Мир перевернулся
Кармен Рид


ОБЫЧНАЯ хорошенькая женщина…

ОБЫЧНЫЙ – не без проблем, но без скандалов – брак с состоятельным бизнесменом, обычная «карьера» скучающей домохозяйки…

Но однажды МИР ПЕРЕВЕРНУЛСЯ.

ИЗМЕНА МУЖА.

Скандальный развод. Разочарование…

Как пережить все это и не сломаться?

Спасают новые увлечения, работа, новые друзья, новый роман и… новый муж. Но вот беда – он тоже очень быстро становится «бывшим».

Значит, надо опять идти вперед!

Возможно, именно теперь жизнь ТОЛЬКО НАЧИНАЕТСЯ!


Кармен Рид

Мир перевернулся


Глава 1


– Нильс…

– Что?

– Да так, ничего. Просто привыкаю к твоему имени. Нильс… Нильс… – медленно повторила Ева, опуская голову ему на плечо и чувствуя, что вот-вот уснет, прямо сейчас, днем.

Как хорошо!..

Она с улыбкой посмотрела на его широкое веснушчатое лицо.

– Было бы неплохо повторить все это как-нибудь, – сказала она, прокручивая в памяти лучшие моменты.

– Да пожалуйста, – ответил он с тем непередаваемым, волнующе-мягким голландским акцентом, из-за которого она, собственно, и оказалась здесь.

Нильс перекатился на бок и, опершись на руку, приподнялся, чтобы получше рассмотреть ее. Такая милая, такая совершенно по-английски очаровательная: худая, как девчонка, идеальный нос, тонкие губы, волосы чересчур светлые, слишком длинные и грязные, а ногти… Боже! Хуже он ничего не видел. Уж не копалась ли она в земле голыми руками?

Не говоря ни слова, только улыбаясь, он медленно провел пальцем от ее подбородка до пупка.

– Ты очень красивая без одежды.

– Ты тоже. – Ева прижалась к нему и лукаво добавила: – И теперь я знаю, что ты – натуральный блондин. – Ее рука скользнула по его груди и добралась до влажных, слегка пружинящих волосков в самом низу живота.

Он обнял ее, и она с облегчением вздохнула. Все хорошо. Все в порядке. Все как надо. И дальше все будет так же хорошо. Она сможет. Сумеет. Жизнь продолжается.

Рядом послышался шорох. Ева высвободилась из объятий и посмотрела на одну из своих двух серых кошек, разлегшуюся в изножье кровати.

– Так они поправятся?

– Неделю давай им капли – и никаких проблем. Но надеюсь, ты мне в любом случае позвонишь.

Нильс был ее ветеринаром. Точнее, он лечил ее кошек. Она знала его почти год. Они смеялись и флиртовали в кабинете, дважды она даже побывала в его квартире наверху, где пила горячий кофе из прелестной, белой с голубым чашечки. Но в спальню, опрятную и чистенькую, она и кошки попали впервые. Белые стены, белые простыни, мебель темного дерева, аккуратно расставленные на полках книги, знающие свое место одежда и обувь и кровать, скрипевшая, стонавшая и пугающе содрогавшаяся едва ли не всю вторую половину дня.

Окно в комнате было одно, окаймленное строгими зелеными в полоску шторами. На подоконнике Нильс расставил вазы с голыми ветками вишневого дерева. За окном был ясный февральский день, но проникавшие в комнату косые лучи солнца несли приятное тепло.

– У тебя южная сторона, – размышляя вслух, сказала Ева. – Ты вполне можешь выращивать на подоконнике всякую экзотику: чилийский перец, помидоры, базилик…

– Огород на подоконнике? Это то, чем вы, сумасшедшие англичанки, занимаетесь вместо секса, верно?

– Нет! У меня есть секс… бывает… время от времени… иногда.

Иногда? Время от времени? Раз в три года вряд ли можно квалифицировать как «время от времени». Три года! Боже, как же она дошла до такой жизни?

– Знаешь, мне ведь некогда прохлаждаться.

– Знаю.

– У меня четверо детей, двое «бывших», работа, две кошки, сад, очень запущенная квартира и старая машина.

Перечисляя, Ева загибала пальцы, а закончив, пожала плечами. Как будто этот скромный итог оправдывал ее сложное, запутанное прошлое. Но хочется ли новому любовнику слушать рассказы о детях и их проблемах? Дэнни двадцать два, Тому только что исполнилось двадцать, Анне девять, Робби – два, а есть еще их отец, Джозеф. Сложный человек. Мужчина, которого она больше всех любила, больше всех ненавидела и дальше всех оттолкнула. Она задумчиво покрутила колечко, подаренное Джозефом и все еще украшающее безымянный палец. Нет, вот о нем-то ее новый любовник слушать определенно не захочет.

– Да, дел у тебя хватает, – согласился Нильс. – Но я очень рад, что тебе удалось сегодня вырваться.

– Как думаешь, твоя помощница что-то подозревает? – Ева просунула ногу между его ног, уловив при этом весьма интересные сигналы, которыми обменялись их тела.

– Откуда? Я и сам до последнего времени ничего не подозревал.

– О, значит, в курсе была только я. – Ее смешок прозвучал немного глуховато, что, как он надеялся, означало продолжение приятного времяпрепровождения.

Нильс поцеловал ее пахнущими кофе губами, потом перевернул так, что она оказалась сверху. Пожалуйста, стоило только спичкой чиркнуть, а огонь уж разгулялся.

«Это как на велосипеде кататься».

Фраза выскочила откуда-то из подсознания. Пусть и прошло три года, но такое, раз освоив, не забудешь никогда. Он так мастерски пользовался языком, что ей было уже не до смущения – тело как будто пело.

Словно со стороны Ева слышала странные стоны и вскрики: «Да, да. О-о-о… Еще!»

Еще? В том-то и проблема. Еще. Она сделала то, что, наверное, делать не стоило. Снова нажала кнопку «секс», и теперь Нильс будет нужен ей постоянно – утром, днем и ночью. А ведь у нее совсем нет на это времени.

– Что? – Он выглянул из-под покрывала, и Ева открыла глаза.

– Что? – спросила она излишне громко.

– Голова кружится?

– Нет, все в порядке.

Интересно, существует ли в таких делах какой-то этикет? Может, полагается сказать «продолжайте, пожалуйста»?

– Точно?

– Да.

Нильс навис над ней, приподнявшись на руках, и ей пришлось немного ущипнуть его за локоть.

– Ты – чудо, – сказала Ева.

Он действительно красив. По-другому, совсем не так, как…

«Нет, забудь. Лучше сосредоточься на ветеринаре, таком мускулистом, таком неутомимом, с такими ловкими пальцами… О, да!»

Она обхватила его ногами, и он снова вошел в нее. То три года без всякого секса, то сразу три захода в один день. Уж не замахнулась ли она на рекорд? Рекорд не рекорд, но перебор определенно. И как теперь объяснять, почему покраснела исколотая щетиной щека? Тем не менее Ева была очень довольна.

Уверенность в том, что Нильс ван Хевен и есть тот самый мужчина, который поможет ей совершить переход из статуса брошенной в положение одинокой, зрела давно. Ева договорилась показать кошек – они действительно болели, у нее и в мыслях не было инфицировать их чем-то, – спланировав визит на конец рабочего дня. Больше всего она опасалась, что совершенно забыла, как соблазнять мужчин. Или хотя бы давать им понять, что для них в этом направлении путь открыт.

С такими вот планами она и попала в крохотный кабинет Нильса, а уж направить внимание ветеринара туда, куда следует, не составляло особого труда: стоило ей нагнуться за кошками, как взгляд его скользнул сначала к показавшейся из-под пояса брюк полоске трусиков, а потом переместился на бюстгальтер «вандербра», промелькнувший под розовым кардиганом.

– Думаю, что-то с ушами. – Она тряхнула волосами, взмахнула рукой, на которой поместилось с полдюжины браслетов, и ослепительно улыбнулась, надеясь, что не переиграла.

Нильс внимательно осмотрел животных; две толстушки, как Ева называла своих кошек, заурчали и притихли.

– Меня не было дома какое-то время, поэтому я даже не могу сказать, давно ли это у них.

– И где же вы были? – поинтересовался Нильс.

Его голос с непривычным акцентом оказывал на нее странное воздействие.

– Ездила навещать родителей. Ничего интересного.

– Ничего интересного… хм… мой самый интересный клиент говорит «ничего интересного»…

– А почему вы считаете меня интересной? – с улыбкой спросила Ева.

Темные глаза Нильса лучились теплом, и ей было так приятно, словно она нежилась под солнцем. Ощущение расслабленности и счастья было настолько сильным, что она едва удерживалась от того, чтобы не начать сбрасывать с себя одежду прямо здесь, у смотрового стола.

Воображение уже рисовало картину: они занимаются сексом на покрытом линолеумом полу в присутствии ее кошек, а за тонкой стеной ждут своей очереди пенсионеры со страдающими запором собачками и линяющими волнистыми попугайчиками.

«В чем дело, – переговариваются они, – с чем связана задержка и что означают доносящиеся из кабинета ритмичные звуки?»

Боже, ну и мысли! Она попыталась изгнать из головы неуместные фантазии.

Но он был такой милый и такой солидный. Закатанные по локоть рукава белого халата являли мощные предплечья, щедро осыпанные веснушками и заросшие рыжевато-золотистыми волосками. Глядя на них, Ева невольно представляла сильное, мускулистое тело и все к нему прилагающееся. Ева повнимательнее рассмотрела лицо, влажные от пота и сбившиеся светло-каштановые волосы… Красавчик. Лет тридцать пять, не меньше. И до сих пор одинок?

– Ну, – протянул Нильс, отвечая на вопрос, о котором она уже успела забыть, – мне трудно понять, почему такая женщина, как вы, носит обручальное кольцо, одевается, как тинейджер, и живет одна с детьми и кошками в этой части города. Похоже, за всем этим стоит какая-то очень интересная история, а?

– Может быть… может быть, мне здесь нравится, – сказала она, ответив на более легкую часть вопроса.

– Мне тоже.

– И потом… что тут необычного? – Ева лучезарно улыбнулась. – Вы тоже живете один, не так ли?

– Так. – Коротко и решительно. Он сложил руки на широкой груди и пристально посмотрел на нее. – Что ж, я практически закончил. Не хотите подняться ко мне? Выпить кофе?

– С удовольствием. Я бы и сама напросилась, если бы вы не решились, – призналась она.

– Неужели?

Ева вышла в приемную, едва не дрожа от нетерпения. Незаметно поправила волосы. До чего же сложно дать мужчине понять, что тебе нужно от него чуть больше, чем просто дружба. Не намного больше – совсем на чуть-чуть.

– У меня и вино есть, – сообщил Нильс, ведя ее вверх по лестнице, в свою квартиру. – Не желаете выпить?

– Да меня бы и кетамин устроил. Знаете, тот транквилизатор, который дают лошадям. По-моему, он действует быстрее. – «Господи, я определенно сошла с ума».

Они уже были в коридорчике, и Нильс повернулся и с удивлением посмотрел на нее.

– Извините, сама не знаю, чего меня потянуло на такие шутки. Просто пришло в голову. Загнанных лошадей пристреливают, не так ли? Вам, наверное, тоже приходилось… Я имею в виду, когда другого выхода не оставалось.

Ох, нелегкое это дело. Однако Нильс оказался на высоте – он даже улыбнулся, может быть, немного слишком широко, как будто сдерживая смех, и добавил:

– В Хэкни на отстрел лошадей спрос небольшой. Не хотите отпустить своих кошек? Они могут пока погулять.

Она наклонилась, поставила на пол корзинку, сняла крышку, а когда выпрямилась, он поцеловал ее.

Вот так, все очень просто, ей даже не пришлось идти на хитрости. Ева и не поняла толком, как это случилось. Наклонилась, выпустила кошек, выпрямилась – и получи поцелуй.

И все же решение приняли, должно быть, оба и одновременно, потому что оба сразу устремились друг к другу. Сначала они поцеловались в губы, потом, осторожно, перешли к более интимным ласкам.

Только когда все произошло, Ева в полной мере осознала, насколько ей не хватало этого, насколько сильным было желание. Боже, да она просто умирала без секса, без поцелуев и ласк. Руки сплелись у него за спиной. – «Не останавливайся, не прекращай!» От халата пахло какими-то лекарствами… в голове проносились шальные мысли… воображение рисовало самые откровенные сцены…

Она почувствовала, как он расстегнул ее бюстгальтер, как его пальцы прикоснулись к обнаженному телу, как робко двинулись к груди. Возбуждение, восторг новизны были так сильны, что ей стало почти страшно. Другое лицо, другой рот – более широкий и мягкий, совсем другой мужчина. Новый остров, который ей еще только предстояло исследовать. Она начала расстегивать пуговицы на жестком накрахмаленном халате, спеша как можно скорее добраться до теплой, такой притягательной наготы.

– Мя-я-яу! – Он наступил кошке на хвост – ну и черт с ней!

Впрочем, ему, наверное, было не все равно.

– Какая жалость. Извини. – Нильс отпустил ее и вслед за кошкой вошел в спальню.

– Ничего страшного, – пробормотала Ева, едва узнав свой внезапно севший голос, и проследовала за ним, придерживая расстегнутый бюстгальтер.

Между тем Нильс уже склонился над пострадавшим животным.

– У тебя такая работа, что, наверное, кто-то все время вертится под ногами, – пошутила Ева.

– Моя работа в том и состоит, чтобы у них было как можно меньше неприятностей.

Он выпрямился и шагнул к ней, надеясь, что происшествие не стало несчастным случаем, положившим конец тому, что так прекрасно началось.

– Так на чем мы остановились? – спросила Ева, беря его за ремень и притягивая к себе.

– Напомни.

Он снова поцеловал ее, и его пальцы закружили, заплясали по волосам, плечам, спине, прикасаясь то легко и нежно, то настойчиво и требовательно, пока все ее тело не запело, не зазвенело, а желание сорвать одежду и улечься в постель с этим восхитительным незнакомцем не стало неодолимым.

Она позволила ему расстегнуть пуговицу на ее брюках, после чего он сел на кровать и притянул ее к себе. Отгоняя прочь мысли о Джозефе – это не Джозеф, это другой… новый… – она ждала, пока он снимет с нее одежду. Его губы были на ее губах, плечах, холодных замерзших сосках, животе, бедрах… ниже… Они ласкали, дразнили, пробовали, требовали. Что-то еще сдерживало ее – «Нет… нет… не так…» – может быть, то, что ласки его казались такими непривычными, такими чужими, однако в конце концов сопротивление ослабло, напряжение спало, и она закрыла глаза, привыкая к иным движениям пальцев, описывавшим другой конфигурации фигуры, к легким, едва ощутимым, но возбуждающим прикосновениям, к шумному дыханию, к пробегающей под кожей дрожи и… – Боже, она приближалась к финишу, еще не выйдя на старт.

Нильс расстегнул молнию у нее на брюках, поднялся и разделся сам, не отводя от нее глаз. Она подсматривала за ним из-под опущенных ресниц. Он снял рубашку, потом оставшуюся одежду. Тело у него было сильное, крепкое, покрытое, как она и ожидала, золотистыми волосками и – удивительно – веснушками.

Не находя в себе сил отвернуться или зажмуриться, Ева смотрела и смотрела, лежа на спине, с колотящимся в груди сердцем, ожидая, когда же он наконец справится с презервативом и подойдет к ней.

Когда он вошел в нее, ей пришлось согнуть ноги и упереться пятками в его ягодицы, но недостаток места с лихвой компенсировался калейдоскопом ощущений. Она вцепилась в него, чувствуя себя рядом с ним совсем маленькой, наслаждаясь его теплом и силой и успешно отгоняя прочь горькие, несущие слезы мысли.

Он тоже кончил быстро. Ева почувствовала, как Нильс напрягся, замер, пытаясь удержаться, но уже в следующий миг застонал, признавая тщетность усилий, и рухнул на простыню рядом с ней.

Потом они продолжили, но уже медленнее, совмещая секс с разговорами. Джозеф называл такой секс мантрическим. («Стоп, думать о нем нельзя».)

– Как же вышло, что ты до сих пор одинок?

– Британские девушки не очень благосклонны к ветеринарам. Слишком много познавательных передач для впечатлительных натур. Всегда думают о том, куда еще я залезал руками до того…

– Верно, – хихикнула Ева.

– А вообще-то не знаю, – уже серьезно добавил он. – Может, просто не встретил пока ту, единственную.

– А мне всегда хотелось попробовать секс с голландцем, – сказала она.

– Почему?

– Потому что вы такие терпимые, вас ничто не шокирует, ну и я думала, что смогу поднабраться кое-каких идей.

– Понятно. – Он объяснил, что вырос в протестантской семье на крохотном островке, где церковь приходилось посещать шесть раз в неделю, и что на свободу он вырвался только в девятнадцать лет, когда поступил в ветеринарную школу.

– А-а-а…

– Но это вовсе не означает, что у меня слабо по части идей. Пожалуйста, пообещай, что еще придешь.

– О-о, да…

– Уже почти пять? – спросила Ева, пытаясь оторвать голову от подушки. – Мне надо идти.

Она встала, натянула свои тоненькие трусики и легла на пол лицом вверх. Потом приподняла бедра, оперлась на локти и, резко вскинув ноги, дотронулась кончиками пальцев до пола у себя за головой.

– Что ты делаешь? – удивленно спросил Нильс, садясь на кровати.

– Растягиваю спину, только и всего, – с улыбкой объяснила она.

– А это не опасно?

– «Плуг»? Нет. По крайней мере не опасно для того, кто давно занимается йогой. Я начала еще в конце восьмидесятых, – добавила Ева и тут же пожалела, что невольно напомнила ему о своем возрасте.

Она продержалась в этой позе несколько минут, затем поднялась и начала одеваться. Нильс спросил, не хочет ли она договориться о следующей встрече.

В этом вопросе полной уверенности у нее еще не было.

– Знаешь, у меня много дел… работа, маленькие дети. Трудно вот так, с ходу…

– Ты хочешь еще раз встретиться со мной, Ева? – уже настойчивее спросил он, поправляя постель.

– Да. Просто…

– Ш-ш-ш! – Он поднес палец к губам. – Все в порядке. Никакой спешки. Посмотрим, как будет дальше.

– Спасибо. – Она села рядом с ним и потянулась, чтобы поцеловать, но поцеловала – вот стыд! – в лоб, как мама ребенка.

– Из-за этого? – Нильс взял ее левую руку и провел пальцем по тонкому колечку с изумрудом, украшавшему ее безымянный палец.

– О нет, это так, привычка… Правда. Мы расстались сто лет назад. – Она почувствовала, как расползается по щекам и шее теплая краска румянца, и смутилась еще сильнее. – С тех пор у меня никого не было. Так что сегодня… все как в первый раз.

– Нам некуда спешить, – заверил ее Нильс и ободряюще кивнул.

– Я как-нибудь расскажу тебе обо всем. – Ева улыбнулась, застегнула брюки, сунула ноги в туфли и взяла кардиган. – Только не сегодня.


Глава 2


В четыре рабочий день у Евы обычно заканчивался, а вот работа – нет. Отдохнуть она могла не раньше половины одиннадцатого, когда погружалась в ванну с добрым стаканом красного вина.

В шестнадцать ноль-ноль Ева-служащая выключала компьютер, закрывала папки с делами «больших мальчиков» и на следующие несколько часов превращалась в Еву-мамочку, озабоченную готовкой, уборкой, стиркой и прочими домашними делами.

Сегодняшняя пятница не стала исключением. Раунд первый – поездка в автобусе, который доставлял ее к дому, где жила няня Робби. Она всегда подавала условленный сигнал – три коротких звонка – и, открывая дверь, уже видела и слышала несущегося по коридору и вопящего от радости сына.

– Здравствуй, милый, – сказала Ева, подхватывая его на руки и прижимая к себе.

Перед тем как уйти, она перебрасывалась парой слов с Арлен – что делали, что ели, сколько спали, – потом сажала Робби в коляску, и они выходили на улицу и шли за Анной в продленку.

Воссоединение с дочерью не сопровождалось столь бурным проявлением чувств. Анна, не по возрасту высокая, светловолосая девочка, даже не заметила появления Евы и Робби, потому что сидела за столом в углу комнаты за домашним заданием, не обращая внимания на царивший вокруг хаос.

– Анна!

Воспитательница окликнула ее еще пару раз, пока она наконец не подняла голову. Потом Анна повернулась, одарила мать сдержанной улыбкой, закончила предложение и лишь затем собрала книжки, тетрадки и ловко сложила все в портфельчик. В такие мгновения она напоминала маленькую и строгую секретаршу.

Матери Анна позволила только чмокнуть ее в щечку, не более. Потом она наклонилась и сдержанно, с милой снисходительностью, несвойственной девятилетним девочкам, поцеловала Робби.

– Ну, рассказывай, – попросила Ева, когда они повернули к дому.

Дорога занимала пятнадцать минут, и это время обычно посвящалось школьным новостям и девчоночьим сплетням.

Около пяти они наконец ввалились в свою маленькую, с двумя спальнями, квартирку, вот уже десять с лишним лет служившую семье Евы надежным убежищем.

Все трое любили возвращаться домой, а потому, переступая порог, всегда вздыхали с облегчением. Анна сразу умчалась в свою комнату, а Робби, посаженный на кровать, с любопытством наблюдал за тем, как мамочка переодевается в джинсы, яркий топ, шерстяные носки и истоптанные едва ли не до дыр сандалии. Только по завершении этой процедуры Ева обретала привычный домашний вид.

Она вынула из ушей сережки и взъерошила волосы в надежде получить хоть небольшой заряд энергии, необходимой для завершения последних раундов: ужина, уборки, встречи с Джозефом, ванны и отхода ко сну.

– Что у нас сегодня на ужин? – поинтересовалась из-за двери Анна.

– Суп, салат, хлеб и сыр, – ответила Ева.

Меню их не отличалось большим разнообразием.

– Какой суп?

– С морковью и фасолью.

Анна вошла в комнату, одетая в скромные брюки из хлопка и белую футболку. Стиль матери, предпочитавшей джинсы в обтяжку, эффектные топы и пестрые побрякушки, был ей совершенно чужд.

– Как дела? – спросила Ева, но, прежде чем Анна успела ответить, Робби совершил кувырок с кровати и с жалобным плачем грохнулся на деревянный пол.

Пока его поднимали, водружали на место и успокаивали, Анна успела сообщить:

– Все в порядке, жива, стараюсь держаться в рамках и не связываться с одноклассниками. Большинство их, похоже, так и остановились на младенческой стадии.

– Хм… – Ева кивнула, зная, что высказывать свое мнение по столь сложной проблеме не стоит, – все закончится криками: «Ты просто не хочешь меня понять!»

Время от времени Ева задавала себе вопрос, а нормальна ли для девятилетней девочки такая доходящая до крайности увлеченность психологией? Нормально ли, что девочка проводит свободное время не за играми в куклы, а за бесконечным чтением пособий и учебников? С другой стороны, что следует считать нормальным? Наверное, лучше не задаваться такими вопросами, а надеяться, что жизнь расставит все по местам.

Во время ужина Робби, накрошив в тарелку хлеба, ловил «уточек», а Анна громко причитала из-за того, что пролила на футболку апельсиновый сок («Пятно так и останется!»). Ева же пыталась поговорить по телефону со старшим сыном, Денни.

– Ты уже познакомилась с новой девушкой Тома? – спрашивал Денни, голос которого тонул в нарастающей какофонии.

– Да. Правда, хорошенькая? Я так рада за него.

У Тома, похоже, начинался первый серьезный роман. У него и прежде были подружки, но до серьезных отношений дело не доходило. С Дипой Ева встретилась неделю назад, и девушка ей очень понравилась: красивая, умная, веселая – как и сам Том – и к тому же студентка, будущий врач. И еще амбициозная – это порадовало Еву, потому что Том, хоть и был программистом, всегда отличался беззаботностью, ничего не принимал всерьез и намеревался как можно дольше оставаться в положении «вольного стрелка», не обремененного никакими проблемами.

– Да, – согласился Денни. – Не представляю, чем ей так приглянулся Том.

– Денни! У Тома хорошие перспективы. С работой полный порядок, финансовое положение улучшается. – Ева верила в своего доброго, хотя и немного несобранного второго сына.

– Чего нельзя сказать о вкусе, – добавил Денни. – Одевается он по-прежнему ужасно.

– Ну, Дипа наверняка поправит дело. Еще не поздно. Что нового у тебя? – спросила Ева, стараясь не обращать внимания на Робби, открывшего для себя, что суп можно развозить по столу ложкой. – Как на работе?

– Порядок. Надеюсь на следующей неделе получить серьезный заказ, так что держи за меня пальцы скрещенными. У Патриции тоже все хорошо.

– Рада слышать.

Брызги супа долетели до Анны.

– Мне надо идти, – быстро сказала Ева под оглушительные крики: «Мама, посмотри, что он наделал!»

– Слышу, иди, – рассмеялся Денни. – Обними их за меня.

– Да, пока. Так у тебя все в порядке?

– В полном.

– Ладно, вы двое, успокойтесь. – Ева направилась к зоне боевых действий, вооружившись бумажными полотенцами. – Вот кто у нас на младенческой стадии, – добавила она, обращаясь к заплаканной дочери.

– Можно йогурта, мамочка?

Робби посмотрел на нее совершенно невинными глазами и обезоруживающе улыбнулся. Это у него получалось великолепно.

– Да, только минутку подожди, пожалуйста. – Она вытерла стол, утерла физиономии и поставила перед дочерью фруктовый йогурт, уже зная, что сейчас последует.

– Что у нас сегодня? – бодро поинтересовался Робби.

Ева заглянула в холодильник.

– «Джеймс», «Томас», «Энни».

Пару месяцев назад она не выдержала постоянного нытья и сдалась, впервые купив йогурт с картинками. И получила еще одну проблему. С тех пор Робби требовал только «Генри» и упрямо отвергал все прочие. Конечно, надо было просто вымыть коробочку из-под «Генри» и наполнить ее любым йогуртом, но, как всегда, хорошая мысль пришла с опозданием.

– Хочу «Генри», – захныкал маленький упрямец.

– Нет, «Томас» обидится. Послушай, он уже плачет. – Ева жалобно засопела: – Пожалуйста, Робби, съешь меня.

Анна закатила глаза.

В конце концов Робби все же смягчился и позволил Еве накормить его бледно-розовой кашицей.

После ужина она собрала тарелки и чашки, поставила посуду в крохотную, карманного размера посудомойку, подаренную старшими сыновьями на Рождество, и перешла с детьми в гостиную.

Свет в этой комнате приходилось включать даже днем, потому что квартира находилась на подвальном уровне и над ее двумя маленькими окошками нависал зеленый полог плюща и ломоноса.

Еве нравился зеленый, «подводный» эффект. Она покрасила рамы краской абрикосового цвета, поставила в комнату продавленный, купленный на распродаже диван, повесила книжные полки, добавила две настольные лампы с абажурами из цветного стекла и протянула длинную ленту белых китайских фонариков. Больше всего пришлось возиться с полом: приподнять, выровнять и прибить заново покрытые лаком половицы. Занавесок на окнах не было – их с успехом заменяла зелень снаружи.

Как и в другой комнате, стены в гостиной украшали всевозможные постеры, картины, семейные фотографии и разные поделки – голубые отпечатки ладоней в рамках, раскрашенные динозаврики, засахаренные веточки и даже розовое детское платьице из тюля. Начало этой причудливой коллекции было положено Денни и Томом в их далекие детские годы.

Робби залез на диван и начал поправлять подушки. Ева вставила в видеомагнитофон кассету с мультиками, включила воспроизведение и устроилась рядом с сыном так, чтобы ему хватило места у ее коленей.

Анна принесла учебники и расположилась за столом у дивана. Ева могла при необходимости, не вставая, помочь дочери с домашним заданием.

С первыми звуками музыки Ева почувствовала, что глаза слипаются, и не стала бороться с дремотой. Впрочем, она знала, что отдохнуть не удастся – либо Анна задаст какой-нибудь вопрос, либо непоседа Робби ткнет локтем в лицо. Вопрос лишь в том, кто сделает это первым.

Ждать ответа долго не пришлось.

– Сколько будет шестью восемь? – спросила Анна.

– А сколько будет пятью восемь?

– Сорок… прибавить еще восемь… получается сорок восемь.

– Молодец. Кстати, ты все собрала?

Прежде чем Анна успела что-то ответить, в дверь позвонили.

– Это папа? – радостно встрепенулась Анна.

– Посмотрим.

Ева поднялась с дивана и машинально поправила волосы. У нее вдруг подвело живот. Появлению Джозефа всегда сопутствовало какое-то странное напряжение, но будет ли так сейчас, когда она сделала большой, решительный шаг в сторону, начала по-настоящему встречаться с другим мужчиной?

Ева никогда не думала, что ей удастся поддерживать с Джозефом дружеские отношения. Они прожили вместе семь лет, и она любила его все это время. У них была Анна, их связывали несколько лет счастья, которое никуда не уйдет и никогда не забудется, то, о чем никогда не станешь жалеть. Но потом все вдруг начало разваливаться и развалилось еще до рождения Робби.

В итоге получилось, что они расстались на первых месяцах ее беременности. Что же произошло? Единственное объяснение, которое могла предложить Ева, сводилось к заурядному клише: «Он переменился». Разумеется, эти два слова ни в коей мере не отражали всю сложность обстоятельств, но они помогли ей справиться с ситуацией, остаться на плаву, выдержать. Все еще считая себя пострадавшей стороной, Ева тем не менее решила, что лить слезы по безвозвратно утерянному бессмысленно, никакая боль не бывает вечной и надо брать пример с Джозефа, который вел себя как ни в чем не бывало.

Так они и жили: каждый сам по себе, вдали друг от друга, стараясь сохранять – ради детей – видимость добрых отношений, пытаясь не замечать того, что осталось, – все еще объединяющих их, но с болью рвущихся чувств.

Во многих отношениях ей было гораздо легче, когда ушел Деннис, ее первый муж, отец старших мальчиков. Он просто исчез, пропал, растворился в воздухе. Да, был шок, да, ей пришлось привыкать к тому, что мир вдруг, в одночасье перевернулся. Зато не было никакой неясности, никакой неопределенности, никаких игр, никакого притворства.

– Привет, Джозеф. – Она встала, встречая гостя улыбкой.

– Здравствуй, Ева.

Он прикоснулся губами к ее щеке. И… Что-то все-таки осталось. Даже после бурного отрыва с Нильсом. Что-то, напомнившее о себе пробежавшей по телу дрожью. Вот досада! А еще, как она ни старалась, взгляд то и дело обращался в его сторону. Впрочем, на него, наверное, засматривались многие – высокий, мускулистый, подтянутый, с темными глубокими глазами и густыми черными волосами.

– Привет, Джофус, – подал голос Робби.

– Эй, приятель, ты как?

Джозеф опустился на диван. Еще раньше они договорились, что Робби, когда подрастет, будет проводить выходные в Манчестере вместе с сестрой, но время шло, а решение так и не принималось, условия не обговаривались, потому что ни он, ни она не желали сделать первый шаг.

Джозеф задержался, чтобы успеть выпить чашечку чаю и даже перекинуться парой слов. Как дела у Анны и Робби? Какое домашнее задание выполняет Анна? Что она читает? И все это время Ева наблюдала, всматривалась, отмечала мелкие, не заметные постороннему взгляду детали, как хорошо знакомые, так и новые, появившиеся уже после разрыва.

Джозеф провел весь день в деловых встречах. На нем был темный костюм, мягкий, идеальный покрой которого говорил о преступной расточительности хозяина, носившего столь дорогую вещь с характерной небрежностью. Из верхнего кармашка высовывался крохотный мобильный телефончик, а из-под воротника торчал проводок наушника. Появился новый портативный компьютер. У ног стоял небольшой светлый портфель, несомненно, модный и тоже стоящий немалых денег. Дела у Джозефа явно шли хорошо, и он быстро превращался в преуспевающего, обеспеченного бизнесмена. Все, как она и предполагала. Все, что она ненавидела. Ева никогда не брала у него денег, но они договорились, что он будет класть определенную сумму на открытый для них счет. То, что он им покупал, то, чем он их баловал, она старалась не замечать.

В комнату вошла Анна, держа в руке небольшой рюкзачок с вещами.

– Не забудь положить его в багажник, – напомнила Ева.

Она плохо разбиралась в марках машин, но знала, что Джозеф обзавелся какой-то идиотской сияющей игрушкой, которая не вызывала у нее ничего, кроме отвращения.

– Мя-яуу, – протянул Джозеф и улыбнулся.

– Какие планы на уик-энд? – спросила она, стараясь сохранять достоинство и не реагировать на глупую шутку.

– Грандиозные. Повеселимся на славу, верно, Анна?

– Да. А Мишель там будет?

Они оба, и Джозеф, и Ева, невольно задержали дыхание. Девятилетние дети умеют задавать неудобные вопросы.

– Она предложила приготовить нам сегодня обед, если ты не против.

– Лучше поешь сейчас, дорогая. – Ева сознавала, что это недостойно, неприлично, плохо, но ничего не могла с собой поделать.

Мишель, нынешняя подружка Джозефа – Ева знала ее только по фотографиям и отчетам Анны, – была одной из тех нагловато-самоуверенных современных девиц, которые сдвинуты на поддержании формы и вечно сидят на каких-нибудь экзотических диетах. В данный момент Мишель обходилась без углеводов, а потому не позволяла себе ни пирожных, ни шоколада, ни мороженого, ни сахара вообще, ибо жутко боялась растолстеть, боялась, что не совладает с собой и тогда ее бедра превратятся в окорока, задница округлится, а сшитое по заказу модное платье просто лопнет по швам. Ну и дура, утешала себя Ева.

– Ева, – предостерег Джозеф, – не начинай все с начала.

– Извини.

– По крайней мере Мишель сможет приготовить что-то, кроме супа с фасолью, – не удержался от колкости бывший муж.

Вот как?!

– Пожалуйста, прекрати, – поморщилась она, надеясь, что реплика прозвучала достаточно бесстрастно, что ей удалось удержать при себе и обиду, и неприязнь.

– Какие у тебя планы? – спросил Джозеф, возможно, только для того, чтобы сменить тему.

– У меня? Вообще-то я иду завтра на свидание. Наш новый ветеринар… очень симпатичный парень.

Если новость и стала для Джозефа сюрпризом, виду он не подал. Ева внимательно наблюдала за ним, ожидая хоть какой-то реакции, но он лишь улыбнулся и вежливо произнес:

– Это хорошо. Надеюсь, ты приятно проведешь время.

«Да уж, черт возьми, можешь не сомневаться, – мысленно прокомментировала Ева, несколько задетая столь откровенным отсутствием интереса с его стороны. – Я буду есть, пить и веселиться, а потом приведу его домой, и мы устроим здесь настоящий секс-марафон, а о тебе я и не вспомню».

Ну и что, если Нильс не пригласил ее пообедать? Ну и что, если они даже не договорились о встрече? Ну и что, если это все она только придумала?

– Ты собираешься идти на свидание? С ветеринаром? – спросила Анна.

О Боже, надо же было ляпнуть такое! Шокировала совсем не того, кого рассчитывала.

– Почему ты мне ничего не сказала?

Ева опустилась перед дочерью на колени.

– Милая, какие пустяки. Мы пойдем вместе с Робби и будем говорить о кошках.

Ну вот. Именно поэтому Ева всегда старалась избегать лжи. Ложь только все усложняла.

– Ладно. – Джозеф поднял с пола рюкзачок и шагнул к Робби. – Поцелуй маму и брата и пойдем. Пора.

В восемь вечера Робби уже лежал в кроватке вместе со своими игрушками и изо всех сил пытался не заснуть и дослушать до конца сказку, которую читала ему Ева.

Она поужинала в одиночестве с включенным радио, потом заставила себя пройти по дому и сделать хотя бы минимум того, что требовалось: постирала кое-что в машине, подтерла пол на кухне, убрала со стола, расставила по местам детские игрушки. Вернувшись снова в кухню, включила хлебопечку, покрошила овощи и поставила их вариться.

«По крайней мере Мишель сможет приготовить что-то, кроме супа с фасолью».

Слова эти пришли на память сами собой, пока она помешивала суп. О Господи, Джозеф.

Когда старшие мальчики уже жили отдельно, они с Джозефом, уложив Анну в кроватку, приходили в кухню вдвоем, чтобы вместе поужинать и посидеть, глядя друг на друга, при свечах, точно зная, что будет дальше.

Она помнила, как он однажды полил ей на руку приправу для салата, а потом взялся слизывать теплую жидкость, пройдя весь путь от запястья до плеча. Она помнила, как села потом ему на колени, ожидая продолжения, изнывая от желания, а он заглянул в холодильник и спросил:

– Что бы нам еще сюда добавить, а? Кубики льда или, может, масла? О, придумал! Классический рецепт: клубника со сливками.

– Да, неплохо, – согласилась она.

В другой раз Джозеф изобрел то, что назвал «дополнением к оральному сексу»: листья салата, сливочный сыр, кусочки копченого лосося.

Иногда, пока они ели, он в деталях расписывал, чем именно намерен заняться сразу после еды, и в результате оба приходили в такое состояние, что вставали из-за стола, не закончив ужин.

– Видишь эту клубничку? – спрашивал он, окуная ягодку в шоколад, горячую карамель или сливки и начиная осторожно облизывать ее на глазах у Евы, представлявшей, что все это он делает с ее соском, клитором, кончиком носа.

– Везет же этой ягодке, – говорила она, не отводя глаз от его милого лица и в миллионный раз задавая себе один и тот же вопрос: как ей удалось заарканить такого парня.

Почему теперь так трудно его забыть?

Она могла проснуться с этой мыслью в три часа ночи и уже не уснуть, тщетно стараясь найти объяснение.

Внешне он совершенно не изменился и выглядел абсолютно так же, как человек, в которого она влюбилась. И, глядя на него, Ева никак не могла поверить в то, что он стал другим. Даже по прошествии стольких лет она словно ожидала, что однажды Джозеф откажется от своего высокого поста, вернет машину, телефоны, ноутбук и прочие атрибуты бизнесмена, появится на пороге, растрепанный и аппетитный, и скажет: «Я пришел, как ты и хотела. Пожалуйста, прими меня». Куда подевался мужчина, которого она любила? Может, просто спрятался, притаился внутри нового Джозефа? А если так, есть ли у нее хоть какой-то шанс выманить его из убежища? Или он исчез навсегда?

Кошки, ходившие вокруг и тершиеся о ее ноги, пока она стояла у плиты, были наконец накормлены. Пришло время выйти в сад.

Ева накинула шерстяной жакет, обула сапоги и, выйдя на улицу, щелкнула выключателем, осветив зеленый рай, в котором она трудилась с первого дня переезда в новую квартиру.

Сад преображался, обретал нужные ей очертания на протяжении многих лет. Начала Ева с того, что решила заняться лужайкой и бордюром, доставшимися в наследство от прежних хозяев, однако постепенно в ней созрела решимость подвергнуть его полной реконструкции, превратить в нечто гораздо более интересное. Она «подрастила» все три стены, установив на них сетчатые подпорки для растений, и теперь пространство окружала стена плюща высотой в восемь футов. Затем Ева безжалостно уничтожила лужайку, проложив петляющие, выложенные камнем дорожки. Обсадила их высокими кустами, зеленью и фруктовыми деревьями. Понемногу сад превратился в зеленый уголок, отгороженный от окружающих домов.

Входя в него, Ева как будто попадала в иной мир, где в каждом углу было что-то интересное. Горшки самых разнообразных тонов, форм и моделей стояли тут и там, и в них красовались кустики, розы, колючие пальмочки, альпийские цветы. Свободного места почти не осталось: везде, где только можно, она старалась посадить что-то, что со временем дало бы всходы, ожило, расцвело.

У нее не было плана. Розмарин, мята, петрушка, салат, брюссельская и обычная капуста – все это существовало в опасной близости, теснясь. Летом у солнечной стены, рядом с кустами роз, появлялись помидоры, подсолнухи – специально для Робби – и неукротимые, почти дикие кабачки.

Осенью во все свободные клочки земли втыкались луковицы, из которых уже в феврале пробивались крокусы и тюльпаны, а затем лилии и пионы.

В дальнем конце сада было что-то вроде крохотного патио, окруженного зеленью и укрытого пологом из переплетающихся стеблей ломоноса. Здесь весь год стояла удобная деревянная скамейка, а с наступлением тепла Ева приносила железные стулья и большой круглый стол. Его украшала выложенная ее собственными руками мозаика. Остальное пространство занимали розовая герань и прочая душистая мелочь, так что, когда погода позволяла, обед устраивали здесь при свечах, под романтично мигающими фонариками, гирлянды которых были искусно вплетены в зелень.

Ей не просто нравилось работать в саду – поливать, рыться в земле, обрезать засохшие, омертвелые веточки и стебли, выпалывать сорняки, – ей нравился сам сад. Это был уголок, созданный ею самой. Здесь имелся парк для Робби, читальня – для Анны, оазис – для Евы. Здесь можно было посидеть, поговорить с друзьями. Сад был волшебным дополнением к жизни, продолжением жизни.

Сегодня Ева занялась сбором улиток, которых топила – кривясь от отвращения – в ведерке с водой. И все же такая смерть представлялась ей более легкой, чем кончина тех несчастных, которые с хрустом погибали у нее под ногами. Она любила приходить в сад ночью, одна, не чувствуя себя при этом одинокой, занимаясь делом, которое приносило покой и умиротворение.


Глава 3


Открыв глаза, Патриция не сразу сообразила, где находится. Ах да, в квартирке своего парня, Денни, которую он делит с братом Томом. А вот сам Денни, спит как ни в чем не бывало рядом.

«Приятный парень, – подумала она, вглядываясь в его лицо. – И фотографии у него хорошие получаются, особенно когда фотосессии заканчиваются в постели».

Наверное, и будущее у него хорошее. Жаль только, что она его не любит. К такому выводу Патриция пришла месяц или два назад. Она его не любит и вряд ли когда-нибудь полюбит. Никто не виноват, просто такое случается.

Она взглянула на будильник – четверть восьмого. Вот черт. К десяти ей нужно быть совсем в другом конце города, а еще надо успеть принять душ, выщипать брови, привести в порядок ногти, причесаться и накраситься. Хорошо бы работа досталась ей. Все знакомые модели только о том и мечтали, чтобы подписать контракт на рекламу шампуня. Деньги просто невероятные!

Она прихорашивалась перед круглым зеркалом в тесной ванной, когда в дверь постучали.

– Мне надо войти, – донесся с другой стороны приглушенный голос.

– Подожди, – откликнулась Патриция, внимательно рассматривая брови.

Одинаковые? Или правая получилась чуть выше левой?

– Пожалуйста, это срочно.

– О, черт, сейчас.

Теперь она узнала голос, он принадлежал подружке Тома, Дипе, студентке-медичке, мнившей о себе бог знает что и даже не скрывавшей, что считает Патрицию полнейшим ничтожеством.

Патриция отодвинула засов, и Дипа, ворвавшись в комнату, откинула крышку унитаза и согнулась пополам. В следующий момент ее вырвало.

– Фу, гадость.

Патриция собрала туалетные принадлежности, протиснулась к выходу и, выскользнув в коридорчик, захлопнула за собой дверь. Когда-то она сама принимала самые отчаянные меры ради фигуры, перескакивала с одного метода на другой, нормально ела только два дня в неделю и держалась исключительно за счет супа и фруктового сока.

Дипу снова вырвало. Чувствовала она себя отвратительно. На лбу, верхней губе, шее выступили бисеринки пота. Она схватила бумажное полотенце и вытерла влажное лицо, потом наклонилась над раковиной и ополоснула лицо холодной водой.

Стало немного легче. Дипа даже нашла силы выйти из ванной и, пошатываясь, побрела к комнате Тома. Она собиралась сказать Тому, что… О, черт, нет… Девушка развернулась и устремилась в ванную.

– У тебя все хорошо? – Том приподнял всклокоченную голову над разбросанными разнокалиберными подушками, спутанными простынями и одеялами.

– Нет. – Она села на край кровати рядом с ним и опустила голову. – У меня не все хорошо.

– Что случилось? – Он сел, положил руку ей на плечо, погладил мягкую бархатистую кожу, провел ладонью по шелковистым черным волосам.

– Том… – Чтобы не смотреть на него, она уставилась на приклеенный к стене помятый постер группы «Оазис». – Том, у меня задержка на десять дней. Меня тошнит. Думаю, я беременна.

– Не-е-ет… – протянул он, продолжая поглаживать ее плечо.

– Я предпочитаю с этим не шутить. – Дипа повернулась и посмотрела ему в глаза. – Мне надо сделать тест. Сегодня же.

– Наверняка все окажется нормально. Мы ведь были очень осторожны.

– Хм…

Он соскользнул с кровати, и перед ней проплыли мускулистые бедра. Пузырьки желания пробились через бурлившую внутри ее жуткую тошноту, и Дипа протянула руку, чтобы прикоснуться к нему.

Порывшись в лежавшей на полу груде одежды, Том выудил черные молескиновые джинсы и натянул их прямо на голое тело. За ними пришла очередь футболки с длинными рукавами и надписью на груди: «Стопроцентный псих».

– Хей, хей, смотри веселей! Ура, ура, на работу пора! – Вид у него при этом был такой, будто каждый день начинался именно с новости о чьей-то беременности. – Не желаете ли чаю? Тост? Овсянка? Или вам требуются иные доказательства того, что я знаю, как вести хозяйство? – Прыгая на одной ноге, Том попытался надеть носок, судя но всему, давно не стиранный.

– Я люблю тебя, – вырвалось у Дипы против воли, и она даже прикусила язык – никогда и никому таких слов она еще не говорила.

Должно быть, беременные действительно способны на то, чего не позволяют себе нормальные женщины.

– Я тоже тебя люблю, – откликнулся Том, сражаясь со вторым носком.

Он произнес это совершенно безразлично, потому что говорил так всем своим подружкам, а также маме, братьям, сестре, отчиму, боссу, продавщице сандвичей и даже барменше-австралийке в заведении за углом. Он любил всех.

Дипа стащила сорочку, поднялась и огляделась, пытаясь отыскать свою одежду. В следующий момент Том уже оказался у нее за спиной, обнял, тиская груди, приник губами к шее.

– Похоже на рекламу «Бенетона», – сказала она, глядя на белые руки, скользящие по ее коричневой коже.

«У нас будет чудесный ребенок», – подумала она.

И в этот миг он произнес то же самое вслух.

– Что? – спросила Дипа, поворачиваясь. – Что ты сказал?

– У нас будет чудесный ребенок, – повторил Том.

– Послушай, ты не понимаешь. Я учусь. Хочу получить диплом, о котором мечтаю всю жизнь. Мне не нужен ребенок. По крайней мере сейчас. Я не могу себе это позволить. – И тут же, словно впервые поняв, что именно с ней не так, расплакалась.

– Ш-ш… – прошептал Том, прижимая ее к себе. – Все будет хорошо. Ты не беременна, я в этом совершенно уверен. А если… если это не так, мы сделаем все, что ты только захочешь. Не волнуйся. Ничего страшного не произошло. Люди постоянно сталкиваются с такими проблемами.

Дипа плакала уже вовсю.

– К тому же я вообще люблю детей, – добавил он, надеясь, что это поможет.

Она ущипнула его.

И что теперь? Не мог же он, следуя своему девизу, сказать, что ничего не имеет против абортов.

– Выбор есть всегда, – добавил Том и неожиданно почувствовал, что его накрывает волна паники.

Неужели с ними действительно случится такое? И что, черт возьми, скажет мать?

– Надо выпить чаю. – Он осторожно усадил Дипу на кровать, потом открыл дверь в кухню и занялся поисками чайника.


Глава 4


Анна проснулась рано, когда свет только-только проник через тонкие занавески на окне спальни, той, которая была целиком в ее распоряжении и которую ей не приходилось делить с младшим братом.

Она посмотрела на часы – шикарные, водонепроницаемые; она даже на ночь их не снимала – и увидела, что они показывают без четверти семь. Хорошо. Отец и Мишель вряд ли встанут раньше чем через два часа, так что ей никто не помешает. Анна собиралась сделать то, что могла сделать только здесь, то, что было ее секретом, то, что она от всех скрывала.

Завернувшись в голубой халат, она тихонько выскользнула из спальни, прошла в гостиную и осторожно включила телевизор. Потом, перебрав видеокассеты на полке, нашла нужную у задней стенки, там, где оставила ее в прошлый раз. Однако, прежде чем включить «воспроизведение», совершила экскурсию в кухню и приготовила себе завтрак из шоколадных шариков «Коко попс», кукурузных хлопьев «Кранчи нат корнфлейкс» и стакана молока. Прихватив чашку, Анна вернулась в гостиную и включила видеомагнитофон.

Она планировала посмотреть все, все девяносто минут записи. Вот мама кормит ее грудью, а папа снимает их на видеокамеру и говорит, какая чудесная, какая красивая у них девочка. Вот он протягивает руку и прикасается к ним обеим, как будто не верит, что все происходит на самом деле.

Но больше всего Анну трогал другой эпизод. Трогал так, что она даже плакала. Мама сидит на стуле в саду. Маленькая Анна ползает у ее ног между рассыпанными по траве игрушками, а отец, снимая эту сцену, идет к ним.

* * *


– Эй, привет. – Застигнутая врасплох, Ева заслоняет ладонью глаза от бьющего в лицо солнца.

– Привет. – Камера прыгает – это Джозеф наклоняется, чтобы поцеловать Еву в щеку.

– В чем дело? – смеясь, спрашивает она. – У тебя такой загадочный вид.

– Да, время пришло. Шоу начинается.

– Вот как? Прекрасно.

Джозеф устанавливает камеру на столе, направив ее на сидящую на стуле Еву.

– Хочу, чтобы пленка зафиксировала твою реакцию.

– Ясно. Можно начинать бояться?

– Тебе виднее.

Он стаскивает с плеча гитару, ставит ногу на стул и трогает струны.

– Номер собственного сочинения, исполняется впервые.

– Как мило, – благосклонно кивает Ева и сразу же добавляет: – Может, мне прикрыть ребенку уши?

– Ха, ха, как смешно. Ну ладно… раз, два, три… поехали! – Джозеф начинает петь, если только это можно назвать пением, продолжая бренчать на гитаре:
		Ева, ты моя королева,


		Ты – прекрасная дева,


		Все, что есть у меня.


Ева хватается за живот и чуть не падает от смеха со стула, но пение продолжается:
		Пусть певец я не очень,


		Но, уверен, захочешь


		Обручиться со мной.


В этом месте Джозеф опускает руку в карман, достает маленькую коробочку и протягивает своей королеве.

Каждый раз, просматривая этот эпизод, Анна чувствовала, как к горлу подступает комок. Ее отец становится вдруг необычайно серьезным и искренним. Мама со странным, немного сконфуженным выражением лица берет коробочку, не говоря ни слова, открывает ее и поднимает голову, глядя на него так, будто ожидает еще каких-то объяснений.

– Господи, перестань терзать мои уши! Что ты хочешь сказать?

– Эй, дослушай до конца. Это же мой лучший хит:
		Предложить тебе жажду


		И уже не однажды…


Она снова хохочет и, подняв дочь, закрывает ей уши.

– Джо!

– Что такое? Дай закончить.

Он наклоняется, чтобы поцеловать ее, и в этот момент на лицо Евы ложится улыбка – потаенная, скрытная, сексуальная улыбка, которую Анна не видела никогда больше. Ни разу.

– Какое красивое, – говорит она, рассматривая кольцо и восхищенно качая головой. – А мы можем себе это позволить?

– Ну, придется подработать на стороне…

Оба хохочут как сумасшедшие.

Джозеф берет кольцо и надевает ей на палец.

– Когда ты будешь готова выйти за меня замуж?

– Я люблю тебя, – говорит Ева, и они начинают целоваться, причем Джозеф театрально постанывает для пущего эффекта.

– Если любишь, выходи за меня, – добавляет он.

– Ну, я не знаю… Не знаю, хочу ли опять… все это у меня уже было и…

– Не «все это», Ева. Ты выйдешь замуж за меня, а не за кого-то. Или я тебе не нужен?

– Послушай, почему бы тебе не выключить эту штуку? – говорит Ева, глядя прямо в камеру, как будто только что ее заметила.

И… все. Конец фильма.

Слезы сменились рыданиями. Выплакавшись, Анна достала из кармана заранее припасенные салфетки и вытерла глаза. Как же так вышло? Почему два человека, любящие друг друга, закончили так печально? Почему ее папа оказался в Манчестере с глупой, отвратительной Мишель, а мама осталась одна?

Почему они, ее родители, допустили такое?!

Она, наверное, тысячу раз задавала им этот вопрос, а они несли в ответ какую-то чушь.

– Видишь ли, Анна, твой папочка очень тебя любит, но мы с ним уже не любим друг друга.

– Почему? Почему люди перестают кого-то любить? – И означает ли это, что придет день, когда они перестанут любить и ее?

– У нас просто не сложилось…

– Но вы же сделали Робби, разве нет? – начинала бушевать Анна. – Как это могло случиться?

Как? Ева и сама не знала ответа.

– Анна, мне очень жаль. Мне очень, очень жаль, что мы с твоим папой не живем больше вместе. – Обычно мама прижимала ее к себе.

– Но как же тогда Робби? – хныкала Анна. – У него ведь нет папы. Что будет с ним?

– Думаю, ничего страшного не случится. Посмотри хотя бы на Денни и Тома – у них все в порядке, – успокаивала Ева, поглаживая дочь по головке. – К тому же, когда Робби подрастет, то сможет ездить вместе с тобой в Манчестер. Сейчас он еще слишком мал, чтобы проводить так много времени вдали от дома. А папа у него есть, как и у тебя.

И все-таки утешения помогали не всегда. Время шло, а лучше не становилось. Анне отчаянно не хватало отца. Она хотела, чтобы они снова жили все вместе. Она не желала привыкать к такому положению, когда папа живет где-то далеко, когда видеться с ним можно лишь по выходным. При всем том, что Анна любила обоих родителей, в глубинe души она считала их эгоистами. Как они могли так поступить с ней и Робби? О чем они думали? Только о себе, о себе, о себе. Вот почему Анна твердо вознамерилась стать «врачом по голове». Ей хотелось сделать так, чтобы всем было лучше. Ей хотелось, чтобы ничего такого больше не происходило. И она решила предпринять еще одну, решающую попытку, чтобы ее родители вновь жили вместе.

Она услышала, как открывается дверь, и быстро переключилась с видеомагнитофона на телевизор.

Мишель остановилась у порога, свеженькая, только что после душа, в длинном белом халате и с полотенцем в виде тюрбана на голове. От нее пахло цветами. Слишком сильно, по мнению Анны.

– Привет! – сказала Мишель.

– Здравствуйте. – Перспектива разговора с Мишель не доставляла Анне ни малейшего удовольствия.

– Смотришь телевизор?

– Смотрела. Он мне уже надоел.

– Ага. А чем бы ты хотела заняться сегодня? – Широкая, бодрая улыбка.

– Не знаю. А вы что собираетесь делать? – Это прозвучало угрюмо.

– Планировала прогуляться. Может, вы с Джозефом составите мне компанию? – Мишель очень старалась произвести впечатление. – Купишь себе что-нибудь – платье, например, или новые туфли?

– М-м… Нет, спасибо. А почему бы вам одной не пойти за покупками, чтобы мы с папой смогли заняться чем-нибудь поинтереснее?

С этими словами Анна взяла пульт, переключилась на первую попавшуюся программу и сделала вид, что больше всего на свете ей нравятся японские мультики, где все стреляют и все взрывается.

Не говоря ни слова, Мишель развернулась и закрыла за собой дверь, чтобы тут же переговорить – возбужденным шепотом – с Джозефом.

– Что бы я ни делала, как бы ни старалась, она меня не замечает. Даже разговаривать не желает, – пожаловалась Мишель. – Я ей просто не нравлюсь.

– Успокойся, – попытался уменьшить напряжение Джозеф. – Ты же понимаешь, как ей нелегко. Поставь себя на ее место, вообрази, что это твой отец с кем-то, а не с твоей матерью. Дай ей время. Дай ей шанс.

– Она так груба со мной, так высокомерна, так заносчива!.. Тебе следует поговорить с ней, объяснить, что нельзя быть такой грубой.

– Не волнуйся. – Он положил руки ей на плечи, наклонился и поцеловал в губы. – Ей всего лишь девять лет, а тебе… – Видимо, в памяти произошел сбой, потому что он так и не смог вспомнить возраст Мишель.

– Двадцать семь, – прошипела она.

– Извини. – Он ободряюще, как ему показалось, похлопал ее по плечу и отправился к дочери.

– Доброе утро, милая.

– Доброе утро, папочка. – Джозефу посчастливилось получить то, чего редко удостаивались другие, – ее счастливую, открытую улыбку.

Он сел на диван рядом с дочерью, прижал ее к себе. Заметив мигающий огонек видеомагнитофона, взял пульт и нажал кнопку. На экране появилось смеющееся, радостное лицо Евы, прижимающей к себе малышку Анну.

– Потянуло на воспоминания, – пожав плечами, объяснила она.

Джозеф рассмеялся – девятилетняя девочка смотрит на себя, кроху, и предается воспоминаниям. Вот какая у него дочь!

– Ты была чудесной крошкой, а теперь ты – чудесная девочка.

– Папа?

– Да?

– Почему вы с мамой не можете быть добрее друг к другу?

– А почему ты не можешь быть добрее к Мишель? – парировал он, однако мысленно признал справедливость вопроса – они с Евой переживали не самый лучший период.

Решив не отвлекаться на замечание о Мишель, Анна продолжила наступление:

– Это так… по-детски. Ты такой добрый со мной, и мама тоже очень хорошо ко мне относится. Но когда вы вместе, то ведете себя совершенно глупо. Это так печально.

Откуда у его дочери такие слова?

– Извини. – Он обнял ее еще крепче. – Буду добрее к твоей мамочке.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Отлично! Первый шаг в осуществлении разработанной программы примирения был сделан, первая цель достигнута – и как легко! Можно переходить к следующему пункту.

– А вообще-то мне Мишель не нравится, – призналась Анна. – Она зануда. С ней скучно.

Теперь в его ответе прозвучал намек на раздражение:

– Я бы хотел, чтобы ты постаралась, милая. Ради меня. Мне Мишель очень нравится.

– Хм… – Анна решила, что двигаться к цели надо побыстрее, пока папочке не взбрело в голову, что он любит эту ужасную Мишель. Или что-нибудь столь же жуткое. – А как вы с мамой познакомились? – спросила она, зная, какую важную роль в урегулировании внутрисемейных конфликтов играет фокусирование на счастливых моментах.

Мудрость Анна черпала из книжки «Ваш счастливый брак», которую купила в букинистическом ларьке на соседнем рынке за пятьдесят пенсов.

«А не рановато ли тебе читать такое?» – поинтересовался продавец.

«Это для подруги», – холодно ответила Анна, подавая деньги и поспешно пряча покупку в рюкзачок, чтобы Ева, задержавшаяся с Робби у овощного прилавка, ничего не заметила.

Еще раньше она успела детально, хотя и не к большому своему удовлетворению, обсудить эту же проблему с маминым приятелем, поверенным в делах и парикмахером, Гарри.

– Что, по-вашему, надо сделать, чтобы мои родители снова были вместе? – спросила Анна, сидя на высоком стуле в парикмахерской Гарри, который расчесывал ее длинные мокрые пряди.

– Ха! – рассмеялся он, пожал плечами и произнес слово amore. – Ты спрашиваешь меня насчет amore?

Гарри родился и вырос в двух сантиметрах от Майл-Энд-роуд, но, несмотря на это, любил изображать из себя итальянца – в память о давно умершем дедушке.

– Думаю, она все еще любит его, – заметила Анна, наблюдая за маневрами ножниц.

– Что ж, с ее стороны дверь открыта. Она ведь так и не нашла себе никого другого. Может, и не хочет искать. – Гарри снова пожал плечами. – А вот как быть с ним? Тут я не знаю. Не знаю.

– У него есть подружка, – сказала Анна и добавила: – Ужас. Молодая и тупая. – Тон, которым это было произнесено, больше подошел бы старушке пенсионерке, и Гарри невольно улыбнулся. – Ну что мне делать? Что сделать, чтобы они были вместе?

– Ничего, – ответил Гарри. – Если у них настоящая любовь, та, что дается раз в жизни, то рано или поздно они сами все поймут.

– А если кто-то один не поймет? – гнула свое Анна.

– Ну, тогда ничего и не будет. – Чик-чик-чик. – Надо, чтобы любили двое. Иначе ничего не получится, как ни старайся.

– Разве я сама не могу напомнить им, что они любят друг друга?

– Ты в этом уверена?

– Я же их дочь. Я знаю. – Она сложила руки на груди и уперлась ногами в стену.

Вот почему, приехав на выходные в Манчестер, Анна заставляла отца вспомнить его первый вечер с Евой.

– Как мы познакомились? – повторил за дочерью Джозеф. – Да ты и сама все знаешь, верно? А было это давно. – В какой-то момент Анне показалось, что он встанет и уйдет, а она упустит долгожданный шанс.

– А я знаю, что ты ей сказал. – Это была наживка, и Джозеф ее заглотал.

– Неужели?

– Да. Мама сама мне рассказала. Давным-давно. «Вы верите в любовь с первого взгляда? Или мне снова пройтись перед вами?»

Анна засмеялась, а Джозеф покраснел от смущения.

Почему он смутился? Отчасти потому, что фраза получилась действительно смешная, а еще потому, что…

Да, это было десять лет назад. Он оказался тогда в каком-то модном душном джаз-клубе, потом взгляд его остановился на Еве…

Джозеф словно заново переживал этот момент.

Поднявшись из-за стола, чтобы подойти к ней, он вдруг почувствовал, что в горле пересохло, а ноги приходится передвигать усилием воли.

Она сидела у бара, дерзко выставив аккуратную попку, перебирая длинные светлые волосы, и он, видя ее лицо только в профиль, все же обратил внимание на странное выражение, в котором мечтательное спокойствие загадочным образом сочеталось с лукавством.

Подойдя ближе, он понял, что она лет на десять старше, чем ему показалось издали, и это открытие добавило страха, но не охладило желания. Никогда в жизни он не испытывал ничего подобного. И даже подготовив вступительную реплику – разумеется, ироничную, – Джозеф уже знал: это coup de foudre (в конце концов, в то время он изучал французскую литературу и философию). Так оно и было, по крайней мере с его стороны – любовь с первого взгляда.


Глава 5


– Вы верите в любовь с первого взгляда? Или мне снова пройтись перед вами?

Она громко рассмеялась. Он был такой молодой, просто невозможно молодой, даже юный, и это впечатление только усиливали чересчур длинные темные волосы, обрамлявшие симпатичное лицо. Впрочем, в маленьком, тесном и скудно освещенном ночном клубе, куда ее притащила лучшая подруга, Джен, молодыми казались все.

Джен и Ева готовились к вечеринке давно, несколько недель: покупали дурацкие обтягивающие топики, новую помаду, тени и тушь, просматривали рекламные проспекты, отыскивая подходящий клуб.

Своих мальчишек Ева отвела домой к Джен, где они вместе с сыновьями Джен остались под присмотром няни, а пятеро взрослых – компанию двум подругам составили муж Джен, Райан, и двое знакомых с работы – втиснулись в такси и отправились в модное заведение в Айлингтоне.

Как же приятно почувствовать себя свободной: выпить, потанцевать, оказаться в другом мире! Хотелось веселиться. Джен совершенно права – надо почаще устраивать себе праздники, выбираться в свет, вылезать из скорлупы и вспоминать, что жизнь – это не только завтраки в спешке, хлопоты по хозяйству, сопливые носы, питательные обеды и все прочее, заполняющее собой каждый день без остатка.

И вот когда Джен снова ушла потанцевать, а Ева, оставшись у бара и заказав еще выпивки, оглядывала зал, к пей и подошел Джозеф. Подошел и заговорил.

О чем? Странно, но тема разговора как-то вылетела из головы. Они обменялись парой шуток насчет выпивки и танцев и… да бог его знает, о чем еще шла речь.

Она увидела перед собой приятное, милое лицо, широкую, открытую и совершенно обезоруживающую улыбку, отметила рассеянный жест, которым он отбросил упавшие на глаза пряди, и невольно улыбнулась в ответ.

Разговор продолжался, Джен не спешила возвращаться, чтобы не мешать им, и в конце концов Ева поняла, что не все так просто.

– С кем вы здесь? – спросила она.

– С друзьями, – ответил Джозеф. – Если обернетесь, то увидите группку веселящихся придурков. Да-да, тех самых, что машут руками. Я сегодня с ними.

Ева обернулась – и точно, за столиком, футах в пятнадцати от них, веселилась компания юнцов, подбадривавших своего отбившегося приятеля громкими криками и выразительными жестами.

– Тогда почему вы не с ними? – Она совсем не собиралась флиртовать, ей действительно было интересно.

– Потому что мне захотелось познакомиться с вами, а они говорили, мол, не получится.

– О…

За этим «О» скрывалось многое: флирт и разговорчики, объятия и свидания – может быть! – и все остальное, о чем она давно и не думала и чем совсем давно не занималась. Надо же, его заинтересовала… она! Ева присмотрелась повнимательнее. Широкоплечий. Обтягивающие джинсы. Ярко-синие кроссовки. Загорелые руки и длинные пальцы с гладкими, аккуратными ногтями. Она на мгновение представила маленькие, темно-коричневые соски на его груди, и… ей стало вдруг не по себе. Уж очень он был хорош.

Их глаза – его темно-карие, влажные, и ее глубокие, серые, – искали встречи и, находя, не спешили уходить.

– Понимаю, как неоригинально это звучит, – сказал он после нескольких нервных фраз, за которыми скрывалось отчаянное желание сказать что-то невероятно умное, – но почему бы нам не уйти? Туда, где можно спокойно поболтать, где никто не помешает, а если есть еще и звезды…

Ева рассмеялась, а сердце уже колотилось так громко – тук-тук-тук, – что слова парня доносились до нее словно из-за глухой стены.

Они вышли из клуба через боковую дверь. Было очень холодно, морозно, и звуки превращались в белые облачка пара. Он снова улыбнулся, теперь уже смущенно, и их взгляды снова встретились.

– Ну, я оказалась старше, чем ты думал? – выпалила Ева.

– Немного… но дело не в этом… то есть с этим никаких проблем… – сконфуженно попытался объяснить он.

– Сколько тебе? – Ева поежилась, потирая озябшие плечи.

– Двадцать два.

– А! Что ж, получается, ты моложе меня на десять лет. Не страшно? – Что дальше? Не убежит ли ее кавалер?

– Знаешь, даже интересно. Пожалуй, нам не стоит обращать на это внимание, – бодро сказал он и, оставаясь на месте, слегка наклонился к ней.

То был поворотный момент: либо рассмеяться, повернуться и уйти, что она в общем-то и собиралась сделать; либо остаться и позволить себе немного… Немного чего? Поразвлечься? Рискнуть? Поэкспериментировать? Как там выразилась Джен: «Ты становишься старой занудой. Встряхнись».

Уйти или остаться? Уйти или остаться?

Ева сама сделала шаг навстречу, к мягким ждущим губам, которые устремились к ней. Тук-тук-тук… Она уже не помнила, когда в последний раз так нервничала. Может быть, никогда. Грудь сдавило, ноги сделались ватными, и она поняла, что умрет, задохнется, если немедленно не всплывет на поверхность, прервав затяжной подводный поцелуй.

– Ты – чудо, – сказал он, когда они наконец отстранились друг от друга, и Ева почувствовала, что вспыхнула от смущения.

Боже, в тридцать два можно бы и не краснеть!

Он был такой мягкий – нежные губы, совсем не колючая щетина. Как ребенок. От этой мысли она покраснела еще сильнее.

– Ты тоже, – с трудом находя в себе силы, пробормотала Ева. – Меня, наверное, уже хватились. Может, вернемся и ты познакомишься с моими подругами?

– Сейчас. – Он привлек ее к себе и начал целовать ее шею с такой нежностью и страстью, что по спине у Евы побежали мурашки.

Когда они наконец вернулись в клуб, Джен, Райан и остальные усадили Джозефа за столик и стали задавать такие вопросы, на которые сама Ева не решилась бы никогда в жизни.

Выяснилось, что он студент, изучает французский и философию. Как романтично, подумала она, то и дело заставляя себя отводить взгляд, чтобы не поедать его жадными глазами, не ловить каждое его слово или жест, не следить за движением рук, не любоваться его улыбкой, не присматриваться к ямочке над верхней губой.

Он рассказал, что отработал три года во Франции, откладывая деньги на продолжение учебы, и что до получения диплома осталось еще три года.

Еве казалось, что он и сам немного похож на француза, и каждый раз, когда их глаза встречались, ее пронзало радостное возбуждение, из-за чего сосредоточиваться на разговоре становилось все труднее и труднее.

Он настоял на том, чтобы угостить всех выпивкой, и, вернувшись от стойки бара, втиснулся на диванчик рядом с ней и тут же принялся вычерчивать на спине Евы круги и еще какие-то фигуры. Прихлебывая «Маргариту», от которой у нее уже шла кругом голова, она кивала и даже иногда отваживалась вставлять реплики, думая при этом только о том, куда еще осмелятся проникнуть его пальцы.

Когда Ева поднялась, собираясь отправиться на поиски туалета, все три подруги, Джен, Лиза и Джесси, вызвались ее сопровождать.

– Плохая, плохая девочка, – сказала в коридоре Лиза.

– Что? Мы всего лишь поцеловались. Один раз.

– Уже? Вы уже целовались?! – в притворном ужасе воскликнула Лиза.

– Один поцелуй. Ну… может быть, три. Просто так, ради смеха. – Ева раскрыла сумочку и, стараясь выглядеть естественной, то есть небрежно, подкрасила губы, побрызгала на себя туалетной водой и взбила волосы – иными словами сделала все то, что обычно делают женщины перед зеркалом.

– Хм… – Джен закатила глаза. – Роскошный парень! Как раз то, что доктор прописал. Ева, пожалуйста, сделай себе подарок… ради меня!

– Не говори глупости.

– Такой милашка! – поддразнила Лиза.

– Он уже предложил подвезти тебя домой? – поинтересовалась Джесси. – Держу пари, успел упомянуть, что живет где-то рядом, так что ему не составит никакого труда… и так далее.

– Ради Бога, прекратите! – запротестовала Ева, но было поздно – все три рассмеялись.

Однако главное заключалось в другом: он действительно жил неподалеку, и они успели обо всем договориться, пошептавшись за спинами других и скрепив договор красноречивыми взглядами.

– Можно мне тебя подвезти? – спросил он.

– Тебе ведь не по пути, – неубедительно возразила она, думая совсем другое: «Да, пожалуйста, да».

– Позволь мне проводить тебя домой. Пожалуйста, пожалуйста, – умоляюще шептал он. – Обещаю вести себя хорошо.

Хорошо. Она подумала о кругах, которые он вычерчивал у нее на спине. Конечно. Конечно, он будет вести себя хорошо. У него это получается.

– Ну ладно, – согласилась Ева. – Мне только надо предупредить Джен.

Он отошел к столику, за которым сидели его друзья, желая убедиться, что и у них без него все будет в порядке.

– За своих мальчиков не беспокойся, – сказала Джен. – Поезжай, повеселись. И завтра утром не спеши, вернешься, когда захочешь.

– Что это такое ты предлагаешь? – попыталась возмутиться Ева, но сдержать улыбку не смогла.

– Ничего не предлагаю, а только надеюсь, что все будет так, как и должно. Он очень милый!

Они обе рассмеялись.

– Ладно, пока. Поговорим завтра. И не дай моим мальчишкам опустошить твой холодильник, – предупредила Ева.

Джен махнула рукой.

– Все, доброй ночи. И пожалуйста, не укладывайся спать слишком рано. Хорошо? Ну, ради меня!

Ева повернулась и пошла к улыбающемуся незнакомцу, ожидавшему ее в другом конце зала.

Что она хотела? Чтобы он отвез ее домой? Переспать с ним? При мысли об этом в лицо бросилась кровь. Боже, только бы не запаниковать.

«Успокойся, девочка, возьми себя в руки. Потерпи, а там посмотрим. По крайней мере с ним не соскучишься».

Только вот сможет ли она сосредоточиться? Сможет ли выбросить из головы посторонние мысли и просто насладиться моментом вместо того, чтобы прокрутить пленку вперед, в будущее, и представить, как подает на развод из-за того, что он обманул ее с молоденькой студенточкой-отличницей, которая «действительно меня понимает»?..

Он обнял ее за талию, и они, притворившись, что ничего особенного не произошло, вышли из клуба и направились к его машине, которая оказалась еще меньше и хуже, чем ее собственная. Как мило!

– И… куда теперь? – спросила Ева, представляя, как неуклюже, как неловко все пойдет дальше.

Но у него были совсем другие планы, исключавшие неуклюжесть и неловкость. Он наклонился и снова поцеловал ее, и сердце запрыгало как сумасшедшее.

– Знаешь, я не хочу везти тебя домой, – сказал Джозеф, поглаживая ее по щеке. – И тащить к себе домой тоже не хочу. Давай… давай просто покатаемся. Посмотрим, как встает солнце, погуляем до завтрака.

«Погуляем до завтрака! Посмотрим, как встает солнце!»

Последний раз она встречала рассвет на фоне перепачканных рвотой простыней и под стоны двух ослабевших от жара малышей! Впрочем, Джозефу знать об этом совсем не обязательно. Нет, она, разумеется, ничего от него не скрыла – мать-одиночка, двое детей, – но зачем загружать человека бытовыми проблемами? Ей и самой хотелось если не забыть о них, то хотя бы отодвинуть на время. И в конце концов он прав – это действительно чудесно!

Они сели в машину и покатили навстречу приключениям. Сначала в ночную булочную на Брик-лейн, потом на восток, через Доклендс и Гринвич, по каким-то тихим, незнакомым улочкам. В конце одной из них Джозеф выключил двигатель, оставив музыку, и они перебрались на заднее сиденье и устроились там, укрывшись одеялом. Они разговаривали, шутили, целовались и обнимались, а еще смотрели, как над опустившимся к земле туманом – или это был смог? – поднимается бледно-розовое, замерзшее солнце.

Вскоре после рассвета, когда стекла машины запотели от их горячего дыхания, ласки Джозефа стали настолько жаркими и настойчивыми, что оставлять их без внимания было уже невозможно.

Он целовал ее губы, веки, шею, мочки ушей, и она даже не заметила, как принялась расстегивать пуговицы на его рубашке, чувствуя на себе его руки, его пальцы, высвобождающие из-под скромного лифчика из хлопка ее маленькие груди, его жадный рот, приникший к ее соскам.

Ева планировала ограничить все территорией выше пояса – как-никак первое свидание, но то, что происходило, было слишком хорошо. Она закрыла глаза, отчаянно желая большего, всего, всего для них обоих. Ей хотелось касаться его ног, бедер, ощущать под рукой пружинящие темные волоски внизу живота и…

А он уже рвал молнию у нее на брюках и неловко, путаясь, стаскивал трусики, одновременно стараясь найти удобное для них обоих положение на заднем сиденье крохотной машины. Ева посмотрела на него и увидела прямо перед собой карие глаза с большими черными зрачками, мягкие розовые губы и раскрасневшиеся щеки.

– Ты – чудо, – прошептала она, прежде чем Джозеф закрыл ей рот, а его пальцы отыскали пульсирующее, кипящее желанием место между ее ног.

Торопливо и неловко, проклиная себя за неуклюжесть, Ева расстегнула-таки замок на его джинсах, кое-как вскарабкалась ему на колени, приняла в себя набухший оливковый член и, уже усевшись поудобнее и глядя на изменившееся, напрягшееся лицо, вздохнула и задвигалась наконец вместе с ним, дыша ему в ухо, целуя его в лоб и повторяя одни и те же прекрасные слова.

Миг неловкости настал чуть позже, когда она, придя в себя, не смогла поверить в реальность случившегося, а он, стащив наполненный семенем презерватив, растерялся, не зная, куда его деть.

«И что дальше, что теперь?» – с тревогой думала Ева, падевая джинсы.

Салон стал вдруг тесным, холодным и сырым.

– Надо позавтракать, – с улыбкой сказал Джозеф, перебираясь на переднее сиденье и включая на полную мощь печку.

– Знаешь, я и сама не знаю, чего хочу, – пробормотала она. – То есть… – Боже, ну почему самые простые слова застревают в горле, и их приходится чуть ли не выталкивать оттуда? – А ты… – Ну вот, опять.

– Я тоже, – отшутился Джозеф.

– У меня дети, и мне не нужны лишние проблемы. Я вообще не хочу, чтобы они подолгу оставались без меня. Если они узнают…

– Все в порядке. Я лишь хотел перепихнуться по-быстрому и… кстати, как тебя зовут?

Она в отчаянии посмотрела на него.

– Шутка! – быстро добавил он. – Шутка. Глупая, дурная и, согласен, совершенно неуместная. Извини. Извини. Ты – чудо, и я тебе тоже нравлюсь, так почему бы нам не продлить удовольствие еще немного и не посмотреть, что из этого получится? Никаких обещаний, никаких принуждений, никто не обязан делать то, что ему не нравится. Захочешь прекратить, поставить точку – всегда пожалуйста. – Джозеф протянул руку и помог ей вернуться на место. – Но ты еще не видела меня во всей красе, – с улыбкой добавил он. – Боюсь, в этой тесноте продемонстрировать настоящий стиль не так-то просто. Я знаю пару приемчиков, от которых женщины буквально сходят с ума.

Получилось смешно и иронично – убийственная комбинация. Какой сердцеед. Неужели он такой на самом деле, милый и забавный? Или все это не более чем часть игры, спектакля, цель которого проста и ясна – обольщение?

Джозеф потянулся, чтобы поцеловать ее.

– Мне бы хотелось познакомиться с твоими детьми. Уверен, они мне понравятся. – Он быстро взглянул на нее и поспешно добавил: – Конечно, когда ты сама этого захочешь… когда разрешишь.

– Знаешь, что меня по-настоящему беспокоит? Ты слишком мил. Все, что ты сейчас говоришь, говорят все мужчины, желая произвести впечатление на женщину. Я просто не могу поверить, что ты действительно такой славный.

– Понятно. – Он улыбнулся. – Должен признать, такого рода претензии для меня в новинку. Боюсь, моя последняя подружка придерживается иного мнения. На самом деле я далек от идеала. Немного страдаю от астмы, по ночам у меня случается одышка… это ведь серьезные недостатки?

Ева рассмеялась:

– Но разве мы не ведем себя по-разному с разными людьми? Общаясь с одними, проявляем самое плохое, другие же пробуждают в нас только лучшее.

Джозеф не стал развивать мысль, но этого и не требовалось. Ева все поняла: может быть, они способны вызывать друг в друге самое хорошее, а доказательство – вот оно, ясное и простое, как и его безмятежная улыбка.

Они позавтракали в каком-то дешевом придорожном кафе, и даже раздраженному, рычащему на посетителей официанту не удалось испортить им настроение. Потом Джозеф отвез ее домой и высадил у самой двери, – к себе она его не пригласила; они наскоро обменялись телефонами и договорились встретиться в самое ближайшее время.

Он звонил постоянно, умолял позволить ему прийти, просил о встречах и в конце концов все-таки сломил ее слабое сопротивление и познакомился с мальчиками уже через несколько дней после первого свидания. Очень скоро она поняла: ей не устоять. Если бы она его не впустила, он разбил бы лагерь перед ее дверью.

Джозеф был неутомим и настойчив, и постепенно, очень постепенно, Ева отступила, ослабила тормоза. А почему бы и нет? Самое время для новой любви: после ее первого брака прошло шесть лет, мальчики, двенадцатилетний Денни и десятилетний Том, уже не нуждались в ней так остро, как прежде. Они занимались футболом, ходили на тренировки, проводили время с друзьями, и тут как раз появился Джозеф, милый и заботливый, всегда готовый составить компанию, ждущий малейшего сигнала, чтобы дать ей возможность попробовать другой жизни, романтичной и веселой.

С ним она много смеялась, в ней появилась легкость, о существовании которой Ева давно забыла.

* * *


Первый уик-энд вместе. Наедине. Незабываемо. На протяжении нескольких недель они занимались сексом тайком, урывками, то в ванной комнате под шум душа, то в спальне рано утром, забаррикадировав предварительно дверь. Но и тогда делать все приходилось в режиме молчания, в полной темноте, укрывшись с головой под покрывалом, что доводило порой едва ли не до истерики.

В конце концов Ева уступила настоятельным просьбам Джен разрешить ей взять мальчиков на выходные, чтобы Джозеф мог прийти вечером в пятницу и остаться до вечера воскресенья. Все почти как у настоящей семейной пары.

Он прибыл к двери, нагруженный пакетами с продуктами, и она впустила его в квартиру, где первый поцелуй превратился в упоительную прелюдию к предстоящему вечеру.

Разобрав продукты, они вместе приготовили обед, а уж потом, не откладывая дела в долгий ящик, поспешили в спальню, где при полном свете испили чашу наслаждения, смакуя каждую каплю, отдавая должное каждой детали, восхищаясь каждым мигом. Она пересчитала все его родинки, а он расчесал и вылизал волоски на ее лобке, после чего с комичным ужасом отметил, что вся эта область требует самого серьезного ухода.

– Нет-нет, здесь у тебя настоящие заросли. Это надо убрать. Не возражай, я знаю, что делаю.

– Джозеф! Какой же ты грубиян! Плохой, плохой мальчик.

– Да, грубиян. Да, плохой. – С этими словами он переместился ниже и пропал там надолго, пока не привел Еву к финишу, после которого у нее, казалось, не осталось уже никаких желаний.

На следующее утро – точнее, ближе к полудню – они позавтракали и снова занялись любовью. Потом ванна и снова секс. Ленч и снова секс. У них кончились продукты, и пришлось идти в магазин. Закуски, вино… Джозеф купил что-то в аптеке, но отказался показать, и тайна раскрылась только вечером, когда Ева, изрядно захмелев и выкурив первый косячок, разлеглась рядом с ним на смятой кровати.

И вот тогда он вынул маникюрные ножницы и принялся подстригать «лужайку» у нее между ног, отпуская при этом совершенно идиотские шуточки, вроде: «О, дорогая, думаю, мы поправим это с помощью геля… Скажи откровенно, ты часто пользуешься шампунем? Слишком часто, на мой взгляд. Ты смыла все натуральные масла». Она захлебывалась от хохота и желания, а он подрезал, разглаживал, взбивал… Когда все закончилось и ей было разрешено оценить результат, Ева увидела аккуратное нечто в форме сердечка.

В воскресенье он убедил ее обесцветить прядь волос, а все остальное покрасить золотистой с медным отливом краской.

– Ну вот, теперь ты вправе утверждать, что оторвалась по полной программе, – сказал Джозеф, когда они снова, наверное, уже в последний раз занялись любовью в то воскресенье.

Солнце клонилось к закату, и до возвращения мальчиков оставался час.

Все ее тело, от подбородка до лодыжек, было истерто почти до крови. Оседлав лежавшего на софе Джозефа, она двигалась медленно, в заданном им ритме, не уверенная в том, что сможет когда-нибудь прийти к финишу.

– Я хочу жить с тобой, – внезапно признался он. – Пожалуйста, скажи «да». Думаю, тебе бы стоило купить другую квартиру, побольше, с двумя спальнями. Одна для мальчиков, а другая для нас, звуконепроницаемая. Ну? – Он слегка изменил позицию. – Я буду твоим жильцом, так что хватит денег взять что-нибудь с садом. Чтобы было где погонять мяч. Письменный стол поставим в спальне, и тогда приятное можно будет сочетать с полезным. Ну же, Ева, пожалуйста, скажи «да». Мы отлично подходим друг другу.

Он долго ждал ее ответа, замедлив темп до такой степени, что она ощутила биение его пульса внутри себя.

– Я еще не познакомилась с твоими родителями, – нерешительно улыбнулась Ева.

– Как старомодно! Не ожидал…

– То есть… я хотела сказать, что с удовольствием познакомилась бы с ними.

– Ладно, пусть так, но ты уклоняешься от ответа. Мы можем съехаться и жить вместе?

– Ну…

– Пожалуйста.

– Мне надо обо всем подумать и поговорить с мальчиками. Купить квартиру? – То, что Джозеф предлагал, казалось невероятным, но у него все получалось так легко, так просто.

– Подумай, конечно, подумай. О, черт, во мне уже ничего не осталось.

«Поговорю с ними сегодня, – решила она, поглаживая движущуюся между ее грудей голову. – Дети теперь такие продвинутые, что иногда даже страшно становится».

– Тебе понравится моя мама, – добавил Джозеф. – Стон… теперь уже ты меня пугаешь!


Глава 6


В конце концов Ева нашла обшарпанную полуподвальную квартиру с двумя спальнями и унылым садовым участком за домом. Тем не менее она знала, что сумеет превратить это в дом, и, когда переехала туда с сыновьями, вместе с ними поселился Джозеф.

Они купили кровать, однако на этом общие покупки и закончились. Большего Ева ему не позволила. Она слишком долго прожила с сыновьями, чтобы вот так сразу впустить в свою жизнь постороннего. Джозеф платил за квартиру, Ева же покупала мебель, занавески, краску, комнатные растения, кухонную посуду и прочие мелочи, которые, накапливаясь постепенно, и создают настоящий дом. Дом, который ей всегда так хотелось обустроить для своих сыновей.

Но Джозеф не собирался оставаться в стороне от ее хлопот и забот. Он любил ее безмерно, бескорыстно и хотел быть рядом с ней и вместе с ней. Постепенно Ева подпустила его ближе. А стоило ей только начать отвечать на его «я тебя люблю», как его понесло дальше и он заговорил об обязательствах, браке и… детях!

– Притормози, – просила его Ева. – Не торопись.

– Почему? – искренне удивлялся он.

Надо ли было удивляться и делать большие глаза, когда уже через несколько месяцев после переезда она узнала, что беременна? Можно ли было всерьез рассчитывать на то, что какая-то диафрагма выдержит такой напор решительности и целеустремленности?

Первые месяцы беременности стали для Евы месяцами страха. Дело было не только в том, что ее пугала их неготовность иметь ребенка. В конце предыдущего замужества у нее случился выкидыш, и она просто приходила в ужас оттого, что несчастье может повториться. Ева плакала, уставала, плохо себя чувствовала и все время о чем-то беспокоилась, из-за чего-то волновалась. Она могла подолгу лежать в постели, положив руку на живот, убедив себя в том, что каждое движение ребенка служит предвестием еще одного выкидыша. В конце концов малышка, здоровенькая и пухленькая, все же появилась на свет, и хотя Джозеф и Анна полюбили друг друга мгновенно, первой реакцией Евы был эмоциональный коктейль из любви, облегчения и нового беспокойства. Страхи и тревоги покинули ее лишь по прошествии нескольких месяцев, а до трех она не только не выпускала девочку из виду, но и редко из рук.

Все то время, пока Анна подрастала, Джозеф проводил, по большей части дома и поэтому легко и естественно принял на себя роль главной няньки. Более того, эта роль даже пришлась ему по вкусу. Он разгуливал по квартире с малышкой, когда та капризничала, кормил ее из бутылочки и часами носил на руках, напевая бесконечные колыбельные, когда ей не спалось. Для Евы было чем-то вроде откровения то, что мужчина проявлял такой интерес не только к ней, но и к девочке и ее сыновьям. Деннис, ее первый муж, понятия не имел о том, как ухаживать за детьми, и даже не старался научиться.

– Ты только посмотри, посмотри, – приговаривал Джозеф, – у нее мои глаза, твои волосы и твой нос. Верхняя губа, по-моему, моя, а вот нижняя – твоя. Разве не изумительно? Идеальный ребенок, самая красивая девочка во всем мире!

– Хочешь сказать, она даже лучше, чем я? – спрашивала Ева.

– Лучше, потому что она – это ты и я.

* * *


Ева прожила без Джозефа уже три года, но так и не привыкла к этому. Ей не на что было жаловаться, ее почти все устраивало, однако было бы неправдой сказать, что она по нему не скучает. Прежнюю кровать пришлось выбросить, заменив ее на другую, поменьше, – пустота гам, где когда-то был он, пугала и нервировала. Порой какие-то мелочи безжалостно вырывали ее из состояния благодушия и напоминали о нем, вызывая тоску по безвозвратно утерянному.

Когда Анна возвращалась после проведенного с ним уик-энда, Ева ловила его запах, проникший в ткань дочкиного джемпера. Иногда она замечала что-то такое, что наверняка рассмешило бы Джозефа, хотя чаще всего – и это было самое тяжелое – воспоминания о нем трансформировались в воспоминания о сексе.

Как удивительно просто, без малейших усилий у них все получалось! Секс был для них естественным ритмом жизни, они будто улавливали исходившие друг от друга импульсы, меняя позы и положения и даже достигая пика наслаждения всегда одновременно или в крайнем случае с разницей в несколько секунд. После секса они почти мгновенно засыпали, ведь разговоры не требовались. Именно когда они стали жить вместе, Ева поняла смысл выражений «быть единым целым», «познать друг друга».

Теперь, по прошествии трех лет, было трудно вспомнить, когда и что пошло не так. Может, Джозеф чересчур активно требовал от нее того, к чему она не была готова; может, ей не очень нравились происходившие с ним перемены. Ева влюбилась в романтичного, мечтательного студента, однако, закончив учебу, Джозеф получил работу, потом понял, что она ему нравится, а потом в нем проросли амбиции и желание зарабатывать деньги. Ева, уже побывавшая женой трудоголика, сразу запаниковала, испугавшись, что ее новая, тщательно отстроенная жизнь вот-вот свернет в сторону и пойдет в нежелательном направлении.

– Я совершила самую серьезную из возможных ошибок: сошлась с полным придурком, – сказала она Джен после одной особенно бурной сцены, в результате которой Джозеф был около полуночи изгнан из квартиры.

Подруга прибыла на место происшествия в течение часа после поступления сигнала бедствия и притащила с собой бутылку дешевого польского джина и упаковку яблочного сока – то, что успела схватить, перед тем как вылететь из дому.

Смесь джина с соком они и пили из высоких стаканов.

– В Голландии все так пьют… или это бельгийцы? – бормотала Джен, бросая в мутноватую жидкость кубики льда, обнаруженные ею в углу морозилки.

После двух стаканов они перебрались в кухню, где к выпивке добавилась травка; вскоре обе довели себя до состояния, в котором даже драма Евы воспринималась как нечто преходящее.

– Он был такой милый, – призналась она Джен, попыхивая самокруткой. – Такой отличный парень. Такой чудесный отец для Анны.

– И такой замечательный трахалыцик, – добавила Джен и тут же поспешила с разъяснениями: – Я это говорю с твоих же слов, дура ты чертова. Все видели, что вы счастливы, прямо-таки насмотреться друг на друга не могли.

– И как только мне удалось превратить его в Ричарда Бренсона? Или в слегка улучшенного двойника Денниса?

Ева искала и не могла найти ответ на этот вопрос. Что она сделала? Что пошло не так?

Окончив университет, Джозеф удивил ее тем, что принял первое предложение по работе и занялся телепродажами. Еще большим сюрпризом стало для нее то, что он быстро добился успеха и стал зарабатывать приличные деньги.

И не только зарабатывать, но и тратить. В доме появились новейшая стереосистема, дорогой видеомагнитофон, полки, быстро заполнявшиеся компакт-дисками. Гардероб Джозефа заметно расширился, причем на этикетках значились такие названия, как «Хьюго Босс», «Дживс и Хоукс», «Кензо», «Эмпорио Армани»… На нее саму и детей обрушился водопад подарков: одежда от «ДКНИ» и Калвина Клайна, кроссовки и спортивные костюмы «Найк».

Конечно, все эти ярлычки уже были хорошо ей знакомы по прежней жизни, той самой, которая осталась позади и возвращаться к которой у нее не было ни малейшего желания. Ева забеспокоилась.

Не составляло большого труда догадаться, что Джозеф не намеревался ничего откладывать на потом, что он тратился по максимуму. Но когда она пробовала остановить его, то получала разговоры об очередном повышении, о премии в следующем месяце, о комиссионных и так далее.

– Я хочу, чтобы мы переехали в другую квартиру, побольше и в приличном районе, – говорил Джозеф, забывая о том, что Денни и Тому придется менять школу. – Не уверен, что мне нравится эта школа. Мне бы хотелось, чтобы Анна ходила в другую, получше. Как ты смотришь на то, чтобы отдать ее в частную?

Это вскользь брошенное за ужином замечание стало причиной крупной ссоры.

Дело было не только в том, что Джозеф хотел «лучшего» для их дочери. Ева знала – его планы пробудили в ней давний, глубоко укоренившийся страх. Она боялась, что снова все потеряет, останется одна и тогда ей опять придется начинать с нуля. Она боялась, что в один прекрасный, или ужасный, день все исчезнет – красивые платья, вкусности, игрушки, к которым успели привязаться дети, частная школа и многое-многое другое. Нечто подобное уже произошло в ее жизни однажды, и теперь она верила только в то прочное и надежное, что невозможно отобрать: государственные школы, банковские сбережения, закладные, дешевую одежду… и человеческие отношения, основанные на прочном, очень прочном фундаменте.

А Джозеф постоянно менял план игры.

Да, верно, квартира становилась мала, подросшим мальчикам приходилось тесниться в крохотной спальне, а Анна спала в кроватке, стоящей рядом с кроватью родителей. Но это был ее дом, за него не приходилось много платить, и дался он ей немалым трудом.

– Я хочу иметь то, что имею, – с раздражением отвечала Ева, когда Джозеф заводил разговоры о переезде. – Мне здесь нравится. К тому же Денни и Том рано или поздно уйдут, и тогда у Анны будет целая комната, а нам станет посвободнее. И район совсем не такой уж плохой, здесь живут мои друзья. И школа хорошая, для Анны вполне подходит.

Спор затихал на какое-то время, однако рано или поздно неукротимый прилив переполнявших Джозефа желаний прорывался вновь.

– Перестань покупать всю эту ерунду! – кричала ему Ева. – У нас уже нет свободного места. Ты жалуешься на тесноту, но сам же ее и создаешь. Посмотри, в каждом углу что-нибудь да стоит.

Одна особенно запомнившаяся ссора закончилась тем, что она перевернула полки с компакт-дисками и коробки разлетелись по полу.

В том году Денни и Том перебрались в скромную квартирку за углом, деньги на которую Ева сняла со своего счета. Конечно, она понимала, что начинать самостоятельную жизнь ее ребятам еще рановато – одному исполнилось девятнадцать, другому только семнадцать, – но ее дом становился слишком мал для них и их друзей. Особенно же мешали им проблемы, возникавшие у супругов.

– Почему я не могу стремиться к большему и лучшему? Почему я не должен хотеть зарабатывать? Почему ты против того, чтобы мы хоть немного продвинулись вверх? – бушевал Джозеф. – Что с тобой? Почему ты такая? Я люблю тебя, однако мне определенно не нравится, как ты живешь. Когда-то у тебя было все: машины, дом, деньги. Почему мне запрещено даже думать о чем-то подобном? Да, терять больно, но почему ты уверена, что плохое обязательно повторится?

– Потому что так лучше, Джозеф. Ты и понятия не имеешь, насколько лучше! – отбивалась Ева.

И словно пощечина:

– Боже, какая ты упрямая и ограниченная. Или, может, просто слишком старая для меня…

Потом были слезы, прощение и примиряющий секс, однако в конце концов жизнь превратилась в почти непрерывный и невыносимый шторм. Так что, наверное, ей и не следовало так уж удивляться, когда однажды, вернувшись домой, Джозеф сообщил, что фирма открывает отделение в Манчестере и ему предложено отправиться туда в роли начальника.

– Манчестер! – воскликнула Ева. – Нет, мы не поедем ни в какой Манчестер.

Он разулся, подошел к холодильнику, налил себе стакан апельсинового сока и лишь затем спокойно сказал:

– Я об этом и не думал. Мне снимут квартиру; жить я буду там, а сюда возвращаться на выходные.

Все было уже решено; Джозеф вовсе не советовался с ней, не консультировался, а лишь сообщал о том, как у них теперь будет дальше.

– Ясно. – Она тяжело опустилась на стул у кухонного стола, понимая – это начало конца.

Было тяжело, но к отчаянию примешивалось странное чувство облегчения. Сил не оставалось, постоянные стычки и волнения делали жизнь невыносимой. Из-за них она отправила из дома двух своих мальчиков, по которым теперь ужасно скучала, зная, что они уже никогда не будут вместе, как прежде.

– Ох, Джозеф, – всхлипнула она, закрыв лицо ладонями. – Вот и ты уходишь.

– Никуда я не ухожу, – твердо заявил он. – Я люблю тебя, люблю Анну и мальчиков. Просто подумал, что сейчас нам не мешает пожить отдельно. Вспомнить, как все было. Подумать о хорошем. О том, что нам нравилось друг в друге.

– Нет, нет. Ты перестанешь быть частью семьи. Ты будешь видеться с Анной только по выходным, ты отвыкнешь класть ее в кроватку, поправлять одеяло, читать ей сказки на ночь. Ей будет ужасно не хватать тебя. И все ради чего? Ради лишних денег?

Подняв голову, она увидела в его глазах слезы.

– Что ты говоришь, Ева? Конечно, я буду скучать по ней… и по тебе тоже. Но если мы сейчас ничего не сделаем, то не протянем и месяца. Мне просто необходимо уехать. Для того, чтобы мы смогли остаться вместе.

– Такое расставание ничего не решает.

– Ладно. И что, черт возьми, ты предлагаешь? Начальство поручило мне работу. Отказаться невозможно. Я не могу…

– Разумеется, можешь. Ты в два счета найдешь себе другое занятие. Здесь, в Лондоне.

– Я не проработал еще и двух лет. Сейчас мне делают заманчивое предложение, предложение, о котором можно только мечтать, а я иду на попятную. И что обо мне подумают?

Она фыркнула.

«Что обо мне подумают?..» Да кто он такой? Тот ли это Джозеф, который читал ей в постели французские стихи?

Как она могла ошибиться? Как могла не разобраться в человеке, с которым прожила почти шесть лет? Что его изменило? Откуда вдруг такие настроения? Такая озабоченность будущим?

– Дело не в романе или в чем-то таком, – со странным спокойствием, вызванным, возможно, комбинированным эффектом джина и травки, сказала она Джен. – Мы всего лишь перестали его интересовать. Я и Анна. Это было очевидно. Он думал о чем-то другом, он уже был где-то далеко, не здесь, не с нами. Наши проблемы перестали быть его проблемами. Он не хотел спорить, не хотел переубеждать меня, не хотел знать мое мнение. Очевидно, Джозеф давно решился и только ждал подходящего момента, чтобы поставить меня в известность. Раньше мы были на равных, теперь – нет.

– Раньше? То есть когда ты командовала, – указала Джен.

– Я никогда не командовала, – раздраженно возразила Ева. – Он помогал, вносил свой вклад, делал что мог. Но теперь… Работа, одно, другое… Господи, мне это напоминает жизнь с Деннисом.

Некоторое время они сидели молча, уютно устроившись рядышком на диване.

– Может, ему не нравилось, что ты не хочешь выходить за него замуж? – предположила Джен.

– Я просто не хочу повторять то, на чем обожглась. Жуть. Не хочу снова становиться женой. У меня это уже было. С фатой и всем прочим.

– А ты не путаешь понятие «замужем» с понятием «замужем за Деннисом»?

Ева усмехнулась.

– Ну спасибо. Я ведь тоже замужем, – напомнила Джен. – И что? Неужели и я, по-твоему, всего лишь коврик у двери?

– Кстати, почему вы поженились?

– А ты разве при сем не присутствовала? – спросила Джен. – Догадаться нетрудно. Захотелось устроить вечеринку и сообщить всем, как мы любим друг друга. И надо тебе сказать, кольцо на пальце и бумажка помогают. Помогают держаться вместе.

– Неужели после брака между вами ничто не изменилось?

– Почти ничто.

– Значит, что-то все-таки изменилось?

– Мои родители стали относиться к Райану значительно лучше. Приняли его окончательно. Разве это плохо? Ну, и мы стали больше спорить из-за домашнего хозяйства. А в остальном все осталось по-прежнему.

– Хм…

– Я умираю от голода.

Они стали смеяться как сумасшедшие.

– Боже, как трогательно! Если сейчас сюда зайдет Анна и увидит нас в таком виде… она меня убьет.

– А что тут плохого? Все естественно! – Джен сделала последнюю затяжку. – Неплохо. Дашь ей попробовать. Может, немного расслабится. Для пятилетней девочки твоя Анна уж больно скованная.

– Замолкни! – Ева ткнула подругу локтем под ребра.

Так они и расстались. Со слезами. Маленький фургончик увез вещи Джозефа. Ева пребывала в отчаянии. Он пребывал в отчаянии. Дети тоже.

Денни заявил матери, что с ней, наверное, не все в порядке. Том расплакался. Анне потребовалось несколько недель, чтобы осознать: папа здесь больше не живет. Когда он приехал за ней в первый раз, чтобы взять с собой на выходные в Манчестер, она устроила настоящий рев, не желая оставлять мамочку, не желая с ней впервые в жизни расставаться. Одной было невыносимо. В ту первую субботу Ева ушла гулять и принесла с прогулки двух котят.

Попытки примирения были, однако долговременных результатов не давали. В последний раз они договорились о том, что Джозеф приедет на рождественские праздники и проведет в доме три дня. Ради Анны. Вино, свечи, восторг девочки… Слезы, ностальгия и секс в ванне с плещущейся через край водой, среди прыгающих по волнам резиновых уточек и лодочек… Несколько часов они чувствовали себя счастливыми.

Но к тому времени Джозеф уже встречался с кем-то и из Лондона уехал насовсем, а она… она не хотела рисковать покоем детей ради «отношений».

– Все слишком сложно. Я сам не знаю, чего хочу, и ты тоже, – сказал Джозеф, поглаживая ее по волосам, перед тем как поцеловать в щеку и отправиться спать на диван.

Результатом этого рождественского всплеска эмоций стало то, что она забеременела. Отвратительная шутка, да? Еве уже было тридцать девять, и в таком возрасте женщине трудно ожидать от своего тела особых сюрпризов, так что прошло пятнадцать недель, прежде чем она, окончательно во всем убедившись, донесла новость до Джозефа. Он сам предложил приехать, и они провели долгий, невероятно тягостный уик-энд, обговаривая все условия. В глубине души она надеялась, что ребенок вернет их к тому времени, когда все было в полном порядке. Увы, как выяснилось, Джозеф оказался не готов бросить работу и расстаться с Манчестером.

– Так, как было, уже не будет. Если мы меняемся, это не означает, что мы меняемся в худшую сторону, – уверял ее он.

Последнее предложение прозвучало уже по телефону, поздно вечером, со слезами, но Ева отвергла и его, заявив, что все кончено, что она не пойдет на уступки даже ради будущего ребенка.

– Я не буду тебя больше просить! – закричал он в трубку. – Ты сделала все, чтобы оттолкнуть меня от вас. Ты никогда не хотела выходить за меня замуж, не хотела, чтобы я был рядом. Наверное, предпочитаешь такую жизнь, в одиночестве. С детьми. Ты никогда об этом не думала?

Она была настолько убита горем, что ничего не ответила.

– Это твой последний шанс, – предупредил, всхлипывая, едва не плача, Джозеф. – Захочешь, чтобы я вернулся, попросишь сама.


Глава 7


Наступил понедельник. Едва приоткрыв дверь кабинета, Ева грустно улыбнулась – стопка папок по-прежнему лежала на столе, там, где она их оставила, уходя с работы в пятницу. Феи-делопроизводители, если они и существовали, так и не пришли ей на помощь.

Зато на столе сиял квадратик солнечного света, и в комнате пахло гиацинтами, которые успели распуститься на подоконнике и теперь, испытывая жажду, печально клонили головки книзу. Было начало апреля, о чем напоминали и полоски грязи у Евы под ногтями – она провела выходные, роясь в земле, избавляясь от сорняков, высаживая саженцы и пестуя рассаду. В саду раскрылись нарциссы, тут и там расцвели тюльпаны, а по листочкам салата уже вовсю ползали улитки.

Ну да ладно, всему свое время. Сейчас она пришла на работу, и ей еще предстояло разобраться с кипой бумаг высотой в два фута. Но прежде – полить цветы, наполнить чайник и проконсультироваться с Лизой и Джесси насчет ленча.

Сколько ни отвлекайся, а твою работу за тебя никто не сделает. Придя к такому выводу, Ева раскрыла первую папку. Вот уже на протяжении пятнадцати лет она занималась юными правонарушителями и знала все их хитрости, уловки и слабости.

В бумагах, как обычно, речь шла о хорошо знакомом: парни из бедных семей ищут и находят неприятности. Из года в год одно и то же: похожие мальчишки, похожие неприятности, похожие проблемы. Она наталкивалась на знакомые фамилии, видела знакомые лица и порой спрашивала себя, не работает ли она привратником, открывающим одну и ту же дверь. С другой стороны, здесь же, в нижнем ящике стола, лежали записки, а иногда даже фотографии и письма тех, кто свернул с кривой дорожки, кому пошла на пользу трудотерапия, кто научился чему-то полезному на общественных работах, кто встретил кого-то нового… или, может быть, только может быть, принял к сердцу что-то сказанное или сделанное ею и отошел в сторону, изменился, стал другим.

После часа работы с бумагами пришло время первого в этот день правонарушителя, девятнадцатилетнего Даррена Гилберта. Задержан полицией в краденой машине с пакетиком кокаина в ботинке.

Высокий, в сдвинутой на затылок бейсбольной кепочке, с выбритой головой, он вошел в кабинет небрежной шаркающей походкой. Руки в карманах.

– Здравствуй, Даррен, – со всей возможной строгостью сказала Ева.

В свои девятнадцать лет юноша старался выглядеть крутым парнем. На нем были красный спортивный джемпер и мешковатые джинсы раскрученной благодаря рекламе фирмы. Ох уж эти тинейджеры с их трогательными фетишами-ярлычками! Как будто какой-то лейбл может сделать тебя другим человеком или приблизить к миру «Пош» и «Бекс». На запястье висел дешевый металлический браслет с выгравированными инициалами.

Юноша сел на стул, откинувшись на спинку и заложив ногу за ногу, едва не касаясь грязной подошвой письменного стола. Ева постаралась сделать вид, что ничего такого не замечает.

Разумеется, она не верила его объяснениям насчет того, что он «просто помогал одному приятелю… не знал, что машина угнанная», а потому, выслушав наспех сочиненную историю, ясно выразила свое к ней отношение:

– Разве тебе не приходило в голову, Даррен, что владелец транспортной компании на самом деле крутой наркодилер?

– Не-а, – неуверенно протянул он, и Ева сразу поняла, что парень уже смекнул, в какую передрягу вляпался.

– Тебе всего девятнадцать, а ты уже работаешь на человека, который не остановится перед тем, чтобы прострелить тебе колено, если что-то пойдет не так. Приятная перспектива, правда? Вряд ли твоя мать будет в восторге, а? – Ознакомившись с документами, Ева знала, что мать Даррена работает медсестрой.

Парень промолчал, но она уже не сомневалась, что направила его внимание в нужную сторону.

Настала пора изложить основные правила и объяснить Даррену, что он должен делать, если не хочет провести ближайшие годы в тюрьме. В разговоре Ева как можно чаще пользовалась лексиконом из репертуара «плохого копа», потому что юнцы, выросшие на гангстерских фильмах, лучше понимали и воспринимали именно этот язык. Фразы типа «Разве ты не мужчина?», «Пусть он тебя уважает» и прочие давались ей легко.

– Может, мы даже сумеем научить тебя чему-то полезному, – закончила она свою краткую речь.

Даррен смотрел в окно, и ей приходилось только догадываться о произведенном впечатлении. Но он по крайней мере принял менее вызывающую позу.

«Ловко у меня это получается», – подумала она.

– О'кей, – сказала Ева, пододвинула к себе папку и взялась за ручку. – Встретимся через неделю. А пока сиди тихо и не высовывайся. Если на связь выйдет кто-то из компании, скажи, что не хочешь создавать никому проблем, но и отдуваться за других больше не намерен.

Едва Даррен, понурившись, вышел из кабинета, как в дверь постучали и в комнату заглянул Лестер.

– Привет, у тебя найдется пара минуток поболтать? – спросил босс.

– Да, конечно.

– Большая новость, – сказал Лестер, закрывая за собой дверь и подсаживаясь к ее столу.

– Хорошая или плохая?

– Хорошая, даже очень хорошая. – Он сложил руки на груди и улыбнулся. – Ну угадай.

– Нас поощрили полуторамесячной командировкой на курсы в Тоскану?

– Нет.

– Нет? Впрочем, я и не надеялась.

– Мне предложили новую работу, так что через полгода я ухожу.

– О Боже! – только и воскликнула Ева, потому что новость действительно была из разряда потрясающих сюрпризов, однако быстро взяла себя в руки и добавила: – Лестер, это же отлично! Фантастика! Черт возьми, что мы будем делать без тебя?!

– Ну…

– И куда ты отправляешься? – перебила она.

– В Ипсвич, делать то же самое, что и здесь, только департамент там побольше нашего. Ты, наверное, знаешь, что Триш родом оттуда; мы хотим продать здесь все, купить там домик за городом, завести собак… Хорошо бы и дети туда иногда приезжали, хотя ты знаешь, какая теперь молодежь.

– Да уж, знаю. По собственному опыту.

– Ну, твои-то старшие уже подросли, да и моим за двадцать. – Лестер вздохнул. – Вот так…

– Отлично. А я и не предполагала, что ты планируешь такие перемены.

– Я не все тебе рассказываю, – с хитрым видом улыбнулся Лестер и добавил: – Но эту новость ты узнала раньше других, потому что я собираюсь рекомендовать тебя на свое место. Что ты об этом думаешь?

– Что я об этом думаю? – повторила Ева. – Ну, теперь ты действительно меня удивил.

Работать с Лестером было хорошо: добрый, справедливый, в возрасте, с большим жизненным опытом. Все необходимые для босса качества, как говорится, налицо. Именно по этой причине Ева и не стремилась переходить куда-то – от добра добра не ищут. Впрочем, была и еще одна причина: она никогда не мечтала о продвижении по карьерной лестнице. Ее вполне устраивало работать под крылом Лестера.

– У тебя все получится, – говорил он, подавшись к ней через стол. – Здесь тебе доверяют, ты всем нравишься. На тебя можно положиться, да и прибавка к зарплате будет нелишней. К тому же в новой должности тебе вовсе не обязательно работать пять полных дней в неделю. Сделаешь четыре полных и короткую пятницу. В общем, определишь график сама, возможны разные варианты. Ты – та, кто здесь нужен, поскольку отработала уж и не помню сколько лет. Пора получать дивиденды. И мне бы не хотелось, чтобы на мое место прислали человека со стороны.

Они поговорили еще немного, и Ева пообещала подумать о предложении. Когда Лестер поднялся, собираясь уходить, она тоже встала.

– Мне будет тебя не хватать, – сказала она.

– А мне тебя, – ответил он, глядя ей в глаза. – Не хочу усложнять тебе жизнь, но, может быть, это пойдет на пользу. В последнее время ты стала… как бы выразиться… Пожалуй, тебе не хватает цели. А ведь в жизни нужно обязательно к чему-то стремиться.

– Наверное. – Ева протянула руку. – Спасибо.

– Ладно, не буду отрывать от дел. – Он посмотрел на стопку папок на столе.

– Да, конечно.

Черт, ну и как теперь быть? Поделиться новостью с подругами нельзя, придется молчать, а значит, удовольствия от ленча уже не получишь.

Она рассчитывала уйти пораньше, потому что ждала к ужину Джен, но с бумагами нужно что-то делать. Ева вздохнула и потянулась за очередной папкой.

К десяти вечера она уже засыпала, однако до конца ужина, судя по содержимому бутылки, оставалось еще не меньше часа.

– Итак… – Ева долила в стаканы. – Есть ли у нас подвижки с проблемой секса?

Обе негромко рассмеялись.

– Никаких. Знаешь, Райан никак не может решить, стоит ли ему смотреть на ночь «Секс в большом городе» в качестве прелюдии, – призналась Джен. – Впрочем, нет, вру. Теперь у него другая тема. Перед тем как ложиться, каждый раз сообщает, что вынес мусор.

Они снова засмеялись.

– По крайней мере он хоть пытается. А вот я решила, что сексом голову забивать не буду.

Интересно, почему она это сказала? Ева и раньше делала такие заявления, но в данный момент слова прозвучали стопроцентно фальшиво, да и ни к чему звать беду, когда та уже у ворот.

– Значит, на ветеринарном фронте без перемен? – поинтересовалась Джен.

Ну вот, договорилась.

– Да… то есть нет… – Ева попыталась спрятаться за стаканом.

– Так да или нет? Неужто тебе не о чем рассказать тетушке Джен?

– Ну, мне он в общем-то нравится. И я ему, наверное… А может, и нет. Мы с ним уже сто лет не виделись, – соврала Ева.

Виделись они две недели назад, но с тех пор она отклонила уже две просьбы о свидании.

– Неужели ты действительно хочешь прожить жизнь в одиночестве? – Джен откинулась на спинку стула, готовясь к обсуждению излюбленной, вечной темы.

– А я и не одинока! – возразила Ева. – Мне просто некогда быть одинокой. У меня нет ни одной свободной минуты! Хотелось бы для разнообразия, да не дают.

– Но постель-то никто не греет, – напомнила Джен. – Дети вырастут и разойдутся, а ты так и умрешь одинокой старой грымзой. Забудешь, как и ноги раздвигать.

– Не забуду, – фыркнула Ева. – Есть ведь всякие хитрые электрические штучки.

Теперь уже фыркнула Джен:

– Перестань, пожалуйста, это совсем разные вещи.

– Почему? Нет! По крайней мере… Понимаешь, для мужчины в моей жизни просто нет места. Куда мне его втиснуть? – Ева развела руками. – Подумай сама – дети, работа, кухня, стирка, уборка, домашние задания, прогулки в парке. А есть еще и старшие, и у них тоже всего хватает. В моей жизни нет места для мужчины, ожидающего от женщины секса, нормального обеда, внимания, интересных выходных и… много еще чего. И как отнесутся к этому Анна и Робби? Нет, нет и нет.

– Эх ты, старая перечница, – сказала Джен. – И все равно я тебе не верю. Почему ты так молодо выглядишь? Почему так ухаживаешь за собой? Почему одеваешься, как девочка? Нет, у кого пропал интерес, те и выглядят иначе.

– Я – работающая мать-одиночка, и вообще мне нравится тебя дразнить. Завидуешь?

– Ха-ха-ха.

Обе знали, что это только шутка, потому что, глядя на Джен, никто бы и не подумал, что она приближается к отметке в сорок лет. Она давно пришла к выводу, что если уж ей не суждено быть худенькой, то это вовсе не означает, что она не может быть сексуальной. Джен без всяких сомнений покупала обтягивающие кофточки, бесстрашно носила «вандербра» и нисколько не смущалась, если что-то кое-где не помещалось. Она красила волосы в темно-рыжий цвет, предпочитала топы со смелым вырезом, никогда не застегивала блузки на все пуговицы и отважно заковывала себя в чересчур тесные юбки и джинсы. За последние десять лет Ева ни разу не видела ее ненакрашенной, с бледными губами или неподведенными глазами. К сожалению, Джен не могла себе позволить длинных накрашенных ногтей. Ногти были для акушерки немыслимой роскошью.

«Есть места, куда с маникюром не полезешь», – обычно говорила Джен.

Они были совершенно разными: Джен – маленькая, темноволосая, пышная, яркая; Ева – высокая, суховатая, светлая и, как говорится, au naturel. Ей хватало увлажняющего крема, блеска для губ и румян по случаю. Единственной экстравагантной чертой ее внешности были длинные осветленные волосы, которыми занимался Гарри, друг и по совместительству парикмахер, обслуживавший Еву по особым расценкам.

– Меня ожидает повышение на работе, – сказала Ева, глядя на колеблющееся от ветра пламя свечи. Большое повышение. Лестер уходит и хочет, чтобы я заняла его место.

– Прекрасно.

– Да, но…

– «Да, но… да, но…» Знаю, знаю, что ты хочешь сказать. «А как же дети? Кто за ними присмотрит? Кто встретит их на остановке? Кто приготовит им полезный во всех отношениях фасолевый суп?» Курица, вот ты кто. Наседка.

– Боже, Джен, тебя послушать, так получается, что я только фасоль и ем! Давай не будем преувеличивать.

– Ладно, как угодно, – согласилась подруга, удивленная столь неожиданным всплеском эмоций.

– И потом, они ведь действительно еще маленькие. Робби всего два годика. Конечно, я волнуюсь. Конечно, беспокоюсь. Справлюсь ли? Мне и сейчас нелегко, а тут такая ответственность. Кто бы знал, как я устала! Уже и забыла, когда высыпалась. А работы по дому столько, что ее за всю жизнь не переделать.

– Мне тебя жаль, – сказала Джен.

Вечер выдался неожиданно теплый, и они решили поужинать на свежем воздухе. С наступлением сумерек повеяло прохладой, но все равно было так замечательно вдыхать запах сырой земли и молодой зелени.

– Может, это как раз то, что тебе и нужно. Я имею в виду новую работу.

– Вот и Лестер мне то же самое сказал. – Ева с сомнением посмотрела на подругу. – Почему вы все считаете, что мне нужны какие-то перемены?

– Ну, в твоей жизни не так уж много чего происходит, согласна?

– Давай начистоту, Джен. Пожалуйста, без намеков. Говори, что хочешь сказать.

– Я и говорю. После того, как вы с Джозефом расстались, после рождения Робби ничто ведь не изменилось, верно? Ничего не произошло. А когда это было, два с лишним года назад?

– Хочешь сказать, со мной все по-прежнему, кроме того, что я обзавелась еще одной игрушкой? – В голосе Евы послышалось раздражение, и Джен подумала, что, может быть, затронула слишком болезненную тему.

Они не знали. Джен ничего не знала о ветеринаре. Да и что, черт возьми, знать! О чем рассказывать? Хвастать парой сеансов дружеского секса? Нет, Джен права – в ее жизни ничего не произошло.

И то ли оттого, что было уже темно, то ли оттого, что ее задели слова подруги, а вероятнее всего, из-за выпитого вина случилось неожиданное – Ева вдруг услышала, как говорит вслух то, о чем даже себе не позволяла думать:

– Я хочу помириться с Джозефом.

– Что?! – вскричала Джен. – С этим долбаным Ричардом Бренсоном Вторым? Ева… Эй? Все, я забираю у тебя стакан. Хватит…

– Джен, не надо… – Ева уже пожалела о собственной откровенности.

– Когда это случилось? – спросила Джен.

– Ничего не случилось. Я просто собираюсь сказать ему и посмотреть, как он на это отреагирует.

– Ох, бедняжка! – Джен покачала головой. – Ты не заметила? У него уже есть подружка. В Манчестере. Он туда переехал. Хочешь услышать «нет»? Хочешь, чтобы тебя унизили отказом?

– Ну, может быть, мне только этого и не хватает, – сказала Ева. – Понимаешь, что бы я ни делала, мне не дает покоя одна мысль: а что, если?

– Ох, милая. – Джен пододвинула стул и обняла Еву зa плечи. – Что произошло? Мне казалось, что ты уже оставила его в прошлом, что без него тебе лучше.

– Нет. – Голос предательски дрогнул, и Ева поняла, что сейчас ей придется напрячь все силы, чтобы не расплакаться. – Я переспала с ветеринаром, и это совсем не то.

– Конечно. Конечно, не то, – мягко повторила Джен, поглаживая подругу по спине и едва удерживаясь от того, чтобы не засыпать ее вопросами типа «Где? Когда? Почему?».

– Для меня это ничего не значило, – сквозь слезы продолжала Ева. – Понимаешь? С Джозефом это всегда что-то значило, с самого начала, с первой ночи.

Джен лишь обняла ее крепче.

– Я не могу идти вперед, пока не буду точно знать, что не могу вернуться назад.

– Понятно. Но ведь нельзя же ему все просто выпалить, не получив никакого сигнала, что он еще интересуется тобой!

– Анна сказала, что видела мою фотографию у него и бардачке. – Произнесенные вслух, эти слова прозвучали глупо и жалко.

– Не забывай, что Анна – заинтересованная сторона, – напомнила Джен.

– В последний раз, когда я его видела, мне показалось: что-то меняется. Мы совсем не ругались, а еще он хочет проводить больше времени с Робби и даже собирается взять Анну с собой в Германию.

Она хотела добавить, что это так похоже на того, прежнего, ее Джозефа, однако сдержалась, увидев выражение лица подруги.

– О Боже, Джен, ты, наверное, права. Это все просто смешно. Зря я так напилась. – Ева вытащила обрывок салфетки из кармана джинсов, вытерла глаза, потом высморкалась и сконфуженно улыбнулась. – Отнесу тарелки.

Выдержки Джен хватило секунд на пять, после чего она решительно покачала головой и в сердцах бросила:

– Не могу поверить! Ты не рассказала мне о ветеринаре!..


Глава 8


– Куда-то собираешься? – Анна сидела в спальне Евы и внимательно наблюдала за тем, как мама тщательно наносит на губы помаду, извлеченную из дальнего угла ящика комода.

– Нет. – Еве хотелось, чтобы голос звучал обычно.

– Выглядишь очень даже мило.

Это на самом деле было так. Начать с того, что Ева надела очень необычное платье – серо-черное, из мерцающего атласа, купленное для какого-то особого случая, но так давно, что она уже и вспомнить не могла, для какого именно. Платье дополнили небольшие сверкающие сережки, чулки и туфли на высоком каблуке. Кроме того, она надушилась. Как можно было надеяться, что Анна ничего не заметит и не станет задавать вопросы? Да, все было слишком очевидно.

Ева сняла чулки и туфли, вместо них надев расшитые бисером сандалии, а поверх платья накинула маленький черный кардиган.

– Куда ты идешь? – Анна сидела на кровати, полностью одетая, готовая уехать на выходные с отцом.

Именно визит Джозефа послужил причиной бурной деятельности Евы, направленной на украшение собственной персоны. Она намеревалась выглядеть эффектно, однако без излишней вычурности, быть с ним приветливой и посмотреть, не спровоцирует ли все это какой-нибудь поступок с его стороны… поступок, который позволит ей спросить… предложить… сделать какие-то шаги к тому, чтобы снова жить вместе.

Ева ничего не хотела предпринимать, просто… ей нужно было посмотреть, не подаст ли он какой-нибудь… знак, что это возможно. Одному Богу известно, каким должен быть знак, но она не сомневалась, что сумеет его распознать.

– Я никуда не иду, дорогая. – Ева расчесала волосы и встряхнула головой, чтобы прическа приняла вид «надеюсь, вы не подумаете, что я слишком тщательно готовилась к вашему визиту?».

– Это все для папы? – Анна с надеждой смотрела на мать.

– Ну что ты. Хотя по твоей просьбе я намерена быть очень милой с твоим папой. Устраивает?

– Устраивает. – Широкая улыбка осветила лицо девочки. – Он тоже будет милым с тобой. Я взяла с него обещание.

– Отлично. Мы будем друзьями.

– Да. – У Анны разыгралась фантазия, и она представила себе гораздо более близкие отношения между родителями, чем просто дружеские.

Пока все шло замечательно. Мама надела нарядное платье, накрасила губы помадой и обещала быть с ним милой. По мнению девочки, от счастливой жизни вместе их отделяло не более пары недель. Ха-ха, Мишель!

Около семи раздался звонок. Ева, хотя и ждала сигнала, все-таки вздрогнула. Черт, вот и он. Она вскочила с дивана, поправила волосы, одернула кардиган и стала ждать, когда Анна откроет дверь и впустит Джозефа.

Робби в это время прыгал на другом диване, повторяя:

– Джофус! Джофус!

– Привет, папа, – услышала Ева слова дочери.

– Привет, Анна. Как у тебя дела? Поцелуй-ка папочку.

– О, привет, Мишель.

Мишель?

Мишель!..

Что она здесь делает?

Ева улыбнулась, когда они вошли в комнату.

– Привет, – сказала она, натягивая на лицо самую доброжелательную улыбку.

– Здравствуй, Ева. – Джозеф попятился назад в прихожую, не поприветствовав ее обычным поцелуем в щеку.

– Это Мишель, – сказал он, обнимая за плечи невысокую симпатичную блондинку.

Выглядела она… прекрасно, точно так, как ее описала Анна, – холеная, подкрашенная, с блестящими волосами, собранными на затылке в хвост, пухлыми розовыми губками, одетая в кремовую шубку из молодого барашка, доходившую до пола. Очень хорошенькая!

– Привет, рада с вами познакомиться. – Мишель протянула ладошку, мягкую и маленькую, отчего собственные руки показались Еве похожими на грубые рукавицы для работы в саду.

– Я много о вас слышала, – с улыбкой сказала Ева. Кстати, ничего хорошего, едва не добавила она вслух. – Это Робби.

– Привет, малыш. – Мишель слегка кивнула в сторону Джозефа, тискавшего сына.

Некоторое время все наблюдали за их возней.

– Не хотите чашку чаю или немного вина? – вдруг спохватилась Ева.

– Нет-нет. Мы не собираемся задерживаться, – остановил ее Джозеф.

Он сидел на диване, продолжая шуточную борьбу с Робби.

Никогда в жизни ее бывший муж не выглядел так привлекательно. Она должна его вернуть, просто обязана.

– Мне хотелось познакомить тебя с Мишель, – продолжал Джозеф. – И… мы должны сообщить, что… намереваемся пожениться.

– Пожениться?! – переспросила Анна.

– Да, Анна, – спокойно подтвердил Джозеф, хотя всем было ясно, что девочка возмущена.

– Ты собираешься жениться? – На ее побледневших щеках выступили красные пятна.

Анна переводила взгляд с отца на Мишель и обратно, требуя от них объяснений.

– Да, – сказал Джозеф. – Ты будешь подружкой невесты, – добавил он, втайне надеясь этим предложением исправить положение.

Однако Анна разразилась слезами и выбежала из комнаты, оттолкнув по пути Мишель.

На лице Евы застыла улыбка. Ей очень хотелось последовать примеру дочери, но вряд ли такой поступок мог быть правильно истолкован присутствующими.

«Что, ждала какого-нибудь знака? Вот и получила. Знак того, что ты была совершенно не в своем уме, питая надежды…»

– Мои поздравления, – пробормотала Ева. – Думаю, Анне потребуется немного времени, чтобы смириться с новостью, но у меня нет сомнений, что все будет хорошо. Итак, когда же это… произошло?

– В выходные, – ответила Мишель. – Хотелось бы мне сказать, что он все красиво обставил, опустился передо мной на одно колено и преподнес прекрасное кольцо в коробочке…

«Он именно так поступил, когда делал мне предложение», – подумала Ева.

– Увы, на самом деле все произошло более… прозаично, – добавила Мишель.

Ева подумала, что предложение наверняка было сделано в постели.

– Что ж, замечательно. Еще раз поздравляю вас. Джозеф всегда хотел жениться.

Мишель выстрелила в Джозефа сердитым взглядом и нервно стиснула руки.

– Извините, мне надо сходить к Анне, – сказала Ева. – Вы уверены, что не желаете чаю или еще чего-нибудь?

Джозеф решил, что ему не мешало бы выпить стаканчик вина, а Мишель попросила воды.

– Я сам принесу, – сказал он Еве. – А ты посмотри, как там Анна. Или сходить мне?

– Дай нам несколько минут.

Ева открыла дверь в спальню, которую делили Робби и Анна, и увидела, что девочка плачет, уткнувшись лицом в подушку.

Она погладила дочь по голове, и та села, позволив себя обнять. Девочка обхватила Еву за шею, спрятав заплаканные глаза и нос в атласное платье матери.

– Я хочу, чтобы папа женился на тебе, – пробормотала она сквозь рыдания.

– Знаю, дорогая, – прошептала Ева.

– Почему вы с папой так ужасно друг к другу относитесь? Если бы вы были добрее, то могли бы пожениться. А теперь он обручился с этой глупой Мишель.

– Анна, твои мама и папа больше не вместе, но мы любим тебя и Робби, и тебе придется смириться с этим фактом.

– Зачем тогда вы оба поддерживали мои надежды? Вы оба? С вашими глупыми играми. С вашими фотографиями в комоде, пижамами в шкафу? И зачем ты тогда красила губы? – Она уже истерически рыдала.

Ева не могла понять, чем все это вызвано. Очевидно, Анна гораздо лучше разбиралась в их непростых отношениях, чем она могла предполагать. Может быть, девочка просто не верила, что их отношения в самом деле закончены?.. А она сама верила – до сегодняшнего вечера?

Теперь назад пути не было.

– Как дела? – послышался от дверей шепот Джозефа, и Ева смахнула слезинки, против желания скатившиеся по лицу.

– Я не поеду с тобой! – закричала Анна. – Не хочу ехать с тобой и Мишель в Манчестер. – И девочка разрыдалась с новой силой.

– Анна, мне очень жаль, – пробормотал Джозеф, пока Ева пыталась успокоить дочь. – Я не думал, что ты расстроишься.

– Я не поеду с тобой, – повторила Анна. – В твоей машине не хватит места для троих. – Прозвучало это так, словно она хотела сказать, «в твоей жизни не хватит места для троих».

Уговорить Анну было невозможно. Она даже из комнаты не хотела выходить, чтобы опять не увидеть Мишель, без особого удовольствия игравшую сейчас с Робби прятки.

– Тебе, наверное, лучше уйти, – сказала Ева Джозефу. – Она скоро успокоится. Позвони завтра.

– Надеюсь, твои планы не нарушены, – пробормотал Джозеф уже с порога.

– Планы? – переспросила она.

А он красноречивым жестом указал на ее платье.

– Ты куда-то собиралась?

– Нет-нет. Позже должен был зайти один друг, но я отменю встречу. Никаких проблем.

Друг? Он всю дорогу думал об этом, направляя машину к шоссе М1. Что еще за друг? Кого Ева могла ждать в своем лучшем платье, которое он помнил с давних времен, потому что сам его покупал для какого-то события. Что же это было?..

– Хотелось бы мне знать, о чем ты думаешь, – вдруг раздался раздраженный голос Мишель.

Он прослушал ее предыдущую фразу, и ей, конечно, это не понравилось.

– Прости. Я задумался.

Глубокий вздох.

– Джо, я хотела бы поговорить о нашей свадьбе. Мне не нужны никакие подружки невесты. Я имею в виду, что если это действительно важно для Анны… – Она замолчала.

– Мне очень жаль. Я должен был догадаться. О чем ты еще хотела поговорить?

– Как насчет романтической свадьбы без детей? Может, стоит уехать в какое-нибудь живописное место и пожениться там? Например, юг Франции, Италия…

– Это было бы замечательно, но мои дети должны присутствовать на свадьбе. Анна слишком болезненно восприняла известие. Я не могу жениться тайком, за ее спиной.

– Какой кошмар! – фыркнула Мишель.

Джозеф оглянулся на нее, но девушка смотрела на дорогу. Ее губы кривила злобная гримаса.

– Послушай, я устал. – Он обнял ее одной рукой. – У меня нет никакого желания все это обсуждать. Скажи лучше, что ты думаешь насчет того, чтобы завтра сходить в магазин и присмотреть обручальное кольцо?

Мишель с улыбкой повернулась к нему:

– Ты уверен?

– Да, совершенно уверен, – ответил Джозеф и в этот момент вспомнил.

Платье Евы. Он купил его для праздника в честь тридцатой годовщины свадьбы его родителей. На память пришли все неудачные попытки жениться. Ему был необходим какой-нибудь знак со стороны Евы, знак того, что он правильно поступает, намереваясь вступить в брак с Мишель.

Джозеф шесть раз официально предлагал Еве выйти за него замуж, а если посчитать те случаи, когда он делал это как бы между прочим, в шутливой форме и так далее, то не меньше сотни раз. И самый близкий к согласию ответ звучал примерно так: «Давай как-нибудь попозже».

Так будет лучше. Мишель приняла его предложение еще до того, как он закончил говорить, что после шести отказов Евы явилось для него сюрпризом. С тех пор Мишель была готова бесконечно обсуждать кольца, платья, место проведения свадьбы и приглашения. Ему же это казалось утомительным. Кроме того, Джозефа очень беспокоила Анна.


Позже вечером Ева наконец уложила дочь, поглаживая ее по головке до тех пор, пока девочка не уснула. Они допоздна сидели на диване, укутавшись в одеяло. Вместе доели печенье и кексы, запивая их горячим шоколадом, в который Ева добавила себе немного бренди. Вместе смотрели ночные пятничные программы.

Уже было очень поздно, поэтому Еву удивил телефонный звонок, но когда на другом конце провода раздался голос Джен, все стало ясно.

– Только не это, – пробормотала она, представив себе, что все придется пересказывать Джен.

У нее уже не было сил.

– Мне хотелось узнать, как у тебя прошло. Знаю, что вечером приходил Джозеф. Надеюсь, ты не вела себя как полная дура.

Последовала пауза.

– Но я все равно остаюсь твоей подругой…

– Джен, – глубоко вздохнув, ответила Ева. – Он пришел с Мишель…

– Да ты что?

– …и сообщил о помолвке. Они собираются пожениться.

– Ничего себе! – Похоже, что и Джен поразило известие. – Ну, ты же хотела получить от него какой-нибудь знак, – добавила она.

– Именно! – захохотала Ева. – Я получила чертовски убедительный знак.

– С тобой все в порядке? – обеспокоенно спросила Джен.

– Да, со мной все прекрасно. Чувствую себя полной идиоткой. А вот Анна очень расстроена.

– Бедняжка.

– А ты как? На работе? – спросила Ева.

– Да все нормально. Мне надо идти. Я просто поинтересоваться…

– Ты моя лучшая подруга, Джен.

– Я знаю. Ева?

– Да?

– Позвони ветеринару.

– Ради Бога… ты невыносима.

– У мужчин есть прекрасное качество: они помогают забыть других мужчин.

– Спокойной ночи, сумасшедшая.

– Спокойной ночи.


Глава 9


С помощью садовой лопаты Ева упорно пыталась справиться с невероятно упрямым корнем, когда неожиданно в дверном проеме возникла голова Тома.

– Привет, – улыбаясь, сказал стройный блондин ростом в шесть футов в джинсах не по размеру и в футболке с надписью «Порнозвезда».

– Привет! – ответила Ева, отметив, как привлекательно выглядят его широкие плечи и мужественное лицо, обрамленное волнистыми волосами.

А Том, улыбаясь матери, думал, что она, как обычно, в отличной форме и в своем репертуаре. Белокурая грива выбивалась из-под ужасной шляпы цвета хаки, да и остальные детали одежды не лучше – верх цвета фуксии с белым, в обтяжку, множество браслетов на руках, мешковатые брюки и пара грязных ботинок. Но он все равно обожал свою мать.

– Иди сюда, – улыбнулась она и протянула к нему руки.

Том наклонился и поцеловал ее, прижав к себе.

– Где дети? – спросил он.

– Пошли к Джен смотреть котят, – ответила Ева. – А ты кстати. – Она посмотрела на яму, выкопанную вокруг противного растения. – Необходима грубая мужская сила. Не избавишь меня от этого проклятого куста?

– Зачем ты выкапываешь розу?

– Только одну. Она какая-то бесформенная и некрасивая, несмотря на все мои усилия. Хватит болтать, копай! Вот мои перчатки, куст колючий.

Том втиснул руки в маленькие перчатки, запачканные землей, и ухватился за куст. Приложив некоторое усилие, он дернул упрямое растение, и через секунду оно лежало рядом с ямой.

– Вот так-то! – воскликнул Том, улыбаясь матери.

– Между прочим, что ты здесь делаешь? – спросила Ева; сегодня была пятница, то есть будний день. – Разве тебе не следует сейчас находиться на работе?

Том засмеялся, но через мгновение его лицо стало серьезным. Ева подумала, что сын нервничает.

– Мне надо с тобой поговорить.

– Хорошо. – Ева сняла шляпу, чтобы лучше видеть сына. – Я вся внимание.

– Отлично. – Он взъерошил волосы и растерянно улыбнулся. – Дело в том, что… Дипа беременна.

Прежде чем до Евы дошел смысл сказанного, он добавил:

– Мы планируем оставить ребенка и… пожениться.

– Дипа беременна? – переспросила Ева с тайной надеждой, что ослышалась и Том говорит о ком-то другом, а не о своей подружке.

Еве нравилась Дипа, но… Дети? Женитьба? Она еще не оправилась от предыдущего известия о помолвке. Этого не может быть. Не может быть. Нет!

– Да. – Том засунул руки в карманы и подтянул джинсы.

– Как это случилось? – спросила Ева и тут же подумала, что более дурацкий вопрос трудно было придумать.

– Полагаю… обычным путем, – усмехнулся Том.

– Ты знаком с контрацепцией с шести лет. Этому не может быть оправдания! – сердито воскликнула Ева.

Том ответил чем-то вроде смешка или издал какой-то невнятный звук и опять поддернул джинсы, что в общем-то не помогало, потому что они были ему велики и сразу же сползали вниз.

Ева почувствовала, как сердитый румянец залил лицо. Ее сыну только что исполнилось двадцать, он рассчитывал получить серьезную работу, и вдруг… женитьба на студентке, которая еще моложе его, хотя и не такая легкомысленная. Он не понимает, что делает! Они не понимают, что делают!.. А ведь то же самое случилось когда-то с ней самой.

Ева почувствовала, что глазам стало горячо от наворачивающихся слез. Беременность в двадцать лет, замужество… и вот как это все обернулось.

Ей так хотелось, чтобы у детей жизнь сложилась иначе.

Господи!

Том обнял ее.

– Прости, – пробормотал он, прижимая мать к себе.

Ева приникла к нему.

– Том, придется очень тяжело. Ребенок!.. Вы должны были все обдумать.

– Мы думали. Очень много думали. Конечно, это не совсем то, что мы планировали, но что теперь делать?

Еву поразила серьезность его тона.

– Ты любишь ее?

– Да, я ее люблю, и она любит меня, и мы вместе сделали ребенка.

Для него все было просто, как и бывает в двадцать лет: только вперед, не обращая внимания на трудности, которых всегда ждут в жизни более зрелые люди.

Однако Ева почувствовала себя немного лучше.

– Все будет классно, мам! – воскликнул Том, опять подтягивая джинсы.

– Тебе нужен пояс, – сказала она и улыбнулась. – Робби станет дядей, а ему только два года. – Ева не знала, смеяться ей или плакать, что думать и как поступать.

– Это круто. – Том опять поддернул джинсы.

Ей с трудом верилось, что сыну двадцать лет. Она в этом возрасте уже родила Денни, а Том выглядел тинейджером. Ева вспоминала себя в двадцать лет в строгом костюме с уложенными феном волосами. Ей казалось, что она была такая взрослая, а теперь – посмотри на нее… Уже не в первый раз Ева подумала: как бы все сложилось, если бы она могла повернуть время вспять? Возможно, сейчас она была бы замужней домохозяйкой с двумя детьми, живущей с мужем-бизнесменом в прекрасном доме, полном антикварной мебели, и чистила бы одежду в химчистке, а не тратила столько времени на стирку. Но она одинока, бестолково проводит время с молодежью и детьми. Живет в полуподвальной квартире, слушает поп-музыку и одевается не в самых лучших магазинах. Странным образом сложилась ее жизнь.

– Когда должен родиться ребенок? – спросила она, отбрасывая волосы с лица и вытирая руки о брюки.

– В начале сентября. Сейчас восемнадцать недель… Мы не слишком спешили сообщать о ребенке. Решение нам далось с трудом.

Ева обратила внимание на «восемнадцать недель». Ее сын уже использует медицинскую терминологию.

– Ее тошнит?

– Ужасно. Если бы мне ее не было так жалко, это выглядело бы довольно смешно.

– Бедная девочка. Она не пробовала есть имбирное печенье?

– Мама, она перепробовала все имбирное – имбирное печенье, имбирный чай, имбирное вино. Даже сырой тертый имбирь. Все это тут же оказывалось в унитазе.

– Бедняжка… А ее родители уже знают?

– Она расскажет им в выходные. Вот думаю, ехать с ней или нет. Не хотелось бы попасть под горячую руку. – Он улыбнулся и опять поддернул джинсы.

«О Господи! Как бы это получше спросить о культурных традициях азиатской подружки сына?»

– А какие у них привычки, религия?

– Они принадлежат к англиканской церкви, как ни странно. Наверное, к их предкам приезжали миссионеры.

– Можно дать совет?

Он кивнул.

– Когда пойдешь знакомиться с семьей, не надевай эту футболку.

– Ладно, не буду.

«Порнозвезда»! Это еще что. Однажды в воскресенье Том явился на ленч, напялив на себя футболку с надписью «Мастурбация – не преступление».

– Ты действительно считаешь, что вам необходимо жениться? – спросила Ева. Брак казался ей слишком сложным испытанием. – Не лучше ли для начала просто пожить вместе?

– Нет, мы хотим пожениться, мама.

Ей ничего не оставалось делать, как оценить их энтузиазм… или, лучше сказать, слепой оптимизм.

– Когда? – спросила Ева.

– Еще до того, как родится ребенок. Дипа настроена на июнь. Венчание в местной церкви, отель с большим садом. Она хочет белое платье, фату, свадебную машину. Весь обязательный комплект.

– А ты что думаешь? – поинтересовалась Ева.

– Ну, это все не совсем в моем вкусе. Но раз она хочет… Дипа полагает, что это приведет ее родителей в чувство… В общем, должно получиться классно.

– Ну да… Хочешь чаю?

– А у тебя печенье есть? – Даже в самых кризисных ситуациях Том мог есть печенье.

– Есть. Джозеф тоже собирается жениться, – сообщила Ева, стараясь, чтобы ее голос звучал совершенно равнодушно.

– Ну? И на ком же?

– На своей подружке Мишель.

– В таком случае их свадьба – полнейшее безумие.

И все? Ева была удивлена.

Около двери, где она остановилась, чтобы снять грязные ботинки, Том добавил:

– Да, еще кое-что…

– Да?

– Я хочу пригласить на свадьбу отца. И возможно, его семью, если они пожелают.

Ева продолжала стаскивать ботинки. В конце концов она сказала:

– Понимаю. Надеюсь, ты не рассчитывал, что я буду визжать от восторга, услышав эту новость?

– Нет.

Она уже начала думать, какой сюрприз станет следующим. Может, Анна на детской площадке начнет продавать наркотики? Или еще что похуже?

Деннис. Том хочет пригласить Денниса на свадьбу… так вот, совсем просто. Денниса, который бросил ее, Денни и Тома около шестнадцати лет назад. Они, конечно, встречались иногда с тех пор. Сначала он появился, чтобы оформить развод. Потом последовали редкие чеки и еще более редкие визиты, когда он неожиданно возникал в их краях, звонил из дорогого номера отеля «Траст хаус» компании «Фортс» и повсюду сопровождал ошеломленных сыновей, соря деньгами. Они могли получить все, что пожелают, в «Хамлизе», есть на ужин мороженое с сиропом, ходить в зоопарк, носиться по Гайд-парку на самых дорогих роликах или скейтбордах. В то время он покупал им все.

Деннис – дурак. Деннис… Какое еще гадкое слово начинается на букву «д»? Дрянь? Нет. Дубина? Нет. Двуличное собачье дерьмо. Вот так будет точнее.

– Он ведь станет дедушкой, – заметил Том. – Возможно, ему будет приятно это узнать.

– Ты думаешь? – Денниса никогда не интересовали игры в счастливую семью. Тем не менее… – Осторожнее, не наступи на одну из машинок Робби, – предупредила Ева, наливая чайник и освобождая на столе место в неубранной кухне. – Я когда-нибудь себе шею сломаю.

– Машинки Робби? – Том наклонился и поднял старый, помятый трактор. – Знакомая игрушка.

– Может быть, дядя Робби подарит его своей племяннице или племяннику, – сказала она, опять поймав себя на том, что не знает, плакать ей или смеяться.

– Конечно, мама, – сказал Том, – все это довольно необычно. Но подумай, как Робби потом будет интересно.

– Что хочешь? – спросила она, когда чайник закипел.

Том знал, что у нее широкий выбор: три вида обычного чая – все без кофеина, травяные чаи, фруктовые, кофе также без кофеина…

Но Ева подвинула стул, чтобы добраться до верхней полки в навесном шкафчике, и достала оттуда помятую старую жестяную банку от печенья. Теперь Том понял, как мама взволнована. Это был неприкосновенный запас, который использовался только в особых случаях. Все еще стоя на стуле, она открыла пакет из фольги и с закрытыми глазами глубоко вдохнула пьянящий аромат.

– Изумительно, – сказала Ева. – Мне уже лучше.

Тому стало интересно, хранит ли она до сих пор остальные свои запасы для непредвиденных случаев. В этот момент Ева слезла со стула и протянула ему банку.

– Бери. Я чувствую, что сегодня мне без этого не обойтись.

Том заглянул в банку и увидел шесть тонких, как карандаш, чуть больше трех сантиметров в длину, косяков.

– Стопроцентная натуральная травка, – сообщила Ева. – Абсолютно без никотина, растет в теплице в Брайтоне. Очень помогает, если надо сбросить камень с души. – Вынимая одну сигарету из коробки, она добавила: – Я говорю, как торговец наркотиками. Но ты же знаешь, я редко смолю.

– Ты – старая хиппи, – сказал сын.

– Вот уж спасибо!

Они уселись за стол в неубранной лондонской квартире, которую Том до сих пор считал своим домом, налили себе кофе, закурили марихуану и, выпуская в потолок сладкий дым, еще немного поболтали.

– Думаешь, семья Дипы спокойно отнесется к вашей свадьбе? – спросила Ева сына.

– Время покажет.

– Что она изучает? – поинтересовалась Ева, почувствовав стыд, что никак не может вспомнить.

– Медицину. Дипа на втором курсе.

– В таком случае сомневаюсь, что первым словом, которое она услышит от родителей, будет «поздравляем».

– Но ведь мы собираемся пожениться. Мне кажется, им это понравится.

– Или не понравится. Кто знает? Вы еще очень молоды.

– Тебе ведь было столько же лет, когда ты выходила замуж, – напомнил ей Том без всякой на то нужды.

– Да. – Ева вдохнула слишком много дыма и едва не закашлялась. – Именно поэтому я и беспокоюсь о тебе. – Она посмотрела ему прямо в глаза. – Двадцать лет – возраст неопытности, особенно в наше время. Однако мы все постараемся вам помочь.

Ее руки обхватили чашку с кофе. Том подумал, что у нее прекрасные руки, маленькие, теплые, умелые, с коротко подстриженными ногтями, иногда не совсем чистые. Она постоянно носила два тяжелых серебряных кольца, а на безымянном пальце – небольшой изумруд на изящном платиновом ободке. Несмотря на работу в саду, прикосновения ее рук всегда были мягкими благодаря некоему еженедельному ритуалу, включающему в себя оливковое масло, соль и митенки.

– Где сейчас Деннис? – Ева позволяла сыновьям общаться с отцом, предпочитая не интересоваться, как именно это происходит.

– Думаю, все еще в Чикаго. Папа сообщил бы нам, если бы произошли какие-то перемены.

Она решительно погасила окурок в бронзовой пепельнице, которую поставила на стол, отчего зазвенели браслеты на руке.

– Дипа мне кажется хорошей девочкой, Том, – сказала Ева. – Все может получиться очень неплохо. Но пообещай, что ты сделаешь все возможное, чтобы стать настоящим отцом вашему малышу. Потому что любой ребенок заслуживает двух хороших родителей, даже если они уже не вместе.

– Обещаю, – ответил Том и крепко сжал ее руку, чему Ева очень удивилась. – Спасибо, мама.

Как только он ушел, Ева открыла окна и дверь, чтобы проветрить кухню, потом села за стол и опять открыла заветную коробку.

Ей очень хотелось покурить еще, потому что исключительных случаев набралось целых четыре: Джозеф женится, Том женится, мало того, у него будет ребенок. Перспектива стать бабушкой всего через два с половиной года после рождения четвертого ребенка пугала ее. И четвертый исключительный случай – Деннис. Господи, опять встреча с бывшим мужем и, возможно, с его семьей.


Глава 10


Вся лондонская родня Евы была приглашена на ленч к ней домой, чтобы познакомиться с Дипой, поговорить о детях и отпраздновать встречу.

Итак, собирались приехать все ее дети, старшие – со своими подружками, еще, конечно, Джен и Райан. Их сыновья, Терри и Джон, тоже были приглашены, но, как заметила Джен: «Воскресенье… Думаю, это тот день, когда они воруют сидр из магазина, поджигают машины и балуются наркотиками».

Ха-ха.

Двое других гостей уже прибыли. Гарри, семейный парикмахер, – манерный, перекрашенный, слишком театральный, походивший на итальянца, – всегда был очень добр к Еве и ее сыновьям с тех пор, как она переехала в Хэкни, и из простого друга стал детям кем-то вроде дяди. Пришел и Нильс.

Для всех, кроме Джен и чересчур подозрительной Анны, он был ветеринаром и «новым» другом. Однако Ева заметила в глазах присутствующих слишком заинтересованный блеск, когда она провела его в шумную, забитую людьми кухню и представила.

Остальные хорошо знали кухню Евы и чувствовали себя непринужденно. Но Нильс, который пришел в первый раз, не стал сразу садиться. Ему хотелось побродить по ней, здесь было на что посмотреть.

Кухня представляла собой забитое до отказа помещение. Буфеты, полки и серванты, до краев заполненные утварью, занимали все стены. Кастрюли, сковородки, тарелки, стаканы – обычные вещи стояли вперемешку с необычными. Антикварные масленки, шесть штук, дуршлаги, украшенные цветной эмалью, батарея терок, японские чайники, целый ряд поваренных книг, кувшинов и разной другой посуды. И конечно, в каждом свободном уголке или щели размещались растения в горшках: на подоконниках, на полу, высоко на полках.

Без сомнения, для этой женщины кухня была родным домом.

– Налей вина, – попросила она, передавая Нильсу бутылку и несколько бокалов. – А потом садись.

Ева выглядела измученной. Собрав волосы в пучок, и фартуке, она металась между старой газовой плитой и столом, за которым на разнокалиберных стульях расселись гости.

Для хорошей хозяйки в ее кухне было слишком мало порядка. Этого Ева не могла не признать, когда в надежде, что будет не очень заметно, сваливала в угол поломанные игрушки.

Ленч состоял из овощей, выращенных ею в огороде: ломтиков сладкого картофеля, кабачков, пастернака, моркови, лука-шалота, чеснока. Все это жарилось и тушилось, приправленное маслом и душистыми травами, и подавалось с горами салата, выращенного собственными руками. Кроме того, на десерт гостей ждали ароматные меренги и клубничный пудинг.

Ева сновала между плитой и столом, ухватывая обрывки разговоров и получая удовольствие от коротких фраз, которые ей удавалось вставить. На своем пути она иногда задевала Нильса, тщетно пытавшегося ей помочь.

Джен с Томом и Дипой, у которой под топом, казалось, был спрятан большой футбольный мяч, обсуждали проблемы беременности.

Анна вела беседу с Гарри и Патрицией, подружкой Денни; разговор шел о новой краске для волос. Райан, Денни и Робби обсуждали машины.

– Это грузовик, он едет в гараж, – говорил Робби, двигая по скатерти маленькую зеленую машинку.

– А я думал, это такси, – протянул Денни.

– Нет! – негодующе воскликнул Робби.

Маленький кулачок ударил по игрушке, и та отлетела Денни в глаз.

К Еве подошел Нильс:

– Как ты?

– Все нормально. Прости, что не могу уделить тебе внимание. Я так занята, совсем нет времени. – Она была не вполне искренна, и они оба это знали.

– Конечно, – ответил он, едва удержавшись, чтобы не коснуться ее лица, так как их с Евой отношения до сих пор для всех оставались секретом. – Я рад познакомиться с твоей семьей.

– Ну что ж, все готово, – сказала она ему, ставя на стол последние блюда с едой. – Проходи и садись.

Наконец тарелки были наполнены, бокалы налиты. Ева встала и произнесла:

– Дорогие Дипа и Том, поздравляю вас. Счастья вам, дорогие мои!

Ее глаза остановились на лице старшего сына. Ева заметила, что Денни выглядит усталым. Под глазами выделялись синие круги, волосы давно не мыты. Что его беспокоит? Работа, Том, или просто они с Патрицией поздно вернулись с вечеринки?

Она изо всех сил старалась полюбить Патрицию, но ей никак это не удавалось. Подруга сына была совершенно ослепительна. Прекрасная бледная кожа, длинные прямые каштановые волосы, собранные в аккуратный хвост, из которого не выбивалась ни одна волосинка. Ее фигура на все сто процентов могла принадлежать модели, за исключением роста.

Девушка знала себе цену и высоко держала подбородок, одаривая всех нежным смехом. Конечно же, она ела маленькими кусочками. Ева заметила, что Анна внимательно наблюдает за ней и пытается подражать этому ангелу во плоти. Девочка отдала свою тарелку, едва попробовав еду, а завтра наверняка отправится в школу, собрав волосы в такой же, как у Патриции, хвост.

– Мама, как у тебя дела? – спросил Том, наклонившись над столом.

Она ему улыбнулась и ответила:

– Все замечательно… Лучше не бывает, дорогой. Между прочим, ты уже поговорил с отцом?

– Да. И он сказал, что… обязательно приедет, если все будет в порядке.

– Наш отец? Деннис? – достаточно громко спросил Денни. Все присутствующие повернулись к ним и стали задавать вопросы. – Ты пригласил его на свадьбу?

– Да. – Тома смутило всеобщее внимание. – Я собирался сказать вам об этом немного позже.

– Зачем? – спросил Денни.

Том взъерошил волосы.

– Ты не забыл, что мы его видели в последний раз шесть лет назад?

– Конечно, помню.

Ева была уверена, что в свой последний визит Деннис, увидев двух угрюмых подростков, на которых не произвели ни малейшего впечатления ни его шикарный номер, ни экстравагантные подарки, сильно разочаровался. С тех пор он ограничивался только рождественскими открытками, не вспоминая даже об их днях рождения.

– Тем не менее, – продолжил Том и кивнул Дипе, улыбнувшейся ему в ответ, – я позвонил ему и сообщил о свадьбе и ребенке. Он сказал, что с радостью приедет на свадьбу и встретится со всеми нами. Кстати, папа собирается привезти с собой жену и дочерей.

– Надеюсь, на этом твои шокирующие заявления… – начал Денни, но Ева остановила его предостерегающим взглядом.

Джен и Гарри открыли от удивления рты. На лице Анны тоже появилось лукавое выражение, и Ева поняла, что прямо сейчас последует психоаналитическое замечание.

– Теперь пути назад нет, – важно произнесла девочка, и Ева не смогла удержаться от смеха.

– Так что он сказал? – Ева почувствовала любопытство, ей уже хотелось получать удар за ударом. Она взяла вилку Робби, чтобы положить ему в рот еду, но не сводила с Тома глаз. – С самого начала, пожалуйста. Все, что сможешь вспомнить.

– Ну… – Том долго мялся и почесывал нос. – Ну… он не слишком обрадовался, что станет дедушкой.

Ева усмехнулась.

– «Ты женишься и станешь отцом? – воскликнула она, подражая голосу Денниса. – В двадцать лет! Ты, часом, не сошел с ума?»

Том продолжал, очень забавно передразнивая американский акцент Денниса:

– Отец так громко разговаривает. Взяв трубку, он буквально закричал «Деннис Лей», словно у него проблемы со слухом или что-то в этом роде. Я ответил: «Привет. Это Том Лей из Англии». Мне казалось, что он знает, с кем разговаривает, поэтому не стал добавлять, что я его сын. Однако последовала длительная пауза, прежде чем он сказал: «Том Лей? Мой сын Том? О! Привет! Как твои дела?» Не похоже, что он часто о нас вспоминает.

Ева не донесла вилку до Робби, и тот сидел с широко открытым ртом и не отводил взгляда от еды, словно птенец, надеясь, что в конце концов она все-таки окажется у него во рту.

– Итак, – продолжал Том, – мы немного поболтали. Отец спросил о Денни и о тебе, мама, до сих пор называя тебя Эвелин. Это так странно звучит. Потом мы очень долго говорили о его работе. Вернее, он говорил. – Ева округлила глаза. – Я пытался вставить слово, но па… Деннис меня не слушал, – поправился Том.

Слишком непривычно было называть постороннего человека папой.

Ева могла бы привести им множество примеров, когда их отец никого не слушал, не интересовался детьми, считал, что только его мнение верное, однако она пыталась быть одной из тех разведенных мам, которые никогда не показывают свое превосходство, по крайней мере перед детьми.

– Короче, Деннис согласился приехать? – спросила она.

– Так он сказал. – Им всем было известно, что на их отца нельзя рассчитывать.

– Отправь ему приглашение, а там видно будет, – посоветовала Ева. – Может получиться очень интересно.

– Господи! Значит, мы все должны знакомиться с ним и с его новой женой и детьми? – От волнения голос Джен почти дрожал.

Деннис являлся частью прошлого Евы, и Джен ни за что не упустила бы шанс с ним встретиться.

– Она не совсем новая жена. Они уже много лет вместе… – Ева старалась говорить как можно более спокойно.

– Посмотрим, что получится, – раздался голос Тома. – Это может быть интересно.

Ева посмотрела на Денни. Тот продолжал молча есть, уставившись в одну точку.

– А ты что об этом думаешь? – спросила она.

– Ничего, – последовал ответ. – Я вообще не могу понять, зачем он тебе нужен, – заявил Денни брату.

– Он член семьи, – возразил Том. – В каком-то смысле.

Денни фыркнул, и Том с Евой решили оставить эту тему.

Позже, когда почти все гости ушли, причем Нильс все-таки урвал несколько поцелуев в темном сыром саду, Том и Дипа остались в кухне и предложили Еве помощь в уборке. На самом деле их интересовало, что она чувствовала, когда в двадцать лет вышла замуж и родила ребенка. Молодежь устроила Еве, моющей кастрюли и отскребающей противни, настоящий допрос.

– О Господи, – ответила она, убирая волосы с лица. – Я только могу рассказать, что сама чувствовала, хотя вовсе не обязательно, что у вас будет так же. Надеюсь, ваша жизнь сложится иначе… Я имею в виду… Деннису, моему мужу, в то время было уже около тридцати. Совершенно взрослый мужчина. Он хотел иметь все составляющие жизни взрослых людей: дом в предместье, двоих детей и жену. Мне казалось, что я тоже этого хочу. Но у нас ничего не получилось. – Кастрюли и сковородки загремели в руках Евы с особой силой, словно шумом она хотела отвлечь себя от воспоминаний. – Правда, какое-то время все шло не так уж плохо. Я бросила университет. Переехала в Суррей, потеряла университетских друзей и лишилась возможности сделать карьеру… Но у меня остались мои сыновья. – Она подняла голову и одарила молодых людей широкой улыбкой.

– Как же мне набраться опыта? – Вопрос Дипы был обращен к Тому, но ответа она ждала от Евы. – Дом за городом? Опытный мужчина?

Ева опять отвернулась к раковине.

– Мне нелегко говорить о Деннисе. Он очень плохо с нами поступил.


Глава 11


Давным-давно миссис Эвелин Лей была совсем другим человеком. Молодая, холеная, красивая жена успешного (или ей так казалось) финансового агента Денниса Лея, мать двоих детей, хозяйка большого дома в Суррее. И масса проблем. Какой оттенок выбрать для стен в гостиной? Как успеть сделать маникюр и воспользоваться воском для удаления волос на ногах до тенниса? Достоин ли обыденный суп из пастернака воскресного обеда?

Деннис покорил Эвелин, когда девушке было девятнадцать лет… Чем именно? Любовью? Страстным желанием? Обещанием детей и финансового благополучия? Бог его знает.

Когда Эвелин с ним познакомилась, она училась в Лондонском университете на отделении антропологии. Ее отец хотел, чтобы дочь изучала право. На это же надеялась и сама Эвелин, потому что ей всегда нравились залы заседаний в судах и она еще девочкой часто сидела в последнем ряду, наблюдая за процессами. Однако результаты экзамена второго уровня сложности оказались неутешительными, из-за чего надежды отца не оправдались. В столице перед Эвелин стоял выбор между историей искусств и антропологией. А она, устав от уютного спокойствия маленького городка, мечтала жить именно в Лондоне. Ей хотелось большого города, хотелось широких улиц, толп народа и приключений.

Первый год она заводила новых друзей и околачивалась по кафе и барам.

Однажды Эвелин познакомилась с Деннисом – бывшим бойфрендом чьей-то старшей сестры или что-то вроде этого. В конце вечеринки он уже сидел рядом.

С того момента, как они начали разговаривать, Деннис полностью ее покорил. Он казался таким взрослым, мудрым, рассудительным в своем безукоризненном костюме с цепочкой для часов, с белоснежным платочком в верхнем кармане, наманикюренными ногтями и дорогим одеколоном. Деннис всегда был занят работой, оторвать от телефона его могло разве что землетрясение. По сравнению с ним ее друзья-студенты в футболках и кожаных куртках стали выглядеть мелкими и неинтересными. Деннис был частью взрослого, заманчивого мира, в который не терпелось войти Эвелин. В конце концов восьмидесятые годы – все тогда хотели быть солидными, обеспеченными людьми в костюмах с подкладными плечами и золотыми пуговицами. Брокеры вроде него казались очень привлекательными парнями.

В тот момент Деннис как раз купил себе третью квартиру в Докленде, а Эвелин все еще жила в крошечной комнате в общежитии.

Она не могла вспомнить, о чем они говорили, однако что-то, по-видимому, его в ней заинтересовало, потому что Деннис пригласил ее на следующий день на обед, и она смущенно приняла приглашение, не чувствуя ничего, кроме ужаса.

Три ее лучшие подруги приняли участие в сборах и помогли с одеждой. В итоге в мини-юбке, блейзере из клетчатой ткани и обтягивающей кофточке с глубоким вырезом Эвелин выглядела великолепно, но гораздо старше своих девятнадцати лет.

Она съела только первое блюдо и салат, потому что намеревалась сама рассчитаться за свой заказ и большего себе позволить не могла. Но Деннис оплатил счет пластиковой карточкой, и они отправились в коктейль-бар, где голодная Эвелин после двух порций коктейля почувствовала сильное головокружение.

Деннис галантно предложил ей отправиться к нему. Она, смущаясь и хихикая, отказалась, потому что это был тридцатилетний мужчина, который определенно хотел секса, а Эвелин совершенно резонно полагала, что для таких отношений время еще не пришло. Деннис с легкостью уступил, дал таксисту денег, чтобы тот довез ее домой, а потом, по какой-то причине, которую она так и не смогла понять, предпринял атаку обольщения.

Еженедельные обеды, цветы, телефонные звонки, которые комментировались ее сокурсниками на доске объявлений следующим образом: «Тебе звонил старина Деннис».

Через две недели она узнала все о его одиноком детстве и полном отсутствии любви. С тех пор во время любой совместной поездки они страстно целовались на заднем сиденье такси. Когда прошло четыре недели, Деннис сообщил ей, что очень хочет осесть и завести семью, и тогда Эвелин позволила ему дотронуться до груди. Однажды после шикарного обеда, во время которого он настоял, чтобы они выпили вторую бутылку шампанского, Деннис достал коробочку, в которой лежало тяжелое золотое ожерелье, и опять пригласил ее к себе домой.

Эвелин примерила ожерелье, почувствовав, как плотно оно легло вокруг шеи, потом посмотрела на Денниса. Ее поразило, насколько она пьяна, возбуждена и по уши влюблена.

В такси он ее не целовал. В этот раз Деннис сидел очень близко, а его рука пробралась под пальто и медленно двигалась от колена к бедру, к мягкому изгибу, а потом проникла в девичьи черные панталоны из хлопка. Не отрывая взгляда от ее губ, он нежно двигал пальцем вверх и вниз, погружая его в неожиданно возникшую влагу.

Деннис сгорал от желания. Ему было тридцать два года, а его пальцы находились на клиторе девятнадцатилетней девочки. Он привез Эвелин домой, всерьез намереваясь сделать ее постоянной подружкой, а не партнершей на несколько ночей.

У Эвелин были длинные светлые волосы невыразительного тусклого цвета, и Деннис решил, что надо сделать их светлее; прекрасная гибкая фигура, которую непременно нужно украшать дорогой одеждой; под темной одеждой он видел упругую, небольшую грудь и едва сдерживал желание убедиться, что соски действительно такие же розовые и совершенные, как бутоны розы. В чем Деннис, кстати, уже убедился на ощупь.

С изумлением осматривая его квартиру, Эвелин начала понимать, что значит испытывать головокружение от желания все это иметь. Раньше ей ничего подобного не приходилось видеть: черная кожаная мебель, до блеска отполированный деревянный пол, несколько сверкающих предметов мебели служили кухней, спиральная лестница в середине комнаты вела наверх в спальню.

Эвелин сидела на кожаном диване и ждала его из ванной. Она подозревала, что он там чистит зубы, причесывает светлые волосы, душится одеколоном, короче, готовится к тому, чтобы ее соблазнить. Ее сердце забилось быстрее от смеси страха и волнения.

Она вспомнила, что позволила ему делать в темноте такси, и снова появились странные ощущения внизу живота, очередной коктейль ужаса и желания. Неужели она решилась заняться с ним любовью? Здесь? Сегодня?

Эвелин положила руку на ожерелье и почувствовала под кончиками пальцев тепло металла.

Когда Деннис вышел, ее ожидания оправдались. Он благоухал одеколоном и сверкал чистотой. Сняв пиджак и галстук, в расстегнутой рубашке, открывающей крепкую шею, к ней приближался мужчина ее мечты.

В руках у него были бутылка шампанского в ведерке со льдом и два фужера.

Если бы Деннис так не нравился ей, Эвелин, наверное, рассмеялась бы, настолько старомодно это выглядело. Обед, драгоценности, шампанское, тихая музыка… полный набор обольстителя. Интересно, постель наверху застелена черным атласным бельем или нет?

Они перешли к поцелуям, медленно продвигаясь к дивану, где Эвелин постаралась не обращать внимания на скрип кожи. Это были лучшие поцелуи в ее жизни, а теперь он спускал с ее плеч платье, в то время как вторая рука продвигалась к тому самому теплому, влажному местечку, которое он так быстро обнаружил в такси.

О да…

От него пахло лаймом, а язык, проникший в ее рот, сохранил аромат дорогого шампанского. Он крепко прижал Эвелин к розовой рубашке.

– Ты такая красивая, – прошептал Деннис. – Пожалуйста, поднимись со мной наверх.

И они поднялись по спиральной лестнице в мезонин, где размещалась его спальня.

Черные атласные простыни! Она не верила своим глазам.

Между поцелуями он стал ее раздевать: дешевое платье, ужасные колготки. Когда на полу оказался черный бюстгальтер, ее грудь, которой она гордилась, – белоснежная, маленькая с нежными розовыми сосками – произвела на Денниса ошеломляющее впечатление.

На мгновение ей показалось, что он сейчас заплачет.

– Изумительно… – Он поцеловал девушку в щеку. – Ты неподражаема. Ты совершенство!

Трудно устоять перед взрослым мужчиной, который покупает золото и считает тебя совершенством. Блестящие атласные простыни были слишком холодными, и, укладываясь на них, Эвелин задрожала. Но рядом находилось теплое тело Денниса, готовое ее согреть.

Он долгое время не отрывался от ее груди, облизывая ее, поглаживая, целуя. Ей это показалось забавным, но не так уж сильно возбуждало. Деннис кончил быстро, и у нее сложилось впечатление, что секс – это довольно приятный способ провести полчаса или около того. Непонятно, из-за чего столько шума.

В течение нескольких минут Деннис рассыпался в благодарностях, потом встал, сварил кофе и включил компьютер. Она уснула под звук его ругательств по поводу падения курса акций на Токийской фондовой бирже.

Секс становился лучше, и Деннис провел несколько следующих месяцев, создавая из нее образцовую подружку преуспевающего джентльмена. Эвелин носила кружевные чулки и G-стринги, а ее бюстгальтеры стоили больше, чем она раньше тратила на пальто.

Вскоре она присоединилась к группе избранных студентов, ходивших на лекции в джинсах и обуви от самых известных модельеров. Ее прекрасно уложенная головка теперь всегда была гордо поднята. Никто раньше так не заботился об Эвелин. Любимицей отца была младшая, более умная и красивая сестра Дженни, а так как мама погибла, то некому было уравновесить положение и добавить девушке уверенности в себе. Поэтому она всегда ощущала себя как бы человеком второго сорта. А когда Дженни поступила в Кембридж, – конечно же, чтобы изучать право, – Эвелин вообще почувствовала себя ничтожеством.

По этой причине повышенное внимание и забота Денниса особенно ею приветствовались. Он вознес ее на пьедестал, обращался не как с простым человеком, а словно с чем-то драгоценным, особенным.

Эвелин была им увлечена, благодарна ему, хотела угодить и превратиться в женщину, которую Деннис желал видеть рядом с собой.

Но тем летом на первом курсе университета произошло несколько событий, которые сблизили Денниса и Эвелин гораздо быстрее, чем они оба того хотели.

Мама Денниса умерла. Перед этим она несколько недель болела и очень расстраивалась, что не увидит сына женатым, не понянчит его внуков. После смерти она оставила Деннису достаточно денег, чтобы он мог бросить работу и создать свое собственное дело. В самом разгаре организации похорон, исполнения воли покойной, процесса продажи фамильного дома и так далее Эвелин вдруг обнаружила, что беременна.

Первой ее реакцией был ужас. Что подумает Деннис? Что скажут отец и умная сестра Дженни? Одно дело повзрослеть, стать мудрее и сексуальнее, другое – что-то решать с незапланированной беременностью. Она несколько недель ничего ему не говорила.

Эвелин хотела стать женой Денниса, хотела иметь от него детей. Из нее должна была получиться хорошая мать. Тем не менее Деннис ей этого не предлагал. В конце концов он узнал обо всем в тот момент, когда еще пребывал в шоке после смерти матери.

Деннис был слишком растерян, чтобы возражать, и просто смирился с неизбежным. Поэтому еще до конца года Эвелин поселилась в своем первом небольшом доме в Суррее с ребенком номер один на подходе.

Маленький бизнес Денниса в Лондоне успешно развивался, и, хотя Дженни и отец не одобряли беременности Эвелин и того, что она так и не получила профессии, они тоже не видели лучшего решения проблемы, чем замужество.

Сама Эвелин ощущала себя на седьмом небе от счастья, став женой и матерью в двадцать лет. Через год после рождения Денни она снова была беременна, и ее жизнь пошла своим чередом – группы детей, начинающих ходить, детский сад, ленчи, теннис, обеды, редкие вечеринки в городе, переезд в новый дом и немного административной работы, которую ей порой давал Деннис, когда она начинала жаловаться на скуку.

Теперь, когда Эвелин оглядывалась на семь лет брака, ее занимала мысль: почему они были прожиты, словно вслепую? Конечно, она с самого начала очень любила детей. Но между ней и Деннисом все время были весьма неопределенные отношения. Он обращался с ней, как с чем-то средним между домработницей и куклой. От нее требовалось, чтобы она содержала в порядке дом, готовила, смотрела за детьми, хорошо одевалась и обслуживала мужа в постели. От него – обеспечивать семью. Надо сказать, что его благосостояние с каждым днем росло. Новая машина, все больше мебели, изысканные наряды. Деннис работал по многу часов, а она все меньше и меньше знала, чем он занимается. Но Эвелин, глубоко увязшую в уютной беззаботной жизни, это практически не беспокоило.


Глава 12


Она до сих пор могла с точностью назвать день, когда все стало рушиться. Третьего апреля Деннис, как обычно, рано утром уехал в свой офис в Сити, а она собирала детей в школу. Денни тогда было шесть, а Тому – четыре. Мальчики в серых фланелевых шортах, блейзерах, кепи, с коричневыми ранцами готовились к рабочему дню в частной дневной школе.

Эвелин помнила, что сидела за рулем черного глянцевого джипа. Она ехала по зеленым, прекрасным лугам с двумя сыновьями, весело болтающими на заднем сиденье, и была счастлива, по-настоящему счастлива.

Ей не исполнилось еще и двадцати шести лет, а у нее уже было одиннадцать недель третьей беременности, о чем она мечтала последние два года. Эвелин эта беременность казалась чудом. В прошлом году она заставила Денниса обратиться вместе с ней к специалисту, поскольку подозревала, что после рождения Тома стала бесплодной.

В конце концов выяснилось, что у Денниса не совсем хороший анализ спермы. Доктор рекомендовал сократить стрессы, курение и спиртное. Однако тот отмахнулся от рекомендаций, заявив, что его бизнес находится в критической фазе, остановиться сейчас невозможно, а выпивка ему нужна, чтобы расслабляться. На практике он стал проводить еще больше времени в лондонском офисе, привлекая новых клиентов, конечно, волнуясь и переживая, хотя деньги текли рекой.

Тем не менее каким-то образом три месяца спустя чудо произошло. Деннис, конечно, был доволен. А из нее счастье по этому поводу едва не выплескивалось через край. Эвелин не могла дождаться, когда в доме опять появится ребенок. Господи, пусть бы это была девочка! Этот ребенок должен развеять ее тоскливое одиночество, когда мальчики находятся в школе. Деннис не хотел, чтобы жена работала; он ясно дал это понять, когда женился на девушке в кружевном платье, стеснявшейся очевидной беременности.

Эвелин оставалась дома, присматривала за детьми, готовила, ходила по магазинам и со вкусом декорировала становившиеся все больше и больше дома в Суррее. Она устраивала вечеринки, вместе с хозяйками соседних домов пила чай и хлопотала по хозяйству, никогда не задумываясь, этого ли хочет. Эвелин превратила себя в эталон – типичную жену преуспевающего джентльмена. Но с тех пор как Том пошел в сентябре в школу, ее обуяла скука. Она точно знала, что будет делать на этой неделе, на следующей и так далее… Поэтому Эвелин страстно желала ребенка, который должен был придать ее жизни новый смысл. В какой-то момент, когда они ехали по узкой дороге, она почувствовала, что между ног выступило небольшое количество влаги. Но не обратила на это внимания.

Оставив детей в школе, Эвелин поехала в деревню, чтобы сделать покупки в мясном, гастрономическом и овощном магазинах. Потом забрала вещи из химчистки и заглянула в парикмахерскую, чтобы записаться. Словом, проделала все обычные дела.

Домой она вернулась к ленчу. Вынув продукты из машины, разложила их в холодильник и буфеты, поднялась в ванную. Только там она увидела довольно большое красное пятно на одежде.

Почему-то ее этот факт не слишком обеспокоил.

– Нет, больше крови не было, – сообщила она доктору по телефону.

Доктор посоветовал полежать и не расстраиваться, потому что у многих женщин на ранних сроках беременности случаются небольшие кровотечения. Но она должна немедленно позвонить, если кровотечение станет сильнее или появится боль в животе.

Эвелин почти с удовольствием съела ленч и сделала несколько запланированных звонков. Затем прилегла и постаралась уснуть.

Через час или чуть больше она проснулась от похожих на схватки болей в животе. Эвелин откинула пуховое одеяло и пришла в ужас, обнаружив, что лежит в луже крови. Кровь просочилась сквозь брюки на простыню и одеяло. В шоке Эвелин позвонила доктору с телефона нa прикроватной тумбочке, и тот приказал ей немедленно отправляться в больницу.

Но сначала она должна была сделать несколько звонков. Дрожащими пальцами Эвелин набрала номер няни, миссис Уилсон, и попросила забрать мальчиков из школы и присмотреть за ними до ее возвращения домой.

– У вас все в порядке, дорогая? – спросила миссис Уилсон.

– Пока не знаю. Меня должны обследовать. Я попрошу Денниса приехать домой пораньше, – сказала она, не представляя, как заставить мужа уйти с работы пораньше даже в этом, исключительном случае.

Она набрала номер его офиса и услышала на другом конце провода голос секретарши:

– Мистера Лея на месте нет. Он ужинает с клиентом, миссис Лей.

– Вы не знаете, где именно? – Эвелин ожидала, что, как обычно, ответа не последует.

– Так… судя по записи, он с мистером Максвеллом и «Савое».

– Спасибо.

Нажав на рычаг, она позвонила в ресторан. Ни мистера Лея, ни мистера Максвелла там не оказалось. Официант, чувствуя ее тревогу, предложил обойти все столики и поискать мистера Денниса Лея.

Эвелин долго ждала, глядя, как сложенное полотенце, на котором она сидела, все больше пропитывается кровью. Как она доберется до больницы, когда из нее ручьем льется кровь?

– Нет, мадам, – наконец сообщил официант. – Простите, но человека с таким именем в зале нет.

Она повесила трубку и моментально забыла о Деннисе, озабоченная кровотечением и предстоящей поездкой в больницу. Теперь Эвелин чувствовала, что кровотечение усилилось. Кровь была темной, что ее еще больше напугало. В ванной она отмотала длинную ленту туалетной бумаги, свернула ее и подложила в панталоны. Затем, натянув на себя темно-синие джинсы, носки и мокасины, вызвала такси.

В ожидании машины Эвелин сложила вещи, которые, как она считала, могли ей пригодиться: журнал, еще туалетной бумаги, кошелек и ключи. Она и подумать не могла, что может остаться в больнице на ночь.

К тому времени когда такси добралось до больницы, кровь просочилась сквозь джинсы и пропитала плащ. Водитель подвез ее прямо к двери приемного покоя и не принял банкноту, которую она протянула ему дрожащей рукой.

Эвелин толкнула двойную дверь, согнувшись от боли в животе. Когда медсестра в приемном покое увидела, в каком Эвелин состоянии, она проводила ее и уложила на каталку.

– Доктор скоро будет, – сказала она.

Однако ожидание последовало долгое. Лежа на каталке, Эвелин наблюдала, как из одежды сочится кровь.

Наконец ее повезли в палату по длинным бледно-зеленым коридорам. В маленькой процедурной врач и медсестра в дурацких бумажных шапочках, зеленых пижамах и пластиковых фартуках приняли пациентку, явно очень торопясь, что еще больше напугало Эвелин.

Она слышала свой голос, спрашивающий снова и снова:

– Что случилось? Я потеряю ребенка? Мне надо позвонить мужу…

Они не отвечали, измеряя давление, температуру, делая необходимые анализы, помогая освободиться от пропитанной кровью одежды и надевая на нее больничную рубашку. Кровотечение не прекращалось, она чувствовала, как под спиной растекается теплая жидкость.

По просьбе доктора Эвелин неохотно положила ноги на специальные подставки. Затем последовали слова, которые она так надеялась не услышать:

– Шейка матки открыта. Боюсь, у вас выкидыш. Мне надо посмотреть повнимательнее.

Лежа на столе, освещенная яркими лампами, Эвелин почувствовала, как над верхней губой и под мышками выступил холодный пот.

Доктор приступил к детальному осмотру.

– Да…. У вас лопнул пузырь, – сказал он наконец. – Кровотечение не остановится, пока мы его не удалим. Я попытаюсь его извлечь, но мы должны отвезти вас в операционную.

Пузырь… пузырь… До нее не сразу дошло, что он имеет в виду околоплодный пузырь, в котором в жидкости находится ребенок. Процедура не была слишком болезненной, но Эвелин воспринимала происходящее как насилие над ее телом. Ощущения были похожи на секс и на изнасилование, на аборт и роды одновременно.

Лежа на столе, Эвелин не могла не думать о рождении ребенка, которое должно было принести огромное счастье ей и Деннису. Вместо этого она лежала в небольшой палате, а в ее теле орудовали инструментами два совершенно незнакомых человека.

Эвелин душили рыдания. Она лежала, вцепившись руками в края стола, и слезы стекали ей в уши, а медсестра ласково поглаживала ее по волосам.

– Простите, – сказал доктор. – Я не хотел причинить вам боль. Может быть, мы все-таки отвезем вас в операционную и сделаем все под наркозом?

– Нет-нет, – настаивала Эвелин, цепляясь за тайную надежду, что если она будет в сознании, то, может, удастся сохранить ребенка.

Доктор опять взялся за инструменты.

– Пожалуйста, остановитесь, – попросила она, когда тело сковала болью очередная схватка, выдавшая новую порцию крови.

Потом доктор попросил ее встать. С помощью медсестры Эвелин поднялась на ноги и стояла, чувствуя, как от слабости подгибаются колени, по которым течет кровь.

Ее проводили в примыкающий к палате туалет, где доктор положил на унитаз специальное сиденье и попросил ее помочиться, что могло освободить пузырь. Захлебываясь от рыданий, она попыталась сделать так, как он сказал, хотя каждая мышца тела сопротивлялась и старалась удержать ребенка. Но все было напрасно. Эвелин почувствовала непроизвольные сокращения внутри, и из нее что-то выскользнуло. Она поняла, что тело избавилось от ребенка.

Эвелин встала. Ей не надо было поворачиваться, чтобы убедиться: там ее ребенок, но, превозмогая ужас, она все-таки сделала это. К своему удивлению, Эвелин увидела большой пузырь, плавающий в ярко-красной луже крови и мочи. Медсестра поймала ее взгляд и поспешно накрыла унитаз бумажным полотенцем, потом проводила к кровати. В вену вставили капельницу. Только теперь ее не ждал ребенок, который придал бы смысл происходящему.

– Полежите пока, я сейчас привезу кресло, – сказала медсестра.

Итак, Эвелин в рубашке с разрезом на спине, в панталонах, заполненных прокладками, с иглой в вене ехала по коридору к больничной палате, чувствуя себя более измученной, чем когда-либо раньше.

– Мне надо позвонить, – с трудом сказала она сестре. – Дать указания детям.

К кровати подвезли телефон, и она сначала позвонила домой. Поднял трубку Денни.

К горлу подступил комок, когда она услышала голос сына. Его не взволновало, что мамы не будет ночью дома.

– Вы с Томом хорошо себя вели?

– Да. Мы можем навестить тебя?

– Нет, глупыш. Я завтра приеду домой. Не скучайте… Позови няню.

После того как миссис Уилсон уверила ее, что все в порядке и она останется с детьми на ночь, если возникнет необходимость, поскольку от Денниса не было никаких известий, Эвелин попросила дать трубку Тому.

– Привет, мамочка, где ты? – Он явно был обеспокоен.

– Привет, пончик.

Мальчик в ответ хихикнул.

– Мамы не будет ночью дома. Мне очень жаль, но я вернусь только завтра.

– Ты повезешь нас утром в школу? – Голос ребенка задрожал.

– Я, наверное, не успею приехать так рано, зато обязательно заберу вас из школы домой. По дороге мы заедем в кафе и поедим пирожных. Тебе нравится мое предложение?

– Да, – ответил Том шепотом. – А папа скоро приедет?

– Я собираюсь ему позвонить, и он будет дома сразу же, как только сможет. А я приеду завтра… Договорились?

– Договорились. Ой, мамочка, мы сегодня сажали в горшки семена.

– Как здорово! Я очень тебя люблю…

– До свидания. – Мальчик повесил трубку, не дав ей ответить, как это обычно делают дети, но в этот вечер для Эвелин все имело особое значение, и она зарылась лицом в подушку, чтобы поплакать.

О Деннисе так и не было ничего известно. Она опять попыталась ему позвонить… Тщетно. Тогда Эвелин послала сообщение:

«Деннис, я в окружной больнице. Палата номер 7. С детьми осталась миссис Уилсон. Когда ты собираешься явиться домой? Где вообще тебя черти носят?»

Она помедлила, придумывая, как закончить сообщение.

«Со мной все в порядке, но я потеряла ребенка».

Положив трубку, Эвелин опять начала плакать, вернее, рыдать. Ей не хотелось демонстрировать свое состояние соседкам по палате, но она ничего не могла с собой поделать. Было уже шесть часов. Еда вызывала отвращение, и Эвелин молча лежала, уставившись в одну точку, слишком потрясенная несчастьем, чтобы уснуть.

В мозгу постоянно крутились слова: «Я потеряла ребенка». Слово «потеряла» казалось неверным, будто она положила куда-то и забыла ребенка или уронила, а теперь не может найти. На самом деле ей было известно, где он находится, – в пузыре, оставшемся в серой картонной подставке, а может быть, его уже сожгли с мусором.

Отвлечься от ужасных мыслей никак не удавалось. Время тянулось очень медленно. От безысходности по ее лицу текли слезы.

Деннис появился только в девять часов вечера.

Она вспомнила, как странно он выглядел, когда сел рядом с ней на кровать, – нервный, возбужденный, какой-то взъерошенный.

Деннис поцеловал ее в лоб и спросил, как она себя чувствует. Эвелин рассказала ему, что произошло, а он неловко обнял ее и прижал к себе.

– Очень жаль, что меня не было рядом.

– Я нигде не могла тебя найти. Кажется, все испробовала, – пожаловалась она.

– Я был в «Савое». Не пойму, почему там никогда не срабатывает телефон.

Эвелин поняла, что он лжет.

– Ты там был весь вечер? – спросила она, не понимая, зачем ей нужно еще раз услышать ложь.

– Да, – ответил он, не вдаваясь в детали.

Эвелин отстранилась от него, не представляя, что делать с тем, что ей стало известно. Что бы это значило?

Она спросила его, с кем он встречался, что они ели, где сидели. Короче столько вопросов, сколько ей пришло в голову.

– У тебя что-то не так? – спросила Эвелин, смущенная ложью и нервозностью, глядя, как Деннис теребит запонки на манжетах.

– Пока не могу сказать, – проговорил он наконец. – Это будет несправедливо по отношению к тебе.

– Что может быть хуже того, что случилось? – Она почти засмеялась.

– Ну… пока ни о чем не беспокойся.

– Что случилось, Деннис? – Ее пугала недоговоренность.

– Ох, Эвелин… – Он прижал руки к глазам, и она поняла, что впервые видит своего мужа плачущим. – Я почти обанкротился. Если честно, то уже обанкротился. У меня заберут все: и дом, и машины – все.

Находясь в шоке после выкидыша, Эвелин с трудом понимала, о чем он говорит.

Деннис стал пространно объяснять, как один клиент собирался разрушить его бизнес… Конечно, он это знал уже давно. Ему не хотелось ее беспокоить.

Итак, вместо того чтобы потихоньку подготовить жену к тому, что дела пойдут плохо, он держал ее в неведении, а теперь обрушил на голову такую новость. Когда до Эвелин наконец дошло, что Деннис имеет в виду, она подумала о новой, обитой натуральной кожей буковой мебели, которую заказала для гостиной… Неужели и ее заберут?

– Что же нам теперь делать?

– Не имею понятия, – ответил Деннис. – Я не собираюсь здесь больше работать… ни за что. Нам необходимо уехать за границу. Мерзавцы!

– А как быть с Денни и Томом? С их школой?

Не успев договорить, Эвелин поняла, что школу придется оставить. Они не смогут за нее платить.

– Не знаю, Эвелин… Я еще ничего не придумал.


Глава 13


Конец света, как она определила происходящее, наступил очень быстро. Едва Эвелин успела вернуться из больницы, как события стали разворачиваться с необыкновенной быстротой.

Офис мужа был закрыт, сотрудники уволены. Несколько дней Деннис провел дома, не отрывая от уха телефонную трубку. Он звонил спонсорам, бывшим работодателям, клиентам – всем, кто мог чем-то помочь. Затем последовало объявление о банкротстве.

Еще до того, как Эвелин окончательно осознала, что происходит, пришли оценщики и описали всю мебель, антикварные вещи, машины и, конечно, сам дом.

Детей отпустили на пасхальные каникулы, и они спокойно наблюдали, как родители растерянно бродят по комнатам.

Эвелин погрузилась в оцепенение. Сначала выкидыш, а теперь… Она отправилась с мальчиками в еженедельный поход по магазинам, но все ее кредитные карты оказались заблокированными. Тележка с продуктами была отставлена в сторону. В ней находились великолепные продукты, к которым они привыкли: дорогое красное вино, потому что им с Деннисом хотелось немного себя взбодрить, мясные стейки на ужин, прекрасный кофе, бельгийский шоколад, французский сыр, круассаны на завтрак, баночки с джемом… И что же ей ответили в банке, куда она позвонила из супермаркета?

– Нам очень жаль, миссис Лей, но все счета заморожены, кредитные карточки тоже… да… по решению официальных лиц.

Эвелин в слезах выскочила из супермаркета, держа за руки ничего не понимающих детей.

Она упала на сиденье машины и зарыдала, когда Том стал плакать, потому что не мог понять, почему ему не купили коробочку с соком. Денни приказал ему заткнуться и добавил:

– Мы теперь ничего не сможем купить: у мамы и папы нет денег.

Тот факт, что шестилетний ребенок уже понял то, о чем она только начала догадываться, заставил ее заплакать еще сильнее.

– Проклятие! Что нам теперь делать? – спросила она мужа, вернувшись домой.

Побледнев, Деннис достал из бумажника двадцать фунтов.

– Пока вот. Посмотрим, что будет через несколько дней, – сказал он. – Может быть, удастся взять ссуду.

Итак, она взяла двадцать фунтов и отправилась в другой супермаркет, на этот раз одна. В первый раз за время жизни в Суррее Эвелин пришлось экономить на продуктах.

Она взяла картофель, хлеб, молоко, сыр чеддер, фарш, лук, морковь и кукурузные хлопья. О вине не могло быть и речи. Ничего страшного, наверняка дома что-нибудь осталось. Потом добавила йогурт и бананы. Если сумма получится больше двадцати фунтов, придется что-то выложить.

Сколько еще ей предстояло мелких унижений, пока не закончится этот кризис!

На следующий день в дверь позвонил молочник, который пришел за платой, и Эвелин стала метаться по дому в поисках мелочи, которую наконец нашла, опустошив копилку Тома. Едва не разрыдавшись, она передала две пригоршни мелочи.

– Вы больше не будете брать молоко? – спросил молочник, никак не отреагировав на мелочь.

Она еще не видела таблички «Выставлено на продажу», прибитой сегодня утром на воротах.

– Ну… полагаю, что нет, но сразу дам вам знать, если что-нибудь изменится. Большое спасибо… за помощь. – О Господи! Почему она благодарит молочника за помощь? – Я имею в виду за доставку молока.

– Не за что. До свидания. Всего хорошего.

– До свидания… Спасибо.

Очень быстро их жизнь кардинально изменилась. Дом был продан, машины тоже, мебель увезли судебные приставы вместе с ее драгоценностями и сумочками.

Компьютеры Денниса, телевизоры и видео, дорогой музыкальный центр, картины… Бесполезно было пытаться что-то спрятать, потому что все было внесено в страховой реестр, составленный судебными исполнителями.

Однажды ночью, когда дети уже спали, Эвелин захотела пересмотреть оставшийся гардероб, решив что-нибудь продать и пополнить их скудный бюджет. Коричневых кожаных джинсов от Ральфа Лорена по настоящей цене хватило бы на шесть недель посещения бакалейного магазина или на два месяца покупки самых необходимых продуктов. Стоимости кашемирового костюма хватило бы на покупку ста бутылок дешевого вина. Вечернее платье от Донны Каран обеспечило бы плату за школу Денни. Но теперь, поскольку вещи уже не были новыми, получить она за них сможет не больше нескольких сот фунтов. Все лучше, чем ничего, решила Эвелин.

Дорогие туфли от известных модельеров, хранившиеся в фирменной бумаге и коробках, отправились на дно сумки, сверху легли вечерние наряды и костюмы. Переливающееся красное платье с открытой спиной, которое она всего четыре месяца назад надевала на рождественский бал в Лондоне. Шикарные маленькие французские платья для игры в корпоративную жену. Замшевые джинсы, пиджаки и рубашки, которые Эвелин очень любила. Их придется тоже продать, потому что она не сможет каждую неделю отвозить их в химчистку.

Прелестные шелковые блузки тоже отправились в сумку.

Вещи, которые надо было оставить, Эвелин отбирала особенно тщательно – джинсы, толстые джемперы и та одежда, которая почти ничего не стоила: футболки, какие-то легкомысленные рубашки, нижнее белье. Еще Эвелин отложила один черный костюм с юбкой, белую блузку и черные туфли на каблуках. Ей показалось, что на всякий случай такой наряд нужно иметь. Зимнее пальто, теплые куртки, два кашемировых шарфа, удобные, слегка поношенные туфли. Конечно, ночные рубашки и недорогие драгоценности, которые оставили судебные исполнители после того, как попросили ее снять часы от Картье.

На следующее утро Деннис помог ей уложить сумки в кузов нанятого фургона, и она сама повезла вещи в комиссионный магазин. Неожиданно Эвелин почувствовала, что не станет смущаться по этому поводу. Ей пришлось попробовать на вкус столько унижений и жалости от чужих людей, что теперь ее уже ничто не пугало.

Хозяйка магазина оказалась очень приятной и доброжелательной. Если даже она и знала, кто такая Эвелин и почему продает свои вещи, женщина ни единым намеком этого не показала.

Это было очень тяжело, гораздо тяжелее, чем Эвелин представляла: видеть, как распаковывается и оценивается каждая вещь.

Когда из пакета извлекли красное платье, глаза женщины расширились. Она немедленно поняла, что платье стоило не меньше трех тысяч фунтов всего несколько месяцев назад, но предложила четыреста фунтов.

Эвелин кивнула, не находя в себе сил произнести ни слова, потому что на память пришла сцена, когда перед отъездом на тот волшебный бал Том долго на нее смотрел и сказал, что мама похожа на фею. Сейчас Эвелин едва сдерживала слезы.

Окончательная сумма оказалась около двух тысяч фунтов. Но сейчас она могла получить только половину денег, а остальные ей выплатят после того, как будет продана по меньшей мере половина вещей.

Эвелин согласилась, объяснив, что хочет получить наличными.

– Ну… тогда вам придется прийти завтра, – ответила женщина. – Вы привезете вещи еще раз, или мне выписать квитанцию?

Нанимать машину снова показалось ей излишней расточительностью, да и деньги нужны были прямо сейчас. Их запасы были на исходе, день отъезда приближался, а они еще понятия не имели, куда ехать.

– У вас есть хоть какие-нибудь деньги? – спросила она, стараясь не думать о том, как отчаянно звучат ее слова.

– Ну, не больше пятидесяти фунтов или около того… в моем кошельке, – ответила хозяйка магазина.

Эвелин решила сделать вид, что не замечает жалости в глазах женщины, взяла квитанцию, деньги и оставила вещи в магазине. Выходя из магазина, она, как назло, столкнулась лицом к лицу со своей приятельницей Делией.

– Эвелин! Как у тебя дела, дорогая? – спросила подруга, поцеловав ее в щеку. – Это правда, что я слышала о… – Она помедлила, не решаясь произнести «о банкротстве твоего мужа».

– Да, дела у нас сейчас не слишком хороши. Все распродаем. Ты это имела в виду? – спросила Эвелин.

– Нет! – Делия широко раскрыла глаза, отчего слегка слипшиеся от туши ресницы стали похожи на хвойные иголки. – Ваш прекрасный дом!.. Что случилось?

– Деннис обанкротился. Я не знаю деталей.

– О Господи, нет! – После небольшой паузы Делия спросила: – И куда вы теперь переедете?

– Пока не знаю. Уж где Деннис найдет работу…

– Какой кошмар! Послушай, я иду выпить кофе, почему бы тебе не присоединиться ко мне?

Они находились всего в нескольких десятках метров от небольшого кафе, где Делия попытается вытащить из подруги мельчайшие подробности, выказывая необходимое сочувствие, чтобы потом шепотом все это рассказывать заинтригованным леди в теннисном клубе.

Эвелин знала это, потому что была одной из них. Она так же сочувствовала женщинам, у которых случались неприятности вроде развода или скандала с любовницей мужа. Не важно, какова причина неприятности, – не было большего наслаждения, чем выложить эту новость на следующей встрече «закадычных» подруг. Ей также были известны и последствия этого ритуала – объект сочувствия немедленно перестает быть близким другом всем членам группы.

«Понимаете, с тех пор я несколько раз приглашала ее на обед, но она всегда одна… ей никто не хочет составить пару. И она разразилась слезами из-за какой-то шутки. Так неловко…»

Для Эвелин не было секретом, какие оправдания найдут для того, чтобы ее не приглашать.

«Ей даже нечего надеть. Она все сдала в магазин Кароллы. Какой ужас! С ней теперь не о чем говорить… У Денниса проблемы с работой, денег нет, и дети больше не ходят в школу».

Всего несколько недель назад она была одной из них, одной из группы обеспеченных женщин, к которой принадлежала с тех пор, как они сюда переехали.

Теперь Эвелин понимала, что им ничего не остается делать, как уехать. Невозможно найти в себе силы встречаться со старыми приятельницами, выслушивать их извинения по поводу того, что они не звонят, не приглашают на обеды и так далее. Сыновья тоже не смогут встречаться со старыми друзьями, потому что их родители слишком большие снобы, чтобы приглашать Тома и Денни в гости.

Она, конечно, отказалась от приглашения и поцеловала гладкую, накрашенную щеку Делии… может быть, в последний раз. Эвелин почувствовала, что ее охватывает паника. Какой убогой, бессмысленной жизнью ей теперь придется жить! Все, к чему она привыкла, рушилось на глазах. В Суррее им больше не было места.


Глава 14


В дни, оставшиеся до отъезда, Эвелин много времени провела у телефона. Она предупреждала, что мальчики больше не будут посещать школу, просила вычеркнуть свою фамилию из списка членов теннисного клуба, отменяла уроки музыки, отказывалась от страхования.

Дети почти целыми днями играли в саду в футбол, гоняя мяч с одного конца лужайки на другой, делая перерывы, чтобы посмотреть, как приезжают какие-то люди, грузят вещи в машины и уезжают.

– Они все перевезут в наш новый дом? – спросил Денни, отчего у Эвелин защемило сердце.

– Нам вряд ли понадобится весь этот старый хлам. Но все ваши игрушки мы, конечно, заберем. Понимаешь… у нас… кое-что изменится, – пробормотала она.

– А куда мы едем? – спросил он.

Подошел Том, и сейчас два румяных сосредоточенных личика были обращены к Эвелин, а она не имела понятия, что им отвечать, не могла даже сообщить, что на следующей неделе они не пойдут, как обычно, в школу. Как можно позволить собственным детям чувствовать себя такими же несчастными, как она сама?

– Нельзя ли нам немного пожить у твоего отца? – спросил Деннис, когда они ели запеченную фасоль с тостами под звуки громко включенного радио, чтобы как-то заполнить ужасное, натянутое молчание.

– У моего отца? – Она ждала, что Деннис что-то придумает.

Новую работу, новый дом, пусть даже съемный, ведь какие-то деньги он должен заработать. Эвелин предполагала, что начнет копить, если все более или менее наладится. Но переезжать к ее отцу? Неужели больше нет ни одного приемлемого решения? Это стало еще более явным подтверждением того, как плохо идут дела.

Ее отец жил в Глостершире, довольно далеко от Суррея.

– Долго? – спросила она.

– Откуда мне знать, черт побери?! – воскликнул Деннис.

– Если я должна попросить его приютить нас, то следует сказать, на какое время. А мальчики? Им надо ходить в школу.

Эвелин с трудом сдержала желание бросить вилку и выйти из комнаты. Становилось все труднее продолжать разговор; через пару фраз один из них выходил из себя настолько, что больше не мог оставаться в комнате.

Но что толку злиться? Через три дня дом должен быть освобожден, а у них совсем не было денег. Куда идти? Что-то надо было решать.

В итоге все получилось именно так. В грузовике, заполненном вещами, на которые судебные исполнители не позарились – одежда, игрушки, кухонная утварь, кое-какая мебель, – они отправились в дом ее отца.

У Эвелин никогда не было особо теплых отношений с отцом, она постоянно чувствовала глубину его разочарования в ней. Отец не одобрял ее образа жизни. Так повелось с детства. И у мальчиков сейчас появился шанс вызвать неодобрение со стороны отца, а потом и разочарование.

Отец вздыхал, выражал неудовольствие, следуя за детьми по дому, временами разражаясь нравоучительными лекциями по поводу их поведения. Ее отец. Обычный английский адвокат, до сих пор живущий в большом фамильном доме, в который он переехал в день своей свадьбы. Ее мать, Эльза, погибла, когда она и Дженни были еще детьми. Прошли годы, и присутствие в доме Эвелин ограничилось несколькими фотографиями в рамках странного рыжевато-коричневого цвета и комода, в котором лежали какие-то ее вещи.

После переезда Эвелин удивлялась, как быстро ее семья приспособилась к этой необычной временной жизни.

Отец угрюмо сообщил, что они могут жить в доме столько, сколько потребуется. Итак, вещи остались нераспакованными, гараж был забит мебелью и коробками с кухонными принадлежностями. Они с Деннисом разместились в ее детской комнате, а дети заняли спальню сестры. Когда закончились пасхальные каникулы, мальчики пошли в начальную школу, которую и она когда-то посещала.

– Это ненадолго, – мягко пообещала Эвелин, когда вела встревоженных сыновей в новую школу. – Но вы увидите, в этой школе тоже есть хорошие мальчики и девочки.

Деннис в прекрасном костюме и отглаженной рубашке оставался в гостиной, служившей ему пока импровизированным офисом. Иногда он предпринимал поездки в Лондон, чтобы попытаться найти новую работу и время от времени появляться в суде.

Он постоянно отмахивался от ее предложений поехать вместе с ним.

– Не покупать же два билета на поезд.

Отец целый день находился на работе. Он не давал им денег, считая, что таким образом будет вторгаться в их личную жизнь, но Эвелин замечала, что холодильник всегда полон благодаря его стараниям. Очень часто отец возвращался с работы со свертком. «Это рыба для всех нас» или «Увидел сегодня на витрине у мясника бараньи отбивные и не смог удержаться».

Эвелин проводила время между проводами детей в школу в девять и тремя часами, когда их нужно было привести домой, занимаясь хозяйством. Она стирала, гладила, убирала, пекла к чаю печенье, готовила ужин, стараясь не думать о том, как изменилась жизнь.

Ночью, лежа бок о бок с Деннисом в комнате, которую с детства знала до мельчайших подробностей, Эвелин молчала, потому что им нечего было сказать друг другу. Пока однажды, после пятинедельного пребывания в доме отца, Деннис не сообщил, что собирается ехать за границу.

– Здесь мне ничего не удастся найти, – объяснил он. – Слишком много шума вокруг моего дела. Никто не хочет ввязываться. Приму предложение бывшего коллеги, он сейчас работает в Сингапуре.

Новость он сообщил совершенно безучастно. Судя по всему, Деннис не считал это предложение каким-то фантастическим шансом или началом новой жизни для своей семьи. Он просто объяснил, что надо сделать именно так.

– В Британии у меня в течение многих лет не будет возможности создать собственную компанию, – сказал он.

За время кризиса лицо Денниса стало одутловатым и красным. Эвелин знала, что ее муж стал пить гораздо больше, чем обычно. Светлые волосы начали сильно редеть.

Глядя на него, Эвелин больше не видела того привлекательного, умеющего убеждать, энергичного мужчину, чьи чары ей когда-то показались непреодолимыми. Сейчас она видела только растерявшегося служащего с явно наметившимся брюшком. И хотя Эвелин не спрашивала, что именно он сделал, но подозревала: ее муж играл не по правилам, в результате чего и прогорел.

Через две недели Деннис уезжал в Сингапур. Уезжал один, потому что у них не было денег на билеты для всей семьи. Как он объяснил, эта работа не дает никаких льгот, кроме средств на аренду маленького помещения под офис. Но Эвелин получила заверения, что через несколько месяцев, а может, даже через несколько недель ситуация изменится, как только там поймут, какой Деннис хороший работник.

Муж очень мало рассказывал о будущей работе, Эвелин знала лишь несколько общих деталей, однако он обещал позвонить, как только снимет номер в отеле или найдет квартиру.

Она вспомнила, как он укладывал три огромных чемодана. Туда вошли все его оставшиеся вещи, даже тяжелые зимние куртки, любимые книги, диски, вся обувь, несколько серебряных брелоков, часы, принадлежавшие его отцу, богато украшенная щетка для волос и фотография Денни и Тома, когда они были совсем крошечными.

– Не хочу загромождать дом твоего отца, – сказал Деннис, чтобы как-то объяснить, почему он увозит столько вещей.

Потом он уехал, запретив ей провожать его до аэропорта. У Эвелин даже малейшего подозрения не закралось в душу, что муж уезжает навсегда и она с сыновьями много лет его не увидит.


Глава 15


Эвелин разыскивала его с помощью телефонных звонков: в авиакомпанию, в ту фирму, которую он называл в качестве места будущей работы, даже в полицию. Удалось установить лишь то, что Деннис жив и здоров; сам он не делал ни малейшей попытки связаться с семьей.

Наконец до нее дошло. Целый день Эвелин пыталась вести себя, как обычно, чтобы не травмировать Денни и Тома, вечером она все объяснила отцу, а ночью думала, как оправдать поведение мужа.

Новизна жизни в доме дедушки очень скоро наскучила детям. Они стали капризными, раздражительными и непослушными. У них не было места разложить железную дорогу, нельзя было играть в саду в футбол. Чем больше дедушка не одобрял их поведение, тем больше они старались сделать назло.

Эвелин изо всех сил старалась направить их энергию на плавание, прогулки, даже на стрижку травы на лужайке. Но она была совершенно измотана и полна ярости из-за того, что с ней случилось.

Летели недели, от Денниса вестей не приходило. Она написала ему на имя компании с требованием хоть каких-то объяснений, однако письмо вернулось нераспечатанным, с надписью: «Адресат не известен». Ей трудно было понять, кто в этом виноват – ее муж или компания.

Деннис не хотел их знать. Он бросил семью на произвол судьбы.

Однажды утром Том скакал по спальне, превратив одевание в раздражающе медленную игру. В конце концов Эвелин дала ему пощечину, да такую сильную, что на щеке отпечатались четыре ее пальца.

Том разразился слезами, и она, крепко его обняв, отчаянно зарыдала вместе с ним.

– Прости меня, сыночек, прости, – повторяла Эвелин вновь и вновь.

Ему едва исполнилось четыре года, и его вины в происходящем не было никакой. Как она могла так сорваться?

– Я буду хорошим. Я не хочу, чтобы ты уехала, как папа, – сквозь слезы прошептал Том.

– Я никогда не уеду. Обещаю, обещаю. Никогда вас не оставлю. – Она сказала это обоим своим сыновьям, чтобы даже тени страха не осталось в их душах.

Эвелин вернулась в город, в котором выросла, в родной дом, но не могла переносить походы в магазины или в химчистку, потому что там постоянно слышала одни и те же вопросы: «Привет, Эвелин. Как дела у твоего мужа? Когда ты с мальчиками к нему поедешь?»

Ее отец даже рассматривал возможность возбуждения дела об алиментах на детей и о разводе, но Деннис находился за пределами Англии и соответственно вне юрисдикции.

Долгими бессонными ночами в своей детской спальне Эвелин вспоминала их семейную жизнь. Разве она была плохой женой? Ей не с чем было сравнивать, потому что Деннис был единственным мужчиной, с которым у нее сложились серьезные отношения, а теперь он даже не желает объяснить, что произошло.

Сначала она просто ждала, надеясь, что получит хоть какое-нибудь известие. Однако проходили недели, потом месяцы, и Эвелин наконец поняла: надо действовать. Заботу о дальнейшей судьбе ее маленькой семьи придется брать на себя.

Судя по всему, склеить обломки их брака будет невозможно. Проблем становилось все больше и больше. Как получить работу? Чем платить за жилье и учебу детей, если уйти из дома отца? Почему Деннис так с ними поступил?

Пока сыновья были в школе, а отец на работе, Эвелин сидела в гостиной перед окном, глядя на каждую проезжающую мимо машину, женщин с колясками, прохожих. Она сидела, не двигаясь, не плача, не думая, пребывая в полном оцепенении.

Деннис бросил ее без денег с детьми в старом доме, который, как Эвелин думала, она покинула навсегда, когда вышла за него замуж.

Ей все труднее было вставать по утрам. В конце концов она превратилась в автомат, который готовил детям завтрак, одевал их в форму, провожал в школу… У нее не осталось даже маленьких радостей. Только сыновья как-то удерживали ее на плаву, но это была не жизнь, а существование.

Однажды утром Эвелин сидела на диване, глядя в окно, и увидела, что к дому подъехала блестящая красная машина. Открылась дверца, и оттуда вышла элегантно одетая дама. Эвелин понадобилось несколько мгновений, чтобы узнать в ней свою младшую сестру Дженни.

Странно. Дженни никогда не приезжала без звонка. Это было на нее не похоже. С тех пор как Эвелин поселилась с детьми у отца, Дженни изредка заезжала к ним по выходным. Но утром в рабочий день? Без звонка?

– Привет! – Дженни поцеловала сестру в щеку. – Папа сказал, что ты в депрессии, он не знает, что делать. Я приехала, чтобы все уладить.

– Хочешь чаю? – спросила Эвелин.

– Нет, к черту чай, к черту нытье и все такое. Собирайся, мы уезжаем.

– Куда? Мне надо забирать мальчиков из школы…

– Нет, не надо. Их заберет папа. Я договорилась. Дети тоже знают, так что не беспокойся. Ясно?

– Хорошо.

– Я здесь не для того, чтобы указывать тебе, что делать, – продолжала Дженни. – Ты обязана что-то предпринять, ведь так жить нельзя.

– Ты права.

– У тебя есть идеи?

Эвелин показалось странным, что именно младшая сестра говорит ей об этом. Что Дженни все понимает и во всем разбирается. Впрочем, она ведь учится на юридическом факультете и хочет делать что-то полезное.

Дженни внимательно слушала, не фыркала, не смеялась, а потом, подумав несколько минут, сказала:

– Служба пробации, Линии. Что ты думаешь о службе пробации? Там, конечно, много денег не заработать, но что делать? Ты умеешь обращаться с детьми, так почему бы тебе не заняться малолетними преступниками?

Бесспорно, идея была хорошая. И, как все хорошие идеи, она тут же зажила своей собственной жизнью. Прежде чем Эвелин успела возразить, Дженни отвезла ее в офис службы социального обеспечения, где оформили еженедельное пособие на детей, пособие на учебу и безвозмездную ссуду. Потом они поехали в библиотеку, чтобы посмотреть справочники о курсах, купили Эвелин элегантный костюм в приличном магазине одежды и закончили день обедом с красным вином.

– Как давно вы с папой поняли, что я вышла замуж за дерьмо?

– Господи! – Дженни смотрела в свою тарелку, чувствуя неловкость. – Не спрашивай меня.

– Почему?

– Потому что я никогда не хотела, чтобы ты выходила за него замуж, но предпочитала об этом не говорить. Ты с ума по нему сходила. А мне в то время было всего семнадцать, если помнишь. Стала бы ты меня слушать?

– Наверное, нет. – Эвелин намотала на палец салфетку. – Но ты ожидала, что такое может случиться?

– Нет, конечно, нет! – воскликнула Дженни. – Я думала, что ты останешься на всю жизнь домохозяйкой в Суррее, скучной до ужаса… так и не понявшей, что хочешь для себя от жизни.

Эвелин внимательно слушала сестру.

– Я, наверное, единственная мать, – заговорила она громким голосом впервые за последнее время, – которая никогда не работала и ничего не умеет делать. Это ужасно, Дженни. Вот если бы я сдала экзамены и пошла в юридическую школу… Если бы я стала юристом, у меня было бы достаточно денег, чтобы купить дом для себя и своих детей. Тогда все было бы в порядке.

– Если бы ты сдала экзамены и поступила в юридическую школу, у тебя сейчас не было бы детей, – напомнила Дженни.

– Ну, по крайней мере есть хоть что-то, о чем я не жалею. – Эвелин взяла бокал и осушила его.

– Все будет хорошо, – сказала сестра. – Папа и я всегда тебе поможем. Обещаю, у тебя все будет хорошо.

Эвелин тоже очень на это надеялась.

– Ты сейчас лучше себя чувствуешь? – спросила сестра, когда они остановились около дома отца.

– Я себя гораздо лучше чувствую… Появилась надежда! Спасибо! – Эвелин посмотрела долгим взглядом на молодую женщину, сидевшую на сиденье водителя рядом с ней. Она слишком долго видела в Дженни только младшую сестру и не заметила, как та выросла в красивую, умную, энергичную женщину. – Я горжусь тобой.

– А я тобой, – ответила Дженни. – Ты прошла через ад. Но сейчас настало время начинать новую жизнь, а мы тебе поможем.

– Думаю, мне следует вернуться в Лондон, – сказала Эвелин; идея только что сформировалась у нее в голове.

– Что? С мальчиками? А как быть со школой? И потом грабительская аренда…

– Знаю, знаю… но мне так понравилось в Лондоне, когда я впервые туда приехала, еще до встречи с Деннисом. В общем, трудно объяснить.

Ей хотелось уехать из родного города, подальше от страха быть узнанной на каждом углу, в анонимность большого города.

– Там много работы для новоиспеченного должностного лица, осуществляющего надзор за условно осужденными, – объяснила она Дженни.

– Это так. Пошли. Нас ждет папа. Посмотрим, что скажет он.

– Да, а потом сделаем по-своему.

Они рассмеялись.

На следующий день пришла хорошая новость из комиссионного магазина. Большая часть прекрасных платьев была продана, и Каролла предлагала получить 1570 фунтов.

Полторы тысячи фунтов! Раньше такую сумму Эвелин могла потратить, скажем, на платье, стул, новые шторы; сейчас этот чудесный подарок поможет осуществить новые планы.

Через пару недель Эвелин записалась на курсы службы пробации в Лондоне и переехала с сыновьями в Хэкни, в дом ленточной застройки. Это была убогая квартирка с одной спальней на втором этаже на такой же убогой улице, пересекающей малоэтажный микрорайон, застроенный муниципальными домами. Зато сразу за дверью находилась автобусная остановка, а через две улицы размещалась церковная школа. Квартирный агент сказал, что школа хорошая.

Первая ночь в окружении ящиков, коробок и мебели выдалась трудной. Но у детей было прекрасное настроение: их очень интересовало, что же мама со всем этим будет делать.

Теперь, заселившись, Эвелин увидела, какими маленькими и бедными были комнаты с белыми стенами, и почувствовала запах сырости в кухне и ванной, где стены и потолок покрывала плесень.

Тем не менее ничто не мешало ей объяснять сыновьям, поглощающим рыбный суп на полу в гостиной:

– Да, понимаю, сейчас квартира выглядит не слишком хорошо, но мы ее очень красиво покрасим. Вы поможете мне выбрать цвет, а потом мы распакуем вещи, и увидите, как здесь станет замечательно.

И она сама верила. Теперь это была ее жизнь. Она больше никогда не позволит, чтобы ее топтал какой-нибудь Деннис, который предпочел бросить их и исчезнуть.

Они спали втроем на матраце, брошенном на пол, прислушиваясь к новым звукам по соседству: шуму моторов проезжающих мимо машин, громким голосам подвыпивших гуляк, возвращающихся домой после приятно проведенного вечера, мяуканью котов в недрах садика внизу. Уснула Эвелин только перед рассветом.

Через неделю квартира приобрела неожиданный, даже слегка безумный вид. Вполне возможно, что причиной стала бутылка вина, выпитая ночью для успокоения, а может быть, необходимость поставить крест на аристократическом образе жизни в Суррее, которому она следовала в течение шести лет, но нынешнее оформление получилось совершенно диким. С полного одобрения сыновей гостиная была выкрашена в насыщенный кроваво-красный цвет с бирюзовыми фрагментами, чтобы они сочетались с ковром, уже лежащим на полу. Комната мальчиков трансформировалась в красную машину, кухня приобрела цвет заката с черными пальмами на одной из стен, а спальня – цвет голубого неба с белыми облаками.

Это было замечательно, словно они жили в домике Уэнди. Эвелин больше не волновало, что могут подумать Деннис, его друзья, ее отец и кто бы то ни было еще. Она не собиралась жить по установленным стандартам, так же как по выходным суетиться в кухне, готовя экзотические супы, выпекая пироги и вырезая из фруктов сложные фигурки.

Эвелин Лей пыталась стать человеком, который оставляет дела незаконченными, стирает вместе цветное и белое белье, отчего оно окрашивается, смотрит телевизор во время завтрака (иногда), готовит овощное рагу и целый день проводит в парке с детьми. Кроме того, Эвелин намеревалась завести новых друзей.

Через две недели она стала ощущать себя… дома. Плечи расправились, и Эвелин почувствовала невероятное облегчение. Наконец она сама контролировала свой маленький мирок и собиралась вырастить детей так, как ей всегда хотелось, стать такой матерью, какой она всегда мечтала быть.

Однажды днем во время пикника в Гайд-парке под огромным зонтом – моросил дождь – мальчики громко хохотали над какой-то школьной шуткой, и Эвелин вдруг почувствовала необыкновенную легкость, причину которой сначала не смогла понять. Потом до нее дошло, что это, наверное, счастье. Просто она так давно не испытывала ничего подобного, что сразу даже не смогла распознать.

Наступил октябрь, и ей пора было отправляться в колледж. В самый первый день, когда Эвелин регистрировалась, она вдруг сказала служащему, что ее имя теперь не Эвелин Лей, а Ева Гардинер.

То, что она решила вернуть девичью фамилию, не сложно было понять, но почему Ева? Она уже давно по секрету от всех так себя называла, однако только сейчас, когда ей исполнилось двадцать шесть, позволила себе стать Евой. Дала возможность своему публичному облику стать немножко ближе к внутреннему, настоящему.

По пути в столовую с новыми однокурсниками Ева поняла, как сильно изменилась ее жизнь всего за шесть коротких месяцев. Она находилась в колледже среди других женщин, некоторые из которых были одного с ней возраста, но большинство – гораздо моложе, одетых в прекрасную одежду, по сравнению с которой ее кофточка с воротником поло, джинсы и куртка с капюшоном казались слишком консервативными. Они обсуждали фильмы, квартиры, арендную плату и своих парней. Прошлая жизнь Эвелин Лей с теннисом, бутиками, частными школами и зваными обедами канула в небытие, словно ее вовсе и не было. Первый день на курсах. Что бы сказала Делия и ее компания?

– Мне придется каждый день пропускать последние лекции, чтобы успеть забрать детей, – говорила одна женщина своей подруге.

– Мне тоже, – сказала Ева.

Они очень быстро нашли общий язык. Ее собеседница училась на акушерку и представилась Дженой; все называли ее Джен.

– Какого возраста твои дети? – спросила Ева.

– Терри пять лет, а Джону девять месяцев. Я с трудом вырываюсь из дома.

– У меня тоже двое. Денни шесть лет, а Тому около пяти. Мне нравятся мальчишки, – сказала с улыбкой Ева. – Повсюду разбросаны мячи, машинки, поезда…

– Да. Но они отнимают столько сил, – засмеялась Джен. – Откуда ты приехала?

У нее было усталое лицо, обрамленное непослушными темными волосами. На вид ровесница Евы, ну, может, чуть старше. Или она просто так выглядела из-за множества забот.

Ева рассказала ей, упоминая только общие детали, что жила в Суррее, но опять переехала в Лондон, когда ее браку «пришел конец».

– Значит, ты одинока? – сделала вывод Джен.

– Так сказать нельзя, ведь у меня есть дети.

– Это правда, – улыбнулась Джен. – Ты попала как раз туда, куда надо. Мне еще никогда не приходилось бывать в местах, где так сильно влияние секса. Оглянись. Кругом пары, флирт… Ты хорошо проведешь здесь время. Жаль, что у меня есть муж, вот что я скажу.

Ева засмеялась.

– Где ты сейчас живешь? – спросила Джен, и Ева назвала ей улицу.

Женщина улыбнулась.

– Совсем рядом с моим домом. Как-нибудь вытащу тебя показать местные достопримечательности.

Они одновременно уходили из колледжа и ехали в Хэкни, чтобы забрать детей из одной и той же школы, да еще и жили рядом, и имели по двое сыновей… Неудивительно, что Ева и Джен стали закадычными подругами.

За жутко крепким чаем в квартире Джен или в столовой колледжа они очень много разговаривали, все больше узнавая друг о друге.

Джен не всегда жила в Лондоне. В семнадцать лет она последовала за своим парнем из маленького городка на северо-западе. Ей приходилось много работать в магазине одежды, пока он весь день напролет играл на барабанах, изредка выступал в клубах, ночами пил и никогда не платил свою часть арендной платы за квартиру.

– Меня в те годы просто несло по течению, – призналась она.

Потом Джен стала переходить из магазина в магазин, переезжать из квартиры в квартиру, следуя за вереницей неудачливых дружков, пока не встретила Ставо, славянина, у которого по крайней мере были хотя бы какие-то цели, амбиции и причины вставать по утрам. Но его реакция на известие о беременности стала для Джен ударом. Она треснула возлюбленного первым попавшимся под руку тяжелым предметом – как выяснилось, напольными весами из ванной, – собрала свои вещи и ушла.

Терри она родила в полном одиночестве, не считая акушерки, которая держала ее за руку и покупала цветы в больничном магазине.

– Я назвала его в честь моего отца, а Джон получил имя своего деда.

Отец Джона, Райан, симпатичный ирландец, заботливо ухаживал за Джен и Терри, уже начинавшим ходить. Он забрал их к себе и опять научил ее улыбаться.

– Ты не можешь себе представить, Ева, как плохо жить на восемнадцатом этаже ужасного дома с ребенком, рассчитывая только на пособия, – пожаловалась Джен. Впрочем, жаловалась она редко: привыкла стоически бороться с трудностями и не любила вспоминать, как плохо и безрадостно когда-то жила. – Райан стал моей наградой за дерьмовую жизнь. Не знаю, как ему удалось уговорить меня на второго ребенка… Он пообещал, что будет усердно работать, не важно кем. – Заговорщическим шепотом, чтобы не услышали дети, Джен добавила: – Мы даже говорили о том, чтобы пожениться… может быть, когда окончу курсы и получу работу… То есть когда соберем достаточно денег для нормальной вечеринки.

Джен призналась, что никогда не забудет акушерку, помогавшую ей во время родов.

– Эта женщина покупала для меня, совершенно посторонней, цветы!.. И я решила, что тоже хочу овладеть этой профессией, помогать женщинам в трудное для них время, когда они находятся между жизнью и смертью.

Поскольку у них сложились такие близкие отношения, Ева позволила себе поделиться какими-то фрагментами из собственной жизни. Со временем «шикарная» жизнь Эвелин Лей стала шуткой для них обеих.

– О, дорогая, это, конечно, вещь от Ральфа Лорена, – закатывала Ева глаза при виде нового кошелька, купленного Джен в палатке на городском рынке.

– Даже не знаю… Он, наверное, из замши? – Так они шутили, говоря о всякой чепухе – тряпках для пыли, детских трусиках, нагрудниках, мешках для мусора.

Вечернее платье от Донны Каран, шелковые шторы, машина с кожаными сиденьями – все это относилось к миру, о котором Джен обожала слушать. Еве же воспоминания перестали приносить боль. Сейчас все это выглядело сном, поэтому она могла шутить над ничтожностью той жизни. Подруги смеялись до слез, словно более нелепого мира и представить себе нельзя.

Вместе с новым именем у Евы Гардинер появилась новая жизнь, которая, конечно, вертелась вокруг детей, но теперь у нее был колледж, друзья, вечеринки, воскресный рынок, магазины, торгующие подержанными вещами, библиотека, музеи, магазины «Сделай сам», готовка вегетарианских блюд…

В жизни изменилось буквально все, и в конце первого семестра Эвелин Лей уже вряд ли смогла бы узнать себя в Еве Гардинер. По ее мнению, она стала гораздо лучше. Все свободное время Ева проводила с детьми и вспомнила все, что любила в детстве. Она научила их вязать, а иногда они целыми вечерами рисовали самые разные картинки и даже рождественские открытки. Ева сразу решила, что посылать поздравления в Суррей не будет. Ни один из старых друзей не побеспокоился о том, чтобы с ней связаться.

Что касается Денниса, то у Евы осталась на него глухая злость, но не из-за себя, а из-за мальчиков. Она отодвинула эти мысли глубоко в подсознание. Откровенно говоря, ее даже удивляло, насколько мало она его вспоминала. Исчезнувший Деннис стал неким смутным силуэтом, порой беспокоящим ее бессонными ночами, и не более того.


Глава 16


– Господи, ты так классно выглядишь! – воскликнула Дженни, в первый раз вскарабкавшись по узкой лестнице в квартиру Евы.

Хотя улица, где находился дом, произвела на нее не слишком приятное впечатление, она сразу почувствовала облегчение, увидев, как замечательно выглядит старшая сестра. Словно с ее плеч свалился огромный груз.

– Приготовься увидеть оформление, – с улыбкой предупредила Ева сестру. – Меня занесло.

– Боже мой! Наверное, тебе нужно было немного взбодриться. – Дженни заглянула в огненно-красные гостиную и кухню, потом сунула голову в спальню и даже в ванную и вынесла вердикт: – Очень… уютно. Где мальчики?

– За ними присматривает подруга. Мне хотелось хоть пару часов побыть с тобой наедине, – ответила Ева, обратив внимание на элегантное пальто, отороченное шелком, дорогую кожаную сумочку, и подумала, как они не к месту в ее веселой дешевой квартире.

– Где ты спишь? – спросила Дженни.

– Диван раскладывается. Сегодня ты ляжешь спать на кровать в спальне мальчиков, а я буду спать с Томом.

– Отлично.

– Ну и что у тебя за важная новость? – спросила Ева, внимательно посмотрев на сестру. – Ради чего ты решила приехать и провести здесь выходные?

– Во-первых, мне хотелось вас увидеть и убедиться, что все в порядке. Я очень беспокоилась…

Нетрудно было догадаться, что еще произошло в жизни Дженни. У нее горели щеки, сияли глаза, а с лица не сходила улыбка.

– Дэвид сделал мне предложение! – Она взвизгнула и обняла Еву.

– Поздравляю! Я действительно очень рада за тебя! Дэвид – отличный человек. Он никогда не поступил бы так, как Деннис, – добавила она, не удержавшись.

– Тебе, должно быть… тяжело это слышать. Я помолвлена, а ты… – Дженни колебалась, пытаясь подыскать нужное слово. – А вы живете врозь.

– Нет, ты ошибаешься, Дженни, – возразила Ева, направляясь в кухню за бокалами, чтобы разлить шампанское, которое принесла сестра. – Я буду самым счастливым гостем на твоей свадьбе. Честно. У нас все очень хорошо.

И Дженни видела, что Ева говорит правду. Сестра выглядела гораздо менее ухоженной, но более раскованной и счастливой, чем все последние годы. И что самое странное – более молодой. Ей пришлось пережить крупные неприятности, но вышла она из них очень привлекательной. Жена Денниса, прекрасно одетая, с уложенными волосами, всегда выглядела на тридцать.

– Похоже, студенческое общество пошло тебе на пользу, – заметила Дженни, когда они уселись на диван с шампанским.

– М-м… замечательно! – воскликнула Ева, сделав большой глоток. – Я уже и забыла, когда последний раз пила шампанское.

– Ну и пей на здоровье. Здесь еще много, – успокоила ее Дженни.

– Ладно, а теперь я хочу в подробностях услышать, как он тебе сделал предложение. Ничего не упускай.

Дженни усмехнулась.

– Это был очень романтичный момент. Дэвид повернулся ко мне в кровати и сказал: «Я сейчас подумал, что мне хотелось бы жениться на ком-то вроде тебя». А я ответила: «Вроде меня? А почему не на мне? Ты не хочешь на мне жениться?» И он сказал: «Ну… да». Ну да, – повторила она. – Тебе не кажется, что прекраснее предложения не услышишь? Я расплакалась.

– О нет.

– Не жалей меня, – добавила Дженни, подливая шампанское в бокалы. – Теперь он чувствует себя очень виноватым. Недавно подарил рубин величиной с мячик для гольфа, а на Рождество везет меня в Венецию. Если ты захочешь, чтобы на праздник мы вместе поехали к отцу…

– Не выдумывай, езжай в Венецию, – ответила Ева, пытаясь справиться с головокружением от шампанского. – Лучше займись с Дэвидом любовью в рождественское утро.

Обе сестры нашли это очень забавным и рассмеялись.

– Я уже решила, что мы останемся здесь, в нашем маленьком уютном доме, – сказала Ева. – Отец может приехать к нам в день вручения рождественских подарков.

Когда большая часть бутылки была выпита, Дженни стала допытываться, действительно ли у Евы все хорошо. Не нуждаются ли они в чем-либо? Не нужно ли ей одолжить денег?

– У нас действительно все хорошо, даю тебе слово, – уверила ее Ева. – Понимаю, тебе трудно в это поверить, но мы очень счастливы. Мне нравится такая жизнь, – призналась она. – Честно. Все изменилось, и меня это устраивает. Я получила основательную встряску, у меня значительно урезались доходы. Пришлось многое пересмотреть, о многом подумать. – Ева поставила бокал, скрестила ноги и посмотрела на сестру, не отводившую от нее серых спокойных глаз. – Я столько потеряла: ребенка, дом, образ жизни, все, что меня окружало и что я любила, Денниса…

Денниса она поставила на последнее место, с облегчением заметила Дженни.

– Все, что мне нужно теперь, это мир, покой и самое необходимое для существования. Мне трудно объяснить, но сейчас я не хочу ничего больше того, в чем у нас действительно есть потребность. Наверное, из соображений безопасности. Я не допущу, чтобы кому-нибудь из нас снова причинили боль.

Дженни показалось, что она поняла сестру, однако на всякий случай спросила:

– Разве ты не грустишь по прошлому? Ведь ты не можешь прийти в свой дом, съесть на праздник те деликатесы, к которым привыкла?

– Какие? – поинтересовалась Ева.

– Марципан, шоколад, дорогое вино, джин с тоником, мясное филе…

Ева засмеялась:

– Нет, мне не хватает только духов и крема для лица, которым я привыкла пользоваться.

– Я подарю тебе на Рождество, – пообещала Дженни.

– Нет-нет, совершенно ни к чему. Смешно, но я до сих пор покупаю только дорогие сорта шоколада или стирального порошка. И еще я ненавижу дешевые туфли, поэтому ношу вот это. – Она указала на свои кроссовки. – Мне кажется, я всю жизнь была испорченным ребенком, а теперь вернулась к реальности. И мальчики тоже. Для нас всех это гораздо лучше.

Дженни подумала о цене кольца к помолвке, которое Дэвид уже выбрал, и почувствовала себя виноватой.

– Что бы ты хотела на Рождество? – спросила она Еву.

– Новые волосы! – пошутила Ева, дотронувшись до давно не стриженных и не крашенных волос.

– Хорошо, постараюсь помочь, – сказала Дженни. – Серьезно.

* * *


Так Ева познакомилась с Гарри.

Исследовав свой скудный бюджет, поскольку приближалось Рождество, она пришла в отчаяние: как сделать, чтобы праздник не стал для ее детей разочарованием?

Год назад Рождество праздновали с невероятным размахом. Деннис превзошел себя, купив мальчикам электрические машины, в которых они могли кататься, катера с дистанционным управлением, город из конструктора «Лего», футбольные бутсы и еще много разных приятных мелочей. Даже тогда, во времена изобилия, Ева подумала, что он портит детей. Она же открыла маленькую коробочку, завернутую в золотую фольгу, и обнаружила там украшенные бриллиантами часы от Картье.

Да, сейчас жизнь другая. Ева не удержалась и посмотрела на черные пластиковые часы за шесть фунтов на своем запястье. Она даже считала их довольно экстравагантными.

Но что ей делать в этом году? Особенно жаль Тома, ведь он до сих пор верит в Сайта-Клауса. Как ему объяснить, почему у Санты вдруг резко оскудел бюджет?

Ева очень экономила, чтобы купить детям хоть небольшие подарки. Это означало бесконечные вариации на тему фасоли и чечевицы на ужин и каши на завтрак; не тратилось ни одного лишнего цента. И все-таки она решила выделить немного денег из подарка Дженни на рождественскую прическу. Ева не посещала парикмахерскую с тех пор, как Деннис обанкротился, и ее волосы выглядели ужасно. Темные корни доросли уже до уровня ушей, а покрашенные и подстриженные в дорогой парикмахерской Суррея концы посеклись и потеряли форму.

Она планировала подстричь их выше плеч и вернуться к своему естественному цвету, потому что больше не могла себе позволить краситься.

Ева записалась в салон, находившийся довольно далеко от дома, потому что там было дешевле, но для Хэкни интерьер парикмахерской выглядел на удивление стильным.

Как только Ева пришла, ее проводили к креслу, где она познакомилась с Гарри – солидным черноволосым итальянцем из Ист-Энда.

Он взмахнул расческой, провел ею по волосам и с непроницаемым выражением на лице вынес заключение:

– Волосы густые, но в ужасном состоянии. – А потом добавил: – Итак, дорогая, что мы будем с ними делать? Ведь приближается Рождество, когда каждая женщина должна поражать великолепием.

Ей пришлось объяснить, что она хочет обыкновенную короткую стрижку, а Гарри печально покачал головой:

– О нет, я думаю, вам надо вернуть белокурый цвет.

Ева объяснила ему, что не может позволить себе окраску волос, потому что собирает деньги на рождественские подарки для детей. Перед ней стоит большая проблема: как сделать так, чтобы сыновья не разочаровались в празднике, потому что их отец… исчез, и у нее нет денег, чтобы делать им такие прекрасные подарки, как раньше.

Она сидела в кресле и плакала, а Гарри, всю жизнь утешавший опечаленных женщин, дал ей салфетку, чашку чаю и сказал:

– Подождите, дорогая моя. Скоро Рождество, позвольте Гарри привести в порядок ваши волосы. После этого вы обязательно почувствуете себя лучше, и жизнь покажется не такой уж плохой. Обещаю вам.

Он быстро сделал ей модную стрижку и попросил прийти вечером в четверг. Ему надо будет показать ученикам, как правильно окрашивать волосы, и она сможет бесплатно получить прекрасный цвет волос.

– Но я не могу прийти вечером, мне не с кем оставить детей, – возразила Ева, чувствуя себя не совсем удобно из-за того, что незнакомый человек предлагает ей такую услугу.

– Приводите детей с собой, – великодушно разрешил он, взмахнув рукой. – У нас есть видео, вращающиеся кресла, конфеты. Им здесь понравится.

Таким образом она опять стала блондинкой. С тех пор Гарри или его помощники во время занятий красили ей волосы каждые три-четыре месяца. Выйдя на работу, она, конечно, стала платить столько, сколько он говорил, но эта плата почему-то всегда оказывалась значительно ниже цены, указанной в прайс-листе.

И все же не по этой причине Гарри стал близким другом, а из-за того, что сделал для нее и ее сыновей в то Рождество. Нанося на пряди краску для волос и поглядывая на двух мальчишек, ползающих по креслам и поедающих конфеты из блюда для гостей, он заметил, что, возможно, ее сыновья и не ждут на Рождество дорогих подарков, но им совсем не помешает немного волшебства.

– Моя мама наполовину итальянка. В канун Рождества мы всегда ходили на полуночную мессу, а когда возвращались, дом полностью преображался. Откуда-то появлялась елка, под ней лежали подарки – свежие мандарины, крошечные шоколадки, маленькие деревянные игрушки. Горели свечи и маленькие фонарики. Санта-Клаус творил для нас волшебство. Это был совсем не тот страшный дед, который спускается по печной трубе и оставляет под елкой игрушки из каталога. Я до сих пор не знаю, как мама это устраивала; думаю, она заранее все подготавливала и прятала в шкафу и, пока нас не было дома, кто-нибудь из ее друзей приходил, расставлял все по местам и зажигал свечи и фонарики. А сейчас я с большим удовольствием готов стать этим хорошим другом для ваших малышей, Ева.

Идея понравилась, и Ева не видела причин отказываться от предложения. Гарри было около пятидесяти, он жил один, но у него была большая семья, состоящая из племянников и племянниц, видеться с которыми удавалось не часто. Почему бы не позволить ему совершить добрый поступок? Кроме того, ей протянули руку дружбы.

– Что ж, в моей квартире нечего красть… значит, договорились?

Итак, накануне Рождества Гарри получил ключи от квартиры. Еще раньше была куплена маленькая елочка, очень тщательно выбраны, а потом спрятаны под кроватью и в кухонном буфете подарки и угощение. Ева повела сыновей на одиннадцатичасовую службу, которая проводилась в школьной часовне.

Она не особенно любила посещать церковь, тем не менее ходить в эту церковь ей нравилось. Службы здесь вел моложавый викарий, делающий все возможное, чтобы привить школьникам интерес к религии. Рождественская служба обещала пение веселых гимнов, старых и новых, сладкие пирожки с начинкой из изюма и миндаля и какао или глинтвейн в самом конце. Церковь освещалась неярким светом сотен зажженных свечей.

Мальчики все выдержали с честью, несмотря на усталость. Они очень громко и с воодушевлением пели гимны, даже те, которых не знали, прослушали, не особенно ерзая на месте, историю о рождении Христа и короткую проповедь.

И все-таки, бросив взгляд вокруг, Ева заметила, что одеты ее сыновья очень небрежно по сравнению с присутствующими на службе респектабельными семьями, чьи вымытые, причесанные отпрыски сидели, почти не шевелясь.

По окончании службы Том и Денни ухватили по три пирожка каждый. Их очень удивило, когда после полуночи люди стали их обнимать, целовать и желать счастливого Рождества.

– Уже Рождество, мама! – с восторгом воскликнул Том, когда Ева за руки вела детей из церкви.

– Я знаю, – улыбнулась она.

– Значит, Санта-Клаус уже приходил к нам домой?

– Санта-Клаусов не бывает, – важно заявил Денни. – Подарки под елку кладут мамы и папы, но в этом году мама не сможет подарить нам что-то хорошее.

Том с надеждой посмотрел на Еву.

– Насчет Санта-Клауса не знаю, – сказала Ева, чувствуя, что не в силах опять рассказывать историю о жившем давным-давно добром человеке, которой обычно морочат голову маленьким детям, – но иногда в Рождество чудеса все-таки случаются. А нам троим они сейчас очень нужны.

– Можно, я загадаю желание на звезду, мама? – спросил Том.

Однако, посмотрев наверх, они увидели лишь серое, затянутое облаками небо, отливающее оранжевым цветом улиц. Не было видно ни одной звезды.

– Вон там есть одна, – сказал Том, показывая пальцем на небо.

– Нет, это просто самолет.

Ева проводила взглядом воздушный лайнер. Денни расстроился. Он знал, что подарки будут неинтересными, а от отца они не получат ни весточки. У него было очень плохое настроение. По дороге домой мальчик подумал, что мама потратила на них слишком много денег, и впал в еще большее уныние.

* * *


Ева отомкнула входную дверь внизу, и они стали подниматься по лестнице к своей квартире. На двери квартиры их поджидал большой зеленый венок, украшенный красными лентами. Когда они уходили в церковь, его там не было.

– Что это?! – воскликнула Ева, удивившись не меньше детей.

Судя по всему, инициативу проявил Гарри.

Ключи открыли три замка, и дверь распахнулась.

Гостиную освещали крошечные белые фонарики на совсем маленькой елочке, а на подоконнике и полках горели ряды свечей.

– Что случилось?

Денни вошел в гостиную, и Ева с облегчением увидела на его лице радостное изумление. Все-таки семь лет – слишком юный возраст для настоящего цинизма.

– Здесь был Санта! – Из-за ее спины с криком выскочил Том.

– О Господи! – сказала Ева, испытывая почти такой же восторг, как и мальчики, потому что комната выглядела гораздо более волшебно, чем она ожидала.

Маленькие огоньки на подоконниках отражались в стекле, и казалось, что в комнате было зажжено не меньше сотни свечей.

– Здесь и елочка есть, – заметил Денни. – Я не знал, что Сайта приносит и елки.

– Может быть, он это сделал только для нас? – предположила Ева. – Услышал, что я не собираюсь покупать елочку, и подумал: «Как глупо!»

Дети расхохотались:

– Но как ему это удалось? У нас даже нет трубы…

Рассуждения Денни были прерваны более прагматичным вопросом Тома.

– Это наши подарки? – поинтересовался мальчик, увидев множество свертков, упакованных в серебряную и золотую фольгу. – А еще смотри, конфеты, – добавил он, увидев блюда, заполненные «Молтизерс», «Куолити-стрит» и «Смартиз», стоявшие рядом с подарками.

Ева опустилась на колени перед свертками, которые она очень старательно подписывала, чтобы Денни не узнал ее почерк.

– Это для Денни, и это для Денни, а это для Тома… – Она сортировала подарки, пока перед каждым мальчиком не оказалось по целой куче маленьких и средних свертков. Больших среди них не было. – А эти три… для меня?!

Ева на самом деле была удивлена. Она завернула для себя дешевые панталоны и щетку для волос, чтобы дети ничего не заподозрили, но еще два свертка в красной блестящей бумаге положил кто-то другой.

Ева оставила их на месте, так как хотела увидеть лица детей, когда они будут разворачивать подарки.

Деревянная коробка, наполненная четырьмя сотнями маленьких замысловатых строительных кубиков для Денни. Ей показалось, что он очень доволен. Йо-йо, игральные карты, маленькие машинки, бенгальские огни, водяные пистолетики, карманный фонарик. Ему понравилось все.

Для Тома она приготовила пожарную машинку, поезд, джип, заводного крокодила, игрушечных уточек, пожарную каску и паука, который прыгает, если нажать на специальную помпу. Его распирало от восторга, он гладил пальчиками поверхность игрушек. Глаза светились от счастья.

– Мы уже можем есть конфеты? – спросил сын, поворачиваясь к ней с умоляющим выражением на лице.

– Конечно… только не очень много. Надо оставить для Рождества.

Оба мальчика захватили столько, сколько смогли удержать, потом она убрала конфеты на книжную полку.

– А твои подарки, мамочка? – спросил Денни.

– Да, я почти о них забыла.

Ева развернула сверток побольше, и оттуда выскользнули два больших флакона – дорогой шампунь и кондиционер. Она почувствовала себя виноватой, потому что не приготовила для Гарри даже бутылки вина.

В следующем свертке оказался большой рождественский пирог, украшенный грецкими орехами и вишнями.

– Ой! – воскликнул Денни. – А можно, мы съедим по кусочку?

– Ну конечно. Давайте сварим какао и отрежем по кусочку пирога. Устроим ночной праздник. – Ева поборола желание отдать им подарки, спрятанные под кроватью, которые она приготовила детям от себя и планировала отдать утром, когда они проснутся.

Она переодела сыновей в пижамы, пока кипятилось молоко, потом они все вместе забрались в кровать.

Когда с какао и пирогом было покончено и Том уже спал, Денни прижался к ней и прошептал сквозь слезы:

– Я хочу послать папе рождественскую открытку, потому что он должен знать, как я его люблю.

– Денни, маленький мой. – Ева обняла ребенка. – Уверена, папа все знает.

«Как он может не знать, что разбил нам сердца?» – подумала она со злостью.

– Но у нас ведь нет его адреса, так? Поэтому не можем послать ему открытку. Вдруг он решит, что я его не люблю?

То, что дети перестали задавать вопросы и говорить об отце, вовсе не означало, что они больше о нем не думают.

– Денни, папа знает, где живет дедушка, – сказала она ему. – Он может нам написать в любое время или позвонить, чтобы узнать наш адрес и передать ему свой. По какой-то причине он один уехал в другую страну. Может, папа напишет или скоро вернется, а может, и нет. Нам лишь остается любить друг друга и постараться быть счастливыми. Я никогда не оставлю ни тебя, ни Тома. Никогда, даже через миллион лет. – Ева еще крепче обняла мальчика и поцеловала в макушку.

– А если ты умрешь, мамочка? Кто тогда за нами будет смотреть?

– Денни! – Она улыбнулась ему и попыталась развеять мрачные мысли. Хотя они и ее иногда будили среди ночи. – Я еще очень долго не собираюсь умирать. Но если я заболею и не смогу за вами смотреть, то ведь есть еще дедушка, и тетя Дженни, и Джен. Много людей готовы прийти нам на помощь. Пожалуйста, мое солнышко. – Она откинула со лба сына волосы. – Сегодня Рождество, праздник, когда все люди должны быть счастливыми. Постарайся не думать о плохом, ведь я рядом с тобой.

Ева уложила мальчика на подушку и гладила по мягкой щеке, пока тот не уснул.

Потом она потихоньку выскользнула из кровати. Там не хватало места для троих. Лучше переночевать в детской. Ева еще немного постояла, глядя на сыновей, уложила их поудобнее, подальше от края.

Черт бы побрал Денниса за то, что он сделал несчастными ее детей! Не будет ему прощения.

Потом ей в голову пришла еще одна мысль: она больше не хочет быть богатой. Ева вспомнила, как Скарлетт О'Хара на картофельном поле поклялась, что больше никогда не будет бедной, а она желала противоположного. Ей больше хотелось не быть богатой.

Она, Деннис и их ограниченные друзья действительно знали цену всему на свете, но не знали, что на самом деле имеет ценность. Раньше у нее и детей было много дорогих вещей, но мало настоящих ценностей; теперь они бедны, зато научились ценить самое главное: друг друга и доброту своих новых друзей.

Какой смысл копить вещи, которые могут исчезнуть в один момент? Теперь она хотела реального, только того, что могла себе позволить и в чем действительно нуждалась. Да и об этом не собиралась слишком уж беспокоиться.

Поэтому, когда спустя три года наконец пришло известие от мужа – точнее, Деннис сообщал через адвоката, что хочет развода, поскольку собирается вновь жениться, – Ева решила, что ей не нужно никакого содержания, пусть он только один раз выплатит им определенную сумму денег. Она купила небольшую подержанную машину, а остальные положила в банк на имя детей и постаралась навсегда выкинуть из памяти встречу в офисе адвоката.

Скрипучие стулья, нетронутые чашки с чаем, радость, смущение и страдание детей, и Деннис, ставший солиднее, смуглее и плешивее, но сохранивший гнусную патетику: «Я знаю, это было тяжело… Так быстро пролетело время… Я собирался с вами связаться…» Она едва могла говорить, ее переполняла ярость; поэтому она согласилась со всем, даже с его предложением навестить детей, когда он опять приедет в Англию. Обойдясь минимумом слов, Ева не подала ему руки при прощании.

Том плакал всю дорогу домой, а Денни смотрел в окно автобуса, такой же злой и молчаливый, как она.


Глава 17


– Рано вернулись, – заметила Дипа со старого коричневого дивана, когда услышала, как в дверях квартиры повернулся ключ.

– Нет. – Том поднял голову с вельветовой подушки, – Уже довольно поздно, скоро полночь.

Вечер они провели перед телевизором, съев почти целого цыпленка, лапшу и брокколи, приготовленные на скорую руку, обсуждая достоинства и недостатки трехколесных колясок, страховые взносы, детские ясли и подружек невесты. Потом перешли к горячему шоколаду. Дипа была сейчас на пятом месяце; и каждый божий день из этого срока она находила повод, чтобы поплакать.

– Привет! – Денни открыл дверь и вошел в комнату, за ним последовала Патриция.

Им удалось получить билеты на презентацию фильма, поэтому выглядели оба великолепно. Денни в черном галстуке, а Патриция в длинном, облегающем платье, открывавшем спину.

– Привет, маленькие мама и папа. Хорошо провели вечер?

– Ха-ха. – Дипа встала с дивана и, придерживая живот, сунула ноги в тапочки, а потом направилась к двери. – Я пошла. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

– Ну как? Вам понравилось? Интересно было? – спросил Том пару, которая сейчас обнималась и целовалась, словно не замечая его присутствия.

– Да. – Денни прервался на минуту, чтобы ответить. – Но я все время ловил себя на мысли, что, хотя актеры великолепны в фильме, в реальной жизни они самые обычные люди, на которых и внимания бы не обратил. Как карликовые копии самих себя.

Патриция вдруг смущенно захихикала, потом что-то прошептала Денни на ухо, опять захихикала и вышла из комнаты.

– Перебрали шампанского, – пояснил старший брат, и только тут Том заметил, как Денни возбужден.

– А что там еще было? – спросил Том.

Денни потер кончик носа.

– Всего понемногу, как обычно.

– Господи, терпеть не могу эти сборища! Потом целую неделю во рту неприятный осадок.

Денни засмеялся.

– Тебе тоже следовало бы сходить, – сказал он и сел на диван напротив брата. – Вечеринка была фантастическая, никогда не видел ничего подобного. Только мы ушли рано, потому что Пат завтра на работу. А там веселье будет продолжаться всю ночь.

– У меня сейчас не то настроение, чтобы посещать вечеринки. – Том вытянул руки над головой и зевнул.

– Вижу. – Денни сделал выразительный жест рукой, указывая на кружки из-под шоколада и разбросанные по полу буклеты магазинов с ассортиментом детских колясок. – Не слишком ли вы молоды, чтобы отказываться от полноценной жизни? – спросил он.

Получилось у него это немного более насмешливо, чем хотелось бы.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, тапочки, какао, коляски… женитьба, наконец… В твоем возрасте ничего этого еще быть не должно. Я вообще не понимаю, зачем ты ввязался в эту историю. – Денни ослабил галстук и снял его, не развязывая, потом расстегнул рубашку и улегся на диван.

Том почувствовал себя так, словно ему давал советы некий Джеймс Бонд из малобюджетного фильма.

– Ни в какую историю я не ввязывался. Дипа беременна; это, конечно, не было запланировано, но мы оба хотим ребенка и решили пожениться.

– Ладно, ладно. – Даже в нетрезвом состоянии Денни понял, что разозлил брата. – Я просто говорю, что нельзя совсем уж отказываться от жизни и превращаться в старого зануду еще до рождения ребенка. Вспомни Рича и Джейд. Разве им скучно? Разве они пьют каждый вечер какао перед телевизором? Разве мечтают переехать в квартиру с тремя спальнями?

– Хорошо, я понял тебя, – сказал Том. – А теперь не мог бы ты заткнуться?

Но он и сам стал думать о Риче и Джейд, неженатой паре, у которой в прошлом году родилась девочка. Рождение ребенка, судя по всему, ничего не изменило ни в их успешном бизнесе, ни в образе жизни. Пара вовсю развлекалась, много работала, жила в фантастическом доме, одевалась в сшитые на заказ костюмы в полоску, которые Джейд носила с белым жилетом с глубоким вырезом; и повсюду их сопровождала дочь, Бетани.

Может, Том раньше и не мечтал, что они с Дипой станут такими же родителями, однако ему и в голову не могло прийти, что она будет так плохо себя чувствовать, станет такой угрюмой и капризной. Настроение у нее менялось каждый день. Иногда она пыталась успокоиться и взять себя в руки, а на следующий день опять испытывала страх, впадала в истерику и раздражение.

Дипа действительно нуждалась в семье, она почувствовала себя значительно лучше, когда они решили пожениться. Но и из-за самой свадьбы приходилось много нервничать. Грядущее торжество приобретало все более ужасные, прямо-таки пугающие очертания. Такой свадьбу представляли себе родители, хозяин отеля, викарий, фотограф… Все, что хотели сами молодожены, было давно забыто. Но Том боялся поднимать этот вопрос, чтобы не усугубить состояние Дипы.

А тут еще этот чертов Денни – Джеймс Бонд. Что он может знать?

– Денни, дорогой, я жду. – В дверях появилась Патриция.

Были видны только ее роскошные волосы и плечо, но оба брата заметили на фоне белой кожи нежно-розовую бретельку и догадались, что на ней шелковая ночная рубашка.

– Пожелай мне удачи, – сказал Денни, поднимаясь со своего места.

– Да, – откликнулся Том. – Удачи тебе. – Удачи тебе, проклятый Денни, двадцатидвухлетний, неженатый, бездетный модный фотограф. У него не так уж много проблем.

Оставшись в гостиной в одиночестве, Том включил музыку и пошел в кухню.

Часом позже он вылил в стакан остатки красного вина и поставил бутылку на пол. Том все еще не чувствовал себя достаточно пьяным. Ему хотелось отвлечься от суеты, не думать больше о своей жизни. Он сделал громче звук, хотя прекрасно сознавал, что уже второй час.

«А не достать ли с книжной полки бутылку текилы? Может, это как раз то, что нужно?» – Том поднес бутылку к свету, потом налил напиток в стакан и сделал глоток.

Текила оказалась очень противной на вкус, но достаточно крепкой. Он налил еще один стакан и наконец достиг долгожданного забытья, на которое надеялся.

Почему все так сложно? После теста на беременность он и Дипа целыми днями мечтали о том, как все замечательно сложится, как они поженятся и будут вместе воспитывать своего замечательного ребенка и так далее. Но потом в их жизнь ворвался внешний мир, и все перевернулось с ног на голову. Хуже всего, что родители Дипы предложили вложить ее деньги в квартиру рядом с их домом в зеленом, скучном, мерзком Чингфорде. И Дипа изо всех сил пытается его уговорить принять это предложение.

Он вылил остатки отвратительной, сброженной из кактуса жидкости в рот, потом встал и только тогда понял, насколько сильно пьян. Это было ужасно, совсем не то блаженное оцепенение, которого он ждал.

Том решил выпить стакан воды.

Когда он оказался в раскачивающейся ванной, его одурманенный мозг зарегистрировал необычный итог пьянки. Он упал на колени, поднял сиденье унитаза, и у него началась сильнейшая рвота. Почему он такой дерьмовый пьяница?

Его выворачивало и выворачивало, он чувствовал, что рвотные массы пошли через нос. Господи, как долго будет это продолжаться?..

– Решаешь проблемы? – раздался сердитый голос Дипы.

Он повернулся и увидел в дверном проеме девушку в свободной ночной рубашке до колен, которую она купила на несколько размеров больше, поскольку полагала, что будет увеличиваться в объеме.

– Не знаю, – ответил Том, стараясь вызвать как можно больше злости из глубин своего существа. – Я просто хотел расслабиться. Не обращай внимания.

– Хорошо, тогда все в порядке. Значит, ты возлагаешь на меня обязанность думать обо всем самой. Развлекайся, пока я здесь торчу, не имея даже возможности выпить какого-нибудь дерьмового напитка.

– О Господи, только не начинай опять ныть. Я уже больше не могу! – закричал он. – Что ты собираешься исправить своим чертовым плачем? Я и так чувствую себя последним дерьмом. В чем я виноват?

– Конечно, во всем виновата я!.. Лучше бы я никогда не занималась с тобой любовью и вообще никогда тебя не встречала. И я не собираюсь выходить за тебя замуж! Будь ты проклят! – Рыдая, она выскочила из ванной.

Том открыл кран и стал споласкивать лицо холодной водой, потом спрятал его в полотенце. Ему тоже хотелось плакать. Как все плохо…

Он услышал, как открылась, а потом опять закрылась дверь в спальню Денни. С какой стати брат должен терпеть их препирательства? Нужно как-то решить эту проблему.

Том вернулся в гостиную и просмотрел свои диски. Ха, у него есть альбом Боба Дилана – рождественский подарок Джозефа. Бедняга Джозеф, он тоже фигурировал в свадебных планах Тома.

В те дни, когда они узнали, что Дипа беременна, Том представлял себе свадьбу таким счастливым событием, когда все разногласия будут ликвидированы. Он уже мысленно видел, как обнимает его долго отсутствовавший отец, как улыбается отец Дипы… мама танцует щека к щеке с Джозефом, а Анна и Робби бегают вокруг них. Каким же идиотом он был! Их личные отношения так далеки от идеала! Юношеская мечта о любви превратилась в ночной кошмар.

Том завалился на диван. Он знал, что уже очень поздно, но все-таки взял трубку и набрал номер.

– Алло?

– Мама, не беспокойся, это я, Том. – Он услышал в голосе матери панику и сразу почувствовал себя виноватым.

– Что случилось? – У Евы, разбуженной телефонным звонком, от тревоги заколотилось сердце.

– Все в порядке. Я просто себя ужасно чувствую, – сказал он ей, и Ева поняла, что Том плачет.

За много лет она первый раз слышала, чтобы ее мальчик плакал.

– Голова не болит? Может, у тебя температура? Сыпи нет? – Даже проснувшись только на пятнадцать процентов, она автоматически стала выяснять, нет ли у сына признаков менингита.

– Нет, мама! Я не болен. Я… Я ничего этого не хочу. Не хочу быть отцом и мужем, не хочу этого ребенка, за которым надо будет ухаживать. И Дипа… все время рыдает.

– Все хорошо. – Ева успокаивала сына и позволяла ему, запинаясь, высказывать свои мысли, а сама в это время включила свет, стряхнула с себя остатки сна и внимательно слушала.

Когда он закончил, она попыталась ласково его переубедить:

– Сейчас в твоей жизни происходят очень серьезные события. Немудрено, что ты нервничаешь. Ничего, потом ты придешь к согласию с самим собой, и все будет хорошо.

– Да, – неуверенно сказал он.

– Том, некоторые люди взрослеют быстро, а некоторые остаются подростками и в тридцать лет. Тебе надо подумать, как все уладить. Не хочешь жениться? Даже не хочешь оставаться с Дипой? Но пообещай, что ты не бросишь ребенка.

В ответ она услышала, как Том фыркнул.

– Все мои дети должны быть хорошими родителями, – заметила она, и эти слова прозвучали как предостережение. – Уже почти два часа ночи! – воскликнула вдруг Ева. – Не самое лучшее время для разговоров. Ты не мог бы позвонить мне утром?

– Хорошо.

– Ложись спать, сынок. Только больше не пей, из тебя получается никудышный пьяница.

Неужели это так очевидно?

– Спокойной ночи, мама. Спасибо. – Том повесил трубку и уже через несколько мгновений крепко спал.

К несчастью, Ева не обладала такими способностями. Еще полчаса она честно пыталась уснуть, а потом поняла, что старания бесполезны. Ева встала, заварила себе ромашковый чай и стала смешивать удобрения для домашних растений, что собиралась сделать еще несколько недель назад.

Дети! Внуки!

Наверное, где-то там, наверху, есть бог сна, который предлагает обмен. Если ты не спишь ночью и беспокоишься о детях, то они тем временем спят глубоким спокойным сном. В этом и состоит суть обмена.


Глава 18


– «Генри» не вонючие. Я хочу надеть «Генри»… а-а-а-а!

– Но ты надевал «Генри» вчера, а сейчас их надо постирать, Робби, – уговаривала его Ева.

Наказание, а не ребенок!

Они опять сражались перед стиральной машиной. Робби пытался вырвать из ее рук крошечные красные штанишки с надписью «Генри».

– Они не вонючие! – Теперь ребенок закатил настоящую истерику.

Ева подождала несколько мгновений, потом поднесла штанишки к носу и театрально сморщилась:

– Фу! Генри, тебе надо помыться!

Уж не улыбается ли ее сын?

– Фу! – Она опять поморщилась. – Генри, ты плохо пахнешь. Понюхай, Робби.

Мальчик сунул нос в штанишки.

– Фу! – согласился он и хихикнул.

– Помоги мне уговорить его помыться, и мы положим штанишки в машину, ладно?

Робби взял их в руки, немного подумал, как будто взвешивая все «за» и «против». Что лучше: сбежать с любимыми штанишками в свою комнату или поддаться соблазну самому положить их в стиральную машину?

Все-таки он положил их в машину.

– Может, теперь мы оденемся? – Робби кивнул.

Ева пошла за ним в комнату, где Анна заканчивала домашнее задание.

Вскоре они все вместе стояли около двери, обутые, одетые, застегнутые на все пуговицы и готовые идти. Ева склонилась над детьми, чтобы обнять и поцеловать.

– Я так вас люблю, – сказала она им.

Робби от удовольствия расплылся в широкой улыбке, и даже Анна ответила:

– Я тоже тебя очень люблю, мамочка.

– Сегодня пятница, – напомнила им Ева. – Завтра можете делать все, что пожелаете. Да, в субботу после обеда вас заберут к себе Том и Дипа. У них для вас сюрприз.

Идея принадлежала Тому.

– Нам нужна практика, мы присмотрим за ними, а ты устрой себе выходной. Сходи куда-нибудь, развлекись. Не вздумай провести весь день, копаясь в саду.

Ну как ему объяснить, что именно этого ей и хотелось. Надеть перчатки и убрать лишний плющ, который заполонил буквально все. А сорняки! В этом году ничто не вырастет, если не предпринять кардинальных мер. Кроме того, самое время посадить томаты у южной стены, а еще надо вырастить больше лекарственных растений…

Приехавшие в субботу Том и Дипа выглядели спокойнее и веселее, чем можно было ожидать.

– Сначала сядьте, попейте чаю и немного поболтайте со мной, иначе детей вы не получите, – потребовала Ева. – А теперь, – сказала она, выставляя на стол чашки, заварочный чайник, молоко и домашний пирог, – рассказывайте, что произошло. Вы оба так хорошо выглядите!

– Мы успокоились, – сообщил Том, заталкивая в рот большой кусок пирога и стараясь, чтобы крошки не сыпались на стол.

Дипа, одетая в черный топ из стретча и брюки, засмеялась и взяла его за руку. Она сообщила, что тошнота и слабость наконец прошли и теперь можно жить по-человечески.

– Кроме того, приезжал мой дядя Рани, – добавила она. – Классный парень. Приехал навестить нас, а потом отправился и уладил все с моей семьей.

– Он тебе очень понравится, мама, – вмешался Том. – Надо же, не собирался этого говорить.

Они опять засмеялись.

– Уж не знаю, что он с вами сделал, но результат налицо, – заметила Ева.

– Дядя Рани был совершенно прав, мама, когда сказал, что все родители – студенты, изучающие человеческую природу. – Том потянулся и взял еще кусок пирога.

– И что же случилось с твоей семьей? – спросила Ева.

– Наконец успокоились, а то развили такую бурную деятельность по поводу свадьбы… – Дипа покачала головой.

Том округлил глаза и попытался пошутить:

– Теперь я понимаю, почему люди хотят жениться только раз в жизни.

– Ну и какой же будет ваша свадьба? – поинтересовалась Ева, однако быстро поняла, что тему лучше закрыть, – ответы звучали однообразно коротко и сухо.

– Думаю, слишком традиционной, – пробормотал Том.

Дипа ничего не сказала по этому поводу, но Ева заметила, как она забарабанила пальцами по столу и плотно сжала губы.

– А кто этот дядя Рани? – спросила Ева, решив сменить тему разговора.

– Белая ворона в семье, – ответила Дипа. – Мой отец и все его братья изучали медицину и стали врачами, а Рани, младший брат, стал психологом. Очень хорошим.

– Ой, – прошептала Ева, – только не рассказывайте об этом Анне.

– Что мне не рассказывать? – раздался голос Анны, словно по мановению волшебной папочки появившейся на пороге кухни.

– Тебе ведь не очень нравятся психологи, верно?

– Да, если они не имеют медицинского образования, – ответила она. – Психологи должны сначала учиться, а потом уже работать с человеком.

– Думаю, дядя Рани предпочел семь лет изучать мозг, а не множество органов, о которых ему совсем нет нужды что-то знать, – возразила Дипа.

Ева ожидала взрыва негодования, но неожиданно ее дочь сказала только:

– Да? – А потом взяла кусок пирога и стала есть. – Робби! – крикнула она. – Мама испекла пирог.

Все захохотали, потому что через секунду на пороге появился Робби с открытым ртом, из которого вырывался громогласный вопль – а-а-а-а…

– Он с изюмом? – внезапно спросил мальчик, резко останавливаясь около Евы.

– Нет, в пироге нет изюма, но я могу тебе положить немного на тарелку.

– Хорошо.

– А теперь, – вспомнила Ева, – хочу поговорить с вами еще кое о чем. – Она посмотрела на Дипу и Тома. – О свадебном подарке. Я дам вам денег, а вы сможете вложить их в свадьбу, в квартиру, в машину… во что хотите. Никакого давления по поводу того, как вам их потратить, не будет. Решайте сами.

Щедрые подарки Евы всегда всех удивляли. Когда Денни и Том окончили школу, она внесла взнос за их квартиру, вспомнил сейчас сын, купила Джозефу сногсшибательное дорогое пальто и портфель для его первой настоящей работы. И при всем том она никогда не брала отпуск, предпочитала на обед домашний суп и хлеб, а на «пежо» ездила уже десять лет.

– Прислать вам чек? – спросила Ева, рассудив, что такой способ будет проще. Кроме того, не придется слушать их протесты.

Ева всегда на что-нибудь копила, включая фантазии по поводу будущего. Она намеревалась провести старость в пристанище в духе буддийской секты дзэн, в таком месте, где все будет белым и спокойным. Она посадит крошечные карликовые деревья в горшках, будет питаться зеленым чаем и рисовыми лепешками и проводить большую часть времени, созерцая отражение в воде, разравнивая гравий и стараясь привести мысли в порядок.

Но дети должны быть рядом, вряд ли у нее получится долго без них обходиться.

Интересно, останется ли она одна? Разве может фантазия не включать бога любви, облаченного в кимоно?

– …зоопарк, – говорил Том. – А потом, может быть, в кино, если будет идти что-нибудь хорошее. Накормим их ужином и приведем домой.

– Ты уверен? – Она посмотрела на радостно улыбавшихся Анну и Робби.

Без сомнения, это то, что им и надо. Сейчас Робби сидел на коленях у Дипы.

– Нам нужна практика, – напомнил Том и улыбнулся Дипе.

Как здорово! Они любят друг друга, несмотря на мелкие неприятности.

– А что собираешься делать ты? – спросил сын.

– Хочу немного поработать в саду… – Все ахнули. – Но мне это нравится! На самом деле! Потом, может быть, куда-нибудь съезжу… Не знаю. Или свернусь на диване калачиком и почитаю. Не стоит обо мне беспокоиться. Я замечательно проведу время.

Ева поцеловала детей и закрыла двери. Наконец-то квартира в ее распоряжении.

Она не станет тратить драгоценное время на уборку… хотя несколько рутинных дел все-таки придется сделать. А потом в сад. У нее еще есть целый пакет луковиц, для которых пока не нашлось места. Денни подарил к Рождеству смесь луковиц гладиолусов. Гладиолусы! Он поклялся, что видел их на какой-то выставке. Ева собиралась посадить цветы и посмотреть, что получится; упаковка обещала очень красивые оттенки розового и светло-красного. А в ящики на окнах надо посадить розовые цикламены и голубые фиалки, они выглядят более привлекательно, чем герань. Ева долгое время испытывала привязанность к герани, к бледно-розовым и насыщенно красным цветам и листьям, пахнущим свежестью. Но сейчас ее вкусы изменились. Цветы стали казаться слишком аляповатыми и старомодными. В то время как цикламены… на данном этапе она испытывала страсть к розово-пурпурным цикламенам с полупрозрачными, похожими на крылья бабочки лепестками.

– Я совершенно выжила из ума, – сказала себе Ева, вынимая из шкафа под лестницей совок и маленькие вилы. – У меня сдвиг на почве растений… Садоводство стало мне заменой секса.

Была ли в этом доля правды? Садоводством она увлеклась не в Суррее, где возле каждого дома были лужайки, изгороди, даже теплицы, за которыми ухаживали садовники, а в их первой квартире в Хэкни. Ева посадила цветы в ящики за окном, а в квартире комнатные растения. Потом уговорила соседей снизу, чтобы они позволили скосить на лужайке траву, и поставила там большие цветочные горшки. Ей вдруг захотелось жить в окружении зелени и цветов. Словом, Ева почувствовала потребность в красоте, а что может быть лучше и естественнее, чем растения? Теперь ей было недостаточно комнатных цветов и двух ящиков за окнами.

Наконец, без спешки приняв ванну, она улеглась на диван с книгой. Ей удалось прочесть не больше половины главы, когда зазвонил телефон.

На секунду появилось желание не брать трубку, но Ева тут же забеспокоилась, а вдруг звонит Том, не дай Бог, какая-нибудь неприятность с детьми.

– Здравствуй, Эвелин. – Это был отец.

– Здравствуй, папа.

Они изредка перезванивались. У них сложились дружеские отношения, не слишком близкие, не слишком личные, – именно такие, каких он хотел.

Телефонный аппарат стоял на книжной полке в гостиной рядом с откидным стулом. Ева в банном халате, тюрбане из полотенца и с маской на лице уселась, намереваясь с удовольствием поговорить. Сначала разговор коснулся детей, потом сада, они оба этим интересовались. Всегда нужно иметь какой-нибудь общий интерес с родителями, вот как у нее с отцом.

Им не требовалось общение на уровне эмоций или мнений, оба нуждались в разговорах на конкретную тему. И, наконец, в промежутке между длинными паузами отец сказал:

– У меня плохая новость, Эвелин…

– О нет, – автоматически ответила Ева, заранее пугаясь того, что должна услышать.

– У меня опухоль в кишечнике, это не слишком хорошо.

– Господи, папа!

– Да. Это, конечно, шокирует. – Его голос звучал так спокойно, словно он говорил о совершенно обыденных вещах.

– О Господи, – повторила опять Ева. До нее никак не доходил смысл сказанного. – Как ты узнал? – спросила она в смятении, коря себя за то, что раньше ничего не замечала.

– Я уже недели две чувствовал себя неважно; думал, возраст или какая-нибудь инфекция. В общем, пошел к врачу, тот меня послал сдавать анализы, и вот результат.

Да уж, результат!

Отцу было семьдесят два года, но он продолжал работать. Ему не хотелось бросать дело и нравилось иметь свой офис, коллег, которых он навещал несколько раз в неделю, потому что не имел друзей или хобби. Его очень беспокоила мысль о том, чем он будет заполнять дни, когда решит совсем оставить работу. И вдруг свалилась беда, и теперь он, возможно, умрет.

– Через месяц или чуть позже будет проведено оперативное обследование. Они не могут это сделать сейчас, потому что не закончен другой курс лечения или еще по какой-то причине. Но потом им станет известно больше… Чертовы доктора.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Ева.

– Не лучшим образом. Я не ем привычной пищи, поэтому ощущаю некоторый дискомфорт.

Его слова казались Еве дикими. Она не могла вспомнить, когда отец болел в последний раз. Он даже редко простуживался.

– Папа, мне так жаль. Мы тебя навестим.

– Да. – Опять совершенно спокойный ответ. – Завтра на несколько дней приедет Дженни. Приезжай вместе с ней, если хочешь, или когда тебе будет удобно.

Он не любил навязываться. Даже серьезно заболев, не хотел никому быть в тягость.

– Я отпрошусь на работе, и мы приедем завтра, – пообещала Ева. – Ни о чем не беспокойся. Мы разберемся и с едой, и со всем остальным. Дженни с детьми?

– Нет.

Они обговорили время приезда.

– Ну что ж… тогда до встречи, – пробормотал он наконец.

Ему было трудно закончить разговор и произнести тот набор фраз, которым она обычно прощалась с детьми: «Я люблю тебя… уже скучаю…» Но отец всегда ощущал их отсутствие.

– Всего хорошего, – сухо сказал он.

– Будь осторожен, папа. – Теперь и Ева не могла найти слов, чтобы выразить свою любовь к отцу. – До завтра.

– До свидания.

– До свидания.

Очень медленно она положила трубку на рычаг и смотрела на нее до тех пор, пока та не превратилась в расплывшееся от набежавших слез пятно.

* * *


Как только Том увидел мать, он сразу понял: произошло что-то неприятное. У нее были красные глаза, и она с трудом улыбалась.

– Привет, – сказал Том. – Мама, что случилось?

Ева пропустила вопрос мимо ушей.

– Хорошо провели время? Дипа, не бери на руки Робби! – Она увидела за спиной Тома Дипу с выбившимся из сил мальчиком, положившим голову ей на плечо.

Робби был передан Еве и крепко ее обнял, прежде чем окончательно уснуть. Анна выглядела сияющей и очень довольной проведенным временем.

– Останетесь ненадолго? – Она старалась не настаивать, но сегодня ей очень нужно было побыть с Томом.

Потом Том, Дипа и Анна вернулись в гостиную, чтобы выпить чаю и поболтать, пока Ева переодевала Робби в пижаму и укладывала его в постель.

Только после того как девочка умылась, почистила зубы и ушла в комнату, чтобы лечь в кровать и немного почитать перед сном, Ева смогла наконец вернуться в гостиную и расслабиться.

– Звонил папа, – сказала она и заплакала, не в силах больше сдерживаться. – У него опухоль в кишечнике. Врачи собираются его детально обследовать.

Ева увидела на лице Тома крайнее изумление.

– Господи. – Это все, что он сумел сказать.

– Туда должна приехать Дженни, я с Анной и Робби тоже поеду на несколько дней.

Ева считала, что Дженни гораздо ближе к отцу. Но младшая сестра будет держаться более стойко – Дженни и отец были похожи по характеру.

– Поездка не из легких, – продолжила Ева. – Нам придется многое преодолеть. Сейчас отец очень в нас нуждается.

Том обнял ее.

– Мама, мне очень жаль, – сказал он, не придумав больше никаких слов, которые могли бы ей помочь.


Глава 19


Ее младшая сестра была уже у отца. Судя по всему, она приехала пару часов назад, чтобы досконально убрать в доме.

Дженни поприветствовала сестру и ее детей в дверях дома.

– Привет, Линии. – Они обнялись, и Ева в очередной раз удивилась, как ей удалось обзавестись тремя именами за одну жизнь.

– Дети! – позвала Дженни, которая, несмотря на то что сама была матерью двоих детей, предпочитала обращаться к ним не по именам, а ко всем сразу.

Анна вежливо поцеловала тетю, но Робби спрятался за спиной Евы и очень смутился.

– Папа в гостиной, – сказала Дженни, однако сама с ней не пошла. – Мне надо закончить уборку кухни.

Ева едва сдержалась, чтобы глубоко не вздохнуть. После свадьбы Дженни превратилась в суетливую, панически настроенную мамашу, помешанную на чистоте. Когда они провели вместе полдня, Еве хотелось закричать, что не все проблемы можно решить с помощью тщательной уборки.

Похоже, Дженни, приходя по утрам в суд, начинала с того, что говорила: «Ваша честь, вам не кажется, что, если протереть панели и пропылесосить под скамьей присяжных, судебный процесс пройдет более гладко?»

Еву очень беспокоило, что они с сестрой потеряли что-то в отношениях и теперь не были так близки, как раньше. Дженни выглядела измученной и немного печальной.

Ева, одетая сегодня довольно сдержанно (как она считала) – в бархатную пурпурную юбку и розовый топ, с волосами, заплетенными в забавную косу, занесла сумки в холл и пошла в гостиную. Анна и Робби последовали за ней. Отец сидел в кресле с развернутой «Санди телеграф». Все выглядело, как обычно, – комната, газета…

Отец тотчас встал и протянул к ним руки. Ева поцеловала его в щеку, а он обнял ее за плечи.

– Здравствуй, Эвелин, рад тебя видеть. Анна, девочка, ты стала такой высокой! И Робби подрос.

Анна предложила улыбку и вежливый поцелуй, а Робби выглядывал из-за ног Евы. Она села на диван, дети разместились по обеим сторонам от нее. Ева поймала себя на том, что внимательно смотрит на отца, продолжая вести вежливый разговор.

Ей показалось, что он выглядит усталым и вроде бы даже похудел. Но одет отец был, как всегда, в традиционный воскресный костюм – рубашку, галстук и джемпер. На ее вопрос:

– Как ты себя чувствуешь, папа? – он просто ответил: – Неплохо. Анна, расскажи мне, как у тебя дела в школе? Что ты читаешь?

– Кто-то пукнул? – неожиданно заявил Робби, перестав стесняться.

– Робби! – Анна ткнула его в бок. – Это Гарди.

– Пахнет! Где он, дедушка?

– О Господи! Надеюсь, на улице, – ответил отец.

Гарди, от которого действительно попахивало, бесконтрольно пукал и валялся в грязи, кроме того, у него была проблема с ухом, которая тоже добавляла запаха. Он достался отцу несколько лет назад по завещанию от умершего друга.

– Просто хамство! – негодовал отец. – Знал ведь, как я ненавижу эту проклятую собаку.

Но несмотря на это, между ними существовала своего рода дружба. Он дважды в день выгуливал пса, кормил самыми лучшими сортами собачьего питания и, судя по всему, намеревался и впредь выполнять свои обязанности и «хорошо содержать этого мерзавца».

Гарди, неуклюжий, лохматый палевый спаниель, который весело и беспечно стучал когтями по полу, пукал и ни с того ни с сего лаял посреди ночи, привнес небольшой штрих хаоса в чопорный, годами выработанный порядок в доме.

– Что сказали доктора? – спросила Дженни, наливая Еве кофе, когда та вернулась в кухню, уложив детей спать.

– Собираются провести оперативное обследование, но настроены не слишком оптимистично. Давайте не будем об этом, – ответил отец, криво улыбнувшись и делая глоток кофе.

– Они подозревают, что опухоль злокачественная? – спросила Дженни.

Ключевое слово было произнесено. Воцарилось долгое молчание, все переваривали сказанное. Злокачественная… рак. Самые ужасные перспективы.

– Поживем – увидим. По крайней мере у меня есть время привести в порядок свои дела. – В отце опять проснулся адвокат. – Я собираюсь продать фирму Джеку, положить деньги в банк и исправить завещание. – Он смел крошки на скатерти в небольшую кучку. – Я должен быть благодарен, что мне сообщили об этом заранее… Все не так, как получилось у вашей мамы… Вот такие дела.

Ева и Дженни, потрясенные, не могли вымолвить ни слова.

– А что у вас? – спросил отец после паузы. – Меня очень волнует, как вы живете.

Ева знала, что в большей степени вопрос касается ее. У Дженни все хорошо: удачная карьера, прочный брак… если только она не ошибается.

Ева слушала рассказ сестры о продвижении Дэвида по службе и о том, как замечательно учатся Рик и Кристина. Потом пришла ее очередь.

– Все хорошо, папа. На работе порядок, с детьми тоже без особых проблем. Говорила я тебе, что Том собирается в июле жениться? Так что мы в предвкушении свадьбы. – Ева решила, что в данной ситуации нет необходимости упоминать о беременности Дипы.

– Правда? – В один голос отреагировали сестра и отец.

– Не слишком ли он молод? – усомнилась Дженни.

– Конечно. Но он этого хочет, поэтому я благословила его и собираюсь оказать любую поддержку, в какой они будут нуждаться.

– Я надеюсь, ты не имеешь в виду финансовую, – заметил отец.

Господи, она хотела их порадовать, но лишь дала еще один повод для беспокойства.

– Послушай, у нас действительно все в порядке, – поспешила успокоить Ева.

– А чем сейчас занимаются Том и Денни? – спросил отец.

Ева ответила, предупредив неизбежный вопрос: «Разве они оба не учатся на юристов?»

– Фотографией и компьютерами? Ну что ж… – произнес он, сделав гримасу, которую Ева называла «кошачья задница». – И как долго, по-твоему, они смогут продолжать эту карьеру?

– Что ты имеешь в виду?

– Нужны ли будут миру через десять лет фотографы и программисты?

Теперь она поняла, что он хотел добавить «в отличие от юристов».

– Кто знает, что нас ждет за углом, – ответила Ева, надеясь, что на этом серия вопросов закончится. – Карьера теперь не пожизненная обуза, как было раньше. Думаю, у них хорошие профессии, и горжусь ими обоими.

Последовало многозначительное молчание.

– Послушай. – Ева буквально заставляла себя оставаться спокойной. – Мы здесь для того, чтобы побыть с тобой. Давайте не касаться других тем.

– Почему бы тебе не принять ванну, папа? – вмешалась Дженни. – А мы с Линии здесь все уберем.

Итак, Ева и ее сестра остались в кухне одни. Дженни, как обычно, энергично взялась за работу – чистила кастрюли, включив радио, что еще больше угнетало Еву. Она увидела на стене выгоревшую свадебную фотографию родителей и сняла ее. Усевшись за кухонный стол, стала внимательно разглядывать снимок, но почти сразу повесила на место, потому что расплакалась.

– Линии… – Сестра положила ей на плечо руку. – Не распускайся. Ради отца мы обязаны сохранять мужество.

– Зачем? – спросила Ева.

– А зачем заставлять его переживать еще и из-за нас? Мы приехали, чтобы его поддержать.

– Разве? Как можно его успокоить, если он знает, что умрет?

– Пока еще ничего не известно, – возразила Дженни.

– Послушай… ему больше семидесяти. Папа не может жить вечно. – Ева вытерла глаза, стараясь остановить слезы. – Очень скоро ему придется попрощаться с нами, со своим домом, друзьями и со всем, что он любит.

– Кто знает? Может, он встретится с мамой.

Им очень хотелось в это верить, очень! Но… они не верили. Эта мысль не приносила успокоения.

– Может, мама там уже встретила кого-нибудь другого. – Ева почувствовала небольшое облегчение от шутки. – Я имею в виду, что она слишком долго была одна. А там ведь такие известные люди… Бинг Кросби, Спенсер Трейси… Элвис.

– Ради Бога! Что ты несешь? Минуту назад проливала слезы, а теперь городишь какую-то чушь! – Дженни включила посудомоечную машину и пустила в раковину горячую воду, чтобы помыть плиту.

– Ты права. Прости, – сказала Ева, а потом неожиданно добавила: – Тебе цены бы не было во время войны.

– Почему? – спросила сестра, не переставая мыть сковородку.

– Я в хорошем смысле. Тебе прекрасно удается все поставить на свои места, разложить по полочкам. По-моему, во время войны такие люди были очень полезны. Я бы лично впала в панику, особенно если бы моим сыновьям нужно было идти на фронт. Какой ужас! Нет, я бы уговорила их отказаться от прохождения военной службы.

– Господи, – сердито воскликнула Дженни, – как глупо! Не успела ты закончить обсуждение одной из домашних проблем, как перескочила на другую: «Почему Ева считает, что лучше быть одной, чем посылать сыновей на войну».

Вот и опять сестра все расставила по местам. Действительно, не надо было и начинать.

– Прости. Куда-то не туда занесло, – поспешно сказала Ева. – Как ты себя чувствуешь?

– Откровенно говоря, я в шоке, – ответила Дженни, продолжая тереть сковородку. – Папа так хорошо выглядит. Я просто не могу заставить себя поверить, что у него рак и что нам придется пережить самое ужасное. Отец даже еще не на пенсии. Ему всего семьдесят два года.

– Знаю. – Ева встала, чтобы обнять сестру.

– Если это рак… Не знаю, хватит ли у меня мужества… – пробормотала Дженни Еве в плечо.

– Я тоже. Но нам придется собрать все силы. Мы будем поддерживать друг друга. – Что еще могла ответить Ева? Она опять крепко обняла сестру и добавила с усмешкой: – Мне кажется, надо проверить содержимое папиного бара.

– Хорошая идея, – поддержала ее Дженни.

Начали они с портвейна, потом переключились на виски, дальше последовали мартини и теплый лимонад в банке.

– «Адвокат»? – предложила Ева, открывая бутылку и нюхая напиток.

– О Боже, не трогай. Там все давно испортилось, потому что в состав входят яйца.

Ева наклонилась и засунула бутылку к самой стенке бара.

– «Блю болз»?! Эта бутылка, наверное, стоит с семидесятых годов… О, здесь есть вино, которое делали монахи. – Она достала грязную бутылку с осадком и ярко разукрашенной этикеткой. – И еще крем-ликер. Его, по-моему, мама любила?

– Может, это ее бутылка? – предположила Дженни.

По какой-то причине они нашли это забавным и начали со смехом трясти бутылку, пока в комнату не вошел Гарди, чтобы посмотреть, что случилось. Не обнаружив ничего интересного, он пукнул и вышел.

Ева помахала перед носом рукой, от смеха у нее ручьем лились слезы.

– О нет… – Она с трудом взяла себя в руки. – Папе строго-настрого заказано умирать, ведь ты непременно подкинешь собаку мне?

Дженни бросила в нее диванную подушку, и Ева осознала, что не видела сестру пьяной или просто подвыпившей уже много лет. Стыдно признаться, но она гораздо больше нравилась ей именно такой.

Сестры уселись на диван с бокалами в руках, и Дженни стала расспрашивать Еву о свадьбе Тома.

– Я поступила, как идеальная мать. Выдала им чек и предложила делать все, что они пожелают. И не собираюсь интересоваться этим вопросом, пока по почте не придет приглашение. Хотя я, конечно, помогу с деньгами, если меня попросят, мне не хочется вмешиваться в свадебные дела. Дипа и ее семья – индийцы, я тебе говорила? Не знаю, как там у них устраивают свадьбы. Когда я встречусь с ними, наверное, все выяснится.

– Они индусы?

– Нет, они принадлежат к англиканской церкви. Какая разница для нас, агностиков? Дипа очень славная девушка, – добавила Ева. – Мне лично она очень нравится.

– Как ее семья восприняла известие о свадьбе и беременности?

– Если верить Тому и Дипе, смирились. Я просто остолбенела, когда мой двадцатилетний сын появился на пороге и сообщил, что собирается стать отцом. Могу предположить, что, если об этом сообщает дочь, шок еще сильнее, потому что у них еще дополнительные беспокойства… Роды. Будет ли все нормально с их дочерью и ребенком? Будет ли отец ребенка рядом или оставит мучиться ее одну? Кошмар! Наверное, ее семья с ума сходит. Она учится на врача; сможет ли она продолжать учебу после перерыва, и что вообще потом делать?

– Боже мой…

– Но они действительно любят друг друга. Думаю, у них все получится. По крайней мере мне этого очень хотелось бы. – Ева сделала большой глоток из бокала – по-настоящему большой – за Тома. – Деннис Лей, человек, формально известный как мой бывший муж, планирует приехать на свадьбу вместе со своей нынешней женой и дочерьми.

– Нет! Деннис? – На мгновение Дженни показалось, что она неправильно поняла сестру.

– Ты бы посмотрела сейчас на себя, – улыбнулась Ева.

– Но это невозможно. Он не может… приехать. Как он смеет? Деннис все испортит…

– Не будь такой категоричной, Дженни. По-моему, это даже интересно. Он ведь приедет не только на свадьбу. Деннис прилетит из Америки с женой и дочерьми за несколько дней до церемонии, и у нас появится немного времени, чтобы… акклиматизироваться.

– Господи, но ты же никогда не встречалась с его женой и детьми?

– Нет, конечно. Я и его-то видела всего несколько раз с тех пор… Ну, ты знаешь.

– О Господи! – повторила Дженни. – Не могу поверить, что мы опять его увидим. Крыса!

– Я знаю, – засмеялась Ева. – Довольно мужественный поступок – встретиться с нами лицом к лицу да еще привезти жену и дочерей-подростков.

– Подростков? – Дженни ухватилась за это слово. – Неужели он так давно тебя оставил?

– Шестнадцать лет. Он даже не упомянул о детях, когда возник передо мной через три года, чтобы попросить развода. А ведь они уже родились… иначе его дочери не могли бы сейчас быть подростками.

– Зачем, ради всего святого, Тому понадобилось приглашать его на свадьбу?

– Деннис его отец. Том тоже собирается стать отцом, вот и решил, что ребенок захочет знать своего деда. Меня это не удивляет, хотя, конечно, я не в восторге от его затеи.

– Думаешь, он чувствует себя виноватым?

– Деннис? Нет. Вряд ли такое слово есть в его словаре. Ну… возможно, он ощутит внезапный приступ сожаления и тогда выпишет им чек, пошлет его и сразу станет чувствовать себя гораздо лучше. – Ева, покрутив в руках бокал, сделала глоток. – Меня беспокоит, что мальчики всегда немного идеализировали отца. А теперь, когда дети стали взрослыми, есть шанс, что им удастся разобраться во всем самим. – Ева фыркнула при мысли, что ее сыновья стали взрослыми. Разве мать способна поверить, что ее дети действительно стали взрослыми? – По крайней мере я надеюсь, что они увидят, что он собой представляет, – предположила она. – И это может стать для них большим разочарованием.

– Наверняка так и будет. Но ничего страшного, – сказала Дженни. – Зато они поймут, какая у них замечательная мама. У тебя с ними такие хорошие отношения, Ева. Ты можешь гордиться.

– Спасибо. Ладно, хватит говорить о нас. Лучше расскажи, как у вас дела с Дэвидом, о своих прелестных ребятишках.

– У нас все хорошо. Все прекрасно, – с улыбкой ответила Дженни. Потом, сделав небольшой глоток, неожиданно добавила: – Можно мне задать тебе вопрос о Деннисе?

– Конечно. Мне нечего скрывать.

– Ты все еще переживаешь о том, что случилось?

– Господи, конечно, нет, – немедленно ответила Ева. – Теперь я только благодарна ему за то, что он нас бросил.

– И что, не осталось даже осадка на сердце?

– Осадка? Никакого. Деннис исчез из моей жизни окончательно и бесповоротно. – И с неожиданной откровенностью добавила: – Единственный человек, который оставил осадок в моем сердце, это Джозеф.

– Джозеф тоже придет? – Дженни пролила немного вина на свой свитер.

– Разумеется. Он из нашей семьи, отец Анны и Робби.

– Прости, Ева. Мне всегда нравился Джозеф.

– Да? Мне тоже. – Ева улыбнулась сестре, стараясь отогнать грусть, сразу возникшую при упоминании о Джозефе.

– У него все в порядке?

– Похоже. Он только что обручился.

– Боже… Беременная индийская новобрачная, давно пропавший муж, экс-любовник и его невеста… Похоже, это будет лучшая свадьба на свете, – усмехнулась Дженни, пытаясь поднять сестре настроение.

– Дженни, именно потому, что я не живу на викторианской вилле в Винчестере с мужем-адвокатом и двумя детьми, я сейчас в норме.

– А как насчет бойфренда? – спросила Дженни.

– Что?

– Почему бы тебе не завести бойфренда? Деннис будет с женой, у Джозефа тоже кто-то есть…

Ева кивнула.

– Итак, у тебя появился друг. Рассказывай скорее. – Дженни с любопытством наклонилась к сестре.

– Не совсем друг. – Ева усмехнулась. – И наши отношения недостаточно серьезные, чтобы приглашать его на свадьбу Тома. Нет, придется мне идти одной. – Она засмеялась. – У меня четверо детей. Я никогда не бываю одна. Ладно, что мы будем делать завтра?

– Давай поедем куда-нибудь на пикник, если повезет с погодой. И если согласится папа, – предложила Дженни.

– Отлично. Хорошая идея.


Глава 20


На верхнем этаже автобуса, прокладывающего себе путь среди машин по пятничной послеобеденной дороге, у Евы было достаточно времени, чтобы подумать. Она ехала с работы забирать младших детей из школы.

Сегодня у нее состоялся разговор с боссом, Лестером, появившимся в офисе как раз в тот момент, когда она собралась уходить. Он хотел предупредить Еву, что его заместитель, Роб Грин, тоже хочет предложить свою кандидатуру на более высокую должность, а значит, у нее появился конкурент.

– Лестер, ты уверен, что мне стоит претендовать на это место? У меня лично такой уверенности нет, – сказала она.

– В противном случае я не стал бы делать тебе предложение, – ответил он.

Но сейчас Ева очень беспокоилась. Ее тревожила не сама работа, а время и дополнительный стресс.

Она все еще не могла решить, то ли это, чего ей хочется. А теперь еще и Роб претендует на вакантное место. Неплохой человек, однако в качестве босса будет невыносим. Несдержанный, легко поддается переменам настроения, с трудом принимает решения… Все коллеги будут за нее, и если она получит должность, ему придется уходить. Черт!

До операции отца осталось совсем немного. Том и Дипа решили перенести свадьбу на август, чтобы дождаться результата и дать ему возможность достаточно окрепнуть.

Ей хотелось, чтобы автобус шел быстрее, чтобы дети поскорее оказались рядом с ней дома.


Наконец они вернулись в свою квартиру, и Ева с головой окунулась в пятничную вечернюю рутину: Робби смотрел мультфильм, Анна заканчивала домашнее задание, Ева, одетая в летнюю юбку и топ, с босыми ногами старалась не зацикливаться на мысли, что вот-вот придет Джозеф.

Потом зазвонил телефон.

– Очень жаль, но я попал в пробку, – сообщил Джозеф, – и все еще на шоссе М6. Придется простоять пару часов.

Он попросил к телефону Анну, чтобы объяснить ситуацию. Слушая их разговор, Ева не могла удержаться от мысли, какой он замечательный отец.

– Хорошо… да, я посплю в машине… Все хорошо, папа… Будь осторожен. Увидимся.

Гораздо позже, почти в половине десятого, Джозеф наконец позвонил в дверь. Ева дремала на диване, Робби давно спал, а Анна читала в кровати.

– Вот и твой папа, – позвала ее Ева из гостиной, но ответа не последовало.

– Анна?

По пути к входной двери она сначала заглянула в детскую комнату. Девочка уснула с книгой на груди.

Анна открыла глаза, услышав, что родители разговаривают в прихожей, но решила, что им надо дать возможность побыть наедине. Она рассудила – кстати, совершенно правильно, – что Джозеф должен отдохнуть после поездки, и никто не станет ее будить, пока папа не соберется уезжать. Таким образом, полчаса, может быть, даже больше родители могут побыть вдвоем. Девочка понимала, что, возможно, уже слишком поздно спасать отца от женитьбы на Мишель, но до тех пор, пока дело не сделано, нужно предпринимать все возможные усилия, чтобы родители опять сошлись.

Анна слышала, как они вошли в ее комнату, и быстро закрыла глаза.

– О! – прозвучал голос отца. Она не видела его две недели, и ей очень хотелось повернуться и улыбнуться ему. – Какие они оба милые, правда?

Но потом дверь закрылась. Значит, отец принял мамино предложение выпить чашечку чая.

Анна скрестила пальцы и опять взялась за книгу.

Ева пошла готовить чай, оставив Джозефа сидеть на диване в уютном беспорядке гостиной, так хорошо ему знакомом.

Он утонул в подушках с цветочным узором, до сих пор хранивших тепло Евы, только что лежавшей на них. Его взгляд упал на блюдо, заполненное яблочными огрызками, шкурками от мандаринов и фантиками от конфет, стоящее рядом с пустым бокалом от вина.

Когда она вошла с подносом, на котором стояли чайные принадлежности, Джозеф подвинул столик, и Ева поставила поднос, села рядом с ним и стала разливать чай.

Разговор шел о работе, детях, Мишель, Манчестере, Лондоне и так далее. Они оба устали, были озабочены проблемами прошедшей недели, а поэтому забыли, что должны саркастически относиться друг к другу. Удобно устроившись, рядом сидели вполне дружелюбно настроенные люди. Оба помнили, как приятно им было беседовать друг с другом, прежде чем наступила эра язвительных замечаний и ехидных комментариев.

– Так ты собираешься ехать в Германию? – спросила Ева. – Новые деловые идеи?

– Ну да… – Он выглядел смущенным. – Довольно интересные, по моему мнению.

– Значит, опять зарабатываешь деньги?

– Ева, я не такой уж плохой, и у меня тоже есть идеалы. – Джозеф поднял на нее темные глаза и улыбнулся.

Что происходит? Похоже, он изменился. Она, наверное, повредилась рассудком, когда выставляла его из дома.

Ева теряла выдержку. Одно было неопровержимо и абсолютно ясно: ей хотелось постоянно смотреть на него, видеть его глаза и ободряющую улыбку. Сомнений быть не могло, она до сих пор им увлечена.

– Как дела у твоего отца? – спрашивал в этот момент Джозеф, и Ева подробно рассказывала об отце, о Томе и Дипе, о том, как переживает из-за них… и о работе.

Она не могла не заметить, что он приехал к ним не из офиса, у него было время переодеться в джемпер свободного покроя, широкие белые брюки и кроссовки. Джозеф сидел, заложив руки за голову, и выглядел ничуть не старше, чем в тот день, когда они встретились. С годами он слегка поправился, но все же остался таким же стройным и гибким, как в то время, когда они занимались йогой на полу в спальне.

Йога на полу в спальне… почти всегда их занятия заканчивались в позах, больше подходящих для «Камасутры», чем для йоги.

– Действительно тяжело, – посочувствовал Джозеф. – Бедняжка, на тебя столько всего навалилось… Давай я заберу детей на выходные. Обоих. Мне хочется взять и Робби. Он уже достаточно большой.

– Да, – согласилась Ева, опустив глаза на подол юбки, но увидела, что ее левая нога находится в каком-то сантиметре от ноги Джозефа. Сквозь тонкую ткань юбки проникало тепло его тела.

– С тобой все в порядке? – ласково спросил он.

Ева посмотрела ему прямо в лицо.

«О, Джозеф, как я смогу когда-нибудь быть в порядке, если ты женишься на ком-то другом?»

– Не плачь, – услышала она его голос. – Все хорошо.

«Нет, не хорошо. Совсем не хорошо».

Его рука потянулась к ней. Он наклонился и прижал ее к себе. Мгновение или больше Ева чувствовала тепло его руки. Потом она посмотрела на него, и в этот момент их губы соприкоснулись. Они стали целоваться. Как это было хорошо! Если она и могла о чем-то думать, то только о том, как замечательно ощущать во рту движение его языка. Ее рука гладила любимое смуглое лицо. Она положила ногу на его колено, чтобы плотнее к нему прижаться. Этот жест оказался ключиком, отомкнувшим физическую память, что сохранилась в теле после того, как она давным-давно ускользнула из разума. Наверное, такие же ощущения испытывает пианист, не помнящий нот до тех пор, пока кончики пальцев не коснутся клавиш.

Они двигались, следуя знакомым движениям танца, который исполняли в течение семи лет, пока были любовниками.

Ева не решилась открыть глаза, опасаясь, что магия момента исчезнет. Она целовала губы Джозефа, сохранившие аромат чая, пока он спускал с ее плеч бретельки топа, чтобы прикоснуться к обнаженной груди. Ее колено ощущало пульсацию его плоти, безошибочно свидетельствовавшую о возбуждении.

Джозеф мягко уложил Еву на диван, и его рука медленно и плавно двинулась по изгибам ее тела, в то время как их губы слились в поцелуе.

Крепко зажмурив глаза, Ева подчинилась его воле. Он стащил с нее юбку и нижнее белье, а его пальцы проникли внутрь ее тела.

У Евы кружилась голова, не хватало воздуха. Отчаянно хотелось застонать, прошептать что-нибудь ему на ухо, но она прикусила губу из страха, что малейший шум может пробудить их от волшебного сна.

Другой рукой Джозеф сжал ее грудь и приник к ней горячим, влажным ртом.

От нахлынувшей волны эмоций Ева едва сдерживалась, чтобы не закричать. Но она еще крепче зажмурила глаза и подавила крик. Ей была непереносима мысль, что все это может закончиться. Услышав его прерывистое дыхание, она вцепилась в бархатную обивку дивана. Поразительно, насколько знакомыми и в то же время новыми оказались ощущения.

Губы Джозефа ласкали обнаженную шею, а Ева, почувствовав, что его движения стали более напористыми, открыла глаза.

– Джо, – прошептала она, – тебе не кажется, что это не слишком хорошая идея?

– Нет. – Он прижался щекой к ее плечу.

Какое-то мгновение Ева ждала, что Джозеф скажет еще что-нибудь, но он просто лежал на ней, ожидая, когда кровь перестанет пульсировать в ушах. Потом нежно поцеловал ее в шею и сел.

Ева тоже поднялась, натянула юбку и вернула бретельки топа на место. Они смотрели друг на друга с виноватыми улыбками. Что тут можно сказать, кроме того, что они оба сошли с ума?

Когда Ева встала, то увидела на рукаве его синего джемпера свой светлый волос и протянула руку, чтобы его снять.

Знала ли она, что от этого движения у него перехватило дух от желания? Уже не в первый раз он задумывался над тем, чего она хочет от него, а он от нее. Господи!

– Лучше я пойду, – пробормотал Джозеф. – Захвачу Анну, и вперед.

– Хорошо.

Они посмотрели друг другу в глаза, но не нашли что сказать. Ева отвела взгляд и пошла к двери, он последовал за ней. Она вынула девочку из кровати и передала ему в руки.

– Привет, – сонно пробормотала Анна.

– Привет, дорогая. – Джозеф поцеловал дочь в щеку. – Я отнесу тебя в машину.

– Хорошо.

Ева поцеловала на прощание Анну, а Джозефу просто улыбнулась.

– Спокойной ночи. Будь осторожен за рулем.

Вернувшись в гостиную, Ева увидела вмятину на диванных подушках и две пустые чайные чашки на столике. Отрицать то, что произошло, не было смысла. Она дотрагивалась до Джозефа, целовала его, наслаждалась его прикосновениями и почти позволила ему заняться с ней сексом.

Ева была так возбуждена, что едва не заплакала. Хотелось выпить что-нибудь такого, что могло бы изгнать из комнаты одиночество.


Глава 21


Денни приехал в сумерках, около половины седьмого. Ева и Джен встречались вечером в городе, а он должен был посидеть с детьми.

– Привет, дорогой. – Она поцеловала сына в щеку, вдохнув легкий аромат лосьона после бритья и французских сигарет, то есть того дорогого образа жизни, которого Денни пытался придерживаться.

Робби, прыгавший от восторга, даже когда приходил электрик снимать показания счетчика, обхватил брата за колени и что-то лепетал, выражая свою любовь к нему.

Денни посмотрел на руку.

– Я не опоздал?

Ева тоже посмотрела на большие хромированные часы с множеством кнопочек – новые, какие-то особенные и очень дорогие. Ему, без сомнения, хотелось, чтобы мать их оценила.

– Прекрасные часы, – сказала она.

– Спасибо. – Он опустил руку с чувством собственного достоинства.

– Подарок Патриции?

– Да.

– О! У вас так хорошо идут дела?

– Да.

Ева подождала некоторое время, рассчитывая, что он скажет еще что-нибудь о своей подруге, но Денни не произнес больше ни слова. По всей видимости, вопрос был закрыт.

– Анна в гостиной заканчивает домашнюю работу, – сообщила Ева.

– Привет, Ден! – крикнула девочка.

– У Робби, как видишь, домашнего задания нет, и он горит желанием поиграть с тобой в поезд. В остальном все как обычно. Они уже ужинали, но им надо помыться и лечь спать не позднее восьми часов.

– Куда же вы собираетесь сегодня вечером? – По ее одежде – широкой цыганской юбке с множеством оборок и ковбойским сапожкам – догадаться было трудно.

Ева усмехнулась:

– У нас два занятия. Сначала уроки йоги с Питом, а потом идем учиться танцевать танго.

Денни засмеялся. Мама и ее лучшая подруга посещали все занятия для взрослых, будь то танцы или фитнес. Просто так, для развлечения, чтобы был повод хоть раз в неделю выйти из дома.

Некоторые увлечения сохранились надолго. Например, занятие керамикой – большинство кружек в кухне были сделаны ее руками много лет назад – и йога. Насколько Денни помнил, Ева всегда была любительницей йоги. Теперь его уже не удивлял вид матери в позе «плуг» в спальне или в каком-то странном положении на полу в гостиной перед телевизором.

Она терпеть не могла долгое время сидеть на стульях, и в конце концов всегда заканчивалось тем, что Ева ложилась на диван или усаживалась, скрестив ноги, на полу. У Денни было множество ее фотографий. Она всегда ходила с прямой спиной, гордо поднятой головой и свободно откинутыми назад плечами и без усилий вставала на ноги из любого положения.

Ева поднималась на эскалаторе к станции метро «Холборн». Она копалась в сумке в поисках билета, когда вдруг ее взгляд выхватил из толпы парочку, обнимающуюся по другую сторону турникета. Ее внимание привлекла знакомая прическа – длинный хвост блестящего каштанового шелка, волнующегося при каждом движении.

Ева вставила билет в турникет и прошла, не отводя взгляда от конского хвоста. Через несколько мгновений Патриция выйдет из метро.

Ева прибавила шаг и вскоре оказалась рядом с парой. В этот момент они перестали целоваться и сейчас смеялись, глядя друг другу в глаза. Она похлопала Патрицию по плечу, и идеальное фарфоровое личико с влажными от поцелуя губами повернулось к ней.

Ева видела, как расширились глаза девушки и сначала порозовело, а потом стало красным ее лицо. Наконец-то нашлось хоть что-то, что она делала не идеально – краснела.

– П-привет…

– Ты сама ему скажешь или хочешь, чтобы это сделала я? – спросила Ева, чувствуя, как ее лицо обожгло жаром.

– В чем дело?! – воскликнул мужчина.

Ева смерила его презрительным взглядом с ног до головы и за мелькнувшее мгновение отметила, что он гораздо старше Патриции, прекрасно одет и что, без всякого сомнения, это не Денни.

– Ничего, Питер, – ответила Патриция, запахивая жакет, словно пытаясь с его помощью защититься.

Не будь Ева в ярости, она бы, наверное, пожалела эту девочку, такую прелестную, такую стройную, похожую на драгоценную статуэтку, одетую в великолепную юбку, которую хочется иметь, хотя и знаешь, что она не выдержит и одного оборота стиральной машины.

– Ничего? – услышала Ева свой голос.

– Ева… простите меня… – пробормотала Патриция.

– Патриция! Пожалуйста, объясни… – начал мужчина.

Но Ева не дала ему закончить.

– Что ж, поговори с Денни. Это будет справедливо. – Потом, зажав под мышкой сумку, она повернулась и почти выбежала из метро.

Ева плелась по тротуару до самого спортивного зала, пытаясь разобраться в собственных мыслях. Какой кошмар! Она до сих пор не могла понять, правильно ли сделала, что подошла к Патриции. С другой стороны, иначе ей пришлось бы самой обманывать Денни.

– Господи, что с тобой случилось? Ты ужасно выглядишь! – воскликнула Джен, когда они остановились перед дверью в зал для занятий йогой.

– Сейчас встретила девушку Денни. Она взасос целовалась с каким-то мужчиной.

Джен понадобилось несколько секунд, чтобы переварить услышанное.

– Нет!.. Она тебя видела?

– Конечно, она меня прекрасно видела! – взорвалась Ева. – Я подошла к ней и заявила, что ей лучше самой обо всем рассказать Денни. Или это сделаю я.

– Боже мой! Знаешь золотое правило? Никогда не вмешивайся в любовные дела детей.

Они сели на скамью, чтобы переобуться.

– Никто и не вмешивался. Просто мне хотелось, чтобы ей было известно, что я обо всем знаю. А чего ты от меня ожидала? Чтобы я неделями скрывала от сына, что его обманывают, если есть возможность все прояснить и покончить с ложью? Ненавижу секреты. Они заставляют меня нервничать. – Ева стояла и смотрела подруге в лицо, думая про себя, стоит ли признаваться еще и в том, что они с Джозефом обнимались на диване.

– Пошли, глупая. Время «потянуться… еще потянуться и расслабиться». – Джен очень ловко передразнила их учителя по йоге, потом встала и улыбнулась подруге.

После занятий йогой они отправились в зал, где, как обычно, разделились на пары и шепотом продолжали болтать между инструкциями преподавателя «прижимайте партнера… теснее прижимайте…», заставлявшими их прыскать от смеха.

– Решение твоей проблемы находится в ящике для носков, – глубокомысленно заявила Джен.

– Где?!

– Правду жизни можно найти в ящике для носков. Носки, оставшиеся без пары, – объяснила Джен, – обычно откладывают на время в сторону, а потом почти всегда пара обнаруживается. Можешь мне поверить! Рано или поздно каждому носку найдется пара.

– Нет. Мне не найдется, – угрюмо возразила Ева. – Я знаю точно, потому что, по сути, являюсь красно-бирюзовым полосатым носком, который никак не может соединиться с голубым гольфом.

– Кого это ты называешь голубым гольфом?

– А то не догадываешься…

– Почему бы тебе не подумать о Питере? – спросила Джен, когда они щека к щеке двигались скользящей походкой из одного угла зала в другой, как и остальные двадцать пять пар танцующих.

– Ни за что!

– Почему? Вы оба любители йоги, ему чуть больше тридцати лет, одинок, довольно интересен…

– Боже мой, Джен! Этот человек пропускает через нос соленую воду.

– Да ты что? – Теперь пришел черед Джен ужасаться.

– И еще он пьет только чай с эхинацеей, который всю ночь заваривает в медном чайнике, и всегда «очищается» перед завтраком. И ты говоришь, что я помешалась на оздоровительных процедурах!

– Хорошо, тогда он, конечно, не подходит. А этот хиппи, ветеринар?

– Два… три… четыре… наклон, сгибайте спину и прижимайтесь к партнеру! – сделал замечание преподаватель танцев.

– Нильс не хиппи, – прошептала Ева. – Он очень умный и честный. Хотя нет, иногда опробует на котах гомеопатию.

– Тем не менее он не мистер То Что Надо, ведь так? – спросила Джен из глубокого наклона.

– Нет. – Ева резким движением вернула подругу в нормальное положение. – Но он мистер Привлекательность…

– Тогда кого ты съела на этот раз?

– Я соблазнила Джозефа, – сказала Ева, прежде чем успела взвесить все «за» и «против» своего признания.

Джен так резко затормозила во время вращения, что чуть не сломала каблук.

– Нет!

– Ага… Сама не понимаю, как это произошло. Знак свыше? В общем, мы сделали вид, что ничего не случилось.

– Это знак того, что вам обоим пора проверить мозги, – вынесла вердикт Джен. – Господи, возьми себя в руки, он ведь практически женат… Я должна тебе помочь найти друга. И очень быстро. А как твой отец? – спросила она немного погодя, пытаясь перевести разговор на другую тему.

– Ждем. Через две недели операция.

– Да? Мне очень жаль.

– Я знаю. – Она заметила укоризненный взгляд преподавателя. – Давай немного потанцуем, – сказала Ева и закружила Джен, которая всегда была за даму.

Последующие полчаса они старались сосредоточиться на уроке.

Когда Ева вернулась домой, Денни пил в кухне чай и курил сигарету, что вообще-то было против правил, даже если широко открыты окна.

Ей очень не нравилось, что сын курит, она считала это недостатком своего воспитания, но в этот вечер Ева не стала обрушиваться с упреками, а просто налила себе чаю и пригласила сына выйти в сад, потому что ей надо было полить цветы.

– Звонила Дженни, – сказал он. – Дед плохо себя чувствует… Ей звонил врач. Они хотят ускорить операцию.

– Господи! – запаниковала Ева.

– Дженни сказала, что поедет туда на выходные, и просит тебя тоже приехать.

– Она сообщила, что именно плохо?

– У него были небольшая одышка и сильное головокружение. Кажется, сосед позвонил доктору. Дженни очень расстроена.

– Она не просила меня позвонить?

– Нет, Дженни сама позвонит завтра утром, потому что сегодня собиралась пораньше лечь спать.

Ева наклонилась и стала медленно разматывать шланг.

– С тобой все в порядке? – спросил он.

– Думаю, да. Надеюсь по крайней мере…

Денни молча открыл кран, потом, когда она закончила поливать, они сели на скамейку в конце сада и долго сидели в темноте.

– Как у тебя дела? – спросила Ева, взяв сына за руку. – Ты выглядишь усталым.

– Да так. – Денни запустил пальцы в темные волосы, а другой рукой полез за сигаретой. – Много приходится работать, – добавил он. – Но толку пока мало. Больших чеков не предвидится.

– Денни. – Ева старалась ободрить сына. – Ты фотограф, художник и не можешь рассчитывать на такие же деньги, как у финансового директора или… юриста компании. Но может быть, надо вкладывать больше души?

Денни выпустил изо рта клуб дыма.

– Лучше вообще продать душу за презренный металл.

– Нет, если ты мой сын, ты никогда этого не сделаешь, – улыбнулась ему Ева. – Лучше быть, чем иметь, запомни.

– Мудрые слова, но ими не заплатишь за отпуск с сёрфингом.

– Хочешь уехать?

– Ну да, я предложил сёрфинг, думая поехать в Корнуолл, а Патриция имела в виду Калифорнию. Небольшая разница, не так ли?

– Да уж. – Страшно нервничая, Ева никак не могла решить, рассказывать ли Денни о Патриции.

– Может, поэтому я и получил отставку, – добавил он.

Ева не смогла прочесть выражение его лица в темноте.

Выходит, Патриция не теряла времени даром.

– Сегодня вечером?

– Нет! Я весь вечер был здесь. На прошлой неделе. Ее очаровал босс.

– О! – Ева вдруг очень заинтересовалась цветами в большом вазоне рядом со скамейкой. «Что я за идиотка!» – Ты очень переживаешь? – спросила она.

– Как тебе сказать? Конечно, грустно немного, но это не конец света. – Он бросил сигарету, и она улетела в соседний сад.

– Денни!

– Прости, мама.

– С тобой действительно все в порядке?

– Все нормально, честно. – Он мрачно усмехнулся. – Не могу сказать, что это была настоящая любовь… Просто я спал с очень привлекательной девушкой. Вряд ли такие отношения для тебя новость.

– Кого ты имеешь в виду?

– Ветеринара. Ты ведь спишь с ветеринаром?

– Денни! Я все-таки твоя мать.

– Ты понимаешь, о чем я говорю.

– У меня с Нильсом было всего несколько встреч. Это совсем другое.

Ева встала и стала искать ведро для сбора улиток, чтобы избежать дальнейших расспросов, Денни смотрел на нее со скамейки, потом достал из кармана еще одну сигарету и закурил.

– Что ты делаешь? – спросил он, когда мать включила фонарик и полезла с ним в кустарник.

– Ищу ведро, куда я собираю улиток. За ними лучше всего охотиться ночью.

– А я думал, что садоводство – безобидное занятие.

– Что поделать, природа есть природа.

– Между прочим… – начал Денни, но она перебила его.

– Ты слишком много куришь, – заметила Ева, кидая в ведро очередную улитку.

– Знаю и собираюсь в скором времени бросить.

– Что, так просто?

– Ты в самом деле не возражаешь, чтобы отец приехал на свадьбу?

– А ты? – вместо ответа спросила Ева.

– Я первый спросил!

– Наверное, нет. – Она не повернулась к нему, продолжая искать улиток. – Будет интересно опять с ним встретиться и посмотреть на его семью. Откровенно говоря, меня это не слишком беспокоит. – Конечно, ее слова были далеки от правды. – На мой взгляд, он не самый приятный человек, но, если вы с Томом хотите с ним общаться, я мешать не стану.

Денни выпустил изо рта клуб дыма.

– Я чувствую то же самое. Если этот парень хочет узнать нас получше, замечательно, нет – еще лучше… Мне очень жалко дедушку, – добавил он.

– Да. – Еще одна улитка полетела в ведро. – Вы с Томом должны навестить его после операции. – Горло Евы сковал спазм.

– Обязательно, мама, – ответил Денни.


Глава 22


День перед операцией Ева и Дженни провели в родном доме, стараясь не паниковать при виде похудевшего, изможденного отца.

После обеда вышло солнце, они вынесли шезлонги и столик на лужайку и сели там пить чай. Ева занималась обычными делами в саду: стригла траву, кустарник, полола на клумбах цветы.

– Мои дети, – услышала она голос Дженни, – наверное, собираются провести все выходные в гостиной у телевизора, поедая булочки с сыром, от которых только вес набираешь.

– Переходный возраст, – возразила Ева. – Еще несколько месяцев, и они начнут потреблять только вегетарианскую пищу, обещая, что больше никогда не съедят ни одного убитого животного, или заявят, что телевидение – это лицемерная эксплуатация масс, организованная правительством.

Дженни фыркнула:

– И никогда их не уложишь вовремя спать и не заставишь проснуться утром пораньше.

– Обычное дело, – улыбнулась сестра. – Все подростки имеют право подолгу лежать по утрам в постели, это закреплено Женевской конвенцией или чем-то еще. Тома ожидает ужасный шок, когда ребе…

Она замолкла на полуслове: отец не знал о предстоящем отцовстве Тома, и Ева пока не хотела сообщать ему об этом. Он недостаточно хорошо себя чувствовал.

Она прижала палец к губам, подавая Дженни сигнал, но отец, похоже, ничего не слышал.

– Анна очень напоминает мне вашу маму, – вдруг сказал отец, выглядывая из-за газеты. – Такая же белокурая и серьезная. Немного любит командовать и излишне строгая. – Он улыбнулся Еве. – Эльзе очень понравилась бы Анна.

Отцу, может быть, не придется увидеть, как Анна растет и становится старше. Сейчас на свежем воздухе, на залитой солнцем лужайке эти мысли казались особенно ужасными.

В четыре часа дня пришло время везти отца в больницу, где он должен был провести ночь перед операцией. Они немного посидели в розовой палате, не обращая внимания на чай в пластиковых стаканчиках, стараясь поддерживать непринужденный разговор.

Вернувшись домой, Ева и Дженни занялись делами, чтобы хоть чем-то себя отвлечь: мыли кухонные шкафы, гладили. Они наполнили холодильник продуктами, но решили, что поужинать лучше где-нибудь вне дома, чтобы ненадолго сменить обстановку.

Лежа в кровати, Ева всю ночь думала о людях, которых любила, и о том, что когда-то наступит день и ей придется с каждым из них попрощаться.

Она никак не могла отрешиться от страха, что кто-то из детей умрет раньше ее. Их четверо, значит, и страхи в четыре раза сильнее. Обычно Ева отгоняла эти мысли, держала их под контролем, но сегодня у нее ничего не получалось. Наверное, какой-то период жизни нужно прожить, зная, что смерть поблизости, совсем рядом. И предотвратить это не помогут ни прекрасный дом, ни шикарная машина, ни изысканный вкус…

– О Боже, я на полпути к обращению в буддизм.

Ева уставилась в потолок, почти ожидая увидеть там призрак в позе лотоса. Может, она начиталась учебников по йоге, но ей и в самом деле хотелось слиться со вселенной, ощущать свое единство с ней, иметь хорошую карму и верить в реинкарнацию.

«А нет ли каких-нибудь семинаров по этой теме? Надо позвать с собой Джен…»

Потом Ева стала прикидывать, кто будет сидеть с детьми.

– Вот почему я никогда не могу расслабиться и нормально уснуть, – сказала она себе.

Надо встать и поставить чайник, чтобы заварить ромашковый чай. Но… ведь она в доме отца. Здесь можно получить только полный английский завтрак.

Утром стало ясно, что и Дженни провела бессонную ночь. Сестра была бледной, с темными кругами вокруг глаз.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила Ева, когда они готовили в кухне тосты и омлет.

– Да. Все в порядке, думаю… Я так за него боюсь.

– Знаю. – Ева обняла сестру. – Знаю.


Прошел день, и настало время ехать в больницу, чтобы навестить отца после операции.

Ему было хуже, чем они ожидали. В полубессознательном состоянии он лежал в небольшой палате, подключенный к капельнице и каким-то трубочкам. Еще одна трубочка выходила из-под покрывала, и Ева поняла, что это катетер.

В первое мгновение Еве показалось, что перед ней умирающий человек. Из глаз моментально брызнули слезы, и она на ощупь нашла стул. Дженни положила ей на плечо руку и завела разговор на отвлеченную тему, пока сестра пыталась успокоиться. Потом Ева подвинула свой стул ближе к кровати и взяла отца за руку, вялую и сухую, как бумага. Ей пришла в голову мысль, что она не делала этого уже много лет, с тех пор, как была маленькой девочкой.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Ева, с трудом выдавливая из себя слова.

Все, что она хотела сказать, – про то, как его любит, как ей жаль, что между ними не было очень близких отношений, и прочее в том же духе, – все это осталось внутри.

– Ты обязательно поправишься, папа.

Новостей об операции у них не было – у доктора закончилось дежурство, и он ушел. Им только сообщили, что всю информацию они получат утром.


После того как сестры тихо поужинали за кухонным столом, Дженни пошла наверх, чтобы принять ванну и лечь спать. Ева думала, что услышит, как сестра плачет в своей спальне, и собиралась пойти ее утешить, но эхо их детства оказалось слишком сильным.

Они уже потеряли одного из родителей, поэтому знали, что их ждет. Одежда и личные вещи, упакованные в коробки, ставшие вдруг такими дорогими фотографии, уже не отражающие реальность, а запечатлевшие горе друзей и близких во время похорон… Их мать рассталась с жизнью январским утром в возрасте сорока лет в результате самой обычной автомобильной катастрофы. Гололед… Медсестра, обслуживающая больных на дому, объезжала пациентов и не пристегнула ремень безопасности. Она погибла моментально, когда машина съехала с дороги и врезалась в дерево.

Ничего более ужасного не могло случиться с Дженни, Евой и их отцом.

Понадобились недели, месяцы для того, чтобы они смогли осознать новую реальность. В первый день девочки играли дома в куклы, хихикали и чувствовали себя необычно возбужденными. Их не отправили в школу, люди приходили в дом с цветами и подарками. Это было похоже на Рождество. Только гораздо позже они стали горевать по маме и поняли, что она никогда не вернется. Девочки открывали мамин шкаф, прятали лица в шубу и мягкие джемперы, сохранившие запах ее духов, и плакали, умоляя ее вернуться.

Ева заставила себя приступить к вечерним делам, которыми обычно занималась у себя дома. Закончив мелкую работу, она поговорила со всеми четырьмя детьми по телефону, что заняло не меньше часа, вывела Гарди на прогулку, затем пошла в сад, где подровняла кусты роз при последних лучах солнца и подстригла край лужайки, хотя трава выросла не больше чем на пять миллиметров.

Вернувшись в дом и все еще чувствуя себя нисколько не уставшей, Ева села на пол, скрестив ноги, в центре бежевого ковра в гостиной и машинально стала принимать различные позы, пока не почувствовала себя спокойнее.

Она поприветствовала солнце, коснувшись подбородком ковра, а потом, вернувшись в исходное положение, сжала ладони перед собой. Ева проделала весь комплекс несколько раз, пока не ощутила, что мышцы разогрелись, стали мягче и податливее.

Теперь поза «кот». Она опустилась на четвереньки и выгнула спину, словно перед ней стояла собака, чувствуя, как вес тела перемещается на руки, расслабила таз, спину, грудную клетку, плечи, глубоко вдохнула и выдохнула.

«Сбрось напряжение, сбрось злость и беспокойство. Избавься от них. В жизни нет ничего, что можно удержать, все постоянно течет и изменяется», – часто повторял Питер.

Сегодня ночью она прочувствовала всю правду этих слов. Нет ничего вечного… ее мама, Деннис, Джозеф… пусть по-разному, но она с ними рассталась. Отец уходит… дети вырастают и становятся с каждым днем все дальше. Ева подтянула колени к подбородку и положила на них голову. Как жесток мир!

Она задумалась над тем, о чем особенно будет скучать, если отца не станет. Об их разговорах, в которых никто не мог полностью выразить свои мысли? Или о поездках на выходные в этот дом, в котором ее дети никогда не могли расслабиться, потому что там все было так аккуратно и ценно, что они постоянно боялись что-нибудь разбить или испортить?

Ей было жаль отца. Казалось, что он никогда не знал счастья. Отец не искал новой любви или близости с детьми и внуками. Как жаль, что он прожил такую осмотрительную и строго контролируемую жизнь! Так о чем же она будет скучать? Может, по своему прошлому? По детству?

Прежде чем встать, Ева неподвижно полежала немного на спине. Силы вернулись к ней. Руки в стороны, вперед, одно колено согнуть… За этим занятием ее и застала Дженни.

– Что ты делаешь? – спросила она.

– Йога… Я не могла уснуть. Это немного помогает.

– Ты и медитируешь? – Дженни вошла в комнату и села на диван.

– Иногда. Реже, чем хотелось бы. Все время думаю, что надо постирать или что приготовить на ужин… Никак не могу сосредоточиться.

– Да, – согласилась Дженни. – От этих мыслей трудно отвлечься.

Потом они немного помолчали, и Дженни пробормотала, почти заплакав:

– Я боюсь, что папа умрет.

– Я тоже. – Ева села рядом с ней на диван.


Глава 23


Ева вошла в кухню, когда Дженни разговаривала по телефону.

– Что? Что?! – воскликнула она.

– Вы уверены? – спросила Дженни, и по ее лицу расплылась широкая улыбка. – Замечательно! Просто фантастика! Не знаю, что еще сказать. Да… да… До пятницы… Хорошо.

Ева подошла к ней и встала рядом, пытаясь услышать голос на другом конце провода. Дженни положила трубку и повернулась к сестре.

– Это был папа.

– Да?

– Ему удалили из кишечника опухоль величиной с грейпфрут, и она оказалась доброкачественной. Он поправится. – Дженни сообщила новость, еще не веря до конца, что это правда.

– Величиной с грейпфрут? – переспросила Ева. – Не мудрено, что он так плохо себя чувствовал.

– Знаешь, что он сказал? – Дженни выглядела слегка ошарашенной и невольно ухватилась за стол. – Он сказал: «Мне семьдесят два года, и день смерти обязательно придет, но только не сегодня, Дженни. Не сегодня!» А потом засмеялся. Правда засмеялся. Мне показалось это странным. Совсем на него не похоже.

– Боже мой! – сказала Ева. – Как удивительно… доброкачественная опухоль величиной с грейпфрут. – Им трудно было прийти в себя после мучительного ожидания беды. – Так он себя уже лучше чувствует?

– Да… Звонит, разговаривает. Конечно, пока из кровати, однако вчера мне казалось, что он вообще никогда не заговорит.

На мгновение обе женщины замолчали. Этот день придет. Но, как он им сказал… не сегодня.

– Пошли куда-нибудь, отметим событие, – предложила Ева.

– Не знаю… не знаю, у меня такое странное ощущение. – Дженни вытерла глаза.

– Пойдем лучше купим ему подарок! – воскликнула Ева. – А потом, когда закончится время посещения, поедим и немного выпьем, чтобы прийти в себя.

Отцу очень понравился подарок – плейер с наушниками и несколькими дисками с записями известных джазовых оркестров, чтобы слушать, лежа в кровати.

Он все еще был в пижаме и выглядел измученным, однако в глазах появилась какая-то искорка, которой они никогда раньше не замечали.

– Что это случилось с папой? – спросила Дженни, когда они устроились за столиком в кафе.

– Не знаю, как это выразить в медицинских терминах, но что-то значительно большее, чем просто удаление опухоли размером с грейпфрут. Больше ничего не могу сказать.

Дженни возмущенно воскликнула:

– Линии! – Но потом тоже засмеялась.

– Ты же его видела! – продолжала Ева, поглощая пищу с проснувшимся аппетитом. – Перед ним открылись новые возможности. Он теперь может прожить еще лет десять и сделать что-нибудь интересное. Возможно, этот день станет его лучшим воспоминанием.

– Да, ты права.

Еве показалось, что Дженни выглядит слишком задумчивой. Она считала, что переживания и тревоги сестры были вызваны болезнью отца, а сейчас создавалось впечатление, что в ее жизни что-то еще шло не так. Впрочем, она хорошо знала свою сестру – спрашивать напрямик нельзя, лучше выждать.

– Почему бы тебе не остаться дома в следующие выходные? Я приеду с детьми и пригляжу за отцом, – предложила Ева.

– Нет-нет, не выдумывай. Ему сейчас понадобится помощь.


На самом деле к моменту возвращения домой отец пребывал в гораздо лучшем состоянии, чем они ожидали. Ему требовалась помощь, чтобы ходить, но он мог сидеть, разговаривать и вполне нормально есть. Ева была права, что-то в нем изменилось. Он стал более живым, более добродушным… даже более интересным, чем когда-либо раньше.

Эти перемены лучше всего продемонстрировал проступок Робби; до операции отец не простил бы такого.

В воскресенье после завтрака Ева и Дженни услышали крики Анны из пустой спальни в доме отца.

– Робби! Робби! Нет! – почти визжала она.

Ева помчалась наверх, перескакивая через две ступеньки.

– Мама! Я думала, он с тобой! – закричала Анна, как только Ева добежала до дверей.

Потом появилась Дженни, отстав буквально на несколько секунд.

– Господи! Нельзя, чтобы это увидел папа. Кошмар!

Ева не могла решить, что выглядело ужаснее – побледневшее от шока лицо сестры или сам проступок, который совершил ее маленький сын вместе с собакой.

Робби обнаружил комод, в котором хранились вещи их мамы. Он и Гарди забрались в один из ящиков, предварительно опустошенный Робби. Дневники и фотографии Гарди разорвал на мелкие кусочки. Бутылка старых густых чернил была разлита по ковру, кипе бумаг, шелковому шарфу и по чему-то совершенно неузнаваемому, тщательно пережеванному, потому что щеки Робби были вымазаны во что-то серое и клейкое, а слюна Гарди имела серый оттенок. Вокруг этой милой парочки валялось множество осколков, обрывков, остатков всего, что только можно было порвать, разбить или пожевать.

Гарди и Робби виновато смотрели на взрослых, но чем больше шума, тем большую ценность в их глазах приобретало запретное развлечение.

– Боже мой, Ева! – Дженни была в панике и очень рассержена. – Мы должны все вымыть. Давай посмотрим, что можно спасти.

– Что здесь за шум? – раздался голос отца.

Он нетвердой походкой вышел из своей комнаты, желая посмотреть, что происходит.

Все присутствующие потеряли дар речи, а Ева инстинктивно потянулась к Робби, чтобы взять его под свою защиту. Сыну было только три года, и ребенок не имел понятия, что играл с семейными реликвиями.

– Это я виновата, папа, – поспешно сказала она. – Мне так жаль…

Отец оперся на руку Дженни и внимательно посмотрел на разгром, учиненный в комнате.

– Анна, почему бы тебе не принести щетку и совок для мусора? – сказал он наконец. – Надо убрать этот хлам. Здесь, наверное, старые счета, расписания автобусов и несколько фотографий, которые не нравились вашей маме.

Дженни застыла на месте, открыв рот.

– Не могу понять, зачем я их так долго хранил.

Он открыл верхний ящик комода, и они увидели пожелтевшие щетки для волос, стопку вышитых носовых платков и сумочку с туалетными принадлежностями.

– Надо навести порядок, – сказал отец, бегло осмотрев вещи. – Эльза посмеялась бы надо мной. Чем больше я об этом думаю, тем лучше понимаю, что поступал так, как ей никогда бы не понравилось. Посмотрите на мамину спальню… – Он сел на ужасный розовый стул возле комода и обвел взглядом комнату. – Дом не ремонтировался много лет, я все еще работаю, больше не женился. Когда она умерла, все было ужасно. Ужасно. Но если бы я умер первым… – Он покачал головой. – Со временем она бы это пережила, девочки. Проводила бы отпуск на Карибских островах, поставила бы джакузи, завела бойфренда, а может, и не одного!.. Я не оправдал ее надежд.

Ева посмотрела на Дженни: сестра стояла, открыв от изумления рот. Неужели это на самом деле говорит их отец? Он только что назвал их «девочками», упомянул маму и слово «бойфренд» в одном предложении и намеревался собрать старые вещи и… выбросить в мусорное ведро.

Ева и Дженни в принципе были, конечно, довольны… но и озадачены.

– Я очень горжусь вами обеими, – сказал отец, когда они его целовали на прощание, уезжая в Лондон. – И ваша мама гордилась бы тоже.

Гордится ими обеими?! Куда делся миллион мелких укоров и недовольств и самое главное – «конечно, если бы ты, Ева, выучилась на юриста…»?

Сомнений не оставалось, у него удалили больше, чем опухоль размером с грейпфрут.

– А когда свадьба? – уточнил отец.

– 17 августа, папа, – ответила Ева. – Дети перенесли свадьбу на месяц, ничего страшного.

– Август… Отлично. К этому времени я окончательно поправлюсь, чтобы… станцевать на столе.

Станцевать на столе? Их отец? Ева была рада, что Дженни остается с ним на несколько дней. Может быть, это последствия обезболивающих лекарств? Временное расстройство психики?

Но она решила воспользоваться моментом:

– Том и его невеста ждут ребенка. Я говорила тебе об этом?

– Нет! Замечательно! Я стану прадедушкой!

Ну конечно, сказала себе Ева, у ее отца не все в порядке с головой.


Глава 24


Ева сидела за кухонным столом, освещенным июльским солнцем, и пила чай. У каждого времени года свои преимущества, но лето она любила больше всего. В саду, куда Робби и Анна днем выносили свои игрушки, розовые и оранжевые цветы заполонили все вазоны, клумбы и бордюры. Бутоны гладиолусов пытались прорваться сквозь оболочку, словно образцы новой дорогой помады.

– Может, пригласим на ужин ветеринара? – спросила Ева, когда Анна появилась в дверях. – Сегодня, если он свободен… или завтра?

Девочка подошла к ответу с осторожностью. У нее уже давно возникли подозрения по поводу мамы и ветеринара. Но ей требовалось время, чтобы понаблюдать за ними более внимательно и выяснить, что происходит.

– Хорошо, – ответила Анна, больше ничего не добавив.

Ева же приняла отсутствие комментариев как знак того, что дочь ничего не подозревает. Да и почему она вдруг должна что-то подозревать, ведь ей только девять лет?

– Что вы с Робби строите? – с улыбкой спросила она.

– Песчаный карьер… – вздохнула девочка. – Я хотела сделать еще пруд, но Робби все разрушил.

– Пруд? В песчаном карьере? – Ева постаралась не рассмеяться.


Нильс немного удивился ее звонку, однако приглашение принял, пообещав, что обязательно вечером придет.

– Ты меня снова испытываешь? – спросил он.

– Что-то вроде этого, – ответила она, не погрешив в общем-то против истины.

Ева слышала, как ее отец сожалел о том, что прожил жизнь один, и это заставило ее задуматься о собственной жизни.

Ужин в саду прошел как нельзя лучше. Мерцали свечи, дети ползали по стульям, бегали в дом и обратно, щебеча и ссорясь. Ева оделась в духе «я вовсе не претендую на особую красоту» – открытый топ и легкомысленная цветастая юбка, ногти на ногах выкрашены ярко-розовым лаком, блестящие сандалии. Она приготовила лапшу с овощами, которая, казалось, нравилась всем. Кроме того, на столе стояла миска со взбитыми сливками и малиной, собранной детьми в саду.

Они с Нильсом много смеялись и выпили столько охлажденного белого вина, что Ева почувствовала себя расслабившейся и счастливой.

– Итак, маленьким пора под одеяло, – сказала она, когда дети вернулись после двадцатиминутного умывания, чистки зубов, поцелуев на ночь и мольбы остаться еще хоть ненадолго.

В саду стало прохладно из-за поднявшегося ветерка, и Ева накинула на плечи кардиган.

– Может, мы тоже пойдем в кровать? – спросила она с улыбкой, усаживаясь к Нильсу на колени, чтобы получить поцелуй, о котором мечтала весь вечер.

– Так просто? – спросил Нильс, обнимая ее. – Я думал, придется выполнить целую программу обольщения… чтобы произвести на тебя нужное впечатление.

– Нет, – ответила она. – Я очень этого хочу.

Ева положила себе в рот малину и наклонилась за поцелуем, раздавив ягоду о его язык.

Наслаждаясь поцелуем, пахнущим вином и малиной, Ева почувствовала, как его пальцы пробрались к ней под юбку. Она обняла его и позволила добраться до вожделенной цели. Потом откликнулась на призыв и поняла, что хочет этого прямо сейчас, здесь, сидя у него на коленях, под звуки радио, разговоры, звон посуды, доносящиеся из соседних домов.

Она закрыла глаза и предалась наслаждению, ощущая напористые движения внутри себя.

Позже Ева тихонько провела его в спальню, где они сняли друг с друга одежду, намереваясь опять заняться любовью, на сей раз как следует, медленно, наслаждаясь каждым моментом близости.

И тут зазвонил телефон – громко, настойчиво, угрожая разбудить детей. Обнаженная Ева выскочила в гостиную, чтобы ответить.

Черт! Как же она забыла выключить звук и включить автоответчик? Совсем разучилась заниматься сексом по всем правилам, предусмотрев каждую мелочь.

– Алло?

– Привет, Ева, это Джозеф. Как поживаешь?

Джозеф? Джозеф! Очень своевременно! Какая жалость, что автоответчик оказался выключенным. Прямо рок какой-то.

– Привет, – ответила она почти обычным голосом. – Я в порядке. Мы все в порядке.

– Как твой отец?

– Тоже хорошо. Поправляется.

– Отлично. Послушай…

Джозеф собирался перейти: к делу. На мгновение ей даже показалось, что, может быть, он хочет поговорить о той ночи. У нее засосало под ложечкой.

– Ева, помнишь, мы говорили с тобой о том, что я могу забрать к себе на несколько дней Робби и Анну?

– Да.

– Ты не передумала? Если хочешь навестить отца или сестру в выходные дни… я могу побыть с ними у тебя дома. Для Робби, наверное, так будет лучше.

В выходные?! На мгновение она представила себе, как едет по пустой дороге и из магнитофона не доносятся глупые песни из «Улицы Сезам».

– Отличная идея. Только давай я перезвоню тебе завтра. У меня сейчас гость.

– Да, конечно. И кто это?

– Ну… ты не знаешь. С работы. Кое-кто с работы.

– Понятно. – «Кое-кто с работы…» В одиннадцать часов вечера? – Жду твоего звонка.

– Да, конечно… спасибо за заботу.

Ева положила трубку, испытывая странные чувства. Почему они не говорили о той ночи? Не обсуждали, что тогда произошло? Или…

Она не успела додумать, потому что в этот момент в гостиную вошла Анна.

– Мама, почему ты голая?

– Ну… А ты почему не спишь?

– Мне приснился страшный сон.

– Выпей стакан воды и ложись спать.

– А почему ты голая? – опять спросила Анна.

– Я подумала, что здесь моя пижама… но ее здесь не оказалось. – Глупость, конечно, однако ничего лучше ей придумать не удалось.

– Давай я посмотрю у тебя в комнате, – предложила Анна.

– Нет! – Еву охватила паника.

Только этого не хватало! Маленькая впечатлительная девочка заходит в комнату и обнаруживает там голого ветеринара.

– Пей воду и марш спать!

– Хорошо. Нечего так сердиться.

Анна обиделась. Обычно мама ее обнимала, ненадолго укладывала рядом с собой в кровать и уговаривала не беспокоиться.

Она всегда считала серьезной недоработкой, что у детей нет кнопки «пауза», чтобы воспользоваться ею, когда они доведут родителей до белого каления. Хотя бы две минуты покоя – больше уже будет квалифицироваться как жестокое обращение с детьми.

Прижав палец к губам, Ева на цыпочках пересекла комнату. Ветеринар натянул на голову простыню и помахал ей рукой, предлагая присоединиться к нему.

Она легла в кровать.

– Ты замерзла, – сказал он и прижал Еву к себе.

– Тебе надо идти, – прошептала она.

– Сейчас? Когда ты так замерзла? – Он провел рукой по ее спине и еще крепче прижал к себе.

Ева почувствовала, как между ними опять пробежала искра.

И все-таки она повторила:

– Нет… Прости меня. Дочери приснился кошмар, и она бродит по дому. Самое время тебе отправиться домой.

Нильс поцеловал ее и вылез из кровати.

Ева смотрела, как он одевается.

Какие-то странные у них сложились отношения. Легкая смесь из дружбы, смеха, секса… даже перезванивались нечасто. Ни сильного влечения, ни страсти, ни обид.

Ей пришло в голову, что их секс – простая физиология, а не те отношения, когда занимаются любовью, пытаясь заглянуть друг другу в душу.

Ей нравился Нильс, но, исчезни он завтра, для нее это не будет иметь никакого значения. И она не собиралась что-нибудь менять.

– Ты не хочешь пойти со мной на свадьбу? – услышала Ева свой голос.

Что? С ума она, что ли, сошла? Зачем ей это нужно? «Пожалуйста, скажи «нет». Пожалуйста, откажись».

– На свадьбу твоего сына? – спросил Нильс.

– Да, 17 августа. – Может быть, у него что-нибудь запланировано на этот день?

– На свадьбу твоего сына, на которой будут присутствовать Деннис, отец твоих старших сыновей, Джозеф – отец младших детей, его невеста, не говоря уже о твоих друзьях, семье и новых родственниках?

– Да! – Ветеринар не должен прийти!

– Я с удовольствием пошел бы, Ева. Но мне кажется, что делать этого не следует. Слишком важное событие. – Он сел рядом с ней на кровать. – Ты же не хочешь смущать людей, явившись со случайным бойфрендом… Иди одна, – сказал он и дотронулся пальцем до ее лба. – И гордись тем, что ты одна.

Ева вдруг почувствовала, что сейчас заплачет. Гордилась ли она тем, что одна? Или она одна, потому что слишком гордая?

– Ты хороший человек, – сказала она ему. – Мне жаль, что я не люблю тебя чуточку больше… Вернее, что я вообще тебя не люблю.

– Ты меня вообще не любишь? – Нильс все еще улыбался ей, по-видимому, не уловив смысл ее слов.

– Нет… Нет, я имею в виду… Я не влюблена в тебя. Ты же знаешь. Но мне жаль, что это не так.

– Я тоже не влюблен в тебя, – сказал он. – Но разве мы не можем быть вместе?

– Нет, – серьезно сказала Ева. – Мы заслуживаем лучшего и должны продолжать искать.

Нильс кивнул и начал застегивать на рубашке пуговицы.

Что-то кольнуло Еву в сердце. Сожаление? Одиночество? Гораздо более естественно делить постель с кем-то живым, теплым, кто раздевался бы и одевался рядом с кроватью, разговаривая с ней о пустяках. У нее была возможность все это иметь постоянно. А сейчас она опять останется одна.


Глава 25


Джозеф лежал в небольшой кровати Евы и не мог уснуть, хотя был на ногах с шести часов утра, когда в комнату ворвался Робби.

К одиннадцати утра он полностью вымотался, хотя первый его день с детьми только начался. С собственными детьми! У него их двое, однако он впервые остался с ними обоими наедине. Прежде Ева не доверяла ему одновременно и Анну, и Робби.

Первый день прошел ужасно. Завтрак начался в семь, и дети потребовали полный комплект: кашу, вареные яйца и смесь свежевыжатых яблочного и морковного соков. На Джозефа произвело впечатление, что Ева старается вырастить их здоровыми, но их привычки стоили ему немало усилий. Как она умудряется справляться с делами и еще успевать на работу? Чертовски образцовая мать!..

Он перерыл кухню в поисках кофе, однако нашел лишь пакетики чая без кофеина.

Джозеф уже забыл, что за таинственные вещи она хранит в кухонных шкафчиках: сера, семена тыквы, удобрения, зерна овса… может, где-нибудь у нее есть лошадь, о которой ему ничего не известно? Когда он, не задумываясь, выбросил использованный чайный пакетик в мусорное ведро, Анна заворчала, и ему пришлось вынимать его и бросать в ведро отходов для компоста. Бутылки и банки следовало вымыть и убрать в переполненный буфет для повторного использования. Как он мог все это забыть?

Беспорядок на кухне выводил его из себя. Одного Джозеф отрицать не мог: Ева – человек оригинальный, второго такого ему встречать не приходилось. Она была все так же хороша и дорога ему. И эти маленькие подвижные человечки, лопающие здоровые, полноценные завтраки, тоже навсегда принадлежали его сердцу.

Большую часть дня он провел с детьми в парке, на ленч они сходили в кафе. К тому времени, когда вернулись домой, ему очень хотелось лечь на диван вместе с детьми и посмотреть мультфильмы, а вместо этого надо было придумывать, чем их кормить на ужин. Приближалась его первая ночь с детьми, и Джозеф намеревался сам приготовить ужин, однако слишком устал, к тому же не купил продуктов, и ему было известно, что холодильник доверху заполнен маленькими аккуратными коробочками, баночками и мисочками, полными супов, тушеного мяса и даже пудингов. Поэтому, чувствуя некоторую вину, он все это вытащил, переместил в кастрюли и разогрел.

Потом, когда он мыл Робби, тот неожиданно огорошил его вопросом:

– Что такое папа?

– Ну… – начал было Джозеф.

Как внятно объяснить суть понятия трехлетнему ребенку, видящему своего отца только в выходные?

– Что папы делают? – спросил Робби, глядя в потолок, потому что Джозеф пытался намылить ему голову шампунем и не попасть в глаза.

– Как тебе сказать…

– Они играют в футбол?

– Да! – Может быть, это не слишком сложно. – Папы играют в футбол, читают детям книжки и… щекочут своих сыновей. – Робби захихикал. – И шлепают их по попе. – Опять это вызвало смех у мальчика.

– Ладно, – заявил Робби, глубоко вздохнув, так как Джозеф стал смывать шампунь. – Ты можешь быть моим папой.

Джозеф помог ребенку вылезти из ванны и завернул его в полотенце.

Потом мальчик добавил:

– А папы спят в маминых кроватях?

– Нет. Не всегда.

– Но ты спишь в маминой кровати.

– Это потому, что мамы сейчас нет… когда она вернется, я уйду к себе домой.

– Почему?

– Робби, поиграем в прятки?

Джозеф лежал наконец в кровати и думал, насколько изменилась комната с тех пор, как он здесь жил. Ева перекрасила стены в темно-розовый цвет; зеркало над комодом в позолоченной раме, все увешанное цепочками и бусами, было новым. В спальне теперь стало много места, потому что большую кровать сменила совсем маленькая, которую Ева сделала бессовестно девичьей с простынями цвета фуксии и покрывалом из розового и золотистого сари.

Он не удержался и открыл шкаф, чтобы посмотреть на одежду. Некоторые вещи он помнил, большинство было новых. Отдельно от черных рабочих костюмов, занимавших левую сторону, висела недорогая, но, вероятно, регулярно обновляемая одежда. Розовые шарфы, джинсовые куртки, отделанные искусственным мехом, жилеты из ворсистой ткани, девичьи топы – Ева все еще придерживалась стиля хиппи.

Джозеф посмотрел на полки и стопку книг на прикроватной тумбочке. Ему стало интересно, что же Ева читает. Внимание привлекла книга Далай-ламы. Открывать ящики Джозеф не стал, потому что знал: там она держит свои бумаги, дневники и все те личные вещи, в которых он не имеет права копаться.

Ева сохранила его фотографию в рамке, украшенной эмалью, с маленькой Анной на руках, рядом стоял снимок Анны и Робби и выгоревшая фотография Тома и Денни в начальной школе: мальчишки широко улыбались беззубыми ртами. Простыни и наволочки были новыми, но когда Джозеф лег, он почувствовал запах лаванды, сандалового дерева и розы. Кроме них, присутствовал еще один запах, принадлежащий только Еве, – мускусно-ванильный. Он зарылся лицом в подушку и глубоко вдохнул. Но странное дело, чем глубже Джозеф старался вдохнуть, тем иллюзорнее становился запах.

Ева продолжала восхищать его. Она работала, готовила, украшала квартиру, ухаживала за садом, прекрасно выглядела и отлично воспитывала детей, причем делала все это одна. Ему пришло в голову, что Ева, наверное, занята целый день напролет и не имеет ни одной свободной минутки. Свои вечера Джозеф проводил в кино или где-нибудь в ресторане, ужиная с Мишель. В этом же доме по очереди принималась ванна, рассказывались сказки, стиралось белье в стиральной машине, складывались носки, а потом в конце дня оставались силы только на то, чтобы рухнуть на диван. Он часто думал, почему она до сих пор не нашла ему замену. Теперь все стало ясно – у нее просто не было времени. Почему же мысли о каких-то носках вызывают у него печаль? И какого черта там что-то пиликает?

Джозеф лежал уже около двадцати минут и думал, что звук доносится откуда-то с улицы, но сейчас усомнился. Похоже, его источник все-таки находится в комнате.

Блип… блип… Джозеф попытался проследить, откуда он доносится, потом вылез из кровати и стал медленно обходить комнату.

Подняв покрывало на кровати, он увидел маленький черный пейджер с мигающей красной лампочкой.

Джозеф снял заднюю панель и вынул батарейку. Никогда бы не подумал, что у нее есть такая вещь, Ева обходилась выданным на работе сотовым телефоном.

Пейджер лег на комод, и мысли о нем вылетели из головы, однако на следующий день поздно вечером зазвонил телефон. Человек с довольно сильным акцентом, явно приведенный в замешательство тем, что ему ответил мужчина, объяснил, что он друг Евы, и попросил ее к телефону.

– Евы нет. Она уехала на несколько дней.

– Понятно…

– Ей что-нибудь передать?

– Да… Вы друг семьи?

– Я Джо. Отец Анны и Робби.

– Вот как… – Пауза. – Пожалуйста, передайте Еве, что звонил Нильс и… Возможно, я выронил пейджер, когда был у нее в гостях… несколько дней назад. – Он смущенно кашлянул.

Джозеф почувствовал, как неприятно заныло сердце, когда до него дошло, что это ее любовник. Он подозревал, что рядом с ней кто-то крутится, однако сталкиваться с ним ему еще не приходилось. Пейджер под кроватью многое прояснил.

– В холле на полке лежит пейджер. Маленький, черный. Наверное, Ева нашла его и забыла сообщить перед отъездом.

– Понятно.

– Вы можете прийти и посмотреть, ваш это или нет. – Джозеф почувствовал, что не в силах противостоять любопытству.

Нильс обрадовался, и они договорились о встрече следующим вечером.

– Ветеринар-голландец, который лечит наших котов. Я думаю, он хочет стать маминым бойфрендом. – Такую информацию ему удалось получить от Анны.

Нильс не слишком отличался от портрета, мысленно нарисованного Джозефом, – крепкий светловолосый парень, хорошо накачанный.

Он заполнил весь дверной проем. На его фоне массивная дверь казалась легкой фанеркой. Маленький пейджер перекочевал в большую руку и – после тщательного осмотра – в карман ветровки.

– Привет. Как себя чувствуют ваши коты? – спросил Нильс Анну и Робби, появившихся в дверях. – Ну что ж, спасибо. – Это уже Джозефу. – Извините, что побеспокоил. Как у Евы дела? Скоро она приедет?

– Не уверен, – ответил Джозеф, чувствуя удовлетворение от мысли, что Ева не сообщила ему, куда собирается.

Очевидно, у них не слишком, серьезные отношения… Ради Бога! Какое ему дело?..

Когда Ева позвонила вечером, чтобы поговорить с детьми, то в конце, после долгого перечня событий за день, он сказал:

– Заходил твой друг, чтобы забрать кое-что…

– Да?

– Нильс.

– И что же он забыл?

– Пейджер. Анна нашла его в гостиной, – добавил Джозеф, почувствовав вдруг, что ничего не хочет слышать о том, кто этот человек и что он для нее значит.

– Понятно, – ответила Ева, точно зная, что Нильс не заходил в гостиную, и не понимая, почему Джозеф не говорит, что нашел пейджер в спальне.

Она не удержалась и хихикнула:

– Понимаешь, он не совсем мой друг.

Джозеф что-то промычал в ответ.

– Случайная связь… – прошептала Ева.

– О!

– Я сейчас не хочу постоянных отношений, хотя иногда небольшое приключение не помешает.

Она опять перешла на шепот. Почему же от ее слов у него кожа покрылась мурашками?

– Пришло время заняться тобой, – пошутила Ева. А у самой перехватило дыхание от мысли, как она в нем нуждается. – Как Мишель?

– Хорошо, – коротко ответил Джозеф.

Ева помолчала и попросила его позвать детей.

Улегшись в постель, Джозеф никак не мог выкинуть из головы ее шепот. «Небольшое приключение…»

Джозеф больше ни с кем не хотел делить ее спальню. Нельзя позволить, чтобы Робби и Анна росли с человеком, который бывает в этой комнате с Евой.

Чего же ему надо на самом деле? Он живет в другом городе, встречается с Мишель и даже планирует на ней жениться. Какого черта он ждет чего-то от Евы? Что она должна делать? Вечно помнить о нем и хранить ему верность?


Глава 26


Мишель села на него, широко расставив ноги, и его плоть, твердая и жадная, вошла в нее. Ее руки гладили мускулистый живот Джозефа, потом спустились к бедрам. Она откинула голову назад, чувствуя, как его пальцы сжали ее грудь.

– Да, да, да… да, Джо!

Он же ритмично двигался вверх и вниз, стремясь достичь облегчения.

Мишель склонилась над ним, дотронувшись кончиком языка до его уха, ее соски ритмично касались его груди. Джозеф повторял:

– Давай, детка, давай. – И все крепче прижимал ее ягодицы к себе.

Но она почувствовала, что давление внутри становится все слабее и слабее, пока он совсем не выскользнул из нее.

– Черт! – воскликнул Джозеф и, открыв глаза, сразу увидел недоумение на лице Мишель.

– Что это с тобой? – потребовала она ответа.

И в самом деле, что это с ним? Мишель очаровательная девушка – лицо в обрамлении волос цвета меда, гибкие, красивые руки и стройные ноги, обхватившие его бедра… Джозеф чувствовал, как ее влажные завитки на лобке спутались с его темными волосами. Он посмотрел на прелестную грудь перед его глазами, потом выпрямился и сжал губами сосок.

– Не старайся, – оттолкнула его Мишель.

– Я люблю тебя, – пробормотал он. – Прости. Не знаю, что случилось.

Последовало долгое молчание, когда мужчина и женщина, тяжело дыша, отводили друг от друга глаза, собираясь с мыслями, пока Мишель не сказала:

– Ты меня не хочешь, ведь так? Не стоит отрицать.

Он не знал, что ответить. И, если быть откровенным, вообще больше ничего не знал.

– Каждый раз, когда мы занимаемся любовью, – с тех пор, как ты сказал, что нужно попытаться завести ребенка, – у тебя ничего не получается. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что происходит, – заявила она.

Это было правдой. Все очевидно. Но что дальше? Куда идти? Или куда возвращаться?

Мишель перекинула изящную ногу через его колени и сейчас стояла, перед ним, скрестив на груди руки.

– Ты недостаточно хочешь меня, Джозеф, – сердито сказала она. – И не желаешь, чтобы мы создали семью, потому что не в состоянии выбросить из головы эту чертову Еву!

Джозеф молчал. Были Ева, Анна и Робби… еще были Мишель и он сам. Казалось, лишь сейчас он осознал все, что происходит. Он вернулся из Лондона. Мишель полчаса рассказывала ему, в волнении размахивая рукой, на которой сверкал очень дорогой бриллиант, о том, что она предпочитает для свадьбы итальянский отель и ей срочно нужно внести задаток, чтобы снять зал для празднования… и, кстати, благодарение Богу, он вернулся вовремя, так как сегодня благоприятный день для зачатия.

Джозеф изображал из себя счастливого парня. Он просмотрел буклет отеля, хотя они до сих пор не решили вопрос, будет ли разрешено его детям присутствовать на свадьбе. Потом позволил ей отвести себя в спальню, несмотря на усталость и то, что где-то в подсознании копошилась масса сомнений, беспокойств и тревог, которые в итоге вылились в конфуз.

Джозеф не был готов заводить еще одного ребенка. Пока слишком много проблем с Робби.

Кроме того… Ева. Черт побери ту ночь! Стоит ли ему жениться на Мишель? Не спешит ли он?

– Тебе нечего сказать? – Мишель пришла в ярость.

– Конечно, есть, – пожал он плечами. – Просто мне трудно ответить, не обидев тебя. А я этого не хочу…

– Ты все еще ее любишь? – Мишель так стиснула руки, что они побелели.

– Вряд ли. Но я очень скучаю по детям. На самом деле скучаю. – Он заметил, что в его голосе появилась хрипота, и откашлялся.

– Бедный Джо, – сказала Мишель и обняла его за плечи. – Именно поэтому нам надо завести своего ребенка. Создать новую семью, которой мы оба будем принадлежать.

– Мишель, я не могу просто так отбросить тех двух детей, а потом все начать с нуля. Им тоже нужен отец. Ты действительно способна делить меня с моими детьми? – Он говорил тихо, почти шепотом, но она слышала каждое его слово.

– Тебе не следовало опускаться до того, чтобы сидеть с детьми! Я так и знала, что это будет ошибкой. Ева пытается вернуть тебя, хочет, чтобы ты пожалел ее.

Ему хотелось засмеяться.

– Пожалеть Еву? Да она самый цельный человек из всех, кого я знаю. И тем не менее тоже заслуживает сочувствия. – У него опять сорвался голос.

Что-то в лице Мишель изменилось, и он понял, что сказал лишнее.

– Я или она! Выбирай.

– Не надо мелодрам. Между мной и Евой давно ничего нет. – Джозеф почувствовал, как в лицо бросилась краска, потому что это было ложью. – Я собираюсь остаться ее другом. И буду принимать участие в воспитании детей. Может, это тебе надо сделать выбор, Мишель? Я с детьми или никого?

– А наши дети, Джо? Есть ли для них место в твоей жизни?

– Не знаю. Я не знаю ответа ни на один вопрос. – Он чувствовал себя таким же бессильным, как его съежившийся, повисший между ног «дружок».

– Катись к черту! – Она вскочила, а его сердце заныло от слов, которые он не хотел от нее слышать. – Катись к черту, Джозеф. – Мишель выдвинула ящик комода и стала натягивать нижнее белье и футболку. – Мне двадцать семь. Я хочу выйти замуж и иметь нормальную семью. Если ты не готов к этому, я найду кого-нибудь другого.

– Послушай, уже поздно, – сказал он мягко. – Давай, ляжем спать, а утром обо всем поговорим.

– Нет! – Она вытирала слезы, надевая джинсы и кроссовки, а потом кидая в сумку телефон и ключи. – Я ухожу отсюда. Какой смысл оставаться?

Мишель с силой захлопнула дверцу шкафа, по ее лицу ручьем лились слезы.

– Я ухожу от тебя, Джо… Серьезно. Не вижу смысла в наших отношениях.

– Мишель! – Джозеф тоже встал и накинул халат.

– Пошел к черту! – Она махнула рукой, и раздалось слабое звяканье, как будто что-то покатилось по полу.

Джозеф сел на кровать. Он не мог подобрать слов, способных вернуть ее. Да и стоит ли? Его обуревали сомнения. Он не знал, будет ли счастлив с Мишель так, как был счастлив с Евой.

Но как сейчас можно описать его положение? Он застрял в какой-то мертвой точке, откуда нет пути ни назад, ни вперед. Джозеф провел рукой по спинке кровати вишневого дерева, застеленной чистым бельем из ирландского льна. Потом перевел взгляд на шкафы, спроектированные дизайнером, на полированные дубовые половицы, жутко дорогую настольную лампу на тумбочке возле кровати… Все это не больше, чем барахло. Он оставался самим собой, был ничуть не лучше, не значительнее, не умнее и не влиятельнее.

Но хуже всего то, что эта квартира не стала ему домом. Здесь не было ни тепла, ни уюта. Так, временное пристанище, хоть и красиво декорированное… Но тут он должен жить, пока не вернется домой – в небольшой домик, где чайные пакетики складываются в компост, стены раскрашены в невообразимые цвета и всегда присутствует странная смесь запахов.

Господи! Но ведь уже поздно… она никогда его не простит. И у нее кто-то есть… А бедная Мишель?

– Я по уши в дерьме, – громко сказал Джозеф. – Как выбираться из этого положения?

Ему только что пришло в голову, что звук, который он услышал, когда Мишель уходила, могло издавать катящееся по полу тяжелое кольцо из платины с тремя бриллиантами.

Так ему и надо. Он заслужил все это.

Джозеф пошел в свою сверкающую чистотой кухню, включил чайник и задумался над тем, когда он успел превратиться в эгоистичного идиота.


Глава 27


– Хорошо, Робби, хватит. – Ева сняла с кнопки звонка маленький указательный пальчик, и они стали прислушиваться к звуку шагов.

Распахнулась дверь, и на пороге, широко улыбаясь, возник Том. Поздоровавшись, он наклонился, подхватил Робби на руки, и они всей компанией ввалились в квартиру.

Ева с большим пакетом домашних гостинцев в руках сразу определила, что попала прямо в штормовое море. Дипа примостилась в углу дивана. Ее вид предвещал бурю, и Том явно чувствовал себя неловко.

– Усаживайтесь. Я собираюсь поставить чайник. – Он хотел сделать Дипе приятное, но та молча смотрела на него, всем своим видом излучая холодное презрение. – Пошли поболтаем, – предложил Том Анне, и девочка, взяв его за руку, вышла вместе с ним из комнаты.

– Простите меня, – сказала Дипа, когда они с Евой остались одни. – У нас большие, неприятности.

– Может, нам лучше приехать в другой раз? – спросила Ева.

– Нет-нет! – воскликнула Дипа и разразилась слезами. – Это так глупо… – Она буквально задыхалась от рыданий. – Гормоны играют… К концу беременности я, наверное, совсем сойду с ума.

– Все нормально, – успокоила ее Ева. – Тебе разрешается кричать, визжать, плакать, без конца менять решения, есть бананы, макая их в «Мармайт»… все, что угодно, лишь бы легче пережить это время.

Дипа улыбнулась и собиралась что-то сказать, но в этот момент позвонили в дверь.

– Моя мама, – объяснила она. – Мы ее тоже пригласили выпить чаю. – Дипа вздохнула, пытаясь унять дрожь.

– Нам чем-то помочь? Мамам это удается. Подумай.

– Не знаю…

Том открыл дверь, весело поздоровавшись:

– Кальна, входите. Очень рад вас видеть. Вы ведь помните Анну и Робби?

Ева вышла в холл, чтобы поприветствовать мать Дипы, потом обе женщины и маленькие дети отправились в кухню, а Том вернулся к Дипе в гостиную.

В крошечной кухне Кальна и Ева болтали, суетились вокруг чайника, кружек, доставали молоко из холодильника.

– Дипе придется быть более организованной, когда появится ребенок, – ворчала Кальна, встряхивая почти пустой пакет с молоком.

– На нее сейчас и без того столько навалилось! Скорее не мешало бы намылить шею Тому, – поспешно заметила. Ева.

– Полагаю, она с успехом будет справляться с этим, – засмеялась Кальна. – Как только они узнают друг друга получше.

Еве нравилась мать Дипы, и их симпатия была взаимной. Когда семьи встретились в первый раз при несколько напряженных обстоятельствах в виде неожиданной беременности Дипы и предстоящего бракосочетания, обе матери сразу уловили сходство между собой. Обе были преданы своим детям и тайно мечтали о внуках.

Особенно Кальна, у которой были еще две старшие незамужние дочери, настолько увлеченные медицинской карьерой, что, по ее словам, «не похоже, чтобы они собирались когда-нибудь рожать детей». Таким образом, к удивлению Дипы, ее сообщение о замужестве и беременности было встречено довольно радостно, конечно, после короткого периода шока и неодобрения.

– Я думаю, они сейчас постоянно ссорятся, – сообщила Ева.

– Из-за чего? – поинтересовалась Анна.

– Скорее всего ничего серьезного, дорогая.

– Предсвадебная нервозность, – констатировала девочка.

– Пошли, Анна. Возьми чашки. – Кальна взяла чайник и блюдо с кексами, озорно улыбнувшись Еве.

До свадьбы оставалось пять недель, а белое свадебное платье и фата были под сомнением. Том никогда не испытывал энтузиазма по этому поводу. Но теперь Дипа изменила мнение.

– Я буду ужасно выглядеть… Посмотрите на меня, – рыдала она над чашкой чая перед обеими мамами. – И отель такой скучный… Церковь мне тоже не нравится… и священник. Все это очень глупо, и Рич и Джейд никогда бы не стали всего этого делать. – Опять приступ рыданий.

– Забудь о них, – сказал Том.

Он сидел рядом с Дипой на диване и поглаживал ее руку.

– Но ведь это нас касается…

Том посмотрел на Еву, беспомощно подняв брови.

– А что бы ты хотела, Дипа? – спросила Анна, сидевшая у ног девушки на ковре.

– Господи, как неприятно. Я толстая, глупая, беременная девушка, которая должна поспешно выходить замуж… Ничего из того, что я хочу, сейчас невозможно.

– Все равно скажи нам, – мягко предложил Том, нисколько не рассердившись.

И Дипа стала рассказывать, останавливаясь для того, чтобы вытереть глаза или высморкаться в огромный мокрый носовой платок, который она держала в обеих руках.

– Я хочу выходить замуж на лужайке, с клятвами, как положено. Чтобы был большой розовый тент, множество розовых цветов и торт, украшенный розовым кремом… – Она опять разразилась слезами, но после ласкового похлопывания Тома, продолжила: – Хочу, чтобы гости танцевали на свежем воздухе в лучах заходящего солнца… Чтобы была домашняя еда и все были за нас счастливы. А ты, Том… – Она посмотрела на молодого человека. Лицо девушки распухло от слез и покраснело. – …Если не хочешь, можешь не надевать костюм.

Он поцеловал ее в нос.

Кальна и Ева обменялись заговорщическими взглядами.

«Наверное, то же самое чувствовала фея, появившись в кухне Золушки», – подумала Ева. «Дипа, ты попадешь на бал!»

– Сколько у нас времени? – спросила Ева.

– Пять недель, – ответила Кальна.

– Лужайка, тент, викарий, много еды, обслуживающий персонал, цветы… – перечисляла Ева, загибая пальцы. – Можно перенести дату свадьбы?

– Мы потеряем только аванс… не слишком большую сумму, – сказала Кальна.

– Вы что, серьезно? – спросила Дипа. – А как же папа?

– Предоставь его мне, – заявила ее мать, словно каждый день отменяла свадебные торжества. – Итак, если мы займемся подготовкой вчетвером…

– Денни нам поможет, – неожиданно с энтузиазмом сказал Том. – Он много фотографирует и, наверное, найдет подходящее место.

– Замечательно, тогда если мы разделим все дела на пятерых… – Кальна выглядела совершенно спокойной.

Из секретера достали ручки и бумагу, с полки сняли «Желтые страницы». Позвонили Денни.

– Интересно, как к этому отнесется Деннис? – спросил Том у Евы.

– Деннис? – Ее удивил вопрос сына, потому что она обычно старалась загнать мысли о приезде бывшего мужа в самый дальний уголок сознания.

– Он приедет через три недели. Разве я тебе не говорил? – Том подтянул штаны и взлохматил волосы.

– Ты ничего мне не говорил! – воскликнула она.

– Сначала он приедет один по делам. Потом за неделю до свадьбы появится его семья.

– Через три недели?

– Да. 7 августа.

Что он так торопится? Почему ей хотелось закричать: «Нет, мне нужно собраться с силами… стать сильнее… подготовиться к общению… Подготовиться к встрече лицом к лицу».

Глупая женщина. Нельзя так распускаться. Она положила руку на голову дочери и почувствовала себя увереннее.

Может, Анна знает, как с этим справиться? Может, у нее найдется какая-нибудь умная книжка?


Глава 28


– Я всегда была честна с тобой… Так вот, мне больше ничто не доставляет радости.

Ева смотрела на каштановые волосы сестры, в которых кое-где мелькали серебряные нити. Дженни сидела за столом, низко склонив над чашкой голову.

Она долго рассеянно размешивала чай с молоком, потом несколько раз стукнула ложкой по краю чашки и, наконец, положила ее на стол.

Ева очень удивилась, когда сестра позвонила ей в будний день. Она давно не приезжала в Лондон, чтобы их навестить. И вот Дженни здесь, пьет в кухне чай и выглядит очень печальной и серьезной.

Глядя на нее, Ева не могла не думать, что когда-то сестра, хотя и не отличавшаяся особой красотой, была поразительно элегантной. Сейчас она выглядела… тускло. И, что еще хуже, ее неиссякаемая энергия, похоже, иссякла.

Очень дорогая стрижка, но чересчур худое лицо, отличный брючный костюм, но совсем не идеальное облегание. Дженни выглядела угрюмой, печальной, вялой и непривлекательной.

«Женщина средних лет» – вот что пришло Еве на ум, когда она разглядывала сестру.

Углубившиеся морщины от носа до уголков губ придавали лицу выражение полного разочарования. Наверное, где-нибудь на дне сумки у нее лежат очки для чтения. И если бы с ними обеими сейчас кого-то знакомили, старшей сестрой, без сомнения, посчитали бы Дженни, а не Еву.

– Знаешь… – Сестра подняла на Еву полные слез глаза. – Вот, например, готовка. Раньше я очень любила готовить, покупала книги по кулинарии, тратила всю субботу, чтобы найти лучшие продукты, и получала при этом массу удовольствия. Теперь меня это достало. Постоянно, день за днем, завтраки, упаковка ленчей, закуски… Да еще четыре раза в день еда в выходные. Кошмар… А наполнить холодильник? А чертова стирка, уборка, выслушивание жалоб детей? К тому же я и на работе постоянно в стрессе. Не приходится удивляться, что мой муж находит меня… неинтересной. Я неинтересна!

Ева увидела, как по щекам Дженни потекли слезы.

– Дженни! – сказала она, взяв сестру за руку.

– Не хочу больше так жить, – заплакала та. – Вставать каждое утро и мысленно составлять список срочных дел… в доме царит душевный холод, вечно кто-то злится или обижается…

Ева продолжала гладить руку сестры.

– Для чего все это? Для чего я столько работаю? Зачем я стараюсь устроить своих неблагодарных детей в лучшие университеты?.. Понимаешь, у меня больше нет цели в жизни.

Ева позволила сестре выплакаться, ничего не говоря.

– Вот почему я здесь, – наконец сказала Дженни, вытирая слезы; – Я всегда замечала покой и… даже не знаю… какие-то легкие, радостные отношения в твоей семье. Скажи, как тебе это удается?

Дженни окинула взглядом кухню: не слишком удачные керамические кружки на столе, старые тарелки, составленные на посудомоечной машине, детские рисунки, наклеенные на холодильник, растения, буйно цветущие на каждом подоконнике, остатки кошачьей еды, разбросанные миски возле задней двери. Везде царил беспорядок, и пол был липкий; Дженни вдруг поймала себя на том, что сметает в кучку крошки со скатерти в ожидании чая. Но… но здесь было очень приятно. На плите варился суп, рядом на стуле мурлыкал рыжий кот, и это действовало расслабляюще. Дженни сидела за столом и знала, что у Евы есть время. Время для чая, время для разговоров. Позже они откроют бутылку вина, посидят в саду и выпьют немного больше, чем следовало бы. Анна и Робби, играя в прятки, будут вбегать и выбегать из дома, пока не отправятся спать. Атмосфера в семье сестры была спокойной и счастливой.

Разве можно это сравнить с ее домом? Куда никто не может прийти, не сообщив заранее. Где обед всегда состоит из трех блюд и деликатесного сыра. Дом сверкает чистотой. Покрывала на диванах регулярно трижды в год чистятся в химчистке, кухню из нержавейки заполняет новейшая бытовая техника.

Дженни подумала, что ее дом очень спокойный, но все сидят за закрытыми дверями. Дэвид прячется в своем кабинете, Кристина в своей комнате с телефоном, раздраженный Рик выходит из дома… хлопая дверью.

Иногда она включала радио и настраивалась на станцию, передающую спокойную музыку… А в доме Евы всегда царила суета. Анна и Робби хохотали и визжали, работали телевизор и видеомагнитофон, постоянно звонил телефон, гремела музыка, причем вкусы отличались большим разнообразием – от классики до церковных хоралов.

– Дженни, – ответила ей Ева, глубоко вздохнув, – этот дом знавал и трудные времена. Не думай, что у нас всегда все в порядке. Есть многое, что вызывает раздражение. Посмотри на меня! Почему, по-твоему, я до сих пор одна?

– Но ты наслаждаешься жизнью, так ведь? – возразила Дженни, надеясь, что ее слова прозвучали не слишком грубо.

– Конечно, дорогая. Порой бывают тяжелые дни, а иногда все замечательно. И я бы солгала, если бы сказала, что несчастлива здесь.

Дженни смотрела на старшую сестру и чувствовала, что Ева буквально излучает беспечность. На нее не давит груз забот о том, что о ней думают люди, как на Дженни. Еву не терзает постоянное беспокойство о том, считают ли ее коллеги-адвокаты достаточно профессиональной. Поступают ли так, как она, родители других детей? Что о ней думает папа? И вот Ева – с волосами гораздо длиннее и светлее, чем положено женщине в сорок лет, в одежде слишком яркой и облегающей, с маленьким домом, паршивой работой, безалаберными детьми, с марихуаной на кухонной полке… И она счастлива! Дженни такое чувство, такое состояние были недоступны. Ни ее муж, ни тем более дети не позволяли ей быть счастливой.

– Даже не знаю, что тебе посоветовать, – сказала Ева. – Я вообще не люблю давать советы. Мне пришлось самой разобраться с тем, что со мной происходит, чего я на самом деле хочу… а потом наполнить все это содержанием.

Гораздо позже вечером, когда они выпили две бутылки вина, а Ева уговорила сестру сделать несколько глубоких затяжек, они долго смеялись в саду на скамейке, перечисляя, чем Дженни должна наполнить свою жизнь.

– Для начала покупки, готовка и стирка.

– Ты что, совсем сошла с ума?! – воскликнула Ева. – Разве у тебя нет вполне трудоспособного мужа и двух сносных помощников, которые вполне могут сбегать в супермаркет, пока ты будешь лежать в ванне с маской на лице, читать журнал и фантазировать, что ты замужем за Антонио Бандерасом?

Они опять рассмеялись.

– А знаешь, тебе надо съездить в отпуск, Дженни, и заняться собой. Массажи, маски… ну, я не знаю… Что там делают адвокаты, чтобы расслабиться? Пойди и устрой всем взбучку или что-нибудь в этом роде… надень наручники на них, что ли.

Еще один взрыв смеха.

– А по поводу твоего замечательного дома… – Ева уже не могла остановиться. – Там у тебя совершенно излишняя чистота, я позволила бы своим детям есть с твоего пола. Хотя… – Она наклонилась под кухонный стол. – Они и с моего пола едят. – Ева вынырнула с грязным тостом с джемом. – Вот посмотри…

Дженни начала хохотать так сильно, что вскоре у нее заболели мышцы живота.

– Господи, я такая неряха! – воскликнула Ева. – Ты, наверное, уже жалеешь, что приехала ко мне? И конечно, думаешь: «Если на полу в кухне можно найти тосты, то что я найду в своей кровати?»

– Перестань! – Дженни уже буквально плакала от смеха. – Я сейчас описаюсь.

– Боже мой, Дженни, – невозмутимо сказана Ева. – Ты меня поражаешь.

– Правда? – На лице Дженни появилось испуганное выражение.

– Нет-нет, что ты, я шучу. Это и называется доставлять себе удовольствие. – Ева сказала это медленно, словно втолковывая сестре свою мысль. – По-моему, для одного вечера вполне достаточно развлечений.

Она посмотрела на сестру, раскрасневшуюся от смеха и вина, выглядевшую гораздо мягче и привлекательнее, чем в последние месяцы.

– Тебе надо потихоньку менять свою жизнь, – добавила Ева. – Перестань за все хвататься, все контролировать. Твои дети только больше станут тебя ценить, если ты немного ослабишь к ним внимание. Они хорошие ребята, и потом все будет замечательно. Кто осудит их, если они, молодые и глупые, попадут пару раз в сложные ситуации? Так люди и учатся. Помнишь, как Том влип в ту торговую аферу? Что там было, травяные пилюли для похудения?.. Господи, неужели я все это уже забыла! Тогда ситуация казалась совершенно ужасной! К тому времени, когда он мне все рассказал, его долг достиг тысячи фунтов. Глупый мальчишка!

Сестры посмотрели друг на друга и снова рассмеялись.

– А еще я считаю, что тебе надо изменить прическу и брюки, – добавила Ева.

– Что?! – воскликнула Дженни.

– Можешь спорить и упираться сколько угодно, но тебе совершенно необходимо полностью обновить гардероб. Придется приложить немало усилий, чтобы заткнуть глотку твоему внутреннему голосу адвоката. Новая прическа и брюки будут началом искоренения скучной, старомодной женщины средних лет.

Ева протянула руку и отогнула край эластичных брюк Дженни, под которыми, как она и ожидала, были надеты серые трусики, а поверх них колготки.

– Кошмар! Это, конечно, очень практично, но… кошмар. Нам нужно, чтобы ты сидела в своем строгом адвокатском костюме и думала: «Да, я знаю, что выгляжу скучно, однако на мне очень пикантные розовые трусики…» И надо обязательно исправить прическу, дорогая, – Ева не могла не упомянуть о своем друге-парикмахере. – Гарри сделает из тебя конфетку.

На следующий день, в три часа, обе сестры заняли места в одном из дорогих кафе с мраморными столиками, где все было заказано с тройной порцией взбитых сливок и сопровождалось разговорами о новой прическе Дженни. По дороге они посматривали на свое отражение в витринах.

Светлые пряди Евы были подцвечены розовой краской.

– Полагаю, я еще не слишком стара для этого цвета. На свадьбу окрашусь не в смываемый розовый цвет, а в устойчивый, – пообещала она Гарри, который, приводя в порядок ее волосы, с сомнением выслушал просьбу Евы.

Но когда краска была смыта, а высушенные пряди цвета сахарной ваты уложены, ему пришлось согласиться. Розовый цвет вовсе не испортил ее, а только добавил пикантности и смелости.

Ее отвага подвигла на риск и Дженни.

Сейчас у нее была гладкая короткая стрижка, открывающая маленькие ушки и красивую шею. Волосы Гарри ей выкрасил в темно-каштановый цвет.

– Мы выглядим замечательно, дорогая, не сомневайся, – сказала Ева сестре, когда они с аппетитом поглощали горы взбитых сливок.

На полу, возле ног, стояло множество пластиковых пакетов, полных трусиков, бюстгальтеров, панталон и брюк с заниженной талией! После первого шока Дженни решилась, и сейчас в сумках лежали зеленые, розовые, оранжевые, бирюзовые, даже блестящие серебристые G-стринги.

– Пообещай мне, что будешь носить их на работу, – громко сказала Ева в примерочной.

– Ради Бога, тише, – зашипела на нее Дженни.

Но Ева заметила заинтригованный взгляд продавщицы, когда они выходили из магазина.

– Уверена, она решила, что мы лесбиянки, – заволновалась Дженни.

– Знаю. – Ева взяла сестру под руку. – Жаль разочаровывать бедняжку. – Она лизнула Дженни в ухо.

– Перестань! Ты что, с ума сошла?

– Ты скованна, как деревенская девушка, моя дорогая мамочка.

– Как мне стать хоть немножко похожей на тебя?

– Могу напомнить тебе момент в прошлом, когда я очень хотела быть похожей на тебя.

– Ты уверена, что будешь носить G-стринги? – спросила ее Ева.

– Конечно! Не думаешь ли ты, что я потратила деньги на трусики, чтобы положить их в ящик комода?

– Ты покажешь их Дэвиду?

– Ну… не знаю… – Дженни взяла ложку и опять принялась за еду. – По-моему, нам с Дэвидом следует пожить врозь. – Она посмотрела на Еву. – Я только что это решила.

– Новая прическа меняет образ мыслей, – не удержалась от замечания Ева. – Твои меня пугают.

Дженни улыбнулась сестре, затем после паузы добавила:

– Я замужем уже шестнадцать лет. Это очень большой срок. Очень большой срок для того, чтобы быть женой, матерью, постоянно думать о том, чего хочет Дэвид и чего хотят дети. Надеюсь, я не выгляжу самой эгоистичной женщиной на планете, но я забыла, кто я, чего я хочу или что мне нравится, даже что я люблю есть. Креветки, например. – Дженни почти смеялась. – Я бы сейчас с удовольствием съела горячих жареных креветок с чесноком и лимонным соком… – Она замолчала, задумчиво склонив голову. – Знаешь, с тех пор как я вышла замуж, мне удалось их поесть не больше трех раз, потому что у Дэвида на креветки аллергия.

Она покачала головой.

– Мы настолько близко все время, что я не могу его разглядеть. Никак не пойму, что же в нем было такое – если было на самом деле, – что я влюбилась в него. И пойму, только если побуду от него на расстоянии. Мне нужно уехать… оставить их на время. – Опять засмеявшись, она добавила: – Одному Богу известно, как моя семейка на это отреагирует.

– Постарайся не брать в голову, – посоветовала Ева.

– Да. Вся моя жизнь стала бесконечным компромиссом, – грустно заметила Дженни. – Никто теперь не делает то, что хочет. Мы все живем так, как якобы надо жить… как хочет кто-то еще. Я понимаю, всем не угодишь, но бывают моменты, когда один человек все время несчастен, а из-за него еще четыре забывают, что такое быть счастливыми.

– Да… жить с людьми дело сложное, – согласилась Ева. – Потребности индивидуума по сравнению с потребностями группы… Уверена, Анна посоветует нам прочесть немало книг на эту тему.

– Меня она немного пугает, правда.

– И меня иногда тоже, а вообще Анна – нормальный девятилетний ребенок, – ответила Ева.

Плохо, если на дочь навешают какие-то ярлыки, с которыми ей придется жить в будущем.

Кое-что пришло Еве в голову впервые.

– Теперь, когда я думаю о жизни с Деннисом, – призналась она, – то понимаю, что полностью ему подчинялась и делала все, что он хотел. Старалась быть такой, какой он желал меня видеть. А с Джозефом было все наоборот. Я постоянно сопротивлялась любому компромиссу и старалась заставить его делать то, что хочу я, даже изменить привычки в еде. Он должен был отказаться от кофе, от встреч с коллегами, перекроить всю свою жизнь… О Господи! И представляешь, ни одного сюрприза. Но потом он взбунтовался!

– Знаешь, мне кажется, что, когда люди долго живут вместе, это сродни капле, которая долбит камень, – постепенно изменяясь, ты теряешь свое «я». Вечные замечания Дэвида по поводу моей одежды – это слишком дорогое, то слишком откровенное, слишком узкое, слишком яркое… – превратили меня в итоге в старомодную, плохо одетую женщину. А ведь я тратила половину зарплаты на лучшую итальянскую одежду, которую только можно было найти в Винчестере!

Ева согласилась с ней.

– Вот почему люди, не выдержав такой жизни, в сорок разводятся. Купи спортивную машину, не отказывай себе в красивой одежде.

– Значит, вот как? Значит, мне надо развестись, чтобы опять стать собой? – спросила Дженни.

– Не могу сказать. – Ева облизала крем с ложки. – Посмотри на Дэвида, посмотри на детей, подумай…

Дженни опять стала пить чай. Ева отметила, что на лице опытного адвоката очень трудно что-либо прочесть.

В конце концов Дженни подняла глаза и сказала с легкой улыбкой:

– Для начала я начну носить красивые трусики… Научусь в них комфортно себя чувствовать.

– Вот это мне нравится! Молодец! – улыбнулась сестре Ева.


Глава 29


Пора было подумать и о работе. Лестер торопил с решением и старался быстрее оформить ее продвижение по службе, чтобы она не вздумала отказаться от новой должности. И вот Ева почистила свой лучший костюм, погладила блузку и тщательно выбрала туфли для встречи с группой экспертов по кадрам перед тем, как вместе с двумя другими кандидатами пройти собеседование.

Прежде, размышляя, нужна ли ей новая должность, Ева почему-то упустила из виду тот факт, что ее могут и не назначить. А когда она это осознала, у нее разгорелся аппетит. В ежедневнике 7 августа – дата собеседования – было обведено красным маркером. У нее мелькнула мысль, что с этим числом связано что-то еще… мелькнула и исчезла. Сейчас Еву занимало только предстоящее испытание. Очевидно, она все-таки хочет встать во главе отдела, производить перемены, нести ответственность за решения… Единственной загвоздкой была семья, ведь дети могут пострадать из-за того, что у нее будет больше работы и меньше свободного времени.

Баланс между семьей и работой… Это особое искусство – находиться в центре событий, когда тебя толкают и дергают, и не позволить разорвать себя на части; найти способ уделить больше внимания одной стороне, когда есть нужда, а потом быстро отыграть назад. Ева видела, как это делают Дженни и Джен, неделю уделяя повышенное внимание семье, неделю – работе, и она знала, что Том и Дипа столкнутся с такими же проблемами, когда появится ребенок.

Пролежав очень долго в ванне, Ева пошла проверить, как там дети. Как каждая мать, она любила смотреть на спящих детей – на длинные ресницы, раскрасневшиеся щеки и равномерное движение груди при дыхании. Спящие они всегда прелестны: Анна – просто ангел, а Робби – маленький купидон в пижаме.

Вернувшись в спальню, Ева приняла поочередно все самые сложные успокаивающие позы, затем просто легла на пол и попыталась расслабиться.

Ночью, вскоре после того, как ей удалось уснуть, ее разбудили какие-то странные звуки в комнате.

Ева поспешила зажечь свет и увидела своего маленького сына, бледного и вспотевшего, со следами рвоты на подбородке и пижаме.

– Все хорошо, Робби, – сказала Ева, за двадцать секунд прошедшая путь от глубокого сна до полного бодрствования. Она взяла ребенка на руки и положила к себе в кровать. – Здесь тебе будет удобнее. Я схожу и принесу полотенце.

Ева вытерла пол, ковер и свои туфли, которые приготовила для собеседования.

Робби лежал в кровати, горячий и ко всему безразличный. Пощупав лоб, шею и живот сына, Ева дала ему попить, потом обняла мальчика, и они уснули.

Утром он проснулся около семи часов и на первый взгляд показался Еве вполне здоровым. Она отвела его к няне.

Едва Ева успела сесть за стол, как позвонила Арлен: у Робби жар, он не перестает плакать, хочет к маме… Еве не нужно было слушать дальше, чтобы понять: сыну действительно плохо, потому что до нее доносились громкие вопли.

– Хорошо, приеду сразу, как только смогу. Скажите ему, что я уже еду… У него нет сыпи?

– Нет, сыпи нет, – сообщила ей Арлен. – Но чувствует он себя плохо.

Ева схватила сумку и побежала искать Лестера.

– Я должна уйти, – сказала она ему.

– Ради Бога, Ева, у тебя чертовски важная встреча! – возмутился он. – У твоего сына температура?.. Ты же знаешь, как это бывает у детей. К тому времени, когда ты приедешь, ему станет лучше, и ты сама будешь думать, зачем так беспокоилась. Неужели нет никого, кто мог бы за ним присмотреть? Попроси. Всего на несколько часов. Мы попытаемся сделать так, чтобы тебя вызвали на собеседование первой.

– Нет, – ответила она. – Нет, Лестер. Мне неизвестно, насколько ему плохо. Я не доктор. Я знаю лишь, что у него высокая температура, что он несчастен и хочет к маме. У меня нет подруги, которую я могла бы попросить помочь, или папы Робби, так что я должна идти сама.

Потом в свое оправдание добавила:

– Семья для меня всегда будет на первом месте. – И, покраснев от гнева, воскликнула: – Черт побери, Лестер, ты знаешь, что я могу стать во главе отдела именно потому, что бросаю все на свете ради ребенка, который во мне нуждается!

Лестер глубоко вздохнул:

– Ладно… иди. Посмотри, как там дела, и скорее возвращайся.

– Спасибо, я за тобой как за каменной стеной, – сказала она вместо прощания.

Ева мчалась по дорожке к дому Арлен, подгоняемая истошными криками сына.

Она нетерпеливо заколотила кулаком в дверь, и Арлен почти немедленно открыла. Ева вбежала в гостиную и увидела на диване Робби, захлебывающегося от безутешных рыданий.

– Робби, детка! – Она схватила сына, и тот прижался головой к ее груди. – Милый мой, прости меня. – Ева обращалась сразу и к сыну, и к взволнованной няне.

– Как вы думаете, что с ним? – спросила Арлен.

– Не знаю. Возможно, это одна из детских инфекций, которые проходят через сутки. Я отвезу его домой, а там посмотрим. Надо обязательно позвонить доктору.

* * *


Дома Ева умыла Робби теплой водой, переодела в пижаму и уложила на диван. Он не хотел терять ее из виду и начинал плакать, как только она выходила из комнаты.

У него была высокая температура, выше 39 градусов. Ева стояла перед аптечкой в ванной и размышляла, что ему лучше дать – детский парацетамол или гомеопатическую белладонну. Снижать температуру или нет? Калпол или белладонну? Калпол или белладонну?

Она решила сначала дать белладонну, а если температура, не спадет, калпол. Робби дремал на диване, а Ева охлаждала ему лоб смоченной в воде салфеткой. Его рвало от каждого глотка воды, которую она пыталась ложечкой влить ему в рот. И он не оживился даже при виде Анны. Вечером Ева поняла, что пришло время опять проконсультироваться с доктором.

– Похоже на вирус, – прозвучал усталый голос на другом конце линии.

– Просто вирус? Просто вирус? – Она не удержалась и почти закричала: – А разве менингит не вирус? А СПИД?

– Не нужно так нервничать.

– Да, вы правы, – согласилась она, стараясь успокоиться. – Я очень устала, мой сын болен, и я хочу знать, все ли с ним в порядке.

– Скорее всего у вашего ребенка желудочный грипп. Наблюдайте за ним очень внимательно. Если температура будет подниматься, или участится рвота, или появится какая-нибудь сыпь, сразу вызывайте врача. Давайте ребенку калпол и понемногу воду.

Вот мы и опять пришли к калполу. Неужели никаких других средств нет?

– Калпол – это обыкновенный парацетомол, это не новое лекарство! – опять взорвалась Ева.

– Зато он поможет мальчику лучше себя почувствовать, мисс Гардинер. Вам обоим надо немного поспать.

Мисс Гардинер положила трубку, совершенно выбитая из колеи. В таких случаях Ева очень остро ощущала свое одиночество. Ей требовалось еще чье-то мнение. Мнение человека, который мог спокойно посмотреть на Робби, мечущегося в лихорадке на диване, и сказать: «С ним все будет хорошо», а потом обнять ее и предложить немного поспать, пока он посидит с мальчиком.

Ева почувствовала, как глаза наполнились слезами. Ей нужен Джозеф. Очень. Прежде чем она успела отогнать эти мысли, нахлынули воспоминания. Вот он стоит, весь испачканный рвотой маленькой Анны, у которой тогда резались зубки, и улыбается, ласково приговаривая: «Все, теперь девочке станет лучше».

Она вспомнила, как он ухаживал за ней во время ее простуд и гриппов, подавая в постель свежий бульон. Однажды, когда она плохо себя чувствовала, он перенес в гостиную телевизор и видеомагнитофон.

Джозеф был очень внимательный и заботливый.

Был… был… напомнила она себе, желая остановить поток мыслей. «Джозеф превратился для тебя в пустое место, не забывай. Поэтому ему пришлось уйти. Ты собрала чемоданы и избавилась от него».

Ночью Робби каждый час просыпался. Его тошнило, он плакал, лежал обессиленный на ее руках, требуя, чтобы Ева избавила его от болезни, потому что она его мама. Именно это мамы и должны делать.

В какой-то момент он проснулся и стал настаивать, чтобы они пошли в кухню и испекли торт.

– Что?! – воскликнула Ева и потянулась к настольной лампе, пытаясь проснуться, что ей никак не удавалось, потому что она была полностью измотана.

– Я хочу печь торт, – плакал Робби.

– Торт? Робби, дорогой, посреди ночи? – Часы показывали половину пятого. – Давай мы постараемся уснуть, а торт будем печь утром.

– Я хочу печь торт, я хочу печь торт! – повторял мальчик снова и снова.

Он буквально горел, ни одной капельки пота не выступило на коже ребенка.

Опять пришлось прикладывать к голове малыша холодные компрессы и поить его водой.

Робби все еще продолжал бредить о торте, и она пошла в кухню, насыпала в миску муки, взяла деревянную ложку и вернулась в спальню, думая про себя, что, наверное, сошла с ума. Она смотрела на своего сына и взбивала ложкой муку, пока та не осела на его волосах, руках, пижаме и пуховом одеяле.

В эту же миску его вырвало водой, которую она ему дала, и через минуту он уснул у нее на руках.

Через несколько бессонных часов встала Анна и предложила приготовить завтрак, пока Робби спит.

– Может, тебе снова начать его кормить грудью? – предложила Анна, когда они вместе сидели в кухне за столом.

Ева так устала, что у нее не было сил поднять ложку.

– Нет, не стоит. Но знаешь, если бы он этого захотел, я бы сделала все что угодно.

Ева кормила Робби грудью еще месяц после того, как ему исполнилось два года, несмотря на неодобрение Анны.

– Я буду кормить Робби, пока ему не исполнится два года, обещаю, – говорила она дочери.

Ей пришлось объяснить сыну, что теперь он будет пить молоко из чашки. Они вместе пошли в магазин и купили ярко-красную чашку. Мальчик пил из нее целый день, потому что это была специальная чашка для молока.

Он, правда, не раз пытался все вернуть на свои места, однако Ева терпеливо объясняла мальчику, что он уже большой, поэтому ему придется пить из чашки.

– Я большой? – спросил он, улыбаясь.

– Да, – ответила она и поцеловала сына в пухлую щечку.

Так и закончилось для Робби кормление грудью. Позже ночью Ева плакала по этому поводу. Вот так она и последнего ребенка стала поить из чашки. Ее небольшая грудь скоро станет еще меньше.

– Ты ужасно выглядишь, – сказала Анна.

– Спасибо, дорогая.

– Робби поправится?

– Обязательно. Думаю, ему уже лучше.

– Почему у тебя мука на волосах?

– Долгая история…

Да, выглядела она жуткой неряхой – бесформенная серая ночная рубашка, волосы, обсыпанные мукой, под глазами двойные мешки. Ей была необходима ванна, но мог проснуться Робби. Совершенно никакой возможности помыться, одеться и привести себя в порядок.

Пока не зазвонил телефон.

– Здравствуй, Эвелин, рад, что застал тебя дома.

Сначала она отметила американский акцент и только потом задумалась, откуда этот человек знает, как ее когда-то звали.

– Привет.

– Привет. Это Деннис. Я встречаюсь с Томом и Денни в полдень, а сейчас есть время навестить тебя, посмотреть, как вы живете.

– Деннис?

Деннис! Сердце заколотилось как бешеное, дыхание перехватило.

– Да. Я уже подъезжаю. Буквально за углом.

Буквально за углом!..

– Мне показалось, что будет неплохо встретиться.

Почему ей до сих пор трудно сказать ему «нет»? Деннис действовал на нее гипнотизирующе, как непреодолимый поток. Ева пребывала в таком шоке, что не могла произнести ни слова. Где-то должна была быть запись о том, что он приезжает. Том или Денни что-то говорили, но она полностью все забыла. Или скорее предпочла забыть. А теперь он вот-вот постучит в дверь, совершенно неожиданно, как… как вирус.

Ева ничего не ответила, да Деннис и не слушал. Он, как всегда, полагал, что все должны считаться с его планами.

– Отлично. – Короткие гудки.

В голове не укладывается, он далее не дождался ее согласия!

– Черт! – громко закричала она, взмахнув трубкой телефона. – Пропади ты пропадом! Пошел к дьяволу, мерзавец! Оставь меня в покое!

Впрочем, в его присутствии ни одно из этих слов не сорвется с ее языка. А почему? Как ему удается до сих пор заставлять ее чувствовать… свою беспомощность?

Он будет здесь через пять минут!.. В дикой спешке Ева металась по квартире, пытаясь сообразить, что на себя надеть, как привести себя в порядок, что ему говорить. Она уже почти решила встретить его как есть – босиком и в ночной рубашке. Это несправедливо! Ей хотелось плакать.

Ева поспешила в ванную. Господи, ну и видок! С чего начинать? Она яростно провела щеткой по волосам, обсыпав все вокруг мукой, потом стянула волосы на затылке в хвост и стала искать какую-нибудь помаду. Ничего не обнаружив, помчалась в спальню, чтобы переодеться. Неужели нет ничего чистого и, может быть, даже выглаженного? Хотя выглаженное – это уже слишком…

Звонок раздался, когда она застегивала последние пуговицы на джинсах. На то, чтобы привести в порядок квартиру, времени уже не оставалось. Но по пути к входной двери она все-таки собрала кучу вещей и сунула ее в шкаф. Робби наконец уснул, хотя бы одной заботой меньше.

Вот и он, человек, которого она когда-то называла мужем, человек, который обманул ее и сыновей и которого она не видела почти шесть лет.

Когда Ева протянула руку к замку, у нее засосало под ложечкой.

– Привет, Эвелин!

Перед ней стоял мужчина в костюме в тонкую полоску, с красным лицом и явно наметившейся лысиной, протягивая для приветствия руку.

– Деннис? – Ева с трудом его узнала.

Он сильно постарел… Конечно, ведь ему за пятьдесят. Даже глаза, казалось, поменяли цвет. Да, летят года…

– Привет, – пробормотала Ева, тоже протянув руку. – Входи.

– Тяжело после долгого перелета, – сказал он, прежде чем она успела придумать первый вопрос. – Хотя лететь в первом классе, конечно, приятно. С тобой обращаются, как с королем… – разглагольствовал Деннис, пока она его вела по коридору в кухню.

Оказавшись на месте, Ева подумала, что совершила ошибку. Кухня никогда не была самым чистым помещением в доме, однако сегодня… На столе стоял пластиковый салатник с содержимым желудка Робби, и валялись скомканные бумажные полотенца, которыми она вытирала сына.

Ева сбросила со стула кота и жестом предложила Деннису сесть. Он с сомнением уселся.

– Мой младший сын болен, у нас была ужасная ночь. – Она неопределенно помахала рукой, пытаясь объяснить этим хаос в квартире, в глубине души совершенно не понимая, почему уделяет так много внимания тому, что он подумает.

– Господи, да у тебя совсем крошечная квартира! Всего две спальни?

Ева кивнула.

– Выходит, здесь когда-то обитали мои мальчики, твой бойфренд и другие дети? Жаль, что нет законов, запрещающих такой кошмар. – Фраза была произнесена с улыбкой, то есть Деннис считал, что это смешно. Чертов шутник!

Она почти пустилась в объяснения, что к тому времени, когда родился Робби, старшие мальчики и Джозеф уже переехали. Но для чего? Он все равно ее не слушал, слишком занятый критикой, делая мерзкие замечания.

– Чай?

– М-м-м… а кофе у тебя нет?

Она подумала о банке, стоявшей на верхней полке, о том, что ему надо делать кофе, а потом сидеть рядом и ждать, пока он его выпьет…

– Без кофеина? – спросила Ева, решив, что должна вести себя прилично.

Больше она не хочет перед ним позориться.

– Без сомнения. – Не «спасибо», или «чудесно», или что-нибудь еще из слов, которыми выражают благодарность, а именно «без сомнения».

Ева поставила на огонь чайник, с грохотом передвигая посуду, таким образом пытаясь выпустить пар в процессе приготовления кофе.

Они поговорили о детях, сначала о Томе и Денни, а потом о младших, появившихся во вторых семьях. Для Евы все это было ужасно.

– Надо заметить, что у Тома и Денни жизнь неплохо сложилась. Модный фотограф и программист – прекрасно, если учесть, что у них нет специального образования.

– Они оба учились в колледже, – сердито заметила Ева.

– Колледж не заменяет…

В этот момент зазвонил его мобильник, что спасло Денниса, иначе Ева, наверное, выцарапала бы ему глаза.

– Деннис Лей. Так, великолепно… действительно отлично. Нет, я могу изменить планы. Хорошо, подъеду к ленчу. Так… встреча с бывшими коллегами.

Бывшие коллеги. Ей пришло в голову, что надо было потихоньку плюнуть в его кофе.

Не переводя дыхания, он позвонил Тому, чтобы отменить их встречу за ленчем и договориться на другое время. Нет, сегодня он к ним не придет, у него срочное дело. Как-нибудь в другой раз.

В этом был весь Деннис. Он не видел сыновей шесть лет – и тут же перенес с ними встречу, чтобы повидать бывших коллег.

Сначала Еве показалось, что он стал несколько мягче, но теперь она поняла, что ошиблась.

– Итак… – Он сделал глоток черного кофе. – Все в той же квартире, на той же работе. Все как в последний раз.

Она кивнула.

– Ты могла бы продвинуться по службе за шесть лет.

На какое-то мгновение ей захотелось упомянуть о возможности повышения, но потом Ева решила, что не желает, чтобы он знал даже это о ее нынешней жизни.

– У меня родился еще один ребенок и не было времени, – ответила она.

Боже мой! Почему она не в силах его прогнать? Ева подумала о маленьком сыне, лежащем на диване и наконец почувствовавшем себя лучше, и ей стало стыдно за ссылку на него в свое оправдание.

– Квартира довольно уютная… уникальная в своем роде. – Сейчас Деннис осматривал их жилище.

Разномастные, раскрашенные вручную керамические тарелки, желто-оранжевые стены… Кроме того, в кухне царил ужасный беспорядок. Даже если болен ребенок, женщина, на которой он был женат, не должна была так все запустить.

С тех пор как он ее бросил, они несколько раз виделись, и Ева, как ему казалось, все сильнее изменялась в худшую сторону. Почему она не облегчила свою жизнь и не вышла замуж за такого же богатого бизнесмена, как он? Неужели не было возможности? А теперь что же? Свихнувшаяся хиппи, вегетарианка с розовыми волосами, мать-одиночка четырех детей. Вырастила его сыновей в ужасной маленькой квартире в Хэкни. Хотя он сам обрек их на это, с раздражением думал Деннис, но у него была работа, новая жена, две дочери. Он не мог слишком много думать о Еве и сыновьях. Ему оставалось только надеяться, что у них все будет хорошо.

Деннис встал и выглянул в окно на замечательный сад, маленький и до краев наполненный буйной зеленью и цветами. Но видел он только разбросанные по саду игрушки – маленький желтый трактор, песочницу в виде черепахи, пластиковые лопатки, маленькие ведерки и несколько футбольных мячей.

– Обожаю работу в саду, – сказала Ева, думая, что услышит обычный комплимент по поводу сада.

– Понятно, – ответил Деннис.

Комплимента не последовало.

Конечно, он не мог отрицать, что Ева прекрасно сохранилась. Насколько он помнил, ей было сорок два года, но выглядела она значительно моложе. Гибкая девичья фигура, морщин не видно… разве что бывшая жена стала немного мягче и круглее. Есть чему позавидовать. Счастлива ли она, Деннис не имел понятия. А счастлив ли он сам? В общем, наверное, да. Он любил свою жену и считал, что тогда принял верное решение.

– Мне хотелось бы получше узнать Денни и Тома. Я открою им визу и приглашу приехать ко мне.

– Отлично, – пробормотала Ева, хотя на самом деле такая перспектива ее пугала.

Имея богатого отца в Штатах, они оба могли отправиться жить и работать в Америку. Но решатся ли они на это без денег в кармане? Особенно Денни…

Даже сейчас Ева не могла преодолеть страх, живший в ней все эти годы, страх перед тем, что Деннис когда-нибудь вернется и дети увидят в нем замечательного, фантастического отца, по которому так много лет скучали, а мать, которая стирала, занималась работой по дому, вытирала им носы и водила к дантисту, потеряет свою привлекательность.

– Мамочка! – услышала она крик из гостиной.

– Тебе лучше уйти, – сказала Ева Деннису, который тотчас посмотрел на часы. – Вряд ли Робби достаточно хорошо себя чувствует, чтобы принимать гостей. Кроме того, я жду звонка с работы.

– Конечно, мне и самому пора. Здесь можно поймать такси или лучше вызвать по телефону? – Началась суета, поиски номеров телефонов такси.

– Мамочка!

– Иду, дорогой!

– Сходи посмотри, что там с ним. А мне надо сделать несколько звонков.

Наконец Ева попрощалась с ним, помахала рукой из дверного проема, буквально заставив себя улыбнуться.

Потом она с силой захлопнула дверь. Но на этом не остановилась, а пошла в гостиную и в течение нескольких минут под смех Робби тузила диванные подушки.

Пропади ты пропадом, Деннис! Пропади ты пропадом, мерзавец!

О'кей. Теперь стало немного легче.


Глава 30


Денни доставил их к входу в шикарный отель и поехал искать место для парковки.

Идея, конечно, принадлежала Деннису. Воссоединение большой семьи. Ева и четверо детей были отмыты, вычищены и приведены в порядок для встречи с его женой и дочерьми.

Она понимала, что это глупо, но все равно потратила кучу времени на то, чтобы решить, в чем идти на встречу. От черного рабочего костюма Ева сразу отказалась – слишком формально. Джинсы с заниженной талией и разнообразные топы полетели на пол – слишком неформально. В конце концов она остановилась на длинной зеленой атласной юбке и черной блузе, украсив ее своими лучшими бусами из бирюзы и браслетами. Оставались сомнения, а сочетается ли бирюза с зеленым, но тут пришла Анна, чтобы посоветоваться насчет своего яркого розового платья, подаренного ей кем-то на Рождество. Ева одобрила выбор дочери. Затем Робби потребовал сок, печенье и мультфильм и стал без конца спрашивать, куда они идут и скоро ли Рождество. На заднем сиденье машины Денни Ева подкрасила губы и даже наложила тени. Все-таки событие предстояло исключительное.

Денни под страхом смерти потребовал, чтобы они дождались его в холле отеля, – не хотел пропустить ни одной минуты важной встречи. Когда он вернулся, Ева и дети были направлены в комнату отдыха для проживающих в отеле, где их ожидали мистер Лей и его семья.

Они вошли в зал, и Деннис встал со своего места и помахал им рукой, мол, идите сюда. Так, стоя, их и встретил.

Три дамы, сидевшие рядом с ним, тоже встали, и обе группы оказались одна перед другой. Ева неожиданно пошатнулась, потому что засмущавшийся Робби обхватил ее колени.

Деннис представил их, потом последовали рукопожатия.

– Моя жена Сьюзен, – сказал Деннис. – Мои дочери – Сара и Луиза. Анна, привет, я Деннис. А это, судя по всему, Робби… Привет, малыш.

Ева пожала руку женщине с красиво уложенными светлыми волосами в сиреневом платье с жемчугом на шее. У нее почему-то возникло впечатление, что она ее где-то раньше видела. Сьюзен было далеко за сорок. Это очень удивило Еву.

Потом она пожала руки девочкам.

Они были такими взрослыми, с подкрашенными губами, в топах с глубокими вырезами, обтягивающих джинсах… Может, в Штатах девочки растут быстрее?

– Черт возьми! Ты такая большая! – не удержалась Ева от замечания старшей девочке – Сара, что ли?

– Мне почти шестнадцать, – самодовольно ответила та.

Когда Ева повернулась к младшей дочери Денниса, в ее голове все еще звучало «шестнадцать»!

– Привет, рада с тобой познакомиться, Луиза.

Шестнадцать! Значит, Саре столько же лет, сколько было бы сейчас ребенку, которого она тогда потеряла?

Шестнадцать! Значит, девочка должна была вот-вот родиться, когда Деннис их бросил?

Шестнадцать! Значит, Сьюзен была беременна, когда Деннис уехал от нее.

Сьюзен? Сьюзен? Ее мозг как безумная машина перебирал даты и события. И наконец нашел ответ. Сьюзен Митчелл – финансовый директор одного из самых уважаемых клиентов Денниса… Вот почему женщина показалась ей знакомой. Ева смотрела на белокурую голову Сьюзен и удивлялась, как она сразу ее не узнала. Но почему жена Денниса делает вид, что не знает ее? Кошмар какой-то.

Луиза смотрела на нее, словно ожидала ответа.

– Сколько лет вашей дочери? – повторила вопрос девочка.

– О… Анне девять, но рассудительна она на все девятнадцать. Поздоровайся, Анна.

Денни и Том разговаривали с Деннисом и Сьюзен. Они смеялись, вежливо отвечали на вопросы, с интересом слушали отца. Момент, конечно, неподходящий, чтобы заводить разговор о неверности бывшего мужа.

Ева приложила пальцы к горящим щекам и почувствовала, как в глазах закипают слезы. Будь он проклят! Почему он не рассказал ей раньше? Почему она узнала об этом в такой момент, и теперь ей надо бороться с потрясением, пытаясь не подавать виду, что расстроена.

Ева наклонилась, чтобы поговорить с Робби, который все еще стоял, мертвой хваткой вцепившись в ноги матери.

– Что с тобой, малыш?

– Мне не нравится этот дядя, – сказал он.

– Какой?

– Тот старый дядя. – Он указал на Денниса.

От ребенка невозможно ничего скрыть. У детей, наверное, внутри маленькие радары.

Ева не собиралась выяснять у Робби причину, но он объяснил сам:

– Он плохой, я его боюсь.

– Что тебе предложить выпить? – спросил Деннис, дотронувшись до плеча Евы.

– Убирайся! Ты, толстяк, не трогай мою маму! – закричал Робби.

– Робби, прекрати немедленно. – Ева была в смятении, хотелось и плакать, и смеяться одновременно.

Почему она чувствует себя так, словно ее жизнь, которую она так тщательно строила шестнадцать лет, разваливается на части? Какого черта ей не удается избавиться от его влияния? Он всегда ухитрялся контролировать ее. После стольких лет унижения ей до сих пор больно за все долгие вечера и бессонные ночи, когда она ждала его звонка или возвращения домой, за все те слезы, пролитые из-за него и ребенка, которому сейчас было бы пятнадцать-шестнадцать лет. Проклятие!

– Думаю, тебе надо выпить, – донесся до нее голос Денниса.

– Не мог бы ты заказать мне вина в баре? – Ева старалась, чтобы ее голос звучал как обычно, но он понял, о чем она думает.

– Мы как-нибудь поговорим с тобой об этом. Я все тебе объясню.

– Хорошо, – согласилась Ева.

– Уходи! – опять закричал Робби, а потом, к удивлению присутствующих, вцепился зубами в бедро Денниса.

– Ой! – громко воскликнул тот.

Не было сомнений, Робби кусался больно.

– Робби! – пробормотала Ева и наклонилась к нему.

– Он мне не нравится! – пронзительно закричал мальчик, а потом неожиданно звонко чмокнул ее в щеку.

– Робби! – По-видимому, ее сыну не понравилось участвовать во встрече поколений.

Ева не в первый раз подумала, что все постоянно находятся меж двух огней – родителями и детьми.

Робби разразился громкими рыданиями. К счастью, появился Том и тут же исчез со своим маленьким братом, пока обстановка не стала еще более ужасной.

Постепенно все успокоилось. Ева немного побеседовала со Сьюзен, причем обе притворялись, что прежде не были знакомы. Разговор шел о Штатах и о том, как сильно изменился Лондон.

Денни и Деннис тоже говорили о Штатах и о том, как сильно изменился Лондон, насколько Ева могла судить по обрывкам беседы. Девочки стояли отдельно. Когда Ева проходила мимо своей дочери с задорным белокурым конским хвостом, то обратила внимание, насколько Анна очаровательна в попытках соответствовать старшим девочкам, и не могла не подслушать, о чем идет речь.

– Ты лечилась в психушке?! Круто. Я тоже проходила терапию, когда мои родители разошлись. А ты там лежала в стационаре? Круто. Я хочу стать психиатром, когда вырасту, – говорила ее дочь.

О Господи!

Возвращаясь к этой странной семейке, Ева увидела, как Деннис обнял жену за талию и слегка прижал к себе, а Сьюзен повернулась и улыбнулась ему. Этот незначительный эпизод удивил Еву. Прежде она жалела женщину, которой пришлось выйти замуж за Денниса, но, став свидетелем этой сцены, поняла, что они по-настоящему любят друг друга. Разве не ирония судьбы? Именно сбежавший Деннис в итоге счастлив в браке. Еве никогда не хотелось быть похожей на отца, одиноко жить, забившись в маленькую нору… И вот к чему она пришла. Даже у Денниса есть человек, который его любит. Неужели она не заслужила этого? Черт… Ева поболтала в бокале кусочки льда. Еще пара джина с тоником, и она напьется в стельку.

Когда Деннис предложил пообедать в ресторане отеля, Ева отказалась. Она предпочла бы пойти куда-нибудь, где можно расслабиться. Кстати, уже и столик заказала.

Это его удивило. Но Ева еще утром решила, что не позволит ему командовать. Он приехал ненадолго, а она самостоятельный человек и больше не имеет с ним ничего общего.

В ресторане Ева чувствовала себя скорее наблюдателем, чем участником этого странного события.

Она смотрела на своих сыновей, очень вежливых, живо интересующихся жизнью отца. Анну же удивило, насколько чопорными и неприветливыми были дочери Денниса со своими родителями. К счастью, Робби получил воздушный шарик, и его нисколько не волновали отношения между взрослыми. Мальчик, громко топая, бегал вокруг столика, пока не устал и не уснул на коленях у матери.

Ева сосредоточила все внимание на дочери, изображавшей взрослую леди, но именно благодаря своим усилиям девочка выглядела совсем ребенком. Анна развернула салфетку и положила себе на колени, потом с помощью ложки и вилки стала элегантно есть макароны, немедленно вытирая губы, если на них оказывался соус.

Американские девочки перед едой прилепили жвачку к своим тарелкам. Когда им надо было сходить в туалет, они перед этим заговорщически пошептались. Похоже, дочери Денниса производили на Анну все меньше и меньше впечатления.

– Я надеюсь, – очень неприятным голосом заговорил Деннис, – что мои дочери будут изучать медицину, если когда-нибудь удосужатся открыть книгу и подумать о сдаче экзаменов. – Девочки посмотрели друг на друга, округлив глаза. – Единственный способ заработать в Америке деньги, насколько мне известно, – продолжал Деннис, – это…

Ева старалась его не слушать.

– Ты как? – тихо спросила она Анну.

– Все прекрасно, – ответила девочка. – Мне интересно, – добавила она шепотом. – Но ведь у меня не будет таких отношений с папой? Я смогу с ним встречаться?

– Ты имеешь в виду, что не увидишь его много лет? Что ты, дорогая, мы с твоим папой друзья и очень тебя любим.

– Мне кажется, папа все еще тебя любит, – заметила Анна, отправляя в рот очередную порцию.

– Почему ты так решила? – с улыбкой поинтересовалась Ева.

– Потому что он очень расстроился, когда ты вернулась от дедушки и ему надо было возвращаться домой.

– Неужели?

– А я ему рассказала, что ты все время спишь в его старых пижамах. Папе это понравилось.

– Я не сплю в его пижамах!

– Знаю, но мне было интересно, как он на это отреагирует.

– Анна!

– А Мишель его раздражает, поэтому мы никогда не смеемся, если она рядом.

В подобное замечание Ева могла поверить, хотя вряд ли это было связано с любовью Джозефа к ней.

– И… – Анна оставила главный довод на потом, – в шкафу под одеждой он хранит твою фотографию в рамке. – Не важно, что туда ее положила сама Анна, папа не вынул фотографию из шкафа. Она каждый раз проверяла, когда приходила к нему в гости.

– Что ж, хорошо, – сказала Ева. – Но тебе не следовало бы лазить по папиным шкафам. Я уже сказала, что мы с папой друзья и оба тебя любим. Это самое главное.

После разговора с дочерью Ева попыталась спокойно есть, однако слишком разволновалась.

«Я чересчур впечатлительна, – сказала она себе. – Почему мое сердце бьется как сумасшедшее из-за простой фотографии в шкафу? Я одинокая и ранимая старая баба. Мне надо вернуться к жизни и немедленно встретиться с ветеринаром».

Почему это она называет его ветеринаром? Нильс… Нильс. Необходимо думать о Нильсе. Может, станет легче?

Когда они вернулись домой, на автоответчике оказалось восемь сообщений от Джен, все примерно такого содержания: «Ради всего святого, Ева… Как бы ни было поздно, отправь детей спать, налей себе вина и обязательно позвони. Мне необходимо знать, как все прошло».

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Джен после того, как Ева рассказала ей все в деталях, начиная с приезда в отель до последней минуты.

– Меня до сих пор трясет от того, что я узнала, – возмущалась Ева. – Но ему я ничего говорить не стану – опять туда идти, выяснять отношения? Не могу даже представить, что он войдет в нашу жизнь и будет изображать заботливого папашу. Я не хочу, чтобы он нравился моим сыновьям! – воскликнула она. – Знаю, это эгоистично, они имеют право узнать отца поближе. Черт!.. А чего я ожидала? Что Деннис приедет, все сразу поймут, какое дерьмо мой бывший муж, и он тут же укатит в свою Америку? И почему мне никто никогда не говорил о его жене? О том, что она уже была беременна, когда он меня бросил? Об этом важном моменте Деннис решил умолчать.

– Да он же полный идиот! – напомнила ей Джен. – Практически все время думает только о себе. Нам это давно известно. Хотя, честно говоря, мне очень хотелось бы с ним встретиться.

– Что?

– На свадьбе! Свадьба ведь не отменяется?

– Насколько я знаю, нет. Хотя на мои знания полагаться не стоит. Мне и в голову не приходило, что мой муж влюблен в другую женщину. Господи! Я считала себя вполне самодостаточным человеком, а теперь полностью выбита из колеи.

– Потому что у тебя нет мужа? – возмущенно спросила Джен.

– Наверное. Или престижной работы… или какого-нибудь долбаного образа жизни, которым можно похвастаться.

– Ева, ты ли это! Он бросил тебя с двумя маленькими детьми. Ты всего добилась сама, так что перестань себя корить.

Немного помолчав, Джен разразилась тирадой:

– Не могу поверить, что он произвел на тебя такое впечатление. Знаешь, давай притворимся, что я ничего не слышала, а завтра утром ты проснешься такой, какая ты есть, – женщиной, которую я давно знаю и люблю. Женщиной, способной вырастить картофель, а потом приготовить из него пятьдесят пять блюд, ответить на сложные вопросы по алгебре, заниматься сексом в позе лотоса да еще работать полный рабочий день.

Ева засмеялась:

– Секс в позе лотоса?

– Попробуй для разнообразия, – хихикнула Джен и – добавила: – У тебя все будет в порядке, глупая. Позвони ветеринару.

– Нет.

– Позвони ветеринару, тебе говорят, – настаивала Джен.

– Его зовут Нильс. Почему ты до сих пор его называешь ветеринаром?

– Не знаю… так более непристойно. Как выглядит жена Денниса?

– Прекрасно. Именно такую жену Деннис и заслужил – деловую, холеную, самоуверенную… отчего, по-видимому, их дочери и пристрастились к наркотикам, – не удержалась Ева, к своему стыду, чувствуя удовлетворение по этому поводу.

– Да ну?

– Точно не знаю, но Анна сказала, что они проходили курс реабилитации. Насколько мне известно, при пристрастии к шоколаду в реабилитации нужды нет. Ты же знаешь американцев.

– А ты разве не рада, что не ты замужем за Деннисом, живешь не в Штатах, имеешь свой круг знакомых… Что там еще?

– Рада, – не задумываясь, ответила Ева.

– Тогда в чем дело? Он подло с тобой поступил, но все обернулось к лучшему.

– Ты права, – в конце концов согласилась Ева. – Думаю, мы хорошо справились с работой.

– Мы справились с ней прекрасно.

Последовала пауза, во время которой подруги улыбались и чувствовали тепло и привязанность друг к другу, уверенность в том, что их всегда поддержат и в счастливые времена, и в трудную минуту.

– Что наденешь на свадьбу? – спросила Джен.

– Подожди, увидишь.

– Когда?

Они договорились о встрече и наконец пожелали друг другу спокойной ночи.

Ева на цыпочках прошла в детскую спальню, поправила одеяла, пригладила волосы и поцеловала щечки.

Анна уснула с открытой книжкой в руках – «Как сохранить семью». Ева улыбнулась, аккуратно вынув из рук дочери книгу, и положила ее на тумбочку возле кровати.

Потом прошла в кухню, закончила кое-какие дела и приготовила себе чай. Ее жизнь полнилась множеством мелких ритуалов, но этот был самым любимым. А запах чая… Она сама придумала эту смесь.

Когда чай был налит в белую с голубой полосочкой фарфоровую чашку с блюдцем, она взяла ее и пошла в спальню, включив там настольную лампу. Мягкий оранжевый свет озарил комнату.

Ева разделась, позволив одежде упасть к ногам.

У нее совсем неплохое для сорока двух лет тело – небольшая грудь с крупными сосками, мягкая кожа на плоском животе, под которой прощупывались крепкие мышцы. Она пробежала рукой от пупка до волос на лобке и какое-то мгновение накручивала их на палец.

Потом открыла дверцу шкафа и достала оттуда платье, которое выбрала для свадьбы Тома и Дипы. Сняла его с вешалки и надела на обнаженное тело.

Платье сидело отлично. Чуть ниже колена, кремовое, связанное крючком. Стиль семидесятых, с рукавами, расклешенными от локтя. Связанное по косой, платье очень эффектно облегало бедра. Ева купила его в магазине, куда заходила в исключительных случаях, когда надо было найти подарки – какие-нибудь эффектные сумочки, броши, шарфики. Там же ее снабдили мягкой соломенной шляпой и вязаной сумочкой. Нашлись и подходящие туфли, которые она обула, прежде чем посмотреть на себя в зеркало. Как раз то, что нужно. Именно так следует носить это платье, без белья.

Но когда она продемонстрировала его Анне, та ужаснулась и закричала:

– Мама! У тебя видны соски!

Так ей пришлось надеть гладкое нижнее белье телесного цвета. Анна права, не стоит отодвигать невесту на задний план своими выпирающими из-под платья сосками.

Ева не могла не подумать, что в этом платье она сама могла бы выйти замуж. Очень подходящий наряд для соблазнительной дамы сорока лет, связывающей себя брачными узами.

Нет, только послушал бы ее кто-нибудь… Неужели она действительно рассчитывает еще раз стать невестой? Поддалась романтическим мечтаниям? Об этом должны думать молодые и оптимистично настроенные люди вроде Тома и Дипы.

Ева отхлебнула из чашки чаю. Прекратить унывать! Никто не знает, что ждет впереди. Разве жизнь не подкидывает порой самые неожиданные сюрпризы?


Глава 31


Еву так и тянуло коснуться округлой и в то же время крепкой как сталь ягодицы, двигающейся вверх и вниз на расстоянии вытянутой руки от ее лица.

– Не позволяй ей сесть на свою юбку! – предупредил Еву Том, пытаясь перекричать музыку. – Потом ни за что не отстираешь ее искусственный загар!

– Это удовольствие, наверное, обошлось тебе в уйму денег! – закричала она в ответ.

– Куда денешься? Я женатый человек… почти, – усмехнулся Том, затягиваясь сигарой.

Сигара? Сколько же Том выпил, что закурил сигару?

В ее руках был бокал с чем-то розовым и очень приятным на вкус. Ева сделала глоток, потом еще.

Длинные коричневые ноги танцовщицы сейчас находились по обе стороны от ее колен, перед лицом сверкал маленький треугольник бикини. Господи, о чем только она думала, когда приняла предложение Тома пойти на холостяцкую вечеринку?

– Обязательно приходи, мама. Соберутся все.

«Все» оказались довольно эклектичной толпой, занявшей три стола: коллеги Тома по работе, его старинные приятели, студенты-медики – друзья Дипы, их соседи и тому подобное. Свадьба обещала быть интересной.

Ева сунула танцовщице в руку свернутую банкноту в десять фунтов, лишь бы та перестала крутить перед ней задом и пошла… к кому-нибудь еще. Как раз тогда Денни и спросил, все ли с ней в порядке, и Ева внезапно осознала, что с трудом ворочает языком.

– Все нормально… только выпила слишком много. – Она хотела улыбнуться, но, как выяснилось, лицо тоже не слушалось.

– Деннис похож на идиота, – заявил Денни.

Ева поставила бокал на стол и в очередной раз пообещала себе, что больше не станет до него дотрагиваться.

– Ты только сейчас заметил?

Денни выпустил колеблющееся кольцо дыма.

– Я едва знаю этого парня. Он, по-моему, очень увлечен работой, так ведь?

– Ты о ком? – вклинился в разговор Том, окутывая их сигарным дымом.

– О Деннисе, – объяснила Ева, стараясь не кашлять.

Том моментально преобразился и, имитируя голос Денниса, изрек:

– Мальчики, у меня сейчас очень горячие деньки. Я здесь нашел кучу новых клиентов… – Том помахал сигарой и подмигнул Еве. – И потом, мам, – добавил он, – прошу тебя, пошли его к черту, если он начнет тебя доставать. Не стоит терпеть его ради нас, хорошо?

– Хорошо, – согласилась Ева, очень довольная. – А чем конкретно он занимается?! – прокричала она, потому что опять загрохотала музыка.

– Не имею понятия, – отозвался Денни, а Том пожал плечами. – Финансовые операции… консультации… Мы с Томом весь вечер разговаривали с ним о его работе, но так ничего и не поняли.

– Собираетесь когда-нибудь навестить его в Штатах? – хотела знать Ева.

– Да, – ответил Денни.

– Обязательно, – подтвердил Том.

– Только, пожалуйста, не уезжайте туда насовсем. – Ева схватила сыновей за руки и закусила губу, чтобы не разразиться слезами.

– Может, тебе принести воды? – спросил Денни.

– Неплохая идея, – сказала она.

Денни встал, оставив мать сидеть, прижавшись к Тому. Она отогнала рукой сигарный дым и спросила:

– Ты все еще доволен, что женишься?

– Да… по-моему, да, – усмехнулся он. – Свадьба, похоже, будет замечательная. Дипа распланировала все до самой последней мелочи. У меня даже появилось желание заявиться на слоне или сделать что-нибудь безумное, чтобы немного ее удивить.

– Вот на слоне не надо! – воскликнула Ева. – Мне тогда Робби вовек не увести с вашей свадьбы. Но, Том… брак… Ты действительно готов к нему?

До свадьбы оставалось всего четыре дня. Еве необходимо было убедиться, что Том уверен в правильности своего решения.

– Вроде бы да, – улыбаясь, ответил Том. – Ну, а если нам не понравится, всегда можно развестись.

Ева была шокирована, хотя… почему бы ему и не рассуждать подобным образом?

– Короче, я ничего не теряю, мам. Кто не рискует… – Он помолчал, а потом еще больше удивил Еву словами: – А почему вы с Джозефом не поженились?

Она постаралась замять вопрос:

– Не знаю. Господи, сейчас я была бы уже дважды разведенной!..

Денни вернулся с подносом, на котором стояли бутылки с водой и стаканы, как раз вовремя, чтобы услышать слова Тома:

– Я всегда представлял, что у меня будут очень хорошие отношения с детьми. Может, поэтому я и не тревожусь особо.

Ева задумалась: а каким представлялось будущее ей? Она привыкла считать, что ей не нравилось, во что превратился Джозеф. Но разве он не должен был измениться с возрастом?

– Да, я же забыл рассказать вам о повышении. – Всеобщее внимание обратилось на Тома. – Буду осуществлять контроль над новой программой, которую мы разрабатываем, и получать долю прибыли, если все пойдет как надо. – Лицо Тома расплылось в широкой ухмылке.

– Господи! – воскликнул Денни. – Ты не только собираешься жениться раньше меня, но еще и намерен стать мультимиллионером. Как мне с этим смириться? – Он положил на стол голову и притворился, что рыдает.

– Ден! Это всего лишь маленький шаг по карьерной лестнице, не более того.

Денни поднял голову и протянул брату руку.

– Приятель, я очень рад за тебя. Честно. Теперь вы с будущей женой сможете подумать о новом доме, а я избавлю вас от старого.

– Да, я уже прикидывал… Только не в Клингфорде. Полагаю, нам будет лучше в Хэкни. И Дипе, и мне здесь очень нравится. Мы еще слишком молоды, чтобы жить в пригороде.

– Он совсем взрослый, мама. – Денни зажег сигарету себе в утешение. – Если так пойдет, Анна выйдет замуж раньше меня.

– Анна? Замуж? – рассмеялась Ева и сделала большой глоток воды.

Теперь она чувствовала себя лучше. – Бедный ее избранник! Ты представляешь, сколько ему придется пережить проверок и анализов?.. Ты встречался с Патрицией? – помолчав, спросила она, надеясь, что инцидент с подружкой сына как-то уладился.

– Прелестная Патси и хозяин ее модельного агентства плавают на яхте вдоль побережья Сардинии.

– Скучаешь?

– Не очень. Просто я всегда сам представлял такую сцену: собственное модельное агентство, яхта…

– Бедный Денни! – засмеялась Ева и погладила его по голове, которая опять лежала на столе. – Все будет хорошо. Смотри-ка, девушка в серебряном бикини опять направляется к нам.


Глава 32


Машина проехала в открытые ворота и оказалась на зеленой лужайке. Анна и Робби от волнения хихикали на заднем сиденье, а Ева переживала из-за полных коробок еды в багажнике – хоть бы благополучно довезти.

Она предполагала, что увидит красивую, ухоженную лужайку, а попала просто в великолепие. Густая изумрудная трава, тщательно подстриженная, освещенная яркими лучами солнца… Ева прошла за ограждение в зеленую парковую зону, пытаясь охватить взглядом розово-голубой шатер и деревянную танцевальную площадку, украшенную праздничными декорациями, пластиковыми пальмами и большими букетами цветов.

У основания холма стояли расположенные полукругом и подготовленные к церемонии стулья.

Над головой голубело небо, ни одно дуновение ветерка не нарушало покой густых ветвей деревьев. Время только близилось к полудню, но уже не вызывало сомнений, что погода не омрачит радостное событие.

Из шатра вышел Денни.

– Привет, мам! Что-то холодильник барахлит. Дипа занимается составлением брачного контракта, и никто не имеет понятия, куда подевался Том. А вообще все в порядке. – Он торопливо поцеловал Еву в щеку, потому что их тянули в разные стороны Анна и Робби, желающие немедленно посмотреть место, где будет проходить церемония.

– Что?! Что ты имел в виду, когда сказал, что никто не знает, где Том? – встревожилась Ева.

– Просто мы не знаем, где он. Когда я проснулся утром, его уже не было. Телефон отключен. Ни я, ни Дипа никак не можем с ним связаться. – Денни пожал плечами. – Пока нет причин для беспокойства. У нас в запасе несколько часов.

– В багажнике полно еды. Чего еще хочет Дипа? – поинтересовалась Ева.

– У меня записаны все ее инструкции. – Денни достал из заднего кармана довольно внушительный рулончик отпечатанных листов и, развернув, протянул матери. – Видишь!

Ева просматривала лист за листом, где было подробно расписано, куда поместить цветы, как расставить стулья, где завязывать ленты…

– Она здесь с раннего утра, занималась тортом, складывала миллионы салфеток, а теперь отправилась домой, чтобы немного отдохнуть.

– Дипа беспокоится о Томе?

– Не сказал бы. Впрочем, с ней трудно разговаривать. Она просто рехнулась с этой свадьбой. А ты что, так встревожилась?

– Очень… Дай мне телефон.

– Пожалуйста, только сейчас все заберу… – Денни стал вынимать из багажника коробки с едой и пластиковую посуду.

– А что с холодильником? – Ничего, наладим.

Ева очень нервничала, суетилась, чувствуя себя матерью жениха, который сбежал едва ли не из-под венца.

Она набрала номер Тома и после щелчка оставила сообщение: «Том, это мама. Позвони, пожалуйста, нам или Дипе. Сообщи, все ли с тобой в порядке».

Ева отключилась, подумав, что ей следовало быть построже. Что он вытворяет? Хочет довести всех до сердечного приступа?

Ева прошла в яркий шатер, украшенный позолоченными ленточками и обставленный резными столиками и стульями.

– Как красиво, – сказала она Денни, не переставая думать, что Том может все эти усилия свести на нет.

Ряды фужеров для шампанского выстроились перед яркими розовыми салфетками. Все столы были накрыты скатертями, украшенными маленькими золотыми звездочками и цветочными композициями – яркие розы и подсолнухи, переплетенные плющом.

Везде чувствовалось участие Дипы. Только она могла придумать эти бессмысленные бумажные вертушки, торчащие там и тут, и облаченную в сари Барби, целующую Кена в футболке, на огромном бело-розовом торте. Все было так сказочно и, что еще важнее, очень подходило именно им. Это была свадьба, которую хотели Том и Дипа… если, конечно, ее сын придет.

Анна и Робби уже вовсю кружили по деревянному полу площадки для танцев, делая вид, что танцуют.

– Что еще я могу сделать? – спросила Ева у Денни.

– Ничего. Мы здесь с восьми часов утра. Только бы Том появился. – Он попытался ободряюще улыбнуться. – Давай сходим и полюбуемся видом с вершины холма.

Денни повел мать и детей по тропинке к полукругу стульев, расставленных для церемонии. С их стороны холм был покатым, но другой его склон круто обрывался вниз. И с вершины открывался великолепный вид – темно-зеленые леса, маленькие деревеньки, шпили церквей, красные крыши. Залитые ярким солнечным светом, окрестности живо напоминали Италию. Вот как великолепно иногда мог выглядеть Кент.

– Боже мой, – воскликнула Ева, – просто плакать хочется!

– Мне тоже, – улыбнулся Денни.

– С Томом все в порядке? – спросила она. – Ты видел его прошлой ночью?

– Да, он ушел с какими-то друзьями и вернулся после одиннадцати, но выглядел вполне нормально. Немного нервничал, правда.

Денни обнял мать за плечи, и она попыталась ему улыбнуться.

– Не переживай, отправляйся домой. А Том небось подбирает свадебные джинсы.

– Нет! Неужели…

– Если серьезно, то не знаю. Он держит свой свадебный наряд в большом секрете.

– Да, с этим мы ничего не можем поделать, – согласилась Ева и, заметив темные круги под глазами сына, добавила: – Тебе надо поспать, Денни.

– Не сегодня.

– Ты и правда уверен, что он появится?

– Да. А почему бы и нет? Том и Дипа – отличная пара. Думаю, у них все получится.

Как у него все легко! Они, конечно, очень легкомысленные. Добрые, искренние, но легкомысленные. Что еще можно сказать о современных браках? Остается надеяться, что молодые люди хотя бы ненадолго сделают друг друга счастливыми, а если все-таки разведутся – в данном случае она расценила бы шансы на такой исход, как примерно 60 к 40, – то произойдет это полюбовно, чтобы в памяти осталось только хорошее.

– Мам, а почему ты не пригласила на свадьбу ветеринара? – спросил Денни, когда они спускались с холма.

– Сегодня важный, торжественный день… А в наших с ним отношениях пока не все ясно. – Ева сочла, что такое объяснение будет убедительным. – У меня сейчас полно других забот.

– Понятно, – сказал Денни, почувствовав жалость к матери.

– С кем я буду рядом сидеть? – спросила Ева. – Случайно, не с Джозефом? Анна еще не подменила карточки с именами гостей на столе?

– Нет. Тебя посадили рядом с очень симпатичным одиноким дядей Дипы. Не могу понять зачем, – улыбнулся Денни.

Дома, выбрав минутку между умыванием детей и глажением нарядов, Ева пыталась дозвониться до Тома. Он не отвечал. Она уж и не знала, какое сообщение оставить – построже или, наоборот, жалобное, и на всякий случай оставила и то и другое. Потом решила позвонить Дипе.

Но ее мать ответила, что девушка спит.

– Она хорошо себя чувствует? Не волнуется? – поинтересовалась Ева.

– Волнуется? Нисколько. Напротив, она счастлива и расслаблена. О чем ей волноваться?

Так. Значит, или у Тома все в порядке, или Дипа не знает, что ее жениха нигде не могут найти.

– Мне совсем не нравятся мои волосы! – Анна с надутыми губами вышла из ванной, где придирчиво изучала свою украшенную лентами прическу подружки невесты.

– А чего ты хочешь? Я попытаюсь сделать прическу, которая тебе нравится.

– Просто хвост. Ничего фантастического.

– Дипа не будет возражать? Она попросила меня сделать что-нибудь помудренее.

– А я не хочу. – На лице девочки появилось угрюмое, обиженное выражение. – Глупо было одевать меня в это дурацкое сари.

– Ты очаровательно в нем выглядишь, – соврала Ева.

Сари цвета фуксии, украшенное золотой вышивкой, и впрямь было не лучшим вариантом для Анны. Девочка в нем походила на жертву вампира.

В час дня пришла пора опять сесть в машину, включить на полную мощность кондиционер, спасаясь от жары, и направиться на свадебную церемонию, не переставая молиться, чтобы Том не исчез.

Когда они приехали, на стоянке находилась только машина Денни. Выбравшись из салона, Ева увидела спешащего к ним нарядного сына.

– Том пришел! – сообщил он. – Но подожди, пока его увидишь!

Они поспешили к шатру.

– О, Том! – воскликнула Ева.

– Ой!!! – взвизгнула Анна.

Ее сын стоял в белом костюме с высоким воротом, по моде начала двадцатого века, в голубой рубашке из тонкой ткани и с очень короткой стрижкой, какую не носил с тринадцати лет. Том выглядел удивительно, совершенно был не похож на себя и знал это.

– Прости, мам, – сказал он, обнимая, а потом целуя Еву. – Я никого не хотел шокировать. Просто посмотрел на себя в зеркало в костюме, в котором собирался на свадьбу, и подумал: «Нет, это не то». Я вступаю в брак, собираюсь стать отцом. Мне просто необходимо измениться.

– Все это время, что ты бегал по магазинам и стригся, я ужасно беспокоилась!

– Я много думал. Ходил и думал.

– И что же ты надумал?

Ева старалась выглядеть строгой, но с Томом это никак не получалось. Он был молод, несерьезен, очень трогателен и мил.

– Я решил, что это будет классно.

– Классно? Что ж, если ты считаешь, что все будет классно, тогда ладно. – Она скрестила на груди руки, чувствуя себя виноватой, что сердилась на сына.

– Я еще переписал все свои брачные обеты. Уверен, публика будет рыдать. Вот увидите.

– Ни за что, – возразила Анна. – Это все сентиментальные глупости.

– Анна, ты же свято веришь в романтичность брачных церемоний! Даже не пытайся притворяться, что это не так. Между прочим, мама сегодня фантастически выглядит, правда?

– Я очень на тебя сердита, так что не заговаривай мне зубы, – сказала Ева.

– Ты великолепна, – улыбнулся он ей. – Кстати, что ты сделала с волосами?

Анна и Робби захихикали, поэтому изображать гнев она уже не могла.

– Ладно, пойдем. Пришло время распить первую свадебную бутылку шампанского, – сказал Денни и направился к холодильнику, стоящему в шатре.

О чем они шутили и болтали, сидя на траве и поедая сандвичи, фрукты и кексы, которые Ева привезла с собой, запивая все это ледяным шампанским, она не могла вспомнить.

Кроме разве момента, когда Том заявил:

– Сандвичи с яйцом! Мама! Я не могу их есть… От жениха не может пахнуть яйцами.

– Не волнуйся. Я ко всему подготовилась, – сказала ему Анна, копаясь в своем большом рюкзаке. – Специально припасла для тебя «Тик-так».

Ева смотрела на своих четверых детей, подшучивающих друг над другом, и ее сердце переполняла гордость. Неужели теперь всему этому придет конец? В следующий раз, когда семья соберется на пикник, с ними будут Дипа и ее малыш. И прекрасно!.. Почему же она чувствует грусть?

Первым гостем, появившимся в три часа, оказался Джозеф в белом льняном костюме. Он вылез из несуразной маленькой машины, которая, по мнению Евы, совсем ему не подходила. В руках у него был большой сверток.

Анна бросилась к отцу, а Робби от волнения прыгал на месте.

– Это мой папа Джофус, мой папа Джофус! – повторял мальчик, оглушив всех своими воплями.

Джозеф всех поцеловал, даже Денни и Тома, а Робби подхватил на руки.

– Как ты, Том? – спросил он.

– Все прекрасно.

– Вижу. Отличная рубашка… А твоя будущая жена?

– Тоже нормально. Ей еще ходить три с половиной недели.

Джозеф передал Тому пакет и, прежде чем юноша отнес его в шатер, сказал:

– У меня есть еще один небольшой подарок, о котором я хотел поговорить с тобой до церемонии, когда выпадет подходящий момент. Хорошо?

– Хорошо, но не стоило так беспокоиться.

– Конечно, стоило!

Джозеф сел рядом с ними на покрывало. Анна прижалась к нему, а Робби занял себя тем, что начал развязывать шнурки на туфлях отца.

– Ну что ж, Ева, один птенец покидает гнездо. Переживаешь? – Джозеф улыбался, а Ева старалась не замечать, как он прекрасно выглядит.

– Все хорошо. Не заставляй меня опять плакать, а то придется поправлять макияж.

– Где же Мишель? – спросил Денни. – Она здорова?

– Извини, она не смогла прийти, потянула спину.

– Бедняжка. Как же так вышло? – Ева надеялась, что ее голос звучит искренне, но на самом деле чувствовала огромное облегчение, что Мишель не пришла.

– Да вроде занималась гимнастикой… – ответил Джозеф и потрепал Анну по волосам. – Ты сегодня очаровательна.

– Тебе нравится? – улыбнулась девочка. – Я – мини-Дипа.

Они рассмеялись.

– Горю желанием встретиться с Деннисом. – Джозеф повернулся к Еве и улыбнулся.

– Только пообещай, что потом скажешь мне, какое впечатление он произвел на тебя.

Джозеф кивнул.

Появился целый караван машин. Пришло время сложить принадлежности для пикника, привести себя в порядок и отправиться на церемонию.

Ева еще раз обняла Тома и прижала к себе.

– Иди, сынок. – Она погладила его по коротко остриженному затылку. Том посмотрел в ее глаза, наполненные слезами. – Ты готов?

– Да. – Он обнял мать. – А ты?

– Думаю, да, – пробормотала Ева, крепко прижавшись к груди сына. – Я очень тобой горжусь. Прости. Не думала, что мне будет так трудно.

– Не расстраивайся, мамочка, – попытался успокоить ее Том.

– Хорошо. Мы очень тебя любим, – сквозь слезы пробормотала Ева.

– Я тоже вас люблю, – ответил он и похлопал ее по спине.

Настало время присоединиться к гостям и проводить их на свои места. Джен и ее муж Райан поднимались на холм с детьми.

– Боже мой, ваши сыновья великолепно выглядят! – сказала Ева, обнимая подругу. – И мне очень нравится твоя шляпка.

– Как ты со всем справляешься, старушка? – спросила Джен. – Судя по физиономии, прорыдала целый день.

– Правда?

– Нет-нет, я пошутила. – Что она делает? Заставляет мать жениха еще больше нервничать? – Ты выглядишь великолепно, – поспешно добавила Джен. Потом ее взгляд упал на Тома. – Посмотрите на него! Господи! Не могу поверить!

– Ева!

Дженни, сияющая, загорелая, только что вернувшаяся из Южной Америки, стояла рядом с Дэвидом, который тоже выглядел счастливым и спокойным. Зато у их детей вид был просто ужасный. Кристина вся в черном, с подведенными черным карандашом глазами, а Рик, судя по всему, предпочитал тот стиль, с которым только что попрощался Том, – длинные волосы, спадающие джинсы и футболка с надписью «Хардкор».

Здорово, что Дженни им это позволила. Все были счастливы. Что может быть прекраснее?

Ева с удовольствием обняла сестру.

– Как ты справляешься? – спросила Дженни.

– Я в полном смятении. Сядешь рядом и будешь меня щипать, когда начну хныкать.

– Сейчас подъедет папа, – сообщила Дженни загадочным тоном.

– Боже мой, ему нужна помощь?

– Нет-нет… Посмотри, он со своей подружкой! – прошептала она.

Ева повернулась и совсем рядом увидела отца, выглядевшего как английская кинозвезда в возрасте – в прекрасном костюме, белоснежной рубашке и с цветком в петлице. На его руке повисла соблазнительная пышная блондинка никак не старше шестидесяти.

– Они встретились в больнице, – объяснила Дженни.

– Но… – пробормотала Ева.

– Ева, – произнес отец, – позволь тебе представить Марту, которая очень хотела с тобой познакомиться. Кстати, она интересуется йогой.

Ева поцеловала отца и собралась задать несколько вопросов…

– Это Деннис?! – раздался вдруг громкий шепот Дженни.

Ева посмотрела и кивнула.

– Привет, Деннис, Сьюзен… познакомьтесь с Дженни и ее семьей.

Все прошло очень цивилизованно – рукопожатия, вежливые фразы и так далее. Ева и Дженни тайком обменивались взглядами и гримасами. Их отец отчаянно пытался скрыть от всех неприязнь к бывшему зятю.

Ева подумала, как неожиданно по-английски выглядят Деннис и его семья. На нем светлый костюм, на жене – платье из ярко-зеленой тафты и шляпка. Очевидно, двадцать дней, проведенных здесь, немного привели их в чувство.

Девочки красовались в ярких мини-платьях и подходящих по цвету жакетах и выглядели весьма довольными жизнью. Когда Ева подошла к ним, чтобы поздороваться, она ощутила запах чистых волос и духов с ароматом дыни, то есть свежесть юности.

Наконец все были на местах, и пришло время для Дипы медленно пройти по дорожке к месту проведения церемонии, опираясь на руку отца. За ней следовала Анна.

Ева судорожно вздохнула, нацепив на лицо улыбку, чтобы не расплакаться при первом же взгляде на молодых. Она находилась в первом ряду, справа сидел Денни, а слева ерзал на сиденье Робби. Рядом с ним сидела Дженни, дальше ее муж и сыновья.

Место Джозефа находилось сзади, и Ева подозревала, что где-то недалеко сидят Деннис и его семья.

Она старалась смотреть на своего маленького сына и кучу деревянных паровозиков, которые он тайком принес в карманах, когда Том и Дипа давали друг другу клятвы и заготовленные дома обещания. Ева надеялась, что, наблюдая за Робби, ей удастся безболезненно пережить этот трогательный момент. Но как только ее взгляд падал на Дипу, сияющими глазами смотревшую на Тома, тоже излучавшего счастье, она опять начинала рыдать.

Том держал Дипу за руку и говорил:

– Обещаю любить, уважать и заботиться о тебе, Дипа, как только смогу, хотя подозреваю, это не всегда будет просто.

Гости засмеялись, но он продолжил:

– Когда дела у нас будут не слишком хороши, обещаю вспоминать сегодняшний день и то, что мы чувствовали. – А потом почти шепотом добавил: – Потому что сегодня все чудесно, и здесь столько любви, что хватит на всю оставшуюся жизнь.

Больше Ева терпеть не могла и начала рыдать, стараясь делать это как можно тише. Здесь было столько любви, что хватит на всю оставшуюся жизнь… Господи! Она сдерживала дыхание, чтобы сдержать слезы.

На ее трясущемся плече вдруг оказалась чья-то рука. Была ли у нее когда-нибудь любовь, которой хватило бы на всю оставшуюся жизнь? Она всегда только отталкивала чувства…

Потом Ева заметила, что на плече лежит рука Джозефа, а не Денни, отчего расплакалась еще сильнее. Неужели она до конца жизни собирается переживать из-за разрыва с ним?

С остановками для того, чтобы вытереть глаза или вспомнить слова, Дипа тоже произнесла слова клятвы, и теперь пара целовалась, оберегая ярко-розовую выпуклость на теле молодой женщины, под приветственные крики и аплодисменты присутствующих. Ева смотрела на Дипу в блестящих сандалиях и ядовито-розовом сари – белое атласное платье перекочевало назад в магазин – и коротко постриженного Тома в белом костюме. Этим двоим едва исполнилось двадцать, но они понимали ответственность друг перед другом гораздо лучше, чем Ева. Они не изменили себе, однако каждый из них сознавал, что необходимо идти навстречу друг другу, чтобы найти компромисс. Другого пути нет, разве только существование врозь.

Открыв сумку, полную носовых платков, Ева приступила к борьбе с очередным приступом слезотечения. Наконец ей удалось взять себя в руки.

– Похоже, у них все получится, – заметил за ее спиной Джозеф.

Ева повернулась к нему с улыбкой.

– Я очень надеюсь.

– Тебе лучше?

– Да, гораздо. Честно, – ответила она и отвела глаза.

А потом ее вовлекли в свадебный водоворот – фотографии, конфетти под крики сотни гостей, разговоры, поздравления. Среди всей этой суматохи Ева подошла к Тому и Дипе.

– Ты плакала? – спросил Том, обнимая ее.

– Да, плакала, дорогой. Это было так красиво!

– Посмотрите на мое кольцо! – сказала Дипа. – Вы только посмотрите! Когда Том вынул его из кармана, чтобы надеть мне на палец, у меня чуть не случился сердечный приступ. Я не смогу его сейчас носить, мои пальцы стали такими толстыми, но оно великолепно!

Ева посмотрела на вытянутую руку Дипы. Три крупных бриллианта на изящном ободке украшали ее мизинец.

– Прелестное кольцо, – согласилась Ева.

Хотя бюджет Тома наверняка вылетел в трубу, невольно отметила она про себя.

– А ты, случайно, не потратил деньги, отложенные на квартиру? – задала Дипа вопрос, который вертелся на языке и у Евы.

– Ну… нет. Мне пришлось взять немного на кольцо… не сердись, пожалуйста.

В этот момент к ним приблизилась новая толпа родственников с поздравлениями.

В шатре Ева взяла Робби на руки и осмотрелась, решая, с кем еще должна поговорить.

– Эй, Робби! Чуть не забыл! У меня для тебя кое-что есть. – К ним подошел Джозеф.

Ева не очень хотела его видеть именно сейчас, слишком уж она была потрясена свадебной церемонией.

Он достал из кармана машинку и отдал ее Робби.

– Спасибо, папа Джофус.

– Господи, – застонал Джозеф. – Когда он меня так называет, я чувствую себя столетним стариком, а отучить его никак не получается.

– Бедный папочка Джофус, – засмеялась Ева.

– Что за приятная пара! – К ним подплыла одна из пожилых тетушек Дипы. – У вас даже костюмы отлично сочетаются. А это ваш маленький сын?

О Господи, она имеет в виду их с Джозефом!..

– Да, – ответили они в один голос.

Их костюмы? Ева бросила взгляд на кремовый костюм Джозефа. И действительно. А он уже раньше оценил платье Евы, но теперь посмотрел на него более внимательно.

– Малыш, наверное, доставляет вам много радости. Сколько ему лет?

– Три, – ответила Ева.

– Ваш первенец?

Ева улыбалась, не зная, что ответить. Не начинать же рассказывать всю сагу своей жизни, что она мать жениха, а отец жениха давным-давно от них сбежал, что у нее двое детей от Джозефа, но они с ним расстались еще до рождения Робби… Все это слишком долго и сложно.

– Нет, у нас еще есть дочь, – сказал Джозеф.

– Как замечательно, девочка и мальчик! Вы собираетесь еще заводить детей? – Вопрос был задан совершенно непринужденно, как это получается только у пожилых тетушек.

– Ну… посмотрим, – опять выручил Джозеф.

– Мне кажется, Дипа тоже хочет мальчика, – сказала Ева, надеясь отвлечь женщину от щекотливой темы.

– Да. И, судя по форме живота, так оно и будет. – Тетушка улыбнулась им обоим и отплыла на поиски беззащитных жертв.

– Нильс здесь? – спросил Джозеф.

– Нет… не смог, к сожалению. – Соврать было легче, чем сказать правду, что ее самые серьезные отношения с тех пор, как они расстались с Джозефом, так быстро исчерпали себя.

– Нам необходимо поговорить… конечно, не сегодня, – добавил он, понимая, что Ева должна выполнять свои обязанности и занимать гостей. – Я переезжаю в Лондон.

– Правда?

– Да… бизнес, новые проекты. Потом все подробно расскажу. Но позволишь ли ты мне забирать детей на две-три ночи в неделю? Мне хотелось бы побольше уделять им внимания.

– Хорошо.

Ничего себе! Две-три ночи в неделю! Интересно, сможет она выдержать? В то же время Ева была счастлива, ведь Джозеф сам изъявил желание чаще видеться с детьми.

– Ева, вот ты где! – К ней подошла и обняла за талию Дженни. – О, Джозеф, привет, сто лет тебя не видела. – Похоже, встреча с Джозефом доставила ее сестре удовольствие. – Как живешь? Собираешься жениться?

Джозеф внезапно смутился и торопливо увел Робби на поиски сока. Глядя ему в спину, Дженни не удержалась от замечания:

– Какой он симпатичный!

– Знаю, – вздохнула Ева. – Он с годами становится только лучше. Это несправедливо.

– И к детям так хорошо относится.

– Дженни! – предостерегающе воскликнула Ева, чтобы избежать лекции на тему «Зачем ты выгнала такого мужчину?». – Расскажи лучше, как провела отпуск.

* * *


Закончился праздничный обед, такой обильный, что после него Еве было трудно дышать. Рядом с ней предусмотрительно посадили дядю Рани, – молодая пара не смогла удержаться от попытки сватовства. Рани, психолог по профессии, выудил у Евы всю историю ее жизни. Правда, рассказ прерывался постоянными набегами Робби.

Наступило время танцев, рядом с ней стояла Джен с бокалом шампанского, все еще в шляпке, затянутая во что-то черное и серебристое.

– Твои дети очаровательны, – заявила Джен. – Да и ты тоже, тощая корова.

– Лучше на себя посмотри! Просто красавица! Я тебя обожаю! – воскликнула Ева, переполненная эмоциями.

На закате заиграла музыка, и младший сын Джен закружил Анну по танцевальной площадке. Робби на безопасном расстоянии подражал их движениям.

– Ты все рыдаешь? – спросила потом Джен, обнимая Еву за талию.

– Конечно. Не заставляй меня начинать сначала.

– Прекрасная получилась пара. Уверена, что в их семье все будет хорошо.

– Надеюсь.

– А что еще нам остается, если не надеяться? – Джен сделала большой глоток из бокала. – Я думаю, что и у Терри теперь все наладится.

Терри, которому исполнился двадцать один год, весь свой переходный возраст держал семью в жутком напряжении, но сейчас, слава Богу, вроде успокоился.

Джен махнула рукой в сторону очень симпатичного старшего сына.

– Терри решил стать водопроводчиком.

– Водопроводчиком? Фантастика… Он заработает больше денег, чем рок-звезда, – засмеялась Ева.

К ним подошла Лиззи, коллега Евы.

– Твой бывший муж, между прочим, полная мерзость, – сказала она. – Зато бывший бойфренд – совсем другая история.

– Точно, – согласилась Джен.

Ева слушала их вполуха, потому что до нее донеслись слова песни про бамбуковую крышу и бамбуковый пол, звучавшие из музыкального центра. Эту мелодию она не слышала много лет. Очень глупая песня, которая когда-то нравилась Джозефу. «Бамбуковый дом», вспомнила она название. Затем рядом с ней появился сам Джозеф, взял из рук бокал, улыбнулся и увлек ее на танцевальную площадку.

– Ты принес запись? – спросила Ева.

– Нет. Я не имею к этому никакого отношения. – Джозеф сказал правду.

Он точно также был удивлен, услышав песню.

Ева уже и забыла, насколько ужасны были слова, но сейчас выяснилось, что она помнит их все до единого, включая даже все эти «дам-дам-дам-ди-дам».

На площадке уже танцевали Анна и Робби, Том и Дипа. Даже Денни вел к площадке какую-то незнакомую девушку.

Она, Джозеф и дети, не могли удержаться и пели вместе с исполнителем, повторяя все те нелепые движения, которые они выучили тем летом. Другие танцующие отошли назад, посчитав, что это семейный танец, но горели желанием поскорее присоединиться.

Кончилось тем, что диджей ставил песню еще три раза подряд. Позже он передал запись Анне. Девочка убрала диск в рюкзак, никому не сказав ни слова.

Во время танцев. Ева смотрела, на Робби и Анну и смеялась вместе с ними, стараясь не думать о том, чья рука лежит у нее на талии. Джозеф прижимал ее к себе, потом отпускал в стиле джайва. Когда Ева поднимала глаза, он смотрел на нее.

Ей и в голову не могло прийти, что во время обеда, когда она разговаривала и смеялась с дядей Дипы, одновременно заталкивая в рот Робби ложки с едой, он не отводил от нее взгляда. Джозеф смотрел на маленькие сильные руки с коротко остриженными ногтями, одна из которых обнимала Робби, а вторая держала ложку с едой. Джозеф долго наблюдал, как она кормит сына, и у него возникло ощущение покоя, потому что он вдруг отчетливо понял, что Ева, Анна и Робби – смысл его жизни, все остальное ничего не стоит. Теперь надо, чтобы это поняла Ева.

– Ну, разогрелись? – прозвучал голос диджея. – Пришло время сальсы!

Ева и Джозеф остановились. Она решила, что больше не будет танцевать с Джозефом, потому что слишком при этом нервничает.

– Пошли? – предложил он, не отпуская ее руку.

– Я танцую сальсу только с Джен, – еле слышно ответила Ева, чувствуя, что краснеет.

– Почему?

– Я всегда веду.

Музыка набирала силу, страстная и манящая. На краю бархатного синего неба осталась лишь полоска розово-золотого заката. На танцевальной площадке, освещенной горящими факелами, воцарилась таинственная интимная атмосфера.

Джозеф прижал Еву к себе, и они вернулись в толпу танцующих гостей.

– Тогда веди меня, – прошептал он ей прямо в ухо, еще крепче обхватив ее талию.

Ее лицо почти прижималось к шее Джозефа… Господи, что он с ней делает?

– Прости, Джо. – Ева вырвалась из объятий. – Хочу выпить чего-нибудь холодного. – Она повернулась и пошла прочь, надеясь, что Джозеф за ней не последует.

Сидя в баре, Ева наблюдала за танцующими. Дипа разошлась не на шутку. Она даже подумала, что надо пойти и остановить ее. Но потом решила этого не делать. Не стоит ей походить на наседку. Дипа – студентка медицинского факультета и лучше разбирается в своем теле. В конце концов, это ее свадьба. Пусть танцует, если ей хочется. Том кружил девушку, и они оба смеялись.

Потом к Еве подошел отец и попросил ее выпить вместе с ним.

– Что-нибудь покрепче на этот раз? – Он с подозрением посмотрел на апельсиновый сок в руках дочери.

– Мне понравилась Марта, – заметила Ева.

Они еще долго говорили о его подруге, свадьбе и детях. Однако в памяти запечатлелись только его слова, сказанные очень серьезным тоном:

– Никогда не бывает слишком поздно, Ева. Вот доживешь до моих лет и будешь сожалеть не о том, что сделала, а о том, что не стала делать.

– О чем ты говоришь, папа? – смущенно улыбнулась Ева.

– О том мужчине, с которым ты танцевала.

– А… понятно. – Ева сделала большой глоток шампанского.

– Робби хочет в туалет. – Перед ней возникли двое младших детей: побледневший от усталости сын, которому уже несколько часов как пора было спать, и возбужденная танцами Анна.

– Извини, папа. – Ева понесла Робби к кабинкам.

– Ева… – Ее остановила Джен. – Мне надо тебе кое-что сказать…

– Ты не можешь подождать минутку? Я несу Робби в туалет.

– Носки Джозефа – знак, – выпалила подруга и тут же ушла.

Что? Ева отнесла это глубокомысленное высказывание насчет пьянящего действия шампанского. А втиснувшись в крошечную кабинку с заснувшим Робби на руках, она с ужасом услышала разговор в соседней.

Дочери Денниса, Сара и Луиза, нюхали там кокаин, отпуская шутки о том, как они достали зелье у диджея.

– Раздал, значит, позже захочет кое-чего взамен. – Еще один взрыв смеха.

Ева пришла в ужас. Две красивые девушки, одна из которых могла быть ее дочерью, не имеющие ни в чем отказа… и вдруг кокаин!

Впрочем, ей нельзя вмешиваться. Это не ее дело.

Поэтому, когда девушки ушли, Ева прижала к себе Робби и отправилась на поиски Денниса. Тот сидел один за небольшим столиком, и перед ним стояла приличная порция джина с тоником.

– Привет, Деннис. – Ева изобразила улыбку и подвинула стул, чтобы сесть рядом.

После вежливого обмена мнениями о свадьбе она набралась мужества и рассказала ему о дочерях.

– Не удивлен, – просто ответил Деннис.

Он взял свой стакан, осушил его до дна и подергал запонки на рубашке. Ева смутно помнила эту его привычку. Как странно, совсем не знать человека и в то же время помнить его привычки.

– Значит, они в туалете, – сказал он наконец. – «Туалет», так говорит Эвелин? Не следует ли современной, классной женщине Еве говорить «сортир», «уборная» или что-нибудь в этом духе?

– Вряд ли это можно считать ответом на мое сообщение.

– А чего ты от меня ждешь, Ева? – Он с насмешкой произнес ее имя.

– Разве ты не можешь их остановить? Хотя бы просто поговорить с ними? – спросила она. – Ведь они твои дети!

– Если пятнадцать тысяч долларов, потраченные на реабилитацию, не смогли помочь, то что еще прикажешь делать? – Он махнул рукой бармену и указал на свой стакан. – Я всего-навсего их отец. Парень с полными карманами денег, который платит за одежду, учебу, лошадей, каникулы. А в будущем будет платить за машины, аборты и пластические операции. Это все, чего они хотят – моих денег. – Теперь он говорил очень громко.

– Ради Бога! – воскликнула Ева, пытаясь его успокоить.

– Что, по-твоему, я должен сделать?

– Господи, Деннис! – Она разозлилась на него по-настоящему и дала волю гневу: – Может, они хотят, чтобы ты их любил, уделял им внимание… был родителем, в конце концов! Да, это занимает много времени. Нужно сначала вытирать попы и носы, потом помогать с домашним заданием, учить ходить, разговаривать, читать, плавать. Каждую неделю посещать с ними футбольные матчи, перевязывать разбитые коленки, читать на ночь одни и те же сказки, выслушивать долгие истории о переживаниях. Ты должен готовить завтраки, обеды и ужины день за днем, неделю за неделей и заставлять их все съесть… А знаешь, какая за это награда? – У нее от напряжения перехватило горло. – Твоей наградой становятся счастливые, рассудительные дети, которые любят тебя, потом вырастают и уходят, чтобы создать свои собственные семьи.

Деннис сделал большой глоток из стакана.

– Ты всегда была примерной матерью. Зато жена из тебя получилась отвратительная. Поэтому меня не удивляет, что, имея столько детей, ты одна. В твоей жизни никогда не было места мужчине.

Еву будто наотмашь ударили по лицу. Ее глаза наполнились слезами. Да как он смеет?

– Заткнись, Деннис! – в ярости крикнула она. – Ты даже не представляешь, как мне жилось! А тебе не приходит в голову, что я очень хотела иметь близкого человека, но именно ты все мне испортил?

Ева чувствовала, что сзади к ней кто-то подошел, однако была слишком разгневана, чтобы остановиться.

– Мальчики уже не нуждаются в тебе, Деннис. Им не нужны твои деньги. Для них неинтересен ни ты, ни твоя работа… Ты был им нужен, когда они были маленькими. А ты их бросил!

К столу подошла Сьюзен, потом материализовались Том и Денни. На ее плечи легли еще чьи-то руки.

– Все хорошо, мама, – сказал Том, становясь между родителями.

– Если ты и мальчики хотите узнать друг друга поближе, пожалуйста, – сказала Ева, немного успокоившись. – Но я никогда не пойму, как ты мог так поступить, и простить тебя я тоже никогда не смогу.

Деннис схватил свой стакан и осушил его, потом аккуратно поставил на стол. Когда он поднял глаза, Ева с болью заметила, что они полны слез.

– Прости, Ева. Простите меня все. На большее я все равно не способен.

– Что ж, для начала неплохо и извиниться, – раздался голос Джозефа.

Ева моментально поняла, что именно его руки лежали на ее плечах.

– Думаю, нам лучше уйти, – сказала Сьюзен Деннису. – Где девочки?

Он горько засмеялся и встал.

– Спокойной ночи. Продолжайте веселиться. – Потом он взял Сьюзен за руку, и они вышли из шатра.

Денни глубоко вздохнул:

– Слава Богу, все закончилось.

Ева вытерла слезы. Джозеф стоял рядом и пытался ее успокоить:

– Ты молодец. Деннис заслужил все, что ты сказала. Каждое слово.

Они посмотрели друг на друга, и Ева вдруг осознала, что произошло что-то очень важное. Власть, которую Деннис имел над ней столько лет, исчезла.

Том не удержался от вопроса:

– Мама, ты не знаешь, где Джен? Я понимаю, что сейчас не слишком подходящий момент… – Она заметила, что сын чем-то обеспокоен. – Дипа хочет с ней поговорить. У нее какие-то странные ощущения, и она начинает волноваться.

– Боже мой! – Ева передала спящего Робби Джозефу, вскочила и выбежала из шатра.

Когда Джен и Дипа вышли из туалета, куда они удалились для небольшого осмотра, по их удивленным и взволнованным лицам Том и Ева сразу поняли – что-то случилось.

– У нее начинаются роды, – тихо сказала Джен Тому, чтобы окружающие ничего не услышали. – Шейка матки открылась на три сантиметра. Пора ехать в Лондон.

– Но уже через полчаса разойдутся гости, и тогда мы уедем в нашей свадебной машине, – попыталась протестовать Дипа, – сразу в больницу.

Джен с сомнением покачала головой.

– Максимум двадцать минут, больше вам дать не могу. Но мы с тобой пойдем в машину на случай, если акушерка тебе понадобится раньше, чем ты предполагаешь.

Молодая пара только улыбнулась. Им все это казалось очень глупым.

– Посмотрите на меня. Со мной все в порядке, – уверенно заявила Дипа. – Всего лишь небольшие схватки время от времени.

– Да… процесс может пойти медленно, тогда у тебя в запасе несколько часов, но ведь в любой момент могут отойти воды, тогда ребенок появится на свет очень быстро.

Предположение, что у нее на свадьбе могут отойти воды, озадачило Дипу.

– Ладно, давайте собирать гостей и прощаться с ними.

Это было достойное завершение свадьбы. Все гости окружили пару, хлопая под музыку, пока Том и Дипа обходили каждого, целуя и обнимая, но стараясь не поддаться эмоциям. Только Ева не смогла удержаться и громко зарыдала, одной рукой обнимая Дженни, а другой – Денни.

Дипа рассказала матери и сестрам, что произошло, и очень быстро новость разошлась среди родственников. Прощание с гостями приобрело истерическую окраску.

– Дипа, будь осторожна. Мы любим тебя. Благослови тебя Бог! – кричали со всех сторон гости, когда молодые люди садились в свадебную машину – сверкающий белый «фольксваген-жук». Том сообщил встревоженному водителю об изменении маршрута.

– Ты не могла бы подождать? – попросил Джозеф, когда машина скрылась из виду, а родственники все еще махали вслед, посылая воздушные поцелуи.

– Нет, – ответила Ева. – У нее начались роды, и они едут в больницу. Только ждут за поворотом меня и Джен. Ты знаешь, в случае…

– Господи, езжай скорее! Почему вы с Джен еще здесь? Я приеду следом и привезу Робби и Анну. Вам может понадобиться еще одна машина или помощь.

– Хорошо… – Ева видела, что он искренне взволнован. – Робби я возьму с собой, у меня есть детское сиденье. Пожалуйста, отвези Анну домой и жди там. – Она передала ему ключи от квартиры.

Маленький «пежо» дребезжал и чихал всю дорогу до Лондона. Ева потеряла из виду «фольксваген» много миль назад, однако была решительно настроена приехать в больницу вовремя. Она успокаивала себя тем, что раз машина молодоженов не останавливается, то пока дела идут неплохо. Кроме того, с Дипой была Джен. Она поможет в случае чего.

Ева посмотрела на маленького сына, спящего в своем кресле на заднем сиденье, и вспомнила, как Джен помогла ему появиться на свет. Она не позволила Джозефу присутствовать при родах. Ее остановила мысль, что они разошлись и он, возможно, уже с кем-нибудь встречается. Но Джозеф мгновенно примчался в ту же больницу, куда сейчас направлялась Дипа. И Ева разрешила ему посмотреть на сына, когда они оба были вымыты, одеты и готовы к посещениям.

Он держал ребенка на руках, гладил шелковые волосики, слишком потрясенный, чтобы сказать хоть слово.

Идеальная мать? Отвратительная жена? Слова Денниса до сих пор звучали у нее в ушах. Не потому ли они задели ее так, что были правдой? В ее жизни не нашлось места для мужчины, потому что она сама этого не хотела. Ее преследовал страх, что опять придется испытать потерю любви.

Ева сильнее надавила на педаль. Дорога была пустынна, и скорость с трудом, но перевалила за девяносто километров в час. Если ее задержат полицейские, они наверняка получат удовольствие от объяснений.

К тому времени, когда она наконец оказалась в комнате ожидания родильного отделения, пробежав с Робби на руках несколько длинных коридоров, Дипа и Том уже находились в родильной палате вместе с Джен.

– Все идет хорошо, – сказала сестра в приемном отделении, – Сейчас у нее первая, самая медленная стадия, но она очень хорошо со всем справляется. Пока остается только ждать.

Ева не успела выпить и половину стаканчика отвратительного больничного чаю, когда с изумлением увидела Джозефа, приближающегося к приемному отделению. Его и побледневшую Анну, все еще в розовом сари, вцепившуюся в руку отца.

Джозеф пытался объяснить сестре, почему они здесь, когда к ним подошла Ева.

– Привет, – вздохнул с облегчением Джозеф. – Анна настояла. Отказалась ехать домой, когда вы все здесь. А я… я с ней согласен.

– Ребенок еще не родился?

Анна пребывала в ужасном волнении и готова была не спать до утра. Часы показывали половину второго ночи.

– Нет. У Дипы все идет хорошо. Выпей со мной чаю. Давай только спросим у сестры Пенни, как дела.

Сестра Пенни посоветовала им отправиться в больничную столовую; если будут новости, она кого-нибудь за ними пришлет.

Новости появились только к четырем часам утра.

В столовую вошла Джен, раскрасневшаяся, с растрепанными волосами и красными пятнами на одежде, там, где пластиковый фартук, одетый поверх вечернего платья, сбился в сторону.

– Поздравляю тебя. – Она обняла Еву и заплакала, потому что только сейчас приняла внука своей лучшей подруги и чувствовала себя так, словно сама сделала ей драгоценный подарок. – Ты стала бабушкой. У Дипы родился замечательный мальчик, четыре килограмма. Ева, он такой красивый!

Все вскочили и столпились вокруг Джен.

– Как она себя чувствует? – пыталась узнать Ева. – Мы можем сейчас навестить ее?

– Конечно! Дипа, разумеется, устала, но, в общем, все в порядке. Подожди, пока их увидишь.


Глава 33


В палату пустили всех, даже Джозефа, которого сестра Пенни сначала остановила в дверях, сказав, что войти могут только члены семьи. На что Том заявил:

– Все нормально. Это мой отец.

У Евы промелькнула мысль, что сестра Пенни может чего-то не понять, но она тут же обо всем забыла. Перед ними только что образовалась еще одна семья, из трех человек – Тома, Дипы и их крошечного сына.

– Боже мой! Поздравляю вас!

Ева обняла и поцеловала полностью измученного, однако сияющего от счастья сына в промокшей от пота свадебной рубашке, потом подошла к невестке, уже вымытой, в белоснежной сорочке. Ребенок спал у нее на руках.

– Он такой красивый, – прошептала Ева и позволила Анне и Робби подойти поближе, чтобы посмотреть на племянника. – Как ты себя чувствуешь? – спросила она у Дипы.

– Хорошо… но, конечно, было больно. – Дипа попыталась оторвать взгляд от сына, чтобы посмотреть на Еву. – Он чудесный, – прошептала она, и несколько минут все рыдали от умиления.

– Отличная работа, дорогая, – сказала Ева, целуя Дипу в макушку. – Твоя семья уже знает?

– Да. Том позвонил.

– Нам не дадут забыть о годовщине свадьбы, – заметил Том, который тоже не мог оторвать взгляд от жены и сына. – Мы хотим назвать его в твою честь, мам.

– Евой? – спросила Анна.

– Нет… Адамом, – улыбнулся Том.

– Замечательно! – таким было общее мнение.

– Спасибо, – пробормотала Ева, слишком взволнованная, чтобы что-то добавить.

– Дипа, а ребеночек будет пить молочко отсюда? – поинтересовался Робби, показывая пальцем на ее грудь.

Наконец пришло время отправляться домой. Ева повела Робби, а Джозеф – Анну к своим машинам.

– Тебе надо поспать, прежде чем ехать в Манчестер. Может, выпьешь чашку чаю или кофе? – спросила Ева, когда они вошли в квартиру, надеясь, что Джозеф решит остаться.

Ей очень хотелось, чтобы рядом был близкий человек.

– Ты позволишь мне немного поспать на диване в гостиной?

– Конечно. А я, наверное, совсем не смогу сегодня уснуть.

Они уложили Анну и Робби спать, сняв с них праздничную одежду и поцеловав на ночь.

В кухне он сидел за столом и наблюдал, как Ева, облаченная в цветастый поношенный халат, готовит чай. Она взяла две чайницы, из каждой зачерпнула по ложке чайных листьев, положила их в чайник и залила кипятком. Джозеф почувствовал тоску по прежней жизни. Это был его дом. Именно здесь он должен жить и именно с этой женщиной. Чувство оказалось таким сильным, что требовало выхода. Надо что-то сделать или хотя бы что-то сказать. По крайней мере попытаться. Более подходящего момента не будет.

Ева поставила на стол две чашки.

– Почему Том поблагодарил тебя за кольцо? – спросила она, прежде чем он успел промолвить хоть слово. – Ты давал ему взаймы денег?

– Нет… Я дал ему кольцо. Мне показалось, что Дипе оно понравится.

Ева нахмурилась, ожидая дальнейших объяснений.

– Это кольцо Мишель, – пробормотал он.

– О! – Она замерла на месте.

– Мы расстались. Прекратили отношения… Нет нужды выражать сочувствие, – добавил Джозеф. – Виноват только я.

В кухне повисла наполненная ожиданием тишина. У Евы перехватило дыхание. Она опять поставила чайник на стол.

– Думаю, тебе хорошо известно, как остро ощущаешь любовь к человеку, когда отношения с ним заканчиваются, – сказал Джозеф, проявляя неожиданный интерес к пятну на скатерти, которое он старательно тер пальцем. – Я не любил Мишель достаточно, чтобы на ней жениться… А то, что случилось между нами, до сих пор мне кажется чрезвычайно важным. Иногда я думаю, смогу ли когда-нибудь справиться с этим… если мне этого захочется.

Ее взгляд переместился на пол и застыл на коричневых замшевых туфлях Джозефа. Он слегка выдвинул ногу вперед, и Ева увидела носок. Теперь она поняла, что имела в виду Джен. Носки, конечно, были очень дорогие – то ли от Пола Смита, то ли нет, но очень высокого качества, – однако они были полосатые, причем один в пурпурную, а другой в бирюзовую полоску.

Она подняла глаза, стараясь прочесть мысли Джозефа. Откуда ей было знать, что он собирает все свое мужество, чтобы задать вопрос.

– Ева. – Джозеф откашлялся. – Ты никогда не задумывалась, что, может быть… То есть ради детей… нам, возможно, следовало бы…

Он посмотрел ей в глаза и замолчал в нерешительности. О чем она думает? Не совершает ли он ужасную ошибку?

Джозеф оглядел кухню в поисках какого-нибудь знака.

Пока он молчал, Ева потянулась к кружке. Что-то звякнуло, и Джозеф заметил, что она все еще носит то кольцо, которое он ей когда-то подарил. Платиновый обруч с изумрудом. Наверное, это что-то значит. Так, глубокий вдох…

– Ева, я до сих пор очень тебя люблю, – чуть слышно произнес Джозеф.

Молчание.

– Ты сознаешь, что я уже бабушка? – спросила она.

– Какая разница? – Джозеф чуть не рассмеялся.

Ева долго на него смотрела. Он со страхом ждал, что она скажет.

– Ты на самом деле думаешь, что у нас получится? Вернуться в прошлое? – Если бы он мог знать, как она этого хочет!

– Нет. Мы не можем вернуться в прошлое. – Он взял Еву за руку. – Но мы можем пойти вперед.

– Не знаю, готова ли я поверить…

– А ты начни верить. Давай попробуем.

«Кто не рискует, мам…» – вспомнила она слова Тома.

Ева посмотрела на его руку.

– Что будет с детьми? – подумала она вслух. – Я просто не переживу, если им придется еще раз страдать.

– Я очень люблю детей, Ева, – ответил он. – Не надо ссылаться на них, если у тебя есть другие причины.

Ева любовалась его лицом – таким серьезным, искренним, открытым и очень привлекательным. Как не мечтать каждое утро просыпаться рядом с ним?

– Ты все неправильно делаешь.

– Почему? – обеспокоенно спросил он.

– Начать следовало с поцелуя. Сначала заставить меня потерять бдительность, а уж потом переходить к речам.

– Ты так считаешь? – Джозеф почувствовал огромное облегчение. – Хорошо… Я могу исправиться? Еще не поздно тебя поцеловать?

– Поцеловать сейчас? Самое время.

Джозеф наклонился и чмокнул ее в кончик носа.

– Я ужасно по тебе скучал, – сказал он. – Каждый день.

– И ночь, – добавила Ева, наклоняясь, чтобы поцеловать его в губы, обнять, позволить себе вернуться в прошлое и поспешить вперед к его любви.

Вкус поцелуя и ощущения были такими же, какими она их помнила, и соответствовали самым прекрасным мечтам.

– Выйди со мной, – попросила Ева и повела его за руку в сад.

И там, под высокими пальмами, прижавшись к решетке, по которой карабкался вверх душистый горошек, они опять начали целоваться. Опять… опять… Он был бесподобен. Ева ворошила пальцами волосы, прижималась к его телу так крепко, как только могла, горя нетерпением испытать каждый нюанс незабываемых ощущений. Как она могла жить без всего этого? Жить без него?

Халат упал к ее ногам. Ева лихорадочно пыталась расстегнуть пуговицы на рубашке, одновременно целуя Джозефа в мягкую кожу шеи, имеющую солоноватый привкус, потом дернула молнию и почувствовала, как он с силой прижимает ее к себе.

И наконец, когда их тела слились, Ева осмелилась открыть глаза.

– Все хорошо, – прошептала она ему в ухо. – Все хорошо.

Ева имела в виду предпринятые им меры безопасности – никаких сюрпризов на фронте деторождения! – но это «хорошо» относилось и ко всему остальному. Ощущения были новыми – и уже испытанными, странными – и привычными. Джозеф прижался лицом к шее Евы. Родной и единственный. Ей так знакомо это прерывистое дыхание! Любовь всей ее жизни. Его руки крепко держат бедра Евы и задают ритм движения, ведущего к моменту, когда она, как фейерверк, вспыхнет под его телом. Именно так все и должно быть.

Джозеф мог слышать только, как в висках стучит кровь, поскольку он тоже подлетал к вершине, с которой вот-вот сорвется в свободное падение.

– Сейчас… сейчас… Ева… – шептал он ей в ухо.

– Да… – выдохнула она.

– Ты не представляешь себе…

Нет сил объяснить, как прекрасно было испытать облегчение и физическое, и духовное. Земля снова вращалась, и ему не хотелось открывать глаза. Пусть возвращение к жизни происходит медленно.

Он прислонился спиной к решетке, увитой душистыми цветами, понимая, что безнадежно испортит новый костюм, но какое это сейчас имело значение?

– Эй, очнись! – воскликнула Ева, и Джозеф открыл глаза, чтобы увидеть улыбающееся лицо любимой.

– Тебе было хорошо, правда? – задал он дурацкий вопрос.

– Конечно, – серьезно ответила Ева. – Но секс, как ты знаешь, это не все.

– Безусловно. Хотя начало очень недурное.

– Как у нас сложится жизнь, ты думал? – спросила Ева.

– Я съезжу на день в Манчестер, а потом перееду к вам.

Ева покачала головой.

– Нет?

– Мы ведь собираемся идти вперед, а не возвращаться в прошлое, – напомнила она.

– Правильно. Я изменился и собираюсь ездить на велосипеде, работать, копить деньги…

– Подожди, – усмехнулась она. – Конечно, ты будешь все это делать. Но мы не можем здесь жить. Квартира слишком маленькая.

И все моментально стало легко и просто. Ева перестала с собой бороться и позволила событиям развиваться своим чередом. Пусть жизнь меняется. Два дня назад ей предложили повышение по работе, она продаст квартиру, и, возможно, они вчетвером переедут в большой дом на углу, мимо которого она каждый день проходила. Просторное, но заброшенное здание с разбитыми окнами и огромным запущенным садом. Они приведут его в порядок и сделают своим домом.

– Давай купим дом, – предложила Ева.

– Дом?

– Да. На углу, через три улицы. Он, конечно, в ужасном состоянии, но там большой сад…

Джозеф увидел, как загорелись ее глаза.

– Дом дорогой? Большая ссуда? Придется лезть из кожи вон, чтобы заработать побольше денег.

Она кивнула.

– Тебя это не пугает?

Ева помотала головой.

– Нет… разве что самую малость. Но у меня есть ты. Нам обоим надо менять жизнь… хотя бы немного.

– Накинь халат, а то замерзнешь, – сказал он и поцеловал ее в губы.

Ева оделась, потом повернулась к нему и обхватила его лицо ладонями.

– Неужели у нас все получится?

– Я люблю тебя. В этот раз все будет по-другому, гораздо лучше, обещаю. Я этого очень, очень, очень хочу. И не только я.

И он был прав. Такие перемены понравятся Анне и, возможно, Робби.

– Не отвечай пока, Джо, не говори ни слова. – Она приложила к его губам палец, набрала побольше воздуха и выпалила: – Ты думал о том, чтобы на мне жениться?

Он отнял ее руку от лица и улыбнулся:

– Да, да, да.

– Не отвечай пока.

– Почему? Ты чего-то боишься?

– Да.

– Плохо. В чем же дело?

– Ты только что расторг помолвку.

– И теперь я, как свободная кабинка в туалете… займите меня, пожалуйста.

Ева рассмеялась, чувствуя, как ее заливает волна счастья.

– Так ты выйдешь за меня замуж?

– Посмотрим. – Она, конечно, была согласна, но никак не могла выговорить слово «да»… пока.

– Это слишком сдержанный ответ.

– Сдержанный? Я уже бабушка. Представляешь, какой ужас?

– Меня не испугать… – Он обнял ее и прошептал на ухо: – Меньше юности – больше опыта.

Они опять целовались, шептались, смеялись друг над другом. У них заканчивался период ожидания счастья и начинался период счастья как такового.

– Неужели мы действительно снова вместе?.. Или ты сомневаешься?! – воскликнул он.

– Дорогой, я давно ни с кем не сплю, – заметила Ева. – Ты напрасно ревнуешь меня к ветеринару.

– Я ревную? Да он бросил на меня только один взгляд и поднял лапки кверху, – гордо произнес Джозеф.

Ева засмеялась и опять его поцеловала.

– Ты уверен, что затеял все это не из-за ревности к Нильсу? – с подозрением спросила она.

– Совершенно уверен. Я делаю то, что хочет моя дочь.

– Знаю. Мы просто пешки в ее игре. – Ева вдруг отодвинула Джозефа от решетки. – Бедный душистый горошек… мы его совсем смяли.

– Мне, конечно, очень его жаль, но становится холодно. Давай пойдем в дом, – предложил Джозеф. – Там я собираюсь опять улечься на диван.

– Почему?

– Потому что ты выбросила нашу кровать, а та, в которой ты спишь, слишком мала для двоих.

– Чтобы спать – возможно. Но ведь мы пока не собираемся спать, правда?

– Ты права. Хотя нам всем иногда надо спать. Даже тебе.

– Если я сегодня все-таки усну, то буду так крепко спать, что завтрак детям придется готовить тебе.

– Идет. Хотя сначала я потребую некоторое вознаграждение.

– Если ты приготовишь завтрак, то получишь любое вознаграждение, какое только захочешь, дорогой.

Они опять обнялись и пошли к двери, слишком занятые собой, чтобы заметить в окне личико ребенка, наблюдавшего за ними.

Анна, разбуженная тихими голосами и смехом, отодвинула штору, чтобы посмотреть, что происходит в саду. Ее очень удивило, что родители вместе, да еще и целуются.

Сначала ей пришло в голову, что это не больше чем случайность… своего рода воспоминание о прошлом. Но потом она увидела, что они, обнявшись, идут к дому, и ее губы тронула улыбка.

Ей достаточно было одного взгляда, чтобы все понять, хотя она видела подобную сцену только раз в жизни, да и то на видеопленке, когда папа дарил маме маленькое колечко.

– Ура! – прошептала она сама себе.

Счастливый конец возможен, да и счастливое новое начало тоже – надо только иметь немного веры и, может быть, запись «Бамбукового дома».

– Ду-ду-ди-ду.