Разрушители планет
Кейт Лаумер








Кейт Лаумер снискал славу талантливого, изобретательного и плодовитого автора. Он использовал практически всю палитру современной приключенческой НФ — и перемещения во времени, и параллельные миры, и чуждые космические расы, и звездные войны.

Герой романа “Сокровища звезд” волею судьбы вынужден воевать со всем миром. Свой среди чужих, чужой среди своих — он восстает против могущественной Компании, захватившей половину Галактики.




Содержание:

Сокровища звезд. Роман (перевод с англ. Г. Любавина)

Реликт войны. Рассказы (перевод с англ. И. Павловского)

И стать героем

Пока гром не грянул

Проверка на уничтожение

Реликт войны

Динохромный

Разрушители планет

Вакансия

А. Балабуха. Кит Лаумер, или О гармонии творца




Составитель: А. Тишинин

Обложка: С. Шикин

Художник: М. Киселев







Кейт Лаумер

Разрушители планет















Сокровища звезд

(роман)















Пролог


Двери распахнулись, и в комнату вошел высокий подтянутый старик в адмиральском мундире. Он остановился и отдал честь.

— Доброе утро, адмирал, — сказал человек, сидящий за огромным столом. Он неторопливо вертел в руках серебряную ручку. Кроме нее и сложенной стопкой бумаги, на столе ничего не было. — Рад вас видеть. С тех пор как вы ушли в отставку мы, кажется, не встречались. — Он едва заметно улыбнулся. На темном лице проступила почти невидимая сеточка морщин.

— Я просил о встрече две недели назад, — сказал старик.

Его давно утративший звучность голос был все еще сильным. Обрюзгшее и осунувшееся с возрастом лицо выглядело мрачным.

— К сожалению, в последнее время я очень занят, — спокойно ответил сидящий за столом.

— Я знаю, — проговорил посетитель. — Именно поэтому я и пришел к вам.

— Адмирал, я прочел вашу записку и понимаю вашу озабоченность. — Улыбка хозяина кабинета стала менее радушной.

— Вы делаете серьезную ошибку, лорд Имболо. Мне неизвестны причины того, что происходит, но какими бы они ни были, эти обвинения ошибочны.

Сидящий очень осторожно, словно имел дело с чрезвычайно редким и хрупким предметом, положил ручку на стол и вздохнул.

— Ошибки нет, адмирал… — начал он.

— Но обвинения абсурдны! — перебил его старик. — Вас обманывают, Имболо!

— Не думаю, адмирал.

— Вы обязаны прекратить этот погром, Имболо. Так не может продолжаться! — Голос старика дрожал.

— Адмирал, вы долго и преданно служили Обществу, и вам трудно поверить, что происходят изменения…

— Мне прекрасно известно об изменениях, Имболо. Я слышал речи хетеников. Я видел подпольные газеты. И я не имею с этим ничего общего. Меня волнует судьба Флота! Традиции, складывавшиеся в течение трех столетий, разрушаются. Полчища доносчиков, фискалов — этих крыс — пробираются повсюду, на каждый уровень командного состава…

— Вы не располагаете всеми фактами, адмирал. Поверьте мне.

— Я не успокоюсь до тех пор, пока не получу от вас обещания, что все дела будут пересмотрены, ваши информаторы отозваны и люди восстановлены на службе!

— Это невозможно! — отрезал Имболо.

Рука старика скользнула под застегнутый на серебряные пуговицы китель, и он вытащил плоское короткоствольное энергетическое ружье. Не говоря ни слова, он поднял его, навел на лицо лорда Имболо и нажал на курок.

Какое-то время, показавшееся ему вечностью, он продолжал глядеть в прицел ружья и в конце концов понял, что ничего не произошло. Его рука медленно опустилась, он весь как-то сжался и стал просто согбенным стариком в нелепо сидящем мундире. Лорд Имболо постучал по едва заметному пятнышку на крышке стола. В тот же миг в комнате появились два охранника в форме Флота.

— Адмирал нездоров, — тихо проговорил лорд Имболо. — Проследите, чтобы о нем позаботились.

Ружье с мягким стуком упало на пол, охранники взяли несостоявшегося убийцу за руки и вывели из комнаты. Лорд Имболо посмотрел им вслед, вздохнул и вновь склонился над списком офицеров и гражданских лиц, подозревавшихся в ненадежности и других преступлениях против Компаний и Общества.




Часть первая





Глава первая


Гардемарин Блейн был уволен со службы в 0800 часов в шестой день недели, в тридцать пятый день пятого месяца 2190 года. Эта церемония состоялась на парадной палубе корабля “Тиран”, весом пятьдесят миллионов тонн, во время его стоянки у Каллисто, — в девяти месяцах пути от Терры к Юпитеру.

Блейн — стройный, рыжеватый паренек, год как из Академии — покорно стоял по стойке смирно, пока коммодор зачитывал приговор суда: виновен в попытке взорвать бомбу с целью разрушить главный корабль Флота.

— В прежние годы, — говорил коммодор, — человека, предпринявшего пусть даже безуспешную попытку разрушить корабль, а значит, лишить жизни восемнадцать тысяч товарищей, ожидала страшная месть. Но ныне закон утверждает, что общество не может требовать смертной казни за подобные преступления.

Чарльз Иейтс Блейн, Общество возлагало на вас надежды, верило в ваши способности и преданность. Ныне вы лишаетесь этого доверия. Общество дало вам положение и обязанности, от которых теперь вы освобождаетесь. Общество даровало вам гражданство и привилегии пользоваться его благами, ныне эти привилегии отменяются. Вы более не член Объединенного Флота Планеты и не имеете права носить форму.

Забили барабаны. Коммодор подошел к Блейну, сорвал знаки гардемарина с его воротника и золотые нашивки с обшлагов и бросил их на пол. Туда же полетели серебряные пуговицы с орлом — символом Флота.

Блейн не двигался, лишь слегка покачивался при каждом рывке. По его лицу бежали слезы.

Барабаны смолкли. В гнетущей тишине вице-коммодор произнес:

— Чарльз Блейн, бывший офицер, бывший гражданин, сейчас вас увезут на гауптвахту и будут держать там до прибытия дежурного корабля Флота, который доставит вас к месту назначения, где вы свободно, без помощи и помех со стороны Общества, доверие которого потеряли, распорядитесь своей судьбой.

На лице коммодора появилась едва заметная усмешка.

— Уведите его, — приказал он.

Вновь ударили барабаны; караул выстроился в два ряда вдоль палубы, и Блейна повели сквозь строй мужчин и женщин, которых он пытался убить. Прочь из нашей жизни.

* * *


Старший помощник вахтенного командира Пол Дэнтон спросил меня:

— Что ты думаешь обо всей этой церемонии, Бен?

— Анахронизм, — сказал я. — Несколько нарочитый, но действенный. Когда пуговицы полетели на палубу, я отказался от своих планов взорвать корабль.

— Интересно, Блейн и в самом деле собирался это сделать?

— Наверное, если только это не уловка для того, чтобы очутиться где-нибудь на необитаемом острове в мире Класса 1.

Я улыбнулся собственной шутке, но Пол был задумчив, казалось, он всерьез размышляет над такой возможностью.

— Может быть, у него была какая-то веская причина, Бен?

— Для того, чтобы прикончить нас всех? Может быть, мы и не самая лучшая компания в мире, но это не оправдывает таких крутых мер.

— И все-таки почему? — продолжал Пол.

— Пол, я надеюсь, ты не читаешь памфлеты хетеников, а?

Я спросил шутки ради, но вопрос мой прозвучал как-то неловко.

— Возможно, приверженцы хетеников в чем-то правы, — сказал он.

— “Мы ненавидим ненависть и убьем любого представителя мерзкой, вонючей культуры, который с нами не согласен”, — процитировал я на память.

— Они фанатики, конечно, — сказал Пол, — но есть ли у нас право пренебрегать чьим-либо мнением? Времена другие…

— Ты пытаешься мне что-то сказать, Пол?

— Совсем нет. Я ищу ответы.

Служба на корабле шла своим чередом. Мы летели к Сатурну. Ежедневная вахта длилась всего четыре часа, а по вечерам были танцы и банкеты, лекции, концерты — развлечения, в общем. Среди десяти тысяч женщин экипажа было достаточно молодых и красивых, и это делало жизнь приятной. Проходили недели. Время от времени мы с Полом встречались, но больше не обсуждали хетеников и основы цивилизации. Я совсем забыл о нашем разговоре и вспомнил о нем лишь в ночь своего ареста.

* * *


Как-то вечером в мою дверь тихо постучали — корабельная полиция. Они были очень любезны: наилучшие пожелания от капитана и не явится ли мистер Тарлетон на мостик в удобное для него время? Их руки ни разу не коснулись висящих на бедрах пистолетов, но тем не менее я не забывал, что они там есть.

Они стояли поблизости, пока я брился, ровнял виски, натягивал китель. Один из них сопровождал меня наверх, другой — остался у моей каюты и смотрел нам вслед. Я оценил его деликатность: обыск в каюте офицера в присутствии самого офицера из этических соображений нежелателен.

Мы долго шли к лифту палубы, а потом долго поднимались на территорию G. “Тиран” не был одним из тех современных шедевров кибернетики, которые управляются десятком человек. Его коридоры тянулись более чем на сто миль. Мы не прошли и малой доли, шагая в мертвой тишине, похожей на ту, что наступает перед тем, как гроб уезжает в печь крематория.

Вооруженные охранники пропустили нас в большие бронированные ворота с надписью: “Палуба командования. Вход по спецпропускам”. В коридоре охранник с лицом, похожим на сжатый кулачок, потыкал кнопки на панели. Внутренняя дверь отворилась, я вошел, и дверь мягко закрылась за мной. Я стоял на мягком сером ковре, вдыхая слабый запах гаванских сигар и старого бренди. За большим выпуклым окном из кварца, занимавшим всю противоположную стену комнаты, висел Сатурн. Комната освещалась им, будто прожектором сцена. Но именно этот пейзаж за окном устранял налет театральности происходящего.

Он был воплощением того, каким должен быть коммодор Флота: высокий, широкоплечий, волевой подбородок и посеребренные сединой виски. Черты лица как у человека с плаката вербовки новобранцев. Расстегнутая пуговица рубашки открывала волосатую грудь. Большой перстень сиял в тусклом свете лампы, поставленной так, чтобы освещать лицо посетителя. Я отдал честь, он сделал движение пальцем, и я сел. Коммодор взглянул на меня, и воцарилось напряженное молчание.

— Вам нравится на Флоте, лейтенант? — Голос напоминал звук валуна, катящегося по обшивке палубы.

— Я вполне доволен, сэр, — ответил я. Я был скорее озадачен, чем встревожен.

Он кивнул, как будто я ему что-то объяснил. Возможно, так оно и было.

— Вы из флотской семьи, — продолжал он. — Адмирал Тарлетон был выдающимся офицером. Я имел честь служить под его командованием. Смерть адмирала явилась для всех нас большой утратой.

Я ничего не ответил. Большинство офицеров Флота служили под командованием моего отца.

— Мы живем в смутные времена, лейтенант, — сказал коммодор. — Во времена, когда человек постоянно проверяется на верность.

У меня было такое ощущение, что все это говорится не только для меня. В углу за моей спиной раздался шорох, я обернулся и увидел еще одного посетителя, который, сложив руки на животе, стоял у застекленного книжного шкафа. Это был Краудер — низенький, с жирной шеей, широким задом и соответствующим лицом человечек. Я знал о нем лишь то, что он является гражданским советником в штате коммодора. Меня удивило его присутствие. В ответ на мой поклон широкий рот Краудера расплылся в улыбке. К моему удивлению, он заговорил:

— Коммодор Грейсон хочет сказать, что некоторые сбитые с толку личности не понимают, что интересы Компаний и Флота едины.

У него был какой-то странный вибрирующий голос, казалось, он вот-вот сорвется на фальцет.

Я стоял и ждал, что сейчас сверкнет молния и уничтожит несчастного, который был настолько глуп, что прервал коммодора, да к тому же совсем невпопад.

Но коммодор, как хорошо воспитанный человек, лишь чуть-чуть нахмурился.

— Оценивая то, что можно было бы назвать субъективными аспектами сложной ситуации, любой младший офицер находится в невыгодном положении, — сказал он. — Жизнь в Академии изолирована; обязанности патрульной службы Флота бросают человека с места на место. — Он дружески улыбнулся мне, как бы стирая между нами разницу в возрасте и положении. Или почти стирая. Под внешним обаянием я уловил отсвет чего-то зловещего, будто вода в трюме.

— Вы были довольно близко знакомы со старшим помощником командира Дэнтоном?..

Задав этот вопрос, Краудер осекся, будто сказал лишнее. Я медленно обернулся:

— Что значит “был знаком”? — Вопрос прозвучал резче, чем мог позволить себе младший офицер, обращаясь к советнику коммодора.

— Безусловно, я имел в виду — знакомы.

Его голос по-прежнему был мягким и вкрадчивым.

— Я знаю старшего помощника командира с детства, — ответил я.

— Каковы же взгляды старшего помощника Дэнтона относительно верности Флоту и Компаниям? — Тон Краудера стал несколько жестче.

— Старший помощник Дэнтон — самый лучший человек из тех, что я знаю, — сказал я. — Но почему вы спрашиваете?

— Вы должны лишь отвечать на мои вопросы, лейтенант, — сказал Краудер.

— Довольно, Краудер, — прогремел Грейсон.

Однако вместо того, чтобы исчезнуть, Краудер отлип от стены и вышел в освещенную часть комнаты. Он хмуро взглянул на меня и повернулся к высокому человеку за столом.

— Видимо, вы недостаточно понимаете ситуацию, коммодор. Это вопрос безопасности.

Я посмотрел на рыхлое лицо советника и на его толстую шею в том месте, где воротник натер ее докрасна. Я ожидал, что коммодор раздавит этого мелкого чиновника, как клопа, но он лишь побледнел, кашлянул и устремил взгляд куда-то мимо меня. Казалось, его глаза ничего не видят. Тишина явно была предгрозовой.

— Итак, Тарлетон, — произнес Краудер голосом, напоминающим звук пилы, — когда вы в последний раз видели Дэнтона?

Я молчал и смотрел на коммодора. Наконец он перевел взгляд на меня:

— Отвечайте на вопрос. — Его губы еле двигались.

— Не знаю, — ответил я.

— Что вы хотите этим сказать? — недовольно проговорил Краудер.

— Я хочу сказать, что не знал, что это был последний раз, — ответил я и стал с любопытством рассматривать лицо Краудера, стараясь хоть что-то понять. Где-то внизу под ребрами подкатывала тошнота. “Пол, Пол, что они с тобой сделали?..”

— Хитришь, парнишка, — прорычал Краудер.

Я пытался поймать взгляд Грейсона, но того уже будто и не было в комнате. Он был где-то далеко, там, где в высокой башне, возвышаясь над всеми спорами и дрязгами, все еще существовало слово “ранг”. Я был одинок. А Краудер все ждал, покачиваясь на каблуках. Я поднялся и встал перед ним.

— Я не парнишка, мистер Краудер, а младший офицер. И если это допрос, то я требую записать его на пленку. — И я потянулся к кнопке на столе коммодора, но Краудер опередил меня и накрыл ее своей рукой.

— Мистер Тарлетон, советую вам осознать положение, в котором вы оказались, и оказать мне помощь, на которую я рассчитываю. — Он украдкой посмотрел на Грейсона. — На которую мы рассчитываем, коммодор и я.

— Что вы хотите от меня услышать? Пока я не понимаю, что вы от меня ждете.

— Говорил ли вам Дэнтон о чем-либо… О каком-нибудь, э-э, открытии, которое, как ему казалось, он сделал? Или о секрете, который он якобы раскрыл?

Я изобразил задумчивость.

— Он действительно говорил…

— Да, да? — Краудер торжествующе посмотрел на Грейсона.

— …что шамбертен, который подают в кают-компании, немножко горчит, — сказал я. — Но я не думаю, что это для кого-нибудь секрет.

Выступающая вперед челюсть Краудера отвисла, а маленькие поросячьи глазки превратились в узкие щелочки.

— Остришь, да?

Его слова падали, как тараканы в суп. Он потянулся к кнопке на столе, но тут ожил Грейсон. Он встал, нависая над представителем безопасности, словно джинн над Аладдином.

— Довольно, — грозно проговорил он. — Никто не имеет права обвинять моих офицеров без достаточных на то оснований!

— Он замешан в этом! — настаивал Краудер, но руку убрал.

— Представьте мне доказательства, — сказал Грейсон. — И тогда поговорим.

— Дайте его мне на час, и у меня будут все доказательства! — Взгляд Краудера жег меня, как паяльник.

— Убирайтесь, Краудер, — прошептал Грейсон.

Чиновник открыл было рот, но промолчал. Все-таки он знал, когда свое мнение следует оставить при себе. Краудер гордо прошествовал к двери, обернулся, оглядел ковер, обшитые панелями стены и с улыбкой всезнающего человека посмотрел на Грейсона.

— Поживем — увидим, коммодор, — сказал он. Его усмешка делала эту фразу оскорбительной.

Когда дверь за Краудером закрылась, Грейсон взглянул на меня. Мне показалось, что он хочет мне что-то сказать. Но так ничего и не сказал. Да я бы ему и не поверил.

— На этом все, мистер Тарлетон, — бесцветным голосом произнес он. — Считайте, что до дальнейших указаний вы под домашним арестом.

Коммодор сидел за столом, как и в тот момент, когда я вошел. Но сейчас все было иначе. Он уже не был олицетворением чего-то высшего — просто попавший в ловушку старик.

Вернувшись к себе, я позвонил Полу, но никто не ответил.




Глава вторая


Я разделся и встал под душ, а потом попользовался массажером, но все равно чувствовал себя так, будто меня вывозили в грязи. Когда я надевал свежую рубашку, в нагрудном кармане что-то зашуршало.

Это была сложенная вчетверо и запечатанная капелькой красного воска записка на тонкой голубой бумаге. Она была короткой и деловой:

“Бен, это моя девяносто вторая записка, поэтому не мешкай. Мне кажется, я напал на след чего-то очень опасного. Если мне придется исчезнуть, это будет означать, что я был прав. Не хочу впутывать тебя в это дело, но прошу сообщить Трилии: “Подтвердилось”. Пожалуйста, сделай это для своего друга. Пол”.

Пытаясь докопаться до смысла, я прочел записку трижды, но так ничего и не понял. Затем бумага стала пеплом и развеялась в пыль.

Зазвонил телефон.

— Лейтенант, — раздался в трубке осторожный голос. Я узнал его. Это был сержант Макдональд, ответственный за катера. — Послушайте, сэр, может быть, я не вовремя, но я получил шифровку за номером семьдесят восемь.

— Ну и?..

— Это шифровка о срочном изменении места стоянки. Через несколько часов “Тиран” уходит… а у нас недостает двух катеров.

— Продолжайте.

— Старший помощник Дэнтон отчалил в две тысячи часов, четыре тридцать по Восточному Поясному времени.

— Пункт назначения?

— Станция Феба.

Я задумался. Кроме маяка и кое-какого аварийного оборудования, на Фебе ничего не было. Ничего такого, ради чего стоило посылать старшего помощника одного на задание, когда он свободен от вахты.

— Вы говорили о двух катерах, Макдональд.

— Через полчаса после старшего помощника появился Хетчер и взял катер типа G, один из тех, на которых установлены спаренные двадцатимиллиметровки. И все заряжены. Этот сукин сын еще все проверил.

Я задумчиво покусывал губу. Все это мне вовсе не нравилось. Подчиненный Краудера Хетчер — грубый, недалекий человек, он способен на любую подлость.

— Отлично, — сказал я. — Подготовьте девять-два. Через несколько минут я буду.

Я попросил по телефону, чтобы мне принесли выпить, проглотил половину, закончил одеваться и приоткрыл дверь: коридор был пуст. Я вышел и направился к палубе Y. Меня не покидало ощущение, что все происходящее — дурной сон.

* * *


Макдональд встретил меня в стартовом отсеке. Это был невысокий крепкий вояка. Его круглый череп покрывали рыжие волосы, а нижнюю челюсть пересекали шрамы от ожога при взрыве на шлюпочной палубе в восемьдесят восьмом году.

— Все готово, сэр, и с полным запасом, — сказал он.

В глазах Макдональда читался вопрос, но, ничего не сказав, я прошел мимо него, вдоль ряда гладких корпусов катеров, ожидающих, когда добрые или злые руки приведут их в движение. Макдональд следовал за мной и стоял у трапа, пока я поднимался на катер.

— Последний раз, когда помощник капитана вернулся из подобного путешествия, мне пришлось полвахты потратить на то, чтобы заделать пробоины от камней на его катере, — сказал он. — Чем он там занимается, лейтенант? На этом Фебе?

— Может быть, осматривает оборудование? А, Макдональд? — Я попытался улыбнуться, но вряд ли мне это удалось.

— Оборудование?..

Я кивнул, сделав вид, что это именно та реакция, которую я ожидал.

— Я выполняю особое задание. На случай, если кто-нибудь спросит, — это все, что тебе известно. Ясно, Мак?

— Надеюсь, вы понимаете, на что идете, лейтенант. — По его виду было ясно, что он в этом сомневается. — Может, мне сопровождать вас? — Его голос немного охрип от волнения, и не мудрено, ведь он служил двадцать восемь лет и сейчас рисковал головой.

— Исключено. Ты остаешься здесь. Мне понадобится помощь надежного человека.

Я включил двигатели и, пока щелкали реле и устанавливалось нужное давление, не переставал думать о том, что же все-таки произошло. А потом я отбросил всякие мысли, потому что ничто в них не сулило мне светлое или хотя бы долгое будущее. Я знал одно: Пол Дэнтон где-то там, один, и его преследует катер типа G — последняя модель боевой лодки, все пушки которой заряжены: лодка-убийца, которой управляет садист.

Вспыхнул сигнал “Пуск”, и я передвинул рычаг. В тот же миг будто бетонные плиты придавили меня к креслу. Я покрыл расстояние во много миль, прежде чем ко мне вернулась способность видеть. Позади сверкающий огнями, словно город, плыл “Тиран”, а на экране передо мной алмазным блеском сияли Кольца.

* * *


Вскоре я обнаружил следы флотской разведлодки. Компьютеру понадобилось несколько секунд, чтобы обработать данные и провести экстраполяцию, которая понравилась мне не больше, чем все остальное в этой истории.

Пол направлялся совсем не к станции Феба. Его след вел прямо к Кольцам; точнее, к точке на краю щели Кассини, пространству между кольцами А и В. Тот факт, что это самое место находилось на расстоянии двадцати тысяч миль за Линией Запрета, не прибавлял настроения. Несколько миллионов кубических миль пыли и льда, рассеянных на нескольких миллиардах кубических миль пространства крайне затрудняли управление кораблем. Все это отнюдь не напоминало осмотр достопримечательностей в Карсвелле в часы пик. Я размышлял на эту тему, когда громкоговоритель на панели ожил:

— Карусель девять-два, код сорок. Код сорок! Девять-два!

Голос принадлежал гражданскому советнику Уолтерсу. Код “сорок” означал: “Немедленно прекращайте полет”.

— На тот случай, если вы забыли Устав, Тарлетон, это приказ возвращаться, — продолжал он. — У вас ровно десять секунд на выполнение.

Мне нечего было ответить. Я слушал звезды и наблюдал, как увеличиваются Кольца на экране, как они распадаются на отдельные световые пятна, сгустки света, потоки пыли, как они окружают меня, нависают надо мной, подобно застывшему на фотографии шторму. А может быть, просто нечистая совесть заставляла меня видеть их такими. Не каждый день флотский офицер бунтует.

Час спустя раздались сигналы тревоги: засоренность пространства впереди приближалась к критическому уровню. Я уменьшил скорость, включил передний экран для улучшения видимости, но не разглядел ничего, что могло бы объяснить, почему Пол отправился именно сюда. Теперь плоскость колец лежала в десяти милях впереди. Корабль кидало из стороны в сторону, когда автоматы управления вносили поправки в курс, чтобы избежать столкновений с пролетающими на огромной скорости частицами.

Я безрезультатно прочесывал эфир в поисках передачи на частотах нашего взвода и внимательно вглядывался в ослепительное сияние ледяного покрова Сатурна. Моя скорость снизилась до девятисот километров в час — скорость улитки, — но все же была слишком высокой, и количество ударов по корпусу не уменьшалось.

Пол считает, что в атом месте есть то, ради чего стоит рискнуть карьерой, а возможно, и жизнью. Нечто, заставившее Краудера послать Gлодку, чтобы не дать Полу найти это место. Я еще не знал, для чего прилетел сюда, но пока оставался шанс, что Полу может потребоваться моя помощь, я должен быть здесь.

Внезапно завыли сигнальные устройства, запрыгала приборная панель, и мир разлетелся на куски.

* * *


Я плыл куда-то, словно пылинка среди роя обломков, несущихся вокруг мертвой звезды. Удар был все-таки очень сильным. Компьютер прозевал крупную глыбу, неожиданно появившуюся по курсу катера, и теперь я медленно приходил в себя…

Мне удалось разомкнуть веки. Приборная доска светилась мерцающими огоньками, и все они сигнализировали об опасности. Экран стереовизора излучал золотое сияние, переходившее в вишнево-красное и исчезавшее потом вовсе. Я с трудом заставил себя выпрямиться, проглотил кровь, наполнившую рот, и попытался сосредоточиться на циферблатах. То, что я увидел, не радовало. Кристоновый корпус, разумеется, не пострадал, но с тем, что было внутри, дело обстояло хуже: система жизнеобеспечения вышла из строя, главный двигатель не работал, кислородные баки были пробиты и текли. Я был еще жив, но это в любую минуту могло измениться.

Корабль, медленно вращаясь, двигался все еще довольно быстро. Тормозные дюзы работали с половинной мощностью. Однако мне удалось понизить скорость до тридцати километров в час, прежде чем из темноты выплыла длинная плита и приблизилась к кораблю. Она ударила в корму и усилила вращение корабля. Я насчитал еще два сильных толчка и полдюжины слабых, прежде чем мой курс совпал с курсом всего остального мусора. У меня было время разглядеть порез на щеке, опухший глаз и заметить, что давление в кабине составляет девять фунтов на квадратный дюйм при температуре пятьдесят шесть градусов по Кельвину, прежде чем я увидел корабль Пола Дэнтона, плывущий в нескольких ярдах от меня с открытым люком.

* * *


Мой скафандр был цел, этим и объяснялся тот факт, что я еще жил. Люк был поврежден, но мне удалось открыть его и выбраться под звезды. Я потратил несколько секунд на то, чтобы оглядеться, оттолкнулся и поплыл к кораблю Пола. Он стоял вертикально и медленно заваливался назад. Уже на расстоянии ста ярдов я увидел, что катер пуст. Снаружи следов аварии не было, значит, Пол был осторожнее меня, полностью контролировал свои действия, а это говорило о том, что именно сюда он и хотел попасть. И если только он все-таки не погиб, то должен находиться где-нибудь рядом, в нескольких ярдах от корабля. Единственным местом, где можно было спрятаться, были два больших валуна: один величиной с большой дом, далеко впереди, а другой поменьше — слева от меня. По наитию я выбрал дальний.

Я преодолел примерно половину расстояния, когда в моих наушниках раздался голос:

— Оставайся там, где стоишь!

Это не был голос Пола, следовательно, он принадлежал Хетчеру.

А потом я увидел корму Gлодки, выступающую из-за скалы, мимо которой я двигался. Я не остановился, не ответил, словом — никак не отреагировал.

— Ты у меня на мушке! — предупредил Хетчер, когда я был в пятидесяти футах от выбранной мной скалы.

Мне подумалось, что Хетчер не будет торопиться стрелять. Я нужен Краудеру живым, чтобы пытками вытащить из меня секреты. Эта мысль помогла мне преодолеть оставшиеся несколько ярдов. Потом я увидел, как расплавилась и растрескалась моя скала. Я бросился за нее с такой скоростью, что от удара о незамеченный выступ у меня перед глазами поплыли звезды, целые созвездия, которых нет на картах. И тут он выстрелил снова. Но я ухватился за валун и крепко держался за него, продвигаясь все дальше и дальше, пока не… уперся взглядом в мертвеца.

Пол дрейфовал в нескольких футах от скалы, руки его были раскинуты, словно он хотел ухватиться за нее. Шлем скафандра был открыт, и из него поднимался, словно прорастая, странный кристаллический цветок — фонтан красно-черной замерзшей крови. Лицо в шлеме распухло, глаза вылезли из орбит. У меня внутри все похолодело, словно выключился обогрев скафандра.

— Меня предупредили насчет тебя. — Голос Хетчера резанул мне слух, как гравий, попавший в шестеренку. — Тарлетон, ты здесь совсем не случайно, и с твоей помощью мы многое узнаем! Выходи! Руки за шлем!

Я старался просчитать ситуацию: местоположение моего корабля, разбитого и бесполезного; Gлодка; корабль Пола, две скалы. Что касается Хетчера, то тут не было ясности. Он мог быть в корабле, а мог направить выстрел телескопически из какого-нибудь другого места в нескольких милях отсюда.

— Предупреждаю тебя в последний раз, Тарлетон. Если мне придется выйти… — Он осекся, но этого было достаточно. Впрочем, быть может, он хитрее, чем я думал, и проговорился намеренно.

Я немного продвинулся вправо, чтобы видеть свой корабль. Он медленно плыл в мою сторону. Хетчеру с его наблюдательного пункта этого не было видно. Я напряженно думал над тем, как мне воспользоваться этой ситуацией.

Смерть Пола объяснить трудно. Несомненно, Краудеру он был нужен живым. Хетчер совершил грубую ошибку. Он возбужден, взбудоражен, но чего он хочет? Как будет действовать?

Внезапно я понял, что он собирается меня убить. Мое вмешательство в это дело могло дать ему возможность выкрутиться, но при условии, что я буду мертв и не смогу дать показаний. Он ждал меня здесь, чтобы устроить себе алиби!

Впервые я заговорил:

— Ты идиот, Хетчер, — сказал я. — Почему ты убил его? Он же не был вооружен. Или он все-таки перехитрил тебя? Открыл скафандр прежде, чем тебе удалось его остановить?

Хетчер принялся ругаться, это служило подтверждением того, что мои предположения верны. Я засмеялся. Это был радостный смех довольного жизнью человека.

— Держу пари, ты еще не доложил о своей маленькой неудаче. А, Хетчер? Возможно, ты даже убедил Краудера, что Дэнтон уже аккуратненько связан и готов к допросу.

— Заткнись, Тарлетон, черт тебя подери!

— Краудер не мог следить за твоими переговорами с Полом — слишком далеко, большие шумовые помехи. Поэтому он не слышал, как ты убивал Дэнтона. Он и сейчас нас не слышит и не знает, что здесь творится. Правда, Хетчер? Ты все еще разрабатываешь свою версию, а? И, конечно, думаешь, что я смогу тебе помочь?

— Я спасу тебя, Тарлетон, — прошептал Хетчер, будто опасался, что Краудер все-таки может услышать. — Поддержи мою версию, а я помогу тебе выбраться отсюда живым. Клянусь!

Я еще немного посмеялся. Все это начинало казаться немного забавным даже мне. А может, у меня начиналась истерика?

— Послушай меня, Тарлетон. — В голосе Хетчера чувствовалось отчаяние. — Ты знаешь, в чем был замешан Дэнтон. Расскажи мне, и я обещаю тебе безопасность.

— Не будь идиотом, — сказал я. — Старший помощник Дэнтон не мог быть замешан в чем-нибудь незаконном, а если бы это и произошло, то уж друга он не стал бы впутывать.

На сей раз Хетчер издал лишь какие-то нечленораздельные звуки — он кипел от ярости. Пока он неистовствовал, я подвинул тело Пола.

— Хетчер, ты несчастный придурок, — прервал я его тираду, — мне достаточно дождаться прибытия корабля, который, без сомнения, следует за мной, и я с большим удовольствием поведаю Краудеру о том, как Дэнтон был у тебя в руках, как ты дал ускользнуть ему, а заодно и его тайне.

— Ну, хватит, Тарлетон! — заорал Хетчер. — Ты упустил свой единственный шанс! Ты мертвец, Тарлетон! Ты…

Корабль был близко, и я достаточно разозлил Хетче-ра. Момент был подходящим.

— Сначала поймай меня, растяпа!

Я схватил застывшее тело Пола за лодыжки, развернул его и толкнул изо всех сил. Труп плавно поплыл, раскинув руки. На расстоянии четверти мили появился Хетчер — он карабкался по скале с бластером в руках. Сверкнуло пламя, и расплавленная глыба камня пронеслась в нескольких футах от меня. Хетчер выстрелил в приманку. Но скала закрывала ему видимость, и он промахнулся.

— Постой, Хетчер! — закричал я. — Я не думал, что ты станешь стрелять! Я буду говорить! Я расскажу тебе все, что тебе нужно знать.

Я крепко сжал глыбу и ждал, ухватит ли Хетчер наживку. Он не стал стрелять снова. Через наушники до меня доносился резкий свист; он заряжал заплечный ранец-двигатель и собирался в погоню. Я рискнул, выглянул еще раз и увидел, что он быстро приближается к телу Пола, которое он принял за меня. Его путь неминуемо должен был привести к моему укрытию. Я отполз подальше и ждал.

Неожиданно Хетчер оказался совсем рядом, в каких-нибудь десяти футах. Я приготовился броситься на него сзади, но он внезапно затормозил, резко обернулся и выстрелил с бедра. Но промахнулся — я все-таки успел спрятаться за камень.

— Умно, — сказал он. — Но не слишком.

Я продолжал отступать назад, стараясь двигаться так, чтобы между нами все время была каменная глыба. Больше я ничего не мог придумать. Трудность заключалась в том, чтобы определить, где именно Хетчер находится.

Я вновь услышал звук портативного двигателя, и тут же — опять тишина. Стараясь не подниматься с земли, я переменил место. Я слышал его дыхание.

— Оглянись, — неожиданно приказал Хетчер.

Я оглянулся. Он плавал примерно в двадцати футах, направив ружье мне в лицо. Однако кое-чего он не замечал.

— Если хочешь что-нибудь сказать перед смертью — говори сейчас, — предложил Хетчер.

— Ты хочешь узнать о Дэнтоне и о большом заговоре, не так ли? — быстро проговорил я. — Я…

— Ты блефуешь, — оборвал он меня. Он перевел прицел с лица мне на грудь. — Тебе ничего не известно, Тарлетон. Ты дурак, который суется не в свои дела.

— Да, но…

В последний момент Хетчер почувствовал, как сзади тихо и плавно приближается катер. Он обернулся, и тут покореженный нос корабля сбил его; Хетчер распластался на его покрытой пробоинами поверхности, а корабль с инерцией трех сотен тонн, врезался в скалу неподалеку от меня.

* * *


На скафандре Пола я нашел маленький ранец. Он был настроен на мощность, достаточную для резки камня. Я потратил полчаса, прежде чем нашел место, где работал Пол — аккуратную клинообразную выемку на кристаллическом слое. Срез скалы был сероватый, с прожилками, значит, когда-то давным-давно эта глыба лежала на морском дне.

Я обыскал скафандр Пола в надежде найти отколотый кусочек, но безуспешно — ведь до меня здесь побывал Хетчер. Мне не хотелось прикасаться к его останкам, но, преодолев отвращение, я обнаружил каменный клинышек в подсумке.

Там, где резал Пол, поверхности были гладкими, а краешек, что откололся, — шероховатый и с углублением, похожим на отпечаток огромного пальца.

— Что это, Пол? — спросил я пустое пространство. — Что ты защищал? За что ты умер?

Подталкивая тело Пола, я добрался до его корабля и залез внутрь. Я представлял себе выражение лица Краудера, после того как я обвиню его в том, что он организовал убийство. Но уже в следующий момент у меня появилась другая мысль.

Будет вполне логично, если Краудер обвинит в убийстве Хетчера меня.

И вряд ли он остановится на этом. Если я убил Хетчера, я мог убить и Пола Дэнтона. Ну и как мне доказать обратное?

— Чушь! — успокаивал я себя. — Какие мотивы?

Но какие мотивы были у Хетчера и Краудера? Что они стараются утаить? Что обнаружил Пол? На что он намекал в своей записке?

И тут я, кажется, понял.

Мятеж.

Невероятная мысль — корабль в руках Краудера и компании. Все сразу стало на свои места: косвенные намеки Пола, странная снисходительность Краудера к коммодору, невероятная наглость Хетчера, убийство Пола. Но все-таки оставалось неясным, что Пол искал в Кольцах. Какое значение имеет этот кусочек камня? Может, это всего лишь уловка, чтобы направить Хетчера по ложному пути, сбить его с толку?

Потом до меня дошло, что я не могу вернуться на корабль. Если такой человек, как коммодор Грейсон, с его званием и опытом, не смог противостоять заговору, если это не удалось Полу Дэнтону, то на что мог надеяться младший лейтенант? Что он мог сделать на мятежном корабле?

Но ведь я был не на корабле, а тут, на свободе, и в моем распоряжении был катер.

Два катера. Gлодка Хетчера больше подходила для космического путешествия.

И тогда я понял, что должен делать.

От Колец Сатурна до Терры путь не близкий. Кроме того, мне предстоит совершить его в одиночку. На борту недостаточно пищи, воды — всего недостаточно. Но ведь капитан Блай проплыл на открытом баркасе от Таити до Темзы. И кроме плохого настроения и компаса, у него тоже ничего не было. Значит, я тоже могу попытаться.

— Прощай, Пол. Сделаю все, что смогу, — сказал я покойнику и направился к G-лодке. Я повел ее на минимальной мощности и спрятался в туманности Колец в двадцати милях от двух останков.

Я ждал девять часов, прежде чем далеко за туманностью Колец появился огонек. Он походил на лампу за занавеской. Огонек рос и стал бело-голубым сиянием, которое медленно плыло вверх и постепенно удалялось, отклоняясь под углом 37°.

Я смотрел, как исчезает корабль, и пытался свыкнуться с мыслью, что я всеми покинут, что до ближайшего дружеского лица расстояние в один световой час и что я могу рассчитывать только на себя.

Я ввел данные о курсе корабля в пульт управления и отправился в долгое путешествие домой.




Глава третья


Приключение — это когда кому-то где-то далеко приходится преодолевать трудности. Сейчас все это происходило со мной. Сто восемнадцать дней — не вечность, но их вполне достаточно для того, чтобы семечко проклюнулось, стало растением, и на этом растении созрел помидор.

Вполне достаточно, чтобы на голых ветках зимних деревьев набухли почки. Вполне достаточно для того, чтобы выросла полуторадюймовая борода; чтобы воздух в кабине стал душным и вонючим; чтобы прибор для очистки воды покрылся налетом зеленой плесени; чтобы выскрести последнюю банку консервов до крошки, а потом разломать ее и вылизать дочиста. Вполне достаточно, чтобы последняя бумажная одежда разодралась в клочья, обнажив грязную землистого цвета кожу, сквозь которую проступают кости. Вполне достаточно, чтобы мысли миллионы раз обежали черепную коробку, подобно белке в колесе, и в конце концов превратились в маленькую кучку полуразрушенных инстинктов.

Ну что тут скажешь? Даже падение Рима изложено в трех томах. Время шло.

Я миновал Луну на полной межпланетной скорости, вздыбил земную атмосферу на тысячи миль вокруг и увидел, как докрасна раскалился кристоновый корпус лодки. По счастью, что-то из случившегося пробилось в мое сознание. Я затратил немало усилий, прежде чем мне удалось сесть к пульту управления и рассчитать траекторию приближения. Проделывая это, я громко хохотал над чем-то очень забавным, а потом опять впал в забытье. Через некоторое время началась вибрация. В кабине было жарко, а вибрация становилась все сильнее и сильнее. Трудно было сообразить, что необходимо делать, но еще труднее потянуть рычаг, находившийся у меня под рукой. Это была тяжелая работа, раз или два я забывался и почти засыпал. Но, вероятно, какая-то часть меня понимала, что сделать это очень важно. Я все-таки вытянул его и услышал звуки, которые, скорее всего, были щелканьем замыкающихся реле и начавших работать автоматов. А может, это просто смотритель, подстригающий лужайку над моей могилой? Мысли о могиле привели меня к мысли о Земле. А потом на меня наехал двадцатитонный каток и раскатал в лепешку до такой толщины, что сквозь меня просвечивало красное солнце, потом оно потухло и стало рокочущей темнотой.

* * *


Я очнулся от того, что в лицо мне плескала теплая соленая вода. Несколько капель попало в горло, и я закашлялся. Из-за борта спасательного плота Марк XXI мне было видно, что я скольжу по блестящему зеленому склону. Затем плот въехал на следующий холм, и мне удалось разглядеть вокруг множество подобных холмов, но тут лицо мне залепила пена. Я так устал, освобождаясь от нее, что мог лишь лежать на спине, уставившись в небо цвета свинца. Вскоре я понял, что замерз, но тут же забыл и об этом. Внезапно небо потемнело. Как-то вдруг наступили сумерки и появились невинные, юные звездочки, похожие на первые апрельские цветы. Эта метафора мне понравилась. Я ухватился за нее, стараясь развить дальше… Но ничего не вышло. Мысль стала меркнуть, и…

Было очень темно и холодно. Моя кожа натянулась, стала шершавой и соленой и словно приросла к костям. Я пошевелился. Все тело пронзила боль, и я застонал. Эти стоны были единственным, на что я тогда был способен. Горло будто выстелили пыльным сукном, а в глаза вбили гвозди. По телу ползали красные муравьи. Они рвали мою плоть на кусочки, потом эти кусочки выплевывали и проползали дальше. Я попытался облизать губы, но язык не слушался меня и, казалось, был в три раза больше, чем обычно.

“Нужна вода”, — четко сформулировал я. Мозг старика Тарлетона вновь затикал. “Нужна вода, — снова повторил он. — Обезвоживание. Соленую воду пить нельзя, но кожа может ее впитывать…”

Где-то внутри меня обнаружился скрытый запас сил. Но воспользоваться этим запасом было так же трудно, как Самсону — разрушить храм, Гераклу — распять Прометея, а Атласу — держать Землю. Я сел и тут же повалился набок. Моя голова оказалась возле планшира.

По периметру плота была натянута веревка, один ее конец свисал внутрь. Я обмотал веревку вокруг руки, собрал остатки того, что еще можно было считать силой воли, и перевалился через край плота. Холодная, как лед, вода обожгла меня. Этого было достаточно, чтобы немного рассеять туман в моей голове. Ухватившись за веревку двумя руками, я старался держать голову над водой. Казалось, я пробыл в воде довольно долго. Ощущение холода заглушило боль и зуд, осталось лишь всепоглощающее страдание от того, что я жив. Ко мне вернулось желание умереть, расстаться с жизнью, погрузившись в мягкое, вечное небытие. Ведь это было так легко! Но мои руки не подчинялись моему разуму. Они продолжали сжимать веревку, подтягивали меня поближе к краю плота, который то погружался в воду, то всплывал.

Я уловил момент, когда плот пошел вниз, собрал все силы и рванул вперед, умудрившись так стукнуться носом, что из глаз посыпались искры.

Я вновь подпрыгнул, на этот раз порезав ноги, поставил локти на край плота, обругал океан, который старался утянуть меня обратно, кувырнулся на дно плота и задремал.

А потом наступил водянисто-серый день, но ветер был уже потеплее. Я вспомнил о неприкосновенном запасе, который должен быть на каждом спасательном плоте серии Марк XXI. Он был очень далеко, на другом конце плота. Я израсходовал огромное количество драгоценной энергии, дополз до него, открыл мешок и вытащил пластиковую коробку.

В коробке лежала карточка, на которой было написано, что НЗ проверен 10.07.89, признан негодным к употреблению и уничтожен.

С этим и остаемся.

Солнце уже было в зените и жарило, как лампа в сорок ватт.

Я подумал, что пора бы провести рекогносцировку: определить мое местонахождение, силу и направление ветра, температуру воды, дыхание, пульс…

Я сидел и смотрел на еле видимую за туманом береговую линию. Она была так далеко, что я не мог разглядеть детали, но мне показалось, что она похожа на Африканское побережье. А может быть, даже на побережье Нью-Джерси.

Я лег, чтобы хорошенько все обдумать, и немало в этом преуспел, однако, звук артобстрела становился все громче, сильнее. Он приближался. Земля вздрагивала при каждом взрыве. Барражирование продолжалось уже довольно долго, совсем скоро они пойдут в атаку и бросятся в штыки, а я не готов… Абсолютно не готов и не могу найти ружье… И вообще я уже весь изранен, а, может быть, даже мертв, и неизвестно, где санитар, и…

Последний взрыв подбросил и зашвырнул меня на тысячу миль, в вырытую могилу. Меня забросало грязью, с неба свалился огромный надгробный камень, но это уже не волновало. Я был далеко-далеко, там, где вместе лежат герои и трусы, ожидая наступления вечности, а она приближается медленно, как змейка, что ползет через бесконечную пустыню к далекой горной гряде.

* * *


Первое, что я почувствовал, — вонь. А потом — жару. А потом — мух на моем лице и жужжание тех, которые тоже хотели бы найти место, чтобы сесть. И только пошевелившись, я почувствовал боль. Я издал стон, что также является формой общения. Но никто не ответил, поэтому я застонал сильнее. Опять никакого ответа. Хватит! Нечего больше стонать! Попробуй что-нибудь другое!

Что, например?

Ну, может быть, тебе удастся сесть.

Отличная мысль. Попробую.

Меня будто ударили по голове наполненной песком подушкой.

Еще какие-нибудь идеи?

Конечно. Но потом. Сейчас мне нужен отдых.

Прошу прощения, сэр. Так дело не пойдет. Шевелись, Тарлетон! Пошевели ногой, встряхни косточки, подними скелет, полей себя соком и поджаривайся понемногу!

Жарковато здесь. Солнце светит прямо в лицо. Нужно уйти с солнцепека. Вчера было как в аду холодно, а сегодня, как в вышеназванном месте, жарко. Болит сильно, впрочем, ожогов второй степени не заметно.

Открываю один глаз — вижу грязный песок, пучки водорослей, кусты, которые уже устали расти, чахлые деревья, увитые ползучими растениями, блекло-голубое небо.

Попытайся открыть второй глаз! То же самое, разве что угол зрения иной. Глаза ведь находятся на расстоянии трех дюймов друг от друга, что дает стереоскопический эффект, глубинное восприятие.

Пошевели головой! В поле зрения попадает нечто отвратительное. Мертвое животное. Поправка: мертвая рука. Рука трупа, пальцы, как клешни, сухожилия видны как в анатомическом атласе. Интересно, кто этот мертвец? Попытался отодвинуться, чтобы не видеть труп, но рука тащилась следом.

Это меня напугало, и я перевернулся лицом вниз. Так было удобнее. Так я мог смотреть на узкую полоску пляжа. С одной стороны — спокойная голубая вода, с другой — лес. Не видно ни домов, ни лодок, ни людей, ни пасущихся коров; даже чаек не видно.

Только я — совсем один в этом мире.

Мысль была тягостной, и мне захотелось плакать. Но сначала необходимо срубить деревья, построить жилище, собрать орехи и ягоды, сделать лук и стрелы, поохотиться, сварить добычу и поесть, а потом уж погрузиться в заслуженный сон на ложе из веток ароматного бальзамина.

Подумав хорошенько, я решил начать со сна.

Солнце покинуло небеса, и холодная вода коснулась моего подбородка. Прилив начался довольно неожиданно, потревожив меня как раз в тот момент, когда я начал успокаиваться. Это показалось крайне обидным.

Я вонзил пальцы в песок и подтянулся вперед. Вернее, сделал попытку. На самом деле я лишь отбросил назад горсть песка. Под ним лежал абсолютно круглый без единой вмятины белый шарик, размером с мячик для гольфа.

Я не знал, что это такое, но какая-то обезьяна, сидящая на нижних ветках моего генеалогического древа, знала, что хорошо, а что — плохо. Она затолкала черепашье яйцо мне в рот, вместе со скорлупой, песком и всем, что на нем было, разгрызла его и почувствовала боль, как от впрыскивания кислоты. Мои слюнные железы впервые за много дней выделяли слюну не в качестве реакции на мечты о пище, а для того чтобы что-то переварить.

В кладке было семь яиц, и я съел все.

После этого меня вырвало. Мне было очень плохо. Я опять почувствовал голод и принялся ползать, цепляясь за песок, в поисках яиц, но безуспешно.

Пришла следующая волна прилива и почти смыла меня в море. Это заставило меня отползти подальше от берега, и я оказался в зарослях кустарника с горькими листьями.

На кустах росли какие-то маленькие белые ягоды. Я попробовал их. На вкус они напоминали политуру.

Когда совсем стемнело, я свернулся в комок, чтобы унять боль, которая, прими я иное положение, вырвалась бы наружу, как лопнувший аппендикс, и отполз в сторонку. От меня осталась лишь пустая оболочка, словно кожа, сброшенная змеей.

Меня разбудили голоса.

Какое-то время я лежал и прислушивался к тем, кто разговаривал. Они тараторили на языке, который состоял из звуков, похожих на курлыканье индюка, хрюканье поросенка и гавайские песни. Это было какое-то новое бредовое видение, и я решил не прогонять его. Теперь я как бы был уже не один.

Что-то твердое уперлось мне в ребра. Я открыл глаза и увидел самое грязное человеческое существо на Земле — невысокого чернокожего морщинистого мужчину. На нем были давно потерявшая цвет и форму фетровая шляпа, изодранные шорты цвета хаки и рваные теннисные туфли, из которых высовывались худые черные пальцы. Это был самый симпатичный человек, из тех, что мне когда-либо доводилось видеть.

Именно это я и попытался ему сказать. Возможно, мне не удалось подобрать нужные слова. Ввиду ответственности момента я волновался, и мой голос отчасти утратил свой обычный тембр и богатство оттенков. Но тем не менее я поведал, как рад его видеть и как давно не ел по-настоящему. Кроме того, я сообщил и некоторые другие сведения, представляющие интерес для героических спасателей, у которых появилась возможность проявить себя. Благо мой случай вполне подходящий. Потом я упал на спину и стал ждать, когда мне подадут питательный суп и что-нибудь успокоительное, как требовалось по сценарию.

Мужчина достал из-за спины сучковатую палку и треснул меня по голове.

Негодование не относилось к разряду эмоций, помогающих выжить, но то чувство, которое подбросило меня с земли, как последнее зернышко в машине для приготовления поп-корна, трудно было назвать по-другому. Я бросился на него, промахнулся и нырнул лицом в грязь. Абориген повернулся и пустился бежать, будто неожиданно вспомнил, что у него подгорают тосты.

Через две минуты он вернулся с друзьями. Тридцать секунд они выкапывали меня из кучи опавших листьев, в которую я зарылся. На сей раз никто не пускал в ход палку. Двое из них схватили меня за руки, двое других — за ноги, и мы двинулись по тропинке.

* * *


Странная, но симпатичная деревушка, в которую меня принесли, была построена из веток, ржавых банок из-под масла и деревянных дощечек с надписями типа “Акак” и “Coco”. Меня положили на пол в хижине местной красавицы, которой можно было дать от тридцати пяти до шестидесяти лет. Во рту у нее торчало два зуба, но она дала мне зажаренную целиком рыбу, какой-то местный хлеб, фрукты, консервированные персики и стала казаться мне прекрасной.

Никто в деревне не говорил ни по-английски, ни по-французски, ни по-немецки, ни по-русски. Никто не беспокоил меня, никто, за исключением Старой Джерти, не обращал на меня внимания.

Я провел в хижине целую неделю, прежде чем понял, что могу выползать на воздух и сидеть на солнышке.

Я пытался общаться с Джерти на языке жестов. Я показывал пальцами: “Прошу прощения, мэм, не будете ли вы столь любезны сообщить мне название этого очаровательного местечка, и где оно примерно расположено?” В ответ я получал только тихое ржание. Я нарисовал на земле карту мира и протянул ей ручку, которую она понюхала и выбросила.

В деревне не было ни радио, ни транспорта, за исключением полудюжины сильно потрепанных лодок, гниющих на пляже. Уверен, ни одна из них не смогла бы переплыть даже лужу.

Немного окрепнув, я решил исследовать остров; он был девять миль в длину и четыре в ширину. С плоской возвышенности, откуда я обозревал остров, были видны и другие острова. Народу там было примерно столько же, сколько и на том, где жил я.

Меня переполняло благородное желание броситься в Вашингтон и доложить о мятеже и убийстве главнокомандующему Флотом. Ну и заодно получить поздравления по поводу моего эпохального навигационного подвига. Но шли дни и ничего не происходило.

Прошло почти три недели, прежде чем прибыла Компания.

* * *


Все племя, — если только они были племенем, — собралось на берегу и смотрело, как причаливает лодка. Это был молочно-серый катер на воздушной подушке, над которым развевался флаг Компании. Он выскочил на пляж — полоску серого песка, напоминавшего промышленные отходы, — остановился и пылил, пока не затихли двигатели.

С катера спрыгнули два похожих на полинезийцев человека в форме Компании, а за ними темнокожий голубоглазый кривоногий коротышка в серых шортах и пиджаке. На плечах у него были нашивки старшего служащего. Он вытер лоб большим белым в синюю клетку платком и направился к толпе. Никто не рванулся менять бананы на транзисторные тридео. Аборигены ждали, слегка позевывая и переминаясь с ноги на ногу.

Я пробирался вперед, когда кривоногий сказал что-то на местном диалекте. Старик в кроссовках — тот, что приветствовал меня в самый первый день, — вышел на несколько футов вперед. Его звали Тмбели или что-то в этом вроде. Сегодня он был без палки. Пока они разговаривали, я ждан. У меня сложилось впечатление, что кривоногий задает вопросы. Внезапно Тмбели показал на меня, и, похоже, это рассердило приехавшего. Он отвернулся и направился к катеру.

Я окликнул кривоногого, он остановился и подождал меня.

— Мне нужен транспорт на материк, — сказал я. — Э-э, вы ведь говорите по-английски?

— Да, — прохрюкал он. — Тмбели сказал, что вы англичанин.

Он оглядел меня с головы до ног, как портной, недовольный своей работой. Вряд ли я мог его винить. На мне была лишь пара цветастых шорт, которые Джерти, должно быть, откопала на местной свалке.

— Я направляюсь в Лахад-Дату, — сказал он. Я никогда не слышал о Лахад-Дату.

— Отлично, — обрадовался я. — Куда угодно. Я флотский офицер и…

— Будь проклята эта гусиная охота, — говорил он сам с собой. — Обыскать пару миллионов квадратных миль чертова океана! Чертова глупость! — Он погрозил пальцем жителям деревни. — Спрашиваю, видели ли они человека, которого я ищу? Чертовы дураки!..

— Вы кого-то ищете?

— Флотского дезертира. Плохой человек. Приказано стрелять и убить. Он молодой, двадцати пяти лет, черноволосый, шесть футов, крепкий. — Кривоногий засмеялся и скосил маленькие голубые глазки на меня. — Они говорят, что, может быть, вы и есть тот парень, которого я разыскиваю. — Коротышка нахмурился. — Что делает здесь, среди аборигенов, цивилизованный человек? — пропыхтел он с таким видом, словно заранее не одобрял всего, что я мог ответить.

— Исследования, — быстро сказал я, надеясь, что кривоногий не заметил шока, который он устроил мне ненароком. — Кажется, я где-то сбился с пути. — Я виновато улыбнулся, апеллируя к его пониманию человеческих слабостей. — Пристрастился к вину, женщинам, словом, обычная история. Но сейчас все позади. Нужно вернуться, взять себя в руки. Никогда не поздно.

— Очень хорошо. Забирайте вещи и вперед.

— Мои вещи у меня в кармане, — сказал я.

Я забежал в хижину, отдал Джерти свой складной нож и произнес благодарственную речь. Она смотрела на нож и говорила что-то очень похожее на тексты неаполитанских водителей, требующих больших чаевых.

У катера мой благодетель вновь оглядел меня, покачал головой и рассмеялся.

Я не понимал, чему он смеется до тех пор, пока не поглядел в зеркало в каюте.




Глава четвертая


Пытаюсь проанализировать ситуацию в свете последних событий. Я делал ставку на то, что Краудер скроет мое бегство, чтобы избежать необходимости давать разъяснения. Я надеялся, что он считает меня погибшим. Но Краудер опередил меня. Он учел, что я могу добраться до Терры в G-лодке, и подготовил свою версию происшедшего. Вероятно, на моем пути были расставлены кордоны, и только принцип “иголки в стоге сена” позволил мне пройти незамеченным. По крайней мере, до последних нескольких тысяч миль, когда наземные и спутниковые станции все-таки обнаружили меня.

Несомненно, они следили за моей лодкой, когда она вошла в атмосферу, но затем упустили меня. Несмотря на заверения Спасательной службы, в Тихом океане все-таки трудно обнаружить плот. И только потому что голод изменил меня до неузнаваемости, я до сих пор не арестован.

Что ж, придется отменить план, по которому я намеревался сообщить о мятеже в первом же порту космофлота или в любом общественном учреждении, до которого мне удастся добраться. Я должен оставаться неузнанным и пробираться инкогнито, а затем изложить свою версию случившегося кому-нибудь из моих влиятельных знакомых в Вашингтоне. Это будет не слишком трудно. Границ и паспортов не существовало, не существовало также каких-либо ограничений на передвижение. Не было причин, для того чтобы кто-то слишком внимательно рассматривал меня, если только я сам не привлеку к себе внимания. С этой мыслью я и уснул. Впервые за четыре месяца — в кровати.

* * *


Лахад-Дату оказался портом из бетона и алюминия, окруженным хибарами и пальмами, на северной стороне бухты Дарвел Северного Борнео. Мой новый приятель, суперинтендант Отака, подбросил меня туда, снабдив старой матросской робой и сотней кредиток в качестве платы за то, что во время нашего семисотмильного путешествия я помогал вести катер сквозь сложные морские течения. Я употребил их на то, чтобы съесть бифштекс, постричься, купить костюм и снять комнату в гостинице. Именно в такой последовательности. На острове я мылся соленой морской водой, этого было достаточно, чтобы поддержать чистоту, но для восстановления душевного равновесия нет ничего лучше потока горячей пресной воды и мыла. А плюс к этому еще двенадцати часов сна в хорошей кровати.

Я переоценил себя и купил одежду на несколько размеров больше. Она болталась на мне, как на огородном пугале. Цвет моей кожи постепенно приобретал свойственный ей оттенок, десны становились крепче, зубы уже не так шатались, а волосы перестали выпадать. Но все же никто не принял бы меня за зеленого юнца. Я походил на пятидесятилетнего инвалида, да и чувствовал себя не лучше. Я задыхался, поднимаясь по лестнице, а когда нес поднос, мои руки дрожали, и кофе расплескивался. Узнать меня было невозможно, но отпечатки пальцев и рисунок сетчатки глаза не изменишь. Глянь на меня повнимательнее какой-нибудь служащий и — игра проиграна.

В Лахад-Дату нашлась работа для старого бродяги с образованием. Работодатели ограничились лишь несколькими вопросами. Я назвался Джоном Боном, получил должность счетовода на плантации Таро и принялся поправлять здоровье и готовиться к побегу. Следовало все очень тщательно рассчитать: с одной стороны — желание хорошо поесть, с другой — необходимость сохранять истощенный вид, который помогал мне скрываться и который все труднее было поддерживать, учитывая новый рацион питания, солнце и ежедневные прогулки утром и вечером от бунгало до конторы. Заработок был маленьким — хозяин экономил на мне, но мои траты были еще меньше. Пища — на островах не проблема, если вы готовы довольствоваться рыбой, птицей, фруктами и местным хлебом. Жильем меня обеспечили, а два костюма из белого тика полностью удовлетворяли мои потребности в одежде.

Через две недели экономии у меня было достаточно денег, чтобы купить билет на самолет на другой конец света, а мой вес увеличился еще на десять фунтов. Теперь я весил сто пятьдесят фунтов и выглядел на десять лет моложе — высоким, сутулым, поджарым мужчиной средних лет.

В городке было несколько приличных ресторанов, которые я навещал с хорошенькой тридцатилетней брюнеткой по имени Лэйси. В ней текла французская и китайская кровь, и она призналась, что предпочитает компанию мужчин старше нее. Я не стал спрашивать, какого старого мужчину она имеет в виду, поскольку понял, что речь обо мне.

Мое бунгало стояло через два дома от ее хибары. Прошло немного времени, и она стала наводить порядок в моем доме. После ужина мы обычно сидели на веранде, пили чай, любовались чудесным закатом и слушали записи симфоний, которые передавало радио Борнео в Брунее. Когда сгущались сумерки и появлялись звезды, я зачастую ловил себя на том, что ищу среди созвездий маленькую точку — Сатурн. Но та часть моей жизни, казалось, осталась где-то очень далеко. Не я, а кто-то другой провел семь лет в космосе, покинул корабль и убил человека, проделал восемьсот миллионов миль и чудом угодил в море. Это был совершенно другой человек — искренний молодой сорви-голова, начисто лишенный жизненного опыта, но горящий справедливым желанием отомстить. Позже, когда я буду чувствовать себя лучше, когда со временем все уляжется, я буду собирать осколки той личности. Но сейчас жизнь была достаточно хороша, и, право, я заслужил небольшой отпуск по состоянию здоровья.

Я продолжал так думать до тех пор, пока полиция не убила Лэйси.

* * *


Заполняя разные ведомости, я на час задержался в конторе. Вместо того, чтобы не мешкая отправиться домой, я решил пойти дальней дорогой, хотел полюбоваться долиной, подышать свежим воздухом и избавиться от головной боли, вызванной нагрузкой на глаза. Я добрался до своего участка уже в сумерках и не почувствовал никакой тревоги, увидев два серых автомобиля, припаркованных напротив моего дома. Только удивился, у кого это возникли проблемы с домашним энергоблоком. Незнакомец в плотной одежде, выглядевшей здесь довольно неуместно, внимательно посмотрел на меня, когда я проходил мимо. Я был почти у ворот, когда услышал шум драки, потом хлопнула дверь, раздались быстрые шаги и сдавленный мужской крик. Лэйси вихрем выскочила из ворот, увидела меня, открыла рот, но позади нее кто-то с силой дважды ударил молотком по куску железа. Левая сторона блузки Лэйси дернулась, как будто кто-то толкнул ее изнутри пальцем, ткань лопнула, и проступило ярко-красное пятно величиной с мою ладонь, величиной с тарелку, а потом оно залило всю левую сторону груди…

— Джонни… они… ждут… — сказала Лэйси вполне отчетливо и рухнула на землю, словно кто-то перерезал ниточку, которая ее держала.

Она упала на тротуар, подогнув под себя ноги. На ее спине я увидел обгоревший белый нейлон — входные отверстия от высокоскоростных игл. Лицо Лэйси было совершенно спокойно, будто она только притворялась мертвой. Все это произошло за какие-нибудь полсекунды, а потом по тропинке, по которой только что пробежала Лэйси, забарабанили бегущие ноги.

Я развернулся и побежал, опередив незнакомца, который только на миг опоздал вытащить свое ружье. Я притормозил в воротах Фан Шу, во весь дух промчался через сад, перепрыгнул через зеленую изгородь и бросился вокруг пруда в джунгли. Я бежал так, словно планировал маршрут заранее, заучив его наизусть в ожидании этой погони.

* * *


К рассвету я был в двадцати милях от Лахад-Дату. Я спрятался в зарослях гибикуса неподалеку от огромной ананасовой плантации, ел ананасы и дремал. В полумиле проходила дорога, и до меня доносился шум машин; вертолеты бороздили небо, но все это было довольно далеко. Когда стемнело, я продолжил путь, стараясь держаться подальше от дорог.

Ступни ног покрылись волдырями и распухли. Каждый час я останавливался передохнуть. Я не замечал за собой погони — ни людей, ни собак. Да и зачем им беспокоиться и поднимать шум из-за меня? Рано или поздно мне придется попытаться уехать с острова. Вот тут-то они меня и подкараулят. Пока я не знал, как ускользнуть от них, и отложил эту проблему на потом. Пока было достаточно того, что я жив и свободен.

Непонятно, почему они убили Лэйси? Жестокий, бессмысленный поступок, абсолютно противоречащий общему укладу современной жизни. На планете почти не совершалось преступлений и не было нужды в полицейских.

Может быть, это и служило объяснением. Лэйси погибла потому, что запаниковал какой-то переволновавшийся дилетант. Тем не менее от этого не становилось легче. Я не любил ее, но она была мне другом. И погибла из-за меня.

Слишком много смертей. С моим тихим, спокойным миром было что-то не так. Я не мог допустить, чтобы меня поймали и застрелили. По крайней мере, до тех пор, пока не увижусь с нужными мне людьми. На карту было поставлено больше, чем моя жизнь, карьера или месть за Лэйси и Пола.

Я спал под шум легкого ветерка, пробивавшегося сквозь верхушки пальм. Рассвет застал меня на кокосовой плантации. Поблизости, кажется, никого не было. Я пытался открыть кокосовый орех, но не смог.

Следующие шесть дней были такими же, как и первые два. Я шел, стараясь избегать городов, воровал фрукты, немного, только чтоб от голода не сводило живот. Несмотря на обширные плантации, народу на Борнео было мало. Он походил бы на затерянный мир, если б не реактивные самолеты и вертолеты в небе. Но, казалось, ни один из них не разыскивал человека. В канале я поймал рыбу, развел костер и зажарил ее. Туфли развалились, я выбросил их и дальше шел босиком. Ноги болеть перестали.

На восьмой день утром я набрел на группу привезенных откуда-то пирамидальных тополей, насаженных на холмике явно в качестве декорации для дома управляющего этой плантацией. Хозяин виллы — небольшой человечек, вероятно японец, вышел из дома, чтобы до завтрака прогуляться по саду. Сад был хорош и походил на витрину игрушечного магазина: зеленая лужайка, дорожки, фонтан, клумбы с яркими цветами. Вилла была хорошо спроектированной, добротной, с прекрасным видом на пологий склон, ведущий к шоссе, которое делило геометрически четко рассаженную плантацию пополам. В отдалении на холмах мягкими цветными пятнами в лучах восходящего солнца виднелись огороды.

Это был тщательно продуманный мир изобилия, в котором нашлось место для всего и где нашло себе место все, кроме меня. Я выпадал из этой системы, и вдруг мне вновь захотелось стать ее частью. Я был офицером Флота, человеком высшего ранга. Так почему же я, грязный и уставший, смотрел из кустов на нормальную человеческую жизнь, завидовал счастливчикам, которые живут в домах, спят в постелях, прогуливаются в садах? Все-таки это был мир справедливости и порядка, и для того, чтобы попасть туда, мне нужно было всего лишь связаться с властями, рассказать им о том, что мне известно и о чем я подозреваю, — разорвать завесу и впустить свет.

В доме должен быть видеофон. Через секунду на экране может появиться адмирал Харлоу или сенатор Тейн. Они бы выслушали меня и предприняли что-нибудь.

Я поднялся на ноги и не таясь пошел к дому. На мой звонок дверь открылась. Передо мной стоял человек с ружьем в руках.

* * *


Двуствольное энергетическое ружье было направлено прямо мне в грудь. Мужчина с бесстрастным выражением лица держал его твердо, будто нацелил аппарат для опрыскивания тли. Я стоял неподвижно и размышлял о том, что должен испытывать человек, через легкие которого пропускают разряд энергии.

Он позволил мне немного над этим подумать, а потом, обернувшись назад, что-то отрывисто сказал по-японски. Я догадался, что он просит кого-то обыскать меня. Из-за его спины появилась низенькая полная женщина и очень деловито ощупала меня от груди до лодыжек, словно каждое утро перед завтраком ей приходилось обыскивать подозрительных субъектов. Закончив, она доложила мужчине, что у меня ничего нет. Не опуская ружья, он жестом приказал мне войти и запер дверь.

— Кто вы? — спросил он.

Его голос хрустел, как черствый хлеб, да и эмоций в нем было не больше, чем у зачерствевшей корки.

— Я ищу работу, — сказал я. — Я просто…

— Ваше имя, — перебил он.

— Джон Лэйси, — ответил я не очень уверенно. — Сожалею, если напугал вас, но…

— Вас зовут Джон Бон, — оборвал он меня. — Полиция сгорает от желания найти вас. За последние пять дней они дважды сюда приходили. Почему они разыскивают вас?

— Они мне не сказали.

— Дайте посмотреть на ваши запястья.

Я протянул руки; он велел повернуть их, я подчинился.

— Кто посоветовал вам прийти сюда?

— Никто. Я просто устал.

— Как вы намерены выбираться с Борнео?

— Не знаю. Не загадывал так далеко вперед.

— Где ваши друзья?

— Какие друзья?

— Те, которые освободили вас из полиции.

— Никто ниоткуда меня не освобождал, меня вовремя предупредили, и я сбежал в лес. Вот и все.

— Как вы пробрались сюда? Дороги ведь патрулируются.

— Я держался подальше от дорог.

— Вы прошли сто восемьдесят миль?

— Я не знал, что так много.

— Мы находимся в восьми милях от Теракана. — Он смотрел на меня, словно ожидая, что я что-нибудь отвечу. — Порт, конечно, под наблюдением.

— И что же вы собираетесь делать?

Вместо ответа он повернулся к женщине и сказал ей, чтобы она попросила кого-нибудь немедленно прийти. Затем он провел меня на светлую, залитую солнцем кухню.

— Почему бы вам не отпустить меня? — робко предложил я. — Я не совершил никакого преступления.

— Вас тут же арестуют, — ответил он. — Пожалуйста, посидите и помолчите.

Он сидел, наставив ружье на меня, не двигаясь, не разговаривая, даже не мигая. Прошло десять минут и послышался шум подъехавшей машины. Я хотел встать, но хозяин приказал оставаться на месте.

— Прошу вас, мистер Бон, не торопитесь.

Хлопнула дверь, послышались тихие голоса и шаги. Четверо мужчин вошли в комнату. Они не были полицейскими.

Один — крупный парень с грубыми руками и хмурым выражением тяжелого с обвислыми щеками лица. Другой — маленький, чересчур худой, с ввалившейся грудью и руками, тонкими, как палки. Третий — полный и бледный с неподвижным лицом и серой кожей. Последний из этой четверки, хитрый на вид парень, постоянно хлюпал носом. Все они были одеты в не слишком чистые рабочие комбинезоны и походили на сельских жителей. Вместе с ними в комнату проник слабый запах удобрений.

Мой хозяин что-то сказал, и все уставились на меня, как на пропущенный в грядке сорняк. Женщина, сложив руки и выпятив губы, стояла позади.

Похожий на лису, шмыгнув носом, что-то спросил по-японски, видимо: “Это точно?”

Ответа я не понял. Я усиленно прислушивался к их разговору, но улавливал примерно половину.

— …быть уверенным?

— … опасно… живет…

— Почему… цель… долго.

— Кто еще… здесь… пешком.

— … ловушка… смерть…

— Ты… ждет.

— Не… решение…

Они замолчали и посмотрели на меня.

— Будьте добры, объясните, что происходит? — спросил я. — Кто эти люди?

— Мои коллеги, — ответил хозяин. — Шик… Фредди… Ба Вей… Шарнхорст. И, конечно, миссис Макреди. Кстати, меня зовут Йото.

Они смотрели на меня — я смотрел на них, стараясь хоть что-нибудь прочесть на этих лицах. Но я видел лишь какое-то тупое звериное любопытство, будто моя голова уже лежала на плахе.

— Отлично, — сказал я. — Вы решили, что со мной делать?

— Конечно, — скупо улыбнулся мистер Йото. — Прежде всего миссис Макреди накормит вас. А потом мы вытащим вас с Борнео.




Глава пятая


Миссис Макреди поставила передо мной великолепный завтрак. Я даже не представлял себе, что так голоден, пока не почувствовал запах готовящейся пищи. Я ел, а мужчины разговаривали. Я даже не пытался следить за их беседой. Мне казалось, что я все равно ничего не пойму, даже если бы и знал их язык.

— Вы уезжаете сегодня ночью, — объявил мистер Йото.

— Как?

— Вас отправят вместе с дневной партией продукции и погрузят на пароход, отплывающий за границу.

— Думаю, кому-то будет очень интересно наблюдать, как я еду по конвейеру вместе с ананасами.

— Вы будете надежно спрятаны в ящике.

— А как насчет того, чтобы дышать и есть?

— Никаких трудностей. Воздух в ящики поступает, к тому же с вашим ящиком будут обращаться осторожно. Фрукты — нежный груз. Когда будете в пути, сможете выйти. На барже нет людей.

— Куда она меня довезет?

— А что вы для себя наметили?

— Вашингтон, Северная Америка. Он задумался.

— Дайте подумать… Флотилия девять, Конвой триста сорок четыре… Завтра среда. Отлично. Я могу поместить вас на баржу, направляющуюся в Филадельфию и Норфолк.

— Достаточно близко, — согласился я.

— Баржи управляются автоматически, — продолжал он. — Если возникнет какая-нибудь неполадка, то туда может прибыть ремонтная бригада. Но если это и произойдет, вы без труда спрячетесь.

— Как долго продлится путешествие?

— В это время года — семьдесят два часа.

— Что произойдет, когда я приеду?

— Вас встретят.

— Могу я поинтересоваться, кто?

— Надежные люди.

— И еще один вопрос, — сказал я. — Почему вы это делаете?

— Я думаю, вы сами знаете ответ, мистер Бон.

— Вы меня совсем не знаете. Вы даже не знаете, почему полиция преследует меня.

Он едва заметно улыбнулся.

— Вы прикончили двух из этих свиней. Это вполне весомая рекомендация, мистер Бон.

Я открыл рот, но вовремя изменил вопрос:

— Вы одобряете убийство полицейских?

Мистер Йото издал звук, похожий на плевок.

— Вы могли бы выдать меня и получить щедрое вознаграждение, — гнул я свою линию.

— Неужели вы думаете, что я бы взял деньги тиранов, которые втоптали в грязь нашу свободу, — прошипел он. — Чтобы я содействовал планам шакалов, которые похитили у нас все, что делает жизнь осмысленной?

Я оглядел его радостный дом с солнечным садом и простирающимися до горизонта мирными полями, и удивился тому, что услышал.

— Облеченные властью думают, что находятся в безопасности, там, далеко наверху в своих креслах, — разглагольствовал он. — Но искра сопротивления еще не угасла. Они еще не вытравили дух неповиновения.

— Неповиновения чему? — задал я ему вопрос.

Он дернул головой, словно я его ударил. Большой рот Йото искривился.

— Вы умный человек, — сказал он. — Держите язык за зубами. Отличное качество. То, чего не знаешь, не выдашь и под пытками.

Казалось, что он говорит по-английски, но не на той длине волны. Я ничего не ответил и пошел спать.

* * *


Они подняли меня, когда стало совсем темно, провели вниз на кухню, дали чашку горячего кофе и комбинезон, который, как сказал мистер Йото, спасет меня от холода, сырости и паразитов. Комбинезон плохо сидел на мне, от него шел запах несвежих крекеров, но все же это было гораздо лучше того, во что превратился мой костюм после недели жизни под открытым небом. Миссис Макреди выдала мне фальшивое удостоверение на имя Джона Бона, на нем был проставлен номер счета и довольно кругленькая сумма.

Потом прибавила к этому аптечку, компас, перочинный нож, фонарик и моток шпагата. Она не сказала мне, для чего все это. Я торжественно разложил подарки по карманам комбинезона, словно космический скаут, готовящийся к первому полету. В сторонке стояли Фредди и Ба Вей. Они выглядели озабоченно и нервничали. В этих сборах чувствовалась непонятная таинственность: у меня было ощущение, что сейчас кто-нибудь достанет грязный перочинный нож и предложит дать клятву на крови.

Мы вышли из дома через заднюю дверь, миновали розарий, а потом по выложенной кирпичом дорожке прошли к гаражу. Человек, которого я уже видел раньше, разогревал машину. Мы забрались в нее и поехали по аккуратной, обсаженной деревьями дороге. Через полмили мы свернули и остановились у одного из стоявших в ряд ангаров под металлической крышей. Большие зеленые грузовики, сверкающие, как лимузины, выстроились у пандуса. В воздухе стоял сладковатый запах гниющих фруктов. Йото и его помощники спрыгнули на землю и начали грузить в трайлер большие анодированные ящики. Все это делалось, как нечто давно отрепетированное.

— Этот. Забирайтесь внутрь, — сказал мистер Йото и махнул рукой в сторону ящика, который ничем не отличался от других, разве что откидная панель с одной стороны была открыта. Я подошел и заглянул внутрь. Там в центре, среди ячеек для ананасов, было круглое углубление, достаточно просторное, чтобы лежать и поворачиваться, но не более того.

— Когда вам понадобится выйти — нажмите большим пальцем ноги на защелку, — говорил мистер Йото, показывая на небольшой рычаг внизу двери.

Больше никто ничего не сказал. Все молча стояли и смотрели на меня. Они потратили много времени и сил на свое изобретение и сейчас ждали, чтобы я попробовал сработает оно или нет.

Внезапно я осознал абсурдность ситуации. Я, офицер Флота, лейтенант Бенестр Тарлетон, мерзну от утреннего холода в вонючих обносках, готовый к тому, что меня заживо замурует банда недоделанных революционеров, горящих желанием свергнуть все то, во что я верил. Они помогали мне, считая меня убийцей!

А может быть, они все-таки перехитрили меня! Может, они собирались запечатать меня и вызвать полицию, которая вытащит меня, обесчестившего мундир и глупо мигающего, из ящика? Я открыл было рот, чтобы сказать им, что передумал, что попытаю счастья самостоятельно, что решил выйти на шоссе, сдаться и объяснить кому надо, что все это было ошибкой.

Но почему-то не смог сделать этого. Как нереально было происходящее со мной!

— Прощайте, мистер Бон, желаю вам удачи, — сказал Йото и протянул руку.

Я машинально пожал ее, потом руки Фредди и Ба Вея. Миссис Макреди всхлипывала и вытирала глаза, что было так же удивительно, как если бы зарычал каменный лев. Потом я вполз в одурманивающий запах ананасов и улегся на тоненькую подстилку. Сквозь щель в ящике пробивалась узкая полоска слабого дневного света. Последнее, что я увидел, когда закрывали дверь, — напряженное лицо Йото, который глядел на меня так, будто он первым прибыл на место аварии и смотрит на обломки, боясь того, что может увидеть.

* * *


Я лежал в темноте, лениво размышляя, работает ли вентиляция, и вспоминал все те вопросы, которые мне следовало бы задать и которые я так и не задал. Но теперь это казалось неважным. Началась сильная тряска и непрерывное бренчание, которые сопровождались качкой, сначала в одну сторону, потом — в, другую.

Я поймал себя на мысли, что вспоминаю происшедшее со мной за последние пять месяцев, с тех пор, как моя собственная жизнь покатилась независимо от меня. Как мяч по лестнице. Случайные события подталкивали друг друга, я пытался уловить в них закономерность: недели, проведенные в вонючей рубке лодки, кусок скалы, который я нашел у Пола; коммодор в приглушенном свете лампы, ехидная улыбка Краудера; Джерти, с неодобрением взирающая на мой прощальный подарок; нежные руки и губы Лэйси; холод в животе, когда я ждал, что мистер Йото выстрелит в меня. Но во всем этом не было смысла, не было закономерности. Это был не я, это происходило не со мной! Какой-то бесполезный, беспорядочный клубок, в который позволяют превратить свою бесцельную жизнь другие, менее значительные люди. А у меня есть почетное место в мире, наполненном смыслом четкого порядка, обозначающего, определяющего параметры жизни. То, что я здесь, — страшная ошибка, фантастический мезальянс неудачи и непонимания.

Но меня и слушать не хотели. Я слышал, как закрываются двери, одна за другой, слышал, как в замках клацают ключи, закрывая или открывая меня.

Голос председателя суда доходил до меня через отверстие, которое они просверлили в мою могилу:

— Виновен или невиновен?

Я попытался крикнуть:

— Не виновен!

Но крик застрял у меня в горле. Раздался лишь шепот. Никто не услышал меня.

— Виновен или невиновен?

Я глубоко вздохнул, чтобы крикнуть еще раз, но не смог — поперхнулся.

— Виновен или невиновен в заговоре с целью свержения Общественности?

Я должен был ответить, должен был что-нибудь сказать. Может быть, если бы я сознался…

— Виновен! — крикнул я.

Но опять только шепот. Никто не слушал, никого это не волновало…

* * *


Качка становились слабее. Я попытался сесть и ударился головой о потолок. Звуки двигателя затихали и дошли до холостых оборотов. Еще несколько ударов и подпрыгиваний: резкая остановка, потом толчок снизу, ощущение падения, взлета, потом опять резко вниз, толчок, остановка, вновь удар головой, грохот и затем — тишина. Ни звука, ни движения. Где-то далеко раздалось слабое жужжание. Должно быть, работали воздушные насосы. Но что-то в их работе было не так. Стало очень жарко. Я задыхался, мне не хватало воздуха и света.

Произошла какая-то ошибка, мой ящик поставили в самый низ штабеля, и я оказался в ловушке. Пальцем ноги я попытался отыскать защелку, но нога не слушалась, казалось, она была сделана из свинца. Я был связан по рукам и ногам на платформе, мчащейся вниз по склону в лодке, несущейся к водопаду. Я сбился с пути и падал с корабля, падал на солнце. Пройдет сто лет, прежде чем в фотосфере найдут мое замерзшее тело, но я уже чувствовал иссушающий жар, который начинал медленно поджаривать меня в моем собственном соку…

* * *


Я проснулся, чувствуя во рту горький привкус кофе.

— Что-то подмешали, — вслух сказал я. — Йото нашел способ успокоить меня и сделать покладистым. Смышленый парень, этот мистер Йото. — Мой голос звучал глухо.

Я нащупал ногой задвижку, и дверь открылась. Я подтянулся и вылез в полумрак трюма. Тысячи ящиков, таких же как тот, из которого я выполз, стояли длинными рядами, один над другим.

Я обнаружил лестницу, поднялся по ней через низкую дверь и выщел на свет божий. Узкая полоска палубы шла вдоль трех люков. Корабль был двухкорпусным, с мелкой осадкой, спроектированный для плавания на поверхности и погружения в штормовую погоду. Вдали серыми пятнами на горизонте виднелись полдюжины других барж. Я был в безопасности. Сумасшедший план мистера Йото сработал. На какой-то миг я представил организацию, которая стояла за ним, но тут же отогнал эти мысли.

“Везение, — сказал я себе, — просто безумное везение”.

Обойдя баржу я нашел помещение для ремонтной бригады, о котором они мне говорили. Там была койка, радиопередатчик и крошечный камбуз с запасом замороженных продуктов. Я сделал себе сандвич, вышел на палубу и стал смотреть на серый, проплывающий за бортом океан. Когда это занятие мне надоело, я немного прогулялся по палубе, потом вздремнул, проснулся, снова поел и посмотрел, как садится солнце. Сатурн был вечерней звездой, слабым сиянием в туманном розоватом небе. Интересно, а был ли я там когда-нибудь на самом деле? Это казалось еще менее реальным, чем вызванные снотворным сны о смерти.

Во сне я отрицал свою вину, но меня никто не слышал. Потом я во всем сознался, но и тогда никто не слушал. Слова оставались словами, чем-то нереальным. Моя вина или отсутствие таковой не имело отношения к тому, что я собирался сообщить. И вдруг я отчетливо понял, что сделал то, что сделал, делаю то, что делаю, в абсолютном вакууме, моральном и интеллектуальном. Я среагировал — и все. Дают — бери, бьют — беги.

Итак, я направлялся в Штаб Флота для того, чтобы сделать сообщение. Но на самом ли деле я сражаюсь за идеалы или просто плыву по течению? Предал я своего друга или рискнул всем, чтобы оправдать его? Кем я был: предателем или благородной жертвой неблагоприятных обстоятельств? Герой или трус? Убил я Хетчера, или он погиб случайно? Действительно ли я совершил эпохальный перелет или просто бежал, как побитая собака? И сейчас — я рискую всем ради долга или просто удираю от опасности? И что будет, когда я приеду?

Йото сказал, что меня встретят, но деталей не сообщил.

Я представил себе группу неухоженных анархистов, подплывающих в маленькой лодке и тайно доставляющих меня в освещенный свечой подвал, где я участвую в обсуждении того, как подложить бомбу в библиотеку “Метрополитен”. Я поймал себя на том, что прикидываю, какое вознаграждение получу, если, вступив в контакт с анархистами, выдам их полиции. “Предательство или мой гражданский долг?” — спросил я себя.

Вопросов у меня было предостаточно, да вот ответов мало. Слишком мало.




Глава шестая


Наступила третья ночь моего путешествия. Еще час баржа стремительно рассекала воду, направляясь на север. И вдруг, совсем неожиданно, появился огонек порта, затем три огонька, а потом целая вереница протянулась вдоль горизонта. Они наступали с обеих сторон, и баржа замедлила ход. Мы входили в просторную бухту.

Я не имел понятия, была ли то Нью-Йоркская бухта, залив Делавэр или Чесапикский залив. На якоре стояли, и другие баржи, моя же маневрировала между ними вдоль канала и наконец остановилась. Двигатель замолк.

Волны плескались о корпус, как миниатюрный прибой. Я с трудом различал берега. До них было не меньше мили. Слишком далеко, чтобы плыть в ледяной воде.

Появился буксир. Он подходил слева, лавируя между баржами. Я увидел человека, стоявшего на палубе, быстро отпрянул к шпигатам по правому борту и лег.

Буксир ударился о край баржи. Высокий, широкоплечий, в плотно облегающем черном костюме человек вскарабкался на палубу, постоял, озираясь по сторонам, и направился к люку кабины управления.

Не дожидаясь дальнейших событий, я принял решение: перекинул ноги через планшир, опустился по гладкой выступающей поверхности на всю длину рук и спрыгнул.

* * *


Я прыгнул почти бесшумно; вода была пронзительно холодной, но страдали только лицо и руки; автоматические застежки костюма плотно защелкнулись на горле и запястьях, как только я коснулся поверхности воды. Я оттолкнулся и поплыл вперед мимо тупых носов барж. Очутившись на безопасном расстоянии, я оглянулся и на фоне освещенного люка увидел силуэт мужчины. Он настороженно вглядывался в темноту, потом направился к корме и пропал из виду. Конечно, он все понял, ведь я даже не пытался скрыть следы своего пребывания на барже. Должно быть, это было серьезной ошибкой. Я повернулся и поплыл подальше от барж.

Сорок пять минут спустя я вышел из воды на каменистый пляж с темными, поросшими травой дюнами. На берегу стоял небольшой павильон. От него, через лужайку, мимо причудливых клумб, заросших цветами, казавшимися черными в лунном свете, вела выложенная кирпичом дорожка. Она выходила на круглую площадь, освещенную витринами магазинов. Вокруг никого не было. Я увидел свое отражение в стекле витрины: мокрые волосы были всклокочены, но водонепроницаемый костюм все еще выглядел только что отутюженным. Я надеялся, что сойду за портового рабочего, вышедшего на раннюю прогулку.

За поворотом дорожки светился вход в метро. Войдя внутрь, я увидел карту и по мерцающим бегущим точечкам огней на линиях маршрутов определил, что нахожусь в пригороде Балтимора и что следующий вагон на Вашингтон будет через шесть минут. В ожидании поезда я взял в киоске-автомате чашку кофе и булочку с изюмом. Раздался мелодичный звон, и ворота распахнулись, приглашая в салон. Я вошел внутрь. В вагоне больше никого не было. Я ввел в компьютер свой маршрут и расплатился своей фальшивой карточкой, потом откинулся на спинку кресла и задремал. В первый раз я открыл глаза, когда мое кресло поехало вперед и в сторону, в другой вагон. Казалось, прошло всего несколько секунд, и меня разбудил мягкий голос, сообщивший, что через тридцать секунд я прибуду в Вашингтон-25.

Инерция от торможения уменьшилась, дверь открылась, и я вышел в серебристо-зеленый зал, наполненный гулом городского вокзала. Но пассажиров не было — шум был записан на пленку.

Пустой зал насторожил меня. Плохо быть единственным пассажиром. Слишком заметен. Чересчур.

Нужно поскорее выбраться на улицу, затеряться среди прохожих. Однако очень торопиться тоже нельзя. Привлекать к себе внимание уж вовсе нежелательно.

Стараясь выглядеть праздным гулякой, я прошел мимо кабинки дежурной по станции. Сидевшая там девушка, несмотря на безликую, темно-синюю форму, выглядела очаровательно. Золотистые волосы каскадами спадали на мягкие округлые плечи. Мне захотелось остановиться, заговорить с ней. Отсутствие женского пола мне противопоказано.

Но тут я заметил, как тает улыбка, на мгновение появившаяся на ее лице. Проследив за взглядом девушки, я увидел плакат. Небольшой листок, наклеенный на стене прямо поверх огромного рекламного щита. “Разыскивается…” А вот фотография на этом листке была моя. Это уж точно. Перепутать невозможно. Когда это они успели снять меня постаревшим?

Я заметил, как рука девушки потянулась к невидимой кнопке. Ее улыбка уже стала походить на застывшую судорогу. Кем я был в ее глазах? Преступником, дезертиром, которого необходимо как можно скорее передать в руки правосудия? Расстрелять и кастрировать?

Мне ничего не оставалось, как повернуться и бежать со всех ног. И хоть тем самым я с головой выдал себя, встреча с представителями власти в мои планы никак не входила.

Я помчался вверх по эскалатору, перепрыгивая через три ступеньки. То ли бежал я слишком быстро, то ли система тревоги сработала не сразу, но наверху меня не ждали.

Выскочив на полупустую улицу я огляделся, отдышался и, засунув руки в карманы, двинулся в сторону дома Трилии Дэнтон.

Довольно быстро я нашел знакомый переулок. Дом Дэнтонов был вторым от угла. Сколько раз еще курсантом Академии я захаживал сюда, сколько выпито и переговорено в этом уютном домике вдали от свирепых преподавателей!..

Сколько раз вспоминал о нем Дэнтон в многомесячном патруле между Террой и Сатурном. Какие цветы с 17А планеты посадит он у крыльца и какие, похожие на крыжовник, кусты вдоль изгороди…

Калитка заперта и вокруг никого. Нажимаю кнопку звонка.

— С вами говорит идентификатор. Представьтесь, пожалуйста.

— Тарлетон, — ответил я растерянно.

— Проходите, пожалуйста.

Калитка плавно отворилась, и я пошел к дому.

С первого взгляда стало ясно, что здесь никто не живет. Месяца два по крайней мере. Цветы под окнами давно засохли. А внутри, все, что можно было разбить или выпотрошить, валялось на полу. Явно что-то искали и делали это тщательно.

В тупом оцепенении я обошел весь дом и совсем не удивился, увидев на ковре в спальне огромное кровавое пятно. Трилия… Все. Последняя ниточка оборвалась. И что мне теперь делать, куда идти? Не знаю… Друзья отца? Лорд Грейсон? А что я им скажу?

* * *


На улице меня поджидали двое в штатском.

— Джентльмены! Если б вы знали, как мне все это надоело! Я уже достаточно набегался. Если вы хетеники — мне нечего вам сказать. Совсем нечего. Если из разведки — свяжите меня с лордом…

Первый удар оказался страшным. Падая на асфальт, я краем глаза заметил еще две фигуры. У одного из незнакомцев была кроличья морда, будто он только что соскочил с обложки “Плейбоя”. Именно он и угостил меня дубинкой.

Но сдаваться так уж сразу я не собирался.

Превозмогая страшную боль в затылке, я все же поднялся на ноги и сумел отбить палку “кролика”, вновь целившую мне в голову. Но в это время второй — жирный тип с трясущимися щеками — изо всех сил ударил меня ногой в пах.

Согнувшись пополам, я заорал от дикой боли. Дубинка одного из молодчиков еще раз обрушилась мне на голову, и мир утонул в калейдоскопе багрово-малиновых теней. Последнее, что я услышал, будто сквозь сон, будто голоса с другой планеты: “Тэнси велел доставить… На совет хетеников… Кому это дерьмо…”

* * *


Очнулся я на вертолетной площадке на крыше какого-то небоскреба. Еще окончательно не придя в себя, я приоткрыл глаза и огляделся.

Громилы, взявшие меня в плен, стояли чуть поодаль. Теперь я мог хорошенько рассмотреть их, хотя глядеть особенно было не на что. Встреть я их на улице, ни за что бы не обратил внимания…

Мои руки были скованы за спиной наручниками, поэтому надежды на то, что удастся сбежать, не оставалось.

Время тянулось нескончаемо.

Казалось, на меня не обращали внимания. Лежит, мол, и лежит.

Но вот где-то вдали застрекотал вертолет. Постепенно гул его моторов становился все громче и громче. Наконец огромная стальная стрекоза лениво опустилась на отмеченную белым крестом площадку.

Бешено работающие винты гнали воздух, приятно охладивший мою все еще гудевшую голову.

Вертолет приземлился, из него выпрыгнул человек могучего телосложения. Он был в штатском, но по осанке сразу стало ясно, что он — флотский. Ни на кого не обращая внимания, он подошел прямо ко мне.

— Меня зовут Тэнси! — громко объявил он, перекрикивая гул вертолета.

Потом он жестом подозвал остальных. Те подскочили, словно псы, только и ждавшие призыва хозяина.

— Снимите с него наручники и тащите в вертолет.

— Но… — попытался было возразить “дряблый”, но Тэнси не дал ему договорить.

— Исполняйте приказ! Вижу, вы и так хорошенько постарались.

Похоже, он намекал на мои синяки.

Тем временем “дряблый” наклонился надо мной и снял наручники. Потом меня подняли и потащили к вертолету. Но стоило Тэнси отвернуться, как дубинка “кролика” обрушилась на мой многострадальный затылок…

Я пришел в себя, когда вертолет был высоко в небе. Я понятия не имел, куда и зачем меня везут. Фантазия же сулила мне самые неприятные перспективы, причем в самом ближайшем будущем.

* * *


Вертолет приземлился на площадке между деревьями в нескольких милях от города.

Мы вылезли. Тэнси облизал губы, залез под куртку и достал ружье.

— Зачем это? — спросил я и почувствовал, что мой рот сух, как промокашка.

— Неужели вы считаете нас настолько глупыми, Тарле-тон? — проговорил “кролик”. Я обернулся и посмотрел на него. Его ружье тоже было нацелено на меня, как и ружье “дряблого”. — Мне только непонятно, — продолжил “кролик”, — почему кто-то считает нас настолько глупыми?

— Ты чего остановился, парень? — спросил “дряблый”. — Даже тебе все это начинает казаться слишком подозрительным?

— Почему бы не задать ему парочку вопросов? — спросил “кролик”. — Мне очень хочется знать, что ему известно.

— Пустая трата времени, — сказал Тэнси. — Он до смерти напуган и не сможет говорить, даже если захочет. Ведь так, лейтенант?

Я с отвращением обнаружил, что дрожу, меня подташнивало, колени подгибались. Мне чудилось, что с неба на меня направлено множество прожекторов. Казалось, что время, как некая безжалостная сила, обрушивается на меня, что оно сжимается, концентрируется, достигая невыносимого напряжения. Через несколько секунд я умру. Это было так несправедливо, до нелепости несправедливо. После всего, что мне довелось вынести и когда я был почти у цели…

— Идите туда, лейтенант, — сказал Тэнси и показал на густые заросли.

Я сделал шаг. Ноги не слушались меня. Я хотел что-то сказать, но в легких не было воздуха. Они стояли поодаль и насмешливо глядели на меня. Я смотрел на их ружья, как мышь на кобру.

— Черт, — буркнул “кролик”, — он…

Он успел сказать только это, потому что Тэнси быстро повернулся в их сторону и выстрелил сначала раз, потом другой — два мягких хлопка. “Кролик” и “дряблый” упали, как тюки с тряпками. Тэнси опустил ружье.

— Сожалею, лейтенант, что вам пришлось все это пережить, — проговорил он, теперь его голос звучал совсем иначе. — Крапп, разведка Флота. Очень жаль, что вы ушли от меня на барже. Мы могли бы избежать всей этой мелодрамы.

* * *


Я сидел на другом стуле, за другим столом. На сей раз люди напротив меня были в голубой с золотыми шнурами форме старших офицеров Флота. Двое из них были мне незнакомы, но трех других я знал с детства. Однако выражения их лиц ничем не выдавали этого факта. Они молча слушали мой подробный доклад о том, что я делал с момента разговора с коммодором Грейсоном до прибытия в квартиру Дэнтонов.

— Трилия Дэнтон могла бы пролить свет на это дело, — закончил я. — Но, к сожалению, она не смогла мне ничего сказать.

Адмирал Стейн записал что-то на лежащем перед ним листе бумаги и посмотрел на меня отсутствующим взглядом.

— Вы говорите, что старший помощник Дэнтон отколол кусок какой-то породы в Кольцах, — сказал адмирал Лайтнер. — Где сейчас этот образец?

— К сожалению, я потерял его в пути, сэр.

— Согласно вашим показаниям, Тарлетон, Хетчер погиб случайно, — вступил в разговор адмирал Вентворт. — Его раздавило вашей лодкой, когда она двигалась никем не управляемая.

— Именно так, сэр.

— Этот случай кажется мне довольно странным.

— Да, сэр.

— Вы отдавали себе отчет в том, что зону, куда вы направили лодку, посещать запрещено?

— В тех обстоятельствах я оправдывал свой поступок тем, что ищу старшего помощника Дэнтона.

— Каковы же были обстоятельства?

— Они заключались в том, что коммодор, как мне казалось, действует по приказу Краудера, что старший помощник Дэнтон отсутствует, а Краудер горит желанием отыскать его. Кроме того, существовала опасность, что старший помощник заблудится, когда корабль поменяет стоянку.

— Если, как вы говорите, корабль был, э-э…, в руках Краудера, почему же он позволил вам покинуть судно?

— Не думаю, что он ожидал от меня таких действий, сэр. К тому же он еще не полностью владел ситуацией.

— Какие мотивы могли быть у этих предполагаемых мятежников?

— Не имею ни малейшего представления, сэр. Разве что, они были как-то связаны с движением хетеников. Впрочем, это маловероятно.

Адмирал Стейн навис над столом. Лицо его было хмурым.

— Лейтенант, вы нарисовали довольно мрачную картину мятежа, предательства, убийства и Бог знает чего еще. Вы рассказали нам историю, полную предположений, совпадений и необъяснимых поступков, совершенных, на наш взгляд, абсолютно надежными людьми. А что вы можете представить в качестве доказательства?

— Проверить мой рассказ довольно легко, — ответил я. — По крайней мере, основные положения.

— Не лучше ли, лейтенант, чистосердечно во всем сознаться?

— Вы думаете, я обманываю вас, сэр?

— А разве не правда, лейтенант, что офицер Спецразведки мистер Хетчер уличил вас в попытке саботажа и вы убили его? — закричал адмирал Лайтнер. — Что потом вы покинули корабль, что в Кольцах, где вы пытались скрыться, вас догнал старший помощник Дэнтон, который верил, что вы невиновны и надеялся убедить вас в безрассудстве дезертирства, и что вы убили его там. Что затем вам удалось вернуться на Землю, либо на G-лодке, либо с группой революционеров, известных как хетеники, и…

— Нет, сэр, — прервал я его. — Это нелепо.

— Более нелепо, чем нагромождение небылиц, которое вы имеете наглость поведать Комиссии? — прорычал Вентворт.

— Джентльмены, позвольте посоветовать вам установить связь с “Тираном”. Если коммодор Грейсон еще жив, он подтвердит то, что я сказал.

— О? — сказал Вентворт.

Не верилось, что этот каменный человек был тем самым веселым добряком, которого я знал в детстве. Он сказал что-то в висперфон. Несколько секунд стояла тишина, потом дверь открылась, и вошел холодный и лощеный коммодор Грейсон.

— Вы следили за нашим разговором, Грейсон, — сказал Вентворт. — Можете что-нибудь сказать?

Грейсон посмотрел на меня так, как смотрят на грязь, прилипшую к подошве.

— Если на борту моего корабля и произошел мятеж, то я этого не заметил, — проговорил он.

* * *


Полевой суд был скорым. На обвинении в убийстве Пола Дэнтона не настаивали. Мне вменили в вину убийство Хетчера, кражу Gлодки и дезертирство со станции. Ввиду того, что обвинения ни у кого не вызывали сомнений, моему защитнику нечего было сказать. Адвокат нерешительно предложил мне сослаться на безумие, но я отказался.

Я говорил о смерти Пола, не упоминая о своей теории мятежа, которую без шума замяли. Но мне нечем было объяснить его убийство. Мои показания казались дикими даже мне. Я потребовал, чтобы Краудера вызвали в суд, но так как даже я не мог утверждать, что он напрямую связан со смертью Хетчера или последующими событиями, просьба была отклонена.

Суд отказался признать меня виновным в убийстве Хетчера, и в результате остались лишь обвинения в похищении собственности Флота и в дезертирстве.

В этом я и был признан виновным.

Председатель суда адмирал Хэтч, вызвал меня и спросил, хочу ли я что-нибудь заявить до вынесения приговора. Он выглядел слегка смущенным, словно решения были приняты чересчур поспешно. У меня сложилось такое же впечатление.

Мне казалось, что нужно еще многое сказать о сообщении Пола, о его смерти, о том, что Хетчер стрелял в меня, о поведении Краудера во время беседы с Грейсоном и о том, что Пол искал в Кольцах.

Но обо всем этом я уже говорил.

Я хотел сказать им, что я верный офицер, что интересы Флота являются моими собственными интересами, что все случившееся — странная ошибка и что единственное мое желание — вернуться на службу и забыть о происшедшем.

Однако я сказал:

— Нет, сэр.

Я стоял по стойке смирно, чувствуя себя, как фотография, наклеенная на картон. А тем временем зачитывали приговор. Казалось, слова эти относились не ко мне, а к кому-то другому.

“…уволить со службы… потеря заработка и содержания… лишение гражданства… пожизненная ссылка…”.

Торжественной церемонии не было; никто не срывал с меня пуговиц, никто не ломал шпагу. Они отвезли меня в закрытом автомобиле в большое, серое здание и провели по ярко освещенному коридору в опрятную маленькую комнату, в которой была кровать, стол, туалет, но не было окон. Они проверили мое физическое состояние, сделали мне всякие прививки и одели в простой серый костюм.

Еду приносили в комнату трижды в день. Мне разрешили смотреть тридио, хотя иногда некоторые каналы отключались. Как я сообразил, это были новости. Я потребовал тренажеры, и мне их принесли. Свет включали — свет выключали. Я спал.

Прошло девять дней, меня забрали из камеры, отвезли в Андрус, посадили на “шаттл” и повезли на запад в сопровождении двух вооруженных офицеров, молчавших всю дорогу.

Потом мне сказали, что я могу принять посетителей. Так как из родни у меня никого в живых не осталось, я отказался. Однако мне сказали, что один посетитель все-таки ждет. Впустили адмирала Хенса и оставили нас одних в маленькой, уютной, как газовая камера, комнате.

Он долго мялся, говорил что-то о сочувствии, ему было довольно трудно перейти к сути дела. Но в конце концов, он изложил ее довольно ясно: в обмен на все, что я знаю об организации хетеников, обещают значительное смягчение приговора.

Я ответил, что не знаю об организации ничего такого, о чем бы не было известно Тэнси Краппу. Хенсу пришлось довольствоваться этим. Запрет допрашивать офицеров Флота исполнялся неукоснительно и касался как официальных, так и неофициальных вопросов.

Он стоял довольно долго, изучающе глядя на меня, и наконец задал мне бередящий душу вопрос:

— Зачем, Бен?

Все ответы, которые я мог дать, походили на бред лунатика, но других не было.

На следующий день меня погрузили на корабль, направлявшийся к планете под названием Розовый Мир. На борту находился еще двадцать один заключенный.




Часть вторая





Глава первая


Свой новый дом я впервые увидел на рассвете: розовый свет над розовой пустыней, простиравшейся до гряды розовых гор в розовой дали. Мы вышли из корабля, и нас окутали жар, сухость и проникающий всюду запах каленого железа. По приказу мы построились в две колонны, нас пересчитали, и мы пошли под надзором охраны к длинному, низкому сараю с эмблемой Флота над входом.

Маленький опрятный, усталый на вид человек в простом комбинезоне сообщил нам, что мы — свободные люди. Нас не будут ограничивать и принуждать никоим образом. Если мы хотим, то можем уйти со станции и никогда не возвращаться.

Он сделал паузу, чтобы мы оценили сказанное.

— Однако, — продолжил он, — те из вас, которые пожелают остаться здесь, должны придерживаться правил, установленных для этой станции. Эти правила деспотичны и непререкаемы. Никаких исключений нет. Наказание за любое нарушение — насильственное изгнание со станции без права возвратиться обратно.

Мои приятели-осужденные покашливали, переминались с ноги на ногу, но никто ничего не говорил. Полагаю, что все представляли себе необъятные просторы розовой пустыни, окружавшей станцию.

— Здесь все платное, — продолжал лектор. — Если вы захотите чем-нибудь воспользоваться, то будете за это платить. Единственное исключение — воздух. Мы не пытаемся контролировать потребление воздуха. Но это не от щедрости. Воздух не вырабатывается станцией, а потому является общественной собственностью. — Он явно не шутил и, насколько я понял, никто это и не воспринял как шутку.

Мужчина средних лет с узким, морщинистым лицом поднял руку. Лектор кивнул.

— Это включает пищу и так далее?

— Это включает все, что производит станция, в том числе ответы на лишние вопросы. Ты уже должен один кредит.

— Ну, а как производится оплата? Ведь у нас на счете ничего нет.

— Два кредита долга, этот вопрос будет освещен в моей речи. Вы будете работать. Сколько заработаете — зависит от вас. Сколько вам заплатят — зависит от надсмотрщика.

— Не такой уж большой выбор, а? — возмутился высокий, стройный парень. — Мы можем уйти и голодать в пустыне или остаться здесь и работать на ваших условиях.

— Вы свободны в том, чтобы принять наши условия или отвергнуть их.

— А если я откажусь? — мускулистый человек неожиданно встал и шагнул вперед. — Что, если я…

Он успел сказать только это. Раздался резкий щелчок, дверь распахнулась, и вошли два вооруженных человека в сером.

— Если вы их отвергаете, то уйдете со станции прямо сейчас.

Мускулистый сел.

— Выбор работы за вами, — продолжал лектор.

Оба охранника оперлись о стену, сложили руки на груди и уставились на мускулистого человека.

— Здесь и повсюду на планете достаточно работы для всех. Если хотите, можете покинуть эту станцию и работать по контракту на внешней станции.

— Что представляют собой эти станции? — осведомился тот, кто спрашивал про еду.

— Три долга. Это промышленные объекты: шахты, фабрики, перерабатывающие предприятия и тому подобное.

— Что будет, если я отправлюсь в одно из этих мест и мне там не понравится? Могу я оттуда уйти?

— Когда вы покидаете станцию, на вас уже не распространяется ее юрисдикция. Соблюдение правил на внешних станциях — дело отдельных надсмотрщиков.

— А можно вернуться сюда, если там не понравится?

— Пять долгов. Чем вы занимались, покинув станцию, — ваше личное дело. Пока вы не нарушили правил этой станции, вы можете вернуться и остаться здесь.

— Какая здесь работа?

— Шесть долгов. Физический труд, требующий определенных навыков.

— Физический труд? Я… Я был… То есть, мое образование… — Он замолк.

Мне было интересно, какое применение найдут в Розовом Мире моему образованию.

— Мы ничего не тратим зря, включая время, — сказал лектор. — Желающие получить другую работу могут сообщить в контору по трудоустройству. Время от времени здесь будут появляться вербовщики с внешних станций, а ты, — он показал на человека, который задавал вопросы, — ты должен попросить работу немедленно. Это будет обязательная работа в течение шести дней, без компенсации.

— Что? Шести дней?

— Пищу и жилье получишь в свободное время. Советую тебе научиться помалкивать и слушать. Все, что нужно, вам скажут. Это — бесплатная информация.

* * *


В конторе мне предложили три места на выбор: помощника повара, помощника рабочего по ремонту машин и разнорабочего. Я выбрал последнее на поденной основе. При такой системе заработок был ниже — один кредит за шестичасовой рабочий день, — но если поступало более выгодное предложение, с этой работы можно было уйти.

Работа, которую мне поручали, состояла в том, что я сгребал гравий, рыл песок, дробил и грузил камни, мыл окна, полы и кухню на станции. Работа была тяжелая, и я старался, как мог. Нас неплохо кормили и времени на сон тоже было достаточно, но мне так и не удалось восстановить силы после длительного голодания. В свободное время можно было бродить по станции и любоваться песчаными садами. За исключением нескольких декоративных кактусов с Терры, которые росли возле административного блока, вокруг не было ничего живого.

На станции находились девяносто четыре осужденных, десяток административных работников, некоторые из которых тоже были ссыльными, и двадцать хорошо вооруженных охранников. Без необходимости никто из нас друг с другом не говорил. Оказалось, что правила поведения на станции разумны и не суровы. Для лишенных мозга простейших такое существование было бы идиллией.

Прошла неделя. Я не был ни подавленным, ни окрыленным. Я сгребал бледно-розовый гравий, клал на место розовый камень и смывал со зданий струей из шланга пыль цвета фуксии, превращая ее в кроваво-красную грязь. Все это казалось нереальным — я работал, спал, ел, гулял.

На десятый или одиннадцатый день (я стал сбиваться со счета) прибыл вербовщик из Ливорч-Хена.

Дело было после ужина. Я лежал на койке и читал историю Пелопонесских войн. Он вошел в сопровождении двух охранников, которые со скучающим видом остановились в сторонке. Вербовщик встал посреди длинной комнаты и начал свои заклинания. Его звали Симрег, и он пришел сюда, чтобы предложить нам нечто более интересное, чем жизнь на Станции. Это был огромный черноволосый парень с сединой на висках. На его лице и тыльных сторонах ладоней было множество маленьких, сморщенных шрамов. Голос у него был дребезжащий и резкий, как скрежет металла по камню, но дикция говорила о том, что он человек образованный.

— Мы проводим подземные работы в Ливорч-Хен, — прохрюкал вербовщик. — Оплата сдельная. Четырехчасовой рабочий день обеспечит ваше существование, работа сверх нормы даст вам возможность приобрести вещи, которых нет здесь: спиртное, безалкогольные напитки, свежее мясо, одежду, личное жилье, всякого рода промышленные товары и так далее. Помимо жалованья выплачивается премия за определенного сорта находки: драгоценные камни, ископаемые, редкие минералы и многое другое.

Он рассказал, что Ливорч-Хен находится в ста двадцати милях от Главной Станции, что это одна из старейших внешних станций на планете, что она основана в 2103 году разведывательной партией, которая искала вольфрам, чтобы произвести ремонт корабля. Каждый рабочий подписывает пятилетний контракт, который может быть прерван только работодателем, а не нанимающимся. В случае разрыва контракта — бесплатная доставка на Главную Станцию.

Вопросов никто не задавал. Когда он спросил, кто хочет поехать, из двадцати одного человека, находившегося в бараке, вперед выступило семнадцать.

Мистер Симрег шел вдоль шеренги, внимательно оглядывая каждого, и остановился перед высоким парнем с бесцветными, хитрыми глазами. Осмотрев его с ног до головы, он сделал выпад и хотел ударить парня в челюсть, но тот отбил удар.

Уголки губ мистера Симрега дрогнули, скривились. Он кивнул и сказал:

— Ты.

Потом он задержался перед мощным мужчиной с толстыми руками, угольно-черными волосами и подбородком, отливающим синевой.

— Поверни голову, — приказал Симрег.

Мужчина повернул.

— В другую сторону.

Тот повернул в другую.

Мистер Симрег сказал:

— Ты, — и пошел дальше.

Он остановился возле высокого тонкого парня с лицом преждевременно состарившегося подростка. Когда они разглядывали друг друга, по лицу парня вдруг потекли слезы. Симрег прошел мимо и больше не останавливался, пока не дошел до моей персоны. Он внимательно посмотрел на меня. Я — на него. Вблизи его кожа была шершавой, изъеденной крошечными шрамами. Глаза — желтовато-зеленые с красными белками, губы — искривлены из-за шрамов. Жизнь изрядно потрепала этого человека.

— Ваше имя?

Его дыхание отдавало ржавым железом. С тех пор, как я прилетел на Розовый Мир, мне впервые задавали такой вопрос, и я почти забыл, что у меня есть имя.

— Джонс, — сказал я. — Кратко — Джони.

Он колебался, и я подумал, что получу отказ. Но он кивнул и сказал:

— Ты.

* * *


В других бараках Симрег отобрал еще пять человек, все гораздо выше среднего роста, хотя с точки зрения физической силы далеко не лучшие экземпляры. Большинство, если не все, в прошлом были флотскими и, следовательно, в основном здоровыми и крепкими, хотя некоторые в большей или меньшей степени ослабели: одни до прибытия на Розовый Мир, другие — после.

Под недремлющим оком маленького человечка, который давал нам первые наставления мы, восемь новобранцев, подписали контракты. Симрег посадил нас в низкий, пыльный фургон для перевозки людей, завел допотопный турбодвигатель и помчался вдоль улицы по направлению к пустыне.

* * *


До Ливорч-Хена было пять часов езды через цепи пыльно-розовых холмов, по песку и камням. Несмотря на то, что кузов был крытым, пыль проникала внутрь и оседала повсюду, даже в горле. Симрег останавливал машину каждый час, чтобы мы могли размять ноги. Нам давали воду и пищу, правда не слишком много.

Был разгар дня, когда мы свернули на извилистую дорогу между изъеденными ветром красными холмами. Она вела к небольшому поселку, который выглядел почти цивилизованно по сравнению с Главной Станцией. Дома, окруженные садами с невероятно зеленой растительностью и дорожками, обрамленными кустами, выстроились аккуратными рядами; на площади расположился торговый центр, а за ним — комплекс больших серых зданий с высокими трубами, из которых валил дым.

К сожалению, наш фургон проехал дальше. Мы свернули на дорогу, идущую вокруг поселка, миновали фабрику, окруженную высоким забором из проволоки, и попали в изрытую каньонами и оврагами местность. Там на небольшой площадке, выбитой в скале, мы и остановились. Низкие сараи, несколько пыльных машин, обломки огромных валунов. С десяток мужчин в бесформенных комбинезонах стояли неподалеку и наблюдали за нашим прибытием.

Симрег приказал нам выйти из машины и передал нас в распоряжение высокого лысого негра, круглая голова которого, казалось, вырастала прямо из плечей. Новый начальник повел нас на небольшую открытую площадку между хижинами. Выстроив новых рабочих в шеренгу, он прошелся вдоль нее, вернулся и встал в центре перед нами.

— Есть здесь кто-нибудь, кто считает, что способен управиться с этой командой?

Вперед шагнул сухопарый мужчина, с волосами цвета соломы, плотно сжатым ртом и быстрыми глазами. Лысый подошел к нему.

— Почему вы считаете, что управитесь с ними?

Сухопарый усмехнулся.

— Я привык командовать, — сказал он негромко. — Я бывший, э-э…

Большая черная рука схватила сухопарого за комбинезон и приподняла над землей.

— Вы — бывший никто, — рявкнул негр. — У вас нет прошлого и чертовски неопределенное будущее. Усек?

Худой издал какие-то звуки, и лысый отпустил его.

— Ну что, все еще думаешь, что управишься с этой бригадой?

Худой отрицательно покачал головой и вернулся в строй. Он стоял и внимательно смотрел на лысого.

— Вы не имеете права, — быстро произнес он, когда тот отвернулся.

Лысый резко повернулся к нему.

— Возьми меня за рубашку.

Худой выпучил глаза.

— Возьми, возьми, — мягко продолжал лысый. — Вот здесь, — и он показал на место чуть ниже воротника.

Худой с опаской протянул руку и ухватился за ткань.

— А теперь подними меня.

Худой громко сглотнул, сгорбился, плечи его опустились, лицо покраснело, перекосилось, рука напряглась и дрожала. Лысый не пошевелился.

— Все еще думаешь, что справишься с моей бригадой?

— Я… я… — пробормотал худой.

Лысый вернулся на свое место в центре и приказал:

— Рассчитайтесь!

Мы рассчитались.

— Первые номера — налево, вторые — направо.

Я стоял лицом к сухопарому. Веки его подергивались. Он смотрел мимо моего левого уха.

— Вы слышали о принципе “помогай ближнему”? — спросил негр.

Глаза худого уперлись мне в подбородок.

— Ну так вот, у нас такого принципа нет, — зло сказал лысый. — Тот, кто сейчас стоит перед вами, — враг. Он — ваш противник. Он может помешать вам получить премиальные. Он способен сделать больше вас. Все, что он получит, он получит за ваш счет! Я ясно выражаюсь?

Никто не ответил.

— Хорошо, тогда — бей его!

Я услышал какой-то хрюкающий звук и уголком глаза увидел, как из шеренги упал человек. Мужчина, стоявший передо мной, нахмурился и вновь взглянул на мой подбородок.

— Бей его, черт побери! — кричал лысый.

Худой подпрыгнул и выбросил вперед кулак. Он сделал ложный выпад левой, целясь мне в лицо, но бил правой и слегка задел мой подбородок. Я успел отклониться назад и ударил его в живот. Он повалился на колени. Дрались все. Какой-то мужчина сзади пошатнулся и упал на моего напарника.

— Стоп! Отлично! — пролаял лысый. — Вы, четверо, деретесь попарно!

Я обнаружил, что оказался в паре с большим толстым человеком из моего барака. Его глаза были тусклыми, из уголка рта текла кровь. Толстяк бросился на меня, но его левый хук не получился, и он упал. Я его даже не коснулся. Упал еще кто-то. На ногах оставался еще один — парень с широкой, как бочка, грудной клеткой и волосами, как медная проволока. Он ринулся на меня и…

Солнце взорвалось. Я сидел на земле, в голове стучало, во рту был вкус крови. Рыжеволосый боксер потирал свой кулак и, видимо, был очень доволен собой. Лысый приказал строиться. Я кое-как нашел свои ноги и встал.

— Есть желающие сразиться с победителем? — спросил начальник.

Желающих не было. Лысый повернулся к чемпиону и как бы случайно ударил его в солнечное сплетение. Тот согнулся пополам и негр нанес удар снизу. Рыжий упал.

— Ну что? Кто-нибудь по-прежнему считает, что может справиться с моей командой?

Ответом ему была тишина. Лысый показал пальцем на лежащего у его ног мужчину.

— Поставьте это на ноги. Мы отправляемся.

Двадцать минут мы шли по неровной дороге к большой яме, похожей на кратер от метеорита. На дне кратера виднелись три больших отверстия, укрепленные стальными балками. От каждой дыры шла колея к платформе в центре, где стоял транспортер. Его лента тянулась наверх к грузовым вагончикам. В облаках пыли двигались люди в комбинезонах. Они походили на спасательную команду во время тушения пожара.

Четверых из нас назначили в шахту “2”, четверых — в шахту “3”. Я оказался в последней группе, вместе с сухопарым, рыжим и молоденьким парнишкой, слишком молодым, чтобы так рано погибнуть и попасть в ад. Мы шли по туннелю за человеком в комбинезоне и маске; лампы, висевшие на потолке, едва освещали нам путь.

Он привел нас в помещение, из которого в разные стороны шли туннели, а в центре был поворотный круг. Из боковых отсеков появлялись люди. Они катили нагруженные тачки и перегружали их в тележки для транспортировки руды наверх. Воздух здесь был чище. Через определенные интервалы из трубы, идущей вдоль стены, били струи воды. Стоял страшный грохот.

Одного из нас оставили собирать рассыпанную рабочими руду, которая грузилась в специальный вагон. Другого назначили толкать тележки на поворотный круг. Мне и сухопарому наш проводник велел идти за ним в боковой туннель.

Ламп там не было; путь мы освещали факелом. В конце туннеля была стена незнакомой горной породы. В свете факела темные пласты в скале сверкали, как черное стекло. Рядом ждала пустая тележка.

Здесь было потише, но зато дышать трудно. Шея у меня болела — из-за низкого потолка приходилось все время нагибаться.

— Что, орлы, приходилось работать отбойным молотком? — спросил шахтер.

Нам не приходилось. Он выругался, подобрал с пола тяжелое устройство, перекинул через плечо шнур и надавил на какой-то рычаг. Раздался оглушительный грохот. Шахтер уперся резцом молотка в скалу и прорубил на уровне пояса горизонтальную борозду в дюйм шириной и в четыре фута длиной. Потом выдолбил еще одну борозду, на фут ниже, отключил молоток, взял короткое, толстое зубило, установил его в верхней борозде и ударил по нему молотком. Откололась плоская полоска породы. Он поднял ее и бросил в тележку.

— Вот так это делается. Одна небольшая пластина за раз. Если вы увидите что-нибудь — все, что угодно, кроме красного камня и черного стекла, — хватайте и тащите мне. Ясно?

— Послушайте, — сказал худой, — вы что, хотите сказать, что мы просто… просто начнем работать без всякого обучения?

— Я вам только что все показал, так что лучше поторапливайтесь, вам нужно успеть выполнить норму.

— Да, но мы не ели и не отдохнули…

— Будете есть, когда заработаете на еду, а отдыхать, когда сможете уплатить за койку. С вашими темпами это может произойти не скоро.

— А как… Как мы узнаем, что выполнили норму?

— Я скажу вам, не беспокойтесь. Пока, умники. Да здравствует революция.




Глава вторая


Сухопарый и я долго экспериментировали с молотком, пока не проделали неглубокую извилистую бороздку. Мы стучали по ней по очереди, и откололи всего лишь две горсти маленьких кусочков.

— Тут нужна сноровка, — сказал мой напарник.

— Как и во всем остальном, — согласился я.

Мы продолжили наши попытки. Эта порода представляла собой твердый мел, похожий на тот, что лежал на поверхности и по которому мы проехали сто двадцать миль, добираясь до Ливорч-Хена. Я не мог понять, зачем мы копаем это на глубине пятидесяти пяти футов. Через полчаса мы были перепачканы кровью, которая сочилась из десятков маленьких порезов от отлетающих осколков породы.

Здесь, в конце тоннеля, было жарко и душно. В свете факела, который нам оставили, чтобы освещать место работы, все казалось серым.

Через какое-то время дно тележки было прикрыто. Сухопарый спросил у меня, сколько, по моему мнению, мы работаем. Я не знал. Мы решили отдохнуть, сели на каменный пол в кучу пыли и уставились в пустоту. Вскоре мы вновь принялись за работу. Тележка наполнялась медленно.

Внезапно нас ослепил свет. Он отражался от верхнего слоя породы и сверкал на стекловидных черных прожилках. Подошел шахтер, посмотрел на стену, посветил в тележку.

— Смена окончена, — сказал он. — Пошли, — и отвернулся.

Сухопарый бросил молоток и собрался было идти за ним.

— А тележка? — спросил я. — Нам нужно отвезти ее?

— Ничего. Я все сделаю сам.

— Мы не хотим утруждать вас, — сказал я. — Вперед, друг, давай отвезем ее.

— Зачем? Он сказал…

— Давай привыкать все делать самостоятельно. Ничто не дается даром, помнишь?

Человек с фонариком хмыкнул и ушел.

В главном помещении человек с компостером приказал вкатить тележку на весы. На поясе у него висела коробочка, из которой он достал карточки из голубого пластика. Худой взял свою и устремился наружу.

— Как я понимаю, это за отработанное время, — сказал я. — Но мне бы хотелось получить чек и за породу тоже.

Весовщик уставился на меня.

— Чек?

— А как же иначе я докажу, сколько выработал?

— Ты затратил время и за это получишь койку и пищу! Чего тебе еще нужно, салага?

— Я что-то слышал о нормах.

Он поднял маску, сплюнул и вытер лицо ладонью.

— Жетон получают только за полную тележку.

— Предположим, что в следующую смену я наполню ее доверху.

Он пренебрежительно взглянул на тележку.

— Тут недостаточно даже для того, чтобы оплатить хранение.

— То есть?

— Ты берешь тележку и платишь за нее. Если ты хорошо трудишься четыре часа и твоя тележка нагружена доверху, тогда покрывается стоимость инструментов, тележки и плюс еще пара жетонов. Десять жетонов составляют один кредит. Если же ты едва ноги волочишь и твоя тележка полупуста, ты получаешь койку и завтрак. Это именно твой случай, салага. А сейчас иди.

— А что будет с породой?

— За ней присмотрят.

— Понятно.

Я подошел к тележке и стал толкать ее по рельсам назад в туннель. Он хотел было преградить мне дорогу, но в последний момент отошел в сторону.

— Умнее всех, да? Ничего, приятель, у меня есть способ тебя утихомирить.

Я работал еще несколько часов, загрузил тележку доверху, потом добавил еще несколько кусков, чтоб уж никто не мог придраться. Мне пришлось лечь и несколько минут отдохнуть, прежде чем я смог толкать тележку по туннелю.

На весах стоял другой человек. Когда я был уже в шести футах от него, с моей тележки упал десятифунтовый кусок породы. Я наклонился за ним, но какой-то человек был тут как тут, схватил кусок и оттолкнул меня. Глаза его дико горели.

— Это мой, слышишь? — прорычал он, как медведь гризли, попавший лапой в пчелиный улей.

Я чуть не задохнулся от злости, поднял руки — мри кулаки казались огромными, как бейсбольные перчатки, и горели, как воспаленные нарывы, — и пошел на него. Остальные собрались вокруг нас и враждебно смотрели на меня.

— Положи назад, — приказал я. Человек, оттолкнувший меня, оглянулся.

— Я нашел его в отходах на полу.

— Прекрати это, — сказал мне человек с компостером. — Ты проиграл, новичок. Лучше научись правильно нагружать. — В тот же миг он резко повернулся и тыльной стороной руки ударил вора в челюсть. От неожиданности тот выронил камень, который уже считал своим.

— Спасибо, — сказал я.

— Не благодари, новичок, — хрюкнул весовщик. — Если бы я дал ему уйти, он бы стал воровать постоянно. А мне не нужны неурядицы, они снижают производительность. А если производительность упадет, я не заработаю жетоны. Ставь тележку на весы.

— Похоже, ваш предшественник не особо заинтересован в увеличении выработки?

— Если бы он смог одурачить тебя и забрать себе твои полтележки, то вышел бы вперед.

Он нажал на рычаг, раздалось клацанье, и четыре бледно-желтых треугольника со стуком упали из автомата на весах в лоток. Он сгреб их и протянул мне три.

— Чего ждешь? — прорычал он. — Убирайся, ты.

— Я жду еще один жетон.

Весовщик мгновенно взбесился.

— Ты что, думаешь, я работаю бесплатно, недоделок?

Он был огромным, намного здоровее меня и далеко не таким уставшим. Один его вид действовал на меня угнетающе. Но я пошел на него. Он оттолкнул меня.

— Подумай, новичок. Это честная сделка.

Я ударил, но промахнулся и чуть не упал. Он схватил меня за воротник и встряхнул мои бедные кости.

— Мне не нужны неприятности, — невозмутимо проговорил он. — Будь умницей, и я отблагодарю тебя. На эти чеки ты можешь жить, есть и пить семь дней, — он оттолкнул меня. — Отдаю их тебе, новичок. Стоит это одного жетона?

Я подумал о рези в моем пустом желудке и моем пересохшем горле и решил, что стоит.

* * *


Я с трудом нашел дорогу из ямы и еле добрел до лагеря. Вывеска на одном из бараков указывала, что это столовая. Я удивился. Здесь никто не давал информацию просто так.

Внутри стояли столы, а вдоль одной из стен тянулась стойка для предпочитающих есть стоя, в дальнем конце зала был прилавок из нержавеющей стали. Около десятка мужчин склонились над тарелками, не более одного за каждым столом. Надпись на стене гласила: “Бери все, что хочешь; ешь все, что взял”. Я увидел Симрега, размышляющего о чем-то над дымящейся чашкой.

Когда я потянулся за подносом, неизвестно откуда появился человек, с отвращением посмотрел на меня и пробил дырку в моем голубом билетике. После чего я мог выбирать из восьми блюд, начиная с холодных пирожков и заканчивая тем, что оказалось овсянкой с грибами. У дальнего конца прилавка меня ждал еще один мужчина. Он протянул большую мозолистую руку. Как и все, кого я здесь встречал, этот тоже казался больше, сильнее и здоровее меня.

— Жетон, старик, — сказал он весело.

Я прошел мимо него и сел за стол около Симрега. Для любителей дрожжей пирожки были высший класс. Овсянка никуда не годилась. Я поел и, так же как это делали другие, опустил поднос в щель. Парень с протянутой рукой ждал меня у выхода. На сей раз рука была сжата в кулак и походила на кувалду.

— За что жетон? — спросил я прежде, чем он успел раскрыть рот.

— Налог, — не моргнув глазом ответил он.

— Официальный налог, или ты работаешь на себя? — поинтересовался я, отодвигаясь на безопасное расстояние.

— Что значит официальный? — Он смотрел укоризненно. — Слушай, приятель, к чему все усложнять? Плати и живи себе спокойно.

Я попытался улизнуть, но он поймал меня за руку, чуть не сломав ее. Я ударил его ногой в левую голень. Он нахмурился, но ломать мою руку не стал.

— Ну, старик, — протянул он грустно, — трудно тебе будет.

На нем был ладно сидящий, новенький комбинезон из мягкой рыжевато-коричневой ткани. На плечах красовались прелестные крошечные погончики, а на карманах — клапаны с медными пуговицами. Он отпустил мою руку.

— Давай плати!

Я сделал вид, что лезу в карман, но вместо этого опять ударил его. По теории, лучший способ обескуражить задиру — доставить ему больше неприятностей, чем он заслуживает. Я промахнулся и ухватился за клапан его кармана. Посыпались пуговицы. Он отшатнулся, посмотрел на свой костюм, выругался и развел руками.

— Вот он, значит, какой. — Голос звучал скорее расстроенно, чем зло. — Знаешь, во сколько мне обошелся этот костюм? Девять кредитов. Да, девять! А ты порвал его. И все ради вонючего жетона.

— Не стоило, правда? — спросил я и отодвинулся на ярд в сторону. — Может быть, тебе лучше забыть об этом жетоне?

— Эй, послушай! Выкинь из головы эту ерунду “законно — не законно”. Здесь закон ничего не значит. Совсем ничего. Только то, что приносит прибыль, и все. А мой рэкет — прибыльное дело.

— А ты просто исключи меня из списка налогоплательщиков, и все, — предложил я.

— Ты думаешь, что можешь идти один против всех? — Он окинул меня взглядом. — Забудь об этом, приятель. Для этого ты ростом не вышел.

— Я надеюсь прожить своим умом.

Он потер подбородок.

— Парень, тебе нужна защита. Ты понял?

— Я нужен им, чтобы копать, — ответил я. — И они не дадут тебе убить меня.

— Верно. — Он ткнул меня пальцем. — Или покалечить тебя, чтобы ты не смог грузить камни. Или не давать тебе спать и есть. Слушай, а как насчет того, чтобы выкручивать тебе руку? По полчаса каждый день?

— У тебя есть лишние полчаса? Ему стало мерзко от моих слов.

— Да, это слабое место, — согласился он. — Но ты первый понял это.

— Сколько времени ты уже занимаешься поборами, Тяжеловес?

— Шесть дней. Это мне недавно пришло в голову. Вчера я купил костюм на то, что собрал. — Он нахмурился, вспомнив оторванный карман. — Слушай, давай так: старайся держаться рядом, и моя защита, в смысле питания, тебе обеспечена. Ну как?

— Что, всегда рядом?

— Знаешь, просто для вида. Чтобы дать понять этим деревенщинам, что мы с тобой заодно. Если они поймут, что ты не из болтунов, никому в голову не взбредут никакие идиотские мысли.

— Не рассчитывай на меня, Тяжеловес. Не думаю, что мы поладим.

Он сжал кулаки и пошел на меня, но вдруг встал как вкопанный — дверь столовой открылась и, держа между толстыми пальцами дымящуюся сигару, вышел Симрег. Он посмотрел на Тяжеловеса.

— Я наблюдал за тем, как ты тут организовал сбор налога, — сказал он, — и решил, что мне это не нравится.

Он зажал сигару в зубах и зашагал дальше.

Когда он ушел, Тяжеловес с несчастным видом посмотрел на меня.

— Прощай, налоговый бизнес! Жизнь была хороша.

— А кто такой Симрег? — спросил я. — Человек Компании?

Тяжеловес глянул на меня с легким презрением.

— Он — осужденный, как и все мы. Ни один человек Компании носу не высунет за пределы Главной Станции. А если рискнет — его песенка спета. Во всяком случае, так они говорят.

— С ним-то ты бы мог справиться, — сказал я.

— Да-а, но я не могу тягаться с Синдикатом.

— Одну минуту, — сказал я, когда он повернулся, чтобы уйти. — Что такое Синдикат?

— Ничего, — ответил он.

— Может быть, мне лучше спросить Симрега.

Тяжеловес огляделся вокруг, как будто опасаясь подслушивающих, подтянул ремень и подошел ко мне поближе.

— Слушай, новичок, — сказал он жестко, — руби свою породу, плати жетоны и дыши, понял?

— Вот как? — сказал я чуть громче, чем было нужно. Он закивал.

— Конечно. Ты низко летаешь. Ты только что попал сюда. Пару месяцев назад ты был образцовым флотским, честь, долг и хорошая пенсия. Офицер, должно быть, младший командир. И вот неожиданно ты очутился здесь и глотаешь розовую пыль. — Его палец уперся мне в грудь. — Слушай, лучше есть пыль, чем не есть совсем, верно? Тебе еще далеко до смерти. И, черт побери, может, ты еще успеешь немножко повеселиться, кто знает?

— Я все время веселюсь, Тяжеловес, — сказал я.

— Я думаю, ты один из темных случаев, — продолжал он. — Такие, как ты, — хуже всего. Все выспрашивают и высматривают, но ответов-то и нет. Взгляни на это так; человек может попасть в беду, когда угодно и где угодно. Несчастный случай в генераторной будке; небольшая неисправность в какой-нибудь системе, и, черт побери, бедолага летит домой в долгосрочный отпуск. То, что случилось с тобой, — это как раз тот случай. Это не шуточки. Как будто камень падает тебе на голову. Но ты еще жив, так? Ты ощущаешь запах, вкус, дышишь. Ты можешь даже заработать несколько оплеух. Я хочу сказать, что не все кончено. Пока еще.

— Каков твой интерес в этом деле?

— Никаких, дохляк. Просто… — Он раскрыл ладонь и посмотрел вверх, словно проверял, идет дождь или нет. Потом сжал кулак. — Так или иначе, мужчина должен давать сдачу. Понятно?

— Знаешь, Тяжеловес, — сказал я, — у меня есть подозрение, что с тобой тоже не все ясно.

Он дико посмотрел на меня.

— Уймись, салага! Твои дела неважнецкие, поэтому угомонись. Тут во всем сразу не разберешься.

Он медленно побрел прочь, потирая суставы пальцев. Я пошел в ближайший барак и отдал голубую пластинку дежурному, тот усмехнулся и показал пустую койку. Не помню, как добрел до нее.

* * *


Следующую смену я работал один, и работа, казалось, шла немного быстрее. Ни один камень не упал с тележки. Человек с компостером выплатил все полностью, без споров и лишь зло посмотрел на меня. В столовой я прошел мимо Тяжеловеса прямо к выходу. Он поморщился и печально покачал головой.

К концу пятого дня я набрал тринадцать жетонов, которые и обменял в лагере у чиновника по курсу одиннадцать жетонов за кредитную фишку. Фишки делались из пластика, который распадался через год, чтобы их не могли копить. Я потратил фишку на респиратор.

Проработав три недели забойщиком, я потребовал, чтобы меня перевели на уборку. Эта работа была легче. Правила — неписаные, но неуклонно выполняемые — давали мне право подбирать то, что падало с тележек, подметать вокруг забойщиков, собирать осколки в зоне, где шла погрузка, словом, собирать все что мог. Кроме того, за четырехчасовую смену получалось нагрузить еще две добавочные тележки, а уборка давала возможность поддерживать шахту в чистоте.

Я ни с кем не подружился. Тяжеловес был, кажется, единственным человеком в Ливорч-Хене, который умел улыбаться, но мы не общались. Время от времени я видел тех, кто приехал сюда вместе во мной, но они не горели желанием поддерживать компанию. Мало-помалу я усвоил систему взяток и чаевых, научился противостоять вымогательству, узнал, когда нужно послушно заплатить. Этой системой ведали самостийные начальники, “старички” с крепкими кулаками, которые делали их аргументы неотразимыми.

С уборки я перешел на ремонт тележек. Эта работа оплачивалась всеми, а сбором денег занимался тот, кто их получал. Накопив денег, я купил себе молоток и зубило и опять стал забойщиком. Именно на этой работе можно было получить премиальные. Я научился тому, как правильно держать зубило и какой силы удар нужно нанести, чтобы отколоть десятифунтовый пласт камня. Я усердно искал признаки какого-нибудь другого минерала, кроме розового мела и черного стекла.

И однажды нашел.




Это был шершавый, пористый кусок черного металла размером с обеденную тарелку и толщиной в дюйм. В общем, он походил на кусок метеоритного железа, но был гораздо тяжелее и тверже. Я бросил наполовину наполненную тележку и понес свой трофей к весовщику.

Уже за пятьдесят футов он увидел меня, забеспокоился и нажал кнопку, которую, насколько я помнил, до этого никогда не нажимал. Завыла сирена. Из боковых туннелей хлынули люди, но главный вход в шахту был немедленно перекрыт охранниками, которые, взяв оружие наизготовку, отгоняли толпу от весов. Двое из них перегородили вход в туннель, где я только что работал.

Я бросил свой трофей на весы и смотрел, как весовщик записывает что-то в блокноте. Он покрутил машинку для выдачи жетонов и протянул мне черный премиальный чек. У него было такое выражение лица, будто он отрывает его от сердца. На чеке были пробиты цифры, обозначающие стоимость моей находки. Я понял, что это был не тот случай, когда весовщик попытается меня обжулить. Он выдал мне и голубой жетон, хотя я еще не отработал четырех часов.

— Находка окупает стоимость работы за смену, — сказал он. — Сообщи Администрации немедленно.

Когда я уходил, команда из четырех рабочих направилась в мой забой.

В бараке, где помещалась Администрация, маленький человечек закудахтал над моим жетоном и ввел в компьютер какие-то записи, потом опять пробежал пальцами по клавиатуре, и в бункер с приятным тяжелым стуком упал небольшой пакет. Он протянул его мне через прилавок.

— Сто кредитов, — сказал он с завистью. — Есть отпечаток пальца.

Я открыл пакет и пересчитал жетоны: ровно сто, все приятного золотистого цвета. Я засунул их в карман.

— За счет чего металл становится таким ценным? — спросил я.

Человек сердито посмотрел на меня.

— Бери свою премию и шагай, — приказал он.

Мне захотелось слегка придушить его, но я знал правила обращения со служащими, и ушел.

Между бараками меня ждала та четверка рабочих.

— Тебе повезло, новичок, а? — сказал один.

Это был широкий, костлявый человек с вытянутым болезненным лицом и срезанным подбородком. Приятели были ему под стать.

— Главное знать, где искать, — ответил я.

Головы у них дернулись, будто все они были привязаны к одной и той же веревочке. Двое сказали:

— А?

— Не умничай, новичок, — сказал тот, у кого был срезан подбородок. — Такие разговоры до добра не доведут. — Он с насмешкой посмотрел на меня из-под косматых бровей. — Мы тут подумали, что ты, должно быть, собираешься прогуляться до Хена, — продолжил он. — Новичку это небезопасно. Нужно, чтоб тебя кто-то оберегал.

— Как-нибудь сам справлюсь, спасибо.

Я хотел обойти их, но говоривший вытянул руку.

— Побереги себя, — сказал он нежно. — Мы пойдем за тобой. Хорошо?

— Не слишком ли жирно?.

Я рассчитывал на то, что они не решатся на открытый грабеж, но, очевидно, факт того, что все кредиты уплывают из-под носа, был непереносим одному из участников квартета, человеку с маленькой головой и толстой шеей.

— Нет, постой! — Он схватил меня за одежду.

Я отступил в сторону, собираясь удрать в здание Администрации, но кто-то сзади обхватил меня руками. Я изо всех сил ударил его каблуком по ноге и закричал. Это был самый громкий крик из тех, что мне довелось услышать за много недель. Человек, державший меня, ослабил руки, я ударил его локтем в лицо, но тут остальные вцепились в меня и потащили за угол, туда, откуда они появились.

Я упирался, уже мысленно прощаясь со своими кредитками, но тут послышался звук, напоминающий треск разбиваемого ногой арбуза, и руки мои оказались свободными. Я повернулся в тот момент, когда человек, которого я называл Тяжеловесом, наносил удар в живот тому, у которого не было подбородка. Другой, у которого было несколько подбородков, стараясь восстановить дыхание, в нелепой позе прислонился к стене. Остальные участники квартета отступали. Тяжеловес сделал шаг в их сторону, они повернулись и стремглав бросились бежать. Он посмотрел на меня и подмигнул.

— Может быть, самое время возобновить наши деловые переговоры, дохляк, — сказал он. — Пока ты не связался с плохой компанией.

Я разминал затекшее плечо.

— Я собрался прогуляться до городка, если бы ты пошел со мной, может, мы бы до чего и договорились.




Глава третья


Сборы в мой первый поход из лагеря были несложными: голубой жетончик позволил мне войти в барак; я снял комбинезон и бросил его в вибратор, где он очистился от грязи, душ проделал аналогичную процедуру с моим телом.

Мы вышли из лагеря по той самой дороге, по которой я прибыл сюда три недели назад. Не было никакого наблюдения, никакой охраны, никакого пароля. Я был свободен как птица, только жил не так, как она — получал кров и еду только после отработки смены. Даже обретенное мной богатство ничего не меняло; голубые жетоны, которые нельзя было никому передавать, имели цену только в бараках и в столовой. Такая система обеспечивала стабильное производство.

Была вторая половина дня. Розовое солнце сияло над пыльной дорогой.

— Скажи-ка, Тяжеловес, — начал я, когда последний барак остался в ста ярдах позади. — Коль скоро Симрег такой же заключенный, как и мы, то кто же на самом деле начальник лагеря?

— Почему ты меня спрашиваешь? Я знаю не больше, чем ты, худышка.

— Сколько ты уже здесь?

— Не знаю. Год, может, чуть больше. Какая разница?

— У тебя было время разузнать.

— Я знаю только то, что вижу. Лагерем управляют сами заключенные. Самый сильный назначает себя начальником и устанавливает правила. Тот, кто эти правила нарушает, имеет много неприятностей.

— Ты крепкий парень. Почему ты не пробился наверх?

— Умный босс, такой, например, как Симрег, достаточно хорошо знает, как дать по рукам любому восходящему таланту. Если бы я задумал вербовать слишком много народа, готовя кадры для переворота, его ребята вмешались бы.

— А как он сам стал главным?

— Прежний босс состарился. Симрег тоже когда-нибудь состарится, и более молодой волк съест его. А пока правит Симрег.

— Почему нас заставляют добывать в шахте породу, которая ничем не отличается от той, что лежит на поверхности? И почему так ценятся куски шлака?

— Главное здесь — это те находки, за которые дают премии. Мы не породу добываем, дохляк!. Мы ищем то, что ты только что нашел.

— Почему? Для чего это нужно?

— Не знаю.

— Хорошо. Итак, у нас либеральное общественное устройство, основанное на принципе “кто смел — тот и съел”, плюс способности, плюс мускулы. Все это сдерживается тем обстоятельством, что производство все оплачивает, а человек занимается этим производством. Но как же оборудование: бараки, и весы, и весовщики, и тележки…

— Все куплено за счет производства. Первоначально, больше ста лет назад, это место построила Компания. Шахта не приносила дохода. И тогда Розовый Ад выбрали местом ссылки. Когда здесь стали работать только осужденные, Компания предложила оплачивать их содержание и давать премии за любые находки, — такие, как куски расплавленного металла. И люди смогли тратить свои заработанные денежки как им заблагорассудится; стали импортировать товары, за которые они хорошо платили, построили городок, оборудовали его, разработали систему жетонов. Эти люди не могут вернуться назад домой, но почему же им не постараться жить как можно лучше.

— Ты говоришь “люди”, “они” так, будто ты не один из нас, — сказал я.

Он засмеялся, правда, не очень весело.

— Может быть, худышка, мне хочется немного обмануть самого себя.

— И на какой-то миг твой морской жаргон тоже исчез.

Несколько шагов он прошел молча. Потом сказал:

— Правило номер один: не проявляй любопытства, худышка!

— Но здесь мы можем говорить, — сказал я. — Здесь никто не подслушивает.

— Откуда ты знаешь, что на нас не направлено индуктивное ухо?

— Через твердые породы оно не действует.

Он повернулся и бросил на меня свирепый взгляд, который отличался от его обычного, как рапира от банана.

— Лучше руби породу и трать свои кредиты. Так будет безопаснее, — сказал он.

Я засмеялся. Мне не следовало начинать смеяться, но остановиться я уже не мог. Я упал на колени и продолжал смеяться, стоя на четвереньках. Я смеялся и смеялся, хоть и понимал, что различие между моим смехом и рыданиями — небольшое и очень тонкое, различие это легко исчезало, а вместе с ним и защитная оболочка, которая давала мне возможность двигаться, говорить, а, может, даже и мыслить с того самого момента, как я увидел изуродованное, мертвое лицо Пола Дэнтона.

Тяжеловес помог мне. Он поставил меня на ноги и ударил наотмашь по лицу — рука была тяжелая, как весло байдарки — и еще раз, когда я пытался ответить.

— Вот так-то, мистер, — посочувствовал Тяжеловес, и неожиданно у меня перед глазами всплыло давно знакомое лицо, которое я видел в Академии еще будучи подростком. Тогда это лицо было моложе, но не намного красивее, сверху это лицо венчала фуражка с капитанским шнурком. Он был командиром кадетов и его звали…

* * *


В центре деревушки под названием Ливорч-Хен располагалась мощенная кирпичом площадь, вокруг которой зазывно блестели витринами маленькие магазинчики и от которой в разные стороны разбегались шумные улочки. Они вели к фабрикам на севере, а на юге заканчивались жилыми районами, украшенными деревьями, цветами и травой.

Дома были скромными, чистенькими, старомодными, с трубами и черепицей. Если бы не розовая пустыня вдали, этот пейзаж вполне бы мог сойти за декорацию к пьесе из сельской жизни двадцатого века.

На улицах встречались не только мужчины. Я видел, как средних лет женщина выходила из продуктового магазина с корзиной фруктов в руках. Через полквартала стройненькая девушка прогуливала на поводке маленькую собачку.

— Уютно, как дома, — с поразительной оригинальностью отметил я.

— Точно, — вздохнул Тяжеловес. — Ужасно забавно. Может быть, пропустим по одной, чтобы расслабиться?

Он уверенно пошел вдоль одной из узких улиц к винной лавочке, над которой красовалась вывеска, изображавшая розового черта с обгоревшей рожей и торчащим хвостом. Мы заняли место за столиком в углу и заказали у старика бармена бренди. Его принесли лишь после того, как я показал наличные. В лавчонке Зыло еще несколько посетителей — все пожилые.

— Кто они? — спросил я. — Почему они не в шахте?

— Существует нечто вроде пенсионной программы, — ответил Тяжеловес-Ты вносишь деньги, накапливая основную сумму плюс еще немного сверх того. Когда врачи определят, что ты не можешь больше работать, ты уходишь на пенсию. Или тебя могут отправить на Базу. Говорят, что где-то на севере есть дом престарелых. Но мало кто выбирает этот маршрут. Я слышал, он означает укол, легкую смерть и дешевые похороны.

Бренди был сносным. Мы выпили по два стаканчика, по кредиту за каждый. Солнце уже клонилось к закату. Мы набрели на дешевый ресторанчик и съели натуральное мясо с овощами. Это обошлось нам еще в десять кредитов. Когда мы снова вышли на улицу, меня схватил за рукав маленький человечек, у которого не было половины лица. Он предлагал на выбор: карты, наркотики, женщин.

— Как насчет картишек, дохляк? — оживился Тяжеловес. — Ты бы смог удвоить свой капитал, и тогда — кутнем по-настоящему!

— Не важно, что вы там решите, все равно вам лучше пойти со мной, — сказал посыльный. — С вами хочет переброситься парой слов большой человек.

Мы переглянулись.

— А у этого большого человека есть имя? — спросил я.

— Узнаешь, — изрек посыльный. — Без него. — Он ткнул пальцем в Тяжеловеса. — Только ты — один.

— Наверное, тебе лучше пойти, — неожиданно согласился Тяжеловес. — Все равно у меня есть кое-какие дела. — Он повернулся и ушел.

— Эй, ты, пошли, — прошамкал мой новый приятель. — Там не любят ждать.

Тяжеловес говорил мне, что в этом городе категорически запрещено какое бы то ни было насилие. Казалось, не было никаких причин, чтобы не удовлетворить мое любопытство.

— Хорошо, — сказал я. — Веди.

Он засеменил по тротуару, нырнул в боковую улочку, и мы остановились у ничем не примечательного дома. Мы спустились по лестнице в подвал, посыльный с трудом открыл тяжелую дверь, и мы очутились в ярко освещенной комнате. За заваленным бумагами столом сидели двое мужчин. Один мне не был знаком. Вторым оказался Симрег.

* * *


Они взглянули на меня, потом друг на друга. Незнакомец нахмурился. Он начал было говорить, но потом замотал головой и вновь уставился на меня, бормоча что-то себе под нос. Симрег, казалось, успокаивал его. Похоже, они вели довольно сложный разговор, не прибегая к помощи слов.

— Я давно наблюдаю за тобой, Джон, — наконец сказал Симрег. — Ты уже нашел часть ответов. А сейчас тебя мучают более сложные вопросы. — Он посмотрел на свой большой палец. — Мне бы не хотелось, чтобы ты запутался. Я позвал тебя сюда, чтобы дать кое-какую информацию, которая поможет тебе сделать правильные выводы.

— Вы сказали “дать”?

— На сей раз бесплатно, — спокойно ответил он. — Джон, ты один из двухсот двадцати девяти мужчин, которых бросили в пустыне, где нет законов, полиции и судов. Просто толпа осужденных преступников на планете, где человек не проживет и дня без искусственных систем жизнеобеспечения. Как ты думаешь, что поддерживает жизнь в Ливорч-Хене? Благодаря чему он функционирует?

— Управление с согласия управляемых плюс страх смерти от голода, если не приспособишься к системе, — ответил я.

— Есть и положительные стороны. Умный человек, у которого получится приноровиться к системе, может разбогатеть и жить в роскоши даже здесь.

— В обществе, экономика которого основана на том, что бесполезному товару приписывается несуществующая ценность?

— Тогда что же за этим стоит?

— У всех есть работа.

— Почему это кто-то должен беспокоиться, заняты мы работой или нет? Не проще позволить нам поубивать друг друга?

— Нас приговорили к ссылке, а не к смерти.

Симрег слегка улыбнулся. Так улыбаются, глядя на глупого щенка.

— Тебя осудили незаслуженно, так?

— Я был виновен.

Выражение лица Симрега указывало на то, что я отошел от сценария.

— Какое обвинение тебе предъявили?

— Какое вам до этого дело, мистер Симрег?

Мне показалось странным, что я это произнес, и странным было ощущение дрожи в желудке от того, какой оборот принял наш разговор.

Симрег откинулся на спинку кресла, разглядывая меня из-под бровей.

— Дезертирство, — просипел второй. Он был очень худым, волосы седые; голос хриплый, почти пронзительный шепот. — Воровство. Убийство. Так ведь, мистер Тарлетон?

— Так ты говоришь, что виновен? — переспросил Симрег.

— Достаточно виновен. — Я смотрел на второго, гадая, откуда он это знает и что еще ему известно.

— Обвинение в убийстве отклонено, — продолжал второй. — Остального было достаточно, чтобы заслать его сюда.

— Зачем? — спросил Симрег. — Зачем ты сделал то, что сделал?

— Я не хочу говорить об этом, — не очень вежливо ответил я. — Спасибо за приглашение…

— Прекрати дурацкие разговоры, Джон, — сказал Симрег. — Ты уйдешь отсюда, когда я разрешу тебе уйти.

— В показаниях Тарлетона говорится, что некий гражданский служащий убил офицера Флота и пытался убить его, когда он не вовремя очутился рядом, — сказал тощий. — Что гражданский погиб случайно, и Тарлетон, вероятно, лишь отчасти способствовал этой гибели; он был уверен, что произошел мятеж, и поэтому покинул корабль и вернулся на Землю. По прибытии он с удивлением узнал, что никакого мятежа не было и что его погибший друг, очевидно, был замешан в преступной деятельности и предательстве. Его защита была вялой.

— Ты доволен тем, как Флот вел твое дело? — спросил меня Симрег. — Ты считаешь справедливым, что оказался здесь?

— Я верю в разумное устройство мира, мистер Симрег. Я нарушил дисциплину, зная о последствиях.

— Ты считал, что действуешь в интересах Флота, не так ли? — язвительно спросил Симрег.

— Думаю, что да, — по возможности твердо ответил я.

Я слышал, как в моей голове пульсирует кровь. Меня тошнило. Я задыхался.

— И как же они тебя отблагодарили? Хоть кто-нибудь усомнился в твоей виновности? Помогли тебе старые друзья? Учли твои предыдущие служебные заслуги?

— Не имело смысла…

— Однобокая лояльность, — прорычал Симрег.

— Какую медицинскую помощь ты получил до суда? — спросил худой.

— Обо мне хорошо заботились.

— Неужели? Ты чуть не умер от голода, лей… Джон! Организм, если ему не помогать, медленно и не всегда справляется с таким испытанием. Если бы применяли методы современной медицины, ты бы мог полностью восстановиться за неделю. А ты не получал никакого лечения. Вместо этого тебя сослали сюда, на каторжные работы. — Он повернулся к Симрегу. — Как вы думаете, сколько лейте… Джону лет?

— Далеко за тридцать.

Худой снова посмотрел на меня.

— Сколько тебе, Джон?

— Двадцать восемь.

Симрег хмыкнул.

— Они сделали из тебя старика, Джон, — сказал худой. — И что ты теперь думаешь о справедливости этих правителей, а?

— Говорите, что вам от меня нужно, — сказал я. С каждой минутой мне становилось все хуже.

— Нас бросили здесь, как сломанный инструмент, который больше никому не нужен, — жестко проговорил Симрег. — Они бы предпочли сразу убить нас, однако то, что мы еще живы, успокаивает их совесть. Но совесть — роскошь, без которой они могли бы спокойно прожить. — Он наклонился вперед и внимательно посмотрел мне в глаза. — Они считают нас безвредными, Джон, но это не так.

— Понимаю.

— Нет, не понимаешь. Ты считаешь меня сумасшедшим. Ты думаешь, что мы лишь ничтожные муравьи под пятой Компании. Они ошибаются, Джон! Они сильно недооценивают нас. Они пригнали нас сюда — доставили всех вместе, всех своих врагов сразу, одной группой. Это было глупо, Джон. Но это было не самой большой глупостью. Они выбрали Розовый Ад в качестве ссылки, концентрационного лагеря. Из всех планет Сектора — Розовый Ад, ни больше, не меньше!

— Для чего вы приплетаете сюда Компании? — спросил я. — Это дело было связано с Флотом.

Симрег с сожалением поглядел на меня.

— Да, Джон, с Флотом. А как ты думаешь, кто отдает приказы Флоту?

— Общественный Исполнительный Комитет, конечно.

— Джон, в Академии ты изучал историю. Она более или менее верно отражала действительность. Но некоторые важные моменты выбросили. Ты слышал когда-нибудь о человеке по имени Имболо?

— Это богатый судовладелец, так?

— Да, помимо всего прочего, и это. А о Катрисе?

— Шахты на Луне, — сказал я. — Он подарил оперный театр городу, в котором я родился.

— Очень щедрый человек, этот лорд Катрис. А имя Беншайер что-нибудь говорит тебе?

— В Бостоне есть здание его имени.

— А лорд Улан? Энс?

— Я слышал, что Комитет присвоил им почетные титулы. Я забыл, как их всех зовут. Но к чему вы клоните?

— Пять человек, которых я назвал, держат под контролем Пять Компаний, Джон. А эти Пять Компаний управляют миром, включая и Флот.

— Эта сплетня мне известна, Симрег, — сказал я. — Но она никогда не казалась мне убедительной.

— Просто Симрег, без “мистер”. А я и не обсуждаю здесь сплетни, Джон. Я привожу тебе факты. Компании держат Землю в полной экономической зависимости. Они контролируют все основные отрасли промышленности на планете, а через Флот освоенную часть Космоса. Общественность. — это фасад, не более того. Исполнительный Комитет получает приказы от этой Пятерки.

— Если вы пригласили меня сюда, чтобы я выслушал лекцию о политической ситуации, то зря тратите время, Симрег.

— Минутку, Джон. Ты, что, сомневаешься в том, что я тебе говорю? Сопоставь факты: какая энергия используется на кораблях, исследующих Глубокий Космос?

— Это риторический вопрос? Все корабли, независимо от их размеров, используют БВ-двигатели.

— А как обогреваются и освещаются города?

— Районными энергетическими станциями.

— А эти станции получают энергию от циклодайна, который является вариантом БВ-двигателя.

— Думаю…

— Ты еще не дослушал. Представь наше общество в целом, всю цивилизацию в масштабе всей планеты. Транспорт, приборы, станки, системы связи — все основано и работает на этой энергии.

— Это я знаю.

— Джон, ты слышал когда-нибудь о приборе под названием “старкор”.

— Нет, никогда.

— Какой принцип лежит в основе БВ-двигателя?

— Думаю, ядерный синтез.

— Ты сомневаешься? Ты, офицер Флота?

— Я был специалистом по связи, а не энергетиком.

— А тебе доводилось быть знакомым с кем-нибудь из специалистов-энергетиков?

— Конечно.

— Они показывали тебе двигатели? Говорили с тобой о том, что его ремонтируют, заменяют?

— Нет, что-то не припомню.

— Дело в том, Джон, что энергетические блоки на всех кораблях Флота опечатаны. Тебе это известно?

— У меня не было случая…

— То же самое и с нашими энергостанциями. Они запечатаны, и персоналу туда вход запрещен. А знаешь, почему?

— Поскольку я не знал, что они опечатаны, я вряд ли смогу…

— Потому что они пусты, Джон!. У них внутри ничего нет. Никаких мощных турбин, вращающих гигантские валы. Никаких ядерных реакторов, вырабатывающих десятки миллиардов ватт. Это лишь маскировка, чтобы скрыть главное — какую-то тайну.

— Понятно.

— Нет, пока еще тебе ничего не понятно. Я уже говорил — энергоблоки пусты, почти пусты. Там находится лишь один небольшой предмет: “старкор”. Предмет, который можно удержать в одной руке. И это все, Джон! Именно он и является источником энергии. Именно он и есть их тайна. Именно его они так тщательно оберегают.

— Если допустить, что все это так, то при чем здесь я?

— Это и есть причина того, что ты здесь, а не несешь вахту на “Тиране”.

Я встал.

— Мне кажется, что вы пытаетесь меня в чем-то убедить, но я не понимаю в чем. Боюсь, что вам это не очень-то удается. Вы не возражаете, если я пойду? У меня еще осталось несколько кредитов, которые я могу истратить.

— Джон, ты знаешь, что такое промывание мозгов? — Вопрос Симрега прозвучал как удар хлыста. Он не стал дожидаться ответа. — Мозги можно промыть любому. Любому! Мне хотелось бы, чтобы ты учел возможность, что и с тобой это уже проделали.

Как мне казалось, он говорил вполне серьезно. И, в некотором смысле, это был правомерный вопрос. Я задумался.

— Кто мог это сделать? Когда? С какой целью?

— Общество, — сказал он. — Флот. Вся твоя жизнь. Чтобы превратить тебя в послушный автомат, слепо исполняющий назначенную ему роль.

Я немного успокоился.

— Хорошо, если вы предпочитаете называть процесс усвоения культуры и этикета промыванием мозгов, то у меня нет оснований обсуждать этот вопрос. Что вы можете предложить взамен? Чтобы наши дети росли как дикие звери?

Он проигнорировал этот вопрос.

— Наше так называемое общество создано на потребу и радость пятерым. Они перестроили мир ради своего удобства. Все мы лишь их слуги, Джон. Как тебе такая перспектива?

— Мне кажется, что наше рабское положение — довольно комфортабельно. Мир сейчас намного лучше, чем когда-либо раньше.

— Неужели? — Он провел пальцами по подлокотнику кресла и показал мне розовую пыль. — Тебя сослали сюда не потому, что ты совершил преступление. Тебя сослали сюда потому, что ты представлял угрозу, или потенциальную угрозу, этой системе.

— Боюсь, для меня это чересчур сложно…

— Твой друг Дэнтон о чем-то пронюхал, Джон. Он был близок к разгадке какой-то тайны. Именно поэтому его убили. И они считали, что тебе тоже что-то известно… — Симрег выжидающе смотрел на меня.

— Ну, теперь понятно, чего вы добиваетесь. — Я чуть не рассмеялся.

— Джон, нам нужны эти сведения!

— Вы попусту тратите время, Симрег. Пол ничего мне не рассказывал…

— Но ты встречался с представителями организации.

— Хетеники? Они одержимы той же идеей, что и вы.

— Мы не называем их хетениками, Джон. В их мышлении есть некоторая предвзятость, это как бы один из видов промывания мозгов.

— Вы хотите сказать, что связаны с…

— Организация намного больше, чем ты думаешь, Тарлетон…

— Кстати, как вам удалось столько узнать обо мне?

— Я уже сказал, нас гораздо больше, чем ты думаешь. У нас везде свои люди. И некоторые из нас, — он кивнул на худого, — могут свободно передвигаться в отличие от нас с тобой, Джон. Они уверены, что уже вырезали раковую опухоль, но они ошибаются. Сведения не только доходят до нас, но и уходят отсюда. И твоя информация, возможно, и есть то, чего мы давно ждем.

— Я уже сказал…

— Знаю. У тебя есть все основания быть скрытным. Но пришло время воспользоваться тем, что тебе известно. Вряд ли Дэнтон хотел, чтобы его открытие умерло вместе с ним.

— Что вы надеетесь от меня услышать? Ведь у вас на все есть ответы, так? Компании правят миром, как частным клубом, они контролируют источники энергии, а источники энергии, как вы меня уверяете, отнюдь не то, чем кажутся. По-моему, картина вполне четкая. Что я могу к этому добавить?

— Попытайся понять, Джон: они напуганы! А это значит, что они уязвимы. Нам известно, что способы, которыми они защищают свою тайну, выходят за рамки законов. Но почему? Именно это мы и стремимся узнать. Итак, расскажи нам все, парень!

— К сожалению, ничем не могу помочь.

— И ты спокойно позволишь им держать весь мир в руках? Повелевать тобой и тебе подобными? Использовать нас как скот?

— Давайте посмотрим на все иначе, — предложил я. — Они изобрели, как вы его называете, “старкор”. Они пользуются плодом своей изобретательности, своего гения, для того, чтобы превратить мир в цветущий сад. Если при этом они достигли и личного благополучия, то, по моему мнению, они его заслужили. И я не испытываю ни малейшего желания бороться с ними, а лишь желаю им успеха.

Они внимательно наблюдали за мной.

— Послушайте, Симрег, Пол Дэнтон ничего мне не сказал, но даже если бы и сказал…

— Продолжай, — пророкотал Симрег.

— Постарайтесь понять, я не бунтарь. Мне нравится мир, в котором я родился, я верил в существующую систему и верю по сей день. Несомненно, ее можно усовершенствовать, но она и совершенствуется! Путем эволюции, а не революции. Меня не интересуют спасители мира с безумными глазами, которые хотят Все Мгновенно Исправить, уничтожая все, что создавалось в течение пяти тысячелетий эволюции культуры. Я не хетеник, Симрег. Мне не нравится ни их система ценностей, ни их образ мыслей.

— И все же ты сам признался, что оставил корабль. Неужели на то не было никаких причин?

— Я совершил ошибку и расплачиваюсь за нее. Но стабильное, мирное, разумно организованное общество для меня гораздо важнее, чем мой собственный драгоценный комфорт. Я достаточно ясно выразился?

— Чего же ты хочешь, Джон? Что ты отстаиваешь, за что борешься?

— Вы реформаторы, — сказал я. — Вы благодетели. Вы революционеры, которые до основания переделают нынешний безрадостный мир. Неужели вы не глядите время от времени в зеркало и неужели вам не отвратительно то, что вы там видите? Неужели ненависть, которая кипит в вас, не сделала вас несчастными?

Я направился к двери, но Симрег поднялся с кресла и преградил мне дорогу.

— Ты дурак, Джон! Ты имел шанс возместить все, что потерял, и получить сверх того…

— После того, как вы разгоните всех негодяев, — сказал я, — понадобится ввести жесткую партийную дисциплину для поддержания порядка. Какое-то время придется функционировать старому управленческому аппарату. А кто лучше старых чиновников справится с этой работой? Разумеется, вам придется их потерпеть, ведь для удовлетворения общественности вокруг ваших персон будет создан ореол помпезности, огромное количество церемоний. Вы будете жить, как короли, во дворцах бывших тиранов, а новая полиция день и ночь будет рыскать в поисках потенциальных контрреволюционеров. Но в глубине души вы, конечно, останетесь настоящими демократами, озабоченными лишь благосостоянием крестьянства. А каким будет мое вознаграждение? Звезда адмирала Нового Революционного Флота? Пустое место в лишенной смысла организации, состоящей из партийных наемников и политически надежных?

— Ты предпочитаешь жить в Розовом Аду?

Симрег крошил слова, как каменотес, раскалывающий булыжник в гравий.

— Симрег, неужели все, на что вы способны, — месть? Вы хотите задушить тех, кто послал вас сюда, и вы разрушите мир, чтобы достичь этого. К счастью, это только разговоры. Вы застряли здесь, Симрег, и Бог с ними, с вашими заговорами. Только меня — увольте.

— Ты совершаешь ошибку, Джон, — просипел худой.

— Прочь с дороги, Симрег, — сказал я.

Симрег не пошевелился. Он смотрел через мое плечо на худого с таким выражением лица, словно он должен был решить неприятную проблему. Я сжал кулаки и ударил, но попал по пряжке его ремня. Симрег зарычал, толкнул меня в грудь, и я приземлился на стол. Сзади меня обхватил худой.

— Ты скажешь мне все, что знаешь, Джон… — начал Симрег и вдруг замолк, прислушиваясь.

Снаружи послышался топот шагов, треск сломанного дерева, и дверь распахнулась. Тяжеловес ворвался в комнату и остановился, увидев перед собой нашу компанию. Рукав у него был оторван, на голове алела ссадина. Он облизал губы и оглядел комнату.

— Пошли, Джон, — сказал он. — Кажется, самое время отправляться назад в лагерь.

— Я как раз собирался.

Симрег и худой молча наблюдали, как мы уходим.




Глава четвертая


Плохо дело, — решил Тяжеловес, после того как я вкратце рассказал ему о моей дискуссии с Симрегом. — Я думал, он предложит тебе местечко в своей свите. А то, что ты рассказал, — уж совсем непонятно. Он почесал подбородок и хмуро поглядел на пол барака.

— Я думаю, все это можно назвать одним словом “рехнулись”, — сказал я. — Забудем об этом.

— Он этого так не оставит. Не сможет. Берегись, Джон!

— Тебе ведь известно правило, Тяжеловес. Никакого насилия.

— Не рассчитывай на это. — Он повел плечами и вздохнул, словно собирался выйти на третий раунд. — Так, мне нужно идти. Есть кое-какие идеи. Понадобится день-два, чтобы их проверить.

Он ушел, а я лег на свою койку и стал смотреть в потолок. Мысли в моей голове мягко набегали одна на другую, как воздушные шарики, плавающие в пустом танцзале. Похоже, в этой истории существуют взаимосвязи, которые необходимо узнать, но пока у меня ничего не получалось.




Я устроил себе еще один выходной и целый день шатался без дела по лагерю. Если Симрег был здесь, то он не высовывался из своего жилища. Ближе к вечеру я поднялся по тропинке на гребень хребта к западу от лагеря и сидел там, наблюдая, как солнце садится за каменную гряду. По сравнению с зеленым Солнцем, оно было тускло-красного цвета. Взошли две вечерние звезды. Луны не было, но звезды сияли достаточно ярко. Я не мог отделаться от мысли, что Симрег и его Комитет захотят продолжить прерванный разговор. Страшно не было, нет, однако если он собирается продолжить разговор, то рано или поздно найдет для этого время. Я не имел ни малейшего желания, чтобы кто-то вытаскивал меня из того жалкого состояния, в котором я пребывал, но и не пытался отсрочить то, что наверняка случится.

На следующий день я отправился на работу. Туннель, где я нашел свой драгоценный кусок породы, все еще охранялся. Рабочие были мне незнакомы, видимо, новые заключенные. Тяжеловеса тоже не было видно. Я выполнил свою обычную норму, получил жетоны и пообедал в столовой. Мои соседи по бараку были не более многословны, чем всегда. Как обычно, душ очистил мое тело, но он не принес ощущения свежести. Я уже собирался ложиться спать, как вдруг за мной пришли.

* * *


Вошло четверо, все были мне незнакомы, все крепкие, рослые, у всех непреклонные, решительные лица, как у людей, которым необходимо выполнить какую-то грязную работу. Они включили верхний свет и остановились в центральном проходе.

— Всем встать, — рявкнул один из них на весь барак.

У меня мелькнула мысль ослушаться, но это сделало бы ситуацию унизительной, и вместе со всеми я встал. Нам сообщили, что совершена кража и они здесь для того, чтобы найти украденное и вора.

— Пропали: отбойный молоток, детали механического резца и запасные фильтры для респиратора, — говорил главный. — Владелец здесь, — он показал на одного из четверых, — и сможет опознать свои вещи.

— Для обыска нам понадобятся двое, — объявил другой. — Ты и ты.

Вторым “ты” был я.

Мы начали обыскивать койку за койкой с дальнего конца барака. Все стояли молча и ждали. Четверка не спускала с нас глаз. Процедура была несложной: мы заглядывали под койку, прощупывали одеяло, осматривали стены и пол. Спрятать что-либо в бараке было невозможно, однако мы со всей серьезностью вели обыск. Я наклонялся, щупал, оглядывался, шел к следующей койке, наклонялся…

Найдя что-то твердое и неровное под очередным одеялом, я откинул его и увидел почти новый молоток и пакет с фильтрами. Под матрасом лежал пластиковый клапан.

— Ага! — сказал тот, кто, вероятно, отвечал за все это. — Чья койка номер двадцать четыре?

Я стал искать глазами того, кто был настолько глуп, что спрятал свою добычу в таком месте, где ее не составляло труда найти. И вдруг до меня дошло, что это койка моя.

Оставшаяся часть спектакля была разыграна с минимальным применением силы: пока “владелец” опознавал “свои вещи”, мне заломили руки. Никого, естественно, не удивило, что он уверенно объявил найденное своей пропавшей собственностью. Суд рассмотрел улики и пришел к заключению, что кто-то взял вещи и спрятал их, чтобы потом продать, и тот, в чьей койке их обнаружили, и является виновным в краже. Всякий раз, когда я пытался что-нибудь сказать, мою руку заламывали сильнее.

— Вам всем известно наказание за воровство, — торжественно произнес председатель суда. Он с важным видом взглянул на меня. — Если вы хотите что-нибудь сказать — говорите.

— Я уверен, что все это дело с кражей подстроено, — сказал я. — Но, пожалуй, мне лучше признаться, что рано утром я прокрался сюда и запрятал все в укромном месте, потому что даже представить себе не мог, что вы окажетесь такими ловкими ребятами и найдете укромное место, которое я так хитро выбрал.

Главный палач слегка опешил, но не забыл объявить, что дело окончено. Он приказал мне одеться, потом меня окружили и вывели на темную улицу. Но вместо того, чтобы ударить меня по голове, они отвели меня в столовую и потребовали неприкосновенный запас продовольствия на пять дней и галлон воды. Пища и вода были оплачены оставшимися у меня кредитками; как это ни смешно, но их как раз хватило на то, чтобы все оплатить.

Потом они повели меня к машине, возможно той самой, на которой нас сюда привезли. Я сидел на полу, стараясь уберечься от тряски и ударов. Мы ехали около получаса, этого времени было достаточно, чтобы покрыть около тридцати миль и промерзнуть до костей. Наконец машина резко остановилась и мотор затих. Задние двери открылись, и мне велели вылезти. Что я и сделал, спрыгнув в мягкий песок, от которого, несмотря на холодную ночь, еще шло дневное тепло. Один из тех двоих, которые отдавали приказы, махнул рукой в темноту и сказал:

— Главная Станция — там.

Другой сказал:

— Пошел.

Я прошел примерно пятьдесят футов, когда заревели турбины. Обернувшись я увидел, как от меня удаляются огни машины. Я остался один во всей огромной пустыне.

— Все правильно, — громко сказал я. — Жертве дан шанс. До пищи и воды всего несколько сот миль. Кто знает? Может быть, я выберусь.

* * *


Сутки на планете Розовый Ад длились примерно двадцать девять часов, а в дневные часы температура в долинах достигала ста тридцати градусов по Фаренгейту. Солнце село примерно часа два назад, значит, мой эпический переход начинается двенадцатичасовой ночью.

Если я пойду со скоростью три мили в час, то к восходу стану ближе к спасению на тридцать шесть миль.

Однако эта мысль не воодушевляла меня. Зыбучий песок осыпался под ногами. Мешок был тяжелым. Очень скоро я понял, что те несколько недель, которые я проработал на шахте, не прибавили мне сил и выносливости, которые я потерял за три месяца вынужденного безделья и голода.

Я переключил температурный контроль костюма на уровень выше, но теплее не стало. Краткий осмотр показал, что энергоблок отсутствует. Все было сделано по плану: они не убивали меня в буквальном смысле, но и не помогали выжить. Как ни странно, это открытие не расстроило меня. Я постараюсь сделать все, что смогу. Замерзну так замерзну. Если сломаю ногу, поползу на коленях. Раз они хотят, чтобы я погиб, я выживу им назло. По звездам я сообразил, куда двигаться, и пошел.

Уже через несколько минут во рту у меня пересохло, появился привкус мела. Через час заболели ноги, легкие жгло, а мозг бился в черепной коробке, будто старался найти выход. Но выхода не было. Я оказался на самом дне ловушки, в которую начал проваливаться с того самого момента, когда коммодор Грейсон вызвал меня к себе и сделал весьма прозрачный намек, которого было бы вполне достаточно для того, чтобы любой нормальный офицер понял, куда дует ветер…

Такой мудрый взгляд на давно прошедшие события стал доступен мне только теперь.

Предположим, разговор с коммодором был предупреждением или даже его призывом о помощи? Предположим, что каким-то способом, непонятным мне до сих пор, он пытался мне что-то сказать? Что-то, чего я не понял, а не поняв, пошел в противоположном направлении. Предположим, что Грейсон неверно истолковал мое непонимание, неверно истолковал мои действия? Полагая, что я знаю, где Пол, мне намекнули, что “Тиран” собирается менять стоянку. В таком случае он мог считать мои действия прямым свидетельством связи с хетениками, и это объясняло ледяной взгляд, который Грейсон бросил на меня, когда я заявил о мятеже. Впрочем, даже этого обвинения было достаточно, чтобы любой уважающий себя командир почувствовал себя оскорбленным.

Я понял, что упал, когда стал выплевывать пыль. Я дал себе передохнуть, сделал несколько глотков воды, встал на ноющие от усталости ноги и двинулся дальше. Я попытался восстановить ход прерванных мыслей, но не мог, это оказалось слишком трудным, слишком сложным. Да это было и неважно. Важно продолжать идти. Сначала поставить одну ногу, потом другую, шаг за шагом, превозмогая боль от лямок, боль в ногах, жжение в горле. Передвижение пешком не должно быть таким трудным, не должно. В конце концов, миллионы лет человек передвигается пешком. Для человека ходить пешком должно быть так же естественно и легко, как для рыбы — плавать. Я думал о рыбах, холодных и зеленых, покрытых чешуей, легко скользящих в глубокой и спокойной воде, греющихся на отмелях, бессмысленно глядящих на свою вселенную. Вот что было бы настоящим счастьем: жить и быть здоровым, удовлетворять потребности в еде и общении и умереть спокойно, без осложнений, которые являются следствием избыточной конвульсивной деятельности нескольких унций серого вещества. Никогда не испытывать страха, потому что страх предполагает предвкушение, ожидание. Никогда не сожалеть, потому что если нет памяти, нет и прошлого. Никогда не желать недостижимого, никогда не мучиться вопросами, никогда не терять надежду.

Я вновь лежал лицом вниз. У меня было ощущение, что я пролежал так довольно долго. Мне показалось, что в пути я потерял что-то ценное. Я стал обшаривать песок, но не нашел ничего, кроме пыли, мела и гальки. И тогда я понял, что потерял не какую-то безделушку, купленную за несколько кредитов на распродаже. Во время своих приключений я растерял юность, здоровье и надежду на будущее. То есть те самые богатства, которыми мы так недолго владеем в начале жизни, а потом вдруг теряем сразу и навсегда. Я потерял их немного раньше, чем хотелось бы.

Лежать здесь, уткнувшись лицом в землю, и ждать, когда остановится сердце, показалось мне более мерзким, чем встать и идти туда, куда я не мог прийти. А там, даже если бы я добрался туда, было так же пустынно и голо, как в камере, высеченной в скале темницы, которой был весь мир.

Итак, я напряг ноги и встал, сделал шаг, потом другой. И пошел.

* * *


Как только первые слабые лучи восходящего солнца осветили небо, я увидел гряду утесов. Ослепительно засияли самые высокие вершины. Казалось, солнечный свет горящей полосой стекал вниз по гладкой поверхности разлома. Вдруг жар опалил мне спину.

Человек, даже очень здоровый человек, не выдержал бы и часа под палящим солнцем Розового Мира. Тот же самый древний инстинкт, который не позволял мне прервать ночной переход, заставил меня проковылять к убежищу в виде неглубокой лощины, которая пересекала равнину.

Там было если и не очень удобно, то во всяком случае прохладнее. Я позволил себе еще несколько глотков воды, прикинув, что запаса хватит максимум дня на два. И тогда я задумался, что лучше: выпить столько, сколько хочется, и тем самым ускорить приближение смерти, или уменьшить потребление воды и продлить мучения еще на полдня или больше. Я остановился на первом варианте, но с удивлением обнаружил, что вместо обычных четырех глотков сделал только два. Очевидно, подсознание собиралось бороться до конца.

Я проспал несколько часов и проснулся оттого, что солнце поджаривало мне ступни ног. Забившись в самую глубокую щель, я продержался еще час или два. Солнце было почти в зените, когда я понял, что совершил серьезную ошибку, если, конечно, собирался продолжать борьбу. После полудня мое убежище будет находиться на самом солнцепеке. Задолго до того, как солнце опустится, я умру от разрыва сердца.

Единственное спасение — добраться до утесов. Пройдет еще час, и у подножия появится тень. Сквозь марево расстояние определялось с трудом, но вряд ли оно превышало милю. Я мог преодолеть эту милю за двадцать минут, если не придется тратить время на падения. И чем скорее я двинусь, тем лучше. Я выпил воды, выполз из расщелины, которая едва не стала моей могилой, и пошел.

Ночью было плохо, но выяснилось, что это далеко не самое страшное. Не пройдя и десятка ярдов, я ощутил странный жар сквозь подошвы ботинок. Солнце жгло макушку раскаленным железом. Воздух стал походить на отравляющий газ. И вдруг мне стало смешно. Батарея пушек пытается уничтожить муху. Бедная мушка ползет по разогретой докрасна сковородке, чтобы добраться до такого же пекла, а кто-то бьет по ней кувалдой. Все это как-то слишком, чересчур, переиграно.

Как бифштекс, который жарился два лишних часа. Знаете ли вы, что человек может сидеть на деревянной скамье в сауне при температуре сто восемьдесят градусов по Фаренгейту и смотреть, как рядом, на этой же скамье, жарится кусок мяса? Умница этот человек! Зажарьте яичницу на тротуаре. Зажарьте ее в моем мозгу. Изжарьте мои мозги, мозги идиота с яичницей и ветчиной и большая кружка холодного пива на завтрак. Утонуть в холодном пиве? Или даже в холодной воде? Вы называете это смертью? Наполнить легкие ледяной морской водой и погрузиться в бездонную прозрачную синь, когда свет постепенно из синего и фиолетового сгущается до черноты…

Из ниоткуда вылетел грузовик и переехал меня. Я долго плыл, пока не пристал к песчаному пляжу под тропическим солнцем. У меня был соблазн остаться там полежать, но я все-таки пополз. На сей раз я не дам себя одурачить. Притаюсь и буду ждать прибытия лодки, а потом…

На моем пути построили стену. Это было нечестно. Это не по правилам. Пляж шел под уклон, потом начались деревья, какие-то кислые ягоды, тень, черная тень, и — изысканная еда. Я найду ее, и буду резать ее, погружаться в нее, и ничто меня не отвлечет.

Нет, не отвлечет.

Нет, не отвлечет, не уведет в другую сторону. Я вцепился в паутину, опутавшую мое сознание, разорвал ее и сконцентрировался на действительности.

Я не на пляже, я в пустыне. Я на пути к скалам, где смогу лежать в тени и нежиться в изумительной прохладе.

Но я не мог идти дальше из-за стены.

Я открыл глаза и увидел камень, валуны, сверкающую на солнце потрескавшуюся каменную поверхность, стремящуюся ввысь.

Что вы думаете? Я победил! Я добрался до скал. Но опять осечка. Тени там не было. По крайней мере сейчас.

Ну, сказал я себе, человек не может продержаться и часу на таком солнце. Но может быть, я ошибаюсь? Может быть, человек все-таки способен выдержать час на таком солнцепеке.

Скоро узнаю.

Скоро? Вечность течет так медленно.

В воспоминаниях, когда все уже позади, время кажется таким быстрым. Тень хлестнула меня, как холодная вода. Я заполз в нее и почувствовал, что темнота смыкается надо мной. Это напоминало наркоз, и я уснул.

* * *


Я лежал и смотрел на громадную тень, которая заканчивалась где-то далеко вверху в ослепительном блеске, заливающем пыльные просторы. Без всякого перехода я вдруг вспомнил свой переезд с Главной Станции, когда раннее солнце отбрасывало тень позади нашей машины.

Позади.

Ливорч-Хен расположен к востоку от Главной Станции.

Всю ночь я шел на восток.

Возможно, я прошел двадцать миль совсем в другую сторону.

Кувалда? Нет, покруче. Стотонный каток. Против израненной мухи. Забавная шутка! Почему израненная одинокая муха так важна? Почему на нее потрачено столько усилий?

Адмирал Хэтч думал, что мне что-то известно. Так же считали и хетеники. И Симрег. Похоже, у всех одна мания.

Может, действительно во всем этом что-то есть? Но если это и так, все равно мне ничего не приходило в голову.

Будет забавно, если я до чего-нибудь додумаюсь в самом конце, когда окажется слишком поздно — слишком поздно и для меня и для кого-то…

Я опять уснул, а когда проснулся, было уже темно.

* * *


Утес был крутым, но карабкаться по нему все-таки удавалось. Я шел не в том направлении, но мысль повернуть назад меня не привлекала. Я все равно пойду в эту сторону и буду идти, пока могу. Я спросил себя почему, но ответить не смог.

А потом я увидел след.

Он довольно глубоко отпечатался в мягкой пыли и казался свежим. Впрочем, я мог себя обманывать. Защищенный от ветра и не омываемый дождями, он мог появиться здесь день или неделю назад, или еще раньше. Может быть, сто лет назад.

Как ни странно, его вид успокаивал. Кто-то шел по тому же пути, что и я, нашел ту же дорожку к вершине утеса. Я уже не был так одинок в пустынном мире.

Я стал карабкаться дальше, отыскивая новые следы. И нашел их. Они вели к вершине. Я остановился, чтобы сделать два глотка воды, перекусить и отдохнуть пять минут, и заспешил дальше. Но следы исчезли.

Через полчаса я понял, что ночь мне не пережить. Как ни странно, я чувствовал себя хорошо. Ступни и ноги у меня онемели и распухли, но уже не болели. Я привык к жжению и привкусу крови в горле. Я часто падал, но не причинял себе боли, оказываясь лицом на странно мягкой почве. Упав в очередной раз, я встал и шел довольно долго, но потом понял, что все еще лежу, уткнувшись лицом в землю, и брежу. Это немного напугало меня. Я стал внимательно следить за собой, чтобы знать наверняка, проснулся я или нет.

Я не сломал ногу, но все равно казалось, что я ползу на коленях.

Я считал, что все идет неплохо, но, ощущая вкус песка во рту, понимал, что все-таки ошибаюсь. На сей раз меня подвели руки. Я подумал о бутылке с водой, но это желание было таким же несбыточным и чисто теоретическим, как эфемерные планы выучить незнакомые языки или научиться играть на скрипке.

Моей последней отчетливой мыслью перед тем, как навалилась темнота, была мысль о том, что не нужно больше делать вид, будто я не сожалею о прошлом, о том, что утратил и никогда уже не верну.

* * *


Я прислушивался к тихим звукам вдыхаемого и выдыхаемого воздуха и понял, что слышу свое собственное дыхание. Это показалось странным, как и приятная прохлада и ощущение чего-то мягкого, на чем я лежал. И еще кое-что. Звуки. Тихое бормотанье.

Человеческие голоса.

Я открыл глаза и увидел мерцающий свет на неровном потолке. Повернув голову, мне удалось разглядеть пол, который уходил за поворот просторного, проделанного водой туннеля. Голоса и свет доносились из угла пещеры.

Я лежал, прижавшись лицом к чему-то, что на ощупь напоминало мех, и вовсю наслаждался этой галлюцинацией. Я слышал, что замерзающим кажется, будто ему приятно и тепло в те последние моменты, когда кровь уже превратилась в кристаллики. Однако эти рассказы не касались тех, кто умирал от истощения.

Может быть, я еще не умер? Это казалось невероятным и ужасно несправедливым, но такая возможность все-таки была. И это следовало проверить. Я открыл рот и закричал.

Результат был плачевным. Звук, который я издал, представлял собой слабое карканье; но все-таки это был звук. Требовались дальнейшие эксперименты. Я размышлял над своим следующим действием, когда галлюцинация была прервана. По потолку, надвигаясь на меня, запрыгали тени. Из-за поворота появился человек. Он шел ко мне и, приближаясь, становился все больше и больше. Он склонился надо мной — лицо огромное, как дыня, как луна, как Вселенная.

— Ну что, лучше? — раздался голос, эхом отдаваясь в пространстве, времени и моих ушах.

Я сделал усилие и сосредоточился на вопросе, потом изобразил нечто вроде хрюканья.

— Хорошо, молодец, — сказал человек.

Потом появился еще один, встал на колени около меня, положил руку на мой лоб и прижал палец к запястью. У обоих были всклокоченные волосы и длинные густые бороды.

— Обезвоживание и истощение, — сказал первый. — Отдых и пища поставят вас на ноги.

На этот раз мне удалось сказать членораздельно:

— Я знаю, это звучит банально, но… где я?

Первый мужчина улыбнулся:

— Мы называем наше маленькое укрытие Зефир. Небольшой заповедник для изгоев Ада.

Они принесли мне миску слизистого, темно-коричневого супа, напоминавшего вареные каштаны, и безвкусную вафлю. На меня подошло посмотреть еще несколько человек. Все они были исхудалыми, но здоровыми, в казенных костюмах разной степени изношенности. После еды все стало казаться несколько более реальным.

— Ну, я достаточно окреп и могу слушать. Последнее, что я помню, — как я шел, а потом не мог идти. Я думал, все кончено.

— Не стоит так мрачно, — сказал тот, кто говорил со мной первым. — Вы живы, хотя все было против этого. А это уже кое-что.

— Но как же вы меня нашли?

— Эти люди лишены воображения. Одна и та же шутка разыгрывается вновь и вновь. Мы следим за тропой, проверяем ее по ночам. Иногда нам везет. Вот как прошлой ночью.

— То есть?

— А разве не так? У нас есть кров, вода, пища, этого достаточно для поддержания жизни. Хватает на всех. В тесноте, да не в обиде, ведь так?

Я смотрел на них. С запавшими глазами, немытые, многие в лохмотьях, они пристально глядели на меня, так, словно ждали, что я расскажу им нечто удивительное, чудесное. Я засмеялся.

— Отверженные из отверженных, — сказал я. — Избранное общество. Долго я опускался вниз и наконец достиг дна.

— Нет, — сказал мой спаситель. — Это поворот. Отсюда только один путь — наверх.

Это звучало забавно. И, продолжая смеяться, я вновь уснул.




Глава пятая


Мне объяснили, что эта пещера была проделана в мягкой породе давно исчезнувшими потоками воды. Как ни странно, в ней действительно было все необходимое для поддержания жизни. У входа температура неизменно держалась на уровне семидесяти градусов, понижаясь по мере того, как пещера уходила вглубь. Откуда-то из глубины бил родник с теплой ключевой водой.

Пища состояла исключительно из съедобных лишайников, которые росли в полной темноте в дальнем конце лабиринта. Из этих растений можно было приготовить блюда, напоминавшие салаты, супы, орехи и даже псевдобифштексы, когда за дело брался наш повар Тэнк, невысокий, некогда полный мужчина. Вероятно, раньше приготовление изысканных блюд было его хобби.

Я отдыхал, ел и спустя какое-то время почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы подняться со своего тюфяка, набитого мхом, и сделать несколько шагов. Обитатели Зефира были настроены вполне дружелюбно. И только у моего первого знакомого, здесь его называли Джорджи, определенно имелись на меня какие-то виды. Он подал мне руку, я оперся на нее, и он поведал мне свои планы.

— Конечно, мы в невыгодном положении, — говорил он. — Но кое-что нам даже на руку. Во-первых, они не знают, что мы здесь. Таким образом, мы представляем собой тайную силу, некий неожиданный элемент. Во-вторых, у нас мощный стимул…

— А в-третьих?

— Наши ряды непрерывно растут. Сейчас нас одиннадцать. Двенадцать, если выживет один парень.

— Какой парень?

— Мы нашли его за два дня до тебя. Он здорово избит, но, быть может, выкарабкается. На вид крепкий он, во всяком случае когда-то был крепким.

— Где он?

— В соседней пещере…

— Я хочу на него посмотреть.

— Пожалуйста, но это зрелище не из приятных.

Джорджи провел меня через центральную пещеру, а потом в одно из боковых ответвлений. На тюфяке у стены лежал человек; его дыхание было слышно за двадцать футов. Я присел на корточки и посмотрел на беднягу. Его лицо представляло собой сплошную массу бордовых рубцов. Распухшее, оно было в два раза больше, чем прежде.

— Работа Симрега, — констатировал я.

— Знаешь его? — спросил Джорджи.

— Он был, да и остается моим приятелем.

— Ясно. Видимо, именно поэтому ты здесь.

— Есть еще одна причина. Он сильно искалечен?

— Наш врач Тигр говорит, что у него сломаны ребра и, возможно, повреждены внутренние органы. С носом тоже далеко не все в порядке — ему тяжело дышать. Удивительно еще, что он смог пройти тридцать миль в таком состоянии.

С помощью Джорджи я положил свой тюфяк рядом с Тяжеловесом. От приложенных усилий у меня закружилась голова. Я лежал в полной темноте и прислушивался к его дыханию. Временами он стонал, его сознание вновь и вновь уносилось туда, где он сражался один против всех. Время шло, дыхание Тяжеловеса менялось, и не в лучшую сторону. Иногда приходил Тигр, осматривал больного, качал головой и уходил.

Я очнулся от лихорадочного забытья. Меня разбудили сильные стоны, и я взглянул на Тяжеловеса. Из-за отеков его глаз не было видно, но я чувствовал, что он в сознании.

— Тяжеловес, как ты? — прошептал я.

Он что-то пробормотал, помотал головой. Опухоль стала больше. Казалось, его лицо вот-вот лопнет. Я пошел в главную пещеру за Тигром. Тот сидел у огня, шлепал на плоском камне лепешки из лишайника и вешал их сушиться.

— Вы должны что-нибудь сделать, — сказал я. — Он так долго не протянет.

— Бог мой, неужели вы думаете, что мне доставляет удовольствие видеть его страдания? — это рычание объясняло происхождение прозвища “Тигр”.

— Без сознания — он стонет, а когда приходит в себя — подавляет стоны, и это еще хуже.

— Что же, по-вашему, я должен делать?

— Вы ведь врач, да?

— Послушай, Джон, мне нужны инструменты, лекарства, а их у меня нет! Ему необходима операция, чтобы удалить осколки костей, ясно? Ты думаешь, я могу оперировать голыми руками?

— Но должен же быть кусок металла или осколок камня, из которого можно сделать скальпель. Это лучше, чем оставить его умирать в мучениях.

— А лигатура? Зажимы? Бинты? Антисептики? Не говоря уж о наркозе.

— Можно что-нибудь придумать.

Тигр уставился на меня, потом отшвырнул комок пасты из лишайника и зашагал в комнату, где лежал больной. Тигр обнажил клыки и свирепо глянул на Тяжеловеса. Мы все стояли рядом и наблюдали.

— Его нужно оперировать в хорошо оборудованном флотском госпитале, — процедил Тигр сквозь зубы. — Здесь я могу его убить.

Тяжеловес застонал, как будто просил: “Сделайте хоть что-нибудь!”

Тигр с силой ударил кулаком одной руки в ладонь другой, сказал:

— Старый флотский афоризм гласит: даже если делаешь не так, все равно что-нибудь делай! — и резко обернулся. — Грифт, принеси мне несколько каменных осколков поострее! Ты, Танубр, тереби лишайник на волокна. Жаба, кипяти воду. Гринги, ты и Бочка, поднесите его ближе к огню. — Тигр одарил меня яростным взглядом. — Но если он умрет, видит Бог, свидетельство о смерти будешь выписывать ты, Джон!

* * *


Тигр уверенно сделал разрез на том месте, где когда-то была переносица пациента. Дальше наблюдать не было сил. Я прислонился к стене в дальнем конце пещеры и лишь прислушивался к доносившимся звукам: бормотание хирурга, требования подать новое лезвие или добавить свет; сочувствующий шепот зрителей; прерывистое дыхание Тяжеловеса. Казалось, все это продолжается бесконечно долго.

Наконец операция закончилась. Тигр прошел в боковой ход, где размещалась умывальня. Тяжеловеса отнесли обратно на его тюфяк. Он дышал значительно легче. Тигр вернулся, подошел ко мне и пробурчал:

— Спасибо, что сдвинул меня с мертвой точки. Победить или проиграть. Я рад, что согласился. Носовые проходы были забиты осколками и запекшейся кровью. Черт-те что творилось. Сейчас все свободно.

Опухоль сразу стала спадать. К вечеру Тяжеловес уже смог немного говорить. Первое, что он сказал:

— Поищите другого… — Пауза, подобие ухмылки. — Особых примет нет…

* * *


Тяжеловес поправлялся быстро. Через пару дней он мог сидеть и ел с завидным аппетитом. Однако на его лицо по-прежнему было страшно смотреть. Импровизированные швы Тигра были эффективны, но слишком грубы. Опухоль спала совсем, но вокруг глаз остались желто-черные пятна, а ниже — синевато-багровые шрамы.

— Краше не бывает, — единственное, что он сказал, увидев свое отражение в воде.

Я рассказал Тяжеловесу, как меня обвинили в воровстве, его история была еще проще. Они подстерегли его, велели сесть в автобус и отвезли неизвестно куда из лагеря. Однако сначала, вместо того чтобы подчиниться, Тяжеловес бросился на них с кулаками.

— Я наивно полагал, что драка привлечет наших, — объяснял Тяжеловес. — Законы лагеря, и все такое. Но, как видишь, ничего не вышло. Вот тебе и законы.

— Что-то не сходится, — размышлял я. — Зачем человеку, который хочет поднять восстание, так глупо привлекать к себе внимание?

Тяжеловес несколько минут молча смотрел на меня, потом усмехнулся.

— Может быть, я чего-то не понимаю, — продолжал я. — Мне казалось, что Компании внимательно следят за тем, что происходит в лагере. Именно люди Компании пришли и опечатали туннель, где я нашел самородок. Как это стыкуется с тем, что в лагере верховодит какой-то хетеник?

— Симрег не мятежник, Джон, — спокойно ответил Тяжеловес. — Он шпион Компании. Ему нужна твоя информация.

— Но мне он сказал, что он хетеник или сочувствующий хетеникам…

— Он врал.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что хетеник — я, — проговорил Тяжеловес.

* * *


— Это слово — эпитет, которым награждается любой подозреваемый в недовольстве существующим строем, — продолжал Тяжеловес. — Исходя из определения, ты Джон — тоже хетеник. Именно поэтому ты здесь. — Он поднял руку, предупреждая мои возражения. — Я не отрицаю, что формально ты виновен — ты покинул свой пост. Но тебя вынудили к этому обстоятельства и, думаю, ты согласишься, что тебя отнюдь не удовлетворяла ситуация на “Тиране”.

— То, против чего я возражал, абсолютно не касалось формы правления, Тяжеловес…

— Ошибаешься. Ты наблюдал этого Краудера в деле и понял, что он человек Компании. А потом ты понял, что твоему другу Дэнтону грозит беда. Ничего случайного, все было санкционировано, Джон. Они собирались убить его, а ты хотел помешать, и с этого момента подписал себе приговор.

— Постарайся понять меня, Тяжеловес. Мне действительно не нравится то, что происходит. Но мне бы хотелось найти средство, не выходящие за рамки законов Флота. Я не люблю анархию.

Тяжеловес осторожно прикоснулся к своему изуродованному лицу.

— Как бы ты назвал режим в Ливорч-Хене?

— Хен — это свалка, Тяжеловес. Она вне закона и порядка…

— Но Симрег — человек Компании, ведь так? Фактически…

— Продолжай.

Он задумчиво смотрел на меня. Два печальных темных глаза на лице-маске.

— Я не случайно сослан в Хен, Джон. Все сделано специально.

— Да и я здесь не по своему желанию!

— Вот мы и подошли к главному. Я-то здесь как раз по своему собственному желанию.

Я смотрел на Тяжеловеса и ждал.

— Они выследили здесь последнего из наших и убили. Нужна была замена, и вызвался я.

— Как ты проскочил патруль?

Он замотал головой.

— Мне не пришлось этого делать. Я, так же как и ты, прошел через всю процедуру: военно-полевой суд, ссылка. С одной лишь разницей: тебя приговорил Флот, а я сам себя приговорил.

— Если ты думаешь, будто я что-нибудь понял, то ты ошибаешься.

— Компании — Хозяева Звезд — долго заправляли делами, Джон. Их конец ближе, чем они думают. Мы почти готовы. Мы ждем… Есть какое-то недостающее звено, Джон. И как только оно будет восстановлено, мы начнем.

— Ты меня удивляешь, Тяжеловес. Ведь ты — флотский и должен знать, в чьих руках сила. Кроме нескольких пистолетов в полиции, все существующее вооружение отдано Флоту.

— На Флоте много членов нашей организации. Например, старший помощник Пол Дэнтон.

— Я так не считаю. Пол серьезно относился к присяге. Ничто не заставило бы его предать…

— Но ведь что-то все-таки заставило? Неужели ты не понимаешь? Если такой человек, как Дэнтон, поверил в революцию, значит, в этом что-то есть, а?

— Я попытаюсь объяснить снова, Тяжеловес. Все не так сложно. Я за мир и порядок. Я за существующие законы, нормы жизни, структуру общества, даже если она несовершенна. Если я попал рукой в машину, и она втянула меня, искорежила и выплюнула — это мои личные неприятности. И это вовсе не означает, что машину надо ломать.

— Да, но если эта машина дает власть и богатство лишь нескольким Хозяевам за твой счет…

— Я спокойно отношусь к тому, что люди, создавшие современную технику, получают от этого выгоду…

— Разве богатства природы не принадлежат всем?

— Природа создает океаны, но рыба, которую я там ловлю, — моя.

— Предположим, кто-то опустошает твои сети? Или уводит твою лодку?

— У меня нет доказательств этого!

— А если я их тебе предоставлю?

— Ну что ж, я взгляну на них.

— Идем!

Он повел меня через главную пещеру туда, где Джорджи подбрасывал в костерок брикеты из все того же лишайника. Над костром в каменном котелке кипела вода.

— Джорджи, расскажи ему свою историю, — попросил Тяжеловес.

Джорджи посмотрел на нас и погладил свою длинную бороду.

— Я был младшим артиллерийским офицером на линкоре, — начал он. — Однажды ночью я принял сигнал аварии от старшины: попадание энергии на статические батареи. Осмотрев всю цепь, мы решили, что неисправность в энергоблоке. Я пытался найти энергетика, но тот запропал куда-то. Мы вернулись к блоку, шел дым и температура поднималась до критической. Вызвали отряд Особой Полиции, и они тут же оцепили трюм. Один из полицейских задержал моего сержанта, и пока он его допрашивал, я прошел мимо охраны. Дым шел из передаточного отсека. Там царила паника, люди носились в дыму по палубе и, казалось, не понимали, что случилось. На меня никто не обращал внимания. Я хотел выяснить, нужно ли мне отключить от питания мою батарею. Открыв массивную дверь в целый фут толщиной, я оказался в пустом помещении. Вернее, почти пустом. В центре на полу стоял странный прибор, от которого начинался целый лабиринт труб и трубочек. А вокруг суетились пять — шесть человек. Они вытащили из механизма небольшой ящичек и рассматривали внутри него нечто похожее на яйцо, подвешенное на тоненьких проволочках. Длинное и тонкое, белое, глянцевое, почти как воск. К одному концу этого яйца были прикреплены разноцветные провода.

Джорджи сделал паузу и снял котелок с водой.

— Я разглядел только это, а потом меня начали бить. Очнулся я в больничной палате. У моей койки стояли четыре охранника. Как только я смог ходить, меня препроводили в танцзал, где и был разыгран спектакль.

Он поднял осколок камня и начал срезать свою бороду.

— Эта идея пришла мне, когда Тигр резал тебя на кусочки, Тяжеловес. Больно, но дело все-таки идет.

— Рассказывай дальше, — сказал Тяжеловес.

— А дальше нечего рассказывать. Я слушал речи в суде и вдруг обнаружил, что меня увольняют с Флота. Я пытался защищаться, но меня предусмотрительно накачали наркотиками. Я не мог говорить, не мог двигаться. А пытался, должен вам сказать! Все, что я сумел, так это выдавить несколько слезинок, когда какой-то старый дурак срывал пуговицы с моего кителя. Как я потом понял, их отрезали заранее, а потом прикрепили тонкой ниточкой. Спектакль! Ой!

Джорджи побрил одну сторону лица и повернулся ко мне. Меня словно громом поразило.

— Я помню, гардемарин Блейн. Я присутствовал при этом.

* * *


— Наш план довольно прост, — сказал Блейн. — Мы совершим переход ночью, к рассвету доберемся до Ливорч-Хена, а потом убьем или возьмем в плен Симрега и его команду. Заключенные нас поддержат. И через полчаса мы хозяева положения.

— Согласен, это просто, — сказал я.

— Затем, без промедления, нанесем удар по Главной Станции. На дорогу туда уйдет три дня, но у нас есть люди, которые могут взять на себя связь с Ливорч-Хеном. Не думаю, что База заподозрит неладное. Сначала приедет машина, и особая команда захватит бараки охранников; потом прибудут пешие группы и покончат с противником. И опять заключенные окажут нам помощь.

— А как насчет той энергопушки, что, как мне помнится, торчит на крыше конторы? — спросил я.

— Жертвы будут, но это не должно нас останавливать.

— А что будет после того, как вы возьмете Главную Станцию?

— Мы захватим грузовой корабль. И улетим.

— Улетите? Хорошо, Джорджи, — сказал я. — Ты удивляешь меня. Этот план был бы смешон, если б не был так трагичен. У вас нет ни малейшего шанса.

— Мы не одиноки, Тарлетон, — сказал Тяжеловес. — Когда новость распространится…

— Они придут с сачком для бабочек, и все вернется на круги своя, — сказал я. — Не будет только тех, кто при этом погибнет.

Какое-то время все молчали. Блейн вздохнул и вновь принялся скрести подбородок.

— Мы знаем, что шансов мало, но лучшей возможности, чем сейчас, не представится. В любое время нас могут обнаружить; могут усилить охрану Базы или улучшить вооружение охранников. Мы должны начать именно сейчас, когда заключенных много, а противник слаб. Вот почему так важно, чтобы ты был с нами. Ты — недостающее звено, которого нам не хватает.

Тяжеловес знаком велел ему замолчать, но слово уже было сказано.

— Вот оно что, — сказал я. — И вы тоже! Вам нужна моя Великая Тайна? — Я посмотрел на Тяжеловеса. — А я — то удивлялся, что это ты со мной так подружился. Спасибо, что объяснили…

— Не делай поспешных выводов, Джон, — сказал Тяжеловес. — Это не…

— Очень жаль, — проговорил я, вставая. — Мне не известно ничего из того, что могло бы вам пригодиться. Но даже если бы я и знал, то не сказал бы. Я не с вами, ясно? А если бы и встал на вашу сторону, то все равно ваш план безнадежен.

И я ушел. Спиной я чувствовал их взгляды.

* * *


Факел из высушенного и растолченного лишайника почти не дымил и горел довольно долго. С таким факелом я исследовал лабиринт пещер, оставляя на стенах отметки, чтобы не заблудиться. Я с трудом пробирался через низкие, изрезанные оврагами пещеры. Шедшие от них ответвления представляли собой вымоины в виде извилистых туннелей, с неожиданными откосами и крутыми обрывами. Я набрел на грот, в котором на многочисленных естественных клумбах рос лишайник. Из отверстия в стене, клокоча и булькая, вырывалась вода и наполняла широкий бассейн в скале. Оттуда она текла по глубоким канавкам между клумбами лишайника. Я проследил путь воды до того места, где пещера резко сужалась и пол уходил вниз. Когда вода падала в эту пропасть, ручеек издавал звук, похожий на вздох.

Я собрался было уйти, как вдруг мне почудилось, что очертания пещеры очень симметричны. Просматривающиеся за сталактитами стены напоминали слегка наклонные плоскости. В тех местах, где не было следов эрозии и сталагмитов, пол казался почти плоским.

Почти искусственным.

Я исследовал клумбы и обнаружил, что лишайник растет в основном прямоугольными участками, хотя обычно он образует островки неправильной формы. Канавки между клумбами служили как бы маскировкой, размывая четкие прямоугольники.

Я зажмурился, и видение, как это обычно бывает, исчезло. Это просто пещера, где буйно растут сорняки, и ничего больше. Человек одинок в своем уголке Вселенной. Два столетия космических исследований не выявили такой формы жизни, которая была бы сложнее полукузнечика-полусаламандры величиной с палец — повелителя планеты Райджел IV, населенной безмозглыми пресмыкающимися. Я возвращался обратно на солнечный свет, не позволяя себе увлечься мыслью о том, что в путанице переходов угадывается определенный рисунок, схема, а в пересечении туннелей и пещер — разумный план. Когда я достиг главной пещеры, все псевдоархеологические заскоки тут же выскочили из моей головы благодаря приему, который меня там ожидал.

* * *


Все одиннадцать отверженных стояли у костра. Блейн с решительным видом подошел ко мне, Тяжеловес с лицом агнца божьего встал сбоку.

— Мы тут обсудили твой вопрос, Джон, — начал Блейн, — и решили, что в сложившейся ситуации ты либо с нами, либо — против нас.

— По крайней мере, без всякой благородной ерунды, — сказал я.

Я был спокоен. Невзгоды, через которые я уже прошел, лишили меня способности волноваться.

— Наша цель — победить. И чтобы добиться ее, мы пойдем на все.

— Если вы хотите завербовать меня, то избрали неверную тактику.

— Решай.

Я пошел на них, они расступились и строем проследовали за мной до входа в пещеру. Розовые сумерки окрасили скалы.

— Ты нам нужен, Тарлетон, — сказал Тяжеловес. — Мы должны знать, что нашел Дэнтон! Если бы он был жив, он бы сказал нам!

— Вы не можете оставить меня здесь, — проговорил я не глядя на них. — Вдруг я услышу, о чем вы говорите на своих совещаниях, и — бегом через пески доносить Симрегу и Компании. И вышвырнуть вы меня не можете по той же причине…

Я говорил, и как бы случайно на шаг или два приблизился к выходу. Блейн следовал за мной. В моей голове не было никакого плана действий, но инстинкт толкал меня на простор, на свободу.

— Не болтай глупости, Тарлетон, — огрызнулся Тяжеловес. — Мы не собираемся…

— Может быть, ты и не собираешься, — отрезал я, — но думаю, что Блейн уже готов.

Сказав это, я оттолкнул Блейна, стоявшего на моем пути, и побежал вниз по склону. Позади меня, совсем близко, слышались крики и топот ног. Через несколько секунд я выбился из сил, свернул в сторону и боковым зрением увидел быстро приближающегося Блейна. Тяжеловес отставал от него на шаг или два. Между нависшими скалами неясно вырисовывалась расщелина, я бросился к ней, но споткнулся, подвернул ногу и рухнул на землю. Рука Блейна почти коснулась моих ног, но кто-то более тяжелый бросился ему наперерез и — Блейн с Тяжеловесом покатились вниз. А я встал, прихрамывая добрался до расщелины, которую высмотрел на бегу, и протиснулся внутрь. Слева открылась еще одна расщелина; я пробрался туда, вскарабкался выше и пошел дальше. Сзади и справа от меня слышались крики. Я остановился за выступом скалы и вжался в камень. Здесь было почти прохладно. Я немного полежал. Крики постепенно затихали. Кажется, я задремал. Воздух стал бесцветным. Я ждал. Холод начал пробирать меня до костей; тогда я вылез и забрался на вершину огромной расколотой плиты.

В нескольких ярдах от меня приветливо светился вход в пещеру. На его фоне выделялся силуэт крупного человека. Он расхаживал взад-вперед, потом остановился, вглядываясь в темноту. Тяжеловес… Интересно, он специально столкнулся с Елейном? Хотелось бы верить, что это именно так.

Еще не поздно вернуться, раскаяться и вступить в Великую Революционную Армию. Конец, вероятно, будет тот же, но, по крайней мере, немного позже. Правда, цена этому — тайна, которой я не обладал. А этому они никогда не поверят.

— А что, если бы я знал тайну? — спрашивал я себя.

Все простые, ясные ответы ушли вместе с простой ясной жизнью.

— Я убежал от отверженных, — сообщил я пустыне. — Но я не предатель.

— Что ж, это хорошо, — ответило мое второе я. — Не забудь попросить Орден Орла за свой героизм.

Я определил свое местонахождение по тому же созвездию, которое в прошлый раз привело меня на тропу, и отправился в путь.




Глава шестая


Ночь и пустыня. И то и другое в огромном количестве. Жестокий холод; зыбучий песок, ускользающий из-под ног; галька, о которую спотыкаешься; скалы, по которым карабкаешься; валуны, на которые наскакиваешь. Ни пищи, ни воды, ни цели, к которой можно стремиться. Вывихнутая нога болела, но я не обращал на нее внимания. Боль — лишь сигнал опасности, который подает организм. Все это казалось сейчас чем-то посторонним.

Я мог либо остаться там, где был, и ждать смерти, либо пройти еще немного и ждать смерти там, куда дойду. Удивляясь сам себе, я продолжал идти. Возможно, меня вело недостойное желание заставить Блейна и его маленькую группу псевдопатриотов помучиться над вопросом, вернулся ли я в Ливорч-Хен и приведу ли карателей? А может, это был тот самый инстинкт, который заставляет потерпевшего крушение моряка судорожно хвататься за плавающее бревно до тех пор, пока в руках есть сила.

Я назвал планеты Вишня и Виноградина. Из-за их цвета. Вишня была чуть побольше. То сближаясь, то расходясь, они кружили в небе и уплывали, но я не дал себя одурачить, я мысленно перевернул мир и продолжал следовать за ними, не торопясь, но и не упуская их из виду.

Каким-то образом Вишня и Виноградина оказались прямо над головой. Провели меня все-таки. Как вы очутились в зените? Я не могу летать. Не могу даже идти. Тогда ползи. Еще ярд. Еще фут, еще дюйм.

Нет, даже на дюйм не продвинуться. Все, Тарлетон. Все. Ложись и спи. И не просыпайся никогда… Конец пути.

…Свет бьет в глаза. Все наверх, и ты, Тарлетон, тоже! Глаза открылись. На серой стене напротив я увидел красное горячее пятно. Это не учения, все на самом деле — корабль горит…

Серая стена замерцала и превратилась в серое небо; горячее пятно уплыло далеко-далеко и стало простым солнцем.

Восход солнца на планете Розовый Мир.

И я еще живой.

Все выглядело ужасно глупо. Я засмеялся, и смех постепенно стал напоминать рыдания. Я замолчал и, напрягая ноющие мышцы, сел. Высокие скалы нависали надо мной со всех сторон, подобно разрушенному надгробию. Кладбище Дьявола. Какое значение имеет еще один труп? Одним больше, одним меньше? И силы нечего тратить. Я снова лег и увидел сон.

Из отверстия в земле вылезает Пол Дэнтон. Он держит что-то в руках. Я вытянул шею, чтобы разглядеть, что именно, но он отвернулся, прикрывая “это” от меня своим телом. Я попытался крикнуть, чтобы он показал мне, что там у него, но не смог издать ни звука.

Неожиданно мне страшно захотелось пить. Пламя обжигало мое лицо. Я глубоко вдохнул, чтобы проглотить пламя и покончить с этим фарсом, но только закашлялся. И кашлял до слез. Потом я вытер слезы и краем глаза глянул на отражавшийся от скал пурпурный блеск солнца. Подходящее место для зажаривания цыплят. Неподалеку от меня лежала полоска темно-пурпурной тени. Напрягая искалеченные конечности я дополз до нее и снова потерял сознание.

Солнце сделало прыжок, и тень стала вдвое меньше. Я поджал ноги. Лежать было нельзя, я сел, прислонившись к камню. Стало очень жарко. Трудно дышать. Я посмотрел вниз, на пологий спуск между скалами. Там было больше тенистых мест; завлекая меня, тени мерцали и плясали, как эльфы. Я еще ничего не решил, но вдруг выяснилось, что я уже ползу, а точнее, соскальзываю по склону. Тень, которую я увидел, оказалась глубокой узкой щелью. Мне не нужно было долго думать, как поступить. Я перевалился через край и, увлекая за собой поток гальки, пролетел ярд или два. Прохлада охватила меня со всех сторон. Я глубоко вдохнул, чтобы утонуть сразу, но с удивлением обнаружил, что вдыхаю тень так же легко, как и воздух. Открытие показалось мне настолько замечательным, что я решил при первой же возможности сообщить о нем ученым.

— Люди могут дышать тенью, — торжественно объявил я.

Неподалеку послышалось тихое брюзжание. Всегда найдется какой-нибудь скептик. Но ведь все было именно так. Но если я могу дышать, значит, я смогу и плавать. Как рыба. Без усилий, бездумно…

Кажется, когда-то я уже думал об этом. Я попытался сделать несколько взмахов руками, но было очень больно. Я очутился на дне аквариума, там, где обычно лежат цветные камешки. Здесь темно, а наверху свет. Необходимо погасить свет, иначе рыбки будут плавать, пока не умрут.

Я снова очнулся и понял, что лежу на боку на дне узкой щели в скале. Я подумал, что вся тень может вытечь через дыру, и я начну задыхаться. На мгновение меня охватила паника: вот если бы мне удалось завалить эту дыру камнями!..

Я подплыл к дыре, это было трудно, потому что мое брюхо все еще тащилось по дну, и проскользнул в нее.

Я оказался в пещере.

А там, где пещеры, там и лишайник.

— Там, где есть пещеры, — сказал я вслух, стараясь тщательно выговаривать слова, — есть и лишайники.

Никто не ответил. По крайней мере, никто мне не возразил. Это было добрым знаком. Где-то поблизости был лишайник; я знал об этом, потому что мне только что об этом сообщили. Позже я подумаю, кто это был, но сейчас важнее поесть, например бифштекс. И даже совсем не обязательно бифштекс. Достаточно горячей сосиски с горчицей. Толстые, нежные, сочные сосиски, намазанные острой, кисленькой, ароматной горчицей.

В мою челюсть вонзились иглы, я начал жевать, но вскоре понял, что еще не откусил сосиску. Пока у меня ее даже не было. Но она находилась где-то поблизости. Я чувствовал запах. И пошел на этот аромат…

Казалось, я шел довольно долго, но никак не мог добраться до кафе, где меня ждала еда. Однако запах становился все сильнее, все настойчивее.

— Сколько еще идти? — спросил я.

— Недолго, сэр, — ответил официант.

Это был маленький, не выше двух футов, человек, с гладкой, похожей на репу, головой. И походка у него была странная.

— Еще чуть-чуть, — сказал он, пятясь.

Мне хотелось спросить его, почему нельзя поставить столик прямо здесь? Кошмарное обслуживание. Полно свободных столиков, но нет…

— Этот зал еще не работает, сэр. Пройдемте немного дальше. Сюда, сэр…

Я схватил что-то упругое, отломил кусочек и засунул в рот. Нечто потрясающее! Приправленное, подкопченное, сочное и ароматное! Никогда не видел сосисок такой формы, должно быть, это какой-то кулинарный секрет. И нечего проявлять любопытство! А горчица? А, вот она! Не слишком острая, не слишком слабая, как раз то, что нужно. И всего вполне достаточно. Но кто-то предупредил меня, что нельзя есть все сразу. Какой нахал этот официант, но нет сил его отругать. В конце концов, он все-таки привел меня к столику. К кровати. Я лежал в кровати, широкой, мягкой, гладкой, с шелковистыми простынями, с пушистым одеялом. Невежливо отказываться. Мог бы немного вздремнуть. Устал. Я так устал.

Последнее, что я помнил, это сон о рыбе. Глупый сон. Странно, что он привиделся мне, когда я бодрствовал. Но сейчас трудно думать. Я плавно задвигал плавниками, подчиняясь темному потоку воды, и позволил ему унести меня в тихие глубины.

* * *


Я проснулся, голова была ясной, хотя все болело, особенно колени и ладони. Для того, чтобы сесть, мне потребовались усилия, сравнимые со строительством гибралтарской плотины.

Слабый свет, отражающийся от стен пещеры, позволил разглядеть низкий потолок из известняка, растрескавшиеся стены и голый в канавках пол, на котором я лежал. Ладони у меня были порезаны и исцарапаны. Брюки на коленях были целы, но сами колени — разбиты. Складывалось впечатление, что я долго полз на четвереньках. Подбородок и кончик носа тоже болели. Должно быть, прежде чем попасть сюда, я вспахал лицом часть пути.

Вероятно, обитатели Зефира прочесывают пустыню, ломая голову над вопросом, смог ли я куда-нибудь добраться и не летят ли к черту все их планы покорения мира. Я расплылся в идиотской улыбке, а потом перестал улыбаться. Быть может, они правы, взяв оружие, чтобы сразиться с морем бед и покончить с ним тем единственным способом, которым могли.

Я не должен об этом думать. Я должен вообще ни о чем не думать. Где-то там, далеко, в огромном мире, люди будут убивать друг друга, отстаивая свои представления о том, каким должен быть этот мир. Но без меня. Я удалился из этого мира.

Я сражался как мог и проиграл во всем. Я старался придерживаться своих принципов, но они обернулись против меня. Я стоял за мир и порядок, но мир и порядок бросили меня волкам, волки загнали меня в пустыню, а пустыня пыталась меня погубить. Все! С меня хватит! Я не дурак. Кое-что понял.

— Просто не пробил твой час, Тарлетон, — сказал я себе. — Попробуй еще раз в другой жизни…

А пока?

Пока у меня есть уютное, прохладное место, где я могу спокойно дожидаться голодной смерти.

Как ни странно, я не был голоден. Я подумал о сосиске и меня слегка затошнило. Я съел достаточно сосисок…

— Ошибка, — вслух сказал я. — Никаких сосисок в диапазоне нескольких световых лет отсюда нет.

Однако что-то я съел. Об этом свидетельствовал мой желудок. Я плотно поел и не так давно. Я огляделся, вовсе не ожидая увидеть грязные тарелки, облизанные ложки или маленького официанта с головой, как репа.

Я увидел холмик лишайника, задумался, оглядел голые стены, голый пол. Лишайник здесь не рос. Как же он сюда попал? Очень просто. Я собрал его где-то и принес сюда. Это была единственная разумная мысль, и я изо всех сил старался в нее поверить.

— Отлично, — сказал я. Я понимал, что не нужно привыкать говорить вслух, но тем не менее продолжал: — Ты прятался от палящего солнца, на четвереньках исследовал пещеры, обнаружил запас сухариков и притащил их в эту уютную пещерку, чтобы съесть.

— Не сходится, — резко возразила вторая половина моего быстро раздвоившегося “я”. — В твоем состоянии ты бы не смог преодолеть и шести лишних дюймов.

— Тогда, — размышлял я, — ты сходишь с ума.

— Либо так, либо кто-то принес мне лишайник.

— Это как раз то, что я имею в виду. Завтрак в постель, да? Полагаю, именно тогда является маленький человечек с гладкой головкой.

— Ты на чьей стороне?

— На чьей стороне? Какое это имеет значение? Твои злейшие враги любят тебя, а твои верные друзья клянут на чем свет стоит. Правильное стало неправильным, а неправильное — правильным. До определенной степени.

— Ты разговариваешь сам с собой.

— Ничего. Я не слушаю.

— Давай выбираться отсюда. Похоже, здесь водятся привидения.

— Наконец-то мы сошлись во мнениях. Вставай.

Встать не составляло особого труда, по крайней мере я внушал себе это. Мне удалось подняться лишь с третьей попытки. Я сделал один шажок, потом другой.

— Смотри-ка! И руки не понадобились, — сказал я.

Никто не ответил. Даже мое второе “я” покинуло меня. Как печально! Бедный юный Бенестр Тарлетон, когда-то ты был полон надежд и высоких идеалов, а сейчас ты совсем один, всеми покинутый. И вдруг я увидел след.

* * *


Он четко отпечатался на кучке пыли, скопившейся на полу. След был длиной в три дюйма и шириной два дюйма в том месте, где были пальцы, и полдюйма — в пятке. Может быть, это след обезьяны? Но, как известно, они здесь не водятся. Может быть, он мне просто пригрезился? Но, нет!

— Размер как раз подходящий для официанта, — усмехнулся я, однако по спине пробежал холодок.

Мое желание выбраться наружу — красное горячее солнце, розовый песок и все такое — стало еще сильнее. Расстояние до выхода, через который проникал свет, составляло пятьдесят футов. Я преодолел их, упав только два раза. Свет лился через щель наверху. Выбраться через нее было невозможно.

Я пошел дальше. Туннель делал многочисленные повороты, шел вниз, поднимался наверх. Свет становился тусклее. Я вернулся немного назад, отыскал еще один туннель. Он привел меня во мрак. Я опять повернул, но свет уже исчез. Еще час я искал выход, а потом упал, на сей раз совсем. Я лежал в кромешной тьме и слышал, как стучит мое сердце. Я слышал, как шепотом переговариваются привидения. Слышал шлепанье маленьких ног. Слышал, как я начал смеяться.

— С тобой все кончено, Тарлетон, — произнес я, и мой голос мне не понравился. — Забраться-то ты сюда забрался, а выйти не можешь. Это конец — последний поклон после последнего акта. Ты похоронен, и через какое-то время умрешь, ну, может быть, последовательность и не совсем такая, как принято, но никто на это жаловаться не будет.

— Успокойся, Бен, — услышал я голос Пола Дэнтона.

* * *


При таком повороте событий кто-нибудь более слабый, мог бы и свихнуться. Но не я. Я их провел. Я свихнулся уже давно. И то, что я слышу голоса, не так уж и плохо. Ничто так не развлекает, как небольшая галлюцинация. Поговорить с другом, когда у тебя галлюцинация, лучше, чем беседовать самому с собой.

— Рад, что ты пришел, Пол, — радушно сказал я. — Все хотел тебе сказать: жаль, что ты мало мне доверял и не рассказал, в чем ты был замешан. Впрочем, наверное, я сам в этом виноват.

— Тебе нужно отдохнуть, Бен. Полежи немного здесь и поспи. Ты очень плох. Твое тело почти умерло.

Какое-то время мне казалось, что я лежу на койке в своей каюте на “Тиране”, но я сделал усилие и вернулся к так называемой реальности. Воображаемые голоса, которые так явно звучали в ушах, — еще ничего, но воображаемая койка — это уж слишком.

Небольшая, безвредная галлюцинация, только в профилактических целях, не больше — таково было мое жесткое правило. А то еще стану воображать, что лежу на пляже острова Монте-Белло, рядом красотка по имени Дженни-Энн, мы попиваем ледяное шампанское и думаем, не окунуться ли еще разок…

Солнце светило мне в глаза; под руками хрустел песок; из портативного тридео доносилась веселая музыка. Я ощущал запах моря, слышал шум лениво набегающих волн. Я повернул голову, открыл один глаз и увидел изгиб загорелого бедра…

— Нет! — закричал я и сел. — Оставьте в покое мой мозг!

— Мы не хотим сделать тебе ничего плохого, — ответил кто-то в моей голове.

Я зажал уши руками и побежал в темноту, но натолкнулся на холодный, шершавый камень стены.

— Прочь из моей головы! — повторял я.

Говорить было трудно, зубы стучали. Дело становилось нешуточным. Я был напутан гораздо сильнее, чем когда-либо в жизни.

— Не бойся, Бен, — вновь раздался голос.

— А я боюсь, черт возьми! — заорал я и еще плотнее прижал руки к ушам.

Не помогло, потому что голос проникал не через мою слуховую систему, он был во мне, внутри меня…

Песчинки, налипшие на мои израненные ладони, царапали кожу. Шершавый песок. Такого здесь быть не может. Пол пещеры каменный, на нем лишь немного пыли. И никакого песка. А особенно такого — грубого, кремниевого, как на пляже в Монте-Белло.

Я плакал и жаловался кому-то, чему-то:

— Я умру, я знаю. Но я не хочу умереть безумным. Дайте мне уйти из жизни в здравом рассудке. Дайте умереть, сознавая, кто я и где я, а не с пригоршней песка с пляжа, который за десять световых лет отсюда. Я ведь не так уж и много прошу, правда?

— Ты хочешь умереть, Бен? — спросил меня Пол. — Нет, вижу, что не хочешь…

— Прочь! — кричал я, срывая голос. — Оставь меня в покое!

— Чего ты боишься, Бен?

— Я боюсь того, что разговаривает у меня в голове, того, чего я не вижу! Я боюсь сойти с ума, боюсь перестать быть самим собой! Я боюсь темноты!

Мне пришлось остановиться, потому что я представил себя орущего с безумными глазами в подземной камере, и эта картина парализовала мои голосовые связки. Это равносильно тому, что вы вошли в темную комнату и оказались прямо перед зеркалом, с которого на вас смотрит незнакомое, чужое лицо.

— Успокойся, Бен, — сказал голос.

И тут страх пропал.

Я сидел скрючившись, глаза плотно сжаты, в будто судорогой сведенных руках — песок. Я сидел и ждал.

— Нам очень жаль, что мы испугали тебя, Бен, — сказал голос. Это был уже другой голос, не Пола Дэнтона, и в то же время, черт побери, тот же самый. — Мы хотим тебе помочь.

Сквозь сомкнутые веки я почувствовал мерцание слабого света. Я открыл глаза. Жемчужный свет, похожий на закат в подводной пещере, пробивался непонятно откуда. Он освещал трех маленьких существ с головами в виде репы. Они сидели рядком на корточках, и их безглазые лица были обращены ко мне.

* * *


Они потратили довольно много времени, прежде чем убедили меня, что существуют на самом деле, что они безобидны и даже полезны. Они назвались энсилами — Службой Помощи, но был ли то родовой термин или название Спецкомитета по Спасению Потерпевших Бедствие Космонавтов, я не понял. Энсилы столетиями жили в пещерах, выращивали лишайник и слушали голоса Космоса. Все это они сообщили мне голосами моих знакомых и друзей, которые возникали у меня в голове, прямо за глазами, как будто там был маленький радиоприемник, настроенный на их волну.

Я собирался задать им тысячу вопросов, но неожиданно почувствовал сильную усталость.

— …Бен! — До меня еле дошло, что один из них зовет меня. — Бен, огонек жизни угасает в тебе! Чтобы он не угас совсем, ты должен подлечить себя сейчас, немедленно!

— Я чувствую себя отлично, — сказал я не словами, а иначе, по-новому, мысленно. — Я чувствую себя так хорошо, как уже давно не чувствовал. Я просто отдохну немножко, а потом мы еще поговорим…

— Он угасает, он угасает, — говорил другой. — Поддержим его, каждый и все вместе!

Я почувствовал, как прохладные пальцы проникают мне в мозг и, пробираясь вглубь, исследуют его. Голоса слились в монотонный гул:

— …странное строение… однако не лишено логики…

— …обширное поражение этой системы… и этой. Эти органы поражены, уровень упал…

— …обширное поражение этой системы… и этой… Эти органы не работают; уровень падает…

— Бен! Послушай меня! — До меня отчетливо донесся громкий голос Пола. — Мы можем тебе помочь, но ты должен бороться вместе с нами. Проснись, Бен! Давай вместе! Надо бороться!

Я хотел ответить, сказать им, что время борьбы давно миновало, что я уже близок к благословенной темноте, в которую можно нырнуть и которая не потребует ничего взамен. Это достойная награда за все мои усилия. Но сил сказать все это не было; энсилы были слишком далеко, не докричишься. Их голоса казались лишь слабыми отзвуками в сгущающихся сумерках, более темных и безысходных, чем любая из ночей, которые мне довелось пережить… Но они не отступали. Они толкали, подгоняли и звали меня.

— Старайся, Бен! Помогай нам!

— Зачем?

— Свет жизни — слишком большая ценность, чтобы так легко от него отказаться! Стой, Бен! Держись! И помогай нам, Бен!

— Помогать вам… как?

— Вот так, Бен!

Более твердая, уверенная рука коснулась моего мозга. Барьеры рухнули. Псевдосвет сиял в бескрайней, призрачной пещере.

— Так, Бен! Так!

Голос вел за собой, я шел за ним среди абстрактных сталактитов своих мыслей, которые маячили, перемещались, менялись в туманном потоке умирания. Струилась энергия — переплетенные, запутанные узоры, исчезающие и возникающие вновь. Я видел темные провалы, порванные паутины, рассыпанную мозаику. Повинуясь направляющей руке и призывному голосу, я прикасался, поднимал, восстанавливал, перестраивал. Наконец сияние стало устойчивым, потом начало расти, увеличиваться. Я чувствовал движение, создающее новые течения в нематериальных структурах моего мозга.

— Огонь жизни становится устойчивым, Бен! Давай! Мы обязаны построить все снова!

Мы устремлялись все глубже и глубже в ослепляющие лабиринты непостижимой сложности. Я продвигался по ним, реставрируя, налаживая, собирая вновь. Не существовало ни времени, ни пространства, ни материи. Только схемы и картины, некогда разрушенные, а теперь обновляемые.

Схемы внутри схем; схемы, которые цеплялись друг за друга и разрастались. Схемы мыслей, запечатленные на потоках энергии.

А потом все закончилось, и я поплыл в центр структуры из света, формы и движения, которая заполняла собой все, вибрируя в резонанс с биением вечности.

— Все сделано, Бен, — раздались тихие, далекие голоса, которые казались еще тише по сравнению с тем огромным, что меня окружало. — А сейчас уходи, Бен. Возвращайся обратно, отдыхай, спи, обновляйся…

Они прикоснулись ко мне, показывая дорогу обратно: прочь от великолепия, которое я воздвиг вокруг себя, назад в уютную ограниченность, убаюкивающую темноту, успокоительную пустоту. Они уменьшались, удалялись, исчезали.

Я уснул.

* * *


Я проснулся, вспоминая этот странный сон. Я был голоден. А потом появились энсилы, и это было наяву. Они повели меня по темным переходам в широкую пещеру, где из отверстия в стене текла вода, а на прямоугольных клумбах рос лишайник. Я пил. Они наблюдали за мной из затененных углов, пряча безглазые лица от света, струившегося сквозь стены.

Лишь позже я вспомнил о боли и слабости. Не вспомнил сразу, потому что эти ощущения пропали. Мои руки и колени зажили. Я глубоко вздохнул, подвигал руками и ногами, испытывая радость от здорового тела, чувство, которое я почти забыл.

— Как? — спросил я. — Как вы это сделали?

— Это сделал ты, Бен, — ответили голоса. — Любое живое существо обладает способностью к самоисцелению. Мы лишь показали тебе, как нужно действовать. Нужно было взять молекулы оттуда, где без них легко можно обойтись, и поместить их туда, где они крайне необходимы. А сейчас ты должен хорошо есть, чтобы вновь набраться сил.

Я отдыхал, ел и гулял. Куда бы я ни шел, стены светились мягким светом, освещая мне дорогу. Я увидел переходы длиной во многие мили, и сотни пещер. Некоторые из них были явно искусственного происхождения.

— Мы сделали их давным-давно, Бен, — рассказывали мне энсилы. — Когда-то нас было много. Сейчас мы постарели, Бен. Один за другим мы угасаем. Великая тьма призывает нас. А ты молод, Бен, так молод! История твоей расы лежит перед тобой и ее почти невозможно объять разумом.

Я не возражал. Я пребывал в каком-то странном полусонном состоянии, одурманенный ощущением здоровья и полной свободой от сложностей той жизни, которая мне не удалась. Силы возвращались; руки и тело обрастали мышцами, у меня был отменный аппетит, и спал я глубоким сном без сновидений. Зубы полностью обновились: не было ни дырок, ни пломб. Волосы стали густыми и упругими, зрение таким же острым, как миллион лет назад, когда я был в команде по стрельбе в Академии.

Однажды я почувствовал непреодолимое желание увидеть солнце и вдохнуть свежий воздух. Энсилы вывели меня на поверхность и, пока я прогуливался в розовом сиянии дня, ушли обратно. Глаза долго привыкали к солнечному свету. Я поймал себя на мысли, что думаю о том, что сейчас делают обитатели Зефира. Удалась ли молодому Блейну его дурацкая атака Ливорч-Хена?

Многие ли из них остались живы? Или они все еще прячутся в пещерах, обдумывая свои несбыточные планы? Размышления мои были чисто теоретическими. Как если бы я размышлял о Пунических войнах или строительстве пирамид или обдумывал мотивы и чувства давно умерших людей.

Моим миром был розовый камень, образовавшийся из ископаемых ракообразных, живших в неглубоких океанах Розового Ада, много миллионов лет назад. Эти существа жили и умирали, внося свою лепту розового минерала в отложения на дне моря. Так же как жили и умирали люди, хотя многие из них не оставили по себе никакой памяти.

Заходящее солнце освещало пики рифа, который отбрасывал длинную темно-пурпурную тень на песок. Я вспомнил грубый красный песок, который обнаружил на пальцах, очнувшись от долгого бредового путешествия во сне, когда я обновлял разум и тело. Я спрашивал об этом песке энсилов, но их ответы были туманны. Я очень тосковал по этому ощущению пляжа под моими руками — и оно вновь приходило ко мне. А может быть, я к нему?

Я усвоил, что энсилам неинтересны такие вопросы. Какое это имело значение? Я был здесь, и я был жив: ел, спал, мои чувства регистрировали физические явления, отзываясь на мириады проявлений жизни, а мозг сопоставлял их с небытием, заполнявшим собой вселенную. Одно уравновешивалось другим в сбалансированном, выверенном уравнении существования.

Я стоял на каменной площадке и наблюдал, как солнце соскальзывает за горы, возвышавшиеся в миле от меня. Пора возвращаться. Песок подо мной стал темно-пурпурным. На середине гигантской лестницы, ведущей наверх, я остановился передохнуть и оглянулся. Заходящее солнце отыскало щель в барьере из разбросанных землетрясением каменных глыб. Будто прожектором оно сверлило лучом сквозь круглое отверстие настолько правильной формы, словно его прорезали сверлом длиной в полмили и диаметром в сорок футов.

Я повернулся и посмотрел вниз, куда падал свет. Луч освещал проделанную ветрами и наполненную булыжником канавку, в конце нее у подножия горы располагался зазубренный, размером в сорок футов, вход в пещеру.

Я спустился вниз, добрался до проема и вошел в пещеру. Камни у входа были оплавлены. Эрозия разрушила их, размыв правильные очертания, но тем не менее было совершенно очевидно, что когда-то этот вход был идеально круглым.

Но это было очень давно.

— Все просто, — сказал я себе. — Энсилы прорубили его черт знает когда.

— Но их туннели меньше, и они имеют квадратную форму, — пришлось возразить себе. — Для чего бы им понадобилось делать сорокафутовый туннель? И почему через рифы?

— Спроси их.

Такое предложение показалось разумным. Я настроил сетчатку глаз на инфракрасное излучение, шедшее от раскаленных солнцем скал, и при этом освещении вернулся назад в свою родную пещеру.

* * *


Казалось, энсилов не слишком занимали мои вопросы. Нет, они ничего не знали о пещере с круглым входом. Может, когда-то, выбираясь ночью наружу, они ее и видели, но не заинтересовались.

— Все выглядит так, будто туда что-то попало, какой-то снаряд, — сказал я. — Не метеорит — отверстие слишком правильное. Видимо, что-то искусственное.

— Да, Бен, вероятно, — сказали они. — Наверное, когда-то мы знали, но забыли.

— Судя по углу, под которым вошла эта штуковина, она лежит у южного края системы пещер, — сказал я. — Вы что-нибудь видели под землей в том районе?

— Да, да! Вероятно, Бен.

— Покажите мне.

Они повели меня извилистыми, изъеденными временем туннелями к маленькому отверстию в боковой стене отрога, которое было завалено раздробленными камнями. Казалось, его заблокировали специально.

Потребовалось много часов напряженной работы, чтобы разобрать валуны и открыть доступ в пещеру. Я отодвинул последний камень, прополз внутрь и оказался в высоком, просторном помещении, которое почти полностью занимало побитое, искореженное, потускневшее сооружение из кристаллического минерала. Оно не походило ни на что когда-либо созданное человеком. Но не было ни малейшего сомнения в том, что это космический корабль.




Глава седьмая


В пещере едва хватало места, чтобы обойти конусообразное сооружение, обогнуть его тупой нос и завершить осмотр с противоположной стороны. На корпусе виднелись какие-то странные метки. На одной стороне высоко над землей я обнаружил приоткрытый круглый люк.

Пока я осматривал почерневший от времени корпус, энсилы стояли рядом и следили за мной.

— Нет, Бен, — сказали они. — Теперь мы припоминаем. Это плохое место. Лучше уйти и забыть его.

— Как он сюда попал? Сколько времени он здесь?

— Наша память подсказывает нам, что это — “пещера, которая летала”, Бен. Когда-то их было много. В них мы перелетали из мира в мир, познавая свет многих солнц, втягивая планеты Галактики в сети нашего разума. А потом… Злая судьба постигла нас. Наши великие города, так искусно высеченные под землей в тысячах миров, были разрушены и уничтожены. Мы умерли, Бен. О, мы исчезли… Они преследовали нас всюду. Велика была наша мощь, но она пала под натиском эгзорков. По выплескам энергии, вырабатываемой нашими кораблями, они выслеживали и убивали нас. Убивали. Те из нас, которым удалось спастись, добрались сюда, до этого морского мира. Мы спрятали наши корабли и укрылись в подводных пещерах. Время шло и моря исчезли, Бен. Но мы еще живы, и по-прежнему нами владеет страх. Потому что эгзорков много, и их сила, направленная во зло, велика. Я думал о вечности, которая пронеслась над Розовым Миром, и о его высохших океанах. Десять миллионов лет прошло? Сто?

— Мы увидели его и вспомнили, Бен, — сказали энсилы. — А сейчас, пойдем. Закроем пещеру и вновь забудем, о том, что произошло когда-то, забудем зло, которое загнало нас сюда.

— На кого они похожи, эти эгзорки?

— Это — смерчи, несущие разрушение, ненавидящие свет жизни, стремящиеся к господству в Галактиках. Сейчас они уже, наверное, забыли о нас, как мы забыли о них.

— Я посмотрю, что там внутри, — сказал я.

Энсилы запротестовали, но я не обращал на них внимания. Тогда они начали угрожать, и впервые с той ночи, когда мы встретились, я почувствовал, как их призрачные пальцы проникают в мой мозг, но, оттолкнув их, я стал подниматься к люку корабля.

— Ты действительно здоров, Бен, — говорили они мне вслед, не сердито, скорее печально. — И велика сила твоего мозга. Но твоя молодая сила ничто по сравнению с могуществом эгзорков. Берегись, Бен! Ничего не трогай, ничего не касайся. Не тревожь сон людоеда.

— Я не буду вызывать злых духов, — пообещал я. — Я хочу только взглянуть.

В конце концов они пошли со мной.

* * *


Люк остался приоткрытым с тех пор, когда последний энсил покинул корабль. Наверное, это было в те времена, когда первые ящеры откладывали яйца на пляжах Земли. Однако неразрушаемый сплав был так же прочен, как и в тот далекий день. Легко, от одного прикосновения, тяжелая толщиной в фут круглая дверь открылась, и, перешагнув через порог, я очутился в низком помещении. Слабое сияние плыло передо мной, позволяя рассмотреть двери и боковой коридор. Размеры всех помещений соответствовали росту десятилетнего ребенка; тесные для меня, но просторные для энсилов.

— Когда-то мы были выше ростом, Бен, — сказали они. — Зачем нам большой рост в нашем маленьком мире? Сейчас творения нашей юности кажутся нам гигантскими.

Я шел по коридору, заглядывая в каюты, обставленные стульями и кроватями, которые не слишком отличались от тех, какими я пользовался всю жизнь. На всем лежал дюймовый слой пыли. Никакой отделки не было — все функционально оправданно. Я спустился на нижнюю палубу, заглянул в аппаратную, склады, навигационный отсек — все приборы были мне знакомы. В носу корабля я нашел отсек управления, а ремонтную мастерскую в кормовой части. В носовой части было смонтировано нечто, напоминавшее пушку. Энсилы объяснили, что это тепломёты, предназначенные для того, чтобы расплавлять скалы до состояния пара и вырезать туннели, в которых они прятали корабли.

Я представил себе, как корабль парит на высоте полумили от древнего атолла и льет потоки невидимого света на мокрые розовые скалы, от которых поднимаются клубы пара…

— Кое-чего не хватает, — сказал я. — Где энергетический отсек? Я хочу посмотреть двигатели.

Энсилы вновь запричитали.

— Нет, Бен, уйдем, мы помним об опасности! Опасность, Бен! Уйдем, уйдем!

Я настаивал, они стонали и умоляли, но в конце концов показали мне дорогу к маленькой дверке, расположенной в стене на высоте груди и напоминающей люк для сброса мусора.

— Здесь, Бен. Но ты не должен! Не должен прикасаться к этому!

Я потянул дверь на себя. Из стены выдвинулся лоток. В центре его находился сверкающий белый предмет около четырех дюймов в длину и полутора дюймов в диаметре, округлый и гладкий. Он в точности походил на яйцо, лишь на одном его конце были отверстия. Ничего подобного я никогда не видел, но понял, что именно этот предмет Блейн увидел в энергоотсеке “Тирана” незадолго до того, как его избили и вышвырнули с Флота.

Блейн назвал это “старкор”. Предмет не больше гусиного яйца, который вырабатывает Ниагару энергии, приводя в движение космический корабль. Прибор, питающий энергией промышленность и технику Земли; прибор, без которого экономика Земли не протянет и часа. Частная собственность лорда Имболо и Хозяев Звезд, пяти человек, которые владеют миром.

Пяти воров.

* * *


Я читал себе лекцию.

— Лорд Имболо был одним из первых астронавтов. Он сбился с курса, когда в конце двадцатого века один летел к Юпитеру. Его считали пропавшим. Позже он вернулся и рассказал историю о трехэтапном перелете среди лун Сатурна и о своем чудесном спасении. Это вызвало некоторые вопросы, но тот факт, что он вернулся на три месяца позже, служил подтверждением его рассказа. Корабль, на котором он возвращался, так и не нашли. После этого Имболо оставил службу и на полученную премию основал небольшую научно-исследовательскую компанию. Через десять лет он объединился с четырьмя богатыми партнерами и при помощи своих патентов создал самую большую промышленную империю мира. Все строилось на обилии дешевой энергии…

— Уйдем, Бен, — звали энсилы.

Они не слушали, но это не имело значения. Я говорил сам с собой, пытаясь воссоздать четкую картину. Историю астронавта, который сбился с пути в примитивном корабле, попал в район Сатурна, посадил свой корабль на одну из его лун, исследовал ее и нашел… что? Разрушенный город? Брошенный корабль, подобный тому, что раскопал я?.. Он нашел старкор и вернулся со сказочной находкой в кармане.

Это многое объясняло; монополия Компаний на освоение космоса, Флот в роли полиции для уверенности, что больше уже никто ничего не найдет.

Я взял белый, блестящий, как шелк, старкор. Он был необычайно тяжелым, а на ощупь напоминал мыло. Мой взгляд упал на паз, в котором он раньше находился. Такой паз я уже видел раньше, в куске камня, который Пол отколол от валуна в районе Колец. Во время моего долгого возвращения на Землю я тысячи раз держал этот камень в руке. Сколько раз я ощупывал пальцами изогнутую щель, гадая, что бы это могло быть?

Сейчас я знал.

Неудивительно, что они убили Пола Дэнтона. Он узнал секрет, который мог разрушить их мир.

Теперь и я знал этот секрет.

До меня вновь долетели голоса энсилов.

— Как он действует? — потребовал я.

— Бен, выслушай нас! Ты не представляешь всей опасности! Если ты мысленно обратишься к старкору — коснешься его сердцевины, чтобы получить энергию, — он начнет посылать сигналы, и они полетят во все стороны со скоростью, равной скорости света в квадрате. Они долетят до эгзорков! И тогда уже ничто не спасет нас, Бен! Они вновь появятся, неся огонь, разрушающий мир, и тогда уже и энсилы и люди погибнут!

— Все это было давным-давно, — сказал я. — Ваш давнишний враг мертв. Скажите мне…

— Это не так, Бен! Что значат несколько миллионов лет для расы, которая старше самого времени? Они живы — и придут снова!

— Старкором пользовались каждый день в течение ста пятидесяти лет, — сказал я. — Имболо и Компания сделали его источником богатства, научились воспроизводить их, делать такие же, и ничего не произошло.

Долгое время они молчали, в буквальном смысле и мысленно. А потом меня захлестнула волна безумного отчаяния, хор стонов, жалоб, воплей, словно в аду стенали души умерших.

— Тогда мы действительно обречены, Бен. — Слова дошли до меня подобно звону колокола, возвестившего о катастрофе. — Ничто не спасет нас. Великий Эгзорк живет далеко — в системе, которую вы называете Малое Магелланово Облако. И все же сигнал дойдет до него в течение месяца после того, как первый из вас посягнет на старкор. Они знают, что свет разума вновь сияет в Галактике. Они не будут ждать, Бен. Они идут, идут!

— Малое Магелланово Облако находится на расстоянии трехсот тысяч световых лет…

— Великий Эгзорк может перемещаться в космосе со скоростью, во много раз превышающей скорость распространения излучения. Много времени может пройти — тысяча или десять тысяч лет, но они придут. Их ничто не остановит.

— Но… Быть может, — заговорил другой энсил, — человек — юная раса; его потенциальные возможности непознаны. Возможно, с нашей помощью люди смогут выстоять против эгзорков.

— Как им удастся сделать то, что не удалось нам?

— Они не похожи на нас; они могут убивать и при этом улыбаться и смеясь воспринимать тот факт, что они смертны. Вероятно, в них есть зачатки неведомого нам величия.

— Они — дикие звери, их разум проснулся всего лишь одно Великое Столетие назад… Как им удастся победить того, от кого погибли мы, цивилизация в сотни раз более высокая?

— Ничего не изменится, если мы попробуем.

— Неужели ты доверишь этим дикарям энергию, способную зажечь солнце? Что же тогда будет с нами?

— Наше время ушло. Но наш посмертный дар может дать им шанс выжить.

— Вы только покажите, как он действует, — вторгся я в их лепет. — Это все, о чем я прошу.

— Это не так просто, Бен. Твой мозг может не вынести этого знания.

— Я рискну.

Какое-то время они молчали или общались на уровне, который был мне недоступен.

— Мы попробуем, Бен. Удачи тебе. Минуту ничего не происходило, а потом вдруг у меня в мозгу взорвалась бомба, и я утонул в потоке света.

* * *


Неосязаемый перст начертал схему в моем мозгу. Я понял, как построена кристаллическая матрица старкора — все силы в равновесии. Я видел, как при помощи незаметной регулировки открылся канал, высвобождая бездонные запасы энергии — потока, состоявшего из субстанций “пространство — время”.

Я на ощупь исследовал внутренность яйца, ощущая фантастические силы, удерживаемые в непрочном равновесии. Я изучал его молекула за молекулой и, определив основную точку, с чрезвычайной осторожностью коснулся ее…

Энергия забила фонтаном, огненным душем. В ту же минуту энсилы перекрыли ее, отключили источник…

Я оттолкнул их и вновь взял инициативу в свои руки. Они боролись, пытались сопротивляться, но я воздвиг барьер, отбил их атаку, подавил ее, а потом вытолкнул их из своего мозга, как вытаскивают занозу из пальца.

А старкор, будто живой, пульсировал в моей ладони.

* * *


Вокруг меня, испуская слабые импульсы отчаяния и растерянности, волновались энсилы. Я не обращал на них внимания. Прошла, улетучилась моя долгая апатия. Теперь я знал, что нужно делать. Я вышел из корабля, завалил вход в туннель и вернулся в пещеру, которая была мне домом в течение многих недель. Сейчас она казалась лишь мрачной берлогой, высеченной в холодной скале чужого мне мира. Я пошел к выходу. Стояли сумерки. Алое небо было до странности глубоким и ясным. На западе Вишня и Виноградина излучали мерцающий свет.

— Я ухожу, энсилы, — сказал я. — Спасибо вам за все.

Никто не ответил. Не оглядываясь, я пошел через пустыню.

* * *


Обитатели Зефира узнали меня не сразу, а когда поняли, кто я, мне удалось убедить их не делать относительно меня поспешных выводов. Я показал им старкор, дал каждому его потрогать. Блейн подтвердил, что он точь-в-точь такой же, как в энергоотсеке “Тирана”. Он подержал старкор на ладони, хмуро посмотрел на меня и сказал:

— Ты молодец, Джон. Он останется у меня. Возможно, он нам пригодиться…

— Сейчас ты вернешь его мне, — сказал я. — Можешь быть уверен, я знаю, как с ним поступить.

Лицо Блейна помрачнело.

— Джон, мы всего лишь терпим тебя здесь, и я советую тебе вести себя осмотрительнее…

— Время быть осмотрительным кончилось, — прервал я Блейна. — Сегодня ночью я отправляюсь в Ливорч-Хен. Если хотите, можете идти со мной.

Блейн сделал движение, и человек, стоявший позади меня, наклонился, чтобы подобрать большой камень. Я слегка коснулся центра сна в его мозгу, и он упал лицом в землю и захрапел. Двое других двинулись на меня, споткнулись, упали и не смогли подняться. Остальные отступили, на их лицах застыл страх. Я подошел к Блейну, взял старкор и положил себе в карман.

— Как видишь, сейчас приказываю я. У кого-нибудь есть возражения?

Возражений не было. День мы отдыхали, а с наступлением ночи отправились в Хен.

* * *


Люди Симрега встречали нас за две мили от городка. Восемь человек стояло у грузовичка на гребне холма. У двоих были стандартные ружья, которые получали энергию от центрального передатчика. Эта мера была предусмотрена на случай, если оружие попадет не в те руки. Я закрыл глаза, увидел силовые линии их старкора, нащупал передатчик и отключил его.

— Стой, — крикнул один из бандитов, когда мы подошли на расстояние пятидесяти футов.

Мы остановились.

— Не знаю, что там в ваших обезьяньих мозгах, — сказал старший, — но вы проиграли. Стройтесь в колонну по двое! Руки за голову!

Я пошел к нему один. Он выругался. Я продолжал идти. Он поднял ружье и прицелился мне в голову. На лбу у него выступил пот. Он повторил приказ и, видя, что я не подчиняюсь, нажал на спуск.

Ничего не произошло, и на его лице появилось выражение немого ужаса. Второй вооруженный бросился вперед, нажимая на курок, но и его ружье молчало. Тогда он решил ударить меня ружьем, но я усыпил его. Пришлось сбить с ног еще троих, прежде чем до них дошло, что сопротивляться не нужно. Я велел моим соратникам садиться в машину, а ее бывшие владельцы безмолвно наблюдали, как мы удаляемся по направлению к Ливорч-Хену.

В лагере все прошло довольно гладко. Я нашел Симрега в тот момент, когда он пытался передать донесение, и отключил экран связи. Мои люди собрали всех его подручных и заперли в бараке. Вместе с присоединившимися к нам сорока тремя заключенными мы загрузили машину пищей и водой и двинулись на запад.

До Главной Станции было четыре дня ходу. В Ливорч-Хене я оставил добровольца следить за экраном связи (который я вновь реактивировал) на тот случай, если со Станции позвонят до того, как мы туда прибудем. Тем не менее нас ждали. Вокруг энергопушки, укрепленной на крыше административного здания, собралась толпа.

— Не останавливайся, — сказал я водителю.

Мы были в полумиле от Базы, когда над равниной прогремел приказ главы Администрации — остановиться. Мы не подчинились. Вокруг пушки закипела бурная деятельность, потом все стихло, а затем закрутилось с удвоенной энергией. Артиллерист бросил пушку и убежал. На крышу поднялись другие люди, они спешили отремонтировать умолкнувшее орудие. Когда мы пересекли границу Базы, они все еще не могли успокоиться.

Из барака выскочили охранники. Но их ружья не стреляли. Мои соратники арестовали всех — девятнадцать человек — и заперли. Коменданта Станции трясло от ярости, когда я отдавал ему приказы. Он оказался упрямым. Я трижды касался его болевого центра, и каждый раз усиливал давление, прежде чем он сдался и передал сигнал опасности на катер, находящийся в наряде далеко от планеты.

Потом мы три часа ждали. Я сидел за столиком в углу столовой и наслаждался холодными напитками из личного бара Симрега. Слабо, едва-едва, я улавливал крошечные энергетические сигналы далекого корабля, несущегося к Розовому Аду на предельной скорости. Когда я очнулся, напротив меня сидел Тяжеловес. Он нервничал, но был настроен решительно.

— Ты изменился, Тарлетон. Что с тобой произошло? В кого ты превратился?

Я не ответил. Мои мысли были далеко.

— С тобой что-то не так, Тарлетон! Ты похож на зомби. Глаза у тебя странные. И чудеса, которые ты совершаешь, какие-то жуткие. Тебя все боятся. И я тоже тебя боюсь.

— Выполняй приказы, и тебе ничего не грозит, — заверил я.

— Когда-то мы были друзьями, — печально говорил Тяжеловес. — Что бы ты там ни думал, у меня не было никаких задних мыслей. Я не дал Блейну схватить тебя. А потом долго искал тебя, чтобы вернуть…

— Что тебе от меня нужно?

— Послушай, Тарлетон, я хочу, чтобы ты отстранился, пусть другие займутся этим делом.

— Это невозможно.

Я почувствовал за спиной движение, проанализировал его и ударил. Нападавшие упали и лежали не шелохнувшись. Тяжеловес вжался в кресло и с опаской наблюдал за мной.

— Не повторяйте этого больше, — попросил я. — Если бы вы помешали мне в критический момент, результаты могли бы быть печальными.

Я прошел мимо лежащих и тех, кто в молчании сидел за столами. Утреннее солнце нещадно палило.

Ждать нужно было еще два часа сорок минут.

* * *


Все было просто. Катер перешел на околопланетную орбиту и спустил челнок. Я проследил за ним, подождал, пока он приземлился в полумиле от Базы, и дезактивировал его. Сопротивление было слабым — кулаки и импровизированные дубинки. Уже через четверть часа мы окружили мятежную команду численностью в тридцать человек и отправили их под стражу. Я выбрал десять человек и меньше чем через час после посадки челнока поднял его в космос Было слегка непривычно вновь оказаться в космосе.

На меня нахлынули прежние мысли, но я отбросил их. Дело, которым я занимался, требовало полнейшего внимания. Когда мы оказались на расстоянии двадцати миль от катера, я послал приказ принять нас на борт.

Они посоветовали нам держаться подальше, угрожая открыть огонь. Я нейтрализовал их старкор и подошел вплотную. Когда мы состыковались с корпусом катера, я включил энергию, чтобы открыть люк и завести челнок внутрь катера.

Все десять человек моего отряда были вооружены пистолетами, настроенными на мой старкор. Встретившие нас тоже были вооружены, но их пистолеты не стреляли. Когда я доказал, что в отличие от их наше оружие работает, они решили сдаться.

Мой разговор с капитаном катера был деловым и кратким. Капитан горел желанием сообщить мне о том ужасном наказании, что ждет всех нас, а меня в особенности. Но у меня не было времени выслушивать его фантазии. Я приказал ему передать сигнал SOS на ближайший линкор “Балтазар”, который нес патрульную службу на расстоянии недельного перехода.

Он отказался.

Я коснулся его болевого центра, но он вновь отказался и потерял сознание. Я передал сигнал сам. Коммодор “Балтазара”, вероятно, был удивлен, однако обещал прибыть. Ибо что может противостоять военной мощи линейного корабля?

* * *


В течение семи дней мои люди охраняли девяносто человек личного состава катера, а я ждал. Ждал, когда спал, и когда ел, и когда управлял действиями ста человек, и когда пытался уловить схему энергии приближающегося линкора. Наконец схема появилась, стала отчетливее. Я чувствовал, что боеголовки наготове. Как я понял, политика Компании не рассчитана на полумеры. Прежде чем линкор успел выстрелить, я отключил его энергию.

Потребовалось девять часов, чтобы скорректировать наш курс и скорость с “Балтазаром”, а потом мы пошли бок о бок на расстоянии десяти миль, и я возобновил связь.

— Ваше оружие выведено из строя. Догадываюсь, что жизнь на линкоре становится невыносимой: у вас нет света, обогрева, нарушена циркуляция воздуха и так далее. У меня лишь одна батарея, но она действует безотказно. Предлагаю вам сдаться.

Я подал энергию, чтобы они смогли ответить, и в ту же минуту в нашу сторону было выпущено шесть торпед. Пришлось тут же взорвать их. Взрывы серьезно повредили левый борт “Балтазара”. Я повторил свое предложение.

Ответа не было в течение часа. А потом они подали сигнал, что сдаются.

Я взошел на корабль один и был препровожден в каюту коммодора.

* * *


Его звали Тэтч. Когда-то мы были знакомы. Я остановил поток вопросов и увещеваний и сообщил ему, что он должен делать. Он понимал, что его двадцатитысячная команда в моей власти и передал главнокомандующему сообщение с просьбой о немедленной встрече всей флотилии, находящейся вне Солнечной системы. Место назначил я. А доводы были убедительные. Если линкоры против меня бессильны, им остается одно — сотрудничество. Если же нет, то все имеющиеся средства будут брошены против меня в решающую, заключительную атаку.

И снова я ждал, стараясь держаться поблизости от тщательно охраняемой каюты коммодора. Убедившись, что батареи корабля разоружены, я вновь дал ему энергию.

Катер следовал за нами, готовый открыть огонь по моему сигналу. Все прошло без осложнений. Подойдя к нам, девять больших военных кораблей обнаружили, что лишены энергии, разоружены и беспомощны. Моя команда поочередно поднималась на борт каждого корабля, а я держал их под прицелом орудий “Балтазара”. Когда я вывел из строя центр управления, капитаны стали более сговорчивыми. Я пригласил их на конференцию на борт флагмана. По этому случаю я оделся во флотскую форму, правда, без знаков отличия. Меня ожидали два капитана, пять коммодоров, два контр-адмирала и вице-адмирал — седые заслуженные ветераны были чернее тучи. Эти люди проводили политику Звездных Лордов, Хозяев Звезд, поэтому я не стал тратить время на любезности.

— Вы собрались здесь, чтобы сдать Флот, — сказал я им. — Ваши корабли возвратятся на земную орбиту и высадят команды.

Последовали бурные дебаты, на меня даже пытались напасть, однако четыре морских гвардейца и три старших офицера оказались на ковре, прежде чем успели понять тщетность своей попытки.

Последнюю попытку предпринял адмирал Констант.

— Тарлетон, вы будете восстановлены на службе и, более того, вам немедленно присвоят звание капитана. Я обещаю, что в кратчайшие сроки вы получите “звездочку”! Кроме того, я уверен, что вас ждет награда — очень высокая награда. Ну и другие блага, неофициально…

— Я не беру взяток, — ответил я.

В конце концов им пришлось признать свершившийся факт. У них не было выбора, не было возможности сопротивляться. Флот был единственной военной силой на планете, а старкор — единственным источником энергии для него. И этот старкор находился под моим контролем.

Флотилия вернулась на Землю. Одна за другой команды покидали огромные корабли. Я никому не разрешил остаться на борту. Впервые со времени запуска в прошлом столетии дредноуты были покинуты людьми, а их огни погашены.

Человек, которого я звал Тяжеловесом, взошел на мостик флагмана, откуда я наблюдал за выгрузкой на Землю.

— Итак, ты захватил Флот без единого выстрела, — сказал он. — И что?

— Мы спускаемся.

— Ты с ума сошел? Ты держишь все в своих руках, только пока ты здесь, пока тебя охраняют пушки. Спустишься — и все потеряешь!

— Мне нужно закончить кое-какие дела на планете.

— Ты хоть представляешь себе, что там сейчас творится! Они уже знают, что Флот распушен…

— Меня это не касается. У меня есть дело к лорду Имболо.

— Задумайся на минуту, Тарлетон. Ты расстроил его замыслы, ты можешь диктовать свои условия. Разве этого мало?

— Я хочу искоренить зло в зародыше.

— Тарлетон, даже порочная система лучше, чем никакая. Убить Имболо легко, но анархия, которая воцарится после этого, отбросит мир назад к неолиту!

— Может быть.

— Бедный, разочарованный Тарлетон, — иронично проговорил Тяжеловес. — Ему плохо. Его идолы оказались на глиняных ногах, его идеалы рухнули. Поэтому сначала он делает широкий жест, а потом разбивает свои игрушки. Да и правда, что такое несколько миллиардов человек, если пришел ваш час, око за око! Идите к черту, лейтенант!

— Подготовьте Gлодку, — сказал я. — Сажайте людей. Через полчаса мы уходим.




Глава восьмая


Башня Имболо находилась на острове у побережья Каролины. Мы приземлились в порту, за чертой города. Нас никто не встречал. Аэропорт был пуст. По некогда безупречно чистой аппарели летали обрывки бумаги. Мы выбрали пару лимузинов из тех, что стояли брошенными у здания вокзала, и выехали через открытые настежь ворота, мимо покинутых охранниками постов.

В деревне нам встретилось несколько человек, которые проводили нас удивленными взглядами. Кроме пары разбитых окон и искореженного автомобиля посреди тротуара, никаких следов беспорядка не наблюдалось.

Ворота дворца были открыты. Мы проехали по широкой, извилистой дороге и остановились в тени поднимавшейся на полмили ввысь башни. Я внимательно вслушивался, но в диапазоне моей чувствительности никого не обнаружил.

Неожиданно машину занесло влево. Водителя отшвырнуло в сторону — он был без сознания. Я схватил руль и остановил машину. Позади раздался оглушительный грохот. Я оглянулся и увидел, что второй автомобиль перевернулся набок и лежит у дерева. Внутри машины не было никакого движения.

Я выбрался из автомобиля и оказался на зеленой лужайке под раскидистыми деревьями. На клумбах, рядом с дорожкой, росли яркие цветы. В тишине я слышал жужжание насекомых и пение птиц. В голубом небе ярко сияло солнце. Вдали, в глубине парка, виднелся белый фасад дворца — он не охранялся. Я пошел к нему, готовый в любую минуту отразить нападение, но пока никто на мою жизнь не покушался.

Дворец был погружен в тишину: комнаты пусты, коридоры темны. Я знал, что апартаменты лорда Имболо находятся в Верхней Башне.

Двери всех лифтов в роскошном фойе были открыты. На одном из них я добрался до самого верхнего этажа, в башню пришлось подниматься пешком.

Я дважды наталкивался на запертые на энергозамки двери и открывал их прикосновением мысли. Более сложный прибор закрывал резные двери, преграждавшие вход на сто восемьдесят пятый этаж. Однако в ответ на мое прикосновение открылись и они.

Я оказался в просторной, тускло освещенной комнате с серым ковром на полу. В дальнем конце комнаты виднелись массивные двери, они послушно открылись, и я вошел в скромный коридор, ведущий к следующим дверям. Я отворил их и увидел человека.

* * *


Он был похож на базальтовую статую, разрушенную временем. Маленькая, круглая, лысая голова покоилась на широких, все еще мощных плечах. Большие, с желтоватыми белками глаза неотрывно смотрели на меня. Большие, темные, с утолщенными суставами руки лежали на столе.

— Входите, мистер Тарлетон, — произнес он низким, бархатным голосом. — Садитесь. Нам с вами нужно многое обсудить.

Он говорил очень спокойно, уверенно, так, словно я был обычным посетителем. Я попытался коснуться его мозга…

И наткнулся на поверхность гладкую и непроницаемую, как шлифованная сталь.

— Я знал, что этот день когда-нибудь придет, — непринужденно говорил он, будто ничего не заметил. — Космос слишком огромен, а люди слишком любопытны. Признаю, Розовый Мир — моя ошибка. Мы обнаружили там следы цивилизации, и нам показалось разумным использовать ссыльных для ведения поиска. Видимо, в старости я стал слишком самоуверенным. Впрочем, возможно, вам просто повезло.

Он улыбнулся, но под маской вежливости проглядывала напряженность.

— Поздравляю вас, вы очень талантливы, — продолжал он, видя, что я не отвечаю. — За несколько месяцев вы научились большему, чем я за все годы моих экспериментов… — Он откинулся на спинку кресла, на его лице все еще играла улыбка. — И все-таки, несмотря на весь ваш ум, вы пришли в расставленную мной ловушку, словно я вел вас на веревочке.

Его белозубая улыбка стала широкой и удивительно молодой.

— Я подчеркиваю это не из хвастовства, а лишь для того, чтобы объяснить, что вас переиграли. И даже если бы вы оказались осторожнее и знали о моих планах, результат был бы тем же. Я мог остановить вас раньше, но так мы экономим время, не правда ли?

Пока он говорил, я снова включил в работу свое сознание и с величайшей осторожностью исследовал панцирь, защищавший его мозг. То, что я обнаружил, было не то чтобы слабым местом, а скорее фокусом, в котором сходились силовые линии. Поддерживая минимальный контакт, я отступил.

— Знаете ли, я следил за вашей карьерой с большим интересом, — сказал он почти мечтательно. — Я знал вашего отца. Энергичный молодой человек — и еще более энергичный пожилой человек. — Казалось, он загрустил. — Я совершил много поступков, которые причиняли мне боль. Но они были необходимы. — Он поглядел в широкое, изогнутое окно. — Приятный вид, правда? Город-сад, процветающий, счастливый. Мир-сад. Старая мечта человека о мире и порядке воплощена в жизнь. — Он отвернулся от окна и посмотрел мне в глаза. — Мечту нужно защищать, мистер Тарлетон. Любой мечте нужна охрана, обеспечивающая ее безопасность. Мечта дорого стоит.

— Странно, что за мечту всегда платили другие, Имболо, — сказал я. — Ваш счет давно просрочен.

Он засмеялся тихо и спокойно.

— Я не заманивал вас сюда, чтобы уничтожить, — сказал он. — Отнюдь. Вы нужны мне, Тарлетон, я открыто говорю это. Груз становится все тяжелее, а я все слабее. Мне нужна помощь. Помощь того, кто меня понимает, кто разделит бремя власти.

— Вы не понимаете, — сказал я. — Я не боюсь быть уничтоженным.

Тень пробежала по его лицу.

— Не будьте идиотом, молодой человек. Если мы поссоримся, то ничего не добьемся. Власть у нас с вами. Остальные — Катрис, Беншайер и так далее — марионетки, не более. Им хватило ума поддержать меня своими капиталами в начале, в благодарность я сдержал данные им обещания. Но ты и я — это совсем другое дело, малыш. У нас — ключ. Из миллиардов людей — у нас двоих…

Он ударил без предупреждения. Как молотом, нацеленным в мозг. У меня потемнело в глазах. Какое-то время давление расплющивало меня, а я сопротивлялся ему, используя каждый подвластный мне эрг энергии…

Внезапно давление пропало. Сознание вернулось. По мелким морщинкам, покрывавшим лицо Имболо, струился пот. Он посмотрел на меня, и его губы скривились в улыбке.

— Да, ты радуешь меня, малыш. Я хотел лишь хлестнуть тебя по мозгу арапником. Но вижу — хлыст не для тебя. — Он тряхнул головой, будто сам получил неожиданный удар. — Тем лучше. Мне нужен партнер, а не еще один подчиненный. Все рушится, Тарлетон. Признаюсь тебе в этом. Все становится слишком сложным, непомерно сложным, напряженность громадная. Люди боятся того, чего не понимают. А если боятся, то ненавидят. Ты столкнешься с этим, Тарлетон. Может быть, уже столкнулся. Плата за верховенство — любовь друзей.

— Все гораздо хуже, чем вам кажется, Имболо, — сказал я и ударил.

Какое-то мгновение его панцирь не поддавался, потом раскололся, и я вонзился в его мозг, прошел центры управления, затем волевое ядро и устремился к сверкающей точке псевдосвета, которая представляла собой суть человека — его “я”.

И слился с ним.

* * *


Его разум раскрылся для меня. Я видел его воспоминания: давние дни юности, первые стремления, желания, открытия, страх, начало долгого путешествия в неизведанное. Я видел страшную катастрофу, когда неисправность в переключателе сделала невозможным подход к Юпитеру. Вместе с ним пережил панику, а потом, когда его допотопный корабль падал в пустоте межзвездного пространства, чувство смирения и жуткое одиночество.

Я наблюдал, как он собирается с силами, борется с оцепенением. Я видел, как его недюжинный интеллект начинает работать, анализировать ситуацию. Чувствовал, как возрождается надежда. Я следил за тем, как он рассчитывает, планирует, выжидает, и в нужный момент, использовав остатки горючего, выбрасывает корабль на орбиту вокруг самого дальнего спутника Сатурна. Не для того, чтобы спастись — он знал, что такого шанса нет, — а лишь для того, чтобы сохранить корабль для тех, кто захочет его изучить. Акт истинного героизма и отчаяния.

И вновь ожидание, тревожное предчувствие того, что он снова проиграл, что корабль пройдет мимо. А потом — надежда: двигаясь по эксцентрической орбите, корабль подошел настолько близко к Ганимеду, что появилась возможность в последний раз попытаться совершить посадку, используя атмосферные тормозные двигатели. И ему это удалось.

И потрясение, когда он понял, что разрушенные временем громады вокруг — это руины города.

Он выбрался из своего крошечного корабля и, тяжело ступая, шел по заснеженным улицам, серебрящимся в свете Колец, висящих в черном небе. Голова кружилась от голода. Он набрел на помещение, где на полках лежали белые яйцевидные предметы. Я видел, как его сознание, почти свободное от материальной оболочки, инстинктивно отыскивает пусковой импульс, прикасается к нему и — высвобождает энергию старкора.

Один, без подсказки, в состоянии, граничащем с горячкой, он разобрался, как выпустить энергию, как направить ее поток в энергосистему корабля и перезарядить систему синтезатора, преобразовавшую неорганическую материю в съедобные органические вещества. Он окреп, покинул этот мир и отправился обратно на Землю.

У него было время обдумать свое открытие. Он оценил возможности старкора и представил, какое влияние окажет вечный, неистощимый источник энергии на измученный, истерзанный мир. Воспользуйся этим открытием с умом — и оно незаменимо.

Я испугался вместе с Имболо, когда он осознал, какая ответственность на него свалилась. Но он взвалил эту ответственность на свои плечи.

Годы борьбы, огромные планы, накопление опыта, установление всеобщего контроля, но… усталость нарастает.

Появление хетеников; неосознанная потребность человечества в переменах; угроза, постоянная угроза того, что секрет старкора окажется в руках тех, кто использует его во зло.

И, наконец, кульминация — появление наглого юнца со странными глазами…

Мое появление.

Я чувствовал радость в его душе, желание передать безграничную власть, которой он обладал так долго, другому, более молодому человеку и, в конце концов, отдохнуть. Но прежде необходимо убедиться в способностях преемника, в его намерениях. Нужно научить его, передать ему свой, с такими муками полученный опыт.

— Теперь ты видишь, Тарлетон. — Его голос доносился издалека. — Теперь ты понимаешь.

— Вы допустили ошибки, Имболо, — сказал я. — Есть нечто, чего вы не знаете. Энсилы еще живы. Они могут научить нас…

— Я понял. Но слишком поздно, Тарлетон. Слишком поздно для меня. Я недооценил тебя. Твой удар слишком силен…

Свет его разума угасал. Я пытался удержать его, вдохнуть в него новую жизнь, но действовал слишком медленно, неумело. А потом я остался в темноте один.

* * *


Лорд Имболо сидел в кресле за сверкающим письменным столом. Глаза его были полузакрыты, легкая улыбка все еще играла на его губах. Он был мертв.

Я покинул его кабинет, спустился по лестнице и вышел из здания. Они ждали меня на просторной террасе.

— Ты сходил и вернулся живым, — сказал Тяжеловес. — Значит, ты выполнил то, что хотел. Все козыри в твоих руках. Какую игру ты заказываешь?

— Я сдаюсь, — сказал я. — Теперь ваша очередь.

Он подошел ближе и заглянул мне в глаза.

— Теперь ты такой, каким был прежде, — сказал он. — Что произошло?

— Я узнал, что такое быть богом. Эта работа не для меня.

Я не сделал и двух шагов, как ощутил знакомое прикосновение к мозгу.

— Бен, мы шли за тобой, направляли тебя, твоими глазами видели сущность таких, как ты. Вы жестоки и примитивны, но в вас есть зачатки величия. Наш долгий век окончен, ваш — начинается. Вы должны играть свою роль, как мы играли свою.

— Со мной покончено, — сказал я. — Я устал. Я хочу отдохнуть.

— Увы, Бен, — отозвались энсилы, их голоса едва долетали до меня. — Нет тебе покоя. И лишь через тысячу лет ты, возможно, узнаешь, что такое быть действительно уставшим. Ты принял на себя ответственность, от которой нельзя отказаться, вступил на путь, с которого нельзя сойти. И все же ты молод, а жизнь прекрасна. Шагай вперед, вдыхай чистый воздух, любуйся своим зеленым миром. Когда твой разум отдохнет — возвращайся.

— Тарлетон, — говорил Тяжеловес. — Мы уже переговорили с адмиралом Грейсоном. Он ждет разрешения собрать Флот для сохранения мира, пока ты не предпримешь каких-либо других мер. Я думаю, нам следует действовать сообща. Перестроить мир гораздо труднее, чем мы думали.

— Да, — сказал я. — Собирайте. Пусть Флот действует. Имболо мертв, но мир продолжает жить.

— Куда ты направляешься, Тарлетон? Какие у тебя планы?

— Планы? — Я посмотрел на крошечные облачка, плывущие по небу. — Нет у меня планов. Я направляюсь туда… — Я сделал рукой жест, охватывающий весь мир. — …Посмотрю, стоит ли что-нибудь сохранять. Если да… то, может, я и вернусь.

Я зашагал к зеленым деревьям. Нежный ветерок приносил запах цветов. Журчал фонтан. Пела птица.

Возможно, через тысячу или через десять тысяч лет из глубин Галактики ворвутся грозные орды эгзорков, чтобы уничтожить нас. Может быть, им это и удастся. А может быть, они уже вымерли тысячу веков назад и эта угроза — лишь пугало для детей.

Но если эгзорки не существуют, человеку все равно грозят большие опасности. И величайшая из них — сам человек.

— Но если вы укротите себя, то кого же вам бояться? — долетел до меня далекий голос.

— Действительно, кого?

Я засмеялся и, пройдя через ворота, вышел в огромный мир.




Реликт войны

(рассказы)















И стать героем





Глава первая


Во сне я плыл по реке белого огня. Сон все продолжался и продолжался, а потом я проснулся, но огонь остался и наяву, яростно протягивая ко мне обжигающие щупальца.

Я отодвинулся, чтобы ускользнуть от языков пламени, и боль пронзила меня. Я попытался вернуться обратно в сон, в относительный покой и уют огненной реки, но ничего не получилось. К добру это или к худу, но я был жив и в полном сознании.

Открыл глаза и посмотрел по сторонам. Я лежал на полу рядом с жестким противоперегрузочным ложем — такие штуки Космические Войска Земли устанавливают на редко используемых спасательных шлюпках. Неподалеку стояли еще три ложа, но пустые. Попытался сесть. Это оказалось нелегко, но, приложив несколько больше силы воли, чем можно было ожидать от больного человека, я все-таки умудрился — это сделать. Посмотрел на левую руку. Запечена. Ладонь немного не дожарена, но вот предплечье было черным, с темно-красной плотью, выглядывавшей из трещин в хрустящей корочке, полностью сожженной…

Кабинет первой помощи находился в противоположной стороне отсека. Я пошевелил правой ногой, почувствовал, как трутся друг о друга осколки кости, и опять испытал ту невероятную боль. Подтянулся вперед, помогая себе второй ногой и сожженной рукой. Доползти до кабинета было невероятно трудно — по сравнению с этим подъем Хиллари на Эверест показался бы просто детской шалостью, — но через пару лет я все-таки добрался до него и нашел микрокнопку на полу, которая активировала механизмы. А потом мир вокруг меня опять поблек.

* * *


Я вышел из кабинета с ясной головой, но очень слабый. Правая нога, которая почти не чувствовалась, была относительно удобно зажата в скобы. Я поднял руку и ощупал бритый череп со множеством наложенных швов. Должно быть, трещина. Левая рука — ну, она все еще оставалась на месте, обернутая до самого плеча и жестко вытянутая на силовой растяжке, которая должна была не дать остановиться процессу рубцевания тканей и тем самым лишить меня возможности стать инвалидом. Постоянное давление сжимающейся растяжки отнюдь не подарок, но хотелось записать свои ощущения на чувстволенту, чтобы прокручивать ее на досуге. Но, по крайней мере, автомедик не ампутировал мне руку. И на том спасибо.

Насколько я понимал, мне удалось войти в анналы как первому человеку, который столкнулся в гоулами и остался жив… если я таки выживу.

Теперь предстоял долгий путь домой, а я еще не проверял, в каком состоянии спасательная шлюпка. Взглянул на входной люк. Он был задраен. Там, где моя обожженная рука касалась его, я разглядел черные отметины.

Неуклюже прошаркав до ложа, сел и попытался подумать. В том состоянии, в каком недавно был, — с поломанной ногой, ожогом третьей степени и проломленным черепом, — я был не способен даже упасть с койки, не говоря уже о том, чтобы совершить путешествие из рубки “Валтасара” на спасательную шлюпку. А как я ухитрился задраить этот люк? Человек в чрезвычайной ситуации способен на многое. Но бегать со сломанным бедром, крутить тугой штурвал люка обожженной рукой и думать разбитой головой — это уж слишком. И все же я был здесь, в шлюпке, и пришло время связаться со штабом КВЗ.

Я щелкнул тумблером и передал специальный позывной, который дал мне несколько недель назад полковник Аусар Кайл из Аэрокосмической Разведки. Прошло пять минут, прежде чем “уведомление о получении” пришло с ретрансляционной станции на Ганимеде, и еще десять минут, прежде чем лицо Кайла всплыло передо мной на экране. Даже несмотря на мутное изображение, я смог разглядеть измученный взгляд полковника.

— Грантам! — воскликнул Кайл. — Где остальные? Что у вас там произошло?

Я повернул ручку громкости, и его вопли превратились в бормотание.

— Стоп! — сказал я. — Сейчас я все расскажу. Магнитофоны работают?

Ответа Кайла ждать не стал — это бессмысленно при пятнадцатиминутной задержке — и бросился с головой в омут.

— На “Валтасаре” была совершена диверсия. Я думаю, то же самое случилось и на “Гильгамеше”. Я покинул “Валтасар”. Немного пострадал, но кабинет первой помощи оказался на высоте. Передайте ребятам из Медотдела, что с меня причитается.

Я закончил рассказ и в ожидании ответа Кайла бухнулся на ложе. На экране мерцающее изображение полковника, нетерпеливо уставившегося куда-то назад, выглядело таким же дружелюбным, как ночная сиделка у постели больного в клинике для бедных. Только через полчаса узнаю реакцию Кайла на мой рапорт. Я задремал и резко проснулся. Кайл уже говорил:

— …ваш рапорт. Я буду откровенен. Они интересуются вашей ролью в этой катастрофе. Как случилось, что спаслись один вы?

— Какого черта, откуда я могу знать? — завопил или, вернее, заквакал я.

Но голос Кайла продолжал бубнить:

— …вы, психокинетики, рассказывали мне, что гоулы, возможно, имеют своего рода гипнотические способности, действующие на значительном расстоянии. И не исключено, что благодаря этому они могут завербовать любого лояльного гражданина, а он даже знать об этом не будет. Вы же сами сказали мне, что в течение всей атаки были без сознания и пришли в себя лишь в спасательной шлюпке, не имея ни малейшего представления, как попали туда.

Это война, Грантам. Война со злобным врагом, который наносит удары исподтишка и не знает жалости. Вас послали для изучения возможности — какой там вы используете термин для этого? — гиперподкоркового вторжения. Вы знаете лучше, чем кто бы там ни было, чем я буду рисковать, если позволю вам пройти мимо патрулей.

Мне очень жаль, Грантам, но я не могу разрешить посадку на Землю. Не могу так рисковать.

— И что мне теперь делать? — разбушевался я. — Крутиться на орбите Земли, жрать пилюли и надеяться, что вы что-нибудь придумаете? Мне нужен врач!

Кайл сразу же ответил на мой вопрос.

— Да, — сказал он. — Вы должны обосноваться на орбите отстоя. Возможно, вскоре произойдут какие-то события, которые, надеюсь, позволят… э-э… заново изучить сложившуюся ситуацию.

Он всячески избегал встречаться со мной взглядом. Я знал, о чем он думал. Старался избавить меня от душевных страданий. Я не мог винить его — он делал то, что считал правильным. А я должен был идти напролом и делать вид — до тех пор, пока боеголовки не ударятся о мою шлюпку, — как будто не знаю, что обречен на смерть.




Глава вторая


Надо собраться с мыслями и придумать, как выкрутиться из этой ситуации. Я был один, да к тому же еще и раненый, на борту спасательной шлюпки, которая окажется в фокусе перекрестного огня, как только появится в пределах досягаемости ракетных батарей Земли. Я выбрался сухим из воды, встретившись с гоулами, но вот после встречи с представителями того же биологического вида, что и я, мне уже спастись не удастся. Они не станут рисковать, опасаясь, что я действую согласно телепатическим приказам гоулов.

Конечно же, никакие приказы гоулов не довлели надо мной. Я по-прежнему оставался все тем же Питером Грантамом, психокинетиком, который шесть недель назад отправился в путь с даянским флотом. Мысли у меня в голове блестящими не были, но все они были моими, моими собственными…

Но разве я могу быть в этом уверен?

Не исключено, что подозрения, возникшие у Кайла, безосновательными все же не были. Если гоулы на самом деле такие умелые, какими мы их считаем, они вполне могли не оставить явных свидетельств своего вмешательства, во всяком случае не на сознательном уровне.

Но как раз такими делами и занимались психокинетики. Я действовал как обычный раненый, охваченный паникой, — пытался добраться до дома и там спокойно зализать раны. Но как раз обычным раненым я — то и не был! Я был обучен разбираться во всех тончайших структурах разума и был готов отразить любое нападение!

Теперь настало время воспользоваться своими знаниями и умениями. А для этого следовало прибегнуть к единственному способу, возможному в данной ситуации. Я должен был отпереть кладовые воспоминаний подсознания и еще раз увидеть, что же произошло.

Лег на спину, выбросил из головы все посторонние мысли и сконцентрировался на ключевом слове, которое должно было ввести меня в состояние самогипноза…

Чувственные ощущения потускнели. Я был один-одинешенек в туманной пустоте транса первой степени. Воспользовался вторым ключевым словом и, скользнув под туманную поверхность, очутился в мире снов, где смутные фантасмагорические фигуры мельтешили в чистилище недосформулированных понятий. Я прорвался еще глубже, вломившись на заполненный яркими галлюцинациями Третий Уровень, где мысленные образы зеркального сияния немедленно требовали обратить на них внимание. И еще глубже я…

* * *


Безграничный упорядоченный беспорядок Уровня, где располагалась базовая память, лежал передо мной. Абстрагированный от него, отчужденный и внимательный контроль личностной части разума тщательно обшарил этот многомерный континуум в поисках следов вторжения чужого разума.

И нашел искомое.

Как среди множества неподвижных деталей человеческий глаз мгновенно замечает неуловимое движение, так и внутреннее око выделило тончайшие следы, оставленные зондировавшим меня мозгом гоула, — легчайшие, словно шепот, прикосновения, которые искусно подправили скрытые мотивы моего поведения.

Я избирательно сфокусировал внутреннее око, настраиваясь на записанный памятью гештальт.

“Есть контакт, о Лучезарный!”

“Теперь помягче! Бережно лелей этот проблеск контакта. Он колеблется у самого порога сознания…”

Мастер, он постоянно ускользает! Он извивается, словно обжора-червь, попавший в пищевой бассейн!

Часть моего разума следила, как разматываются катушки памяти. Я прислушался к голосам — еще не голосам, а всего лишь их концепциям, сложным неописуемо. Видел, как та приманка-псевдоличность, которую я именно для этого и конкретизировал из абстракции во время сотен тренировок, сражается против навязываемых извне побудительных мотивов, а затем отступает перед неумолимым напором внешнего зондирования. Я следил, как гоул-оператор перехватывает контроль над двигательными центрами моего мозга и заставляет ползти сквозь удушающий дым через командный отсек к аварийному люку. Стена пламени выросла впереди, загораживая дорогу. Я шагнул в огонь, почувствовал, как призрачные огненные кнуты стегают меня, а потом люк уже оказался открытым, и я втянул себя в шлюпку, насилуя сломанную ногу. Почерневшая рука неуклюже повернула запорный штурвал. Затем последовала вспышка — это спасательная шлюпка отделилась от разваливающегося дредноута, и мир сомкнулся вокруг, когда я рухнул на пол. На Уровне, расположенном глубоко в подсознании, моя приведенная в боевую готовность псевдоличность опять кинулась в атаку на захватчика.

“Он почти ускользнул от меня, Лучезарный Владыка! Соединись с этой козявкой!”

“Невероятно! Ты что, забыл все, чему тебя учили? Держись за него, даже если у тебя иссякнут последние нити жизненной силы!”

Отстраненный от любого беспорядка, на уровне, где понимание и способность к запоминанию являются мгновенными и всеобъемлющими, контроль личностной части моего разума последовал за ловким разумом гоула, когда тот запечатлевал команды глубоко у меня в подсознании. Потом чужеродный мыслезонд выдернули из меня и все следы его присутствия тщательно затерли, дабы я не подозревал, что во мне кое-что переделали. Не подозревал, конечно, на сознательном уровне.

Наблюдая за разумом гоула, я одновременно и учился.

Внушающее зондирование — об этой концепции земные психокинетики могли пока только строить теории — было не более чем моделью в пустоте…

Но оно было моделью, которую я теперь мог сдублировать, увидев то, что сделали со мной.

Я нерешительно принялся шарить по нематериальной ткани континуума, деформируя ее и манипулируя ею, копируя гоуловский зонд. Словно грани кристалла толщиной в лист бумаги, многократно ограниченные ракурсы реальности сместились в фокус, сами по себе настраивая его.

И внезапно канал открылся. С такой же легкостью, как протягиваешь руку, чтобы снять ночную бабочку с ночного цветка, я потянулся через невообразимую пустоту и ощутил яму, где было чернее, чем на дне самого ада, и какую-то сверкающую фигуру.

И тогда раздался беззвучный вопль:

“Лучезарнейший! Он вытянулся и прикоснулся ко мне!”

* * *


Используя технику, которую я усвоил с помощью самого же гоула, я нанес удар, чтобы подавить этот вопль, ворвался во тьму, воняющую сероводородом, и уцепился в отвратительную студнеобразную безразмерность гоуловского шпиона, когда тот скрючился в безумном приступе ксенофобии, словно тонна ливера, извивающегося на дне темного колодца.

Я усилил контроль. Разум гоула, нечленораздельно тараторя, завернулся сам в себя. Не останавливаясь для отдыха, я последовал за ним, зондируя его через мой контактный туннель, копируя модели и бегло осматривая вялый разум противника.

И увидел мир желтых морей, где волны с плеском набегали на бесконечные берега из грязи. Увидел яму, окруженную испарениями, — там из какого-то внутрипланетного источника била ключом жидкая сера, наполняя необъятный бассейн природного происхождения. Гоулы теснились у его края, жадно питаясь серой, и каждый чудовищный призрак старался оттеснить соседей и занять более выгодную позицию.

Я полез дальше и увидел толстенные жгуты живой нервной ткани, которые связывали каждый принимающий пищу орган с мозговой массой, укрытой глубоко под поверхностью планеты. Проследил пути, по которым чувствительные отростки тянулись в бескрайние пещеры, где меньшие по размерам создания упорно работали над странными устройствами. Как мне подсказала память моего врага, здесь трудилась молодь гоулов. Они строили флот, который должен будет доставить потомство гоулов в новые миры, открытые Первым Властителем, миры, где доступ к пище свободен. Не только к сере, но и кальцию, калию, железу и всем остальным металлам. Больше не будет тесниться племя гоулов — жалкие остатки некогда великой расы — у единственного пищевого бассейна. Они расселятся по всей Галактике и за ее пределами тоже.

Но только если мне не удастся помешать им.

Гоулы разработали план, но им очень не повезло.

В прошлом то там, то здесь им удавалось брать под контроль людей на военных космолетах. Контроль был достаточно поверхностный: его хватало лишь на то, чтобы устраивать аварии на кораблях. Но это не был тот абсолютный контроль, который требовался, чтобы послать человека на Землю, где он, понукаемый гоулами, совершил бы сложную диверсию.

А потом они нашли меня — одного-единственного выжившего, не окруженного хаотическими полями чужих мыслей. Но гоулам очень не повезло: они подобрали психокинетика. И вместо того чтобы заполучить покорного раба, они открыли двери крепости для невидимого шпиона. И теперь я уже лазил по ее коридорам и высматривал, что бы украсть.

Я бродил в безвременье среди узоров белого света и белого шума, проникал в самые потайные уголки мыслей гоулов, странствовал по чуждым дорогам, осматривая формы и цвета концепций чужого разума.

В конце концов я ненадолго остановился и принялся разглядывать многопорядковую структуру рисунка внутри рисунка — схему устройства странного механизма.

Проследил логическую цепь работы этого аппарата, и словно бомба взорвалась у меня в голове — мне стало ясно его назначение.

Из мерзкого убежища, сокрытого под темной поверхностью мира гоулов, который вращался по транс-Плутонианской орбите, я украл величайшую тайну их рода.

Способ передавать материю через пространство.

* * *


— Вы должны выслушать меня, Кайл! — закричал я. — Я знаю, что вы считаете меня роботом гоулов. Но то, что у меня есть, слишком велико, чтобы позволить вам просто так отбросить это. Передатчик материи! Вы прекрасно знаете, что его появление может означать для нас. Но концепция слишком сложна, чтобы попытаться описать ее. Вам придется поверить мне на слово. Но я могу построить этот передатчик, используя стандартные детали плюс антенну бесконечной площади и ленту Мебиуса. И несколько других штучек…

Я еще некоторое время разглагольствовал перед Кайлом, а потом с нетерпением стал ждать его ответа. Я приближался к Земле. Если до Кайла не дойдет вся прелесть моего предложения, то в любую секунду экраны шлюпки начнут регистрировать излучение приближающихся боеголовок.

Кайл вернулся, и его ответ свелся к простому “нет”.

Я попытался его убедить. Напомнил ему, как готовил себя к этому полету, как проводил долгие часы, работая с энцефалоскопом, воздвигая перекрестные сети условно-рефлекторных защитных реакций, создавая шунтировочные цепи в виде приманки-псевдоличности, дабы оставить на свободе мое волевое эго. Я рассказал ему о гипнозе, действующем на подсознание, и об эластичной составляющей эго-комплекса…

С таким же успехом я мог бы и не утомлять свой язык.

— Я не понимаю этого телекинетического жаргона, Грантам, — резко оборвал меня Кайл. — Он отдает мистицизмом. Но что с вами сделали гоулы — это я понимаю достаточно хорошо. Мне очень жаль.

Я откинулся назад и, покусывая нижнюю губу, погрузился в очень нехорошие размышления о полковнике Аусаре Кайле. Потом несколько успокоился и принялся решать проблему, тяжким жерновом висевшую на шее.

На клавиатуре я набрал код навигационного архива и быстро просмотрел на справочном экране стандартный каталог, проверяя зону действия радаров, расположение радиомаяков, станций слежения, управляющих полей. Было похоже на то, что невидимая для радаров шлюпка размером с мою может, скорее всего, пробраться сквозь защитную сеть, если на борту ее окажется отважный пилот. А я, как человек, подозреваемый в шпионаже, вполне мог бы проявить отвагу.

И кроме того, у меня появилось несколько идей.




Глава третья


Пронзительный вой сигнализатора дистанциометра разорвал тишину. На какое-то безумное мгновение я было решил, что Кайл опередил меня, но потом сообразил, что это обычный вызов патруля ДРО[1 - Дальнее радиолокационное обнаружение.].

— Зет четыре-ноль-два, я слышу пароль вашей системы “свой-чужой”. Притормозите до 1,8 g и готовьтесь перейти на орбиту ожидания…

Экран зажужжал, по нему поползли координаты и инструкции. Скормив их автопилоту, я начал действовать по разработанному ранее плану. Патруль приближался. Я облизал пересохшие губы. Пришло время рискнуть.

Закрыл глаза, мысленно потянулся — так же, как делал это разум гоула, — и ощутил прикосновение разума офицера-связиста, который находился в сорока тысячах миль от меня, на борту патрульного корабля. Короткая суматоха схватки, а затем я продиктовал его разуму мои инструкции. Связист нажал нужные клавиши и произнес в микрофон:

— Отставить, Зет четыре-ноль-два! Продолжайте следовать старым курсом. В ноль девятнадцать секунд увеличьте скорость до планетарной для выхода в плотные слои атмосферы и посадки.

Я стер его воспоминания о том, что произошло, а разрывая контакт, уловил его запоздалое замешательство. Но я уже имел от ДРО разрешение на полет и стремительно приближался к атмосфере.

— Зет четыре-ноль-два, — затрещало в динамике связи. — Это планетарный контроль. Я принимаю вас в канал сорок три для входа в атмосферу и посадки.

Возникла длинная пауза. Потом в динамике загремело:

— Зет четыре-ноль-два, отмена разрешения ДРО на полет! Повторяю: разрешение отменяется! Аварийный курс измените на стандартный гиперболический, код девяносто восемь! Не пытайтесь войти в атмосферу. Повторяю: не пытайтесь войти в атмосферу!

Кайлу не потребовалось много времени, чтобы увидеть, что я проскочил сквозь внешнюю линию обороны. Отсрочка в несколько минут очень помогла бы мне. Я решил скосить под дурачка в надежде, что мне немного повезет.

— Планетарный контроль, это Зет четыре-ноль-два. Эй, парни, боюсь, я тут пропустил кое-что из того, что вы говорили. Я легко ранен и, похоже, дернул за ручку настройки приемника. Что вы там говорили после “канал сорок три…”?

— Четыре-ноль-два, убирайтесь оттуда! У вас нет разрешения на вход в атмосферу!

— Эй вы, шутники! Вы все перепутали! — запротестовал я. — У меня есть разрешение на весь полет — от начала до конца. Я получил его от ДРО…

Пришло время мне исчезнуть. Я заглушил все радиопередачи и ударил по рычагам управления, следуя по заранее рассчитанному противоракетному курсу. И опять мысленно потянулся…

Дежурный радарщик, который находился где-то в Тихом океане, в пятнадцати тысячах миль от меня, встал со стула, пересек тускло освещенную комнату и щелкнул выключателем. Экраны радаров погасли…

Целый час я скользил вниз по пологой траектории, отражая атаку за атакой. А потом от меня отстали, когда я уже несся над самой поверхностью океана несколькими милями юго-восточнее Ки-Уэст. Шлюпка жестко врезалась в воду. Пол встал вертикально, перевернулся, и ремни безопасности больно врезались в грудь.

Я дернул за рычаг и на некоторое время из-за головокружения потерял всякое представление, где верх, где низ, когда аварийная капсула глубоко под водой отделилась от тонущей шлюпки. А потом капсула наконец вынырнула и весело закачалась на волнах.

Теперь нужно было рискнуть и опять связаться с Кайлом — но, добровольно выдавая ему свое нынешнее местонахождение, я тем самым надеялся убедить его, что по-прежнему на нашей стороне. А кроме того, отчаянно нуждался в том, чтобы меня подобрали после приводнения. Я щелкнул по клавише передатчика.

— Это Зет четыре-ноль-два, — сказал я в микрофон. — У меня срочное сообщение для полковника Кайла из Аэрокосмической Разведки.

На экране появилось лицо Кайла.

— Кончайте бороться, Грантам, — прокаркал он. — Вы проскочили сквозь планетарную линию обороны. Бог знает, как вам это удалось. Я…

— Об этом позже, — резко остановил я его. — Как насчет того, чтобы теперь отозвать назад ваших сторожевых псов? И послать сюда кого-нибудь из ваших людей, чтобы подобрать меня, прежде чем я добавлю морскую болезнь к прочим болячкам.

— Мы засекли тебя, — прервал меня Кайл. — Бороться бесполезно, Грантам!

* * *


Я почувствовал, как на лбу выступили бисеринки холодного пота.

— Кайл, вы должны выслушать меня! — закричал я. — Я догадываюсь, что ваши ракеты уже летят ко мне. Отзовите их! У меня есть информация, благодаря которой мы можем выиграть войну…

— Мне очень жаль, Грантам, — сказал Кайл. — Даже если бы я мог рискнуть поверить вам, уже слишком поздно.

Вместо лица Кайла на экране появилось другое лицо.

— Мистер Грантам, я — генерал Тит. От имени вашей страны и от Президента лично — он, кстати, в курсе той трагической ситуации, в которой вы оказались, — я имею честь сообщить, что вы будете награждены Почетной медалью Конгресса — посмертно, разумеется, — за героическую попытку. И никоим образом вашу доблесть не умаляет ни то, что она потерпела неудачу, ни то, что вы на самом деле исполняли замысел нашего негуманоидного противника — путь даже по принуждению и против своей воли. Мистер Грантам, я салютую вам.

Рука генерала жестко взлетела к голове.

— Заткнитесь вы, напыщенный осел! — рявкнул я. — Я не шпион!

На экране вновь появился Кайл, вытеснив удивленное лицо генерала:

— Прощайте, Грантам. Постарайтесь понять…

Я щелкнул выключателем и сел, крепко вцепившись в ложе. После каждого покачивания аварийной капсулы мой желудок оказывался в районе горла, настойчиво просясь наружу. В запасе у меня было, наверное, где-то около пяти минут. Ракеты, скорее всего, летят с мыса Канаверал.

Я закрыл глаза, заставил себя расслабиться, мысленно потянулся…

И ощутил далекий берег, возбужденное жужжание мозгов людей, работающих в городах. Я проследовал вдоль линии берега, нашел ракетную базу, пронесся сквозь скопление разумов.

“Ракета легла на курс; лети хорошо, детка! Критическая точка… теперь прямо в цель”.

Я ощупью пробрался в разум этого человека и нашел управляющие центры его мозга. Он быстро отвернулся от навигационного планшета, пошатываясь, подошел к приборной панели и с силой ударил по кнопке самоуничтожения ракеты.

Остальные офицеры набросились на него, оттаскивая от приборов.

“…Идиот, зачем ты ее ликвидировал?”

Я разорвал контакт и нашел другого человека, который в свою очередь рванулся к кнопкам и уничтожил остальные шесть летящих ко мне ракет. Потом вернулся назад. Теперь смертная казнь была на несколько минут отложена.

Я находился в десяти милях от берега. У капсулы была собственная силовая установка. Я привел ее в действие и сразу же включил экран наружного наблюдения. Увидел темное море, слабый отблеск звездного света на неспокойной поверхности вод, а вдали, у горизонта, — зарево. Там находился Ки-Уэст. Я всадил нужный курс в автопилот, а затем растянулся на ложе, исследуя внешний мир в ожидании следующей атаки.




Глава четвертая


На железнодорожной сортировочной станции было темно. Спотыкаясь, я шел по шпалам.

“Еще несколько минут, — сказал я себе. — Еще несколько минут, и ты сможешь прилечь… отдохнуть…”

Передо мной смутно виднелся темный грузовой вагон, его открытая дверь была как невероятно черный квадрат. Тяжело дыша, я привалился к порожку, потом, помогая себе здоровой рукой, попытался залезть в вагон.

Неподалеку заскрипел гравий. Луч карманного фонаря пронзил ночную тьму, скользнул вдоль повидавшего виды товарного вагона и поймал меня в световой круг. Раздалось удивленное восклицание. Я сполз обратно на рельсы, закрыл глаза и принялся мысленно шарить по сторонам в поисках разума копа. Со всех сторон доносилось неясное бормотание спутанных мыслей горожан и их беспорядочных впечатлений. Выделить из этой мешанины мысли копа было трудно, слишком трудно. Мне нужно было поспать…

Я услышал, как коп со щелчком взвел курок револьвера, и упал плашмя, когда из дула в моем направлении вылетело пламя. Властное “бум!” эхом пронеслось среди вагонов. Я ясно уловил чужую мысль:

“На редкость ужасно выглядящий, с бритой головой, с торчащей вперед рукой — это он, все сходится…”

Потянувшись к его разуму, я наугад нанес удар. Фонарь упал и погас. Я услышал, как бессознательное тело рухнуло на землю, словно молодой бычок, которого ударили тяжелой дубиной.

Это оказалось совсем нетрудно. Лишь бы не заснуть…

Скрежеща зубами, я втащил себя в вагон, забился в дальний угол, укрывшись за штабелем, и упал на пол. Я попытался вызвать личностную часть моего разума, чтобы она, как часовой, осталась бодрствовать и предупреждать меня об опасности. Но это оказалось слишком хлопотливым делом. Я расслабился и позволил всему своему разуму скользнуть во тьму.

* * *


Вагон покачивался, его колеса монотонно постукивали на стыках. Я открыл глаза и увидел на мусоре, лежащем на полу, желтый солнечный луч. Силовая растяжка скрипнула, дернув мою руку. Сломанная нога пульсировала, протестуя против того лечения, которое она получала — скобы и тому подобное, а сожженная рука сильно ныла, требуя дополнительной порции той мази, которая не давала мне понять, насколько плохо ее состояние. Приняв все во внимание, можно сказать, что я чувствовал себя некачественно забальзамированной мумией, если, конечно, не считать того, что был голоден. Явно свалял дурака, не набив карманы концентратами перед тем, как покинуть аварийную капсулу на отмелях у побережья Ки-Ларго. Но, к сожалению, все происходило слишком быстро.

Едва я успел добраться до рыбачьего катера, владельца которого заставил встретиться со мной, как вокруг нас стали падать снаряды. Будь артиллеристы на крейсере в десяти милях от меня чуточку поудачливее, они бы покончили со мной и со злополучным рыбаком. Прежде чем мне удалось отделаться от артиллеристов, рядом с нами разорвалась пара снарядов.

В рыбачьем лагере на берегу я достал машину с владельцем, который подбросил меня до грузовой железнодорожной станции и укатил прочь, искренне считая, что в город ездил за кофе и сахаром. Если бы этому человеку когда-нибудь сказали, что он видел меня, тот бы не поверил.

Теперь, наконец-то выспавшись, пора было начать готовиться к следующему акту этого фарса.

Я надавил на кнопку освобождения силовой растяжки, осторожно разжал ее, потом от подола рубашки оторвал узкую полосу и как можно незаметнее примотал руку к боку. Саму повязку ухитрился почти не потревожить.

Мне нужна была новая одежда или, по крайней мере, другая одежда и что-нибудь такое, чем я мог бы прикрыть бритый череп. Я не смогу вечно прятаться по закоулкам. А появиться на людях… не стоит забывать, что полицейский на станции опознал меня с первого же взгляда.

Лежа на полу вагона, ожидал, когда поезд замедлит ход при приближении к городу. Пока я не слишком беспокоился, но только пока. Коп, вероятно, никого не сможет убедить, что действительно видел меня. Да и сам он не мог быть полностью в этом уверен.

Перестук колес почти исчез, и поезд содрогнулся, останавливаясь. Я подполз к двери и сквозь щель выглянул наружу: освещенные солнцем поля, несколько низких зданий, стоящих вдали, и угол перрона. Я закрыл глаза и позволил своему сознанию вытянуться наружу.

“…вшивая работа. Какой в ней смысл? Маленькая шлюха в закусочной… дальше в холмах… охота на белок… бутылка виски…”

Я осторожно пролез в сознание человека, стараясь не встревожить его. Увидел его глазами запыленный грузовой вагон, ржавчину на рельсах, чахлые деревья, растущие среди куч золы, и старый, в выбоинах перрон. Я заставил человека повернуться и увидел грязное окно телеграфа и покосившуюся дверь с сеткой от насекомых, с облупившимся фирменным знаком кока-колы наверху.

Подведя человека к двери, побудил его переступить порог. За стойкой, покрытой линолеумом, стояла девочка-подросток с прыщавой кожей, большими грудями и мокрыми пятнами на одежде под мышками. Когда хлопнула дверь, она без всякого интереса взглянула на вошедшего.

Мой “носитель” подошел к стойке и пальцем показал на сэндвичи, завернутые в вощеную бумагу, которые лежали на стеклянной витрине.

— Я возьму их все, и сладкие батончики, и сигареты тоже. И дай мне большой стакан воды.

— Лучше катись отседова и гляди во все гляделки на свой поезд, — беззаботно ответила девочка. — С чего бы это вдруг ты так оголодал?

— Положи их в пакет. Быстрей.

— Гляди-ка, раскомандовался тут…

Мой “носитель” зашел за стойку, взял использованный бумажный пакет и стал укладывать в него продукты. Девочка сначала пораженно следила за ним, потом оттолкнула его.

— Ты, пшел обратно за стойку!

Продавщица положила в пакет остальные продукты и вытащила карандаш из-за уха.

— С тебя — один восемьдесят пять. Наличными.

Мой “носитель” вытащил из кармана рубашки две замусоленные банкноты, бросил их на стойку и стал ждать, когда девочка наполнит стакан водой. Потом взял стакан и пошел к двери.

— Эй! Куда поперся с моим стаканом?!

Стрелочник пересек перрон, направляясь к моему грузовому вагону. Легко сдвинул на несколько дюймов плохо закрепленную дверь, втолкнул внутрь пакет, рядом с ним поставил стакан с водой, потом стянул покрытую сажей шляпу и тоже сунул ее в вагон. Затем обернулся. С перрона за ним следила девочка-продавщица. По составу прокатился лязг, и поезд, резко дернувшись, медленно покатился. Стрелочник направился к девочке. Я услышал, как он сказал ей:

— Дружок там у меня, приятель. Он тут мимо проезжал.

За это время я обнаружил, что мне нет необходимости строго контролировать каждое движение субъекта. Получив первоначальный толчок, субъект начинает действовать, сам логически объясняет свое поведение, наполняет его деталями и никогда так и не узнает, что исходная идея была чужой.

Вначале я выпил воду, потом съел сэндвич, закурил сигарету и лег на спину. Пока все шло хорошо. На упаковочных клетях в вагоне стояла маркировка: “Аэрокосмическая база флота США, Биоу Ле Ккон”. Если мне будет сопутствовать хоть какая-нибудь удача, то часов через двенадцать я доберусь до Нового Орлеана. Первый этап моего плана включал и набег на Национальную Лабораторию “Дельта” — но это будет только завтра. Торопиться незачем.

* * *


До рассвета оставалось не так уж долго, когда я выбрался из вагона, стоящего на запасном пути в болотистой местности в нескольких милях от Нового Орлеана. Я не чувствовал себя достаточно хорошо, но был кровно заинтересован в том, чтобы продержаться. Еще предстояло прошагать несколько миль. У меня были запасы — немного сладких плиток и сигарет, рассованных по карманам изорванной форменной одежды. Иначе говоря, я не обременен тяжким грузом, если не брать в расчет скобы на правой ноге и повязки на руке.

Я проковылял по мягкой болотистой почве до покрытой рытвинами черной дороги и, прихрамывая, направился к видневшимся в полумиле отсюда огням нескольких машин. Становилось жарковато. Болотный воздух был похож на горячие выхлопные газы. Несмотря на лекарства, чувствовалось, как удары сердца отдаются в многочисленных ранах. Я мысленно потянулся и прикоснулся к разуму одного из водителей — тот думал о креветках, о ранке, оставленной рыболовным крючком на его большом пальце, и о черноволосой девушке.

— Вас подвезти? — обратился ко мне водитель.

Я поблагодарил его и сел в машину. Он бросил на меня краткий взгляд и сразу же попытался усмирить свое любопытство. С огромным трудом мне удалось сдержаться и не последовать за мыслями водителя. Было похоже на то, что мой мозг, научившись хитрому трюку мысленной связи с другими людьми, теперь инстинктивно стремился установить с ними контакт.

Час спустя водитель высадил меня на перекрестке улиц в захудалом торговом районе города и укатил прочь. Я понадеялся, что с темноволосой девушкой у него будет все в порядке. Заметив комиссионный магазин, зашел в него.

Двадцать минут спустя вернулся на улицу, облаченный в розовато-серый костюм, который был сшит целую вечность назад каким-то романским портным, возможно обиженным на весь мир. Рубашка, входившая в комплект с костюмом, была странного лилового цвета. Черный галстук-шнурок прекрасно подходил к той сомнительной атмосфере оригинальности, которая теперь меня окружала. Шляпу стрелочника я сменил на потертый берет. Человек, который снабдил меня этой одеждой, все еще спал. Я счел, что оказал ему честь, позаимствовав ее. Сойти за рыбака я уже не надеялся — не тот стиль. Возможно, смогу прикинуться сбежавшим с работы официантом из кафе.

Я прошел мимо облюбованных мухами лотков с рыбой, мимо вешалок с выцветшей одеждой, мимо грязных овощей, грудой сваленных в решетчатые контейнеры — огромные клетки из кованой стали, в которых спокойно можно было бы держать стадо бронтозавров. На стоянке такси выбрал толстого водителя в бородавкой.

— Сколько возьмете до Национальной Лаборатории “Дельта”?

Он перекатил глаза на меня, перекинул зубочистку из одного угла рта в другой.

— А чегой-то вам тама понадобилось? Ничаво тама нету.

— Я — турист, — объяснил я. — Когда уезжал из дому, мне сказали, чтобы ни в коем случае не пропустил эту Лабораторию.

Он хрюкнул, потянулся через сиденье и открыл заднюю дверь. Я забрался в машину. Водитель выключил зеленый огонек, с диким скрежетом завел мотор и отъехал от тротуара, даже не посмотрев в зеркало заднего вида.

— Как далеко до Лаборатории? — спросил я.

— Недалеко. Миля, миля и еще четверть.

— Городок-то ваш не маленький, похоже.

Шофер ничего не ответил.

Мы проехали через район складов, свернули налево к порту, перевалили через железную дорогу и остановились у девятифутового воздушного силового забора. Ворота были закрыты.

— Десять монет, — заявил водитель.

Я посмотрел на ограду, на обширный пустырь, на низкие здания, стоящие вдали:

— Что это такое?

— Место, которое вы заказывали. Десять монет с вас, мистер.

Я коснулся его разума, всадил туда пару фальшивых образов и убрался восвояси. Водитель моргнул, завел мотор и, объехав вокруг пустыря, затормозил у открытых ворот, возле которых стоял охранник, одетый в синюю форму. Толстяк обернулся ко мне:

— Вы желаете, чтобы я въехал внутрь, сэр?

— Я выйду здесь.

Он выпрыгнул из машины, открыл мне дверцу и, поддерживая под здоровую руку, помог вылезти.

— Я должен дать вам сдачу, сэр, — сказал он и полез в карман.

— Оставьте ее себе.

— Спасибо, сэр. — Он поколебался мгновение. — Наверное, мне стоит подождать вас здесь, сэр. Сами понимаете…

— Со мной все будет в порядке.

— Я надеюсь, — сказал шофер. — Такой человек, как вы — вы и я… — Он подмигнул мне. — В конце концов, мы оба не просто так носим береты.

— Действительно, — согласился я. — Считайте, что ваши чаевые удвоились. А теперь езжайте отсюда прямо на восток и забудьте, что вообще видели меня.

Водитель забрался в машину, лучезарно улыбнулся мне и уехал. Я повернулся и придирчиво осмотрел Лабораторию “Дельта”.

Ничего необычного и интересного в ней не было — низкие здания из кирпича и стали, грязь, забор и охранник, который не спускал с меня глаз.

Я неторопливо подошел к охраннику:

— Я из Айовы… Э-э… остальные не приедут — они предпочли денек отдохнуть от экскурсий. Но я хочу-таки все это осмотреть. Кроме того, я заплатил деньги и не желаю…

— Минутку, — прервал мои излияния охранник и поднял руку ладонью ко мне. — Ты, должно быть, заблудился, приятель. Здесь тебе не аттракцион для туристов. Тебе нельзя входить сюда.

— Разве не здесь делают камеи? — с беспокойством спросил я.

Охранник помотал головой:

— Плохо, что ты отпустил такси. Следующий автобус будет не раньше чем через час.

В поле зрения появился представительский автомобиль мышиного цвета. Он замедлил ход и повернул, намереваясь въехать в ворота. Я мысленно коснулся разума его водителя. Автомобиль резко дернулся ко мне и затормозил. Дородный мужчина, развалившийся на заднем сиденье, наклонился вперед и нахмурился. Я коснулся и его тоже. Он расслабился. Водитель перегнулся через сиденье и распахнул передо мной дверцу машины. Я обошел автомобиль спереди и сел на заднее сиденье. Охранник с отвисшей челюстью следил за мной.

Двумя пальцами я отсалютовал ему, и автомобиль въехал в ворота.

— Остановись перед отделом электроники, — сказал я водителю.

Автомобиль затормозил, я вылез из него, поднялся по ступенькам и через двойные стеклянные двери прошел в вестибюль. Автомобиль еще на несколько секунд задержался у лестницы, потом отъехал. Пассажир, должно быть, удивлялся, чего это шофер вздумал здесь остановиться, но сам водитель не помнил даже, что вообще останавливался.

Я попал внутрь здания, и это было начало. Мне не очень-то нравилось заниматься грабежом средь бела дня, но это значительно упрощало дело. Не по плечу лазить по стенам и взламывать запертые двери, во всяком случае до тех пор, пока мне не сделают переливание крови и пересадку кожи и пока я не смогу отдохнуть три месяца где-нибудь на теплом берегу.

Из какой-то двери вышел человек в белом халате. Он устремился мимо меня, резко повернулся…

— Я здесь насчет мусора, — сказал я. — Проклятые идиоты желают поставить баки для пищевых отходов. Это вы нам звонили?

— Чего-чего?

— Я не собираюсь тратить на вас все утро! — взвизгнул я. — Вы, ученые, все одинаковые. Как пройти в… черт, как ее там?., на склад оборудования?

— Направо и туда, — показал он.

Я не стал утруждать себя благодарностями. Это было бы не в характере моего персонажа.

Когда я вломился на склад, худой мужчина с короткими усиками недовольно уставился на меня. Рассеянно кивая головой, я посмотрел на него.

— Продолжайте работать, — сказал я. — Ревизия будет проведена так, чтобы как можно меньше тревожить вас. Только, если нетрудно, покажите мне, где у вас лежат накладные.

Он вздохнул и махнул рукой в сторону бюро, где хранились документы. Я пошел туда и вытащил один из ящиков, заодно внимательно осматривая комнату. За стеклянной дверью, которая вела в соседнюю комнату, виднелись забитые всякой всячиной полки.

Двадцать минут спустя я вышел из здания с коробкой из металлизированного картона, в которой лежали электронные компоненты, необходимые для сборки передатчика материи. Конечно, в коробке были не все детали — остальные мне еще предстояло изготовить самому из подручных материалов. Коробка была тяжелая, слишком тяжелая для того, чтобы унести ее достаточно далеко. Я поставил ее у двери и подождал. Откуда-то появился грузовой пикап.

Он свернул к тротуару и остановился. Шофер вылез из кабины и поднялся ко мне.

— Вы… э-э?.. — Он почесал в затылке.

— Именно. — Я махнул рукой в сторону коробки с добычей: — Поставьте ее в багажник.

Он оказал мне эту услугу, и мы покатили к воротам. Охранник поднял руку и подошел к нам, чтобы осмотреть пикап. Увидев меня, очень удивился.

— Да кто же ты такой, приятель? — спросил он.

Мне не очень нравилось подделывать мысли людей сверх необходимого. Это сильно смахивало на кражу у слепого — украсть нетрудно, но гордиться нечем. Поэтому я лишь слегка влез в мысли охранника и внушил ему, что все сказанное мной будет иметь глубокий смысл.

— Ну, вы понимаете, просто обычный поход по магазинам, который я совершаю каждый вторник, — пояснил я. — Но только молчите об этом. Мы целиком полагаемся на вас.

— Будьте спокойны, — ответил он и отошел в сторону.

Мы на полном газу проскочили через ворота. Я оглянулся и увидел охранника, который смотрел вслед и напряженно думал о ежевторничном походе по магазинам, который происходит в пятницу. Он признал такое поведение вполне логичным, утвердительно кивнул головой и забыл обо мне.




Глава пятая


Предыдущую пару часов я несся во весь опор, наслаждаясь хитрым трюком, который украл у гоулов. Теперь же я внезапно почувствовал себя учеником в похоронном бюро, который слишком злоупотребляет практическими занятиями. Я направил водителя в район, где стояли не самые дорогие коттеджи, высматривая дом с табличкой врача.

Тот, который я нашел, не внушал особого доверия — он едва был заметен за частоколом деревьев, но мне и не хотелось привлекать особого внимания к своей персоне. Пришлось прибегнуть к помощи водителя, чтобы донести коробку до двери дома. Шофер довел меня до приемной, поставил коробку у моих ног и ушел, считая, что сейчас еще утро и ему нужно заканчивать рейс.

Доктор оказался потрепанным жизнью семидесятилетним стариком с трясущимися руками, которым мог помочь только добрый стаканчик виски. Старик посмотрел на меня так, словно я оторвал его от какого-то занятия — то ли более приятного, то ли лучше оплачиваемого, чем все то, что я мог ему предложить.

— Док, мне нужно переодеться, — сказал я. — И возможно, получить дозу, чтобы уйти отсюда.

— Я не уличный торговец “колесами”, — отрезал он. — Вы, похоже, обратились не по адресу.

— Только небольшое лечение — совершенно обычное. У меня ожог.

— Кто посоветовал вам прийти сюда?

Я многозначительно посмотрел на него:

— Добрые люди подсказали.

Старик волком посмотрел на меня, заскрежетал вставными челюстями, потом показал на черную полированную дверь:

— Идите туда.

Сняв повязки, он пораженно уставился на мою руку. Я бросил на нее краткий взгляд и пожалел, что сделал это.

— Как вы это заработали? — поинтересовался доктор.

— Курил в постели. Вы не дадите… что-нибудь такое… что…

Он успел подхватить мое падающее тело и отволок его в кресло. Потом достал то шотландское виски, которого ему так не хватало, дал мне стаканчик как запоздалый ответ на невнятную просьбу и сузившимися глазами посмотрел на меня.

— Я догадываюсь, что ногу вы сломали, когда свалились с той же самой постели, — сказал врач наконец.

— Точно. Чертовски опасная постель.

— Я сейчас вернусь. — Он повернулся к двери. — Не уходите. Я только… захвачу немного марли для тампонов.

— Лучше останьтесь здесь, док. На этом столе достаточно марли.

— Послушайте…

— Бросьте, док. Я знаю о вас все.

— Что?

— Я сказал “знаю о вас все”.

Старик приступил к работе — трудно пререкаться, имея нечистую совесть.

Чем-то помазал мне руку и наложил свежую повязку, затем осмотрел ногу и отрегулировал положение скоб. Покудахтав над шрамами у меня на скальпе, он приложил к ним нечто мокрое., после чего там стало жечь, как от адского огня. И в конце концов сунул мне в здоровую руку старомодную булавку для галстука.

— Это все, что я могу для вас сделать, — сказал доктор и протянул мне пузырек с таблетками. — Принимайте их в крайнем случае. А теперь убирайтесь отсюда.

— Вызовите мне такси, док.

* * *


Я послушал, как он говорит по телефону, затем закурил сигарету и сквозь гардины уставился в окно. Старик стоял рядом со мной, терзая свою верхнюю вставную челюсть и не спуская с меня глаз. До сих пор мне не было нужды подправлять что-нибудь в его мозгах, но, пожалуй, следовало их проверить. Я нежно мысленно пролез ему в черепную коробку.

“О Боже, почему я… давным-давно… Мари всегда знала… уехать в Аризону, начать заново… слишком стар…”

Я увидел гнездо страха, который грыз его, разочарование, бледную искру надежды, еще не совсем погасшую. Я прикоснулся к его разуму, стирая отметины…

— Ваша машина, — сказал старик. Открыл входную дверь и посмотрел на меня. Я пошел к выходу.

— Вы уверены, что с вами все в порядке? — спросил он.

— Конечно, дед! И не беспокойся. Все должно быть нормально.

Шофер такси поставил мою коробку на заднее сиденье. Я сел на переднее и попросил отвезти меня в магазин мужской одежды. Он ждал, пока я менял свое тряпье на костюм с иголочки, новую рубашку, нижнее белье и берет. Берет оказался единственным головным убором, который не причинял боли поврежденной черепушке. Мои казенные ботинки разваливаться еще не собирались, но я поменял их на новые, а кроме того, добавил легкий дождевик и крепкий чемодан. Продавец сказал что-то о деньгах, и я мысленно подкинул ему одну идейку и дополнил ее воспоминаниями о фантастической ночи, проведенной им с рыжеволосой курочкой. В результате он даже не заметил, как я вышел из магазина.

Я постарался не чувствовать себя магазинным вором. В конце концов, человеку не каждый день выпадает шанс поменять свою одежку на мечту.

Сев в такси, я переложил детали из коробки в чемодан и приказал водителю доставить меня в какой-нибудь не очень приметно выглядящий отель. Четырехзвездочный адмирал с потертыми обшлагами отнес мой чемодан в холл отеля. Таксист уехал под впечатлением, что все свои деньги я трачу на чаевые.

В номере я поел, принял горячую ванну и позволил себе три часа поспать. Когда проснулся, чувствовал себя так же, как те ученики бальзамировщиков, когда они в конце концов завершают свое образование.

Перелистав телефонный справочник, набрал номер.

— Мне нужен “кадиллак” или “линкольн”, — сказал я в трубку. — Новый и не из тех, что вы сдаете напрокат для похорон. Еще мне нужен водитель, который не будет возражать, если на пару ночей лишится сладких снов. И положите в машину подушку и одеяло.

Потом спустился в кафетерий, чтобы немного подзакусить. После еды едва успел выкурить сигарету, как был подан автомобиль — темно-синий, блестящий, тяжелый и приземистый.

— Мы отправляемся в Денвер, — сообщил я водителю. — Завтра мы сделаем одну остановку — мне надо будет заглянуть в кое-какие магазины. Рассчитываю добраться до Денвера за двадцать часов. Через каждые сто миль ненадолго останавливайтесь. Скорость держите не выше семидесяти миль в час.

Он кивнул. Я забрался на заднее сиденье и утонул в аромате дорогой обивки.

— Я поеду через город, а дальше направлюсь по автостраде восемьдесят четыре…

— Деталями займитесь сами, — сказал я.

Наш автомобиль влился в поток других машин, а я подложил под себя подушку и закрыл глаза. За время этого путешествия нужно отдохнуть как можно больше. До меня доходили слухи, что сравнение Денверского Архивного Центра с Форт-Ноксом было совершенно точным. Что ж, когда я доберусь туда, выясню наверняка.

* * *


План, который я разработал, был отнюдь не шедевром. Развивайся события чуть медленнее, состряпал бы что-нибудь получше. Но когда каждый полицейский по всей стране имеет приказ стрелять в меня даже без предупреждения, приходится действовать очень быстро. Достоинством плана была его невероятность. Когда я окажусь в безопасности в Центральном Хранилище — считалось, что это единственное сооружение во всем мире, которое может выдержать прямое попадание водородной бомбы, — свяжусь по телефону с внешним миром и посоветую начальству внимательно наблюдать за неким определенным местом, скажем, большим столом в канцелярии Президента. Потом соберу передатчик материи и кину какой-нибудь маленький предмет под нос этим надутым индюкам. Им придется признать, что у меня кое-что есть. И тогда они посерьезнее отнесутся к мысли о том, что я не работаю на врага.

Путешествие протекало спокойно, и мне удалось отоспаться. Сейчас было пять утра, и мы уже находились в предгорье, в получасе езды от Денвера. Я еще раз повторил свою роль, готовясь к самой хитрой части плана — начальной. Включил радио и послушал пару выпусков новостей.

ФБР по-прежнему обещало арестовать меня в течение ближайших часов. Из передач я узнал, что то ли отлеживаюсь, то ли умер где-то по соседству с Ки-Уэст и что ситуация находится под контролем. Новости обрадовали меня. Никто не будет ожидать, что я неожиданно, как чертик из коробки, появлюсь в Денвере, движимый по-прежнему своими желаниями, а не волей гоулов. Да вдобавок еще буду в новой одежде.

Архивный Центр находился на севере города, надежно укрытый в недрах горы. Я направил водителя в объезд деловых районов города, вдоль по улице, мимо темных закусочных и закрытой бензоколонки, к развилке на объездной дороге. Мы остановились. Если я ошибся, рассчитывая, что мне без особых трудностей удастся обтяпать это дельце, то дальше могут поджидать опасности. Я легко пробежался по мыслям шофера. Он поставил машину на ручной тормоз и вылез наружу.

— Даже не представляю себе, как такое могло случиться, мистер Браун. У нас кончился бензин, — извиняясь, сообщил он. — Мы только что проехали мимо бензоколонки, но она закрыта. Похоже, мне придется сходить в город. Я очень, очень извиняюсь. Такого еще не случалось.

Я сказал ему, что ничего страшного не произошло, проследил, как он скрылся в предрассветной тьме, потом перебрался на переднее сиденье и завел мотор.

От ворот охранной зоны, окружавшей Архивный Центр, меня сейчас отделяло не более мили. Я ехал медленно, мысленно рыская по окрестностям, опасаясь встретить сопротивление. Но, похоже, никто не собирался вставлять мне палки в колеса. Мир был так тих и спокоен, как игрок в покер, у которого на руках хорошие карты. Время для прибытия сюда я выбрал очень благоприятное.

* * *


Я затормозил перед воротами, под ярким светом прожектора и бдительным оком военного полицейского, держащего наизготовку черный блестящий автомат. Полицейский, увидев меня, не подал вида, что удивлен. Когда он подошел, я опустил боковое стекло.

— Мне там назначена встреча, капрал, — сказал я и коснулся его разума. — Пароль — “опасный момент”.

Он кивнул, отступил в сторону и жестом разрешил въехать внутрь. Я засомневался. Слишком уж легко все складывалось. И опять мысленно потянулся вовне.

“…середина ночи… пароль… шикарный автомобиль… хотел бы я…”

Миновав ворота, направился к стоянке и запарковался перед пандусом, который вел вниз, к большой стальной двери. Ни одного человека поблизости не было видно. Я вылез из машины и вытащил чемодан. Он значительно потяжелел — еще бы, по дороге в Денвер к содержимому прибавились мотки проволоки и электромагниты. Я спустился по пандусу и остановился перед дверью. Тишина вокруг была полнейшей, можно сказать — угрожающей.

Я мысленно прочесал окрестности в поисках людей, никого не обнаружил. Решил, что экранировка отражает все звуки.

Дверь явно предназначалась для обслуживающего персонала. Она была похожа на дверь огромного сейфа, с массивным сейфовским же замком на ней. Я прислонился ухом к холодной двери, мысленно проник в нее, исследуя механизм замка, повернул наборный диск вправо, влево, вправо…

Дверь открылась. Я настороженно шагнул внутрь.

Тишина и темнота. Мысленно потянувшись вовне, ощутил стены, сталь, бетон, сложные механизмы, туннели, уходящие глубоко под землю…

…но не обслуживающий персонал. Это было приятной неожиданностью, но не стоило попусту тратить время, подвергая сомнению мою удачу. Пройдя по коридору, открыл еще одну дверь, опять похожую на сейфовскую, миновал несколько холлов и несколько других дверей. Мои шаги приглушенным эхом отдавались от стен. Я миновал последнюю дверь и вступил в сердце Архивного Центра.

Помещение перед мрачным, без всяких выступов, входом в Главное Хранилище было хорошо освещено. Я поставил чемодан, сел на него и закурил сигарету. Пока что все складывалось просто замечательно. Насколько я мог судить, слухи о недоступности Денверского Архивного Центра были явно преувеличены. Даже не обладая такими специфическими знаниями, как у меня, опытный взломщик вполне мог бы добраться до входа в Главное Хранилище. Но вот дальше… Да, Главное Хранилище — это уже совсем другое дело. Большой интегральный замок, установленный на его двери, сдавался только перед сложной командой, отданной ему компьютером, стоящим у стены напротив входа в Хранилище. Я курил сигарету и, закрыв глаза, мысленно изучал запирающее устройство.

Докурив, подошел к компьютеру и принялся нажимать клавиши на клавиатуре, вводя необходимые формулы. Полчаса спустя я покончил с этим делом. Обернулся и увидел, что вход в Хранилище открыт и ярко освещенный туннель ждет меня.

* * *


Я втащил в него чемодан и дернул за рычаг, который закрыл за мной дверь. Загорелась зеленая лампочка. Пошел по узкой галерее, заставленной серыми металлическими полками, заполненными цилиндрами с лентами, спустился на несколько ступенек вниз и оказался в довольно просторном помещении, где стояли койки и имелись камбуз и туалет с ванной комнатой. Вдоль стен тянулись ряды полок, заставленных различными продуктами.

Там были также радио и телефон. И еще один телефон, ярко-красный, — должно быть, прямая правительственная связь с Вашингтоном. Да, я находился в sanctum sanctorum[2 - Святая святых (лат.).]. Хранилища, где последние выжившие могли сколь угодно долго дожидаться конца всеистребляющей войны.

Я открыл дверцу стального шкафа. В нем находились антирадиационные костюмы, оборудование и инструменты. В другом шкафу были сложены постельные принадлежности. Я нашел также магнитофон, ленты к нему и даже полку с книгами. Обнаружил аптечку первой помощи и с благодарностью вогнал себе пневмошприцем дозу стимулятора. Боль отступила.

Я прошел в следующую комнату. Там стояли корыта для стирки, мусоросжигатель и сушилка. Да, в бункере имелось все, что было необходимо для поддержания моей драгоценной жизни — и даже в комфортабельных условиях — до тех пор, пока я не смогу убедить одну из крупных шишек, что не надо стрелять в меня без предупреждения. Да и с предупреждением тоже.

Тяжелая дверь преграждала путь к другим помещениям. Я повернул штурвал, распахнул дверь и опять увидел серые стены, вдоль которых стояли серые же стальные шкафы с документами. А в центре комнаты на невысоком прочном столике лежал чемоданчик — желтый пластмассовый чемоданчик, который узнал бы каждый читатель воскресных газет.

В нем хранился документ высшей степени секретности: Генеральная Командная Лента — сводный план обороны Земли в случае нападения на нее гоулов.

Зрелище Ленты, которая лежала передо мной почти ничем не защищенная, если не считать хрупкого чемоданчика, несколько шокировало меня. Информация, хранившаяся на Ленте в виде микроминиатюрных фотографий, могла отдать мой мир в руки врага.

Я решил, что комната, где хранились инструменты, будет самым удобным местом для работы. Перенес туда чемодан с электроникой, оставленный мной у внешней двери, и разложил на столе его содержимое. Если верить гоулам, кроме этих простых компонентов мне больше ничего не было нужно. Весь фокус заключался не в них, а в знании, как правильно их соединить.

Впрочем, для начала надо еще кое-что сделать — намотать катушки и рассчитать вибраторы для многопрофильной антенны. Но прежде чем приступить к работе, я потратил время на звонок Кайлу или тому, кто был на другом конце прямой правительственной линии. Да, они будут немного удивлены, когда выяснится, что я нахожусь в самом сердце системы обороны, которое они так старались защитить.

Я поднял трубку и услышал:

— Что ж, Грантам… Вы в конце концов залезли туда.




Глава шестая


А теперь я проинструктирую вас, — продолжал Кайл. — Откроете дверь Хранилища. Выйдете наружу — предварительно раздевшись — и направитесь к центру автостоянки. Там вы остановитесь и поднимете руки вверх. Вертолет, управляемый пилотом-добровольцем, зависнет над вами и сбросит баллон с газом. Газ не будет ядовитым, это я вам гарантирую. Вы просто потеряете сознание. Я лично прослежу, чтобы вас доставили в Институт целым и невредимым. Мы сделаем все, что будет в наших силах, чтобы вывести вас из-под влияния гоулов. Если это нам удастся, то вы проснетесь. Если же нет…

Неоконченная фраза повисла в воздухе. Впрочем, ее и не требовалось завершать. Я прекрасно понял, что Кайл имел в виду.

Спокойно выслушал его. Я по-прежнему не очень-то беспокоился. До тех пор пока у меня не иссякнут продукты — а это произойдет ой как не скоро, — я здесь был в полной безопасности.

— Вы блефуете, Кайл, — сказал я. — Вы пытаетесь сделать хорошую мину при плохой игре. Если бы вы…

— Вы были слишком беспечны в Лаборатории “Дельта”, Грантам. В один и тот же день там появилось слишком много людей со странными провалами памяти. И в тот же день там произошло множество очень странных случаев. Вы сами себя выдали. Когда мы поняли, с кем и с чем мы имеем дело, то было уже нетрудно следить за вами на определенном расстоянии. Как вы знаете, у нас имеются некоторые экранирующие материалы. Мы испытали на вас их все. Один из недавно разработанных оказался достаточно эффективным.

Как я уже сказал, мы держали вас под постоянным наблюдением. А когда поняли, куда вы направляетесь, нам оставалось просто держаться вне поля вашего зрения и позволить самому залезть в ловушку.

— Вы лжете. Зачем вам было нужно, чтобы я залез сюда?

— Все очень просто, — хрипло ответил Кайл. — Это лучшая западня из всех, когда-либо построенных человеком. И вы вполне комфортабельно сидите в ней.

— Комфортабельно — это точно. У меня тут есть все, что нужно. И теперь можно перейти к объяснению, зачем я здесь. Если вам, конечно, интересно. Я собираюсь построить передатчик материи. И чтобы доказать чистоту своих помыслов, я пришлю вам Генеральную Командную Ленту. И тем самым продемонстрирую, что, если бы я хотел украсть эту распроклятую штуку, я бы ее украл.

— Неужели? Скажите мне, Грантам, вы в самом деле считаете нас глупцами, способными эвакуировать весь Архивный Центр, но забыть про Генеральную Командную Ленту?

— Я ничего не знаю про эвакуацию, но Лента здесь.

— Мне очень жаль, Грантам. Вы заблуждаетесь. — Его тон неожиданно смягчился, исчезли нотки триумфа. — Грантам, хватит сопротивляться. Лучшие умы страны работали над тем, чтобы поместить вас туда, где вы сейчас находитесь. У вас есть только один выход — послушаться меня. Облегчите свое положение. Я вовсе не собираюсь затягивать ваши мучения.

— Вам не добраться до меня, Кайл. Бункер выдержит попадание водородной бомбы, а запасов тут хватит не на одну осаду…

— Вы правы, — ответил Кайл. Голос его звучал несколько устало. — Бункер выдержит попадание водородной бомбы. Но что, если такая бомба находится вместе с вами в бункере?

Я почувствовал себя сапером, который пытается снять взрыватель бомбы и вдруг слышит громкий щелчок детонатора. Я уронил телефонную трубку, оглядел комнату. Ничего похожего на бомбу я не заметил. Я забежал в соседнюю комнату, потом еще в одну. Ничего. Я вернулся к телефону и схватил трубку.

— Кайл, вам стоило бы придумать что-нибудь получше, чем вульгарный блеф! — закричал я. — Я не уйду отсюда, даже если вы заявите, что здесь спрятано полдюжины водородных бомб!

— В центре прачечной, — подсказал Кайл. — Снимите покрытие с отверстия водостока. Там вы бомбу и найдете. Вы знаете, как выглядят такие бомбы. Не пытайтесь экспериментировать с ее механизмом — внутри установлены ловушки. Вам придется поверить мне на слово, что мы не стали бы баловаться с макетами.

Я опять бросил трубку и кинулся отдирать половое покрытие. Бомба действительно была там — тусклое серое яйцо со скобой для переноски на вершине. Бомба не выглядела опасной. Она просто спокойно лежала здесь и ждала…

Я бегом вернулся к телефону.

— Как скоро?! — прохрипел я.

— Механизм был запущен, когда вы вошли в бункер, — ответил Кайл. — Там установлено реле времени. У него нет реверсивного хода, и на этот раз вы никого не сумеете заставить нейтрализовать бомбу. И укрываться от нее во внешних коридорах тоже бесполезно. Взрыв уничтожит весь Центр. Даже он не сможет устоять перед бомбой, взорванной в самом его сердце. Но мы с радостью принесем Центр в жертву, лишь бы устранить вас.

— Как скоро?

— Я предлагаю вам побыстрее покинуть Центр, чтобы саперы успели войти в бункер и обезвредить бомбу.

— Как скоро?!

— Когда будете готовы выйти, позвоните мне.

Я услышал гудки отбоя.

Бережно, словно очень редкое и очень ценное яйцо, я положил трубку на рычаг.

Попытался собраться с мыслями. С тех пор как я, разработав план действий, понесся на рыбачьем катере к берегам Флориды, продолжал мчаться во весь опор, ни на йоту не отступая от своего замысла. Теперь мне приходилось за это расплачиваться — то, что вылупилось из моего плана, было отнюдь не желтеньким пушистым цыпленком успеха. Напротив, у этой твари были крепкие зубы и когти, и она взирала на меня взглядом василиска…

Но я еще не доиграл акт — если у меня оставалось время его доиграть.

Я собирался использовать передатчик материи, чтобы устроить впечатляющее представление, которое бы доказало, что я не являюсь послушным орудием в руках врага.

Что ж, представление получится еще более впечатляющим, чем я планировал. Бомба подойдет для передатчика материи не хуже, чем Лента. Наши шишки получат хороший подарок, когда их большая шутиха взорвется — точно по расписанию — прямо в центре пустыни Мохаве.

Я принялся за работу. Сердце тяжело билось у меня в груди. Если смогу успешно собрать передатчик… если у меня хватит времени… если он заработает так, как должен…

Украденные у гоулов знания легко, без всяких затруднений, всплывали из глубин мозга. Создавалось впечатление, что я год за годом только и занимался тем, что собирал передатчики материи, и мои пальцы сами знают, что им делать. Вначале — катушки из витков Мебиуса: намотать ярд за ярдом толстую медную проволоку на графитовый сердечник. Затем — источник питания, электронные ограничители первого и второго каскадов…

…Как скоро? В канализации в соседней комнате лежала себе бомба и спокойно тикала. Как скоро?

* * *


Основная часть передатчика была собрана. Я растянул кабели, соединяя передатчик с атомной силовой установкой, укрытой глубоко под Хранилищем. Пик нагрузки, который продолжится лишь один краткий миг, станет суровым испытанием даже для этой чрезвычайно мощной установки. В строго рассчитанных местах комнаты я установил скобы и сплел из мягкой алюминиевой проволоки нужный узор. Работа была практически завершена. Как скоро? Подсоединил последние контакты, убрал мусор. Собранный передатчик материи стоял на столе. В любую секунду бомба может превратить передатчик и тайну его устройства в ослепительно яркий газ. Разумеется, если я раньше не разберусь с этой бомбой. Направился было в прачечную, но внезапно зазвонил телефон. Я несколько мгновений колебался в нерешительности, потом подошел к нему и схватил трубку.

— Внимательно выслушайте меня, — мрачно начал Кайл. — И пожалуйста, прямо и быстро ответьте на вопросы. Вы говорили, что Генеральная Командная Лента находится вместе с вами в Хранилище. Теперь скажите мне: на что она похожа?

— Кто “она”?

— Эта… э-э… поддельная Лента. Как она выглядит?

— Ну, это почти квадратный контейнер из пластмассы, ярко-желтого цвета, около фута толщиной. А в чем дело?

Голос Кайла был какой-то неестественный.

— Я навел справки. Похоже, здесь никто точно не знает, где в настоящее время находится Генеральная Командная Лента. В каждом отделе были уверены, что Лентой занимается какой-то другой, не их отдел. Я так и не смог установить, кто именно забрал ее из Хранилища. А теперь вы утверждаете, что в бункере находится желтый пластмассовый контейнер…

— Я знаю, как выглядит Генеральная Командная Лента, — заявил я. — Это или она, или чертовски хорошая копия.

— Грантам, — обратился ко мне Кайл, и в голосе у него я услышал отчаяние. — Мы совершили несколько грубейших ошибок. Я знал, что вами управляют гоулы. Но мне и в голову не пришло, что я тоже могу быть их агентом. Ради чего я сделал так, чтобы вы без особых трудностей проникли в Центральное Хранилище? Ведь были сотни более простых способов поймать вас. У нас неприятности, Грантам, серьезные неприятности. Лента, которая лежит в Хранилище, — подлинная. Мы все играем на руку врагу.

— Кайл, вы тратите драгоценное время, — оборвал я его. — Когда бомба должна взорваться?

— Грантам, времени почти не осталось. Хватайте Командную Ленту и бегите из бункера…

— Нет, Кайл! Я не уйду отсюда, пока не закончу передатчик. А потом…

— Грантам! Если эта ваша безумная идея все-таки осуществима, то вы должны уничтожить передатчик! Немедленно! Неужели вы не понимаете, что гоулы могли выдать вам секрет передатчика материи лишь с единственной целью — чтобы у вас была возможность переправить Ленту им!

Я повесил трубку. В наступившей тишине внезапно услышал отдаленный звук. Или мысль?

Я потянулся вовне…

“…добровольно… проклятый идиот… эта штука у меня на голове слишком тяжелая… лучшая работа…

…сейчас… отлично… вентиль, газ… убивает в мгновение ока… потом разлагается…”

Я мысленно рванулся, пронесся сквозь смутную пелену кирпичных стен и ощутил в компьютерном зале человека, облаченного в серые одежды, с гротескным щитом-экраном поверх его головы и плеч. Тот протянул руку к красному вентилю…

Нанеся удар по его мозгу, я почувствовал, как он пошатнулся и упал. Пошарил у него в голове и активировал центр сна. Человек захрапел.

Я оперся о стол, обессилев из-за запоздалой реакции. На этот раз Кайл едва не поймал меня.

Снова потянувшись вовне, торопливо обшарил окрестности. Далеко за пределами Архивного Центра ощутил невнятный шум множества разумов. И больше ничего. Отравляющий газ был единственной угрозой — за исключением, конечно, самой бомбы. Но мне все равно нужно пошевеливаться, чтобы до того, как мое время истечет, послать бомбу в пустыню…

Я застыл на месте.

Пустыня… Какая пустыня?

Передатчик материи работает согласно законам, таким же непоколебимым, как и те, которым подчинено вращение планет по орбитам. Это необычные законы, но тем не менее законы природы, от которых никуда не денешься. Передатчику материи приемник не требуется. То место, куда попадет передаваемая материя, определяется оператором, держащим в памяти пятимерную концептуализацию цели и мысленно задающим направление и координаты.

А у меня цели не было.

Без пятимерного восприятия многопорядковых пространственных, темпоральных и энтропийных координат я с такой же точностью послал бы бомбу, с какой в темноте стрелял бы из ружья по мишени.

Я был похож не человека, которого засунули в клетку и дали подержать гранату с выдернутой чекой.

И в отчаянии опять принялся обшаривать экзокосмос. И уловил присутствие тонкого, находящегося под напряжением провода. Двинулся вдоль него — он прошел сквозь гору, зарылся глубоко под землю, пересек безграничную равнину…

Нигде не разветвляясь, он завершил долгий путь поднявшись вверх и закончившись.

Я немного отдохнул, собрался с силами, потом прозондировал окрестности…

Комната, а в ней люди. Я сразу же узнал Кайла — измученного, с посеревшим лицом. Рядом с ним стоял высокий мужчина в парадной форме. Остальные офицеры с напряжением на лицах молча расположились неподалеку. Вся стена за их спинами была увешана картами.

Я понял, что нахожусь в Вашингтоне, в Зале Оперативного Управления в Пентагоне. А провод, путь которого я прослеживал, был кабелем прямой телефонной связи, сверхсекретной телефонной линией, соединяющей Архивный Центр и военное командование. Эта линия была надежно защищена и почти всегда свободна. И с ее помощью, похоже, я таки смогу выбраться из ловушки. Используя полученные от гоула знания, просканировал комнату и запомнил ее координаты. А потом ретировался оттуда.

Словно ныряльщик, погрузившийся в глубины моря и теперь обессиленно рвущийся вверх, к глотку воздуха, я с трудом возвращался к непосредственному осознаванию действительности. Рухнул в кресло, не замечая ни серых стен, ни передатчика. Но я не мог позволить себе рассиживаться, нужно было поместить бомбу в поле передатчика материи и направить ее в цель. Я с невероятным трудом встал с кресла, прошел в прачечную, поднял половое покрытие. Ухватившись за скобу, я потянул — и бомба вылезла из своего гнезда. Я дотащил ее до передатчика…

И только тогда понял, что собираюсь сделать.

Моя цель!

Зал Оперативного Управления — нервный центр всей оборонительной системы Земли. И я чуть было не выбросил туда, как на свалку, готовую взорваться водородную бомбу. В неистовом желании избавиться от бомбы я едва не забил гол в собственные ворота.




Глава седьмая


Я подошел к телефону:

— Кайл! Я думаю, у вас ведется автоматическая запись всех телефонных разговоров. Я хочу дать вам описание передатчика материи. Это довольно сложное устройство, но пятнадцати минут должно хватить…

— Нет времени, — прервал меня Кайл. — Мне очень жаль, Грантам. Если вы закончили монтировать передатчик и если он действительно работает — это трагедия для человечества. У меня к вам единственная просьба: когда придут гоулы, постарайтесь не дать им то, чего они хотят. Теперь я могу сказать вам, Грантам: бомба взорвется через… — возникла короткая пауза, — через две минуты и двадцать одну секунду. Попытайтесь не пустить сюда гоулов. Если бы устоять перед их воздействием до взрыва…

Я швырнул трубку на рычаги. Капельки холодного пота выступили у меня на лбу. Две минуты… слишком мало для чего бы там ни было. Офицерам в Зале Оперативного Управления не суждено узнать, как я был близок к победе над гоулами. Да и над ними тоже.

Но я еще мог спасти Генеральную Командную Ленту. Схватил со стола желтый пластмассовый чемоданчик, в котором она хранилась, сунул его в передатчик…

И мир исчез во вспышке тьмы, криках…

“Скорей, мастера! Ну же! Присоединяйтесь! Стройтесь!”

Это было как ночной кошмар, вернувшийся средь бела дня. Я ощутил присутствие омерзительных разумов гоулов, ослабленное расстоянием, но ужасное в своей мощи. Они лезли в меня, внушали мне, а я отбивался, боролся с охватившим меня параличом, пытался собрать силы, воспользоваться своими новыми знаниями…

“Эй, мастера! Так он может ускользнуть от нас. Загородитесь, теперь вместе…”

Все пути оказались закрыты. Мой разум извивался, дергался, тыкался во все стороны… и повсюду наталкивался на непробиваемый щит обороны гоулов.

“Он устает, мастера. Теперь действуйте быстро. Внушите субъекту координаты шахты мозга. — Концептуализация вползла в мой разум. — Эй, человек, переправь сюда Ленту!”

Контроль личностной части моего разума совершенно отстраненно, словно издали, наблюдал за этой схваткой. Кайл был прав. Гоулы выжидали, и теперь их время пришло. Даже последнее мое желание продемонстрировать непокорность — поместить Ленту в передатчик — были инспирировано гоулами. Они неплохо разобрались в моем мышлении: поняли человеческую психологию — насколько это вообще возможно для негуманоидов. И управляли мной самым эффективным способом, какой только можно придумать, позволив считать, что хозяин положения — я.

Гоулы воспользовались моей простодушной изобретательностью, чтобы осуществить свои желания, и Кайл здорово помог им, эвакуировав всех людей в радиусе двадцати миль от Архивного Центра и тем самым развязав гоулам руки.

“Сюда. — Голос гоула колоколом гремел у меня в голове. — Передай Ленту сюда!”

Еще когда я отбивался от импульса, который заставлял меня подчиниться чужой воле, я почувствовал, что рука дернулась к передатчику.

“Дерни тумблер!” — прогремел гоул.

Я боролся, яростно желая, чтобы рука застыла и не двигалась. Еще одну минуту, думал я. Через минуту бомба спасет меня…

“Присоединяйтесь, мастера!”

“Я не желаю присоединяться. Ты задумал наесться за мой счет!”

“Нет! Матерью-червем клянусь! Ручаюсь своим желобком у пищевого бассейна! Этот человек потрошит для нас огромное хранилище в его родном мире!”

“Ты и так жиреешь за наш счет!”

“Глупец! Ты долго еще будешь пререкаться? Присоединяйся!”

Гоулы взбесились от злости… а я ухватился за ускользающую мысль и сумел ее удержать. Бомба всего в нескольких шагах от меня. Ожидающий команды передатчик. И гоулы дали мне координаты пещеры, где…

Я двинулся вперед — медленнее улитки.

“Присоединяйтесь, мастера, — скоро пищи будет достаточно…”

“Это обман. Я не присоединюсь”.

Добравшись до бомбы, я принялся нащупывать скобу.

“Катастрофа, мастера. Если вы не объединитесь со мной, мы сейчас потеряем добычу!”

Горло сжалось, не давая вздохнуть; ужасная боль пронзила грудь. Но все это не имело никакого значения. Сейчас для меня существовала только одна вещь на свете — бомба. Я, шатаясь, сделал несколько шагов, пошарил вокруг… Вот стол, вот передатчик материи…

Поднял бомбу и почувствовал, как лопается еще не до конца зажившая кожа на обожженной руке…

Я выдернул чемоданчик с генеральной Командной Лентой из передатчика и втолкнул, даже почти вкатил на его место бомбу. Пошарив в поисках выключателя, нашел его. Я попытался вздохнуть, но почувствовал только нарастающую волну невероятной боли. Тьма смыкалась…

Координаты…

Из вращающейся пелены боли и тьмы я извлек концепцию пещеры гоулов, осознал ее, держа перед внутренним взором… Цель есть…

“Мастера! Остановите этого человека! Катастрофа!”

И я почувствовал гоулов, их объединенную мощь, направленную против меня. Застыв в параличе, чувствовал, как моя личность вытекает по каплям, словно вода из разбитого горшка. Я попытался вспомнить, но мысль была слишком бледной, слишком далекой…

Тогда откуда-то в мой разум ворвался голос, спокойный голов аварийного резерва личностной части.

“Ты атакован. Приводи в действие запасной план. Уровень Пять. Используй Уровень Пять. Пошевеливайся. Используй Уровень Пять…”

Даже сквозь омерзительные миазмы гоуловского гнета я почувствовал, как волосы встали дыбом у меня на голове.

Неистовствующие голоса гоулов, словно симфония из одних диссонансов, окружали меня со всех сторон. Но это было не важно. Уровень Пять…

Возврата назад не было. Принуждение никуда не исчезало, оставаясь даже тогда, когда я вздохнул, чтобы провыть свой ужас…

Уровень Пять. Вниз, мимо смутных фантасмагорических фигур из снов, мимо ярких галлюцинаций; Уровень Три; Уровень Четыре… и молчаливые воспоминания… И еще глубже…

В мир, где невнятно бормочет кошмар, где шевелятся смутные образы зла. В мир, где есть некто, невероятно страшный, но даже краем глаза его нельзя заметить…

Внизу, а вокруг гомон безголосых страхов, усиливающийся голод, острые когти и то, чего боялся человек с тех пор, когда первый бесхвостый примат с вершины дерева криком выразил свой страх — страх высоты, страх падения…

Вниз, на Уровень Пять. Уровень кошмаров.

* * *


Я пошарил вовне, нашел плоскость контакта и обрушил груз древнейших страхов человека на ожидающих гоулов. И заточенные во тьму своих пещер, укрытых глубоко в недрах гор далекого мира, они ощутили грохочущую волну страха — страха темноты, страха быть погребенными заживо. Ужасы из тайных дум человека столкнулись с ужасами Мозговой Шахты Гоулов. И я почувствовал, как гоулы сломались и, ослепленные паникой, отступили от меня…

Все, кроме одного. Первый Властитель отшатнулся вместе с остальными гоулами, но разум его был невероятной мощи. На мгновение я ощутил его чудовищную силу и переполняющее грызущее чувство голода — вечное и неутолимое. Потом Первый Властитель овладел собой, но теперь уже он был один.

“Присоединяйтесь, мастера! Добыча потеряна! Убить этого человека! Убить этого человека!”

Я почувствовал нож, приставленный к моему сердцу. Он дрогнул… и застыл. И в ту же самую секунду я вырвался из-под контроля Первого Властителя и дернул выключатель. Раздался удар взорвавшегося воздуха. И я поплыл… поплыл… и все ощущения остались далеко позади.

“Мастера! Убить эт…”

И в тот миг, когда пришли глубочайшая тишина и полнейшая тьма, ушла боль.

А потом шум ударил мне в уши, и я почувствовал, как пол неотвратимо приближается к моему лицу. И на этом все кончилось.

* * *


— Я надеюсь, мистер Грантам, — сказал генерал Тит, — что теперь вы примете эту награду. Впервые в истории штатскому оказана такая честь, и вы ее вполне заслужили.

Я полулежал на чистой белой простыне, обложенный большими мягкими подушками. В нескольких футах от постели стояла пара довольно симпатичных сиделок.

Я был настроен относиться терпимо ко всем, даже к Титу.

— Благодарю вас, генерал. Я считаю, что вы должны наградить и того добровольца, который вызвался отравить меня. Он знал, на что идет, а я — нет.

— Все закончилось, Грантам, — сказал Кайл. Он попытался улыбнуться широко, но смог надеть лишь холодную улыбку. — Вы наверняка понимаете…

— Понимание, — прервал я его, — это единственное, что нам требуется, чтобы превратить эту планету — и еще несколько других — в миры, необходимые человеческому разуму для развития.

— Вы устали, Грантам, — заявил полковник. — Вам нужно отдохнуть. А через несколько недель вы вернетесь на работу свежий как огурчик.

— Вот где сокрыт ключ, — продолжал я. — В наших мозгах. В них много чего есть, а мы даже приблизительно не знаем, чем обладаем. Для мозга ничего невозможного нет. Материя — это иллюзия, а пространство и время — всего лишь удобные выдумки.

— Я оставлю медаль здесь, мистер Грантам. Когда вы почувствуете себя лучше, мы устроим официальное награждение. Телевидение…

Он постепенно растворился, когда я закрыл глаза и задумался о проблеме, которая еще со времен моей встречи с гоулами настоятельно требовала обратить на себя внимание. Но до сих пор не было возможности заняться ею.

Я изнутри ощупью пробирался, устанавливая границы поражения, наблюдая, как соматические защитные механизмы упорно занимаются восстановлением и замещением. Процесс этот медленный и неторопливый, не требующий вмешательства разума. Но если я немного помогу ему…

Это оказалось очень легко. Нужные модели были под рукой. Я почувствовал, как заживают ткани, как регенерирует кожа.

Работать с костью было посложнее. Я отыскал требуемые минералы, блокировал поступление крови, соединил концы сломанной кости.

Надо мной склонилась сиделка, в ее руках была бульонная чашка.

* * *


— Сэр, вы спали очень долго, — улыбаясь, сказала сиделка. — Не хотите ли теперь отведать прекрасного куриного бульона?

Я выпил его и попросил еще. Пришел врач и снял повязки, с удивлением тщательно осмотрел мои “раны” и пулей вылетел из палаты. Я приподнялся на локте и тоже взглянул на себя. Кожа была новой и розовой — как у младенца. Ни шрамов, ничего другого… согнул правую ногу — и боли не было.

Я недолго послушал, как врач что-то невнятно бормочет, кудахчет, исследует и выносит официальное заключение. Потом опять закрыл глаза. Я думал о передатчике материи.

Правительство, конечно же, наложит на него лапу. Военная тайна величайшей важности — так назвал передатчик генерал Тит. Возможно, общество когда-нибудь узнает о нем. А между тем…

— А как насчет того, чтобы позволить мне уйти отсюда? — внезапно поинтересовался я.

Пучеглазый доктор с хохолком седых волос, моргая, посмотрел на меня и продолжал ощупывать мою руку. Появился Кайл.

— Я хочу уйти, — заявил я. — Я выздоровел. Так что просто отдайте одежду.

— Ну-ну, Грантам, расслабьтесь. Понимаете ли, все не так просто, как вы думаете. Есть еще множество важных дел, с которыми мы должны покончить.

— С войной покончено, — сказал я. — Вы сами признали это. Я хочу уйти.

— Извините, — покачал головой полковник. — Этот вопрос обсуждению не подлежит.

— Док, — спросил я, — я здоров?

— Да, — ответил тот. — Удивительное дело. Таким здоровым вы в жизни не были. Я никогда прежде…

— Боюсь, Грантам, вам придется смириться с тем, что вы побудете здесь еще некоторое время, — сказал Кайл. — В конце концов, не можем же мы…

— …позволить знающему секрет передатчика материи свободно разгуливать по белу свету, да? И пока вы не решите, я — заключенный, не так ли?

— Ну, я не стал бы это так называть, Грантам. Еще…

Я закрыл глаза. Передатчик материи — странное устройство. Передающее поле, не искривляющее пространство, а выделяющее некоторые характеристики поля материи в пространстве времени, едва уловимо изменяющее связи…

Так же и мозг может сравнивать данные, не имеющие друг к другу никакого отношения, строить на их основе новые концепции, проводить параллели…

Электрические цепи передатчика материи и нейроны мозга…

Экзокосмос и эндокосмос — они всегда вместе, как яичная скорлупа и само яйцо…

Где-то есть берег и белый песок, дюны и пальмы, изящно шевелящие листьями под легким ветерком. Там ярко-голубая вода до самого горизонта и ярко-голубое небо, и нигде в округе нет ни генералов с медалями и телевизионными камерами, ни рыбьеглазых чиновников с обширными проектами…

Если здесь осторожно согнуть… так…

И надавить тут… хорошо…

Я открыл глаза, приподнялся на локте… и увидел море. Жаркие лучи солнца падали на мое тело, но не обжигали его. А песок был таким же белым, как сахар. Вдалеке чайка то взмывала в голубое небо, то устремлялась к голубой воде.

На берег выкатилась волна и омыла ноги холодной водой.

Я лежал на спине, любовался белыми облаками и улыбался. А потом громко рассмеялся.

Вдалеке закричала чайка, эхом вторя моему смеху.




Пока гром не грянул





Глава первая


Оказавшись в своем номере в “Элсби Коммершл Отель”, Тримейн открыл чемодан и достал небольшой набор инструментов. С помощью отвертки разобрал корпус телефона, вставил внутрь крохотный алюминиевый цилиндрик, прикрутил проволочки и поставил корпус на место. Потом по междугородной связи набрал номер в Вашингтоне и подождал полминуты, пока на другом конце не подняли трубку.

— Фред, это Тримейн. Включи жужжалку. — Скремблер заработал, и тонкое жужжание побежало по проводам из Вашингтона в Элсби и обратно. — Ну что, теперь можно разговаривать? Поселился в Элсби. Мальчики Граммонда должны держать меня в курсе дела. Но я не намерен постоянно торчать в этом чертовом отеле, скрючившись над приборами. Собираюсь прошвырнуться туда-сюда.

— Мне нужны результаты! — Шифровальное устройство отфильтровало из жужжания тонкий голосок. — Ты уже потратил целую неделю на Граммонда, и еще одну я ждать не могу. Не шучу, знаешь ли, когда говорю, что некоторые шишки здесь, в Вашингтоне, давят на меня очень сильно.

— Фред, когда ты наконец приучишься не докладывать начальству о еще не законченной работе?

— Я государственный чиновник, — резко заявил Фред. — Ну да ладно. Этот тип Марграв — генерал Марграв, руководитель Проекта, курирующий программу по гиперкоротким волнам, — день и ночь стоит у меня над душой. И не могу сказать, что осуждаю его. Незарегистрированный передатчик мешает работам по проекту высшей степени секретности, результатов почти нет, и это Бюро…

— Послушай, Фред. Я был счастлив в лаборатории. Головная боль, кошмары и все такое прочее. Гиперкороткие волны — это мое детище, не забыл? Ты сам предложил мне стать твоей ищейкой, так что позволь действовать по собственному разумению…

— Мне казалось, что человек с техническим образованием, вероятно, преуспеет там, где профессионального следователя вполне могут наколоть. И поскольку все указывало на места, где ты вырос…

— Не ищи оправданий. Лучше не скрывай информацию. Кстати, иногда у меня возникает подозрение, все ли архивы по этому делу…

— Ты видел все архивы! И теперь мне нужны ответы! Ответы, а не вопросы! Добудь этот передатчик! Я обязан вставить кому-нибудь пилюлю. Для тебя же будет лучше, если я вставлю ее не тебе, а владельцу передатчика!

* * *


Тримейн покинул отель и, пройдя два квартала на запад по Коммерс-стрит, вошел в желтое кирпичное здание с надписью “Городская полиция Элсби” большими буквами, вырезанными в камне над дверью. Грузный полицейский с помятым лицом и густыми седыми волосами взглянул на него из-за древнего “Ундервуда”. Он внимательно осмотрел Тримейна и перекинул зубочистку из одного уголка рта в другой.

— Кажется, я не знаю вас, мистер? — поинтересовался полицейский. В его спокойном голосе проскальзывали властные нотки.

Тримейн снял шляпу:

— Наверняка знаешь, Джесс. Правда, мы давно не виделись.

Полицейский вскочил со стула.

— Джимми, — сказал он. — Джимми Тримейн. — Подойдя к деревянному барьерчику, протянул Тримейну руку. — Как дела, Джимми? Что привело тебя в родное захолустье?

— Давай, Джесс, уйдем отсюда и посидим где-нибудь.

Очутившись в задней комнате, Тримейн сказал:

— Для всех, кроме тебя, Джесс, я просто приехал посмотреть на родной городок. Но между нами — не только для этого.

Джесс кивнул:

— Да, я слышал, что ты работаешь на правительство.

— Я мало что могу тебе рассказать, мы еще сами знаем не так уж много.

Тримейн кратко сообщил Джессу, что был обнаружен неизвестный передатчик, создающий мощные помехи в сверхсекретном диапазоне гиперкоротких частиц; что все попытки запеленговать передачу мало что дают — вместо единственных координат передатчика получается целый их набор. Он расстелил на столе большой рулон бумаги, на которой было нарисовано несколько концентрических кругов, частично перекрывающихся похожей группой колец.

— Я думаю, то, что мы наблюдаем, — просто отражение от каждой из этих точек пересечения. А сами кольца представляют собой дифракционный узор…

— Погоди, Джимми. По мне, твои круги больше похожи на картонки в пивной. Так что я поверю тебе на слово.

— Все указывает на Элсби. Мы считаем, что нам удалось свести разброс координат к минимуму, и в итоге получается, что источник помех находится в этом районе. Черт побери, гарантии я дать не могу, но думаю, что передатчик где-то здесь. Послушай, у тебя есть какие-нибудь мысли на этот счет?

— Трудная задачка, Джимми. Ты ведь ждешь, что я найду тебе старину Имярек, который, по его словам, собрал у себя на чердаке настоящую машину времени. С этим у нас напряженка, Джимми, — народ в округе старомодный, даже телевизорами не пользуется. У нас считают, что мы должны довольствоваться радио, так, мол, Бог велел.

— Я и не ожидал легких ответов, Джесс. Но я надеялся, может, у тебя есть что-нибудь…

— Само собой, — сказал Джесс, — завсегда есть мистер Брем…

— Мистер Брем, — откликнулся Тримейн. — Он еще жив? Помнится, когда я был ребенком, ему уже было лет сто.

— Да все такой же, Джимми. Раз в неделю обычно приходит в город, накупает всякой бакалеи и бредет обратно в свой дом у реки.

— Ну и что насчет него?

— Ничего. Но он — городской чудак. Да ты и сам знаешь это. У него не все шарики в голове.

— Я помню, о нем всегда ходило много забавных историй, — сказал Тримейн. — Он всегда нравился мне. Как-то раз старик собрался научить меня чему-то, не помню уже чему. Хотел, чтобы я заглянул к нему и он бы меня чему-то научил. Я так никогда и не зашел. Детьми мы часто играли в пещерах неподалеку от его дома, и иногда он угощал нас яблоками.

* * *


— Я никогда ничего плохого за Бремом не замечал, — сказал Джесс. — Но ты знаешь, как в нашем городке относятся к иностранцам, особенно если они немного того. У Брема голубые глаза и светлые волосы — или были, по крайней мере, до того, как поседели, — и говорит он, как все. Издали выглядит как стопроцентный американец. Но подойди ближе — и почувствуешь что-то этакое… Он иностранец наверняка. Но никто никогда не знал, откуда старик приехал к нам.

— И как давно он живет в Элсби?

— Спроси что-нибудь полегче, Джимми. Ты помнишь старую тетушку Тресс, которая могла рассказать о чьих угодно предках и других таких же вещах? Так вот, она ничего не могла вспомнить о прошлом мистера Брема.

Думаю, у нее уже тогда начинался старческий маразм. Всегда говорила, что, когда была еще маленькой девочкой, мистер Брем уже жил в этом самом доме в стороне от дороги. Что ж, пять лет назад она умерла… ей перевалило за семьдесят. А мистер Брем по-прежнему каждую среду приходит в город… или, во всяком случае, приходил до вчерашнего дня.

— Да? — Тримейн загасил окурок и закурил новую сигарету. — А что случилось вчера?

— Ты помнишь Динамита Гаскина? У него есть парень по имени Халл, такой же Динамит, как и его папаша.

— Я помню Динамита, — ответил Тримейн. — Он и его компания взяли за привычку являться в аптеку, где я работал, занимать все табуреты у стойки и подшучивать надо мной. А мистер Хемплеман с тревогой выглядывал из провизорской и следил за ними, ведь во второй аптеке они обычно устраивали настоящий хай…

— С тех пор он не вылезает из кутузки. Сынок его, Халл, весь пошел в папашу. Он с компанией своих дружков прошлой ночью прогулялся к дому Брема и подпалил его.

— Чего ради?

— А черт их знает. Думаю, просто так. Больших повреждений не было. Мимо проезжала машина, и пассажиры потушили огонь. Всю братию я засадил в кутузку и продержал там шесть часов. А потом вмешались эти чувствительные дамочки-адвокаточки с обычной песней: бедные крошки немного пошалили, приподнятое настроение и тому подобная чушь. Да ты и сам знаешь, что они болтают в таких случаях. Короче говоря, все, кроме Халла, сейчас уже снова на улицах шутят с огнем. Жду не дождусь, когда они станут настолько большими, что их можно будет посадить.

— Но почему Брем? — упорно гнул свое Тримейн. — Насколько я знаю, здесь ни с кем у него не было серьезных отношений.

— Ах да, Джимми, ты ведь слишком юн, — фыркнул Джесс. — И ничего не знаешь про мистера Брема — молодого мистера Брема — и Линду Кэрролл.

Тримейн покачал головой.

— Старая мисс Кэрролл… Она много лет была тут учительницей. Думаю, к тому времени, когда ты начал прогуливать уроки, она уже ушла на пенсию. Но у папаши ее водились деньжата, а в молодости та была просто красавицей. И неотесанные парни из здешних краев ей, конечно, не пара. Помню, как я еще пацаном стою и смотрю, а она мчится в фаэтоне на высоких колесах. Всегда сидела совершенно прямо, гордая и величественная, и рыжие волосы были уложены в высокую прическу. Мне она тогда казалась чуть ли не принцессой…

— И что у нее было с мистером Бремом? Роман?

Джесс покачался на стуле, нахмурившись, уставился в потолок.

— Это случилось в году, наверное, девятьсот первом. Мне тогда еще и девяти лет не исполнилось. А мисс Линде было за двадцать, и она считалась старой девой — по тем временам, конечно. И ходили слухи, что девица положила глаз на Брема. Ну, тогда он выглядел совсем иначе: молодой парень ростом больше шести футов, косая сажень в плечах, соломенные кудри. И к тому же совсем чужой здесь. Я ведь тебе уже сказал, что она ничего общего не хотела иметь с местными щеголями. И как-то в Элсби затеяли большое веселье. Ну, ты знаешь, Брем всегда странно относился к вечеринкам, после заката никогда никуда не ходил. Но это был воскресный полдень, и, так или иначе, Брема затащили на праздник. И тут, практически перед лицом всего города, мисс Линда пустила в ход свои чары. И прямо перед закатом они укатили вместе в этом классном фаэтоне. А на следующий день девица опять была в своем доме — и одна. На этом с ее репутацией было покончено, тут уж служанки постарались. Прошло десять лет, прежде чем мисс Линда смогла приземлиться хотя бы на должность учительницы. Но к тому времени она была уже стара. И конечно, дураков не было упоминать в ее присутствии о Бреме.

Джеймс поднялся со стула:

— Буду признателен, Джесс, если ты настроишь свои ушки на все, что хоть каким-то боком может заинтересовать меня. И не забывай: я просто турист, который приехал посмотреть на дом родной. Ностальгия, так сказать.

— А что насчет твоего оборудования? Ты, кажется, говорил, что у тебя есть нечто вроде детектора, который собираешься пустить в ход?

— Я привез сюда огромнейший чемодан, — ответил Тримейн. — И как только снова окажусь в отеле, сразу включу детектор.

— И когда та нелегальная станция, по-твоему, должна опять выйти в эфир?

— После наступления темноты. У меня есть несколько идей, сейчас прорабатываю их. Возможно, существует бесконечная периодическая логарифмическая последовательность, основанная на…

— Стоп, Джимми. Это не для моих мозгов. — Джесс тоже встал. — Дай знать, если тебе что понадобится. И кстати… — Он с хитринкой подмигнул Тримейну. — Я всегда знал, кто расквасил Динамиту Гаскину нос и выбил передние зубы…




Глава вторая


Выйдя на улицу, Тримейн направился на юг, к городской ратуше, приземистому зданию из красно-коричневого кирпича, которое пряталось среди желтых осенних деревьев в самом конце Шеридан-стрит. Он поднялся по ступенькам и миновал тяжелую двойную дверь. В десяти ярдах направо по тусклому коридору виднелась написанная от руки картонная табличка: “Городской архив”. Тримейн открыл черную полированную дверь и вошел внутрь.

Худой мужчина в нарукавниках оглянулся через плечо:

— Мы уже закрылись.

— Это не займет и минуты, — пообещал ему Тримейн. — Я просто хочу знать, когда в последний раз земельный участок Брема менял хозяина.

Клерк повернулся к Тримейну, бедром задвинул ящик письменного стола.

— Брема? Старик что, умер?

— Ничего подобного. Всего лишь хочу знать, когда он купил этот участок.

Клерк прислонился к деревянному барьеру и уставился на Тримейна.

— Брем не собирается продавать участок, если вас интересует именно это, мистер.

— Меня интересует, когда Брем купил его.

Клерк заколебался, плотно сжав рот.

— Приходите завтра, — наконец сказал он.

Тримейн положил ладонь на барьер и многозначительно посмотрел на клерка.

— Я надеялся уложиться в один заход. — Он поднял руку и потер челюсть. На барьере осталась лежать сложенная банкнота. Взгляд клерка немедленно устремился к ней, рука опустилась и накрыла банкноту. Он хитровато усмехнулся:

— Посмотрим, чем я смогу вам помочь. Прошло десять минут, прежде чем служащий подозвал Тримейна к столу, на котором лежала раскрытая книга в пару футов площадью. Грязный, неопрятный ноготь указал на выцветшую от времени чернильную запись:






“Мая 19, земельный уч-к продан, один доллар и другие налоги уплач. Пр. Соб. С-3 четверть участка 24, Городск. упр. Элсби. Брем (см. том 9 и т. д.)”.





— Объясните, что это все значит, — попросил Тримейн.

— Гроссбух за тысяча девятьсот первый год; тут сказано, что Брем купил четверть участка девятнадцатого мая. Хотите, чтобы я нашел акт купли-продажи?

— Нет, спасибо, — ответил Тримейн. — Больше мне ничего не нужно.

Он направился к двери.

— Что случилось, мистер? — спросил человек в нарукавниках ему вслед. — У Брема какие-то неприятности?

— Нет. Никаких неприятностей. Клерк, поджав губы, смотрел на записи.

— Девятьсот первый, — пробормотал он. — Я никогда прежде не задумывался об этом, но старине Брему должно быть почти девяносто. Для своего возраста он очень бойкий старик.

— Похоже, вы правы.

Клерк искоса взглянул на Тримейна:

— О старине Бреме ходит много забавных историй. Говорят, в его доме водятся призраки. Понимаете — странные звуки и огни. И еще ходят слухи, что на его участке спрятаны деньги.

— Я уже слышал эти сплетни. Чистые суеверия, как вы думаете?

— Может, и так. — Мужчина облокотился на барьер и послал Тримейну понимающий взгляд. — Но есть одна байка, которая суеверием не является…

Тримейн молча ждал.

— Вы… э-э… платите что-нибудь за информацию?

— А с чего бы мне платить за нее? — Тримейн взялся за дверную ручку.

Клерк пожал плечами:

— Да я просто так спросил, мистер. Я и бесплатно расскажу вам. Тем более что в этой байке я уверен на все сто. Никто в нашем городе никогда не видел Брема между закатом и восходом.

* * *


Неподстриженные сумахи отбрасывали вечерние тени на облупившийся фасад городской публичной библиотеки. Сухая, как палка, женщина неопределенного возраста провела Тримейна к стеллажам с пожелтевшими от времени газетами.

— Вы найдете здесь газеты с тысяча девятьсот сорокового года включительно, — сказала ему библиотекарша. — Более ранние газеты находятся в специальных ящиках.

— Мне нужны газеты за девятьсот первый год, если у вас есть такие древние.

Женщина с подозрением посмотрела на него:

— С этими старыми газетами вы должны обращаться очень осторожно.

— Я буду крайне осторожен, — пообещал Тримейн. Библиотекарша хмыкнула, вытащила ящик, пошелестела, что-то бормоча, бумагами.

— Какая дата вас интересует?

— Девятьсот первый год, неделя в районе девятнадцатого мая.

Библиотекарша вытащила газету, положила ее на стол, надела очки и, прищурившись, посмотрела на первую страницу.

— Вот они, — сказала она. — Эти газеты сохранились очень хорошо благодаря тому, что мы держим их в темном ящике. Но они весьма хрупки. Помните об этом!

— Не волнуйтесь, не забуду.

Женщина стояла рядом, пока Тримейн просмотрел первую полосу газеты. Передовица была посвящена открытию Панамериканской выставки в Буффало. Вице-президент Рузвельт произнес там речь. Тримейн перелистнул страницу, медленно читая заметки.

На четвертой странице в колонке, озаглавленной “Окружные новости”, он обнаружил имя Брема:






“Мистер Брем приобрел у мистера Дж. П. Спайви из Элсби четверть участка прекрасных пастбищных земель вместе с прочным домом. Мистер Брем поселится в этом доме и будет продолжать пасти небольшое количество голов крупного рогатого скота. Последние несколько месяцев мистер Брем, новый человек в Элсби, жил в пансионе миссис Стоут”.





— Могу я посмотреть некоторые более ранние выпуски, скажем за год?

Библиотекарша достала толстую пачку газет. Тримейн переворачивал страницы, читал заголовки, то и дело бегло просматривал статьи и заметки. Библиотекарше скоро надоело надзирать за ним, и она вернулась к своему столу. Спустя час одна из небольших заметок в номере за 7 июля 1900 года приковала его внимание:






“Сильная гроза

Жители Элсби и его окрестностей в ночь на пятое были весьма встревожены неистовым ливнем, сопровождавшимся громом и молниями. К северу от фермы Спайви в сосновом бору возник пожар, который уничтожил значительное количество древесины и угрожал самой ферме. Но пожар, к счастью, погас, дойдя до реки”.





Библиотекарша опять стояла рядом с Тримейном.

— Я должна уже закрывать библиотеку. Вы можете прийти завтра.

Когда он оказался на улице, небо на западе было бледно-желтым, в окнах домов начали появляться огни.

Тримейн поднял воротник, защищаясь от порывов холодного ветра, и направился к отелю.

Через квартал под тонкий пронзительный визг покрышек из-за угла вылетел черный “седан” последней модели и пронесся мимо Тримейна. Массивная антенна, установленная перед левым задним ребристым крылом, хвостовым плавником билась в потоке воздуха. Тримейн резко остановился и посмотрел вслед автомобилю.

— Черт побери! — вслух сказал он. Пожилой мужчина обернулся и внимательно посмотрел на него. Тримейн кинулся бежать, быстро преодолел два квартала, рывком открыл дверцу своей машины, которая ждала его на стоянке у отеля, скользнул на сиденье, развернулся и направился на север, куда умчался полицейский автомобиль.

* * *


Углубившись на две мили в холмы за северной границей Элсби, Тримейн выехал на прямой участок дороги. Полицейская машина, за которой он гнался, стояла впереди на обочине. Тримейн проехал немного дальше, остановился и вернулся пешком. Дверца машины открылась. На шоссе вылез высокий полицейский.

— Какие-то проблемы, мистер? — растягивая слова, хрипло спросил он.

— Что случилось? Пропал сигнал? — поинтересовался Тримейн.

— А вам-то какое дело, мистер?

— Парни, у вас есть связь с Граммондом?

— Может, и так.

— А что, если я перекинусь с ним парой слов? Меня зовут Тримейн.

— А-а, — протянул коп, — так вы — та самая большая шишка из Вашингтона? — Он перекинул во рту кусок жевательного табака. — Да, можете поговорить с ним.

Он повернулся и сказал несколько слов напарнику. Тот пробормотал что-то в микрофон, а потом протянул его Тримейну.

В динамике затрещал голос начальника полиции штата:

— В чем дело, Тримейн?

— Граммонд, я думал, что, пока я не дам “добро”, вы будете держать своих парней подальше от города.

— Так и было, пока я не узнал, что ваши вашингтонские бумагомараки держат меня за дурочка.

— Да нам просто нечего скрывать от вас, Граммонд. И на работу, которой вы сейчас занимаетесь, возможно, повлияет, если бы я сообщил про Элсби.

Граммонд выругался.

— Я могу нагнать в городишко своих людей и со временем разобрать его по кирпичику…

— Именно этого я и хочу избежать. Если наша птичка увидит, что над ней вьются копы, она станет тише воды, ниже травы.

— Я вижу, вы уже все рассчитали. А я — всего лишь тупая деревенщина, полезная только для черной работы, не так ли?

— Не валяйте дурака, Граммонд! Вы дали мне доказательство, в котором я нуждался.

— Доказательство, черт бы его побрал! Мне известно только одно: кто-то откуда-то забивает ваш сигнал. Насколько я понимаю, этим занимаются сорок карликов, колесящие на велосипедах по всему распроклятому штату! У меня есть засечки во всех округах…

— Самый маленький передатчик для гиперкоротких волн, сконструированный для дяди Сэма, весит три тонны, — сообщил Тримейн. — Так что велосипедисты отпадают.

Граммонд фыркнул.

— Ну ладно, Тримейн, — спросил он. — У тебя, похоже, есть ответы на все вопросы. Но если окажешься по уши в дерьме, зови на помощь не меня. Зови Вашингтон.

* * *


Вернувшись в отель, Тримейн сразу же позвонил по телефону.

— Фред, похоже, Граммонд не желает оставаться в дураках. Скажи ему, что если он испортит…

— Я, конечно, точно не знаю, но что, если у него что-то уже есть?.. — отфильтровало от жужжания тонкий голосок шифровальное устройство. — Предположим, он выкуривает…

— Не пудри мне мозги, Фред. Мы имеем дело не с самогонщиками из Западной Вирджинии.

— Не учи меня работать, Тримейн! И не испытывай на мне свой знаменитый норов. Этим расследованием по-прежнему руковожу я.

— Разумеется. Только не застрянь в бумажнике у какого-нибудь сенатора.

Тримейн повесил трубку, подошел к шкафчику с посудой, налил на два пальца виски. Залпом осушил стакан, натянул пиджак и покинул отель.

Он прошел два квартала на юг, потом свернул в тускло освещенную боковую улочку. Тримейн брел медленно, разглядывая облупившиеся фасады. Дом № 89 оказался трехэтажным особняком, некогда величественным, а сейчас полностью заросшим неухоженным виноградом. В квадратных окнах дома уныло горел желтый свет. Тримейн открыл калитку в древней ограде из штакетника, прошел во двор, поднялся на крыльцо и нажал кнопку звонка. Прошло не меньше минуты, пока дверь, покрытая черным потрескавшимся лаком, отворилась. Высокая женщина с тонким лицом и седыми волосами холодно посмотрела на Тримейна.

— Мисс Кэрролл, — сказал Тримейн, — вы, должно быть, не помните меня, но я…

— У меня с головой все в полном порядке, Джеймс, — спокойно заметила мисс Кэрролл. У нее по-прежнему было звучное, глубокое контральто. И только легкая дрожь в голосе указывала на преклонный возраст.

“Ей же лет девяносто!” — поразился Тримейн.

— Очень приятно, что вы помните меня, мисс Кэрролл, — сказал он.

— Входи.

Дама провела Тримейна в уютную маленькую гостиную, уставленную мебелью начала века. Жестом предложила ему сесть и сама опустилась напротив на жесткий прямой стул.

— Выглядишь очень хорошо, — кивнув, сказала она. — Я рада видеть, что ты чего-то достиг в жизни.

— Боюсь, стал всего лишь еще одним бюрократом.

— У тебя хватило ума уехать из Элсби. Для молодого человека здесь не было и нет будущего.

— Я часто удивлялся, мисс Кэрролл, почему вы не уехали отсюда. Еще когда был мальчишкой, я считал вас талантливой женщиной.

— Зачем ты сегодня пришел? — спросила пожилая дама.

— Я… — начал Тримейн и запнулся. Он смущенно посмотрел на старую леди. — Мне нужны некоторые сведения. Это связано с очень важным делом. Могу я рассчитывать на конфиденциальность нашей беседы, мисс Кэрролл?

— Разумеется, Джеймс.

— Как давно мистер Брем живет в Элсби?

* * *


Мисс Кэрролл долго молча смотрела на него.

— То, что я скажу, ты собираешься использовать против него? — наконец спросила она.

— Против него ничего не будет предпринято, мисс Кэрролл… если этого не потребуют государственные интересы.

— Я совсем не уверена, Джеймс, что понимаю смысл выражения “государственные интересы”. С недоверием отношусь к этому скользкому и популярному выражению.

— Мне всегда был симпатичен мистер Брем, — сказал Тримейн. — Я никоим образом не собираюсь навредить ему.

— Мистер Брем появился здесь, когда я была молодой девушкой. Точно год назвать не могу.

— Чем он зарабатывал на жизнь?

— Даже не догадываюсь.

— Почему такой здоровый молодой парень, как Брем, решил поселиться в столь уединенном месте? Что вы знаете о его прежней жизни?

— Я… не думаю, что кто-нибудь действительно знает историю его жизни.

— Вы зовете его “Брем”, мисс Кэрролл. Это его первое имя?

— Это его единственное имя. Просто… Брем.

— Когда-то, мисс Кэрролл, вы хорошо знали его. Есть что-нибудь…

По поблекшим щекам старой дамы покатились слезы. Она нервно достала носовой платок и вытерла глаза.

— Я старая дева, Джеймс, с неудавшейся судьбой. Ты должен извинить меня.

Тримейн встал:

— Прошу прощения, мисс Кэрролл. Мне очень жаль. Я вовсе не собирался допрашивать вас. Вы слишком любезны. Я не должен был…

Леди покачала головой:

— Я знала тебя еще мальчиком, Джеймс, и полностью доверяю тебе. Если что-нибудь из того, что я в состоянии сообщить о Бреме, может оказаться полезным, я обязана помочь тебе и тем самым, возможно, Брему.

Она замолчала. Тримейн ждал.

— Много лет назад Брем ухаживал за мной. Однажды он предложил мне поехать к нему домой. По дороге поведал ужасную и трогательную историю. Он рассказал, что каждую ночь в одиночку ведет битву со злыми созданиями в пещере под своим домом.

Мисс Кэрролл глубоко вздохнула и продолжила:

— Я разрывалась между жалостью и ужасом. Просила отвезти меня обратно. Он отказался.

Мисс Кэрролл переплела длинные пальцы, ее взгляд был устремлен в далекое прошлое.

— Когда мы добрались до его дома, Брем сразу же кинулся на кухню. Он зажег керосиновую лампу и открыл потайную панель. За ней оказалась лестница. Брем спустился по ней… и оставил меня одну в доме.

Всю ночь я просидела в экипаже, ожидая Брема. На заре он наконец появился. Пытался что-то объяснить, но я не желала слушать.

Брем снял с шеи медальон и вложил мне в руку. Он сказал, чтобы я хранила его. И если Брем когда-нибудь понадобится мне, то я особым образом должна сжать медальон между пальцами… и Брем придет. Я в ответ сказала, что, пока он не согласится показаться врачу, я не стану с ним встречаться. Он отвез меня домой. На этом наши отношения с Бремом прекратились.

— А медальон? — спросил Тримейн. — Он все еще у вас?

Мисс Кэрролл несколько заколебалась, но затем приложила руку к шее и сняла серебряный диск, висящий на изящной золотой цепочке.

— Теперь ты видишь, Джеймс, что я за старая дура.

— Могу я поближе взглянуть на него?

Она протянула медальон. Серебряный диск был довольно тяжелый и совершенно гладкий.

— Мне хотелось бы изучить более тщательно, — сказал Тримейн. — Я могу взять его с собой?

Мисс Кэрролл кивнула.

— Есть еще кое-что, — сказала она. — Возможно, это совершенно не важно…

— Я буду признателен за любую мелочь.

— Брем боится грозы.




Глава третья


Неподалеку от центральной улицы Элсби рядом с Тримейном затормозил автомобиль. Открылась дверца, из нее высунулся Джесс, посмотрел на Тримейна и спросил:

— Успехи есть, Джимми?

Тримейн покачал головой:

— Мне некуда торопиться. Боюсь, идея насчет Брема — пустышка.

— Странная штука с этим Бремом. Понимаешь, он до сих пор нигде не появился. Я начинаю немного беспокоиться. Не хочешь смотаться со мной и посмотреть?

— Конечно, хочу. Только так, чтобы до наступления полной темноты я успел вернуться в отель.

Когда машина отъехала от тротуара, Джесс спросил:

— Джимми, чего ради полиция штата лазает здесь и все вынюхивает? Из того, что ты рассказал мне, я понял, что ты работаешь тут в одиночку.

— Я тоже так думал, Джесс. Но похоже, Граммонд желает обскакать меня. Он чует, что это дело попадет в газеты, и не хочет остаться в стороне.

— Ну что ж, полиция штата может быть весьма ловкой в таких делах. Никак не возьму в толк, почему ты предпочитаешь держать их в стороне. Если здесь работает шпионская сеть…

— Мы боремся неизвестно с чем. Я не знаю, что стоит за этим делом и сколько человек в нем замешано. Возможно, это сеть большевистских агентов… а может, тут кто-то покрупнее. У меня ощущение, что за последние несколько лет мы и без того наделали достаточно ошибок. Не хочу запороть это дело.

На западе погас последний розовый луч солнца, когда Джесс въехал в открытые ворота и медленно протащился меж старых деревьев к невысокому, но широкому дому. В окнах было темно. Тримейн и Джесс вылезли из машины, обошли дом кругом, потом поднялись на крыльцо и постучали в дверь. Под окном, выходящим на крыльцо, виднелось черное пятно обуглившегося деревянного пола, краска на стене в том месте вздулась пузырями.

Где-то застрекотал сверчок и резко замолчал. Джесс наклонился, подобрал стреляный патрон от дробовика и посмотрел на Тримейна.

— Мне это не нравится, — медленно сказал Джесс. — Как ты думаешь, эти бестолочи?..

Он дернул дверь. Она открылась. Звякнул сломанный засов. Джесс обернулся к Тримейну.

— Возможно, это не просто детские шалости, — сказал полицейский. — У тебя есть пистолет?

— В машине.

— Лучше захвати его.

Тримейн вернулся к машине, сунул пистолет в карман пиджака и вслед за Джессом вошел в дом. Там было тихо и пустынно. Джесс включил фонарик и при его свете осмотрел кухню. На покрытом клеенкой столе стояла пустая тарелка.

— В доме никого нет, — сказал Джесс. — Кто угодно решил бы, что Врем исчез неделю назад.

— Не очень-то уютно… — Тримейн замолчал. Издали донесся тонкий визг.

— Я начинаю нервничать, — заметил Джесс. — Проклятая бродячая собака…

Вдали загромыхало низкое рычание.

— А это что за чертовщина? — спросил Тримейн. Джесс посветил на пол.

— Смотри! — воскликнул он.

В кольце света на деревянном полу виднелась россыпь темных капель.

— Это кровь, Джесс… — Тримейн внимательно осмотрел пол. Широкие половицы без малейшей щели между ними были совершенно чистыми, если не считать темных пятен.

— Может, он резал цыпленка? Тут все-таки кухня.

— Капли крови не только здесь. — Тримейн проследовал за цепочкой темных пятен до самой стены, где она неожиданно обрывалась.

— Ну, что ты обо всем этом думаешь, Джимми?

Раздался вопль, слабый крик отчаяния, разорвавший тишину.

Джесс уставился на Тримейна.

— Я слишком стар, чтобы начать верить в призраков, — заявил он. — Как ты считаешь, эти распроклятые мальчишки спрятались здесь и устраивают розыгрыши?

— Я считаю, — ответил Тримейн, — что нам лучше убраться отсюда и задать несколько вопросов Халлу Гаскину.

* * *


Вернувшись в участок, Джесс провел Тримейна к камере. Долговязый подросток, развалившийся на железных нарах, сонно прищурился на посетителей из-под копны сальных волос.

— Халл, это мистер Тримейн, — сказал Джесс. Выбрал из связки большой ключ, отомкнул дверь камеры. — Он хочет поговорить с тобой.

— Я ни в чем не виноват, — угрюмо заявил Халл. — Что плохого, если мы подожгли комми?

— Брем — коммунист, да? — спокойно поинтересовался Тримейн. — А как ты это узнал?

— Он иностранец, разве не так? — бросил в ответ парень. — А еще мы слыхали…

— Так что вы слышали?

— Они ищут тут шпиков.

— Кто ищет здесь шпионов?

— Копы.

— Кто это сказал?

Парень глянул на Тримейна, потом уставился в угол камеры.

— Копы сами болтали об этом, — сказал он.

— А ну, Халл, раскалывайся! — потребовал Джесс. — Мистер Тримейн не может тратить на тебя всю ночь.

— Они запарковались к востоку от города, на триста второй дороге, за рощей. Подозвали меня и назадавали кучу вопросов. Сказали, что я могу помочь им схватить шпиков. Хотели знать про всех странных чуваков в округе.

— И ты упомянул о Бреме?

Парень опять метнул короткий взгляд на Тримейна.

— Они сказали, что вычислили: шпики где-то к северу от города. Ну, Брем — чужак, и он живет как раз там, разве нет?

— Что-нибудь еще? Парень уставился в пол.

* * *


— Во что ты стрелял, Халл? — спросил Тримейн. Парень исподлобья посмотрел на него. — Ты знаешь, откуда взялась кровь на кухонном полу?

— Не знаю, о чем вы болтаете, — ответил Халл. — Мы охотились на белок.

— Халл, мистер Брем мертв?

— О чем это вы? — выпалил Халл. — Он был…

— Он был — что?

— Ничего…

— Халл, начальнику полиции не понравится, если ты что-то утаишь от него, — заметил Тримейн. — Он обязан выяснить, как было дело.

Джесс посмотрел на парнишку.

— Халл на удивление тупой малый, — сказал он. — Но все-таки не настолько глуп. Давай выкладывай, Халл!

Парнишка облизал пересохшие губы.

— У меня была папина двустволка тридцатого калибра, и двенадцатый калибр у Финки Ли…

— Сколько времени тогда было?

— Сразу после заката.

— Примерно девятнадцать тридцать, — подсказал Джесс. — За полчаса до того, как заметили огонь.

— Это не я стрелял. Это Финка. Старик Брем бросился на него, и тот пальнул с бедра. Но он не убил старика. Мы видели, как старик…

— Когда это случилось, ты был на крыльце. Куда кинулся Брем?..

— Он… заскочил в дом.

— И тогда вы подпалили дом. Что за блестящая идея пришла в ваши тупые башки?

Халл промолчал. Немного подождав, Джесс и Тримейн вышли из камеры.

— Вероятно, Брем удрал, Джимми, — предположил Джесс. — Он, возможно, испугался и уехал из города.

— Брем не кажется человеком, который легко поддается панике. — Тримейн взглянул на часы: — Мне пора идти, Джесс. Утром я заскочу к тебе.

Тримейн пересек улицу, зашел в тускло освещенный бар “Парадиз”, сел на табурет у стойки и заказал себе виски с содовой. Мелкими глотками он осушил стакан и дальше просто сидел, разглядывая темные отражения в зеркале. Теперь, когда тут крутится полиция, идея провести тихую и незаметную разведку в районе Элсби пошла прахом. Не слишком хорошо для Брема. Интересно было бы знать, где старик… и жив ли он. В прежние годы Брем выглядел достаточно нормальным: большой, здоровый на вид мужчина средних лет, обычно довольно приветливый, хотя и немногословный. В свое время он усиленно пытался научить Тримейна чему-то…

Тримейн сунул руку в карман пиджака и достал медальон мисс Кэрролл. Медальон был размером с корпус наручных часов. Тримейн задумчиво крутил его меж пальцев, когда ему на плечо опустилась чья-то тяжелая рука. От толчка Тримейн ударился грудью о стойку. Он выпрямился, обернулся и уставился в покрытое шрамами лицо.

— Я слышал, что ты вернулся в город, — сказал широкоплечий мужчина в кожаной куртке, толкнувший его.

К ним подскочил бармен:

— Послушай, Гаскин, мне совсем не нужны неприятности…

— Продерни отсюда! — Гаскин, прищурясь, уставился на Тримейна, его верхняя губа приподнялась, продемонстрировав дыру между зубами. — Я слышал, ты пытаешься пихнуть моего мальчика мордой в большое дерьмо. Лазаешь по тюряге, суешь поганый нос не в свое дело…

* * *


Тримейн положил медальон в карман и встал с табурета. Гаскин подтянул штаны, оглянулся вокруг. Полдюжины пьяниц широко раскрытыми глазами смотрели на него. Он опять, прищурясь, уставился на Тримейна. От его давно не стиранной одежды воняло.

— Науськал копов на него. А мальчик с друзьями просто охотился и позабавился немного. А теперь он в тюряге!

Тримейн отошел от стойки и направился к выходу. Динамит Гаскин схватил его за руку:

— Не так быстро! Кажется, за мной должок. Я…

— Должок ты сейчас получишь сполна, — сказал Тримейн. Он с левой крепко въехал Гаскину по ребрам, а с правой нанес сильный удар по челюсти. Гаскин резко выгнулся, перелетел через стойку бара и упал на спину. Затем перекатился на живот и встал на четвереньки, мотая головой.

— Подымайся! — крикнул кто-то из зевак.

— Класс! — заявил другой.

— Я вызываю полицию! — завопил бармен.

— Не суетись, — донесся голос от двери. В бар медленно вошел одетый в синюю форму полицейский из подразделения штата. Его пальцы прилипли к кобуре, стальные подковки на башмаках клацали при каждом шаге. Полицейский, широко расставив ноги, остановился напротив Тримейна.

— Похоже, мистер Тримейн, вы нарушаете общественный порядок, — заявил он.

— И вы, конечно же, не в курсе, кто натравил его на меня? Я не ошибся? — поинтересовался Тримейн.

— Это грязная клевета, — ухмыльнулся коп. — Мне придется сегодня же отправить письмо своему конгрессмену.

Гаскин, пошатываясь, встал, стер кровь со щеки, потом проскочил мимо полицейского и далеко занес правую руку для удара. Тримейн отступил в сторону и крепко заехал кулаком в ухо Гаскину. Коп отошел назад к стойке бара. Гаскин закружился, молотя кулаками направо и налево. Тримейн ответил прямым ударом правой — Гаскин отлетел к стойке, кинулся опять на Тримейна, нанес нокаутирующий удар… и Тримейн нырнул ему под руку и провел апперкот, который отбросил Гаскина назад и перекатил через стол. В окружении разбитых стаканов Гаскин рухнул на пол. Тримейн встал над ним.

— Поднимайся, тюремная пташка! — сказал Тримейн. — Разминка — это как раз то, что мне было нужно.

— Ну ладно, ты достаточно повеселился, — заявил полицейский. — Я забираю тебя, Тримейн.

Джеймс посмотрел на него.

— Прости, ищейка, — сказал он. — Мне сейчас некогда.

Пораженный блюститель порядка потянулся за револьвером.

— Джимми, что здесь происходит? — В дверях бара стоял Джесс, сжимая в руке массивный кольт. Он перевел взгляд с Тримейна на полицейского штата. — Здесь немного не твоя юрисдикция, — сказал Джесс. — Думаю, тебе лучше убраться отсюда до того, как сопрут твой велосипед.

Коп некоторое время с ненавистью смотрел на Джес-са, потом убрал пистолет и медленно, с достоинством вышел из бара. Джесс сунул кольт в кобуру и взглянул на Гаскина, который сидел на полу, приложив ладонь к кровоточащим губам.

— Что это тебе за вожжа под хвост попала, Динамит?

— Думаю, парни из штата подговорили его, — сказал Тримейн. — Они выискивают предлог, чтобы убрать меня из дела.

Джесс поманил к себе Гаскина:

— Вставай, Динамит. Я поселю тебя в камеру по соседству с отпрыском.

Когда они вышли из бара, Джесс сказал:

— Джимми, ты заполучил здесь могущественных врагов. И в этом твоя большая ошибка. С ребятами из штата стоило бы держать свой норов в узде. Думаю, может, тебе стоит уехать за границу штата? Давай отвезу быстренько на автовокзал и направлю твою машину следом за…

— Я не могу уехать сейчас, Джесс. Еще толком не приступил к делу.




Глава четвертая


Вернувшись в отель, Тримейн сначала занялся царапиной на подбородке, потом открыл чемодан и достал детектор. Затренькал телефон.

— Тримейн? Мне только что звонил Граммонд. Ты что, с ума сошел? Я…

— Фред, — оборвал его Джеймс. — Я думал, ты собираешься снять этих копов из полиции штата с моей шеи.

— Слушай меня, Тримейн. Ты немедленно отстраняешься от работы! Не лезь ни во что! Будет лучше, если ни на минуту не покинешь номер в отеле. Это приказ!

— Фред, не пытайся сорвать на мне злость! — рявкнул Тримейн.

— Я приказал тебе отстраниться от дела! Все! — В трубке раздались короткие гудки. Тримейн повесил трубку и, засунув руку в карман, рассеянно подошел к окну.

Пальцы нащупали в кармане какие-то обломки, и он вытащил то, что осталось от медальона мисс Кэрролл. Серебряный диск был разбит — расколот в центре. Это, должно быть, случилось во время драки с Динамитом. Медальон выглядел…

Тримейн, прищурясь, уставился на разбитую мозаику деталей. Лабиринт тончайших проволочек, крохотных конденсаторов, стеклянных штучек…

Внизу на мостовой завизжали покрышки. Тримейн выглянул в окно. У тротуара затормозил черный автомобиль, его дверцы распахнулись. Четыре человека в форме выскочили из машины и направились ко входу в отель.

Тримейн кинулся к телефону. Дежурный на полицейском коммутаторе ответил ему.

— Джесса мне, быстро! — рявкнул Джеймс.

В трубке зазвучал голос начальника местной полиции.

— Джесс, прошел слух, что я крутой парень. У отеля тачка, полная копов из штата. Я убираюсь по черной лестнице. Помешай им чем только сможешь.

Тримейн бросил трубку, схватил чемодан и выскочил в коридор. На лестнице заднего хода было темно. Спотыкаясь и чертыхаясь, Тримейн добрался до служебного выхода. В переулке, куда он выбежал, никого не было.

Тримейн подошел к углу отеля, перебежал на другую сторону дороги, сунул чемодан на заднее сиденье машины и скользнул за руль. Завел мотор, отъехал от тротуара и посмотрел в зеркальце заднего вида. Все было спокойно.

Четыре квартала, отделявших его от дома мисс Кэрролл, он проскочил за несколько минут. Экономка провела его в гостиную.

— О да, мисс Кэрролл еще не спит, — сказала она. — До девяти она никогда не ложится. Я сейчас сообщу о вашем визите.

* * *


Тримейн мерил шагами комнату. Когда он совершал по гостиной третий круг, вошла мисс Кэрролл.

— Я бы не осмелился побеспокоить вас, если бы не очень важные обстоятельства, — обратился к ней Тримейн. — Пока ничего не могу объяснить. Вы сказали, что доверяете мне. Не могли бы вы сейчас поехать со мной? Это касается Брема… и, возможно, не только его.

Старая леди спокойно взглянула на него:

— Мне нужно взять накидку.

В машине Тримейн сказал:

— Мисс Кэрролл, мы едем к мистеру Брему. Полагаю, вы знаете, что случилось в его доме?

— Нет, Джеймс. Я теперь редко выхожу на улицу. Так что случилось?

— Банда хулиганствующих подростков прошлой ночью отправилась на охоту. У них было два ружья. Один из подростков выстрелил в Брема. И Брем после этого исчез. Но я не думаю, что он мертв.

Мисс Кэрролл судорожно вздохнула:

— Ты сказал… ты считаешь, что он еще жив…

— Он должен быть жив. До меня это только что дошло. Признаю, что немного поздновато. Этот медальон, который Брем дал вам… Вы когда-нибудь пробовали им воспользоваться?

— Воспользоваться? Зачем?.. Нет, Джеймс, я не верю в магию.

— Это не магия. Это электроника. Много лет назад Брем рассказывал мне про радио. Хотел научить меня. Сейчас я разыскиваю в Элсби передатчик. Прошлой ночью этот передатчик работал. Думаю, он принадлежит Брему.

В машине надолго повисло молчание.

— Джеймс, — наконец сказала мисс Кэрролл. — Я не понимаю.

— И я тоже, мисс Кэрролл. Все еще пытаюсь сложить эту головоломку. Но позвольте мне спросить о той ночи, когда Брем привез вас в свой дом. Вы сказали, что он бросился на кухню и открыл люк в полу…

— Разве я сказала “в полу”? Я ошиблась, Джеймс. Панель была в стене.

— Похоже, мои выводы оказались поспешными. В какой стене?

— Он прошел через всю кухню. Там стоял стол с подсвечником. Брем обогнул стол и надавил рукой на стену над ящиком для дров. Панель скользнула вбок. За ней было совершенно темно. Брем нагнул голову из-за того, что отверстие было слишком маленьким для него, и вошел внутрь…

— Это должна быть восточная стена… слева от задней двери?

— Да.

— Мисс Кэрролл, а вы можете точно вспомнить, что той ночью говорил вам Брем? Что-то о борьбе с чем-то, не так ли?

— Шестьдесят лет я старалась выкинуть Брема из памяти, Джеймс. Но я помню каждое его слово.

Она ненадолго умолкла.

* * *


— Я сидела рядом с ним в легкой двухместной коляске. Стоял теплый весенний вечер. Я сказала ему, что люблю его, и… и он ответил мне. Сказал, что ему следовало намного раньше объясниться со мной, но он все никак не мог решиться. А потом рассказал мне то, что, по его мнению, я должна была знать.

По словам Брема, его жизнь ему не принадлежала. Он происходил не… не из нашего мира. Был агентом могущественной державы и преследовал банду преступников… — Старая леди секунду помолчала. — Эту часть его объяснений я почти не смогла понять. Боюсь, она была слишком несообразной. Он бессвязно рассказывал о злобных созданиях, которые скрываются в полумраке пещеры. Его долг — каждую ночь вести беспрестанную битву с темными силами.

— Какую именно битву? И с кем — с призраками, демонами или еще с кем-то?

— Не знаю. Злые силы, которые не проникнут в наш мир, пока Брем после наступления темноты встречает их у портала и противостоит им.

— Почему он не подыщет себе помощника?

— Только он может противостоять им. Я плохо знаю психопатологию, но клинические симптомы паранойи мне известны. Я отодвинулась от Брема. Он сел, склонившись вперед, в его взгляде была решимость. Я начала плакать и просить отвезти меня домой. Он повернулся ко мне, и я увидела боль и страдание в его глазах. Я любила Брема… и одновременно боялась его. И он не стал поворачивать лошадей. Ночь приближалась, и враги ждали его.

— А потом, когда вы добрались до дома Брема…

— Тот все нахлестывал лошадей, и помню, как я рыдала, вцепившись в коляску. А затем мы уже были около дома. Брем, не сказав ни слова, выпрыгнул из коляски и вбежал в дом. Зажег керосиновую лампу и повернулся ко мне. Откуда-то донесся призывный вой — словно выло раненое животное. Брем закричал — что-то неразборчивое — и бросился в заднюю часть дома. Я взяла лампу и пошла за ним. В кухне он подскочил к стене и нажал на нее. Панель открылась. Брем взглянул на меня. Его лицо было совершенно белым. “Ради Высших Богов, Линда Кэрролл, я умоляю тебя…” — сказал он. Я закричала. И его лицо стало твердым, и он спустился вниз, а я все кричала и кричала… — Мисс Кэрролл закрыла глаза и судорожно вздохнула.

— Очень жаль, мисс Кэрролл, что я вынужден попросить вас кое-что вспомнить, — сказал Тримейн. — Но мне необходимо знать все.

Издали слабо донесся вой сирены. В зеркале заднего вида отразились тусклые огни фар. Но полицейская машина отставала где-то на полмили. Тримейн надавил на педаль газа. Мощный автомобиль устремился вперед.

— Джеймс, ты ожидаешь каких-то неприятностей на дороге?

— Встреча с полицией штата не очень желательна для меня, мисс Кэрролл. Догадываюсь, они не слишком довольны Джессом. И теперь жаждут крови. Но думаю, смогу опередить их.

— Джеймс, — спросила леди, сев прямо и оглянувшись назад, — если это сотрудники полиции, разве ты не должен остановиться?

— Не могу, мисс Кэрролл. Сейчас я не могу тратить на них время. Если в моей идее хоть что-то есть, мы должны как можно скорее добраться…

* * *


Машина проскочила в ворота и заскрежетала покрышками, останавливаясь у крыльца. Дом Брема, мрачный и неосвещенный, смутной громадиной стоял перед ними. Тримейн выскочил из машины, обогнул ее и помог выйти мисс Кэрролл. Твердость ее походки сильно поразила его. В блеклом свете сгущающихся сумерек Тримейн мельком увидел профиль старой дамы.

Когда-то, должно быть, она была очень красива…

Он сунул руку в бардачок и достал фонарик.

— Мы не должны медлить ни секунды, — заявил Тримейн. — Та машина отстала от нас не больше чем на минуту. — Он полез на заднее сиденье и вытащил наружу тяжелый чемодан. — Надеюсь, мисс Кэрролл, вы помните, что именно Брем делал с той панелью.

Они поднялись на крыльцо, и фонарик Тримейна высветил сломанный запор. Тримейн со своей спутницей прошли по темной прихожей и попали в кухню.

— Это было здесь, — сказала мисс Кэрролл.

Снаружи донесся шум мотора — машина, мчавшаяся по шоссе, затормозила, въехав во двор. Холодный свет фар упал на стену кухни. Тримейн кинулся к месту, на которое указала мисс Кэрролл, поставил чемодан на пол и принялся ощупывать стену.

— Посвети мне, Джеймс, — спокойно попросила мисс Кэрролл. — Нажимать надо здесь. — Она показала более точно.

Тримейн опять навалился на стену. Ничего не произошло. Снаружи донесся стук закрывшихся дверей машины; приглушенный голос пролаял команду.

— Вы уверены?..

— Да. Попытайся еще раз, Джеймс.

Тримейн принялся энергично шлепать ладонью по стене в поисках скрытой задвижки.

— Немного выше, Джеймс. Брем был высокого роста. Панель открывается под…

Тримейн потянулся выше, заколотил по стене, стал на цыпочки, стукнул чуть в стороне…

Тихий щелчок — и часть стены в три фута высотой и четыре шириной бесшумно откатилась вбок. Тримейн увидел хорошо смазанные металлические ползунки, а за ними ступени, ведущие вниз.

— Джеймс, они уже на крыльце, — предупредила его мисс Кэрролл.

— Свет! — Тримейн схватил фонарь и поставил ногу на порог. Потом потянулся за чемоданом и подтащил его к себе. — Скажите им, что я похитил вас, мисс Кэрролл. И большое спасибо вам.

Пожилая леди подала ему руку:

— Помоги мне, Джеймс. Однажды я не решилась сделать это. Теперь я не повторю ту глупость.

Тримейн заколебался, потом вылез в кухню и помог мисс Кэрролл забраться внутрь. В прихожей загрохотали тяжелые шаги. Луч фонаря высветил черную кнопку с шестью контактами. Тримейн нажал на нее. Панель скользнула на место.

Джеймс направил фонарик на ступеньки.

— Ну что ж, мисс Кэрролл, — сказал он. — Давайте спускаться.

* * *


Через пятнадцать ступенек лестница закончилась. Дальше шел коридор с изогнутыми стенами из черного стекла и полом из грубо оструганных досок. Совершенно прямой коридор был длиной в двадцать футов и упирался в старомодную пятистворчатую дверь. Тримейн попробовал повернуть круглую медную ручку. Дверь отворилась, и за ней открылось помещение, формой похожее на естественную пещеру, с влажными стенами из желтого камня, низким неровным сводом и утоптанным земляным полом.

В центре на приземистом треножнике стояли какие-то механизмы из черного металла и стекла, чем-то напоминающие пулеметы. Они были нацелены на глухую стену. Рядом с треножником в древнем деревянном кресле-качалке полулежал мужчина. Его рубашка была окровавлена, и темная лужица растеклась под ним.

— Брем! — вскрикнула мисс Кэрролл. Она подошла к креслу и взяла мужчину за руку, пристально вглядываясь ему в лицо.

— Он мертв? — нервно спросил Тримейн.

— Руки холодные… но пульс есть.

Возле двери стояла керосиновая лампа. Тримейн зажег ее и подошел к креслу. Вытащил перочинный нож и срезал с раны пиджак и рубашку. Дробь угодила Брему в бок — там была неглубокая рваная рана размером с ладонь.

— Кровотечение уже остановилось, — заметил Тримейн. — Я бы сказал, что выстрел пришелся по касательной. — Он продолжил осмотр. — Рука тоже задета, но не так глубоко. И, думаю, сломана пара ребер. Если он не потерял слишком много крови…

Тримейн стянул пиджак и расстелил на полу.

— Давайте переложим Брема сюда и попытаемся привести в чувство.

Брем, лежащий на спине на полу, показался Тримейну даже больше шести футов четырех дюймов и гораздо моложе своих без малого ста лет. Мисс Кэрролл опустилась на колени рядом со стариком и принялась растирать его руки, что-то тихо приговаривая.

Неожиданно пронзительный крик прорезал воздух.

Тримейн, пораженный, резко дернулся. Глаза мисс Кэрролл расширились.

Крик превратился в низкий рокот, стал громче, перешел в визг и оборвался.

— Именно эти звуки я слышала той ночью, — вздохнула мисс Кэрролл. — Позже я решила, что мне почудилось, но я помню… Джеймс, что все это значит?

— Возможно, это значит, что Брем был не настолько безумен, как вы думали, — ответил Тримейн.

— Джеймс! Посмотри на стену… — судорожно выдохнула мисс Кэрролл.

Тримейн обернулся. На каменной стене двигались, мерцали, колыхались смутные тени.

— Что за чертовщина?

Брем застонал и пошевелился. Тримейн кинулся к нему.

— Брем! — закричал он. — Придите в себя!

Глаза Брема открылись. Мгновение он пораженно смотрел на Тримейна, потом перевел взгляд на мисс Кэрролл. Затем неуклюже попытался сесть.

— Брем… ты должен лечь, — заявила мисс Кэрролл.

— Линда Кэрролл, — сказал Брем. Его голос был глубокий и хриплый.

— Брем, ты ранен…

В воздухе опять повис хныкающий вой. Брем застыл.

— Который час? — проскрежетал он.

— Солнце только зашло; чуть больше семи… Брем попытался встать на ноги.

— Помогите мне подняться! — приказал он. — Проклятая слабость…

Джеймс подхватил его под руку.

— Осторожней, Брем, — сказал он. — Иначе ваша рана опять начнет кровоточить.

— К Отражателю! — пробормотал Брем.

Тримейн довел его до кресла-качалки и помог сесть. Брем вцепился в две пистолетные рукоятки, крепко сжал их.

— Молодой человек, — попросил Брем. — Возьмите тот обруч, наденьте мне на шею.

На проволочной петле висело кольцо из тусклого металла. Тримейн взял его и надел на Брема. Кольцо как влитое легло на плечи старика, небольшой выступ пришелся как раз напротив шеи.

— Брем, — спросил Тримейн, — что это все значит?

— Следите за той стеной. Мой взор затуманивается. Описывайте все, что видите.

— Это похоже на тени. Но что отбрасывает их?

— Вы можете описать детали?

— Нет, ничего определенного — словно кто-то шевелит пальцами перед объективом диапроектора.

— Излучение звезды пока еще слишком жесткое, — пробормотал Брем. — Но точка пересечения орбит приближается. Пусть Высшие Боги направляют меня.

Резким взрывом звуков прозвучал вой. Брем весь напрягся.

— Что вы видите? — требовательно спросил он.

— Очертания становятся более четкими. Создается впечатление, что за движущимися силуэтами есть еще чьи-то контуры. Такое бывает, когда смотришь в запотевшее окно…

Тримейну показалось, что за туманной поверхностью он разглядел высокое узкое помещение, купающееся в белом свете. Создания, похожие на призрачные карикатуры людей, сновали взад и вперед на переднем плане смутной картины.

— Они выглядят так, словно их вырезали из крокодиловой кожи, — прошептал Джеймс. — Когда они поворачиваются и я вижу их в профиль, они тонкие, как…

— Эффект затухания сигнала между измерениями. Ниссы сейчас стараются подогнать матрицы под плоскость нашего измерения. Понимаете ли, если они преуспеют в этом, то вся Земля окажется у их ног.

— Кто они такие? Где они? Это ведь сплошная скала…

— То, что вы видите, является Командным Центром ниссов. Он находится в другом мире, не в вашем, но здесь — мультигранник пересечения. Ниссы наводят сюда генераторы гармонических колебаний в надежде установить угловую апертуру.

— Я не понял и половины того, что вы сказали, Брем. А в остальную часть не в состоянии поверить. Но факты — упрямая вещь, и я должен действовать так, будто все понял и во все поверил.

* * *


Каменная стена неожиданно стала прозрачной. Словно поверхность расплавленного стекла, камень растекся под напором призрачного яркого света. За стеной, видимые теперь совершенно отчетливо, напряженно работали ниссовские техники. Их лица были похожи на маски красно-коричневой гофрированной кожи. Прямо напротив Отражателя Брема, нацеленная на него, стояла огромная камера с покрытым серебром объективом диаметром в фут. Одетый в черное нисс устроился на сиденье на самом верху устройства. Белый свет заливал пещеру, отбрасывая на пол черные тени. Брем сгорбился над Отражателем, лицо его было напряжено от усталости.

В воздухе вокруг машины ниссов разлилось сияние. Ниссы-техники больше не суетились, а просто стояли и смотрели крошечными ярко-красными глазками на стену. Прошло несколько секунд, в которые могла бы вместиться вечность. Одетый в черное нисс неожиданно махнул конечностью. Другой повернулся к красному рубильнику и опустил его до упора. Стена опять внезапно изменилась — она стала молочно-белой, а потом потускнела до полной непрозрачности.

Брем тяжело опустился в кресло и закрыл глаза.

— Не этот раз они было совсем близко, — с трудом прохрипел он. — Я слабею.

— Давайте я займусь Отражателем, — предложил Тримейн. — Только объясните, что делать.

— Как я смогу объяснить вам? Вы же не поймете!

— Возможно, я пойму достаточно, чтобы мы дотянули до конца ночи.

Брем, казалось, немного пришел в себя.

— Ладно. Вы должны знать, что… я агент, работающий на Великий Мир. Многие столетия мы вели войну с ниссами, злобными созданиями, которые грабят континуумы. Они установили Скважину здесь, на Земле. Мы засекли это и обнаружили, что вскоре тут может быть установлен Портал. Меня отправили сюда вместе с отрядом, чтобы мы отразили…

— Вы рассказываете мне совершенную бессмыслицу, — прервал его Тримейн. — Давайте пропустим подробности о Великом Мире и о континуумах… Но что такое Скважина?

— Точка материального контакта между миром ниссов и этим измерением пространства-времени. С ее помощью они смогут выкачать кислород с этой богатой планеты. А потом они явятся сюда, чтобы сожрать трупы.

— Что такое Портал?

— Великий Мир находится в другом ряду гармонических колебаний. Когда периоды колебаний совпадают, мы можем установить Порталы тождественного времени, но, увы, только с огромными пробелами во времени между ними. Мы наблюдаем за излучением ниссовской аппаратуры и, когда можем, то здесь, то там перехватываем их.

— Я понял: противостояние врагу.

— Но мы опоздали. Мультигранник пересечений был уже далеко продвинут вперед. Слепящий шквал хлестал за пределами грота, куда ниссы сфокусировали свою Скважину, и гром прокатился по небесам, когда ионизация достигла верхних слоев атмосферы. Я бросил все силы против Скважины, но уничтожить ее не смог… впрочем, и ниссы не смогли пробить ход сюда.

— И все это случилось шестьдесят лет назад? И ниссы до сих пор пробиваются на Землю?

— Вы должны выбросить из головы иллюзорные представления о времени. Для ниссов с тех пор прошло только несколько дней. А здесь, в пещере, где из каждой ночи я тратил всего лишь десятки минут на схватку с ниссами, за это время прошли долгие годы.

— А почему вы не заведете помощника? Почему вы должны сражаться в одиночку?

— Давление, которое пространство-время оказывает на Портал, крайне велико, и, чтобы удержать фокусировку Портала, требуется огромная мощность. Даже когда частота колебаний мала. Вначале мы смогли добиться лишь мимолетного контакта с вашим измерением. Именно тогда мы и обнаружили активные попытки ниссов проникнуть сюда. Следующий контакт был четыре дня спустя, он продолжался двадцать четыре минуты — достаточно долго, чтобы установить Отражатель. Я отбил атаку ниссов и понял, что исход битвы сомнителен. Но Земля — неплохой мир, и я не мог позволить ему сгинуть просто так, даже не попытавшись его защитить. Третье совпадение тождественности времени было возможно через двадцать дней. Я решил на этот срок остаться здесь, потом отразить атаку ниссов и при очередном контакте вернуться домой. Портал закрылся, а я со своим отрядом приступил к борьбе с ниссами.

Следующая ночь продемонстрировала всю безнадежность нашего предприятия. А днем мы выбрались из того места, куда ниссы сфокусировали свою Скважину, и стали исследовать эти земли, и тогда мы полюбили ваше маленькое теплое солнце, странное голубое небо, зеленую растительность. Нам, жителям древнего мира, все это казалось райским садом юной жизни. А потом я рискнул отправиться в город… и там увидел такую девушку, какой доселе не знал Космос, ибо ее красота была…

Прошло двадцать дней. Ниссы удержали свой плацдарм — и все же я отбросил их, не пустил сюда.

Портал открылся. Я приказал своему отряду возвращаться. Портал закрылся. С тех пор мне пришлось сражаться с ниссами в одиночку.

— Брем! — воскликнула мисс Кэрролл. — Брем… ты остался здесь, хотя мог бежать… а я…

— Хотел бы я, чтобы в моих силах было вернуть тебе эти зря потраченные годы, Линда Кэрролл, — сказал Брем. — Хотел бы я, чтобы мы вместе жили под более ярким солнцем, чем это…

— Вы отказались от своего мира, чтобы дать нашему хоть небольшую отсрочку, — вмешался Тримейн. — А мы отблагодарили вас выстрелом в упор.

— Брем… когда Портал снова откроется?

— Уже не при моей жизни, Линда. В течение десяти тысяч лет он будет закрыт.

— Но почему же вы не взяли помощника? — спросил Тримейн. — Вы могли бы научить кого-нибудь…

— Я пытался вначале. Но чего можно добиться от испуганных деревенских парней? Они твердили о колдовстве и в ужасе улепетывали прочь.

— Но вы вечность не протянете. Расскажите мне, как эта штука работает. Пришло время отправить вас в отпуск!

* * *


Брем говорил полчаса, а Тримейн внимательно слушал.

— Если я потеряю силы, — закончил Брем, — займите мое место за Отражателем. Поместите обруч на шею. Когда стена станет прозрачной, вцепитесь в рукоятки и напустите свой разум на ниссов. Пожелайте изо всех сил: то, что делают ниссы, не должно получиться. Когда грянет гром, вы поймете, что потерпели неудачу.

— Хорошо. Я буду готов. Но прежде давайте разберемся кое в чем. Этот ваш Отражатель реагирует на мысли, правильно? Усиливает их…

— Он служит для фокусировки силы разума. Но теперь поспешим. Боюсь, вскоре они возобновят атаку.

— Думаю, это произойдет минут через двадцать или около того, — проговорил Джеймс. — Оставайтесь на месте и немного отдохните.

Голубые суровые глаза под седыми бровями уставились на него.

— Молодой человек, что вы понимаете в этом?

— Думаю, разгадал принцип — я неделями наблюдал за этими передачами. За последние несколько ночей моя идея, похоже, полностью подтвердилась.

— Во всем мире никто, кроме меня, не знает об атаке ниссов. Как вы смогли проанализировать то, о чем не знаете?

— Вероятно, Брем, вам это неизвестно, но ваш Отражатель творит черт-те что со средствами связи. Недавно мы разработали то, что считалось совершенно секретным проектом, а вы пустили его под откос.

— Мой Отражатель — всего лишь маленькая портативная модель, плохо экранированная, — сказал Брем. — Резонансные эффекты его непредсказуемы. Когда кто-то стремится направить по каналу силу мыслей…

— Погодите-ка! — воскликнул Тримейн.

— Что случилось? — спросила встревоженная мисс Кэрролл.

— Гиперкороткие волны, — ответил взволнованно Тримейн. — Мгновенная передача. И мысль. Ничего удивительного, что у людей болела голова, а по ночам снились кошмары! Вы вели передачи на той же самой волне, что и человеческий мозг!

— Эти ваши гиперкороткие волны, вы сказали, что они распространяются мгновенно? — спросил Брем.

— Считается, что эта информация совершенно секретна.

— Такого устройства нет во всем Мироздании, — сказал Брем. — Известно, что только протоплазматический мозг может продуцировать состояние возбуждения с нулевым запаздыванием.

Тримейн нахмурился:

— Брем, этот Отражатель фокусирует то, что из-за отсутствия лучшего термина я называю мыслеволнами. При помощи эффекта интерференции Отражатель заглушает гармонический генератор ниссов. А что будет, если мы подадим на него большую мощность?

— Нет. Мощь разума усилена быть не может…

— Я говорю не об усилении, но имею в виду дополнительный источник. У меня с собой есть приемник, работающий на гиперкоротких волнах. После небольшой переделки он превратится в передатчик. Мы можем его подсоединить к Отражателю?

Брем покачал головой.

— Если бы я был техником… — со вздохом сказал он. — Мне известно только то, что требуется знать для управления Отражателем.

— Разрешите взглянуть на него, — попросил Тримейн. — Может, я сумею разобраться.

— Будьте осторожны. Без Отражателя мы беззащитны перед атакой ниссов.

— Постараюсь.

Тримейн подошел к Отражателю и принялся осматривать его, прослежигяя электрические связи и определяя назначение деталей.

— Схема достаточно понятна, — сказал он. — Вот это, должно быть, мощные электромагниты, они создают своего рода компрессию. А это — преломляющие катушки. Просто и гениально. Воспользовавшись моей идеей, мы сможем излучить гиперкороткую волну…

— Сначала давайте займемся ниссами!

— Разумеется. — Тримейн посмотрел на Брема. — Думаю, смогу подсоединить свой аппарат к Отражателю. Вы разрешите?

— Сколько это займет времени?

— Не больше пятнадцати минут.

— У нас останется мало времени.

— Периоды между атаками сокращаются, — заявил Тримейн. — Я высчитал, что следующая передача… или атака… произойдет в интервале от пяти минут до нескольких часов. Возможно, это наш последний шанс.

— Тогда попытайтесь, — разрешил Брем.

Тримейн кивнул, подошел к чемодану, вытащил из него инструменты и тяжелый черный ящик и принялся за работу. Линда Кэрролл, что-то тихо говоря Брему, села рядом с ним. Прошло несколько минут.

— Отлично, — наконец сказал Тримейн. — Передатчик готов.

Он вернулся к Отражателю, на секунду застыл в нерешительности, затем отвернул две гайки и снял кожух.

— Отражатель отключен, — сказал Тримейн. — Надеюсь, мои вычисления верны.

* * *


Брем и мисс Кэрролл молча следили за действиями Тримейна. Тот протянул провода, подсоединил их, затем щелкнул выключателем передатчика и, глядя на индикаторы, настроил его.

— Прошлая атака была сорок девять минут назад, — сообщил Брем. — Поторопитесь.

— Почти готово, — ответил Тримейн.

От стены донесся резкий крик. Тримейн подскочил на месте.

— Что означают эти чертовы звуки?

— Ничего — обычные помехи. Но они предупреждают о том, что гармонические генераторы разогреваются. — Брем с трудом встал с кресла. — Теперь последует нападение.

— Тени! — воскликнула мисс Кэрролл.

Брем тяжело опустился в кресло, откинулся назад. Слабое зарево, исходящее от стены, заметно подчеркивало восковую бледность его лица. Зарево становилось ярче, а тени — четче.

— Быстрее, Джеймс, — поторопила мисс Кэрролл. — Оно приближается.

Брем из-под полуопущенных век смотрел на стену.

— Я должен занять позицию в Отражателе. Я… Он обмяк, голова опустилась на грудь.

— Брем! — закричала мисс Кэрролл. Тримейн резко поставил кожух на место, обернулся к креслу, схватил его и вместе с лежащим в нем Бремом отнес подальше от Отражателя. Потом торопливо вернулся назад, надел обруч на шею и крепко сжал рукоятки. На стене молча суетились тени ниссов, которые готовились к атаке. Одетый в черное нисс взбирался на вершину установки. Стена стала прозрачной. Тримейн уставился сквозь нее на узкое помещение, на облаченных в серое ниссов. Они стояли и смотрели на него. Один указал конечностью на Тримейна. У остальных встали дыбом кожистые гребни.

“Не входить, мерзкие твари! — подумал Тримейн. — Убирайтесь, отступайте, сдавайтесь…”

Голубое зарево превратилось в мерцающий свод над машиной ниссов. Техники не двигались; крошечные красные глазки на узких лицах инопланетян блестели, устремленные на брешь в пространстве-времени. Тримейну пришлось прищуриться — ослепительно яркий свет Командного Центра ниссов резал глаза. Последний намек на существование пологой поверхности известняковой стены исчез. Тримейн почувствовал легкое дуновение, пыль поднялась и заклубилась в воздухе. Появился запах йода.

“Назад! — подумал Тримейн. — Не входить…”

Ряды ожидающих ниссов беспокойно зашевелились. Тримейн слышал сухой шорох мозолистых ног, шаркающих по полу, завывание гармонического генератора. Глаза Тримейна болели. Вокруг закружилась горячая пыль, и он задохнулся и закашлялся.

“Нет! — подумал Тримейн, бросая отрицание, словно невесомую бомбу. — Изыдьте! Отступите!”

Ниссы задвигались, готовя машину на колесах, подкатывая ее к нужному месту. Тримейн зашелся в мучительном приступе кашля, пытаясь вдохнуть хоть один глоток воздуха, избавиться от пелены перед глазами.

Зазвучал барабанный бой, острые песчинки больно впились в лицо Тримейну. Ниссы работали очень быстро, их дыхательные жабры заметно растянулись от непривычного притока кислорода.

“Наш кислород! — подумал Тримейн. — Грабеж уже начался, я потерпел поражение, и люди Земли скоро задохнутся и умрут…”

Откуда-то из бесконечной дали на грани слышимости донесся раскат грома, стал сильнее…

Одетый в черное нисс поднял гребень, покрытый черными чешуйками, торжествующе привстал на вершине инопланетной машины. Он уставился на Тримейна, его пасть, больше смахивающая на капкан, раскрылась, выставив напоказ язык, ничем не отличающийся от алой змейки, и глубокую глотку с рядами похожих на иглы снежно-белых зубов. Нисс, демонстрируя безграничное презрение к противнику, высунул наружу омерзительный язык.

И неожиданно Тримейн ощутил бешеный прилив холодной ярости. “В нашем мире мы умеем обращаться со змеями, — подумал он, и сила его мысли была невероятна. — Мы давим их каблуками…” Он мысленно увидел: извивающаяся в агонии гремучая змея с переломанным хребтом и опускающаяся палка; разъяренный коралловый аспид с желтым ядом, капающим с зубов, и газонокосилка, ножами полосующая аспида на части; водяной щитомордник, выстрелом из ружья превращенный в кровавое месиво…

“Убирайся, змея, — подумал он. — Умри! Сдохни, гадина!”

Раскаты грома утихли.

А одетый в черное нисс, управляющий гармоническим генератором, резко захлопнул пасть и сжался.

“Умри! — мысленно закричал Тримейн. — Сдохни!”

Нисс, казалось, задрожал и съежился. Гребень дважды дернулся и опал. Красные глаза зажмурились, и нисс свалился с генератора. Тримейн закашлялся, ухватился снова за рукоятки и перевел взгляд на одетого в серую форму нисса, который карабкался на генератор, чтобы заменить оператора.

“Я сказал: сдохни, змея!”

Нисс оступился и упал на головы других ниссов, которые метались взад-вперед, словно муравьи в разворошенном муравейнике. Один из них обернулся, встретился взглядом с Тримейном и полез к красному рубильнику.

“Нет, ты не отключишь генератор! — подумал Тримейн. — Это не так уж легко, змея. Умри!”

Не дотянувшись до рубильника, нисс свалился на пол. Тримейн глубоко вздохнул, и горячий воздух, смешанный с пылью, обжег ему легкие. Он сморгнул слезы боли и охватил взглядом целую группу ниссов.

“Умрите!”

* * *


Ниссы упали. Остальные попытались спастись бегством, но мысль Тримейна срезала их, будто коса, и устремилась дальше, оставляя после себя полосу поверженных тел. Ненависть бродила среди ниссов и пощады не знала.

“Теперь механизмы”, — решил Тримейн. Он уставился на гармонический генератор. Тот расплавился, растекся горячей лужицей. Высокие стойки с приборами и лампочками, сверкающими, словно драгоценные камни, почернели, смялись и рухнули. Воздух внезапно опять стал чистым. Тримейн с удовольствием вдохнул его полной грудью. Каменная стена начала возвращаться к бытию.

“Нет! — грозно подумал Тримейн. — Держать эту Скважину открытой!”

Стена замерцала и вновь исчезла. Тримейн опять смотрел на ярко освещенное помещение, на почерневшие стены, на груду мертвых тел.

“Без всякой жалости, — подумал он. — Вы собирались вонзить белые клыки в горло людей, безмятежно спящих в своих домах… как вы это проделывали в сотнях миров. Вы — раковая опухоль Космоса. А у меня есть лекарство”.

“Стена, обрушьтесь!”

Потолок в помещении ниссов просел и обвалился. Обломки дождем хлынули вниз. Стены зашатались, пошли трещинами и рухнули. Облако пыли вихрем унеслось прочь, открыв взгляду усеянное звездами небо.

“Пыль, не возвращайся! — мысленно приказал Тримейн. — Меня ждет работа, и нужен свежий воздух!”

Джеймс осмотрел каменистую местность, в свете звезд казавшуюся призрачно-белой.

“Пусть камни расплавятся и потекут, как воды!”

Небольшой каменный курган раскалился докрасна, осел и расплылся желтыми ручейками, вскоре пропавшими из вида в сиянии земной коры, которая забурлила, закипела и покрылась пузырями, изрыгая из недр газы. Волна жара накатила на Тримейна.

“Пусть здесь станет прохладно, — подумал он. — Ну а теперь — да сгинет мир ниссов…”

— Нет! — раздался крик Брема. — Стойте! Остановитесь!

Тримейн заколебался. Он посмотрел на ярящиеся вулканы средь расплавленных камней…

“Я могу уничтожить все это, — подумал он. — И звезды в небе ниссов тоже…”

— Велика сила твоей ненависти, землянин! — воскликнул Брем. — Но обуздай ее, иначе ты уничтожишь всех нас!

— Почему? — спросил Тримейн, стараясь перекричать клокотание вулканов. — Своей мыслью я могу разделаться с ниссами, а заодно и с их больной вселенной!

— Усмири себя, — хрипло воззвал Брем. — Твоя ярость уничтожает нас! Одна из звезд, которую ты видишь в небе ниссов, — ваше земное Солнце!

* * *


— Солнце? — переспросил Тримейн. — Значит, это Солнце, каким оно было тысячи лет назад. Чтобы пересечь Галактику, свету требуется значительное время. И если Земля все еще существует… то она не была уничтожена!

— Умен ты, землянин, — сказал Брем. — Ваша раса — чудо Космоса, и ненависть твоя смертельна. Но о силах, освобожденных тобой, землянин, ты не ведаешь ничего. Прошлое так же переменчиво, как сталь и скалы, сейчас расплавленные тобой.

— Прислушайся к его словам, Джеймс, — вмешалась мисс Кэрролл. — Я прошу тебя, прислушайся.

Тримейн, по-прежнему вцепившись в ручки, резко повернул голову, чтобы взглянуть на нее. Мисс Кэрролл, выпрямившись и высоко подняв голову, спокойно вернула ему взгляд. Рядом с ней лихорадочно горели глубоко запавшие глаза на морщинистом лице Брема.

— Джесс признался мне, что мальчиком он считал вас принцессой, когда вы мчались мимо него в фаэтоне, гордая и величественная, с рыжими волосами, уложенными в высокую прическу, — сказал Тримейн. — И вы, Брем, — вы были молоды и любили мисс Кэрролл. Ниссы украли у вас молодость. Вы провели жизнь здесь, в пещере, в одиночку сражаясь с ниссами. А Линда Кэрролл ждала вас все эти годы, потому что любила… и боялась вас. И в чем же корень бед? В ниссах! И теперь вы хотите, чтобы я пощадил их?

— Ты одолел их, — возразил Брем. — И сейчас опьянен силой, сокрытой в твоем разуме. Но любовь сильнее ненависти. Наша любовь поддерживала нас, твоя ненависть умеет только разрушать.

Тримейн встретился взглядом со стариком. Потом глубоко вздохнул и, хрипя, выдохнул.

— Ладно, — согласился Джеймс. — Похоже, я действительно возомнил себя богом. Думаю, ниссы надолго запомнят эту схватку. Они больше не сунутся на Землю.

— Ты доблестно сражался, Джеймс, и ты победил, — сказала мисс Кэрролл. — А теперь пусть эта сила покинет тебя.

Тримейн опять обернулся к ней.

— Вы заслужили лучшей судьбы, чем ваша, мисс Кэрролл, — заявил он. — Брем, вы сказали, что прошлое изменчиво. Предположим…

— От добра добра не ищут, — прервал его Брем. — Как получилось, так и получилось.

— Когда-то, давным-давно, вы пытались объясниться с Линдой Кэрролл. Но тогда слишком многое было против вас; она не смогла понять объяснений. Испугалась. И вы страдали долгих шестьдесят лет. Предположим, что всех этих лет не было. Предположим, я могу вернуть ту ночь… заменить ею нынешнюю…

— Это невозможно!

— Если я захочу — станет возможным!

Тримейн еще крепче вцепился в рукоятки.

“Пусть эта ночь будет той ночью, — яростно подумал Джеймс. — Той ночью в тысяча девятьсот первом году, когда в последний раз прервалась связь Брема с его родным миром. Пусть она будет той ночью, и до закрытия Портала останется еще целых пять минут. Только эта машина и я сохранимся такими, какими есть сейчас, остальное должно измениться. Снаружи, в фермерских домах вдоль дороги на Элсби, горят газовые рожки, а в самом городе, в конюшнях позади домов, стоят лошади, и президент Мак-Кинли обедает в Белом доме…”

За спиной Тримейна раздался какой-то звук. Он резко обернулся. Опустошенные земли ниссов исчезли. Поперек пещеры, рассекая надвое известняковую стену, стояло громадное овальное зеркало. Из него вышел человек и застыл, увидев Тримейна. Он был высок и широкоплеч, этот человек с соломенными кудрями и тонким красивым лицом.

— Фдаз ха? — спросил незнакомец. Потом его взгляд скользнул в сторону от Тримейна, и глаза расширились от удивления. Тримейн проследил за его взглядом. Молодая девушка с распущенными волосами до пояса, одетая в шелковый пеньюар, стояла в дверях, держа в руках расческу. От потрясения девушка молчала и не двигалась с места.

— Мистер Брем!.. — наконец воскликнула она. — Что…

Тримейн с трудом обрел голос.

— Мисс Кэрролл, не бойтесь! — успокаивающе сказал он. — Я ваш друг, доверьтесь мне.

Линда Кэрролл широко раскрытыми глазами посмотрела на него.

— Кто вы? — прошептала она. — Я была в спальне…

— Не могу объяснить вам. Здесь сегодняшней ночью было сотворено чудо… ради вас. — Тримейн повернулся к Брему. — Послушайте…

— Что за человек ви есть? — прервал его Брем. Английским языком молодой Брем явно владел еще очень плохо. — Как ви пришли в этот место?

— Послушайте меня, Брем! — рявкнул на него Тримейн. — Время изменчиво. Вы остались здесь, чтобы защитить Линду Кэрролл и мир Линды Кэрролл. Вы только что приняли это решение, правильно? — Тримейн не стал дожидаться ответа. — Вам пришлось застрять здесь… на шестьдесят лет. Земная технология развивалась очень быстро. Однажды сюда случайно забрел человек, который разыскивал источник сигнала некоего передатчика. Этим передатчиком был ваш Отражатель. А человеком — я. Вы показали мне, как пользоваться Отражателем… и с его помощью я уничтожил ниссов. А потом вернул время назад — ради вас и Линды Кэрролл: Портал закроется через две минуты. Не теряйте времени…

— Изменчивое время? — недоуменно переспросил Брем. Он подошел к Линде. — Прекрасная девушка с Земли, — сказал он. — Не бойтесь…

— Сэр, мы едва знакомы, — ответила мисс Кэрролл. — Как я, полуодетая, попала сю…

— Берите ее, Брем! — крикнул Тримейн. — Берите и уходите через этот Портал! Быстрее! — Он посмотрел на Линду Кэрролл: — Не стоит бояться. Вы знаете, что любите его. Так идите же с ним, или вам всю жизнь придется жалеть об отказе!

— Ты пойдешь со мной? — спросил Брем.

Он протянул руку мисс Кэрролл. Линда на секунду замерла в нерешительности, потом вложила свою руку в его. Брем подвел девушку к зеркальной поверхности и помог ей войти в Портал. Потом обернулся к Тримейну.

— Я ничего не понял, землянин, — сказал Брем. — Но благодарю вас.

И ушел.

* * *


Оставшись один в тускло освещенном гроте, Тримейн наконец-то позволил рукам отпустить рукоятки. Он, пошатываясь, добрел до кресла-качалки и тяжело опустился в него. Тримейн чувствовал себя еле живым, полностью лишенным сил. Руки болели от напряжения. Как долго это продолжалось? Пять минут? Час? Или вообще ему все привиделось?..

Но Брем и Линда Кэрролл исчезли. Все происшедшее вовсе не было плодом воображения. И ниссы разбиты.

Но оставался его собственный мир, в котором борьба еще не закончилась. Полиция явно поджидает его и осматривает дом Брема. Копы наверняка захотят знать, что он, Тримейн, сделал с Линдой Кэрролл. Возможно, его даже обвинят в убийстве. От Фреда и от Бюра помощи ждать не приходится. И от Джесса тоже — вполне вероятно, он уже сидит за решеткой и ждет сурового приговора за помехи в отправлении правосудия и превышение полномочий.

Тримейн встал и бросил прощальный взгляд на опустевшую пещеру, на странной формы инопланетный Отражатель, на зеркальный Портал. Был соблазн самому шагнуть в Портал, но Тримейн справился с ним. Ведь здесь — его мир, даже с недостатками. Потом, когда силы восстановятся, можно будет опять воспользоваться Отражателем…

Эта мысль ужаснула его. Пепел ненависти гораздо хуже пепла любви…

Тримейн подошел к лестнице, поднялся и нажал кнопку. Панель не шелохнулась. Тогда он рукой сдвинул панель вбок и оказался на кухне. Обойдя массивный стол со стоящим на нем подсвечником, Тримейн быстро миновал темную прихожую и вышел на крыльцо.

Приближался рассвет прохладного весеннего дня. Полицейских нигде не было видно. Тримейн с удивлением взглянул на заросшую травой лужайку, на ряды недавно посаженных молодых деревьев…

“Странно, — подумал он. — Не помню саженцев вдоль дороги. Мне казалось, что я ехал сюда мимо старых деревьев…”

Джеймс, прищурясь, вгляделся в туманную предрассветную мглу. Его машина исчезла. В этом не было ничего удивительного — конечно же, ее конфисковали копы. Тримейн спустился с крыльца, посмотрел на землю перед домом. Она была совершенно гладкой, с тонкой дорожкой, протоптанной в траве. Ни грязи, ни следов машин…

Горизонт, казалось, перевернулся у него перед глазами.

“О Боже! — подумал Тримейн. — Я оставил себя в тысяча девятьсот первом году!..”

* * *


Он резко повернулся, одним прыжком взлетел на крыльцо, пронесся через прихожую и кухню, проскользнул в открытую панель, перепрыгивая через ступеньки, спустился по лестнице и вбежал в пещеру…

Отражатель исчез. Тримейн с воплем кинулся вперед — и на его глазах огромное зеркало Портала замерцало и пропало. Один только черный ящик гиперкоротковолнового приемника остался лежать на полу рядом с пустым креслом-качалкой. Свет керосиновой лампы отразился от глухой каменной стены.

Тримейн повернулся, медленно поднялся по лестнице и вышел на улицу. Над холмами вдали показался розовый краешек солнца.

“Тысяча девятьсот первый год, — подумал Тримейн. — Столетие только началось. Где-то молодой парень по имени Форд готовится заменить американцам ноги колесами, а двое юношей по имени Райт собираются дать людям крылья. Здесь еще никто не знает ни о мировой войне, ни о бурных двадцатых, ни о “сухом законе”, ни о Франклине Делано Рузвельте, ни о пыльных бурях тридцатых годов, ни о Пирл-Харборе. А Хиросима и Нагасаки — всего лишь два города в далекой экзотической Японии…”

По дорожке Джеймс медленно дошел до изрытой колеями грунтовой дороги. На лугу по другую сторону от нее стадо коров безмятежно жевало покрытую росой траву. Где-то прогудел паровоз.

“Железные дороги уже есть, — вспоминал Тримейн. — Но еще нет реактивных самолетов. Нет радио, нет кино, нет посудомоечных машин. Но и телевидения здесь тоже нет. Это уже кое-что. И для допроса с пристрастием меня тут не подкарауливает полиция, и никто не собирается обвинять в убийстве. И нет этого бешеного рассадника бюрократов, с нетерпением ожидающих моего возвращения…”

Он вздохнул полной грудью. Воздух был сладкий и свежий.

“Я здесь, — подумал Тримейн. — Легкий ветерок дует в лицо, и под ногами твердая земля. Это реальность, и я в ней нахожусь. Так что стоит спокойно принять ее. А кроме того, человек с моими знаниями в этот год и в этот век должен многого добиться”.

И, посвистывая, Тримейн прогулочным шагом направился к городу.




Проверка на уничтожение


Пронизывающий октябрьский ветер, от которого не спасал даже поднятый воротник плаща, швырял колючие ледяные капли дождя прямо в лицо Мэллори, укрывшегося в тени у входа в узкий переулок.

— Какая нелепость, Джонни, — пробормотал невысокий хмурый мужчина, стоявший рядом с Мэллори. — Сегодняшней ночью ты должен был бы стать Премьер-Министром Мира, но вместо этого тайком крадешься по задворкам города, а Косло и его громилы пьют шампанское во Дворце Правительства.

— И это совсем неплохо, — сказал Мэллори. — Возможно, Косло будет слишком занят, празднуя победу, и не станет интересоваться еще и мной.

— А возможно, он не будет настолько занят, — возразил невысокий. — Не успокоится, пока будет знать, что ты жив и можешь оказать сопротивление.

— Это продлится еще не более нескольких часов, Пол. К завтраку Косло узнает, что его сфальсифицированные выборы провалились.

— Но если он до того заполучит тебя, это будет конец, Джонни. Без тебя наш coup[3 - Внезапный удар (фр.).] лопнет как мыльный пузырь.

— Я не покину город, — категорически заявил Мэллори. — Да, риск есть, но свергнуть диктатора, ничем не рискуя, нельзя.

— Тебе необязательно рисковать, встречаясь с Кренделлом лично.

— Будет полезнее, если он увидит меня и поймет, что я по уши влез в это дело.

Они замолчали, ожидая третьего заговорщика.

* * *


На борту межзвездного дредноута, крейсирующего в половине парсека от Земли, составной вольный разум обследовал отдаленную солнечную систему.

“От третьего небесного тела исходит излучение на разных волнах. — Клетки Перцепторов направили этот импульс в шесть тысяч девятьсот тридцать четыре ячейки, являющие собой составной разум, который управлял кораблем. — Модуляция излучения превышает сорок девятый уровень и доходит до девяносто первого уровня диапазона мыслительных способностей”.

“Часть представленного образца является характерным признаком внекосмически-манипулятивного разума, — выдали экстраполяцию Анализаторы. — Другие показатели колеблются по сложности от первого до двадцать шестого уровня”.

“Это аномальная ситуация, — задумчиво пробормотали Памяти. — Неотъемлемое свойство Высшего Разума — уничтожать все менее конкурентоспособные мыслящие виды, как систематически поступали с таковыми я/мы, когда я/мы сталкивались с ними во время моего/нашего исследования данного рукава Галактики”.

“До того как начинать действовать, настоятельно необходимо прояснение этого феномена, — указали Интерпретаторы. — Для приближения к данной области пространства потребуется не более одного излучения, второе будет потрачено на извлечение и анализ типичного представителя мыслящего организма”.

“В таком случае уровень риска возрастает до Высшей Категории”, — бесстрастно объявили Анализаторы.

“Уровни риска больше не применять, — положила конец дискуссии мощная мысль-импульс Эгона. — Сейчас наши корабли входят в новое космическое пространство в поисках места для экспансии великой расы. В имеющемся приказе выражено категорическое требование максимально использовать все способности Ри для изучения моей/нашей возможности выжить и занять в покоренных местах доминирующее положение. Никакой нерешительности проявлено быть не должно, и никакие оправдания в случае неудачи приняты не будут. Я/мы переходим на низкую наблюдательную орбиту!”

Наступила абсолютная тишина, и дредноут Ри со скоростью, лишь на долю километра меньше световой, ринулся к Земле.

* * *


Джон Мэллори весь напрягся, когда за квартал от него из тьмы под резкий свет фонарей выступила темная фигура.

— Это Кренделл, — прошипел его спутник. — Я рад…

Он резко умолк, когда по пустынному проспекту внезапно прокатился грохот мощной турбины. Из боковой улицы под визг гироскопов вылетел полицейский автомобиль. Человек, стоявший под фонарем, повернулся, кинулся бежать, но яркие голубые вспышки автоматных очередей подмигнули ему вслед. И не успело еще стаккато выстрелов достичь ушей Мэллори, как шквал пуль уже догнал беглеца, поймал его, отбросил к кирпичной стене, сбил с ног и покатил по тротуару.

— О Боже! Они убили Тони! — прохрипел спутник Мэллори. — Мы должны убираться!..

Мэллори отступил на несколько шагов обратно в темный переулок и застыл, когда в другом конце появились огни фонарей. Мэллори услышал, как глухо затопали по тротуару ноги в военных башмаках и хриплый голос пролаял приказ.

— Мы отрезаны, — бросил Мэллори.

В нескольких метрах от него виднелась грубо сколоченная деревянная дверь. Он подскочил к двери и навалился на нее. Она устояла. Тогда, отступив назад, мощным ударом ноги выбил ее, втолкнул внутрь своего спутника и сам заскочил в темную комнату, в которой пахло прелой мешковиной и крысиным пометом. Через груды мусора на полу добрался до противоположной стены, ощупью прошел вдоль нее и нашел покосившуюся дверь, висевшую на единственной петле. Мэллори протиснулся через дверной проем и оказался в коридоре, устланном покоробившимся линолеумом. Сквозь оконце над массивной, запертой на засов дверью в ближнем конце коридора просачивался бледный свет. Джон кинулся в другой конец коридора к видневшейся там небольшой дверце. Он был в десяти футах от нее, когда филенка в центре взорвалась градом щепок, которые, словно острые когти, оцарапали его кожу и порвали одежду. Сзади донесся булькающий звук. Мэллори резко обернулся и увидел, как его спутник, отброшенный к стене, медленно сползает на пол — тысяча пуль из скорострельного полицейского автомата превратила грудь и живот маленького человечка в кровавое месиво.

Сквозь дыру в разбитой двери пролезла рука и принялась шарить в поисках задвижки. Мэллори шагнул вперед, ухватил полицейского за запястье, навалился всем телом, выворачивая руку, и почувствовал, как локоть противника хрустнул. Вопль искалеченного полицейского утонул в новом грохоте скорострельного автомата, но Мэллори уже отпрянул в сторону и ухватился за перила лестницы. Он перепрыгнул разом ступенек через пять, проскочил лестничную площадку, ступая по разбитым стаканам и пустым бутылкам, поднялся еще выше и оказался в коридоре, в котором были лишь покосившиеся двери да толстый слой паутины. С первого этажа доносились грохот ног и яростные крики. Мэллори вошел в ближайшее помещение и прислонился к стене рядом со входом. Тяжелые ботинки затопали по лестнице, потом возникла короткая пауза, и шаги стали приближаться…

Мэллори напрягся и, когда полицейский прошел мимо, выскочил в коридор, мощно размахнулся и изо всех сил ударил его в основание шеи. Полицейский, казалось, нырнул головой в пол. Мэллори на лету подхватил автомат, подбежал к лестнице и наобум выпустил в лестничный колодец весь магазин.

Едва Джон повернулся и устремился в дальний конец коридора, как снизу повели ответный огонь.

Мэллори почувствовал, как дубинка какого-то великана угодила ему в бок, выбив из легких остатки воздуха и завертев волчком. Он с трудом восстановил равновесие и побежал дальше. На ходу ощупывая бок, Мэллори обнаружил глубокую борозду, из которой обильно текла кровь. Пуля, к счастью, всего лишь оцарапала.

Он добрался до выхода на служебную лестницу и отпрянул назад, когда из темноты на него кинулось грязно-серое тельце. А через мгновение на крохотной лестничной площадке засверкали вспышки автоматных выстрелов, и со стены на голову Мэллори посыпалась штукатурка. Коренастый мужчина в темной форме тайной полиции, взбежавший по служебной лестнице, на секунду остановился, увидев автомат в руках Мэллори. И не успел полицейский оправиться от неожиданности, как Мэллори взмахнул бесполезным оружием и резким ударом сбил его с ног, послав в нокаут. Кот, который спас Мэллори жизнь, — крупный, закаленный в драках котяра — лежал на полу. Выстрел, на пути которого он оказался, снес полголовы. Его единственный желтый глаз был устремлен на Мэллори, когти царапали пол, словно даже смерть не могла остановить атакующий порыв. Мэллори перепрыгнул через убитого кота и побежал вверх по служебной лестнице.

Тремя пролетами выше лестница уткнулась в просторную подсобку, заваленную пачками газет и ветхими картонными ящиками, из которых при появлении Мэллори во все стороны с писком прыснули легионы мышей. В подсобке было единственное закопченное окно. Мэллори отбросил в сторону бесполезный автомат и осмотрел потолок в поисках пожарного люка, но ничего не обнаружил.

Из-за двери донесся шум неумолимо приближающихся шагов. Мэллори метнулся в угол, и опять пронзительно завизжал скорострельный автомат, и хлипкая дверь затряслась и разлетелась на щепки. Ненадолго наступила тишина. Потом металлический голос прорычал:

— Мэллори, выходи с поднятыми руками!

Бледные языки пламени принялись жадно облизывать кипы газет, подожженные стремительным потоком металлических пуль. Струйки дыма становились все гуще.

— Выходи, пока не поджарился!

— Давай убираться отсюда! — завопил другой полицейский. — Этот хлам сейчас заполыхает, как сухой трут!

— У тебя последний шанс, Мэллори! — крикнул первый полицейский, и пламя, пожирая хорошо просушенную бумагу и громко ревя, поднялось до потолка. Джон вдоль стены добрался до окна, сорвал рваную штору и дернул вверх оконную раму. Она даже не шелохнулась. Мэллори ударом ноги выбил стекло и выбрался на ржавую пожарную лестницу. Пятью этажами ниже свет блестящими лужицами падал на грязный бетон, на белые пятна поднятых кверху лиц и на полдюжины полицейских машин, блокирующих мокрую от дождя улицу. Мэллори прижался спиной к ограждению и взглянул вверх. Пожарная лестница заканчивалась тремя или, возможно, четырьмя этажами выше. Мэллори прикрыл лицо рукой от яростных языков пламени и заставил ноги шагать сразу через три железные ступеньки.

Верхняя площадка лестницы находилась шестью футами ниже нависающего карниза. Мэллори встал на перила, обеими руками ухватился за резной каменный барельеф и оттолкнулся. На мгновение он повис, болтая ногами в девяноста футах над мостовой, потом подтянулся, забросил колено на парапет и скатился на крышу.

Не вставая, осмотрел темноту вокруг себя. На плоской поверхности виднелись лишь вентиляционная труба да надстройка, в которой находилась либо верхняя площадка лестницы, либо механизм лифта.

Мэллори поднялся и произвел быструю рекогносцировку. На углу улицы стоял отель с автостоянкой перед ним. Со стороны переулка десятью футами ниже виднелась крыша соседнего здания, но между домами был пролет в шестнадцать футов шириной. Пока беглец смотрел туда, тяжелый грохот сотряс крышу у него под ногами: огонь сожрал перекрытия, и один из этажей старого дома рухнул.

Крыша укуталась дымом. Со стороны автостоянки над домом поднялись темные языки пламени, выбрасывая в сырое ночное небо каскады искр. Мэллори подошел к надстройке и обнаружил, что металлическая дверь заперта. К одной из стен надстройки была прикреплена раздвижная лестница. Джон вырвал ее из зажимов и отнес к краю крыши, обращенному на переулок. Ему пришлось приложить огромные усилия, чтобы отпустить проржавевшие стопорные винты и вытянуть лестницу во всю длину.

“Двадцать футов, — подумал Мэллори. — Возможно, хватит”.

Он спустил лестницу и, сражаясь с неповоротливой железякой, установил ее на крышу соседнего дома. Когда Мэллори полез вниз, хрупкий мост прогнулся под его весом. Но он, не обращая внимания на то, что хлипкая опора сильно раскачивается, упорно продвигался вперед. Когда от края крыши его отделяло всего шесть футов, почувствовал, что ржавый металл рушится под ним. Мэллори бешено рванулся вперед, и его спасло лишь то, что он лез вниз, а не вверх. Он уцепился за жестяной водосточный желоб и вскарабкался на крышу. Когда лестница рухнула на камни мостовой, снизу донеслись крики.

“Плохое дело, — подумал Мэллори. — Теперь они знают, где я…”

На крыше он обнаружил тяжелую крышку люка. Мэллори поднял ее, по металлической лестнице спустился во тьму, выбрался в коридор и, ощупывая стенку руками, дошел до лестничной площадки. Снизу доносились слабые звуки. Он направился туда.

Когда спустился на четвертый этаж, внизу появились огни, послышался шум голосов и топот бегущих ног. На третьем этаже Мэллори покинул лестницу, осторожно прокрался по холлу и вошел в заброшенный офис. От полицейских прожекторов с улицы на облупившиеся стены офиса падали косые тени.

Мэллори свернул за угол и оказался в комнате, выходящей окнами в переулок. Из разбитого окна тянуло холодом. Пахло дымом. Узкий переулок выглядел пустынным. Тело Тони было убрано. Сломанная раздвижная лестница валялась там, где упала. Мэллори на глаз прикинул, что до мостовой футов двадцать — даже если он повиснет на руках, а потом спрыгнет, перелом обеих ног обеспечен…

Внизу что-то шевельнулось. Одетый в форму полицейский, привалившись к стене, стоял прямо под окном, из которого выглядывал Джон Мэллори. Волчья ухмылка раздвинула губы Мэллори. Он нырнул в окно головой вперед и увидел, как полицейский задирает голову, как на его лице появляется изумление, как открывается рот…

Мэллори рухнул вниз, его ноги ударились о спину полицейского, смягчив падение. Он откатился в сторону и сел, полуоглушенный. Полицейский лежал ничком, позвоночник был неестественно изогнут.

Пошатываясь, Мэллори встал и сразу же едва не упал — резкая боль пронзила правую лодыжку. Или растяжение, или перелом. Сжав зубы, чтобы превозмочь боль, двинулся вдоль стены дома. Потоки ледяной воды, вытекающей из водосточной трубы, образовывали водовороты вокруг ног. Он поскользнулся и чуть не грохнулся на грязную мостовую. Впереди показалось более светлое пятно — автостоянка. Если он сможет добраться туда и пересечь стоянку — что ж, тогда, возможно, еще появится шанс. Надо сделать это ради Моники, ради ребенка, ради будущего всего мира.

Шаг и еще один шаг. При каждом вдохе по его телу прокатывалась волна тупой боли. Пропитанные кровью рубашка и брюки были холоднее льда. Еще несколько шагов — и ему придется бежать через…

Два человека в черной форме Государственной Тайной Полиции стали у него на пути, нацелив автоматы в грудь. Мэллори оттолкнулся от стены, готовясь встретить град пуль, которые оборвут его жизнь. Но вместо пуль сквозь моросящий дождь к нему протянулся луч света и резанул по глазам.

— Вы пойдете с нами, мистер Мэллори.

* * *


“Контакта все еще нет, — сообщили Перцепторы. — Высшие разумы внизу никак не связаны друг с другом — даже когда я/мы прикасаемся к ним, они вспыхивают и бросаются прочь”.

Инициаторы предложили план действий:

“С помощью специально подобранных гармонических колебаний можно создать резонансное поле, которое усилит деятельность любого местного разума, имеющего аналогичный ритм.

Я/мы нашли, что модель со следующими характеристиками будет наиболее подходящей…”

Инициаторы продемонстрировали сложную систему символов.

“Действуйте описанным образом, — скомандовал Эгон. — Все побочные функции должны быть отменены до тех пор, пока я/мы не добьемся успеха”.

Объединенные единством цели, с темного и тихого дредноута сенсоры Ри сквозь пространство зондировали Землю в поисках восприимчивого человеческого разума.

* * *


Комната для допросов была совершенно голым помещением кубической формы, со стенами, выкрашенными белой краской. В ее геометрическом центре под ослепительно яркой световой панелью, отбрасывая угольно-черную тень, стояло массивное кресло вороненой стали.

Прошла минута, и из коридора донесся стук каблуков. Высокий мужчина в простом темном кителе вошел в открытую дверь и остановился, рассматривая пленника. Широкое лицо вошедшего было таким же серым и холодным, как надгробный камень.

— Я предупреждал тебя, Мэллори, — сказал он низким рычащим голосом.

— Ты совершаешь ошибку, Косло, — заявил Мэллори.

— Открыто арестовав народного героя, да? — Косло скривил толстые серые губы в улыбке, больше похожей на гримасу мертвеца. — Не питай напрасных надежд. Мятежники ничего не добьются без предводителя.

— А ты уверен, что готов так рано подвергнуть свой режим проверке на прочность?

— Или устраивать проверку, или ждать, пока твоя партия наберет силу. Я предпочитаю действовать решительно. В отличие от тебя, Мэллори, я никогда не умел ждать.

— Что ж, к утру ты узнаешь результаты.

— Так скоро, да? — Набрякшие веки Косло опустились, закрывая измученные слишком ярким светом глаза. Он ухмыльнулся. — К утру я узнаю много интересного. Ты понимаешь, что твое положение безнадежно? — Его веки снова поднялись, и глаза уставились на кресло.

— Другими словами, теперь я должен испугаться и стать предателем в обмен на… на что, Косло? На твое очередное обещание?

— У тебя есть альтернатива — это кресло, — решительно заявил диктатор.

— Ты хорошо разбираешься в технике, Косло. Намного лучше, чем в людях. В этом-то и сокрыта твоя величайшая слабость.

Косло протянул руку и погладил ребристый металл кресла.

— Это научный прибор, разработанный для выполнения определенной задачи с наименьшими для меня трудностями. Он создает специфическое состояние нервной системы субъекта, которое, с одной стороны, оживляет воспоминания, а с другой — усиливает его мысленную речь, сопутствующую общей высокой мозговой активности. Кроме того, субъект послушно исполняет словесные приказы. — Косло сделал короткую паузу. — Если ты будешь сопротивляться, прибор разрушит твой разум, но не раньше, чем ты назовешь мне имена, явки, даты, структуру организации, планы… Короче, все. Для нас обоих же будет проще, если ты осознаешь неизбежность этого и добровольно расскажешь то, что мне требуется знать.

— А что будет после того, как ты заполучишь эту информацию?

— Известно, что мой режим не допускает существования оппозиции. Чем полнее будет полученная информация, тем меньше крови придется пролить.

Мэллори покачал головой.

— Нет, — прямо ответил он.

— Мэллори, не будь идиотом! Это не проверка твоих человеческих достоинств.

— Возможно, Косло, так оно и есть: человек против машины.

Диктатор пронзил его взглядом и коротко махнул рукой:

— Посадите в кресло и зафиксируйте.

Усаженный в кресло, Мэллори почувствовал, как холодный металл высасывает тепло из его тела. Прочные ремни прижимали руки, ноги и грудь к креслу. Широкий пластмассовый обруч со множеством проводов плотно придавил череп к подголовнику.

Фий Косло с другого конца комнаты внимательно наблюдал за работой.

— Готово, Ваше Превосходительство, — сообщил техник.

— Приступай.

Мэллори напрягся. Нездоровое волнение взбудоражило желудок. Он слышал об этом кресле, о его способности дочиста промывать мозг человека, превращая того в выпаливающую ответы развалину.

“Только свободное общество, — подумал он, — способно создать ту технологию, которая делает тиранию возможной…”

Следил, как техник в белом халате приближается, подходит к приборной панели. У Мэллори оставалась единственная надежда — если бы он смог противостоять этой машине, затянуть допрос, задержать Косло до рассвета…

Усеянные иглами зажимы прижались к вискам Мэллори. И его разум немедленно наполнился лихорадочно кружащимися образами. Он почувствовал, как горло сжимается, не в силах выдавить из себя крик. Пальцы чистой силы вонзились в мозг, изгоняя старые воспоминания, вскрывая зажившие раны времени. Осознал, что откуда-то исходит голос, который вопрошает его. Слова затрепетали в горле Мэллори, сплетаясь, чтобы их выкрикнули вслух.

“Я должен сопротивляться!”

Эта мысль вспышкой мелькнула у него в голове и была унесена, сожжена, сметена наплывом зондирующих импульсов, которые пронеслись через его мозг подобно потоку воды.

“Я обязан выдержать… достаточно долго… чтобы дать шанс другим…”

* * *


На борту корабля Ри тусклые лампочки горели и мигали на приборной панели, окружавшей центр управления.

“Я/мы ощущаем новый разум — передатчик величайшей мощи, — внезапно объявили Перцепторы. — Но мысленные образы заметно искажены. Я/мы ощущаем сражение, противодействие…”

“Навязать скрытый контроль, — приказал Эгон. — Сузить фокус и извлечь образец фракции личности!”

“Это трудно: я/мы ощущаем мощные нервные течения, не соответствующие основным мозговым ритмам”.

“Боритесь с ними”.

Разум Ри опять простерся вовне, установил контакт, незаметно проник в сложное поле-матрицу, которое являлось разумом Мэллори, и начал тщательно прослеживать и усиливать его природные симметричности, давая возможность проявиться естественной эгомозаике, освободиться ей от посторонних противоимпульсов.

* * *


Лицо техника побелело как мел, когда тело Мэллори застыло.

— Ты идиот! — Голос Косло ударил словно бич. — Если он умрет до того, как…

— Он… он яростно сражается, Ваше Превосходительство! — Взгляд техника быстро пробежался по шкалам приборов. — Все ритмы от альфы до дельты совершенно нормальные, хотя и увеличены, — пробормотал он. — Индекс метаболизма 0,99…

Тело Мэллори дернулось. Глаза его открылись и закрылись. Губы зашевелились.

— Почему он не говорит? — рявкнул Косло.

— Ваше Превосходительство, может потребоваться несколько минут, чтобы подогнать потоки энергии к резонансу по десяти пунктам…

— Ну работай же, работай! Я сильно рискнул, арестовав этого человека, и не могу позволить себе теперь его потерять!

* * *


Раскаленные добела пальцы чистой силы переползли из кресла по нервным окончаниям в мозг Мэллори… и встретили там мощный заслон, поставленный зондом Ри. В результате столкновения разбитая вдребезги самоидентификация Мэллори была сметена, как опавшая листва в шторм.

Бороться!

Оставшийся крошечный островок его рассудка собрался с силами…

…и был схвачен, заключен в капсулу, подброшен вверх и сметен прочь. Мэллори сознавал, что, вращаясь, несется сквозь водовороты тумана, заполненного белым светом. Красные, синие и фиолетовые вспышки то и дело насквозь простреливали этот молочно-белый туман. Мэллори ощущал, как могучие силы давят на него, швыряют в разные стороны, как волочат его разум будто проволоку, и тот дотягивается до другого края Галактики. Он чувствовал, как эта проволока, эта нить уплощается, превращается в двумерную ленту, которая начинает расти вширь, разделяя, словно перегородкой, Вселенную на две половины, становится трехмерной, приобретая толщину, а потом раздувается, охватывая все пространство-время. Смутно ощущалось, как вдали, сразу же за непроницаемым барьером, в поисках ускользнувшей жертвы возбужденно рыщут потоки энергии…

Пленившая Мэллори сфера съежилась, сдавила со всех сторон, до невероятности заостряя его осознание происходящего. Джон понял, сам не зная каким образом, что заключен в наглухо закрытой камере, лишенной воздуха, сжимающейся вокруг него, вызывающей клаустрофобию, напрочь отсекающей все звуки и ощущения. Он попытался вздохнуть, чтобы закричать…

Но нечего было вдыхать. Появилось лишь слабое биение ужаса, которое вскоре угасло, словно чья-то рука заглушила его. Одинокий, окруженный кромешной тьмой, Мэллори ждал, обнажив свое восприятие и наблюдая за окружающей пустотой…

* * *


“Я/мы поймали его!” — послали импульс Перцепторы и затихли. В центре помещения в ловушке для разума пульсировали потоки энергии, удерживая в заточении и контролируя плененный образец мозга.

“Проверка начнется немедленно. — Эгон отмел в сторону вопрошающие импульсы отделов, заинтересованных этим исследованием. — Необходимо применить исходное стимулирование и зафиксировать результаты. Приступайте!”

* * *


…Он ощутил слабый мерцающий свет, исходящий из другого конца комнаты, — очертания окна. Джон моргнул, приподнялся на локте. Кроватные пружины скрипнули. Он принюхался. В душном воздухе чувствовался кислый запах дыма. У Мэллори возникло ощущение, что он находится в номере дешевой гостиницы. Как оказался здесь, Мэллори не имел ни малейшего представления. Он сбросил с себя грубое одеяло, сел, и его босые ноги опустились на покоробленные доски пола…

Доски были горячие.

Джон вскочил с постели, подошел к двери, взялся за ручку… и резко отдернул руку. Металл обжег ладонь.

Он подбежал к окну, резким движением раздвинул грязные гардины, открыл щеколду, рванул раму вверх. Окно осталось закрытым. Тогда Мэллори отступил назад и ударом ноги выбил стекло. В комнату сразу же ворвались клубы дыма. Чтобы не порезаться, Мэллори обмотал руки обрывками гардины, убрал осколки стекла из окна, залез на подоконник и перебрался на пожарную лестницу. Ржавый металл резал босые ноги. Держась за поручни, Мэллори спустился на несколько ступенек и отпрянул, когда волна пламени рванулась снизу ему навстречу.

Перегнувшись через поручень, увидел улицу, отражения огней в лужах на грязном бетоне десятью этажами ниже, белые пятна лиц, поднятых кверху. В ста футах от него качалась раздвижная пожарная лестница, направленная на другое крыло горящего дома. Отнюдь не к Мэллори. О нем забыли. Ничто не могло спасти его. Следующие сорок футов пожарной лестницы были сущим адом.

“Так будет легче и быстрей — перелезть через поручень и спрыгнуть вниз, избежав боли и мучений. Хорошая, чистая смерть”, — пришло на ум Мэллори. Ужасная, но очевидная мысль.

Сверху донесся звон, и оконное стекло над ним лопнуло. Раскаленные угольки ливнем обрушились на спину бедняги. Железные ступени обжигали босые ноги. Он глубоко вздохнул, заслонил рукой лицо от огня и кинулся сквозь хлещущие языки пламени…

Джон полз и скатывался вниз по не ведающим жалости железным ступеням. Боль пронизывала лицо, спину, плечи, руки, была похожа на раскаленную докрасна железку, которую приложили к нему и забыли убрать. Мэллори бросил быстрый взгляд на руку — освежеванную, окровавленную, почерневшую.

Ладони и ступни больше ему не принадлежали. Используя локти и колени, он столкнул себя с очередной лестничной площадки и соскользнул вниз еще на один пролет. Лица зевак теперь были намного ближе, поднятые вверх руки тянулись к нему. Он пошарил вокруг себя и встал, чувствуя, как последняя секция лестницы оседает под его весом. Глаза Мэллори застилала красная пелена. Джон ощущал, как на бедрах при каждом движении лопается покрытая волдырями кожа. Внизу закричала какая-то женщина.

— …Боже мой, он горит и все равно идет! — пропищал тонкий голосок.

— …Его руки… без пальцев…

Что-то поднялось, изо всех сил ударило по Мэллори — призрачный удар, заставивший тьму сомкнуться вокруг.

* * *


“Реакция этого существа аномальна, — сообщили Анализаторы. — Оно чудовищно цепляется за жизнь! Столкнувшись с неотвратимостью физического уничтожения, выбрало мучения и увечья — лишь бы еще ненадолго остаться в живых”.

“Не исключена возможность, что в такой реакции всего лишь проявляется в необычной форме инстинкт самосохранения”, — подчеркнули Анализаторы.

“Если мое/наше предположение верно, то такой объект может представлять собой опасность. Необходимы дополнительные данные по этому вопросу”.

“Мы должны опять простимулировать объект, — распорядился Эгон. — Параметры энергии выживания должны быть определены с абсолютной точностью. Продолжайте проверку!”

* * *


Мэллори, сидящий в кресле, дернулся и обмяк.

— Он?..

— Он жив, Ваше Превосходительство! Но что-то идет неправильно! Я не в состоянии пробиться на уровень разговорной речи! Он борется со мной посредством собственного комплекса фантазий!

— Лиши его этого комплекса!

— Ваше Превосходительство, я пытался. Но не могу повлиять на его мысли! У меня такое ощущение, что он каким-то невероятным образом подключился к источникам энергии кресла и пользуется ими, чтобы усилить защитные механизмы!

— Задави его!

— Стараюсь, но энергия просто невероятна!

— Значит, мы должны использовать еще больше энергии!

— Это… это опасно, Ваше Превосходительство!

— Неудача — опаснее!

С суровым видом техник отрегулировал механизмы, усилив потоки энергии, которые текли в мозг Мэллори.

* * *


“Объект шевелится! — воскликнули Перцепторы. — Огромные потоки энергии подпитывают его мозговое поле! Мой/наш захват слабеет…”

“Держите объект! Немедленно стимулируйте его, используя резервные запасы мощности!”

Пока пленник, став сильнее, пытался выбраться из заключения, разделенный на сегменты разум сосредоточивал силы, торопясь ввести новые раздражители в ярящийся мозг.

* * *


Горячее солнце било в спину. Легкий ветерок ерошил высокую траву, растущую выше по склону, где спрятался раненый лев. Предательские капли темно-бордовой крови остались на высоких стеблях, отмечая путь, по которому прошла большая кошка. Она должна быть там, наверху, припавшая к земле в той рощице колючих деревьев. Сузив глаза от боли в груди, лев наверняка ждет, надеясь, что мучитель придет к нему, и тогда…

Под мокрой от пота рубашкой цвета хаки глухо билось сердце. Тяжелый карабин в руках казался водяным пистолетиком, ни на что не годной игрушкой по сравнению с первобытной яростью зверя. Он сделал шаг, губы были изогнуты в иронической усмешке. Что, собственно говоря, он собирается доказать? Мэллори был здесь один, и никто никогда не узнает, если он предпочтет вернуться назад, сесть под деревом, неторопливо глотнуть из фляжки, позволить медленно проползти часу-другому — пока эта кошка не истечет кровью и не умрет, — а потом заняться поисками тела. Джон сделал еще один шаг. И еще один… и мерно пошел вперед. Легкий ветерок холодил лоб. Поступь была легка, а ноги полны силы. Он глубоко вздохнул и ощутил аромат весеннего воздуха. Никогда прежде жизнь не казалась ему более прекрасной…

Раздался глухой, захлебывающийся кашель, и из тени выскочил громадный зверь — желтые клыки оскалены, могучие мышцы ходят под серовато-коричневой шкурой, темная кровь на боках кажется черной…

Пока лев несся на него вниз по склону, человек успел встать, широко расставив ноги, вскинуть карабин и упереть приклад в плечо. “Как по писаному, — подумалось сардонически. — Прицелиться ему точно над грудиной и не стрелять, пока не будете уверены…” Когда между ними было сто футов, он выстрелил. И именно в этот момент зверь взял чуть левее. Пуля проскользнула вдоль ребер и шлепнулась далеко позади. Лев сбился с шага, но сразу же пришел в себя и побежал дальше. Карабин опять дернулся и прогрохотал. Рычащая морда превратилась в кровавую маску. Но умирающая зверюга продолжала нестись навстречу. Он моргнул, стряхивая пот с ресниц, навел мушку на плечо…

Спусковой крючок заело. Джон бросил краткий взгляд и увидел, что пустая гильза застряла в патроннике. Не сходя с места, попытался вытащить ее, но тщетно. В последнее мгновение он сделал шаг в сторону. Мчащаяся зверюга проскочила мимо и умерла в пыли. И тогда его внезапно поразила мысль, что если Моника наблюдала за ним из автомобиля у подножия холма, то на этот раз она ему не улыбнется…

* * *


“Опять комплекс реакций никак не сочетается с любыми понятиями разумности и рациональности, известными мне/нам. — Это был парадокс, который преподнес плененный разум интеллекту Ри, и Памяти лишь окончательно сформулировали его. — Здесь находится существо, которое цепляется за индивидуальное выживание со свирепостью, не имеющей аналогов во Вселенной, — даже лица Высшей Категории рискуют без всякой нужды, реагируя на абстрактные сигналы кода поведенческой симметрии”.

“Я/мы утверждаем, что отобранный мной/нами сегмент личности объекта не представляет собой подлинный аналог Эгона, — заявили Мыслители. — Он явно дефектный и нежизнеспособный”.

“Разрешите мне/нам попытаться выборочно снять контроль с периферических районов мозгового поля, — обратились с предложением Перцепторы. — Это позволит подать большее возбуждение в центральную часть матрицы”.

“Уравняв потоки нашей энергии с энергией плененного разума, я/мы сможем наблюдать за его ритмами и таким образом подобрать ключ к полному над ним контролю”, — быстро определили Вычислители.

“Но при этом я/мы рискуем разорвать матрицу и уничтожить образец”.

“Мы должны рискнуть”.

С беспредельной аккуратностью разум Ри сузил поле зонда, подогнав его форму под контуры приведенного в боевую готовность мозга Мэллори, абсолютно уравняв его с теми потоками энергии, которые вливались в Мэллори из кресла.

Наконец Перцепторы сообщили, что равновесие достигнуто. Однако оно было весьма неустойчивым.

“Следующая проверка должна быть спланирована так, чтобы раскрыть новые аспекты способности объекта к выживанию”, — указали Анализаторы.

Модель возбуждения была предложена и одобрена. С борта дредноута, вращающегося по сублунной орбите, мыслелуч Ри опять устремился к Земле, чтобы внушить восприимчивому мозгу Мэллори…

* * *


Тьма уступила место туманному свету. Глухой гул сотряс камни под ногами. Сквозь вихри водяной пыли увидел плот и маленькую фигурку, которая цеплялась за него, — ребенок, девочка лет примерно девяти, стояла на четвереньках и смотрела вверх на Мэллори.

— Папа! — высокий, тонкий крик, полный ужаса. Бешеное течение бросало и швыряло плот. Мэллори шагнул вперед, поскользнулся и съехал вниз по склизким камням. Ледяная вода закружилась вокруг ног. В ста футах ниже по течению серая лента реки, окутанная пеленой водяной пыли, грохоча, круто падала вниз.

Мэллори повернулся, вскарабкался вверх и побежал вдоль берега — туда, где впереди над рекой нависал скальный выступ. Возможно…

Плот вертелся на волнах в пятидесяти футах от него. Слишком далеко. Мэллори увидел побледневшее лицо, умоляющий взгляд. Его наполнил страх, скользкий и тошнотворный.

Зрелище собственной смерти встало перед глазами: как его изуродованное тело бьет о скалы под водопадом, как он, весь напудренный и подкрашенный и совершенно ненастоящий, покоится вечным сном в обтянутом черным атласом гробу, как разлагается и гниет во тьме, окруженный безразличной ко всему землей…

На подгибающихся ногах Джон сделал шаг назад.

На мгновение его охватило странное ощущение нереальности происходящего. Он вспомнил темноту, неописуемую клаустрофобию… и, кроме того, белую комнату и лицо, склонившееся над ним…

Моргнул, и сквозь водяную пыль, висевшую над быстриной, его взгляд встретился со взглядом обреченного ребенка. Сострадание обрушилось на Мэллори, как тяжелая дубина. Он фыркнул, почувствовав, как в ответ на мерзкий страх в нем поднимается волна чистой, прозрачной ярости. Мэллори закрыл глаза, прыгнул с обрыва, погрузился в воду и всплыл на поверхность за глотком воздуха. Несколько сильных гребков заметно приблизили его к плоту. Течение швырнуло на валун, и Мэллори чуть не задохнулся, когда колючий ледяной душ хлестанул по лицу. Но ему пришло в голову, что ни сломанные ребра, ни воздух для дыхания сейчас не имеют никакого значения. Важно лишь одно — добраться до плота прежде, чем тот доберется до водопада, чтобы маленькая испуганная душа не была одинока, когда погрузится в кромешную тьму…

Пальцы уцепились за грубо оструганные доски. Он втащил себя на плот и прижал к себе крошечное тельце, а мир унесся вниз, и грохот рванулся навстречу плоту…

* * *


— Ваше Превосходительство! Мне нужна помощь! — обратился к хмурому диктатору техник. — Я вливаю в его мозг такое количество энергии, которого хватит, чтобы убить двух обычных людей. Но он тем не менее продолжает сопротивляться! А кроме того, могу поклясться, что секунду назад он открыл глаза и взглянул на меня! Не осмеливаюсь взять на себя ответственность…

— Тогда уменьши энергию, ты, тупой идиот!

— Не могу, отдача убьет его!

— Он… должен… заговорить! — проскрипел Косло. — Сохрани над ним контроль! Расколи его! Иначе умрешь медленной и очень мучительной смертью, обещаю тебе!

Техник дрожащей рукой повернул несколько верньеров. Сидящий в кресле Мэллори весь напрягся и бросил попытки разорвать удерживающие его ремни. Капли пота усеяли его лоб и покатились вниз, оставляя мокрые дорожки на лице.

* * *


“В пленнике опять появились новые напряжения! — объявили тревогу Перцепторы. — Ресурсы этого разума просто поразительны!”

“Уравнять энергии!” — распорядился Эгон.

“Мои/наши источники практически исчерпаны!” — вмешались Вычислители.

“Прекратить снабжение энергией всех периферических устройств! Уменьшить защиту! Приближается время последней проверки!”

Разум Ри торопливо выполнил приказ.

“Пленник снова под моим/нашим контролем, — объявили Вычислители. — Однако я/мы должны заметить, что теперь этот канал является достаточно уязвимым для неожиданного нападения”.

“Необходимо рискнуть”.

“Даже сейчас этот разум борется против моего/нашего контроля”.

“Плотно держите его!”

Разум Ри решительно боролся за то, чтобы вернуть себе контроль над мозгом Мэллори.

* * *


Был миг, когда он не существовал. А затем резко вернулся к бытию. “Мэллори, — подумал он. — Этот символ обозначает меня/нас…”

Чужая мысль начала исчезать. Мэллори ухватился за нее, удержал этот символ. Он вспомнил форму своего тела, тяжесть черепа, ограждающего мозг, ощущение света, звука, тепла… но сейчас здесь не было ни света, ни звука. Одна лишь тьма, ограждающая его со всех сторон, непроницаемая, вечная, неизменная…

Но где это “здесь”?

Джон вспомнил:

Белую комнату, резкий голос Косло, стальное кресло…

…И могучий рев воды, обрушившейся на него…

…И вытянутые когти огромной кошки…

…И обжигающие прикосновения языков пламени, лижущих его тело…

Но сейчас не было боли, страха — не было вообще никаких ощущений. Тогда, может, он мертв? Он сразу же отверг эту мысль как безнадежную чушь.

“Cogito ergo sum”[4 - Мыслю, следовательно, существую (лат.).].

Я пленник… где?

Органы чувств возбудились, вопрошая пустоту вокруг, в которой не существовало ощущений. Мэллори потянулся вовне и услышал звуки — голоса, просящий и требующий. Они становились все громче и громче, эхом отдаваясь на просторе:

— …Говори, черт тебя побери! Кто твои главные сообщники? Какую поддержку ты ожидаешь получить от Вооруженных Сил? Какие генералы участвуют в заговоре? Вооружение?.. Организация?.. Исходные пункты атаки?..

Ослепляющая неподвижность, подобно мокрому снегу, опустилась на мир, заполнила собой Вселенную, стала тускнеть. На мгновение Мэллори осознал ремни, врезающиеся в напряженные мышцы предплечий, боль от обруча, охватывающего голову, тупую боль в сведенных судорогой мускулах…

…осознал, что плывет, не чувствуя силы тяжести, по морю мерцающих, вспыхивающих энергий. Началось головокружение; и в мире хаоса он с неистовостью принялся сражаться за стабильность. Потянулся сквозь вращающуюся тьму, обнаружил матрицу абстрактного направления, неосязаемую, но на фоне перемещающихся энергетических потоков дающую координатную сетку для ориентировки. Он захватил матрицу, удержал…

* * *


“Полное аварийное отключение! — выстрелили команду Рецепторы во все шесть тысяч девятьсот тридцать четыре ячейки разума Ри и в шоке отпрянули. — Плененный разум удерживает контакт! Мы не в состоянии освободиться от него!”

Пульсируя от чудовищного потрясения, полученного, когда разум пленника внезапно рванулся вовне и закрепился там, инопланетянин воздействовал в течение доли наносекунды, потребной для восстановления баланса между его сегментами.

“Сила врага хотя и необычайно велика, но все же недостаточна для того, чтобы нарушить целостность поля моего/нашего организма, — заявили Анализаторы. — Но я/мы должны немедленно отступить!”

“Нет. У нас недостаточно данных, чтобы оправдать отказ от продолжения первой фазы, — отменил предыдущую команду Эгон. — Этот разум управляется конфликтующими внутренними импульсами огромной мощности. Не это ли самое важное? Именно тут и сокрыт ключ к победе над ним.

Я/мы должны разработать комплекс нервных возбуждений, которые приведут оба этих импульса к смертельному противостоянию”.

Прошло несколько драгоценных микросекунд, пока составной разум торопливо осматривал мозг Мэллори в поисках символов, из которых можно было бы собрать требуемый образ.

“Готово, — объявили Перцепторы. — Но необходимо указать, что ни один разум не сможет долго оставаться неповрежденным при прямом столкновении настолько противоположных императивов. Должна ли стимуляция объекта быть доведена до стадии необратимости?”

“Ответ утвердительный, — категорически заявил Эгон. — Проверка на уничтожение”.

* * *


“Иллюзия, — сказал себе Мэллори. — Меня бомбардируют иллюзиями…” Он почувствовал приближение новой огромной волны, обрушивающейся на него, словно цунами. Решительно уцепился за хрупкую способность хоть как-то сориентироваться… Но сокрушительный толчок бросил его в водоворот тьмы.

Издали на него пристально смотрел инквизитор в маске.

— Болью с тобой бороться бесполезно, — раздался приглушенный голос. — Угроза смерти тебя не беспокоит. И все же есть способ.

Занавес раздвинулся, и за ним стояла Моника — высокая, стройная, полная жизни, прекрасная, как горная лань. А возле нее стояла девочка.

Джон выкрикнул “Нет!” и устремился к ним, но цепи крепко держали. Он смотрел, совершенно беспомощный, как грубые руки схватили женщину и двинулись, небрежно лаская, по ее телу. Другие руки схватили ребенка. Увидел ужас на маленьком личике, страх в глазах девочки…

Страх, который уже видел раньше…

Ну конечно же, он видел ее раньше. Этот ребенок был его дочерью, любимым плодом его союза с той стройной женщиной…

(“…Моникой”, — поправил он себя.)

…уже видел эти глаза сквозь крутящуюся пелену, висящую над водопадом…

Нет. Это был сон. Сон, в котором он умер, умер неестественной смертью. И был еще один сон — о столкновении с раненым львом, который бросился на него…

— Тебе вреда не причинят. — Голос инквизитора, казалось, доносился откуда-то издалека. — Но ты навеки сохранишь в памяти, как из-за тебя их живьем расчленили…

Его внимание резко вернулось к женщине и ребенку. Джон увидел, как обнажают смуглое и прекрасное тело Моники. Нагая, она стояла перед инквизиторами и даже не пыталась прикрыться. Но что пользы теперь было от ее мужества. Кандалы на ее запястьях привязали к крюку, вбитому в сырую каменную стену. Раскаленное железо приблизилось к ее плоти. Он увидел, как ее обожженная кожа темнеет. Железо погрузилось до конца. Женщина оцепенела, закричала…

— Боже мой, он горит и все равно идет! — пропищал тонкий голосок.

Мэллори посмотрел вниз на свое тело. Не было ни ран, ни шрамов. Кожа нигде не была повреждена. Но пришло мимолетное воспоминание о потрескивающем пламени, которое причинило ему вполне правдоподобные мучения, когда он вдохнул его в легкие…

— Сон, — сказал Джон вслух. — Я сплю. Я должен проснуться!

Он покачал головой…

— Он покачал головой! — поперхнулся техник. — Ваше Превосходительство, это невозможно, но я клянусь: этот человек выходит из-под контроля аппаратуры!

Косло грубо отшвырнул техника в сторону. Он схватился за рычаг регулятора мощности, толкнул его вперед. Мэллори застыл. Его дыхание стало хриплым и прерывистым.

— Ваше Превосходительство, этот человек умрет!..

— Пусть умирает! Никому не позволено безнаказанно бросать мне вызов!

* * *


“Сузить фокус! — передали команду Перцепторы в шесть тысяч девятьсот тридцать четыре производящих энергию сегмента разума Ри. — Это соревнование не может долго продолжаться. Кроме того, мы едва не потеряли пленника!..”

Луч зонда Ри сузился, вонзаясь в активный центр мозга Мэллори, навязывая избранную модель.

* * *


Девочка захныкала, когда лезвие длиною в фут приблизилось к ее хрупкой груди. Грубая рука, держащая кинжал, резанула едва ли не с любовью по бледной коже с просвечивающими голубыми жилками. Из неглубокой царапины закапала алая кровь.

— Если выдашь мне тайны Братства, то, честно говоря, твои соратники умрут, — прогудел безлицый инквизитор. — Но если будешь упрямо отказываться отвечать, твоя женщина и дитя примут все пытки, какие только моя изобретательность подскажет.

Мэллори подался веред, натянув цепи.

— Я не скажу тебе, — прохрипел он. — Разве не понимаешь, страх — это ничто. Ничто…

Ничто из того, что Мэллори мог сделать, не спасло бы ее. Она, обреченная, скорчилась на плоту. Но он мог присоединиться к ней…

Но не в этот раз. В этот раз железные цепи не пускали его к ней. Он метался, прикованный ими, и слезы застилали глаза…

Дым застилал глаза. Джон посмотрел вниз и увидел обращенные вверх лица. Легкая смерть, конечно же, была предпочтительнее для жертвоприношения. Но он прикрыл лицо рукой и устремился вниз по лестнице…

— Никогда не предавай свою веру! — чистым звоном прозвучал в узкой темнице женский голос.

— Папа! — закричал ребенок.

— Мы можем умереть только раз! — воззвала к нему женщина.

Плот погрузился в бурлящий хаос…

— Говори, проклятый! — В голосе инквизитора появились новые нотки. — Я хочу знать имена и адреса! Кто твои сообщники? Что вы собирались делать? Когда начнется восстание? Какого сигнала они ждут? Где?.. Когда?..

Мэллори открыл глаза. Белый слепящий свет, перекошенное лицо с выпученными глазами, неясно вырисовывающееся перед ним.

— Ваше Превосходительство! Он очнулся! Он вырвался из-под…

— Дай ему полную мощность! Пошевеливайся! Заставь его говорить!

— Я… я боюсь, Ваше Превосходительство! Мы легкомысленно экспериментируем с самым могучим инструментом во Вселенной — с человеческим мозгом! Кто знает, что мы можем случайно породить…

Косло отшвырнул техника в сторону, дернул до упора рычаг регулятора мощности.

* * *


… Тьма вокруг взорвалась сверкающим сиянием, которое превратилось в контуры комнаты. Прозрачный мужчина, в котором он узнал Косло, стоял перед ним. Мэллори смотрел, как диктатор, от чьего лица оставался лишь смутный контур, поворачивается к нему.

— Теперь говори, сукин сын!

Голос Косло был каким-то странно призрачным, словно отражал только один уровень реальности.

— Да, — отчетливо произнес Мэллори. — Я буду говорить.

— И если ты солжешь… — Косло выхватил из кармана кителя уродливый автоматический пистолет. — Я лично пущу пулю тебе в голову!

— Мои главные сообщники по заговору, — начал Мэллори, — это…

Продолжая говорить, он мягко отделил себя — именно такое определение пришло ему на ум — от окружающей его обстановки. Он сознавал, что на одном из уровней реальности он продолжает болтать языком, рассказывая то, что другой человек столь явно жаждал услышать.

И одновременно он простерся вовне, направляя по каналу контакта энергию, вливающуюся в него из кресла… переправляясь через огромное расстояние, сжатое теперь до плоскости, для которой понятия “длина” и “ширина” были лишены всякого смысла. Джон нежно пошарил вокруг и вошел в странную мерцающую сеть естественных энергий. Он надавил, обнаружил уязвимую точку, направил туда большую мощность…

Резким скачком стало четко видно круглое помещение. Расположенные по ее окружности лампочки мигали и постоянно горели. Из тысяч упорядоченных рядов тупо высовывались червеобразные существа, их лишенные глаз головы…

“Он здесь”, — провизжал предупреждение Эгон и торопливо запустил в контактный туннель молнию из чистой энергии разума и встретился с противомолнией, которая прожгла его насквозь, превратив в угли органические цепи его головного мозга и оставив после себя дымящееся гнездо в ровных рядах ячеек. Мгновение Мэллори бездействовал, ощущая шок и замешательство, которые воцарились в лишенных руководителя сегментах разума Ри.

Джон почувствовал их неосознанное стремление к смерти, когда до них дошло, что направляющее превосходительство Эгона исчезло. Пока Мэллори смотрел на них, один из сегментов вывалился из своей ячейки и испустил дух. За первым последовал второй…

“Прекратить! — скомандовал Мэллори. — Я принимаю управление комплексом разума на себя. Сегменты должны соединиться со мной!”

Лишенные воли фрагменты разума Ри послушно выполнили его приказ.

“Измените курс”, — распорядился Мэллори. Он дал необходимые инструкции, затем по контактному туннелю вернулся назад.

* * *


— Итак… великий Мэллори раскололся. — Косло довольно покачивался на пятках перед телом плененного врага. Он засмеялся. — Тебя было трудно разговорить, но, открыв рот, ты заворковал, как дикий голубок. Сейчас я распоряжусь, и к рассвету твои фуфлыжные революционеры грудой обугленных трупов будут свалены на площади в назидание остальным!

Он поднял пистолет.

— Я еще не закончил, — сказал Мэллори. — Заговор проник гораздо глубже, чем ты думаешь, Косло.

Диктатор быстрым жестом провел рукой по серому лицу. В его глазах хорошо было заметно ужасное напряжение последних часов.

— Тогда говори, — прорычал он. — Быстрей!

Мэллори начал рассказывать и одновременно переместил основную часть своего сознания, вошел в резонанс с покоренным им разумом Ри. С помощью корабельных сенсоров впереди по курсу увидел голубую планету, которая постоянно увеличивалась в размерах. Мэллори уменьшил скорость дредноута и перевел его на вытянутую параболическую орбиту, проходящую над самой стратосферой Земли. В семидесяти милях над Атлантикой корабль вошел в более плотные слои атмосферы, и Мэллори еще уменьшил его скорость, когда ощутил, что обшивка нагревается слишком сильно.

Когда дредноут оказался ниже уровня облаков, Мэллори направил его в глубь материка. Потом он опустил корабль к вершинам деревьев и с помощью чувствительных пластин обшивки дредноута стал осматривать окрестности.

Джону долго пришлось изучать пейзаж, прежде чем он внезапно узнал…

* * *


— Чему ты улыбаешься, Мэллори? — Голос Косло был резок. — Расскажи мне шутку, которая заставляет смеяться человека, сидящего на скамье для приговоренных к смерти предателей.

— Сейчас узнаешь… — Снаружи донесся грохот, и Мэллори замолчал. Пол вздрогнул и затрясся, Косло едва не упал. Глухой гул эхом прокатился по комнате, отражаясь от стен. Дверь широко распахнулась, и внутрь ввалился человек.

— Ваше Превосходительство! Столица атакована! — прохрипел он и грохнулся на пол. На спине его красовалась огромная рана. Косло резко обернулся к Мэллори…

Одна из стен комнаты с громовым треском вспучилась и обрушилась. Сквозь дыру в комнату вплыл блестящий торпедообразный предмет, поддерживаемый в воздухе пучком бело-голубых лучей, которые исходили из его кормы. Диктатор поднял пистолет, грохнул выстрел, в замкнутом помещении показавшийся оглушительным. В передней части неожиданного пришельца мигнул фиолетовый огонек. Косло завертелся волчком и тяжело рухнул на пол лицом вниз.

Дредноут Ри длиной в двадцать восемь дюймов неподвижно повис перед Мэллори. Из него вырвался луч, уперся в аппаратуру управления креслом. Зажимы и ремни расстегнулись.

“Я/мы ждем твоей/вашей следующей команды”, — беззвучно произнес разум Ри во внушающей ужас тишине.

* * *


После референдума, который вознес его на пост Премьер-Министра Первой Всепланетной Республики, прошло три месяца. Мэллори стоял в одной из комнат своих просторных апартаментов во Дворце Правительства и нахмурившись смотрел на стройную темноволосую женщину, которая горячо убеждала его:

— Джон, я боюсь этой… этой адской машины, вечно парящей в воздухе и ожидающей твоих приказаний.

— Но, Моника, почему? Именно эта адская машина, как ты назвала ее, сделала возможными свободные выборы… и даже сейчас она — единственное, что держит в узде старую организацию Косло.

— Джон… — Женщина сжала его руку. — С помощью этой… этой штуки, которая всегда готова выполнить твой приказ, ты можешь контролировать всех и каждого на Земле! Никакой оппозиции просто быть не может!

Она посмотрела ему в глаза.

— Никому не должна принадлежать такая власть, Джон. Даже тебе. Ни одного человека нельзя подвергать такому испытанию!

Его лицо напряглось.

— Разве я злоупотребляю своей властью?

— Пока нет. Вот почему…

— Ты намекаешь, что я буду злоупотреблять?

— Ты человек, и ничто человеческое тебе не чуждо.

— Я собираюсь делать лишь то, что пойдет на пользу народу Земли, — резко ответил Джон. — Ты что, хочешь, чтобы я добровольно выбросил единственное оружие, которое может защитить нашу, кровью выстраданную свободу?

— Но, Джон, кто ты такой, чтобы единолично судить, что есть хорошо для людей Земли, а что нет?

— Я — Председатель Пра…

— Ты — всего лишь человек. Нет, ты пока еще человек!

Он внимательно всмотрелся в ее лицо:

— Тебя возмущает мой успех, не так ли? Чего ты хочешь от меня? Отставки?

— Я хочу, чтобы ты отослал эту штуку прочь — туда, откуда она явилась.

Мэллори грубо захохотал:

— Ты что, сошла с ума? Я даже еще не занялся технологическими секретами, которые сокрыты в корабле Ри.

— Мы не готовы принять эти секреты, Джон. Все человечество еще не готово. Эта штука уже изменила тебя. В конце концов, единственное, чего ты добьешься с ее помощью, — уничтожишь себя как человека.

— Чепуха. Я полностью контролирую ее. Она — нечто вроде продолжения моего собственного разума…

— Джон, пожалуйста! Если не ради меня или себя, то хотя бы ради Дианы.

— А при чем тут ребенок?

— Она твоя дочь. Она видит тебя не чаще раза в неделю.

— Это цена, которую ей приходится платить за то, что она наследница величайшего человека… я хочу сказать… черт побери, Моника, мои обязанности не позволяют мне соблюдать провинциальные обычаи.

— Джон… — Ее шепот был настолько пронзительный, что причинял боль. — Отошли эту штуку прочь.

— Нет. Я не стану ее отсылать.

Ее лицо побледнело.

— Хорошо, Джон. Как тебе угодно.

— Да. Как мне угодно.

После того как она удалилась, Мэллори подошел к высокому окну и долго стоял, уставившись на крохотный корабль, висящий в голубом воздухе в пятидесяти футах от дома. Тихий корабль, готовый выполнить любое его приказание.

Потом…

“Разум Ри, — мысленно установил он контакт. — Прозондируй апартаменты этой женщины, Моники. У меня есть причины подозревать, что она замышляет государственную измену…”




Реликт войны





1


Старая боевая машина стояла на деревенской площади, бесполезные орудия были бесцельно направлены на пыльную улицу. Буйные заросли сорняков высотой со взрослого человека окружали ее со всех сторон, пробиваясь сквозь отверстия в траках гусениц; виноградные лозы упорно ползли вверх по заржавевшим и покрытым птичьим пометом бокам. Ряд поблекших от времени, покрытых эмалью боевых орденов тускло блестел на носу машины под лучами заходящего солнца.

Неподалеку вольно расположилась группа мужчин. Они были одеты в грубые рабочие одежды и башмаки, ладони — большие и мозолистые, а лица — обветренные. Люди передавали по кругу кувшин, делая по очереди большие глотки. Закончился длинный трудовой день, и рабочие отдыхали.

— Эй, мы забыли про старину Бобби, — сказал один. Он подошел к машине и плеснул немного чистого виски в черное от копоти дуло орудия, косо торчавшее вниз. Остальные засмеялись.

— Как поживаешь, Бобби? — поинтересовался рабочий.

Глубоко внутри машины раздался тихий стрекот.

— Спасибо, неплохо, — донесся скрипучий шепот из решетки под турелью.

— Бобби, ты смотришь в оба? — спросил другой.

— Все спокойно, — ответила машина нелепым голосом — словно чирикающий, как птица, динозавр.

— Бобби, а тебе никогда не надоедает стоять здесь?

— Черт, Бобби не может это надоесть, — сказал мужчина с кувшином. — Он ведь делает свое дело, старина Бобби.

— Эй, Бобби, а что ты за малый? — крикнул полный рабочий с мутными глазами.

— Я славный малый, — послушно ответил Бобби.

— Точно, Бобби — славный малый. — Мужчина с кувшином потянулся, чтобы похлопать машину по потемневшей от времени хромовой броне. — Бобби оберегает нас.

Головы дружно повернулись, когда с противоположной стороны площади донесся звук — отдаленные завывания турбокара, едущего по лесной дороге.

— Хм! Сегодня почты быть не должно, — удивился один рабочий. Остальные молча следили, как небольшой пыльный автомобиль на воздушной подушке выбирается из глубокой тени леса на залитую желтым светом улицу. Турбокар медленно въехал на площадь, свернул налево и остановился у тротуара возле рифленого металлического фасада с витриной и надписью: “Продовольственная Компания Блаувельта”. Колпак кабины с треском открылся, и из турбокара вышел мужчина среднего роста, одетый в обычный черный комбинезон, какие часто носят в городах. Он внимательно осмотрел здание, улицу, повернулся и взглянул через площадь на работяг. А потом неторопливо направился к ним.

— Который из вас Блаувельт? — спросил он, когда подошел к отдыхающим. Слова произносил медленно и холодно, но взгляд его быстро и цепко пробежался по лицам.

Крупный, довольно молодой мужчина с квадратным лицом и выгоревшими волосами вздернул подбородок.

— Ну я, — сказал он. — А кто вы такой, мистер?

— Меня зовут Крив. Я офицер по ликвидации из Комиссии по Военному Имуществу.

Мужчина взглянул на огромную машину.

— Боло Изумительный, Марк XXV, — сказал офицер и, окинув быстрым взглядом лица работяг, уставился на Блаувельта. — Мы получили донесение, что здесь находится действующий Боло. Хотел бы я знать, вы понимаете, с чем играетесь?

— Черт побери, это же всего лишь Бобби! — воскликнул один из мужчин.

— Он наш деревенский талисман, — добавил другой.

— Эта машина легко может стереть с лица земли ваш городишко, — заявил Крив. — А в придачу — еще и добрый кусок джунглей.

Блаувельт ухмыльнулся, морщинки вокруг глаз придавали ему озорной вид.

— Не стоит так тревожиться, мистер Крив, — заявил он. — Бобби совершенно безвреден…

— Боло никогда не бывает безвреден, мистер Блаувельт! Боло — это боевые машины, вот они что!

Блаувельт неторопливо подошел к машине и легко пнул заржавевший гусеничный трак.

— Загородная прогулка по этим джунглям продолжительностью в восемьдесят пять лет довольно-таки плохо влияет на механизмы, Крив. Живица и прочие растительные штучки разъедают хромовый сплав, словно он сахарный. Дожди — чистая кислота, они пожирают оборудование почти с той же скоростью, с какой нам удается доставлять его сюда. Бобби еще может немного говорить, но на большее уже не способен.

— Да, Боло наверняка обветшал, вот почему он опасен. Все что угодно может заставить сработать рефлексы боевых контуров. Ну а теперь, если вы все уберетесь отсюда, я позабочусь о Боло.

— Для человека, только что попавшего в город, вы слишком торопитесь, — нахмурившись, заметил Блаувельт. — Так что вы собираетесь сделать с Бобби?

— При помощи наведенной вибрации я нейтрализую то, что осталось от компьютерного центра Боло. Не волнуйтесь, это неопасно…

— Эй, — выпалил кто-то из задних рядов. — Значит, он никогда больше не сможет с нами разговаривать?

— Именно так, — ответил Крив. — А кроме того, не сможет в вас стрелять.

— Ишь какой прыткий! — вмешался Блаувельт. — Ты в компании Бобби не обедаешь, а мы — каждый день. Нам он нравится таким, какой есть.

Остальные работяги подошли ближе, заключив Крива в круг, от которого веяло угрозой и недоброжелательством.

— Вы что, идиот? — воскликнул офицер. — Не понимаете, что оставит от вашего городка залп из Большой Континентальной Установки?

Блаувельт фыркнул и достал длинную сигару из кармана жилета. Он понюхал ее и попросил:

— Ну ладно, Бобби. Дай мне прикурить!

Из глубин огромного чрева машины донеслись глухой лязг и резкий щелчок. Из покрытого копотью ствола орудия высунулся длинный язык бледного пламени. Блаувельт быстро подскочил к нему и запыхтел, раскуривая сигару. Зрители весело загигикали.

— Бобби делает только то, что ему сказано. И больше ничего, — заявил Блаувельт. — Да к тому же и не ахти как делает.

Он широко улыбнулся, блеснули белые зубы. Крив отвернул лацкан куртки — сверкнул небольшой, хорошо отполированный значок.

— Надеюсь, вы не настолько глупы, чтобы мешать офицеру Сообщества выполнять свои обязанности? — поинтересовался он.

— Не торопись, Крив. — Узколицый темноволосый человек вылез вперед. — Бобби вне твоей компетенции. Я кое-что слышал об офицерах по ликвидации. Вы разыскиваете старые полевые склады боеприпасов, бесхозное военное имущество и тому подобные штучки. Но Бобби не бесхозный. Он — собственность нашего городка. И наш уже почти тридцать лет.

— Чушь! Это боевая машина, собственность Космических Вооруж…

Блаувельт криво улыбнулся:

— Угу-угу. У нас есть права владеть трофейным имуществом. Права на Бобби мы не оформляли, но, если потребуется, мы можем все по-быстрому сделать. И совершенно официально. Я — местный мэр и, кроме того, губернатор округа.

— Эта штука несет угрозу каждому человеку вашего поселения! — раздраженно набросился на людей Крив. — Моя задача — предотвратить трагедию…

— Забудь о Бобби, — оборвал его Блаувельт. Он махнул рукой в сторону джунглей, стеной стоящих позади возделанных полей. — Вон тебе сто миллионов квадратных миль девственной территории. Там ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится. Я даже поставлю тебе продовольствие. Но только убери свои лапы от нашего талисмана, понял?

Крив взглянул на него, потом на остальных.

— Вы идиоты! — заявил он. — Вы все идиоты!

Он повернулся и решительно пошел прочь.




2


В комнате, которую он снял в городском пансионе для одиноких, Крив открыл свой чемоданчик и вытащил из него небольшой серый пластиковый футляр. Трое детей хозяина пансиона, заглядывавших в полуоткрытую дверь, проскользнули в комнату и подошли ближе.

— Ух ты, это настоящее межзвездное радио? — спросил старший — тощий двенадцатилетний паренек с длинной шеей.

— Нет, — резко ответил Крив. Мальчик покраснел и понурил голову.

— Это командный передатчик, — смягчившись, объяснил офицер… — Он сделан, чтобы переговариваться с боевыми машинами, отдавать им приказы. Боевые машины отзываются только на специальный сигнал, посланный по особой волне. Командный передатчик посылает этот сигнал. — Он щелкнул выключателем — загорелась сигнальная лампочка.

— Вы говорите о такой машине, как Бобби? — спросил мальчик.

— О таком, какой раньше бывал Бобби. — Крив выключил передатчик и отложил его в сторону.

— Бобби — важная шишка! — заявил мальчик поменьше. — Он рассказывает нам истории о том, что делал на войне!

— У него есть награды, — сказал старший мальчик. — А вы были на войне, мистер?

— Я не настолько стар.

— А Бобби старый, он старше дедушки.

— Ребятки, топали бы вы отсюда, — сказал Крив. — Мне нужно…

Не договорив, он насторожился и прислушался. С улицы донеслись вопли, кто-то выкрикивал его имя.

Крив растолкал детишек, быстро пробежал через холл и выскочил на улицу. Он скорее почувствовал, чем услышал медленные тяжелые шлепки, пронзительный скрип и глухое клацанье металла…

С площади к Криву бежал краснолицый человек.

— Это Бобби! — закричал краснолицый. — Он движется. Черт тебя раздери, Крив! Что ты сделал с ним?

Крив проскользнул мимо и бросился к площади. В конце улицы появился Боло, который тяжеловесно продвигался вперед, волоча за собой вырванные с корнем сорняки и виноград.

— Он направляется прямо к складу Спивака! — завопил кто-то.

— Бобби! Остановись!

Крив увидел Блаувельта, бегущего следом за машиной.

Когда Крив добрался до площади, огромная машина, громыхая, еще продвинулась вперед и чуть свернула влево, пройдя всего в нескольких дюймах от угла дома. Раздробив на мелкие кусочки дощатый настил тротуара, Боло въехал во двор склада.

Грубо обрезанные бревна, сложенные в штабель, рухнули и рассыпались по пыльной земле. Боло раздавил дощатый забор и тяжело зашлепал своими гусеницами по возделанному полю.

Блаувельт резко обернулся к Криву:

— Будь ты проклят, Крив! Это твоих рук дело. Прежде у нас никогда не бывало неприятностей…

— Выбросьте из головы! У вас есть вездеход?

— Мы… — Блаувельт не договорил. — Ну и что, даже если и есть?

— Я могу остановить Боло, но для этого должен приблизиться к нему. Еще пара минут, и он скроется в джунглях. А там мой турбокар не пройдет.

— Пусть Бобби идет себе, — сказал какой-то запыхавшийся от бега мужчина. — За городом он не сможет причинить нам вреда.

— Ну кто бы мог подумать! — вмешался другой мужчина. — Стоял здесь спокойно все эти годы — и на тебе! Кто бы мог подумать, что он вообще способен двигаться…

— У вашего так называемого талисмана, возможно, в запасе есть еще много сюрпризов, — резко оборвал его разглагольствования Крив. — Дайте мне машину, быстро! Блаувельт, это — официальное требование!

Воцарившуюся после его слов тишину нарушил лишь отдаленный грохот падающих деревьев: Боло добрался уже до опушки леса. Стофутовые великаны под напором Боло ломались как спички.

— Пусть уходит, — сказал Блаувельт. — Я согласен со Стинци — Бобби не сможет нам навредить.

— А что, если он повернет обратно?

— Черт, — пробормотал кто-то. — Старина Бобби нам вреда причинять не станет…

— Машину! — прорычал Крив. — Вы зря тратите время.

Блаувельт нахмурился:

— Ладно. Но ты и пальцем не пошевелишь, если только не будет похоже на то, что он собирается повернуть и возвратиться в город, ясно?

— Поехали.

Блаувельт бегом провел его до деревенского гаража.




3


Боло оставлял за собой след в виде просеки шириной в двадцать пять футов, проложенной сквозь девственные джунгли. Там, где меж беспорядочных куч обломанных ветвей проглядывала черная глина, виднелись отпечатки гусениц глубиной в восемнадцать дюймов.

— Движется со скоростью почти двадцать миль в час, мы так быстро ехать не можем, — сказал Крив. — Если Боло сохранит нынешний курс, то, описав круг, вернется в ваш город часов этак через пять.

— Он свернет, — буркнул Блаувельт.

— Возможно. Но мы не имеем права рисковать. Блаувельт, установите курс двести семьдесят градусов. Мы попытаемся перехватить Боло, срезав угол.

Блаувельт, не проронив ни слова, повернул вездеход. Машина въехала в густой зеленый полумрак, царящий под огромными деревьями. Необычайно большие насекомые жужжали и тяжело бились о колпак машины. Маленькие и средних размеров ящерицы прыгали, метались в разные стороны, бегали по грубой коре деревьев. Папоротники, большие, как тенты, скреблись о борта вездехода, оставляя за собой подтеки живицы, а он карабкался через петли и извивы прочных, несколько выступающих над землей корней. В какой-то момент вездеход напоролся на торчащий из земли край крошащейся коричневой скалы — от нее отлетели рыжие ошметки величиной с блюдце, обнажив тусклый металл.

— Верхний стабилизатор разведывательной шлюпки, — сказал Крив. — Вот и все, что осталось от сплава, который, считалось, не поддается коррозии.

Сквозь прозрачный колпак вездехода они видели и другие следы разыгравшейся здесь давным-давно битвы: разбитый вдребезги огромный затворный механизм установленного на платформе бомбометателя; выпотрошенная ходовая часть того, что, возможно, когда-то было излучателем протонов; части рухнувшего летательного аппарата; остатки другого вооружения. Многое было земного происхождения, но часто среди зелени мелькали покрытые ржавчиной, странно изогнутые, паукообразные микроружья аксорков или их излучатели.

— Должно быть, здесь разыгралось тяжелое сражение, — заметил Крив. — Одно из многих, случившихся незадолго до конца войны и в то время не привлекших к себе особого внимания. Тут есть штучки, которые я никогда раньше не видел, — экспериментальные образцы, поспешно разработанные, думаю, именно для последней битвы.

Блаувельт что-то пробурчал.

— Встреча через минуту или около того, — сообщил Крив.

Когда Блаувельт открыл рот, чтобы ответить ему, яркая вспышка ослепила их, сильнейший удар сотряс вездеход, и джунгли с бешеной скоростью устремились навстречу людям.




4


Край сиденья упирался в ребра Крива. В ушах у него раздавался высокий мерный звон, на губах он ощущал вкус меди. Кровь стучала в висках в такт глухим ударам сердца.

Вездеход лежал на боку, в кабине была куча мала из отломанных деталей, порванной проволоки и разбитого пластика. Крив обнаружил, что навалился на стонущего Блаувельта. Он отполз в сторону и увидел, что Блаувельт хотя и контужен, но в сознании.

— Ну что, теперь вы не думаете, что ваш любимец совершенно безвреден? — спросил Крив, вытирая кровь с правого глаза. — Давайте выбираться отсюда, пока он снова не выпалил. Вы в состоянии идти?

Блаувельт что-то пробормотал и полез наружу сквозь разбитый колпак. Крив принялся ощупью искать среди обломков командный передатчик…

— О Боже! — прохрипел Блаувельт.

Крив быстро повернулся назад, высунул голову из вездехода и в пятидесяти футах, в рамке из обожженной выстрелом листвы, увидел высокую, узкую темно-коричневую машину инопланетян, установленную на суставчатые ноги-гусеницы. Батарея ее многоствольных микропушек была нацелена точно на перевернутый вездеход.

— Не шевелитесь! — прошептал офицер. Струйки пота потекли по его лицу. Насекомое, похожее на обрубленную по самые крылья четырехдюймовую стрекозу, подлетело к Криву, пожужжало вокруг его головы и улетело прочь. Горячий металл затрещал, остывая. Инопланетный охотник-убийца немедленно приблизился на шесть футов к вездеходу и опустил орудийные дула.

— Удирай! — крикнул Крив. Одним прыжком вылетел из вездехода и вскочил на ноги. Вражеская машина качнулась, чтобы засечь его…

Гигантское дерево наклонилось, сломалось и отлетело в сторону. Огромная, покрытая зелеными полосами передняя часть Боло показалась в поле зрения и стала между меньшей по размеру боевой машиной инопланетян и людьми. Боло повернулся передом к врагу; сверкнула вспышка, бросив отблески на окружающие деревья; земля резко вздрогнула раз, другой… Грохот болью отозвался во все еще гудящей от удара голове Крива. Когда Изумительный продвинулся вперед, над ним поднялся фонтан ослепительно ярких искр. Две боевые машины столкнулись. Крив ощутил могучий толчок и увидел, как Боло сначала запнулся, а потом с трудом, очень медленно продолжил наступление, наползая на противника, подминая его и размалывая, и наконец зашлепал гусеницами по земле, оставив позади себя раздавленные обломки.

— О Боже! Ты видел это, Крив? — заорал ему прямо в ухо Блаувельт. — Ты видел, что Бобби сделал? Он бросился прямо на орудие врага и раскатал тоньше блина этого проржавевшего недоноска.

Боло остановился и тяжеловесно развернулся передней частью к людям. Сверкающие подтеки расплавленного металла стекали по бронированным бокам, падали, разбиваясь на капли, на землю, выжигали и без того поломанные растения.

— Он спас наши жизни, — сказал Блаувельт.

Шатаясь, встал и медленно пробрался мимо Боло, чтобы взглянуть на дымящиеся обломки вражеской машины.

— Эта штука направлялась прямиком к нашему городку! — воскликнул он. — Боже мой, Крив, ты можешь представить себе, что бы она там натворила?

— Механическое подразделение номер девять-пять-четыре по боевому расписанию сообщает об огневом контакте с противником, — неожиданно раздался механический голос Боло. — Вражеская боевая единица уничтожена. Я получил тяжелые повреждения, но продолжаю функционировать на уровне девяти целых шести десятых процента от базового уровня. Жду дальнейших приказаний.

— Эй! — воскликнул Блаувельт. — Он говорит не как…

— Теперь, возможно, вы понимаете, что это не деревенский дурачок, а Боло, боевая машина! — рявкнул на него Крив.

С трудом шагая по развороченной земле, он подошел к огромной машине.

— Механическое подразделение номер девять-пять-четыре, — приказал он, — твоя задача выполнена. Силы противника подавлены. Отключи рефлексы боевых кон” туров и вернись к состоянию пониженной боеготовности.

Офицер обернулся к Блаувельту:

— Давайте возвращаться в ваш городок. Надо сообщить жителям, что талисман сделал для них.

Блаувельт уставился на несгибаемую древнюю машину. Его квадратное лицо с задубленной кожей казалось сейчас желтоватым и перекошенным.

— Да, — согласился мэр. — Давайте вернемся и расскажем им.




5


Деревенский оркестр из десяти музыкантов выстроился в два ряда на площади перед свежепокошенным сквером. Все жители городка — триста сорок два человека — собрались здесь, надев самые лучшие наряды. На натянутых проволоках развевались флажки. Яркое солнце отражалось от очищенных и заново отполированных бронированных боков Боло. Из больше не закопченного дула излучателя протонов торчал огромный букет цветов.

Вперед из собравшейся толпы выступил Крив.

— Как представителя правительства Сообщества, меня попросили вручить эту награду, — сказал он. — Вы, народ, сочти необходимым создать медаль и вручить ее Механическому подразделению номер девять-пять-четыре по боевому расписанию в знак признательности за совершенные действия по защите общества, значительно выходящие за рамки служебных обязанностей.

Он сделал паузу, всматриваясь в лица зрителей.

— Очень часто за менее великие деяния вручаются более искусно выполненные награды, — продолжил Крив. И повернулся к Боло, к которому подошли двое людей — один со стремянкой, другой с портативным сварочным аппаратом. Крив поднялся по стремянке и прикрепил новую награду рядом с орденами, заработанными Боло в сражениях вековой давности. Рабочий приварил орден на место. Зрители разразились аплодисментами и приветственными криками, а затем, переговариваясь, расселись за столами, установленными прямо на деревенской улице.




6


Стояли поздние сумерки. Давно уже были съедены последние сэндвичи и фаршированные яйца, произнесены последние тосты и почат последний бочонок. Крив и еще несколько мужчин сидели в пансионе.

— За Бобби! — Один из собравшихся поднял стакан.

— Поправка, — вмешался Крив. — За Механическое подразделение номер девять-пять-четыре по боевому расписанию.

Все рассмеялись и выпили.

— Ну ладно, думаю, пора по домам, — сказал один из мужчин.

Остальные согласились и встали, грохоча стульями. Когда последний из жителей деревни покинул пансион, туда вошел Блаувельт. Он сел напротив Крива.

— Ты… э-э… останешься у нас на ночь? — поинтересовался Блаувельт.

— Думаю, нет. Мои дела здесь завершены.

— В самом деле? — напряженно спросил Блаувельт.

Крив выжидающе посмотрел на него.

— Ты прекрасно знаешь, Крив, что ты обязан сделать.

— Я? Сделать? — Крив отпил из стакана.

— Черт побери, неужели я должен тебе это объяснять? Пока эта чертова машина была всего лишь деревенским дурачком-переростком, все было в порядке. Ну подумаешь — просто нечто вроде памятника войны, не более того. Но теперь, когда я увидел, что он может сделать. — Бог ты мой, Крив, — мы не должны рисковать, держа в центре городка действующего убийцу. Никто не может быть уверен, не взбредет ли электронным мозгам Бобби опять пострелять.

— Все сказал? — поинтересовался офицер.

— Мы не неблагодарные скоты, просто…

— Вали отсюда.

— Погоди, Крив. Послушай…

— Вали отсюда. И никого не подпускай к Бобби, понял?

— Ты хочешь сказать?..

— Я сам позабочусь об этом.

Блаувельт встал.

— Ага, — сказал он. — Конечно.

Когда Блаувельт ушел, Крив встал, бросил на стол деньги, поднял с пола командный передатчик и вышел на улицу. На дальнем конце городка раздавались крики — там собралась толпа, чтобы полюбоваться фейерверком. Желтая ракета взвилась вверх и рассыпалась на сотни золотых огоньков, падающих вниз и гаснущих…

Крив направился к центральной площади. На фоне звездного неба неясно вырисовывался огромный черный силуэт Боло. Крив стал перед машиной и посмотрел вверх — на уже запачканные флажки, на букет увядших цветов, свисающий из дула орудия.

— Механическое подразделение номер девять-пять-четыре, ты знаешь, зачем я здесь? — тихо спросил он.

— Я вычислил, что моя полезность как инструмента ведения войны практически исчерпана, — отозвался тонкий скрежещущий голос.

— Это так, — сказал Крив. — С помощью приборов я проверил зону радиусом в тысячу миль. Здесь больше не осталось действующих вражеских машин. Та, которую ты уничтожил, была последней.

— Она честно выполняла свой долг.

— Это произошло из-за моей ошибки, — признался Крив. — Инопланетяне спроектировали машину так, чтобы та засекала сигналы нашего командного передатчика и уничтожала его. Когда я включил свой передатчик, она начала действовать. А ты, как и следовало ожидать, засек противника и направился на перехват.

Машина промолчала.

— Ты мог все же спасти себя, — сказал Крив. — Если бы потопал дальше и укрылся в джунглях, вероятно, прошли бы столетия, прежде чем…

— Прежде чем другой человек явился бы сделать то, что должно быть сделано? Нет, лучше я умру сейчас от руки друга.

— Прощай, Бобби.

— Поправка: Механическое подразделение номер девять-пять-четыре по боевому расписанию.

Крив нажал кнопку. Казалось, на огромную машину пала черная тень.

На краю сквера Крив оглянулся назад. Он поднял руку в прощальном салюте, а потом медленно пошел по пыльной улице, белой в свете восходящей луны.




Динохромный


Не нравится мне это. Похоже на ловушку, но я получил приказ. Вдвигаюсь в комнату, и шлюзовый затвор закрывается за мной.

Я тщательно осматриваю окрестности. Нахожусь в помещении, размеры которого составляют: длина — сорок целых восемьдесят одна сотая метра; ширина — десять целых тридцать пять сотых метра; высота — четыре целых двенадцать сотых метра. Здесь нет других отверстий, за исключением того, через которое я въехал. Пол и потолок покрыты пятисантиметровым слоем брони, изготовленной из кремнистой стали, под которой находится десятисантиметровый слой свинца. Помещение заставлено громоздкой аппаратурой. Энергия течет по массивным экранированным собирательным шинам. Из-за недостатка энергии я сейчас медлителен; осмотр комнаты занял ноль целых восемь десятых секунды.

Замечаю движение тяжелой механической руки на шарнирах, которая смонтирована надо мной. Она начинает вращаться и раскрывается. Предполагаю, что могу быть подвергнут нападению, и решаю передать рапорт о текущем положении. Так трудно сосредоточить внимание…

Я понижаю чувствительность внешних сенсорных систем, устанавливаю опорные перемычки и переключаюсь на секцию интроспекции. Повсюду тьма и неопределенность. Помню, что когда-то это выглядело как огромная пещера, сверкающая яркими полосами невидимых красок…

Теперь все иначе. Я ощупью пробираюсь во мраке, шаря по онемевшим электрическим контурам и посылая проверочные импульсы до тех пор, пока не нащупываю контакт с моим передающим блоком. Мне не приходилось им пользоваться с… Не могу вспомнить. Блоки памяти остаются черными и неактивированными.

“Командная Единица, — передаю я. — Командная Единица, прошу разрешения передать сообщение по УКВ”.

Жду, рецепторы насторожены. Мне не нравится ждать вслепую, как того требует четвертьсекундное запаздывание в цикле действие — ответное действие. Хочется, чтобы мои товарищи по Бригаде были рядом.

Я опять посылаю вызов, жду, потом продолжаю на УКВ:

“Эта позиция надежно защищена, имеются механизмы, способные вести наступательные действия. Путей отступления нет. Требуется совет”.

Снова жду, повторяю рапорт — ответа нет. Я отрезан от Командной Единицы, от товарищей по Динохромной Бригаде. Электрическое напряжение во мне увеличивается.

Я ощущаю в глубине себя щелчок, и слабый, но ободряющий скачок напряжения озаряет тусклым светом мрак пещеры и немного возвращает к жизни мои компоненты, о которых я забыл. Автоматически включается аварийная батарея.

Понимаю, что мои оборудование и аппаратура серьезно повреждены. Я собираюсь потратить еще несколько секунд на обнаружение и устранение неполадок, отремонтировать то, что поддается восстановлению. Не в состоянии понять, какой несчастный случай мог произвести во мне такие повреждения. Я не могу вспомнить…

Пробираюсь по мертвым ячейкам, проверяя их.

“…выведена из строя. Навести 09-ю на цель; 0,8-миллисекундный импульс, приближаются бронетанковые войска…”

“…солнце слепит визуальные датчики; установить светофильтр № 7”.

“…478,09; 478,11; 478,13; цель!..”

Ячейки не повреждены. Каждая хранит свой фрагмент сенсорной записи. Повреждены более глубокие уровни. Я проверяю главный рефлекторный ввод.

“…главный боевой контур, отклю…”

Что-то есть — приказ, на рефлекторном уровне! Я продвигаюсь глубже, фиксируя и в случайном порядке извлекая информацию из мнемонических ячеек, выискивая путеводную нить.

“…ысадиться. Заместителем назначается Боевая Единица…”

“…чувствительность один-ноль-три. Реакция возбуждение-отклик отрицательная…”

“Контрольный перечень завершен, донесение отрицательное…”

Продолжаю проверку, выискивая повреждение. Я обнаруживаю выведенный из строя переключатель в ремонтной панели. Он не работает — что-то заело. Я должен быстро замкнуть его. Вливаю в него энергию, и сумрак в пещере моего разума сгущается почти до кромешной тьмы. Переключатель срабатывает, появляется мощный поток электронов, и в пещере разума появляется жизнь — светящиеся линии и точки псевдосияния. Это еще нельзя сравнить с ярчайшим великолепием моей полной мощи, но цепи работать будут. Я опять проснулся.

Наблюдаю за действиями раскрывающейся механической руки. Она движется медленно, нескоординированно, чисто автоматически. Мне нет необходимости постоянно следить за рукой, и я переключаю внимание на другие проблемы. У меня есть несколько секунд до того, как рука займет атакующее положение, и если я хочу быть готовым к нападению, нужно кое-что сделать. Я выстреливаю в черные провалы банков памяти серии проверочных импульсов и устанавливаю, что 98,92 % ячеек целы; они всего лишь разобщены.

Механическая рука медленно раскачивается надо мной. Анализирую траекторию ее движения и вижу, что та скоро обрушится на мои гусеницы. Я провожу зондирование и обнаруживаю лишь простой гидравлический таран. Слишком примитивный механизм для нападения на Боевую Единицу Модель XXXI, пусть даже с неработающими ячейками памяти.

Тем временем быстро провожу полную проверку всех систем. Что-то есть… Отключенный переключатель-прерыватель, используемый только во время ремонта. Я думаю об одной из ячеек, обследованной мной ранее, и неожиданно до меня доходит, что означает ее содержимое. “Главный боевой контур отключен…” Мое сознание тогда было на низком уровне и поэтому не зарегистрировало это сообщение. Торопливо дергаю прерыватель, замыкая цепь. Я ведь мог отправиться в бой с отключенным боевым контуром!

Механическая рука готова к нападению. Я неторопливо перемещаюсь в сторону и регистрирую грохот, сопровождающий мое движение. Механическая рука, нацеленная в пустоту, тупо застывает, затем поворачивается. Время ее реакции вызывает жалость. Я включаю программу хаотического маневрирования и снова обращаюсь к проверке своих систем. Обнаруживаю еще одну темную зону. Провожу зондирование и ощущаю смутную неопределенность. Я не в состоянии с ходу определить, какие мои компоненты заключены в этой темной зоне, но понимаю, что именно из-за нее блокирована связь с Командной Единицей. Я отключаюсь от испорченных ячеек, оставив надежду немедленно связаться с командованием.

Я сделал все, что мог, дабы привести себя в боевую готовность. Утрачены мои блоки памяти, связь с командованием отсутствует, и запасы энергии крайне ограничены — но я по-прежнему остаюсь Боевой Единицей Динохромной Бригады. Моя наступательная мощь ничуть не пострадала, и сенсорные датчики вполне работоспособны. Я готов.

Вторая механическая рука тоже пришла в движение и, раскачиваясь, неторопливо следует за мной по пятам. С легкостью уклоняюсь от нее и снова регистрирую грохот, сопровождающий мое движение. Я вспоминаю приказ, отправивший меня сюда, с ним связано нечто очень странное. Активирую каскады оперативной памяти, нахожу ячейку, в которой хранится запись мгновений, предшествовавших моему появлению в комнате с металлическими стенами.

Тьма, неопределенность, расплывчатость, на смену которым внезапно приходит излучение в узком диапазоне частот. Это приказ, в сопровождении помех исходящий из центра связи с командованием, из заблокированных секторов. Моя Командная Единица не отдавала этот приказ, он поддельный. Я попался во вражескую ловушку. Меняю настройку, пытаясь углубиться в прошлое чуть дальше, но ничего не обнаруживаю. Складывается впечатление, что мое существование началось с того, что был отдан этот злополучный приказ. Продолжаю выборочное сканирование ячеек оперативной памяти, но ничего, кроме обычных сигналов сенсорных датчиков, не обнаруживаю. Я уже готов бросить бесполезные поиски, когда неожиданно натыкаюсь на запись ряда эпизодов, которые приковывают к себе внимание.

Я стою на стоянке среди других Боевых Единиц. Идет сильный дождь, и вижу, как потоки воды стекают по ржавому боку ближайшей Боевой Единицы. Мой сосед явно нуждается в срочном ремонте. Замечаю, что его антенны отсутствуют, а на их месте торчит грубо приваренная ржавая штуковина. Я не чувствую тревоги, воспринимаю это как данность. Активирую привод двигателя и качусь вперед. Я чувствую, как другие Боевые Единицы молча движутся рядом со мной.

А дальше — сплошные помехи и искажения…

Запись в блоке памяти кончилась. Все остальное сожжено. Что же все-таки случилось с нашей Бригадой?

Я неожиданно воспринимаю серию колебаний на звуковой частоте. Быстро настраиваюсь и устанавливаю источник звуков — он находится в том пористом участке высоко на стене из кремнистой стали.

— Боевая Единица! Оставайся на месте и не двигайся!

Голос принадлежит живому существу, состоящему из органических компонентов, но не моему командиру. Я игнорирую приказ. Враг больше не поймает меня в ловушку. Чувствую местонахождение проводов, идущих к микрофону, и тот сплав, из которого они состоят. Навожу луч на цель, фокусирую его, следуя вдоль кабеля. Из громкоговорителя доносится вопль — это жар, наведенный мною, достиг того существа, которое сидит за микрофоном. У меня наступает мгновение триумфа.

Затем я снова удостаиваю внимания тупые механизмы, расположенные в комнате.

Огромный механизм, установленный на рельсах, идущих к центру комнаты, неожиданно приходит в движение. Скользит по рельсам ко мне. Я обследую его и обнаруживаю, что тот несет на себе турель, оборудованную высокоскоростными фрезами. Я думаю, не сжечь ли его потоком частиц большой энергии, но в то же самое время высчитываю, что это будет непрактично. Ведь тогда не только уничтожу режущую аппаратуру, но и, скорее всего, лишу себя запаса энергии.

Вслед за механизмом по рельсам, извиваясь, тянется питающий кабель. Я совершаю маневр уклонения от противника и одновременно изучаю строение кабеля. Похоже, это всего лишь обычная плетеная проволока. В нетерпении направляю на кабель узкий луч и вижу, как тот начинает светиться — сначала желтым, затем белым и голубым — и стекает вниз дождем расплавленных капелек металла. Но должен признать, мое поведение было не очень-то мудрым. У меня слишком мало энергии, чтобы ее так бездарно разбазаривать.

Отодвигаюсь в сторону, оказываясь вне пределов досягаемости двух механических рук, которые все еще маневрируют, пытаясь поймать меня. Предпочитаю наблюдать за резаком. Поравнявшись со мной, он останавливается и поворачивает в мою сторону турель с фрезами. Я жду.

Теперь приходит в действие грейфер, который свисает с направляющей, проходящей почти под самым потолком. Грейфер представляет собой крупную тяжелую клешню из кремнистой стали. Я уже видел подобные устройства, только несколько меньшие по размерам. Их монтируют на Боевых Единицах специального назначения. Такие устройства весьма полезны для демонтажа антенн, перерезания гусеничных траков и выполнения других подобных задач. Я не пытаюсь отсечь эту клешню: сознаю, что расход энергии будет слишком велик. Вместо этого излучаю пучок ультразвуковых колебаний, нацелив его на механические шарниры грейфера. Металл нагревается быстро, раскаляется докрасна. У металла высокий коэффициент теплового расширения, и шаровые шарниры протестующе визжат, и их заедает. Я направляю дополнительную порцию тепла и намертво завариваю шарниры. Отмечаю, что с того момента, как шлюзовой затвор закрылся за мной, прошло двадцать восемь секунд. Я начинаю уставать от заточения.

Грейфер качается уже надо мной, неуклюже маневрируя из-за поврежденных шарниров. Струи жидкого воздуха, направленной под большим давлением, вполне хватило бы, чтобы полностью вывести грейфер из строя.

И опять я испытываю потрясение. Несмотря на приказ-импульс, струя жидкого воздуха так и не ударила. Я зондирую неработающий блок и обнаруживаю лишь его остатки, грубо обрезанные, со следами примитивной сварки. Торопливо вытягиваю сканер, чтобы обследовать свой корпус. И от увиденного я потрясенно застываю.

Мой корпус, мой прекрасный корпус из хромистой брони весь покрыт вмятинами, крупными и мелкими оспинами коррозии и растрескавшимся слоем матовой черной краски. Главные орудийные установки отсутствуют, на их месте — черные дыры. А на некогда гладкой и блестящей орудийной башне разрослись заросли ржавчины. Рыжие подтеки сбегают по бокам до самых гусениц, часть траков которых свободно болтается. Теперь понятно, откуда исходит тот грохот, который, к моему удивлению, слышался всякий раз, когда я двигался.

Но я не способен бездействовать, когда на меня нападают. Пусть даже лишился могучих излучателей ионов, дезинтеграторов и энергетических экранов, но боевой-то дух остался!

Боевая Единица Модель XXXI — это лучшая военная машина, которую когда-либо видела Галактика за все время существования. Нейтрализовать меня отнюдь не легко. Но я очень хочу услышать голос командира…

Огромный резак скользит туда, где механическая рука держит меня. Я не оказываю ей сопротивления, направляю поток электроэнергии в аккумулятор, удерживаю ее там, пока провода не начинают искрить, потом во вспышке высвобождаю. Резак взбрыкивает и намертво останавливается. Теперь можно заняться механической рукой.

Я был создан, чтобы поражать и уничтожать величайшие военные машины и механизмы, но я реалист. Сейчас, когда стал столь слаб и немощен, этот простейший автомат представляет угрозу, и необходимо разобраться с ним. Используя те внутрикорпусные сенсоры, которые остались в работоспособном состоянии, исследую импульсы, исходящие от мотора. Я, обрабатывая 31 315 импульсов, отмечаю их действенность и высчитываю свои механические резервы. Этот поверхностный осмотр продолжался более секунды, но лишенная разума механическая рука не воспользовалась моей занятостью и потеряла преимущество.

На месте привычного набора втяжных принадлежностей я нахожу только неповоротливые хватательные клешни, резаки и гидравлические ударные приспособления, малопригодные для Боевой Единицы. Однако выбора нет, придется как-то выкручиваться. Вытягиваю две хрупкие клешни, ухватываюсь за мощную механическую руку, которая удерживает меня, и использую их как рычаг. Враг, замедленно реагируя, отдергивается, волоча меня за собой. Грубой силы противнику не занимать. Беру его выше и ниже кистевого шарнира и отгибаю кисть назад. Противник реагирует с огромным запозданием — целых три десятых секунды; пытается вырваться из захвата. Я, разумеется, ожидал этого, быстро отодвигаюсь в сторону, позволяя шарнирному суставу самому сломать себя о мою вытянутую клешню. Выстреливаю отсекающий пиропатрон и, клацая, откатываюсь назад, оставив ампутированную клешню крепко цепляться за поломанную механическую руку. Это был храбрый противник, но слишком уж неуклюжий. Я занимаю позицию недалеко от стены.

Опираясь на крайне скудные данные, извлеченные из банков оперативной памяти, пытаюсь проанализировать ситуацию, в которой оказался. Однако информации слишком мало. Внешний вид корпуса указывает на то, что после предыдущего осмотра прошло очень много времени. В гештальт моей личности входит и облик — безупречная совершенная Единица, чей корпус украшают лишь почетные и поэтому заботливо сохраняемые боевые шрамы да награды за прошедшие сражения — кресты из золота и эмали, тщательно приваренные к орудийной башне. И сразу же понимаю, где могу отыскать ключ к происходящему. Я фокусируюсь на личностном центре — базовых информационных ячейках, без которых не существовал бы как единое целое. В этих ячейках хранится простейшая информация без всяких подробностей. Тут же содержатся данные о боевых наградах. Я открываю личностный центр и направляю в него воспринимающий импульс.

Осознавание. Непостоянное, меняющиеся формы. Излучения на разных волнах. Это — свет… Это — звук… Радуга красок. Диапазон звуков. Твердый — мягкий; большой — маленький; здесь — там…

…Голос моего командира. Преданность. Повиновение. Чувство локтя…

Быстро проскакиваю через базисные установочные данные к моей самоидентификации.

Я сильный. Гордый. Способный. У меня есть обязанности, я хорошо справляюсь-с ними. Я в ладу с самим собой. Мои контуры сбалансированы, токи вхолостую крутятся внутри меня. Я жду…

…Боюсь, что обо мне забудут. Хочу выполнять свои обязанности. Это очень важно, что я не позволяю себя уничтожить.

Продолжаю сканировать. Ищу секцию впечатлений и переживаний.

Вот она…

В одной шеренге с боевыми товарищами я стою на покрытой шрамами равнине. Приказ отдан, и из моего громкоговорящего устройства льется боевой гимн Бригады. Мы стоим замерев и воспринимаем контуры музыки и ее рисунок так, как это было записано в наших центрах морального состояния и боевого духа. Символ “Ритуальный Танец Огня” ассоциирован у меня с музыкой-абстракцией, выражающей боевой дух нашей древней Бригады. Она напоминает нам об одиночестве победы, пустоте притязаний, когда рядом нет хорошего, умелого врага. Говорит, что мы — Динохромные, древние и заслуженные.

Командир стоит рядом. Он прикладывает медаль к моей орудийной башне, и, повинуясь приказу, я привариваю ее. Теперь мои товарищи тоже транслируют боевой гимн, и я заново переживаю тот эпизод…

Двигаюсь мимо почерневшего собрата, посылаю ему опознавательный сигнал, получаю короткий импульс в ответ. Мой товарищ отошел в тыл, так потребовал его центр самосохранения. Успокаиваю его и продолжаю двигаться дальше. Этот собрат был четвертым пострадавшим, которого я встретил на своем пути. Никогда прежде Динохромная Бригада не сталкивалась с таким противником. Я произвожу расчеты, и получается, что наше наступление захлебнется, если огневая мощь противника не будет подавлена. Засекаю приближающуюся ракету, определяю ее траекторию и подрываю боеголовку без всякого ущерба для себя на высоте 2704,9 метра. Точка, из которой была выпущена ракета, находится ко мне ближе, чем к моим собратьям. Запрашиваю разрешение отвлечься от основного задания и подавить ракетную батарею. Разрешение получено. Обхожу батарею с фланга, преодолеваю разбитый каменистый склон. Наталкиваюсь на пучок высокотемпературных лучей и нейтрализую его. Затем отражаю залп из минометов, пытающихся пробить мою защиту, но атака против меня усиливается. Для создания заградительных помех привожу в действие резервные контуры, но защитные возможности почти на исходе. Я должен приступать к активным действиям.

Включаю высокую скорость, прокладываю глубокую колею в почве из глинистого сланца, гусеницы горят и дымятся. Заградительный минометный огонь с частотой десять выстрелов в минуту теперь не помеха, но такая высоченная скорость губительна для двигательной установки. Чувствую усталость металла, опасные уровни перегрева подшипников. Я должен уменьшить скорость.

Оказываюсь почти рядом с огневой позицией врага. Рывком за двенадцать секунд я преодолел милю, и минометный огонь, теперь совершенно неэффективный, стихает. Ощущаю поток жесткой радиации и поднимаю отражательные экраны. Эта атака меня пугает: жесткая радиация при соответствующем уровне и концентрации может добраться даже до моего центра самосохранения. Но я должен продвигаться вперед. Думаю о собратьях, о четырех могучих воинах, потерявших гусеницы и ждущих помощи. Отступить мы не можем, не имеем права. Я ненадолго приоткрываю щель размером с булавочную головку и успеваю выстрелить радарный импульс, привести в действие пусковую установку и открыть огонь из главного калибра.

Командир наверняка поймет, что у меня не было времени обращаться за разрешением. Минометам пришлось заткнуться.

Радиация на мгновение исчезает, потом появляется снова. И хотя теперь слабее, чем раньше, но уровень все еще остается опасным. Пора переходить в атаку и наконец ликвидировать ракетную установку. Я взбираюсь на вершину небольшого холма и вижу ее перед собой: шахтного типа, упрятана глубоко в скале. Ее пасть зияет в опаленной лаве. Я решаю бросить в шахту небольшую термоядерную бомбу и, приготовив бомбу, двигаюсь вперед. И в это время на меня обрушивается град термитных снарядов. Корпус поражен во многих местах; я посылаю командные импульсы вспомогательным орудиям, но прерыватели повреждены; радар бесполезен — наружные экраны расплавились и покрыли обшивку непроницаемым поглощающим слоем. Враг ловок — одним ударом он отразил мою атаку.

Я зондирую местность и определяю нахождение пусковой шахты. Подаю энергию на гусеницы — они оплавлены, я не в состоянии двигаться. Но нельзя же стоять на месте и ждать, когда ударит второй залп! Мне это совсем не нравится, но я вынужден решиться на отчаянный шаг — отстреливаю гусеницы.

Отдача заставляет меня подпрыгнуть — и как раз вовремя. Из свежей воронки хлещут языки пламени. Неуклюже маневрируя, я со скрежетом качусь вперед на ведущих колесах. Прямо над зияющей пастью пусковой шахты останавливаюсь. Используя контакт между металлом корпуса и металлом шахты, я посылаю вниз зондирующий импульс.

Снаряженная ракета выдвигается на боевую позицию, и в то же время срабатывает аварийный контур. Команда запуска ракеты отменяется, и серия зондирующих импульсов, направленных снизу, облизывает мой корпус. Но я твердо стою на месте.

До тех пор, пока намертво закупориваю пусковую шахту, она выведена из строя. Докладываю командиру обстановку. Радиация по-прежнему остается на высоком уровне, и надеюсь, что мне недолго придется ждать помощи. Наблюдаю, как мои собратья окружают противника, и он вынужден утихомириться…

Я обрываю контакт с личностным центром. И так потрачено непозволительно много времени. Теперь я хорошо понимаю, что нахожусь в опорном пункте врага, меня поймали в ловушку и подбили. Пораженный коррозией корпус подсказывает, что с тех пор прошло очень много времени. После каждой военной операции я получал на базе полное техническое обслуживание, меня ремонтировали, возвращая и лоск, и красоту, и боевые характеристики. Потребовались годы забвения и отсутствия ухода, чтобы довести мой корпус до такого состояния. Очень хочу знать, как долго я пробыл в руках врага и как попал сюда.

Вдруг появляется еще одна идея. К металлической стене, у которой стою, я протягиваю сенсорный щуп и нахожу провода, которые ранее сжег. Сразу же устремляю свое сознание вдоль них и оживляю отдаленный микрофон, расправив его выключатель. Улавливаю шорох движущихся газов, решетку из молекул неметалла. Я увеличиваю чувствительность, слышу скрип и щелканье, с которыми происходит сжатие протоплазматичес-ких стяжек, и потрескивание нервных импульсов. Возвращаюсь в диапазон звуковых частот и жду. Засекаю низкочастотные модулированные колебания воздуха, настраиваюсь на них и подгоняю регулятор времени под темп человеческой речи. Я сравниваю звуковой рисунок с теми, что хранятся в моем каталоге языков, и перевожу чужие слова.

— …невероятная слепота. Ваши оправдания…

— Мой генерал, я вовсе не оправдываюсь. Только сожалею, что из нашей попытки ничего не вышло.

— Ничего не вышло?! Инопланетная машина уничтожения активировалась и действует в самом сердце Исследовательского Центра!

— У нас нет ничего сравнимого с ней. Я считал, что это счастливая возможность получить таким образом преимущество…

— Слепой идиот! Подобные решения может принимать только подразделение планирования. Я не принимаю на себя ответственность…

— Но в этих старых корпусах машин, которые попусту гниют на стоянке, содержатся невероятные сокровища психотроники…

— В них содержатся разрушение и смерть! Они продукт инопланетной науки, все тайны которой мы, даже учитывая наши достижения, никогда не сможем познать!

— Однажды уже пользовались этими машинами для демонтажа зданий. Сняли с них все вооружение, и они были относительно безвредны…

— Эта “безвредная” Боевая Единица уже уничтожила половину оборудования в нашей самой лучшей дезактивационной лаборатории! Она может даже вырваться на свободу…

— Это невозможно! Я уверен…

— Молчать! У вас есть пять минут, чтобы остановить ее. В любом случае вы уже покойник, но так, может быть, заработаете себе быструю и легкую смерть.

— Ваше Превосходительство! Возможно, мне еще удастся подчинить машину себе! Ведь она повиновалась моей первой команде и въехала в лабораторию. Я уже кое-что знаю о ней. Изучил ее управляющие центры, отключил банки памяти и большую часть основных цепей. Она должна стать покорным рабом!

— Вы потерпели неудачу и понесете наказание. И боюсь, мы все будем наказаны.

Дальше наступило молчание. Я мало что вынес из этого разговора. Нужно найти способ выбраться отсюда. Отъезжаю от стены и провожу зондирование, пытаясь отыскать слабое место. Его нет.

Множество шарнирных панелей раскрывается вокруг меня, окружая со всех сторон. Жду, что будет дальше. Сверху падает металлическая сеть и полностью накрывает меня. Замечаю, что к ней подсоединены толстые провода, идущие от электрических батарей. Не могу поверить, что враг способен так грубо ошибиться. А потом ощущаю плотный высоковольтный поток.

Я с благодарностью принимаю его, распахнув настежь хранилища и впитывая животворную энергию. А чтобы обмануть противника, демонстрирую ему разряд в виде короны и, словно мучаясь, скрежещу ведущими колесами. Энергия продолжает перетекать в меня. По электропроводке я посылаю сенсорный импульс, засекаю источник электроэнергии, намертво запаиваю все выключатели, прерыватели и предохранители. Теперь электричество отключить нельзя. Я блаженствую, купаясь в нежданном потоке энергии.

Внезапно осознаю, что секция интроспекции отмечает серьезные изменения, происходящие внутри меня. По мере того как во мне быстро увеличиваются запасы энергии, все новые и новые контуры подсоединяются к сети управления. Внутри той тусклой пещеры разума появляется яркий свет, и я понимаю, что мои потенциальные и доселе скрытые возможности теперь доступны для использования. Тысячи сверкающих линий сияют там, где прежде слабо мерцала лишь одна нить, и я чувствую, как самосознание распространяется по мириадам запасных расчетных, интегрирующих и сенсорных центров. Наконец-то я полностью оживаю.

Посылаю импульс на волне нашей Бригады, отклика нет. Я жду, аккумулирую энергию, снова повторяю попытку. И испытываю триумф, когда из безграничной дали приходит ответный сигнал. Его послал мой собрат, находящийся в глубоком коматозном состоянии и заблокированный в центре самосохранения. Я опять шлю вызов, на этот раз присовокупив к нему сигнал бедствия. Теперь получаю два сигнала — оба слабые и оба от центров самосохранения. И все же они ободряют — как бы плохо ни было, я уже не одинок.

Просчитываю свои возможности, потом снова обращаюсь к собратьям, прошу их объединить усилия, скомбинировать оставшиеся возможности генерировать поля и послать импульс для засечки их местоположения. Они соглашаются, и я еле чувствую почти неощутимое прикосновение. Но все же беру пеленг и определяю дальность. Всего лишь 224,9 метра! Просто невероятно. Исходя из мощности сигнала, я считал, что он послан с расстояния по меньшей мере двух тысяч километров. Соратники явно на грани затухания.

Мне не терпится, но жду, стремясь полностью запастись энергией. Медная сетка, опутывающая меня, полностью расплавилась и стекла на пол по бокам. Чувствую, что вскоре аккумуляторы будут полностью заряжены. Готов действовать.

Я посылаю электромагнитные импульсы по проводам к источнику тока, который находится в четверти километра от меня. Нахожу и отключаю необходимое количество поглощающих радиацию устройств и немедленно поднимаю антирадиационные экраны, защищаясь от волны радиации, которая пробилась сквозь освинцованные стены помещения. Радиация омывает меня, и колесами ощущаю приближение ударной волны. Стены вздуваются, и их уносит прочь. Я один под черным небом, к которому поднимается кипящий, сверкающий, слепящий огненный гриб. Мне потребовалось почти две минуты, чтобы сориентироваться, оценить ситуацию и вырваться из тюрьмы.

Двигаюсь по обломкам, следуя к точке, координаты которой засек с помощью собратьев. Прощупываю радаром местность перед собой и запоминаю ее. Никаких помех не обнаруживаю. Миновав пустырь, покрытый старыми осколками снарядов и раскрошенными в пыль остатками стен, — явно здесь когда-то разыгралось жестокое сражение, — оказываюсь на заброшенной, полуразбитой стоянке. На развороченном асфальте лежат остатки ангаров, а за ними в ряд выстроились темные смутные силуэты.

Мне не требуется прощупывать их радаром, и так знаю, что нашел товарищей по Динохромной Бригаде. Иней ложится на мои сканеры, и я делаю короткую паузу, чтобы подогреть их и очистить. Объезжаю кругом шеренгу собратьев, прощупываю местность до линии горизонта в поисках следов вражеской активности, потом настраиваюсь на волну Бригады. Я посылаю пробный импульс, потом усиливаю его и повторяю. Антенны настроены даже на самый тихий отклик. Первыми откликаются те двое, с которыми я связывался из вражеской тюрьмы. За ними отвечает еще один и еще… Мы должны подготовиться как можно лучше к тому времени, когда враг перейдет в контратаку.

Из двадцати Боевых Единиц нашей Бригады здесь находится четырнадцать. После задержки в 0,9 секунды все друзья, кроме одного, отвечают. Я инструктирую их, затем по очереди подъезжаю к каждому, вытягиваю контактный провод и насыщаю энергией командные центры. Боевые Единицы оживают, оценивают свое состояние, отдают рапорты. Мы радуемся встрече и одновременно скорбим по молчащему собрату.

Теперь я предпринимаю беспрецедентный шаг. У нас нет связи с командиром, а без руководства мы погибнем. Однако я разбираюсь в сложившейся ситуации и уже рассчитал, как мы должны действовать. В связи с этим принимаю командование на себя и действую как командир. Уверен, что он поймет необходимость и неизбежность этого шага, когда связь с ним будет восстановлена.

Я обследую каждую Боевую Единицу и устанавливаю, что мои товарищи находятся в таком же состоянии, как и я. Они лишены возможности вести наступательные действия, а вместо боевых орудий у них теперь нищенский набор грубых механических придатков. Совершенно очевидно, что мы были рабами, безмозглыми автоматами с отключенными личностными центрами.

Собратья по Бригаде принимают мое командование без вопросов и возражений. Они, конечно же, все рассчитали и пришли к выводу о необходимости быстрых и решительных действий. Выстраиваю Боевые Единицы в ряд, переключаюсь на замедленный режим времени, и мы начинаем движение. Я чувствую, что вражеское население концентрируется на расстоянии 23,45 километра от нас. Туда мы и нацелим атаку. Похоже, других сооружений в радиусе действия моих детекторов нет.

Исходя из уровня технологии врага, о котором я могу судить по механизмам в дезактивационной лаборатории, я рассматриваю возможность того, что нас ждет какая-то ловушка. Но вероятность не превышает 0,00004. Мы опять переходим на ускоренный режим времени. Приближаемся, окружаем купол и прошиваем его огнем из передних батарей. Сопротивление не оказано. Мы встречаемся на электростанции, и, пока соратники пополняют запасы энергии, я занимаюсь тем, что произвожу соединения, которые требуются для следующего мероприятия. Мне приходится менять схему и с большими сложностями заменять некоторые детали на их аналоги, но через сорок две секунды я добиваюсь успеха. На проверку работоспособности устройства трачу 0,34 секунды, затем передаю в эфир Бригадный сигнал бедствия. Я транслирую его в течение 0,008 секунды, затем перехожу на прием. Тишина. Снова передаю сигнал бедствия, перехожу на прием, а мои товарищи в это время производят рекогносцировку, отдают мне рапорты и ремонтируют себя.

Опять перехожу на замедленный режим времени, переключаю передачу аварийного сигнала на автоматику с автоматическим же отслеживанием ответа и перевожу большинство контуров в режим ожидания. Я отдыхаю.

Спустя 2 часа 43,7 минуты автоматика отслеживания ответа возвращает меня в активное состояние. Я записываю послание:






“Привет, Пятая Бригада! Где вы? Пятая Бригада, где вы? Ваш сигнал очень слаб. Прием”.





В этом послании есть много такого, что мне непонятно. Изменена даже сама грамматика языка. Прибегаю к помощи аналитического контура, устанавливаю рисунок звуковых отличий, перевожу их значение. В послании нарушена обычная модель отклика на сигнал бедствия. Кроме того, в нем просят сообщить наши координаты, хотя в просьбе о помощи содержатся все необходимые данные. Я требую сообщить мне идентификационный код.

Опять ожидание продолжительностью два часа сорок минут. Подтверждение о приеме моего требования получено. Остаюсь на приеме. Собратья передают мне свои выводы, я усваиваю данные и прихожу к заключению, что такой угрозы нападения, на которую мы бы не успели отреагировать, в настоящее время не существует.

Наконец получаю сигнал с идентификационным кодом моей Командной Единицы. Это запись, а не живая передача, но я запрограммирован повиноваться ей. Потом получаю устное послание.

“Пятая Бригада, слушайте внимательно”. — Странная инструкция, обращенная, думаю, к психотроническому контуру. — “Говорит ваша новая Командная Единица. С тех пор, как был получен ваш последний рапорт, прошло очень много лет. На время полной переориентации я являюсь вашим новым командиром. Поскольку прохождение сигнала в оба конца занимает сто шестьдесят минут, не пытайтесь ответить, пока я не перейду на прием.

С тех пор, как вы последний раз участвовали в боях, ситуация кардинально изменилась. Согласно записям, когда ваша Бригада проходила капитальный ремонт в базовом лагере, враги застали ее врасплох и полностью нейтрализовали. После этого мы потерпели ряд крайне серьезных поражений. Однако сейчас мы на равных сражаемся с противником. Вернее, не сражаемся, поскольку боевые действия в настоящий момент не ведутся. Такое положение дел продолжается уже более двух столетий.




Вы бездействовали около трехсот лет. Все другие Бригады храбро сражались и доблестно погибли в боях. Остались только вы.

Ваше появление и восстановление могут переломить ход войны. И мы, и наш враг сейчас отброшены на доядерный технологический уровень. Мы еще можем построить сверхсветовые передатчики, которые и уловили ваши сигналы. Но передвигаться быстрее света мы уже не в состоянии.

Поэтому я приказываю вам до прибытия вспомогательных сил закрепиться там, где сейчас находитесь, и оборонять это место, пусть даже ценой собственной гибели. Все атаки отбивать, ни в какие переговоры не вступать”.

Я отвечаю, подтверждаю прием инструкций. Полученные известия потрясли меня, но связь с Командной Единицей здорово ободряет. Отправляю наши галактические координаты, вычисленные по положению звезд с поправкой на прошедшие триста лет. Хорошо снова нести службу и выполнять поставленную задачу.

Анализирую полученное послание и отмечаю несколько интересных фактов, относящихся к месту, откуда оно было отправлено. Я высчитываю, что на досветовой скорости спасательная экспедиция доберется до нас через 47,128 года.

А тем временем, поскольку мы получили приказ не снижать уровень сознания и быть готовыми к отражению атаки, я волен поставить необычный опыт — следовать случайно выбранной модели поведения собственного изобретения. Не считаю необходимым исправлять допущенную командованием ошибку и переводить Бригаду на режим строгой экономии — ведь у нас под рукой обильные запасы энергии. Кратко обрисовываю собратьям положение дел и приказываю разойтись и действовать до следующего распоряжения по собственному усмотрению.

Я рад полученной инструкции — она дает возможность полностью исследовать ряд проблем, которые давно возбуждают мои контуры любознательности и познания. Я буду наслаждаться, постигая природу и происхождение времени и этой противоестественной, так называемой энтропии, которую конструкторы использовали при создании моих контуров. А размышления о таких биологических загадках, как смерть и неиспользуемые возможности протоплазматической нервной системы, могут привести к некоторым интересным выводам. Сдвигаюсь с места и взбираюсь на небольшую возвышенность, сознавая, что товарищи повсюду вокруг. У меня огромный запас энергии, и после жесткого режима экономии, принятого в повседневной жизни нашей Бригады, мне нужно привыкнуть к этому. Поэтому активирую ячейки с музыкальными записями и для начала выбираю сюиту из “Арлезианки”. У меня теперь очень много свободного времени, так что я могу познать всю музыку мира и исследовать мои литературные архивы, в которых есть все.

Выбираю для изучения четыре ближайшие звезды, навожу на них сканер и запускаю программу анализа данных. Активирую интерпретирующие контуры и загружаю их различными проблемами, которые я хочу рассмотреть. Когда придет время, будет несколько очень интересных выводов, о которых я смогу сообщить своим начальникам-людям.

Умиротворенно жду прибытия спасательной команды…




Разрушители планет





1


В своем убогом номере некогда шикарной гостиницы с громким названием “Гранд итумква Палас” Джек Уоверли попытался расслабиться перед сном и с головой накрылся простыней.

Где-то скрипели половицы. В плохо пригнанное окно, грохоча стеклом в раме, бился ветер. Безостановочно шуршали шторы. Из номера наверху доносились шаги и лязганье цепей: три шага туда — лязганье, три шага обратно — лязганье.

“Чтоб этот тип провалился! — подумал Уоверли. — Давно пора угомониться, а не грохотать своими цепями!”

Уоверли поправил подушку консистенции спрессованных древесных опилок и повернулся на другой бок. За стеной кто-то насвистывал незнакомый нескладный мотив. В комнате было жарко. Накрахмаленная простыня раздражала спину. Из соседнего номера доносилось назойливое бормотание. В голове Уоверли всплыли слова “магма” и “Сан-Андреасовский разлом”.

“Геология десятью минутами после полуночи?” — поинтересовался он мысленно у покрытых пятнами обоев. Наверху едва слышно скрипнули пружины кровати. Уоверли сел, неодобрительно глянул на потолок. “Вроде бы портье утверждал, что поселил меня на последний этаж”, — сказал он обвиняюще и нащупал телефон на прикроватном столике. Дрожащий гудок раздался в трубке лишь через пять секунд, а затем с резким щелчком исчез.

— Алло? — сказал Уоверли. — Алло?

Телефонная трубка не подавала признаков жизни.

— О, если бы этот отель не был единственным в городе… — пробормотал Уоверли.

Он выбрался из постели, подошел к высокому окну, раздвинул шторы и взглянул на глухую стену дома на противоположной стороне узкого переулка. Свет, падавший из окон соседнего номера, нарисовал на кирпичной кладке странный рисунок.

В светлом квадрате двигались два силуэта. Один был высокий, худой, с длинными руками, похожий на гигантскую птицу с увенчанной гребнем головой и курьезной бородкой под острым клювом. Другой напоминал перевернутого полипа, колышущего дюжиной рук с массой пальцев, сжимавших несколько зажженных сигар.

— Обычная игра света, — твердо решил Уоверли. Он закрыл глаза и, чтобы рассеять видение, помотал головой. Когда опять посмотрел на стену, окно было темным.

— Ну вот, видишь?

Джек поднял оконную раму и высунул голову наружу. Свет луны отражался от брусчатого тротуара далеко внизу. Слабая вспышка огня прочертила путь вверх к крыше. Высунувшись еще дальше, Уоверли сумел разглядеть окно наверху.

— Свет там не горит, — сообщил он сам себе. — Хмм…

Он услышал приглушенное звяканье металла, последовавшее за печальным вздохом.

— Конечно, это не твое дело, — заметил Уоверли, — но раз уж все равно не можешь уснуть… — Он залез на подоконник и выбрался из окна.

* * *


Когда Уоверли вскарабкался на следующий этаж, над его головой затрепетало что-то белое. Джек замер, затем увидел, что это всего-навсего занавеска, вздымающаяся из открытого окна. Внезапно из комнаты донеслись женские рыдания. Уоверли заглянул внутрь, пытаясь разглядеть в темноте хоть что-нибудь.

— Эй, что-то случилось? — с опаской спросил он. На некоторое время воцарилась тишина.

— Кто здесь? — наконец прошептал приятный женский голос.

— Уоверли, мадам. Джек Уоверли. Я могу чем-нибудь помочь?

— Ты из гостиничной обслуги?

— Я из МКСЗ, — ответил Уоверли. Он произнес это как одно слово — “миксиз”. — Из Международной Ко…

— Слушай, Уиври, — напористо начала женщина. — Сколько бы он тебе ни заплатил, я заплачу вдвое больше! И услуги, которые мне нужны, не покажутся тебе обременительными и неприятными.

— Когда в беде женщина, мне не нужна никакая плата, — галантно ответил Уоверли. — Э-э, могу ли я войти?

— Конечно! И поторопитесь, пока никто из этих отвратительных глимпсов не вышел на прогулку из стены и не увидел тебя!

Уоверли быстро забрался в окно и попал на обыкновенный чердак с низким потолком. Никакой мебели, кроме едва различимой раскладушки у стены, не было. Темная фигура помахала оттуда тонкой рукой. Пристально всматриваясь в темноту, Уоверли направился к раскладушке.

— У тебя нет с собой молекулярного деструктора? — осведомился мелодичный голос. — У нас не так много времени на то, чтоб выбраться отсюда.

— Ох… нет. Боюсь, что нет. Я…

— Они собираются меня связать, запихнуть в мой собственный твифлер, установить варператоры на два с половиной бастера и запустить твифлер к Нептуну! — задыхаясь от негодования, сообщила женщина. — Можешь ли ты вообразить что-нибудь более жестокое?

Уоверли ощупью пробирался вперед.

— Сейчас, сейчас, моя дорогая. Не расстраивайтесь.

* * *


Когда Уоверли добрался до раскладушки, его рука натолкнулась на прочную цепь, делающую петлю вокруг ее нижней перекладины.

Он провел рукой по цепи и нащупал огромный висячий замок.

— Мой Бог! Я думал… На самом деле я не думал…

— Все правильно. Прикована к постели. — Голос слегка дрожал.

— Н-но… Это абсурд! Это преступление!

— Это всего-навсего показатель их безумия, Уиври! Они зашли так далеко, что никто, не доходя до крайних мер, не сможет их остановить!

— Пожалуй, без полиции тут не обойтись, — выпалил Уоверли. — Немедленно позвоню туда.

— Как? Ты не сможешь…

— Да, вы правы. Я забыл о телефоне.

— Да, и кроме того — я представитель полиции.

— Вы? Такая хрупкая девушка? — Рука Уоверли нащупала холодную поверхность, напоминавшую нейлоновую ковровую ткань.

— Я вешу триста семьдесят фунтов. Земных Экваториальных, — резко ответил ему голос. — И у нас, у ворплишерианцев, матриархальное общество!

Бледная фигура пошевелилась и поднялась с измятой постели. На голове размером с корыто появилась улыбка шириной около фута. Джек с некоторым смущением обнаружил, что улыбка находится над парой ясных карих глаз. Рука, снабженная по меньшей мере девятью пальцами, потянулась вверх, чтобы пригладить мягкую массу волокон, матово поблескивающих на вершине широкого лица. Потрясенный Уоверли смог лишь взвизгнуть.




2


— Фом Бердж, детектив третьего класса, к вашим услугам, — успокоило существо Уоверли. — Я не собиралась показываться в таком виде, но в данных обстоятельствах, пожалуй, это единственно правильное решение.

— С… счастлив! — Уоверли был ошарашен. — Прошу меня извинить. Я был несколько напуган вашей, ох, необычной внешностью.

— Понимаю. Отличная маскировка, правда? Я ее сама сделала.

Уоверли с некоторым трудом сглотнул.

— Маскировка?

— Конечно. Не думаешь ли ты, что это мой естественный облик, а?

Уоверли с облегчением рассмеялся.

— Должен признаться, поползав в темноте по стене, я был готов поверить во что угодно. — Он внимательно посмотрел на массивную фигуру. Теперь, когда глаза привыкли к темноте, Уоверли смог получше ее разглядеть. — Но могу ли я спросить, под кого же вы замаскировались?

— Почему бы и нет? Под туземца, конечно. Так же, как и ты, глупыш.

— Как и я? Что я?..

— Замаскирован под туземца.

— Какого туземца?

— С этой планеты.

— Ах, ну да, конечно. — Уоверли попытался незаметно вернуться к окну. — С этой планеты… Туземец. А вы, значит, как я понимаю, с другой планеты?

Детектив залилась серебристым смехом.

— У тебя замечательное чувство юмора, Уиври. Как если бы ворплишерианцы были аборигенами этого клочка дикости.

— А те, кто заковал вас, они тоже с… э-э… Ворплиша? — поддержал разговор Уоверли.

— Не будь смешным. Они смесь богов, лимпиков, эрвальтов, глимпов и Пуд знает кого еще. — Фом Бердж позвенела наручниками и жестко добавила: — Нам лучше побыстрее что-нибудь сделать с этими цепями.

Когда Уоверли добрался до окна, снаружи возникло жуткое багряно-красное свечение, сопровождаемое пронзительной трелью. Джек поспешно отступил.

— Похоже, они пригнали мой твифлер, — нервно сообщила Фом Бердж. — У меня последняя модель, оборудованная новейшим антигравитационным приводом и ингестером элементарных частиц с вечной емкостью. Ты можешь себе представить, что это значит? Мой замерзший труп окажется в трех парсеках за орбитой Плутона задолго до того, как сигналы SOS будут расшифрованы на ближайшей ретрансляционной станции.

— Замерзший труп? Плутон? — пробормотал Уоверли.

— Я знаю, это звучит невероятно, но по сравнению с тем, что они планируют, избавиться от агента Службы для их операторов просто пустяк.

— Что они планируют? — с трудом выдавил из себя Уоверли.

— Ты не знаешь? Я думала, ты работаешь на Миксиза…

— Ну… Он не все мне рассказывает.

— Ммм. Этого про Миксиза я еще не знала. Хотя иногда я и задумывалась о том, насколько сложна игра, в которую он играет. Кстати, а где он сейчас?

— Его задержал плотный облачный покров над Ипсиланти, — сымпровизировал Уоверли. — Миксиз прибудет позднее. — Его глаза блуждали по комнате в поисках пути спасения. — Вы остановились на?.. — подсказал он, надеясь остановить дальнейшие расспросы.

* * *


— Они занимаются Галакуляром, — серьезно сообщила Фом Бердж.

— Э-э… Галакуляром?

— Теперь ты видишь, насколько они безумны. Открытое нарушение закона 697234686!

Наверху раздалась серия резких глухих ударов.

— Лучше поторопись с этим молекулярным деструктором, — сказала Фом Бердж.

— Что такое Галакуляр? — Уоверли был уже почти возле двери. Он замер — из коридора донесся какой-то скользящий звук.

— Многомерный триллер, — объяснила пленница. — Один из эпосов о разрушении планет.

— А разрушения какого рода? — Джек отскочил от двери — за ней раздался звук, похожий на тяжелое дыхание.

— Наводнения, землетрясения, тайфуны — ты знаешь эти эффекты. Зрители любят их, хотя все они запрещены законом. Первая сцена, которую будут снимать сегодня ночью, — столкновение полномасштабного метеора с местом, называемым Монтаной.

— Вы хотите сказать, что метеор настоящий?

— Согласно сведениям моего информатора, эти безумцы вцепились в кубическую милю — или около того — смеси никеля с железом, которая вращалась на подходящей орбите в нескольких миллионах миль отсюда, и подтолкнули ее в нужном направлении. Я бы, конечно, остановила метеорит еще там, но грубо ошиблась, и меня поймали. — Детектив тяжело вздохнула. — Это столкновение произведет весьма эффектные брызги.

— Они собираются вызвать разрушения в центре штата только для э-э… постановки фильма? — Уоверли чуть не задохнулся.

— Я вижу, ты далек от безумства Галакуляра. Ничто менее эффективное, чем подлинная космическая катастрофа, не может быть одобрено настоящими ценителями многомерных постановок.

На крыше послышались тяжелые шаги — по ней топало что-то очень массивное.

Голос Фом Бердж был полон ледяного спокойствия.

— Ну а теперь, Уиври… Это, конечно, правда, что мы, ворплишерианцы, гордимся своим хладнокровием перед лицом опасности, но СНИМИ С МЕНЯ ЭТИ ПРОКЛЯТЫЕ ЦЕПИ, ПОКА НЕ СТАЛО СЛИШКОМ ПОЗДНО!

Уоверли бросился к окну.

— Не уходите, — крикнул он через плечо. — Я сейчас вернусь.

* * *


За сорок пять секунд Уоверли успел спуститься к себе в комнату, раскидать содержимое чемодана с образцами, поспешно осмотреть язык в зеркале и возвратиться на чердак.

Там он открыл чемодан с надписью “Международная Компания Сейфов и Замков”, вытащил инструмент, формой напоминающий миниатюрную клюшку для крокета, и повернулся к замку.

— Хмм. Разновидность патента Катценбургера-Макилхени, — пробормотал Уоверли. — Детская забава… — Он насупил брови и осторожно ввел отмычку в широкую скважину для ключа.

— Быстрее, Уиври! — крикнула Фом Бердж. Уоверли вытер выступившую на лбу испарину.

— Замок хитрее, чем кажется на первый взгляд, — оправдываясь, крикнул он в ответ. — Видимо, в нем используется двухоборотный кулачок.

Звук шагов уже переместился с крыши на лестницу. В коридоре за дверью послышалось хриплое бормотание. Затрещала щеколда. Уоверли схватил свой чемодан с образцами и начал в нем лихорадочно копаться. Достав какой-то цилиндр, он подбежал к двери и поспешно накинул цепочку. В этот момент кто-то начал осторожно поворачивать ручку. Дверь заскрипела и распахнулась лишь на пару дюймов — дальше ее не пустила цепочка. В образовавшуюся щель просунулся клювообразный нос, за ним последовала рука с пистолетом.

С трудом обнаружив над носом пару близко посаженных глаз, Уоверли спокойно прицелился и направил в них из баллончика струю ментолового крема для бритья. Раздался приглушенный вопль, голова дернулась назад, а пистолет со стуком упал на пол. Джек схватил его, сунул в карман пижамы и стремительно бросился обратно к раскладушке. Через пять секунд, громко щелкнув, замок открылся. Фом Бердж испустила писк удовлетворения и, сбросив цепи, отскочила в сторону. Громоздкая детективша не стала терять времени и с помощью грозди гибких конечностей поспешно проструилась к окну. Потрясенный этим зрелищем Уоверли с изумлением взирал на Фом Бердж. За непрерывно дергавшейся дверью слышались недоумевающее бормотание и рычание. Дверная ручка опять повернулась. Затем в дверь ударили чем-то тяжелым.

— На крышу! — Фом Бердж протекла сквозь окно и исчезла.

Дверь затряслась от громового удара. Уоверли подскочил к окну, взобрался на подоконник и посмотрел вниз. Там он обнаружил круглое бледное лицо с глазами, похожими на пузыри в кипящей смоле, которые немедленно уставились на него. Уоверли взвизгнул и стремительно рванулся вверх.

Перевалив через парапет, Джек осмотрелся. В центре на трех паукообразных телескопических ногах легко возлежал предмет, по форме напоминающий супницу. Верхняя половина “супницы”, сделанная из прозрачного пластика, была откинута на шарнирах, подобно раковине двухстворчатого моллюска. Фом Бердж почти добралась до твифлера, когда над его планширом появилась маленькая остроконечная голова. Обезьяноподобное лицо разломилось по вертикали, из образовавшейся щели вылетел резкий крик, и существо выскочило на крышу. Фом Бердж тяжело запрыгнула внутрь, и “супница” опасно закачалась. Не медля ни секунды, детектив развернулась, протянула длинную руку с двумя локтями к Уоверли и потащила его вверх. Невдалеке что-то хлопнуло, и едва купол успел закрыться, как над ним закружился бледный желто-зеленый газ. Детектив втиснулась в маленькое, обитое плюшем кресло и наклонилась над пультом управления. Уоверли слегка очухался и обнаружил, что находится в каком-то маленьком отсеке, очевидно, на полке для мелких пакетов.

— В какой стороне Монтана? — поинтересовалась детектив, пытаясь перекричать усиливающееся жужжание, которое возникло, когда она нажала кнопки на приборной панели.

— Прямо впереди, около тысячи миль, — сообщил Уоверли.

— Держись крепче! — крикнула Фом Бердж, и маленький экипаж прыгнул вверх. — По оптимальной траектории путешествие займет полчаса. Не знаю, успеем ли мы вовремя.




3


Поднявшись на высоту ста тысяч футов и разогнавшись примерно до 1850 миль в час, твифлер сменил громкое жужжание на тихий шепот, из-за которого он и получил свое название.

— Быстрее, — попросил Уоверли.

— Любое ускорение на этой высоте — и нас выкинет вон с планеты, — менторским тоном заметила Фом Бердж. — Расслабься, Уиври. Мы все делаем наилучшим образом.

— Как я могу расслабиться? — пожаловался Джек. — Габариты чересчур неадекватны.

— Ну, ты же должен знать, что машины Q-давления — чечевицеобразной формы и их радиус пропорционален четвертой степени мощности. Если сделать габариты такими, чтобы ты мог стоять, потребуется диаметр в половину светового года. Это будет уж слишком громоздко.

— Хммм. Я всегда удивлялся, почему у “летающих блюдец” такая форма. Мне и в голову не приходило…

— Да ты просто на удивление невежествен. — Спутница изучающе посмотрела на него одним глазом, в то время как другой не отрывался от приборной панели.

— Я, кажется, отметил некоторые недостатки в ваших одеждах перед тем, как все началось, — с кислой миной пробурчал в ответ Уоверли… Он разглядывал три пухлых корсета, стянутых вокруг луковицеобразного тела. — Большинство местных красоток посчитают два из них лишними, — добавил он.

— Ты не слишком хорошо знаешь этих местных. Они чрезвычайно ценят грудь. И если два данных органа привлекательны, то шесть — в три раза привлекательнее.

— И кого же ты собираешься привлекать?

— Никого. Но девушки любят производить впечатление.

— Ну, если уж говорить о впечатлениях, что вы собираетесь делать с этим метеоритом? Вы, кажется, сказали “кубическая миля”?

— Я надеялась дезинтегрировать его за внешним поясом астероидов, но, боюсь, мы прибудем слишком поздно.

— Метеорит такой величины… — Уоверли почувствовал, что у него на лбу выступила испарина, — превратит земную кору в пар на много миль от места столкновения!

— Страшно подумать, что произойдет с жизнью диких туземцев, — сказала Фом Бердж. — Их пищевые и семейные обычаи будут нарушены, хижины уничтожены… — Ее голос задрожал. — Ох, дорогой, боюсь, мы опоздаем.

* * *


Впереди высоко в небе показалась раскаленная точка. Она равномерно снижалась, становясь все более яркой. Уоверли напряг ноги, когда твифлер резко замедлил скорость, делая вираж. Вокруг ослепительной точки сияла зеленоватая аура.

— Метеорит милях в трехстах от нас, — прокомментировала Фом Бердж. — Это значит, что он столкнется с Землей секунд через тридцать.

Теперь за новой звездой тянулся ясно различимый слабый огненный хвост. Сквозь прозрачный пластиковый купол Уоверли увидел, как голубой луч вырвался из центра ослепительной точки, пронзая и испаряя низкие облака.

— Что это? — спросил Уоверли.

— Столб сжатых газов. Он выплавил в земле прекрасную могилу, в которой скоро будет покоится метеорит.

Далеко внизу от поверхности земли исходили багровое свечение и жар. Непереносимо сверкая, приближающийся метеорит, подобно полной луне, освещал облака под собой. Уоверли уже мог разглядеть твердое тело, несущееся впереди огненного хвоста. Внезапно метеорит раскололся на три куска, которые стремительно неслись к земле параллельно друг другу.

— Черт! — воскликнула Фом Бердж. — Он взорвался. Это означает, что даже полное распыление…

Три осколка мгновенно расширились, сформировав колоссальный, неправильной формы сияющий шар, который мчался вниз со скоростью мысли…

В небе развернулся огромный веер желтого света, даже ярче, чем солнце.

Широко раскрыв глаза, Уоверли следил за разворачивающимся далеко внизу натурным эпизодом грандиозного фильма. Удар метеорита породил раскаленные брызги, которые, как ракеты, взлетали в сопровождении шлейфа газов все выше и выше и исчезали из поля зрения. И все это происходило в полной тишине. Весь горизонт на западе был озарен огненными всполохами. Но постепенно ослепительное сияние стало меркнуть, тронутые серебром края облаков потускнели, и лишь огромное розовое пятно на земле оставалось единственным напоминанием о падении метеорита.

— Тьфу! — плюнула Фом Бердж. — Первый раунд выиграла оппозиция.

* * *


Уоверли и ворплишерианка, не отрываясь, смотрели вниз на раскаленную добела кипящую яму шириной в милю.

— Придется признать, что на этот раз мошенники отсняли замечательный кадр, — заметила Фом Бердж.

— Просто невероятно! — простонал Уоверли. — Ваши люди — да и вы тоже — прекрасно знали, что банда головорезов планирует совершить здесь это злодейство, и чтобы бороться с ними послали сюда одинокую женщину!

— Я категорически отвергаю шовинистические намеки твоего упрека, — сурово заметила Фом Бердж. — И хочу лишь напомнить тебе, что Служба весьма малочисленна и у нее мизерный бюджет.

— Даже если ваша драгоценная Служба — разновидность межпланетных полицейских сил, это еще не повод для такой грязной работы, — резко заявил Уоверли.

— Полицейские силы? Да ты бредишь! Я — частный детектив и работаю по контракту на службу Защиты Фауны и Живой Природы.

— Живой Природы… — начал было Уоверли, но спутница перебила его:

— Держись! Сюда идет ударная волна.

Твифлер сначала задрожал мелкой дрожью, затем неистово задергался из стороны в сторону и одновременно вверх-вниз. Издалека донесся металлический удар грома.

— Меня всю трясет, как подумаю, что бы с нами было, если бы не наше специальное защитное оборудование, — с трудом выдохнула детектив. — Ну а теперь, если мы хотим перехватить этих мерзавцев во время съемки следующего эпизода, нам нельзя попусту тратить время.

— Вы хотите сказать, что они собираются повторить еще раз?

— Разумеется, нет. Следующая сцена — большое землетрясение в провинции под названием Калифорния. В качестве спускового устройства они собираются использовать облучение глубинных слоев мантии плотносфокусированным зондом космического корабля. Вся эта провинция находится в очень хрупком тектоническом равновесии, и все, что им придется сделать, — легко прикоснуться, чтобы начать кристаллическую перестройку, которая удовлетворит самых взыскательных знатоков.

— Сан-Андреасовский разлом, — простонал Уоверли. — Прощай, Сан-Франциско!

— Меня больше волнуют секвойи, — вздохнула Фом Бердж. — Удивительные растения, и заменить их будет не так легко, как жителей Сан-Франциско.




4


Твифлер промчался над Скалистыми горами на высоте восемьдесят тысяч футов и начал снижаться над северо-западом Невады. Непокоренная пустыня сверкала призрачной белизной в свете ущербной луны. Далеко впереди, почти на самом горизонте, виднелись огни Сан-Франциско.

— Теперь они пойдут на небольшую хитрость, — проинформировала Фом Бердж. — Записывающая группа будет находиться на субстратосферной орбите, фиксируя происходящее широкоспектровыми сканерами. А вот производственная группа расположится на земле, чтобы управлять ситуацией. Сначала в дело вступят они, потом — мы. И для того, чтобы захватить этих преступников с поличным, надо приземлиться и выйти из твифлера. Это значит, что мы выйдем из-под защиты силового поля.

— И что же мы сделаем, когда найдем их?

— Я предпочитаю просто, без затей, пустить в ход как можно больше парализующего газа и схватить их. Если негодяи предстанут перед судом, известность принесет нам большие премии и повышение по службе. Однако не исключаю, что придется их распылить.

Резко сбросив скорость, Фом Бердж опустила твифлер ближе к поверхности пустыни и стала внимательно изучать показания приборов.

— Эти мерзавцы удивительно хорошо экранируют свои силовые пузыри, — наконец сказала она. — Но, кажется, я их все-таки засекла. — Фом Бердж вытянула указующее щупальце. Уоверли с трудом разглядел бледную голубую искорку на крыше небоскреба у северной границы города.

— Хорошая позиция — обзор поражаемой зоны оттуда просто великолепный, — добавила Фом Бердж.

Твифлер резко устремился вниз, со свистом пролетев под какой-то аркой, и приземлился на темной крыше. Колпак откинулся, впустив внутрь прохладу ночного воздуха. Джек и Фом Бердж вылезли наружу и подошли к парапету. Бездонная черная пропасть шириной ярдов в сто отделяла их от голубого пятидесятифутового пузыря, мрачно сияющего на соседней крыше. Уоверли бросило в пот.

— Что будет, если они нас заметят? — шепотом спросил он и упал плашмя, когда возле его головы прошипел зеленый луч.

— Это может служить ответом на твой вопрос? — поинтересовалась детективша, спрятавшись за парапетом. — Ну что ж, тут уж ничего не поделаешь. Придется прибегнуть к суровым мерам…

Крыша под их ногами задрожала, и Фом Бердж умолкла. Затем дрожание перешло в неприятные толчки, крыша резко опустилась на фут, затем вернулась на место. Неожиданно раздался низкий гул. С соседних зданий стали падать кирпичи, с грохотом ударяясь о мостовую.

— Ой-ой, началось! — пронзительно закричала Фом Бердж. Цепляясь за крышу множеством ходильных конечностей, детектив расчехлила машинку, похожую на маленький огнетушитель, прицелилась и выпустила струю огня. Уоверли, трясшийся на крыше, как пассажир “Форда-Т”, увидел желтое копье света, скользнувшее по поверхности силового пузыря и поднявшее при этом целый сноп искр.

— Отлично! — пропела Фом Бердж. — Еще пару раз и…

Холм, на котором стоял небоскреб, казалось, опрокинулся. Парапет накренился и упал вниз. Уоверли попытался ухватиться за телевизионную антенну и сумел это сделать, лишь когда его ноги оказались на краю крыши. Фом Бердж дико завопила и уцепилась сразу всеми конечностями за ограждение. Ее распылитель скользнул мимо Уоверли и упал с крыши.

— Слишком поздно! — крикнула детектив сквозь грохот, издаваемый трескающимся строительным раствором. — Но мы все-таки попытались, Уиври!..

— Смотрите! — провизжал Джек.

Силовой пузырь на соседней крыше внезапно из голубого превратился в фиолетовый, затем стал зеленым, желтым и резко уменьшился примерно до половины прежнего диаметра. Сквозь завесу поднявшейся пыли Уоверли сумел разглядеть контуры какой-то сложной аппаратуры, напоминающей рентгеновскую установку. Но не только эту аппаратуру оставил съежившийся пузырь без своей защиты: два существа — одно высокое и тонкое, другое полное, с четырьмя руками — в панике карабкались на его купол, пытаясь попасть внутрь. Вдруг одно поскользнулось и с печальным воем исчезло за краем. Другое же, оставив бесполезные попытки укрыться в безопасном месте, быстро пробежало по покосившейся крыше, перепрыгнуло на соседнюю и исчезло в облаке дыма и пыли.

* * *


— Ты видел? — крикнула Фом Бердж. — Им пришлось бросить свой грамплер! Мы победили!

— Да… но что вы скажете о землетрясении? — спросил в ответ Уоверли, когда антенна, за которую он цеплялся, на секунду перестала трястись, а затем резко подпрыгнула вверх.

— Нам остается лишь прогуляться по крыше и надеяться на лучшее…

Сквозь тучу пыли они следили за тем, как голубой пузырь дрогнул и заскользил в небо, оставив лучевое орудие одиноко торчать среди обломков и пыли.

— Пошли? — спросила Фом Бердж. — Земля перестает трястись, мы должны догнать этих негодяев.

Уоверли посмотрел на город, в котором мириады огоньков исполняли медленный грациозный “шимми”. Внезапно район города размером в половину квадратной мили погрузился в темноту. Мгновение спустя там вновь появились мерцающие оранжевые огоньки, и скоро весь район осветился.

За городом, порождая гигантские пузыри, вздымался и кипел Тихий океан. А когда пузыри лопались, из них вытекала зеленая вода и вырывалось облако черного дыма, мгновенно исчезавшее в мутной, переливающейся огнями пелене водяной пыли. Свет луны отразился от гребня двадцатифутовой волны, когда та встретилась с берегом и, небрежно поглотив его, величественно помчалась в глубь суши, пенясь у подножий холмов, на которых был построен город. Длинный волнообразный пролет “Золотых Ворот”, поизвивавшись вдосталь в медленном змееподобном танце, бесшумно опустился в залив, исчезнув в плотном тумане. В медленно погружающемся во тьму городе погасло множество огней, но взамен появилось множество языков пламени. Над уничтоженным городом стоял непрерывный грохот.

Вода, совершившая набег на сушу, теперь возвращалась обратно в океан, захватив с собой обломки досок, афиши, ресторанчики-поплавки и автомобили, зажженные фары которых туманно светили сквозь зеленые воды. Дым сформировал белесое покрывало над милями темных руин, то тут, то там желтые вспышки взрывов прорезали мрак.

— О Бо-о-же! — простонал Уоверли, когда непрерывные толчки сначала перешли в мелкую дрожь, а потом и вовсе успокоились. — Что за ужасная катастрофа!

— Это еще ничего. Если бы производственная группа успела дать хороший толчок-заметила Фом Бердж.

— Злодеи! Внизу были лучшие бары страны!

— Могло быть и хуже.

— Я тоже так думаю. По крайней мере, жители Сан-Франциско хоть привыкли к землетрясениям. Представляю, что могло бы натворить это цунами на Манхэттене!

— Спасибо за напоминание, — сказала Фом Бердж. — Следующая сцена должна сниматься именно там.




5


— Паника, которую мы посеяли, довольно ощутимо выбьет их из графика. А нам это может дать шанс, — сказала детектив, глядя в ночную даль. Тем временем твифлер мчался на восток.

— У них здесь только одна производственная группа. На эту съемку выделили мало денег, всего лишь сто миллиардов долларов.

Скорчившийся на “полке для мелких предметов” Уоверли выглянул, когда огни Чикаго показались впереди, промелькнули под машиной и исчезли.

— Что они собираются делать в Нью-Йорке? Еще одно землетрясение? Грандиозный пожар? Или, может быть, сверхтайфун? — спросил он.

— Эти мелкие пакостники не станут делать ни первого, ни второго, ни третьего, — поправила его Фом Бердж. — Это будет кульминационная сцена постановки. Они собираются разрушить огромную океаническую дайку магматического происхождения и позволить всему континентальному шельфу от Бостона до мыса Чарльза сползти в океан.

— Спаси и помилуй! — вскричал Уоверли.

— Если бы у них был бюджет класса А, вот тогда бы ты увидел, на что они способны. Местная луна смотрелась бы весьма впечатляюще, сталкиваясь с Землей.

— О Боже! Но вы рассуждаете так, словно оправдываете их жестокость!

— Вообще-то я привыкла по субботам ходить в театр, но теперь, достигнув зрелого возраста, понимаю, что опустошать планеты таким образом — безумие.

Сияние огней на горизонте с каждой минутой становилось все ярче и ярче. Это говорило о том, что побережье Атлантики уже недалеко.

— Они обосновались на барже в пяти милях от берега, — сообщила детектив, когда твифлер пронесся над Нью-Йорком. — У них небольшой агрегат полевого типа и, конечно же, одноразовый. — Фом Бердж указала вниз. — А вот уже и они!

* * *


Уоверли, открыв рот, уставился на океан, залитый огнями.

— Боже! — охнул он. — Этот агрегат с целое австралийское овцеводческое ранчо.

— Для размещения множества антенн необходимо некоторое пространство. Ведь они должны управлять ста миллиардами мегаватт в секунду. Ну а теперь остановимся милях в двадцати от них и выпустим в баржу несколько снарядов. Конечно, быть может, это немного грязновато — световая вспышка, ударная волна, радиоактивные осадки да еще штормы и цунами, но все-таки лучше, чем позволить этим негодяям убраться отсюда.

— Погодите! Ваше лекарство ничуть не лучше болезни! Мы ведь всего лишь в нескольких милях от густонаселенных районов страны! Вы уничтожите тысячи жителей!

— Ты и в самом деле помешан на охране природы, — сказала Фом Бердж. — Но, пойми, нельзя лечить щупальцевую плесень, не отрезав несколько щупальцев. Ведь речь идет…

— Нет! — Уоверли схватил длинную руку детектива в тот момент, когда она положила лопатовидный палец на большую фиолетовую кнопку. От неожиданности Фом Бердж отдернула руку и при этом ударила локтем по какому-то рычагу. Немедленно открылся фонарь кабины, и встречный поток воздуха, несущийся со скоростью ста миль в час, мгновенно оторвал его. Ледяной ветер, пронзительно завывая и не давая дышать, начал рвать пижаму Джека. Ухватившись за рычаги, Фом Бердж сражалась с брыкающимся твифлером, а тот вошел в “штопор”, со свистом приближаясь к черной поверхности океана.

— Уиври! Я не могу его удержать! У меня кружится голова! Возьми управление… — сквозь шум ветра донеслось до Джека. Массивное тело женщины-детектива вдруг обмякло и сползло под приборную панель. Уоверли с трудом дотянулся до дико вибрирующего рычага и навалился на него всем телом, пытаясь вернуть в начальное положение. Твифлер наклонился, резко дернулся в сторону и сделал “бочку”. Только ремень безопасности не дал Уоверли выпасть из открытой кабины. Джек крепче ухватился за рычаг, и твифлер, изящно перевернувшись, продолжил полет “вверх ногами”. Уоверли посмотрел “вверх” и увидел обширное блестящее темное пространство, покрытое белыми барашками волн, которое медленно качалось над ним. Конвульсивно дернув рычаг, он бросил Атлантику вниз, под дно твифлера, и помчался в пятидесяти футах над водой. Уоверли облегченно смахнул с глаз слезы, вызванные ветром, увидел устремившиеся на него огни баржи и ударил по четырем наугад выбранным кнопкам.

Твифлер резко повернул вправо, издав звук, похожий на треск рвущегося холста, и остановился настолько внезапно, будто стал на якорь. Ремни безопасности затрещали и лопнули, Уоверли бросило вперед. Он ударился о флагшток, на котором развевался вымпел с розовым треугольником, упал вниз и заскользил по палубе баржи.

* * *


Некоторое время он лежал полуоглушенный, затем, шатаясь, встал. Футах в десяти над палубой баржи твифлер медленно дрейфовал прочь, за ним тянулись обрывки ремней безопасности. Уоверли, спотыкаясь, бросился следом, тщетно пытаясь поймать их, промахнулся и, поскользнувшись, запутался в леере. Оставалось лишь тоскливо наблюдать, как летательный аппарат растворяется в ночи.

Внезапно над палубой послышались чьи-то громкие хриплые голоса, затем зажегся малиновый прожектор, а вслед за ним — остальные. Уоверли с удивлением обнаружил, что палуба прямо-таки кишит существами самых разнообразных форм, расцветок и размеров. Луч прожектора ударил Джеку прямо в лицо, и, прикрыв глаза ладонью, он был вынужден укрыться в трехфутовом шпагате. Что-то твердое уперлось в бедро. Уоверли пошарил в кармане пижамы и, вытащив миниатюрный автоматический пистолет, не раздумывая, выстрелил в центр большого прожектора. Раздалось громкое “бух-х!”, прожектор озарила вспышка зелено-голубого света, и он погас.

— Эй, — раздался чей-то язвительный голос. — Я думал, что вы, болваны, приклеили новые нити к номеру двенадцать!

— Забери отсюда лишний персонал, если не хочешь, чтобы я всех повыкидывал за борт, — пробасил другой голос.

— Ноль минус шесть мини-единиц, и считайте, — раздался крик сверху.

Злобно ворчащие голоса слышались все ближе и ближе. Уоверли стиснул пистолет, отполз туда, где была густая тень, вскочил и бросился к низкой палубной надстройке, видневшейся впереди. Обогнув ее, он чуть не столкнулся с призраком, у которого было множество голубых петушиных бородок, заплетенных в косички, двухдюймовые глаза бутылочного цвета, вертикально расположенный рот, открывавший тройной ряд медно-коричневых клыков. И все это было посажено на змеевидную шею, выраставшую из тела брикетированного буффало, завернутого в кожаные крылья. Привидение бросилось назад, обе руки его делали движения, как будто отталкивали Уоверли.

— Хасрач опи ирикик! — прогудело существо. — Кемъ вы есть? Вы испугали меня твоим прыжком, я чуть не задохнулся. Човы хтите?

— Меня послал Миксиз, — сымпровизировал Уоверли.

— О, тогда ты хтите видеть босса.

— Ах, да, разумеется. Конечно же, я хочу видеть босса.

— Вам нужен босс по питанию, босс по команде, босс по досугу, босс по связям с общественностью, босс по наследствам или босс по принуждению? — Монстр откусил кончик толстой голубой сигары и выплюнул его за леер.

— Э-э… босс боссов!

— Бальвоватс внутри переписывает сцену два. Ты слышал, что случилось на побережье?

— Если говорить по существу, я только что прибыл из Батте…

— А как понравился трюк с болидом?

— Очень впечатляюще. Да, кстати, сколько времени до начала съемок?

— Минут пять.

— Спасибо.

* * *


Уоверли бочком миновал ходячий кошмар и направился к освещенному дверному проему. Наверху кто-то невидимый из-за сияющих прожекторов пронзительно тараторил что-то непонятное. Когда Уоверли добрался до двери, из нее появились два существа. Одно было похоже на бронированного трехфутового голубого краба, семенящего на шести ногах. Другое представляло собой семифутовую колонну полупрозрачного желтого желе.

— Эй, вам сюда входить нельзя! — рявкнул “крабик”. — Ик урикик оперок, вы ведь знаете!

— Погоди, Сол, — пробормотал “желатинообразный” дрожащим голосом, похожим на запись на старой магнитофонной ленте. — Ты разве не видишь, что он только что с натурных съемок? Посмотри на его костюм.

— Паршивая работа. Ни один дурак на этот маскарад не клюнет.

— Что ты тянешь, Мак? Пропусти его быстрее. Баль-воватс готов свернуть их группу.

— Ип орикип слаик, — отчаянно сказал Уоверли.

— Я не кумекаю по-глимпски. Лучше говори на местном, в стиле босса.

— Это ест пьяноватый мятеж, — рявкнул Уоверли. — С дороги, пока не поздно!

— Придется поговорить с Мелом об этих посыльных. По-моему, они несколько высокомерны, — уловил Джек, когда “крабик” и “колонна” обменялись быстрыми взглядами и отошли от двери.

Яркий свет и бурная деятельность обитателей комнаты буквально ошеломили Уоверли. Напротив входа стояла пятидесятифутовая стена, сверкавшая движущимися огоньками. За ней, сидя на высоких табуретках, полдюжины оранжевых пушистых существ длинными руками со множеством локтей ловко манипулировали какими-то рукоятками. Слева от них на высокой платформе восседало круглое создание с четырьмя головами, которое с помощью четырех мегафонов выкрикивало команды во всех направлениях сразу.

— Отлично! — услышал Джек. — На первом, третьем и на четвертом — все готовы! Что случилось со вторым и пятым?

— Эй, ты! — Существо с экстравагантной женской стрижкой, неожиданно подошедшее к Уоверли, сунуло ему в руки пачку бумаг. — Отнеси их Бальвоватсу — он наверху, в Центральной Микшерской. Если ему это подойдет, то он просто пустоголовый болван.

Из-за шума, стоящего в комнате, в голове звенело, и Джек мог лишь тупо смотреть вслед существу, которое повернулось и пошло прочь. Все с ускорением неслось к кульминации, и если он быстро что-нибудь сделает…

— Стойте! — завопил Уоверли изо всех сил. — Вы не должны этого делать!

— Ты разочарован, не так ли, малыш? — прочирикало в левое ухо совершенно ошарашенного человека какое-то разбухшее создание. — Если бы этим фиаско руководил я, то для большего эффекта обязательно взорвал бы ледяные шапки на полюсах. Впрочем, и сейчас постановка вроде бы ничего. Специально для тебя — наводнения, штормы…

— Эй, отнеси это Бальвоватсу! — Уоверли сунул бумаги проходящему мимо существу, которое напоминало опавший пудинг. Существо заморгало на него мигательной перепонкой, фыркнуло и сказало: “Хорошо, хорошо, я иду, разве не я?” — и пошло, насильно завербованное. Уоверли на некотором расстоянии последовал за ним.




6


Комната, в которую его привел весьма странный посыльный, оказалось круглой ареной, заполненной экранами, циферблатами, рычагами, вспыхивающими лампочками, и над всем этим царила какофония жужжания и гудения электроники. В центре арены находился подиум, на котором громоздился красно-белый полосатый, как зебра, вращающийся стул, настолько широкий, что на нем могли спокойно уместиться три человека.

— Где Бальвоватс? — “Опавший пудинг” схватил за воротник дрожащий организм, у которого под полосатой спортивной рубашкой торчал пучок голубых ног, усеянных множеством шипов и колючек.

— Он поднялся в Эстетическую редакцию, чтобы дать последние указания, — отрывисто пропищало существо. — А теперь отпусти мою рубашку, а то позову стюарда!

— Передай ему это! — “Пудинг” бесцеремонно вручил бумаги и удалился. Уоверли замер за подиумом, с опаской огляделся и поставил ногу на круг…

— Две минуты! — прозвучал голос. — Всем записывающим отделам на станции.

— Эй, ты, возвращайся на Уровень Семь. Ты же слышал сигнал двухминутной готовности!

Уоверли посмотрел вниз на существо, едва на фут возвышавшееся над полом. Это была композиция из многоцветных бородавок, водруженная на две ноги, походившие на покрытые мхом проволочные кронштейны.

— Следите за своим тоном, дорогой, — резко ответил Уоверли. — Меня послал Бальвоватс. Я замещаю его. Энергия… э-э?.. подключена?

— Вот те на! Разве сейчас время для проверки? Хорошо, сэр, будет лучше, если ты залезете наверх. До начала около минуты с половиной.

Уоверли вскарабкался на подиум, скользнул на стул, осмотрел сверху множество рычагов, педалей, насадок, переключателей и спаренных кнопок с многоцветными лампочками.

— Не дурачьтесь за пультом, все подключено, — заскулил “бородавочник” под локтем. — Я лично отрегулировал.

— Действительно, — ответил Уоверли. — На все сразу нажимать не стоит. Вы сказали, что эта маленькая зеленая кнопка?..

— Если ты начнете трогать, то тебе придется уйти до того, как ты пришли сюда. Лучше пристегнитесь и ждите. Тебе осталось только пятьдесят одну секунду, и ты будете в воздухе.

— А как насчет большой голубой кнопки?

— Тебе что, нужно больше света на палубе? Тогда парни выплачут все свои глаза.

— А как эта желтая?..

— Экраны уже и так готовы, разве ты не видите? Парень, придурки пошлют за меня…

— Я понял: этот огромный черный рычаг…

— Тебе не ест нужны световые фильтры ради Пуда! Сейчас ест ночь!

Уоверли почесал в затылке обеими руками, а затем стал по очереди указывать на различные рычаги:

— Икете, микете, цокото, мэ…

— Не трогайте то, что ты назвали “цокото”, — предостерег инструктор. — Ты тронете это и подадите нагрузку на левый стабилизаторный комплекс…

Стукнула дверь. Уоверли взглянул на вошедшего. Громадное, одетое в белое существо с руками, похожими на свернутых боа-констрикторов, ворвалось в комнату и вытаращило глаза, похожие на очищенные помидоры на стебельках.

— Эй, слезь оттуда, ты! — промычал вновь прибывший. Змеевидные руки потянулись к Уоверли, и тот, уклоняясь, ухватился за запретный рычаг и дернул его до отказа.

* * *


Через стул, на котором сидел Уоверли, прошла волна дрожи, затем пол вздыбился, подобно грузовику, резко повернувшему на девяносто градусов. “Бородавочник” подскочил и схватился с большим рычагом в жарком поединке. Раздался громкий скрежет. Уоверли откатился в сторону, увидел огромных размеров пистолет Бальвоватса и сделал карамболь с управляющего подиума. Змеевидные члены убийственно молотили по палубе, но ни один удар не попадал по человеку. Все лампы в комнате вспыхнули. Сирена разрывалась в бешеном, усиливающемся вое. Звенели гонги. Лежа на полу, Уоверли цеплялся за опору приборной панели. Панель с треском раскрылась, извергнув какой-то довольно крупный блок. “Семь бед — один ответ”, — пробормотал Уоверли, схватил горсть запутанных цветных проводов и оборвал их. Результатом явился каскад искр, заставивший самого диверсанта отползти назад. Именно в этот момент щупальце, похожее на толстую бейсбольную биту, хлестнуло по месту, которое только что занимал Уоверли. Раздалось тупое “буммм!”, и палуба задрожала. Из разбитой электрической схемы повалил дым. Джек, пошатываясь, поднялся и увидел, как Бальвоватс спокойно обхватил колонну щупальцем и устанавливает свое тело в вертикальное положение.

— Ты! — проревел гигант и бросился к Уоверли. Он, подпрыгивая, пролетел через всю Микшерскую и проскочил в дверь. Съемочная группа, толпой примчавшаяся к Микшерской, столкнулась с разгневанным директором. Уоверли, стоя на четвереньках, с трудом подтянул себя по наклонной палубе к двери и выбрался вон.

В коридоре гонги и сирены гремели вдвое сильнее. Под ударами молотящих его техников Уоверли вертелся, толкался, пихался, всячески стараясь пробиться наружу. В конце концов ему удалось выбраться на палубу. Что там творилось! Все незакрепленные предметы скользили, уносимые ветром, вниз под тридцатиградусным уклоном. Уоверли бросился на пол, едва успев увернуться от удара кабеля, и пополз к высокому краю баржи.

— Он там! — как бык проревел кто-то у Джека за спиной. Он дернулся, увидев невдалеке Бальвоватса, пытавшегося устоять на скользкой скособоченной палубе. Гибкое щупальце хлопнуло по палубе менее чем в дюйме от ног Уоверли. Тот потянулся за пистолетом — и не нашел его. Впереди у края баржи неясно вырисовывалась надстройка, похожая на миниатюрную Эйфелеву башню. Джек с неимоверным трудом пробрался к ней, ухватился за перекладину и быстро полез к дальней стороне. Яростно извивавшееся щупальце Бальвоватса поймало лишь воздух за спиной Уоверли. Уцепившись руками и ногами, Джек освободил стопор барабана с кабелем, в котором немедленно застряло настойчивое щупальце, и округа огласилась диким воплем. Палубные прожекторы погасли, остался лишь слабый свет цветных такелажных огней. Кто-то стукнул Джека по голове. Тот поспешно вскарабкался выше.

Прожектор вернули к жизни. Дымный луч устремился вверх, нашел ногу Уоверли, подпрыгнул еще выше, пришпилив его к балке на высоте пятидесяти футов над палубой.

— Крупная премия тому, кто его схватит, — яростно прогрохотал Бальвоватс. В тот же миг снизу донеслись шипящие звуки, сопровождаемые вспышками лилового света. Уоверли опять полез вверх. Луч прожектора последовал за ним. С противоположной стороны палубы распахнулась дверь, повалил дым, показались языки пламени. Беглец почувствовал, что башня начала трястись, и увидел огонь, извергающийся сквозь искореженную палубу.

— Мы тонем! — запричитал кто-то внизу.

— Взять его! — проревел Бальвоватс.

* * *


Уоверли посмотрел вниз и увидел белые гребешки волн, пенящиеся вокруг подножия насеста. В лучах навигационных огней полдюжины небольших существ мельтешили по палубе, готовя ажурную сеть для ловли диверсанта. Что-то стукнуло Уоверли сзади. Он отклонился в сторону, но последовал еще один удар — Джек нагнулся вперед и почувствовал, как нечто твердое упирается в спину. Это был пистолет, запутавшийся в его пижаме. “Вовремя же я оттуда смылся”, — пробормотал Уоверли, обнаружив оружие. Что-то ударилось рядом с ним в перекладину и с противным воем отскочило в темноту. Уоверли оглянулся и увидел, что пижама на плече порвана. Красноглазый шар со слипшимся мехом прицеливался в Уоверли с расстояния десяти футов. Джек поднял пистолет и выстрелил, а потом еще раз — во второго преследователя, который был чуть ниже первого. Оба противника упали в воду, и из темноты донесся двойной всплеск.

— Палуба уже покрыта водой, — сказал сам себе Уоверли. — Dulce et decorum est pro patria, et cetera[5 - Сладостно и почетно за родину и т. д. (лат.) — Уоверли благоразумно опускает слово “умереть”.].

Второй взрыв сотряс полуразрушенную палубу, надстройка закачалась. Пуля провыла мимо лица.

— Возьмите его! Возьмите этого Хибурбле-бурбле… — прогрохотал Бальвоватс, но ярость в его голосе заметно поубавилась.

Горячая кочерга задела голень — Уоверли вздрогнул, заметил какое-то движение, выстрелил и увидел темное тело, упавшее вниз с тонким блеянием. Столб огня, поднявшийся над люком в высокой части баржи, осветил белую плотную пену, доходившую почти до лееров, которые были густо облеплены спасающимися. Пистолет внизу громко рыгнул, покрыв бедро Уоверли капельками краски. Тот изменил позицию, наклонился далеко вперед и выстрелил меж парой налезающих друг на друга белых глаз. Их владелец полетел вниз с отчаянным воплем.

По палубе прокатилась волна, и прожекторы погасли. Уоверли почувствовал, как затряслась надстройка, когда волна запенилась вокруг ее основания всего в нескольких футах под ним. Теперь навигационные огни на рубке баржи мерцали сквозь зеленоватую воду.

Сверху донесся тихий звук. Уоверли вцепился в перекладину еще крепче и посмотрел в небо.

— Фом Бердж! — завопил он.

Темный яйцевидный объект опускался к нему сквозь ночную тьму. Уоверли увидел вишневый отблеск бегущих огней — мерцающих отражений от фонаря кабины.

— Но… наш фонарь унесло… — запнулся он.

Твифлер закачался футах в шести над Джеком, и из него высунулось лицо, похожее на тарелку спагетти с паприкой. Извивающиеся руки, державшие зловещий прибор с длинным стволом, протянулись к Уоверли и схватили его. Неожиданно возникло странное жужжание. Уоверли поднял пистолет, нажал на спусковой крючок…

Раздался тихий щелчок.

— Великолепно! — воскликнуло существо, протянув еще одну длинную цепкую руку к Уоверли. — Какая впечатляющая первобытная свирепость! Мой мальчик, какой великолепный съемочный материал! Ну а теперь залезай сюда, и мы сможем спокойно обсудить детали контракта!




7


— Боюсь, я не совсем понял, мистер Миксиз, — ошеломленно проговорил Уоверли, пытаясь не смотреть слишком пристально на кожистую массу, задрапированную в шотландку цветов клана Стюартов. А если еще учесть и спорран[6 - Шотландская кожаная сумка мехом наружу.], то существо выглядело совсем как настоящий Тэм О’Шентер[7 - Шотландский фермер, герой множества анекдотов, персонаж одноименной повести в стихах Роберта Бернса.].

— Только что я качался на вершине тонущей башни со скопищем яростных злодеев, висящих у меня на пятках, а десять минут спустя… — Уоверли удивленно осмотрел роскошно меблированную гостиную.

— Я оставил яхту здесь, в двухстах тысячах футов от планеты, и спустился вниз пошпионить за Бальвоватсом, — объяснил антрепренер. — Должен признаться, я даже был готов спуститься, чтобы похитить часть отенятого материала. Затем я увидел вас, сэр, в действии presto! Я уловил Новую Волну в кино в момент ее зарождения. Конечно, отснято всего лишь около трех минут настоящего материала. Этого, разумеется, мало — нам потребуется не меньше сотни часов таких записей. Я всегда могу снять продолжение, в котором вас будут преследовать плотоядные динозавры, и ради спасения вы заберетесь на растение-людоеда, а потом на вас нападет сотня летучих вампиров. Вы будете прыгать через пропасть с пылающими углеводородами и, запрыгнув в свой твифлер, почувствуете себя в безопасности как раз в тот момент, когда твифлер столкнется с вершиной горы!

— Ох… Я высоко ценю предложение, — вставил Уоверли, — но, боюсь, у меня маловато актерского таланта.

— О, это не имеет значения, — Миксиз передал Уоверли тонкий стакан с бледной жидкостью и уселся напротив гостя. — Нет, в самом деле! Смею заверить, что сначала мы производим запись дикой природы, а потом с помощью рир-проекции снимаем сцены со страшными опасностями. Мне придется позаботиться лишь о том, чтобы страхи были достаточно реальными, иначе будет трудно вдохновить вас на высочайшие усилия.

— Нет. — Уоверли осушил свой стакан и икнул. — Я высоко ценю риск и все такое, но вынужден вернуться к своей работе.

* * *


— Какое жалованье вы получаете сейчас? — требовательно спросил Миксиз.

— Пять сотен.

— Ха! Я удвою его. Одна тысяча Универсальных Кредитов!

— И сколько это будет в долларах?

— Вы имеете в виду местную валюту? — Миксиз вытащил блокнот из споррана и стал листать. — Кокосы… вампупы… морские раковины… зеленые бумажки… ага! Это они! Доллары. Один Уникредит равен двенадцати сотням шестидесяти пяти долларам и двадцати трем центам. — Он захлопнул блокнот. — Цент — это что-то типа коровы, я полагаю. Их всегда включают в местные сделки для умиротворения Вишну или кого-то, ему подобного.

— Это… это немногим больше миллиона долларов в месяц!

— Минутку, — поправил Миксиз. — За свою следующую картину вы, разумеется, получите больше.

— Ваше предложение очень заманчиво. Но, боюсь, я не смогу достаточно долго спасаться, чтобы потратить свои деньги, — рассудительно заметил Уоверли.

— Что касается этого, если вы будете играть супергероев, вам действительно потребуются суперсилы. Я снаряжу вас полным СС-экзоскелетом. Не могу же я позволить своей “звезде” получать травмы!

— СС-экзоскелет?

— Самосохранение. Разработан в моей собственной лаборатории Космических изделий. Он намного лучше, чем армейские модели. Настоящие полистальные мускулы, неуязвимый панцирь, инфракрасный и ультрафиолетовый обзор, покров невидимости, хотя последним вам будет разрешено пользоваться только при настоящей опасности.

— Это звучит… — Уоверли сглотнул, — достаточно ошеломляюще.

— Подождите, — раздался слабый голос. Уоверли и Миксиз повернулись к раскладушке, с которой пыталась встать Фом Бердж.

— Ты не должен… падать так низко… твой договор… с этими вандалами…

— Вандалы! — фыркнул Миксиз. — Осмелюсь напомнить, мадам, что я взял на буксир ваш брошенный твифлер, когда он стремительно уносился на трансплутонианскую орбиту.

— Лучше аннигиляция, чем помощь… от такого, как вы!..

— Я, э-э, думаю, что у вас ошибочное представление о мистере Миксизе, — вставил Уоверли. — Он не производит здесь Галакуляры, а собирается снимать прекрасное семейного типа представление, благодаря которому фильмы о разрушении планет просто уйдут с экранов.

— Дни Галакуляра сочтены! — уверенно заявил антрепренер. — Что такое разломанный континент по сравнению с одиноким героем, борющимся за свою жизнь? Когда я поставлю свой эпос о схватке одинокого бойца, сражающегося с бесстыдным бестиарием беснующихся берсеркеров, будет нажито состояние!

— О, действительно. — Выслушав наметки возможного воздействия на зрителей, Фом Бердж представила себе обывателей в новых Миникулярах. — Пожалуй, Уиври… ты решил проблему! — признала она наконец. — Я и правда… не представляла… — Она перекатила огромные глаза на Айзека Миксиза. — А как насчет того, чтобы пригласить меня на главную женскую роль?

— Ну… Я не знаю, — попытался увильнуть Миксиз. — В аудитории семейного типа могут появиться обвинения в смешении рас…

— Чушь! Уиври, сними маскировку.

— Если быть абсолютно честным, я ее не ношу, — с достоинством ответил Уоверли.

— Ты хочешь сказать… — Фом Бердж уставилась на него. Затем с ее широких губ сорвалось хихиканье. Она выпрямилась, пошарила у себя на шее и, резко дернув руку вниз, расколола свое туловище пополам, вывернув его, как банановую кожуру. Тонкая рука стянула широкий костюм с округлых плеч. Показалось миленькое личико со вздернутым носиком, за ним последовала великолепная грудь. А над всем этим возвышалась копна морковно-рыжих волос.

* * *


— А я — то думала, что должна скрывать от тебя свою настоящую внешность! — сказала Фом Бердж, выскользнув их съежившегося костюма ворплишерианки. — А все это время ты действительно был борудианцем!

— Борудианцем? — Уоверли потрясенно улыбнулся изящной фигурке, скромно одетой в обтягивающий лоскуток марли.

— Как и я, — сказала Фом Бердж. — Меня бы никогда не взяли на эту работу, если б я осталась в естественном облике. Да и ты тоже достаточно похож на земных туземцев.

— Эй, — прервал ее антрепренер. — Если вы двое относитесь к одному и тому же виду, почему у нее есть эти формы, а у вас нет?

— Это часть красоты существ вида… м-м… борудиан, — сказал Уоверли, взяв в ладони сильную руку женщины-детектива и глядя в ее сияющие зеленые глаза. — Вперед, мистер Миксиз, давайте контракты. Вы сами напросились на эту сделку!




Вакансия





1


Пробегая взглядом по строчкам, Март Мелдон почувствовал, как пересыхает горло. Скрытые за толстыми контактными линзами глаза декана Вормвелла, сидящего по другую сторону стола, нетерпеливо уставились на перстень-часы.

— Квота исчерпана? — хрипло выдавил из себя Мелдон. — За три дня до вручения дипломов?

— Э-э-э… да, мистер Мелдон. Сожалею, но вам… — Отвислые щеки декана слегка задрожали. — Разумеется, ваша репутация останется незапятнанной.

Мелдон с трудом выговорил:

— Они не могут так со мной поступить. По успеваемости я — второй в группе…

Вормвелл поднял вверх пухлую ладонь.

— Мистер Мелдон, дело не в личностях. Учебная программа студентов зависит от ежеквартально выделяемых сумм на финансирование учебного процесса. Нам срезали фонды, и теория аналогий оказалась одним из тех учебных курсов, которые пострадали от сокращения квоты…

— Теория?.. Но ведь я специализируюсь по микротронике, а теория аналогий — только лишь необязательный факультативный курс, на который отводится всего один час…

Декан встал, барабаня толстыми пальцами по крышке стола.

— Все детали найдете в извещении, которое у вас в руках…

— А как быть с такой деталью, что четыре года я ждал зачисления и еще пять лет пахал как лошадь…

Декан выпучил глаза.

— Мистер Мелдон! — Голос Вормвелла посуровел. — Мы работаем в системе! Я подчеркиваю, в системе! Надеюсь, вы не ожидаете, что мы сделаем исключение для отдельного гражданина?

— Но, декан, ведь квалифицированных инженеров-микротроников ужасно не хватает…

— Это будет исправлено, мистер Мелдон. Верните студенческий жетон в Регистрационное Бюро и получите там предписание пройти тест на профпригодность.

— Ну ладно. — Мелдон с грохотом отодвинул стул и встал. — Так или иначе, я могу пройти тестирование и получить место. Микротронику я знаю не хуже любого выпускника…

— О, по-моему, вы забыли об ограничениях для испытуемых, не получивших академического образования, при прохождении тестирования по техническим специальностям. Полагаю, вы воспримите как подарок тест на профпригодность второй ступени…

— Второй ступени?.. Но ведь это тест для неквалифицированных рабочих!

— Вам нужно где-то работать, мистер Мелдон? Город с населением, превышающим сто миллионов человек, не может содержать бездельников. Да и жизнь у человека, лишенного жетона, не слишком приятна.

Декан замолчал и многозначительно посмотрел на дверь. Мелдон собрал бумаги и вышел.




2


В кабинке, где проводилось тестирование, было жарко и душно. Март поерзал на жестковатом сиденье, устраиваясь поудобнее, и бегло просмотрел опросный лист:






1. Какое из нижеперечисленных слов повторяется чаще других: собака, кошка, корова, кошка, свинья?..

2. Понравилось бы вам просить людей, входящих в здание, предъявить свой пропуск?

3. Понравилось бы вам проверять бланки, чтобы убедиться, в правильном ли порядке расставлены имена?





— Вопросники лежат на столе, — донеслось из настенного динамика. — Отметьте ответы, которые вы считаете правильными. Отмечайте только по одному ответу на каждый вопрос. На выполнение теста дается один час. Теперь можете начинать…

* * *


Двадцать минут спустя Мелдон вернулся в приемную и опустился на скамью рядом с хмурым мужчиной, который стискивал одной рукой кулак другой, словно держал пойманную мышь.

Сидящий напротив Марта юнец в стандартном рабочем комбинезоне вытряхнул сигарету из смятой пластиковой пачки с надписью “Государственное пособие — однодневный рацион”, раскурил ее и выдохнул клуб едкого дыма с привкусом горящего химического замедлителя.

— И это настоящее курево… — глотая буквы, сказал юнец. Голос его был высоким и срывающимся. — Полдюйма эрзац-табака и полтора дюйма фильтра.

Он покатал тонкий сероватый цилиндрик меж пальцев, кисло ухмыльнулся и бросил сигарету на пол.

Хмурый мужчина, сидевший рядом с Мелдоном, слегка повернул голову.

— Парень, все это сделано в целях противопожарной безопасности. Такие типы, как ты, имеют привычку бросать окурки куда попало. Поэтому сигареты изготовлены так, что должны сгорать дотла и гаснуть сами по себе.

— Ага… А если сделать сигареты еще на полдюйма короче, то можно будет выкидывать их, даже не раскуривая.

В другом конце приемной маленький человечек с ушами, похожими на кочаны цветной капусты, шел вдоль скамеек и бегло просматривал желтые или розовые карточки, которые прошедшие тест мужчины и женщины держали в руках. Человечек остановился перед узколицым мальчиком, который сидел открыв рот, демонстрируя всем желтые зубы, и выхватил у него из судорожно сжатой руки карточку.

— Вы уже прошли тест, — раздраженно заявил человечек. — И не должны больше приходить сюда. Заберите свою карточку и отправляйтесь в указанное в ней место. Вот здесь…

Человек ткнул пальцем в карточку.

— Шестнадцать лет я был бригадиром девятой бригады токарей в Отделе технического обеспечения, — неожиданно сказал хмурый мужчина, сидевший рядом с Мелдоном. Он расцепил руки и продемонстрировал, Марту свою правую ладонь. От четырех его пальцев осталось только по одной фаланге. Мужчина опять спрятал руку.

— Когда мне оказали бесплатную медицинскую помощь, меня классифицировали как J-4 и послали сюда. И знаете что? — Он уставился на Марта. — Я не могу пройти эти тесты…

— Мелдон Март, — донеслось из динамика. — Подойдите к столу регистратора.

Мелдон прошел через всю комнату и остановился в углу перед столом, за которым сидел все тот же маленький человечек. Теперь он занимался тем, что ловко сортировал карточки. Человечек посмотрел на Мелдона, выхватил розовую карточку из стопки ей подобных и сунул Мелдону. На карточке были написаны всего два слова: “Не годен”.

Март швырнул карточку на стол.

— Должно быть, вы что-то перепутали, — сказал он. — Этот тест под силу даже десятилетнему ребенку!..

— Может, и так, — резко ответил регистратор. — Однако вы его не осилили. Следующее тестирование состоится в среду, в восемь утра…

— Послушайте, я ведь пять лет обучался микротронике…

Регистратор терпеливо поддакнул ему:

— Конечно, сэр, конечно. А теперь идите и возвращайтесь сюда в среду.

— Не думаете ли вы…

— Это вам, приятель, не стоит думать. — Регистратор изучающе уставился на Мелдона. — Я скажу, что вам нужно, приятель. Вам нужно пройти коррекцию личности.

— Благодарю за совет, — холодно проговорил Мелдон. — Еще не готов, чтоб из моих мозгов сделали яичницу-болтунью.

— Ну и наглец же вы! — Регистратор ткнул себя пальцем в грудь. — Разве похоже, что у меня яичница вместо мозгов?

Март неуверенно взглянул на него.

— Вы подвергались коррекции, да? На что это было похоже?

— Коррекция личности? Ничего особенного. У вас проблемы с устройством на работу. А коррекция помогает вам, только и всего. Я не раз сталкивался с такими людьми, как вы. И вот что я вам скажу, приятель: пока вы не подвергнетесь коррекции личности, вам ни за что не пройти тест второй ступени.

— К черту тестирование второй ступени! Я зарегистрировался для прохождения теста по техническим специальностям. Просто подожду.

Регистратор согласно закивал, постукивая кончиком карандаша по зубам.

— Ага, вы, конечно, можете и подождать. Помню одного типа, который ждал целых девять лет. А потом прошел коррекцию личности, и за неделю мы устроили его на работу.

— Девять лет? — Мелдон покачал головой. — Кто придумывает эти правила?

— Кто их придумывает? Да никто! Они записаны в Книге.

Мелдон наклонился над столом.

— Ну тогда, кто пишет эту книгу? Где я могу найти авторов?

— Вы имеете в виду Руководство? — Регистратор возвел глаза в потолок. — Оно наверху, на следующем уровне. Но, приятель, не тратьте время понапрасну. Вы не сможете попасть туда. Начальству некогда спорить с каждым встречным-поперечным. Это система…

— Ага, — отворачиваясь, сказал Мелдон. — Я уже слышал об этом…




3


Мелдон поднялся на лифте на один этаж и вышел в фойе, глухие стены которого были увешаны стендами с цитатами. По всему фойе были расставлены каменные урны с песком и кадки с покрытой пылью юккой. В фойе выходила единственная дверь — задвижная, из полированного металла, на которой крупными буквами было написано: “Департамент трудоустройства — вход только для персонала”. Март попытался открыть эту дверь и обнаружил, что она надежно заперта.

Кроме Мелдона, в фойе никого не было. Где-то тихо гудели воздушные компрессоры. Мелдон прислонился к стене и стал ждать. Через десять минут двери лифта с шипением открылись, выпустив медлительного мужчину в синем комбинезоне с желтым жетоном в руке. Он сунул жетон в двухдюймовую прорезь рядом с железной дверью. Раздался негромкий щелчок. Дверь отъехала в сторону. Следом за рабочим Мелдон торопливо проскользнул внутрь.

— Эй, в чем дело? — спросил рабочий.

— Все в порядке, я — координатор, — быстро ответил Мелдон.

— А-а. — Рабочий осмотрел его с головы до ног. — Эй, а где ваш идентификатор?

— У меня новая экспериментальная система. Идентификатор вытатуирован на моей левой ступне.

— Черт! Вечно они придумают какую-нибудь ерунду.

Рабочий пожал плечами и пошел по коридору, устланному толстым ковром. Мелдон неторопливо последовал за ним, внимательно изучая таблички на дверях. Увидев дверь с надписью “Секция критериев”, он решительно вошел внутрь. Девушка, чье лицо изрядно портила полнота, оторвалась от бумаг, продолжая энергично двигать челюстями, взглянула на Марта и сразу же нажала кнопку на крышке стола.

— Привет, — сказал Мелдон и попытался улыбнуться как можно лучезарнее. — Я хотел бы увидеть главу отдела.

Девица продолжала напряженно жевать, не спуская с него глаз.

— Я не отниму у него много времени…

— Само собой, чувак, ты не отнимешь много времени, — заметила девица.

Открылась дверь. В комнату заглянул мужчина в форме. Служащая лениво указала пальцем на Мелдона.

— Он ворвался, — заявила она. — И к тому же без жетона.

Охранник мотнул головой в сторону коридора:

— Давай сюда…

— Послушайте, мне необходимо увидеть руководителя…

Коп крепко ухватил его за руку и помог выйти за дверь.

— Никакого покоя нет от таких, как вы, — заявил коп. — И чего вы претесь сюда, а не идете по указателям за трудоустройством?

— Понимаете, они сказали мне, что я должен пройти нечто вроде электронной лоботомии, которая сделает меня настолько тупым, что я смогу занять должность регистратора или вахтера…

— Попридержи язык, болтун, — сказал охранник и выпихнул Мелдона в фойе. — Убирайся! И пока не получишь жетон, не устраивай своих грязных трюков. Понял?




4


Мелдон сидел в публичной библиотеке за полированным столом, отделанным под дуб, и листал брошюру, озаглавленную “Коррекция личности адаптирует человека к работе”.

“…Неврозы возникают из-за напряжения, которое человек испытывает на работе, — прочитал он на одной из страниц. — Таким образом, работник, подвергшийся коррекции личности, наслаждается глубоко заложенным удовлетворением, которое проистекает от того, что человек Выполняет Работу. Это удовлетворение свободно от непродуктивных импульсов, вызывающих внутренние конфликты, и лишено путаницы бесполезных умозрительных настроений…”

Март встал и подошел к столику, за которым сидела библиотекарша — крашеная брюнетка с безвольным подбородком и зеленым жетоном, болтающимся на плоской груди.

— Я хочу что-нибудь более объективное, — сказал он тем хриплым шепотом, каким принято говорить в библиотеках. — В этой брошюре нет ничего, кроме пропагандистских бредней.

Библиотекарша бросила колотить по клавишам и уставилась на брошюру в руке Мелдона.

— Книга издана самим Отделом трудоустройства, — резко заявила она. — В ней содержатся все необходимые сведения.

— Нет, не все. Ничего не говорится о том, кто оценивает результаты теста по трудоустройству и кто решает, чьи мозги нуждаются в промывке.

— Ну и ну! — Библиотекарша вздернула крошечный подбородок. — Я уверена, что никогда прежде не слышала, чтобы коррекцию личности описывали в подобных терминах!

— У вас есть какие-нибудь технические данные о коррекции личности… или что-нибудь о политике трудоустройства в целом?

— Они не предназначены для всяких тут… — девица замялась в поисках подходящего слова, — любопытствующих!

— Надеюсь, у меня есть право знать, что происходит в моем родном городе? — в полный голос поинтересовался Март. — Это что, заговор?..

— Вы — параноик! — Длинные тонкие пальцы библиотекарши вцепились в брошюру и выдернули ее из рук Мелдона. — Вы явились сюда, громко топая, и даже без жетона… взрослое здоровое создание…

Ее голос разрезал тишину, словно бритва, и привлек к Мелдону внимание других посетителей библиотеки.

— Мне были нужны только сведения…

— …живущие в роскоши, благодаря налогам, которые я выплачиваю! Вы должны быть…




5


Час спустя Март стоял прислонившись к стене в коридоре девятого этажа, где находилась редакция “Гранйорк Таймс-Геральд”, и мысленно репетировал речь. Из двери с надписью “Главный редактор” вышел толстяк. Преграждая путь, Мелдон шагнул ему навстречу.

— Прошу прощения, сэр. Мне нужно поговорить с вами…

Пронзительный взгляд ярко-голубых глаз просверлил его из-под густых бровей.

— Да? В чем дело?

— У меня есть для вас занятная история. О процедуре трудоустройства.

— Тпру, дружище. Кто ты такой?

— Моя фамилия Мелдон. Я получил высшее техническое образование… Ну, почти получил. Но занять должность инженера-микротроника не могу. У меня нет жетона, и единственный способ стать его обладателем — устроиться на работу. Но вначале я должен позволить правительству прооперировать мои мозги…

— Хм! — Толстяк осмотрел Мелдона с головы до ног и пошел прочь.

— Послушайте! — Мелдон схватил его за руку. — Правительство из умных людей делает идиотов, чтобы они могли выполнять работу, которая под силу даже шимпанзе. А если ты начинаешь задавать вопросы…

— Ну хватит, мистер… — раздалось рычание за спиной Мелдона.

Тяжелая рука опустилась на плечо, потащила к выходу на пешеходную дорожку девятого уровня и вытолкнула за дверь. Он поправил одежду и оглянулся. Коренастый охранник с запаянной в пластик розовой карточкой на груди похлопал Марта по воротнику, приветливо сказал:

— Не шляйся здесь больше! — И захлопнул дверь.




6


— Привет, Глэмис! — обратился Мелдон к маленькой, опрятно одетой женщине, которая сидела за маленьким чистым столом. Она нервно улыбнулась ему в ответ и поправила и без того ровную пачку бумаг у себя на столе.

— Март, я, конечно, рада опять тебя видеть…

Ее взгляд уперся на то место у него на груди, где должен был находиться идентификационный жетон. Жетона, разумеется, там не было.

— Но ведь сейчас ты должен быть у консультанта по социальной адаптации…

— Я не смогу до января получить работу. — Мелдон подтащил стул ближе к столу и сел. — Меня выгнали из Университета. Сегодня утром проходил тестирование второй ступении. И провалился.

— Ох, Март… мне так жаль! — Она убрала с личика легкую улыбку. — Но ведь в среду ты можешь опять пройти его…

— Ага. И в среду, и в пятницу, и еще в понедельник на будущей неделе…

— Но почему, Март? Уверена, в следующий раз ты справишься с тестом, — оптимистично заявила девушка и перелистнула несколько страниц настольного календаря. — В среду проводится тестирование на должности… должности специалистов по парковке машин, инспекторов по оборудованию, контролеров по сантехнике…

— Точно. Уборщиков туалетов, — прервал ее Март. — А еще ты забыла про весовщиков…

— Там есть и другие специальности, — поспешно продолжила Глэмис. — Например, регулировщики уличного движения…

— Которые должны нажимать кнопки и включать красный свет на светофоре. Но дело не в том, какие профессии указаны в списке. Дело в том, что я не могу пройти этот тест.

— Почему, Март?.. К чему ты клонишь?

— К тому, что, если хочешь занять одну из этих должностей, ты должен быть законченным болваном. А если уж так получилось, что ты не болван, то тебя с твоего же согласия превратят в болвана.

— Март, ты преувеличиваешь! Коррекция личности просто чуть увеличивает время реакции синапсов. И этот эффект обратим, в любое время тебя можно вернуть в прежнее состояние. Чтобы руководить стандартными работами, требуются люди со специфическими качествами…

— Глэмис, я могу подделать результаты теста? Мне нужна работа… Если я не хочу пользоваться одеждой, полученной по соцобеспечению, и получать по два пищевых пайка в день.

— Март! Я потрясена твоим вопросом! У тебя ничего не получится. Одурачить Отдел трудоустройства не так легко, как ты думаешь.

— Тогда сделай так, чтобы я мог участвовать в тестировании по техническим специальностям. Ты ведь прекрасно знаешь, что я с ним справлюсь.

Она покачала головой:

— Черт тебя побери, Март! Тестирование по техническим специальностям проводится в Городской Башне, в Департаменте личного состава, на пятом уровне. Никто не попадет туда, не имея, по крайней мере, синего жетона… — Она нахмурилась, очень симпатично нахмурилась. — Ты должен просто пройти коррекцию и…

Мелдон удивленно посмотрел на Глэмис:

— Ты и в самом деле считаешь, что я позволю опустить мой IQ до восьмидесяти? А потом пойду работать мусорщиком?

— Ну, Март, ты же не можешь ожидать, что общество станет приспосабливаться к тебе? Ты должен приспособиться к обществу.

— Послушай, я ведь и так могу компостировать билеты, не хуже идиота. Я…

Глэмис опять покачала головой:

— Нет, Март, ты не сможешь. Отдел трудоустройства знает, что делает. — Она понизила голос. — Буду с тобой откровенна. Работы, не требующие высокой квалификации, должны быть сделаны. Но людям с живым, острым умом нельзя поручать механически выполняемые задания. Из этого ничего, кроме неприятностей, не выйдет. Поэтому Отделу трудоустройства и нужны люди, которые будут соревноваться за почетное право компостировать билеты.

Март некоторое время задумчиво теребил нижнюю губу, потом со вздохом сказал:

— Ну ладно, Глэмис. Наверное, я все-таки соглашусь пройти коррекцию.

— О, замечательно, Март! — Она улыбнулась. — Уверена, что после этого ты станешь намного счастливее.

— Но прежде я хочу узнать о коррекции как можно больше. И должен быть уверен, что не останусь слабоумным навсегда.

Глэмис шикнула на него и, достав тонкую папку из стопки, аккуратно сложенной в углу стола, протянула ее Мелдону:

— Здесь есть все, что…

Он покачал головой:

— Это я уже читал. Обычная рекламная брошюра для неискушенных читателей. Я хочу знать, как работает аппаратура коррекции личности. Нужны схемы и технические описания.

— Ой, Март, у меня ничего такого нет. И даже если было бы…

— Ты можешь достать описание. Я подожду.

— Март, я очень хочу помочь тебе… но… зачем…

— Я не соглашусь на коррекцию личности, пока не узнаю о ней кое-что, — решительно заявил Мелдон. — Хочу убедиться, что они не выжгут мне кору головного мозга.

Глэмис в нерешительности принялась покусывать губу.

— Хорошо, — наконец сказала она. — Может, я найду что-нибудь в Центральном Архиве.

Девушка встала.

— Подожди здесь. Это не займет много времени.

Через пять минут она вернулась с толстой книгой в обложке из прочной оберточной бумаги, на которой было написано: “МОН 8765-89. ЭЭК модель П. Руководство по эксплуатации и ремонту”. И ниже — “Только для служебного пользования”.

— Большое спасибо, Глэмис. — Март быстро перелистал книгу. — Я завтра верну.

Он встал и направился к двери.

— Ой, Март, ее нельзя выносить из конторы! Не забывай, тебе не полагается даже заглядывать в это руководство…

— Ты получишь ее назад. Завтра.

Он подмигнул Глэмис и, невзирая на протесты, вышел за дверь.




7


Кабинка напоминала Марту ту, в которой он три дня назад пытался пройти тест в Отделе трудоустройства. Только здесь вместо стола и стула стояла высокая больничная кушетка. Служитель с постным лицом, облаченный в белый халат, щелкнул выключателем, повернул верньер.

— Разденьтесь до пояса, положите одежду и обувь в корзину, извлеките все металлические предметы из карманов брюк. Снимите часы и украшения, если есть, — протараторил он без всякого выражения. — Когда будете готовы — лягте на спину, — он похлопал по кушетке, — положите руки вдоль тела. Дышите ровно и глубоко. Оборудование руками не трогать. Я вернусь примерно через пять минут. Из кабинки не выходить.

Служитель отодвинул занавеску в сторону и вышел.

Март быстро достал из кармана плоский пластмассовый футляр с инструментами, вытащил самую большую отвертку и принялся выкручивать винты из металлической панели. Через несколько секунд он снял ее и с интересом посмотрел на запутанную мешанину электронных блоков, разноцветных проводов, винтов, плавких предохранителей, крохотных конденсаторов…

Март вытащил из кармана клочок бумаги и сопоставил схему с оригиналом. Толстый черный провод… Вот он. Март провел по схеме пальцем. И этот красный, идущий от конденсатора емкостью 30 мкФ…

Мелдон рывком отсоединил два разъема и поменял их местами. Потом поспешно перерезал несколько проводов, соединил их перемычками и добавил к схеме еще один резистор. Теперь, если все расчеты верны, контрольно-измерительные приборы будут показывать, что аппаратура работает нормально, но токи, вместо того чтобы слегка опалить синапсы, будут бесконечно циркулировать по проводам, не причиняя вреда. Март установил панель на место, прикрутил ее и едва успел снять рубашку, как в щели между занавесками показалась голова служителя.

— Быстрее. Снимайте одежду и забирайтесь на кушетку, — приказал человек в белом халате и вновь исчез.

Мелдон опустошил карманы, снял башмаки и растянулся на кушетке. Прошла минута или две. Запахло спиртом, раздвинулись занавески. Круглолицый служитель взял Марта за левую руку, провел по ней холодным клочком ваты и, держа пневмошприц в дюйме от кожи, надавил на шток. Марта словно кто-то ужалил.

— Вы получили дозу безвредного снотворного, — монотонно заговорил человек в белом. — Расслабьтесь, не пытайтесь изменить положение наушников или нагрудных контактов после того, как я установлю их. Вы уже чувствуете сонливость?..

Март кивнул. В кончиках пальцев появилось легкое покалывание, а голова, казалось, начала медленно раздуваться. Что-то холодное легло на запястья, лодыжки… сдавило грудь…

— Не беспокойтесь, это ограничители — для вашей же безопасности. Расслабьтесь и дышите глубоко, чтобы ускорить действие снотворного…

Голос служителя отдавался эхом, то затихая, то становясь громче. На мгновение в голову заползла паническая мысль: а что, если он ошибся и сейчас переделанная аппаратура пропустит через его мозг смертельный заряд?.. Но потом эта мысль исчезла вместе с остальными, унесенная прочь водоворотами нежной зеленой пелены.




8


Март сидел на краю кушетки, и служитель протягивал ему маленькую пластмассовую чашку. Март взял ее, пригубил теплую сладковатую жидкость и вернул обратно.

— Вы должны выпить это, — заявил человек в белом. — Для вашей же пользы.

Март не обратил на его слова ни малейшего внимания. Он все еще был жив, и служитель, похоже, не заметил в его поведении ничего необычного. Пока все идет хорошо. Мелдон посмотрел на свою ладонь. Один, два, три, четыре, пять… Считать он не разучился. “Меня зовут Март Мелдон, мне двадцать восемь лет, место проживания — общежитие собеса номер шестьдесят девять, корпус два, девятнадцатый этаж, комната номер девятнадцать ноль шесть…”

С памятью, похоже, полный порядок.

Двадцать семь умножить на восемнадцать будет… четыреста восемьдесят шесть…

Он по-прежнему мог выполнять простейшие арифметические действия.

— Давай, приятель, допивай этот чудный напиток и одевайся.

Мелдон помотал головой, полез за рубашкой, потом вспомнил, что все движения должны быть замедленными и нерешительными — как у настоящего идиота. Он неловко взял рубашку и попытался надеть ее. Ничего не получилось…

Служитель буркнул что-то нехорошее себе под нос, поставил чашку на стол, отобрал у пациента рубашку, помог одеться и застегнуть пуговицы на груди.

— Клади свое барахло в карманы и пошли… Ну вот, хороший, послушный мальчик…

Ведомый служителем, Март покорно пошел по коридору, приветствуя встречных дурацкой улыбкой. В комнате, где оформлялись документы, сидящая за маленьким столом чопорная дама средних лет поставила печати в бумагах Мелдона и сняла у него отпечатки пальцев.

— Распишитесь здесь… — указала она. Март стоял не двигаясь и лишь тупо смотрел на документы.

— Напишите здесь свое имя! — Дама нетерпеливо похлопала по бумагам. Засунув в нос указательный палец и открыв рот, Март принялся пускать слюни.

Женщина взглянула куда-то мимо него.

— Девять ноль один, — позвала она. — Заберите его…

Мелдон схватил со стола ручку и крупными корявыми буквами написал свое имя. Женщина отобрала у него бумаги и сунула ему в руку один из заполненных бланков.

— Ух, я задумался, — объяснил Март, неуклюже сложив бланк, и опять засунул палец в нос.

— Следующий! — рявкнула женщина и взмахом руки отослала Мелдона прочь. Он покорно кивнул и, шаркая ногами, побрел к двери.




9


Регистратор в Отделе трудоустройства посмотрел сначала на бланк, который ему подал Март, потом, улыбнувшись, на самого вошедшего.

— Ну что ж, наконец-то ты одумался. Хороший мальчик, хороший. Сегодня ты получил прекрасные оценки. Теперь мы найдем тебе работу. Обязательно найдем. Ты ведь любишь мосты, а?

Мелдон задумался, потом нерешительно кивнул.

— Ну, конечно же, ты любишь мосты, просто не можешь не любить их. Работа на открытом воздухе. И ты будешь важным, очень важным человеком. Когда машина подъедет, ты должен наклониться и посмотреть, положил ли водитель деньги в ящик с прорезью наверху. Будешь носить форму, очень красивую форму…

Маленький человечек продолжал нести всякую чепуху, заполняя бланки. Мелдон стоял рядом с ним, уставившись в никуда.

— Ты пойдешь вот сюда. Прямо сейчас ты пойдешь сюда. Вот здесь написано, куда идти. Понял? Просто садись на трансгородской челнок. Остановка здесь, на этом уровне. В тот, на котором нарисована большая цифра “девять”. Ты ведь знаешь, как выглядит цифра “девять”?

Мелдон тупо моргнул и кивнул. Клерк нахмурился.

— Иногда мне кажется, что эти парни немного перебарщивают. Ну ничего, через несколько дней почувствуешь себя лучше, твое восприятие обострится — как у меня. Ну а теперь отправляйся туда, и тебе дадут идентификатор, форму и поставят работать. Хорошо?

— Э-э… спасибо.

Мелдон медленно доковылял до выхода, прошел через турникет и оказался на залитой ярким солнцем пешеходной дорожке четвертого уровня. На ослепительно сверкавшем табло у входа в челнок появилась надпись: “Посадка — № 9”. Мелдон сунул полученные от регистратора бумаги в карман и побежал к остановке.




10


На следующий день ровно в восемь утра Мелдон вышел из общежития. Одет он был в видавший виды стандартный студенческий костюм, а в руках нес тяжелый вещевой мешок с полученной накануне формой сборщика дорожной пошлины. На лацкане красовался новый желтый жетон.

Мелдон добрался до уличного уровня на грузовике, там пересел в машину, идущую на окраину, и вышел на остановке неподалеку от района дешевых лавчонок, которые группировались вокруг Пятой авеню и Сорок пятой стрит. Мелдон выбрал захудалый магазинчик, заставленный рядами вешалок с одеждой немодных фасонов. Толкнув пыльную стеклянную дверь, он вошел в длинную, тускло освещенную комнату, в которой воняло нафталином и прелой шерстью. За прилавком стоял низенький хозяин магазинчика. Над его оттопыренными ушами торчали пучки седоватых волос, а расстегнутый жилет выставлял на всеобщее обозрение необъятное брюхо. Март поднял свой вещмешок, открыл и вывалил на прилавок форму сборщика податей. Толстяк настороженно следил за его действиями.

— Сколько дадите за это барахло? — спросил Мелдон.

Торговец повертел в руках темно-голубую тужурку и светло-синие брюки, скривив губы, пощупал материю. Перегнувшись через прилавок, он взглянул на входную дверь и покосился на вещмешок в руках Мелдона. Потом задумчиво посмотрел на Марта и на форменную одежду на прилавке.

— Даю пять кредиток.

— За все?.. Да оно стоит не меньше сотни! Толстяк, нахмурившись, уставился на желтый жетон на лацкане Мелдона.

— Пусть жетон не тревожит вас, — успокоил его Март. — Он ворованный… как и остальное барахло.

— Эй! О чем это вы? У меня тут респектабельное заведение. Вы что, коп?

— Я не собираюсь зря тратить время! — резко заявил Мелдон. — Нас никто не подслушивает. Давайте вернемся к делу. Можете срезать галуны и пуговицы…

— Десять кредиток — больше не дам, — проговорил толстяк, понизив голос. — Мне ведь тоже надо на что-то жить, а? Любой лентяй может спокойно получить одежду в собесе. А кто купит ее у меня?

— Не знаю. Согласен на двадцать.

— Пятнадцать. Да и то это грабеж…

— Добавьте еще комбинезон ремонтника — и по рукам.

— Нового товара у меня нет, но подобрать…

Десять минут спустя, закатав рукава промасленного комбинезона, Март вышел из магазинчика. Желтый жетон блестел на нагрудном кармане.




11


В центре широкого, площадью с четверть акра, дымчато-серого ковра стоял письменный стол из выбеленного плавника. Сидевшая за столом девица с нескрываемой неприязнью уставилась на Мелдона.

— Я точно знаю, что с оборудованием у нас все в полном порядке, — высокомерно заявила она.

— Послушай, детка, давай каждый из нас будет заниматься своим делом: я — сантехникой, а ты — диктографом. — Март снял с плеча сумку с инструментами и сделал вид, что собирается поставить ее на ковер. — Мне сказали явиться в спортзал для руководящих работников на девятом уровне Городской Башни. Я сюда и явился. И теперь или ты скажешь, где находится сауна, или я уйду отсюда и подам жалобу в профсоюз… Ну?

— В следующий раз, грубиян, пользуйся лифтом для обслуживающего персонала. — Она нажала на кнопку, и стенная панель скользнула в сторону, открыв вход в спортзал. — Мужская парилка — направо, женская — налево, общая — прямо. Выбирай.

Мелдон пошел по вымощенному кафелем коридору, мимо запотевших дверей. Коридор изогнулся сначала в одну сторону, потом в другую, и Март, открыв дверь, очутился в просторном зале, сверкающем хромом и красной краской пластмассовых скамеек, гимнастических коней, параллельных брусьев, тренажеров и гирь. На полу лежал толстяк в белых шортах и без особого энтузиазма дергал ногами в воздухе, словно крутил педали велосипеда. Мелдон прошел через зал и открыл еще одну дверь.

Сквозь потолок из дымчатого стекла струился несущий тепло солнечный свет. Тропические растения склоняли широкие листья над ковром цвета травы. Вокруг бирюзового бассейна блестели хромированные поручни. На надувных матрасах лежали загорелые мужчины в плавках и темных очках. Справа виднелась дверь с крупной надписью “Раздевалка — только для членов”. Мелдон зашел туда.

Вдоль стен двумя рядами стояли шкафчики цвета слоновой кости, а между ними — длинная мягкая скамья. Чуть дальше, в темноте душевой, блестели распылители душей. Мелдон поставил сумку на скамейку и достал двенадцатидюймовую фомку.

Отжав верхний край дверцы одного из шкафчиков, Мелдон заглянул внутрь и увидел длинную металлическую планку, которая выполняла роль засова. Март вернулся к сумке с инструментами и вытащил длинные узкие клещи. Немного повозившись, он зажал засов, и дверца, лязгнув, открылась. Однако, к разочарованию Мелдона, шкафчик был пуст.

Март попытал удачу со следующим шкафчиком и обнаружил в нем светло-коричневый костюмчик, который непременно надел бы, будь ему лет двадцать. Март направился дальше…

* * *


Четыре ящика спустя он нашел темно-бордовый костюм из дорогого синтетического материала, пару алых туфель и похрустывающую розовую рубашку. Март быстро осмотрел содержимое карманов и обнаружил бумажник, набитый десятикредитовыми банкнотами, клубную карточку и синий идентификатор с золотой застежкой в виде аллигатора. Март оставил бумажник и деньги на полке, запихал одежду в сумку с инструментами и направился к двери. Неожиданно она распахнулась, и, бросив на Мелдона косой взгляд, в раздевалку влетел один из тех, кто принимал солнечную ванну.

Поспешно обогнув бассейн, Март вышел в коридор, в дальнем конце которого уже знакомая ему высокомерная девица о чем-то разговаривала с очень удивленным мужчиной. Они оба повернули головы в сторону Марта. Тот сразу же юркнул в первую попавшуюся дверь и оказался в комнате со множеством покрытых белыми простынями столов, уставленных лампами с широкими рефлекторами и заваленных всевозможными скалками, колотушками и прочими приспособлениями для массажа. Огромный толстяк с волосатыми руками и лысой головой, облаченный в облегающее белое трико и белые теннисные туфли, сложил газету и, жуя зубочистку, уставился на Мелдона. На груди его болтался розовый жетон.

— Э-э… где душевая? — поинтересовался Март.

Толстяк кивнул в сторону двери позади. Мелдон вошел в длинную комнату со множеством душей, кранов и каких-то ручек. Другого выхода из душевой не было. Март устремился назад, но наткнулся на толстяка — тот загораживал выход.

— И то радость — наконец кто-то решил устранить эту течь, — сказал толстяк, не вынимая зубочистку изо рта. — Три месяца назад я звонил насчет нее. Вы, парни, не особенно торопитесь.

— Придется вернуться за инструментами, — промямлил Март и попытался протиснуться мимо толстяка. Тот не двинулся с места.

— А у тебя в сумке не инструменты, что ли?

— О, я захватил не те инструменты. — Март опять попытался пролезть в дверь. Толстяк вытащил зубочистку изо рта и нахмурился.

— У тебя ведь есть разводной ключ, правда? У тебя есть кусачки и отвертка. Что тебе еще нужно, чтобы устранить паршивую течь?

— Ну… Мне потребуется отжимной гайковерт, — сказал Март, — и дисектор, а также один — два системных мультивибра…

— Что же ты пришел сюда, не захватив… э-э… как их там… свои хреновины? — Толстяк с подозрением уставился на сумку с инструментами. — Разве у тебя в сумке не стандартный набор инструментов?

— Ясное дело, стандартный. Но все отвертки и гаечные ключи предназначены для правосторонней резьбы, а здесь…

— А ну-ка давай посмотрим…

Толстяк протянул руку к сумке, и Март поспешно отступил назад.

— …но, возможно, удастся обойтись подручными средствами, — закончил он и осмотрел душевую. — Который из них?

— Игольчатый душ, третий справа. Постоянно капает. Когда я читаю, он доводит меня до белого каления.

Март поставил сумку на пол.

— С вашего разрешения я предпочел бы остаться один. Очень не люблю, когда за мной наблюдают…

Толстяк хмыкнул и удалился. Мелдон открыл сумку, достал из нее разводной ключ и принялся откручивать широкое стопорное кольцо. Вода закапала, потом забила толстой струей. Март подбежал к двери и толчком распахнул ее.

— Эй, что же вы не сказали, что вода не отключена?..

— А?

— Вы должны перекрыть главную задвижку! Быстрее, пока нас не затопило!

Толстяк вскочил и побежал к выходу.

— Оставайтесь возле задвижки, подождите пять минут, а потом откройте ее, — крикнул ему вслед Март.

Хлопнула дверь. Март втащил сумку с инструментами в массажную и быстро стянул с себя грязный комбинезон. Взгляд упал на аккуратно упакованные комплекты, в которые входило нижнее белье, носки, зубные щетки и расчески. Он выбрал себе подходящий комплект и снял с себя остатки одежды, выданные в собесе…

Снаружи послышался крик, топот бегущих ног… Дверь распахнулась. В массажную влетел мужчина, которого Март прежде видел в солярии.

— Где Чарли? Какая-то тварь сперла мою одежду!

Бывший студент схватил полотенце, накинул на голову, повернулся спиной к нежданному гостю и принялся изо всех сил делать вид, что, напевая, вытирает волосы.

— Рабочий! Вот его сумка с инструментами!

Март резко обернулся, сорвал с головы полотенце и, выхватив из рук мужчины сумку с инструментами, сильно пнул его. Потеряв равновесие, человек влетел в душевую. Мелдон захлопнул дверь, запер ее и бросил ключ в водосток. Воплей из душевой почти не было слышно. Март завернулся в полотенце и выскочил в коридор. Там уже собралось порядочно народу — одни в белых халатах и трико, другие — обмотаны полотенцами, третьи — в уличной одежде. И все одновременно говорили.

— Туда! — крикнул Март и неопределенно указал рукой в сторону раздевалки. — Не дайте ему уйти!

Мелдон протолкался сквозь толпу и пошел по коридору.

— Эй, а почему у него сумка с инструментами? — воскликнул кто-то.

Март сразу же нырнул в ближайшую комнату и оказался в парной.

Женщина с красной распаренной кожей, покрытой бисеринками пота, в полотенце, тюрбаном закрученном на голове, возмущенно уставилась на Мелдона.

— Что вы здесь делаете? Общая парная — следующая по коридору.

Судорожно хватая ртом воздух, Март прошел мимо нее и, открыв дверь, вбежал в маленькое помещение, заставленное картонными коробками. В стене напротив был еще один проход. Мелдон оказался в пыльном безлюдном коридоре. Тремя комнатами дальше он обнаружил пустующий склад.

Через пять минут, переодевшись в респектабельный бордовый костюм, Март покинул склад и вскоре добрался до двери с надписью “Выход”. За дверью было устланное ковром фойе со множеством лифтов. Мелдон зашел в один из них, и лифтер со скрипом закрыл дверь.

— Ваш жетон, сэр?

Март показал ему синий идентификатор.

— Вниз, сэр?

— Нет, — решительно ответил Март. — Наверх.




12


Мелдон вышел на пятом уровне. Тут все было тихо и спокойно.

— Как пройти в Испытательные комнаты первой ступени? — спросил он.

Лифтер показал ему на бесконечный коридор со множеством дверей.

— Хотите попытаться сделаться крупной шишкой, да, сэр? — поинтересовался лифтер. — А меня ни за какие коврижки не заманишь на такую работу. Зачем мне ответственность?

Дверь лифта закрылась. Изобразив озабоченность на своем лице, Март пошел по коридору. По словам Глэмис, где-то на этом уровне находился Центральный Архив Департамента Кадров. Найти его будет не слишком трудно. Ну а потом… потом придется что-нибудь сымпровизировать.

Ярдов через сто на скрещении двух коридоров на стене висел указатель, уведомлявший о том, что если Март хочет попасть в Отдел Изучения Личного Состава, то ему направо.

Бывший студент повернул направо и пошел мимо открытых дверей, в которых мельком замечал неяркие краски, решетки кондиционеров, растения в горшках и кадках и безукоризненно одетых девушек с аккуратными прическами, которые сидели или за огромными коммутаторами, или за пустыми столами. Строгие надписи на дверях гласили: “Отдел программирования”, “Отдел вакансий”, “Отдел экстраполяции данных — ступень III”…

Впереди послышался топот, который стал значительно громче, когда Мелдон приблизился к широкой двойной двери. Прижавшись лицом к стеклу, он увидел длинное помещение, заставленное массивными металлическими шкафами, доходящими до потолка. По проходам между шкафами ходили люди в пыльных коричневых халатах, сверялись с бумагами в руках и делали в них какие-то пометки, нажимая клавиши на клавиатурах, соединенных с гигантскими шкафами. За столом неподалеку от двери сидел человек с озабоченным выражением лица. Он оторвал взгляд от стола и заметил Мелдона. Тут уж было не до колебаний. Март открыл дверь и вошел внутрь.

— Доброе утро, — добродушно сказал он. — Я ищу Центральный Отдел Кадров. Я туда попал?

Печальный заведующий явно хотел что-то спросить, но никак не мог решиться. На воротнике его гавайки блестел зеленый идентификатор.

— Вы из Спецотдела? — наконец неуверенно спросил он.

— Можно сказать и так, — весело ответил Мелдон. — Я никогда не был здесь, в Отделе Изучения Личного Состава, поэтому сказал себе: “Какого черта, почему бы мне не пойти туда и не посмотреть на все своими глазами?”

Март нацепил на лицо расслабленную улыбку, взяв за образец улыбку декана Вормвелла, которую тот обычно надевал, когда снисходил до общения со студентами.

— Ну, сэр, здесь находится Отдел Обработки Данных, а вам, вероятно, нужен Архив…

Март вмиг сориентировался.

— Я не совсем понял, чем именно занимается ваш отдел.

Заведующий нехотя встал.

— Мы храним здесь оригиналы текущих анкет личного состава, — начал было он, но неожиданно прервал объяснения. — Э-э, простите, сэр, но могу ли я взглянуть на ваш идентификатор?

Мелдон дал теплой улыбке стать на градус-другой прохладнее и лишь потом на мгновение сверкнул синим жетоном. Заведующий даже вытянул шею, когда Март спрятал жетон.

— Ну а теперь, — быстро сказал Мелдон, — пожалуй, вам лучше начать с самых азов и кратко обрисовать мне, чем вы тут занимаетесь. — Он взглянул на настенные часы. — Только не слишком затягивайте лекцию. У меня напряженка со временем.

Заведующий заложил пальцы за пояс и огляделся по сторонам.

— Что ж, сэр, давайте начнем отсюда…

* * *


Десять минут спустя они остановились перед высоким, со стеклянными дверцами шкафом, внутри которого на сверкающих валах покоились бобины с пленками, а все пространство над, под и за каждым рядом бобин было забито цветными пластмассовыми деталями самой разнообразной формы.

— …разумеется, все это управляется электроникой, — продолжал рассказывать заведующий. — В среднем за день мы заносим в личные дела четыре миллиона девятнадцать тысяч решений, принятых государственными служащими. Причем среднее время задержки пропускных каналов не превышает четырех микросекунд.

— А откуда вы получаете информацию? — как бы нехотя, по обязанности поинтересовался Мелдон.

— Нам скармливают свои данные все Директораты…

— И Отдел тестирования тоже? — лениво спросил Март.

— Да, конечно. Это наш крупнейший поставщик данных.

— Включая данные по пятому и седьмому разрядам?

Заведующий кивнул:

— С восьмого по второй. Данные по техническим специальностям хранятся отдельно в банках памяти Ю и Я. Вот тут… — Он указал на два шкафа, окрашенных в красный цвет.

— Понятно. Именно сюда заносятся все новые выпускники технических вузов, да?

— Совершенно верно, сэр. Данные о них в алфавитном порядке передаются в Отдел тестирования, а потом, согласно полученным оценкам, выпускники ранжируются для присвоения разряда и трудоустройства.

Март кивнул и двинулся дальше по проходу. Каждому из банков памяти была присвоена своя литера. Март остановился перед шкафом, на котором виднелось большое Б.

— Давайте взглянем на типичную запись, — предложил он.

Его гид подошел к клавиатуре, нажал на клавишу. Загорелся экран монитора. На нем появились буквы и знаки: “Баюл Феликс В. 634-8735-009-БЬ. А чуть ниже — сложный узор из точек.

— А мне можно?

Март нажал на клавишу, и после тихого щелчка имя на экране сменилось: “Бакарский Хьюман А.”.

Мелдон взглянул на непонятный точечный код под именем на экране.

— Насколько я понимаю, каждая точка имеет свое значение?

— В первом ряду указывается физический профиль личности, это начальные девять точек. Затем идет психологический профиль — следующие двадцать одна точка. Потом…

Заведующий монотонно продолжал лекцию, и Марту оставалось лишь в нужных местах кивать или поддакивать.

— …образовательный профиль вот здесь…

— Погодите! — прервал его мнимый ревизор. — Предположим, что в данных есть ошибка — ну, скажем, неправильно указан средний балл, полученный человеком во время тестирования. Как вы его исправите?

* * *


Заведующий нахмурился, уголки его рта опустились. Сразу стало заметно, что он далеко не молод.

— Разумеется, я вовсе не имею в виду, что ошибка произошла по вашей вине, — быстро добавил Март. — Но мне кажется, что во время обработки данных из-за сбоя в оборудовании могут потеряться десятые доли. Такое ведь иногда случается, а? — Он понимающе улыбнулся.

— Ну, такое случается раз или два за год. Однако большого вреда от этого не бывает. Во время следующего просмотра ошибочная запись просто аннулируется. Вот и все.

— Так что вы не вносите… э-э… поправки?

— Вношу, если требуется заменить какую-нибудь графу.

Заведующий повернул несколько ручек на клавиатуре — надпись на экране уплыла вверх и вбок, а одна из точек увеличилась в размерах и разделилась на множество строго упорядоченных точек.

— Предположим, нам потребуется внести сюда изменения. Я просто стираю этот код, а вместо него впечатываю новый. Всего секунда и…

— А нельзя ли чуть подробнее? Что бы такое придумать? Ну, скажем, так — вы хотите отразить в личном деле, что какой-то человек закончил технический вуз…

— Тогда я внесу этот символ в восьмой ряд, в четвертую колонку. Вот сюда. Код конкретной технической специальности должен находиться в девятисотой группе. Он набирается с помощью этих кнопок. — Заведующий указал на ряд цветных кнопок на клавиатуре. — А потом личное дело автоматически передается в банк памяти Ю или Я.

— Ну что ж, это была замечательная экскурсия, — сказал Март. — Я позабочусь о том, чтобы моя благодарность была зарегистрирована в вашем личном деле.

Печальный заведующий с трудом выдавил из себя улыбку.

— Я стараюсь выполнять свою работу…

— А теперь, если не возражаете, я поброжу тут и понаблюдаю, как идет работа. У меня есть еще несколько минут до начала совещания.

— Э-э… сэр, сопровождать посторонних не входит ни в чьи служебные обязанности, кроме…

— Ничего страшного. Я с удовольствием поброжу здесь один.

Мелдон повернулся спиной к заведующему и пошел по проходу. В конце ряда шкафов с лентами он оглянулся и увидел, что заведующий уже сидит за столом у двери и печально качает головой.

* * *


Март быстро свернул в третий проход, миновал банки памяти с литерами О и Н и остановился перед клавиатурой, соединенной со шкафом, на котором была нарисована крупная М. Он нажал на клавишу, и на экране появилось имя: Майонович.

Мелдон еще несколько раз нажал на клавишу, и на экране сменились несколько имен: Макисс… Малачи… Мелдон Салли… Мелдон Март.

Он оторвал взгляд от экрана. В конце прохода стоял техник и наблюдал за ним. Март одобрительно кивнул.

— Аппаратура у вас — что надо!

Техник ничего не ответил. Он просто стоял с открытым ртом и смотрел на Марта. На его груди блестел розовый жетон. Мелдон взглянул на потолок, на пол, снова на техника. Тот по-прежнему стоял в конце прохода. Неожиданно он закрыл рот и решительно повернулся к столу заведующего…

Март быстро повернул ручки на клавиатуре. Одна из точек разрослась, заполнила собой весь экран, распалась на множество мелких точек. Так, восьмой ряд, четвертая колонка…

Техник, привлеченный резким движением Марта, обернулся и быстро направился к нему.

— Эй, никто не имеет права лезть в…

— Спокойно, приятель, — решительно оборвал его Мелдон. — Отвечай на каждый вопрос четко и коротко. Сейчас ты будешь проверен на быстроту и правильность ответов. Из скольких знаков состоит код технических специальностей в девятисотой группе?

Захваченный врасплох техник поднял брови и удивленно ответил:

— Три… Но…

— Назови мне специальный код для инженеров-микротроников, закончивших институт cum laude[8 - С отличием (лат.).].

Неожиданно из-за двери послышались чьи-то громкие голоса. Множество людей одновременно спрашивали о чем-то. Март услышал, как заведующий отвечает им. Почесывая в затылке, техник застыл в нерешительности. Март торопливо застучал по цветным клавишам. 901… 922… 936… Он наугад внес в свое личное дело коды дюжины технических специальностей.

Уголком глаза Мелдон заметил, как на одной из красных панелей мигнул огонек, — его личное дело автоматически переместилось в специальные банки памяти. Нажав на кнопку, Март убрал свое имя с экрана и направился в дальний конец зала. Техник последовал за ним.

— Эй, вы! В чье личное дело вы тут влезли?

— Ничего плохого я не сделал, — заверил его Мелдон. — Просто исправил ошибку. А теперь прошу меня извинить, но я опаздываю на совещание…

— Мне нужно проверить ваши слова. Чье личное дело это было?

— О, не знаю. Я его выбрал наугад.

— Но… но ведь у нас тут сто миллионов личных дел…

— Правильно! — воскликнул Март. — Пока вы заработали тысячу баллов. А теперь у меня осталось времени только на один вопрос — здесь есть другой выход?

— Мистер, лучше вам не уходить, пока я не поговорю с заве…

Март заметил две двери, на которых не было никаких обозначений.

— Не беспокойтесь. Да и что вы скажете начальнику? Что, возможно — всего лишь возможно, — в одно из ста миллионов личных дел вкралась крошечная ошибка? Это наверняка очень обрадует его.

Мелдон открыл ближайшую дверь.

— Эй, что… — попытался остановить его техник.

— Не зовите нас — мы сами позовем вас! — провозгласил Март и захлопнул за собой дверь.

И только когда она с громким щелчком закрылась, он понял, что попал в крошечную подсобку. Март резко обернулся и провел рукой по двери, надеясь найти ручку. Ручки не было.

Его окружала кромешная тьма.

* * *


Март торопливо ощупал стены — они были совершенно гладкие. Подпрыгнул, но до потолка достать не смог. Снаружи донеслись крики техника. В любую секунду может открыться дверь, и что тогда будет?..

Он встал на колени и принялся исследовать пол. Обычный пол, совершенно гладкий, без каких-либо отверстий и люков. А потом Март больно ударился локтем о металл…

Мелдон протянул руку и почти на уровне пола нащупал железную решетку двух футов шириной и высотой в фут. Из нее шел равномерный поток холодного воздуха. По углам решетку держали четыре винта. Март полез в карман, вытащил монету и выкрутил винты. Решетка вывалилась из стены и упала в подставленные руки Марта. Он бережно положил ее на пол и полез в воздуховод. Почти сразу же воздуховод делал резкий поворот. Впереди показалось светлое пятно, исчерченное квадратами еще одной решетки. Бывший студент прополз туда и сквозь решетку заглянул в комнату, из которой доносились гул, жужжание и клацание механизмов. Все помещение было заставлено огромными вычислительными машинами, на панелях которых весело перемигивались лампочки и дрожали стрелки индикаторов. Мелдон дернул за решетку, но она довольно прочно держалась в стене. Тогда он продвинулся немного вперед. Сразу за решеткой воздуховод плавно сворачивал вправо и расширялся дюймов на шесть. Упершись руками в стену, а ногами в решетку, Март изо всех сил пытался вытолкнуть решетку. Под ударами его ног она раскачивалась все сильнее и сильнее и наконец с грохотом упала на пол. Март вылез из воздуховода ногами вперед.

В комнате никого не было. На одной стене висели плакаты по технике безопасности. Март снова залез в воздуховод и ползком вернулся к подсобке. Из-за двери по-прежнему доносились голоса. Март вытянул руку, нашарил на полу решетку и закрыл ею отверстие в стене. Дверь подсобки распахнулась. Мелдон затаил дыхание. На мгновение наступила тишина.

— Но, — раздался голос техника, — говорю вам, что этот тип влетел в подсобку, словно опаздывал на ракету до Парижа! Я не хотел выпускать дверь подсобки из вида, потому стоял тут и кричал, словно вы устроили мне разнос за…

— Должно быть, вы ошиблись. Наверное, он заскочил в соседнюю дверь…

Дверь захлопнулась. Март с облегчением вздохнул. Ну что ж, теперь можно немного отдохнуть и заодно подумать, как выбраться с пятого уровня.




13


Мелдон, крадучись, прошел по узкому проходу между огромными вычислительными машинами, свернул за угол и едва не столкнулся с рыжеволосой темноглазой девушкой, чьи пухлые красивые губки открылись в удивленном “о”.

— Вам нельзя здесь находиться, — сказала девушка и карандашом указала на дверь у себя за спиной. — Пока не будет завершено тестирование, все экзаменуемые должны оставаться в своих комнатах.

— Я… э-э…

— Понимаю, — добавила она уже менее строго, — четыре часа подряд без всякого перерыва — это ужасно тяжело. Но лучше вернуться в свою комнату, пока вас тут никто не заметил.

Март кивнул, улыбнулся и направился к двери, на которую она указала. Оглянувшись назад, он увидел, что девушка изучает показания приборов и не обращает на него ни малейшего внимания. Март прошел мимо нужной двери и попытался открыть следующую. Она распахнулась, и Март вступил в маленький аккуратный кабинет. За столом, на котором среди прочих вещей красовалась изящная ваза с одинокой розой и табличка с надписью “Мисс Фринклес — Отдел трудоустройства”, сидела женщина с большими круглыми глазами и каштановыми волосами, стянутыми на затылке в тугой узел. Когда Март вошел в кабинет, дама взглянула на настенные часы.

— Боюсь, на сегодняшнее тестирование вы уже опоздали, — сказала она. — Вам придется вернуться сюда в среду днем. А по понедельникам тестирование начинается утром. — Она сочувственно улыбнулась. — Очень многие путают наше расписание. Так что вам не стоит переживать.

— Ох, — попытался изобразить огорчение Март. — А… а нельзя мне с опозданием приступить к тестированию?

Дама покачала головой:

— Увы, это невозможно. Первые результаты уже поступают…

Она кивнула в сторону миниатюрной копии тех огромных вычислительных машин, что стояли в соседней комнате. Та внезапно щелкнула и загудела. Мисс Фринклес нажала кнопку у себя на столе. В аппаратуре что-то звякнуло. Дама посмотрела на нее. Снова раздался щелчок, и машина загудела. Мисс Фринклес опять нажала кнопку, вызвав очередной звонок.

Март стоял и думал. У него оставалась лишь одна проблема — как покинуть Городскую Башню, не привлекая к себе внимания. Все остальные проблемы благополучно разрешились. В личном деле появилась надпись, что он закончил вуз и получил техническую специальность. Даже более того, двенадцать специальностей. Впрочем, может, лучше ему было остановиться на одной? Вдруг кто-нибудь заметит…

— Вижу, вы любуетесь компьютером, — сказала мисс Фринклес. — Очень компактная модель, не правда ли? Кстати, вы случайно не кибернетик?

Мелдон замялся.

— Но…

— Как вас зовут? Я хочу проверить ваше личное дело и убедиться, все ли там в порядке. Ведь вам в среду предстоит тестирование.

Март глубоко вздохнул. Паниковать пока еще не стоило.

— Мелдон, — сказал он. — Март Мелдон.

* * *


Мисс Фринклес вытащила из ниши в столе сложный аппарат, похожий на номерной диск для телефона, набрала длинный код и положила аппарат на место. Прошло десять секунд. Раздался щелчок, и небольшой экран, вделанный в крышку стола, засветился. Дама наклонилась к нему, потом восхищенно посмотрела на Марта.

— О, мистер Мелдон! Да у вас замечательные данные! Я даже представить себе не могла, что мне когда-нибудь доведется тестировать человека с такой разносторонней подготовкой, как у вас!

— Ну, — промямлил Март, сконфуженно улыбаясь, — ничего особенного…

— Эйлетика, физиология клеток, самоподдерживающиеся системы…

— Ненавижу узкую специализацию, — вставил Март.

— …кибернетика. О, мистер Мелдон, да вы просто издеваетесь надо мной, любуясь этим компьютером!

— Ну… — Март бочком направился к двери.

— Да, мы с нетерпением будем ожидать результаты ваших тестов, мистер Мелдон! А пока разрешите показать вам наш новый компьютер, который так восхитил вас. — Она вскочила и обошла стол. — Он здорово экономит время, да к тому же избавляет от необходимости проделывать массу операций с оригиналами записей в банках данных. Когда тестируемый нажимает клавишу “Выполнено”, его тест с ответами в двоичной форме передается сюда на обработку. Этот компьютер способен произвести более тысячи операций сравнения в секунду, выдавая результаты вычислений в десятичной системе и занося их в личное дело в банках памяти. Причем ему не требуется при каждой перекодировке совершать операции со всем массивом данных личного дела. Благодаря этому экономятся огромные деньги — ведь каждая такая операция стоит налогоплательщикам семьдесят пять кредиток!

— Очень впечатляюще! — заметил Март. Если бы ему удалось ненадолго прервать этот бесконечный поток информации, чтобы задать несколько невинно звучащих вопросов…

Тихо звякнул звонок. Мисс Фринклес замолчала и нажала клавишу настольного коммуникатора.

— Мисс Фринклес, вы не могли бы на минутку заглянуть ко мне? Поступило сообщение о безумце, который бродит по зданию…

— О, Боже! — Она кинулась к двери, потом остановилась и оглянулась на Марта. — Пожалуйста, извините меня. Я сейчас вернусь…

* * *


Март выждал с полминуты и тоже кинулся к двери. Но вдруг его осенило. Он посмотрел на компьютер. Результаты всех тестов обрабатываются в этом маленьком устройстве. А что, если…

Беглый осмотр показал, что компьютер был близким родственником тех настольных систем, с которыми Марту приходилось иметь дело во время практических занятий по злополучной теории аналогий. Ответы тестируемого в виде двоичного кода вводятся в компьютер и там сравниваются с заложенными в программу правильными ответами по каждой специальности. Первые три цифры сигнала — это код специальности. Результат переводится в графическую форму, пригодную для занесения в личное дело.

Все настолько просто, что даже неинтересно…

Март нажал на рычаг с тыльной стороны компьютера и удалил корпус. Мисс Фринклес была права, утверждая, что это компьютер новой модели. По большей части он состоял из миниатюрных деталей и легко заменяемых модулей. Теперь понадобятся инструменты…

Мелдон обшарил стол и нашел пилку для ногтей и две шпильки для волос. Марту не нужно было подделывать входной сигнал, требовалось лишь так закоротить блок кодов, чтобы он выдавал окончательные оценки теста. Мелдон, прищурился и всмотрелся во внутренности компьютера.

Слева у самого края платы находилась группа крошечных контактов, которые должны были замыкаться или размыкаться, в зависимости от набранных баллов. На пятачке площадью полдюйма находились девять рядов по девять контактов в каждом. Марту предстояло проделать тончайшую работу…

Он разогнул шпильку и осторожно коснулся ею входов группы миниатюрных реле. Верхний ряд контактов замкнулся, и на боковой панели компьютера загорелась красная лампочка. Март отбросил шпильку в сторону и, быстро сверившись со своей анкетой, которая по-прежнему высвечивалась на экране, нежно повернул малюсенькие зубчатые барабанчики, установив на них пять букв и четыре цифры своего личного идентификационного кода. Потом он нажал на клавишу, выключив экран, и поставил корпус компьютера на место.

* * *


Когда мисс Фринклес вернулась, Март сидел на стуле и рассеянно листал последний номер “Популярной статистики”.

— Судя по всему, внизу, на девятом уровне, беснуется какой-то сумасшедший ремонтник, — едва слышно сообщила испуганная дама. — Он убил трех человек и поджег…

— Ну, мне пора идти, — сказал Март и встал. — Очень славная у вас машина. Кстати, она управляется только автоматически или вручную тоже?

— О, конечно, у компьютера есть и ручное управление. Разве вы его не заметили? Прежде чем результаты теста будут переданы в Центральный Архив, я должна их проверить. Вдруг кто-нибудь смошенничает или закончит тест слишком поздно? Если сразу же не отреагировать на это, то предыдущие оценки могут быть поставлены под сомнение.

— Ну да, разумеется. А чтобы передать данные в Центральный Архив, вы просто нажимаете на эту кнопку? — спросил Март, наклоняясь над столом и надавливая на клавишу, которой прежде оперировала мисс Фринклес. Раздался звонок, и красная лампочка на боковой панели компьютера погасла.

— Ой, вы не должны были!.. — воскликнула мисс Фринклес. — Конечно, ничего страшного не произошло, — добавила она, оправдываясь, — но…

Дверь открылась, и в кабинет вошла та рыженькая, которая отослала Марта в комнату для тестируемых.

— А, вот вы где! — сказала она, увидев Марта. — А я искала вас в комнате для тестируемых…

Мисс Фринклес удивленно взглянула на Мелдона.

— Но мне казалось… — Она рассмеялась. — Ох, мистер Мелдон. Ну и шутник же вы! Сами давно уже закончили тестироваться, а мне внушили, что опоздали!..

Март скромно улыбнулся.

— Барбара, мы должны немедленно взглянуть на баллы. То, что я узнала о его академических успехах, — просто фантастика! Он закончил университет сразу по десяти специальностям, и по каждой cum laude…

Экран на столе снова засветился. Мисс Фринклес повернула ручку, сразу перейдя с первой страницы анкеты на вторую. И потрясенно застыла.

— Мистер Мелдон! Я знала, что вы прекрасно справитесь с тестом, но получить все высшие оценки!..

Дверь из коридора с грохотом распахнулась.

— Мисс Фринклес… — начал было высокий мужчина и замолчал. Он уставился на Марта, осмотрел его с головы до ног. Тот отступил назад. — Кто вы такой? Где взяли этот костюм?

— Мистер Кладд! — ледяным тоном проговорила мисс Фринклес. — Как вы смеете врываться в мой кабинет без приглашения! Будьте добры, ведите себя прилично с моим гостем. Этот выдающийся молодой ученый только что прошел тестирование и получил за него высочайшие оценки. Таких мне ни разу не приходилось видеть за время работы в Отделе трудоустройства!

— Что? Вы уверены? Я хотел сказать… этот костюм… и туфли…

— У меня консервативные вкусы, — высокомерно заявил Март.

— Вы хотите сказать, что он здесь с утра? — Мистер Кладд наконец понял, что оказался в дурацком положении.

— Разумеется!

— Он был в моей группе тестируемых, мистер Кладд, — вмешалась Барбара. — Я могу это подтвердить. А в чем дело?

— Ну… так получилось, что маньяк, которого ловят, одет в такой же костюм и… и, боюсь, я потерял голову. Шел к вам с сообщением, что его видели на этом этаже. Он ускользнул по служебной лестнице, ведущей на вертолетную площадку на крыше и…

Вошедший замолчал и как будто стал меньше ростом.

— Благодарю вас, мистер Кладд, — холодно произнесла мисс Фринклес.

Тот что-то невнятно пробормотал и удалился. Мисс Фринклес повернулась к Марту.

— Я трепещу от восторга, мистер Мелдон…

— Просто здорово! — подтвердила Барбара.

— Не каждый день выпадает возможность трудоустроить человека такой квалификации. Ну и конечно, у вас будет огромный простор для выбора. Я дам свежие бюллетени, и на следующей неделе…

— А не могли бы вы найти мне место прямо сейчас, мисс Фринклес?

— Вы имеете в виду сегодня?

— Немедленно. — Март посмотрел на Барбару. — Мне у вас тут нравится. Какие вакансии есть в вашем отделе?

Мисс Фринклес поперхнулась, вся зарделась, улыбнулась и повернулась к столу. Она нажала несколько клавиш и с интересом посмотрела на экран.

— Замечательно! — выдохнула она. — Вакансия все еще свободна. Я боялась, что за прошедший час ее мог заполнить какой-нибудь другой подотдел.

Она нажала еще несколько клавиш. Белая карточка в узкой платиновой оправе с заколкой в виде аллигатора, украшенной драгоценными камнями, выскочила из щели. Мисс Фринклес встала и почтительно подала карточку Мелдону.

— Ваш новый идентификатор, сэр. Уверена, что вы будете замечательным шефом!




14


Март сидел за длинным письменным столом красного дерева и обозревал толстый ковер размером с теннисный корт, который устилал весь кабинет до широкой двери, кстати, то же красного дерева. Потом его взгляд переместился за широкое окно из звуконепроницаемого поляризованного тонированного стекла, туда, где на фоне темно-синего неба смутно проглядывали силуэты Башен. Март повернулся к столу, открыл серебряную коробочку, стоявшую между массивным нефритовым прибором и эбеновым пресс-папье, вытащил из нее футлярчик с твердыми духами “Шанель” и оценивающе принюхался. Потом он положил ноги на стол и нажал крошечную серебряную кнопочку в подлокотнике кресла. Мгновение спустя бесшумно открылась дверь.

— Барбара… — начал было Март.

— А, вот вы где! — раздался глубокий бас.

Март с грохотом сбросил ноги со стола — ему уже доводилось встречать этого крупного мужчину, который уверенной походкой направлялся к нему.

— Вы поступили подло, заперев меня в душевой. Мы не учитывали, что дело может приобрести такой оборот. Вы нас сильно задержали.

Незваный гость развернул кресло и сел.

— Но… — промямлил Март. — Но… но…

— Три дня, девять часов и четырнадцать минут, — сказал мужчина, посмотрев на свои часы-перстень. — Должен признать, что вы с толком использовали это время. Мы также не предполагали, что вы осмелитесь изгадить результаты тестирования. Большинство останавливается, подделав записи о высшем образовании и надеясь попытать счастья на экзамене.

— Большинство? — непонимающе переспросил Март.

— Разумеется. Не думаете же вы, что только вас удостоили чести предстать перед Специальной Комиссией по трудоустройству?

— Удостоили чести? Специальной?..

— Наконец-то вы начинаете понимать, мистер Мелдон, — сказал мужчина, у которого Март украл костюм в раздевалке. — Еще три года назад вы привлекли наше внимание как потенциальный руководитель высшего ранга. С тех пор мы внимательно наблюдали за вашими успехами. Ваша фамилия значилась в каждом списке кандидатов на…

— Но… но квота была сокращена, и я…

— О, мы, конечно же, могли позволить вам завершить образование, пройти тестирование, получить зеленый жетон, занять очередь на продвижение по службе, двадцать лет пахать как проклятому и в конце концов стать руководителем высокого ранга. Но мы не можем зря терять время. Нам нужны талантливые люди. И сейчас, а не через двадцать или сорок лет!

Март глубоко вздохнул и ударил кулаком по столу.

— Десять тысяч чертей, но почему вы говорите об этом только теперь?!

Мужчина покачал головой.

— Март, нам нужны хорошие специалисты, нам очень нужны хорошие специалисты. Требуются незаурядные личности. Мы не можем себе позволить терять время, поддерживая мнение, что высшая мудрость — это чаяния народа. Мы живем в городе с населением около ста миллионов человек. А через десять лет их станет вдвое больше. У нас есть проблемы, Март. Серьезные, неотложные проблемы. И нам нужны люди, которые сумеют разрешить их. Мы можем проверить твои знания, составить психологический портрет. Но этого мало. Мы должны точно знать, как ты поведешь себя в сложных жизненных ситуациях, что будешь делать, если тебя выбросят на обочину без гроша в кармане и без всяких надежд на будущее. Если ты смиришься и позволишь опалить себе мозги — что ж, удачи тебе. А если вступаешь в борьбу и добиваешься желаемого… — он окинул взглядом кабинет, — что ж, тогда добро пожаловать в Клуб!




Кит Лаумер, или О гармонии творца





I


Не часто, но встречаются все же люди, наделенные удивительным даром: за что бы они ни брались, им непременно сопутствует успех — причем именно заслуженный успех, а вовсе не слепая удача или везение; не счастливый случай, но непременный и закономерный результат. Именно к числу таких счастливцев принадлежал и писатель-фантаст Кит Джон Лаумер, чью книгу держите вы сейчас в руках. Судите сами.

Родился он в 1925 году в Сиракузах — не сицилийских, архимедовых, разумеется, а полуторастатысячном в те времена городе американского штата Нью-Йорк. И подобно многим молодым людям его поколения, в восемнадцать лет ушел в армию — Тихоокеанский театр военных действий, парашютно-десантные части, высадки на занятые японцами острова. Он воевал — и воевал, говорят, хорошо. А вместе с тем и впервые столкнулся с миром Юго-Восточной Азии — знакомство, обернувшееся впоследствии любовью. Впрочем, об этом чуть позже.

В двадцать лет он демобилизовался и всерьез взялся за граниты науки. Сперва университет штата Индиана в Блумингтоне; затем — поездка в Европу, Стокгольмский университет; наконец, университет штата Иллинойс в Урбане. Семь лет учебы принесли ему степень бакалавра архитектуры — практикующим архитектором он, правда, так и не стал, однако даже студенческие проекты Лаумера, по словам преподавателей, свидетельствовали о безусловном таланте.

Спустя год по окончании университета и как раз по завершении Корейской войны Кит Лаумер вернулся в армию — теперь уже офицером ВВС. И был хорошим летчиком. Если верить сослуживцам, его вполне могла бы ожидать блестящая карьера. Впрочем, военной карьере Лаумер предпочел дипломатическую, перейдя в 1956 году на службу в Государственный департамент.

Теперь, двенадцать лет спустя, юношеское еще увлечение Юго-Восточной Азией напомнило о себе: он добился назначения в посольство в Бирме, где сперва занимал должность вице-консула, а потом — третьего секретаря. Нет, он не достиг карьерных высот — увы, никакой план или, скажем, пакт Лаумера в историю не вошел. Зато вновь повторилась старая история. Подающий большие надежды тридцатичетырехлетний дипломат в 1960 году неожиданно оставил службу и снова вернулся в ВВС — на этот раз уже в звании капитана.

А за год до того состоялся его писательский дебют — в журнале “Эмейзинг сториз” появился рассказ Кита Лаумера “Грейлорн”. А затем — воистину как из рога изобилия — одна за другой посыпались книги. За сравнительно короткую (всего полтора десятилетия, до 1973 года, ибо потом из-за болезни он на протяжении последних двадцати лет жизни издавал мало, да и представляли собой эти поздние произведения по преимуществу пересмотренные версии или развитие сюжетов и идей написанного ранее) литературную карьеру из-под пера Лаумера вышло больше шестидесяти томов. Особых лавров — в виде престижных премий и титулов — он на поприще фантастики не стяжал; однако популярность и коммерческий успех оказались несомненными.

И теперь, если взглянуть на все эти перипетии судьбы, так сказать, “с птичьего полета”, становится заметно нечто общее, проявившееся на всех этапах жизни Лаумера: он неизменно добивался успеха, но нигде не достигал сверкающих высот. Трудно сказать, почему. Может быть, из-за того, что никак не хотел сосредоточить все усилия на чем-то одном, ему слишком многое было интересно и вызывало желание приложить ум и руки. А может — и, по-моему, именно так оно и было — еще и потому, что был слишком уверен в собственных силах, чтобы, самоутверждаясь, вечно карабкаться все выше и выше. Ему было достаточно просто делать свое дело — спокойно и с удовольствием; всегда и всюду ощущать себя профессионалом — сознание, дающее людям подобного склада куда больше удовлетворения, чем любые звания, чины и награды.

Зато о работе такого мастера всегда интересно подумать и поговорить.

Вот этим давайте и займемся.




II


Критика любит огульные оценки. Пришлось испытать на себе такое и Киту Лаумеру: за ним укрепилась слава “плодовитого и коммерчески удачливого автора приключенческой НФ” — согласитесь, в подобном ярлыке явственно ощущается уничижительный оттенок. Однако еще классик справедливо заметил, что грешно торговать лишь вдохновением; торговать же рукописями — дело святое. В конце концов, книги на то и существуют, чтобы их издавали, продавали, покупали и читали. Плодовитость же в любом случае суть одно из величайших достоинств всякого писателя — если она не в ущерб художественности, разумеется. Да, Лаумер никогда не претендовал на бронзу бессмертной славы. Он был начисто лишен столь знакомого нашему российскому духу пламенного стремления быть “больше чем писателем”; лавры Великого Проповедника, Наставника Человечества и так далее его отнюдь не прельщали. Он попросту рассказывал интересные — и, как правило, веселые — истории, которыми взахлеб зачитывались поклонники жанра.

Шестьдесят с лишним томов… Сами понимаете, милостивые государыни и государи, рассказать обо всем творчестве Лаумера в коротком эссе — задача в принципе безнадежная. К тому же на русский язык переведено пока не так уж много из его рассказов, повестей и романов — хотя и достаточно, чтобы при желании составить себе некоторое (и довольно объективное) представление. А посему я позволю себе ограничиться лишь самым беглым не обзором даже, а всего лишь мимолетным абрисом — с единственной целью дать хотя бы минимальное представление о самом масштабе литературного явления, называемого Кит Джон Лаумер. Разговор же мы поведем, опираясь лишь на произведения, включенные в этот сборник, благо они достаточно показательны и типичны.

Итак, в написанном Лаумером выделяются несколько циклов, связанных либо единым героем, либо общей моделью мира.

Прежде всего, это серия романов об Империуме — некоей вневременной организации, до некоторой степени напоминающей азимовскую Вечность и подобным же образом управляющей множеством параллельных миров и бдительно следящей, чтобы никоим образом не нарушался в них естественный — с точки зрения Империума, разумеется, — ход событий. Эта тетралогия была открыта в 1962 году первым романом Лаумера “Миры Империума”, а затем получила продолжение в следующих — “Другая сторона времени” (1965), “Подписано в Нигдейе” (1968) и “Желтая зона” (1990).

Второй цикл объединен личностью приятного во всех отношениях молодого человека по имени Лафайет О’Лири, который, претерпевая самые невероятные и веселые приключения, залихватски странствует опять-таки по излюбленным Лаумером параллельным мирам. Это вторая тетралогия “Согнувший время” (1966), “Тасующий миры” (1970, в русском переводе озаглавленный “Космический шулер”), “Изменяющий форму” (1972) и “Строитель Галактики” (1984).

Третий — самый обширный и, наверное, наиболее популярный — цикл состоит как из романов, так и из множества коротких повестей и рассказов, посвященных похождениям галактического дипломата Хайме Ретифа. В него входят книги: “Посол в новые миры” (1963), “Галактический дипломат” (1965), “Война Ретифа” (1966), “Ре-тиф и полководцы” (1968), “Ретиф из земного Дипкорпуса” и “Выкуп за Ретифа” (обе 1971), “Ретиф, звездный эмиссар” (1975), “Еще о Ретифе” (1978), “Ретиф раскованный” (1979), “Ретиф, вооруженный дипломат” (1982), “Ретиф спешит на помощь” (1983), “Возвращение Ретифа” (1984), “Ретиф на руинах” и “Ретиф и всегалак-тический конкурс красоты” (обе 1986) и “Награда за Ретифа” (1989). Помимо личного опыта дипломатической работы (только не вздумайте искать в приключениях Ретифа намеков на какие бы то ни было автобиографические обстоятельства — в помине нет, если не считать врожденного отвращения к бюрократической машине вообще и благоприобретенного — к чиновникам Дипкорпуса в частности), Лаумер опирался здесь на понятие, для которого в русском языке при всем его богатстве нет точно адекватного слова. Ретиф не только дипломат (не самого высокого ранга), но и прирожденный troubleshooter, то бишь ликвидатор неприятностей. Надо сказать, для американской ментальности фигура эта едва ли не культовая — чуть ли не в любом литературном произведении непременно отыщется хоть один персонаж, исполняющий эту функцию. Да что литература — в самой что ни на есть реальной жизни во всякой уважающей себя фирме свой штатный troubleshooter имеется…

Помимо этих (и некоторых других, менее значительных) циклов в творчестве Лаумера немало и произведений совершенно самостоятельных и самодостаточных — не стану утомлять вас занудным перечислением, помянув лишь хорошо известный по нескольким русским изданиям роман “Берег динозавров” и только что прочитанный вами “Сокровище звезд” (оба 1971; “Сокровище…”, правда, подверглось в 1986 году основательной переделке).

Но вот что существенно. В фантастике Лаумера без труда можно обнаружить практически весь большой джентльменский набор тем и проблем, которыми жила американская НФ шестидесятых — семидесятых годов. Тут и все мыслимые варианты перемещений во времени, парадоксы времени и хроноклазмы; и параллельные миры; и чуждые космические расы; и звездные войны et cetera, et cetera. Может даже создаться ощущение, будто Лаумер решился поставить нечто вроде эксперимента: а как еще можно повернуть давным-давно известную тему, проблему, прием. В какой-то мере, наверное, так оно и было — это, надо сказать, довольно распространенная писательская болезнь. Но не только. Дело еще и в самой природе литературы, преднамеренно рассчитанной на коммерческий успех. А она не терпит принципиальной новизны. То есть новизна, само собой, наличествовать должна — это также одно из обязательных слагаемых успеха. Но это непременно должна быть новизна, в которой отчетливо проступает нечто уже хорошо знакомое и потому без труда узнаваемое, а не что-нибудь поражающее и заставляющее напрягать воображение. И Кит Лаумер, замечу, с решением этой проблемы справился блестяще — в каждом его романе можно найти совершенно новые, оригинальные повороты, но всегда более или менее знакомых, можно даже сказать, стандартных ситуаций. Однако талант писателя всякий раз заставлял их играть по-новому, и потому впечатления чего-то уже приевшегося и в зубах навязшего они не вызывали никогда — фокус, требующий мастерства высокого класса.

И еще одно. Коммерческая литература всегда должна зиждиться на тех идеях, традициях, образах, мифах, наконец, которые уже давно и прочно укоренились в читательском массовом сознании. И с этой точки зрения книги такого рода представляют, пожалуй, не меньший интерес для исследователя или особо вдумчивого читателя, нежели шедевры самой высокой прозы, ибо позволяют судить о том, что же в этом самом сознании творится. И здесь хочется поделиться несколькими любопытными, на мой взгляд, пусть даже и несколько хаотичными наблюдениями.




III


Как никакой другой вид литературы, НФ стремится расширить пределы мира — в космические дали, в какие-нибудь сопредельные пространства, в прошлое и грядущее. Но чтобы мир этот не расползся, не распался, а сохранил цельность, она в то же время остро нуждается в устойчивых традициях, в опоре на некую привычную инфраструктуру.

Именно потому каким бы будущим временем ни оперировала фантастика, в полном соответствии с древнейшими представлениями Золотой Век великих свершений она все равно находит исключительно (или почти исключительно) в минувшем. И “Сокровище звезд” очередное тому доказательство.

Хотя действие разворачивается в двадцать каком-то веке с его космическими полетами, звездными армадами и так далее, однако главная движущая сила этого прекрасного нового мира, его энергетическое сердце суть дар далекого прошлого. Оно пришло оттуда, из Золотого Века чуждой расы. Блюдя чистоту жанра, лорд Имболо не мог изобрести это дивное чудо техники — он должен был найти его, как забытое сокровище.

Кстати, о сокровищах и кладах. Тема эта волнует всех и каждого — обстоятельство, восхитительно подмеченное еще Марком Твеном. Но вот отношение к ней у нас и американцев, я бы сказал, принципиально противоположное. В отечественном сознании обретенное таким образом богатство всегда являет собою по сути зло — недаром даже в русских сказах клады никому не приносят счастья. Внезапно, без долгого труда в поте лица своего (а кладоискательство, с этой точки зрения, не работа, а нечто среднее между неправедной жизнью и веселым времяпрепровождением, хотя с этим в равной мере не согласились бы ни Том Сойер, ни тот наш современник, что двадцать четыре года посвятил поиску и подъему золота “Аточи”) обретенное богатство развращает и убивает душу.

Для американской же ментальности клад — это опосредованное наследство. И неважно, знаешь ли ты имя прежнего владельца, связан ли ты с ним как-то исторически или генетически, или же он так и останется навсегда безвестным и безымянным. Легран в “Золотом жуке” Эдгара По нимало не сомневается, принесет ли ему благо преступным путем нажитое золото капитана Кидда. Герои стивенсоновского “Острова сокровищ” также никоим образом не терзаются на сей счет. Ну а в фантастике сокровищам иных звездных рас и вовсе нет числа — кто только ни охотился за наследием самых разнообразных Предтеч (да простит мне Андре Нортон такую универсализацию ее термина). Два тезиса таким образом сливаются: все подлинно великое уже было некогда создано, а человек — суть наследник жителей любых прошедших эпох.

Лежит в основе “Сокровища звезд” и еще один знакомый постулат — всякое зло рождается из стремления ко благу. Чуть ли не тоталитарное, диктаторское общество грядущего возникло здесь именно таким образом. В сущности, лорд Имболо ведь отнюдь не стремился ко власти над миром и уж тем более не грезил абсолютно развращающей абсолютной властью. Он искренне жаждал осчастливить человечество, ну а к чему ведет стремление осуществить этот процесс насильственно и в кратчайшие сроки уж кто-кто, а мыто с вами отменно знаем.

А отсюда логически вытекает и ситуация, в которой оказывается лейтенант Тарлетон, решивший в конце концов тирании противостоять. Не от душевной лени он столь долго отказывается от активной борьбы, хотя впрямую об этом не говорит и, похоже, даже не думает. За него думает автор. Так же, как это делал в раннем романе “Если это будет продолжаться…” Роберт Хайнлайн… Так же, как делал это, работая над “Восстанием ангелов”, Анатоль Франс. Как она мудра и восхитительна, эта глава о сне Сатаны! О том, что нет больших тиранов, чем вчерашние тираноборцы. Кит Лаумер не занимается столь скрупулезным исследованием — к этому не располагают сами законы жанра. Оно остается за скобками, вне текста. Да и деятельная натура автора, героя, американского национального характера, наконец, не позволяет ограничиться мудрым, но и бесплодным, увы, отказом франсовского Сатаны от борьбы, от повторного мятежа.

Тарлетон преодолевает соблазнение могуществом и властью. Однако Лаумер возвращался к этой мысли не раз, свидетельством чему является и включенная в этот сборник повесть “Проверка на уничтожение”. Причем далеко не все его герои эту проверку выдерживали.

Анатоля Франса я упомянул в этом контексте не случайно, не только по совпадению одной мысли у двух этих столь несхожих писателей. Есть еще и франсовская максима, которую Лаумер, похоже, сделал едва ли не своим негласным девизом: “В свидетели и судьи дайте людям иронию и сострадание”.

Критики много пишут о свойственном Киту Лаумеру юморе. Распространяться на эту тему особенно нечего — текст говорит за себя, даже вне особой зависимости от достоинств или недостатков того или иного перевода. Но помимо юмора, заключенного как в самом построении сцен, так и в отточенном авторском языке, прозу Лаумера отличает ироническое видение мира, ироническое отношение ко всему, включая себя самого. И это придает даже традиционным — чтобы не сказать банальным — для фантастики ситуациям неожиданную и не слишком характерную для произведений чисто коммерческой литературы глубину и объемность. Особенно примечателен в этом смысле ретифовский цикл, к сожалению ни одним рассказом в этом сборнике не представленный, но некоторые из них на русский язык все же переводились, так что убедиться в справедливости моих слов при желании не трудно.




IV


Не всегда легко разобраться в том, что же именно обеспечило писателю устойчивые популярность и успех. Казалось бы, Лаумер ничем особенным не выделяется из числа многих американских фантастов своего времени и поколения. Он варится в котле тех же самых идей и проблем, недаром же, читая его то и дело, вспоминаешь то Айзека Азимова, то Роберта Хайнлайна, то Эрика Фрэнка Рассела… Вспоминаешь, но при этом ни на секунду не упускаешь из виду, что читаешь-то именно Лаумера — речь идет не о подражательности, не о вторичности, а лишь об общности подходов и интересов. Стиль же и почерк у Кита Лаумера свой, и спутать его с другими довольно сложно. А ведь писатель — это все-таки прежде всего именно стиль. В литературе куда важнее не что сказано, а как.

Не знаю, каким образом приобщился Лаумер к фантастике. Нигде не нашел я упоминаний о его детской завороженности НФ, как это было с юным Айзеком Азимовым. Или о случае, повернувшем судьбу, как случилось с Хайнлайном. Такое ощущение, будто писатель — причем уже сложившийся, не только талантливый, но и умелый, хотя это свойство накапливается лишь с опытом — пребывал где-то в недрах лаумеровских ума и души изначально, в некоей многолетней спячке до того самого 1959 года, когда тридцатичетырехлетний третий секретарь американского посольства в Рангуне вдруг взял да и написал свой первый и сразу же зрелый рассказ. Впрочем, и так тоже случается порой — вспомните хотя бы судьбу нашего соотечественника и классика современной НФ Ивана Ефремова… Но как бы то ни было, в фантастику Кит Лаумер пришел с очень точным пониманием и ее внутренних законов, и круга проблем, волнующих современников, и, наконец, чего ждут от книги читатели.

Он писал не только много, но и легко. Я имею в виду не ту обманчивую легкость чтения, за которой порою стоит тяжелейший, хотя и невидимый авторский труд. Нет, знавшие Лаумера утверждают, что он, когда будущий роман уже сложился в голове, буквально выплескивал его на бумагу, с трудом поспевая за собственной мыслью. И мне кажется: а не эта ли легкость и сделала его столь популярным и коммерчески успешливым писателем? Потому что за летящей гладкостью повествования мнится и классическая “легкость мысли необыкновенная”; а для того, чтобы увидеть в глубине умело спрятанные проблемы — и куда как серьезные! — надо затратить некоторые усилия, к чему стремится, прямо скажем, отнюдь не всякий.

Да, Кит Лаумер не произвел революции в фантастике, как сделал это в свое время Роберт Хайнлайн. Но разве это главное? Он просто жил — и творил романы точно так же, как собственную жизнь, не избегая и не опасаясь резких поворотов, бросков вперед и возвращений на круги своя. И естественности этой впору позавидовать. Или восхищаться ею — как восхищаемся мы любой подлинной гармонией.






    

Андрей БАЛАБУХА



















notes




1


Дальнее радиолокационное обнаружение.




2


Святая святых (лат.).




3


Внезапный удар (фр.).




4


Мыслю, следовательно, существую (лат.).




5


Сладостно и почетно за родину и т. д. (лат.) — Уоверли благоразумно опускает слово “умереть”.




6


Шотландская кожаная сумка мехом наружу.




7


Шотландский фермер, герой множества анекдотов, персонаж одноименной повести в стихах Роберта Бернса.




8


С отличием (лат.).