ведь вы правы. Можете собой гордиться. Позвольте совершить небольшой экскурс в историю нашего криминогенного города. Того джентльмена, которого сейчас несут по ступеням, друзья называли Ерш. А его хорошего приятеля, партнера, или, как вы изволили выразиться, сообщника, звали Черрепью. Черрепью зарезали в темном переулке несколько лун назад. Ну, напрягитесь, вспомните! Всякие там зубные маньяки и прочая нечисть не всплывает?

Парень неуверенно кивнул.

— Да, сэр, припоминаю.

— А того человека, которого вы должны были доставить сегодня в суд, обвиняют в убийстве этого самого Черрепью. — Детектив развел руки в театральном жесте, чуть присел и с нажимом спросил: — Ну? Теперь поняли? Это же просто! — Он хлопнул в ладоши и даже пискнул от собственной догадливости.

— Месть, сэр.

— Ну да! — Перси одобрительно похлопал полицейского по плечу. — Умница.

— А как же девушка?

— Если помните, девушку я не видел.

— Так точно, сэр.

— Я приехал, когда салют уже отгремел. Тем не менее я уверен, что это сестра Ерша и подруга Черрепью. Худенькая такая? Волосы соломенные? Глазки злобные? Шрам посреди лба? Одежда немодная и висит мешком? Джинсы небось драные?

— Так точно, сэр.

— С другой стороны, в наши дни под такое описание полгорода подходит. — Перси насмешливо улыбнулся. — Отребье оно и есть отребье.

— Вы правы, сэр.

— Ну и вот. — Детектив двинулся дальше. Он думал о грузовичке, о мертвой журналистке и еще об одной, очень важной детали.

Юнца эта деталь тоже, оказывается, волновала:

— Но, сэр!

— Да? — Перси резко повернулся. — Вам интересно знать, кто же убил Ерша? — Детектив облизнул губы и склонил голову набок. — Тут надо мозгами пошевелить, — сказал он и секунду помолчал. — Хороший вопрос. А как насчет загадочного пикапа и убитой журналистки? Тоже интересно? — Юнец замер с разинутым ртом. Перси пошел к своему оранжевому спортивному автомобилю и, не оглядываясь, крикнул. — Вот и пошевелите мозгами, оно всегда полезно. Считайте, что это — персональное задание. Будет чем ночью заняться. — Детектив мило улыбнулся. — А я завтра к полудню уже буду загорать на пляже. И пить коктейли с ма-аленькими бумажными зонтиками в бокалах. Далеко-далеко отсюда. Пожелайте мне bon voyage.[4 - Счастливою путешествия (фр.).] — Он помахал рукой и послал парню воздушный поцелуй.

* * *


В двух кварталах от здания суда на ступенях дома стоял Квейгмайер и смотрел, как мимо проносится карета скорой помощи. Уже вторая. Свет в машине горел, но мертвой женщины, лежавшей на носилках, видно не было — ее закрыли простыней. Впрочем, Квейгмайер и так знал, что у женщины разорвана щека. В голове мелькали яркие картинки. Квейгмайер улыбнулся. Память. Волшебно. Это ведь его изобретение. Способность людей помнить прошлое. И горевать. И мучиться.

— Видимо, пошла цепная реакция, — сказал убийца. Он остановился на тротуаре неподалеку от желтозубого. — Вот только непонятно, кто кого убил..

— Полагаю, вы правы, — ответил Квейгмайер. — Надо об этом книгу написать. Кто кого убил. Этакий «Кто есть кто?» в уголовном мире. Бешеный успех гарантирован.

Они сошлись, весело вглядываясь в лица, а главное, рты друг друга. И дружно рассмеялись. Прохожие удивленно оглядывались на них и ускоряли шаг. Квейгмайера и убийцу окутывало терпко пахнущее облачко, так пахнет гниющее дерево или высушенное на солнце мясо.

— Какой чудный безумный вечерок, — заметил Квейгмайер. — Вас подвезти? Во-он мой грузовик.

— А я никуда не собираюсь, — ответил убийца, крепко сжимая собственное запястье и ощупывая кость, запрятанную глубоко под кожей. — Меня на мякине не проведешь.

— Да и меня одурачить непросто, — объявил Квейгмайер, он понял намек убийцы. — Так что присоединяйтесь.

Убийца согласился. Мысль о компаньоне пришлась ему по душе. Они свернули за угол. Под фонарем стоял новый грузовичок, оранжевый свет сглаживал острые железные углы. Двери беззвучно открылись, убийца и Квейгмайер забрались в кабину.

— Как бизнес? Много работы?

— Сплошной аврал. — Квейгмайер включил печку. — С каждым днем контрактов все больше и больше. Настало время великих перемен, во всем мире старое сносят до основания. Деньги текут рекой. Вот-вот получу грандиозный заказ.

— Это какой же? Новый пучок небоскребов, чтобы в небе дырки ковырять? Это дело. Покажите, кто здесь хозяин.

— Нет, не небоскребы. Видали, какая сегодня кутерьма поднялась? А все из-за фермы этого придурка. Такую большую брешь надо ведь чем-то заполнить.

— Тот, кто не стал мной.

— Да, отличная работа. Вы прекрасно справились с Ершом, но вот девушка. Ее я в расчет не принял. Почему она так поступила? Нет, не надо, не говорите. Я и сам знаю. Любовь. Все правильно. Вечно она сует свою гнусную головку в мой семейный портрет прямо перед вспышкой. Я о ней каждый раз забываю, забываю, что эта самая любовь с людьми творит.

— Будет у вас подпись. — В глазах убийцы вспыхнул жадный огонь. — Конечно будет. Не сомневайтесь. Это все чушь. Плюнуть и растереть. Тот, кто не стал мной, жив. Его увезли на «скорой». В сознании. Я его видел — Убийца подергал себя за бакенбарды. Ему вдруг остро захотелось жить и радоваться жизни.

— Всего-то и нужно — одну крохотную закорючку, — серьезно сказал Квейгмайер. — Если придурок умрет, собственность перейдет к адвокату. А он ужасно чувствительный. Я его знаю, доводилось с ним работать. Потому-то я и устранил его жену. Это паренька ослабит. Он скиснет, станет податливым, и останется от него одно подобострастие. Тогда и подпись проще будет получить. — Серое лицо Квейгмайера стало задумчивым. — У него ведь мой задаток. Чего же еще надо? Неужто задаток в наше время ничего не значит? Я понимаю, экономику лихорадит. Инфляция. Снижение уровня жизни. Всегда что-нибудь да есть — то одно, то другое. Нет, не поймите меня превратно: инфляция, бедность — это все чудесные вещи, но что творится с простыми человеческими ценностями? С моралью? Как можно жить в мире и согласии с самим собой, когда мир катится в тартарары? — Он со всей силы хлопнул пассажира по колену и рассмеялся. Но убийца даже не улыбнулся. Он вспоминал кровь. Богатство. Черно-красное богатство. Оно липло к рукам. Еще одно мертвое тело отделено от души, а убийца жив и может радоваться тому, что оказался прав.

— Вы прекрасно справились со своей работой, — сказал Квейгмайер. — Но я-то рассчитывал, что Щен остановит ту женщину. Да, я и об этом подумал. Я просто морочил вам голову, рассуждая о любви. Не обижайтесь, прошу вас. Мы ведь с вами единомышленники. Конечно, любовь очень важна для людей, она движет миром. Простенький такой фокус, а какая сила!

— Вы ведь кормитесь на людских добродетелях? — кровожадно спросил убийца. — Ну конечно, в этом вся ваша сущность.

— Да, такое доступно только элите. Самым-самым. Чудесное, ни с чем не сравнимое чувство — власть над людьми. — Квейгмайер облокотился на руль. Глаза его ввалились и стали похожи на вымазанные мазутом ракушки. Он открыл пошире рот, чтобы было видно, как его нечестивый язык складывает слова. — Вне всякого сомнения, на пути ко злу можно пользоваться добродетелями. Я в этом совершенно уверен.




Глава восьмая

БУКЕТ АЛЫХ РОЗ


Брад снова летал. Он скользил по коридорам больницы, как будто его подхватил мощный, но бесшумный поток. Снизу что-то поддерживало, и Брад представлял, что это Джой. Они поднялись бы над городом прямо в широкое небо, предназначенное только им. Брад знал, что Джой скоро покинет землю. Он прочел решимость в ее глазах.

Передние колеса каталки ударили в двойные стеклянные двери, створки распахнулись и снова закрылись, пропустив Брада и тех, кто бежал рядом. Быстрее, еще быстрее… Они остановились в большой комнате со слепящими лампами. Здесь уже ждали люди в светло-зеленых масках, они быстро передвигали из угла в угол какие-то большие приборы. Люди обступили Брада. Они волновались и, кажется, хотели посмотреть, что у него внутри. Наверное, что-то потеряли и собирались найти. Эти люди говорили очень быстро, все время наклонялись, передавали друг другу какие-то железяки, а когда выпрямлялись, с железяк капала красная краска.

Сталь сверкала в ярком свете хирургических ламп, словно оперенье огромной металлической птицы в лучах закатного солнца. Птица взмывала все выше. Внутри у нее под бронированной плотью сидел мужественный и решительный человек. Гигантский клюв приоткрылся, комната наполнилась ритмичным писком. Брад оглянулся и увидел прибор вроде телевизора что остался в квартире. По экрану скакала неровная линия. Прибор зарисовывал сумасшедший полет уже освобожденной от своей брони птицы.

Человек в маске вытащил из руки Брада какую-то трубку и взамен вставил другую, точно такую же. Брад открыл было рот, чтобы рассказать, как нехорошо втыкать в тело предметы и менять что-нибудь внутри, но челюсть не слушалась, на глаза опускалась сверкающая хрустальная пелена, похожая на замерзший дождь, весело барабанящий по коже.

Люди в масках копались у Брада в теле, словно кроты. Браду было ужасно интересно, что же они там хотят найти и что собираются оставить? Может, они ищут признаки добродетели? Может, это тоже часть суда? Время ползло еле-еле, но Брад был уверен в своих силах. Он докажет. Воздух обжигал легкие, белые пластмассовые руки шевелились все медленнее. Хрустальная пелена покрылась тонкой сетью трещинок. Сознание уплывало, обморок окутал голову мягким пушистым одеялом. Брад совсем не чувствовал ножей, входивших в кожу. Он думал о цветах для Милой. Когда цветы упали на землю, они распахнулись и как будто запели. Сейчас с его кожей происходило то же самое. Раны распускались букетом алых роз.

* * *


— У меня от лифтов мурашки по коже, — заявил убийца, выходя на одном из больничных этажей. — А потом еще кошмары снятся. Будто лифт едет не туда, куда надо.

— Да что ты заладил про свои кошмары? — взвыл Квейгмайер. — Прямо как дите малое.

— И от больниц мурашки, — продолжал убийца — Тут все движется в обратную сторону. Вопреки здравому смыслу. Вот в чем трагедия. Может, для кого-то она и не очевидна, но факт остается фактом. Это самая реальная реальность. Настоящее. Чистилище. Здесь и сейчас. На этой самой планете. В этой самой больнице. — Он указал себе под ноги.

Двери лифта бесшумно закрылись позади Квейгмайера.

— Ерунда, — рассеянно ответил он. — Представь себе, будто это дорогая гостиница. Ужин в номер. Нога здесь, селезенка — там. Пакетики с кровью, с водой, с глюкозой. Лекарства. Обезболивающие. — Квейгмайер побарабанил пальцами по груди убийцы. — Ты ведь специалист по части обезболивания, а?

Убийца рассмеялся и вытер ладонью рот.

— О да, я знатный анестезиолог!

— Надо смотреть в корень. В чем суть гостиничного обслуживания? Задержать клиента подольше. Вот здешних постояльцев и держат.

— А ты, знаешь ли, мастер говорить!

— Я мастер только в одном деле.

— Ошибаешься. — Убийца подмигнул Квейгмайеру сначала одним глазом, потом другим.

— Чтобы подвигнуть на что-нибудь людей, нужны слова. Правильное употребление грамматических конструкций — и повиновение гарантировано.

В приемном покое убийца подошел к мусорной корзине, незаметно сунул руку в карман и выбросил окровавленный нож. Злодей позабыл бы о своем оружии, если бы не пропитанные горем больничные стены.

— Самое подходящее место, чтобы избавиться от хирургических инструментов. Прекрасный выбор, дружище. Твоя головоломка складывается как надо.

Убийца нервно оглянулся. Посетители равнодушно разглядывали пол и стены, некоторые громко всхлипывали. За стойкой регистратуры сидели две медсестры и с чрезвычайно занятым видом обсуждали медицинские карты. В другом конце приемного покоя убийца увидел Щена и высокого полицейского. Они сидели у самой стены. Пальцы снова метнулись ко рту в поисках пустых гнезд и правильных решений. Убийца расстроился еще больше, когда заметил Джой. Она стояла, прислонившись к стене и сцепив руки за спиной, как будто ждала своего палача.

— Здесь я, здесь, — убийца улыбнулся. Он пососал палец и с чмоканьем вытащил его изо рта. — Я тебе помогу, — прошептал он в надежде, что Джой услышит его.

— Ишь как парнишка-то разволновался, — ревниво заметил Квейгмайер. Ему не нравилось, что ребенок так беспокоится за друга.

— Весь в меня, — сказал убийца.

— Просто позор, что он по твоим стопам не пошел.

Убийца нахмурился, выдвинул вперед нижнюю челюсть и сердито посмотрел на Квейгмайера.

— Мог бы и получше его надрессировать, — продолжал желтозубый.

— Что значит «получше»?! Насколько?!

— Ты же меня понял. «Лучше» — значит «хуже».

Квейгмайер усмехнулся и крепко схватил убийцу за руку. Правильная рука. Все время лезет в рот, нащупывает пустоту и успокаивается.

«Прямо как заводная», — подумал он.

— А от фараонов у тебя, случайно, мурашки не бегут?

— Нет, — пробормотал убийца и покачал головой. — Не бегут. Встают по стойке «смирно».

— Тогда пойдем поздороваемся с твоим отпрыском. Ты их всех отвлечешь, а я пока займусь своими делами.

* * *


Врач постучал карандашом по ладони.

— Я вам очень сочувствую, — сказал он.

Джим совсем растерялся. В теле образовалась странная пустота. Колени подгибались, в животе кто-то скребся острыми коготками. Джиму даже показалось, что под зубами образовались синяки. Он упрямо смотрел в пол, не желая поднимать голову, не желая осознавать смысл произнесенных слов. Самый страшный смысл на свете. Смерть.

Врач все барабанил карандашом, сам того не замечая. Он будто сравнивал горе на лице Джима с описанием из учебника.

— Ее привезли уже мертвой. Ничего нельзя было сделать.

Он прислушался к объявлению в динамиках. Какого-то доктора вызывали в отделение реанимации. Потом в коридоре снова наступила тишина. Врач заметил наконец, что держит в руках карандаш, и сунул его в карман зеленого халата.

— Она не мучилась. Может, хоть это вас утешит. Примите мои соболезнования.

«Ее везли во второй „скорой“, а я даже и не знал», — подумал Джим.

Он опустился на пластмассовое сиденье. Ему было очень стыдно, что никак не получается заплакать.

«Моя жена, — повторял он. — Ее провезли мимо меня. Мою жену. Мою мертвую жену».

Что-то ныло в груди, а слезы все равно не шли.

— Я очень сочувствую, — беспомощно повторил врач. — Может, вы хотите, чтобы мы кому-нибудь позвонили?

— Нет.

Джим все смотрел в пол. Просто не мог поднять глаз. Ему казалось, что кости сейчас рассыплются в прах и кожа упадет, словно пустой бурдюк.

— Ничего-ничего, не беспокойтесь. — Собственный голос вывел Джима из себя.

— Вы можете прилечь в свободной палате.

— Нет! — взорвался Джим. Нарастающее отчаяние несло с собой гнев, который адвокат готов был обрушить на голову врача. Если кто и виноват, так это он, доктор, лекарь-недоучка, дурной вестник. — Оставьте меня в покое!

Врач даже не изменился в лице. Ему и раньше приходилось сталкиваться с такой реакцией на горе, но все равно было немножко обидно. Он задумчиво облизнул губы и подумал, что надо бы позвать дежурного психолога. Хотя она женщина. А этому нужен специалист-мужчина. Врач молча повернулся и отошел к посту медсестры, чтобы позвонить в город.

Джиму на секунду показалось, что врач пошел за Андреной. И даже услышал ее голос. Адвокат поднял голову и увидел, что это разговаривает с кем-то медсестра. Замолчала, потом заговорила снова. Джим не пытался разобрать слова, но интонации были так похожи на Андрену, что волосы дыбом вставали. Медсестра улыбалась ему. Как она смеет?!

Здесь нельзя было отличить день от ночи. В приемном покое окон не было, повсюду царила стерильная белизна больничных ламп. Стрелки на часах ни о чем Джиму не говорили. Просто бежали по кругу, и все.

* * *


Высокий полицейский записал показания Щена прямо в холле и ушел его вызвали на очередное происшествие. Полицейский знал, где найти мальчика в случае необходимости. Все люди на улице между собой знакомы. Спроси любого, и тебе покажут. Там, на улице, своя община.

Перед тем как полицейский уехал, к нему подошел убийца и объявил, что он — отец мальчика. А полицейский и так это знал. Именно поэтому Щен до сих пор жил на улице, а не в приюте. Отец всякий раз появлялся на слушании дела в суде и производил на всех хорошее впечатление. Ответственный, непьющий. Ребенка не бьет, чего еще надо? Щен хотел остаться на улице, и убийца неизменно ему помогал. Щен страшно боялся ненастоящей семьи. Он не понимал, что ребенок врастает в нее, принимает любовь новых родителей, и тогда оказывается, что он зачат ими и выношен под сердцем, зачата их любовь к нему.

* * *


Джим остановился у стойки регистратуры. В нем все умерло, он ничего не соображал. Адвокат заметил Квейгмайера и расстроился еще больше. Что-то в этом человеке его беспокоило. Желтозубому здесь не место, а ведет себя так, словно пришел к себе домой.

— Мистер Келли! — крикнул Квейгмайер, встал из кресла и заскользил по белой больничной плитке. Он выразил Джиму свои соболезнования, да так громко, что его расслышали все в приемном покое. — Мне очень жаль, что ваша жена умерла!

Джим не нашелся что ответить. Странно было услышать от чужого человека подтверждение своего горя. Кто же рассказал об этом Квейгмайеру? Откуда он узнал?

— Слухи разносятся быстро, — сказал застройщик, взглянув на возмущенное лицо адвоката Квейгмайер улыбнулся, но улыбка из вежливой быстро превратилась в злобную и жадную, обнаружив его намерения. — Я вас так понимаю! Так сочувствую! Поверьте, очень сочувствую!

— Что вам здесь надо? — Джим, задрожал от ненависти, когда представил, как Квейгмайер спешит в больницу, чтобы получить подпись.

— Я сам потерял так много близких… И теперь всегда прихожу на помощь тем, кто в ней нуждается. Подставляю, так сказать, плечо. У меня в машине полицейская рация. Вот я и слушаю. Сначала объявили, что погибла женщина. А потом выяснили, что это — ваша жена. И я сразу приехал сюда. Видите, как удачно сложилось.

«Удачно!» — подумал Джим, отвернулся и пошел назад к своему креслу.

Ноги не держали. Из-за присутствия Квейгмайера ситуация казалась еще менее реальной. Джим почувствовал, что сейчас потеряет сознание, и быстро сел. Пора отсюда уезжать, но куда?

«Здесь моя жена. Она здесь, — повторял про себя Джим. — Навсегда».

Его тошнило при одной мысли о том, что нужно вернуться в пустую квартиру. Джим посмотрел на свои руки. Они казались чужими. Белые, мягкие, совсем не связанные ни с глазами, ни с мыслями. Джим вспомнил о Браде. Наверняка и Брад тоже умрет.

Квейгмайер наклонился и потрепал адвоката по плечу.

— Все будет хорошо. Однажды вы с ней обязательно встретитесь. Это единственная награда за ваши страдания.

Желтозубый сунул руку в карман и достал оттуда выуженный из мусорной корзины нож убийцы. Он знал, что эта безделушка еще пригодится. Квейгмайер погладил лезвие и спрятал в ладони. Подошел ближе и с улыбкой сострадания уронил нож в карман адвоката.

— Ну, ну, — приговаривал желтозубый, поглаживая Джима по плечу.

— Так зачем вы здесь, Квейгмайер? Только не врите.

— Послушайте, мистер Келли. — Квейгмайер выпрямился и отступил с видом обиженной овечки. — Разве можно так говорить с деловым партнером?

— Пожалуйста, оставьте меня в покое с вашими делами.

Джим снова посмотрел в пол.

«Почему все это случилось? — спросил он себя. — Почему я? За что?»

Квейгмайер расплылся в улыбке.

— Я все видел. Весь этот цирк. И как подстрелили придурка. И как сбили вашу жену. Это придурок виноват. Она была там из-за него. Потому-то и погибла. Из-за придурка.

Джим в ярости вскочил и почувствовал, как затекли ноги.

— Что ты несешь?! — Джим наступал на желтозубого, уже не помня себя от гнева — Повтори! Ну? — Он схватил Квейгмайера за ворот плаща и встряхнул — Выкладывай!

— Спокойнее, Джимми, спокойнее. Руки! Руки уберите!

Джим отпустил плащ.

— Я видел водителя грузовика. Это мой бригадир. Он был пьян. Подонок. Садист. Он это просто так сделал, для смеху. Представляете? Я знаю, где он живет. Наверняка он сейчас дома, лелеет воспоминание о том, как кувыркалась в воздухе ваша жена. Нет, он не сумасшедший, он просто подонок.

Джим покраснел.

— Кто он?

— Нет, давайте сперва обсудим деловые вопросы.

— Какие вопросы?

— Мне нужна одна простенькая подпись. Вы ведь адвокат этого дурака. И его опекун. Так? Вы имеете право подписывать за него документы в таких ситуациях.

Джим, гневно бормоча, побежал по коридору, потом вдруг обернулся и застыл. Зубы сжались и заскрипели. В белом свете ламп темнела фигура Квейгмайера, словно его длинный черный плащ расплывался мерзким пятном по белым стенам.

— У меня с собой есть все документы! — крикнул застройщик, вытащил из кармана какие-то бумаги и помахал ими над головой. — Всего и надо-то, что подпись поставить.

Квейгмайер думал о ноже в кармане адвоката. И об адресе бригадира. Все должно сложиться просто чудесно. Одна ошибка правосудия нанизывается на другую, и вместе получается неразрешимая головоломка. Адвокат убьет бригадира, а судить его будут сразу за два убийства. Он был у здания суда, и у него найдут орудие убийства. Улика. Мотив. Адвокат благородный, с моральными ценностями, он сам сдастся властям.

«Конечно сдастся, — заверил себя Квейгмайер. — Он ведь из этих, из праведничков».

Джим не заметил, как в руках у него оказались бумаги. Он очнулся уже у стойки. Медсестра вежливо улыбнулась и протянула авторучку. Джим что-то размашисто нацарапал, Квейгмайер ловко выхватил у него документы, изучил и переменился в лице. Никакой подписи не было. Только непристойное слово во всю страницу.

— Это я про вас, — объявил Джим и так толкнул Квейгмайера, что тот отлетел к противоположной стене.

* * *


Джой прижимала ладони к огромному окну операционной. Там, внизу, двигались люди в масках. Это расстояние было непреодолимо. Позади девушки амфитеатром поднимались кресла для студентов. В креслах никто не сидел, и Джой ощущала эту пустоту лопатками.

На столе лежал разрезанный Брад, весь залитый чем-то красным. Джой видела его внутренности. Ей хотелось аккуратно сложить их обратно, чтобы Брад поправился. По экрану монитора нервно прыгала зеленая линия.

Джой видела сердце Брада. Красный пульсирующий мешочек.

Джой водила ладонями по стеклу и вспоминала, как сама лежала в такой же комнате, на таком же столе. Тогда ей зашивали то, что осталось от языка. Снова нахлынула та нестерпимая боль, рот наполнился слюной. Хотелось сжать несчастный язык зубами. Но сжимать было нечего. Пустая пещера. Слова теперь ни к чему. Слова нужны для того, чтобы управлять людьми. Джой никогда не заговорит снова.

Кровь Брада была очень красивого цвета. Густая и сладкая на вид, как сироп. Джой никогда не видела такого красивого сиропа. А вот и она сама, лежит на соседнем столе, вот шрамы в тех местах, где прошлось лезвие. Вот иглы, которыми зашивают лицо. Только лица уже никакого нет.

«Забудь», — говорила себе Джой, стараясь успокоить шевелящийся обрубок языка этим коротким словом.

Глаза над маской сурово сверкнули, рука протянулась за инструментом. Зеленая ткань повязки сморщилась, хирург что-то сказал. Медсестра замешкалась. Инструмент был очень большим и, казалось, не подходил для этой операции. И все-таки сестра протянула его врачу. Врач улыбнулся, под маской проступили очертания зубов. Ткань намокла от слюны.

Джой водила руками по стеклу, все быстрее и быстрее. Ее подгоняли нетерпение и беспокойство. Что-то было не так. Очень не так. Она вдруг поняла, что знает этого человека, желтоватые белки глаз с радужками в мелкую черную крапинку, бледное перекошенное лицо, которое когда-то склонялось над ней и выплевывало ей в лицо жестокие слова. Джой вдруг пронзило воспоминание, с обрубка языка готово было сорваться слово, оно словно выползло из раковины, выставив маленькие испуганные рожки: ПОМОГИТЕ! Джой посмотрела на экран. Линия изгибалась и ломалась все реже, она становилась ровной и прямой, лишь слегка приподнимаясь и опускаясь на волнах. Это — поток жизни. Признак сильного сердца. Джой приободрилась и сказала себе: «Он поправится».

Врачи принялись зашивать раны Брада. В воздухе замелькала длинная нитка. Вверх-вниз, вверх-вниз. Последний стежок, нитку обрезали. Все вышли из комнаты, остались только две медсестры, чтобы вывезти из комнаты каталку. Операционная опустела. Джой уже собралась уходить, но что-то привлекло ее внимание. Внизу, под окном, снова стоял хирург. Слегка приобняв одну из медсестер, он поднял голову и посмотрел прямо в глаза Джой. Сорвал маску. Желтые зубы обнажились в усмешке. Насилие. Джой задрожала, как будто попала в черную морозильную камеру. А потом исчезли и усмешка, и желтые зубы, черты смягчились, проступило другое лицо, добрее и моложе, ясные глаза хирурга недоуменно вспыхнули, словно он не понимал, как здесь очутился и почему глядит на смотровое окно. Молодой врач растерянно улыбнулся Джой и даже рукой помахал. Нахмурился и вышел из операционной, напоследок обернувшись в дверях.

Джой пыталась понять, что же произошло? Почему ужасный желтозубый человек спас ее друга? И куда потом делся? Да и был ли он на самом деле? Джой часто видела то, чего нет. С тех пор как лишилась языка.




Глава девятая

ТОНКАЯ ЗЕЛЕНАЯ ЛИНИЯ


Брад очнулся и понял, что лежит на спине. В глаза бил яркий свет. Все болело. Болело каждый раз, как Брад пытался пошевелиться.

На соседней кровати лежал человек. Изо рта у него змеилась толстая пластмассовая трубка. По этой трубке из человека убегала красная жидкость.

Чтобы увидеть, куда она убегала, нужно было приподнять голову. А этого Брад никак не мог. Тогда он закрыл глаза и стал надеяться, что, когда откроет их, страшная картинка уже исчезнет. Напрасно. Вот он, человек с трубкой во рту, лицо равнодушное, темные глаза смотрят на Брада. И нечем помочь. Человек моргнул. В зрачках отразилась вся его печальная история.

Боль стала еще сильнее. А ведь Брад даже не двигался. Боль пришла сама, без приглашения, вгрызаясь в каждый сантиметр тела Брад напрягся, и расслабиться уже не получалось. Наверняка сейчас что-нибудь сломается. Кто выключит страшный звук, от которого рот приоткрывается, и воздух с рычанием и свистом устремляется внутрь? Брад все-таки отвернулся от кровавого рта соседа, смотреть было стыдно и неприятно. Боль немедленно скрутила все мышцы, каждую клеточку тела. Брад тихонько охнул. Стало совсем грустно.

К нему подбежала медсестра и постучала по игле капельницы.

— Ничего-ничего. — Она старалась успокоить Брада. — Все хорошо. Тише, тише, мой золотой.

Брад почувствовал на ноге укус. Он хотел смахнуть насекомое, но руки стали совсем тяжелыми и никак не поднимались. Отчаянное напряжение мышц постепенно спадало. Давление на грудь уменьшилось. В голове разливался приятный чистый свет. Искусственный полет.

— Ну, так лучше? — спросила медсестра. — Ты уже идешь на поправку, голубь.

Брад улыбнулся, хмыкнул и слегка кивнул. Он попытался что-то сказать, но вместо этого рассмеялся и потер резиновой на ощупь ладонью лицо.

Женщина потрепала его по плечу и ушла. Брад услышал ритмичный писк. Он повернул голову и посмотрел на экран, на тонкую пульсирующую линию, и понял, что является частью этой линии. Наверное, это и есть то, что папа называл душой. Отец давал ему столько наставлений, рассказывал, что для души вредно, а что полезно. И вон она в телевизоре. Телевизор хоть и поменьше, но все равно точно такой же, как тот, со звериками.

Брад перестал дышать и подождал, пока изменится вид линии. И он изменился, правда совсем чуть-чуть. Брад окончательно поверил, что это — его душа. Тогда он глубоко вздохнул, но тут же вздрогнул от боли и зажмурился. Пришлось подождать, пока острые лезвия уйдут из внутренностей. Брад старался прогнать боль и шептал:

— Уйди! Уйди, уйди!

А потом:

— Счастье! Привет, привет!

И боль ушла умчалась прочь, как игрушечная гоночная машинка, бибикая гудком. За рулем сидел клоун в пластмассовой шляпе, которая вдруг упала. Лицо стало желтоватым, черты стерлись, машинка мчалась по кругу.

* * *


— Состояние стабильное, но в реанимации пока подержим.

Хирург сел рядом с Джимом и свесил руки между колен. Рядом стоял мальчик. Врач сдержанно улыбнулся, но ребенок не ответил на улыбку.

— Как он? — спросил Щен.

— Все хорошо. — Хирург спокойно кивнул — Пока хорошо. Будем надеяться на лучшее.

Щен мрачно улыбнулся, поискал глазами Джой, но ее нигде не было видно.

— Это ваш сын? — спросил Джима хирург, надеясь найти какой-нибудь более приятный предмет для разговора.

Джим взглянул на мальчика и сразу вспомнил об Андрене, об их несбывшемся будущем.

— Нет, — ответил он.

— А-а. — Хирург выпрямил спину и помассировал ноющие колени. Все суставы ужасно болели, как будто он проспал лет двести. Хирург посмотрел на Джима. — Исход операции предсказать было невозможно. Очень уж она сложная. На сердце. — Врач помолчал, вспоминая, как стоял в замешательстве перед огромным полем сложной, филигранной работы, к тому же практически бесполезной. И вот в тот момент его сознание отключилось. Хирург посмотрел в пол. — Чуть не потеряли парня. — Он всматривался в лицо Джима, словно надеясь отыскать в нем разгадку произошедшего.

У дальней стены на диване сидел убийца. Он рассеянно перелистывал журнал, иногда останавливаясь, чтобы повнимательнее рассмотреть фотографии и диаграммы. Время от времени убийца поднимал голову и смотрел на сына. Щен слушал хирурга. Убийца всегда хотел быть хирургом.

«Правда-правда», — убеждал он себя.

Он бы спасал человеческие жизни, а сынишка и жена спокойно ждали бы дома. Жена. Она бросила его, вырвала любовь из его чрева, как сгнивший ненужный орган, и швырнула в мусорный бак. А убийце так хотелось быть хирургом. А еще хотелось семью и дом. Убийца был в ярости. В нем что-то зудело. Он видел расчлененные тела на газетных фотографиях. Очень вдохновляющее зрелище. Такие отвратительные и такие совершенные, невероятно привлекательные. К этим людям вернулось то, что отняли у убийцы.

— Так что даже сейчас ситуация очень непростая. — Хирург встал и поджал губы, показывая, как мало от него зависит. — Могут быть осложнения. Инфекция. Я хочу, чтобы вы это понимали.

Из дальнего угла вышла Джой и заглянула хирургу в лицо. Она хотела потрогать его губы, но сдержалась.

Врач нервно улыбнулся.

В голове у Джой раздавалось шумное карканье. Испуганная душа отчаянно рвалась наружу, стремилась освободиться от тела.

Щен отошел в сторону и сел в первом ряду амфитеатра. Он вынул из кармана зуб убийцы, развернул и, крепко сжав в кулаке, загадал желание.

Джой никак не могла оторвать взгляд от лица хирурга. Добрый человек, худощавый, видно, что следит за собой. И такой симпатичный. Сколько возможностей! Девушка смотрела на его губы и ждала, что он заговорит. Тогда можно будет поцеловать его. Если, конечно, она что-нибудь при этом почувствует.

— Я сообщу, если его состояние изменится. — Хирург сказал это для Джима. Девчонка продолжала таращиться, и врачу стало неловко. — Договорились? — спросил он, не придумав ничего лучше.

* * *


Щен спал на диване, положив голову убийце на колени. За стойкой регистратуры медсестра занималась своими делами. Убийца с удовольствием придумывал, как заставить ее сознаться во всех смертных грехах.

— Видите ли, в чем дело, — сказал Джиму Квейгмайер, — мы с вами играем по одним и тем же правилам.

— Мне плевать, — отрезал Джим. Он встал и начал мерить шагами приемный покой. Слишком много шагов. Слишком большое помещение. Квейгмайер вздохнул, тоже встал и последовал за адвокатом.

— Нет, вам не плевать, — сказал Квейгмайер. — Конечно, вы умный, расчетливый человек. Для вас главное — сохранить лицо. Но признайтесь, ведь вас всегда завораживала тонкая грань между добром и злом. В конце концов, ваша работа сводится именно к этому. Всю философию, всю логику можно выбросить. В окно. Силлогизмы. Дедукция. Глупости. В самом раннем детстве мы учимся различать хорошее и плохое, а потом всю оставшуюся жизнь пытаемся объяснить себе, как же мы их различаем. Говорим сложно и напыщенно. А все ведь сводится к хорошему и плохому. Все остальные формулировки — сколь бы гладкими и витиеватыми они ни были — всего лишь софистика. Дурман для недоразвитых мозгов. Попытка создать принципы, которых в природе не существует. Людишки тужатся, высасывают эти принципы из пальца, а ничего, кроме абстрактных рассуждений, не выходит.

Джим сел и сложил руки на груди. Ему было не до Квейгмайера. Желтозубый тут же плюхнулся в соседнее кресло.

— Вот возьмем, к примеру, вашу профессию. Деньги — да, это несомненный плюс. А вот правды тут не сыскать. Хорошее и плохое, плохое и хорошее. Понимаете, к чему я клоню? Выберите любой предмет для обсуждения. Вопрос в том, с какой точки зрения вы хотите на него взглянуть. В нашем мире можно убедительно доказать все что угодно.

Джим взялся за подлокотники, пальцы нащупали в обивке глубокую дыру, из которой лез клочьями мохнатый войлок.

— Да вы и сами не лучше. В голове смешалось хорошее и плохое. Я могу назвать вам имя убийцы вашей жены, дать его адрес, а вам плевать. И ведь он плохой, если судить по вашей шкале ценностей, плохой без всяких оговорок. Он размазал вашу жену по асфальту. Никаких полутонов.

— Прекратите! — прорычал Джим.

— Почему бы вам не заняться тем, что и положено делать в таких случаях? У вас что, совсем нет гордости?

— Отстаньте от меня. — Джим вскочил на ноги и кинулся к лифту. Стена. Близко. Странно близко. Что же дальше? Непонятно.

Квейгмайер не отставал.

— А я все равно вам все расскажу, уж больно вы мне нравитесь. — Он потрепал адвоката по плечу, но тот отпрянул, влетел в лифт, вдавил кнопку первого этажа и уставился в пол.

— Его зовут Уилфред Пейн. Улица Пайнкрест, дом номер триста сорок девять.

Двери лифта закрылись. Квейгмайер прижал губы к щелочке и прокричал:

— Посмотрите в карманах! Там то, что вам нужно!

* * *


— Вам помочь, пастор? — Медсестра взволнованно выглянула из-за стойки.

— Ничего-ничего, я просто пришел укрепить страждущего, — ответил Квейгмайер.

В руках у него был букет полевых цветов. Он взял их на пятом этаже. В чьей-то палате. Из вазы. Она стояла на тумбочке. Теперь Квейгмайер стоял перед дверьми реанимации и застенчиво улыбался медсестре.

— Сюда не пускают. Вы, наверное, ошиблись этажом.

— Нет, здесь лежит мой брат. Это ведь реанимация? Он совсем недавно к вам поступил. Боже праведный! — Квейгмайер осторожно промокнул платочком уголок глаза. — Простите меня. Не часто, наверное, увидишь, как плачет священник. Просто… — Он склонил голову и громко всхлипнул, цветы повисли головками вниз. — Мы так любим друг друга и… ох, простите… Я знаю, надо набраться мужества и… уповать на Господа.

Квейгмайер громко высморкался, искоса поглядывая на медсестру. Получилось. Щеки женщины покраснели от сочувствия. Она смотрела только на белый пасторский воротничок. Квейгмайер специально носил его в кармане на такой вот случай.

— Это тот молодой человек с огнестрельным ранением, пастор?

— Да-да, это он. Ужасно, не правда ли? Он мой брат. Я говорил с капелланом больницы, и он разрешил мне навестить брата. Тут особенный случай. — Он горестно покачал головой. — А как бы мне хотелось, чтобы в нем не было ничего особенного.

— Да, конечно, пастор, я вас понимаю. Брад лежит вон в той палате.

Слезы на глазах Квейгмайера высохли, он униженно улыбнулся полицейскому, который стоял на часах перед боксом реанимации, и прошел вслед за медсестрой сквозь двойные стеклянные двери.

— Здравствуй, мой возлюбленный брат! — Квейгмайер склонился над Брадом и нежно дотронулся до его руки. — Тс-с! Я уже здесь. Помолимся вместе.

— Я думаю, он поправится. — Медсестра улыбнулась обоим.

— Похоже, вы правы. Благослови вас Господь, — он прочитал ее имя на табличке, — сестра Уитли.

Квейгмайер довольно смотрел ей в спину, пока она не вышла из палаты, а потом с триумфальной улыбкой повернулся к Браду. Зеленая линия на мониторе внезапно задрожала, начала рваться и ломаться.

Брад видел, как меняется лицо человека у его постели, как заостряются хищные черты.

— Я так рад, я так рад, — пропел желтозубый. — Мы отсюда — прямо в ад. Я прибрал твою землицу, нынче будем веселиться. Я так рад, я так рад. — Остаток мелодии он заливисто просвистел.

Сердце Брада забилось чаще, лоб вспотел.

— Чувствуешь, как жарко, а? Да-а-а, вот так. — Квейгмайер почмокал, вытащил из черного плаща бумагу и уронил ее Браду на грудь. — Тебе всего-то и нужно, что крестик поставить. Вот здесь. — Он ткнул в пустую строчку длинным пожелтевшим ногтем, потом повернулся к двери и крикнул полицейскому у входа. — Извините, пожалуйста!

Грузный фараон просунул голову в дверь.

— Мне нужен свидетель, — спокойно сказал Квейгмайер. — Это распоряжения по поводу похорон. Юридические тонкости. Погребение и прочее и прочее. Простая предусмотрительность, вы же понимаете.

— Конечно, пастор. — Полицейский зашел в палату.

— Он очень слаб. Мне придется ему помочь. — Квейгмайер вложил ручку в пальцы Брада.

* * *


Джим нащупал в кармане нож. Он сразу понял, что это такое и зачем нужно. Лифт ухнул вниз и остановился. Двери открылись. Джим промчался через вестибюль больницы к главному выходу. Наружу.

«Куда это я? — спросил он себя. — Ты же знаешь куда, — шептал ему внутренний голос. — Главное — ни о чем не думать».

Джим вытащил нож из кармана и раскрыл. Тяжелый. Лезвие в кровавых пятнах. Джим быстро зашагал по темной автостоянке, спрятав оружие в ладони. Он повторял адрес и имя, которые ему назвал Квейгмайер. Повторял и ненавидел этого пока незнакомого ему человека. Но чем больше Джим его ненавидел, тем быстрее стихал гнев. Адвокат пошел медленнее. Что он станет делать, когда приедет на место? Неужели он сможет убить человека?

«Конечно смогу, — уговаривал он себя. — Нет, не смогу. Не решусь. Но ведь он убил мою жену! МОЮ ЖЕНУ! — Адвокат повторил это много раз, стараясь снова себя распалить. — Мою жену!»

Это не имело значения. Джим проиграл. Он не способен на убийство. Адвокат застыл посреди огромной автостоянки. Асфальт повсюду был исчеркан желтыми полосами — местами для парковки. Джим прислушался к себе.

«Порядок», — подумал он.

Адвоката била дрожь. Он оглянулся на больницу, на прямоугольники освещенных окон, в которых кипела жизнь.

С каким удовольствием Квейгмайер рассказал ему об убийце. Наверное, хотел получить что-то взамен. Он ведь тот еще проходимец. Ничего не делает просто так. И значит, он выдал своего бригадира, чтобы отделаться от Джима. Зачем? Адвокат быстро оценил ситуацию. Ну конечно же! С души словно камень свалился. Джим побежал назад. Как он сразу не догадался? Ведь Квейгмайер пытался уговорить его подписать бумаги! Вот в чем дело. Джим не согласился, и тогда Квейгмайер избавился от него, чтобы спокойно обработать Брада. Брад подпишет документы и передаст ферму. Ферму, которую он должен сохранить во что бы то ни стало. Она нужна ему как воздух. Только там Брад сможет жить спокойно. И Джиму тоже очень нравилась эта ферма. Вот было бы здорово там пожить! За городом, вместе с женой… Почему он вдруг об этом подумал? Странно. В голове просто вспыхнула яркая счастливая картинка, и Джим сразу решил, что должен остановить Квейгмайера. Должен. Почему-то адвокат был убежден, что таким образом спасет Андрену. Если поторопиться и все сделать правильно, она непременно поправится и вернется. Андрена ждет, пока Джим прозреет. И он прозрел. Он понял.

Брад заговорил с ним. Джим бежал по вестибюлю больницы и слышал его голос.

— Я уже иду! — кричал адвокат.

Он взлетел по лестнице, толкнул тяжелые двери реанимации, пронесся мимо поста медсестры, которая что-то завопила вслед. За Джимом захлопнулись еще одни двери, голос женщины стих.

Еще один пост, здесь стойка поменьше, медсестра попыталась преградить дорогу, но быстро отскочила, когда Джим побежал прямо на нее.

— Туда нельзя! Сэр! Сэр! Вы…

— Мне очень нужно, — ответил адвокат, — очень.

Он толкнул дверь палаты и увидел довольного Квейгмайера.

— Убирайтесь отсюда! — прохрипел Джим и тут заметил, что дежурный полицейский тянется к кобуре. Ну да, у него ведь инструкции — защитить Брада любой ценой. Многие дорого дали бы за то, чтобы отомстить убийце. Толстяк вытащил пистолет и направил в сердце Джиму.

— Поздно! — взвизгнул Квейгмайер и потряс в воздухе подписанными бумагами.

Полицейский вздрогнул и повернул дуло к священнику.

— Вот она, подпись, у меня. Наконец-то! Моя! Моя! Земля моя! Ничего не останется! Ни полей! Ни домов! Одно голое пространство! И все мое! — Он задрал голову и погрозил кулаком. — Мое! Мое! Мое! Ура! Получилось!

— Все вон! — неуверенно закричал полицейский. — ВСЕ! ВОН!

Брад улыбался. Волнение улеглось, глаза мирно закрылись. Все кончено. Линия на экране бешено скакала вверх и вниз, но лицо Брада оставалось совершенно спокойным.

В дверях показалась сердитая медсестра. Она сразу кинулась к больному.

— Повторять не буду! — кричал полицейский. — Вон, живо!

— Ухожу, ухожу, — ответил Квейгмайер.

Он сунул бумаги в карман брюк, подмигнул Джиму и пошел к двери, подпрыгивая от восторга и хрустя костяшками пальцев. В интеркоме слышны были стоны больных со всех этажей больницы.

— Власть, — процедил Квейгмайер сквозь зубы.

Джим подошел к Браду и погладил забинтованную руку. Сердце адвоката разрывалось.

— Я молюсь, Брад, — прошептал он, — и я верю тебе. Я знаю, ты невиновен. Всегда знал.

Квейгмайер в последний раз оглянулся.

— Ничего ты не понял, ну совершенно ничего. — Он пнул створку двери и исчез.

Толстяк полицейский сунул пистолет обратно в кобуру и встал рядом с Джимом.

— Пошли. Мне что, вас за шиворот вытаскивать?

Медсестра вызывала по телефону врачей, взволнованно повторяя какой-то код.

Брад открыл глаза и увидел Джима, увидел отразившееся на его лице отчаяние и одиночество.

— Прости меня, Брад, — повторял Джим, — прости! Ты ведь простишь меня?

Экран пищал все громче, заглушая остальные звуки. Джим склонил голову, губы его шевелились, он молился и думал. «Поздно. Пыль, все — пыль».

Он никак не мог подобрать для молитвы нужных слов.

«Помилуй метущихся, ибо они ищут. Тебя, помилуй спорящих о Тебе…»

Полицейский тянул Джима за руку. Адвокат вырывался.

Маленькие глазки Брада лучились добродушием. Он медленно поворачивал голову. И видел все-все. Брад пытался улыбнуться, но толстые губы не слушались. Бесполезно. Он утратил власть над своим лицом, власть, которая казалась ему абсолютной.

— Как две звезды, — пробормотал Брад. — Двигаются, а сами как были. Не так. Все не так… Время. Бум с неба. Бум. Да. — Он хотел пожать плечами, но ничего не вышло. — Бум — и нету.

У Джима в груди закипали слезы. Он оплакивал жену, брата, всех, кого потерял. Их лица отражались у Брада в глазах. В этих глазах Джим видел начало и конец всему.

— Я люблю тебя. — Брад шевельнул посиневшими губами, но голос был не его, а жены Джима, она говорила с нежностью и грустью.

— Дай руку, — уговаривала она, — иди ко мне.

— Не могу.

Повязка промокла и покраснела.

— У него кровь идет, — сказал Джим.

В палату вбежали врач и две медсестры. Сестры вместе с полицейским кинулись выталкивать Джима.

Экран пищал как сумасшедший, казалось, его уронили и он сломался.

— Посмотрите, что вы наделали! — закричала медсестра и показала на экран.

— Я ему помогаю, — ответил Джим, но его тянули, толкали, выкидывали из палаты. — Я. Помогаю ему увидеть.

Брад смотрел на экран. Ломаная линия старалась вырваться и улететь прочь. Она отталкивалась от земли, подпрыгивала, летела, приземлялась и снова прыгала.

Рядом взволнованно суетились сестры. Что-то кричал врач, в ногу кольнуло, наверное замороженный дождь. Брад закрыл глаза, настроился на шум, а потом стал удаляться от него в тишину. Налетел стремительный поток, линия выравнивалась. Брад не стал бороться с тем, чего нельзя победить. Горе прямой чертой бежало по экрану. Дождь перестал. Брад слышал какой-то низкий приятный звук, кто-то кричал, навсегда расставаясь с землей.

Последний всхлип электроники, суета, крик врача.

— Разряд! — Тело пронзает молния. — Разряд! Разряд!

Но Брада уже нет.

Сестра смотрит на тело, на экран, снова на тело. Мертвые губы улыбаются. Потом приоткрываются. Сестра мягко закрывает их, но они снова открываются, шевелятся. Сестра отдергивает руку.

Мертвые губы шепчут:

— Мама.

— Папа.

— Привет.




Часть четвертая

ВОЗНЕСЕНИЕ





Глава первая

НАМ ВСЕМ ЗДЕСЬ НАЙДЕТСЯ МЕСТО


Брад улыбнулся. Какие здесь, на ферме, яркие цвета. Отец бросал сено через изгородь загона для лошадей, а мама раздвигала занавески на окнах кухни и махала Браду рукой.

Брад вышел в поле и поднял голову. Он знал, что Земля вертится. Он снова это чувствовал, чувствовал, как Земля несется сквозь пространство. Брад на секунду задумался о том, куда она несется, но быстро отвлекся. Не стоит об этом. Это неправильно. Брад резко повернулся и погладил нежные головки цветков. Чудесный летний воздух наполнил легкие. Брад наслаждался его вкусом, глубоко вдыхал и улыбался. Такое простое утешение.

Потом он снова пошел к загону для лошадей. Отец был спокоен. Тишина. Земля принадлежала им. Отец протянул Браду охапку сена и остановился посмотреть, как сын кормит лошадей, как раскачиваются их огромные головы.

— Где ты был, Брад? — спросил отец.

Брад пожал плечами и обернулся. На крыльце ждала мама, звала и махала рукой. Брад тут же бросил сено и пошел к крыльцу. Мама распахнула объятия. Она была теплая, от нее очень вкусно пахло. Брад поцеловал маму в щеку и легонько погладил по волосам.

— Ма-ма, — медленно выговорил он.

Мама взяла его лицо в ладони.

— Нельзя так уходить, — мягко пожурила она.

— Мама, — повторил Брад. Он хотел рассказать обо всем, что с ним случилось, но от любви ум совсем затуманился.

— Я знала, что ты вернешься, и пирог испекла. Яблочный, твой любимый. А еще у меня есть мороженое.

— Спасибо, мам! — застенчиво пробормотал Брад. То, что он хотел ей сказать, произнести было невозможно.

Мама повернулась и пошла на кухню, потом вдруг остановилась, что-то вспомнив.

— Ах да, чуть не забыла. Тут у нас гостья, она пришла тебя повидать. Говорит, что вы друзья. Вроде как друзья, так она сказала. Она отдыхает наверху. Бедняжка так устала. Ей надо поднабраться сил.

— Хорошо.

— Ты знаешь, о ком я говорю? — спросила мама, кивая на дом.

Брад тоже кивнул и опять кивнул.

— Конечно, мам. Знаю. Я знаю.

— Хорошо, что ты вернулся. — Она улыбнулась и поправила фартук. — Я так тебя люблю.

— И я тебя, мама. — Брад бросился в ее объятия и зажмурился, уж очень сильно она его сжала. Он рассмеялся, отступил на шаг и заметил в ее глазах слезы. Мама быстро утерла их кулаком и тоже рассмеялась.

— Никогда больше так не делай, — сказала она — Не уходи больше. Мне не нравится, когда ты так поступаешь.

И Брад понял, что она все знает. Знает то, чего он не может произнести. Она ведь мама. Она все понимает, и от этого ей очень грустно.

Брад тихонько кивнул и увидел, что с крыльца спускается молодая женщина.

Андрена улыбалась той самой улыбкой, которая никогда не сходила с ее лица. Мягкой и понимающей.

— Привет, — сказала она.

Брад сглотнул.

— Хорошо? — спросил он.

— Тут так красиво, — ответила Андрена. — Но ты ведь и сам это знаешь.

Брад таращился на нее, пока Андрена не отвела глаза. Брад подумал о Джой. Он знал, что скоро увидит ее. Часть ее уже здесь. Брад почувствовал это, когда был в поле. Ее дух, оторванный о тела, плыл над травой.

Андрена подошла и поцеловала Брада в щеку. Он покраснел, потер лицо, на секунду отвернулся, снова поглядел на девушку мокрыми широко распахнутыми глазами и улыбнулся. Потом прикрыл рот рукой, сгорбился и грустно рассмеялся.

— Джимми ведь тоже придет, правда?

Брад удивленно посмотрел на Андрену.

— Я знаю, надо подождать. Но я его даже отсюда вижу. Отсюда все видно, весь мир.

Брад повернулся к отцу. Как хорошо, что Андрена все поняла! Брад хотел, чтобы она сама разобралась, и она разобралась! Да так быстро!

— Иди сюда, Брад! — Отец махнул сыну. — Чем занимался?

— Ничем. — Брад подошел поближе.

— Уверен?

— Ничем. Ничем не занимался. Не-а. Нет.

— Знаешь, что мне здесь больше всего нравится? — Отец посмотрел на бескрайние зеленые и желтые поля.

— Да, — ответил Брад.

— Знаешь?

— Да, знаю.

— Так что? Скажи.

— Мир, покой и тишина. — Он как будто загибал пальцы на руках, зная, что можно дойти до восьми, а до десяти нельзя.

— Нет, хотя и это важно.

Брад заглянул в глаза отца, точно такие же, как и у него. Отец и сын улыбнулись друг другу.

— Так ты знаешь, что это?

Брад помотал головой. Здорово, что она почти ничего не весит!

— Мне нравится, что нам всем здесь найдется место. Так задумано природой. Земля. Ты меня понял.

Брад удивленно смотрел на отца. Тот говорил, а губы не двигались.

— Конечно понял. — Отец улыбнулся и обнял сына. — Я так тебе рад! Всегда.

Брад рассмеялся, а потом заплакал. Он смотрел на отца и знал, что будет дальше. Дым. Бульдозеры. Восемь. Десять — никогда. Так было с самого начала. С самого начала его руки не могли быть другими.


notes



Примечания





1


Этим именем в англоязычных странах обозначают среднестатистического гражданина — Васю Пупкина.




2


Младенцы, убиенные Иродом в Вифлееме (исп.).




3


Не так ли?




4


Счастливою путешествия (фр.).