Наследник полуночи Кассандра Клэр Сара Риз Бреннан Сумеречные охотники #16Хроники Бейна #4 В Лондоне эдвардианской эпохи Магнус Бейн обнаруживает старых друзей и новых врагов, а также сына своего бывшего приятеля Уилла Херондэйла. Одно из десяти приключений «Хроник Бейна». Магнус считал, что больше никогда не вернется в Лондон, но соблазняется заманчивым предложением Татьяны Блэкторн, чьи планы, касающиеся ее красивой молодой подопечной, гораздо ужаснее, чем мог предположить Магнус. В Лондоне на рубеже веков Магнус Бейн находит старых друзей и встречает удивительного молодого человека… шестнадцатилетнего Джеймса Херондэйла. Кассандра Клэр, Сара Риз Бреннан Наследник полуночи 1903 год Магнусу потребовалось почти двадцать минут, чтобы заметить парня, разбившего все лампочки в комнате, но справедливости ради стоит отметить, что он просто отвлекся на декор. Прошла практически четверть века с тех пор, как Магнус был в Лондоне. Он скучал по этому месту. Конечно, на рубеже веков, Нью-Йорк обладал той энергетикой, с которой не мог сравниться ни один другой город. Магнусу очень нравилось сидеть в экипаже, грохочущем в ослепительных огнях Лонгакр-Сквер, останавливаться у замысловатого фасада театра Олимпия, времен французского ренессанса или тереться локтями с десятком разных людей на фестивале хот-догов в Гринвич-Виллидж. Он любил путешествовать на надземной железной дороге, визг тормозов и все остальное, и с нетерпением ждал поездки на огромной подземной системе, которая строилась внизу, в самом сердце города. Перед своим отъездом он видел строительство большой станции на Коламбус-Серкл и надеялся вернуться и обнаружить ее, в конце концов, законченной. Но Лондон оставался Лондоном, со своей внутренней историей, каждым веком, содержащимся в новой эпохе. У Магнуса тоже были тут истории. Он любил здесь людей и здесь же их ненавидел. У него была одна женщина, которую он любил и ненавидел, поэтому сбежал в Лондон, чтобы избежать этих воспоминаний. Иногда он задавался вопросом, не ошибся ли он, уехав, может, ему следовало пережить плохие воспоминания ради хороших, следовало страдать и остаться. Магнус вжался в обитое бархатом кресло — с потрепанными подлокотниками, о ткань которых десятилетиями терлись рукавами — и оглядел комнату. Английским помещениям был присущ аристократизм, с которым не могла сравниться Америка со всей своей дерзкой молодостью. С потолка свисали мерцающие люстры, конечно, из граненого стекла, а не горного хрусталя, но они излучали достаточно света, а вдоль стен выстроились электрические бра. Магнус по-прежнему считал электричество чем-то волнующим, хотя оно и было более тусклым по сравнению с волшебным огнем. За столами сидели группы джентльменов, играя в фараона и пикет. Вдоль стен на покрытых бархатом скамьях возлегали дамы, которые были не лучше того, кем должны быть: их платья были слишком облегающими, слишком яркими — именно такими, как больше всего нравилось Магнусу. Джентльмены, которым везло за столом, упоенные победой и фунтовыми банкнотами, подходили к ним. А тем, кому госпожа Удача не улыбнулась, натягивали свое пальто у дверей и молча выскальзывали в ночь, лишенные денег и общения. Все это было так драматично, и очень нравилось Магнусу. Он еще не устал от зрелища обычной жизни обычных людей, несмотря на течение времени и тот факт, что все люди, в конечном счете, были практически одинаковы. И тут громкий выстрел заставил его поднять голову. Посреди комнаты стоял юноша с взведенным серебряным пистолетом в руке. Он был окружен разбитым стеклом только что отстреленного рожка люстры. Магнуса переполнило чувство, которое французы называли дежавю — чувство, что ты был здесь раньше. Конечно, он и до этого бывал в Лондоне, двадцать пять лет назад. Лицо молодого человека напоминало ему о прошлом. Это лицо из прошлого, одно из самых красивых лиц, которые мог припомнить Магнус. Лицо, настолько идеально высеченное, что превращало убогость этого места в пустой рельеф — настолько сильно горящая красота, что пристыдила сияние электрических ламп. Кожа юноши была такой белой и чистой, что казалось, будто она сияет светом. Линии его скул, подбородка и горла, открываемого расстегнутым воротником льняной рубашки, были так чисты и идеальны, что он выглядел практически как статуя, если бы сильно растрепанные и слегка вьющиеся волосы не падали ему на лицо, черные как полночь по сравнению с его прозрачной бледностью. Годы снова утянули Магнуса назад, туман и газовое освещение Лондона более чем двадцатилетней давности наступали на него. Он обнаружил, что его губы произносят имя «Уилл». Уилл Херондэйл. Инстинктивно Магнус шагнул вперед, казалось, будто движение вышло не по его собственной воле. Юноша перевел взгляд на него, и Магнуса накрыло потрясение. Это были глаза не Уилла — глаза голубого цвета, как ночное небо в преисподней, отчаянные и нежные. У этого же юноши они были сияющимии золотистыми, как хрустальный бокал, наполненный до краев бодрящим белым вином и поднятый в отражающихся лучах пылающего солнца. Эти глаза Магнус не мог представить нежными. Молодой человек был очень, очень милым, но его красота походила на когда-то красоту Елены Троянской, несчастье читалось в каждой линии. Свет его красоты заставлял Магнуса думать о горящих городах. Воспоминания о тумане и газовом освещении отступили. Его мгновенный приступ глупой ностальгии закончился. Это был не Уилл. Этот сломленный красивый юноша сейчас был бы мужчиной, а этот мальчишка — незнакомец. Тем не менее, Магнус считал, что такое сильное сходство не могло быть совпадением. С небольшим усилием он пробрался к мальчишке, когда другим обитателям игрового ада, похоже, было все ясно, и они не желали к нему приближаться. Юноша стоял один, разбитое стекло вокруг него походило на сияющее море, а сам он — на остров. — Не совсем оружие Сумеречного охотника, — пробормотал Магнус. — Не так ли? Золотистые глаза превратились в яркие щелки, а свободная рука с длинными пальцами, не держащая пистолет, поднялась к рукаву, где, по мнению Магнуса, был спрятан ближайший клинок. Его руки казались не совсем уверенными. — Спокойно, — добавил Магнус. — Я не причиню тебе вреда. Я — маг, за которого могут поручиться Уайтлоу из Нью-Йорка, как весьма… ну, в основном, безвредного. Повисла долгая пауза, показавшаяся опасной. Глаза юноши были похожи на звезды, сияющие, но не раскрывающие его чувств. Обычно Магнусу хорошо удавалось читать людей, но сейчас было трудно предсказать, что может сделать этот парень. Магнуса по-настоящему удивило то, что он произнес следующим: — Я знаю, кто ты. — Голос не был таким, как лицо, в нем присутствовала мягкость. Бейну удалось скрыть свое удивление и поднять брови в немом вопросе. За свои триста лет жизни он научился не попадаться на каждую предложенную ему наживку. — Ты Магнус Бейн. Магнус помолчал, а потом склонил голову. — А ты? — Я, — заявил юноша, — Джеймс Херондэйл. — Знаешь, — пробормотал Магнус, — я предполагал, что тебя зовут как-то так. Рад, что я знаменит. — Ты маг, друг моего отца. Он все время рассказывал о тебе моей сестре и мне, когда бы в нашем присутствии Сумеречные охотники пренебрежительно не упоминали о Нижнем мире. Он говорил, что знал мага, который был ему лучшим другом и достоин больше доверия, чем многие воины-нефилимы. При этих словах губы молодого человека скривились, он говорил насмешливо, но скорее с презрением, чем весельем, будто его отец был дураком, сказав ему такое, а, повторив, сам Джеймс тоже им стал. Магнус не был настроен на цинизм. Они с Уиллом расстались хорошо, но он знал Сумеречных охотников. Нефилимы скоры на осуждение и порицание представителей Нижнего мира за их дурные поступки, ведя себя так, будто каждый грех навечно высечен в камне, таким образом, как бы говоря, что народ Магнуса — зло по своей природе. Убежденность Сумеречных охотников в собственной ангельской добродетели и праведности очень помогалихорошим поступкам мага проскальзывать в умы таким образом, будто те были написаны на воде. В этом путешествии он не ожидал услышать или увидеть Уилла Херондэйла, но если подумать, то Магнус не удивился бы тому, что его забыли — второстепенный персонаж в трагедии юноши. То, что его помнили и помнили так хорошо, тронуло его больше, чем он мог себе представить. Глаза молодого человека, как сверкающие звезды и огни города, скользнули по лицу Магнуса и увидели слишком много. — Я бы не возлагал больших надежд. Мой отец доверяет очень многим людям, — сказал Джеймс Херондэйл и рассмеялся. Внезапно стало ясно, что он очень пьян. Магнус не считал, что тот, будучи трезвым как стеклышко, стал бы разбивать люстры. — Доверие. То же самое, что вложить в чью-то руку клинок и острием направить себе в самое сердце. — Я не просил тебя доверять мне, — мягко отметил Магнус. — Мы только что познакомились. — О, я доверюсь тебе, — небрежно произнес юноша. — Это не имеет особого значения. Рано или поздно нас всех предадут — все предают или изменяют. — Я вижу у тебя в крови та же склонность к драматизму, — пробормотал себе под нос Магнус. Хотя это был и другой драматизм. Уилл демонстрировал свои пороки только лично, чтобы тем самым отпугнуть от себя самых близких и дорогих. Джеймс же устраивал всеобщее представление. Возможно, он любил пороки ради самих пороков. — Что? — спросил Джеймс. — Ничего, — ответил Магнус. — Я просто удивлялся, чем же так тебя обидела эта люстра. Джеймс опустил взгляд на разбитую люстру и разбросанные у его ног осколки стекла, будто только что их заметил. — На меня заключили пари, — сказал он, — на двадцать фунтов, что я не разобью все лампочки на этой люстре. — И кто на тебя поставил? — спросил Магнус, не выказывая и намека на то, что он думал — что тот, кто поставил на пьяного семнадцатилетнего парня, безнаказанно размахивающего смертельным оружием, должен сидеть в тюрьме. — Вон тот парень, — указывая, заявил Джеймс. Магнус посмотрел в ту сторону, куда показывал Джеймс, и обнаружил за столом в игру фараон знакомое лицо. — Тот зеленый? — спросил Магнус. Уговаривать выпивших Сумеречных охотников на то, чтобы выставить себя дураками, — любимое занятие жителей Нижнего мира, и это выступление имело огромный успех. Рагнор Фелл, Высший Маг Лондона, пожал плечами, и Магнус мысленно вздохнул. Возможно, тюрьма — слишком экстремальное наказание, хотя Бейн по-прежнему ощущал, что его изумрудный друг умел сбивать спесь. — Он действительно зеленый? — спросил Джеймс, стараясь казаться не сильно заинтересованным. — Я думал, это из-за абсента. А потом Джеймс Херондэйл, сын Уильяма Херондэйла и Терезы Грей, двух Сумеречных охотников, которые были ближайшими в своем роде друзьями, когда-либо известными Магнусу — хотя Тесса была не Сумеречным охотником или не совсем им была — повернулся к Магнусу спиной, прицелился в женщину, подающую напитки к окруженному оборотнями столу, и выстрелил. Она с криком упала на пол, и все игроки повскакивали из-за столов, карты разлетелись в стороны, а напитки разлились. Джеймс рассмеялся, и его смех был звонким и радостным, вот тогда Магнус по-настоящему встревожился. Голос Уилла задрожал бы, выдавая, что его жестокость была лишь частью актерской игры, но смех его сына принадлежал тому, кто искренне радовался устроенному вокруг него хаосу. Магнус выкинул руку вперед и схватил парня за запястье, вдоль его пальцев, как обещание, загудели и затрещали огни. — Достаточно. — Полегче, — сказал Джеймс, все еще смеясь. — Я очень хороший стрелок, и Пэг[1 - Пэг (англ. Peg) — деревянный колышек.], официантка из таверны, знаменита своей деревянной ногой. Наверно, именно поэтому ее зовут Пэг. Я же считаю, что ее настоящее имя — Ирментруда. — И полагаю, Рагнор Фелл поставил двадцать фунтов на то, что ты не сможешь застрелить ее, не пролив ни капли крови? Очень умно с вашей стороны. Джеймс отдернул руку, покачав головой. Его черные локоны рассыпались вокруг лица, как у отца, что вызвало у Магнуса сдержанный вздох. — Отец говорил мне, что ты вел себя как его защитник, но мне не нужна твоя защита, маг. — Скорее, я соглашусь с этим. — Сегодня я принял очень много ставок, — сообщил ему Джеймс Херондэйл. — Я должен выполнить все те ужасные поступки, что пообещал. Разве я не человек слова? Я хочу сохранить свою честь. И хочу еще выпить! — Какая замечательная идея, — произнес Магнус. — Я слышал, что алкоголь только улучшает меткость. Еще не вечер. Представь, сколько еще барменш ты сможешь подстрелить до рассвета. — Маг, занудный как ученый, — сказал Джеймс, прищурив свои янтарные глаза. — Кто бы мог подумать, что такое существует? — Магнус не всегда был таким занудой, — произнес Рагнор, появившись у плеча Джеймса с бокалом вина в руке. Он протянул его молодому человеку, который взял его и осушил удручающе умело. — Был один момент в Перу, на корабле с пиратами… Джеймс вытер рукавом рот и поставил бокал. — Я бы с удовольствием присел и выслушал воспоминания старичков из их жизней, но у меня есть неотложное дело, действительно интересное. В другой раз, парни. Он развернулся на каблуках и ушел. Магнус попытался последовать за ним. — Позволь нефилимам самим разбираться с этим шалопаем, если они смогут, — сказал Рагнор, который всегда был рад хаосу, но не участвовал в нем. — Пойдем, выпьем со мной. — В другой раз, — пообещал Бейн. — Ты все такой же лопух, Магнус, — сказал ему в след Рагнор. — Тебе ничто так не нравится, как потерянная душа или плохая идея. Магнусу хотелось с этим поспорить, но это трудно было сделать, когда он уже оставил позади себя тепло, обещание выпить и несколько раундов в карты и выбежал на холод за невменяемым Сумеречным охотником. И тут на него набросился так называемый невменяемый Сумеречный охотник, словно узкая мощеная улица была клеткой, а он — диким, голодным зверем, которого держали там слишком долго. — Я бы не пошел за собой, — предупредил его Джеймс. — Для компании я не в настроении. Особенно для компании чопорного провожатого-мага, который не знает, как получать удовольствие. — Я прекрасно знаю, как получать удовольствие, — развеселившись, заметил Магнус и сделал небольшой жест рукой, отчего тут же со всех железных фонарей вдоль улицы посыпались разноцветные вспышки света. На мгновение ему показалось, что в золотистых глазах Джеймса Херондэйла он увидел свет мягче и менее жгучий и зарождающуюся детскую улыбку восторга. А в следующий момент все погасло. Глаза Джеймса были такими же яркими, как драгоценности в запасах у дракона, но больше не живые или радостные. Он покачал головой, черные локоны взметнулись в ночном воздухе, где гасли волшебные огни. — Но ты, Джеймс Херондэйл, не хочешь получать удовольствие, да? — спросил Магнус. — Не совсем так. Ты хочешь пойти к черту. — Может, я получу удовольствие, пойдя к черту, — произнес Джеймс, и его глаза зажглись, как адское пламя, маня и обещая невообразимые страдания. — Хотя не вижу необходимости брать с собой кого-то еще. Не успел он это сказать, как тут же исчез, судя по всему, его тихо и бесшумно украл ночной воздух, оставив лишь мерцающие звезды, светящиеся фонари и Магнуса в качестве свидетеля. Бейн сразу узнал волшебство. Он развернулся и в тот же момент услышал щелчок решительных шагов по мостовой. Он повернулся лицом к одинокому полицейскому с болтающейся сбоку дубинкой и подозрительным взглядом на флегматичном лице, когда тот осматривал Магнуса. Но ему не Магнуса стоило остерегаться. Бейн заметил, что пуговицы на форме мужчины перестали блестеть, несмотря на то, что тот стоял под фонарем. Магнус был в состоянии различить падающую тень там, где ее ничто не отбрасывало — темное пятно среди еще большей темноты ночи. Полицейский удивленно вскрикнул, когда его каску унесли невидимые руки. Он качнулся вперед, слепо шаря руками в воздухе в попытке вернуть то, чего уже давно не было на месте. Магнус одарил его утешительной улыбкой. — Не унывайте, — сказал он. — Вы сможете найти головные уборы получше в любом магазине на Бонд-Стрит. Мужчина упал в обморок. Магнус подумал остановиться, чтобы помочь ему, но он же был лопухом и достаточно нелепым, чтобы последовать за самой заманчивой тайной. Сумеречный охотник, который мог превращаться в тень? Магнус повернулся и рванул за уплывающей полицейской каской, удерживаемой над головой только насмешливым темным пятном. Они бежали, улица за улицей, Магнус и тьма, пока путь им не преградила Темза. Маг скорее услышал звук ее стремительного потока, чем увидел — темные воды один на один с ночью. А увидел он внезапно вцепившиеся в края полицейской каски белые пальцы, поворот головы Джеймса Херондэйла, тьма сменилась наклоном его медленно появляющейся улыбки. Магнус увидел, как тень снова сливается с плотью. Так значит, юноша что-то унаследовал от матери, а что-то — от отца. Отец Тессы был падшим ангелом, одним из королей демонов. Вдруг сверкающие золотистые глаза молодого человека показались Магнусу такими же, как и его собственные — символом дьявольской крови. Джеймс заметил взгляд Магнуса, подмигнул ему и швырнул каску в воздух. Какое-то мгновение она летела как странная птица, мягко вращаясь в воздухе, а потом упала в воду. Темноту нарушил мелодичный всплеск. — Сумеречный охотник, знающий волшебные трюки, — заметил Магнус. — Что-то новенькое. Ему просто необходимо защищать Сумеречного охотника, нападающего на смертных — как бы этому обрадовался Клав. — Как говорится, мы лишь прах и тень, — сказал Джеймс. — Конечно, в этой поговорке не уточняется, что «Некоторые из нас иногда превращаются в тень, когда есть настроение». Полагаю, никто не мог предсказать, что такое со мной произойдет. Правду говорят, я несколько непредсказуем. — Могу я спросить, кто поспорил, что ты сможешь украсть полицейскую каску и зачем? — Глупый вопрос. Никогда не спрашивай о последнем пари, Бейн, — посоветовал ему Джеймс и как бы случайно потянулся к поясу, где болтался пистолет, а потом вытащил его плавным и легким движением. — Тебе следовало бы побеспокоиться о следующем. — Нет никакой возможности, — без особой надежды спросил Магнус, — что ты довольно хороший парень, который верит, будто проклят, и должен казаться всем неприятным, чтобы избавить людей вокруг от ужасной участи? Потому что я слышал, такое иногда происходит. Казалось, Джеймс был удивлен этим вопросом. Он улыбнулся, и его развевающиеся черные локоны слились с ночью, а сияние кожи и глаз ослабло, как свет звезд, пока не стало настолько бледным, что рассеялось. Он снова стал лишь тенью среди теней. Он был словно Чеширский кот, который оставил после себя только след от улыбки. — Мой отец был проклят, — из темноты донесся голос Джеймса. — Тогда как я? Я несчастен. * * * Лондонский Институт остался таким же, каким помнил его Магнус: высоким, белым и внушительным, — его башня выделялась белой линией на фоне темного неба. Институты Сумеречных охотников строились как монументы, чтобы выдерживать разрушительное воздействие демонов и времени. Когда двери открылись, перед Магнусом снова предстали большой каменный коридор и два лестничных пролета. Ему открыла дверь женщина с дико вьющимися рыжими волосами, которую он должен был помнить, но не помнил, ее лицо морщилось со сна и от раздражения. — Чего тебе надо, маг? — потребовала она. Магнус пошевелил свою ношу. Парень был высоким, и, кроме того, у Бейна была долгая ночь. От досады его голос сделался еще резче, когда он ответил: — Я хочу, чтобы вы сказали Уиллу Херондэйлу, что я привел домой его щенка. Глаза женщины расширились. Она пораженно присвистнула и внезапно исчезла. Спустя пять минут он увидел белую фигуру, тихо спускающуюся с одной из лестниц. Тесса, как и Институт, почти не изменилась. У нее было такое же гладкое молодое лицо, как и двадцать пять лет назад. Магнус подумал, что она перестала стареть не более трех-четырех лет назад с того момента, как он видел ее в последний раз. Ее волосы длинной каштановой косой лежали на одном плече, в одной руке она держала колдовской свет, а в ладони другой сияла небольшая сфера света. — Тесса, берешь уроки колдовства, да? — спросил Магнус. — Магнус! — воскликнула Тесса, и ее серьезное лицо озарилось приветливой улыбкой, которая вызвала в маге прилив нежности. — Но они сказали… О, нет. Ох, где ты нашел Джейми? Она добралась до подножия лестницы, подошла к Магнусу и почти рассеянным жестом привязанности обняла руками влажную голову юноши. В этом жесте маг увидел то, как она изменилась, увидел укоренившуюся привычку материнства, любовь к тому, кого она создала и о ком заботилась. Ни у одного мага никогда не было ребенка своей собственной крови. Только у Тессы имелся такой опыт. При новом звуке шагов на лестнице Магнус оторвал свой взгляд от Тессы. Воспоминание о парнишке Уилле было настолько свежо, что он испытал своего рода шок, увидев теперешнего Уилла старше, шире в плечах, но все с теми же взъерошенными черными волосами и смеющимися голубыми глазами. Он был так же красив, как и раньше, возможно, даже больше, так как выглядел счастливее. На его лице Магнус увидел скорее печать смеха, чем времени и обнаружил, что улыбается. Он осознал, что тогда Уилл сказал правду. Они были друзьями. На лице Уилла отразилось узнавание, а с ним и удовольствие, но он тут же увидел ношу, которую притащил с собой Магнус, и беспокойство стерло все остальное. — Магнус, — произнес он. — Что случилось с Джеймсом? — Что случилось? — задумчиво переспросил Магнус. — Ну, дай мне подумать. Он украл велосипед и проехал на нем без рук по всей Трафальгарской площади. Потом попытался забраться на Колонну Нельсона и сразиться с Нельсоном. Потом на короткий миг я потерял его из виду, а к тому моменту, как догнал, тотуже слонялся по Гайд-парку, потом пробрался в «Серпентайн» и, широко раскинув руки, кричал: «Утки, обнимите меня, я ваш король!». — Боже правый, — пробормотал Уилл. — Он, должно быть, отвратительно пьян. Тесса, я больше не могу этого терпеть. Он ужасно рискует своей жизнью, отвергая все принципы, которые я считаю самыми дорогими. Если он продолжит выставлять себя на посмешище всего Лондона, то его вызовут в Идрис и будут удерживать там подальше от смертных. Неужели он этого не понимает? Магнус пожал плечами. — Кроме того, он выказывал неуместные любовные знаки внимания испуганной старушке, продающей цветы, ирландскому волкодаву, невинной стойке со шляпами в жилище, в которое ворвался, и мне. Должен добавить, что я не верю, будто он восхищается моей персоной, несмотря на то, что я ослепителен, если быть искренним. Он сказал мне, что я красивая блестящая дама. Потом он резко рухнул, конечно же, на пути приближающегося поезда из Дувра, и я решил, что уже давно пора забрать его домой и вернуть в лоно семьи. Если вы предпочтете, чтобы я отправил его в сиротский приют, я все пойму. Уилл покачал головой, теперь в его голубых глазах пролегли тени. — Бриджит, — прокричал он, и Магнус подумал: «О, да, ведь так звали горничную». — Позови Безмолвных Братьев, — закончил Уилл. — Ты имеешь в виду позвать Джема, — понизив голос, сказала Тесса, и они с Уиллом обменялись взглядом — его Магнус мог назвать только взглядом женатых, взглядом двух людей, абсолютно понимающих друг друга и в то же время считающих друг друга очаровательными. От этого тошнило. Он откашлялся. — Так он все еще Безмолвный Брат, да? Уилл одарил Магнуса испепеляющим взглядом. — Вообще-то это постоянное явление. Отдай мне моего сына. Магнус позволил Уиллу забрать из его рук Джеймса, который был бы легче, если бы не был мокрым, и последовал за Уиллом и Тессой вверх по лестнице. Было ясно, что внутри Института провели косметический ремонт. Теперь в гостиной Шарлотты стояло несколько удобных на вид диванов, а стены были покрыты светлым дамастом[2 - Дамаст — ткань (обычно шёлковая), одно- или двухлицевая с рисунком (обычно цветочным), образованным блестящим атласным переплетением нитей, на матовом фоне полотняного переплетения.]. Высокие полки заставлены книгами, томами со стертой на корешках позолотой и, Магнус полагал, сильно потрепанными страницами. Это говорило о том, что Уилл с Тессой оставались большими читателями. Уилл уложил Джеймса на один из диванов. Тесса поспешила найти одеяло, когда Магнус повернулся к двери, но его за запястье поймал Уилл. — Было очень любезно с твоей стороны принести Джеймса домой, — сказал Уилл. — Но ты всегда был так добр ко мне, и моим близким. Тогда я был не старше мальчишки и не так благодарен или любезен, как должен был. — Ты был достаточно хорош, Уилл, — ответил Магнус. — И я вижу, что ты стал еще лучше. Кроме того, ты не полысел и не растолстел. По меньшей мере, вся эта ваша беготня и борьба со злом полезна для поддержания стройной фигуры в среднем возрасте. Уилл рассмеялся. — Мне тоже очень приятно видеть тебя. — Он помолчал. — А что касается Джейми… Магнус напрягся. Ему не хотелось слишком сильно огорчать Уилла с Тессой. Он не сказал им, что Джеймс упал, когда залез в «Серпентайн», и приложил слишком мало усилий, чтобы спасти себя и не утонуть. Не казалось, что ему хотелось, чтобы его вытащили из холодных водных пучин: сопротивлялся, когда Магнус вытаскивал его, потом прижался бледной щекой к сырой земле берега и закрыл лицо руками. На мгновение Магнусу показалось, что он плачет, поэтому он наклонился вниз, чтобы осмотреть парнишку, но обнаружил, что тот почти без сознания. Со своими закрытыми жестокими золотистыми глазами он напомнил Магнусу потерянного мальчишку Уилла, которым тот был. Бейн нежно коснулся его влажных волос и сказал: — Джеймс, — добрым голосом, на который только был способен. Бледные руки юноши были раскинуты на темной земле. На его коже блеснуло кольцо Херондэйлов, а под рукавом сверкнул край чего-то металлического. Глаза его были закрыты, черные ресницы образовывали на линиях скул темные, словно чернила, полумесяцы. На изогнутые кончики этих ресниц попали искрящиеся капли воды, делая его вид несчастным, каким он не был в состоянии бодрствования. — Прощение, — прошептал во сне Джеймс и замолк. Магнус не злился — он и сам много раз просил для себя великодушного прощения. Он наклонился и взял мальчика на руки. Его голова откинулась на плечо Магнуса. Во сне Джеймс выглядел спокойным, невинным и полностью человеком. — Просто это не похоже на него, — теперь говорил Уилл, когда Тесса накрывала юношу одеялом и крепко укутывала его. Магнус приподнял брови. — Он же твой сын. — Что ты подразумеваешь? — потребовал Уилл. На мгновение Магнус заметил, как его глаза вспыхнули, и увидел стоящего в своей гостиной мальчишку с растрепанными черными волосами и сияющими голубыми глазами, разъяренного на весь мир, но в большей степени на самого себя. — Это на него не похоже, — согласилась Тесса. — Он всегда был таким тихим, таким прилежным. Это Люси была импульсивной, но они оба милые добросердечные дети. На вечеринках Джейми можно было найти свернувшимся в углу со своей латынью или смеющимся над шутками со своим парабатаи. Он всегда держал Мэтью подальше от неприятностей, как и самого себя. Он был единственным, кто мог заставить этого ленивого мальчика присутствовать на занятиях, — заметила она с легкой улыбкой, показывающей, что она испытывала нежные чувства к парабатаи сына, несмотря на все его недостатки. — Сейчас же он вытворяет самые постыдные вещи и не прислушивается к голосу разума. Он не будет слушать никого. Я понимаю, что ты имел в виду, говоря о Уилле, но в те дни, когда Уилл вел себя плохо, он был одинок и несчастен. Джеймса же всю жизнь окружала любовь. — Предан! — пробормотал Уилл. — Жестоко оклеветан своим другом, а теперь и своей собственной заветной женой, осмеян, мое имя осквернено… — Вижу, ты по-прежнему любишь театральность, — сказал Магнус. — Так же как по-прежнему красив. Они выросли. Никто из них вообще не удивился. Тесса приподняла брови, и тогда Магнус увидел в ней что-то от ее сына. У них обоих было то же выражение лица, изогнутые брови, делающие их лица озадаченными и удивленными, хотя удивление в лице Джеймса носило оттенок горечи. — Перестань флиртовать с моим мужем, — сказала Тесса. — Не буду, — заявил Магнус, — но я остановлюсь на краткий миг, чтобы войти в курс ваших новостей. Я не слышал от вас с тех пор, как вы передали весть о появлении ребенка и том, что они с матерью прекрасно себя чувствуют. Уилл выглядел удивленным. — Но мы отправляли тебе несколько писем с Моргенштернами, которые собирались навестить Уайтлоу в Нью-Йоркском Институте. Это именно ты не писал нам. — А, — произнес Магнус. Сам он тоже даже слегка не удивился. Типичное поведение Сумеречных охотников. — Моргенштерны, должно быть, забыли доставить их. Как безответственно. Он заметил, что Тесса тоже не выглядела удивленной. Она была магом и Сумеречным охотником, и при этом ни тем, и ни другим. Сумеречные охотники считали, что их кровь превосходит все остальное, но Магнус вполне мог полагать, что многие нефилимы плохо относились к женщине, которая могла творить магию и которую много лет не трогали. Хотя он сомневался, что кто-либо из них осмелился бы плохо отнестись к ней перед Уиллом. — В будущем мы будем более осторожны относительно того, кому доверить наши письма, — решительно сказала Тесса. — Мы слишком долго не общались. Какое счастье для нас и Джейми, что ты здесь в Лондоне. Что привело тебя сюда: дело или удовольствие? — Хотелось бы мне, чтобы это было делом удовольствия, — сказал ей Магнус. — Но нет, это очень скучно. За мной послали Сумеречного охотника, полагаю, известного вам — Татьяну Блэкторн? Раньше эта леди была Лайтвуд. Не так ли? — Магнус повернулся к Уиллу. — А твоя сестра Сесилия вышла замуж за ее брата. Гилберта. Гастона. У меня ужасная память на Лайтвудов. — Я умолял Сесилию не выходить замуж за Лайтворма, — пробормотал Уилл. — Уилл! — произнесла Тесса. — Сесилия и Габриэль очень счастливы вместе. Уилл драматично бросился к креслу и, проходя мимо сына, осторожным движением, говорящим красноречивее любых слов, коснулся его запястья. — По крайней мере, Тесс, ты должна признать, что Татьяна так же безумна, как закрытая в чайнике мышь. Она отказывается говорить с нами, включая и своих братьев, потому что считает, будто мы приложили руку к смерти ее отца. На самом деле, она считает, что мы безжалостно убили его. Только каждый стремится отметить, что во время этого безжалостного убийства ее отец был гигантским червем, который съел ее мужа и закончил свою трапезу шербетом из очищающего нёбо слуги, но она настаивает на том, чтобы прятаться в особняке и дуться за задернутыми шторами. — Она потеряла очень многое. Она потеряла своего ребенка, — сказала Тесса. Она с озабоченным лицом пригладила волосы своего сына. Уилл посмотрел на Джеймса и замолчал. — Миссис Блэкторн специально прибыла из Идриса в поместье своей семьи в Англии, чтобы я мог навестить ее, и она отправила мне сообщение по обычным каналам Нижнего мира, пообещав мне роскошную сумму, если я приеду и усилю привлекательность ее молодой подопечной, — сказал Магнус, пытаясь сделать акцент на несерьезности. — Полагаю, она хочет выдать ее замуж. Татьяна не первая среди Сумеречных охотников полагает, что магические заклинания делают жизнь легче и приятнее. Однако среди них она первая, кто предлагает лучшую цену. — Неужели? — спросил Уилл. — Бедняжка, должно быть, выглядит, как жаба в чепце. Тесса рассмеялась и приглушила смех рукой, а Уилл, довольный собой, усмехнулся, как и всегда, когда ему удавалось развеселить Тессу. — Полагаю, мне больше не следует клеветать на чужих детей, поскольку мой сын тоже хорош. Знаешь, он же любит подстреливать предметы. На королевских скачках в Аскоте он устроил такое представление, заметив несчастную женщину в шляпе, как ему показалось, с слишком большим количеством восковых фруктов. — Я не знал, что он любит стрелять, — тактично сказал Магнус. — Да. Уилл вздохнул. — Ангел даровал мне терпение, чтобы я не придушил его, и мудрость, чтобы я мог вразумить этого тупоголового. — Я действительно удивляюсь, откуда он все это берет, — многозначительно произнес Магнус. — Это не одно и то же, — сказала Тесса. — Когда Уилл был того же возраста, что и Джейми, он пытался оттолкнуть всех, кого любил. Джейми же любили, как никого из нас, как не любили Люси и его парабатаи. Он сам хотел разрушать. — И все равно для этого нет причины, — сказал Уилл, ударив по подлокотнику кресла сжатым кулаком. — Я знаю своего сына, и он не стал бы так себя вести, если бы не понимал, что у него нет другого выбора. Если бы не пытался добиться цели или как-то наказать себя за то, что сделал что-то неправильное… «Ты звал меня? Я здесь». Магнус поднял взгляд и увидел стоящего в дверном проеме Брата Захария. Стройные очертания, капюшон его мантии опущен, открывая лицо. Безмолвные Братья редко открывают свои лица, зная, как большинство Сумеречных охотников реагировали на шрамы и уродства их кожи. То, что Джем таким образом показал себя Уиллу и Тессе, было знаком доверия. Джем оставался все тем же Джемом — как и Тесса, он не постарел. Безмолвные Братья не были бессмертными, но старели невероятно медленно. Мощные руны, дающие им знания и позволяющие разговаривать мысленно, также замедляли старение тела, превращая Братьев в живых статуй. Под манжетами мантии руки Джема были бледными и тонкими, но все равно после долгого времени оставались музыкальными. Казалось, его лицо было высечено из мрамора, глаза прикрыты словно полумесяцы, а на высоких скулах выделялись руны Братьев. Темные волосы с серебристым отливом завивались на висках. При виде него Магнуса охватила сильная печаль. Это был человек между старостью и смертью, и теперь Джем находился за пределами этой человечности, за пределами света, горящего так ярко и так быстро. За пределами этого света и огня было холодно. Ни у кого не было больше причин знать этот холод, чем у Магнуса. При виде Бейна Джем склонил голову. «Магнус Бейн. Я не знал, что ты будешь здесь». — Я… — начал Магнус, но Уилл уже поднялся на ноги и шагал через всю комнату к Джему. При виде него он загорелся, и Магнус ощутил, что все внимание Джема с него переключилось на Уилла и там осталось. Эти двое парней были настолько разными, но порой казались совершенно одинаковыми, что Магнусу было странно видеть, что Уилл изменился, как и все люди, когда Джем оставался неизменен, видеть, что они оба пошли туда, куда другие не смогли бы последовать. Он предполагал, что для них все это было еще более странным. И еще. В них по-прежнему оставалось что-то такое, что напоминало Магнусу о старой легенде красной нити судьбы, которую он слышал: что определенных людей окружает невидимая алая нить, и как бы она ни путалась, она не могла порваться. Безмолвные Братья двигались так, как по представлению могли бы двигаться статуи. Джем двигался таким же образом, но как только Уилл приблизился к нему, он сделал шаг навстречу своему бывшему парабатаи, и этот шаг был быстрым, нетерпеливым и человеческим, как будто близость к людям, которых он любил, снова наполнила его плотью и текущей кровью. — Ты здесь, — сказал Уилл, и в его словах подразумевалось то, что он полностью удовлетворен. Теперь Джем здесь, и с миром все в порядке. — Я знала, что ты придешь, — сказала Тесса, поднимаясь и следуя за мужем навстречу Джему. Магнус увидел, как лицо Брата Захария засияло при звуке ее голоса, руны и бледность больше не имели значения. На мгновение он снова стал мальчишкой, его жизнь только начиналась, а сердце было полно надежды и любви. Как эти трое любили друг друга, как они страдали друг за друга, и все равно, сколько же радости они получали, просто находясь в одной комнате. Магнус и раньше любил, много раз, но он не мог припомнить того же ощущения спокойствия, которое исходило от этой троицы в присутствии других. Порой он жаждал спокойствия, как блуждающий веками по пустыне человек, никогда не видевший воды и вынужденный жить лишь одним ее желанием. Тесса, Уилл и их потерянный Джем стояли, крепко обнявшись. Магнус знал, что в эти несколько мгновений, в мире никого и ничего больше не существовало, кроме них троих. Он посмотрел на диван, где лежал Джеймс Херондэйл, и увидел, что тот уже пришел в себя, его золотистые глаза, словно колдовские огни, учили свечи гореть ярко. Джеймс был молод, перед ним простиралась вся жизнь, но в его лице не было ни надежды, ни радости. Тесса, Уилл и Джем вместе чувствовали себя естественно, но даже в комнате с людьми, которые его любили больше жизни, он чувствовал себя совершенно одиноким. В его лице читалось какое-то отчаяние и уныние. Он попытался опереться на локоть, но снова рухнул на подушки дивана, темная голова откинулась назад, будто ему было слишком тяжело ее держать. Тесса, Уилл и Джем о чем-то шептались друг с другом, ладонь Уилла лежала на руке Джема. Магнус никогда не видел, чтобы кто-то так касался Безмолвного Брата — просто по-дружески. У него внутри все заболело, и эта боль пустоты отразилась на лице юноши, лежащего на диване. Повинуясь стремительному импульсу, Магнус пересек комнату и опустился на колени у дивана, возле сына Уилла, который глядел на него усталыми золотистыми глазами. — Видишь их, — сказал Джеймс. — То, как они любят друг друга. Раньше я думал, что все так любят. Как в сказках. Раньше я думал, что любовь дарующая, щедрая и добрая. — А теперь? — спросил Магнус. Молодой человек отвернулся, и Магнус уставился на его затылок, видя копну черных волос, как и у его отца, и край руны его парабатаи под воротником. Должно быть, она на спине, подумал Магнус, над лопаткой, где было бы крыло ангела. — Джеймс, — тихим торопливым голосом произнес Магнус. — Когда-то у твоего отца была ужасная тайна, которую он не мог поведать ни одной живой душе в мире, и он рассказал мне. Я вижу, что тебя что-то гложет, и ты это держишь в себе. Если ты хочешь что-то рассказать мне, сейчас или в любое другое время, я даю тебе слово, что сохраню твои тайны и помогу чем смогу. Джеймс пошевелился, чтобы посмотреть на Магнуса. Его лицо на мгновение смягчилось, будто юноша ослабил свою непрестанную хватку того, что мучило его. — Я не похож на своего отца, — сказал он. — Не путай мое отчаяние с обманным великодушием, это не так. Я страдаю за себя, а не за кого-то другого. — Но почему ты страдаешь? — в отчаянии спросил Магнус. — Твоя мама была права, когда сказала, что всю жизнь тебя любили. Если только ты позволишь мне помочь тебе… Выражение лица юноши закрылось словно дверь. Он снова отвернулся от Магнуса и закрыл глаза, на края его ресниц падал свет. — Я дал слово, что никому не скажу, — сказал он. — И на этой земле нет ни одной живой души, которая могла бы мне помочь. — Джеймс, — произнес Магнус, действительно удивленный отчаянием в голосе юноши, и тревога в голосе Магнуса привлекла внимание всех остальных в комнате. Тесса с Уиллом отвернулись от Джема, повернулись к сыну, мальчику, носившему имя Джема, и как один направились туда, где он лежал, Тесса и Уилл рука об руку. Брат Захария склонился над спинкой дивана и нежно коснулся волос Джеймса пальцами музыканта. — Здравствуй, дядя Брат Захария, — сказал Джеймс, не открывая глаз. — Я бы сказал, что сожалею, потревожив тебя, но уверен, что за весь год для тебя это самое волнительное событие. В Городе Костей не так все оживленно, да? — Джеймс! — отрезал Уилл. — Не разговаривай с Джемом подобным образом. «Как будто я не привык к плохому поведению Херондэйлов», — сказал Брат Захария так, как всегда пытался примирить Уилла с окружающими. — Полагаю, разница в том, что отца лишь все время беспокоило то, что ты думал о нем, — сказал Джеймс. — А меня — нет. Но не принимай это на свой счет, дядя Джем. Меня вообще не волнует, кто и что обо мне думает. И все же он взял себе в привычку выставлять себя на посмешище, как сказал Уилл, и Магнус не сомневался, что это делалось специально. Его должно волновать то, что думают другие. Он должен все это делать с определенной целью. Но с какой? Магнус задавался вопросом. — Джеймс, это так не похоже на тебя, — обеспокоенно сказала Тесса. — Тебя всегда волновало. Ты всегда был добр. Что тебя беспокоит? — Может, меня ничто не беспокоит. Может, я просто осознал, что раньше был довольно скучным. Ты не думаешь, что я был скучным? Вся эта учеба и латынь. — Он вздрогнул. — Ужасно. «Нет ничего скучного в проявлении волнения или в открытом любящем сердце», — сказал Джем. — Вы все так говорите, — ответил Джеймс. — И легко понять, почему вы трое так увлечены любовью друг к другу — каждый сильнее другого. И это мило с вашей стороны беспокоиться обо мне. — У него слегка перехватило дыхание, а потом он улыбнулся, но это была улыбка глубокой печали. — Как бы мне хотелось так не беспокоить вас. Тесса с Уиллом обменялись взглядами отчаяния. Комната была переполнена беспокойством и озабоченностью родителей. Магнус уже начинал чувствовать, будто сгибается под тяжестью человечности. — Что ж, — объявил он. — В столь поучительный и временами мокрый вечер, как этот, я не желаю вмешиваться в воссоединение семьи и действительно не хочу участвовать в семейной драме, которая имеет тенденцию у Сумеречных охотников быть бурной. Мне пора идти. — Но ты можешь остаться здесь, — предложила Тесса. — Будь нашим гостем. Мы будем только рады. — Маг в священных залах Института Сумеречных охотников? — Магнус передернулся. — Только подумайте. Тесса бросила на него пронзительный взгляд. — Магнус… — Кроме того, у меня встреча, — сказал Магнус. — На которую мне нельзя опаздывать. Нахмурившись, Уилл посмотрел на него. — Ночью? — У меня необычное занятие, поэтому и время необычное, — сказал Магнус. — Кажется, я припоминаю, что ты довольно много раз приходил ко мне за помощью по ночам. — Он склонил голову. — Уилл. Тесса. Джем. Доброй ночи. Тесса двинулась к нему. — Пойдем, я провожу тебя. — Прощай, кем бы ты ни был, — сонно произнес Джеймс, закрывая глаза. — Не могу вспомнить твоего имени. — Не обращай на него внимания, — тихим голосом сказала Тесса, идя с Магнусом к выходу. На мгновение она остановилась в дверном проеме, оглянувшись на своего сына и двух мужчин рядом с ним. Уилл и Джем стояли плечом к плечу, и в другом конце комнаты было трудно не заметить более худую фигуру Джема — тот факт, что он не постарел, как Уилл. Хотя в голосе Уилла и послышалась вся пылкость молодого человека, когда на вопрос, которого не слышал Магнус, он ответил: — Ну, конечно, ты можешь сыграть на ней перед уходом. Она в музыкальной гостиной, как и всегда, все так же хранится для тебя. — Его скрипка? — прошептал Магнус. — Не думал, что Безмолвных Братьев волнует музыка. Тесса тихо вздохнула и вышла в коридор, Магнус следовал рядом с ней. — Когда Уилл смотрит на Джема, то видит не Безмолвного Брата, — произнесла она. — Он видит только Джема. — Это всегда трудно? — спросил он. — Что трудно? — Делить сердце своего мужа с кем-то еще, — сказал он. — Если бы все было иначе, это было бы не сердце Уилла, — сказала Тесса. — Он знает, что также делит и мое сердце с Джемом. Я по-другому не могу, как и он не может со мной по-другому. Неотъемлемая часть друг друга заключается в том, что нет возможности все распутать, даже сейчас, и нет желания. Магнусу хотелось спросить, боялась ли Тесса того, что могло произойти, когда Уилл умрет, когда их связь окончательно разорвется, но не стал. Если повезет, то пройдет достаточно много времени до первой смерти, много времени прежде, чем она полностью осознает все бремя бессмертия и при этом продолжения любви. — Как прекрасно, — вместо этого сказал Магнус. — Что ж, я желаю тебе всего наилучшего с твоим проказником. — Конечно, мы увидимся еще раз перед твоим отъездом из Лондона, — произнесла Тесса прежним голосом молодой девушкой, не терпящим никаких возражений. — Непременно, — сказал он, а потом помолчал. — И еще, Тесса, если я тебе понадоблюсь — надеюсь, что это произойдет через много-много долгих счастливых лет — отправь мне весточку, и я тут же появлюсь. Они оба знали, что он имел в виду. — Хорошо, — сказала Тесса и протянула ему руку. Она была мягкой и маленькой, но рукопожатие на удивление оказалось крепким. — Верь мне, моя дорогая, — с притворной небрежностью сказал ей Магнус. Он выпустил ее руку и изысканно поклонился. — Позови меня, и я приду! Когда Магнус повернулся, чтобы отойти от церкви, то услышал музыку скрипки, доносящуюся в туманном лондонском воздухе, и вспомнил другую ночь — ночь призраков, снега, рождественской музыки и Уилла, стоящего на ступенях Института и глядящего вслед уходящему Магнусу. Теперь у двери стояла Тесса с поднятой в прощании рукой, пока Бейн не оказался у ворот со зловещей надписью: «МЫ ВСЕ ЛИШЬ ПРАХ И ТЕНЬ». Он оглянулся, увидел ее бледную фигурку на пороге Института и снова подумал: «Да, возможно, я был не прав насчет отъезда из Лондона». * * * Уже не в первый раз Магнус отправлялся из Лондона в Чизвик, чтобы навестить Дом Лайтвудов. Дом Бенедикта Лайтвуда часто был открыт для представителей Нижнего мира, которые разделяли его идею о хорошем времяпрепровождении. Когда-то это было огромное поместье из блестящего белого камня, украшенное греческими скульптурами и с большим количеством столбов, что и не сосчитать. Лайтвуды — гордые и хвастливые люди, что отражалось в неоклассической величавости их дома. Магнус знал, что случилось со всей этой гордостью. Глава семейства Бенедикт Лайтвуд из-за общения с демонами заразился болезнью и превратился в убийственного монстра, с которым были вынуждены сражаться его собственные сыновья при содействии целого ряда Сумеречных охотников. В качестве наказания их поместье было конфисковано Клавом, а их семья стала посмешищем, притчей во языцех за грех и предательство всего того, чем дорожили Сумеречные. На чрезмерное высокомерие Сумеречных охотников у Магнуса было мало времени, и обычно ему было приятно видеть, как с них сбивали спесь, но даже он редко видел семью, распадающуюся столь ужасно быстро. Габриэлю и Гидеону, двум сыновьям Бенедикта, удалось вернуться к респектабельности, благодаря хорошему поведению и милости Консула и Шарлотты Бранвелл. Однако их сестра — совсем другое дело. Как ей удалось заполучить обратно в свои руки Дом Лайтвудов, Магнус не знал. «Безумна, как закрытая в чайнике мышь» — так сказал о ней Уилл, и, зная об опальном положении семьи, Магнус не ожидал величия времен Бенедикта. Без сомнения сейчас это место захудалое, пыльное от времени, в нем оставили всего несколько слуг охранять его и приводить в порядок… Нанятый Магнусом экипаж остановился. — Место выглядит заброшенным, — высказал свое мнение кучер, поглядев с сомнением на железные ворота, закрытые от ржавчины и покрытые виноградной лозой. — Или посещаемым привидениями, — весело предположил Магнус. — Ну, я не могу попасть внутрь. Эти ворота не откроются, — грубо произнес кучер. — Вам придется выйти и пойти пешком, если вы так решительно настроены. Магнус был настроен. Сейчас его любопытство разгорелось, и он приблизился к воротам, как кошка, готовый взобраться на них, если понадобится. Магический щелчок, немного открывающего заклинания, и ворота широко отворились с посыпавшимися ржавыми металлическими частичками на длинную заросшую дорогу, которая вела к призрачному поместью вдалеке, мерцающему как надгробная плита в полнолуние. Магнус закрыл ворота и пошел вперед, прислушиваясь к звукам ночных птиц в деревьях над головой, шелесту листьев на ночном ветру. Вокруг него неясно вырисовывались почерневшие клубки, остатки знаменитых садов Лайтвудов. Когда-то они были прекрасны. Магнус смутно помнил, как Бенедикт Лайтвуд в подвыпившем состоянии проговорился, что они были отрадой его покойной жены. Теперь же высокая живая изгородь итальянского сада образовывала извилистый лабиринт, из которого точно не было выхода. Магнус помнил, что в этих садах был убит монстр, которым стал Бенедикт Лайтвуд, и черный гной из вен чудовища просочился в землю темным нескончаемым потоком. Вдруг что-то царапнуло руку Магнуса, он опустил взгляд и увидел розовый куст, который выжил, но дико разросся. Ему потребовалась минута, чтобы определить растение — форма цветов была знакома, а цвет — нет. Розы были черными, как кровь мертвой змеи. Он сорвал один. Но цветок рассыпался у него в ладони, словно пепел, будто был уже мертв. Магнус направился в сторону дома. Упадок, коснувшийся роз, не пощадил и поместье. То, что раньше было гладким белым фасадом, сейчас стало серым от времени с прожилками черной грязи и зеленой гнили. Блестящие колонны увиты погибающими лозами, а балконы, которые Магнус помнил, как ниши для алебастровых кубков, теперь были наполнены темными клубками шипов и обломками лет. Дверной молоток представлял из себя образ сияющего золотого льва с болтающимся в пасти кольцом. Теперь же кольцо гнило на ступенях, а серая пасть льва зияла пустотой голодного рычания. Магнус быстро постучал в дверь. Он услышал разлетевшееся внутри дома эхо, в котором таилось, и всегда будет таиться тяжелое молчание гробницы, будто любой шум был помехой. Убежденность в том, что все в этом доме, должно быть, мертвы, так завладела Магнусом, что для него было потрясением, когда вызвавшая его сюда женщина открыла дверь. Конечно, было довольно странно то, что дама открывала свою собственную входную дверь, но по виду этого места Магнус решил, что вся прислуга была распущена лет десять назад. У Магнуса остались довольно смутные воспоминания о Татьяне Лайтвуд с одной из вечеринок ее отца: мимолетное видение совершенно обычной девушки с большими зелеными глазами за поспешно закрытой дверью. Даже увидев дом и земли, он не был готов к Татьяне Блэкторн. Ее глаза по-прежнему оставались ярко-зелеными. Угрюмый рот окружали морщины разочарования и сильной боли. Она выглядела как женщина шестидесяти лет, а не на свои сорок. На ней было платье моды прошлых десятилетий — оно висело на ее худых плечах и болталось вокруг тела как саван. На ткани виднелись темно-коричневые пятна, но на отдельных участках они выцвели и посветлели, гранича с белым, когда другие пятна оставались, как показалось Магнусу, первоначального цвета фуксии. Она должна была выглядеть смешно. Она была одета в глупое ярко-розовое платье молодой женщины, почти девушки, влюбленной в своего мужа и собирающейся навестить своего отца. Но она не выглядела смешно. Ее строгое лицо запрещало проявление жалости. Она, как и дом, впечатляла в своем упадке. — Бейн, — сказала Татьяна, шире раскрывая дверь, чтобы Магнус мог войти внутрь. Не прозвучало ни слова приветствия. Она закрыла за Магнусом дверь — звук столь же завершающий, как и закрытие гробницы. Маг постоял в коридоре, ожидая женщину позади него, и в этот момент услышал над их головами еще одни шаги — признак того, что в доме есть кто-то еще живой. По широкой винтовой лестнице к ним спускалась девушка. Магнус всегда находил смертных красивыми и видел множество тех, кого любой бы посчитал таковыми. Эта же красота была необычной, отличающейся от красоты большинства смертных. В запятнанном и грязном упадке, в котором пребывал дом, она сияла как жемчужина. Ее волосы тоже были цвета жемчуга, бледной слоновой кости с отблеском золота в них, а кожа — светящейся розовым и белым, как морская раковина. Ресницы густые и темные, накрывающие глаза глубоким таинственным серым. Магнус вздохнул. Татьяна услышала этот звук и посмотрела на него с торжествующей улыбкой. — Она великолепна, не правда ли? Моя подопечная. Моя Грейс. Грейс[3 - Грейс (англ. — Grace) — милосердие, прощение, благодать, добродетель.]. Осознание поразило Магнуса как удар. Ну, конечно же, Джеймс Херондэйл не взывал к чему-то несовершенному и далекому, как благословение, стремление души к божественной милости и пониманию. Его отчаяние было сосредоточено на чем-то более из плоти и крови. Но почему это такая тайна? Почему ему никто не может помочь? Магнус изо всех сил старался сохранить невозмутимое лицо, когда девушка подошла к нему и протянула руку. — Здравствуйте, — пробормотала она. Магнус смотрел на нее. Ее лицо — словно перевернутая фарфоровая чашка, а глаза хранили обещания. Сочетание красоты, невинности и обещания греха было ошеломляющим. — Магнус Бейн, — хриплым тихим голосом произнесла она. Магнус не мог отвести от нее глаз. В ней все былосоздано идеально, чтобы привлекать. Она красива, да, но было что-то еще. Она казалась застенчивой, но все ее внимание было обращено к Магнусу, будто он был самым очаровательным из того, что она когда-либо видела. Не существовало такого мужчины, который не захотел бы увидеть свое отражение в прекрасных девичьих глазах. А если бы вырез ее платья был немного ниже, то это не считалось бы чем-то постыдным из-за ее полных невинности серых глаз, которые говорили, что им неведомо желание, пока что нет. Но пухлость ее губ и темный свет в глазах говорили о том, что в нужных руках она окажется ученицей, которая покажет самый невероятный результат… Магнус отпрянул от нее, как от ядовитой змеи. Она не выглядела обиженной, рассерженной или потрясенной. Она перевела свой взгляд, в котором сквозил любопытный вопрос, на Татьяну. — Мама? — спросила она. — В чем дело? Татьяна поджала губы. — Этот не такой как все, — сказала она. — Я имею в виду, что ему нравятся девушки, а также мальчики, как я слышала, но его вкусы не распространяются на Сумеречных охотников. И он не смертный. Он живет уже долгое время. Нельзя ожидать от него нормальной… реакции. Магнус вполне мог представить, какова должна быть нормальная реакция: реакция мальчишки, как Джеймс Херондэйл, защищенного и наученного тому, что любовь нежна, любовь добра, что нужно любить всем сердцем и отдаваться всей душой. Магнус мог представить нормальную реакцию на эту девушку, каждый жест которой, каждое выражение лица, каждая черта кричали: «Люби ее, люби ее, люби ее». Но Магнус не был этим мальчишкой. Он напомнил себе о манерах и поклонился. — Очарован, — сказал он. — Ну, или любой другой эффект, который порадовал бы вас больше. Грейс изучала его со спокойным интересом. Ее реакция была безмолвной или скорее тщательно продуманной. Она походила на существо, созданное привлекать каждого и не выражать ничего настоящего, но для этого необходима наблюдательность такого профессионала, как Магнус, чтобы это различить. Внезапно она напомнила Магнусу не кого-то из смертных, а вампиршу Камиллу, которая была самой последней и самой прискорбной его настоящей любовью. Магнус провел годы, воображая пламя под холодностью Камиллы, что под ней таились и ждали его надежды, мечты и любовь. В Камилле он любил не что иное, как иллюзию. Он вел себя как ребенок, представляющий фигуры и истории, которые можно было найти в облаках на небе. Он отвернулся от вида Грейс в милом бело-голубом платьице, как видение небес в сером аду этого дома, и посмотрел на Татьяну. Ее глаза были презрительно прищурены. — Проходите, маг, — сказала она. — Полагаю, нам есть что обсудить. Магнус последовал за Татьяной и Грейс вверх по лестнице и по длинному почти черному как смоль коридору. Магнус слышал под ногами треск и хруст разбитого стекла и в тусклом едва заметном свете увидел что-то ускользающее при его приближении. Он надеялся, что оно не менее безобидное, чем крыса, но что-то в его движениях говорило о форме гораздо более абсурдной. — Не пытайтесь открывать двери или ящики, пока вы здесь, Бейн, — долетел до него голос Татьяны. — Мой отец оставил после себя множество стражников, чтобы защищать то, что принадлежит нам. Она открыла дверь, и Магнус увидел комнату. Внутри находился перевернутый стол, тяжелые шторы на окнах обвисли, как тела на виселице, а на деревянном полу были осколки и следы крови, как свидетельства давней борьбы, которые никто не убрал. На стенах криво висело множество рам, некоторые были с разбитым стеклом. На очень многих из них изображались морские приключения — Магнус оставил море из-за его злополучной попытки пожить день в качестве пирата — но даже целые картины были покрыты серым. Нарисованные корабли, казалось, утопали в море пыли. Лишь один портрет оставался целым и чистым. Это была картина маслом без стекла, но при этом на ее поверхности не виднелось ни пылинки. Единственная чистая вещь во всем доме, помимо Грейс. Портрет мальчика семнадцати лет. Он сидел в кресле, откинув головуна спинку, будто у него не было сил держать ее самому. Он был ужасно худым и бледным, как соль. Но его глаза все равно оставались темно-зелеными, как пруд в лесу, скрытый под нависшими листьями дерева, куда никогда не проникают ни солнце, ни ветер. Его темные волосы спадали на лоб легким и прямым шелком, а длинные пальцы сжимали подлокотники кресла, практически цепляясь за них, и отчаянная хватка этих рук говорила о молчаливой истории боли. Магнус и раньше видел такие портреты — последние изображения потери. Даже спустя годы он мог сказать, сколько усилий стоило мальчику позировать для этого портрета в качестве успокоения любимых людей, тех, которые будут жить после его смерти. На его бледном лице застыл отстраненный взгляд человека, который уже сделал слишком много шагов на пути к смерти, призвавшей его. Магнус подумал о Джеймсе Херондэйле, излучающем слишком много света, слишком много любви, слишком много, слишком много. В то время как мальчик на портрете был прекрасен, как умирающий поэт, с хрупкой красотой свечи, которая вот-вот погаснет. На рваных обоях, которые когда-то, возможно, были зеленого цвета и теперь мутировали в серовато-зеленый, словно затопленное отходами море, были написаны тем же темно-коричневым, что и пятна на платье Татьяны, слова. Магнусу пришлось признаться самому себе, что это цвет крови, пролитой много лет назад и до сих пор не вытертой. Обои со стен свисали клочьями. На оставшихся участках Магнус мог разобрать то тут, то там лишь по одному слову: «БЕЗЖАЛОСТНЫ», «СОЖАЛЕТЬ», «АДСКИЕ». Последнее предложение все еще можно было различить. В нем говорилось: «ПУСТЬ БОГС МИЛУЕТСЯ НАД НАШИМИ ДУШАМИ». Под этимбыли написаны не кровью, но прорезаны сквозь обои и врезаны в стену, как показалось Магнусу, другой рукой, еще слова: «БОГ НЕ МИЛОСЕРДЕН, КАК И НЕ БУДУ Я». Татьяна опустилась в кресло, обивка которого истерлась и запачкалась за годы, а Грейс опустилась на колени на грязный пол сбоку от своей приемной матери. Она сделала это изящно и мягко, юбки вздымались вокруг нее, как лепестки цветка. Магнус предположил, что, должно быть, это у нее вошло уже в привычку: опускаться отдохнуть в грязь, а потом подняться ослепительно чистой. — Вернемся к делу, мадам, — сказал Магнус и добавил про себя, что покинуть этот дом нужно как можно скорее. — Скажите мне, почему вам необходимы именно мои сказочные и непревзойденные способности и что вы от меня хотите. — Полагаю, вы все уже видите сами, — произнесла Татьяна, — что моя Грейс не нуждается в заклинаниях, чтобы усилить ее природное очарование. Магнус посмотрел на Грейс, которая глядела на свои сложенные на коленях руки. Возможно, она уже пользовалась заклинаниями. А может, она просто красива. Магия и природа были для Магнуса одним и тем же. — Уверен, она уже сама по себе волшебница. Грейс ничего не сказала, только взглянула на него из-под ресниц. Это был поразительный с притворной скромностью взгляд. — Мне нужно от вас кое-что другое, маг. Я хочу, чтобы вы, — сказала Татьяна, медленно и отчетливо, — вышли в мир и убили для меня пять Сумеречных охотников. Я расскажу вам, как это сделать, и заплачу более чем щедро. Магнус был настолько поражен, что искренне полагал, что, должно быть, ослышался. — Сумеречных охотников? — повторил он. — Убить? — Что странного в моей просьбе? Я не питаю любви к Сумеречным охотникам. — Но, сударыня, вы же сама Сумеречный охотник. Татьяна Блэкторн сложила руки на коленях. — Я не такая. Долгое время Магнус смотрел на нее. — Ах, — сказал он. — Прошу прощения. Э-э, было бы ужасно невежливо с моей стороны спросить, кем вы себя считаете. Абажуром? — Я не нахожу вашу несерьезность забавной. Голос Магнуса прозвучал тише: — Я снова прошу прощения. Вы считаете себя фортепьяно? — Попридержи язык, маг, и не болтай о том, чего не знаешь. — Руки Татьяны внезапно сжались, крепко вцепившись ногтями в подол некогда яркого платья. Нотки настоящего страдания для Магнуса оказалось достаточно, чтобы он замолчал, и она продолжила: — Сумеречный охотник — это воин. Сумеречный охотник рожден и учится быть дланью Божьей на этой земле, избавляя ее от зла. Так гласят наши легенды. Так учил меня отец, но он учил меня и другим вещам. Он решил, что не будет готовить меня Сумеречным охотником. Он сказал, что это не мое место, что оно заключается в том, чтобы в жизни быть послушной дочерью воина, со временем стать помощницей благородного воина и матерью воинов, которые передадут славу Сумеречных охотников следующему поколению. Татьяна сделала широкий жест в сторону слов на стене и пятен на полу. — Вот такую славу, — сказала она и горько рассмеялась. — Мой отец и моя семья находились в опале, а моего мужа разорвали у меня на глазах — разорвали. У меня был один ребенок, мой чудесный мальчик, мой Джесси, но он не мог быть воином. Он всегда был таким слабым, таким болезненным. Я умоляла их не наносить ему руны — я была уверена, что это его убьет, — но Сумеречные охотники оттащили меня, а его держали, пока ему выжигали Знаки на плоти. Он так кричал, так кричал. Мы все думали, что после этого он умрет, но этого не произошло. Он держался за меня, за свою маму, но их жестокость прокляла его. С каждым годом он становился все болезненнее и слабее, пока не стало слишком поздно. Ему было шестнадцать лет, когда мне сказали, что он не будет жить. Пока она говорила, ее руки двигались беспокойно: то показывая на стены, то теребя свое платье, окрашенное давнишней кровью. Она касалась рук там, где ее держали Сумеречные охотники, будто они до сих пор болели, и крутила большой витиеватый медальон, висевший у нее на шее. Она открывала и закрывала его, тусклый металл сверкал между ее пальцами, а Магнусу показалось, что он видел проблеск жуткого портрета. Снова ее сын? Он посмотрел на картину на стене, бледное молодое лицо, и подсчитал, сколько же лет должно было быть ребенку Руперта Блэкторна, когда мужчина погиб двадцать пять лет назад. Если Джесси Блэкторн умер в возрасте шестнадцати лет, тогда мальчик, должно быть, умер девять лет назад, но, возможно, горе матери никогда не заканчивается. — Я знаю, что вы сильно страдали, миссис Блэкторн, — сказал Магнус, как можно мягче. — Но вместо плана о бессмысленной резне Сумеречных охотников, подумайте о том, что многие Сумеречные желают вам помочь и облегчить вашу боль. — В самом деле? О ком вы говорите? Уильям Херондэйл, — губы Татьяна скривились в ненависти от каждого слога имени Уилла, — смеялся надо мной, потому что я только и делала, что кричала о том, что мой возлюбленный погиб, но скажите мне, что еще я могла сделать? Что из того, чему меня учили, я могла сделать? — Глаза Татьяны были огромными и ядовито-зеленого цвета, в них читалось достаточно боли, чтобы она могла разрушить мир и уничтожить душу. — Ты можешь мне сказать, маг? Мог ли мне сказать Уильям Херондэйл? Может ли мне вообще кто-нибудь сказать, что я должна была сделать, когда я делала все, о чем меня просили? Мой муж мертв, отец мертв, братья потеряны, дом украден, а у нефилима нет власти, чтобы спасти моего сына. Я была всем, о чем меня просили, и в награду мою жизнь сожгли до пепла. Поэтому не говорите мне об облегчении моей боли. Моя боль — это все, что у меня осталось. Не просите меня быть Сумеречным охотником. Я не одна из них. И я отказываюсь им быть. — Очень хорошо, мадам. Вы обозначили свою анти-сумеречную позицию совершенно четко, — сказал Магнус. — Единственное, я не понимаю, почему вы считаете, что я помогу вам получить то, что вы хотите. Магнус мог быть много кем, но никогда не был дураком. Смерть нескольких Сумеречных охотников не являлась целью самой по себе. Если бы это было все, что ей нужно, ей бы не понадобился Магнус. Единственная причина, почему она обратилась к магу, — она хотела воспользоваться этими смертями, преобразовать жизни Сумеречных охотников в магию для заклинания. Это будет самое черное из всех черных заклинаний, и тот факт, что Татьяне это известно, говорил о том, что она не в первый раз обращается к черной магии. Что Татьяна Блэкторн, чья боль пожрала ее изнутри как волк, хотела от черной магии, Магнус не знал. Ему и не хотелось знать, что она делала с силой до этого, и совершенно точно ему не хотелось, чтобы она обладала этой силой, которая теперь могла бы стать разрушительной. Татьяна слегка озадаченно нахмурилась, отчего снова стала похожа на испорченную и избалованную дочь Бенедикта Лайтвуда. — За деньги, конечно. — Вы полагаете, я убью пять человек и оставлю в ваших руках бесконечную силу, — произнес Магнус, — за деньги? Татьяна махнула рукой. — О, не пытайся взвинтить цену, строя из себя добренького и притворяясь, что у тебя есть нравственность или чувствительность, дьявольское отродье. Назови сумму выше, и покончим с этим. Мне дороги ночные часы, и я больше не хочу тратить свое время на такого, как ты. Эта небрежность, с которой она говорила, была настолько пугающей. Может, Татьяна и безумна, но сейчас она не бредила и не была ожесточена. Она просто исходила из тех фактов, что были известны Сумеречным охотникам: представители Нижнего мира настолько коррумпированы, что она даже не мечтала о наличии у него сердца. Конечно, конечно, подавляющее число Сумеречных охотников считало его кем-то хуже человека и гораздо дальше от дитя Ангела, как обезьяны были ниже по развитию людей. Иногда он мог быть полезен, но он — существо, которое следует презирать, использовать, а потом бросать, его прикосновений избегали, потому что они были нечисты. В конце концов, он был полезен Уиллу Херондэйлу. Уилл пришел к нему не в поисках друга, а подходящего источника магии. Даже самые лучшие Сумеречные охотники не сильно отличались от остальных. — Позвольте мне сказать то, что я сказал когда-то, в совершенно ином контексте, Екатерине Великой, — заявил Магнус. — Моя дорогая леди, вы не можете себе позволить меня, а также оставьте, пожалуйста, эту лошадь в покое. Спокойной ночи. Он поклонился, а потом торопливо направился прочь из комнаты. Как только дверь захлопнулась, он услышал, как голос Татьяны рявкнул: — Иди за ним! Он не удивился, услышав за собой топот мягких шагов, спускающихся по лестнице. У входной двери Магнус повернулся и встретился глазами с Грейс. Ее шаги были легкими как у ребенка, хотя сама она не выглядела таковой. На этом фарфорово-чистом лице ее глаза казались серыми впадинами, глубокими заманчивыми озерами с сиренами в глубине. Она встретила глаза Магнуса решительным взглядом, и он снова вспомнил о Камилле.1 Поразительно, что девушка, выглядящая не старше шестнадцати лет, могла бы конкурировать с многовековой вампиршей в самообладании. У нее не было времени, чтобы заморозить прошлую заботу. За всей это холодностью должно быть что-то еще, думал Магнус. — Я полагаю, вы не вернетесь наверх, — сказала Грейс. — Вы не хотите участвовать в мамином плане. Это был не вопрос, и она не говорила потрясенно или с любопытством. И ей не казалось немыслимым то, что у Магнуса могут быть сомнения. Возможно, эта девушка сама испытывала угрызения совести, но она заперта здесь, в этом темном доме, с сумасшедшей женщиной. От заката до рассвета до ее ушей ничего не долетает, кроме горечи. Неудивительно, что она отличалась от других девушек. Внезапно Магнус пожалел о том, что отшатнулся от Грейс. В конце концов, она же еще ребенок, и никто лучше него не знал, каково это, когда тебя осуждают и сторонятся. Он потянулся, чтобы коснуться ее руки. — Тебе есть куда еще пойти? — спросил он. — Куда еще? — переспросила Грейс. — В основном, мы живем в Идрисе. — Я хотел сказать, она позволит тебе уйти? Тебе нужна помощь? Грейс двигалась с такой скоростью, будто вспышка молнии, завернутая в муслин, она выхватила рукой из юбок длинный сверкающий кинжал. Она держала блестящий кончик у груди Магнуса, у самого сердца. Вот, кто Сумеречный охотник, подумал он. Татьяна что-то уяснила из ошибок своего отца. Она обучила девочку. — Я тут не пленница. — Нет? — спросил Магнус. — Тогда кто ты? Внушающие страх впечатляющие глаза Грейс сузились. Они блестели как сталь и были не менее смертельными. — Я клинок своей матери. Сумеречные охотники часто погибали молодыми и оставляли после себя детей, которых воспитывали другие. В этом не было ничего необычного. Вполне естественно, что такая подопечная, принятая в дом Сумеречного охотника, будет думать и разговаривать со своим опекуном, как с родителем. Магнус никогда об этом не задумывался. Но теперь ему пришло в голову, что ребенок может быть настолько благодарен за то, что его приняли, что ее верность будет ожесточенной. Выращенная Татьяной Блэкторн девушка могла бы не желать спасения. Лишь только осуществления темных планов своей матери. — Ты мне угрожаешь? — тихо произнес Магнус. — Если вы не собираетесь нам помочь, — сказала она, — то покиньте этот дом. Наступает рассвет. — Я не вампир, — сказал Магнус. — Я не исчезну от света. — Исчезнете, если я убью вас до восхода солнца, — сказала Грейс. — Кто будет скучать по какому-то магу? И она улыбнулась, той безумной улыбкой, что снова напомнила ему о Камилле. Могущественное сочетание красоты и жестокости. Он сам стал его жертвой. С возрастающим ужасом он мог только вообразить, какое впечатление оно произвело на Джеймса Херондэйла, нежного мальчика, воспитанного в вере того, что любовь тоже нежна. Джеймс отдал свое сердце этой девушке, и по Эдмунду и Уиллу Магнус прекрасно понимал, что значит отдать свое сердце. Это не подарок, который можно вернуть. Тесса, Уилл и Джем вырастили Джеймса в любви и окружили его любовью и тем добром, что она порождает. Но они не дали ему никакой брони против зла. Они обернули его сердце в шелка и бархат, а потом он отдал его Грейс Блэкторн, а она сплела для него клетку из колючей проволоки и разбитого стекла, сожгла его по кусочкам и развеяла остатки еще одним слоем пепла в этом месте прекрасных ужасов. Магнус взмахнул за спиной рукой, потом отступил от клинка Грейс и вышел в открытую волшебным образом дверь. — Вы никому не расскажете, о чем сегодня вас просила моя мать, — сказала Грейс. — Или я позабочусь о вашей гибели. — Уверен, что ты сможешь, — выдохнул Магнус. Она была ужасна и блистательна, как свет, отражающийся на краях лезвия. — Да, и кстати. Полагаю, если Джеймс Херондэйл знал бы, что я пришел сюда, то прислал бы свои пожелания. Грейс опустила свой клинок, и больше ничего. Его кончик спокойно упирался в землю. Рука не задрожала, а ресницы закрывали глаза. — Какое мне дело до Джеймса Херондэйла? — спросила она. — Думаю, что есть. В конце концов, лезвию не выбирать, куда быть направленным. Грейс подняла голову. Ее глаза были спокойны, глубокие озера, полностью невозмутимые. — Лезвию все равно, — сказала она ему. Магнус развернулся и побрел мимо клубков черных роз и кустарников к ржавым воротам. Только раз он оглянулся на поместье, увидев развалины того, что раньше было великим и благодатным, и заметил в окне наверху развевающиеся занавески и, возможно, лицо. Интересно, кто наблюдал за его уходом? Он мог предупредить жителей Нижнего мира держаться подальше от Татьяны и ее попыток. Независимо от предложенной цены, ни один представитель Нижнего мира не станет слушать предостережений против одного из нефилимов. Татьяне не удастся воспользоваться черной магией. Магнус мог сделать не много, но не видел способа помочь Джеймсу Херондэйлу. Должно быть, Татьяна и Грейс наложили на него заклинание. В прошлом он бы не стал этого делать, но не мог понять, для чего им могло это понадобиться. Какова возможная роль Джеймса Херондэйла в этой темной интриге, что за план они вынашивали? Скорее всего, юноша просто стал жертвой ее чар. Любовь есть любовь, ни одно заклинание не вылечит разбитое сердце, а также не уничтожит способность сердца любить навсегда. И не было никаких оснований рассказывать Уиллу и Тессе о том, что он узнал. Чувства Джеймса к Грейс были его тайной, которую он должен сохранить. Магнус пообещал мальчику, что никогда не предаст его тайны, он поклялся. Он никогда не предавал доверия Уилла, а теперь и не предаст Джеймса. Что хорошего принесет Уиллу и Тессе знание о том, каково имя у боли их сына, у которых при этом по-прежнему не будет средства от нее? Он снова подумал о Камилле и о том, как больно узнать правду о ней, как он боролся, словно ползущий по ножам человек, и, наконец, даже с еще большей болью был вынужден ее принять. Магнус не вынесет эти страдания легко, но даже смертные не умирают от разбитого сердца. Неважно, как жестока была Грейс, сказал он себе, но Джеймс излечится. Несмотря на то, что был Херондэйлом. Он открыл руками ворота, шипы оцарапали его кожу, и он снова вспомнил первый раз, когда увидел Грейс, и ощущение, которое возникает при столкновении с хищником. Она очень сильно отличалась от Тессы, которая всегда была спокойной и удерживала Уилла, смягчая его глаза весельем, а губы добротой. Какая ирония, подумал Магнус, какая страшная и жестокая ирония, что одного Херондэйла спасла любовь, когда другого она прокляла. Он попытался стряхнуть воспоминания о Тессе с Уиллом и эхо осуждающих слов Татьяны. Он обещал Тессе, что вернется, но теперь осознал, что хочет лишь сбежать. Ему не хотелось беспокоиться о том, что подумают о нем Сумеречные охотники. Ему не хотелось беспокоиться о том, что станет с ними и их детьми. Сегодня ночью он предложил помощь трем Сумеречным охотникам. Один из них ответил, что не нуждается в его помощи, другая попросила совершить убийство, а третья наставила на него клинок. Его отношения прошлой взаимной терпимости с Уайтлоу из Нью-Йоркского Института внезапно показались ему заманчивыми. Он был частью Нижнего мира Нью-Йорка, и по-другому не будет. Он был рад оставить Лондон. В себе он открыл острую боль по Нью-Йорку, его ярким огням и меньшему количеству разбитых сердец. — Куда? — спросил кучер. Магнус подумал о корабле из Саутгемптона до Нью-Йорка, о том, как он будет стоять на палубе судна, позволяя морскому воздуху смывать с него затхлость Лондона. — Полагаю, что домой, — сказал он. notes Примечания 1 Пэг (англ. Peg) — деревянный колышек. 2 Дамаст — ткань (обычно шёлковая), одно- или двухлицевая с рисунком (обычно цветочным), образованным блестящим атласным переплетением нитей, на матовом фоне полотняного переплетения. 3 Грейс (англ. — Grace) — милосердие, прощение, благодать, добродетель.