В сладостном уединении Амалия Джеймс Amour2000 Молодой и внешне привлекательной Пруденс Эдвардс говорили, что профессия журналиста не из легких, а погоня за сенсацией отнюдь не усыпана розами, и чаще всего их шипы глубокими занозами остаются в сердце. Но разве она могла думать об этом, когда получала первое самостоятельное задание редакции престижного американского журнала собрать материал для статьи об известном писателе Хейли Монтгомери, по непонятной причине ставшем затворником? Под видом прилежной секретарши ей достаточно легко удалось проникнуть в его творческую мастерскую — романтический замок, затерянный в горной Шотландии. Она великолепно проводит свое журналистское расследование, однако неожиданно для себя осознает, что безнадежно влюблена в сына писателя. Обман и страсть борются в ней. Сможет ли Пруденс признаться в бескорыстном лукавстве и не потерять любимого?.. Амалия Джеймс В сладостном уединении 1 Отыскав на домофоне табличку с фамилией Монтгомери, Пруденс Эдвардс решительно нажала на кнопку звонка и вскоре услышала в переговорном устройстве густой мужской голос: — Слушаю… — Это Пруденс Эдвардс… — начала девушка, но больше ничего не успела сказать, так как раздался сигнал, оповещающий, что дверь для нее открыли. Пруденс шагнула в прохладный вестибюль и секунду постояла, привыкая к темноте после солнечной улицы. В здании сильно пахло лаком — видимо, где-то шел ремонт. И действительно, навстречу ей спустились по лестнице двое рабочих с ведрами и кистями в руках. Девушка посторонилась, пропустила их и стала не торопясь подниматься наверх. "Ничего! Пока все идет здорово!" — подумала она, стараясь себя подбодрить. Однако у нужной квартиры чуть не повернула назад. В этот момент массивная дверь распахнулась, на лестничную клетку выпорхнула пухленькая красотка лет девятнадцати в джинсах и ярких цветастых босоножках. — Еще раз спасибо, мистер Монтгомери! — звонко крикнула она через плечо и испуганно уставилась на Пруденс. Девушки обменялись отнюдь не дружелюбными взглядами. "Не иначе как моя конкурентка! — решила Пруденс. — Господи, неужели вся затея может вот так просто провалиться?" — Тем не менее, в следующую секунду, расправив плечи, вошла в квартиру. В холле никого не было. — Проходите! — услышала все тот же густой мужской голос откуда-то из глубины помещения и двинулась в его сторону. — Сюда, сюда, смелее! Одна из дверей длинного коридора была открыта. Пруденс заглянула в комнату: посередине на просторном диване викторианского стиля, развалившись и положив ноги на низкий старинный столик, в расстегнутой рубашке сидел крупный мужчина. Темные, почти черные волосы, такого же цвета аккуратно подстриженные усы, широкие скулы, волевой подбородок… — Здравствуйте! Меня зовут Пруденс Эдвардс, — улыбнулась девушка и двинулась к нему, протягивая руку. Мужчина встал, пожал ей руку, потом снова сел, хотя ноги на столик больше не положил. — Ну, вот и отлично. А я — Колин Монтгомери, — ответил он и кивком головы указал на стул с высокой спинкой около дивана. — Присаживайтесь! Несмотря на работающий вентилятор, в комнате было очень душно. Пруденс перестала улыбаться, присела и выжидательно посмотрела на Монтгомери. Ей хотелось сказать, чтобы он не стеснялся и вновь положил ноги на стол, но сдержалась: чем меньше будет сказано лишних слов, тем скромнее она будет выглядеть. А скромность наряду с аккуратностью, прилежностью, ответственностью и доброжелательностью была одним из непременных качеств, которыми в ее представлении должна была обладать хорошая секретарша. Отправляясь сюда, Пруденс очень постаралась, чтобы, по крайней мере, внешне тому соответствовать. На ней был сияющий белизной строгий костюм. Густые, слегка вьющиеся каштановые волосы, обычно содержащиеся в художественном беспорядке, были собраны в строгий пучок — волосок к волоску, ресницы — лишь слегка тронуты тушью. Никакой помады на губах, бледно-розовый лак на ногтях… Вобщем, девушка не только не подчеркивающая своей красоты, но, скорее, ее и не сознающая. Самая обыкновенная молоденькая женщина. В своем старании Пруденс, видимо, достигла желанного успеха — Монтгомери не очень-то ее и разглядывал. — Вы умеете печатать? — зевая, спросил он. Она достала из сумочки листок, на котором кратко были изложены о ней все данные: где училась, работала, кто дает рекомендации, — протянула ему и улыбнулась: — Да, печатаю… — А на компьютере умеете работать? — Работала, — чуть резковато ответила она. Его манеры ей совершенно не нравились — ни приветливости, ни заинтересованности. Может, его отцу уже и не нужна секретарша? Или дорогу успела перебежать конкурентка? Он отреагировал на резкие нотки в ее голосе — подняв глаза, глянул поверх листа. Пруденс быстро отвела взгляд и попыталась пошутить: — Знаете, я больше привыкла пользоваться изобретениями прошлого века — пишущей машинкой, простыми карандашами, швейной машинкой «Зингер»… По-моему, компьютеры должны стоять в солидных учреждениях. — Понятно, — безразличным тоном сказал Монтгомери и снова опустил глаза на листок. — Отец только грозится приобрести такую штуку, так что вам не придется в ней разбираться, если я вас найму. "Господи, благослови! — взмолилась Пруденс. — Я должна получить эту работу. Без всяких «если». Мне необходимо стать личной секретаршей писателя Хейли Монтгомери". Единственная проблема заключалась в том, что она толком не знала, о чем должен говорить человек, претендующий на такую должность. Прежде ей никогда не доводилось выполнять обязанности секретаря. — Вот вы тут пишете, что имеете трехгодичный опыт, — заметил между тем Колин Монтгомери. — Рекомендации есть? — Арнольда Тромбли, — почти автоматически ответила она. Это было полуправдой: Пруденс действительно работала у него три года, но не в должности секретаря. А дальше шла откровенная ложь. В листке было написано, что Тромбли адвокат, но на самом деле он был издателем "Манхэттен мансли" — одного из старейших и наиболее престижных литературных журналов в стране. Кажется, впервые Колин Монтгомери посмотрел на девушку внимательно. То ли он устал, то ли был раздражен — впечатление из-за своей недоброжелательности по-прежнему производил хуже некуда. Однако именно в этот момент, встретившись с ним взглядом, Пруденс вдруг увидела, что внешне этот мужчина чертовски привлекателен. Надо же! Она отлично помнила, как Джоан назвала его "жутко неприятным типом"… Он словно прочитал ее мысли. — А как насчет рекомендации от Джоан Монтгомери? — спросил Колин, кладя на стол листок. Вот он — один из самых каверзных вопросов! Хорошо, что они с Тромбли его предвидели, заранее сочинили ответ, так что Пруденс была готова. — Понимаете, как я уже говорила вам по телефону, я занимаюсь у профессора Монтгомери на летних курсах, которые она ведет в университете, и, откровенно говоря, не очень уверена, что могла бы получить от нее хорошую рекомендацию… — Что так? — Колин не скрывал удивления. — Вы же знаете, какими стали университеты в наши дни! За деньги они организуют любые курсы. Я выбрала "Юмор в американской литературе". Попасть туда было несложно, у меня же степень бакалавра, вы об этом прочли… — Она ходила кругами, собираясь с мыслями, чтобы дальнейшее вранье прозвучало убедительно. — В общем, группа довольно большая, я не очень хорошо знакома с профессором, а главное — у меня неважные оценки, только удовлетворительные… Наконец-то Монтгомери улыбнулся! Пруденс отметила, что улыбка смягчила его лицо, он даже стал более дружелюбным. У нее слегка отлегло на сердце. — Простите, что спросил… "Невероятно! Неужели пронесло?" Из-за необходимости лгать она чувствовала себя отвратительно. В действительности ведь все было наоборот. Мало того, что Пруденс была любимой ученицей профессора Джоан Монтгомери, получающей за свои знания только высшие оценки, они, несмотря на разницу в возрасте, почти сдружились. Частенько после лекций задерживались, вместе пили чай, говорили обо всем на свете. Да попроси она у Джоан рекомендацию — получила бы самую отличную! Но дело в том, что профессор с ее принципами могла написать только честно о том, кто такая Пруденс Эдвардс — штатный сотрудник журнала "Манхэттен мансли". И вряд ли стала бы рекомендовать журналистку в качестве секретаря своему бывшему мужу — известному писателю. Что же касается сына Хейли Монтгомери, ее бывшего пасынка Колина Монтгомери, тот журналистку и на порог бы к себе не пустил! Глотнув воздуха, Пруденс продолжила излагать свою легенду: — Джоан как-то обмолвилась на занятиях, что вы подыскиваете личного секретаря вашему отцу, и, если кто-нибудь имеет желание подработать, может обратиться к вам… — Но вы единственная из студенток, кто обратился, — устало заметил Колин, — остальные приходили с направлениями из агентства по трудоустройству. — Я понимаю, — пролепетала Пруденс, хотя, откровенно говоря, уже не понимала ничего. — Джоан очень порядочный человек, — добавил он, распрямляясь. — Не знаю, с чего это она разоткровенничалась со своими студентами, но я на нее не в обиде. — Зато я на нее обижена. — Пруденс сама себе удивилась, насколько же она вошла в роль. — Знаете, три удовлетворительные оценки — это не здорово! На его лице опять мелькнула улыбка, и тут девушка испугалась — уж не переиграла ли она? Но сразу же облегченно вздохнула, когда услышала новый вопрос: — Вы не будете возражать, если вам придется переехать в другое место? — Нет! — Вам все равно куда? — Все равно. Ну, пожалуй, исключая Внутреннюю Монголию. Остальные места подходят… Откинувшись на спинку дивана, Колин обнял колени руками и изучающе смотрел на нее. — Почему? Пруденс пожала плечами: — Романтика приключений, да и выбраться из Нью-Йорка я была бы не прочь. — Личные проблемы? — Нет-нет! — торопливо воскликнула она. — Жара. — Оригинальная мысль, — проговорил он и расхохотался. "А смех у него приятный, — подумала Пруденс, — хотя и резковатый". — Я встречал людей, которые согласны уехать куда глаза глядят, лишь бы избежать воспоминаний об умерших пуделях или чтобы укрыться от надоевших мужей… — У меня нет ни пуделя, ни мужа, — добродушно сказала Пруденс. — Я ни от кого не убегаю, мистер Монтгомери. Я посчитала бы за счастье работать с вашим отцом, если, конечно, справлюсь. Вы, между прочим, до сих пор не сказали, в чем должны заключаться мои обязанности. Он перестал смеяться и вполне серьезно спросил: — А как вы себе представляете работу секретаря у писателя, мисс Эдвардс? — Отправлять и принимать почту, вести дела в офисе, печатать рукописи… — Отец не написал ни одного слова за десять лет, — перебил ее Колин. — Правда? Тогда мне не придется печатать его рукописи. — Нет, — печально подтвердил он, — не придется. Пруденс кивнула. Она не знала, что еще сказать. Колин Монтгомери поднялся, и девушка последовала его примеру. Он был выше ее сантиметров на тридцать, казался тренированным и мускулистым. Она вспомнила фотографии его отца в старых журналах. Тогда Хейли Монтгомери тоже был высоким и стройным, но вот каким стал теперь — представить трудно. Последние десять лет, кроме сына, его никто не видел. Прощаясь, Пруденс протянула Колину руку и тут заметила, что у него удивительные пепельно-серые глаза. — Спасибо, что пришли. Я позвоню вам, — сказал Монтгомери. Кабинет Эллиота Арнольда Тромбли, выходящий окнами на Пятую авеню, был отделан ореховым деревом и обставлен кожаной мебелью. Нигде не было видно ни книг, ни других печатных изданий, лишь на стене в позолоченной рамке висел номер журнала за август 1898 года. Хозяин кабинета — импозантный мужчина высокого роста с поседевшими волосами и пронзительными голубыми глазами — выглядел так, словно специально родился, чтобы стать издателем "Манхэттен мансли". — Он даже не предложил мне стакан воды! — пожаловалась ему Пруденс. — У меня вообще такое впечатление, будто этот человек вместе со своим отцом провел все десять лет на необитаемом острове и отвык от общения с людьми! — Скорее всего, Хейли Монтгомери прячется в каком-нибудь глухом городе, — возразил Эллиот. — Может, в Якутске? — предположила Пруденс. Тромбли рассмеялся: — Ладно! Ты-то хоть поразила его своими секретарскими способностями? Или так попросила воды, что бедняга ощутил себя полным болваном? — Не очень-то его выставишь в таком свете! — Пруденс покраснела, заметив, как на нее озорно поглядывает Эллиот. — Я и не думала просить воды. Просто сидела и слушала. — С тобой мне все ясно, Пруденс. — Что-то мне не верится, что я ему подошла… — Это ты уже говорила три раза. Перестань волноваться! Получишь работу — прекрасно, нет — придумаем что-нибудь другое. А сейчас очень важно, чтобы этот тип не вздумал навести о тебе справки у своей бывшей мачехи. Как думаешь, наша легенда сработала? — Да вроде он поверил. Я так упирала на плохие отметки, что, по-моему, даже вызвала его сочувствие. Вряд ли станет перепроверять. Какой смысл? Я сказала — профессор плохо меня знает. Но, конечно, если спросит, — полный провал. Джоан очень дорожит своими отношениями с Хейли. Вы об этом знаете… Эллиот вздохнул. — Да, похоже… Все эти годы мы постоянно пытались что-нибудь из нее вытянуть— мадам молчала как рыба. Пичкала нас всякими окололитературными байками, но никогда ни единым словом не обмолвилась о бывшем муже. — Неожиданно Эллиот ударил ладонью по столу. — К черту! Откопаем все сами и выдадим сенсационную статью! Пруденс, думай только об этом. Хейли Монтгомери — живой классик. Люди будут изучать его творчество и через сто лет. Он уже сейчас входит в учебные программы многих университетов мира. Интуиция мне подсказывает — ты станешь его секретарем! Девушка пожала плечами: — Я свой ход сделала… В этот момент зазвонил личный телефон Эллиота, номер которого был известен только его жене, адвокату, дочерям и теперь еще… Колину Монтгомери. По договоренности с Тромбли она именно его дала сыну писателя — на случай, если тому захочется убедиться, существует ли на свете адвокат Арнольд Тромбли и есть ли у него секретарша Пруденс Эдвардс. Девушка вопросительно посмотрела на хозяина кабинета. Тот согласно кивнул головой: — Давай! — Офис Арнольда Тромбли, — важно сказала новоиспеченная секретарша, подняв трубку. И через секунду изменившимся до неузнаваемости голосом добавила: — Да, я вас слушаю… — А, привет! Это Колин Монтгомери. Вы по-прежнему хотите получить работу? Эллиот уже все понял и внимательно наблюдал за девушкой. Пруденс открыла рот, но произнести явно ничего не могла. Действительно, во рту у нее пересохло, сердце колотилось как бешеное. — Ну, так как? — переспросил Колин. Пруденс, закрыв глаза, постаралась взять себя в руки: — Конечно! Я своих решений не меняю. — С паспортом у вас все в порядке? Ага, паспорт! Девушка поняла, что приходит в себя, потому что быстро сообразила: "Значит, Хейли скрывается не в Штатах". — Да, в порядке, — ответила уже более уверенно, глядя на Эллиота. — Тогда вылетаем в пятницу вечером. Как хотите: либо встречаемся прямо в аэропорту, либо я заеду за вами. — Я приеду сама, — ответила она вполне твердым голосом. — Значит, в пятницу вечером? Сегодня только понедельник… — Летим рейсом "Бритиш эруэйз". Жду вас у регистрации в семь часов. Ровно. — Мистер Монтгомери, я… Все так неожиданно… — начала она, но тут Эллиот сделал страшные глаза и показал ей кулак, явно призывая вести себя иначе. Пруденс послушно перестроилась. — Спасибо большое. Мы еще увидимся? — Не вижу необходимости, — резко произнес Колин. — Если я вдруг вам потребуюсь, позвоните. Есть еще вопросы? — Да. — Пруденс старалась говорить как можно спокойнее. — Куда мы направляемся? — В Шотландию. — Хорошо, что не в Якутию, — засмеялась она. — Да, не туда, — подтвердил Колин без всякого юмора в голосе. — До свидания, мисс Эдвардс. — "Бритиш эруэйз", семь часов, в пятницу вечером… — Все правильно, — нетерпеливо прервал он ее. — До встречи! — И повесил трубку. У Эллиота Арнольда Тромбли был такой победоносный вид, будто бейсбольная команда его родного Гарварда побила йельцев. — Чего ты так всегда удивляешься? — мягко спросил он. — Помню, когда после колледжа я предложил тебе работу помощника редактора, ты тоже вот так удивилась, хотя была одной из лучших среди выпускников Холиока. В чем дело? Не веришь в свои силы? В прошлом году, когда я переводил тебя на должность обозревателя, по-моему, ты чуть не упала в обморок. А ведь сама знаешь — заслуженное повышение. Твои литературные обзоры и рецензии на детские книги — великолепны! Лично я не сомневаюсь, и с этим ты прекрасно справишься. Напишешь отличный очерк о Хейли… — Да, вот так вероломно вторгаясь в личную жизнь… — Брось! Нормальный поиск материла. Мы же не собираемся публиковать какую-то скандальную историю или что-то в этом духе. Радуйся, что именно тебе поручено такое ответственное задание. Я ведь заранее знал, что только ты сможешь обвести вокруг пальца этого Колина… Вконец смущенная, Пруденс лишь кивнула. Ей было всего двадцать четыре года, она была самой молодой сотрудницей в редакции и никогда еще не писала сенсационных статей. Рецензии и обзоры совсем иное дело. — Во всяком случае, ты летишь не в Якутию, — с улыбкой добавил Эллиот. — Хотя я послал бы тебя и туда. Девушка нервно провела рукой по волосам и честно призналась: — Я боюсь… — В этом нет ничего страшного! — уверенно сказал он. — Но вообще-то ты была бы крупной идиоткой, если бы не испытывала страха. — Слава Богу, хоть не идиотка, — улыбнулась она. — Видели бы вы этого Колина Монтгомери — поняли бы меня. — Я встречался с ним много лет назад… Пруденс повторила про себя фразу Джоан: "Жутко неприятный тип," — и вздохнула. — Большое вам спасибо. — Не хочу притворяться человеком, не понимающим деликатности твоего положения. Но ты же знаешь, я верю в честность. Пруденс пристально на него посмотрела, и оба расхохотались. 2 Ей очень хотелось позвонить Колину. Постоянно возникали вопросы, на которые не было ответов: "Какая в Шотландии погода? Как долго мне предстоит там пробыть? Останусь ли я наедине с писателем, или его сын будет жить там же? Должна ли я быть при нем круглосуточно, или у меня будут выходные?" Однако Пруденс превозмогла себя. Младший Монтгомери вполне ясно дал понять, что не желает вмешательства в его жизнь. Даже стала себя убеждать, что все равно вытянуть из него ничего не удастся. Услышит только, пожалуй, какой-нибудь язвительный совет познакомиться с энциклопедией «Британника» — и все. А это она и сама догадалась сделать. Сидя в своей скромной квартирке, Пруденс как раз читала энциклопедию, когда раздался его звонок. — Мисс Эдвардс? Это Колин Монтгомери, — его голос звучал как-то уж очень холодно. "Ну и типчик!" — подумала она. — Здравствуйте, Колин Монтгомери! — ответила приветливо она, усаживаясь удобнее за столом, на котором лежала энциклопедия и стояла чашка кофе. Помешивая кофе, прижала трубку к плечу. — Вы знаете, из энциклопедии ничего толком не поймешь о погоде в Шотландии. Летом прохладно. На западном побережье теплее из-за близости Гольфстрима, на восточном — холоднее. А тут еще разные климатические причуды на возвышенностях, низменностях, плоскогорьях… Словом, я в полной растерянности, что мне с собой брать из одежды? — Советую брать все, — сухо ответил он. Пруденс разозлилась и захлопнула энциклопедию. Может, он еще надеется услышать громкое спасибо? Однако промолчала. Колин тоже молчал. Пауза затянулась, девушка даже успела подумать, уж не дает ли он таким образом ей понять, что она несет глупости? — Я позвонил, чтобы спросить, не поужинать ли нам вместе? — услышала, наконец, его вопрос. — Сегодня? На этот раз пауза была короче. — Да. Пруденс посмотрела на настенные часы. Шесть тридцать. Они с подругой уже договорились об ужине, но Тони что-то задерживалась. Она работала в том же журнале, только в оформительском отделе. — Хорошо, — согласилась Пруденс, постаравшись произнести это слово дружелюбно, но без особого энтузиазма. — У меня есть фасоль и сосиски. Могу вас ими накормить; приезжайте, а я пока дочитаю энциклопедию. — Что? — Там есть отдельные статьи по Эдинбургу и Глазго, я до них еще не добралась. Издание, правда, довольно старое, 1961 года. Мои родители выписали его, когда я только родилась. — Вот как? — Да нет, наверное, я уже была более взрослой. Как вы считаете, Шотландия с тех пор не сильно изменилась? — Она не сильно изменилась с 1600 года, Пруденс… Девушка улыбнулась — надо же, он назвал ее по имени! — Так как мы договоримся? — Я приеду через час. — Давайте через сорок пять минут, а то я голодная… — О Господи! — произнес он и повесил трубку. Пруденс начала с того, что тщательно осмотрела квартиру и попрятала все номера "Манхэттен мансли", потом приняла душ, стала одеваться. Колин так и не сказал, будет ли он ужинать у нее или куда-то собирается ее повести, поэтому она постаралась выбрать наряд, подходящий на все случаи жизни. Шила Пруденс сама, так что, к счастью, гардероб у нее был больше, чем у любого другого малооплачиваемого сотрудника журнала. Она выбрала кремовое платье из хлопка без рукавов. Изящные босоножки дополнили туалет. Никаких колготок. Затем чуть подкрасила тушью ресницы и легко тронула губы помадой кораллового оттенка. — Ошеломляюще средне! Идеальная бесцветная секретарша, — произнесла она, глядя на себя в зеркало, как раз в ту минуту, когда внизу позвонил Монтгомери. Удостоверившись, что это он, Пруденс сразу же его впустила, ослепительно улыбаясь. "Ах, если бы такие мужчины заходили почаще!" Колин выглядел обворожительно, одет был почти шикарно, а в руках держал огромный пакет с провиантом китайского ресторана. — Китайская пища и ваша фасоль… — сказал он, перешагивая порог. — Забудьте о сосисках. — Мистер Монтгомери, я думала, что… — Да, я собирался сводить вас в китайский ресторанчик, но, проходя мимо, изменил решение. — Он ухмыльнулся: — Вы не любите китайскую кухню? Пруденс закрыла входную дверь, но не стала защелкивать замки. Немного растерявшись, ничего не ответила. — Принимаете меня за нахала? — спросил Колин. — Тогда бы я вас просто выставила! — Вы обещали угостить меня фасолью с сосисками, — напомнил он и понюхал воздух. — Какой аромат! Домашнего приготовления? На сей раз их ужин с Тони действительно был домашнего приготовления. Пруденс уже давно поставила тушить фасоль с сосисками на маленьком огне, добавив в нее пряности и соус. — Мясо по-монгольски тоже принесли? Это их фирменное блюдо. — Ах, так вот почему вы испытываете тягу к Якутии! — улыбнулся Колин, проходя вместе с нею на кухню. — Якутия — это в России, — уточнила Пруденс. Он поставил пакет на стол и изобразил на лице удивление. — Надо же! А я и не знал! От волнения Пруденс купилась на шутку как маленькая девочка. — На самом деле существует две Монголии, — сказала она. — Одна — Внешняя — называется Монгольской народной республикой. Другая — это Монгольский автономный район Китая и… — Называется Внутренней Монголией, — договорил за нее Колин, широко и озорно улыбаясь. — Это необходимо знать, чтобы съесть говядину по-монгольски? — Конечно, нет! — Она покраснела. — Вероятно, вы печатали диссертацию по Монголии или что-то в этом роде? — поинтересовался Колин, доставая из пакета пластиковые упаковки. Сосчитав до семи, Пруденс ответила слегка раздраженно: — Я могу быть секретаршей, но идиоткой — никогда! Он усмехнулся: — Простите, ради Бога! А тарелки у вас есть? Пройдя мимо него, девушка открыла шкаф, висящий над мойкой. Единственный мужчина, которого она кормила иногда у себя ужином, был ее отец. В крохотной кухоньке получалось так, что Колин находился все время рядом. Как только Пруденс достала пару тарелок с яркими голубыми цветочками, из сервиза, который ей подарила мать, он поднялся и взял их. На мгновение коснулся ее руки, отчего по всему телу девушки будто пробежала искра. Она быстро отвернулась. — Уютная квартирка, — заметил Колин. Пруденс повернулась к нему со столовыми приборами в руках. — Для секретаря? — Я ожидал увидеть другое. — Что же именно? — Сам не знаю. Дайте-ка мне вилку. Она протянула ему вилку, и он стал выкладывать на тарелку вареные креветки. — И все-таки? — настояла Пруденс. — Я представлял, что вы живете с родителями или еще с кем-то. Может, делите квартиру с подругой. — Я и делю ее с подругой. Он посмотрел на нее: — Хм! И как же она отреагировала на ваш отъезд? — Я сдам мою комнату на время отсутствия. — А вы не хотите сесть? И заодно передать мне ложку? Девушка сделала и то, и другое. Вручая ей тарелку с креветками, Колин опять улыбнулся. — А ваша подруга интересовалась, куда вы уезжаете? — Я ей сказала. Колин выронил ложку и едва не опрокинул мясо себе на брюки. — Вот почему я решил с вами поужинать, мисс Эдвардс, — серьезно проговорил он. — Хочу вас предупредить, что не следует говорить о том, куда и к кому вы едете. — Даже родителям? Он утвердительно кивнул. — Почему? — Мисс Эдвардс, — его голос приобрел даже какую-то торжественность, — чтобы укрыться от издателей, редакторов и прессы, моему отцу пришлось идти на разные ухищрения. Поверьте, это было не просто, кто только ни пытался его разыскать! Я не хочу, чтобы его тайна всплыла наружу только потому, что секретарша все расскажет матери, а та в свою очередь поделится этой новостью в бридж-клубе… Пруденс с трудом усидела на стуле. — Моя мама не играет в бридж! — Послушайте, только не обижайтесь, я просто хотел сказать… — Чтобы я держала рот на замке? Он пожал плечами. — Если хотите, так. Что вы сказали своему шефу? — Не волнуйтесь, я была достаточно сдержанна. — Так что же вы ему сказали? — повторил Колин. Пруденс плотно сжала губы, потом процедила: — Что устроилась секретаршей у нашего посла в Монголии. — Пруденс, я вас умоляю!.. Она быстро выскочила из-за стола и открыла духовку. — Положить вам фасоли? — Ложечку, — ответил он, внимательно глядя на нее. — Что вы сказали Арнольду Тромбли? — Сказала, что беру отпуск с сегодняшнего дня. — И он не задавал вопросов? — Нет, он уволил меня. Пруденс положила ему две ложки фасоли. — Ох! — простонал Монтгомери. "Как же трудно врать!" — подумала Пруденс, накладывая фасоль себе. Вернувшись за стол, она тут же принялась есть, стараясь не поднимать от тарелки глаз. — И это вас беспокоит? — спросил он. Все-таки ей пришлось посмотреть на него. В этот момент Колин открывал упаковку с кисло-сладкой свининой. Пруденс на миг показалось, что он выглядит озабоченным и заботливым. Но не из-за нее же, естественно! Откуда ей знать, о чем он думает? — Да, беспокоит, — сказала она. — Я понятия не имею, на сколько уезжаю — на две недели или на два года. Неизвестно, понравлюсь ли я вашему отцу и понравится ли он мне. Я не знаю, какой адрес мне оставить родителям и друзьям… А допустим, ваш отец прогонит меня в первый же день. Что тогда? Я возвращаюсь сюда и остаюсь без работы и без жилья. Хорошенькое дело! Колин поддел вилкой свинину, положил в рот, прожевал, проглотил и только тогда произнес: — А мне показалось, вы ищете приключений. Пруденс дернула плечом и в панике подумала, что Эллиот оторвет ей голову, если она сейчас заставит Монтгомери передумать и не брать ее на работу. Поэтому поторопилась исправить положение: — Да, это так. Но все-таки здравый смысл должен присутствовать. Тем не менее, я хочу поехать. Монтгомери улыбнулся, в глазах заблестели огоньки. — Я рад, — сказал он довольно, — да, и зовите меня просто Колин. — О'кей! — Пруденс тоже широко улыбнулась. — А вы меня — Пруденс. Он подмигнул ей. — А ваше второе имя? — Оно хуже. — Вы шутите! — Аделайн. — Пруденс Аделайн Эдвардс? Как можно было так назвать ребенка? — рассмеялся он. — А откуда вы родом? — Я выросла в небольшом городишке на северо-западе Коннектикута. — В большом белом доме с черными ставнями и литым орлом над парадным крыльцом. Пруденс неожиданно для себя развеселилась. — Не угадали! С чугунным якорем! А в остальном все верно. — А каким же образом… — Колин помолчал, разрезая яйцо пополам, — вы оказались на службе у адвоката, да еще в большом городе? — Сама до сих пор не пойму! — ответила она, быстро поднимаясь. — Чаю хотите? — С удовольствием! Пруденс включила газ под медным чайником, давно нуждавшимся в чистке. Она не возражала против расспросов о ее прошлом. Ей хотелось, чтобы их отношения с Колином были простыми и деловыми. И чем меньше при этом будет лжи — тем лучше. Девушка стояла к нему спиной, но, тем не менее, ощущала его взгляд на себе. И вдруг почувствовала, что ей от этого удивительно хорошо. "Господи! — подумала она. — Ну почему он должен был оказаться таким привлекательным?" — В любом случае, — сказал Колин, когда Пруденс вновь повернулась к нему лицом и оказалась всего лишь в нескольких сантиметрах от него, — хорошо, что так получилось. И вам и ему повезло. Говорят, сейчас непросто подыскать приличную секретаршу. Она не поняла, что он имеет в виду, говоря о ней, поэтому на всякий случай ответила холодным тоном: — Надо думать! В следующую секунду хотела вновь отвернуться к чайнику, но Колин взял ее за локоть и привлек к себе. — Вы очень мнительная. Не следует быть такой, — сказал совсем мягко и провел ладонью по оголенной коже руки, отчего она покрылась мурашками. Смущенная, Пруденс резко отодвинулась к буфету за чашками. В этот момент в прихожей открылась дверь. С портфелем в одной руке и тремя книгами в другой вошла Тони — высокая, крупная блондинка с темно-зелеными глазами. Свалив книги на диван, повернулась к подруге: — Вот, принесла то, что ты просила… — и остановилась, увидев мужчину, сидящего за столом. — Кто это? Пруденс замерла. Она и так была сбита с толку неожиданной лаской Колина, а тут еще внезапное появление Тони. Испугавшись, что та невзначай произнесет название их журнала или скажет что-нибудь еще такое же разоблачающее, поторопилась представить гостя. — Познакомься, это Колин Монтгомери. Колин, а это моя подруга Тони Галински. — К счастью, голос не выдал ее волнения. — Ах, так! Значит, это вы умыкаете Пруденс? — дружески улыбаясь, сказала Тони и села за стол. — У вас осталось чем поживиться? — Куча всего. Угощайся. — Отлично! Я страшно проголодалась. Думала, никогда не выберусь из этой тюрьмы. Под конец, как назло, навалились на наш отдел… Пруденс моментально достала тарелку, излишне громко поставила ее перед девушкой и, улыбаясь, объяснила: — Тони — художник. — Я работаю на одного ужасно скучного мелкого издателя, — гладко соврала та, успокаивая подругу. — А вы чем занимаетесь, Колин? — В настоящее время помогаю отцу, — ответил он, внимательно изучая Тони. — Как я понимаю, Пруденс рассказала вам о своей новой работе? Девушка усмехнулась: — Разумеется! — А должна была держать это в тайне! — произнес Колин жестким тоном. — Пруденс, я доверился вам с тем условием, что вы никому и словом не обмолвитесь. А если… — То вы утопите ее в каком-нибудь болоте, а потом приедете за мной, — договорила за него Тони и потянулась за оставшейся говядиной. — Успокойтесь, Монтгомери! Меня совершенно не волнует, где и почему ваш отец скрывался последние десять лет. Пруденс поставила перед Колином чашку чая. Он сделал два глотка и поднялся. — Уже поздно, мне пора идти. Было приятно познакомиться с вами, Тони. — Мне также, — ответила та с полным ртом. Повернувшись к Пруденс, он сказал: — Увидимся в аэропорту. — С нетерпением буду ждать встречи. Монтгомери внимательно посмотрел на нее, будто хотел понять, можно ли ей верить, потом повернулся и пошел к двери. На ходу бросил взгляд на книги, лежавшие на диване, — это были романы его отца, — обернулся к Пруденс. — Готовлюсь к новой работе, — сладким голосом пропела та, улыбаясь. — Удивляетесь? — Нет, поверьте мне, я не удивлен. Спокойной ночи. — Он вышел, захлопнув за собой дверь. Пруденс громко выдохнула. — Напряженно, — сказала Тони. — Но наблюдать за тобой интересно. Ты уверена, что поступаешь правильно? — По правде говоря, у меня нет выбора. Тони потянулась за сладким. — Такого парня надуть не просто. — Да, — согласилась Пруденс. — Я это уже поняла. 3 Перелет в Шотландию был долгим и утомительным. Летела Пруденс одна. В четверг утром Монтгомери заскочил к ней на квартиру и сообщил, что улетает на день раньше. Она выразила готовность отправиться вместе с ним, но он дал понять, что не нуждается в ее сопровождении. Сказал лишь, где в аэропорту ее будет ждать билет на завтрашний рейс. Вообще, ей показалось, что сложившиеся между ними во время ужина отношения полностью исчезли. Колин держался с нею, как сухарь-начальник с подчиненной. Пруденс постаралась не обижаться. А собственно, чего ожидать другого? Все в порядке! В самолете она читала третий роман Хейли Монтгомери. Ей понравился его стиль, тонкий юмор, с которым он описывал непростые жизненные ситуации, интригующий сюжет. Чувствовалось, что этот писатель способен сострадать, понимать и прощать людские слабости. "Интересно было бы поговорить о его творчестве с Джоан, — подумала Пруденс. — Совпадают ли наши мнения? " И вспомнила их последнюю встречу. Сложнее всего оказалось объяснить профессору причину неожиданного отъезда ее студентки-отличницы. Та не могла понять, как можно бросать занятия в самый разгар семестра, стоило ли тогда вообще их начинать? Корреспондент "Манхэттен мансли" так и не нашла достаточно веской причины, просто сослалась на необходимость срочно отправиться в длительную командировку. Ложь цеплялась за ложь. Объяснение не удовлетворило Джоан, но ей ничего не оставалось, как его принять. Естественно, Пруденс не стала выяснять, нашел ли пасынок профессора секретаршу для отца, чтобы не заострять внимания на этом вопросе. Сама Джоан Монтгомери про него тоже не упомянула. С облегчением Пруденс поняла, что Колин с ней не общался. Во время полета хорошо поспать ей не удалось, поэтому, когда самолет приземлился в аэропорту Глазго, чувствовала она себя не лучшим образом. Вышла из самолета в числе последних пассажиров, прошла таможню, багажное отделение. Это было ее первое путешествие за рубеж, и ей было жаль, что рядом нет человека искушенного в таких перелетах, хотя бы такого, как Колин Монтгомери. Он стоял в зале ожидания и внимательно всматривался в толпу прилетевших из Нью-Йорка. Когда наконец заметил ее, даже не улыбнулся. — Я уже стал думать, что вас нет, — были его первые слова. — Упустить прекрасную возможность увидеть Шотландию? Да никогда! — весело откликнулась она, повесила через плечо большую сумку, а две другие взяла в руки. — И знаете что? Я голодная! — Ох, — на его лице появилась озабоченность, — в аэропорту много кафе и закусочных, но, если можете подождать, лучше мы позавтракаем, когда приедем ко мне. "К нему?!" — Конечно, я подожду, — неуверенно согласилась Пруденс и решила, что, во всяком случае, это будет интереснее, чем в душной закусочной аэропорта. Взяв сумки у нее из рук, Колин спросил: — Надеюсь, «Британнику» захватили? Она сделала вид, что не расслышала вопроса, и поторопилась переключить его внимание: — Одну сумку я могу понести сама. — Нет необходимости, — ответил он. — У вас и платье помялось… Девушка глянула на свое простое платье, сшитое из дорогого неотбеленного льна. И в самом деле, оно было жутко мятым, а узкий кожаный пояс съехал набок. Она поправила его и состроила благодарственную гримаску. — Спасибо, что лишили меня самодовольства. Колин засмеялся и направился к выходу. Пруденс заторопилась за ним, и скоро они оказались на площади, где вовсю светило солнце и начиналось яркое шотландское утро. Колин повел ее к автостоянке. Одет он был весьма буднично — в джинсы и полосатую рубашку. Волосы поблескивали на солнце. Весь ее скарб просто утонул в огромном багажнике черного «порше», припаркованного неподалеку. Пруденс устроилась на сиденье рядом с водителем. Руки ее слегка дрожали. То ли от волнения, то ли от того, что пришлось поднимать тяжести. Шотландия! Могла ли она еще недавно просто подумать, что окажется в этой стране? Нет, все-таки у нее самая прекрасная на земле профессия. Однако, посмотрев на Колина, неожиданно ощутила всю свою незначительность. Ведь для него-то она не журналист — просто секретарша! Интересно, что он о ней думает? Обидно, конечно, если видит всего лишь техническую помощницу для отца-писателя, что-то вроде пишущей машинки или того же компьютера. Но, с другой стороны, — зачем ей его внимание? От него могут быть лишь ненужные осложнения, которые, не дай Бог, помешают выполнить задание — написать очерк о Хейли Монтгомери. Начни он с ней общаться активнее, всякое может случиться: вдруг сама невзначай проговорится, вдруг он что-нибудь заподозрит… Поразмышляв таким образом, девушка пришла к выводу: чем более безразличен будет к ней Колин, тем ей самой же лучше. — Итак, позавтракаем у меня, а уж потом отправимся в замок. Хорошо? — спросил он, заводя машину. Пруденс пожала плечами. — Хорошо, только я не совсем понимаю, о чем вы говорите. Мне представлялось, что вы живете вместе с отцом, при чем тут какой-то замок? — Ох, совсем забыл, вы же еще не в курсе! У меня квартира в Эдинбурге, а отец живет в замке на озере в Грампианских горах. — А что это за горы такие? — Пруденс отказывалась сама себе признаться: она расстроилась от известия, что он живет не вместе с отцом. Но тут же постаралась себя уговорить: чем дальше от нее будет находиться Колин, тем легче будет ее существование. Он улыбнулся. — А разве в «Британнике» о них ничего не говорится? Это горная цепь, расположенная севернее того места, где мы сейчас находимся. Она пересекает Шотландию с востока на запад. — И там самые высокие горные пики Британии — Бен-Невис и Бен-Макдуи, — подхватила Пруденс, раздумывая, правильно ли произносит названия. — Вспомнила! Летом они должны быть очень красивые! — Так и есть, — согласился Колин. Глазго остался позади, и сейчас они ехали по равнине, на которой паслись стада овец. При приближении к Эдинбургу стали появляться постройки гораздо более старинные, чем в пригороде Нью-Йорка, но столь же неромантичные. Девушке хотелось задать Колину сотню вопросов, но она себя удерживала, он же, вроде бы, и не замечал ее присутствия. — Эдинбург совсем не похож на Нью-Йорк, не так ли? — все-таки спросила она, когда они уже ехали по его центральным улицам. — Конечно, нет! — резко ответил он, видимо отвлекаясь от своих мыслей. — А почему, собственно, он должен походить на него? Пруденс пожалела, что завела разговор, и не стала его продолжать. — Прошу прощения, что не рассказал вам о городе, — со вздохом, более мягко проговорил Колин. — Население его чуть меньше миллиона, но, как вы заметили, Эдинбург растет. Здесь много парков и садов, легко дышится. Вот у зданий однообразный серый цвет, впрочем, тут и погода такая же серенькая. Иногда бывает довольно скучно. — В Нью-Йорке тоже бывает, — откликнулась Пруденс и улыбнулась. — Насколько я помню, Эдинбург простирается от залива Ферт-оф-форт на севере до Пентландских холмов на юге. Повернувшись, он посмотрел на нее, затем снова переключил внимание на дорогу. — Сведения почерпнуты из "Британники"? — А может, из путеводителя. Точно не помню. Ей показалось, что на его губах мелькнула улыбка. Разумеется, было бы любопытно взглянуть на этот залив, но не стоит говорить об этом Колину. Она здесь не на экскурсии — приехала работать, более того — выполнять задание редакции, о чем не должна забывать ни на минуту. Но тут Пруденс неожиданно определила, где они едут, и воскликнула: — Принсес-стрит! Колин, вероятно, в это время думал о чем-то своем, потому что как-то испуганно переспросил: — Что? — Принсес-стрит, — повторила она, — улица, которая разделяет город на Старый и Новый. Старый город, говорилось в тщательно изученном ею путеводителе, представляет собой мешанину узких улочек и средневековых построек. Новый же — появился в восемнадцатом веке. Теперь, пытаясь что-нибудь из этого увидеть, Пруденс подумала: "А время в Шотландии ведет свой отсчет. Похоже, все, что мы в Америке находим ужасно старым, здесь считается почти новым. Не потому ли Хейли Монтгомери выбрал для своего убежища старинный замок? Может, он хотел затеряться в веках?" По левую сторону Принсес-стрит высились величественные здания в викторианском стиле, по правую, у подножия самой значительной достопримечательности города — Эдинбургского замка, расположились пышные королевские сады. Массивное каменное строение громоздилось на поросших мхами и лишайниками скалах и, наверное, было видно почти из любого места города. Глядя на него, Пруденс прекрасно понимала, что он находится от них гораздо дальше, чем это кажется. Замок выглядел странным и жутковатым. Хотя те, кто родились здесь, скорее всего таким его не воспринимают. — Обратите внимание, прекрасный старинный замок, — сухо заметил Колин. Пруденс ощутила, что ее восторг затухает. — Вам нравится делать из меня дурочку? Он смущенно посмотрел на нее. — Не понял… — Ничего! — раздраженно буркнула она. И пробормотала себе под нос: — Все-таки стоило прихватить «Британнику» и путеводитель. Может, Колин и расслышал ее слова, но промолчал. И вскоре, остановившись перед большим неуклюжим зданием на площади, сообщил: — Шарлот-сквэа. Она вышла из машины. На углу Джордж-стрит и Шарлот-сквэа ее внимание тут же привлекла церковь, какую можно было увидеть в любом городе Вермонта, только уменьшенную в пять раз. Колин подошел к девушке. — Что я сделал не так на этот раз? — Ничего! — выпалила она. — Это то место, где вы живете, или я опять осталась в дураках? Он метнул на нее гневный взгляд, и Пруденс подумала: "Вот и конец моей эпопеи!" Но нет, он приблизился вплотную, взял за локти, неожиданно прижал ее к себе. — Пе-ре-ста-ньте! — сказал по слогам и, наклонившись, нежно поцеловал в губы. Оторвавшись, усмехнулся и пошел по тротуару. Пруденс через мгновение поторопилась за ним. — Вот тебе и безразличие! — тихонько сказала сама себе, ощущая зарождение какой-то необъяснимой радости и новых сил. Оказалось, Колин жил не на этой площади. Повернув, он повел ее по узкой мощеной улочке, пересекающей Джордж-стрит и шедшей параллельно Принсес-стрит. Витрины шикарных магазинов, чередующиеся с пабами и кафе, подсказали девушке, что они находятся в аристократическом районе города. Потом они поднялись по ступеням небольшого каменного дома. Колин открыл дверь, и они вступили в достаточно темный холл. Настроение Пруденс моментально упало, потому что первое, что она увидела, — была красивая, изящная темноволосая женщина, которая тут же кинулась в объятия Монтгомери. На ней было трико телесного цвета, но из-за слабого освещения Пруденс это заметила не сразу, сначала даже подумала, что на незнакомке вообще нет одежды. Ростом она была пониже Пруденс. Женщина что-то промурлыкала Колину по-французски, на что он ответил тоже на французском, и тут же исчезла. Колина, должно быть, совершенно не мучили угрызения совести из-за того, что в течение пяти минут он обнимал двух разных женщин. Очень спокойно он пригласил Пруденс пройти дальше. Комната, в которую он ее провел, была заставлена старинной мебелью и застелена огромным турецким ковром. Судя по всему, она объединила в себе и спальню, и кухню, разделенные дверью в ванную комнату. У стены стоял секретер, заваленный бумагами. Повсюду были разбросаны платья, колготки, дамское белье. — Приятно видеть, что ты навела порядок, Моника, — крикнул Колин по-английски. — Не могy решить, что надеть, — выглянув из ванной комнаты, с заметным акцентом по-английски произнесла все та же женщина. Но теперь она была в халате. — Все это тряпье надо было оставить в Париже. Но тогда пришлось бы здесь ходить по магазинам, а я этого даже вообразить не в силах! Колин отбросил какое-то пурпурное шелковое платье и уселся в кресло с неимоверно высокой спинкой, каких Пруденс раньше не видела. Она осталась стоять. Хотелось пить. — Моника, познакомься с Пруденс Эдвардс, это новая секретарша отца, — сказал Монтгомери. — Пруденс, а это Моника Дежардин, она — танцовщица. — Рада познакомиться, — произнесла девушка. Моника протянула ей невероятно худую руку. — А-а, удачи вам! Но вы в курсе, что Хейли не столь очарователен, как его сын? Наверное, это была шутка. Однако Пруденс подумала всерьез: "Колин, конечно, очень интересный мужчина, но можно ли его назвать очаровательным?" — Нельзя ли попросить стакан воды? — решилась она. Колин уже сделал движение, чтобы подняться, но Моника его опередила: — Боюсь, что чистых стаканов нет. — Как и чистых тарелок, насколько я понимаю. Ну и неряха же ты, Моника! Придется нам поесть где-нибудь в городе. Ты пойдешь с нами на ленч? — Ленч? — возмущенно воскликнула танцовщица. — Да я уже десять лет не слышала, что это такое. Но я пойду и закажу перье. В Эдинбурге подают перье? Колин приказал: — Давай одевайся. Моника схватила что-то с дивана и опять исчезла в ванной комнате. — Она танцует в «Данс-компани» Габриэля Сен-Симона, — со знанием дела сообщил Колин. — Они сюда приехали на фестиваль. — О-о! — отреагировала Пруденс. — И что, хорошо танцует? — Говорит, хорошо. — Поднявшись с дивана, он подошел к двери ванной комнаты. — Ждем тебя пять минут и уходим. Пруденс сейчас упадет в голодный обморок. Моника ответила что-то по-французски, и Колин усмехнулся. Пруденс заглянула в кухонный альков, где находилась небольшая плита, холодильник и раковина, полная грязной посуды. "Ничего себе, уютная квартирка!" — подумала она. Потом заметила в комнате телефон и вдруг ужасно захотела позвонить Тромбли. Сама не знала, что, собственно, могла бы ему сказать, — ничто, конечно, не убедило бы издателя отменить задание и вернуть ее в Нью-Йорк. Но желание пообщаться с ним через океан и пожаловаться, как она тут идет на жертвы, было огромное. Пока Моника приводила себя в порядок, Пруденс решила поговорить с Колином. — Мистер Монтгомери, по поводу вашего отца… — Мистер Монтгомери — это мой отец, — перебил он, подходя к ней, — а я просто Колин, — и протянул руку, прикоснулся к ее волосам. — Не нервничаете? Пруденс попыталась улыбнуться: — Да нет… — Все в порядке, Пруденс! — сказал он, проводя ладонью по ее щеке, дружелюбно, как никогда. — Я понимаю, вы далеко от дома… — Я хочу есть и пить. И ужасно устала. Я пролетела огромное расстояние, чтобы встретиться с человеком, которого никогда раньше не знала и которого только избранные видели последние десять лет, — сама от себя такого не ожидая, вдруг резко высказалась Пруденс. — И тоска по дому не идет ни в какое сравнение с теми чувствами, которые я испытываю, ожидая этой встречи… В этот момент появилась Моника. На ней было ярко-красное шелковое платье с оранжевыми и желтыми цветами, расчесанные, поблескивающие пышные волосы схвачены сзади простой резинкой. — Ну, как я выгляжу? — спросила она. — Как всегда ошеломляюще, сама знаешь! — ответил Колин. — Так у кого какие будут предложения насчет ленча? Можно пойти в паб или кафе на Роуз-стрит или посетить туристские места отдыха на Принсес-стрит. А можно довольствоваться чаем и ячменными лепешками в ресторане напротив. Вы гостья, Пруденс, вам и решать. — Ха! — воскликнула Моника. — А я что, не гостья? — Гости не оставляют грязную посуду в мойке и не разбрасывают нижнее белье по всей комнате, — проворчал Колин. — Ну, так как, Пруденс? — Давайте останемся на Роуз-стрит, — сказала она, неожиданно почувствовав, что нервничает. — Я думал, вам хотелось бы осмотреть достопримечательности Эдинбурга? — неожиданно поинтересовался он. Пруденс кивнула. — Конечно! И желательно до моего отъезда из Шотландии. — По-моему, я вас ничем не обидел, — спокойно заметил Колин и повернулся к Монике. — Вообще-то тебе следовало бы остаться и вымыть посуду. Моника состроила гримасу, Колин рассмеялся и пошел между женщинами к двери. Яркое солнце неплохо пригревало, но температура воздуха была на несколько градусов ниже, чем в Нью-Йорке. "Интересно, в замке у Хейли будет такая же приятная свежесть?" — подумала Пруденс. Если так, то она неплохо проведет лето, получая при этом двойную зарплату. Мысль была приятная, ее хотелось подольше сохранить. — Вы хорошо знаете Хейли Монтгомери? — спросила она у Моники, когда на улице они оказались немного позади Колина. — О, я знаю его очень давно! — ответила та. — Но с тех пор, как он стал… Она подыскивала подходящее слово, и Пруденс подсказала: — Затворником. — Вот именно! Тогда я попыталась убедить Колина и его сестру… — У Колина есть сестра? — прервала ее Пруденс. — Да, Джульета. Но она не так заботится об отце, как Колин. О, он ограждает его от всего на свете! Колин оглянулся через плечо. — О чем вы там секретничаете? Моника ответила по-французски, и он рассмеялся. — Что вы ему сказали? — спросила Пруденс. Танцовщица улыбнулась. Пруденс при этом отметила, что Моника по-своему очень красива. Во всяком случае, точно знает, как одеваться и как улыбаться, чтобы подчеркнуть привлекательные черты. — Я сказала ему, что мы обсуждаем его фигуру. Пруденс почувствовала, как кровь прилила к щекам. — Ага… Так в чем же вам пришлось убеждать Колина и Джульету? — Я дала слово никогда не упоминать имени их отца, не делать снимков, не говорить представителям прессы или кому бы то ни было о том, что его видела. Целая история! — И что же, он никогда не покидает своего замка? — поинтересовалась Пруденс, еще раз напоминая себе, что она приехала сюда, чтобы написать о нем статью для одного из самых престижных литературных журналов Америки. — Почему же? Иногда покидает. Прошлым летом приезжал на фестиваль. Любопытно! "Интересно, что скажет на это Эллиот Тромбли?" Пруденс помнила, что на прошлогодний Эдинбургский фестивать он посылал корреспондента. А тот, выходит, ничего не увидел и не услышал о Хейли Монтгомери? Они пришли в паб без названия, с большими решетчатыми окнами, расположенными около самой земли, гигантской старинной стойкой и двумя маленькими круглыми столиками. Устроились за стойкой. Колин сел между женщинами и сообщил Пруденс, что здесь подают лучшую в Шотландии баранину с отличным соусом карри. Она тут же заказала ее и бокал шабли. Бармен пробурчал, что бутылка шабли где-то в подвале. Колин попросил себе баранину и пиво. Моника — перье с долькой лимона. — На Роуз-стрит всегда болтаются люди богемы, — сказал Колин. — Особенно хорошо тут зимой. Походишь из паба в паб, со всеми повстречаешься, обо всем наговоришься… Хотя в Эдинбурге иногда бывает очень тоскливо, особенно если тебе нечем заняться и нет серьезной причины тут торчать. Зимой не очень холодно, но ужасно сыро, солнце редко показывается. В лучшем случае, часа на четыре… — Мне не терпится увидеть все собственными глазами! — поддержала разговор Пруденс. — Может, вам повезет. Отец намекал, что неплохо было бы на зиму куда-нибудь переехать. — Он усмехнулся. — Хорошо бы на юг Франции! Пруденс пожалела, что у нее нет возможности вести запись. Придется теперь вечерами припоминать, кто что сказал. — Значит, он все зимы проводит тоже здесь? — Да. Наблюдал неутешность и одиночество отдельных индивидуумов. Принесли пиво для Колина и перье для Моники. Шабли, как сообщил бармен, где-то искали. — Отец не самый беспокойный человек, каких вам, вероятно, приходилось встречать, — продолжил Колин, потягивая пиво. — Из его книг этого не поймешь, — вставила Пруденс. — Пруденс Эдвардс, секретарь, который любит читать, — пояснил он Монике и, опять повернувшись к Пруденс, засмеялся. — Потрясающе! Достаточно сказать, как вы красивы, и вы уже краснеете… Когда отец писал, он был счастливее… Моника, это не похоже на дольку лимона. — И на перье тоже! Все засмеялись. Вскоре принесли шабли и баранину для Пруденс. Розовое вино было замечательным, баранина — горячей и острой. Пруденс с жадностью набросилась на еду. Между тем, Моника съела, по крайней мере, половину блюда Колина, отнимая у него по кусочку. — А еще говорит, что не ела ленч десять лет! — ехидно заметил он. Колин расплатился за всех, и они вышли на Роуз-стрит. — Дойдешь с нами до Шарлот-сквэа? — спросил он Монику. — Я там оставил машину. — Так вы уже уезжаете? — разочарованно произнесла Моника. — Жаль. Ладно, прогуляюсь с вами. Я репетировала все утро, теперь нужно отвлечься. Пруденс отложила все вопросы о Хейли на потом и вскоре совсем забыла о своем задании, с интересом оглядываясь по сторонам. Колин объяснил, что Шарлот-сквэа как бы завершает череду маленьких и компактных городских кварталов — прекрасных образчиков архитектуры и городской планировки восемнадцатого столетия, протянувшихся между Принсес-стрит-гарден и Куин-стрит-гарден. — Район нового Эдинбурга во всей своей красе, — добавил он, когда они уже подходили к автомобилю. Пруденс могла бы обойти весь город пешком, поэтому с сожалением наблюдала, как он отпирает машину. — Значит так, посуду желательно вымыть до моего возвращения, — обратился Колин к Монике. — И вообще не забывай беспрестанно повторять слова благодарности за то, что я позволил тебе жить в моем доме. Иначе тебе придется платить за отель. Моника пробурчала что-то по-французски, повернулась и пошла прочь вниз по улице. — Не проси его переводить то, что я сказала! — через плечо бросила она Пруденс. — Еще будешь думать обо мне плохо! — Приятно было встретиться! — крикнула ей девушка. — Может, доведется еще свидеться. — Приходи на мои выступления, — пригласила Моника и пересекла улицу. Колин открыл машину. — А разве организаторы фестиваля не обеспечивают артистов номерами в отеле? — поинтересовалась она. — Конечно! Но ей больше нравится жить у меня, — ответил он. — Моника особенная, к тому же давний друг нашей семьи. Пруденс влезла на сиденье, сердясь на себя. Надо же было задать такой идиотский вопрос! Очевидно же, что Моника предпочитает квартиру Колина. — Какая же я полная дура! — пробормотала она себе под нос. Садясь за руль, Колин спросил: — Что вы сказали? Ей пришла мысль немедленно выяснить, любовники ли они с Моникой, но это, несомненно, было бы еще большим идиотизмом. Такие вещи надо видеть и чувствовать. — Так, ничего, — ответила сухо. — Поехали? Он усмехнулся. — Поехали! Пруденс кивнула, стараясь не обращать внимания на его очаровательную улыбку. 4 Вскоре она поняла, что Колин не собирается показывать ей Эдинбург. Выехав из города, они помчались по огромному мосту, перекинутому через Ферт-оф-форт, сверкавший внизу. — Форт-Роуд-бридж, — пояснил он, наблюдая за движением. — Насколько я знаю, самый большой подвесной мост в Европе. В «Британнике» о нем вряд ли упоминается, потому что его построили совсем недавно. Дает возможность не тратить время на объезд залива. — О-о! — вымолвила Пруденс. — Может, в другой раз мы посмотрим город повнимательнее? Колин как-то странно глянул в ее сторону. — Я же никогда не была в Шотландии! — оправдываясь, сказала она. — Значит, вы собираетесь посетить все интересные места, музеи и накупить вашим племянникам и племянницам разных лохнесских безделушек? — весело спросил он. — Да, пожалуй! Только у меня нет племянников и племянниц. Я старшая из сестер, и все не замужем, — проговорила Пруденс, совершенно не смущаясь своим туристским интересом. — Вам трудно понять — вы здесь родились. Они уже съехали с моста и теперь мчались по автостраде. Колин едва глянул в ее сторону, но она уловила настороженный взгляд его пепельно-серых глаз. — Откуда вы знаете, что я родился в Шотландии? Пруденс отвернулась и стала смотреть в окно. — Это ведь вереск, не так ли? — воскликнула она восторженно, указывая на холмы, сплошь покрытые яркими цветами. В энциклопедии говорилось про болота и пустоши, поросшие вереском и папоротником, были даже рисунки и фотографии, но в реальности все выглядело иначе. Ей очень хотелось, чтобы Колин остановился на обочине, и можно было забраться на холм, побродить среди овец и вереска. — Не тяните, Пруденс, — напомнил он о своем вопросе. Ей вновь вспомнились слова, которыми Джоан охарактеризовала пасынка. "А уж она-то знает его!" — подумала Пруденс, и тут же ее мысли переключились на другое: а как бы поступила профессор, узнав, что любимая студентка предала ее доверие? — Что вы говорите? — наивно переспросила она. — Откуда вы знаете, что я родился в Шотландии? Голос его звучал нормально, но ей послышались в нем подозрительные нотки. Девушка пожала плечами. — Не знаю! Где-то прочла. — И точно, она прочла об этом в подшивке старых журналов, незадолго перед отъездом. — Может, в каком-нибудь справочнике? — Этого не может быть! — Точно не помню где. А может, Джоан что-нибудь о вас рассказывала? Ох! Смотрите, овцы! Сотни овец рассыпались по склонам холмов по обе стороны дороги. — Ну, если вам нравятся овцы, то вы полюбите Шотландию, — заметил Колин, протянул руку и похлопал ее по коленке. — Так и должно быть, Пруденс! Вы устали от небоскребов, я — от овец. Может, мы сумеем напомнить друг другу о чем-то более важном? Он убрал руку и еще сильнее нажал на педаль газа, глядя прямо перед собой на дорогу. Его последняя фраза не могла не насторожить и явно располагала к более откровенному разговору. Но Пруденс промолчала, напомнив себе, хотя и с сожалением, что не должна вмешиваться в его личную жизнь. "Порше" промчался по деревне, переполненной туристами. — Кинросс, — объяснил Колин. — Вероятно, все эти туристы ехали вокруг залива, затем по побережью к Сент-Эндрюсу, оттуда по шоссе прямо сюда. Красивые места. — Не сомневаюсь, — согласилась Пруденс и пожалела, что они не останавливаются и пропускают столько интересного. — Кинросс славится розовой форелью, — монотонно, как гид, продолжил Колин. — Неподалеку отсюда красивейшее озеро Лох-Левен. Посередине него два острова: на одном замок, в котором почти год держали в темнице королеву шотландскую, на другом — аббатство. Хотите посмотреть? Пруденс радостно кивнула. — Уже проехали поворот, — засмеялся Колин. — В следующий раз, дорогая! — Вижу, у вас отчего-то улучшилось настроение, — заметила она. — Просторы и чистый воздух, — дружелюбно ответил он. Пруденс нахмурилась. — Что воздух?.. — Правильная мысль! — вдруг воскликнул он и, нажав на тормоз, съехал на обочину. Затем, не сказав ни слова, вылез из машины. — Что вы делаете! — спросила Пруденс, выходя вслед за ним. — Помогите! — попросил Колин, и они вместе опустили раздвижную крышу автомобиля. Он улыбнулся: — Вы уже не кажетесь такой замученной. А если вам станет прохладно, скажите. В багажнике теплый свитер. — Не беспокойтесь, — проговорила она. Усаживаясь на место, Пруденс вздохнула. Машина тронулась, ветер начал легонько трепать ее волосы. Через несколько километров она поняла, что начинает неимоверно замерзать. Колин, вероятно, это заметил, потому что молча остановился, вылез из машины и, порывшись в багажнике, принес мягкий, теплый свитер. Пруденс натянула его на себя. Он пригладил одной рукой ее волосы, другой крепко обнял ее за плечи, согревая. — У вас зубы стучат. — Неужели? — Сквозь озноб Пруденс попыталась рассмеяться. Колин неожиданно наклонился и нежно поцеловал ее в губы. Только слегка до них дотронулся, но Пруденс успела заметить в его глазах страсть. Затем он быстро отстранился. Зубы у нее стали стучать, однако теперь не от холода. В животе образовался какой-то клубок. «Нервы», — решила она. — Может, поднять верх? — спросил Колин. — Нет-нет! Воздух прекрасный, — возразила она и плотнее закуталась в свитер. — Спасибо. Теперь все будет хорошо. — Поцелуй, свитер и глоток бренди согреют сердце и тело любого, — улыбаясь, проговорил он. — Два из трех условий — не так уж плохо. Пруденс тоже улыбнулась. Какой он странный! Покопавшись в багажнике, Колин вытащил ирландский кардиган грубой вязки с торчащими из него сосновыми иголками. — В горах станет еще холоднее. — Он стал его надевать. Потом попытался вытащить иголки, но поняв, что это безнадежное занятие, бросил. — Но я с вами! Они проезжали через Перт — небольшой городок, раскинувшийся по берегам самой длинной в Шотландии реки Тей. — До 1452 года он был столицей Шотландии, — сказал Колин. — При римлянах назывался Викторией. Позднее, когда пиктов обратили в христианскую веру, название поменяли на Джоунстаун. А когда Ричард Львиное Сердце сделал его королевской резиденцией, стал Пертом. Пруденс снова задумалась над причудами времени. Этот Перт уже существовал, когда Колумб только открыл Америку. — Скун-палас отсюда недалеко? — спросила она. Колин кивнул: — В четырех километрах. Но это не тот замок, где короновались короли Шотландии. Они продолжали ехать по шоссе. Местность становилась гористой, менее населенной. Температура все снижалась. В чистом небе проносились облака. Пруденс заметила, что приближающиеся Грампианские горы, с их сглаженными голыми вершинами, издалека кажутся более воздушными и открытыми, чем узкие улочки Эдинбурга. — Питлохри, — произнес Колин, замедляя скорость, когда они въехали в живописную деревушку. — Уютная, не правда ли? Считается географическим центром Шотландии. В деревушке тоже было полным-полно туристов. Пруденс постаралась вспомнить, что она читала про это место. — Здесь создано искусственное озеро. Его заполнили в пятидесятых годах для гидроэлектростанции. А долина называется Туммельская. Кстати, мы уже очень близко от замка. — Замка Кинлин? — Места затворничества Хейли Монтгомери, писателя и поэта, обладателя Пулитцеровской премии, — весело выпалил Колин. Она посмотрела на него и почувствовала, что узел в животе затягивается сильнее. — Пруденс, дорогая! У вас такой вид, будто вы столкнулись с лох-несским чудовищем. — А что, если я не понравлюсь вашему отцу? — Ничего страшного! Отвезу вас обратно в аэропорт, посажу на самолет, и вы вернетесь в Нью-Йорк. — Он смотрел на нее смеющимися глазами. — Вы думаете, я ему понравлюсь? — Если вы хорошо печатаете и не станете ему докучать, то конечно. — Не можем ли мы на некоторое время остановиться, чтобы я могла переодеться? Колин замотал головой: — В этом нет необходимости! Если даже он и покажется, то вряд ли обратит внимание на ваш вид. Думаю, мы сразу его и не увидим. Как правило, после обеда он работает, ужинает поздно и снова работает до глубокой ночи. По крайней мере, говорит, что работает. В любом случае, встретитесь с ним в нормальном виде завтра утром. Пруденс не успокоилась, но постаралась больше не думать о предстоящей встрече. — А кто еще, кроме вас и отца, живет в замке? — Пара, которая поддерживает там порядок уже долгие годы. "Долгие годы?! Почему же нигде не упоминался этот замок?" Она читала про первую жену Монтгомери, мать Колина — уроженку Шотландии, но про замок… Разумеется, если бы журналисты про него прознали, они бы прочесали Шотландию вдоль и поперек, чтобы обнаружить убежище Хейли. — Значит, там будете вы, ваш отец, эта пара и я? — уточнила Пруденс с едва заметным отчаянием. — Там не будет так тоскливо, как может показаться поначалу, — ободряюще улыбаясь, успокоил он. — Сейчас лето, наезжают друзья… "А как зимой?" Хотя зачем ей беспокоиться о зиме, если Эллиот хочет получить статью как можно быстрее? Плотно сжав губы, Пруденс опять напомнила себе, что выполняет задание редакции. Потом еще пять раз это повторила, чтобы не забывать. Сразу за деревней Колин свернул на узкую сельскую дорогу. Километра через два, когда они стали огибать большую округлую вершину горы, поросшую папоротником и вереском, дорога совсем сузилась. Затем опять спустились и въехали в сосновый лес, росший у подножия горы. Воздух был прохладным и резким, пахло хвоей. Пруденс почувствовала, как узел в животе ослабевает, чувство вины за бесконечную ложь проходит, и с облегчением вздохнула. — Даже не верится, что я очутилась в таком месте, — громко сказала она. Колин недоверчиво посмотрел на нее: — А может быть, все-таки с большим удовольствием сидели бы в нью-йоркском офисе и печатали речи этого вашего адвоката Арнольда Тромбли? И вы хотите, чтобы я вам поверил? Она засмеялась. — Я же сказала вам, что хотела выбраться из Нью-Йорка из-за жары. — Сказали! — Добродушное выражение на его лице исчезло. — Но правду ли? — Конечно! — Ну, хорошо, Пруденс. Поставьте себя на мое место. А вы бы поверили девушке вашего возраста, что в летнее время ей хочется бросить Нью-Йорк, чтобы отправиться неизвестно куда? Да еще если учесть, что предстоит и зиму пережить в Шотландии. Поверила бы она? Журналистский инстинкт подсказал ей, что необходимо немедленно развеять подозрения Колина, иначе он начнет копаться дальше. — Вы путаете! Я не собиралась ехать "неизвестно куда", — добродушно заметила Пруденс. — Помните, я сразу исключила Монголию и Якутию! А кстати, почему вы выбрали меня, если мне не доверяете? — Оставить Нью-Йорк, работу, друзей и поехать с совершенно незнакомым человеком к черту на кулички — согласитесь, не всякая молодая женщина пойдет на такое… Пруденс замахала рукой: — Ладно, ладно! Почему вы выбрали именно меня? — Вы хотите знать? — Да, хочу. — Больше никто не проявил интереса к объявлению Джоан на ваших курсах. Между прочим, поначалу я за это страшно на нее рассердился, но потом отошел… Пруденс непроизвольно сжала кулаки. — Только поэтому? — Откровенно говоря, я побоялся, что после нашей встречи вы разболтаете кому-нибудь, что пытались устроиться секретарем к Хейли Монтгомери, даже беседовали об этом с его сыном. Эта новость могла разнестись. — А здесь, в Шотландии, она разнестись не может, — заметила Пруденс. — Вот именно! Ну, постарайтесь рассудить логично. Я срочно ищу секретаря. Мне попадается аккуратная, толковая женщина, знающая дело и страстно желающая выбраться на лето из Нью-Йорка. У меня нет возможности толком разобраться, действительно она устала от городской суеты или у нее какой-то тайный интерес к известному писателю, но деваться практически уже некуда. Джоан просто зажала меня в угол! Пруденс смотрела прямо перед собой на дорогу. — Она вам что-нибудь про меня говорила? — Нет. — Почему? — Я с ней не разговаривал. Знаете, в свое время мы достаточно много ссорились. Боялся: если позвоню — опять поругаемся. Я отношусь к ней с гораздо большим уважением, чем она ко мне. — Он на секунду замолк. — Да и какое это имело значение, даст она вам хорошую характеристику или плохую? Мне все равно пришлось бы вас нанять. "Порше" вынырнул из леса и теперь ехал по узкой, освещенной солнцем долине у подножия горы. Вскоре впереди показалось продолговатое озеро. За блестящей линией воды, казалось, прямо из нее, поднимались лысые, сглаженные вершины. В центре озера виднелся остров. Среди нагромождения скал высилась каменная стена и непривлекательного вида квадратное строение. К острову вела дамба. "Вот и замок Кинлин", — решила Пруденс и тихо спросила: — Значит, вы собираетесь присматривать за мной? Колин пожал плечами: — Я предполагал, что вы об этом спросите. Пруденс вяло кивнула и в ужасе который уже раз подумала, что бы он сделал, доложи ему Джоан, кто она такая. Однако отогнала эту мысль и стала внимательно смотреть, как машина проезжает по узенькой дамбе. По обеим ее сторонам внизу плескалась темно-голубая вода. Впереди виднелись толстые старинные стены замка и овальная римская арка главных ворот. Когда машина въехала в ворота, девушка затаила дыхание — ничего подобного ей видеть не приходилось. Толстые стены были покрыты мхом и лишайником. Узкая мощеная дорога проходила через подобие луга, густо поросшего травой, и палисадник с буйно цветущими кустами роз. Прямо перед ними возвышалось трехэтажное строение, целиком сложенное из серого камня. Неподалеку росли сосны, рядом с ними — корявые березы. Колин подъехал к гаражу, построенному из такого же серого камня. — Когда-то это были конюшни, — пояснил он, усмехаясь. — Что, не соответствует вашим романтическим представлениям? — Да нет, почему же? Просто когда думаешь о замках, то представляешь… — …великолепные дворцы в стиле барокко короля Людвига Баварского, — договорил он за нее. — Пруденс, дорогая моя, в четырнадцатом веке шотландским горцам и этот замок казался верхом роскоши. Самым важным тогда считалась его неприступность. — Надо думать! — согласилась она и вышла из машины. Колин достал из багажника сумки, ей досталась только самая маленькая. Воздух в гараже был сырым и холодным, но снаружи сияло солнце, мох на стенах поблескивал. Они пошли ко входу. — Впечатляющее зрелище, не так ли? — спросил Колин. У нее почему-то комок застрял в горле, говорить она не могла. Колин открыл огромную дубовую дверь с большими медными петлями. Посередине ее висел колокольчик. "Дверной звонок", — подумала Пруденс и вошла вслед за Колином. Пройдя несколько шагов, остановилась. Она ожидала увидеть на стенах образцы старинного оружия — копья, щиты, но ничего такого не было. О средневековье напоминал лишь колоссальных размеров аркообразный камин на противоположной от двери стене, сводчатый потолок и вымощенный четко подобранными плитами пол. Зал занимал, видимо, всю ширину замка и уходил вверх метров на пятнадцать. Все остальное было современным и вполне домашним. В камине горел огонь, напротив него стоял большой диван с мягкими подушками, рядом незамысловатый дубовый журнальный столик и стулья с высокими спинками, на одном из которых сидел кот. На полу — простой восточный ковер. Чуть поодаль от места отдыха находился длинный полированный стол вишневого дерева и по обе стороны от него по дюжине стульев. На искусно обшитой панелями стене висели два полотна импрессионистов. Справа от обеденного стола чуть не до потолка громоздилось множество книжных полок. — Красиво! — оглядевшись, произнесла девушка. В этот миг в зал выскочили два добермана, и она инстинктивно отступила назад. Колин поставил сумки и наклонился погладить собак. — Мальколм и Доналбейн, познакомьтесь с нашей гостьей, Пруденс Эдвардс, — сказал он, поглаживая блестящие спины собак. — Мальколм и Доналбейн? — переспросила она. — Да, из "Макбета"… — Сыновья Дункана, — подтвердила Пруденс и, заметив удивление в его глазах, поторопилась добавить: — Секретарши иногда читают и Шекспира тоже… — Но не все помнят имена сыновей Дункана, — возразил он. Собаки отнеслись к незнакомке с такой же подозрительностью, как и она к ним. — Не любите собак? — спросил Колин. — Да нет, не то чтобы не люблю, просто я не схожу от них с ума. Дружелюбные нравятся. Знаете, когда они лезут к тебе и лижутся. — Если разрешите, они влезут к вам на колени и будут ласкаться, — пообещал он, а одна из собак, словно в подтверждение этого, его лизнула. — Только не так! Избави Бог, — воскликнула Пруденс. Колин от души рассмеялся и поднялся, подхватывая сумки. — Пойдемте, покажу вам вашу комнату. Джон и Мэри, должно быть, вышли, познакомлю вас позже. Пруденс кивнула и последовала за ним в короткий, узкий и темный коридор. Собаки бежали следом, но затем исчезли в просторной комнате, которую она посчитала кухней. По каменным ступеням они поднялись на второй этаж. — Апартаменты отца на третьем этаже, — объяснил Колин, когда они очутились в небольшом холле с каменным полом, частично прикрытым турецким ковром. — Я располагаюсь тут, — кивнул он налево. — Здесь сестра, — показал прямо. — А вот ваша комната, направо. Дубовая дверь была отлакирована. Пруденс вошла вслед за ним, ощущая, что слегка дрожит от напряжения, и в восторге воскликнула: — О, Колин, это замечательно! Комната была небольшой, метров десяти, но очень приятной, отделанной деревянными панелями. В одном углу бюро из тигрового клена и два таких же стула, напротив еще двух дверей, видимо, в ванную и туалет, — большая кровать с белой спинкой и бледно-желтым бельевым ящиком. Возле окон, выходящих на озеро, — аккуратный светлый комод. Желтый ковер полностью закрывал пол. — Надеюсь, вам тут будет удобно, — сказал он неожиданно сухим голосом. — Если вам что-либо потребуется, скажите мне или кому-нибудь из Эдмондов. — Разве не вашему отцу? Колин посмотрел на нее: — Нет, не отцу. С ним вы встретитесь только утром. — Уже собираясь уходить, он оглянулся на Пруденс, стоящую у окна. — Вы напуганы? Она замотала головой. — Далекое озеро в диких местах Шотландии… Вы такого не ожидали? — поинтересовался он. Она слегка покачала головой: — Романтика! Он сделал к ней два шага и остановился совсем рядом, так, что девушка почувствовала его дыхание на своих щеках. — Отец ждет от вас напряженной работы. Я приехал на день раньше, чтобы убедить его взять вас. Он не потерпит глупых вздохов при восходе солнца. Ему нужен человек, который будет работать эффективно и полезно, без капризов и глупых замечаний. Пруденс смотрела прямо в его пепельно-серые глаза. — Питаться я буду на пару с Мальколмом и Доналбейном? Колин так нахмурился, что глаза его почти закрылись. — Если вы так же будете говорить с отцом, то не пробудете здесь и часа, — промолвил он, скрипя зубами, затем повернулся и бросил не оборачиваясь: — Ужин в восемь, — и захлопнул за собой дверь. 5 Пруденс распаковала вещи, приняла душ, привела в порядок волосы и постаралась понять, чем оттолкнула Колина. Не вспомнив ничего такого, надела белые слаксы, белую хлопчатобумажную блузку, кардиган, связанный матерью, и спустилась вниз. Из кухни доносился смех Колина. Она тихонько проскользнула мимо, прошла большой зал, а оттуда к двери. Петли громко скрипнули, когда девушка ее открыла. Выйдя, поспешила на другой конец острова, позади замка, который рассмотрела еще из окна. Там был большой луг, без единого деревца, поросший густой травой. А дальше, где остров сужался, на скалах высились руины какого-то строения. Теперь ей хотелось рассмотреть их поближе. Кроме арки здесь еще сохранились и квадратные отверстия, видимо, когда-то бывшие окнами. Крыши не было, а плиты, покрывавшие пол, потрескались под воздействием суровой погоды. Пруденс прошла к проему, выходящему к воде. Забравшись в него, присела, удобно устроившись. — Генрих VIII послал Томаса Кромвеля в Шотландию разрушить монастыри, — проговорил позади нее глубокий голос. Пруденс повернулась и чуть не выпала из проема. Рядом стоял Хейли Монтгомери. Такой же высокий, как и его сын, правда, не мускулистый, но широкоплечий и стройный. С точно такими же пепельно-серыми глазами. Борода у него поседела полностью, а волосы — только на висках. Одет он был в брюки цвета хаки, коричневые замшевые ботинки, такого же цвета рубашку и вязаный свитер. Насколько она помнила, ему пятьдесят восемь. На этот возраст и выглядел. По бокам замерли оба добермана. — Во исполнение приказа Кромвель сорвал крышу аббатства, позволив ветрам и непогоде довершить начатое. А все остальное, что посчитал ценным, попросту похитил. — Хейли говорил, держа руки за спиной. — Аббатство было одним из самых старых в Шотландии, поэтому оно такое маленькое. — Ох, — только и могла произнести Пруденс, разглядывая писателя. — Вы моя новая секретарша, — сказал он. — Пруденс Эдвардс. Она улыбалась, стараясь не показать, что нервничает. — Да. — Спустившись из проема, протянула руку. — Приятно с вами познакомиться, мистер Монтгомери, — и добавила: — Надеюсь, не помешаю вам работать. Он слегка удивился: — На улице я не работаю, мисс Эдвардс. — А-а! — вымолвила Пруденс, сообразив, что сделала первое глупое замечание. — А вы не любите сидеть среди скал и слагать стихи? — Я сейчас не пишу стихи, мисс Эвардс. Вот заметил, что вы направлялись сюда одна, и решил познакомиться. Пруденс прилагала усилия, чтобы сохранить улыбку. — Спасибо. — Я так понял, что мой сын уже показал вам вашу комнату? — О да! — Вы удовлетворены? — Конечно. Комната прекрасная. И весь замок… — Это хорошо. Я хочу, чтобы вы устроились как следует. У меня десять лет не было секретаря. И, честно говоря, я не помню, был ли у меня вообще когда-нибудь секретарь. — Он неожиданно умолк и стал внимательно разглядывать Пруденс. Она почувствовала его силу, причем не физическую, а духовную — это был человек внутренне богатый, яркий, словом — личность. Но вновь заговорила личность несколько раздраженно: — Я не совсем уверен, насколько хороша эта идея — пригласить секретаря. Вначале, когда я думал об этом, подобная мысль пришлась по душе. Если же ничего не выйдет, расстанемся. Не стану же я держать вас из-за вашей красоты. Мой сын предупредил вас? Пруденс отчаянно кивнула. — И все же вы решились приехать? Она снова кивнула. Про романтику решила лучше умолчать. — Я рада, что приехала, мистер Монтгомери. — Надеюсь, никаких обид, мисс Эдвардс. Человек я не простой. Да и за девять лет не написал ни строчки. Теперь вообще не уверен, смогу ли писать. А такие сомнения не должны одолевать писателя. — Он сделал паузу. — Эти мысли пугают меня. — Вы извиняетесь? — спросила Пруденс улыбаясь. Хейли испуганно посмотрел на нее: — За что? — За то, что вы боитесь? Лицо у него потемнело. Пруденс прислонилась к холодной стене. "Ну вот и конец, — подумалось ей. — Не продержалась здесь и сутки". Но Хейли внезапно рассмеялся. — Показываете характер? Если вы и работать так начнете с понедельника, то мы с вами споемся, мисс Эдвардс. Если трусите, можете сбежать раньше. — И повернулся, чтобы уйти. — С понедельника? — в спину ему спросила девушка. — Мы начнем с понедельника? — Конечно, — улыбнулся он, оборачиваясь. — Надо же вам устроиться, отдохнуть после перелета. А то еще заснете за машинкой. Уверенной походкой он зашагал через луг. Собаки бежали впереди. Пруденс наблюдала за ними. Она прихватила с собой фотоаппарат — Эллиот хотел заодно получить и снимки. Вот он первый кадр! Как жаль, что камера в сумке! И вдруг внезапно ощутила страшную усталость — разом сказалось все напряжение последних дней и долгого бессонного перелета. С трудом поплелась к замку и зашла в него через боковой вход, который, оказывается, вел прямо в кухню. Там стояла маленькая женщина неопределенного возраста — на вид ей можно было дать от шестидесяти до восьмидесяти — и резала помидоры на грубом сосновом столе. — Вы, наверное, Мэри Эдмонд? — спросила Пруденс. — А меня зовут Пруденс Эдвардс. Женщина улыбнулась, прядь волос упала ей на лоб. — Очень приятно, — произнесла она с шотландским акцентом. — Боюсь, что не проснусь до ужина, хочу попросить у вас сандвич. — Нет-нет! Не могу этого позволить, тем более в день вашего приезда, — запротестовала Мэри. — Я сейчас принесу вам поесть. Пруденс поблагодарила и пошла наверх. Через несколько минут Мэри постучалась в дверь. В руках у нее был поднос с жареными помидорами, колбасой и горячим хлебом. Девушка с удовольствием принялась за еду. Потом, усталая, свалилась на кровать, даже не надев ночную рубашку. Утром, когда они с Колином сидели на кухне и пили кофе с тостами, она спросила, можно ли позвонить матери в Коннектикут и сообщить, что жива и здорова. — Конечно, — ответил он. — Я отвезу вас в деревню сразу после завтрака. — Куда? — Здесь нет телефона. Мой отец затворник, помните? — Нет телефона? Колин покачал головой. Он был в джинсах и темно-зеленой рубашке. Солнце медленно начинало пригревать, постепенно рассеивая туман, но Пруденс никак не могла согреться. Она надела чистые белые слаксы и белый пуловер с длинными рукавами, но теперь жалела, что не взяла более теплые шерстяные вещи. — Ну, тогда не надо отвозить меня в Питлохри. Родители подождут, — сказала она. — Родителям не терпится узнать, как там их дочь в далекой и дикой Шотландии, — добродушно заспорил Колин. Похоже, их вчерашнее разногласие было забыто. Не успели они собраться, как солнце уже стало припекать, и Колин уверенно заявил, что, хотя туман может не рассеяться весь день, дождя не будет. Поэтому можно пойти пешком. Путь их проходил по дамбе и дальше в направлении Питлохри, вдоль склона горы, поросшей вереском и окутанной туманом. В деревне Пруденс насчитала десять домишек, крытых еще соломой, один паб, заправочную и магазин. — Жизнь в горных деревушках, — сказал Колин, когда они шли по брусчатке, — не намного изменилась за последнее столетие. Хотя теперь здесь принимают телевидение, и вряд ли кто говорит на галльском диалекте… Оказалось, что позвонить можно из магазина, Колин остался поджидать на лавочке. — Помните, никаких подробностей, — предупредил он. Она виновато кивнула. По местному времени был полдень, значит в Штатах — раннее утро. Сначала Пруденс набрала номер родителей. Мама как раз купала собаку, поэтому ни о чем не расспрашивала, только пожелала приятного отдыха в Шотландии и попросила по возможности привезти плетеные коврики. Затем девушка позвонила Эллиоту Арнольду Тромбли в его летнюю резиденцию в Ньюпорте. Ответила жена и пошла его звать. — Пруденс? — Как вы догадались? — Ты единственная молодая женщина, которая может позвонить мне в столь ранний час. Как дела? Она вздохнула: — Мне все удалось. — Где ты? Поколебавшись, девушка все же ответила: — Неподалеку от Питлохри. — Это о многом мне говорит, Пруденс! — Севернее Перта. Эллиот молчал. — В Грампианских горах. Севернее Эдинбурга. Как раз в центре Шотландии. Тут вереск во всю цветет. Вы были когда-нибудь в Шотландии? — Лондон, Париж, Рим, Вена. Что с Монтгомери? — Меня зажали меж двух огней. — Ты видела Хейли? — Совсем недолго. Мы должны начать работать с понедельника, если я продержусь до этого времени. — Продержись, Пруденс! — Голос издателя "Манхэттен мансли" звучал как приказ. — Расскажи о нем. — Он отрастил бороду и в прошлом году начал опять писать, признается, что не совсем уверен в своих силах. Это не поэзия — здешние места не способствуют пробуждению лирического настроения. Живет в затерянном, изолированном замке, на острове, рядом сохранились развалины старинного аббатства. — А сын? — Подозревает! Ему не нравятся совпадения, которые привели меня к этой работе. — Тогда какого черта он тебя нанял? — Из-за моей великолепной фигуры, — саркастически заметила Пруденс. — По той же причине, Эллиот. Из-за подозрений. Решил, если меня заманить на забытое Богом озеро в центре Шотландии, я не смогу никому ничего разболтать в самом Нью-Йорке. Я так понимаю, что все остальные претенденты и понятия не имели, на кого им предстояло работать. А я знала. — Да, нам здорово повезло! — У меня такое же мнение, — сказала она. — А ты ничего не слышала о его бывшей жене, своем преподавателе? — Нет, а что? Она услышала, как Эллиот вздохнул. — Вчера она заходила в редакцию. — Эллиот! — Интересовалась, где ты, хотела пригласить на ужин. Приставала к Бобу с дурацкими вопросами. Он направил ее ко мне… Ее просто так не проведешь, Пруденс! — Я знаю. И что дальше? — Страшно хотела узнать, почему студентка, отличница, неожиданно бросает занятия и исчезает неизвестно куда. Сказала, что пыталась застать тебя на квартире, но там ее убедили, что ты выехала. В редакции она никакой информации не получила. — О Господи, Джоан догадалась! — Я сказал ей, что ты на специальном задании. Пруденс застонала: — И она спросила: "Где, в Шотландии?" — Не совсем так, просто поинтересовалась где. Тогда я дал ей понять, что это служебная тайна и даже твоя мать не знает, где ты. И в свою очередь задал ей вопрос, почему ее это так интересует. Профессор ответила, что, дескать, беспокоится о молодой женщине, которая ей симпатична. — Тоже мне, хитрец! — засмеялась Пруденс. — Вероятно, она пыталась связаться с Колином, и хорошо, что он улетел на день раньше. Но мне-то что теперь делать? — Не переживай! Половина статьи у тебя, считай, уже есть. Попробуй перехватывать все послания на имя Хейли и опасайся ее приезда. В любом случае постарайся выиграть время. — Они утопят меня, а потом четвертуют. — У тебя больное воображение. — Вас бы на мое место! — Жизнь репортера не обязательно должна быть легкой. Как говорил мой предшественник сотрудникам: когда все летит в тартарары — прикиньтесь ослами. — Ну, спасибо! — Всегда пожалуйста. Жена кидает на меня странные взгляды. До свидания, Пруденс. Она повесила трубку. На лавочке Колина не было. Пруденс постояла около заправочной станции, просматривая в оба конца улицу, но его не увидела. Напротив, у ограды дома полная, немолодая женщина вдомашнем халате поливала кусты роз. Двое мужчин вышли из паба. Пруденс нахмурилась. Может, Колин зашел выпить чашку чая? Она решила посидеть на лавочке и подождать. Меньше чем через минуту он показался из переулка, ведущего к заправке. На руках у него сидела черноволосая девочка лет двух, одетая в свитер и юбочку. Сзади шли мужчина с женщиной, видимо, ее родители. Девочка что-то пронзительно прокричала. — А я подумал, что вы уже сбежали, — сказал Колин. — Познакомьтесь с моими друзьями. — Он приподнял ребенка повыше. — Это Венди. Это ее родители, Пауль и Бренда Макголины. А это Пруденс Эдвардс. Пруденс постаралась забыть свой разговор с Эллиотом и поздоровалась с новыми знакомыми. Венди решила побегать, Колин опустил ее на землю. — Надеюсь, вам понравится Шотландия, — сказал Пауль. — Не сомневаюсь! — заявила Пруденс, но улыбка получилась неестественной. — Замечательная деревня! — Зимой у нас довольно холодно и сыро, — сказала Бренда, подхватывая дочь, направлявшуюся к дороге. — Но мы прожили тут всю жизнь, и нам не надо места лучше. Колин сказал, что вы из Нью-Йорка. — Я теперь живу здесь, — ответила Пруденс. — А родилась ивыросла в маленьком городке в штате Коннектикут. — "Да знают ли они, где этот Коннектикут?" — подумала она, но решила не пояснять. — Хотя он, конечно, не такой маленький, как ваш. Пауль и Бренда понимающе кивнули. — Значит, до завтра, — сказал им Колин и потрепал девчушку по щеке. — Не доставляй папе с мамой хлопот больше, чем они заслуживают! Удивляясь тому, как легко Колин обращается с малышкой, Пруденс вежливо попрощалась. По дороге к замку она вдруг почувствовала себя необыкновенно легко и спокойно. Наверное, потому, что на это короткое время забыла, что ей надо выполнять задание нью-йоркского журнала, и просто шла, наслаждаясь отдыхом, рядом с интересным мужчиной. — Хорошие люди, — внезапно сказал Колин. — Макголины? Мне тоже так показалось. Чем они занимаются? — Он разводит овец, она прядет и шьет. — Понятно. — Они действительно довольны своей жизнью, Пруденс. Она широко раскрыла глаза: — А я разве подразумевала что-то противоположное? — Здесь ведь не Нью-Йорк. — Это можно квалифицировать как глупое замечание, — резким тоном начала Пруденс. — Между прочим, у Нью-Йорка тоже и свои преимущества, и свои недостатки. Ну и что? Он остановился на обочине. По одну сторону дороги, которая шла вниз к озеру, росли сосны, по другую — высилась гора, покрытая яркими цветами вереска, наверху закрытая туманом. Пруденс стояла посередине дороги. — Разве не подразумевается, что секретари должны быть почтительными со своими работодателями? — спросил Колин, нахмуриваясь и внимательно всматриваясь в ее лицо. Пруденс гордо подняла подбородок и пошла вперед. — Я не у вас работаю! — Не думаете ли вы, что платить вам будет отец? Она остановилась, как вкопанная, и повернулась к нему. — Он ведь десять лет ничего не делал, — сказал Колин. — У него семь романов и пять поэтических сборников, кроме этого он получил Пулитцеровскую премию как за прозу, так и за поэзию. Я думаю, он вполне себя обеспечил. — На несколько лет — да. Но только два романа были признаны бестселлерами. — Да, но и после того, как он стал затворником, книги хорошо продавались, он мог прожить на одни гонорары. Колин покачал головой. — Вначале так и было, а потом стали приходить редкие чеки. О, не спорю! Он куда-то вложил приличную сумму, но не собирается ее трогать. У него свои пунктики, Пруденс. — А его издатели знают, где он находится? — Нет. Его агент пересылает чеки на мою квартиру в Эдинбурге. Даже он точно не знает, где скрывается отец, но после десятилетнего молчания уже проявляется нетерпение. Я не могу его не понять. Раздумывая, Пруденс потерла нос. Периодически репортеры ее журнала наносили визиты в литературное агентство Франклина Т. Ардена, пытаясь что-нибудь выведать о его самом престижном клиенте. Но тот не выдавал никакой свежей информации и только разглагольствовал о непреходящей ценности произведений Хейли Монтгомери. Все это она узнала из тех же журнальных подшивок. — Но сейчас-то он пишет? — Пока я ничего не видел. Что и говорить, конечно, отец не из бедных, но и не так богат, как раньше. — На короткое время на его губах заиграла улыбка. — Он полностью содержит замок, не забывайте об этом. — Значит, платить мне будете вы? — спросила она и вздохнула. — А каким образом вы разбогатели? Колин пожал плечами и пошел рядом с ней. — Я не говорил, что богат. Просто я плачу вам, — и, ухмыльнувшись, добавил: — Похоже на то, что туман все-таки рассеется. Давайте поднимемся на гору! Он пересек дорогу и стал взбираться по вересковому склону вверх. Вереск был все еще влажным от росы. Пруденс посмотрела вправо, влево и последовала за ним. Вскоре Колин отыскал еле заметную каменистую тропинку. Повернувшись к Пруденс, сказал: — Все, кто приезжает в замок, обязательно должны взобраться на Бен-Кинлин. Взяв девушку за руку, он потащил ее за собой. Сначала тропинка вилась по пологому склону, но постепенно становилась все круче и круче. Туман клубился вокруг, окутывая ноги. На некоторое время долина внизу пропала из виду, и Пруденс потеряла пространственную ориентацию. Но Колин, казалось, знал каждый изгиб их пути. — У вас такое ощущение, будто вы сейчас скатитесь со склона вниз, правда? — спросил он, останавливаясь для короткого отдыха. Пруденс согласно кивнула. — Это из-за тумана. Теряется чувство пространства. Даже не знаете, сколько еще осталось до вершины. — А какая высота у горы? — Всего-то семьсот пятьдесят метров. Снизу кажется более высокой потому, что поднимается от самой воды и деревья на ней не растут. Много веков назад англичане вырубили тут леса для постройки кораблей. Неожиданно он взял ее за обе руки и привлек к себе. — Я не собирался обидеть вас. И вовсе не хочу, чтобы вы были со мной почтительны. Пруденс, я… Я никогда не встречал таких секретарей, как вы. — Тут он засмеялся. — Да и вообще я не много встречал секретарей. Отпустив ее руки, он обнял девушку за талию, прижимая к груди. Пруденс не стала сопротивляться и ладонями ощутила крепкие мышцы его груди. Колин поцеловал девушку нежно один раз, потом еще и еще, покалывая ее подбородок отросшей щетиной. Затем его язык раздвинул ее губы, сильные руки скользнули под свитер, медленно поглаживая, добрались до груди, нежно прикоснулись к соскам. И вдруг он отстранился, небрежно чмокнув Пруденс в нос. — Лучше нам идти! А то не доберемся до вершины, — снял свитер и улыбнулся. — Жарко. — Мне тоже, — смущаясь, сказала она и, стянув свой свитер, завязала его на талии. Колин взял ее за руку, и они возобновили подъем. Тропинка становилась все каменистее, но туман рассеивался, и уже можно было видеть вершину горы. Под ними простиралась долина, покрытая пурпурным цветом вереска и зеленью травы. Чуть поодаль холодная голубизна озера просвечивала сквозь туман, все еще прикрывающий замок. Дальше виднелись другие вершины Грампианских гор. Еще через десять минут они достигли вершины, уселись на скале и стали любоваться раскинувшимся перед ними пейзажем с другой стороны горы. — Вон там дорога, по которой мы шли из Питлохри, — показывал Колин. — Видите сосновый лес? А Питлохри на другой стороне холма. Кое-где еще клубился туман, задевая верхушки сосен. По склонам рассыпались овцы. Колин подергал Пруденс за рукав: — Смотрите, видите его? Пруденс поискала глазами и увидела одинокого человека, медленно двигающегося среди вереска. — Что он делает? — спросила она, не в силах разглядеть с такого расстояния. — Он в одежде горца — килте. И играет на волынке. Девушка всмотрелась в одинокую фигуру. — Один в таком пустынном месте? Колин кивнул. — Вы еще увидите подобное не раз. Одинокий мужчина играет в горах на волынке. Никого вокруг, и нет видимых причин для того, чтобы играть. — И непременно в отличительной одежде клана? — Обязательно! В горах кланы по-прежнему сильны. — А есть клан Кинлин? — Пока мы с сестрой живы, — ответил он. Пруденс кивнула, ожидая, что он продолжит. И действительно, всматриваясь в одинокого горца, Колин продолжил: — Моя мать была последней из клана Кинлинов. Она погибла в автокатастрофе двенадцать лет назад. Тогда мне казалось, что отец не переживет ее смерти. Может, в каком-то смысле, так оно и есть. Через два года он женился на Джоан, но вместе они прожили только полгода. А развелись шесть лет назад, развод прошел очень спокойно. После смерти матери отец написал несколько поэм, но на самом деле он был уже не в состоянии писать что-либо. На это были разные причины, конечно. Я не могу его оправдать, хотя если бы мать была жива… — Он пожал плечами. — Впрочем, кто знает! Теперь это уже не имеет значения. У нее перехватило в горле. — Как жаль! Колин ничего не ответил. "Эллиот будет в восторге", — внезапно подумала Пруденс. Сын писателя рассказывает о смерти матери и про горе отца на фоне стелющегося в низовьях тумана и одинокого горца, который играет печальную мелодию на волынке. И вдруг ей стало ужасно стыдно оттого, что она обманывает Колина, который раскрывает перед ней душу. Переполненная угрызениями совести, Пруденс поднялась и пошла по тропинке. Колин догнал ее, схватил за руку, остановил. — Что случилось, — требовательно спросил он, отпуская ее руку. — Я не должен был рассказывать такое? Теперь отец потеряет какой-то элемент своей загадочности и будет вам казаться просто старым человеком, оплакивающим свою умершую жену? — Он горько вздохнул. — Что ж, пошли? Пруденс тихо последовала за ним. Ей хотелось сказать, что это не так, но прекрасно понимала: стоит ей открыть рот — и она во всем признается. А этого сейчас допустить нельзя. Дело необходимо довести до конца. — Как мне все это не нравится! — прошептала она, немного отстав и глядя, как высокий и стройный Колин ловко спускается вниз. И поспешила его догонять. 6 К вечеру ждали гостей. Пруденс узнала об этом, когда пила чай с бутербродами у Мэри Эдмонд. После полудня, укрывшись в своей комнате, она записала все, что смогла узнать о Хейли Монтгомери, его темпераментном сыне, замке Кинлин и деревне. Чем занимался в это время Колин, ей было неизвестно, только слышала, как его «порше» еще до ленча выехал за ворота. Ничто не говорило о приближающейся вечеринке: кухня блистала чистотой, но Мэри сказала, что гостей прибудет не меньше дюжины. — А мне казалось, что мистер Монтгомери отшельник, — произнесла Пруденс как можно тактичнее. — Так и есть! — подтвердила Мэри, наливая крепкий, почти черный чай в кружку Пруденс. — Но сын-то его нет. Девушка кивнула, хотя не была уверена, что все поняла. — Значит, мистер Монтгомери не будет присутствовать на вечеринке? — уточнила она. Старая женщина пожала плечами: — Кто его знает! Нынешним летом он уже выходил на люди. Это идет ему на пользу, если хотите знать мое мнение. — Вы считаете, что он перестает скрываться? — осторожно спросила Пруденс. — Трудно сказать, о чем думает человек, — ответила Мэри и плотно сжала губы. Пруденс добавила в чай немного сливок. Ей очень хотелось разговорить Мэри Эдмонд, "покопаться в ее мозгах", как бы сказал Эллиот Тромбли, но сделать это нужно было очень осторожно, чтобы не вызвать никаких подозрений сообразительной женщины. — Вы давно живете в замке? — начала издалека. Мэри кивнула и смахнула с губ крошки. — Мы оба родились и выросли в этих местах — Джон и я. И оба пришли на работу в замок, когда я была еще совсем девочкой… "Тогда Колина еще не было и в помине", — отметила про себя Пруденс. И спросила: — Значит, вы знали миссис Монтгомери? — Да, безусловно, — улыбаясь, ответила Мэри. И выпрямилась. — Мы стараемся не говорить о ней. Это расстраивает мистера Монтгомери. Пруденс поняла, что отсутствие самого Хейли Монтгомери не изменит решения Мэри не вспоминать вслух Энн Кинлин. Она улыбнулась и перевела разговор на другую тему: — Так, значит, вечеринку устраивает Колин? — Да, конечно… И тут их прервал сам Хейли Монтгомери, вошедший на кухню вместе с собаками. В руках у него был букет роз и полевых цветов. — Подумал, что это можно было бы поставить в большую вазу, — произнес он грубоватым голосом, не без добродушия. И тут заметил Пруденс. — А, мисс Эдвардс! — улыбаясь, он приветствовал ее. — Ну, как вам на новом месте? — Начинаю осваиваться, — ответила она. — Утром взбиралась на гору — мне показалось, что свежий воздух бодрит лучше всякого сна… — Хорошо, — одобрил Хейли, и девушке показалось, что он остался доволен. Мэри встала, принялась разбирать цветы. — На вас накрывать сегодня вечером? — спросила она. Монтгомери на секунду задумался, закусив губу, потом замотал головой. — Думаю, что вечером поработаю. А позже спущусь и посмотрю, как идут дела. — И ушел. Мэри познакомила Пруденс со своим мужем, вскоре пришедшим на кухню, и они вдвоем принялись доставать продукты из холодильника. Пруденс, не торопясь, допивала чай. — А видел ли мистер Монтгомери вообще кого-нибудь за последние десять лет, исключая детей и вас? — решилась она задать еще один вопрос. Оба посмотрели на нее. — Конечно, видел, — после короткой паузы ответила Мэри. — В основном своих друзей, правда немногих. Он себе на уме, мисс Эдвардс, если вас это интересует. — Да нет, нет! Я просто так, извините, — стала оправдываться Пруденс. — Пожалуй, я слишком любопытствую! Ни Мэри, ни Джон не обратили внимания на ее восклицание, и тогда она отправилась в большой зал. Пруденс не знала, что ей делать — то ли помочь Эдмондам, то ли оставаться в своей комнате. И не у кого было спросить. Поэтому села на диван перед большим камином и стала наблюдать за спящим котом. Даже пожалела, что не смогла провести уик-энд в Нью-Йорке, могла приехать и позже — к началу недели. Хейли Монтгомери вошел с охапкой хвороста. — Обнаружил, что Колина нет, вот и решил заняться камином, — резко сказал он. — У Джона и Мэри своих дел по горло. Тут и Пруденс заметила, что в зале прохладно и сыро. — Вам помочь? — А вы умеете разводить огонь в камине? — Нет. — Тогда не думаю, что вы сможете помочь, — сказал Хейли через плечо. — Смотрите и учитесь. Аккуратно разложив хворост, поджег его спичкой, затем стал добавлять кусочки угля из стоящего рядом ведерка. Через несколько минут огонь полыхал вовсю. Пруденс почему-то решила, что он сразу уйдет, но Хейли снял кота со стула, сел и устроил кота на коленях. Затем наполнил трубку табаком и медленно ее раскурил, выпуская клубы дыма. Девушка посматривала то на него, то на огонь и сожалела, что у нее нет вязания или чего-нибудь, чем можно было бы занять руки. — Мой сын обращается с вами достойно? — неожиданно спросил Хейли. Пруденс растерялась, но постаралась этого не показать. — Да, конечно. Он очень добр. Монтгомери усмехнулся: — Ну и отлично! "Что он подразумевал?" Пруденс улыбнулась: — Вы не доверяете собственному сыну? — Нет. Доверяю. Определенно. — Он внимательно посмотрел на нее. — Просто не совсем уверен, можете ли вы ему доверять. — А почему нет? Хейли погладил кота и снова выпустил клуб дыма. Пруденс поняла, что он не ответит на ее вопрос. И точно, вынув трубку изо рта, Монтгомери сменил тему: — Почему секретарю захотелось прослушать курс литературы? — А вы считаете, секретарям это не нужно? Он удивленно поднял брови: — Снимаю вопрос. Как поживает Джоан? — Я знаю лишь, что она уважаемый профессор в университете, — ответила Пруденс. — Хотя мне ставит удовлетворительные отметки. — А это секретарю очень важно? — ехидно заметил Хейли. И улыбнулся: — Вы считаете, она к вам несправедлива? Пруденс улыбнулась в ответ. И хотя Хейли говорил грубовато, она поняла, что долго злиться на этого человека не сможет. — Да нет! Сама виновата. Никогда не дочитываю книг до конца. По-моему, профессор стала об этом догадываться. — Колин говорил, что вычитали мои вещи. Пруденс кивнула. — И что же, все? Снова кивнула. — И прочитали до конца? Она улыбнулась и опять кивнула. — И эта женщина осмеливается ставить вам удовлетворительные отметки?! Она разбирает мои произведения? — Нет, Джоан читает курс "Юмор в американской прозе". Монтгомери усмехнулся: — Когда-то она находила и мои романы забавными. — Мы изучали произведения Мелвилла, Хаусорна, Эмерсона, Оутс, Пинчона, Фолкнера. Конечно, эти писатели популярны вовсе не как юмористы, но юмор в их творчестве играет важную роль. По-моему, все дело в том, что они умеют видеть смешное в человеке и его существовании, в том, как их герои реагируют на события… — Пруденс прикусила язык, сообразив, что говорит лишнее. Хейли Монтгомери выпустил дым. — Мисс Эдвардс, — заявил он, — мне вы не кажетесь средненькой студенткой, не говоря уже о секретарше, — положил трубку на поднос и стал подниматься. — Интересно было бы узнать, кто вы на самом деле. — И сказав это, вышел из зала. Не успела Пруденс прийти в себя, как появился Колин. — Оказывается, отец только что имел с вами интересную беседу, — произнес он, присаживаясь рядом на диване. — Мне приятно, что вы находите общий язык. — Между прочим, он предупредил, что я не должна доверять вам. Колин засмеялся: — Правда? Старый змий! — Вы больше не сердитесь на меня? — спросила она, не глядя на него, чтобы не показать, как сильно это ее беспокоит. Положив руку на плечо девушки, он притянул ее к себе. — Нет, не сержусь. Чем вы занимались весь день? "Работала над статьей для "Манхэттен мансли", — мысленно ответила Пруденс, но вслух, естественно, произнесла другое: — Обустраивалась. Кстати, ваш отец высказал свои соображения по поводу секретарей, очень схожие с вашими. — Вы и ему задали задачку? Пруденс повернулась, чтобы посмотреть Колину в глаза. — А разве вам я задала задачку? Он взял ее за подбородок, затем провел рукой по волосам. — Разумеется, — проговорил мягко, но смотрел строго. — Утверждаете, будто вы и есть та, за кого себя выдаете. Хотел бы я понять, кто же вы на самом деле! И тут же поцеловал в губы, крепко обняв за талию. Потом приподнял Пруденс, посадил к себе на колени. Обвивая его шею руками, она ощутила всплеск желания, которое становилось все сильнее, по мере того как его язык исследовал ее рот, а пальцы нежно гладили спину. — Надо было мне отменить эту дурацкую вечеринку! — тихо произнес он, продолжая целовать и опуская ее на диван. Но тут внезапно раздался звон посуды, и кто-то начал весело насвистывать мелодию песенки. Колин оторвался от девушки, быстро встал. Ей захотелось раствориться в подушках. Он усмехнулся, совершенно не смущенный, подал ей руку. Пруденс приняла ее и встала рядом с ним. Джон и Мэри накрывали обеденный стол в другом конце зала и не смотрели в их сторону. — Поднимусь наверх и переоденусь. — Его голос звучал спокойно. — Колин… — чуть хрипловато начала она, кашлянула и продолжила: — А чем мне заниматься вечером? Помогать Джону и Мэри, оставаться в комнате или… — Опять чувствуете себя неуверенно? — улыбнулся он. — Вы приглашены на ужин. — Вы меня не приглашали. Откуда мне знать? — Можно было и самой догадаться. — Я не люблю делать предположений, — резко выпалила она, не понимая, на что, собственно, разозлилась. Затем горделиво приподняла подбородок и прошла мимо Колина. Сзади послышался его смех. Подойдя к двери, Пруденс обернулась и послала ему улыбку. Интересно, что надевают на вечеринку в замке, в самом сердце Шотландии, в разгар лета? "В любом случае, — подумала Пруденс, рассматривая свой гардероб, — выбор у меня невелик". У нее было три платья — черное, белое и голубое. Остальные вещи относились к категории «рабочих», для торжественных случаев не подходили. Наконец выбрала черное платье из крепа, купленного на распродаже, с шелковыми вставками и длинными рукавами. Украсила его ожерельем из кораллов, которое родители привезли ей с Гавайских островов, и надела черные туфли. Нанесла немножко косметики. Расчесала волосы и, немного подумав, часть их заколола сзади, оставив остальные распущенными. — Сойдет! — громко сказала сама себе, посмотрев в зеркало, и пошла вниз, раздумывая, будет ли среди гостей Моника Дежардин. Она была. Вместе с парижским хореографом Габриэлем Сен-Симоном и еще двумя солистами их театра — мужчиной и женщиной. Все вместе они приехали из Эдинбурга одними из первых. — А, Пруденс Эдвардс! — радостно воскликнула Моника, подходя к ней. На танцовщице был белый шелковый вечерний костюм с жемчужным ожерельем. Волосы красиво ниспадали на плечи. — Ты прекрасно выглядишь сегодня! Пруденс едва успела поблагодарить, как Моника стала знакомить ее со своими друзьями, собравшимися около камина. Габриэлем — стройным черноволосым мужчиной, чуть ниже ростом, чем Моника, одетым в шелковый костюм, сильно смахивающий на сценический. Соней — невысокого роста блондинкой, с розовыми щеками, длинным прямым носом и голубыми глазами. Она была в джинсах, босоножках и ярко-бирюзовом блузоне. И Генри — довольно высоким, стройным и темноволосым мужчиной, невероятные мышцы которого не могла скрыть легкая светлая тога. Пруденс с нетерпением ожидала увидеть Колина. Он пришел в легком твидовом костюме, блестящих модных ботинках и темном галстуке. Обняв Монику, поздоровался с остальными гостями. Пруденс села поиграть с котом. — Как доехали? — поинтересовался Колин, все еще обнимая Монику. — Габриэль гнал, как сумасшедший, — пожаловалась она. — Я рад, что ты приехала, — сказал Колин. — Привела в порядок квартиру? — К собственному удовольствию! Он довольно хмыкнул. — А почту привезла? Моника прикрыла рот ладонью: — Ой, забыла! Прости меня, Колин! Я так носилась, что обо всем забыла. Да, Джоан звонила тебе вчера вечером. Пруденс насторожилась. — Джоан? — чувствовалось, что Колин сильно удивлен, хотя спросил достаточно равнодушно: — И что же она хотела? "Голову одной молодой журналистки на блюдечке", — подумала Пруденс. — Просила, чтобы ты ей перезвонил, — ответила Моника. — Сказала, что это очень важно. Пруденс вздрогнула, испуганный кот соскочил с ее коленок и удрал. Входили новые гости. Двигаясь им навстречу, Колин обронил через плечо: — Для Джоан всегда все важно! — Поболтаем, Пруденс! — предложила Моника, усаживаясь рядом на ковер. Она как-то особенно — очень приятно — произнесла ее имя. — Ну как, ты уже видела Хейли? Пруденс почувствовала, что краска заливает ей щеки. Ладно! Проблему с Джоан Монтгомери она решит позже, а пока надо постараться взять себя в руки. — Да, мы немного поговорили. К работе я приступлю только с понедельника, — ответила доброжелательно. — Он не похож на медведя? — со смехом спросила Моника. — Немного грубоват, — согласилась Пруденс, — но ведет себя вполне приветливо. — Учти, ему слова поперек не скажи, — драматично предупредила Моника. — Впрочем, как и его сыну. Иногда они оба… Она искала подходящее слово. И Пруденс, думая о своем, подсказала: — Невозможны. Моника коварно кивнула: — Точно. — Ты думаешь, что Хейли вскоре откажется от своего заточения? — поинтересовалась Пруденс и подумала, что ее вопрос прозвучал, как у репортера, ведущего новости. Моника передернула плечами, и на них упал локон ее густых темных волос. Появился Генри с бокалом вина, тоже устроился на ковре. Видимо, они чувствовали себя вполне комфортно, а у Пруденс ныли колени. "Танцоры, — подумала она, — заставили „меня вспомнить, что я теряю форму. В Нью-Йорке три раза в неделю по утрам играла в теннис. А здесь для упражнений придется взбираться на Бен-Кинлин". При воспоминании о поцелуях Колина на вершине горы она начала опять краснеть и, чтобы скрыть смущение, быстро поднялась. Отойдя в сторону, постаралась внушить себе, что Колин Монтгомери — сын лауреата Пулитцеровской премии, владелец замка и квартиры в шикарном районе Эдинбурга. Он красив и знается с такими женщинами, как Моника Дежардин. Это так. И все-таки, почему же он поцеловал ее, секретаршу из Коннектикута? Впрочем, это можно просто объяснить — пользовался своим положением… Она взяла бокал вина и крекер с паштетом. Обернувшись, едва не столкнулась со стройным мужчиной, с немыслимо светлыми волосами и живыми зелеными глазами. Он улыбнулся ей, при этом на его щеках образовались две симпатичные ямочки. Пруденс улыбнулась в ответ. — Привет! — сказал он. Ростом мужчина был лишь немногим выше ее, но за счет стройности казался выше. Говорил на чистом лондонском диалекте. — Я — Чарльз Мартинс. — Пруденс Эдвардс. — Не припоминаю, чтобы я встречал вас здесь раньше, — проговорил он, поднимая бокал вина. — Это потому, что раньше меня здесь не было, — весело ответила Пруденс. — А, так вы из новеньких! Такие замечательные встречи происходят у нас каждый год перед открытием фестиваля в Эдинбурге. Но пожалуй, впервые за десять лет нет тумана. А откуда вы, Пруденс Эдвардс? Мне слышится американский акцент. Она кивнула: — Из Нью-Йорка. — А что вы будете делать на фестивале? — Посещать его, если повезет. — Так, значит, вы не танцовщица, не музыкант, не актриса и не продюсер! Боже, вы начинаете нравиться мне больше и больше! — Он отпил вина и жестом пригласил Пруденс следовать за ним. — Так кто же вы? Они отошли к книжным полкам. Прежде чем ответить, Пруденс съела крекер с паштетом. — Что, если я скажу вам, будто я фанатичная домохозяйка? — Я и не представлял, что такие еще существуют. — Как ни странно, — произнесла она, легко улыбаясь. — Моя мама, например. Чарльз Мартинс расхохотался: — Вы гордитесь ею? — Горжусь, — ответила Пруденс, ничуть не покривив душой. — И вы тоже фанатичная домохозяйка? — Нет. — Не пошли по стопам мамы? — Каждый делает свой выбор, — высказала Пруденс то, что и думала на самом деле. — Я новая секретарша Хейли Монтгомери. — После честных признаний ложь, кажется, прилипла к зубам. Чарльз сел в одно из кресел, а она, отодвинув стул, устроилась напротив. — Бедняжка, — состроил он физиономию. Пруденс засмеялась: — Мне все так говорят! Я начинаю только с понедельника, но он уже выказал мне свое расположение. — Имейте в виду, я сказал «бедняжка» не потому, что хотел вас обидеть. Просто мне думается, что работать с человеком, который десять лет продержал себя взаперти в замке, не очень-то веселенькое занятие. — Значит, вы знали, где он скрывается? — спросила Пруденс из простого профессионального интереса. Чарльз махнул рукой. — Девять лет догадывался и один год знал. Мог бы продать эту информацию тысяче журналистов, но не посмел подложить свинью Колину и его отцу тоже. Человек имеет право на уединение, вы не думаете? — Конечно. — Пруденс отпила вина, распрямилась и кашлянула. — А вы чем занимаетесь, мистер Мартинс? — Просто Чарльз. Даже мои музыканты не позволяют себе называть меня мистером Мартинсом. Теперь — дирижер. Начинал пианистом. Руковожу камерным оркестром, специализирующимся на музыке Возрождения. Пруденс с интересом улыбнулась. — В духе трубадуров и менестрелей? — Вы явно не типичный секретарь! — откликнулся очарованный Чарльз. — Лучше бы кто-нибудь сказал мне обратное, — раздосадованно заметила она. Чарльз уже открыл рот, чтобы ответить, но тут к ним подошли Колин и молодая женщина с коротко подстриженными темными волосами, красивой фигурой и такими же пепельно-серыми, как у него, глазами. Она была в строгом вечернем шелковом платье, модных туфлях и почти без косметики. — Рада видеть вас, Чарльз, — протянула руку женщина дирижеру. Он улыбнулся, на щеках опять появились ямочки. — Джульета, ты прелесть! — Джульета, — произнес Колин, дотрагиваясь до плеча сестры, — познакомься с новой секретаршей отца Пруденс Эдвардс. Пруденс, это моя сестра Джульета Монтгомери. Пруденс поднялась и пожала руку Джуль-еты. Сестра Колина была привлекательной женщиной, чуть выше ее ростом. Вероятно, на несколько лет моложе своего брата. Девушка пыталась вспомнить, читала ли о ней что-нибудь в журналах. Но если и читала, то забыла. Джульета, между тем, внимательно изучала секретаршу. Может, Колин сказал ей о своих подозрениях? — Приятно познакомиться, — произнесла Джульета после паузы, показавшейся бесконечно длинной. — Колин много рассказывал о вас. Надеюсь, вам понравится работать с отцом. — О, не сомневаюсь! — ответила Пруденс. Дочь Хейли выводила ее из равновесия так же, как и Колин. Джульета не сводила с нее пепельных глаз, заставляя в панике думать о том, что же такое мог поведать ей Колин. — Если вам что-нибудь потребуется, я думаю, вы не постесняетесь обратиться, — вежливо улыбаясь, сказала Джульета. Пруденс поблагодарила ее. В это время Мэри и Джон Эдмонды внесли ужин. 7 После ужина гости стали расходиться. Одни сразу отправились в Эдинбург. Другие пошли прогуляться за пределы замка. Большинство осталось в зале в ожидании коктейлей и налитков. Пруденс выскользнула через заднюю дверь и, сняв туфли, босиком пошла по траве к развалинам аббатства. В основном друзья Колина ей понравились. Все показались интеллигентными и дружелюбными людьми, без предрассудков. Как репортер "Манхэттен мансли", она прекрасно вписывалась в их компанию. Но как личный секретарь Хейли Монтгомери — вряд ли. Пруденс не знала, упирается ли все в ее паранойю, как выразился однажды Колин, но чувствовала, что одни его друзья относились к ней как к нетипичной секретарше, а другие, узнав, кто она, вообще ее игнорировали. "Только стоит ли из этого делать проблему?" — подумала она, забираясь в проем, пустой глазницей смотрящий на озеро. Вот что значит выдавать себя за другого человека — обман начинает давить на психику. И вообще все это очень неприятно. Вот теперь живи в страхе, что Колин позвонит Джоан. Боже, что тогда будет? Солнце все еще поблескивало на поверхности озера. Пруденс решила отвлечься от гнетущих ее мыслей и принялась фантазировать, какой была жизнь здесь сотни лет назад. — Что случилось, вам не понравились мои друзья? — послышался за спиной голос Колина. Она повернулась и посмотрела на него. Солнечный свет отбрасывал лучики в его глаза, отчего они показались очень глубокими. — Нет, почему же, — стараясь выглядеть спокойной, произнесла девушка. — Просто захотела подышать воздухом. Колин усмехнулся, напомнив ей его отца, и запрыгнул к ней в оконный проем. — Вы не допускаете мысли, что Джоан поняла, что я вас нанял, и решила сообщить мне о ваших "удах"? Пруденс смотрела вдаль, изучая тени, отбрасываемые горами на озеро. — Может быть, не знаю. Это имеет значение? Колин дотронулся до ее ожерелья. — Я не говорил вам, какая вы сегодня красивая? — Что-то не припоминаю, — ответила она как можно беззаботнее, что было непросто, потому что его близость и тепло его пальцев на шее привели ее в полное смятение. — Я не так изысканна, как ваши друзья. Колин поцеловал ее в шею, затем за ухом. — Если вы и дальше будете продолжать в том же духе, я упаду в озеро! — заявила Пруденс. — Отлично! Тогда я смогу вас спасти. Как это делали рыцари, — прошептал Колин ей в ухо и снова поцеловал. — Как благородно! — сухо проговорила она. — Я и сама умею плавать. Только платье жалко. Колин, ваш отец может наблюдать за нами из окна. Он опять поцеловал ее. — Ну и пусть! Ей отчаянно хотелось предаться его поцелуям, но она попробовала высвободиться, и Колин отпустил ее. — Предупреждаю вас, Колин Монтгомери, — серьезно сказала Пруденс, — я не собираюсь быть вашей игрушкой. Прошлый раз вам это предупреждение показалось очень смешным, но себя я уважаю и не… — Она заколебалась, подыскивая нужное слово и чувствуя, что краснеет. — И не собираюсь поддаваться на вашу привлекательность только из-за того, что вы мне платите. — С чего вы все это взяли? — уставился на нее Колин. — Поддаваться на мою привлекательность? Пруденс поморщилась: — Согласна, прозвучало довольно странно. — Мелодраматично! Но именно так вы и сказали. Она печально кивнула. А Колин, вздохнув, спрыгнул с окна и пошел прочь. Она закричала ему вслед: — Вы пользуетесь тем, что я всего-навсего секретарша вашего отца? Он обернулся. — Я вообще ничем не пользуюсь. Если не хотите, чтобы я прикасался к вам, так и скажите. Я не привык целовать женщин против их воли. Пруденс опять кивнула, ощущая себя круглой идиоткой. И больше не стала его останавливать. "Наверное, это из-за развалин", — попыталась она оправдать свое поведение. Конечно, Колин не пользовался своим положением. Ей самой хотелось, чтобы он ее целовал. И не только целовал — уделил настоящее внимание. Одной физической тяги недостаточно. "Но, поскольку я подлая обманщица, большего ожидать не приходится. Я не могу питать даже надежду на продолжение с ним отношений". Глядя на озеро, Пруденс снова и снова повторяла эти слова. Какие бы чувства Колин ни питал к ней — секретарше или просто женщине, — они печальным образом тут же оборвутся, как только он выяснит, кто она на самом деле. И ничего ему тогда не объяснить! Все будет кончено навсегда. Но, черт возьми, отчего же так печально, что нельзя предстать перед ним в своем настоящем облике? Уже стемнело, и начал опускаться туман, когда Пруденс вернулась в замок и поднялась в свою комнату. А утром, пока все еще спали, она пошла в деревню и дозвонилась до Нью-Йорка. Джоан Монтгомери ответила на седьмой гудок. — Сейчас восемь утра, — сонно сказала она. — Кто это? — Пруденс Эдвардс. Тишина. — Я должна поговорить с вами. — Так? Пруденс прикрыла трубку рукой. — Колин нанял меня секретарем к своему отцу. Я согласилась. — Она облизала губы. — Я также выполняю поручение редакции. — Удивила, удивила! — саркастично заметила Джоан. — А почему ты говоришь об этом только сейчас? И где ты? — В Кинлине. — Понятно. — И я прошу вас не говорить об этом ни Колину, ни его отцу, ни Джульете. Пруденс ждала ответа. Джоан молчала. — Я догадываюсь: вас, конечно, интересует, почему вы не должны говорить? — Нет! — наконец выдавила ответ Джоан. — Я удивляюсь, зачем ты тратишь деньги, чтобы просить меня о заведомо невозможном. Разумеется, я скажу Колину и всем остальным. Колин должен позвонить мне, и я обязательно все ему сообщу. Больше того — сама приеду в Шотландию через две недели. Я не позволю тебе так обойтись с Хейли! — Я понимаю, — сказала Пруденс. — Думаю, что Эллиот Тромбли тоже понимает. Я хочу заключить с вами договор, Джоан. Пожалуйста, выслушайте меня! — Хорошо, — без особого желания согласилась Джоан. — Я не стану писать статьи без разрешения Хейли. Я бы сделала это, не спросив ни вашего разрешения, ни разрешения Колина, но только не Хейли. — Тромбли уволит вас, — пообещала Джоан. — Позаботьтесь лучше о себе. Если дойдет до этого, у вас не будет выхода. — Эллиот Тромбли тоже знает, что такое журналистская этика. А печатать статью без разрешения Хейли неэтично. Очень соблазнительно, но неэтично. Тромбли скажет что-нибудь вроде: "Хейли Монтгомери жив и здоров, и мы знаем, где он находится, но, поскольку уважаем его право на уединение, не станем печатать материал". — Он вам так сказал? — Не совсем, — выкрутилась Пруденс. — Но мы оба прекрасно знаем, что Хейли не политик. Он писатель, и если ему не хочется, чтобы его нашли, то мы не станем нарушать его уединения. Эллиот понимает это так же хорошо, как и вы. Без сомнения, эта статья нужна ему до зарезу, и, возможно, методы, при помощи которых он собирается получить ее, несколько неэтичны… — Несколько? Пруденс не стала обращать внимания на реплику Джоан. — Но он не пойдет на такой шаг, чтобы напечатать ее без разрешения! — Так почему же тайно отправил вас в Шотландию? — Он рассчитывал, что я получу разрешение Хейли. Но у меня не останется шанса, если Колин узнает обо всем. — Вот тут я с вами совершенно согласна! Однако почему вы думаете, что после десяти лет затворничества, которое стоило немалых усилий, Хейли вдруг разрешит написать о его жизни. — Не знаю. Постараюсь его уговорить, а он, мне кажется, поймет, что читатели вправе знать о любимом писателе. Единственное, о чем я прошу, — не говорите Колину, кто я. Позвольте мне самой сказать ему это, да и всем остальным тоже. А я не представлю Эллиоту статью, пока не получу разрешения Хейли. Джоан ответила не сразу. — Я планирую быть в Эдинбурге через две недели, — наконец заговорила она. — Если к тому времени ты не скажешь, я сделаю это сама. Я доверяю тебе, Пруденс, хотя прекрасно понимаю, что ты можешь отослать статью до этого момента. — Она помолчала. — Не предавай меня снова! Ее слова крепко засели в голове Пруденс. — Обещаю, — сказала она. — И простите меня, Джоан. Повесив трубку, вздохнула и побрела к замку. Утро было сырым и прохладным, а когда Пруденс проходила мимо церкви, начал моросить дождь. Итак, у нее две недели. Две недели на то, чтобы признаться Хейли, Колину и Джульете Монтгомери, кто она такая. Две недели на то, чтобы получить разрешение Хейли. И две недели на то, чтобы убедить себя, что она не влюбилась в Колина Монтгомери. Макголины, выходившие из церкви, увидели ее и пригласили на воскресный чай. Пруденс согласилась без колебания — ей необходимо было отвлечься. Тем более что Макголины понравились ей с самого начала. Венди шла сама, держа родителей за руки. Одета она была в килт из того же материала, что отцовские штаны и материнская кофта. В джинсах и темно-синем велюровом пуловере Пруденс почувствовала себя как-то неловко. — Вы уверены, что я не помешаю вам? — спросила она. Пауль засмеялся: — Наоборот, нам очень приятно, мисс Эдвардс. — Зовите меня просто Пруденс. Коттедж Макголинов был построен из темного серого камня. Проходя по мощеной дорожке к дому, Пруденс обратила внимание на большой двор, засаженный кустами роз, в большинстве вьющихся сортов, и на маленький участок, где росли пряные травы, от которых исходил изумительный запах. Она последовала примеру хозяев и оставила туфли у двери, сразу же за которой начиналась большая жилая комната. Камин, выложенный из камня, находился в центре. Около него, за диваном, стоял ткацкий станок. Чуть поодаль, в углу — прядильное колесо и корзины с шерстью. Образцы творчества Бренды были тут же: коврики под ногами, покрывала на диване и креслах, толстый мат перед дверью. — Какой у вас очаровательный дом! — изумилась Пруденс. Пауль пригласил ее сесть на диван перед камином. — Поскольку я и сама шью, меня привлекает ткацкое дело. Здорово у вас получается. — Спасибо, — уходя на кухню вместе с Венди, сказала Бренда. — Давайте я помогу вам, — предложила Пруденс. Усаживаясь в кресло, Пауль возразил: — Мы уже все приготовили утром, перед тем как пойти в церковь. Бренда только поставит чайник. А что вас привело в деревню в такую рань? Пруденс соврала, надеясь, что ее никто не уличит: — Решила подышать свежим воздухом. — Не очень-то подходящая погода для прогулки, — без всяких подозрений отреагировал Пауль. — Вы были вчера на вечеринке у Колина? Пруденс кивнула. Она не знала, приглашал ли их Колин. Или, несмотря на дружбу, все же считает их ниже себя? — Мы с Брендой тоже как-то ходили, хотя и не любители посещать подобные мероприятия. Джульета была? — Да. Я думаю, она осталась на ночь. У меня не было возможности как следует поговорить с ней. А где она живет? — Сейчас в Париже. В замке она сошла бы с ума. — Пауль поднялся, чтобы помочь Бренде принести поднос с чаем. Венди уже жевала лепешку с джемом. — Она работает там в большой парфюмерной фирме, — добавил он. — Сплетничаете о Джульете Монтгомери? — спросила Бренда, а взглянув на Пруденс, сказала: — Колин и Джульета такие разные, что мы порой сомневаемся, из одном ли они семьи. Я думаю, Колин устраивает такие вечеринки специально для нее. Пруденс вспомнила, как Моника Дежардин буквально упала в объятия Колина, и подумала, соответствует ли такой Колин их представлениям о нем. — Колин кажется мне простым человеком, — высказала мнение Бренда. — По крайней мере, пока живет здесь, — уточнил Пауль. Чай был таким же крепким, как и у Мэри, а лепешки свежими и теплыми, очень вкус-нющими с джемом домашнего приготовления. Пруденс расслабилась и радовалась чаю, огню, очарованию и уюту маленького домика, раздумывая, какой из тысячи вопросов, роившихся в голове, задать Макголинам. — Я не имела в виду, что Джульета злая или что-нибудь в этом роде, нет, — продолжала Бренда, усаживаясь на большом стуле. — Она гораздо энергичнее, что ли… И прекрасный человек. Конечно, не пишет книги, как Колин, тем не менее… Пруденс едва не подавилась чаем, но понадеялась, что Макголины ничего не заметили. — Извините мое невежество, — пролепетала она. — Я знаю Колина меньше недели и понятия не имела, что он пишет. — Вы хотите сказать, что он вам не говорил? — посмеиваясь, спросил Пауль. Пруденс покачала головой. — Он пишет детские книги, — поднимаясь и направляясь в другой конец комнаты, сказала Бренда. Там она достала с полки книги в жестких обложках и принесла их Пруденс. — Вот три из них. Он всегда дарит один экземпляр Венди, хотя еще рановато ей их читать. Пруденс взглянула на обложку и чуть не свалилась со стула. Оказывается, Колин Монтгомери был К. Дж. Монтгомери, давно знакомым ей автором одних из самых смешных и умных книг для детей и подростков. Более того, Пруденс делала обзоры его книг в "Манхэттен мансли"! — Я и понятия не имела, — рассеянно сказала она. — Вы как будто шокированы? — тихо спросил Пауль. — Так и есть. Я и подумать не могла, что Колин может заниматься таким делом. Он казался мне другим человеком. — Да ведь вы и сами признались, что знаете его всего неделю, — подтвердила Бренда. Пруденс печально кивнула: — И то правда! 8 Отказавшись от предложения Пауля подбросить ее на машине, она согласилась взять плащ и побрела под дождем к замку. В гигантском зале перед камином сидели Моника и Джульета, оживленно о чем-то беседуя. Пруденс и не знала, что Моника оставалась на ночь. — А, вот и вы! — в один голос воскликнули женщины. Пруденс улыбнулась и сняла плащ. С тоской отметила, что джинсы тоже придется переодеть. — Добрый день! — добродушно поздоровалась она с женщинами, обрадованная, что не придется в этот скучный день сидеть с одними мужчинами. — Колин вас разыскивает, — сказала Джульета. — Беспокоится, как бы с вами что-нибудь не случилось в такую погоду. — Я прошлась до деревни и обратно, — объяснила Пруденс. — Вас долго не было. Он места себе не находит. Пруденс вздохнула, смущенная тем, что заставила кого-то волноваться. — Извините. Я не хотела доставлять неудобства. Не предполагала, что Колин будет из-за этого переживать. Дзкульета рассмеялась точно так же, как брат. — Вообще-то он в ярости, но вы не расстраивайтесь по этому поводу! Пруденс почувствовала, что ее ладони стали влажными. Конечно, она расстроилась — это уж совсем ни к чему, что из-за нее в доме поднялась суматоха. Еще раз извинившись, поспешила наверх, стараясь успокоиться. Быстро переоделась и опять спустилась вниз к женщинам. — Скажите, и что же, Колин нанял вас из-за длинных ног, или вы в самом деле умеете печатать? — встретила ее столь странным вопросом Джульета. Оцепенев от такой дерзости, Пруденс не сразу нашлась, как ответить. Видимо понимая это, Джульета, рассмеявшись, сказала: — Уж поверьте, я-то знаю моего брата! — Я опытная секретарша, — решительно отрекомендовалась молодая журналистка. — О, не сомневаюсь! — продолжила Джульета. — Но это вовсе не означает, что брат нанял вас только поэтому. Полагаю, вы не столь наивны, как притворяетесь. Не пробыли здесь и двух дней, а я уже наслушалась сплетен о вас с Колином. Я ничего не имею против, пожалуйста, вы взрослые люди! Однако, если вы на самом деле такая наивная, позвольте вас предупредить: мой брат — взрослый мужчина. И еще хочу вас предостеречь — он не любит, когда его водят за нос. Пруденс почувствовала, что покраснела, и была рада, когда кот запрыгнул ей на колени, — можно было опустить голову и занять руки. — Если я вас обидела, простите, — мягко договорила Джульета. — Со своей стороны могу добавить, что Колин заинтересовался вами, — дружески коснувшись плеча девушки, произнесла Моника. — Сегодня, когда он обнаружил, что вас нет, это было видно по его глазам. Вообще он здорово изменился… Пруденс смутилась вконец. Всегда неприятно, когда с тобой вот так говорят о сокровенном, да еще если это делают малознакомые люди. К тому же, предположение Моники, разумеется, совершенно не соответствующее действительности, почему-то все равно заставило сердце биться сильнее… Пруденс смело посмотрела ей в лицо, однако не обнаружила ни насмешки, ни злорадства, ни желания обидеть. Обе женщины вели себя спокойно, настроены были явно доброжелательно. Пруденс не почувствовала их желания ее разговорить, вызвать на откровенность. Видимо, просто так, коротали скучный день в болтовне… И тут в зал ворвался разгневанный Колин. Скорее всего, дверь, не окажись она такой прочной, разлетелась бы в щепки. — Черт побери, где вы были? — спросил он грозно, останавливаясь перед Пруденс и не обращая никакого внимания на Джульету и Монику, сидящих у огня. Несмотря на не очень-то приятную ситуацию, невозможно было не отметить, что рассерженный Колин был фантастически красив. — Ходила в деревню, — спокойно ответила она. — Вернулась уже минут двадцать назад. Вы меня искали? Спасибо за заботу, но, право, не стоило беспокоиться… — Не стоило! — взорвался Колин. — Вы могли лежать в канаве со сломанной ногой! — Ах, как драматично! — парировала Пруденс. — Вместо детских книг вам следует писать мыльные оперы! Он безмолвно уставился на нее, а она тайком позлорадствовала. Не говоря больше ни слова, Колин вылетел из зала, и было слышно, как затопал вверх по лестнице. — А вы не такая уж наивная, как я предполагала, — холодно заключила разыгравшуюся сцену Джульета. На следующее утро Джульета и Моника уехали в Эдинбург, а Пруденс начала работать с Хейли Монтгомери. Пока она решила не открывать карты — в ее распоряжении были две недели. Правда, представлялись они ей весьма мрачными. Колина не было видно с тех пор, как он пулей вылетел из зала. Следовало полагать, что все отношения между ними окончательно порваны. Работа с писателем захватывала ее. Он пригласил секретаршу в маленькую комнату на третьем этаже, выходившую окнами на развалины аббатства, где были только стул и стол, да пишущая машинка, и вручил горы бумаг, исписанных от руки и частично отпечатанных. Это был его первый роман после десяти лет молчания. Пруденс предстояло все перепечатать. Завтракали они вдвоем. — Издатель у вас уже есть? — невинно поинтересовалась Пруденс. — Точно не знаю, — ответил Монтгомери. — Думаю, найдется, при желании. — Значит, литературный мир пока не знает, что вы написали новый роман? Он рассеянно посмотрел на нее. Одет Хейли был просто, очень по-домашнему, и Пруденс подумала: "Кто бы поверил, что передо мной сидит лауреат Пулитцеровской премии!" — Вы правы. "Эллиот будет в восторге", — порадовалась она. — А почему вы снова взялись за перо? — Почувствовал необходимость. "Эту фразу запомнить нетрудно", — отметила Пруденс. — Вам понравилось то, что вы написали? — Я не стал бы просить вас печатать, если бы не был удовлетворен этой вещью. Тут она поняла, что Хейли ждал этого вопроса, чтобы исправить сказанное им при их первой встрече. Тогда он явно перегнул палку, высказав сомнение, может ли вообще теперь писать. — Да, конечно, это глупый вопрос. Пруденс вспомнила, как Эллиот говорил ей, что журналистские вопросы не могут быть глупыми. Грубыми, нетактичными, бесцельными, основанными на сплетнях, какими угодно, но никогда — идиотскими. Любой может оказаться именно тем, чем надо, дабы расколоть собеседника. Во вторник за завтраком вместо Хейли она обнаружила Колина. Он сообщил, что секретарь понадобится отцу только после обеда, и предложил ей пойти прогуляться. Пруденс с радостью согласилась. Они опять отправились к развалинам аббатства. Вовсю пригревало солнце, воздух был сырым и теплым. — Отец говорит, что вы отлично справляетесь, — как бы невзначай заметил Колин. — Приятно слышать. Мне нравится его новая книга. — Она настолько хороша? Пруденс остановилась, и он тоже замер, повернувшись к ней лицом. Таким симпатичным она его еще никогда не видела! Но в глазах было сомнение. Интересно, он думал при этом о ней или об отцовском романе? — Да, мне так кажется. Колин внимательно смотрел ей в глаза. — И откуда может знать секретарь? — Я и не говорила, что знаю. Кажется… — Вам и не положено. — Слушайте, прекратите делать предположения на мой счет! Колин улыбнулся. Дальше до развалин они шли молча, и, только когда оба уселись на крошечной полянке у древних камней, произнес: — Я звонил Джоан. — Ну и что? — Спросил ее о вас. Он очень внимательно в нее всматривался, поэтому ей было непросто сохранить невинное выражение лица. — И она сказала вам, что я получала только отличные отметки? — Практически да, — загадочно ответил он, вытягивая ноги на траве. — Во всяком случае, дала вам добрую рекомендацию. — Добрую? — Да, сказала, что не очень хорошо вас знает, но вы кажетесь ей весьма образованной и… Господи, какое же слово она сказала? — Колин призадумался, но Пруденс догадалась, что он просто выдержал паузу — на самом деле ничего не забыл. — Ах да, надежной! Именно так. — Откинувшись на один локоть, он провел другой рукой по ее обнаженной коже и улыбнулся. — На этот раз мурашки не появляются? Пруденс слегка отодвинулась. — Их никогда и не было! — Она сердилась, но, конечно же, не из-за этого нежного прикосновения. — Колин, я не… — замолкла и тяжело вздохнула. — Джоан не совсем хорошо меня знает… — Хотите сказать, что не такой уж вы надежный человек? "Ну, сказки же ему, скажи! — уговаривала она себя. — Просто скажи: я репортер "Манхэттен мансли" и приехала сюда, чтобы написать статью о вашем отце, но договорилась с Джоан… Колин поймет". Вместо этого горько засмеялась. — О нет. — Знаете, — небрежно заметил Колин, — Джоан почему-то забыла, о чем хотела мне сказать, хотя твердила Монике, что очень важно, чтобы я до нее дозвонился. Странно, не правда ли? Пруденс ничего не оставалось, как только пожать плечами. — Я слышал, вчера вы звонили в Нью-Йорк, — продолжал он. — Наша деревушка маленькая — все на виду. Родителям? — Нет, по делу, я имею в виду — по поводу квартиры. — Пруденс, вы так же не умеете лгать, как и Джоан! Мне удалось вытянуть из нее кое-что о ваших успехах. У вас три отличные отметки. Но трудно поверить, что вы звонили ей только для того, чтобы просить не сообщать мне о ваших успехах. Джоан даже не могла объяснить, откуда ей известно, что я нанял вас к отцу секретарем. Вообще, весь разговор как-то ее раздражал… Не понимаю почему. — Колин… — Вы умеете молчать, Пруденс. Все время делаете вид, что неразговорчивы, в большей степени, чем это есть на самом деле. Почему? — Я очень хотела получить эту работу и… — Лжете! — Да, — устало произнесла она и стала подниматься, собираясь уйти. Колин перевернулся на живот, обнял ее за талию и привлек к себе. — Не так быстро! — попросил он, приподнимаясь над ней и крепче прижимая к себе. — Я же говорил вам, что совпадения разбудили во мне подозрения, и мне ничего не оставалось, как нанять вас. А теперь подозрения усилились. И тут его губы встретились с ее губами. Зная, что не сможет его оттолкнуть, она обняла его за шею и ответила на поцелуй. Его руки проскользнули под ее свитер, тепло прикоснулись к прохладной коже живота, затем к обнаженной груди. Он поцеловал ее в шею, затем ниже — в вырез пуловера. Пруденс закрыла глаза, чувствуя, как ее охватывает желание. Неожиданно Колин отодвинулся и выпрямился. — У отца есть бинокль, и он иногда просматривает окрестности в поисках подходящего материала для книги. Она почувствовала, что начинает краснеть, открыла глаза, села и выпрямилась, поправляя задранный свитер. — Надо же! — усмехаясь и глядя на нее, произнес он. — Вы краснеете, моя дорогая. — Сейчас, точно, краснею. Он по-прежнему улыбался. — Мне надо было спросить разрешение на это или просто воспользоваться своим положением? Пруденс нахмурилась: — Я полагаю, продолжения не будет?! — Пока нет. — Вы рассказали о подозрениях вашему отцу? — Подожду, пока не получу подтверждений, а уж тогда представлю полный доклад. — Ничего достославного в этом не будет, не рассчитывайте. — Ваши родители живут в Коннектикуте? — У вас нет никакого права расспрашивать меня, К. Дж. Монтгомери. Он усмехнулся, ничуть не смущенный. — Предполагаю так же, что вы прочитали и все мои книги? — Нет! — решительно ответила она. — Макголины показали мне три ваших книги. Кстати, я бы хотела их прочитать. Поправляя рубашку он поднялся. — Боюсь, они выше вашего уровня, Пруденс Ад елайн! — Очень смешно! — К. Дж. Монтгомери известен своим юмором. Он наклонился, чмокнул ее в щеку, затем перепрыгнул через камень и зашагал к замку. Пруденс упала в траву и уставилась в бледное небо. Как бы было все проще, будь он ей безразличен! Гораздо проще, повторила она сама себе, не в силах подавить улыбку при воспоминании о его поцелуях. В среду, после полудня, Пруденс пошла в деревню и позвонила Эллиоту. — Я ждал вашего звонка, — ответил он почему-то сердито. — Я была занята, — объяснила она. — Эллиот, мои дела идут не слишком хорошо. Хейли не очень разговорчив. Он себе на уме, или, по крайней мере, таким кажется. Конечно, не станет же он рассказывать секретарю всего того, что мог бы сказать корреспонденту. — Ты и без него можешь раскопать достаточно много, пошевелив мозгами. Мне не надо учить тебя, как это делается. — Эллиот, — терпеливо сказала она, — здесь все охраняют его уединение. — Последовала продолжительная пауза. — Я-то выспрашиваю, но не всегда получаю ответы на свои вопросы, — продолжала она, как бы оправдываясь. — Но удалось узнать кое-что интересное. — Например? Пруденс подумала, что не стоит ей сразу обо всем рассказывать, не получив предварительного обещания ничего не печатать без разрешения Хейли. Ведь не исключено, что ее Эллиот просто уволит, а статью возьмет и опубликует. Всегда найдется писака, способный превратить в очерк ею сказанное. Конечно, она думала, что Тромбли никогда на такое не пойдет, и все-таки лучше себя обезопасить. — Эллиот, тут возникла одна проблема. Поэтому я и звоню. Мне пришлось заключить договор с Джоан Монтгомери. — Я уже слышал. — Что? — Она приходила и сказала все, что думает о нашей журналистской этике, затем передала ваш разговор, — сообщил Эллиот отнюдь не радостным тоном. — Прежде чем с кем-то договариваться, ты обязана была поставить меня в известность. — Я знаю! — поторопилась она подтвердить, в панике от того, что обе работы вдруг оказались на волоске. — Но вы должны признать, что в этом есть справедливость. Неэтично объявлять всему миру, где скрывается Монтгомери, если он сам этого не хочет. Тромбли так тяжело вздохнул, что Пруденс услышала это через океан. — Девочка, я был журналистом еще до того, как ты родилась, и подобные решения мне приходилось принимать каждый день. — Эллиот помолчал, должно быть ожидая ее реакции, но так как она молчала, продолжил: — Но ты права. Если не получишь разрешения Хейли, печатать не будем. Это суровое нарушение этики. В противном случае Монтгомери будет вправе обратиться в суд. Но, Пруденс… — произнес он и опять сделал паузу. — В следующий раз, когда надумаешь заключать сделку, предварительно сообщи. Думать и принимать независимые решения ты должна сама, но не за меня. И еще одно… — Он вновь умолк. — Я внимательно слушаю, — напомнила о себе девушка. — Если бы я не согласился с тобой и сказал, что напечатаю статью без разрешения Хейли, ты бы стала ее писать? Пруденс поколебалась, но все-таки решила хоть на сей раз сказать правду: — Нет. — Но я уволил бы тебя… — Знаю. — Значит, нам обоим повезло, — с облегчением заключил Тромбли. — Жду от тебя звонка! — Хорошо. А вы, пожалуйста, задержите Джоан Монтгомери в Нью-Йорке немного дольше. — Попробую. Пруденс быстро рассказала издателю все, что узнала о Хейли, и, вешая трубку, поняла, что они остались друзьями. Но когда обернулась, счастливое настроение как рукой сняло — в двух метрах от нее с сумкой продуктов в руках стояла Бренда. Пруденс побледнела: "О Господи!" — Так кто вы? — зло спросила Бренда. — Не могу ли я все объяснить за чашкой чая? — вежливо улыбаясь, предложила незадачливая обманщица. Бренда гордо подняла подбородок, холодно глядя на нее. — Пауль дома с Венди, но должен отправиться на пастбище, мы сможем поговорить у нас. — И, не говоря ни слова, пошла вперед. За столом Пруденс все рассказала Бренде. — Хейли никогда не позволит напечатать вам статью, — с абсолютной уверенностью заявила та, выслушав ее до конца. — И на вашем месте, Пруденс, я бы никому ничего не сказала, а первым же рейсом улетела обратно в Нью-Йорк. Избавили бы себя, да и многих от неприятностей. А там скажите вашему редактору, что Хейли не разрешил ничего печатать. Так оно и будет на самом деле. — Не могу этого сделать, — тихо возразила Пруденс. — Я должна поступить так, как обещала Джоан Монтгомери, кроме того, обязана выполнить задание редакции. — А кто такая Джоан, чтобы заключать сделки за своего бывшего мужа? Пруденс не ответила. Да и вряд ли Бренда ждала ответа. Фраза прозвучала скорее с восклицательным, нежели с вопросительным знаком. Но убедить Бренду все же попробовала: — У меня еще есть две недели — теперь уже чуть меньше. Как только появится подходящий момент, расскажу обо всем Хейли и сразу же уеду. Конечно, если теперь вы раньше не расскажете Колину и Хейли. — Я не могу лгать из-за вас. — Я не прошу вас лгать, — настаивала на своем Пруденс, пытаясь говорить спокойно. — Только прошу ничего не говорить. Бренда поставила кружку. — А если Колин спросит? — Не спросит! А если спросит — поступайте так, как велит вам совесть. Сейчас я прошу вас не идти сразу же в замок и не оповещать всех, что секретарша Пруденс Эдвардс на самом деле репортер известного американского журнала. — Не буду. Пруденс виновато кивнула. Как раз в это время в дверь постучали, и, не дожидаясь приглашения, в дом вошел Колин. — Кое-кто вас видел! И знал, куда вы пошли, — весело сообщил он. Пруденс испугалась, что ее выдаст бледность, если, конечно, этого не сделает Бренда. — Рада тебя видеть, Колин! — поднимаясь, приветствовала хозяйка дома. — Принести тебе чашечку чая? — Нет, спасибо. Я шел домой и подумал, может быть, Пруденс захочет составить мне компанию? — Он посмотрел на нее. — Так как? — О-о, — приходя в себя, произнесла она. — Конечно! Бренда, облокотившись на стол, смотрела, как Пруденс поднимается. — Мы очень интересно побеседовали, — улыбнулась она. — Пруденс рассказала мне о своей жизни в Нью-Йорке. И я подумала, что неплохо было бы прокатиться туда. Пруденс надеялась, что Колин не заметил, какое облегчение она почувствовала от этих слов. Это бы дало ему пищу для новых подозрений. Они попрощались, Колин вышел первым. Уже в машине, по дороге к замку, он посмотрел на Пруденс и спросил: — Кому вы звонили на этот раз? — Что? О, вы имеете в виду по телефону? Откуда вы знаете? — Один человек сказал мне, что видел вас вместе с Брендой. Пруденс не могла понять, знает он что-нибудь или нет. — Ну, мне стало одиноко, вот я и решила позвонить Тони. — Намеревались сбежать в Нью-Йорк? — Нет, конечно! В салоне воцарилась тишина. Пруденс смотрела, как за окнами проносится местность. "Когда идешь пешком, все воспринимается совсем по-другому", — подумала она, стараясь отвлечься. Наконец Колин заговорил: — Сегодня вечером я еду в Эдинбург. И не вернусь до субботнего вечера или даже до воскресенья. Пруденс понимала, что это должно принести ей облегчение. Он не будет отвлекать ее внимание, усугубляя вину, задавая вопрос за вопросом. Однако вместо этого ей стало тоскливо. Ему она просто сказала: — О-о! — На фестиваль, — добавил он. — Надеюсь, вы хорошо проведете время. — Труппа Моники танцует в четверг вечером, — оповестил Колин. — Я обещал приехать посмотреть. — Нельзя нарушать обещания. — Отец не отпустит вас, — продолжал он, игнорируя ее замечания. Она удивленно посмотрела на него. Колин усмехнулся: — Я спросил его, но он так увлечен работой, что не терпит никаких вмешательств. Похоже, снова обрел творческий настрой. Вы печатаете его первую за десять лет книгу. Я был бы рад, если бы вы составили мне компанию, но не могу не сказать, что огорчился из-за отказа отца. — Понимаю, — кивнула Пруденс. Он на секунду повернулся к ней, широко улыбаясь. — Но вы будете скучать без меня. Она густо покраснела, а Колин рассмеялся. И вдруг оповестил: — Знаете, я звонил Арнольду Тромбли. Она закашлялась: — Что вы говорите? — Связался с вашим бывшим работодателем, — как ни в чем не бывало, повторил Колин. — Я же говорил вам, Пруденс: как бы сильно вы мне ни нравились, все равно меня терзают подозрения. Странно, знаете ли, удовлетворительные отметки вдруг ни с того ни с сего оборачиваются отличными. Арнольд весьма удивился моему звонку. — Еще бы! А вы бы не удивились? — спросила Пруденс, представив себе реакцию Эллиота, когда тот поднял трубку и услышал голос Монтгомери из Шотландии. — Вероятно! Ведь я задал ему кучу вопросов. Он сказал, что вы у него первая секретарша, которая слушает курс "Юмор в американской прозе", тем не менее, отрекомендовал вас наилучшим образом. А когда я спросил, почему же он вас уволил, вместо того чтобы предоставить отпуск за свой счет, не дал вразумительного ответа. Вообще, мне показалось, что он не очень-то был рад со мной общаться. Может, в обиде, что я переманил вас? — Сомневаюсь, — с трудом вымолвила Пруденс. — И еще одна вещь удивила меня, — продолжал Колин. — Он сразу сам поднял трубку. Неужели еще никого не подыскал на ваше место? — Нет, — ответила она, стараясь, чтобы ее голос звучал равнодушно. — На что вы намекаете? — Все очень просто: этот Арнольд Тромбли не убедил меня, что вы та, за кого себя выдаете, — с улыбкой объяснил Колин. — Расследование занимает меня все больше и больше, знаете, оказывается это прелюбопытное занятие. — В следующий раз вы позвоните моей матери? — язвительно поинтересовалась Пруденс. — Дайте мне ее номер, и я позвоню. Кстати, я спросил Тромбли, из какого города вы родом, он пробурчал что-то невнятное и повесил трубку. — Молодец! — Ну? — Что "ну"? — Какой номер телефона у вашей матери? — Вы невозможны! — заявила Пруденс, радуясь, что они наконец-то подъехали к замку. Выйдя из машины, Колин обошел ее и остановился около девушки, не давая ей возможности сразу уйти. — Знаете что, Пруденс, я уеду на несколько дней и не смогу за вами присматривать, — сказал он достаточно грозно. — Идите, печатайте и постарайтесь не навлечь на себя беду. Потому что, если вы расстроите отца, он будет нервничать, не сможет работать — а вы мне тогда за это заплатите. — Он взял ее за плечи, посмотрел прямо в глаза. В этом не было бы ничего особенного, если бы при этом в пепельно-серых глазах не пылала страсть. — Какой бы привлекательной и очаровательной вы ни были, я вам совсем не понравлюсь, если вы выбьете отца из колеи. Я ясно выражаюсь? Она резко сняла его руки со своих плеч и с отвращением проговорила: — Абсолютно! Теперь я вижу, что Джоан дала вам очень точную характеристику. Он сощурился, ожидая, что она скажет дальше. — Джоан назвала вас, цитирую дословно, "жутко неприятным типом". Каким бы привлекательным вы ни были, Колин Монтгомери, можете быть уверены, что я не сделаю ничего такого, чтобы расстроить вашего отца. И вовсе не из-за ваших угроз, а потому, что я — это я. Она уже поворачивалась, чтобы уйти, и тут Колин поймал ее на полуобороте, притянул к себе и прильнул к ее губам. У Пруденс перехватило дыхание. Не осознавая, что делает, она обняла Колина за плечи и стала страстно отвечать на поцелуи, каждой клеточкой отзываясь на его прикосновения. Когда они оторвались друг от друга, у нее кружилась голова. — Я не кажусь смешным? — спросил он низким голосом. Пруденс лишь вздохнула. — Мне пора, — твердо сказал он. Она кивнула и убрала руки. Пронаблюдала, как он вошел в замок, и последовала за ним, но уже не догнала ни в зале, ни на лестнице. Через пятнадцать минут, сидя у себя в комнате, услышала, как «порше» выехал из ворот. 9 В последующие четыре дня Пруденс и Хейли стали друзьями. Это случилось, когда она предложила убрать из романа четырнадцатую главу. — Эта глава абсолютно не нужна, — заявила секретарша во время завтрака, состоящего из лепешек и овечьего сыра. Он исподлобья посмотрел на нее: — Не нужна, говорите? Пруденс уверенно кивнула: — Там ничего не происходит. Глава не вносит никакой новизны. Конечно, она отлично написана, спору нет, но середина романа и так несколько растянута, так что нет серьёзной причины ее оставлять. — Сделав паузу, она намазала лепешку джемом. Овечий сыр ей не нравился. — Извините, вероятно, я не должна раскрывать рта, я всего лишь секретарша, а вы лауреат премии. К тому же уверена, у вас есть редакторы, которые и должны заниматься такой работой. Хейли усмехнулся: — Но все-таки вы считаете, что четырнадцатая глава не нужна? Пруденс кивнула и после некоторого раздумья улыбнулась. Хейли поднялся, велел секретарше отдыхать, а сам отправился работать. Она поднялась к себе и стала думать, что теперь уж он точно ее уволит, не дав возможности открыть правду. Была пятница. Дождь поливал с тех пор, как Колин уехал в Эдинбург. Пруденс раскрыла книгу, но обнаружила, что не может читать. Тогда усевшись у окна, стала смотреть на черные руины аббатства. От дождя даже вода в озере казалась уныло серой. И тут она заметила Хейли Монтгомери, одиноко стоящего на скалах около развалин. Он уже весь промок. Сколько лет он вот так же стоит? О чем при этом думает? И что вообще заставило этого человека покинуть мир, подвергнуть себя добровольному заточению на затерянном острове? Пруденс вздохнула. Ах, какую замечательную статью можно написать для журнала! С нее могла бы начаться ее блестящая карьера. За ленчем Хейли выглядел свежим и бодрым. — Я решил переработать некоторые главы, — сообщил он. — Надеюсь, к понедельнику они будут готовы для печатания. Не зная, что ответить, Пруденс кивнула. — Четырнадцатую я исключу, а может, и больше. — О-о, я не… — Хотел бы я знать, Пруденс Эдвардс, — перебил он, — почему вы работаете на меня, вместо того чтобы самой прокладывать себе дорогу в литературном мире? У вас несомненный талант… Ведь это уже не первый толковый совет, который вы мне даете… — Хейли подцепил вилкой кусок баранины и продолжил: — Я видел ваш послужной листок, который вы составили для моего сына, нанимаясь на работу, готов биться об заклад, что половину вы выдумали. — Не может быть! — улыбнулась Пруденс. — Похоже-похоже! Интересно было бы узнать, кто вы на самом деле. Если бы раньше вы работали секретаршей у издателя, я бы мог понять, что вы делаете здесь, но у адвоката?! Вы ведь не похожи на простую секретаршу, это я говорю вовсе не из желания оскорбить всех секретарей. Можете что-нибудь объяснить? Пруденс беспокойно заерзала на стуле и съела немного цветной капусты, чтобы потянуть время. Она уговаривала себя, что сейчас наступил тот самый момент, когда следует раскрыть карты. — Работу в издательстве найти очень трудно. — Ложь каким-то образом исторгалась из нее. — И получилось так, что мой диплом оказался ненужным. А в свободное время я решила походить на курсы литературы. Поскольку для этого требовались деньги, ухватилась за первую попавшуюся работу. Этого мне вполне хватало на то, чтобы оплачивать квартиру и обеспечивать более или менее достойную жизнь. — И при первой же возможности вы бросили эту работу? — угадал Хейли. Пруденс улыбнулась: — Всегда ищешь приключений на свою голову. Хейли сощурился, и она вспомнила, как Колин намекнул ей, что отец не принимает легковесных замечаний. Но он отпил воды и уточнил: — И вы считаете, что это приключение? — Я никогда не бывала в Шотландии, не работала с настоящим писателем, — пояснила девушка и поморщилась от своего неуверенного голоса. Хейли с отсутствующим видом кивнул. Ленч они закончили в тишине. Эдмонды отправились к себе, оставив писателя и секретаря в одиночестве. Хейли работал вечером. Пруденс собиралась уже было сделать себе сандвич, как Монтгомери тоже появился на кухне и выразил желание попить чайку. Они устроились перед камином в большом зале. Хейли молчал и казался рассеянным. Пруденс опять думала о том, как лучше ему рассказать об ее обмане, но в конце концов не решилась испортить еще неокрепшие дружеские отношения. — Мне кажется, вы скучаете по моему сыну, — внезапно сказал Хейли. Удивленная, Пруденс переспросила: — Что? — По Колину, — уточнил он, будто у него был и другой сын. — Мне показалось, между вами роман. Пруденс почувствовала, как кровь стала приливать к лицу, беспокойно затеребила платье и еле слышно пролепетала: — Я бы не стала называть это романом… Хейли потягивал чай, ожидая, что она скажет дальше. — Мы… он… — Пруденс замолчала, залпом выпила чай и только тогда выдавила из себя: — Такое случается между секретаршами и начальниками, я знаю, но со мной никогда не было… Хейли пожевал губами и почесал бороду. — Понятно, — произнес задумчиво. — Вы думаете, что мой сын просто пользуется положением, опираясь на свое, так сказать, руководящее место? Хотите, я с ним поговорю? — Нет! Он весело ухмыльнулся: — Значит, вы все же надеетесь, что его интерес может быть искренним? — Нет-нет! — опять запротестовала она, покачивая головой. — Мне кажется, все прояснится, когда он вернется. Пожалуйста, ничего не говорите ему! Он не задевал моих чувств или чего-то такого… — Я не стану вмешиваться, — пообещал Хейли и поднял руку, как бы успокаивая. Больше об этом они не говорили, Монтгомери завел речь о местах, которые Пруденс стоило бы посмотреть. Это звучало так, будто он предполагал, что она надолго останется в Шотландии. — А вы не думаете покинуть замок? — поинтересовалась она. — Все может быть! — уклончиво ответил писатель, поглаживая кота и внимательно поглядывая на нее. — Не очень-то часто я выбирался отсюда. Сто лет не был в Нью-Йорке, а ведь я там жил, знаете ли. Там же встретил Джоан. Надеюсь, это неудачное замужество не сделало ее несчастной? Пруденс не сразу поняла, что этот вопрос он задал ей. — Нет-нет, я так не думаю. Конечно, я знаю ее не очень хорошо, но некоторые из моих сокурсниц знакомы с ней ближе, они говорят, что она довольна жизнью. — Хорошо, — сказал Хейли. — Джоан тоже так говорит, но верится больше, если слышишь об этом от посторонних. Пруденс удивилась: — Значит, вы с ней видитесь? — Время от времени. Мы остались друзьями. — Он поднялся с чашкой в руках, оставив кота на подушке. — Простите, меня ждет работа. Доброй ночи! И вот еще что, Пруденс. — Хейли вздохнул, потом улыбнулся. — Если вы влюбились в моего сына, что ж, желаю вам счастья. Пруденс могла только улыбнуться в ответ. Вернувшийся в субботу Колин повел себя странно: словно забыл, что он работодатель, а Пруденс — нанятая им работница. Ворвавшись в замок, он поднял ее на руки и закружил, целуя в губы. — Готовы взобраться на гору? Весь день светило солнце, словно специально готовилось к этому моменту. И вот он наступил — Пруденс была счастлива. — Думаю, да. Не помешает подышать свежим воздухом. — Ну, вот и отлично! — сказал он, выпуская ее из объятий. — Пойду попрошу, чтобы Мэри собрала провиант. Скоро из Эдинбурга приедет вся компания. — И ухмыльнулся через плечо. — Кстати, включая вашего приятеля Чарльза Мартинса. — А ваша Моника Дежардин тоже приедет? Колин широко улыбнулся. — Я скучал без вас, Пруденс Эдвардс. Он ушел на кухню, а она облегченно рассмеялась, потому что только сейчас поняла, как сильно по нему тосковала. Но теперь это не имело значения! Вскоре приехали гости. А еще через некоторое время все они — Джульета, Моника, Чарльз и Генри — собрались перед замком, подобающе одетые для восхождения на вершину — горные ботинки и плотные брюки. Пруденс тоже надела кожаные ботинки — единственное, что было у неё подходящее для такого случая. Джон Эдмон вынес большую корзину с едой, вручил Генри, и все двинулись в путь. — А где же Колин? — удивилась Пруденс. — Он доберется сам, — ответила Джульета. — Просил его не ждать. Джульета шла впереди, чуть позади Генри, затем Моника, Пруденс и Чарльз. — Как прошла первая трудовая неделя? — поинтересовался он у секретарши писателя Монтгомери-старшего. Пруденс улыбнулась: — Откровенно говоря, прекрасно. — Старина Хейли не показался вам людоедом? — Совсем нет, — засмеялась она… — По крайней мере, пока. — Наверное, вам тут скучновато после Нью-Йорка? — предположил Чарльз. — В выходные вам следовало бы приезжать в Эдинбург. Это ведь не так далеко. Я хотел бы пригласить вас на обед. Пруденс поблагодарила за приглашение, сказав, что принимает его с радостью, а когда они стали подниматься по тропинке вдоль вересковых лугов, поинтересовалась, как проходил фестиваль. — На этой неделе выступает мой оркестр, — ответил Чарльз. — Моника и Генри показывали свои номера в четверг, произвели настоящий фурор. По-моему, вся труппа Сен-Симона пользуется успехом, хотя что может дирижер понимать в искусстве танца? — Ну уж, наверное, больше, чем секретарша! — пококетничала Пруденс, сожалея, что не видела всего этого. Чарльз бросил на нее удивленный взгляд, а когда они стали взбираться на большую скалу, взял за руку и неожиданно посоветовал: — Никогда не принижайте себя, Пруденс. Вы не заслуживаете этого. — Спасибо, — произнесла она, довольная произведенным эффектом. Все-таки ей удается справиться со своей ролью. Следующей была Моника, которая тоже спросила, как идут ее дела, лишь только Чарльз отошел помочь Генри нести корзину. — Привыкаю к рутинной жизни в замке, но вполне довольна, — ответила Пруденс, не совсем уверенная в искренности сказанного. Неужели она так привыкла лгать, что уже и сама не отличает правду от выдумки? — Слышала, что ваши выступления прошли с большим успехом? Поздравляю! Моника кивнула, принимая комплимент. — Вся труппа отлично выступала, — сказала она не без гордости. — Правда, Колин нашел, что у меня слишком толстые ноги. Не очень-то он щедр на комплименты! Вообще всю неделю ходил мрачнее тучи. Наверное, скучал без вас. Пруденс опять задумалась над отношениями между Колином и танцовщицей. Все-таки они ей были неясны. Жила Моника в его квартире, падала в объятия Колина с завидным постоянством, тем не менее, сейчас в ее намеке не слышалось ревности. — О-о, вряд ли! — возразила она. — Значит, вы плохо знаете Колина, — заключила Моника. — Побольше уверенности в себе, и вы без труда приберете его к рукам. Так, кажется, говорят? — Правильно, но только мне не нравится прибирать к рукам кого бы то ни было. Моника не обиделась на ее замечание, даже наоборот — обрадовалась. — Значит, точно, вы именно та женщина, которая нужна Колину. Это я вам говорю! Потому что в ту минуту, когда вы захотите прибрать его к рукам, а он это поймет, считайте, что между вами все будет окончено. Колин очень сильный, независимый мужчина. "Хотя и пишет детские книги", — добавила про себя Пруденс. Тут раздались звуки волынки, и вся компания остановилась, разглядывая двух мужчин, медленно поднимающихся по склону горы среди вереска. Пруденс смотрела и слушала, как завороженная. И вдруг, когда они подошли на расстояние в пятьдесят метров, узнала в них Хейли и Колина! — Мама научила их играть, — объяснила Джульета. — Она и меня пыталась научить, но тогда мне было не интересно. А жаль! Мужчины подошли, волынки умолкли, все зааплодировали. Отец и сын были одеты в килты, на головах красовались шапочки с помпонами. Колин обернулся к отцу: — Присоединишься к нашему пикнику? — Нет, спасибо. Мне надо работать. Он повернулся и неторопливо стал спускаться вниз, наигрывая какую-то мелодию. — Приятно снова видеть его в таком настроении, — заметила Джульета. — Колин, ты будешь подниматься в таком наряде? Взмокнешь ведь! А Пруденс подумала, что никогда еще Колин не казался ей таким привлекательным, как в этом национальном костюме. Он ничего не ответил сестре, и все стали подниматься д альше. Пруденс пошла позади всех, любуясь красотой озера и замка, видневшихся внизу. Но вскоре рядом появился Колин. — Что это вы такая тихая? Как прошла неделя? — Хорошо. Спасибо. — Отец вами очень доволен. Догадываюсь, вы не слишком его донимали. — Разве только пару раз, — улыбнулась она. — А как там Эдинбург? — Переполнен туристами и артистами. Как всегда в августе. Я абсолютно ничем не был занят. — Как это? Вы ходили на выступление Моники, — заметила Пруденс. — Конечно! Но этим мои походы на фестиваль и ограничились. — Колин помолчал и вдруг добрым голосом выпалил: — Зато выяснил еще кое-что о вас! — Неужели?! — изображая безразличие, воскликнула Пруденс. Слава Богу, на разгоряченном от подъема лице не могла быть заметна бледность. Но все-таки страх на секунду сковал ее сердце. — Именно так! Я связался с вашей соседкой по квартире и попросил ее дать адрес и телефон вашей матери. И знаете что? Она не дала мне ничего! Сказала, что их надо спрашивать у вас лично. Между прочим, ваша подруга чуть не подавилась, когда я представился. Интересно, правда? Пруденс пожала плечами: — Не очень. — А еще я поделился своими подозрениями с отцом. Кстати, он тоже кое в чем вас подозревает. Так что, дорогая мисс Эдварде, если вы не та, за кого себя выдаете, остерегайтесь совершить неосторожный поступок! — Например? — холодно спросила она. — Только попробуйте выдать местонахождение Хейли Монтгомери издателю, прессе, да кому бы то ни было! — А почему я должна хотеть это сделать? — Возможно, за деньги, откуда мне знать? Если вы явились сюда за этим… Хотел бы я верить, что это не так, но… — Будете продолжать свою слежку? — Несомненно! — добродушно подтвердил он. — Еще добавлю, если у вас есть подобные намерения, вам лучше сбежать отсюда. Пруденс не выдержала — схватила его за локоть, повернула к себе. — У меня нет намерений предавать вашего отца! — со злостью заявила она. Он пристально посмотрел на нее, глубоко вздохнул: — Бог мой! Не будь здесь никого, я бы вас поцеловал… — А вот этого вы больше не дождетесь, Колин Монтгомери! — с жаром сказала она. — Если вы меня подозреваете, не подходите близко! Мне теперь представляется, что и целовали-то вы меня только с одной целью — чтобы что-нибудь выведать! Рассерженная, она отошла от него и села на большой камень рядом с Чарльзом Мартинсом. — Звучало как перебранка любовников, — заметил Чарльз. — Просто поспорили, — уточнила Пруденс. — Думаю, мне надо меньше общаться с Колином Монтгомери. Он невоспитанный человек. — Парень пишет прекрасные детские книги, — возразил Чарльз. — Он не может быть невоспитанным! — А со мной такой! — Нельзя, конечно, сказать, что он паинька, но, уверяю вас, человек очень неплохой. Я знаю его с давних лет, а вы — всего неделю, — защищал Чарльз друга. — Этого достаточно! — сердито бросила Пруденс и, взяв банан, отправилась одна вниз. Никто ее не задерживал. Естественно, кому тут была нужна какая-то секретарша! Какое им дело, останется она или уйдет? Если бы было можно, она бы понеслась по тропинке, но спуск оказался слишком крутым, чтобы отважиться на такую авантюру. Однако не успела Пруденс пройти и половину пути, как, словно из-под земли, перед нею вырос Колин. — Я знаю короткий маршрут, — сказал он. — Ничего удивительного! — Я бы пошел следом за вами сразу же, но проголодался, сначала немного перекусил. Пруденс не замедлила шага. — Вероятно, я был немного груб… — извинясь, начал он. — С чего вы взяли, что мой уход связан с вами? Может, я обиделась на Чарльза? Чувствовалось, что Колин старается сдержать улыбку. — А знаете, вы ему нравитесь! Пруденс покраснела и ускорила шаг. Он взял ее за руку и привлек к себе. Она ощутила прикосновение грубой шерстяной ткани его килта. Пот струился у Колина по вискам, и, вероятно, не одна жара была тому причиной. Его лицо было совсем близко. — Как бы я хотел понять вас, Пруденс, до конца! Надеюсь, вы именно тот человек, за кого себя выдаете… — Колин, прошу вас… — прошептала она. И не успела больше ничего сказать, потому что ее рот накрыли его губы. Она ответила на поцелуй, на мгновение крепко прижалась к нему, обняв за спину, затем отстранилась и понеслась вниз по склону. Слезы градом полились из глаз. Хорошо, их не видел Колин, который, разумеется, стоял и наблюдал за ее спуском, все более и более укрепляясь в своих подозрениях. Интересно, хотел бы Эллиот Тромбли узнать и обо всем этом из ее статьи? Если, конечно, Хейли даст согласие на ее написание. Не останавливаясь, Пруденс добежала до своей комнаты и заперлась на ключ. 10 В последующие три дня она могла сполна прочувствовать, каково было королеве Шотландии Марии, запертой в замке на острове Левен. Утром в понедельник спустился туман и держался весь день. Приняв теплую ванну, Пруденс села продумать план статьи. Неважно, можно ли будет ее опубликовать, ей хотелось показать Эллиоту Тромбли, на что она способна, да, откровенно говоря, и заняться больше было нечем. Хейли все еще перерабатывал среднюю часть романа и не тратил ни минуты на общение со своей секретаршей. Колин был в замке. Он не поехал с компанией в Эдинбург, но весьма успешно избегал встреч с Пруденс. Даже ел в своей комнате. Мэри Эдмонд говорила, что он пишет. Ей же казалось, что дуется. В четверг утром, когда туман стал потихоньку рассеиваться, она застала его в саду. — Вы дуетесь, — с прохладцей заметила она, склоняясь над кустом роз. — С чего это вы взяли? — удивился он. Пруденс повернулась к нему. — Не выходите из комнаты, пока я не уйду в свою. Избегаете меня? — А вы меня не избегаете? — улыбка заиграла на его губах. — Почему тогда ни разу не постучались ко мне? — Писателя лучше не тревожить во время работы. Но, по крайней мере… — По крайней мере, что? — тихо спросил он. — Могли хотя бы раз в день поесть вместе со мной. Не очень-то весело обедать в одиночестве! Вечером того же дня за ужином собрались все. Джон и Мэри накрыли стол в большом зале, принесли жареную форель, салат, горячие пончики. Не предполагая этого, Пруденс пришла в джинсах и зеленом свитере. Оба Монтгомери, казалось, не обратили внимания на ее одежду, но сами сидели в твидовых костюмах при галстуках. — Прошу простить меня, что избегал вас всю неделю, — сказал ей Хейли. — Совершенно замучился со средней частью романа, думал, никогда не закончу. Теперь решил переписать все целиком. — Весь роман? — в ужасе переспросил сын. — Нет! Только третью часть. Пруденс посоветовала мне убрать четырнадцатую главу, а это заставило меня пересмотреть весь конец. — Положив на тарелку салат, он махнул рукой. — Впрочем, это меня уже не так заботит, как редактирование всей книги. Но пришлось перезвонить Джоан и попросить ее отложить приезд еще на две недели. Пруденс крепко сжала вилку, чтобы ее не выронить. — Этого времени, думаю, вполне хватит, чтобы привести рукопись в порядок, — продолжил Хейли. — Не хотелось показывать недоделанную вещь. — Как отнеслась Джоан? — поинтересовался Колин. — Это ее не очень обрадовало, но, в конце концов, она согласилась приехать попозже. Пруденс положила в рот лист салата, чувствуя несказанное облегчение. Итак, нежданно-негаданно у нее появились две недели отсрочки. Потрясающий подарок! Конечно, все это время придется по-прежнему притворяться, но, с другой стороны, может, за эти дни ей удастся еще больше сдружиться с Хейли, а значит будет и легче получить его разрешение о нем написать. Увлеченная этими размышлениями, она не слушала, о чем говорили отец с сыном, как вдруг обратила внимание, что Хейли произнес ее имя. — Пруденс, вы мне сейчас не нужны. Я буду работать днем и ночью, чтобы привести все в божеский вид, а уж потом я отдам вам печатать. Так что, если вы оба не возражаете, я хотел бы остаться на выходные дни в одиночестве. Она замерла, глянула на Колина и с удивлением увидела, что он ей подмигивает. — Вы хотите, чтобы я перебралась в гостиницу в Питлохри? — спросила она недоумевая. — Там нет гостиниц! — поспешил сказать Колин. Хейли вытер салфеткой рот и бороду, потом ответил: — Ну что вы, Пруденс! Я думал, может, вы хотите осмотреть наши достопримечательности? Или побывать на фестивале? Я сам собирался туда выбраться, но явно не успеваю. Колин, это не нарушит твои планы, если я попрошу тебя поразвлечь моего секретаря? — Нет, отец. В любом случае я планировал уехать в Эдинбург завтра утром. И рад поехать с Пруденс. — Он опять подмигнул ей, но она сделала вид, что не заметила этого. — Тогда решено, — закрыл тему Хейли. После ужина он сразу же поднялся наверх, Колин ушел на кухню и там весело о чем-то беседовал с Эдмондами, а она перебралась на диван перед камином, радуясь возможности побыть одной и обдумать свалившиеся на ее голову новости. Конечно, главной была предстоящая поездка с Колином. Что и говорить, ей можно было бы только радоваться, будь Пруденс самой собой. Зачем себя обманывать? Он ей ужасно нравится. Но вот над его отношением к ней стоит задуматься. Во-первых, потому что Колин ее подозревает в обмане, что, надо признать, справедливо. Во-вторых, нет никакой уверенности, что он увлекся ею только по той простой причине, что она под рукой, легко доступна, одним словом — секретарша. — Хам! — прошептала она себе под нос. Однако, как бы ни развивались их отношения во время путешествия, ей придется оставаться секретаршей. Открыть о себе правду можно только его отцу. Страшно даже подумать, если Колин узнает первым, что она обвела обоих Монтгомери вокруг пальца. Он уже предлагал ей сбежать… А так не хочется его терять! Вряд ли эту утрату компенсирует даже самая блестящая ее статья об известном писателе в "Манхэттен мансли". Колин такой симпатичный мужчина! "Черт возьми! А я симпатичная женщина, и вовсе не секретарша!" — сказала сама себе Пруденс для утешения и вслух еще раз произнесла со злостью: — Хам! — Кто? — сел на диван рядом с ней Колин, — Вы, — ответила она смело. — Я? Господи, а что я сделал? — Он вручил ей бокал черри. — Да я всего лишь поужинал с вами! — Так что же? Я должна воздавать должное вашему благородству и щедрости? — спросила Пруденс с сарказмом. Колин чокнулся с ней: — Идет! За мое благородство и щедрость! Представляете? Отец будет работать всю ночь напролет! Как в старые добрые времена. Знаете, Пруденс, а вы ему понравились. Он доверяет вам не больше, чем я, но вы ему нравитесь. Мне кажется, он с удовольствием отбросил бы все сомнения на ваш счет. Увы, я так не могу. — Я остануть в Питлохри, — сказала она. — Вам не обязательно везти меня в Эдинбург. — А я-то думал, что у вас есть туристские замашки! — Я могу посмотреть и Питлохри. Колин состроил гримасу: — Вы соберетесь и будете готовы завтра утром к десяти. Я всегда выполняю то, что велит мне отец. — Я не верю, но если это так, надеюсь, он наказал вам быть добрым ко мне. Колин наклонился и прошептал ей на ухо: — Честно говоря, да. Затем легонько прикоснулся губами к ее щеке, а когда обнял ее за плечи, она прижалась к нему всем телом. Так они и сидели, тесно прильнув друг к другу, не разговаривая, лишь наблюдая, как в камине потрескивает огонь. — Так лучше, чем спорить, правда? — наконец шепотом спросил Колин. Пруденс посмотрела на него. Он прочел ответ в ее карих глазах и еще крепче прижал к себе. Она уткнула голову ему в грудь. — Пока не начинаем разговаривать, с нами все в порядке, — сказала она. — Точно подмечено! — откликнулся он. — Давай молчать. И они еще долго сидели молча. Пруденс постаралсь отбросить все мысли и позволила себе расслабиться в объятиях Колина, испытывая огромное удовольствие. Наконец, когда огонь стал затухать, он осторожно освободился. — Я поднимусь наверх один, — произнес с еле заметной хрипотцой. — Если мы пойдем вдвоем, то окажемся в одной постели. Но не думаю, что каждый из нас готов к этому. 11 Когда они приехали в Эдинбург, Колин тут же пригласил Монику с Джульетой пойти вместе с ними все в тот же паб на Роуз-стрит, где готовили прекрасную баранину. Одна Моника, как в прошлый раз, заказала перье. — Ужасно нервничаю, — красиво улыбаясь, сообщила она, хотя казалась абсолютно спокойной. — Вечером у меня сольное выступление под барабаны бонго-бонго. — Не могу дождаться! — отреагировал Колин. — Ты невыносим! — пожеманничала Моника. — Что ты понимаешь в танцах? Танец пробуждает энергию, страстность… — Оставь свой драматический настрой на вечер, — оборвал ее Колин. Танцовщица посмотрела на него испепеляющим взглядом. Пруденс пила шабли. И вдруг подумала, что оно, вероятно, все из той же бутылки, которую поднимали для нее из подвала несколько дней назад. Похоже, шабли тут не пользуется спросом. — Я бы с удовольствием посмотрела ваше выступление, — сказала она Монике. — Видишь, Колин, как надо ценить искусство! — обрадовалась та. Он допил пиво и заказал еще. — Пруденс еще не видела, как ты танцуешь. — Колин, ты ужасен! — вмешалась Джульета. — Ты же прекрасно знаешь, что Моника очень талантлива. Он не смутился, лишь усмехнулся: — Не хочу раздувать в ней тщеславие. — У меня достаточно сильное честолюбие, — возразила Моника с преувеличенным акцентом. Сидя напротив, Пруденс наблюдала за ними, но так и не могла понять, какие отношения связывают этих людей. Можно их назвать просто друзьями, или за этим скрывается что-то большее? — Я думала, ты уговоришь отца приехать на уик-энд, — сказала Джульета. — Он целиком в работе, — ответил брат. — Это здорово. Джульета с ним согласилась. — Завтра Элгарты устраивают прием, они надеялись, что он придет. Надо их предупредить, что его не будет, чтобы они могли пригласить больше народа. — И повернувшись к Пруденс, пояснила: — Элгарты входят в небольшой круг друзей, с которыми отец все эти годы поддерживал отношения. Пруденс с пониманием кивнула. — Кстати, я остановилась у них на Шарлот-сквэа. Если хочешь, присоединяйся ко мне, я поговорю с ними, — у них большая квартира. Пруденс смутилась, она как-то еще не думала, где ей предстоит ночевать. — Моника сейчас живет со мной, — добавила Джульета, еще больше ее смущая. "Выходит, у Колина мы окажемся только вдвоем?" — Я полагал, что вы остановитесь у меня, Пруденс, — подал он голос. — Так гораздо проще. Можете занять мою комнату. Перестань подмигивать, Моника! Я устроюсь на диване. — Если не доверяете моему коварному брату, — вмешалась Джульета, — повторяю, устроим вас у Элгартов. Пруденс улыбнулась, откашлялась и решила: — Как-то неудобно стеснять незнакомых людей. Пожалуй, я приму приглашение Колина. Моника молчала, но глаза у нее смеялись. Заметив это, Колин протянул руку, легонько потрепал ее по щеке. — Оставь свои дурные мысли. Лучше скажи, вы брали мою почту? — Она аккуратно сложена у тебя на столе. — Кого ты пытаешься обмануть, Моника? Ты никогда ничего не делаешь аккуратно! Впрочем, спасибо. "Что это его так интересует почта? — подумала Пруденс. — Уж не ждет ли каких-нибудь новых известий обо мне?" Однако тут же себя одернула — нельзя быть такой мнительной! Не на ней одной сошелся свет клином. Вздохнув, принялась за баранину. Все равно в один прекрасный день все это кончится! В полдень Моника отправилась на репетицию, а Колин, Джульета и Пруденс пошли погулять по Эдинбургу. Осмотр достопримечательностей начали с Королевского замка — бывшей резиденции шотландских монархов, там они присоединились к охающим толпам туристов. Затем посетили еще несколько известных замков и аббатств. — Август одновременно и лучший и худший месяц в Эдинбурге, — заметила Джульета, когда, уставшие, они садились в двухэтажный автобус, чтобы доехать домой. — Столько экскурсантов! Люди прилетают аж из Японии, Америки, а я тут частенько бываю, но сто лет не посещала все эти места. Смешно, правда? Пруденс с ней согласилась, а Колин промолчал. Он вел себя очень любезно, много интересного рассказывал об исторических памятниках, но при этом Пруденс особого внимания не уделял. Может, потому, что рядом была сестра? Или опять в чем-то новеньком ее заподозрил? Они вышли у Фредерик-стрит. Пруденс могла бы еще побродить по городу, но Монтгомери явно утомились, не стоило злоупотреблять их любезностью, а ее одну они вряд ли бы отпустили. — Придете на выступление Моники? — поинтересовалась Джульета, когда они подошли к дому Колина. Пруденс взглянула на него. — Вообще-то я собирался, не знаю, есть ли силы у Пруденс. — Конечно, — быстро ответила она. Он усмехнулся: — Значит, придем. Джульета попрощалась и пошла дальше по улице. У них оставалось еще достаточно времени, чтобы привести себя в порядок и перекусить. Когда Пруденс вышла из комнаты в черном блестящем платье, Колин готовил бутерброды, накладывая на них толстые куски сыра. — Вероятно, вам потребуется тарелка и салфетка, — сказал он, усмехаясь. — Не обязательно, — ответила она, усаживаясь на диван. — Иногда я веду себя просто как ненормальная. Он устроился рядом. — Например? — Например, сбежала в чужую страну с человеком, которого едва знаю. — Монголия была бы более чуждой. — Пожалуй, больше подойдет слово "незнакомой". — Вы явно проявляете редакторские наклонности. И отец говорит, что у вас острый глаз. Интересно, не правда ли? — Здорово! — раздраженно отреагировала она. — Никогда не считала себя идиоткой. — Конечно нет. — Колин занялся бутербродом, предоставив ей возможность поломать голову, на что это он намекает на сей раз. Наконец спросил: — Вам двадцать четыре, верно? Пруденс кивнула. — Это значит, что вы закончили учебу три или два года назад? — В вашем листке, помнится, вы написали, что это был университет в Коннектикуте, правильно? Она снова кивнула, но, почувствовав опасность, положила бутерброд на салфетку. Сыр хаварти был просто замечательным, но аппетит у нее пропал. — Так вот, я связался с Коннектикутским университетом. Вы в нем никогда не учились. Там даже слыхом не слыхали о такой студентке. Проверили по компьютеру — вас там в помине не было ни два, ни три, ни пять лет назад. — Ох уж эти компьютеры! Что они знают? — Очевидно, знают! — Вероятно, вы ожидаете, что я сознаюсь во лжи? — Ожидаю! — Его веселости как не бывало. — Да, я солгала. — Почему? — На самом деле я окончила Холиок-колледж три года назад. Но подумала, что вы сочтете меня слишком образованной для такой работы. Это была выдумка Эллиота. Пруденс не хотела усложнять придуманную ей биографию, предложила назваться выпускницей своего настоящего колледжа, но ему эта мысль не понравилась. Он настаивал на колледже Кэтти Гибс, но тут уж сама Пруденс наотрез отказалась. Сошлись на университете Коннектикута. — Ясно, — сухо сказал Колин. — Вы сердитесь? — А что вы еще выдумали, Пруденс? Она сердито вздохнула: — Колин, ну какая разница, закончила я университет Коннектикута или какой-нибудь другой? Он не ответил. Но, съев бутерброд, посмотрел на нее. — Разницы никакой. Я сказал вам, по какой причине вас нанял — у меня не было выбора. Но мне вовсе не нравится, выясняя обстоятельства вашей жизни, постоянно натыкаться на ложь. Не хотите сами во всем признаться? Пруденс тяжело вздохнула. Желудок свело, руки вспотели, сердце бешено колотилось. Конечно, выполняя задание редакции, ей пришлось нагло врать в течение двух недель, но ведь сущность ее от этого не менялась! Ложь ей была отвратительна. Больше всего на свете ей хотелось бы прижаться к его груди и во всем признаться. Но сделать этого не могла, потому что знала — Колин ее не поймет. Из ее рассказа он выхватит главную для себя деталь — то, что она репортер "Манхэттен мансли", и на этом все отношения между ними будут закончены. — Я предполагала, что вы рассердитесь, — пробормотала она, не глядя на него. — И правильно делали! В этот момент Джульета прокричала в окно, что такси ждет. Не сказав ни слова, Колин пошел к двери, видимо подразумевая, что она должна следовать за ним. Пруденс хотелось провалиться сквозь землю, уползти куда-нибудь и скрыться, но вместо этого она гордо подняла голову и пошла за ним. О, Эллиот Тромбли гордился бы ею! Заключительное выступление труппы Габриэля Сен-Симона было триумфальным. Ее звезда Моника Дежардин танцевала блестяще. Если немного и нервничала, то Пруденс этого не заметила. Позже, когда огромной компанией они пришли в бар на Роуз-стрит, она выразила ей свое восхищение, и Моника не скрыла удовлетворения. — Ноги не показались толстыми? — смеясь, спросила она. Чарльз Мартинс едва не подавился: — Толстые ноги! Моника, ты танцевала ошеломляюще! Не слушай никого. — Кроме режиссера и хореографа, — вставил Сен-Симон и похлопал танцовщицу по руке. — В случае необходимости все исправим. — Габриэль у нас умеет делать комплименты! — улыбнулась Моника, убирая руку. — Я же не говорю тебе про толстые ноги! — Попробуй только заикнись, я в ту же минуту уйду. Пруденс слушала их болтовню вполуха. Ей все еще хотелось заползти куда-нибудь в щель. Колин держался с ней во время концерта подчеркнуто равнодушно, а теперь и подавно сидел в стороне, потягивая пиво. — Заметили, сколько сегодня было театральных критиков? — спросил Чарльз. — Я видел даже обозревателя из «Таймс», хотя не сказал бы, что к его мнению стоит прислушиваться… Габриэль кивнул: — Мы специально пригласили представителей прессы, особенно американской. Весной едем на гастроли в Штаты. Посетим Нью-Йорк, Чикаго, Сан-Франциско, возможно, Бостон. Я сегодня дал интервью корреспонденту "Манхэттен мансли". Пруденс вжалась в кресло и сильно сдавила пальцами бокал. — Как здорово! — воскликнула Джульета. — Это очень респектабельный журнал. У него огромная читательская аудитория. Задним числом Пруденс подумала, как бы она поступила, случайно столкнувшись с Сандером Кэррингтоном — их балетным критиком. Знает ли он, с какой целью она находится в Шотландии? Посвятил ли его в это Эллиот? Какое счастье, что они не встретились! — Он снимал? — небрежно спросила она. Габриэль кивнул: — Конечно! Нашу приму… И ее толстые ноги! Моника ударила хореографа по руке и что-то пробормотала по-французски. Все засмеялись. Пруденс не поняла, о чем речь, но засмеялась тоже. — А как идет ваша работа? — поинтересовался у нее Чарльз Мартинс. — О! Отлично. Спасибо. — Могу поспорить, все эти критики с удовольствием проинтервьюировали бы вашего босса. Колин услышал, сердито посмотрел на него. — Человек имеет право на уединение, — быстро добавил Чарльз. — Все время забываю, что должен прикидываться, будто понятия не имею, жив он или нет. Честно! В любом случае, Пруденс, думаю, вы довольны оттого, что выбрались из замка. Долго пробудете здесь? — Не знаю. — Могу я пригласить вас завтра на ленч? Пруденс не решилась посмотреть на Колина. Улыбнулась и сказала: — Это замечательно! — Я лондонец, дорогая, приезжаю сюда только по необходимости. Вот Колин может приглашать вас, когда захочет. В какое время заехать за вами? Полдень устроит? — Очень хорошо. Заказали выпивку по второму кругу, но, к счастью, вечеринке не суждено было продолжаться долго, потому что Моника и Джульета засобирались домой. Уходя, Моника незаметно сунула Пруденс записку. Вскоре распрощались и Габриэль с Чарльзом. Колин расплатился и, не говоря ни слова, вышел вместе с Пруденс на улицу. Шли молча. Дома, вручив ей гору постельного белья, сухо сказал: — Будете спать на диване. — Может, мне лучше пойти на улицу? — А поскольку он ничего не ответил и повернулся, чтобы уйти, она со злостью добавила: — Пусть вам приснятся кошмары! — Что вы сказали? — обернулся Колин. Свалив белье на диван, она уперла руки в бока, уставилась на него и повторила: — Сказала, что вы заслуживаете кошмаров. — Я? Вы мне лжете на каждом шагу… назначаете свидание с человеком, который коллекционирует женщин, как пластинки… — Это не свидание! — Вы такая наивная? — Я думала, вам захочется на некоторое время избавиться от меня, — пожала плечами Пруденс и, не удержавшись, съязвила: — Чтобы закончить свое расследование! — Не такая уж плохая идея, — сказал он, сверля ее взглядом. — Спокойной ночи. — Колин… Я хотела, чтобы вы поняли. Может, я и солгала вам кое в чем, но это не означает, что я выдаю себя за другого человека. Не важно, окончила я университет или колледж, преданный я секретарь или… — Или что? — прищурившись, он смотрел ей прямо в глаза. — Я остаюсь Пруденс Эдвардс! Колин подошел, взял ее за руки, притянул Пруденс к себе. Потом обнял за талию и, наклонившись, поцеловал. — У тебя дрожат губы, дорогая… Она положила голову ему на плечо. В горле перехватило, руки стали влажными, но тело приятно согревалось в его объятиях. Как же ей хотелось все ему рассказать! — Колин… — Не надо слов, — он тихо отстранил ее, но не отпустил. — Пруденс, я бы хотел провести с тобой ночь… — Она закрыла глаза. — Если поцелую тебя еще раз, мы окажемся на диване… Пруденс открыла глаза, увидела на его лице усмешку и вырвалась. — Сладкие грезы! — произнесла она, усаживаясь на диван возле белья. — Сладкие грезы для вас, дорогая, — усмехнулся он. — Надеюсь, вас не станут мучить кошмарые сны о Коннектикутском университете. Уж если ее и будут мучить кошмары, то только из-за "Манхэттен мансли"! Естествен но, этого она ему не сказала. Колин повернулся и вышел. 12 Только утром Пруденс вспомнила о записке Моники. Как она могла о ней забыть? Дождавшись, когда Колин ушел в ванную, немедленно достала ее из сумочки. Это оказалась телеграмма на имя Колина Монтгомери от его агента из Нью-Йорка. Однако в ней говорилось отнюдь не о детских книгах. В ужасе Пруденс прочла: «Никакого адвоката Арнольда Тромбли в Нью-Йорке нет. Эллиот Арнольд Тромбли является издателем "Манхэттен мансли". Выясняю, не работает ли Эдвардс на него». Она скомкала телеграмму и, когда пришла ее очередь идти в ванную, спустила в унитаз. Выходит, теперь и Моника все знает! Почему же не сказала Колину? А Джульета? Видимо, и ей не сообщила. Джульета тут же поделилась бы с братом, и они вдвоем посадили бы Пруденс на первый же рейс до Нью-Йорка. А то и затолкали бы в багажник "порше", привезли в замок для допроса и четвертования. Может, Моника предоставила ей шанс тихо и с достоинством ретироваться? Правда, это больше смахивает на то, будто тебе в руку вкладывают заряженный пистолет. Нет, она не уедет, пока не расскажет все Хейли Монтгомери! В конце концов, ее прислали сюда из-за него, а не из-за его детей. Если же сбежит, не поговорив с ним, а Эллиот узнает, то можно не сомневаться — работу она потеряет. А теперь только работа у нее и остается! Значит, надо приложить все силы, чтобы ее сохранить. Поразмыслив таким образом, Пруденс решила подождать следующего шага Моники. — Вы встречаетесь сегодня с Чарльзом? — спросил Колин, когда она вышла из ванной. — Вы же знаете… — А вы всегда делаете то, что говорите, заслуживающая доверия Пруденс Эдвардс из университета Коннектикута? — Надеюсь, вы не позволите мне это забыть, не так ли? Обменявшись любезностями, они сели рядышком на диван пить кофе. Пруденс без конца повторяла про себя текст телеграммы и думала, что бы произошло, не перехвати ее Моника. — Задумались? — спросил Колин. — Нет! — От неожиданности она подпрыгнула. — Просто еще не проснулась. — Понятно, — скептически произнес он. — Поскольку вы уходите флиртовать, я набросал собственные планы на сегодняшний день. — Собственные? — Да, я собирался показать вам кое-какие интересные места Эдинбурга, думал, мы побродим вдвоем. Мне это казалось весьма романтичным. Но поскольку Чарльз Мартинс привлек ваше внимание… — Колин, все не так, и вы прекрасно это понимаете! Почему же ничего не сказали мне раньше? Я бы… Впрочем, теперь это не имеет значения. Я еду на ленч с Чарльзом, а вы занимайтесь своими делами. Интересно, вы специально придумали про прогулку, потому что я согласилась с ним встретиться? — Не переоценивайте своего очарования! — резко вскочив, хмуро процедил он. Помолчал и с улыбкой добавил: — Но и не принижайте его. Вручил ей связку ключей и вышел, хлопнув дверью. Чарльз заехал за ней на такси и повез в университетский ресторанчик. Затем они побывали на концерте органной музыки в старинном соборе недалеко от студенческого городка. Он говорил о музыке, о Лондоне, о своем камерном оркестре. Пруденс слушала его рассеянно, потому что все думала, обсуждала ли Моника с Колином телеграмму из Нью-Йорка. Ведь возможен и такой вариант! После концерта Чарльз спросил, не хочет ли она отправиться еще куда-нибудь посидеть и выпить. Пруденс категорически отказалась, и они оба пришли к мнению, что пора отправиться по домам и подготовиться к вечеру у Элгартов. Когда машина остановилась перед домом Колина, Чарльз протянул руку, погладил ее по щеке и добродушно пожелал: — Удачи тебе с ним, Пруденс! — Что? — краснея, переспросила она и улыбнулась. — Я… Спасибо, — и вышла из машины. В комнате она нашла записку от Колина: "Встретимся вечером у Элгартов". И адрес. Больше ничего, даже подписи. Прудене принялась нервно ходить из угла в угол, держа записку в руках. Идти или не идти? Решила — идти. Она не знала, что принято надевать в Эдинбурге на такие приемы, но, поскольку выбор опять же был невелик, облачилась в легкое белое платье с оборками и каймой спереди. Яркий шарфик и белые босоножки дополнили туалет. Нанесла немного косметики — и была готова. Для повышения тонуса встала перед зеркалом и хорошенько обругала Колина вместе с Эллиотом Тромбли. Вечерний воздух еще сохранял тепло, солнце садилось за крыши домов. Пруденс радовалась одиночеству и возможности собраться с мыслями. Итак, ей надо постараться больше не поддаваться очарованию Колина Монтгомери, оставаться холодной, безразличной, словом, вести себя, как репортер на задании. Если Моника рассказала Колину о телеграмме, что ж, она готова отразить его ярость. Или «ярость» слишком мягкое слово? Не имеет значения! Если еще не рассказала, то сделает это в самое ближайшее время. В этом нет сомнения! В любом случае сегодня в доме его друзей ей предстоит пройти испытание — надо это сделать с достоинством. Но, нажимая кнопку звонка в доме Элгартов, она почувствовала, что у нее трясутся поджилки и руки становятся влажными. Высокий, стройный мужчина в белом смокинге открыл дверь. — Я Пруденс Эдвардс, — произнесла она и испугалась своего хрипловатого голоса. Он вежливо поклонился: — Мисс Эдвардс, мистер и миссис Элгарт ожидают вас. Проходите. Дворецкий провел ее в гостиную, увешанную многочисленными портретами в золотых рамах. Колин с сестрой уже были здесь. Вместе с Моникой они сидели на диване. Габриэль, Сен-Симон, Чарльз и Генри стояли около камина. Поодаль она заметила еще две пары возрастом постарше. Все женщины были в длинных вечерних платьях, мужчины — во фраках. Один из них, с металлическим оттенком седых волос, подошел к ней, взял за руку, радушно улыбнулся. — Мисс Эдварде, я рад, что вы пришли. Меня зовут Грэхэм Элгарт. — Он подвел ее к элегантно одетой изящной женщине. — Моя жена — Кэтлин. Затем Грэхэм Элгарт познакомил ее с остальными гостями. Когда церемония закончилась, Пруденс подошла к троице, сидящей на диване. — Как прошел ленч? — ледяным тоном поинтересовался Колин. — Превосходно. Мы слушали органную музыку в соборе, — ответила она, присаживаясь на краешек рядом стоящего стула. — Неужели? — со скучающим видом спросил Колин, всем своим видом показывая, что разговаривает с ней только из вежливости. Обиженная, Пруденс отвернулась. Почему он ведет себя так отвратительно? Ведь вчера, казалось, они пришли к взаимопониманию. Но тут же прервала себя на середине мысли. Никогда они с Колином не придут ни к какому пониманию! Быстро поднялась и присоединилась к компании Габриэля, Чарльза и Генри. Но там обсуждали фестивальные дела, и ей моментально стало скучно. Заметив, что Моника пошла к пианино, стоящему в дальнем углу гостиной, она решила подойти к ней. — Ты прекрасно сегодня выглядишь, Моника. Надеюсь, тебе дали возможность отдохнуть? — О да! — ответила та, сладко улыбаясь. — Так устала, что весь день не выходила из комнаты. Значит, Колин провел время не с ней, сообразила Пруденс. Или все-таки с ней? — Итак, Пруденс Эдвардс, ты работаешь в "Манхэттен мансли", — сказала Моника. — Да, — призналась она без особой гордости. — Но, Моника, это не то, что ты думаешь. Да, я получила задание написать о Хейли Монтгомери, но я уважаю и буду уважать право семьи Монтгомери на частную жизнь. Я не стану писать статью без разрешения Хейли. — А этого ты никогда не получишь! — В голосе танцовщицы звучала обида и злость. — Мне жаль тебя, Пруденс Эдвардс! Ты влюблена в Колина, но теперь он не захочет иметь с тобой ничего общего. Я дала тебе телеграмму, чтобы ты сама могла ему все рассказать. — Спасибо, — выдавила Пруденс. Моника сверкнула глазами: — Но ты должна ему сказать! Понимаю, может, для тебя эта статья важна, но я очень люблю семью Монтгомери и не позволю тебе нарушить ее покой! — Я скажу, — пообещала Пруденс. — Джоан приезжает через две недели. Она знает, кто я. Я поклялась ей, что во всем признаюсь перед ее приездом. — Нет, сегодня же вечером, Пруденс Эдвардс. Я предполагала, что между вами любовь, но если не скажешь, значит ты просто используешь его… Неожиданно на глаза Пруденс навернулись слезы. Акцент Моники, ее красота и смысл сказанного заставили ее еще раз переосмыслить сложившуюся ситуацию. Недавняя решимость куда-то испарилась. — Я не силах, — чуть ли не пожаловалась она, и голос ее надломился. — Не сегодня. Если настаиваешь, можешь сама сказать. А я не могу. Обещаю, что он все узнает через две недели, перед приездом Джоан. Моника ничего не ответила. В это время дворецкий представлял новых гостей. Пруденс повернулась и чуть не вскрикнула, увидев Хейли Монтгомери, одетого в отличный костюм. Хейли подошел к Грэхэму Элгарту, обнял его, похлопывая по плечу. Колин и Джульета сразу вскочили, поспешили навстречу к отцу. — Тебе повезло! — прошептала Моника. — Ладно, не сегодня. Свирепо взглянув на Пруденс, она пошла и встала рядом с Колином, поздоровалась с Хейли. Пруденс осталась около пианино и была несказанно рада, когда объявили, что ужин подан. Когда гости переходили в столовую, рядом с ней оказался Хейли. Он обнял ее за плечи, добродушно спросил: — Как вам нравится Эдинбург? — Великолепный город. Я поражена архитектурой! — улыбнулась Пруденс, искренне радуясь его появлению. — Серьезно? Полагаю, Колин постарался ввести вас в исторический экскурс. Тут ведь, знаете, у каждого дома своя история. — Фактически… — начала она и умолкла. — Фактически, вы с моим сыном опять не поладили! — понял Хейли. — Он выяснил, что я окончила не тот университет, что указала в послужном листе. — А это так важно? — И еще я отличница. — Ах, так вы солгали! — серьезно, но не без симпатии сказал он. — Нехорошо! Как же это получилось? Пруденс виновато всхлипнула. Но оказывается, Колин ничего не сказал отцу! — Ага, — усмехаясь, продолжил Хейли. — Значит, все было не совсем так. Ну-ну, Пруденс! Как я уже сказал две недели назад, интересно было бы узнать, кто же вы на самом деле? Войдя в просторный, пестро украшенный зал, Пруденс улыбнулась — у нее немного отлегло на сердце. Обеденный стол был заставлен сверкающим серебром и старинным фарфором. Ее посадили в середине, между Чарльзом и Генри, прямо напротив Колина. Хейли сел в конце стола, рядом с хозяином и хозяйкой. Чарльз наклонился к ней: — Старик не встречался со многими из этих людей лет десять. Может, он намеревается выйти из небытия? Пруденс не ответила. Если Хейли Монтгомери и правда собирается покончить со своим затворничеством, то у нее будут законные основания написать о нем статью. Если повезет, им даже удастся обставить конкурирующие журналы. Эллиот Тромбли будет на седьмом небе от счастья. А вот Колину, конечно, абсолютно все равно, где и кто расскажет о его отце. Все сведется к одному неоспоримому факту: Пруденс Эдвардс — лгунья. — Ты закончил работу, папа? — спросила Джульета. — Не до конца. Но мне нужен перерыв, — объяснил он грубоватым, как обычно, голосом. — Заскучал я в этом замке, особенно в такое время, когда идет фестиваль. Моника, я слышал, о тебе говорит весь город?! Моника была польщена. Потом гости стали с интересом слушать рассказ Сен-Симона о его интервью репортеру "Манхэттен мансли", а Пруденс тем временем принялась за еду. Лишь изредка посматривая по сторонам, заметила, как Колин тепло смотрит на отца, один раз уловила быстрый взгляд Моники и с сожалением подумала, что та, вероятно, вычеркнула ее из списка своих друзей. Жаль, что так и не удастся узнать ее поближе. Она ей нравилась. Странно, что Колин в нее не влюблен. Во всяком случае, если это так, в том нет вины самой Моники. Тяжело вздохнув, Пруденс осознала, что она вообще может потерять всех этих приятных, симпатичных ей людей, сидящих за столом. После ужина она присоединилась к группе гостей, которые пошли в сад полюбоваться цветами. Они действительно оказались замечательными, и она высказала супругам Элгартам свое восхищение их садом. — Очень приятно слышать это от вас, — улыбаясь, поблагодарила Кэтлин. — Хейли говорил мне, что вы хороший секретарь, но вам, вероятно, было нелегко оставить семью, друзей и приехать в Шотландию? — Нелегко, — согласилась Пруденс. — Обычно я навещаю родителей раз в месяц. — Так ваши родители не в Нью-Йорке? — полюбопытствовала Кэтлин. — Нет, они живут в Коннектикуте. — В самом деле? У нас там в Гринвиче друзья. — Я из северо-западного Коннектикута, — уточнила Пруденс. — А вы часто бываете в Штатах? — Теперь нет, — сказала Кэтлин. — В молодости мы частенько туда наведывались. А с годами, знаете, тянет ближе к дому. Конечно, иногда мы ездим в Париж или Рим. Извинившись, Кэтлин отошла к другим гостям. Пруденс вздохнула и устало присела на скамеечку. Ее одолевало беспокойство. Продержится ли она еще две недели? А, собственно, зачем ей это надо? Вот взять бы сейчас, встать на скамейку, хлопнуть в ладоши, чтобы привлечь всеобщее внимание, и объявить: "Я Пруденс Эдвардс из "Манхэттен мансли". Можете облить меня краской, затем поджечь". Зато все проблемы сразу же решились бы сами собой. Естественно, ничего подобного она не сделала. Из вежливости еще посидела, а когда вынесли черри и чай, извинилась перед Грэхэмом Элгартом и незаметно ускользнула. Да, видимо, не очень незаметно. Потому что не успела повернуть на Шарлот-сквэа, как рядом появился Колин. — Заскучали? Не глядя на него, она помотала головой: — Устала. — Провели напряженный день с Чарльзом? Нахмурившись, Пруденс ускорила шаг, но Колин легко догнал ее, пошел совсем близко, однако не дотрагиваясь. Руки его были засунуты в карманы. «Раздражен», — решила она. — С моей стороны нахально завидовать? — спросил небрежно он. — Я бы сказала, глупо, — пробормотала Пруденс, пересекая площадь. — Глупо, — повторил он. Она остановилась, повернулась к нему. — Да, глупо завидовать, особенно когда это касается человека, которого не уважаешь и которому не доверяешь. — Очень красивая фраза! — заметил Колин. — И грамматически правильная. Хорошее образование, должно быть, дают в Холиок-колледже! Пруденс снова пошла вперед, бросив через плечо: — Глупо! Подойдя к дому, быстро взбежала по ступенькам. — Но не нахально? — продолжал настаивать он, пока она искала ключи. — Чтобы ответить на этот вопрос, — уверенно заявила Пруденс, ощущая, как дрожат в руках ключи, — надо разобраться в чувствах к вам. А поскольку вас не волнуют мои чувства, с какой стати я стану в них разбираться? Желаю вам спокойной ночи, мистер Монтгомери! — Но это моя квартира, припоминаете? — сказал Колин, накрывая ее руку своей. — Вы не можете желать мне спокойной ночи на пороге моего дома. Пруденс застыла на месте, не зная, что делать. Колин взял у нее ключ, вставил, повернул его, открыл дверь. Затем прошел мимо нее в холл и стал открывать другую дверь. Пруденс стояла в нерешительности. Открыв и ее, жестом пригласил девушку войти. — Только после вас, мисс Эдвардс. Пруденс заправила локон за ухо, пожалев, что у нее волосы не такие длинные и густые, как у Моники, иначе этот жест был бы наполнен большим драматизмом, распрямила плечи, прошла мимо него. И, дабы чем-нибудь заняться, налила себе холодной воды из холодильника. Колин подошел, взял стакан, поставил его на стойку, затем обнял Пруденс. — Вероятно, я близок к цели. Мое расследование начинает вас раздражать. Она пожалела, что у нее не хватает мужества схватить стакан и выплеснуть воду ему в лицо. Но ей очень нравились его объятия. Многое бы отдала она, лишь бы он обнимал ее еще и еще. — А вот и нет! — стала отрицать она просто так. — Я наблюдал за вами весь вечер, — глядя ей прямо в глаза и улыбаясь, сказал Колин. — Вы красивы и пленительны. Я вам этого еще не говорил? — Ничего вы мне не говорили! — замирая в его объятиях, ответила Пруденс. — Вы веселились со своими друзьями и не обращали на меня никакого внимания! — Пруденс… Он прильнул к ее губам. Она приоткрыла рот, обняла его за плечи, изо всех сил стараясь сдерживать нахлынувшую страсть. Его руки, сначала покоившиеся на ее бедрах, смяли ткань платья, поднялись выше и задержались на груди. Наконец он обнял ее за спину и, слегка отклонившись, пристально всмотрелся в ее глаза. — Это даже хорошо, что мне придется провести ночь у Элгартов, — проговорил Колин. — Отец хочет поговорить со мной. Одной вам будет лучше. Пруденс кивнула, изнемогая от желания сказать, как сильно хочет, чтобы он остался, как ее тело жаждет ласки, как она его любит. Он погладил ее обнаженные руки: — Увидимся завтра. 13 В понедельник утром поехали в замок. Колин с отцом на «порше». Пруденс села в другую машину с Моникой и Джульетой. — Я так рада, что отец стал показываться на людях, — сказала Джульета, ведя свой изящный серый "мерседес". В воскресенье днем камерный оркестр Чарльза Мартинса давал концерт. Все были очень удивлены, когда в зале появился Хейли. Джульета предупредила, что могут присутствовать представители прессы, которые, вполне вероятно, узнают его. Он же только что-то проворчал и отмахнулся. Пруденс внимательно наблюдала, стараясь все запомнить, чтобы потом записать: его замечания, одежду, реакцию. "Эллиот Тромбли будет гордиться мною", — думала она. — Может, он решил вернуться к нормальной жизни, как ты думаешь? — спросила Моника, сидящая рядом с подругой. — Не знаю… Пруденс на заднем сиденье прислушалась к их разговору, но женщины сменили тему, стали обсуждать планы на осень. Моника собиралась репетировать день и ночь, готовясь к предстоящим гастролям в Соединенных Штатах. Джульета подумывала о том, как перейти на другую работу. Пруденс невесело задумалась над своим будущим. Когда машина уже ехала в Грампианских горах, Моника повернулась к ней, вздохнула и сказала: — Осталось две недели до приезда Джоан. Посмотрим, как ее визит отразится на Хейли. — Я думала, они иногда встречались друг с другом, — заметила смущенная Пруденс. — О да, по крайней мере раз в год, — подтвердила Джульета. — Тогда чем будет отличаться этот визит? Джульета глянула на нее в зеркало заднего вида: — А ты не знаешь? Джоан везет с собой Франклина Ардена. Вот с ним отец не виделся много лет. Пруденс застыла от удивления. Почему же ни Хейли, ни Колин и словом не обмолвились об этом? Неужели настолько ей не доверяют? Очевидно, так и есть. Но, поскольку они абсолютно правы, жаловаться не приходится. Впрочем, для нее гораздо важнее другое — сам факт, что Хейли решил восстановить связь со своим агентом. Значит, надумал опубликовать новый роман. Оставшуюся часть пути Пруденс почти не разговаривала, только смотрела в окно и раздумывала о том, как быстро пробегут две недели. Она смертельно боялась во всем признаться Хейли и похоронить даже надежду на продолжение отношений с Колином. Вот и прошли эти две недели. Пруденс напряженно трудилась с Хейли. Он остался довольным, когда она сказала ему, что его доработки ей понравились. Из окна она часто видела Колина, сидящего с блокнотом на развалинах. При встречах он вел себя вполне дружелюбно, но не стремился остаться с ней наедине. И все равно ей было приятно, что он находится где-то рядом. Пруденс радовалась и тому, что они время от времени разговаривали и смеялись, хотя мечтала о его руках, объятиях, поцелуях. Правда, к концу двухнедельного срока она стала раздумывать, а не было ли его учтивое дружелюбие не чем иным, как ширмой, за которой он крутил роман с Моникой? Может, они все-таки любовники? Моника, понимая безнадежность притязаний Пруденс, позволила Колину возобновить с нею связь, если она вообще когда-нибудь прерывалась. Ведь, в сущности, Пруденс для него не больше, чем доступная и симпатичная секретарша. А теперь, когда Моника жила в замке, какой ему смысл продолжать интрижку с секретаршей из Коннектикута? Стоя в окне разрушенного аббатства, Пруденс наблюдала, как с гор опускается туман, и предавалась своим невеселым мыслям. Нет, она не волновала Колина. Никогда. — Идиотка! — обругала она сама себя вслух. В этот момент Колин схватил ее сзади за ноги. — Я тоже так думаю! — Не надо так пугать, — жалобно пробормотала Пруденс, тем не менее, улыбаясь. — Я ведь могла и упасть. — Это невозможно. Я бы поймал тебя. Все еще стоя в проеме, она повернулась к нему лицом. Опершись на его плечи, позволила снять себя с окна. — Я сдерживал себя почти две недели, — прошептал он, целуя ее в губы, гладя по волосам. — Почему? — спросила она, переводя дыхание после долгого поцелуя. — У нас обоих было много работы. — Нет, ты не доверял мне и хотел выяснить все до конца, — жарко заспорила Пруденс, теребя пуговицу на его рубашке. — Да, я не доверял тебе, хотел выяснить все до конца, поэтому держался на расстоянии, — усмехнулся он и поцеловал ее в лоб. — Ты и представить себе не можешь, сколько Эдвардсов живет в северо-западном Коннектикуте! Я сдался. — Ну, наконец-то! — с сарказмом воскликнула она. — Я потерял надежду найти нужную семью в Коннектикуте. Но отнюдь не отказался от желания все-таки выяснить, кто ты, Пруденс. Она вздохнула, ничего не сказав, только положила руки ему на плечи. Их губы приблизились друг к другу, затем слились в долгом и сладком поцелуе. Ей хотелось, чтобы он продолжался вечно, но Колин вдруг сделал шаг назад и снял ее руки. — Мне пора ехать. Завтра утром я встречаю Джоан и Франклина Ардена. Пруденс остановила его: — Колин, ты уверен, что избегал меня не из-за того, что боялся, как бы Моника и Джульета не догадались о твоем… увлечении мной? Он удивился, потом расхохотался: — Какая же ты мнительная, Пруденс! Если они и поняли это, меня не волнует их мнение. — Ты и Моника — вы не… — Пруденс! — сказал Колин с укором и погладил ладонью ее по щеке. Затем повернулся и пошел по изрытому трещинами мощеному полу аббатства. Пруденс посмотрела ему вслед. Итак, завтра он встретит Джоан. Интересно, расскажет она ему все уже по дороге сюда или подождет? — Колин! — почти в панике закричала она. Он резко обернулся. — Ты будешь спрашивать у Джоан обо мне? — А ты как думаешь? — Я не рассказала тебе всего. Думаю, у меня еще будет такая возможность. Я понимаю, сейчас ты должен ехать… — Да, увидимся завтра утром и поговорим. Не важно, что скажет о тебе Джоан, мы все равно поговорим, Пруденс, — были его последние слова. Она долго стояла и смотрела, как он шел через луг к замку. Потом сама пошла в деревню и позвонила Эллиоту. — Завтра мой судный день, — сказала она ему. — Я решила позвонить вам и услышать сочувствие, перед тем как меня выкинут из замка. — Пруденс, приятно слышать твой голос, — обрадовался издатель ее звонку. — Статья готова? — Я еще не получила разрешения публиковать ее. Завтра рано утром сюда приедут Джоан Монтгомери и Франклин. Колин уже поехал в Эдинбург их встречать. — Франклин Арден? Это, случайно, не литературный агент Хейли? — Да! Эллиот присвистнул. Новость ему явно понравилась. — Если Хейли собирается выйти на люди, мы все равно будем знать об этом раньше всех, — сказал он. — В таком случае, может и не потребоваться разрешение старого чудака. Ты ему еще ничего не говорила? — Пока нет. — Может, и не стоит? Если ты ему признаешься, он ведь может и отказать нам в публикации. Что тогда будем делать? — Эллиот, я должна ему сказать! Джоан уже давно ждет, что я ему признаюсь. И если этого не сделаю я, сделает она. — Может, он заставит тебя уехать уже сегодня вечером, до ее приезда? Пруденс вздохнула: — Если я дождусь ее приезда, то первыми ее словами будут: «Это Пруденс Эдвардс из "Манхэттен мансли"». И меня выгонят еще до того, как они успеют распаковать вещи. Как ни крути, а признаваться надо. Хоть и маленький, а все-таки шанс остается. Эллиот что-то пробурчал, но она не расслышала. — Я не спрашиваю вашего совета, Эллиот, — сказала Пруденс. — Вы поручили это дело мне, значит, мне самой и выкручиваться. Другим журналистам вы предоставляете решать все самим. — У других журналистов дети вашего возраста! — напомнил ей Тромбли. — Но я хочу получить эту статью. — Я знаю, но все же, все скажу Хейли до приезда Джоан. Это мой шанс! — Пожалуй, ты права, — проворчал он. И все-таки, возвращаясь в замок, она терзалась сомнениями: говорить — не говорить? Никак не могла окончательно уверовать в правильность выбора. Твердо знала только одно: Хейли ей очень нравится. Больше того, она восхищается им. Он — редкая личность. Джульета и Моника пили чай в большом зале. — Хейли наверху? — спросила она их. — По-моему, на развалинах, — ответила Джульета, наблюдая, как Пруденс возвращается к двери. — Что-нибудь случилось? — Случилось. Пусть Моника тебе расскажет. Воздух был прохладным и сырым, над озером опустился туман. Хейли она нашла стоящим среди руин аббатства. — Я должна вам кое-что рассказать, — сходу начала она, понимая, что если сразу не перейдет к делу, то никогда уже не наберется мужества откровенно признаться в обмане. Он молча поднял густые брови. — Я солгала о себе в том послужном листке. — Колин мне так и сказал. — Я с отличием окончила Холиок-колледж, — продолжала Пруденс, — и прямо оттуда попала в "Манхэттен мансли" на должность помощника редактора. В прошлом году меня перевели в корреспонденты. В основном я писала обзорные статьи. Я единственная в журнале, кто рецензировал детскую и подростковую литературу. На книги Колина тоже писала рецензии. — Остановившись, она перевела дыхание и отвела глаза от Монтгомери. — Больше месяца назад я получила первое самостоятельное репортерское задание — написать статью. Как-то, разговаривая с профессором Джоан Монтгомери, я узнала, что она бывшая жена известного писателя, а еще совершенно случайно узнала, что этот писатель подыскивает себе личного секретаря. Рассказала об этом своему шефу. Он решил, что я могу попробовать заполучить эту работу. Я с самого начала прекрасно понимала, что это вторжение в частную жизнь, и тем не менее все-таки взялась написать о вас очерк. Хейли слушал не перебивая. Пруденс сделала паузу, приблизилась к проему и, вздохнув, продолжила свою исповедь: — Колин нанял меня. Остальное вам известно. Но главное, что я хочу вам сказать, — без вашего позволения материал не будет опубликован, хотя я люблю свою профессию, хочу и дальше сотрудничать в журнале. Хейли смотрел на пустые проемы окон, где столетия назад были крошечные стекла, едва пропускавшие солнечный свет, и молчал. Пруденс еше раз вздохнула, немного подождала и пошла назад к замку. Он не остановил ее. Проходя через кухню, она через силу улыбнулась Мэри и поднялась к себе. Собирая вещи, обратила внимание, что у нее дрожат руки. В дверь тихо постучали. — Я сплю! — ответила Пруденс. Джульета проигнорировала ее запрещение войти и открыла дверь. Губы ее были крепко сжаты, но в глазах Пруденс не увидела злости. — Моника мне все рассказала, — сообщила Джульета. — А я все сказала вашему отцу. Завтра Джоан расскажет Колину, и все будут знать. — Пруденс открыла шкаф и начала выгребать одежду, небрежно кидая ее в большую сумку. — Полагаю, ты хочешь услышать, не напечатаю ли я статью без разрешения отца? Не сомневайся, у меня еще осталась человеческая и журналистская этика. — Что сказал отец? — Ничего. — О, Господи! Пруденс вывалила в сумку груду белья, вновь посмотрела на Джульету: — Ты что-то хотела сказать? — Я считаю, тебе необходимо уехать до возвращения Колина. Я сочувствую тебе, Пруденс, но у тебя было достаточно времени, чтобы все самой ему рассказать, да и всем нам. Ладно, мне надо идти! — Джульета! — остановила ее Пруденс. — Я не уеду, пока ваш отец не велит мне это сделать. Не могу. Понимаю, что он, конечно, потребует этого, но до тех пор не могу. Сейчас соберу вещи и буду ждать. Мне говорили… — Голос ее дрогнул, она сделала паузу, чтобы перевести дыхание. — Мне говорили, что работа журналиста не из приятных… Джульета нахмурилась и вышла. Пруденс продолжала собираться, размышляя, удастся ли ей вылететь сегодня же вечером, если быстро добраться до аэропорта? Но Хейли не прогнал ее из замка. Спуститься на ужин у нее не хватило смелости, не говоря уже о том, чтобы попросить принести ей еду, поэтому она так и легла голодной. Попробовала читать, но только смотрела на страницы, не испытывая никакого удовлетворения от того, как прошел ее судный день. Впрочем, этого следовало ожидать. На рассвете Пруденс вышла из замка и стала бродить по развалинам аббатства. Туман клубился под ногами, закрывал озеро плотным покрывалом. Роса обжигала ноги, и утренняя прохлада прохватывала до костей. Но и сквозь туман было видно, чтонаверху в замке горит окно. Хейли Монтгомери проснулся. Пруденс тяжело вздохнула. Может, ей все-таки потихоньку исчезнуть? Вернувшись в комнату, она постояла под горячим душем, потом оделась во все самое лучшее, чтобы достойно встретить прибытие всей компании из Эдинбурга. Голод все же заставил ее появиться на кухне в поисках чего-нибудь съестного, хотя вначале она все-таки убедилась, что там никого нет. Но не успела намазать джемом лепешку и налить кофе, как через черный ход с большим букетом роз вошел Хейли Монтгомери. Положил цветы на стойку, выдвинул стул и сел. — Чаю? — спросила она. — Я уже пил. Давно. Хорошо, что вы решили позавтракать, а то я уже начал за вас беспокоиться. — За меня? Он кивнул. — Спасибо! — улыбнулась Пруденс. — Я так понимаю, вы собрались? Она кивнула. — Ваше признание не было чем-то неожиданным, знаете ли, — произнес он как всегда грубоватым, но дружелюбным голосом. — Надеюсь, вас это не очень расстраивает? Хотя не ожидал, что вы работаете у этого проныры Эллиота Тромбли. Как там поживает старый чудак? — Смешно, но он точно так же говорит про вас, мистер Монтгомери. — Неужели? Приятно будет снова с ним встретиться. Полагаю, он чертовски хотел бы заполучить мою фотографию на обложку журнала. Что-нибудь такое: Монтгомери сидит среди развалин. Хейли поднялся, подошел к шкафу, достал желтый блокнот для записей, заточенный карандаш и вручил все это Пруденс. — Не люблю, когда записывают на пленку. — Мистер Монтгомери… — Не сбивайте меня с мыслей. — Но… Он облокотился на спинку кресла. — Итак, ваш первый вопрос: где все эти годы скрывался Хейли Монтгомери? Замок Кинлин, Шотландия. Чем он занимался? Приходил в себя после гибели жены и беспробудного пьянства. Писать бросил. Записывайте, записывайте, Пруденс! Весь следующий час она брала интервью у известного писателя и поэта Хейли Монтгомери. Задавала вопросы, конспектировала его ответы и понимала, что это будет не только лучшая ее работа, но и лучшая в году статья в журнале "Манхэттен мансли". Через два года Хейли женился на доброй старой знакомой, профессоре литературы, которая, несмотря на любовь к нему, все-таки с ним рассталась. По причине все того же его алкоголизма. Каждый стал жить своей жизнью. Хейли скрылся в замке и отказался от общения с внешним миром. И там еще через некоторое время начал борьбу со своим пагубным пристрастием, только изредка покидая стены замка и никогда не выезжая за пределы Шотландии. Но писать не мог. — Это были страшные годы, Пруденс, — сказал он. — Я бы не хотел заострять на них внимание. Она не настаивала. Теперь, после десятилетнего затворничества, Хейли Монтгомери решил вернуться к нормальной жизни. Процесс возвращения начался год назад, когда он снова взялся за перо. На этой неделе, по приезде Джоан и литературного агента, они все вместе обсудят план его возвращения к активной творческой деятельности. Осенью, если все пойдет, как задумано, он собирается вернуться в Нью-Йорк, возможно, занять профессорскую должность в университете. — У меня ведь до сих пор сохранился летний дом в северо-западном Коннектикуте, — сказал он. Исчерпав все свои вопросы и записав все, Пруденс положила карандаш, закрыла блокнот и, глядя прямо в глаза собеседника, спросила: — Но почему… Он понял, что ее волнует, и ответил, не давая договорить: — Вы мне понравились. — Протянув руку, он положил ее на руку девушки. — А может, и потому, что вы влюбились в моего сына. Пруденс отчаянно покраснела. — Не знаю, как он отреагирует, когда узнает, что вы ищейка Тромбли. Мы часто разговаривали о вас, но никак не могли предположить такое. На его книги вы давали хорошие отзывы? — В основном. — Смешно, но он презирает критиков. Даже не знаю, что вам и посоветовать в такой ситуации. А может, ваше признание не будет для него сюрпризом, Колин ведь с самого начала что-то подозревал. Он, знаете ли, оберегал мое уединение, как мог. — Я заметила, — вставила Пруденс. — Не знаю, что он почувствует к вам после всего этого. — Хейли убрал руку. — А узнай я три недели назад, что моя секретарша — журналист, выкинул бы вас из замка, не задумываясь. Но сейчас желаю вам счастья. — Спасибо, — тихо прошептала она и, поднявшись, обняла его. Хейли похлопал ее по спине. — Хотел бы я дать вам совет, но, как говорится в пословице, каждый человек хозяин своей судьбы. Забрав блокнот, Пруденс помчалась наверх. Джульета и Моника дежурили у дверей ее комнаты. Они тоже собирались что-то посоветовать. — Я думаю, тебе надо немедленно уехать, — не без доброжелательности сказала Джульета. — Для твоего же блага. Колин придет в ярость, а ты и представить не можешь, что это значит. Смотри, тебе самой решать. Я просто советую тебе. Отец отреагировал совсем не так, как я ожидала, но Колин взорвется, это точно. Усевшись на край кровати, Пруденс возразила: — Не хотелось бы сбегать вот так… — Подумай сама, для отца наступает важный день, а если вы с Колином вцепитесь друг в друга… — Я уезжаю, — вставила Моника, — через полчаса. Не хочу тут мешать. Джульета дает мне машину, если хочешь, я подброшу тебя в Эдинбург. — Она отвезет тебя прямо в аэропорт, если ты надумала возвращаться в Нью-Йорк. Мы считаем, что это лучший выход для тебя. Что бы ни было между тобой и Колином, можешь считать, что все кончено. Если нет — он знает, где тебя искать. Пруденс устало кивнула: — Я сейчас переоденусь и через несколько минут буду готова. Выходя, Джульета обернулась: — Пруденс, если Колин отреагирует спокойно, я тебе позвоню. — Не отреагирует! — Я знаю. Прости. — Все в порядке! — сказала Пруденс. — Ты не виновата. Думаю, они с Моникой созданы друг для друга. А я только зря все время вмешивалась. — Что? — буквально заорала Моника. Джульета расхохоталась: — Колин и Моника? Да это гарантированный развод через три месяца! Пруденс, мы с Моникой дружим со школьной скамьи. Она почти такая же младшая сестра Колина, как и я. Боже, уж не думала ли ты?.. Обязательно расскажу Колину. Это его взбодрит! 14 Из аэропорта Кеннеди Пруденс ехала на такси. К счастью, все командировочные расходы, так же как и арендную плату за квартиру, во время ее отсутствия оплачивала редакция. "Командировка! — горько пробормотала она, открывая дверь. — Надолго я запомню зту командировку!" Войдя, уловила запах кофе и жареного бекона. Тони стояла у плиты в полосатой пижаме. — Готовлю завтрак для усталой путешественницы, — сказала она. — Неплохо провела время? Пруденс вяло улыбнулась, освобождаясь от сумок. — Откуда узнала? — Вчера вечером звонил лично Эллиот Тромбли, — помахивая лопаточкой, весело прощебетала подруга. — И велел мне о тебе позаботиться, а после того, как ты поешь и отдохнешь, усадить за машинку. Он ждет твою статью в понедельник утром. — В понедельник утром! — Пруденс выдвинула стул и плюхнулась на него. — Я не успею к понедельнику. — Он специально придерживает октябрьский номер для твоей сногсшибательной истории. Пруденс чуть не заплакала от отчаяния. Она думала, что у нее будет достаточно времени, чтобы поработать основательно. — Кукурузные лепешки в духовке. Яйца будешь? — Нет, спасибо. Я так тебе благодарна… — Знаю, знаю, — улыбаясь ответила Тони и поставила перед ней тарелку. Затем налила кофе, достала из духовки лепешки, — Ешь, а то вон как похудела! — Это потому, что я мало спала. — Я поставлю будильник и вытащу тебя из кровати через четыре часа. Успеешь все напечатать. — Меньше двадцати четырех часов! — прикинула Пруденс. — Ох, не управлюсь я, Тони. Тони села напротив: — А есть ли у тебя выбор? Пруденс подняла на нее усталые глаза. В самолете ей так и не удалось уснуть. — Нет, — призналась она. — То-то и оно! — заключила Тони и показала вилкой на тарелку. — Ешь! В понедельник около девяти утра она напечатала последнюю фразу и поставила точку. Трудно было сказать, получилась ли статья. Тони должна была идти в редакцию чуть позже, поэтому смогла ее прочесть. Ей очень понравилось. — Только что ты понимаешь, художница! — отмахнулась Пруденс. — А кто читает "Манхэттен мансли" от корки до корки? — возразила та. — Иди, прими душ. Лишние полчаса ничего не изменят. Но ты должна появиться перед Эллиотом во всем блеске. Пруденс завершила купание ледяной водой, чтобы взбодриться. Затем, покопавшись в гардеробе, достала бирюзовый костюм. Надев его, поглядела в зеркало и решила, что выглядит так, как и подобает корреспонденту престижного журнала. Или почти как подобает, поправила она себя. И удивилась, как это Колин с самого начала не догадался — профессия всегда накладывает на людей свой отпечаток. В груди защемило, на глаза навернулись слезы, но она взяла себя в руки и присоединилась к Тони, поджидающей ее в холле. — Такси уже ждет. Эллиот возместит нам ушерб. В редакции Тони ободряюще подмигнула подруге и направилась в свой отдел. Пруденс поднялась этажом выше и заглянула к редакторам. Все, от секретарей до исполнительного редактора, встретили ее радостно, но сказали, что расспросы оставят на потом, поскольку ее ждет шеф. Когда она вошла в его кабинет, Эллиот Тромбли поднял глаза, которые показались ей, как никогда, хрустально-голубыми, и протянул руку. Пруденс вручила ему папку и осталась стоять, пока он читал. Прочитав, Эллиот сказал: — Отдам статью в редакционный отдел, пусть посмотрят, знаешь, не хочется никому наступать на мозоль. Пруденс кивнула. Она понимала. Неожиданно Эллиот широко улыбнулся: — Отличная статья, Эдвардс! — Спасибо, — поблагодарила она, не скрывая гордости. — Хейли предстает как простой ранимый человек, но все же в нем есть что-то такое особенное, великое, что сделало его писателем и поэтом. Молодец, Пруденс! — Он постучал по папке. — Хорошая работа. Впрочем, другого я от тебя и не ожидал. — Давайте я отнесу ее в редакторский отдел. — Нет, я сам, — возразил он, поднимаясь. — А для тебя у меня новое поручение. Пруденс кивнула, но без энтузиазма. — Надеюсь, оно заключается в том, чтобы отправиться домой и лечь отсыпаться? — Хочешь сказать, что работала всю ночь? Сколько раз обругала меня? — Только один. У меня не было на это времени. Вот Тони, та действительно ворчала. — И называла меня "старым чертом". Ладно, прощаю, она хорошая художница. А тебе предстоит пообщаться еще с одним писателем, он тебя уже ожидает в конференц-зале. — Но так же невозможно! Кто это? К тому же, я ужасно устала. — Не волнуйся. После того как ты проделала такую работу с Хейли Монтгомери, с новой, уверен, справишься без проблем. И не спорь со мной, Эдвардс! По пути в конференц-зал Пруденс решила, что, познакомившись с героем будущей статьи, она извинится и отложит беседу с ним на завтра. Возможно, после ленча. И тут же поедет домой, как следует отоспится. Все очень просто. Открыв дверь, она увидела Колина. — А в Нью-Йорке гораздо жарче, чем в Шотландии, черт возьми! Пруденс подошла к нему и еле слышно проговорила: — Колин… — Присаживайтесь, — сказал он, указывая на соседнее кресло. — Пруденс Эдвардс, если не ошибаюсь? А я — Колин Джеймс Монтгомери. Эллиот Тромбли отрекомендовал вас как эксперта по детской литературе. Насколько я понимаю, вы уже рецензировали мои книги? Она могла только кивнуть, коленки дрожали, но заставила себя, не сводя глаз с Колина, присесть на предложенный стул. — Будете записывать или воспользуетесь магнитофоном? — Колин… — Давайте начнем с основного. Мой отец Хейли Монтгомери, но вы о нем все знаете. А теперь можете добавить в свой очерк, что они с Джоан собираются снова пожениться. Прекрасное завершение адского десятилетия. Лично мне по душе романтические финалы. Она не понимала, ради чего он затеял эту игру. Хочет как-то наказать ее? Или еще хуже — жестоко расправиться? — Спасибо. Я обязательно добавлю. — Вы кажетесь побитой. — Я жутко устала, — призналась она. И решила ему подыграть. — Видите ли, я только вчера прилетела из Шотландии, всю ночь писала… Если вы не против… — Да, я понимаю, вы ведь брали интервью у моего отца, пока я находился в Эдинбурге. Жалко, что я не застал вас до отъезда. — Колин, это не смешно! — не выдержала она. — Нет? — Он изобразил удивление. — Начнем, пожалуй. — Я не стану ничего о вас писать! — раздраженно сказала она. — Не знаю, о чем вы договорились с Эллиотом Тромбли, но я сейчас же пойду к нему и скажу, что не могу о вас писать. Он пристально посмотрел на нее: — Почему же? — Потому что я люблю вас, — выпалила она и рывком вскочила. — Это абсурд! — Нет, просто несколько странно, — продолжал он, не обращая внимания на ее признание. — У моего отца была секретарша Пруденс Эдвардс. Она исчезла, когда я уехал в Эдинбург. Вернулся и был совершенно обескуражен ее отсутствием. А дело в том, что я полюбил ту девушку. Вы тоже Пруденс Эдвардс. Вам не кажется странным такое совпадение? Вы случайно не из северо-западного Коннектикута? — Колин, я понимаю, что вы разозлились и расстроились, но, пожалуйста, не надо… — А теперь, Пруденс Эдвардс из "Манхэт-тен мансли", сознайтесь, кто же все-таки признавался мне в любви, — журналистка или секретарша? — Просто я! — Понятно! Она подождала, не скажет ли он еще чего-нибудь, но Колин молчал. Тогда сама нарушила тишину: — Конечно, вы-то влюбились в секретаршу, понятно почему… — Нет, не понятно! Я влюбился в очаровательную молодую женщину, правда, не догадываясь, что она репортер из "Манхэттен мансли". И должен сознаться, что был в ярости, да и сейчас еще не остыл, когда это узнал. Первой мыслью было, что вы меня просто использовали, ни о какой любви не может быть и речи. Но рад, что ошибся. Я тоже люблю тебя. С этими словами он протянул к ней руки, и Пруденс, не раздумывая, бросилась в его объятия. — Мне так много надо тебе сказать, — прошептал Колин, когда они ненадолго оторвались друг от друга, чтобы отдышаться от страстных поцелуев. — Знаешь, я ведь приехал не затем, чтобы вернуть отцу беглую секретаршу. — Надо думать! — Я уже снял квартиру в Нью-Йорке, мне тут предстоит вести семинар по детской литературе, к тому же скоро выходит новая книга. Надеюсь, ты не будешь ее рецензировать? — Правильно надеешься! — засмеялась Пруденс. — Ведь это будет не этично, коли ты станешь моей женой. Верно? Пруденс на секунду замерла и согласилась: — Конечно. — Тебе не придется жить в затерянном замке, дорогая, — продолжил Колин. — Мы будем жить вместе в Нью-Йорке, но, если поддержишь мою затею, свадьбу могли бы сыграть там, на озере. — Как здорово! Колин наклонился и достал из-под стола какую-то коробку, протянул ее Пруденс. Она открыла и ахнула, увидев домотканый килт. — Колин, какая фантастика! — Его сделали для тебя Бренда и Пауль. Надо же, выяснилось, что они узнали обо всем раньше меня! Но оставим это… Может, я немного самонадеянно повел себя, попросив их соткать этот килт к нашей свадьбе, еще даже не спросив твоего согласия, но я очень надеялся, что так и будет, потому что влюбился в тебя почти сразу. Вот только все хотел выяснить, кто ты на самом деле… — Видимо, мне предстоит выслушивать это всю жизнь, — улыбаясь, сказала Пруденс В этот момент распахнулась дверь, и в конференц-зал влетел Эллиот: — Пруденс, сотрудники устыдили меня, можете идти отдыхать! — Спасибо, Эллиот, но, если не возражаете, мы с мистером Монтгомери хотели бы продолжить нашу беседу. — Как пожелаете! — смешинки искрились в его глазах. — Нам необходимо обсудить наши свадебные планы. — Вот тебе и на! — вымолвил искренне удивленный издатель. — Быстрая работа, Эдвардс! Надеюсь, такое с вами будет случаться не в каждой командировке?! Все дружно рассмеялись.